Остаюсь с тобой. Лайза [Евгения Алексеевна Никулина] (fb2) читать онлайн

Евгения Никулина Остаюсь с тобой. Лайза

Моему брату, чья любовь к истории выросла в настоящую историю любви.

Самолёт совершил посадку, и вот я — с багажом ожиданий и надежд — в совершенно не знакомом мире, полном открытий. Там меня стали называть другим именем, мне приходилось дерзить и рисковать по-крупному, и даже хватило смелости взять чужое… Если вы считаете, что перед вами авантюрная история с маловероятной развязкой… Читайте до конца.

***

Это не меня зовут Лайза. Я Матвей. Тогда мне только исполнился двадцать один год, я был студентом российского ВУЗа и испытывал неодолимую тягу к изучению окружающего мира и себя в нём. А Лайза — это женское имя и в контексте моей истории даже не совсем ЕЁ. Вы познакомитесь с его обладательницей, но, поверьте, не испытаете и сотой доли остроты тех чувств, которые накрыли меня, когда я впервые увидел её и уж тем более, когда позволил себе…

Итак, я был обычным четверокурсником исторического факультета и много слышал и читал о жизни зарубежных стран как в древности, так и в наши дни. Но мне ни разу не удалось побывать там, где архитектура, люди, да сам воздух хранили зачатки культуры, отличной от нашей, следы и воспоминания предков народов, чьи языки мы сейчас изучаем как иностранные. Неодолимое желание было, но что мог я, проживающий в семье далеко не богатых родителей, себе позволить? Периодические встречи с парнями из группы или ребятами со двора с пивом и незамысловатой солёной закуской — вот все мои бесхитростные финансово затратные предприятия на сэкономленные остатки стипендии. Представьте, как мне, с детства определившемуся с выбором будущей профессии, хотелось не просто познавать тайны истории, но больше всего — разобраться, как и насколько события, разворачивающиеся задолго до наших дней, и люди, жившие в те времена, повлияли на современный ход истории и уклад жизни целых народов и стран. В том, как мы живём сегодня, я всегда усматривал предпосылки из далёких лет, и непременно видел вокруг отметины прошлого. Все государства прошли пути своего становления и развития, и я был уверен, что именно в настоящем можно отследить значение прошедшего. Я хотел постигать всё не только в пределах аудиторий, на практике, что проходила в архивах и музейных библиотеках, а и напрямую: видеть своими глазами, как происходившее сотни лет назад запечатлелось на века, слышать то, чего не передадут страницы лекций, памятники, артефакты, камни, пески и другие природные долгожители, а что прежде всего хранят сами люди, современные города и селения. Именно они несут в себе наследие прошлого. И если в пределах родной страны я ещё имел шанс утолить свою жажду познания, например, в ходе выездных семинаров и практик, да и вообще планировал в будущем изучить манящие меня уголки России, как устроена жизнь проживающих на её территории народов (в первую очередь через непосредственное общение), то с выездом за её границы дела обстояли куда сложнее. Во-первых, это требовало денежных затрат, что даже для вчерашнего выпускника университета, не имеющего постоянной работы, является сложно разрешимой задачей. Во-вторых, плодотворный характер познавательной поездки предполагает наличие достаточного свободного времени и возможности уехать не на неделю-другую, что и для студента, и для активно ищущего работу специалиста роскошь. В совокупности две эти проблемы рисовали мне такую реальность, в которой единственными доступными источниками моего знакомства с жизнью за рубежом останутся учебники, документальные фильмы и рассказы тех, кто там побывал.

Не скажу, что мысли об этом совсем уж повергли меня в уныние, но восторгу моему не было предела, когда состоялся тот разговор между мной и Андрюхой. Хоть я был буквально оглушён свалившейся на меня желанной возможностью, сразу заполнившей голову опережающими здравый смысл планами, но почти каждое слово, сказанное нами, помню наизусть. Андрей был очень популярной личностью в нашем универе. Он учился на том же курсе, что и я, но был старше многих четверокурсников, поскольку пришёл за высшим образованием уже после техникума и службы в армии. Невероятно предприимчивый, участник крупных мероприятий, проводимых педагогами и студактивом, увлекающийся спортом; ему не было равных в том, чтобы договориться о чём-то, организовать других студентов. К тому же у него — простого парня, недавно съехавшего на съёмное жильё от матери, которая воспитывала сына одна — постоянно водились деньги, недешёвые вещи. Все знали, что Андрей не упустит возможности заработать, при этом не за любую работу брался, однако получить самое удачное и прибыльное место у него получалось. Иногда он мог пропасть на несколько недель — тут мы понимали, что он на очередном «калыме», зато потом также внезапно появлялся и даже успешно закрывал свои «хвосты», сдавал сессии. Кто-то из моих одногруппников хвалился близким знакомством с ним и тем, как легко с Андрюхой можно найти гарантированный заработок, при этом совмещать с учёбой. Я же больше держался пацанов со своего района: мы находили строительные объекты, знакомых, где требовались рабочие руки, брали ремонты и отделку. Там я познакомился уже с настоящими мастерами, которые учили нас, случайно попавших в профессию, премудростям укладки кирпича, грунтованию, резке плитки и много ещё чему. Таким образом, благодаря опытным наставникам и своим способностям легко усваивать всё новое, через два года «внеучебной» практики я смог и дома сделать довольно сносный ремонт — от выравнивания полов до монтажа арки на кухне и поклейки обоев. Это в значительной мере успокоило моих родителей, которые не были в восторге от подработок сына-студента. Я понимал их беспокойство, да и сам выходил на объекты только в свободное от учёбы время, в основном на каникулах или длительных выходных, и никогда не брался за заказы, если это пошло бы в ущерб посещению занятий. Мама не понимала, почему парню с гуманитарным складом ума нужно добывать деньги физически тяжёлым трудом. Я объяснял это тем, что на «свободном» графике, в отличие, например, от работы на кафедре в качестве лаборанта или помощника в каком-нибудь учреждении, можно не придерживаться строгого распорядка и уделять учёбе столько времени, сколько необходимо. На самом же деле я просто не хотел объяснять ей, что стройка — это было одно из немногих мест, где молодёжи без образования могли предложить совсем не плохие деньги.

— Ты, говорят, у нас толковый парень: отличник не только в учёбе, но и в отделке поднаторел, — сказал Андрей после короткого рукопожатия, когда перехватил меня в коридоре между парами. — Зря, кстати, со мной не работаешь: у меня заказы «пожирнее», да и ты бы уже мог не мешки и кирпичи на себе таскать, а чем-то полегче «ворочать».

— Зато у нас бригада проверенная, мы уже притёрлись и не нужно постоянно кого-то в подмогу искать. Столько лет друг друга знаем.

Я догадывался, для чего Андрей устроил эту «случайную» встречу в переходе между корпусами: несколько раз через общих знакомых он предлагал мне увидеться, обсудить «деловое сотрудничество», под его, естественно, руководством. Говорили, что он проявлял интерес ко мне не просто так, а был наслышан о том, как я быстро обучаюсь, легко общаюсь с людьми, да и о моей ответственности и дисциплинированности знал весь ВУЗ (не без старания преподавателей, которые ставили меня в пример «новобранцам»-первокурсникам и «отстающим»). Сам Андрей ко мне ни разу до этого не подходил, ведь он привык, что это его искали (правда, это были те, кому от него что-то было нужно, будь то помощь в организации университетских соревнований или поиск места, где можно «разбогатеть», чтобы не только в кино сводить свою девушку, но и должным образом закрепить эффект походом в кафе).

Я уже приготовился отказать Андрею (в этот раз лично), так как не собирался менять свою привычную повременно-сдельную компанию постоянных друзей на нерегулярные вылазки по разовым заказам с кем выпало волей случая, устроенных старшим товарищем по универу. Но его внезапный переход от темы заработка к совершенно неожиданной сильно пошатнул мою готовность.

— Ты правда думаешь, что сможешь на ваших случайных «калымах» поднять себе денег на поездку за рубеж? — Андрюха облокотился на подоконник, повернувшись спиной к окну, скрестил ноги, руки — на груди и, глядя на меня исподлобья, улыбался с какой-то даже издёвкой.

Меня уже начал подбешивать самоуверенный и всезнающий тон Андрея, особенно в совокупности с его модными джинсами и не менее вычурной рубашкой, чем он заметно выделялся на моём фоне. Конечно я не рассчитывал на то, что моих зарплат на стройке хватит хотя бы на одну поездку в другую страну. Ну, если сложить выплаты за целый год, ни на что не тратя, то на короткую экскурсию, вероятно, и наскреблось бы, но это было не то, о чём я мечтал. Андрей, похоже, был хорошо осведомлён о предмете моих мечтаний и скорее всего узнал о них от однокурсников, с которыми я вскользь делился мыслями и планами на будущее. Явно они сделали это, чтобы высмеять меня в глазах своего «респектабельного работодателя». Я не стал выяснять у Андрея, зачем он интересуется моими жизненными целями, к тому же сарказм в его глазах сменился ожиданием.

— Это моё дело, на что я трачу заработанные деньги. Не сомневаюсь, что, сотрудничая с тобой, весь мир бы уже объездил, — огрызнулся я.

— Если скажу, сколько заработаешь там, куда я хочу тебя позвать, то это точно будет не последнее твоё путешествие, — продолжил Андрей, словно и не заметил моей резкости.

— Путешествие? — я наклонил голову ближе к нанимателю, которому в момент удалось привлечь моё внимание. — В смысле?

— Я предлагаю тебе работу не здесь — за границей. По рабочей визе. — Поймав на себе мой неверящий взгляд (я уже не думал ни о чём, готов был мириться с любой интонацией Андрюхи и отбросить в сторону своё недовольство), он вернулся к прежней манере изъясняться: — Не подумай, я тебе предлагаю не потому, что ты такой особенный и способный и не из-за того, чтобы помочь тебе исполнить своё желание… Сдался ты мне!.. У меня на эту поездку бригада уже была собрана, не из нашего универа. Всё договорено, люди почти всё оформили, но один отказался. Там свои причины. Короче, мне срочно надо замену найти: человек нужен надёжный, который не соскочит в последний момент. Кстати, не так-то легко найти желающих на зарубежные работы, многие чего-то сомневаются…

— Боятся? — предположил я.

— Да скорее всего от дивана своего боятся оторваться. — Андрей посмотрел через плечо в окно и опять повернулся ко мне: — Твои «историки» говорили, что ты бредишь другими странами, хочешь незнакомую жизнь посмотреть. Удивляюсь, как ты ещё сам не дотумкал куда-нибудь рвануть. Смелости не хватает? Или деньжат? Я уже не в первый раз поеду и могу тебе сказать, что не так хлопотно туда смотаться. Может, у тебя мечта так, для забалтывания девчонок?

«Так вот куда он периодически отлучался!» — дошло до меня. В этот момент я ему искренне позавидовал. Захотелось спросить, в скольких странах он побывал, но сейчас для меня важнее было не упустить замаячившую возможность — Андрей не ошибся в одном: от поездки за границу меня удерживал денежный фактор.

— Ты что, можешь и поездку за границу организовать? — выдохнул я почти шёпотом, как будто мы обсуждали что-то запретное.

— Что значит — организовать? Процедура для всех желающих едина. Я тебе всё объясню, бумажки сам собирать будешь.

— Слушай, только я не смогу надолго уехать. И ещё летнюю сессию надо сдать.

— Я сам еду только на лето. К тому же осталось мало времени, ты не успеешь с документами всё решить и с нами выехать. Про сессию твою я подумал: ты же пары не пропустишь, как же хоть на один экзамен не явишься! — Хотелось урезонить разошедшуюся вольность Андрея, но я боялся спугнуть свою удачу в его лице. — Ладно, не один ты тут такой, все за бюджетные места держатся. Я уже предупредил работодателя, что один кандидат позже приедет. Как-нибудь справимся без тебя, но оставшиеся два месяца будешь вкалывать наравне со всеми! — Андрей вскинул в мою сторону указательный палец.

— Понял. Я не подведу.

— Как у тебя с английским? — спохватился Андрей.

— Свободно. Ты же знаешь, вместе на дополнительные курсы ходили, и в школе я усиленно занимался.

— Да помню я тебя на курсах — шпарил без остановки. Но только там больше половины выкладывались по полной, лишь бы сертификат получить, а потом сразу всё забывали. Тем более без практики…

Я старался ловить каждое слово Андрюхи, а всё равно в голове вертелась мысль, будто я упускаю что-то важное. Ну ничего себе — что-то! Да я никаких подробностей и условий работы не знаю.

— Погоди, — я начал сбивчиво и вместе с тем уверенно, чтобы у Андрея не сложилось впечатление, что я сомневаюсь, — а чем заниматься будем? Кем работать?

— Кем-кем? Кем привык на стройке. На объекте строительные работы уже завершаются, нам останется облицовка, внутренняя отделка, прилегающая территория. Если тебе так проще, то типа разнорабочих — чем придётся, тем и заниматься. Там не одни мы будем, на месте всех распределят.

Заметив, как Андрей легко оттолкнулся от подоконника и выпрямился, я чуть не схватил его рукой, чтобы удержать, и спросил громче обычного:

— Где жить будем? Проживание, питание за чей счёт?

— Да не дрейфь ты, условия «человеческие»: отдельную квартиру снимут, питание за свой счёт, но это учтено в зарплате. По поводу оклада вообще не парься — там погуляешь, ещё и тут останется, а на следующее лето сам проситься будешь.

— А страна какая? Город?

— Пошли, скоро пара начнётся, сейчас основное расскажу, а после занятий встретимся, и я уже по оформлению и перелёту всё подробно объясню.

Мы зашагали по коридору: Андрей чеканил отрывками фразы с информацией о предстоящей поездке, а во мне нарастала решимость во что бы то ни стало воспользоваться, возможно, единственным шансом в своей жизни.

***

В аэропорту было многолюдно. Мне следовало бы вести себя осторожнее и расторопнее, чтобы не собрать плечами встречных, колонны, стойки и уберечь колени от болезненных столкновений с чужими чемоданами. Но непривычная обстановка, светящиеся табло, вывески на иностранных языках завладели всем моим вниманием: я продвигался вперёд, к выходу, таща на плече увесистую спортивную сумку, набитую моими вещами, и вертел головой по сторонам, стараясь не пропустить ни единой детали. Надписи на английском легко воспринимались и автоматически переводились в моей голове, ведь я хорошо владел языком и не только свободно говорил на нём, но читал и писал. Любопытство так и подмывало меня остановиться и рассмотреть всё внимательнее, но я торопился добраться до места, потому что подсознательно терзал себя чувством вины перед нанимателем и остальными рабочими за своё «опоздание», пусть и произошедшее не по моей воле. Я на ходу сделал несколько смазанных снимков на телефон, держа его одной рукой, и направился в сторону выхода, где меня уже ждали. Кстати, встречать меня в аэропорт примчал и Андрей, наверное, потому что переживал, не растеряюсь ли я, не потеряю ли свой багаж и вообще на свой ли рейс я сел изначально. До чего же он был дотошным! Незадолго до поездки он, уже будучи в пункте назначения, названивал мне и забрасывал сообщениями с вопросами: всё ли я собрал, не забуду ли документы, помню ли дату выезда. А накануне вечером моя электронная почта чуть не зависла от сыпавшихся от него «запросов». Я понимал тревожность Андрюхи, ведь один кандидат на это место отменил поездку, когда всё было на мази, но поверьте: под таким напором даже самый заинтересованный в деле компаньон мог психануть и передумать в последний момент. В общем перед самой посадкой на борт я уже не отвечал ему и сбрасывал звонки, зато, когда увидел его тут, среди суетящихся пассажиров, встречающих и провожающих, даже не удивился. Андрей, сильно вытянувший шею, чтобы лучше рассмотреть мои перемещения в толпе, поприветствовал меня довольно сухо, как будто успокоился наконец, и быстро потерял ко мне интерес.

Здание аэропорта было «глухим», только ближе к выходу зачастили панорамные окна. Через них я жадно ловил виды улицы, которые запестрили потоками людей, припаркованными и движущимися автомобилями (в основном такси), в отдалении показались самолёты, которые на расстоянии выглядели не больше микроавтобусов, и всюду мелькали ставшие уже почти привычными вывески и указатели на английском. Первое, что меня поразило, когда мы оказались на улице — жара и пальмы. Их было немного, но увидеть экзотическую растительность вот так, вживую, когда до этого смотрел на них только на картинках и видеокадрах, удивляясь, что такие деревья произрастают и в нашей стране, только на другом её краю. Само солнце здесь казалось мне некоей диковинкой, ведь в моём родном городе оно было не частым гостем даже в летний период. Большую часть года оно скрывалось за бледными облаками, гоняемыми порывами ветра, которые сменялись серыми тучами. Город сначала заливался грохочущими и мокрыми, а потом засыпался рыхлыми прохладными осадками. Здесь же, как я позже убедился, солнца было в достатке (для местных жителей) и даже в переизбытке, например, для меня. Поначалу мне показалось, что пальмами здесь будут усеяны все улицы, дворы, тротуары, но по мере нашего продвижения по городу на автобусе я заметил, что они встречаются только кое-где и оттого ещё сильнее бросаются в глаза. Андрей объяснил, что в городе, куда я прибыл, эти экзотические коротышки и великаны — вообще редкость, в основном их можно увидеть в парках и на открытых, свободных от построек, территориях. И меня стал мучать вопрос: много ли их на берегу океана? Наверное, сплошь. Сам себе поразился, когда почувствовал, что мои научно-исследовательские помыслы будущего историка безропотно подтапливались бьющими изнутри потоками чисто туристического интереса. Конечно, можно было бы договориться с Андреем устроить выезд на этот самый берег и подтвердить или опровергнуть свои предположения, но в тот момент я обсуждал с новоиспечённым коллегой совсем другие вопросы, ведь предстояло ещё закончить всё с документами.

Уладив официальные дела, мы первым делом поехали на квартиру, где обосновались трое (вместе с Андреем) ребят, приехавших до меня. Сюда мы добрались на автобусе, но уже вдвоём, хотя в аэропорту вместе со мной встречали ещё нескольких рабочих, которые, вероятно, отправились на другие объекты. Было несколько удивительным, что Андрей оставил мне место — как рабочее, так и проживания — рядом с собой, но он объяснил это тем, что изначально из-за неразберихи с выбывшим кандидатом поручился за меня и взял ответственность в случае возможных проблем. В моей дееспособности, как выразился сам Андрей, он нисколько не сомневался.

Квартира, в которой нам предстояло проживать ближайшие два месяца, находилась в оживлённом районе, граничащем с центральным, если в этом необъятном городе вообще можно было найти малооживлённые места: даже двух поездок на автобусе хватило, чтобы разглядеть это в череде высотных зданий, дорожных развязок, мостов, потока автомобилей и общественного транспорта и услышать в бесконечном смешении звуков, сирен, разговорной речи на разных языках. Да, о языках: ещё в аэропорту я заметил, что хоть преобладающим здесь является английский язык, встретить можно людей, говорящих на других языках, постоянно слышатся и долетают слова и обрывки фраз, даже совсем не известных мне по звучанию, но всё время, что я провёл в городе редких пальм, я акцентировал своё внимание именно на русской речи: всегда оборачивался в сторону русскоговорящих прохожих, компаний, сидящих в кафе за соседним столиком, беседующих на остановках, невольно улыбался, заслышав знакомые слова в транспорте или очереди. Что уж говорить про общение с парнями на работе: когда свыкся с окружающей обстановкой, весь рабочий день было такое ощущение, будто я вообще не выезжал за пределы своей страны, ведь с нами на объекте работало много говорящих на русском, особенно приезжих из России, были ребята из нашего же города. Как Толик и Ден, занимавшие одну комнату в нашей квартире, с которыми я познакомился уже вечером, так как в день моего приезда у них была рабочая смена. Квартира показалась мне необычной, поскольку раньше я такой планировки не встречал: она состояла из двух комнат — одной поменьше, где поселились Толя и Денис, и второй, большей по площади, напоминавшей современные студии, с кухонной зоной за короткой перегородкой. Между комнатами находились туалет и ванная, а в прихожей, которая, по сути, являлась частью большой комнаты, имелась ниша-гардеробная. Мебели в квартире было много, из-за чего она выглядела несколько заставленной, но в целом была благоустроенной и опрятной, насколько это возможно в мужском «поселении». В большой комнате стояли два дивана — далеко друг от друга, у противоположных стен. На одном разместился Андрюха. Второй, как выяснилось, ожидал меня. Я без капризов, открыто сказал Андрею, что мне привычнее отдельная комната, без духовки и посудомоечной машины по соседству, на что тот ответил, мол, наоборот специально на правах «старшего» в бригаде занял именно эту комнату, поскольку в ней был телевизор, который можно было смотреть, пока глаза сами собой не закроются ото сна, и, нажав кнопку выключения на пульте, не приходилось плестись в соседнюю комнату, к тому же всегда под рукой были чайник и холодильник, а есть в «кровати», да ещё перед вышеупомянутым телевизором, ему никто не запрещал. Я водрузил свою сумку на сложенный диван и отправился дальше осматривать квартиру, найдя в ней немало комфортных приспособлений и бытовых приборов, которых никак не ожидал от съёмных апартаментов. Пробыв со мной в квартире не больше часа, проведя краткий инструктаж по правилам проживания и показав самое необходимое, что понадобилось бы мне в борьбе с голодом, Андрей засобирался куда-то, пояснив, что его ждут. Уже в дверях он рассказал, что остальные работники, которые приехали вместе с ним помимо Толи и Дениса, живут совсем недалеко от нас и частенько заглядывают в гости, так как их жилплощади меньше по размеру и не вмещают столько гостей, сколько, пусть и впритирку, могут расположиться у нас, а заодно предупредил, что, вполне вероятно, сегодня кто-нибудь из них придёт. Когда за Андреем закрылась дверь, я покачал головой, теряясь в догадках, откуда у него столько энергии и времени, чтобы и здесь, на новом месте, найти знакомства и занятия, которые, как мне показалось, не имели прямого отношения к трудовым функциям. Что касалось меня, то я был твёрд в своих намерениях выполнять работу с полной самоотдачей, а всё свободное время тратить на изучение пока ещё мало знакомой мне страны пусть и в масштабах одного города. Поскольку завтра меня ждал первый рабочий день, я принялся усмирять накатывающие от увиденного и услышанного всего за несколько часов эмоции, которые не должны были помешать мне привести в порядок себя, свои мысли и вещи.

***

Первая неделя пребывания среди англоязычного населения показала, что мои «образцовые» способности к языкам несколько проседали: надписи на вывесках и указателях я по-прежнему воспринимал просто, легко ориентировался на улицах и в транспорте, какие-то общие фразы понимал и быстро реагировал на них, но вот когда приходилось вступать с англоговорящими людьми в беседы (к примеру, по дороге на работу, в лифте), я ловил себя на том, что беглая речь уже не так быстро укладывалась в голове, и мне приходилось переспрашивать, а порой долго выстраивать ответы и извиняться за свою языковую неуклюжесть. Однако это было поначалу — уже через несколько дней я свыкся со скоростью и объёмом произносимых вокруг меня слов и предложений и мог общаться вполне содержательно.

Как уже отмечал, среди нас было много тех, кто свободно разговаривал на русском, но встречались носители и других языков. Всё равно мы прекрасно понимали друг друга не только словесно, а также по ходу мыслей и складу характера. Андрюха первым подметил, что я легко влился в новую обстановку и «законтачил» с ребятами, работавшими на нашем объекте:

— Тебя тут быстро приняли, хоть ты приехал позже. Молодец! За границей не всем удаётся легко освоиться.

— Ну… Все мы разные, — я оторвал верх у пакета с сухой строительной смесью. Остатки предыдущей партии быстро пускались в ход, так что она заканчивалась буквально на глазах.

— Конечно, разные, — усмехнулся Андрюха. — Ты — почти блондин и голубоглазый, я шатен, Толик вон, — он кивнул в сторону наших соседей по квартире, — рыжеволосый.

Андрей просматривал надписи на упаковках с плиткой, которые стояли стопками у стены, и что-то пересчитывал, водя по ним пальцами. Я не спрашивал, чем он занят, да и вообще не задавал лишних вопросов: здесь каждый чётко знал своё дело, а на праздное любопытство времени не оставалось, да его бы никто не оплатил.

— Если серьёзно, я о том, что ты легко сходишься с людьми, — продолжил Андрей, не прерывая своих вычислений. — Какой-то свой. Со всеми нормально «уживаешься», безотказный, если что помочь надо, быстро всё схватываешь, не конфликтный.

— По-твоему получается, я просто…

— При этом тебя уважают, — не дал договорить мне Андрюха, — с тобой считаются, заметил? Ты тут и недели не пробыл, а все уже заценили, как ты быстро влился в коллектив, да и в отделке разбираешься не хуже, чем остальные.

Такие слова было приятно слышать, не буду скрывать, и я стал работать ещё бодрее, хотя до обеда оставались считанные минуты и можно было особо не торопиться. Правда, у меня со всеми, кто трудился на объекте, даже не бок о бок с нами, сложились ровные отношения. Конечно, не у всех был дружелюбный нрав и не у каждого с утра до вечера сияла улыбка на лице, но я и не претендовал на то, чтобы завести тут друзей на всю жизнь. Нас объединяла одна цель — поскорее завершить отделку будущего делового центра, который планировали открыть в конце года. У меня не было намерений показывать особенности своего характера; я, как и все, приходил сюда зарабатывать деньги, поэтому и стремился делать это в спокойной рабочей атмосфере. Тем более вдали от дома, когда лёгкая тоска подкатывала с первых дней, было бы неразумно наживать себе недоброжелателей или копить недовольство окружающими.

Условия работы, несмотря на её тяжесть и монотонность, были созданы очень приемлемые, что лично для меня означало, как профессионально наш работодатель относился к строительству объекта в целом. В скором времени мне довелось познакомиться с самим руководителем компании, на которую мы работали.

Наша встреча не выглядела как ожидаемый визит серьёзной делегации на подконтрольный объект. Шёл обычный рабочий процесс, а для меня — последняя рабочая смена второй недели моего пребывания за рубежом. Я с самого утра находился в приподнятом настроении, так как планировал уже завтра совершить первую вылазку в исторический центр города. Прошлые свои выходные я потратил на то, чтобы обойти квартал нашего проживания, закупиться бытовыми мелочами и продуктами, вникнуть в карту маршрутов общественного транспорта, поэтому в ближайшее время решил приложить все старания, чтобы наверстать упущенное для моих исследований время. Мне совсем не хотелось вернуться домой с единственными воспоминаниями о том, как я изучал жизнь малознакомой мне страны по текстам на упаковках местных товаров и телевизионным передачам, помогавшим заснуть перед очередным трудовым днём. Чтобы никакие посторонние мысли не омрачили предстоящую культурно-ознакомительную программу, я настроился на продуктивное выполнение своих обязанностей, так что к вечеру должен был завершить весь дневной объём порученной мне работы и с чистой совестью отправиться на отдых. Ближе к обеду я заметил среди рабочих нарастающее оживление начиная от входа на первый этаж здания, который мне был плохо виден из-за разделявших нас перегородок и колонн. Зато мне было хорошо слышно оживлённую речь Андрея на английском, который иногда делал паузы и, приближаясь, продолжал говорить уже громче. Я поднял голову и выпрямился, опустив зажатый в руке инструмент, когда услышал совсем рядом его голос и звуки чьих-то шагов (стало очевидным, что Андрей пришёл в компании нескольких человек). Из-за угла появился высокий мужчина крупного телосложения, но не плотный, а весь прямой (я бы назвал его несгибаемым), с широкими плечами. Лицо его по форме напоминало квадрат, угловатая челюсть, выпирающие скулы, утопленные под прямыми бровями глаза. Стрижка у него была похожа на те, что я встречал здесь среди мужчин старше себя, наверное, она была популярна у представителей среднего возраста: волосы подстрижены не сильно коротко, и негустые русые пряди, расчёсанные на прямой пробор, спускались прямо по вискам. Взгляд — острый и напряжённый — мужчина то и дело перемещал, внимательно слушая Андрея. Пиджак серого брючного костюма, широко распахнутый, продемонстрировал, что у его обладателя совершенно не определяется талия, хотя её предполагаемое место туго стягивал широкий ремень. От этого вся фигура стоящего рядом с Андрюхой человека казалась ещё объёмнее и напоминала жёсткий каркас. Позади остановились трое мужчин и тот, перед кем оттачивал своё красноречие Андрюха, коротко задавал вопросы попеременно то моему соседу, который сейчас «преобразился», так как выполнял роль «старшего» над остальными отделочниками, то этим троим. По одежде троица явно не выглядела рабочими стройки, и я сразу понял, что они сопровождают своего руководителя (о том, кто среди всей этой инспекции был главным, мне уже успел шепнуть мужчина, с которым мы сегодня работали в паре).

Андрей вышел чуть вперёд, оказавшись между нами и представителями строительной компании, которые, как мне позже объяснили, периодически наведывались на объект проконтролировать ход работ, наличие и качество поставляемых материалов. Мы все негромко поздоровались — почти хором — и беседа без нашего участия продолжилась. Говорили проверяющие и Андрей на английском, коротко и с продолжительными паузами, в течение которых пришедшие что-то осматривали, переглядывались. Андрей заметно нервничал, хотя и старался казаться невозмутимым. Я поймал себя на том, что внимательно прислушиваюсь к каждому слову и вдумываюсь во все услышанные фразы. Вообще для меня не свойственно отвлекаться на посторонние обстоятельства во время работы, но в такие минуты сказывалось моё стремление впитывать всё, что помогло бы узнать больше о жизни и жителях той страны.

Ни я, ни другие работники не возобновили свои действия: я просто проследил за остальными и по их примеру наблюдал за происходящим. Уже после ухода комиссии застройщика мне объяснили, что в их присутствии не принято чересчур шуметь, чтобы не мешать «производственным переговорам и аналитике», и нужно быть в полной готовности дать ответ или пояснение, если это потребуется. Поскольку их визиты длились, как правило, недолго, такие перерывы в работе не сказывались на сроках выполнения и не расхолаживали трудовую дисциплину. В считанные минуты вокруг нас собрались многие отделочники, работавшие на первом этаже. Я внутренне слился с общей атмосферой, состоящей из смеси тяжёлого дыхания, перешёптываний, запахов, исходивших не только от обработанных элементов и поверхностей, но и от нас самих, когда почувствовал внезапно возникшее напряжение, которое прокатилось вокруг меня. Все как будто разом замерли, перестали шаркать ногами, бубнить. Я перевёл взгляд от окна и окинул им окружающее пространство, чтобы понять, чем вызвано такое неявное, но не ускользнувшее от меня оцепенение. Первое, что я увидел, «наткнувшись» на широкоплечую фигуру в сером костюме — как из-за неё осторожно показалась хрупкая девушка в чёрном платье, которое облегало её до колен (а может это была блузка, тесно заправленная в юбку). Рукава были длинными, а руки невероятно худыми — выглядели они тоньше, чем можно было себе представить у кого-либо. Она появилась так неожиданно, потому что сделала это, словно прокралась, плавно вышагивая из-за спины своего «предшественника». Она так выделялась среди всех и всего окружающего, что от неё невозможно было оторваться: вперив свой взгляд в её спадающие почти до локтей чёрные волосы, я, как загипнотизированный, медленно скользил вниз вдоль гладких прядей, провёл волнообразные линии от талии по бедрам к миниатюрным коленям, натянувшим на себе полупрозрачные чёрные колготки. Последнее, что я увидел перед своим «пробуждением», это то, как она мягким, но решительным движением ноги попыталась стряхнуть строительную пыль с острого носа своей чёрной туфельки, напоминавшей сувенирную модель. Повторив, она, видимо, осознала, что эта пыль повсюду и от неё нет средства, в нерешительности задержала ногу невысоко и поставила её рядом с другой, «приземлившись» в толстый слой всё той же приставучей пыли. Этот «манёвр» напомнил мне поведение кошки (в тот момент в моём воображении возникла именно чёрная мохнатая ловкачка вроде пантеры), стряхивающей со своих лап излишнюю жидкость, когда неосторожно или вынужденно пройдётся по луже. Я даже как будто реально ощутил на своей коже мокрые брызги и тут же, моргнув, поднял глаза; в руках девушки я заметил чёрную пластиковую папку, из которой выглядывала металлическая кнопка шариковой ручки, и плоский мобильный телефон всё того-же непроглядно-чёрного цвета. Оба предмета она крепко прижимала к себе, обхватив обеими руками, и выглядела так, словно вся съёжилась или пыталась оградиться от чего-то. При этом она не излучала стеснения или растерянности, что доказал её взгляд, который я не мог не заметить, так как он прошёлся и по мне: показавшийся сначала всего лишь сконцентрированным, уже через секунду он сквозил надменностью. Именно таким я ощутил его, когда он, почти миновав меня поверх головы, так же бегло охватил всех остальных. В нём ясно читалось: каждый из нас занимал её внимание не больше, чем тот пыльный осадок, который она только что готова была пренебрежительно стряхнуть со своей обуви. От этого мне стало настолько не по себе, что я быстро отвёл глаза и принялся разглядывать своих коллег. Как выяснилось (к моему сожалению), не все отошли от «гипноза» быстрее меня и ещё какое-то время искоса наблюдали за молчаливым появлением черноволосой красотки, хотя и делали вид, что бездумно пялятся себе под ноги или ждут указаний руководства. Да, я назвал бы её красивой! Вы бы согласились со мной, когда увидели бы её лицо, с мелкими, симметричными и тонкими чертами лица, такими, что… Что даже Андрюха изменился в поведении при её появлении, но быстро вернулся к своему «рабочему» состоянию, так что это выглядело скорее проявлением любезности, чем мужской симпатии. Её черты и фигура, обрамлённая строгой одеждой, выглядели точёными, но было во всей этой «утончённости» что-то такое, что поначалу привлекло моё внимание, но вмиг улетучилось. Я просто недоумевал, откуда у молоденькой миловидной девушки поразительно отталкивающая манера появляться на людях!

— Дуглас, ты, вероятно, решил сегодня провести осмотр без моего участия? Я надеялась, что как архитектор компании имею больше прав и полномочий… — Её голос раздался среди грубых мужских покашливаний и доносившегося долбящего звука строительных машин как щебет экзотической птицы или журчание ручейка из детской мультипликационной сказки — настолько он оказался нежным и приятным. Тем более её английский звучал так безупречно, что меня слегка покоробило от чувства зависти и стало досадно, почему человек, который не посчитал нужным первым делом поздороваться с окружающими, внешне проявлял себя ну просто совершенным созданием. Да какие там окружающие? Для неё мы были рядовыми подчинённым. В тот момент я был уверен, что в другом окружении она вела себя более учтиво. Но вот что ещё поразило меня: в её фразе не было и намёка на обидчивость, отчего она не производила впечатление капризной девчонки; наоборот, её слова и то, с какой интонацией она их сказала, были полны обоснованного упрёка взрослой женщины.

По тому, кто ответил, стало понятно, к кому она обратилась.

— Лайза, уже все в курсе, как тебе нравится входная группа, — произнёс высокий мужчина, обернувшись к девушке вполоборота. Серый пиджак натянулся на его торсе и, распахнувшись ещё сильнее, продемонстрировал мощную грудную клетку, от чего мне показалось, что он точно мало похож на живого человека, а скорее на конструкцию, смонтированную из крупных элементов. Дуглас переключил внимание с Андрея на свою коллегу, при этом его взгляд стал мягче: — Я решил, что пока ты не сделаешь фото со всех ракурсов, не успокоишься. Поэтому, прости, я сосредоточился на сугубо своих полномочиях, предоставив тебе полное право заниматься своими. — На прямых губах Дугласа мелькнула улыбка.

Лайза ответила ему наигранным укором во взгляде и постучала покрытым бежевым лаком ногтем по задней крышке телефона, очевидно, показывая тем самым, что необходимые фотографии уже хранятся там.

Мне показалось, или мы только что стали свидетелями какой-то я бы сказал интимной, почти семейной сцены? Их манера общения подсказывала, что Дугласа и Лайзу связывают какие-то особые отношения (кроме профессиональных). Мои подозрения подкрепило и поведение ребят, когда они в ходе этого разговора неловко опустили глаза, а некоторые исподлобья многозначительно переглядывались между собой.

Спустя несколько секунд все опять почти хором (и я вдогонку) поздоровались теперь уже с Лайзой (архитектора нам не представили, из чего можно было сделать вывод, что среди присутствующих только я видел её впервые). Она ответила лёгким наклоном головы (даже не буду писать «изящным») и приветливой улыбкой (а вот её я назову притворной!!!) После этого разговор приобрёл сугубо деловой тон. Как раз подошёл старший прораб, который почти неотлучно находился с нами каждый день, сейчас же где-то отстал от проверяющих, и уже он, а не Андрей, общался со всеми сотрудниками компании, при этом женский голос звучал чаще, а шариковая ручка, зажатая в казавшейся невесомой женской, быстро курсировала по бумагам, скреплённым в раскрытой чёрной папке. Суть разговора сводилась к обсуждению той площадки, на которой в последние дни работал я в составе группы отделочников, поэтому остальные рабочие стали постепенно возвращаться к своим занятиям. Часть собравшихся осталась, но я искренне надеялся, что это никак не было связано с присутствием привлекательной девушки, а объяснялось служебным интересом. Да какое мне было до этого дело? Я вновь сосредоточился только на том, чтобы поскорее закончить работу и распланировать свой завтрашний маршрут.

И всё же стоять совсем безучастно или демонстративно включить миксер и окунуть его в ёмкость для приготовления раствора я не мог, поэтому нацепил на своё лицо выражение полной погруженности в тему разговора и переводил взгляд ровно на то, что обсуждалось в данный момент. Интерес Дугласа, а даже больше Лайзы, привлекли упаковки керамической плитки, которые завезли на объект несколько дней назад, и за время перерывов для отдыха я успел выучить её характеристики — даже на работе я использовал любую возможность, чтобы довести своё знание иностранного языка до совершенства, к тому же почерпнутая информация могла пригодиться мне при выполнении трудовых задач. Сейчас к обтянутым картоном стопкам было приковано всё внимание руководства: оказывается, к укладке должны были приступить сразу по получении материала, и Лайза неотступно спрашивала, почему работы до сих пор не начаты.

Она обвела взглядом пол у себя под ногами и вокруг:

— Я не наблюдаю даже приготовлений. Когда можно будет увидеть хотя бы начальный результат?

Вопрос её был задан прежде всего прорабу, но я заметил, как напряглись Андрей и остальные рабочие.

Глухой мужской голос стал объяснять что-то про вынужденные сдвиги сроков в связи с задействованием рабочих на наружных работах, которые не терпели отлагательств, но такой ответ явно не устроил Лайзу. Дуглас сохранял молчание и сосредоточенно наблюдал за попытками своего архитектора привести ход отделочных работ в соответствие с намеченным планом; сопровождающие его мужчины выглядели менее озабоченными, но тоже не сводили глаз с разыгравшейся сцены выяснений и оправданий. А я решил кое-что уточнить:

— Извините, вы собираетесь использовать эту плитку для пола?

Секунда, и рассерженное, но не ставшее от этого менее красивым лицо повернулось ко мне, а отливающие чёрным лоском волосы, качнувшись, соскользнули с одного плеча.

— Это стало очевидным только сейчас?

Голос Лайзы прозвучал не грубо, но резко, как будто она не собиралась тратить время на беседу со мной. Плотно сжатые тонкие губы и голубые глаза, похожие на две ледышки со стальными гранями, добавили её образу озлобленности.

— Простите, но это настенная плитка, — она явно не ожидала продолжения с моей стороны, а я не унимался, поскольку не мог оставить без внимания такую явную ошибку в проектировании, которая сулила только осложнения и приостановку дальнейших работ.

— Это для меня не тайна. И что с того? — нетерпение так и говорило в каждой её фразе. Было заметно, что она хочет побыстрее отвязаться от меня и получить наконец-таки внятные объяснения от того, кто мог их дать.

— Её не стоит использовать для укладки на пол.

— В этот проект вложено несколько месяцев моей кропотливой работы, моей и целого отдела профессионалов. Может, я буду решать, что здесь можно, а что нельзя?!

— Не то чтобы нельзя. Но это будет…

Тут я уловил на себе пронизывающий взгляд Андрюхи, в котором отчётливо читалось: «Заканчивай!» Смотрел он исподлобья, но очень доходчиво.

Уже не только все вокруг, но и Лайза ждала развязки моей инициативы.

— Она не такая прочная, как напольная. Там износостойкость никакая. Вы сами убедитесь, когда мы только начнём укладывать.

— По-твоему, ты разбираешься в технических параметрах и требованиях лучше, чем квалифицированный архитектор? Или нас тут на площадке двое? — нисколько не колебавшись, продолжала стоять на своём Лайза.

Андрей смотрел на меня уже в упор и, кажется, вот-вот собирался прошипеть: «Заткнись!!!» И всё же я не привык отступать там, где был абсолютно уверен не столько в своей правоте, а в том, что принесу пользу общему делу.

— Это приведёт по крайней мере к убыткам. Эта плитка заказного, не потокового производства, своего рода эксклюзив, и продаётся в строительных магазинах, скорее всего, по дорогой цене.

В ответ Лайза посмотрела на меня как на стремившегося казаться взрослым и насмешившего еёэтим ребёнка. С ноткой снисхождения в голосе она осадила меня:

— Какие познания! Интересно, когда ты научился разбираться в дорогих эксклюзивных ценах строительных магазинов? Пока замешивал раствор? — глаза она скосила на миксер, прислонённый к ведру у моих ног, и тут же отвела их в сторону.

От этих слов, признаюсь, я потерялся. Серьёзно. Не вспылил, хотя ситуация того заслуживала, а именно потерял связь с собственными мыслями и даже телом. Раньше мне с преподавателями-то в университете не доводилось вступать в ожесточённые споры, а тут…

Я замер и раздумывал над тем, что сказать и стоит ли вообще говорить. Андрюха уже, наверное, подыскивал вокруг себя что-нибудь потяжелее, чем можно было бы «вырубить» меня и прекратить тем самым зарождавшийся конфликт, и тут я произнёс первое, что пришло в голову:

— Пока читал информацию на упаковках и в сопроводительной документации. До начала работы я привык всесторонне изучать материал, с которым придётся иметь дело.

Такой простой и сжатый ответ, как мне казалось, мог погасить все разногласия, пусть каждый и остался бы при своём мнении, однако он вызвал вспышку негодования в её глазах. Позади меня кто-то выдохнул со свистом. Может, я и перестарался со своим «миротворчеством», но честно, не хотел задеть самолюбие, и уж тем более самообладание Лайзы.

Дуглас встрепенулся в порыве что-то сказать, но Лайза молниеносно опередила его и обратилась ко мне, а вместе с тем и ко всем присутствующим:

— Каждый лист этого проекта, каждый чертёж и каждая цифра были выполнены или проверены мной лично. Я чётко вижу, каким здесь всё должно быть. И будет! Именно эта плитка — эти формат и цвет — как нельзя лучше вписывается в общую концепцию объекта. Я сама выбрала её из сотни каталогов. Именно эту позицию я отстаивала у целого штата проектировщиков. Поэтому эта плитка будет лежать здесь, на этом полу, и это окончательное решение.

Лайза повела плечами, как будто пыталась вернуть себе невозмутимо-достойный вид. Казалось, ей было некомфортно от того, что она позволила своим внутренним переживаниям выплеснуться перед таким скоплением людей. После её высказывания мне стало понятным, почему реакция на моё первоначальное замечание была такой неистовой: похоже, ей не раз уже приходилось выслушивать возражения относительно приглянувшегося ей варианта напольного покрытия, и невероятных усилий стоило добиться его одобрения со стороны всех заинтересованных и ответственных за проект коллег. А тут ещё благодаря мне столько подчинённых узнало о её баталиях. Всеобщее молчание доказало, что и на этот раз она защитила свой профессиональный выбор. Я тоже не стал лезть со своими уже не нужными извинениями, тем более настало время обеда, и по умолчанию делегация застройщика во главе с Дугласом направилась к выходу. Рабочие побрели к служебным помещениям, что намеревался сделать и я.

На полпути меня нагнал Андрей и, очевидно, сдерживая внутри себя всё, что ему хотелось выговорить, ограничился коротким внушением вполголоса:

— Тебе что, больше всех надо? Куда ты лезешь? Сказали красить — крась, сказали поднеси — подай, клеить — значит, клеить, укладывать газон — значит, газон, мусор собирать… Короче, ты понял? Кто тебя просил здесь что-то решать или кому-то указывать?

— Ты же сам понимаешь, что это неправильно. Плитка эта не выдержит нагрузки.

В разговоре с Андрюхой я был не такой распалённый и решительный, как с архитектором, поскольку немного поразмыслил над своим выпадом и начал задумываться, насколько это было оправдано моей должностью и не вызвал ли я теперь к себе ненависть всего коллектива, ведь неизвестно, насколько злопамятна Лайза (если она вообще в следующий раз вспомнит моё лицо).

— Ты себя самым умным считаешь? Думаешь, без твоего бесценного опыта и знаний тут и кисточку никто в руки не берёт? — Андрей быстро огляделся вокруг — возле нас никого не было — и продолжил: — Каждый должен заниматься своим делом. Нам поставили задачи — вот и выполняй. Думать, принимать решения, просчитывать риски и без нас есть кому. А ты умудрился во вторую же неделю работы с начальством поцапаться. И с кем? С женой главного!

— Да я не ругался с ней. И ничего не доказывал. Я просто… Лайза — жена Дугласа? — до меня начали доходить слова Андрюхи. Так вот оно откуда — ощущение «особых отношений»!

— Короче, не начинай снова выводить меня из себя… Просто уясни, что я сказал. Когда захочешь что-то спросить или высказаться, обратись лучше ко мне: я тебя и выслушаю спокойно и напоминать о твоём месте не буду.

Не стоило ему говорить последних слов, потому что они напрочь выбили из меня все сомнения в правильности моего поступка и попытки оправдать излишне самоуверенную упёртость Лайзы. Что, как ни желание показать каждому из нас своё превосходство, приводит эту холёную особу в наш пыльно-пропахший мирок по несколько раз в месяц? У неё, наверное, даже биологические часы настроены таким образом, чтобы не отставать от графика её побуждений показать себя и пронаблюдать, как на неё смотрят другие… снизу вверх.

Андрюха не остыл, конечно, просто время на обед было не безграничным, и он двинулся дальше, а когда заметил, что я пошёл в другую сторону, крикнул:

— Ты есть идёшь?

— Сейчас, только рубашку переодену.

К полудню начало припекать и с длинным рукавом становилось жарко, поэтому я пошёл за сменной футболкой. Это было моей отличительной чертой и вызывало насмешки: я всегда брал с собой дополнительную майку или рубашку, лишнюю пару носков на всякий случай — если похолодает, испачкаюсь или ещё что-то, да банально наткнусь на что-нибудь в спешке и порву одежду. Знал же, где работаю. В бытовках, которые стояли по периметру здания, было довольно комфортно: они были рассчитаны на несколько человек, в них имелся душ, шкафчики. Здесь можно было помыться, переодеться, просто передохнуть. Моя сумка — не та, с которой я приехал, а поменьше, типа рюкзака — еле помещалась в отведённый мне отсек общего стеллажа в нашей подсобке. Пока шёл к ней, стягивая запыленные перчатки с рук, в оконном проёме заметил, как Дуглас и его коллеги осматривают залитую бетоном дорожку. Лайзы с ними не было. Я даже подумал, что после произошедшего она раньше остальных ушла в автомобиль, а может и вовсе уехала.

Я начисто вымыл руки и, поставив свою сумку на пол, сел возле неё на корточки и расстегнул, чтобы вытащить футболку. Рубашка уже кое-где прилипла к коже, и мне не терпелось снять её. На дверной скрип я сначала не обратил внимания, поскольку в подсобке хранились не только мои вещи, только удивился, кто это у нас такой робкий — обычно парни вваливались внутрь, с размаху открывая дверь настежь. Я повернул голову налево, но яркий луч, пробившийся в окно, ослепил меня ненадолго, и помешал сразу увидеть вошедшего. Отклонившись вбок, я так и окаменел в неудобной позе: на пороге, придерживая за собой дверь, чтобы та не хлопнула, стояла Лайза. В её руках я уже не увидел папки, только телефон, но она была всё так же внешне скована, как там, на площадке, хоть здесь было чище, я был один и как уже успел убедиться, не представлял собой сколько-нибудь стоящего для неё противника.

Она бегло осмотрела комнату, а я продолжал наблюдать за ней, даже не раскачиваясь на согнутых ногах.

Лайза замерла, смерила меня спокойным взглядом, а затем спросила:

— Можно без официального знакомства?

— Вы уже обошлись без него, — я отодвинул от себя сумку, выпрямился в полный рост и повернулся лицом к двери. Мне казалось бестактным продолжать копаться в вещах вместо того, чтобы уделить внимание Лайзе: раз уж она решилась поговорить наедине, значит, разговор того стоил.

— Как тебя зовут?

— Матвей.

— М… Мэ… — она напрягла мышцы лица, посмотрела вопросительно, но так и не сумев произнести моё имя, сразу же оставила эту затею. — Я не люблю, когда люди составляют обо мне ошибочное мнение.

— Вам разве не всё равно, какое у нас складывается мнение? — Мы были одни, и я уже не старался щадить её самолюбие, но всё же переходить на откровенную грубость себе бы не позволил.

— У нас? Кого ты имеешь в виду?

— Всех, кто работает на объекте. Вообще всех ваших подчинённых.

— На самом деле у меня не так много подчинённых… — Она сделала шаг вперёд и поставила свои стройные ноги ровно одна к другой; прямые носы её туфель устремились на грязные и стоптанные моих кроссовок. — Я произвожу впечатление человека, которому безразлично то, что думают о нём окружающие?

Она повела беседу таким уравновешенным и лишённым заносчивости перед собеседником тоном, что я оторопел и стал казаться самому себе спесивым хамом, который предвзято относится к людям.

— Извините, возможно, мне сегодня просто показалось…

— Возможно, тебе сегодня действительно многое показалось. Например, что ты можешь вмешиваться в чужую работу, в чужие планы. Только ты не учёл тот факт, что люди, которых ты, так сказать, хотел поправить в моём лице (я не берусь предположить, что ты хотел кого-то оскорбить), прежде чем приступить к выполнению своих обязанностей, прошли подготовку в лучших учебных заведениях не только страны, но и мира.

— Простите, что перебиваю, но вы хотите сейчас уколоть меня уровнем моих знаний? Моего образования? Или что? Я не понимаю.

— К тебе лично у меня никаких… претензий нет. Я тебя впервые вижу.

— Тогда кого вы сравниваете? Остальных рабочих? С собой? Это что… Для чего это?

Она широко раскрыла глаза, взмахнув россыпью длинных ресниц:

— Не считаешь ли ты, что я прихожу сюда самоутверждаться?

Я молчал, а в это время капля пота заскользила по моей спине, и я слегка наклонил шею вперёд, чтобы рубашка натянулась и избавила меня от этого щекочущего дискомфорта. Без сомнения, мой жест она приняла за утвердительный ответ и выдохнула:

— Немыслимо!..

Я поспешил внести ясность, хотя не считал её предположение таким уж ошибочным:

— Если вы думаете, что я…

Правая рука, до этого спокойно свисавшая вдоль её тела, вдруг сжала ладонь в кулак (он был такой маленький, как кукольный), а затем разжала его в напряжённые вытянутые пальцы.

— Ты хочешь сказать, что сегодня там, — она махнула рукой назад, в сторону выхода, — я не выполняла свои обязанности по контролю за подготовкой объекта к сдаче и не отстаивала свою точку зрения, а вела себя профессионально безграмотно — просто… ставила тебя… всех вас… на место?

В ней с той же силой разгорелся азарт, с которым она доказывала мне свою правоту ещё минут пятнадцать назад. Во взгляде появилось уже не просто высокомерие, а властность. Вот оно что! Ей непременно нужно было добиться от меня признания своей ограниченности и того, что я непозволительно «зарвался». Это же надо: пересилила себя, пришла сюда вслед за мной. И для чего? Ей всего лишь надо было, чтобы последнее слово осталось за ней! Не только там, «на публике», а и между нами! Она, наверное, ещё извинений от меня ждёт?

Всё! Я решил не идти дальше на обострение отношений (не хватало ещё работу потерять, а воспитывать кого-то — не моё дело), но и прогибаться не собирался. Я отвернулся, всем видом показывая, что она оторвала меня от дела, дёрнул сумку за ремешок, поднял её с пола и поставил на полку стеллажа; мне было трудно скрывать накатившее волнение, и я принялся искать футболку, переворачивая обеими руками ворох своей одежды.

Я на расстоянии ощутил, как её «хлестнуло» моим напускным игнорированием её «призывов» к продолжению разговора — она даже дышать стала «вслух», но я продолжал упорно делать вид, что занят.

— Хорошо. Вернёмся к этому… спору о плитке. Давай с тобой действительно поспорим…

— Я не собираюсь спорить. Я вообще не хочу вмешиваться в чужие дела. Я только занимаюсь своими. — В подтверждение слов я стал ещё интенсивнее перебирать вещи в сумке.

— Я серьёзно. Для меня это не просто глупая перепалка, о которой я завтра забуду, особенно если эта плитка действительно через неделю пойдёт трещинами или изотрётся.

Я прервался, выдохнул, но снова стал искать свою футболку, которая попалась мне в руки уже не единожды.

— Мне не безразлична судьба проекта. Это здание должно стать своего рода моей визитной карточкой… — Она замолчала. Наверное, соображала, стоит ли погружать меня в свои грандиозные архитекторские устремления. — Я предлагаю тебе пари. Об этом никто не будет знать, только мы с тобой. Но если… Если я проиграю, при всех признаю свою ошибку.

Я уже не так отчаянно терзал свою сумку и её содержимое:

— Я не хочу с вами спорить. Между нами рабочие отношения, а это…

— Что не помешало тебе перечить мне у всех на глазах!

Я опустил голову и покачал, не решаясь посмотреть на неё.

— Что? Не готов так же бороться за своё мнение, как я? Я даже предлагаю тебе самому определить цену спора.

Это был уже не вызов! Это был удар… Удар вне правил!

Я отшвырнул от себя сумку, упёрся руками в стеллаж и повернул голову к Лайзе:

— Цену спора? Это — на что будем спорить?

— Да… — её голос вдруг задрожал, от нетерпения или от того, что на самом деле боялась моего согласия — я не понял.

И тут запал её азарта переметнулся ко мне. Наверное, лучше бы в это время позади меня возник Андрюха или даже Дуглас, но никакого препятствия рядом не оказалось, и я выпалил:

— Если вы проиграете, я вас поцелую!

Как это пришло мне в голову? А как такое могло не прийти? Я представил себе, как должно быть она пожалеет о своём смелом и уверенном предложении, когда поймёт, на что сама себя обрекала: какой-то там парнишка в пропитанном цементом и растворителем комбезе покусился на её недоступность и величие, а если проигрыш, так ещё придётся терпеть его… Я победоносно ухмыльнулся своему выпаду и представил, как она сейчас будет выкручиваться, наверное, обругает меня, призовёт к здравому смыслу, а в конце обидится и та-а-ак хлопнет дверью! Нет, всё-таки придержит (в мыслях я уже глумливо хохотал в голос). Такой урок ей стоило преподать! Нет, я не гордился собой и тем, что мне выпала такая честь, но ликовал от справедливости сложившейся ситуации.

— Что? — Лайза осторожно обернулась к двери, вероятно, желая убедиться, что та закрыта и меня никто не слышал.

Она буравила меня взглядом, полным сомнений. Уверен — изо всех сил надеялась, что я так неудачно подшутил.

— Что? — повторила Лайза как будто не своим голосом. — Ты настаиваешь? Но это не должно касаться…

— Вы сами предложили мне выбрать. И вы ещё можете отказаться.

Пребывая в не меньшем смятении, чем она, я оторвал затёкшие руки от стеллажа и, скрестив их на груди, ждал, когда она уже свернёт разговор и прекратит эту пытку. Поверьте, учитывая моё положение — и территориальное, и служебное — мне было совсем не легко участвовать во всём этом.

Но её реакция меня просто «убила». Она расслабилась, от чего её рука спокойно выпрямилась вдоль тела, и равнодушно глядя мне в глаза, произнесла:

— Я согласна.

У меня чуть не вырвалось избитое в данной ситуации: «Что?», но я смолчал и просто смотрел на неё. Поверить в то, что услышал, было трудно, но, похоже, самонадеянность в этой девушке не признавала границ — даже её личных. На что она рассчитывала? Вывернуться в последний момент и избавить себя от последствий спора?

— Что могу выбрать я? — она закатила глаза и поджала губы, но в этом не было и капли кокетства — сплошная тираническая изобретательность.

Поймав на себе мой вопросительный взгляд, Лайза пояснила:

— Раз я предложила тебе выбирать выигрыш для себя самого, то будет справедливым и мне предоставить такое же право.

Теперь в её голосе прозвучало отчаяние с примесью горечи, и я понял, что в долгу она не останется.

— Я вижу, ты очень дорожишь своим положением в обществе, и очень ценишь мнение своих коллег. — Нет, не насмехающаяся, а вполне серьёзная девушка смотрела на меня. Даже ровные разлетающиеся брови её сейчас сдвинулись к переносице и образовали извилистый узор из кожных складок и чёрных волосков. — Я знаю, что вы наводите порядок на площадке по очереди, столовую убираете, подсобные помещения. Ну, не буду перечислять всех мест, где вы наводите чистоту…

Я уже и так понял, к чему она клонит.

— Мы сами распределяем между собой, кто и что убирает. Поверьте, никому не доставляет радости эта часть работы, но её нужно выполнять.

— Я знаю, — из-под её ресниц мне подмигнуло само коварство. — Так вот: если я окажусь права…

— Вы допускаете, что можете быть не правы? — я уже не стеснялся поддевать мою экзекуторшу.

— Нет! — Она сделала паузу. — Дослушай. В общем, в случае если… — Она выразительно посмотрела мне в глаза и наконец договорила: — Неделю будешь выполнять всю самую грязную работу.

Я не удержал вздоха, который вырвался сам собой, как будто я уже проиграл и был поставлен перед фактом исполнения неприятной обязанности.

— Сам вызовешься.

— И как я объясню им свой альтруизм?

— Это уже твои трудности, — безразлично бросила она, глянув в сторону. А потом добавила прямо в глаза: — Заодно посмотрим, как ты ценишь своих коллег и уважаешь их.

Да, последнее слово должно было остаться за ней! И это слово она каждый раз подбирала тщательно!

Когда Лайза повернулась, чтобы уйти, я с присущей человеку, вступающему в деловые отношения, обстоятельностью уточнил:

— Как вы будете проверять, выполняю ли я условия спора? Будете неделю приходить сюда?

Она обернулась через плечо и лукаво улыбнулась:

— Уже готовишься к поражению?

Невозможно было на её улыбку не ответить тем же, только моя получилась застенчивой, и я спрятал её, опустив голову, и уставился на свою обувь. Поразительно, как человек способен вызвать неприязнь к себе умением подавлять чужое «я» и тут же обезоружить тем же.

— Может, по-твоему, я не очень хорошо понимаю особенности отделочных материалов, но вот в людях я точно разбираюсь неплохо. Тебя проверять не придётся.

Она ещё раз окинула небрежным взглядом комнату — всё так же через плечо — и вышла, не попрощавшись.

***

Понедельник на рабочей площадке выдался чрезвычайно беспокойным. Этого следовало ожидать: ещё в предыдущую субботу рабочие начали-таки укладывать плитку, выбранную Лайзой, и уже на следующий день появились первые признаки, указывающие на опрометчивость этого решения: любые перемещения по поверхности плитки оставляли на ней потёртости и царапины, к тому же она оказалась настолько гладкой, что категорически не подходила для использования на площадях с высокой проходимостью. Справедливости ради стоит отметить: на полиграфических фото плитка не выглядела такой уж глянцевой, а при изучении образцов мелкого формата это, возможно, показалось не таким критичным или было вовсе упущено из виду.

С самого утра прорабы обсуждали вопрос целесообразности продолжения дальнейшего использования привезённой позиции, поскольку работы в этой части были приостановлены ещё накануне вечером. В результате было принято решение поставить в известность вышестоящее руководство и ждать дальнейших распоряжений.

Не скажу, что за выходные я успел выкинуть из головы предшествующие этому события (я имею в виду препирательства с Лайзой и наш состоявшийся наедине разговор). Напротив, какими бы увлекательными не были эти два дня — в компании с историческими памятниками, архитектурными достопримечательностями и местными жителями, поселившимися в центральной части города, а, возможно, приехавшими туда (погулять или по делам) из других районов, — мыслями я время от времени возвращался к той ситуации. Доставая телефон, чтобы сделать очередное фото или внести короткую заметку, я вдруг невольно припоминал «кадр» с чёрным телефоном и скользящим по его крышке пальцем с филигранным маникюром, а в ушах моих отчётливо звучали отдельные слова и фразы, произнесённые сказочным голосом Лайзы. Мне с лёгкостью удавалось отмахнуться от них и продолжить свои исследования, однако спустя какое-то время они всплывали снова. Даже среди воскресных мыслей, с которыми я боролся ближе к полуночи, надеясь заснуть, была одна беспокойная о том, чем же закончится этот эксперимент с настенной плиткой. Ещё больше меня волновал исход нашего спора, а точнее — вероятность его исполнения. Подчинившись спустившейся на меня бессоннице, я даже хотел поделиться своими волнениями с Андреем, расправлявшим по себе одеяло на соседнем диване, но почему-то оставил эту затею. Я бы с удовольствием забыл о бредовом пари, а при следующем рабочем визите Лайзы сделал вид, что никакого соглашения между нами не было.

«Отсрочить» встречу с архитектором компании хотя бы на ближайшее время не удалось, так как уже через час-другой Лайза, Дуглас и ещё несколько человек с озабоченным видом, фотоаппаратом и стопками документов появились на объекте. Это посещение заметно отличалось от того, что я наблюдал на прошлой неделе: вся группа двигалась стремительно и сразу от входа направилась в дальний угол, с которого началась укладка плитки. Там, кстати, сегодня предстояло работать и мне, но в силу сложившихся обстоятельств я по-прежнему замешивал раствор и был на подхвате у других отделочников. Поскольку необходимое мне оборудование находилось тут же, я оказался рядом с незавершённым островком из керамических квадратов в тот момент, когда прораб подвёл к нему инспекцию во главе с Дугласом.

Рядом находились и другие рабочие, тот же Андрей, который на этот раз не участвовал в разговоре. Подошедшие остановились и негромко переговаривались между собой. Ближе всех к ним стояли плиточники, которые работали с субботы, но и до нас доносилось содержание беседы. Дуглас, как всегда, задавал короткие чёткие вопросы, прораб подробно разъяснял, что к чему. Мужчины, обступившие Лайзу, перешептывались между собой, кивали головой со знанием дела, один из них несколько раз присел, щёлкая фотоаппаратом. В итоге внешний шум, шорох бумажных листов, мужские голоса слились в единый суетливо-озадаченный гул.

Молчала только Лайза. Она цепко следила взглядом за каждым движением и перемещением, было заметно, как она прислушивалась к словам, но то и дело возвращалась всем своим вниманием к состыкованным клеем плиткам, которые застыли у её ног прямоугольно-ненавистным слоем (мне казалось, приблизительно такой эта плитка должна была сейчас видеться Лайзе, которая ещё недавно считала её чуть ли не шедевром). И как будто нарочно глянец сверкал так сильно, что отсвет каждой плитки отражался прямо в глаза, почти слепя, и даже самая незначительная царапина на общем фоне смотрелась ну совсем уж безобразно.

Лайза молчала, и в её молчании я, искоса наблюдавший за происходящим, заметил нарастающую не то тревогу, не то озлобленность. Я бы сравнил это даже с болью — таким тяжёлым и обречённым взглядом обводила она пол вокруг, но, подумав, пришёл к выводу, что людям, походящим на Лайзу, не пристало испытывать столь сильные эмоции по пустякам.

Наконец она нашла подходящие слова:

— Работа велась на протяжении двух дней?

— Почти. Вчера ещё до конца смены мы посчитали необходимым остановить процесс, — громко, но спокойно ответил старший бригадир.

— Сколько рабочих было задействовано? — Лайза, не отрываясь, смотрела вниз, словно изучала каждый шов и края.

Ответ я не расслышал.

— Сколько времени понадобится для полного снятия уже израсходованного материала? И сколько потребуется рабочих? — чеканила Лайза.

— Не стоит заниматься подсчётами упущенного, поверь, всё поправимо. — Похоже, Дуглас очень хорошо знал свою жену, и только он сейчас уловил истинную природу её беспокойства. Голос его звучал ободряюще: — Корректировки возможны на любом этапе, ты же знаешь. Хорошо, что всё выяснилось сейчас, пока… — Дуглас очертил глазами часть пола, уложенную плиткой, которая в составе общей площади совсем не выглядела внушительной. — К тому же это твой первый крупный проект…

— Это меня не оправдывает, — тон Лайзы не менялся. Я задержал на ней свой взгляд — она стояла боком ко мне — и увидел, как дрогнули её губы, и она несколько раз быстро моргнула. Так же быстро она овладела собой и подняла голову, чтобы обратиться с очередным вопросом к прорабу.

Дуглас не стал возражать и дал возможность супруге и остальным сотрудникам прийти к оптимальному решению проблемы. Поскольку для продолжения работ требовались пересмотр исходного материала и дополнительные расчёты, специалисты фирмы предложили в кратчайшие сроки освободить поверхность и вернуть её в первоначальное состояние, пригодное для укладки нового покрытия, а вопрос с окончательным вариантом плитки отложить.

Уже собираясь уходить, Лайза повернулась к отделочникам, которые всё это время стояли рядом и разглядывали итог своей двухдневной работы:

— Благодарю вас за старания и потраченное время. Несмотря на то, что мы имеем, качество вашей работы очевидно, думаю, все мы им очень довольны. Я приложу усилия, чтобы впредь не допустить подобной ошибки, и в скором времени мы могли наблюдать желаемый результат. Спасибо!

Лайза ещё постояла на месте, осматривая керамическую поверхность, что вызвало замешательство среди её коллег, а затем развернулась и нетвёрдыми шагами направилась к выходу. Дуглас и их сопровождающие последовали за ней, прораб дал плиточникам отмашку возвращаться к своей работе, а сам поспешил следом за удаляющимся начальством. Не знаю, заметила ли Лайза меня среди присутствующих, но мне не показалось, что обращение к рабочим, которые укладывали плитку, было рассчитано на то, чтобы его увидел я. На этом я окончательно успокоился и решил больше не строить предположений о том, к чему приведёт наш спор. Все ответы Лайза унесла с собой.

Рабочий день продолжился в привычном ритме, пройдя процедуру необходимых правок и перестановок. Кто-нибудь за обедом или в перерывах нет-нет, да и высказывался относительно наших недавних разногласий с Лайзой — этого невозможно было избежать, ведь многие стали их свидетелями. Я в этих разговорах не участвовал и никак не комментировал положение дел, которое в конечном счёте сложилось. С меня хватило того, как по вечерам выходных Андрюха делал мне бесконечные внушения на тему общения с руководством, а потом и вовсе переходил на откровенные высмеивания. Толян и Ден нравоучениями не грузили, но ненавязчиво заметили, что хоть катастрофы не произошло, но не стоило так упорствовать в разговоре с людьми, которые обеспечивают тебя работой, и посоветовали впредь быть осмотрительнее. По словам ребят, работавших в субботу и воскресенье, оживлённые обсуждения нашего с архитектором инцидента велись именно в эти дни, а поскольку мне выпали «стандартные» выходные, то я не был в курсе их дословного содержания, чему несказанно радовался.

И всё же оставшиеся часы рабочей смены я не мог не размышлять о том, как быстро разрешились все сомнения относительно использования той плитки, против которой я высказался, и о том, что за этим последовало. Всё чаще я вспоминал Лайзу, когда она появилась сегодня на объекте: буквально влетела, напряжённо стала искать и разглядывать то, о чём докладывали прорабы и отделочники, пыталась скрыть ото всех внутреннюю борьбу. Признаться, в эти моменты, особенно когда уже, по всему, осознала, что замены позиции не миновать, она выглядела так, как, мне кажется, выглядит художник перед холстом, когда нанёс широкий штрих не того цвета, или музыкант, у которого во время ответственного выступления расстроился инструмент. Приводя рабочее место в порядок перед уходом, я складывал инструмент и посмотрел туда, где ещё лежала плитка (с обеда её заметно убавилось). Я подумал, что мне Лайзу даже… нет, не жалко, но стоило признать за ней право быть… неправой. Кто из нас в жизни не совершал ошибок, а потом… Много ли найдётся тех, кто с лёгкостью принимал их последствия? И так же форсированно, как она, искал способы всё устранить, отказавшись от первоначальных намерений?

Стоило ли мне зацикливаться на этом? Положение разрешилось, и мы могли дальше выполнять свою работу. С лёгкими мыслями, в предвкушении быстрого ужина и штудирования альбома по краеведению, приобретённого мной в одном из книжных магазинов, на который набрёл в ходе «загула» по старейшим улочкам города, я направился в подсобку. С учётом того, что я, как уже случалось неоднократно, слишком скрупулёзно подошёл к исполнению своих обязанностей, и остался на площадке одним из последних, возросла моя надежда на то, что душевая кабинка уже освободилась. У двери меня встретил Андрюха с рюкзаком за плечами и, сообщив, что не станет меня ждать не из вредности, а по причине важных дел (кажется, они у него не заканчивались), скрылся. Из душевой только что вышел мой «двойник» — один из таких же «расторопных», так что я скинул рабочую одежду и спокойно предался освежающим струям воды.

Ещё находясь в душе, по хлопкам входной двери, доносившимся до меня, я определил, что остался один. Не страшно: я хорошо знал дорогу до дома, где снимали квартиру, а боязнь одиночества и уличных хулиганов не преследовала меня и в детстве. За окном по-прежнему ярко светило солнце и я, стоя в одних джинсах, засмотрелся на небо, видневшееся в окне. До меня дошло, что за всё время моего пребывания на другом континенте я ни разу не видел туч, хмурой погоды здесь как будто не бывало. Я наклонился, чтобы взять свою футболку, разложенную на низкой кровати, стоявшей под окном вплотную к стене, но звук открывающейся двери заставил меня обернуться.

Что это? Не мираж ли? Или я уже добрался до квартиры и провалился в сон? На пороге стояла Лайза, только эффекта дежавю не получилось: на ней было не чёрное платье, а белая рубашка и узкая чёрная юбка чуть выше колен, что и утром; не заметил я только жилетки из того же материала, из которого была сшита юбка. Волосы затянуты на затылке в тугой узел, из которого вдоль спины свешивались завитые пряди (это я рассмотрел ещё когда Лайза беспощадно «казнила» себя за собственную неосмотрительность). В её руке появилась объёмная замшевая сумка, цветом похожая на баклажан — мой любимый, если вам интересно, овощ.

Я продолжал смотреть на девушку, не понимая, что снова привело её сюда. Не припоминал, чтобы сегодня повторно спровоцировал её чем-нибудь.

— По условиям спора ты сам должен меня поцеловать, а не я тебя.

Снова слышу про этот спор? От неё? Похоже, он всё ещё её беспокоит, и я не смогу просто отмахнуться.

— Вы о чём? Я и не думал вовсе. В смысле — требовать от вас чего-то.

Лайза быстрым движением поставила сумку на тумбочку, которая, покосившись на один угол, стояла справа у двери, и скрестила руки на груди, обхватив локти ладонями:

— У меня не так много времени.

— Нет, правда, вы не подумайте… — поскольку Лайза, даже зная моё имя, не обращалась ко мне по нему, я тоже не мог определиться, как называть её, поэтому решил просто обойтись без «личностей». — Всё нормально. Я изначально не планировал настаивать на исполнении этого нелепого уговора.

Заметив, что Лайза не сводит с меня своих испытующих глаз, я решил вовсе сменить тему на менее щепетильную:

— Неужели вы приехали сюда специально для того, чтобы… Ко мне? Вы извините, если так.

— Я завезла… кое-какие документы.

Хотя Лайза держалась абсолютно спокойной и голос звучал ровно, глаза её стали ускользать от прямого контакта, а большие пальцы рук слегка шевелились, поглаживая кожу там, где её не закрывали короткие рукава блузки.

— Рабочий день у вас, выходит, ненормированный? — постарался сказать я как можно благожелательнее и потянулся рукой, чтобы взять футболку.

У Лайзы уже не получалось скрыть то, как на самом деле она нервничает. Я ожидал, что это заставит её одуматься, но вышло совсем наоборот. Она опустила глаза, успев пробежаться взглядом по моему торсу, и тут же подняла их, словно заметила его наготу только что.

— Я не думаю, что мы можем оставаться здесь наедине слишком долго. — Она помедлила, потом вздохнув бесшумно — только грудь напряглась, расправив белую ткань, и вновь утонула в складках одежды — договорила: — И я намерена выполнить то, что обещала.

Я опомнился, что не в этой комнате, но в общем-то на объекте мы не одни и понятны причины, по которым она не может тут задерживаться. И несмотря на всё… Неужели для неё это так важно? Но почему?

Вопрос застыл на моих губах сам собой: я встретил её взгляд, пылающий противоречием взгляд, которым она сегодня уже смотрела… Утром… Только невероятное умение держать себя в руках не позволило ей затуманить его слезами. Что же ты за человек такой, Лайза? Почему кидаешься из крайности в крайность? Как ты можешь предпринимать такие действия, за которые потом расплачиваешься непосильной ценой? Что сейчас толкает тебя на безрассудное упрямство вместо того, чтобы принять моё «отступление» и сберечь свой покой? Вот что я должен был спросить у неё, а вместо этого, не отрываясь от измученных и мучивших меня глаз, в несколько шагов пересёк расстояние между нами и остановился прямо перед ней. Тоненькая и стойкая фигурка её не дрогнула, но руки сползли по локтям и застыли в порыве дотронуться до меня… Или оттолкнуть. Я не дал ей определиться и, наклонив голову, прижался к её губам своими. Не двигался мгновение, два — не помню… Но эти мягкие, прохладные, трепещущие губы я никогда не забуду… Я отпрянул и посмотрел в её глаза. Они стали больше? От обиды? Страха?.. Или ближе?

Я смотрел на неё, не в силах унять теснившиеся в груди удары. Я опустил голову, задышал глубоко, пытаясь преодолеть их напор, и заметил, что руки Лайзы — до чего же они были милыми и лёгкими — слабо тянутся вперёд. Теперь уже я сам обхватил её за плечи и прижал спиной к двери, в которую она и так почти упёрлась, попятившись назад. Остренькие плечи вжались в мои пальцы. Я ещё раз заглянул в её глаза и, не встретив протеста, поцеловал на этот раз не осторожно и зыбко, а так, как целовал бы её, если бы это была моя девушка, моя квартира, моя жизнь…

Она прерывисто вздыхала и легонько касалась меня своей грудью, а руки её сначала нерешительно, а затем настойчиво и крепко хватали мои то выше, то устремляясь вниз, словно она чувствовала, что теряет равновесие и только так, держась за меня, может спастись от падения. После поцелуя я ещё долго, насколько мог, и так близко наслаждался её дыханием, что вкус её губ — сладкий, но не приторный, а утоляющий — проник в область солнечного сплетения, обдав меня жаром изнутри. Постепенно распиравшие глухие удары растеклись по всему телу и успокоились. Я отпустил её…

Руки Лайзы соскользнули с моих, на какое-то время застыли в воздухе, а после опустились без сил. Она не закрыла глаза, не отвернулась, а смотрела на меня в упор, и я почувствовал обращённый к себе вопрос. Только не понимал его сути. Я даже был готов к тому, что сейчас она разразится ругательствами, истерикой, позовёт на помощь и устроит скандал… Но она, не преодолев страха, который пронизывал её взгляд, оставив открытым незаданный вопрос, схватила свою сумку и, подняв волну воздуха распахнутой дверью, выскочила наружу.

***

Книга по краеведению так и лежала в ящике стола, который подпирал мой диван в ногах. Сорванная с неё целлофановая обёртка до сих пор торчала из мусорного ведра, грозясь вывалиться оттуда вместе с нагромождёнными сверху скомканными упаковками и прочими отходами — я не дошёл до мусорных баков, хотя была моя очередь. Я не мог спать; лежа на диване, просто смотрел в тёмный потолок. И не сразу заметил, с какой силой голова моя была откинута в подушку — почувствовал, только когда шея и затылок конкретно затекли. Поняв, что не сомкну глаз, я встал, стараясь двигаться как можно тише, чтобы не разбудить Андрюху, и поплёлся на кухню. Готовить еду без света я ещё не наловчился, поэтому щёлкнул включателем, мысленно извинившись перед моим товарищем. Я сделал горячие бутерброды в микроволновке, густо полил их кетчупом, достал из холодильника газировку и устроился на высоком стуле у барного стола, который служил нам и обеденным. Тренькая кнопками печи, я услышал, как на диване заворочался Андрей, и вот теперь, когда щёлкнул металлическим язычком, чтобы открыть банку, и уже приготовился отпить из неё, услышал его недовольное ворчание:

— Матвей, ты чего? Сколько время-то? Ты что, не ложился?

— Не-а, — ответил я машинально, не сильно вникая в то, о чём меня спросили.

— Завтра на работу… Кое-кому. — Я услышал протяжный зевок. — Не только тебе.

— Угу… Сейчас я.

Андрюха, чей силуэт был слабо охвачен светильником, всё-таки приподнялся и, натягивая на плечи сползшее одеяло, спросил:

— В самом деле, ты почему не спишь-то?

— Жор проснулся, — комкая зубами первый бутерброд, «промычал» я.

— Бываааае… — окончания уже не было слышно, так как Андрюха бухнулся обратно на диван и захрапел.

Рассказать ему? Нет, я не боялся, что мои откровения станут достоянием всех в округе — Андрей никогда не производил впечатление болтуна и сплетника — но если уж я не доложил ему о заключении ничего, казалось бы, не предвещавшего для меня пари, то о случившемся сегодня вечером я тоже буду молчать. И потом… Ну не мог я никому рассказать! Не мог и не хотел. Я самому себе-то готов был запретить думать об этом!..

Просто сидел и вспоминал… шаг за шагом, сантиметр за сантиметром, каждый выдох… И этот нежный сладковатый вкус, который не способны были перебить ни ударяющие в нос пузырьки, ни специи.

***

Не думайте, что вся моя личная — не рабочая — жизнь на новом месте протекала за чтением познавательной литературы, походами по отмеченным историей местам и переживаниями касательно моего сближения с «высокопоставленной» брюнеткой, которое в худшем случае ничего, кроме неприятностей, не сулило. Лучшим было бы с её стороны умерить свои амбиции и принципиальность, а мне… Я и так делал всё, что мог, чтобы избавиться от назойливых впечатлений.

Обычно по вечерам наша компания неплохо проводила время. Собирались в основном у нас, реже посещали бары неподалёку. Бывали в парке аттракционов: Андрея ими не удивишь, мне хватило двух раз, а вот Толя и Денис наведывались туда регулярно. Большинство из нас были россиянами, но ничто не мешало поддерживать общение и с приезжими из других стран. Говорили мы когда на английском языке, когда на русском. «Украшали» наши посиделки, безусловно, девчонки. Они не имели никакого отношения к сфере строительства и ремонта, а работали горничными в отелях и официантками. Не стесняясь они рассказывали, как охотно знакомятся с местными парнями, которые подтягивают их в знании языка, обычаев, а заодно — развлекательных заведений города. Двоих из своих знакомых они, кстати, привели к нам в компанию, и мы отлично поладили.

Сегодня местом общего приземления служила наша квартира. Конечно, здесь была Ирма. Она тоже приехала из России. Ирма работала в детском кафе и шутила, что её горячий темперамент, взращенный на юге, не способно потушить даже то количество мороженого, с которым она практически ежедневно работает. Она как-то выделялась среди нас: всегда была яркой (начиная от цвета волос), громкой (даже звонкой) и не могла усидеть на месте. Она легко заводила дружбу с новыми людьми, благодаря чему собрала уйму контактов, и более увлекающегося человека, чем Ирма, с разнообразием интересов и занятий, я не встречал. Она была, наверное, моей ровесницей, но раскованно держала себя и с людьми из других поколений. Помню, как-то к нам заглянул мужчина с объекта — старше нас как минимум вдвое — так Ирма весь вечер непринуждённо проболтала с ним, не забывая при этом подмигивать и расточать улыбки всем собравшимся.

Как проходили наши встречи? Напомню: нам было чуть за двадцать или около того, и мы были очарованы тем, что находимся за тысячи километров от родного дома — в этом ощущалась какая-то волнительная необычайность. Мы понимали, что однажды разъедемся и, скорее всего, наше общение на этом и прервётся, поэтому охотно болтали на любые темы, делились особенностями жизни в своих странах, кто-то рассказывал подробно о семейных традициях. Я был счастлив оказаться в этом круговороте, рядом с людьми, которые не только делали неповторимой каждую нашу встречу, но и бесценно подгружали мой запас знаний. И тем приятнее мне было находиться среди них, чем чаще я стал улавливать, что сам являюсь популярным собеседником и вызываю отнюдь не заурядный интерес. А ещё я заметил, что нравлюсь «нашим» девушкам. Ну, как заметил… Об этом мне сообщил Андрюха, который, зная силу своего «влияния» на прекрасную половину человечества, не видел во мне конкурента и смело мог делиться своими наблюдениями. Возможно, что-то такое было, порой я и сам улавливал недвусмысленные намёки с «противоположной стороны», но больше стремился обогатить свой внутренний мир, а не собрать коллекцию из поклонниц.

Мы сидели за общим столом, который не вмещал всех, у кого из нас выдался свободный вечер, поэтому кое-кому пришлось пристроиться на диванах. Я ютился на табурете, зажатый между Ирмой и её соседкой по квартире. Если вторая не обращала на меня никакого внимания, полностью поглощённая беседой с сосредоточенным Денисом, от чего его шарообразная фигура и круглое лицо казались ещё шире, а густые тёмные волосы как будто приподнялись у корней, то Ирма без умолку пересказывала свои подростковые приключения, придавая им преувеличенный ореол озорства, при этом постоянно напоминала, чтобы я подливал в её стакан. Всеобщий гул, растворяющийся в звучавших фоном песнях, сменявших друг друга без перерыва на раскрученном музыкальном канале, не позволял мне следить за ходом общего разговора. Когда в квартире кроме нас четверых оставались еще два-три человека, я стал думать о том, что с завтрашнего дня должен приступить к «расширенному» перечню работ, и это подстегнуло мой трудовой энтузиазм. Брался за что-то новое я всегда в охотку и даже продумывал, как сделать лучше, инновационнее что ли.

От безуспешного опыта с покрытием полов не осталось и следа, плиточники были переведены на другие этажи, а я осваивал недавно внедрённые виды отделки стен. Не сказать, чтобы раньше не сталкивался с подобным, а всё же кое-что перенял у новых знакомых по объекту, и раз за разом у меня получалось быстрее. Сегодня ожидалось еженедельное посещение площадки представителями застройщика, но кто и для чего именно прибудет, мы не знали — старший прораб не обсуждал с нами такие вопросы.

В этот день у меня сложилось впечатление, что на Лайзу сильно подействовала неудача, постигшая её на профессиональном поприще, и она теперь будет навещать объект каждую неделю. Другого объяснения тому, что она снова была в составе контролирующей готовность объекта делегации, я для себя не нашёл. Впрочем, осмотрплощадки шёл как обычно, голос прораба раздавался то здесь, то там, иногда он размахивал руками, чем привлекал ещё больше внимания слушающих. Под конец обхода нас всех, кто работал на первом этаже, прораб созвал в центр. Невысокий молодой мужчина, стоявший рядом с Дугласом, сделал объявление об изменениях в правилах прохода на объект. В процессе своего короткого выступления он постоянно поправлял сползающие с его переносицы очки, что выглядело забавным, и до меня доносились негромкие смешки. Поскольку информация была понятной и не затрагивала особо важные процедуры и вопросы, все стали расходиться. Всё это время я старался не смотреть на Лайзу и всего несколько раз, когда был вынужден обратить внимание на мужчину в очках, она попала в поле моего зрения. Выглядела она совершенно хладнокровной, так что я смирился с тем, что теперь и мне предстоит подавить в себе оставшиеся переживания.

Я только успел заметить, как Лайза, склонившись в сторону стоявшего поблизости старшего прораба, что-то шепнула ему. И тут, когда почти все направились к своим рабочим местам, позади меня прозвучало отчётливое:

— Матвей, задержись, пожалуйста.

Голос прораба нагнал не только меня, и те, кто ещё не успел отойти далеко, замедлили шаг, стали оборачиваться. Я сделал то же самое и, когда повернулся, увидел обращённые на меня взгляды прораба, Дугласа, и, естественно, Лайзы. На остальных я даже не смотрел — мне хватило и этого пристального внимания. В том, что позвали именно меня, можно было не сомневаться, так как на объекте я не встречал больше ни одного рабочего с моим именем.

Теряться было некогда, и я быстро подошёл к ожидавшим. Наш прораб тоже был из людей, не привыкших тянуть время, а потому сразу пояснил:

— Завтра понадобится твоя помощь. Не на объекте.

Тут в разговор вступила Лайза. Она скромно улыбнулась, что, по-видимому, заменило личное приветствие, а я так опешил, что не нашёлся сразу, чтобы поздороваться в ответ. Лайзу это нисколько не смутило, и она обратилась ко мне:

— Все помнят моё упущение в подборе напольной плитки. Как обещала и как того требуют мои должностные обязанности, я приступаю к поиску другого варианта, наиболее подходящего. Завтра я планирую посетить наших партнёров и ознакомиться с альтернативными продуктами. Я решила предоставить специалистам компании на рассмотрение несколько образцов. Возможно, их будет много, и мне потребуется… помощь, чтобы отнести всё в автомобиль. Вдруг и совет твой на этот раз понадобится. Хотя прежде всего проверим, настолько же профессионально ты работаешь физически, как и языком?

Я это услышал? На самом деле? И не только я. Лайза проговорила всё, особенно последнюю фразу, так громко, что её не могли не услышать ребята, которые стояли тут же. Как будто она специально хотела поставить всех в курс своих сугубо деловых намерений относительно меня и тем самым избежать кривотолков. А ведь большинство из них присутствовали при нашей с ней первой встрече и очень хорошо помнили, как я тогда не смог удержаться от критических замечаний. Но только я здесь уловил двоякий смысл её последних слов. Можно было, конечно, съязвить в ответ что-то ещё более дерзкое, открывающее характер нашего непрекращающегося спора, но тогда всё, что произошло в подсобке, было бы уже трудно скрывать от окружающих, тем более от её мужа. Я выбрал меньшее — смолчать.

Не насытившись произведённым на меня эффектом, Лайза продолжила с ещё большим равнодушием:

— Не переодевайся завтра в рабочую одежду, я заеду за тобой утром.

Она дала понять, что мы встретимся здесь в самом начале смены.

Руководство отправилось дальше по неотложным делам, а я остался со своими мыслями. Наверное, любой на моём месте воспарил бы в ожидании, считай, свидания с такой обворожительной девушкой, да ещё без посторонних, но я перед нашей поездкой был больше обеспокоен, чем взволнован.

***

Я пришёл на работу раньше обычного, хотя делать это было необязательно — я понятия не имел, во сколько сегодня вернусь на объект. Даже остальных я не дождался, так что все трое — Андрюха, Толик и Ден — проводили меня недоумевающими переглядываниями. Я выбрал удобную одежду попроще — свободные спортивки и немаркую футболку, так как предполагал, что придётся заходить на склады и таскать коробки.

На площадке стали собираться рабочие. Подтянулись и мои соседи, шумно обсуждавшие вчерашний вечер, который они провели вне дома. Меня с ними не было, и я даже не поинтересовался, где они зависали до часу ночи, поскольку голова моя ломилась от соображений насчёт того, что же приготовила для меня Лайза. В том, что это будет не сугубо рабочая езда по городу, без карательного замысла, я был абсолютно уверен. Нашлись и среди парней те, кто так же полагали, что уязвлённая архитектор не простила мне публичного разоблачения своей некомпетентности, и воспринимали её поручение как обременительную повинность. Но в целом привлечение меня для выполнения работы вне объекта не казалось для остальных чем-то вызывающим, поскольку и до этого нередко кого-то могли забрать с площадки или попросить съездить, например, на производство или в офис, если того требовали сроки отделки и другая необходимость. Случалось, кто-то отсутствовал несколько дней, так как был временно переведён на соседний объект.

Некоторые смотрели на меня с сочувствием, от Андрюхи исходило явное насмехательство, ведь, по его словам, я получал по заслугам, а между тем рабочий день начался, и только я стоял у выхода, озираясь по сторонам, всё чаще бросая взгляд на расчерченную парковку. Хорошо, что на меня больше никто не смотрел, а то мой прыжок на месте вызвал бы гром хохота — так сильно я вздрогнул от того, что в кармане зазвонил телефон. Я вытащил его и увидел на экране незнакомый номер. С посторонних номеров мне звонили редко, но бывало. Я ответил, как уже привык тут, на английском:

— Алло.

— Доброе утро! — пресёк тишину в трубке бойкий голос Лайзы. — Ты на месте?

Её голос я узнал бы даже под звуковыми эффектами. Невозможно было его спутать!

— Здравствуйте, — я стал вертеть головой ещё быстрее. — А откуда у вас мой номер?

— Ты полагаешь, что мы не берём контакты, когда нанимаем кого-то на работу? — она удивилась моей неспособности догадаться самостоятельно. — Так ты на площадке?

— Да, как и договаривались, — в моём голосе пробивалось оправдание, потому что я начал сомневаться, правильно ли запомнил всё, что она говорила вчера.

Похоже, моя интонация волновала меня одного, поскольку Лайза продолжила, едва дослушав:

— Выходи, поворачивай налево и в конце строительных ограждений снова поверни налево.

Она отключилась. Это уже напоминало мальчишечью игру с рациями. Я убрал телефон в задний карман и, крикнув прорабу, что за мной приехали, двинулся по указанному мне маршруту. Не успел я завернуть за угол, скрывший вход на строительную площадку, как в конце тротуара увидел Лайзу, которая стояла в расслабленной позе, скрестив ноги и уткнувшись в глухой забор согнутой в локте рукой, подпиравшей голову. Но выглядела она совсем не небрежно, а изящной и так беззастенчиво улыбалась, точно позировала для толпы светских фотографов. И даже не это внезапное видение заставило меня замереть на месте, а то, как Лайза была одета. От деловых манжет и натянутых строчек не осталось и намёка; стройную фигуру не менее изысканно, чем его предшественники, но не так плотно облегал спортивный костюм молочного цвета с искрящимися на солнце серебристыми лампасами и такими же полосками вдоль рукавов. Спущенный капюшон выглядывал из-за шеи, а волосы были собраны под бейсболку, усыпанную сверкающими камешками и бусинами. Вместо строгих туфель на ногах её красовались белые с чёрными полосками кроссовки неправдоподобно маленького размера.

Было заметно, что другой реакции Лайза от меня не ожидала — для чего же ещё она заняла такую выжидательную позу в столь выгодной своей неприметностью позиции?

— Ты идёшь? — поторопила меня Лайза.

Я, как после мощного толчка, оторвался от земли и устремился ей навстречу. Вообще-то двигался только я, она же стояла на месте и наблюдала за моим приближением.

— Доброе утро! — повторила Лайза.

— Доброе утро, — откликнулся я.

— Не выспался? — улыбка не сходила с её губ.

— Почему? Нет, вовсе…

— Знаешь, вид у тебя… — Меня окинул изучающий взгляд: — Не собранный.

— Напротив, я готов. Просто я ожидал, что вы подъедете туда, на парковку.

Лайза развернулась и стала переходить дорогу, я последовал за ней, и уже совсем скоро мы оказались среди рядов стоящих автомобилей у задней части небольшого торгового центра.

— Я и подъехала на парковку. Только на эту.

Лайза не сбавляла шаг. Мы курсировали между машинами и прохожими, пока не подошли к низкому автомобилю чёрного цвета (вплоть до салона и чехлов), блестящему не меньше, чем безукоризненно начищенные лодочки. Мне стало казаться, что Лайза специально подбирает себе чёрные вещи и аксессуары какого-то определённого глубокого оттенка. Я даже представил, что если она сядет в салон в чёрном костюме, то сделается в нём предельно незаметной.

— М… Мэ… Мэтью, — Лайза уставилась на меня вымученным и в то же время извиняющимся взглядом.

Я сообразил — ей тяжело произнести моё имя, на что улыбнулся и добродушно махнул рукой, давая понять, что не возражаю, если она будет называть меня так, как ей удобно, как получается.

Лайза заметно оживилась:

— Ну что, Мэтью? Надо запастись провиантом на весь день, как думаешь?

Лёгким движением руки Лайза сняла с головы бейсболку, однако волосы её не расплескались, как я ожидал, по плечам, потому что были собраны в хвост. От мелькнувшей россыпи страз и бисера по её автомобилю пробежали радужные дорожки. Я завис взглядом на её обнажившихся волосах, но вовремя заметил, что она проследила за ним, и затараторил:

— Да, можно. Давайте купим пончиков и попить. Или можно будет заехать в какое-нибудь кафе, выпить кофе и по-быстрому что-нибудь перекусить.

— Что-нибудь мучное и калорийное? — неодобрительно прищурив глаза, она закивала головой.

— Ну… все так делают.

— Меня с детства приучали следить за своим питанием и тем, как оно влияет на моё здоровье.

«И фигуру?» — чуть не сболтнул я, но сразу осёкся. В этом у неё определённо не было нужды. Не думаю, чтобы Лайза изнуряла себя бесконечными диетами и беготнёй по тренажёрным залам. Я больше склонялся к тому, что она родилась с «природной гармоничностью».

— Тогда ничего не могу посоветовать. В моём детстве был другой подход к этим вопросам.

— Значит снова выбирать мне? — она поджала губы. — Чревато последствиями: не все мои решения оказываются безупречными. — Лайза улыбнулась уголком рта.

Потом мы встретились взглядами и рассмеялись. Это означало, что тема с не выдержавшей испытаний плиткой и нашим спором исчерпана окончательно. Мне стало значительно легче держаться рядом с Лайзой, и предстоящий день не казался теперь угрожающим. Лайза взяла из машины маленькую сумочку, и мы направились в обход торгового центра.

— Миссис…

— Лайза, — беззлобно оборвали меня. — Можешь обращаться ко мне просто по имени. — Она повернула голову в мою сторону и добавила чуть тише и быстрее: — Когда никто не слышит, разумеется.

Я нерешительно кивнул головой и от смущения даже забыл, что хотел сказать.

— А знаешь, моё настоящее имя, по документам, — она сделала паузу и как будто впервые произнесла, — Елизуэтта.

При этом её губы так живо меняли свои выразительные очертания, что я оторопел. Но в первую очередь от того, что услышал.

— Елизавета? — переспросил я на русском.

— Да, вот! — утвердительно кивнула она головой. — Моя мама тоже лучше произносит.

Она одарила моё потрясённое состояние бесхитростной улыбкой:

— Мы с родителями переехали сюда из России, когда мне было три года. Кстати, можешь называть меня этим именем, это было бы даже забавно. Но только если мы будем наедине.

Я еле-еле начал отходить от новостного потока и всё же мог рассуждать более-менее здраво:

— Нет, давайте лучше Лайза, так мне привычнее. А то ещё ненароком назову вас при всех Елизаветой, тогда точно вызову общее ошеломление.

— Если при всех назовёшь меня просто Лайзой, ошеломлённых будет не меньше, — усмехнувшись, разумно подметила она.

В моей голове закружилось множество вопросов, которые не терпелось задать, но Лайза на пороге центрального входа в здание спросила: «Где вы с друзьями обычно покупаете продукты?», из чего я заключил, что она не намерена пускаться в обсуждения своей личной жизни, и ответил по существу.

Через полчаса мы уже катили по центральной улице города. Я практически сразу расслабился в удобном пассажирском сиденье, поскольку Лайза оказалась умелым и прилежным водителем. Позади нас на чёрной велюровой обивке лежал пакет, по которому перекатывалась бутылка минеральной воды между упаковкой с сухим печеньем, фруктами, набором бумажной посуды и свёртком с пончиками, на которых настояла Лайза, хоть я и был против, поскольку знал, что она к ним не притронется. Ещё на кассе в супермаркете я озадачился, где во время посещения партнёрских магазинов Лайза планирует перекусывать фруктами и зачем приобрела одноразовые стаканчики, ведь я мог сам купить себе напиток где-нибудь поблизости, но возникшие соображения удержал при себе.

Достаточно долго, около часа, мы ехали по оживлённым и застроенным улицам. Со временем проезжая часть становилась пустыннее, а потом мы как будто выехали за город и по бокам от дороги нас сопровождала только редкая растительность и киоски с заправками. В пути мы говорили, в основном, о повседневной жизни таких же работников, как и я: Лайза расспрашивала меня обо всём настолько подробно, что со стороны могло показаться, как будто она сама готовится вступить в наши ряды.

За разговорами я всё же заметил, что мы удаляемся от мегаполиса и поинтересовался:

— Лайза, почему ты решила заняться поиском отделочных материалов за городом? Рядом нет мест с достойным выбором плитки?

По мере нашего общения я принял к сведению несколько её замечаний и в дальнейшем спокойно обращался к ней по имени.

— Я уже всё выбрала, — не отвлекаясь от дороги, как бы между прочим сообщила Лайза.

— Как? — резонно недоумевал я.

— Не волнуйся, — явно понимающая причину моего замешательства Лайза сделала вид, что не считает его обоснованным, — на этот раз я заручилась консультацией профильных специалистов. Кстати, выбрала я не одну, а две позиции, которые будут комбинироваться.

— Куда же мы едем?

— На пикник. Ты ещё не выбирался к океану? — она говорила со мной так, словно для нас обоих это была запланированная прогулка в череде подобных до этого. — Я думала, ты сразу начнёшь с вопросов, когда увидишь меня в этом, — она показала подбородком на свою спортивную кофту. — Правда, не могла же я показаться на объекте в таком виде, подъехав прямо ко входу. Я и в офисе сегодня не планирую появляться.

— Зачем ты тогда придумала про поездку к поставщикам?

— На самом деле мы ни к кому не поедем. Но с меня же не требуют доклада о переговорах, и варианты плитки я представлю на утверждение отдела только завтра, так что всё выглядит вполне убедительно.

— Но ты ведь не привезёшь никаких образцов?

— И что с того? В конце концов, мне могло ничего не понравиться. А подобранные позиции у меня уже есть.

Лайза улыбалась — похоже, моя прозревающая неосведомлённость веселила её:

— Не переживай ты так! Я найду, что сказать Дугласу. И остальным.

В нашей совместной поездке, действительно, не было ничего крамольного и уж тем более направленного против её мужа, и всё-таки этот обман, невольным соучастником которого я стал, выглядел как-то… непорядочно. Совесть не заедала меня, но и не оставляла в покое, поэтому я уже менее активно отвечал на вопросы и не так вовлечённо реагировал на комментарии относительно того, что встречалось вокруг.

Все тревожные мысли улетучились, как только моя нога ступила на выгоревше-рыжий песок. Волны неспешно, даже вальяжно набегали на подступившую к ним кромку безлюдного пляжа. Сегодня был один из редких нежарких дней, и здесь казалось, что это раскатистый шум океана приглушил зной палящего солнца.

Мы сидели на покрывале, предусмотрительно захваченном Лайзой, которое расстелили на песке. В машине нашлась вода, чтобы помыть фрукты, и наша подстилка напоминала скатерть с посудой и лёгким обедом.

Я уплетал пончики, а Лайза пила уже второй стакан минералки и покручивала пальцами ломтик ананаса. Я сидел, вытянув ноги вперед, и всматривался в накатывающую на берег пену, изредка поглядывая направо. По выражению лица Лайзы было заметно, что она наслаждается сразу и видом, и звуком, и запахом раскинувшегося перед нами глубоководного величия, и эти ощущения хорошо ей знакомы. Я не брал на себя смелость мешать ей.

— Так давно не выезжала сюда, — её голос словно качался на волнах. — В последнее время всё реже.

— Это твоё любимое место?

— Самое.

Лицом она как будто ещё больше устремилась к океану:

— От него исходит такая сила. Чувствуешь?

С выраженной солидарностью я уставился в даль:

— А почему ты взяла попутчиком меня?

— То есть? — Лайза неторопливо повернулась ко мне.

— Ну то, что ты питаешь любопытство к тем, кто принимает самое непосредственное участие в возведении твоих объектов, это я уже понял. Мы для тебя представляем исследовательский интерес. Я, честно говоря, не совсем улавливаю, какой конкретно. Но почему ты позвала именно меня? Ведь были и те, кто работает у вас давно. И не такие разговорчивые.

Я согнул ноги в коленях, обхватил их руками, и положив голову сверху, набок, стал терпеливо ждать ответа, не сводя с неё глаз.

— Скажем так: мне понравилось твоё произношение, — Лайза не стала избегать моего взгляда и не вернула своего океану.

— Особенно когда я стал пререкаться с тобой? — невозможно было удержаться от смеха.

— Нет, — улыбнулась Лайза, и белоснежная полоска мелькнула между её губ, не тронутых помадой, — когда извинялся. Серьёзно, где ты научился так хорошо изъясняться на английском?

— Я ещё в школе увлекался иностранным. Два года учёбы в университете посещал дополнительные курсы английского, на занятиях мы общались с носителями языка. Смотрел фильмы на английском без перевода, слушал песни, чтобы проще было воспринимать речь и воспроизводить самому. И всё равно первые дни здесь испытывал трудности в общении.

— Но я вижу, ты их быстро преодолел.

Лайза медленно отвернула голову. Теперь она снова могла наблюдать дарившую ей внутреннее умиротворение картину, удерживая глазами линию горизонта, а у меня появилась беспрепятственная возможность любоваться ею. Её кожа была такой светлой, что казалась прозрачной, способной слиться с воздухом и проникающими сквозь него неяркими лучами. Щёки оттенял естественный румянец, а губы искрились под потоками солнечного света. Мне казалось, что даже кончики ресниц отражают мелкие огоньки и тончайшие стрелы. От переливающихся полосок на её костюме и верха бейсболки разлетались вспышки всевозможных цветов, глядя на которые я забывал о том, что их возникновение имеет вполне реальное, объяснимое, а не внеземное происхождение.

«Пусть бы она сидела на том же месте, в том же положении вечно — я потратил бы целую жизнь, чтобы находиться при ней».

«Я же не вслух?»

Словно почувствовав мой внутренний диссонанс, который каким-то образом нарушил всю гармонию, воцарившуюся вокруг, Лайза отвлеклась от своих мыслей и повернулась ко мне.

«Откуда вообще это взялось? Я мимоходом не забыл, что всего лишь сопровождаю своего руководителя и выполняю роль кого-то вроде компаньона по умолчанию?»

Она положила кусочек ананаса на тарелку, одним нажатием вытерла руку о салфетку и вернулась к моим соображениям на её счёт:

— Ты говоришь, что люди для меня… как это… исследовательский интерес. Ты действительно так считаешь?

— Не все, — быстро отреагировал я, садясь в прежнюю позу, — я не так выразился…

— Зачем? Я же вижу, ты не привык менять своё мнение в угоду кому-либо. Говори, как есть. Мне просто интересно, почему ты так решил?

— Не знаю. Тогда, в первую нашу встречу, мне показалось, что ты держишься как будто отстранённо от нас, даже специально увеличиваешь и усложняешь дистанцию.

— И с чего тебе это показалось? — допытывалась Лайза.

Я так заразился её желанием докопаться до сути, что поджал ноги и развернулся к ней:

— С того, как ты разговаривала — сдержанно, ни мимикой, ни жестами не выдавала даже простейшего человеческого расположения. — Я выдержал паузу. — Ты даже не поздоровалась!

— А чего ты ждал, Мэтью? — она вспылила. — По-твоему, посещая свои объекты, я должна… нет, просто обязана подходить к каждому из работников, дружески хлопать их по спине, смеяться вместе с ними над пошлыми анекдотами, а уходя не забыть договориться встретиться вечерком, чтобы пропустить по бокальчику? И как они будут воспринимать меня после такого?

Была в её словах неоспоримая правда.

— Ты представляешь, в каком мире я вращаюсь? В мире серьёзных и не признающих соперничества мужчин! Да, так уж сложилось, что сфера строительства и большого бизнеса — это преимущественно мужская территория, и раз уж я выбрала для себя эту область в качестве профессиональной, то должна действовать по её законам. Я с самого зачисления в университет привыкла бороться, отстаивать и защищаться. Я просто не могу выглядеть и вести себя проще, потому что в моём окружении это сразу примут за слабость. Я только год как завершила учёбу. Здание, над отделкой которого ты трудишься — это моя первая работа такого масштаба. Идея, конечно, появилась ещё несколько лет назад, но продумать всё до мелочей и осуществить её я могу только сейчас. Это огромная ответственность, которая меня по-своему мотивирует, но и ограничивает во многом, диктует жёсткие правила.

В этом признавалась девушка, которая по моим неточным подсчётам была всего года на три-четыре старше меня, а уже заслуживала восхищения. Я совсем не хотел вызвать в ней такую бурю эмоций, и уж тем более доводить её до той степени откровенности, о которой — я видел это — она уже успела пожалеть.

— Это было первое впечатление. Я мог подумать всё, что угодно, ведь я тебя плохо знал.

— А теперь знаешь хорошо? — бунтующие искорки в её глазах сменились хитрющими.

— Если учесть, что ты показала мне свой любимый уголок у океана, думаю, что узнал получше.

Лайза снова обратила свой взор на водную стихию.

— К сожалению, я не могу бывать здесь, когда захочу. У близких не всегда есть время, а одной как-то…

Она не закончила. Я предположил, что под «близкими» она имела в виду прежде всего Дугласа, и наверняка по-настоящему близких людей, с которыми она могла бы разделить радость единения с миром, далёким от больших денег и безжалостных мужчин, было не так много.

Мы выехали обратно ближе к вечеру. Времени было предостаточно, и, хотя много о чём мы проговорили там, на берегу, оставшийся путь тоже было чем занять. Узнав про мой давний план побывать в других странах с целью изучения, она охотно вызвалась стать моим проводником по городу, который знала с детства. Лайза сама предложила сопровождать меня по выходным, признавшись, что Дуглас часто отсутствует, так как его фирма строит объекты не только здесь, но и в соседних городах, и вопросы сотрудничества требуют от него личного присутствия. К тому же он вёл активную общественную жизнь по всей стране и за её пределами, Лайза же не готова была в самом начале своей карьеры надолго оставлять проекты — большинство из них только-только запускались в работу. Поначалу мне было неловко соглашаться на такое бескорыстное и заманчивое предложение, ведь я считал, что этим напрягу человека, а возможно ей вовсе станет скучно наблюдать мою отрешённую физиономию, уткнувшуюся в очередную достопримечательность или копающуюся в телефоне и справочнике, но Лайза уверила меня, что часы, проведённые в компании молодого учёного (так она назвала меня), пойдут ей на пользу больше, чем просиженные в пустой квартире между телевизором и кофемашиной. Дальше мы снова говорили в основном обо мне: я веселил её историями из своей школьной и студенческой жизни, делился впечатлениями от подмеченных мною различий между жизнью здесь и в России, а она всё спрашивала и спрашивала, не переставая удивляться тому, сколько всего интересного упускала за чертежами и таблицами. Мыслями я отвлекался только на то, что считал абсолютно нереальными несколько часов, проведённых за общением с этой незаурядной для меня во всех смыслах девушкой, ведь при других обстоятельствах мы вряд ли даже пересеклись бы — я уж не говорю «соприкоснулись» — на жизненном пути.

Лайза высадила меня на парковке, с которой начался наш сегодняшний экспромт-вояж, и я сразу отправился домой, так как рабочий день на объекте уже закончился. Что она скажет Дугласу, когда он сегодня вернётся домой и поинтересуется результатами наших «изысканий», я не поинтересовался, но в случае необходимости готов был поддержать какую угодно её легенду. И я был безмерно благодарен ей за то, что теперь знал: вопреки моим ожиданиям, на берегу океана, по крайней мере в той его части, которую так преданно любила Лайза, росло очень мало пальм.

***

Если бы Андрюха знал, где я провёл подходивший к концу день, он точно думал бы, что весь вечер я занят прокручиванием каждого её жеста, взгляда, что любое её слово в свою сторону я преувеличенно воспринимал за растущую симпатию. Что и говорить, на площадке при появлении Лайзы всегда поднималась волна мужского интереса, многие не стеснялись выражать его вслух после её ухода (в сугубо «кулуарных» беседах). Обрывки фраз время от времени доносились и до меня, но стоит подчеркнуть, что высказывания ребят не были оскорбительными, наоборот — они были полны восхищения. Конечно, каждый выражался при этом, как умел, но никто не допускал неуважения или панибратства по отношению к Лайзе — она как будто оказывала на окружающих неведомое даже для себя самой воздействие, исключающее всякое пренебрежение и бесцеремонность. Может были те, кто разделял по отношению к ней моё первоначальное впечатление, но не заметить её грациозную недосягаемость было просто невозможно.

К великому разочарованию Андрея и всего мужского пола, которое они могли бы испытать, заглянув в мои мысли, я терзался муками совести. Это было так! Потрясение (далеко уже не первое!) от общения с Лайзой прошло и сменилось невнятными соображениями о том, чем было вызвано такое её «увлечение» мной и долго ли мне ещё посчастливится наслаждаться непозволительно тесным для подчинённого общением с ней. Именно наслаждаться: в том, что я получаю колоссальное удовольствие, я признался себе ещё по пути на пляж. И вот, когда Лайзы не было передо мной, яркие эмоции, орошённые океаническими брызгами, настырно попирались голосом совести. Мне было трудно даже разговаривать с ребятами, сознавая, что они сегодня вкалывали в то время, как я разглядывал окрестности пригородов из окна презентабельного авто, управляемого красивой девушкой, и в придачу к её улыбке, которая ещё долго будет выплывать перед моим мысленным взором, я получу оплату за полную рабочую смену. Я реально ощущал себя так, как будто прогулял пару с такой же легкомысленной одногруппницей вместо того, чтобы корпеть с остальными студентами над общим заданием. Такие ребята встречались на нашем потоке, и я сам негласно осуждал их за проявление эгоизма. За ужином на все расспросы я что-то бурчал, делая вид, что занят пережёвыванием пищи, и мои ответы свелись к тому, как большую часть дня — между передвижениями по городу — я просидел в машине и прождал Лайзу.

Ещё меня преследовал груз своего рода мужской несостоятельности: поездка была приятна обоим, не спорю, но катались мы на автомобиле Лайзы, да и расплачивалась на кассе в супермаркете она. Меня это задевало. Не скажу, что я был настолько обеспечен, чтобы организовать достойный выезд за город, но определённую лепту в расходы на общий отдых мог внести. Я успокоил себя, рассудив, что это было всё же не свидание и не я выступил с инициативой прогулки. Вышло у меня посредственно, но продолжать убиваться не имело смысла.

Ночью я опять и опять, не беспокоясь о том, сколько удастся поспать, возвращался к нашим с ней разговорам, моментами вспоминал то из увиденного в пути, что особенно впечатлило, и представлял, как было бы здорово отправиться с ней на экскурсию уже в эти выходные. Наше сближение я тогда воспринимал как свершившийся и вполне естественный факт, почему-то совсем не принимая к сведению замужний статус Лайзы, зато отдавал себе отчёт в том, что демонстрировать окружающим ставшие приятельскими отношения мы ни в коем случае не должны.

***

Не пробыв в чужой стране и месяца, я ощущал себя невероятным счастливчиком. Обеспеченный жильём и работой, располагавший временем, которое мог использовать в личных целях, в дополнение ко всему я получил от Лайзы приглашение уже в эти выходные совершить совместный поход по тем достопримечательностям города, которые ещё не видел, а по её заверениям, о существовании наиболее увлекательных из них я даже представления не имел. Приглашение поступило по телефону, так же мы сговорились встретиться недалеко от дома, в котором нам снимали квартиру. Я подъехал бы и куда-нибудь ближе к месту проживания Лайзы или в любое другое, удобное для неё, но я не стал навязывать свои условия, пусть и продиктованные моей врождённой галантностью.

Шагнув к перекрёстку, на другой стороне я заметил Лайзу, и понял, что мы снова будем передвигаться на её автомобиле: облачённая в лёгкий костюм, состоящий из бледно-голубых брюк и пиджачка с укороченными рукавами, накинутого поверх чёрного топа, она стояла перед капотом своей сверкающей машины. На худеньком запястье поблёскивали металлические часы с чёрным браслетом, а из-под штанин свисали кожаные завязки чёрных босоножек — это я разглядел, когда подошёл почти вплотную. И не мог не отметить, что даже на неофициальный променад выходного дня Лайза оделась — не изменяя себе — стильно. Я растерялся в поиске подходящих слов, которыми бы можно было выразить моё неудобство насчёт того, что она вновь выступает в роли водителя, только на этот раз при жадном до знаний иностранце. Но что я мог предложить? Оплатить ей проезд в автобусе или своевременно придерживать за локоток каждый раз, когда она будет подворачивать уставшую от многочасовой ходьбы по городу ногу на высокой платформе? О том, чтобы взять такси на весь день, я даже не заикнулся, поскольку для меня это грозило полным разорением. Поэтому я поступил благоразумно — с переполняющим меня чувством почтения к проявленному ею благородству поздоровался:

— Привет, Лайза! Как настроение?

— Привет! Как видишь, отличное. Я вся в трепетном ожидании: не каждый день погружаешься в историю! — она подмигнула. — А как ты?

— Всё хорошо. — Я посчитал уместным сообщить ей последние новости: — Новую плитку уже привезли, и мы начали укладывать с того же места. Смотрится очень колоритно!

— Я знаю, — улыбнулась Лайза, очевидно, польщённая тем, что я оценил её вкус, и открыла водительскую дверцу.

С этого началась наша экскурсия, которая не только вывела меня на новый уровень знаний, но и подарила массу положительных эмоций, поскольку время, проведённое с таким остроумным, терпеливым и предприимчивым гидом, как Лайза, пролетало поистине незаметно; мне даже хотелось задержать его, чтобы растянуть отдельные моменты.

Если бы вы только видели, как непринуждённо и открыто она не только общалась со мной, но и обращалась к прохожим и случайным попутчикам. Да-да, походить пешком, безусловно, пришлось, на автомобиле мы передвигались только до отдалённых пунктов назначения. Лайза не отказала мне, когда я озвучил названия тех мест, которые хотел посетить в первую очередь, а заодно и сопроводила к памятникам и в заведения, которые, по её мнению, тоже заслуживали моего внимания. В этот день мы, помимо скульптур и архитектурных сооружений, посещали сувенирные и антикварные магазинчики, зашли в частную библиотеку, два раза поели в довольно самобытных местечках, где я настоятельно заплатил за нас обоих. Я даже уговорил Лайзу съесть булку, начинённую порезанными овощами и густым соусом, что было для неё преодолением себя! Как ни старалась она «сохранить приличия» в общественном месте, когда принялась откусывать с «безопасного» края, соус вытек самым неожиданным образом и запачкал её подбородок, брызнул на щёку. Я не поверил своим глазам, но Лайза даже не смутилась и демонстративно сделала вид, что такое случается повсеместно, а я, заливаясь беззвучным смехом, вынул из бокса, стоящего на столике, несколько салфеток и стал заботливо, но деликатно вытирать её лицо. Она нисколько не противилась, и всего-навсего, отложив булку, шёпотом попросила меня скрытно осмотреть её пиджак на предмет наличия на нём следов конфуза в виде жирных капель и потёков, чтобы самой не привлекать к инциденту внимания официантов и людей за соседними столиками, которых она в это время будет озарять приветливыми улыбками.

Лайза была неподражаема! За всё время, что мне посчастливилось видеться с ней, она вела себя то как состоявшаяся, не сгибаемая в своих принципах женщина, то проявляла все черты шаловливой, с примесью избалованности девчонки. Никогда и ни с кем я столько и от души не смеялся, как с Лайзой. В определённые моменты от неё можно было ожидать чего угодно. Расскажу, как она разыграла меня, когда мы ходили от памятника к памятнику. Наблюдая, с какой скрупулёзностью я задаю ей вопросы, изучаю надписи и сравниваю их содержание с путеводителем, который то и дело вынимал из рюкзака, она начинала с жаром описывать мне события и легенды, связанные с этим местом, могла даже подвести к какой-нибудь скамейке и в лицах передать развернувшееся здесь чрезвычайное происшествие, которое случилась так давно, что никто, даже старожилы, не помнят точных дат. С каким участием она встречала мою эмоциональную реакцию! И только спустя какое-то время, не в силах дальше сдерживать свой слезоточивый смех, призналась, что большинство из этих историй она здорово приукрасила или попросту выдумала. Я не мог на неё сердиться — в этом заключалась часть её характерной уникальности, которая притягивала меня всё больше и больше.

Преодолевая метры шагами, а километры на колёсах, под гомон людских голосов или глухой звук кондиционера, мы говорили и на отвлечённые темы, не связанные с историей города. Так я узнал, что родители Лайзы перебрались за границу сначала потому, что её отца перевели сюда по работе. Решение об окончательном переезде было принято, когда он открыл здесь собственное дело. Я поинтересовался, где именно они жили в России, она назвала город, но в силу возраста, в котором уехала из страны, не сохранила в памяти подробностей и рассказывала о том периоде со слов родителей. На мой вопрос, как её семья общается с родными, Лайза ответила, что близких родственников у них не осталось. Она смутно помнила ещё из детства, как к ним приезжали в гости русскоговорящие то ли друзья, то ли дальняя родня — тогда-то она и слышала в доме уже забытую речь — однако регулярных контактов родителей с прежними знакомыми не припоминала. Я обратил внимание, что Лайза всё ещё не может правильно выговорить моё имя и устойчиво продолжает обращаться ко мне «Мэтью». Пользуясь моментом, я решил уточнить:

— Ты совсем не говоришь по-русски?

— Мне негде. И не с кем. Если в моём словарном запасе к трём годам и имелся с десяток родных слов, то после переезда они полностью улетучились. Мы ведь здесь сразу оказались среди англоговорящего населения, мама и папа быстро завели знакомства с местными жителями, так что меня окружала английская речь. Родители старались говорить только на английском языке, чтобы мне было легче адаптироваться. Они даже Лайзой меня стали называть, так как здесь для окружающих это звучало привычнее и было приемлемее. Так меня стали называть и в школе, и в университете. Конечно, ведь всем я представляюсь как Лайза. Своё имя я произношу крайне редко — в, скажем так, публичных случаях, например, при оформлении каких-нибудь документов.

— Лайза — больше похоже на сокращённое от твоего — Лиза.

— Родители рассказывали, что чаще всего так меня и называли с рождения, до переезда.

— Не возникало желания официально сменить имя?

— Зачем? Это ведь моя история, — Лайза улыбнулась, а её глаза выразительно добавили: «Тебе ли не понимать?..»

Потом она рассказала, что познакомилась с Дугласом, когда училась: он принимал участие в конференции, проводимой на базе их университета, и Лайзе как одной из самых перспективных студенток выпала возможность побеседовать с ним и другими выступающими лично.

— Дуглас поглощён тем, чем занимается. Строительство для него — это всё, его ниша. В этом мы похожи и готовы были с первых минут сесть за обсуждение тех проектов, которые я успела наметить для дальнейшего — уже практического — освоения профессии. Он сразу озвучил вопрос моего будущего трудоустройства, и я не задумываясь приняла его визитку. С тех пор мы начали общаться на профессиональные темы. Потом сблизились. Родители, которые всегда поддерживали мои стремления к архитектуре и получению соответствующего образования, были рады знакомству с человеком, который разделял мои взгляды. У нас с Дугласом сразу наметились общие цели и планы, он многому учит меня и открыл такие перспективы, о которых я даже не мечтала. Брак мы заключили в прошлом году.

Про Дугласа Лайза говорила охотно, но не распространялась на сугубо личные темы. При этом, когда упоминала о нём, в голосе её звучало неподдельное восхищение:

— Я очень ценю его ум, поражаюсь его устремлённости и работоспособности, умению организовать всё наилучшим образом. На людях он кажется замкнутым, в чём-то излишне осторожным, но он просто сгусток идей и решений. Он многое сможет сделать.

На этом Лайза завершила экскурс в историю своего замужества и переключилась на мою семью.

Прохаживаясь мимо старых и только что выстроенных зданий, Лайза поведала мне о том, что привело её в профессию. Оказывается, она ещё школьницей увлекалась историей создания как старинных, великих памятников архитектуры и зодчества, так и современных сооружений. И по сей день она считает все их носителями мирового исторического наследия независимо от периода создания. Она много читала о становлении современной архитектуры, посещала открытия новых объектов.

— Изучение истории — это очень познавательно и увлекательно. Но по мере взросления для себя я решила, что хочу именно создавать историю, хочу оставить на её страницах такие вот послания настоящим и будущим поколениям, — она обвела рукой здания, которые нас окружали.

Благодаря нашим встречам я узнавал о Лайзе всё больше и больше, но с каждым разом она становилась ещё непостижимее. А мне так хотелось её узнать!

Нестерпимо быстро пролетел день, который никогда не сотрётся из моей памяти. Как и то, насколько близкими стали совершенно далёкие друг от друга люди. Выходя из автомобиля Лайзы, я представил, что мы вообще могли бы жить на одной улице, столкнуться в школьном коридоре, сесть рядом на собрании в университетском актовом зале. Но нет, наша встреча должна была состояться, оставляя позади с блеском сданную сессию, через преодоление тысяч километров, пересекая языковой барьер. И поскольку она произошла, я не мог найти ей никакое иное объяснение, кроме волеизъявления самой судьбы.

Шагнув в квартиру, я почти оглох от перекрикиваний суетившихся парней и девчонок, которые уже собрались уходить, но, как я понял, не могли прийти к единому мнению — куда отправиться сегодня за новыми знакомствами и острыми ощущениями. Скинув обувь в ворох чужих ботинок и босоножек, я протиснулся вглубь комнаты и, добравшись до своего дивана, стал выкладывать содержимое рюкзака на письменный стол.

— Матвей, а ты с нами не идёшь? — раздался голос Ирмы, которая крикнула мне, выглядывая из-за чьего-то плеча, и направилась к двери.

Я отрицательно мотнул головой, даже не задумываясь, увидела ли она мой жест. Толян, который в это время выворачивал рукава джинсовки, объяснил доступнее:

— Да оставь ты его. Он же сейчас конспект о проделанной экскурсии сядет составлять.

Под общий хохот — ровно до тех пор, пока не захлопнулась дверь — я продолжал вынимать из рюкзака вещи. Под конец попался яркий брелок — его купила Лайза в одной из сувенирных лавок и сунула мне в руку со словами: «Подарок в память о нашей прогулке. И о поездке на пикник». Он представлял собой непонятно что, напоминал застывший сгусток расплавленного стекла. Сейчас, когда я поднял брелок, придерживая за цепочку, и посмотрел на него в потоке солнечного света, пробивающегося из окна, фигурка оказалась миниатюрой ананаса и озарилась множеством бликов, похожих на свечение, которое «излучала» Лайза в тот день у океана. Я улыбнулся.

Воскресенье я провёл дома. Предыдущий день выдался таким насыщенным, что требовалось «переварить» его. Не мешало также восстановить силы, которые были необходимы на моей работе. В квартире нашей после обеда было не шумно, но привычно многолюдно. Денис показывал девчонкам фокусы, которые сам придумывал, Толян только что вернулся с пакетом незатейливой провизии к вечерним посиделкам, я помогал Андрюхе разобраться с настройками в телевизоре, так как сегодня все нацелились посмотреть взятый в прокате фильм. И словно в стороне ото всех, с отрешённым видом, на моём диване полулежала Ирма. Одну за другой она переворачивала страницы краеведческого альбома, который на днях я всё же извлёк из ящика стола, но была озабочена, по-моему, не иллюстрациями, а тем, вижу ли её за этим занятием я. Прикольная она была, эта Ирма. Ручаюсь, она чувствовала бы себя одинаково уверенно и среди курильщиков на задворках сельской дискотеки и в центре светского раута, притом без внимания она не осталась бы ни там, ни там. Весело было наблюдать интригующие взгляды, которые она бросала в нашу с Андрюхой сторону, как игриво, как будто невзначай, покачивала ногой, закинутой на другую, и старалась при этом остаться незамеченной. Я решил подыграть, поэтому не смотрел на неё предельно открыто, а так, «вприглядку». Когда на экране появилась заставка кинокомпании, все стали беспорядочно занимать места: кто-то устроился за столом, другие двумя группами рассаживались на наших с Андреемдиванах — телевизор висел на стене ровно посередине между ними. Ирма осталась на моём диване и, придвинувшись к краю, выжидательно посматривала на меня, но подошедший Толик плюхнулся прямо рядом с ней, а я сел следом за ним. Толя вручил раздосадованной Ирме пачку попкорна — это выглядело как извинение — и больше я с ней во время киносеанса не «встречался». Ушла она с подругой пораньше, стараясь не тревожить остальных зрителей, так как той нужно было выспаться перед утренней сменой.

***

С друзьями я обменивался сообщениями почти каждый день, а вот домой — родителям — звонил, но реже. Разговаривал в основном с мамой; она охотно слушала про мои походы по городу, расспрашивала о том, в каких условиях я живу, насколько тяжёлой оказалась работа, кто меня окружает. Я терпеливо давал подробный отчёт, но про Лайзу не упоминал. Мне было неудобно рассказывать о том, как я провожу время в компании замужней девушки и даже позволил себе поцеловать её в споре. Папа бы этого не одобрил, не говоря уже о маме! А так я с удовольствием сообщал о продвижении работ на нашем объекте, про изучение новой местности, о её жителях, интересовался тем, что происходит в семье, у близких и соседей. И каждый раз не мог наслушаться таких родных слов, выражений, которых, в принципе, и тут было предостаточно, но от сознания того, что слышу их издалека, что мама в это время находится там, в моей стране, среди дорогих мне людей и обстановки, на душе становилось волнительно-радостно. Я слышал, как в её голосе перекликаются сигналы материнской тревоги, и в то же время она не скрывала гордости за сына и разделяла восторг от моих успехов. Я представлял, как обниму её и отца, завалю их подарками, а потом мы вместе пойдём в гости к кому-нибудь из родных, и я буду вечер напролёт занимать всех историями о моём путешествии.

Мне было, чем поделиться после поездки. Здесь — и на работе, и в кругу приятелей — постоянно что-то происходило, каждый день я бы назвал особенным, со своими памятными событиями. Но самые запоминающиеся, конечно, были связаны с Лайзой. Мне не удавалось видеть её каждый раз, когда она появлялась на объекте. Иногда, приехав, она вместе с остальными направлялась сразу на этажи выше или осматривала другое крыло, отдельно стоящие корпуса. Только по отзвукам женского голоса или когда замечал машину Дугласа на парковке, я мог догадаться, что она где-то рядом. В такие дни я испытывал щемящее чувство внутри, которому не мог подобрать определения; мне хотелось увидеть её хотя бы мельком, и было так важно знать, думает ли она о том, что я тоже тут, поблизости. Спасало то, что никто не мог прочитать мои мысли, особенно Лайза — подобные чувства даже у меня самого вызывали осуждение, я стеснялся их и не разрешал себе надолго предаваться им.

Зато Лайза вроде бы не испытывала неловкости. В её наружности не проскальзывало и намёка на какое-то неудобство в моём присутствии. Более того, я обомлел, когда однажды она в одиночестве явилась на площадку уже во второй половине рабочего дня и как будто в порядке вещей дала прорабу указание освободить меня на оставшееся время для её служебных нужд. При этом она, не скрываясь, разговаривала с ним в присутствии ребят, и под конец беседы сделала акцент на том, что никто не справится с заданием лучше меня. В общем, мне дали время на то, чтобы ополоснуться в душе и переодеться — по словам Лайзы работа предстояла чистая — и я вслед за ней распрощался с охраной.

Мы пересекли уже не одну улицу, а Лайза так и не озвучила задач, которые мне поручит. Вращая руль, она вела отстранённые разговоры про последние события в офисе, интересовалась, оказалась ли полезной информация, которую мне удалось собрать о городе и стране в целом, умилялась ситуациям, подсмотренным на пешеходных зонах и в соседних автомобилях. Не замечал до этого подобного коллапса, но сегодня весь город как будто состоял из сплошных заторов, и уже смеркалось, когда мы остановились на окраине малозастроенного района. Прямо от обочины в сторону тянулась абсолютно пустая местность, а дорога продолжала уходить всё дальше и дальше и вконец терялась из виду.

Лайза подошла к самому краю, остановившись ровно на границе между асфальтом и насыпью. Она осмотрелась вокруг и несколько раз обернулась на ту часть города, откуда мы приехали. Видимо решив, что хватит уже держать меня в неведении, Лайза пояснила:

— Настало время искать участки для новых объектов. Я решила кое-что для себя уточнить.

Сказала она это довольно пространно. Было ясно, что меня, по сути, не во что посвящать, и мне не стоит забивать себе голову.

— Чем я могу здесь помочь? — я с деловитой готовностью упёр руки в бока.

Лайза издала вздох, переполненный нетерпимостью, но всё же ответила, указав через стекло рукой на бардачок:

— Возьми измерительную рулетку.

Я вернулся в салон, не с первой попытки, но справился с лакированным затвором и нащупал в относительно пустом углублении то, что было нужно. Я выбрался на улицу, поравнялся с Лайзой и продемонстрировал вытянутую линейку.

Лайза снисходительно посмотрела на мои руки и кивнула головой вперёд:

— Видишь прямо перед нами две небольшие возвышенности?

— Да.

— Измеряй расстояние между ними.

Не привык делать что-то, смысл чего мне не объяснили, но преждевременных вопросов старался не задавать. Я продвинулся на несколько шагов и присел у левого холмика. Несподручно было растягивать изгибающуюся металлическую ленту без посторонней помощи, чтобы не допустить сильной погрешности, но я старался, как мог, и возвратился к Лайзе с готовыми показаниями. Она выхватила скрученную рулетку из моих рук и бросила её через опущенное стекло на заднее сиденье машины.

Я понял — задание с измерением было бесполезным трюком. Лайза ещё несколько минут поводила взглядом перед собой, вышагивая вдоль то в одну, то в обратную сторону. Было видно, что она действительно приехала сюда не просто так, и поскольку специальных познаний или навыков от меня не потребовалось, я предположил — меня она взяла с собой просто потому, что находиться здесь одной, да ещё в такое время было небезопасно. Почему выбор в очередной раз пал на меня? Не спрашивайте, я и сам не знал ответа, а та догадка, которая всё-таки посетила, час спустя провалилась в пропасть моего невежества в делах, касающихся женщин.

Когда возвращались, я заметил, что Лайза ехала не кратчайшим путём, и, несмотря на отсутствие затруднений в движении, медленнее, чем могла бы. Она не скрывала своего удовольствия от обозревания видов вечернего города и парила между поворотами и перекрёстками, объезжая препятствия, как птица в потоках тёплого воздуха. Лайза подвезла меня на ту парковку, с которой мы уезжали на пикник. Она выглядела немного уставшей, но абсолютно счастливой. Отвлечение от офисной работы шло ей на пользу. Вокруг нас было полно машин, а вот люди вообще не попадались. Можно было подумать, что все автомобили останутся здесь ночевать. Лайза посылала задумчивые взгляды через стёкла, не прощалась и не торопила меня. Потом она повернулась в мою сторону, припала плечом к спинке своего сиденья и с блуждающей улыбкой на губах смотрела из-под полуопущенных век. Мне показалось, так она пытается распознать, что испытываю в эту минуту я. Будучи убеждённым, что поступаю правильно и она даже ждёт этого, я не удержался и обхватил её руку, покоившуюся между нами, своей ладонью, а потом перегнулся к Лайзе и поцеловал. На секунду её губы показались мне такими податливыми, но вмиг я почувствовал в них отторжение и, помешкав, подался назад.

— Ты что, Мэтью? — голос Лайзы звучал сердито и поучительно. — Я не позволяла тебе. Ничего этого. — Она рывком высвободила свою руку из моей, положила её на руль и уставилась в лобовое стекло.

Я только что поцеловал эту прекрасную девушку, а вместо возбуждения меня захлестнуло жгучим стыдом. Всего.

— Прости, Лайза. Прости, я не хотел обидеть тебя.

Как будто стремясь отделаться от моей навязчивой близости, Лайза качнула головой в сторону и даже подвинулась на месте.

— Мэтью, мне пора. Я обещала навестить родителей, к ним ехать за город.

Я отсел как можно дальше от неё, буквально вжавшись в ручку.

— Лайза, я не знаю, как извиниться перед тобой. Поверь, я даже не подумал… — Я откинул голову назад и вперил взгляд в потолок: — Я… Мне так…

От неё не последовало взбучки или признания того, что она не держит на меня зла.

— Мэтью, мне правда пора ехать, — повторила Лайза.

Я набрался храбрости посмотреть на неё. Лайза продолжала держать руль, но смотрела уже в боковое зеркало. Не знаю, увидела там что-то или давала мне понять, что я нагло пользуюсь её расположением.

— Прости меня. — Я открыл дверь и медленно, стараясь не задеть соседний автомобиль, вылез из ставшего тесным салона. — Хорошего вечера, — только и нашёлся я, обеими руками прикрыл дверь и затерялся среди машин.

***

Заявившись позже обычного, я не мог не привлечь общего внимания. Узнав, что до этого времени выполнял указания Лайзы в отдалённом районе и мы недавно вернулись, Ден присвистнул и авторитетно заявил, подмигнув остальным:

— Проси надбавку за переработку!

Все трое начали пересмеиваться, а я даже внешне не мог в этот момент разделить их жизнерадостность. Не знаю, что было бы лучшим решением — бросить всё и взять билет на ближайший рейс, не отчитываясь ни перед Андрюхой, ни перед руководством, или же попросить того же Андрея спустить меня с лестницы или вдарить перфоратором по моей безмозглой голове — может, хоть так удалось бы расставить у меня там по местам всё, что свихнулось после знакомства с Лайзой.

Как и следовало ожидать, я остался верен трудовому долгу и утром вышел на объект. Привычная работа и разговоры с ребятами помогали отвлечься от мрачных мыслей, правда, ненадолго. Ночные самобичевания перекочевали теперь в мою дневную жизнь. Когда ещё до конца недели на объекте появилась Лайза, как всегда безупречно одетая, в окружении мужчин, распространяя высшую степень самообладания, я не знал, куда деться от самого себя. Опережая жену, по центру вышагивал Дуглас и, задержавшись недалеко от входа, заставил остальных встать там же. Кто придумал распределить нас таким образом? Уже не одну смену я работал на втором этаже, и вот сегодня по распоряжению прораба оказался на первом, да ещё и рядом с тем участком, который сейчас осматривала Лайза. Я бросал на неё виноватые взгляды — она открыто отвечала вполне дружелюбными. Вытерпев несколько своих «подглядываний» за её реакцией, я перебрался подальше и сосредоточился на работе в паре с ещё одним отделочником. Делегация застройщика в скором времени вышла на улицу, после чего через открытые проёмы послышались звуки отъезжающих машин.

Лайза позвонила тем же вечером. Хорошо, что в это время я возвращался из магазина, иначе мне пришлось бы под надуманным предлогом выбегать из квартиры, и всё равно не удалось бы отвертеться от допроса парней. Не скажу, что ожидал её звонка, но по крайней мере после того, какой увидел её утром, уже не испытывал тревоги, снимая трубку:

— Алло.

— Добрый вечер.

— Привет, Лайза.

Она чего-то выждала, а потом продолжила не так прохладно:

— Ты уже определился с планами на выходные?

«Если честно, не оставляет желание тайно сбежать из страны и увезти последствия своего позорного поведения», — так и хотелось откровенно сознаться мне. Но ответ свой я подредактировал:

— Даже не думал. В последние дни совсем не до этого.

Лайза ещё помолчала, а потом живо так вывела разговор на привычный лад:

— Ты ведь интересуешься историей не только города, но и всей страны?

— Естественно, я бы с удовольствием пожил в каждой местности денёк-другой, а в лучшем случае — неделю. Но время моего пребывания здесь не позволяет погрузиться в вашу культуру так надолго.

— Значит, я вовремя. В субботу в пригороде — тут недалеко — будет проходить ежегодная ярмарка. Я предлагаю немного поменять локацию и переместиться в провинциальный городок. Заодно увидишь, как протекает жизнь в стороне от небоскрёбов и бесконечного потока автомобилей.

Поразительно: Лайза была готова видеть меня, говорить со мной, более того — провести со мной целый день, и это после того, что я устроил! Наверное, мне следовало вежливо уклониться от очередного приглашения… Но я так хотел её увидеть! И нужно было использовать этот шанс, чтобы извиниться как следует. Вот Лайза же умеет сгладить «шероховатости» так, чтобы общение не причиняло неудобств нам обоим. Неужели я не найду нужных слов, чтобы восстановить её доверие? Не стоило забывать и о том, что эта поездка была как нельзя кстати — пока в моём «запасе» преобладали сведения только об одном городе, который я и так неплохо изучил.

— Мне нужно говорить, что это было бы здорово?! — почти прокричал я в телефон. Лайза дала понять: мы сможем преодолеть произошедшее недоразумение!

— Вот и отлично! Я позвоню тебе в пятницу, и мы обо всём договоримся. Только я смогу посвятить тебе не больше, чем полдня, поскольку Дуглас вечером возвращается из деловой поездки. Этого времени хватит, чтобы окунуться в местный колорит?

Лайза ещё и переживает?!

— Более чем! Я без того благодарен тебе, что тратишь на меня своё время!

— Пустяки. Я и сама незаметно втянулась, — рассмеялась Лайза.

— Очень рад, что разнообразил твой досуг!

— Тогда до встречи! Я позвоню.

— Жду звонка. Пока!

Я зажал телефон в руке и, тряхнув им, как призовым кубком, зашагал бодрее. Упоминание о Дугласе неприятно кольнуло меня во время разговора, как будто в наш с Лайзой слаженный дуэт вклинивался кто-то третий, но перспектива субботнего выхода с ней развела все тучи, способные омрачить часы, которые мы проведём вместе. Стоило бы задуматься, как легко мне сходили с рук и рискованные высказывания, и несдержанные выходки, и как удачно всё складывалось, но мысль о том, что везти может не всегда, не проникала в мою голову.

Настал день нашего второго выезда за город, только теперь мы направлялись не в укромный уголок, а навстречу масштабному культурному мероприятию. И снова Лайза покорила своим внешним видом, надолго приковав к себе мой взгляд. Для поездки в пригород она облачилась в воздушное платье без рукавов; летящая светло-бежевая ткань обнимала её от плеч до колен, а узенький ремешок, казалось, не давал этому великолепию упорхнуть под дуновением ветра. Как и в тот раз, когда она предстала передо мной в кроссовках, непривычно было видеть её не на каблуках, а в плетёных тапочках, но на ней они смотрелись весьма элегантно и по цвету почти сливались с кожей. Волосы Лайза подняла наверх, заплела причудливым образом и подколола в нескольких местах. Не хватало только соломенной шляпки, и её можно было бы помещать на деревенский пейзаж в окружение полевых цветов.

Расстояние до городка, где сегодня должно было развернуться грандиозное по его меркам событие, мы преодолели быстро — на это ушло не больше часа. И сразу попали в разгар праздника. Основная часть ярмарки расположилась на центральной площади, возле которой Лайза оставила машину. Здесь были и торговые места, и детские аттракционы, в разных концах виднелись небольшие помосты для выступления профессиональных и самодеятельных артистов. Обилие еды, напитков, разнообразной продукции — от игрушек ручной работы и самодельных сладостей до редких изданий книг и фруктово-овощных инсталляций — так и пестрело в глазах, и я только успевал поворачивать голову, чтобы ничего не упустить. А ещё — чтобы следить за Лайзой, которая решительно и ловко ныряла в потоки людей, увлекая за собой. Я был немного выше неё, но создавалось впечатление, что она продвигается гигантскими шагами, а я перебираю короткими ножками, как заведённый, и всё равно едва поспеваю.

Ярмарка плавно растекалась по прилегающему парку, где всё размещалось на складных столиках, лавочках и цветастых ковриках, устилающих газон. Громкая музыка доносилась отовсюду, дети и не подверженные застенчивости взрослые кружились в танцах, кто-то расположился передохнуть прямо на лужайках. Жители, которые устроили весь этот праздник, были очень приветливыми, с удовольствием знакомились со мной и фотографировались на память на фоне ситуативных декораций. Мы уплетали сахарную вату, потом унимали жажду литрами охлаждённого лимонада. Я наблюдал за происходящим вокруг и упивался этими минутами счастья: как же похожи люди, живущие в разных странах, в такие периоды своей жизни, когда их объединяет общий восторг, когда они отдыхают всей душой, веселятся, проводят время с близкими! Как бы хотелось продлить такие часы и дни до бесконечности!

Но эйфория не подчинила меня полностью. Я не забыл, что сегодня наше время крайне ограничено, и даже напомнил об этом Лайзе, поскольку она, казалось, никуда не спешила.

Она отдышалась после бега за маленькой девочкой с прыгающими кудряшками, вслед которой пустилась, чтобы подарить ей воздушный шарик, выигранный у клоуна, развлекающего гостей ярмарки загадками, и, поправив рукой причёску, сообщила:

— Забыла тебе сказать: Дуглас сегодня не приедет, так что в нашем распоряжении весь день.

— Надеюсь, ничего не случилось? — беззаботность Лайзы показалось мне ненастоящей.

— У него изменились планы, — бросила через плечо Лайза, которая уже направлялась вглубь украшенной фонариками и флажками аллеи, всем видом показывая, что не желает обсуждать эту тему.

Наше возвращение в город прошло едва ли тише, чем многоголосье ярмарки: мы живо обсуждали события дня, я делился своими наблюдениями, а Лайза то и дело смеялась над тем, как я шарахался от настырных заигрываний совершенно не знакомых мне девушек. Я сильно удивился, когда мы проехали мимо ставшего моим рабочим местом здания будущего бизнес-центра (к «нашей» парковке проще было подъехать с другой улицы) и остановились, заняв карман на противоположной от него стороне у высотки на углу. Дом выглядел презентабельно, я и раньше обращал на него внимание, но он не сильно выделялся среди тех, что встречались в этой части квартала.

— У меня для тебя сюрприз! — торжественно произнесла Лайза и хлопнула ладонями по рулю.

— Правда? Какой? — не удержался я.

— Сейчас ты кое-где побываешь.

Что ж, сюрприз так сюрприз. Выуживающие расспросы ни к чему. Следуя за Лайзой к тонированным зеркальным дверям подъезда, я перебирал в голове возможные варианты, например, что Лайза хочет познакомить меня с местной знаменитостью или — даже не знаю — повести в гости к светилу- этнографу.

Нетерпение моё начало остывать, а вот удивление взлетело к своему пределу, когда, выйдя из лифта, мы подошли к нужной двери и Лайза стала открывать её своим ключом. Войдя внутрь, она неслышно включила свет, который залил просторную гостиную, и впустила меня. Дверь захлопнулась сама, щёлкнув замком.

Я осмотрелся, пытаясь охватить размах и роскошь, искусно вписанную в интерьер. Оказывается, она жила совсем рядом с нашей строительной площадкой. В том, что я оказался в её квартире, сомнений не оставалось, и я простодушно думал, что всего лишь подожду Лайзу, которая заглянула домой ненадолго — переодеться или захватить что-то. Каково же было моё изумление, когда Лайза выглянула из комнаты, в которой скрылась минуту назад, и спросила:

— Ты долго будешь там стоять? Почему не проходишь?

Я соображал, как поступить, а потом разулся и, придвинув ногой кроссовки ближе к порогу, прошёл на середину комнаты. Лайза внимательно наблюдала за моими телодвижениями и задержала взгляд на моих носках — сама она расхаживала по-прежнему в обуви. Я разулся не только из соблюдения привычных для меня правил обихода, но и из уважения к труду того, кто поддерживал чистоту в квартире — светло-серый паркетный пол сиял, как горячая капля воска. Лайза не заострила на этом внимания, а как ни в чём не бывало проследовала в кухню-столовую, откуда крикнула мне, поскольку я ещё не догнал её — не приспособился так быстро перемещаться в чужих домах:

— Что-нибудь выпьешь?

Когда я вошёл, она стояла у холодильника. В открытой дверце виднелось несколько бутылок с прохладительными напитками, и Лайза пробегала пальцами по крышечкам. Рядом, на столешнице, мигала подсветкой только что «разбуженная» кофемашина.

— Нет, спасибо, — я опустился на стул возле массивного каменного стола на широких металлических ножках. Конструкция стола чем-то напомнила мне фигуру Дугласа, и я даже усмехнулся своему воображению, но про себя — делать это открыто, да ещё в его доме было верхом неприличия.

Лайза толкнула дверцу и с видом, словно вспомнила что-то важное, быстрым шагом вышла из комнаты. Я снова остался один. На языке вертелся вопрос о том, в чём же заключается сюрприз, который она для меня приготовила, но я терпеливо ждал, пока она сама раскроет его.

— Мэтью, помоги мне, пожалуйста, — послышался голос Лайзы.

Куда идти, она не сказала, поэтому я недолго поблуждал по оказавшейся просто неимоверных размеров квартире и наконец пошёл на свет, падающий из полуоткрытой двери. Я заглянул и увидел Лайзу, которая стояла босиком, с распущенными, перекинутыми на одно плечо волосами, и смотрела на меня, беззащитно улыбаясь. Позади неё было окно с плотно задёрнутыми шторами, и большая двуспальная кровать под свешивающимся до самого пола покрывалом, из чего я сделал вывод, что попал в спальню. Лайза повернулась лицом к окну и, придерживая волосы левой рукой, правой показала на молнию, вшитую в мягкую ткань, натянувшуюся на её спине. Она повторила свою просьбу:

— Помоги, пожалуйста.

Я услужливо метнулся к ней, чтобы расстегнуть платье, но остановил руку буквально в пяти сантиметрах от её шеи. Лайза однозначно почувствовала моё смятение и повернулась.

— Что случилось? — спокойно спросила она.

— Лайза, я не понимаю, что происходит.

Она поймала мою руку, которую я опустил, но всё ещё не знал, куда пристроить, и сказала тем же тоном:

— Мэтью, ты у меня дома. Я держу тебя за руку.

На этот раз она позволяла всё. В этом я мог быть уверен.

Я застёгивал рубашку, сидя на краю кровати и, хотя старательно подводил каждую пуговицу к петле, не сразу справлялся, так как не мог поверить, в то, что случилось между мной и Лайзой. Моя голова отказывалась думать о чём-то другом. Лайза вошла в комнату. По-кошачьи подкравшись сзади по кровати, обхватила руками, прижалась и положила голову мне на плечо. Через рубашку я почувствовал жар её обнажённого тела и прикрыл глаза.

— У тебя было много женщин? — шепнула она мне на ухо.

Я моргнул и продолжил возиться с пуговицей:

— Нет.

— Что тогда? Природный талант? — Лайза приподняла бровь и расплылась в улыбке. Не дождавшись ответа, она ослабила руки, встала с кровати и выпорхнула из спальни.

Мне было приятно её признание, пусть и не прямолинейное. Но оно неосторожно развеяло романтичный настрой, вызвав воспоминания о моём, собственно, небогатом опыте. Я имею в виду отношения с подругой двоюродного брата, с которой мы через полгода мучительно, но честно объявили друг другу, что лучше будет расстаться, тем более она созналась, что пошла на интрижку со мной в надежде подобраться ближе к моему брату, годами не отвечавшему ей взаимностью. И ещё в памяти пронеслось несколько встреч на продавленной общежитской кровати с девчонкой из параллельной группы университета. Вот, собственно, и всё. Однако мне вдруг стало неловко перед Лайзой за то, что я испытывал влечение к кому-то до неё.

Меня поразило, как свободно Лайза говорила о моём прошлом — так открыто задала этот вопрос. Интересно, а сколько мужчин было у неё? Или до меня она знала только мужа? Эти мысли почему-то сильно задевали меня — современного, далеко не невинного парня. Я помрачнел, думаю, что и внешне, застегнул последнюю пуговицу и стал разглядывать комнату. Подумать только: я провёл незабываемые часы в объятиях Лайзы, и всё это происходило в окружении предметов, многие из которых принадлежали Дугласу. Я обводил глазами фотографии, зеркало, ночник, журнал на прикроватной тумбочке. Меня даже резануло мыслью, что я оказался здесь по одной простой причине: Дуглас ввиду обстоятельств не вернулся домой, и мне посчастливилось занять «вакантное» место. Я мысленно растоптал это унизительное предположение, потом встал и переместил свой взгляд на съёжившуюся постель и разбросанные поверх неё подушки. Всё это время до меня доносился голос Лайзы — она беззаботно щебетала что-то — казалось, совсем издалека. Я стремительно вышел из спальни.

Когда Лайза провожала меня у двери, я нежно поцеловал её на прощание, не заводя докучливого разговора, но для себя точно решил, что больше сюда не вернусь.

***

Вдали от всего, что напоминало о семейном положении Лайзы, даже от неё самой, мне легче думалось о наших встречах, о совместном будущем, которое я уже призрачно начал себе представлять. Я с исступлённой негой предавался волнующим воспоминаниям, и пребывал в абсолютной уверенности, что нас связывала искренняя любовь. В том, что по-настоящему полюбил Лайзу, впервые в своей жизни полюбил, я был убеждён. Причём чувства во мне крепли с самого первого дня, когда я только увидел её. Мне становилось не по себе, когда размышлял, чем всё могло закончиться, если вспомнить, с чего началось наше знакомство!

Откладывать неприятный разговор надолго я не стал, и, когда Лайза позвонила в обеденный перерыв, чтобы договориться о следующей встрече, я перебил поток её безукоризненных идей, перемежавшихся ласковыми «отступлениями», которые, не скрою, находили отклик в моём сердце. И всё-таки я собрался с духом:

— Лайза, я больше не хочу бывать у тебя дома.

— Почему? — запнулась она.

— Это ваша с Дугласом квартира.

— В этом всё дело?

— Да. Пойми меня правильно.

Мне совсем не хотелось, чтобы Лайза подумала, будто я избегаю встреч с ней, и уж тем более чтобы она считала меня ловеласом, который, добившись близости, утратил к ней всякий интерес. Поэтому я старался изъясняться как можно тактичнее, но конкретно. Я уже и без того — по голосу — заметил, как она сникла, поскольку у Дугласа снова намечалась командировка и на днях выдавался свободный вечер, на который она возлагала большие надежды. Долго оправдывать свою непримиримость мне не пришлось — Лайза обладала умной и рассудительной натурой. Она только не могла взять в толк, как теперь устроить наше свидание в столь кратчайшие сроки. Действительно, не встречаться же в нашей с парнями съёмной квартире. Но тут я подоспел со своим предложением увидеться в отеле. Лайза, только услышав, на что я нацелился, запротестовала, я же заверил, что заранее продумал, где ей будет комфортно, и после того, как назвал отель, в котором можно было бы встретиться, она, поколебавшись, успокоилась. Она знала, где он находился, так как многие их деловые партнёры останавливались там, поэтому мы условились созвониться позже и назначить точное время.

С отелем мне очень помогли девчонки из нашей компании. Они ведь работали в этой сфере и «отрекомендовали» несколько мест. Я, так сказать, собрал необходимые сведения ещё в воскресенье, когда мы вышли на вечернюю прогулку всей гурьбой, но вёл расспросы с подчёркнутым проявлением обыкновенного любопытства, так что подозрений к себе не вызвал. Кстати, в том отеле, куда я пригласил Лайзу, ни одна из них даже не работала, поскольку, как они утверждали, в его штат был жёсткий отбор на любую должность. В статусе отеля я убедился, когда по телефону предварительно уточнял цены. Только представьте, каково мне было, войдя во внушительный холл, увидеть Лайзу, уже приготовившуюся оплатить номер. Несомненно, она специально приехала чуть раньше. Я спешно подошёл к администратору и, обговорив детали, стал расплачиваться. Лайза смотрела на меня немигающим взглядом, в котором так и застыло: «Зачем ты так?» Конечно, для неё озвученная сумма была мелочью в кармане, а для меня — прорехой в распланированном бюджете, но вступая в отношения с такой девушкой, я принимал на себя обязательства по обеспечению её благополучия.

Номер оказался шикарнее, чем я ожидал! Если бы тут побывали мои соседи по квартире, и будь мы чуточку полегкомысленнее, то, не раздумывая, каждую неделю скидывались бы с зарплаты, пусть и по очереди снимали его на сутки, чтобы прилипнуть к виду из окна и заказать еду в этом невообразимом месте! Стыдно признаться, но я на какое-то время так оторопел, словно забыл, зачем мы сюда пришли, и ходил по комнатам, трогая всё, открывая и закрывая, принюхиваясь и запоминая. Хорошо хоть камеру на телефоне при Лайзе не включил! Однако Лайза не разделяла моего восторга. Я сразу заметил, как неуютно она себя почувствовала, только шагнув за порог. Она, конечно, изо всех сил старалась делать вид, что наслаждается своим пребыванием здесь, со мной, но выглядела отнюдь не одухотворённой. Я видел, как она несколько раз провела рукой по простыням, прежде чем опуститься на кровать, и сделала это так, как будто ощупывала их; свои вещи Лайза сложила на столик, аккуратно подобрав, чтобы они не касались пола; в ванной комнате она маневрировала от раковины к душу с… нет, не брезгливостью, а опаской что ли, стараясь не прикасаться к ненужным предметам. Я не мог понять, в чём заключается причина такого её состояния, даже предположил, что отчасти поэтому она не любит сопровождать Дугласа в поездках. По итогу я решил, что на неё действуют новизна ситуации и не остывшее ещё раздражение от нарушения мной первоначальных планов, и старался быть ещё обходительнее и ласковее, если это вообще было возможно. Я даже боялся утомить Лайзу своей заботой, и меня уж точно нельзя было обвинить в том, что я мог намеренно доставить ей неудобства.

В машине, пристёгивая ремень безопасности, Лайза разоткровенничалась, хотя я не требовал никаких объяснений:

— Мэтью, прости, но я не могу так. Это у меня ещё с детства. Для меня остаться где-то ночевать, пользоваться не своими вещами… Прости, пожалуйста, но я так не могу. И эти взгляды повсюду… Я не могу.

Было заметно, как она стремилась не накалить обстановку, и всё же стало очевидным, какое облегчение она испытала от того, что мы больше не в номере отеля и у неё получилось выговориться.

— Что ты предлагаешь? — спросил я с искренней готовностью найти решение проблемы.

Лайза откинулась на спинку водительского сиденья и упёрла вытянутую руку в руль:

— Не знаю. Давай потом, хорошо?

Она примирительно сузила глаза, а я ведь даже не думал сердиться. Ей нужно было время. Я сам впервые пребывал в таком щекотливом положении и с каждой нашей встречей осознавал, как всё непросто. Совсем непросто.

Я решил не давить, и в ответ на благодарную улыбку Лайзы принялся усердно растягивать свой ремень безопасности.

***

Моя рабочая неделя завершилась, а из представителей застройщика на объекте так никто и не появился. Кого я хотел увидеть в первую очередь, вы уже, наверное, догадались. В субботу мой телефон молчал. Утром меня этим буквально парализовало: не было желания подниматься, планировать какие-то дела, куда-то идти. Я не стал звонить Лайзе. Во-первых, мне не хотелось, чтобы она оказалась в неловкой ситуации, что вполне могло произойти: я не знал, в городе ли Дуглас, но это было самым вероятным. Во-вторых, когда мы прощались, Лайза обещала, что непременно позвонит в самое ближайшее время. У нас оставался нерешённый вопрос, поэтому я был уверен, что так она и сделает.

Но телефон не издавал ни звука. К обеду я перекусил хлопьями с йогуртом и мало-помалу стал придумывать себе полезные занятия. Я достал и разложил на столе бесчисленные календари, буклеты, брошюры, учебники и другую литературу, которую успел приобрести в процессе своих экскурсий и походов по магазинам. Перед собой я раскрыл ежедневник и, придвинувшись на стуле, стал дополнять прерванные записи, добавляя краткие пометки, что-то по памяти даже зарисовывал и изображал схематически. Сам отметил, что писать стал реже и короче с тех пор, как начал активнее общаться с Лайзой. Ругать себя за такое «послабление» было бесполезно — не помогло бы. Я бросил бы даже защиту диссертации, если бы услышал звонок от Лайзы.

А его не было. Пацаны, привыкшие к моим заплывам в пучину познания, не беспокоили. Денис сегодня работал, поэтому некому было сыпать остротами в мою согнувшуюся спину.

Терпению наступал конец! Больше невозможно было маскировать беспокойство под благовидным времяпрепровождением. Я сгрёб всё со стола, распихал по ящикам и полкам, а затем подошёл к двери и, надев туфли, схватил с вешалки ветровку.

— Ты куда? — услышал я Андрюху, и только сейчас до меня дошло, что я собирался уйти, не проронив ни слова.

— Пройдусь, — бросил я, поворачивая ручку.

— А с нами не судьба? Мы же через час выдвигаемся к девчонкам. Они сами нас пригласили, ты забыл?

— Да, забыл, — отрезал я.

— Да что с тобой? — не унимался Андрей. — Хоть поедим нормально.

Очевидно, последний аргумент он применил как единственный, способный возыметь действие, исходя из моего настроения.

— Приятного аппетита, — попытался отшутиться я, так как признавал, что парни не виноваты в моём внутреннем раздрае — они даже не были в курсе того, что послужило ему причиной. — Совсем забыл: думал сегодня сходить в картинную галерею. Это далеко отсюда. Сейчас проверил свои записи — там как раз что-то намечается.

«Что-то намечается!» Лучше было не дожидаться следующего вопроса, чтобы не пускаться в лабиринты своего словарного запаса в поисках подходящего названия для вымышленного мероприятия.

Я, естественно, не пошёл ни на какие выставки, а прошатался по городу до самого вечера. Домой я вернулся на автобусе, так как уже окутанный сумерками обнаружил, что нахожусь в не знакомом мне районе. Я отчётливо помнил, как пил кофе из автомата, но совершенно забыл, ел ли хоть что-то. Все мои думки крутились вокруг одной единственной: «Почему она не звонит?» И сколько бы различных объяснений я ни находил сему факту, вполне реалистичных, я не смог отделаться от мысли, что Лайза, мягко говоря, осталась не в восторге от нашего свидания в отеле. На которое, между прочим, я её уговорил. Считай принудил! Я и представить себе не мог, что жительнице большого города, раскрепощённой и свободной от предрассудков — такой я воспринимал Лайзу — покажется чрезвычайно неприятным пребывание в одном из фешенебельных отелей. И в этом тоже была моя вина. Оказывается, я был недостаточно чутким, не проявил к своей девушке должного такта. Пенять можно было только на себя, особенно если Лайза больше вообще не позвонит и не появится на стройке. Как можно было картину взаимного счастья перечеркнуть одним банальным промахом?! Безусловно, Лайза заслуживала возвышенного к себе отношения, а я поступил как эгоист, думая прежде всего о собственном внутреннем спокойствии. Может, поэтому она решила больше не тратить своего времени на мужчину, который его явно не заслуживает. Вечер, проведённый в пустой квартире, стал своеобразным для меня наказанием: слоняясь из угла в угол, я прокрутил в голове столько нелицеприятных высказываний в свой адрес от лица Лайзы, что не оставалось ничего, кроме как попробовать смыть с себя клеймо непростительной оплошности струями плохо отрегулированного душа и лечь спать.

Того, что Лайза позвонит в воскресенье, я уже не ждал. Этого и не случилось. Её жизнь шла своим чередом. Моя — под откос. Нет, я не запил, не поскандалил с соседями, не скрылся в неизвестном направлении. Но внутри у меня было такое ощущение, что ничего хорошего, светлого, а значит — связанного с Лайзой, уже не будет. Смирившись с наступлением неизбежной расплаты за зашкалившую самоуверенность, я тем не менее поддержал идею приятелей сходить в наш излюбленный бар, который находился возле работы, и воскресный вечер не ощущался таким уж унылым. По крайней мере пока мы шли вдоль улицы, по которой меня ещё недавно везла Лайза, чтобы показать, насколько я ей дорог. Теперь-то я понимал, что ввела она меня к себе домой не из беспринципности, а оттого, что посчитала достойным максимального к себе приближения. Я же не оценил её стремления, не оценил Лайзу… И, наверное, выражался так коряво, когда настаивал на встрече не у неё, как будто приглашал в отель случайную подружку из кабака. Я сам всё испортил. Бессильная надежда ещё теплилась в моей душе, но исключительно на правах болеутоляющего.

В баре было шумно и людно. Не темно, но только за счёт частых вспышек светомузыки. Такие вечера мы считали особенными: кто хотел выпить и поболтать, спокойно занимали свободные места и подзывали официанта, горящие желанием подвигаться — добро пожаловать на танцпол, который, кстати, располагался повсюду, даже между столиков! Жаждущих знакомств и общения тоже не ждало разочарование — запросто можно было встретить не только новые лица, но и своих приятелей. Я, как обычно, занял позицию «пригубить и поговорить», и мы с Андрюхой и другими ребятами заняли сразу для всех длинный стол в конце зала, укомплектованный угловым диваном и стульями. Девчонки и правда встретили в кругу танцующих знакомую парочку и пригласили их присоединиться к нам. Вечер обещал быть насыщенным!

Нам принесли напитки — в основном пиво и коктейли с тоником; не пила алкоголь только очередная подруга Андрея, которую мы видели впервые: ей надлежало быть в форме перед ответственной встречей, намеченной на утро понедельника, поэтому она заказала воду с лимоном. Андрей не переставал удивлять своей непосредственностью и лёгким отношением к жизни! Дома его терпеливо ждала девушка Алёна, с которой он за редким исключением каждый вечер перед сном переписывался не меньше часа (у него здесь был ноутбук, и я, случалось, засыпал, отвернувшись от мигающего экрана к стенке); она докладывала ему, что почти никуда не выходит из их съёмной квартиры, он же постоянно крутился с разными девчонками.

Я постепенно влился в общее застолье и не заметил, как отключился от своих разбитых чувств.

Когда где-нибудь оказывалась Ирма, практически все взгляды были устремлены на неё. Едва успели прокатиться первые аккорды мелодии (зазвучала популярная песня — ну очень «зажигательная»), а Ирма уже покоряла танцпол своей неуёмной харизмой. Ещё неделю назад я видел её с огненно-рыжей шапкой из волос на голове, а сейчас она размахивала блондинистыми прядями, из-под которых выглядывали тёмно-шоколадные покороче. Когда я только приехал в страну, она вообще ходила с разноцветными косичками ниже плеч. Как быстро она меняла всё — цвет волос и ногтей, стрижку, длину ресниц. И мне кажется, делала это самостоятельно, не прибегая к услугам профессионалов. Даже наряды её выглядели как продукт креативного самовыражения хозяйки: сегодня, например, она была в коротком топике, криво обработанный край которого стягивался под пышной грудью, и низкопосаженных на круглых бёдрах джинсах — в косых разрезах с бахромой из выбившихся ниток и украшенных вышивками и надписями, нанесёнными, по-моему, акриловыми красками. Одежда оголяла живот и, когда Ирма извивалась в танце, во впадинке пупка посверкивал блестящий камушек; похожий отсвечивал на пуговице джинсов. Повышенное внимание привлекали бесконечные цепочки и шнурочки на её шее, запястьях, лодыжках подкачанных длинных ног. Броский макияж не оставлял шансов даже тем, кто и после продолжительной борьбы с собой собирался, скрепив силу воли, пройти мимо — один взмах сиренево-голубых ресниц и закушенная губа, покрытая блеском цвета фуксии, пригвождали на месте.

Танцевала она хорошо! Даже её походка состояла из лёгких покачиваний и перескоков. Когда подружки спрашивали, где она научилась так двигаться и откуда у неё склонность ко всему яркому, выразительному, она отвечала, что впитывала это с южным загаром с самого рождения. Нас, выросших вдали от раскалённых уличных термометров и обрывистых подступов к тёплому морю, она отчаянно жалела и чуть ли не каждого звала в гости. Все смотрели на Ирму, хотя вокруг неё кружились такие же молодые и развесёлые любительницы дискотек. Она знала о своём магнетизме и, ощущая всеобщее внимание, купалась в нём! Одни следили за ней с немым обожанием, другие — с откровенным желанием, сидящие за нашим столом — с тайной гордостью за то, что эта обольстительница пришла с нами. И как будто чувствуя последнее, она призывно вертела бёдрами в нашу сторону, посылала разгорячённые взгляды и изображала губами поцелуйчики.

Когда в глазах начало рябить — от выпитого залпом и от мельтешения танцующих — я, кивнув Андрюхе на дверь, вышел из душного помещения. Там я полной грудью глотнул уличного воздуха и присел на ступеньки, ведущие в бар. Майка прилипла к телу, и я рукой стал потряхивать её за край выреза у горла, чтобы она просохла. Стук сзади, цокот тонких каблучков — и рядом со мной, на ступень ниже, опустилась Ирма. Она сцепила ладони в замок, обхватив ими свою коленку, и разглядывала меня из-под косой чёлки. Я отпустил майку и уставился на проезжую часть.

— Тебе стало нехорошо? Или скучно? — Ирма изогнула шею и склонила голову, точно физически пыталась проникнуть в моё подсознание. Её тело густо лоснилось то ли от пота, то ли от обилия блёсток.

— Просто душно, — надеюсь, не слишком бестактно ответил я. В голове гудело — гремели отголоски музыки, и каждое слово давалось мне с трудом.

— Я-то подумала… — Ирма тряхнула волосами и, взъерошив их рукой, приняла ещё более доброжелательный вид. — Матвей, слушай, я уже догадалась, что дома тебя ждёт твоя девушка, и ты парень надёжный, верный. — По-моему, она цепко ухватилась за возможность оправдать моё безразличие к ней, и ждала ответной реакции, а приняв молчание за подтверждение придуманной ею же версии, продолжила: — Но почему ты совсем не даёшь себе расслабиться? Ты только подумай: мы молодые, свободные. Почему бы не позволить себе насладиться жизнью по полной? Ты посмотри, как все вокруг отрываются, не парятся!

А я смотрел на выступ высотного дома, что стоял на углу, почти напротив. Вглядывался в темноту, растворяющую стены подъезда, и ждал, вдруг в рассеянном потоке уличного фонаря появится хрупкая фигурка в чёрном, с подлетающими от лёгкого ветра кончиками волос. Но нет, она сейчас там, высоко, в объятиях своего мужа, такая далёкая и такая моя. А совсем рядом сидела изнывающая от избытка неразделённой страсти Ирма, которая была мне абсолютно не нужна…

Я встал и медленно побрёл вдоль витрин и столбов освещения. Вслед мне Ирма не то фыркнула, не то выругалась, и я ещё не успел дойти до поворота, как позади хлопнула дверь бара.

***

Наполовину бессонная ночь проводила меня на работу не в лучшем виде, я даже бриться не стал. Внутренне ощущал, каким помятым, с опухшимиглазами, предстал перед старшим прорабом и остальными рабочими. Трудился я, превозмогая внутреннюю усталость, и в конечном счёте меня отправили привести в порядок газон вокруг центрального входа. Возвращаясь из-за угла за очередной порцией мусора, я увидел, как мужчины в наглаженных рубашках и брюках, а впереди них Лайза входят в здание. Она успела скользнуть по мне отрешённым взглядом и скрылась вместе со всеми. Поначалу не хотел, но всё же замедлился и стал «пробираться» ко входу. Благо, меня никто не контролировал — работы и внутри хватало. Я надеялся услышать что-нибудь обнадёживающее или увидеть Лайзу поближе. Когда уже просто бессмысленно было копошиться на одном месте — примерно через полчаса — я отошёл за пустыми мешками, и в этот момент до меня донёсся её обволакивающий голос:

— Я подожду вас снаружи, у входной группы!

— Вашей любимой? — послышалось безобидное подтрунивание кого-то из мужчин.

Я замер на месте, тем более здесь меня не было видно.

Но Лайза обошла широкий выступ и нашла меня.

— Вот ты где. Привет!

— Лайза… — протянул я, забыв об элементарных приличиях.

— Ты наказан? — она обвела взглядом пыльные мешки и садовый инвентарь, рассредоточенный по траве.

— Нет, это… Это моя работа на сегодня.

— И на завтра?

— Надеюсь, нет. — Я перехватил её сочувствующий взгляд: — Предпочитаю заниматься чем-то более… созидательным.

— Так что насчёт завтра? — Лайза скрестила руки, показав уголки локтей, и, щурясь от солнца, посмотрела в сторону, изображая заинтересованность чем-то вдалеке.

— Что завтра? — не понял я.

— Завтрашний вечер у тебя свободен?

— Ах, это! Да, конечно.

Я готов был плясать, так как до меня наконец дошло, что Лайзе есть чем занять наш вечер. Научиться бы уже быстрее схватывать её намёки.

— Я напишу тебе адрес сообщением. Доберёшься туда сам, и я подъеду.

— Это что? Какое-то общественное место?

— Почему? Жилой дом.

Она умела решать проблемы, пока я страдал (надо отдать должное — совсем не ерундой), и делала это лучше меня. Пора было привыкнуть. И начать исправляться.

— Ты что-то придумала? — я напрягся — не окажемся ли мы в одном из их с Дугласом гнёздышек.

— Доверься мне.

Забывшись, она взяла меня за подбородок, а потом отдёрнула руку. Но взгляд не перевела. Напротив, детально просканировала моё лицо и спросила с беспокойством:

— Плохо спал?

Я не успел ответить: она засеменила от меня, едва заслышав голоса на парковке.

В следующий раз я увидел её выходящей из машины, когда ждал у дома, который она указала мне в переписке. Он находился в одном из старых районов, по стилю и плотности застройки сильно отличающемся от того, в котором жили мы с Лайзой. Я ломал голову над тем, куда она поведёт меня сегодня. Мы по обыкновению воспользовались лифтом и вышли в нешироком коридоре, с несколькими квартирами. Снова одну из дверей Лайза уверенно открыла и, увидев, как я застыл в нерешительности, даже пустила вперёд, но без церемоний — просто подтолкнула рукой в спину.

Эта квартира выглядела скромнее, но показалась мне уютнее, чем та, в которой жили Дуглас и Лайза. Стены в тёплых тонах — жёлтые, бежевые, персиковые, паркет медово-оранжевый. Мебель преобладала из дерева, хотя её было не так много, в основном крупногабаритные шкафы, комоды, стулья. В квартире встречалось совсем незначительное количество мелких предметов интерьера; на окнах висели однотонные занавески и шторы, и всё же выглядела она не сильно обжитой. Пока я прохаживался по комнатам и не торопился выяснить, чьим жилищем Лайза решила воспользоваться (я надеялся, с ведома собственников), она по-хозяйски поправляла диванные подушки, завела механическую шкатулку, которая стояла на тумбочке в комнате с односпальной кроватью, спокойно трогала вещи и вообще прекрасно ориентировалась. Думаю, Лайза уловила, как я измучился любопытством, но боялся спросить что-то невпопад. Она прислонилась к арке, разделявшей столовую и гостиную:

— Это квартира моих родителей. Я тебе рассказывала, что не так давно они перебрались за город. Сейчас у них просторный коттедж с террасой, большущим садом и бассейном. До этого мы жили здесь.

Значит, опустевшей, а не малообжитой показалась мне здешняя атмосфера.

— Ты жила тут до твоего замужества?

«К чему было это уточнять?!!!»

Лайза отреагировала нормально:

— Да. Училась я в городе, поэтому отлучаться из дома надолго не приходилось. Ты, наверное, уже понял, что я росла абсолютно домашней девочкой.

Как она это умела? Я сразу забыл всю неловкость. Лайза посмотрела на экран телефона, который держала в руке. Я вспомнил о времени — оно убегало вперёд, не спрашивая. «И как только она меня терпит?!» Я подошёл ближе и притянул её к себе. Отведённый час или больше я могу провести с ней и всё остальное неважно. Я не буду выяснять, во сколько её будет ждать дома Дуглас и дома ли он сегодня вообще — я больше не повторю своих ошибок! А уже допущенные буду учиться исправлять так же оперативно, как умела моя любимая.

Лайза за руку проводила меня в спальню своих родителей, где чуть ли не половину комнаты занимала аккуратно застеленная кровать. Я считал, что мы поступаем не совсем тактично, но, вспомнив альтернативу — односпальную кровать в комнате самой Лайзы и фигурный неразборный диван с жёсткими подлокотниками в гостиной, подавил в себе зачатки потревоженной деликатности.

— Значит, здесь и прошло твоё детство? — спросил я у сидящей на противоположном краю кровати Лайзы.

Она подогнула под себя ноги и выглядела очень мило в небрежно накинутой простыне. Лайза смотрела вокруг с видом, который не вызывал сомнений — она хорошо знала каждый сантиметр тканей, каждый изгиб в резьбе на дверцах, все-все звуки и запахи. Её мама, оказывается, забрала в новый дом какую-то часть вещей, даже небольшую мебель, особо полюбившуюся, и сейчас периодически навещала квартиру и поддерживала в ней некое состояние ухоженности, чего совсем не понимала Лайза.

— Да, — прервала свою задумчивость Лайза. — Точнее с того дня, как мы обзавелись собственной квартирой. В первые же годы.

Она указала рукой на дверной проём спальни:

— Ежедневно практически вот там я стояла, опережая будильник, такая растрёпанная малышка, и повелительно требовала внимания к себе с самого утра! Мама говорит, это было то ещё зрелище!

От смеха Лайза залилась румянцем.

— Почему у вас с Дугласом нет детей? — я совершенно не взял в ум, что они женаты меньше года, но вопрос уже прозвучал.

Она сразу посерьёзнела:

— Знаешь, Мэтью, я думаю… я решила, что мой ребёнок появится тогда, когда наступит самый лучший момент. Это случится тогда, когда создадутся самые лучшие условия. И это не будет зависеть от меня. Он родится, когда подсознательно буду готова я и когда будет готов сам малыш. Потом, надо учитывать, что не всё сводится ко мне. — Лайза говорила сбивчиво, мне трудно было разобрать её путаный английский. — Ребёнок должен родиться в то самое время и от того самого мужчины.

— Неужели Дуглас — не подходящий для этого мужчина? — я не преследовал цели оскорбить его, а спросил искренне, пытаясь разобраться в причинах замешательства Лайзы.

— Дуглас очень достойный человек. — Лайза опустила глаза и стала рассматривать узор на простыне, край которой разгладила пальцами.

Я задал вопрос, не подумав. Просто она предавалась воспоминаниям о своём детстве, проведённом под бережной опекой родителей, так проникновенно, что мне показалось, ей самой не хватает возможности проявить к кому-то привязанность и заботу. Наблюдая за Лайзой и боясь спугнуть её умиротворение, я рассудил, что в некоторых странах супруги начинают готовиться к рождению детей, когда им далеко за тридцать. Кого-то удерживает необходимость завершить образование, может остро стоять карьерный вопрос, существуют и другие обстоятельства. Я знал, что Дугласу многим больше тридцати, но Лайза была ещё так молода и, возможно, действительно не чувствовала себя готовой к материнству.

«Ты будешь замечательной матерью», — подумал я и придвинулся ближе, чтобы обнять.

Кому-то из вас Лайза может показаться сумасбродной натурой, оторванной от реальности, пребывающей в абстрактных мечтаниях и придумывающей для себя несбыточные цели, но поверьте, она отлично разбиралась в жизни и всегда знала, чего хочет.

***

Странно, но ни Андрей, ни двое других моих соквартирантов не интересовались, куда я отлучаюсь после работы. Вероятнее всего они решили, что это легко объясняется необходимостью обогащать свой «исследовательский» опыт (мне так было бы проще). Тем более у них велась настолько необузданная личная жизнь, что они могли вовсе не заметить моего отсутствия ночь напролёт.

Оставшиеся будни я отдал работе (но только физически — в голове моей обосновалась любовь), а вот суббота моя целиком принадлежала Лайзе. Так я планировал, но позже выяснилось, что от меня примут только первую её половину. Мы собрались посетить городской музей, а после я рассчитывал уговорить Лайзу на поход в театр.

— Мэтью, тебе придётся обедать без меня, — сообщила она у входа в музей, расправляя ажурные рукава своей блузки, спадающие на кисти рук тонким белым шитьём. — Я уеду: мы с Дугласом приглашены на ужин к его родным. Мне нужно подготовиться к вечеру.

— Дуглас дома? — я придержал дверь за объемную деревянную ручку с металлическими набалдашниками.

Лайза кивнула, не отвлекаясь от своего занятия.

— Что ты ему сказала, когда уходила? — я поражался невозмутимости Лайзы.

— Что иду в музей. Я сказала правду.

Она закончила свои прихорашивания и, положив руку на сумочку, которая свисала на узком ремешке с её плеча, не могла наглядеться, как ткань блузки идеально сочетается с белой кожей сумки.

— Завтра? — поддержал её краткость я.

Она мотнула головой, чем дала понять, что воскресенье мы проводим врозь. Только сеанс созерцания произведений искусства помог мне совладать с подступившей горечью. Я учился привыкать к тому, какими редкими были моменты, которые могла подарить нам обоим Лайза.

Отпустив тяжёлую дверь, я покидал здание музея в полном восторге! Вот теперь я мог смело рассказывать Андрею о своих впечатлениях от экспонатов, не боясь быть пойманным на вранье, ведь сегодня я посетил выставку и не одну.

Лайза развила приличную скорость и рассекала по городу с опущенным стеклом. Её подкрученные волосы развевались на ветру так эффектно, а картинки на заднем фоне живо сменяли друг друга, словно я смотрел кино. Лайзе понравился наш просветительный поход, впечатления от него даже сумели скрасить безудержно приближавшийся момент расставания. Мы договорились, что она высадит меня в центральной части города, и я смогу посмотреть места, до сих пор остававшиеся мной не охваченными. Виднелся поворот, где мне предстояло выйти, и я вознамерился наговорить Лайзе кучу нежностей на прощание, как раньше записывали целые монологи своим любимым на кассету для магнитофона. И тут некстати стал надрываться мой телефон. Увидев, что на экране высветился номер Толика, я скинул вызов — он крайне редко звонил по чему-то стоящему. Сейчас мог и подождать.

— Это русская композиция? — спросила Лайза.

— Что, прости?

Она кивнула головой на мой телефон:

— Та, что сейчас звучала.

Лайза имела в виду мелодию моего звонка — песню российской поп-группы. Я даже не сам её установил — племянница, которой я имел неосторожность дать телефон «просто посмотреть». Я так и не поменял настройки — песня меня не напрягала.

— Да, российских исполнителей.

— У тебя есть ещё что-нибудь из российской музыки?

Проявленный Лайзой интерес удивил меня, ведь сама она слушала совсем другое направление. Я сделал такой вывод исходя из того, что в её автомобиле всегда играла классика, при чём настолько тихо, что порой я не мог точно разобрать, какое именно произведение звучит, хотя многие из них были мне хорошо знакомы. Сомневаюсь, что она слушала популярную зарубежную музыку, по крайней мере не часто.

— У меня в телефоне есть и другие записи. Я сюда флеш-накопитель привёз, вот там больше музыки, при чём в основном русская.

— Ты можешь дать мне послушать? — Лайза и правда была заинтересована.

— Тебе повезло — у меня всё с собой, — я достал из кармана пухлый бумажник — не от денег, а от мелочей, что я сумел в него запихать, в том числе ключ от квартиры — и вынул из внутреннего кармашка складную флешку. Её я прихватил из дома не только ради песен: я всегда имел при себе компактный носитель информации, ведь он мог понадобиться и здесь, для моего самообразования. Пока стояли на светофоре, я думал, куда-бы её пристроить, и положил в подстаканник, приговаривая:

— Надеюсь, ребята как-нибудь переживут разлуку, а то для нас это, считай, единственный источник родной поп-культуры в квартире, привезённый прямо оттуда. Они постоянно берут её послушать, иногда мы слушаем вместе за домашними делами или ужином. Ностальгируем!

— У них нет своих?

— Я оказался самым предусмотрительным в этом плане.

Лайза бегло глянула на флешку, как будто хотела убедиться, что я действительно оставил её в машине, и подытожила:

— Верну, когда перепишу себе.

Машина дёрнулась вперёд, и я откинулся на сиденье. Мысленно я пожалел пацанов, предвидя, что ждать скорого возвращения флешки не стоит, хотя сам был готов отдать её Лайзе навсегда, если бы там, кроме аудиофайлов, не было информации по учёбе. Не успел я додумать мысль, как Лайза чмокнула меня в уголок губ и указала на дверь. Она выпроводила меня беспечной улыбкой и горящими глазами, а потом сорвалась с места.

На следующий день было не до музыки. Денис принёс от девчонок сборник анекдотов на английском, и до самого вечера в нашей квартире раздавались взрывы хохота. Как я ни старался остаться в стороне от этого развлечения, чтобы заняться сортировкой по папкам фотографий, накопленных в телефоне (ни на одной из них не было Лайзы — она не разрешала себя фотографировать; прежде не встречал девушку, которая бы не «болела» позированием перед камерой), меня то и дело дёргали, прося перевести отдельные фразы и выражения поточнее.

Утро понедельника напоминало все остальные. Признаться, для меня теперь все дни, проведённые не с Лайзой, были похожими один на другой. Перед обедом разнообразия всё же добавилось. Мы с Андрюхой работали у центрального входа — нам дали задание подготовить площадку под укладку тротуарной плитки. Неожиданно где-то совсем рядом громко заиграла в исполнении российской музыкальной группы песня на русском языке, которая у нас с начала весны попадала во все хит-парады.

Андрюха, порядком измотанный тяжёлой работой, нервно бросил увесистый картонный мешок на землю, и вспыхнул:

— Меня Алёнка дома достала этой песней! Тут-то она откуда?

Осмотревшись по сторонам, мы выявили источник: на парковку только что подкатила машина Лайзы. Мелодия перестала звучать прямо перед тем, как Лайза вышла и хлопнула дверцей. Она появилась на объекте одна, в руках держала, кажется, сложенные вдвое плакаты (отсюда было плохо видно), и прошествовала внутрь, кивнув нам головой в качестве приветствия. Я ответил тем же; Андрюха вежливо помахал рукой, но вслед ей смотрел ещё долго — капитально обалдевший.

Нам потребовалось забрать оставшиеся коробки, так что мы вошли практически сразу за Лайзой. Она спросила (нет, не у меня, у тех, кто стоял ближе), где можно найти кого-то из прорабов, выяснив таким образом, что у них собрание в подсобке. Лайза зацепила взглядом свежий участок, где как раз схватывалась двухкомпонентная напольная композиция, и с видом подлинного удовлетворения взяла курс на выход.

День с самого ранья выдался жарким. В перерыве, вместо того, чтобы заполнить столовую, строители и отделочники, не сговариваясь, устремились в свои бытовки. Мы с парнями побросали каски справа от двери, в одну кучу, и разместились кто где, лишь бы до каждого доставал кондиционер. Я подошёл к стеллажу, чтобы взять со своей полки вафельное полотенце, которым иногда обтирал от пота лицо и шею. И сверху на сумке, ровно посередине, увидел свою флешку. Я огляделся и, убедившись, что оставленная Лайзой «улика» никем не замечена, сунул её в накладной карман сумки.

***

Неделя выдалась для меня поистине лучшей из возможных. Мне не пришлось ждать выходных, чтобы снова увидеться с Лайзой. Я по-быстрому заскочил на квартиру, чтобы переодеться, и завязывая шнурки на туфлях, искренне сочувствовал ребятам, которым сегодня предстоял скучный вечер перед телевизором в одиноко-мужской компании.

Андрюха встал с дивана и, направляясь как бы в туалет, замешкался возле меня:

— Куда собрался?

Рассматривал меня при этом он с ироничной улыбкой бывалого.

— Свидание? — предложил он свой вариант, видя, что я не расположен откровенничать.

Я попробовал угомонить его любопытство уклончивым ответом:

— Почему бы и нет.

— Кто? — Андрей, словно участник заговора, опасливо глянул на ребят, упулившихся в телик, и шепнул: — Ирма?

Этот спасительный вариант мне самому не пришёл в голову, но было бы глупо им не воспользоваться. Тем более я знал, что девчонки сегодня не появятся, а Андрей уж точно не стал бы потом приставать к Ирме с требованием рассказать подробности.

И всё-таки я проявил осторожность во избежание казусов:

— А что? Она хорошая девчонка.

— Красавчик! — Андрей ткнул меня в плечо кулаком и вернулся к просмотру спортивного матча.

Я сидел на широкой кровати родителей Лайзы, откинувшись на подушки, и изучал стены кремового цвета, гармонирующие со светлой мебелью, таким же изголовьем и белым постельным бельём. Послышались босые шлепки по паркету. В комнату «вплыла» Лайза в накинутом на голое тело коротком халатике, который она даже не запахнула, и пояс свисал по бокам до тоненьких лодыжек. В руках она держала миску с вишней. Когда Лайза юркнула на кровать и легонько плюхнулась сверху на мои вытянутые ноги, я смекнул — ягода была размороженной. Это показалось мне странным, ведь Лайза предпочитала свежие ягоды и фрукты, на что она привела бесспорный прозаичный довод:

— Купила по дороге. Свежей не оказалось, а какой-то романтики всё же хотелось.

Она пожала плечами и стала перебирать ягоды проворными пальцами. Выбрав одну, она выудила её из общей массы и, подняв, повертела на уровне моего лица. Я, польщённый, приоткрыл рот, но Лайза быстро поднесла руку к своим губам и захватила ими вишенку. Я улыбнулся и покачал головой. Она смешно поморщилась; проглотив ягоду, послала мне хищный взгляд из-под приплясывающих бровей и погрузила пальцы в чашку.

Я разглядывал, как лёгкая ткань халата, отливающая золотом и какао, пролегла ровно вдоль грудей и талии, укрыв бёдра и колени.

— Откуда взялся халат?

Следующая вишня предназначалась уже мне. Сомкнув влажными пальцами мои губы, предварительно вложив в них кисловато-прохладную ягоду, Лайза ответила:

— Это мой, ещё со школьных времён. Я его обожала, представляешь?! — Лайза осмотрела себя и закатила глаза — очевидно, сейчас она предпочла бы расцветку поспокойнее. — Сохранился тут после переезда родителей среди моих старых вещей. Мама предоставила самой разобрать их, а я так и не занялась этим.

— Какой ты была в школе? Сильно изменилась? — я уже сам брал вишню из миски маленькими горстями и, закидывая в рот, как семечки, глотал, почти не прожевав.

— По характеру нет.

— Тут есть твои фотографии? Интересно было бы посмотреть.

— Моя мама забрала с собой половину обстановки, а ты полагаешь, что она могла оставить семейный фотоальбом? — Лайза мотнула головой и хмыкнула.

— Я всё думаю, как же она решилась на такую кардинальную смену места жительства, если тяжело расстаётся с тем, что её окружает? — выразил я искреннее изумление. Вот я, например, не легко переносил разлуку со страной, в которой родился, даже не столь продолжительную.

— Я никогда не спрашивала её об этом. Мне самой такое не пришлось переживать — что я могу помнить о нашем переезде? К тому же мама всегда следовала за отцом, полностью ему доверяла. Но вот в таких пустяках, — Лайза обвела комнату глазами, — она неисправимо сентиментальная.

— А ты тоже неохотно расстаёшься с вещами?

— Нет, я не страдаю такой привязанностью, особенно к мелочам. — Лайза откинула голову назад: — Я вообще быстро всё забываю. — Прищурившись и изображая борьбу с близорукостью, она сложила губы трубочкой, и, цокнув, выдала: — Мужчина, а вы кто и как здесь оказались?

Она рассмеялась над собственной шуткой, но я не остался в долгу: потянув осторожно за концы пояса от её халатика, я с силой перехватил её руками за спину и быстро привлёк к себе.

Лайза только и успела плотнее сжать ладонями чашку, так как боялась забрызгать постель вишнёвым соком, и взвизгнула:

— Ай! Мэтью!

Она стала вырываться, упираясь в мой лоб своей макушкой и отчаянно работая одними плечами. При этом она заливисто хохотала, а её волосы спутались и щекотали мои лицо и шею. Через несколько секунд бурного противостояния я ослабил хватку, Лайза выпрямилась и успокоилась. Тряхнув головой, от чего волосы вздыбленными пучками улеглись назад, она поставила миску перед собой — на мой живот, но больше не заглядывала в неё, потому что смотрела на меня.

— А я тебя никогда не забуду, — я обводил глазами её раскрасневшееся лицо с застывшими ямочками на щеках. — Я бы хотел видеть тебя перед собой каждый день, любовался бы.

Лайза растянула губы в широкой улыбке и, посмеиваясь, сказала:

— Я не против!

— Представляю, как мы с тобой гуляем, взявшись за руки, по моему родному городу, и так изо дня в день.

Лайза умерила весёлость и поймала мой взгляд своим, полным ласки и тепла:

— Если бы так произошло, это были бы, возможно, самые счастливые моменты в моей жизни.

Я потихоньку убрал рукой скатившуюся прядь волос с её лба и прошептал:

— Обещай, что даже на незнакомых улицах будешь смотреть только на меня.

Губы Лайзы дрогнули, и она опустила голову, как мне показалось, слабо кивнув.

«Она поедет со мной! Даже если пока и не приняла в отношении нас окончательного решения, она точно поедет со мной».

Уж не знаю, чем в этот вечер я заслужил возросшее к себе расположение, но Лайза, отбросив всякую предосторожность, подвезла меня прямо к дому. Мы сидели в темноте, держались за руки, болтали ни о чём и урывками целовались. Я был уверен, что она, поддавшись настроению, даже могла бы позвать меня сегодня к себе — остаться на ночь, но не делала этого, зная, что я откажусь. Через какое-то время она тряхнула головой, как будто освободилась из плена своих же фантазий, и резонно заявила, что мы не можем находиться тут вечно.

Я направлялся к подъезду почти вприпрыжку, а в душе чувствовал себя мальчишкой, дорвавшимся до безостановочных каруселей — такой мне сейчас виделась наша с Лайзой действительность. Пока я не заметил у самой двери тёмную фигуру, которая при моём приближении отошла чуть в сторону, аккурат под свет фонаря. Андрюха!

Он чем-то напомнил мою маму в те моменты, когда она готовилась вразумить меня нотациями, поводов для чего в нашей семье бывало очень мало.

Я не растерялся и шёл, не сбавляя шаг.

— Ты что здесь делаешь? — крикнул я.

— Да так, прошвырнуться надумал. Смотрю, а тут ты.

Андрей дождался, когда я с ним поравняюсь, и вдумчиво процедил:

— Одно из двух: либо Ирма раздобыла где-то денег и купила себе тачку, на которую ей и за целую жизнь не заработать, либо для тебя, уважаемый сослуживец, ввели персональную систему премирования, да ещё с доставкой на дом.

Слабая надежда — вдруг он вышел только что и не успел нас заметить — улетучилась. Я сохранял спокойствие, полагая, что так смогу увернуться от дальнейших подначиваний Андрея, а заодно успею придумать хоть какое-то оправдание. Я прошел мимо, не поднимая головы, и прошмыгнул в подъезд. Он проследовал за мной. Я не хотел ждать прихода лифта в его компании, поэтому завернул на лестницу.

— Я так и думал, что второй вариант окажется верным. Особенно если учесть, что Ирма уже битый час сидит на нашей кухне и роняет слёзы в своё пиво, рассказывая Толику что-то душещипательное, — Андрюха догнал меня на первом пролёте, и теперь мы шли почти в ногу.

— Отвали! — огрызнулся я.

— Я-то тут причём? Ты злись на себя.

— Не лезь не в своё дело! — я уже закипал, но продолжал с напором шагать по ступеням.

Андрей резко схватил меня за планку расстёгнутой на груди рубашки и развернул к себе. Мы оба остановились.

— Матвей, ты в своём уме? Ты с кем связался?

Я дёрнул плечом и отбросил его руку:

— Ты её совсем не знаешь.

Мы стояли друг напротив друга. Андрей собрался с мыслями первым:

— Да знаем, знаем… Дамочка, заскучавшая в объятиях мужа. А тут ты подвернулся — воздыхатель, не сводящий глаз…

Я со всей силы ударил его плечом, так что он отшатнулся в стену.

— Она не такая, — я зашагал вверх, полный решимости двинуть ему кулаком, если он скажет про Лайзу ещё хоть слово.

— Зато муж у неё ты видел какой! — крикнул Андрюха.

Позади послышались его перепрыгивающие шаги, и он схватил меня за локоть:

— Да куда ты идёшь? Тут поговорим.

Я остановился, вырвал свою руку и сделал глубокий вдох. Потом всё же повернулся. Других жильцов можно было не стесняться — между собой мы говорили по-русски.

Андрей шагнул на одну ступень вниз и продолжил без своего привычного величия над окружающими:

— Матюх, ты же понимаешь, Дуглас непростой человек. Если узнает, он тебя мало того — в два счёта выгонит. Ты что, хочешь домой не только без денег, но и с кучей проблем вернуться?

— Ты себе проблем не наживи, а обо мне можешь не беспокоиться.

— Самое время начинать. Я даже представить не мог, что ты выдашь такое. Да среди мужиков от неё у половины башню сносит, и что с того? Чем ты думал вообще?

— Андрюх, закрой рот, пока я тебе не помог.

— Ты точно рехнулся! Я тебе говорю — бросай, пока не увяз. Ты не заметишь, как тебя выбросят. За ненадобностью. Она ведь…

Он не договорил, поскольку заметил, как я весь напрягся, и разведя руки в стороны с видом сдающего позиции, попятился от меня и спустился ещё на две ступени.

Почему я ему не врезал? Даже не знаю. Меня вообще трудно назвать драчуном. Если подумать, тогда в его словах я не услышал преувеличения и высокомерия — только правдивый дружеский нагоняй.

Я поднялся в квартиру, не останавливаясь. Быстро разулся. Проходя к своему спальному месту, я не мог не заметить Ирму, с тёмными потёками под глазами, которая сидела за барным столом. По центру стояли пустые пивные стаканы, а напротив неё, сложив перед собой руки, сидел Толян. Он несколько раз обернулся ко мне с неодобрительным взглядом из-под насупленный косматых бровей. Я буркнул что-то неразборчивое — типа поздоровался, но мне, по-моему, никто не ответил. Почти сразу появился Андрей, а я метнулся в ванную комнату, залез в душ и не выходил оттуда очень долго, не желая снова увидеть Ирму. Моё ожидание, к великому облегчению, оправдалось: когда я вернулся в комнату в домашних шортах, с мокрыми волосами, её уже не было. Свет был выключен, и квартира показалась мне совсем пустой, но потом я услышал в дальнем углу неестественно громкое сопение Андрея. Неизбежному столкновению со мной он предпочёл сон, который, похоже, не спешил к нему.

***

С утра Андрей как будто не замечал меня, за исключением дежурных фраз, которыми пользовался только чтобы не вызвать чужих домыслов по поводу нашей отчуждённости. За всю смену мы даже взглядами не встретились. Я не был настроен так категорично и в принципе не питал злобы к Андрюхе, поэтому, когда вечером, за ужином, он мало-помалу «разговорился», я охотно поддержал перемирие.

Больше он не доставал меня начиткой лекций о правилах поведения в чужой семье и «безопасном» сексе — не с замужними женщинами! Уж тем более не заводил разговор на эту тему в квартире, мы ведь почти не оставались одни. Так, невзначай, на работе, в те редкие минуты, когда нас никто не слышал, задавал наводящие вопросы типа «Не образумился ли?» и всё в таком духе. Я не считал себя обязанным прислушиваться к его советам и отчитываться о своей личной жизни, поэтому коротко отвечал «да» и «нет» или делал вид, что не дослышываю его. Тогда он стал давить на мою совесть, предупредив, что своим поведением я могу подставить ребят, если Дуглас обрушит на всех свой масштабный гнев. Я ответил, что это вообще глупость несусветная, и наш обмен мнениями закончился.

Моё общение с Андреем, как вы помните, поначалу строилось не совсем гладко. Да что там — в некоторых моментах я считал его просто невыносимым! Но вместе с тем Андрей никогда, даже после того, как оставил свои придирки, не расспрашивал меня о наших с Лайзой отношениях, не просил поделиться подробностями встреч и переживаниями. Никогда! Я всегда подмечал в нём скрытую мудрость, признавал, пусть и неявно, что он знает больше меня и пережил вещи гораздо серьёзнее, чем я. Такого человека нельзя оставлять на лестнице, за дверью своей жизни. Ни в коем случае! Позже я осознал, что эта поездка помогла мне обрести не только настоящую любовь, но и крепкую дружбу.

***

Размолвка с Андреем не сказалась на моём оптимизме. Впереди ждали совместные выходные с Лайзой, и я готов был простить всем и что угодно! Нет, я не оговорился, именно выходные — оба дня я мог провести со своей девушкой! Дуглас опять укатил на какой-то симпозиум или что-то вроде того — я уже запутался в названиях, которые перечисляла Лайза всякий раз, когда назначала мне встречу. Супругу он оставил в городе в роли ответственного зама над всеми объектами на случай непредвиденных ситуаций. Свою кандидатуру на этот «пост» Лайза выдвинула сама, и назначение было ей только на руку.

В субботу мы прямо с утра заехали в супермаркет и набрали еды на двоих. Оттуда, не теряя времени, отправились в квартиру её родителей, и постель в их спальне не застилалась до сумерек, чем, кажется, были возмущены беспардонно подсматривающие за истосковавшимися влюблёнными в окно лучи солнца — палили они нещадно. Отдаваясь страсти, Лайза порой шептала, порой кричала: «Мэтью!.. Мэтью!», а я, наверное, был единственным мужчиной, который всем телом отзывался не на своё имя.

Я был готов провести с ней всю ночь. А что? Всё равно я был в некотором роде разоблачён: пусть Денис и Толян в отличие от Андрюхи не были так осведомлены на мой счёт, но уж всяко догадывались, по каким «делам» я отлучаюсь время от времени в часы, когда учреждения науки и культуры не работают, да ещё пропускаю наши гулянки. Однако Лайза не поддержала моей инициативы. Дело в том, что в их с Дугласом квартире был домашний телефон, на который предпочтительно звонили её родители. Они могли позвонить и сегодня. Она совсем не хотела заставлять их тревожиться, ещё больше — занести в почву родительской бдительности подозрения чего-то запретного, происходящего с их дочерью; если её отсутствие дома в течение дня ещё можно как-то объяснить, то с ночными отлучками провернуть это было бы намного сложнее.

И всё же прощались мы ненадолго. Сказав друг другу: «До завтра!», мы не удержались от счастливых смешков, поскольку обменялись этими фразами впервые, но смысл их согревал обоих.

В воскресенье мы посидели в ресторане — в одном из небоскрёбов, с видом на город. Уровень моей зарплаты не переставал радовать — я был в состоянии сводить Лайзу в место, которое придётся ей по душе. После мы опять отправились к океану и снова наслаждались им вдвоём, но теперь прижавшись друг к другу… Встретили закат.

В пути обратно Лайза призналась:

— С тобой бывать в любимых местах стало проще. Ты пробуждаешь во мне меня.

А потом мы занимались любовью всё в той же бывшей квартире Лайзы под звуки наших студенческих медляков, воспроизводимых её стареньким плеером. Я и не знал: Лайзе понравилось несколько лирических композиций на моей флешке, и она даже записала их на отдельный компакт-диск.

Она раскинула руки по кровати над своей головой с видимым блаженством, которое разливалось по её телу. Под густыми ресницами плескался тёплой синевы океан, и я больше не боялся погружаться в него снова и снова без спасательного жилета.

— Я счастлива, Мэтью!..

— Я тоже! Ты только не отпускай меня…

***

После выходных, наполненных Лайзой, я пребывал в не прекращающемся экстазе, и не находил себе места: два дня подряд — это уже непозволительно много в моём положении! Но до чего приятно! «Лихорадка» моя прогрессировала, найдя-таки выход — скрывшись на улице от нежелательных глаз и ушей, я набрал номер Лайзы! Сам! Впервые!

— Мэтью, что-то случилось? — она спросила шёпотом, наверное, тоже разговаривала из «укрытия».

— Я соскучился!

— О! Как мило!

— Я хочу видеть твою спину…

В трубке повисла тишина, потом послышались глухие шумы и отголоски. Когда снова наступило затишье, Лайза заговорила вполголоса:

— Хорошо, когда в очередной раз буду на объекте, постараюсь не поворачиваться к тебе лицом.

Лайза забавлялась — она знала, о чём я. На каждую нашу встречу, когда мы были близки, она надевала — не думаю, что специально — платья или кофточки, которые застёгивались сзади на длинную молнию. И каждый раз, когда раздевал её, молния разъезжалась в стороны и открывала для меня упругую, подхваченную лентой воздушного кружева, спину, вдоль которой (когда Лайза наклоняла голову вперёд, чтобы убрать волосы) проступали бугорки, как нить крупного жемчуга, протянутая от шеи к тонкой талии — она чуть-чуть не умещалась в обхвате моих ладоней. Я тянул книзу язычок замка, а вместе с тем касался её гладкой кожи, и в это время подрагивали не только мои пальцы, но и вся Лайза…

— Мэтью, ты здесь? — голос Лайзы вернул мне способность говорить.

— Я всегда рядом.

— Я знаю!

— Я люблю тебя!..

— Напомнить, сколько раз ты сказал мне это за прошедшие выходные? — промурлыкала Лайза. Я не видел её лица, но знал, что она улыбается. — Мне нужно идти. В офисе много работы.

— Да-да, конечно. Люблю тебя!

Я покорно завершил вызов, не успев сказать и половины того, что не умещалось в моей вибрирующей от сердечных ударов груди.

Наступления вечера я ждал как тяжёлого испытания, потому что внутри усиливалась качка от моего волнообразного состояния, которое то уносило в беспросветное уныние, то подбрасывало на гребень любовных подвигов и авантюр — чаще последнее. Если в общей компании на стройке у меня ещё получалось отвлекаться, то поход домой стал настоящей пыткой: пока мои соседи обсуждали, что бы приготовить на поздний ужин, я, утративший аппетита, думал, как мне увидеть Лайзу. А, может, ещё раз позвонить ей? Не забирает же муж у неё телефон, когда они оказываются дома? Абсурд какой-то — я уже представлял себе Дугласа злобным надзирателем!

За окнами стемнело, а по комнате носился запах жареных сосисок и желейных конфет — такие противоречивые гастрономические сочетания частенько прорывались у ребят. Я вертел в руке телефон, еле удерживаясь, чтобы не нажать нужную кнопку. Лайза должна меня услышать! Должна знать о моих чувствах! Того, что я говорил во время наших встреч, было явно недостаточно — нужно было показать это Лайзе! Да, именно — показать, продемонстрировать всю силу моей любви!

Я перестал крутить телефон, задумался и вспомнил наш разговор с Лайзой тогда, в первый раз, когда побывал у неё дома.

Она присела у каретки кровати, подмяв под себя подушку, и отдёрнула штору на окне. Из него приоткрылся вид на ту часть улицы, где по её проекту возводился деловой центр. Она подозвала меня. Отсюда хорошо просматривалась обожаемая Лайзой входная группа.

— Твои окна выходят прямо на нас? То есть, на объект? — спросил я с придыханием, большей частью от радости за неё.

— Да. Это вышло не специально. Участок был давно выкуплен строительной компанией Дугласа, но подходящий проект появился с моим приходом. Тогда его расчистили от прежней застройки и теперь здесь будет что-то грандиозное!

Проект Лайзы в самом деле был колоссальным и продуманным до мелочей: формат центра предполагал комплексность использования, в нём были заложены не только высокооснащённые рабочие зоны, но и места для отдыха, на стадии сдачи находилась даже собственная гостиница с рестораном, кинозалом и переговорными.

— Я в это верю! Каждое утро (встаю я рано), пока готовится завтрак, иногда и по вечерам я стою у окна в столовой и представляю… Нет, я уже вижу, как входят и выходят люди, как парковки заполняются автомобилями, а окна — вывесками и жалюзи, как подсвечиваются этажи ночью. Я знаю, у нас всё получится! — проскандировала она и сжала мою руку…

Понятия не имею, кого она тогда имела в виду — себя и Дугласа или… себя и меня. Да это и не важно! Главное — сейчас я понял, как действовать.

Я вышел на улицу и отправился на наш объект. Да, в столь поздний час, когда там оставалась только дежурная охрана. По дороге я заглянул в небольшой хозяйственный магазинчик, который обычно работал круглосуточно. Раньше недоумевал, неужели кому-то могут понадобиться салфетки или ведро в двенадцать ночи, зато теперь прекрасно понимал, как это бывает. Я купил баллончик люминисцентной краски. Пожилой продавец извинился, что в остатках был только один цвет, но я согласился забрать его. Мой план не терпел отлагательств.

Оформляя покупку, мужчина спросил:

— Готовите кому-то сюрприз?

— Да, ещё какой! — ответил я, разглядывая этикетку на баллончике.

Краску я убрал в глубокий карман ветровки, а на подходе к стройке отключил звук на телефоне и спрятал его в карман джинсов.

Мне пришлось проявить нечеловеческую любезность и состряпать самое жалостливое выражение на лице, когда я уговаривал сотрудников охраны пропустить меня. Как можно было оставить несчастного растяпу на ночь без такого необходимого устройства, как телефон, который он умудрился забыть где-то в подсобке! На вопрос о том, почему пришёл так поздно, я соврал, что не сразу хватился пропажи. Ничего преступного в моей просьбе не было, к тому же я зарекомендовал себя на объекте с самой положительной стороны, так что беспрепятственно прошёл внутрь в сопровождении двух охранников. Я знал, что обычно в ночное время несколько человек обходят прилегающую территорию, но постоянно по периметру никто не находился. Я пересёк помещение насквозь и, выйдя в служебные двери, оказался на участке, где в ряд стояли бытовки и кое-какая техника. Освещение, достаточное для передвижения, было неярким, так что я вполне мог остаться незамеченным. Баллончик болтался вместе с карманом, и мне пришлось прижать его рукой к себе. Я шёл вдоль стен, стараясь не задерживаться под потоками прожекторов. Так я оказался за выступом входной группы. Мне повезло, что строительные леса ещё не разобрали. Не так давно началось окрашивание фасада и именно в необходимой мне части — по бокам и над входом. Фасад предполагался комбинированным, и входная группа, а также некоторые другие участки должны были быть чёрными. Я скинул ветровку, чтобы не запачкаться, вынул из неё баллончик, снятую крышку которого убрал обратно в карман, и, привычно переставляя руки и ноги, пробрался на нужный уровень лесов. Их было много, довольно широкие — самое то. Света вполне хватало (в тот момент я даже не думал, что и сам хорошо освещаюсь, ведь был у цели). Уставшими от напряжения руками я распылял краску размашистыми движениями, и всё время боялся, как бы баллончик не выскользнул из рук. В некоторых местах я добавил ещё по слою краски, и теперь нужно было осмотреть всё в целом.

Внизу, отойдя подальше, я запрокинул голову и рассмотрел своё художество. Справа над углом входной конструкции на чёрном фоне бликовала надпись — фраза «Я люблю тебя!» на английском языке. Эту фразу что на русском, что на английском я знал с самого детства, ещё когда не приступал к изучению иностранных языков, но силу этих слов познал только с возрастом. Не был уверен, что из окна Лайзы она будет чётко читаться, но очень на это надеялся — буквы я старался сделать как можно крупнее. Я почесал лоб тыльной стороной затёкшей ладони, в которой всё ещё сжимал баллончик. Выглядело признание совсем не по-взрослому, а было похожим на разрисованный игрушечный домик. Но не в этом было дело — для меня было важно, чтобы Лайза знала, на что я ради неё готов!

Я чуть не забыл на перекладине лесов ветровку и, вернувшись, сразу надел её на себя, а также отряхнул перед футболки и джинсы. Уходил тем же путём, забросив пустой баллончик в бак со строительным мусором. Для пущей правдоподобности я нёс в руке свой телефон и делал вид, что пролистываю сообщения. Охранники, собравшиеся в закутке, реагировали на меня совсем вяло, провожать вышел только один. В общем, реализовать столь дерзкий план мне удалось даже легче, чем отмыть следы краски от рук.

Я старался произвести на Лайзу умопомрачительное впечатление, но не предвидел, насколько ошеломительным будет эффект от моего ночного писательства среди руководства. Утром, подойдя к посту охраны, мы стали свидетелями не только «обновлённого» фасада, но и отдалённых криков, доносившихся изнутри. Я заметил, как охранник пристально осмотрел нашу компанию, но не мог вспомнить, был ли он среди тех, кто встретился мне вчера. Я не придал значения этому, и мы ринулись внутрь, чтобы узнать, что происходит. Там уже толпились остальные рабочие и все прорабы, потупившие взгляды в пол под словесными извержениями «разоряющегося» старшего. Никто не успел пройти в подсобки, чтобы переодеться, как, словно из ниоткуда, в центр влетел разъярённый Дуглас. За ним почти бежала Лайза, и её каблуки так часто и громко ударялись о бетонную стяжку, будто их кто-то заколачивал.

Дуглас повернулся к старшему прорабу, и тот быстро указал на меня — я стоял в первом ряду.

— Что это? — Дуглас взревел так, что звук отбойного молотка не заглушил бы его. Он стоял в нескольких шагах и высверливал меня взглядом. — Как ты себе такое позволил?

Сзади показался охранник, который вчера провожал меня.

Дуглас обернулся на звук шагов и обратился уже к нему:

— Что тут у вас происходит? На объект приходит кто угодно и творит, что вздумается?

— Простите. Но он же тут работает. — Охранник выстоял под грозным взглядом Дугласа и продолжил: — Сказал, что забыл телефон.

Охранник посмотрел на меня, но без озлобленности:

— Он пробыл здесь недолго, мы бы на него не подумали, — охранник шаркнул ногой. — Потом уже просмотрели записи с камер наблюдения.

«Камеры! — я хотел шлёпнуть себя по лбу. — Схемы расположения камер у меня не было — мой план оказался неидеальным».

Вам кажется, что я повёл себя,как пустоголовый юнец, особенно сейчас, когда вместо того, чтобы готовиться к худшему, сорил саркастическими шуточками в свой же адрес? Да, если подумать, это был вовсе не сор, а буквально горы мусора, которые нужно срочно разгребать.

Я же был озабочен только тем, что думает о моём поступке Лайза, увидела ли она мою надпись сама или только после того, как им с Дугласом сообщили. Мне было не разглядеть её за широкой спиной мужа, который «конвульсивно» раскачивался из стороны в сторону.

— Зачем ты это сделал? — прорычал Дуглас и повёл челюстью вбок, как боец после сокрушительного удара. — Ты…

Андрюха, растолкав ребят, выступил вперёд и не дал ему закончить:

— Простите, я попытаюсь всё объяснить. Да, это его вина, но поверьте, он не желал причинить вред. — Я повернул голову к Андрюхе и хотел сказать, чтобы он и не думал встревать, но тот отмахнулся рукой и почти загородил меня собой: — Он хороший парень и толковый работник. Здесь все это знают. — Андрей обвёл глазами остальных, но не встретив активной поддержки — только «скомканные» возгласы одобрения — заговорил быстрее: — Он вчера вечером переписывался со своей девушкой, которая осталась дома, они давно не виделись. Поймите, парень заскучал, растрогался. В общем, романтический порыв — не более.

Я шагнул в его сторону, но Андрюха придержал меня за плечо, вытянув свою руку.

— Это моя вина, что не остановил его, когда он выскочил из дома, — подключил своё покровительство Андрей, глядя Дугласу прямо в глаза, — но я и подумать не мог, куда он пойдёт.

Андрей, наверное, смекетил, что после его тирады я, остающийся как бы в стороне, выгляжу ещё более провинившимся, и только сейчас убрал руку и отступил назад.

Я стоял перед Дугласом, широко расставив ноги, испытывая ломоту в сутулых плечах, и молча смотрел на него в упор. Он расправил сжатые губы:

— Ты приехал сюда работать, а не думать о своих романах. Я плачу тебе не за это. Ты знаешь, что такое чужое? Тебя учили к чужому не прикасаться? Или что? Может, ты тут ещё что-то моё…

Лайза оборвала его, тронув за локоть. Я решил воспользоваться паузой и прямо сейчас высказать ему всё в глаза. Про ту, которая уже давно стала моей, ещё до того, как я побывал в его спальне. И пусть он думает иначе, но она больше ему не принадлежит! Он может делать всё, что угодно, вышвырнуть меня прямо сейчас с площадки, избить до полусмерти, сделать так, чтобы мне запретили въезд в страну, но он уже ничего не изменит!

И тут я увидел её глаза. Полные страха. Но боялась она не за меня, а… меня. Я прочитал во взгляде — она просила не говорить неосторожных слов. Она просила меня молчать. Я больше не слышал пыхтения Дугласа, не видел его расширившихся зрачков в серой окантовке. И я больше не хотел открывать ему правду — говорить было не о чем. Я оглох от собственных непроизнесённых фраз и отвёл глаза, заливаясь скорбью.

Дуглас шумно вздохнул, отчего рубашка на его груди чуть не треснула.

— Учти, — он снова сделал движение сомкнутой челюстью, — весь ущерб, причинённый сотрудником, в нашей компании возмещается за его счёт. Подсчитай, сколько будет удержано из твоей зарплаты и подумай, стоило ли оно того.

— Дуглас, подожди, — еле слышно вмешалась Лайза. — Ты же знаешь, что краска на фасаде оказалась ненадлежащего качества. После нанесения она стала отшелушиваться, это показал недавний осмотр. Ты получил соответствующий отчёт. Мы уже направили производителю рекламацию.

Я что-то слышал об этом, разговоры велись на объекте не первую неделю, но я не вникал, потому что не участвовал в окрашивании фасада. До вчерашнего вечера…

— Кто-то виноват, кто-то нет? — Дуглас очень жёстко одёрнул жену.

— Не в этом дело. Фасад всё равно придётся перекрашивать. — Лайза бросила на меня беглый взгляд, который перевела на мужа: — За счёт поставщика.

— Получается, он нам помог? Уже начал? — презрительно сострил Дуглас, мотнув головой в мою сторону.

Зубы мои заныли от того, как чересчур крепко я их стиснул. Тупой спазм ударил в голову. Но по-настоящему больно было совсем от другого.

Публичное порицание меня закончилось, и все разошлись. Я тоже пошёл в подсобку. Меня никто не окрикивал, чтобы сделать замечание, не было слышно никаких претензий. Мы шли бок о бок, и я как будто чувствовал поддержку окружающих, словно по-мужски они меня поняли и даже не осуждали. Не думаю, что многие соглашались с правом Дугласа на проявление ярости, уж точно не большинство. И вообще его права, особенно право обладать чем-то или кем-то, были не такими уж безусловными.

В подсобке ребята везде пропускали меня вперёд, не мешали быстрее одеться, специально замедлив свою активность, и я был признателен им за это. Слов благодарности, которая пришла на смену всплескам бунтарства во мне, Андрюхе я не сказал, но был уверен, что он уловил их на расстоянии.

Я зашёл в здание одним из первых, затягивая на ходу лямку комбинезона. За перегородкой, в нише с окном, я услышал глухие голоса, которые по мере моего продвижения становились громче. Один из них был до саднения в груди знакомым. Я замедлил шаг, а перед откосом остановился.

— Что это было, Лайза? Ты защищаешь передо мной подчинённых в их же присутствии? — Дуглас был уже не зол, но явно недоволен.

— Не думала, что ты станешь возлагать на парня материальную ответственность. Тебе не кажется это не совсем справедливым в данной ситуации? — не спускала Лайза.

— Я бы во всём разобрался. Почему ты вообще за него вступилась? Что это за исключительное отношение? — Дуглас понизил голос, но я всё равно расслышал: — Что ты к нему привязалась? Зачем срываешь с объекта?

Дуглас, оказывается, был хорошо осведомлён обо всём, что происходило под его руководством.

— Потому что… — задохнулась Лайза. — Хочешь правду?

— Естественно!

— Я надеюсь, ты не уволишь всех после. — Она помолчала. — Потому что он единственный, кто наравне с руководством переживает за то, каким здесь всё получится. И он единственный, кто во время разговора смотрит мне в глаза, а не… ниже.

Я не видел, какая реакция Дугласа за этим последовала, но голос Лайзы прозвучал отчётливо:

— Успокойся, Дуглас!

Ребята не возвращались, и я оставался на прежнем месте — сейчас было самое неподходящее время, чтобы перестать подслушивать и уйти — правилами приличия можно было пренебречь.

— Мне кажется, пора загрузить тебя кабинетной работой. Тебе нужно реже бывать на стройках, их атмосфера на тебя дурно влияет. — Дуглас разговаривал с Лайзой куда терпимее, но оставался непреклонным.

— Что, становлюсь неуправляемой? — не оставила без внимания его наставления Лайза.

— Дорогая…

— Ты не забыл, что у нас на сегодня по плану ещё два объекта?

— Я ничего не забываю. И о том, что произошло, мы с тобой ещё поговорим.

Почувствовав, что разговор их подошёл к концу, я, еле наступая, удалился к выходу, а оттуда на улицу. Подумать только: Лайза, которая совсем недавно на глазах у совершенно чужих ей людей дрожала от страха перед тем, что я скажу недопустимое, сейчас так рьяно встала на мою защиту перед собственным мужем!

Я понял, в каком губительном состоянии пребывает Лайза. И тем не менее она отстаивала своё право на общение со мной, оберегала наши с ней отношения. Мне было не легче. Каждый раз, выпуская её из своих объятий и провожая взглядом, я старался не думать о том, что она идёт к нему. Разве засыпая на своём диване в одиночестве и представляя, чем в это время занимается Лайза, я не пытался придушить мысли о том, что она ложится с ним в одну постель? Но у меня это плохо получалось! Совсем не выходило! Ей я об этом не говорил, чтобы не расстраивать.

Дата отъезда неуклонно приближалась и уже «горела» в моём календаре тревожным пламенем красного фломастера. Дальше откладывать было нельзя — мне нужно было срочно объясниться с Лайзой. Но для начала я должен был поговорить с Андрюхой.

***

Мы уселись за обеденный стол друг напротив друга. Наши товарищи по жилплощади ушли в бар, а поскольку у них намечался сугубо «мужской стол», Андрюха решил этот раз пропустить. Он размешивал сахар в кружке с чаем. Я издёргался, пока ждал, когда он закончит.

Андрей облизнул ложку:

— Да говори уже.

Он отхлебнул и скривился от горячего.

— Андрюх, ты не знаешь, долго оформлять документы, чтобы выехать отсюда в Россию?

— Ха! Зачем тебе? У тебя же всё в порядке.

— Я просто хочу прикинуть, успеет ли Лайза всё оформить за оставшиеся две недели. Какие документы ей вообще нужны? Виза там или что?

Андрей поставил кружку:

— Ты чего задумал?

— Я хочу, чтобы она поехала со мной.

— Окончательно спятил? — Андрей выпустил воздух ртом и встал, а потом беспокойно зашагал по кухне.

Никого не посвящал в свои планы, даже Лайзу. Я предложу ей улететь со мной. Для начала на время, осмотреться, а потом уже дооформит всё и уедет ко мне насовсем. Сейчас я не хотел оставлять её здесь, с чувством вины возле обескураженных родителей, под грузом ответственности перед Дугласом. Зачем откладывать, если потом нам всё равно придётся улаживать дела с её браком и переездом.

— Андрюх, просто скажи, поможешь или нет? Я полазил в Интернете, почитал тут кое-что, но там столько нюансов.

Андрей облокотился на выступ духовки и упёр руки по бокам в столешницу:

— Никогда не интересовался этим вопросом.

— Я просто думал, ты уже не первый раз за границей…

— Матвей, я правда не знаю.

Андрей смотрел на меня как на сумасшедшего, которому ещё не сообщили диагноз, и он верит в то, что его случай не такой запущенный.

— Ладно, пусть Лайза сама решит, как будет быстрее. Она же лучше знает здешние законы и порядки, — рассудил я.

— Ты что, и правда собрался поговорить с ней об этом? — сочувствующий тон не покидал Андрюху.

— Не без её же ведома… Мы встретимся и всё обсудим.

Андрей подскочил к столу и снова сел передо мной:

— Слушай, Матюх, а может тебе просто попрощаться с ней? Ну, подари ей что-нибудь.

— Это всё, что ты можешь подсказать из своего богатого опыта?

И я появился на свет с задатками «мужского гостеприимства». Андрюха не знал: подарок будет ждать Лайзу по приезду в Россию; я уже решил, что подарю ей шубу. Натуральную. Конечно, я понимал, что вряд ли мне хватит денег на ту модель, которую могла бы купить себе сама Лайза, но перед вылетом нам должны были выдать окончательный расчёт, и у меня появятся деньги на приличную шубку, даже модную в наступающем сезоне. И пусть будущий доход изначально был расписан мной почти до сотни, я точно знал, что смогу заработать ещё и даже больше — сейчас он был нужнее для другого. Я не сомневался, что Лайза останется довольна таким проявлением внимания с моей стороны. Тем более, в тех погодных условиях, к которым ей предстоит привыкать, этот предмет гардероба будет как нельзя кстати. Не знаю, приходилось ли Лайзе носить шубы здесь, но я отлично представлял её лицо в меховом воротнике и вязаной шапочке с пушистой оторочкой — настоящую красавицу из зимней сказки!

— Мой опыт показывает мне, что ты улетишь один. Ты правда думаешь, что она бросит работу, мужа и поедет к твоим родителям в двушку? — наседал Андрей.

— А при чём здесь…

— А при том, Матюха, при том! Допустим, ты прав, и она действительно к тебе неравнодушна. — Мой эмоциональный порыв Андрей остановил: — Но что ты готов ей предложить? Вот прямо сейчас?

— Я уже всё продумал. Я не собираюсь всю жизнь опираться на помощь отца с матерью. Через год у меня будет диплом, я и сейчас подрабатываю, ты знаешь.

— Знаю, знаю… Студент-недоучка с попеременным заработком. Ой, прости, есть же ещё стипендия!

— Хватит стебаться. Я просто спросил, знаешь или нет, а строить мою жизнь — не твоя забота.

— Я и не лезу, просто высказал своё мнение относительно вашего будущего.

— Спасибо за поддержку.

Я встал из-за стола и направился в душ, перестав сердиться на Андрюху, поскольку его замечания шли не от ехидства. Закрывшись, я набрал номер Лайзы.

— Алло! — как будто смакуя каждый слог, протянула она.

— Привет, любимая! Мы сможем встретиться послезавтра во время твоего обеденного перерыва?

— Послезавтра? В среду? Разве ты не работаешь?

— Старший прораб пересчитал смены, и у меня сместился график на один день. Послезавтра я выходной, а работать буду в субботу.

— Тогда, может, в воскресенье?

— До воскресенья нельзя… ждать.

— Ты меня пугаешь.

— Когда всё узнаешь, поймёшь, что бояться нечего, — обнадёжил я.

— Хорошо, я постараюсь.

— Это очень важно, Лайза! — я пытался донести до неё всю судьбоносность предстоящего для нас решения.

— Я обещаю, — Лайза ответила без натянутости. — Теперь я могу идти работать?

— О, да, прости, я отвлёк тебя.

— Это позволено только тебе. До встречи!

— Целую!

Лайза повесила трубку.

Вторник для меня был днём выживания — я не мог дождаться нашей с Лайзой встречи! По-моему, это было заметно: я быстрее обычного реагировал на поручения и просьбы, охотно вступал в беседы и принимал в них самое активное участие, за обедом наоборот долго копался с едой и посудой, как будто ел в столовой впервые. Делал всё, чтобы заполнить время ожидания и успокоить бегущие с бешеной скоростью мысли.

После полудня на объекте стало шумно — Лайза привезла группу менеджеров, и они вели себя довольно приметно: беспрерывно щёлкали фотоаппаратами, что-то записывали, брали интервью у прорабов, строителей и отделочников, попросили рабочих, занимающихся озеленением, провести их по прилегающей территории. Всеобщее «замешательство» позволило нам с Лайзой выйти на улицу и в стороне ото всех поговорить. Она объяснила, что редакторы корпоративного журнала их компании готовят статью о будущем бизнес-центре, и ей захотелось самой контролировать процесс подготовки материала.

— Я надеюсь, ты не поверила в то, что Андрей придумал про меня и якобы мою девушку? — несмотря на приветливое расположение духа, в котором пребывала Лайза, уточнил я.

— О, Мэтью, пожалуйста!.. — высмеяла она мои опасения, закатив глаза. — Если тебя это успокоит, я увидела твоё послание раньше, чем Дуглас. Учти: ты везунчик. Просто краска поступила плохого качества, иначе я в тот же день отправила бы тебя за новой партией, вручила валик и поручила бы тебе окрашивание центральной части фасада. Я лично, сколько понадобилось бы проверяла, как ты справляешься!

Серьёзным ли был этот выговор, я не расслышал: меня голос Лайзы одинаково завораживал, даже если бы она зачитывала извещение о том, что фирма разрывает со мной контракт.

Посчитав время, отнятое у рабочих, достаточным для наполнения статьи, Лайза решила поторопить «корреспондентов» и стала прощаться.

Она уже направилась созывать их, когда я окликнул:

— Лайза, я жду тебя завтра.

Я запаниковал — мне показалось странным (скажу больше — обидным!), что Лайза даже не обмолвилась об этом.

Она остановилась на полушаге и обернулась через плечо. Стараясь говорить тише, она успокоила меня:

— Я помню, — её скулы напряглись, губы сначала растянулись, от чего на щеках пробежали ямочки, потом плотно сжались, устремившись вперёд, в глазах проскользнуло смятение, но она продолжила: — М… Матвей, я помню.

«Матвей. Матвей!» Под звук удаляющихся шагов, вспоминая улыбку, которую она послала мне, я не верил в то, что наконец-то услышал от неё своё имя — Матвей! Видно было, каких усилий стоило Лайзе произнести его правильно, но она сделала это! Даже не знаю, репетировала что ли, а может, посмотрела обучающие видеоуроки, но получилось у неё здорово! И время было самое подходящее — скоро ей всё равно предстоит учиться называть меня только так! Матвей!

***

— Мэтью, я вырвалась ненадолго, у меня не больше тридцати минут, — Лайза мимолётным касанием поцеловала меня и присела за столик.

«Снова Мэтью? — пробежал тревожный холодок у меня в груди. — Ничего, она привыкнет».

Лайза очень удивилась, когда я назначил встречу в кафе на первом этаже офисного здания, ближе к центру города, далековато от её работы и от того места, где мы жили. Я не вдавался в подробности по телефону, а на самом деле всё объяснялось просто: в этом районе, совсем рядом, располагались консульство и миграционная служба, и я предположил, если Лайза сама наверняка не знает, как действовать, то нам следовало бы сразу обратиться туда. Я думал, что специалисты этих органов могли помочь нам разобраться в таком непростом вопросе, как переезд в другое государство.

Я подозвал официантку. Лайза попросила принести минеральную воду с лаймом, я сказал, что ничего не буду, и девушка удалилась.

Сегодня на мне были строгие джинсы и наглухо застёгнутая рубашка с длинным рукавом — я хотел выглядеть солидным и убедительным в глазах любимой девушки.

— Лайза, я сразу перейду к делу, если не возражаешь.

— Да, это было бы неплохо: у меня мало времени. Вот в воскресенье…

Лайза вела себя так беззаботно, даже немного бесцеремонно, поскольку не знала, о чём я собираюсь с ней поговорить, и это извиняло её за всё — и за моё терпение к нервирующему оттягиванию разговора, и за её взгляды в сторону кухни в ожидании заказа.

— Лайза, я скоро уезжаю.

Она вскинула брови, но по взгляду было видно, что ещё не осознала, какая разлука нам предстоит.

— Я возвращаюсь домой.

— Оу! — Лайза глубокомысленно надула губы. — У тебя заканчивается виза?

В этот момент перед ней поставили стакан с пузырящейся водой и зелёной долькой. На вежливое пожелание официантки мы даже не отреагировали.

— Начинается моя учёба, — я внимательно следил за реакцией Лайзы, но видел только, что она всё ещё не прониклась отчаянностью положения.

— Ах, да, — Лайза водила трубочкой в стакане, помешивая. — Надеюсь, тебе пригодится то, что ты изучал здесь.

— Да, думаю, что-то из этого даже войдёт в дипломную работу, — плохо сдерживая нетерпение, отчеканил я.

— Когда ты уезжаешь?

— Осталось меньше двух недель.

— Так скоро? — Лайза вмиг перевела взгляд со своих рук на меня и угрюмо смотрела широко раскрытыми глазами: — Но ты так мало пробыл здесь!

— Я столько и планировал, — мне захотелось прикоснуться к ней и успокоить. Моя маленькая, взволнованная Лайза!..

Она сердито ткнула трубочкой дно стакана и отодвинула его от себя. Лайза молча соображала что-то, обводя взглядом другие столики.

— Ничего нельзя сделать? — она нервно барабанила пальцами по поверхности стола.

Я дотронулся до её руки:

— Лайза, мне нужно ехать.

Её рука стала теплее:

— Я понимаю.

Она посмотрела в панорамное окно, на улицу, где туда-сюда проходили не знакомые нам люди, и будто по чьему-то велению все они никуда не спешили, прогуливались с выражением безграничного счастья на лице.

— Как было бы хорошо, если бы ты мог остаться, мой светлый искренний человечек, — почти простонала она.

— Ты же знаешь, что я не могу. И как? Для чего? В качестве кого я останусь здесь возле тебя? Ты думаешь, мне будет легко и дальше наблюдать за вашими с Дугласом свершениями, за твоим семейным благополучием, а по мере необходимости подогревать вашу с мужем постель? — выразился я довольно резко. Сорвался, потому что совсем не такой реакции ждал от Лайзы. Получается, я один уже который день пытался найти выход из ситуации, которая не позволяла нам соединиться, а она как будто даже не огорчилась, услышав о моём предстоящем отъезде?

— Что ты говоришь? — ужаснулась Лайза. — Ты значишь для меня очень много!

— Прости, любимая, прости, но как подумаю, что могу долго не увидеть тебя… — Я крепко сжал её руку: — Поэтому я предлагаю тебе поехать со мной. Сразу, не дожидаясь решения всех остальных вопросов. Мы потом этим займёмся, из России. Если понадобится, вместе приедем сюда, и я буду помогать тебе, чтобы ты смогла вернуться насовсем.

— Куда?

— Ко мне! Со мной.

— Ты предлагаешь мне жить с тобой? В твоём городе? — Лайза провела пальцем по моей напрягшейся руке.

— Да, конечно. По-другому я себе нашу дальнейшую жизнь не представляю.

— Но что я буду там делать?

— Как что? Ты прекрасный специалист, Лайза. У тебя есть опыт, ты хорошо ладишь с людьми. Язык придётся выучить, но я тебе всецело помогу. Ты со всем справишься…

Я на самом деле верил в наш общий успех! Я и так уже поэтапно распланировал своё будущее трудоустройство, а теперь у меня появился ещё один мощный стимул: когда рядом со мной будет Лайза — я был уверен — смогу ещё лучше устроить нашу жизнь, и буду стараться прежде всего для неё.

— Послушай, Мэтью. Согласна, мои образование и опыт имеют значение. Но мне придётся начинать с самого начала. Это тебя там ждёт прекрасное будущее, я в этом уверена. Что касается меня… Как я всё оставлю? Свои проекты, людей, которые в меня поверили?

— Только не говори, что останешься с Дугласом потому, что он обеспечивает тебе реализацию твоих проектов.

— Нет, вовсе нет! Как ты мог такое подумать?!

— Ты что, любишь его? — я чуть не выронил её ладонь.

— Не задавай мне таких вопросов, Мэтью! — Лайза сама отпустила мою руку. — Он мой муж. И естественно, я выбрала его не просто так.

Лайза решила остаться здесь. Бесполезно было убеждать себя в обратном, и уж тем более продолжать уговаривать её. Но я попробовал:

— Как же твои родители? Твоя мама? Ведь она тоже когда-то поехала за твоим отцом в другую страну! Она доверилась ему!

— Они были семьёй, Мэтью. Они были вместе.

— Мы, разве, не вместе?

Лайза опустила голову совсем низко. Её прямые волосы свесились на синий лиф платья. Она ничего не возразила, только прошептала:

— Мне не стоило… Прости, Мэтью. Я не думала, что будет так тяжело.

«Да, наверное, не стоило. Не стоило обращать внимания на взлохмаченного парнишку в помятом комбинезоне, не стоило вселять в него надежду на то, что всё возможно, не стоило учить, как произносится его имя…

А знаешь, стоило. Я полюбил, Лайза, полюбил ТЕБЯ, и оно того стоило!»

С присущим ей самообладанием она подняла голову и руками убрала волосы назад. В её глазах не было печали и сожаления, даже слезинки.

— Но у нас ведь ещё есть время… Почти две недели, верно?

Я не ответил и встал. Наверное, сейчас, как вы могли бы предположить, я сожму её в объятиях и стану целовать, не отрываясь, а из ниоткуда заиграет трогательная музыка. Но нет. Я просто смотрел на Лайзу. Не для того, чтобы сохранить в памяти её лицо — этого не требовалось, а лишь бы увидеть, что она передумала.

Я стал уходить.

— Мэть…

Я не обернулся и вышел на улицу.

Проходя мимо окон, увы, совсем не как те прохожие, я не мог не взглянуть на неё в последний раз. До сих пор не понимаю, как моё сердце смогло вынести такую муку: Лайза плакала. Не навзрыд — я видел, как по её лицу катились частые крупные слёзы, а она быстро-быстро смахивала их ладонью. Она не видела меня, а я застал и то, как она опустила голову, закачала ею в стороны, как будто отрицала происходящее, и её хрупкие плечи затряслись под обтягивающей тканью платья.

Вы считаете, я должен был вернуться в кафе, кинуться к ней и стирать влагу с её лица своими губами? Вместо этого я решительно зашагал прочь; если она не хотела, чтобы я видел её слёзы, пусть думает, что я ушёл не оглядываясь.

Не знаю, на какое уединение я рассчитывал, когда отправился прямиком домой. Просто мне хотелось отгородиться от всего мира, от внешней суеты, которая нестерпимо проникала прямо в мозги. В квартире меня встретили оголтелые парни, которые были чем-то крайне возбуждены и принимались то отчаянно спорить, то громко смеяться. Я сидел на диване, не разделяя общего веселья, не разбирая слов, которые, возможно, были обращены и ко мне. Сейчас, когда чувствовал, что потерял свою Лайзу, потерял навсегда, я ощутил безысходное одиночество и то, как на самом деле сильно соскучился по своему городу, по дому, по родным и друзьям, даже по университетским занятиям. Я не представлял, как дождусь даты вылета, а вообще-то был готов прямо сейчас покидать в сумку все свои вещи и отправиться в аэропорт.

Я потерял Лайзу… Я, наверное, больше никогда её не увижу…

Невероятно тяжело было осознавать, что она даже не попросила меня остаться (пусть и знала, что я не останусь — она не просила об этом!), не предложила рассмотреть возможность моего приезда сюда ещё раз или хотя бы поддерживать связь на расстоянии. Она отпустила меня…

Находиться в квартире стало совсем нестерпимо, и я, не пускаясь в объяснения, вышел вон. Мне некуда было пойти — никуда не хотелось… Я просто обошёл дом — с другой стороны, во внутреннем дворе, обычно не было никого — и присел на основание пожарной лестницы, прижавшись к бугристой стене. Я втягивал воздух носом, ловил ртом. Наконец опустил голову и обхватил её руками. Мне трудно делиться с вами тем, что творилось со мной тогда, не стану всего описывать. Не знаю, измеряются ли как-то по своей силе состояния отчаяния и несчастья, однако мне было действительно очень плохо. Не знаю, сколько просидел так, но в квартиру я вернулся, когда все уже спали. Я стянул рубашку через голову и завалился на диван прямо так, в джинсах, не постелив.

***

С тех пор я не видел Лайзу даже на объекте. Суббота прошла на работе и это было спасением. Будь выходной, я бы не собрался пройтись по уголкам и улицам, где всё отзывалось звонким смехом любимого голоса, так что прожить на один день мучительного одиночества меньше было лучшей перспективой. В воскресенье я, понятное дело, остался дома. Даже когда мне позвонили из букинистической лавки, где я оставил свой номер телефона, и сообщили о поступлении интересующей меня литературы, я ответил, что необходимость в ней отпала и меня можно не ждать.

Дни теперь тянулись для меня серой вязкой массой, точно бетонной, и застывали в памяти бесформенными пятнами. Так прошла ещё одна неделя. Сначала я даже пожалел, что мне не поставили рабочую смену в это — последнее — воскресенье: после обеда начали стягиваться наши обретённые здесь приятели и приятельницы — по приглашению Андрюхи на прощальную вечеринку. Я бы ушёл из дома, но не знал, куда податься, и потом среди гостей было много тех, с кем мне действительно хотелось повидаться перед отъездом.

Бутылки, стаканы и банки с алкоголем и соками стояли на столе, подоконнике и всём, что обладало ровной поверхностью, вперемешку с тарелками, полными закуски. Денис варил что-то в глубокой кастрюле, приправляя блюдо своими острыми шуточками. Никого не удивляло, что вокруг него, как обычно, собралась компания девчонок. Сейчас они переминались с ноги на ногу в надежде первой отведать вкуснятину от доморощенного повара. Странным было только то, что ни одна из них не проявляла бурного интереса к Андрею, но ему и самому было не до флирта: он выступал в роли заводилы и старался уделить внимание всем и каждому в отдельности, контролируя градус напитков и наполненность бокалов.

Ирма пришла в невероятно коротком облегающем платье. На волосах её мерцал застывший гель, а тёмно-коричневые стрелки вокруг глаз было невозможно не разглядеть, даже если бы вы шли по другой стороне улицы. Она присела в углу кухни на высоком стуле и обводила собравшихся томным взглядом. Ирма пришла соблазнять.

Я «расплющился» по столу, широко расставив локти, и, неподвижный, следил за пузырьками пива в своём стакане. Ко мне подлетел Андрюха, упал на свободный табурет рядом и опустил тяжёлую ладонь на моё безвольное плечо:

— Братуха, да не загоняйся ты.

Ни разу с того дня, когда я ушёл на встречу с Лайзой, он не спросил, до чего мы договорились, не поинтересовался, почему пребываю в таком мрачном расположении духа и что намерен делать, но, как оказалось, догадался обо всём сам.

— Выбери лучше симпатичную девчонку — вон их сколько здесь — и сделай своё путешествие по-настоящему отвязным и незабываемым, по крайней мере этот день. — Андрей моргнул, подбадривая, сорвался с места, и, хлопнув меня рукой по плечу, скрылся среди гостей.

Сначала я хотел напиться до беспамятства, но сделав несколько глотков, опустился подбородком на руки и снова уставился на исчезающие пузырьки. Андрюхе было не понять, что даже если в этот вечер мне ответят взаимностью все собравшиеся здесь девчонки, я всё равно улечу с единственным пассажиром в сердце. Я перебирал в голове воспоминания о том, как проводил время с Лайзой: наши передразнивания друг друга в попытках перепеть знакомые нам обоим песни; как комично мы выглядели, когда «уничтожали» следы своего пребывания в квартире её родителей; с каким выражением лица она слушала мои бесконечные описания национальных русских традиций и требовала рассказывать ещё и ещё; горки из песка, которые она насыпала на залитом солнцем пляже, а я делал для них заграждения своими ладонями, чтобы песчинки не разнесло ветром. И вкус её губ, который навсегда запечатлелся на моих… — Я нащупал в кармане стеклянный брелок. — А ведь он оказался прав — Андрюха: подарки надо делать вовремя, а не выжидать для этого подходящего момента. И в этом Лайза обошла меня…

Когда все собрались уходить (в том числе мои соседи — чтобы проводить девушек), я не присоединился, придумав отговорку про опьянение. Стало немного грустно, когда мы все прощались на выходе; я обнял и Ирму, которая, прослезившись, искренне пожелала мне удачи. В квартире наступила тишина, я приглушил свет и прилёг на диван, решая, пойти в душ сейчас или утром. В дверном замке послышался скрежет, и в комнате возник Андрюха. Ничего не говоря, он прямо в обуви, на цыпочках, проскочил к своему месту и стал рыться в рюкзаке, который висел на крючке над изголовьем дивана. Я приподнялся, чтобы лучше видеть его. Слабая лампочка освещала угол, где Андрей извлёк из рюкзака упаковку презервативов, наспех вытащил из неё два и сунул коробку обратно, не закрывая. Он положил шуршащие квадратики в карман брюк и так же молча и торопливо вышел из квартиры.

Я уже спал, когда вернулся Андрей. Кстати, Толян и Ден пришли значительно раньше него и донимали меня непристойными историями, которые приключились с ними здесь. Остановить поток их пьяных откровений было мне не под силу, поэтому я присел на диване и стоически выслушал до конца. Андрей, зная, что может перебудить остальных, не включал свет, а повозившись с обувью у двери, сразу прошёл к дивану, разделся и лёг. Как понимаете, меня он всё-таки разбудил. Сон мой за секунды совсем расстроился, Андрей тоже по всему не спал, и я решил поболтать с ним. Я уже понял, что он задержался не просто так и уж точно не гулял по городу в одиночестве, восстанавливая в памяти места и маршруты.

— Прощался с кем-то дольше всех? — усмехнулся я вполголоса.

— Ага.

— С самой симпатичной? — я перевалился на спину; не имел привычки лезть с расспросами о чужой интимной жизни, и сейчас интересовался просто ради поддержания разговора, не преследуя цели узнать всё до мелочей.

Андрюха затянулся воздухом:

— С Ирмой.

Я встрепенулся и лёг на бок, уставившись на его тёмный силуэт:

— Как это?

— Хочешь повозмущаться, что на моём месте должен был быть ты? — Андрюха говорил медленно, с расстановкой.

— Да нет, просто странно. Слушай, а как же Алёна? — не увещевая, но пытаясь понять логику его поступков, спросил я.

— Алёна… — шумно выдохнул Андрюха. — Судьба чужих мужей тебя не интересует?

Справедливое замечание, мне нечего было возразить.

— А что тут странного, Матюх? Я просто живу тем, что даёт жизнь сегодня, сейчас. Я не мечтаю о чём-то запредельном, а беру то, что доступно для меня. Сугубо для меня, понимаешь? Алёна там, и всё, что случилось здесь, здесь и забудется. И я не собираюсь потом изливать ей душу и просить прощения. К чему это? — Андрюха тоже повернулся на бок, в мою сторону. — Знаешь, как всё будет? Мы с тобой вернёмся домой, через два-три года я женюсь на Алёнке, если мы с ней ещё будем вместе, и поверь, я буду лучшим мужем и лучшим отцом детей, которых она мне родит. Я знаю, что смогу дать им всё. В этом моя правда. Ты не подумай, я сейчас не издеваюсь и не злорадствую, не из зависти говорю. Я тебе не нянька-наседка и трагедии пострашнее твоей видел, да просто невыносимо уже смотреть, как ты эти дни изводишь себя. Матвей, у вас с Лайзой по-любому ничего бы не получилось. Ну из разных вы миров! И чем раньше ты это поймёшь, тем тебе же будет легче.

«Из разных миров… И из разных полушарий…»

Он замолчал. Я тоже. Мы оба лежали и смотрели в потолок. Каждый думал о своём. Я — о том, что мои ожоги неизвестно, когда заживут, и я не скоро решусь на очередную такую поездку в страну с опаляющим солнцем.

Через день я уже был в аэропорту и ждал объявления нашего рейса. Мы с Андреем заранее упаковали свои вещи и утром единственной проблемой было не забыть положить в сумки зубные щётки. Дольше всех возились Толя и Денис. Накануне вечером они до поздней ночи пробегали по нашим общим знакомым в поисках своих зарядок для телефонов, которые — они точно помнили — забыли у кого-то. Стоило ли удивляться, что сегодня их пришлось ждать, пропустив не один автобус.

И вот мы, с честно заработанными и с планами на них же, взбудораженные ожиданием скорой встречи с родной страной и близкими людьми, шли на посадку. Толян и Ден проскочили в самолёт одними из первых, и — можно было гарантировать — уже устроили соревнование за лучшее место для ручной клади. Я обернулся и посмотрел на здание аэропорта, на исполинские пальмы, видневшиеся вдали, и чувствовал, что оставляю здесь часть своей жизни.

Андрей встал рядом, подмигнул понимающе и, указав плечом в сторону самолёта, пропустил на трап перед собой.

***

Прошло почти пять с половиной лет. Я по-прежнему жил с родителями. Только не примыкайте к Андрюхе, который при каждом подвернувшемся случае припоминал мою браваду из смелых планов на самостоятельную жизнь, которыми я грезил на кухне в нашей съёмной квартире. За границей я больше не бывал, но не исключал для себя такой возможности в будущем. В личной жизни я не особо продвинулся, да, признаться, не сильно упорствовал в этом направлении. Зато учёба моя шла к завершению, и уже через полгода я мог приступать к репетиции защиты диплома.

«Какого диплома? — удивитесь вы. — Того самого, для которого собирал материал в зарубежной поездке? Или это уже который по счёту?»

Сейчас всё расскажу по порядку. После возвращения на родину, отъевшись мамиными пельменями и выпечкой, я обошёл друзей и родных, погостил на выходных у бабушки в селе, и никоим образом не забыл о начале очередного учебного года — для меня последнего в этом ВУЗе. Однако с первых же лекций и семинаров я понял, что потерял к специальности былой интерес. Под конец осени я уже ходил на пары через раз, а в декабре написал заявление на отчисление с просьбой выдать мне полагающиеся документы.

Моих родителей выводило из себя то, что я не мог внятно объяснить, почему принял такое решение. Мой поступок поверг в шок преподавательский состав. Я отмалчивался, либо говорил что-то про усталость, про неопределённость с предназначением. И только самому себе я признавался, что создавать историю мне захотелось больше, чем изучать её.

До сих пор стыдно перед мамой, как вспомню, сколько слёз она пролила, когда упрашивала меня не бросать университет в нескольких месяцах от диплома. Отец был строже: вызвал на мужской разговор в гараж, а когда признал, что его внушения рикошетят от моего непробиваемого упрямства, высказался совсем уж круто и больше к теме моего обучения не возвращался. От его слов меня внутри аж скорёжило: как так? Отец, мой родной отец, был настолько глух и слеп, что не замечал, каким раздавленным я был в последние месяцы — с самого возвращения. Неужели он считал, что высшее образование — это самое главное, чего мне не хватало для полного счастья? Я окончательно замкнулся и решил, что буду вести себя так, словно меня ничего не гнетёт.

— Сынок, — голос отца «вправил» с одного приёма, — за свою жизнь ты можешь любить многих женщин, а можешь только одну. И вот проживёшь ты всю жизнь с ней в сердце или рука об руку — это как сложится… А жить надо.

Второе полугодие, в течение которого мои бывшие одногруппники планомерно продвигались к заветной цели, а потом остаток лета я работал, уже не выбирая объекты и коллектив, несколько раз выходил на стройку под началом Андрея. В перерывах между работой я усердно занимался — готовился к поступлению на архитектурный факультет. Меня приняли с первой попытки, и уже с сентября я вновь держал в руках главный студенческий документ, «открывающий» вертушку охраны на входе в новое учебное заведение. Благодаря проявленным способностям в ходе преддипломной практики и участию в многочисленных студенческих конкурсах, у меня уже имелось несколько интересных предложений работы в крупных компаниях.

Кстати, говоря об Андрее… После нашего возвращения мы не прекратили общаться, часто встречались и созванивались почти каждый день. Он, несмотря на свою занятость и то, что брал академический отпуск, через год с блеском защитился, правда, диплом, как сам шутковал, убрал в Алёнкин кухонный передник и остановил свой выбор на сфере строительства, где очень даже преуспел: как показатель — гонял по городу на новеньком авто. Я даже гулял у них с Алёной на свадьбе, которая произошла к удивлению многих через три месяца после завершения нашей совместной заграничной поездки. На мой вопрос, откуда такая спешка, ведь он планировал жениться, когда разживётся собственными квадратными метрами, и в любом случае не раньше, чем через два года, дружище обосновал, что насмотрелся на мой пример и не стал противиться такому сильному чувству, как любовь. Думаю, дело было не совсем в этом, поскольку их с Алёной первенец появился на свет спустя несколько месяцев после свадьбы — точно не девять, меньше. Теперь они жили в просторной четырёхкомнатной квартире и ждали уже третьего ребёнка.

Я же не то чтобы не обзавёлся семьёй за это время, мне даже не с кем было знакомить родителей. Не было дня, чтобы я не думал о Лайзе. Особенно тяжко было в первые недели. Родители сразу заметили — со мной происходит что-то неладное, но я не говорил им о том, что меня мучает, а они не настаивали. Отец только поинтересовался, как мне заграница, сложно ли было работать, не пожалел ли я вообще о том, что съездил, и услышав мои заверения в том, что всё прошло отлично, переключился на свои обычные дела. Мама чувствовала меня тоньше. Когда накатывала просто беспробудная тоска и я часами не выходил из своей спальни, уставившись в комп или в окно, она тихо подходила сзади, вставала совсем близко, утешая материнским теплом, иногда гладила рукой по голове, но не выспрашивала, что со мной. Она стояла так какое-то время, а потом, тихонечко ступая по паласу, выходила из комнаты.

Мы только отметили наступление Нового года и проводили с родителями праздничные выходные. Я сидел на кресле в зале и переключал каналы.

— Матвей, тут тебе письмо, — раздался голос мамы от двери.

Она ходила в магазин. Из коридора повеяло холодом, следом в проёме появилась мама в расстёгнутом пальто и со спущенной с головы шалью на плечах. Она поднесла мне конверт с надписями на иностранном языке.

— Из-за границы что ли? — мама пробежалась по нему глазами и отдала мне, а сама тут же вышла, чтобы успеть протереть и убрать сапоги на этажерку, пока оставшийся на них снег не залил пол в прихожей.

Повертев конверт в руках, я первым делом прочитал, от кого оно. Отправителем оказалась Лайза. Ох! Как тяжело мне дались эти две короткие строчки на английском. С конвертом пришлось повозиться, местами отрывая бумагу по клочку, и малоформатный листочек письма, с текстом всё так же на английском языке, оказался в моей руке:

«Здравствуй, дорогой Матвей!

В твоём городе, наверное, снежные сугробы. У нас зима выдалась теплее обычного, так что я гуляю по городу в спортивном костюме и всё чаще выбираюсь к океану.

У меня всё хорошо. Центр, над оформлением которого ты трудился, давно работает и стал средоточием деловой жизни. Я продолжаю вносить свой вклад в историю этого города: появились и запущены в работу другие мои объекты. Очень надеюсь, если ты когда-нибудь побываешь здесь снова, то сможешь оценить эти преобразования знакомых тебе улиц и районов.

Желаю тебе счастливого Нового года! Пусть все твои мечты сбываются!

Лайза»

Я перечитал несколько раз и осознал, что вижу почерк Лайзы впервые. Мелкий, убористый. Из конверта на кресло выпало фото. На нём я узнал её квартиру. Лайза почти не изменилась, только плечи округлились и волосы стали длиннее; она сидела в гостиной на мягкой банкетке, в вечернем сине-сливовом платье до пола, с декольте и широкими рукавами. Густые чёрные волосы рассыпались по плечам и груди. На коленях её восседал светловолосый мальчик с голубыми глазами, пухленький такой карапуз, в плюшевом карнавальном костюмчике с крохотными сапожками. На вид ему было года три-четыре, может, чуть больше. Лайза заботливо придерживала малыша руками.

— Матюш, с кем это ты? И откуда вообще эта фотография? Я такую не помню, — раздался над моим левым ухом мамин голос.

Она, оказалось, стояла здесь уже какое-то время и разглядывала фотографию вместе со мной.

— Это не я, мам, — я не сводил глаз со снимка.

— А кто?

— Знакомая с Новым годом поздравила.

Про Лайзу я никому из близких так и не рассказал.

— По учёбе? — уточнила мама.

— Да.

— А письмо, вроде, заграничное?..

— Она давно уехала из России.

— А-а-а… — протянула мама. — Ну мальчик точная копия ты в детстве. Бывает же такое!

Мама зашаркала домашними тапочками и направилась в кухню, а я машинально поддержал беседу:

— Да, мам.

Я не выпускал фото из рук и переводил взгляд то на Лайзу, то на мальчугана. Я видел в нём…

Нет, не черты Лайзы, и не черты её мужа с его выдающимися скулами, квадратным подбородком и приглаженной шевелюрой. Воспроизвести в памяти портрет Дугласа было нетрудно: на фото Лайза сидела возле наряженной ёлки, а за спиной её был камин, на полке которого возвышались громоздкие часы в стеклянном корпусе; в стекле отчётливо отражалась фигура того, кто делал снимок. Не напрягая зрения, я узнал Дугласа с фотоаппаратом в руках. Хоть лица нельзя было разглядеть, я точно ни с кем его не перепутал.

Я видел в мальчике себя, только двадцать лет назад. Ошибаться я не мог, ведь изучил свою детскую внешность досконально: родительская квартира была напичкана моими фотографиями с самого младенческого возраста. Они были повсюду: на полках серванта, висели в рамках на стенах, стояли на журнальном столике. Даже на холодильнике среди магнитиков примостилась моя беззубая физиономия с вихрастой светло-русой чёлкой. У малыша на фото была аккуратно подстриженная, но всёравно лежала неровно.

Перевернув снимок, на обратной стороне я увидел надпись, сделанную тем же почерком: «С моим сыном Мэттом…» Дальше стояла фамилия — Дугласа и Лайзы, а через запятую возраст ребёнка — четыре года семь месяцев.

Неслушающимися руками я сложил письмо и снимок обратно в конверт, с нажимом провёл по нему пальцами, расправляя торчащие обрывки.

Уже из прихожей, обматывая шею шарфом, я крикнул на кухню:

— Я к Андрюхе!

Мама мгновенно выглянула из-за косяка:

— С чего вдруг?

— Они меня с Алёнкой ещё на Новый год к себе звали, но было как-то неудобно. Пойду хоть так, лично, поздравлю.

— Привет им передавай! — голос мамы раздался уже из глубины комнаты. — Гостинцев детям купи!

— Хорошо!

Андрей жил в соседнем микрорайоне, и обычно я ездил к нему на маршрутке, но сейчас захотелось пройтись. Ни сковавший город мороз, ни угроза того, что дворы и дороги плохо расчищены от снега, не останавливали меня. Во внутреннем кармане пальто лежало то самое письмо с фото, содержанием которого мне не терпелось поделиться с другом. Он был единственным, кто знал о нашей истории с Лайзой. Я спешил сообщить ему, что у меня тоже есть сын — сын Лайзы! — поэтому даже не удосужился позвонить и удостовериться, дома ли он.

На полпути, у подземного перехода, я остановился и запрокинул голову. Хлопья медленно опускались на моё лицо, набухая над бровями и верхней губой. Эх!.. Услышать бы его голосок, подержать крохотные ладошки, пробежаться с ним наперегонки по ловящему ступни берегу океана или свежескошенной траве в бабушкином огороде. Под веками защипало и стало мокро. Что это? Снежинки растаяли и просочились в глаза? Я с болью вдохнул носом обжигающий морозный воздух. Прижав воротник пальто плотнее к окоченевшим ушам, я пошагал дальше. Я по-прежнему направлялся к Андрею, только отказался от намерения рассказать ему всё. Если Лайза не сообщала мне столько лет, вряд ли она сделала это сейчас, чтобы я сразу же поделился с кем-то. О письме решил даже не упоминать. Письме, которое не требовало ответа — в нём не было вопросов или просьб, обращённых ко мне.

Да, все эти годы наш с Лайзой ребёнок носил фамилию её мужа, жил в его доме и называл отцом его. Но это был её выбор, моей любимой женщины, который я уважаю и принимаю безоговорочно. Всё-таки она оказалась напористее меня. Это мне не удалось увезти её с собой. Она же каждый день смотрела в мои глаза, причёсывала мои волосы и отвечала улыбкой на мой смех. Она оставила себе меня…