Минский козёл [Федор Галич] (fb2) читать онлайн

Федор Галич Минский козёл

Надумал как-то летом индивидуальный предприниматель Сидоров организовать экологически чистый бизнес и несказанно на этом разбогатеть. Для этого он решил разобрать на загородной даче старый покосившийся сарай, чтобы на его месте воздвигнуть из пеноблоков частную небольшую отапливаемую современную деревенскую молочную ферму, специализирующуюся на козьем молоке. В неё он планировал заселить несколько козочек зааненской породы и наладить производство натурального козьего сыра. Он даже придумал название для своей будущей фермы — «СИДОРОВЫ КОЗЫ» и фирменное наименование продукции — «СИДОРОВЫЙ СЫР».

Выбрасывая из этой ветхой скрипучей постройки запылившийся хлам, он наткнулся в глубине сарая на потускневшего и местами заржавевшего «друга» своей молодости — мотоцикл «Минск», который раньше, почему-то, в народе называли «Козёл».

— Надо же, какое удивительное совпадение! — хмыкнул Сидоров, вытирая со лба пот. — Прежде чем привезти сюда молоденьких швейцарских козочек, я должен вывезти отсюда старого белорусского «козла». Хотя, если честно, — с уважением в голосе обратился к мотоциклу бывший лихач, смахивая паутину с рогатого руля, — то в глазах того шестнадцатилетнего юноши, коим я был, когда мне тебя подарили, ты никогда не был чахлым, «слабоблеющим» (одноцилиндровым двигателем) «козлом», а был самым быстрым в мире, неистово ретивым и громко «ржущем» в лицо опасности железным «конём». СУПЕРНАДЁЖНЫМ, КРАСНЫМ, ЖЕЛЕЗНЫМ «КОНЁМ»! — честно признался Сидоров и, подмигнув мотоциклу, начал выталкивать «раритет» на свежий воздух.

На скрежещущие звуки с грохотом вылезающего из-под завала, из глубины тёмного сарая на свет божий белорусского «скакуна» и восторженные возгласы Сидорова тут же примчался местный сборщик металлолома — ушлый сосед из дома напротив и, мысленно уложив хозяйского «друга детства» на воображаемые весы, согласился избавить будущего фермера от этой (как он выразился) «НЕНУЖНОЙ РУХЛЯДИ», посулив за неё двести рублей.

Сначала Сидоров хотел, не раздумывая, согласиться на это, конечно, не очень выгодное (но удачно избавляющее его от лишних хлопот) соседское предложение, но потом, взглянув в помутневший «глаз» своего железного друга — треснутую фару, слегка замешкался. Укоризненный мотоциклетный «взор» красноречиво говорил Сидорову о том, что это его народ должен называть козлом, задумавшим продать друга своего детства за двести рублей, а не, прослуживший верой и правдой одному единственному хозяину, мотоцикл. Скрипя обесбензиненным мотором насупившийся «конь», с трудом сдерживая в себе масляные слёзы, обречённо недоумевал: как тот добрый мальчик с горячим сердцем, которого он когда-то знал и катал по бескрайним полям да цветущим лугам, мог вырасти таким беспощадным ПАЛАЧОМ, способным хладнокровно бросить в металлоплавильную печь все свои детские секретики, тайные мечтания и любовные комплексы вместе с их единственным железным свидетелем?

За какую-то пару секунд перед глазами Сидорова пролетела недолгая, но бурная мотоциклетная жизнь его железного друга, насыщенная теми яркими событиями двадцатилетней давности, в которых им обоим довелось поучаствовать. В душе взрослого, предприимчивого и сильного мужчины «заскребли кошки» от тоски и нахлынувших ностальгических воспоминаний. Загипнотизированный стеклянным «взглядом» своего бывшего «боевого товарища» («воевавшего» с ним, по молодости, на любовных «фронтах»), Николай Иванович Сидоров оставил своё, застывшее в отрешённой позе, лысеющее и пузатое тело возле соседа, а сам мгновенно перенёсся в те далёкие времена чешско-советской дружбы, когда, будучи шестнадцатилетним подростком, он отдыхал в загородном летнем пионерском лагере…

В то лето этому небольшому, но чрезвычайно уютному в бытовом плане, пионерскому лагерю удалось, каким-то чудесным образом, добиться международного статуса, и в него впервые завезли чешских детей из братского города, носящего склизкое имя «Пльзень».

Положа руку на сердце, у сотрудников лагеря язык не поворачивался называть приехавших к ним тогда чешских пионеров — ДЕТЬМИ. У большинства иностранных юношей были волосатые ноги, и под носами пробивалась усиковая поросль, а их девушки гордо носили перед собой упругие, налитые до краёв «двухлитровые» молочные жЕлезные «бидоны» (доставшиеся им от щедрой природы), и грациозно виляли перед советскими сверстниками сформировавшимися широкими бёдрами. И самой красивой среди этого всего физически развитого европейского великолепия, была, бесспорно, Катерджина! Как только это, светящееся лучезарной улыбкой, «солнышко» спустилось из автобуса на сырую уральскую землю, пасмурная, хмурая, угрюмая, унылая, чёрно-белая пустая жизнь Сидорова Коли сразу же наполнилась чётким смыслом, заиграла разноцветными красками, а в его душе звонко запели серенады соловьи (хотя до этого в адрес девочек у него в душе, в основном, каркали одни только противные вороны). Торжественно барабаня трясущимися от волнения руками в барабан приветственный марш вместе с другими, встречающими дорогих гостей, пионерами, Сидоров Коля старательно пытался скрыть неожиданно вспыхнувшее в нём светлое чувство под маской холодного безразличия и, как ни в чём не бывало, продолжать извлекать из туго натянутой поверхности музыкального инструмента патетические тремоло. Но яростно «барабанящее» в его груди (под белой наглаженной рубашкой) сердце билось гораздо сильнее, упорно сбивая юношу с общего, заданного ребятами, ритма. Сердце Коли, словно запертая в клетке птица, изо всех сил намеревалось выскочить из груди наружу, но не для того, чтобы вспорхнуть к небу, а для того, чтобы камнем упасть к ногам этой богини и преданно лежать возле неё всю оставшуюся жизнь.

Его застенчиво опущенные в пол глаза категорически отказывались выполнять приказы здравого смысла и продолжали предательски коситься на короткую синюю мини-юбку Катерджины, её красные гольфики и кокетливо сдвинутую набок накрахмаленную пилотку.

Когда настало время для официальной вступительной речи, руководитель чешской делегации (в круглых, как у черепахи из мультфильма «Как Львёнок и Черепаха пели песню», солнечных очках) легонько подтолкнула к микрофонной стойке именно Катерджину и, выпрямив спину, дипломатично улыбнулась начальнику лагеря.

Встав в стойке «смирно», девушка поднесла пухлые губки к торчащему перед её лицом микрофону, тревожным взглядом окинула всех присутствовавших и, набрав в лёгкие побольше воздуха, начала говорить по-русски, с сильным акцентом, наизусть заученную фразу:

«Агрессори грозьят народам бьедами, пытаясь землью потопить в крови»…

После услышанного у Коли вместо мурашек по телу пробежали частички тестостерона, а из вспотевших ладошек выскользнули деревянные палочки. Глухо ударившись об асфальт, они привлекли внимание всех, кроме говорящей в микрофон Катерджины. Девушка невозмутимо, как запрограммированный робот, без запинки, сосредоточенно глядя вдаль, словно в светлое будущее, уверенно договорила свой спич, закончив его словами: «Но ми не встанем на кольени перед общим врагом, а дадим ему отпор и побьедим!»

Вырванные из контекста отрывки фраз «ВСТАНЕМ НА КОЛЬЕНИ», «ДАДИМ ЕМУ», Коля нагло адресовал себе и, густо покраснев, отвёл возбуждённый взгляд с (эротично прикасавшихся к головке микрофона) губ Катерджины на свисавшую над её головой сосновую ветку, тянувшуюся от ствола огромной сосны, растущей неподалёку.

Хорошо ещё, что на шее у Коли висел барабан, за который он мог прятать свой, нарастающий в штанах, стыд. Иначе его, вставшая междуножная «кожаная палочка» (в отличие от, упавших на асфальт, деревянных) могла вызвать большой международный скандал, с вытекающими оттуда последствиями. А благодаря этому отважному ударному музыкальному инструменту, заслонившему собой нацелившееся на иностранную гражданку Колино пятнадцатисантиметровое «орудие» размножения, была спасена честь юного комсомольца, и не была запятнана репутация образцового советского лагеря.

(От автора: если у кого-то возникли сомнения в том, что у шестнадцатилетнего подростка может быть пятнадцатисантиметровый «отросток» (в состоянии эрекции), то спешу их развеять. Может! Это немного больше среднестатистических размеров, но, при росте выше 180 сантиметров, у парней отрастают члены и подлиннее! И это, не такое уж и редкое, явление.)

В принципе, в той ситуации, подобная реакция возбуждения в активно растущем, здоровом и горячем организме Сидорова Коли была естественной и объяснимой! Во-первых, короткая юбка Катерджины была намного короче общепринятых в Советском Союзе норм приличия. А во-вторых, внешне, эта, не по годам зрелая, высокая шатенка с пленяющим и обезоруживающим взглядом выглядела скорее, как девушка Джеймса Бонда, облачённая в униформу скаута и сошедшая с киноэкрана, нежели, как обычная, стандартная школьница, коих он привык лицезреть в своей родной школе и во дворе. Но вряд ли это могло бы стать Колиным оправданием, если бы его вставший член привлёк внимание чешско-советской патриотки, и её травмированная детская психика довела бы его до суда. Бесконтрольную реакцию организма Коли (политически «подкованный») прокурор расценил бы не иначе как злоумышленное сексуальное домогательство в отношении несовершеннолетней и настоял бы на переводе озабоченного извращенца в какой-нибудь другой лагерь с гораздо худшими погодными и бытовыми условиями. А если бы Катерджина оказалась дочкой какого-нибудь чешского партийного босса, то блюстители власти могли парня и расстрелять без суда и следствия, прямо за территорией лагеря.

(Прим. автора: про «расстрелять» это был, конечно же, «чёрный юмор»))).

Возможно, впоследствии, страх перед нависшей над его головой (и головкой) угрозой физического «отчленения» их от тела (по решению предвзятого международного суда) напрочь отбил у Коли какое-либо желание переходить границу дозволенного и вероломно вторгаться на интимную чешскую «территорию» и, развив в нём комплекс «козла отпущения» (априори виновного в растлении невинной гражданки братской страны, заранее, приговорённого к смертной казни через «подвешивание за яйца»), сделал из Николая убеждённого «платоника» — человека, испытывающего к противоположному полу исключительно платонические чувства.

Искусственно «замораживая» свою, едва распустившуюся, как весенний цветок, страсть, Коля самокритично корил себя и сокрушался по поводу того, что «чёрт его дёрнул» влюбиться именно в чешку Катерджину из Пльзеня, а не в какую-нибудь простую русскую девушку Катерину из Пензы. Что теперь ему из-за этого приходится шарахаться от заграничного слабого пола, как от огня, а не трахаться с этим полом (на полу) в подвале, под крышей клуба (на чердаке), в лесу (под ёлкой), в поле (на ромашках) и в тёплой речке делать это стоя (под водой).

Чтобы справиться с приобретённым недугом и излечиться от сексофобии, Коле срочно был нужен старший товарищ, опытный наставник, способный дать ему мудрый совет и направить его на путь истинный.

Больше других на эту роль (по мнению Николая) подходил тридцатишестилетний ловелас, бывший таксист Серёжа, переведённый по состоянию здоровья из городского таксопарка в этот загородный лагерь на должность дворника. Весёлый балагур, душа компаний, любимчик всех уборщиц, горничных и поварих был вынужден (помимо основной работы) выполнять ещё и обязанности «святого отца», к которому Коля прибегал каждое утро (за час до подъёма) и «исповедовался» ему в своих амурных делах, «одрачённых» грешными помыслами об аппетитных «булках» чешской красавицы.

На ранние визиты Коли дворник Серёжа реагировал всегда одинаково: откладывая метлу в сторону, закуривал папиросу «Беломор Канал» и терпеливо выслушивал откровенные признания пылкого юноши, тяжело вздыхал и, поглаживая густую бороду, задумчиво мотал из стороны в сторону головой. Делясь своими опасениями с молчаливым собеседником, Николай каждый раз надеялся получить от него какой-нибудь вразумительный путёвый совет, а не молчаливое сочувствие, пропускаемое дворником через себя и выпускаемое в виде густого облака папиросного дыма. Однажды терпение Коли лопнуло, он психанул и посетовал на то, что чувствует себя тонущей в похотливом «болоте» собачонкой «Му-Му», а немой дворник не может ни протянуть ему «руку помощи», ни позвать на помощь более расторопных «спасателей»! На что Сергей усмехнулся, ловко сорвал с сосновой ветки шишку и, вручив её Коле, философски заметил, что по «закону природы» правильнее нарушить «обет воздержания», «сорвать» запретный «плод», насладиться им и умереть счастливым, чем в муках сдохнуть от голода и сексуального холода! Ради этого намечающегося интернационального полового акта (объединяющего наши народы), он, даже, готов был безвозмездно предоставить Николаю на пару часов свою комнату в общежитии, чтобы им с Катерджиной никто не помешал слиться в русско-чешском экстазе. Дворник с завистью уверял Колю, что тот будет об этом пятиминутном эпизоде вспоминать потом всю жизнь, если «попробует» эту сочную интуристку! И что будь он на его месте, то, не раздумывая ни секунды, «обтоптал» бы эту чешскую «курочку».

Однако вдохновляющий (на сексуальные «подвиги») пример с шишкой так и не вселил в Колю уверенность в том, что он готов физически «бороться» с Катерджиной за постельную любовь, рискуя умереть в борьбе за ЭТО. Он, как трусливый, робкий и застенчивый «Адам», по-прежнему ходил «вокруг до около» манящих его плоть «плодов», но ни в какую не решался их сорвать и выпить сок из этих, будоражащих его «урчащее» либидо, чешских «дынь». Да и подходящего повода для этого не было. Так и вздыхал бы Коля по кустам, как малолетний маньяк, издалека наблюдая за своей возлюбленной, вплоть до самого отъезда, если бы в один прекрасный день СУДЬБА не сжалилась над ним и, уговорив ФОРТУНУ повернуться к нему передом, устроила в этом лагере «День русско-народного фольклора», где им с Катерджиной выпала великая честь стать главными героями мероприятия — «ИВАНОМ» да «МАРЬЕЙ».

По сценарию, Коля и Катерджина должны были явиться на праздник верхом на коне. Ну, а поскольку они являлись современными персонажами, то и конь должен был быть современным. Современным, модным, железным «конём». Вспомнив о том, что у него на даче, в сарае, по удачному стечению обстоятельств, как раз, без дела стоит и скучает «породистый» минский красавец, Коля бескорыстно предложил использовать на празднике своего белорусского «скакуна». Благо, что родительская дача находилась неподалёку от лагеря, и это стало решающим фактором для принятия режиссёром положительного решения в пользу именно Колиного мотоцикла.

На следующий день белорусский «реквизит» был доставлен к европейским театральным подмосткам, и долгожданные репетиции начались.

Суть репетиций была однообразно проста и заключалась в следующем: по команде режиссёра Коля с Катерджиной, раз за разом, неожиданно «выскакивали» на железном «коне» из леса, врывались на спортивный стадион и на огромной скорости, промчав мимо зрительских трибун, эффектно въезжали на главную сцену. Каждый раз придирчивому режиссёру что-то не нравилось в появлении главных героев. То его не устраивало, что они слишком быстро мчались мимо трибун, то слишком медленно. То ему казалось, что у Катерджины лицо чересчур напугано, то её мимика скудна и невыразительна…Зато к физиономии Коли у него не было никаких претензий! Да и не мудрено. Идиотская блаженная улыбка на лице Николая излучала такую безграничную радость и плохо скрываемое удовольствие от процесса (получаемое от вынужденных прикосновений Катерджины, сидящей на мотоцикле за его спиной), что режиссёру не нужно было его просить «играть» роль «Иванушки-дурочка», за режиссёра это, молча, сделала Катерджина, превратив партнёра в довольного дурачка без единого слова. С каждым новым «дублем» пугливая девушка прижималась к Коле всё сильнее, а её объятия становились крепче. Для него (в тот момент) этот безобидный тактильный контакт был настолько приятен, что по ощущениям напоминал тантрический секс (о существовании которого юные комсомольцы того времени не могли, даже, и подозревать!) Тихонько постанывая от наслаждения, Коля надеялся, что строгий режиссёр в ближайшее время не угомонится и продолжит их изнурять прогонами предстоящего мероприятия вплоть до отбоя, а его возбуждённое тело («дымящееся» от жарких объятий Катерджины) не расплавится раньше времени и не расплывётся в оргазме до окончания репетиции.

В течение пяти часов они, как дрессированные обезьянки, выполняли режиссёрские указания до тех пор, пока он не добился от них желаемого результата и, воскликнув «АЛЛИЛУЙЯ!», вручил им (за хорошую работу) по дефицитному банану. Запрыгав от радости, Катерджина, тут же, ловко очистила банан от кожуры и, без всяких церемоний, затолкала его в рот.

С бушующим в организме Коли диким спермотоксикозом смотреть на то, как Катерджина заглатывает толстенный банан, было невыносимо. Чтобы хоть немного снизить давление в своей половой системе, он крепко зажмурил глаза и начал (про себя) повторять таблицу умножения.

Его странное поведение сильно насторожило Катерджину. Она перестала жевать банан и, легонько похлопав Колю по руке, испуганно спросила: «Что ты там бубнишь себье под нос?! Молитву, что ли?»

Парню было стыдно ей признаться в том, что советские пионеры с комсомольцами не могут бубнить молитвы, так как верят в Советскую власть, а не в Бога, и что её (с виду обычное и безобидное) погружение экзотического фрукта в рот, в этой стране, может расцениваться, как откровенное совращение. Поэтому, не открывая глаз, он соврал ей о том, что у него на бананы бешеная аллергия и, протянув ей свой (подаренный режиссёром) банан в подтверждение своих слов, принялся показательно почёсывать себя в разных местах.

С удовольствием спасая напарника от вредного лакомства, она аккуратно изъяла опасный фрукт из Колиных рук и, спрятав банан за своей спиной, тактично поинтересовалась — почему он, вдруг, решил поделиться столь вкусным аллергеном именно с ней, а не со своей девушкой? На что Николай, открыв глаза, честно признался ей в том, что у него нет девушки, и что она может, без угрызения совести, «уничтожить» этот ядовитый продукт за его здоровье.

Чтобы не портить аппетит «банановой фруктоежке» своей «липовой» болезнью, а главное не подвергать испытанию свой, изнывающий от желания, организм ещё раз, Коля спешно простился с Катерджиной и, «сверкая пятками», «погнал» своего «коня» к реке. Там он собирался окунуться, остыть, смыть с себя зудящую похоть, а с мотоцикла деревенскую грязь. Ведь ему очень хотелось, чтобы его «скакун» предстал на завтрашнем мероприятии во всей красе и произвёл там настоящий фурор.

Оказавшись на берегу, Коля сбросил с себя футболку, закатал по колено джинсы, закатил мотоцикл в воду и начал активно елозить по запачканным деталям мокрой тряпкой, желая отдраить их до блеска. Во время мытья он вслух разговаривал с мотоциклом, как с живым существом, оповещая своего железного друга о том, какую деталь он ему намывает в данный момент и для чего он это делает. Коля так увлёкся процессом, что не заметил того, как сзади к нему подкралась Катерджина и, усмехнувшись, ревниво произнесла:

— Тепьерь поньятно, почему у тьебя нет дефушки!

Застигнутый врасплох унизительным разоблачением, Коля вздрогнул от неожиданности, обернулся, обиженно прищурился и рефлекторно спросил, — Ну и почему?

— Потому, что ты не за тьеми ухаживаешь! — разуваясь, с возбуждающим чешским акцентом ответила Катерджина и, кивнув головой в сторону стоявшего возле него мотоцикла, пошлёпала стройными ножками по воде. — Если бы ты с таким усьердием намывал горьячих дефушек, а не холодную бездушную железьяку, то не быль бы до сих пор одьинок!

После словосочетания «бездушная железяка» внутри мотоцикла что-то фыркнуло, и руль демонстративно отвернулся в противоположную от Катерджины сторону. Правда, чешку это мистическое проявление мотоциклетного характера не особо смутило, так как всё её внимание было сосредоточено на подкаченном торсе Николая. Заинтересованно закусив губу и кокетливо вздёрнув бровь, девушка так близко подошла к парню, что он почувствовал её дыхание с фруктовыми нотками недавно съеденного банана.

— К тому же, размахивать тряпкой это не совсьем мужское занятие. Тем более, когда рьядом скучает от безделья такая трудолюбьивая дефочка! Позволишь мне тьебе помочь? — игриво шепнула в Колино ухо Катерджина и, не дожидаясь ответа, взяла из его рук тряпку. — Идьи, отдохни пока немножщко на бережку, а я займусь женскими обьязанностьями, — посоветовала Катерджина и так решительно зыркнула на молодого человека, что тот не рискнул её ослушаться.

Удобно устроившись под кустом, Коля стал внимательно следить за помывочным процессом, постепенно теряя рассудок. Купание его «красного коня» этой очаровательной и сексапильной девушкой продолжалось всего несколько минут, но за это время он испытал такое удовольствие, которое он не испытывал за всю свою жизнь, включая мастурбацию, курение болгарских сигарет, слушание любимой музыки и оппивание ванильным молочным коктейлем. До того момента юный комсомолец был уверен, что добросовестный труд облагораживает человека, но наблюдая за бессовестной «работоспособностью» Катерджины, он понял, что труд может ещё и развращать человека! Она плавно и, по-гимнастически амплитудно, извивалась вокруг мотоцикла, словно, вынырнувшая со дна морского прекрасная «Медуза-Горгона» и, нисколько не брезгуя, натирала своими нежными «щупальцами» самые «интимные» и «грязные» места Колиного «железного коня». Мотоцикл, совсем позабыв о том, что он «бездушная железяка» и окончательно простив недавнюю обидчицу за нанесённые ему грубые оскорбления, закатывал единственный «глаз»-фару к небу, млея от удовольствия. Что касается внутренних ощущений Николая, то они были телепатически идентичны с теми, что в данный момент мог испытывать его железный «конь». У него, даже, сложилось впечатление, будто чешская ведьма Катерджина использовала его мотоцикл как ритуальную «куклу вуду», чтобы физически воздействовать на его эрогенные зоны через металлического минского «друга». Коля отчётливо ощущал, как её ладошка скользит по его округлому «бензобаку», сползает в паз между «колёс» и, сжав в руке «карбюратор», начинает активно теребить на нём «пипку». Причём делала она это всё с ним — его же, собственными, руками… Кряхтя и сопя, Коля, опьянённый страстью, самозабвенно мастурбировал на Катерджину, прикрываясь футболкой, и меньше чем через минуту кончил.

Догадавшись о том, что произошло, Катерджина перестала мыть мотоцикл и, выйдя на берег, разочарованно вздохнув, прилегла возле Николая, подперев голову согнутой в локте рукой. Не без гордости взирая на результат своего магического очарования, способного на расстоянии довести парня до физического исступления и изнеможения, девушка пыталась понять, смогут ли выделяемые ею афродизияки, в ближайшее время, «оживить» это распластавшееся, обессиленное, ещё изредка подёргивающееся тело юноши, и поднять его интерес к её персоне с новой силой? Чтобы выяснить это наверняка, Катерджина прибегла к известному народному способу и, сорвав полевую ромашку, начала гадать, поочерёдно выдёргивая из цветка по одному лепестку, вслух перечисляя на своём родном, чешском языке варианты возможных событий, по смыслу близких к традиционным русским выражениям:

— «Встанет» или «не встанет»? «Полюбит» или «не полюбит»? «Под венец позовёт» или «к чёрту пошлёт»?..

Закончив общипывание цветка таким бесперспективным определением своего будущего как «НЕ ПОЛЮБИТ», Катерджина поморщилась и, приняв это огорчительное предсказание за вызов, стала с азартом будить пребывающего в неге Колю, тормоша его своими разбушевавшимися флюидами. Она водила ободранным стеблем ромашки по его сомкнутым векам, по мужественной щеке, по «кубикам» пресса на животе, постепенно подбираясь к прикрывающей пах футболке. «Ботаническая атака» в нижепоясной отдел Колиного туловища быстро привела парня в чувство: он открыл глаза, нежно улыбнулся Катерджине и, чтобы получить возможность незаметно застегнуть под футболкой джинсы, устремив взгляд на реку, отвлечённо спросил:

— Ты уже домыла моего «коня»?

Девушка от возмущения выпучила на Николая глаза и, хлопая длинными, густыми ресницами, затараторила:

— Вообще-то, «Золушка» дафно уже всё сдьелала и надьеялась, что «принц» возьмёт её с собой на «бал», но нетьерпеливый «принц» немного изменил сюжетную линию доброй сказки и, вместо мотоциклетной «карьеты», сам превратилься в бесполезную, вьялую «тыкву»!

Почувствовав себя сытым, ленивым, удовлетворённым жизнью, эгоистичным котом, только что съевшим пойманную с таким трудом голодной кошкой вкусненькую мышку, Николай решил срочно реабилитироваться и, положив руку на бедро Катерджины, начал нежно заглаживать свою вину.

Чешская «кошечка» сразу же перестала злиться, прикрыла от удовольствия глаза и довольно «замурлыкала».

Николай не мог поверить своим глазам глядя на то, как самая красивая девочка Европы ластится под его ладонью.

— Что это значит?! — спрашивал сам себя озадаченный юноша, мысленно пытаясь понять причину столь несвойственной (таким «королевам красоты», как Катерджина) податливой покорности. — «Кошечка» просто «буксует» или по-настоящему испытывает ко мне светлое чувство? Если она обычная нимфоманка, то я немедленно должен этим воспользоваться! А если она влюбилась в меня с первого взгляда, то я, наоборот, должен вести себя, как порядочный джентльмен. А может быть «гормон счастья», содержащийся в съеденном ею банане, подействовал на неё, как экстракт валерьяны на кошку, и она теперь видит во мне идеального (надёжного и стабильного) поставщика удовольствия, у которого на банановый «допинг» аллергия?

Недвусмысленные поглаживания не могли продолжаться вечно и по логике должны были перерасти в лёгкий петтинг эрогенных зон, но Коля упорно продолжал «утюжить» юбку девушки горячей ладошкой, не осмеливаясь перейти к «глажке» её нижнего белья.

Будучи менее закомплексованной, европейка первой решилась на поцелуй и, склонив голову на Колино плечо, прикоснулась к его щеке шершавыми губами. Застигнутого врасплох парня передёрнуло, будто его щекИ коснулись не девичьи губы, а оголённые провода с высоким напряжением и, вместо того, чтобы страстно ответить на поцелуй, повалить Катерджину на траву и овладеть её (готовым ко всему) телом, Николай резко одёрнул руку с джинсовой юбки, застенчиво отвернулся к реке и принялся растерянно покидывать в воду валяющиеся возле них на берегу небольшие камешки. Катерджина не стала насмехаться и глумиться над нерешительностью парня, а возомнив себя тонким психологом, начала искать причины её возникновения, чтобы потом их попробовать тихонечко устранить.

— Колья, скажи мне чьестно. Не стесняйся! Это ваша религия не позволяет совьетским мальчикам заниматься с дефочками сексом без обьязательств? — серьёзно поинтересовалась Катерджина, искренне сочувствующим голосом. — Неужто для вас секс без причины это признак дурачины, и любая внебрачная связь карается вашим Богом?

— В СССР секса нет! И Бога тоже нет! У нас все атеисты! — грубо пробурчал Николай, услышав в вопросе чешки нотки капиталистической провокации.

— Онанисты? — переспросила Катерджина, заменяя неизвестное ей, впервые услышанное слово на более распространённое.

— А-ТЕ-ИС-ТЫ, — отчётливо, по слогам, повторил Коля, чтобы иностранке было легче запомнить новый термин. — Люди, которые верят не в Бога, а в науку и Коммунистическую партию!

— А как, в таком случае, льюди в вашей стране могут рождаться без СЕКСА и умирать без БОГА?! И вообще, ЖИТЬ?! Вы что, механичьеские РОБОТЫ, которые собьирают друг друга на военных заводах? — с недоумением «осыпАла» оппонента житейскими вопросами Катерджина, разведя руки широко в стороны.

— Я понял! — разоблачительно воскликнул Николай, перестав метать камешки в воду и, развернувшись от реки к девушке, стал грозить собеседнице указательным пальцем. — Ты американская шпионка! И соблазняешь ты меня, чтобы завербовать! А иначе, откуда ты могла знать о том, что я работаю на военном, секретном заводе?

— Вот чудак! — хихикнула Катерджина и, взявшись левой рукой за уголок красной шёлковой материи, повязанной на шее, произнесла: — Клянусь! Я чьешская пионьерка и так же, как и ты, ненавьижу этих проклятых агрессоров. Но у менья под пионерским галстуком надьет крестик, и я знаю, что дьети появляются после «секса», а не «покупаются» в магазине, не находятся в капусте и их не приносит аист! Не знаю, как у вас в СССР, но у менья на Родьине есть всё: и секс, и Бог! Однако это не роднит менья с нашим общим врагом. Я католичка, а не «капиталистичка»! А это большая разница, так как мои человечьеские ценности измеряются не деньгами!

— Неужели поцелуями? — с иронией в голосе съязвил Николай, хитро прищурившись.

— А хоть бы и так! — согласилась Катерджина, устав оправдываться. — По крайней мьере, целоваться с русскими парньями мне гораздо приятнее, чем с амьериканскими долларами!

— А твоя религия позволяет тебе крутить передо мной своей верующей попкой? Я слышал, что церковь не приветствует всякий срам, — продолжал сомневаться в набожности собеседницы Николай, намекая на её, недавно блестяще исполненный «гимнастический этюд» возле мотоцикла в реке.

— Позволяет, — спокойно и уверенно ответила Катерджина. — Ведь я кручу ею с целью продолжения рода, а не для того, чтобы узнать у тьебя какую-нибудь «военную тайну».

— Так ты хочешь завести от меня ребёнка? — сделал неутешительные выводы Николай и немного побледнел, предчувствуя нависшие над его головой (в связи с этим) грядущие проблемы.

— Не-е-е-т! — категорично замотала головой Катерджина. — Детьей я заводить пока не хочу! Я сама ещё совсем ребьёнок. Я просто хотела с тобой заняться сексом, — успокоила потенциального «спарринг-партнёра» невозмутимая чешка, будто речь шла не об интимном таинстве, а о совместной безобидной прогулке по парку.

— Как это, «ПРОСТО»?! — не понял Николай. — Без денег, без обещаний жениться?

— Конешьно без дьенег! Я же не проститутка! — обиженно хмыкнула Катерджина. — Да и замуж я, пока, не собьираюсь.

— А ты знаешь, как советских девушек, «спящих» с мужчинами без денег, называют у нас в стране? — задал наводящий (на определённые унизительные выводы) вопрос Николай и презрительно окинул взглядом девушку с ног до головы.

— Знаю. Но причьём тут я? — ловко «смыла» со своей биографии только что нанесённое Николаем позорное пятно. — Шлюхи «спьят» бесплатно со всьеми подряд, а я собиралась только с тобой!

— А почему именно со мной? — придирчиво спросил Николай, желая услышать из уст такой красавицы о себе что-нибудь приятное, и, кивком головы, откинул назад «сползшую» на глаза длинную чёлку.

— Ну, во-пьервых, ты симпатичный! Во-вторых, у тебья есть мотоцикл! В-третьих, ты барабанщик! А с таким набором достоинств, по чехословацким мьеркам, ты являешься обладателем титула «завидный жених»! — аргументированно пояснила Катерджина, нарочито восхищённо перечислив все Колины плюсы.

— Всё равно это, как-то, неправильно, — пессимистично заявил Николай, комкая использованную не по назначению футболку. — По правилам ухаживания мальчик должен бегать за девочкой, а у нас с тобой всё наоборот. Ты добиваешься меня, а не я тебя.

— По какьим такьим правилам? — «взорвалась» Катерджина. — Кто придумал этьи правила? Разве в жизни не бывает, как в сказке, и «Золушка» не может первая влюбиться в «принца»? Да если бы Золушка в сказке не взьяла на себья инициативу и жила бы по твоим дурацким правилам, то так до старости и прожьдала бы своего принца, перебирая в подвале крупу, как мышь. А тот женился бы на какой-нибудь стерве, одной из тех, которые постоянно «тусуют» на королевских балах и нарощно скидывают с себя туфельку, чтобы привлечь внимание проходящьего мимо них принца. В общем, так! Мне это всьё надоело! Если «принц» не перестаёт кокьетничать и вести себья как «принцесса», то я забираю своё предложение взад и никогда больше к тебье не подойду! А если ты хочешь оказаться в сказке, то должен прямо сейчас «Золушку» по-взрослому поцеловать! — выдвинула свой единственный ультиматум Катерджина и, сложив губки «бантиком», прикрыла глаза.

В тот момент в Коле Сидорове впервые «проснулся» алчный и ревнивый собственник (до этого крепко спавший в добром, открытом, нежадном мальчике) и начал убеждать своё второе «Я» не выпускать из своих рук такое сокровище. Реально испугавшись за то, что судьба, сделавшая ему такой щедрый и нескромный подарок, который дарится один раз в жизни, да и то далеко не каждому, может обидеться на него и «передарить» Катерджину какому-нибудь другому (более расторопному) мальчику, Николай быстро подсел поближе к девушке и, приобняв её за плечико, нежно поцеловал.

Катерджина раскрыла глаза, ласково улыбнулась Коле и, сладко потянувшись, словно пробудившаяся ото сна «Спящая царевна», зевая, произнесла:

— Всё! Ты расколдовал менья, «добрый мОлодец»! И тепьерь, в знак благодарности, я могу исполнить любое твоё желание!

В отличие от «Спящей царевны», поцелуй вызвал у Коли совершенно противоположные чувства. Ему показалось, что его наоборот, только что заколдовали.

Ослеплённые красотой Катерджины глаза перестали замечать всё вокруг, довольствуясь лишь её прекрасным ликом. «Ватные» ноги налились свинцом. Ручонки затряслись. Голова закружилась. В ушах зашумел ветер. Но чтобы романтичней и поточнее выразить состояние «доброго мОлодца», изложим то же самое в стихах:

Дурман любовный в голове ослабил парня волю,

А вместе с ней и светлый разум отключил.

Позволив яркой девочке у юноши украсть ключи от сердца и от паха.

Короче, «мОлодца» — «царевне» подчинил.

— Ты загадывать будьешь? — выдержав долгую паузу, раздражённо поинтересовалась у Коли Катерджина голосом утомлённого Джина, по ошибке вызванного из бутылки.

— Что загадывать? — как ни в чём не бывало спросил Николай, продолжая пребывать в послепоцелуйной эйфории.

— Любое желание! — напомнила Катерджина и, обратив внимание на то, что застывший взгляд молодого человека направлен на (стоявший по колёса в воде) мотоцикл, поёжившись, добавила, — Только давай не «мытьё мотоцикла»! В воду я сьегодня больше не польезу. Менья от предыдущих «водных процедур» до сих пор от холода трясёт.

— А желание я могу загадать прямо любое-прелюбое, или магические возможности расколдованной красавицы строго ограничены? — азартно уточнил Николай, включившись в предложенную чешкой сказочную «ролевую игру».

— Ну-у-у-у-у-у-у-у, — умышленно стала затягивать свой ответ заметно растерявшаяся Катерджина, чтобы успеть подобрать нужные для этого случая, и главное, неспособные разочаровать и оттолкнуть от неё парня, слова. А как только нашла, краснея и немного стесняясь своих слов, осторожно намекнула. — Я надьеюсь, «добрый мОлодец» — не злобный извращенец и не будьет загадывать «грязные» орально-анальные желания, а согласится на то, чтобы я выполнила его желание обычным, традиционным способом?

«Очерченные» девушкой границы дозволенного, за которые Коле нельзя было «заходить», вполне устраивали неизбалованного женским вниманием парня, так как его неопытность в этих делах могла напрячь «девушку его мечты» и перечеркнуть их дальнейшие отношения. Обрадованный предложенным чешкой форматом предстоящего совокупления, Коля клятвенно пообещал Катерджине ограничиться миссионерской позицией и закрепил своё обещание ещё одним поцелуем. В этот раз, девушка, прикрыв глаза, ответила на поцелуй и, медленно опускаясь на спину, увлекла Николая за собой.

Оказавшись в горизонтальном положении лёжа на девушке, Коля почувствовал нарастающее затвердевание у себя в паху, сигнализирующее о его готовности к соитию, а внизу её живота он почувствовал трепетную дрожь. Его «проскользнувшая» под юбку чешки рука прошлась по внутренней стороне её бедра и, добравшись до промежности, стала поглаживать гениталии Катерджины через трусики. Ровное дыхание девушки «полной грудью» стало окрашиваться глубокими вздохами и томными постанываниями. Пара была уже готова перейти к активной фазе физической близости и соприкоснуться обнажёнными половыми органами, как вдруг мотоцикл, продолжавший всё это время молча стоять в реке, громко плюхнулся в воду и, булькая маслеными пузырями, начал тонуть.

Соскочив с Катерджины, на ходу застёгивая штаны, с истеричными воплями «КАКОГО ЧЁРТА МЫ ЕГО НЕ ВЫТАЩИЛИ НА БЕРЕГ?! ТЕПЕРЬ У НЕГО ЗАЛЬЁТ СВЕЧИ, И Я НЕ СМОГУ ЗАВЕСТИ ЕГО МОТОР!», Коля бросился спасать своего железного «коня», к тому времени уже полностью скрывшегося под водой. Спасательная суета эхом разносилась по всей округе и не могла не привлечь к себе внимания.

На шум, сквозь береговые камыши, на поляну выползла старая чешская «черепаха» в солнечных очках и, строго проскрипев что-то на чешском языке, жестом указала растрёпанной Катерджине на двухэтажный корпус, в котором проживали иностранные гости. Девушка виновато опустила глаза, зарделась румянцем, вскочила на ноги, одёрнула короткую юбку, стряхнула с неё налипшие травинки с сосновыми иголками и, не попрощавшись с Николаем, убежала прочь.

— Что вы тут дьелали в столь поздний час? — с ещё более сильным, чем у Катерджины, акцентом спросила у выкатившего на берег мотоцикл (мокрого, как «курица») подростка пожилая руководительница чешской делегации и, воинственно подперев нехилыми руками собственные бока, стала «сверлить» его острым пронзительным взглядом.

— Купали мотоцикл, — копаясь в двигателе, расстроенно пробурчал Коля, не обращая внимания на разъярённую женщину, пускающую из глаз молнии.

Не удовлетворившись полуправдивым ответом, старая «черепаха» «подползла» к юному мотоциклисту на опасно близкое расстояние и, нагло облокотившись на транспортное средство, начала Коле «вбивать» в голову (железные, как гвозди) правила рыцарского поведения, будто он невоспитанный деревянный «Буратино», без разрешения сующий свой длинный нос в личную жизнь юной чешской «Мальвины»:

— Молодой человьек! Прежде чем «подкатывать» на своей ржавой жельезной «кобыле» к такой красивой и невинной «Принцессе», потрудись заслужить к себье уважение, добейся в обществе высокого положения, заработай дьенег или получи наследство, купи дворянский титул и нормального «конья», а не это двухкольёсное убожество, а уж затем и добивайся расположения «дамы своего сьердца»! А если ты, как гулящий по кустам, дворовый кобьель будешь запрыгивать на моих породистых «сучек» и портить им родословную, я тьебя собственноручно кастрирую, а потом посажу на прочную казённую цепь на всю оставшуюся жизнь! Ты менья понял? — угрожающе спросила Колю старая «черепаха» и приподняла вверх солнечные очки, чтобы встретиться с ним взглядом.

— Не понял, — дерзко ответил Николай и накренил мотоцикл таким образом, чтобы старая «черепаха» потеряла равновесие и соскользнула с его, «до ниточки» промокшего, «коня». — Весь мир за ДРУЖБУ НАРОДОВ, а вы против?!

Старая чешская «неваляшка», лишившись опоры, лишь слегка покачнулась и, блеснув вестибулярной и психической устойчивостью, невозмутимо опустив обратно на переносицу очки, оспорила суждения прыщавого оппонента, — Отнюдь! Я всьеми руками и ногами за ДРУЖЬБУ! Но катьегорически против СЕКСА «по дружбе»! А здесь, я чувствую, попахивает «ФЛИРТОМ и РАЗВРАТОМ», а не «МИРТОМ и ШПИНАТОМ»! — саркастично заметила бдительная женщина, артистично шмыгая высоко задранным кверху носом.

— А если у меня к девушке серьёзные намерения? — быстро нашёл Николай себе железное оправдание, способное обелить его в (затемнённых очками) глазах недоброжелательного свидетеля, появившегося в самый неподходящий момент.

— Тогда, пьервым делом, ты должен был сообщить об этом её родителям, и для начала выпросить у них её рукИ, а не хватать без спроса дьевушку за оголённые ноги! — с умным видом опытного «церемониймейстера традиционных любовных обрядов», нравоучительно поучала Колю старая «черепаха», выставив перед его лицом вытянутый вверх указательный палец, то ли обозначающий число «1» (визуально изображающий словосочетание «первым делом»), то ли «острое копьё», норовящее пронзить «грешника» отточенным длинным ногтем за прелюбодеяния.

— Вы считаете, что я должен был в первую очередь сгонять к её родителям в Чехословакию, а уж потом объявить о своих симпатиях Катерджине? — усмехнулся Коля и, на всякий случай, отклонил голову подальше от опасно торчащего перед ним указательного пальца. — Вам не кажется, что это слишком длинный и, как минимум, странный путь к её сердцу? Ведь если я изначально не понравился бы Катерджине, то какой смысл мне было ехать в такую даль к её родителям?

— Тогда ты мог, хотья бы, подойти ко мне и спросить у менья разрешения на свидание! — быстро нашла альтернативный способ получения официального одобрения Колиных ухаживаний старая «черепаха», обеспечивающий ей тотальный контроль над влюблёнными «голубками». — Моих полномочий вполне достаточно для решения и пикантных задач. За предьелами Чехословакии для своих подопьечных я и «мама», и «папа», и «воспитатель», и «набльюдатель», и «телохранитель», и «друг». В общем, тот, кто обеспечивает дьетям БЕЗОПАСНЫЙ отдых и досуг! И мне за это хорощо платят! — перейдя на шёпот, похвасталась своей значимостью старая «черепаха», скромно опустив (под тёмными стёклами очков) глаза.

— И вы бы разрешили мне встречаться с Катерджиной? — пессимистично засомневался Коля в том, что его просьба могла бы каким-то образом изменить отношение строгой и бескомпромиссной «надзирательницы» к его варианту «тесной дружбы» между мальчиком и девочкой.

— Почьему бы и нет? — хмыкнула старая «черепаха», пожимая плечами. — Возможно, и разрешила бы. НО…, — хитро прищурившись, неожиданно замолчала чешка, специально делая акцент на предлоге «но» и, убедившись в том, что молодой человек чрезвычайно заинтригован, продолжила прерванную фразу, — Если бы ты дал мне «честное пионьерское» или «честное комсомольское» слово, что будешь вести себья как джентльмен и не испортишь репутацию честной дефушке. Только не спьеши давать мне пустые обещания! — отмахнулась от Коли рукой старая «черепаха»,не позволив ему даже открыть рта. — Знаю я вас, мужиков! Чтобы заполучить Катерджину, ты готов мне сейчас пообещать что угодно, а что будьет с вами потом? Ты не задумывался? Ну, «поворкуете» вы сьейчас недельку-другую, потрётесь «клювиками» друг об дружку, а потом разъедетесь по разным странам, и ваш роман закончится. А вместо ньего начнётся ВЕЛИКАЯ чешско-советская любовная депрессия с рыданиями в подушку да письменной перепиской. За Катерджину-то я спокойна! У неё поклонников хватает. Пока твоё первое письмо дойдёт по почте до Чехословакии, пльзенские ухажёры прокатят её на своих крутых мотоциклах, проветрят ей на скорости мозги, и она тьебя забудет, как приятный сон. А вот в тьебе я не уверенна. Нужны ли тьебе в твоём возрасте такие глубокие душевные раны? Выдержит ли твоё юное сердечко такой взрослый удар? Не треснет ли твоя хрупкая жизнь напополам? Хочу тьебя честно предупредить, что «шрамы», которые оставляют на сьердце такие красивые дефочки, как Катерджина, ноют потом очень долго, а у некоторых — всю жизнь.

— Я не верю вам! Вы специально «опускаете» свою подопечную в моих глазах, чтобы разлучить нас. А когда вернётесь в жилой корпус, наверняка насочиняете ей какие-нибудь гадости и про меня. Например, то, что у меня родители МЕДВЕДИ, и я могу её заживо съесть! Вы ведь в Европе реально верите в то, что по советским городам, до сих пор, медведи по улицам бродят? — с лёгкостью раскрыл коварные замыслы чужестранки Николай и заговорщицки ей подмигнул. — А если, в доказательство своих слов, вы покажете Катерджине фотографии московского цирка, на арене которого дрессированные медведи не только ходят, но ещё ездят на мотоциклах и играют на балалайках, то она точно поверит в ваш бред!

— Да не стремлюсь я вас разлучить! — обиженно фыркнула старая чешка, скрывая свои истинные цели за «ширмой» добродетели. — Я хочью, чтобы вы не наделали друг другу больно, вот и всё! Считай мьеня провидцем, который умеет заглядывать в недалёкое будущее. А что тьебе делать с моими предсказаниями — решай сам. Хочешь — «подложи соломки», чтобы не больно было падать. А хочешь обжечься, то хватайся за Катерджину, как за раскалённый утюг, и прижимай плотнее к своему сердцу.

— Я, наверное, рискну ухватиться за своё чешское счастье! — на секунду задумавшись, уверенно сделал выбор в пользу «раскалённого утюга» мечтательно улыбающийся Николай и, сложив перед собой ладошки, стал умолять старую чешку, заискивающе всматриваясь в её затемнённые очки. — Но, чтобы не обжечься, я попросил бы вас перевести с чешского языка — на русский «инструкцию по уходу» за этой «горячей штучкой»!

— Как ею безопасно «пользоваться»? — съязвила старая «черепаха» и, сложив из пухленьких пальчиков «кукиш», выставила его перед Колей. — Ишь, чьего захотел?

— Ну, расскажите хотя бы о том, откуда Катерджина так хорошо знает русский язык и с такой лёгкостью говорит на нём? — умышленно увёл разговор Николай с «щекотливой» темы — в нейтральную, чтобы усыпить бдительность старой «черепахи» и выйти на интересующие его вопросы издалека.

— О! Об етом её достоинстве я могу рассказать в мельчайших подробностьях! — с облегчением выдохнула старая «черепаха» и, присев на траву возле Коли, начала объяснять, — В наших школах «русский язык» является обьязательным предметом, а у Катерджины он, вдобавок, ещё и самый любимый! Слышал бы ты, как она на «Олимпиаде по русскому языку» наизусть читала «Письмо Татьяны» из «Евгения Онегина»! У членов жюри, от удивления волосы встали дыбом, а участники из других школ стоя ей аплодировали. Да что там участники?! Я уверьенна, что сам Пушкин хлопал в ладоши на небьесах от такого душевного прочтения его произведения. Естественно, единогласным решением жюри Катерджину признали «Чемпионкой Чехословакии по русскому языку» и наградили поездкой в СССР.

— А другие ваши ребята, тоже «Олимпийские чемпионы» по каким-нибудь школьным предметам? — полюбопытствовал Николай, испугавшись за то, что на фоне чехословацких вундеркиндов он будет выглядеть «тускловато», и Катерджина начнёт стыдиться общением с таким неучем, как он.

— Не-е-е-е-т! Что ты! — отрицательно замотала круглой (как луна, обросшая кучерявыми, крашеными «Хной» волосами,) головой старая «черепаха». — В нашей дельегации «Олимпийская чемпионка» и звезда только одна! У нас, конечно, есть несколько перспективных спортсменов и одарённых музыкантов, но в основном (если сказать по секрьету) нашу группу составляют те, кто приехал сюда, как это у вас говорят — «ПО БЛАТУ»! Поэтому Катерджина и является у наших ребьят безоговорочным и авторитетным лидьером!

— Никогда бы не подумал, что Катерджина фанатеет по Пушкину! — задумчиво произнёс Николай, «пропустив мимо ушей» всё то, о чём говорила старая «черепаха» про других ребят. — В её возрасте девочки влюбляются в смазливых киноактёров, рок-певцов да в плохих парней, а от хороших поэтов их тошнит! Так как любовь к ним насильно «прививается» школой с самого детства.

— Ты её слишком сильно идеализируешь! — образно «срезала» с Катерджины ангельские крылышки старая чешка. — Не хочу тьебя разочаровывать, но (в этом плане) она самая, что ни на есть, обычная дефочка. Ей нравится не только Пушкин. Она без ума ещё и от Фетисова, Третьяка и, вообще, от всего русского хоккея! Только не подумай, что она одержимый русофил. Чьешское пиво ей нравится больше, нежели совьетское, и к русскому балету она совершенно равнодушна. Хотя, с её темпераментом, красивые мальчики в обтягивающем трико ей должны (по идее) нравиться больше, чем беззубые, потные хоккеисты, обвешанные с ног до головы пластмассовыми щитками, словно игрушечные рыцари.

— Ничего удивительного в этом нет! — встал на сторону иностранной сверстницы Коля. — Многим советским девочкам тоже больше нравятся хоккеисты, потому что они выглядят более мужественно, нежели «балеруны». Признаться, меня радуют её предпочтения, потому что я …

— Да знаю я, что ты тоже хоккеист! — перебила Колю старая «черепаха». — Катерджина, как только услышала об етом от местных дефчонок, сразу захорахорилась, косметикой злоупотреблять стала и неровно задышала в твою сторону. Но я, на твоём месте, сильно не обольщалась бы. Я думаю, что для неё ты не судьба всей её жизни, а, всьего лишь, «спортивный интьерес». Так сказать, «МАТЧ-РЕВАНШ».

— Матч-реванш? — недоумевая, переспросил Коля, вытягивая от удивления лицо.

— Дело в том, что у Катерджины на Родьине есть бойфренд. Голкипер юношеской хоккейной сборной Чехословакии. Недавно они приезжали в вашу страну на международный турнир, и он сильно её разочаровал, — начала вводить собеседника в курс дела старая «черепаха», но Коля, замахав перед ней указательным пальцем, заранее категорически отверг от себя возможные обвинения:

— Нет! Нет! Нет! Это какая-то ошибка! Я капитан известной команды в уральском регионе, но я не являюсь игроком юношеской сборной Советского союза и никогда в жизни не играл с чехами в хоккей. Так что мстить мне не за что!

— А тьебе и не нужно было скрещивать клюшку с пльзенским голкипером. Катерджине было бы достаточно, если бы ты своей «клюшкой» «забил гол» в ЕЁ «ворота», — закамуфлировала подходящей (по смыслу) спортивной аллегорией пошлую суть намечающегося «реванша» старая «черепаха», озираясь по сторонам. Убедившись, что их разговор никто не подслушивает, она, на всякий случай, перешла на полушёпот. — Для такого самолюбивого голкипера, как её бойфренд, пропустить от русского форварда «гол» в самые обьерегаемые им «ворота» будьет невыносимо болезненным ударом ниже пояса и страшным унижением.

Николай внимательно слушал и терпеливо укладывал в уме вылетающие из уст пожилой женщины хорошо знакомые ему спортивные термины в логическую цепь и, морща лоб, пытался найти в ней место для своего (упорно выпадающего из общего ряда событий) звена.

— Ладно, — сжалилась над Колей старая «черепаха», обратив внимание на чересчур озадаченное выражение лица ничего не понимающего юнца. — Объясню проще. Её воздыхатель, во время турнира, на-спор, изменил ей с совьетской дефочкой лёгкого поведения. Вот она и решила отомстить ему за его подлый поступок. Так что ты можешь воспользоваться «голевым моментом» и, забросив «шайбу», выиграть самый престижный «матч» в своей жизни. А моя задача сделать так, чтобы этот «матч» не состоялся. Во-пьервых, я не увьеренна, что твой «гол» станет решающим в этом ревнивом противостоянии, а во-вторых, он может лишить мьеня «тренерской» карьеры. Ведь если в результате вашей «игры», моя «Олимпийская чемпионка по русскому языку» привезёт из Совьетского союза не памятный сувенир, а, как «матрёшка», привезёт внутри себья живой «сюрприз» от тьебя, мьеня уволят и навсегда отстранят от работы с детьми. Возможно, ради любимой дефочки ты готов потьерять сон, свободу и девственность, но я точно не готова тьерять из-за неё любимую работу, на которой проработала больше тридцати лет!

— А вдруг «матрёшка» не захочет возвращаться к чехословацкому голкиперу, а захочет официально остаться с советским форвардом, выйти за него замуж, родить от него сына и читать малышу перед сном сказки Пушкина? Вас ведь не должны тогда уволить? — озвучил Коля благоприятную для себя и для руководителя чешской делегации версию развития возможных событий и самоуверенно уставился на пессимистично настроенную женщину с большим педагогическим стажем, но с маленьким (судя по стервозности и отсутствию обручального кольца на безымянном пальце) семейным стажем.

— Не смеши, мьеня! — захохотала пышная чешка, потрясывая вторым подбородком. — Её бойфренд — перспективный парень. У ньего отличное будущее, могущественные родители, живущие в собственном загородном двухэтажном доме, и превосходный мотоцикл. А что у тьебя? Пыльная работа на уральском заводе, коммунальная квартира в панельной многоэтажке и эта вонючая «тарахтьелка»? — просмеявшись спросила Колю старая «черепаха» и брезгливо кивнула в сторону продолжающего обтекать мотоцикла. — Ты мьеня прости, но по сравнению с нашими «ЯВАМИ» и «ЧЕЗЕТАМИ» твой «МИНСК» — дряхлая лошадь, и на нём тьебе за Катерджиной не угнаться.

— Ну, это мы ещё посмотрим! — обиженно пробурчал Коля, со злости прихлопнув севшего к нему на плечо комара.

— Смотри не ослепни от такой-то красоты! — строго предостерегла Колю, защитница чехословацкой нравственности и, смягчив тон, заботливо добавила: — И не простынь! Глянь, весь мурашками покрылся, и губы посинели. Шёл бы ты домой, промокший «Ромео», да переоделся в сухую одьежду. А то умрёшь до свадьбы, но не от яда (как у великого Шекспира), а от воспальения лёгких. А чешская «Джульетта» даже и не кашлянёт из солидарности. Или ты болотный оборотень и потихонечку (с наступлением сумерек) начал превращаться в «Водьяного»? Пойду-ка я отсюда, от греха подальше! А то и впрямь обернёшься в какого-нибудь лягушонка и начнёшь при мне комаров жрать! Вон, одного уже прихлопнул, — косясь на раздавленное, на плече парня, насекомое шутливо встревожилась старая «черепаха» и, неуклюже, попятилась обратно в камыши.

Чтобы не допустить повторных попыток интимного сближения между Николаем и своей подопечной, руководительница чешской делегации, с того вечера, стала тенью следовать за Катерджиной, не давая своей глупой темпераментной «сучке» ни малейшего шанса остаться наедине с молодым неопытным щенком, готовым запрыгивать на всё, что шевелится, не задумываясь о последствиях.

Начиная с праздника «Русско-народного фольклора» и вплоть до завершения лагерной смены старая «черепаха» стояла живым щитом между Колей и Катерджиной, словно боксёрский рефери, настоятельно рекомендующий двум горячим бойцам держать дистанцию, не входить в клинч (обнимаясь, виснуть друг на друге) и не позволяющий «атаковать» спарринг-партнёра ниже пояса. Максимум, чем им приходилось довольствоваться в этот мучительный период, так это телесными прижиманиями (во время «медленных» танцев на дискотеках) да высказываниями взаимных комплиментов украдкой. От такого тотального контроля «запретный плод» казался подросткам всё слаще, и им ещё больше хотелось его попробовать. Коля с Катерджиной, как голодные хищники, не спускали друг с друга глаз и ждали малейшей возможности, чтобы наброситься на соблазнительную «добычу» и, не теряя времени на предшествующие сексу традиционные «ухаживания» да предварительные ласки, грязно, с животной страстью, совокупиться. Но старая «липучка» так прочно пристала к Катерджине, что отодрать её от девочки не мог даже туалет! А «отодрать» в туалете двух «слипшихся» чешек у Коли не поднялась бы ни рука, ни кое-что другое. Оставался один-единственный древний способ — это залезть ночью в окно возлюбленной, но старая и мудрая «черепаха» предусмотрела и это. Она переселилась (на оставшиеся до конца смены дни) из своей комнаты в спальню к девочкам и стала охранять честь Катерджины в круглосуточном режиме.

Растащенные по разным углам чешско-советской дружбы и удерживаемые старой «черепахой» на безопасном расстоянии друг от друга подростки было уже отчаялись, но в последнюю ночь, накануне отъезда, почти потухшие звёзды, освещающие их «интимный путь», неожиданно сошлись на тёмном любовном небосклоне, и «отлипшая» на пару часов от Катерджины чешская «липучка» ушла на организационное педагогическое совещание, посвящённое закрытию международной лагерной смены.

Оставшись без опеки, Катерджина покинула жилой корпус через туалетное окно и, примчавшись к Николаю, сообщила ему эту радостную весть. Воодушевлённый барабанщик не стал от радости прыгать до потолка и стучать в барабан победный марш, а, наоборот, чтобы не вспугнуть удачу и не привлекать к себе с Катерджиной внимания полусонных соседей по палате, шёпотом предложил оседлать его белорусского «скакуна» (ждущего на стадионе отправки в деревню) и «ускакать» на нём на пустующую от родителей дачу. Мол, здесь много посторонних глаз, а в деревне им никто не помешает заняться любовью.

Катерджина, взволнованно дыша, подняла глаза к небу, перекрестилась и, поцеловав нательный крестик, согласилась. Долго раздумывать было некогда, да и подходящих альтернативных вариантов она предложить точно не могла.

Прибежав на стадион, нарушители лагерного режима, не договариваясь, распределили между собой преступные обязанности и принялись их исполнять: Коля, вставив ключ зажигания в мотоцикл, начал ритмично давить ногой на предназначенный для этого рычаг, чтобы завести мотор. А Катерджина встала на «шухер» и, пугливо оглядываясь по сторонам, нервно покусывала ногти.

Глухо «фыркая», будто бы оттого, что его на стадионе бросили одного, мотоцикл ни за что не хотел заводиться и, обиженно отвернувшись от беглецов, гордо молчал.

Коля, бегло осмотрев все механизмы «упрямца» и не обнаружив в них неисправностей, вновь возобновил судорожные попытки запустить двигатель, но железный «конь» не подавал признаков жизни. Тогда Коля стал бегать с ним по футбольному полю, надеясь, что с «толкача» он всё же заработает, но мотоцикл работать не хотел и, как упёртый осёл, ленился, не желая никуда ехать.

Когда Николай осознал, что его мечта «овладеть самой красивой девочкой Европы» погасла, как мотоциклетная свеча в движке, он пнул от отчаяния по колесу ногой и сквозь зубы процедил:

— Какой же ты, всё-таки, козёл!

Догадавшись по реакции молодого человека, что побег не удался, а на другие варианты у них просто не остаётся времени, чешская «птичка», обречённо опустив крылья, нехотя, поплелась обратно в свою «клетку».

Как только Катерджина скрылась из его поля зрения, Коля в бешенстве набросился на предателя и стал жестоко его избивать. Повалив его на землю, он с остервенением пинал его по рогатому рулю, по булькающему (горючим топливом) бензобаку, по тускло мерцающей фаре. И будь в тот момент у него под рукой пистолет, он избавил бы загнанного «коня» от мучений и пристрелил бы его прямо в заглохшее железное «сердце», ставшее причиной его любовного фиаско. Мотоцикл терпеливо, по-мужски, держал удары, а когда Коля выдохся и, рыдая от обиды, упал на землю возле него, он начал сочувствующе ему «подмигивать» оранжевым «поворотником», как бы давая хозяину понять, что это не последняя девушка в его жизни и что убиваться из-за неё не стоит.

Утром следующего дня венгерские автобусы, в отличие от минского мотоцикла, взревели своими мощными двигателями и, оставив за собой солярное густое облако чёрно-серого дыма, навсегда увезли от Николая в далёкую Чехословакию его первую любовь.

Затем, через пару лет, железный «конь» стал причиной расставания Коли с его «второй» любовью, потом с «третьей», «четвёртой», «пятой», и каждый раз он «подмигивал» огорчённому хозяину оранжевым «поворотником», напоминая, что это не последняя женщина в его жизни. И только сейчас, посмотрев на всё это со стороны, Николай Иванович Сидоров понял, кто является главным виновником его хронического невезения в любви и причиной холостяцкого проклятия! — МИНСКИЙ КОЗЁЛ! А он-то, дурак, всю свою жизнь утешал себя тем, что тот дворник Серёжа был «змеем — искусителем», а его мотоцикл — «ангелом — хранителем», сберегшим его тогда от проблем, связанных с прекрасной чешкой. А оказалось, что никакой он, нахрен, не «ангел-хранитель»! А самый обыкновенный «козёл-разлучитель», нагло лишивший его в то лето счастья! Николай Иванович с грустью представил, как круто могла бы сложиться его жизнь, если бы в ту ночь этот чёртов мотоцикл завёлся, и у него с Катерджиной всё получилось. Как она отказалась бы возвращаться на Родину и осталась бы навсегда в СССР. Как они поженились бы, нарожали бы кучу будущих хоккеистов и олимпийских чемпионок по русскому языку! Как переехали бы они с Катерджиной жить на его дачу, завели бы коз и пили бы самое полезное в мире молоко за своё здоровье и за вечную любовь! А вместо этого, у него ни семьи, ни детей, ни коз, а только ржавый, дряхлый мотоцикл, так сильно подведший его в юношеские годы. А ему, между прочим, сейчас уже тридцать шесть лет, столько же, сколько было тогда дворнику Серёже. Но в отличие от того ловеласа, он абсолютно одинок.

Иногда, в момент расставания с очередной «гражданской женой», Николай Иванович, мысленно, винил Катерджину в своём «семейном неблагополучии» и считал, что это прекрасная чешская ведьма приворожила его к себе и наложила на него «венец безбрачия» на всю жизнь, а оказывается, все эти козни строил ему минский «козёл»! Старый, облезлый, ревнивый «козёл»! Ведь если припомнить, то все его романы (после Катерджины) заканчивались ссорами, главной причиной которых всегда становился мотоцикл «Минск»…

— Ну, так что, продашь мне эту рухлядь за двести рублей? — спросил Николая Ивановича ушлый сосед голосом маленького человека, делающего большое одолжение и, скорчив благодетельную физиономию, помахал перед носом индивидуального предпринимателя Сидорова двумя сторублёвыми купюрами.

— Он не продаётся, — хмуро ответил Николай Иванович с лицом человека, замыслившего что-то нехорошее, — Могу обменять его на свою молодость или на чешскую пионерку! У тебя есть красивые иностранные школьницы, великолепно говорящие по-русски?

— Ё*нутый извращенец! — сплюнув, сматерился сосед и, спрятав замусоленные купюры в карман рабочей куртки, прихрамывая, ушёл.

Несколько минут Сидоров, задумчиво почёсывая подбородок, угрюмо «водил хороводы» вокруг разоблачённого им белорусского «диверсанта», молча «переваривая» в голове «всплывающие» в его памяти замаскированные детали «подрывной» деятельности этого злодея, сыгравшие роковую роль в судьбе несчастного влюблённого юноши. Заходя на очередной круг, Сидоров неожиданно остановился прямо напротив бесстыжей фары и, надев на лицо «маску примирения», пошёл навстречу транспортному средству.

— А как ты смотришь на то, чтобы тряхнуть стариной и прокатиться по местам былой «боевой славы»?! — с ностальгическим азартом в голосе обратился к мотоциклу Николай Иванович и, похлопав его по бензобаку, как по лошадиной морде, ловко запрыгнул в «седло».

Мотоцикл, обрадованный тем, что вновь понадобился своему хозяину, дрыгнул рычажком зажигания и, громко заурчав несмазанным двигателем, затрясся от радости.

— Чудеса! — искренне удивился живости ржавого «старичка» Николай Иванович и, выкрутив до отказа ручку «газа», сорвался с места.

«Проскакав» на одном дыхании несколько километров, Сидоров въехал в раскрытые ворота заброшенного пионерского лагеря и, минуя заросший густой травой спортивный стадион, остановился на том самом месте (на берегу реки), где и произошло тогда его первое свидание с Катерджиной.

Заглушив мотор, Николай Иванович слез с мотоцикла, поставил его на подножку и, закрыв глаза, глубоко вздохнул. Всплески воды, шуршание камышей, шелест листвы, мотоцикл «Минск», Сидоров Коля… Всё было точно так же, как и на том свидании. Всё! И атмосфера, и действующие лица. Не было только Катерджины. На душе у Николая Ивановича «заскребли не миниатюрные домашние кошки», а огромные дикие львы, беспощадно разрывающие его сердце на куски, а на глазах навернулись слёзы.

— Помнишь, как ты не хотел заводиться и вести нас с Катерджиной на дачу, а сейчас, простояв несколько лет в пыльном сарае, с лёгкостью затарахтел и, практически на бензиновых парах, доставил меня на место, где я встретил и потерял свою первую любовь? — с трудом сохраняя самообладание, спросил у мотоцикла Николай Иванович, продолжая стоять к нему спиной с закрытыми глазами. — А помнишь, как ты СПЕЦИАЛЬНО нырнул в реку и, якобы, стал тонуть, чтобы не позволить нам совершить половой акт и привлечь внимание старой «черепахи»? Или ты хочешь сказать, что это было простым совпадением?

— Ты прав. Я это делал нарочно, — вдруг, неожиданно, признался мотоцикл гнусавым механическим голосом, доносящимся откуда-то из-под фары.

— Так почему ты мне говоришь об этом только сейчас, когда уже ничего не исправить? — в бешенстве заорал на мотоцикл Николай Иванович, выпучив глаза от негодования. Потом опомнился, упал на задницу и, пятясь в противоположную сторону от транспортного средства, заикаясь, шёпотом произнёс, — П-п-почему ты, в-в-вообще, Г-Г-ГОВОРИШЬ?!

— Тебя удивляет тот факт, что у каждой вещи есть свой характер, своя энергетика и своё мнение о хозяине? — ответил вопросом на вопрос мотоцикл и ритмично заскрипел рессорами, имитируя смех.

— Меня удивляет то, что вещь, в принципе, может об этом ГОВОРИТЬ! — пояснил Николай Иванович и начал себя щипать, пытаясь пробудиться от страшного сна.

— Ах, да! Совсем забыл! Человечество, ведь, считает все предметы неодушевлёнными, но на самом деле это миф. Любая вещь может рассказать о себе много интересного, и некоторые люди могут их понимать, но, далеко не все! Ты, например, не относишься к категории «некоторые». Но тебе повезло, что у меня есть «бибикалка», и я могу (через неё) донести до тебя прямым текстом то, что ты до сих пор ещё не понял, — похвастался своим техническим преимуществом перед другими вещами мотоцикл, подмигнув бледному хозяину левым «поворотником».

— Ну, что ж, приступай! — решил не нервировать и не прогонять пришедшую к нему галлюцинацию Николай Иванович, надеясь, что она объяснится, возможно, покается за свои грехи, а потом добровольно его покинет.

— А ты уверен, что находящееся в коре твоего головного мозга серое вещество, именуемое «мозгом», способно понять белорусскую механическую душу твоего железного друга и донести до тебя истинный смысл моих намерений, а не опошлить его до обыкновенной человеческой ревности? И даже если ты незнаком с религией вещей и не веришь в «Porpetuum Mobile», я надеюсь, тебе хватит ума, хотя бы, осознать то, что я никогда не стремился заменить тебе твоих баб на супружеском ложе и не мечтал о том, чтобы ты совал в мой бензобак и в выхлопную трубу свой член?! Или тебя посещали подобные мысли? — с опаской поинтересовался мотоцикл, на всякий случай оборонительно направив на Николая Ивановича рогатый руль.

— А для чего ты, в таком случае, это делал? Зачем каждый раз «вбивал клинья» между мной и моими «половинками»?! — не видя других, объективных для этого, причин, кроме пресловутой ревности, потребовал у мотоцикла объяснений Николай Иванович, припоминая, как закатывалась к небу фара этого лицемера от удовольствия, когда Катерджина купала его в реке.

— А для чего ты меня сюда пригнал? — настойчиво поинтересовался мотоцикл, давая понять, что не намерен продолжать диалог до тех пор, пока не услышит от собеседника на него правдивый ответ. Однако, учитывая нервозное состояние Николая Ивановича и полное отсутствие у него страха что-либо терять, немного смягчил шантажистский тон. — Давай, откровенность — за откровенность? Ты честно делишься своими планами на ближайшее будущее, а я признаюсь в далёком прошлом. Договорились?

— Договорились! — смело согласился на выдвинутые условия мотоцикла Николай Иванович, увлекшись психологической борьбой человека с машиной.

— Только, чур, ты первый! — предусмотрительно уступило «дорогу» непредсказуемому «пешеходу» хитрое транспортное средство и вежливо откатилось на пару шагов в сторону.

— Ну, уж, не-е-е-е-т! — категорично погрозил мотоциклу указательным пальцем Николай Иванович. — Второй раз на одни и те же «грабли» я больше не наступлю! Однажды ты меня уже предал, и тебе ничего не стоит сделать это вновь. Поэтому, брось корчить из себя благородного «скакуна» и «бить себе в грудь копытом», а начинай выполнять условия (тобой же придуманного) договора.

— Ну, хорошо, — обречённо «пробибикал» мотоцикл и, виновато опустив фару вниз, словно нашкодивший кот, начал обелять себя в глазах хозяина. — Да, я нарочно «наезжал» своими, хорошо накаченными, колёсами и беспощадно давил все, возникающие на твоём жизненном пути, романы. Но делал я это исключительно во благо! Я не хотел, чтобы между нами стояла какая-то посторонняя баба и разрушала нашу многолетнюю крепкую мужскую дружбу. Согласись! Со мной ты чувствовал себя свободной птицей, летящей со скоростью сто километров в час, и был в этот момент самым счастливым человеком на Земле! А от этих дур у тебя были одни только проблемы. Ты, вспомни! Вспомни! КОЛЕЧКИ, ЦЕПОЧКИ, СЕРЁЖКИ, БРАСЛЕТИКИ, КУЛОНЧИКИ, СУМОЧКИ, ШУБЫ, ИТАЛЬЯНСКИЕ САПОГИ, ФРАНЦУЗСКИЕ ДУХИ… Они требовали от тебя это всё, как будто ты был не простым уральским рабочим, а золотым пиратом Карибского моря, живущем на «Острове сокровищ». Мало того, что ты «сливал» всю свою зарплату на этих сучек, так ты ещё умудрялся сливать из меня остатки бензина, чтобы купить этим, «присосавшимся» к тебе «пиявкам» занюханный цветочек. К тому же, твои «курицы» сами не оставляли мне выбора, вынуждая меня их «давить». Может, ты забыл? Так я тебе напомню. Одна предлагала меня продать и на вырученные деньги съездить на неделю на Юг. Другая — обменять меня на японский магнитофон. А та странная рыжая поклонница поэзии, которая во время секса не стонала, а с выражением читала Блока, вообще, умоляла тебя сдать меня на металлолом, чтобы за это ей дали талончик на приобретение двух, страшно дефицитных томов Ахматовой… Что мне оставалось делать? Стоять в сарае и ждать пока твои бабы…

— Да, бог с ними, с этими бабами! — поморщившись, прервал откровенные мотоциклетные «тарахтения» Николай Иванович, частично согласившись с доводами бывшего друга. — С ними всё ясно! Мне непонятно другое — зачем ты «раздавил» мой самый первый и трепетный роман с Катерджиной? Ведь с ней-то у меня не было проблем? И тебе она не угрожала «продажей»! Кроме того, она обожала мотоциклы и безумно любила на них кататься. Вот если бы ты дурак не мешал нам сойтись, а, наоборот, помогал, то никаких других баб в моей жизни и не было бы! Да и ты жил бы, как «у Христа за пазухой»!

— Отнюдь! — пессимистично прогундел мотоцикл. — Катерджина была для меня самой страшной угрозой из всех последующих! Для любой, уважающей себя, чешки стрёмно было бы ездить на советском мотоцикле. Особенно такой королеве, как Катерджина. И как только бы вы поженились, меня, в тот же день, выбросили бы на свалку, а моё место в сарае занял бы респектабельный «Чезет» или модная «Ява». А для любого мотоцикла это самая болезненная и нержавеющая со временем рана. Лучше трижды быть обмененным на магнитофон, книги и путёвку в санаторий, чем один раз быть замененным на более сильного и, превосходящего тебя, породистого «соперника»! Это, всё равно, что я поменял бы тебя (старого, пузатого и лысеющего хозяина), но не на новую резину и не на красивый, бархатный чехол на сидение, а на молодого, крепкого, богатого механика, способного собрать из меня «мотоцикл мечты»!

— Даа-а-а-а, это было бы ужасно! — тяжело вздохнув, произнёс Николай Иванович и с пониманием взглянул на бывшего друга детства, мысленно ставя себя на его место. — Представляю, как ты привёл бы в мой дом молодого механика, а меня бы вышвырнул за дверь?! Хорошо, что в жизни всё наоборот, и мотоциклы не могут менять своих хозяев!

— Зато, мы можем менять их судьбу и вышвыривать за дверь их жён! — с гордостью заявил Сидорову мотоцикл и задрал фару вверх.

— Вот с этим трудно поспорить, поэтому вас люди «козлами» и величают! — нашёл Николай Иванович, для себя, ещё одно объяснение «прилипания» к этой мотоциклетной марке столь обидного прозвища и, приставив к своей голове два указательных пальца (имитирующих рожки) пронзительно заме-е-е-е-екал.

— Позвольте, но это несправедливо! — воскликнул мотоцикл, встав «на дыбы». — Я честно исполнил часть своего договора, а мой «партнёр», вместо того, чтобы выполнить свою часть договора, дразнится, — возмущённо пожаловался, растущей неподалёку сосне мотоцикл и, в знак презрения, неодобрительно бибикнул два раза.

— А вот это, ты, зря! В отличие от мотоциклов-предателей я дорожу своим честным именем, и всегда держу данное мной слово! — перестав дурачиться, упрекнул собеседника Николай Иванович и, сменив укоризненный тон — на деловой, сухо и подробно изложил суть своих планов. — Я пригнал тебя на это, священное для меня, место с одной только целью — принести тебя в жертву «Богу любви» — Амуру, чтобы он забрал у меня («висящий на шее» и тянущий меня в ад), железный, тяжеленный «амулет безбрачия на колёсах» и вернул мне мою любовь! Я считаю, что этот обряд поможет мне избавиться от проклятия, а может, даже, и «отмотать» время вспять, чтобы я смог вновь встретиться с Катерджиной и никогда больше с ней не расставаться!

— И ты веришь во всю эту мистическую чепуху?! — «захохотал» мотоцикл, скрипя несмазанными рессорами. — Я не узнаю тебя! Где тот убеждённый атеист, комсомолец Коля Сидоров, который считал, что его судьба находится исключительно в его руках, а не в руках какого-то выдуманного кем-то «Бога любви» — Амура? Неужели он трусливо спрятался в теле этого тщедушного, пузатого и лысеющего мужичонки и ждёт, когда прекрасная чешская принцесса «прискачет» сюда на своей белой «Яве» и вытащит его из этой вонючей «темницы»? Скажи, честно! Ты реально веришь в то, что если утопишь меня в реке, в твоей жизни что-то изменится?

— По крайней мере, я попытаюсь это сделать и буду надеяться на чудо, — без особого энтузиазма ответил Николай Иванович и, молча «взвесив» свои шансы, подытожил, — В любом случае, это лучше, чем просто сидеть, сложа руки, и смотреть на то, как одиночество с аппетитом «доедает» мой мозг, да пачками жрать успокоительные пилюли, запивая их водкой!

— Ладно! Так и быть! — сжалился над страдающим хозяином расчувствовавшийся мотоцикл и «подмигнул» ему оранжевым поворотником. — Раз уж ты обвиняешь меня в предательстве и считаешь, что это я испортил тебе жизнь, то я готов это исправить, «склеить» твою разбитую любовь и вернуть тебе Катерджину!

— Но как? — затаив дыхание, взволнованно спросил Николай Иванович, на миг, отключив разум.

— Элементарно! Я увезу тебя к ней, — спокойно ответил мотоцикл и самостоятельно завёл двигатель.

— В Чехию? — не веря своим ушам и не обращая внимания на заработавший мотор, с иронией, логично предположил Николай Иванович и нервно хихикнул.

— Не-а, — отрицательно замотал рулём мотоцикл. — В ЧЕХОСЛОВАКИЮ! А точнее, на праздник «Русско-народного фольклора».

— Ты хочешь сказать, что можешь отвезти меня в прошлое?! — наконец-то догадался Сидоров, начиная сомневаться в своей адекватности и в том, что это произносит именно он.

— Могу! — уверенно подтвердил мотоцикл, легонько кивнув фарой. — Ведь на самом деле я не «минский козёл», а «волшебный конь». ВОЛШЕБНЫЙ, СКАЗОЧНЫЙ «КОНЬ»!

— Ты, меня прости, но в сказки я не верю, — решил поберечь своё психическое здоровье Николай Иванович и поскорее закончить этот бесполезный диалог.

— Вот, это, да! — изумился мотоцикл, добавляя «газу». — Пять минут назад ты убеждал меня в обратном и твердил, что готов верить даже в чудо, лишь бы вернуть то счастливое время назад, а сейчас, когда тебе его предлагают — отказываешься?

— А ты докажи, что можешь реально, а не на словах, совершить это чудо и тогда я, безоговорочно, начну верить ни в «Бога любви», ни в Коммунистическую партию, а буду свято верить только в тебя! Справишься с такой нелёгкой задачей? — «взял на слабо» железного собеседника Сидоров, будучи заранее уверенным в том, что тот блефует.

— Запросто! — без тени сомнений в своих магических способностях протарахтел мотоцикл и, подъехав впритык к Николаю Ивановичу, вкратце «обрисовал» маршрут, «прочертив» который они откроют «портал времени» и переместятся в прошлое, — Садись в кресло, трогайся с места, разгоняйся точно до такой же скорости (на какой вы мчали тогда с Катерджиной по стадиону), сделай ровно три круга против часовой стрелки, а когда переместишься во времени и встретишься со своей любовью, то дальше можешь делать всё, что душе будет угодно. Моя миссия на этом будет выполнена.

Вслух, в точности повторив данные ему инструкции, Николай Иванович, убедившись в том, что всё правильно запомнил, с трепетом сел за руль мотоцикла и, погрузившись в те далёкие воспоминания, полагаясь на свои внутренние ощущения, начал разгоняться до нужной скорости.

Проехав первый круг по стадиону, он стал слышать отрывистые детские голоса, доносившиеся с трибун. На втором круге ландшафт лагеря начал расплываться, а на флагштоках развиваться флаги с олимпийской символикой восьмидесятых годов. На третьем круге Сидоров Коля почувствовал на себе нежные объятия и прижимающийся к его спине знакомый силуэт.

— Катерджина! — с придыханием прошептал Коля и, закрыв от удовольствия глаза, переместился в прошлое…

Единственное, что оставил после себя в настоящем времени Сидоров Николай Иванович, переместившись в прошлое, было газетное упоминание о странном происшествии, которое произошло в уральской глубинке, на территории заброшенного пионерского лагеря.

В заметке сообщалось, что (такого-то числа, такого-то месяца) тридцатишестилетний дачник разбился на мотоцикле, врезавшись со всей дури в растущую неподалёку от лагерного стадиона сосну. Примечательным был тот факт, что прибывшие на место аварии гаишники совсем не обнаружили «тормозного пути», а в крови потерпевшего не нашли ни капли спиртосодержащих веществ. Показания медиков не «пролили свет» на это таинственное происшествие и вместо «точки» поставили в этом деле множество «вопросительных знаков». Ведь по их словам, пострадавший был ещё жив в тот момент, когда они ему оказывали первую помощь, и вместо того, чтобы умолять их спасти его, он, умирая, крепко сжимал в руке сосновую шишку, счастливо улыбался и бредил, упоминая какого-то дворника Серёжу и то, что ему, наконец-то, удалось «сорвать» запретный и очень-очень сладкий чешский плод…