Новое оружие [Василий Анатольевич Криптонов] (fb2) читать онлайн

Князь Барятинский. Второй курс. Новое оружие

Глава 1

Императорская Академия. Самое лучшее и престижное учебное заведение из всех, существующих в Российской Империи. Меня зовут Константин Барятинский, и я перешёл на второй курс.

Недавно мне исполнилось семнадцать лет. В мир балов и красавиц, аристократов и магии, мир, чтящий дуэльный кодекс и родовые клятвы, я попал чуть больше года назад.

В своём мире я противостоял власти. Был отчаянным революционером, главой и легендой Сопротивления по прозвищу Капитан Чейн. Здесь я — внук князя Григория Михайловича Барятинского, главы древнего и уважаемого рода белых магов, входящего в Ближний круг. Ближний круг — это высшая верховная власть. После государя императора, конечно. Я служу в Тайной канцелярии в звании капитана. У главы Тайной канцелярии есть красавица дочь, и с ней мы — друзья. Довольно близкие… Впрочем, на отсутствие поклонниц мне, командиру отряда Воинов Света, месяц назад представленному к высшей правительственной награде, жаловаться не приходится.

Н-да, а ведь если оглянуться назад — я и впрямь многого добился в этом мире. Например, спас его от подступающей Тьмы.

Мой взгляд скользнул по толпе курсантов. Мы, как полагалось по традиции, выстроились в шеренги по периметру площади перед учебным корпусом.

Корпуса Императорской академии расположены на территории Царского Села, в непосредственной близости от Летнего дворца — в котором сейчас, если верить светским хроникам, проживает императорская семья. Прогуливаясь по огромному парку, мы, курсанты, запросто можем встретить на его аллеях не только кого-то из придворных, но и, например, саму императрицу. Или великую княжну Анну Александровну Романову — тоже, к слову, одну из моих поклонниц. А уж для того, чтобы встретить великого князя Бориса Александровича Романова, пятнадцатилетнего наследника императорского престола, и ходить далеко не надо. Вон он — стоит напротив меня, в шеренге первокурсников. Улыбается во весь рот — не знает пока, во что впрягся.

Пятнадцать лет подряд великий князь Борис Александрович преимущественно занимался тем, что пытался умереть. Из наследника престола день за днём тянула жизненные силы тварь, которую язык не поворачивается называть человеком — некий господин Юнг, лечащий врач императорской семьи. Год от года Борис чувствовал себя всё хуже, с постели почти не вставал, и вылечить его не мог никто. Неудивительно, в общем-то — с учётом того, что отравитель, маг высочайшего уровня, не отходил от пацана ни на шаг.

Мне удалось не только вывести этого гада на чистую воду, но и покончить с ним. Как? Да очень просто. Я победил Юнга в поединке, привязал его к носу своего личного самолёта (подарок Его Императорского Величества, между прочим), поднял над землей и сбросил с двухкилометровой высоты. Теперь великий князь Борис Александрович Романов стоит напротив меня в шеренге первокурсников и улыбается во весь рот.

Борису — пятнадцать, а в Академию принимают с шестнадцати лет. Но я более чем уверен, что приняли великого князя не благодаря папенькиной протекции. Точнее, не только благодаря ей. У Бориса, долгое время прикованного к постели, не было практически никаких других занятий, кроме чтения книг. Его покои во дворце, в которых мне доводилось бывать, напоминают жилище сумасшедшего библиотекаря. Неудивительно, что мальчишка сдал вступительные экзамены в Академию без особого труда…

Радуется, ишь! Думает, что самое сложное позади… Ха-ха. Я тоже когда-то так думал. Посмотрим, что ты запоёшь уже через неделю учёбы. Преподавателей в академии немало, и подавляющему большинству глубоко плевать, чей ты отпрыск. Даже я, при всех своих заслугах перед отечеством, зачёты, экзамены и курсовые работы сдавал на общих основаниях. И преподавателю физики, например, был совершенно не интересен тот факт, что накануне экзамена я сражался против заговорщиков, готовящих дворцовый переворот…

Борис не удержался и всё-таки помахал мне рукой. Я махнул в ответ.

Вовремя — оркестр грянул марш. И на широкое крыльцо учебного корпуса вышел ректор, Василий Фёдорович Калиновский.

Курсанты и преподаватели, в полном составе выстроившиеся на крыльце, встретили его аплодисментами. Ректора в академии любили и уважали.

— Здравствуйте, дорогие мои друзья! — с чувством сказал Василий Фёдорович. — И снова, уже который год подряд, я рад приветствовать вас в лучшем — не побоюсь этого слова — высшем учебном заведении Российской Империи!

Ректор говорил, строй курсантов время от времени взрывался аплодисментами. Нетерпеливыми — хотя и вполне искренними. Мы действительно рады были вернуться в академию после каникул, но Калиновский из года в год произносил примерно одну и ту же речь. В которой нас, курсантов, более всего интересовало окончание. В конце речи Калиновский сообщал, сколько чёрных и сколько белых магов в этом году поступило в академию.

Благополучие этого мира испокон веков держалось на балансе чёрных и белых магов. Баланс соблюдался из года в год, из века в век. В Ближний Круг, состоящий из двенадцати представителей самых могущественных родов Российской Империи, входило равное количество чёрных и белых магов… До некоторых пор. Пока этот баланс вдруг не нарушился. Незаметно, шаг за шагом, он начал смешаться в сторону чёрных магов. Белые маги слабели. Вырождались, теряли политическую силу.

Самые могущественные маги гибли — кто-то на дуэли, как мой отец Александр Барятинский, кто-то при неясных и загадочных обстоятельствах. Шла молва о проклятии, о вырождении белых магов. По факту же всё обстояло гораздо проще. Тот, кто стремился разрушить самое могущественное государство в мире, изо всех сил раскачивал лодку — пытаясь сместить баланс в сторону чёрных магов. И до недавних пор это ему удавалось. До тех пор, пока в этом мире не появился я.

—… ну, и наконец — о самом интересном, — добрался между тем до завершения речи Калиновский. — Все мы знаем, сколь плачевно было всего лишь год назад положение белых магов! Справедливости ради, позволю себе напомнить, что касалось это не только нашей достославной академии, но и всей Империи. В прошлом году на первый курс поступило семьдесят три чёрных мага и сорок семь белых. Это был самый большой перекос баланса за всю историю, увы. — Калиновский вздохнул. — Шла молва о так называемом проклятии белых магов. О вырождении… И как же отрадно сознавать, что всё это оказалось лишь досужими сплетнями! — Ректор нашёл глазами меня. И, как мне показалось, улыбнулся.

«Ну да, — мысленно хмыкнул я. — Для того, чтобы избавиться от „проклятья“, понадобилась, в общем-то, сущая ерунда. Нужно было всего лишь одолеть на поединке и сбросить с самолёта того, кто всё это затеял. А перед тем целый год потратить на то, чтобы вычислить могущественного врага — притаившегося в буквальном смысле слова прямо за императорских троном. Одной рукой при этом отмахиваясь от покушений на собственную жизнь, а второй — защищая Императора и его драгоценных отпрысков…»

— В этом году я с гордостью сообщаю… — Калиновский выдержал эффектную паузу, — о том, что в нашу достославную академию поступило почти равное количество чёрных и белых магов! Шестьдесят один чёрный маг и пятьдесят девять белых, дамы и господа! Это — великолепный результат!

Курсанты зааплодировали. Борис тоже аплодировал, но выглядел разочарованным. Ожидал, что его одного посчитают за десяток, что ли? Шестьдесят один к пятидесяти девяти — это действительно отличный результат! В прошлом году, как и во многие предшествующие годы, ни о чём подобном никто и мечтать не смел.

Мне было интересно, скажет ли Калиновский о том, что в академии будет учиться наследник российского престола. С одной стороны — вопрос престижа, таким фактом грех не похвастаться. Особенно в присутствии прессы — представителей которой за оградой академии толпилось немало, от вспышек фотокамер рябило в глазах. А с другой стороны, Борис не любитель привлекать к себе внимание. Для человека, который всю жизнь провёл под неусыпным наблюдением врачей — ожидаемо, в общем-то. Подозреваю, что он и в академию поступил в том числе для того, чтобы избавиться от надзора… Наивный. Мой наметанный глаз уже определил в толпе наставников, одетых в коричневые сюртуки, два новых лица.

Наставники — не путать с преподавателями! — следили за соблюдением нами дисциплины. В большинстве своём это были унылые дядьки возрастом около сорока. Два бравых молодца лет по двадцать пять возвышались над их строем на голову.

Готов поставить медный грош против прыжка с крыла самолёта на то, что эти ребята прикреплены к первому курсу. Вон, с цесаревича глаз не спускают. И это — только те люди, что бросились мне в глаза. А тут наверняка присутствуют и другие. По крайней мере, я на месте Его Императорского Величества пускать это дело на самотек точно не стал бы, приглядывал бы за отпрыском. Браслет, блокирующий Тьму, с руки цесаревича никуда не делся, конечно. Но — мало ли. Как говорят в этом мире, бережёного бог бережёт.

— Хороши, да? — негромко вздохнули у меня над ухом.

Замечание относилось явно не к новым наставникам. Вздыхал Анатоль Долинский, мой лучший друг. По совместительству — первый бабник академии. То, что девушки, которых он клеил, в подавляющем большинстве западали на меня, Анатоля не смущало.

— Хороши, — согласился я.

О ком говорит Анатоль, нетрудно было догадаться. Рядом с великим князем Борисом Александровичем стояли две девушки первокурсницы.

Выше щуплого цесаревича на полголовы, стройные, длинноногие и весьма фигуристые. Блондинка и брюнетка, с загорелыми лицами и остриженными по плечи волосами. Парадная академическая форма сидела на них как влитая.

Я присмотрелся. Память о друзьях семьи и детства, с помощью магических премудростей загруженная в мою голову, молчала. Костя Барятинский — тот, чьё тело я занимал уже год, — с этими девушками знаком не был.

— Просвети, — попросил я Анатоля. — Кто это?

Анатоль считался непревзойденным знатоком столичных красавиц — как ровесниц, так и дам постарше.

— Понятия не имею, — удивил меня Анатоль. — Никогда прежде их не видел. Думал, может, ты знаком.

— Увы, — я пожал плечами.

— А Его высочество, я смотрю — не дурак, — фыркнул Анатоль. — Времени даром не теряет!

Борис, повернувшись к брюнетке, уставился на её пышный бюст. Так откровенно, что не заметить его интерес было просто невозможно.

— Рискованно, — заметил Анатоль. — Если эта красотка не знает, кто он такой — великому князю может и по морде прилететь.

Вспоминать известный в моём мире анекдот о том, что может и не прилететь, я не стал. Хотя Борис, кажется, суть анекдота знал и решил проверить свою удачливость. Ничем другим я не смог бы объяснить то, что он уверенно протянул руку к бюсту брюнетки.

Успел пощупать или нет, я не увидел. Брюнетка возмущенно взвизгнула и влепила Борису пощечину.

Вышло громко — и визг, и удар. Настолько громко, что проигнорировать этот казус не сумел даже такой искусный дипломат, как Калиновский. Он растерянно замолчал.

Курсанты, преподаватели, наставники — на пару цесаревич-брюнетка уставились решительно все.

— Таки прилетело, — прокомментировал Анатоль.

Я не ответил.

Меня вдруг накрыло чувство, которое не беспокоило ни разу с тех пор, как одержал победу над заклятым врагом — чувство опасности. Это чувство хранило меня ещё в своём мире. Во многом благодаря ему я выживал в ситуациях, выжить в которых казалось невозможным.

Я перенёсся в этот мир, из мятежного главы Сопротивления превратился в князя Барятинского. Однако чувство опасности никуда не делось, хранило меня по-прежнему. И сейчас оно взвыло в полный голос. Я бросился к цесаревичу раньше, чем он, вспыхнувший от гнева до корней волос, успел что-либо сделать. Но всё равно опоздал.

Небо над корпусами академии в одно мгновение потемнело. Земля под ногами содрогнулась. А над поверхностью Большого пруда, расположенного прямо напротив императорского дворца, заклубился чёрный туман. Слишком хорошо мне знакомый…

— Прекрати! — подбежав к Борису, я схватил его за плечи и встряхнул так, что с головы цесаревича слетела фуражка.

Двое парней в коричневых сюртуках наставников, в которых незадолго перед этим я заподозрил телохранителей Бориса, бросились ко мне. Я поднял ладонь, выставляя магический Щит — сквозь который они не смогли бы прорваться. Только вас мне сейчас и не хватало.

— Прорыв, Капитан! — закричал мне Анатоль. — Тьма снова прорвалась!

Клубы чёрного тумана над прудом ему тоже были слишком хорошо знакомы.

— Вижу, — процедил я. Снова встряхнул Бориса. — Прекрати! Слышишь⁈ Не пропускай Тьму!

— Это не я! — крикнул Борис. — Клянусь тебе — не я!

Я всмотрелся в его лицо.

Вратами для своего прихода в мир Тьма выбрала тщедушное тело этого пацана. То ли из-за того, что в нём текла кровь императора, то ли из-за того, что так распорядился мой заклятый враг — в этом мире он носил фамилию Юнг. А возможно, в результате обеих этих причин, или же вообще по какой-то другой — при моём последнем свидании с Юнгом нам было не до отвлеченных бесед. Задать этому мерзавцу вопрос, почему Тьма избрала именно цесаревича, я не успел.

Суть та, что врата Тьмы удалось закрыть. С некоторых пор Борис носил не снимая специальный амулет, не позволяющий Тьме обрести власть над ним. Раньше прорывы случалось, когда Его высочество изволили гневаться, или испытывали какие-то ещё несветлые чувства. Но с того момента, как Борис надел на руку серебряный браслет с императорским гербом, прорывов Тьмы не было. Ни одного. И вдруг…

— Это не я! — настаивал Борис. — Клянусь тебе, Костя — не я!

Глаза его оставались такими же, какими были — обыкновенными глазами обыкновенного пацана. Взгляд напуганный — но не более. Ничего похожего на чёрные бездонные провалы — предвестники того, что Тьма рвётся наружу и вот-вот окутает всё вокруг, я не увидел.

Решил:

— Ладно. С тобой потом разберёмся.

Убрал Щит, приказал телохранителям:

— Сюда!

Оба псевдонаставника подскочили ко мне. Коричневые сюртуки сидели на них, как сёдла на коровах. Надо будет намекнуть Его величеству, что представление о конспирации у того, кто готовил этих парней к работе — откровенно так себе. Палятся, как дети малые.

— Обеспечить безопасность великого князя! — приказал телохранителям я. — Глаз с него не спускать!

— Слушаюсь, господин капитан, — вытянулся по струнке тот, что, видимо, был в паре старшим.

Надо же. Знает меня не только в лицо, но и в каком я звании. Значит — сотрудник Тайной канцелярии. Коллега, можно сказать.

А ко мне уже бежали Воины Света — мои ближайшие друзья. Те, с кем вместе мы научились обуздывать Тьму.

— Отряд — к оружию! — скомандовал я.

Отряд ощетинился светящимся магическим оружием — мечами и саблями.

— Я с вами! — дёрнулся было Борис. — У меня тоже есть личное оружие!

— Ты — с господами наставниками, — отрезал я.

— Но, Костя…

Слушать его дальше я не стал. Кивнул телохранителям, и они синхронно ухватили Его высочество под локти. Получилось виртуозно — вроде бы со всем уважением, не придерёшься, но и вырваться из железной хватки Борис не мог.

— Господин Барятинский, что происходит⁈ — рядом со мной оказался запыхавшийся ректор.

— Происходит прорыв Тьмы, Василий Фёдорович. — Мне пришлось напомнить себе, что ректор ничего подобного никогда не видел, и потратить несколько драгоценных секунд на разъяснения. — Уведите курсантов и преподавателей в безопасное место. Не допускайте паники. А главное — не позволяйте никому нам мешать! От тех, кто никогда не имел дела с Тьмой, тут будет больше вреда, чем пользы. Рядом с местом прорыва не должно остаться никого, кроме моего отряда.

— Понял, — кивнул Калиновский. — Выполню всё в точности, не сомневайтесь.

Я и не сомневался. Ректор Императорской академии действительно собирался в точности исполнять распоряжения второкурсника… Сказать кому — не поверят. Будь на месте Калиновского кто-то другой, рассмеялся бы мне в лицо. Но Калиновский знал меня не первый день. И знал о том, что я, мягко говоря, не самый обычный второкурсник.

Глава 2

— Господа, прошу вас немедленно покинуть территорию академии! — пронёсся над площадью, где стройные ряды курсантов и преподавателей уже пришли в смятение, зычный, усиленный магией голос Калиновского. — Без паники, господа! Попрошу вас на выход!

Краем глаза я успел увидеть, как кованая ограда, обозначающая территорию академии, взмыла вверх. Сразу несколько широких пролетов из металлических прутьев поднялись на высоту пары метров вместе со столбами. С бетонных оснований столбов посыпалась земля. Толпа журналистов, столпившихся за оградой, брызнула в стороны.

— Сюда, господа! — спокойно, уверенно командовал Калиновский. — Прошу вас на выход!

За дальнейшим я не следил. Калиновский руководит академией без малого тридцать лет. Белый маг шестнадцатого уровня — самый сильный из всех, кто здесь присутствует. Десяток метров чугунной ограды поднял — даже не поморщился. Своё дело он знает туго, справится и без меня. А у меня другая задача.

— За мной! — приказал я своим бойцам.

И бросился к пруду.

Летом, в жару, идеально вычерченный прямоугольный водоём, окруженный купальными павильонами, был одним из любимых мест отдыха придворных. Я не раз видел стайки кавалеров и дам, выбирающихся из прохлады купален, чтобы полюбоваться на лебедей. Лебедей тут водилось изрядно — равно как и других птиц, одна наряднее другой. Сам я в орнитологии сроду не разбирался, из водоплавающих, помимо лебедей, мог опознать разве что уток. Но уток здесь никогда не видел. Слишком простецкое создание, наверное — для императорского-то пруда.

Ещё полчаса назад чёрные и белые лебеди скользили по зеркальной поверхности воды так величаво, будто сами принадлежали к императорской семье. Сейчас всю величавость как ветром сдуло. И лебеди, и другие птицы заполошно хлопали крыльями и орали дурными голосами. Натуральный курятник, в который ворвался хорёк.

Хотя, справедливости ради, было от чего орать. Чёрный туман, клубящийся над водой, за то время, что мы с отрядом бежали к пруду, успел не только стать гуще, но и собраться воедино. В центре водоёма, ровно в середине прямоугольника, закручивалась чёрная воронка смерча. Она росла на глазах — одновременно вверх, становясь всё выше, и вниз, всё глубже зарываясь в воду.

Смерч поднял ветер. Ветер стремительно крепчал. На ухоженные берега водоёма накатывали волны, одна выше другой.

Птиц, не успевших убраться подальше, затянуло в центр водоворота. Одна из беломраморных купален не устояла, рухнула в воду. Другой, судя по происходящему, жить осталось считанные минуты. А из воронки, одно за другим, начали появляться чёрные щупальца — которые тянулись к берегу.

В центре воронки хохотала Тьма. За воем ветра отчётливо различался её демонический голос.

— Оружие — к бою! — перекрикивая ветер, скомандовал я. — Полли! По моей команде — стреляешь! Остальные — усиление!

Мой отряд насчитывал шесть человек. Я — седьмой.

Анатоль, Андрей, Мишель — сабли.

Кристина и преподаватель магических искусств Платон Степанович — мечи.

Я, Капитан Чейн — цепь.

И, наконец, Полли — лук. Подаренный ей лично Его Императорским Величеством.

Российская империя, безусловно — самое могущественное государство в мире. Но бороться с Тьмой умеем только мы семеро. Восьмой — Император Всероссийский Александр Четвёртый Романов, но его сейчас рядом с нами нет. Обращать своё магическое оружие в то, которое способно поражать Тьму, умеем только мы.

— Не уверена, что смогу попасть! — крикнула Полли.

Её рыжие локоны развевались на ветру. Лук в руках налился призрачным светом. На тончайшем луче-тетиве светилась стрела. Полли с тревогой смотрела на воронку.

— Такой сильный ветер! Я никогда не стреляла при таком!

— Ветер — моя забота! — крикнул я. — Стреляешь по моей команде! — Повернулся к остальным: — Готовы?

— Готовы, капитан! — грянуло в ответ.

В руках у пятерых засветилось их личное оружие — мечи и сабли. А мою руку обвила цепь.

Я потратил год на то, чтобы вырастить это оружие. На то, чтобы приручить его. Научить подчиняться даже не моим командам, а моим невысказанным желаниям.

Цепь росла и привыкала к этом миру вместе со мной. Она прошла такой же трудный путь. Зато теперь мы с моим оружием знали и понимали друг друга лучше, чем могли бы знать и понимать любящие супруги, прожившие в любви и согласии целую жизнь. Цепь стала продолжением меня. Мне не надо было даже задумываться о том, чтобы её призвать. Она появлялась на моей руке сама — тогда, когда это было необходимо. А мой отряд, мои ближайшие соратники готовы были по первому требованию делиться со мной магической энергией.

Цепь на моей руке засветилась. Через мгновение вспыхнула невыносимо ярким светом и прянула вперёд.

Свет — оружие против Тьмы. Единственное оружие, которое работает. И мы, Воины Света, умеем его зажигать.

Выстрелившей вперёд, в сторону Тьмы цепи коснулись три сабли и два меча — вспыхнувшие таким же ярким светом. И будто подожгли тем самым бикфордов шнур.

По цепи прокатилась новая, нестерпимо яркая волна. Цепь обвила щупальца — и хохот Тьмы сменился отчаянным воплем.

Я, напрягая все силы, удерживал цепь. Мои бойцы лили в меня энергию. Щупальца, захваченные цепью, корчились и сминались под ней.

Вращение воронки прекратилось, сама она начала уменьшаться. И, как только смерч прекратил вращение, стих и ветер.

— Полли! — скомандовал я. — Стреляй!

Полли, уже держащая стрелу на тетиве в ожидании команды, выстрелила.

Стрела в одно мгновение раскалилась добела — так же, как моя цепь. И, сорвавшись с тетивы, вонзилась в самый центр воронки.

Эффект был сравним с тем, как если бы в центр пруда рухнул пятиэтажный дом. Тьма издала последний, какой-то обиженный вопль, и воронка пропала. Зато на берег покатилось настоящее цунами. Скрыться от него мы уже никак бы не успели. Через несколько секунд нас, всех семерых, подхватило огромной волной.

Перед тем, как нырнуть, я успел глотнуть побольше воздуха. Задержал дыхание. Отволокло меня, судя по ощущениям, на приличное расстояние — а потом приложило обо что-то спиной. Кажется, о крышу беседки… Ого! Значит волна прокатилась по берегу метров на сто.

Откуда в императорском пруду образовалось вдруг такое количество воды, что мировому океану впору завидовать, я подумаю позже. Надеюсь, Калиновский успел увести курсантов. Надеюсь, что никто из них из идиотского любопытства не попытался остаться — посмотреть на сражение с Тьмой… Впрочем, если вдруг, туда этому оставшемуся и дорога. Маги, не маги, дворянские дети или крестьянские — а естественный отбор никто не отменял.

Я, всё ещё находясь под водой, ухватился цепью за каркас беседки. Вынырнул на поверхность, глотнул воздуха. Принялся отплевываться и оглядываться.

Огромная волна, добравшись до какого-то только ей известного предела, в полном соответствии с законами физики на мгновение остановилась — и тут же покатилась обратно. Беседку, за которую я ухватился, поволокло к центру пруда вместе с волной. Но, что немаловажно — поволокло по земле.

Тяжёлая беседка, каркас которой был сварен из чугуна, пыталась цепляться за берег. И рано или поздно она должна была остановиться. На это я, собственно говоря, и рассчитывал.

Я нащупал опору под ногами. Взобрался на ту часть беседки, с которой незадолго перед этим смыло перила — вместе с большей частью прочей деревянной обшивки. И, одной рукой держась за цепь, чувствуя себя полоумным яхтсменом, выпрямился в полный рост. Оглядел поле боя.

Троих своих бойцов увидел сразу. Анатоль, Андрей и Кристина, отличные пловцы, нашествие цунами пережили без проблем. Они болтались на поверхности воды — настороженные, готовые в любой миг вновь уйти под воду. Догадывались, как и я, что волны ещё будут — пусть и не такие гигантские.

Платон Степанович оседлал широкую доску, оторванную то ли от садовой скамейки, то ли от чего-то ещё, и выглядел так, словно уселся на диван в собственной гостиной. А вот Полли и Мишеля я не видел. Оглядываясь по сторонам, позвал:

— Полли! Мишель!

— Мы здесь!

Ответный крик раздался позади меня. Я обернулся.

Не сразу понял, что происходит. Сначала увидел Мишеля, обнявшего древесный ствол и отчаянно пытающегося вскарабкаться по нему. А потом разглядел в ветвях дерева обтянутые белыми гольфами стройные ноги и ярко-рыжие локоны. Ноги бодро задрыгались.

— Я здесь, Костя! — донёсся до меня голос Полли.

Она попыталась помахать мне рукой, чуть не упала и снова ухватилась за ветки.

— Не беспокойтесь, Аполлинария Андреевна! — задрав голову вверх, крикнул Мишель. — Я спасу вас, обещаю!

Даже в такой ситуации Мишель оставался Мишелем. Назвать предмет своего обожания иначе, как по имени-отчеству, у него не поворачивался язык.

Сложно сказать, как именно он собирался спасать Полли. Гораздо более логично было бы ей спрыгнуть с дерева, чем ему за каким-то чёртом карабкаться вверх. Да и смысла в том, чтобы слезать, пока было немного — на дереве Полли, которую забросило в его крону волной, расположилась вполне удобно, нарочно так не устроишься. Пусть себе висит, пока это светопреставление не закончится, здоровее будет.

Однако Мишель в своих рассуждениях опирался явно не на логику… Ладно. Охота ему возиться — пусть возится, мне не жалко. Они с Полли оба живы, в относительной безопасности — а большего от них на данный момент не требуется.

Я снова повернулся к центру пруда. И увидел, что навстречу мне плывёт чайка. Белая, крупная, с жёлтым увесистым клювом. Раньше, чем я успел задуматься, откуда она здесь взялась — до сих пор на территории Царского села чаек не видел, — как раздался отчаянный крик:

— Государю императору — ура!

Голос звучал странно. Так, как будто это кричала чайка. Что характерно — никто, кроме чайки, кричать в общем-то и не мог. Все остальные находились довольно далеко — раз; голоса своих друзей я отлично знал — два. А этот голос не принадлежал никому из них.

Однако думать о том, чей голос слышу, сейчас было некогда. Из центра водоёма поднялась новая волна и уверенно катилась мне навстречу. Она была поменьше первой, но неслась с такой же сумасшедшей скоростью. Для того, чтобы меня не смыло с беседки и не впечатало спиной или каким-нибудь другим важным органом во что-нибудь твёрдое, придётся держаться изо всех сил.

— Государю императору — ура! — вот теперь сомнений у меня не осталось: это действительно крикнула чайка. И я был готов поклясться, что слышу в её голосе вполне человеческую панику.

Справедливости ради, чайке было от чего запаниковать — к ней, так же как и ко мне, стремительно катилась здоровенная волна. Несущая на гребне металлический лист, оторванный чёрт знает от чего. Лист держался на обломках деревянных стропил. Он поднялся над водой наподобие гигантского лезвия. И двигался гораздо быстрее, чем улепётывала чайка.

Свернуть она уже не успевала. Почему не взлетала — не знаю. Ясно было одно: ещё пара секунд, и бедолагу просто разрежет пополам.

— Государю императору — ура! — со слезами в голосе крикнула чайка.

И совершенно по-человечески, продолжая изо всех сил бултыхать под водой перепончатыми лапами, посмотрела на меня.

— Да понял, понял, — буркнул я. — Держись! — и вытянул вперёд руку.

Щит.

Магическая техника, позволяющая остановить угрозу. Первая боевая техника из тех, которым учат белых магов — традиционно работающих в защите, а не в нападении.

Долбануло крепко. И это при том, что я удержал лишь небольшую часть волны — ту, что несла металлический лист. Лист от удара перекорежило, обломки стропил отвалились. Лист пошёл на дно.

Волна, обогнув мой Щит с двух сторон, покатилась дальше. А чайка подплыла ко мне. Не спрашивая разрешения, взобралась на каркас беседки, торчащий из-под воды. И преданно глядя мне в глаза, объявила:

— Государю императору — ура!

* * *

Светопреставление закончилось. Пруд вернулся в берега. Платон Степанович сказал, что уничтоженная Тьма, очевидно, своим последним выбросом энергии увеличила объём воды во много раз. То есть, сделала всё для того, чтобы последнее «прости» получилось запоминающимся. Слава богу, что долго это длиться не могло — энергия закончилась, и «лишняя» вода ушла.

Мы постарались выбраться туда, где посуше — возле пруда ноги по щиколотку утопали в мокрой грязи.

После прорыва Тьмы императорский пруд представлял собой крайне печальное зрелище. Вместо аккуратно подстриженной травы и песчаной кромки берега — пласты глины, перемешанной с землёй, травой и песком. Как будто безумный гигант обвёл прямоугольный пруд по периметру огромной тёркой — содрав с земли газон, разрушив мраморные купальни, перемолов в труху беседки и садовые павильоны и повырывав с корнями деревья. Останки этого великолепия были разбросаны по всему берегу. Сколько сил понадобится на то, чтобы всё тут привести в порядок, пока не хотелось даже думать.

Когда мы собрались вместе и с грехом пополам обсушились бытовой магией, внимание переключилось на чайку — которая топала за мной по мокрому берегу, не отставая и по-прежнему не пытаясь взлететь.

Оказалось, что у чайки сломано крыло. Разглядел это Мишель — который в бытность свою не бароном Пущиным, а сыном рабочего с вагоноремонтного завода, немало времени проводил на голубятне.

— Так вот почему она не улетает, — пробормотал я.

— Он, — поправил Мишель. — Это самец.

— Государю императору — ура! — подтвердила чайка.

— Ой, — пробормотала Полли. — Она что, разговаривает?

— Он, — снова поправил Мишель.

В этот раз чайка промолчала, надменно отвернувшись.

— И это не дикая птица, — продолжил Мишель, — он — чей-то.

— С чего ты взял?

— Он окольцован. Видите, на лапе?

Теперь, присмотревшись, мы все разглядели, что правую лапу чайки охватывает тонкое золотое кольцо.

Мишель потянулся было посмотреть — сказал, что на кольце может быть выбито имя владельца. Но чайка протестующе замахала здоровым крылом и весьма выразительно нацелилась клювом Мишелю в лицо.

— Не трогай его, — решил я. — Чей — ещё будет время разобраться. Полли, ты сможешь вылечить крыло?

— Попробую, — пробормотала та. Присела на корточки рядом с чайкой. — Я, правда, никогда не лечила переломы…

— У птиц кости тоньше, чем у людей, — сказал Андрей, самый рассудительный среди нас. — Может, и получится. Попробуй.

Полли пожала плечами. В ладони у неё засветился знакомый пушистый клубочек — простенькая целительская магия. Полли — не самая сильная магичка. Но других целителей среди нас семерых вовсе не было.

Подносить светящийся клубочек к чайке Полли не спешила. Опасливо поглядывала на крепкий жёлтый клюв.

— Она… То есть, он меня не укусит? — вопрос был адресован почему-то мне.

— Я ему укушу, — буркнул я. Приказал чайке: — Сиди, не дёргайся! Клюв не разевай. Сейчас тебя лечить будут. Понял?

— Государю императору — ура, — склонив голову набок, отозвалась чайка.

— Не тронет, — пообещал я Полли. — Давай.

Полли осторожно поднесла клубочек к сломанному крылу. Принялась катать над ним. Чайка, хоть и косилась на непонятную светящуюся штуку круглым глазом, процедуру выдержала стоически. Не шелохнулась.

— Всё, — объявила Полли. Опустила дрожащую руку и вытерла со лба проступивший пот. — Право, это было куда сложнее, чем бороться с Тьмой!

— Но вы справились, Аполлинария Андреевна! — восхищенно сказал Мишель. И зааплодировал.

— Ну да, — фыркнула Кристина. — Это ведь не с дерева слезать.

Незадолго перед этим Полли снимали с дерева усилиями всей команды. Когда вода схлынула, оказалось, что наводнение зашвырнуло госпожу Нарышкину на весьма приличную высоту. Полли вскинула голову и открыла было рот, чтобы вступить с Кристиной в привычную перепалку, но тут чайка захлопала крыльями и взлетела.

— Государю императору — ура! — раздалось над нашими головами.

— А больше он ничего не говорит? — спросил у меня Мишель.

— Понятия не имею, — буркнул я. — Я знаю эту птицу всего на десять минут дольше, чем ты.

Глава 3

Когда мы вернулись на площадь перед корпусами академии, кованая ограда уже стояла на месте — как будто никогда и не поднималась вверх. За оградой, на приличном расстоянии от неё, толпились преподаватели и курсанты. Журналистов видно не было — Калиновский, очевидно, успел позаботиться и об этом.

— Константин Александрович! — Калиновский бросился мне навстречу.

Сквозь ограду он прошёл так, словно её вовсе не существовало.

— Ого, — пробормотал за моей спиной Анатоль.

А я не удивился. Маг шестнадцатого уровня, самый сильный в академии — наш ректор ещё и не то умеет. У самого-то меня — десятый уровень… Хотя, может быть, уже выше? Интересно будет проверить. В начале года в академии традиционно измеряют магический уровень курсантов.

— Всё закончилось, Василий Фёдорович, — сказал Калиновскому я. — Прорыв Тьмы ликвидирован. Можете заканчивать торжественную церемонию и приступать к занятиям.

— Какие уж теперь торжественные церемонии, — вздохнул Калиновский. — С вашими… коллегами всё в порядке? Никто не пострадал?

Он оглядывал мой потрепанный отряд. Грязную, полусырую одежду, растрепанные волосы девушек, синяки и ссадины. Весь целительский ресурс Полли ушёл на чайку, наши царапины она бы уже не потянула. Хотя, к чести моих бойцов — никто к ней с такой ерундой и не обращался.

— С бойцами, — поправил Калиновского я. — Коллеги — у вас на кафедрах, Василий Фёдорович. А у меня бойцы. Никто не пострадал, не беспокойтесь.

— Пострадал императорский пруд и его окрестности, — добавил Платон. — Но это уже отдельная история. Его Величество, полагаю, уже в курсе произошедшего.

— Вероятно, — вздохнул Калиновский.

Фасад Летнего императорского дворца выходил прямехонько на пруд. Для того, чтобы не заметить произошедшее, нужно было сильно постараться.

— Кстати, Константин Александрович. С вами хотят поговорить.

За спиной Калиновского маячил один из двух псевдонаставников — телохранителей великого князя Бориса.

— Позже, — мотнул головой я. — Сейчас мне некогда.

— Вы не поняли, Константин Александрович, — с нажимом повторил Калиновский. — С вами очень хотят поговорить.

Хм-м…

Я присмотрелся к «наставнику». Подключил магическую технику, которая позволяла рассмотреть истинное лицо человека сквозь наложенную маскировку. По лицу «наставника» побежали едва заметные разводы.

Вот оно что! Впрочем, я догадывался, что император вряд ли откажет себе в удовольствии лично понаблюдать за тем, как его сын впервые переступит порог академии. Не удивлюсь, если и Её Величество, также, как супруг, скрыв лицо под магической маской, присутствовала где-то в толпе.

— Хорошо, — сказал я.

— В таком случае, с вашего позволения, я вас оставлю.

Калиновский развернулся и направился к курсантам, ожидающим за оградой.

— Всё в порядке, друзья мои! — услышал я усиленный магией голос ректора. — Недоразумение устранено! Сейчас мы с вами пройдём в учебный корпус и приступим к занятиям.

— «Недоразумение», — с улыбкой повторил «наставник». — Василий Фёдорович в своём репертуаре.

Я пожал плечами:

— Основная задача Калиновского — не допустить паники, Ваше величество. И справляется он с этой задачей, на мой взгляд, превосходно.

— Как и вы, Константин Александрович, — помолчав, отозвался император. — Могу узнать, чем я выдал себя?

— Совершенно ничем, Ваше величество, — поклонился я. — Ваша маскировка безупречна. Я просто подумал, что вы, как любящий отец, не могли в такой торжественный день не оказаться рядом с сыном. А для того, чтобы не смущать как великого князя, так и его будущих однокашников своим присутствием, решили изменить внешность.

— В очередной раз поражаюсь вашей проницательности, Константин Александрович. — Теперь, когда отпала необходимость маскироваться, лицо императора осталось прежним — невзрачным лицом незнакомого мне парня. А вот голос зазвучал так, как всегда звучал голос императора: размеренно и величаво. — И, пользуясь случаем, хочу добавить: я рад, что великий князь будет учиться вместе с вами. Ваше присутствие в этих стенах — гарантия моего спокойствия.

Я снова поклонился.

— Однако, возвращаясь к насущному, — продолжил император. — Верно ли я понимаю, что мы снова наблюдали прорыв Тьмы?

— Совершенно верно, Ваше величество.

— Означает ли это, что амулет, который носит великий князь, перестал действовать?

Я покачал головой:

— Не думаю. Я дважды наблюдал прорывы, когда вратами Тьмы был великий князь. И могу с уверенностью утверждать: сегодняшний случай на них не похож.

— Я тоже так полагал, — в голосе императора послышалось облегчение, — но хотел услышать подтверждение от вас. Надеюсь, вы не в обиде на меня за то, что не пришёл на помощь?

Почему не пришёл — понятно. Опасался оставить Бориса одного. Но говорить об этом вслух, конечно, не стоило.

— Я был бы расстроен, если бы вы это сделали, Ваше величество, — успокоил императора я. — Моим бойцам необходимо было проявить собственные навыки.

— И они с этим прекрасно справились.

— Благодарю.

— Я знал, что это случится, — задумчиво проговорил император. — Было бы слишком наивно надеяться на то, что Тьма капитулирует бесповоротно. Увы… Всё это время она копила силы. И, как только их набралось достаточно — нанесла удар.

— Который мы успешно отразили.

— О, разумеется. Но, полагаю, вы не хуже меня представляете, что будет дальше.

— Новые прорывы?

— Безусловно. Более сильные. Сегодня нам наглядно продемонстрировали, что Тьме больше не нужны врата. Бориса мы обезопасили, но Тьма нашла для себя новый путь. И одному только богу известно, где и когда она проявит себя в следующий раз.

Я развёл руками:

— Значит, задача моего отряда — подготовить Тьме достойную встречу. Только и всего. А место прорыва, полагаю, стоит огородить и не подпускать к нему никого из ваших придворных или курсантов. Где тонко, там и рвётся.

— Хотите сказать, что следующий прорыв может случиться в том же самом месте? — нахмурился император.

— Это было бы логично. Дорога уже протоптана.

— Да, возможно, вы правы… Я отдам соответствующие распоряжения.

— Благодарю вас, Ваше величество.

— Костя! — послышался звонкий голос. От ограды к нам со всех ног бежал великий князь Борис Александрович. — Ну как там⁈ Что там было?

В «наставнике», стоящем рядом со мной, своего венценосного отца он, разумеется, не распознал. Для того, чтобы увидеть маскировку, нужно владеть специальной техникой — раз. Владение этой техникой предполагает магический уровень не ниже десятого — два. А у цесаревича пока третий.

— Там была Тьма, — сказал я. — Но мы её победили. Вам не о чем беспокоиться, Ваше высочество.

— Я хочу вступить в твой отряд, Костя, — решительно объявил цесаревич.

— Сейчас не самое удачное время для того, чтобы это обсуждать, — отрезал я. — Иди, первокурсников зовут, — и выразительно посмотрел на «наставника».

— Идёмте, Борис Александрович, — пробасил император. — Господин Калиновский приказали всем пройти в учебный корпус.

— Хорошо, — вздохнул Борис. — Но потом мы обязательно поговорим! Обещаешь, Костя?

Ответить я не успел.

— Государю императору — ура! — гаркнули вдруг у нас из-под ног.

Император и Борис синхронно подпрыгнули от неожиданности.

Я взвыл.

— Да чтоб тебя! Откуда ты опять — на мою голову⁈

Спасенная чайка горделиво щёлкнула мощным клювом и переступила перепончатыми лапами.

— Пошёл вон отсюда! — я замахнулся.

Чайка протестующе заклокотала. Выпорхнула из-под ног и принялась нарезать круги над нашими головами.

— Государю императору — ура! — победно крикнула она.

— Ваш питомец, Константин Александрович? — император улыбнулся.

— Да боже упаси, — поспешил откреститься я. — Нет у меня никаких питомцев! У этого чучела было сломано крыло, он не мог улететь. Я прикрыл его Щитом от волны, а потом госпожа Нарышкина вылечила крыло. Что ему ещё от меня надо — представления не имею. Думал, он давно убрался подальше.

— Он тебя полюбил, — глядя на чайку, объявил Борис. — Магические фамильяры очень привязчивы.

— Кто? — обалдел я.

— Фамильяры. Неужели ты не слышал о них?

Н-да. Второй год пошёл, как я нахожусь в этом мире — а он всё не устаёт радовать сюрпризами.

— С чего ты взял, что это фамильяр, а не обыкновенная чайка?

Борис рассмеялся:

— А ты часто встречал говорящих чаек? Насколько я знаю, научить их имитировать человеческую речь, подобно попугаям, просто невозможно. У чаек не то строение гортани. Разумеется, это фамильяр. — Борис приложил руку козырьком к глазам, присматриваясь к чайке — которая продолжала нарезать над нами круги. И пробормотал: — Причём я, кажется, даже знаю, кто его создал… Эй! — он помахал чайке рукой. — Подлети-ка сюда!

— Государю императору — ура! — надменно фыркнула чайка.

И продолжила полёт по кругу. На распоряжения Его высочества ей было категорически плевать.

— Нужно, чтобы её позвал ты, — объявил мне Борис.

— Да ещё не хватало.

— Ну, Костя! Пожалуйста! Мне очень хочется кое-что проверить.

— Проверишь — и сразу пойдёшь в корпус, — поставил условие я.

— Да-да, конечно! Обещаю.

— Иди сюда, — буркнул я чайке.

Та, будто только моих слов и дожидалась, спикировала мне на плечо.

— Видишь, — улыбнулся Борис. — Говорю же, фамильяр к тебе привязался… О, ну точно! — он указал на золотое кольцо, опоясывающееперепончатую лапу. — Этого фамильяра создала моя сестра.

— Анна? — изумился я. — Никогда не думал, что она…

— О, нет, — Борис улыбнулся, — не Анна. В нашей семье есть ещё одна сестра, Елизавета Александровна. Самая старшая. Сейчас она учится за границей, а прежде, когда была юной, любила возиться с фамильярами — в основном как раз с птицами. Говорила, что щенки, котята и прочее слишком банально.

— Да уж, — буркнул я. — То ли дело — говорящая чайка!

— Ну, говорит он, насколько я понимаю, не так уж много, — смущенно пробормотал Борис. — Елизавета Александровна, должно быть, не успела завершить обучение… А как его зовут?

— Ты, наверное, удивишься, — хмыкнул я, — но он почему-то не представился.

Борис засмеялся.

— Верю. Но имя-то у него есть! Вот же оно, — и коснулся золотого кольца на лапе чайки.

Я почувствовал лёгкое дуновение магии — не выше первого уровня.

Из золотого кольца словно бы выросли и развернулись над ним красивые, выведенные безупречным каллиграфическим почерком строки:

'Фамильяръ.

Имя: Джонатанъ Ливингстонъ.

Видъ: Морскыя чайка.

Владѣлѣцъ: Вѣликыя княжна Елизавѣта Алѣксандровна Романова.

Маг-дрѣссировщикъ: Вѣликыя княжна Елизавѣта Алѣксандровна Романова'.

— Джонатан Ливингстон? — спросил я. — Серьёзно? Эту чайку так зовут?

— Государю императору — ура! — горделиво подтвердила чайка.

И принялась чистить перья. Прямо у меня на плече.

— Великая княжна Елизавета Александровна была юна и легкомысленна, — с некоторым смущением вмешался император. — Разумеется, после отъезда великой княжны из России всем её фамильярам был обеспечен надлежащий уход. Чайка, по всей вероятности, проживала где-то здесь, вблизи пруда. Тьма её напугала и повредила крыло.

Борис с вызовом повернулся к императору.

— Спешу напомнить, сударь, что давать оценку поступкам великой княжны — не в вашей компетенции!

— О, разумеется, — вспомнил о маскировке император. Подумав, поклонился. — Прошу меня простить, Ваше высочество. Позвольте, я провожу вас в корпус.

Борис вздохнул.

— Ты обещал, — напомнил я.

— Да-да. Иду.

Отец и сын ушли. А я с тоской посмотрел на чайку — которая так и сидела у меня на плече.

— Ты улетать собираешься, вообще?

— Государю императору — ура! — порадовала меня чайка.

— А если я тебе шею сверну?

— Государю императору — ура!

— Не веришь, — вздохнул я.

* * *

— Не знал, что вы любите птиц, Константин Александрович.

Глава Тайной канцелярии, мой непосредственный начальник Эрнест Михайлович Витман посмотрел на Джонатана Ливингстона с нескрываемым любопытством.

Избавиться от этой назойливой твари мне так и не удалось. С плеча я её в итоге согнал, но, куда бы ни шёл — чайка следовала за мной по пятам. Если я шёл быстро, она летела. Если шёл не спеша, вразвалочку топала следом. Если останавливался, норовила взгромоздиться мне на плечо или усаживалась у ног.

Опытным путём я установил, что произносить Джонатан Ливингстон действительно умеет единственную фразу: «Государю императору — ура!». В момент, когда уже всерьёз задумался о том, что надо бы раздобыть где-то верёвку покрепче и привязать это адское создание, например, к дереву, меня разыскал Витман.

— Любопытный выбор фамильяра. — Витман покосился на мощный клюв и внушительное тело чайки.

— Верите — ещё час назад я сам понятия не имел, что люблю птиц, — буркнул я. — Но теперь, похоже, других вариантов просто не осталось. Это уже что-то вроде «полюби меня, потом понравлюсь».

— Государю императору — ура! — с готовностью согласился Джонатан Ливингстон.

— И прекрасный выбор лозунга, — похвалил Витман. — Уверен, что государь император оценит вашу преданность.

— Уже оценил, — проворчал я.

Витман огляделся по сторонам и щёлкнул пальцами, ставя «глушилку». Это простое заклинание позволяло вести беседу, не опасаясь быть услышанным кем-то посторонним.

Мы с Витманом стояли на берегу многострадального пруда. Работники Тайной канцелярии огораживали место прорыва Тьмы жёлтыми лентами в косую чёрную полоску — в точности такими, какие использовала полиция в моём мире. С той лишь разницей, что я отчего-то был уверен: на эти ленты наложат ещё и магическую защиту. Попасть за ограждение без соответствующей санкции Тайной канцелярии не сумеет никто.

Желающих послушать, о чём говорим мы с Витманом, поблизости не наблюдалось, но я достаточно хорошо знал своего начальника. Он был неисправимым перестраховщиком.

— Его Величество были здесь? — поставив глушилку, спросил Витман. — Принимали участие в ликвидации прорыва?

— Нет. Мы с моим отрядом управились сами.

— Вот как? Странно. Я полагал, что Его величество будут лично приглядывать за великим князем…

— Так и было, — кивнул я. — Только в этот раз великий князь не имел отношения к прорыву.

Витман нахмурился:

— Вы уверены?

— Абсолютно. Я дважды наблюдал прорывы Тьмы в моменты, когда вратами был великий князь. И в этот раз поначалу тоже решил, что происходящее — дело его рук. Тем более, что и повод был…

— Повод? — переспросил Витман.

— Борис Александрович имел неосторожность засмотреться на сокурсницу, — пояснил я. — Точнее, на отдельные её детали.

— Особо выдающиеся, я полагаю? — хмыкнул Витман.

— Именно. — Я припомнил «детали» в подробностях и подумал, что интерес Бориса вполне обоснован. — И чёрт бы с этим — но визуального контакта Его высочеству показалось мало. Он решил пощупать интересующий предмет руками.

Витман укоризненно поцокал языком:

— Ай-яй-яй! Ох уж эти дети. Всё бы им руками трогать.

— Увы. А однокурсница, очевидно, не распознала в Борисе Александровиче наследника российского престола.

— Неудивительно. Прежде цесаревич почти не показывался на людях. Даже фотографии в газетах появлялись редко…

— В общем, сокурсница подняла визг, — закончил я, — и влепила Его высочеству пощёчину. Тут-то оно и началось.

— Прорыв?

— Да.

— Но, тем не менее, вы настаиваете, что цесаревич не при чём?

— Настаиваю, — кивнул я. — Я находился рядом с Борисом Александровичем и видел всё своими глазами. В этот раз Тьма существовала отдельно, великий князь —отдельно. То, что прорыв случился именно в этот момент, совпадение и ничего более.

— Какое-то слишком уж невероятное совпадение. Не находите? — Витман знакомо прищурился.

Я покачал головой:

— Давайте начистоту, Эрнест Михайлович. Я знаю вас достаточно давно, чтобы предсказать дальнейшие действия. Вы наверняка будете настаивать на том, чтобы изолировать великого князя… Зря.

Глава 4

— Помилуйте… — начал было Витман.

— И не подумаю, — отрезал я. — Уж мне-то зубы не заговаривайте. Самый надёжный способ, по вашему мнению, избежать опасности — это нейтрализовать её источник. Не сомневаюсь, что вы сумеете убедить государя в том, что Бориса Александровича необходимо вернуть из академии во дворец, в его покои, и ни на секунду не спускать с пацана глаз. А для верности вовсе засадить куда-нибудь в Шлиссельбург — обеспечив, разумеется, самое комфортное содержание.

— Ну и в чём я, по-вашему, не прав? — проворчал Витман.

— Формально — правы во всем. От перестраховки пока ещё никто не умер. А вот по-человечески — великий князь просто не заслужил такого обращения. Он добровольно надел на себя амулет, блокирующий Тьму. У нас с вами было время убедиться, что этот амулет работает. Борис был так счастлив тому, что наконец вырвался из золотой клетки! А вы, основываясь на ничем не подкрепленных подозрениях, для пущей надежности собираетесь снова заточить пацана в четырёх стенах. Уверен: наверняка уже прикидываете, как будете уговаривать Его Величество… Так вот, Эрнест Михайлович, предупреждаю открыто: я буду возражать. Я не позволю вам снова замуровать Бориса во дворце.

— Рисковый вы человек, капитан Чейн, — вздохнул Витман.

— А вы мне время от времени напоминаете одного знакомого ревизора, — парировал я. — Который искренне полагал, что после проведения инвентаризации склады с товаром следует запереть на замок и не отпирать до следующей инвентаризации. Отгрузка товара покупателям, новые его поступления — к чему, право, эта суета?

Витман рассмеялся. Признал:

— Уели, Константин Алексанлрович… Ладно. Положусь в данном вопросе на вашу компетентность. Идём дальше. Спрашивается: если великий князь не при чём, то каким же образом в наш мир прорывается Тьма?

— Я думал, вы мне скажете, — буркнул я. — У вас всё-таки опыта побольше.

— Увы, — Витман развёл руками.

Он прошёлся по берегу — рассеянно глядя на своих сотрудников, растягивающих ленты. Чайка по имени Джонатан Ливингстон важно потопала за ним. Витман остановился. Чайка остановилась. Витман склонил голову набок. Чайка очень похоже скопировала его движение. Кажется, ей нравилось передразнивать Витмана.

— Давайте рассуждать логически, — сказал Витман.

— Государю императору — ура! — охотно поддержала чайка.

Витман посмотрел на неё с подозрением.

— Константин Александрович. Ваша птица всегда себя так ведёт?

— Представления не имею, — с трудом сохраняя на лице серьёзное выражение, сказал я. — Я познакомился с этой птицей час назад. Не отвлекайтесь, Эрнест Михайлович. Вы предложили рассуждать логически — начинайте.

Витман вздохнул.

— Хорошо. Итак, что мы имеем? Проводника тьмы в нашем мире — Юнга — вы уничтожили. Врата Тьмы — великого князя Бориса — нейтрализовали. Но, тем не менее, Тьма нашла дорогу в наш мир.

— И что это значит?

— А это значит, Константин Александрович, что в системе мироздания что-то крепко пошло не так. Все эти дни я думал. Читал старинные трактаты, которые так любит Кристина. И вот что вычитал… Смотрите, — Витман наклонился, расчистил тростью место на песке, перемешанном с глиной. Концом трости принялся чертить. — Вот это — наш мир, — он нарисовал кружок. — Он же, если верить древним трактатам, колыбель всего сущего. Прочие миры, которые якобы где-то существуют, по сути своей лишь отражение нашего. А где-то здесь находится Бездна. Она же — Тьма, — Витман провел по песку волнистую линию. — Как видите, расположил я её на значительном отдалении от нашего мира. И это — не моя прихоть, а рисунок, который я увидел в одном из трактатов. Бездна, по мнению автора этого трактата, не граничит с нашим миром напрямую. Её отделяет от нас некий Рубеж, — Витман провел по песку прямую черту, отделяющую кружок от волнистой линии. — Что он собой представляет, я, признаться, толком не разобрал, но ясно одно: ключевая задача Рубежа защищать наш мир от нападок Бездны. Чем он, собственно говоря, до сих пор и занимался. До недавнего времени Тьма могла проникнуть к нам разве что посредством проводника — такого, как Юнг, — через врата, созданные этим проводником. И никак иначе. Однако проводника больше нет. Врата запечатаны. А нашествие Тьмы вы только что отразили самолично. Единственный вывод, который напрашивается: что-то пошло не так в самом мироздании. Рубеж, защищающий нас, дрогнул.

При этих словах постарался не вздрогнуть я.

О Рубеже мне уже не раз доводилось слышать. А если бы Витман узнал, от кого и в каком контексте… Впрочем, в моей биографии было немало такого, о чём я предпочитал не распространяться. Начиная с ответа на вопрос, кто я такой и как попал в этот мир. Правду знали очень немногие люди. Витман к их числу не относился.

Он делал вид, что, как глава Тайной канцелярии, знает обо мне всё. Я, чтобы не расстраивать начальство, делал вид, что это действительно так. Статус кво устраивал нас обоих.

— А если это так, — закончил Витман, — то прорывы Тьмы будут продолжаться.

Он замолчал, но меня такими фокусами было не обмануть.

— Дальше, Эрнест Михайлович, — попросил я. — Вы ведь не всё сказали.

Витман вздохнул.

— Ничего-то от вас не скроешь, Константин Александрович… Верно. Не всё. Помните мсье Триаля?

Мсье Триаль руководил резидентурой российской Тайной канцелярии во Франции. Когда я в Париже искал следы Юнга, мсье Триаль и его люди мне помогали.

— Ещё бы не помнить, — кивнул я. — Отличный работник. Надеюсь, с ним всё в порядке?

— Ну как вам сказать. Буквально час назад мсье Триаль доложил, что в пригороде Парижа, в районе Версаля, произошёл прорыв Тьмы.

Я присвистнул.

— Час назад — получается, в то же время, что и у нас?

— Именно.

— Нейтрализовали?

— К счастью, да. Насколько я понял из объяснений Триаля, версальский прорыв был намного слабее нашего, для нейтрализации хватило усилий его коллег из Службы магической безопасности. Исключительно повезло, ведь оружия Света у них нет. По итогу — несколько пострадавших, хотя и ничего серьёзного. Но, тем не менее, звоночек тревожный.

— Согласен, — пробормотал я. — Прорыв произошёл только во Франции? Или?.. У вас ведь по всему миру — свои люди.

— К счастью, только во Франции. Ни из каких других мест информация такого рода не поступала.

— Хоть это хорошо, — вздохнул я. — Получается, что на сегодняшний день прорывы мы имеем только там, где действовал Юнг?

— Выходит, так, — кивнул Витман. — Как говорится, где тонко, там и рвётся. Юнг прокалывал пространство, создавая порталы, не раз и не два. На ткани мироздания не могли не остаться следы. Видимо, по этим следам и идёт Тьма.

— Логично, — признал я. — А у нас тут Юнг наследил своими порталами куда больше, чем во Франции. Оттого и наш прорыв — сильнее, чем у них. Верно?

— Да. Я тоже так подумал… Кристине придётся отправиться в Париж, Константин Александрович.

Н-да. Всё-таки недооцениваю я главу Тайной канцелярии. Умеет господин Витман подать информацию. Ввернуть её в такой момент, когда и крыть-то нечем.

— Нам нужен свой человек, который будет держать руку на пульсе — раз, — принялся перечислять Витман. — Информация о том, что здесь, в России, изобретено оружие против Тьмы, уже ни для кого не секрет — два. Мсье Триаль — умный человек, прекрасно умеющий анализировать события и делать выводы. Он, как и мы с вами, не сомневается, что прорывы будут продолжаться. И настоятельно попросил меня укрепить его боевую группу. А лучшего кандидата, чем Кристина… — Витман развёл руками.

Что ж, его можно было понять. Наверное. Отцовские чувства, и всё такое.

О том, что Витман, глава Тайной канцелярии, является отцом Кристины — моей сокурсницы и сотрудника той же канцелярии в чине лейтенанта, — не знал почти никто.

Кристина носила фамилию матери, первой статс-дамы императорского двора Марии Петровны Алмазовой. Материнский титул надежно защищал её от любых перешептываний за спиной. А Витман, как я успел убедиться, был абсолютно прав в том, что не разглашал своё отцовство. При его должности лучший способ защитить семью — это никому не сообщать о том, что таковая имеется. Ни тебе светских сплетен, ни дряни похуже — шантажа, например. В свете Витман слыл закоренелым холостяком и эту репутацию старательно поддерживал. Хотя к Кристине относился со всей любовью, на какую только способен прожжённый чёрный маг.

Переброской Кристины в Париж Витман убивал двух зайцев. Укреплял тамошнюю резидентуру и снабжал её собственными глазами и ушами, с одной стороны. А с другой стороны — уводил дочь от большего риска к меньшему.

Уж если французская Служба магической безопасности, не владеющая оружием Света, справилась с прорывом своими силами, то для Кристины, владеющей этим оружием, такая борьба будет вовсе детской забавой. По крайней мере, на данном этапе. В том виде, в котором прорывы происходят во Франции сейчас. А дальше — поживем увидим.

Ну, и… Есть, пожалуй, ещё один заяц. Я посмотрел на Витмана и невольно усмехнулся.

— Что-то хотите сказать, Константин Александрович? — приподнял брови он. — Что-то не так?

— Всё в порядке, Эрнест Михайлович. Ваше стремление, как отца Кристины, оградить дочь от моего дурного влияния — естественно и понятно.

— Я не имел в виду ничего подобного… — немедленно придав лицу каменное выражение, начал было Витман.

— Да-да. Я так и подумал — что ничего подобного вы не имеете в виду.

То, что Кристина в меня влюблена, Витман, естественно, раскусил на раз. Проследить ход его мыслей несложно: чёрт их знает, этих подростков, в какой момент им гормоны в голову ударят. А скоропалительно становиться дедом Эрнест Михайлович, видимо, пока не готов.

— Собираетесь возражать против моего решения? — Витман пытливо посмотрел на меня.

— Нет. Не вижу оснований.

— Благодарю, — Витман поклонился. — То есть, я могу рассчитывать на ваше содействие?

— Вот уж это — увольте, — покачал головой я. — Могу пообещать, что не буду препятствовать, и хватит с вас. Семейные разборки — не мой конёк. Уверен, что вы сумеете уломать дочь и без меня.

Витман коротко улыбнулся.

— Что ж, спасибо и на этом.

— Когда Кристина уезжает?

— Завтра.

— Уже? — удивился я. — Так скоро?

— Чем раньше Кристина приступит к занятиям в парижском университете, тем лучше, — объяснил Витман. — Ей не придётся догонять однокурсников.

— Браво, Эрнест Михайлович, — саркастически поаплодировал я. — Вы, смотрю, предусмотрели всё до мелочей.

Учеба, ну конечно же! Никак не желание господина Витмана поскорее спровадить Кристину подальше от меня.

— Государю императору — ура! — объявила вдруг чайка.

Взлетела и принялась кружить над нами. Рядом с начищенным до зеркального блеска ботинком Витмана шлепнулась клякса помёта. Поведение главы Тайной канцелярии Джонатан Ливингстон определенно не одобрял.

* * *

Стоит ли говорить, что Джонатан так и топал за мной по пятам повсюду. Он прорвался в столовую на обед, где вызвал переполох среди подавальщиц, гогот среди курсантов и умиление среди курсанток — «ах, какая прелестная птичка!»

На попытки наставников его нейтрализовать Джонатан возмущенно орал:

— Государю императору — ура!

— Вы бы поаккуратнее с чайкой, господин Синельников, — серьёзно сказал главному дежурному наставнику Анатоль — когда тот приходил в себя после неудачной попытки накинуть на строптивую птицу скатерть.

Джонатан, извернувшись, вырвал скатерть у него из рук, взмыл вместе с ней к потолку и бросил полотнище на огромную люстру. Хрустальные подвески мелодично звенели. Скатерть величественно колыхалась.

— О чём вы, господин Долинский? — с ненавистью глядя на Джонатана, проскрипел Синельников.

После пробежки по столовой он пытался оттереть от сюртука багрово-красные пятна гранатового соуса и белые, с вкраплениями зелени — сметанного.

— Ну, вы же слышите, что он говорит? «Государю императору — ура!» Самый что ни на есть верноподданнический лозунг. А вы, получается, своими действиями на позволяете свободной птице выражать свободное мнение.

— Вы так полагаете? — задумался Синельников.

— Нечего и полагать, — с предельно серьёзным выражением лица поддержал Анатоля Андрей, — всё предельно ясно. Вы затыкаете рот народной гласности.

Мишель, не удержавшись, спрятал лицо в ладонях и выбежал из столовой. В коридоре скорчился от смеха. Но Синельников этого не заметил. Он обескураженно смотрел на чайку.

— Государю императору — ура! — охотно подтвердил слова моих друзей Джонатан.

Синельников вздохнул, посмотрел на качающееся под потолком полотнище скатерти. И молча вышел из столовой. Мы услышали, как в коридоре он зовёт прислугу, чтобы принесли стремянку.

— Она за тобой и в аудиторию пойдёт? — с интересом глядя на чайку, спросила Кристина.

— Он, — поправил я. — Его зовут Джонатан Ливингстон. Уверен, что пойдёт. Не думаю, что в его понимании учебная аудитория чем-то отличается от столовой или парка.

— Государю императору — ура! — согласился Джонатан.

— Платон Степанович вряд ли это одобрит, — заметил Андрей.

Я пожал плечами:

— Сомневаюсь, что Платона Степановича кто-то будет спрашивать.

* * *

В Императорскую академию было непросто поступить, но учиться здесь было ещё сложнее. Жили мы, курсанты, на территории академии, а учились практически с утра до ночи. В семь утра нас уже строили на зарядку, а в восемь тридцать, после завтрака, начинались «классы» — которые продолжались до обеда. После обеда и обязательной прогулки в парке — снова занятия. И длились они до шести часов вечера.

Утренние «классы» я по понятным причинам пропустил. А после перерыва первым вечерним занятием сегодня было магическое искусство — которое преподавал Платон Степанович Хитров.

С Платоном меня связывали непростые отношения. Он был одним из первых людей, с кем я познакомился в этом мире. После того, как мой дед, Григорий Михайлович Барятинский, призвал в тело своего умирающего внука неукротимый дух Капитана Чейна, и я, погибнув в своём мире, возродился в этом, Платон стал моим учителем.

Платон служил роду Барятинских на протяжении многих лет. Он тренировал ещё моего отца, когда тот был подростком. Платон знал о Барятинских всё, а если чего-то не знал доподлинно, наверняка догадывался.

Под руководством Платона я получил личное оружие — цепь, и вырастил плоть этого оружия. С помощью Платона освоил свои первые магические техники и отточил боевые навыки для поединка за место в Ближнем Кругу. Тогда, год назад, это было моей основной задачей — победить на поединке. Сохранить место за родом Барятинских. Дед был уже слишком стар и немощен для того, чтобы сражаться, а мой отец, Александр Барятинский, погиб на дуэли.

На поединке я дрался с Жоржем Юсуповым. Сумел победить и его, и князя Дашкова — благодаря чему белые маги получили не одно, а два места в Ближнем Кругу. Беспрецедентный случай, но придраться было не к чему — победил я честно. Баланс государственной власти был таким образом восстановлен. Жорж Юсупов не мог простить мне ту победу до сих пор, но Жорж — это вообще отдельная история.

А Платон Степанович в середине прошлого учебного года занял в академии место преподавателя магических искусств. Предыдущего преподавателя я… В общем, его больше нет, и это тоже отдельная история.

— Рад приветствовать вас, господа курсанты, — Платон вошёл в аудиторию и поднялся на преподавательскую кафедру.

Мы, как полагалось в академии, приветствовали преподавателя поклонами.

— Государю императору — ура! — крикнул Джонатан.

Сорвался с моего плеча и описал восторженный круг под потолком.

— Чей это фамильяр? — бросив на Джонатана скучающий взгляд, спросил Платон.

— Мой, — сказал я то, что Платону и так было прекрасно известно.

— Немедленно удалите птицу из аудитории, господин Барятинский, — тем же скучающим тоном приказал Платон. — Присутствие на занятиях фамильяров запрещено академическим Уставом.

Глава 5

— Я был бы счастлив её удалить, Платон Степанович, — начал злиться я, — если бы эта тварь меня хоть как-то слушалась! Что я могу поделать, если она прётся за мной по пятам? Независимо от того, куда я направляюсь?

— Элементарно, Константин Александрович, — вздохнул Платон. — Вы можете задать вопрос, что вам делать, вашему преподавателю магических искусств… Сюда, — сухо скомандовал он, взглянув на кружащего под потолком Джонатана.

Поднял руку и щёлкнул пальцами.

— Государю импера… — возмущенно начал было Джонатан.

И вдруг резко, на полуслове заткнулся. Молча спланировал на пол — в то место в углу аудитории, на которое указал Платон. Нахохлился в этом углу, словно провинившийся школяр. Обиженно посмотрел на учителя и затих.

— После занятий отправьте фамильяра в жилой корпус, господин Барятинский, — так же сухо сказал Платон мне. — На сегодня — предупреждение. Первое, оно же последнее. В следующий раз за присутствие на уроке фамильяра любого вида я начислю провинившемуся курсанту штрафные баллы… Запишите тему занятия, господа!

* * *

— Что-то не так, Константин Александрович?

После урока я задержался в аудитории. Платон, стоя на кафедре у стола, делал пометки в раскрытом преподавательском журнале. Я, с чайкой на плече, встал напротив него. Возмутился:

— А сам не догадываешься? Ты же прекрасно знаешь, что это не мой фамильяр!

— Ваш, Константин Александрович, — невозмутимо обронил Платон.

— Ты издеваешься⁈

— Отнюдь.

— Но ты же сам видел, откуда он взялся!

— Видел.

— И?

Платон молча протянул руку к золотому кольцу на лапе Джонатана.

Развернулась уже знакомая надпись: Фамильяр, Имя, Вид — и так далее. Владелец — великая княжна Елизавета Александровна Романова. Я уже собирался ткнуть в эти слова пальцем, как вдруг увидел, что под ними появилась ещё одна строчка:

«Хозяинъ — князь Константинъ Алѣксандровичъ Барятинскiй».

— Да что за чёрт! — возмутился я. — Этого тут не было! Это не я писал!

Платон улыбнулся:

— Разумеется, не было. Разумеется, не вы. Я ведь не просто так в начале урока задал вопрос, чей это фамильяр? Вспомните, что вы ответили?

— «Мой», — убито буркнул я.

— Вот именно. Вы не задумываясь признали себя хозяином этой птицы.

— Государю императору — ура, — сказал Джонатан.

И ласково потёрся башкой о мою щёку. Это было так неожиданно, что отстраниться я не успел.

— Магические фамильяры — удивительные существа, ваше сиятельство, — чуть заметно улыбнувшись, продолжил Платон. — Формально, владелицей этого существа по-прежнему остаётся великая княжна Елизавета Александровна. Но своим хозяином птица безоговорочно признала вас — что и подтверждает появившаяся надпись.

— Слов нет, чтобы передать, как я польщён, — буркнул я. — Хочешь сказать, что избавиться от этой заразы у меня не получится?

— Увы. Фамильяры исключительно привязчивы. Вы признали себя его хозяином — полагаю, сделали это даже раньше, чем произнесли слово вслух, пусть и неосознанно. Соответственно, фамильяр будет следовать за вами всюду, куда бы вы ни направились. Такова его сущность.

— Какова? Таскаться за мной?

— В числе прочего. Суть фамильяра — безграничная преданность хозяину. Разлука с вами ввергает его в уныние.

— Прекрасно, — вздохнул я. — И что мне теперь делать? Тоже ввергаться в уныние — из-за штрафных баллов на каждом уроке? Следующее занятие — у Юсупова, между прочим. Уж этот не упустит ни единого шанса влепить мне штраф.

— Вам следует обучиться управлять фамильяром, ваше сиятельство.

— Спасибо, Кэп. И сколько времени займёт обучение? За перемену управлюсь?

— С учётом того, что вы никогда прежде не имели дела с фамильярами, быстро не получится, — порадовал меня оптимизмом Платон. По природе он был чёрным магом. Чувство юмора, соответственно, подкачало — на вопросы учитель всегда отвечал исключительно серьёзно. — Но одну из основных техник — ту, с которой начинается дрессировка фамильяра, вы, надеюсь, освоите. Техника называется «поводок». Запоминайте.

* * *

На занятие по военному делу к Юсупову я чуть не опоздал. Вбежал в аудиторию, когда уже звенел звонок. С отголоском последней его трели замер у своей парты.

До Юсупова, очевидно, уже донеслись слухи о том, что обожаемый им Константин Барятинский против воли обзавёлся фамильяром и представления не имеет, как от него избавиться. Уже и руки потирал, наверное — от предвкушения влепить мне штраф.

Увидев, что в аудиторию я вбежал один, без чайки, Юсупов разочарованно вздохнул. Но всё же нашёл, к чему прицепиться:

— Вы почти опоздали, господин Барятинский!

— «Почти» не считается, господин Юсупов, — успокоил я. — Есть у меня знакомый чёрный маг, который однажды почти раскрыл заговор против государя. Он даже почти получил за это орден и повышение по службе. Чуть-чуть не хватило.

Это я припомнил историю, которая произошла с Юсуповым прошлой зимой. Так уж получилось, что заговор против императора раскрыл я. Личную благодарность Его величества, соответственно, тоже.

В аудитории захихикали. Юсупов яростно засопел и отвернулся к доске.

После вечерних классов, перед ужином, по расписанию полагалась прогулка. Я выпустил Джонатана из заточения в моей комнате, и теперь он снова радостно топал за мной по пятам.

— Как ты сумел с ним справиться? — кивнув на Джонатана, спросила Кристина.

Она догнала меня на аллее, и мы пошли рядом.

— Платон научил. Техника называется «поводок». С её помощью можно приказать фамильяру ждать тебя там, где велено.

— Сложная техника?

— Не очень. Но навык требуется, конечно, — признался я. — Надолго моего заклинания пока не хватает, я после каждого урока бегал в корпус его обновлять. Ночью эту заразу ещё и на настоящий поводок прицеплю, на всякий случай. Уже попросил Гаврилу раздобыть.

Гаврилой звали одного из «дядек» — лакеев, которые обслуживали нас в жилом корпусе.

— Ночью? — удивилась Кристина. — А у тебя на эту ночь какие-то планы?

— Конечно. Или ты хотела удрать в Париж, не попрощавшись?

Кристина покраснела. Смущенно начала:

— Это было не моё решение…

— Знаю. Витман мне сказал.

— И не думай, что я поеду туда с удовольствием…

— Вот как, — хмыкнул я. — А я уж решил, что будешь рада от меня избавиться.

— Ты невыносим, Барятинский! — Кристина топнула ногой.

— Что поделать. Потерпи, недолго осталось. — Я привлёк Кристину к себе и прошептал на ухо: — В полночь, там же. На чёрной лестнице.

— А что ты будешь делать, если я не приду? — прищурилась Кристина.

Я пожал плечами:

— Отправлюсь на свидание с более сговорчивой девушкой, разумеется. Не скучать же одному.

— Нахал, — только и вздохнула Кристина.

* * *

— Государю императору — ура!

— Отстань.

— Государю императору — ура!

— Отстань, я сказал!

Я подёргал кожаный собачий поводок за тот его конец, который привязал к ножке стола в своей комнате.

Поводок, как и обещал, принёс Гаврила. «Дядьки», обслуживающие жилой корпус, были главным источником контрабанды любого рода. На территории академии, несмотря на то, что обучались здесь отпрыски самых знатных и уважаемых аристократических родов Империи, порядки были строгие. Академического устава придерживались с незапамятных времён.

Нам, например, категорически запрещалось:

— курить,

— употреблять алкоголь,

— читать книги, газеты и журналы фривольного содержания;

— иметь в распоряжении какие-то личные вещи — помимо тех, что были перечислены в специальном реестре;

— девушкам запрещалось пользоваться косметикой — ну, и так далее.

Учебниками, канцелярскими принадлежностями, одеждой (от нижнего белья до зимних сапог и шинелей), и даже предметами личной гигиены нас снабжала академия. Предполагалось, что всё необходимое у нас есть. Но, конечно, плох был тот курсант, который уже в начале первого курса не додумывался, как раздобыть то, что ему действительно было необходимо до зарезу.

Пару бутылок рома, чтобы отпраздновать день рождения, например. Или флакончик духов в подарок симпатичной сокурснице… «Дядьки», юридически подчиняющиеся академическому начальству, а по факту — нам, беспрепятственно попадающие на территорию академии и так же беспрепятственно её покидающие, были просто идеальными контрабандистами.

Я догадывался, что ректору Калиновскому известно об этих махинациях многое, если не всё. Но он, как мудрый педагог, занимающийся воспитанием юных аристократов не первый десяток лет, контролировал прежде всего формальное соблюдение правил. Грубо говоря, до тех пор, пока на территории академии на глаза преподавателям и наставникам не попадались выпивающие или курящие курсанты, считалось, что таковых тут нет. Как по мне — исключительно здравый подход, экономящий преподавательскому составу массу сил и нервов.

Ну, и вообще — если при том расписании, по которому мы тут занимаемся, после отбоя у кого-то ещё остаются силы на то, чтобы выпивать, выносливости таких курсантов только позавидовать остаётся. Крепка российская аристократическая молодежь, родителям впору гордиться…

— Не сбегит, ваше сиятельство? — опасливо глядя на Джонатана, спросил Гаврила.

Он переминался с ноги на ногу в дверях моей комнаты. Наблюдал за тем, как я переругиваюсь с фамильяром и привязываю поводок к ножке парты, за которой полагалось делать домашние задания.

Парта была сработана из морёного дуба — как и вся мебель в комнате. На обстановке как учебных, так и жилых корпусов академическое начальство не экономило. Понимало, что в большинстве своем здешние обитатели привыкли к высокому, а отдельные персоны — к очень высокому уровню жизни.

— Ежели чего, я вот ещё притащил, — Гаврила показал мне цепь — звонко брякнувшую звеньями. — У соседа одолжил, он на такую кобеля во дворе сажает.

— Государю императору — ура! — возмущенно заорал на Гаврилу Джонатан.

— Не, — покачал головой я. — Цепь не годится. Звенеть будет, спать никому не даст.

Наши комнаты в жилом корпусе, за тесноту прозванные «кельями», отделялись друг от друга и от общего коридора перегородками — которые не доходили до потолка на приличное расстояние. Оставалось где-то с полметра.

Курсанты этим охотно пользовались: взобравшись на перегородку, болтали с соседями, многие таким образом ходили друг к другу «в гости» — напрочь игнорируя двери. Голова моего соседа Мишеля, например, поднималась над нашей перегородкой с завидным постоянством. И всё бы ничего, если бы не слышимость.

Мы невольно были в курсе всего, что происходит у соседей и в коридоре. Одним из первых бытовых заклинаний, которое постигали дворянские дети в стенах академии, была так называемая подушка — помогающая изолировать помещение от посторонних звуков.

Я о существовании этой техники знал, но никогда ей не пользовался. Привык быть настороже. А такая ерунда, как чей-то трёп или храп, мне сроду засыпать не мешали. Я, в отличие от своих однокашников, рос не во дворце и не в дворянской усадьбе. Если мне нужно было отключиться от окружающих звуков, проделывал это без всякой магии.

Но я — это я. Я — белый маг десятого уровня, «подушку» при необходимости продержал бы хоть неделю. У большинства же моих однокашников способностей хватало едва ли на пару часов. Для того, чтобы заснуть или сделать домашнее задание — достаточно. Но вот если полночи на весь этаж будет греметь цепью впавшая в уныние чайка…

— Не, Гаврила, — покачал головой я. — Цепь — не вариант.

— И то верно, — вздохнул он.

— Да ты не беспокойся, — я, поднявшись, хлопнул Гаврилу по плечу. — На чайку еще и заклинание наложено. Поводок — это я уж так, на всякий случай.

— Понял, ваше сиятельство, — приободрился Гаврила.

— Государю императору — ура, — проворчал разобиженный Джонатан.

* * *

— У меня свидание, понимаешь? — в очередной раз попытался я объяснить Джонатану перед тем, как уйти. — А свидание — это такая штука, которая не предполагает присутствия посторонних. Людей, или чаек — неважно. Кристина завтра уезжает в Париж, чёрт его знает, на сколько. Когда мы увидимся в следующий раз, неизвестно. Ну, и вообще. Кристина — это Кристина.

Джонатан даже про государя императора орать не стал. Просто сунул голову под крыло, всем своим видом выражая обиду и непонимание — чем таким нам с Кристиной может помешать говорящая чайка.

— Ну и хрен с тобой, — буркнул я. — Вырастешь — поймёшь… Всё, я пошёл. Веди себя прилично. Будешь хулиганить — башку откручу.

Джонатан не ответил.

Я решил расценить это как знак согласия. Тихонько приоткрыл дверь комнаты.

Дежурный наставник, сложив руки за спиной, вышагивал по коридору. Покидать свои комнаты после отбоя нам запрещалось. Наставник следил за тем, чтобы этот запрет выполнялся неукоснительно… Но я в академии — второй год, чему-чему, а уж умению нарушать дисциплину меня учить не надо.

Дождавшись, пока наставник удалится на достаточное расстояние от моей двери, я выскользнул в коридор.

— Государю императору — ура! — злорадно заорал вслед Джонатан.

Ну, кто бы сомневался.

Я сунул голову в комнату и погрозил зловредной чайке кулаком. Наставник не обернулся — он ничего не услышал. Глушилку я поставил надёжную, надолго хватит.

С расположением комнаты мне повезло. Она была последней в коридоре, примыкала к капитальной стене. Поэтому и сосед у меня был только один — Мишель, — и до двери, ведущей на чёрную лестницу, рукой подать.

Я преодолел это расстояние одним броском и выскользнул на лестничную площадку. Прислушался — за дверью тишина. Наставник ничего не заметил. А Джонатан — пусть хоть оборётся, в ближайшее время его точно никто не услышит.

Хотя, справедливости ради — чаячьи вопли больше не раздавались. Понял, мерзавец, что ничего не добьется, и заткнулся — чего попусту силы тратить… Ну, хоть какие-то выводы делать умеет, уже хорошо.

Я спустился по тёмной лестнице на третий этаж.

Наши комнаты, парней, находились на четвёртом этаже жилого корпуса. Девчачьи — на третьем. Стоит ли говорить, что на этажи был наложен магический запрет, и ни мы к девчонкам, ни они к нам попасть не могли.

Если бы представитель мужского пола попробовал сделать хоть шаг по коридору третьего этажа, сработала бы защита, и переполох поднялся на весь корпус. Прецеденты время от времени случались. Хотя, казалось бы — ну что непонятно? Русским языком объяснили — не влезай, убьёт! Однако из года в год находились таланты, считающие себя безусловными умельцами по части обхода магической защиты… Что поделать. Основной инстинкт — он на то и основной. В любые времена и во всех мирах юные представители противоположных полов будут стремиться друг к другу. И чем сложнее препятствия, возникающие на этом пути, тем настойчивее будут стремиться…

С этой мыслью я сбежал по лестнице. Темнота мне не мешала, как не мешала никому из мужчин рода Барятинских. Наша родовая особенность: разноцветные глаза, один чёрный, другой голубой. И способность видеть в темноте.

Долго ждать Кристину не пришлось, она всегда отличалась пунктуальностью. Ровно в полночь дверь коридора приоткрылась, и на площадку шагнула Кристина.

Тихонько позвала:

— Костя? Ты здесь? — она, в отличие от меня, в темноте не видела.

Чем я и воспользовался. Неслышно шагнул к ней, озирающейся, со спины и крепко обнял.

— Если бы я не боялась, что нас услышат, влепила бы тебе пощечину, — прошипела Кристина.

— А может, хватит уже этой ерунды? — вздохнул я. — Ну, честное слово: я и так верю, что ты строгая, порядочная девушка, — и поцеловал её.

Кристина попыталась делать вид, что сопротивляется, но надолго её не хватило. Скоро она прильнула ко мне, и мы расцепили объятия лишь после того, как услышали, что в самом низу, на первом этаже, хлопнула входная дверь.

Глава 6

— Опять, — пробормотала Кристина. — Как в тот раз…

Однажды уже действительно было такое — мы вдвоём стояли здесь, на лестнице, а внизу хлопнула дверь.

— Не совсем, — улыбнулся я. — Идём, — и взял её за руку.

— Куда ты меня ведёшь? — удивилась Кристина. Мы начали подниматься наверх. — Неужели собираешься провести на свой этаж?

— Да боже упаси, — фыркнул я. — Даже если бы сумел снять магическую защиту, моя комната — не лучшее место для свиданий. За перегородкой — Мишель, под столом — чокнутая чайка, а по коридору ходит наставник. Так себе романтика.

— И куда же мы идём?

— Узнаешь.

Лестницу, ведущую от четвёртого этажа вверх, на чердак, перегораживала дверь из металлических прутьев. Она была заперта на навесной замок. Выход сюда для курсантов был закрыт.

— Я не умею ходить сквозь стены, — недоуменно взглянув на запертую дверь, сказала Кристина. — Давно собиралась научиться, но всё как-то…

Я прикинулся расстроенным:

— Да ты что? Правда не умеешь? И что же нам делать?

Я-то сквозь двери ходить умел. Так же, как сквозь стены. И Кристина об этом знала. Впрочем, выглядела она такой расстроенной, что сжалился я быстро:

— Да не волнуйся, шучу.

Взялся за дужку замка, откинул её и вынул из проушин.

— Э-э-э, — остолбенела Кристина. — Как ты это сделал? Что это за заклинание? Сложное?

— Невероятно, — усмехнулся я. — Называется «незапертый замок».

— Костя! — Кристина пихнула кулаком в бок. — Ты что, заранее его открыл?

— Браво, лейтенант Алмазова! Высший балл вам за догадливость.

Замок я действительно отпер заранее — как проделал и ещё кое-какие операции. Благо, магической защиты на замке не было, а уж опыт преодоления немагических преград за тридцать шесть лет предыдущей жизни я приобрел изрядный. С этим замком и возиться почти не пришлось — не замок, а детский лепет.

Я распахнул металлическую калитку. Поклонился Кристине и изобразил приглашающий жест:

— Прошу.

Мы поднялись по тёмной лестнице на чердак, ещё более тёмный.

— Я ничего не вижу, — растерянно озираясь, произнесла Кристина. — И тут очень пыльно, — она чихнула.

— Ничего, — успокоил я. — Пыль — ненадолго, — и подхватил Кристину на руки.

— Что ты делаешь? — попробовала возмутиться она.

— Помогаю тебе не споткнуться в темноте. — Я уверенно шагал в нужную сторону.

— И куда ты меня тащишь, интересно?

— Вам когда-нибудь говорили, что вы невероятно любопытны, госпожа Алмазова?

— Мама, — призналась Кристина. — Постоянно говорит.

— Передай маме, что я с ней в кои-то веки согласен.

С чердака на крышу вела металлическая лестница. Я, с Кристиной на руках, встал у её основания, под открытой дверцей — сквозь которую можно было выбраться на крышу. В дверном проёме виднелось ночное небо, усыпанное звездами.

— Всё? — недоуменно спросила Кристина. — Мы пришли?

— Пока ещё нет.

Я поставил Кристину на пол, обнял её. Один конец моей цепи обвил нас вокруг пояса, второй я метнул в дверной проём. Не выпуская Кристину из объятий, другой рукой ухватилсяза цепь.

Отдал мысленный приказ. Рывок!

И вот мы, обнявшись, стоим на крыше корпуса. После темноты чердака кажется, что здесь светло. А может, это из-за звёздного неба — к которому мы немного приблизились.

— Вот теперь пришли, — сказал я. — Прошу, — и указал Кристине на то, что находилось за её спиной.

Кристина обернулась. И ахнула.

На крыше, рядом с широкой каминной трубой был расстелен плед. Рядом с ним — небольшая скатерть, на которой стояли бутылка вина, подсвечник с горящей свечой, два бокала и корзинка с фруктами.

— Ой. Ко-остя… — только и смогла выговорить Кристина.

— Подожди. Это тоже ещё не всё. — Я жестом фокусника вынул из-за спины и протянул Кристине букет цветов. — Вот теперь — всё! Вроде ничего не забыл. Можно начинать.

— Ко-остя… — взяв букет, повторила Кристина. Вдохнула аромат лепестков. В глазах заблестели слёзы. — Это… Это… Я никогда прежде…

— Неужели не была на свидании?

— На таком — никогда.

— Ну, честно говоря, на таком я и сам никогда не был, — признался я. — И цветов никому не дарил. Да и вообще, раньше всё как-то попроще происходило…

— Не рассказывай, — коснувшись пальцем моих губ, попросила Кристина. — Я ничего не хочу знать.

* * *

Вино мы едва пригубили. До фруктов так и не добрались. Крышу моя магия заставила немного нагреться — так, что лежать на пледе, укрывшись сверху ещё одним и глядя в звёздное небо, было удивительно приятно.

— Я, оказывается, всю жизнь мечтала о чём-то таком, — нежась в моих объятиях, проговорила Кристина. — Ночь, звёзды, тишина. Никто не нападает, ничего нигде не взрывается…

И в этот миг тишину разорвал звон разбитого стекла. Несколько секунд спустя послышался шум — сквозь выбитое окно стало слышно, что корпус гудит, как растревоженный улей. Топот, крики… Если слух меня не обманывал — а он меня обычно не обманывал — шум доносился отовсюду, в том числе и с моего четвёртого этажа.

Бытовая магия позволяла, в числе прочих, освоить навык быстрого одевания. Мне это было без надобности — я, кажется, уже родился обладающим таким навыком. Кристина ещё возилась с пуговицами платья, когда я, полностью одетый, подошёл к краю крыши. Обернувшись, сказал:

— Иди к себе. Ты ведь сможешь проскользнуть по лестнице так, чтобы тебя никто не заметил? Ты это хорошо умеешь. Возвращайся к себе в комнату и ложись в кровать. Сделай вид, что никуда не выходила.

— А ты?

— Разберусь.

Я махнул рукой на прощанье и спрыгнул вниз.

С крыши четырёхэтажного здания, да. Родовая магия Барятинских позволяла мне прыгать с любой высоты без ущерба для здоровья. Засбоила она в единственном случае — когда мой предшественник, настоящий Костя Барятинский, прыгнув с моста в реку, сломал себе шею. Но это тоже — отдельная история. Тогда просто нашёлся добрый человек, который помог нашей родовой магии засбоить.

А сейчас всё сработало отлично: я приземлился на ноги, недалеко от входа в корпус. И услышал восхищённое:

— Государю императору — ура!

Ну, кто бы сомневался.

— Твоих рук дело? — грозно глядя на кружащего над крыльцом Джонатана, спросил я.

Подошёл к осколкам стекла, украсившим газон — они сверкали в свете луны под окном комнаты, предназначенной для отдыха наставников. Точнее, под бывшим окном — подняв голову, я увидел, что оконный проём на четвёртом этаже зияет пустотой. А среди осколков разглядел щепки. Джонатан, не мудрствуя лукаво, вынес окно в комнате наставников вместе с рамой.

— Господин Барятинский! — из корпуса выбежал дежурный наставник. Уставился на меня. — Что здесь происходит⁈

— Ничего серьёзного, господин Синельников, — заверил я. — Небольшой сбой в магических настройках фамильяра. Джонатан искал туалет.

— Туалет? — обалдел Синельников.

— Ну, не гадить же ему на пол! — оскорбился я. — В темноте Джонатан немного заблудился и нечаянно задел стекло.

— Задел? — переспросил Синельников. — Нечаянно⁈ Это, по-вашему, называется «задел»⁈

— Именно. Приношу свои извинения.

— Государю императору — ура, — нежно проворковал Джонатан и уселся мне на плечо.

Я сумел обуздать порыв и не треснуть его по башке.

— Всё в порядке, господин Синельников, мы уже уходим.

— А почему вы одеты, господин Барятинский? — спохватился Синельников.

И с подозрением уставился на меня.

— А вы полагаете, что я должен был выскочить из корпуса раздетым и смущать своим видом невинных дев? — встречно возмутился я.

Пошёл в корпус.

— Каких ещё дев? — полетело мне в спину. — Что вы несёте⁈

— Костя!

Входная дверь распахнулась, и на крыльцо выскочила Полли. Ну, ещё бы самая любопытная девушка академии осталась в стороне от переполоха.

— Вот таких дев, — указав на Полли, разъяснил Синельникову я.

Полли, в отличие от меня, не обладала навыком быстрого одевания — ни магическим, ни приобретенным. Она выскочила на крыльцо буквально в чём была — покрывале с кровати, в которое завернулась поверх ночной рубашки. Из-под покрывала выглядывали голые стройные ноги.

— А почему вы вообще в такое время оказались за пределами корпуса, господин Барятинский? — продолжал разоряться Синельников. — Отбой был два часа назад!

— Я беспокоился за своего фамильяра. Готов понести наказание.

— Уж понесёте! Ещё как понесёте! — пригрозил Синельников. — Не сомневайтесь! — Он всю дорогу был ко мне неравнодушен. — Я, кстати, когда началась эта катавасия, заглядывал к вам в комнату, и вас там почему-то не обнаружил!

— Вероятно, потому, что к тому моменту я уже выбежал на лестницу.

— Я не видел, как вы это сделали!

— Неудивительно. Я бежал быстро.

— Вы не поставили меня в известность об уходе! Это серьёзное нарушение режима!

— Виноват. Каюсь. — Я повернулся к Полли. Похвалил: — Чудесно выглядите, Аполлинария Андреевна.

— О, мерси, Константин Александрович. — Полли опустила взгляд вниз, на свои голые ноги. Смутилась и плотнее запахнула покрывало, но любопытство оказалось сильнее смущения: — Что случилось?

— Джонатан немного заблудился, — объяснил я. — Слушай, раз уж ты здесь, будь добра — почини окно. Ты ведь говорила, что освоила Реконструкцию?

Реконструкцией называлось заклинание, позволяющее восстановить сломанный предмет. Владели Реконструкцией только белые маги, и эта техника была не самой простой. Я, к примеру, до неё так и не добрался. Не потому, что не сумел бы научиться, просто отчего-то постоянно находились другие дела.

Полли покраснела ещё сильнее. Пробормотала:

— Освоила, да-да! Конечно, освоила. Но… Видишь ли, я так устала… Едва успела заснуть — а спросонья у меня даже обычные заклинания получаются не очень хорошо…

Полли оглянулась на дверь — словно надеясь, что оттуда вот прямо сейчас появится кто-то, кто придёт ей на выручку. И, как ни странно, произошло именно это.

— Что случилось, Костя⁈ — выпалил выскочивший на крыльцо Мишель.

Я вздохнул. С тоской спросил:

— Эта летучая зараза весь корпус перебудила, что ли?

— А вы сомневались, господин Барятинский? — ехидно спросил Синельников. — Не каждую ночь, знаете ли, сумасшедшие чайки носятся с воплями по этажам и выбивают окна вместе с рамами!

— Государю императору — ура! — заорал на Синельникова Джонатан.

Так воинственно, что тот отшатнулся.

— Чайка не виновата, что вы на ночь выключаете свет, и дверь в санузел приходится искать наощупь, — огрызнулся я. — Джонатан в корпусе ещё не освоился, вот и заблудился. — Мишелю сказал: — Всё в порядке, ложная тревога. А если ты починишь окно, будет вообще отлично.

Мишель посмотрел на осколки стекла на газоне. Перевёл взгляд на Джонатана. Пробормотал:

— Вот оно что… Да, конечно. Одну секунду.

Он сбежал с крыльца и протянул руку к осколкам. Те поднялись с земли. На лету собрались в единое целое и устремились вверх — к четвёртому этажу. Стекло вместе с рамой с тихим звоном встало на место.

— Спасибо, — сказал Мишелю я.

Пошёл в корпус. Синельников напомнил мне вслед о штрафных баллах. Фамилии Полли и Мишеля — таких же злостных нарушителей дисциплины — тоже прозвучали.

— Влипли, — вздохнул Мишель. — Впрочем, ладно. Не в первый раз… Хотя, боюсь, и не в последний, — он покосился на Джонатана.

— Из-за него — в последний, — пообещал я. И посмотрел на Джонатана так, что тот, не выдержав, отвернулся. — Больше он ничего подобного не устроит, обещаю.

* * *

Корпус гудел. Спящих здесь, кажется, не осталось вовсе. Пока мы поднимались, Мишель рассказал мне подробности.

Джонатан, как выяснилось, выбил окно не сразу. Сначала он, перелетев перегородку моей комнаты, с воплем «Государю императору — ура!» пронёсся по коридору. Дверь на чёрную лестницу, по которой спускался я, оказалась закрытой, и Джонатан устремился к парадной лестнице. Здесь дверей не было — коридоры вели прямо к широким пролетам.

Джонатан ворвался на третий этаж, к девчонкам. Магическая защита, явно не рассчитанная на проникновения чаек, сработала странным образом. Пропустить Джонатана — пропустила, но о том, что на этаже оказалось существо мужского пола, заверещала на весь корпус. Проснувшиеся девушки подняли визг.

Существо мужского пола, не забывая на лету прославлять государя императора, всё так же стремительно пронеслось по этажу. Меня там ожидаемо не обнаружило и устремилось обратно к лестнице. Исследовав тем же способом второй и первый этажи и выяснив, что парадная дверь корпуса заперта, Джонатан вернулся на наш, четвёртый этаж. Убедился, что за время его отсутствия я в комнате не появился. Учинять погром не стал — ну, логично, нам тут ещё ночевать. И недолго думая устремился в комнату, где отдыхали наставники. На полном ходу вынес окно, а заодно опрокинул на пол едва успевший закипеть самовар.

Лужа вытекла аж в коридор, один из «дядек» её вытирал.

А на пороге моей комнаты топтался Гаврила. Он укоризненно покачал головой:

— Эх-х, ваше сиятельство! А я говорил — надобно эту тварюгу на цепь садить!

Он показал мне кожаный поводок — состоящий теперь из двух частей. Части выглядели так, будто по поводку, когда он был целым, долбили кузнечным молотом. Хотя, в общем-то, в каком-то смысле так и было.

Картина рисовалась простая и ясная: действие магического поводка закончилось раньше, чем я ожидал, всё-таки не силён пока в этом заклинании. Да и то сказать — едва успел его выучить. Джонатан почувствовал близость свободы и принялся долбить клювом по обычному поводку. Глушилка сработала как надо — стук никто не услышал. А поводок, судя по всему, долго не продержался.

Я посмотрел на могучий клюв Джонатана и всё-таки не выдержал — от души по нему щёлкнул.

— Государю императору — ура, — обиделся Джонатан.

— Пошёл вон, — приказал я.

Джонатан грустно протопал под парту — где и нахохлился, всем своим видом изображая оскорблённую невинность.

— Ишь ты, — покачал головой Гаврила. — Ишшо и обижается! — Но быстро проникся к этой заразе сочувствием. Предложил: — Может, ему подстилку какую притащить, ваше сиятельство? Была у меня где-то шинеля старая…

— По башке бы ему притащить, — буркнул я.

Но когда Гаврила принёс старую шинель, помог ему расстелить её под столом.

Курсанты затихли в своих комнатах, на этаже наступила тишина. Гаврила ушёл.

— Ну вот и что мне с тобой делать, а? — усевшись на кровать, спросил у Джонатана я. — Ей-богу, допрыгаешься — на кафедру естествознания отнесу! Сдам на опыты.

Джонатан зыркнул на меня хитрым круглым глазом и спрятал башку под крыло.

Ну да. Ему-то хорошо. Не ему, небось, штрафные баллы огребать.

* * *

Утром, проснувшись, я увидел на полу конверт — его подсунули под дверь.

Опасности я не чувствовал, но паранойя Капитана Чейна заставила сначала исследовать конверт на все возможные виды разной магической дряни, а уж потом взять в руки.

'За мной прiяхали. Попрощаться ужѣ не успѣямъ. Спасибо тѣбѣ за всё! Буду ждать.

Крiстина'

Конверт она, должно быть, передала с Гаврилой.

К себе в комнату, значит, вернулась без проблем, уже хорошо. А то, что пришлось уехать — грустно, конечно. Но такова уж судьба контрразведчика.

Я вышел из комнаты и закрыл дверь. Поднял взгляд вверх и увидел Джонатана, сидящего на перегородке.

Вздохнул.

— Ты опять потащишься за мной, да?

— Государю императору — ура! — порадовал меня Джонатан.

— А если бы здесь была нормальная стена — ты бы пробил башкой её или дверь?

— Государю императору — ура!

— Господи! — закатил я глаза. — И за что мне такое счастье?

Однако счастье на этом и не думало заканчиваться. Поодаль хлопнула дверь другой комнаты, и я увидел вышедшего в коридор Жоржа Юсупова.

Глава 7

Мы с Юсуповым, похоже, остались на этаже вдвоём — все остальные успели уйти на завтрак.

Жорж за лето изменился. Он срезал свой белобрысый хвост, так что волосы теперь не достигали даже до плеч, зато скрывали уши.

С Жоржем меня связывали непростые отношения. Он был моим первым соперником на поединке за место в Ближнем Кругу — год назад, когда я едва успел осмотреться в этом мире, ничего ещё толком не знал и не понимал. Поединок Жорж проиграл. Как проигрывал мне и дальше, везде и во всем. И ненавидел меня за это с каждым днём всё больше. Месяц назад, когда во время моей битвы с Юнгом погиб отец Жоржа, ненависть, похоже, достигла апогея.

Как только я встретился с Жоржем глазами, понял, что не ошибаюсь. Он, не говоря ни слова, лишь быстро оглянувшись и убедившись, что больше в коридоре никого нет, ринулся на меня.

На левой руке Жоржа, которую он выхватил из кармана, что-то сверкнуло.

Часы? Похоже на то. Раньше я у него часов не видел… А в следующее мгновение в меня полетел магический удар. Мощный, Жорж вложил в него все силы.

Он рассчитывал, вероятно, на эффект неожиданности. Ну, и магический уровень у Юсупова с момента нашей последней встречи изрядно вырос, в этом сомнений не было.

Закрываться Щитом я не стал. Белое Зеркало — техника, отражающая удар и возвращающая его тому, кто ударил.

К чести Жоржа — Зеркало я едва успел выставить. Если бы задержался хоть на мгновение, удар меня догнал бы. Раньше Юсупов младший так быстро действовать не умел.

Что это? Прощальный подарок Юнга? Накачал энергией папашу, а заодно и сына?.. Но рассуждать мне было некогда.

Жорж понял, что я успел блокировать удар, и бросился на пол. Магическая энергия, отраженная Зеркалом, унеслась в торец коридора. Я услышал, как затрещали доски двери, ведущей на чёрную лестницу.

А Жорж буквально поднырнул под моё заклинание. Бросился на пол, проехал на животе по натёртому паркету и оказался рядом со мной. В руках у него появилось личное оружие — сабля. Которой Жорж попытался подсечь мои ноги.

К этому я, в отличие от внезапного нападения, уже был готов. Цепь появилась у меня в руке одновременно с тем, как Жорж активировал саблю. А действовал я быстрее. Одним прыжком ушёл в сторону от атаки Жоржа. И раньше, чем он успел подняться на ноги, обвил саблю цепью, возле гарды.

Рывок! Но обезоружить Жоржа так просто не получилось. Магический уровень у него и впрямь здорово вырос.

Призрачный свет сабли усилился. Клинок перерубил цепь. Жорж вскочил на ноги.

Ого!

Я быстро отступил на несколько шагов. Обезоружить противника не получилось — значит, меняем тактику. Одновременно с тем, как Жорж снова бросился на меня, моя цепь прянула вперёд. Обмотала тело Жоржа, прижав его руки к бокам. Он покраснел от напряжения, пытаясь вырваться. А я набросил второй конец цепи ему на шею.

Шагнув ближе, с досадой проговорил:

— Да что ж ты никак не уймёшься-то⁈

Юсупов яростно сверкнул на меня глазами. О том, как моя цепь умеет сдавливать горло, он знал не понаслышке. Понял, что проиграл.

А я мысленно вздохнул и вспомнил последние слова Юсупова старшего — произнесённые, когда тот был уже мёртв. Венедикт Юсупов просил меня позаботиться о его сыне.

Думать о том, что я тогда услышал, можно было по-разному. Во-первых, даже в этом магическом мире мёртвые не так уж часто говорят с живыми. Собственно, на моей памяти это случалось единственный раз: когда я беседовал с покойным Александром Барятинским, своим отцом. Но та встреча в незабвенной зеркальной комнате — не в счёт, это скорее был какой-то выверт подсознания. По крайней мере, именно так я, убежденный реалист, себе это объяснил, и исходя из этого объяснения действовал.

Так, может, и Венедикт Юсупов — отец Жоржа, заговоривший со мной через несколько секунд после того, как я превратил его в фарш винтом самолёта — всего лишь плод моего переутомившегося ума? Я ведь и сам тогда был в таком состоянии, что краше в гроб кладут. Ещё бы и не то померещилось.

Ну а во-вторых, мы с Юсуповыми, что со старшим, что с младшим, что с преподавателем военного дела Илларионом никогда друг другу валентинки не слали. Скорее уж наоборот. И с чего бы я должен принимать близко к сердцу просьбу Венедикта — который, к слову, погиб, пытаясь меня убить, — неясно.

В общем, ни одного довода за то, чтобы беспокоиться за этого высокомерного блондинчика, я не находил. Но, тем не менее, глядя сейчас в его горящие ненавистью глаза, понял, что беспокоюсь. Потому что хорошо понимаю: Жорж — дурак.

Просто малолетний дурак, у которого теперь, к тому же, нет отца, который мог бы вовремя дать по шее. Жорж, конечно, не виноват в том, что его воспитали, как мудака. Не говоря уж о том, что в родном мире я таких мудаков спокойно набирал в отряд — потому что в бою они не подводили. При всех своих недостатках Жорж был неплохим бойцом и не самым слабым, для своего возраста, магом. В конце первого курса он показывал пятый магический уровень — а это серьёзный показатель, который был уже тогда. Какой уровень у него сейчас, как-то даже и предполагать не хочется.

Другое дело, что никакой магический уровень не сравнится с реальным боевым опытом — которого у меня предостаточно, а Жоржу просто негде было получить. Да и уровень, видимо, поднялся не так давно, Жорж к нему пока толком не привык. Оттого мне и удалось сравнительно легко с ним управиться — хотя проблема от этого никуда не делась. Дурак, наделенный магией, как известно, головная боль гораздо более сильная, чем дурак обыкновенный.

Осложнялось дело ещё и тем, что без отца Жоржу явно приходилось несладко. Он был несовершеннолетним, а посему в права наследования пока не вошёл. Мать Жоржа — насколько я знал из светских сплетен, дама весьма родовитая, но мягко говоря, не самая умная, — при жизни мужа к его делам касательства не имела. Формально — в наследство вступила она. Фактически же, всем имуществом Венедикта распоряжался теперь Илларион Юсупов. Родной дядя Жоржа и преподаватель Императорской академии.

Зная в общих чертах натуру чёрных магов, я не сомневался, что Илларион времени даром не теряет и изо всех сил обеспечивает себе спокойную старость за счёт наследства Жоржа — пока тот не стал совершеннолетним, спешит нахапать побольше. Что ни разу не добавляет пацану поводов радоваться жизни.

В общем, объективно, ярость в глазах Жоржа можно было понять. Хотя моего раздражения это не отменяло.

— Ну и что мне с тобой делать? — спросил я. — Может, для разнообразия, к дежурному наставнику оттащить? Чтобы память освежили — если ты до сих пор не запомнил, что применение магии выше второго бытового уровня в академии запрещено?

— Господин Барятинский!

А. Ну вот, собственно, и наставник. Вспомнишь — появится. Услышал, видимо, как трещит дверь чёрного хода.

— Что происходит⁈

— Ничего, — моя цепь исчезла так же мгновенно, как появилась. — Мы с господином Юсуповым беседуем. Давно не виделись, знаете ли.

Я был уверен, что Синельников заорёт о применении магии. Уставом академии были запрещены заклинания выше второго бытового уровня, не говоря уж о швырянии друг в друга боевыми заклятиями. Нас за обычные-то драки штрафовали — будь здоров. Но Синельников отчего-то молчал.

Наставники академии магами не были — как не было ими подавляющее большинство людей, населяющих этот мир. Для контроля за соблюдением академических порядков на столе у дежурного наставника (так же, как и у дежурного преподавателя) в специальной подставке был закреплен магический шар — который, зафиксировав нарушение кем-то из курсантов запрета, начинал вращаться. И наставник немедленно устремлялся туда, где было зафиксировано нарушение. Однако сейчас Синельников о запрете словом не обмолвился.

— Господин Юсупов! — поняв, видимо, что на меня где сядешь, там и слезешь, сменил объект внимания он. — Что происходит⁈

— Господин Барятинский только что ответил на ваш вопрос, — помедлив, надменно процедил Жорж. — Не происходит ровным счётом ничего такого, из-за чего вам стоило бы беспокоиться. Мы просто беседуем.

Сабля из руки Жоржа исчезла лишь на мгновение позже, чем я убрал цепь. А вместо часов — я только сейчас это разглядел — на левой руке Юсупова посверкивал слепой кругляш, без циферблата и стрелок. Жорж, проследив за моим взглядом, поспешно одёрнул рукав, но было поздно.

Вот оно что. Амулет, позволяющий скрыть применение магии. Перед тем, как напасть на меня, Жорж его активировал — оттого Синельников и молчит. В коридор наставника выгнал, судя по всему, треск двери из-за магического удара. Если Синельников и успел заметить в наших руках оружие, предъявить он ничего не может. А жаловаться на применение магии никто из нас не спешит.

— А почему я слышал посторонний шум? — Синельников подошёл к двери на чёрную лестницу. Посмотрел на осыпавшуюся на пол штукатурку. Ткнул в неё пальцем: — Это что такое, господа⁈

— Штукатурка, — любезно разъяснил очевидное я.

— А почему она осыпалась?

— Представления не имею, — я пожал плечами. — Старая, наверное — вот и сыплется.

Синельников яростно засопел, но возразить было объективно нечего.

— Государю императору — ура! — решил добить врага Джонатан.

— Чёрт знает что, — проворчал Синельников.

И скрылся в комнате наставников.

А Жорж посмотрел на меня, на Джонатана. Развернулся и пошёл по коридору прочь.

— И это всё? — удивленно бросил я вслед.

Жорж замер. Медленно развернулся.

— Вы что-то сказали, господин Барятинский?

Голос просто ледяной, кого другого до костей бы пробрало. Не иначе — с ростом магического уровня Жорж сумел навесить на него какую-то черномагическую дрянь.

— Ты даже не отпустишь никакой шутки по поводу моего фамильяра? — развёл я руками. — Не скажешь чего-нибудь вроде: «Наконец-то Барятинский нашёл себе кого-то такого же умного и красивого, как он сам!»?

— Государю императору — ура! — поучаствовал в разговоре Джонатан.

Жорж не улыбнулся — это было нормально. Чёрные маги славятся, в числе прочего, отсутствием чувства юмора. Но он и не взъярился снова — и вот это было уже очень странно. Обычно взвивался под потолок и от гораздо более невинных замечаний. Если бы весь мой жизненный опыт не убеждал меня в том, что люди не меняются, я бы поверил, что Жорж изменился. Но он скорее просто научился держать себя в руках. И сейчас, в очередной раз проиграв мне поединок, сумел справиться со своей злостью.

— Шутки, — глухо повторил Жорж. — Всё бы вам шутить, господин Барятинский. А ведь вы убили моего отца. И вам это, как обычно, сошло с рук… Так вот, запомните: шутки закончились этим летом. Я лично более шутить не намерен.

— Да уж, заметил, — усмехнулся я. — Подготовился. Амулет прикупил.

— Ты ничего не докажешь! — быстро сказал Жорж.

— Да я и не собирался. Не гимназистка, чтобы ябедничать… Слушай, — сделал я шаг по направлению к нему, — ну, тебе ведь наверняка объясняли! Не могли не объяснить. На самом деле, твоего отца убил этот ублюдок Юнг. А всё, что сделал я…

— Для белых магов такого объяснения, вероятно, достаточно, — делая шаг назад, перебил Жорж. — Но я не имею чести принадлежать к их числу. Я знаю лишь, что в один день лишился отца. А через два дня увидел, как вам, господин Барятинский, вручают за это государственную награду.

Я буквально заставил себя проглотить ответ. Так и рвалось наружу: «Ты две недели жил в одном доме с Юнгом, вселившимся в тело твоего отца! И даже не обратил внимания, что что-то не так — а теперь изображаешь из себя безутешную сиротинушку!»

Обвинять Жоржа было бы несправедливо. Юнг был сильнейшим магом. Настолько сильным, что, строго говоря, вообще не был человеком. И уж надо полагать, что к Жоржу применил все мыслимые и немыслимые методы воздействия — чтобы тот, заметив, что с отцом что-то не так, не начал бить тревогу.

— У тебя проблемы? Давай поговорим об этом, — предложил я.

— О, разумеется, господин Барятинский! — поклонился Жорж. — Разумеется, мы поговорим. Только не сейчас. И не здесь. — Он скользнул взглядом по коридору.

Я тоже услышал какое-то шуршание. Предположил, что в комнате наставников стремительно отступил от перегородки прислушивающийся к нашему диалогу Синельников.

— Всего наилучшего, господин Барятинский, — поклонился Жорж, — Будьте осторожны. Мне не хотелось бы, чтобы кто-то другой покончил с вами раньше, чем это сделаю я.

Он повернулся ко мне спиной и ушёл.

Я посмотрел на чайку. Вздохнул:

— Ну что, идём? Денёк сегодня предстоит насыщенный.

— Государю императору — ура! — с готовностью заявил Джонатан.

И, взмахнув огромными крыльями, опустился на пол, как на парашюте.

* * *

Денёк был, по счастью, воскресным — единственным днём в академии, когда мы не учились.

По правилам, курсантам разрешалось покидать академию лишь дважды в год, во время рождественских и летних каникул. На предстоящие пять лет обучения родным домом для курсантов должны были стать стены академии, а ближайшими родственниками — однокурсники. И, как ни странно, в подавляющем большинстве случаев так и происходило. Обретя друзей тут, в академии, многие, уже став взрослыми, проносили эту дружбу через всю жизнь, до самой гробовой доски. Некоторые курсанты привязывались к академии настолько, что даже на время каникул отказывались уезжать домой.

Но в моём случае работали другие правила. Мне, капитану Тайной канцелярии, по долгу службы время от времени приходилось покидать академию. Теоретически, о каждом таком случае я должен был ставить в известность Калиновского. По факту же далеко не всегда считал нужным беспокоить ректора подобной ерундой. Благо, времени на то, чтобы научиться незаметно покидать академию и так же незаметно возвращаться — в прошлом году, когда я был ещё обычным курсантом, — у меня было достаточно.

Мой автомобиль стоял за воротами академии. До такой наглости, как загнать его на академическую парковку, я пока не дошёл. Хотя и необходимости в этом не было — автомобиль защищало не только охранное заклинание, но и то, что самый распоследний воришка в городе знал: эта машина принадлежит молодому князю Барятинскому. Прикоснёшься к ней — без головы останешься.

Выглядел автомобиль солидно: удлинённый, вытянутый вперёд корпус, хищный прищур фар, сверкающие на солнце хромированные ручки и решётка радиатора. После всех тех передряг, в которых ему довелось побывать, следовало бы, наверное, сменить автомобиль. Но мне казалось это непорядочным по отношению к тому, кто меня ещё ни разу не подвёл.

Джонатан, слава тебе господи, на месте в машине не настаивал. Он просто полетел за мной следом.

На трассе я положил ладони на специальные вставки на руле и позволил магической энергии устремиться в двигатель.

Еще одна особенность моей машины, из-за которой я ни за что бы с ней не расстался: необычный движок. Умеющий усиливать собственную немалую мощь магической энергией водителя. Этим двигателем автомобиль снабдил Вова — сын гениального механика, сам отличный механик, а по совместительству — жених моей сестры Нади. Благодаря Вове мой автомобиль уделывал на трассе даже «чёрного призрака» — последнюю разработку корпорации «Юсупов и Ко». Стоит ли говорить, что за это Жорж ненавидел меня отдельно.

Автомобиль рванулся, меня вдавило спиной в спинку сиденья. По прямой я постарался выжать из своего болида всё, что мог.

Бросил взгляд в зеркало заднего вида, увидел точку над горизонтом, в которую превратился Джонатан, и довольно улыбнулся. Но улыбка быстро увяла. Точка, собравшись с силами, увеличилась. А вот уже различимы стали крылья.

Я перевёл взгляд на спидометр, постучал по нему пальцем. Снова посмотрел в зеркало. Чайка держалась прямо за мной. Будто почуяв моё внимание, она раскрыла клюв и что-то крякнула. Я даже знал, что.

— Воистину, ура, — пробормотал я. — Да кто ж ты, мать твою, такой, Джонатан Ливингстон⁈

Глава 8

Прежде чем сгинуть в пучинах Чёрного Города — одного из районов Санкт-Петербурга, прозванного так за сосредоточенность на его территории промышленных предприятий, — я заехал в весьма приличный район. И остановился возле недавно построенного театра.

По крыше автомобиля тут же клацнули когти. Я выбрался наружу, захлопнул дверь и строго посмотрел на Джонатана.

— Поцарапаешь краску — будешь платить.

Чайка сделала вид, что испугалась. Суматошно взмахнула крыльями и спрыгнула на тротуар рядом со мной, не забыв при этом воздать хвалу государю императору.

Я посмотрел на явственные отметины на крыше, вздохнул и покачал головой. Джонатан посмотрел куда-то в сторону, делая вид, будто он здесь ни при чём и вообще только что подошёл.

Люди, проходя мимо, с любопытством поглядывали на чайку. В кои веки не на меня — молодого князя Барятинского, чьи фотографии регулярно мелькали на страницах газет и журналов, — а на чайку! Здоровенную и красивую.

— Ну хоть какая-то от тебя польза, — буркнул я.

И, подойдя к зданию театра, толкнул входную дверь.

— Мы закрыты, уважаемый, не работаем! — послышался знакомый голос.

— Вот я и смотрю — никто не работает, одни артисты в стране остались, — проворчал я, входя в полутёмный вестибюль.

Вова, распознав меня, тут же заулыбался и подошёл пожать руку.

— Здорово, сиятельство! Не ждал, право слово. Дверь забыл запереть.

— Да от нас особо и не запрёшься. Верно, Джонатан? — посмотрел я на своего спутника.

— Государю императору — ура! — провозгласил Джонатан.

И взмыл под потолок, где немедленно уселся на люстру. Та угрожающе качнулась, и Вова сделал пару шагов в сторону — на всякий случай. Опасливо спросил:

— Что это у тебя за зверюга?

— Фамильяр. Джонатан Ливингстон.

— Хорошо-о-о… — протянул Вова, сделав вид, что понял хоть что-то.

Аристократом он стал недавно, по личному распоряжению Его императорского величества. Магию только-только начал осваивать. В фамильярах, заклинаниях, магических уровнях и прочей ерунде разбирался пока не очень.

— Ты, это… Надюху, небось, хочешь повидать?

— А тут она?

— Да где ей ещё быть, — фыркнул Вова. — Её отсюда клещами не вытянешь. Каждый вечер клянется, что завтра открытие театра! А сама даже артистов толком собрать не может. А нужен ведь ещё этот, как его… режиссёр! Декораторы — это которые картинки малюют. Свет, опять же кто-то давать должен. Музыку играть. В гардеробе по́льта принимать, в конце-то концов! Полы мыть…

— Так объявления подайте, — пожал я плечами.

— Да подали бы. С артистами её сиятельство Надежда Александровна никак определиться не может, — вздохнул Вова. — Привыкла, понимаешь, к тем, с которыми в Чёрном Городе работала. А, тут, говорит, совсем другой уровень. Вот и мается.

Надежду Александровну Барятинскую, мою сестру близнеца, можно было понять. Театром она увлекалась не первый год. Однако до недавнего времени считалось, что подобные увлечения аристократам, мягко говоря, не вполне подходят. И Надя играла на подмостках театра в Чёрном городе — магически изменив себе внешность, чтобы не дай бог не узнал никто из знакомых.

С недавнего же времени, благодаря протекции Её императорского величества, внезапно оказалось, что в увлечении театром ничего такого оскорбительного для дворянского достоинства нет. Театр, в котором я сейчас находился, был подарен императорской четой Наде на день рождения — в благодарность за то, что сделала моя сестра для их детей, Бориса и Анны.

Подарок Надя получила около месяца назад, но, кажется, пока ещё не успела прийти в себя от счастья.

— Н-да, — только и сказал я.

Надю нашёл на балконе. Она сидела, вцепившись в лакированные перила из светлого дерева, и смотрела на пустую освещённую сцену так, будто там разворачивалось самое интересное представление во вселенной.

— Не помешаю?

Надя вздрогнула, повернулась и, увидев меня, вскочила на ноги.

— Костя! — и бросилась обниматься.

Её трясло, как в лихорадке.

— Ну-ну, полегче. — Я отстранил сестру от себя. — Ты чего?

— У меня свой театр! — театральным шёпотом произнесла Надя.

— Он у тебя уже почти месяц. Всё привыкнуть не можешь?

— Свой. Театр, — повторила Надя.

— Ясно, — вздохнул я.

Всё, что мне стало ясно: определённости с подбором персонала быстро достичь не удастся. Сначала Наде нужно самой наиграться в новую игрушку.

— Государю императору — ура! — раздалось вдруг со сцены.

Охнув, Надя обернулась. Посреди сцены стояла чайка.

— А что, — сказал я, — эффектно! Хочешь, совершенно бесплатно уступлю тебе талантливого актёра? Ему даже роли учить не надо, ночью разбуди — свою реплику скажет. И однозначно украсит собой любое представление.

Джонатан Ливингстон, в подтверждение моих слов, принялся важно разгуливать по сцене. Вёл он себя так, будто зал был битком забит зрителями, и все, затаив дыхание, следили за каждым его шагом.

— Пойдём в буфет, — предложила Надя, после того как я объяснил ей, кто это. — Попьём чайку.

В тот же миг Джонатан оказался на перилах.

— Чайку́, а не ча́йку, — сказал я ему. — Отставить панику! И уберись с лакированной поверхности, сколько можно говорить.

Джонатан, подумав, перескочил с перил мне на плечо — которое уж точно не было лакированным.

Я поморщился. Посмотрел на свой новый, пошитый специально к началу учебного года китель — который был уже изрядно помят на плечах. А ведь еще и суток не прошло с тех пор, как стал гордым обладателем фамильяра…

Н-да. Пожалуй, такими темпами придётся возвращаться в моё любимое ателье и ставить перед мастером новую задачу: вставки из толстой кожи в нужных местах.

— Ах, какой он умный! — восхитилась Джонатаном Надя.

Протянула руку и погладила чайку по голове.

— Ура, — блаженно мурлыкнул Джонатан. — Государю… императору…

* * *

— Найдите антрепренёра, — сказал я, сидя в буфете.

Буфет был, разумеется, пуст. Зато чайник я узнал — Вова приволок его сюда из автомастерской. Да и бутерброды явно принёс он же. От Нади ждать хозяйственности не приходилось, она не там воспитывалась.

А Вове явно пошло на пользу вращение в высших кругах. По крайней мере, бутерброды уж точно изменились в лучшую сторону. Вместо колбасы или сала теперь была буженина, компанию ей составляли листы салата и тонко нарезанные огурцы и помидоры. Даже Надя угощалась, не морщась и не закатывая глаз.

— Я сама хочу быть антрепренёром, — заявила Надя, и в её голосе прозвучала самая настоящая ревность.

— Подумай хорошо, чего ты больше хочешь: играть на сцене или всем руководить, — предложил я. — И просто поверь мне на слово: и с тем и с другим ты не справишься. Не потому что ты какая-то не такая. Просто одновременно с этими двумя задачами никто не справится.

Надя глубоко задумалась, даже жевать перестала.

— Ишь, — усмехнулся Вова. — А когда, значит, я ей то же самое говорю — ноль внимания.

Подарочек, конечно, императорская чета преподнесла непростой. Я буквально чувствовал, как Надю рвут на части противоречивые чувства и эмоции.

С одной стороны, она хотела играть на сцене. С другой стороны, ей хотелось управлять театром, коли уж он принадлежал ей. Разорваться Надя не могла. И тут где-то на горизонте появлялась фигура антрепренёра. Человека, который будет всем заправлять, в том числе — актёрами. И вот тут-то и возникал сложный иерархический конфликт: Надя должна будет подчиняться ему, в то время как он должен будет подчиняться ей.

Ничуть не легче, видимо, сложится работа с режиссёром. Который будет нанят Надей и ею же будет руководить в хвост и в гриву… В общем, сплошные сложности.

— Это какой-то кошмар! — объявила Надя, положив недоеденный бутерброд на тарелку. Отодвинула её и уронила голову на стол — не забыв, впрочем, подложить руки. — Мне уже кажется, что я была бы счастливее, если бы просто работала в этом театре актрисой! Зачем мне такой сложный подарок, который меня просто убивает?

— Государю императору — ура! — непререкаемо объявил Джонатан с люстры.

— Ура, — грустно согласилась Надя.

Я молчал, не зная, что тут предложить. Но Вова в этот момент, кажется, принял важное решение.

— Так, — сказал он, промокнув губы салфеткой. — Ладно, поигрались — и будет. А теперь о делах.

Надя подняла голову и со сдержанным удивлением посмотрела на своего жениха.

— Театр, вообще-то, подарили мне, — напомнил Вова, сложив руки на груди.

Ни словом при этом не солгав — формально, по документам, театр действительно принадлежал ему. Надя, чей род входил в Ближний Круг, не имела права обладать никакими предприятиями, да к тому же была несовершеннолетней.

— А тебя, дорогая, я пока даже актрисой не нанял, — продолжил Вова. — Так что пока, значится, этим самым пренёром буду я. А там посмотрим.

— Но ведь… Но… — залепетала Надя.

— Правильно, — от души поддержал я. — Вова дела вести умеет, даже не сомневаюсь. А ты — играй себе Корделию с Офелией и не забивай голову всякой ерундой. Например, тем, где взять деньги на зарплаты актёрам и рабочим, на оплату электричества, — я со значением посмотрел на люстру, которая, вероятно, за час сжирала столько же, сколько какой-нибудь поденщик из Чёрного города тратил за месяц, — воды, прочистку канализации и замену утерянных номерков.

— Канализации?.. — помрачнела Надя.

— А ты думала! — воскликнул Вова. — Я ж тебе о чём уже неделю талдычу? Это — не кукольный домик! Здесь, чтобы всё организовать, столько работы нужно, что голова кругом… — он махнул рукой. — А из дворца, между прочим, уже письмо прислали — когда, мол, первое представление. Очень бы хотелось посмотреть.

— Купила баба порося, — пробормотал я.

Допил чай и встал.

— Ладно, спасибо вашему дому. Однако мы с Джонатаном тут проездом, заскочили с внезапным визитом. Нас ждут великие дела в другом месте. Если что — обращайтесь, может, чем и помогу. Хотя и не представляю, чем тут можно помочь… — Я окинул взглядом огромный зал буфета.

Попрощавшись с Надей и Вовой, я поехал дальше, на этот раз — в Чёрный город. Но стоило мне свернуть на нужную улицу, как Джонатан Ливингстон начал исполнять нечто несусветное. Он метался перед лобовым стеклом, издавая истошные вопли, несколько раз даже задел стекло крылом.

Я, ругаясь, давил на тормоз. Сзади неистово сигналили. Однако чайка не унималась.

Наконец, увидев заправку, которая выглядела так, словно вместо бензина там заливали в баки мочу, я включил поворотник и съехал с дороги. Остановившись сбоку, заглушил движок и выбрался из машины. Джонатан тут же спланировал мне на плечо.

— Так! — рявкнул я. — Это что за выкрутасы, а?

Джонатан в ответ издал протяжный чаячий вопль, от которого у меня заложило левое ухо. Вообще, ругаться на чайку, которая сидит у тебя на плече, это как-то нелепо.

— Давай-ка договоримся с тобой раз и навсегда: ты не лезешь ко мне, когда я веду машину! Иначе я могу просто разбиться насмерть, понял? Ты же вроде умная птица, всё понимаешь.

— Государю императору — ура! — подтвердил Джонатан.

— Ну вот. Давай придерживаться этой продуктивной линии, договорились?

Джонатан нагло, как кот, ткнулся лбом мне в щёку и потёрся.

— Ну вот и что с тобой делать, а?.. — вздохнул я. — Птица-дегенерат — горе в семье… Ладно, поехали. Полезай в салон, может?

Джонатан не стал возражать. Как только я открыл дверь, он ловко порхнул на пассажирское сиденье и замер там, как изваяние. Загляни кто — подумает, что я везу игрушку в подарок ребёнку.

— Взялся же ты на мою голову, — ворчал я, выруливая обратно на дорогу. — Фамильяр… Можно подумать, я просил себе фамильяра! Я б, знаешь, если уж заводить зверюгу — так собаку бы завёл. От той хоть польза есть. Охрана, там. Защи…

Тут дорога сделала поворот, и я обалдело замолчал.

Остановил машину, вышел. Джонатан выбрался вслед за мной.

Мы подошли к груде дымящегося металла, перегородившего путь. Я узнал пару автомобилей, которые ехали вслед за мной, и которые я пропустил вперёд, свернув на заправку. Кроме них здесь был ещё небольшой грузовичок, который, видимо, и послужил причиной аварии. Грузовичок лежал на боку, мешки с цементом или ещё каким дерьмом рассыпались вокруг.

Внутри одной из машин послышался стон.

— Ч-чёрт, — прошипел я и кинулся гнуть и ломать металл.

* * *

Бабка Мурашиха — прорицательница, ради которой, я, в общем-то, и оказался сегодня в Чёрном городе, была на боевом посту. Это я понял сразу, как только открыл дверь в её хижину. В тот же миг понял и то, что заявился не вовремя — бабка была не одна. Напротив неё, спиной ко входу, сидела девушка. Она была так увлечена происходящим, что даже не услышала негромкого скрипа двери.

— Так каким же, каким он будет? — допытывалась девушка до Мурашихи.

— Бандюком, — низким хрипловатым голосом ответила прорицательница, внимательно вглядываясь в какие-то предметы, рассыпанные по столу.

— Ка-а-ак? — разочарованно протянула девушка.

— А вот так: за бандюка ты замуж выйдешь. Он грабить и убивать будет, в карты играть, вино пить. А ты — слёзы лить. Ну да недолго промучаешься —посодют в острог твоего благоверного. Там и сгинет. А сама с дитём останешься.

Мы с Джонатаном переглянулись. Чайка стояла на полу и, словно понимая деликатность ситуации, помалкивала.

— Но… бабка Мурашиха, не хочу я так!

— Не хотела бы — не сделала.

— Но бабка Мурашиха, да неужели ж изменить ничего нельзя?

— Судьбу не изменишь, дурында ты этакая! Её лишь выбрать можно, одну, аль другую.

— А если я другую хочу?

— Дак, если бы и правда хотела — давно бы выбрала! Вот, вижу, ходит за тобой паренёк. С ним и счастье, и любовь тебе. Жизнь, долгая и счастливая. Домик вижу хороший… Да только ты ж не глядишь на того паренька.

— Гришка, что ли? — Девушка едва ли не фыркнула. — Этот, из реального училища?..

— А тебе кого надо, дурында? Прынца из дворца⁈ — внезапно взъярилась Мурашиха и вдруг увидела меня. — Ох, ваше сиятельство, явились не запылились! Невеста, часом, не требуется?

Девушка, перепуганная криком, вскочила, повернулась ко мне лицом — грубоватым и веснушчатым. Увидела меня, узнала, побледнела и ахнула от изумления.

— Государю императору — ура! — благовоспитанно поздоровался Джонатан Ливингстон.

— Я, может, потом зайду? — предложил я.

— Да зашёл уже, иди сюда, — замахала рукой Мурашиха. — Дурында эта уходит… Ступай-ступай, королевишна! Жди своего суженого-ряженого, каторжника недоделанного. А про Гришку потом будешь вспоминать, да слёзы лить. Ну, а он-то парень дельный, другую найдёт — поумнее тебя и покрасивше.

Всхлипнув, девушка опрометью выскочила из хижины, я едва успел посторониться. Дверь захлопнулась.

— Заходи, княже, чаю выпьем, — устало произнесла Мурашиха и, переваливаясь, проковыляла к плите. — Не просто так, поди, явилси? По делу какому?

— По делу, — сказал я, подойдя к столу.

— Деловые все какие, ишь!

Я присел на табурет и с любопытством рассмотрел предметы на столе. Это оказались косточки. Мелкие — мышиные, наверное.

— Это ты с их помощью линии вероятности разглядываешь? — спросил я.

— Да куды там, какие линии! — замахала руками Мурашиха. — Было б ради чего их тревожить — ради дуры этакой! Гришка из реального — племяш мой двоюродный. Хороший парень, дельный, да вот сошёлся ему свет клином на этой курице. Ни кожи, ни рожи, ни ума, ни сердца… Тьфу! Ну да пущай потешится, может, душа требует.

Я усмехнулся и покачал головой:

— Ну, Мурашиха… Мошенничество же!

— Ты меня постыди ещё, постыди! — фыркнула Мурашиха. Грохнула на стол две кружки, взяла полотняный мешочек и одним движением широкой ладони смела в него косточки. — В Чёрном городе жить — уже, почитай, мошенничать. А вы-то сами, господа хорошие, можно подумать, чистенькие такие! А ну как один князь из Ближнего круга себе тайников наделал, с деньгами да драгоценностями, а? Да ещё фальшивые документы на всякий случай для всей семьи держит? Это как, по-твоему?

— Понятия не имею, о чём ты говоришь, — объявил я, демонстративно глядя в сторону.

— То-то же. С чем пожаловал, княже?

Пока бабка Мурашиха наливала чай, я вкратце передал ей историю Джонатана Ливингстона.

Глава 9

— И вот, сегодня, — закончил я. — Вот, только что! Метался у меня перед лобовухой, на дорогу смотреть не давал. Заставил остановиться. А если б я не остановился — попал бы в аварию. Две машины, что за мной ехали — всмятку. Одного я в больницу отвёз — может, выкарабкается, если Клавдию Тимофеевну повезёт застать. Остальные… — Я махнул рукой. — Со мной, конечно, скорее всего, ничего бы не случилось. Всё-таки не вчера за руль сел. Да к тому же — я маг, закрылся бы Щитом, успел среагировать. Но птица-то! Как будто он откуда-то знал про аварию.

Мурашиха даже бровью не повела. Мельком глянула на Джонатана, который стоял на столе, переминаясь с лапы на лапу. Отхлебнула чаю и сказала:

— Не нашенский.

— Да ладно, не нашенский, — отмахнулся я. — Я в Кронштадте и не таких здоровых видел.

— Сказано тебе: не нашенский! — нахмурилась Мурашиха. — Чайки — птицы особые, они меж мирами летать умеют.

— То есть, ещё один попаданец на мою голову? — вскинул брови я. — Не слишком ли кучно?

— Тьма уж давненько подточила границы мира. Вот и лезет… всякое.

— Ну, началось, — усмехнулся я. — Теперь во всём Тьма виновата будет.

— А то кто ж? Она-она.

— Ты, кстати, бабка, что-то не больно паникуешь, — заметил я.

— А чего мне паниковать? Мне лет-то сколько, посмотри!

— А Тьме всё равно. Она души после смерти ловит.

Бабка хитро улыбнулась:

— Ловил один такой, ага! До сих пор гоняется. Чего мне бояться-то? Я ж не зря деду твоему, князю Григорию Михайловичу, помогала из твоего мира сюда тебя притащить. Чай, видела, куда дело идёт, только молчала, до поры. Есть у тебя нужная ниточка… Есть! Пройдёшь по ней — все спасёмся. А оступишься — ну, значит, туда и дорога. Двум смертям не бывать, одной не миновать. А больше я тебе ничего сказать не могу. Сам ту ниточку ищи, сам гляди в оба. Ежели подскажу — всенепременно оступишься. А то и вовсе в нужную сторону не пойдёшь.

От сердца немного отлегло. Впервые я получил внятный намёк, что на Тьму таки можно найти окончательную управу. Не отбиваться бесконечно от прорывов — которые, как все мы уверены, будут продолжаться. Теперь я хотя бы не совсем вслепую буду действовать.

— Принял, — кивнул я. — Ну а про этого, — указал на Джонатана, — ещё скажешь чего? Почему он за мной ходит, как привязанный? Что ему нужно вообще?

Бабка Мурашиха отставила кружку и прокашлялась. Ехидно спросила:

— И чего ты про фамильяров ещё не знаешь?

— Да почти ничего не знаю, — признался я. — Так, понахватался по верхам… Можешь объяснить, откуда они вообще берутся?

— Фамильяр — это дух, — сказала Мурашиха с профессорской важностью, хоть сейчас в академию. — А духи обитают — известно где.

— Тебе, может, и известно… Конкретнее?

— Ну вот, там, где Тьма сейчас развалилась, там и обитают. С плотью же всякое случается. Бывает, что духам создают тело, бывает, что подходящее находят.

— Это как со мной? — предположил я.

— Почти, — поморщилась Мурашиха; аналогия ей явно не пришлась по вкусу. — Ты — человеком родился, и в человеке твой дух воспитался. А для фамильяров призывают тех духов, что духами рождены и иной природы не знали.

— Так а этот тогда как же? — указал я на Джонатана.

— А этот — птица особая. Рождён птицей, но развился до истинного духа. И раз уж признал тебя хозяином — значит, нечего носом крутить! Такой фамильяр — всем фамильярам фамильяр. Даром, что ли, императорская дочь его создала?

Я с сомнением посмотрел на чайку, которая тихо-мирно чистила перья. Прямо скажем, пользы от него, хоть и созданного императорской дочерью, было пока не много. Головной боли — гораздо больше. Хотя, может, у меня просто профдеформация?.. Потому что с точки зрения любого нормального человека эта птица сегодня спасла мне жизнь. Беда в том, что я-то не совсем нормальный! И даже представить себе не могу ситуации, в которой попал бы в такое нелепое ДТП. А если бы всё-таки попал — уж Щитом бы как-нибудь закрылся.

— И что, все фамильяры предчувствуют опасность? — спросил я.

— Да куды там! — хохотнула Мурашиха. — Было б так — их бы каждый дурак призывал… Не-ет. Они — так только, следом мотаются, чуток колдовать помогают. Ну и поумнее обычных зверей. Речь человеческую понимают. Некоторые, вон, даже говорить умеют.

— Государю императору — ура! — подтвердил Джонатан и вернулся к чистке оперения.

— Говорю же, тебе фамильяр особенный достался, — продолжала Мурашиха. — Он в линиях вероятности живёт.

— Видит линии вероятности? — не понял я.

— Ладно — видит! Он в них — живёт. — Мурашиха многозначительно подняла палец. — Нет для него ничего, кроме этих линий. Он и вместо тебя только узел видит, из линий скрученный.

— И что ему тогда так во мне нравится?

— Поди спроси, — усмехнулась Мурашиха.

— И что он мне ответит? «Государю императору — ура!»? — пожал я плечами. — Кстати, откуда он это взял? Неужели великая княжна научила?

— Где взял — там уже нету. — Мурашиха явно устала говорить и начала брюзжать. — Ишь, пристал! Чего, да кого, да откуда! Всё-то тебе знать надо, княже! А спрашивается, чего ты с этим знанием делать-то станешь? Легче тебе от него будет?

— Мне «легче» не надо, бабка Мурашиха, — отрезал я. — Мне надо картину в целом видеть. Ещё с прошлой жизни ненавижу, когда меня втёмную используют — показывая только тот кусочек, что мне положен.

— Ну вот он — видит, — вновь указала Мурашиха на Джонатана. — Пожалуйста! Всю-превсю картину. А сказать может только одно, что государю императору — ура! Ты точно хочешь так же много видеть?

Ответа у меня не нашлось. Я помолчал, глядя, как Мурашиха хлебает чай. Посмотрел на Джонатана. Уже собирался встать и уйти, когда Мурашиха вновь подала голос:

— Пригодится он тебе ещё. Ох, пригодится…

— Опять намёки? — нахмурился я.

— Да какие намёки? Прямо говорю, — оскорбилась бабка. — Ты ж, солдафонская твоя душа, намёков не разумеешь. Тьма тебя заметила и глаз с тебя не сводит, вот что! Боится она тебя. Потому и не кидается пока дуром, хотя только того и жаждет. Давит осторожно, а мир — чувствует. Вот и будет с тобой всякая дрянь происходить. Тут авария, там — драка на ровном месте, али ещё чего похуже…

«Драка на ровном месте», — пронеслось в голове у меня. Вспомнил, как три часа назад отбивался от внезапной атаки Жоржа Юсупова.

—… А станешь искать, кто стоит за этим — никого не найдёшь, — продолжила Мурашиха. — Потому как враг у тебя один остался — Тьма.

— Как бы этому врагу в глаза-то посмотреть, — вздохнул я.

— Посмотришь, не сомневайся. Пророчество гласит, что Тьма за Светом придёт. Вот тогда и начнётся битва! Там уж знай — не зевай, да с чайки своей глаз не своди.

— Ну вот, погнали всё-таки загадки и намёки, — закатил я глаза. — Терпеть не могу. Может, хватит уже?

— Неблизкий и трудный путь тебе предстоит, — бормотала Мурашиха, словно не услышав меня. — В тёмном лабиринте блуждать будешь. Но если света в душе хватит — то и сам выберешься, и Свет спасёшь.

— Мурашиха! — повысил я голос. — Ты обещала прямо сказать!

— Прямо и говорю! — совсем обиделась старуха. — Прямее некуда! А теперь иди. Ступай-ступай, куда шёл! И птицу свою забери, пока не нагадила мне тут.

— Джонатан, нас оскорбили, уходим, — объявил я, поднимаясь.

— Государю императору — ура! — Оскорблённый Джонатан взлетел мне на плечо и пронзительно крикнул на Мурашиху.

— Ишь! — погрозила та пальцем. — Нашли друг друга! Над пожилыми людьми глумятся!

— Да ладно тебе, пожилая, — улыбнулся я. — Ещё десятерых таких, как я, переживёшь… Бывай. Спасибо за те крохи информации, которые посчитала возможным мне скормить.

Я вышел из хижины, провожаемый неразборчивым ворчанием, добрался до своей машины. Отогнал стайку ребятишек, которые крутились вокруг, и сел за руль. Джонатан умостился на пассажирском сиденье рядом.

— Значит, линии вероятностей, говоришь? — посмотрел я на него. — Это, конечно, хорошо… Хорошо, что ты на моей стороне.

Джонатан опустил голову и закрыл глаза — похоже, нацелился подремать в дороге. Я усмехнулся.

— Ладно, поехали, фамильяр. Мы ещё не закончили, дел полно. Будем надеяться, что линии вероятностей сегодня будут к нам благосклонны.

* * *

Этот дом всё так же выглядел заброшенным и всё так же отталкивал от себя какой-то нездорово мрачной атмосферой. Я некоторое время постоял напротив него, потом подошёл. Отпер дверь ключом, который дал мне дед.

Все охранные заклинания, которые навешали на здание созерцатели Тьмы, теперь принимали и меня — коль уж я был сюда введён. Так же, как раньше они принимали Юнга. Эту змею, которая вползла сюда, втеревшись в доверие к деду и Платону — других созерцателей Тьмы, насколько я знал, не существовало.

Интересно, что делал Юнг, когда оказался здесь?.. Тьма уже тогда кружила ему голову, поработила полностью? Или же он прогнулся под неё тут, в этом доме? На эти вопросы, боюсь, ответов мне уже не получить. Юнг мёртв, всерьёз и надолго. Я не оставил от него даже воспоминаний.

Хотя нет, вру. Воспоминания-то как раз остались…

Я прошел сквозь тёмный, пыльный холл к заднему коридору — в конце которого находилась лестница, ведущая в подвал.

— Я понятия не имею, что мне делать, Джонатан Ливингстон, — объяснил я чайке, спустившись вниз. — Поэтому буду пытаться узнать. Самым верным, долгим и скучным способом. Ты можешь развлекаться, как тебе угодно, главное не мешай. И постарайся не гадить где попало. Здесь, между прочим, есть туалет.

Я провёл в воздухе рукой, изображая нужное заклинание. И подвал преобразился на глазах. Вместо сырого, стылого, пустого помещения появилось что-то вроде прихожей, куда выходили двери комнат.

Я открыл одну из дверей и показал Джонатану унитаз. Чайка с умным видом на него посмотрела. Я представил себе, как Джонатан будет пользоваться удобствами и усмехнулся. Ну да ладно. Это ведь не обычная птица, а целый фамильяр! К тому же — особенный, созданный императорской дочерью. Он, может, ещё и туалетной бумагой пользоваться умеет. Чтоб у меня — и вдруг появилось нечто не особенное…

Первым делом я прошёл в небольшую, уютную кухоньку и приготовил себе кофе. Не повредит взбодрить мозг, прежде чем загрузить его ещё одной горой информации. Потом с чашкой, исходящей паром, перебрался в библиотеку — помещение, уставленную битком набитыми книжными шкафами. Вытащил наугад одну из книг, выглядящую наиболее солидно, уселся в кресло и открыл первую страницу.

«Философiя Тьмъ», — гласило выведенное от руки каллиграфическим почерком название.

— Красиво, — похвалил я и перевернул страницу.

«С тех пор, как мы начали изучать и понимать Тьму, мы гоним от себя многие мысли, которые кажутся нам слишком страшными для того, чтобы принять их. Тьма — не есть темнота, хотя темнота — суть, отражение Тьмы, доступное разуму смертных. Но любой свет — отражение истинного света. И любой свет — горение. Горение же — суть, разрушение. Не следует ли из этого с неумолимой ясностью, что когда мы спалим всё, что способно гореть, тьма воцарится навеки? И не следует ли перенести этот же принцип на Тьму истинную? Очевидно, да. Но мы по-прежнему боимся признаться себе в таких очевидных мыслях. Мы по-прежнему ищем способ…»

— Господи ты боже мой. Какая убогая графомания, — пробормотал я и посмотрел на обложку.

Тут у меня внутри что-то ёкнуло. Я прочитал имя автора, на которое перед этим почему-то не обратило внимания — хотя оно было выдавлено на коричневой коже золотом, как и заглавие.

Д. Э. Юнгъ.

— Так ты, падла, ещё и книжки писал? — вырвалось у меня. — Сожгу эту дрянь сию секунду! Мне сейчас только демотивации не хватало.

Но всё-таки что-то заставило меня вновь открыть книгу и прочитать второй абзац:

«Я вполне могу вас понять, Константин Александрович. Вы — не философ, не учёный. Вы — воин, привыкли видеть врага во плоти и искать способ его уничтожить. Пройдя границу меж двух миров, вы могли убедить себя в том, что победили самое смерть, и эта мысль наполнила вашу душу ликованием, а разум — чрезмерной уверенностью. Но, поверьте, это вовсе не так. Ибо и смерть — суть, отражение Тьмы в зеркале жизни. А дух — есть искра Света, и эта искра погаснет, когда ей нечего станет жечь».

Только сейчас я понял, что буквы в книге выглядят так, как они могли бы выглядеть в моём мире. Без всяких украшений в виде ятей, твёрдых знаков и прочего барахла.

Я захлопнул книгу. Закрыл глаза, помотал головой.

Так, стоп. Это что за дела? Я схожу с ума, или что⁈

Глотнул кофе, открыл книгу вновь. Опять прочитал второй абзац. Он успел измениться и теперь выглядел так:

«Смерть — суть, отражение Тьмы в зеркале жизни. А дух — есть искра Света, и эта искра погаснет, когда ей нечего станет жечь. Человеку не дано победить смерть, не дано даже победить темноту на веки вечные. Но мыслью он уже замахивается на Тьму. Это веселит и огорчает одновременно, напоминая отважного муравьишку, который с соломинкой наперевес идёт в атаку на слона».

Взгляд скользнул на третий абзац:

«Вы, Константин Александрович, тот муравьишка. Вы можете быть сколь угодно сильны и отважны, однако битвы со слоном не получится. Слон раздавит вас походя и даже не узнает о вашем существовании».

Я отбросил книгу на стол.

Не-ет, это не шиза. Это кое-что гораздо хуже! Со мной на полном серьёзе разговаривает книга, написанная Юнгом.

— Государю императору — ура! — послышалось из кухни.

— Воистину ура, — рассеянно откликнулся я.

— Государю императору — ура! — заорал Джонатан как-то особенно истошно и тут же влетел в библиотеку.

Он сел на столик рядом с книгой, презрительно скосил на неё взгляд, тюкнул клювом по переплёту и отвернулся. Расправил крылья, закричал — просто, по-чаячьи.

— Что? Смыть не можешь? — развёл я руками, чуть не выплеснув кофе.

Чайка крикнула ещё громче и, спрыгнув со стола, побежала к выходу, то и дело оглядываясь.

— Ну, пошли, — вздохнул я. — День чудес какой-то.

Вслед за Джонатаном я вошёл в кухоньку. Сюда выходила дверь, ведущая в пятиугольную зеркальную комнату. Джонатан остановился перед ней и пару раз с чувством долбанул клювом по тяжёлым, потемневшим от времени доскам. После чего повторил хвалу императору.

— Что? — спросил я, подойдя ближе. — Нет там ничего для тебя интересного.

Джонатан молчал, глядя на меня. Было тихо. И вдруг в этой ватной тишине я что-то услышал.

Нахмурившись, прижался ухом к двери. Зажмурился, отсекая лишний сейчас канал восприятия. Весь обратился в слух.

— Спасите! — расслышал отчаянный крик. — Я погибну здесь! Спасите, вы же меня слышите!

Отшатнувшись, я посмотрел на Джонатана широко открытыми глазами. Тот издал очередной крик, будто подтверждая всё вышесказанное высочайшей своей резолюцией.

С той стороны двери молила о спасении девушка.

Глава 10

Правой рукой я достал из кармана ключи. Левую тем временем опутала цепь. Я сжал кулак, готовый одним ударом проломить черепушку любому врагу, который на меня кинется.

Мыслей о том, каким образом кто-то мог оказаться в наглухо запертой комнате, находящейся в наглухо запертом подвале наглухо запертого дома, защищенного всеми мыслимыми заклинаниями, у меня не возникло. Те, кто склонен выживать, отличаются от тех, кто погибает, одним незамысловатым качеством: столкнувшись с ситуацией, требующей действий, они действуют, а не объясняют ситуации, что её не может быть.

Я повернул ключ и распахнул дверь.

Свет в тёмную комнату падал из кухни, ещё немного света добавляла тускло мерцающая цепь. Но даже гори здесь прожектор, это бы ничего не изменило. В небольшой пятиугольной комнате просто негде было спрятаться. Она была почти пуста.

Пять стен, сходящиеся к пятиугольнику потолка. Пять зеркал, в которых сейчас, стоя, я мог видеть только отражение своей головы. Кресло и лампа за его спинкой. Вот и вся обстановка.

На всякий случай я всё-таки обошёл кресло, заглянул за него. Ожидаемо — никого.

Крикнул:

— Кто здесь?

Присмотрелся к стенам. Какая-нибудь потайная дверь?.. И что я за ней найду, интересно? Я ведь точно слышал женский голос!

Воображение нарисовало комнатёнку, забитую БДСМ-игрушками и связанную обнажённую девушку. Занятно было бы обнаружить такое милое хобби Григория Михайловича Барятинского. Или Платона Степановича Хитрова… Впрочем, и тот и другой наверняка свалят всё на Юнга. Тому-то теперь всё равно, что угодно стерпит.

Хотя насчёт последнего я, пожалуй, погорячился. Если этот сукин сын нашёл способ обратиться ко мне через книгу, значит, с ним ещё не совсем покончено…

Чёрт, и лезет же в голову всякий бред!

Джонатан Ливингстон вошёл в комнату вслед за мной, молча приблизился к креслу и вспорхнул на подлокотник.

Я уставился на него.

— Что? Ищи, фамильяр! Что говорят линии вероятностей? Кто звал на помощь? Где эта перепуганная барышня?

Чайка хранила величественное молчание и вообще замерла, будто искусственная.

— Ну, отлично, — вздохнул я и сел в кресло. — А может, это я уже с катушек слетел, голоса в голове начал слышать? Может, и ты мне мерещишься? — Я внимательно посмотрел на чайку. — Хожу по городу с чучелом чайки, разговариваю с ним. Все смотрят на меня, как на идиота, а я и не замечаю!

Джонатан, видимо, обиделся: повернул голову и клюнул меня в запястье.

— Больно, между прочим, — проворчал я. — К тому же ничего не доказывает. Боль запросто может генерироваться мозгом. И не только боль. Про стигматы слышал? Вот-вот.

— Государю императору — ура! — сварливо отозвалась чайка.

Я откинулся на спинку кресла и посмотрел чуть вверх — туда, где начиналось зеркало.

По правилам этой комнаты для того, чтобы заниматься созерцанием, следовало плотно закрыть дверь и включить лампу, стоявшую за креслом — тогда свет отражался бы зеркалах под нужным углом. Но я-то не собирался заниматься созерцанием! Я просто пытался привести мысли в порядок.

И тем не менее, что-то начало происходить. Зеркала, направленные друг на друга, заволокло знакомой чёрной пеленой. Если верить деду, то это и есть Тьма, окутавшая наш мир. Раньше в этих зеркалах можно было видеть что-то другое, а теперь — имеем то, что имеем.

В прошлый раз в этой комнате я увидел своего отца — вернее, отца Кости Барятинского, — который погиб на дуэли ещё до моего прихода в этот мир. Его смерть была одним из пунктов хитрого плана Юнга по ослаблению белых магов.

Теперь же я просто вглядывался в Тьму и не различал ничего.

— Это ты, что ли, на помощь звала? — спросил я с усмешкой у Тьмы. — Поздновато опомнилась. Надо было раньше пищать. Когда поняла, что дело придётся иметь со мной.

Тьма молчала, никак не отвечая на подначку. И мне вдруг показалось, что она тоже смотрит на меня в ответ.

Неприятное было ощущение. Этот взгляд как будто выворачивал душу наизнанку…

И тут вдруг я увидел, как кто-то, кто скрывался за Тьмой, рванулся вперёд. Тьма растянулась, словно занавес, загораживающий сцену, и я увидел силуэт человека. Это продолжалось краткий миг. Потом Тьма поглотила внезапно проявившуюся форму.

Я вскочил. Сердце быстро и тяжело билось. Но в зеркале я теперь видел лишь отражение своей головы. И — чайки, которая вскочила мне на плечо с истошным криком.

Наваждение рассеялось, в зеркалах не было больше никакой Тьмы. И никто не кричал.

* * *

Я вернулся в академию уже к ночи, едва успел проскочить перед отбоем. А то пришлось бы объясняться с Калиновским, из-за каких таких надобностей Тайной канцелярии я нарушаю режим, или же лезть в окно на четвёртый этаж по водосточной трубе. Был, конечно, ещё один вариант — отправиться ночевать в Барятино, а утром появиться на построении, сделав вид, что никуда не пропадал. Но это делать мне тоже не хотелось. Имение, конечно, восстановили после моей битвы с Тьмой, но объясняться на ночь глядя с дедом мне хотелось ещё меньше, чем с ректором.

— Костя, я как раз хотел с тобой поговорить! — накинулся на меня великий князь Борис Александрович, стоящий на ступеньках лестницы, ведущей к нашему этажу. — Целый день тебя разыскиваю! Так и знал, что уж к отбою ты точно появишься.

Я посмотрел на великого князя, на пару охранников, одетых в сюртуки наставников и маячащих наверху лестничного пролёта. Покачал головой.

— Эти ребята с вами и в комнате живут, Ваше высочество?

Борис поначалу как будто даже не понял, о чём я говорю. Потом оглянулся и махнул рукой.

— Нет, они… Ах, да не обращай внимания, их всё равно что нет! При них можно обращаться ко мне на «ты».

— Ваше высочество, это очень сложно — запомнить, при ком нужно обращаться к вам на «вы», а при ком на «ты», — проворчал я. — Давайте я уже буду придерживаться какой-то одной линии.

Борис в ответ очень по-взрослому, устало вздохнул. Совсем мальчишка, на два года моложе того тела, в котором я коротаю этот век, он иногда производил впечатление едва ли не пожилого человека. Сложно, наверное, провести пятнадцать лет, болтаясь между жизнью и смертью, и при этом резко и кардинально не повзрослеть.

— Может быть, ты и прав, Костя. Но позволь хотя бы мне обращаться к тебе на «ты», когда мы в неофициальной обстановке. Это не от неуважения. Просто я хочу видеть в тебе в первую очередь моего друга.

— Да меня хоть горшком назови, только в печку не ставь, — пожал я плечами.

От движения мой фамильяр, которого я уже приноровился не замечать, заволновался и перескочил на перила. Там до него, видимо, дошло, что перила — лакированные и за них можно получить по пернатой заднице. С диким криком Джонатан Ливингстон рухнул нам с великим князем под ноги и заметался по ступеньке.

— Смирно! — прикрикнул я.

Джонатан замер.

— Вольно. Жди возле коридора.

Джонатан покорно перепорхнул на верхнюю площадку и замер возле входа в коридор под заинтересованными взглядами стражей Бориса.

— Присядем? — предложил Борису я.

— Куда? — удивился он.

Я вместо ответа указал на мраморные ступени.

— Прямо… вот так? — изумился Борис.

Я пожал плечами:

— В ногах правды нет. — И подал пример — первым уселся на ступеньку.

Борис, помедлив, неловко присел рядом со мной. Охранники его, если и удивились нашему образцовому аристократическому поведению, виду не подали.

Мы повернулись к охране спинами. Сидели, как подростки в подъезде, только пива с семечками не хватало.

— Ну что, как Тьма? — спросил я тихо. — Амулет сдерживает?

Борис сдвинул рукав и показал мне широкий серебряный браслет.

— Иногда тяжело, — сказал он так же тихо. — Чувствую, как она рвётся… Чувствую себя пробкой, которую пытаются вытолкнуть.

— Вы же помните, что этого нельзя допускать, Ваше высочество?

— Конечно, помню. Я не сумасшедший, Костя.

— Разумеется, нет. Сумасшедший здесь только я.

— Даже когда она не пытается прорваться, я всё время чувствую её взгляд…

Тут я вспомнил, как два часа назад Тьма смотрела на меня из зеркала, и еле сдержался, чтобы не поёжиться. Сказал нарочито беспечным тоном:

— Ну, за просмотр денег не берут. Пусть себе таращится, лишь бы не мешалась.

Но Борис меня как будто и не услышал.

— Днём ещё ничего, — бормотал он, глядя в пустоту, — а ночью, когда темно и тихо, она смотрит отовсюду! И все мои сны только об этом: как я стою в тёмном помещении, и на меня смотрит Тьма, миллионами глаз.

— Это не навсегда, слышите? — Я положил руку на плечо великого князя. — Мы с ней справимся, поверьте.

— Как? — скривился Борис. — Не нужно меня утешать, Костя. Я не такой уж и ребёнок.

— Как именно — не знаю. Но эта бешеная сука осмелилась кинуться на меня. А за такое я обычно убиваю.

— Обнадёживает, — хмыкнул Борис.

Не поймёшь, то ли с сарказмом, то ли с надеждой.

— Вы об этом хотели поговорить, Ваше высочество?

Борис мотнул головой:

— Нет. К чему мне говорить о Тьме? Я наоборот радуюсь, когда получается хоть ненадолго забыть о ней… Речь о другом.

Я едва подавил порыв спросить: «А какие ещё у вас могут быть проблемы?». Но вовремя прикусил язык. У подростка не бывает мало проблем. А взрослые почему-то вечно об этом забывают.

И действительно. Оказалось, что великого князя терзают совершенно недетские вопросы.

— Меня назначили капитаном команды, — с отчаянием сказал он. — Игра будет уже завтра, и мне нужно до полудня набрать команду белых магов.

— Так, — кивнул я.

Это была традиция: первокурсники на Игре в начале года показывают всё, на что они способны. Команда белых магов сражается против команды чёрных. А капитанами команд назначают самых ярких личностей из вновь поступивших — тех, что произвели на экзаменационную комиссию наиболее сильное впечатление. В прошлом году такими личностями оказались Кристина и я. Я во время экзамена по военному делу швырнул к потолку и подвесил на люстру экзаменатора — Иллариона Юсупова. Сам виноват, нечего было меня заваливать. А чем таким прославилась Кристина, я за прошедший год так и не удосужился спросить.

В этом же году… В этом сложно было позавидовать ректору Калиновскому. Он прекрасно понимал, что великий князь Борис Александрович младше сокурсников, и что никакими подвигами он прославиться не успел — хотя бы потому, что до недавнего времени был прикован к постели. Но также ректор понимал и то, что Борис — сын императора.

Выяснять, как отреагирует император, узнав, что его сын не был признан самой яркой личностью среди первокурсников, Калиновский не захотел.

Что ж, детям действительно высокопоставленных людей сложно позавидовать. На них немало всего валится. И нужно сызмальства учиться вывозить. Или же — отказываться от всего и прокладывать собственный путь. Но такого варианта у Бориса пока не было.

— Костя, я ничего об этом не знаю, — отчаянно всплеснул руками он.

— О чём?

— Как управлять командой! Ты ведь понимаешь, что мы обязаны победить?

— Почему? — удивился я.

— Ты издеваешься⁈ Если белые маги под моим началом проиграют чёрным…

Тут Борис сделал трагическую паузу, чтобы я сам вообразил себе ужасающие последствия такого казуса.

Я пожал плечами:

— Ну, и что такого случится? Проиграете и проиграете.

— Костя! — Борис смотрел на меня, как на инопланетянина. — Мой отец…

— Ваш отец — не белый и не чёрный маг, Ваше высочество, — напомнил я. — Он не покровительствует ни тем, ни другим. Даже напротив, он старается, чтобы отношение к тем и другим было одинаковым. Чтобы чёрные и белые маги активнее взаимодействовали меж собой. Так что в этом плане можете не беспокоиться.

— Но… Но я ведь — его сын…

— Это всем известно, — кивнул я. — Как и то, что вы лишь этим летом оправились от страшной болезни, которая чуть не свела вас в могилу. Поверьте, Ваше высочество, никто не ждёт от вас подвигов. Просто ведите себя достойно — уж это вы умеете.

Борис немного успокоился, но мои слова его явно не удовлетворили.

— Я думал, ты научишь меня, как руководить командой, — разочарованно протянул он.

Я развёл руками:

— Учить у меня не очень получается, увы. Да и не силён я в теории, на личном примере показывать — куда сподручнее. Однако пару советов всё же дам. Во-первых, выберите разных участников. Разных, понимаете? Выясните их сильные и слабые стороны. И постарайтесь собрать такую команду, чтобы в любой ситуации у вас был человек, на которого можно положиться. К вам ведь наверняка уже подходили, либо ещё подойдут всякие… Они будут льстить, подмигивать. Но вы на это не обращайте внимания.

— Отбрасывать всех, кто будет проситься, — кивнул Борис, впитывая информацию.

— Вовсе нет, — мотнул головой я. — Среди тех, кто подойдёт, вполне могут оказаться подходящие. Главное — принимать во внимание лишь достоинства и недостатки, а не горячее желание засветиться на Игре. Я набрал свою команду именно по такому принципу. И, как видите, команда эта до сих пор со мной в том же составе. Пусть речь уже и не об Игре.

Свою команду — тех ребят, что сейчас составляли отряд Воинов Света, — я действительно собрал ровно год назад. Здесь, в академии.

Анатоль, Андрей, Мишель, Полли — все они вошли тогда в мою команду. Кто же знал год назад, какой опасной станет для нас эта Игра. И как надолго она затянется.

— Понял, — кивнул Борис. — Что-нибудь ещё?

Я почесал кончик носа, собираясь с мыслями. Нелегко это — объяснить, как руководить командой. Если бы сороконожку попросили объяснить, как нужно ходить на сорока ногах, она бы тоже подвисла. Но я всё-таки не сороконожка. Хоть что-то полезное могу выдать.

— Слушайте всех своих игроков, — посоветовал я. — Они должны видеть, что вам не плевать на их мнение — раз, кто-то из них может действительно сказать что-то дельное — два. Но вот, когда вы приняли решение — вы должны подать его так, будто это решение спустили с неба ангелы. Оно обязательно к исполнению и обсуждению уже не подлежит.

— Почему? Вдруг…

— Представьте себе двух командиров, — перебил я, — две команды. Обе команды попали в ловушку врага и погибли, обе уничтожены. Но первый командир всё время колебался, задумывался, отменял приказы, на ходу менял решения, повторял, что сам не знает, как будет лучше. Второй же спокойно отдавал чёткие распоряжения до самого конца. Кто поступил правильно?

— Первый, — не задумываясь, сказал Борис. — Он, по крайней мере, действительно понимал сложность ситуации! И до последнего пытался найти решение. А второй просто шёл, куда глаза глядят…

Я усмехнулся. И Борис замолчал, почувствовав, что свернул не туда.

— Я не прав? — спросил он.

— Вы читали слишком много художественной литературы, Ваше высочество, — вздохнул я. — Привыкли думать за других — или полагать, что можете за них думать. Но что происходит в голове у другого человека — нам с вами знать не дано. Быть может, первый командир был просто трусом, а второй анализировал ситуацию в голове на пятнадцать ходов вперёд. По условиям задачи это не важно. Люди погибли и там, и там. Но те бойцы, что были в первой команде, начали паниковать задолго до того, как пули пронзили их тела. Они видели нерешительность и страх командира — а оттого боялись сами, понимая, что ситуация даже близко не под контролем. Под началом же второго командира люди оставались солдатами, профессионалами до самого конца. Наверняка в какой-то момент они поняли, что смерть близка, но у них были чёткие приказы. И они выполняли их до последнего вздоха — не успев запаниковать и впасть в отчаяние. Вот это и есть одна из важнейших задач командира: не позволять бойцам паниковать.

Глава 11

Борис слушал меня так, будто я голосом с небес надиктовывал ему священное писание.

— То есть, говорить уверенно и дать каждому задание — и всё? В этом заключается роль капитана?

— Это — одна из необходимых компетенций, — поправил я. — Знания и опыт нажить не так уж трудно. Решительность и умение брать на себя ответственность — это качества, которые можно и нужно развивать. Но развивать качества — сложнее и дольше, чем приобретать знания и опыт. Поэтому если бы я выбирал между решительным командиром без опыта и опытным, но таким, который не в состоянии определиться, что ему съесть на завтрак — выбрал бы первого. Хотя в жизни, слава богу, подобные крайности встречаются очень редко.

— Почему?

— Ну, хотя бы потому, что нерешительный командир вряд ли сумеет нажить достойный опыт. Его просто-напросто убьют раньше, чем он получит этот опыт — причём, возможно, свои же. Или разжалуют — такое тоже бывает. А решительный командир приобретает опыт быстро потому, что никого не спрашивает, можно ли ему поступать так или иначе.

Теперь усмехнулся Борис.

— Значит, — с грустью сказал он, — то, что я консультируюсь с тобой, уже плохой признак?

— Вовсе нет, — качнул головой я. — Это как раз — хороший признак! Кидаться вперёд очертя голову — иногда полезно, а иногда только так и можно поступить. Однако если есть время и возможность провести разведку, только безумец этой возможностью не воспользуется. Плохим признаком будет, если во время Игры вы побежите ко мне с криком: «Костя, помоги!»

— Ну, уж до такого я не опущусь, — содрогнулся Борис.

— Шучу, — улыбнулся я. — Уверен, что вы так не сделаете, — хлопнул его по плечу. — Выше нос, ваше высочество! Всё будет отлично.

Поблагодарив меня, Борис встал со ступеньки и пошёл вверх, на второй этаж. Джонатан почтительно отступил в сторону — как-никак, сын государя императора, не хухры-мухры.

— И ещё кое-что, — окликнул я Бориса.

Цесаревич, уже шагнув было на порог, обернулся:

— Да?

— Вы, возможно, думаете, что благодаря вашему положению все будут слушаться вас просто по определению, вне зависимости от того, что и как вы приказываете. Так вот: ничего подобного. Ваши сокурсники — подростки. К тому же, они старше вас. Мозг их понимает, что вы — сын императора, но подросток тем и отличается от взрослого человека, что мозг у него всегда — всегда! — проигрывает гормонам. А гормоны, особенно во время соревнования, будут подталкивать этих ребят к доминированию. Они будут постоянно испытывать вас на прочность — так или иначе.

— И что же мне делать? — нахмурился Борис.

— Ставить однокашников на место и напоминать им об иерархии. Никаких угроз, только действия. Угроза, если её не исполнить, работает против того, кто угрожает. Поэтому лучше сразу врезать в челюсть.

— Бить людей? — Кажется, Борис побледнел.

— Хуже. — Я встал и тоже поднялся по ступенькам. Подошёл к великому князю. — Бить друзей. И бить хорошенько, с силой. А потом вести себя так, будто для вас это в порядке вещей. Речь не обязательно о физическом ударе, не волнуйтесь. Это может быть слово, жест, взгляд — главное, чтобы забывшийся дурачок воспринял ваше действие как удар.

Борис молчал. Эту черту, похоже, ему будет очень тяжело переступить. Если вообще возможно.

— Если кто-то говорит, что быть командиром — хорошая должность, он явно говорит это из штаба, — улыбнулся я. — А в бою всё гораздо проще и страшнее.

— Проще? По-моему, тут как раз сплошные сложности.

— Это только кажется. Но, знаете, что?

— Что?

— Далеко не всем дано быть командирами, Ваше высочество. И далеко не всем это нужно. Обстоятельства требуют от вас сыграть эту роль сейчас — так сыграйте. Так достойно, как только можно. А потом запросто сможете умыть руки.

* * *

Вернувшись в комнату, я сел за стол и, зевнув, положил перед собой книгу. Ту, что забрал из логова созерцателей Тьмы. Борис не обратил на неё внимания. Мы ведь, как-никак, в учебном заведении находимся — так почему бы мне не таскать с собой книгу? А имя на обложке я старался не показывать.

— Ну и что же ты, мать твою, такое? — пробормотал я.

Поднял голову, посмотрел на верх перегородки. У Мишеля в соседней комнате тоже горел свет, но его голова над перегородкой не торчала. Это хорошо.

С тех пор, как Мишель завоевал сердце ненаглядной Аполлинарии Нарышкиной, он стал гораздо более уверенным в себе и меньше искал моего общества. Да и вообще, за год в аристократической среде изрядно пообтесался и стал чувствовать здесь себя как рыба в воде. Ну и подарок императора — дом в Петербурге — тоже не мог не повлиять на самооценку Мишеля.

У всех моих друзей и близких, в общем-то, всё хорошо, у всех всё налаживается. Если только не брать в расчёт малюсенький нюанс: мир окружила Тьма и собирается вот-вот его сожрать. И как с ней бороться — мы не знаем.

Я открыл книгу, снова пробежал взглядом пару абзацев. Всё та же претенциозная муть про то, что Тьма не может не победить. Все обращения ко мне лично исчезли, вновь заставив меня усомниться в собственном здравомыслии.

Эх, вот кого сейчас не хватает — так это Кристины! Она обожает копаться во всяких фолиантах. Ей я бы мог показать книгу, и мы бы довольно быстро вычислили, с чем проблемы: с трудом господина Юнга или с моей головой. Конечно, у меня остались все остальные Воины Света, но они, как ни крути, ровесники Кости Барятинского, что душой, что телом.

Есть, конечно, Витман. Но он — моё непосредственное начальство в первую очередь, и только потом — друг. А кто ещё? Император? Дед?

Я поморщился. Ладно! Не в первый и не в последний раз я остаюсь один. Разберусь как-нибудь сам. Для начала попробуем установить закономерность. Может быть, к примеру, книга отвечает на вопросы?

— Как мне победить Тьму? — негромко произнёс я, сверля взглядом страницу.

Поначалу ничего не происходило. Но когда я моргнул — крохотную долю секунды мои глаза были закрыты — текст в книге изменился.

'Победить Тьму? Это известно даже ребёнку с карманным фонариком. Тьму побеждает свет. И ребёнок может долго резвиться, размахивая своим нехитрым устройством, воображая себя воином, побеждающим врага. Тьма снисходительна и терпелива, она отступит. Однако батарейки разряжаются, а лампочки перегорают. И внезапно ребёнок обнаруживает себя во тьме. Так всегда бывает, иного исхода нет.

Понесла ли тьма какой-либо урон оттого, что ребёнок посветил в неё фонариком несколько мгновений? Нет. Но ребёнок понёс урон: он лишился фонарика и единственной защиты. Всё, что вы делаете против Тьмы, выглядит именно так. Боритесь. Сопротивляйтесь. Истощайте себя и свой мир. Продолжайте бороться — и Тьма придёт. Сложите оружие — и Тьма придёт. Наивно было бы думать, будто от ваших действий зависит хоть что-то'.

— Забавно, — тихо сказал я. — Тьма, если верить тебе, в любом случае победит, но, тем не менее, ты целый год почему-то настойчиво пытался меня убрать. Спрашивается, с чего вдруг такая честь?

Я ждал. Закрывал и открывал глаза. Но книга хранила высокомерное молчание.

Ну вот, Капитан Чейн, поздравьте себя с очередным жизненным достижением: вы переспорили книжку.

Из нашей беседы можно сделать кое-какие предположения. А точнее — два. Не исключающих друг друга. Первое: наверное, способ решить вопрос с Тьмой радикально всё же существует, иначе книга продолжила бы глумиться. И второе: может, книга просто понятия не имеет, как ответить на мой вопрос. С чего я вообще взял, будто книга равна Юнгу? Да, он вложил в неё какие-то магические силы, но…

Резкий стук в дверь застал меня врасплох. Я вздрогнул, встал. Закрыл книгу и бросил сверху пару тетрадей. Подошёл к двери.

— Кто?

— Откройте, пожалуйста, Константин Александрович.

Платон. Ох, не к добру это. Такие люди просто так не приходят после отбоя.

Я откинул задвижку, открыл дверь.

Платон стоял сбоку. Так, чтобы если через дверь начали стрелять или бить чёрной магией, оказаться в стороне от предполагаемой линии атаки. Я приподнял брови. Вот это номер…

Платон заглянул в комнату. Я посторонился, давая ему обзор. Убедившись, что черномагическое воинство не стоит тут,изготовившись к атаке, Платон вошёл внутрь. Прикрыл дверь, шевельнул рукой, ставя «глушилку». Теперь мы могли говорить конфиденциально, не боясь, что кто-то подслушает. Заклинание, простое, как палка, и такое же эффективное. Разумеется, если серьёзным людям будет надо, они «глушилку» обойдут на раз. Но, к счастью, все по-настоящему серьёзные люди в нашем окружении играют на нашей стороне. А чтобы защититься от лишних ушей, хватает и простых методов.

— Что происходит? — резко спросил Платон.

— О чём речь? — удивился я.

— Не валяйте дурака, Константин Александрович! — повысил голос Платон. — Я сегодня — дежурный преподаватель. И только что я зафиксировал чёрную магию не ниже шестого уровня. В вашей комнате. Наставников успокоил, сказал, что разберусь сам.

Я осмысливал информацию несколько секунд. Потом до меня дошло.

— Шестого уровня, говоришь?

— То, что я увидел, — подтвердил Платон. — Так что тут происходило?

— Ну, наверное, с тобой я могу поделиться. Подойди. Присаживайся. Да не съем я тебя, не бойся!

Усадив Платона за стол, я убрал тетради и указал на вынесенный из подвала фолиант.

— Узнаёшь, полагаю?

Платон уставился на книгу, как баран на новые ворота. Молчал секунд двадцать, я даже подумал, что он уснул или умер.

— Платон?..

— С чего вы решили, ваше сиятельство, что я должен узнать этот трактат?

Голос звучал очень напряжённо. Как будто мы с Платоном не были близкими друзьями вот уже целый год.

— С того, что я взял её в вашем уютном подвальчике, — резко ответил я. — Том, что находится под домом, где собирались созерцатели Тьмы! Битком забитом книгами. Которые, по словам деда, писали и вы с ним, и все ваши предшественники. Я так понимаю, Юнгу стало завидно, что все умные, а он один как дурак, и он тоже написал книжку.

Платон медленно повернул голову и посмотрел на меня.

— Юнг не писал книг, ваше сиятельство. По крайней мере, я об этом ничего не знаю. И его книг в доме созерцателей Тьмы уж точно не было.

От замогильного тона учителя у меня по спине побежали мурашки. Я нахмурился. Меня всё ещё бесили непроизвольные реакции этого тела. Костя, ну мать же твою так! Ты родился и вырос в мире, где совершенно открыто существует магия, ты сам — маг! А теперь замаячило на горизонте немного мистики, и ты трясёшься, как осиновый лист? Серьёзно?..

— Хорошо. Сейчас ты её видишь? Книгу?

Лицо Платона выразило новую степень удивления. Он вновь посмотрел на книгу.

— Вижу, разумеется.

— И на переплёте вытеснено имя автора?

— Константин Александрович, вы изволите издеваться?

— Это — «да», полагаю?.. Так вот. Повторяю: я взял эту книгу в подвале. С полки. Может быть, стоит спросить деда, знает ли он что-нибудь?

— Спросите. Однако я уверен, что Григорий Михайлович скажет вам то же, что и я. Вы читали, что здесь написано?

Платон осторожно, касаясь только кончиками пальцев, открыл первую страницу и поморщился:

— Рука — Юнга, тут сомнений никаких быть не может. Ему были свойственны такие замысловатые, малосодержательные обороты. — Платон пробежал взглядом страницу, хмыкнул и покачал головой.

— Что-то не так? — спросил я.

— Элементарная подмена понятий.

— Поясни.

— Вы уже несколько раз сталкивались с Тьмой, ваше сиятельство. Она, по-вашему, похожа на простую темноту?

— Ну… — задумался я. — Весьма условно… Она, как минимум, явно материальна.

— Именно. — Платон, подцепив переплёт ногтем указательного пальца, с брезгливым выражением лица закрыл книгу. — Я охотно подпишусь под утверждением, что темнота была изначально и пребудет вечно, после того как последние искры света угаснут в мироздании. Но та Тьма, о которой мы говорим, не имеет к этому никакого отношения. Тьма, с которой столкнулись мы, пришла из совершенно определённого места, которое мы условились называть Бездной. Откуда она взялась там и какова её природа — это, конечно, вопрос…

— Так значит, Юнг в книге лжёт? — Я присел на стол и, сложив руки на груди, уставился на Платона.

— Не обязательно, — вздохнул тот. — Насколько я понимаю, разумом Юнга владела Тьма. А приукрасить себя — вполне в её интересах. Романтизировать, так сказать, собственный образ. Но этим Тьма только лишний раз убеждает нас в том, что она — некая тварь, которую можно и нужно победить.

— Да можно. Вот только как… — вздохнул я.

— Ну… Кое-какое оружие вы уже нашли, ваше сиятельство. Не далее как вчера вы боролись с Тьмой — и победили. Так не сходите с выбранного пути!

Я невесело улыбнулся, глядя в стену. Сказать это было гораздо легче, чем сделать.

* * *

Игру в этом году решили начать раньше, чем в прошлом — в четыре часа пополудни уже все собрались на площади перед корпусами академии. Почему так — никто не говорил, но я легко мог предположить. Пусть Тьма и темнота обыкновенная были разными вещами, рисковать не хотелось никому, в первую очередь Калиновскому. А при свете дня любую опасность гораздо проще локализовать и обезвредить.

Я присмотрелся к набранным Борисом участникам. Потом посмотрел на команду соперников. Усмехнулся.

— Занятно, да? — спросил Анатоль. — Тоже об этом подумал?

— О том, что у чёрных в команде три девушки и два парня? Да.

— Нет, — покачал головой Анатоль. — Помнишь тех двух девушек, которых мы заприметили перед самым прорывом?

Я вспомнил. Блондинка и брюнетка, в первый день они стояли рядом с Борисом. С брюнеткой у него вышел конфуз. Благодаря Тьме цесаревич с трудом контролировал свои желания.

— И что? — пожал я плечами.

— Я всё узнал. — Анатоль прокашлялся и принял такой вид, будто собирался прочитать важнейший доклад. — Это — близняшки Львовы.

— Коговы? — переспросил я, не успев толком сформулировать вопрос.

— Львовы, — любезно повторил Анатоль. — Впрочем, тебя, как и меня, видимо, больше заинтриговало слово «близняшки». И впрямь — как будто совсем не похожи, да?

Я прищурился. Перевёл взгляд с одного лица на другое. Хм. Ну да. Разный цвет волос вводит в заблуждение. И очень уж разное выражение одинаковых лиц. От брюнетки буквально разило надменностью, в то время как блондинка казалась застенчивой скромняшкой.

Что ж, каким образом брюнетка попала в команду чёрных, мне было, в целом, не интересно. Уж такая-то девица себя проявить сумеет. Но вот что заставило Бориса выбрать её сестру?.. Искренне надеюсь, что не размер груди.

— Зовут их Злата и Агата. Думаю, сам догадаешься, какую как?

— А они точно живые люди? — озадачился я. — То есть, сначала родители назвали одну из совершенно одинаковых девочек Златой, другую — Агатой, а потом покрасили им волосы в разные цвета?

— Да если бы только это было странным! — Анатоль придвинулся ближе ко мне и заговорил тише. — Род Львовых шестнадцать лет назад входил в Ближний Круг. Сильнейшие белые маги. Известнейшие люди в Петербурге. Но в какой-то момент отец и мать близняшек вдруг исчезли. Нет, разумеется, не бесследно. Оставили какие-то письма, передали что-то на словах доверенным людям: мол, решили удалиться от светского общества и воспитать детей на лоне природы. И с тех пор их никто не видел. До сего дня.

— То есть, они вернулись в Петербург?

— Вообрази, да! Причём — совершенно тайно, до меня даже слухов никаких не долетало. Хотя обычно, когда в городе появляется красавица, а уж тем более две, я об этом узнаю моментально. Может быть, я старею, Костя?.. — Анатоль погрустнел.

— Однозначно стареешь, — вмешался в разговор Андрей. — А если не станешь уделять время физическим упражнениям, через пару лет вовсе превратишься в развалину.

— Ну вот что ты вмешиваешься в разговор взрослых людей? — насупился Анатоль. Он был старше Андрея почти на месяц. — Держу пари, ты даже не понял, о чём идёт речь!

Глава 12

Андрей пожал плечами.

— Ты увидел двух красивых девушек, и твой незрелый разум взволновался. Я что-то упустил?

— Ну разумеется! Романтику. Интригу. Тайну… В общем, ты упустил вообще всё, бесчувственная твоя душа!

— Эти девушки выросли вне общества, им сейчас непросто, — рассудительно сказал Андрей. — Так сделай одолжение, не усложняй им жизнь своими неуклюжими ухаживаниями. По крайней мере, не в первые недели обучения.

— Неуклюжими⁈ — возмутился Анатоль. — Чёрт меня дери, от кого я это слышу! От человека, который не видит разницы между красивой девушкой и телеграфным столбом?.. Как ты не понимаешь — этим прелестным созданиям именно сейчас нужен кто-то, кто поможет им сориентироваться в обществе! Проводник. Старший товарищ…

Взгляд Анатоля, устремленный в сторону прелестных созданий, затуманился.

Вставить едкое замечание Андрей не успел. В пространство между двумя пушками, установленными у подножия лестницы, ведущей в учебный корпус, вышел Илларион Юсупов. Он вновь, как и в прошлом году, был назначен ведущим Игры.

Выглядел Илларион на все четыреста процентов. Новёхонький костюм, сшитый, несомненно, с учётом всех последних веяний моды. Туфли из крокодиловой кожи. Из кармана небрежно свешивается толстая золотая цепочка — видимо, от часов. Раньше я за Илларионом такого щегольства не замечал.

Интересно, останется ли от наследства Венедикта Юсупова хоть что-то к тому времени как Жорж достигнет совершеннолетия? А также интересно узнать, кого прямо сейчас Жорж ненавидит больше: меня или всё-таки своего дядюшку.

Илларион принялся объяснять нехитрые правила Игры.

Две команды, чёрных и белых магов, должны последовательно находить подсказки с координатами локаций — в каждой из которых им придется добывать и разгадывать следующую подсказку, а попутно зарабатывать призовые и штрафные баллы. Основная задача: как можно быстрее добраться до последней локации и забрать приз — Золотой кубок, за который даётся аж пятьдесят призовых баллов.

По сумме набранных баллов, во-первых, определяется победитель Игры. А во-вторых, эти баллы ложатся в копилку чёрных и белых курсантов. И в конце семестра, когда будут подводить итоги соревнования между чёрными и белыми, могут серьёзно повлиять на общую картину.

Пока Юсупов говорил, я огляделся. Анатоль и Андрей стояли рядом со мной, Мишеля и Полли я обнаружил чуть поодаль, но в пределах досягаемости. Заметив мой взгляд, они помахали руками.

Платон тоже маячил неподалёку.

Что ж, отлично. Все Воины Света в сборе. Разумеется, мы не могли позволить себе пропустить Игру — хотя лично я бы с гораздо большим удовольствием повалялся на кровати у себя в комнате.

Но, во-первых, на Игре традиционно присутствовали все курсанты академии, от первого курса до пятого — это было одно из самых громких и долгожданных событий года. А во-вторых, если в Игре участвует великий князь — мы, Воины Света, непременно должны быть неподалёку. На Игре может случиться всякое, мой прошлогодний опыт недвусмысленно это доказал. Я вспомнил, как едва не утонул в результате покушения, и невольно повёл плечами. А уж если вдруг случится ещё один прорыв Тьмы, то мы тем более должны быть наготове.

— Да начнётся Игра! — закончив с разъяснением правил, которые и так были известны всем и каждому, провозгласил Илларион.

Надо же, у него даже голос стал сильнее. Как на слабых людей влияет внезапно обрушившееся богатство — и смех, и грех.

Две пушки, стоящие с двух сторон от широкой лестницы, выпалили одновременно. В воздух, как и в прошлом году, взмыли два облака из бумажек. Одно из них предназначалось команде чёрных, другое — команде белых. На одной из этих бумажек — подсказка, ведущая к первой игровой локации, к первому заданию. Та из команд, которая первой найдёт подсказку, получит ощутимую фору на старте.

Пока большинство игроков обеих команд стояли, считая ворон (вернее, бумажки), близняшки Львовы показали себя во всей красе.

Злата подняла руки, и все бумажки собрались в аккуратную стопку в воздухе. Эта стопка шлёпнулась Злате в ладони. Разделив стопку на пять одинаковых частей, Злата распределила их среди белых магов, и все её товарищи по команде зашуршали, выискивая среди пустышек единственную нужную.

Агата повторила жест сестры, но эффект был совершенно иным. Бумажки, предназначенные команде чёрных, вспыхнули в воздухе и за мгновение обратились в пепел. Ночью эта сцена была бы гораздо эффектнее, но и сейчас, при свете дня, все ахнули. Такого, видимо, никто не позволял себе никогда.

Единственная «выжившая» бумажка, под изумленными взглядами товарищей по команде, опустилась Агате на ладонь. И в тот же миг послышался голос Бориса:

— Нашёл! Я знаю, где это, за мной! — и он помчался в сторону Царского Села, увлекая за собой остальных.

Молодец. Пока всё правильно делает. Плюс, Борису очень сильно повезло — подсказка досталась именно ему. Вроде бы ничего не значащая мелочь, но — работает. У игроков создаётся впечатление, будто так получилось именно потому, что Борис — лидер.

Хм… А точно ли это — случайность? Если предположить, что силы близняшек плюс-минус равны, а Агата умудрилась сжечь все «лишние» бумажки, оставив нужную — то что помешало бы Злате подтасовать всё таким образом, чтобы подсказка досталась цесаревичу? Это парни могут проявлять норовистость. А у девчонок мозги устроены несколько иначе, внутри своей группы они точно не станут соревноваться, тем более — с великим князем.

Команда чёрных магов побежала вслед за командой белых пару секунд спустя.

— Ну что ж, дамы и господа, — повернулся Юсупов к зрителям. — Теперь нам остаётся лишь наблюдать.

— А за кого вы болеете, господин Юсупов? — вдруг подал голос Пьер Данилов, наш сокурсник.

Илларион снисходительно улыбнулся и уже хотел было что-то ответить, когда Пьер дополнил свой вопрос:

— За великого князя или за чёрных магов?

Тут Илларион Юсупов побледнел и закашлялся. Я усмехнулся. Н-да, ситуация. Признаться, что не поддерживаешь своих, или что не веришь в победу цесаревича.

— Я болею за честную Игру, — выкрутился Илларион.

Взмахнул рукой, и перед зрителями замерцала завеса, напоминающая северное сияние. Она полностью скрыла собой реальный парк, зато на ней появилось изображение, напоминающее компьютерную игру от третьего лица. В верхней части «экрана» — команда белых магов, в нижней — чёрных. Магический аналог «камеры» висел чуть сверху и позади бегущих первокурсников.

Как именно это делается, я толком понять не мог. Знал, что на период Игры её локации накрывают неким магическим полем. Видимо, оно же и транслирует каким-то образом изображение.

— Какой же уровень у этих близняшек, — задумчиво глядя на экран, покачал головой Анатоль. — И это — на первом-то курсе…

— Что, по-прежнему думаешь, будто им нужна твоя помощь? — фыркнул Андрей.

— Ну-у-у… — протянул Анатоль и задумался ещё больше.

— Господин Барятинский? Могу я отвлечь вас на пару слов?

Я обернулся и посмотрел на незаметно подошедшего Жоржа Юсупова.

— Разумеется, — кивнул я. — Только не будем уходить далеко, я наблюдаю за Игрой.

Отошли мы и вправду недалеко — только выбрались за пределы собравшейся толпы. После чего Жорж лично выставил глушилку и уставился на меня. Взгляд у него был — как у дохлой рыбы.

Очень хреновый взгляд. Когда в человеке кипит ярость — это совсем другое дело, там возможны варианты. А когда смотрят вот так — тут уже туши свет.

И я, разумеется, заранее знал, что сейчас услышу.

— Жорж…

— Я бросаю вам вызов, господин Барятинский.

Я вздохнул и потёр лоб ладонью. Ещё только этого цирка мне не хватало.

— На этот раз никаких подмен, никаких лишних людей, — поспешил заверить меня Жорж.

Видимо, подумал, что я вспомнил нашу с ним предыдущую дуэль — теперь её можно торжественно назвать «первой», — где он выставил вместо себя недотёпу-старшекурсника, задолжавшего ему изрядную сумму.

Но я об этом сейчас даже не думал. Мысли мои были о другом.

— Жорж, — начал я, — я уже объяснял тебе, что смерть твоего отца…

— Объяснял. Мне не интересно это слушать, — перебил Жорж. — Я — дворянин. У меня нет выбора. Даже если бы я хотел поступить иначе.

— Да есть у тебя выбор! — рявкнул я. — Воспользоваться головой! Подумай, что будет, если ты меня убьёшь. Дуэли сами по себе не поощряются императором. А ко всему прочему, застрелив меня, ты застрелишь не просто своего сокурсника. И даже не князя Константина Барятинского, чей род входит в Ближний Круг. Ты застрелишь командира отряда Воинов Света — на которого в данный момент надеется вся Российская Империя. Потому что — уж прости, что без ложной скромности, — если кто и найдёт способ одолеть Тьму, то это буду я. Что такое Тьма тебе, надеюсь, не надо рассказывать?

Бесцветный взгляд в ответ. И тишина. Я тоже помолчал, анализируя ситуацию. А когда доанализировал — усмехнулся:

— Хотя… Ты ведь и не думаешь, что сумеешь меня убить, так? Ты сам хочешь умереть — для того, чтобы твоя родовая магия прикончила меня.

Особенности родовой магии — материя сложная, и далеко не каждый род был готов распространяться о том, как именно действует их личная. Но кое-что я, тем не менее, знал.

Меня, например, родовая магия Барятинских хранила от падения с высоты. Кристине родовая магия помогала отводить от себя внимание — Витман этой способностью владел так же виртуозно и пользовался ею так же беззастенчиво, как и его дочь. Чёрный маг, глава Тайной канцелярии — что с него взять. А вот родовая магия Юсуповых, в случае насильственной смерти кого-то, принадлежащего к их роду, мстила обидчику. Если кто-то из Юсуповых погибал в бою, то родовая магия, преобразовавшись в тёмную энергию, наносила его сопернику смертельный удар. Оттого сражаться с Юсуповыми на поединках желающих не находилось — исход схватки был предрешен заранее.

— А если я вдруг сумею защититься от твоей родовой магии, — продолжил я, — то меня прикончит общественное мнение. Бедный мальчик, недавно потерявший отца, решил защитить свою честь — и пал, сраженный безжалостной рукой Константина Барятинского! Какой позор, какой ужас! Так?

Лицо Юсупова дёрнулось — кажется, я угодил в точку.

— Выброси это из головы, — приказал я. — И запомни вот что. Во-первых, если дуэль вдруг состоится, то я постараюсь не убить тебя, а ранить. И сделаю это так, что даже самые опытные целители будут выхаживать тебя очень долго, поверь. Во-вторых, даже если мне придётся тебя убить, то твоя родовая магия не сумеет убить меня. Я ведь устоял против магии твоего отца — а он был намного сильнее. Максимум, что сумеет сделать твоя магия — это ненадолго меня вырубить, да и то сомневаюсь. Ну и, наконец, в-третьих. Мне на общественное мнение плевать настолько обильно, что верблюд от зависти удавится. Сейчас на меня все смотрят с восхищением. Если начнут смотреть с ненавистью и презрением — градус внимания к моей персоне от этого точно не снизится. Возможно, для достижения своих целей мне придётся чуть чаще бить людей — вот и всё. Это, конечно, неприятно, но я справлюсь. Важно то, что в любой ситуации реальный урон будет нанесён не мне, а тебе.

Жорж молчал. Такое ему, видимо, в голову не приходило. И вообще в ту картину, которую он себе нарисовал, укладывалось плохо.

— А могу я узнать, с какой стати ты вообще обо мне беспокоишься? — Жорж искривил губы в попытке выдавить презрительную усмешку. — Ты мог бы не говорить мне всё это, а просто принять вызов.

Я размышлял несколько секунд. Потом решил ответить честно:

— Твой отец попросил меня за тобой присматривать.

— Что⁈ — Взгляд Жоржа потемнел.

— После того, как я уничтожил тело твоего отца, мне явился его дух. Венедикт Юсупов был по-настоящему сильным магом и знал, надо полагать, многое такое, о чём большинство живущих даже не догадывается. Во всяком случае, у него хватило сил и навыков, чтобы не кануть во Тьму. Больше того, он пообещал устроить нечто вроде убежища для других душ — чтобы уберечь и их, не отдать после смерти на растерзание Тьме. А меня просил позаботиться о тебе. Что-то мне подсказывает, что твой отец будет не сильно рад увидеть тебя в своём убежище так скоро.

— Барятинский… — медленно проговорил Жорж. — Ты совсем рехнулся? Ты… соображаешь, что говоришь⁈ После этого бреда, если бы я уже не вызвал тебя, я бы вызвал тебя трижды!

Ну вот, наконец-то злость. Теперь он закипел. Всё лучше холодной решимости, которая так не идёт подростку.

— Я говорю о том, что видел и слышал, — отрезал я. — А уж верить мне или нет — сам решай.

И тут Жорж поколебался. Следующая его фраза вновь прозвучала иначе. С какой-то детской обидой, что ли.

— И почему бы мой отец вдруг просил об этом тебя? Ты что, опять какой-то особенный⁈

На это я совершенно честно пожал плечами:

— Может, потому, что в тот момент я находился в свободном падении между небом и землёй, и никого другого, кроме меня, там не было. А может, потому что твой отец знал не понаслышке: если я что-то пообещаю, то либо сделаю это, либо умру, пытаясь выполнить обещание.

Секунд пять Жорж мучительно боролся с собой. Но холодная надменная маска всё же победила.

— Я пришлю к тебе секунданта сегодня после Игры, — объявил он.

Развернулся. Рука дрогнула, чтобы снять глушилку.

— Жорж! — окликнул я.

Жорж замер.

— У тебя есть сейчас проблема посерьёзнее, чем месть.

— О чём это вы говорите, господин Барятинский?

Надо же, он снова взял себя в руки. Перешёл на «вы»… Растёт пацан. Самообладанием, пожалуй, уже превзошёл своего отца.

— О вашем дяде, господин Юсупов, — решил я подыграть, тоже перейдя на вежливый тон. — Я не слепой и не тупой, понимаю, что происходит. Илларион ведь в итоге оставит тебя ни с чем, правильно? А ты даже не сможешь ничего возразить, поскольку всё имущество твоего отца нажито, скажем так, не совсем законным способом.

Жорж вновь повернулся ко мне. Мгновение мне казалось, что он просто кинется на меня с саблей у всех на глазах, но и на этот раз сумел сдержаться.

— Хватит лезть в дела моей семьи, Барятинский!

— Зацепило, — кивнул я. — Значит, я прав. И что, это — одна из причин, почему ты не хочешь жить? Лишился могущественного отца, а теперь теряешь состояние — этого ты боишься?

Юсупов побледнел так, что если бы лежал неподвижно, я бы подумал, что вижу труп.

Вздохнул.

— Жорж. Этот вопрос — решаемый, поверь.

— Уж не хотите ли вы сказать, что собираетесь помогать мне в его решении, господин Барятинский⁈

— Просто дай мне неделю.

— Что⁈

— То! Не присылай своего идиотского секунданта хотя бы неделю! — рявкнул я. — Если хочешь очистить своё имя смертью — это никогда не будет поздно сделать! А уж если учесть, что твоё имя ровным счётом ничем не замаралось — тем более.

Ответа я не дождался. Жорж, помолчав, но так и не выдавив из себя ни слова, ушёл.

— И что это было? О чём разговор? — немедленно обступили меня мои бойцы — которые стояли неподалёку, напряжённо следя за разговором, но не слыша ни звука.

— Да так, ничего особенного. Решили как-нибудь сходить выпить пива вместе, — сказал я. — Но пока не определились с выбором заведения.

Полли фыркнула и, ухватив под руку Мишеля, потащила его обратно в толпу, досматривать Игру. Мишель бросил на меня прощальный взгляд, из которого я понял, что в мою отговорку он не поверил.

— Это был вызов, да? — спросил Андрей.

— Н… — начал было я, но почувствовал тепло на груди.

Жемчужина. Проклятая жемчужина, своего рода индикатор состояния мага. Такие жемчужина носили мы все, каждый маг. Жемчужины меняли цвет в зависимости от мыслей и поступков.

Глава 13

Белым магам, одним из которых был по природе Костя Барятинский — то есть, я — полагалось носить белые жемчужины. Но чем больше белый маг совершал эгоистичных, жестоких поступков — тем чернее становилась жемчужина. Почернеет полностью — всё, финита. Значит, из белого мага ты превратился в чёрного. Отвоёвывать белые участки для меня было гораздо сложнее, чем заливать жемчужину чёрным цветом.

Не то чтобы мне так уж хотелось быть белым магом — я скорее просто отказывался становиться чёрным. Повидал и тех, и других — все они не без изъяна. Самый сильный и мудрый маг из всех, что я встречал, носит жемчужину, наполовину чёрную, наполовину белую. Император. Живое воплощение баланса, гарант магической стабильности Империи. Если бы мне удалось зафиксировать свой баланс на таком уровне, как у него — это было бы идеально. Но…

Но и тут не без нюансов. Для того, чтобы хранить баланс, сам император совершает очень мало поступков. По большому счёту он прислушивается к решениям, вынесенным Ближним Кругом — который состоит из белых и чёрных магов в более-менее одинаковых пропорциях.

Вот меня и швыряет из белой крайности в чёрную, никак не могу найти себя в этой качке. Сейчас вот солгал, чтобы ребята от меня отвязались, и моя энергетика тут же отреагировала — жемчужина почернела чуть больше. А что тут, спрашивается, такого? Белая магия ведь — не аналог христианской морали.

Видимо, с некоторых пор Воины Света перестали быть для меня посторонними. Они стали мне настоящими друзьями, соратниками. И я сам подсознательно понимал, что лгать этим ребятам — недостойно. Вот тебе и следствие — жемчужина.

—…не надо вам в это лезть, — на лету изменил я фразу. — Серьёзно, ребята. Я разберусь сам.

— Капитан, — поймал меня за руку Анатоль, когда я собрался отойти. — Мы не хотим тебя потерять.

— А с чего ты взял, что вы меня потеряете?

— Дуэль есть дуэль…

— А схватка с Тьмой — есть схватка с Тьмой. Каждый день любой из нас может умереть.

— Одно дело — погибнуть в схватке с Тьмой, а совсем другое — вот так!

Я с любопытством посмотрел на Анатоля.

— Знаешь, а ты повзрослел… Ещё год назад ты бы такого не сказал.

— Ещё год назад ни о какой Тьме никто и не думал, — буркнул Анатоль.

Да нет, ошибаешься. Думал кое-кто. И год назад, и десять лет, и сто десять. Вот и додумались — чтоб им пусто было. И скажите мне теперь, что мысли не материальны.

— Никто не погибнет, — пообещал я. — Не на дурацкой дуэли — точно.

Анатоль кивнул, Андрей тоже сделал вид, что удовлетворился объяснением. И мы протолкались обратно к первому ряду.

Курсанты нас спокойно пропускали. Знали, что, в случае чего, именно мы кинемся на амбразуры — пока остальные будут эвакуироваться. Ведь только мы умеем противостоять Тьме.

За Игрой я уже почти не следил. Что-то там на экране происходило. Прохождение локаций, одна замысловатее другой, поиск подсказок. Огромная территория Царского Села сама по себе таила в себе немало сюрпризов. А уж благодаря магии локаций тут могло быть вовсе бесконечное количество.

Краем глаза я заметил, что по скорости чёрные маги вырвались вперёд. Прошли две локации и приближаются к третьей — в то время как белые маги застряли во второй. Потом я посмотрел на сводные таблицы и поморщился. Преимущество по очкам также было у чёрных магов.

— Надеюсь, Его высочество не слишком расстроится, — сказал Анатоль, пришедший к тем же выводам, что и я.

— Да уж, — только и смог ответить я.

Расстраиваться Борису Александровичу было категорически противопоказано. Из-за сильных эмоций, в особенности негативных, Тьма начинала рваться из него наружу.

Мы все смотрели на магические «экраны» в ожидании чуда. Но чуда в итоге так и не случилось — Золотой кубок добыла команда чёрных магов. На этот раз он хотя бы выглядел как кубок, не возникло вопросов, что добывать. Нам вот год назад кубок замаскировали под музыкальный инструмент — и далеко не сразу получилось понять, что добыть требуется именно его.

— Надо было рассказать Его высочеству, как вести себя с командой после того, как стало ясно, что они проиграли, — вздохнул я.

Не сказал. Почему-то был уверен, что Борис победит — несмотря ни на что.

Впрочем, ни к чему себя корить. За один разговор весь свой жизненный опыт в человека не вложишь. Должен и сам шишки набивать. По баллам они отстали не так уж сильно — уже неплохо, в общем-то.

Когда на площадь вернулась команда белых магов, у меня немного отлегло от сердца. От радости они, конечно, не плясали, но и сильно раздосадованными не выглядели. Шли вместе, о чём-то оживленно переговариваясь. Более того, Борис шагал в обнимку со Златой.

То есть, не совсем в обнимку. Он её поддерживал. Девушка хромала на правую ногу. Борис был ниже ростом, так что Злате было более-менее удобно на него опираться. Ну а за талию цесаревич её приобнял, видимо, просто ради большей надёжности.

— А вот это уже интересно, — глядя на них, обронил я.

— То, что его высочество клеит красотку? — фыркнул Анатоль. — Как по мне, ничего неожиданного. Напротив, было бы странно, если бы…

— Посмотри на Агату, — перебил я поток этой житейской мудрости об отношениях.

Анатоль посмотрел.

Агата тоже хромала и тоже на правую ногу. Ей не требовалась поддержка, по крайней мере, она о ней не просила. Но судя по тому, как напряжено было её лицо, как она закусила нижнюю губу, боль была неслабой.

— Похоже, ревнует, — сделал свои выводы Анатоль. — Ну а чего она удивляется? В одной команде проще… вот это вот всё. Взять хотя бы Мишеля и Полли. Впрочем, вы с Кристиной тоже изначально были соперниками.

Отвечать я не стал. Смотрел на близняшек и молча думал. Агата резко повернулась и перехватила мой взгляд. И вдруг сквозь гримасу боли пробилась улыбка. Она даже подняла руку и махнула было мне, но тут же, будто спохватившись, отвернулась.

* * *

Я уже укладывался спать, когда в дверь моей комнаты осторожно постучали.

— Государю императору — ура! — опередив меня, гаркнул Джонатан.

Дверь открылась, заглянул Гаврила.

Начал было:

— Ваше сиятельство…

— Не припомню, чтобы я сказал «войдите», — буркнул я.

Гаврила озадаченно посмотрел на чайку. Пробормотал:

— Дак, это…

— «Это» — не я, — напомнил я. — Это, если что, вообще не человек.

— Государю императору — ура! — обиделся Джонатан.

— Пошёл вон! — прикрикнул я. — Будешь тут ещё за меня решать, кому в мою комнату входить.

— Государю императору…

Я нагнулся и сделал вид, что нащупываю на полу ботинок. Джонатан заткнулся и поспешно скрылся под партой.

— То-то же, — буркнул я.

— Дак, это, — глядя на чайку, озадачился Гаврила. — А мне-то — чего? Уйти, али как?

— Тебе — не слушать кого попало, — проворчал я. — Мало ли — может, я не одет? Может, стесняюсь… Чего ты хотел?

Гаврила шагнул в комнату. Понизив голос, таинственно прошептал:

— Записка вам, ваше сиятельство!

— От барышни? — вздохнул я.

Ну, началось. Кристина, наверное, ещё до Парижа не успела доехать — а меня уже атакуют на ночь глядя академические красавицы.

— Никак нет. Не от барышни, — Гаврила протянул мне сложенный вчетверо листок писчей бумаги.

Не розовой, без сердечек — уже хорошо.

Я развернул листок.

'Костя, здравствуй!

Мнѣ нужно сообщить тѣбѣ нѣчто очень важное. Послѣ Игръ я не успѣлъ это сдѣлать. Будь добръ, выйди послѣ отбоя на чёрную лѣстнiцу. Я буду ждать тѣбя там.

Искрѣннѣ твой

Борiсъ Романов'

— Цесаревич? — удивленно взглянув на Гаврилу, спросил я.

Тот сделал страшные глаза:

— Не могу знать, ваше сиятельство! А записку передал — денщик ихний, да.

— Давно передал?

— Да вот только что, в людскую ко мне притопал. Я бумажку взял — да сразу к вам, покуда у господ наставников нервы не начались.

— Пять минут до отбоя, господа, — немедленно, будто услышав Гаврилу, подал из коридора голос дежурный наставник. — Через пять минут выключаю свет!

— Понял, — кивнул я. — Спасибо, Гаврила. Иди, а то попадёт тебе.

Сунул дядьке в ладонь монету и закрыл дверь.

— Государю императору — ура? — заинтересовался из-под парты любопытный Джонатан.

Покосился круглым глазом на записку в моих руках. Он, кажется, всё больше привыкал ко мне и всё лучше понимал человеческую речь.

— Сиди, где сидишь, — приказал я. — Много будешь знать — перья посыплются.

Повертел письмо цесаревича в руках.

На чёрной лестнице, ишь ты! Двух дней пацан в академии не провёл — а уже знает, куда тут принято выходить для проведения важных переговоров. Если ещё и с этажа сумеет смыться, не налетев на штраф — может считать, что боевое крещение получил.

Дождавшись, пока на этаже станет тихо, я выскользнул за дверь. Джонатану перед уходом прочитал строгую нотацию, для верности наложил заклинание. Искренне надеялся, что беседа с Борисом много времени не займёт, и заклинания на время моего отсутствия хватит.

То, что Борис уже здесь, я понял, едва оказавшись на лестнице.

Цесаревич ждал меня на площадке третьего этажа — промежуточного между его вторым и моим четвёртым. Стоял, озираясь в темноте, взволнованно пыхтел и о чём-то перешёптывался с охранником. Моего приближения он не заметил. Охранник, увидев меня, встрепенулся, но промолчал — видимо, знал, кого они ждут. На носу у него я заметил деталь, которой раньше не было — золотое пенсне.

Смотрелось пенсне в сочетании с квадратной челюстью и ломанным носом, мягко говоря, странновато. Хотя и надето было явно не ради красоты. И даже не ради коррекции зрения. Судя по тому, что охранник не только разглядел в темноте мой силуэт, но и узнал лицо, пенсне служило магическим аналогом того, что в моём мире называли прибором ночного видения.

— С конспирацией у вас хреново, Ваше высочество, — чуть слышно сказал я, подойдя к Борису.

Он вздрогнул. Начал было:

— Костя! Ты…

— Чш-ш, — я приложил палец к губам. — За мной.

Поставил глушилку. Ухватил Бориса за плечо и потащил наверх, к чердачной лестнице.

Охранник потопал следом. Попытался было включить карманный фонарик, чтобы осветить Его высочеству путь, но я взмахом руки запретил это делать. Борис в темноте несколько раз попытался споткнуться. Я удержал. Охранник посверкивал стеклами пенсне и не спотыкался.

На секунду я задумался, почему у Бориса нет такого прибора? Но быстро сообразил, что раньше Его высочеству просто не доводилось разгуливать в темноте где бы то ни было. Его широкая дорога всегда была прекрасно освещена.

Остановившись у чердачной лестницы, я сказал:

— Всё, пришли. Здесь можно разговаривать относительно спокойно.

Охранник к нам с цесаревичем приближаться не стал. Предусмотрительно остановился на несколько ступенек ниже и встал так, чтобы просматривать лестницу. Что ж, молодец — службу знает.

— С этажа тихо ушёл? — спросил у Бориса я. — Наставник ничего не заметит?

Борис надулся от гордости. Похвастался:

— Я был дьявольски хитёр и осторожен! Попросил Ивана, — он кивнул на охранника, стоящего на ступеньках, — отвлечь наставника разговором, и, пока они беседовали, тихонько вышел. А другой мой телохранитель, Семён, лёг в мою кровать, накрылся одеялом и сейчас изображает спящего меня.

Двери наших комнат были снабжены окошками — целомудренно задернутыми с внешней стороны занавеской. Наставник, прогуливающийся по коридору, в любой момент мог отодвинуть занавеску и убедиться в том, что курсант из комнаты никуда не делся.

— Браво, Ваше высочество, — усмехнулся я.

Борис нахмурился:

— Я что-то сделал не так?

— Всё — так, — успокоил я. — Именно таким образом поступают все курсанты, когда им нужно нарушить режим. Договариваются со своими телохранителями.

Борис обиженно засопел.

— Да не пыхти, — успокоил я. — Раз уж у тебя есть преимущество, почему бы им не пользоваться? Всё нормально. Рассказывай, что стряслось?

— Ох, Костя, — цесаревич понурился. — Я долго думал, говорить ли тебе вообще? Видишь ли, это всего лишь мои подозрения, они ничем не подкреплены…

— Говорить, — кивнул я. — Если бы ты знал, сколько раз мне спасало жизнь то, что я доверял своим, ничем не подкрепленным подозрениям… Так что случилось?

— Игра, — цесаревич прислонился к стене. Попросил: — Только не смейся, ладно? И не думай, что я говорю это лишь потому, что хочу оправдаться за проигрыш. Я не оправдываюсь. Я просто…

— Да говори уже! — не сдержался я. — Что там такого случилось на Игре?

— А ты не наблюдал за ней?

— Наблюдал, конечно.

Только, мягко говоря, не в каждую её минуту.

— Со стороны это наверняка было незаметно, — вздохнул Борис. — Да мне и самому поначалу казалось, что кажется! Но вот потом… Уже после Игры я начал вспоминать — все те моменты, что меня настораживали. Потом, помимо них, вспомнилось и кое-что другое — то, что поначалу не бросилось в глаза. И я подумал, что на этой Игре происходило как-то слишком уж много случайностей и совпадений.

— Так, — насторожился я. — Вот с этого момента — подробнее! Что за случайности? В чём это выражалось?

— Понимаешь, команда чёрных постоянно была на шаг впереди нашей.

На моём лице, должно быть, отразился скептицизм, потому что Борис заторопился:

— Нет-нет, я не жалуюсь, не думай! Я принял своё поражение, моя команда тоже его приняла — мы согласны с тем, что наши соперники действительно сильны. Да к тому же, капитаном у них сам Даниил Дашков — ты о нём слышал, полагаю?

Дашков, Дашков… Ну, конечно. Парень из рода Дашковых — чёрных магов, с представителем которого я год назад сражался на поединке за место в Ближнем кругу. Соперника я тогда одолел, место в Ближнем кругу Дашковы потеряли. И вернуть его в этом году тоже не сумели — молодой князь Воронцов, парень чуть постарше меня, в пух и прах разбил того спесивого ублюдка, умеющего закручивать чёрные вихри. Но вот кто такой Даниил?..

— Нет, не слышал, — сказал я.

— Я, признаться, и сам узнал не так давно, — смущенно сказал Борис. — Как ты понимаешь, до недавнего времени светскими новостями не интересовался. Но, когда поступал в Академию и прикидывал шансы других абитуриентов, кое-какой информации набрался. Даниил Дашков победил на международном юношеском шахматном турнире. Это — очень серьёзная заслуга. И я не сомневался, что в академию Даниил поступит без труда. Хотя, конечно, даже не догадывался, что он станет моим соперником в Игре. Я же не знал, что меня назначат капитаном…

— Уходишь от темы, — оборвал я. — Ты говорил о случайностях.

— Да, — опомнился Борис. — Конечно. Так вот, о случайностях. Начались они с самой первой локации. Злата… Ну, такая, блондинка…

— Я понял, о ком ты, — кивнул я. — Вы стояли рядом во время церемонии открытия учебного года. С одной стороны от тебя стояла Злата, с другой — её сестра Агата. Которую ты полез лапать, а она влепила тебе пощечину.

— Что-о⁈ — взвился Борис. — Я⁈ Лапать⁈ — Если бы не установленная мной глушилка, он сейчас, наверное, перебудил бы весь корпус. — Ну, знаешь, Костя! Это переходит уже всякие границы! Я никогда не позволил бы себе ничего подобного по отношению к незнакомой девушке!

Угу. Про нашу горничную Китти я тебе, пожалуй, не буду напоминать…

— Да? — хмыкнул я. — Ну, ладно. Значит, это у меня что-то зрением. Мне показалось, что своими глазами вижу, как ты нацелился на бюст этой Агаты. Не подумай, что осуждаю, но…

— Боже, Костя! — простонал Борис. — Это, что — со стороны так выглядело⁈

Я пожал плечами:

— А как ещё это могло выглядеть? Ты тянешь руку к груди девушки. Можно было бы, наверное, предположить, что у неё расстегнулась пуговица на блузке, и ты решил помочь. Но…

— Господи боже мой, — Борис схватился за голову и медленно сполз вдоль стены вниз.

Охранник было встрепенулся, но я сделал ему знак рукой: не лезь, ситуация под контролем.

— И, что же… — простонал Борис. — Получается, теперь все… То есть, вообще вся академия… Думают так же, как ты⁈

— Ну, вряд ли совсем уж все, — попытался утешить я. — Процентов девяносто пять. Не больше.

— Боже мой, какой позор! — Борис поднял на меня отчаянный взгляд. — Костя. У тебя есть револьвер? Наверняка есть, я знаю.

Глава 14

— Застрелиться хочешь? — заинтересовался я.

— А что ещё мне остаётся делать⁈

— Успокоиться, — буркнул я. — После того, что случилось потом, о тебе и Агате все думать забыли — во-первых. Прорыв Тьмы — штука посерьёзней светского скандала. А во-вторых, если вдруг кто-то что-то такое и подумал, вслух он об этом не скажет — уж тебе так точно. Распространение слухов, порочащих достоинство императорской семьи — за такое по головке не гладят, знаешь ли. А жить пока ещё никому не надоело.

Тут я некстати вспомнил Жоржа Юсупова и помрачнел. Развелось, блин, малолетних суицидников на мою голову…

— Да в том и дело, что это именно слухи! — взвился Борис. — Ерунда полная! Когда я потянул руку к Агате, ничего подобного не имел в виду. Просто ей на китель села бабочка. Голубянка Аргали, очень редкий вид — должно быть, прилетела из оранжереи. Я хотел рассмотреть её поближе. Заколдовал, чтобы не шевелилась — этому меня научила моя сестра Елизавета, она тоже очень любит бабочек. Я хотел снять голубянку с блузки Агаты, чтобы рассмотреть поближе. Но Агата меня неправильно поняла. А я не понял, почему она меня ударила… Ну, то есть, теперь-то, конечно, понял, — Борис понурился. — Завтра же принесу госпоже Львовой свои извинения и объясню ситуацию.

— Вот это — дело, — одобрил я. — Куда лучше, чем стреляться! Тем более, что оружие я бы тебе всё равно не дал, покалечишься ещё… Ладно, чёрт уже с этой Агатой. Ты говорил про Игру.

— Да-да, — встрепенулся Борис, — прости. Так вот, я начал говорить о том, как Злата поймала бумажки — на одной из которых должна была быть подсказка. Злата распределила их на стопки, и единственный не пустой листок достался мне.

— Видел, — кивнул я. — Злата — молодец. Агата поступила по-другому: взяла и спалила бумажки — все, кроме единственно нужной. Вполне в духе чёрных магов. Хотя, конечно, для таких фокусов магический уровень у обеих девчонок должен быть серьёзный.

— Злата сказала, четвёртый, — небрежно обронил Борис, — но дело не в этом. Дело в том, что Агата назвала своей командекоординаты, даже не заглядывая в подсказку!

— Как это? — удивился я.

— Ну, вот так! Я поначалу решил, что мне показалось. Стоило мне только сообщить координаты своим ребятам — как буквально через секунду я услышал, что Агата их повторяет, хотя говорил я специально негромко. Я взглянул на неё — и увидел, что она держит в руке единственную уцелевшую бумажку, но сама её даже не развернула! В тот момент все спешили, волновались — на эту странность никто и внимания не обратил. Чёрные бросились разыскивать нужную локацию. Бегают они быстрее нас, и на месте оказались раньше. Хотя им это не помогло — топтались по полю, как стадо, заглядывая в каждую лунку…

— Лунку? — переспросил я.

— Ну да. Первая локация — это ведь было поле для гольфа, помнишь?

Я сделал вид, что помню. К тому моменту, как команды добежали до первой игровой локации, уже выяснял отношения с Юсуповым.

— Так вот, — продолжил Борис. — на поле, помимо основных лунок, было ещё множество дополнительных, больше сотни! И подсказка лежала в одной из них. Поле было разделено пополам. Чёрные, на своей стороне, заглядывали во все лунки подряд, далеко продвинуться не успели. А нам Злата предложила растянуть магическую сеть. Она сказала, что там, где выросли они с сестрой, такую использовали для рыбной ловли, шли с нею вдоль берега реки или озера. В момент, когда сеть коснулась бы лунки, где лежит подсказка, мы бы увидели магические искры — подсказка это ведь тоже магия! Заклинание оказалось несложным. Мы выстроились в цепь и пошли через поле. Для того, чтобы буквально через секунду увидеть, как в такую же цепь строятся наши соперники.

— Может, они просто посмотрели на вас и решили сделать так же? — предположил я.

— Вот, в том и дело! — вздохнул Борис. — Теоретически — всё могло быть именно так. По факту же — это произошло слишком быстро, понимаешь? Ну вот, представь — ты со своей командой находишься на своей стороне поля, на приличном расстоянии от команды соперников. Вас разделяет метров пятьдесят, не меньше. Вы заняты поиском подсказки, на соперников почти не обращаете внимания. И вдруг, буквально через секунду после того, как ваши соперники на своей стороне решают, что надо создать магическую сеть, вы начинаете создавать такую же! Ни на миг не задумавшись, что это они там такое делают. Как будто бы точно зная, что именно! Странно, согласись.

— Н-да, — пробормотал я, — пожалуй.

— И во всех последующих локация было так же, — горячо продолжил Борис. — Чёрные всегда, постоянно оказывались на шаг впереди нас! Даже если где-то они отставали — очень быстро выравнивали своё положение. За счёт того, что будто откуда-то знали, как именно мы собираемся поступить. Знали, куда мы направляемся, что делаем, как разгадываем подсказки — даже если не видели нас! Даже если мы находились далеко друг от друга… Я ни в коем случае не умаляю заслуг своих соперников, — снова оговорился Борис, — это было бы недостойно. Наблюдателям я, естественно, не жаловался, и вообще никому, кроме тебя, ни о чём не рассказывал. Просто мне это показалось странным, понимаешь?

— Да понимаю, — медленно проговорил я. — Чего же тут непонятного.

— Ты мне веришь, Костя? Веришь, что я это не придумал — для того, чтобы оправдать своё поражение?

— Да верю, блин, — поморщился я. — Не галди, дай подумать.

Потёр виски — перенял эту привычку у Витмана. Прошёлся взад-вперед по лестничной площадке. И вспомнил о том, что удивило меня самого.

— Слушай. А что произошло в конце Игры? Почему Злата хромала?

— А ты не видел? — удивился Борис.

— Именно в этот момент отвернулся, — выкрутился я. — Так что?

— Ну, это был последний этап. Судьба Золотого кубка к тому времени уже была решена — мы сражались за него в павильоне Эрмитаж, но проиграли. Хотя, опять же — сейчас я думаю, что проиграли не совсем честно! Кубок парил в воздухе, у дальней стены зала. На этот раз нам удалось опередить соперников, в павильоне мы оказались первыми. Такого оружия, как у тебя, нет ни у кого в нашей команде, и достать кубок так, как это сделал бы ты с помощью цепи, мы не могли. Но оружие Златы — арбалет. И я предложил ей попробовать сбить кубок стрелой. Однако Злата не успела сделать выстрел. На пороге павильона появились чёрные с оружием, набросились на нас. Нам пришлось отбиваться. А их капитан, Дашков, не теряя ни секунды бросился к кубку и захватил его! Как будто в металлическую петлю…

— Трос, — машинально поправил я.

— Что, прости?

— Эта техника называется «трос», — пояснил я, — используется в основном чёрными магами. В отличие от «лассо» — техники, которую используют белые, «трос» не рекомендуется применять к живым существам. После него могут остаться повреждения. Но поскольку чёрным магам, как правило, на повреждения чего бы то ни было плевать с высокой вышки, для них эта техника предпочтительнее, чем лассо. Особенно с учётом того, что ей проще овладеть.

— Понял, — кивнул Борис. — Так вот! Дашков поймал кубок с помощью магического троса. Схватил его и ринулся бежать. Он — да все они, вся команда! — действовали так, как будто точно знали, что увидят в павильоне. Понимаешь? Дашков сходу, с порога, бросился к дальней стене, где парил под потолком кубок. Он, по-моему, даже трос уже приготовил заранее. А остальные накинулись на нас и не позволили нам остановить Дашкова. Поэтому кубок оказался у чёрных.

— Ясно, — кивнул я. — Ну так, а со Златой что случилось? Во время драки ногу повредила?

Борис мотнул головой:

— Нет. Потом, когда уже стало ясно, что кубок у чёрных и его не отнять, бой прекратился. Мы возвращались назад, на площадь. Казалось, что больше никаких трудностей ждать не приходится — когда перед нами вдруг разверзлась земля.

— Чего? — удивился я.

— Да, да! Прямо посреди дорожки, уже на подходе к академии, вдруг появилась и начала расти трещина. Сначала не очень широкая, с полметра, она росла и росла. И оказалось вдруг, что сойти с дорожки мы не можем! Пробовали, но будто натыкались на невидимую стену. И нам осталось одно — прыгать через эту трещину. Я вспомнил всё, что ты мне говорил, и приказал ребятам прыгать по одному. Начиная с самого слабого в команде.

— Правильно, — одобрил я. — Трещина ведь росла. Я поступил бы так же.

Борис расплылся в довольной улыбке. Горделиво вскинул голову и продолжил:

— Ну, вот. А последней прыгала Злата — физически она самая подготовленная среди нас. Трещина к тому моменту уже очень сильно выросла, я бы её не перепрыгнул. А у Златы получилось. Хотя тоже не совсем — на краю она оступилась, чуть не соскользнула вниз. Мы её вовремя подхватили. Честно говоря, не понимаю, для чего нам вообще устроили ещё и это испытание? Кубок ведь уже добыли!

— Пытались отсеять кого-то из игроков, чтобы добавить штрафные баллы, — объяснил я. — Так иногда делают. В момент, когда кубок уже добыт, и все расслабляются, включают ещё одно испытание — в результате которого команды могут потерять игроков и тем самым изменить счёт, буквально в последние минуты. Бывали случаи, когда в результате такого сюрприза по баллам выигрывала команда, не получившая кубок.

— Ясно, — вздохнул Борис. — Ну вот, именно такой сюрприз нам и устроили. Когда мы вытащили Злату, оказалось, что она подвернула ногу. А целительством в должной мере никто из нас не владел. Хотя там и пройти-то оставалось чуть-чуть, буквально метров сто. Да и чёрные тоже… Постой, — он вдруг с изумлением посмотрел на меня. — Костя! А ведь Агата тоже хромала! Точно так же, как Злата — на правую ногу!

— Угу, — сказал я. — Девушки-близнецы внезапно захромали на одну и ту же ногу…

— И что это значит? Совпадение?

— Слишком уж невероятное, — буркнул я.

— Объяснись, — попросил Борис.

Я мотнул головой:

— Не сейчас. Я пока сам толком не понимаю, в чём тут дело. Нужно будет кое-что проверить… Всё, что могу сказать пока, — я положил руку Борису на плечо, — ты правильно сделал, что всё рассказал мне. Впредь поступай так же. А сейчас — доброй ночи, Ваше высочество.

— Но, Костя…

— Доброй ночи, Ваше высочество, — с нажимом повторил я. — Возвращайтесь в комнату. И постарайтесь не спалиться на радостях.

* * *

Сам я вернулся к себе в такой глубокой задумчивости, что поначалу забыл снять с Джонатана заклинание. Вспомнил об этом, лишь заметив умоляющий взгляд неподвижной чайки — устремленный на меня из-под стола.

Буркнул:

— Блин, точно. Забыл про тебя, прости, — и щёлкнул пальцами.

— Государю императору — ура! — пропищал счастливый Джонатан и расправил крылья.

Под узкой партой у него это получалось не очень хорошо — места в комнате для меня-то было маловато. Ещё на одного жильца строители определенно не рассчитывали.

— Никаких «ура»! Спать, — приказал я. — Забивать себе голову странными девками будем завтра.

Разделся, лёг и тут же вырубился.

Проснулся от того, что меня стучали молотком по плечу. Не сказать, чтобы сильно. Но молотком.

Рефлекс сработал, как надо: ударил я раньше, чем проснулся окончательно. Джонатан, заполошно взмахнув крыльям, порхнул в дальний угол комнаты. А я запоздало сообразил, что стучали не молотком.

— Государю императору — ура, — пожаловался обиженный Джонатан.

— Скажи спасибо, что не в полную силу, — буркнул я. — Спросонья — могу… Чего тебе?

Я посмотрел на казённый будильник. Четыре утра с копейками.

— Государю императору — ура! — повторил Джонатан.

— Здорово. А конкретнее? В туалет хочешь, что ли?

Я поставил глушилку — пока бестолковая чайка не перебудила весь корпус. Но орать про императора дальше Джонатан не стал. Вместо этого порхнул к платяному шкафу.

Узкий, но высокий — от пола до самого верха перегородки — шкаф был сработан, как и вся мебель в комнате, из морёного дуба. На двери висело зеркало, позволяющее рассмотреть себя в полный рост.

Джонатан тюкнул по зеркалу клювом.

— Аккуратней ты! — зашипел я. — Расколотишь — кто чинить будет? Я, чтоб ты знал, Реконструкцией не владею. Хотя, чем дольше с тобой живу, тем больше убеждаюсь, что надо бы.

— Государю императору — ура, — непререкаемо объявил Джонатан.

И снова тюкнул по зеркалу. На этот раз, правда, осторожнее.

— Да чтоб тебя… — простонал я.

Вставать мучительно не хотелось. Четыре утра, блин! А лёг я, дай бог здоровья Его высочеству, во втором часу. Но ясно было, что пока не подойду к шкафу, Джонатан не отстанет.

Я поднялся. Подошёл. Зеркало на двери послушно отразило заспанного, хмурого парня в трусах, с чёрно-белой жемчужиной на груди, освещенного льющимся из окна лунным светом.

Кто-то другой себя в таком освещении вряд ли разглядел бы, но я — это я. И я готов был поклясться, что не вижу в зеркале ничего, кроме собственного отражения.

— Ну и что это значит? — недовольно спросил у Джонатана. — Ты серьёзно думаешь, что полюбоваться собой в четыре утра — главная мечта моего детства? Рога у меня за ночь не выросли, шерстью не покрылся. Нарциссизмом тоже не страдаю. Чего ты от меня хочешь?

— Государю императору — ура, — как-то очень серьёзно повторил Джонатан.

И прижался клювом к стеклу. Явно настаивал на том, что я должен продолжать смотреть в зеркало.

Я снова уставился на своё отражение. И вдруг понял, что за то время, пока выговаривал Джонатану, оно успело подёрнуться пеленой.

Меня, чайку у моих ног, кровать и книжные полки на стене — всё это как будто заволакивало туманом. Который стремительно густел. Я различал собственное отражение всё хуже и хуже.

А потом я вдруг понял, что туман не просто густеет. Он наливается чернотой. Слишком знакомой чернотой…

— Ах ты, дрянь, — пробормотал я. — И тут решила меня достать, да? Комнаты в заброшенном доме тебе уже мало⁈

Зеркало не ответило. Туман густел и темнел всё больше. Своё отражение я уже не видел. Зато видел, как растёт и будто бы отступает вглубь зеркала Тьма. Так, словно пытается отгородить от меня то, что происходит чёрт знает где. Вероятно, там, где находится Бездна — чем бы она ни была.

А потом я услышал звук. С той стороны завесы, которую образовала Тьма, что-то как будто с разбегу ударилось об эту завесу. Та колыхнулась — так резко, что я машинально сделал шаг назад, показалось, что сейчас завеса прорвётся, и из-за зеркала покажется… Понятия не имею. Я даже примерно не знал, что оттуда может показаться. Но цепь на моей руке появилась.

А потом мне показалось, что я слышу стон. Какой-то отчаянно-обреченный — так мог бы взвыть человек, попытавшийся пробить головой стену.

— Кто там? — быстро спросил я.

Цепь на руке засветилась ярче. Завеса Тьмы опять колыхнулась.

Снова стон. И слова:

— Нет. Не могу. Мне не пробить её!

Женский голос. Показавшийся знакомым… А скоро я окончательно уверился в том, что однажды его уже слышал. Тогда, в заброшенном доме — эта девушка кричала и умоляла её спасти. Сейчас, видимо, отчаялась ждать и попыталась спасти себя сама.

— Ты меня слышишь? — спросил я.

В прошлый раз ответа на свой вопрос не получил. Однако сейчас откуда-то появилась уверенность — что-то изменилось.

— Слышу, — встрепенулась девушка. — Бродяга, это ты? Ты здесь⁈

— Не знаю, к кому ты обращаешься, — проворчал я. — Меня зовут Константин Барятинский.

И осекся. Бродягой — правда, на французский лад, «clochard», — меня называл Юнг.

Глава 15

— Имя, которое ты носишь, не имеет значения, — успокоила девушка. — Хотя… Если ты и впрямь Бродяга, то имя, которое получил при рождении, должен хранить везде, в любых мирах.

Я пожал плечами.

— Не хочу тебя расстраивать, кем бы ты ни была. Но имя, которое мне дали при рождении, я уже и сам позабыл. Там, где я рос, оно действительно не имело значения. У меня не было семьи, к которой я мог бы принадлежать. Я не знал своих родителей. Имя мне присвоили в приюте. Вместо него мог бы быть цифровой или буквенный код.

— Какой жестокий мир, — пробормотала девушка. В голосе мне послышалось искреннее сочувствие. — Но ведь как-то тебя называли, верно? Ты силён, я знаю! Твоя сила позволила тебе выглядеть в новом мире так, как ты привык. Ты ведёшь себя так, как привык. Ты не мог не оставить себе имя, которым тебя называли… Верно? Сила Бродяг — в способности перекраивать ткань мироздания. Лепить свою вселенную под себя.

— Забавно, — пробормотал я.

Вспомнил, как в первый же день своего попаданства, едва успев очнуться в мире аристократов, поспешил изменить внешность Кости Барятинского. Мне хотелось, чтобы хоть что-то в зеркале напоминало мне меня самого — Капитана Чейна.

Я обрил голову по бокам, а посредине заплёл косу. Дед, впервые увидев меня таким, едва инфаркт не заработал. Но за прошедший год то ли привык, то ли рукой на меня махнул — деваться-то всё равно некуда. Волосы уже прилично отросли, коса спускалась ниже плеч. А Капитаном Чейном — прозвищем, которое я получил в своём мире, меня называл сейчас даже Витман. Хотя я, в общем-то, ни на чём не настаивал…

Всё это время я думал, что действую из какого-то необъяснимого, мне самому непонятного упрямства. А оказывается, это я таким образом перекраивал ткань мироздания.

— Я права? — спросила девушка.

— Да. Права. Сама-то представишься?

— Конечно. Я — воплощение Света.

— Чего? — подвис я.

— Ах, ну что тут непонятного! — я представил, как девушка всплеснула руками. — Если есть Тьма — то должен быть Свет, верно?

— Ну… Звучит логично, — согласился я. — Только где ты была-то до сих пор? И вообще, какого чёрта происходит? Тьма, если ты вдруг не в курсе, в последнее время совершенно распоясалась! Проходу от неё нет…

— Я знаю, знаю! — заторопилась девушка. — Баланс мироздания нарушен. Свету всё тяжелее бороться с Тьмой. А я не могу прорваться — ты видишь? — И я увидел, как завеса Тьмы снова отчаянно колыхнулась. — Мне нужна твоя помощь!

— Говори, что делать, — предложил я.

— Свет должен стать сильнее.

— Здорово, — одобрил я. — А главное, понятно. Еще какая-то конкретика будет?

— Ты — Бродяга. Ты кроишь ткань мироздания, — обиженно повторила девушка. — Ты призван для того, чтобы восстановить баланс. Так восстанавливай его! Усиливай Свет!

— Договорились, — кивнул я. — Как только раздобуду инструкцию по усилению Света, приступлю немедленно. Это всё, или у тебя ко мне ещё что-то?

— Ты жесток и циничен, — упрекнула девушка. — Тьмы в тебе не меньше, чем Света!

— Удивительно, — покосившись на свою чёрно-белую жемчужину, хмыкнул я. — Никогда бы не подумал.

— Прекрати гдумиться и дослушай меня! Или ты думаешь, мне было так легко сюда прорваться?.. Ты уже усиливаешь Свет! Ты изобрёл оружие, с помощью которого можешь осаживать Тьму. Ты обучил людей, как с ней бороться. Если бы не твои действия, я бы вовсе не смогла пробиться к этой завесе — как не могла этого сделать раньше, пока в мире не появился ты. Так не останавливайся на достигнутом! Продолжай. Совершенствуй своё оружие!

Я покачал головой:

— Был бы рад, но увы. Сейчас у меня ощущение, что упёрся в потолок. Не понимаю, куда мне двигаться дальше.

— Я помогу тебе.

— Интересно, как? — хмыкнул я. — Мне казалось, что ты сама зовёшь на помощь. Или я что-то неправильно расслышал?

— Ну, я должна была каким-то образом привлечь твоё внимание, — мне показалось, что воплощение Света совершенно по-человечески смутилось. — В прошлый раз не вышло, я была слишком слаба. Мои силы тают и сейчас, — она заторопилась.

А я увидел, что Тьма внизу начала клубиться гуще и интенсивнее.

Жутковатое было зрелище — Тьма словно готовилась закипеть. В плотной чёрной завесе начали закручиваться смерчи.

Один. Другой. Пятый…

— Говорить нам осталось недолго, — поспешно продолжило воплощение Света, — но это ничего. Главное уже прозвучало. Совершенствуй оружие, Бродяга. Позволь Свету вернуться.

— Да я бы не возражал. Но…

— Совершенствуй оружие, — в третий раз повторила она. — Тьма вновь набирает силы. Тьма ищет нового проводника. Помоги…

Смерч, находившийся в центре, самый крупный, стремительно вырос ещё больше — заняв собой всё пространство, которое я видел.

Я непроизвольно сделал шаг назад — готовый к любому развитию событий. Цепь на моей руке засветилась ярче.

А через мгновение Тьма поглотила то, что называло себя воплощением Света. Я понял, что перестал ощущать его присутствие.

И в ту же секунду, будто только этого и дожидаясь, в дверь за моей спиной постучали. Стуком, который не предполагает разрешения войти.

— Господин Барятинский! — дверь распахнулась.

В комнату шагнул дежурный наставник. Уставился на меня — стоящего напротив зеркала.

Тьму он не видел и видеть не мог — наставники не были магами. А через секунду я понял, что и сам этой Тьмы уже почти не вижу. Она развеивалась так же стремительно, как перед тем густела.

— Почему вы не спите, господин Барятинский? — требовательно спросил наставник. — Что происходит?

Я незаметно убрал глушилку.

— Я беседовал со своим покойным отцом, — брякнул первое, что пришло в голову.

— Что-о? — обалдел наставник. — Некромантия? Запретная магия⁈

Он встрепенулся — как гончая, почуявшая дичь. Наставники академии меня обожали. Это чувство, впрочем, было взаимным — с самого приютского детства терпеть не могу надзирателей.

— Вы где-то здесь видите труп? — складывая на груди руки, осведомился я.

Наставник зажёг ночник над моей кроватью. Оглядел комнату. Заглянул под кровать. Попробовал сунуться под парту — но Джонатан оттуда так зашипел, что наставник поспешил убраться. Вынужден был признать:

— Не вижу.

— Вот именно, — кивнул я. — А знаете, почему вы его не видите?

— Почему?

— Элементарно. Потому что никаких трупов здесь нет. Я вас, возможно, удивлю, но некромантия к беседам с духами вообще не имеет отношения — хотя и там, и там задействованы мертвецы. Дух моего покойного отца обычно приходит беседовать со мной в дневное время. Но сейчас, видимо, что-то пошло не так, — говоря, я принялся оттеснять наставника к порогу. — Кто их, духов, разберет, как у них там принято в загробном мире? Днём папаша, наверное, был занят. А мне не позволило отказаться от беседы чувство глубокого уважения к родителю.

— Я видел, что вы активировали личное оружие, господин Барятинский! — не сдавался наставник.

Ах, вот оно что. Окошко на двери. Увидел, должно быть, как светится в темноте цепь — вот и впёрся.

— Я просто демонстрировал папаше, что не потерял оружие. Превышение магического уровня ведь не было зафиксировано?

— Не было, — вынужден был признать наставник.

Ну, ещё бы было! Я в академии — второй год. Ощущение, что на цепи уже невидимый предохранитель появился — не позволяющий превышать допустимый уровень.

— Ну и, стало быть, всё в порядке. Доброй ночи, — я выпер-таки наставника из комнаты.

Плюхнулся на кровать. Пожаловался Джонатану:

— Утомили, черти.

— Государю императору — ура, — сочувственно отозвался тот.

— И эта ещё… которая воплощение Света. Ты понял, чего она хотела?

— Государю императору — ура.

— Вот и я не понял. То «спасите-помогите», то «я тебе помогу» — поди разбери этих баб.

— Государю императору — ура.

— Верно говоришь. Спать надо, — я лёг и закрыл глаза.

Для того, чтобы в следующую секунду услышать, как по деревянному полу шлепают перепончатые лапы. Меня аккуратно тюкнули клювом в запястье.

— Ну, чего тебе ещё? — не открывая глаз, простонал я.

— Государю императору — ура.

— Отстань. Никуда я больше не пойду. Сам пялься в свои зеркала.

— Государю императору — ура.

— Да ты отстанешь или нет⁈

Я выпрямился и замахнулся — приготовившись влепить таки неуёмной чайке по лбу.

Но Джонатан был наготове. Он отпорхнул к двери. Уселся на дверную ручку. И строго глядя на меня, повторил:

— Государю императору — ура.

— Если не пожар — убью, — пообещал я.

Встал и подошёл к нему.

* * *

— Ну и чего ты от меня хочешь?

Я осторожно выглянул в коридор. Всё как обычно — темнота, закрытые двери, из конца в конец коридора, сложив руки за спиной, прогуливается наставник. Я на всякий случай присмотрелся к нему. Никаких наложенных маскировок, обычный дядька. За прошедшие пять минут ничего не изменилось.

— Ты можешь нормально сказать, что тебе надо? — уже не на шутку разозлившись, прошипел я, обращаясь к Джонатану.

Тот укоризненно посмотрел на меня. И вдруг, одним взмахом могучих крыльев, оказался на перегородке. После чего спорхнул в коридор.

Наставник шагал в сторону, противоположную моей комнате, и сейчас находился к нам спиной. Джонатана он пока не видел.

Ещё пара взмахов крыльями — и Джонатан стоит перед дверью в одну из комнат. Тюкнул клювом о порог — словно обозначив локацию. А для того, чтобы у меня уж точно не осталось сомнений, Джонатан приподнял хвост, и на полу перед дверью образовалась лепёшка помёта.

После чего фамильяр, очевидно, решил, что исчерпал все доступные средства. Он взмыл вверх, догнал наставника, сорвал с его головы форменную фуражку с гербом и, держа её в клюве, вылетел на лестницу. Всё — стремительно и беззвучно, как в немом кино.

Наставник, охнув, схватился за голову. Ну да, согласен — в фуражке этот парень выглядел солиднее. Сейчас над стоячим воротником кителя засияла обширная плешь.

Наставнику надо отдать должное — он не сказал ни слова. По крайней мере, вслух. По губам-то читалось много такого, чего не стоило произносить в присутствии подростков-аристократов.

Наставник бросился вслед за Джонатаном резво и тихо — так, будто снимался в том же немом кино.

Я, дождавшись, пока он скроется из глаз, выскочил в коридор. Подошёл к двери, так красноречиво помеченной Джонатаном. Был уверен, что знаю, чья это дверь, но на всякий случай взглянул на медную табличку.

«Георгiй Вѣнѣдиктовичъ Юсуповъ»

Ну, кто бы сомневался — с одной стороны. А с другой — как это понимать, вообще?

Я недоуменно посмотрел на дверь. Прямо под табличкой находилось окошко с занавеской. Когда наставник заглядывал в эту комнату в последний раз, занавеску он задёрнул небрежно — между краем окошка и краем занавески осталась щель. Я, чувствуя себя извращенцем и тюремным надзирателем одновременно, осторожно заглянул в комнату.

Ну… Комната как комната, точная копия моей.

Напротив двери — окно, у окна — стол и кресло, слева — шкаф, справа — кровать. На кровати, натянув на себя одеяло по самую макушку, дрыхнет Жорж Юсупов.

Он не чертит на полу круги и звёзды, не жжёт чёрные свечи и не бормочет запретные заклинания. Даже не курит, не бухает и девку не привёл. Спрашивается: что в его поведении, по мнению Джонатана, должно меня насторожить?

Я, ругая себя и чайку-параноика последними словами, уже пошёл было обратно. Когда вдруг вспомнил. Вспомнил, как обычно поступал я — если мне нужно было в неурочное время покинуть корпус. И сделать это так, чтобы меня не хватились…

Я присмотрелся к тому, кто лежал на кровати. Сосредоточился, постаравшись почувствовать магию.

И тут же понял, что прав. В кровати лежал не Жорж. Там лежала скрученная из покрывала кукла.

Великий князь Борис Александрович, дабы усыпить бдительность наставника, мог себе позволить оставить в своей кровати телохранителя. Мы, простые смертные, в чьём распоряжении телохранителей не водилось, использовали для этой цели покрывала. Я и сам время от времени так делал — например, четыре часа назад, перед тем, как отправиться на встречу с цесаревичем.

Наставников, не владеющих магией, этот фокус мог обмануть. Я же мгновенно понял, что Жоржа в комнате нет. Если бы он действительно был там — я бы почувствовал его магию. Но в комнате не было людей.

Хм-м. Забавно. И где же ты шляешься, интересно?..

Поразмыслив ещё немного и поняв, что обнаружить следы Жоржа прямо сейчас уж точно не смогу, а через две-три минуты, когда появится наставник, искать нужно будет не следы, а оправдания какого чёрта я делаю ночью под чужой дверью, я вернулся к себе и лёг в кровать.

Вскоре над перегородкой взметнулись два могучих крыла. Чайка по имени Джонатан Ливингстон, честно исполнившая свой долг, вернулась и прошествовала на место, под парту. Устроилась на подстилке из старой шинели так, словно никуда не улетала. Ещё через две минуты в комнату заглянул обозленный наставник.

— Господин Баряти… — начал было он.

И осёкся. Я лежал в кровати и притворялся спящим. Джонатан сидел под партой и притворялся самой благовоспитанной чайкой в мире.

Объективно, будить меня и выговаривать за то, что фамильяр ведёт себя непотребно, наставнику вышло бы — себе дороже. Разбуженный спозаранку, разгневанный аристократ — это разгневанный аристократ, будь он хоть трижды юнец-второкурсник. Жорж Юсупов, по слухам, если ему что-то не нравилось, мог и сапогом по роже зарядить, и магией шарахнуть. Я себе такого, конечно, никогда не позволял — ну так и в половине пятого утра никто из наставников меня до сих пор не будил.

Чёрт его знает, этого Барятинского. Растолкать сейчас Гаврилу и заставить убрать с Юсуповского порога чаячье безобразие — всяк проще и безопаснее, чем будить меня…

Наставник чуть слышно выматерился и закрыл дверь с наружной стороны.

Я выдохнул. Надеюсь, на этот раз всё-таки засну до утра. Над тем, куда подевался Жорж, буду ломать голову завтра.

* * *

Утро в академии начиналось с зарядки. Мы выстраивались у себя на этаже в длинном, просторном коридоре и под руководством учителя гимнастики выполняли упражнения. Таким образом достигались сразу две педагогические цели: наши юные тела заряжались бодростью, а наставники могли аккуратно, не ущемляя аристократического достоинства, пересчитать подопечных по головам. Убедиться в том, что никто из нас за ночь не сбежал, не вышел в окно, не обратился волком или летучей мышью и даже не спрятался под кровать — в надежде, что его не заметят и дадут подрыхнуть ещё хотя бы пять минут.

Во время зарядки я поглядывал на Жоржа. Ну… Что и требовалось доказать. На построении появился в последнюю секунду, злой, как чёрт, с красными от недосыпа глазами.

Споткнулся о порог, едва не упал и наорал на подвернувшегося под руку Гаврилу. Так экспрессивно, что я пожалел об исчезновении с порога привета от Джонатана. Если бы сюрприз остался — Жоржа, наверное, со злости вовсе удар бы хватил. И вопрос с последней просьбой его покойного отца решился бы сам собой. Эх-х-х…

Не сказать, конечно, что все остальные курсанты от души радовались подъёму в шесть утра. Исключением был разве что Андрей Батюшкин — который, по собственному почину, поднимался ещё раньше, чтобы перед зарядкой провести процедуры закаливания. И не сказать, чтобы Жорж обычно являлся на зарядку в каком-то другом настроении. Но, тем не менее — в том, что Жорж не почивал, как паинька, всю ночь в своей кроватке, я был теперь более чем убежден.

Завтрак прошёл оживленно. Обычно курсанты во время приёма пищи переговаривались негромко — демонстрируя хорошее воспитание и аристократические манеры. Но сегодня сдержаться было сложно.

В начале и в конце учебного года в академии традиционно измеряли магический уровень курсантов. А это событие — разве что чуть менее выдающееся, чем Игра. И уж точно — более значимое для каждой отдельно взятой личности.

За столами бурно переговаривались. Кто-то строил прогнозы и делился ими с сокурсниками, кто-то молча краснел, бледнел, спешил скорее покончить с завтраком или, наоборот, растянуть его подольше. Равнодушным не оставался никто. Даже я. С поправкой лишь на то, что меня интересовал не мой магический уровень.

Глава 16

— Приветствую вас, господа курсанты. Прошу садиться.

В аудиторию вошёл Платон. Застучали крышки парт — мы расселись. Вслед за Платоном в аудиторию вплыл по воздуху до боли знакомый предмет — ящик, накрытый тёмной тканью.

Повинуясь жесту Платона, ящик встал на стол. Платон сдёрнул с него ткань.

Сверкнули полированные бока, подмигнуло темнотой круглое отверстие — единственное, что сообщало о назначении этого предмета.

— Ты волнуешься, Костя? — шёпотом спросил меня Мишель.

Сам он заметно волновался. Ну, ещё бы — ведь здесь, в аудитории, присутствует несравненная Аполлинария Нарышкина. И, конечно, ударить в грязь лицом в её присутствии Мишелю не хочется. Несмотря на то, что и магический уровень у Полли — в отличие от Мишеля, потомственной аристократки — заметно ниже, чем у него, и с другими оценками всё не так гладко.

Я пожал плечами.

— О чём тут волноваться? Сейчас ведь уже в любом случае ни на что не повлияешь.

— Да понимаю. Но всё же… — Мишель вздохнул. И, судя по всему, продолжил волноваться.

Магический уровень измерялся просто. Курсант, вызванный Платоном, подходил к ящику и просовывал руку в отверстие. Над ящиком появлялась магическая сфера — которая начинала переливаться разными цветами до тех пор, пока не останавливалась на каком-то одном. Этот цвет и определял магический уровень.

Вызывали нас по алфавиту.

Абашев. Третий уровень — такой же, каким был в конце первого курса. Ни на йоту не сдвинулся.

Платон, глядя на мрачного Абашева, покачал головой:

— На каникулах, я полагаю, все свои силы вы отдавали исключительно развлечениям, господин Абашев? Прискорбно. В вашем возрасте следует уделять как можно больше внимания развитию энергетических каналов. Надеюсь, вы сделаете из сегодняшнего урока правильные выводы… Садитесь. Госпожа Авдеева! Прошу.

А вот госпожа Авдеева на каникулах явно времени не теряла. Вместо третьего уровня, который был у неё в конце прошлого года, показала четвёртый. Ну, почти четвёртый — по словам Платона, не хватало чуть-чуть.

Довольная Авдеева села на место. Дальше по списку всегда шла Кристина Алмазова.

Я вздохнул. Весь первый семестр мы с Кристиной враждовали. В конце семестра стали соратниками. Потом — друзьями. Потом… Эх.

Одним словом, грустно, что Кристины нет. Интересно, какой у неё сейчас уровень? Она всегда так стремилась догнать меня…

— Господин Барятинский, — вызвал Платон.

Я встал и пошёл к кафедре — ловя спиной перешёптывания. Однокашники в очередной раз не знали, чего от меня ждать. Неудивительно, в общем-то — я этого и сам не знал.

Магический уровень — материя тонкая. Зависит и от природной силы мага, и от его стремления развивать и укреплять свой талант.

Поначалу, на первых этапах, уровень прирастал охотно. Развиться до второго-третьего большого труда не составляло. А вот штурмовать новые вершины с каждым шагом было всё труднее. Возможно, поэтому в подавляющем большинстве случаев академию заканчивали маги пятого-шестого уровня. И на этом уровне оставались до конца своих дней — нам объясняли, что чем старше становится человек, тем сложнее ему магически развиваться. А у меня, ученика второго курса — десятый уровень. Выше, насколько я знаю, ни у кого из курсантов нет. Выше уже только преподаватели.

Я вложил ладонь в отверстие на ящике. Тело пронзило знакомым потоком.

Не больно, но и не сказать, чтобы приятно. Радует то, что ничего не нужно делать — просто ждать.

Над ящиком появилась и замерцала прозрачная сфера. Как всегда в такие минуты, я почувствовал, что сознание будто размывается, и то, как сфера меняет цвета, не видел. Привёл меня в чувство голос Платона:

— Достаточно, господин Барятинский.

Я убрал руку.

— Одиннадцатый уровень, — сказал довольный Платон. — Уверен, что до двенадцатого осталось немного. Поздравляю!

— Благодарю, — поклонился я.

И пошёл на место.

До двенадцатого осталось немного… Хех. То-то преподаватель военного дела Илларион Георгиевич Юсупов обрадуется! У него — как раз двенадцатый.

После меня к кафедре вышел Андрей Батюшкин, мой друг и один из Воинов Света. В конце прошлого года у Андрея был третий уровень. Что-то будет в этот раз? Я догадывался, что наши занятия с оружием Света для моих бойцов не проходят даром. Магический уровень ребят однозначно рос. Интересно — какими темпами?

— Уверенный четвёртый уровень, господин Батюшкин, — вынес вердикт Платон. — Ближе к пятому. Поздравляю!

Андрей, сохраняя на лице привычное невозмутимое выражение, поклонился и пошёл на место.

Анатоль Долинский показал похожий результат — четвёртый уровень, ближе к пятому.

Усевшись на своё место, рядом с Андреем, повернулся к нему и подставил лоб. Андрей, всё с тем же невозмутимым выражением лица, влепил другу щелбан. В аудитории захихикали.

Ясно. Кто-то переоценил свои силы и проиграл пари.

Постепенно дошла очередь до Аполлинарии Нарышкиной. Вот тут я смотрел очень заинтересованно.

Полли была самой слабой магичкой среди нас, но своим оружием — луком — владела великолепно. С каждой тренировкой всё больше и больше совершенствовала навыки. Мне было интересно, связано это с ростом её магического уровня, или… Или.

— Третий уровень, госпожа Нарышкина, — объявил Платон. — Едва-едва — третий. Рост по отношению к прошлому году, несомненно, есть, но я, признаться, ожидал от вас лучшего результата.

— У моей матушки — второй уровень, — фыркнула Полли. — Я уже её превзошла!

— Это прекрасно, госпожа Нарышкина, — кивнул Платон, — однако я на вашем месте равнялся бы не на ту семью, что вырастила вас, а на ту, в которой вы воспитываетесь. То есть, на ваших сокурсников — например, госпожу Авдееву. Позволю себе напомнить, что год назад её результат был таким же плачевным, как у вас. Однако госпожа Авдеева всё это время усердно занималась развитием энергетических каналов. Результат — налицо.

Покрасневшая от удовольствия Авдеева горделиво вскинула голову. Полли бросила на конкурентку пренебрежительный взгляд. Проворковала:

— Не сомневаюсь, что этот высокий результат поможет госпоже Авдеевой наладить наконец-то личную жизнь.

Бедняжка Авдеева, не блещущая красотой и, как следствие, обделенная мужским вниманием, из красной стала багровой. А Полли, первая красавица курса, величаво поплыла на место.

— Вот же язва, — пробормотал у меня за спиной Анатоль. Чуть слышно — Платон не терпел посторонних реплик во время урока. — Будь я на месте Авдеевой — я бы её вызвал, честное слово!

— Среди дам не проводятся дуэли, — так же тихо отозвался Андрей. — Но я разделяю твои чувства. Полли неправа. Авдеева не виновата, что родилась некрасивой.

— Правильно делаете, что не сомневаетесь, госпожа Нарышкина, — догнал вдруг Полли спокойный голос Платона. — Да будет вам известно, что рост магического уровня позволяет, в числе прочего, усиливать собственную притягательность для противоположного пола.

— Вот как? — Полли от заинтересованности аж остановилась. Обернулась к Платону.

— О, да, — кивнул он. — И если бы вы, госпожа Нарышкина, более внимательно читали то, что написано вот в этой книге, — Платон тронул лежащий на столе учебник, — то узнали бы об этом и без меня.

В аудитории снова захихикали.

— Впрочем, — невозмутимо продолжил Платон, — ваш текущий магический уровень владение подобными навыками всё равно не допускает. В отличие от госпожи Авдеевой.

Он слегка поклонился Авдеевой — лицо которой в очередной раз изменило оттенок. Теперь оно светилось удовольствием.

А побагровевшая Полли поспешила скользнуть на место.

— Кстати, господа. Со следующего семестра у нас, помимо основного курса магического искусства, появится дополнительный — «расширенная бытовая магия», — объявил Платон. — Тех, кому интересен этот аспект, до конца сентября прошу подать заявку в секретариате. Буду рад видеть всех, чей магический уровень позволит поступить на дополнительный курс… А сейчас — продолжим! Господин Пущин, прошу вас.

К кафедре выдвинулся Мишель. До того бледный, что, если бы я его не знал, поспешил бы подхватить, когда будет падать в обморок. Но я знал Мишеля уже больше года и знал, что он выглядит так всегда, когда вызывают к доске. Очень уж тонкая и впечатлительная натура.

Рука — в ящике. Мишель зажмурился от напряжения…

— Достаточно, господин Пущин, — кивнул Платон. — Уверенный пятый уровень. До шестого уже совсем недалеко. Отличный результат. Поздравляю!

— Спасибо, — только и смог пробормотать Мишель.

Счастливый, побрёл на место.

— Я ни секунды не сомневалась в тебе! — восхищенно глядя на Мишеля, прошептала Полли.

Формально — прошептала, фактически — её услышали все, кто находился в аудитории. И лишний раз вспомнили, в кого влюблен Мишель Пущин, над которым ещё год назад Юсупов со товарищи потешались, как могли. А сейчас Мишель — маг почти шестого уровня. Получил из рук Его императорского величества собственный особняк в центре города — это в семнадцать-то лет!

Понятно, что жених вырисовывается весьма перспективный — вот Полли и спешит заявить на него права. Дабы ни у одной из курсанток не возникло соблазна даже смотреть в эту сторону.

В прошлом году Полли так же усердно боролась за меня. Да и до сих пор, кажется, не потеряла надежду. То, что я к её поползновениям категорически равнодушен — последнее, что может смутить госпожу Нарышкину. Особенно сейчас, когда рядом со мной нет Кристины…

Ладно. Упрёмся — разберёмся. С Полли всё ясно, и теперь в аудитории остался последний человек, чей магический уровень интересовал меня больше, чем собственный. Фамилия этого человека, как назло, находилась в самом конце списка.

Когда Платон объявил мой уровень — одиннадцатый, Юсупов заметно напрягся. Как будто ожидал услышать что-то совсем другое — например, что магический уровень Константина Барятинского непонятным образом упал ниже плинтуса и продолжает катиться в тартарары.

Жорж сидел, как на иголках — тем самым всё больше укрепляя мои подозрения.

— Господин Юсупов, — добравшись наконец до последней фамилии, вызвал Платон.

Жорж прошагал к кафедре. Всем своим видом пытаясь демонстрировать, что на результат ему плевать, сунул руку в ящик. Вращающаяся сфера, появившаяся над ящиком, начала стремительно менять цвета.

Прозрачная изначально, она мгновенно стала белой. Желтой, коричневой, розовой, красной… Ого. Красный цвет — это уже очень приличный уровень! А сфера на этом не остановилась. Красный цвет становился всё насыщеннее. Всё ярче и ярче. Когда сфера приобрела рубиновый оттенок, а лицо Юсупова побледнело так, что хоть в гроб укладывай, Платон объявил:

— Достаточно.

Жорж его будто не услышал. Так и стоял неподвижно, держа руку внутри ящика.

— Достаточно, господин Юсупов! — повысил голос Платон.

Но Жорж по-прежнему не реагировал.

Платон, нахмурившись, шагнул к нему. Взял за руку. По его кисти и предплечью Юсупова пробежали магические искры.

Кто-то из девчонок испуганно взвизгнул. Я напрягся. Привстал — готовый выскочить из-за парты и броситься на помощь учителю.

Платон держал Юсупова за руку. Явно силился вытащить её из ящика — но ничего не происходило. Магические искры окутывали их обоих всё плотнее.

Я подбежал к Платону, взял его за плечо. Сказал:

— Забирай мою энергию!

Платон оглянулся на меня, кивнул. А Жорж смотрел пустыми глазами — куда-то мимо. Он казался неживым, словно превратился в статую. От ящика, который уже полностью окутали искры, магией разило так, что чуть с ног не сбивало.

Мне стало не по себе. Я понятия не имел, что происходит. Рассчитывать мог лишь на то, что это знает Платон.

Благо, уговаривать учителя не потребовалось. Я почувствовал, как моя энергия полилась в него. Одной рукой Платон упёрся в полированный ящик, другой потянул из него руку Жоржа. Ого! Мою энергию он задействовал широко, я едва устоял на ногах. Однако по-прежнему ничего не происходило. Жорж, лицо которого посерело и осунулось, не шевелился. Магические искры, окутывающие нас, стали только гуще.

— Бери ещё, — приказал Платону я.

— Ваше сиятельство…

— Бери! Если этот идиот помрётот истощения, мы ничего не узнаем!

Подействовало.

Моя энергия хлынула в Платона с новой силой. У меня закружилась голова, пришлось ухватиться за край стола, чтобы не упасть.

— Капитан! — встревоженный голос Мишеля.

— Стойте там! — не оборачиваясь, рявкнул я. — Не подходите!

Я понятия не имел, с чем мы столкнулись в этот раз. И рисковать своими людьми ради Юсупова не собирался.

— Давай! — приказал Платону. — Сильнее, ну!

Рывок. Ещё один!

Есть.

Полированный ящик словно взорвался изнутри магическими искрами. На нас троих посыпались щепки. Жорж покачнулся и начал заваливаться вперёд, на Платона.

Тот сумел его поймать и удержаться при этом на ногах. Я нашёл глазами Анатоля. Приказал:

— Целителя. Быстро!

Анатоль выбежал из аудитории.

Я подхватил бесчувственного Жоржа с другой стороны. Вдвоём с Платоном мы усадили его на пол, прислонив спиной к кафедре.

— Что с ним? — спросил я. — Магическое истощение? — голова у меня ещё кружилась, и дышал я тяжело.

Сколько энергии пришлось вытянуть из меня Платону, думать не хотелось.

— Да, вероятнее всего.

Платон и сам был истощен — на вид едва ли меньше, чем Жорж. Такое же посеревшее лицо и запавшие глаза.

Вот тебе и определение уровня — абсолютно безопасный процесс! Как когда-то уверял нас, первокурсников, предыдущий преподаватель магического искусства…

Вокруг нас троих толпились курсанты.

— Без паники, господа, ничего страшного не случилось! — донесся до меня спокойный голос Андрея. — Ситуация под контролем. Прошу вас отойти, вы мешаете!

Он и Мишель сдерживали толпу, не позволяли пробиться к нам. Не знаю, как надолго хватило бы их усилий, но тут, слава богу, прозвенел звонок.

— Урок окончен, господа, — подняв голову, сумел выговорить Платон. — Домашнее задание получите позже. Покиньте, пожалуйста, аудиторию. Для тех, кто задержится здесь дольше, чем на две минуты, задание будет увеличено.

Сработало. Курсанты ломанули к выходу.

— Восхищен вашим педагогическим талантом, Платон Степанович, — искренне похвалил я.

— Я не первый десяток лет на преподавательской работе, ваше сиятельство, — отозвался Платон.

Я ткнул пальцем в Жоржа.

— В итоге. Какой у него уровень?

— Уверенный десятый.

Что ж, чего-то такого я и ожидал. Рубиновый цвет сферы — это не шутки.

— А был? Пятый?

— Да. За три месяц скачок — на пять уровней.

— Меньше, — сказал я.

— Что, простите? — не понял Платон.

Я шевельнул рукой, ставя глушилку — на это остатков магии хватило. Толпа вокруг нас рассосалась, поток курсантов, под присмотром Андрея и Мишеля, тянулся в двери. Однако то, о чём мы будем говорить сейчас, не стоит знать даже моим друзьям.

— Уровень Юсупова вырос меньше, чем за три месяца, — пояснил я.

— Не понимаю вас, ваше сиятельство.

— Да брось, Платон, — вздохнул я. — Всё ты понимаешь. Или хочешь сказать, что веришь, будто такой скачок — результат упорной работы над развитием энергетических каналов?

— Мне доводилось видеть и не такие скачки, — Платон посмотрел на меня. — Смею напомнить, что ваш собственный уровень…

— Мне посметь напомнить, кто я такой?

— Не забываю об этом ни на секунду, ваше сиятельство. Однако это не отменяет того факта, что ваша магия…

— Давай пока оставим в покое мою магию, — поморщился я. — Речь сейчас не обо мне. Можешь объяснить, что случилось с Жоржем?

— В точности утверждать не возьмусь. Могу лишь предположить…

— Так предполагай, — начал злиться я. — Не тяни!

— Текущий магический уровень господина Юсупова выше его физических возможностей. Представьте себе сосуд, в который вы наливаете некую жидкость. Этот сосуд может вместить лишь определенное её количество. А если вы продолжите лить, жидкость хлынет через край. С господином Юсуповым, грубо говоря, произошло именно это. Он заполнен магией сверх всякого допустимого предела.

Глава 17

— То есть? — нахмурился я. — В момент, когда Юсупов сунул руку в ящик, в него хлынула магия — так?

— Не совсем. Господин Юсупов был уже заполнен магией. А прибор, измеряющий уровень, — Платон грустно посмотрел на рассыпанные по полу щепки, — устроен таким образом, чтобы заставить оператора напрячь все магические силы. Господин Юсупов раскрыл свои каналы — и попросту не сумел справиться с энергией, которая хлынула по ним. Образно говоря, плотину прорвало, и он потерял контроль. А прибор, считывающий магическое состояние оператора и понимающий, что это ещё не предел, заставлял господина Юсупова напрягаться всё больше. Я, к стыду своему, понял это слишком поздно, — Платон удрученно опустил голову.

— Тебе не в чем себя винить, — проворчал я. — Откуда ты мог знать, что этого идиота накачали магией?

— Накачали? — изумился Платон. — Вы хотите сказать…

— Да, — кивнул я. — Юнг.

— Но ведь Юнг мёртв?

— Технически — мёртв. Но ты своими глазами видел говорящую книгу — во-первых. А во-вторых, Юнг мог накачать Жоржа магией задолго до своей смерти. Так же, как накачал его отца. Ты ведь помнишь наш поединок?

— Этот поединок навеки вошёл в историю, ваше сиятельство. Ещё бы мне его не помнить.

— В таком случае, полагаю, нет нужды напоминать, что представлял собой князь Венедикт Юсупов. Он и был-то одним из самых сильных магов в Империи, а уж на какой уровень вознёс его Юнг — даже представлять не хочется. Теперь я понимаю, что и Жоржа эта тварь вниманием не обделила. Юнг накачал пацана манией под завязку.

— Для чего?

Я пожал плечами.

— Вероятно, в расчёте на то, что если погибнет Юсупов старший, то эстафетную палочку подхватит Жорж. Он, кстати, не так давно пытался меня убить.

Я вкратце рассказал о столкновении с Жоржем.

— Судя по тому, что у господина Юсупова был при себе амулет, экранирующий магический всплеск, его нападение было заранее спланированной акцией, — задумчиво проговорил Платон. — Не результатом мгновенной ярости.

— Однозначно, — кивнул я. — Я тебе больше скажу: Жорж меня ещё и на дуэль собирается вызвать. Со дня на день жду секунданта.

— Со стороны господина Юсупова подобный вызов — крайне рискованный и необдуманный поступок. Сколь бы ни был высок его уровень, вы — гораздо более опытный боец.

— Умеешь ты подобрать красивый синоним к словам «малолетний идиот», — усмехнулся я. — Только вот знаешь, что?

Платон вопросительно наклонил голову.

— Чем больше я обо всём этом думаю, тем больше мне кажется, что идиотизмом тут и не пахнет. Жоржа используют — это ясно. Используют втёмную — как и всех, кто служил Тьме до него. Но как именно надеются при этом справиться со мной — пока не очевидно. Кстати! Жорж этой ночью где-то лазил.

— Простите? — нахмурился Платон.

— В половине пятого утра его не было в комнате, в этом я могу поклясться. На построение Юсупов едва не опоздал, а когда появился, выглядел откровенно помятым.

— Но, возможно, он…

Я покачал головой:

— Нет. После любовных свиданий так не выглядят.

— Вы кому-нибудь сообщали об этом?

— Кому? Дежурному наставнику — о том, что курсант отсутствует в комнате? Первый же вопрос, который наставник задал бы мне — я-то какого хрена делаю среди ночи у чужой двери? А сейчас, после того, что случилось, мне кажется, вообще никому ни о чём не стоит сообщать. А вот проследить за Жоржем — стоит. Только аккуратно, чтобы не спугнуть.

Платон открыл было рот, явно собираясь возразить, но тут начал подавать признаки жизни Жорж. А через минуту в аудиторию вбежал Анатоль, который привёл целительницу.

С полной дамой из академической клиники я был немного знаком. Исключительно серьёзная женщина, у такой не забалуешь.

— Что произошло? — она присела рядом с Жоржем и взяла его за руку.

— Да-да, — раздался голос от двери аудитории. — Меня тоже весьма интересует этот вопрос!

В аудиторию вошёл запыхавшийся Калиновский.

— Дежурный наставник зафиксировал воздействие магии десятого уровня! В чём дело, Платон Степано… — он не договорил.

Изумленно уставился на лежащего на полу Жоржа. На бледного как смерть Платона.

Жорж прохрипел что-то нечленораздельное.

— Не волнуйтесь, мой дорогой, — забеспокоилась целительница. — Вам нельзя сейчас волноваться!

Она, ложку за ложкой, принялась вливать в Жоржа какое-то зелье. Судя по зеленоватому свечению, что-то магическое. В обычных аптеках такие микстурки не продаются.

— Волноваться нужно не мне, — проглотив очередную ложку, вполне внятно объявил вдруг Жорж.

Он выпрямился. Забрал у целительницы пузырёк с зельем. Приложился к горлышку и выпил всё до капли. После чего отшвырнул пузырёк и поднялся на ноги. Уставился на ректора.

— Господин Калиновский! Как хорошо, что вы здесь. Подскажите, пожалуйста — в академическом Уставе есть параграф, предусматривающий ответственность преподавателя за то, что он подвергает опасности жизнь курсанта?

— Н-нет, — запнулся Калиновский. — Помилуйте! Откуда может взяться такой параграф? Как известно, все преподаватели нашей академии…

— Боюсь, вам известно не всё, господин Калиновский.

Жорж восстановился на удивление быстро. Слишком быстро! И я отчего-то сомневался, что дело тут в одном лишь целительском зелье.

Жорж повернулся к Платону и ткнул в него пальцем.

— Я обвиняю господина Хитрова в намеренном причинении вреда жизни и здоровью курсанта!

— Ты охренел⁈ — не сдержался я. — Да Платон тебя, считай, с того света вытащил!

— Именно, — кивнул Жорж. — А перед этим господин Хитров едва не отправил меня на тот свет! Естественно, в присутствии такого количества свидетелей ему ничего не оставалось делать, кроме как принять соответствующие меры. Господин Хитров не в состоянии уследить за собственным оборудованием! — Жорж пнул носком ботинка щепки, оставшиеся от ящика, те брызнули в стороны. — Я требую, чтобы господин Хитров был немедленно уволен из академии! Его следует заменить другим преподавателем — имеющим лучшее представление о своей профессии!

Тут я не удержался. Всё-таки врезал Жоржу по морде. Получилось знатно — он полетел с ног. Подняться я бы ему не дал, бил бы и дальше. Но понял вдруг, что не могу даже шевельнуться. Меня сковала по рукам и ногам магическая сеть.

Впрочем, как только Жорж поднялся с пола и бросился ко мне, такая же сеть накрыла и его.

— К порядку, господа! — рявкнул Калиновский. — Что вы себе позволяете⁈

Таким разгневанным нашего улыбчивого, добродушного ректора я не видел ещё никогда. Маг шестнадцатого уровня — это не шутки.

— Если вы, господин Юсупов, желаете подать жалобу на господина Хитрова, вам следует делать это в установленном порядке, — отчеканил ректор. — В частности, жалоба должна исходить не от вас — несовершеннолетнего лица, а от вашей уважаемой матушки или другого полномочного представителя. Вы, как вижу, уже хорошо себя чувствуете?

Калиновский шевельнул ладонью, и лишь после этого Жорж сумел открыть рот. Процедил:

— Премерзко, увы. Благодарю за то, что поинтересовались. Как вы могли видеть, только что господин Барятинский…

Я с удовольствием заметил, что под глазом у Жоржа наливается фингал.

— В таком случае, — оборвал Жоржа Калиновский, — прошу вас проследовать в клинику — где вам будет оказана медицинская помощь! Госпожа Нессельроде, сопроводите.

Госпоже Нессельроде стоило отдать должное — вопросов она не задавала. Молча поправила пенсне на носу, вскочила и с неожиданной силой ухватила Жоржа под локоть. Потащила его к выходу из аудитории.

— Я этого так не оставлю! — донеслось до нас из коридора.

— Ни секунды в этом не сомневаюсь, — вздохнул Калиновский.

Устало присел на край парты и шевельнул рукой. Я почувствовал, что магическая сеть меня больше не удерживает.

— Слушаю вас, господа. Что здесь произошло?

Мы с Платоном переглянулись. Скрывать что-либо смысла не имело. Калиновский своими глазами наблюдал прорыв Тьмы и был более-менее в курсе ситуации.

— Перед уходом Юнг оставил Жоржу прощальный подарок, — сказал я. — Наполнил его магической энергией. Управлять этой энергией Жорж пока толком не научился. И при измерении магического уровня не справился с силой её потока. Еще немного — и господина Юсупова порвало бы на куски.

— Вот как, — обронил Калиновский.

И до сих пор не сказать чтобы радостный, сейчас он помрачнел ещё больше.

— Я не берусь давать советы, — вмешался Платон. — Но, по моему мнению, господину Юсупова стоило бы изолировать. По крайней мере до тех пор, пока не будет окончательно ясна причина столь резкого и внезапного роста его магического уровня.

— Вот как, — повторил Калиновский. Вздохнул. — Увы, дорогой мой Платон Степанович. Сколь ни прискорбно мне это говорить — но изолировать, боюсь, придётся вас.

— Что⁈ — обалдели мы с Платоном оба.

— Видите ли, — Калиновский вздохнул ещё печальнее и будто бы враз постарел. — Вы смотрите на окружающий мир со своей точки зрения. И для вас обоих картина кристально ясна. В мир пытается прорваться Тьма. То, что происходит с господином Юсуповым, вы, господин Барятинский, назвали её прощальным подарком. И единственно правильный поступок — изолировать господина Юсупова, потенциального носителя Тьмы. Подчеркну: с вашей точки зрения, это единственно правильный поступок. А теперь позвольте мне осветить ситуацию так, как видит её подавляющее большинство. Вы, господин Барятинский, сражались с отцом господина Юсупова в поединке за место в Ближнем кругу. Вы победили. Господин Юсупов старший погиб. Белые маги сохранили своё преимущество. А теперь вы обвиняете сына поверженного врага в том, что он — носитель Тьмы. И пытаетесь упрятать его за решётку. Не самый благородный поступок со стороны белого мага, согласитесь.

— Да это ваше большинство — ослепло, что ли⁈ — взвился я. — Они не видят, что происходит вокруг⁈ Не видят прорывов Тьмы⁈ Они наблюдали поединок между мной и Юсуповым своими глазами — неужели не заметили, что там творилось⁈

— Люди видят лишь то, что видят, Константин Александрович. С вашего позволения, поединок я сам наблюдал своими глазами. И всё, что могу сказать — это была борьба белой магии против чёрной. Ничего такого, что указывало бы на сверхъестественность происходящего, я не заметил.

— Но господину Барятинскому вручили государственную награду, — вмешался Платон. — Это, по-вашему, тоже ничего не значит?

Калиновский покачал головой:

— Как же это похоже на вас, любезный мой друг. Вы по-прежнему не читаете газет и не интересуетесь светскими сплетнями, верно?.. Так вот, к вашему сведению: господин Барятинский — фаворит великой княжны Анны, дочери Его императорского величества. Расчётливый интриган, метящий в императору в зятья. Заслуги господина Барятинского многократно преувеличены, а государь наш, известный своею милостью, этому выскочке во всем потакает.

— Вот же… бред! — подобрать приличное слово мне удалось с трудом. — А прорывы Тьмы — которым нечего противопоставить, кроме меня и моих бойцов? Это тоже — один из моих хитрых ходов на пути к сердцу великой княжны? А может, чего уж там, я и прорывы создаю сам — для того, чтобы потом эффектно с ними бороться⁈

Калиновский развёл руками:

— Увы, господин Барятинский. Я всего лишь передаю вам то, что пишут в газетах. Поймите: чёрные маги не привыкли проигрывать. А для того, чтобы осознать, сколь опасна Тьма, нужно обладать немалыми знаниями. Для подавляющего большинства — прорывов Тьмы, к слову, не наблюдавших никогда и судящих о них лишь по газетным заметкам — опасность этого явления не очевидна. То ли дело — ярость чёрных магов из-за утери места в Ближнем кругу! Вот тут всем всё предельно ясно.

— Вы забываете о том, что есть ещё государь император, — снова вмешался Платон. — Уж он-то в полной мере понимает опасность Тьмы!

— Безусловно, — кивнул Калиновский. — Более чем понимает. Однако высшее предназначение государя императора, как всем нам хорошо известно, следить за соблюдением баланса между чёрными и белыми. И в рамках этой своей миссии государь не может отдавать предпочтение ни белым, ни чёрным. Тем, что он в определенном смысле приблизил к себе господина Барятинского — белого мага, — государь уже дал повод чёрным разрываться от негодования! Совершенно не зависимо от цели, ради которой это сближение произошло.

— Прекрасно, — только и сказал я.

Нет — догадывался, конечно, что за победу на поединке чёрные маги вряд ли будут носить меня на руках. Но и такого уровня неспособности видеть дальше собственного носа не ожидал.

Хотя мог бы. Чёрные маги — это чёрные маги. Побеждать нужно здесь и сейчас, завтра — чёрт его знает, наступит или нет.

Прорывы Тьмы, о которых толком никому ничего не известно — это нечто эфемерное и до тех пор, пока не увидишь сам, не больно-то и страшное. А вот место в Ближнем кругу — это место в Ближнем кругу. Как говаривали в моем мире, двадцать баксов — это двадцать баксов.

Н-да…

— Разумеется, так рассуждают не все, — примирительно сказал Калиновский. — У белых магов есть свои органы печати, и они, конечно же, полностью на вашей стороне. Однако большинство газетчиков… ну, вы сами знаете.

— Знаю, — буркнул я.

Большинство газет и журналов принадлежало чёрным магам. Эту игру они вели давно и закрепились надежно.

— И что теперь? — спросил у Калиновского я. — Правильно понимаю, что Юсупов остается в академии?

— Совершенно правильно, — кивнул ректор. — Более того. Боюсь, я буду вынужден просить уважаемого Платона Степановича подать заявление об уходе.

— Да вы совсем уже… — гневно начал было я.

Платон схватил меня за руку.

— Не горячитесь, ваше сиятельство. Это справедливо. Формально, случившееся — моя вина.

— Именно, — кивнул Калиновский. — Господин Хитров подверг опасности жизнь курсанта.

— Так этот курсант сам во всем виноват!

— А вот этого мы, увы, не докажем, господин Барятинский, — Калиновский покачал головой. — Господин Юсупов будет до последнего стоять на том, что его магический уровень вырос в результате долгих упорных тренировок. Способов определения, откуда взялась его магия, не существует. А как обстоят дела с общественным мнением, я вам только что рассказал. Уверен, что уже сегодня вечерние газеты выйдут с душераздирающими заголовками в духе «Несчастный юноша, недавно потерявший отца, едва не погиб от руки преподавателя Императорской академии!» Господин Хитров совершенно прав. Самое разумное, что он может сделать — это подать заявление об уходе. Я его, разумеется, не подпишу…

— Василий! — вскинулся Платон.

—… и за одного из наших лучших преподавателей буду стоять до последнего, — твёрдо закончил Калиновский. — Если Юсуповы хотят судиться, пусть их. Суды, как известно — дело не быстрое. До разбирательства ещё немало воды утечёт. Но, тем не менее, формальности лучше соблюсти.

— Василий, — Платон покачал головой. — Ты ведь прекрасно знаешь, кто метит на твоё место! Неужели думаешь, что этот господин не воспользуется таким прекрасным поводом? Неужели не представляешь, что раздуют из этой истории газетчики? Ведь всем известно, что мы с тобой — старинные друзья!

— Уверен, что воспользуется. И прекрасно представляю.

— Тогда подпиши заявление.

— И не подумаю. — Калиновский встал. — Господин Барятинский, десять штрафных баллов за драку. Платон Степанович, жду заявление. Позволю себе напомнить, что перемена уже заканчивается. Вам обоим, вероятно, стоит поспешить. Всего доброго, господа.

Калиновский поклонился и ушёл.

— О ком он говорил? — спросил у Платона я.

— Догадайтесь сами, ваше сиятельство, — вздохнул тот.

— Неужели Илларион Юсупов?

— Ну, конечно. Кто же ещё.

— Но у него всего лишь двенадцатый уровень! Куда ему до Калиновского?

— Увы, — Платон покачал головой. — Ректора Императорской академии определяет, как известно, сам император, а его резоны никому неведомы. Я знаю лишь то, что чёрные бьются за своего ставленника не первый год. И из того казуса, что случился сегодня, извлекут, разумеется, всё возможное. Всеми силами будут пытаться подтолкнуть Его Величество к правильному решению.

— Ясно, — сказал я.

Платон с подозрением взглянул на меня.

— Вы что-то задумали, ваше сиятельство?

— С чего ты взял?

— С того, что знаю вас не первый день! И убедительно прошу…

— Не волнуйся, дружище, — я хлопнул Платона по плечу. — Ничего такого страшного я не задумал. Просто мне кажется, что мне тоже стоит подтолкнуть кое-кого к правильному решению.

Глава 18

Следующего воскресенья я едва дождался.

Широко известный в узких кругах трактир «Два сапога» стоял всё там же, на Гороховой улице, и гудел всё так же. Вот только Федота я там не нашёл. А спросив у одного из местных, когда он будет, получил в ответ округлившиеся глаза и сдавленный голос с придыханием:

— Они-с нас больше не балуют визитами-с. Высоко подняться изволили-с.

— Ага, — только и сказал я, прежде чем выйти из злачного заведения.

Федот Комаров — мой давний знакомец — был человеком непростой судьбы. Бандит, поднявшийся с самых низов. Ныне — один из некоронованных королей криминального Петербурга. Весьма уважаемый в Чёрном Городе человек.

В своё время Комарову «повезло» скупить долговые векселя моего отца, и после его смерти он затребовал от рода Барятинских долг. Денег на тот момент не было — о чём Федот, несомненно, знал, — и он предложил уладить дело, взяв в жёны Нину. Таким образом ему бы удалось породниться с дворянским родом, что было его давней мечтой.

Нина Романовна Барятинская, моя двоюродная тетушка и ослепительная красавица, такому жениху, мягко говоря, не обрадовалась. Но и денег на уплату долга у Барятинских не было. Особняк в Петербурге был уже заложен, а для того, чтобы расплатиться с Комаровым, пришлось бы продать ещё и загородное имение. Что случилось бы с родом Барятинских дальше, предсказать не сложно, но тут в мире аристократов случился я.

Не вполне ещё оправившись от стресса, вызванного переносом сознания и смертью прежнего тела, я отправился решать вопрос кардинально. К моему счастью, боевые навыки прошлой жизни сослужили хорошую службу даже в новом вялом, нетренированном теле шестнадцатилетнего Кости Барятинского. Мне удалось взять Федота в оборот и вынести из его дома серьёзную сумму денег. Из этой суммы род и покрыл долги.

Согласен, не слишком-то достойный поступок для белого мага. Но и Федот играл не честно. К тому, чтобы мой отец оказался по уши в долгах, он изрядно приложил руку.

Федот, конечно, быстро догадался, кто обнёс ему хату столь наглым образом, однако и ответку врубать поостерёгся. Даже наоборот — начал активно втираться ко мне в доверие.

Поначалу я на его потуги смотрел настороженно. Потом привык, да и раскусил нехитрую мотивацию. Старому бандиту до смерти надоели детские игры на улицах Чёрного Города. Хотелось спокойной старости в подобающем статусе. Иными словами, Федот Ефимович Комаров до зарезу желал стать дворянином.

Ставку он сделал правильную, не прогадал. Мечта Федота исполнилась — во многом благодаря мне. И теперь Федот, видимо, начал рвать нити, связывающие его с криминальным прошлым. Перестал ходить в свой любимый кабак, например.

Выйдя из кабака, я сел в машину. Побарабанил пальцами по рулевому колесу и задумался. Вот ещё год назад даже думать бы не стал, а теперь — на тебе, приходится.

Федот ведь ныне и правда — дворянин. Пусть светское общество его при жизни и не признает, фыркать за спиной будут ещё не один десяток лет, но вот детей Федота признать — это уже вполне возможно. А к дворянину, по правилам этикета, нельзя просто завалиться в гости, открыв дверь пинком. Нужно передать визитку через прислугу и дождаться приглашения. Или же самому написать письмо с предложением встретиться…

— Чёрт, да нет у меня времени на эти расшаркивания, — буркнул я и завёл автомобиль. — У меня даже на то, чтобы искать телефонную будку, а в ней — нужный номер в справочнике, времени нет! Ладно. Скатаюсь в Чёрный город. Если и там Федота не найду, придётся ломиться к нему в дом без приглашения.

— Государю императору — ура! — подтвердил мои слова Джонатан, который сидел на асфальте рядом с машиной.

В салон фамильяр лезть отказался, и на сердце у меня было паршиво. Не потому что для душевного равновесия требовалась компания говорящей чайки. Просто это его нежелание с высокой долей вероятности означало, что мои линии вероятности складываются хреновым образом. И Джонатан Ливингстон будет пытаться меня защитить.

— Ладно, поехали, — буркнул я и добавил, повысив голос: — Из-под колёс уберись!

Чайка взмыла в небо. Я сдал назад, развернулся и выехал на дорогу. Через полчаса оказался в Чёрном Городе.

Дороги в этом окраинном районе являли собой печальное зрелище. Сильно я не разгонялся, больше маневрировал, объезжая рытвины и, будем уж говорить прямо, конкретные ямы.

— Как будто бомбили, — проворчал я.

Взгляд расфокусировался. Как всегда внезапно накатили воспоминания. Район заброшек, который минувшей ночью посыпали бомбами Концерны. Получили информацию, что мои бойцы должны ночевать там. Спасла нас случайность — досадная задержка в пути. Опоздали на сутки.

Помню, как мы стояли и смотрели на уничтоженные здания и дороги. Сколько там погибло бездомных и прочих маргиналов — даже представить страшно. Но эти смерти не учитывал никто. Ни мы, ни, тем более, Концерны. В моём жестоком мире в счёт шли только те люди, которые могли принести пользу или представляли опасность.

Летящего в лобовую атаку Джонатана я заметил довольно поздно. Но рефлексы не подвели. Руки выкрутили руль раньше, чем мозг вообще сообразил, что происходит.

Автомобиль разминулся с чайкой буквально на сантиметр. Джонатан взмыл в небо, я вылетел на обочину. Затормозил, но машину качнуло в сторону, она приподнялась на двух правых колёсах. Несколько мгновений решала, куда упасть, в конце концов под моим весом начала падать на колёса.

И тут сверкнула вспышка.

К счастью, мой взгляд был направлен внутрь салона. К тому же машина всё ещё была накренена, так что меня отчасти защитил бортик.

А вспышка была чертовски яркая.

И вслед за «молнией» раздался «удар грома».

От грохота заложило уши. В меня полетели осколки стекла — все стёкла в машине разлетелись одновременно.

В моём родном мире автомобильные стёкла изготавливали таким образом, чтобы при повреждении осколки получались не острыми. Здесь до такого пока не додумались, так что рожу и кисти рук мне посекло основательно. Однако это меня тревожило меньше всего.

Я открыл дверь за миг до того, как машина окончательно упала. Выкатился из неё, лёг, закрыв голову руками.

Если бомбят с воздуха — значит, надо валить подальше от машины. Чем меньшего размера мишень ты собой представляешь, тем лучше.

В ушах звенела тишина. Я выругался и не услышал собственного голоса.

Ну вот, опять контузия. Как тогда, когда у меня за спиной взорвался завод. Но тогда я мог позволить себе прикрыться Щитом и вырубиться, сейчас же такой возможности не было. Бомбёжка — это не заминированный завод. Нужно заставлять себя действовать котринтуитивно. Потому что бомбить в этой части Чёрного Города объективно нечего. Заводы и фабрики стоят в другой стороне. Просто так кидать бомбы никто не станет — они денег стоят.

А значит, целью ублюдков был я.

Думать о том, кому такому большому и сильному я мог понадобиться, буду потом. Сейчас нужно заставить себя поднять голову и оценить обстановку.

Машина всё ещё цела — ну, с поправкой на выбитые стёкла. Посреди дороги образовался кратер диаметром метров семь, из него поднимается дым. В окрестных домах повылетали окна. Ещё несколько легковых автомобилей замерли по ту сторону воронки. Рядом с одним из них стоял ошалевший водитель, качаясь из стороны в сторону — видать, тоже накрыло.

Я перевернулся на спину, скользнул взглядом по небу.

Небо как небо. Серое, низкое. Чем глубже уходил город в осень, тем стабильнее становился его цвет. Ну, хоть дождя пока нет — и то ладно.

Как нет и самолётов.

Вдруг в вышине что-то мелькнуло, и я напрягся. Но быстро выдохнул — узнал своего фамильяра.

Джонатан Ливингстон спикировал с неба и приземлился рядом со мной. Открыл клюв. Я ничего не услышал, но по движениям клюва догадался, что Джонатан либо долго и панически орёт, либо опять прославляет государя императора.

Впрочем, больше он не паниковал, а стоял вполне себе спокойно. Вот, прооравшись, даже взялся чистить перья. Как ни в чём не бывало, блин.

Я поднялся. Прихрамывая, подошёл к краю воронки, заглянул вниз. Дым, жар. А вот порохом не пахнет — странно. Хотя, если вспомнить детали, то и вспышка была какая-то странная. Впору подумать о ракетах. Но кто и зачем будет выпускать ракету по и без того насмерть расхреначенной дороге⁈

Я ещё раз огляделся. Люди, высыпавшие из окрестных домов, опасливо приближались к воронке. Магов среди них — ни одного, конечно же. Маги в Чёрном городе не живут. Это — территория бедняков, аристократам тут делать нечего. Обувь — разбитая, одежда — потрепанная, многие навеселе по случаю выходного дня. Наверное, думают, что всё это какой-то глюк.

А в небе — никого. Что за хрень⁈

Объяснить мне никто ничего не мог, да я бы и не услышал объяснений. Помощь моя здесь вроде бы тоже не требовалась, пострадавших в толпе не заметил.

— Ладно, Джонатан, — сказал я. — Планы временно меняются. Поехали, подлечимся.

Подошёл к машине, стряхнул с сиденья осколки. Пока стряхивал, на сиденье начала капать кровь с изрезанного лица. Кисти рук тоже кровоточили. К счастью, в автомобиле полопались все зеркала, так что посмотреть на себя я не мог.

Движок, хвала Свету, запустился без проблем. Джонатан устроился рядом со мной — выполнил свою норму на сегодня и снова принялся чистить перья.

Я развернулся и поехал обратно, наслаждаясь бодрящим ветерком, бьющим в лицо.

— Знаешь, Джонатан, я даже не знаю, ненавижу тебя или наоборот, — сказал я, не слыша себя. — До того, как ты свалился на мою голову, со мной такой дичи не творилось. Другая — творилась, такая — нет.

Наверное, Джонатан что-то ответил, но я этого не услышал. А поворачивать голову не хотелось. Когда у тебя нет ни слуха, ни зеркал, концентрироваться на дороге нужно в три раза сильнее.

* * *

Я остановился во дворе знакомой клиники. Выбрался из машины и пошёл к двери. Джонатан смешно семенил рядом со мной.

Внутри на меня чуть не налетела медсестра. Посмотрела широко раскрытыми глазами и что-то сказала.

— Клавдия Тимофеевна на месте? — спросил я.

Медсестра вздрогнула — видимо, я очень громко сказал — и кивнула.

— Передайте, пожалуйста, что её желает видеть Константин Барятинский.

Однако я, похоже, орал слишком уж громко — Клавдия выглянула в коридор сама. Глаза её округлились, рот приоткрылся.

С Клавдией Тимофеевной Вербицкой я тоже познакомился в первые дни в этом мире. Свёл нас мой учитель, Платон, которые относится к ней примерно как к племяннице. При помощи Клавдии я неоднократно обелял свою жемчужину — служил донором энергии при лечении сложных пациентов. Ну и довольно быстро наши отношения с этим белокурым ангелом вышли за рамки профессиональных.

Клавдия была белым магом до мозга костей. Происходившая из древнего и уважаемого аристократического рода, она жила в Чёрном Городе и содержала вот эту самую бесплатную лечебницу для местных. Жители Чёрного Города на неё буквально молились, не говоря уж о бандитах, вроде Федота Комарова.

Клавдия помогала быстро, эффективно и не задавая лишних вопросов. Если она видела человека с пулей в животе — она его просто спасала. В полицию об интересных пациентах не докладывала. Клавдии, наверное, даже в голову не приходило подобное. Ей надо было заниматься своим делом — уж в чём-в чём, а в пациентах бесплатная клиника не испытывала недостатка никогда.

— Доброго дня, Клавдия Тимофеевна! — улыбнулся я. Старался говорить потише, но не очень понимал, насколько хорошо у меня получается. — Простите, что давно не навещал. Вот, случилась оказия…

Клавдия пришла в себя. Схватила меня за руку и решительно потащила к смотровой. На Джонатана она внимания не обратила, и тот прошмыгнул в помещение вслед за нами.

Клавдия заперла дверь, усадила меня на кушетку и осмотрела лицо. Я постепенно начал чувствовать боль от порезов — до того, видимо, адреналин держал.

В руках у Клавдии оказался пинцет. Она принялась вытаскивать осколки у меня из ран, что-то приговаривая.

— Я тебя не слышу, — сообщил я. — Контузия. Как зимой, помнишь? Там… что-то взорвалось на дороге. Честное слово, я не виноват. Просто ехал. И вдруг…

Джонатан запрыгнул на кушетку, разинул клюв. Клавдия подпрыгнула.

— Познакомьтесь. Это Джонатан Ливингстон, — представил я. — Джонатан — это баронесса Клавдия Тимофеевна Вербицкая. Джонатан — мой фамильяр. Так получилось.

* * *

Я лениво смотрел в окно. На подоконнике в горделивой позе, свойственной чайкам, стоял Джонатан Ливингстон и всматривался в даль. Он сам, без намёков порхнул на подоконник и отвернулся, когда мы с Клавдией начали использовать кушетку в смотровой не по назначению.

С порезами Клавдия управилась быстро. Чтобы разобраться с пропавшим слухом, ей пришлось поднимать мою астральную проекцию. Так я во второй раз в жизни увидел воочию собственную систему энергетических каналов и чакр.

Ну а когда всё было восстановлено, я по устоявшейся традиции отдал Клавдии часть своей энергии. Было в этом что-то ненормальное, с её точки зрения: я восполнял энергию, которую она потеряла, излечивая меня же. Но внятно сформулировать, что её смущает, Клавдия не могла.

После такого энергообмена Клавдия всегда становилась немного не от мира сего и начинала игнорировать общепринятые нормы и правила. В общем, мы с ней опять оказались без одежды, со всеми вытекающими.

— Я по тебе скучала, — пробормотала Клавдия, уткнувшись лбом мне в плечо.

— Извини, — вздохнул я. — Много дел.

— Знаю. Я ведь прекрасно вижу, что творится. Хотя… — Клавдия отстранилась и посмотрела мне в глаза. — А что творится, Костя? Я чувствую, что с миром снова происходит что-то нехорошее. Пациентов опять стало больше. И больных, и раненых. Вот, вчера вечером привезли пятерых с ножевыми ранениями. Драка… При том, что все хорошо знакомы между собой. Сидели, выпивали — не в первый раз такой компанией, и даже не в десятый! Из-за чего подрались — сказать не могут, недоуменно переглядываются. Единственное объяснение — бес попутал. И болезни тоже какие-то странные. Приходят крепкие, молодые люди, которые никогда прежде ни на что не жаловались… Что происходит, Костя?

Я молча принялся одеваться. Клавдия последовала моему примеру. Грустно спросила:

— Не хочешь говорить?

— Не знаю, что сказать. Порадовать тебя мне нечем.

— Так огорчи чем-нибудь. Лучше уж знать, чем…

— Уверена? — повернул я голову и проследил взглядом за пальцами Клавдии — быстро застёгивающими пуговицы халата. — Знание, которое не приносит пользы, принесёт лишь вред.

— Знание не может принести вреда, — улыбнулась Клавдия. — Это же просто знание.

— Да? Ну, допустим, — усмехнулся я. — Представь, что ты узнала, что эту больницу построили на месте захоронения жертв какого-нибудь массового террора.

— Я бы не удивилась. Это Петербург, — спокойно сказала Клавдия. — Он, как говорят, в принципе стоит на костях.

— Кто говорит?

— Ну… Люди.

— Не думаю, что это люди.

— Хорошо, — легко согласилась Клавдия. — Не буду их слушать. Однако твой пример — не самый удачный. Расскажешь хотя бы, что с тобой самим случилось сегодня?

— Да если бы я сам знал! — вздохнул я. — Честное слово — пока даже предположений нет. Хотя, думаю, Витману о случившемся уже доложили. Может, его люди на месте что-то выяснят… Позвонить разрешишь?

Клавдия сделала приглашающий жест рукой. Я, поцеловав её ещё раз, вышел из смотровой. Джонатан поскакал вслед за мной. Клавдия смотрела на него с улыбкой.

— Боже, Костя, где ты взял эту прелесть?

— Государю императору — ура! — с достоинством доложился Джонатан.

— От всей души надеюсь, что там, где взял, таких больше нету, — буркнул я. — Он один способен всю Императорскую академию с ног на голову перевернуть.

Глава 19

Дежурную медсестру Клавдия отослала, чтобы не мешала мне разговаривать. Но телефон Витмана не отвечал. По другому номеру сказали, что господин Витман выехал на происшествие. Хм… Уж не на моё ли?

Однако сказать больше по телефону отказались. Разумная предосторожность — мало ли, кто может с помощью магии притвориться мной и говорить моим голосом.

Прижав пальцем рычаг, я несколько секунд подумал и набрал другой номер. Вова, к счастью, оказался дома.

— Привет аристократам, — сказал я. — Ну что, как там с театром?

— Потихоньку, — вздохнул Вова. — Надя труппу набирает. Всё-таки из тех своих, с Чёрного Города. Ну да оно, может, и к лучшему. У столичных актёров запросы — ого-го. Да и при местах все, на новый театр с сомнением смотрят.

— Ну, дай бог, — сказал я, особо не вслушиваясь; отметил для себя, что какой-то движ пошёл — вот и ладно. — Слушай, просьба есть.

— Говори, — тут же перешёл на деловой тон Вова.

— Я в больнице сейчас, у Клавдии Тимофеевны.

— Что стряслось?

— Нормально всё. Машина только пострадала. Можешь прислать кого-нибудь из своих парней, чтобы забрал? Там стёкла вставить нужно, фары заменить. Ну и посмотреть, в целом, может, подкрутить чего — сами уж разберутся, за что с князя Барятинского денег содрать.

— Уж эти сообразят, — хохотнул Вова, — не сомневайся… Все стёкла, говоришь? Это ж как так умудриться надо было?

— Да я вообще талантливый — спасу нет.

— Помню-помню… Доброжелатель, что ли, какой-нибудь ломом поработал? Ты эту вашу магическую охранку не ставил, что ли?

— Ставил. Да только там такой доброжелатель, что и десять охранок не спасли бы.

— Это ж какой такой? — удивился Вова.

— Да вот как раз выясняю этот вопрос… Ну так что, сделаешь?

— Конечно, сиятельство, о чём речь. Сейчас же Кольке позвоню — метнётся, заберёт твоё авто.

— Добро, — сказал я и положил трубку.

И тут же с улицы послышался звук мотора.

Мы с Клавдией подошли к окну, выглянули во двор.

— О, а вот и начальство пожаловало, — обрадовался я. — Ладно, побегу. Ещё увидимся! Обещаю, что однажды я приеду просто так, без всяких дел.

Клавдия только кивнула с улыбкой. Оглянувшись по сторонам — нет ли кого в коридоре, быстро обняла меня и поцеловала.

Золотая девушка. Ни разу мозг не вынесла. По крайней мере, не по теме моих визитов.

Когда я вышел на крыльцо, Витман уже бродил вокруг моей изувеченной машины.

— Государю императору — ура! — приветствовал его Джонатан, пролетая над головой.

— Ура, ура, — согласился Витман и повернулся ко мне. — Ну, я как в воду глядел. Если что-то где-то рвануло — без капитана Чейна не обошлось. Докладывайте, господин капитан.

— Да было бы что докладывать. — Я пожал Витману руку. — Я бы от вас чего-нибудь узнать не отказался. С моей стороны всё предельно просто. Ехал по дороге, никого не трогал. Вдруг — вспышка, взрыв, воронка. Вроде бы серьёзно никто не пострадал. Самолётов я не заметил, то есть, по всему выходит, что били с земли. Но это ж как надо было заморочиться, чтобы пытаться убить меня ракетой, да ещё и в движении…

— Ракетой? — приподнял брови Витман.

— А чем? Лучом смерти из фантастического романа? — пожал я плечами.

— Проедемся, Константин Александрович, — помолчав, предложил Витман.

Я уселся на пассажирское сиденье его машины. Чайка примостилась на заднем.

По дороге я осмотрел себя в зеркало заднего вида. Н-да, красавец. С лица, конечно, Клавдия кровь стёрла, да и шрамы убрала, но на куртку попало. Хорошо хоть, я не в академическом кителе поехал. Для выхода за ворота академии у меня был другой костюм. Точная имитация полевой офицерской формы из моего мира, пошитая в ателье мсье Кардена — самом дорогом и модном ателье столицы.

Обретением этого костюма я озаботился ещё год назад — не обнаружив в гардеробе светского щёголя Кости Барятинского ничего такого, в чём мог бы комфортно себя чувствовать. Костюм сотворили в магическом ателье при мне, под мою диктовку. И он обладал всеми деталями, привычными мне по прошлой жизни.

Например, засохшие кровь и грязь на чёрной ткани с металлическим отливом были почти не заметны.

Вокруг места происшествия ожидаемо собралась толпа. Витману пришлось посигналить, чтобы люди начали расступаться. Мужичок лет пятидесяти, с землистого цвета испитым лицом, наклонился к окну и доверительно сообщил:

— Не проедете вы тут, ваше благородие. Газопровод рванул. Всю дорогу перегородили. Это вам назад надобно и в объезд, по Боярковой.

Витман молча сунул мужику в ладонь монету и проехал дальше. Там полицейский, увидев, кто за рулём, поднял ленту ограждения и пропустил машину.

Вокруг воронки кишмя кишели ребята из тайной канцелярии. Воронка уже не дымилась, люди спускались туда. Все они были облачены в защитные костюмы и противогазы. Снизу то и дело посверкивали отблески магии.

— Ну что тут у нас? — спросил Витман, выходя из машины.

— Глубоко ушёл, пытаемся достать, — доложил стоящий у края воронки маг — в отличие от прочих, без защитного костюма и противогаза. — Местным иллюзию навесили, им кажется, что газопровод чинят.

— А зачем? — спросил Витман.

— Эм… — озадачился маг. — Так ведь…

— Варлам, вот вечно ты на воду дуешь, — покачал головой Витман. — Не трать энергию, сколько раз тебе говорить! Может, ты ещё роту белых магов вызовешь — чтобы Реконструкцией всё залатали?

— А кстати, былобы неплохо, — вмешался я. — Могли бы уж заодно и по всей дороге пройтись. Ужас ведь, а не асфальт.

Варлам посмотрел на меня и с уважительным видом протянул руку.

— Капитан Чейн! Весьма рад чести…

Мы обменялись рукопожатием, после чего Варлам как будто бы зарядился от меня уверенностью.

— Знаете, Эрнест Михайлович, — сказал он решительно, — как по мне, так чем меньше обыватели знают — тем спокойнее живётся. Что им, что нам. Так что я — ничего, с вашего позволения, потрачу силы. Как говорится, здоровее будем.

— А что вы там ищете-то? — спросил я, кивнув на воронку. — С чего такой ажиотаж вокруг дыры в дороге?

— А вам господин Витман не сообщили? — с удивлением взглянув на Витмана, спросил Варлам. — Метеорит упал, господин капитан.

— Ме… Чего? — обалдел я.

— Метеорит. Диаметром — сантиметров тридцать. Вот уж неожиданность, правда? Впервые слышу, чтобы прямо в городе… Обычно-то где-нибудь в лесах, в полях. А с другой стороны, небесному телу разве принципиально, куда падать? Где получилось, там и грохнулся. Хорошо хоть, не убил никого.

— Метеорит, — повторил я.

— Метеорит, Константин Александрович, — весело подтвердил Витман. — Вот вам и «ракета». Ну что, держу пари, такого с вами ещё не случалось?

Я посмотрел на чайку.

— Государю императору — ура! — завопил Джонатан, растопырив крылья.

Я поднял взгляд к небу и развёл руками.

— Ты, твою мать, издеваешься⁈

Небо хранило молчание.

Из воронки выбрались сразу двое человек и одновременно сняли маски.

— Ничего опасного, как будто, — сказал один.

— Однако есть именно магический фон, — добавил второй. — Необычный камешек.

— Явно содержит металл.

— Достать будет непросто. Сюда бы технику пригнать, да, боюсь, не найдём мы такой техники…

— Хотя можно просто его засыпать.

— Засыпать метеорит, который фонит магией? — переспросил Витман. — Вас где таких умных набрали⁈ Фон какой — белый, чёрный?

— Не разобрали, Эрнест Михайлович. Ни тот, ни другой. Ясно, что магической природы, но не выраженной…

Они продолжали разговаривать, но препирательства вдруг как будто отодвинулись на задний план. А на передний выдвинулся звон, примерно так же звенело у меня в ушах после контузии. Я даже подумал было, что волшебство Клавдии каким-то образом рассеялось, и слух сейчас снова пропадёт. Но звон быстро локализовался. Я сделал шаг к воронке — зазвенело сильнее. Я подошёл к самому краю, заглянул внутрь.

На дне ямы копались ещё трое в противогазах. Пытались оббить спёкшуюся породу вокруг центрального отверстия ломами. Получалось так себе. Тут Тараном бы долбануть или ещё чем, но… Витман прав. Если прилетевшее из космоса нечто фонит магией, то это явно не просто так. И огульно применять рядом с этой неопознанной хренью направленную магию — так себе затея.

Когда я заглянул в воронку, звон сделался ещё сильнее. И как будто бы продолжал расти… Асфальт под ногами вдруг задрожал. По стенкам воронки, начиная от центра, разбежались трещины. Трое в противогазах отшатнулись, схватились за сброшенные вниз верёвки, принялись карабкаться вверх.

Витман перестал распекать подчинённых, сам подскочил к воронке и уставился на происходящее.

— Все назад! — услышал я крик Варлама.

Но и крик этот как будто доносился из двора неподалёку. Весь мой слух занял звон, который становился всё сильнее.

И вдруг из отверстия на дне воронки что-то вылетело. Чёрный обугленный камень сантиметров тридцать в диаметре. Который полетел ко мне. Я только и успел, что выставить руки перед собой.

Приготовился от удара катиться кубарем по дороге. А потом — снова к Клавдии, лечить сломанные конечности, рёбра…

Но в последний миг полёт метеорита замедлился. Он остановился передо мной. Немного повисел в воздухе. А потом мягко, как котёнок, лёг ко мне в руки.

Я, помедлив, осторожно сжал его тёплые бока.

Тяжёлый… И как будто светится. Сквозь черноту я чувствую некий свет. Быть может, даже не просто свет, а — Свет.

И вдруг наваждение рассеялось. Звон стих, звуки вернулись к своему привычному состоянию, а камень у меня в руках оказался просто камнем.

Я повернулся к Витману, Варламу и одинаково обалдевшим специалистам из Канцелярии.

— Вы это искали? — протянул я им метеорит.

Метеорит, который для чего-то выбрал меня.

* * *

— Такие вот дела, Федот. Ну, будем! — сказал я и залпом выпил коньяк.

Федот посмотрел на меня грустным взглядом и повторил мой маневр. После чего плотнее завернулся в бархатный халат — как будто мёрз.

Мы сидели у него дома, в том самом особняке, куда я проник год назад с целью ограбления… Н-да, воды с тех пор утекло немало.

— Нескучно живёте, ваше сиятельство, — сказал Федот. — Метеорит — это надо же!

— Да чёрт с ним пока, с метеоритом, — отмахнулся я. — Сам-то как? В «Сапогах» сказали, ты совсем с прежней жизнью завязал.

— Дак, положение-то обязывает-с, — встрепенулся Федот, которому, видать, не терпелось похвастаться. — Благо, скопить кой-чего удалось, да и активы разнообразные имеются-с. Хотя я, признаться, не думал, что так быстро всё повернётся. Не ожидал.

— Магию-то тебе вкачали? — спросил я, припомнив особенности процедуры получения дворянства.

— Крохи, — поморщился Федот. — Немолод, видите ли. Риск, дескать, большой. Как бы меня та магия не угробила, и всё такое прочее. Так что — сущая ерунда досталась.

Федот уставился на пустой бокал. Судя по лицу, напрягся изо всех сил. Бокал задрожал и сдвинулся на сантиметр.

— Вот, пожалуй, и всё, — развёл руками Федот.

— Ну и бог с ним. Ты ж не ради этого.

— Конечно. Я — счастлив, Константин Александрович. И не устаю за вас бога молить.

— Меня скорее обматерить бы надо. Сколько тянул…

— Вы, Константин Александрович, не от равнодушия тянули, а потому что делами важными занимаетесь, — многозначительно поднял палец Федот. — Государственного значения, об этом во всех газетах пишут. А мне — что? Мы люди не гордые. В обход протоптал тропиночку, дабы вашему сиятельству лишний раз глаза не мозолить. Да только, кабы я вас не знал да не сослался на вас, куда бы меня с моею просьбой послали-то? Во-от. То-то и оно.

Я молча плеснул коньяка в бокалы. Мысленно поставив себе зарубку: всё, на сегодня хорош. Завтра на занятия. А у меня до сих пор замашки тридцатишестилетнего вояки, трудно делать поправку на юный, непривычный к выпивке организм.

Федот, конечно, жук ещё тот. С просьбой своей о дворянстве — знал, к кому обращаться. К великому князю Борису! Знал, что я с пацаном сблизился, а взгляд у Бориса, в силу возраста, совершенно незамутнённый. И венценосные родители, которые после чудесного исцеления отпрыска на радостях места себе не находят, любым его капризам будут потакать.

Если бы Федот написал о своей просьбе напрямую императору — однозначно пошёл бы лесом. Ещё и из Петербурга выслали бы за дерзость. А вот письмо Борису, что, дескать, его сиятельство молодой князь Барятинский давно собираются похлопотать за знакомца, да всё никак времени не находят — проканало.

Что же до меня… Да не забыл я про Федота! И время найти мог бы. За Вову ведь просил — и тому дали дворянство. А про Федота молчал. Потому что как бы близко мы с ним ни сошлись, а Федот — бандит. Головорез из Чёрного Города, к власти по трупам шёл. Трупам таких же головорезов, конечно, но то — дело десятое. А дворянство для Федота — дополнительные возможности и ресурсы. И что будет, спрашивается, если такой, как он, в верховную власть пролезет?

Это сейчас такое кажется невозможным. А завтра внезапно нарисуется в свежеиспеченном роду Комаровых какой-нибудь сильный маг — я ведь о родне Федота ни малейшего представления не имею. И через год заявится этот маг биться за место в Ближнем Кругу. А может, даже и не очень сильный маг будет. Просто его сопернику прозрачно намекнут, что жена и дети могут совершенно случайно пострадать в страшном пожаре, если вдруг поединок окончится неправильно.

Вот тебе и Федот под боком у императора, просим любить и жаловать! Ну а уж подмять под себя аристократов Федот сумеет. Тот, кто дожил до седых волос и добился авторитета в Чёрном Городе, нигде не пропадёт.

Вот потому я и молчал, не говорил Федоту ни «да», ни «нет». Обижать старого бандита отказом не хотелось, а просить за него я опасался. И тогда Федот, извернувшись, обстряпал дело в обход меня. Молодец! Добился своего…

Ладно. Присмотрю я за этим новоявленным дворянином. Если ошибаюсь в своих подозрениях — хорошо. А если правда начнутся какие-то поползновения к власти — поговорю. Уж говорить по душам я умею, это Федот хорошо знает.

— Делать-то чего собираешься? — спросил я.

— Женюсь, — приосанился Федот. — Пока ещё не поздно — детей хочу, ваше сиятельство. Чтобы всё, как у людей. Чтобы, стало быть, в законном браке.

— Что, и невеста есть на примете?

— Примеряюсь пока, — уклончиво ответил Федот. — Уж теперь-то за меня любая пойдёт. Может, даже из обедневших аристократок подберу какую…

Тут, видимо, мой взгляд потяжелел — я вспомнил, что год назад Федот собирался таким образом жениться на моей тетушке Нине Романовне. Федот, очевидно, тоже это вспомнил. Часто заморгал, опустил взгляд и поднял бокал.

— А с метеоритом-то чего сделали? — спросил он, резко сменив тему.

— Канцелярские забрали, для опытов. — Я тоже взял бокал. — Странная штука, скажу тебе. Магией фонит. Чего хочет — непонятно.

Ну да, непонятно. Сперва меня чуть не убил, потом сам ко мне в руки прыгнул. Чувствую, не пройдёт и недели, как Витман позвонит со словами: «Константин Александрович, у нас тут небольшой казус…»

— Ладно, Федот, — отмахнулся я от мыслей о метеорите. — Дело у меня к тебе, я не просто так приехал.

Федот наклонился вперёд, обратившись в слух. Я выставил глушилку и объяснил суть дела.

Сначала Федот побледнел. Потом взял себя в руки. Пробормотал:

— Ваше сиятельство, Константин Алексаныч… без ножа ведь режете. Говорил же я вам, у нашего брата есть закон неписаный: магов трогать не моги!

— Ты ведь сам теперь маг, — напомнил я.

— Да Христос с вами, какой я маг? Тьфу, да растереть! И дворянству моему — без году неделя. А там — потомственный, уважаемый…

— Я эту тварь знаю год, — резко сказал я. — Можешь мне поверить: мягкий, как… — Я поискал слово, более подходящее аристократу, чем то, что просилось на язык, —…как глина. Перед курсантами хорохориться горазд, но если доходит до серьёзного конфликта — теряется совершенно.

— А что ж вы его сами-то не прижучите? — сомневался Федот.

— Не хочу, чтобы он знал, что я причастен. А я даже если личность сменю — во-первых, он меня может разглядеть и сквозь маскировку, у него двенадцатый уровень магии. А во-вторых, и без того догадается. Не так уж много в Петербурге аристократов моего возраста, способных на такое.

— Н-да уж, — невесело усмехнулся Федот.

— По магической части прикрытие обеспечу, об этом не волнуйся, — пообещал я. — Амулеты достанем. А дальше — твои парни знают, что делать. Маг, не маг — разница-то невелика. Кровь у всех людей одинаково течёт.

Федот помрачнел ещё больше.

— Взамен могу на самолёте покатать, — предложил я.

Федот вздрогнул. И во взгляде его внезапно появилась заинтересованность.

Глава 20

Я подошёл к телефонной кабине. Она стояла на первом этаже, в холле учебного корпуса. Звонки были разрешены лишь в строго определенное время. За соблюдением курсантами графика следил специально приставленный к будке мужик в коричневом сюртуке наставника.

Я привычно сунул мужику купюру. Судя по тому, как за минувший год этот страж порядка округлился, мою нехитрую стратегию раскусили и другие курсанты. Кому не хочется позвонить домой или друзьям, не стоя для этого в общей очереди в разрешенные часы?.. А уж деньги-то для большинства тех, кто здесь учится — не проблема.

Набрав номер, я дождался, когда поднимут трубку. Сказал:

— Начинаем.

— Принято, — прозвучал ответ. И тут же раздались короткие гудки.

Я повесил трубку и вышел из кабины.

— Быстро вы, — простодушно удивился мужик.

— Долго ли, умеючи, — хмыкнул я. И поспешил вниз, к выходу.

Устав академии был суров. Но я довольно быстро подобрал к нему ключи. В конечном итоге сам ректор Калиновский подписал мне, капитану Тайной канцелярии, разрешение приезжать и уезжать, когда будет угодно. Удивительная закономерность: чем больше ты значишь для государства, тем на большее количество правил и законов можешь на вполне законном основании положить болт.

Подойдя к воротам, я как раз увидел хвост автомобиля Иллариона Юсупова. Раньше Илларион жил в академии, в корпусе для преподавателей. Но в этом году обзавелся привычкой ночевать в городе. Возил Иллариона туда и обратно, разумеется, личный шофёр. Даже у меня сердце ныло от этого зрелища, что уж говорить о Жорже.

Дурак, дорвавшийся до богатства, это не только смешно — это ещё и опасно. Что он может с этим богатством сделать — даже сам дурак не ведает. Поэтому лучше начать лечение как можно раньше.

С этими мыслями я миновал калитку в ограде и быстро дошёл до своего автомобиля, который буквально вчера подогнал к академии Вова.

Стоит ли говорить, что все стёкла были новёхонькие, а фары светили, как два маленьких солнца. Тронувшись, я почувствовал, что и ход стал как будто плавнее.

«Масло сменили, колодки поменяли, фильтра — ну, всякое такое», — прокомментировал вчера Вова.

Я сел за руль. Не успел захлопнуть дверь, как мимо моего лица что-то стремительно пролетело и шлёпнулось на сиденье.

— Государю императору — ура! — проорал Джонатан Ливингстон.

— Ну ты акробат, — покачал я головой. — А если бы в меня врезался?

Джонатан издал в мою сторону исполненный осуждения крик.

Действительно. Нашёл, в ком сомневаться — в чайке-фамильяре, видящей линии вероятностей.

По трассе я проехал пару километров и остановился на обочине за хорошо знакомым автомобилем. Вышел из своего и пересел в чужой, на заднее сиденье.

— Наше вам аристократическое, — пожал руку Федоту. — Чего ты сам-то приехал?

— Исключительно из уважения-с, — улыбнулся Федот.

Ох, и сомневался же я в таком объяснении. Судя по выражению лица, господин Комаров просто соскучился по тёмным делишкам и сейчас вовсю предавался ностальгии.

— Проконтролировать надо, — пояснил он. — Дело-то, сами понимаете, деликатное. Прежде мы на такое никогда не отваживались. Оно ведь, хоть и с вашей протекцией — а всё равно ребятки нервничают. Подумают ещё, что я их на убой послал. Мы-то ведь не в академиях воспитывались. У нас нравы дикие-с.

Молчаливый водитель тем временем выехал на дорогу и хорошенько притопил. Впереди уже виднелся автомобиль Иллариона.

Джонатан Ливингстон сидел у меня на коленях и надменно смотрел на Федота. Федот изо всех сил пытался не смотреть на чайку, но взгляд то и дело возвращался.

— Ваша питомица? — всё же спросил, не выдержав.

— Питомец. — Я машинально погладил чайку по голове. — Знакомься — Джонатан Ливингстон. Джонатан, это — Федот Ефимович Комаров.

— Государю императору — ура! — заорал Джонатан.

Водитель от неожиданности дёрнул рулём, автомобиль вильнул по трассе.

— Весьма рад знакомству-с, — пробормотал сбитый с толку Федот.

Джонатан демонстративно отвернулся и стал смотреть в боковое окно. Лишь бы не решил в знак презрения нагадить на сиденье — неудобно получится. Да и мне тут ещё ехать.

Тем временем события впереди начали развиваться. Дорогу перегородили два автомобиля, якобы попавшие в аварию. Двое крепких молодых парней, оживлённо жестикулируя, орали друг на друга. Водителю Иллариона пришлось остановиться. Водитель Федота аккуратно пристроился в хвосте — так, чтобы автомобиль Иллриона не смог сдать назад.

Водитель Иллариона открыл дверь и вышел. Прикрикнул на ругающихся «виновников ДТП». «Вы соображаете, кто сидит у меня на пассажирском сиденье⁈» — услышал я сквозь приоткрытое окно.

— Вот, прошу, ваше сиятельство. А то внешность у вас уж больно приметная, — сказал Федот. И сунул мне кожаную шляпу. — Новёхонькая, не извольте беспокоиться. Специально купил.

— Спасибо, — сказал я и нахлобучил шляпу — скрывая обритую по бокам голову.

Федот прав, внешность у меня приметная. А умением надевать магическую маскировку не владею… Я надвинул шляпу поглубже на глаза.

Один из «пострадавших» обернулся к водителю Иллариона и фыркнул:

— Не-а, не соображаем. Ну, сейчас достанем да поглядим, что за такая важная птица.

В следующий миг водитель согнулся пополам от удара в живот. Двери якобы столкнувшихся машин открылись, оттуда полезли вооружённые до зубов головорезы в количестве шести штук. Подошли с двух сторон к задним дверям машины Иллариона, распахнули. Переглянулись. Кто-то что-то сказал, и двое зашли сзади. Открыли багажник. Оттуда послышался визг.

— Господи всемогущий. И это — маг? — изумлённо пробормотал Федот.

— Боюсь, что да. — Я был обескуражен не меньше.

Как никак, магический уровень у Иллариона неслабый. Всю эту шоблу не-магов он мог бы раскидать и глазом не моргнув. Но вместо этого предпочёл переместиться с пассажирского сиденья в багажник — просочившись сквозь перегородку, очевидно. Никак иначе это сделать не сумел бы.

Вот уж воистину, у страха глаза велики. В случае с Илларионом глаза оказались просто огромными.

Иллариона вытащили из багажника и сунули под подбородок ствол карабина.

— В небо смотри! — рявкнул один из тех парней, которые когда-то ходили со мной брать штурмом достопамятный завод. — Молись!

— Не переборщат? — заволновался я.

Ситуация всё-таки складывалась нервная для обеих сторон. Если Илларион подвергся бандитскому нападению явно впервые в жизни, то и ребята Федота никогда прежде не прессовали магов.

— Оружие не заряжено-с, я распорядился, — успокоил меня Федот. — Это исключительно ради антуражу-с.

— Слов-то каких набрался, — покачал головой я.

Федот хмыкнул:

— А как же-с! Сами понимаете — положение обязывает изъясняться подобающим образом.

Тем временем ситуация на дороге продолжала развиваться. Иллариону в доступной форме объяснили, что и как именно ему отныне следует делать со свалившимся внезапно наследством. Тем более что это никакое и не наследство вовсе — по крайней мере, к нему, Иллариону, оно прямого отношения не имеет.

Илларион слушал, моргая круглыми от ужаса глазами. А я, задумчиво глядя на него, размышлял о том, чем я тут, чёрт подери, занимаюсь. Говоря по-простому — организовал гоп-стоп преподавателю академии. И ради чего, спрашивается?

Вернее, ради кого? Ради белобрысого урода, который вот уже второй раз вызвал меня на дуэль? Для того, чтобы его родной дядюшка убрал свои потные ручки прочь от папенькиного наследства?

Да нет, конечно! После того что устроил Жорж на уроке Платона, после его гавканья в адрес моего учителя, больше всего мне хотелось сдать белобрысого придурка в Тайную канцелярию на опыты. И Витман, полагаю, мой порыв с энтузиазмом разделил бы.

Если бы не одно «но». То, о котором говорил Калиновский.

Общественное мнение, будь оно неладно! Как бы я ни относился к чёрным магам — в умении плести интриги и формировать это самое мнение они непревзойденные мастера. И будь Витман со мной хоть десять раз согласен, арестовать Жоржа он не посмеет. Сам прожжённый интриган, на политических играх Витман собаку съел. Понимает, чем может обернуться этот арест.

И ещё одно соображение — не так уж часто меня просят о помощи мёртвые враги, чтобы спокойно отмахиваться от таких просьб. Если Венедикт Юсупов не солгал и он действительно обеспечит душам усопших временное жилище, пока я не решу вопрос с Тьмой, то эта услуга дорогого стоит. Можно немного постараться.

Так, самую малость. Например, запугать Иллариона до усрачки. Чтобы и наследство покойного братца прекратил разбазаривать, и в сторону ректорского поста не то что смотреть — даже думать не смел. Чем мы, собственно, сейчас и занимаемся.

И всё бы ничего — только жемчужина, мать её так, опять раскаляется и чернеет. Хотя, спрашивается, чего я ждал? Что меня за такой поступок в ангелы произведут, что ли?..

— Да как вы смеете! — послышался вопль с дороги.

Ну, надо же. Наконец-то. До Иллариона, видимо, дошло, что речь идёт о деньгах. И он вспомнил, кем является.

Один из Федотовских молодцев взмыл вверх и приземлился на обочине. Другой спиной улетел в отбойник.

Илларион, от которого мгновенно отпрянули все недоброжелатели, воздел к небу сжатые кулаки. Между кулаками сгустилась чёрная туча, в которой засверкали молнии.

— Ваш выход, ваше сиятельство, — напомнил Федот.

Я не очень понимал, что именно собирается Илларион сделать этой своей тучей, раньше с подобным сталкиваться не приходилось. Поэтому просто аккуратно выставил Щит. Мой магический уровень позволял делать это, находясь даже на приличном расстоянии от защищаемого объекта.

Из чёрной тучи долбанула отчётливая кривая молния. Она должна была попасть в грудь моему старому знакомому — тому парню, что предъявлял Юсупову требования, — но угодила в Щит. Растеклась по нему красивыми разрядами.

— Вы — маги? — с изумлением оглядывая недругов, опешил Илларион.

Если бы ребята Федота были поопытнее по части магии, они бы использовали эту заминку, чтобы напасть. Если бы у них были настоящие патроны — они бы просто застрелили обалдевшего Иллариона. Но у них не было ни того, ни другого — зато присутствовал вполне объяснимый страх.

Маги в этом мире объективно принадлежали к высшей касте, бояться их было принято до дрожи в коленях. Почему, собственно, Федот с таким скрипом согласился мне помогать.

Как в воду глядел: сейчас его парни, совершенно деморализованные, продолжали стоять, лежать, пятиться — кто во что горазд.

Мы катастрофически теряли преимущество. Вот-вот Илларион прыгнет в машину и…

Но я недооценил своего соперника. Или переоценил — смотря как посмотреть.

Илларион опустил руки и гордо выпрямился. Повернувшись ко мне спиной, взглянул на замершего водителя.

— Что встал? — крикнул Илларион. — Езжай к ближайшей телефонной будке и вызови полицию! Я не стану убивать этих плебеев. Я задержу их и добьюсь вынесения смертного приговора в судебном порядке! Зарвавшейся черни необходимо преподнести урок — чтобы другим неповадно было!

— Эм… — озадачился Федот. — Такого я в плане не припомню, ваше сиятельство…

— Сдай назад, — прошипел я нашему водителю. — Пусть его шофёр уедет, меньше народу — больше кислороду.

Мы отъехали. Водитель Иллариона прыгнул за руль, лихо развернулся и полетел в обратном направлении. А Илларион двинулся в нашу сторону.

— Ваше сиятельство! — напряжённо окликнул Федот. — Чего это он хочет? А?

Но Илларион сам ответил на вопрос.

— Господа! — воскликнул он, простирая руку в царственном жесте. — Полагаю, вы не откажетесь засвидетельствовать произошедшее? Среди белого дня на представителя древнейшего, благороднейшего рода Юсуповых нападают какие-то головорезы! Это вопиюще! Я буду настаивать на смертной казни!

— Настаивать на спирту надо, — буркнул я, лихорадочно соображая, что делать.

Идиотизм ситуации зашкаливал. Здравый смысл требовал приказать водителю попросту переехать этого недоумка. Нет человека — нет проблемы. Беда была в том, что я не планировал убивать недоумка! Я хотел лишь вправить ему мозги. Кто ж виноват, что мозгов в этой плешивой башке не оказалось в принципе…

И тут в игру вступил Джонатан Ливингстон.

Я уже успел позабыть о своём фамильяре. А тот, оказывается, всё это время внимательно наблюдал за ситуацией и делал какие-то свои, чаячьи выводы.

С диким криком Джонатан рванулся с пассажирского сиденья вперёд. За долю секунды достиг лобового стекла, врезался в него. Но вместо того чтобы опасть на приборную панель в россыпи осколков, прошёл насквозь.

Если можно так сказать, конечно. Выглядело всё примерно следующим образом: Джонатан, достигнув стекла, исчез, а по ту сторону появилась стая ворон. Отчаянно каркая, стая налетела на перепугавшегося Юсупова. Тот замахал руками, отбиваясь, но вороны оценили его усилия весьма низко.

— Спасите! — завопил Илларион, поднимаясь в воздух. — Помогите! Я не умею летать!

У ворон было другое мнение. Они подняли Иллариона метров на пять над землёй. Я приоткрыл дверь и выглянул наружу.

В воздухе висел человек, как будто сделанный из ворон. Он кричал, махал руками и дёргался.

— Чего только с вами ни увидишь, ваше сиятельство, — пробормотал Федот. И на всякий случай перекрестился. Он выглянул из машины со своей стороны и тоже с интересом рассматривал висящую в небе инсталляцию.

— А-а-а, спасите! — вопил Илларион. — Я боюсь высоты-ы-ы!

К нам подгребли Федотовы бойцы.

— Чего делать будем? — деловито спросил их главный — тот, с которым я в прошлом году штурмовал завод.

Завод… А что, хорошая идея! Главное, своевременная.

— Мешок есть? — посмотрел я на старого знакомца.

— Для трупа? Сыщем! — обнадёжил тот.

— На голову! — закатил я глаза.

— Дык! И это — не вопрос! — Чёрный мешочек из плотной ткани оказался у парня за пазухой.

— Наденешь ему. Дальше — я.

— Помоги-и-и-ите! — завизжал Илларион. — Я всё сделаю, всё! Только опустите меня!

Не удержавшись, я фыркнул. В том мире, откуда пришёл, подобный запрос в некоторых кругах легко бы удовлетворили. Вот только вряд ли бы Илларион обрадовался последствиям. Возможно, по здравом размышлении, предпочёл бы упасть на асфальт с пяти метров.

Мы с Федотом снова укрылись в машине, после чего я мысленно отдал Джонатану приказ опустить жертву.

Сработало. Визжащий Илларион, окутанный воронами, медленно стёк вниз. Стая ворон, отпустив его, взмыла вверх, и тут же голову многострадального Юсупова скрыл мешок.

Я вышел из машины и, откашлявшись, приготовился говорить изменённым голосом.

Подошёл к Иллариону, схватил его за грудки.

— Теперь слушай меня внимательно, вырожденец. — Он непривычного баса немедленно начало саднить связки. — В следующий раз тебя поднимут гораздо выше. И вопли твои слушать не станут. Твоя жизнь для нас не стоит ничего.

— Кто вы? — пролепетал Илларион.

Я молча толкнул его. Илларион засеменил назад, споткнулся и полетел спиной на капот одной из «столкнувшихся» машин. Мешок задрался, и я, подойдя, рывком вернул его на место.

— Хочешь услышать моё имя? Правда хочешь? Это будет последнее, что ты услышишь.

— Нет! — вскинулся Юсупов. — Нет, прошу вас! Чего вы хотите⁈

— Ну наконец-то мы заговорили на правильном языке. Сегодня ты вернёшься домой и начнёшь возвращать всё, что украл у своего племянника, Георгия Юсупова. Каждую копейку вернёшь. Продашь всё, что успел купить на его деньги. Перепишешь обратно все активы. И даже не пытайся нас обмануть, придурок! О чём ты думал, вообще? — Я отвесил мешку подзатыльник. — Ты соображаешь, кем был Венедикт?

— Он — м-м-мой б-брат! — пискнул Юсупов.

Ещё один подзатыльник, чуть более увесистый.

— Ни черта ты не знаешь, вырожденец. Венедикт дружил с серьёзными людьми. И делал с ними серьёзные дела. В Чёрном Городе.

Что примечательно — я ни звуком не солгал. Многовековое дворянство и присутствие рода Юсуповых в Ближнем Кругу совершенно не мешали его главе, Венедикту, владеть разного рода предприятиями. Несмотря на то, что по закону это было недопустимо — верховная власть, Ближний Круг, содержалась за счёт казны и владела лишь тем, чем позволял ей владеть Император. Но, как известно, большие деньги чистыми руками не делаются. А деньги Венедикт любил.

Глава 21

Почему Илларион Юсупов был не в курсе деятельности брата, догадаться не сложно. Венедикт Юсупов, помимо непомерных амбиций и себялюбия, обладал ещё немалым умом и магической силой. Иллариону же Юсупову не досталось, видимо, ничего, кроме амбиций.

Он замер, как будто палку проглотил. Хоть на нём и был мешок, но я всё равно буквально костным мозгом почувствовал, как Илларион побледнел. Заработала соображалка, ишь ты.

— Я не знал! — забормотал Илларион. — Клянусь, не знал! Я… Да я даже не думал!

— Ну, ещё бы тебе знать, — буркнул я. — О таких вещах на каждом углу не болтают. Тем более, с такими идиотами… Ты думал, что всё, чем обладает Венедикт, он приобрёл на свои средства из казны, верно? Так вот: это не так. Венедикт был серьёзным человеком. Теперь, когда его нет, о его делах заботимся мы. Когда малютка Жорж подрастёт — эти дела мы будем вести с ним, у парнишки все задатки. С тобой же, вырожденец, никто никаких дел вести не будет. Сиди в академии, пугай детишек. Получай жалованье. И не суй свой нос туда, куда собака хрен не суёт. Ясно⁈ — рыкнул я.

Поговорка явно оказалась для Иллариона откровением. Он выразительно хрюкнул и закашлялся.

Пока справлялся с приступом, я огляделся. Федот и все его архаровцы стояли вокруг, глядя на меня, как на великого гуру, явившегося преподать урок гоп-стопа.

— И ещё кое-что, — сказал я умолкнувшему Иллариону.

— Всё, что угодно, сударь, — пролепетал тот.

— Не разбрасывайся такими словами, вырожденец, — одернул я. — Угодно мне может быть действительно всё. А у тебя столько может не оказаться. Но, на твоё счастье, мне от тебя нужно гораздо меньше. Первое: Венедикту Юсупову принадлежал один заводик в Чёрном Городе. Разумеется, не официально. Однако у него должны быть бумаги, с помощью которых он держал за одно чувствительное место подставного директора. Эти бумаги мне нужны завтра. Мой человек подъедет в семь часов вечера к академии и заберёт их у тебя. Не вздумай дурить!

— Но… — снова залепетал Юсупов. — Но я не знаю, где они лежат! Не знаю, что за бумаги! Вообще не знаю ни о каком заводе…

— Ты либо пытаешься мне врать, вырожденец, либо наивно полагаешь, что незнание тебе чем-то поможет, — оборвал я. — Поищи как следует — найдёшь. Ты ведь уже наверняка перерыл всё, что было в кабинете у Венедикта. Нашёл все его тайники. И не ври, что нет! Такая крыса, как ты, постоянно бегает по углам, дёргая носом, и вынюхивает. Вот и займись своим любимым делом. Найди то, что мне нужно. Ты меня понял?

— Да, сударь!

— Хорошо. Тогда второе. С этой минуты ты и думать забудешь о том, чтобы даже смотреть в сторону ректорства в Императорской академии.

Илларион окаменел.

Н-да, а требование-то, видать, похлеще, чем приказ отыскать в кабинете Венедикта бумаги. На бумаги покойного брата Иллариону класть три кучи. А ректорство, похоже, в своих влажных фантазиях не первый день лелеет.

— Я… — крякнул Илларион наконец. — Я не понимаю, о чём вы, сударь… Никогда ничего подобного и в мыслях…

— Надоел, — пожаловался я. И аккуратно съездил ему по уху. — Так понятно?

— Да, сударь, — отдышавшись, выдавил Илларион.

— Молодец. — Я похлопал Иллариона по щеке через мешок. — А теперь уйди с капота и начинай считать до ста. Вслух, громко! Снимешь мешок, когда закончишь. После каждого счёта добавляй: «Боже, царя храни!»

— Раз, боже, царя храни, — послушно пробормотал Илларион. — Два, боже, царя храни…

Убедившись, что он всё делает правильно, я махнул рукой — мол, расходимся — и поспешил к машине. Братва Федота свинтила так же быстро, освободив дорогу — по которой, по счастливому стечению обстоятельств, до сих пор никто не проехал.

Мы с Федотом сели на заднее сиденье. Прежде чем я успел захлопнуть дверь, мне на колени откуда ни возьмись плюхнулся Джонатан.

— И что ты ещё умеешь, чудо-птица? — спросил я, погладив чайку по голове.

Джонатан зажмурился от удовольствия.

Водитель развернул машину и поехал в сторону академии. Оставалась сущая безделица: вернуть меня в мой автомобиль, после чего уйти по одной из боковых дорог. Поскитаться где-нибудь, убить время, а потом вернуться в академию, как ни в чём не бывало.

Мне — вернуться. Федоту по плану полагалось раствориться в пространстве.

— А на что вам завод, ваше сиятельство? — спросил вдруг Федот. — Как-то я за всей этой суматохой забыл поинтересоваться…

Я снял с себя шляпу и нахлобучил ему на голову.

— Не мне, Федот, а тебе! Я ничем не могу владеть, ты же знаешь. Мой род — в Ближнем Кругу. И присматривать за заводом сам я не сумею. А вот ты поставишь своего человечка — и мы с тобой будем вместе радоваться жизни.

Федот вздохнул и поправил шляпу.

— Ей богу, ваше сиятельство, дивлюсь. И откуда вы такой взялись, в ваши-то семнадцать годков?

— Лучше тебе этого никогда не узнать, — искренне ответил я. — Здоровее будешь.

* * *

В ночь с субботы на воскресенье мне приснился метеорит. Я как будто бы снова стоял на краю воронки, а метеорит без слов пел мне с её дна. Пел и звал к себе.

Я не испытывал никакой тревоги, ни малейшей настороженности. Хотя теоретически просто обязан был насторожиться: меня звал к себе кусок металла, прилетевший из чёрт знает каких космических бездн.

«Я помогу тебе», — внезапно разобрал я слова в этом пении. Они повторялись снова и снова: «Я помогу тебе, помогу тебе, помогу».

Так же говорила та незнакомка из зеркала. А нет ли здесь какой-нибудь связи?..

Я спрыгнул в воронку, соскользнул по покатому краю, едва удержавшись на ногах. Здесь, внизу, пение стало громче и настойчивей. Оно обволакивало меня со всех сторон, пронизывало каждую клетку тела. «Я помогу тебе, помогу тебе, помогу…»

Опустившись на колени, я протянул руки к метеориту. Он начал светиться. Замерцал мягким бело-голубым светом. Как будто пытался проснуться после сотен лет сна, не отличимого от смерти.

В миг, когда мои пальцы поймали свет, я проснулся.

Серое утро. Воскресенье. За окном пробрасывает дождь.

В былые времена я в единственный выходной не залеживался — едва проснувшись, срывался куда-нибудь вершить дела. Но сейчас вдруг оказалось, что никаких дел, требующих моего немедленного участия, нет. Какая, в конце концов, разница, где не знать, как бороться с Тьмой: здесь или в любой другой точке мира. Тут я хотя бы нахожусь недалеко от цесаревича, рядом с которым прорывы наиболее вероятны.

Теоретически, можно, конечно, приехать к Клавдии. Обещал ведь. Да и жемчужину «почистить» давно пора, а то во мне уже от белого мага — одно название. Не то чтобы это было плохо…

Белая и чёрная магия различны по самой своей природе. Мне приходилось слышать от разных людей разные определения этой разницы. В итоге для себя я сформулировал её так: и то, и другое — сила, но чёрная магия — это сила вседозволенности, отсутствия контроля. Тогда как белая — сила осознанности и тотального самоконтроля. Человек по природе своей скорее чёрный маг — ему хочется всего, хочется сразу, и чтобы ничего за это не было. Но разум — это то, что делает нас людьми. И используя разум для самоконтроля, мы становимся белым магами.

Именно так однажды поступил мой учитель Платон. Будучи совершенно чёрным магом, он буквально за шкирку перетащил себя в белые. Чего ему это стоило — даже представить страшно. Я старался до подобного себя не доводить и время от времени читерил с энергией. Но, надо сказать, расшатать себя на эти манипуляции с каждым разом становилось всё труднее. Черномагическая природа так и нашёптывала в оба уха: «Расслабься, смирись, уступи, делай то, что хочется, и не оглядывайся ни на кого».

— Для начала надо позавтракать, — вслух сказал я. — Хорошее начало дня, не правда ли?

— Государю императору — ура! — донеслось сверху.

Я поднял взгляд и увидел Джонатана Ливингстона. Чайка важно прогуливалась по перегородке, отделяющей мою комнату от комнаты Мишеля.

С той стороны перегородки послышалось сонное ворчание. Мишель, похоже, не обрадовался такой побудке. Не привык, понимаешь ли, вставать с первыми чайками.

— Так, фамильяр. — Я выбрался из постели и открыл окно, впустив в комнату холодный осенний воздух. — Иди-ка погуляй. Налови себе рыбы или типа того. Если вдруг потребуешься — я тебя позову. Ну или сам прилетай, если почуешь неладное. Договорились?

Джонатан внимательно посмотрел на меня сверху вниз.

— Выходной, — объяснил я. — Воскресенье. А ты — вольная птица. Чего, спрашивается, сидеть в четырёх стенах, две из которых вообще даже не стены?

Если бы можно было говорить о выражении лица птицы, то лицо Джонатана прямо-таки вопрошало: «А ты точно никуда не вляпаешься без меня, хозяин?»

Я пожал плечами.

— Ничего обещать не могу. Сам видишь, какие дела творятся. Ну да и я не маленький. Год как-то выживал без тебя — глядишь, и ещё один день протяну.

Последний аргумент, кажется, сработал. Джонатан изящно спорхнул на подоконник. Взглянул на меня напоследок и, издав фирменный вопль, улетел.

— Ну вот и слава тебе, господи, — пробормотал я. — Одной головной болью меньше.

Запер окно. Хотел было оставить приоткрытым — в расчёте на возвращение Джонатана — но потом вспомнил, как этот хитрец пролетел сквозь лобовуху машины. Почему не поступил так, когда разыскивал меня ночью в академии, предпочтя вынести окно — загадка. Мотивация говорящих чаек — дело тонкое. Возможно, Джонатан просто хотел насолить наставникам…

Ладно. Захочет — вернётся, в общем. В крайнем случае клювом в окно постучит.

* * *

В столовой я оказался одним из первых. Набрал на поднос еды и отнёс его на стол. Сел и принялся насыщаться.

В прошлой жизни меня разносолами не баловали, и я привык относиться к еде как к топливу, необходимому для жизнедеятельности. В этой жизни всё обстояло иначе. Пожрать господа аристократы умели и любили. А поскольку учились в Императорской академии исключительно аристократические отпрыски, каждый приём пищи здесь был обставлен соответствующе.

В будние дни во время завтраков, обедов и ужинов мы приходили к уже накрытым столам. Белоснежные скатерти, крахмальные салфетки, серебро, фарфоровая посуда с золотым гербом академии и вышколенная прислуга. Этим ребятам я не уставал поражаться — они ухитрялись подавать тарелки с новыми блюдами так же ненавязчиво и почти незаметно, как убирать из-под носа пустые.

Таким богато обставленным приёмам пищи сопутствовали, разумеется, правила этикета и хорошие манеры. Ложка для супа, ложка для соуса, ложка для десерта, по три ножа и вилки на каждое блюдо, ещё миллион каких-то мелочей — в общем, целое искусство, которым мне пришлось овладеть в числе прочих.

А вот по воскресеньям я кайфовал. По воскресеньям мы вольны были приходить к завтраку не строго в семь тридцать, как полагалось в будни, а в любое время с восьми до десяти. Правда, обходились при этом без прислуги и накрытых столов — сами набирали еду на тарелки, сами наливали напитки, сами подходили к буфетчику за чаем и кофе.

Многие курсанты из-за этого ворчали. Я же радовался самообслуживанию от всей души. Во-первых, приходить можно было, когда удобно. А во-вторых, размеры порций при таком раскладе мы регулировали самостоятельно.

Я положил на большую тарелку четыре поджаренных яйца с беконом, набрал солений и зелени. В довесок подцепил ещё тёплую, только из печи, ржаную булочку, посыпанную кунжутом. Налил в высокий стакан сока, положил на поднос салфетку, вилку, нож и уселся за стол. Свежайших колбас, сыров и пирожных наберу в следующий подход. Не так уж часто мне удаётся не спеша, от души пожрать по-человечески. Надо пользоваться, пока дают. Я потом ещё и кофе возьму. Кофе — важный напиток. Хорошо поутру мозги на место ставит.

— Как это понимать, Барятинский? — напротив меня плюхнулся за стол Жорж Юсупов и уставился на меня злыми красными глазами.

Не то спал плохо, не то рыдал в подушку. А может, и то и другое.

Впрочем, если учесть, что я знаю о его отлучках по ночам, скорее первое. Куда он ходит? Что делает? Пока у меня не было возможности за этим проследить. Проводить ночи напролёт под дверью Жоржа по понятным причинам не мог, а Джонатан с той памятной ночи ни разу больше меня не будил.

— Что понимать? — спросил я, проглотив кусок яичницы. — Это стол белых магов, вообще-то. Я, конечно, не возражаю…

— Белых магов? — перебил Жорж. — И ты себя к таковым причисляешь?

— А ты мне морали читать пришёл? — разозлился я.

— Почему мой дядя боится собственной тени?

— Без понятия. Но если его тень настолько же уродлива, насколько он сам — ничего удивительного в этом не нахожу.

Жорж выдержал паузу, чтобы я сам почувствовал, насколько далёкой от идеалов белых магов была моя сентенция. Я в ответ флегматично отхлебнул сока.

— Ты сказал, что решишь вопрос с моим наследством, — не дождавшись от меня ответных слов, продолжил Жорж. — И вот — теперь мой дядя спешно продаёт всё, что успел накупить, и возвращает деньги. Вчера он продал автомобиль и рассчитал водителя!

Я пожал плечами:

— Всё хорошо, что хорошо кончается, да?

— По-твоему, вот так решают проблемы белые маги? — кипел Жорж.

— Слушай, — оборвал я, — два вопроса. Во-первых, тебя с какого ракурса так волнует цвет моей жемчужины? Не даёт покоя, что все добытые мною баллы идут белым магам? Ну, смирись, что я могу сказать. Во-вторых, не понимаю, чем ты сейчас недоволен? У тебя была проблема — теперь проблемы нет. Я помню, что ты потерял отца. Но сделай себе одолжение, позволь душе немного порадоваться. Мой отец тоже погиб, если ты вдруг не знаешь.

На самом деле я едва не ляпнул: «Я своего отца вообще никогда не видел — и ничего, живу». Это бы прозвучало странно.

Зато то, что я произнёс, прозвучало вполне конкретно. Как будто бы я изо всех сил пытался подружиться с Жоржем. И тот это почувствовал. Взгляд его сделался колючим, тон — ледяным.

— И что? — процедил он. — По-твоему, это делает нас какими-то похожими? Превращает в друзей?

Чёрт. Вот где не надо — там он сообразителен, как вундеркинд. И как бы теперь мне осторожно съехать с темы и в то же время не превратить этот нервный разговор в очереднуюдраку?

— Мы не друзья, Барятинский, запомни, — сказал Жорж, глядя мне в глаза. — Никогда ими не были и никогда не будем. Я предупреждаю тебя в последний раз: перестань лезть в мои дела, иначе…

— Что — иначе? — резко спросил я. — Ну что ты мне можешь сделать — если я не перестану лезть туда, куда хочу⁈

У Жоржа потемнело лицо. Однако довести беседу до очевидного завершения нам не дали. За моим правым плечом послышалось тихое:

— Простите, я не помешаю?

Обернувшись, я увидел Злату. Она стояла позади меня с подносом в руках. Ранняя пташка, надо же. Аристократам такое не свойственно, нас тут всего десяток человек на всю столовую. Юсупов не в счёт, он явно оказался здесь лишь потому, что не застал в комнате меня. Хотя вроде бы говорят, что тем, кто рано встаёт — бог подаёт…

Сестра Златы — Агата — уже сидела за столом чёрных магов спиной к нам.

— Садитесь, госпожа Львова, конечно, — сказал я и отодвинул свой поднос. — Мы с господином Юсуповым не возражаем. Ведь правда, господин Юсупов?

Жорж окатил меня ледяным взглядом, резко встал и удалился. Вообще удалился, из столовой. Наверное, не голодный.

Про дуэль пока ничего не сказал — и то хорошо, уже прогресс. Может, даже удастся замять это дело. Ну не хочется мне убивать этого полудурочного! Ещё дадут прозвище «Убийца Юсуповых». Кто ж виноват, если они сами на бензопилу прыгают… Илларион, вот, тоже едва не допрыгался.

Злата села рядом со мной. Ощущалось это странновато — длинный стол, за которым куча свободных мест. Просто так девушка настолько близко к парню сесть не отважится. Тем более, что мы даже не были представлены. А это — важный нюанс.

Аполлинария Андреевна Нарышкина, например, скорее собственными рыжими локонами удавится, чем согласится так вот запросто заговорить, а уж тем более усесться за стол рядом с незнакомцем. Совершенно независимо от того, что фотографии этого «незнакомца» периодически мелькают во всех газетах и для того, чтобы не знать, кто он такой, нужно изрядно потрудиться.

Не представлены — значит, не знакомы. В некоторых нюансах правила этикета — штука на удивление идиотская. Впрочем, девушке, выросшей вдали от общества, простительно. Всех этих заморочек счастливица Злата, скорее всего, просто не знает.

— Прошу прощения, что прервала вашу беседу, — ласково улыбаясь, проговорила Злата. — Мне показалось, будто вы вот-вот поссоритесь.

— Ничего. Не обращай внимания. — Я глотнул из стакана сока. — У нас с Жоржем давние особые отношения. Нам… непросто поссориться.

Действительно, трудно сломать то, что никогда не было целым.

— Правда? Ну, тогда я рада. Не люблю, когда люди ссорятся, — улыбнулась Злата и взяла вилку.

Глава 22

— У тебя ведь есть сестра-близнец, — сказал я.

— Да, Агата.

— И вы с ней никогда не ссоритесь?

— Мы? — Злата, похоже, нешуточно удивилась. — Нет, никогда.

— Да ну? И в детстве тоже не ругались?

Злата отрицательно покачала головой.

— Надо же. Занятно. У меня тоже есть сестра-близнец, но мы с ней до недавних пор жили как кошка с собакой.

— А что изменилось потом? — заинтересовалась Злата.

Хороший вопрос — что изменилось… Честный ответ на него: изменилось всё.

Костя Барятинский навернулся с моста, сломал себе шею, его слабый дух не смог справиться с кризисом, и на место этого духа призвали меня. А я был достаточно взрослым человеком для того, чтобы не ввязываться в ссоры с собственной сестрой. Которая, кстати говоря, оказалась вполне разумной и приятной девушкой — хоть и не без некоторых тараканов в голове. Ну а у кого их, спрашивается, нет?

Да и вообще, если рассудить, такая сестра, как Надя — на вес золота. Я её не раз выручал, конечно, но и она мне помогала неоднократно. Чего стоит одна лишь наша афера с похищением цесаревича этим летом. Людей, которые готовы отважиться на такое вместе с тобой, нужно ценить. Это Костя Барятинский, изначальный хозяин моего нынешнего тела, был слишком глупым, чтобы понимать такие вещи. А я-то — другой человек.

— Повзрослели, — коротко ответил я.

— Вот как. — Злата улыбнулась. — А мы с Агатой никогда не ссорились. Даже в детстве. Может быть, это потому, что мы обе — девочки?

— Ну да, немаловажный нюанс, — усмехнулся я. — И каково вам сейчас? После стольких лет затворничества — оказаться среди людей?

— О, это здорово! — засияла Злата. — Все вокруг очень милые и добрые! Совсем не такие, как предупреждали папа с мамой.

Она осеклась и покраснела. Я улыбнулся:

— А что говорили папа с мамой?

Злата молчала, уставившись в свой поднос.

— Что здесь кругом цинизм и лицемерие, что каждый встречный будет стараться использовать вас в своих интересах, что за каждым добрым словом скрывается подвох? — подсказал я.

— П-примерно так, — пролепетала Злата.

— Я бы не стал отмахиваться от этих слов.

Злата взмахнула длиннющими ресницами.

— Вы полагаете, что люди настолько плохи?

— Люди настолько люди. Не плохие и не хорошие. Хотя встречаются, конечно, разные индивиды… — Тут я замолчал, задумавшись о своём.

Но вдруг из задумчивости меня вырвали произнесённые Златой слова:

— Про вас нам говорили только хорошее.

— Про кого — про нас? — встрепенулся я.

— Ну… про вас, Константин Александрович.

— Во-о-от как. — Я отодвинул опустевший стакан. — А откуда же ваши родители обо мне знали?

— Н-ниоткуда. Газеты… — пролепетала Злата.

Щёки её пылали, как заходящее солнце. Она, казалось, готова была провалиться сквозь землю. Я решил усугубить эффект и осторожно взял девушку за руку. Проникновенно заглянул в глаза.

— Я очень рад, любезная Злата, что моя слава настолько меня опередила.

Мне показалось, что Злату сейчас хватит удар. И в этот момент я чуть отклонился и перефокусировал зрение, чтобы увидеть её сестру.

Агата сидела за соседним столом, вполоборота к нам. Невнимательному наблюдателю могло показаться, что она ест — во всяком случае, склонилась над своим подносом. Но я прекрасно видел, что Агата вцепилась обеими руками в стол так, будто хочет отломать от него кусок. И щёки её покраснели не хуже, чем у сестры.

О-о-очень интересные близняшки. Вот просто очень…

— Костя, — послышался вдруг голос Мишеля. Который, видимо, тоже наконец проснулся и дополз до столовой. — тебя просят подойти к телефону.

— Кто? — Я отпустил руку Златы и повернулся к другу.

Мишель сделал многозначительный взгляд. Я хмыкнул и встал.

— Прошу меня простить, госпожа Львова — дела. Неотложные дела зовут.

— До свидания, господин Барятинский, — чуть слышно пискнула Злата. — Удачи вам… с вашими делами.

Поклонившись, я удалился.

Звонок поступил на общий телефон. Дядька, присматривающий за аппаратом, сидел на месте и с надеждой на меня смотрел. Снятая трубка лежала на аппарате. Я не глядя сунул стражу телефона монету, шевельнул рукой, ставя глушилку, и поднёс трубку к уху.

— Барятинский.

— Наконец-то! — ворвался в ухо недовольный голос Витмана. — Вам должно быть стыдно, капитан Чейн! Начальство полчаса дожидается, пока вы соизволите ответить,

— Во-первых, не полчаса, а всего-то пару минут, — буркнул я. — А во-вторых, если начальству угодно, чтобы я постоянно был на связи, оно могло бы снабдить меня передатчиком. Вроде того, что был у Кристины.

— У Кристины передатчик был в виде пудреницы, — озадаченно сказал Витман. — Я не думаю, что вашему образу пойдёт на пользу такой аксессуар.

— Ой да ладно. Уже почти середина двадцатого века, границы размыты.

— Что?

— Что?

Помолчали. Потом Витман, глубоко вдохнув, сказал:

— Граница есть, господин Барятинский. И с этой стороны — мы.

— Ясно, господин толерантность, — усмехнулся я. — Ну а что запрещает сделать передатчик в виде портсигара, например?

— Портсигара? — переспросил Витман. — Хм… А неплохая идея!

— Дарю, пользуйтесь. Патент на себя всё равно оформить не смогу — Ближний Круг, сами понимаете…

— Можно подумать, когда-то вас это останавливало, господин Барятинский, — хмыкнул Витман. — Кстати — коль уж вы подняли эту тему. Что там за интересные дела происходят с одним заводом в Чёрном Городе?

Ну… Говоря языком моего мира, завод в Чёрном Городе мы с Федотом успешно отжали. После достопамятного гоп-стопа Илларион сделался мягким, как пластилин, готовым на всё. Получив от него документы, мы съездили познакомиться с новым директором. Объяснили ему ситуацию. Директор тоже оказался предельно понятливым и сговорчивым человеком — особенно после того, как воочию увидел, кто к нему явился. Имя Федота Комарова для директора было не пустым звуком.

Себе я назначил не самую большую долю, так что, думается, в итоге довольными остались все. А завод, как оказалось, производил боеприпасы.

С кем в таких масштабах воевал Юсупов — осталось загадкой, с его смертью все концы опустились в воду. Я, впрочем, был уверен, что сам Юсупов не воевал — но зато активно снабжал патронами людей, которые в них нуждались.

Что ж, если повезёт, однажды эти люди снова выйдут на наш заводик. И тогда мы их разговорим так, что мало не покажется. А не повезёт — чёрт с ними. Всё равно Земля квадратная, за каким-нибудь углом да и встретимся.

— Не понимаю, о чём вы говорите, Эрнест Михайлович, — безмятежно сказал я.

— Так и думал, что вы, как всегда, ни при чём, Константин Александрович, — усмехнулся Витман. — Однако хватит уже болтовни, я звоню по делу.

— Внимаю.

— Вам бы неплохо подъехать в нашу лабораторию. Разговор, прямо скажем, не телефонный.

— Лаборатория? — заинтересовался я. — А где она находится?

До сих пор о лаборатории Тайной канцелярии только слышал. Бывать там не доводилось.

— Машина уже должна ждать вас у ворот академии. Если вас не затруднит…

— Не затруднит, ну что вы. Как раз не знал, чем занять день.

И я даже почти не ехидничал. После того, как испытание в Ближний Круг завершилось, а Юнг погиб, у меня будто гора с плеч упала.

Прекратились интенсивные тренировки с Платоном (одна в неделю для поддержания формы — не в счёт), закончились занятия по порталам с Калиновским (он обучил меня всему, что знал сам, да к тому же началась учёба, и теперь у нас обоих — как у ректора, так и у меня, — было не столь много времени).

С Воинами Света, моим отрядом, мы тоже почти перестали практиковаться. С нашим оружием это было попросту недальновидно. Если прорыв случится, когда мы будем истощены — грустно сделается всем. Да и что отрабатывать? Битва с Тьмой — всегда неожиданность. Всё, что требуется — быть ловкими, быстрыми, сильными, уметь фехтовать. А со всем этим вполне справлялась академическая программа.

Так что я, по сути дела, отдыхал. И чувствовал себя неуютно. К безделью, говорят, привыкаешь — но гораздо сильнее привыкаешь к работе на износ. И когда образуется перерыв — такое чувство, будто стоишь голым на холодном ветру. Неудобно, неуютно и не знаешь, куда себя деть.

— В двух словах намекните, что будет, — попросил я Витмана.

— Разве что в двух. Метеорит хочет.

— Эм… — озадачился я. — А в трёх?

— Метеорит хочет вас.

* * *

Если гора не идёт к Магомету — Магомет идёт к горе. Если метеорит не летит к капитану Чейну — капитан Чейн едет в лабораторию Тайной канцелярии.

«Метеорит хочет вас». Что бы это могло означать?

Машина и правда ждала меня у ворот. Я подошёл, стукнул по стеклу и, дождавшись, пока оно опустится, сказал водителю:

— Я поеду за вами сам, на своей машине.

— Приказ был не такой, — нахмурился и без того хмурый мужчина в костюме цвета питерского неба осенью.

— Мне нужна мобильность, — объяснил я. — Мало ли, куда поеду потом. К тому же, вряд ли вы обрадуетесь моему попутчику.

— Попутчику? Попутчиков брать не велено…

Джонатан Ливингстон камнем рухнул мне на плечо, расправил крылья и заорал на водителя:

— Государю императору — ура!!!

Водитель вздрогнул. Почесал висок указательным пальцем.

— Хорошо, господин капитан. Езжайте прямо за мной.

Я и поехал. Джонатан, к моему облегчению, расположился на пассажирском сиденье, что означало: горизонт чист. Если бы он летел над машиной, это могло бы означать опасность.

Хотя… Я покосился на чайку. После того, что он исполнил с Илларионом, уже ни в чём нельзя быть уверенным. Сквозь стекло, как выяснилось, для него пролететь — не проблема. Лучше не расслабляться.

Ехали долго. Водитель изрядно попетлял по городу, насколько я мог судить — безо всякого смысла. В его машине, очевидно, стояли стёкла «с секретом», сквозь которые я не должен был видеть, куда меня везут. А раз уж я еду на своей — значит, надо меня хотя бы немного запутать. Вряд ли это распоряжение Витмана, скорее личная инициатива водителя. Рефлекторное поведение человека, привыкшего к повышенному уровню секретности.

Наконец, мы остановились возле здания, обнесённого бетонным забором с колючкой. На шлагбауме я завис надолго. Передо мной извинялись, просили подождать, куда-то звонили, что-то уточняли, но, наконец, пропустили.

— Вы уж не серчайте, господин капитан, — сказал водитель, когда я, наконец, припарковался и выбрался на свет божий. — Сюда обычно на личном авто не приезжают. Объект режимный, сами понимаете…

— Я мог бы и рядом где-нибудь машину оставить. Тогда не пришлось бы время терять.

Водитель только руками развёл — мол, чего уж теперь.

Чайку я отпустил полетать. Джонатан немедленно усвистал куда-то в заоблачные выси и затерялся.

Здание было в три этажа высотой, но, оказавшись внутри, мы пошли не наверх, а вниз, в подвал. Там, по моим прикидкам, находилось еще минимум столько же этажей, сколько наверху. Топили здесь отлично — так, что я даже снял куртку. У подножия лестницы минус первого этажа меня встретил Витман и отпустил водителя.

— Ну-с, как говорится, если где-то падает метеорит — то обязательно на вашу голову, — весело сказал Витман, потирая руки. — Пословица, не больше, но как нельзя к месту. Идёмте, Константин Александрович. Экскурсию проводить не стану, уж простите. Люди заняты делом…

Мы шли по коридору, слева и справа то и дело попадались закрытые деревянные двери. Двери украшали таблички с надписями: «Лабораторiя…» — и номер.

— А ваша знаменитая некромантическая лаборатория тоже находится здесь? — спросил я.

— Здесь, разумеется, — кивнул Витман. — Двумя этажами ниже. Желаете посмотреть? Сразу предупреждаю: на полный желудок зрелище не самое приятное.

— Обойдусь, — покачал я головой. — Праздный интерес.

В одну из дверей — лабораторию № 6 — Витман постучал.

Открыл, видимо, лаборант. Совсем молодой парнишка. Ну как — молодой? Постарше Кости Барятинского, лет двадцати трёх, наверное. На меня он посмотрел с каким-то ревнивым выражением. Шмыгнул носом и отвернулся.

Ну да, ну да. Понаехали тут всякие канцелярские выскочки, работать мешают.

Эта конкретная лаборатория представляла собой комнату с невысоким потолком. Окон не было. Вдоль стен стояли шкафы с металлическими и стеклянными дверцами. Посередине лаборатории возвышался застеленный белой простынёй стол, а на нём в гордом одиночестве лежал уже знакомый мне метеорит. Его очистили от копоти, и теперь он сверкал, отражая свет потолочных электрических ламп.

— Кгхм. — Со стула мне навстречу поднялся пожилой мужчина в белом халате, с седой бородой и в крохотных очках, которые висели на самом кончике носа, где, возможно, выполняли какие-то непонятные мне функции. — Здравствуйте-здравствуйте, господин Барятинский. Для меня честь — познакомиться с вами.

— Константин Александрович, это профессор Салтыков, — представил Витман. — Прошу без церемоний, господа. Все свои.

— Взаимно приятно, — кивнул я, пожимая протянутую руку. — Ну так чем вас обидела эта каменюка, господин профессор?

От двери послышалось фырканье. Я повернул голову и смерил лаборанта взглядом. Тот посмотрел в ответ смело и дерзко.

— Проблемы? — жёстко спросил я.

Лаборант не стушевался. Безмятежно пожал плечами.

— Нет, ну что вы. Никаких проблем, ваше сиятельство.

— Тогда постой снаружи. Ты меня раздражаешь. Он ведь нам не нужен, господин профессор?

Такого поворота лаборант явно не одидал. Аж хрюкнул от нахлынувших чувств.

— Действительно, Пафнутий. Выйди, пожалуйста, — смущенно согласился профессор Салтыков.

Витман подкрепил его просьбу тяжёлым взглядом. И лаборант Пафнутий, побледнев от негодования, вышел за дверь.

— Прошу прощения. Гонору в нём с избытком, — пробормотал профессор. — Молодой, знаете ли. Юношеские амбиции…

— Так это ж хорошо, — улыбнулся я. — Если в человеке чего-то много — это всегда можно убавить. А вот когда не хватает — тогда проблема.

Успокоенный, профессор Салтыков кивнул и достал из кармана халата маленький молоточек. Подошёл к столу, тюкнул молоточком по метеориту. Тот отозвался негромким звоном.

— Любопытный экземпляр, — прокомментировал Салтыков. — Не можем найти соответствия в таблице периодических элементов.

— Насколько это невероятно? — пожал я плечами.

— Э-э-э… — Профессор явно озадачился. — Весьма! То есть, кгхм, абсолютно. Беспрецедентный случай. Вещество, из которого состоит этот небесный камушек — удивительной стойкости. Как мы ни старались, не сумели отколоть от него ни кусочка! Даже царапинки оставить не получилось.

— А как же вы его изучали? — не понял я.

— А вот это, господин Барятинский, самое интересное. Когда мы уже отчаялись и отложили инструмент, от метеорита вдруг откололся фрагмент. Упав на стол, он рассыпался практически в пыль. Вот эту пыль мы и изучали. Однако важен тут не сей факт, а несколько иной. А именно: как рассыпался фрагмент.

На дальнем конце стола стояло нечто вроде тех круглых высоких крышек, которыми Китти накрывает блюда перед тем, как подать обед. Профессор подцепил крышку мизинцем и снял её. Под крышкой и правда оказалось что-то вроде тарелки — только она была плоской, стеклянной. А на «тарелке» я увидел буквы из серого порошка. Надпись прочитать не успел.

— Прошу вас обратить особое внимание, — сказал профессор. И, вынув откуда-то пинцет, разворошил им буквы.

Как только он убрал пинцет, порошок пришёл в движение. Быстро, будто подчиняясь действию магнетической силы, принял изначальное положение.

— «Бродяга», — прочитал появившееся на тарелке слово я.

— Именно так вас звал наш старый знакомый Юнг? — подал голос Витман. — Не правда ли, Константин Александрович? И именно вам в руки прыгнул метеорит. Не говоря уж о том, что именно вас он перед этим едва не убил на дороге.

Глава 23

— Голос, — задумчиво повторил Витман.

— Женский, — уточнил я.

— Это вы могли бы не говорить, — отмахнулся Витман.

Я немного даже обиделся. Вот можно подумать, что на меня бросаются прямо все подряд лица женского пола, оказавшиеся на расстоянии взгляда!

Хотя, если задуматься…

— Не суть, — продолжил Витман. — Значит, эта особа назвала вас бродягой и посулила помощь. Так? Верно я понял?

— В точку. Думаю, излишне будет говорить, что всё это — ну очень странно. Если не подозрительно.

Витман покивал.

Мы с ним остались в лаборатории вдвоём. Профессора Салтыкова Витман отослал — тот всё равно ничего больше не мог сказать о метеорите, наука оказалась бессильной перед природным явлением.

На столе продолжал лежать (или стоять) метеорит. Рядом с ним из серебристо-серого порошка на фоне белой простыни отчётливо выделялась надпись: «Бродяга».

— И вы полагаете — это и есть та самая помощь, — задумчиво сказал Витман, глядя на метеорит.

— Ну… — Я усмехнулся. — Мысль, безусловно, заманчивая. Однако не будем забывать, что меня этой «помощью» для начала едва не убило. Если бы не вмешался мой фамильяр, от меня бы сейчас, наверное, только угольки остались. Даже испугаться бы не успел. Так что вполне возможно, что этот метеорит на самом деле хочет меня прикончить. А тот его милый прыжок мне в руки — просто неудачная попытка покушения. В конце концов, что мы о нём знаем? Ничего. Что ждать от этой штуки — непонятно. А в таких ситуациях лично я предпочитаю готовиться к худшему.

— А как же дама, которая молила вас о помощи, предлагая при этом помощь? — посмотрел на меня Витман.

— Что бы вы там обо мне ни думали, Эрнест Михайлович — я далёк от идеализации всех дам без разбора, — проворчал я. — Какая-то из них вполне может мечтать о моей смерти. Скажем, какая-нибудь запредельная самка Юнга… если можно так выразиться.

Протянув руку, я коснулся поверхности метеорита. И понял вдруг, что по мере приближения к метеориту в голове усиливается звук. Как будто я стою под линией электропередач, и ко мне постепенно возвращается слух.

— Как ощущения? — спросил Витман.

— Что-то там есть. — Я опустил руку. — Что — непонятно.

— Вот к такому же выводу пришли и все наши специалисты, — проворчал Витман. — За что только они получают жалованье, спрашивается? Иногда мне кажется, что можно распустить как минимум половину штата и заменить их вами, капитан Чейн. А иногда — не кажется… Что ж, предлагаю подняться на верх. Перекурить и выпить по чашке кофе. Возможно, нас что-нибудь осенит.

— Предложение принимается. Только ещё один момент. — Я расстегнул куртку и, сунув руку за пазуху, извлёк книгу. — Вот эта штука написана Юнгом, если верить надписи на обложке. И иногда она со мной разговаривает. Пытается запугать.

— Разговаривает? — переспросил Витман, взяв книгу. Надо отдать ему должное — этот человек умел ничему не удивляться. И сомнению мои слова никогда не подвергал, просто уточнял подробности. — Что вы имеете в виду?

— Не голосом, — пояснил я. — Просто текст книги меняется, начинает обращаться непосредственно ко мне. Ну, знаете: «Тьма всесильна, тебе не победить, борьба бессмысленна» — в таком духе. Когда книга провернула этот финт в академии, сработал детектор магии. Дежурный преподаватель зафиксировал черномагический всплеск шестого уровня.

— Это очень странно, — пробормотал Витман, листая книгу. — Ведь Юнг был белым магом…

— Юнг вообще не был человеком, — напомнил я. — Вернее, может, и был, но так давно, что сам об этом позабыл.

— Ваша правда, — вздохнул Витман. — Что ж, разберёмся. Передам нашим «специалистам», коль уж находимся здесь. Надеюсь, хотя бы из этого предмета они сумеют извлечь что-то стоящее. — Витман не сумел сдержать ядовитой интонации.

Он открыл дверь, позволив мне выйти первым. Сам вышел вслед за мной.

Профессор Салтыков куда-то удалился, видимо, у него были другие дела, помимо падающих с неба кусков металла. А вот лаборант Пафнутий, как оказалось, слонялся под дверью. Подслушивать, что ли, пытался? Бессмысленное занятие. С одной стороны, здесь наверняка предприняты все магические меры, чтобы никто не грел уши лишний раз. А с другой, я его выгнал не потому, что должно было прозвучать нечто секретное, а потому, что меня бесила его надменная рожа.

Витман не обратил на парня внимания. Сразу пошёл по коридору, на ходу листая книгу. Я шагал за ним, сунув руки в карманы. В голове царила восхитительная пустота.

Здесь и сейчас не было никакого смысла пытаться что-то понять, анализировать, делать выводы. Вокруг меня, конечно, всегда происходило что-то подобное — но теперь нельзя было даже предположить, что именно и кто за этим стоит.

Вдруг я ощутил движение. Чуть повернув голову, поймал в периферическое зрение Пафнутия. Он, оказывается, немного выждав, пошёл вслед за нами. Это, в общем-то, было не так чтобы странно. Пацан здесь работает, мало ли, куда и зачем идёт.

— Любопытный фолиант, — проговорил между тем Витман. — То, что он фонит чёрной магией, очевидно даже мне. Однако, думается, под этой магией есть что-то ещё… Нужно разбираться, м-да.

Мы уже подошли к двери, ведущей на лестницу, когда Пафнутий подал голос:

— Ну и как прошла беседа с «каменюкой»?

Остановившись, мы с Витманом обернулись и посмотрели на дерзкого лаборанта. Тот и не подумал смущаться. На Витмана, впрочем, он вообще не глядел. Всё его внимание было сосредоточено на мне.

— Прекрасно, — сказал я. — Отчёт будет у вас в кабинете до конца рабочего дня. Я могу идти, господин учёный?

— Да уж, можете-можете! — Голос Пафнутия зазвенел от какой-то непонятной мне ненависти. — Шли бы вы… куда подальше. И не возвращались.

— Это ещё что такое? — повысил голос Витман. Стены коридора задрожали. Лампа под потолком мигнула. Эрнест Михайлович был человеком старой закалки, нарушений субординации не терпел. — Ты что себе позволяешь, недоделок? Соображаешь, на кого рот раскрыл⁈

— Знаю ли я, кто такой Константин Барятинский? — вскинул брови Пафнутий. — Это что — вопрос? Разумеется, знаю, его каждая собака знает! Тот самый Барятинский! Единственная надежда Российской Империи! Спаситель великой княжны и великого князя!

С каждой фразой ненависти становилось больше, а голос делался громче.

— Дешёвая популярность — вот как я это называю! Вчера этот разрекламированный пижон втёрся в доверие к императору, сегодня пролез в Тайную Канцелярию. А завтра что? Женится на дочери императора и займёт престол?

Витман откашлялся:

— Так, ну всё, это уже слишком. Я, к счастью, никогда не страдал либеральными взглядами. Если тебе наскучила работа — мог бы просто подать заявление об уходе. Но после того, что здесь прозвучало, увольнением дело не обойдётся. Пару лет в шахтах — это как минимум. Если выживешь там, потом будешь тридцать раз думать, прежде чем рот открывать.

Я хотел было осадить Витмана. Два года за грязный язык — это всё же, как по мне, чересчур. Вполне, на мой взгляд, достаточно как следует набить дураку морду…

Не успел.

Взглянув в глаза Пафнутия, я слишком поздно заметил странную особенность его зрачков. Они были больше, чем полагается. И к тому же — неправильной формы.

Как будто только и ждали, пока я это замечу, зрачки Пафнутия мгновенно выросли ещё больше. Две «чернильные кляксы» выплеснулись за пределы глаз.

— Витман — бегите! — крикнул я.

— Что-о-о⁈ — возмутилось моё непосредственное начальство.

Он пока ещё ничего не понимал. Наблюдать прорывы Тьмы лично Витману до сих пор не приходилось. Он не догадался, что через Пафнутия каким-то образом вновь прорывается Тьма.

Тьма, которой глава Тайной Канцелярии — не помеха, но лёгкая закуска. Тьма, с которой один на один мне сталкиваться ещё не приходилось, со мной рядом всегда были Воины Света.

Я повернулся к двери, поднял руку и сотворил простое, как лом, черномагическое заклинание «Таран». Дверь с лязгом вылетела из проёма, ударилась о ведущие вверх ступени лестницы.

— Бегом! — рявкнул я. — Вызывайте мой отряд!

Вряд ли, конечно, ребята успеют вовремя. Но если эта тварь прикончит меня — вместе они с ней разберутся. А после законопатят разлом.

Витман бросил быстрый взгляд на Пафнутия — лицо которого уже почти скрылось за тьмой. И теперь понял, что происходит.

Хвала всем богам — Витман не стал играться в героя. Он был одним из самых смелых людей, что я встречал за обе свои жизни, но — не в ущерб здравому смыслу. Противопоставить Тьме Витман не мог ничего. Поэтому просто молча повернулся и бросился прочь, вверх по лестнице.

А над его головой пролетело что-то белое и стремительное. Что могло быть только Джонатаном Ливингстоном.

— Государю императору — ура! — заметался по коридору отчаянный вопль.

Я призвал цепь и пустил по ней энергию чистого Света. Звенья цепи засияли, и Тьма взревела. Я вновь услышал множество голосов, говорящих, кричащих, шепчущих одновременно одно и то же:

— К чему оттягивать неизбежное, Бродяга?.. Я всё равно сожру этот мир, с тобой или без тебя… Мне нужен новый слуга, чтобы готовить для меня новые миры… Прежнего моего слугу ты убил… Займи его место, и твоя жизнь продлится дольше, чем ты можешь вообразить…

— Как по мне, важно не то, сколько ты живёшь, а то — как, — возразил я. — Вот тебе — сколько лет, сука? Миллионы? Квадриллионы? И что ты делала всё это время? Только жрала? Мне тебя жаль. Перед смертью даже нечего будет вспомнить. Я так жить не хочу, спасибо.

Тело Пафнутия скрылось уже полностью, окутанное коконом Тьмы. Во все стороны потянулись многочисленные щупальца, прикосновение которых означало гибель.

— Ты умрёшь, — пообещала Тьма. — И твоя смерть будет хуже смерти.

Отвечать я не стал. По крайней мере, словами. В отличие от Тьмы, я не был настолько туп, чтобы надеяться её напугать или переубедить. Поэтому просто начал битву сам.

Цепь полетела вперёд, удлинилась. Сияющие звенья обернулись вокруг кокона Тьмы дважды и затянулись.

Тьма заревела и завизжала на разные голоса. Я физически ощущал, как трещит и рвётся её непонятная плоть. Щупальца скребли по цепи, от них шёл серый пар.

А из меня потоками хлестала энергия. В висках колотилась кровь. Ноги подкашивались.

Сколько я ещё протяну? Меня ведь никто не прикроет, никто не даст минуту передышки. Путь лишь один: истощить себя и сдохнуть.

Но кому от этого станет легче? Разве что — ей, этой суке Тьме. Ну нет, я не собираюсь облегчать ей жизнь! Сперва потанцуем.

Я с силой рванул цепь на себя. Личное оружие как всегда поняло команду, едва сформулированную на уровне подсознания. Кокон завертело по часовой стрелке. Щупальца суматошно вскинулись, заколотили по стенам. Во все стороны полетели извёстка, штукатурка, куски кирпича.

А я бросился вверх по лестнице.

План был простой: дать себе небольшую передышку. Я быстро восстанавливал силы, так что спустя минуту смогу атаковать ещё раз, не хуже, чем в первый.

А ещё было бы неплохо вывести эту тварь наверх, на свежий воздух. Потому что, учитывая её и мою силы, опасность обрушения здания становилась отнюдь не иллюзорной. Тьме-то, в общем, будет плевать, она даже порадуется. А вот если завалит меня — мне конец. Даже если повезёт, и я выберусь, сил на дальнейшее противостояние не останется точно.

— Государю императору — ура! — услышал я вопль и обернулся.

Упал на ступеньки спиной, пропуская над собой смертоносное щупальце. Опять Джонатан спас мне жизнь. Если бы я не обернулся, щупальце ударило бы мне в спину.

И в ту же секунду я увидел самого Джонатана. Он летел по коридору, держа в лапах что-то, что я сперва принял за змею. Это что-то было длинным, извивалось и сверкало.

Но это была не змея. Джонатан Ливингстон нёс мне цепь.

Ему пришлось обхватить её перепончатыми лапами, лишёнными когтей. Это было, видимо, неудобно, а цепь ещё и шевелилась, как живая. Но на Джонатана работали могучие крылья, которые несли его вперёд с немыслимой скоростью.

— Какого?.. — только и успел я сказать, прежде чем стремительная чайка, пролетев надо мной, выпустила добычу, взятую неизвестно где.

Цепь упала мне на колени. Я перевёл взгляд с неё на свою цепь, которая обвила моё предплечье.

Ничего не понимаю. Конечно, я второй год нахожусь в магическом мире и многому уже просто разучился удивляться. Но конкретно сейчас — что, чёрт подери, происходит⁈ И как это понимать⁈

Новая цепь продолжала светиться просто по дефолту, такова была её природа. И свет этот был точно таким же, каким светилась моя цепь, когда я пускал её в ход против Тьмы. Но сейчас-то энергия шла не из меня! Я ко второй цепи вообще не прикасался! Так откуда она идёт? Почему цепь светится?

— Тебе это не поможет, Бродяга! — взревела Тьма.

В мою сторону полетели щупальца. Я поднял руку и выставил Щит. Это уже было чисто инстинктивное действие, и я успел понять, что смысла в нём — не ахти. Тогда интуитивно добавил к Щиту немного истинного Света. И в тот же миг щупальца ударили в мерцающую преграду.

По Щиту пробежали красные разводы. Щупальца отскочили назад, а Тьма завизжала так, что задрожали стены, пол и потолок. Сверху посыпалась извёстка, или что там — я не успел заметить.

А потом Тьма прыгнула вверх, и на пол обрушилась целая лавина.

Я вскочил, метнулся вперёд, держа в обеих руках по цепи. Поднял голову.

Тьмы передо мной больше не было. А в потолке осталась дыра метра два в диаметре. Сверху доносились крики, выстрелы. Что-то вспыхивало — похоже, лупили магией почём зря.

Вот тебе и апокалипсис… Если эта мразь положит здесь всех и сбежит, история этого мира закончится в течение недели. Нам не остановить полномасштабного вторжения Тьмы. Можно будет просто устроиться поудобнее, открыть по бутылке пива и ждать конца света.

Но, как бы соблазнительно ни рисовало воображение эту перспективу, я решил ещё немного побарахтаться.

Поднял обе руки вверх. Две цепи, одинаково послушные, взметнулись, вылетели, удлиняясь, за пределы отверстия, пробитого Тьмой, и за что-то там зацепились. А потом просто рванули меня вверх. Я взлетел, как на сверхскоростном лифте. Перед глазами мелькнуло что-то неразборчивое, а в следующий миг я уже «парил» в воздухе на первом этаже здания.

С тех пор как я проходил здесь полчаса назад, многое изменилось. Пробитые стены, высушенные трупы, густые клубы дыма.

И, разумеется, мечущаяся среди всего этого Тьма.

С неистовым воплем мимо меня пронёсся Джонатан Ливингстон. А я, высвободив обе цепи, бросил их в атаку.

Первая — моя — просто отлетела в сторону, отбитая щупальцем. Второй — той, что притащил Джонатан, — повезло больше. «Ошпарив» щупальце, она в три витка обвила Тьму.

А потом я начал падать. Возможно, Тьма ждала, когда я грохнусь, чтобы высвободиться. Во всяком случае, до поры она сильно не дёргалась, хоть и шипела от чего-то вроде боли, что может испытывать Тьма. Она явно не приняла в расчёт мою родовую магию.

Когда-то давно добрый мальчик Рабиндранат Иванов подложил Косте Барятинскому в карман один хитрый амулет — отключивший родовую магию. Костя, упав с моста, сломал себе шею. В результате чего я и прибыл в этот мир спасать ситуацию. С тех пор я всегда тщательно слежу за карманами. Посему на этот раз родовая магия отработала безукоризненно.

С высоты метра четыре я спокойно опустился на пол и шагнул к самому краю пробитого в этом полу отверстия.

Сообразив, что никакой форы не будет, Тьма завопила на разные голоса и начала бороться уже по-серьёзному. Как бешеный спрут, она хваталась щупальцами за цепь, карабкалась по ней ко мне.

— Ты сдохнешь! — визжала, рычала, шептала она. — Ты сдохнешь сегодня, и я сожру твою душу!

От щупалец валил густой пар, слышалось шипение горящей… Тьмы.

— Есть идея получше, — сказал я, подняв правую руку. — Давай ты сегодня, а я — завтра.

Глава 24

Моя вторая цепь бросилась в атаку. Лишь под конец пути я позволил ей налиться светом. Замерев, цепь хлестнула концом по тому, что можно было бы назвать «мордой» Тьмы. То место, где когда-то находилась голова Пафнутия, дёрнулось, словно от удара кувалдой. А цепь уже ударила с другой стороны.

«Пощёчины» сыпались одна за другой. «Башка» Тьмы мотылялась из стороны в сторону. Вторая цепь, удерживающая Тьму, светилась всё ярче.

У меня на лбу выступила испарина. Я сливал самые остатки едва восстановившихся сил. И с каждой секундой уверенность в победе таяла.

Тьма предприняла последнюю отчаянную попытку. Она изменила форму, истончилась и стремительным рывком вылетела из капкана. Новая цепь, стянувшись, жалобно звякнула и упала на пол. А Тьма бросилась к выходу из здания. Пролетела мимо меня, завывая, как раненая собака.

Я повернулся к ней, понимая, что на погоню у меня сил точно не хватит. И тут передо мною явилось прекрасное виденье. Ангел Господень. Которому почему-то захотелось принять облик Аполлинарии Нарышкиной.

Полли стояла в дверях, и на натянутой тетиве её лука сияла истинным Светом стрела.

Тьма успела лишь остановиться — больше никак отреагировать не успела. Полли разжала пальцы, от её руки до «груди» Тьмы словно протянулся луч света.

Удар. Вспышка.

С яростным воем Тьма отлетела к стене, врезалась в неё. По стене побежали трещины, задрожал потолок…

Полли сделала шаг в сторону, вновь натягивая лук. А в освободившийся дверной проём один за другим вбежали Мишель, Андрей, Анатоль и Платон. Личное оружие они держали наготове.

— Как жизнь, Капитан? — крикнул Анатоль.

Впрочем, на меня он не смотрел, всё его внимание было поглощено Тьмой. Молодец, парень, многому научился.

— Вашими молитвами, — хрипло отозвался я.

Свою изначальную цепь я отозвал от греха подальше. А новой замахнулся.

Тьма «стекла» по стене на пол, тут её и настигла цепь. Ударила, вызвав очередной взрыв потусторонних голосов, и отскочила. Зато на помощь подоспели остальные, со своим оружием.

Тьма рванулась вперёд в последней отчаянной попытке спастись, но её встретила вторая стрела из лука Полли. Отшвырнула назад. А потом посыпались удары сияющих мечей и сабель.

Голоса из преисподней достигли апогея в обоих регистрах. От низкого рёва дрожали стены и потолок, от визга лопались барабанные перепонки. Полли, выронив лук, прижала к ушам ладони, попятилась. А мужчины не отступили. Они продолжали бить и рубить корчащуюся у их ног Тьму, которая даже не пыталась атаковать.

— Умри! — завопил Мишель и обрушил очередной удар.

Ослепительно сверкнуло. В тот же миг голоса Тьмы оборвались, а ребят расшвыряло по сторонам. Долетела и до меня волна беззвучного взрыва, но я сумел устоять на ногах.

— Твою мать, — прошептал я и огляделся.

Подходящих вещей вокруг не было от слова совсем. Но внезапно снова выручил Джонатан Ливингстон. Он появился откуда ни возьмись и уронил мне на руки чью-то шинель.

— Где ты её упёр⁈ — изумился я.

— Государю императору — ура! — гордо ответил Джонатан.

Ладно. В данный момент, где упёр — дело десятое.

Я быстро подошёл к тому месту, где только что была Тьма. И накрыл шинелью мёртвого Пафнутия.

Щупать пульс было бессмысленно. С первого взгляда становилось ясно, что парня буквально расчленили ударами сабель. Были на его теле и две пробоины от стрел Полли, не укрылись от взгляда сломанные моими цепями кости.

Я-то с этим зрелищем и с этим знанием справлюсь, Платону тоже не привыкать. А вот остальным ни к чему знать, что их стараниями только что погиб человек. И, видимо, утаить от ребят это знание было действительно важно — коль уж видящий линии вероятности Джонатан Ливингстон принёс мне шинель.

— Вы закончили, Константин Александрович? — послышался голос Витмана.

Он вошёл в помещение. Бегло огляделся по сторонам и удовлетворённо кивнул.

— Как вы сумели так быстро привести бойцов? — спросил я.

— Порталы, — прокряхтел, поднимаясь на ноги, Андрей. — Лично я впервые проходил через портал…

— И как ощущения? — спросил я нарочито бодрым тоном.

Я помогал своим воинам подняться, а сам между тем как бы невзначай отворачивал их от накрытого шинелью Пафнутия.

— Очень быстро и удобно, — ответила на вопрос Полли. — Мне понравилось! И, похоже, мы подоспели как раз вовремя?

— Если бы не вы — я бы сейчас лежал мёртвым, — подтвердил я. — Давайте выйдем отсюда на воздух.

Находиться в помещении и вправду было не очень. Запах гари удушал, повсюду плавали клубы дыма. Возражать мне никто не стал.

— Кажется, в этот раз прорыв был сильнее, — заметил Платон, когда мы, выйдя, остановились во внутреннем дворе здания.

— Да полно вам, Платон Степанович! Мы же справились в десять раз быстрее! — воскликнул вечно оптимистически настроенный Анатоль.

— Мы подоспели далеко не сразу, — возразил Мишель. — К нашему прибытию Костя наверняка успел порядочно измотать Тьму.

— Ну, так, — согласился я.

— Я судил не по времени, — покачал головой Платон. — Мы ведь тоже становимся и сильнее, и опытней. Я судил по масштабу разрушений.

Тут мы, как по команде, дружно повернулись к зданию. По его фасаду шла трещина толщиной с мою руку, от фундамента до самого верха. Из окон первого этажа вытекали струйки дыма. Фундамент посередине ощутимо просел. Ещё чуть-чуть — и здание обрушилось бы нам на головы.

— Н-да, пожалуй, — пробормотал Анатоль. Он, видимо, только сейчас начал осознавать, насколько близко от него была смерть.

— Не думаю, что тут поможет Реконструкция, — заметил Андрей.

— Не извольте беспокоиться, господин Батюшкин, — сказал, подходя к нам, Витман. — В сравнении с тем, что случилось бы, если бы вы не остановили Тьму, эти потери — сущая ерунда.

Вокруг нас суетились люди. Сновали туда-сюда — в здание, из здания. Насколько я заметил, все, входя внутрь, прикрывались Щитами. Двигались они парами или тройками: один прикрывает, остальные что-то тащат. Разумно. Как будто не в первый раз выносят ценности из рушащегося дома.

— Этим людям правда так нужно туда заходить? — нервно спросила Полли. — Здание может обрушиться в любой момент! Вы только взгляните на него!

Мишель взял её за руку, и Полли с усилием выдохнула, заставив себя замолчать.

— Уверяю, госпожа Нарышкина, наши люди в этом здании не в бильярд играли, — развёл руками Витман. — Остались некоторые, скажем так, дорогие сердцу вещи — которые просто необходимо спасти.

Тут наружу вышла очередная тройка. Двое несли уже знакомый мне метеорит на натянутой простыне. А Щитом их прикрывал сверху профессор Салтыков.

Я шагнул вперёд. Приглядевшись к метеориту, нахмурился.

— Он что, стал меньше?

— А вы, господин Барятинский, наблюдательны, — улыбнулся профессор. О смерти Пафнутия, похоже ещё не знал — иначе вряд ли бы так улыбался. — Действительно, мне тоже бросилась в глаза эта метаморфоза.

Салтыков убрал Щит. Метеорит положили на землю.

Теперь уже всем стало видно, что от него будто оторвали кусок сбоку. Форма, прежде почти идеальный шар, стала неправильной.

— Ох и много же нам нужно будет понять об этом предмете! — предвкушал Салтыков. — Похоже, он только начал загадывать нам загадки! И…

— Не хочу вас расстраивать, господин профессор, — перебил я, — но, похоже, загадки кончились. Вот прямо сиюсекунду все и разрешились.

Новая цепь почти незаметно и невесомо отдыхала у меня на предплечье. Я стряхнул её. Призвал первую. И совместил их.

Вспышка — и две цепи слились в одну. А потом я сумел отозвать её.

— Что это было, Костя? — изумилась Полли.

— Да, господин Барятинский, что это было? — в тон ей произнёс Салтыков.

Витман тоже глядел на меня с немалым любопытством. Опять я сделал что-то такое, что удивляет местных прирождённых и невероятно опытных магов.

— Это… — Я вздохнул. — Ну, друзья, скажу откровенно: нужной терминологией я не владею. Попробую изложить простыми словами. Ни для кого не секрет, что у каждого из нас, магов, гипотетически есть личное оружие. Оно производится чем-то вроде силы души, исходя из особенностей этой самой души. Тот, кто нуждается в оружии, может его вырастить. Тот, у кого потребности вооружаться нет, может спокойно прожить жизнь, ни разу к нему не прикоснувшись. Но суть та, что оружие производится не просто так. У каждого личного оружия где-то есть физическое воплощение. И когда ты находишь его — оружие становится более автономным, оно требует куда меньше сил на поддержание своего существования. Каждый из вас через это проходил. Каждый выращивал тело оружия.

Витман, Платон и Салтыков внимательно слушали. Мои бойцы кивали, следя за мыслью.

— На этом, как я понимаю, вопрос с развитием личного оружия обычно и закрывается, — закончил я.

— Конечно, — откликнулся Салтыков. — Душа и тело, две основы соединяются вместе. О каком ещё развитии тут может идти речь?

— О том, что вы видели только что, господин профессор. Первая из цепей, что я объединил у вас на глазах, была моим личным оружием. Вторую принёс мне мой фамильяр. Откуда принёс — не знаю, однако по странному стечению обстоятельств одновременно с этим уменьшился в размере метеорит. Подчеркну: не простой метеорит! А тот, который упал в двух шагах от меня. Который сам прыгнул мне в руки, а когда нас разлучили — написал моё прозвище. Собственно, всё, осталось сложить два и два. Мой вывод: из космоса к нам прилетело нечто, позволяющее дополнительно развить личное оружие.

Платон заинтересованно склонил голову набок.

— И в чём же заключается развитие, ваше сиятельство?

— А вот это — самое интересное. Моя новая цепь — та, что получилась в результате слияния старой и новой — проводит Свет. Тот самый Свет, с большой буквы! И мне не приходится тратить на это свою энергию.

Вот тут уже глаза засверкали у всех. Если уж мне, магу одиннадцатого уровня, было тяжело использовать истинный Свет для битвы с Тьмой, то остальным приходилось и того хуже. И вдруг забрезжила на горизонте возможность избавиться от этой обузы. Воины Света могли стать сильнее. Гораздо сильнее!

Все взгляды переместились на метеорит. Которого ещё оставалось изрядное количество.

— Да, — подтвердил я всеобщую догадку. — Мне тоже кажется, что это — гостинец не для меня одного.

— И как его использовать? — спросил Анатоль.

— Понятия не имею, — обрадовал я друга. — Мне мою долю принёс фамильяр.

— Государю императору — ура! — подтвердил Джонатан откуда-то с крыши бывшей лаборатории. И захлопал крыльями.

Со стороны здания донёсся гулкий треск.

— Господа и… дама, нам бы отойти подальше, — заволновался Салтыков.

Но никто не обратил на него внимания. Люди, которые в любую секунду могут закрыться от превратностей судьбы Щитом, куда меньше склонны беспокоиться о таких мелочах. И профессор, возбужденный близостью научного открытия, тоже быстро успокоился.

— У меня нет фамильяра, — задумчиво изрёк Анатоль. — И призвать его — песня долгая и нудная. Это некоторым всё достаётся готовеньким, на серебряной тарелке, — он посмотрел на меня.

— Ну извини, — развёл я руками. — Мне на этой тарелке не одни только плюшки приносят. Хочешь на моё место?

— О, нет-нет! Благодарю, мне и на моём весьма неплохо! — отмахнулся Анатоль.

После чего, не рассуждая больше, призвал саблю и шагнул к метеориту.

Профессор Салтыков попытался было запротестовать, но Витман положил руку ему на плечо. Главе Тайной Канцелярии явно самому было интересно, что произойдёт. Как и мне.

Анатоль осторожно вытянул саблю. Коснулся её кончиком метеорита. И вздрогнул — метеорит запел.

Звук рождался как будто в ином мире. Красивая медленная мелодия.

— Отзывается, — прошептал Анатоль.

Стиснув рукоятку покрепче, он пустил на клинок магию. Тот засветился ярче, а пение сделалось громче.

Тогда Анатоль стиснул зубы, и в оружие полился истинный Свет.

— Работает! — воскликнула Полли.

И действительно — работало. Только не так, как у меня. От прикосновения Света метеорит как будто бы расплавился и потёк по клинку вверх. Добрался до гарды сабли.

— Он не сожжёт мне руку до кости? — пробормотал Анатоль.

— Нет, — наобум сказал я.

Если сожжёт, то можно тем же порталом довольно быстро перенести Анатоля в лечебницу к Клавдии — которая ему хоть новую руку с нуля нарастит. А вот если прервать процесс обретения нового оружия… Ну, чёрт знает. Вряд ли всё это закончится чем-то хорошим. Плохим, может, тоже не закончится, но нам-то нужно хорошее!

Анатоль зажмурился в тот миг, когда расплавленный металл добрался до его ладони. Полли зажмурилась тоже. Остальные просто задержали дыхание.

Но ничего не произошло. Ни крика боли, ни запаха горелой плоти. Сабля просто налилась Светом, а потом — как будто бы сама по себе отпала от метеорита. Который ещё немного уменьшился.

Анатоль, сделав шаг назад, помахал перед лицом светящейся саблей.

— Клянусь честью, я даже не пытаюсь проводить Свет! — воскликнул он.

— Главное не впади в эйфорию, — одёрнул я его. — То, что нам облегчили грядущие битвы, не значит, что они станут менее опасными и менее ответственными. Что стоим, дама и господа? Приобщайтесь. Воины Света выходят на новый уровень!

Полли попытались пропустить вперёд, но она испуганно помотала головой. И вслед за Анатолем к метеориту подошёл Андрей.

После того, как и его сабля засветилась истинным Светом, метеорит ещё уменьшился. Остатков метеорита коснулись своим оружием Мишель и Платон. Когда они отступили, на простыне остался маленький и какой-то несерьёзный кусочек.

— Похоже, не видать тебе металлического лука, сестра, — покачал головой Анатоль.

— Фи, какая провальная шутка, — вздёрнула нос Полли.

Она призвала одну лишь стрелу, без лука. И, присев на корточки, коснулась наконечником того, что осталось от метеорита.

С Полли всё прошло гораздо быстрее. Просто крохотная вспышка, и метеорит исчез абсолютно. А наконечник стрелы обрёл постоянное свечение.

— Поздравляю, — грустно сказал профессор Салтыков. — Вы только что уничтожили строжайше подотчётный магический феномен, господа. С молчаливого благословения главы Тайной Канцелярии, — он повернулся к Витману.

Тот лишь молча развёл руками — дескать, уничтожили так уничтожили, что уж теперь. Этому Барятинскому только дай что-нибудь руками потрогать.

— Спасибо, — поблагодарил профессора я. — Мы правда старались.

* * *

Пора было возвращаться в академию. Платон, который предпочитал ночевать дома, если иного не требовало дежурство, вызвал такси. Весьма оригинальным способом: зашёл в дышащее на ладан здание лаборатории, позвонил оттуда и вышел. Должно быть, знал, что последнее, чего готова лишиться Тайная канцелярия — это связь, а посему телефонные провода тут способны пережить и не такое.

Здание, будто только этого и дожидалось, обрушилось у Платона за спиной. Джонатан Ливингстон с возмущённым воплем сорвался с крыши в последний миг. Мы все дружно прикрылись Щитами.

— На случай, если у вас закружится голова от успехов, — грустно глядя на дымящиеся развалины, проговорил Витман. — Мы только что лишились лаборатории и десятка не самых плохих сотрудников. И такова цена всего лишь одного прорыва Тьмы.

— Ой, — только и сказала Полли.

— Не предавайтесь отчаянию, — сказал Платон, грозно зыркнув на Витмана. — Мы делаем всё, что можем, в сложившейся ситуации. И только что получили возможность действовать более эффективно. Учитывая то, что раньше никакой защиты от Тьмы нельзя было даже вообразить, мы сейчас далеко шагнули вперёд. И на этой оптимистичной ноте предлагаю завершить сегодняшнюю встречу.

— Нам нужно возвращаться в академию, — согласился я. — А то опоздаем и придётся ночевать на улице.

Такое нам, конечно, не грозило. Уж где заночевать — что всем вместе, что порознь — мы бы нашли. Однако лишний раз оправдываться перед наставниками, а потом перед Калиновским никому не хотелось. Поэтому все Воины Света влезли в мою машину.

Глава 25

Полли, как единственную даму, пропустили на переднее сиденье. Мишель, Андрей и Анатоль в тесноте, но не в обиде устроились на заднем.

— И всё-таки я не понимаю, — задумчиво глядя на дорогу, сказала Полли. — Как так получилось, Костя? Метеорит просто взял и упал прямо перед тобой?

— Ну… технически — да. Но были предпосылки.

— Какие? — заинтересовался Анатоль.

Я вспомнил разговор с загадочной дамой в зеркале. Хорошенько подумал и решил всего не рассказывать. По крайней мере, до тех пор, пока сам не разберусь, что за чертовщина вокруг творится.

— Определённые, — уклончиво ответил я. — Скажем так. Мы не одни. Есть кое-кто, кто очень заинтересован в нашей победе над Тьмой. Возможности у неё выдающиеся, но они как-то ограничены…

— У неё? — переспросила Полли.

В голосе послышалась ревность.

Господи! Кто о чём — а Полли о Константине Барятинском. Казалось бы, уж сколько времени прошло! Сама уже официально с Мишелем — и всё равно пытается относиться ко мне как собственница.

Удивительный характер. Если Мишель задумает с ней порвать, его ждёт масса сюрпризов… Впрочем, он вряд ли о таком задумается. Мишель из той породы людей, что, раз влюбившись, пропадают навсегда.

— У неё, Полли, — подтвердил я. — И давайте пока закроем эту тему.

Возражать никто не стал. Даже Джонатан Ливингстон ничего не проорал про государя императора. Он летел над машиной, временами вырываясь вперёд и делая круги. Ни о какой опасности не предупреждал. Просто ему, вольной птице, наверное, было не очень приятно сидеть в забитом битком салоне.

* * *

Приехали мы вовремя, успели даже к ужину. Правда, по случаю выходного дня, порядок рассадки за столами был нарушен, и курсанты расселись, как им было угодно. Нам пришлось искать свободные места. Соответственно, мы разделились, и я внезапно оказался рядом со Златой.

Она почти доела свою порцию, но, увидев меня, вдруг словно поперхнулась. Замерла и залилась краской.

— Приятного аппетита, — сказал я, усаживаясь. — Как прошёл день, госпожа Львова?

— Превосходно, благодарю вас, — пролепетала Злата.

— У меня тоже насыщенно, — кивнул я и подвинул к себе тарелку.

Эх, сто грамм бы сейчас… Но чего нет — того нет.

Утолив первый голод, я слегка огляделся. Дипломатическая линия, которую император начал проводить этим летом, оказалась усвоена быстро. Граница между чёрными и белыми магами стремительно истончалась. Если в прошлом году курсанты рассаживались в столовой сугубо по цвету магии, то теперь диффузия началась в полный рост. Внезапно оказалось, что многие чёрные и белые чуть ли не тайно дружили с самого детства, а теперь получили возможность спокойно демонстрировать свои отношения.

Великий князь Борис сидел рядом с Агатой и что-то оживлённо ей вешал на уши. Агата мило улыбалась, позволяя ему это невинное развлечение. Впрочем, даже издали чувствовалось, что девушка чувствует себя несколько странно. Теперь-то она уже знала, что Борис — цесаревич. И что он несовершеннолетний — как, кстати, и она сама. А уж ощутить, как его к ней влечёт, можно было даже с закрытыми глазами. Там не то что линии — брёвна вероятностей тянулись.

Столовая постепенно пустела. Мимо меня прошли Борис с Агатой.

— А не прогуляться ли нам немного перед сном, госпожа Львова? — услышал я голос не мальчика, но мужа. — Это весьма полезно для здоровья — пройтись после ужина.

— Давайте, — робко откликнулась Агата.

— Твоя сестра, похоже, обзавелась кавалером, — сказал я Злате.

Вокруг нас образовалось пустое пространство. Собственно, в столовой вообще остались лишь мы, да Воины Света — те, кто пришёл позже всех.

— Ах, ну что вы, — пролепетала Злата. — Это… Его высочество просто пытается проявить вежливость.

Я усмехнулся. Утром мы со Златой вполне неплохо болтали. Причём, она сама ко мне подошла. А теперь стеснялась так, будто я к ней в спальню ввалился и завёл речь о вреде воздержания.

После года, проведённого в магическом мире, я привык к тому, что здесь всегда есть нечто такое, чего ты никогда раньше не видел. Даже больше скажу: нечто такое, чего раньше не видел никто.

Столкнись я с такими близняшками у себя в родном мире — наверное, недоумевал бы до сих пор. А тут мне уже всё сделалось ясно.

Ну, не совсем всё, конечно, нюансов я по-прежнему не догонял. Зато, кажется, понял самое главное.

Сначала — одинаковая хромота близняшек после Игры. Потом — рассказ Бориса о том, как чёрные на Игре будто бы заранее знали все ходы белых. И, наконец, вот это смущение, накатившее на Злату ни к селу ни к городу.

— Его высочество — пятнадцатилетний пацан, — сказал я и, промокнув рот салфеткой, бросил её на поднос. — Он, конечно, вежлив — воспитание обязывает — но что-то мне подсказывает, что к девушкам его влечёт несколько иное чувство.

Злата смотрела на стол, мучительно краснея. Я огляделся. Встал и протянул руку.

— Идём.

— Куда? — посмотрела на меня Злата. Глаза её блестели.

— Поговорим в спокойной обстановке.

Злата покорно взялась за мою руку и встала.

Я, вообще-то, планировал отвести её в сад за корпусами академии. Он так и назывался «академический сад», к огромному ансамблю Царского села не относился. Принадлежал только нам, курсантам.

Зимой в этом саду заливали каток, и в любое время года там можно было прогуляться спокойно — не рискуя нарваться на венценосную особу или императорских придворных. Но выйти в сад мы не успели. Возле самых дверей столовой Злата вдруг прерывисто вдохнула.

— Что слу… — повернулся я к ней.

Закончить вопрос не успел чисто технически. Эта робкая застенчивая девушка бросилась ко мне и прижалась губами к губам.

Целоваться она не умела. Совсем. Что, в общем-то, не удивительно — если они с сестрой всю жизнь прожили в глуши, не зная человеческого общества, где бы им было учиться таким вещам. Не друг на дружке же тренироваться.

Впрочем, я обалдел настолько, что тоже вряд ли произвёл впечатление дон Жуана. Поцелуй вышел детским — нелепым и коротким.

Отпрянув от меня, Злата всхлипнула. Из глаз её брызнули слёзы.

— Ах, Константин Александрович! — воскликнула она и, развернувшись, бросилась бежать к лестнице, ведущей на жилые этажи.

Я проводил девушку взглядом. Машинально вытер рукавом губы. Пробормотал:

— Н-да, дела…

Решил всё же проветриться, дошёл до входной двери в корпус, распахнул. И тут же меня чуть не смело ураганом.

Агата. Брюнетка, влетев в здание, бросилась вверх по лестнице — следом за сестрой. А за Агатой вошёл раздосадованный Борис. Он, видимо, планировал догонять даму, но, увидев меня, изменил планы. Замер.

— Нехорошо, Ваше высочество, — покачал я головой.

Борис покраснел, как рак, но ответил с вызовом:

— Что «нехорошо»? Я ничего не делал!

— Вот это-то и плохо, — удрученно сказал я. — Любовь — она, знаете ли, как костёр…

Борис подождал, потом развёл руками:

— А окончание метафоры будет?

— Не в этом мире. Давайте-ка пройдёмся, Ваше высочество. Нужно пообщаться.

На самом деле я просто хотел увести Бориса подальше от жилого корпуса — где было слишком много ни о чём не подозревающих курсантов. Потому что великого князя штормило, и видно это было невооружённым глазом. Я буквально чувствовал, как откуда-то извне к нему опять стучится Тьма.

Ну, пусть не стучится — так, скребёт когтистой лапой, напоминая о себе…

Борис взялся за ручку двери. Рукав его кителя от движения задрался, и я увидел браслет. Магический узор на нём светился. Едва заметно, но…

— Не беспокоит? — спросил я, кивнув на браслет.

Борис одёрнул рукав. Буркнул:

— Нагрелся. Немного…

— Дышите глубже, ваше высочество, — посоветовал я. — Глубже и медленнее. Один мудрый человек научил меня, что дыхание — ключ едва ли не ко всем процессам, что происходят в организме. Можно научиться дышать так, что получится вылечить любую болезнь. И это только самое простое.

— Что же это был за мудрый человек? И почему для излечения ему не хватало обычной целительской магии? — фыркнул Борис.

Я промолчал, вспоминая того индуса, который словно бы вывалился откуда-то из средневековья — я с небольшим отрядом скрывался тогда в горах. Этому человеку не было дела до Концернов, до прогресса и цивилизации, до наших войн за свободу и независимость. Он сам по себе был свободой и независимостью, ухитряясь существовать как будто в параллельной реальности. Наше знакомство было мимолётным, но в памяти зацепилось.

Мы дошли до академического сада, там я присел на скамейку. Борис остался стоять — в нём всё ещё клокотали эмоции. Глушилку выставил я.

— Кто из вас полез целоваться? — спросил я.

— Что? — Ну вот, теперь мальчик вовсе побагровел. Чувствительные все такие — спасу нет.

— Ваше высочество, — вздохнул я, — давайте без околичностей. Дело важное, вопрос серьёзный. Кто из вас с госпожой Львовой был инициатором поцелуя?

— Откуда ты…

— Сердце подсказало.

Борис сердито запыхтел, отвернулся и буркнул:

— Никто… Не знаю! Просто так получилось.

— Одновременный порыв? — уточнил я.

— Ну, Агата оступилась на дорожке, я придержал её. И так вышло, что…

— Угу, бывает, — кивнул я. — А потом она, значит, пришла в себя и бросилась бежать. В целом, конечно, ясно.

— Что ясно? Почему тебя вообще это интересует⁈ Это — моё дело!

Эх, как быстро растут дети! Стоило пацану подняться со смертного ложа и начать двигаться, как гормоны начали с лихвой нагонять упущенное.

— Я и не собираюсь лезть в ваши дела, Ваше высочество.

— А мне кажется, что не только собираешься, но и лезешь! Причём, весьма настойчиво.

— Креститься надо, когда кажется, — буркнул я. — Всё, что меня интересует — ваша жизнь и благополучие. А каким образом Ваше высочество будет решать вопросы с бастардами — меня уже ни в малейшей степени не касается. Впрочем, полагаю, при тех магических и материальных ресурсах, которыми располагает ваша семья, вы эти проблемы успешно решите и без моего участия.

— Да как ты смеешь! — воскликнул Борис, скорее ошеломлённый, чем возмущённый. — Я бы никогда не стал…

Но тут он осёкся. Вспомнил, видимо, что у него произошло с нашей горничной Китти — когда летом вынужденно жил в Барятино. Пробормотал:

— Тогда было другое.

— А оно каждый раз — другое, — усмехнулся я. — Не поверите, ваше высочество: сколько живу — столько удивляюсь. Какой ситуации ни коснись — всякий раз она другая… Однако, повторюсь, это не моё дело. А вот что меня действительно интересует, так это странная близнецовая аномалия, с которой мы с вами столкнулись. Если это просто какой-то курьёз — ладно, принимаем к сведению и едем дальше. Но, видите ли, какое дело. Когда в мире объявлен, по сути, режим чрезвычайной ситуации в связи с вторжением Тьмы, любые мелочи перестают быть мелочами.

— Прости, Костя, я не понимаю. — Борис нахмурился и сложил руки на груди. — О чём ты говоришь? Что не так с близнецами?

— Ох уж эти влюблённые, — вздохнул я. — Всегда-то они слепы… Скажите, ваше высочество: вас не смущает то, что милейшие сестрёнки Злата и Агата чувствуют одновременно одно и то же? А ко всему — видят и слышат?

Борис опустил руки. Подумал. Хмыкнул и сел на скамейку рядом со мной.

— Ну, вообще-то, я замечал странности… Но слышал, что у близнецов это норма.

— Норма? — переспросил я. — Начинать хромать, когда твоя сестра подвернула ногу?

Борис смутился и не ответил.

— Мы с Надей — тоже близнецы, если что, — напомнил я. — Но если бы Надя испытывала боль каждый раз, когда меня заваливает камнями, пронзает арматурой или сечёт осколками — она уже умерла бы, наверное. Ну и отдельной строкой — я очень рад, что ничего не чувствую, когда Надя целуется со своим женихом.

Тут я даже поёжился. Потому что прекрасно понимал: они с Вовой наверняка уже не только целуются.

— Так вот почему ты догадался! — всплеснул руками Борис.

Я кивнул:

— Да. Злата буквально на меня набросилась. И, судя по реакции, сама от этого обал… эм… изумилась. — Временами мне было тяжело подбирать подобающие в аристократическом обществе слова и выражения.

— Надо с ними поговорить, — решительно сказал Борис. — Я уверен, что девушки всё объяснят!

— Угу, надо бы, — кивнул я. — Полагаю, ваше высочество, если ваши намерения честны, то вам придётся взаимодействовать весьма тесно с обеими сёстрами.

— Почему с обеими? — удивился Борис.

— Ну как вам сказать… Взять хотя бы интимную жизнь. Я уверен, что вам было бы неприятно поставить Злату в неудобную ситуацию. Когда, к примеру, она вечером поедет в театр, а вы с её сестрой решите…

Борис снова вскочил, покраснев пуще прежнего.

— Это ужасно! — воскликнул он.

— По-моему, скорее забавно, — уточнил я. — Хотя, безусловно, удобного тут мало. Впрочем, сестрёнки явно приноровились извлекать из своего положения и пользу. По крайней мере, Агата. Вспомните, как ловко она обставила вашу команду на Игре. Вы сказали, что чёрные постоянно были на шаг впереди вас. И теперь мы знаем, почему: они мгновенно узнавали о любом вашем действии.

Борис заметался перед скамейкой взад-вперёд — как дикий зверь, пойманный в клетку. Впрочем, он держал себя в руках, за пределы глушилки старался не выходить. Потом вдруг остановился и посмотрел на меня. Жалобно сказал:

— Ничего не могу с собой поделать! Весь день внутри что-то бурлит и клокочет. Знаешь… Если бы не та случайность, если бы Агата не оступилась… Я бы, наверное, сам набросился на неё. То есть, не то чтобы я хотел оскорбить её или причинить вред! Просто… Просто это чувство сильнее меня. Понимаешь?

— Понимаю. Ничего, скоро пройдёт, — пообещал я. — Скоро должно полегчать. Сегодня был очередной прорыв Тьмы, и вы, вероятно, чувствуете его отголоски.

— Прорыв? — вскинулся Борис. — Но где? Почему я не знал⁈

Я коротко ввёл цесаревича в курс дела, умолчав о деталях — таких, как получение нами нового оружия. Не потому что не доверял, просто разговор был о другом. А чем меньше треплешь языком не по делу — тем лучше для тебя.

— Да есть ли вообще какая-то надежда? — прошептал Борис. — Есть ли хоть какой-то шанс избавиться от этого проклятья⁈

— Всегда, — успокоил я. — Пока мы живы — надежда есть. А когда не будет нас — эта надежда останется у других. Пока же давайте сосредоточимся на насущных проблемах, ваше высочество… Итак: у нас есть две престранные близняшки, и нам нужно с ними поговорить. Предлагаю не откладывать дело в долгий ящик. Завтра, здесь же, после вечерних занятий. Я договорюсь со Златой, вы — с Агатой.

— Но девушки ведь сразу узнают, что мы хотим встретиться с ними обеими, — возразил Борис.

— Ну и что? — пожал я плечами. — Мы ведь им не враги. И не пытаемся затянуть их в ловушку.

— А зачем же тогда говорить с ними по отдельности?

— Потому что разговор всё равно состоится. У вас — с Агатой, а у меня — со Златой. Возникли ситуации, которые требуют разъяснений, согласитесь. И я хочу, чтобы девчонки поняли: мы отчасти в курсе их секрета и не стремимся афишировать свои догадки. Пока — точно не стремимся. Лично я сомневаюсь, что близняшки замыслили что-то недоброе. Мне кажется, им просто нужна помощь.

Обдумав услышанное, Борис кивнул. Протянул мне руку:

— Договорились. Идём обратно?

— Вы идите, ваше высочество. — Я покосился на маячащих в отдалении телохранителей. Приближаться к скамейке они предупредительно не стали, наблюдали за нами издали. — А я посижу ещё немного. Воздухом подышу.

Борис удалился. Телохранители утопали вслед за ним.

Я снял глушилку и глубоко вдохнул. Посмотрел туда, где под деревом таилась в тенях фигура.

Почувствовав мой взгляд, фигура приблизилась. Это был мой однокурсник Денис Звягин. Мелкий пакостник по сути, но — представитель черномагического рода, занимающего место в Ближнем Кругу.

Таился Звягин напрасно, я срисовал его появление под деревом ещё десять минут назад.

— Дай угадаю, — сказал я. — Завтра?

Звягин слегка опешил. У него явно была запланирована какая-то проникновенная речь.

— Завтра, — обалдело подтвердил он. — Вечером, возле Башни-руины…

— Ну вот всегда так, — вздохнул я. — Валится всё подряд на один день! А ведь у меня когда-то была возможность пройти курс по тайм-менеджменту. Сейчас, глядишь, не маялся бы так.

— Что? — захлопал глазами Звягин.

— Ничего, — буркнул я. — Послышалось… Передай Юсупову: я буду возле Башни-руины через час после отбоя. Раньше не смогу — дела. Если не устраивает, можете с Жоржем убить друг друга сами.

— А… Э… Оружие… — окончательно растерялся Звягин.

— Оружие привезу я. Вопросы есть? Вопросов нет. Смирно! Кру-гом! Шагом марш отсюда!

Звягин свалил раньше, чем сообразил, что происходит. Ну, может, это, конечно, я переборщил. Возможно, добавил к своим словам щепотку черномагического убеждения… Так, совсем крохотную. Не выше второго бытового уровня.

— Секунданта ещё теперь искать, — с досадой сказал я, глядя под ноги. — Не было печали. Тьфу! — И пошёл к корпусу.

Настроение немного испортилось.

Глава 26

Утром я проснулся с уже сложившимся в голове планом действий. Увы, план этот опять вынуждал меня выделиться из массы учеников. А именно — свалить с занятий. Здесь, в этом мире, в этом заведении такое, мягко говоря, не одобрялось. Но что поделаешь! Надо ведь как-то расхлёбывать проблемы, которые люди так любят мне устраивать.

Калиновского я оповестил о своих планах почти постфактум — запиской, которую передал с дядькой Гаврилой. Вряд ли он её сам лично вручит, но голь на выдумку хитра, а разыскивать Платона у меня не было ни сил, ни времени. Это только в аудитории время тянется бесконечно. А когда активно действуешь, времени всегда мало.

Единственная задержка, на которую мне пришлось пойти — это заход в столовую. Не ради завтрака — позавтракать я решил в городе, — а ради того, чтобы поймать там одну раннюю пташку.

И я её поймал.

— Привет, — сказал я, плюхнувшись рядом со Златой.

Та вздрогнула, повернулась ко мне и пробормотала какое-то приветствие, на которое я не обратил внимания.

— Сегодня после вечерних занятий приходи в академический сад. Знаешь, где это?

— Знаю. А зачем? — захлопала глазами близняшка.

— Нам нужно поговорить, — сказал я серьёзно, но не позволяя себе сорваться в суровость. — Нам всем.

— Я не понимаю… — пробормотала Злата. — Нам всем?.. Но…

— Это мы с Его высочеством Борисом Александровичем кое-чего не понимаем, — оборвал я. — А вы с Агатой — всё прекрасно понимаете. Вот об этом и поговорим.

Судя по тому, как кровь отхлынула от лица девушки, она действительно поняла. Что и требовалось, собственно. Кивнув, я встал и вышел из столовой.

* * *

— Государю императору — ура! — обрадовался Джонатан.

И описал над мной восторженный круг. Мгновенно сообразил, зараза, что мы направляемся не в жилой корпус, где я посажу его в комнате на магический поводок, а к воротам. Жизнь, в понимании фамильяра, определенно налаживалась.

— Кому ура, а кого Калиновский ещё взгреет, — подходя к машине, проворчал я. — Ты полетишь или поедешь?

— Государю императору — ура! — Джонатан взмыл в безоблачное утреннее небо.

На трассе я воспользовался модификациями от Вовы — трансформирующими магическую энергию в кинетическую. По предыдущему опыту знал, что фамильяр любую мою скорость держит без проблем. Мы долетели по трассе до города, буквально пронзая пространство.

По-хорошему, сначала надо было заскочить к бабке Мурашихе. Но первым по пути оказался театр, подаренный моей сестре императорской четой. Туда-то я и зарулил.

В театре относительно кипела жизнь. Сновали какие-то люди, все были при деле, кто-то кому-то выдавал какие-то распоряжения. На меня не обращали внимания — так, будто на пороге ежедневно появлялся герой газетных хроник со здоровенной чайкой на плече. Я был вне их списка дел.

Пришлось поймать за рукав какого-то мужичка, который с важным видом тащил куда-то выпиленный из фанеры раскрашенный куст.

— Надежда Александровна здесь?

— Её сиятельство отсутствуют-с, — важно сказал мужичок. — А вот Владимир Феофанович — у себя-с.

— А «у себя-с» — это где-с?

Тут мужичок почему-то обиделся. И весьма сухо и скупо сообщил мне, куда подняться и где свернуть, после чего удалился вместе с кустом.

Я исполнил предписания и оказался в административной части театра, перед закрытой дверью. Постучал для порядку по косяку, потом нажал дверную ручку и вошёл.

Вова сидел за столом. В левой руке между пальцами дымилась сигарета, этой же рукой он подпирал взлохмаченную голову. В правой руке держал какую-то бумаженцию.

— Ты вообще понимаешь, сиятельство, что это такое — вывести театр хотя бы на самоокупаемость? — с тоской посмотрев на меня, спросил он.

— Эм… Привет, — немного озадачился я.

— Привет! То-то и оно, что привет.

Вова не отрывал взгляда от бумаги.

— Государю императору — ура! — рявкнул Джонатан.

Вова вздрогнул. Взгляд приобрёл осмысленность. Бумага легла на столешницу, к десяткам других таких же.

Я подошёл к столу. Вова встал и, зажав сигарету в зубах, пожал мне руку.

— Чего ты тут? — спросил я, указывая на бумаги.

— Пытаюсь себя убедить, что нам подарили не белого слона, — фыркнул Вова.

— В смысле? — Я сел на свободный стул.

— А… Да, это ещё батя мой покойный рассказывать любил. То ли в Индии, то ли в Китае богатеи развлекались — подарят кому-нибудь неугодному белого слона. А он вроде как священное животное. Убить его нельзя. Выбросить или передарить — некрасиво. Вот и приходится содержать. А эту тварь, однако, попробуй прокорми! К тому же ещё и гадит, как слон.

— Ха! — развеселился я. — А аристократы, я смотрю, ни в одной стране мира не скучают. Вот, кстати, ещё одна веселуха — не настолько хитро выдуманная, но тоже не лишённая своеобразного изящества — дуэль.

— Ну, дуэль — это не слон, конечно, — обнадежил меня Вова. — Дуэль — проще и быстрее.

— Вообще очень быстро, — поддержал я. — Так значит, ты согласен?

— На что?

— Быть моим секундантом. Сегодня вечером, в Царском Селе, возле Башни-руины. Я тебе расскажу, где это, и как туда половчее пробраться. А потом, там, надо будет одну штуку ещё провернуть…

— Погоди, погоди, сиятельство. — Вова опустился на свой стул и поискал взглядом пепельницу — без особого успеха. — Эм… Ты, что ли, стреляться собрался?

— Как-то слишком серьёзно звучит, — поморщился я. — Оно того не стоит, право слово. Скажем так: у меня дуэль, и мне нужен секундант. Делать почти ничего не надо. Напомнишь правила, предложишь примириться. Если Юсупов согласится — вообще всё замечательно. Обнимаемся, пожимаем руки и идём в ближайший кабак праздновать примирение. Только видишь, какой нюанс: Юсупов не согласится. Поэтому потом… Ну, когда мы закончим, придётся ещё немного поработать.

Вова с видимым трудом впитал новую информацию. Пока впитывал, открыл окно и выбросил туда окурок.

— Надя тебя убьёт, — захлопнув раму, объявил он.

— Надю я уж как-нибудь переживу, — усмехнулся я. — Главное, чтобы Жорж меня не убил. А то это будет как-то совсем уж — ни к селу ни к городу… Кстати, Надя-то где?

— На курсах, где ж ещё. У нас ведь с ней договор, что сперва доучится, потом свадьба.

— Правильно, — кивнул я. — А ты ведь сам тоже собирался учиться?..

Вова скривился:

— Да собирался! Даже поступил уже. Да только сам видишь — нет у меня времени на лекциях рассиживаться.

— Так может, со стороны человека нанять?

— Чтобы на лекции ходил? — задумался Вова.

— Чтобы театром управлял! — закатил я глаза.

— А! Думал про это, — махнул Вова рукой. — Людей толковых, которые до сих пор не при деле, поди найди. А как найдёшь — так другая беда: среди толковых честных мало. Чужаку тут — что? Не своё — не жалко. Всё, что надо, поднимет, а после сам же и выдоит досуха. То есть, сиди да каждый шаг за ним проверяй. Ну и смысл какой тогда? Работы, выходит, столько же, да плюс ещё одному паразиту жалованье платить.

— Н-да, — посочувствовал я. — Тоже верно… В общем, я так понимаю, развеяться тебе не мешает. Сегодня вечером, я заеду.

— Угу. Уж развеемся так развеемся, — проворчал Вова.

— Наде ни слова!

— Да мог бы не говорить, само собой. Не учи учёного, сиятельство.

В следующую секунду Вова поджёг новую сигарету и опять склонился над бумагами. Я для него существовать перестал.

В этот раз Джонатан Ливингстон порхнул вслед за мной в машину.

— Ну что, следующий пункт? — спросил я.

— Государю императору — ура! — согласилась чайка. Но как-то без особого энтузиазма.

— Мне чудятся в твоём тоне осуждающие нотки, — заметил я.

Джонатан Ливингстон гордо отвернулся и стал смотреть в боковое окно.

— Ну и чёрт с тобой, — буркнул я. — Нужно мне твоё одобрение — как собаке блохи. Тебе вообще легко рассуждать, ты чайка! Чуть что не так — взлетел и тебе хорошо. К Финскому заливу смотался, рыбы наловил, на маяк нагадил — вот и все твои заботы. А нам тут, на грешной земле, что ни день то проблемы решать приходится. И не всегда с чистыми руками после таких решений остаёшься…

Впрочем, конкретно сейчас я надеялся не очень-то зачернить свою жемчужину. Хотя путь мой и лежал в Чёрный Город.

Сделав пару важных остановок, я, наконец, углубился в трущобы и отыскал хижину Мурашихи. Та вновь была не одна — в хибаре присутствовал долговязый паренёк плюс-минус моего возраста.

Когда я вошёл, он причитал высоким писклявым голосом:

— Я ведь вижу, что не к душе я ей! Я говорю — она морщится…

— А ты сам-то себя слышал? — ворчала в ответ бабка Мурашиха. — Уж на что я — старуха глухая, и то с твоего голосёнки удавиться охота. Хучь бы курить начал, что ли! Али квасу холодного попил. Пищишь — ровно порося на бойне…

— Тётка Мурашиха, ну ты же помочь обещала!

Тут мы с Джонатаном, переглянувшись, сообразили, что парень — видимо, двоюродный племяш Гришка из реального училища. Тот самый, которому Мурашиха недавно организовала невесту.

— Обещала — помогла! — не сдавалась Мурашиха. — Не было девки — вот, появилась. А ты опять недоволен! Пищишь да пищишь, спасу от тебя нет.

— Так не любит же она меня!

— Так возьми и сделай, чтобы полюбила.

— А как?

— А вот так! Любовь — она, знаешь ли, как костёр… Верно говорю, ваше сиятельство? — Бабка сверкнула на меня глазами.

— Верно, — кивнул я. — Палку не кинешь — непременно погаснет.

Здесь, в Чёрном городе, я мог себе позволить закончить метафору. Передо мной сидел не великий князь Борис Александрович, а всего-навсего ремесленник Гришка. Который аж подскочил, увидев меня.

Ещё больше он обалдел, только когда Джонатан во всю глотку доложил о своих монархических взглядах. После чего, отвешивая на ходу поклоны, Гришка спешно ретировался.

— Молодёжь, — вздохнула ему вслед бабка Мурашиха. — Всё чего-то выдумывают… Нет чтоб жить да радоваться — пока здоровье есть, да всё что надо работает!

— И не говори, бабка, — согласился я. — Только и знают — дурака валять, — и грохнул на стол полированный ящик, отделанный серебром.

— Это что ещё за беда? — нахмурилась бабка.

Я открыл ящик. Там, в ложах из чёрного бархата, лежали два дуэльных пистолета.

— Мне нужно немного магии, — улыбнулся я. — Ну, ты понимаешь. Особой магии. Из Чёрного города.

* * *

В академию я вернулся тютелька в тютельку к сроку, который мы с Борисом назначили близняшкам. Вечерние занятия закончились четверть часа назад.

Свидание с близняшками… Волнительно, чёрт побери. Поди угадай, что придётся услышать и как это в очередной раз перевернёт жизнь с ног на голову. И ладно бы — только мою жизнь…

В корпус я не пошёл. Обогнул его и сразу направился в сад. Там опять было почти безлюдно — погода способствовала. С обеда поднялся ветер, небо заволокло тучами, и то и дело пробрызгивал дождь.

Когда я подошёл, у вчерашней скамейки стояли только Борис и Злата. Борис, подняв руку, героически удерживал над дамой Щит, укрывающий её от дождя. Учитывая магический уровень дамы и то, что она была белым магом, можно было предположить, что со Щитом запросто управилась бы и сама. Но благоразумно позволяла мужчине почувствовать себя рыцарем.

— Добрый вечер, — сказал я, подойдя ближе. — А где же ваша тёмная половинка, госпожа Львова?

— Я не знаю, — пролепетала Злата.

— Вот как. А если подумать?

Злата покраснела, отвела взгляд.

— Агата выходит из корпуса… Вот-вот будет здесь.

— Отлично, — кивнул я и сел на скамейку.

Скамейка попадала в зону действия Щита, а потому была сухой.

Не прошло и минуты, как появилась Агата. Быстрыми злыми шагами она приблизилась, и великий князь заволновался.

— Здравствуйте, Агата Аркадьевна! Я… Мы, наконец-то, собрались здесь, все вместе, и можем, наконец, поговорить…

Я тем временем выставил глушилку, которая объяла нас всех. И только после этого Агата открыла рот:

— Сестра, ты с ума сошла⁈ Зачем ты сюда явилась?

— Потому что если бы я не пришла — ты бы тоже не пришла! — в тон ей, злобно откликнулась Злата.

— Именно так и нужно было поступить!

— Они всё равно уже знают!

— Они ничего не знают!

— Они знают, что чего-то не знают!

— И сейчас этим разговором ты убеждаешь их в том, что есть что-то, чего они не знают!

— Хорошо, убедили, — вмешался я в разговор. — А теперь давайте по существу. Что с вами происходит, дамы? Это какое-то проклятие?.. Заклятие?.. Отпираться не стоит, — я предостерегающе поднял руку. — Мы с Борисом Александровичем уже поняли, что вы видите глазами друг друга. Поняли, что вы испытываете боль и эмоции одинаково, в одно и то же время. Осталось понять, почему.

Близняшки замолчали и уставились на меня. Печальный забытый Борис продолжал держать Щит — дождь разошёлся не на шутку. Я с грустью подумал про матерящегося Вову, который сейчас пробирается к Башне-руине через Нижний парк, с дуэльным ящиком под мышкой. Ну ничего — всё на свежем воздухе. Не над бумажками глаза портит.

— Со своей стороны, — вмешался в разговор Борис, — мы с Константином Александровичем клянёмся, что унесём вашу тайну с собой в могилу!

Я на это только глаза закрыл и головой покачал.

— Почему-то магическая клятва не работает, — озадачился Борис.

Я подавил желание высказать в грубой форме всё, что думаю. И объяснил спокойно, даже почти изысканно:

— Потому что, ваше высочество, магическую клятву приносят только за себя. А я лично — ни в чём не клянусь. И вам не советую. Вы — наследник российского престола, ваше слово само по себе весит немало. Да и я, насколько мне известно, ни разу себя не компрометировал. А если уж вы всё-таки решили принести магическую клятву, то советую поработать над формулировкой. «Унесём тайну с собой в могилу» — это как-то очень уж двояко звучит. Магия — дело тонкое, знаете ли. Метафоры может и не понять. Будет дожидаться, пока мы с вами закопаемся в могиле вместе с источником тайны. — Я выразительно посмотрел на близняшек. — В общем, предлагаю убавить накал пафоса и поговорить спокойно. Кто за это предложение? Кто против власти императора?

— Государю императору — ура! — угрожающе крикнул Джонатан.

Он спикировал откуда-то с высоты на спинку скамьи и отряхнулся — обдав нас дождевыми брызгами.

— Единогласно, — развёл я руками. — Итак, дамы, прошу. Мы вас слушаем.

Находясь рядом, близняшки стремительно синхронизировались. Только что они злобно кричали друг на дружку, а теперь притихли и загрустили.

— Давай ты, — взглянув на сестру, пробормотала Агата.

Злата глубоко вдохнула. И сказала:

— Мы не близнецы. И вообще не сёстры.

— Так-так. — Я подался вперёд, охваченный любопытством.

— Это непросто объяснить… наверное. Я попробую начать издалека. Вы ведь знаете, что в наш мир пытается прорваться Тьма?

Борис фыркнул:

— Знаем ли мы? Да я — её парадные врата! К счастью, надёжно запечатанные.

Мысленно я застонал. Однако Борис своей цели добился: и Злата, и Агата посмотрели на него широко раскрытыми глазами.

— Вот эту тайну, кстати, раскрывать было не обязательно, — заметил я.

— Считаю такой поступок честным, — возразил Борис. — Мы барышням — нашу тайну, они нам — свою!

— Надеюсь, ваше высочество, что ваш венценосный отец ещё проведёт вам несколько уроков политики и дипломатии, — вздохнул я. — Ладно, проехали… Да, верно, Тьма пытается прорваться. И? — я посмотрел на Злату.

— Это началось примерно шестнадцать лет назад, — сказала она.

— Мы можем назвать точный день, — добавила Агата. — Четырнадцатое июля.

— День нашего рождения, — подхватила Злата. — Моего рождения!

Последнюю фразу девчонки произнесли хором. И у меня, признаться, холодок по коже пробежал. Есть нечто жуткое в говорящих одновременно одно и то же близняшках. Как будто сцена из фильма ужасов, только саундтрека не хватает. Какой-нибудь музыкальной шкатулки.

— В тот день, когда мы родились, — продолжили близняшки говорить в один голос, — Тьма подступила к нашему миру. Родилась одна девочка. Её оставили в кроваткена минуту, а когда вернулись — обнаружили там двух детей.

— Не понял, — нахмурился я. — Так родилась двойня?

— Нет, был один ребёнок, — ответил мне дуэт. — А потом он разделился. Мы — не близнецы, мы — один человек. Мы видим и слышим одно и то же, мы чувствуем одинаково. Только магия у нас разная.

— У меня — чёрная.

— А у меня — белая.

Глава 27

— Я прошу прощения. А вы не могли бы говорить по отдельности? — взмолился Борис. — Очень трудно, знаете ли, воспринимать информацию, когда её произносят хором.

Я усмехнулся. Ну да, ему, небось, вообще было бы удобнее эту информацию прочитать.

Близняшки вняли. Злата заговорила одна:

— Когда родители поняли, что случилось, они поняли и то, что нас не оставят в покое. Что поползут слухи, кривотолки. Нас могли и вовсе забрать из родительского дома по решению императора… Вернее, его цепного пса.

— Цепного пса? — нахмурившись, переспросил я. — О ком это вы? Тайная Канцелярия?

— О, нет! — Злата всплеснула руками. — Ну что вы! К господину Витману наши родители всегда относились с большим уважением. Папа говорил, что человеку, имеющему смелость взвалить на себя столь тяжёлый и неблагодарный труд, следует при жизни ставить памятник. Я имею в виду иную… персону. Ныне этот негодяй разоблачён, но события, о которых я рассказываю, происходили шестнадцать лет назад.

— Юнг? — спросил я.

Злата опустила голову.

— Нам рассказывали о нём папа и мама, — кивнула Агата. — Вы, должно быть, знаете, что этот человек имел большое влияние при дворе. А наша матушка была одной из фрейлин. Она обладает сильной интуицией и догадывалась, что с Юнгом дело нечисто. Но никаких доказательств против него у матушки не было, и родители предпочли просто скрыться — там, где их никто не найдёт. С помощью некоторых хитрых приёмов они оборвали линии вероятности. И о нашей семье, по сути, забыли. Шестнадцать лет мы жили вдали от света, в нашей лесной усадьбе.

— Смею заметить, вы, несмотря на эти трудности, получили великолепное воспитание, — заметил Борис.

Ему, похоже, было вообще по барабану большинство того, что услышал. Присутствие рядом Агаты Аркадьевны слишком волновало юную кровь.

— Благодарю вас, ваше высочество, — сказала, покраснев, Агата.

В ту же секунду покраснела и Злата. И посмотрела на меня.

Кажется, чувствовали они одинаково, но объекты чувств могли различаться…

Интересный феномен. Хотя, конечно, даже на сотую долю не такой интересный, как один младенец, на глазах родителей обратившийся двумя.

— А потом, узнав, что Юнг погиб, ваша семья решила вернуться, — подытожил я.

— Не совсем так, — покачала головой Злата. — Смерть Юнга была лишь одной причиной. Второй причиной было то, что мы с Агатой повзрослели и научились притворяться, будто мы — два разных человека. Родители очень переживали о том, что мы лишены общения со сверстниками, что они не могут дать нам приличного образования… А третья причина, Константин Александрович, это вы.

— Я? — обалдел я.

— Государю императору — ура! — возгордился Джонатан.

— Да, вы, — кивнула Злата. — Папа не пропускал ни одной газеты, что писала о вас. Он все заметки читал нам вслух! Мы должны были быть осведомлены обо всём, происходящем в Петербурге — ведь однажды собирались вернуться. И весь последний год мы только и читали о ваших подвигах.

— Польщён, — соврал я. — Так вам, что же — автограф? Или совместное фото?

— Вы победили Юнга, господин Барятинский, — сказала Агата.

— Да-да, помню, — кивнул я. — Было такое. Но что из этого? С какой стати я вдруг оказался причиной вашего возвращения?

«Близняшки» переглянулись. А потом хором сказали:

— Только вы можете вновь сделать нас одним целым, господин Барятинский.

* * *

С «двойного свидания» я в итоге слинял. Прямо здесь и сейчас всё равно ничего решить не получится, а Юсупов сам себя не пристрелит. Поэтому я и оставил обеих неблизняшек с Борисом. Пусть сам попробует сделать их одним целым. Не получится — так хотя бы будет что вспомнить…

Признаться, от внезапно свалившейся ответственности я немного растерялся. Обе неблизняшки смотрели на меня, как трогательные щенята на хозяина. Чего именно они ждут — и сами не знали. Папа, который, как я понял, за годы уединения изрядно поднатаскался в работе с линиями вероятностей, однозначно указал им на меня — как на человека, способного решить проблему. Но что конкретно я должен сделать, папа не знал. Я, что характерно, тоже. Единственная мысль, которая пришла на ум — даже не мне, а Косте Барятинскому, чьё тело я занимал, — была волнующе-соблазнительной, но явно не имела никакого отношения к тому, чего девчонки (или девчонка?..) от меня ждали.

Борис, выслушав всё изложенное, вообще здорово скис. Ну да, неприятно это — будучи сыном императора, ощущать себя на вторых ролях. Впрочем, Борис — парень умный, ерундой страдать не будет. Под ерундой я подразумеваю попытки устранить меня политически либо физически.

Вот я и свалил со свидания. По совокупности причин: не знал, что делать, хотел немного приободрить Бориса, да к тому же время приближалось к отбою. Как говорится, война войной, а штрафные баллы — штрафными баллами. Устраивать дуэль, финал которой не предсказуем, раньше, чем по территории академии закончат шнырять наставники — это надо быть совсем отбитым на голову.

Я вернулся в корпус. После отбоя не раздеваясь лёг в кровать, укрылся одеялом и притворился спящим. Через полчаса встал и принялся скручивать из покрывала «куклу».

Джонатана в этот раз решил взять с собой. Чайка, умеющая различать линии вероятностей, на дуэли лишней не будет. Да к тому же Джонатан с каждым днём всё лучше понимал, что от него требуется.

— Я открою тебе окно, — тихо сказал я. — Вылетишь — и жди меня у чёрного хода. Не отсвечивать! Спалишься — в следующий раз не возьму. Понял?

— Государю императору — ура! — преданно глядя мне в глаза, отозвался Джонатан.

Я открыл окно. Через два взмаха могучих крыльев чайка растворилась в темноте.

Я тихо закрыл створки. Уложил «куклу» в кровать и накрыл одеялом. Выглянув в коридор, дождался, пока наставник двинется в сторону, противоположную моей комнате, и проскользнул на чёрную лестницу. Быстро сбежал по ступеням вниз.

Джонатана, выйдя на крыльцо, не обнаружил, но это ничего не значило. Я же велел ему не отсвечивать. Быстрым шагом, стараясь держаться в тенях, поспешил к боковой аллее.

— Государю императору — ура! — раздалось через минуту у меня над головой.

На плечо плюхнулись два кило живого чаячьего веса.

— Молодец, — похвалил я. — Умеешь шифроваться. В разведку возьму, так и быть.

— Государю императору — ура! — возгордился Джонатан. И снова взмыл в небеса.

«Только вы можете сделать нас одним целым», — мысленно повторял я, шагая по тропинкам Царского Села к месту дуэли.

Идти было прилично. Жорж предусмотрительно выбрал место, расположенное как можно дальше от корпусов академии. А эти слова близняшек отчего-то неотступно крутились у меня в голове. И мысли занимали они, а не дуэль.

В конце концов, чего я там, на дуэли, не видел? А вот собирать из двух девчонок одну до сих пор как-то не доводилось. Да и положа руку на сердце, не было у меня уверенности, что это такая уж хорошая идея. Две красивых девушки лучше, чем одна — это вам любой нормальный мужик подтвердит…

Впрочем, о чём бы я ни думал, а опаздывать на дуэль — дурной тон. Возле Башни-руины я появился вовремя.

— А вот и вы, Константин Александрович! — воскликнул Юсупов, завидев меня. — Как вам погодка? Я постарался, чтобы никто не помешал нашему делу!

Возле Башни-руины стояли трое. Сам Жорж, рядом с ним — Звягин. Напротив них — Вова с ящиком под мышкой. У каждого был зонт — кроме меня. Я удерживал над головой Щит.

— Управляешь погодой? — спросил я у Юсупова, остановившись рядом с Вовой.

— А что, в это настолько трудно поверить? — прищурился Жорж.

Ну… Вообще-то — да, трудно. Насколько я разбирался в таких вещах, возможность управлять погодой открывалась магу уровня с пятнадцатого. Да и то — это было серьёзное колдовство, требовавшее огромного вложения сил. Юсупов же выглядел как огурчик.

С другой стороны, осенью в этих широтах устроить дождь — пожалуй, много сил и не надо. Природа только рада будет: пальцами щёлкни — польёт.

— Никогда не сомневался в твоих талантах, — пожал я плечами.

— Это — неуклюжая попытка мне польстить? — чуть ли не прорычал Жорж.

Что-то с ним всё-таки творилось. С самого начала года — что-то ненормальное. Я не мог собрать воедино образ этого человека.

То он кидается на меня прямо на жилом этаже, то вызывает на дуэль. То пытается шутить, то орёт как резаный. А эти его загадочные ночные отлучки? Либо я чего-то не понимаю, либо у Жоржа повело крышу. Что, в общем, ни разу не удивительно, учитывая обстоятельства.

— Льстить не в моих привычках, господин Юсупов, — отрезал я. — Итак. Зачем мы здесь?

Спохватившись, Вова заговорил:

— Господа! Мы здесь собрались, поскольку между господином Барятинским и господином Юсуповым возникли неразрешимые противоречия. Разрешить которые они полагают возможным лишь кровью.

Я покосился на Вову. Откуда он это выкопал, интересно? В прошлый раз на дуэли, помнится, ничего подобного не говорилось. Жорж тоже опешил, но перебивать не стал, слушал внимательно.

— Господин Барятинский выбрал оружие — дуэльные пистолеты! — Вова тряхнул ящичком. — Наше предложение — стреляться с тридцати шагов…

— С тридцати? — воскликнул Жорж. — Это что — шутка? Объясни им, — потребовал он у своего секунданта.

Звягин откашлялся и выдал надменным тоном:

— С тридцати шагов стреляются из-за какой-нибудь ерунды. Исключительно ради того, чтобы продемонстрировать друг другу мужество и разойтись, примирившись.

— Из-за ерунды, — вмешался я, — к вашему сведению, вообще не стреляются, господин Звягин.

— Вот и мы здесь не из-за ерунды! — повысил голос Звягин. — Вы, господин Барятинский, убили отца господина Юсупова. Оставьте при себе ваши оправдания, они не достойны представителя дворянского рода. Если уж его величество император не счёл возможным отправить вас на виселицу или в острог…

— Государю императору — ура! — донеслось с неба.

Мне на плечо спикировал Джонатан. Дождь вдруг мгновенно прекратился — будто выключили.

Звягин сбился с мысли.

— Эм… Ну, в общем, остался только один способ восстановить справедливость, — скомкано закончил он. — Стреляться будем с пяти шагов.

— С пяти шагов — это ж верное убийство, — пробормотал Вова, опять забывшись и вернувшись к привычному стилю. — А я, вообще-то, предлагаю вам примириться…

— Не смешно, господин Малицкий, — отрезал Жорж. — Повторите своё предложение ещё раз — и будете стреляться со мной после Барятинского.

— Слышь, белобрысый! — возмутился Вова. — Если с Костей чего случится — мне и стрелять не понадобится, голыми руками тебе башку оторву!

— Тихо, тихо, господа! — поднял я руки, заодно сняв Щит. — Поменьше пафоса, мы здесь взрослые люди. С пяти шагов так с пяти шагов. Господин Звягин, обозначьте, пожалуйста, черту. Право первого выстрела предлагаю определить жребием.

Звягин подчинился. Жорж подошёл ко мне.

— А жребий как выберем? — спросил он с ехидцей. — Тоже жребием?

— Не будем усложнять. — Я вытащил из кармана серебряную монету. — Принимаешь?

Бросил монету Жоржу. Тот поймал, повертел её в руке и кивнул:

— Принимаю. Орёл или решка?

— Орёл, естественно, — пожал я плечами.

Жорж подбросил монету. Поймал, положил на тыльную сторону левой ладони и показал мне.

Монета упала решкой. Монета, которую долго и упорно заговаривала Мурашиха, рассказывая что-то про линии вероятностей, наплевала на всё и упала решкой.

— Что-то не так, господин Барятинский? — участливо спросил Жорж.

— Всё в полном порядке, господин Юсупов, — улыбнулся я. — Владимир, зарядите, пожалуйста, пистолеты.

На самом деле, всё было не так. Мне предстояло получить пулю с пяти шагов. С этого расстояния не промахнётся даже Жорж, даже если выпьет перед выстрелом литр водки.

И что мне, спрашивается, делать? Вообще, логика подсказывает вырубить обоих — Жоржа и Звягина. А потом спокойно привести свой план в действие.

Я покосился на Жоржа. Тот моментально перехватил мой взгляд и улыбнулся.

Н-да, со Звягиным-то проблем не возникнет, а вот с Жоржем придётся повозиться. Ещё месяц назад, когда он вдруг бросился на меня в коридоре, я почувствовал, что мальчик превратился в мужчину. Плюс — странности с уровнем. Платон сказал, что прибор зафиксировал десятый лишь потому, что измерение пришлось остановить. Какой уровень у Жоржа на самом деле, чёрт его знает.

Он может запросто оказаться сильнее меня. Быстрой победы не получится, а полноценная магическая драка наверняка опять приведёт к разрушению многострадальной Башни-руины, прибеганию сюда наставников… В общем, получится цирк, из которого я вынесу одни проблемы.

Хотя, справедливости ради: оказаться застреленным на дуэли — тоже проблема. Да ещё какая.

— Что делать, сиятельство? — тихо спросил Вова.

— Да чтоб я знал… — буркнул я.

— Не убьёт ведь он тебя, не самом-то деле?..

— Вова, не мешай. Я думаю.

Думая, я смотрел на Джонатана. Мой фамильяр спокойно чистил перья, сидя на вершине башни. Происходящее внизу его, казалось, совершенно не парило.

Хмыкнув, я, внезапно, успокоился. Если уж фамильяр сумел предсказать падение метеорита и спас меня, то уж будь здесь какая-нибудь опасность — тем более бы забил тревогу. А он совершенно спокоен. Значит, всё хорошо, и опасность мне не грозит.

— К барьеру, господа! — провозгласил Звягин.

— Ничего не делать, — сказал я Вове. — Всё по плану.

— Да чёрта с два по плану! Монета…

— Всё. По плану, — твёрдо повторил я. — Не дёргайся.

И отправился к барьеру — черте, проведённой Звягиным по земле. Жорж занял своё место напротив меня. Спокойный, собранный.

— В последний раз предлагаю вам разойтись миром, — сказал Вова.

— Господин Малицкий, — повернулся к нему Жорж. — Если бы человек, убивший вашего отца, стоял перед вами — вы бы согласились разойтись миром?

И тут Вова сказал такое, что даже я обалдел.

— Господин Юсупов. Сын человека, убившего моего отца, сейчас стоит передо мной. Но даже моих не слишком аристократических мозгов хватает, чтобы понять: сын за отца не в ответе. А ещё мои мозги понимают, что если ты убил человека, который пытался убить тебя — к тебе никаких претензий быть не может. И уж тем более если через этого человека в мир лезет Тьма.

— Я… Мой отец? — воскликнул внезапно смешавшийся Жорж. — Вашего отца? Вы о чём, господин Малицкий?..

— Господин Юсупов, полагаю, не посвящал сына в грязные детали своего бизнеса, прошу прощения за англицизм, — сказал я, вертя на пальце пистолет. — Он был во многом благородным человеком.

— О чём идёт речь? — взревел Жорж.

— Речь идёт об автомобиле «Чёрный призрак», производство которого начали под руководством вашего отца, господин Юсупов, — пояснил я. — Отец Владимира изобрёл модификацию двигателя, позволяющую развивать невероятную скорость. А после этого «внезапно» скончался — физически. Удивительным образом по документам оставшись живым и здоровым. Подставной господин Малицкий получал за своё изобретение немалые отчисления. Полагаю, мне не нужно объяснять, кто на самом деле получал эти деньги — до тех пор, пока мы с господином Юсуповым старшим не поговорили и не достигли определённых соглашений по этому вопросу.

Жорж побледнел.

— Это ложь, — сказал он.

— Как вам будет угодно, — развёл я руками.

— Мой отец — благородный человек! Он не мог так поступить!

— Разумеется, не мог. Разумеется, сам он не убивал. Он просто отдал приказ. Быть может, даже не задумавшись о том, как именно этот приказ выполнят.

— Ложь! — повторил Жорж.

Руки у него дрожали.

— Как вам будет угодно, — повторил и я. — Ваш выстрел, господин Юсупов.

Жорж часто и истерично дышал. Его взгляд метался из стороны в сторону.

— Жорж? — позвал Звягин обеспокоенным голосом.

И словно это послужило триггером. Жорж вскинул руку. Секунду целился и — выстрелил.

Громыхнуло. Мне в грудь словно врезался черномагический таран. Я пошатнулся, сделал пару шагов назад. Услышал, как замысловато выругался Вова.

Боль. Боль была, но не такая сильная, как можно было предположить. И поначалу я подумал, что это — плохой знак. Приходилось неоднократно слышать от умирающих, что боль в последние мгновения уходит.

Но я стоял на ногах, сердце билось, я слышал ток своей крови.

— Ну вот и всё! — воскликнул Жорж. — История великолепного князя Барятинского завершилась!

В его голосе слышались нотки истерики.

Я поднял левую руку, взялся за ворот пропитавшейся кровью рубашки и с силой потянул. Пуговицы отлетели, обнажив грудь. Мне не сразу удалось понять, что это за чёрно-белое крошево сыплется на землю.

— Государю императору — ура! — заорал с башни Джонатан Ливингстон.

— Жемчужина! — ахнул Звягин.

— Жемчужина, — повторил я.

Моя жемчужина, индикатор магического фона. Частично белая, частично чёрная. Она всегда висела у меня на шее, я привык воспринимать её как часть себя. И вот сейчас она поймала пулю.

— Это нарушение правил! — заорал Жорж. — Барятинский использовал защиту!

— С чего вдруг — нарушение? — вскинулся Вова. — Вы же, аристократы, все такие жемчужины носите! Сам, небось, тоже свою не снял? Вот то-то. Надо было думать, куда стрелять!

— Господин Барятинский ранен, — дрожащим голосом произнёс Звягин. — Я предлагаю закончить дуэль.

— Да! — рявкнул Жорж каким-то не своим голосом. Голосом, в котором мне вдруг почудилось многоголосье Тьмы. — Завершаем. Я удовлетворён.

И тут же своим настоящим голосом он возразил:

— Нет! Это решать господину Барятинскому.

Я откашлялся и, повернув голову, сплюнул сгустком крови.

— К барьеру, — сипло произнёс я.

— Господин Барятинский, вы истекаете кровью, — заметил Звягин.

— Как будто его это когда-то волновало, — усмехнулся Вова. Впрочем, весело ему явно не было.

— К барьеру, — повторил я.

Жорж, который сделал пару шагов вперёд после выстрела, отступил к черте. Я вернулся к своей. Заметил, что Жорж побледнел.

— Вы, конечно, вправе думать иначе, господин Юсупов, — сказал я. — Но я не вкладываю в этот выстрел ничего личного. Мне просто нужно хоть немного времени на то, чтобы спасти мир от Тьмы. Хоть немного воздуха. А вам, кажется, не даёт покоя уже сам факт того, что я жив. Переубедить вас в чём-то невозможно. Поэтому — извините, но сладких вам сновидений.

Я вскинул пистолет и, не целясь, спустил курок.

Целиться с пяти шагов мне было не нужно. В своём мире я убивал не целясь и с тридцати.

Наградите автора лайком и донатом: https://author.today/work/309290

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27