Проклятая Мангазея (СИ) [Константин Волошин] (fb2) читать онлайн

Проклятая Мангазея

Глава 1

Молодой послушник Тимошка Скудельников смотрел в одну точку на потолке. Ни­чего он там не видел, но продолжал смотреть без всякой мысли в голове.

Лёжа на лавке без всякой подстилки, юный послушник продолжал смотреть, силясь хоть что-то рассмотреть. Бесполезно! Оконце, куда и голова не пролезет, затянуто рыбьим пузырём, и то открывается лишь во время приноса ему куска хлеба и кружки воды. И это на весь день.

Тимошка вздохнул. Жутко хотелось есть, а всё тело словно одеревенело от хо­лода. На нем была старая с дырами ряса из грубой ткани без цвета, на голове колпак из похожего материала, а на ногах лапти. Выше ноги обёрнуты сухой травой, что закреплена полосками лыка. Он постоянно дрожал, и лишь превозмогая апатию, вставал и делал движения. Пытался согреться. С каждым днём отрок все ленивее и без охоты это проделывал. А тяжёлый старый фолиант одиноко лежал на лавке. Читать его он перестал ещё позавчера. Да и то приходилось читать в редкие дни, когда в окошко попадал солнечный свет. А вчера ему стало лень взять книгу, хотя солн­це заглядывало к нему надолго, как показалось.

Сегодня солнца не было. Тимошка предавался апатии, ожидая прихода инока Мит­рофана, старого и немощного, годящегося лишь на такую работу, как принести отроку эту нехитрую еду.

Наконец окошко открылось, пропустив внутрь сруба очередную порцию холода.

– Эй! – услышал голос приятеля уже инока, постриженного полгода назад. – Пото­ропись, друг. Сегодня я тебя упросил покормить нашего келаря. Ух и вредный мо­нах! Бери, а то остынет! Как ты тут? Выдержишь хоть? Я бы не смог, хоть в вере твёрд, не то, что ты.

Тимошка поспешил принять кружку и ломоть хлебы с луковицей. Из кружки шёл духмяный пар. Стало понятно, что то был навар сосновых иголок с травами. Преж­ний кормилец такого себе не позволял. Тимошка хотел спросить, да оконце закры­лось, а голос отца Серафима что-то грозно выговаривал Митрофану.

Пойло ещё не успело остыть, и Тимошка жадно стал пить, запихивая в рот куски чёрствой горбушки, спеша побыстрее хоть чуточку придушить голодную резь с животе. Тем более, что терпкая жидкость так приятно согревало нутро. А счастье так быстро кончилось, что пришлось тяжко вздохнуть. И всё же стало веселей. Услышал жиденький голос монастырского колокола и узнал, что полдень миновал. А в голове стали копошиться вялые думы. И все мрачные и тоскливые.

Он сбился в подсчёте дней, и теперь никак не мог восстановить счёт, и сколь­ко ему осталось ещё здесь принимать мучения во славу Господа. Подумал, что бо­лее половины он уже отсидел в этом срубе. Значит, осталось всего дней шесть.

Улыбнулся криво, вспомнив гундосое клянченье отца Митрофана, что оправдывался за мягкость с узником Тимошкой. Даже осмелился обозвать келаря матерным словом, и тут же, испугавшись, перекрестился и поднял глаза к углу, где мрачно глядел сверху Святой Николай Угодник.

На следующий день Тимошка успел малость поканючить перед отцом Митрофаном, прося доложить настоятелю, отцу Пафнутию, его просьбу послать его, грешника Тимошку, на самую тяжёлую работу, лишь бы выйти из этого затхлого заплесневевшего сруба, где ему ещё сидеть и сидеть. Читать, Библию и молиться. И ежедневно отбивать триста поклонов. Последнее он делал, хотя подсмотреть за ним было невозможно, не открыв оконца. Дверь никогда не открывалась и нужду Тимошка справлял тут же в бадейку. Потому вонь стояла тяжёлая, и к ней трудно привыкнуть.

– От тебя, Тимошка, одни неприятности случаются. – Митрофан мелко крестился, и губы его шевелились. Козлиная борода его при этом смешно дёргалась. – Сиди ужо! Время выйдет – так и выйдешь. А работа и так от тебя не сбежит в лес. Видал, сколь снега намело? То твоя работа ждёт.

– Так пойди к отцу Пафнутию и доложи мою просьбу, – не отставал Тимошка.

– Не пойду, и не проси! А то и мне достанется. Как наложит сотни две поклонов бить! Как мне с таким справиться? То-то ж, баламут! Сиди и молись во спасение всей нашей братии. Забрались мы уж слишком далеко.

Старый монах боязливо оглянулся по сторонам и отошёл, убрав щель в окошке. Тимка услышал шелест щеколды.

Узник ещё раз перекрестился и принялся исполнять положенные триста поклонов. Стоя на коленях, он касался лбом грязного земляного пола, а в голове нарастал смутный протест. Вскоре он перерос в злобу. Сел на лавку и уставился на окошко. Так захотелось узреть глупое белое лицо приятеля, уже отца Никодима, в миру Ваньку Клеща. Представлять приятеля «отцом» оказалось трудно и смешно, но Тимофей даже не улыбнулся.

Ранний вечер незаметно пробрался в сруб-тюрьму, и всё погрузилось во тьму. Колокол надтреснутым звяканьем оповестил конец трудового дня, и монахи потянулись в церковку, такую же неказистую, как и всё вокруг. Серое, даже чёрное после осенних дождей, монастырское подворье казалось заброшенным и глухим. Собственно, так оно и было.

Тимошка перебрался на лавку и долго подтыкал вокруг свою рясу, стараясь уберечь себя от пронизывающего холода. На дворе уже был мороз, однако в тюрьме ему удавалось надышать малость. Особенно после долгих быстрых движений для согрева.

Сон не шёл, а крамольные мыслишки все настойчивее вторгались в его голову. И сейчас он вспомнил, как тятька, вернувшись с Новой Земли, весь обмороженный, но живой, изрек матери и всему семейству:

– Господь услышал мои молитвы и мольбы, мать. Мне удалось выбраться к вам. А посему я дал обет. – Он замолчал, поморщился от мучившей его боли в ногах. Все напряжённо молчали, ожидая продолжения. Мать не выдержала и тихо спросила:

– Архипушка, что за обет ты дал Господу нашему?

– Пообещал, коль выберусь домой, то отдам младшего нашего Тимошку в услужение Богу. Станет монахом. Вот только куда пристроить его... Да то не к спеху. Успеет ещё познать службу божью. Годик может ещё подождать. Как осьмнадцать стукнет так и свершится моя воля.

Мать со страхом смотрела на младшего, любимого, и по лицу видно, что в голове витали противоречивые мысли о судьбе сына. А сам Тимошка с ужасом воспринял эту весть. Нутро протестовало, а голова настойчиво требовала молчать, смириться с волей отца. Тот и так столько вытерпел с товарищами, возвращаясь с промысла на Новую землю. Да и то моржовой кости удалось привезти пудов десять. То большое богатство, и пренебрегать этим грешно и глупо. Зато батя почти не мог ходить, опирался на палки и мастерил себе костыли. Всё это требовалось учитывать, и обет отца следовало исполнить.

Тут мысли Тимошки переместились на Таньку, соседскую девку чуть моложе его самого. Холодные губы даже растянулись в подобие усмешки. И стало обидно и тоскливо от сознания того, что теперь никогда ему не познать теплоту её губ и весёлый взгляд голубых глаз. Вздёрнутый носик особенно привлекал его и раньше, а сейчас ощутил страстное желание хотя бы потрогать его пальцем. Такой мягкий, приятный и смешной.

Тимошка проснулся как от удара хлыстом. Не сразу сообразил, что то был лишь сон. Такой восхитительно приятный, в груди ещё колотилось сердце от волнения, которое испытал во сне с Танькой. Правда, все было как-то туманно, неясно, но так приятно, что он со злостью вздохнул, а в голове мелькнула мысль, что он так долго не выдержит, что монашеская жизнь не для него и что он обязательно должен что-нибудь придумать, изменить в этой жизни.

В срубе была кромешная тьма. Ему не разрешили иметь даже лампадку, и приходилось дожидаться утра, когда можно будет хоть что-то разглядеть. Это злило юного послушника всегда больше всего.

Выругавшись про себя и попросив прощения у Господа, Тимофей перекрестился и стал вспоминать, как год назад он с отцом переехал сюда в этот захудалый монастырь, который стоит всего-то лет шесть в глухом углу вёрст в сорока от Устюга Великого, где осталась его семья.

Единственное, что было ему интересно, как он с отцом ехал к старцу Галактиону. Тот жил у речки Содемки на посаде города Вологды. Там же, вокруг его кельи, стали расти отдельные посад под названием Галактионовой пустошью. Отец Тимофея хотел испросить совета у чудотворца Галактиона относительно судьбы сына.

– То, сын мой, богоугодное дело ты задумал. А обеты всегда следует исполнять.

– Святой отец, так куда мне определить моего отрока? Силой Бог его не обидел, работы никакой не чурается. Дай совет, преподобный! Я и деньжат тебе приготовил. Трудом тяжким добыл их на промыслах. Вот ноги поморозил. Теперь муки терплю.

Чудотворец оглядел Тимошку. Тот стоял понурившись и молчал. Его ведь не сп­рашивали. И вздрогнул, услышав обращение к нему старца:

– Сын мой, ты твёрд в вере нашей? – и Тимошка, подняв глаза, не смог сразу от­ветить. За него ответил отец.

– Как не твёрд, батюшка! Вколачивал почти семнадцать лет. Твёрд, твёрд, преподобный! Иначе как жить-то на свете без веры! – истово крестился и кланялся.

– Ладно уж, – мирно ответил отец Галактион. – Он ещё слишком юн. А в монасты­ре ему всё втолкуют, и он поймёт своё предназначение. Так я глаголю, отрок?

Тимошка с перепугу кивал головой, соглашаясь. А отец Галактион, огладил боро­ду, помолчал малость. Вздохнул и изрёк тихо:

– Вы ведь из Устюга Великого? Так вот, что я вам скажу. дети мои. Там недавно малый монастырь появился. Отец Пафнутий настоятелем там Бога чтит и прославля­ет. Поезжайте туда, а я вам письмецо, настоятелю передам. Пусть ваш сын поработает во благо Господа нашего Иисуса Христа! Монастырь малый и называется Святой Троицы. Преподобный Серафим много сделал для его становления. И ему весьма подойдёт такой юный и сильный послушник. Вот только, юноша, строптивость свою тебе следует смирить. Но да это дело наживное. Монастырская жизнь и молитвы сделают своё дело. Потому благословляю тебя, отрок, сын мой, на благое деяние. Идите с Богом для трудов праведных.

Вологда поразила Тимофея своим величием и красотой церквей и кремля. Но с отъездом поспешили, и утром следующего дня уже гнали пару коней на север, где Тимошку ждала безысходность монастырской жизни. К ней у него душа не лежала, а возразить тятьке сил не оказалось.

И почему-то стало жалко десяти рублей, что отец выложил на нужды Пустоши от­ца Галактиона. И сейчас, в предутренней темноте это воспоминание нисколько не смутило его. Всё же подумал и перекрестился, прошептав тихо:

– Господи, прости и помилуй глупого раба твоего, грешника великого! Бр-р-р!

Пришлось встать. Тело закоченело и требовало тепла и движения.

Тимофей вслушивался в необычный шум за стенами темницы. В огороженный ты­ном монастырский двор вошли многие люди, и гомон слышался даже через бревна его тюрьмы. А через пузырь оконца он смог разглядеть лишь тени. С трудом определил большое количество лошадей с санями. Это всё удивляло, и любопытство заполнило его, уступив копившейся злобе и недовольству.

С трудом дождался своего приятеля, молодого монаха, который принёс ему обед с большим опозданием. И Тимошка не утерпел, спросил, приняв скудную еду:

– Что тут творится? Откуда столько людей с лошадьми?

– Да вот понаехали. Тоже святые люди, правда, под охраной казаков и стрельцов.

– Ого! – удивился юноша. – Куда путь-то держат?

– За Камень, Тиша. Колокола везут для церквей и стрельцов против самоедов.

– А точнее не знаешь?

– На реку Таз, слыхал. Строить город там для промысла и торговли. Так гово­рят, парень. А ту-то как? Скоро выходить тебе. Дня три осталось, вроде бы.

– До тех пор я тут околею от голода и холода, – пожаловался Тимошка. – Много наехало? И чего им тут надо?

– Вроде бы что-то случилось у них. Больных решили оставить у нас. Отец нас­тоятель в ужасе, не знает что и делать. Куда девать всю эту ораву. Ладно, я по­бежал, а то накажут. Дела не ждут, требуют своего. Держись, Тимоха!

Только сумерки начались, как Тимофея потребовал к себе отец Серафим с келарем. Что бы не произошло потом, Тимошка был рад оказаться на воле и вдохнуть све­жего морозного воздуха. Всё лучше, чем сидеть в этой навозной яме. Даже оконце у самого потолка едва от земли на пол-аршина виднеется, да и то скоро и его за­валит снегом. К тому же морозы крепчают.

Келарь с неприязнью без тени смирения в лице, встретил Тимошку грубо.

– Что, греховодник, остепенился, грешник?

Тимошка лишь поклонился, чувствовал лёгкое головокружение от студёного воздуха, и думать не хотелось. А келарь толкнул в спину, заправляя в келью настоя­теля. Тимофей вошёл и с низким поклоном молвил:

– Здрав будь, отец Серафим, благодетель божий!

– Отмолил грехи свои, богохульник? – мрачно спросил настоятель. – Готов послужить вере нашей богоугодной и единой?

– Готов, святой наш отец, – ответил Тимофей, низко поклонился и перекрестился на образа в красном углу кельи, хорошо убранной и чистой.

Отец Серафим пристально вглядывался в лицо послушника, словно торопясь проникнуть в его сокровенное. Осенил себя крестным знамением, мельком глянул на образа, молвил будто с облегчением:

– Слушай, отрок беспутный. Даю тебе путь к очищению от греховных намерений. Завтра на рассвете будешь сопровождать обоз в Мангазею. Груз везут святой. Колокола, что в Вологде отлиты. Это честь большая, и ты должен оценить это.

– Буду стараться, святой отец наш! – с радостью поклонился Тимошка. – И обязательно буду молиться за вас, отец Серафим и за всё наше святое братство.

– Ишь как заговорил, бесово отродье! Да слава Богу, что мы с тобой расстаёмся. Отец Нафанаил, – повернул голову к келарю, – Дай баламуту унты и чего-нибудь на плечи, да рукавицы не забудь. Всё ж на богоугодное дело идёт сей грешник. Пусть объедки со стола поест, коль что осталось. А то отощал изрядно. Идите, и пусть Господь не покидает вас своим вниманием и заботами.

Настоятель благословил Тимофея, перекрестил и махнул ладошкой, мол, проваливайте с глаз долой, да побыстрее.

Тимофей ощутил волну ликования в груди. Едва забыл поклониться, но к руке настоятеля не подошёл, сообразив, что то может ему не понравится. Вышел за келарем. На крыльце остановился, глянул в тёмное небо. Погода явно портилась, обещая метель и потепление. Келарь двинул юного послушника в плечо, и Тимошка поплёлся на ослабевших ногах в трапезную. Монахи с молитвами уже выходили из-за длинного стола. Восхитительный дух еды вскружил голову Тимошке. Остановился на пороге, пропуская последних трапезников. Те недовольно поглядывали на отрока, крестились и спешно отходили. Всего в монастыре жило и молилось не больше двадцати монахов с настоятелем и прочими начальственными монахами.

– Ты тут сам управляйся, а я пойду, – буркнул келарь и вышел, оставив Тимошку одного. Тот бросился к столу и стал выскрёбывать из мисок остатки еды. Её было так мало, что поесть нормально не удалось. Зато появился его приятель, отец Никодим, и с радостным блеском в глазах спросил:

– Ты что тут делаешь, Тимка? Неужто отпустили раньше?

– Завтра утром с обозом иду. Настоятель приказал. У них людей не хватает, а я и так всем надоел, слава Богу! – и перекрестился. – Вот позволил, облагодетельствовал. Позволил объедки подобрать. А тут и подбирать-то нечего. Принёс бы мне чего из поварни, а?

– А поможешь мне там? – Никодим кивнул на дверь в поварню.

– Чего ж не помочь другу закадычному? Пошли, а то тут зря время теряю, и живот от всего этого, – оглядел мрачную трапезную, – колет и просит жратвы. Веди!

– Быстрее огляди миски и котлы. Сегодня я тут работаю. Выскребай всё, что заметишь. Смотри поосторожнее. Слишком много не ешь. Худо будет!

Всё же и тут еды оказалось совсем мало, но больше чем в трапезной. А через полчаса за ним пришёл монах, отец Гавриил, и с подозрением уставился на Тимоху. Глянул на котлы и со смешком заметил:

– После тебя и мыть не надо. Ладно, пошли со мной.

Тимофею выдали обещанное отцом Серафимом. Все старое, однако на Тимоху это не произвело никакого впечатлении. Он спешил одеться потеплее. Драный кожух, поеденный молью, оказался для него божьей благодатью. И унты ещё вполне снос­ные и не жмут. Значит, можно утеплить ещё. С трудом выпросил лишнюю пару портя­нок и теперь чувствовал себя боярином.

– Иди за мной, познакомлю с новым твоим начальником. Самым главным. То отец Яков из церкви монастыря Спасо-Прилуцкого. Поп ихний. Отвечает за доставку ко­локолов в Мангазею.

– А далеко та Мангазея? Где-то слышал ещё у тятьки, дома.

– Далеко, грешная твоя душа Тимофей. Не успели тебя постричь, да то теперь забота отца Якова.

Отца Якова нашли в келье. Он был не один. С ним были ещё трое, и в тесной келье они едва помещались. Зато было тепло. Провожатый оглядел с порога келью.

– Отец Яков, – позвал невысокого в длинной рясе священника. – К вам обещанного привёл. Второго отец Серафим не смог выделить, простите. Тимофеем кличут. Силой Бог не обделил, так что будете довольны. От работы не бежит. Правда, отощал малость, да то дело поправимо. Мы его накормили, одели. Берите и владейте.

Монах поспешил уйти, что Тимоху вполне устраивало.

– Значит, Тимофей? – переспросил отец Яков. Оглядел парня, заметил безразлично: – Спать сам место найдёшь, или как?

– Найду, батюшка. Свой ведь я тут. А что мне надо будет делать у вас в обозе?

– Об том и не спрашивай. Людей стало меньше, а путь долгий, и труден зело. Завтра не проспи. Выходим рано. И так задержались в пути.

Тимофей не стал тянуть. Опять хотелось есть. Однако достать, особенно теперь, чего-нибудь пожевать было невозможно. Разве что забраться в кладовки, да то не безопасно. Не стал больше мечтать, и так поел достаточно. А всё ж ощущение слабости не проходило. И это тревожило. Как бы не опростоволоситься завтра.

Место он нашёл в конюшне. Там уже были люди, и их оказалось много. Место нашёл с трудом, молча выслушивая недовольство чужих людей.

Глава 2

Большой обоз растянулся на версту. Стрельцы и казаки на редких татарских конях несли охрану, зорко оглядывая заснеженные просторы леса и перелесков. А Тимоха с волнением узнал, что проедут они Великий Устюг недели через две. Там надеялся повидаться с родными и с Танькой. Последняя часто посещала его во сне и не только. Особенно сейчас, когда чувство острого голода немного притупилось. Кормился он сносно, а работы пока было немного.

Великий Устюг Тимошка узнал по сверкающим куполам Вознесенской церкви и Троицкой. Сердце Тимошки радостно забилось. Он уже искал глазами подьячего от­ца Якова, надеясь упросить его отпустить на пару часов домой. Тем более что со­всем недавно тот хвалил Тимошку за усердие и сноровку в работах.

– Домой? – спросил подьячий, с интересом всматриваясь в лицо Тимошки. – Ты из Устюга? Не знал. А чего тебя отправили в монастырь да ещё такой захудалый?

– Отец испросил совета у чудотворца Галактиона. Для того ездили в Вологду.

– Так богат твой тятька?

– Есть маленько. На Новой Земле моржовой костью разжился два года назад. По дороге домой молил Господа спасти его с товарищами. Бог услышал его слова и вы­вел на матерую землю. Удалось вернуться. Но дал обет отправить меня на постриг в монастырь, так я стал послушником. Да не для меня монашество, господин.

Подьячий с подозрением глядел на юного послушника. Скривил губы в усмешке.

– Надумал что-нибудь? Дело серьёзное. Если отпущу домой, не сбежишь?

– И не думайте так, господин. Я так рад этой оказии! Считаю, что то подарок Господа мне, – Тимофей улыбался весьма честно.

– Ладно, монастырская крыса. Отпущу. Если что, то найду, и тогда уж не обес­судь. Запорю так, что сидеть не сможешь. Дня три мы будем стоять тут. Ты будешь наведываться. Мало ли на что понадобишься. Понял?

– Как не понять, господин. Все исполню! Лишь узнаю, где вас найти, как приедем.

Подьячий кивнул, отпуская Тимку.

Дома все семейство удивилось появлению Тимошки. Но лишь мать кинулась сыну на грудь и счастливо пролила слезу.

– Как ты тут появился, сынок? – утирая слезу, спросила мать.

– Да вот, мать, проездом в Мангазею. Дня три будем стоять. Потом снова в путь через Камень на реку Таз. Там город будут рубить, Мангазея прозывается. Меня к обозу поставили на работы. Колокола везём и малое войско стрельцов.

– Надолго так, сынок?

– Кто ж его знает, матушка! А мне так даже лучше. Интересно на мир глянуть.

– А настоятель, отец Серафим, отпустил тебя? – сурово спросил отец. Он лежал на лавке, и судя по его виду не вставал более.

– Как без его дозволении, тятя! Отпустил, сам направил, напутствовал и благословил. Всё по чину, тятя. А как вы тут поживаете? Вы, батя, сильно болеете?

– Ноги замучили, сын мой. Мочи нет, особенно по ночам. Лишь днём могу чуток приснуть. Скоро, наверное, придётся переселяться в мир иной. Готовлюсь вот...

Мать заголосила, две невестки вторили, а Тимофею вдруг показалось, что так бу­дет даже лучше. Прекратится насилие и тирания в семье. Хотя, вспомнил, старший Никита мало чем отличается от отца. Да всё ж...

В молчании поужинали. Тимошке, как гостю, отдали печь, и он блаженно устроил­ся там, ощущая после бани, как тело впитывает тепло разогретого кирпича.

А обоз пришлось задержать. За день до отъезда поднялась метель, и даже по реке ехать было невозможно. Отец Яков, а у него с собой ехала и семья, решил переждать и тем дать всем отдохнуть перед дальней и трудной дорогой. Камен­ный пояс был уже недалеко.

Из Устюга Великого выехали по реке. Местами лёд оголился, и обоз катил быст­ро. Тем более что самый большой колокол не тянул больше девяти-десяти пудов.

По Вычагде добрались до Усть-Сысольска за две недели и один день. Последние дни пришлось много и трудно поработать. Река стала изобиловать порогами, вернее наледями. Преодолеть их лошадьми было трудно, и все люди взялись за лямки. По­том пошли настоящие пороги, и путь вовсе стал малопроходим. Глубокие снега по­зволяли делать не больше пяти-семи вёрст в день. И то случалось прихватывать часть ранних сумерек. И начинать движение задолго до рассвета. День-то длился всего несколько часов.

– Дядька Сысой, – спрашивал Тимошка у бывалого мужика из Усть-Цильмы, – гово­рят, что дальше путь и того труднее станет. Верно?

– Все верно, парень. Камень пройти не так просто. Пока до нужной речки доберёмся. Вроде Сосьвой прозывается. Недели через три-четыре доберёмся до Печоры. И это будет большой удачей. Можно и полтора месяца карабкаться по камню. Как погода и снега какие навалит матушка Зима.

– А города или деревни там будут?

– Не больше пяти, сынок. Так что запасайся терпением и береги силы. Потом беречь свою силу тебе не придётся. Пупы рвать будем, если хотим живыми дойти хотя бы до Сосьвы. Там уже можно считать, что путь пройдён. По земле, парень.

– Тоже по рекам надо будет идти?

– По рекам, сынок. И даже по морю. А оно в тех местах уж так свирепствует!

– Я ещё не ходил по морю, – признался Тимошка. – Батя у меня два года назад вернулся с Новой Земли. Моржовую кость привёз. Теперь у семьи имеется достаток.

– Мореходом, значит, был, – качнул головой Сысой. – А ты что ж отстал?

– Мамка не пустила. Я просился... Старший брат ходил. А батя должен скоро помереть. По всему видно было, как уходил с вами.

– Нельзя так говорить про отца, – упрекнул Сысой. – Нехорошо сказал, парень.

Тимошка погрустнел. И правда, что он так про отца? Пусть живёт себе, пока Бог его к себе не прибрал. А, может, уже прибрал?

Эти мысли сильно подействовали на юного бродягу. Но силы его уже иссякали, и тяжёлый сон сморил его. Мороза даже не ощущал.

Как и предрекал Сысой, обоз тащился по Печоре ещё больше месяца, а затем начались мучения перехода через Камень. Тут Тимофей понял, что такое труд на истощение. Он так уставал, что не мог поесть перед сном. Просто валился на охапку соломы и тут же засыпал. Кто-нибудь укрывал парня полушубком или попоной.

И люди далеко не всегда выдерживали такой путь. А все были закалённые и испытанные людишки. И через две недели Тимофей с грустью и печалью проводил Сысоя в мир, откуда уже не возвращаются.

А спуск к речке Сосьве оказался ненамного легче. Сплошные каменные завалы, засыпанные снегом и низким ельником. Пришлось в одном стойбище самоедов отобрать десяток оленей и перевьючить часть груза на них. Однако не прошло и деся­ти дней, как самоеды с оленями незаметно исчезли и прихватили немного груза.

– Снарядить человек пятнадцать в погоню! – распорядился поп Яков. – Мы должны догнать и строго наказать язычников!

Сотник стрельцов не согласился, заявив решительно:

– Пустое занятие, батюшка. Они уже так далеко, что нам их уже не достать. На оленях и налегке они быстро будут уходить. А у нас только кони, и те едва двига­ются. И людишки не лучше. Только время потеряем и силы. А толку никакого.

Отец Яков долго раздумывал и вынужден был признать правоту сотника.

И все же пришлось послать гонца в Берёзов, прося помощи оленями. Кони и сани так износились, что часть животных пришлось скормить людям. Долго чинили и укре­пляли сани для колоколов. И всё же они часто ломались, сильно задерживая движе­ние. Тем более что в неделю три-четыре человека умирали, и их приходилось хоро­нить в мёрзлой земле. Это тоже много занимало времени.

Наконец вышли к речке Сосьве. Она в этом месте скорей походила на широкий и быстрый ручей, дороги опять сильно задерживали обоз. А помощь из Берёзова поя­вилась лишь через месяц. Уже весной запахло, и солнце увеличило день, а народец едва волочил ноги от бескормицы и усталости. Появились признаки чёрной болезни, скорбута[1]. Надо было спешить в Берёзов. Там была надежда отдохнуть и поправить здоровье. И у Тимошки в сердце закралась тревога. Вдруг не сможет дойти и сги­нет в этих стылых камнях. Тут и хоронить трудно. Некоторых просто засыпали кам­нем, ставили крест и шли дальше. Зато было кому отпевать и читать отходную моли­тву. Кроме попа Якова с ним шли ещё один священник и дьяконы с подьячими. Благо они были северяне и от работы не отлынивали. Трудились наравне со всеми. Лишь отец Яков не очень утруждал себя работой. А его дочь лет шестнадцати, как посчи­тал Тимошка, нет-нет да и блеснёт на него глазами и щеки тут же зарумянятся.

С некоторых пор Тимошка стал замечать, что слишком часто стал искать в обо­зе встречи с поповской дочкой. Она в семье была старшей, остальные два брата были помоложе, и ещё не доросли до интереса к противоположному полу. Но с одним из них, что постарше, Тимошка слегка сдружился. Тому было четырнадцать лет, и он со жгучим интересом всматривался в горы и леса, в людей и работу, которую они выполняли. Поэтому часто крутился рядом. Так Тимошка познакомился с мальчишкой. Тот иногда бросался кому-нибудь помогать. Его отгоняли, но не очень грубо. Отца Якова вполне уважали, и никто не хотел осложнений с ним, и детей берегли.

Звали мальчишку Петром, и был он белым кожей, со светлыми волосами и курносый. Имя дочери попа Тимошка никак не узнал. Стыдился спросить. А Сысой помер. С ним он мог делиться сокровенным, но тогда его сердце ещё не стучало тревожно и с замиранием. Девка его волновала. А страх перед отцом Яковом заставлял юношу не показывать свой интерес к ней.

А вскоре случилась длительная пурга, и весь обоз остановился, укрываясь в на­скоро построенных шалашах. Для отца Якова построили более тёплый, обмотав его грубой тканью вроде паруса для лодки. На этих работах был и Тимошка. Что-то вроде юрты он предложил подсыпать снегом до половины и поп потом с интересом заметил ему:

– А ты сметливый послушник. Лишь твоего рвения в вере что-то не заметно. Или то не так, а?

Тимошка смутился. Обвинение было достаточно серьезным, и он поспешил отве­тить, поклонившись и смущаясь:

– Как можно, отец Яков! Просто так много работы, что от усталости про еду за­бываю. Сразу падаю и засыпаю, простите. Всегда молюсь, – добавил он поспешно.

– Ну, ну! Однако, юный друг, прошу подумать об моих словах. Негоже человеку в твоём возрасте пренебрегать верой в Бога.

Тимошка не успел ответить, как поп удалился, ковыляя по глубокому снегу, при­поднимая полы рясы, надетой поверх полушубка.

А затем у него случился разговор с Петькой, как он про себя называя поповича.

– Тимошка, ты правда редко молишься? – пытливо спросил мальчишка. – Тятька что-то говорил матушке об этом. Разве такое может быть?

– Не может! – излишне ретиво ответил Тимофей. – С чего бы мне не молиться? В таком походе нельзя без Бога в душе. Я к тому же послушник.

– Мне тятя тоже говорил, что меня будет учить на попа. Попы богато живут.

Тимоха заметил, что последние слова смутили мальчишку. Видно сообразил, что ляпнул не то, но отступать уже поздно. И спросил поспешно:

– А твои тятя и матушка как живут? Ты ведь из Устюга Великого.

Тимошка с удовольствием поведал о подвигах отца как промышленника и даже с бахвальством заметил:

– Мой тятька ходил с артелью покрученников на Новую Землю. Добыл моржовой кости, и продал её. Однако, жив ли он теперь? Когда уезжал, он был уже плох. Боль­ше о смерти говорил и распоряжался имуществом, добром.

– Тебе что оставляет, узнал?

– Не успел. Да я самый младший из детей. Что мне достанется? Наверное, ниче­го. Разве что матушка настоит и отпишет и мне малость из добра.

– Любит тебя, да? Меня матушка тоже любит больше чем остальных. Да мне ещё рано про такое думку думать. Успеется. К тому же я старший из сыновей. Значит, должен получить больше всех или даже всё. Агафье вообще только приданое поло­жено, а Глебу и Аксёну могут вообще ничего не отписать. Молодые ещё.

Тимошка с удивлением бросил взгляд на мальчишку. Его слова казались ему словами взрослого, умудрённого человека. К тому же уж слишком все помыслы о добре и побольше. Стало как-то неуютно. Сам он мало о таком задумывался. Полагал, что самому всё добыть надо. Мальчишке ничего не сказал, а отношение как-то сразу стало безразличным. К тому же имя девчонки он уже узнал.

К тому же работы все никак не убавлялось. А с едой становилось все хуже. И лошадей почти не осталось. Три клячи ещё тащили на себе небольшой груз, осталь­ное таскали люди, сами впрягались в оглобли и надрывали пупки. Особенно труд­но с большим колоколом. Десять пудов по бездорожью и глубокому снегу тащить долго никто не мог. О десяти вёрстах никто и не мог мечтать. Дай Бог, чтобы в день проходили семь, от силы восемь вёрст. И вечером едва перекусили и спать!

Сильно помогли самоеды. Пригнали два десятка оленей, и стало полегче. И мя­со перепадало по воскресеньям. А до Берёзова было ещё далеко. Больше ста вёрст. Почти две недели хода.

Всё же в конце марта вошли в городок. Он оказался крохотным, чуть больше зи­мовья, но важный. Имелся даже воевода. Но с ним общались только отец Яков и со­тник стрельцов.

Тимофей прикинул и посчитал, что четверть людей уже не дошли до места. Оста­льные были измождены, стонали на каждом шагу от обморожений и разных хворей. И воевода распорядился предоставить людям попа Якова две недели отдыха. К тому же дальше путь шёл водой, а лёд ещё не тронулся, и ждать надо долго. На плотбище, где стучали плотники на строительстве судов, работы подвигались неторопливо. Плотников не хватало.

Пришлые продолжали страдать от холода. Помещений было мало, приходилось самим искать более тёплые места. Часто устраивали церковные службы, и народ с остервенением молился, прося заступничества и милости.

Занемог и Тимошка. Кашлял, из носа текло. Пришлось отлёживаться в сарае. В нем постоянно горел огонь в самодельной печке из серого камня. Тепла мало, но погреться всегда можно. А Тимошка просто не отходил от горячих камней, с насла­ждением вдыхал тёплый воздух. Боялся отойти. Место тут же займёт такой же хво­рый путник.

Петька-попович иногда наведывался к Тимохе. Но разговор вёлся вялый. Тимош­ке он уже стал безразличен. Даже Агашку стал реже вспоминать. Однажды подумал, что и она только и думает, как выйти за богатого. Остальное, думалось юноше, её не занимало. Он так себя настраивал, и это постепенно успокоило бурные мысли.

Около месяца Тимошку не трогали для работ. Хворь тем временем сама прошла. Хотя местные бабки таких хворых отпаивали противными отварами. Кстати, и смер­тей стало намного меньше. Люди всё же оклемались, взбодрились перед трудностя­ми морского перехода до Мангазеи.

Лишь в конце апреля был дан приказ грузиться на кочи, лодьи и даже коломенки Набежали и многие из промышленных людишек, спешащих обосноваться на новом месте и подготовиться к зимнему промыслу. Да и веснование не стоит пропускать – ры­бу надо наловить и засолить. Иначе с голоду можно помереть. С хлебом было уж очень туго. Его привозили из Тобольска, а суда не всегда могли дойти до места. Обская губа слишком опасна для плавания. И льды часто забивают губу, коль сиверко задует надолго. А такое случалось, довольно часто.

Однако день отхода каравана судов настал. Льды ещё не все прошли, но ждать больше никто не хотел. Спешили добраться до осени к месту. И Тимоха с волнением разглядывал кочи и паузки, что шныряли между судами, развозя мелочь.

Дьякон Ерофей послал Егора помогать грузить вещи отца Якова. Юноша был до­волен, что та работа будет лёгкой и поспешил к попу.

Там уже распоряжался сам поп, и тут же приказал сносить узлы и корзины на коч, стоящий у помоста причала. Тимофей встретился глазами с Агашкой. Та скри­вила губы в подобие улыбки, а Тимошка вдруг подумал, что это уже совсем не волнует его, и прошёл мимо, никак не ответив девушке. Он не видел, как она недовольно надула губки. Даже не обернулся, хотя прежде почти всегда это проделывал.

И пока он сносил вещи, в голове ничего не возникало. Он лишь удивлялся оби­лию вещей. А попадья постоянно требовала осторожности и поругивала Тимошку. Он лишь кивал, но ничего не менял в работе.

Поскольку он послушник и прикреплён к отцу Якову, с коча его не прогнали. И он устроился подальше от глаз отца Якова. Было большое желание побыть одному. Кругом так много интересного и волнение не покидало его. А гребцы уже вывели коч на середину реки и споро поставили парус. Ветер оказался почти попутным. Десяток мореходов с баграми стояли наготове отталкивать льдины, оберегая борта от возможных ударов. Работа трудная и Тимошка не утерпел и тоже попробо­вал так поработать от скуки. Дело оказалось не таким простым. Ему подсказывали бывалые мужики и он легко всё понимал и выполнял.

Дни уже были длинные и работу не прекращали долго. Тимошка устал, однако не жалел, что ввязался в не свою работу. Отец Яков даже сделал выговор ему.

– Так, батюшка, дело ведь делал. Негоже мне вот так сидьмя сидеть. Мужики вон как надрывались. Да и мне стоило подучиться новой работе.

– А у нас тоже своя работа, – как-то неопределённо ответил поп и нахмурил белёсые брови. – Пойди матушке помоги переставить корзины.

– Я мигом, батюшка! – Тимоха с неохотой скрылся за дверью поповского помещения.

После работы он вспомнил слова Петьки-поповича и усмехнулся. Тот был прав.

Попы живут припеваючи. Тут же вспомнил свой монастырь. Простые монахи тоже в трапезной ели самую простую пищу и той было мало. А работали от зари до зари.

А потом церковные запреты, бдения, молитвы и службы. И ещё хозяйство. Себя надо кормить. И всё почти впроголодь! Лишь вера в правильность жизни многих спасала от преждевременной болезни или даже смерти.

И опять Тимошка ушёл готовиться ко сну в мрачном настроении. Правда, попадья сунула ему кусок хлеба с холодным мясом. Мясо он давно уже не ел. Он низко кла­нялся, мельком заметив негодующие глаза Агафьи и злую улыбочку на губах.

Он не остался в долгу и весело подмигнул, скрываясь за широкой фигурой попа­дьи. Та ничего не заметила, а девчонка мотнула головой, разбросав косы.

Тимошка был доволен, настроение уже поднялось. Спать устроился прямо на палубе. Рядом были и другие мужики. Лишь вахта оставалась на работах, а кормщик убавил парусов, и коч, а затем и все остальные суда, сбавили скорость.

Коч часто сотрясался от ударов мелких льдин. Их не всегда успевали заметить в белёсой темноте. Но усталые люди ничего не слышали. Даже волнующийся Тимошка недолго боролся со сном.

Утро выдалось туманное, сырое и ветреное. Низкий туман полз у самой воды. Кормщик постоянно покрикивал, требуя отменной работы. Парус вовсе убрали, а му­жики сели на весла. Тимошка с интересом наблюдал и тревожно оглядывал серые и такие коварные волны не то реки, не то уже моря. Один мужик сказал ему – идём Обским рукавом, а до самой Оби ещё идти две недели и то при хорошей погоде.

Тимошка задумался. Такие расстояния, что голова кругом идёт. А люди все одно рискуют и идут в надежде на удачу и нечаянное богатство. Хотя бы три соболя в дом принести – и то дело.

За день с лишним до подхода к Обдору сильный сиверко разбросал суда. Спешно попытались укрыться за мыском. Удалось это не всем. Один коч сел на мель и его методично стали бить волны. Один паузок захлестнуло волной, и он перевернулся. Пятеро мужиков тут же исчезли в пене с крошевом льда, что нагнало из Обской губы. А был ещё май месяц. До лета оставалось больше недели.

Тимошка с ужасом все это видел, и сердце сжималось от страха. А с коча спе­шили спасти хоть часть товара, особенно хлебный запас, оружие и товары для торга.

Тимошка спросил у одного бородатого мужика, уже бывалого и знающего:

– И долго такой ветер будет, дед?

Мужик снисходительно глянул в молодое лицо Тимошки.

– Впервой в тутошних местах? – И, не дожидаясь ответа, продолжил: – Может и две недели дуть. Сиверко – он такой. Ещё льдов нагонит. Тогда полная беда! Молись.

Оба перекрестились, повздыхали и разошлись. Подошёл Петька-попович.

– Что он тебе сказал, Тимошка?

– Что дела наши тугие. Можем ко дну пойти. Сиверко! Льды нагонит с губы.

Тимошке и самому было страшновато, но страх Петьки его слегка радовал. Даже добавил, внутренне усмехаясь:

– Сам видишь, сколько льдин навстречу плывёт. Запрут нас в этом заливчике и затолкают. Тогда на берегу будем помирать, если никто не поможет.

– Так до Обдора всего день пути, – несмело заметил мальчишка. – Можно и так дойти. Или гонца послать за помощью.

– Дойдёшь по болотам! Ты смотрел на берег? Посмотри лучше и сам додумаешь.

Петька посмотрел. Вздох отчаяния всколыхнул его грудь. Ничего не сказав, отошёл к другому борту – брызги долетали и до них. Было зябко. Ожидался снег.

Оправдались самые дурные предчувствия старожилов. Сиверко дул почти четыре недели. Ещё один дощаник разметало по досочкам. Люди едва успели спастись, а груз так и сгинул в воде. Появилось много больных. Заболел и Петька-попович.

В конце июня удалось наконец дойти до Обдора и там передохнуть неделю. Боль­ных оставили в городке, суда починили, и опять пустились в путь. Уже по Обской губе. Здесь Тимошка узрел настоящее море, как говаривали старые мореходы. При­ходилось много работать баграми, расчищая путь кочам. Лёд плавал в изобилии, но мелкий, и с ним полегче было бороться.

В начале июля успешно прошли Заворот. В этом зимовье отдохнули два дня. Да­льше пошли уже по Тазовской губе. До Мангазеи оставалось не больше месяца пути. Однако идти против течения оказалось слишком трудно. Тем более, что случались длительные южаки. При таких ветрах успевали пройти за день не больше семи вёрст. А день был почти круглосуточным. Лишь на час-другой опускались сумерки.

– Ну что я говорил тебе, друг мой Тимоха? – как-то сказал мужик, предрекавший долгий путь. – Нам ещё сильно везло, парень. Южак не так часто нам тормозил путь.

– Мне казалось, что мы постоянно попадали в самые трудные места, дядька Исай.

– У Заворота можно и месяц с лишком простоять, парень, а мы сколько стояли? То-то ж! Правда, молились мы усердно. К тому же с нами и поп идёт. А то тож по­рука успеха. А ты так и останешься послушником? Или батюшка обещал тебе сан?

– Об этом не было разговора, – нехотя ответил Тимофей. – Да мне не очень охо­та вечно носить эти тряпки. Хоть попы и знатно живут, да меня не тянет к ним...

– Понятно. Да ты парень крепкий и всегда смог бы добыть себе лучшего, – зако­нчил свою речь Исай и пытливо глянул на Тимошку. Тот неопределённо скривился.

Тимофей всё удивлялся. Уже и июль заканчивается, а по реке то и дело попадаются мелкие льдины, потому мужики всегда были наготове с баграми, сменяясь каждый час. Это задание выполнял и Тимошка. И понял, что такая работа достаточно ответственная и трудная. Глаза устают от постоянного внимания, а временами приходилось орудовать багром и даже призывать на помощь одного-двух мужиков. Вместе им удавалось отпихивать льдины, давая проход кочу. Шёл он в основном на вёслах. Тимошка тоже успел знатно научиться гребле.

Агафья его больше не волновала, и он с насмешливой рожей провожал её при встречах. А они случались каждый день. Толчея на коче, особенно по утрам, когда пассажиры спешили вдохнуть свежего воздуха после затхлости каюток, где им приходилось спать, гнала их глотнуть студёного воздуха.

Видел, как злится девушка. Был уверен, что от неё вполне можно ждать подвоха. Правда, особо не боялся этого. Люди и здесь мёрли, и за время пути троих уже похоронили, а человек пять болели и работать не могли. Так что работных людей оказалось мало. А работы не убавлялось. Она постоянно находилась для всех, и Тимофею в том числе. А дня за четыре до Мангазеи умер младший сын батюшки. Караван причалил к каменистому берегу и отец Яков долго решал задачу: где похоронить сына. Здесь или дождаться Мангазеи? Кормщики волновались, спеша закончить длительный путь.

Наконец отец Яков распорядился идти в Мангазею. Но добрых десять часов было потеряно. К тому же опять задул южак, и пошли очень медленно.

– Как же вы не уберегли братика? – приставал к Петьке любопытный Тимошка.

– Лечили, – коротко ответил мальчишка горестно. – Да хворь уж больно злобство­вала. Кашель душил, и жар постоянно мучил. Вот и прибрал Господь братика. Теперя он в раю будет обитать.

– Тогда чего горевать? – задал каверзный вопрос Тимошка и глянул в расстроенное лицо мальчишки. – Ему там будет лучше, раз там рай.

Петька не ответил, но выражение лица показалось Тимошке странным. И он пере­стал задавать глупые вопросы. А Петька постоял ещё с минуту и пошёл, бросив на прощание, не глядя на молодого мужика:

– Тебе чаще молиться надо, Тимошка. Злой ты человек, – и пошёл сгорбившись, словно странник.

А Тимошка подумал, что его язык когда-нибудь сыграет с ним злую шутку. Хоро­шо, если Петька отцу непередаст его слова. Поп тогда не слезет с него, пока не заездит окончательно. А судовая жизнь и работа куда как больше нравилась ему, чем монастырская жизнь с её бдениями и молитвами без края. И чтением разных житий святых отцов. И он продолжал себя ругать, и обещал следить за своим языком.

А караван уже прошёл узость реки Таз под названием Ледяной Шар, и до оконча­ния пути оставалось немногим больше дня. Среди работников чувствовался радост­ный настрой. Стало больше улыбок и меньше ругани и склок со спорами. Даже Тимошка и тот заволновался. Всё вспоминал прежние байки про Мангазею. Больше тя­тька рассказывал, да и дядька Сидор не уступал отцу. Многое было, что считал Тимошка выдумками, но больше правдой. Места тут были так богаты пушной твари, что за сезон охоты или мена с самоедами и остяками можно добыть десятки соболей, лисиц и песцов, не считая другой мелочи. А то большое богатство. В Вологде шкурка пойдёт по десяти рублей серебром.

Такие мыслишки часто посещали его юную голову. Вспомнил, как он собирался с отцом пойти на промысел, и долго и упорно занимался стрельбой из лука и метанием гарпуна. Да мать так голосила, просила, что батя уступил. Сейчас Тимошка не жалел об этом, видя, что получилось с отцом. Старший брат был получше, но тоже с болячками вернулся домой. Правда, удалось залечить болячки. Надолго ли?

-----

[1] Скорбу́т, чёрная болезнь – цинга, болезнь, вызванная недостатком витамина С.

Глава 3

Вид на строящуюся Мангазею открылся неожиданно. На высоком правом берегу завиднелись избы и бараки для работных людей и промышленных. Последние уже го­товились продолжить сезон охоты и сбора ясака среди остяков и самоедов. И всю­ду кипела работа. Люди спешили до холодов закончить строительство острога и жи­лья. У причалов толпились лодьи, поузки и другая водная посудина. И по реке во всё стороны ходят лодки не только промышленного, но и местного туземного люда.

– Говорят, что скоро город станет пустеть? – спросил Тимофей своего нового приятеля Исая. – Или рано ещё?

– Рано. Лишь по первому снегу начнут уезжать. А до него далеко. Хотя холода с океана заметно тянет. Скоро и снежные заряды могут случиться. Да месяц снег не ляжет. Так что и у нас будет время поработать на славу.

– А кто может идти на промысел? Я, например, могу?

– Не! У тебя нет денег для такого дела. Разве что в артели, покрученником. Это когда тебя наймёт какой-нибудь купец или разбогатевший промышленник.

– Так всё дорого тут? – вскинул глаза Тимофей.

– А как ты думаешь, когда сюда всё издалека привозят. Или из Тобольска. Тож месяцы пути, и не всегда доходят суда. Случается, что денег у народца много, а со жратвой ничего не получается. Нет её, горемычной! Вот и голод начинается. Тогда вся надежда на местных косоглазых. А те тож не очень-то охочи нам помогать. У них свои заботы и они испытывают голод. А тут ещё и мы требуем. Присматривайся. Мотай на ус, Тимоша!

Этот рассказ опечалил юного искателя приключений. И тут же начались в голо­ве поиски пути добыть денег для успешной погони за рухлядью. Только она тут да­вала возможность стать не только простым охотником, покрученником, но и хоть не­много богатеньким. И тут вспомнилась Агафья. И тут же понимание, что за голого и юного Тимофея отец Яков никогда не отдаст свою дочь.

А Исай вдруг спросил с хитринкой в голосе:

– А дочка нашего попа как тебе?

– А что дочка? – вскинулся Тимоха. – При чем тут она?

– Да ладно тебе, Тимоха! Будто никто не знает, что у вас что-то есть промажь вами. Особливо Агафья... Поглядывает на тебя...

– Что с того? Что я, ровня ей? Батюшка никогда на меня не посмотрит. У них всё решают за деньги. Это уж я понял. Петька ненароком всё мне поведал. Я даже не спрашивал. По болтливости.

– Вестимо, чего уж там скрывать, – недовольная гримаса скривила губы мужика. – Попы завсегда жадностью отличались, парень. А у нас с тобой даже карманов нет смысла иметь. Всё одно всегда пустые будут.

– А как же некоторые богатеют? Разве нам то не дозволено?

– Чего нет, дозволено, да без денег ничего не сделать. Разве что мимо таможни свою добычу провезти сможешь. Да государевы люди всегда на страже стоят. Труд­ное дело. Без бумаги об изъятии десятины продать рухлядь будет трудно. В цепи закуют – и в яму лет на десять, а то и на плаху можно угодить. Что тогда?

Однако слова Исая породили всё же в голове какие-то мыслишки. И они верте­лись уже вокруг Агафьи. И уже в Мангазее его осенило. Подумал, что если он обрю­хатит поповскую дочь, то батюшка так или иначе, но может согласиться на их брак. Опасно, но вполне возможно. Надо поближе узнать эту девчонку. Что она такое.

Вскоре он нашёл Исая и поведал о своих думках. Тот выслушал, хмыкнул в боро­ду и сказал с расстановкой:

– Всё может быть, парень, да и опасно то. Поп может заартачиться и накликать на тебя столько бед, что в голове не уложить. Смотри, Тимоха! Как бы не сгинуть!

Живя на поповском подворье, которое ещё далеко не построено, Тимошка часто ви­делся с Агафьей и старался загладить своё прежнее поведение, ласково улыбался, гримасничал, стараясь рассмешить девчонку.

Через неделю она сдалась и улыбнулась. Лёд был сломлен. Теперь полынью надо расширять. Однако долго это не продолжилось. Отец Яков дознался, и не без помо­щи сына Петьки. Тимошка тоже об этом узнал и затаился. Молодые люди лишь тай­но перемигивались, и Тимошка вскоре понял, что в её сердце он закрепился.

Но тот же Петька-попович не утерпел и поведал Тимофею, как отец наказал дочь.

– Ух и досталось ей на орехи от батюшки! – заявил мальчишка при встрече.

– С чего бы так? – сделал вид простака Тимошка.

– Будто не знаешь, – хитро посмеивался Петька. – Сам винный в том.

– Да я тут при чем? – не сдавался юноша. – Пусть глазки мне не строит. Сама виновата. Она ещё совсем маленькая для такого. Пусть подрастёт ещё малость.

– Ничего не маленькая, – возразил Петька. – Ей скоро семнадцать будет. Тятя обещал после Рождества помолвить её.

– И жениха уже нашёл? – сделал безразличное лицо Тимоха.

– Ищет. Да с этим дело не станет. Баб здесь мало. А богатых хватает. Золо­тое место. И нам перепадает от здешних щедрот. А ты смотри, Тимка, больше не по­падайся со своими приставаниями к сестре. Хуже будет.

– Угрожаешь? Я что, я ничего! Мне ли зариться на такую девку?

– Это ты верно сказал. А я просто предупредил. Учти, Тимошка.

Очень хотелось достойно ответить, сдержался. Стоит ли беду на свою голову кликать? Лишь скептически скривил уголок губ, на что Петька не ответил. А сам Тимофей долго потом раздумывал и посчитал за лучшее пока не попадаться на гла­за Агафье и батюшке. Да и попадья уж очень грозно поглядывала на юного послуш­ника, а Тимофей уже знал, что баба эта куда опаснее самого батюшки. Знал и то, что многое в семье шло от попадьи. Отец Яков лишь выполнял указания жены.

Близилась зима. Мерзкая погода до полного снежного покрова. Снег уже часто падал, и опять падал. Утренники сильно подмораживало. Некоторые промышленные уже покинули город. Большая же часть ещё ждала хорошего снега. Заканчивались работы по строительству острога. Зато воеводская и съезжая избы были готовы.

Для стрельцов тоже жилье желтело свежими брёвнами. А посад и так отстроился. Заканчивали установку колоколов, особенно на главной церкви Троицкой, что стоит в остроге. Да и средний колокол посадские прихожане уже укрепили. Скоро будет праздник по случаю благословения колоколов, окропления святой водой.

Город жил предпраздничной суетой и ожиданием праздника. К тому же и снег лёг окончательно. Почти все промышленные люди ушли на промысел. Можно ожидать приезда новых людей по перваку из Тобольска. Был гонец и люди ждали хлебного привоза. Осенью не весь караван сумел дойти до места.

Тимошка тоже готовился к празднику. Здесь он решился на отчаянный шаг. По­целовать Гашку. как он теперь осмелился называть, и тем заложить основу их отно­шений на будущее.

Исай, встретив его у церкви, спросил с интересом:

– Что скажешь, парень? Дела движутся? Вроде бы ты в немилость попал у попа. Дочка его всему виной, а?

– Вроде того, да и я хорош. Не смог всё в тайне сделать. Хотя вовсе ничего и не сделано, Исайка. Да и куда мне с моим рылом? – Тимоха вздохнул, показывая, как огорчается. – Вот думаю, как бы устроиться в артель. Да вроде бы опоздал. Опыта нет, а кто возьмёт меня? Ещё обузой стану. Повременю с годик.

– И то верно, – согласился Исай. – Как праздник собираешься отпраздновать?

– Никак, – сокрушённо ответив юноша. – Что можно без денег? А у меня даже по­лушки в кармане нет. А одежда и того хуже. Батюшка ничего не платит. Только жрать даёт. Вроде обещал что-нибудь из одежонки подкинуть, из старья, вестимо.

– Ты же парень работящий. Силенка имеется. Есть охота, так я живо устрою для тебя работёнку. Копеек десять в день сможешь иметь. А времени можно затратить не так уж и много. Лишь бы поп не противился. И на него будет время. Ну?

– А что за работа? Боюсь, что батюшка не дозволит. Церкви-то открываются.

– Упроси. Упади в ноги и проси. Мол, обносился, а купить не за что. То ж по­зор, что ты ходишь нищим, драным и голодным.

– Про голод ты зря, Исай, – серьёзно возразил Тимошка. – Что ж, попробую. Так ты не сказал, что за работа.

– Только без трёпа. С оленями можешь управиться?

– Не пробовал по-настоящему. Так, немного в пути познакомился. А что?..

– Дело ночное. Надо людишкам подсобить миновать таможню. Ночью, вестимо. За ночь и полтинник можешь поиметь. Так покажешь себя. А десять копеек для начала.

– Попу ничего не говорить? – насторожился Тимошка.

– Лучше помолчать. А ночью он не хватится тебя. В случае чего можно сосла­ться на девок. Грех, зато верно будет. Отмолишь...

– Я так понимаю, что не без оружия работать?

– А ты что, владеешь?

– Из лука могу сносно стрельнуть, – скромно ответил Тимошка. – Рогатиной на волков со старшими братьями хаживал с четырнадцати лет.

– Здорово! Не ожидал, парень. Ну что, по рукам? – протянул Исай широкую ладонь.

Тимошка неуверенно хлопнул своей, а Исай заметил серьёзно:

– Никому не слова. Скоро я тебе скажу когда понадобишься. Думаю, что скоро.

Но прошла неделя, а Исайка не появился. А Тимошка уже всё приготовил для ра­боты. Понимал, что дело весьма опасное, но хорошая оплата делала своё дело. К то­му же жажда приключений тянула его на такие дела.

Наконец появился Исай. Тимошка вопросительно глядел на него, ожидая.

– всё в порядке, парень. Ты готов?

– Готов. Говори, что и как. Я уж подумал, что у тебя ничего не выходит.

– Такие дела скоро не делаются, Тима. Сегодня ночью мы с тобой встретимся в посаде с нужным человеком. Будь готов. Я за тобой зайду. Поп не дознался?

– Откуда! Кто ему будет говорить? Буду ждать. Сам-то потише будь.

Тимошка приготовил длинный нож, ничего другого достать не смог. Волнение си­льно мешало ему. Предстояло дело, а не просто ребячья драка. Всё может закончи­ться совсем не так, как хотелось бы. И всё же отступать не приходилось. Впереди маячило нечто захватывающее. А дальше и того лучше. Он старался убедить себя в успехе, и это ему удавалось.

Исай подал условный сигнал. Собака отозвалась лаем, а Тимоха осторожно вышел из дома и прокрался к незавершённой стене острога и перелез в посад. Исай уже поджидал его у стены. Вытащил из сугроба, куда тот спрыгнул, и в молчании пошли в направлении речки Мангазейки. До неё было близко. Вот и изба шагах в тридца­ти от берега. Внизу над речкой стоял лёгкий туман от ещё не полностью замёрзшей стремнины. Исай тихо молвил, кивнув на избу, черневшую вблизи:

– Пришли. Ступай за мной. Собак там нет.

В дверь не стукнул, а открыл и вошёл в черноту сеней. Тимошка наощупь, держа Исая за руку, шёл, когда дверь открылась и свет сальника едва осветил стоящего в дверях рослого мужика. Тот помолчал малость и буркнул:

– Проходи, Исайка. Всё тихо?

– Тихо, – негромко ответил Исай и пролез в комнату, наклонившись под притолку.

– Это Тимофей? – кивнул на юношу мужик. – Садитесь на лавку. Пить дам щас.

Гости сели на старую лавку, а мужик покопался в сундуке, на полке и достал бу­тыль с брагой. Вонь поплыла по тесной комнате.

– Я не буду, – тут же отозвался Тимошка. – Ещё запах мой поп учует. Худо будет,

– До утра всё выветрится, – почти согласился мужик. – Ладно, твоё дело. Мне без разницы. – Разлил в глиняные кружки вонючую жидкость. Мужики выпили, закусили лу­ком с коркой хлебы и куском варёной рыбы. Поесть и Тимоха захотел. Хозяин уз­рел голодный взгляд и молвил, кивнув на стол: – Бери, чего ждёшь. Не обеднею.

В молчании прикончили рыбу, повторив выпивку.

– Ну что, начнём? – спросил Исай. – Чего тянуть?

– Завтра мы должны на оленях выехать на место. Тимофей, не подведёшь?

– Не должен, – опередил Исай. – Парень надёжный. Сколько месяцев лямку с ним тянули. Сделает всё, что надо будет.

– Тогда так, ребятки. Завтра как стемнеет – быть здесь. К этому времени я при­готовлю две упряжки с нартами. Нас будет только трое. Тимоха, ты, слышал, прилич­ный лучник. Получишь лук со стрелами и копье. Нарты будут пустыми, понесёмся быстро. Ехать будем по Тазу вверх по течению. Вёрст пять, не больше. Затем на заход тоже близко. Не больше десяти вёрст. По ручью. Олени сытые, сильные. Так что гнать надо основательно. Жалеть не надо.

– Далековато, – проговорил Исай. – Успеем ли вернуться?

– Успеем. Дорога там накатанная, по льду. Всё продолжится часов пять или ше­сть. Утром будете дома.

– А где встреча? – напомнил Исай.

– Сам не знаю. Нас встретят. Там перегрузим и дальше уже близко. Всё поняли?

– Чего тут понимать, – отозвался Исай. – Сам ведь будешь рядом. Подскажешь.

– Тогда можно спать. Ты, Исайка, тут переночуешь, а парень пусть идёт домой. Ему стоит поберечься. Если что будет не так, то на него никто не укажет пальцем.

Дома Тимошка спал плохо. Предстоящее дело сильно беспокоило. Сердце шумно и тревожно колотилось у горла. Забылся лишь за час до рассвета, а он наступал очень поздно. День тут длился не больше двух часов.

Как и говорил хозяин, имени которого Тимошка так и не узнал, дорога была лёгкой. Олени бежали резво, отбрасывая в темноту комья снега. Оба мужика сидели в задних нартах, двигаясь за хозяином.

Как и вчера, Тимошка так и не смог точно рассмотреть мужика. Да особо и не пытался, боясь возбудить подозрение своим любопытством. Лишь понял, что мужик уш­лый и опытный перевозчик и знаток местных условий.

Никто не обменивался ни единым словом, а Тимошка старался запомнить дорогу. Это получалось плохо. Темень была, а свет от снега тоже мало что давал.

– Здорово олешки бегут, – шепнул Исай, наклонившись к Тимошке. – Этак мы раньше времени будем на месте. Ты оружие держи наготове. На всяк случай, сам понимаешь.

Тимошка не ответил, но рука сама нашарила копье, а лук был за спиной с колча­ном. В нём было десять стрел. Сердце продолжало колотиться. Это немного мешало думать. Но что можно надумать, когда юноша почти ничего не знал. Даже имени мужика, что ехал впереди.

Свернули в ручей. Олени словно и не устали, а мужик всё погонял их шестом и не давал сбавить бег. От них валил пар.

Неожиданно из низкого кустарника выросла фигура человека. Он поднял руку и передние олени остановились. Тимоха видел смутные фигуры хозяина и встречав­шего. Они о чем-то тихо говорили. До вторых нарт слова их не долетали. Наконец человек сел в нарты и олени снова побежали.

Прошло ещё час или больше и впереди завиднелся крохотный костерок или факел.

– Приехали, – шепнул Исай. – Ты помалкивай и слушай. Всё исполняй быстро.

Оленей остановили и перед путниками появились трое мужчин, закутанных в меха.

– Как доехали? – услышал Тимошка.

– Хорошо, – ответил хозяин. – Начинаем! Тимка, приступай, – обернулся к юноше.

Исай тоже вскочил и бросился таскать из кустов тюки и укладывать в нарты.

Работали в полном молчании. Лишь хозяин тихо переговаривался со встреченным. Ос­тальные тоже помогали с укладкой. Всё закончили за четверть часа. Увязали рем­нями, а встретивший мужик молвил простуженным голосом:

– Отваливайте. Пора. И поспешите. Дальше дорога будет трудной. Оленей не жа­леть. На мясо потом пустишь, ну пока, с Богом! Ещё встретимся.

Олени тронулись и нарты заскользили по едва видной накатанной уже плохо до­роге. Оленей постоянно погоняли.

– А какое сейчас время? – вдруг спросил Тимошка.

Исай оглядел небо в звёздах, повертел головой, ответил не очень уверенно:

– До полуночи ещё далеко. Часов шесть или даже больше. Время есть.

Тимошка удивился, что прошло так много времени, а они ещё далеки от возвраще­ния. Успеют ли они вернуться затемно?

Проехали вёрст восемь и дорога кончилась. Олени притомились, и бежать уже не могли. Да и кругом рос редкий лес, и приходилось постоянно сходить и толкать нар­ты руками, помогая оленям. Зато не мёрзли, хотя мороз щипал за щеки. Борода у Ти­мошки ещё не отросла полностью и лицо плохо защищала. Немного ноги мёрзли в пи­мах, но частая работа и их согревала.

Пробирались ещё часа три и наконец выехали к приземистой избушке. Тимофей её даже не заметил, а хозяин остановил оленей и, обернувшись, довольным тоном зая­вил, указав рукой в сторону черневшего кустарника и низких деревьев:

– Приехали. Тимоша, приготовь лук со стрелами. На всяк случай. Мало ли что...

Тимошка заволновался. Сердце подскочило к горлу, а руки вдруг затряслись. Всё ж совладал с собой и лук приготовил. Но избушки так и не заметил. Вскоре, правда, послышался тихий звук открываемой двери и голос просипел:

– Долго вас дожидались, ребята. Поспешим с товаром. Время позднее. Думали, уж не застряли где по дороге. Скидай тюки в снег. Подберём. Зайдёте на чарочку?

Исай глянул на хозяина. Тот кивнул и всё пошли по глубокому снегу, высоко по­днимая колени. Ветки слегка хлестали по одежде и лицу.

Избушка стояла в самом тёмном месте шагах в ста от пути. Собака тявкнула па­ру раз и затихла по приказу хозяина.

Внутри находились ещё трое мужиков. Все в рубахах после сна. Неторопливо оде­вались и внимательно разглядывали гостей, щурясь на лучины. Они потрескивали, иск­ры изредка сыпались в чашки с водой и гасли.

– Ну... за удачу, ребята. Первый отрезок прошёл гладко, как я вижу. А это новичок? А где Гринька? Исайка?..

Исай помялся, крякнул после чарки и, прожевав кусок мяса, ответил:

– Что Гринька? Сгинул мужик. И двух недель не прохворал. Схоронили аж на Ени­сее. Пришлось задержаться.

– Ну что ж, мужики. В таком разе помянем раба божьего Гриньку. Отмучился, зна­чит, – мужик опрокинул кружку в волосатый рот. Занюхал коркой хлеба и аккуратно, не роняя крошки, сжевал.

Тимошка тоже выпил и сморщился от отвращения. Но компанию поддержал. Потом торопливо попрощались и вышли на мороз. Местные тут же стали запрягать оленей, грузить тюки с рухлядью, готовясь тут же отъехать дальше. А Исай заметил Тимке:

– Ну, Тимка, радуйся. Самое главное исполнили. Теперь лишь бы олешки не ус­тали по пути. Однако поспешим. Хозяин, трогаем?

– А чего ждать. Бывайте, ребята! – кивнул он старожилам и тронул оленей шес­том. Те неохотно пошли шагом, увязая в снегу. – Назад будет легче. Всё ж какую ни есть, а дорогу мы проложили.

Брага подействовала на Тимошку. Стало не так страшно и уже не казалось, что им может грозить какая-то опасность. И олени ещё двигались вполне сносно. А по­том дорога и вовсе станет лучше.

Пока добирались до ручья, несколько раз помогали толкать нарты. Олени требо­вали отдыха, а хозяин даже и не думал ни о чем таком. Он погонял и Исайке ниче­го не оставалось, как следовать за ним.

Вдруг хозяин остановил оленей и подошёл к своим спутникам.

– Мы своё дело сделали, ребята. Тут мы разъедемся. Нечего вам вместе вертаться. Исайка, вот ваши деньги. Сами посчитаете что кому. Вам ехать впереди. Тимке надо дома быть вовремя. Пояснишь ему наши уговоры. Недели через две могут по­надобиться ваши силы. Ну, пока. Исай, смотри у меня...

Тимошка погнал олешек дальше, а хозяин остался. Видимо не хотел, чтобы его ви­дели, в какую сторону отправился. Или что иное...

До Таза ехали в молчании. Тимошке очень хотелось узнать сколько ему причи­тается. Не спросил, терпел. А тут и Исай заговорил:

– Ты, парень деньги не шибко трать. Их у тебя не должно быть. Значит, прибере­ги на другое... Понимаешь, о чем я толкую? Легко можно подзалететь с тратами. Если что, то приходи ко мне, и мы с тобой погуляем, но не обязательно.

– Ты так говоришь, будто у меня уже три рубля в кармане, – недовольно буркнул юноша. – Сколько ты мне отвалишь?

– Я ещё не знаю, что у нас в кармане. Приедем и всё решим... по-честному.

– Зайду к тебе вечерком, можно?

– А как же! Буду ждать. Теперь и о празднике можно подумать. Я одного оленя пущу под нож и будем пировать. Часть мяса продам. Будет лишняя копейка.

Тимошка был доволен, и с нетерпением ожидал праздника Рождества. На этот срок отнесли и открытие церквей. Преподобный Яков посчитал, что на этом можно и себе малую толику поиметь. С миру по нитке – попу на рубаху.

Исай дал Тимошке полтинник, как и обещал, и подарил почти новую рубаху и лисью шапку. Два дня Тимка пировал у приятеля и за это получил большой нагоняй от ба­тюшки. Грозился отлучить его, но Тимошка знал, что обещания не выполнит. Он им обходится слишком дешево, и терять такого работника поп никак не хотел.

Мимоходом Тимошка бросал на Агафью пламенные взгляды. Девка краснела, убега­ла, но видно было, что ей это нравилось. А Тимка щеголял в новой рубахе, нарочно распахивал кожух и мороз ему был нипочём. И нагло улыбался, поглядывая с опас­кой по сторонам. Глаза попадьи всегда были на страже.

Наконец настал праздник Рождества. Тимошка купил для своей Гашки платочек по своему вкусу и всё никак не мог улучить минутку для вручения. И лишь в стол­потворении у церкви Троицы, что стояла в остроге, Тимка со смущением в глазах су­нул платочек в руку своей Гашке. Та вздрогнула, оглянулась, и краска залила её смешливое лицо.

– С Рождеством Христовым, Гашка! – прошептал юноша и впился глазами в её губы.

Девушка сделала страшное лицо, ничего не ответила, а платочек спрятала у груди. Из этого юноша сделал вывод, что она вполне принимает его подарок.

Рядом стояли её мать с сыном Петькой и младшим на два года Глебом. Девушка сделала знак головой и Тимошка протиснулся подальше от семейства Якова. Тот служил службу и попадаться ему на глаза Тимошка никак не хотел. Особенно вблизи его домочадцев. Был доволен и тем, что Петька стоял впереди и не мог заметить ничего предосудительного со стороны юноши.

А Тимошка ликовал. Его усилия не пропадают даром. И весной надеялся соблаз­нить девчонку. К тому же как-то слышал мнение других девок относительно не­путевости поповской дочки. Это могло быть наветом, завистью и всё же дало повод думать, что его попытка может увенчаться успехом.

А зима лютовала. С провиантом было плохо, однако для Тимошки такого не суще­ствовало. За последние три месяца он четыре раза участвовал в контрабанде рух­ляди и теперь деньги у него водились. Небольшие, но он не жаловался. Его мысли витали вокруг Агапки, и с каждым месяцем он всё больше уверовал в успех. Отец Яков и его супруга частенько с подозрением вглядывались в послушника. И всё же молодые люди старались быть предельно осторожны, и Петька лишь подозревал их в порочных деяниях, а застукать ему так и не посчастливилось.

Тимошка даже подумал, что не пора ли проучить Петьку за любопытство, но отбро­сил это, как слишком опасное дело. К тому же приближалась Пасха, и он надеялся на законных основаниях сорвать поцелуй у Гапки. Хотя и тут могли быть неприят­ности. И всё же Тимошка с надеждой и даже уверенностью смотрел в будущее. Батю­шка вряд ли пойдёт на позор и согласится на их брак.

Уже началась весна, но снега лежали скованные морозом. Лишь день стал длиннее, солнышко начинало помаленьку греть.

Тимошка рассказал батюшке о его работе по вечерам и тот, скрепя сердце, не стал его наказывать стро­го. Лишь положил ему чтение деяний святых и Библии. А по ночам отбивать поклоны и молиться. Тимошка часто ленился и далеко не всегда ис­полнял наказание. Приходилось и получать подзатыльники, когда его уличали в об­мане. Однако кто-то же должен делать домашнюю работу и помогать в церкви. А с Тимошкой было просто. Ему не надо было ничего платить, тем более что он подраба­тывал на стороне.

По этому поводу Тимошка упросил Исая сделать ему фиктивную работу у своего дружка. У того была мастерская по пошиву обуви и тот согласился на такую аферу.

– Ты, Митяй, ничего не будешь парню платить, – увещевал Исай друга. – Просто бу­дет числиться твоим работником в случае спроса. Всем говори про Тимошку-работника. Хотя вряд ли кто им заинтересуется. А работать чуток будет. Всё тебе по­мощь. Договорились?

Митяй думал недолго. К тому же Исай хорошо угощал его спиртным и даже привоз­ным вином, что было редкостью в Мангазее.

И получилось так, что отец Яков встретил Митяя и поинтересовался:

– Как там мой послушник работает у тебя?

– Вроде неплохо, батюшка. Благословите, прошу.

– Бог благословит, Митяй. Что-то ты мало в церковь вносишь. Не по-божески по­ступаешь. Я ещё проверю тебя.

– Я исправлюсь, батюшка! – пообещал Митяй и кланялся в пояс, сняв шапку.

Дома отец Яков как-то вспомнил Митяя и заметил Тимошке:

– Твой Митяй хвалит тебя, отрок. Трудись, и Бога не забывай. И церкви должен пользу приносить не только работой, но и деньгами.

Его прозрачный намёк прямо взбесил Тимошку. Тут же подумал, что от жадности поп явно не помрёт.

Но подошла масленица, за ней Пасха, и Тимошка стал мечтать о поцелуе. Если по­лучится, то остальное дело времени. И тогда... Даже думать было страшно, что будет тогда!

Глава 4

Весь город Мангазея пребывал в состоянии разнузданного веселья и пьянства. Пасха всем давала повод облобызать интерес своего сердца. И Тимошка с нетерпе­нием выискивал возможность поцеловать Гапку. Он её уже несколько раз замечал во дворе, но никак не мог избавиться от зорких глаз Петьки и попадьи.

И тут он услышал, как матушка передала Агафье завёрнутые в чистый плат нес­колько куличей для приятельницы. Та жила на посаде и в сопровожатые послала сына Петьку. Агапка же, встретившись с Тимошкой глазами, призывно ухмыльнулась.

Тимошка тут же помчался за несколько домов в посад, где жила приятельница, и упросил знакомых парней отвлечь Петьку, даже затеять лёгкую потасовку. Тем более поповского сынка недолюбливали. Слишком был заносчив и дерзок.

Парни за пятак легко согласились слегка подраться, и трое их поджидали пару поповичей. Тут же пристали к Агафье и Петька стал задиристо выступать в защиту. Его свалили в снег, а девку испугали намеренно, и та пустилась бежать к избе под­руги. Тимошка её уже поджидал у забора из брёвен.

– Что это ты мчишься, как угорелая, Гапка? – спросил юноша, выступая перед нею.

– Посадские напали! Едва убежала. Петьку лупят!

– Прямо так и лупят?! Это, наверное, вроде забавы. Праздники! А ты куда?

– Матушка просила отнести тётке Дарье куличи и кусок паски, – блеснула она глазами.

Тимошка рассмеялся, сгрёб её в оха­пку, прошептав на ухо:

– Христос воскресе, Гапа! – и впился в её холодные губы. Она дёрнулась и тут же успокоилась, затихла, перестала дышать. Глаза закрылись. Потом отшатнулась и с выпученными глазами прошипела:

– Люди кругом! Дурак ты, Тимошка! Что дома скажут?

– Так ведь все целуются. А ты мне так и не ответила...

– Да ну тебя, поганец! – воскликнула она, но глаза выдавали её. Они сияли и с нетерпением требовали продолжения. Тимошка оглянулся и опять приник к губам ко­ротким торопливым поцелуем. Оба тяжело дышали, переводя дыхание.

– Ну всё! – опять вскричала девушка. – Теперь мы пропали! Матушка меня убьёт.

– А батюшка? – быстро спросил Тимоха, боясь больше матушку попадьиху.

– С ним легче. Он хоть что-то может понять, а мамка...

Оба боязливо оглянулись, и Тимошка спросил пытливо глядя в глаза:

– Так батюшка ещё может и позволить нам?..

– Чего позволить? – притворно спросила Агафья, вроде не понимая.

– Как чего, Гапа! Свадьбы нашей! Или ты против?

Агафья помялась, и всё же ответила, потупив глаза:

– Нет, но... этого просто не может быть. Никто из моих не позволит... Ты же ни­чего не имеешь. А мне тятя уже жениха ищет. Может, уже и нашёл. Пока молчит.

– Значит, ещё не всё потеряно, Гапа. Будем надеяться!

Девушка скривила красивые губки в гримасу недовольства, молчала, словно раз­думывая и что-то решая. Ничего решить она не могла лишь ответила робко:

– Ты прости, Тимошка, да мне пора к тётке Дашке. Могу припоздниться. Петька вот-вот может появиться.

Тимошка в это не верил, но благоразумие восторжествовало. Он вздохнул ещё раз, оглядел переулок и опять поцеловал губы девушки. На этот раз она не оттолк­нула его, не сделала даже попытки. Стало ясно, что ей это очень нравится.

Она в молчании отстранилась и, повернувшись, побежала к избе тётки Дарьи. Тимошка проводил её глазами и юркнул в проход между избами. Там затаился и вскоре увидел спешащего Петьку. Усмехнулся своей проделке и поспешил к острогу. Там веселье продолжалось полным ходом. Пьяные мужики и парни гонялись за девка­ми и молодками, атаковывали снежные крепости и бросались снегом. Снежки лепить ещё не получалось, мороз отступал слишком медленно.

Под впечатлением поцелуев, Тимошка не спешил идти домой. В посаде веселее, и он позволил себе истратить почти полтинник на пирожки со сбитнем и поучаствовал в игрищах со скоморохами и медведем. Без медведя никак нельзя. Толпы остяков с интересом наблюдали разгул праздника и сами участвовали. Ведь многие уже ок­рестились, хотя старых богов не забывали. Приносили им жертвы и всячески задаб­ривали, прося помощи на охоте и промыслах всяких.

А вечером подул южак, и в воздухе стало влажно. Надвигалась оттепель. Пора встречать промышленных с добычей и государевых людишек с ясаком. Время будет горячее. Приказчики, целовальники уже начали принимать рухлядь, и в городе запах­ло большими деньгами. Из Тобольска потянулись по последнему санному пути купцы и государевы люди, готовые начать обирать трудовой люд с остяками и самоедами.

А Исай опять потребовал к себе Тимошку. Тот уже без охоты пошёл на встречу.

– Что такой хмурый? – о подозрением спросил Исай юношу. – Хвораешь или как?

– Да что-то нет охоты, Исайка. Народу шибко много стало и стрельцы повсюду рыщут. Ловят нашего брата. Как бы не попасть к ним в лапы. Нет охоты на дыбе корчиться. Пожить охота.

– Он как заговорил! Ты это брось, парень. Последний раз в сезоне пойдём. По­том всё лето и больше того припеваючи жить будешь.

– Оно-то так, да всё ж боязно. Да и дорога может подвести. Меняется часто.

– Ладно! Ты замолкни. Тут нет отказа, коль согласие давал. Дня через два будь готов по прежнему пути отправляться. Изменений пока не будет. Ночью приходи к дому хозяина, и там получим указания и оленей. Как смеркаться начнёт.

– Ночи-то стали короче, Исайка, – попробовал возразить Тимошка. – Никак не ус­пеем при таком раскладе. Или днём поедем?

– Можно и днём. Кому мы нужны? Не горюй! Последний раз ведь!

На этот раз хозяин выделил трое нарт, и Тимошка подумал, что одному на нартах будет сподручней. Он даже вышел подальше от посада и в кустарнике пострелял из лука и понял, что можно надеяться, что цель за сорок шагов он поразит. Смотря по погоде. При сильном ветре труднее.

Выехали не все сразу, а по очереди. Договорились встретиться у ручья или чуть раньше. Тимошку поставили в середине. Видно Исайка пожаловался хозяину, и тот так распорядился. Имени Тимошка его так и не услышал. Исай никак не хотел наз­вать его. А Тимошке так любопытно было.

По дороге встретили четверо нарт с промышленными. Поприветствовали друг дру­га, перекинулись парой фраз и новостями и разъехались. Тимофей старался прое­хать незаметно, нахлобучив шапку на глаза и отвернувшись слегка. И голос поста­рался изменить, говоря и отвечая на вопросы. Но больше молчал, отмахиваясь на со­седей. Потом даже Исай спросил его со смешком:

– Что это ты таишься, Тишка? Испугался, что могут узнать? Пустое.

– Не скажи, – ответил Тимошка. – Охотники люди приметливые, всё замечают и при­мечают. Охотники. Вмиг узнают, коль ещё встретимся.

– Кто это тебе такое говорил? Какие бабки?

– Иди ты! – ругнулся Тимошка и перестал оборачиваться для разговора.

Смеркалось, когда достигли ручья. Дорога вилась по руслу лёгкая, олешки семе­нили легко и ничего не предвещало осложнений. Лишь хозяин покрикивал на них и требовал внимания и бдительности.

– Пока у нас ничего нет в нартах, нам нечего опасаться, – заметил Тимошка и Исай согласился с ним. Но хозяин был иного мнения. С ним спорить не стали.

Все же до избушки доехали без приключений. Нагрузили нарты и помчали уже тяжело гружёные. Животные начали уставать. Уже стало почти темно, и хозяин рас­порядился чуть передохнуть ещё.

– Олешки устали. Да и нам стоит передохнуть. Набегались по снегу.

Тимошка понял, что хозяин вовсе не так молод, как ему казалось. Значит, матёрый перевозчик, и всё здесь знает. Всю зиму ни разу не попались стрельцам и казакам. А они постоянно шастают вокруг в поисках добытчиков.

Опять тронулись в путь. Влажный ветер нагнал снежные тучи. Скоро пошёл снег, стало труднее ехать. Приходилось часто помогать с нартами. Они казались пере­груженными или то сказывалась усталость.

– Сможем ли мы вернуться? – прокричал Тимошка назад. Исай не ответил. А юно­ша боялся потерять из виду хозяина. Он и так не был виден, скорей слышался по окрикам каюра. Тимошка соскочил на снег и упёрся в обод нарт, помогая оленям.

Снег рыхлел. Ехать становилось всё труднее. Оборачиваясь, Тимошка давно не видел и не слышал Исая. А позвать опасался. Приказано не шуметь.

Не прошло и получаса, как считал юноша, как послышался приглушенный выстрел из пищали. Через короткий промежуток времени ещё один. Кровь застыла у Тимошки в жилах и холодный пот заструился по спине. Он сильнее навалился на нарты. Спе­шил догнать хозяина. Его нарты едва слышались впереди.

В голове стучало от усталости и волнения. Что там произошло с Исаем? Остано­виться было страшно, и он налегал на нарты, спешил и прислушивался. Сзади было тихо. Ни выстрелов, ни криков. А ночь таинственно шумела снегопадом. Редкие де­ревья и кусты шумели от ветра, казалось, что где-то там притаился враг.

Так прошёл час или больше. Тимошка определить не мог. Но хозяина он всё же слышал. Тот двигался не дальше как в пятидесяти шагах. Тимошка ещё поднажал и сократил расстояние. Ещё немного и стало видно, что хозяин остановил оленей.

– Что там случилось? – спросил хозяин. Он тяжело дышал, сидел поперёк нарт с опущенной головой. Тимошка понял, что человек смертельно устал.

– Сзади слышал два выстрела, хозяин, – отдышавшись немного, сказал юноша. – Кто это мог быть?

– Всякие, – неопределённо ответил хозяин. Потом добавил: – Таможня, или такие, как мы. Теперь не дознаться. Не возвращаться же назад.

– А что с вами, хозяин? У вас голос странный.

– Годы, парень. Старость незаметно подкралась. Иди ближе ко мне.

Тимоха подошёл и стал напротив в снегу.

– До места ты сам не сможешь дойти. А мне тож не дойти. Ещё вёрст пятнад­цать надо ехать. Переложи один мешок на свои нарты и привяжи к ним оленей. Цу­гом поедем. Буду тебе показывать, коль не окочурюсь совсем.

Они неторопливо ехали. Шагом олени тащили хорошо. Ещё Тимошка сходил на снег толкал нарты с хозяином. Так двигались часа четыре. Точно никто не знал. За­тем внезапно впереди что-то замаячило и Тимошка тотчас определил нападение. С прытью белки свалился с нарт и одним рывком развязал ремень, развернул оленей и помчался с ними назад. Крик хозяина не остановил его. С трудом услышал выстрел, всё стихло, а олени с перепугу продолжали мчаться во весь опор.

Сколько так продолжалось, Тимошка сказать не мог. Лишь спина сжималась в ожи­дании пули или стрелы. Но ничего не произошло. Он придержал утомлённых оленей, прислушался и ничего не услышал кроме шума близкого леса. Даже осмелился вовсе остановить оленей и те тут же потянулись схватить губами ком снега.

Тимошка сидел понурившись и с ужасом ждал продолжения погони и захвата. Что произошло с хозяином! И денег никто не заплатит. А как домой добраться? Все по­добные мысли проносились в голове молнией, и ответа на них не было. А он сидел и не двигался.

Наконец Тимоха встал, поправил упряжь на чуть отдохнувших оленях. За час сидения он так и не придумал, что ему предпринимать дальше. Но и оставаться на месте достаточно опасно. Могут догнать. Правда, была надежда, что его бегства не заметили, а хозяин уже был плох и вполне мог умереть. Хотя выстрел-то был. Это смутило Тимофея настолько, что он готов пустить слезу.

Было ещё темно. Снег едва падал и дорога ещё виднелась. Да и олени легко дорогу найдут. Зато вспомнил про Исая. Что с ним случилось? Кто его захватил? Те же, что и их встретили, или другие? Скорей всего другие. Случайность это или по плану действовали? Он не мог на такой вопрос ответить.

Продолжал шагом ехать, раздумывая о себе. Как чувствовал, что ему не хотелось ехать. И вот... Что же делать? Вернуться домой он может лишь днём. И куда деть нарты? Его обязательно засекут. Если Исая убили, то можно к нему пойти жить. А соседи? Они спросят, где Исай. Что ответить? Или к хозяину? Его изба на самом краю стоит. Соседи шагах в пятидесяти. Он и сам не склонен, наверное, к знакомствам. Ему это ни к чему. Правда, он может назвать себя и свой дом. Да вряд ли выдержит пытку. А пытать обязательно будут.

Эта мысль бросила Тимошку в пот. Боязливо оглянулся. Рассвет ещё не настал. Но скоро будет. Тут он заметил, что узнает место. То было место избушки. Это испугало его, и он остановил оленей. Те опять хватали снег губами. Огляделся. Тихо кругом. Встать и пойти посмотреть смелости не хватило. Просто смотрел вокруг и заметил след, который указывал, что тащили тело. И слабые кровавые полосочки. Стало быть, то тащили Исая. Убит или ранен Тимошка не смог знать. А хорошо бы глянуть в избушке. Что там и как?

Он всё же пошёл осмотреться. Видимость улучшилась настолько, что следы хорошо видны, и он прошёл по ним до густого кустарника. Приготовил лук и прислушался. Тишину ничто не нарушало. Даже ветер стих и почти не шумел в хвое леса. Всё же углубиться в кустарник к избушке не осмелился. Следы вели именно туда. Проверять остальное не стал, а сел в нарты и уехал. Рассвет приближался. До него оставалось не больше часа.

Чуть отдохнувшие олени бежали довольно сносно. Вот и устье ручья. Поскользил по льду реки Таз. Этот путь был лёгким. Он лишь опасался встретить охотников или ещё кого из знакомых. Тут почти все знали всех.

Тимошка сгорбился на нартах, надвинул шапку и поглядывал с опаской вперёд. Подумал, что его вполне могут принять за покрученника, возвращавшегося с промысла. И тут же подумал, что его тут же задержат, проверят на наличие рухляди. Даже до десятины дело не дойдёт. Сразу поймут, что с ним что-то не так. И он зорко глянул вперёд, обернулся назад и быстро свернул на крутой берег, помогая оленям.

С трудом продрался сквозь заросли низкого сланника и кустов, удалился примерно на полверсты и остановил нарты. Огляделся и присел на нарты. Устал и оголодал, как и олени. Те уже рыли копытами снег, добираясь до трав прошлого года. А Тимошке есть было нечего. А скоро заметил сороку и вспомнил про лук. Достал и наложил стрелу. Сумел подойти шагов на пятнадцать и пустил стрелу. Сорока затрещала и, трепыхаясь простреленным крылом, упала подальше. Тимошка бросился к ней. С трудом поймал и скрутил голову. Тут же выпотрошил, запалил костерок и торопливо стал на прутике поджаривать сороку. Мяса оказалось мало, но и то еда. Оленей не распрягал. Три мешка с рухлядью, туго перевязанные ремнями, сложил под лапником, сам устроился на нартах и попробовал заснуть. Удалось нескоро. Чуткость, как у зверя, не покинула его. Часто просыпался. Дожидался вечера, чтобы попасть в посад и тайком забраться в дом хозяина.

Закоченевший и голодный, Тимошка проснулся неизвестно когда. Низкое серое небо было однообразным и не радовало глаз. Олени оттащили нарты, и они застря­ли среди стланика. Кругом было всё объедено.

С трудом освободил нарты, вывел оленей на полянку и они тут же начали ковы­рять снег, ища корм. А Тимошка прошёлся вокруг, изучая место и раздумывая. Чужих следов он не заметил. Тишина царила вокруг, но редкие птахи уже подавали голо­са, напоминая, что весна уже идёт. Правда, застряла где-то в тысячах вёрст к по­лудню и ждать её предстоит ещё долго. Месяца два.

Забросить что-то в рот не находилось и он терпел. Дожидался темноты. Хотя до «Златокипящей» Мангазеи ехать предстояло не менее двух часов. Вспомнилась Гапка и поцелуи с нею. После Рождества они так ни разу и не улучили момента поцеловаться. И Тимошка не особо жалел. Первоначальный пыл прошёл, остальное его мало занимало. К тому же была серьёзная задача сохранить мешки с ценной рухлядью и потом продать. А то были уже большие деньги.

Он знал, что в каждом мешке лежали туго укрученные ремнями, по восемь сороков соболей или песцов с чернобурками. А каждая шкурка стоит не меньше четырёх-пяти рублей. Он напряг мозги, считая. Получилось, что за мешок можно выру­чить больше двух с половиной тысяч рубликов. От этой мысли голова пошла кру­гом. Он не поверил сам себе и ещё долго пересчитывал в уме. Это при том, что продавать надо тайно, а это снизит цену и всё равно получалось страх как много!

Усилием воли он заставил себя не думать и не считать. Боялся сглазить или ещё чего худого получить взамен. И он опять устроился на нартах, укрывшись кус­ком оленьей шкуры. Но сон не шёл долго. И всё же вскоре мысли превратились в сон и он казался жутковатым. Проснувшись, казалось, что спал он всего несколько минут и, вспоминая жутковатый сон, никак не мог вспомнить саму суть его. После чего осталось чувство беспокойства и опасности.

А небо стало темнеть. Опять пошёл мелкий снег, ветер менялся, хоть и медленно, но опасно, предвещая метель.

После долгих раздумий, Тимошка вывел оленей с нартами на свой след, уложил мешки и неторопливо погнал креке. Сбиться было невозможно. След хорошо вид­нелся в сером сумеречном воздухе.

Уже на реке заметил, что ветер задувает от Мангазеи, значит сиверко, и будет холодать. Олени трусили по льду реки, часто скользили, но ещё не падали от уста­лости и суточного голода.

Снег усиливался, начало темнеть и Тимошка подумал, что то ему на руку. Меньше любопытных глаз будет. Так и случилось. Ему никто не повстречался и никто не обогнал. И настроение стало улучшаться.

К дому хозяина Тимошка подъехал задами. Это было легко, так как изба была пос­ледней в этом месте посада. Пришлось долго возиться с запорами, но удалось открыть, слегка взломав деревянные запоры. Уставший и вспотевший, Тимоха зажигать лучину или коптилку не стал. Всё делал на ощупь, натыкался и даже больно, но нашёл краюху чёрствого хлеба, лука четыре штуки и сумочку кедровых орехов. Для его положения находки были настоящим пиром, и он принялся за него.

Избы здесь были огорожены тыном, где паслись олени. Тын был и здесь. И Тимо­фей завалился спать, больше не думая ни о чем, особенно о завтрашнем дне. И на этот раз, проснувшись, не смог вспомнить, что снилось и снилось ли вообще. Зато тело отдохнуло, и чувствовалась бодрость и надежда, что всё может обойтись.

Пришлось обойтись луком и орешками. Ничего другого у него не было. И это при таких богатствах, что лежали в сенях! Вздох сотряс его тело, и в голову по­лезли крамольные мысли. Отогнать их ему не удавалось. И страх всё сильнее гне­здился в нем, заставляя ёжиться и даже подрагивать, И постоянное: что делать?

Этот вопрос так беспокоил Тимоху, что спал он в эту ночь плохо. И сны сни­лись сумбурные и непонятные, но всё тревожные, как он потом вспоминал.

И тут в голове сверкнуло. Подумал: «А не посоветоваться с отцом Яковом? Он должен клюнуть на такие деньги. А мне и половины хватит и Гапка в придачу! Боязно, конечно, однако что можно ещё придумать? Самому мне не справиться. Ещё в железа закуют. С них станется».

Эта мысль как-то немного успокоила юного разбойника, как он уже стал себя считать. И весь остаток дня думал и рыскал по избе в поисках еды. Не нашёл. И плюнул на страх и пошёл в кабак. Там люди подвыпившие и им наплевать на юного парня. К тому же он туда заходил не больше двух раз, и то быстро уходил. Не дол­жны запомнить и узнать.

В городе к этому времени уже собралось до тысячи промышленных, вернувшихся с промыслов, и народу будет тьма. И Тимошка смело вошёл, опять нахлобучив шапку на лоб. К тому же в помещении было угарно, чадно и света от лучин и коптилок явно не хватало. Было шумно, крики слышались отовсюду, пьяные и требователь­ные. Тимошка потрогал за пазухой комок шкурки песца, что сумел вытащить, решив, что то самая дешёвая.

– Тебе чего? – недовольно спросил кабатчик, видя перед собой почти бродягу. – Заплатить есть чем?

– Да вот только это, – показал Тимошка малую часть шкурки. – Мне бы побольше харчей и выпить покрепче с собой. Нужно ехать, а путь дальний.

– Своровал? – шёпотом спросил кабатчик и с подозрением глядел в несколько растерянное лицо Тимошки.

– Откуда? – возмутился. – Товарищи послали закупить всё в дорогу. Особливо выпить. Вот вручили.

Кабатчик протянул руку, а Тимошка передал шкурку. Её уверенно встряхнул му­жик, оценивающе разглядел.

– И что ты хочешь за это взять?

– Я же сказал. Еды побольше и вина покрепче. Ехать далеко...

– Мешок есть? – Мешка не оказалось. – Ладно, свой дам, – кабатчик позвал посыльного и долго перечислял, что положить в мешок из еды и питья. – А из одёжи надо чего?

– Не! Не дозволят. Обойдусь.

– Тогда бери и проваливай. А то что-то ты мне подозрительный глядишься.

Посыльный передал Тимошке мешок, весьма увесистый. Скромно поклонившись, Тимошка протиснулся к двери и с удовольствием вдохнул ядрёный воздух, напоенный лёгким морозцем и свежестью.

Оглядев острог, выделявшийся редкими огоньками стражи, он поспешил уйти от людного места. Пожалел, что пришёл днём. Надо было вечером, да не подумал. Обру­гал себя матерно и переулками почти побежал к дому перевозчика.

Дома он затопил печь и, ознакомившись с содержимым мешка, начал варить кашу из пше­на. В мешке оказался туесок с твёрдым мёдом, несколько караваев хлеба, мясо и жареная и варёная рыба, масло и лук с чесноком. Тут без этого никто не обходил­ся. Ещё квашеная капуста и салатная трава тоже сквашенная. Ещё была соль и раз­ная мелочь, больше рассчитанная на женщин. Тимоха всему был рад, хотя понимал, что кабатчик обдурил его знатно и намного. Было не жалко. Главное, что у него есть еда, и её хватит недели на две. Можно выжидать.

Глава 5

Через неделю Тимошка всё же созрел для разговора с отцом Яковом. Уже знал, как всё семейство жадничает и никогда не останавливается для захвата ещё чего-нибудь. Тут Тимошка был уверен. А батюшка сумеет продать всё или даже вывезти в Вологду или даже в Москву. Там шкурки будут стоить в два и три раза дороже. От такого у Тимошки голова пошла кругом и он серьёзно испугался. Но мысли о попе не оставил, лишь не смог ещё осмелиться начать разговор. С чего начать?

Тимошка всё раздумывал, как поп воспримет его долгое отсутствие. И можно ли это использовать для своей выгоды? И посчитал, что наврёт с три короба, а шкурки будут подтверждением его правоты. Или просто жаждой наживы.

С затаённым волнением Тимошка пошёл к отцу Якову. Снег уже подтаивал и че­рез месяц можно ожидать зелени и цветения. На душе было смутно, непонятно и со­вершенно неопределённо. Всё гадал, правильно ли он перепрятал всё три мешка в разные места? Могут ведь и на дыбу вздёрнуть. Тогда не отвертишься.

У ворот Ратиловской башни его узнал стражник и воскликнул, удивляясь:

– Тимошка, ты ли явился? Мы уж давно тебя схоронили! Где пропадал?

– И не говори, – горестно вздохнул Тимошка. – Ты почти угадал. Едва избежал смерти. Вот иду к батюшке исповедаться и просить милости.

– Вид у тебя что надо! Как у самого бедного бродяги. Отец Яков не раз спра­шивал о тебе. Иди, авось помилует. Потом расскажешь.

Тимошка зашёл в церковь Троицы, надеясь там застать батюшку. Он был там. Слу­жба уже закончилась, и поп собирался уходить, оставив церковь на дьякона,

– Никак блудный сын появился! – воскликнул поп и глаза его блеснули недобро. – Где пропадал столько времени? Подумали, что сгинул на своей работе. Покаяться надо, сын мой! Небось нагрешил сполна, а?

– Простите, батюшка, – юноша грохнулся на колени и стукнулся лбом о пол. – Грешен, да не по своей вине. Злодеи меня захватили и столько времени держали. Заставля­ли работу делать самую тяжёлую. Вот, батюшка, удалось сбежать. А для вас есть у меня тайный разговор, – и многозначительно вытаращился на попа.

– Разговор? Тайный? – Отец Яков гневно расширил глаза, огладил бороду и пере­крестился, что-то пошевелив губами. – На дыбу захотел? Мне такое говорить, греш­ная твоя душонка!

– Милости прошу, батюшка! Выслушайте, потом и решить можно. Вроде как на ис­поведи. Сам я не решаюсь, а вы, отец наш, можете совет дать и помощь оказать страждущему грешнику! – голова опять стукнулась о пол.

Поп раздумывал недолго. Украдкой оглянулся на дьякона.

– Ладно, безбожник. Приходи до обеда, поговорим. Послушаю, что ты придумал на этот раз. Ох, Господи! Охрани и помилуй! – перекрестился поп и важно удалился.

Тимошка был доволен своей игрой. Ничего ещё не прояснилось, зато поп позво­лил ему прийти в его дом, а там можно будет увидеть Агафью. Как она его встре­тит? Или уже и помолвку устроили?

«А ладно! – подумал он отчаянно. – И без неё можно обойтись теперь. Лишь бы поп не обдурил. А то и правда, на дыбу с его помощью вздёрнут».

Догадается ли отец Яков о брехне? Такой вопрос Тимошка не переставал задавать себе по дороге в другой кабак, где намерен был перекусить. Немного де­нег у него оставалось от давних поездок. Он выгреб медяки. Оказалось семнад­цать копеек. Подумал, что этого вполне хватит на обед. Выпивку орать не будет. Впереди разговор с попом. Да и деньги стоит поберечь. Когда ещё они у него мо­гут появиться! А жить и жрать постоянно охота.

Он постарался поменьше маячить в городе и на пару часов укрылся в избе. Ту­да всегда заходил задами. Проверял пару оленей. Те ещё не проломили забор и с удовольствием отъедались, набираясь сил. А Тимошка алчно поглядывал на ник. Хо­тел забить на мясо, но пока раздумывал, не решался. Вдруг пригодятся.

Попадья встретила Тимошку злобным взглядом. Молча пропустила Тимошку в из­бу и позвала супруга.

– Принимай бродягу и богохульника, отец. Видеть его не могу, бродягу!

– Проходи, – коротко кивнул поп.

Тимошка последовал за попом в его отдалённую «келью». Тот плотно прикрыл дверь и с затаённым интересом всматривался в исхудалое лицо юного бродяги.

– Так что за тайный разговор ты мне намерен поведать, грешник?

Тимошка оглянулся на дверь. Вспомнил, как Петька жадно выглядывал из двери и подумал, что тот от любопытства едва сдерживает попытку войти. Не смел. Даже жена не смогла позволить себе мешать супругу вести дознания.

– Человек, который давал мне ещё одну работу, послал с нартами помочь каким-то мужикам. Я скоро понял, что то тайные перевозчики. А они тоже с недоверием на ме­ня поглядывали. Оказалось, что они тайно перевозили мешки с рухлядью. И мне, ба­тюшка, пришлось с ними таким грешным делом заняться.

– Ты их сможешь признать при встрече?

– Не обещаю, батюшка. Ночь была. Да и они не особо выставляли свои воровские хари. Исайку вы должны знать, батюшка. То он меня в ту компанию затянул. А что мне было делать? Смертью пригрозили. Однако мне удалось сбежать. Это когда нас стражники-стрельцы захватили. Так тогда мне и удалось завернуть оленей и уска­кать. Стреляли!

– И что дальше? – недоверчиво смотрел отец Яков на говорившего. – Мне-то за­чем знать? Или есть ещё что-то, непутёвая твоя голова?

– Есть, каюсь, батюшка! Я ведь на нартах убежал. А на них был мешок с пушни­ной. Понимаете? И я с ним убегал. Пурга начиналась. Ничего не видно и страх меня гнал назад. Я ехал последним из трёх нарт. Вот и успел со страху.

– Ладно! И что с мешком? – глаза попа явно жаждали сведений.

– А что с мешком, батюшка? Привёз в избу и спрятал от греха подальше. Вот и подумал о благодетеле, – кивнул Тимошка на попа. – У воевод есть об том сведения?

– Имеются. Как же без них? И они догадываются, что не всё удалось отнять у воров. Ищут.

– Вот и я опасаюсь, батюшка. Пришёл за советом. Вы так много для меня всегда делали... К кому ещё мне идти за советом и помощью? Помогите мне!

Поп долго молча раздумывал, жевал губы, хмурил брови. Тимошка поглядывал на его хитроватое лицо и со страхом ждал ответа.

– Трудную ты мне загадку загадал, Тимошка. Так сразу и не ответить. Надо бы­ло сдать тебя на съезжую избу. Там бы быстро дознались от тебя все мелочи. Да то всегда успеется. – Поп был нерешителен с ответом, а Тимошка от страха даже вспотел. Стоял на коленях в ожидании решения его участи. – Ладно, иди пока. Зав­тра приходи за ответом. А я буду думать. С божьей помощью и молитвой возможно мне удастся найти правильное решение. А ты помалкивай себе. Не болтай лишнего.

– Батюшка! Вы уж не выдавайте меня! – Тимошка почти ползал у ног попа. – Я го­тов всё выполнить, что вы мне скажете! И простите своего раба и грешника!

– Ну всё! Иди! – прикрикнул поп на парня. – Мне надо много молиться и думать. Завтра! Всё скажу тебе завтра. Встань и уходи. Обед на носу...

Тимошка вышел в переднюю, окрылённый надеждой на успех, чутье подсказало ему. А там уже поджидали попадья с Петькой. В молчании проводили глазами. В них яр­ко читалось жадное любопытство. Тимошка поклонился им и тихо вышел. Вид матери с сыном тоже поддал надежды. Такие жадины обязательно уговорят попа прибрать к рукам рухлядь. Лишь потом смогут сдать его, дурака, стрельцам. Но то когда бу­дет. А пока можно потянуть с делом.

И всё же Тимка был зол и даже обижен. Поп так и не догадался угостить свое­го слугу ничем, что могло бы показать, как отец Яков сочувствует ему, Тимошке.

У себя в избе он постоянно думал о завтрашнем разговоре. Был уверен, что не сдаст его поп, пока не получит мешок. А там можно и посмотреть, как будут дела...

Он плотно поел и рано завалился спать. Снов в эту ночь он не запомнил. Что-то снилось и всё непонятное и туманное. К тому же разгадывать сны ему не дано.

Отец Яков внимательно разглядывал Тимошку и тот чувствовал себя неуютно. С трудом сдерживался от плаксивого вопроса, прикидываясь испуганным и подавленным. Наконец закончив наслаждаться, как видно, состоянием юноши, поп спросил:

– Что надумал, сын мой?

– Ничего, батюшка, – сокрушённо ответил Тимоха. – Ничего в голову не идёт. Бо­юсь же, отец Яков. Помогите, – в который раз просил юноша.

– Трудно тебе помочь, отрок. Много грехов накопил ты своим непутёвым поведе­нием. Я много вчера думал над твоим рассказом. Выходит, что ты сообщник тех во­ров и ждёт тебя плаха. А что бы ты сам мне мог предложить?

– Батюшка! Отдам половину и даже больше, если пообещаете не выдавать меня!

– Толкаешь на предательство заповедей божьих? Нехорошо это, сын мой. А ско­лько у тебя этого барахла? Мешок, это сколько?

– Я не считал, батюшка, но слыхал, что пять сороков в каждом, что мы везли.

Тимоха исподволь глянул на попа. Лицо того было задумчивым и Тимошке стало понятна игра самого попа. Он сам побаивался, но жадность брала верх. Он лишь по­старался убеждать самого себя в правильности выбранного действа.

В хоромах попа послышался какой-то шумок. Дверь чуть приоткрылась, и голосок попадьи сказал тихонько:

– Батюшка, супруг, ты просил напомнить о времени.

– Ах да! Щас иду! – глянул на Тимошку и заметил чуть не просительно: – Я на пару минут отлучусь. Дела не ждут. Ты тут посиди, я скоро.

Поп ушёл, а Тимошка, проводив его глазами, подумал: «Ушёл советоваться с попадьихой. Хитёр батюшка! Теперь посмотрим, что меня ждёт».

– Ну что, узнал? – шёпотом спросила жена, чуть отойдя от двери.

– Сказал. Пять сороков соболей! Представляешь?

– А что ж ты?.. Я бы согласилась. Тут риск маленький. Да никто тебя и не за­подозрит. А Тимошку можно потом и сдать. Его наговору никто не поверит, – по­падья требовательно глядела в заузившиеся глаза мужа.

– Не скажи, милая! – в задумчивости ответил отец Яков. – Пойдут слухи, сплетни. Так будет ещё хуже. Дойдёт до епископа. Думаю, что лучше наоборот. Мне утаить Тимошку будет нетрудно. Зато никто не подумает худого. А он запуган и не ста­нет болтать. Предлагает половину, да с него можно легко и намного больше взять. В Вологде это будет стоить намного дороже. Деньги большие. Тыщи рублей!

– Тыщи?! – ахнула попадья, зажав рот ладошкой. – Боже мой! Соглашайся. Потом придумаем что получше. На всё соглашайся, да не забудь поторговаться. Сам-то он ничего с ними не сможет сделать. Вмиг схватят. Тогда уж точно он покрывать тебя не станет. Ты верно надумал, батюшка! Иди, а то подозрительно будет...

Тимошка вопросительно поднял брови. Спросить не осмелился и ждал.

– Так о чем мы болтали тут с тобой? Говоришь половину? Риск для меня слиш­ком велик, грешник. Четыре сорока и ни на одного меньше, – истово перекрестился батюшка и шепнул короткую молитву.

– Батюшка! – только и смог воскликнуть Тимошка. А поп погрозил пальцем, тре­буя тишины. – С чем же я останусь! Я столько страху натерпелся за это время!

– Замолкни, сын мой! Жадность не к лицу праведному христьянину! Ты таких де­нег даже во сне никогда не увидишь, что тебе достанутся. А я обещаю всё продать, и твоё добро тож. А то тож большой риск для меня. Надо основательно всё продумать.

Тимошка в отчаянии махнул рукой, и согласился. Лицо его сморщилось в скорб­ную гримасу. Он забыл про Агафью. А хотел же о ней поговорить. Не вспомнил.

– Батюшка, как доставить вам тот мешок? – спросил примирительно. – Можно по частям, а то заметно будет, а?

– Погоди с этим. Я подумаю сам. А ты где сейчас обретаешься?

– Да в избе того лихого перевозчика, батюшка. Я даже имени его не знаю. Всего раз его ви­дел три недели назад. В летах такой... с бородой...

– Мы всё с бородами. Ладно, сын мой, иди к себе, всё приготовь и приходи. Жить здесь будешь. А с Агафьей... – ни-ни! Понял?

– Да я и так ничего, батюшка. Кто я такой, чтобы, значит...

– Вот и хорошо. Теперь иди и к вечеру будь тут. Вернёшься к своим обязанно­стям. Так вернее будет. Мы ещё подумаем, что говорить будем людям. Иди себе.

Тимофей ушёл и на душе чувствовал ликование. То, что ему остаётся и так боль­ше, чем он мог мечтать. А всё ж попик не устоял. Ну и жаден он с попадьёй. И с ними сынок. Тож не отстаёт от родителей.

Такие мысли веселили его, отвлекали от стольких дней страхов и переживаний. Зато жизнь в поповском доме будет вполне сносной. Ещё он подумал, что и поп бу­дет побаиваться его доноса. Вот что соседи по дому «хозяина» подумают? Когда-то могут довести о его вселении. Что могу я сказать в ответ?

Тимошка проверил схрон одного мешка. Всё на месте, однако весна сильно бес­покоила его. Шкурки легко могут попортиться. Или вовсе сгнить. А как продать их он не знал. Всё было очень скользко и неопределённо. И опять страхи навали­лись на его бедную голову.

«А что! – воскликнул он про себя. – Тогда лучше и эти мешки предложить попу. Хоть пару сороков он мне должен будет отвалять. Тож огромные для меня деньги!»

Он осмотрел нарты, слегка подправил крепления. Всегда могут пригодиться. И пошёл обратно к поповскому дому в острог. Стражник был незнакомый и с подозрением ог­лядел странного посетителя.

– Чего уставился? Я с батюшкой ещё в дороге был. Сопровождал колокола, что теперь звонят в городе и здесь.

– А-а-а! – протянул стражник и посторонился, пропуская Тимошку. – Слыхал про тебя. Значит, Тимофеем будешь.

– А тож, – заносчиво ответил Тимошка и прошёл к избе попа Якова.

Его встретила попадья. Взгляд её удивил Тимошку. Он показался таким пытли­вым и внимательным, что ему стало не по себе. Опять заметил Петьку. 'Гот с любо­пытством молча наблюдал. Тимошка подмигнул ему, кивнул, но мальчишка не ответил.

Попадья отвела Тимошку в его «келью» и заметила хмуро:

– Посиди, батюшка скоро будет. В церкви он. – И ушла, прикрыв за собой дверь.

Тимошка ожидал прихода Петьки. Не дождался. Видно ему запретили общаться с ним. Тимошка не возражал и обиды не испытывал. Понимал, что они совсем разные люди и понять друг друга не смогут. Или не захотят. То его не смущало.

Поп появился через полчаса и сразу заявился в «келью».

– Задержался в церкви, – словно оправдываясь, заметил поп. – Как у тебя дела?

– Жду вашего слова, батюшка, – поклонился Тимошка и стоял в ожидании.

– Как ты решил доставить мешок сюда?

– Можно оленями на нартах, да думаю, что так слишком заметно будет. Лучше час­тями, батюшка. За несколько раз перенесу. Я ведь тут теперь буду жить.

– Да, да, – в раздумье проговорил поп. – Хорошо, пусть так и будет. Завтра принесёшь первую часть. Смотри, будь поосторожнее. Сам знаешь, чем мы рискуем. Осо­бенно я. Ты и так ничего не имеешь, а у меня семья.

– Я понимаю, батюшка. Тут всё ясно, как божий день, – и перекрестился на икону.

– Иди устраивайся на прежнем месте. Зайдёшь в поварню, там поешь чего-нибудь.

Поп ещё раз оглядел Тимошку и проводил того взглядом недобрых глаз. Этого Тимошка не заметил. А в сенях стоял Петька, шагнул вперёд.

– Ты точно имеешь мешок пушнины?

– А что такое? – в свою очередь спросил Тимошка с подозрением.

– Хотел бы с тобой поговорить. Согласен?

– Об чем говорить-то? Я обо всем с батюшкой договорился. К нему и иди вопро­сы говорить. Что с меня взять?

– Ладно. Там видно будет. Я сам решу...

Лёжа в закутке, Тимошка перебирал в памяти ужин. В поварне была Агафья, и это сильно удивило его.

– Ты откуда тут, Гапка? – спросил он с интересом. Сердце его не подскочило, не забилось сильнее.

– С сегодняшнего дня у нас нет поварихи. Вот я и занимаюсь поварней, – глаза её выдавали удовольствие.

– За что ж её выгнали? Плохо готовила?

– Не знаю. Матушка не говорит. А готовила вполне сносно. Теперь мне прихо­дится тут стоять. Хоть матушка немного помогает. А ты где пропадал?

– И не спрашивай. Вспоминать страшно. Едва живой вышел...

– Чего такой грязный и вонючий? Ты вроде бы стал богатым.

– Откуда?! – возразил Тимошка, вдыхал аппетитный аромат еды и ждал, когда ему поставят миску со щами и кашу с грибами. – Это ещё бабушка надвое сказала. Ко­гда всё это будет! А пока у меня копеек пять и не больше в кармане. Что на них можно купить? Вот так и живу. Чуть не убили. Только ты никому про это не гово­ри. Меня батюшка просил помалкивать.

– Петька уже предупредил. Он у нас всё знает. Проныра!

Тимка жадно ел вкусное варево, поглядывал на девушку и должен признать, что она за эти недели сильно похорошела. С чего бы так? И спросил нагло:

– Тебя уже посватали? Вроде бы батюшка собирался.

– Жениха ещё не нашёл подходящего.

– Я не подойду? – улыбался парень, отрываясь от миски.

Гапка покраснела, не ответила, продолжая возиться у печки. Сзади она была не менее привлекательна. Этого Тимошка отрицать не мог.

И опять в голове появилась мыслишка об Агафье, как о жене. Ему казалось, что она как-то не такая жадная. Во всяком случае, этого он за ней не наблюдал.

– То не я решаю, Тимка. То тятя... с матушкой. Им виднее.

– А твой интерес что, ничего не значит?

– Что я могу с этим поделать? У меня ничего нет, так что и выбора нет.

Лицо девушки погрустнело. Потом жалко улыбнулась. Продолжать разговор почему-то не захотела. Зато поставила малую миску с чёрной икрой и ломтями хлеба.

– На закуску изюма дам. Вкусно!

– А что то такое? Никогда не слышал.

– Матушка приберегла ещё с Вологды, когда сюда ехали. Вяленый виноград. Такие ягоды на полдне растут. Далеко от нас. Сюда тож привозят. Бухарцы. Скоро ждём их караван. Правда, долго придётся ждать. Ещё урюк есть такие ягоды или плоды. О них я только слыхала, ещё не пробовала.

– Да, там много чего растёт, на полдне. Тепло, не то, что тут. Я немного в книгах почитывал про те страны. Хорошо, наверное, там. Нет наших морозов.

– Всюду хорошо, где нас нет, – ответила грустно девушка. – Поел? Иди к себе. Ты ведь опять у нас будешь жить. Тятя говорил. И помойся как-нибудь. Таким тебя сюда никто не станет пускать. – И грустно же улыбнулась. – Иди уж!

В своём углу у кладовки Тимошка с грустью передумал всё, что с ним могло случиться. И показалось, что ничего хорошего его не ждёт. Не может быть, что отец Яков просто так отпустит его на всё четыре стороны. Слишком опасно для него.

И подумал, что как только заметит опасность, тотчас смотается куда-нибудь, хоть в тайгу. А там видно будет. Лишь бы деньги были. Хоть пять рублей.

Но дни сменялись днями, прошёл уже месяц, весна вступила в свои права и лес начал зеленеть помаленьку, а отец Яков пока помалкивал. Тимошка не знал, что с соболиными шкурками, а спросить боялся. Все шкурки он уже перенёс, и батюшка долго любовался ими, встряхивал, гладил и вздыхал.

Сам Тимошка старался без особой нужды в город не выходить. Всё же узнал, что тогда, в снегах, стражники захватили груз, но допросить хозяина не успели. Тот не выдержал нагрузки и скончался прямо там, на дороге. Про Исая ничего не узнал, но был уверен, что и тот помер. А спросить даже батюшку опасался.

Наконец уже в мае поп позвал к себе Тимошку. Тот с волнением вошёл в его келью и вопросительно остался стоять у двери.

– Ну что, божий человек, – чуть усмехнулся поп и пристально глядел на юношу. – У тебя появилась возможность сменить свои тряпки на что-нибудь лучшее. Ведь рясу ты, как я понял, носить не собираешься. Так ведь?

– Так, – коротко ответил Тимошка и решительно глянул на собеседника.

– Я так и знал. То не для твоего ума дело. Тебя больше тянет в тайгу, так?

– Вроде того, – мрачно ответил Тимошка, теперь уже поняв, что деньги он получит.

– А у меня хорошие новости для тебя. Я продал и твоих соболей и песцов. Вот получи свои денежки, – и выложил на столешницу мешочек с монетами. – Тут сто с лишним рублей. Для тебя деньги огромные. С ними можно артель собрать для промысла. Если получится, то готов быть помощником-посредником по сбыту. Дело выгодное оказалось. Ты слушаешь меня?

Тимошка слушал плохо. Голова занята подсчётами. И они оказались неутешительными. Поп и здесь обдурил его и значительно. Но спорить, понимал, глупо и бесполезно. Ответил вполне мирно:

– Спасибо, батюшка. Обязательно буду помнить ваше предложение. Оно очень ценное для меня. А теперь что мне делать? Дайте совет, батюшка.

– Живи сам по себе. С деньгами это совсем не так трудно. Дом у тебя есть, я полагаю. Женись и заведи детей. То богоугодное дело. И живи себе на здоровье.

– Благодарствую, батюшка! – Тимошка низко поклонился, но в душе нарастал сильный гнев. Боялся, что он вырвется наружу и всё испортит. Он ещё раз поклонился и тихо вышел, прикрыв дверь.

В доме перевозчика всё было в паутине и копоти. Пришлось полдня поработать метлой и тряпкой. Протопил печь, приготовил себе ужин из купленных запасов. А в голове только и вертелась мысль, как отомстить попу за грабёж, и эти мысли обязательно вертелись вокруг Агафьи. Она его словно заворожила. Снасильничать её он не хотел, а уговорить себе поклялся. Пусть тогда кусают локти. Знал, что жених найден и идут переговоры о приданом и вообще о деньгах.

И стая искать встреч с девушкой. Полагал, что особых усилий не потребуется. Девке он нравится, остальное за ним. И раз в неделю удавалось перекинуться несколькими фразами, когда счастье улыбалось им быть вне надзора со стороны матери или Петьки. Но Петька всё реже ходил с ними, больше проводя время со своими сверстниками. Он считался почти взрослым и это ему дозволяли.

Глава 6

В Мангазею пришёл большой караван стрельцов, купцов, промышленных, и в городе стояло столпотворение и веселье. Рубились новые избы, достраивались стены и башни острога, собирались ватаги для веслования – весеннего промысла. В такой кутерьме Тимошке удалось найти девушку, и он уговорил её скрыться с ним, пока мать не хватилась её и не послала дьякона искать её.

– Тимошка, куда ты меня тянешь? – Агафьи испуганно смотрела по сторонам. Кругом были незнакомые люди. И она чуть успокоилась. – Люди кругом!

– Ты только этого боишься? Я люблю тебя, и уже давно! Помнишь, как мы целова­лись? Разве нам было плохо?

Он видел смятение на лице девушки, но отрицания не заметил.

– Я думала, что ты забыл меня, Тимошка. А ты...

– Всё время думал о тебе, любимая! Так хотел посватать тебя после получения денег. Да твой тятька и слушать не хотел. Что было делать? Я думаю, что и ты в меня втрескалась. Или нет? – пытливо смотрел он ей в глаза, но поцеловать на ули­це не осмелился. Она побледнела, потом краска залила лицо. Хотела что-то сказать, открыла рот и замолчала. – Чего молчишь? – шептал Тимошка.

– Я не знаю, что сказать, Тима! Я ничего не знаю! – уже громче чуть не крикну­ла девушка и жалобно глянула в его лицо.

– Пойдёшь со мной? Ко мне домой. Там никто нам не помешает.

– Нет! – решительно отстранилась она и с недоумением смотрела на него. – Что ты задумал? Я боюсь тебя, Тимка! Идём домой, а то мне попадёт. Запрут и не выпус­тят неделю. Прошу тебя, Тима!

– Ладно, – с трудом согласился он и добавил: – В другой раз поговорим ещё. А братец стал меньше за тобой следить, а?

– Вроде так. Видишь, уже что-то лучше стало. А ты знаешь, что в таком наряде ты намного лучше смотришься. Можно сказать, что ты красивый парень.

– Что толку, раз ты ничего не хочешь, – буркнул недовольно Тимошка и потянул в тупичок. – Вот, здесь народу нет, и мы сможем поговорить, – с этими словами он грубо притянул её к себе и приник к её губам. Чувствовал, как она трепещет и с удовольствием продолжал целовать её шею, щеки и опять губы. Она млела, ойкала в моменты перерыва и робко сопротивлялась, тем самым разжигая его страсть.

Наконец он отстранился и впился глазами в её красное взволнованное лицо.

– Ты любишь меня? – шёпотом спросил, но в голосе слышались требователь­ность и власть. Это почувствовала и Агафья. Прошептала со страхом:

– Я не знаю! Как я могу это понять? Это же впервые со мной.

– Но тебе было приятно, хорошо со мной... целоваться?

– Да! – прошептала она и подняла голову. Он воспользовался этим и снова стал целовать её в губы. Вдруг она сильно вздрогнула. То его ладонь осторожно легла на её грудь и слегка сжала. – Что ты делаешь?! – чуть не крикнула она, но не отстранилась, продолжая мелко дрожать.

Однако Тимошкина ладонь нахально протискивалась под накидку из куницы, и ко­гда он ощутил тепло её груди, Гапка опять ойкнула и приоткрыла рот для крика.

Он тотчас схватил губами её губы и надолго присосался к ним. Она быстро затих­ла, но продолжала дрожать, вздыхать и даже хватать открытым ртом ещё холодный воздух. Сказать она ничего не смогла. А Тимошка сообразил, что то её возбужде­ние так захватило всю.

Воодушевившись этим, Тимошка сильнее нажал на грудь, схватил другую и это выз­вало очередной всплеск страсти у Гапки. Она уже сама обнимала его, искала его губы, и они слились в страстном юном поцелуе.

Когда они пришли в себя, словно очнувшись, Гапка с осоловевшими глазами спро­сила, едва шевеля губами:

– Что это было, Тимочка? Я вся дрожу. Но мне так хорошо!..

– Это, Гашка, и есть любовь, – смело ответил Тимошка и легко и нежно поцеловал её в слегка курносый носик. – Здорово, правда? Но может быть во много раз лучше.

– Разве может быть лучше того, что мы пережили? – удивлённо раскрыла она глаза, и лёгкая улыбка недоверия скривила её губки. – А как это?..

Домой Агафья прибежала запыхавшаяся и долго стояла у калитки, перекидываясь незначащими словами с соседской девчонкой чуть моложе её. А в голове сверлила лишь одна мысль: как успокоиться и не показать своего волнения матери. А та с лёгкостью может всё увидеть по её лицу. Это страшило, беспокоило. А воспомина­ния только что закончившегося свидания никак не оставляли её. То и дело лицо окрашивалось румянцем восторга и мечтами о продолжении таких свиданий. Сама удивлялась, что смогла позволить этому Тимошке так вести с собой. Но как усто­ять, когда всё оказалось столь приятным и волнующим.

– Ты где пропадала? – услышала она голос брата Петьки. Вздрогнула и, обернув­шись, зло ответила:

– Ну и вредина ты! Испугал! Чего пристал? Сама вас искала столько времени. Кругом столько пьяных! – Обернулась к девчонке: – Ладно, Ксюша, я пошла, а то до­ма нагоняй будет. После поболтаем.

Дома не обошлось без ругани и обещаний строго наказать за пропажу.

– Отец сегодня заставит тебя отстоять на коленях перед образами. Будешь пол­ночи замаливать свои грехи, бесстыдница! Где шлялась?

– Вас искала, маменька! Столько народа! Даже страшно стало. Вот поспешила домой, а у калитки чуть поговорила с Ксюшей. Письменного головы дочка, – поясни­ла девушка.

Мать грозно взглянула на дочь, заметив несколько смягчившись:

– Знаю я эту Ксюшу. Не нравится она мне. Поменьше с ней лясы точи. Беги в поварню, работа стоит! Гулёна!

Дочь не стала спорить, понимая, что будет только хуже и поспешила раздеться.

Тело пульсировало от пережитого и никак не хотело успокаиваться. И видения тех пленительных минут продолжали кружить голову. Сердце колотилось, как теля­чий хвост, не хотело мириться с обыденной работой. И лишь усилием воли и страх, что мать может заподозрить её с Тимошкой позволили ей всё же приняться за при­готовление ужина. Время клонилось к вечеру.

Отец всё же ограничился выговором и угрозами. Бдения не назначил, чем сильно обрадовал дочь. Та полезла благодарить его даже с поцелуями, что в семье не при­ветствовалось. Да отец всё же сильно любил дочь и изредка позволял вольность.

Все успокоились. Один Петька продолжал с подозрением поглядывать на сестру. Это смущало её, волновало и беспокоило.

В своей постели она никак не могла заснуть. Слышала, как вернулся Тимошка и затих в своём углу на лавке. Вспоминала все мелочи их свидания, и в который раз не могла не признать, что парень он приятный, и вполне даже красивый.

В новой одежде он выглядел весьма привольно. Немного развязно, как посчитала девица, но так даже лучше. А как жарко он целовал её. А вспомнив про тисканье её грудей, всё тело покрылось испариной и томлением. Никогда не могла представить, что такая ласка может доводить до безумия. Но так оно и было. А что он говорил о том, что может быть намного приятнее? И снова тело испытало чуть не взрыв чувств и блаженной неги. Подспудно она догадывалась, что он имел в виду. Только признаться себе было стыдно и страшно. И все эти воспоминания и мечты мешали ей заснуть и видеть сладкие сны. Лишь под утро Агафья забылась и вскочила от грубого окрика матери, требующего приниматься за работу. Казалось, что она и не спала вовсе. И тут же вчерашние приключения нахлынули на неё с новой силой.

А Петька опять встретил её наглыми глазами, сверлящими её, тревожа и волнуя.

Хорошо, что в это утро она не встретилась с Тимошкой. Было страшно даже по­думать об этом. Можно сразу выдать себя.

Мысли бедной девушки разбегались. Страх и любовь мешались вместе, и постоянно раздумывала, как пос­тупить. Отлично знала отношение родителей к Тимошке и не надеялась на что-то хорошее. Хотя... у тяти с Тимошкой что-то было! И это что-то оказалось очень похожим на некую дружбу. Спросить у Петьки? Да он ни за что не скажет. И почему иногда Тимошка всё же ночует у нас? Значит, отно­шение к нему у папеньки изменилось. А что за причина такого крутого отношения?

Все эти мысли проносились в мозгу Агафьи обрывочными кусочками и не успока­ивали её ничуть. А спросить не у кого. Только у Тимошки. А где теперь его ис­кать? Значит, надо знать, где он живёт или куда ходит. Лишь потом спросить у не­го, что за события произошли, что он стал вхож в их дом. Да и одет он во всё но­вое и выглядит значительно лучше. А как целует!

Даже дома она покраснела не то от смущения, не то от удовольствия, которого теперь ждать неизвестно сколько времени.

А тем временем папенька уже почти нашёл жениха. То был приказчик купцов Ст­рогоновых, появившийся в Мангазее пару недель назад. Знала, отец ведёт перегово­ры, и по поведению матери можно понять, что успешно. Это просто пугало её. Мужик лет сорока, никак не меньше. Она его видела, и он ей ничуть не понравился.

А Тимка! Молод, почти красив! Как он хорош! И каким-то образом разбогател. Пусть при встрече он ей всё расскажет. Тогда у неё появится хоть что-то в своё оправдание, когда она осмелится отказаться от того жениха. Тятя убьёт её! И та­кая мысль настолько испугала её, что она уткнулась лицом в подушку и заревела.

А Тимка мало думал о Гапке. Как-то не стало никакого желании родниться с их семейством. Все они ему вовсе не нравились, особенно мамаша. Да и поп не лучше!

Тимка завёл себе приятеля. Мужик лет около тридцати. Промышленный. Весной вернулся с промысла. И не всё ещё пропил. Немного оставил для свадьбы.

– Два десятка шкурок обязательно оставлю. Вернусь домой – и тут же женюсь.

Зва­ли его Игнатием, и Тимошка позволил ему поселиться в его теперь доме.

– Не маловато для начала самостоятельной жизни? – сомневался Тимошка.

– Хватит! Ещё могу пару зим пройтись по тайге. Чего-то да добуду. А потом и бросить можно. Буду своим хозяйством заниматься. Вот и проживу с семьёй.

– А невеста есть уже?

– За этим дело не станет, друг мой. Пруд пруди. Да ещё с деньгами я. Выберу получше. Имею право. А ты как с этим?

– Невесты нет, но девка есть. Пока не осмелился просить родителей. Они у неё важные люди и надежда у меня малая. Да я не спешу. Молод ещё. Можно и повреме­нить года два-три. Куда спешить? Надо жизнь глянуть. Вот тут и осяду года на четыре. Там посмотрю.

В конце лета стадо известно, что приказчик дал своё согласие на брак с Ага­фьей, и Тимошка подумал, что и ему стоит поспешить. За это время они встречались около десяти раз и он замечал, как прикипела к нему Гапка. Да и у него вдруг неожиданно взыграло чувство. Был уверен, что не любовь, но что-то похожее. Неско­лько дней мог вовсе не вспоминать девушку. Пока не соскучился. Потом искал вст­речи. Они сообща её искали и часто находили.

– Милый Тима! – чуть не плакала Гапка. – Свадьба уже намечена, через месяц с небольшим! Как он мне противен! Даже голова идёт кругом, вспоминая его. Тимочка, а что ты скажешь? У тебя же, вижу, есть деньги. Может, попросишь батюшку тебе меня уступить? Ну как я смогу жить с тем стариком? Ужас меня каждый раз охватывает.

– Попросить не задача, Гапка. А что толку? Хотя есть одна мысль. Может, она нам поможет. Надо попробовать. На денежки твой тятька падок, как я заметил, а у меня они могут появиться. Да и ты могла бы закинуть удочку матушке. Она тож может позариться на лишнее богатство.

– Почему ты так говоришь, Тима? – В голосе девушки слышалась обида за родителей. – Они же мои... родные, близкие.

– Были б такими родными, так не заставляли б тебя идти за старика.

– Так ведь... как же иначе, Тима? Всегда так было, и не нам устои предков менять. Тут мы бессильны.

– То как посмотреть, милая дурочка! – и, отвлекая от опасной теми, стал целовать её мягкие сладкие губы.

Уже дома, Тимоха всё же подумал и решил не откладывать разговор. Завтра же нужно посетить дом попа и предложить себя за мешок шкурок. А то ещё пропадут или кто додумается поискать и найдёт.

И всё же старое желание не пропало. Он ещё надеялся соблазнить Гапку и овладеть ею до свадьбы. Ну, а коль поп откажет ему, то и думать нечего. В ближайшую встречу затащит её к себе и возьмёт. Был уверен, что сумеет уломать дуру.

Подумав на следующий день, Тимоха отправился в избу попа, зная, что в это время он обедает, а потом спит часок или больше. И он спешил быть до обеда.

Встречу обставил под случайность. Поп не удивился, завидев Тимошку. Но разговаривать не захотел. Лишь позволил облобызать руку. А Тимошка заспешил, заметив поспешно, боясь, что поп уйдёт и не станет слушать:

– Батюшка, я о шкурках хотел с вами поговорить, – и тут же заметил изменение в его лице. Оно стало внимательным, даже глаза чуть заулыбались. Голова крутанулась в разные стороны.

– Ты что такое говоришь, бродяга? Какие шкурки? – Говорил он негромко и это лишний раз убедило юношу в своём правильном стремлении.

– Ну... как в прошлый раз, батюшка. Может, я провожу вас в дом? Там и поговорить сподручнее, ваше преподобие.

Поп думал недолго. Кивнул и молча пошёл дальше. Тимка плелся следом.

– Матушка, ты готовь обед на стол, а мне не мешать. Я поговорить охоч с этим балбесом. Надо наставить его на путь истинный. Пошли, – кивнул он Тимошке.

Поп уселся на лавку, присосался к чашке и выцедил квас целиком. Тимке не предложил. А тому тож хотелось испить прохладного кваска. На улице было жарковато.

– Ну, говори, юный босяк. Что у тебя там ещё есть ко мне?

– Я же говорю, батюшка. Шкурки, как в прошлый раз. Продать бы с вашей помощью.

– Выходит, у тебя ещё имеются? – вытаращил глаза отец Яков. – Значит, ты меня прошлый раз обманул, негодный грешник! Ну-ка выкладывай все!

– Так не обманывал я вас, батюшка. Тогда у меня ничего больше и не было. А сейчас опять появились. Вот, помня ваше расположение ко мне, батюшка, осмелился беспокоить по такому пустяку.

Поп вполне догадывался про игру юноши. Спорить и журить не стал. Он лихорадочно думал, что и как ответить. И вдруг спросил:

– Ты, видать, всё уже пропил, и посчитал, что с моей помощью опять получить дармовые деньги? Ишь какой ушлый нашёлся, Господи, прости меня грешного! – перекрестился и вздохнул чуть ли не горестно.

– Деньги, конечно, нужны, батюшка. Однако пропивать те не стал. Целы они почти все. Разве что истратил на себя, – Тимофей оглядел себя.

– Да? – удивился поп и с интересом оглядел юношу. – А для чего тебе столько денег? Аль жениться собрался?

Тимка обрадовался, что поп сам дал повод заговорить о женитьбе и тут же сказал:

– Так и есть, мой благодетель батюшка!

– И кто же согласился пойти за такого? – глаза попа заблестели любопытством.

– Нашлась, батюшка. Да я хотел получить ваше благословение. Всё ж очень важный шаг намечается, батюшка. Благословите?

– А что ж... Дело не хитрое. Да кто она-то? Я должен знать.

– Ваша дочь, батюшка. Её хочу в супруги, – наконец брякнул он, побледнев.

Глаза отца Якова округлились, щеки стали наливаться краской. И тут он проше­птал как-то странно и угрожающе:

– Как ты посмел, грешная падаль, такое мне сказать?! Как язык повернулся? О Господи, – поднял он глаза к потолку, – вразуми меня и помилуй! До чего я дошёл! Со мной хочет породниться нищий бродяга! Вон!

– Простите, батюшка, – продолжал играть Тимошка, – хотел, как лучше. Без ссоры.

– А ты, божья сволочь, говорил с дочкой? – вдруг спросил поп.

– Как мог, ваше преподобие! Она вообще ничего не знает.

Поп пристально глядел в честные наивные глаза Тимошки и долго не смог найти нужных слов. Краска сменилась бледностью лица, и он чуть успокоился.

– Не смей ничего больше мне говорить, негодный прощелыга! Больше сюда ни но­гой! Спущу собак на тебя!

– Очень жаль, ваше преподобие, – вздохнул Тимошка и направился к двери. Он медлил в надежде, что поп вернёт его. Не вернул. И Тимошка вышел, окончательно ре­шив, что обязательно обрюхатит Агафью.

Глава 7

Отец Яков долго сидел, словно оглушённый таким поведением Тимошки. Жену, за­глянувшую к нему и позвавшую обедать, прогнал грубо и раздражённо.

Думы, одна неприятнее другой, не покидали его голову. Сердце предательски и тревожно бухало в груди. И подумалось, что не дай Бог ещё сердце подведёт. А у него дети. Их надо поставить на ноги. Одна мать с этим не справится.

Вспомнив слова Тимошки о незнании ничего дочерью, усомнился. Матушка намека­ла как-то, что та уж слишком приветливо поглядывала на болвана Тишку. Встал, по­ходил, успокаиваясь и прислушиваясь к щемящему сердцу. Кликнул жену. Та загля­нула в щель двери вопросительно.

– Пусть Агафья зайдёт. Разговор имею к ней.

Боясь спрашивать о причине, матушка исчезла. А отец Яков всё раздумывал о странном поведении Тимошки. Его шкурках и тех денег, которые он так глупо потерял. Пять сороков!

Робко вошла Агафья и стала у двери в ожидании.Отец поглядывал на дочь суро­во, молчал, нагнетая обстановку страха и робости на дочь. Наконец спросил тихо:

– Ты встречалась с Тимошкой? Отвечай, как на духу, дочь моя!

Бледность заполнила всё лицо девушки. Она молча стояла, не в силах справить­ся с охватившем её ужасом расправы. Но понукаемая отцом, прошептала:

– Матушка ведь запретила, батюшка. Нет, тятя! – ответила девушка, словно ныряя в ледяную прорубь. – Как можно!

Отец пристально смотрел на дочь. Та стояла, опустив голову, бледность не по­кидала её лица. Раздумывал, правду ли та молвила. Угадать точно не смог.

– А в мыслях держала? Думала о нём? – уточнил он.

– Изредка думала, тятя, – почти шёпотом ответила Агафья. – Он парень красивый.

– Говоришь, как потаскушка! – взорвался отец. Даже жена, стоящая рядом с доч­кой, вздрогнула, испугавшись. Женщины молча ждали продолжения. Но не услышали.

– Агафья, что случилось? – спросила тихо мамаша. – Что ты такое натворила?

– Ой, мама! Ничего я не натворила! Я не могла сказать тяте неправду. – И зали­лась слезами отчаяния и настоящего горя. Родители не могли понять какова истин­ная причина такого плача и переживания дочери.

Последние слова дочери показались отцу правдой, и он помаленьку успокоился. Даже снизошёл до объяснения, заявив всё же со злыми тонами в голосе:

– Этот проходимец Тимошка вздумал просить нашу дочь в жены! Даже большие деньги предлагал. Надо же дойти до такой наглости, Господи!

– Ты ему, конечно, отказал, батюшка? – спросила жена. – А сколько денег у него?

Супруг глянул на жену грозно. Прикусила язык и больше не задавала глупых вопросов. Лишь утешала всё ещё рыдающую дочь.

– Ладно, матушка. Пусть Агафья идёт к себе. Обед на столе? Водочку поставь.

Жена поняла, что гроза миновала и поспешила увести дочь.

За столом нависла гнетущая тишина. Матушке так не терпелось побольше узнать о разговоре с Тишкой, что она то и дело поглядывала на супруга. Тот всё понимал, помалкивал и без аппетита поглощал обед. Даже пропустил вторую плошку за воро­тник, чем испугал попадью. Она то и дело крестилась, шептала молитвы, а поп чувс­твовал нарастающее раздражение. Вдруг показалось, что супруга стала похожа на свинью матку, вот-вот готовую опороситься. Бросил зло ложку и ушёл к себе. По­падья бросилась к нему, получила в ответ рык и поняла, что всё не так просто и легко. К тому же супруг сказал, не оборачиваясь:

– В храм не пойду. Хвораю. Всех прогоняй!

Хозяйка так перепугалась, что не осмелилась ничего спросить. Лишь это немно­го успокоила отца Якова. А матушка посеменила к дочке. Та лежала на кровати, утёрла слезу, подняв голову. Спросила устало:

– Что вам, матушка? Вы чем так испуганы?

– Отец что-то уж сильно расстроился. С чего бы так? Тимошку прогнал, что ж ещё? Или ты что-то знаешь да помалкиваешь?

– Что я могу знать, матушка? Я сама так испугалась! Об чём папенька говорил с тем Тимошкой? Он вам не сказал?

– Так сама слышала, – с подозрением сказала попадья. – Говори, коль что зна­ешь. Не молчи, тебе легче станет, коль выговоришься. Дочка?

– Я не знаю, о чем мне надо говорить, матушка, – чуть не плача ответила дочь. Начав говорить ложь, она уже не могла остановиться. Это её так пугало, что тол­кало продолжать начатое. Казалось, что так будет меньшим злом. В какой-то момент она сама поверила в свою ложь. Зато так было легче притворяться.

Мать вздохнула и ушла, так и не развеяв окончательно подозрения. Решила по­говорить с сыном Петром. Знала, что тот большой любитель подслушивать да подгляды­вать, и мог пролить свет на поведение сестры.

– Ничего особенно, матушка, я не замечал, но уверен, что у них что-то есть, – от­ветил Петька на вопрос матери. – Помните тот праздник окропления церквей? Так тогда мне показалось, что Агафья нарочно исчезла. Народа было так много, что я не успел засечь, куда и с кем она побежала.

– Неужто с Тимошкой? – вздохнула попадья горестно.

– Утверждать не могу, матушка, но вполне может быть. Он всегда ей нравился, этот оборванец. Чего сейчас приходил?

– Просил руки твоей дочери, Петя! Представляешь, до чего он докатился, нахал! Большие деньги предлагал тяте. Откуда они у него?

– Может, он не все тогда, зимой, передал тяте те шкурки. Вполне мог часть ос­тавить себе. Вот и решил купить расположение тяти. К тому же в новом наряде он выглядит вполне прилично. И не удивительно, что сестра признала в нем возмо­жного жениха, матушка. А много он готов дать тяте за... сами знаете, матушка?

– Как я поняла, столько же, как и в первый раз. Да разве ты что-то знаешь?

– А как же! Я ведь старший в роду и должен всё знать, понимать, мотать на ус, – усмехнулся мальчишка.

– У тебя ещё усов нет, сынок, – умилилась мать. – Но ты прав. Значит, считаешь, что Тимошка не на пустом месте придумал сватовство?

– Не на пустом, матушка. Уверен. Если Агафья отрицает, то врёт. С неё станет­ся. Скорей всего она любит этого бродягу и ещё на что-то надеется.

– Какой ты у меня взрослый и разумный, сынок! Я так горжусь тобой и надеюсь, что ты станешь епископом.

– Я так же, матушка, – сын поцеловал руку матери и преданно глядел в её глаза.

Мать с сыном прекрасно понимали друг друга. Последняя долго думала уже без сына и пришла к выводу, что дочь всё же скрывает от неё главное. Однако, как её вывести на чистую воду? Тут без сына не обойтись. И она решила поручить ему по­следить за сестрой. Была убеждена, что он будет рад такому заданием трудиться.

А Агафья всё никак не могла придумать решения своей задачки. Как избавить­ся от приказчика и уговорить отца на брак с Тимошкой. Ведь он уже сейчас дос­таточно богат, чтобы осмелиться не только просить её руки, но и содержать семью.

Остро захотелось поговорить с Тимошкой. Но теперь это вряд ли возможно. Тя­тя теперь ни за что не согласится на это. Хотя, подумалось девушке, Тимка гово­рит, что тятя очень жаден до денег. Значит, надежда ещё не должна погибнуть! И впервые за свою короткую жизнь, девушка посмотрела на родителей именно с этой стороны. И очень скоро поняла, что Тимка прав. Такие же и матушка, и братец. И от них можно ожидать всего самого жуткого для неё. Агафье стало страшно и так тоскливо, что снова заплакала уже слезами другого порядка.

Теперь уже она искала встречи с Тимошкой по другой причине. Она хотела пре­дупредить его о возможной для него опасности со стороны её родных. Подумала и о братце. И тоже поняла, что тот не будет сидеть без дела. Он обязательно начнёт следить за сестрой и, конечно, чего-то добьётся.

А Тимошка уже со злобой в душе принялся раздумывать, как отомстить попу и его семейству, да так, чтобы никто не догадался о его участии.

Своему новому приятелю Игнашке он пока ничего не говорил, но мысленно уже обдумывал способ использовать его. Как? Этого пока он не знал. И всё же был уверен, что придумает. И придумал всего через неделю.

– Игнашка, ты ведь знаешь избу нашего попа Якова? Его изба в остроге. Он в Троицкой церкви службу правит.

– Кто ж этого не знает, – удивлённо спросил мужик. – Что задумал?

– Хотел бы тебя попросить, как друга. Сможешь помочь? Выпивка за мной.

– Что, трудная работа? Я готов, Тимошка. Говори, что делать.

– Собственно ничего. Просто последить за сынам попа, Петькой. Пойдёт ли он за мной. Я как раз там буду вертеться. Вот и вся работа. Нудная, но лёгкая.

– Сделаю. Только я того Петьку не знаю. Поясни его.

Тимошка дотошно описал парнишку, и Игнат постарался запомнить. А Тимошка до­бавил к сказанному:

– Я придумал лучше. Как только он появится и попрется за мной, я дам тебе о том знак. Сниму шапку и вытру лоб. Тогда ты не ошибёшься.

– Интересно. А для чего тебе он сдался, этот попович?

– Мне хотелось бы узнать, следит ли он за мной, или просто так увязался. У меня с ним свои счёты. Значит, договорились?

Через день Тимошка прохаживался вблизи поповского дома. Так происходило с четверть часа. Затем мигнув Игнату, пошёл прочь, медленно и неохотно. Сам заме­тил, как вышел Петька и постоял у калитки. Дальше за ним стал следить Игнат. А Тимошка на всякий случай снял шапку и вытер лоб.

Тимошка не стал идти домой. Петька ещё не мог знать его местожительства, и Тимошка посчитал это нужным пока хранить в тайне. Пришлось зайти в кабак, выпить ковшик кваса и купить хлеба буханку-каравай. Выходить не спешил. Скоро вошёл и Игнат.

– Ну что? – спросил Тимошка друга.

– Следил, гадёныш! Чего ему надо-то? Хотел затеять с ним сварку, да от тебя не было на то дозволу. Теперь что?

– Закажи себе обещанной выпивки да пойдём домой.

Через полчаса Игнат вышел один и огляделся. Петьки нигде не было.

– Стало быть, надзор установлен? – пробормотал Тимка и оглянулся. Никого.

– А для чего тот надзор? – спросил Игнат. – Что они хотят от тебя? Чудно то!

Некоторое время спустя Тимошка предложил Игнату попугать Петьку.

– Я уже думал про это, Тимка. Чего этот сосунок ведёт себя, словно важная и значительная птица? Гусак-недомерок! Я с удовольствием.

– Лучше без тебя. Если есть мужики попроще, то пусть они таким делом займут­ся. Нам не стоит светиться. И пусть догадывается, кто на него зуб имеет. А мы посмотрим. Без него мне легче будет с его сестрой встретиться.

– Значит, во всем повинна его сестра? – удивился Игнат. – Из-за девки стоит ли морды квасить? Хотя... поповский сынок уж слишком нагло себя ставит. Не ме­шает ему спесь сбить. На такое всегда найдётся желающий. Сделаю.

Они обо всем договорились, а Тимошка даже предложил свою помощь в избавлении от нападавших. И по этому поводу предложил:

– Пусть будет двое мужиков. Ты с ними договорись, что мы с тобой, а лучше я один, разбросаю их, и пусть Петька идёт к себе. Думаю, что так будет лучше. У не­го не станет передо мною никакого преимущества. Может, отстанет. Или не будет так злобно ко мне относиться. Тоже польза. Драться будем понарошку. Так и го­вори своим дружкам. Меня не называй. Мы, вроде бы, не знакомы. Случайная встреча.

– Мне бы дать дружкам на кабак, – спросил Игнат.

– Возьми полтинник. Хватит с них. Пусть и его карманы глянут. Может, что и возьмут. За такую мелочь ничего не будет. И смотри – обо мне ни слова. Да и о себе. Мы должны тут быль лишними и не причастными. Устроить стоит без всякого сомнения. Тоже важно. А то поп уж очень дотошный мужик.

В воскресенье, когда Тимошка даже близко не подошёл к избе попа, Петька опять было увязался за Тимошкой, но отстал. Видно надоело бесполезно шляться за ним.

А время для такой работы матушка ему выделила. Вот и занялся своими делами.

Тимка издали брёл за ним в ожидании нападения. И тут два подвыпивших мужи­ка придрались к юнцу и начали его обзывать, материть. На что Петька осмелился протестовать. Это и послужило мордобитию. Петька не получил и трёх ударов, как появился Тимошка и успел разогнать драчунов, пока те не сильно уж отмолотили пацана. Но нос у него кровоточил. Тимошка спросил:

– С чего это они на тебя взъелись, Петька?

– Я этих бродяг вроде бы толкнул, а они осерчали. Пьяные! – ответил он, выти­рая нос и прикладывая пятак к брови.

– Раз пьяные, то какой с них спрос? Ты сам дойдёшь до дома или проводить?

– Сам дойду. Спасибо тебе. Ты-то как сам тут оказался?

– Так в лавку ходил. Вот хлеба купил, – показал сумку, – Ладно, иди. С пьяными лучше не связываться. А то ты такой чистенький, что люд таких не больно любит. Тогда прощевай, Петя.

– Пятак возьмёшь? – протянул мальчишка монету. Тимка подумал для виду, кивнул.

– Чего ж не взять? Всё ж деньги. Давай. Спасибо и тебе. Как там ваши, давно не видел. Не болеют ли? Хворь не прицепилась?

– Да ничего. Ладно, я пошёл.

Вскоре он встретил Игната. Тот улыбался, вопросительно глядел на Тимоху.

– Как сработали? Я всё видел. Думаю, что никто не догадается. Комар носа не подточит. Ты даже заработал на этом. Давай в счёт оплаты моим дружкам.

– Бери. Я тож так думаю, что он не догадается. К тому ж и мне чуток доста­лось. А это тоже знак весомый. Спасибо. Пошли домой праздновать. Всё купил?

– Всё. Ты иди, а я своим дружкам пятак отдам и твой полтинник. Всё ж зарабо­тали. – Игнат ушёл, а Тимошка расслабленно поплёлся к себе, поглядывая по сторо­нам, высматривая молодух. Они встречались редко и вызывали чувство вожделения у сильного пола. По этой причине мечта о Гапке всё разгоралась в нем. И теперь он надеялся, что и сама девка будет с ним сговорчивее. Петька обязательно рас­скажет домашним об уличном нападении. Он даже улыбнулся своим помыслам, в груди плескалось злорадство.

В приподнятом настроении Тимошка с Игнатом хорошо выпили, в пьяном угаре постоянно клялись в вечной дружбе. И в порыве чувств Тимошка поведал, что у него есть богатство, которое надо продать. И что он готов поделиться с другом. Оба были довольны друг другом и завалились спать. Утром они мало что помнили, особенно Тимоха. Он вообще не очень любил выпить и вчера явно перебрал.

И разговор о богатстве он не вспомнил. Зато хорошо помнил Игнат. И теперь, опохмелившись, стал раздумывать над обещаниями Тимошки. Помалкивал, с тех пор в голове постоянно возникали слова и обещании юного богача. Что за богатства? Где они и как до них добраться? Ничего этого Тимоха не рассказал, а спрашивать Игнат не решался, поняв, что юноша всё забыл.

Однако проходили дни и недели, а найти схоронки Игнат не мог. Хотя теперь часто оставался в избе один. Тимошка полностью ему доверял. К тому же его голова была занята мыслями, как заманить Гапку к себе и взять её хоть силой. Хотя был уверен, что она сама согласится. Уже понял, что она способна на такой шаг!

И после нескольких попыток, хоть они и были редкими, Тимошке удалось уговорить Гапку на свидание. Ума у него хватило не вести её к себе. Он уже заранее дого­ворился с одним мужиком, который часто выезжал на паузке вниз по реке, развозя мелочь по стойбищам ближних селений самоедов. И сейчас его дома не было, а ключ у Тимошки был уже недели две. И изба стояла поблизости от Ратиловской башни, что очень близко от дома попа.

– А ты уверен, что нас никто не заметил? – боязливо спрашивала девушка. – День на дворе. Люди ходят кругом.

– Мы ведь зайдём с другой стороны. Петька уже давно не следит за нами. Я убедил его, что между нами ничего нет.

– Он следил за нами? – испугалась Агафья.

– В то время мы не встречались, Гапочка. Он следил за мной. После драки он перестал этим заниматься. Думаю, что то матушка ему поручила.

– Не может быть! – ужаснулась Агафья. – Неужели?

– Точно я не знаю, но легко догадаться. Твои родители слишком боятся меня, как жениха. Твоя свадьба через месяц? Или раньше?

– Раньше, – убитым голосом ответила девушка. – Как я всё это перенесу?

– Вот и идём со мной, милая Гапочка! Хоть напоследок ты ощутишь настоящую любовь. Это ведь так приятно, что дух захватывает. Я обещаю, что с тобой ничего не случится. Идём, тут близко. И займёт мало времени. Как захочешь, так провожу к подруге. Она не продаст?

– Обещала, – несколько подавленно, ответила Гапа. – Ладно, я верю тебе, Тимочка! Только недолго. Умоляю тебя!

– Обещаю, глупая ты всё же! Зато такая любимая! – Огляделся озорно, поцеловать не осмелился. Могут узреть прохожие.

Они быстро дошли до неказистой избы. Тимошка заметил скромно, скрывая нахлынувшее возбуждение и нервозность:

– Вот и пришли. Близко, как и говорил.

Уже в сенях Тимка почувствовал, как Гапа испугалась, задеревенела и с трудом вошла в закопчённую единственную комнату с печью. Всё было почти чёрное от копоти, но топчан оказался вполне приличный.

Тимошка тут же помог снять лёгкую накидку из приличного синего сукна, оторо­ченного мехом. Она всё же заметила с содроганием:

– Как тут страшно, Тимочка! Сразу видно, что без женщины тут живут.

– А что ты хочешь? В Мангазее женщин мало, все нарасхват. Так что ты в девках не засидишься, – и жаркими глазами впился в её лицо взглядом. Он наклонил­ся и нежно поцеловал в губы. Ощутил, как девушка вздрогнула и сама собой пода­лась к нему ближе. Он тут же начал её ласкать. Грудь её затвердела, напряглась.

Тимошка хоть и сам был возбуждён до предела, но ещё раньше настроился на подоб­ное и ласки его стали бурными, поцелуи страстными. Это давалось ему легко. Лишь реакция Гапки сейчас его интересовала, и их чувства, хоть и разные, но соответствовали моменту. Гапа млела, расслаблялась и уже не отпускала его из своих объятий.

Он путался в её платье, белье, она что-то шептала, пыталась сопротивляться, но слова любви, любви вечной, делали своё дело. И не справившись до конца с её тряп­ками, он осторожно положил её на топчан. Она попыталась брыкнуться. Тимошка залез между ног, она вскрикнула, трепыхнулась. Он присосался к её губам, она затих­ла, а Тимошка продолжал своё дело. Чувствовал, что она уже почти не сопротивля­ется и осторожно приступил к главному действу.

Опыта у него было мало и пришлось ему провозиться довольно долго. Зато и она воспылала страстью, что затмило её разум на некоторое время. Этого хватило, что­бы овладеть ею. Она лишь ойкнула и задышала бурно. Всё произошло настолько бы­стро, что девушка мало что поняла. Пока осталось впечатление, что ничего страш­ного или восхитительного не случилось.

Они лежали рядом и боялись глянуть друг другу в лицо. Наконец Тимошка ска­зал, привирая:

– Ты меня прости, Галочка. Ты у меня первая и умения у меня мало.

– Разве необходимо умение, Тимочка? – тихо и очень нежно спросила она. – А ты ещё говорил, что будет просто божественно. А ничего такого не было.

– Обижаешься? – приподнялся он на локте.

– Не знаю, но... я ожидала чего-то страшного и... восхитительного.

– Ты ещё это почувствуешь, любимая, – и нежно целовал её красные щеки. Её гу­бы жадно раскрылись. Он нежно гладил её живот и всё остальное. Когда её возбу­ждение достигло достаточной силы, он опять овладел ею. Теперь оба всё чувствовали и сознавали. Туман больше не застилал ни глаз, ни разума. Зато вскоре она задёргалась и вскрикнула, покрывшись испариной и тяжело дыша.

Они долго отдыхали, успокаивали дыхание и молчали, переживая. Наконец Гапа прошептала, повернув голову к нему:

– Наверное, было то, о чем ты говорил, милый. Было на самом деле здорово. Поче­му так, Тимочка? Я такая глупая, ничего не знаю.

– Значит, я не обманул тебя? – как-то повеселев, спросил Тимка.

– Нет, любимый! А как теперь быть? Ведь ты обязан теперь жениться на мне.

– Я об этом всё время мечтаю. Да твои родители? Как они на это посмотрят?

– Надо подождать недели три. Как раз перед свадьбой будет.

– Что будет? – удивился Тимошка. – Ты что скрываешь?

– Ничего я не скрываю! Просто стыдно сказать. Мне подруга многое порасска­зала. Я могу от тебя понести. Когда станет известно, то ты будешь обязан на мне жениться. Теперь понимаешь?

– Понимаю! А как же твои родители? Они ни за что не согласятся. И жених...

– А что им остаётся? Они не позволят, чтобы я опозорила семейство. А жених должен отказаться от меня, когда всё узнает. Больше им некуда деться, как поже­нить нас, и как можно скорее.

– И долго надо ждать? – чуть испугался Тимошка.

– Я же сказала. Недели три или даже меньше. И не спрашивай меня об этом бо­лее. Мне стыдно. – Она нежно целовала его лицо, покрытое молодой ещё мягкой бо­родкой и ему казалось, что его вольной жизни приходит конец. Это чувство его не обрадовало, хотя Гапка оказалась знатной девкой. «Надо ещё проверить», – и опять принялся возбуждать Гапку. Она уже всё поняла и не сопротивлялась. Сама тоже ласкала своего любовника и оба получали удовольствие. А Гапке, понимал Тимка, особое удовольствие. Незнакомое и вечное. И лишь в сумерках Гапка очнулась и с ужасом поняла, что теперь ей не отвертеться от гнева родителей. Тимошка тоже это осознал и забеспокоился.

– Да, Гапочка! Тут мы заигрались. Что теперь будет! Страшно подумать. Быстрей одевайся и бежим! Лишь бы подруга не проболталась.

Они выскочили из избы и бросились почти бежать. Приостановились, испугавшись привлечь к себе редких похожих.

– Погоди, Тимочка! – чуть не возопила Гапа. – Надо к подруге заскочить и предупредить. Ведь обязательно спросят. А ты жди недалеко.

Глава 8

Потом Тимошка пару раз вызывал подружку Гапы, и та поведала историю:

– Вы совсем одурели, скажу я тебе. Гапку больше не выпускают даже на улицу. Сидит под замком. Меня тоже не пускают к ней. Так что я сама ничего не могу узнать. Недавно с Петькой хотела поговорить, так он только язык показал. Плохи дела у нашей Гапочки. И ты тоже хорош! Сколько можно дёргать судьбу за хвост?

Тимошка и сам всё прекрасно понимал. Всё ж жаль было Гапку. Она ему нравилась всё больше. Смешная, и такая приятная на ощупь. И в постели быстро поняла, что к чему. Молодец!

Прошло почти три недели. Тимка вспомнил слова Гапки о сроке, когда можно понять о беременности. Но узнать ничего не мог. Петька тоже ничего не говорил, да и виделись они очень редко. Даже в окошке он не мог разглядеть Гапкино лицо. Может, она и не выглядывала его, обижаясь и кляня на чем свет стоит.

Был конец августа и неожиданно к причалам Мангазеи причалила целая флотилия кочей, дощанников и прочей посудины. Пришли купцы, работные люди и стрельцы из Тобольска. В городке тут же началось столпотворение. Оно захватило и Тимку. Полгорода глазели на прибывших. Для некоторых уже были готовы избы в посаде. Другие спешно строились. И все искали пристанища на время, пока обживутся. Тимошка решил поселить у себя семью из трёх человек: муж, жена и мальчишка лет до двенадцати. Сам он перешёл в пристройку, где был чулан. Пришлось утеплить его. По ночам уже случались заморозки. Спешно поставил печку и тем грелся. Зато получал деньгу. Её хватало на пищу, а на большее и тратить он не хотел. Тёплые вещи остались от старой жизни. Да и немного прикупил ещё летом, по теплу.

Игнат уже недели две, как исчез. Ничего не сказал, просто ушёл и не вернулся. Тимошка ломал голову над этим исчезновением, но спокойно. Теперь даже лучше, что его нет. Хоть что-то получает от жильцов.

В голову пришла мысль проверить две схоронки. Он ушёл чуть ниже к речке Мангазейке, где у него были два места-тайника. И тут он заметил, что один разворошен и всё шкурки пропали! Его даже в пот бросило. Тут же понял, чьих рук дело.

– Ну подонок! – выругался он вслух. – Так отплатил мне за гостинность! Или я что-то сболтнул по пьяне? Наверное, так и случилось! Вот дурень! Так мне и надо'!

Он сильно переживал потерю. Зато вторую часть он ещё немного подправил, забросал камнями и хворостом. Да и развороченную схованку заровнял. Олени до сих пор паслись и ему показалось, что их можно продать или зарезать. Подумал, что как только наступят настоящие холода, можно и продать. К чему они теперь ему?

А народа в городке настолько прибавилось, что он ходил толпами. Многие мужики уже готовились на промысел, сколачивали артели. Богатеи нанимали их, снаряжали, готовя в дальнюю дорогу на целую зиму и часть осени. Да и весну многие прихватывали. всё лишняя пара шнурок.

Тимошка тоже подумывал о найме в артель, но поговорил с мужиками, понял, что без опыта будет не столько доход, сколько ругани и злобы. И он бросил эту затею.

И вдруг к нему завалились трое стрельцов и грубо потащили Тимку в съезжую избу острога. Ничего не сказали, просто потащили, угрожая бердышами.

Крепенький дьяк встретил его за столом в мрачном помещении с листами бумаги на нем и чернильницей с перьями. Оглядел внимательно, придирчиво. Вздохнул, кивком отпустив стрельцов.

– Ну что, Тимошка, будем говорить, или кнутом поощрить для начала? – молвил с усталостью в голосе начальник.

– Дак... я разве против, господин? А об чем говорить?

– Игната знаешь? Он говорит, что у тебя жил.

– А как же, господин. Потом куда-то исчез. Теперь жильцов пустил приезжих. Всё деньга на пропитание есть. Вот думаю в артель попасть... на промысел, значит. Жить-то как-то надо.

Дьяк внимательно оглядел Тимошку. Что-то чиркнул в бумаге. Обтёр перо о волосы. Вскинул глаза на юношу.

– Ты ведь послушником был в каком-то монастыре? – это скорей был не вопрос, а утверждение. – С чем сюда пожаловал?

– Дак с колоколами, господин мой, направил меня настоятель, отец Серафим. С ними так и добрался. И жил почти год у отца Якова в его доме. Трудился на благо нашей православной церкви.

– Отец Яков не очень лестного о тебе мнения, как о работнике церкви, Тимошка.

– То так господин. Не по душе мне такая работа. Вот и собрался на промысел.

– Однако уверял, что трудолюбием не обделён. Хорошо работал.

– Старался, господин. Куда деваться?

Дьяк всё внимательно рассматривал Тимошку, а тому было боязно и сумрачно на душе. Никак не мог понять причину его допроса. Хотя в голове что-то мелькнуло про Игната. Неужто попался и всё рассказал? А я ничего не помню.

– Кто в твоей избе раньше жил? – продолжал допытываться дьяк.

– Мужик жил. Хозяином его звали. Я у нега подрабатывал с позволении батюшки. В основном по ночам, хотя зимой дня почти и нет тут.

– Как звали того мужика?

– Я ни разу его имени не слыхал, господин. Да и хари своей он не охоч был показывать. Такой грузный детина с немного рыжеватой бородой лопатой. Брови густые, глаза почти закрывали. Даже мало говорил.

– Что ты у него делал в доме?

– Немного по хозяйству, господин. А в основном по ночам возил грузы на оленях. Две или три нарты до ручья. Названия не называли, а я сам не допёр спросить. То мне ни к чему, господин.

– Что за товар был на нартах?

– Никто не говорил мне, а я не спрашивал. Дюже он грозный бывал, господин.

– Кто ещё с тобой бывал там?

– Знакомый мой мужик. Он-то меня и позвал работать к хозяину. Исайкой звали. Тоже куда-то пропал. Так я и поселился в пустой избе хозяина, господин.

Пришлось описать и Исайку. И вдруг дьяк спросил, строго глядя на Тимошку:

– Когда то было? Можешь вспомнить?

– Трудно будет, господин. Меня тогда не взяли. Хозяин сказал, что молод и не надёжен. А путь дальний. Где-то перед весной или в самом её начале, господин. Морозы ещё стояли, помнится.

– Откуда деньги на новую одежонку у тебя появились?

– Так мне хозяин платил по полтиннику за ездку. К тому же отец Яков почти за год работы заплатил, пусть Господь учтёт его доброту. Да от его щедрот немного перепадало. По кабакам почти не хожу, господин. Счёт деньгам знаю, приучен.

Тимошку постоянно смущали острые пронзительные взгляды дьяка. От них по спине пробегали мурашки, и он уже почти ощущал на этой спине удары кнута. Было жут­ко, и он мысленно молил Господа не допустить такого.

Дьяк долго молча всматривался в наивное выражение лица Тимошки. Вздохнул и проскрипел устало:

– Стоило тебя кнутом отходить для верности. Да уж больно ты и так перепуган. Пока иди. Из города не исчезай, будет хуже. Чего не спрашиваешь, что с Игнатом?

– Так... господин... как-то несподручно мне им интересоваться. Я и забыл поч­ти про него. Ушёл, так и ушёл.

– А ведь он у тебя в доме нашёл мешок со шкурками, – вдруг изрёк дьяк и прис­тально глядел в испуганные глаза Тимошки. – Знал про тайник?

– Даже не догадывался, господин! Признаться, я про такое думал, что хозяин мо­жет у себя держать что-то ценное, А что тут ценного кроме рухляди? Так боязно было даже заикнуться, господин. Исайка так меня застращал, что я готов был язык проглотить, лишь бы не обмолвиться об том товаре... что возил к ручью, значит.

– А Исай что-нибудь говорил про хозяина, про шкурки?

– Бывало, да тотчас грозился всеми карами. Говорил, что смерти предадут тот­час за болтовню.

– Ладно, Тимошка, – протянул дьяк и зевнул сладко. – Кстати, фамилия у тебя есть, или ты бесфамильный, голодранец?

– Как же, господин! Есть и фамилии. Я из довольно богатой семьи. Мой тятя ходил на промысел на Новую Землю. Там ноги поморозил и с великим трудом выбрал­ся домой в Устюг Великий. Тогда и дал обет, что в случае удачи отправит меня в монастырь. Так и получилось, господин. Зато теперь я избавился от него. В иноки меня так и не постригли. Не успели. А фамилия моя Скудельников.

Дьяк кликнул стрельца и приказал ему:

– Запри в холодной. Пусть посидит малость, подумает своей башкой.

Тимошка обомлел, скорбно глянул в лицо дьяка, да тот уже не смотрел на Тимош­ку, уткнувшись в лист бумаги.

Просидев три дня в холодном и сыром подвале, Тимошка часто вспоминал монас­тырскую темницу и никакой разницы не заметил. Страх то и дело сжимал его серд­це, заставлял тосковать, и надежда редко посещала его. Был уверен, что Игнат на­говорил на него кучу с торбой. Теперь не миновать кнута. И то не самое страшное

На четвёртый день стрелец отворил тяжёлую дверь и, махнув рукой, молвил:

– Выметайся, парень. Тимошкой кличут? И побыстрей, пока дьяк добрый сегодня. И помни, что из города ни ногой.

Тимошка не сразу поверил в столь неожиданную милость дьяка. А стрелец под­дал ему бердышом под зад и тот поспешил на улицу, карабкаясь по осклизлым сту­пеням лестницы. Внутри всё ликовало и радовалось.

В погребе его почти не кормили и он дома набросился на еду, которую ему пре­дложила баба, что жила тут. Тимоха улыбался ей радостной улыбкой. Однако ничего не стал рассказывать. Пошёл топить баньку, где остро захотелось смыть налёт того ненавистного погреба в съезжей избе.

Начинался сентябрь, морозы крепчали. Но пока было вполне сносно. Снег изредка перепадал. Днём таял, а по ночам мороз всё сковывал опять до утра. Ночи стояли уже длинные, и солнце почти не показывалось на небе.

Промышленный люд уже отправлялся на промыслы. Город пустел, дымил сизыми ды­мами. Олени уже запрятались в нарты. Самоеды и остяки иногда проносились на собачьих упряжках, но большинство предпочитали оленей. Те сами кормились.

Тут Тимошка узнал о скандале в поповском семействе. Выяснилось, что Гапка забрюхатела, и жених отказался от свадьбы. Дело принимало плохой оборот для от­ца Якова. Об его семействе шли подмётные письма к начальству и в скором време­ни можно ожидать посланца из Тобольска.

Эти слухи радовали уши нашему Тимошке. Он так и не увиделся с Гапой и нем­ного жалел её. К тому же она носила его дитя, и это тоже как-то будоражило во­ображение молодого Тимки.

И в один из редких тихих морозных дней сентября, он вдруг на улице посада встретил девушку в сопровождении странного молодого то ли мальчишки, та ли ещё кого. Но Тимошку поразила девушка. Она явно не русская и несла своё тело гра­циозно без всякой наигранности, естественно. Довольно большие для метиски глаза масляно блестели. Она шла без платка на голове и черные волосы поблёскивали в лучах низкого холодного солнца.

Тимошка остановился и не смог оторвать глаз от её лица. Она заметила его. Смешно скривила губы, а глаза заблестели смешинками. Это было очень интересно и привлекательно. Когда они поравнялись, Тимка не сдержался и проговорил:

– Откуда такая краса тут появилась! Раньше не замечал.

Девушка не ответила, зато усмехнулась, и улыбка её оказалась очень привлека­тельной. А её спутник пробормотал тихо, искоса глядя на молодого человека:

– Ханум, не стоит привлекать к себе внимания этого гяура. Уйдём от греха по­дальше. Это опасно.

Они уже прошли, но Тимка услышал её ответ:

– Тогда и я гяурка. Однако я православная, крестилась.

– Это ничего не значит, госпожа. Ты продолжаешь молиться Аллаху и почитаешь его наравне с Исой. Так даже лучше для тебя.

Последней фразы Тимка не услышал, но ему стало ясно, что она неверная или исповедует две веры. Но глаза! – вспомнил он её лицо. И проследил её походку, пока она не завернула за угол. Спохватившись, Тимка помчался следом. Хотелось посмотреть её дом и кто она такая. Подумал с неудовольствием: «Где я раньше был, что ни разу её не встретил? А кто этот парень? Странный какой-то».

Она зашла в довольно большую избу, весьма внушительную и новую. В дверях она обернулась, заметила Тимошку и её губы слегка дрогнули. Показалось, что она улы­бнулась ему. Сердце подскочило к горлу и запульсировало в жилке.

Решив узнать про неё хоть что-то, Тимошка остался стоять поблизу, и вскоре сосед поведал ему:

– В конце августа пришли с караваном, – говорил мужик. – А девка... слыхал, что потаскушка. Или рабыня купца Талдыкина. Осипа Фёдоровича. Тут будет вести свои дела. А дел у него много. И рухлядь в том числе, парень. Так-то.

– А девка? Её как звать?

– Девка? Да. Ксюша её зовут. Ксения, значит. Хорошая девка, приветливая и доб­рая. Всегда нищим подаёт у церкви. Да всё ж полюбовница. А у самого жена, дети в Тобольске-городе. Нет стыда у господ, нет! – вздохнул мужик и, осенив себя кре­стом, пошёл прочь.

Тимка ещё постоял малость и со вздохом ушёл к себе. Надо было дома ещё мно­гое сделать, подготовиться к зиме, а она поблажек не даст.

С этого дня Тимошка часто задумывался и вспоминал Ксюшу. И имя какое краси­вое у неё. Может и иное имеется? Неверное? Ну и что. Пусть хоть так. Всё одно девка что надо! Чернявка! А глаза-то черные, блестящие и улыбчивые. Вот бы мне ближе с нею познакомиться! А мальчишка или парень? Кто он ей?

Скоро стал часто прохаживаться у её дома. Познакомился с купцом Талдыкиным. Не лично познакомился, а несколько раз видел его вблизи. Лет за сорок. Борода с проседью. Осанистый. В доме ещё проживают слуги. Тут и ездовой при нем. Оле­ни отдельно содержатся. Мужик богатый и делами ворочает большими.

Посчастливилось и Ксюшу узреть. Та опять ему ласково усмехнулась. Глаза весёлые, задорные и нисколько не смущается. Даже странно. Не то, что Гапка.

Воспоминание о Гапке немного покоробило Тимоху. Даже подумал, что сравнивать её с Ксюшей просто невозможно. Они совершенно другие. И опять ощутил жгучее желание увидеться с девушкой. Уже хорошо то, что она не замужем. Да вроде бы му­жик обмолвился, что она рабыня.

– Раз она свободно улыбается мне и не стесняется, значит, никакая не рабыня, – сказал он сам себе и эти слова воодушевили его.

Как-то раз, когда он прохаживался вдоль её дома, к нему подошёл мальчишка со странным лицом, что сопровождал её. Оглядел Тимошку внимательным взглядом.

– Тебе не надо здесь прохаживаться, парень, – мирно сказал он. – Айсе от этого будет плохо. Ты ведь не хочешь такого для Айсе?

– Что за Айсе? – удивился Тимошка.

– Это её имя, данное при рождении, парень. А Ксюша просто данное при крещении.

– Ты кто такой будешь, что позволяешь так со мной говорить?

– Я слуга и охранитель моей госпожи. Мы одного с ней рода. Меня обязали её охранять. Прошу тебя не приставать к ней. Она княжеского рода.

– Я, может, царского, – усмехнулся Тимошка. – То она тебя просила так сказать мне или ты сам придумал?

– Сам, – честно признался парень. – Меня зовут Таган. Наш род ещё в сейчас ко­чует в верховьях Енисея. Далеко на полдень. Очень далеко.

– Как же вы оказались в этих местах?

– Её мать, Енгаль, снасильничал атаман проклятого Ермака. И за это её выгна­ли из рода. Пришлось укрыться на полночи в стойбище, где её никто бы не нашёл. Там и родилась Айсе. Уже потом, бабка Айсе послала меня, маленького мальчика, к Айсе прислуживать и охранять. Для этого меня оскопили. Вот и вся история, Тима.

– А купец Талдыкин? Как она у него оказалась?

– Купил за водку и бусы с ножом. Очень просто. Но он хорошо к нам относится.

Тимошка после этого разговора долго раздумывал над словами скопца. Вот поче­му ему показалось его лицо странным. Влияние оскопления.

Ещё через несколько дней он встретил Ксюшу и окликнул её:

– Эй, Ксюша! Можно с тобой познакомиться?

– Ты уже узнал моё имя? Таган тебе сказал? Вот негодник! Я его накажу. Что тебе надо? Смотри, мой хозяин строг и тебе будет худо от него.

– Мне всё равно, – браво ответил Тимошка. – Меня зовут Тимофей. Просто Тимошка.

– Я уже знаю. Таган сказал. Ты чего хочешь от меня? – глаза её играли. Пони­мала глупость вопроса и продолжала пустой разговор. – Осип очень строг и может меня наказать. Или тебе Таган ничего об этом не говорил? А надо бы! – улыбалась Ксюша и ямки на щеках приводили Тимошку в восторг.

– Ты ведь рабыня, или я ошибаюсь?

– Рабыня. Только я не чувствую этого. Осип обещал выдать меня замуж за хо­рошего богатого человека. Ищет. А ты богат? Что хорош, то я и так вижу. А как с богатством? Без денег трудно быть довольной, – продолжала играть глазами девуш­ка. – К тебе это тоже относится. Деньги есть у тебя?

– Ты всё меряешь деньгами? – удивился Тимошка. – А деньги и у меня есть. Не такие большие, как у твоего хозяина, но есть. А любовь как тебе?

– Очень хорошо! – глаза засияли. – Только без денег она засыпает скоро. Ясно?

Уже легла зима. Снег высился сугробами и часто приходилось пробираться чуть ли не по пояс в этом самом снегу. И морозы приближались к свирепости.

А Тимошка постоянно выходил на свой пост и прохаживался вблизи дома купца Талдыкина. Ждал встречи и, как правило, она случалась. Айсе-Ксюша почти всегда тоже выходила с Таганом и шла прогуляться. Тимошка пристраивался сзади, потом шёл рядом, а Таган с недовольным видом шагал позади.

– Какой ты настырный, Тимка! – блестела девушка глазами, чуть прикрытыми часто инеем. – Этак тебя скоро побьют. Осип и так косо на меня поглядывает.

– А тебя он не побьёт? – с беспокойством спросил Тимоша, радуясь, что с девушкой так легко заводить разговор.

– Нет, не побьёт. Он меня никогда не бьёт. А ты чем живёшь, что только и делаешь, что поджидаешь меня? Или у тебя деньги имеются?

– Есть маленько, – признался Тимошка. – Вот думаю, как добыть больше. Ты ведь привыкла к хорошей жизни. Значит, надо стараться и мне.

– Ты это о чем, Тимка? – улыбалась она, прекрасно понимая, что он имеет в виду.

– Хочу избавить твоего Осипа от поиска для тебя достойного жениха. Или для тебя так просто, баловство? – И Тимошка тоже со смешинками в глазах, смотрел в лицо девушки, порозовевшее на морозе.

– Прямо так и ответить тебе!?- вскинулась Ксения. – Ишь чего захотел?

– Ты совсем не похожа на наших девок, Ксюша. Потому и спросил. Прямо.

– Так уж и прямо? – смеялась задорным смехом девушка. – Вовсе не прямо, Тима! – кокетливо смеялась, играла глазами, обязательно зная, как это действует на мужиков.

– Тогда можно и ещё прямее, Айсе. Я хочу посетить ваш дом и просить у Осипа твоей руки, а тебя твоего сердца.

– Ого! – воскликнула Айсе уже серьёзно и вдруг замолчала. Тимошка заметил, как она изменилась лицом. Услышал тихий голос: – Ты предлагаешь мне брак?

– А что с того? Ты так крепко засела у меня в сердце, что я только об том и думаю! А что может сказать на это твой Осип? Он ведь знает, что мы свиданничаем.

– Знает и молчит. А ты серьёзно говоришь?

– Я никогда не говорил так серьёзно, Айсе. Ты же такая девушка! – Слова ему не удалось подобрать, и он в замешательстве замолчал.

– Так я уже старуха, мой Тимка! – Это она тоже сказала очень серьёзно, а глаза не излучали смеха.

– Ну и сказала! Ты ещё так молода, что тебе можно дать не больше пятнадцати.

– Ой, ой! Пятнадцать! Хочешь, скажу правду?

– Только правду и хочу знать, моя любовь Айсе, – тоже без весёлости ответил Тимошка. – Мы теперь будем говорить друг другу только правду. Согласна?

– Чистой правды трудно добиться, Тима, – серьёзно ответила девушка. – Но тебе скажу. Мне скоро двадцать два будет. Что скажешь на такое?

– Скажу, что это просто здорово! Мне тоже идёт столько же, как тебе. Всё очень хорошо. Я человек немного взбалмошный, и мне нужна рассудительная с опытом же­на. Как ты, и больше мне нечего тебе сказать.

Оба рассмеялись. На Тагана они не обращали внимания, и тот понурившись, плел­ся позади, глядя себе под ноги. А влюблённые безудержно хохотали, на редких про­хожих внимания не обращали, а те с осуждением провожали их глазами. По-видимому сильно завидовали. Однако молодым людям не было дела до таких мелочей.

– С чего бы так смеяться? – спросила Айсе, немного успокоившись. – Ты чего смеялся, Тимошка?

– Ты начала. За тобой и я засмеялся, – хохотнул Тимка.

– Врёшь ты все. Это я за тобой засмеялась.

– Да ладно тебе. Вон люди с нас посмеиваются. Пошли отсюда! – И Тимошка за руку потащил Ксюшу дальше, подмигнув мужику с лопатой.

– А где мой Таган? – оглянулась Айсе в недоумении.

– Наверное, он решил, что не стоит нам мешать. Так даже лучше, не так ли?

– Ага! – блеснула она глазами, а Тимофей как-то сразу посерьёзнел. Помолчал немного и спросил, схватив её лицо ладонями, сняв рукавицы:

– Выйдешь за меня? Или не можешь расстаться со своим Осипом?

– А как мы сможем жить? – тоже серьёзно спросила Ксюша. – Ты-то где живёшь?

– У меня изба есть. На берегу Мангазейки. Она, правда, запущена, но привести в порядок можно. И деньги у меня пока имеются.

– И можно глянуть на твою избу? – лукаво спросила она.

– А чего ж нет, хоть сейчас! – он с волнением смотрел в раскрасневшееся на морозе лицо Ксюши. – Не побоишься?

– Ты что, такой страшный бываешь? Я женщина смелая, учти...

– Тогда поспешим. – Тимошка торопливо поплёлся к речке, закованной в лёд.

Через пять минут он указал на избу, До неё оказалось не больше двадцати шагов. Следы Тимошки указывали на подснежную тропу.

– Ты такой лентяй, что даже снег не смог расчистить? А лопата у тебя есть?

– Найдём, – неуверенно ответил Тимошка. – Заходим?

– Показывай свою берлогу, – согласилась Ксюша и осторожно пошла следом за Ти­мошкой, старавшегося идти по старым следам.

– Да, будущий супруг, – оглядела Ксюша помещение избы. – Даже печка не топле­на! Холодина страшная! Ну-ка неси дрова, лежебока! Или заморозить меня надумал?

Они шутливо переругивались, Айсе посмеивалась над хозяином, а тот спешил ис­полнить все желания женщины, чтобы побыстрее приступить к главной цели его же­ланий. Ксюша всё прекрасно понимала и не возражала. Это даже удивило Тимку.

Потом подумал, что она наверняка опытная в таком деле девка, и обмануть её пытаться бесполезно. Однако она не позволила сразу овладеть собой. Строго зая­вила, насмешливо сощурив глаза:

– Не спеши, мой Тимка. Ещё очень холодно в этом сарае.

– У меня имеется знатная полость. Выделанная отменно. Не замёрзнешь.

– Чего-нибудь горячего выпить. Есть?

– Нет ничего, моя милая, – натянуто улыбнулся он. – Я ведь не думал, что ты мо­жешь посетить мою избу. Уж прости дурака. Следующий раз буду умней.

– Надеешься на повтор? Не очень-то рассчитывай, – и озорно засмеяласьстран­ным смешком. Этот смешок показал Тимошке, какая она загадочная и опытная женщи­на. И желание обладать ею прыгнуло в нем на огромную высоту.

Он сгрёб её в охапку и страстно стал целовать её лицо. Затем нашёл губы и приник к ним страстным горячим поцелуем. И всё же сумел заметить, как она рас­слабляется в его объятиях, словно тает от тепла и жара его страсти.

Они что-то бормотали друг другу и скоро оказались на топчане под тяжёлой полостью. Их близость была бурной и прекрасной. И лишь отдохнув, Тимошка спро­сил, излишне скромно:

– Нагрелась? А я предупреждал, что будет даже жарко.

– Не хвастайся. У тебя много было женщин?

– Ты третья. К тому же самая лучшая. А с первой, я почти ничего не смогу рассказать. Всё произошло как в тумане.

– А вторая? – пытливо глядела она в его глаза,

– Если так охота узнать, то то была Агафья, поповская дочка. Ты её можешь по­мнить. Жила в остроге при церкви Троицы. Около двух месяцев, как уехали на оле­нях. Вспомнила?

– Да. Такая белобрысая и невысокая. Пухленькая немного. И долго ты с ней был? Хороша была в постели?

– С тобой не сравниться ей никогда, но для меня была чудом. У меня опыта ма­ловато. Не то, что у тебя. Многих ублажала?

– Бывало. Я ведь до девяти лет в стойбище жила. Тогда мать умерла от родов. Тогда меня и купил Осип. После я отдалась ему. А у него племянник есть. С ним тоже пришлось. Ну и дальше бывали мужики. Но кроме племянника все оказались стариками. А племянник просто слюнявый мальчишка. Противно вспомнить.

Тимошке было неприятно слушать её исповедь. Настроение упало и больше жела­ния у него не возникло. Ксюша легко догадалась о причине и серьёзно заметила:

– Ты не огорчайся, Тима. Я ещё никого не любила. А с тобой я что-то такое по­чувствовала. Ещё не знаю что это, но ты мне сразу приглянулся, как увидела. А му­жики... Такая у нас баб доля, что нас не спрашивают. Не обижайся. Мне с тобой было по-настоящему замечательно. Все предыдущие ничего не значили для меня и даже удовольствия не получала. Правда, Осипа я уважала. Но ему уже за пятьдесят. А с тобой чувствовала совсем иначе. Ты молод, горяч и тороплив. И всё это мне было так приятно ощущать.

– Ты меня совсем заговорила, Айсе. Может, продолжим? – И не дожидаясь ответа, начал настойчиво ласкать её горячее тело, жаждущее и трепетное. Такое милое и желанное. – Никак не решу, какое имя мне больше нравится. Оба хороши.

Она блаженно тихонько засмеялась, отдаваясь ему с жаром изголодавшейся по лю­бви женщины. Им было хорошо и радостно.

Глава 9

Тимошка перебирал в уме происшествие прошлого дня. И странное дело, он постоян­но возвращался мыслями к Гапке. Сравнивал их и всегда отдавал предпочтение Ай­се. Гапка тускнела перед этой женщиной, хоть была на шесть лет моложе. И уже ри­совал себе картины совместной жизни.

С этой целью он достал из тайника три шкурки соболя и определил, что они не такого качества, как раньше. Понял, что летом от них мало что останется. Всё же тщательно забросал снегом место среди низкого кустарника и в раздумье задумал­ся, как сбыть товар. Плохо, коль таможня дознается про такое. Тогда уж точно от­ведает кнута. А так не хочется!

Две недели искал посредника, боясь, что тот выдаст его. Потом посоветовался с Ксюшей. Та выслушала его внимательно, настороженно. Дело явно опасное.

– Ты погоди малость, Тима. Я попытаю Осипа. Он мужик ушлый и торгует рухля­дью. Вполне можно подложить эти три шкурки и можно надеяться, что они пройдут. Лишь бы приказчик не проверил слишком дотошно. А с него станется.

– А этот приказчик не согласится за одну шкурку продать остальное? Как у не­го с тобой отношения?

– У меня со всеми хорошие отношения, Тима. Можно и так предложить ему. Лучше честно всё делать. Тогда ничего не выйдет наружу. А от ошибок никто не зарека­ется. Так ему и скажу. Пусть попробует.

– А что он за мужик? Старый или так себе?

– Так себе, – ухмыльнулась Айсе. – Я смогу с ним договориться.

– Меня не упоминай, девка.

– Само собой. Не полная я дура, Тимочка. Я многое повидала в торговле. Знаю.

Уже через три дня она с гордостью заявила Тимке:

– Всё в порядке, Тима. Давай шкурки и через неделю-другую получишь деньги.

– А по чём договорились продать?

– Он будет продавать всё сразу большой партией. Так что дороже четырёх рублей не получится. Зато безопасно и тайно. Он мужик такой, что лишних вопросов не привык задавать. Осип этого терпеть не может.

– Тоже грешен бывает? Или что?

– Купец завсегда грешен в торговле. Тут и спорить нечего. Ну ты согласен?

– Конечно! Даже десяти рублям буду рад. Остальное тебе или ему. Как сама решишь. Или он польстился на что-то иное?

– Вроде того, – загадочно ответила Ксюша. В глазах смешинок не было. Тимошка всё понял. Спорить и протестовать не собирался. То было для дела и ничего общего с чувствами не имело. Неприятно, конечно, но дело есть дело.

Через две недели Тимошка получил от Ксюши десять монет золотом. То были большие деньги и месяц позволяли жить на широкую ногу. И всё же он нанялся на работу. Перевозить нартами мелкие грузы между стойбищами и зимовьями. Дело для него привычное, и давало возможность не тратить отложенные деньги.

– Тимоша, ты слишком часто бываешь в отлучке, – жаловалась Айсе. – Я скучаю...

– Так ведь мне надо деньги зарабатывать. Как без них!?

– Если только в этом дело, то я легко могу это поправить.

– Что ты говоришь? Как поправить?

– Мне ничего не стоит ежедневно брать у Осипа несколько монет. Заметить невозможно. А на пять копеек свободно можно жить в день. Вещей у меня достаточно. Что скажешь, милый мой труженик?

Тимошка скривился от таких предложений. И ретиво возразил:

– Не городи дуростей, девка! Кого ты собираешься из меня делать? И так ленив не в меру. А ты такое говоришь! И не думай. Можешь брать сколько хочешь, однако работу я не брошу. Все смеяться будут надо мной, дураком. И правильно сделают!

– Хорошо, хорошо! Пусть так. Успокойся! Разве нельзя сделать предложение? Не хочешь, так и не надо. А монетки я буду помаленьку брать. Хотя Осип не жадничает и всегда готов дать мне даже рубль серебром. Однажды, ещё в Тобольске года два назад дал мне золотой. Потом мне из уже накопленных сделали манжету. Цепочку Осип отдельно подарил, когда мне исполнилось двадцать один год. Совсем недавно. Я тебе покажу когда-нибудь. Сейчас я её не ношу.

– А он знает про нас? – сменив Тимка тему.

– Не говорил. Думаю, что если и не знает, то догадывается.

– И что? Тебе разве ничего не грозит? Побьёт ещё. Тогда я могу и вступиться!

– И не думай! Это ничего не даст. Он же обещал выдать меня замуж. А чем ты плох? Богатства нет, так то дело наживное. И не обязательно жить в богатстве. Можно и малым довольствоваться. Я никогда о роскоши не мечтала. А теперь и по­давно. С тобой мне ничего больше не надо. Любить и быть любимой так приятно. Думаю, что это и есть счастье. Раньше я о таком и не помышляла. А вот встретила тебя и сразу поняла, что ты мой суженный.

– Что, так просто и поняла? – удивился Тимошка. – Мне ты тоже сразу запала в душу. Или в сердце, – заулыбался Тимошка глупой улыбкой баловня судьбы. – Ты говорила, что твою мать снасильничал атаман Ермака. Как имя его, знаешь?

– Когда мать была ещё жива, я ни слова не понимала по-русски. Для меня ваши имена казались трудными. Я и не пыталась их запомнить. Мама мне говорила...

– Жаль. Можно было бы попробовать отыскать твою родню. Вот было бы чудо!

– Перестань! Мне такого не требуется. Родня! К черту ту родню! Хватит уж!

Тимофей впервые видел Ксюшу такой свирепой. С удивлением попробовал успоко­ить, спросив участливо:

– С чего ты так? Тебя так сильно обидели русские?

– С них все мои беды и начались. Маму выгнали в такую глушь, что и предста­вить трудно. Потом её смерть, и продажа меня Осипу. Тут мои мытарства закончи­лись вполне благополучно. К этому мужику никаких вопросов. У него я жила прос­то припеваючи. Почему-то он ко мне благоволил. Даже сейчас он ни разу не спросил о тебе. Словно тебя и нет вовсе. Или что задумал?

– А надавить на него можно? Пусть скажет, что у него на уме о тебе. Если на то пошло, к чему ты ему? У него семья, дом, а ты ничего ему дать не сможешь. Он тебя часто имеет, требует?

– Вовсе нет, Тима. Не чаще одного раза в месяц. И я не испытываю к нему не­приязни. Наоборот, я ему благодарна. Он многому меня научил. Мне хорошо живётся в его доме. Но с тобой готова жить где угодно. Я тебя люблю и это так приятно

Тимошке показалось, что Ксюша такая наивная и беззащитная, хотя уже убедился в совершенно обратном. И умом её Господь не обидел. Зато частенько замечал за нею странности. Она вроде бы молится старым туземным божкам, вспоминает Аллаха. А при чем тут Аллах, он так и не узнал. А спросить постеснялся. Сам был, как его называли ещё в монастыре, безбожником. То были враки и в Бога он верил.

Воспоминания об Агафье всё реже посещали его голову. Знал, что в доме был страшенный скандал и ругань. Бедную Гапку избил батюшка и тут же намылился по­кинуть Златокипящую Мангазею. Ходили слухи, что отца Якова понизили в звании.

И всё это уже не доставляло того удовольствия Тимошке, на которое он рассчиты­вал. Месть показалась ему чем-то ничтожным по сравнению с тем, что он получил взамен – Айсе. Она перекрывала всё для него.

В конце января Тимошка договорился с Айсе поговорить с купцом Осипом об их свадьбе. Девушка назначила день, и к этому дню Тимошка отдал ей четыре шкурки соболя на продажу. Приказчик с неохотой взял, обещая отдать деньги через три недели. Ксюша пояснила Тимошке так:

– У него ещё не набралось для полной партии рухляди. Скоро это случится и тогда он всё продаст. Но по три рубля с половиной. Допёр, что шкурки в тот раз были не лучшего качества.

– И так сойдёт, – утешал он Айсе. Та сильно переживала за результат. – Больше десяти рублей хватит на год с лишним. А там видно будет. Сама лишь бы не про­болталась про шкурки.

– Ты меня обижаешь, Тима, – Неужто я себе буду стремиться всё испортить? И не надо больше так со мной.

Как только Тимофей получил свои двенадцать рублей, Ксюша обещала всё пове­дать Осипу и вместе посетить того в воскресенье с просьбой руки и сердца.

– Что-то мне сдаётся, Ксюша, что у нас ничего не выйдет. Твой Осип заартачит­ся. Душа подсказывает. – И Тимошка сокрушённо вздохнул.

– Если откровенно, то я тоже беспокоюсь. Ещё он с некоторых пор подозрительно поглядывает на меня. А Таган тоже предупредил меня, что Осип может подложить нам свинью. А, главное, я не вижу причины для такого его решения. Сам же сколь­ко раз обещал брак и только жениха никак не подберёт подходящего. А ты как раз самый подходящий.

– А Тагану ты полностью доверяешь? – вдруг спросил Тимошка.

– Как себе! Ты тоже можешь на него положиться. Правда, ты ему немного не нравишься. Ревнует, наверное. Но то его дело. Нам это не должно помешать или беспокоить. Главное, убедить, уговорить Осипа. А он мужик упёртый.

– А можно предложить ему оставшихся соболей? Всё ж деньги приличные даже для него. Тыщи не валяются по переулкам.

– Посмотрим, как он воспримет нашу просьбу, – несколько сурово ответила Айсе.

– Да. Подождём. Что сейчас гадать. Скоро всё узнаем.

А Таган постоянно был мрачен и Тимошка выразил сомнение в его верности.

– Ты уверена, что твой Таган не предаст тебя'/

– Совершенно! Уже говорила это тебе. Чего болтать лишнее? Жди и надейся!

– А ты продолжаешь молиться своим божкам? Я тут вообще тебя не понимаю.

– Что тут понимать, мой Тимочка? Все боги и духи могут помочь. Разве что досадить им глупости хватит. А помешать молиться никто не может. Мы же тихо молимся. Одни боги слышат. А ты знаешь, как меня сделали мусульманкой? То было перед смертью матушки. Проезжавший по стойбищам проповедник-мулла заявил, что приняв ислам, моя мама перестанет хворать. Она меня и попросила так сделать. А когда мама всё же умерла и никакие шаманы ей не помогли, я не вспомнила про муллу. Лишь позже поняла, что и он не помог. Тогда мне показалось, что все веры мало что могут сделать. Но испугалась осудить хоть какого бога. Теперь надо в Христа верить. Больше делаю вид. А страх так и засел во мне. Никого не ругаю! Хотя в стойбищах ругать наших богов можно и даже палить их деревянные изваяния! Их же легко восстановить, не так ли?

– Ну и каша у тебя в голове! – изумился Тимошка. – Ты так легко относишься к религиям! Не боишься?

– Так я всех их благоволю, подарки приношу и молюсь им. Чего ещё надо?

– Ты хоть понимаешь, что показывать это нашим людям нельзя?

– А как же! Меня и Осип предупредил. Он всё знает. Тоже стращает, поругивает.

– Ну и странная ты, Айсе' Но я всё равно без ума от тебя. Как такое случаете? Непонятно. А ты знаешь?

– Ничего я не знаю. Отстань. У нас есть куда более важные дела для разговора, – и игриво улыбалась. Тимошка с радостью всё понял, и они заспешили в избу.

И уж совсем неожиданно к Тимошке ввалились пять стрельцов и без особых разговоров стали обыскивать дом и рыскать в огороженном обширном дворе. Один даже поддал Тимошке по затылку за разговоры и возмущение.

– Пошли, ребята. Видать парень правду говорит. Ничего у него нет. – То говорил десятник, и стрельцы, подозрительно поглядывая на парня, ушли. – Даже вина нет!

– Как он тут живёт? – поддакнул ещё один, – жратвы и той почти нет. – И вопросительно глянул на Тимошку, стоящего в одном исподнем на ветру и морозе. – Крепкий ты, парень. Ну, бывай. Жди ещё...

Последняя фраза обеспокоила Тимошку. Подумал, что стоит ждать второго вторжения, и страх зашевелил волосы у него на голове. Благо этого нельзя заметить.

Айсе выслушала его повесть с неудовольствием.

– Они ещё вернутся. Ничего не говорили, что побудило их прийти?

– Будут они мне что-то говорить. И так по кумполу получил. Слегка, да всё ж обидно. Ладно, посмотрим, как дела пойдут дальше.

– А дальше тебе нужно перепрятать свой мешок, и я тебе скажу где. У вас работает баба из самоедов. У неё чум стоит в версте вниз по Мангазейке до самого Таза. Вот там и можно спрятать. Она не выдаст. Мне многим обязана. Дело такое было с нею. Так что подготовься. И поспеши. Могут нагрянуть в любой день.

Вечером Тимошка с Айсе вывели нарты за город и по целине сотни две шагов гнали оленей к Мангазейке. Местами лёд был завален снегом и добирались до жилища самоеда Инто за полчаса.

– О! – вскочил со стопки шкур хозяин с радостной улыбкой. – Какой хорошо гость! Айсе дорогой! С тобой люча! Быть гость. Мать, ставить мясо.

– Инто, мы по делу, – строго заметила Айсе. – Выйдем, там скажу. Нам срочно надо надо вернуться. Поспеши одеться.

Они не стали слушать просьб старухи и вышли, не дожидаясь хозяина.

– Что так спешить? Не люди так, Айсе!

– Инто, не верещи. Мы привезли мешок. Ты должен его спрятать понадёжней, и никому кроме нас с этим человеком не показывать. Постарайся сохранить. Этого человека зовут Тимофей. Запомнишь?

– Помнить, помнить, Айсе! Сделать. Давай мешок.

– И пусть из твоих поменьше кто будет знать о мешке.

– Я знать. Сын знать. Больше нет, Айсе! – кланялся старый охотник.

– Тогда мы поехали. Спешим, – торопливо прощалась Айсе и кивнула Тимошке. Тот любезно пожал руку охотнику и погнал оленей к городу.

– Ну и морда у него хитрая! – чуть не ругался Тимошка.

– Иначе в ихней жизни почти невозможно выжить. Исхитряться слишком часто приходится, милый Тимофей. Зато теперь мы будем спокойны. К тому же пурга надвигается. И сильная. Всё следы заметёт.

– Как определила? – удивился Тимошка, погоняя олешек.

– Сердце щемит. К пурге.

– Может, от волнения? Ведь опасное дело делаем.

– Не так щемило бы тогда. То к пурге. Ближе к утру начнётся.

– Поглядим, – с расстановкой молвил Тимошка и сошёл с нарт, помочь животным. Было ещё часов пять или меньше вечера, когда молодые люди вернулись. Тимошка бросил оленям немного сена. Ведь весь корм за оградой они уже съели. Поглядел в тёмное безбрежное небо без звёзд и сияния. Оно затянулось тучами и ему тоже показалось, что пурга обязательно будет.

«Хорошо, что проехали дальше шагов двести, – подумал Тимошка. – Так легче запутать любопытных. А то на самом деле, как говорит Айсе, можно и не успеть».

Тимошка хотел отпраздновать успех в деле, но Айсе была чем-то расстроена.

– Что загрустила? – чуть с усмешкой спросил Тимошка. – Пока всё прошло вполне хорошо. Нечего хмуриться. Скоро к твоему Осипу отправимся по нашему делу.

– Вот и я об том. Утром мне Таган доложил, что Осип уже нашёл мне жениха. И Таган его видел. И это меня сильно беспокоит.

– Неужели тебе не уговорить Осипа? А кто такой?

– Я его ещё не знаю, и не видела. А Таган заявил, что лет пятьдесят и уж дюже неприятный мужик. Купец, как и Осип. Санным путём приехал из Тобольска. Силантием кличут. Вот и суди сам, как уговорить Осипа. Может, он нарочно так торопился, зная и не одобряя мой выбор. Кто его знает!

– Значит, новая задачка мне поставлена, Айсе. А вот как её решить... пока не могу ничего сказать. Надо думать и побыстрее.

– Что ты надумал? – насторожилась девушка.

– Что я могу надумать? Разве за минуту такое надумаешь? Может, завтра полу­чится, а пока ты тоже напряги свои мозги. Они у тебя вполне здравые.

– Завтра встреть меня вблизи дома. Вполне может быть, что мне или Тагану посчастливится что-то вызнать. Так ты приходи. А сейчас лучше проводи меня домой. И так запозднилась. Не стоит злить Осина понапрасну. А план надо придумать.

Утром, встретившись у Успенской церкви, заговорщики вопросительно глядели друг на друга, молча задавая вопзосы. Первой спросила Ксюша:

– Что надумал, Тимоша? Я почти ничего. К тому же в воскресенье Осип пригла­шает моего жениха на смотрины. А сейчас уже среда. Поспешить бы...

– Всё идёт слишком быстро, Айсе, – с некоторым беспокойством ответил Тишка.

– Потому стоит и нам поспешить. Я даже подумала, что лучше сбежать, чем отка­заться от своей жизни с тобой. Прикипела я к тебе, Тимка!

– А куда можно сбежать? Зима ещё не окончилась...

– Думать надо и поскорее. Или нам с тобой пойти раньше и всё ему сказать?

– Было б не так плохо, – согласился Тимка. – Хоть будет повод всё разузнать и попробовать убедить. Давай завтра и пойдём.

– Боязно как-то, – вздохнула Айсе. – Я стольким обязана Осипу, а тут с таким придём. На душе смутно, нехорошо.

– А как ты думала? Однако надо на что-то решаться.

– Тогда нечего откладывать! – решительно заявила Айсе. – Прямо сегодня и при­ступим к Осипу. Пусть что будет. А там посмотрим.

Вечером влюблённые, сдерживая рвущееся наружу смятение, вошли в избу Осипа.

Таган вопросительно смотрел на них.

– Никаких новостей? – тихо спросила Айсе.

Скопец отрицательно качнул головой.

– Хозяин скоро появится? – спросил Тимка.

– Скоро. Можно подождать. Айсе, у меня мелькнула одна мыслишка.

– Ну-ка выкладывай! – встрепенулась девушка. – Послушаем.

– Надо напасть на жениха и ранить его немного. Или просто избить. Он будет хворать, а сговор не получится. Мы с Тимкой вполне справимся.

Заговорщики переглянулись. Долго молча обдумывали предложение.

– А что? – нарушил молчание Тимка. – Мне подходит. Отдубасим хорошенько, и пу­сть отлёживается недели две. Мы к тому времени сможем что-нибудь стоящее при­думать. Молодец, Таганка! – кивнул на невысокого скопца. Знал, что ловкостью тот не обделён и с ним можно пойти на такое дело.

– Тогда нет смысла говорить с Осипом, а? – молвила Айсе. – Ещё под подозрение можете попасть. А так всё шито-крыто получится.

– Тогда завтра и устроим ему ловушку, – с уверенностью заявил Таган. – Лучше не оттягивать дольше. Целей будем.

Все согласно кивали, и Тимошка поспешил уйти. Ему не терпелось побыстрее и основательно подготовиться к нападению на жениха. Кажется, Силантием кличут.

Утром вся троица встретилась в Успенской церкви. Прослушали проповедь и по­шли к Спасской башне. За нею ветра почти не чувствовалось.

– Значит так, – начал Тимка авторитетно, – Таган, ты узнал когда Силантий бу­дет вертаться домой?

– Тут и узнавать нечего. После пяти часов. В темноте, – добавил он. – Чем мы бить его будем? Он тепло одевается и просто так его не одолеть.

– Верно, – согласился Тимошка. – Пока время есть, приготовим увесистые дубины. Несколько раз по голове – и дело сделано. Ножи на всяк случай тож возьмём. Этого будет достаточно. Уходить будем разными путями. И одеться в старье, если можно.

Обсуждали остальное недолго. Условились о точном месте встречи с купцом.

Тимошка чувствовал волнение в теле. Айсе тоже подрагивала от напряжённого ожидания страшного действа. Потому молча переживала, никому не мешая словами.

– Ксюша, – обратился Тимка к девушке, – смотри не выдай себя дома. Веди себя, как обычно. И не переусердствуй. За Тагана я спокойнее как-то. А мне вообще беспокоиться нечего. Я тут же загляну в кабак и посижу там с часок. Этого хватит. Если договорились и вопросов больше нет, то нечего нам тут светиться.

В назначенный срок Тимка с Таганом встретились и без слов кивнули друг другу в знак готовности. Дубинки держали под полой кожухов, весьма драных, как и шапки. Погода шла к оттепели. В воздухе уже носилась влага, и ожидался снег.

Прошли мастерскую медников и чуть разошлись шагов на пятьдесят. Сразу же после нападения Тимошки, к нему должен подбежать Таган. И в секунды всё закончить, оставив купца лежать и дожидаться помощи. В конце Тимка заметил жёстко:

– Стоит ограбить купца. Так на нас никто не подумает. Ты этим займёшься.

Таган кивнул и отделился подальше. Людей уже не видно вокруг. Изредка можно ожидать прохожего.

Купец появился вовремя. Таган пропустил его мимо себя, укрывшись за углом избы. Впереди темнела фигура Тимки. Тот шёл покачиваясь навстречу и поравнялся с купцом против глухого тёмного переулка между избами. Те в беспорядке толпились повсюду. Были и недостроенные.

Купец с Тимошкой едва разошлись на узкой тропе в снегу. Уже за спиной купца Тимошка вытащил дубину и с силой опустил её на голову Силантия. Тот охнул, медленно поворачивал голову, и Тимка второй раз ударил. На этот раз удар был не таким сильным, однако купец с утробным стоном тут же повалился в снег.

Подбежал Таган и торопливо обшарил одежду. А Тимошка уже спешил к кабаку. Дубину предусмотрительно забросил подальше назад за забор из брёвен.

Он не оглядывался. Раздумывал, куда деть драный кожух и шапку. Пришлось свернуть в сторону и между избами пройти вбок. Там снял кожух и бросил в сугроб. Притоптал основательно, торопливо. Уже налегке почти побежал к кабаку. Лёгкая куртка на меху уже не мешала Тимошке.

У кабака постоял немного, успокаивая дыхание и раздумывая, как Таган справил­ся со своим заданием. И вошёл в чадное душное помещение кабака.

Народу было немного. Промышленные лишь начали возвращаться с промыслов. Тимоха с весёлым видом потребовал кружку питья и кусок рыбы на закуску. Нетороп­ливо пил и вяло закусывал. Голова пульсировала, мысли тревожно бродили в голове.

Полчаса спустя он вышел и направился домой. Любопытство толкало его на мес­то преступления и пришлось заставлять себя отказаться от глупой затеи.

Ночь спал плохо и с нетерпением дожидался утра. После посещения церкви они с Ксюшей договорились встретиться и обменяться сведениями.

В Троицкую церковь острога Тимка пришёл с опозданием. С трудом нашёл фигуру Ксюши. Узнал по платку. Ростом она высокой не была.

Пока раздумывал и протискивался, служба заканчивалась, и люди помаленьку ста­ли покидать божий дом. Тимка поджидал Ксюшу уже на паперти.

– О, Тимка! – излишне громко и весело воскликнула Ксюша. – Неужто меня ждёшь?

– Может быть, красавица! Проводить?

– Если не лень, – улыбалась девушка. Знала, что на них смотрят и немного стеснялась, хотя была уверена, что об их знакомстве и более того, многие знали. Часто осуждали за глаза, а парни с завистью поглядывали на неё, зная под чьим она покровительством.

– С тобой не до лени, Ксюша! – криво усмехнулся Тимка. – Так пошли?

Отойдя подальше, переждав проходящий люд, девушка осторожно спросила:

– Как твои дела? Таган что-то мало говорит.

– А что тут говорить? Дело выеденного яйца не стоило. Даже не пикнул. Что слышно об этом?

– Плох Силантий-купец, – как-то излишне весело ответила она. – Выживет ли...

– Ещё помрёт, – с неудовольствием протянул Тимка. – Неужто и Таган добавил?

– Не спрашивала. То мне не интересно. Осип как-то странно на меня смотрел. Это когда узнал о Силантии. Неужто подозревает? Он был дома в то время, когда вы были должны дубасить купца. А Таган вернулся очень скоро с покупками из лавки.

– Лишь бы в остроге никто не догадался. Ограбление подозревают?

– Больше нечего подозревать, – с уверенностью сказала Айсе. – Осип расстроен.

– А как ты думала? Его планы нарушились. Что ему ещё остаётся...

– Ладно, нечего нам травить души. Поглядим, как дальше пойдёт. Однако мне со вчерашнего вечера что-то неймется. Тоскливо на душе. Может что-то плохое про­изойти. Сердце подсказывает.

– А ты не задумывайся. Чего сердце надрывать думками разными? Пройдёт!

Глава 10

Прошла неделя. В избу к Тимошке ввалились стрельцы и потребовали его в ост­рог, в съезжую избу. Он удивился, но внутри всё встрепенулось страхом.

А стрельцы вновь обыскали избу, всё пристройки и территорию двора. Она была достаточно обширна, и обыск времени занял много. Лишь после обеда его привели в острог, и тот же дьяк допросил его.

– Что-то ты опять здесь, Тимофей? – строго изрёк усталый человек. – Да как же в прошлый раз ничего не нашли. Перепрятал?

– Что я могу перепрятать, господин? И так задумываюсь над жизнью. Думка есть вернуться к отцу. Жив ли ещё? Может, наследство какое отхватить удастся. Да и о семье уже пора подумать.

– А полюбовница купца Талдыкина? – хитро спросил дьяк.

– Лакомый кусочек, господин, да не про меня. Да и куда мне супротив такого купца. Однако погулять с девкой иногда удаётся.

– Заливай, заливай! – усмехнулся дьяк. – Спишь ведь с ней, а?

Тимка тут же заметил, что дьяк и это знает и решил не скрываться.

– А кто откажется от такого кусочка мягкого тела? Она и не противилась.

– Да уж точно, – согласился дьяк с хитринкой в глазах. – И как она?

– Дюже здорово, господин! Да страшновато случается мне.

– С чего бы так? – поднял дьяк кустистые брови.

– Купец-то всё знает и жду, когда осерчает на меня. Или на Ксюшу. Сколько ещё он намерен терпеть? Жениха уже ей нашёл. Хворает, слыхал. Грабанули бедного.

– Отделали знатно, ничего не скажешь. – И пристально глядел в наивное честное лицо Тимошки. – Что-нибудь знаешь про то?

– Дак... как и все в городе, господин. Побили, ограбили и чуть жив остался.

– Да, да, – протянул Дьяк, глаз от Тимки не отрывал и тот с трудом держал себя в руках. Благодарил Господа за сумрак помещения.

– Ох, Тимофей! Как охота вздёрнуть тебя на дыбе, да ты что-то мне приглянул­ся. На сына моего чуть схож. Да и то, ничего не удалось на тебя повесить. А ве­ры моей к тебе не имею. Чёрт с тобой, прости Господи! Иди себе восвояси. Больше не попадайся!

– Дак я... чего уж, Господин. Я ничего такого и не мыслю, Господин! Так я иду?

Дьяк махнул рукой, и Тимошка поспешно удалился. Стрельцы провожали его любо­пытными глазами. Удивлялись, что второй раз отпускает его строгий дьяк.

А Тимошка, уже дрожа от страха, шёл к себе и в голове сумбурно метались раз­ные мысли, толку от которых было мало. Очень хотелось поговорить с Ксюшей, да к ней сейчас трудно было заходить. Осип был зол необыкновенно. Надежда лишь на Тагана. И он побродил вблизи избы купца. Да так и не увидел Тагана. А всё ок­на замёрзли льдинками узоров.

Лишь на следующий день Таган вышел к нему, и они долго разговаривали.

– Значит, ты думаешь, что Осип подозревает нас?

– Так тоже трудно сказать, но он запретил ей выходить на улицу. Гуляет по двору. Сегодня воскресенье, а завтра можно тебе с ней встретиться. Приходи, я тебе открою. Постарайся незаметно прошмыгнуть. Глаза Осип, наверное, оставил.

– Даже так? – возмутился Тимошка.

На следующий день Тимошка перелез через забор из другого двора и Тагану не пришлось хорониться от соседей.

– Ой, Тимка! Ты испугал меня. А Таган, вредина, не предупредил о твоём приходе. Привет! – и потянулась за поцелуем. – Что нового привес?

– Ничего. Про мой допрос ты должна уже знать. Всё обошлось. А вдруг кто на меня кляузу накатает? Тогда как отвертеться?

– Хорошо, что ты пришёл, Тимка! Я долго думала и решила убежать. Как можно быстрее. Втроём будет легче. Таган знает и согласен.

– А где жить будем? Это дело серьёзное.

– В любом стойбище на Енисее. Там всё друг друга знают в округе двухсот и больше вёрст.

– Для временного житья может подойти, – согласился Тимоха в раздумье. – Хоро­шо! Надеюсь, ты всё обдумала? Какой путь выбрали с Таганом?

– По Тазу поднимемся, а затем по притокам на восход. Таган так говорит. Он давно интересуется путями в наши старые края. К тому же у тебя есть олени с нартами. Это сильно поможет нам. Погони никто не соберёт. Кому мы нужны?

– Выходит, что мне следует собрать всё необходимое для такой поездки. По-тихому, незаметно. Думаю, что дня два мне хватит. И денег тоже хватит. А ты тоже готовься с Таганом. Здорово ты придумала, Ксюша! Молодец. А то и мне тут оста­ваться уже боязно. Вдруг дознаются и схватят?!

Они долго ещё болтали. Наконец Тимошка ушёл, спеша приступить к подготовке побега.

В трёх лавках накупил инструментов и еды. Долго искал пищаль и зелье к ней. Это стоило шкурки соболя. Её он, как и несколько других, выпросил у самоеда Инто.

– Боясь Айсе, мужик. Что она получать потом? Ладно, три шкурки твой, – показал три пальца для верности. Тимошка согласился. Дольше уговаривать было опасно. Вблизи стоял его старший сын с копьём в руке. Вид его говорил о многом.

Ночью, при свете двух лучин, Тимошка подсчитал товар. Показалось мало, но но­чью уже не достать ничего. Пришлось отложить до утра. А там договориться с Айсе и Таганом про отъезд. Важнейшее из всего, что задумано.

Домой вернулся лишь вечером. Таган уверял, что хозяин весь вечер будет празд­новать день рождения товарища и поздно вернётся домой, й Тимошка поспешил предложить свой план побега с учётом Осипа.

– Раз так, то бежим прямо сегодня ночью. До утра никто нас не хватится, а с Осипом тоже просто будет. Кто ночью станет нас искать и где?

После недолгого обсуждения товарищи согласились.

– Как только Осип уйдёт, мы быстро берём свои вещи – и к тебе на нарты. Ты с оленями нас ждёшь недалеко от дома. – Айсе уверенно говорила и не требовала со­гласия. – До Туруханского зимовья не больше трёхсот вёрст. Это две недели быст­рой езды. Так, Таган? – Тот кивнул, соглашаясь. – Мы взяли еды на две недели.

– Я беру с собой копье и лук со стрелами, – хвастанул Таган. – По пути можно будет пострелять дичи. Вдруг повезёт.

Таган, почти мальчишка, оказался весьма опытным человеком. За время жизни у купца Осипа не растерял природные навыки, как Айсе. Та стала уже настоящей русской, если не считать приверженность к старым богам. Но тут была заслуга Тагана. Он уверял, что хорошо сможет провести всех по дороге к Туруханскому зимовью.

– Больше двух недель не понадобится. Правда, может задержать сильная непогода. Будем молить всех ваших и наших богов помочь нам в дороге. Я два часа кормил нашего божка, уверен, что он услышал меня. И вам стоит сделать так же.

Тимошка и Айсе переглянулись и согласно кивнули.

Тимошка вернулся домой и тщательно уложил в нарты остальное, что надо было довезти. Увязал ремнями и прикинул время. Оно терпело. Оглядел избу. Тут он чувствовал себя вполне сносно. Никого над ним не было, а Айсе частенько позволяла себя уговорить на часок разделить с ним интимное ложе. Этого было достаточно, чтобы не считать свою жизнь неудавшейся. Даже ощутил некую жалость, что покидает насиженное место и меняет в корне свою жизнь.

А в доме купца Талдыкина шла последняя суета. Ксюша старалась захватить в руки как можно больше. Таган ворчал, настаивал оставить часть, но та не сдавалась, заявляя настойчиво и решительно:

– Я уже привыкла к такой жизни, что не смогу жить без некоторых вещей. И не спорь со мной! Так надо.

– Олени не вывезут. А запасных у нас нет! Сами нести будем, что ли?

– Если понадобится, – настояла она на своём и Таган смирился. Взвалив на плечи два мешка, он вопросительно взглянул на союзницу.

Ксюше достался третий мешок и малая сумка с мелочами. Они вышли в темень.

Недавняя метель сильно затрудняла путь и к Тимошке пришли с опозданием.

– Я уже думал, что с вами что-то случилось! – Тихо ворчал он. – Поторопимся. Не слишком ли много у нас получается вещей? – забеспокоился Тимошка. – Олени не смогут быстро бежать. А нам требуется подальше уйти от города.

Никто ему не ответил. Тимошка с Таганом переглянулись, грубовато усадили в нарты Айсе, и Таган погнал оленей по льду Мангазейки. Довольно глубокий снег затруднял бег. Тимошка часто сходил и бежал рядом или сзади. Так оленям было легче бежать. За час такого пути Таган посчитал, что около шести вёрст отмахали. Но олени уставали, и пришлось перевести их на шаг и самим сойти на снег. А впереди ещё только начало пути! Длинного и тяжёлого.

Первого человека встретили поздним утром. То был промышленный с телом товарища, укутанного во всякие шкуры.

– К вечеру до Мангазеи доеду? – спросил измотанный до невероятия путник.

– Вполне, – угрюмо ответил Тимошка. – Что с мужиком?

– Хворый он, – коротко ответил мужик и, не прощаясь, погнал оленей дальше.

– Вылазь! – крикнул Тимошка Ксюше, укрытой попоной, как куль. – Проехали.

– Подозрение вызвали? – спросила Ксюша с тревогой.

– Вряд ли. Промышленный так измотан, что у него одна мысль об отдыхе или еде.

До речки Волчанки добрались без приключений. А сразу за поворотом встретили четыре нарты с десятком промышленных. Было темно, и никто друг друга не разглядывал. Не до того было встречным. Обменялись лишь несколькими фразами, узнали наспех сказанные новости и разъехались.

Потом ежедневно встречали промышленных. Изредка их обгоняли нарты купца или мелкого чиновника, спешащих по неотложным делам в Туруханское зимовье. И всё же эти встречи доставляли много страха и хлопот. Особенно те, что обгоняли. Приходилось постоянно быть начеку. Успеть накрыть распластавшуюся Айсе и делать вид, что спешат по государевым делам в Тобольск.

И всё же за две недели и два дня успели достичь Туруханского зимовья. Значительно раньше, чем можно было ожидать. Это поселение было меньше Мангазеи, зато через него шли караваны судов и нарт во всё стороны Сибири. Здесь даже воевода был, склады, амбары и таможня со стрельцами. Таким образом, перевалочная база оказалась значительной. И народа здесь было уже много. Всякого.

И наши путники, истомлённые и перемёрзшие до костей, мечтали лишь о тепле из­бы и горячей пище. Смущала Айсе. И Таган предложил ей переодеться приблизите­льно в мужской наряд. Лицо её, обветренное и обмороженное ветрами, мало походило на женское. Ей пришлось согласиться. Путники ещё боялись погони. А без женщины эта троица уже не вызывала бы подозрений. Во всяком случае, на пер­вое время. А за это время можно как-то обезопасить себя.

– Прикинешься больной, – приказным тоном говорил Тимошка. – Волосы никогда не показывай и вообще поменьше бывай на людях.

Ещё в дороге Айсе начала шить что-то похожее для себя, и в Туруханском зи­мовье оказалась в страшном виде. Это никого не удивляло. Множество людей бро­дили по зимовью после промысла и попоек в ещё худшем виде.

Они с трудом нашли помещение в избе. За хорошие деньги хозяин позволил им дней на пять-шесть пожить одним. За это Тимошка отдал соболя, но получил много провианта. Особенно муки ржаной и сала с мясом. Благо морозы ещё стояли. Зато день значительно прибавился. Это радовало и беспокоило одновременно. Больше света и больше возможностей признать беглецов. А они всё ещё не могли себе по­зволить свободно без опаски шастать по городку.

Близился конец четвёртого дня их здесь пребывания, когда Таган с испуганным лицом вломился в избу к друзьям. С порога чуть не закричал:

– За нами приехали! Казаки с сотником! Человек семь! Точно не знаю.

– Как узнал? – вскрикнула в ужасе Айсе, расширив глаза.

– Зашёл в кабак подкрепиться и выпить для сугрева и услышал их разговор.

– Об нас говорили? – спросил Тимошка.

– Спрашивали целовальника про нас. Я сразу догадался. Что ответил целоваль­ник – не расслышал. Зато потом услышал твоё, Тимошка, имя. Так что сомнений нет!

– Вот настырные волки! Догнали всё же! – Тимошка не знал, что теперь предпри­нять и вопросительно оглядывал подельников. Те помалкивали, сбитые с толку та­ким событием. А была надежда, что пронесёт и им удастся скрыться бесследно.

– И что теперь нам делать, мужики? – спросила подавленно Айсе. – Думать надо побыстрее. Хорошо бы сегодня ночью исчезнуть из городка. Пока не поздно. Всё у нас готово. И олени отдохнули и подкормились. А у них всё намного хуже.

– Они легко обменяют своих усталых оленей на свежих, – заметил Таган. Но ухо­дить следует немедленно. Пока они не перешерстили весь городок. Им это ничего не стоит. Они – государевы люди и им все карты в руки.

– Так и надо поступить! – распорядился Тимоха. – Таган, иди готовь оленей, я с Айсе собираю вещи и всё остальное. Уже почти темно и никто нас не заподозрит,

Не прошёл и час, как нарты уже двигались по льду Енисея. Олени бодро семени­ли по накатанной уже дороге. Нарты легко скользили по почти голому льду. Суг­робы и намёты попадались нечасто и те уже были укатаны множеством полозьев. И пер­вые десять вёрст ни одна живая душа не попалась им по пути.

А страх продолжал гнать троицу всё дальше вверх по Енисею, пока олени сами не остановились и не легли на снег. Бока их вздымались тяжело, а пар струями вырывался из их ноздрей.

– Всё, милые! – печально изрёк Таган. – Хоть час, да надо дать олешкам отдох­нуть. Иначе можно вовсе их потерять. Вы спите, а я посторожу. Тут нечего боять­ся. Казаки раньше завтрашнего утра в погоню не пустятся. И то в случае везения, отмахали более двадцати вёрст. Чуть олешек не загнали. Им нас не дог­нать. К тому же их много. Они обязательно разделятся. А это тоже потребует от них время. И вряд ли им удастся ехать быстрее нас.

– Тебя послушать, так нам вовсе ничего и ничто не угрожает? – зло ответила Айсе. Она торопливо укладывалась хоть немного поспать. Тимошка молча помогал ей, сам тоже спешил вздремнуть.

Таган с трудом проборолся час и тихо тронул Тимку.

– Пора, – чуть слышно молвил он и кивнул на оленей. – Отдохнули уже. Поехали. Девку не буди. Пусть спит. Нам она не помощник.

Тимка не стал говорить – боялся помешать Айсе. А Таган поднял оленей и тронулся шагом дальше. До рассвета было ещё далеко. Над ними чернело бездонное непонятное небо. Обиталище богов.

На следующий день беглецы остановились под крутым берегом реки. Левый берег с трудом просматривался в дымке. В воздухе ощущалась влага. Даже Тимка заметил, что с полудня идёт потепление и даже снег.

– Если начнётся снег, ребята, а он обязательно будет, – проговорил Таган, – то нам стоит свернуть в речку, что впадает сюда с восхода. Иначе нас вполне можно выследить и взять тёпленькими. Решайте, а я всё сказал.

– Таган дело говорит, – высказалась Айсе. Нам обязательно надо запутать сле­ды. Без этого мы вряд ли сможем уйти. Там люди тоже опытные мужики.

После некоторого молчания, Тимка ответил, как старший;

– Раз так, то поднимаем оленей. Ещё неизвестно когда мы отыщем ту речку. В темноте трудно что-либо высмотреть, а у берега снег слишком глубок.

Речку отыскали лишь утром, когда стало хорошо виден берег. То была неболь­шая речка, и беглецы с сомнением некоторое время стояли, раздумывая.

– Не подходит, – заявил Таган решительно. – Узкая и завалена снегом. Наши следы легко заметят. А снег идёт мелкий и редкий. Едем дальше.

Часа через два речку обнаружили. Довольно широкая и почти чистая от снега.

– Проедем часок и станем на отдых, – распорядился Таган. Может и снег уси­лится. Олени притомились изрядно. Однако, пусть потерпят часок.

Место для отдыха выбрали с учётом оленей. Им позарез нужна еда. И в том ме­сте было чем набить брюхи животным.

До вечера отдыхали, а в темноте опять пустились в путь. Дорога легко прос­матривалась благодари высоким берегам речки.

Перед рассветом остановились на берегу. Олени искали корм, а путники жаждали еды и сна. Правда Айсе несколько больше спала, однако усталость просто валила её с ног. Изнемогал по молодости и Таган. И он же предложил сделать длительную стоянку.

Два дня спустя на берегу увидели стойбище. Единогласно всё согласились по­жить в нем и разузнать о положении дел в этом районе.

– Это же мои сородичи! – воскликнула Айсе, услышав разговор людей. По той же причине их приняли весьма радушно. – Таган! Иди сюда быстрее!

В чуме старейшины с ними говорили на их родном языке. Было трудновато, зато беглецы получили мешок гостеприимства, а его так им не хватало для отдыха. И всегда можно рассчитывать на содействие.

– Никак не могла представить, что так трудно вспоминать родные слова! – жаловалась Айсе, и слезы выступили на её глазах.

Больше двух недель они прожили в стойбище. И всё же пришлось срочно уезжать. Два молодых охотника прибежали на лыжах и сообщили страшную весть. Трое каза­ков с погонщиком самоедом ищут беглецов по всему краю.

Старейшина рода попросил покинуть стойбище немедленно. Его страх был понятен. Да и сами беглецы сильно перепугались и поспешили собраться в путь.

– Отправляемся на полдень, – Тимофей тут взял бразды правления на себя. – По­лагаю, что в тех краях меньше опасения, что нас будут искать. Да и вряд ли их надолго хватит. Не такие уж мы и важные людишки. Таган, разузнай о путях и ре­ках, что встретятся на пути. Для нас то очень важно. И что за народы там прожи­вают. Тоже знать стоит.

Несколько часов ушло на обсуждение пути и условий для этого. Старейшина не поскупился с провиантом и выделил им тушу оленя и скошенныхтрав. Да и у са­мих ещё оставалась еда на неделю. Особенно мука, её берегли, как зеницу ока.

Таган всё поглядывал на небо. Шушукался с Айсе.

– Что у вас там? – не выдержал Тимошка. – Чего таитесь?

– Никто не таится, – отозвалась Айсе. – Мы советуемся, куда направиться. Таган говорит, что надо успеть до половодья достичь высоких мест. А то застанет, так пропадём ненароком.

– Я и подумал, что стоит держаться полдня. Весна надвигается, а там и трудно­сти с дорогой. Нарты придётся бросить. И как путь будем держать?

– К тому времени у нас груза поубавится, надеюсь, – ответил Тимка.

– Тогда будем помирать, – изрёк Таган. – Добыть еду в тайге не так легко, как может показаться.

Двигались на полдень уже дня четыре. Путь был трудным. Пришлось устроить днёвку. Все уже изрядно устали.

– Выберемся на берег, – предложил Таган. – В ельнике легко скрыться от случайного глаза. Вон и пологий берег завиднелся. Выезжаем туда.

Достигли места уже к полудню. Оно оказалось скрыто и крохотная поляночка с низкорослыми ёлками скроет всё.

– Перекусим и спать. Как бы олени не ушли далеко. Вдруг волки объявятся. – Тимошка оглядывал заросли, засыпанные снегом. – Посторожить бы не мешало по оче­реди. Кто первый?

Беглецы переглянулись, а Таган сказал:

– Пока светло и тихо, пусть Айсе сторожит и посматривает. Костерок поддер­живает. Потом мы по очереди. Уже ночью. Оленей надо беречь.

До утра никто не потревожил путников. А потом Тимошка вдруг сказал резво:

– Мы тут до полудня пробудем. Схожу глянуть. Может что подстрелю. Всё на обед будет свежатина. А вы тут сидите тихо. Поспите по очереди. Вернусь часа через три-четыре. Следы хорошо видны, так что не заблужусь.

Нагрузившись оружием, Тимошка ушёл в лес. Идти было трудно, и за час одолел не больше двух вёрст. Ничего подстрелить не удалось. Дичи было мало. Лишь по­ближе к полудню попал стрелой в глухаря. Едва добил раненую птицу. Та скакала ещё резво. Пришлось потрудиться. Зато оказалось мясо на обед.

В надежде ещё что-нибудь добыть, Тимошка шёл назад медленно, высматривая по деревьям птиц. Рябчик потребовал стрелы и Тимошка зло выругался, не найдя потом стрелу в снегу. Была жаль её, не больше не стал рисковать и поспешил к своим.

До лагеря добрался уже в сумерках. И ужаснулся. Никого там не оказалось. Ис­чезли люди с нартами и оленями. Лишь истоптанный снег и несколько капель замёрзшей крови. Значит, казакам удалось выследить или то был тот случай, против которого нет спасения. Ведь всё вроде бы предусмотрели.

Он посидел с четверть часа. Вдруг встрепенулся и оглядел серый лес. Быстро нацепил на себя пищаль и лук, он пустился по следу. Виден он был отлично. Скоро вышел на лёд речки. След вёл вниз по реке и даже в сумерках хорошо выделялся на снегу. То был их собственный след, но и чужой тоже выделялся.

Тимошка осторожно вглядывался вдаль, ожидая встретить врага. Лук держал на­готове. В голове вертелась назойливая мысль, что без припасов он просто через неделю помрёт от усталости и голода. Стрелы скоро окончатся, как и порох для пищали. И эта мысль продолжала гнать его дальше.

Темнота опустилась на реку, и приходилось всматриваться в след. Полагал, что покинуть реку никто не стал бы. Тащиться по тайге, когда снег уплотняется и с лёгкостью может провалиться и порвать обувь – это равносильно смерти.

Показалось, что прошло больше часа, как он пустился в погоню. Ждал света кос­тра, но его пока что не заметно. А усталость брала своё. И всё же Тимошка не хо­тел сдаться, не испробовав попытки догнать похитителей и врагов.

Речка сделала изгиб, и он чётко увидал огонь костра. До него было не дальше версты, и его грудь наполнилась надеждой, страхом и всем, что могла выдержать. Он даже остановился, словно оттуда, от огонька, его могли заметить. А собак с каза­ками не было. Следов их Тимошка не нашёл.

Он даже сел на сугроб и поразмыслил. Что он мог предпринять? Сколько каза­ков может быть там? Трое или четверо? Тот охотник говорил о четверых. Много, да самоеда можно не считать. Тот не станет защищать русских. Значит, трое. Тоже не так мало для одного Тимошки.

Он даже успел вздремнуть и вздрогнул, как от выстрела. Но всё тонуло в тиши­не. И кругом стояла мрачная темнота. Ни одной звёздочки не мигнуло на небе. И на душе стало муторно и тоскливо. Нахлынула апатия при мысли, что ему не спра­виться с казаками, и он почти смирился с этой мыслью.

«Дьявол! – мысленно выругался Тимошка. – Всё одно подыхать! Так хоть сделаю попытку чего-то добиться. Вдруг Господь на моей стороне? Да казаки тоже уста­ли таскаться за ними по снегам. Оно им надо? Пойду дёрну судьбу за хвостик. Поглядим, как отзовётся».

Голода он не ощущал, хотя с утра больше ничего не ел. Птицу он бросил на де­рево уходя, и теперь жалел об этом. Встал, отряхнулся от снега, чувствуя холод во всем теле. И торопливо направился на огонёк костра.

Он подошёл довольно близко, шагов на пятьдесят. Пришлось перебраться на бе­рег. Оттуда хорошо виден лагерь казаков. Все сидели вокруг костра посередине реки. Видно было, что опасались Тимошки. А по голому пространству подкрасться незаметно невозможно даже ночью. Но Тимка думал иначе. Знал, что от света костра очень плохо видно, что делается в темноте. А он наблюдал.

У костра сидели трое казаков и Айсе с Таганом. Тот, судя по всему, был связан. А Айсе вроде бы нет. Да и куда она денется одна? А трое казаков закан­чивали ужин, и тут Тимошка ощутил спазм голода в животе. Поморщился и затих за зарослями кустарника у самого льда реки. До левого берега речки от костра было не дальше пятидесяти шагов. Поскольку оленей здесь не видно и не слышно, Тимка понял, что их отправили на другой берег.

Прикинув расстояние, Тимка посчитал, что до костра от его укрытия всего шагов не более тридцати. И это расстояние следовало проползти незаметно, таща с собой оружие. Правда, сугробы виднелись и вблизи костра, и повсюду тянулись полосы не­высоких наносов. За ними хоть как-то можно скрыться. И вдруг подумал с возрас­тающей надеждой: «Разденусь до исподнего. Там всё белое хоть и давно не стира­но. Зато меня трудно будет заметить. Ничего, сдюжу. Дело надо быстро закончить. Да и мороз совсем слабенький!»

Он так подбадривал себя, продолжая наблюдать. Пленникам еды не дали, это разозлило его. Но тут заметил, как казак встал и связал руки Айсе ремешком по­верх рукавичек. Проверил Тагана и поправил кожух на уже лежащем казаке. Тре­тий ушёл проверить оленей. Обернулся и крикнул негромко:

– Пошёл бы дровишек принёс! Запас надо сделать на ночь!

– Пока хватит! – лениво ответил казак и никуда не пошёл. А Тимошка подумал, что дров действительно мало видно у костра и кто-то должен за ними идти в лес.

Он задышал сильнее, представив, как хорошо было бы подловить того дровосека в лесу и с охапкой хвороста вернуться к костру.

Он даже вспотел от волнения и надежды. И стал ждать. Но подзамёрз, и тихо и стараясь не шуметь, отошёл подальше размяться. Время тянулось удивительно мед­ленно и жутко охота есть. А от костра ветерок иногда тянул запах жареного мяса

Наконец все заснули. Один сторож остался караулить. Поминутно оглядывался. Видать, чувствовал себя неловко в ночи и опасался нападения. Но усталость и его клонила ко сну. А дрова быстро таяли в прожорливом костре. Казак встал, оглядел реку, лес, и осторожно двинулся к противоположному берегу за дровами. Костер догорал. К тому же там были олени, и их тоже стоило проверить.

Тимошка дождался, когда казак подошёл к берегу и стал на него подниматься, и быстро выскочил на лёд и, крадучись, сгибаясь почти до льда, быстро пошёл к кост­ру. Он светился угольями и был отлично виден.

Оглядев спящих казаков, Тимошка секунду колебался и всё же склонился к Тага­ну. Мгновение – и ремешок разрезан. Таган тотчас всё осознал и не шевельнулся. Лишь затёкшие и замёрзшие руки слегка разминал. Действовали они плохо.

У костра лежал топорик, и Тимошка схватил его. Нож сунул Тагану. Проснулась Айсе и с трудом сдержала крик, прикрыв рот обеими руками. Протянула их Тимошке. Тот быстро их освободил. Все трое в напряжённом молчании чего-то выжидали. Ви­димо каждый решал про себя, что должен делать. Наконец Тимошка указал на каза­ка Айсе и Тагану и дал мальчишке топорик. Сам изготовил нож. Все подползли к спящим и оглянулись друг на друга. Тимоха взмахнул ножом, Таган топориком, и ра­зом ударили по телу каждого казака. Тимошкин вскрикнул, откатился, и юноше приш­лось броситься на него. Нож воткнулся в тело, а Айсе навалилась на пытавшегося вскочить казака. Тот барахтался и мычал довольно громко.

– Эгей! – донеслось с другого берега. То кричал третий казак. – Что вы там?..

– Да ничего! – задыхаясь ответил Тимошка. – Обжёгся!

Наконец казак затих. Умер он или нет – никто не знал. Зато Таган с одного удара прикончил своего. Кровь продолжала струиться, окрашивая снег в черноту.

– Ребята, приготовьтесь встретить третьего. Упустить его никак нельзя. Ложи­тесь, а я налажу лук. В этой свалке я его потерял. Вот, валяется.

Третий казак неторопливо возвращался, неся большую охапку хвороста и валежи­ну. За этой кучей его головы видно не было.

– Таган, чуть сдвинься к казаку. Пусть он будет впереди тебя. На всяк случай.

Казак подошёл, бросил хворост и увидел Тимошку, вставшего с луком наготове.

– Оружие брось! – приказал он. казаку. – Учти, я не промахнусь. Таган, сторожи его. Чуть что, бей по голове! Ну что скажешь, служивый?

Тот лишь открывал бородатый рот и ничего не смог сказать в ответ.

– Ложись на снег, приятель, и руки за спину. Твои казачки уже тебе не помо­гут. – Тимошка проворно связал руки. Таган стоял над ним с топором в руке. – Айсе, по­быстрее сготовь хоть что-то пожрать! С утра ведь ничего в рот не сумел поло­жить. Думаю, что и вас не кормили.

– Так и есть! – зло буркнул Таган. – Давай вместе, Айсе. – Тимошка, как это тебе удалось так незаметно подобраться к нам? Ну молодчина! Айсе, теперь Тимошка бу­дет нашим богом хоть на некоторое время. Давай ищи жратву!

По последнему льду Енисея в конце апреля беглецы переправились через Под­каменную Тунгуску и устремились на полдень. Впереди уже маячили невысокие го­ры и там все договорились остановиться и пожить. Провиант уже закончился, и его с большим трудом удавалось добывать. Голод постоянно терзал их животы. Все осунулись, похудели, и едва разговаривали по вечерам, когда пытались хоть чем-то по­радовать желудок, требующий пищи.

Скоро пришлось узкими речками, где лёд ещё держался, двигаться на оленях. Но снег быстро сходил, и нарты хотели бросить. Однако ещё несколько дней бедные олешки тащили почти пустые нарты. Но их всё же пришлось бросить. Двух оленей уже съели, остальные под вьюками ещё шли непролазными чащами, делая не больше десяти вёрст в день. И это тоже редкость.

– Тимошка, когда закончатся наши мытарства? – горестно просила Айсе. – Уже мо­чи нет тащиться по проклятой тайге! Не пора ли остановиться?

– Я и сам уже думаю про это, – соглашался Тимошка. – Пока хорошего места не вижу. Тоже всё осточертело и охота наконец прийти на место.

Но прошло ещё три дня и Таган, вернувшись с речки, заявил:

– На том берегу увидел местного тунгуса. Говорит, что чуть дальше есть от­менная долина. Я так его понял. Дня три пути. Может, пойдём туда?

– А чем она хороша? – спросила Айсе.

– Говорит, что там всегда чуть теплее. Особенно зимой. Много источников, и туда часто приходят олени и всякие другие животные полизать соль на камнях. И вода там очень хорошая. Посмотрим?

– Чего ж сами там не живут?

– Какой-то запрет имеется у них. Лишь раз в год могут посетить ту долину. Где-то там у них спрятано божество. Ему поклоняются раз в году. Вроде бы на равноденствие летнее.

Беглецы переглядывались, раздумывали. Тимошка наконец сказал своё слово:

– Раз так, то можно поискать ту долину. Ты узнал путь туда?

– А как же! Слева будет скала из двух цветов. Внизу синяя, а дальше красная. Затем сопка очень круто поднимающаяся. Ну а потом и сама долина. Кругом горы. Держаться постоянно на полдень. Говорит, что найти легко. Так я его повял.

– Тогда нечего ждать, – встрепенулась Айсе. Ей не терпелось побыстрее закон­чить это мучительное путешествие и наконец начать новую жизнь. – Травы начались, Теперь с голоду не помрём.

– Одну траву есть будем? – удивился Тимошка. – Тоже еда! Так ещё быстрее помрём, Айсе. Я только и думаю, что про оленя. Забить бы и отъесться.

– Оленей надо оставить, Тимка, – жёстко запротестовал Таган. – Баз олешка сов­сем пропадём. Как обоснуемся, так начнём охоту. У нас силки, пасти и сетка есть. Лишь бы река рядом текла.

Трёх дней беглецам не хватило дойти до долины. Лишь после полудня, ближе к вечеру удалось наконец выйти к ней. Долина на самом деле оказалась очень кра­сивой. По дну текла небольшая рачка. Дальше озеро, длинное и узкое. Версты три тянулось. Местами чуть перегораживалось каменными завалами с порогами. А дальше возвышались скалы с редкими чахлыми елями по склонам.

– Да, – заметила Айсе устало. – Вид очень красивый. И озеро большое. Наверное, рыба имеется. Мне нравится. Таган, спускаемся к озеру. Успеть бы место выбрать до темноты.

Час спустя путники уже сидели вокруг костра и ждали когда закипит вода для похлёбки. Горка разных трав уже ждала своей очереди попасть в котёл.

Уже на следующий день наша троица бросилась в тайгу искать пропитание. И к обеду на месте стоянки имелись припасы на целый день. То были старые белкины орешки, одна ворона и две рыбки, пойманные Таганом. Айсе принесла охапку трав.

– Пока ничего не нашли, – грустно молвил Тимка. – И всё ж пообедаем хоть этим.

– Ты не очень-то переживай. Сейчас самая еда в травке. Без неё обязательно заболеем. А так здоровей будем.

Ворону ощипали и бросили в котёл. Айсе отобрала немного травки и корешков, порезала всё, и тоже кинула в котёл. Соль ещё оставалась в малом количестве. А орешки уже грызли. Молчание продолжалось. Все ждали похлёбки и крошечного кусочка мяса.

– Завтра расставим пасти, обмёты и рыбку наловим, – подбадривал Тимка. – Проживём. Вот чуть оклемаемся и избу срубим. Лес кругом отменный. Ничего, Ксюша!

Они обменялись красноречивыми взглядами.

Глава 11

К середине лета у них была избушка, крытая щепой и грубыми жердями. С едой тоже улучшилось, но приходилось долго и много ходить по тайге и горам, чтобы по­обедать и поужинать досыта. И главной задачей у Тимофея стали наконечники для стрел. Оставалось старых всего четыре. Остальные улетели, не попав в цель. И те­перь он искал подходящий камень для наконечников. Дело трудное, а опыта никако­го. Ещё хуже оказалось с порохом. Он тоже безвозвратно таял. А уж его он ни­как не мог возместить.

В своих прогулках по тайге в поисках добычи, троица обследовала уже большой район и нашла почти рядом с озером щель в скале. То была щель, уходящая в тол­щу почти отвесной стены, возвышавшейся саженей на двадцать и испещрённую отрост­ками весьма острыми на взгляд.

– Я вот подумываю о той щели, ребята, – говорил Тимошка. – Там можно устроить наше жилье. Никакой медведь не сломает.

– Там же холодина зимой будет, – возражала Ксюша. – Я ещё схожу посмотреть.

– Сходи. А как же. Всё требуется основательно осмотреть и прикинуть.

А тем временем Айсе уже вскопала кусочек земли и посеяла что-то на своём огороде. Как потом оказалось, то были какие-то коренья и капуста. Семена умудрилась за­хватить из Мангазеи и сохранить.

– Я про них полностью забыла, да нашла случайно. Вот погляжу, как вырастить.

– Неужто получится? – удивился Тимошка. – А земля тут какая?

– Местами даже вполне приличная, – уверяла девушка. – Ещё у меня оказались в сумках немного семян ржи. Посеяла. Вдруг взойдёт что. Тогда и хлеб будет.

– Тут надо молиться всем богам! – воскликнул Таган и поднял голову к небу.

Осенью на огороде уже колосилась рожь, росла капуста и морковь. Ксюша тща­тельно за всем ухаживала и следила. Особое внимание уделяла злаку. Он рос на площади два на два шага, и мечтать о хлебе не приходилось. И всё же однажды за­метила со смущённой улыбкой:

– Ребятки, скоро большой праздник у нас будет. Обещаю испечь немного хлеба.

– Неужели!?- разом завопили мужики. – Ну и баба у нас, Таган! Этак на следую­щий год и вправду с хлебом будем. То действительно большой праздник!

Через неделю всё трое тщательно собрали колоски и осторожно их обработали. Очистили, обмолотили, отвеяли и старались не потерять ни единого зёрнышка. Полу­чилось всего большое лукошко зерна. Фунтов десять самое большее.

– Скоро помелем зерно, что я отберу для хлеба и испеку вам каравай! Осталь­ное спрячем и сбережём до весны. А вам вскопать землю. Её будет раз в десять больше. Уж постарайтесь, – загадочно улыбалась Айсе. Мужчины переглянулись.

Как и обещала Ксюша, хлеб она испекла. Никто об этом не знал и, вернувшись из тайги, ощутили давно знакомый и такой приятный запах свежего хлеба.

– Мужики, чего стали столбами? – Ксюша улыбалась и продолжила: – Как обещала, хлеб на столе. Давайте быстрее бросайте свою добычу и за стол! Сегодня у нас настоящий праздник и мы попируем! Таган, соль у нас, можно сказать, закончилась. Завтра иди колупать её. Тебе такое задание.

Троица с восторгом жевала румяную корку хлеба. Что-то было немного не так.

Наверное, всё упиралось в печку. Она явно не подходила для выпечки хлеба. Всё же всем было радостно и праздник удался. Под конец трапезы Ксюша заявила посерьёзнев лицом:

– А теперь, ребята, слушайте и запоминайте. Мы с Тимкой ждём пополнения. Жду ребёночка! Вот так, мои дорогие!

Мужики остолбенели. Словно такое заявление обескуражило. А ничего особенного. Естественное событие. Все подспудно этого ожидали. Потом Тимка даже о восторгом заорал, вскочив:

– Ну, Ксюшжа! Как ты меня обрадовала! Поздравляю! Знатный праздник получился!

Он важно целовал женщину. Та смущённо отбивалась, а Таган хмуро наблюдал маленькую сценку и в голове что-то копошилось неприятное. Он сам это понял и с поспешностью отвернулся. Побоялся, что кто-то это заметит. Но тем было не до него. Невенчанные супруги радостно переговаривались, бессвязно и торопливо.

К концу лета всё же порешили, что лучше перебраться в щель скалы. Тимка уже перекрыл высоко уходящую щель тонкими брёвнами на столбах, сложил из камней не-'] большую стенку с дверным проёмом. Всё скрепил глиной, её пришлось принести аж за версту. Это его не испугало. Зато теперь была надёжная защита и от холода, и от зверья. А помещение оказалось достаточно обширное. Шагов десять в длину и четыре шага в ширину. Кверху оно сильно сужалось. Одно ответвление шириной в шаг с небольшим Тимка тоже заделал жердями. В стены вбил берёзовые клинья. На них можно вешать всё что угодно. Лукошки и корзинки уже наплели. А Тимошка сплёл даже себе лапти. Обувка уже дышала на ладан, как можно сказать, вспоминая монастырские времена.

– Вот ту малую щель, Тима, надо бы отгородить для Тагана. Негоже ему спать с нами. Мне стеснительно будет. А места там ему хватит. Узко, да ничего, сойдёт.

– Я и сам хотел предложить, да постеснялся. Вдруг Таган обидится. Тогда зав­тра и займусь. Дело нехитрое.

– А за загородкой будет обязательно холодно, как считаешь?

– Наверное, – согласился Тимка. – Там можно мясо хранить, коль добудем. Ещё от мышей стоит хоронить всё съестное. А то они мастаки всё изничтожить.

– То верное слово, – молвила Ксюша. Буду проверять почаще. К тому же всё можно подвешивать к потолку. А вот печь хотелось бы сложить основательную. Без неё не выжить.

– Успеть бы глины натаскать?

– Надо успеть, Тимочка. Осень подбирается. Поторопись, любимый.

Печь Тимка сложил с помощью Тагана большую. Она заняла треть помещения. За­то дым хорошо уходил сквозь щели в потолке и почти не ощущался внизу, что боль­ше всего радовало Ксюшу.

Мужики к зиме наготовили силков, пастей и других разных ловушек. Оставалось почаще проверять их и вытаскивать добычу. Была большая угроза, что их могут очи­щать другие любители дармовой добычи.

А Ксюша почти каждый день поглядывала на лукошко с зерном ржи. Проверяла, не напали ли мыши на лакомую закуску. Пока всё было в порядке. Зато мышей этих приловчились ловить и использовали как приманку и ловушках. А вскоре Таган в отсутствии супругов сумел приготовить такое жаркое, что даже Ксюша удивилась, и всё с жадностью поели. Спросила потом с любопытством:

– Ты как добыл дичи и что за добыча? Вкусно страшно!!

– Ругаться не будете? – озадаченно спросил парень, слегка смущаясь.

– Кто ж тебя станет ругать за такое кушанье, Таган? – очень серьёзно ответила Ксюша и вопросительно глянула на Тимошку. Тот кивнул, облизывая губы.

– Тогда слушайте. Подумал, что мышами часто питаются волки. И лисы тоже. Да и прочие хищники. Мы тоже похожи на хищников. Всё едим. Вот и наловил за два дня, наловил ровно три десятка. Чтоб, значит, каждому ровно десять штук. Ну как?

Ксюша с гримасой неудовольствия посмотрела на Тагана, на Тимошку, а тот опередил её и заметил решительно:

– Здорово придумал! Так и дальше делать стоит. Как вкусно и сытно получилось! С травами и кореньями просто знатно! Молодчина, Таган! Ксюша, не вороти нос! Пахнет отменно. Надеюсь, Таган, шкурки ты снял и выпотрошил?

– А как же! – повеселел Таган. – Повозился долго. С этим теперь стоит поспешить пока мыши имеются. Будут ли зимой?

– Можно их соблазнить травами и прочими такими подарками с зёрнами. Куда им деваться в такие морозы. И вам легче будет их пережить и вынести. Занимайся!

Морозы ударили неожиданно и рано. Дров много не заготовили и теперь бросились в лес по снегу собирать сушняк и рубить его. В каменной щели оказалось довольно тепло. Печь долго хранила тепло и лишь к утру было холодно, а однажды вода в котле покрылась тонким ледком. Все окоченели.

Но то были единственные такие морозы. В остальное время зимы морозы были божеские, и те вспоминали довольно долго. Тогда перебивались почти исключительно мышами и почти всех выловили. Но появлялись новые, и никто не знал откуда. Посмеялись над Ксюшей за капусту. Половина всходов пропала. Остальные не дали кочанов и пришлось довольствоваться листьями. И то было большое подспорье. Листьев оказалось много и они вымахали большими.

Однако как не туго приходилось троице беглецов, а зиму пережили. Никто точно не считал дни, и знать числа месяцев не могли. Лишь по приметам и по солнцу немного определялись. И Ксюша как-то заявила:

– Ребята, март на дворе. Чувствую, что скоро мне рожать. Как быть? Повитухи у нас нет. Придётся вам, мужики, принимать. Боюсь страшно! Сможете?

– По-моему разницы почти никакой с оленями, – заявил Таган, а Тимошка его поддержал, заметив хвастливо:

– А что? Я тоже принимал роды у коров. Получалось. И тебе поможем, Ксюша! А что делать! Придётся! Справимся, Таганка?

– Так ведь надо, – неуверенно ответил парень. – Испросим благословения у богов.

– Тима, я тут приготовила травы ещё с осени. Ты будешь при надобности заваривать и мне давать. Чую, что дело будет сложным. Вдруг что случится, так ты эти травки запомни, и будешь готовить.

Эти слова Ксюши сильно подействовали на Тимофея. Он вдруг осознал, какие трудные времена надвигаются. И спросил с тревогой в голосе:

– Когда роды-то должны начаться, Ксюша?

– Полагаю, что неделя или чуть больше у нас ещё есть. Так что готовься, милый.

Тимошка печально и даже растерянно, глянул на Тагана и оба поняли, что предстоят не только трудные, но и опасные времена. Каждый знал, как много рожениц не только трудно рожали, болели, но и помирали, несчастные, оставляя младенцев мужикам. В деревне хоть рядом баба были и родные. А тут? Потому всех охватило беспокойство.

Уставший до полусмерти, Тимофей вернулся с малой добычей. Всего один рябчик. Его встретил Таган ещё на подходе, когда тот нёс две рыбы с озера. Вид его го­ворил о чем-то неприятном и Тимошка тут же спросил в страхе:

– Рожает? Как у неё? А ты чего здесь?

– Спросил. Она отпустила. Говорит, что терпимо, а у меня рыбалка. Вот две ры­бы. Вполне сносно для ужина. У тебя-то всего один рябчик. Не густо у тебя.

– Ладно, бери его, а я помчался к Айсе.

Та лежала на лавке у печи, и вид её был страдальческий.

– Ну как ты, Айсе? – бросился он к ней.

– Да вот, началось. Воды согрей в котле. А то не успела сказать Тагану, а он у озера рыбу ловит. Как бы не провалился. Лёд уже тонышает.

– Цел он. Видел с двумя рыбами. Я сейчас, моя Айсе! – и торопливо набил котёл снегам, выйдя за дверь.

Лишь следующим днём Айсе разрешилась орущей девочкой. Она показалась страш­ненькой. Мужики переглядывались, слабо понимая, что с ней делать. Мать едва живая от тяжести родов даже не смогла ничего сказать.

– Обмыть бы тёплой водой и дать пососать грудь матери, – предложил Тимка. – А то криком изойдёт. Гляди, как покраснела от натуги.

Неловко и долго мужики осторожно обмывали новорождённую, и подложили матери. С их помощью девочка наконец ухватила губами сосок и тут же замолчала. Мать ед­ва шевелила рукой, и Тимка помог ей обхватить дочь и чуть прижать к себе.

– Смотри, как жадно сосёт, – прошептал Таган, словно боясь спугнуть малышку. – Наверное, это признак крепкого здоровья. Ты знаешь?

– Откуда мне знать про такое? Поглядим ещё, успеется. А что с Ксюшей? Совсем плохая. Каких трав заварить, ты не запомнил? У меня голова что-то не работает.

Таган подсказал настой для укрепления, но уверенности у него не было.

– Ладно, приготовлю, как ты говоришь. А ты давай с рябчиком разберись. Хорошо свари и отвар дать для бодрости. Должно помочь. Мы его так и не съели.

Лишь на третий день Айсе стала что-то понимать и говорить тихим голосом.

– Ты много не трепыхайся, Ксюша, – потребовал Тимка. – Слаба ты сильно. Вот хлебни отвара рябчика. Для тебя храним. Вчера чуток выпила и всё за весь день. Давай, давай, – настаивал Тимка.

– Это дочь кричит? – с трудом спросила она. – Давай ко мне, покормлю, – и отва­лилась на примитивную подушку. Её она сшила только месяц назад, нащипав пуха с убитых птиц.

Тимка с удовольствием смотрел, как дочь сосала грудь, и с каждым днём замечал, что становится всё лучше. Но краснота на лице ещё не сменилась.

Лишь через месяц, примерно, Айсе смогла с трудом встать с постели. Она сильно исхудала и выглядела старой и немощной. Боли ещё тревожили её. Она много пила собственных настоек. По её подсказкам Тимка готовил их.

Таган с утра до вечера гонялся за добычей. Пришлось зарезать последнего оленя оставшегося у них. Первого задрали волки, и от него Таган с Тимкой успели отхватить всего десятую часть. Остальное волки уже отгрызли и поели.

А весна уже шумела. Тайга зазеленела травами и цветами. Появился гнус и с утра до сна ночью донимал людей.

Дочка за месяц с небольшим стала вполне красивым ребёнком, и Тимошка не мог поверить даже себе, какой страшненькой она была при рождении. Назвали её по на­стоянию матери и Тагана Минлебикой. Но и Тимка настоял на своём, и дал второе имя: Настя. Так и звали её: мать на свой лад Минлебикой, а отец Настей, Натусей.

– А как мне её называть? – спрашивал Таган шутливо. – И так и так? Ладно.

Шло время, а болезненность Айсе не проходила. Здоровье было подорвано, и Тима неожиданно для себя заметил, как сильно изменилась Айсе. Стала неразговорчивой, подозрительной и даже к дочке относилась как-то странно. Вроде бы безразлично.

А однажды ночью, проснувшись от плача девочки, услышал голос Айсе:

– О, боги! Зачем вы наградили меня таким бесёнком!? И так едва живу и вся в страданиях, а тут такая дочь! Проклятая Мангазея! Ненавижу!

Тимка хотел встать и помочь или спросить, чего нужно, но после услышанного не решился и продолжал тихо лежать, раздумывая над её словами. Даже понимал несча­стную женщину, так страдающую неизвестно для чего и зачем.

С этой ночи Тимофей стал присматриваться к Айсе и легко заметил, как её отношение к девочке по­степенно ухудшается. А та оказалась крепенькая и здоро­вая. Она её начала купать в холодной воде ещё в начале лета и ничего с ней не случилось. Чуть сопли побежали. Даже не кашляла.

Теперь мужики вдвоём могли уходить в лес на охоту и с едой стало получше.

А Айсе перестала заниматься огородом и Тимка сам посеял рожь и ухаживал за сво­им «полем», в то время, как Айсе словно ничего не замечала. Она лишь бродила во­круг, собирала травы и копала корешки. И постоянно заваривала себе травы и пила эти отвары постоянно.

– Ты заметил, как изменилась Айсе? – спросил Тимка перед тем, как разойтись.

– Я особо не присматривался, Тима. К чему мне? – Ответил Таган и в его словах легко угадывалось замешательство. Тимка понял, что парень просто не хочет его расстраивать. – А что с нею?

– Она ненавидит дочку, понял ты? Как такое может быть? И я побаиваюсь за На­стю. Иногда слышу её слова к ней по ночам, когда надо её кормить. Жуть берет!

– Тогда твои страхи легко понять, – посочувствовал Таган. – И что решил?

– Что тут решать? Ничего не решил. Вот тебе сказал. Может, что подскажешь?

Они расстались, так и не договорившись ни до чего. Пришлось Тимке ждать и на­деяться на лучшее в её здоровье и отношении к дочери. И вдруг ощутил в себе по­требность сильнее любить дочку, раз мать на такое не способна. И с этого дня постоянно уделял девочке как можно больше внимании. Даже иногда брал её в лес и скоро понял, что Настеньке там очень нравится.

Айсе безразлично отнеслась к такому. Тимка даже не был уверен, что она могла заметить повышенную любовь отца к дочери.

Так они и жили, и время неумолимо неслось всё вперёд и вперёд. И вот дочке уже шесть лет. Она стала красивой и быстрой в движениях. Смелость её часто ужа­сала отца. А один случай просто оглушил его. Была середина лета, и Настя куда-тс пошла. Это не вызывало беспокойства. Она делала так часто, что даже Тимофей при­вык к этому. Тем более что дочь всегда возвращалась невредимой. Ничего почти не рассказывала, лишь говорила, как ей нравится слушать птичек и старалась их по­нять. Отец смотрел на неё с умилением и любовью. Настя это чувствовала и тоже с любовью всегда целовала бородатое лицо отца и почти не замечала мать. Как и та её. Тимофея это немного раздражало, но он уже свыкся с такими выходками своих родных и терпел.

И в тот день он взял лук и пошёл бродить в лес, надеясь подстрелить зайца или чего покрупнее. Как повезёт. Опыт у него уже имелся богатый и с охотой де­ла шли хорошо.

Верстах в двух было логово волчицы. Там была её семья, и Тимофей знал то ме­сто. Намеренно туда не шёл, но вдруг оказался поблизости. Когда узнал место, хо­тел повернуть назад, но вдруг услышал далёкий голос, человеческий голос.

Стал, как вкопанный и озирался по сторонам. Подумал, что туземцы пришли сюда на свои ежегодные празднества в честь своих богов. Но время уже прошло и они не должны были вернуться – уже отпраздновали. Он замер, прислушиваясь. И вновь услышал голос, решил подойти ближе, изготовил лук на всякий случай. Логово волчица устроила под огромной лиственницей, вывернутой давней бурей. То было на пологом склоне, а перед ним редкий низкорослый лес. И через него он увидел свою Настю. У той на коленях играл волчонок, а шагах в трёх сидела волчица и грозно скалила зубы. Тимка замер в страхе и уже поднял лук, когда услышал голос Насти:

– Ну чего ты скалишься, мама! Я ведь только играю. Смотри, как он прытко ку­выркается. И другие ко мне лезут! Уймись ты!

Волчица ещё грознее оскалила пасть, но не тронулась с места. Наблюдала, как ещё два волчонка ввязались в игру с Настей и всем было весело.

Отец стоял и наблюдал, боясь пошевелиться и спугнуть игру и спокойствие зве­ря. Показалось, что Настя уже не первый раз здесь. Уж слишком уверенно она ведёт себя с волчицей. И та не делает попыток даже отогнать девочку, не то, что схва­тить и загрызть. И он так и стоял, не решаясь ни на что.

В голове стали возникать воспоминания и наконец он сообразил, что Настя нас­только вжилась в природу тайги, обладает такими дарами, которые позволяют ей об­ходиться со зверьём на равных. Такое в голове не вмещалось. И он тихонько, ста­раясь не шуметь, стал отходить. Благо ветерок шёл не от него к логову.

Отойдя шагов на пятьдесят, остановился и, подумав немного, позвал Настю.

В наступившей тишине услышал ответ:

– Тятя! Я сейчас! Жди! – и услышал вскоре шум травы и веток. Появилась На­стя и с невинной улыбкой спросила: – Тять, ты меня искал? Зачем?

– Настенька, – бросился он к дочке, – как ты могла так поступить? Я чуть ума не лишился, увидев тебя рядом с волчицей. И не страшно?

– Нет, нисколечко! Она меня не трогает. Мы с нею дружим уже много дней. А какие забавные щенята, не правда ли?

– Бог мой, Настя! Как же ты меня напугала! Обещай больше так не поступать.

– Ну тятя! Меня в лесу никто не трогает. Я уже давно со всеми дружу, и они меня даже оберегают. Однажды, ещё давно, один молодой волк хотел меня укусить. Другой так его покусал, что он на следующий день подполз ко мне и перекинулся на спину. Пришлось почесать его по брюху. Мы и подружились.

– Боже мой, что ты говоришь! – в голосе отца слышалось отчаяние. – Тебя же обязательно когда-нибудь загрызут, милая Настенька! Ну прошу тебя, не надо так сильно рисковать! Что мы с мамой будем делать, коль с тобой что случится ужасное?

– Что ты, тятя! А маме всё равно. Она меня не любит. Она злая.

– Зачем ты так говоришь, доченька? – уже строго взглянул он на дочь. – У мамы плохо со здоровьем и её надо жалеть. Она сильно болеет. Ты же уже видела, как часто она мучается от каких-то болей. Это после твоего рождения, Настюха!

– Значит, я винная в её хворях? – вдруг грубо спросила девочка.

– Что ты, моя хорошая! Просто так Господь решил. А ты тут ни при чем, малышка!

Он обнял девочку и вдыхал запах волчат, трав и всего леса. И стало так хоро­шо ощущать её худое тельце. Такое любимое, беззащитное и смелое. Почему безза­щитное, когда она может одна без оружия и взрослого мужика ходить так далеко в лесу, и никто её не трогает. И он сказал мягко, боясь оскорбить или обидеть:

– Ну ладно, Настюха. Хоть ты меня и испугала чуть не до смерти, но больше так не делай. И маме не говори. А то опять, хворь на неё набросится.

Девочка нехотя обещала, а отец точно знал, что обещания она не выполнит. И у него появилось смутное ощущение чего-то жутко страшного и близкого.

Глава 12

С начала осени Айсе стала хуже. Временами она чувствовала себя совершенно здоровой, но чаще хворь одолевала её. Она слабела на глазах и в это время стала высказывать желание и даже требовании уехать далеко-далеко. Как понял Тимофей, это далеко простиралось действительно очень далеко, и путь туда пролегал в неиз­вестном. Она не смогла чётко выразить своё желание, но то должен быть обязатель­но город и большой.

– У нас дочь и ей необходимы люди. А что тут? Как ей жить в такой глуши?

– Я могу согласиться с тобой, Ксюша. Однако всё это слишком трудное дело. В какие края ехать? На чем? И с чем мы там столкнёмся без денег? Просто так отсю­да не выбраться. А люди? Всегда можно найти стойбище туземцев. Тоже люди. Она к тому же частично к ним принадлежит. Это облегчит её жизнь.

– Глупости говоришь, Тимофей! Смотри, какая у нас дочь растёт! Красавица! И я должна такую дочь обречь на ужасное существование в стойбище чумазых охотников? Никогда, мой Тимоша!

Она не захотела больше с ним говорить об этом и замкнулась. Потом Тимошка заметил, что она стала куда-то уходить и возвращалась почти всегда к вечеру. И вид у неё был усталый и испачканный. Спросить побаивался. Вдруг вспыхнет злоба и ей опять станет плохо, что уже не раз случалось.

Даже Настя как-то заговорила о матери.

– Куда мама уходит каждый день? – спрашивала она у отца. – Я прослежу её и тебе скажу. Ладно?

– Мама может тебя заметить и ей будет неприятно такое, доченька. Может, не на­до? Раз ей это нравится, то пусть так и будет. Хоть отвлекает от её хворей.

Дочь ничего не ответила и убежала. А через неделю она опять при­жалась к отцу, и тот понял, что требуется послушать её очередной рассказ о её приключениях в тайге.

– Ладно уж, говори, – улыбался Тимофей. Он уже отлично знал повадки дочери и приготовился слушать.

– Знаешь, куда ходит мама? К водопаду. Там ещё ручей среди камней шумит. Ну немного дальше версты! Близко от озера.

– Тут у нас всё близко от озера, Настя. Хорошо, я тоже знаю то место. И что там делает твоя мама? Чем занимается?

– Играет в камешки, тятя. Что-то моет в ручье, и самые красивые камешки прячет в туесок, а потом относит в расщелину. Скоро и я загляну в тот туесок. Правда, с расщелиной надо будет потрудиться. Я пока её не нашла. Но найду обязательно!

– Стоит ли? Пусть мама хоть этими камешками занимается, а то больше ничем не хочет занять себя. И питается одними травками и корешками. Совсем исхудала.

Они вроде бы договорились, а ещё через неделю Настя опять подсела к отцу и без предисловий заявила строго:

– Тять, я нашла ту расщелину с туеском. Знаешь, какие там камушки?

– Наверное, красивые. Откуда мне звать? Разные.

– Вот и нет! Там всё одинаковые камушки и всё маленькие. Как песчинки. Прав­да, один есть с кедровый орешек. Корявый. Мне не понравился.

– Ну и пусть. Маме нравятся и пусть ими играет. А ты ей не мешай. А то рас­сердится и ей станет худо. Она и так за последнее время ещё сдала. Наверно, дол­го не протянет. А её настои и отвары что-то не помогают ей. Слабеет. А ты дума­ешь лапотки надевать? Уже холода начались. Скоро снег выпадет, а ты всё босая в лес бегаешь. Поди, и купаешься в озере?

– А что такого? Льда ещё нет, тятя. Дядя Таган тоже меня поругивает за та­кое, да что он понимает в тайге! – И хитро усмехнулась и поцеловала в щеку.

А Тимофей всё никак не мог понять, как дочь смогла в таком ужасном месте не только выжить, да ещё так закалиться, что купается в ледяной воде и совершенно самостоятельно. Вдруг спросил, настороженно глядя в её черные глаза:

– А ты плавать умеешь? Как бобр, например, или рыба? Только честно!

– А как же, тятя! – удивлённо воскликнула девочка. – Как без этого? А ты, тятя?

– Так и не научился, дочка, – смутился Тимошка. – У нас не было такой привычки. Вода слишком холодная в наших речках. Лишь на Рождество Христово у нас находи­лись смельчаки, что окунались в проруби. Я только собирался, да так и не собрался. А как далеко ты заходила в тайге?

– По разному, тятя. Изредка поднималась на кряж и спускалась за тот бок. Но редко. Один раз видела охотника из местных. Понаблюдала и он ушёл.

– Ну и девка! Это же так далеко! Два десятка вёрст, наверное, будет! Уставала жутко, или как?

– Конечно трудно! Да вот ничего со мной не случалось. Только ноги поцарапа­ла. Да всё быстро заживало. Я знаю такую траву, что за день-два всё заживает.

– Что за трава? И кто тебя научил такому?

– Немного мама, остальное само приходит. Возьму в руку траву и тут же понимаю, подходит она мне или нет. Сможет вылечить или нет. А та трава с толстым и мясистым стеблем. Капнешь на ранку и защиплет довольно сильно. Потом проходит, а назавтра всё уже затянулось.

– Да, Настенька! И как ты такая уродилась? Наверное, у тебя бабушка была ша­манкой. Мама тебе ничего про такое не говорила?

– Что-то говорила, да разве всё запомнишь. Я лишь запомнила, как мама про ба­бушку говорила, что у мамы обязательно будет дочка. И вот я родилась. Чудно, да!

– Да уж, – соглашался Тимофей. – И ты понимаешь звериный язык? И птиц?

– Не всех, но удаётся довольно часто.

Тимофей задумал о дочери поговорить с Айсе. Интересно узнать некоторые под­робности. Но время шло, а разговора так и не получалось. То она отнекивалась, то приступ хвори не давал, а то просто подзабыл.

Погода всё больше портилась. Стал выпадать снег, налетали бури. Опять гото­вились к зиме, опять ожидали голодные дни и холод.

Айсе совсем осунулась и с трудом передвигалась. Часто отдыхала и продолжала говорить о смене места жительства.

– Как ты себе представляешь переезд? – спрашивал Тимофей раздражённо.

– Подняться по рекам и поискать города.

– На чем идти? Оленей у вас больше нет. Денег нет. Как одолеть такие рассто­яния, Айсе? Особенно при твоих хворях. Ты же просто не выдержишь.

– За меня не беспокойся. Думай о дочери. То всё для неё. Мне уже ничего не надо. А деньги? И тут можно что-то придумать. У нас есть шкурки. Продадим...

– Без лодки никуда нам не выбраться. А сколько сил и времени уйдёт пока её смастеришь! всё слишком сложно и трудно.

– Я же говорю, Тимка! Перебраться к речке и там всё сделать. Потом выйти в Иоанеси и подняться выше. Там обязательно выйдем к городку. Дальше будет легко!

– Что за название? Я такого не слышал.

– Так местные племена называют Енисей. Большая Вода, значит.

А неделю спустя Айсе с самого утра заторопилась куда-то идти. Даже Настя не советовала матери уходить, сказав решительно:

– Мама, погода будет плохой. Очень плохой! Оставайся тут. Куда ты спешишь?

– Для тебя стараюсь, – загадочно ответила она и не прекратила собираться.

– Оденься потеплее, мама! – крикнула дочь вдогонку, но та даже не обернулась.

– Тятя, чего не остановил её? После полудня всё тут завертится. Разве не вид­но? Ещё и одеться потеплее не захотела. Вот мама!

А Тимофей сидел у печки, и в голове вертелась навязчивая мысль, что Айсе сама ищет для себя чего-то трагического. Видно, что-то решила сделать. Где Таган?

– Таган ещё раньше ушёл в тайгу, – словно поняв мысль отца, ответила Настя.

– Я тоже собираюсь, – неохотно ответил Тимофей.

– И не думай, тятя! Слышал, что я сказала про погоду? Сиди уж дома. А я пойду.

– Ты-то куда собралась. А погода?

– Я скоро, – ответила. Настя и убежала, прихватив лукошко.

Тимофей с недоумением поглядел ей вслед. Всё было довольно странно и необыч­но. И Настина способность... Что им сулит такое? Как бы не было хуже.

Тайга потемнела, зашумела верхушками деревьев. Посыпалась с неба мелкая колю­чая крупа. И. Тимофей серьёзно забеспокоился. Ни Насти, ни Айсе ещё нет. О чем они думают? А до того места, где Айсе собирает камушки чуть больше версты. Путь трудный, а в такую погоду и за час не добраться ей.

Он оделся потеплее и вышел уже в тёмную погоду. В лицо секло крупой и меша­ло смотреть. Но тут заметил спешащуюНастю, и на сердце полегчало. Он по­бежал навстречу и обнял дрожащую дочь.

Она отдала лукошко полное грибов и каких-то стеблей не то древесных, не то травяных. Вместе они быстро дошли до двери и протиснулись внутрь. Печка ещё горела, тёплый дух блаженством охватил их замёрзшие тела. Мороз был слабым, однако ветер валил с ног, и крупа так секла лицо, что оно у них до сих пор горе­ло.

– Ух ты! – воскликнул Тимофей. – Ну и буря поднялась! Сколько леса повалит в тайге! А как там мать? До сих пор не вернулась, глупая. Пойти поискать что ли?

– И не думай, тятя! – с ужасом в голосе закричала девочка. – Мамы уже нет у нас! – и слезы полились по её смуглому лицу.

– Как нет? – испуганно спросил Тимофей. – Что ты говоришь, глупая?

– Мамы у нас больше нет, – повторила девочка сквозь слезы. – Замёрзла!

Оглушённый и подавленный, Тимофей с трудом поверил в это. Но его отвлёк при­ход Тагана. Тот едва передвигал ноги и с порога заявил:

– Думал, что не дойду. Всего шагов двести оставалось и вот ослабел. Добрался, так что надо всем богам хвалу вознести с жертвами. Вот зайца принёс. И то слава Богу! Настя, сдери шкурку и давай готовь. А что вы такие мрачные?

Тимофей глянул на заплаканное лицо дочери, а та тихо молвила:

– Мама умерла. Теперь мы одни, – и вытерла глаза рукавом и ладошкой.

– Как умерла? И где ж она теперь? – огляделся Таган.

– На небе, – вздохнув, ответила Настя. – Замёрзла в тайге. Не смогла дойти.

– Зачем отпустили в то проклятое место? Искали?

– Зачем? – ответила Настя. – Она уже была мертва. А в такую погоду нельзя вы­ходить в лес. Сам испытал на себе, как легко сгинуть сейчас. – И принялась сди­рать с зайца шкурку. А слезы сами собой капали на нежный мех.

Буря свирепствовала два дня. Тимофей с трудом смог привести воды из озера.

А до него не больше ста шагов и вниз. Зато подняться оказалось очень трудно.

А Настя, встретив отца, заявила решительно:

– Завтра пурга и ветер стихнут. Пойдём искать маму.

– Найдёшь её? – зло проговорил Тимофей. – Снега навалило! Да ещё с крупой.

– Всё равно, тятя, мы пойдём. Как маме там лежать, под снегом? Ещё волки поре­жут на куски и слопают.

Мужчины молча вздыхали и обречённо соглашались. Что-то перечить малой девке не хотелось. Да и совесть взывала похоронить женщину по-человечески. И в мол­чании согласились с Настей. А она споро разделала тушку и сложила куски в котёл.

Зиму пережили вполне сносно. Настя уже полностью работала по хозяйству и вполне заменяла Айсе. Только делала всё быстрее, проворнее, спеша в тайгу, где она, судя по всему, находила утешение от одиночества. Без мамы, даже такой, как была для неё Айсе, она чувствовала себя плохо. Одного тяти было мало. Зато лю­бовь их не иссякала, а скорей усиливалась.

И неожиданно для Тимофея она уже летом пристала к нему с расспросами о маме.

– Тятя, почему мама так ненавидела какую-то Мангазею? Проклинала её очень ча­сто. Что такое Мангазея?

– То, Натуся, город далеко на полночь. Там мы с мамой познакомились и полюби­ли друг друга. А уже потом мама возненавидела тот город. Мы бежали из него и долго страдали от всяких бед по дороге сюда. Ещё твои роды. Она так сильно мучилась и страдала, что это и на тебя вылилось неприязнью.

Девочка задумалась и спросила, не глядя на отца:

– И я так же буду мучиться, тятя?

– Совсем не обязательно, доченька. Ты меня убиваешь своим вопросом. Не дай Бог такое вытерпеть, как мама, и её нельзя обвинять в этом. Тем более что она так страшно умерла. Мы ведь её совсем недавно нашли и похоронили. Почти одни кости. Но крест над могилой всё же стоит.

– А что за хвори её мучили, Тятя? – не унималась дочь.

– Что-то случилось в ней после родов. Вот и хворала. Столько лет промучить­ся, бедняга! И помочь никто ей не мог.

– Так мы в ту Мангазею поедем? – спросила вдруг Настя.

– Нет! Что ты! Мама никогда не хотела туда вертаться. Это мама требовала уехать отсюда куда-нибудь подальше... в город. Ей нравилось жить в городе.

– А я даже не представляю город. Что это такое?

– Это большое скопление изб в одном месте. Обычно на реке. Там живёт множе­ство людей. Работают, торгуют и живут себе...

– А леса там есть, тятя?

– В самом, городе лесов нет, а за городом их хватает. Всегда можно туда пойти.

– Мне бы не хотелось так жить, – по-взрослому ответила Настя. – А почему у ме­ня два имени? Мама никогда меня Настей не звала. А ты наоборот. Один Таган то тем, то другим меня называл.

– Ну... мама назвала тебя именем своего народа, а я своего. Так и договори­лись. А тебе какое больше нравится?

– Как ты называешь. Настя... – и улыбалась приветливо, с любовью.

– Хотелось бы не прозевать туземцев, что приезжают сюда поклониться богу и привести дары в его честь. Хочу узнать, как лучше добраться до Енисея.

– Будешь лодку с Таганом делать?

– Буду. Тебе никак нельзя здесь оставаться навсегда. Где тебе найти в этих дебрях жениха? А ты должна иметь семью. Без этого Господь осудит тебя.

– И я буду, как остальные звери... иметь детей?

– А как же, милая моя. Мне хотелось бы иметь ещё кроме тебя и внуков. Это твои дети для меня так зовутся. Будут зваться.

Настя задумалась. Ей шёл восьмой год. Постоянные общения с природой все у неё связывалось с животными, и её понятия никакого стыда не вызывали. Лишь не­которое неуверенное ощущении чего-то странного и непонятного.

Такие разговоры немного смущали Тимофея. Они должны были решаться матерью. Значит, теперь это его долг и забота, И неторопливое подталкивание её к уходу.

К уходу с этого обжитого и такого, ставшего родным, места.

Они дождались аборигенов и с трудом узнали путь до Енисея. Предстояло с бо­льшими трудностями пройти сотни вёрст и затратить на это не меньше двух меся­цев. Если ничто не задержит в пути. А такого быть не может.

Таган после смерти Айсе стал тоже равнодушен, какой была сама хозяйка, рабо­ту делал спустя рукава и Тимофей часто грозно на него покрикивал. Тот даже не отвечал и легко согласился уехать, вернее, пока уйти с этого места.

– Я готов хоть завтра бросить тут всё и уйти. Меня тут ничто не держит, – за­метил он спокойно.

– Нужно не менее двух месяцев пути до Енисея, – сказал Тимофей. – И до осени не успеть. Сейчас уже вторая половина лета. Подождём до весны. Тогда и тронем­ся. И это время следует использовать для подготовки. Заготовить вяленого и копчёного мяса, рыбы и трав побольше. А то хворь навалится, и тогда нет смысла ни­куда идти. Верно, Настя?

Та молча кивнула. Покидать эти места ей очень не хотелось.

Наконец прошёл почти год, и март уже был на исходе. Половодье лишь начиналось по ре­кам. Тимофей с надеждой посматривал на низкие горы и раздумывал, как поступить. Спросил совета у Тагана, но тот лишь пожал плечами и не ответил.

– Настя, мы сможем пройти горами несколько сот вёрст до Енисея?

– Откуда же мне знать, тятя? Это не по моей части. Накормить я бы ещё смог­ла, дорогу полегче тоже можно определить. А так понятия не имею.

– А ты сможешь пройти десять вёрст в день по тайге?

– Легко. Даже с небольшой ношей. Привыкла, разве не знаешь!

Тимошка был уверен, что зря задавал такой вопрос дочке. Она, конечно же, пройдёт и больше, да жаль малую девочку. И так одни кости да кожа на травах этих.

Однако он не чувствовал в себе ни слабости, ни повышенной усталости. Даже ка­залось наоборот. И вдруг подумалось, не Настина ли тут вина? Из-за неё они пере­стали интенсивно охотиться и мясо ели довольно редко. И опять был уверен, что летом с Настей с голода не помрут. Есть, конечно, будет сильно хотеться, но и только. А это самое главное.

И он распорядился через три дня выступать в поход к Енисею.

– Груза у нас будет не так много. Инструмент и еда. Остальное можно не бра­ть. Сюда ехали с намного большим грузом. Настя, полпуда осилишь?

– Попробую, тятя. Я ведь уже большая, – с гордостью заметила она.

И они пошли. Держались на заход и слушали сбивчивые повести о пути, что оп­ределяла Настя. Как это она умудрялась, но всегда получалось хорошо. А Тимошка заметил, что она как-то странно перед сном вела себя. Словно молилась, но молитв она почти не знала. Значит, что-то другое, что давало ей возможность находить в лабиринте сопок и скал нужный проход. А разлившиеся речки переходить в другом месте. Даже Таган перестал спорить с нею. И с грузом в полпуда она вполне сп­равлялась. Правда, иногда ей помогали на подъёмах мужики.

А однажды, пройдя три недели, Настя вдруг заявила, что надо свернуть к полуд­ню, и через день выйти к реке, что течёт в Енисей. Это обрадовало отца, хотя по­верял дочери он с трудом. Даже Тагану не сообщил, а своим распоряжением сменил направление пути. Тот лишь недоверчиво глянул на него и молча кивнул.

Этот путь занял два дня. Настя ошиблась. Дорога оказалась сплошь завалена сухостоем и изобиловала камнями и щебёнкой, поросшей мхами.

И всё же к реке вышли. Она оказалась ещё частично подо льдом. Путники с раздумьями долго стояли на высоком берегу, определяя, достанет ли их вода разли­ва. Не придётся ли им бежать на более высокое место. И Тимофей решил остаться.

– Судя по всему, река эта бежит к Ейисею. Другого стока тут нет. И место вы­сокое. Отдохнём и примемся за лодку. Для троих большую нет смысла делать.

Таган, устало опустившийся на тёплый камень, разогретым весенним солнцем, со­гласно кивнул. Он так устал, что сил не было ответить. Настя тоже растянулась рядом, подставив лицо солнцу. Оно не так часто баловало путников.

Тимофей чуть отдохнул и пошёл осмотреть лес. Не терпелось узнать тут всё и поподробнее. Вдруг кто поблизости был или может быть, места тут богатые зве­рем. Потому ваял лук со стрелами. Пищаль он давно выкинул, а из железа выковал и выточил несколько наконечников стрел. Всё польза была.

По дороге у широкого ручья подстрелил серого гуся и долго гонялся за ним. Зато теперь был знатный ужин, и это очень радовало. И леса для лодки выбрать тоже хватало. Можно приступать к работе.

Три недели спустя лодка была почти готова. Осталось немного мелкой работы.

И, главное, осмолить её. С этим было трудно. Пришлось выжаривать из чурбанов дёготь, а знаний для этого было маловато. Но и такая работа была сделана. Тем временем лодка законопачена и остругана топориком. Тимофей старался сделать её полегче. Не исключено, что по пути будут пороги.

– Ну что, мои дорогие! – с облегчением воззвал Тимошка, вытирая пот со лба. – Я готов пускаться в путь. Лодка окончательно готова. Когда можно отваливать? – с надеждой спросил отец, кивнув Насте.

Та пожала плечами. Что-то её смущало. Вода ещё высокая или что-то ещё? Он всё же спросил мягко:

– Ты что-то хочешь сказать, Настенька? Говори, я всегда готов тебя выслушать.

– Тятя, лучше дня два переждём. Что-то на душе неспокойно у меня. Дурное и тревожное предчувствие. Останемся, а? – просительно смотрела она на отца.

– Раз так, то я уважу твоё предложение, доченька. С тобой трудно спорить. Остаёмся. Как раз и тебе будет время побольше собрать хотя бы черемши. Да и дру­гого чего не помешает. А мы с Таганом поохотимся малость. Тоже надо на дорогу.

Как и опасалась Настя, к утру следующего дня поднялся сильный ветер и полил ливень. Их хибара быстро протекла, и пришлось спасаться под лодкой. И так про­вели два дня. Все измокли и закоченели от холода. Тайга паровала туманом. А воды кругом прибавилось на аршин.

– Стоит подождать спада воды, – предложил Тимофей. – Течение усилилось. А мы не такие испытанные лодочники. Побережёмся малость. Спешить некуда.

И вот прошло почти три недели и лодка наконец достигла Енисея. Это было на­много легче, чем тащиться по буреломам и болотам, взбираться на сопки и горбы, а потом с трудом спускаться с них. И всё с грузом, которого бросать опасались.

– Интересно, в каком месте мы находимся? – оглядывал ширь реки Тимошка. – При­чалим к берегу. Надо передохнуть. Как ты считаешь, Таган?

– Причалим. Чего уж там? Давно пора. Вон Настя устала. Да и пищи добыть не мешает. Благо её сейчас достаточно в тайге. Может, кого встретим. А то только кострища и видели, а самих людей нет.

Выбрали место уже на берегу Енисея. Левый берег был далеко и на нем ничего нельзя разглядеть кроме темной стены тайги и редких скал.

А перед полднем следующего дня мимо проходила лодка с пятью местными не то охотниками, не то рыбаками. На призыв подойти и познакомиться им не ответили.

– Охота было б узнать место. Где мы сейчас? – Тимофей уныло развёл руками.

– Ещё узнаем. Вряд ли то последние люди здесь, – заметил Таган. – Хотя узнать название нашей реки не помешало бы. Правда, это нам ничего бы не дало.

Держались рядом с берегом. Опасались случайного порыва ветра, а течение было достаточно сильным. И высокая вода только начала спадать. Так что за день не больше пяти вёрст делали. Благо рыба ловилась хоть и слегка, да вместе с трава­ми и черемшой в придачу хватало. Потому постоянно приставали к берегу, и Настя быстро находила нужное, и тем поддерживали себя. Ещё она постоянно требовала от мужчин весёлости и бодрости духа. Тимофей, глядя на дочь, старался выполнять её требования. Не хотел обижать.

Не прошло и недели, как встретили на берегу стойбище туземцев. С опаской пристали. Охотники и рыболовы, они встретили настороженно, но не отказали в ночлеге.

– Таган, попробуй разузнать что-нибудь о реке, – просил Тимофей. – Тебе легче будет общаться с ними. Русских они, наверняка, уже знают. И ничего хорошего нам от того не светит. Пробуй же!

После долгого и утомительного разговора, который они всё плохо понимали, Та­ган всё же узнал, что впереди дня через четыре можно выйти к большой реке Пит.

– После того Пита будет ещё большая река Ангара. Но до неё ещё больше трёхсот вёрст грести. А против течения нам обойдётся это в месяц. Может, вода упадёт и течение утихнет немного.

– Провианта мы не разживёмся у них?

– Рыбы точно будет. А с мясом не могу сказать.

– Ладно, не будем жадничать. Уже так привыкли к голодному существованию, что вполне терпимо.

Как и обещал Таган, до Пита шли почти месяц. Чудом удавалось иногда находить у берега противотечения и ими пользовались. И это единственное облегчение по пути дальше, куда сами не смогли бы сказать.

Ангару прошли уже в корце августа. Дни становились короче, и по утрам было довольно холодно. Иногда и подмораживало с инеем на траве. Перелётные птицы собирались в дорогу в стаи и ждали чего-то. Их не так трудно было бить, и у путников часто было мясо. А рыбу и так ловили и даже сушили и коптили. Благо соль запасли и тратили её очень бережно.

А Тимофей всё чаще ворчал себе в бороду:

– Неужели на этой реке нет ни одного русского поселения? Такого быть не может! Такой богатый край, и наши землепроходцы до сих пор не появились на Енисее?

– Землица здесь дюже обширна, – вяло заметил Таган. – Трудно сразу всё охватить, Тимошка. Людишек по всей Руси не хватит для такого дела. А денег сколько потребуется. Долго ещё ждать нам тут твоих земляков.

– Не скажи, – не сдавался Тишка. – Наши слишком жадны до безхозной землицы, как многие считают и говорят. А тут тоже людишки живут, и дани никому не платят. Да скоро эта ихняя благодать обязательно окончится. Чую.

– Как встретим какое стойбище – тут же надо попытать о русских городках или острогах. Вдруг имеются такие и тут.

– Ты как в воду глядел, Таган! – крикнул Тимошка и указал на селение на берегу. – Пристанем? Попробуем расспросить.

– Конечно! – довольный ответил Тимошка. – Страсть, как охота с людьми поговорить по-человечески. Правда, они нас не поймут, как и мы их. И всё ж!

Селение состояло из чумов, среди них с лаем бегали собаки, сзывая жителей встречать гостей. Те уже сбегались на берег и даже помогли вытащить лодку подальше на пологий берег.

Таган старался уловить хоть какие знакомые слова. Ничего! И стал жестами показывать, что им надо. Те быстро поняли и в свою очередь требовали плату. А у путников ничего не оказалось. Всё пропало при житье у озера иди в пути. И тут Настя, с интересом слушавшая всё это, спросила у отца:

– Что такое плата, тятя? Таган сказал о каких-то деньгах. Вроде слышала о них, но забыла и не могу вспомнить.

– Деньги, это такие кружочки из разного металла. Самые дорогие из золота. Оно жёлтое и никогда не покрывается ржавчиной, как железо. Серебряные дешевле, а медные совсем мало стоят. За эти кружочки можно купить все, чего душа захочет.

– Ты сказал, что самые дорогие из жёлтого металла Мама собирала как раз жёлтые камешки. Я тебе говорила.

– Так, может, то был золотой песок? – с удивлением воскликнул Тимофей. – И что с того? Мамы давно нет и тех камушков тоже.

– А вот и нет! Я их нашла весной. И они со мной. Показать?

– А как же! Только не здесь. Пошли куда-нибудь подальше от людей. Где это?

– В лодке. В мешке с нашими одеждами для зимы. Идём, я тебе покажу.

Лодка оставалась на месте, и никто не стал ничего в ней брать. Таков обычай. У гостей красть нельзя.

Настя долго рылась в мешке и показала кожаный мешочек. Тимоха узнал его. Мешочек сшила для мелочей Айсе, и теперь в нём что-то лежало тяжёлое. Он ощутил это на ладони, развязал шнурок и заглянул внутрь. Немного высыпал на ладонь. Песок засверкал жёлтыми крупинками. Одна выпала размером с орешек кедра и Тимошка вспомнил его по рассказу дочки.

– Ты знаешь, Настенька. Это, скорей всего и есть золото. Песок с камушками. Фунта два или чуть меньше будет. Тяжёлый. И ты всё время его таскала в карманах? Или он всегда был в мешке?

– Не всегда, тятя. Я часто его перекладывала. По необходимости, – поправилась она и вопросительно глядела на отца. – Это много стоит?

– Ещё как дорого, милая Настенька! За такое легко можно нанять коней и ехать хоть на Русь! Я возьму?

– Бери, конечно! Это же мама собрала, а она наша семья. Я рада, что это может хоть как-то нам помочь. И еду можно на это купить?

– Можно и много! Я пойду...

Тимофей отсыпал немного в ладонь, потом Настя нашла кусок ткани, и он завязал в него отсыпанный песок. Подошёл к говорившим и спорившим. Оказалось, что появился человек, который знал кетский язык, язык Айсе. И дело пошло куда быстрее. Тут и вмешался Тимофей. Показал золото Тагану, а тот местному купцу. Тот долго рассматривал, и наконец согласился продать за него продуктов пуда три.

Их разместили в деревянном доме, почти круглом, но угловатом. Из брёвен.

– Тимошка, откуда у тебя золото? Раньше ты никогда о нем не говорил, – Таган испытующе глядел на товарища.

– Об этом никто не знал до сегодняшнего дня. Даже Настя, которая хранила его.

– Как это? Почему?

– Это её мать Айсе, оказывается, несколько месяцев собирала в ручье золотой песок и прятала. А Настя подсмотрела и после смерти забрала его. Вот теперь показала. Зато можно купить много хорошего на этот песочек.

– Чудно всё это, – в задумчивости проговорил Таган. – Завтра я должен поговорить с тем человеком, что знает немного наш язык. О чем узнавать лучше всего?

– Где русские поселения? Это главное. Остальное никто не знает. Хочу побыстрее попасть к своим, русским. А это далеко на заходе. Сколько туда ехать, в какую сторону, по каким дорогам? Мы тут ничего не знаем, и с нами легко может случиться всякое. И самое худшее.

– А что самое худшее? – как-то странно спросил Таган.

– Смерть иди рабство. А что хуже, сам выбирай. И всё равно тебе легче. А у меня дочка. И мне будет смертельно плохо, если по моей вине что-то худое с нею случится. Тогда для меня лучше смерть, если я не смогу ей помочь.

Таган молча кивнул. Так же молча устроился на полу спать. Настя тоже поспе­шила и один Тимофей долго не мог заснуть. Всё время думы отвлекали его. Ещё Таган как-то чудно смотрел. Может, что задумал? Золото! – вдруг мелькнуло в голове.

Усталость всё равно сморила и его и он заснул.

Два дня они провели в том селении. Купец выполнил свои обещания и доставил им провианта три пуда. Окончились их голодные дни, и они смело могли продолжить путешествие. От местного человека, что знал язык Айсе, узнали лучший путь на за­ход и теперь лишь дожидались попутчиков. Туда же собирался караван лодок с то­варами. Путь рассчитывался на две недели, и это сильно радовало наших путников.

Где-то после реки Абакана они остановились в селении племени телеутов. С ними ночевали и другие купцы. Их большие лодки стояли уже у берега, когда причалили наши путники.

– Что, Таган, ты нашёл знающих ваш язык? С кем вёл разговор? – Тимо­фей с любопытством мельком взглянул на товарища.

– Точно! Пытался выяснить дальнейший путь. Они идут далеко. Я таких назва­ний никогда не слышал. Запомнил лишь речку Бию. Но там они пересядут на коней, а грузы повезут на верблюдах. Их я изредка видел и у нас в Мангазее. Бухарцы караванами приходили однажды летом. Страшные животные. Да им у нас плохо было.

– Меня страх забирает, когда вспоминаю, куда мы забрались. Не надо было сюда переться. Про нас там уже все забыли, и вполне можно бы вернуться. Да что теперь слезы лить? Всё прошло, и возврата нет! – В голосе Тимофея слышалось отчаяние и безвыходность положения, – Может, вернёмся, а? По течению легче будет идти.

– Ну...я не знаю, Тимошка, – неуверенно ответил Таган. – Я бы не осмелился.

– Так и будем двигаться в неизвестность!? А что нас там ждёт? Земли незнако­мые, народы чужие. Сможем ли мы прижиться там? Боюсь за Настю.

От каравана не стали отставать и продолжали двигаться со всеми. И почти две недели спустя пристали к посёлку из юрт и незнакомых людей. Они с подозрением разглядывали Тимофея и Настю, это сильно беспокоило Тимошку. Все наняли коней и верблюдов, а Таган узнал дальнейший путь каравана. Он шёл всего день или два до реки Бия. Там опять лодками по течению Оби. Дальше Таган ничего не узнал.

– Вот это да! – воскликнул Тимофей с удивлением. – Значит, опять будем на Оби! Стоило столько трудностей и мук терпеть, чтобы вновь оказаться на той же реке!

– Так тысячи вёрст на полдень будет, – возразил Таган. – А дальше не узнал.

Уже надвигалась зима, когда лодки пристали к берегу и какие-то вооружённые кочевники схватили наших путешественников и с силой затолкали в свои лодки. Со связанными руками их повезли дальше на полночь. Обь ещё не полностью покрылась льдом. И что теперь ждало пленников –никто из них не знал.

А на следующий день исчез Таган. И всё попытки узнать о нём хоть что-то не увенчались успехом. Понимали, что стали пленниками, и участь Тимофея и Насти оказалась плачевной. Где их остановка, они не знали, и их никто не понимал.

Глава 13

Оглушённые рабством и полным отчаянием, Тимофей с Настей уже второй месяц тащились в неизвестность. То по рекам, где Тимофей до одури грёб тяжёлым веслом, то на верблюдах. Чуть полегче, но тоже приходилось бегать вдоль каравана, выполняя разную работу.

Настя тоже не сидела, сложа ручки. Хоть и была очень молодой, но хозяева не давали и ей сидеть без дела. Готовила еду, собирала топливо, а это было делом не таким простым, как вдоль сибирских рек. Здесь были голые степи и с непривычки наши пу­тешественники вовсе затосковали в безбрежных просторах Азии.

А в большом кыргызском посёлке у слияния Оби с Иртышем, куда добрались лишь в конце марта, Тимофей узнал, что выдал их Таган. За обещание освободить его и отпустить на всё четыре стороны.

– Кто бы мог подумать! – сокрушался Тимошка, жалуясь Насте в те редкие минуты, когда удавалось повидаться. – Вот сука! Сколько лет жили бок о бок, и ели из од­ной миски – и на тебе! Нет, ему так просто не избежать божьей кары, сволота!

– Да, тятя, – соглашалась Настя. – Такого никак нельзя было ожидать от Тагана. А знаешь, тятя, меня уже никто Настей не называет. Здесь больше вторым именем. И ты мог бы хоть иногда называть меня Минбелика. Или просто Мина или Бика. А?

– Ну и придумала! – возмутился отец. – Может, ещё каким собачьим или конским именем тебя называть? Хотя... Я подумаю...

– Зато хоть как-то напоминает что-то русское. Окончание, например.

– Ладно тебе! Мне пора, а то нагайкой получу по спине. И так весь исполосо­ван за строптивость. Смотри, хоть ты живи поспокойнее, моя девочка.

– Ты, тятя, лучше о себе беспокойся. У меня и так намного лучше, чем у тебя.

– Ну и слава Богу, милая моя! Ты хоть знаешь, куда мы двигаемся?

– Нет времени узнавать. Да и что могу, если мало ещё слов знаю. К чему это нам? Обойдёмся и так. Хоть холода заканчиваются и то благо. А знаешь, что я вчера услышала? Не догадаешься!

Тимошка вопросительно глянул на дочь, торопясь уйти. И та тоже поспешила:

– Русские слова услышала! Ругался кто-то по-русски. Но я не всё поняла. Иди уж, грозятся. Потом доскажу.

Заявление Насти сильно взволновала Тимофея. Откуда тут русский? Хорошо бы узнать. Да как, если столько работы, что в гору некогда взглянуть.

Лишь через пару дней он опять встретил дочь на привале, и они смогли чуток поговорить. И Тимофей тут же спросил о русском:

– Ты его видела? Может, слышала?

– И видела и слышала, тятенька! Только он на русского не похож. Так что ты и признаешь его за русского.

– Что-нибудь узнала о нем? Откуда тут взялся?

– Очень мало узнала. Лишь то, что он верит в Аллаха. Видела, как он молится. И занимается какими-то делами. Не раб. Вроде малого начальника.

– Надо с ним поговорить. Постарайся уж, милая моя Бика. Ну и смешное имя!

– А мне нравится. Не то, что Минбелика! Придумала мама! Ладно, тятя, как уви­жу того человека, так сразу и спрошу его. Только он не русский. Это точно.

Лишь через неделю Насте удалось опять увидеть того мужчину и затеять разговор. Он сильно удивился, повернулся к Насте и с любопытством разглядывал девчонку.

– Господин, вы знаете русский язык. А мы никакой больше не знаем. Нам так от этого плохо! Помогите нам, прошу вас!

– То ты не одна? Кто ещё тут имеется из русских?

– Мой тятя, господин. Он с караваном работает. Раб. Нас обманом захватили, и теперь мы ничего не знаем. А вы не похожи на русского, господин.

– У меня отец русский, а мать местная. То есть не из здешних мест. Мы у Кас­пия живём. Море такое далеко. Торгуем. Этот караван частично и нам принадлежит. А ты у кого рабыней будешь?

– У Агаджи, господин. А кто он, я так и не узнала. И что с нами будет, тоже я не могу знать. Вы знаете такого господина?

– Конечно! У него тут четырнадцать верблюдов с грузами. Богатый калмык! А твой тятя тоже у него?

– Да, господин. Нас продал за свою свободу наш лучший друг. У нас было немного золотого песка, мы собирались как-то добраться до Руси с его помощью. И вот оказались в рабстве. Вы можете нам помочь, господин?

– Сложное дело. Но я подумаю. Поговорю с Агаджи. Может, что и получится.

На этом их разговор закончился. Помощник Агаджи да­же шлёпнул Настю пониже спины, и та помчалась выполнять свою работу. Повторяла шёпотом имя этого человека: Бабуш, Бабуш. И подумала: «Интересно, как имя его от­ца? Или он тоже поменял на местное? Надо спросить. Значит, он теперь купец. Бо­льшой человек! Надо с ним подружиться. Вдруг поможет чем!»

Ей не терпелось поделиться новостью с отцом, но тот был сильно занят, а отвле­кать его было опасно. И Настя терпеливо ждала удобного случая. А он наступил дня через два.

– Тятечка! – окликнула она отца. – Я уже говорила с ним! Его зовут Бабуш! И он водит знакомство с нашим хозяином Агаджи. Обещал поговорить с ним о нас.

– Это уже хорошо, дочка! Куда мы идём, узнала?

– Он сказал, да я подзабыла название. Какое-то море. В него река впадает, и в этом месте его посёлок. А сколько до него времени идти – не узнала. Но очень и очень далеко.

Они ещё хотели о многом поговорить, но Тимофей получил кнутом по спине, и На­стя убежала, боясь смотреть, как бьют её отца. Страх и злость мешались в её голове, однако жить надо и никуда от этого не денешься.

А через неделю, примерно, Насте опять удалось перекинуться словом с Бабушем.

Под конец тот сказал как-то странно:

– Если хотите, готов купить вас у Агаджи. Будете моими рабами. Обещаю лучшее обхождение. Скажи отцу. Здесь вы стоите недорого. А дальше ваша цена повысится раза в три, а то и больше, – и он усмехнулся. Насте это не понравилось. Но она с надеждой всё время думала о его словах и всё ждала случая обговорить это с от­цом. Тоже было трудное дело и приходилось ждать.

– Тут трудно что-то решить, Настя, – ответил Тимофей, выслушав рассказ дочки. – С этими людьми трудно договариваться. Мы ведь рабы и им безразлично как это с нами произошло. От барыша они никогда не откажутся. А ты говори с ним. Кстати, а где его отец? Похоже, что в караване его нет.

– Спрошу, тятя. Как удастся поговорить, так и скажу. А ты тоже думай. Этот Агаджи живёт в другом месте. Далеко от моря. А ты знаешь, что такое море?

– Я его никогда не видел. Тятя мой ходил по нему на лодье. Да то всегда со льдинами, а то, к которому идём, должно быть тёплым. А ты обмылась после купания? Вода в озере дюже солёная оказалась. Даже соль не коже появилась. Ещё язвы за­работаем. Ты больше в таких не купайся, Настенька.

Караван шёл по голой выжженной степи. Редкие кустики трав и ещё каких-то чахлых кустов навевал уныние и тоску на путников. Воды было мало. Лишь три раза в день давали по кружке мутной воды, и у некоторых болели животы. Тимофей тоже мучился. Силы его помаленьку истощались.

Но неожиданно купец Агаджи вызвал его к себе. Оглядел критически, заметил:

– Ты что такой хилый? Или жара так на тебя действует.

Тимофей плохо его понимал, но согласно кивал и односложно отвечал.

– Бабуша знаешь? Просит продать тебя с дочкой. Согласен?

Купец ещё повторил вопрос медленно, и Тимошка уразумел. Закивал и торопливо ответил:

– Да, да, господин! Хочу, господин!

– Тогда держать вас не стану. Не ожидал, что ты будешь таким хилым. А дочь твоя просто уродина! Завтра совершим сделку, и иди себе к Бабушу. Может, там те­бе будет лучше. Проваливай! – махнул он рукой.

Тимошка понял лишь то, что купец согласился продать их Бабушу. Это не произ­вело на него особого впечатления. Он уже успел значительно отупеть и ко всему относился без взрыва негодования и злобы. Кроме плохого, это ему не дало бы ничего.

Он даже понял, что может поискать Настю и быстро её нашёл.

– Со мной говорил Агаджи, Настя! Сказал, что завтра продаёт нас Бабушу! Что ты на это скажешь? Мне что-то смутно от такого...

– Не бойся, тятя! Хуже не будет. А лучше Бабуш обещал. Ещё встретимся с его батюшкой и посмотрим, как он отнесётся к нам. Будем надеяться на лучшее, тятя!

Вечером следующего дня слуга Агаджи молча повёл рабов к новому хозяину.

– Вот, господин, возьмите своих рабов. Мой хозяин вам желает добра и барыша.

Бабуш уже видел Тимофея и теперь изучал его взглядом. Всё же поздоровался на русском, и Тимошка услышал довольно сильный акцент. Видно, что то был не род­ным языком. И не удивительно. Мать-то была калмычка.

Бабуш немного поведал историю своего рода. Оказалось, что его отец по имени Матвей из курской земли попал в плен к татарам Ногайской орды. А те вскоре продали его калмыкскому, вернее торгутскому тайше, вроде хана у них. Те только что пересели­лись в степи восточнее Волги и Яика[1]. Так Матвей оказался рабом. Сумел выкупить себя. Принял буддизм и женился на богатой дочери купца.

– Теперь у нас с отцом большое хозяйство. Тысячи овец и коней, – завершил своё повествование Бабуш. – На Каспии у нас три больших баркаса. Ходим торго­вать до самой Персии. Слыхали про такую страну?

– Никогда, – признался Тимошка. – Далеко это?

– На самом полдне моря. Богатая страна. Выгодно торговать с нею. Ты много по огромным рекам плавал. Можно определить тебя рулевым на такую лодку.

– Надо бы освоиться, господин. Язык освоить, а то как без него? А с верой как у вас? Надо менять или как?

– У нас на такое мало обращают внимания. Можешь остаться при своей. Отец не захотел так по причине его невесты. Та потребовала перейти в нашу веру. Ну а я пошёл в мать. Меня никто не спрашивал, и теперь мы всё буддисты. Ты, наверное, и не слыхал про такую веру?

– Не слыхал, – признался Тимошка.

– А она самая древняя из великих. Исламу, например, и тысячи лет нет. Вашей полторы тыщи. А наша имеет уже две с лишним тыщи лет! Так-то! – с гордостью за­кончил Бабуш. Лишь вспомнив, добавил: – Отец будет доволен с вами поговорить. А то давно он не встречал русского в наших краях. То редко случалось.

И всё же работы стало не меньше, зато кормить начали значительно лучше. И со слов Насти Тимофей надеялся на улучшение его с дочкой положения.

Не прошло и десяти дней, как Тимофея посадили на конька, и теперь он стал гонять вдоль каравана, высматривая неполадки с поклажей. А то было важно.

Наконец жара спала. Началась осень. А степь чуточку преобразилась. Пошли даже перелески, и настроение Тимошки резко пошло в гору. Работа не так изнуряла, а Бабуш почти не встречался с ним для разговора. Тому казалось, что он всё сказал.

Вскоре вышли к речке Яик, и в одном из больших селений Агаджи ушёл в сторону.

Караван стал меньше и продолжил движение уже на больших лодках. Их наняли хо­зяева, в том числе и Бабуш. Теперь стало ещё легче. Правда, хороших рулевых ока­залось мало, а под товары Бабуша погрузили четыре лодки. И Бабуш поставил Тимоху на рулевое весло. Речка была неширокой, идти стало трудновато. Того и гляди сядешь на мель. Правда, на передней лодке находился самый опытный рулевой и ос­тальные следовали точно в его фарватере.

Общались отец с дочкой постоянно. Отец заметил, что дочь поправилась и уже не выглядела замухрышкой. К тому же вода в реке пресная и она с удовольствием и часто купалась. Все удивлялись смелости и настырности девки. Осень, вода холодная, скоро ледостав начнётся, а она продолжает каждый день купаться. Да ещё и плавает у лодок, что сильно беспокоило отца. Потом сушила одежду. Теперь она носила шальвары под платьем, которое пришлось ей приобрести в долг у Бабуша.

Наконец лёд на реке уже не позволил идти дальше. Пришлось стоять неделю, по­ка не появились десятки верблюдов и лошадей. Опять перегрузка и караван вновь тронулся на полдень уже по снегу. А морозы всё крепчали, и теперь Тимошке с Нас­тей казалось, что они опять среди заснеженных просторов севера. Только лесов в этих землях почти не было. Лишь по оврагам, лощинам, буеракам тянулись редкие рощи, присыпанные снегом. Его тут было мало.

В начале февраля караван достиг конечного пути. Большое селение в устье Яи­ка представляло скопление кибиток и полуземлянок, и определить какой-то порядок оказалось невозможным делом.

Часть каравана Бабуша остановилась на окраине села. Там был большой загон. Туда загнали верблюдов, предварительно освободив их от грузов. Всё сложили в приземистые сараи, крытые соломой и камышом.

– Помойтесь немного и заходите в нашу кибитку, – приглашал Бабуш своих рабов. – Познакомлю вас с отцом. Ему будет интересно поговорить с вами, – Бабуш гово­рил слегка свысока. Тимофей нисколько не обижался. Уже привык за год с лишним путешествия по бескрайним землям Азии. Зато тоже хотелось взглянуть на настоя­щего русского. И они с Настей принялись в полуземлянке приводить себя в порядок.

Слуга из мальчишек, смуглый и молчаливый, принёс два стёганых халата на вате, шапки без меха, тоже на вате, и сапоги, далеко не новые, с войлочными носками вну­три. Это было кстати при сильных морозах, что сильно напоминало Мангазею. Этот город и Тимошка частенько проклинал, вспоминая Айсе. Ничего хорошего тот город ему не принёс. Лишь видимость относительного богатства. И куда оно делось? Всё пропало, растворилось в мареве пустынной степи и вихрях снежных метелей.

Близился вечер и слуга зашёл к рабам и, не кланяясь, сказал неторопливо:

– Хозяин кличет вас. Идите быстрее. Хозяин неважно себя чувствует. Старый.

Отец с дочерью переглянулись и вышли на мороз и ветер. Было очень холодно. При таком ветре никакой халат не спасёт, но приходилось терпеть. Рабы!

Они скромно зашли в кибитку старого Матвея. Тот возлежал на кошме, покрытой хорошо выделанной бараньей шкуре. Несколько подушек подложены под спину. В чашках разлит новый напиток – чай. В плошках с жиром коптят светильники. Тимка поклонился в ожидании слов хозяина.

– Так вы на самом деле русские, как сказал сын? – спросил хозяин слабым голосом. – Я вот хвораю. Ещё не забыл своего родного, – криво усмехнулся хозяин. – Ну, садитесь напротив, послушаю вас.

Гости сняли обувь и уселись, скрестив ноги. Тимошка толкнул дочь локтём и прошептал грозно:

– Чего вытаращилась на хозяина?

Дальше он не успел ничего сказать. Бабуш заметил гостям:

– Испейте чаю, и расскажете отцу о своих приключениях и жизни на Руси. Ему нездоровится, и потому постарайтесь не раздражать его.

– Бабуш, сынок, не стоит стращать моих гостей раньше времени. Пусть не скромничают. А то ты и так их перепугал. Пусть успокоятся. Да и мне не мешает. Столько лет не слышал родного слова, – старик продолжал смотреть на своих рабов.

Те осторожно попивали из пиал ароматный странный напиток. С мороза горячий настой был приятен. В животе тут же потеплело. А Настя улыбнулась отцу.

– Попили? Теперь говорите. Если засну, то получите подарок, – и опять скривил губы в подобие усмешки.

Тимофей начал издалека. Поведал свою жизнь в монастыре, сопровождение колоколов в Мангазею. Это заинтересовало старика, и он попросил поподробнее говорить. Чем дальше шло повествование, тем меньше подробностей позволял Тимошка. Он заметил, что хозяин начал клевать носом и голос чуть приглушил, сделал его монотоннее. А Бабуш одобрительно кивнул головой.

Наконец он сказал тихо:

– Можно замолчать. Отец заснул. То ваша большая заслуга. Ждите подарка. Он очень плохо спит последние дни. Теперь хоть передохнет малость. А вы идите в соседнюю кибитку. Там вас накормят. Завтра вам всё скажут.

Гости тихо вышли. Морозный ветер ударил в лица. Отвернувшись, они бочком вернулись в свою холодную полуземлянку. Однако дрова там были приготовлены и плошка горела. Кто-то позаботился о них. Стало теплее на душе.

– Однако, Настя, мне сдаётся, что дала наши могут наладится, – заметил Тимошка, растирая слегка замёрзшие ладони. – Однако, холод здесь собачий. Из-за ветра. Затопим очаг и потеплеет. Авось проспим до утра. Не то, что в степи. Намёрзлись мы.

Настя была задумчива и не стала вдаваться в разговоры. Видимо усталость валила её с ног. Отец тоже спешил улечься и тоже не стал себя бередить.

Началась новая жизнь с проблесками надежды. И надежды основательной. Правда, младший отпрыск Бабуш что-то не очень благосклонно относился к своим новым рабам. Поблажки делал слабые, но Настю выделял. Тимошка подумал, что то неспроста. Беспокойство, зародившееся в нем, росло с каждым днём. А дочке шёл всего двенадцатый год. Рановато даже для таких людей выходить замуж или стать наложницей. Хотя такое и тут случалось довольно часто.

Матвей частенько приглашал своих рабов к себе послушать русскую речь. Они поняли, что хозяину просто приятно слышать родные слова. Замечали, как он многое не улавливал, но продолжал слушать. И засыпал, что радовало всё его семейство. Жена его, ещё не старая женщина, приняла новых рабов вполне приветливо, видя как благотворно они действуют на супруга. А Насте иногда делала подарки старыми вещами, которые становились для девочки настоящими праздничными одеждами.

Тимофей работал с овцами и верблюдами. Их было много и работы хватало. Однако его не покидала мысль как-то улучшить их с дочкой жизнь. Но пока ничего не происходило, если не считать недобрых взглядов на Тимофея. Последнего такое мало беспокоило. Его больше радовало благоволение старого хозяина. Но его жи­знь висела уже на волоске. Он предпочитал не вставать и часто говорил, что дол­жен всё же дожить до весны и погреться на солнышке.

А вот что будет после его смерти, Тимофея занимало очень сильно. Побаивался совсем другого от Бабуша, чем от его отца. И постоянно раздумывал, прики­дывая, как можно использовать пока то, что имеется.

Уже весной заметил, что жена Матвея помаленьку меняла своё отношение к Насте. Это тоже настораживало. Она всегда корчила недовольную рожу, слыша, как Тимошка называет дочь русским именем. Сама она звала её только Минбелика. Никаких уменьшитель­но-ласкательных тонов.

Тем временем лёд в море сошёл и оно очистилось. И Настя и отец впервые уви­дели его во всей красе. Тимошка разочарованно заметил на это:

– Ничего особенного. Просто другого берега не видно, а так ничем не отлича­ется от Енисея или Оби в их нижнем течении. Словно губа Тазовская или Обская.

– Нет, тятя! – возражала дочь. – Смотри, какая вода с синевой. А там она почти всегда серая. Нет, море куда красивее. Я хочу искупаться. Да не опасно ли? Ещё кто заприметит, и тогда разговоров не оберёшься.

– А мы вечером можем прийти к морю и искупаться. Мне тоже охота попробовать.

– Никому не говори, тятя! – радостно заспешила проявить радость девчонка. – Я полагаю, что вода уже чуть нагрелась, – смеялась она и шлёпала по бережку боси­ком, распугивая мальков.

Старый Матвей много времени сидел на солнышке у кибитки и щурил блаженно глаза. Мимо проходила Настя, и он окликнул её:

– Чего не заходишь, девка? Я бы с удовольствием поболтал с тобой. Совсем бо­льшая стала. Девушка. Сколько тебе лет будет?

– Недавно было двенадцать. В марте, господин.

– Большая, – неопределённо заметил старик. Ему было лет семьдесят. Зубов во рту у него не было, и он слегка шамкал. – Хочешь на родину вернуться?

– А я даже не знаю где моя родина, господин. В тайге родилась. Там никого на сотни вёрст. Там мне было хорошо. Но и тут не хуже. Особенно при вас, госпо­дин мой. Вы так добры к нам. А можно я вас немного полечу, господин? – просите­льно смотрела в его белёсые глаза.

– Ты знахарка? – удивлённо поднял голову. – Давай. Мне нечего уже терять. А вдруг получится что-нибудь путное.

– Думайте только о хорошем и приятном, господин. У вас бок болит сильно, да?

– Точно, девка! Откуда знаешь? Кто сказал? – оглянулся он по сторонам.

– Никто, господин. Мне так показалось. А там у вас печёнка. Она плохая у вас.

– Я тоже так думаю. Да что с этим делать! Старость...

– Ещё сердце должно щемить. Так, господин?

– Вот, чертовка! Верно и это! Ну и девка! Значит, помочь сможешь?

– Трудно сказать, господин.Я никогда ещё не лечила людей. Зверей лечила, а людей не приходилось. Их просто не было вокруг. А те кто был, не хворали.

– Давай действую, проказница, поглядим.

Голос его жены заставил Настю вздрогнуть.

– Что ты там ворожишь, несчастная!? Сейчас же уйди от моего мужа!

Настя остановила пасы, оглянулась и вопросительно глянула на Матвея. Тот по­зеленел и крикнул:

– Исчезни, падаль баранья! Ещё помешаешь – прибью. Не сам, а прикажу!

Баба мгновенно засеменила прочь, грузное тело колыхалось во всё стороны.

– Успокойтесь, хозяин! – приложила ладонь к груди. – Вам может стать хуже.

– Уже стало! Ну и стерва! Вечно появляется неожиданно и некстати! Падаль!

– Прошу вас, господин! Вы мне мешаете! Надо успокоиться, иначе может быть ху­же. А мне сдаётся, что могу вам облегчить хоть немного вашу хворь.

– Ладно, дочка, – согласился хворый. – Погоди малость. – Он прикрыл глаза. Испа­рина покрыла его шею. Настя вытерла её воротником его куртки. Её он не снимал. Ему было постоянно холодно. Даже на солнце.

Настя ждала и молча наблюдала старика. И думала, что их ждёт когда он помрёт. И ничего заметно хорошего не могла предположить. А Матвей вдруг встрепенулся.

– А ведь отпустило! То твоя ладошка помогла. Ну-ка ещё немного!

Настя в молчании стала делать пасы и в уме молила всех богов помочь несчаст­ному хворому, отдалить неизбежный конец хотя бы на годик. Почему на годик, Настя объяснить не пыталась.

Почувствовав усталость и вялость во всем теле, Настя немного испугалась.

– Пока хватит, господин. Полегчало? – она встряхивала руки и в голове зароди­лась надежда и уверенность, что ещё не всё потеряно в этой жизни. Надо просто искать и найти то малое и приемлемое, что может удовлетворить её в жизни.

– Ох, девка! Как легко стало! Ты что, на самом деле знахарка?

– Это первый раз со мной, господин, – призналась девочка, смущаясь. – Сама поба­ивалась. На самом деле лучше стало?

– Значительно! Вот спасибо, вот удружила! С меня причитается, дочка! Чего б ты хотела? Говори без стеснения. За такое ничего не жалко.

– Нельзя плату брать за помощь страждущему, господин. Дар может пропасть.

– Это кто ж тебе такое сказал?

– Так никто, господин. Кто мог, коль я в тайге родилась, и там никого не было кроме родных да предателя Тагана. Само на ум пришло.

– Предателя, говоришь? И кто тот проходимец?

– Так наш лучший друг, господин. Продал нас за свою свободу. Может и не за свободу, а по зависти или ещё за что. Бог его знает, господин.

– Мда! – просипел Матвей и задумался. А Настя постояла и спросила:

– Мне можно идти, господин?

– Иди коль надо. Спасибо тебе, дочка. Век буду благодарен за доброту твою.

– Да что вы, господин. Что такого я сделала? Четверть часа руками поводила да что-то нашёптывала. Сейчас и не припомню что. До свидания, господин. Поправ­ляйтесь и не болейте.

-----

[1] Яик – река, современное название Урал.

Глава 14

На следующий день слуга с мрачным лицом появился у их полуземлянки и молча махнул рукой, приглашая следовать за ним, добавив тихо:

– С барахлом. В другое место хозяин селит.

Тимофей глянул на дочь, та пожала плечами. Мол ничего не знает. Сама догада­лась, но говорить не стала. В молчании собрали нехитрый скарб и поплелись за слугой. Шли совсем недолго. Слуга указал на кибитку недалеко от хозяйской и с недовольным лицом удалился.

– С чего бы такое? – спросил Тимошка в недоумении. – Что за щедрость?

– А что с того? Всё ж русский он, как и мы. Простое уважение. Правда, за это мы можем получить от родственников старика столько недовольства и ненависти, что мало не покажется. Нехорошо так. Худо может случиться.

Они вошли в кибитку. Там было всё необходимое для приличной жизни. Посуда, немного одежды, постели с подушками и коврами.

– Вот уж не ожидал такой благодати для раба, – продолжал удивляться Тимошка.

Как и ожидали отец с дочкой в посёлке тут же люди стали проявлять признаки отчуждённости и даже презрения к новым рабам хозяина. Все знали, что тот уже го­товился перейти в лучший из миров, но теперь эти надежды откладывались. Особенно возмущалась жена хозяина Давах. Все сплетни шли от неё. Она только и мечтала, как её сынок Бабуш станет главой рода и всего богатства. И попытка Насти под­лечить старого Матвея оказалась не ко двору.

– Начнут плести разные сети, – жаловалась Настя. – А мы ничего почти не зна­ем из их обычаев, и обязательно попадём в ловушку. Боязно мне, тятя!

– Пустое, дочка! Сплетни завсегда будоражили людей. Так интереснее жить. А мы как раз очень подходим для этого. Тут есть какая-то тайна, а это всегда при­влекает разных проходимцев и любителей почесать языки. Как там хозяин?

– Говорит, что лучше. Даже повеселел вчера. Я его полечила малость. Даже по­сле волнения с женой быстро успокоился. У него печень и сердце плохие. Старые.

– Что ты хочешь? Ему, почитай, за семьдесят, наверное.

– Я не спрашивала. Очень доволен был, тятя. Может, так нас отблагодарил?

– Лучше бы он как-то иначе это сделал, Настя. А ты куда смотрела?

– Он предложил мне что-то да я отказалась. Вот так и получилось. Что мне теперь делать? Тятя! Ещё кто-нибудь прибьёт тут тихонько.

– Хорошо бы иметь кинжал хоть. Всё отбиться можно. Да рабу не положено. Ты бы не могла в другой раз попросить Матвея сделать такое? Да и тебе не мешает иметь оружие. Хоть какое. На всяк случай. Мало ли что.

– Попали мы, тятя. Меня даже в дрожь бросило. Боюсь я.

А слухи один страшнее другого помаленьку обрастали всё новыми небылицами. Наши бедные рабы не обращали на всё это внимания, и это сильно раздражало окружающих.

– Может, испросить помощи у Матвея? – неуверенно спросил Тимошка. – У него ещё достаточно власти для смягчения нашего положения.

– Попробую, – нехотя согласилась Настя. – Как он меня позовёт, я и попытаюсь.

Уже перед вечером слуга, что с мрачным видом, молча махнул рукой, зовя следо­вать за собой. Настя глянула на отца. Тот кивнул, отпуская.

– Настенька, дочка, опять хворь на меня навалилась. Можешь помочь?

– Ой! Конечно, господин! Если получится. А может и не получиться.

– Это почему же? – с неудовольствием проговорил Матвей.

– У меня настроение плохое. А это может помешать мне в лечении. Дело ведь тонкое, нежное. Но я с радостью попробую.

– А что за причина? – насторожился старик.

– Не хотела бы говорить, господин. Можете расстроиться. А так тоже плохо.

– Ладно, не говори. Потом поведаешь старику. В боку болит так противно, тяжко!

– Повернитесь малость и думайте только о хорошем, приятном.

Охая и ворча, старик повернулся. Настя положила ладошку на больное место и ощутила лёгкое покалывание в ней. Прислушалась и погладила место. Губы сами зашептали что-то, чего она сама не разбирала. Так продолжалось с четверть часа.

Отняв ладошку и сделав странные движения ею в воздухе, стряхнула её и спро­сила с беспокойством:

– Ну как, господин? Прошло или нет?

Старик прислушался и с повеселевшей улыбкой на морщинистом лице, ответил:

– Помогло, дочка! Почти не чувствую. Вот молодец! Спасибо тебе, милая моя!

Он даже сел и попробовал встать. Настя помогла ему. Вместе вышли за порог. Он сел на скамейку и вдруг спросил, пытливо глянув на девчонку:

– А теперь говори, что тебя беспокоит. Ты обещала, а я вижу, что ты обеспокоена. Обещаю помочь. Ну же!

Настя помялась и наконец молвила вроде бы с сожалением:

– После того, как мы с тятей переселились в новую кибитку, к нам стали относится всё хуже и хуже. Я боюсь, что мы с тятей можем пострадать. Люди так против нас настроены, господин. И ваша жена особенно, – рискнула дополнить она.

– Вот стерва! – Матвей крутанул головой. Кругом было пусто. – Ладно, девка! Я постараюсь вам помочь. Дало, конечно, трудное, но то моя обязанность. Иди и ни о чём не беспокойся. Я постараюсь всё утрясти. Особенно с супругой!

Настя поклонилась и ушла, понимая, что и так слишком сильно обнаглела. Хорошо, что кругом никого поблизости не было. Однако, любопытные глаза наверняка уже засекли её разговор с Матвеем. Или Матиром, как на местный лад его здесь звали.

По прошествии нескольких дней Тимофей улыбнулся дочке, вернувшейся к вечеру в кибитку. Та вопросительно взглянула на отца.

– Чему радуешься, тятя? Скажи и мне, и я порадуюсь. А то не вижу причин.

– Разве? А мне даже очень хорошо видно. Народ-то стал помягче к нам. Неужто не заметила? Странно. Ты чем так обеспокоена?

– Если честно, тятя, то бабой Давах. Даже Матвей назвал её стервой. То она не успокаивается. Всё чего-то выискивает для сплетен о нас.

– Да чёрт с нею! Остальные тоже не совсем дураки. Понимают, откуда ветер дует. Значит, хозяин не зря тебе обещал помощь. Сделал. Слово держит.

– Так всё одно страшно, тятя! Думаешь, она успокоится? Как бы не так. Просто тише и незаметнее будет палки в колеса нам вставлять. И это скоро скажется.

– Да ладно тебе, дочка! Ты ещё так молода, что забивать свою головку такими мыслишками просто глупо. Успокойся. К Матвею больше не звали?

– Что-то помалкивает хозяин. Может, хозяйка что сделала с ним? С неё станется!

– Неужто посмеет?! – ужаснулся Тимофей. – Ты бы навестила, как знахарка.

– Как могу я? Боязно и неудобно. Подумают, что навязываюсь. Зато ко мне уже двое просились помочь им с хворями. Да мне боязно. Смогу ли?

– А ты так и говори, что ничего не можешь обещать. Молодая и неопытная ещё.

И всё же Насте немного удавалось облегчить страдания хворых. Не всех, но и так люди заговорили о ней. А Матвей всё больше привечал девчонку и уверял, что хвори его помаленьку отпускают его. Он даже пригласил её с отцом. Сказал, славя её усердие и способности:

– Хочу ближе узнать твоего отца, Настя. Осталось мне не так много и напоследок охота побольше общаться с родными людьми. Ты православная?

Настя вопросительно расширила глаза. Матвей тоже смотрел на неё с вопросом.

– Я ведь жила в тайге. Иногда виделась с местными кочевниками. Раз в год. О религии отец мало мне говорил. А мама всё больше о старых богах и Магомете. Магомет мне вовсе не нравился, а божки туземцев были просто смешны. Так что никто меня не приобщал к вере особо строго.

– Без веры никак нельзя, дочка, – грустно ответил Матчей. – Я вот тоже грешен. Отказался от веры пращуров своих. Принял другую, что великий Будда нам принёс из Индии. Слыхала про такую страну?

Настя затрясла головой.

– Я мало думала о вере, господин. Меня больше занимала жизнь вокруг. Растения, животные разные, букашки. Я с ними разговаривала, и многое могла понимать из их звуков. Меня даже волки в лесу не трогали. И медведи. Однажды рысь напала. Отпустила, а царапины до сих пор видны на руке, й тут, – указала на висок и щеку. – Уже совсем мало заметно. Правда?

Старик присмотрелся и ответил, слукавив:

– Я вовсе ничего не вижу. Или глаза совсем сдавать начали?

Настя улыбнулась, поняв игру старика, и была ему благодарна. Её уже интересо­вала своя внешность. Даже понимала, что она довольно красива. А Матвей тоже за­улыбался и погрозил пальцем

– Завтра после ужина приходи с отцом. Хочу поболтать с ним поближе. А то ни­как не собрался до сих пор после первой встречи. А интерес разбирает. Замети­ла, как я бодро стал говорить? То-то! Слыхал, что и остальным помощь оказываешь. То доброе дело, дочка. Молодец. Как вам живется в кибитке?

– Ой, господин! Даже слов трудно найти для благодарности! Просто здорово!

– О благодарности не думай, дочка. То я должен об том думку иметь. Вот так!

Тимофей с интересом всматривался в далёкие очертания низкого берега дельты Волги и с нетерпением думал о встрече с русскими. Их большой баркас с одной ма­чтой и большим косым парусом мерно покачивался на короткой волне. Чувствовала^ малая глубина. Прошла уже первая неделя плавания.

Кормщик покрикивал на рулевого, остерегая от мелей. А Тимошка вспоминал ещё недавний разговор с Матвеем. Тот поглядывал на него с пристрастием, и Тимка понимал, как старик хорошо разбирается в людях.

– Раз был отменным охотником, то будешь охранником на моём баркасе. Через не­делю выходим в море. Бери лук и приспособь к себе. Постреляй. Поди, долго не за­нимался этим. Думаю, что к своим не сбежишь. Дочка у нас остаётся. Но пообщать­ся будет интересно. Я верно мыслю?

– А как же, господин, – согласно кивнул Тимофей. – Сочту за честь. Что мне де­лать на Руси, коль и здесь вполне привольно живу. Благодаря вашим усилиям, госпо­дин. Спасибо за доверие, и я его оправдаю. А что, могут напасть в море?

– Вполне, Тимка, – усмехнулся оживший купец. – Так что следи в оба. Таких как ты, на баркасе будет ещё пятеро. Все вооружены. Но и от вёсел вас не станут ос­вобождать. Дело такое...

И сейчас, за два-три дня до прихода в Астрахань, Тимофей чуть с волнением на­блюдал берег и ждал когда лодка войдёт в нужный проток реки. Одинокий парус в море как-то освежал унылую картину спокойного моря. Ветерок был слабым, но гребцы отдыхали перед входом в реку. Там их сила и выносливость потребуются вновь.

Ночь проводили у берега. Кормщик знал эти места и хорошо в них разбирался.

И сейчас Тимошка готовился встать на стражу. Близилась полночь, и татары могли легко достичь баркаса и ограбить.

Наконец, как и обещал кормщик, вошли в протоку и стали подниматься к Астраха­ни. Плыть предстояло дня два.

Астрахань предстала перед глазами довольно шумным, грязным и бестолковым го­родом. Много крикливых татар и всяких инородцев, торгующих мелочью. Впервые по­знакомился с персами, армянами и разными кочевниками. Все приходили сюда торго­вать, и не только морем. С Терека и Кумы наезжали татары и разные люди восточ­ного Кавказа.

Тимофею приказано было оставаться на баркасе и сторожить его. С ним были и вооружённые охранники. А поскольку баркас стоял у причала, то порт наблюдать было легко и интересно. Всюду слышался русский говор, и Тимошка упивался звуками родной речи и русского мата. Его он успел порядочно подзабыть в тайге и среди кочевников по пути на Яик.

Денег у Тимошки не было, и купить что-либо он не мог. А так хотелось купить чего-нибудь исконно русского! Но тут не его север со своими обычаями. Тут всё не так, всё иначе. И он смирился и просто глазел, перебрасывался редкими фразами с бродившими повсюду босыми людьми в драных рубахах. То были отбросы, ищущие случайного заработка на пропой души. Жаждущей и ненасытной.

В городе простояли дней десять. Сгрузили товар, погрузили другой и отвалили на поддень. Приказчик свирепо покрикивал на кормщика, торопил с выходом в море. Что-то его беспокоило. А Тимофей ещё плохо понимал чужую речь, да и не вслушивался в его крики. Голова была забита мыслями о городке, что покидали его новые хозяева. Он подольше старался проследить купола церквей и башни старого кремля, ещё татарского.

Узнал много интересного про Русь. Как менялась власть, и как теперь всё затихло под спокойным правлением царя Михаила Фёдоровича[1]. Немощный и больной, он передал власть государства отцу, патриарху Филарету. Узнать такое оказалось очень интересно. Но куда интереснее, что удалось чуточку поговорить с одним купеческим приказчиком из Бежецка. То были уже близкие к родине места, и Тимофей до сих пор переживал услышанное.

Домой вернулись без особых приключений. Недовольства Тимошка ни у кого не вызвал. Да и проявить себя оказалось невозможным. Поход прошёл спокойно.

В посёлке он тотчас бросился в кибитку к Насте. Что-то беспокойное владело им. И не ошибся. Настя выбежала навстречу и бросилась ему в объятия. Встреча получилась трогательная и нежная. Они впервые расстались на такое длительное время и потому так бурно выражали встречу.

– Как ты тут без меня, малышка? – всё спрашивал отец, с интересом слушая и впитывая все, что Настя ему говорила. – Я постоянно думал о тебе! Не обижали?

– Самую малость, тятя. Да лишь Бабуш что-то стал приставать. А я его побаиваюсь почему-то. Смотрит на меня так странно и остро! Думала даже Матвею сказать. Да всё не решаюсь.

– А чего ему надо? – спрашивал отец, хотя отлично понимал чего. – У него уже есть две жены. Захотел третью?

– Вот и я этого боюсь, тятечка! Он на меня страх нагоняет. Ещё с первого раза, как увидела его в караване, он мне стал неприятен.

– Посмотрим, что он намерен делать. Всегда можно испросить помощи у Матвея. Как он теперь? Ты продолжаешь его подлечивать?

– Да. Он так рад, что обрёл возможность ходить и даже недавно сел на коня. Жена его так орала в страхе. Да мне показалось, что она всё делает нарочно, для людей. На самом деле только и думает о его кончине. И чтоб это, случилось побыстрее. Видит своего сыночка во главе посёлка и дела отца. Лучше расскажи, как у тебя поездка случилась! Повидал русский город? Поговорил со своими?

– В город мне запретили выйти. А так разговаривал постоянно. Даже одного человека встретил, хоть и не с настоящего севера, но близко от моих земель, развол­новался даже. Много чего узнал про Русь. Интересно было!

– Матир просил тебя зайти к нему, – как-то таинственно молвила дочка.

– Что ему нужно? И чего это ты его на местный лад назвала?

– Уже привычка появилась, тятя. Все так говорят, а что, я хуже всех?

– Скоро ты и своё имя русское забудешь, – Тимофей улыбался беззлобно.

– Так ты не дашь забыть. К тому же мне оно самой нравится. Анастасия! Звучит! Разве можно сравнить с Минбеликой? Или Мин, а ещё хуже Бика! Фу! – И оба рассмея­лись весело и довольно.

Матир встретил Тимофея с Настей как-то странно. Оглядел молодого воина, каким теперь стал Тимофей. Перевёл глаза на Настю. Те стояли в ожидании.

– Ну, садитесь на подушки! Рассказывай, как тебе русский город?

– А что тут говорить, господин? Мне всё понравилось. Жаль, что в сам город я не попал. Приказчик не позволил. Да и денег нет у меня. Да я не обижаюсь, госпо­дин. В другой раз повезёт больше. Ещё всё впереди, господин.

– Верно думаешь, – кивнул хозяин на скатерть, уставленную вкусными кушанья­ми и вином. – Сначала поужинаем. С помощью Всевышнего и остальных богов, – под­мигнул хозяин, – насытимся пока земными благами.

Они выпили довольно слабое, но ароматное вино, и принялись со стеснением упле­тать мясо, пельмени и фрукты. Их тут было много. А хозяин заметил со вздохом:

– Твоя дочка запретила мне есть жареное мясо. Просто злодейка! Как без мяса? Но я послушался. Теперь буду ждать, как это скажется на моем здоровье. Жена то­лько и делает, что пилит меня за такое отступление от здешних обычаев.

– Господин, только так можете поправить своё здоровье. Ничего жареного. Од­ни фрукты, овощи в ягоды с травами. И то не всякими. Я сама буду вам их прино­сить. А из мяса только белое и из дичи.

– Понимаешь, Тимошка, какую жизнь мне предлагает твоя дочь?! Выдержу ли? Одна­ко ты должен заметить изменение в моем здоровье. Видишь, что со мной сделала де­вчонка твоя! Молодчина всё же! Давай выпьем за её счастье и здоровье. Пусть её жизнь благоухает цветами! – Он с улыбкой глядел на Настю, кивнул ей и всё же за­ставил взять пиалу с вином. – Чуточку вина никогда не мешает, дочка. Виноград – чудесная ягода. Ты ещё поймёшь это. Скоро он вызреет, а ещё с юга привезут та­кой, что язык проглотишь, девочка.

Так в никчёмной болтовне просидели с час. И тут хозяин сделался серьёзным.

– Тимофей, хочу с тобой обсудить важное дело. Настя, выйди пока. Позову, – Матир проследил за девочкой и повернулся к Тимофею. – Твоя дочь достойна многого, друг. И я подумал соединить наши роды. Ты согласен на свадьбу моего Бабуша с Настей? Уверен, что у них сложится хорошая семья.

Слова Матира оглушили Тимку. Он никак не ожидал такого предложения. И отка­заться было боязно, и согласиться страшно. Настька так боится этого Бабуша! А в голове Тимошки уже вихрились самые мрачные и страшные мысли. И он решился.

– Разве мы, рабы, достойны такой чести, хозяин? К тому же Насте ещё тринадцати нет. Совсем девчонка. Даже не знаю, что и ответить.

– Это же не завтра будет, – продолжал настаивать хозяин. – Как стукнет тринад­цать, тогда и свадьбу сыграем. – И пристально глядел на Тимофея.

– А ваша супруга? Она ведь терпеть не может мою дочь, хозяин.

– Считай, что её вовсе не существует, – с горчинкой в голосе ответил хозяин.

– Разве так можно, хозяин?! Да и вся ваша родня будет против. И что ждёт мою дочь в таком обществе? Хозяин, вы задали мне такую сложную задачу! К тому же моя Настя сильно боится Бабуша.

– Ничего страшного. Бабуш не урод, и они всегда могут сдружиться. К тому же то будет только весной. Времени ещё много до свадьбы. А с рабством я могу и завтра порешить. Будешь моим человеком, и никто тебя не тронет.

– То бабушка ещё надвое сказала, хозяин, – отчаяние подвигло Тимошку на нагло­сть, и Матир сощурил глаза. То был недобрый знак. Всё же он заметил мирно:

– Ладно, времени у нас много в запасе. Поговори с Настей. А я посмотрю. Бабуш пока ничего не знает о моих замыслах. Его тоже спрошу. Хотя то и без обычая.

Настя целую неделю находилась в состоянии подавленности и страха. Отец тоже чувствовал себя не намного лучше. Бабуш и ему не нравился, но неприязни к нему у него не было. А Настя часто говорила отцу, что этот человек с плохими намере­ньями и способен на жестокость.

– Откуда ты это можешь знать, дочка? Обыкновенный мужик.

– С ним трудно будет жить, тятя. А я не могу объяснить тебе, почему у меня такое о нем мнение. Может, от матери. Она почти такая же жестокая и злая.

– И что теперь нам с этим делать? – задал вопрос отец. – Отказаться, значит, жестоко оскорбить Матвея. Он и так намекнул, что может сделать нашу жизнь совсем не такой хорошей, как сейчас. И мне страшно подумать, что в этой жизни будешь ты.

– Он так сказал? – расширила она глаза и с удивлением взирала на отца.

– Не точно так, конечно. Но смысл я понял именно так. Хорошо, что до того времени ещё много времени ждать. Ты же родилась в марте. А до него ещё почти де­вять месяцев, – быстро посчитал он время. – За это время многое может поменяться.

– И Матвей может умереть, – добавила Настя, а Тимофей с подозрением глянул в её черные глаза. Они смотрели излишне наивно, а отец уже знал, что это глаза не­доброго взгляда, сулящие что-то плохое. Он даже не осмелился спросить. Хотя был готов легко отдать жизнь за дочь, если такое потребуется.

Вертикальные складочки в уголках её губ уже не выглядели смешливыми. Тоже признак решительности и непреклонности. Смутное беспокойство охватило Тимофея. Показа­лось, что в их жизни вполне могут наступить суровые времена. Вздохнув, подумал обречённо, что и так не может похвастаться привольной жизнью всё эти годы. И тут же успокоился мыслью, что всё образуется, и не такие уж они с дочерью слабые, что­бы падать духом и не найти выход из такого тяжёлого положения.

А скоро Матир сообщил Тимофею о намерении отправить его с грузом на полдень.

– Это, слыхал, очень далеко, господин. И море там грозное.

– Всё верно, Тима. Но работать-то надо. У нас скопилось много товара, и он в тех местах достаточно дорог. Будет хороший барыш. И тебе перепадёт немного.

– А вы переговорили с сыном о свадьбе? У него ведь уже есть жена.

– Вторая не помешает. А Бабуш с удовольствием воспринял моё предложение. Жена, конечно, взвилась, да мы с Бабушем прогнали её. Что с бабой толковать? Так что по приезде из плавания можно начать помаленьку готовиться к свадьбе. А что Настя такая хмурая ходит? Со мной мало говорит. И не всегда приходит...

– Разве? – смутился Тимофей. – Я не знал. Не говорила.

– Пусть не расстраивается. Бабуш не станет обижать такую девушку. Обещал.

«Значит, и об этом разговор был, – подумал Тимофей^ И то хороший признак».

Перед отходом дочка смотрела на отца любящими нежными глазами и с хитринкой сказала:

– Тятя, постарайся хорошенько запомнить всё, что заметишь интересного в пути. Особенно берега. Это будет так интересно послушать потом, – и загадочно улыба­лась одними глазами. И уголки губ тоже источали нежную улыбку. А Тимофей внутренне усмехнулся хитрости дочери и ответил строго:

– Я и так стараюсь. В первый раз только и пялился на берег. Да он ничем не радовал глаз. Низкий, заросший камышом, тростником да лотосом. Говорят, что то священное растение с цветами. А что в нем такого? Я не заметил. А чего ты так говоришь, хитрица? Что задумала?

– Я? – удивлённо и наивно расширила она глаза. – Что я могу задумать? Ерунда!

И сейчас Тимофей понял, что предложение дачки что-то значат. Спрашивать не стал. Она всё равно не ответит. Строптивость её всегда проявлялась, и избавить её от этого отцу было не под силу. А идти на решительные меры не хотел. Единственное родное существо на всем белом свете, и ссориться с ним у него желания никакого не было. Он лишь криво усмехнулся, давая понять девчонке, что понимает её. Что вызвало ответную улыбку и поцелуй в заросшую бородой щеку.

– Постарайся, тятя, не утонуть. Немного плавать я тебя научила, так что не подкачай. Я не проживу без тебя!

Тимофей ласково обнял дочь и поцеловал в макушку. Вспомнив про её связь с дикими животными в тайге, спросил:

– Как у тебя здесь с животными? С дикими ты, наверное, не встречаешься?

– Иногда встречаюсь. Я люблю ходить в плавни. Там много разных зверьков. У меня там даже друзья имеются. А птицы меня не признают. Сразу улетают. Чего?

– Смотри мне! В плавнях может подстерегать тебя опасность. Змеи, пауки. А ещё болота. Очень опасное место, дочка! Я побаиваюсь за тебя.

– И зря. Я легко нахожу нужные места, где земля потвёрже. Часто лисичка ука­зывает. Когда немного путаюсь, то останавливаюсь и зову кого-нибудь. Обязательно кто-то появится и выведет меня на твёрдую землю. Так что можешь не беспокоить­ся. Твоя доченька в безопасности.

– Ой ли? – воскликнул Тимофей в беспокойстве, но всё же спорить не стал.

-----

[1] Михаил Фёдорович Романов – первый русский царь из династии Романовых. В 1613 году Михаил был избран новым царём на Земском соборе, что ознаменовало конец Смутного времени.

Глава 15

Наконец Тимофей ушёл на судне, на большом баркасе с двумя мачтами и косыми парусами. Помня просьбу дочки, внимательно посматривал на берег и старался запомнить его очертания. Кормщик ещё в первом походе о том говорил. Моряк должен всё запомнить и хранить память вечно!

Прошли полукружье островков, и вышли в открытое море. Далеко на полдне их ждало бурное море, и никто не ведал, что оно им приготовило. Потому все моряки были весьма суеверны, верили во многие приметы и свято им следовали.

На этот раз хозяин подчинил всех воинов ему, Тимофею. Многие оказались недовольны и всячески старались подсидеть своего начальника, подловить на промахе.

Каспий пересекали наискосок к его западному берегу. Море оказалось здесь весьма строптивым и часто разражалось короткими шквалами и затяжными штормами. И всё же до настоящей бури было далеко, и моряки об том с шутками доносили сухопутному Тимофею.

Три недели спустя кормщик оповестил, что скоро будет знаменитый Дербент. Железные ворота многих походов и завоевателей.

Посмотреть знаменитый город с крепостью было заманчиво, и Тимофей обязательно решил сойти на берег и познакомиться с этим городом. Ни кормщик, ни приказчик на этот раз не возражали. Лишь просили быть поосторожнее на берегу.

– Народа тут всякого много будет, – говорил кормщик. – Многие задиристы. Будь осторожен. Лучше ходить по два-три человека и с оружием. Спокойнее будет.

Город оказался прижатым к морю. Старые крепостные стены местами спускались прямо в воду и исчезали в ней. Чумазые мальчишки с радостными воплями бултыхались в тёплых водах моря. Их визги слышались повсюду. Здесь Тимофей по-настоящему увидел мусульман. Женщин почти не видно, а те, что торопливо шли по своим делам, закрывали лица, и в редких случаях оставляя открытыми лишь глаза.

Зато мужчины чувствовали себя хозяевами. Не считая массы нищих и разных попрошаек. А их оказалось достаточно. В носилках и на конях шествовали знатные мужи, их слуги разгоняли людей, пропуская господ.

– Знаете, ребята, с вином тут плохи дела, – заметил спутник Тимофея. Они шли втроём и искали харчевню перекусить и выпить. – Однако город торговый и вино у них продают определённо. Поищем.

И вскоре такая нашлась в подвале. На судно вернулись в сильном подпитии. Приказчик грозно глянул на троицу:

– Ещё раз увижу таких пьяных – оставлю тут навсегда! Нашли чем заняться!

– Да мы всего по паре кружек и тяпнули, – оправдывался самый старший по возрасту. – Обещаем так больше не напиваться, господин.

– То-то! Больше не потерплю. Отоспитесь и работать будете две смены.

– Всегда готовы, хозяин! – весело отозвался ещё один. Тимофей только мычал.

Соображал он хуже остальных. Те были опытными питухами. Тимошка утром мучился головой, но стражу отстоял честно. Потом долго вспоминал ночную пьянку, и больше всего жалел, что пропил все деньги, которые отложил для Насти. Теперь жди второй получки. А она будет лишь по прибытии домой. И больше не будет случая купить девочке украшения.

Две недели спустя баркас нагрузили другим товаром и отвалили. Никто не знал, куда направлялись. А один матрос поведал под большим секретом, что приказчик на себя работает, как и на хозяина.

– Откуда знаешь? – встрепенулся Тимофей. – Если байки, то можешь и схлопотать.

– Сам слышал, как он шушукался с одним городским купцом. И говорили по-нашему. Я даже удивился. Мало что понял, но одно уяснил, что свою выгоду, свою, он имеет тут. И большую. Вот только не расслышал, как совершит. Вроде бы в море всё произойдёт. Обмен что ли или ещё что? Не расслышал, и понять не могу.

– Брехня! – возразил матрос. – Как в море можно такое сделать? Пустое всё!

С ним согласились, а Тимофей мотанул на ус. Потом долго раздумывал. Получалось, что приказчик будет что-то совершать прямо в море. Но что и как? Он попросил своего товарища по оружию помочь разобраться с этой тайной. И оба долго и бесполезно думали, но ни до чего не додумались.

– Во всяком случае, стоит быть начеку, – предложил товарищ по имени Боца. У него ещё в посёлке Тимофей учился осваивать местный лук. – Может, кормщику сказать? Он вроде бы предан хозяину.

– Они все преданы, – буркнул Тимофей. – Да большие деньги всё это псу под хвост выбросят. Стоит лишь звякнуть большой суммой. Так-то, друг Боца. Повременим. Я сам понаблюдаю. Да и ты глаза не закрывай. А тот, что с приказчиком договаривался, ваших кровей будет?

– Вряд ли. Говорил плоховато. Потому я не всё расслышал и понял. Как ты, например. Попробуй тебя пойми, когда ты ещё тихо говоришь?

– Твоя правда, – согласился Тимофей. – Жаль, что так получилось. Ты хоть запомнил его? Что за человек?

– Может быть, и узнаю при встрече. Может, и нет. Кто его знает...

– Ничего, – вздохнул Тимофей. – Надо бы проследить его при выходе в город. Опиши мне того человека. Вдруг удастся узнать.

Боца задумался и заметил решительно:

– Нос большой и горбатый! Хотя тут таких носов хватает. Ага, волосы колечками у него вьются. Такими большими. И торчат на висках в стороны. Это мне сразу бросилось в глаза, и ты запомни. И серьга в правом ухе, как у нас, – и тронул у себя серебряную серьгу. – Только у него серьга золотая. Тоже примета. Усы, борода короткая. Что ещё? Глаза слегка навыкате. И ростом высок. Выше нас значительно. Вот и всё, вроде бы. Одет, как всё местные купцы. Бедным не кажется.

– Раз за такие дела берётся, то о бедности говорить глупо. Ладно, поглядим...

Тимофей долго соображал и ничего путного, кроме слежки придумать не смог. И на этом остановился. В конце концов, он защищает и себя, своё достояние. Дочь в скором времени станет членом семьи этих богачей. Стало быть, часть и ему достанется. А за это не грех и побороться. Да ещё и доверие получить очень важно!

Судёнышко с трудом пробивалось претив почти встречного ветра. Гребцы трудились без отдыха. А с наступлением темноты приказчик распорядился зайти в неглубокую бухту.

– Отстоимся здесь, ребята, – объявил он и добавил: – Трудились вы отменно и заработали бочонок винца! Выкатывай! – обернулся он назад. – Пейте осторожно. Завтра трудный день нас всех ждёт.

Кормщик хотел возразить, но приказчик махнул рукой, дескать, всё в порядке. Боца переглянулся с Тимофеем и проговорил тихо:

– Вот и началось, Темян. Я бы хотел предупредить кормщика. Тот, судя по всему, ничего не знает. Ты начальник, тебе и говорить с ним.

– Хорошо. А ты предупреди наших, и ещё кого сумеешь.

– Ты что несёшь? – удивился кормщик, а Тимошка заговорщицки приложил палец к губам, ответил тише:

– Ты слушай и мотай на ус. Есть опасение, что ночью нас будут грабить, и приказчик в этом деле с головой. Ты понял? Пить не следует. Делай только вид. И посматривай в оба. Ты отвечаешь за судно. А с чего бы мы шли даже в темноте? Прикинь и сам поймёшь. Я сказал, а ты выполняй. Если есть надёжные парни, то проси или прикажи им не пить. Как я тебе.

Кормщик не ответил, однако слова Тимофея зародили сомнения и подозрения. А это уже что-то. А на палубе царило веселье. Матросы черпали кружками вино и с наслаждением заливали им глотки. К тому же даже ночь не очень-то охладила море.

– Темян, гляди, уже начали засыпать. Что-то рано. Может, и нам начать, а?

– Дело говоришь. Иди, скажи нашим. И ребят предупреди. Пусть долго не держатся на ногах. А я за приказчиком посмотрю.

Уже половина команды спала, кто где свалился. Остальные орали песни и тоже едва ворочали языками. Кормщик и сам уже сообразил, что происходит что-то не то. Сидел на бухте каната и клонил голову. Изредка поднимал её и вроде бы оглядывал судно. Всего три или четыре тени ещё шатались по палубе, бормоча себе под нос разную чепуху.

Лёжа на палубе, Тимофей видел силуэт приказчика. Тот тушил фонари и оглядывал спящих. Подошёл и к Тимке. Даже наклонился к нему. Тот слегка похрапывал. Но все его воины лежали на оружии, прикрывая его телами.

Наконец стало всё ясно и понятно. Приказчик одним фонарём помахал из стороны в сторону. Видимо призывал сообщников. Значит, скоро к ним подойдёт судно, и тогда всё и начнётся. Тимофей поправился и вытащил подальше лук.

Не прошло и получаса, как послышался плеск весел. Боца приподнял голову и, бормоча что-то, осмотрелся. Подражая пьяному бормотанию, всё же сказал:

– Подходит. Небольшая лодка. Справимся!

Скоро приказчик и один из его помощников приняли канат, и судёнышки мягко стукнулись бортами. Послышались тихие голоса, и человек пять взобрались на борт. Голоса звучали тихо, и разобрать слова охране не удавалось. Но и без них стало ясно, что начинается перегрузка товара. Мешки складывали у борта, торопливо шлёпая босыми ногами по доскам палубы. Снизу уже тянулись руки принимать груз. Тимофей со своими воинами тихо поднялись. Боца крикнул зычно:

– Всем стоять на месте! Стреляем без предупреждения! Кормщик, где твои люди?

Кормщик и два матроса вышли на свет фонарей, в их руках блеснули клинки сабель.

С соседнего судна кто-то крикнул:

– Отваливай, ребята! – Это многие поняли, а Тимофей ответил громко:

– Держи их баграми! Крепче! – и пустил стрелу в человека, похожего на начальника. Он распоряжался и отдавал приказы. У Тимофея уже не было времени определить, попал ли в цель. Его люди и двое из «спящих» бросились к борту с баграми. Один из охранников тоже пустил стрелу и попал в кого-то. Вопли и проклятья слышались с обеих сторон. Где-то звякнула сабля. И громкий голос:

– Хватит! Мы сдаёмся! Пощады!

– Хватай приказчика! – услышал Тимофей голос Боци. – Ищите предателя! Его людей сюда! Торопись!

Кормщик послал троих вооружённых матросов на чужой баркас, и те быстро связали оставшихся на палубе. Всего-то их было семь человек. Двое оказались ранены, а один с перепугу бросился в воду и уплыл в темноту.

Зажгли ещё два фонаря. Стало чуть светлее, и Тимофей узнал по описанию сообщника приказчика. Его ранило в живот. И сейчас тот корчился от боли, боясь тронуть торчащую стрелу.

– Нашли приказчика? – спросил Тимофей, оглядывая людей. – Ищите, а то этот придурок ещё пожар устроит на судне. Поторопитесь!

Приказчика нашли на другом судёнышке. Тот забился среди мешков и корзин, но его всё-таки вытащили на свет.

– Кормщик, займись им, – кивнут Тимофей на приказчика. – Пусть всё поведает команде, а мы осмотрим другое судно. Что там имеется?

Никто ещё не знал чем гружено судёнышко. Боца с тремя матросами ушёл на него, Кормщик пытал приказчика, а Тимофей пытался допросить раненого начальника.

– Сразу предупреждаю, падаль собачья! Если всё поведаешь, то обещаю лёгкую и быструю смерть. В другом случае буду пытать. Договорились?

Раненый с трудом ответил согласием.

– То всё Хагла устраивал, господин! Мне бы досталось лишь четверть всего. Остальное он брал себе, подлюка! Отпустишь меня?

– Это все, что ты хотел нам сказать?

– А что ещё? Больше такого ничего не было. Товар продали бы подороже. Хагла устроил нападение и ограбление, и всё было бы чисто. Мы бы расстались мирно, но уже с деньгами. Не получилось...

– Ты из Дербента? – спросил моряк, что подслушал разговор.

– Да. Мы давно знакомы с Хаглой. Не первый раз проворачиваем подобные дела. А с нападением впервые Хагла предложил. Он должен был всех опоить вином, с сонным порошком. Да осторожность потеряли, дураки! О Аллах! Покарай нас своими карами, но не отправляй в ад! Мы грешны!

Он стал подвывать. Видимо боль была нестерпимой. Тимофей думал недолго. Самому убить как-то не хотелось. Позвал своего воина.

– Така, я обещал этому подонку лёгкую смерть за правдивый рассказ Он своё выполнил. Да и мучается он сильно. Сделай, чтобы не мучился. Мне что-то не по себе безоружного кончать.

– Сделаем, – уж слишком весело ответил Така. Схватил раненого и поволок к борту. Отработанным ударом ударил по шее саблей, и Тимофей отвернулся. Стало неприятно внутри. И он поторопился уйти к кормщику. Тот уже сидел с понурой головой и молча ждал чего-то.

– Ну что с ним? всё рассказал?

– Чёрт его знает, Темян. – Кормщик пытливо поглядывал на Тимофея. – Что с ним делать будем? Давай посадим в трюме на цепь и вернёмся к хозяину. Сам пусть и думает, что с ним делать и как.

– А что? Сгодится. Молодец! Всё так здорово решил. Распоряжайся. К тому ж и ветер будет почти попутным. Только утра дождаться. Надо груз перегрузить. А с судном что? Ты пойди глянь на него. Может, и оно сгодится нам?

Суда укрепили якорями. Кормщик всё же обследовал захваченное и убедился, что груза там мало и особой ценности не представляет. Зато ребята Тимофея и там, и на своём судне нашли довольно увесистые мешочки с серебром.

Боца алчно посматривал на них. Не вытерпел и просительно сказал:

– Темян, монетки пока без хозяина. Что стоит нам с тобой получить чуть больше, а? К тому же мы, особенно ты, столько сделали сегодня. Судно спасли, вора изловили, и ещё второе судно привести можем. Соглашайся!

– А что? Вполне правильное предложение. Только молчок. Мне монетки очень нужны. Для свадьбы дочери. Сам понимать должен.

– Молодец, Темян! Давай сразу и поделим. Здесь...

Тимофей взвесил два мешочка на ладонях. Сомнения одолевали. Но и упускать такую удачу тоже не хотелось. Это просто добыча и ничего большего! Такие думки полыхали в его разгорячённой голове.

– Значит так, Боца. Больший мешочек хозяину. Меньший нам. И мне чуть больше чем тебе. Согласен с таким раскладом?

Боца покачал головой и не очень поспешно согласился.

– А что, ты начальник. Всё по-честному. И правда, свадьба потребует много денег. Дели, а я дверь припру. Нечего всем глазеть сюда.

А ранним утром суда снялись с якорей и, изменив курс, пустились на полночь. Почти попутный ветер позволил сохранить хороший ход. Захваченное судно следовало в фарватере. Там были частично свои люди и трое других. Приходилось следить за чужими. Всё оружие у них отобрали. А свободные от вахты запирались в крошечном чулане на корме.

При подходе к острову Тюленьему ветер вдруг изменил направление и прижал к берегу. Кормщик с большим трудом исправил положение и на вёслах сумел завести судно в бухточку. Второе удалось буксирным канатом удержать следом.

Почти неделю пришлось простоять так в ожидании благоприятного ветра.

Глава 16

Миновало полтора месяца, как большой баркас ушёл по торговым делам на юг. Возвращения Настя ожидала ещё через месяц. Это сильно печалило её, вселяло неуверенность в себе и страх перед Бабушем. А тот всё настойчивее преследовал её. И девочка была уверена, что он затеял настоящую охоту на неё. Поэтому старалась одной никуда не ходить, а больше оставаться в кибитке, крепко закрывая дверь.

Понимала, что дверь не та преграда, которая может остановить наглого мужика. А жаловаться Матиру не хотелось. Могли возникнуть другие препятствия.

У неё появились подруги. Ей завидовали и не скрывали этого. Потому заранее сдружились с будущей женой самого богатого человека в посёлке.

К тому же многие уже знали, что эта чужая и своевольная девчонка имеет некоторые способности, что выделяют её из остальных. Многих такое положение раздражало. К тому же она, как и её отец, считались ещё рабами. И продолжится такое их положение до свадьбы. Все уже знали, что в этот день они перестанут быть рабами.

– Как ты себя чувствуешь в положении невесты, дочка? – как-то спросил Матир.

– Пока никак, господин. Вот тятя вернётся, тогда что-то будет известно.

– Не собираешься ли ты отказать мне, сыну?

– Я просто ещё не думала об этом, господин. Рано ещё. До моего дня рождения ещё целых полгода. А за такое время многое чего может произойти, господин.

Матир с подозрением глядел на девочку. На лице легко замечалось волнение и сильное беспокойство. И старик вдруг спросил тихим голосом:

– Ты боишься Бабуша, Настя?

Она не осмелилась ответить, но согласно качнула головой.

Долгое молчание опять прервал хозяин.

– Знаешь, детка, я тебя могу понять. Ты жила в одиночестве и с людьми не общалась. И твои страхи вполне понятны. Но, уверяю тебя, в браке нет ничего страшного. Это естественно и даже весьма просто. Часто бывает даже приятно. И не думаю, что Бабуш станет тебя обижать. Или его первая жена. Обещаю поговорить с сыном и просить не делать тебеплохого.

– Спасибо, господин, – поклонилась Настя. Ей хотелось побыстрее уйти и не продолжать неприятный разговор. А Матир легко понял её желание, улыбнулся.

– Хорошо, Настя, иди. Я тебя понял и постараюсь помочь.

А время шло. Приближалась осень, но солнце ещё палило довольно горячо. Настя часто уединялась в плавнях и там наедине с собой и редкими животными она предавалась раздумьям и мечтам. Боролась с тоской и грустью. Ждала отца и даже с надеждой считала предполагаемые дни его возвращения. Оставалось недели три.

Её занятия ограничивались лишь домашними делами. Правда, ей дали несколько овец и две козы. С ними она разговаривала, как с людьми. Они давали много молока, и она делала разные продукты из него. Сыр, брынзу, простокваши и сметану с творогом. Мяса она по-прежнему почти не ела. А теперь питалась только травами и молочными продуктами. Даже помогала бедным девочкам. Их тут хватало. Они часто приходили к ней и подолгу болтали о разных сплетнях и новостях. От них Настя узнавала про все стороны жизни в посёлке.

И море! Оно находилось в двух верстах от посёлка. Настя часто в сумерках ходила к нему и тайно купалась. Плавала в тёплых водах, в тёмной воде, такой таинственной вечером и приятной одновременно.

В один из таких вечеров, когда луна ещё не появлялась в черноте неба, она вы шла из воды и ахнула, обомлев. На берегу у её одежды стоял человек. Она не сразу узнала в нём Бабуша. А тот стоял и не двигался, молча всматриваясь в светлый силуэт девочки. Она не столько застыдилась, сколько испугалась сплетен. А, узнав Бабуша, спросила с дрожью в голосе:

– Тебе не стыдно подглядывать за бедной девочкой? А ещё джигит! Уйди, дай мне одеться.

– А тебе не стыдно купаться, да ещё нагишом? – каким-то странным голосом спросил Бабуш и сделал шаг вперёд, – Что скажут люди, глупая? А ты моя невеста. Опозорить меня вздумала?

– Чем же это? Или ты предпочитаешь, чтобы я была грязной и вонючей, как остальные ваши женщины? А я привыкла даже в тайге постоянно купаться в реке. Там вода так холодна, что тело коченеет.

– Выходи и оденься! – грубо ответил Бабуш. Он сделал ещё один шаг к ней, а Настя отодвинулась к воде на два шага.

– А ты уйди и не мешай мне! Стыдись, Бабуш! Уходи или я опять войду в воду. Я ведь голая...

– Куда ты денешься от меня! Иди ко мне!

– Не дождёшься! Уйди, говорю, или я пожалуюсь твоему отцу.

– Ой! Испугала! – голос Бабуша выдавал похоть и желание обладать ею. Ей это показалось опасным, и она вошла в воду и прошла по мелководью дальше, на глубину,]

Услышала плеск воды и поняла, что Бабуш бросился за нею. Обернувшись в испуге, Настя нырнула и постаралась подольше пробыть под водой. Плыла в сторону и тихо вынырнула, сдерживая дыхание. Бабуш стоял по грудь в воде и оглядывался. Озорной смех вырвался из её рта, и Бабуш увидел её шагах в пятнадцати левее.

– Догоню, и тогда ты у меня поплачешь, девка! Иди ко мне!

– Ты только жених, и ещё не имеешь никаких прав на меня, Бабуш. Хочешь догнать – так начинай, – подзадоривала она, зная, что тот плавать не умеет.

Бабуш сделал два шага к ней, испугался и остановился. А Настю захватил азарт. Бабуш стал медленно приближаться к ней. Настя опять нырнула, и мужчина завертел головой, надеясь увидеть её и попытаться догнать.

Она опять осторожно высунула голову подышать. Ей оставалось совсем намного до берега, и она без всплеска опустилась под воду и поплыла. Бабуш в недоумении и злости вертелся на месте.

Она выбралась на берег и хихикнула. Бабуш обернулся, в ярости крикнул:

– Ну погоди, сучка! Догоню и возьму силой!

– Поспеши, благородный Бабуш! Догоняй! – Схватила его сапоги, свою одежду и с хохотом от нервного напряжения, побежала прочь в заросли камыша и тростника.

Слышала, как Бабуш медленно выбирался на берег и стал ругаться, не найдя сапог и отфыркиваясь в злобе. А Настя перестала смеяться и ужаснулась содеянному. Зная мстительность Бабуша, она понимала, что её ждёт после свадьбы. И тут опять мысли завертелись в направлении бегства из этого гнилого посёлка и от Бабуша. Но надо дождаться отца. Без него ничего не выйдет. Всё следует обговорить с ним. Он, только он, может её понять и помочь.

«Никому не говорить о случившемся, – подумала она лихорадочно, хотя понимала, что удержать язык за зубами будет трудно. – Иначе он меня со света сживёт, проклятый! Как же от него избавиться?»

С этими крамольными мыслями Настя вернулась в свою кибитку, тщательно всё закрыла и укрепила. Бабуш мог и к ней попытаться проникнуть. Страх долго не давал ей сомкнуть глаза и заснуть. Всё прислушивалась к звукам и представляла, как Бабуш ищет свои сапоги и не может найти в тех зарослях. Будет знать!

На следующий день девочки, придя к Насте за молочными продуктами, со смехом поведали ей, как Бабуш вернулся в посёлок без сапог и сильно ругался. Многие с него смеялись, а жена заподозрила его в любовном похождении и учинила скандал с воплями и проклятьями. Всё закончилось её битьём. По этой причине и жене досталась изрядная порция смеха сельчан.

А Настя заметила, что с этих пор Бабуш стал избегать её. Было радостно от сознания крохотной победы и страшно одновременно. Наверняка, Бабуш вынашивает замысел жестокой мести. Настя содрогнулась, представив себя его женой. Спуску он ей не даст, это уж точно! И решимость сбежать в Астрахань стала укрепляться, и скоро она окончательно уверилась в реальности такого шага. Пусть только вернётся отец. С ним она сумеет договориться.

Считая каждый день, Настя уже надеялась. По её расчётам судно уже на подходе. Вспоминала погоду, и посчитала, что ничего страшного в море за последние недели не происходило. Бурь не было, остальное не так страшно.

Она даже ослабила бдительность и смело шастала по посёлку. Часто посещала старика Матира и продолжала пользовать его настоями и пасами ладоней. Хуже ему не становилось. Хворь словно затаилась перед окончательным броском. А старик был доволен и боготворил девчонку.

– Как ты связана с пропажей сапог моего сына? – спросил Матир у Насти в очередной её приход к нему в кибитку.

– Я уже столько раз про это слышу, Господин! А при чем тут я?

– Что-то мне подсказывает, что без тебя не обошлось. Может, расскажешь старому ворчуну? Ругать при любом положении не буду. Обещаю!

Настя поняла, что скрыть своё участие не удалось и, вздохнув, сказала:

– Я не виновата, господин. Я пошла вечером искупаться в море. Это мне очень нравится. Привыкла ещё с Сибири. А туда пришёл и ваш сын. Стал приставать. Я и убежала от него. А чтобы он меня не догнал, захватила его сапоги. Потом бросила и вернулась домой. Вот и все, господин. Пусть не пристаёт... пока...

Матир улыбался, потом рассмеялся и смеялся долго, не торопясь остановиться.

– Ну и насмешила ты меня! Давно так не смеялся. Молодец! Так ему и надо. Пусть уважает девочек. А ты и правда голышом купаешься? – вдруг серьёзно спросил он и строго глянул на немного обескураженную Настю.

– Никого же кругом никогда не бывает, господин. Это же далеко от села. Ваши девушки никогда в море не купаются. А мне так нравится! И Бабуш грозился карами за такое купание. А что тут такого? Очень приятно ведь. И пот смыть хорошо.

– Больше так не делай, Настя. Тебя не смогут понять наши люди. И так косо на тебя посматривают. Мне уже трудно уговаривать их не обращать внимания на тебя. И тут я согласен с сыном. Не надо дразнить собак.

– Я постараюсь, господин, – скромно потупилась Настя, совсем не уверенная в исполнении своего обещания. И Матир это понял по выражению её лица.

Идя домой, Настя ругала себя за неумение скрывать лицом своих мыслей и слов.

«Хорошо бы перестать смущаться и краснеть, и вообще выдавать себя выражением лица, – думала Настя и с опаской оглядывалась по сторонам. – Будем учиться этому!»

Матир подарил ей корову, и теперь она ходила в поле доить её. Молока давала мало, и Настя раздаивала её по совету хозяек.

До пастбища не более двух вёрст, и путь пролегал по вполне пустынному месту. Примерно посередине пути стояла небольшая роща деревьев, заросшая высоким кустарником и травами. Видимо подземные воды питали это место влагой.

Тропинка пересекала рощицу, и Настя присела в тени передохнуть. Кувшин оказался достаточно тяжёл, а солнце изрядно пекло.

Она сидела и мечтала о скором приезде отца. По её предчувствию он должен вернуться на будущей неделе. Сейчас был четверг. Или что-то такое. Клонило в сон, и она боролась с ним вполне успешно. Хотела уже продолжить путь, как лёгкий шум шагов заставил её встрепенуться. Оглянулась и встретилась глазами с Бабушем. Тот подходил неторопливо и был уже шагах в шести.

– Вот так встреча! – воскликнул он, делая удивлённое лицо. – Отдыхаешь?

Он подошёл вплотную. От него несло конским потом и слегка степью. Глаза, заметила девочка, горели плотоядным желанием. Она только задышала учащённо. Испуг словно парализовал её, и она так и осталась стоять на месте.

– Не вздумай кричать, девка! – прошипел он с придыханием. – Зарежу! Теперь ты не сбежишь от меня! – И обнял её крепко и жарко. Его губы шарили по её горячему телу, и она с ужасом осознала, что её платье частично разорвано. Его руки уже больно мяли её крохотные груди, только что начавшие оформляться. Она взвизгнула и упёрлась ладонями в его грудь. Но он был силён, и это ничуть не спасало Настю. Его ладонь сильно ударила её по щеке, и та тут же запылала огнём боли.

Крик заглох у самого рта. Бабуш повалил её и навалился сверху. Рука торопливо шарила по её телу, рвала тесёмки шальваров и клочья юбки платья. Девочка извивалась, царапалась что есть мочи, но силы оказались неравными. Боль то и дело полосовала её ноги и тело.

Наконец силы её иссякли. Смутно ощущая происходящее, Настя успела крикнуть:

– Подонок! Отвратительный подонок! – Она не заметила, что говорит по-русски.

Ответом был сдавленный смех и стало больно ногам. Его колени раздвигали их, а сил сопротивляться уже стало мало. Дышать стало трудно от навалившегося потного вонючего тела ненавистного человека. И тут острая боль чуть не оглушила её юное тело. Крик был зажат грязной ладонью, и Настя уже ничего не ощущала. Сознание помутилось и тело обмякло.

Она очнулась довольно скоро. И первое, что она поняла, что Бабуш всё же овладел ею, обесчестил, взяв силой. Он ещё не отвалился от неё, и она с усилием всё же столкнула его тело в бок. Прошипела словно змея:

– Месть моя будет ужасной, скотина!

Она намеревалась продолжить, но ладонь Бабуша опять полоснула по губам. Вкус крови слегка успокоил девочку. Она откатилась от него и опять прошипела, слизывая кровь с губы:

– Ты ещё пожалеешь, шакал проклятый! Я этого так не оставлю. И рожать твоего ублюдка не стану! – Она вынуждена была замолчать, получив очередную пощёчину. – Ты вша ползучая, жаба с отравленной кожей! Но я отомщу тебе! – Она отвалилась от уже настоящего удара кулаком в лицо. Откатившись ещё дальше, рука оперлась о кувшин с молоком. Он опрокинулся, но рука сама сжала его горловину. И когда Бабуш на четвереньках подполз к ней, ударила по бритой голове. Осколки порезали кожу и Бабуш на миг оторопел. Настя вскочила и бросилась бежать со всех ног. Шальвары мешали ей, приходилось поддерживать их рукой. Платье развивалось клочьями.

Редкие бабы из посёлка провожали её странными взглядами. А Настя не оглядывалась. Торопилась побыстрее спрятаться в кибитке. Но до её двери необходимо пробежать четверть посёлка. Это её не смущало. Лишь слезы мешали хорошо видеть, и это почему-то смущало её.

Мужчины улюлюкали, собаки бросались за ней, лая и забегая вперёд. Но ни одна не осмелилась куснуть её.

В кибитке Настя прежде всего схватила кувшин с водой, разделась и с остервенением стала обмываться. Крови было не так много, но внутри саднило, и отвращение волнами накатывалось на её измученное сознание. Потом села на кошму и уставилась в одну точку выше двери. В голове ничего кроме отвращения и боли не было.

К ней никто не зашёл. Она знала, что как бы мужчина не был повинен, она будет считаться опозоренной и общаться с нею никто не станет. Она будет отвергнута. И лишь брак с насильником может спасти её репутацию. Для неё это был не выход.

Вечером к ней заглянула служанка Матира. С равнодушным лицом сказала:

– Тебя зовёт хозяин, – повернулась и ушла, так больше ничего и не добавив. Казалось, что Настя не расслышала её слов. Продолжала сидеть, как истукан, никак не заставив себя хоть чуточку помыслить и вернуться в этом мир. Голова оказалась пустой без единой мысли. Она даже не вспомнила ни одной молитвы и молча продолжала сидеть в одной и той же позе, скрестив ноги и положив руки на колени.

Время перестало течь в её мозгу. И она удивилась, когда первые лучи солнца заглянули в тонкие щели двери. Оглянулась. Пусто. С трудом поменяла позу. Тело словно одеревенело. Стала помаленьку двигать руками, ногами, встала с трудом. В теле ощущалась какая-то усталость. Двигалась с трудом, и никак не могла начать мыслить. Лишь обрывки мыслей проносились в голове, не оставляя следа.

Но одна мысль молнией прорезала её сознание. Внутри уже растёт проклятое семя! Его необходимо немедленно вытравить. Попыталась вскочить, но тело плохо слушалось головы. Пришлось успокоиться и собрать мысли в одно место. Просто так ничего нельзя теперь делать.

Она почувствовала жажду и с удовольствием выпила воды. Идти к животным вовсе не хотелось. Даже выйти из кибитки она боялась. Боялась насмешек, презрительных взглядов и откровенных издёвок и злорадства. Теперь уж никто не возьмёт её в жены. Тем более её насильник Бабуш. И подумала, что о нём уже всё в посёлке должны знать и понять кто совершил подлость с нею.

Затем мысли вернулись к себе. К семени, что зреет в её теле. И как от него избавиться. Знала от местных знахарок много трав и снадобий из них, и сама немного добавляла своих знаний и умений. И решила ничего не откладывать в долгий ящик, а побыстрее вытравить проклятое семя. Другого она себе не представляла.

Она вспоминала всё нужные травы и корешки с почками. Когда и как их собирать, сушить или нет, и тут же, пренебрегая всем посёлком, вышла с корзинкой из кибитки и пошла в овраги, лога и рощи искать то, что ей необходимо. Пока отец не вернулся.

Никто с нею не поздоровался. Лишь злобно провожали взглядами. Она ещё подумала, что Бабуш мог легко распространить слух о её похоти, и что он не смог устоять её домогательств. И никого не смутит такая ложь. Ведь все знали, как Настя пренебрежительно относилась к Бабушу. Зато его никто не осмелится упрекнуть. Вдруг почувствовала, как её охватила апатия и безразличие. Смело и гордо миновала половину селения и углубилась в поля. Солнце уже пекло, хотя осень уже стучалось в двери, проса впустить её. А лето ещё сопротивлялось жарким солнцем.

Вернулась в кибитку уже вечером. Солнце давно село и мало кто заметил её с корзиной, полной трав и стеблей с кореньями. Руки испачканы, тело ныло непривычно и противно. Свежести в нём не чувствовалось.

Сделав первый настой, Настя стала регулярно пить его. Три раза в день. Потом сменила настой и тоже неделю пила. И так три недели. Едва заметила, как с капельками крови всё у неё вышло, и она вздохнула с облегчением. Только подумала, как возмутится посёлок, узнав про такой грех Насти. Ей было наплевать. Она ждала отца с нетерпением и жаждой услышать его мнение о её замысле мщения. О мщении она решила особо не распространяться. Боялась решительного противостояния.

Зато стала очень интересоваться рабами. Молодыми и сильными, которые только и мечтают о побеге, вынашивая различные бредовые планы.

Как ни удивлялась Настя, Матир больше ни вызывал её к себе. Даже для лечения. Хотелось узнать хоть что-то об этом. Но ни одна девочка больше не заглядывала к ней. Даже лишнее молоко она выливала свиньям. Их совсем недавно стали разводить под влиянием русских. С ними у местного населения всё чаще случались встречи. Уже совсем близко, и десяти вёрст не будет, те устроили себе деревню. Промышляли рыбалкой, разводили свиней и овец с конями. Изредка кого-то из них можно было увидеть и в посёлке.

Настя тоже раза два их видела. Очень хотелось подойти и поговорить, но боялась накликать на себя ещё больших бед и воздерживалась. Думала, что отец сам с ними познакомится, когда приедет домой. А дом ли это их? Сомнительно.

Настя узнала о прибытии отца лишь под вечер. Никто ей ничего не сказал. Зато встреча оказалась такой бурной, что Тимофей сразу почувствовал неладное.

– Доченька, ты не в себе как будто. Что-то произошло? Не скрывай от меня.

Несчастная Настя, вся в слезах, поведала своё горе, и с ужасом ждала ответа.

– Поэтому ты не вышла меня встретить?

– Нет, тятя! Меня никто не предупредил. А сама я редко выхожу. Меня тут все презирают, и никто не хочет со мной даже разговаривать. Только меня и виноватят. Проклятого Бабуша что-то никто не обвиняет. Но я поклялась, что обязательно отомщу этому подонку!

– Ну что ты такое говоришь? Как ты сможешь отомстить? Ведь мы рабы. А Матвей? Я у него был только что, и он ничего про тебя мне не сказал. Странно.

– Что он может сказать? Не станет он обвинять единственного сына. Разве я для него важнее сына-преступника? Но я отомщу. Или мне не жить, тятя! – слезы ручьём полились из её глаз.

– А как вы совершили своё плавание, тятя?

– Хорошо. Даже лучше чем можно было ожидать. Вот гляди, что я привёз, – Тимофей выложил на подушечку мешочек с монетами. – Серебро. Ты никому о нём не говори. То тайна. Это может нам помочь в дальнейшем. Или ты уже что-то надумала? Смотри, доченька, дело уж очень опасным может быть. Народ здесь буйный и на расправу скор. Будь осторожна и не высовывайся без толку. Да ты и так, наверное, уже это ощутила на себе, – он обнял дочь, чувствуя внутри пустоту.

Что он может сделать, будучи рабом? Да ещё главе рода! Тут стоит долго думать, чтобы додуматься до чего-то дельного. Таки головы надо бы сберечь. А так попусту рисковать и дурак может.

Такие мысли мелькали в голове. Они не давали покоя и вечно напоминали о собственной слабости. А тут ещё Настя со своими навязчивыми мыслями о мщении! Куда ей справиться в самом логове зверя? Всё здесь против нас. И всё же следует искать пути освобождения. Осень уже началась, и море стало слишком бурным. Море придётся оставить в покое. А степью бесполезно. Догонят и в миг голов лишат. До Астрахани слишком далеко и опасно. Не доехать конями.

После долгих раздумий, Тимофей посчитал своим долгом посетить Матвея и поговорить с ним про его сына и свою дочь. Был уверен, что говорить о свадьбе просто нет никакого смысла. Перенести такое оскорбление и унижение и играть свадьбу будет кощунством. И об этом хотел хозяину сказать открыто. Была и ещё одна просьба, почти требование.

Матвей не стал запираться и принял Тимофея вполне любезно. После такого захвата судна и приказчика он просто не мог отказать в приёме и поговорить о деле первейшей важности для несчастного отца.

– Я догадываюсь, что привело тебя ко мне. Должен признаться, что сына я не одобряю и готов обсудить с тобой, как загладить сей поступок моего балбеса.

– Спасибо за понимание, хозяин, – поклонился Тимофей. – Однако мне хотелось услышать что-то более весомое, хозяин.

– Я готов тебе возместить то оскорбление, которое совершил Бабуш. Чего бы ты хотел для своей дочери? Учти, что я ей многим обязан, Тимофей. Проси.

– Я прошу свободы для дочки и для себя, хозяин. Посуди сам, как ей теперь можно жить в среде людей, что презирают её и никогда не поймут её?

– Тебя можно понять. А куда ты потом денешься? В Русь отправишься?

– Об том рано судить и гадать, хозяин. Лучше скажи, что ты об том думаешь?

– Честно говоря, мне не хотелось бы тебя отпускать. Ты мне нравишься и работаешь хорошо. И к тому же единственный русский в посёлке. Это мне приятно сознавать. И можно сказать, что ты даже оплатил своё рабство и можешь такое требовать. А я бы предложил всё же сыграть свадьбу. Сын бы женился на Насте. Мне не составило бы труда его заставить. Но будет ли толк?

– Никакого толка не будет, хозяин, – поспешил ответить Тимофей. – Настя ни за что не согласится на такое супружество. И её я понимаю. Даже одобряю, хозяин.

– Да, да! Что тут возразишь. Ладно, Тимофей. Пока живи, а я подумаю, и тебе обязательно скажу своё решение. Хочу ещё поговорить с сыном.

Дома Настя пристала к отцу с расспросами. Пришлось поведать все. Под конец признался дочери:

– Я никак не ожидал, что Матвей так по-людски провёл разговор. Он, в общем, со мной соглашается почти во всём. А мне хотелось бы получить с него больше.

– Так вы ещё будете говорить, тятя?

– Обещал подумать и мне сказать. О времени не заикался. Подождёт. Куда деваться. Осень на дворе и надо думать, как зиму пережить. Пока это главное для нас. Бежать или куда-то переезжать сейчас нет смысла. Коней у нас нет, а пешком слишком трудно. К тому же есть надежда, что Матвей сможет пойти нам на уступки и постарается увеличить плату за надругательство.

– Хорошо бы, – согласилась Настя. – Когда он закончит думать? Ещё хворь опять на него навалится и что тогда? Ты, тятя, поспеши с этим.

– Хотелось бы, дочка. Да не всё от меня зависит. Я, конечно, попрошу его поторопиться. А послушает он меня – не знаю. Да и жить тут становится невмоготу. Я тоже подпал у народа в немилость. Буду просить его... А ты чем занимаешься? – отец имел в виду её месть и девочка поняла его. Долго молчала, раздумывая.

– Ты знаешь, тятя, я всё это время искала сообщников в нашем деле. Из рабов.

– Поиски успешно идут? – встрепенулся отец и с любопытством ожидал продолжения. – Хоть кого успела уговорить?

– Два молодых раба соглашаются на побег. А я просила ещё подобрать хоть пару надёжных ребят. Больше нам и не надо. У меня сложный план, тятя. А без тебя его не исполнить никак. Его ещё надо хорошенько обдумать и всё предусмотреть.

– Всего не предусмотреть, Настенька. Всегда найдётся что-то упущенное.

– Для всего этого времени до весны у нас достаточно. Конями, сам понимаешь, не уйти. Так я посчитала, что лучше всего на судне. Баркас захватить и на нём уйти в Астрахань. Думаю, что так будет надёжно для нас. Вот с рабами хуже будет. Хотя один мне говорил, что в Астрахани охотно берут любого, кто изъявит желание поселиться в том городе или вокруг. Разного сброда там много. Сам говорил.

Отец согласился с доводами дочери. Но полагал, что многое ещё предстоит решить. Он нарочно не заговаривал о мести. Надеялся, что Настя откажется от неё.

А тем временем Матвей всё же вспомнил обещание. Слуга мрачно сказал, войдя:

– Хозяин кличет, – и, не проронив ни слова, ушёл.

– Хоть бы сказал, когда посетить его, – недовольно буркнул Тимофей. – Ладно, иду сразу же. Чего тянуть?

Он ушёл, а Настя осталась с невесёлыми мыслями в голове. Хотелось верить в успех, да её месть не давала ей покоя. А отказаться от неё она никак не хотела.

Матвей принял гостя сидя на кошме, и вид его был неважным. Тимофей поздоровался, поклонился и сел напротив. Принесли по пиале кумыса и в молчании выпили. Тимофей ждал. А Матвей вздохнул и тихо молвил, не глядя на гостя:

– Ты не передумал с отъездом?

– Нет, хозяин. Ждём весны. Зимой неудобно, хозяин. А что ты скажешь?

– Говорил с сыном. Прости, но он отказался от такого брака. Ты должен быть доволен. Особенно Настя. Я не стал настаивать, помня ваше с дочерью отношение.

– А как насчёт свободы, хозяин? – несмело заикнулся Тимофей.

– Будет тебе свобода. Весной. А пока поработаешь. Ты ведь должен понимать, что ты вовсе не раб уже. Живёшь лучше, чем простой пастух. Подождёшь. Мало осталось. Если не возражаешь, то работать станешь на ремонте захваченного судна. Справишься? Уверен, что так и будет.

– Как скажешь, хозяин. Буду на такой работе.

– И вот ещё, Тимофей. Вы с дочкой много сделали для меня, и я с удовольствием даю тебе уже сейчас десять монет серебром. Это те дирхемы, что ты отобрал у разбойников. Для начала тебе хватит.

Тимофей поклонился и благодарил за щедрость. Уточнил срок освобождения и тихо вышел. Мешочек приятно ощущался в кармане.

– Договорились? – встретила отца Настя и глаза её загорелись надеждой.

– Да, дочка, всё в порядке. Весной будем свободны. Ещё денег дал для начала новой жизни, как сказал он. Вот, гляди. Десять дирхемов серебром.

Настя с интересом разглядывала монетки. Спросила с удивлением:

– А это что за монетка? Одиннадцатая! Золотая.

– А ну-ка! Дай глянуть. Неужели ошибся? Или нарочно положил. Полагал, что нас подслушивают, и тайно положил золотую? Ну и на том спасибо. И так здорово!

Глава 17

Здоровье Матвея-Матира становилось вое хуже. Об этом говорили в посёлке. Упрекали Минбелику, что она перестала лечить старика. Тимофей постоянно ловил на себе недобрые взгляды работников на починке баркаса. Сам он ни во что вникать не стал. Но работал хорошо. Недавние кочевники плохо принимали топор и пилу, и Тимофей оказался лучшим работником.

Ему даже платили один дирхем в месяц. Остальным платили меньше, и он вскоре узнал, что то приказ Бабуша. Удивляясь, он подозревал, что так делается нарочно, й вскоре убедился в этом. Другие получали меньше и постепенно стали выражать недовольство. Но не Бабушу, а Темяну, как звали Тимофея.

– Это вы, ребята, к Бабушу обращайтесь. Я тут при чем? А отказываться не намерен, работу делаю исправно, чего ещё?

Дома постоянно обсуждали план побега. Настя иначе это и не называла.

– Пока тебя не прогнали с судна, надо бы спрятать там оружие. Покрепче которое и подлиннее. А то потом может не представится случай. Мало ли что может выкинуть Бабуш, С него станется!

– А что, дело говоришь, дочка. А ты сама занимаешься с кинжалом или саблей? Надо бы навыки поиметь. Могут пригодиться. Чем чёрт не шутит. То, что ты задумала, потребует много от тебя. Учти это, Настенька.

Она поджала губы и согласилась. Отцу не сказала, что уже давно имеет при себе небольшой кинжал. Прячет на поясе шальвар и часто упражняется с ним. Один из её знакомых помогает ей в овладении ударов. Она уже знала, куда стоило бить. Оставаясь одной, практиковалась на мешке, набитом сеном.

А Тимофей сохранил при себе лук со стрелами и тоже иногда постреливал. Однако времени на это было слишком мало. Да и не хотел, чтобы кто-то его видел за этим занятием.

А тут, в заботах и мечтах, пришла весна. Стаи перелётных птиц спешили заняться гнёздами, и многие жители ходили в плавни пострелять себе на обед. Весна не лучшее время для скотины. Отощала и ждала молодой сочной травы.

– Боже, Настенька! Неужели мы пережгли зиму? Теперь нужно готовиться к переезду! Скоро лёд растает на море и оно очистится. Можно спускать судно на воду

В конце марта судно спустили на воду, и кормщик осмотрел его. Тимофей вертелся рядом. Отвечал на вопросы и сам интересовался многим. Кормщик вопросительно поглядывал на товарища, наконец поинтересовался:

– Интересуешься морскими делами, Темян? С чего бы так?

– Нравится мне это, – чуть безразлично ответил Тимофей. – А что такого? Нельзя что ли? К тому же тут мало любителей моря, как я успел заметить. Даже рыбу мало кто ловит. А её тут хватает! Глупо поступают.

– Верно говоришь. Да и у нас без Матира вряд ли кто осмелился бы выйти на такой посудине в море. Мы ведь кочевники, и море только тут увидели. Привычки ещё не заработали. А вот мне тоже сразу понравилось море. И как ты, всем интересовался. А тут и Матир появился. Так и сделался кормщиком. Ещё и Тул может управиться с судном. Тут ведь какое дело, Темян? Запоминать и держать в памяти.

– Я уже это понял по тем двум походам с тобой. Наверное, тогда заметил мой интерес к морю. А моя Минбелика и вовсе без моря не может. Тоже дознался, как она тайком купается по вечерам.

– Да уж. Об том всё талдонят. Чего к девке цепляться? Кому она мешает?

– С народом трудно спорить, Башан, – вздохнул Тимофей. Он видел, что задел за живое кормщика и с лёгкостью использовал это для себя. – Ну как судёнышко? Сойдёт? Старался, видит Бог!

– Я знаю. Однако, Бабуш что-то ворчит. Что-то его тут не устраивает. Да он совсем не разбирается в таких делах. Наверное, хочет показать себя перед всеми. Готовится занять место Матира. Тот совсем плох стал. Жаль старика. Мыслил знатно, а что будет при Бабуше... кто его знает! Всё очень неустойчиво стало.

Настя тем временем подговаривала ещё одного раба присоединиться к их побегу. Тот люто ненавидел Бабуша, и благодаря этому согласился рискнуть. Даже спросил девчонку, видя в ней хорошего организатора:

– А ты не думала, как прикончить этого важного гуся Бабуша? – Он говорил шёпотом, и Настя едва слышала его слова.

– Ты что?! До этого я ещё не дошла! Опасно ведь как! А ты готов?

– Была б возможность и условия... Глазом не моргнул бы!

– Не торопись, Замба. Всему своё время. С такими делами не стоит спешить.

– Ты, я вижу, девка серьёзная. Да и понятно. У тебя свои счёты с тем выродком! И отец у тебя надёжный человек. Потому я охотно присоединяюсь к тебе. К тому же ты девка красивая и сделать тебе приятное самому охота. – Он улыбнулся откровенно и даже нахально. Настя на это ничем не ответила. Со времени насилия она из мужчин признавала лишь отца. Остальные для неё стали безразличны. И это было всем уже понятно. Да и кто, кроме рабов мог бы себе позволить смотреть на неё с восторгом или просто с симпатией. Таких храбрецов в посёлке не оказалось. Насте это даже нравилось. Никто уже не смотрел на неё с вожделением, раздевая её глазами.

Приближалось окончание охоты на птиц. Тимофей подумал и спросил дочку:

– Слушай внимательно и думай. Хорошо бы закончить наше здесь пребывание не просто побегом, а и местью твоему насильнику.

– Здорово! – глаза девочки загорелись. – И что ты надумал? Выкладывай-ка!

– Наш Бабуш большой любитель охоты. Надо убедить его пойти в последний раз пострелять уток, гусей с лебедями. Дело азартное, и он легко согласится. Найти только человека, с которым он может поговорить без подозрения.

– Как его найти? Кто с нами будет говорить? – Возразила Настя в отчаянии.

– С нами не будут, а с другими вполне согласится. Пораскинь мозгами. Вспомним, кто может это ему предложить!

На другой день Настя с возбуждённым лицом заявила:

– Вроде такой человек нашёлся, тятя! Я сегодня зашла к Матвею. Мне сказали, что он очень плох и просили помочь. Пришлось зайти, почти час я с ним возилась. И, знаешь, тятенька, он сказал, что стало намного лучше. Даже повеселел. Потом ещё много о чем говорили, и я убедила его, что Бабушу хорошо бы пойти на охоту. Птицы уже заканчивают гнездиться. Самое время. Он согласился. Обещал послать в плавни. Это то, что нам как раз надо.

– Ещё стоит подумать, как его направить в ту бухту, где стоит судёнышко. Наше судёнышко. Настенька! Тоже задача не из лёгких.

– Это проще, тятя. К тому же вовсе не так обязательно именно туда. Можно и в другое место. Но поблизости от лодки. Хотя бы в версте от неё. Я попрошу Замбу это устроить. Ведь с Бабушем пойдёт кто-то. Там обязательно будут и кто-то из рабов. Их можно уговорить. Особенно если обещать монетку. Тут лучше не скупиться. Дороже выйдет, тятя.

Скоро заговорщики узнали, что Бабуш собирается на охоту в пятницу. И Замба с остальными двумя товарищами Бабуша, назначен слугой и помощником.

– Стало быть, послезавтра, – в раздумье проговорил Тимофей. – Время ещё есть.

Через Замбу Настя оповестила своих людей о сроке выхода в море. Судно почти не охраняется и с одним сторожем справиться будет легко. С этим оказалось легче всего. Оставалось поближе заманить Бабуша к лодке. Это сэкономит время. Запас обязательно должен быть. Так порешили заговорщики.

Тимофей, как лучший плотник, посещал судно и выискивал недоделки. Сторож не препятствовал. Даже был рад поговорить. Тимофей постоянно что-то приносил на борт и прятал подальше. Это было продовольствие и оружие, какое удавалось раздобыть. Часто его просто крали. Сам Тимофей настрелял с десяток уток и гусей, мяса должно хватить на несколько дней. А Настя попросила Матвея дать ей увесистый кусок сада. Тот с удовольствием выполнил её просьбу. Потом добавил немного муки и лука, понимая, что у тех всё уже закончилось.

Все это Тимофей отнёс на судно и спрятал.

Наконец наступила пятница. С утра, ещё солнце не взошло, отряд человек восемь на конях выехал в плавни. С ними ехал и Замба. Заговорщики же разделились. Часть ушла к судну готовить его к выходу в море. Остальные, а то были Тимофей, Настя и ещё один из рабов, шли за охотниками. Все хорошо вооружены, с двумя луками и саблями. Каждый имел ещё по кинжалу, рассчитывали на внезапность и растерянность охотников. Всё же была надежда, что Замба ушлёт часть людей в другое место, и захватит Бабуша врасплох. Для помощи Замбе рядом скрытно должен находиться его помощник. Вдвоём они смогут на время свалить Бабуша, а тут подоспеет и остальная братия из Тимофея и Насти. Посчитали, что этого должно хватить. Хотя сомнений было много.

Настя так волновалась, что даже говорить боялась. Могла начать заикаться.

Тимофей наоборот был спокоен, сосредоточен. Всё закончить планировали не позднее девяти часов пополудни.

В последний момент решили идти гуськом, чтобы слышать друг друга, а передний должен постоянно слышать Бабуша или Замбу.

Замба делал всё, чтобы направлять Бабуша поближе к судну. Сейчас они были чуть дальше версты. Наконец вышли к открытой воде и Бабуш приготовил лук.

– Расходимся, ребята! – махнул он рукой и его товарищи тут же скрылись среди высоких стеблей прошлогодних камышей и тростника.

– Господин! – крикнул Замба, услышав шорох товарища. – Цапли правее! Глядите!

Бабуш развернулся немного и вскрикнул. В бедре чуть выше колена торчала стрела. Он с болью в глазах успел бросить взгляд на раба. Но тот был даже без лука и бросился к господину. Бабуш уже корчился от боли, лёжа почти в воде.

– Кто так мог? – успел чуть ли не крикнуть Бабуш и отвалился на спину. Замба носком сапога точно угодил в челюсть. Появился Тимофей, за ним Настя.

– Относим подальше, к судну! – зловеще шипел Тимофей. – Берём!

Бабуш открыл глаза и мутный взгляд медленно приобретал осмысленность.

– Куда вы меня? Погодите!

– Зачем лежать в воде, господин? – Тимофей дышал тяжело, с усилием неся с Замбой тяжёлое тело Бабуша. – Тут близко! Сотня шагов.

Бабуш застонал, вскрикнул. Стрела цеплялась за стебли и причиняла тем адскую боль. Замба прикрикнул:

– Заткнись, гадёныш! Кончилась твоя власть!

– Вас всех зарежут! – прохрипел Бабуш и откинул голову. Шея оказалась столь привлекательной, что Настя не удержалась и приставила кинжал к ней. Слегка надавила, и капелька крови сползла вниз, к воротнику и остановилась у уха.

Он больше не пытался говорить. Боль от стрелы слишком оглушала его.

– Стой! – приказал Тимофей. – Хватит его тащить, – и грубо бросил на кочку. – А теперь немного поговорим, господин. Тебе моя дочь грозилась отомстить? Так вот пришла её очередь. Настя, что собираешься сделать с этой падалью?

Она молча смотрела в посеревшее лицо насильника и вдруг глянула на Замбу и, скривив губы, сказала решительно:

– Замба, раздень его и отрежь его мужское достоинство! Чтоб, значит, девки больше не страдали от этого козла! Режь от основания! Потом уходим!

– Вы что это? – успел крикнуть Бабуш, но в то же мгновение Замба сильно ударил хозяина в живот. Тот скрючился и застонал, а раб торопливо стащил с него всю одежду, ударил ещё раз в лицо, связал руки. Ноги растопырил и, злобно оскалившись, бросил: – Держите его ноги! Я быстро – и бежим!

Бабуш с ужасом глядел туманными глазами на приготовления, не веря ещё в то, что может с ним произойти. А Замба поднял голову к Насте и спросил:

– Может, просто зарезать?

– Нет! Пусть живёт без своей гордости и достоинства! Пусть знает, что не все люди его рабы и с ними можно поступать, как ему хочется! Режь!

Тимофей успел затолкать Бабушу в рот тряпку, а Замба ловко, словно всегда занимался подобными делами, резанул это достоинство под корень.

– А теперь засунь ему в рот его достоинство! – чуть не кричал Тимофей. – Поспешим, а то не успеем скрыться в Астрахани.

Забрав всё оружие и одежду, и оставив Бабуша корчиться от боли, заговорщики зашагали прочь к судну. Там уже должны были всё приготовить к уходу в море. Хлюпая по воде и тяжело дыша, они через полчаса уже шли по мелководью к судну. Оно стояло в ожидании беглецов.

Лодку им не оставили, пришлось брести по грудь в воде, пока не влезли на борт. Тимофей помог Насте взобраться и все трое повалились на палубу отдыхать.

Пока троица переводила дух, остальные подняли рей, закрепили верёвку и стали наблюдать, как берег медленно отдалялся от судна. Семь человек были напряжены и хмуры. Страх ещё не покинул их рабские души.

Когда Бабуша привезли в посёлок, он был в плохом состоянии. Кровь так и не остановили, а боль постоянно вызывала стоны и проклятия на голову проклятых сибиряков. А от потери крови голова кружилась, и он не мог даже стоять.

Сбежалась вся родня и знатные люди. Тихо шептались, некоторые с явным удовольствием наблюдали страдания Бабуша. Родня никак не смогла толком узнать, куда направились беглецы. Единственное, что смог поведать Бабуш, стиснув зубы:

– Слышал, как этот предатель Темян говорил об Астрахани.

– А куда ему со своей стервой податься? – согласился дядя по матери. – Вестимо к своим. Матир, надо догнать и всех на кол посадить!

Матир стоял у ложа сына и молча страдал. Единственный сын и в таком положении. Выживет ли? Сбежавшиеся целительницы ничего путного сказать не могли. Охали и причитали. Поили настоями для свёртывания крови. И к вечеру кровь остановили. Все вздохнули с облегчением. А бабки продолжали голосить и прикладывать к ране свои снадобья. Никто не был уверен в их пользе. Но другого не было.

– Матир, чего молчишь? – наконец заорал шурин и вывел старика из транса. – Дай распоряжение! Время идёт ведь! Судно готовить?

– И побыстрее! – наконец выдавил тот из себя. – Всех на кол, а Настю ко мне! Я сам с нею хочу разобраться!

Лишь в темноте, не обращая внимания на протесты кормчего, судно вышло в море. Курс определили на заход и всю ночь шли этим курсом. Наблюдатели менялись и со вниманием всматривались в темноту, боясь проглядеть свет малого судна. До утра ничего такого заметить не удалось.

– Так полсуток прошло, – оправдывался кормщик перед шурином Матира, который взялся руководить походом. – Раньше надо было двигаться. Гребцы уже из сил выбились, а ветер слабый. Вряд ли мы их догоним.

– Догоним! – с уверенностью ответил шурин. – У них всего семеро. Да и то одна девка слабая. Куда им против нас!

Кормщик не ответил. Лишь про себя подумал, что у них судно без груза, лёгкое, значит, и ход даже при таком ветре, будет достаточным, чтобы уйти далеко и затеряться в море. Без паруса судно почти невозможно заметить, а они не дураки, чтобы ставить парус. Знают, что без погони не обойтись.

После полудня встретили небольшое судно и сблизились. Короткие переговоры показали, что лодку беглецов никто из людей не видел.

– Куда они могли податься? – бесновался шурин.

– Могли спуститься на десяток вёрст южнее, и мы их уже не заметим. А парус днём ставить не станут – не дураки, думаю.

Шурин задумался. Его бесило спокойствие кормщика. Сам он почти не ходил в море и ничего не знал о нём. Зато думал, как о погони в степи, на конях.

Проходили дни, а преследование ничего не давало. К тому же ветер поменялся, задул от запада. Идти дальше было невозможно. По требованию шурина хозяина день гребцы надрывали пупки, но больше десяти вёрст не прошли. Так уверял кормщик, и посланец родни ничего не мог ему ответить. После двух часов дрейфа согласился повернуть назад. И то пришлось немного лавировать, хватая ветер парусом. Шли медленно, но без помощи гребцов. Все были хмуры и опасались, что дома их ждёт жестокое наказание.

– Знать не судьба, господин, – вздохнул кормщик. – Мы всё сделали, ан не получилось. Позже можно снова пойти в Астрахань и там всё разузнать. Город маленький и скрыться в нём не так просто. Найдётся шайка шакалов!

В посёлке их ожидала страшная весть. Матир скончался на второй день после ухода судна в погоню. Но оставалась его жена, и её род стоял за поиски беглецов.

Вернувшихся тут же обвинили в пособничестве беглецам. Мать Бабуша визжала, требовала немедленно идти на поиски, а сам Бабуш ещё был слишком слаб и подавлен, чтобы участвовать в таком важном деле.

Несколько дней посёлок бурлил. Многие выступали за поиски и казнь преступников. И всё же нашлись несколько человек, осмелившихся заявить, что Бабуш сам во всем винен, и не стоит никого искать.

– Смутьянов побить камнями! – орали сторонники рода Давах и уже начали осуществлять свои угрозы. Полетели камни, а смельчаки поспешили спастись бегством.

Страсти, однако, к утру утихли. Посёлок занялся похоронами своего вождя. А судно стали готовить ^дальний путь. Грузили провиант, оружие. Давах потребовала послать на судне двадцать человек.

– Может возникнуть стычка! – кричала она, нисколько не скорбя об утрате мужа. – Без воинов трудно добиться успеха, русские просто так не отдадут нам своих выродков, ублюдков! Двадцать человек!

Кто-то высказал мнение, что беглецы могут в Астрахань и не заходить.

– Вполне может быть, что они тоже подумали, что искать их будем только там, – говорил один из рода Давах. – У них тоже голова есть на плечах, а не кочан!

– Если так, то можно и в Тарки заглянуть. Слыхал, что русские и там обосновались. Потому на судно погрузить живых овец и побольше продовольствия. Дело не такое лёгкое и быстрое.

Пришлось с ним согласиться, но оказалось, что мало кто имел желание помочь продуктами роду Давах. А этот род давно славился скупостью, опять возникли потасовки. С трудом восстановили спокойствие. Пришлось Давах самой со своим родом организовывать поход и за свой счёт. Тут же число воинов сократили до пятнадцати человек. И поставили во главе опытного батыра и родственника Давах, знатного и уважаемого Самбика. Ему было за сорок, и Давах смело доверила ему такое важное дело. Привлекла монахов для совершения молебна и благословила его.

Глава 18

Небольшой баркас неторопливо пересекал море, направляясь к западному берегу.

Тимофей был задумчив ине скрывал своей озабоченности.

– Тятя, что так печалит тебя? – Настя пристально смотрела в его лицо. – Что-то у нас не так? Тогда поговори с другими. Может, что дельное подскажут.

– Что тут подсказывать, дочка? На борту семь человек и никто толком не знает, как управляться с судном. И то не речка, а море. Меня сильно беспокоит возможность бури. Что тогда? Я третий раз в море и хоть немного интересовался, да тут столько надо знать и запоминать, что голова идёт кругом.

– А ты знаешь, сколько дней потребуется, чтобы переплыть море?

– У нас никто этого не знает. Лучше меня никто не может управлять судном, а я сам почти ничего не умею.

– Мы же не тонем, тятя! – удивилась Настя. – А буря может и не возникнуть.

– Кормщик говорил, что у тех берегов постоянно довольно сильные ветры дуют. Как нам с ними справиться? Я даже не представляю, как паруса переставлять при смене ветра. Хорошо, что сейчас ветер слабый. А покрепчает?

– А ты уже сейчас пробуй с парусом управляться. Переставляй его туда-сюда. Вдруг что и поймёшь, тятя! Не сидеть же, сложа руки и ждать сильного ветра. Тогда будет поздно.

Отец оглядел суровое лицо дочери, вздохнул. Ему было смутно и неловко.

– Что ж, может, ты и права. Можно попробовать. – И он прокричал сбор на корме. Там находилась комнатка, единственная на судне с крышей. На два человека. Тимофей поселил туда дочку, оставив и себе место.

Ориентируясь только по солнцу, Тимофей спешил вывести судно к побережью. С ним у него связывалось нечто большое и спокойное. Каждый час пытался разглядеть у горизонта что-то похожее на полосу берега. Волнение и беспокойство владели им основательно. А Настя тоже заразилась его неуверенностью, и страх медленно заползал в её юную душу.

Уже шли в море четвёртый день, и не видно никаких признаков суши. Если не считать чаек, с пискам проносящихся вдали, и облетавших лодку.

– Темян, кажись берег завиднелся! – крикнул татарин, поставленный смотреть вперёд. – Гляди сам!

Все бросились на нос и действительно – можно различить тонкую полоску на горизонте. И вздох облегчения сотряс груди беглецов.

– Что за берег? – спросил Замба озабоченно.

– Откуда мне знать! – вдруг взволновался Тимофей. – То вам он может быть знаком. Вы местные. Подойдём ближе. К тому же солнце садится. Переждём у берега.

Поскольку ветер оказался почти встречным, шли на вёслах. К берегу подошли почти в темноте. Айсан вопросительно глянул на Тимофея. Спросил смело:

– Попробовать берег глянуть, а? Воды у нас почти не осталось.

– А ты плавать умеешь? – с сомнением спросил Тимофей. – Смотри, не утони.

– Умею. Не очень, но саженей пятьдесят смогу.

– Давай. Только поосторожнее.

– Тятя, а мне можно с Айсаном? – спросила Настя.

– Сиди уж, егоза! – прикрикнул отец. – Без тебя обойдёмся. Эй, померять бы глубину! Шест есть тут?

Ему не ответили, но минут через пять голос из темноты проговорил:

– Почти сажень. Двух пядей не хватает.

– Айсан, ты у нас самый высокий, – заметил Тимофей. – Прыгай, да кинжал не забудь прихватить. Рубаху не снимай, комарье загрызёт.

– Вроде рано ещё, – ответил Айсан и сиганул подальше от борта. – Мелко! – высунул он голову из воды, став на цыпочки. – Ждите и фонарь не тушите, а то найти будет вас трудно! Я пошёл!

Томительное ожидание длилось больше часа. Наконец голос Айсана прозвучал из темноты моря:

– Всё тихо, ребята! Кажись, это где-то вблизи устья Итиля[1]. Вроде бы не туда забрались. Всюду мелко!

– Вода на вкус какая? – спросил Замба.

– Солоноватая. Думаю, что пить можно будет. Видать всё же речка где-то рядом. Я бывал в протоках Итиля и немного знаю... Думаю, стоит пройти немного дальше. Там обязательно будет пресная вода.

Поговорили с полчаса и согласились с татарином. Допили всю воду и вымыли бочонок морской водой. Посетовали, что никто не догадался добыть хоть маленький челнок. Без него оказалось всё намного труднее.

Следующий день ушёл на поиски пресного протока. Изнывая от жажды, народ пил морскую воду. Сварили пшённой каши, а Настя блины испекла. Но оказалось, что и с дровами плохо. Их оставалось очень мало. Варить не на чем.

Солнце ещё не скрылось за горизонтом, а лодка приблизилась к берегу совсем близко. Глубина показала всего полсажени. Опасное место. Если сядет на ил, то без лодки сняться будет почти невозможно.

– Пока темно, будем воду набирать, – распорядился Тимофей. – И дров насобирать

– Темян, кажись, мы всё же идём к Астрахани, – заметил Замба с беспокойством.

– Я и так уже понял, – раздражаясь, ответил Тимофей. – Надо решить, куда подаваться. В Астрахани искать будут в первую очередь.

– Прошла уже неделя. Они уже ищут нас. Значит, прошли мимо и мы ничего не заметили. Был один парус, да с одной мачтой, у нас такого судна нет. Думаю, в Астрахань идти можно. За день разузнаем что и как, и покинем город. Потом ищи нас, как ветра в поле.

– Ну и задачка! – вздохнул Тимошка. Он никак не мог сообразить, в какую сторону направить путь. – А провиант? Его у нас нет, а идти на тот берег моря много дней. Без провианта загнёмся. Стало быть, надо спешить в Астрахань.

Так и порешили. И в густых сумерках начинающегося утра, снялись с якоря и с бережением устремились на заход. Ветерок был слабым и слабо попутным. Приходилось часто грести. А харчи кончались слишком быстро.

– Придётся ловить рыбу, ребята! – распорядился Тимофей. – Здесь её много.

За час поймали трёх рыбин по локтю каждую – ужин обеспечен.

Дней пять ещё проболтались у берега, и наконец увидели судно. Кто-то заметил:

– Персидское или из Дербента идёт. Только не наше. В Астрахань направляется.

– Вот и нам туда же, – встрепенулся Тимофей. – Идём за ним. Самим нам главный проток не найти. А идти дальше без подготовки глупо. Да, возможно, и никуда не придётся. Оглядеться надо.

– А мы не угонимся за персами, – заметил Замба, кивнув на удаляющееся судно.

– Ничего страшного, – успокоил Тимофей. – Проход они нам указали, остальное и сами сможем. Плохо, что всё время надо идти на вёслах. Сил мало у нас.

– Так-то оно так, да куда денешься, – вздохнул Гаяр, татарин в возрасте, просидевший в рабстве больше десятка лет. – А там ещё денег надо где-то добыть. Что мы можем без денег? – Он многозначительно глянул на Тимошку.

– Грабануть кого вздумал? – спросил Тимофей строго. – Сразу загремишь на плаху! Тут тебе не море. Тут легче дозваться. Кругом чужие глаза могут быть.

– Так если с умом, Темян... И всех в воду. Вынесет в море, а там попробуй найди! – Гаяр оглянулся на товарищей. Искал поддержки. Те лишь молча впитывали его слова и прикидывали в уме возможности и риск.

– Дело говоришь, Гаяр! – вдруг встрял Замба. – Тут разной посудины много. Можно найти себе по зубам. Если с умом, конечно.

Неожиданно все остальные загалдели, и тут же выяснилось, что у многих такие мысли уже бродили в головах. А Тимофею ничего не оставалось, как принять общее требование. К тому же идти до Астрахани ещё далеко.

Через два дня, солнце уже низко склонилась к правому берегу протоки, впереди увидели небольшое судно раза в полтора больше нашего. Вёсла размеренно махали, тяжело груженое судно медленно поднималось вверх по спокойной воде протоки.

– Вот и приличное судёнышко для нас! – азартно воскликнул Гаяр и плотоядно оскалился редкими жёлтыми зубами. – До темноты подойдём ближе, а потом бросимся разом и порубаем всех без остатка!

– Ты гляди, сколько там народа! – недовольно отозвался Тимофей, – Справимся ли?

– Ничего страшного! – задорно настаивал Гаяр. – Никто там не ожидает от нас ничего такого. Да они уже заметили, что у нас народа мало. Значит, ничего не опасаются. Навалимся разом, и куда они денутся? А товара там уйма! Гляди, как низко сидит в воде. Темян, чего сомневаешься? Справимся! Поверь моему опыту! У них и оружия, наверняка, нет столько. Ребята, готовимся!

Подготовка заняла всего пять минут. Затем все сели на вёсла. Настя, захваченная азартом скорой схватки, стала к рулевому веслу. Оружие было рядом.

Прозрачные сумерки только окутали протоку, как Гаяр, взявший команду на себя, обратился к Тимофею:

– Темян, сможешь свалить рулевого? Вали его первого. Затем гляди зорко. Кормчего лучше не трогать. Пригодится. А вот того здоровенного батыра свалить необходимо одним из первых. Сможешь;

– Шагов с пятнадцати ручаюсь, – бодрился Тимофей. – Тогда первого лучше того батыра. Рулевой весло не бросит, а тот может забегаться.

На том и порешили. Навалились на вёсла. Насте приказали взять левее с тем, чтобы дать понять, что они стремятся обогнать купца без риска столкнуться.

– Темян, как только свалишь батыра, цель в рулевого. А мы тут же тоже выпустим по стреле. Тем временем Минбелика бросит наше судно к борту, и уж тут мы берёмся за багры. Темян, ты продолжаешь стрелять.

Настя почувствовала, как колени ослабели, а тело сотрясала мелкая дрожь страха и волнения. Она пристально смотрела на медленно приближающийся кораблик купца, а сердце готово было выпрыгнуть из груди. Тело вспотело, не то от волнения, не то от страха и предстоящей схватки. И вдруг услышала голос Гаяра:

– Темян, давай! Не подведи!

До борта купца осталось не больше двадцати шагов, суда быстро сближались. Настя с судорожным усилием работала веслом, и всё же сумела направить своё судно к борту купца. Стрела Тимофея вонзилась в бок воина. Тот взвыл, схватился за бок и медленно осел на палубу. Остальные разбойники бросили вёсла и заспешили с луками обстрелять судно. Ещё минута – и суда столкнулись бортами. На купце так и не оправились от внезапного нападения, и до сих пор никто не взялся за оружие.

Нападавшие спешили взобраться на борт и уже рубили всех, кто попадался им. Не прошло и двух минут, как судно было захвачено. Шесть человек истекали кровью и расставались с жизнями. Десяток оказались ранеными, и лишь второй десяток уже стояли на коленях, умоляли пощады и молились.

Кормщик знал русский, и с ним тотчас Тимофей стал вести переговоры. Купец сидел на палубе с окровавленной головой и стонал, покачиваясь из стороны в сторону. Что-то бормотал и озирался.

Распоряжался Гаяр. По его приказу всех убитых и тяжело раненых выбросили за борт, остальным было приказано развернуть судно и следовать вниз по течению. Бывшие рабы быстро работали, спеша до темноты успеть всё выполнить, и смыть кровь.

А Настя смотрела со своего места. В душе нарастал вопль ужаса. Но ни единого звука не вырвалось из её рта. Всё эмоции задавила в себе и ожидала дальнейшего.

Два судна медленно сплавлялись по течению. Работать не хотелось. Ночь только началась, потные разбойники спешили насытиться едой, что в изобилии нашлась на борту. Кормщик со страхом вопросительно поглядывал на Тимофея, не осмеливаясь задать вопрос, так его волновавший. Что будет с ним?

– Ты нам нужен и потому ты жив, – говорил Тимофей и внимательно разглядывал незнакомца. Тому было лет пятьдесят. Большие черные глаза смотрели со странным непонятным выражением. Чёрная бородка с проседью казалась сделанной из проволоки. И весь он был чёрный, сильно загорелый. Сам поведал о себе. Оказалось, что судно идёт из Персии с товарами для Астрахани. Заверил, что торговля здесь очень выгодна.

– Лишь море слишком опасное, господин, – добавил кормщик. Он не очень хорошо говорил на русском языке, но вполне понятно. – Часты сильные ветры и бури. Что вы намерены делать, господин?

– Хотелось бы до Дербента добраться. Как долго туда идти?

– Недели две, господин. И то, если ветер не будет про́тивным. Сейчас он довольно плохой для пути туда.

– Слушай внимательно, – предупредил Тимофей строго. – Если за это время научишь меня управлять судном, то будешь жить. Даже малое судно могу тебе отдать. Жду твоего решения до обеда, кормщик.

– Так долго не надо, господин. Я готов. Только всему научить за такой короткий время никак нельзя, господин. Да вы ведь читать не умеете. Быть сложно.

– Это и так понятно. И всё же, что я могу иметь от тебя? Я должен хоть сносно, но управлять парусами, определять курс и работать со снастями.

– Я быть стараюсь, господин. Самое главное смогу вам дать. Остальное приходить со время. Опыт трудно получить сразу. Так не может...

– Тогда договорились. И ещё одно. Поможешь нам продать ваши товары в Дербенте. Кстати, вы заходили туда?

– Стоять два день, господин. Брали вода, дрова, пища.

– Значит, судно могут узнать?

– Могут, господин. Хотите другой судно?

– А можно? – не понял Тимофей.

– Этот судно легко делать мало другое. Плотник тут живой, сможет.

– Тогда твоя жизнь сохранена, кормщик. Как тебя звать хоть?

– Межид мой имя, господин. Я почти лезгин. Мать мой лезгинка. Родилась близко Дербент. Хороший город!

– Как оказался на персидском судне да ещё кормщиком?

– Персия всем владеть, господин. Там править ширваншах. Он подчиняется шах Персия. Мальчиком быть на море всё знать хотеть.

– А русский язык как изучил?

– Давно торговля у нас в Астрахань. Все до русский люди. Туда часто ходить.

– Ну что ж, будем считать, что мы почти друзья, – улыбнулся Тимофей. – А что с купцом? Он откуда, где живёт?

– Мы из Шахсевер, господин. Там у меня семья, дети, две жена.

Под руководством кормщика судно благополучно пришло в Дербент. По дороге с неделю их трепали сильные ветры. Чуть не выбросило на остров Тюлений. Зато пришлось бросить малое судно. Оно перевернулось, и три человека утонули. Благо, что там никого из своих не оказалось.

– Мой судно погибать! – разочарованно воскликнул кормщик и воздал молитву Аллаху. – Аллах акбар! Так он решил, и я принимаю его волю! – руки непроизвольно имитировали омовение лица и низкий поклон завершил горе кормщика Межида.

С большими трудностями из-за опасения быть узнанными и схваченными, люди Тимофея с Межидом всё же за три недели продали весь товар. К этому времени кормщика посадили на борт судна до Астрабада, что на восходе моря и Тимофей был рад избавиться от опасного человека. Остальных пленных продали на рынке рабов и с деньгами разошлись, кто куда захотел. Им это сделать было легче. Они всё почти мусульмане и лишь Замба был буддистом, да и то смутным.

Настя с сильным интересом присматривалась к новой жизни. Она ей не нравилась. Ходить с закрытым лицом в такую жару было ей противно. Но страх перед строгим наказанием сдерживал её ретивый характер.

– И что мы будем тут делать, тятя? – который раз спрашивала она. – Долго ты намерен тут прожить? Мне такое не по душе. Хочу на Руси пожить. В Астрахани.

– Думаешь, мне нравится? Так и тянет в Астрахань. Да там нас легко могут разыскать. Слишком быстро это может случиться. Переждём здесь с годик и попробуем вернуться. А пока стоит поискать жилье. Не век же сидеть в караван-сарае?

Скоро Тимофей поселился с дочкой у рыбака у самого берега моря. До воды не дальше ста шагов и шум моря часто слышался отчётливо. Прожив неделю, Тимофей с помощью двух десятков слов сумел объяснить рыбаку, что предлагает ему себя в помощники и советует купить ещё лодку и так зарабатывать больше. Тот долго соображал, плохо понимая жильца, но всё же сообразил. Отвечал непонятно и больше жестами, а черев пару дней принял предложение Тимофея.

Скоро появилась вторая лодка. Наняли ещё мальчишку за улов, и все принялись ловить и продавать рыбу на базаре. Жена и сын лет одиннадцати с дочерью тринадцати лет помогали разносить рыбу по домам.

Когда прошло примерно полтора месяца, хозяин дома сумел сообщить Тимофею с помощью жестов и немногих слов Тимофея:

– Ты был прав, друг. Мы хорошо заработали. И надо ещё нанять мальчишку. Да и твоя дочь может много сделать для нашего дела.

Настя всегда присутствовала при таких разговорах. Оказалось, что с говором у неё намного лучше, чем у отца. Сразу поняла, в чём дело и согласилась помочь.

Скоро она получила себе пять или шесть домов, куда должна была относить рыбу. Дома были довольно богатые, в двух её приняли весьма приветливо. Хозяйка, женщина лет сорока с интересом слушала ответы на её любопытные вопросы и сама стала рассказывать о себе. А тут однажды к ней пришла племянница с братом и, дождавшись прихода Насти, стали с интересом слушать её приключения в Сибири.

– Как можно подружиться с дикими зверями? – восклицала девочка лет четырнадцати с темно-карими глазами, огромными и наивными. – А тётина собака сможет тебя признать, Минбелика?

– Если волки меня признавали, даже рысь лишь однажды напала и тотчас убежала, то собака должна тоже меня понимать. – И показала шрам под волосами от когтей злобного зверя.

– Тётя, давай проверим слова Минбелики? Это так интересно!

– Терас может покусать девочку. Что тогда нам делать с этим? Я бы не советовала так рисковать. Есть куда более приятные развлечения. Пригласила бы чтеца. Пусть бы прочитал нам стихи Низами. Он так хорошо сочинял про любовь!

– Нет, тётя! Пусть Минбелика покажет, на что способна. Я знаю, что Терас злобный пёс, и я никогда к нему не могу подойти близко. Но Минбелика! Пусть, а?

– Ладно, но пусть решает сама Минбелика. С нею договаривайся.

Настя тут же согласилась удовлетворить любопытство девочки, и все втроём вышли во внутренний дворик дома. Стоя в дверях, женщина позвала собаку. Та лениво вышла из-под дерева, где дремала в тени. Зевнула, уставилась на людей, и в глазах появилось злобное выражение. В горле зарокотало.

– Терас, мы ведь друзья, не так ли, – сказала Минбелика, вышла к нему и неторопливо стала приближаться к псу. Рык усилился, а голос девочки продолжал убаюкивать собаку. Наконец рык прервался. Морда повернулась на бок, глаза с любопытством рассматривали девочку. – Вот видишь, как всё у нас хорошо получается, – говорила Настя и вплотную приблизилась к собаке. Шерсть на загривке поднялась и опустилась. А Настя осторожно, мягко и нежно стала гладить шею псу. Тот терпеливо стоял, терпел и уже не ворчал. Даже хвост слегка завилял, выражая удовольствие и признание.

– Хватит? – спросила Настя, обернулась с сияющей улыбкой. – Понимать я?

Никто не заметил племянника, что сопровождал сестру к тёте. А картина, что предстала перед его глазами и лицо девочки так поразили юношу, что сердце учащённо забилось, а тело напряглось. Он поспешил скрыться, как только женское общество повернулось вернуться в комнату. Ему было немного стыдно, что он осмелился подглядеть женщин, но всё равно был доволен увиденным.

-----

[1] Итиль – тюркское название реки Волги.

Глава 19

Скоро многие, живущие поблизости узнали про незнакомку с такими способностями, да ещё весьма красивую. Некоторые поспешили пригласить именно её приносить им рыбу. К тому же семья рыбака в компании с Тимофеем или Темяном, как все знали его, стала процветать и уже не считалась бедной. Уважение росло быстро. Деньги и здесь делали людей иными, чем остальная масса бедняков. А их было значительно больше.

Но лето кончалось. Впереди маячила зима и рыбалка тоже заканчивалась. С нею и доходы. И Темян предложил уйти на рыбную ловлю подальше на поддень. Там зима наступает позже, и вполне можно продлить сезон. Лишь соли закупить побольше, и маринады научиться составлять с разными добавками и пряностями. И тут Минбелика предложила свои услуги.

– Ты ведь никогда этим не занималась, – усомнился Темян. – Получится ли?

– Получится! А для пробы уже завтра можно начать готовить разные маринады. Какой будет лучше, тот и будем использовать. Я ведь в травах разбираюсь.

– Можно пожертвовать десятком рыб, – согласно усмехнулся Темян. – Пробуй!

Три недели упорной работы дали Минбелике два наилучших рецепта. Дала попробовать своим постоянным покупателям. Те удивились и заметили:

– Очень необычно и куда вкуснее всех предыдущих! Будем покупать!

– Теперь можно отправляться на лов. И я с вами, – заявила Минбелика. – Прямо на судне и будем готовить в маринаде, и закрывать в бочки. Сколько времени можно сэкономить. Придём в город – и тут же можно продавать! Здорово! И цену стоит чуть поднять. Совсем немного. И то какой доход нас будет ждать!

Так и сделали. Уже три лодки ушли на юг. Лов оказался не настолько хорош. Но вернувшись назад и продав всё за очередной месяц, подсчитали доход и удивились. Получалось по восемьдесят динаров на нос. Это с учётом, что Минбелика получила лишь половину как женщина, и почти не участвующая в лове и обработке. К тому же на каждую лодку взяли по женщине. Им тоже платили вдвое меньше чем мужчинам.

– Если жить без глупых трат, то в Астрахани вполне можно начать своё дело, – говорил довольный Темян. – Как ты на такое посмотришь, Настя?

– Так ведь можно и продолжить лов, тятя. До весны ещё далеко. Здесь тепло, как в Сибири летом бывает. Наш компаньон согласится?

– Если не согласится, так и сами можем туда смотаться. За месяц управимся. Далеко можно не заплывать. Выйти за Апшерон и там порыбачить. Рыбы там достаточно. За месяц, конечно, не управимся, но спешить не будем.

Настя согласилась. Надежда получить лишнюю сотню монет слишком привлекала.

Отправились через три дня. Напарник заявил, что погода может быть бурной и слишком опасной для таких малых лодок. Темян его не слушал. И как назло, на следующий день по выходу в море пришлось срочно укрыться в крошечной бухточке. Два дня пережидали небольшую бурю. Потом ветер был встречным, на вёслах с трудом пробивались на поддень, проклиная все, что было можно.

Лишь через три недели прибыли на место лова. Рыба шла неважно. Все нервничали, слышались предложения о возвращении. Рыбы и половину не наловили.

– Слушаю вас и думаю, что стоит послушаться, – печально заметил Темян. – Будем возвращаться. Спешить не будем и по дороге продолжим лов. Слыхал, что у острова Урунас может быть рыба.

С сильно зарифленным парусом рыбаки медленно двинулись на полночь. Рыба по-прежнему ловилась вяло, и Насте работы оказалось мало. А работник-рыбак и одна женщина, что помогала Насте, довольно перемигивались. Женщина даже на лодке не пожелала открыть лицо. Ей было лет сорок, и её муж утонул года три назад. Приходилось как-то содержать детей. Правда, старший уже самостоятельно жил, зато с остальными были хлопоты.

Остров Урунас встретил одиночных рыбаков сильными порывами ветра. Толчея волн сильно мешала лову. Всё же за два дня удалось наловить около десяти пудов. Настя с женщиной спешно мариновали рыбу и укладывали в бочонки.

– Темян, гляди зорче! – крикнул старый рыбак, головой кивая на далёкий остров. – Как бы к острову не снесло. Ветер про́тивный.

Тимофей и сам уже обратил внимание на это. Погода явно не для лова.

– Выбираем сеть в последний раз и уходим, – распорядился он.

Вчетвером тянули сеть, бросали трепещущую рыбу в кучу. Настя заметила с несколько тревожным голосом:

– Тятя, что-то мне не нравится вон та лодка, – и кивнула на большую лодку с восемью гребцами. – Вроде как к нам направляются.

– Вряд ли, дочка. Чем мы их можем заинтересовать? Пустое то. Работаем!

Однако через четверть часа стало ясно, что лодка подгребает к ним. Других лодок вблизи не было. Когда до лодки оставалось саженей пятьдесят, с неё донеслось:

– Эгей, рыбаки! Кончай лов. Тут вам делать нечего!

– Что, ваше уже и море стало? – ответил вопросом Темян.

– Здесь всё наше! Рыбу мы забираем, а вы гребите себе домой!

– Это с какой стати? – раздражался Темян. – Мы простые рыбаки, а лов ещё никто не запрещал нам. И не мешайте нам!

Лодка подошла вплотную и три вооружённых парня спрыгнули к рыбакам. Ударом в лицо отбросили Темяна, остальные притихли в ожидании.

– Хозяин, куда рыбу грузить? – спросил один из нападавших. – Тут и в бочках есть!

– В бочках? Давайте их сюда. Остальной много?

– Да нет, хозяин! Какая сейчас рыба? Так что?

– Грузите бочки! Глянем, что нам Аллах подарил. И побыстрее, ветер вроде бы крепчает! Как бы до беды не дошло.

– Эй вы, грабители! – закричала Настя и подскочила к говорившему. – Какое вы имеете право отнимать нашу рыбу!? Проваливайте к себе и ловите сами!

– Хозяин, да тут девка! И недурна собой! Да они не наши! Вы кто будете? – повернулся к Темяну говоривший.

– Ширваншаха подданные, – ответил Темян, не вдаваясь в подробности.

– А ну перебрось девку сюда! – раздался голос хозяина с нотками смеха. – Поглядим на диво такое! Вот народ пошёл!

Настю бесцеремонно схватили двое и легко подняли к борту большой лодки. Сильные руки ловко перехватили её и поставили на ноги.

– Отпустите! – заорал Темян в ярости. – То моя дочь! Не имеете права!

В ответ раздался хохот хозяина, а вслед и все гребцы загоготали радостно и развязно. Послышались грубые сальности, а Настя тем временем отбивалась и царапалась что есть силы. Её обхватил один гребец и Настя поняла, что ей не вырваться.

Вопли Темяна прекратили увесистые оплеухи. А с большой лодки продолжали нестись хохот и крики.

Тем временем всё восемь бочонков перебросили в большую лодку, и она тут же отошла. Багры сильно и дружно толкали под радостные вопли и смех грабителей.

– Настя! – завопил Темян в отчаянии. – Прыгай в воду! Мы тебя подберём!

Настя, услышав отца, опять стала рваться из рук мужчин. С неё сорвали чёрную накидку, распахнули халат, под которым ничего не было. И это вызвало взрыв гогота и радости. Её отпустили и двое мужиков хохотали, облокотясь о борт лодки. В приступе ярости Настя что есть силы толкнула обоих в груди и те, не удержавшись от качки в лодке, свалились за борт.

Секунды хватило Насте самой прыгнуть за борт в кипящую волнами ледяную воду. Дух захватило от холода, но давняя привычка ещё хранилась в теле. Вынырнув, краем глаз заметила, как две головы насильников то исчезают в волнах, то появляются. Их пытались схватить, но волны тотчас уже разбросали их. А в голове Насти мелькнуло, что вряд ли они умеют плавать, и спешила подальше отплыть от лодки.

Плыть было очень трудно. Шальвары мешали, но она не обращала внимания на эти мелочи. Успела заметить, что отцовская лодка спешно идёт наперерез Насти, стараясь сократить дистанцию. Большая лодка уже была не ближе тридцати саженей. Там всё никак не могли выловить товарищей.

Она не заметила, как две стрелы булькнули в волны. Как лодка пытается развернуться и подойти ближе к тонущим и Насте. А та всё плыла, задыхаясь среди мелких волн. От холода тело стало мало чувствительно, и Насте показалось, что она вот-вот потеряет способность двигаться. И тут ощутила что-то твёрдое, плясавшее рядом. То было весло, которым рыбак старался поддержать девушку. Рука её ухватилась за конец, это придало ей сил. А вскоре её подвели к борту и руки отца тут же выхватили её из воды.

– Ну молодец, ну моя доченька! – обнимал Темян дрожащее тело, а женщина уже набрасывала на неё своё покрывало. Лодка рыскала без управления, и старый рыбак бросился к рулевому веслу. Выровнял лодку и она запрыгала по волнам, удаляясь от проклятого места. Грабители, видно было, уже выловили своих товарищей, но от преследования отказались. Расстояние оказалось слишком большим, а паруса у них не оказалось, в отличии от рыбаков.

– Вот так влипли! – чуть не матерился Темян, провожая глазами лодку грабителей. – Жадность меня обуяла! Дурила! Да и дочь хороша! Да ладно, чёрт с ними, с бочками! Хоть рыбы оставили немного на прокорм и то благо! Надо и Господу хвалу воздать. Сумел оберечь! – Тимофей истово крестился, шепча полузабытую молитву.

Удивительно, но Настя не простудилась. Хворь обошла её стороной. Зато с удовольствием отлежалась и отоспалась, в то время как остальные в поте лица работали, борясь со встречным ветром, часто меняя галсы. А с утра Настя уже работала со снастями и рыбой, которую всё надо было доделать в оставшиеся три бочонка.

И Настя, и отец признались, что были опрометчивы, согласившись на дальний поход аж за Апшерон. А ведь напарник предупреждал. Не послушались и потеряли почти всё, если не считать три бочонка.

Измученные и голодные, обессиленные рыбаки вернулись домой через полтора месяца. Напарник встретил их, как вернувшихся из потустороннего мира.

– О Аллах! – воздел он руки к небу. – Мы уже и молить Всевышнего перестали! Как же вам удалось перебороть силу морскую? Просто сказка и только!

– Всемилостивейший снизошёл до нас, приятель, – ответил Темян и перекрестился, не скрываясь.

Весна началась уже в конце февраля, и началась бурно. Деревья быстро покрылись цветами. Близкие горы оделись изумрудной зеленью. Всё цвело и пело птичьими голосами. Пела и душа Насти-Минбелики. У тётушки, куда она носила рыбу и где усмирила злую собаку, увидела молодого парня и поняла, что то был тётушкин племянник. Он показался ей верхом красоты и привлекательности. Она даже вспотела, и тотчас отвернулась и зашла в дверь, устыдившись юноши. Но успела заметить жадный взгляд его больших глаз.

Именно его глаза и поразили девочку. Они просто прожгли её и бросили в жар. Сердце заколотилось у самого горла. Она испугалась, подумала, что он колдун или чародей с дурными намереньями. Его звали Букар. Это его сестра говорила как-то Насте.

Потом она весь день ходила сама не своя, так что отец спросил с участием:

– Ты не захворала, Настенька? Лицо у тебя какое-то странное. Почему покраснела? Или кто приглянулся моей милой? – уже со смешком в голосе спросил отец.

– Где мне кого встретить, тятя?! – вспылила дочь, а отец уже и так всё понял.

– Ты не сердись, детка. Такое обязательно случается со всеми. Без такого нет жизни, моя девочка! И нечего краснеть. Кто он?

Настя долго молчала, смущённая и нерешительная. Наконец проговорила:

– Он племянник тётушки Паризы. Я туда ношу рыбу. Там и увидела его. Букаром зовут. Его сестра Зинат часто со мной разговаривает. Мы почти подруги. Она и рассказывает про свою семью.

– Кто их отец и как его зовут?

– Разве я могла о таком спросить, тятя? А Зинат не говорила. Про мать сказала, что её зовут Шамай. Чудные имена, да?

– Стало быть, они при деньгах, – задумчиво проговорил Тимофей-Темян.

– И что с того? – вскинула Настя свои тёмные брови. – Если тебе надо, я могу спросить у Зинат. Когда встречу её и поговорю. Пока ж не знаю, где они живут.

– Они лезгины? – опять поинтересовался отец.

– Я не спрашивала. Да тут много лезгинов живёт. И не только...

– Это я давно понял, дочка. Тут народов хватает. И все друг друга подозревают и не доверяют. Понял, что в горах так и происходит. Обособленно живут они.

Этот разговор дал понять Насте, что отец вовсе не против её увлечения. Тем более, что юноша из довольно богатой семьи, как можно судить. И Настино сердечко застучало ещё сильнее и тревожнее. И теперь её голову не покидали мысли о юном Букаре и его глазах. И каждый раз при воспоминании о нём сердце подскакивало в груди от бешеного рвения поскорее снова увидеть юношу.

Она с трудом дождалась, когда можно было понести очередную партию рыбы. Молилась, чтобы Господь позволил ей увидеть Букара. При этом краснела даже лёжа в постели, мечтая о тех мгновениях, когда их глаза встретятся. Поклялась себе не отводить своих и насладится его глазами. Лишь страх, что обязательно покраснеет, смущал и злил её. С этим справиться она не могла.

Всё же прошло две недели прежде, чем она увидела Зинат. Сердце тревожно забилось. А вдруг Букар не пришёл? Хотя он всегда сопровождал сестру, и Настя с надеждой ждала времени, когда сможет поговорить с Зинат. Даже тётушка Париза с подозрением взглянула на Настю. Вдруг спросила, что привело Настю в сильнейшее замешательство и вогнало в краску, смутив окончательно:

– Ждёшь Букара? Здесь он, скрывать не стану, милая. Ещё увидишь... Чего краснеешь? Успокойся уж. Вон Зинат идёт. Спроси у неё.

– О, Минбелика! Привет! Давно не виделись. Ты нам ещё не всё рассказала о своих приключениях! Ты погоди, я сейчас Букара приглашу. Он так заинтересовался тем, что я о тебе рассказала, что пригрозил мне таким, что я не могу его ослушаться. Подожди! Я скоро! – И убежала, подмигнув тёте.

Настя с ужасом ожидала появления Букара, и волнение её достигло предела. А Зинат всё не приходила ,и Насте стало как-то тоскливо и скучно. И вдруг сердце её подскочило и забилось жалобно. Она услышала голос Букара. Слов не разобрала, и ушки её навострились. Бесполезно. Слишком тихо говорили, да и язык она ещё знала недостаточно.

Юноша всё же вошёл и учтиво поздоровался с Настей, поклонившись. Он был сильно смущён и несмело поглядывал на неё. Настя же, как себе и обещала, уставилась в его глаза, которые тот постоянно отводил в сторону. И смущался ещё сильнее. А Настя продолжала искать его взгляд, волновалась сверх меры и никак ничего не могла поделать с этим.

– Что это с вами? – с лёгким смешком спросила Зинат. – Вы ведь уже знакомы.

– Нас никто не знакомил, Зинат, – подала голос Настя. – Просто раз или два видели друг друга. Вот и всё знакомство. Теперь другое дело, – улыбнулась Настя.

Оглядевшись, Настя увидела, что тётушка Париза ушла. Это ещё больше смутило молодых людей. Они скромно переглянулись. Настя улыбнулась жалкой улыбкой человека, не знающего как выйти из сложного щекотливого положения. Наверное, Букар испытывал похожее чувство. А молодой человек вдруг спросил:

– Ты ведь русская? Тут я одного такого знал немного. А девушек ещё не встречал. Только ты что-то больше похожа на кочевницу. Глаза выдают.

– У меня бабушка была татарка. Вот и похожа так... А ещё отец говорил, что у него в роду тоже кто-то был из остяков или самоедов. Народ, живёт далеко на севере. Там очень холодно и много снега больше полугода. Тебе интересно?

– Очень! Ты так интересно рассказываешь! Мне Зинат всё о тебе рассказала.

– А я о вас ничего не знаю. Скрываете?

– Что мне скрывать? Просто у нас строгие законы и обычаи. С незнакомыми девушками мы не можем разговаривать. И вам тоже, ещё строже...

– Понятно. У нас тоже есть такие запреты. Да не такие строгие. – И опять с улыбкой глядела в его лицо. Букар уже не отвёл глаз и с удовольствием всматривался в её лицо, запоминал чёрточки, подробности, и никак не хотел отводить глаз.

Вошла Зинат и с удивлением, скорей всего наигранном, воскликнула:

– Вы ещё здесь? Я рассчитывала, Букар, что ты уже похитил её, и на коне мчишь в горы готовиться к свадьбе. Минбелика. пора уже договориться. Мы с Букаром поговорим с отцом и получим его ответ. Посмотрим, что он ответит. А вы надейтесь.

От смущения ни Настя, ни Букар ничего не ответили. Но Букар стал выглядеть подавленным и угрюмым. Зинат тронула его за плечо, обращая на себя его внимание:

– Ты что-то знаешь, Букар? Отец?

Тот молча кивнул и ещё сильнее нахмурился. А Зинат обернулась к Насте и с сожалением в голосе, сказала:

– Тут ничего не поделаешь, подруга. Значит, отец уже сосватал его, – кивнула на Букара. – У нас такой обычай. Раз посватал, то это изменить никак нельзя. А я так надеялась, что ты будешь моей подругой долго, долго! Прости...

Букар резво вскочил и, не простившись, выбежал вон. Лица его никто не видел.

Девушки в молчании переживали внезапную трагедию, так неожиданно свалившуюся на молодые души. Обе словно оглушённые не находили слов утешения. А Настя уже знала, что нарушить уговор невозможно, не навлекая на весь род больших неприятностей. Вражда могла длиться поколениями и с самыми ужасными последствиями.

– Он знал об этом? – спросила Настя тихим обречённым голосом.

– Можно и так сказать, – как-то неуверенно ответила Зинат. – Отец недавно намёками заявил, что подыскивает для него невесту. Больше об этом он не говорил. Хотя я могу и всего не знать. Дома обязательно расспрошу. А он тебе так нравится? Ты ему тоже. Он мне всё уши прожужжал, требуя всё рассказывать о тебе.

– Значит, не судьба! – проговорила Настя решительно. – И нечего в таком случае об этом думать и терзать себя. Мой отец уже посмеивается надо мной.

– Ты ему всё поведала? – изумилась девушка. – Я бы никогда!

– А с кем мне ещё говорить и советоваться? Отец всегда был ближе ко мне...

– А мама как же? – с любопытством спросила Зинат.

– Мама меня не любила. И я очень переживала за это. Но так получилось. А с отцом у меня всегда были самые лучшие отношения. Мы любим друг друга всей душой. Приходится всё ему рассказывать. Ведь больше некому, а хранить всё в себе очень трудно. А у нас и собаки дома нет. Я не считаю хозяйскую...

Девочки обнялись и даже пустили слезу в знак солидарности и дружбы.

– Меня ведь тоже посватали, – как-то безразлично заявила Зинат. – Ещё зимой.

– Да! И как ты это восприняла?

– У нас женщина не должна ничего воспринимать. Как посчитали отец с матерью, так и должно быть. Это ты жила в полной свободе в своей тайге. А у нас столько запретов и условий, что можно сбиться, вспоминая всё их.

Подруги опять обнялись и поплакали немножко.

Дома отец тотчас заметил плохое настроение дочки. Оглядел её пристально, держа за плечи. Та глаза отводила, а Тимофей спросил строго:

– С твоим юношей не всё в порядке?

Она молча затрясла головой.

– Я так и знал. Здесь трудно рассчитывать на успех в таких делах. Тут свои обычаи. Нам их не понять и вряд ли можно принять. Так же и у них.

– Чего ж раньше мне ничего не сказал? – с упрёком ответила Настя.

– Ты бы тоже меня не поняла и мои слова лишь оскорбили бы тебя, дочка. Ты об этом сама подумай и, уверен, убедишься в правоте моих слов. Так мир устроен...

– Тогда что мне теперь делать, тятя? – в глазах девочки светилась надежда в смеси с отчаянием.

– Самое лучшее, что могу предложить, дочь, – очень серьёзно ответил отец, – это выкинуть всё из головы. Чем скорей, тем лучше. Иначе будешь только мучить себя. А такие мысли могут плохо сказаться на тебе. Нам оно не нужно. О другом стоит задуматься. Как вернуться на Русь! Тут житье не для нас. Мы не сможем привыкнуть к здешней жизни. Да и весьма опасно такое соседство. Постоянно быть начеку. Как бы случайно не оскорбить, не обидеть соседа или вообще любого.

– Так ты не оставил мысли вернуться на Русь, тятя?

– Всегда об том думаю, доченька. Там мне привычно и свободнее в поступках. Потому советую много не задумываться об том юноше. В Астрахани найдём тебе по душе и сердцу. А это самое главное для благословенной жизни, дочь. Утешься ты.

– А моё желание ты будешь уважать, тятенька? – Настя пытливо смотрела в его карие глаза. С нетерпением ожидала ответа.

Отец усмехнулся и всё же ответил благодушно:

– Ты у меня единственная родная душа, Настенька! Как я могу такое не принять? Мне хотелось бы, чтобы у тебя всё получилось по любви. И до конца

– А такое возможно, тятенька?

– Так многое от нас самих зависит, доченька! Как мы сами будем кумекать. Да как Господь смилостивится... А ещё судьба... Её, шельму, тоже надо учесть.

Настя задумалась и долго обдумывала слова отца. Слишком много всего, а как это уместить в её глупую голову и вразумить? Казалось, что всё слишком сложно.

Тимофей договорился с дочкой, что не позже, как через месяц они отправятся в Астрахань. И оба согласились с таким решением. Здешняя жизнь им опостылела.

– Я вот задумал, Настенька, обменять наши две лодки на одну большую. Так надёжнее будет идти по морю. А сразу не получится. Надо ждать подходящего предложения. Всё проверить и высмотреть. Ещё рыбалкой заниматься, чтобы накопить монет, а то в Астрахани без них ничего не сделать.

И тут Настя заметила в который раз внимательные взгляды какого-то молодого местного мужчины. Лишь на четвёртый раз она сообразила, что у того имеются какие-то тайные намеренья. Это не на шутку испугало девушку. Утаивать от отца такое она не могла, и в тот же вечер рассказала всё.

– Это не к добру, дочка, – тут же заметил отец. – Как бы беде не случиться.

– Я перестану выходить на улицу, тятя, – неуверенно ответила Настя.

– Вряд ли это поможет, – уверенно заявил отец. – Если тебя решили украсть, то они это попытаются сделать. Могут заслать сватов вначале. А от воровства всё ж не откажутся. Таков обычай. Жених с кунаками выследят и украдут тебя.

– Куда же мне спрятаться? – в отчаянии воскликнула девушка. – Когда это может произойти? Я буду с тобой в море выходить теперь. Там они меня не достанут.

– Подождём сватов, – примирительно сказал отец. – Потом можно потянуть время. Вроде бы приданое собрать. А это серьёзное дело здесь. Должны согласиться. А выкрасть всё одно должны. Обычай...

Тем временем Тимофей спешно искал подходящий обмен лодок. Уже что-то наклёвывалось. Была надежда, что их задумка сработает. И для этого всё было готово.

Глава 20

Сваты появились через неделю. Они уже дознались, когда Тимофей не выйдет в море и компания лезгин торжественно завалилась во двор. Компаньон Тимофея знал это заранее и был готов встретить гостей по обычаю. Понимал, что Темян сам мало что знал, особенно мелочи, а без них никак не обойтись.

Переговоры велись в торжественной обстановке. Тимофей со всем соглашался, но без радости и просил дать время подумать и, в случае положительного ответа, собрать приданое.

– Дело в том, что я плохо знаю обычаи, – говорил он, слегка кланяясь. – Думаю, что дней пять мне хватит. Дело не простое, как вы понимаете. А нарушать ваши обычаи мне никак не хочется.

Гости кивали, соглашаясь, а главный сват заметил, хитрю улыбаясь:

– После вашего согласия, наши кунаки своё дело знают отлично. Невесте ничего не угрожает. Однако, обычай надо сохранить. Это просто обычай, – поклонился гость.

Настя с ужасом слушала, спрятавшись поблизости. Возмущалась полным согласием отца, забыв о договорённости. Дождавшись ухода делегации, она вышла и не смогла ничего сказать. Хозяин сидел тут же и с любопытством разглядывал девушку.

– Ты, девка, будешь довольна, – он улыбался доброжелательно, даже весело. – Попадёшь в хорошую семью. Богато живут, не обидят. И жених твой, Даниил, серьёзный джигит. В обиду не даст. Да ты и сама такая, что постоять за себя умеешь, девка!

Настя фыркнула и убежала к себе. Сзади раздался задорный хохот хозяина.

У себя в комнатке она со слезами в голосе, спросила отца:

– Почему ему так смешно, тятя? Или он думает, что таким образом облагодетельствуют несчастных девушек, выдавая замуж без их мнения и согласия?

– Таков обычай, дочка. У нас тоже так поступают почти все родители. Просто можно сказать, что всюду узаконено семейное рабство. Детивроде рабов. Родители спокойно делают с ними то, что считают для себя выгодным. А мужчина берет жену для работы и рождения детей. Остальное их мало беспокоит. Изредка и любовь случается, да что-то очень редко, доченька. Я сам на себе всё это испытал.

Настя вопросительно вскинула брови.

– А что с тобой случилось? Ты никогда не говорил. А мне ведь интересно...

– Печальная история, Настенька. Отец дал обет в случае спасения и спасение случилось. И меня отправили в страшный захудалый монастырь. Там я больше года промучился. Душа к нему совсем не лежала, а приходилось терпеть. Благо мимо нас большой обоз в Мангазею проходил. Да были там больные. Вот настоятель меня и передал попу Якову. Он следил за перевозкой колоколов к тем церквам. Я был рад и работай, как вол. Даже заслужил поповское благоволение. Поселил к себе жить. А потом твою мать встретил и полюбил. Да то ты уже много раз слышала, дочка.

– Тятя, а мама тебя любила? – осторожно спросила Настя.

– Вроде того. А там кто её знает. Ты сама должна помнить, как было последние годы. А тебя невзлюбила за свои болезни и трудные роды. Вот так и жили, всё более отдаляясь друг от друга. И я не хочу, чтобы тебя постигла такая же участь!

Потом Настя часто вспоминала этот разговор, и всякий раз волна горячей нежной любви к отцу наполняла всё её тело и голову. Даже слезы выступали на ресницах, и хотелось спрятать голову у него на груди и поплакать. Но этого она себе позволить не могла. Впереди ждали большие испытания.

Её два раза посетила женщина, учила Настю, как себя вести в различных ситуациях, которые возникнут во всё время празднеств и свадьбы. Настя внимательно всё слушала, шёпотом повторяла части обряда, а женщина, довольная и строгая одновременно, уходила в хорошем настроении. Всё шло хорошо и обещало отличную запоминающуюся свадьбу.

– Тятенька, – шептала Настя отцу, словно её мог кто-то подслушать, – завтра меня должны выкрасть. Мы когда будем уходить в море?

– Как только все лягут спать, дочка. Как раз и ветер подходящий. За ночь далеко можно уйти. Догонять никто не будет. Пока узнают, да решат и соберутся...

– А мы вдвоём управимся с парусом? – обеспокоилась Настя.

– Будем стараться, дочка. Мало ли мы с тобой всего переделали, для себя стараясь? От берега удаляться не станем. Так вдоль и пойдём. Бог даст, успеем до берега дотянуть, коль буря начнётся. А что делать? Отдать тебя в лапы этим черноголовым я боюсь. Они лишь вначале такие любезные и добренькие. Потом тут же оскал клыкастый покажут. И будешь ты рабыней без просвета и радости. Да ещё у тебя никакого понятия нет в их обычаях. А уж принять их, я и не говорю!

– Ты у меня самый лучший! – воскликнула Настя и нежно поцеловала в бородатую щеку. – С тобой я ничего не боюсь! Мы обязательно дойдём до Астрахани!

Весна кончалась, но ночи оставались довольно прохладные. Да беглецов это не смущало. У них ещё осталась прежняя закваска, и холод был им не страшен. И, нагрузившись вещами и провиантом, их тени скользнули задами по направлению к морю. До него было не больше двухсот шагов. Но они показались им многими вёрстами. Да ещё с препятствиями в виде собак и любителей пошляться в темноте. Но Тимофей был вооружён и осторожен.

Без приключений они дошли до берега. Тимофей ещё в конце дня подогнал лодку ближе к берегу. Теперь пришлось по пояс в воде добираться туда. Всего двадцать шагов – и они в лодке. Сбросили пожитки и взялись за рей с парусом. Поднять всё это оказалось делом трудным. Лишь с большим трудом удалось закрепить брасы и на вёслах развернуть лодку по ветру. Настя орудовала рулевым веслом. Получалось плоховато и отец негрубо поругивал дочь. Та молча сносила его ворчание, понимая, что отец прав и ругает её от собственного бессилия.

– Кажись, идём! – довольно улыбался Тимофей. – Иди передохни под навес.

Уставшая от переживаний, Настя не стала возражать. И сон её охватил быстро. А Тимофей, поглядывая на черневший берег без единого огонька, сидел на корме.

Мысли витали где-то далеко и больше у Астрахани. Что и как у них там получится? Предугадать невозможно. К тому же сон помаленьку охватывал и его. Бороться стало трудно. Это беспокоило его. Встал, подтянул шкот, прошёлся по лодке. Она покачивалась на короткой волне и неторопливо бежала на полночь. Что их ждёт в тех водах? О земле он уже не думал. До неё слишком далеко. Месяца два понадобится, чтобы достичь северного побережья. И за такое время вполне может случиться всякое. Даже смерть. Она поджидает всегда, готовая заглотить таких авантюристов, как эта безумная пара.

Еды хватит недели на две. С питьём и того хуже. Что дальше? Как пополнять запасы того и другого? Деньги есть, а где купить всё, что надо им в дороге? На что они могут рассчитывать? Кругом враждебные народы, и о русских сюда уже просачиваются сведения, как о захватчиках. Стало быть, как-то надо приспособиться. Настя немного походит на татарку, а сам Тимофей тоже не блондин. Значит, есть надежда подёргать судьбу за хвост. Чем чёрт не шутит!

Наконец восток чуть посветлел. Тимофей не выдержал и поднял дочь.

– Хватит спать, соня! Становись за меня на руль. Мне необходимо хоть немного поспать. Утро наступает. Если что – тут же поднимай! К берегу близко не подходи. Не волнуйся слишком сильно. Хуже будет. И буди.

Настя безропотно села на корму. Послушала ещё пару наставлений и всё затихло. Море было спокойным, а ветер ещё не посвежел. Потом будет задувать довольно сильно. Этого Настя ожидала со страхом. Но до того ещё было далеко, и отец выспится. А она ещё поесть должна приготовить.

Страх и беспокойство прогнали последние остатки сна. Взошло солнце и стало припекать. Пришлось искать тень в стороне. Оказалось трудно править веслом. И Настя со вздохом смирилась. Понимала, что с морем шутки плохи. Ещё хотелось и есть и пить. Терпела, дожидаясь пробуждения отца. Но тот спал, а будить так не хотелось! И Настя продолжала править. А ветер довольно быстро крепчал. Даже менял направление и парус то и дело полоскался. Страх накрыл её и она закричала:

– Тятя! Вставай, ветер сильный! Я не могу бросить весло! Вставай!

Тимофей вылез и торопливо осмотрелся. Лодка кренилась, теряла ход, и ветер с лёгкостью мог положить её на борт. Балласта никто не догадался положить на дно.

– Чего раньше не подняла? – кричал Тимофей раздражённо. – Чуть ещё, и мы бы в воде были! Дурёха! Слушай и запоминай! Надо было вот эту верёвку подтянуть и закрепить. Смотри и помни! То очень важно. Теперь лодка выровнялась и ход прибавился. Усекла? Будь внимательной и не рискуй! Это нам ни к чему! Иди поесть приготовь, а то и ты, наверное, проголодалась. Я уж сам тут управлюсь. – И грозно глянул на нахмурившуюся дочь.

Знал, что та старалась подольше не поднимать отца. С нежностью проводил её глазами. Подумал, сколько бед и тревожных дней пришлось пережить ей с самого рождения. Продолжаются они и до сих пор. А где конец им?

С трудом преодолевая встречные ветры, беглецы всё же за две недели дошли до говорливой речки, сбегавшей с недалёких гор. Вчера встреченный рыбак на лодке говорил, что там поблизости нет ни одного селения, и воду набрать вполне можно.

– Похоже, что это здесь, – заметил Тимофей, внимательно осматривая берег. – Вон и старый карагач ветви раскинул, дальше плоский камень. Так говорил рыбак. Идём быстрее, а то от жажды можно окочуриться. Смотри по сторонам. Горцы могут появиться. Вдоль речки густые заросли.

– Тятя, зачем лодку разворачивать? Она такая тяжёлая. Наберём воды и развернём. Быстрей бы напиться!

– Сказал, а ты делай! – жёстко рявкнул Тимофей. – Так надо! – уже мягче. – А я поспешу выше, а то здесь очень мелко. Наблюдай берег, Настя!

Настя с трудом развернула лодку, работая вёслами. Поскольку ветер дул вдоль берега наискосок, её постоянно надо было удерживать в нужном положении. И наблюдать берег она могла не всегда. А когда взглянула вверх по течению, ужаснулась.

Шагах в ста от отца вниз рысью спускался отряд горцев человек до десяти. Намеренья их были очевидны. Настя что есть силы закричала:

– Тятя! Горцы скачут! Беги сюда!

Тимофей вряд ли смог их заметить, но в голосе Насти звучал ужас и он быстро бросился бежать вниз к морю. Путь усеян камнями и бежать было трудно. Но и кони едва скакали по дну ручья все в каскадах брызг. Горцы улюлюкали, визжали в азарте заполучить хорошего раба.

А Тимофей, разливая по дороге воду, продолжал бежать. Задыхаясь, он даже не оглядывался, боясь упасть или просто сбавить бег. Настя продолжала кричать, и Тимофей знал, что его всё же настигают. Особенно один резвый джигит. А до берега оставалось ещё шагов пятьдесят. И воды в бочонке осталось вовсе мало, на донышке. И бросить он не мог. То была драгоценная посудина и единственная. Второй бочонок смыло в сильный ветер, и поймать не удалось.

Он влетел в воду и, высоко поднимая колени, продолжал бежать. Наконец бросил ношу в лодку и обернулся. Джигит скакал в шести саженях. Тимофей, не оборачиваясь, крикнул, задыхаясь:

– Лук со стрелой! – и тут же ощутил его в руке. Торопясь, наложил стрелу и, почти не целясь, выстрелил. Тут же протянул руку за второй стрелой и крикнул: – Вёслами работай! Быстрей! – и выстрелил ещё раз, уже целясь лучше. Стрела попала в шею коня, и тот шарахнулся в сторону. Всадник свалился с седла, но стремя удерживало его ногу, конь волочил его по воде. Совсем в другую сторону.

Остальные всадники придержали коней шагах в двадцати. Ожидали ещё стрел, однако Тимофей бросился к вёслам и со всех сил погреб, опережая Настю. Лодка стала медленно удаляться. Всадники последовали за ней, но осторожно. К тому же глубина возрастала довольно быстро. И погоня остановилась. Счастье улыбнулось им.

– Чёрт подери! – ругался Тимофей. – Хоть попить тебе осталось воды?

– Совсем немного, – грустно ответила Настя. – Раза на два. Может, чуть разбавим морской? Всё больше будет хоть на четверть.

– Разбавь, – согласился Тимофей, почти прекратив грести. – Здорово я устал от этой скачки. Откуда они появились так неслышно? Почему не глядела?

– Лодку удерживала, тятя. Ветер постоянно сносил её. Ладно уж! Слава Богу, что живы остались. А с водой можно и потерпеть малость. Другие речки будут.

– Ты хоть поняла, для чего я потребовал развернуть лодку носом в море?

– Поняла, – хмуро ответила Настя. – Вот бы не успела! Тогда точно рабами бы стали. Ты молодец у меня, тятенька! Буду тебя всегда слушать.

– Ну, отдохнули? Пора и за работу браться. Ветер свежеет и надо глядеть лучше. За парусом, я говорю. А ты правь тут. – И Тимофей аккуратно поправил снасти.

Мучаясь от жажды и частично от голода, отец с дочкой всё же продолжали путь. На протяжении нескольких дней никак не смогли высадиться на берег и набрать воды. Приходилось выпаривать воду, кипятя в чайнике и собирая капли. За день собирали малую кружку, разбавляли морской водой и тем перебивались. Силы падали, и апатия помаленьку накатывалась на них.

– Настя, сегодня воду будем брать ночью, – вдруг оживился Тимофей. – Но предварительно найти речку и не уходить от её устья до темноты. Ночью будем набирать воду во все посудины. Тут, главное, не посадить лодку на мель. Трудно будет её снять потом. Сил у нас мало осталось. Сделаем?

– А куда деваться, тятя? Сделаем! – оживилась и Настя. – Рыбки бы наловить, – мечтала девушка. – Кишки ворчат...

– То завтра, дочка. Ещё дров надобно насобирать побольше. Осталось дня на два. Тоже дело важное. Хоть бы какое селение заметить! Еды купить бы! Да тут у моря почти никто не селится. Вот незадача! Или плюнуть на всё и пойти поохотиться, а? Вдруг повезёт...

– И не думай! Я одна не останусь! Обойдёмся рыбой! Мало нам страхов было...

Им и на этот раз повезло. Солнце ещё не закатилось за далёкую гряду гор, как Настя вскочила на ноги и закричала, указывая на берег:

– Тятя, кажется речка или ручей! Гляди правее того скопления камней на берегу! Или я ошиблась?

– Вроде нет, – ответил Тимофей, приставив ладонь к глазам. – Что-то есть. Подойдём ближе. Огляди берег и дальше немного.

Убрали парус и к сумеркам подошли на глубину в полсажени. Оба внимательно оглядывали берег, заросший кустами и редкими деревьями вдоль ручья.

– Пусто и тихо, – почему-то шёпотом молвил Тимофей. – Высаживаемся. Постоянно прислушиваться и осматриваться. Хватит нам этих горцев.

Прошли вверх по ручью шагов двадцать. Дальше не осмелились. Оглянулись на лодку. Она едва виднелась, покачиваясь на волне. Якорь её хорошо держал. Дно у берега усеяно камнями, обкатанными и гладкими.

– Хорошо бы искупаться, – прошептал Тимофей, ложась в мелкую быструю воду. – А ты чего ждёшь? Пользуйся случаем.

Но Настя никак не могла оторваться от воды. Пила и пила. Холодную, чистую, шумную.

Отец начал черпать ковшом, наполняя бочонок. Настя вся уже мокрая и довольная оглядывала заросли, черневшие по ручью. Тихо спросила:

– Ты скоро? Мне что-то жутко тут! Скорей бы на лодку.

– Наполни котёл, – напомнил Тимофей. – Бочонок почти полный. Иди сама, я догоню.

– Я с тобой! Боюсь! Жутко мне? – повторила девушка, оглядываясь по-звериному.

– Тогда собери дров хоть немного. Что без них нам делать?

Настя ощупью шарила в кустарнике. Боялась наткнуться на змею и ей всё казалось, что за ними кто-то наблюдает. И с облегчением вздохнула, когда отец поднял бочонок на плечо и проговорил:

– Трогаем! Иди впереди. Поспешай!

На этот раз ничего не произошло, и наши голодранцы благополучно оказались в лодке и с облегчением вздохнули. А Настя тут же спросила, разжигая печурку:

– Сейчас сварю похлёбку из трав и корешков. Успела подсобрать малость. И то дело для начала. Корешков, правда, совсем мало, только для запаха. Но и пожуём.

– Ох, Настя! Щас бы кус мяса! Да где ж ты его в море возьмёшь? Попробую наловить, вдруг что и поймаю. А ты поспи пока. Я сам всё сделаю. Море-то тихое.

Настя с благодарностью кивнула и устроилась под навесом, уже изрядно дырявым. А Тимофей дохлебал похлёбку, только кишки раздразнил. И принялся готовить снасть, слабо надеясь на удачу. Даже остатки масла в светильнике не пожалел. Выставил крохотный огонёк на носу и забросил леску с шестью крючками и наживкой из мух,

Поглядывая на берег и подправляя изредка рулевое весло, он чутко следил за поплавком, что едва виднелся в шаге от борта лодки. Пока он даже не дёргался.

Лодка медленно шла вдоль берега. Иногда отдалялась в море. Ветры здесь были переменчивыми и часто менялись. Так прошло довольно много времени, Тимофей уже давно клевал носом, сон так настойчиво его убаюкивал, что пришлось встать. Высматривал знакомые звезды, пытаясь определить время. Было уже за полночь. Подумал, что можно и бросить бесполезное дело с рыбой и лечь спать, подняв дочь. И тут у борта что-то плеснуло и затихло. Тимофей бросился к леске и потянул. Сразу понял, что на крючке добыча. Вытягивал осторожно и скоро в лодку плюхнулась рыба. Она оказалась больше локтя длиной, и рассмотреть её оказалось трудно. Ночь ещё не собиралась светлеть.

Хотелось позвать Настю и обрадовать. Спохватился и решил сделать ей подарок. А сон её и так достаточно сладок и приятен. И Тимофей спешно стал чистить рыбу, стараясь почти ничего не выбрасывать. Вернее, складывать в кучку для приманки. Это могло сильно помочь в ловле. Масла у него не было и пришлось в сковороду подлить морской воды. Соль тоже надо беречь, её оставалось крохи.

Запах жарящейся рыбы был так восхитительно приятен, что рот наполнялся слюной, которую Тимофей не успевал глотать. Вдруг тихо проговорила Настя,

– Боже! Какой сои! Запах рыбы... Тятя! Ты жаришь рыбу? А мне приснился такой же сон! Сразу и не поняла! Откуда рыба? Поймал всё же? Ну ты молодец! Готова?

– Почти. Сама попробуй. Для начала хватит, да? Зато теперь наживка есть. Можно надеяться ещё на удачу с рыбой. Даже спать расхотелось! Давай уж, мочи нет более ждать. Слюнями исхожу.

Они стали ретиво раздирать куски горячей рыбы и, обжигаясь, совали в рот. Ощущение было божественное!

– Боже мой! – воскликнул Тимофей, облизывая пальцы. – И это все? Слабо! Даже вкуса не почувствовал. Или мне так лишь показалось?

– Показалось, показалось! – смеялась Настя, тоже тщательно вылизывая пальцы. – Зато как вкусно, а ты говоришь, что вкуса не почувствовал! Мало только! Да и за такой завтрак Бога надо благодарить, тятя!

– А меня разве не надо? – усмехнулся отец и погрозил пальцем. Но то была шутка, и оба знали про это. И счастливый смех пронёсся над водами предутреннего моря. Настя полезла целовать отца, благодаря за столь отменный завтрак.

– Погоди, дочка! Посмотрим, как сумеем ещё наловить! На наживку лучше пойдёт' Дай срок и у нас будет еда! А там и путь скоро закончится! Живём ещё!

С этой ночи их жизнь пошла всё лучше. Рыба ловилась, а через два дня встретили довольно большое судно, и Тимофей с Настей упросили купца продать им еду на целую неделю, заплатив вдвое дороже. Но это никого из мореходов не волновало.

– Узнал, что скоро будет большая речка, – говорил Тимофей, довольный и обнадежённый близостью устья. – Сулак прозывается. Да до неё нужно большой мыс обходить. Значит, больше двух дней можем потерять. Как быть, дочь? Пораскинь-ка своими мозгами. Ты у меня сообразительная.

– Я в этом ничего не соображаю, тятя! Даже не спрашивай. Может, что и будет, да трудно сказать... Могу и ошибиться...

– А ты напрягись. Иногда получается, я знаю. Вспомни, как тебе показалось, что мама попадёт в смертельную опасность и может погибнуть! Так и случилось! Ну же!

– Тогда мне нужна тишина и сосредоточенность! А сколько это будет продолжаться, я не знаю. Может, ничего не появится в голове. Ну что?

– Давай! Я готов, – согласился Тимофей. – Я стану немым и незаметным.

Настя села на среднюю банку, опустила голову к коленям и закаменела. Отец с сочувствием посматривал на неё, на парус и чуть шевелил рулевым веслом. Немного про́тивный ветер заставлял идти галсами, и он то и дело менял положение паруса.

Уже близился вечер, а Настя всё сидела неподвижно и даже не шевелилась. Тимофею стало не по себе. Может, случилось с нею что-то? И всё ж вмешиваться не стал. Тихонько приготовил себе и ей рыбу в котле, сдобрив подобие ухи корешком и пучком пахучих трав. Настя утром сходила на берег и собрала их вместе с дровами.

От судна, что обогнало их лодку, Тимофей узнал, что они завтра начнут проходить длинную косу или полуостров. А к вечеру могут обойти её и выйти в обширный залив. И море там всюду мелкое и много рыбы. Последнее его обрадовало. Ведь от людей обогнавшего судна он смог получить лишь краюху хлеба и пару луковиц с яблоками. И всё за серебро, которое он вынужден был отдать за такую мелочь. Зато у них был лук, и Тимофей совсем немного покрошил его в похлёбку сырым. Ждать пробуждения дочки не стал и осторожно поел, чувствуя, что с такой едой до Астрахани трудно дойти.

Солнце уже село, сумерки медленно сгущались. Далёкая волнистая линия гор ещё полыхала яркими красками заката. И тут встрепенулась Настя. Выпрямилась и устало потянулась всем телом. Встала и уставилась на закат. Тимофей с нетерпением взирал на дочь, ожидая ответов на его вопросы о будущем. Не вытерпел.

– Ну что ты молчишь, Настя? – чуть не кричал он. – Говори же!

– Что говорить, тятя? Мы ещё долго будем добираться до Астрахани.

– Это по какой такой причине? – испугался отец.

– Лодка у нас чуть не пропадёт, тятя. Вот и задержка случится. Долгая...

– А точнее не скажешь, дочка? – с беспокойством, спросил отец.

– Не скажу. Сама не знаю. Только зимовать будем на плоском острове. Он довольно близко находится. Вот всё, что могу тебе сказать, тятя. Больше не спрашивай. Устала смертельно! Спать хочу. Можно?

– Да что с тобой делать? Спи, конечно. Потом разбужу...

Настя так и не попросила похлёбки, хотя запах ещё плавал в воздухе струями.

Глава 21

Потом Тимофей несколько дней вспоминал слова Насти. Они тревожили, давали пищу для сомнений и даже страхов. Ведь слова дочки так тревожили. Стало быть, их ожидают большие неприятности или потрясения. Как-то стоило попробовать задуматься и определить, что их ждёт в скором будущем. Буря? Так они их уже пережили достаточно. И так почти каждый день сильный ветер мешает идти в нужном направлении. Что ещё сможет так сильно изменить их продвижение, что зимовать будем в море? Или на каком-то острове? Сама Настя толком мало что может пояснить,

Тем временем они успешно прошли остров и полуостров, о котором упоминали моряки. Дальше об островах Тимофей ничего не знал и настроение улучшилось. И три дня лодка упорно шла против ветров, делая в день не больше пятнадцати вёрст. А шли и ночами. Следовали берегом, и Тимофей вдруг определил, что берег круто поворачивает на заход и это обескуражило его. Он полагал, что Астрахань точно на севере. Тогда почему лодка идёт на заход? Или это берег тут делает заворот?

Однако долго раздумывать не пришлось. Начался сильный ветер и упорно поворачивал от захода. Лодку неуклонно сносило дальше на восход. С порванным парусом управляться оказалось трудно. Лодка плохо слушалась руля, ветер часто грозил развернуть её боком к волне. Тогда вставала явная угроза опрокидывания. Близился вечер. Нагнало тучи, стало темно. Ожидался дождь. А в лодку постоянно забрасывало воду и пену с гребней волн. И это только начало бури!

Отец с дочкой в ужасе всё это наблюдали. Молились всем известным богам, прося защиты и спасения от пучины морской. Она больше всего пугала этих сухопутных людей.

Настя вдруг вспомнила свои видения и успела отругать себя за бездействие. «Ведь можно было что-то сделать! – думала она в отчаянии. – Стоило сделать остановку на последнем острове. Нет! Прошли дальше! И вот тебе буря! Настоящая!»

Дальше она не додумала. Парус лопнул и затрепыхался, продолжая рваться на куски. Те улетали в море, в густые сумерки. Голос отца вывел Настю из оцепенения и ужаса:

– Настя, воду черпай! Затонем! Не спи!

На четвереньках Настя с трудом нашла черпак и судорожно стала черпать и выливать за борт воду. А та всё захлёстывалась в лодку, и конца этому не видно.

Оглушительный удар грома опрокинул Настю на дно прямо в волнующуюся там воду. В ней ещё плавали нехитрые вещи и предметы. Ужас окончательно поверг девушку в слезы. Те мешались с дождём, что хлынул с небес сплошным потоком.

Сколько времени так продолжалось, Настя не знала. Она отдалась на волю богам и шептала молитвы и заклинания, не понимая их смысла. Отца она не видела в опустившейся на море ночи. Лишь частые молнии и гром чуть сотрясали исхудавшее тело, вжатое в доски лодки. Иногда она машинально черпала воду, ничего не сознавая при этом. Воля и сознание почти померкли.

Словно издалека, она вдруг услышала вопль отца:

– Настя! Нас выносит к берегу! Приготовься! Смотри при молнии!

Эти крики как-то помогли ей очнуться и ощутить реальность. Она приподняла голову в надежде увидеть берег. Молния запаздывала, а волна нет. Девушку окатило и она едва не вывалилась за борт. Судорожно схватившись за борт, еле удержалась.

Успела чуть нахвататься воздуха, как лодку обо что-то ударило бортом, и она перевернулась. Настя отлетела на сажень к берегу и каким-то чутьём погребла к берегу. Её било о камни, волочило по гальке и песку. Едва удавалось высунуть голову и хватануть немного воздуха. Мыслей не было, была одна жажда выжить в этой круговерти волн и грохота грома. А молнии сверкали всё реже. Но этого Настя не замечала. Открыть глаза было страшно. Даже мысли об отце не появилось.

Ноги коснулись песчаного дня. Инстинктивно она засеменила на них дальше по берегу, спеша побыстрее уйти от волн, что накатывались на пляж. Вал легко свалил её, и завертел среди песка и щепок от лодки. Несколько раз ударил о камни. И всё же она выбралась на пляж и свалилась без сил. Девушку вырвало, судорога корчила тело. Обессиленная, она свалилась на песок, и он показался ей мягкой периной, приятно обволакивающей её избитое тело.

Грохот валов уже не пугал, в ужас не бросал. Голова ещё мало что соображала. Но вскоре молнией сверкнула мысль: отец! Что с ним, где он? Поспешила встать, но её опередил голос, показавшийся восхитительной музыкой:

– Настя! Настя! Ты жива!? – рука отца коснулась плеча. Слезы брызнули из глаз мешая ответить. Лишь вздрагивала своим исхудавшим телом, всхлипывая.

– Милая моя Настенька! Живая! Успокойся! Мы спасены и то благо! Но поплачь ещё!

Тимофей баюкал её, как малое дитя. Было так приятно ощущать её теплеющее тельце! Казалось, что счастье привалило к нему.

Мокрые, избитые волнами и слегка озябшие, несчастные мореходы продолжали сидеть в обнимку. Вой ветра и грохот прибоя уже не казался невыносимо ужасными. Темнота ночи тоже не вызывала ужаса. Зато было тепло их тел и радость спасения.

– Боже! Тятя, что же теперь будет? – наконец спросила Настя. – Всё пропало!

– Так ведь жизни нас ничто не лишило, милая моя! Проживём как-нибудь. Не первый раз попадаем в трудное положение, доченька! Вот рассветёт, осмотримся. Тогда начнём думать. А пока отползём подальше от волн. А то брызги всё ж до нас несёт и не дают обсохнуть. Ночь ещё и до середины не добралась, полагаю. Где-то от ветра укрыться надо. Холодно вот так сидеть.

Они с трудом поднялись, чувствуя боль во всем теле. Поплелись по мокрому песку по чуть пологому склону берега. Шагах в двадцати обнаружили редкий кустарник, заросший травой.

– Настя, ты посиди тут, а я ещё немного пройдусь. Ветра тут вроде бы меньше. Устраивайся поудобнее. Я скоро...

В темноте Настя нащупала место для укрытия. За ветками кустов было тише и она принялась рвать пучки трав. Всё было мокрым, а выбора всё одно не было. Бурная ночь не собиралась сдавать свои позиции.

Как ни странно, но им удалось заснуть. Согретые друг другом, они забылись, и утром с удивлением и радостью узнали, что проспали весь остаток ночи. Даже вставать не хотелось. Всё ныло при малейшем движении. Оказалось, что тела во многих местах покрыты синяками и ссадинами. Кровь уже давно подсохла.

– Как мы смогли заснуть, тятя? – удивилась Настя. – Ветер, грохот волн, а мы спим!

– Слава богу, дочка! Хоть отдохнули малость. А ветер не утихает. Пошли, глянем, что выбросило нам на берег. Нам теперь всё может пригодиться. Дай по карманам пошарю. Осталось хоть что-то?

Тимофей шарил недолго. Нож остался на поясе в ножнах, огниво в кармане с сухим трутом в бамбуковой трубке с пробкой. Последнее сильно их обрадовало.

– Даже монетка серебра осталась одна! – с улыбкой подбросил вверх маленький кружочек. – На него можно спокойно и куда лучше прожить две недели! Стало быть, жизнь ещё продолжается, ха!

– Да ну тебя, тятька! – озлилась Настя шутке отца. – Это здесь ты собираешься покупать еду на жизнь? Спеши в лавку, а то мне есть смертельно охота!

– Вот об этом нам стоит подумать основательно. Судя по всему, на острове людей нет. А без еды пока не научились обходиться. Ладно, спустимся к морю.

По пляжу валялись много разного от разбитой лодки. Настя даже подала отцу одну стрелу. Тот обрадовался, но заметил:

– Жаль, что только одна. Теперь надо лук смастерить. Гляди зорче, Настя.

Бродя вдоль пляжа нашли много досок и щепок. Все подобрали, отнесли дальше от прибоя просохнуть. Были тут верёвки, деревянная ложка, куски паруса и ещё непонятные тряпки. Измочаленные, в песке, узнать их было трудно. Но всё собрали и сложили сушиться. Хотя солнце ещё не проглядывало, но дождь давно затих. Однако признаков окончания бури Тимофей не заметил.

Буря закончилась лишь через три дня. Это время море было бурным и грозным.

– Хорошо, что бычков много выбросило на берег, – говорил Тимофей у костерка, – есть чем как-то голод ослабить. Да и ты молодец, Настенька! Сколько травки собираешь. Только как отсюда нам выбраться? Лето-то заканчивается. Впереди осень и зима. Одежонки нет, а морозы и тут порядочные. Лёд на море крепкий стоит. Жуть берет от таких мыслей! Господи, помоги нам горемычным! Особо прошу за дочку!

Отощавшие отец и дочь уже почти два месяца живут на острове. Живут с одной неотвязной мыслью как пропитаться в этот день? И так каждый день! А на острове почти нет деревьев, одни кустарники и трава. Песок острова плохо способствует росту растений.

– Тятечка, всё ж надо продолжить нырять и пытаться собрать как можно больше из остатков лодки. Мы так и не нашли твой кошель с монетами. Как без них станем жить на новом месте? Не век же тут оставаться?

– Куда там, Настя! Море уже всё растащило и уже ничего не найти. Значит, судьба наша такая! Да сначала стоит думать, как выбраться с этого пустого острова. К зиме дело идёт. А у нас ничего из одежонки. Людей мы так и не заметили, а на них весь наш расчёт держался. Значит, зимовать нам тут придётся. Дело сложное.

– Тогда стоит и о землянке подумать. Уже ночами холодно бывает. А ещё сырость с моря постоянно наступает. Что скажешь, тятя?

– То и скажу, что надо приниматься и за это. Даже поспешить. Материала тут мало, как и инструмента. Один топорик, и тот малый. Сабли нет, луком ничего не построить. Ещё место выбрать удобное. Завтра ты займись этим. Потом материал от лодки снесём туда. Дел много будет, дочка.

В следующий день Настя пришла лишь вечером. Солнце уже село и на остров надвигалась ночь. Дни стали заметно короче и темнело уже рано.

– Ты что так долго? – встретил её отец вопросом. В нём звучало беспокойство.

– Решила посмотреть самый север острова. Мы туда ещё не дошли. А то далеко. Вёрст пять или больше. И знаешь, что там увидела? – загадочно улыбалась дочь.

– А то может нам помочь тут жить? – насторожился Тимофей.

– Ещё как поможет, тятя! Там стоит небольшой сруб, вполне пригодный для жизни. Даже немного посуды и соль. Больше ничего там нет, но и это что-то для нас! Завтра идём туда, тятя. Ещё меня задержал тюлень. Пришлось с ним повозиться.

– Где ж твой тюлень? Там же мяса сколько!

– Я его отпустила, тятя. У него рана, и я занялась им. Что-то получилось. Отпустила я его в воду. Он сразу повеселел. Так жалко стало, бедного. Он совсем молодой был. Другие тюлени то и дело высовывали морды и верещали. Забавно так!

Тимофей не ответил, а Настя поняла, что он недоволен её поступком. Дня на четыре мяса бы хватило им. А так… Пришлось подластиться к отцу и чуть ли не попросить прощения. Но не стала. А Тимофей ни разу не вспомнил потом её промах.

С утра отправились в далёкий поход. Захватили всё, что могли из необходимого. Получилось легко. Вещей почти не оказалось. Лишь топорик, лук со стрелами и нож. Немного тряпок для ношения.

По дороге собирали, что попадалось на глаза из того, что можно пожевать. Настя то и дело отбегала в сторону и что-то рвала или выкапывала. Тимофей с грустыо поглядывал на дочь и вздыхал горестно, почти обречённо.

Солнце чуть начало припекать, когда с низкого холмика Настя указала вперёд.

– Уже видна избушка, тятя! Гляди!

Ещё шагов двести – и они у двери. Настя сияющими глазами смотрела на отца.

– Да, доченька! Это ты здорово нашла! Здесь сносно можно жить. А что внутри?

– Зайдём и увидишь сам, – радость переполняла дочку и усмирять её она не хотела. А Тимофей подумал, что даже в таких условиях дочь не теряет бодрости и весёлости. Значит, по жизни должна пойти легко. Дай-то Бог!

В избушке стоял стол, двухъярусные нары с соломенными тюфяками. Подушек не оказалась. Два оконца смотрели на море. Затянутые пузырём, они мало пропускали света, но днём без лучины что-то виднелось. Зато вокруг стола ни одного чурбана для сидения. Пол устлан сухими травами, весьма грязными и пыльными.

– Скорей всего тут жили мужики, что приезжают сюда на промысел. Тюленей бьют. Вон и остроги имеются, и дубины.

– Значит, тятя, они могут сюда опять приехать? – спросила Настя с надеждой в голосе. – Стало быть, можно подождать и с ними вернуться на берег?

– Конечно! Только не очень радуйся, Настя. Не каждый раз сюда приезжают. Наверное, далеко сюда тащиться. Целая артель может появиться.

– Ты вроде не очень рад, тятя?

– Да всё за тебя беспокоюсь, дочка. Народ может быть шальной. Что тогда?

– Да как-нибудь! Чего раньше времени беспокоиться? Зато теперь можно тут жить. И тюлени должны быть во множестве. Не зря же избу построили тут, на косе.

– Ладно, чего говорить. Поживём в избе. Всё лучше, чем в шалаше. Ночи уже холодные наступили. Ты тут немного приберись, а то паутиной всё заросло. Смотри за пауками. Могут быть и змеи. Будь осторожнее. А я осмотрюсь вокруг.

Тимофей ушёл, а Настя споро принялась за уборку. Затхлость застоявшегося воздуха сменилась свежестью морского. Жизнь казалась не такой уж и мрачной.

Уже на следующий день Тимофей умудрился забить дубиной небольшого тюленя.

– Вот и мясо у нас появилось! – радостно кричал он, указывая на тушку тюленя. А соли тут много, запаслись, видать, заранее. И жир для освещения по вечерам.

– А мне так жалко этих смешных тюленей, – вздохнула Настя. – А и нам жить как-то надо. Тятя, ты готовь тут всё, а я пойду, поищу приправ. Всё вкуснее будет. Да и травки надо насобирать на зиму. Без неё не прожить тут. А холодает быстро.

В избе Тимофей нашёл ещё небольшую сеть и удилище с крючками. Значит, промысловые ловили рыбу для пропитания.

Жизнь потекла неторопливо в ожидании гостей. Горемычные путешественники жили в избе уже почти месяц. Собирали дрова для отопления, траву для подстилки, а Настя ещё и для еды. И неожиданно у ник появилось нечто новое и странное, как говорил Тимофей.

Однажды ранним утром Настя прибежала к избе и заявила отцу:

– Тятя, я нашла раненого тюленя. На берегу лежит. Ты его не трогай. Он такой жалкий и несчастный!

– Настя, мы уже четвёртый день не может забить ни одного тюленя, – жёстко возразил Тимофей. – И так голодаем постоянно.

– Ну тятя! Он ещё такой молодой. Его кто-то покусал и лежит в яме. Не может сам выбраться. Я его лечу. Пусть живёт уж!

– Всем помочь невозможно, Настя. О себе больше думать стоит.

– Тогда я его спрячу, тятя, – решительно ответила девочка. Можно другого выследить и забить на мясо. А этого оставь мне. – И стремительно вышла и бегом помчалась в сторону старого жилья. Тимофей лишь вздохнул с сожалением.

Через десять минут она, запыхавшаяся, плюхнулась у ямы и посмотрела на жалкий взгляд тюленя. Тот словно умолял её не убивать его. И Настя протянула руку и погладила по мягкой шёрстке. Тюлень тихо пропищал.

– Сейчас я тебя ещё немного полечу, мой миленький! Хоть боль пройдёт, а там и в воду тебя отнесу. Потерпи...

Тюлень словно понимал её, перестал шипеть и мяукать. А Настя тут же принялась делать над раной пасы и что-то про себя шептать. Тюленёнок тихо лежал и лишь глазки-бусинки внимательно глядели на Настю.

Прошло не больше получаса, и Настя решила передохнуть. Чувствовала себя уже неважно.

– Вот отдохну немного, мой черноглазый, и опять полечу. Потом отнесу тебя подальше, а то тятя может тебя пришибить.

Солнце уже склонилось к горизонту. Настя всё поглядывала в сторону избы, но Тимофей не появлялся. Это успокоило девочку.

Как только солнце коснулось горизонта, Настя с трудом подняла тюленя и поплелась по берегу. Тот изредка попискивал. Большая стая его сородичей была неподалёку, те безразлично продолжали лежать, впитывая последние лучи тёплого солнца.

Настя несколько раз отдыхала и осматривала рану. Ей казалось, что она стала затягиваться. Когда до избы было уже больше двух вёрст, как посчитала Настя, она села у самой воды и осторожно опустила тюленёнка в набежавшую волну. Зверь осторожно шевелил ластами и ещё по песку сумел всё же оказаться на глубине.

Настя с радостным блеском глаз проводила его взглядом. Показалось, что её новый друг высунул голову и посмотрел на неё своими черными бусинками. Усы важно топорщились. Настя помахала ему рукой. С дрожью в голосе, проговорила:

– Плыви себе и будь осторожнее! И не попадайся людям. Они жестоки и ненасытны. Будь счастлив!

Но тюлень уже скрылся в волнах тихого моря.

Девушка вяло и долго возвращалась домой. В голове тихо ползали мысли о тюлене и о том, как жестоко устроен мир.

Потом она несколько дней приходила на это место, но тюленя не замечала. В душе возникла пустота и некоторая обида. Глупо, но так она чувствовала. И вдруг однажды, сидя у самой воды и слушая шум волн, заметила что-то под водой. Присмотрелась и узнала тюленя. Но кто он? Этого она не видела.

И тут из воды показалась мордочка, и она тут же узнала своего несчастного тюленёнка, как она его называла.

Вскочила и тут же затихла, боялась спугнуть, лишь тихо сказала:

– Ты всё же пришёл ко мне! Выходи, я посмотрю, что с раной! Я так тебя ждала!

Тюлень не вышел, но и не уплывал. А Настя поспешила к нему, шлёпая босыми ногами по холодной воде. Тюлень фыркнул и скрылся под водой. Настя стала звать, но тщетно. Он больше не появился. Пришлось возвращаться с грустными мыслями.

И всё же ей было радостно, что тюлень вспомнил о ней и приплыл, как на свидание. У Насти зародилась надежда, что и дальше может всё это повториться.

– Ты что так часто отлучаешься? – поинтересовался Тимофей. – Дела стоят...

– Успею всё сделать, тятя. – Настя не спешила поведать отцу радостную весть.

– Дожди начинаются, надо крышу подправить. А тебя нет.

– Завтра весь день буду с тобой. Успеем и крышу подлатать. Я осоки нарежу.

Через день Настя всё же не утерпела и вновь посетила то место. Прождала час, и ушла с тяжёлым вздохом разочарования. Но не отчаивалась и обещала себе вернуться опять завтра. Бурчание отца можно не принимать во внимание.

Лишь после продолжительного дождя, когда девушка посетила без особой надежды то место, к ней приплыл тюлень. Казалось, что он подрос. А тюлень подал голос, и Настя была уверена, что её друг чуть улыбнулся. Усы топорщились очень мужественно.

Она вошла в воду и сумела погладить мокрую шерсть тюленя. Тот испугался, но быстро успокоился, и Настя смогла осмотреть рану. Она почти зажила.

– Видишь, какие мы молодцы! Всё зажило!

Настя ещё раз протянула руку погладить друга, но тот вильнул хвостом и нырнул в волну. Настя наклонилась, стремясь поймать за хвост. Не успела. Зато заметила, как одна монетка из её скромного ожерелья из трёх монет скользнула в воду, сорвавшись с цепочки. Она ахнула и стала шарить рукой. Но тщетно. Монетка пропала.

Заметив вблизи игривые глаза тюленя, она сердито сказала:

– Заигрались мы, милый мой! Теперь пропала самая ценная вещь у меня. Ищи теперь! Как я без неё появлюсь перед батюшкой? – и с печалью и досадой стала рассматривать место, откуда соскользнула монета. – Вот разогнулась цепочка! Ищи!

Тюлень как-то странно пискнул и нырнул. А Настя с горестным лицом всё рассматривала остальные две монетки. Вспомнила, что среднюю отец называл «флорином», и у неё была порядочная ценность.

Вдруг тюлень стремительно выскочил из воды и с каким-то щебетанием торопливо положил монетку к ногам Насти. Та ахнула, потянулась к животному с лаской. А тюлень, будто поняв её, игриво скользнул назад в набежавшую волну.

– Вот чертёнок! – радостно улыбалась Настя, искала глазами тюленя, но того и след простыл. – Неужели он меня понимал? Ах! Вдруг он сможет найти и те наши монетки, что утонули в бурю? Обязательно попробую его упросить. Должен понять, раз с этим справился. Батюшке говорить не стану. Ещё засмеёт.

Она прождала ещё немного, но тюлень не вернулся. Вздохнув, Настя вернулась к избушке. Поглядывала на серое море и часто видела тюленя, плывущего вдали. Тот ли был или другой, Настя не узнала. Но махала ему рукой и кричала ласковые слова. Благодарила за находку и ещё добавила:

– Встретимся завтра! Я попрошу тебя найти мне ещё что-то! Сделаешь?

Тюлень не ответил. Лишь вильнул в глубину и скрылся среди волн.

Через несколько дней Настя снова заметила тюленя. Окликнула его и тот нехотя подплыл. Но ласкать себя не позволил. И слушал короткое время. Кувыркнулся под волну и исчез в море. Она была разочарованна.

– Ты чего такая невесёлая? – спросил Тимофей. – Что случилось?

– Тюлень не захотел со мной побыть, – мрачно ответила дочь.

– Вот невидаль какая! О, чего загрустила? Пустое то! Иди свари кусок мяса.

– Ты убил тюленя? – с недовольством спросила Настя. – Вот почему мой друг отказался со мной побыть. Тятя, не надо больше убивать их.

– А чем прикажешь брюхо набивать? Даже травы мало осталось. Высохла уже. А завтра обязательно насобирай дров побольше. Дожди уже часто перепадают, а у нас и на месяц нет дров. Мёрзнуть охота?

– Ну и что! – слегка огрызнулась Настя и ушла варить мясо тюленя.

Уже лёжа на верхней наре, тихо попросила отца:

– А ты мог бы бить тюленей подальше от избушки? Тогда, мой друг мог бы опять признать меня, тятя?

Отец тяжко вздохнул и долго молчал. Настя терпеливо ждала.

– Ладно уж. Попробую. А ты не забывай, что силы ваши убывают и тюлени единственная наша пища. Правда, рыба ещё ловится. Но мало её.

– Спасибо, тятенька! – Настя повернулась к стене и тут же заснула со счастливой улыбкой на губах.

А ещё через несколько дней тюлень вернулся. Они немного поиграли. Потом Настя сняла с себя своё ожерелье и показала тюленю. Смотрела в его черные глаза. Нежным голоском стала просить:

– Миленький мой Тюли, сделай доброе дело для меня. Найди наши монетки, – показала свои на цепочке. – Только они дальше лежат на дне, – и махнула рукой.

Настя сняла монетку и бросила её в воду у самого берега. Тюлень раздумывал пару мгновений. Нырнул и скоро выложил усатым ртом монетку на песок.

– Какой ты молодец! – крикнула она в восторге и протянула руку к тюленю. – Тюля, дай я тебя поглажу! – Тюлень чуть отодвинулся, но терпеливо снёс её ласку. – Ты мне поможешь найти мои сокровища?

Зверь не ответил, крутнул головой и скрылся в воде. Потом выскочил, крутнулся раз, и скрылся. Вдали раздавались голоса стада.

Настя всё раздумывала над вопросом: понял ли её Тюля? Однако приходилось дожидаться следующего свидания. А когда оно состоится, она не могла знать.

Тюля оказался не столь постоянным, как хотелось Насте. Так случилось и теперь. Тюля соизволил посвиданничать с Настей дней через пять. Она с радостным восклицанием приветствовала его и сразу же приступила к разговору. Тюля слушал, улыбался и вдруг стремительно удалился в море. Остановился саженях в двадцати и стал смотреть на Настю. Та махнула рукой и пошла берегом. Тюлень плылследом.

Путь оказался не таким долгим, и Настя вскоре оказалась на месте их несчастья. Ничего не изменилось. Она села, поджидая тюленя. Тот подплывать не торопился, выскочив на песок, выложил ей рыбу в локоть длиной.

– Тюля! – воскликнула Настя в изумлении. – Ты мне рыбу принёс! Вот здорово! Да мне совсем другое надо! – И опять показала своё украшение из монет. – Вот такие ищи, милый Тюля! Но и за рыбу большое спасибо! – и погладила его мокрую гладкую голову. Тюля блаженно зажмурился. – Ищи же, Тюля! – толкнула она его к воде.

Будто заигрывая и ленясь, Тюля всё же скрылся под водой и долго не появлялся. Наконец вынырнул, и во рту его поблёскивала серебряная монетка!

– Ты просто прелесть, Тюля! – воскликнула Настя и взяла его голову в свой ладони и слегка чмокнула в его чёрный нос. – Этого мало. Ищи ещё. Их там много.

За час неторопливой работы Тюля выложил на песок шесть монеток. Одна из них была золотой. И на этом их игра закончилась. Тюлень устал и больше не хотел выполнять её просьбы. А Настя долго и горячо благодарила своего друга. Тот нетерпеливо слушал и поспешил исчезнуть в волнах. Море начинало сердиться. Ветер усиливался и можно ожидать бури.

Настя поспешила домой. Так нестерпимо захотелось похвастать перед отцом своим успехом, что ноги сами пустились бегом. И до самой избы она так и продолжала бежать, не чувствуя усталости

– Ты чего испугалась? – вышел навстречу отец и с беспокойством следил, как дочка приближалась. – Кого-то заметила?

– Никого, тятя! – едва смогла выговорить Настя. – Смотри сюда, – и раскрыла ладонь. Там поблёскивали шесть монет. – Тюля нашёл и принёс мне!

– Что за Тюля? – спросил отец и добавил: – Тюлень, что ли? Как это?

– Вот так, тятя! Я его просила несколько дней. И он понял меня и вот. Что скажешь? Разве не чудо?

– Ну и девка! Настоящее чудо! А ещё сможет твой Тюля достать?

– Надеюсь. После бури. Вон как море вздыбилось! Дождь может пойти. А сколько у тебя было монет, тятя? В лодке,

– Точно не помню. Больше ста монет. Четверть золотые.

– Тогда нам с Тюлей долго ещё искать остальные. Но будем стараться.

– Да уж постарайся, Настенька! С такими деньгами мы в Астрахани смогли бы устроить свои жизни вполне сносно. Так что работайте со своим Тюлей. Молодцы!

Глава 22

Тимофей уже в который раз расспрашивал дочь о способах общения с животными.

– Откуда я знаю, как это получается? Просто понимаем друг друга и всё тут!

– Ну тогда ты чуточку зверёныш, Настя! – серьёзно заметил Тимофей.

– Ничего я не зверёныш, тятя! А умение лечить хвори разные? Особенно открытые раны. У Тюли она тут же стала затягиваться. И четверти часа, наверное, не прошло, а вокруг всё становится лучше и боль утихает. Дар, значит, такой.

– Всё равно зверёныш! – со смехом повторил отец. – Но я такого так люблю! Ты у меня сама дар божий! Иначе чем можно пояснить, что ты выжила в тех условиях, что мы жили в тайге? И почти не болела! Правда, мать умела хорошо лечить. Но того, думаю, мало было. Сама ты уж очень походила на маленького зверька. Сама куда хотела могла пойти в тайге и не заблудилась ни разу. Как ты находила дорогу, ума не приложу! Сколько страхов натерпелись с тобой, а тебе хоть бы что! Сейчас, можешь пояснить мне? – Тимофей вопросительно глядел в расширенные глаза дочки.

– Я об том просто никогда не думала, тятя. Просто шла и выходила к нашей пещере. Как всё звери, что находят свои норы и логова чутьём или ещё как...

– Получается, что ты сама признаешь в себе что-то звериное, так ведь?

– Вроде того, – согласилась Настя и настороженно смотрела в глаза отцу.

– Стало быть, ты и есть мой зверёк, Настька! – весело воскликнул отец и обнял дочь, прижав к груди, целуя в макушку грязных волос. – А чего ты перестала купаться в море, Настя? Холодно?

Настя смутилась, но ответила, потупившись:

– Купаюсь, тятя, но не так часто. Стало неловко как-то... Вроде стыдно...

– О-о! Так ты стала взрослой, дочка! Да и то, пора ведь. Тебе скоро шестнадцать стукнет. Замуж пора думать выходить. А? – усмехнулся отец. – Задумываешься?

– Что ты, тятя! За кого тут выходить? Да мне вовсе не хотелось бы...

– Ты не хочешь замуж? – удивился отец.

– После Бабуша мужчины меня как-то не интересуют. Боязно мне даже думать о них, – покраснев, заметила Настя и опустила голову.

– Ты ещё помнишь того ублюдка? Забудь! Он того не стоит. К тому же ты жестоко отомстила ему. И можно выбросить из головы. Однако без мужа так или иначе трудно жить, девочка. Не принято вроде бы... Люди не поймут.

– Обязательно это учитывать, тятя? – скромно спросила дочь.

– Не обязательно, но тоже будет трудно. Как жить в окружении людей, которые тебя ненавидят? А в таких случаях такое сплошь и происходит. Полагаю, что ты не правильно понимаешь жизнь. Среди людей надо жить, не нарушая их уклад и хоть для видимости надо соблюдать обычаи и уклад окружающего люда.

Настя задумалась и потом сказала с неуверенностью:

– Значит, это так обязательно? Я об этом не подумала, тятя. И в Астрахани мне будет трудно жить?

– С такими повадками будет трудно, детка. Ты об том хорошенько подумай.

С этих пор Настя была молчалива, задумчива и больше уединялась. Отец с опаской поглядывал на неё, молча переживал. Ждал, что дочь сама до чего-то додумается. Знал, что Настя много времени уделяет Тюле и надеялся тоже на успех. Но пока результат был мизерным. Всего одиннадцать монет, из них только две золотые. Настроение начинало падать, как и тепло, уходящее на поддень.

Настя жаловалась, что Тюля без охоты ищет монетки.

– Разве не может получиться так, что монетки буря разбросала на большие расстояния? Тогда понятно, что Тюля ничего не может больше найти.

– Всякое может быть, Настя, – соглашался отец, но настроение от этого не улучшалось.

Уже наступили холодные дни с дождями и утренними туманами. С неба даже снежок однажды срывался. И отец с дочкой помаленьку начали мёрзнуть. А одеть ничего было. Тимофей стал что-то мастерить из кож тюленей.

А Настя всё реже виделась с Тюлей. Правда, в последний раз Тюля принёс ей из воды кошель с тремя монетками. Одна из них оказалась золотым флорином. После этого Тюля больше ничего не смог найти и достать.

– И то слава Богу! – крестился Тимофей, подсчитывая своё богатство. – Если доберёмся до Астрахани или куда ещё, так будет на что жить в первое время.

Остров покрылся снежным покровом, и жизнь наших бедолаг стала ещё труднее. Единственная радость – изба, и надежда, что сюда могут наведаться промышленные.

– Коль появятся, то смогут ли они нас забрать с собой? – говорил Тимофей. – А каким способом они могут сюда доехать? Лодками или по льду? Может, здесь льда и не бывает. Мы об том ничего не знаем.

– Если б знать как далеко до берега, устья Волги? –восклицала Настя горестно. – Если близко, то можно бы и пешком пуститься.

– С харчами трудно. Мы и так обессилили уже порядочно. А в пути что есть будем? Пустое это дело. Будем выжидать. Авось кто и сюда заявится. По избе видно, что в прошлую зиму здесь были люди. Стало быть, есть надежда и для нас.

По прикидкам Тимофея уже прошёл праздник Рождества. Никто не появился. Море покрылось льдом, но насколько далеко – неведомо. А Настя, утешая отца, заметила:

– Вряд ли до праздников сюда кто заявится, тятя. Будем ждать.

Тимофей с грустью заметил, что дочь как-то скисла. И Тюля перестал её навещать. Значит, надежда на дополнительные монетки исчезла окончательно. А это никак не способствовало хорошему настроению.

Наконец поздним вечером, когда ночь уже опустилась на остров, послышались голоса мужиков. Говорили на русском, и Тимофей тут же вскочил и зажёг жировик. С волнением в груди увидел караван саней, запряжённых конями и полдюжины мужиков.

– Это кто тут поселился? – услышал Тимофей ещё издали. Видать, заметили огонёк в оконце. – Кто такие? – голос был требовательный, смелый и уверенный.

– Неужто русаки, Господи! – прокричал Тимофей в ответ. – Потерпевшие тут мы... двое... с дочкой я, Тимофей. А вы кто будете?

– То наша изба, Тимофей! Мы на промысел тюленя приехали. Из-под Астрахани.

Обоз остановился поблизости от избы и мужики с интересом смотрели на неожиданных Тимофея и Настю. Та тоже вышла, кутаясь в шкуру тюленя.

– Ну и дела! – воскликнул один из мужиков. – Каким чином тут оказались?

– Буря выкинула нашу лодку на этот берег. Ещё летом... – ответил Тимофей и жадно рассматривал в темноте обоз и мужиков.

– Как же вы тут жили одни? Чем живот набивали?

– Так и жили, мужики. Питались, чем Бог пошлёт, да вот тюленя иногда удавалось добыть. Травку дочка собирала. А теперь и вовсе отощали. Лёд нечем пробить и с рыбой стадо совсем плохо. Оголодали мы совсем, мужики. Может, поддержите бедных?

– Куда мы денемся, Тимофей! – голос принадлежал первому мужику. – Место для нас осталось? Устали мы с дороги. Завтра всё уладим и договоримся. Меня зовут Сидором. Я главный артели. Ивашка, дай бедолагам каравай хлеба! Чай полгода не едали его. Пусть подкрепятся пока. А мы спать, и до утра нас не беспокоить!

Сидор по-хозяйски осмотрел избу. Мужики тем временем распрягали коней, задавали им корм и укладывали вещи у избы. Всё торопились отдохнуть с дороги.

Утром встали поздно и первым делом рассмотрели Настю. Та испуганно поглядывала на мужиков, переглядывалась с отцом. А Сидор, мужик ещё молодой и крепкий, оглядев Настю, успокоил её:

– Ты, девка, наших не бойся. Не тронут. У всех семьи, а я ещё холост. Батька ещё не подыскал мне невесту. Так что старайся, может, и ты пригодишься. Сколько тебе годков будет?

– Ей ещё пятнадцать, господин, – опередил Тимофей. – Рано ещё невеститься.

– Там видно будет. Что-то у тебя морда не русская вроде бы.

– Есть маленько, – ответил Тимофей. – Татарская кровь ещё видна. По матери...

– А где ж мать будет? Утонула в бурю?

– Умерла ещё давно. Дочке было лет девять. В тайге дело было.

– Ого! Издалека, значит?

– Издалека. Сам я на полночи жил с родными. Да вот занесло сюда. Судьба-то нас не спрашивает. Из Дербента бежали с дочкой. Да не судилось... Так-то...

– Ладно, живите. Отъедайтесь, потом поработаете с нами. Мы тут с месяц будем промышлять тюленя. Так и отработаете харчи и жилье, ха-ха!

Отец с Настей переглянулись, Тимофей согласно кивнул, заметив:

– Мы работы не боимся, Сидор. Отработаем, куда деться. А вы не из Астрахани?

– Нет, Тимофей. До Астрахани ещё почти сотня вёрст. Но туда часто ходим водой. Коль будет охота, то держись меня. Помогу...

Через три дня Тимофей тоже стал помогать в промысле. Каждый день артель отправлялась на промысел, вечером привозили туши битых тюленей. Настя с ужасом осматривала зверей, боясь там увидеть Тюлю. Пока ничего не узнавала. Но страх не покидал её. Да и узнать разбитые морды было трудно.

Мужики споро разделывали туши. Сало потом вытопят и продадут купцам. Шкуры тоже выделают, те пойдут на базар. Мясом питались, лишнее выбрасывали тем же тюленям, что ещё были живы. Да и рыбы без жратвы не оставались.

Так в заботах и трудах промелькнул месяц. Повеяло теплом, и Сидор заторопился с возвращением. Ивашка тоже беспокоился.

– Как бы с полудня тепло не нагнало, – опасался он. – Лёд и так не слишком крепкий. Поспешить бы...

– Завтра выезжаем, – отозвался Сидор. – Ты прав, Ивашка. Лёд может подвести. Жердей побольше наготовить стоит. А то тоже работа долгая.

Ночью ударил мороз, мужики обрадовались. Лёд укрепится. Ещё в темноте обоз, тяжело груженный, тронулся на полночь. Тимофей уже всё знал о дорогах, о пути, и с нетерпением дожидался его окончания. Настя чутко прислушивалась к разговорам, и тоже с волнением ожидала встречи с новым для неё миром русского поселения или даже Астрахани. Сейчас она уже побаивалась всего этого. И Сидора тоже побаивалась. От неё не укрылось, что этот мужик поглядывал на неё заинтересованно и вполне откровенно. Но обещание выполнил, её никто не трогал. Даже с уважением отнеслись, видя её работу и усердие. Удивлялись её выносливости и силе.

Восемь саней спешно двигались по льду моря. Иногда он не вызывал уверенности. Но мороз стоял довольно крепкий, и мужики надеялись успешно вернуться в родное село в одном из рукавов Волги. Около двухсот вёрст пути Сидор рассчитывал пройти за неделю или чуть больше.

Всё же прибыли в деревню Сидора позже. В пути пришлось почти на день задержаться. Одни сани проломили лёд и едва не ушли под воду, хлынувшую из пролома. С трудом спасли груз и лошадь с санями. Но день потеряли.

– Вот наше село, – указал Сидор на довольно высокий берег протоки, покрытой ещё крепким льдом. – Ещё четверть часа – и мы дома! Слава Богу! – все перекрестились и воздали молитвы в небеса. Их примеру последовал и Тимофей. Настя оставалась задумчивой и лишь с интересом следила, как приближается село. Там уже их заметили, несколько баб и мужиков спускались к протоке. Мальчишки с воплями неслись впереди. Спешили первыми узнать результаты промысла. Скупые приветствия сменились требованием баньки и обеда.

Сидор тут же познакомил Тимофея с отцом. То был мужик довольно старый, но бодрый. Колючие глаза тотчас уставились на прибывших чужаков. Сказал спокойно:

– Ну что ж. Дело житейское. С помощью Господа устроим прибывших. Божье это дело. Ивашка, устрой их у Устиньи. Она одна и тесно не будет.

Иван без охоты повёл гостей к Устинье. Баба она была в годах, молча прошла в избу и указала на печь. Молвила басом:

– Пока тут будете спать. Потом сами посмотрите. Девку как звать?

Отец с дочерью назвали себя, поблагодарили и осмотрелись. Изба оказалась довольно большая. Тимофей спросил скромно:

– А что, Устинья, мужа у тебя нет? А дети?

– Муж погиб два года, почитай, назад. Дети в Астрахань перебрались. Два сына. Дочь вышла замуж и живёт отдельно с мужем. Тут же, почти рядом. Платить будете или работой отдарите?

– Платить нечем, Устинья, а работы не боимся. Всё сделаем по требованию, – Тимофей поклонился и толкнул дочь в спину.

Работы оказалось много, но это не страшило гостей. Жратва стала приличной и забот пока никаких. Лишь молодые парии заглядывались на Настю, и та ломала голову – что так притягивает парней к её особе? Сама она считала себя серой и незаметной и не могла понять такого внимания к себе.

– Тятя, можно спросить у тебя?

– Что тебя беспокоит, дочка? – с готовностью откликнулся отец. – Спрашивай.

– Не могу понять, что молодых ребят тянет ко мне? Стыдно ведь...

– Ну-у-у, – протянул Тимофей. – Стыда тут нет никакого, Настя. А ответить тебе и я не смогу сейчас.

– А когда сможешь? Что мешает?

– Завтра обязательно скажу. А пока не ломай себе голову такими пустяками.

Сам он всё же задумался. Дочь сказала правду. Отбоя от ребят не было. Даже лёгкие потасовки случались, как он узнал недавно, из-за неё. Это тоже его немного смущало и озадачивало. Подумал сейчас: «Понаблюдаю я её завтра тихонько. Вдруг что и обнаружу. А девку надо успокоить. Мало ли что».

Весь день Тимофей то и дело обращал внимание на дочь и к вечеру уже созрел ответ. Самому стало немного не по себе от наблюдения дочери. Раньше он никогда не рассматривал её, как девушку или даже женщину. А она уже вполне девушка и такие могут уже свадьбу играть.

Настя вопросительно поглядывала на отца, ожидая обещанного ответа. Он это видел, но никак не решался начать разговор. А начинать надо. Куда деться...

– Вижу, вижу, Настя! – Тимофей был нерешителен. – Я понял, что тянет к тебе парней. Раньше я просто не обращал на такое внимание. Хоть ты и не красавица, однако в тебе что-то такое есть привлекательное. И это что-то настолько сильно, что каждый парень это замечает и стремится к тебе приблизиться. Словно тянет...

– Что такое может во мне быть, тятя? – чуть испуганно, спросила Настя. – Ничего я не вижу и не чувствую. Даже немного страшновато становится.

– Дочка, мне трудно тебе объяснить такое. Матери было бы легче. А я... Вот у меня в Мангазее была девка, поповская дочка. Тоже ничего особенного в ней не было. А к ней тоже тянулись молодые парни. И не только молодые. Исходит от таких девок что-то притягивающее. Скоро ты сама всё поймёшь, а мне неловко говорить.

– Это как у собак или других кого из животных, когда самцы за самками увиваются? Ты об том говоришь, тятя?

– Вроде того, – согласился смущённый отец. – Но там это происходит в определённое время, а у людей всегда. Ты подумай и сама всё поймёшь. А мой тебе совет, дочка, будь с парнями очень осторожна. С ними легко докатиться до страшного греха. Потом отмолить не всегда получится. Ты уж прости меня. Не мне такое тебе, девке, говорить. Даже в жар бросило от смущения. Тут легче у Устиньи спросить совета. Баба всё ж, и с нею легче об том говорить. Но и сама кумекай. Чай не дура какая...

Тимофей чувствовал себя утомлённым, просто разбитым, как после тяжёлой работы. Даже глядеть на дочь было неловко. Лишь подумал, что девку пора приобщать к пониманию того, что жизнь изменилась. А это его беспокоило.

Настя на самом деле серьёзно задумалась над словами отца и несколько дней ходила молчаливой и замкнутой.

Наступила настоящая весна. Апрель растопил льды, вода в протоке нагрелась, Настя с удовольствием принялась купаться ежедневно. Уходила подальше в камыши, где её никто бы не смог обнаружить, стирала одежду и купалась. Иногда приносила небольшого осётра, тогда устраивали пир. Лукошко трав всегда было на столе, баба Устинья ворчала на такое, стыдя за примитивную еду.

– Бабушка, – возражала Настя мягко, – то самая полезная еда. Куда полезнее любого мяса и рыбы. Правда, икра тоже очень полезна. Так что вам есть её обязательно. Иначе можно заболеть разными хворями.

– Я не коза какая, – ворчала бабка Устинья и отодвигала миску с салатами.

Скоро Тимофей узнал, что готовится большая лодка для поездки в Астрахань. Дома он с волнением заявил дочери:

– Готовится поездка в Астрахань. Я намерен упросить Сидора взять нас туда. Хватит сидеть в этой глуши. Пора кончать со скитаниями по чужим местам. Надо наконец нам определиться самим. Готовься!

Тимофей видел, что Настя чем-то недовольна или просто не хочет менять жизнь. Но даже не пожелал спросить причину такого отношения. Всё было договорено, и он намерен выполнить свои и её задумки. А присмотревшись к дочке, понял, что тут не обошлось без парня. Кто он? Признался, что проморгал его. Накручивать себя не стал, понимая, что начинается новая жизнь и не стоит задерживаться в старой.

На четвёртый день лодка уходила в Астрахань с грузом жира и шкур тюленей. Были ещё бочки с икрой и солёной рыбой.

Сидор со смешинками в глазах, заметил Насте:

– А я подумывал о тебе, как о невесте, Настя. И отец вроде бы был не против.

– Ты же вдвое старше меня! – улыбалась девушка с затаённым недовольством.

– Вот невидаль! Такое сплошь случается. Зато у меня будут деньги и достаток.

– А я тебя не люблю, Сидор! – глаза её лукаво улыбались и лицо сияло. Ей было приятно внимание серьёзного человека. – Мне хотелось бы жить в городе. Никогда даже не видела города. Слыхала, что там интересно.

– Можно было б и в городе обосноваться, – улыбался Сидор. – Отец стар и болеет.

В словах Сидора звучали неприятные нотки, и Насте то не понравилось. Как-то сразу он показался чужим и неприятным.

Сидор ещё несколько раз за долгую дорогу заводил подобные разговоры. Настя же оставалась холодна и замкнута при нём.

– Что это с тобой? – как-то спросил он, с любопытством глядя в её посуровевшие глаза. – Обидел чем?

Она не ответила, лишь неопределённо пожала плечами. Разговаривать не хотелось.

Астрахань встретила новых гостей шумом, толчеёй грязного разноплеменного люда. И говор у всякого был свой. Правда, почти все как-то изъяснялись по-русски.

– Вот и Астрахань, – услышала Настя у самого уха слова Сидора. – Смотри, определяй, как намерена тут жить. Мне такое мало подходит. Не передумала? – неожиданно спросил Сидор таинственным голосом.

– Ты о чем? – не поняла Настя, но тут же по глазам догадалась, о чём он. – И не думай! Я ещё маленькая! – и опять её глаза улыбались озорно и заманчиво.

– Пожалеешь! – вздохнул Сидор и отошёл по делам. Они ждать не собирались.

– О чём он? – кивнул Тимофей, подойдя.

– Да всё о том же. Предлагает жениться.

– Отказала? – пытливо посмотрел отец на дочку.

– Он мне не нравится, – резко ответила дочь. – В нём что-то есть нехорошее, тятя. Да и стар он для меня.

– Ну это-то ты зря, Настенька. А жених он вполне достойный. Но как знаешь.

– Спасибо, тятя! – воскликнула Настя и глазами, полными любви смотрела в его лицо, заросшее давно не стриженой бородой. – Что нам делать тут?

– Пока поселимся в караван-сарае или на постоялом дворе. Последнее мне больше подходит. Нет желания с неверными жить рядом. А ты как с этим?

– Как ты, тятя! – блеснула она глазами со смешинками в уголках. – Будем прощаться? Мне не терпится побыстрее пройтись по городу. Устроимся, и можно будет, а?

– А как же! Надо познакомиться с городом. Тут так шумно и тесно! Непривычно нам будет. В Дербенте и то не так тесно было. Зато тут больше своих, русаков.

По прошествии недели дочь с отцом уже достаточно освоились с городом. Тимофей всё присматривался к людям торговым, купцам, мечтая завести знакомства и с их помощью начать собственное торговое дело. Часто сидел в кабаках и прислушивался к разговорам соседей.

Жили пока на постоялом дворе, но приоделись с дочкой. Этого требовали предстоящие дела. Одновременно искали подходящее жилье. Дешёвое и поближе к домам богатого люда. Пока ничего подходящего не находилось.

– Тятя, как долго ты намерен заниматься поисками? – спросила дочь поздно вечером при лучине. – Не слишком ли затягивается это у нас?

– Ничего сразу не получается, Настя, – серьёзно ответил Тимофей. – Мы ещё плохо узнали возможности устроить свою жизнь. Я вот подумал, что стоит попытать рыбаков. Думается, что их можно собрать в артель и заняться рыбным промыслом.

– Тут их и так много, – с сомнением ответила дочь. – Сможешь ли ты устоять против уже имеющихся артелей? Новичков завсегда плохо принимают.

– Потому и стоит поглядеть, что тут с этим и как. Завтра и начну. А ты тут сама поживёшь несколько дней. Особо не шляйся. Береги себя.

Настя кивнула, а по её лицу отец понял, что девка побаивается. Промолчала, понимая важность отцовской заботы.

Тимофей вынужден был сильно задержаться. Дело оказалось сложнее, чем он гадал. Как и предрекала Настя, промышленные без охоты расставались со своими тайнами, многие пугали трудностями. Лишь рыбаки могли себе позволить откровенные разговоры, именно от них Тимофей узнал самое главное о рыбном промысле.

Потому вернулся домой через неделю. Настя встретила отца осуждающим взглядом. Тот тут же стал оправдываться и поведал о результатах поисков работы.

– Так получилось, Настенька, – говорил отец, гладя по её гладко причёсанной голове. – Слишком трудное и долгое дело оказалось. Пришлось потратиться изрядно. У тебя всё в порядке?

– В порядке, да я сильно переживала, тятя! Обещал скоро. Ладно уж, рассказывай подробнее. Мне же интересно.

– Узнал, что дело трудное, но можно браться. Понял, что для начала стоит поглубже запрятать свою жадность. Буду платить работным людям больше. Доход уменьшится, зато будут людишки добросовестные. Для начала это очень важно.

– А старые промышленные не окрысятся на тебя? – усомнилась Настя.

– Как без этого, дочка? Обязательно! Да мы не станем сильно большое дело заводить. Пусть думают, что на большее мы не способны. Постепенно расширимся. Пока и малым удовлетворимся. Лишь бы на жизнь хватало. Две лодки вполне нас с тобой устроят. А через год посмотрим, как дела пойдут.

– Слыхала разговор, тятя. Мужики говорили, что их, промышленных, сильно власти прижимают. Податями разоряют. Разными бумагами стращают. Как с этим будешь справляться? Ты ведь читать не умеешь! А писать и того труднее, как я узнала.

– Тут ты, доченька, не права. Твой батька читает отменно. Не одну книгу в своё время прочитал. С письмом похуже, но тоже могу. Я ведь в монастыре жил год. Там научился. Не хотелось, да пришлось. Стало быть, и такое может пригодиться в жизни. Правда, вспомнить многое надо. Но то дело наживное. Не заново учиться.

– А читать на самом деле так трудно научиться? – Настя вопросительно расширила глаза. – Я бы хотела попробовать.

– Тебе такое к чему? – удивился отец. – Женщинам то без надобности. Редко какая из них осилит ту науку.

– Я ведь настырная, тятя. Научишь?

– Глупости то, дочка. Много надо будет запоминать. Осилишь ли?

– А что мне тогда делать? Одним хозяйством заниматься? Прошу тебя!

– Ладно, посмотрим. Заладила! – недовольно закончил Тимофей.

Ещё не заснув, Тимофей всё же улыбнулся, вспомнив разговор с дочкой. Как ни верти, а приятно слышать такое от девки, его дочке. Да и мне стоит всё вспомнить.

С этим он заснул и снов не видел. Устал за неделю.

Однако дела навалились сразу и времени для обучения дочки у Тимофея не находилось. Если не считать, что она сама частенько спрашивала о буквах, тыча в книгу пальцем и спрашивая название и произношение букв. Тимофей отмахивался, говорил быстро, и тем заканчивал обучение.

А к середине лета у Тимофея появились две лодки и пять работных рыбака. Дело пошло, а сам делец уже занимался сбытом улова и заготовкой икры. Жили очень скромно. Тратить опасались. Работным людям надо было платить, сборщикам податей хабаря давать, а с деньгами было в обрез, и их стоило беречь. Тем более, что неизвестно как ещё с доходом будет. Всё это сильно волновало Тимофея и настроение его часто случалось пасмурным. В такие дни Настя старалась ему не докучать глупостями и мелочами жизни.

Тимофей скоро понял, что затеянное дело слишком трудно, а опыта у него мало. С ужасом ждал осень, когда можно будет подсчитать затраты и доход, если будет.

Поздней осенью Тимофей с мрачным лицом вынужден поведать дочке печальные итоги прошедшего сезона.

– Все деньги потратили, дочка. Осталось совсем ничего. Как начнём промысел?

– На жизнь хоть хватит? – испуганно спросила Настя.

– На жизнь хватит, – уверенно ответил отец. – Но тоже надо без лишних трат. Хорошо, что ты у меня не требовательная девочка. Умеешь сохранять добро. Надо тебе состоятельного жениха искать.

– Это так необходимо? – испугалась Настя.

– А как же? Да и ты уже вошла в возраст. А пока найдётся, пока то да се – и совсем пора будет. Да ты что-то не рада, вижу?

– Не рада, тятя. Боязно мне такое принять на себя.

– Всем боязно бывает, – возразил отец. – Да как можно без семьи? Вот и я подумываю себе жену подыскать. Сколько можно бобылём ходить? Думаю, что через год у нас дела пойдут лучше, и к этому времени можно всё устроить. Вместе и свадьбу сыграем. Всё дешевле станет.

– Значит, тятя, ты моего желания учитывать не хочешь? – Настя не смотрела на отца. В её поведении сквозила неприязнь и сопротивление. Но только на вид. Сама она тоже понимала необходимость такого шага для семьи, для дела, что начал отец. А сердце колотилось в тревоге и страхе. Тут же в памяти всплыли картины насилия, и протест был готов вырваться наружу. Сдержалась. Подумала, что до этого ещё далеко, и всё может случиться не по плану или желанию.

– Хотелось бы, Настенька, да жить как-то надо. А ты девка заметная. Может, сама что подыщешь себе. Год впереди ещё.

Настя не отозвалась, а Тимофей погрустнел. Так не хотелось насиловать любимую доченьку. Посчитал за лучшее пока не настаивать. Время само может многое изменить. Решил ждать и надеяться, что с Настей всё уладится к лучшему.

Все же работники его были довольны и обещали в новый сезон опять заниматься рыбалкой и заготовкой икры. К тому же Настя опять стала мариновать сельдь. В ближайших домах поговаривали, что её селёдка оказалась лучшей в округе. Покупали охотно. Оказалось, что за зиму удалось накопить больше пяти рублей серебром.

– Твоя дербентская затея оказалась вполне прибыльной, Настя, – хвалил её отец.

– На свадьбу коплю, батюшка! – весело блеснула глазами. – Хотела рублей десять насобирать, да что-то не выходит.

– Ещё есть время, дочка! – улыбался отец, полагая, что дочка что-то уже имеет в вицу. Не утерпел с вопросом так волновавшем его: – Неужели сама встретила жениха? Было бы знатно! Или ошибаюсь?

– Ошибаешься, тятя, – опять лукаво заблестели её глаза, а отец в растерянности вопросительно уставился на дочь.

– Был уверен, что нет, – с сожалением ответил Тимофей. – Неужели так никого не смогла найти? Печально.

– Разве девушка может на такое пойти, тятя? Самой искать жениха! Сказал тоже!

– А что? Ты у меня самостоятельная девочка. Надеялся, признаться. Жаль, что не повезло. А весна на носу уже. Февраль заканчивается. И тебе уже шестнадцать.

Настя всё так же лукаво поглядывала на отца и помалкивала. Тот был в замешательстве и ломал голову в поисках решения такого щекотливого и важного вопроса.

А у Насти сердечко уже билось тревожно и замирало от некой мысли, которую она тщательно скрывала. Даже себе боялась признаться и подумать над этой мыслью. А поведать отцу такое и осмелиться не могла. Ждала, что всё само произойдёт. Или ей самой придётся кое-что сделать, осмелиться переступить обычай. И всё это часто бросало её в краску, и тело томительно пульсировало при одной только мысли.

Глава 23

Настя стояла за прилавком на базаре и торопливо отсчитывала сдачу за покупку. Барынькина кухарка придирчиво осматривала напоследок товар и с подозрением поглядывала на молоденькую девушку.

– Ты что всё улыбаешься, девка? – спросила дородная кухарка. – С чего весёлая?

– Как с чего? Жизнь идёт, товар распродаётся, а впереди свадьбы! Весна скоро. А я молодая, здоровая. С чего хмуриться?

– Смотри не сглазь себя, дурочка.

– Постараюсь, барынька. Спасибо вам. Будете довольны, ваша хозяйка похвалит.

– Это твой ухарь так зазывно на тебя смотрит? – кивнула на молодого улыбчивого коробейника. – Смотри, девка, мать волосы за такого выдерет.

– У меня нет мамки, барынька. И бояться мне нечего. То не мой парень. Просто хороший знакомый. Тоже у меня скупается. Товар у меня знатный.

– То-то и я решила испробовать. Хвалили. Посмотрю, что и как...

– Что наворожила, сучка? – услышала голос недобрый, злой и завистливый. – Колдуй, колдуй! Скоро придёт твой конец на базаре!

– Ничего я не колдую, бабуся! Просто я весело торгую, это многим нравится. И товар у меня отменный. Не чета вашему. Ха-ха!

– Веселись, веселись, колдунья! – бабка-торговка уже приметила Настю и не упускала случая поиздеваться над девчонкой. Настя лишь отвечала весёлыми прибаутками и смехом, что ещё больше злило бабку.

Алёшка-коробейник подошёл, улыбаясь, предложил:

– Настя, чего никогда себе ничего не купишь? Торгуешь знатно, могла бы и мне подсобить. Купи хоть мелочишко, а?

– Не! Денег жалко. На свадьбу коплю. У тятьки для меня нет денег.

– Что ж так? Жадный дюже, что ли?

– Не жадный, а просто денег у нас нет для свадьбы.

– А скоро свадьба-то? – не унимался коробейник-Лешка.

– Не знаю. Ещё жениха нет. Тятя всё подыскивает получше. Говорит, что для любимой дочки будет искать самого лучшего. Вот и жду. Коплю деньги.

– Ты его так любишь, отца?

– А как же! Он всё для меня сделал в жизни. Мы с ним одно целое, Лёшка!

– Может, мне посвататься, а? Я вроде бы парень хоть куда! Ха!

– Так ведь сам сказал, что вроде бы. Такие нам не нужны, ха-ха! – ответила задорно Настя и махнула рукой. У прилавка стояла покупательница.

Товар заканчивался. Настя уже беспокойно оглядывала редеющую толпу базара. Наконец заметила молодого, прилично одетого парня. Тот тоже смотрел на Настю, и их взгляды встретились. То был именно тот, которого она мечтала заполучить в мужья. И сейчас она только и ждала, что молодой купец осмелится и всё же подойдёт. Не ей же первой делать шаг навстречу. Но так хотелось, и она вдруг закричала:

– Подходите, люди добрые! Лучшая рыбка на базаре! Последняя, самая лучшая! Эй, молодец! – махнула она рукой ожидающему. – Купи рыбки, не пожалеешь! Поспеши, а то уйду, и не попробуешь моей вкусной селёдочки! Ну же!

Она раскраснелась на холодном ветру. Вдруг увидела, что парень подходит. В груди забухало сердце. Стало жарко. И страшно почему-то. Ведь никто её не заподозрит в чем-то предосудительном. Базар ведь!

Парень подошёл, а Настя так застеснялась, что не осмелилась поднять глаза. А тот тоже стоял и молча наблюдал за девушкой. Всё же Настя прервала молчание.

– Вот, господин, отведайте кусочек. Не обманываю. Очень вкусная рыбка! – и осторожно глянула в смущённое лицо парня. Тот взял кусочек и положил под усы в рот. Дожевал. Молвил тихо:

– Очень вкусно! Положи мне в туесок шесть штук, красавица.

– Где ты нашёл красавицу? – подыгрывала Настя. – Таких, как я – море! Вот тебе туесок. Кушайте на здоровье. Будете довольны, – и глазами стрельнула.

Оба покраснели, а парень заметил скромно:

– Я долго наблюдал, как ты торгуешь. Здорово у тебя получается. Вроде ничего не делаешь, а всё быстро продаёшь. Как такое у тебя получается? Тебя Настей зовут? Или я ослышался?

– Не ослышался. А тебя как?

– Меня Кириллом звать. Я сын купца Котельникова. Слыхала такого?

– Первый раз слышу. Мы с тятей тут недавно. Ещё мало что знаем. А твой тятя известный купец в городе?

– Известный. Я у него единственный наследник. Остальные мои сестры. Да и то все младше меня. Их три.

– А мне то зачем знать? – Настя удивлённо подняла глаза и пристально посмотрела в его серые глаза под темными бровями.

– Просто так, – смутился Кирилл. Наверное, понял, что его слова смутили и охладили Настю. – Ты мне очень нравишься, Настя.

– Конечно! С чего бы тогда тебе столько дней посматривать на меня? – И густо покраснела. Покраснел и Кирилл. И так они стояли некоторое время. Но подошла покупательница, и пришлось заняться ею. Но сердце Настино продолжало выстукивать тревожную волнующую дробь рождающегося чувства.

Когда тётка ушла, Настя вздохнула, заметив грустно:

– Вот и всё продала. Можно отправляться домой.

– Можно я пойду с тобой? – Кирилл просительно смотрел на девушку.

– Я близко живу. Сама дойду. – Потом спохватилась и добавила, опустив глаза: – Ладно, иди, если охота. Тебя не заругают дома?

– Обязательно заругают. Ну и пусть! Зато я с тобой побуду дольше. А твой отец не накажет тебя?

– Тятя ко мне очень добро относится. Мы любим друг друга. Он редко ругается.

Они неторопливо в молчании шли рядом и оба были довольны. Но лишь потом Настя вдруг ощутила отсутствие страха быть с мужчиной. А сейчас ничего такого у неё в голове не возникло.

В молчании дошли до её дома. Она взглянула на него и глаза чуть улыбались.

– Я дома, – сказала Настя. – До свидания, молодец Кирилл, – и глаза с губами выдали её удовольствие. Он это заметил и лицо его оживилось. Хотел что-то сказать, но Настя шмыгнула в калитку и прикрыла её. В груди яростно колотилось сердце, мешало осмыслить свои чувства, а мысли просто путались. Порадовалась, что отца дома не оказалось.

С крыльца оглянулась на калитку. Кирилл стоял на месте и наблюдал в щели за нею. Настя чуть не ахнула, когда заметила, как мимо прошла какая-то женщина. Под ногами у неё шуршал подтаявший снег. Настя поспешила в дом и прижалась спиной к двери. В висках стучало, дыхание участилось от волнения. Страх всё же вернулся к ней. И настроение сразу упало. Что-то непонятное угнездилось в груди.

Зато смутно подумала про отца. Что она ему скажет? И нужно ли говорить? И сама себе ответила, что просто необходимо. Была уверена, что он одобрит её выбор. Её ли? Додумать желания не было. Она бросила корзину, сняла верхнюю одежду и упала на топчан, предаваясь нахлынувшим мыслям и чувствам. На душе было тревожно, томление то накатывало, то оставляло.

Надо было браться за работу по дому. Желания и сил вдруг оказалось мало. Пришлось заставить себя. Отец скоро мог прийти, а обеда ещё нет.

Тимофей сразу заметил странность в лице дочери. Присмотрелся, спросил:

– Что, на базаре что случилось? Или ещё чего?

– Случилось, – потупилась Настя. А краска на лице выдала её с головой. Уж Тимофей знал свою дочь основательно. – Меня провожал сын купца Котельникова. Давно на базаре меня высматривал.

– Что с того? Тебе он понравился?

– Понравился. Молодой, симпатичный и стеснительный. Так мне показался.

– Ты серьёзно о нём думаешь? Он что-то говорил тебе?

– Сказал, что я ему очень нравлюсь.

– И ты раскисла?

– Наверное, – созналась дочка. – Он очень симпатичный. И наглости в нём не видно. Он обязательно будет приходить. Хорошо бы тебе его глянуть, тятя. А то я легко могу ошибиться в нём.

– Это ты-то?! – усмехнулся отец. – Ты ведь почти всегда готова подслушать его мысли. Не полностью, но вообще...

– Тут сложнее, тятя. Тут голова слабо работает. А на одних чувствах далеко не уедешь. Сам должен знать, как мы дуреем от чувств, – заметила Настя и опустила голову. Столько наговорила и кому? Отцу! Что он подумает обо мне? Такие мысли уже блуждали в голове, и от них становилось тревожно. – Удобно ли такое для меня? Да и он не простой парень. Ещё заметит.

– Разве он знает тебя? Мы здесь не так давно. Да и кто мы, чтобы нас многие знали в городе? Смело иди на базар и смотри. Обязательно придёт. Тогда и посмотришь. Потом мне скажешь своё мнение. Тоже интересно будет.

Тимофей так ничего и не сказал дочке о Кирилле. Лишь заметил с уверенностью:

– Парень смазливый. Тут ничего не возразишь. Вроде скромный, как и говорила. Да это ещё ничего не значит. Всё решает отец. А тут всегда будет угроза отказа.

– Так и я думаю, – согласилась Настя. – А Кирилл вряд ли сможет убедить отца.

– Тогда ты, дочка, не очень-то надежду питай на того парня. А то переживать будешь сильнее. Пусть вначале даст тебе надежду и докажет, что то не только надежда, но и что-то посущественнее. Во всяком случае, попытку стоит сделать.

Но прошла весна, а почти ничего у Насти с Кириллом не прояснилось. Он так и не познакомил её с отцом и матерью. Настя уже теряла терпение, и умоляла устроить знакомство. Кирилл не осмеливался.

– Ты должен понимать, что нам предлагать себя в родственники негоже. Кто мы такие? Он нас и слушать не станет. Тут всё зависит от тебя. Как ты поговоришь и убедишь отца. А мать как на это смотрит? Говорил ей про меня?

Кирилл вздохнул. Настя поняла, что тот ничего не может устроить. Тогда она стала просить Кирилла пригласить мать на базар глянуть на её мордашку и оценить. Надеяться на отца было безнадёжно.

– Он у тебя старый или не очень? – спросила Настя.

– Ему сорок четыре года. Ещё молодой. Рано женился.

– Тем более будет легче его уговорить посетить базар. Вдруг я ему понравлюсь?

– Я попробую уговорить под каким-нибудь предлогом. Потом и на тебя обращу их внимание.

– Или они не посещают базары?

– Не могу сказать. Что им делать тут? хотя иногда случается... Ходит сюда только кухарка за продуктами для стола.

– Поговори с кухаркой и постарайся направить её внимание на меня. Хотя я точно знаю, что она у меня должна была покупать селёдку. Спроси, вдруг запомнила.

– Что это даст? – не сдавался Кирилл. – Разве она сможет убедить отца?

– Не убедит, так заронит что-то хорошее в их головы. И то благо. На многое нам трудно рассчитывать. А ты убийственно удивляешь меня, Кирюша, – строго глянула на молодого купца. – С такой нерешительностью как ты собираешься принять отцовское дело! Ты подумай над моими словами.

– Тебе сколько лет, Настя? – с обидой в голосе, спросил юный купец. – Говоришь, как умудрённая опытом бабка лет за пятьдесят!

– Жизнь заставляла выкручиваться, милый Кирюша. Вот и на базаре я умудряюсь зарабатывать, как отец на рыбной ловле. Только успевает поставлять сельдь. Значит, у меня к этому какой-то дар имеется. И не только в торговле, – заметила она с лукавым блеском глаз. – Или ты ещё не заметил?

– Я только заметил, что ты довольно весёлая девушка, и не склонна к упадку настроения. Твой отец такой же?

– Нет, конечно, но тоже что-то такое же имеет. Он у меня совсем без злости. С ним мне легко и спокойно. Всегда готов поддержать даже вопреки обычаю.

– Слушай! Нам, вернее мне, наш батюшка как-то намекал, что ты слабо посещаешь церковь. С чего бы такое у такой молодой?

– Так я в тайге жила и воспитывалась. Там никого из попов и близко не было. Вот привычки и не получилось. А если по секрету, то я мало верю во всё эти религии. Жила почти без них и ничего не случилось. Ты знаешь, я со зверями дружбу водила в тайге. С самого малого детства. И лишь однажды меня рысь поцарапала, – и показала след на виске, подняв волосы.

– Не может быть! – испугался Кирилл. – Как можно без религии и церкви? К тому же это довольно опасно. Давай встречаться в церкви, а? Просто, и никто не станет на тебя косо смотреть. Разве отец тебя не наказывает за такое поведение?

– Он никогда меня не наказывает, Кирюша. Просто поговорит и всё. Я его слушаю. Стараюсь не делать глупостей. Вот так и живём.

И наконец Кирилл сообщил Насте, что он уговорил родителей посетить базар в воскресный день.

– Боже! – воскликнула Настя и перекрестилась. – Я так ждала этого, а теперь боюсь. Что же делать? Как думаешь, стоит мне приодеться немного получше?

– Попробуй. И поменьше кричи и шути с покупателями. Веди себя спокойно.

Настя быстро согласилась с Кириллом и с волнением стала ждать воскресенья.

Семейство из четверых родственников появилась довольно рано. Настя узрела Кирилла и поняла, что то отец с матерью и его старшая сестра. Девочке было лет пятнадцать и это как-то успокоило Настю.

Семейство остановилось шагах в десяти и смотрело на Настю. Та с покрасневшим лицом из кожи лезла, старалась показать себя вежливой, обходительной и слегка весёлой. Получалось излишне суетливо, но ничего поделать она не могла. Волнение не позволяло.

Она на миг отвлеклась и вдруг увидела у прилавка отца Кирилла. Дыхание перехватило, и она без тени смешинки в глазах, спросила елейным голоском:

– Господин чего-то хочет купить? Сельдь, икра...

– Уже пробовал твой товар. Сама делаешь?

– Сама, господин! – пролепетала Настя и украдкой бросила взглядна Кирилла и остальных. А Котельников продолжал придирчиво рассматривать Настю и вроде бы наслаждался её растерянностью и волнением.

– Значит, вот ты какая! – проговорил он как-то неопределённо. – Сын все уши прожужжал о тебе, красная девица. Кирилл, – обернулся он к сыну, – а у тебя губа не дура. Молодец! Знатная девка! Одобряю. Мать, гляди какую кралю отхватил сынок! Ха-ха!

Настя, вся красная от смущения и волнения, вдруг ощутила что-то недоброе в его словах, хотя вроде бы ничего плохого в них не слышалось. Посмотрелась к отцу Кирюхи и поняла, что тот весьма охоч до юбок красивых девок. Стало не по себе.

Однако должна была признать, что купец весьма привлекателен лицом. Короткая борода с золотыми нитями волос. Из-под шапки виднелись каштанового цвета волосы. Лицо приятное, но какое-то слегка хищное, если присмотреться. А глаза откровенно поедали лицо Насти. Та даже побледнела.

Успела заметить как его жена, женщина полная и лицом незаметная, надула губы, выражая недовольство и высокомерие. А на предложение посмотреть на Настю лишь чуть вскинула подбородок и не промолвила ни слова. Зато её дочка приветливо и доброжелательно глядела на Настю и даже улыбалась. Совсем чуть-чуть.

– А я успел кое-что узнать о твоём отце, красавица, – услышала Настя неожиданно и повернула голову к купцу. – Весьма занятный человек, То уже что-то значит.

Что именно, он не уточнил, но Настя поняла, что отец ему вроде бы понравился.

– Я сейчас мало знаю про отца с его работой, господин, – скромно опустила голову. – У меня своя работа на базаре. Но кажется, что дела его улучшаются, господин. Он надеется вскоре расшириться...

– Похвально, похвально. Ладно, красавица, нам пора. Кирилл, потом можешь вернуться к Насте. Тебя ведь так зовут?

Настя торопливо закивала головой. Проводила семейство глазами и тяжко вздохнула. Жалкой улыбкой ответила на взгляд Кирилла и с суровым лицом обернулась к покупательнице.

С нетерпением ожидая Кирилла, Настя переживала свидание. Никак не могла отрешиться от мысли, что знакомство с семейством Котельникова может оказаться для неё весьма большими трудностями или даже ещё худшим. Но чем именно, она дознаться не могла, как не силилась. А беспокойство поселилось в груди и не хотело отпускать. Так хотелось побыстрее встретиться с Кириллом и расспросить его обо всем, что произошло только что.

Она уже с четверть часа как распродала свой товар, а Кирилла всё нет. Соседки с любопытством поглядывали на неё и перешёптывались. Настя нервничала и злилась.

Наконец увидела спешащего Кирилла. Он чуть не бежал и, запыхавшись, подошёл.

– Ну что? – воскликнула девушка, пристальна глядя ему в глаза. – Как отец?

– Сам поражаюсь, Настенька! Как ты была права! Он позволил нам встречаться! Никогда бы не повесил в такое! Как здорово ты придумала! – он признательно и весело глядел в её разгорячённое известием лицо. – Пошли быстрее отсюда. Я тебя провожу. До сих пор не могу прийти в себя. Как тебе удалось так склонить отца на свою сторону? Просто чудеса и только! – Он наклонился и прошептал, озираясь: – Так хочу поцеловать тебя, моя любимая! Может, спрячемся в переулке, а?

– Ты с ума сошёл, Кирюха! Как можно на улице?

– Надо же отметить такую удачу, милая моя Настенька! Кто бы мог подумать! А ты что такая молчаливая? Или у тебя что-то не так с торгами? Так я помогу тебе.

– Торги тут ни при чем, Кирилл, – серьёзно ответила Настя. – Меня больше твоя матушка беспокоит, уж она-то меня вряд ли примет. Я сразу заметила это.

– Не бери в голову! Пустое это. Тебе показалось.

– Хорошо, – согласилась Настя, и они пошли по слякоти начавшейся весны.

Сон не приходил к девушке. Перед глазами возникали картинки недавнего знакомства с семейством Кирилла. И всё представлялось слишком сложным, непонятным и неприятным. С чего ей так неймётся, когда всё складывается так удачно? И отец, услышав рассказ дочери, был чуть ли не в восторге. А Насте всё никак не успокоится. Даже воспоминания о жарком поцелуе Кирилла у крыльца её дома не повлияли на смутное настроение девушки.

Отец утром, едва сели за стол завтракать, спросил участливо:

– Ты плохо спала, дочка? Всё переживаешь? Не стоит так надрывать себя. Всё у тебя устроится. Как здорово всё случилось, что такой купец сразу тебя принял!

– А у меня на душе, тятя, как-то нехорошо бывает, – призналась Настя. – Вроде всё так удачно складывается, а кошки иногда скребут мою душу. А причину уловить не получается. Вот и беспокоюсь.

– Перестань! Сейчас тебе никак нельзя быть такой хмурой и озадаченной. Ничего плохого не случилось. Будь веселее и не огорчай своего тятьку. А Кирилл как с тобой обходится?

– Дело не в Кирилле, тятя. С ним как раз всё великолепно! Он очень нежен со мной, но как-то слишком скромен и нерешителен. Правда, я совсем другая, а так часто бывает. Бабы говорят...

– Вот и не терзай свою глупую головку. Думай как покрепче привязать Кирилла к себе и понравиться отцу его с матерью.

– А вот с матерью будет совсем иначе, тятя. Чует моё сердце, что она меня уже невзлюбила. И я догадываюсь о причине. Только не спрашивай о ней сейчас, тятя.

– Не переживай! Тебе не с ней жить. Обойдётся.

Кончалось лето. Настя наконец дождалась предложения Кирилла.

– Отец дал согласие, Настенька! – Кирилл сиял радостью. – Пусть твой отец ожидает сватов. А там вскоре и свадьба! Я так рад и постоянно возношу благодарственные молитвы в церкви и дома. Отец даже посмеивается.

– А как матушка? – не утерпела от вопроса Настя.

– Никак, как ни странно. Вроде бы её это мало касается. Странно как-то. Да то не имеет никакого значения! Главное, что батюшка согласился.

Свадьба была оговорена на конец октября, и теперь Настя лишь о ней и думала. Всё боялась, вдруг что-то может сорвать это чудо. Но в пылу приготовлений и волнений все беспокойства отошли куда-то в сторону.

Тимофей немного посетовал на большие траты. Настя успокаивала его, говоря:

– Не переживай, тятя! Всё тебе возмещу. Кирилл клятвенно обещал. Он понимает, как такие расходы могут повлиять на твоё дело с рыбалкой. Да и купец не глупая голова, чтобы оставить нового родственника без гроша, так всё дело может сгинуть. Он вряд ли заинтересован в таком повороте.

Однако свадьба оказалась несколько скромнее, чем можно было ожидать. Кирилл признался, что виной была мать.

– А я и сам против слишком шумной и многолюдной свадьбы, Настенька. К чему вся эта суета? Ты не обижаешься, любимая?

– Ничуть, – согласилась Настя и добавила: – Я и сама хотела поскромнее. Для меня и так слишком было. Слава Богу, что всё уже позади. Ты помнишь, что я не девственница? Как-то надо это скрыть. Я позабочусь?

– Сколько угодно, моя крошка! – излишне скромно ответил Кирилл. – У тебя лучше получится. Только не делай себе больно, прошу тебя.

– Успокойся, глупенький мой супруг. Я и так слишком часто думала об этом.

Всё же Настя с некоторым страхом ожидала вступление в супружество. Как получится у них? Сумеет ли она пересилить себя и не показать своего страха интимной близости? Одно её утешало – она всё же любит Кирилла, а это многое решает.

Но оба были новичками без опыта. Лишь обоюдное чувство любви смягчило их неумение. Зато Настя всё превратила в смех, и полночи они веселились, потешаясь над собой. Кирилл тоже оказался вполне весёлым малым.

А поздним утром весь обряд прошёл без сучка и задоринки. Супруги выглядели усталыми, но счастливыми. Гости были довольны, особенно Клим Котельников. Лишь жена его оставалась серьёзной и надменной. На невестку даже не глядела, а Настя уже готовилась к основательному противостоянию и обороне. Зато взгляды купца Клима постоянно держали её в напряжении. Всеми силами старалась не показать такого состояния, это ей с трудом, но удавалось.

Зато сестры Кирилла приняли её с удовольствием и ещё до свадьбы весьма подружились. Правда, младшей было всего восемь лет, но и та требовала Настиной дружбы и внимания. А Настя замечала, как её свекровь злится, оставшись наедине со своей недоброжелательностью. Однако пока это ничем не грозило Насте. Тем более что хозяин к ней относился весьма приветливо.

Через три дня молодые посетили одинокого Тимофея. Тот переживал своё один одиночество довольно плохо. Настя, заметив такое, сказала отцу:

– Тятя, ты же сам мечтал о моем замужестве. Ты должен успокоиться. Вспомни, что сам имел желание жениться. А найти для тебя невесту не составит труда. Ты в этом году достаточно заработал. Меня уже не надо содержать. Так что я должна найти тебе подходящую невесту. Кирилл, поможешь нам?

– О чем речь? Конечно! Это дело стоит любых усилий. Обязательно будет вам, Тимофей Иванович, отец наш, отменная жена. Завтра же мы начнём поиски.

– Что-то за последнее время я как-то охладел к семейной жизни, родные мои.

– Не перечь нам, тятя! – Настя была решительна и не приняла отцовской хандры.

– Ладно уж, – согласился Тимофей. – Куда мне против вас, молодых! Добивайте старого. Я со всем согласен.

– Кстати, тятя, сколько тебе лет уже? Ты никогда не считал их.

– Можно посчитать, коль есть охота. – И принялся в уме подсчитывать свои года. – Получается, что мне уже за тридцать семь лет. Скоро вполне можно становиться стариком. Как время бежит!

– Ну вы и сказали, отец! – возразил Кирилл. – Вы ещё совсем молодой, и жену мы вам обязательно найдём. И непременно с хорошим приданым. Оно вам никак не помешает для вашего нового дела. Увильнуть вам мы не дадим.

А в доме купца Котельникова нарастала не то что буря, но напряжение. Жена купца всё настойчивее требовала от супруга прекратить пялиться на Настю. Но Клим не собирался уступать жене. И сейчас всё стало настолько раскалено, что в любой момент можно ожидать взрыва. Но молодые ничего не замечали. Во всяком случае Кирилл. А Настя помалкивала, ожидая худшего. И оно не заставило себя ждать.

Близилась зима. Жизнь в доме походила на ледник, когда в жару где-то в погребе ещё гнездился зимний холод. Настя полагала, что она является виновницей такого напряжения. Сестра Кирилла, золовка Глаша уже давно сообразила в чем дело и отношение к Насте стало меняться к худшему.

Всё это сильно беспокоило молодую жену. Вводить Кирилла в эти дрязги она не хотела. Но Кирилл как-то сам затеял разговор на эту тему.

– Настя, я точно знаю, как ты умеешь заглядывать в души людей, – говорил муж. – Что у родителей происходит? Глашка уверяет, что во всем виновата ты. Как это?

После долгого раздумья и молчания, Настя решилась.

– Знаешь, я после первого же знакомства на базаре, поняла, что так и произойдёт. Теперь оно случилось. Почти случилось, милый мой Кирюша.

– Ты договаривай! Что случилось? Я ничего не пойму.

– Только не обижайся, любимый. А дело упирается в то, что твой отец большой любитель женщин. А на меня положил глаз ещё на базаре. Я тогда всё поняла и испугалась. Думала, что обойдётся. Пока так и происходит. Но моя свекровь, твоя мать, всё понимает и знает. А что будет, если отец не выдержит и приступит ко мне, сама не знаю. Но ничего хорошего в этом не вижу. Ты обещал меня понять, милый!

– Не может быть! – заволновался Кирилл. – Неужели отец на такое способен? А как же я? Или ему наплевать на собственного сына? Боже! Не могу поверить!

– К сожалению, Кирилл, такое случается. Ты должен понимать, что для мужчины с большим достатком жена что-то вроде рабыни. И его мало заботит, что она испытывает, когда тот пускается во всё тяжкие. Учти, со мной не вздумай так поступить.

– Как ты могла такое подумать? У меня в голове всё затуманилось от твоих слов! Что же нам делать? Так он намерен использовать тебя дли своих утех?

– Скорей всего, милый мой Кириллушка!

– И ты так спокойно о таком говоришь? А ведь это с тобой он готов пуститься в блуд! Ты пугаешь меня, Настя.

– Успокойся! Ещё ничего не произошло. Или ты полагаешь, что я вот так просто позволю твоему отцу взять меня? Ты ещё многого не знаешь обо мне. Лучше поговори с отцом пока не поздно. Он такой человек, что я не удивлюсь, если он уже дав но блудит с бабами на стороне.

– И это мой отец! Вот почему мама такая стала после нашей свадьбы! Потому – она так ненавидит тебя! Вот так задача у нас! А как поговорить с отцом? Такое даже подумать немыслимо! Настя, думай, как избежать такого греха!

– Уже давно про то думаю, Кирюша. Да что толку? Что я могу сделать против такого мужчины, коль его охватит страстный зуд? Можно что-то придумать, но то большущий грех. Не так легко решиться на него. А если и решать, то вам с матушкой.

– Об чём ты говоришь? – вытаращился Кирилл на Настю. – О каком грехе ты говоришь? Ты что-то скрываешь от меня, Настя. Говори, что ты задумала?

– Ничего я не задумала! Только сейчас всерьёз стала задумываться. Да то не только моё дело, но и ваше с матушкой. У меня тут никаких прав нет. Потому и предлагаю тебе поговорить с матерью. Вам и решать, что надумаете.

Кирилл с недоумением и растерянностью глядел на Настю. Та видела, что муж не сможет осмелиться поговорить с отцом и вся надежда оставалась на матери. Но и тут надежда на мужа казалась малой.

– Неужели ты готова предложить нам с матерью такое, что сможет образумить отца? Да ещё настолько греховное, что и подумать страшно!

– То вам решать, Кирилл. Я буду такой же жертвой, как и вы, и даже хуже.

Оба замолчали. Такое услышать, почти сразу после свадьбы было трудно, и не так легко переварить. Настя понимала это и готова была ждать. Про себя уже решила, что борьба будет суровой и свою позицию стоит отстаивать.

Она посчитала необходимым посоветоваться с отцом. Кирилла просила с ней не идти и тот согласился. Настя даже усмехнулась про себя, целуя мужа на прощание.

– Я долго не задержусь – заметила Настя. – Надо навестить тятю. Он ещё не совсем привык к одиночеству. А у тебя как дела со сватовством? Продвигаются?

– Всё уже договорено. Хотел с тобой совет держать. Когда можно начинать?

– Об том тоже поговорю с отцом. Депо важное и упускать его не стоит.

Тимофей внимательно выслушал дочку и надолго задумался.

– Ты задумала слишком рискованное дело, Настя. Как бы оно боком тебе не вышло. Вокруг тебя и так много разных сплетен ходит в городе. Ты ведь теперь стала важной бабой. Смотри не зазнайся. Худо будет.

– Стараюсь, тятя. А как твои дела? Прибыль посчитал? Что имеешь?

– То мелочь по сравнению с твоими делами, дочка. А год оказался удачным. Даже с учётом твоей свадьбы. Молодец Кирилл. Подбросил в нужное время. Как у вас с ним жизнь течёт?

– С ним всё в порядке, тятя, а вот с Котельниковым дело худо получается. Слышал ведь о его намереньях. Вот пришла получить совет. О риске уже слышала. Не больно будет, если умеючи. А я умею. И грех меня не волнует. Против грешника всё будет направлено. Лишь бы свекровь не противилась. Или даже сама всё устроила. Так было бы даже лучше. А что делать? Кирилл ни за что не сможет поговорить с отцом. Я просто буду вынуждена как-то защитить себя, раз никто за это не берётся. Так ты одобряешь?

– Боязно брать на себя такой грех, дочка. Лучше ты сама реши с помощью свекрови. Посмотри, как она ко всему такому отнесётся.

Они поговорили ещё о делах отца. Потом Настя поведала отцу о готовности свахи выполнить поручение. Отец долго молча вздыхал, но согласился. Одиночество у него сидело уже в печёнках. Выносить его становилось всё труднее.

Глава 24

Недели через две Клим Котельников сделал свою первую пробную попытку разведать Настю. Прежде он просто делал ей знаки внимания, а сейчас прямо предложил:

– Настя, ты бы согласилась подружиться со мной? Более близко...

– Мы вроде не враги, отец. Я вас не понимаю, – заметив недовольство собеседника. Настя оглянулась, ища свидетелей. Их не оказалось.

– Ты такая привлекательная и мягкая на ощупь, что можно и ближе познакомиться. Ты бы имела достаточно денег для своих нарядов. Например, шубу из дорогого меха. Красиво и тепло в морозы.

– Ой! Какой вы смешной, отец! Такое мне предлагать! Мне ничего не надо. Вы все так добры ко мне! Спасибо, отец за предложение. У меня всё есть, – и со смехом убежала, оставив хозяина в недоумении.

Настя в ужасе подумала, что наконец свёкор созрел и готов приступить к своему замыслу. Посоветоваться не с кем. Дом сейчас пуст и она поспешила уйти незаметно.

Когда пришёл Кирилл, она тотчас поведала о попытке отца соблазнить её.

– Всё же решился! – с отвращением воскликнул Кирилл и грязно выругался. Это удивило Настю. Она даже с недоверием глянула на мужа. Тот явно злился.

– А что ты ответила? – в глазах мужа светился не столько вопрос, сколько уверенность. Такое отношение тоже разозлило Настю.

– Ты думаешь, что я давала ему повод? Ты обижаешь меня, Кирилл. Я не заслужила такого, милый, – повернулась и стремительно ушла, оставив мужа в одиночестве.

Вскоре он пришёл в спальню и сел рядом на кровать. Помолчал немного.

– Я погорячился, Настя. Было так неприятно слышать такое! Прости...

– Ты лучше следи за собой, а не проси прощения. Нужно оно мне!

– Ладно тебе, Настя. Больше не буду. Ну и что ты ответила?

– Превратила всё в шутку и убежала к себе. Оделась и вышла на улицу. Вот и всё, милый. А ты делай выводы. Спеши к матушке и держите совет. Ты же не думаешь, что я одна смогу долго держать его на расстоянии. Помогай мне.

Кирилл долго молча раздумывал.

– Как я подойду к матушке с такими разговорами? Ума не приложу, как обратиться с таким заявлением! Может, сама сумеешь поговорить и объяснить!

– Опять ты проявляешь нерешительность, Кирилл. Что ты за мужик? Всё приходится делать мне. – Подумала самую малость. – Ладно, пойду сама. Попробую, но не уверена, что она позволит с собой говорить. Ещё и вы с отцом стоите за меня горой. А это злит и раздражает мать. Теперь понимаешь мои опасения?

– Вот чёрт! Всё не так! Ладно, ты иди к матери, а потом посмотрим. Попытка не пытка. Надо с чего-то начинать, а то поздно будет. Ты ещё не понесла?

– Ничего пока не чувствую. Рано ещё ждать.

С чувством обречённости, Настя всё же отправилась к свекрови. Та недовольно глядела на невестку.

– О чем пожаловала, негодница? – спросила злобно.

– Мама, надо поговорить об очень важном. Кирилл послал. Я не хотела вам докучать, мама. – Настя запнулась, но женщина не спешила кричать. И Настя закончила:

– Я про вашего мужа. Больше нельзя ждать, как говорит Кирилл.

– Что ты можешь сказать, блудница?

– Не стану на вас обижаться, мама. Однако вы всё не так понимаете. Хочу вас просить вместе побороться с вашим мужем. Сегодня он сделал попытку сблизиться со мной. Удалось легко уйти от него. Но где я буду в другой раз? Особенно в пустом доме, мама! Мне страшно и стыдно об этом говорить, а что ещё я могу с этим сделать? Совместно мы смогли бы легче справиться.

– И это ты мне говоришь, лярва! Сучка в моем доме хочет мне указывать! Вон!

– Как вы можете так говорить, мама? Вы тоже женщина и обвиняете меня в том, в чем винен лишь хозяин, ваш мужу!

– Вон, я сказала! И не называй меня мамой! Это понятие тебе неизвестно! Гадина! Обвела мужа вокруг пальца и пришла чего-то требовать! Проклятая! Сучка!

Глаза Насти сузились. Дыхание участилось. Она готова была вспылить, но сумела сдержаться. Уходя, обернулась и проговорила тихо:

– Я хотела вам добра, свекровь. Вы отказали мне. Ваше дело! – и ушла, даже не прикрыв дверь. В голове уже вертелись крамольные мысли. Что ещё скажет муж?

Едва сдерживая ярость, кипевшую в груди, она вернулась в опочивальню, где ждал Кирилл. С порога заметила, что тот сильно обескуражен, испуган и готов всё бросить как есть и ждать, что произойдёт. Против родителей он явно идти не намерен.

Увидев состояние мужа, Настя едва сдержалась. Всё же села на лавку и задумалась. Говорить вовсе расхотелось. Молчал и Кирилл. Так продлилось несколько минут. Наконец Кирилл спросил глухо:

– Как поговорили? Вижу, что ничего хорошего. Скажи хоть что-нибудь!

– Дай прийти в себя! – раздражённо ответила Настя. – Никак не могу успокоиться. Никак не ожидала такого от твоей матери!

– Так что она тебе ответила? – настаивал Кирилл.

– Прогнала и запретила называть себя мамой! И всё валит на меня. Словно только я во всем винная. Как только она меня называла! Ужас! Ты должен меня защитить, Кирилл. Иначе она меня сожрёт! Или я такое выкину, что мало не покажется! Моё терпение может лопнуть. А я не привыкла выслушивать всякие злобные наветы полоумной бабы! Кирилл, постарайся предупредить большую войну. Я не стану подставлять правую щеку после удара по левой!

– Что ты такое говоришь, Настя? То ж мои родители! Как ты можешь?

– Коль ты не в состоянии меня защитить, Кирилл, то я сама постою за себя. Посмотрим, чья возьмёт!

– Не смей так говорить! – вскочил Кирилл и заметался по комнате. – Ты обязана уважать и даже любить мою мать! Иначе...

– Что иначе? – тоже вспылила Настя и пристально взглянула на мужа. – Ты лишь со мной такой храбрый, а с матерью и отцом тише травы! Мужик!

В словах Насти прозвучало такое пренебрежение, что Кирилл не выдержал и отвесил пощёчину. Настя не вскрикнула, не охнула. Просто сузила глаза и в молчании так стояла. Повернулась и стремительно вышла из опочивальни.

В голове грохотали колокола ярости и мстительного возмущения. Она подошла к большой лохматой собаке и обняла её за шею. Та ласково лизнула в щеку.

– Мурза, насколько ты лучше людей! – прошептала ласково Настя и почесала спину. Пёс отчаянно вилял хвостом. Они были друзьями, а Настя была уверена, что Мурза не остановится перед защитой её перед даже хозяином. Это светилось в его глазах. Она чмокнула пса в чёрный влажный нос и поднялась. На неё смотрела самая младшая из девочек и глаза её были грустными. Тихо подошла ближе, спросила, скромно потупив глаза:

– Тебя мама обидела, да?

– Было маленько, Дашенька. Вот такая жизнь у нас.

– Мне очень жаль тебя. Ты мне так нравишься. Ты смелая и весёлая.

– Что делать, милая Дашутка? Так жизнь меня воспитала. В тайге росла.

– Ты правда понимаешь всякую животину?

– Понимаю, девочка моя милая! – Настя притянула её к себе. Лицо её порозовело.

– Как бы я хотела походить на тебя, Настя. Да я трусиха, всего боюсь.

– Всё равно старайся быть самостоятельной и независимой. Не позволяй мужикам садиться себе на шею. Они к такому быстро привыкают, и будут погонять нас всю жизнь. Себе-то они позволяют многое. Запомнишь?

– Постараюсь, – вздохнула Дашка и ушла от греха подальше. За дружбу с Настей мать по головке не погладит. Они обе понимали это.

Вскоре появился Кирилл и нерешительно подошёл к Насте. Та стояла и наблюдала, как конюх запрягал лошадь. Хозяин собрался ехать по делам.

– Настенька, ты прости меня, дурака, – начал Кирилл елейным голосом. – Я просто сдурел, услышав твои слова о матушке. Прости, а?

– А что изменится? Ты изменишься? Никогда тебе не переступить своего страха. Слабый ты мужик. Скучно мне с таким.

– Ну такой я уродился! Что ж теперь?

– Иди лучше подальше. Я такое не прощаю. Пусть тебя поп прощает. А я повременю. Тут у вас все такие, прощать некого. Иди поплачь у матери на груди. Она простит и благословит. Тем и удовлетворись.

Она ушла в дом, а Кирилл проводил её странными глазами. Этого Настя не видела, но что-то успела почувствовать. Однако, оборачиваться не стала. А в дверях столкнулась с хозяином. Клим Котельников спешил, а увидев Настю, даже посторонился, пропуская невестку в дом. Заметил учтиво:

– Настроение плохое? Ничего, у молодых то быстро меняется, – и озорно подмигнул. Глянул на сына и сел в возок. – Гони на пристань!

– Настя, погоди! – окликнул Кирилл. – Сказать хочу.

Она оглянулась, равнодушно оглядела мужа, спросила вяло:

– Чего тебе ещё? Я устала и хочу отдохнуть. Замотали вы меня все.

– Да брось ты, Настя. Ты всегда такая весёлая. И эти невзгоды переживёшь. А что тебе отец сказал?

– Ничего такого. Спросил о настроении – и вое. Ещё подмигнул, – не устояла от мстительного выпада. Даже задержалась посмотреть, как отразится это на лице мужа. Отразилось. Настя была довольна, а настроение вдруг улучшилось.

В комнате она предалась размышлениям. Как-то незаметно ощутила быстрое охлаждение к мужу. Думала о нём по-всякому, а чувства молчали. Зато такое ничуть её не взволновало. Удивлённо глянула на себя в зеркальце. Его недавно подарил ей свёкор, и Настя была рада подарку. То было редкостью в городе. Привозилось издалека и ценилось дорого.

Едва слышные звуки дома её не тревожили, и. думать не мешали. Голова постепенно успокаивалась, и мысли потекли размеренно и трезво. Вспомнила хозяина в двери и злорадная мысль прорезала её сознание. Подумала серьёзно: «А что, свёкор мужик заметный. Многое может для меня сделать. Главное – защитит от хозяйки, а это уже что-то значит. За такое можно и отдаться ему. Какая разница с кем ночь переспать. Уверена, что хозяин будет лучшим любовником, чем его сын. – Она даже разволновалась от таких замыслов. – Всё будет зависеть от меня. Так я смогу его увлечь и удержать. Вот матушка злобой покроется! А с нею и муженёк!»

Она успела повеселеть, и голова шла кругом от предстоящего приключения. Но в двери появилась фигура Кирилла, и пришлось сменить выражение лица. Напустила на себя смиренное спокойствие, и ещё подумала, что стоит смириться для вида и продолжать развивать возникшую мысль, претворяя её в действительность.

Разговор не клеился. Кирилл, стремясь загладить свою вину, старался быть внимательным и ласковым. Это мало занимало Настю, но она сменила злое выражение на спокойное и равнодушное. Обращать внимание на мужа не стала. Он казался ей слишком никчёмным смазливым мальчишкой, на которого не стоит особо рассчитывать и принимать всерьёз. Она даже усмехнулась про себя.

Ночью она отказала ему в интиме, и тот не смел злиться. Настя, конечно, видела, как он недоволен, и молча сносил оскорбление жены. Она же ликовала.

С этого дня Настя уже не сторонилась в страхе свёкра. Он оказался понятливым и принял это к сведению. Делал откровенно прозрачные замечания и бросал не менее откровенные взгляды, ощупывая и раздевая её.

Недели через три Настя поняла, что хозяин уже созрел для последнего натиска. Его лицо, встречаясь с Настей, выражало откровенное нетерпение, и это возбуждало её и заставляло переживать и волноваться. То были даже приятные волнения. Она так была захвачена жаждой мести, что всё принимала за чистую монету. На этом её мысли заканчивались. О другом она пока думать не хотела.

Сейчас же она ждала, как хозяин сможет исполнить свою мечту и соединиться с нею, и где это произойдёт. Она уже несколько дней пила собранные ею травяные отвары, что тормозят зачатие. Потому она так и не понесла от Кирилла, за что тот постоянно укорял её.

Наконец хозяин зажал Настю в тёмном углу поварни. Был вечер, и кухарка уже ушла домой. Жена рано ложилась спать после вечерней молитвы. А на сына хозяин смотрел сквозь пальцы. Его он не учитывал.

– Настя, я уже изнываю по тебе! – шептали его губы и жадно тянулись к её шее. – Мы должны быть вместе! Идём со мной!

– Да что вы такое говорите, отец? – девушка делала вид, что опасается чужих взглядов.

– Пойдём, ты не пожалеешь! Озолочу!

– Ваш сын ведь рядом! Я не могу так!

– Сыну тоже достанется... после меня. Подарок уже приготовил! Не пожалеешь!

– А ваша жена? Она-то тоже рядом! Что со мною будет, коль узнает?

– Пусть только пальцем тронет, клуша! В монастырь заточу! Уже в печёнках сидит! Идём! – схватив за руку, потащил её по тёмным переходам куда-то. Скоро они оказались в маленькой горнице, куда Настя заходила лишь раз. Широкая кровать манила удобством и мягкостью.

Хозяин запалил лучины и, не успела Настя оглядеться, как он жадно схватил её, осыпал поцелуями и тихонько подталкивал к кровати. Сопротивлялась Настя вяло.

С удивлением ощутила прилив желания. Возбуждение нарастало, и она легко оказалась на кровати. Прошептала жарко:

– Погоди, хозяин! Дай платье снять!

– Потом, потом! Я не могу больше ждать!

Его руки уже торопливо обследовали живот, залезли под платье и мяли груди.

Он был страстен и нетерпелив. Но всё закончилось так же быстро, как и началось. В наступившей тишине слышались лишь бурные вздохи и дыхание любовников. Настя лежала и ждала продолжения. Помимо воли стала сравнивать отца и сына. Кирилл явно проигрывал во всём. Это даже развеселило её. Осмелилась спросить:

– Ну и что дальше? Успокоился?

– Какой там! Чуть отдохну – и мы продолжим. Я так и знал, что могу от тебя получить истинное наслаждение! Ты просто огонь, Настя!

– Ты всем бабам так говоришь? – усмехнулась Настя.

– Что бабы! Ты молодой огонь, и жар твой не утихает, чувствую. Повторим?

Лишь утром они очнулись от страстного угара. Настя со страхом спросила:

– Как же теперь мне жить в доме?

– Как хозяйка, – устало ответил хозяин. – А чтобы никто к тебе не приставал – наденешь налобное украшение из жемчуга. Эти перлы знак власти в доме. Я давно отобрал его у Серафимы. Видя такое на твоей голове, все сразу поймут суть, и не осмелятся тронуть тебя. Они то знают...

– А Кирилл? Как с ним мне быть?

– Этот трус и мямля даже слова не скажет. Так что будь хозяйкой в доме.

– Боже! Какой грех мы совершили! Как людям в глаза смотреть?

– Смело с гордо поднятой головой. Да ты и так достаточно смелая девка. На вот, возьми и носи. Потом ещё получишь, а то одно это может плохо сработать для начала. Сама не теряйся. Если что, сразу ко мне! Одеваемся, утро уже. Пора о деле думать. Ораву надо содержать.

Настя ловила его жадные требовательные взгляды. Стеснялась своего голого, такого юного прекрасного тела. Всё же удовольствие испытывала, вертясь перед хозяином. Чувство удовлетворения не покидало её юную голову. Что сулит ей её новое положение? От одной мысли о том дух захватывало от ожидания волнующих приключений. И всё это смешалось со страхом и чуть с неуверенностью.

Клим сам поправил налобное украшение, а Настя пожалела, что тут нет зеркальца. Словно угадав её желание и огорчение, он молвил, грубовато обнимая её талию и целуя в шею:

– Будет тебе и зеркало, моя черноглазая! Пошли. Помни мои наставления. Буду наблюдать. Не тяни, а то я могу опоздать. Лошадь, наверное, уже ждёт с кучером.

Они прошли переходами в трапезную. Настя вся напряглась в ожидании роковой встречи с мужем и хозяйкой. Пыталась успокоиться – ничего не получалось. А у двери ощутила слабость в ногах. Пришлось чуть постоять.

Её встретили злобные взгляды хозяйки и мужа. Кирилл тут же опустил глаза к миске. Никто ещё не начинал есть без хозяина. Девочки мышками сидели в страхе, тоже уставившись в миски.

Клим перекрестился на образа, изрёк спокойно, словно ничего не произошло, сказал бодрым голосом:

– Воздадим благодарственную молитву Господу и приступим...

– Богохульник! – едва слышно проговорила хозяйка. Глаз не подняла.

– Молчать! – взревел хозяин и стукнул кулаком по столешнице. – Вон, клуша, из-за стола! – Обвёл стол глазами, ожидая продолжения или поддержки. Всё сидели тихо, а Насте стало так омерзительно и страшно, что захотелось выбежать и скрыться. Глянуть на собравшихся за столом сил не хватило. Особенно на мужа. Тот с бледным лицом трясущейся рукой взял ложку. Скосив глаза, Настя наблюдала, в голове нарастал протест. Ума хватило не вмешиваться в семейные отношения. Лишь остро захотелось побыть с отцом и ему всё поведать. Но то ждало её потом.

Все принялись за еду. Ни у кого в горло не лезло, однако знали, что спорить с главой семьи бесполезно. Молча давились куском.

– Я поехал. Кирилл, не забудь порученное дело. Постарайся уладить, – грозно глянул на сына. – Буду к обеду.

Хозяин поспешно удалился. В дверях его дожидался конюх, осмелившись напомнить о времени.

Кухарка в молчании убирала почти полные миски, поглядывала на Настю. Не спешила задавать вопросы. Тем более, что хозяйки за столом уже не оказалось.

Кирилл поднялся, взглянул как-то странно на жену и направился к выходу. Настя поспешила встать тоже, заметив:

– Я с тобой. Поговорим.

– О чем? – упавшим тоном ответил Кирилл. – И так ясно.

– Не совсем. Накопилось много вопросов. На них надо получить ответ.

Кирилл пожал плечами и не ответил.

В опочивальне всё было в беспорядке. Настя оглядела мрачноватую комнату. На душе стало муторно, говорить расхотелось.

– Говори быстрее и уходи! – грубо бросил Кирилл и злобно уставился на жену. – Добилась своего, сучка? Права была матушка...

– И ты туда же! – сдерживала ярость, ответила Настя. – Все вы только женщину и можете обвинять во всех грехах. А не я ли тебя просила помочь мне? А что ты? Струсил! А теперь на меня всё валишь, сопли слизываешь! Попробуй ударить! – слегка отшатнулась Настя. – Это твоя трусость позволила отцу открыто блудить. Ты ведь знал, что отец блудит со многими бабами. Почему не предупредил меня заранее? А я надеялась на защиту! Мужик называется. Хоть свои беды на меня не наваливай! Найди в себе силы меня не обвинять, слабак! Выйди, я переоденусь!

– Я у себя дома, – попытался сопротивляться Кирилл.

– Это и мой дом, если не забыл, супруг! Уходи! Больше мы с тобой вместе жить не станем. Найди себе другое место. Или осмелишься перечить отцу? Попробуй, а я погляжу, как у тебя получится. Иди же! Мне неудобно теперь при тебе переодеваться.

– Перед отцом удобнее? Как он в постели? Лучше меня?

Настя с неприязнью глянула на мужа. Хотела промолчать, да уж очень хотелось высказать ему все, что наболело внутри за такое короткое время их брака.

– Удобнее, скрывать не стану. И в постели он не чета тебе. Так что можешь с чистой совестью катить на меня свою бочку грязи и ненависти. Сам во всем виноват! Только признаться опять-таки сил маловато. А угрожать мне не советую. Сам больше потеряешь! – И с этими словами подтолкнула его к выходу. – Иди к мамочке жаловаться и лить слезы.

Она села на кровать и задумалась. Всё получилось вовсе не радостно. Опять остро захотелось к отцу. Она быстро переоделась и помчалась к родному человеку излить накопившиеся беды, получить совет.

Тимофей уже собирался выходить, когда Настя влетела в его комнатку с озабоченным лицом и горящими глазами.

– Ты что натворила, дочка? – встретил Тимофей её. – Уж больно ты ретивая. Говори, что стряслось на этот раз? Вижу, что дело серьёзное. Выкладывай.

– Мне страшно, тятенька! – и бросилась к нему на грудь, вдыхая родной дух отца.

– Я полностью изменила свою жизнь. Клим вынудил меня переспать с ним. Была у него всю ночь. Смотри, что он мне подарил! – сдёрнула косынку с головы. – То знак власти в доме. Так сказал.

– Боже мой! – торопливо крестился отец. – Что ж это такое? Только свадьбу сыграли, а ты уже с другим! Грех-то какой, дочка!

– Думаешь, я не знаю? Всё знаю, да что можно было сделать? Там у них отец всё вершит, как Господь Бог! Противиться ему слишком опасно. Уступила. Кирилл меня не собирался защищать. Просила его – да всё без толку. Трус он, тятя.

– Что ж теперь? – развёл руками Тимофей.

– Пришла просить совета, тятя. Сама ничего не могу сообразить. Он и жену выгнал сегодня из-за стола. А мне сказал, что теперь я хозяйка в доме.

– Боже упаси! И не боится осуждения! Вот блудник проклятый! А на тебя падут всё шишки, доченька! Ума не приложу, что можно посоветовать тебе. Тут сама должна разбираться. Коль понадобится сила, то я всегда пожалуйста. За тебя хоть в огонь. Только скажи, кликни.

– Ты прав. Что ты можешь сделать? Так что сама буду решать свою судьбу. А там видно будет. Посмотрю, как всё будет складываться. Клим обещал много подарков мне оказать. Одно это, – кивнула на лоб, – чего стоит. Надо пользоваться, пока дают.

– Смотри, как заговорила! – с удивлением воскликнул Тимофей и с осуждением заглянул дочери в глаза. – Откуда такие мысли?

– Оттуда, тятенька! Из той семейки вынесла. Там одна Дашутка живёт иначе. Да что с неё взять. Девятый год только.

– Так поделись с отцом своими замыслами, – попросил Тимофей. – Такого я от тебя не ожидал, Настя. И на что ты рассчитываешь?

– На достаток для нас. Двоих, тятя! А за это стоит побороться. Тем более, что вся семейка жуть как жадная и сварливая. Мне даже их не жаль. А Клим такой бабник, что на долгое общение с ним рассчитывать трудно. Потому надеюсь успеть, но надо поспешить. Могу не успеть.

– А как же Кирилл? – вопрошал отец.

– О нём легко подумать позже. С ним проще. Так что молись за меня, тятя. А я уж буду стараться изо всех сил. Упускать такое просто грех. Ладно, я побегу. И так заболталась я тут, а надо ещё многое обдумать. До скорого, тятя!

Отец лишь открыл рот, как дочь уже бежала по двору к калитке.

Глава 25

Время летело быстро. В доме постоянно ощущалось сильнейшее напряжение. Даже Дашка стала с подозрением поглядывать на Настю и перестала откровенничать. А это тревожный знак. Зато страсть Клима всё разгоралась. Он уже откровенно выставлял Настю любовницей. Не обращал внимания на детей, и их хмурые запуганные глаза беспокоили лишь саму Настю.

Клим каждую ночь требовал любви. Настя уже пресытилась его ласок и лишь терпела, отрабатывая подарки. А их становилось всё больше. И цена их тоже повышалась. Клим позволил пошить несколько платьев и разной одежды для осени и зимы.

Это сильно радовало её, но думы постоянно сходились на том, что пора заканчивать столь опасную игру. Но как? Вернуться к мужу невозможно. Ни её гордость, ни сам Кирилл вряд ли смиряться с таким поворотом в жизни. Так что впереди маячила неизвестность, и это больше всего пугало Настю.

Тут она посчитала, что дальше так продолжаться не может и, пораскинув мозгами, пришла к мысли начать травить Клима с тем, чтобы он захворал и медленно отошёл к праотцам. Мысль эта показалась ей отвратительной, но необходимой. И тут же начала составлять смеси трав. Даже советовалась со старыми бабками и тайком подливала в разное питье своего зелья. Особенно в спиртное, полагая, что так будет надёжнее.

Месяца через два Настя посетила отца. Тот пытливо наблюдал дочь с вопросами во взгляде. Она его очень хорошо понимала и поспешила с ответами.

– Клим что-то стал сильно попивать, тятя. Как бы не захворал. Уже не мальчик, чтобы такое выдержать.

– Что, не в состоянии отучить? – удивился отец. – А не ты ли всё это подстраиваешь? С тебя станется. Не бери смертный грех на душу. Господь всё видит!

– Делать мне больше нечего! – искренне возразила Настя. Сама подумала, что Господь на небе далеко, и за всеми уследить вряд ли может. Лишь чуть что-то внутри шевельнулось.

Дома она частенько подливала и матушке с сыном. Но те пока не проявляли признаков хвори. Это Настю не беспокоило. Со временем всё скажется, и хворь не оставит их. А хозяин чувствовал себя всё хуже и уже редко выезжал по делам торговым. Многое передал Кириллу и своим приказчикам. И дела шли тоже всё хуже. Кирилл слабо с ними управлялся, приказчики начали сильно воровать. Потому Настя с настойчивостью уговаривала Клима расписать добро всем детям. И ей в первую очередь. После долгих сомнений и раздумий Клим согласился с ней.

Недели через две Клим всё же позвал священника, отца Никодима с дьячком.

– Ну что, сын мой, – перекрестился поп на образа в красном углу. – С чем призвал, от дел божьих отрываешь? Слыхал, ты хвораешь. Что, прихватило? Крепись, пред божьим судом, предстань соответственно. Грехи отмаливай усердно.

– Полно, батюшка свои проповеди мне втолковывать. Сам знаю. Грешен, грешен! Тут ничего уже не сделать. Я о другом буду просить. Самому уже трудно. Запись нужно сделать, добро отписать всем моим... Чтоб, значит, всё по закону. Без склок и сварок. Уважь, не откажи. Как бы не успеть с этим, отец святой.

– Ну что ж, Клим. Дело святое. Я и дьячку так предложил взять всё письменные причиндалы. Никишка, раскладывай, готовься. Начало сам знаешь.

Дьячок с удовольствием и любопытством принялся за дело. Внимательно слушал не столько Клима, сколько пода. Тот пересказывал по-своему, как положено для дела, для судилища, коль то потребуется.

– А что ты, сын мой, своей снохе столько отписываешь? Что, заслужила? – и хитро прищурился подслеповато.

– Так ведь коль помру, так жена может со света сжить. Невзлюбила она. А так будет спокойнее. Ты пиши! – с усилием сказал Клим дьячку.

Получив приличную плату, отец Никодим поклонился иконам, осенил себя крестным знамением, посмотрел на Клима и изрёк тихим голосом:

– Всё ж, Клим, особо не доверяй своей снохе. Не по душе она мне. В церковь ходит редко и особой веры в душе не имеет. Грех то. Пусть придёт исповедаться. Прикажи, сыну скажи. Ну, зови, коль что потребно будет. Выдюжишь, коль Бог послушает твои молитвы и отпустит твои грехи.

Попа все домочадцы проводили поклонами и здравицами. Потом поспешили к хозяину узнать причину посещений.

– Ну чего уставились? – тихо рыкнул Клим недовольно.

– Как же батюшка! – всплеснула руками жена. – Поп ведь не просто так приходит. Исповедовался? Или что поважнее?

– Что может важнее быть, дура? Дайте отдохнуть! Устал я, притомился...

Женщины и Кирилл переглянулись и тихо вышли, притворив дверь.

В горнице все, как по команде, уставились на Настю. Та подавила в себе смущение и молча, опустив скорбно голову, удалилась. Не слышала, как свекровь злобным голосом прошипела:

– Всё проклятая Настька виновата! Чует моё сердце! Ведьма!

Никто ей не ответил. Лишь в глазах застыл ужас. А Кирилл, прищурив глаза, проговорил со страхом, оглянувшись на дверь:

– А что тогда делать, матушка?

– Извести её надо, – шептала женщина. – Я к ворожее пойду, совета просить.

– Страшно-то как! – сгорбилась старшая дочь.

Настя, прислонившись ухом к двери, едва услышала суть разговора. Страх сжал сердце. Быстро ушла к себе. Ноги подрагивали от слабости. Голова пульсировала.

Пыталась поразмыслить – ничего не получалось. Страх словно сковал её мысли. И тут же всё же подумала: «Завтра же начну лечить Клима. Надо составить из лучших трав настои и отвары. Сумею ли?»

Остаток дня Настя провела в торопливых попытках составить и собрать дополнительно какие-то редкие травы. Их не оказалось. Это обеспокоило. Зато страх прошёл, и в душе что-то произошло. Стало спокойно и легко. Лишь изредка в груди что-то щемило, но скоро прошло. Спала она в эту ночь крепко и долго. А сутра успела до матушки навестить Клима и напоить отваром.

– Я подниму тебя на ноги, Климушка, – уверенно молвила Настя, наблюдая как пил хворый мужик. Тот благодарно улыбнулся. Даже кивнул довольно бодро.

– Ты так уверена? Хорошо бы! – и протянул руку, требуя её к себе, приобнял. – Как я рад, что ты у меня есть, Настенька! Ты не покинешь меня?

Его голос был искренен, а у Насти что-то защемило внутри, стало жаль этого недавно сильного мужчину. Боязливо оглянулась на дверь, ожидая подглядывания или подслушивания. Было тихо и ничто не нарушало эту гнетущую тишину крохотной комнатки. Это тут они предавались любовным забавам совсем недавно. А сейчас Клим лежал без сил и желания. Хотя о желании говорить ещё рано.

Она делала отчаянные усилия, показывая нежность и заботу. Ничего такого она не чувствовала. Осталась одна жалость и чувство острой вины. Эту вину Настя старалась хоть как-то теперь сгладить. Получится ли? Этого она сказать не могла.

Однако отвары сделали своё дело. Его потянуло на сон и Настя тихо вышла из комнатки. Её встретили злобные глаза свекрови. И Настя с трудом заставила себя проговорить:

– Заснул. Я помогу ему, обещаю.

После обеда у Насти появилось острое желание посетить отца. Думала она недолго. Молча оделась и, не предупредив, убежала из дому.

Тимофей собирался уходить по делам. Однако тут же снял кафтан и чмокнул дочь в щеку, оглядел её. Глаза его показались колючими.

– Ты какая-то странная, доченька? Что произошло?

– Ох, тятя! Я весь день думаю о Климе. Жаль мне его. А почему – и сама не могу понять. Что-то со мной случилось за этот день. Да и за ночь тоже. Вроде бы зря я на него так окрысилась.

– Стало быть, дочь, совесть у тебя ещё не потеряна? – изрёк отец сурово. – То хороший знак. Я рад, что ты проснулась.

– Ты меня не осуждаешь, тятя?

– Как же! Осуждаю! А как не осудить? Плохие дела вершить – значит, и на осуждение будь готова. Да, ты моя дочь и единственное родное существо у меня. Потому могу легко и простить. А ты подумай про себя, сходи в церковь, помолись. Исповедаться ты, конечно, не осмелишься. Да что с тебя взять! Ты, наверное, сама не знаешь, каким богам тебе молиться. В тайге мы ничего такого тебе не втемяшили, в твою непутёвую голову. И за то тоже будем ответ держать, – приподнял отец голову и глянул в потолок.

– Ты в этом уверен, тятя? – как-то странно, с нотками неуверенности, спросила Настя. Её глаза бегали в разные стороны, скрывая чувство неуверенности и сомнения. А Тимофей строго глядел на дочь и тоже сомневался в силе своих слов. Но придушить любовь к дочке сил не было. Да и желания. Потому со вздохом молвил:

– Ты, дочка, подумай о моих словах. Не в церкви перед попом покайся в своих грехах, так перед собой. Тоже дело сделаешь. Для себя доброе. С грехом в душе трудно жить. Мы ведь в христианском мире живём. То тоже учесть стоит.

Отец заметил, что его слова упали на благодатную почву. Может, дочь опомнится? А месть не самое лучшее в мире чувство. Такие мысли слегка будоражили, волновали Тимофея. И он поглядывал на мрачное лицо дочери. Понимал, какая борьба шла у неё внутри, и посчитал за лучшее не мешать. Лишь сказал ласково:

– Ты тут побудь маленько, а мне пора. Дела. Потом ещё поговорим. Пока.

Настя благодарно кивнула, проводила отца до двери. А он обернулся и с лёгкой улыбкой заметил не так строго:

– Всё ж ты зверёныш, но я тебя так люблю, что не мыслю жизни без тебя. А ты так редко стала приходить, мой любимый зверёныш. Надеюсь, что ты справишься с ним

– Буду стараться, тятенька! А приходить тоже стану чаще. Я тебя люблю! – крикнула она уже вдогонку и радостная улыбка осветила её смуглое лицо.

Что-то произошло с Настей. Ей казалось, что она уже не ощущает той неприязни к свекрови и мужу, что глодала её столько времени. А с Дашкой постоянно старалась наладить прежние отношения. Получалось, но медленно.

Правда, Кирилл так и не принял её попытку поправить их отношения. Обида и даже ненависть сквозили в его глазах. Но в завещании было указано, что в случае притеснения Насти в доме, виновные будут лишаться наследства. Об этом их предупредил Клим, зачитав документ.

Он за месяц значительно поправился и был безмерно благодарен Насте. Скоро собирался заняться делами, хотя уже сейчас вызывал к себе приказчиков и разносил их за воровство, грозя привлечь к суду воеводы. Те вынуждены были вернуть часть уворованного, а после этого Клим троих выгнал. Потом много раз ругал сына за попустительство в делах и неумение строго карать воров.

– Этак после меня ты за год всё спустишь неизвестно куда! – кричал Клим на сына, стоящего с понуренной головой. – Наверное, нужно Насте доверить дело. Она-то своего не упустит. Растяпа!

Последнее замечание отца так испугало Кирилла, что он тут же упал на колени и, стукнувшись лбом о пол, взмолился:

– Отец, я всё понял и больше не допущу таких промахов. Да всё Настька мне мешала своими выходками!

– Молчать! – рявкнул отец и грозно бросил взгляд на сына. – Не сметь так говорить о ней! Ты её пальца не стоишь, увалень! Кто меня на ноги поставил? То-то!

Клим устало сел на лавку отдышаться. Лицо побледнело от волнения. Сын с беспокойством поглядывал на отца, боясь ещё чего-то.

– Чего щупаешь глазами? – уже вяло спросил отец. – Беги позови Настю. Пусть посетит хворого и принесёт отвар. Она знает какой. Беги!

Кирилл опрометью юркнул в дверь.

– Что случилось, Климушка? – с беспокойством спросила Настя, войдя. – Кирилл толком не пояснил. Боже! Ты такой бледный! – и грозно глянула на мужа. – Я же просила не волновать отца!

Кирилл в страхе молчал. А Настя напоила свёкра тёплым отваром. Запах поплыл по комнатке. Приятного от него было мало. Клим устало отвалился на подушку и закрыл глаза. Настя приложила палец к губам, предлагая молчать. Кивнула головой на дверь. Муж безропотно, торопясь, вышел вон.

Настя ещё долго сидела рядом, наблюдая сон Клима. Видела, что тот постарел и уже не казался сильным деятельным купцом. Но что-то ещё осталось. Настя со вздохом встала и удалилась на цыпочках, боясь потревожить чуткий сон хворого.

У себя в опочивальне, муж уже давно переселился в другую комнату, она долго предавалась раздумьям. Должна признать себе, что последнее время чувствует себя гораздо лучше, спокойнее. Даже умиротворённое. Лишь был страх перед заговорами или сглазом. Уверила себя, что сможет противостоять любым наветам, наговорам и сглазам. Много молилась со странными молитвами, мало похожими на церковные. Их она знала плохо, и желания изучать не ощущала.

Прошло ещё чуть больше месяца. Клим почти полностью оправился от хвори. Изредка всё же приходилось ложиться по настоянию Насти и отдыхать день или два.

Жена Клима всё реже приходила к супругу в его комнатку, где он предавался блуду. А Настя, присмотревшись, решила, что свекровь хворает. Скрывает это, боясь, что Настя начнёт приставать с помощью в лечении. Этого вынести она не смогла бы.

– Дашутка, иди ко мне, поговорим, – позвала Настя младшую.

Девочка не очень охотно подошла. Вопросительно смотрела на Настю, ожидала.

– Что с мамой? Мне кажешься, что у неё не всё в порядке со здоровьем. Хворает? Я могла бы помочь ей. Одна ведь семья...

– Не верю я тебе, Настя, – откровенно призналась Даша.

– Я не вру, Дашутка. Вон отцу уже лучше стало. Второй месяц отпаиваю его. А что у мамы болит? Ты должна знать.

После короткого замешательства, Даша ответила:

– На печёнку жалуется. Что-то в правом боку болит. Иногда очень сильно.

– Давно это у неё?

–Месяца два назад. Правда, и раньше побаливало, говорила. Уже давно беспокоит. А последнее время сильно.

– Она, конечно, откажет мне помочь ей, а?

– Я с сестрой уже советовали ей, да она не соглашается. Очень сердита на тебя. Да и я тоже, как и все мы...

– И напрасно, Дашутка! – Настя спешила оправдаться, но видела, что Даша ещё не готова слушать. Просто отмахнулась и ушла, хотя видно было, что девочка ещё хотела поговорить. Насте показалось, что она сомневается и хочет выяснить правду.

Всё же Настя была довольна. Надеялась, что с Дашей у нее наладится дружба.

А Клим уже стал уделять работе значительное время. Настя поругивала его, но он упёрто стоял на своём, заявляя решительно:

– Силы вернулись, Настенька, значит, надо спешить поправить дела. Пока Кирилл их полностью не развалил, гнида! Боюсь, что времени у меня не так много, милая.

– С чего ты взял такое? – возмутилась Настя. – Ты ведь одужил. Осталось немного, да я ещё не бросила тебя потчевать своими снадобьями. Авось помогут ещё.

– Что-то мне говорит, что силы мои лишь на время вернулись. И то благодаря твоим заботам, любимая. Всё мечтаю опять ощутить тебя рядом в постели. Что скажешь, любовь моя? Уважишь мою просьбу?

– Откровенно говоря, милый мой Клим, мне страшно на такое согласиться. Вдруг хворь опять набросится на тебя. Тогда будет труднее с нею справиться. Усмири свою страсть. Ещё успеешь...

– Тут я с тобой не соглашусь, Настенька. Времени у меня мало осталось. А хотелось бы опять ощутить твои ласки и тело, такое молодое и приятное. Ну же!

Настя вздохнула. Слушать было неприятно, а представить себя в объятиях хворого старика и того неприятнее. Но надо согласиться. Её зверёныш ещё жил внутри. Его надо подкармливать хоть изредка, а требование Клима могло эту тварь немного успокоить вкусным куском.

– Ты точно хорошо себя чувствуешь, Климушка? – пыталась сопротивляться Настя.

– Не сомневайся, любовь моя черноглазая! Со мной ничего не случится дурного. Так я буду ждать тебя сегодня! – глаза его вспыхнули жаждой блуда.

– Только не вини потом меня, Климушка! – кокетливо ответила Настя.

– Никогда в жизни! – пылко ответил тот и полез целовать её. Она с трудом принимала его напор, шепча себе что-то успокаивающее. Он принимал это за ответ и с ещё большей нежностью и настойчивостью целовал её приятную шею и грудь. Она же начинала злиться и с трудом удерживалась от вспышки протеста.

Всё же заставила себя всё выдержать, на всё согласилась и спешила уйти.

– Погоди немного, моя звёздочка во мгле! Я должен отблагодарить тебя за все, что ты сделала для меня! Я скоро! – и удалился за дверь. Настя с интересом и удивлением вздохнула с облегчением, прошептав про себя:

– Боже! Дай силы вытерпеть его приставания! Я ничего не сделала для того, что бы соблазнить его. Я этого не хотела! А за остальное прошу прощения, Боже!

Продолжить всплеск чувств помешал Клим. Он вернулся с мешочком из красной кожи, расшитой узором. Лицо светилось радостью, а Настя подумала, что он вовсе оклемался и стал прежним здоровым крепким купцом с решительным, твёрдым характером дельца-удачника.

– Настенька, я подумал, что тебе мало досталось по моему завещанию. Больше выдать тебе опасно. Могут отсудить или что ещё устроить после моей кончины. А то против моей воли, дорогая девочка! Так я решил всё это отдать тебе. Оно не учтено в завещании и никто особо не знает, что и сколько тут добра. Значит, никто не станет с тебя чего-то требовать. Бери, отнеси отцу. Он тебя любит так сильно, что опасаться за тебя мне не придётся. И не тяни с этим. Завтра же отнеси и поясни отцу все, как было. Надеюсь, он тебя поймёт.

– А что тут? – спросила Настя, тронув мешочек пальцами.

– Здесь мои накопления на чёрный день. Не так много, но достаточно, чтобы выдать замуж моих дочерей. Но ты об этом не беспокойся. Я и так много отписал им. А тебе лишь дом в три комнаты с подсобными помещениями. Да земли четверть десятины с садом. А его надо ещё содержать. На какие шиши? Так-то, милая моя! Владей и помни своего грубияна и бабника! – лукавый смешок показал, что слова эти не пустой звук, а продуманные и серьёзные.

Настя с изумлением наблюдала такое странно весёлое лицо, и в голове зародилась весьма страшная мысль. Не чувствует ли он приближение своей кончины? Такое иногда бывает, но чаще со стариками, а Климу далеко ещё до пятидесяти.

Насте повезло. Клим быстро устал и заметил уже не так весело:

– Бери, и иди отдохни. А вечером я тебя жду на ложе любви, – с лёгкой усмешкой прошептал он. – Я тоже отдохну перед ночью восторга и любви. Иди же!

Настя поцеловала уже слегка сонного Клима и с поспешностью удалилась. Мешочек тщательно спрятала в складках платья в потайной карман. Нетерпение гнало её побыстрее заглянуть в этот красивый мешочек. Он был весьма тяжёленький.

Плотно закрыв дверь на засов, Настя высыпала содержимое на покрывало. Оно заблестело в свете лучин, разбрасывая лучики во всё стороны. Настя заворожённым взглядом обводила это прекрасное зрелище. Красота всего этого оглушила её. Руки сами стали пересыпать украшении сквозь пальцы, любуясь игрой света и лучей.

«Неужели всё это моё? – шептали губы Насти. – Что скажет тятя? Может, осудит? Ну и пусть! Я этого не крала, даже не предполагала получить. Всё честно!» – эти мысли кружили голову, а потом вдруг подумала ещё: «А стоят они такого, чтобы так восторгаться? Тятя лучше сможет определить. Зато Можно продать и покупать всё что захочешь! Завтра же пойду к отцу и покажу. Пусть оценит и спрячет. Мне пока ничего не надо из этого. Есть прежние подарки. Хватит...»

Она спрятала мешочек и долго не могла успокоиться. А тут стемнело и мысли о Климе так взволновали её, что вдруг захотелось сразу собраться и убежать прочь. Желание, конечно, выполнить не удастся, да и не стоит рисковать. Вряд ли Клим долго протянет в таком бодром состоянии. А там видно будет. Посмотрим, что тятя скажет. У него есть опыт жизни, а что она? Ещё дитя! Придётся терпеть и ждать.

Настя собралась и отправилась к Климу. Тот уже ждал её.

– Наконец-то! – воскликнул он радостно, встал с лавки и стал обнимать и целовать. Руки уже раздевали Настю. Она же с трудом вяло отвечала на его ласки. Затем сбросила с себя оцепенение и её ответы стали бурными и желанными.

Настя с удивлением должна признать, что его сила почти не изменилась. Он любил пылко, даже немного жестоко, но быстро иссяк и лежал, тяжело дыша и источая запах разгорячённого тела. Стало понятно, что его хворь не побеждена, а лишь затаилась до времени. И это открытие пояснило его уверенность в его кончине. Насте стало очень страшно. Хотелось тут же убежать, скрыться у отца и больше никогда сюда не приходить. И опять вынуждена была сдержаться. Обстоятельства обязывали находиться в этом доме. Заставила, себя спросить Клима:

– Ты как себя чувствуешь, Климушка? Дышишь ты плохо.

Клим что-то ответил невнятно. Настя не стала переспрашивать. Тихо отодвинулась от его тела и затихла. Затих и Клим. Настя встала, при свете лучин посмотрела на любовника. Тот дышал хрипло и не отвечал жизни. На касание Насти не проснулся. Пощупала пульс. Он колотился очень быстро, был слабым. Острое волнение тут же переросло в страх. Она оделась, прибрала всё следы собственного присутствия, ещё раз взглянула на Клима и ушла, тихо прикрыв дверь. Сердце её колотилось, как телячий хвост. Была уверена, что до утра она его живым не увидит.

Утром, не выспавшаяся и испуганная, она услышала, как в дверь её комнаты стучат и настойчиво.

– Кого в такую рань принесло? Кто там?

– Настя, – голос Дашки узнала сразу, – отец требует всех. Одной тебя нет. Поспеши. Так отец велел!

– Бегу! – прокричала Настя в ужасе. – Только оденусь! – А сама подумала: «Я считала, что он Богу душу отдаст ещё до утра. Ан нет! И то, слава Богу! Пойду!»

– Теперь все, – каким-то умиротворённым голосом проговорил Клим, увидев Настю. – Слушайте внимательно. Кто обидит Настю – того и с того света достану. Все уразумели? – он обвёл мутными глазами родных. Те молча стояли у кровати, опустив головы, боясь слово молвить. И вдруг матушка спросила со злобной решимостью:

– За какие это заслуги, позволь спросить, супруг мой любимый?

– За то, что она любила меня! Не то, что ты, клуша несчастная! Замолкни, баба! Прошу сказать каждого своё слово. А я послушаю и решу. Настя может молчать. Ну?

Никто не произнёс ни слова. Стояла тишина, прерываемая лишь трудным дыханием главы семейства. Клим продолжал оглядывать родных. В глазах было что-то бесчувственное, почти безразличное. Скорей всего он боролся за возможность продолжить свою речь, но силы уже покидали его. Он так и не дождался ответа и впал не то в сон, не то в беспамятство.

– Надо послать за попом, – проговорила хозяйка. – Может, успеет причастить и грехи отпустить. Их у него было много.

– Мама, как вы можете в такую минуту! – неуверенно ответила старшая дочь Аграфена. – Муж он вам всё ж. А нам отец. И не такой уж плохой.

– Заткнись! – грубо бросила мать. – Не твоего ума дело. Дашка, беги к конюху.

Когда поп пришёл, все покинули комнату. Настя никак не осмеливалась покинуть Клима и ждала у двери. Поп вышел довольно скоро и со вздохом проговорил:

– В сознание не пришёл, дети мои. Ждите, Господь ещё не распорядился его душой.

Он мелко крестился, вздыхал. Принял знаки уважения и удалился.

Прошло уже две недели, а Клим так и не распрощался с душой. Никак не умирал. Даже пришёл в себя и пытался внятно говорить. Получалось плохо, но временами понять можно. А Настя по его глазам понимала, как ему приятно видеть её рядом.

Зато жену не терпел, показывал это глазами и голосом, но понять было трудно. С Тимофеем был ласков по мере возможности. Это видели все. Зависть в глазах у Кирилла светилась слишком заметно. Настя была довольна. Переглядывалась с отцом, и они понимали друг друга без слов. Настя даже успела передать ему драгоценности.

Скончался Клим тихо. Утром его увидели уже холодным, с умиротворённым лицом. Словно Господь снизошёл до него и отпустил всё его грехи. Настя благодарила Бога в своих молитвах. Похороны прошли скромно. Хозяйка так и не успокоилась, отказала в пышных похоронах. Возразить никто не осмелился.

– Тятя, мы скоро переселяемся в наш новый дом, – объявила Настя спустя девять дней. – Жить с матушкой я не смогу. Хватит! Надо выселить жильцов и переезжать.

Несмотря на угрозы Кирилла, Настя всё же заявила весьма решительно:

– Хоть развестись мы вряд ли сможем, Кирилл, но жить в этом доме я не могу. Будет лучше, если мы расстанемся. Со временем ты сможешь добиться развода. Понимаю, как сложно такое дело можно решить, но больше терпеть ваши издевательства нельзя.

– Я заставлю тебя жить со мной! – тоже решительно заявил муж. – Нас соединил Господь, и лишь он может изменить это.

– Вот и добивайся. А я ухожу. У меня теперь есть свой дом, и ничто меня не удержит здесь. Одна твоя мать чего стоит. Да Господь её накажет. Не вздумай на меня руку поднять. Пожалеешь сам! Лучше по-хорошему расстанемся.

Они ещё долго препирались, угрожали друг другу, однако Настя стояла на своём.

Вернувшись однажды в дом, Кирилл обнаружил исчезновение жены. В глубине души он не верил, что Настя сможет покинуть его, законного мужа. А так хотелось отомстить ей за все измены, что произошли с отцом. Самого отца винить он не осмеливался. Его образ постоянно вставал перед внутренним взором, пугал и лишал решительности и самостоятельности. В мечтах он храбрился, но на пути к своему «я» всегда вставала мать. Хоть здоровье её сильно пошатнулось и надежд на выздоровление лекарь не оставлял, она ещё довлела над сыном. И переступить через это он не осмеливался. Даже сестры начинали слегка бунтовать за глаза. Кирилл же свято соблюдал обычаи и заветы старины.

Однажды старшая из сестёр пожаловалась Насте и с завистью заметила:

– Как строга матушка, Настя! Уже сил нет выслушивать её наказы! Тебе хорошо, ты сильная, храбрая. А мы мокрые курицы!

– Кто вам мешает? Давайте отпор. Иначе вовсе замордует. А тебе скоро под венец идти. Какая ты будешь после этого?

– Храбрости не хватит, – сокрушённо ответила девушка. А Настя подумала, что у женщин вовсе нет никаких прав в семейном отношении, и тяжко вздохнула. Жалость на весь женский род опечалила Настю. Но сил хватало лишь для себя. К тому же у самой вполне возможны серьёзные осложнения с церковью и обществом. «Какие мы всё дуры, бабы! – подумала она сердито. – Пока молодые, всё понимаем и даже заставляем хоть чуточку сопротивляться. Состарившись, словно мстить начинаем молодым дочерям и родным. Злоба так и брызжет из них на нас, молодых! А отцы и вовсе нас держат за рабынь! Слава Богу, что мой понимает иначе нас. Меня, – поправилась Настя. – За это ему надо огромный памятник поставить после кончины! Господи, что я несу! Дура я!»

Но теперь всё осталось позади и можно перевести дух.

Эпилог

Тимофею понравился дом. И земли много, есть где развернуться с садом и огородом. На старости лет будет чем заниматься в тишине и покое. Беспокоило лишь будущее дочки. А она, казалось, ни о чём не думала. Жила в трудах по устройству дома, не замечая, что тучи над нею сгущаются. Церковники уже смотрели на неё косо, ходили слухи и сплетни, что долго терпеть такое от молодой бабы никто не станет. По вечерам она с отцом постоянно оговаривали всё возможные последствия её поступка.

– Полагаю, Настенька, нам предстоит в скором времени дальняя дорога, – мрачно сказал Тимофей, уткнувшись взглядом в столешницу. – Думать надо.

– Осуждаешь? – с любопытством спросила Настя.

– Нет, что ты! Просто хочу как-то уменьшить ту опасность, что нависла над тобой. А дело то не шуточное.

– Думаешь, что надо сбегать из города? – в голосе Насти сквозило недовольство.

– Пока ничего не знаю. Но стоит подготовиться и к такому. Чем чёрт не шутит,

– А куда, тятя? – уже серьёзным голосом спросила Настя. – У тебя есть что-нибудь на примете? Если так всё опасно, то лучше не выжидать. Я тоже заметила, что никто больше со мной не здоровается, а посматривают, как на врага. Да, согласна с тобой, что на нас что-то надвигается страшное. А что могут со мной сделать?

– Трудно сказать, дочка. Но обязательно сильно побьют и отправят насильно в монастырь замаливать грехи. Это та же тюрьма, – печально молвил Тимофей. – Надо поспешить с делами. Всё распродать и тихо убраться из города. А тут всё так хорошо стало идти! С твоими деньгами можно расширить дело и грести монеты лопатой. Да что-то не суждено.

Настя с сожалением и жалостью смотрела на отца. Тот был убит предстоящими событиями, и Настя ничем не могла ему помочь. Разве что отдать всё украшения и побыстрее смотаться куда-нибудь в тихое место. Но куда? Это ещё стоит решить.

Через неделю Тимофей пришёл домой в приподнятом возбуждённом настроении.

– Ты что такой, тятя? – немного испугалась Настя. – Что-то случилось?

– Слава Богу ничего не случилось. Хотя и назревает. Я узнал, куда можно нам сбежать. Далеко, но то дело выполнимое. Судно у нас есть. Людей наймём, и можно без особого риска отправляться на полночь.

– Нашёл город или что ещё? – встрепенулась Настя.

– Нашёл! Расспросил купцов с полуночи, что у пристани стоят. За три недели вполне доберёмся до Царицына. Так город называется. Говорят, что растёт он довольно быстро. Купеческий город. Что скажешь, дочь?

– Так там всё надо будет начинать сначала?

– Само собой! Как иначе? Да то дело наживное. Зато никто там тебя не знает, никто не обидит. Дело наладим. И Астрахань поблизу будет. Торговать станем. А тебе ещё повезёт с женихом, авось кто и появится. Ты ещё так молода. Да и я подумываю жениться. Ещё сорока нет, что бобылём жить! Так что готовься!

Настя с удивлением глядела на отца. Таким деятельным и ретивым она давно его не видела и его энергия вдруг передалась Насте.

– Стало быть, продавать дом? – с сожалением спросила Настя.

– Что ещё с ним делать? Я уже и покупателя стал искать. Оказалось, что с продажей задержек не будет. Дом ещё крепкий. И сад.

Но прошло несколько дней и небольшая орава баб и мужиков встретила Настю на улице. На неё посылались самые ужасные оскорбления и поносные выкрики. Палки уже замелькали в воздухе, когда неожиданно пожилой мужик внушительного вида заорал:

– А ну разойдись, сучья свора! Нашли на ком свою дурацкую злость сорвать! Что баба эта вам сотворила такого, что у вас башка поехала? От мужика ушла? Так то их семейное дело. Знать мужик тот никчёмным оказался! Разбегайся, а то зашибу! – И замахнулся увесистой палкой.

Люди в толпе быстро угомонились, пороптали немного, бросая на Настю угрюмые злобные взгляды. Потянулись в разные стороны и разошлись.

– А ты чего стоишь, дура? – прикрикнул мужик на Настю. – Беги, а то ещё достанется. Вишь, как народ всколыхнулся на тебя? Беги уж! Не дорос он до такого понимания. Скажи отцу, пусть поспешит покинуть город. Беда тебе грозит, девка!

– Спасибо вам, добрый человек! – опомнилась Настя. – А вы знаете моего отца?

– Знаком малость. Хватит лясы точить! Беги, пока улица пустая. И не показывайся больше одна. А то и мне достанется на орехи! Ха! – мужик повернулся и быстро пошёл своей дорогой.

Тимофей сурово выслушал дочь и задумался.

– Говоришь, мужик тот солидный, крупный? – спросил в раздумье. – Кажись, то Трофим будет. Знаю его. Помог, значит. Молодец! Даже совет дал? То и так мне ведомо. Уже всё договорено. Дня через три дом продам – и в путь. А ты сиди, не смотри даже в окно. Ещё каменюку запустят и лоб разобьют тебе.

Окно всё же выбили. Да всё зря. Дом был уже пуст, и новый хозяин разогнал ретивых поборников обычаев.

Большая лодка под парусом уже медленно тащилась по протоке на полночь. Там наших беглецов ждала новая жизнь. Они были переполнены надеждой, что она окажется лучше, спокойнее, и оба найдут своё счастье.

КОНЕЦ

Мариуполь, 2007 г.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Эпилог