Хроника Ливонии [Генрих Латвийский] (fb2) читать онлайн

Генрих Латвийский Хроника Ливонии

ПРЕДИСЛОВИЕ

I

Вождь нашей партии т. Сталин, тт. Жданов и покойный Киров в своих, составивших эпоху в развитии нашей исторической науки, замечаниях по поводу конспекта учебника по истории СССР со всей силой подчеркнули необходимость изучения истории СССР, истории народов, вошедших в состав СССР В этих замечаниях указывалось на необходимость создания такого учебника истории СССР, где бы история великоруссов не отрывалась от истории других народов СССР. В частности тт. Сталин, Жданов и Киров говорили о необходимости учесть данные по истории Прибалтийских народов, имея в виду народы, населяющие Латвию, Эстонию, и Литву, народы освобожденные от гнета великорусских помещиков и капиталистов Великой Октябрьской Революцией.

Выходящая ныне в свет Хроника Ливонии Генриха Латвийского является важнейшим источником для изучения далекого прошлого Прибалтийских народов. Она говорит о временах давно минувших. Однако, значение этого памятника не ограничено тем,, что он является первоклассным историческим источником для познания истории Прибалтики и северо-западной Руси. Произведение средневекового хрониста, как это ни покажется на первый взгляд странно, весьма актуально и в наши дни, ибо лавры меченосцев, предававших огню и мечу Ливонию и Эстонию больше семисот лет тому назад, не дают спать Гитлеру, Герингу, Гебельсу и Розенбергу. Эти люди в настоящее время, в новой исторической обстановке хотят повторить завоевание Прибалтийского края немецкими феодалами.

Вопрос о колонизации Прибалтики германским империализмом был поставлен еще при Вильгельме II в книге Отто Таненберга "Grossdeutschland", вышедшей в 1911 г. и положившей начало довольно обширной, особенно в военные годы, литературе, о так называемой неймановской концепции "срединной Европы". (Одна из самых капитальных работ этого периода — "Westrussland und seine Bedeutung fuer die Entwicklung Mitteleuropas" под редакцией M. Зеринга, 1917 г.). Очень ярко идея колонизаторской роли германского империализма в Прибалтике выражена в книгах Гитлера ("Mein Kampf") и Розенберга. В последнее время колонизации Прибалтики в различных вариациях фашистскими погромщиками посвящена обильная "литература" о "срединной" или "промежуточной" Европе (книга Вирзинга "Mitteleuropa" и др.). Наиболее законченную концепцию захватнических целей германского фашизма мы находим в книге кенигсбергского профессора Фридриха Лезиуса "Deutschland und der Osten", где между прочим сказано следующее: "Цель Германии будет достигнута тогда, когда ей удастся оттеснить русских от Балтийского моря и отодвинуть русско-германскую границу к Днепру. Тогда Финляндия оказалась бы под нашей опекой, порты Кронштадта и Либавы были бы к услугам наших военных кораблей, а Нарва, Пейпус и Великая Березина могли бы образовать вторую сильно укрепленную линию обороны".

Вот "большая программа" империалистического захвата и колонизации германским империализмом балтийских территорий.

Одновременно для германского фашизма Прибалтика представляет большой интерес, как антисоветский плацдарм. Этот вопрос живо обсуждается в балтийской печати и особенно в латвийской. В основу активной антисоветской политики германский империализм кладет возможность удара, в случае нападения Японии на Дальний Восток, по Советскому союзу с остороны Запада и в первую очередь со стороны Прибалтики. Балтийская печать открыто обсуждает такую возможносеь германской экспансии на балтийскую территорию с целью использования этой последней в качестве базы для операций против Советского союза.

Наиболее откровенную захватническую программу по отношению к балтийским государствам сформулировал "Национал-социалистический календарь". Вот что говорится о Прибалтике в этом календаре, предназначенном для массового распространения: "Страны Прибалтики населены преимущественно германским населением. В 1915 г. победоносные германские войска были встречены с радостью... В 1918-1919 гг. германские добровольческие отряды завоевали этот край. В 1920 г. Версальский мирный договор установил власть иностранных правительств над балтийскими народами. Прибалтика вновь станет германской". Эта исключительная даже для фашистских литераторов по своей наглости цитата действительно не нуждается в комментариях. Достаточно лишь отметить, что столь неприкрытая аннексионистская пропаганда и столь чудовищная фальсификация историй вызвали возмущение даже у сотрудника консервативного английского журнала: приводя эту цитаду, Роберт Макрей пишет: "Еще никогда не было столь беззастенчивой пародии на историю" (Nineteenth Century, май 1935 г.)

Как видим, немецкие фашисты отнюдь не скрывают своих планов порабощения балтийских стран, освободившихся от иноземного гнета благодаря Великой Октябрьской Революции.

В планах подготовки германским фашизмом большой войны территория Прибалтийских стран занимает далеко не последнее место. Третья империя подготавливая нападение на СССР, старается занять командующие позиции в Прибалтике. Германский фашизм использует для своей подрывной деятельности экономическую связь Прибалтийских стран с Германией. Фашистская Германия покупает промышленное сырье и продовольствие в Прибалтийских странах и сбывает им втридорога германские товары. Германский импорт в Прибалтике все увеличивается. В Эстонии Германия оттеснила Англию на второе место. Дефицит в торговле Прибалтики с Германией растет из месяца в месяц.

Наряду с экономическим проникновением в лимитрофы, германский фашизм плетет политические интриги на берегах Балтийского моря. Он раскидывает там густую сеть агентов, навербованных из среды гитлеризованного немецкого меньшинства этих стран. В Латвии, Эстонии и Литве открыто функционируют ячейки и гитлеровские организации молодежи. В Латвии, Литве и Эстонии каждое немецкое предприятие, фабрика, магазин, театр имеют гитлеровские ячейки. Во всех столицах Прибалтики издаются фашистские газеты, субсидируемые Берлином (Rigasche Rundschau, Reveler Zeitung и др.).

Гитлеровские агенты ведут кампанию против Балтийской Антанты — заключенного в Риге в августе 1934 г. договора о сотрудничестве Латвии, Литвы и Эстонии с целью обеспечения мира и национальной независимости этих стран. Гитлеровские молодцы в Прибалтике открыто выступают против независимости Латвии, Эстонии и Литвы, ратуют за присоединение Балтийских стран к Германии, ведут кампанию против латвийского, литовского и эстонского языков, считая их неполноценными. Германская разведка наводняет Прибалтику своими агентами под видом туристов, журналистов, артистов и т. п. Уже в августе 1936 года германское правительство приняло специальное решение о посылке германских студентов в Университеты Данцига, Тарту (Юрьев) и Риги. Эти студенты вербуются из числа наиболее активных национал-социалистов и предназначены для поддержания самого тесного контакта с балтийскими немцами.

Опорой немецкого фашизма в Прибалтике являются немецкие бароны, этот передовой отряд германского национал-социализма. Потеряв после Октябрьской революции свои поместья на Балтийском побережьи, они мечтают теперь о возвращении потерянного рая и возлагают свои надежды на Гитлера и Розенберга. В течение нескольких столетий эти управители оставленного некогда "немецким орденом" наследства, эти "мамелюки" царя, как их называли, подвергали местное население невероятному социальному и национальному угнетению. В письме к Кугельману, написанном в 1870 году, Маркс следующими словами охарактеризовал роль немецко-балтийских баронов: "Брошюра, которую ты мне прислал, представляет собою защитительную речь, с которой привилегированные сословия немецко-балтийских провинций апеллируют в настоящее время к немцам, чтобы возбудить их сочувствие. Эти канальи, отличавшиеся издавна ревностной службой в русской дипломатии, армии и полиции, охотно продавшие, при переходе этих провинций от Польши к России, свою национальность за признание за ними законного права на эксплоатацию крестьян, подняли теперь крик, видя, что их привилегированное положение колеблется. Старые сословные перегородки, правоверное лютеранство и высасывание соков из крестьян — вот что они называют немецкой культурой, во имя охраны которой должна подняться теперь вся Европа. Отсюда и последнее слово этой брошюры: земельная собственность, как основа цивилизации и притом такая земельная собственность, которая, по признанию самого же этого жалкого писаки, состоит большей частью из господских поместий или из крестьянских, обложенных оброком в пользу помещиков"^[1].

И сейчас крики бывших немецко-балтийских крупных помещиков о необходимости спасения цивилизации от восточных варваров при помощи батальонов Гитлера представляют собой не что иное, как призыв к восстановлению их земельной собственности.

Национал-социализм с величайшим упорством работает над усилением экономических и политических позиций балтийских немцев, чтобы в дальнейшем иметь возможность использовать их, как опору для утверждения германского господства над Прибалтикой.

Еще до мировой войны пангерманская аннексионистская политика ставила себе целью овладение Прибалтикой при помощи немецко-балтийских юнкеров, и во время войны германская буржуазия делала все возможное, чтобы достигнуть этой цели. Создание независимых Прибалтийских государств повело к уничтожению в них германского крупного землевладения.

Теперь немецкие элементы в Латвии, располагая крупными денежными средствами, скупают земли по возможности рядом с немецкими же соседями, чтобы создать сплошные пространства немецкого землепользования. Ряд судебных процессов "немецко-балтийского братства" и "немецко-балтийского народного объединения" и раскрытие подпольных национал-социалистских организаций в Латвии разоблачили балтийских немцев, как национал-социалистский отряд, связанный с третьей империей и помогающий ей в подготовке экспансии на Восток..

Национал-социалисты не скрывают, что захват Прибалтики в их глазах является лишь прологом к нападению на СССР. Орган имперского министра продовольствия Дарре "Национал-социалистише ландпост" в номере от 8 марта 1935 года заявил, что, собственно говоря, все Прибалтийские области до самого Ленинграда и Выборга и далее к Северу должны принадлежать Германии, ибо до этих мест Ганза доходила в своих походах. Дайц из внешне-политического отдела национал-социалистской партии видит задачу Германии в том, чтобы вновь привести в движение остановившуюся со времени Ганзы хозяйственную карусель, чтобы объединить пространство Юго-Востока с пространством Балтийского моря и когда-нибудь через Россию слить их в одну общую хозяйственную территорию. В своем докладе, прочитанном на заседании "Северного общества" 15 мая 1935 года, Дайц говорил о необходимости разъяснить путем широкой пропаганды значение Прибалтики для объединения всего хозяйства континентальной Европы под руководством Германии.

Все эти балтийские планы германского фашизма получают особо серьезное значение в связи с сосредоточением центра тяжести морской политики 3-й империи в Балтийском море. После заключения англо-германского морского соглашения гитлеровская печать совершенно открыто заявляла, что германские морские вооружения предназначаются для борьбы против Красного флота.

Чтобы оправдать свои вооружения, германский фашизм пытается запугать Прибалтийские страны "красной опасностью" и уговаривает их отдаться под защиту германских военных кораблей от мнимой угрозы со стороны Красного флота. Но эти вопли плохо скрывают непреложный факт, что первым шагом германской агрессии на Восток через Балтийское море для осуществлени антисоветских планов гитлеровской Германии явится завоевание небольших Прибалтийских государств. Германский фашизм открыто проводит военные меропрятия, свидетельствующие о таком направлении его интервенционных планов.

Грабительские планы, направленные к превращению Прибалтики в концентрационный лагерь, германские фашисты пытаются обосновать ссылками на историческое право. Там, известный германский геополитик Карл Гаузгофер в своей книге "Современная мировая политика" защищал концепцию, что великие народы, потерявшие значительное пространство своей приморской полосы, впоследствии никогда не могут освободиться от тяги к обратному завоеванию принадлежавших им берегов.

Исконным "геополитическим" стремлением Гаузгофер объясняет то "глубокое участие", которое германская внешняя политика принимает в судьбе Ревеля, Риги, Либавы, Данцига, фризов и фламов. Гаузгофер старается вызвать у своих читателей воспоминание о разбойничьих походах германских меченосцев на Восток и о роли немецкой Ганзы, обладавшей с конца XIV и до конца XVI столетия экономическим господством на Северном и Балтийском морях.

Национал-социалисты мотивируют свои агрессивные планы традициями немецкого ордена с его стремлением на Восток и традициями Ганзы с ее стремлением к владычеству на море. Вице-адмирал фон-Трота в своей книге "Единство германской нации и океан" (1934 г.) с сожалением указывает на то, что Германия забыла значение Ганзы.

Осуществление планов германского фашизма в Восточной Европе грозит превращением Прибалтики в театр военных действий, восстановлением там власти германских юнкеров, отдачей широких народных масс под господством иноземных эксплоататоров, утратой национальной независимости и созданием для рабочих и крестьян режима неслыханной эксплоатации и террора. Экономическая зависимость Прибалтийских стран от германского финансового капитала влечет за собой гитлеровскую ориентацию известных слоев балтийской буржуазии. Последние вступают на путь фашизма и стремятся передать власть в руки наиболее реакционным шовинистическим и жаждущим войны элементам, не останавливающимся перед предательством национальных интересов и независимости своих стран. Однако, трудящиеся массы Прибалтики не забыли еще о многовековом господстве балтийских юнкеров, о грабежах германских войск в Прибалтике во время мировой войны, о немецком оккупационном режиме. Трудящиеся массы в своей борьбе против фашизма отстаивают национальную свободу и независимость своей родины.

II

Германские национал-социалисты пытаются обосновать свои аннексионистские вожделения к Прибалтике историческими реминисценциями, воспоминаниями о покорении Прибалтики немцами в начале XIII столетия. Немецкие фашисты восхваляют мощь и величие культуры, которую завоеватели-рыцари якобы несли порабощенным ими народам. Вот почему, повторяю, Хроника Генриха Латвийского имеет не только исторический, но и политический интерес: она раскрывает картину беспощадного грабежа и насилия, порабощения и угнетения, в действительности принесенных ливам, лэттам и эстам германскими феодалами, наследниками которых считают себя Гитлер и его соратники.

Хроника Ливонии, по мысли автора, должна была явиться апологией завоевателей, которые под флагом распространения католической веры порабощали народы Прибалтики. На деле же, помимо воли и желания автора, книга является красноречивым документом, раскрывающим суть той "культуры", которую насаждали немецкие рыцари и которую воскрешают в наши дни фашистские поработители.

С эпическим спокойствием повествует Генрих о подвигах "пилигриммов и крестоносцев", о которых Маркс говорил, как о "крестоносной сволочи", "прохвостах", "псах-рыцарях" (Большевик, 1936 г., № 24, стр. 53-54). Эти носители "высшей культуры" были просто авантюристами, преступниками, искавшими легкой добычи за рубежом, и зачастую фигурируют в Хронике, как убийцы, бесчестные нарушители договоров, лихоимцы и предатели.

Автор Хроники хотел написать панегирик немцам. Он считает их избранным богом народом, наподобие библейского Израиля. С ними "всегда идут победа и слава триумфа". По отношению же к ливам, литовцам и эстам автор не щадит мрачных красок. Однако факты, приводимые в Хронике, говорят сами за себя. Беспощадное истребление населения, бесстыдный грабеж, обман и вероломство — таковы подвиги, совершаемые меченосцами "во славу господа нашего Иисуса Христа, а также возлюбленной его матери, пресвятой девы".

Меченосцы обращают в пустыню Виронию, прекрасную и богатую страну (XXIII. 7). Опустошая Герве", они разоряют всю Эстонию и деревню Каретэн, "которая была тогда велика, красива и многолюдна" (XV 7). Тысячи людей беспощадно умерщвляются в дыме пожаров. Дети и женщины обращаются в рабство. Таковы дела, которые из года в год творились в Ливонии, Латвии и Эстонии немцами-завоевателями.

Вот что хронист рассказывает о походе в Зонтагану и Приморскую область против эстонских племен: "И разделилось войско по всем дорогам и деревням, и перебили они повсюду много народа, и преследовали врагов по соседним областям, и захватили женщин и и детей в плен и наконец сошлись вместе у замка. На следующий и на третий день, обходя все кругом, разоряли и сжигали, что находили, а коней и бесчисленное множество скота угнали с собой, и пленных, которым числа не было". "Многие язычники спасшиеся бегством в леса или на морской лед, погибли, замерзши от холода (XIV. 10).

Вот как хронист повествует о подвигах. Бертольда, вождя венденских меченосцев: они "захватили эстов, уцелевших ранее отлэттов и перебили их. Деревни, какие еще оставались, сожгли и все что прежде было недоделано, тщательно закончили". "Не имели покоя, пока, окончательно не разорили ту область, обратив ее в пустыню, так что ни людей, ни съестного в ней не осталось. Ибо думали они либо воевать до тех пор, пока уцелевшие эсты не придут просить мира и крещения, либо истребить их совершенно. Дошло до того, что у сыновей Талибальда перевалило уже за сотню число врагов, которых они, мстя за отца, сожгли живыми или умертвили" (XIX. 3).

Вот стереотипное описание похода против эстов в область Гариэнскую: "Придя туда, мы разделили свое войско по всем дорогам, деревням и областям той земли и стали все сжигать и опустошать. Мужского пола всех убивали, женщин и детей брали в плен, угоняли много скота и коней" (XX. 2).

А вот что рассказывается о походе ордена на Гариэн в 1219 году: "Была же добыча ливов чрезвычайно велика, так как они обложили подземные пещеры гарионцев, куда те обыкновенно всегда спасались; зажгли огонь с дымом при входе в пещеры и. удушили всех, и мужчин и женщин. Вытащив затем из пещер одних задыхающимися, других едва живыми, третьих мертвыми, живых перебили или увели в плен, а все имущество, деньги, одежду и всю большую добычу захватили. Было же всего задохнувшихся обоего пола в пещерах до тысячи душ. Потом ливы с тевтонами пошли обратно, благословляя бога за то, что он смирил гордые сердца и привел их к вере христианской" (XXIII. 10).

Такими картинами полна вся хроника Генриха Латвийского, апологета немецких завоевателей.

В то же время, как легко заметит читатель, Хроника насквозь религиозна, отражая и авторское мировоззрение и господствовавшую идеологию эпохи. Исторические события в ней объясняются божественным внушением, божьей помощью, вмешательством провидения. Бог неизменно поддерживает своих, то есть насильников-немцев. Он сражается за них и дает победу. Неудачи, поражения и потери посылаются на "христиан" богом, как испытание. Только по божьему внушению враги приходят просить мира. Автор Хроники — верующий католик и слуга церкви. Он оправдывает все жестокости и насилия, совершаемые рыцарями именем Христа, для того "чтобы неверные стали верными, познали Христа и приняли на себя богом установленную десятину", чем, разумеется, воспользуется и духовенство.

Историческая правда в Хронике прикрыта двойным покровом — похвалами завоевателям и религиозной риторикой, но скрыть ее автору не удается.

Против своей воли он разоблачает сущность той культуры, которую несли псы-рыцари угнетенным народам. В Хронике пред нами раскрывается подлинный лик меченосцев, идеализируемых продолжателями их дела и традиций в настоящую эпоху, фашистскими канибалами. По примеру своих предков XIII века, Геринг и Розен- берг (кстати выходец из Прибалтики) мечтают в XX веке предать огню и мечу города и нивы Прибалтики, чтобы уготовить затем ту же участь и цветущей Советской стране.

Независимо от своего сознания, хронист рассыпает ряд замечаний, обнажающих подлинную природу завоевательных походов немецких феодалов. Так, по его словам, ливы объясняли прибытие немцев (епископа Бертольда) — бедностью. Действительно, рыцари ехали в Ливонию с целью грабежа. Затем, в изложении Генриха ясно видно, что немецкие завоеватели следовали девизу древнего Рима: "разделяй и властвуй". Они натравливали туземные племена друг на друга, (напр., ливов и лэттов подымали против эстов), тем самым обсесиливая их. Так рыцарям удавалось добиться того, что местные племена своими же руками ковали собственные цепи. Хронист уделяет много недоброжелательного, но почтительного внимания и русским, соседям ордена на Востоке. Русских князей он называет королями. Он говорит о короле псковском, о великом короле новгородском и полоцком. Не раз мы встречаем у него свидетельства о мощи и силе русских. Автор как будто предвидит тот страшный удар, который был нанесен псам-рыцарям Александром Невским, разбйвшим их на льду Чудского озера, когда новгородцы отразили напавшего иноземного врага, отстояли свою землю от немецких насильников, и лед Чудского озера покраснел от крови. Очень интересно то, что из сопоставления отдельных сообщений хроники можно сделать вывод, что местное население больше симпатизировало русским, чем завоевателям — немцам.

Не будем умножать числа примеров. Хроника Ливонии представляет многосторонний интерес, и нет сомнения, что новое ее издание будет с пользой прочитано не только специалистами историками, но и более широким кругом читателей, интересующимся прошлым народов СССР Для изучения истории Прибалтийских народов в средние века Хроника Ливонии является первостепенным историческим источником. В то же время Хроника имеет значение документа, изобличающего лживость ссылок фашизма на мнимую культурную миссию немецких псов-рыцарей в годы далекого средневековья.

В. Быстрянский.

ВВЕДЕНИЕ

I

Рукописи, издания и переводы Хроники

Древнейшая Хроника Ливонии, так называемая Хроника Генриха Латыша, впервые появилась в печати в 1740 г.^[2] Издана она была Иоганном Даниэлем Грубером по рукописи XVI в., найденной им в Ганновере^[3]. Эта рукопись, содержавшая почти полный текст Хроники, имела крупейший недостаток: текст ее не был свободен от интерполяций, позднейших вставок, кое-где, как оказалось впоследствии, сильно изменявших смысл. Для восстановления первоначального текста Йог. Дан. Грубер сделал немало конъектур, но далеко не всегда удачных. Через семь лет после груберова издания аренсбургский ректор — Иоганн Готфрид Арндт напечатал перевод Хроники с латинского языка на немецкий^[4], снабдив его (также мало удовлетворительными) собственными текстологическими конъектурами, но кроме того — и некоторыми вариантами к тексту Грубера по двум другим рукописям — ревельской и рижской^[5]. Много позднее, в 1853 г. во 2-м томе Scriptores rerum Livonicarum А. Ганзен еще раз напечатал Хронику по тексту Грубера со своим немецким переводом, добавив новые варианты из четвертой — дерптской рукописи^[6], но при этом впервые разделил Хронику на главы, установил правильное понимание ее хронологии и датировку событий, запутанные Грубером, а в своем введении к изданию положил начало научному исследованию Хроники.

Таким образом, в течение более ста лет Хронику читали по интерполированному тексту, далекому от первоначального. Положение изменилось после открытия Августом Беловским в 1862 г. старейшей и единственной пергаменной рукописи Хроники в библиотеке графов Замойских в Варшаве^[7]. Эта замечательная рукопись легла в основу нового немецкого перевода, сделанного Эд. Пабстом^[8], и нового критического издания Хроники, выполненного Вильгельмом Арндтом^[9]. Как Э. Пабст, так и В. Арндт, в особенности же последний, привлекли к своей работе, кроме кодекса Замойских (Z), все известные и доступные им рукописи Хроники, каковых у В. Арндта было девять.

В. Арндтом впервые была сделана попытка выяснить взаимоотношение между разными рукописями, их родство и генеалогию для того, чтобы установить наконец правильную традицию текста.

Только после этого стало вполне очевидно, что текст Хроники подвергся значительной переработке во второй половине XVI в., был дополнен многими вставками и сильно изменен вообще. Все сохранившиеся рукописи Хроники после исследования В. Арндта^[10] стали рассматриваться, как две различные группы: неинтерполированные и интерполированные. Издание, построенное В. Арндтом на весьма солидном основании, оказалось для своего времени образцовым^[11] и доныне остается наилучшим из существующих.

Однако, ни у В. Арндта, ни в дополняющих его изысканиях Г Беркгольца^[12] рукописная традиция Хроники не была исследована до конца. Исчерпывающе и окончательно сделано это лишь недавно в уже упоминавшейся нами^[13] большой, в высшей степени точной и содержательной работе Л. Арбузова.

Убедившись в том, что В. Арндт вовсе упустил из виду некоторые рукописи^[14]; что предложенное им деление рукописей на три группы (1 — codex Z, 2 — две другие лучшие неинтерполированные рукописи S и R с их списками S₁ и R₁, 3 — интерполированная группа, идущая от сочтенного пропавшим кодекса Oxenstierna)^[15], вообще несовершенно, так как не учитывает родства неинтерполированной группы SR с интерполированными рукописями^[16] и оставляет в стороне вопрос о соотношении между Z и SR; наконец, заметив, что и самое оформление текста у В. Арндта иногда не лишено субъективности в выборе основного варианта^[17], Л. Арбузов сызнова предпринял полное сличение всех сохранившихся рукописей Хроники. Он дал образцовое описание их и, на основании внимательных текстологических изысканий, пришел к окончательным выводам о взаимоотношении текстов и удельном весе каждого^[18], что позволило ему сделать немало поправок к изданию Б. Арндта, в большинстве являющихся теперь обязательными для всякого нового издателя Хроники, принимаемых и в нашем издании.

Что касается переводов Хроники, то о трех немецких мы уже упоминали. Из них доныне сохраняет свое значение перевод Э. Пабста не только потому, что сделан по более правильному тексту и снабжен хорошими топографическими примечаниями, но и по качеству самой передачи латинского оригинала. Об этом последнем качестве В. Арндт отзывался довольно сурово: он находил перевод Э. Пабста "жестким и инертным из-за сохранения в нем строя латинской речи и устарелости форм немецкой", что "наводит скуку на читателей"^[19]. С этим отзывом трудно согласиться. Проблема перевода на чужой язык текста, стилистически своеобразного, никак не может (да и во время В. Арндта, разумеется, не могла) считаться решенной, а это вещь не столь простая, чтобы решать ее в двух словах. Ясно во всяком случае, что Э. Пабст не только превосходно знал латинский язык, но чувствовал и особый стиль Хроники. Устарелость языка в его переводе (может быть, действительно несколько избыточная) — результат намеренной архаизации, стилистическая подделка средневековья и в известной мере могла бы рассматриваться не как дефект, а как достоинство. Было бы, наоборот, совершенно ошибочно, из опасения "навеять скуку на читателей"^[20], стилистически вуалировать в переводе присущие оригиналу "скучные" черты. Как бы то ни было, лучшего перевода Хроники, чем перевод Э. Пабста, пока нет.

На русский язык Хроника полностью переведена лишь однажды и довольно поздно (1876 г.). Отдельные отрывки из XXV, XXVI и XXVII глав, необходимые для работы акад. Куника по хронологии битвы при Калке, даны им по-русски в Ученых Записках Академии Наук за 1854 г. в разделе исторических материалов и разысканий^[21]. Перевод сделан вполне корректно, имеющиеся в нем ошибки объясняются исключительно дефектами оригинала (груберова текста в переиздании Ганзена), но объем переведенного ничтожно мал по сравнению с полным объемом Хроники.

Полный перевод ее, принадлежащий Е. В. Чешихину-Ветринскому, напечатан (без указания имени переводчика) в "Сборнике материалов и статей по истории Прибалтийского края", т. I (Рига, 1876, на обложке 1877), стр. 65-285^[22]. В настоящее время он представляет большую редкость, о чем, впрочем, жалеть не приходится. Этот перевод сделан не с латинского оригинала (нет следов даже частичного сличения с ним), а с немецкого перевода Э. Пабста и полон различных недостатков. Своеобразные качества пабстова стиля у Чешихина доведены до абсурда: язык русского перевода местами вызывает не "скуку", а улыбку у читателя своими странными "библеизмами", вообще же очень небрежен, тяжел и не дает, разумеется, решительно никакого понятия о гладкой латинской речи Хроники. Свой немецкий оригинал Чешихин не всегда понимал, как следует, а иной раз и вовсе его не понимал, путая нарицательные имена с собственными^[23] и нередко извращая смысл^[24]. Отдельные места, слова и фразы Пабста переводчик иногда неизвестно почему совершенно опускает и, наоборот, кое-где вставляет словечко (не всегда безобидное) от себя. Наконец, опечатками всякого рода текст Чешихина положительно кишит^[25].

Известную роль в свое время и этот перевод, вероятно, играл, но едва ли — в научном обиходе. Скорее им могли пользоваться шовинистические публицисты, вроде Ст[олыпина], пропагандировавшего "на основании Хроники Генриха" в "Виленском Вестнике" за 1867 г. идеи обрусителей^[26], но исследователь должен был обращаться или к латинскому или к немецкому тексту.

Наш перевод является, таким образом, первым русским переводом Хроники, сделанным по латинскому подлиннику. Наши разногласия с Чешихиным указаны в примечаниях к переводу.

II

Содержание Хроники

Хроника Генриха Латыша в рукописях состоит из четырех не делящихся на главы "книг", совершенно несоразмерных между собою по объему.

Первые две книги^[27], весьма кратки и представляют собою нечто в роде вступления. В них очень сжато излагается история появления и деятельности на Двине первых двух немецких епископов: Мейнарда, начавшего проповедь и крещение, построившего ливам два каменных замка и умершего в тот момент, когда дело его было близко к гибели; и Бертольда, впервые привлекшего военную силу в Ливонию, но почти сразу и погибшего в бою с ливами. Третья книга, в конце носящая заглавие "О Ливонии"^[28], значительно больше. Она охватывает первые 9 ? лет деятельности третьего епископа, Альберта, (1199-1208) и в основном посвящена "обращению" или завоеванию области ливов. Наконец, вся остальная часть (т. е. две трети) Хроники составляет четвертую книгу^[29] — "Об Эстонии". Ее предмет — история покорения Эстонии до 29-го года епископства Альберта.

Эта неравномерность в структуре мало заметна для читателя, так как самим автором почти во всей Хронике очень определенно проведено деление по годам епископства, положенное (впервые А. Ганзеном) в основу нынешнего деления Хроники на 30 глав.

Как видно из уже сказанного, Хроника, будучи, с одной стороны, историей завоевания Прибалтики немцами, с другой является летописью деяний епископа Альберта.

Содержание ее в самом кратком очерке таково^[30].

Уже епископ Бертольд (1197-1198) пришел к убеждению, что одних проповедей для успеха колонизации недостаточно. Альберт (с 1199 г.) начинает прямо с набора военной силы для "обращения" Ливонии. Он добивается того, что папа и император приравнивают поход в Ливонию к крестовому походу в Палестину: крестоносцам обеспечивается охрана имущества и дается прощение грехов за год службы в епископских войсках in partibus infidelium в Прибалтике.

Высадившись на Двине, Альберт сразу же встречает вооруженное сопротивление, но преодолевает его и постепенно закрепляется в области ливов. Каждые два года^[31] он отправляется в Германию и возвращается с новыми крестоносцами. Первые годы проходят главным образом в обороне от нападений ливов, куров, литовцев, русских и в захвате двинских крепостей.

В то же время, для создания в Ливонии постоянной военной силы, епископ, помимо раздачи феодов своим рыцарям, решается на меру, впоследствии очень дорого стоившую ему. В 1202 г. он (точнее — его заместитель в то время) учреждает с последующей санкцией папы, орден "Братьев рыцарства христова", позднее известных под именем меченосцев^[32]. Подчинение ордена епископу, с самого начала бывшее очень условным, со временем превратилось в фикцию, и вместо помощи Альберту, орден стал его соперником.

К 1208 г. земли ливов по нижнему течению Двины и южные лэттские области были "просвещены словом проповеди и таинством крещения" или, проще говоря, покорены. Вслед за этим предстояло как-то посчитаться с давним подчинением восточных ливов русским — князьям Кукенойса, Герцикэ, и сюзерену их, князю полоцкому. Первоначально епископ держится политики уступок, дружественных договоров, признания старых прав, но эта выжидательная тактика применяется им недолго. За нею следует период наступления. Заключается невыгодное, но, повидимому, неизбежное для русских соглашение с Вячко, князем Кукенойса, и половина замка Кукенойс переходит к немцам. Несмотря на это, вскоре немцы изменнически захватывают весь замок, как вражеский, и, хотя епископ возвращает его Вячку и внешне старается компенсировать причиненный вред, князь, вообще, должно быть, не предвидя добра в делах с немцами, жестоко мстит и, бросив замок, уходит на Русь непримиримым врагом Риги.

Позднее почти то же происходит и с другим уделом Полоцка, с княжеством Герцикэ. После предательского захвата и разграбления немцами его богатого города, князю Всеволоду предлагают мир и возвращение пленных (в том числе княгини), если он станет вассалом Риги. Не имея иного выхода, Всеволод соглашается и получает Герцикэ в лен от епископа. Тем не менее, пять лет спустя, город снова дважды взят и дважды дотла разграблен рыцарями из Кукенойса, после чего Всеволод (вероятно, как и Вячко, ушедший на Русь) надолго исчезает со страниц Хроники^[33].

Крупнейший из русских владетелей, князь Владимир полоцкий, изображаемый в начале Хроники, как сюзерен ливов, тоже вынужден отступить: "по внушению божьему" он отказывается от ливской дани, которую ранее епископ Альберт не только признавал за ним, но даже сам готов был ему платить и платил за ливов.

Князь полоцкий остается врагом рижан. Дальше к северо-востоку чувствуется угроза со стороны Новгорода и Пскова, но пока — вся средняя и нижняя Двина — во власти немцев, с ливами и лэттами покончено, и военные действия переносятся в Эстонию.

Однако, "внутреннее положение" ливонской колонии мало по малу настолько осложняется, что и самые завоевания становятся сомнительными.

Уже к 1207 г. обнаруживается серьезное недовольство ордена своим положением в Ливонии. Люди, которых один из современников характеризует, как banniti de Saxonia pro sceleribus, авантюристы и искатели быстрого обогащения, меченосцы желали завоеваний, приобретений, добычи и видели крупнейшее препятствие своим успехам в автократической позиции епископа. Ему предъявляются и настойчиво повторяются требования выделить ордену третью часть всех уже сделанных и будущих завоеваний, а когда Альберт дает (вынужденное) согласие лишь на первую часть требуемого (треть уже завоеванных земель), орден обращается к папе и начинает систематическую кампанию обвинений и клеветы против епископа, что сначала приводит к утверждению папой в 1210 г. фактически состоявшегося раздела завоеванной части Ливонии, но с предоставлением именно меченосцам права на дальнейшие самостоятельные завоевания, а позднее окончательно портит отношения Альберта с римской курией, вызывает ряд немилостивых папских актов против него и очень ослабляет позицию епископа в борьбе с орденом.

В то же время среди покоренного населения назревает глубокое недовольство немецким режимом. "Права христианства" (iura christianitatis), связанные с крещением "язычников", для этих последних мало по малу выявились во всей обнаженности, как "права" — платить десятину, содержать христианских священников, ходить с немцами на войну, подвергаясь за это мести соседей, и безропотно терпеть притеснения меченосцев, с наибольшей бесцеремонностью обращавшихся с населением, захватывавших поля и борти лэттов и др.

Альберт, которому нельзя отказать ни в дальновидности, ни в гибкости политики, очевидно, понимая напряженность положения, благоразумно, "с отеческой любовью" (говорит Хроника) облегчает "своим" ливам податное бремя — заменяет тяжкую десятину более легким оброком. У ордена, наоборот, дело доходит до открытого конфликта: лэтты, доведенные до отчаяния притеснениями, готовятся к восстанию. Вмешательство епископа не помогает, к лэттам присоединяются ливы, начинаются военные действия, причем направлены они уже не против отдельных обид и обидчиков, а против всей системы колониального гнета, против иноземной аггрессии, равно неприемлемой, как в виде "благостной" церковности епископа, так и виде открытого насилия соперников его — меченосцев. Восстание подавлено, конкретные жалобы лэттов частью удовлетворены третейским судом епископа, но настоящая причина восстания, разумеется, не устранена и не могла быть устранена.

Продолжаются между тем военные действия против литовцев и наступление на Эстонию. Эсты с большими силами осаждают Ригу, пытаясь отрезать ее от моря, но успеха не имеют. Немцы предпринимают по льду первый поход на Эзель, делают нападения на Гарриэн и Виронию. По мере продвижения их вглубь страны, крепнет сопротивление эстов, и усиливается противодействие русских. Главный двинский противник немцев, князь полоцкий Владимир, готовит поход на Ригу, и только неожиданная смерть (1216 г.) не дает ему довести дело до конца. Но на смену ему появляется еще более серьезный враг — "великий король новгородский", считающий эстов своими данниками. Первое же непосредственное столкновение с русскими (у Оденпэ в 1217 г.) приводит к поражению немцев, сдаче ими крепости и потере всех эстонских завоеваний. Это было тем более грозным симптомом для епископа рижского, что и "внутренние дела" шли очень негладко.

Альберт со вновь им посвященным епископом Эстонии Теодерихом, побывав в 1215 г. в Риме на Латеранском соборе, несколько ослабил нажим со стороны меченосцев, но орден тем не менее успел добиться от императора признания своих безусловных прав на новые завоевания, и когда епископ пытается мирно поделить с меченосцами Эстонию (XX.2, 4), то уже не им, а ему предлагается всего одна треть, и то лишь на словах.

Испытывая таким образом величайшие затруднения и извне и внутри, Альберт вводит в политическую игру новую крупную силу, еще более осложняя тем свое положение. Он обращается за помощью к датскому королю Вальдемару II, вероятно, обещая ему в минуту опасности и какую-то более или менее значительную компенсацию. Очень скоро обнаруживается, что датчане рассматривают это соглашение, как подчинение всей "немецкой" Ливонии королю датскому, а на Эстонию смотрят прямо как на владение, уступленное им Альбертом. Когда эта точка зрения встречает сопротивление в Риге среди рыцарей епископа, среди купечества и меченосцев, король, подкупив орден признанием только его прав на долю в Эстонии, принимает ряд карательных мер по отношению к епископу: не допускает в Эстонию вновь посвященного (за смертью Теодериха) епископа Германна, брата Альберта, запрещает подвластным Дании северно-германским портам отправлять корабли с крестоносцами в Ливонию, создает нечто вроде морской блокады Ливонии, так что самому Альберту лишь тайно удается переправиться в Германию. Жалобы его папе и императору (Фридриху II) оказываются бесплодны. Остается сдаться на милость Вальдемара и признать его требования, что Альберт и делает.

Дальнейшие события показывают, что и датчане одни не в силах справиться с сопротивлением эстов. Ища помощи рижан, архиепископ лундский обещает им отказ короля от претензий на Ливонию, но о прочих разногласиях умалчивает.

Двусмысленная, а временами явно изменническая роль меченосцев, союзников датчан, вызывает возникновение в Риге летом 1221 г. заговора с участием купечества, горожан, ливов и лэттов. Заговорщики объединяются "против короля датского и всех своих противников", но в сущности именно против ордена. Заговор открыт и подавлен меченосцами, но это "несогласие в стране" обессиливает и орден, так как в поход, даже под предводительством магистра идут теперь с меченосцами лишь немногие. Это поучительное зрелище не сразу оказывает действие. Новое соглашение с датчанами остается все таким же неудовлетворительным для епископа: ему отдают только духовные права, а сеньериальные, владельческие остаются за датчанами и меченосцами.

Тем не менее немецкое миссионерство в Эстонии не прекращается, и уже к 1220 г. страна, по словам Хроники, вся окрещена.

Однако сопротивление населения далеко еще не сломлено, и уже к 1222 г. вырастает в наибольшую опасность для немцев, перед которой все прочие бледнеют. Правда, русские походы 1218 и 1221 гг. не имеют серьезных последствий, как и нападения литовцев. После поражения при Калке русские даже заключают мир с Ригой. Появившийся было новый претендент на эстонское поморье — шведы гибнут в бою с эстами. С датчанами налицо "худой", но мир. Таким образом положение немцев пока сравнительно спокойно.

Все резко меняется во второй половине 1222 г. Начинается великое эстонское восстание. Немецкая власть в стране сметена. Эсты в союзе с русскими грозят самому существованию завоевателей в Прибалтике. Епископ-дипломат с его лживой "мягостью" и откровенные притеснители меченосцы сразу оказываюся на краю гибели. Перед общей угрозой соперники примиряются. Эта крайняя опасность и прямой ультиматум рижанзаставляют орден отказаться наконец от долголетнего сепаратизма и поневоле уступить епископу. По договору, заключенному в начале 1223 г., а окончательно оформленному в 1224 г., Эстония делится на три части, из коих одна достается епископу рижскому Альберту, другая — епископу эстонскому Германну и третья — ордену.

Соединив все силы, немцы подавляют отчаянное сопротивление защитников свободной Эстонии. Эсты разбиты при Имере, замок Феллин и крепость на р. Пале взяты. В том же 1223 г. русские, явившись на зов эстов с 20-тысячным войском, овладевают важнейшими крепостями Эстонии, Дорпатом и Оденпэ, но затем, вместо удара на Ригу, уклоняются к Ревелю и долго, но без пользы осаждают его.

В 1224 г. идет жестокая борьба вокруг Дорпата, опорного пункта русских в Эстонии, где князем сидит Вячко. Падение Дорпата окончательно решает дело в пользу немцев. Эсты покоряются, и новые владетели Эстонии — два епископа и орден вступают в свои права, причем датская оппозиция оказывается очень ослабленной двухлетним сидением Вальдемара II в плену в Германии.

Следующий затем период относительного мира в Ливонии отмечен приездом папского легата, епископа моденского Вильгельма, который должен, с одной стороны, информировать курию об общем положении дел во "вновь обращенной" и очень мало известной стране, а с другой — уладить остающиеся территориальные разногласия между датчанами и немцами и т. д. Легат объезжает земли лэттов, ливов и эстов, спорные области берет под власть Рима, решает ряд споров в Риге, налаживает канонические порядки и отправляется в обратный путь.

Этим, собственно, (главой XXIX) и кончалась Хроника первоначально. Несколько позднее добавлена была еще одна глава (XXX) о завоевании о. Эзеля. Рассказом о крещении жителей Эзеля заключается Хроника.

III

Вопрос об авторе нашей Хроники представляет давнюю и частью доныне не разрешенную загадку. Рукописная традиция не сохранила его имени, как не сохранила и точного наименования его произведения. Единственным источником для разрешения вопроса является, таким образом, содержание Хроники, бесспорно дающее ряд указаний не только к характеристике писательских особенностей автора, его эрудиции и мировоззрения, но и к интересующему нас вопросу об имени его.

Сам автор нигде себя по имени не называет, но вообще не раз говорит о себе. Он ясно указывает, что был очевидцем и участником описываемых им событий. В XXIX. 9 он говорит: "Ничего здесь не прибавлено иного к тому, что почти всё мы видели своими глазами, а чего собственными глазами не видели, то узнали от видевших и участвовавших".

Что это вполне основательное заявление, видно и по красочности некоторых описаний и по наличию во многих местах Хроники таких деталей, какие могут быть известны лишь очевидцу, и, наконец, по особой, свойственной автору манере — неожиданно, посреди рассказа, идущего в третьем лице, переходить к изложению от первого лица ("мы"), например, в XIX.5, XXII.9, XXIII.7, XXIII.9 и др.

В отдельных случаях это "мы" не только свидетельствует о присутствии автора при описываемых событиях, но определяет и роль его, как их участника. Так, в XXII 1.7 читаем: "и тотчас мы окрестили его" (Кириавана); далее: "и когда мы уже должны были помазать его святым елеем..." Очевидно, автор был священнослужителем. Этого надо было бы ожидать и a priori, считаясь с культурно-бытовой обстановкой XIII в., это видно и по стилю Хроники, по характеру литературной эрудиции автора, по роду тем, особенно привлекающих его внимание.

О священниках в Хронике речь идет очень часто. Автор тщательно регистрирует даже мелкие факты их миссионерской деятельности в Ливонии и многих^[34] называет по именам. Естественно предполагать, что где-то в числе прочих он называет и себя: вероятнее всего, разумеется, там, где к имени священника относится наибольшее число индивидуально-биографических мелочей, неизвестных или даже неинтересных постороннему.

Исходя из этого, уже первый издатель Хроники, Иог. Дан. Грубер^[35], а за ним А. Ганзен^[36] и Г. Гильдебранд^[37], путем внимательного анализа текста и сопоставления содержащихся в нем биографических показаний о разных священниках, пришли к убеждению, что автором Хроники был часто встречающийся там Генрих, названный в рассказе о нападении ливов на епископа рацебургского (XVI.3) sacerdos ipsius (епископа) et interpres Henricus de Lettis^[38]. Это определение принято почти всеми исследователями^[39] и действительно обладает наибольшей вероятностью, но, надо признать, основано лишь на косвенных доказательствах. Дело было бы совершенно ясно, если бы можно было отыскать в Хронике такое место, где отмечавшееся выше авторское "мы" находилось бы в достаточно ясной связи с именем Генриха, но такого места нет. А. Ганзен (о. с., стр. 16) видел его в XXIV.5, где автор, рассказывая о миссионерских путешествиях Петра Какевальдэ и Генриха имерского по Эстонии, и в частности — о крещении ими людей в деревне Кеттис, добавляет, что позднее датчане построили там церковь, "как и во многих других деревнях, нами крещенных". Мнение А. Ганзена было бы убедительно, и вопрос был бы решен, если бы слова a nobis ("нами") можно было с полной уверенностью отнести только к Генриху и Петру, исключив более широкое понимание ("немцы вообще"), которое Г. Гильдебранд, например (о. с., стр. 162), считал даже более правильным^[40].

Возможность сближения авторского "мы" с именем Генриха искали еще в XIX.5, где с такою яркостью (и часто в первом лице) говорится о трагическом положении кораблей епископа рацебургского в эзельской гавани. Дело в том, что Henricus de Ymera назван священником Филиппа рацебургского не в одном выше упомянутом месте XVI.3 (1212 г.), но еще раз в XVIII.3 (1214 г.: "отпустив с ними своего священника, жившего близ Имеры"), а эта, хотя бы временная (1212-1214...) связь его с епископом позволяет предполагать, что одним из ближайших спутников Филиппа в путешествии 1215 г. был именно Генрих, откуда уже легко, основываясь и на других наблюдениях, вывести возможность его авторства в описании плавания и смерти епископа.

Это — одна линия косвенных доказательств. Другая остроумно намечена Г. Гильдебранд ом в его вообще ч>чень ценной работе о Хронике. Г. Гильдебранд указывает, что автор Хроники, часто подражающий библии, не раз говорит именно о Генрихе с той же подчеркнутой скромностью (без имени), с какою говорит о себе в третьем лице евангелист Иоанн. Ср., например, XI.7: "и закончив крещение в тех местах, воротился Алебранд назад. Другой же (Генрих — С. А.)..."; XXIV.5: "И пошел другой священник и срубил изображения и подобия богов..."; XXIX.7: "Петр же Какинвальдэ с товарищем своим, другим священником..." (Генрихом — С. А.), и так во многих местах.

Таким образом, по всем доныне сделанным наблюдениям отождествление автора Хроники с Генрихом имерским действительно оказывается единственным правдоподобным, но и в нем налицо известная доля гипотетичности, оставляющая сторонникам гиперкритики некоторую свободу для иных догадок, впрочем, надо признать, совершенно пока бесплодных.

По данным Хроники можно довольно точно проследить биографию Генриха — частью по именным упоминаниям, частью по наличию непоследовательного "мы" и по красочности изложения.

Прежде, однако, необходимо, хотя бы вкратце коснуться вопроса, представляющего давний предмет горячих споров — вопроса о национальности Генриха.

В истории этих споров^[41] имена Йог. Дан. Грубера, П. Иордана, В. Арндта, акад. Куника, Фр. Кейсслера и Р. Гольтцманна отмечают важнейшие перипетии.

Со времени Йог. Дан. Грубера существует мнение, что Генрих был уроженцем Ливонии, лэттом, латвийцем по национальности. Более столетия это мнение господствовало нераздельно. Его держались Гадебуш^[42], Ганзен^[43], Ваттенбах^[44] и др. Мысль о немецком происхождении хрониста впервые высказана была П. Иорданом^[45] в 1858 г. и нашла сторонников в лице А. Энгельмана^[46], Г. Гильдебранда^[47] и того же Ваттенбаха (во 2 изд. Geschichtsquellen). В защиту позиций Грубера с обстоятельными доводами выступил В. Арндт во введении к новому изданию Хроники^[48], а вслед за ним вернулись к "Генриху-латышу" Ваттенбах (в 3, 4 и 5 изд.), Э. Винкельманн^[49] и др., но в дальнейшем получило окончательный, повидимому, перевес мнение Иордана. Уже в 1877 г. Л. Вейланд^[50] находил аргументацию В. Арндта неубедительной. Г. ф. Бреверн^[51] считал Генриха "fuer einen echten Deutschen". К. Г. ф. Сивере^[52], несколько гиперболически утверждал даже, что автор Хроники вовсе не знал латвийского языка. Академик Э. Куник^[53] также не сомневался в правоте Иордана, и не потому, что не знал соображений В. Арндта (как думает Р Гольтцманн), а потому, вероятнее, что не считал их решающими^[54]. К тому же роду принадлежит и компилятивная статья А. С. Лаппо-Данилевского^[55], основанная на Иордане и Г. Гильдебранде.

Окончательное выражение получили взгляды Иордана — Куника в работах Ф. Кейсслера^[56] и Р. Гольтцманна^[57], а последним пока отзвуком Грубера оказывается статья Н. Я. Киприановича^[58], где автор полемизирует с Ф. Кейсслером и настаивает на латышском происхождении Генриха.

Напомним главные аргументы "лэттской" и "немецкой" теорий.

Первая, груберова, имеет, в сущности, единственное основание. Она опирается на упоминавшееся уже, лишь однажды встречающееся в Хронике выражение Henricus de Lettis, толкуя его, как "Генрих из лэттов" или "Генрих-лэтт (латыш)". Мотивируя это толкование, В. Арндт утверждал и доказывал аналогиями из других мест Хроники, что предлог de имеет в ней (в данном сочетании) только один смысл и означает именно происхождение откуда-либо, а не иную связь с местом^[59]. К этому главному аргументу сторонники Грубера добавляют еще два побочных соображения. Во первых, отмечается несомненная симпатия хрониста к лэттам, не раз отчетливо проступающая и в его положительных характеристиках и в смягчении отрицательных фактов, касающихся лэттов^[60]. Предполагается, что Генрих был не вполне беспристрастен в пользу своих земляков. Во вторых, чтобы объяснить высокую и неожиданную для лэтта XIII в. образованность автора Хроники, приводятся (из Хроники же) в пример другие прибалтийские уроженцы, попавшие в Германию, как заложники, или, может быть, как-либо иначе и получившие там образование^[61].

Противоположная "немецкая" точка зрения вкратце выражается в следующем.

1° Предлогу de, на основании Хроники, можно придавать и то значение, какое желательно Йог. Дан. Груберу или В. Арндту, но в то же время фразеология Генриха дает много примеров и обратного, т. е. таких примеров, где de без всяких колебаний надо перевести не "из такого-то рода" а "из такого-то места по службе, по жительству, по монашескому обету" и т. п.^[62] Таким образом, предполагаемой В. Арндтом обязательности в трактовке de Lettis нет.

2° Наоборот, поскольку в других наименованиях, какие дает себе автор Хроники, de говорит вовсе не о происхождении, а о служебной связи, правильнее и выражение de Lettis понимать, как "священник из области лэттов".

3° Не раз употребляя термины nos, nostri^[63] по отношению к рижанам, ливонцам, завоевателям, и большею частью не разделяя при этом немцев и их союзников лэттов, автор Хроники, по крайней мере, в одном месте с достаточной определенностью противопоставляет nos, т. е. немцев и себя, лэттам. Это место впервые отмечено было Ф. Кейсслером в 1905 г.^[64], а затем, 30 лет спустя, вновь "открыто" Р. Гольтцманном^[65]. Находится оно в XXIII.9, в рассказе о битве при дер. Каретэн в Эстонии, где в 1220 г. немцы с лэттами нанесли эстам тяжелое поражение; "убитых (эстов — С. А.) осталось на месте боя около пятисот, да и еще множество других пало на полях, по дорогам и в иных местах. Из наших же пало двое и двое из лэттов: брат Руссина и брат Дривинальдэ с Астигервэ (лэтты — С. А.), молодой граф из рода епископа и один рыцарь герцога" (немцы — С. А.).

Ф. Кейсслер и Р. Гольтцманн считали приведенное место аргументом, решающим спор, прямым доказательством того, что хронист "sich selbst zu den Deutschen rechnet". Если однако даже не признать его вескости^[66], преимущество в споре остается все же за "немецкой" теорией — не в силу положительной стороны ее аргументации, а исключительно по слабости основного упора "лэттской" гипотезы: точный смысл de Lettis настолько сомнителен, что вывод, сделанный Грубером и его сторонниками, кажется произвольным. В сущности, для возникновения самой мысли о латвийском происхождении хрониста достаточных оснований нет.

Дискуссия о национальности Генриха, по своей длительности и остроте, представляет, бесспорно, любопытное явление в общей характеристике общественно-научных тенденций немецко-прибалтийской историографии, но, надо согласиться, не имеет серьезного значения для понимания Хроники. Как увидим ниже, немецкая ориентация автора не вызывает никаких сомнений и носит совершенно такой же оттенок, каким обладала бы ориентация des echten Deutschen. Поэтому, для критической оценки Хроники, строго говоря, безразлично, был ли Генрих немцем, для которого крещенные им лэтты стали ближе других "язычников", или лэтттом, который воспитан был в Германии, вырос в немецком католичестве и стал скорее немцем по культуре и мировоззрению, чем лэттом^[67].

Не говоря о неясном до-ливонском периоде в жизни Генриха, биографию его рисуют следующими чертами.

Он родился, вероятно, в 1187 г., так как священником стал в 1208 г. (XI.7), а по действовавшему в то время церковному законодательству, мог быть посвящен только по достижении 21 года^[68]. Шестнадцати лет от роду (1203) Генрих привезен был епископом Альбертом в Ливонию^[69] и здесь, как его scholaris, продолжал при дворе епископа образование, начатое в Германии.

Весной 1208 г. Генрих получил посвящение и, вместе со стариком Алебрандом, послан был на лэттскую окраину на р. Имеру (Зедда)^[70], где с тех пор и был долгое время приходским священником, участвуя однако в общей жизни немецкой колонии, временами сопутствуя епископам в их предприятиях, бывая в Риге и в походах. Так, в том же 1208 г. Генрих, по поручению епископа, принимает участие в переговорах немцев и лэттов с эстами (XI 1.6), а когда переговоры окончились неудачей и началась война, он оказывается, вместе с людьми епископа и Бертольдом венденским, в осаженном эстами лэттском городке Беверине; во время боя, стоя на стене укрепления, поет молитвы, удивляя эстов музыкальным аккомпанементом, а после победы получает от лэттов долю в добыче, как "их собственный священник". В 1210 г. Генрих находится в Риге во время нападения куров на город (XIV.5). В следующем году его приход на Имере жестоко разорен эстами, а церковь сожжена (XV. 1). В 1212 г. Генрих сопровождает епископов Альберта рижского и Филиппа рацебургского в Торейду, принимает участие, вероятно, как переводчик, в их переговорах с ливами и лэттами, готовыми к восстанию из-за притеснений со стороны меченосцев, и личным вмешательством спасает епископа Филиппа от насилия ливов (XVI.3). К 1213 г. относится факт посылки Генрихом хлеба и других даров князю Владимиру псковскому, назначенному в тот округ на должность епископского судьи (XVI.7). В 1214 г. Генрих посылается епископом в Толову, чтобы окрестить местных лэттов и прежде всего вождей их, сыновей Талибальда, будто бы пожелавших перейти от греческого обряда (и подчинения Пскову) к католичеству (XIX. 3). Середину и конец 1215 г. Генрих проводит вне Ливонии. Он сопровождает Филиппа рацебургского, едущего в Рим на собор. В эзельской гавани путешественники подвергаются крайней опасности: эсты, завалив выход из гавани, пытаются сжечь корабли епископа, и только счастливая перемена ветра и находчивость епископского шкипера спасают немцев от гибели. По прибытии в Италию, епископ рацебургский умер в Вероне. Генрих, очевидно, был в это время при нем и присутствовал на его похоронах; затем отправился в Рим, где уже начались заседания собора, и присоединился к епископу Альберту, а весной 1216 г., вместе с последним, вернулся в Ливонию. В 1217 г. Генрих участвовал в походе на Гарриэн, Ервен и Виронию (XX.б). К этому же году относится начало его миссионерской деятельности в Эстонии. В следующем году его приход вновь разорен (русскими) и церковь на Имере опять сожжена (XXI 1.4). В 1219 г. он принимает участие в походе на ревельскую область и на Виронию и продолжает крещение побежденных (XXII 1.7). В 1220 г. он находится при епископе Альберте, осаждающем семигалльскую крепость Мезотэн (XXIII.8); вместе с ливонцами делает поход на Ервен, присутствует при поражении эстов у дер. Каретэн (XXII 1.9) и при разорении Гарриэна (XXIII. 10). В том же 1220 г. Генрих вдвоем со священником Петром Какевальдэ успешно миссионерствует в северо-восточной части Унгавнии (по обе стороны р. Эмбах), в Вайге и Виронии (XXIV.2). Увидев, что в Виронии и затем в Ервене их опередили датские миссионеры, Генрих отправляется в Ревель с жалобой к архиепископу лундскому, но успеха не имеет (XXIV.5). Несколько позднее он вместе с другим священником, Теодерихом, отправился в Саккалу и крестил эстов у Нормегунды, Вайги, оз. Вирциэрви и у р. Эмбах. В третий раз он ходил в Эстонию в 1221 г. и крестил народ в пограничных с Псковом местностях (XXVIII.7). В 1224 г. Генрих был при осаде и завоевании Дорпата, в 1225 и 1226 гг., по-видимому, сопутствовал папскому легату при объезде Ливонии. Наконец, можно предполагать, что и о завоевании Эзеля в 1227 г. он рассказывает по личным впечатлениям.

Вот и все данные для биографии Генриха, какие имеются в Хронике^[71]. А. Ганзен считал (о. с., стр. 18), что Генрих умер вскоре после ее окончания, и во всяком случае — ранее епископа Альберта (1229), так как, строя свой расказ, как историю деятельности Альберта, он, конечно, довел бы его до смерти епископа, если бы (как думает А. Ганзен) сам дожил.

Позднейшие исследователи расширили район своих поисков и вывели биографию Генриха далеко за пределы Хроники. Г. Беркгольц отождествил ее автора со священником Генрихом, плебаном в Папендорфе (Heinricus или Hinricus, plebanus de Papendorpe)^[72], основываясь на следующем. По актовым данным, примерно, в июле 1259 г. священник Генрих из Папендорфа дает под присягой показания о границах епископских и орденских владений в районе Буртнекского озера и р. Салис. Его спешат допросить, "так как он очень стар и слаб" (quia senex est valde et debilis), а показания его крайне важны: он, сказано в акте, присутствовал, как свидетель, в то время, когда производился раздел земель между епископом и орденом, и даже сам, от имени епископа, выделил ордену его долю^[73].

Фигура такого значения, выступающая в акте, "sozusagen als bischoflicher Landscheidungs-Komissar" (Беркгольц), не могла быть упущена из виду автором Хроники, интересующимся даже мелочами в деятельности других ливонских священников, а так как в Хронике встречается всего один священник с именем Генриха — Henricus de Lettis, автор ее, то, очевидно, умозаключает Беркгольц, папендорфский плебан 1259 г. и Henricus de Lettis тождественны.

Эта очень правдоподобная и ныне всеми принятая^[74] гипотеза позволяет протянуть нить биографии Генриха значительно дальше, чем делали это А. Ганзен и Г. Гильдебранд. Впрочем, кроме вышеупомянутого, документы дают еще лишь один факт из его жизни для времени после 1227 г. Оказывается, что плебан папендорфский некоторое время (может бьггь, уже с 1226/27 г.) был приходским священником в эсто-ливской области Зонтагане (parochia Sontakela) к северу от р. Салис, где мирно занимался рыболовством с туземцами (вершей ловил миног в реке Orwaguge). В 1259 г. ему должно было быть не менее 72 лет и, если смерть его последовала вскоре, то "он, таким образом, пережил по крайней мере на 32 года тот момент, на каком закончил свою превосходную хронику" (Беркгольц).

Спрашивается, почему же он не продолжал писать. Г. Беркгольц отвечает на это иначе, чем А. Ганзен. У Генриха, думает он, вероятно, уже не было стимула для этого и не было поручения, как в то время, когда он впервые взялся за перо. Его покровитель, епископ Альберт, умер, а следующий за ним епископ Николай, человек тихий и кроткий, мог и не чувствовать нужды в собственном историографе, "предоставив человеку с дарованиями Генриха ловить миног".

В недавнее время Ф. Кейсслер, основываясь на догадке Н. Буша, попытался внести еще одно существенное дополнение в биографию Генриха. Уже и ранее с недоумением отмечался тот факт, что, в отличие от других более или менее видных священников, Henricus de Lettis (sacerdos de Ymera и т. п.) вовсе не встречается в актах, современных событиям Хроники. Николай Буш в докладе Zur baltischen Vorgeschichte, сделанном 18 июня 1912 г. на втором Балтийском историческом съезде в Ревеле^[75], коснулся между прочим этого вопроса и впервые высказал предположение, что автора Хроники в актах начала XIII в. надо искать под именем Heinricus de Lon, который, возможно, был близким родственником епископа Альберта.

Догадка Н. Буша не вызвала возражений, а кое-кем была прямо принята^[76]. По мнению Ф. Кейсслера (Die Nationalitaet..., стр. 152 и сл., 165 и сл.), специально занимавшегося ею, "ничто не противоречит допущению, что автором Хроники и был Генрих фон Лон, а все, что мы знаем о хронисте Генрихе и об упоминаемом в 1259 г. священнике того же имени, можно непосредственно отнести и к Генриху фон Лон".

Sacerdos Heinricus de Lon дважды упоминается в актах и оба раза, как свидетель: 1° в акте епископа Альберта от 21 декабря 1210 г. (в монастыре Каппенберг в Вестфалии) о приеме конвента рижского собора в орден премонстратов (Livl. Guterurkunden, Riga, 1908, № 3) и 2° в недатированном акте (повидимому, 1211 г.), которым епископы Бернард падерборнский, Изо верденский, Филипп рацебургский и Теодерих леальский, а также рижский настоятель Иоанн и аббат Динамюндэ Бернард объявляют о состоявшемся соглашении ордена с рижским епископом (Бунге, о. с., I, № 23).

Наименование de Lon может иметь двойной смысл: а) из рода Lon (следовательно, знатного и династического происхождения) и б) из области Lon (простой смертный). Нижне-саксонский род фон Лон владел землями вблизи монастыря Каппенберг в Вестфалии^[77], но в числе его представителей за первые шесть десятилетий XIII в. Westfalisches Urkundenbuch не указывает лица, в котором можно было бы видеть автора нашей Хроники. С другой стороны, принадлежность Генриха-хрониста к этому знатному роду невероятна и потому, что знатность (ср. род епископа Альберта, Бернарда фон Липпэ и др.,) наверное, обеспечила бы ему более видное положение в Ливонии, чем роль приходского священника и странствующего миссионера на колониальной окраине.

Столь же мало правдоподобна и догадка о родстве Генриха с епископом Альбертом^[78]. Она основана, повидимому, на отождествлении Генриха-хрониста с Heinricus capellanus, который значится в генеалогической таблице при Annales Stadenses^[79], как сын Эрмингарды, сестры Алейдис (Алейдис — мать епископа Альберта). При таком отождествлении автор Хроники оказывается двоюродным братом князя-епископа ливонского, но само это отождествление совершенно произвольно и не может быть опорой гипотезы. Кроме того, оно опять таки находится в полном несоответствии с хорошо известной по Хронике карьерой Генриха имерского.

Таким образом, если еще и можно пытаться что-либо защищать в гипотезе Н. Буша, то только первую ее часть. Ей-то Ф. Кейсслер и старается найти подтверждение в Хронике, доказывая для этого, что Генрих действительно был с епископом в Германии в 1210 г., следовательно, мог быть и в числе свидетелей при акте в Каппенберге. Так как, однако, и доказательства звучат тут не менее условно, чем сама гипотеза, все построение Буша-Кейсслера остается в области догадок и для характеристики автора Хроники бесполезно.

IV

Время написания Хроники. Источники ее. Литературное оформление. Хронология.

Автор Хроники, как мы видели, не принадлежал к числу монастырских летописцев, работавших в тишине и уединении, вдали от жизненных бурь. Наоборот, мы постоянно видим его в самой гуще событий, нередко их активным участником и еще чаще — очевидцем. Трудно предполагать, чтобы этот боец ecclesiae militantis, странствующий миссионер и военный проповедник, имел возможность написать свою Хронику ранее, чем утихли военные действия, наступило сравнительное умиротворение и пришли в ясность запутанные внешние и внутренние отношения в Ливонии, т. е. ранее 1225 года.

Между тем можно без колебаний утверждать, что объемистая Хроника Ливонии писалась не по частям (что, может быть, еще и было бы представимо даже среди военных тревог), а составлена почти целиком сразу. Давно замечено^[80], что автор, излагая события сравнительно раннего времени, нередко снабжает свой рассказ предвосхищающими ремарками о позднейшем. Так, уже в 1.10, говоря о сотруднике епископа Мейнарда, Теодерихе, (начало 80-х годов XII в.), он упоминает о посвящении его впоследствии в епископы Эстонии (1211 г. — XV.4). В рассказе о первой осаде Феллина (XV.1-1211 г.) автор явно уже знает и о второй, бывшей двенадцать лет спустя (XXVII.2 — август 1223 г.)^[81], а в прославлении богородицы в XXV.2 (в рассказе о 1221 г.) "предвидит" смерть князя Вячко при взятии Дорпата в сентябре 1224 г. и т. д. Таким образом, предположение, напрашивающееся a priori (1225 г.), находит определенные документальные основания: если не встретится возражений со стороны единства стиля и композиции^[82], мы можем утверждать, что главная часть Хроники написана не ранее конца 1225 г.

С другой стороны, совершенно очевидно, что глава XXIX первоначально была последней в хронике: она не только содержит в себе логический конец всего построения Генриха (общий мир, деятельность легата, подводящая всему итог, и отъезд его), но и формальное заключение с благодарностью богу и характеристикой целей Хроники. Эта глава не могла быть написана позднее апреля 1226 г., так как хронист, зная об отъезде легата (20-28 апреля 1226 г.), еще не знает о последовавшем затем долгом стоянии его кораблей в Динамюндэ и о дальнейших важных событиях начала 1227 г.

Отсюда следует, как наиболее вероятное допущение, вывод, сделанный уже А. Ганзеном и Г. Гильдебрандом, что Хроника в большей части написана в 1225 г., конец ее XXIX главы — в первые месяцы 1226 г.^[83], а гл. XXX, содержащая рассказ о завоевании и крещении Эзеля, но не упоминающая о более поздних событиях, добавлена к Хронике в 1227 г.

Еще более правдоподобным становится это предположение, если учесть определенное практическое назначение, какое могла иметь Хроника. Прибытие легата в 1225 г. давало удобный случай представить римской курии через него подробную информацию о ходе дел и положении в Ливонии. Именно в 1225 г. Хроника могла быть заказана Генриху в виде такой информационной сводки.

Принимая весь этот расчет времени, нельзя не отметить, что ему до известной степени противоречит удивительное иногда обилие точных деталей (хронологических, географических и других), какими бывают насыщены рассказы Генриха^[84]. Нельзя поверить, чтобы такого рода данные и в таком богатстве приводились автором по памяти, хотя бы даже он и пользовался не только своими, а и чужими воспоминаниями. Вероятнее все-таки, как и думал Г. Гильдебранд^[85], что кое-какие заметки для памяти делались автором-участником уже в момент события, а потом послужили ему материалом для его сочинения.

Переходя к общему вопросу об источниках Хроники, необходимо заранее учесть, что, при большом богатстве ее содержания, тематически она (намеренно) очень ограничена и не выходит за пределы конкретной истории Ливонии конца XII — начала XIII в. При такой установке автор не нуждался ни в каких обще-исторических источниках, в роде Орозия, Павла Диакона, Сигеберта и т. п., и действительно не пользовался ими.

По собственному заявлению хрониста, он писал лишь о том, что сам видел или что слышал от очевидцев.

Действительно, в разных местах Хроники встречаются ссылки на устные сообщения отдельных лиц. Так, о самоубийстве литвинок (IX.5) "рассказывал один священник, по имени Иоанн, бывший тогда в плену у литовцев"; о молодости Бернарда фон Липпэ "сам он часто рассказывал" (XV.4); о мучительной смерти убитого эзельцами Фредерика из Целлы рассказали ливы, бывшие при этом (XVIII.8) и т. д. В других случаях, где автор не называет источника информации, имена его осведомителей можно с большой вероятностью вывести из самого контекста: описание поражения литовцев в 1208 г. (XII.2) и мало кому известные подробности бегства Викберта (XIII.2) идут, наверное, от священника Даниила идумейского, как и известия о призраке в лесу Сидегундэ (Х.14) или об осаде Гольма полочанами в 1206 г. (Х.12). О разграблении Куббезелэ в 1207 г. (XI.5) и осаде Леалэ в 1215 г. (XVIII.7) Генрих мог знать от Иоганна Штрика. Разные детали из биографий Алебранда и Гартвика могли быть слышаны им от них самих^[86].

Кроме этих устных источников и собственных заметок, Генрих, вероятно, пользовался и документальными данными, едва ли, впрочем, в больших размерах и часто. Он не раз упоминает папские буллы, но ни в одном случае не удается установить, имел ли он в руках самый акт или опирается лишь на известие о нем^[87]. С большей уверенностью можно говорить о знакомстве Генриха с договором 1210 г. (Бунге, о. с., I, № 16) и, особенно, с актом инфеодации Герцикэ (Бунге, о. с., I, № 15), в котором Г. Гильдебранд находил текстуальную близость к Хронике (XIII.4), а также с заключительным актом Латеранского собора, откуда, надо думать, Генрих и почерпнул свои сведения о количественном и качественном составе участников собора^[88].

Напрасно было бы, однако, особенно подчеркивать значение документальных, источников Хроники^[89]. Г. Лаакманн вполне прав, говоря, что для обширных и основательных архивных изысканий у Генриха не было времени и если он иногда пользовался документами, то большею частью только случайно^[90]. Мы добавили бы к этому одно: у автора Хроники не было не только времени, но и достаточного материала для архивных изысканий. Архив епископии во время Альберта, наверное, был еще в зародыше, и обширные изыскания тут негде было производить.

Так обстоит дело с источниками Хроники по содержанию. Она оказывается совершенно оригинальным произведением, не имеет никаких заимствований из других авторов и даже по отношению к документальным источникам сохраняет почти полную независимость, в общем однако не противореча им ни в чем существенном.

Менее оригинальна форма Хроники, ее стиль и литературная внешность. Правда, и тут нельзя уловить влияния какого-либо индивидуального автора (за исключением мелочей, о чем см. ниже), но общий характер литературного оформления не представляет особого своеобразия на фоне эпохи.

Одной из составных частей стилистического наряда Хроники являются украшающие речь цитаты.

Трудно сказать, действительно ли Генрих читал древних или был знаком с ними только по каким-нибудь извлечениям, флорилегиям, школьным штудиям и т. п.^[91], но в Хронике, по крайней мере в трех местах, отмечены прямые цитаты из Горация и Вергилия (Х.3 — Hor. Epist., I.18.71; Х.3 — Verg. Eclog. III.93; XXIX.8 — Verg. Aen. I.1203), а сверх того указывают и еше несколько выражений, сильно напоминающих то Овидия или Варрона (II.5 — verbis non verberibus), то Саллюстия или Вергилия (например, XIV.4 — dolos querere: ср. Sall., Jug. — 73; Verg. Eclog. V.61), то Корнелия Непота (I.2 — familiaritate coniuncti: Corn. Nep., Att. 12). Даже если все это результат школьного обучения, а не собственного чтения, вне сомнения остается хорошее усвоение Генрихом и умелое применение этих образцов классического стиля.

Из средневековых писателей автор Хроники, повидимому, знал Сульпиция Севера и папу Григория. Заимствования из Сульпиция находим в I.11, в словах, какими ливы уговаривают Мейнарда остаться с ними (ср. Sulp. Sev. epist. III ad Bassulam)^[92]; затем — в характеристике Филиппа рацебургского в XVII.1 (ср. Sulp. Severi opera, Amstelod., 1665, стр. 492, и, может быть, Vita beati Martini, cap. 26 — ibid., стр. 476)^[93]; наконец, в тех местах XXIX.9, где Генрих говорит о своем сочинении, уже А. Ганзен^[94] видел известное сходство с отдельными выражениями Сульпиция (в Vita b. Martini), хотя, с другой стороны, такое же сходство тут отмечается и с евангелистом Иоанном (1 посл., I.1; еванг. Иоанна, 20.30 и 31; 21.35). Влияние папы Григория, одного из самых распространенных писателей средневековья, замечено Р. Гольтцманном^[95] в словах IX.9: sed quia sagitta previsa minus ferit, представляющих парафразу Minus enim jacula feriunt, que previdentur из Greg. Homiliae in Evang., II, 35. Другие места (отдельные выражения) из "Диалогов" Григория можно сближать с характеристикой Мейнарда в 1.2 (Greg. Dial. II, cap. 1; также Dialog. III.3; III.21 и 23)^[96].

Еще некоторые отдельные фразы в Хронике признаются заимствованиями. Так, упоминание XII.2 о Сцилле и Харибде уже Грубер и Пабст сопоставляли с вошедшим в пословицу: "Incidit in Scyllam cupiens vitare Charybdim", а это изречение идет от Alexandre is Вальтера ф. Шатильона, составленной между 1178 и 1182 г.^[97] Эпитет богоматери в XXV.2: "que maris dicitur stella" Пабст сближал с объяснением имени Maria (Mirjam) в 7 книге Etymologiarum Исидора Севильского: "Maria (Mirjam) illuminatrix sive stella maris". В Арндт видел тут заимствование из Venantii Fortunati carmina (III.5 — MGH, Auct. ant., IV. 1, 1881 г., стр. 385, № IX, где сказано: "Ave, maris stella"), что вероятнее, хотя, конечно, еще не свидетельствует о непосредственном знакомстве Генриха с текстом Венанция, так как могло быть взято из бревиария. Возможно, наконец, что самый характер неточного в дате известия о взятии крестоносцами Дамиэтты (XXIV.7), а также кое-какие черты в нередких у Генриха описаниях осады объясняются знакомством хрониста с некоторыми известиями о пятом крестовом походе, имевшими тогда очень широкое распространение.^[98]

Все эти немногочисленные цитаты, аналогии и сходства, до известной степени характеризуют, конечно, литературный обиход Генриха, но главного в стилистической характеристике его объемистого произведения дать не могут, по незначительности их удельного веса в общей композиции.

Главное место здесь принадлежит библии. Заимствования из библии — сравнения, образы, положения, обороты речи и детали композиции постоянно встречаются у Генриха, а отдельные места Хроники целиком (и явно с умыслом) выдержаны в библейском тоне. Возьмем такие примеры, как характеристика Волквина (XIII.2), утешение по поводу гибели убитых курами (XIV.1), описание битвы при Имере (XIV.8), проповедь Алебранда (XVI.4), сравнения о рижской церкви (XXVIII.4), места, где говорится о печали Эстонии (XVIII.5), о следующих друг за другом вестниках (XXIII.9), об изгнании судьи Годескалька (XXV.2) и т. д.; ср. композицию в XV.1, XIX.5, XIX.6, XXIII.2, XXIV.3 и др.

Зависимость от библии столь же естественна для нашего автора, как и для всей его эпохи. Пользовался ли он непосредственно Вульгатой или частью черпал библейские элементы из бревиария, миссала и т.п.^[99], в конце концов безразлично, так как библией и ее отражениями полон был круг чтения клирика и в школьные годы и в годы миссионерства, проповедничества, священства. В известной мере, вероятно, у всех грамотных людей XIII в., а у Генриха, разумеется, и в большей мере библия была составной частью личного мировоззрения, ее язык и стиль являлись уже не только предметом подражания, а и собственным языком клирика-литератора. Провести здесь границу между "своим" и "заимствованным" нелегко, да едва ли и нужно.

Сам Генрих называет свой стиль "простым, не высоким" (humili stylo). Его и вообще принято считать таким, а между тем это едва ли основательно. В автохарактеристике Генриха больше "скромности", чем правды. Простота Хроники, во первых, не везде одинакова, во вторых — далеко не безыскусственна и вовсе не элементарна. Если первые главы, небогатые фактами, изложенные несколько сухо и схематично, действительно отличаются простотой и со стороны стиля, то совершенно иначе выглядят последующие.

Чем дальше идет рассказ, чем ближе придвигаются описываемые события к автору, чем непосредственнее его связь с этими событиями, тем изложение становится подробнее, живописнее и литературно-красочнее. Хроника развертывается перед нами, как произведение не наивного, малоопытного в словесности захолустного клирика, рядового миссионера-проповедника. Не только в цитатах и литературных реминисценциях, но во всей манере изложения, местами подчеркнуто-декоративной, наклонной к реторическому пафосу, а кое-где почти художественной, мы чувствуем автора-стилиста, иногда — недурного стилиста и умелого оратора^[100].

Даже в наиболее простых по стилю разделах Хроники автор отчасти сохраняет присущие ему черты украшенной и отделанной речи. Он любит игру слов, в роде verbis non verberibus (II.5), Riga rigat gentes (IV.5) и т. п.; особенно любопытно в этом роде место в XXIX.3: Letthis universis laete et cum laetitia laetam... doctrinam praedicavit... laetos eosdem quamplurimum laetificavit... Иногда Генрих заботливо подбирает аллитерации (Fuit vir vitae venerabilis et venerandae canitiei — 1.2, panes et pannos — XXVII. 1) и украшающие синонимы. Не чужд он и иронии. Напомним фразу о Филиппе Швабском: "от обещаний никто богатым не бывает" (Х.17); замечание о полоцком диаконе Стефане "не первомученике" (Х.3); насмешливый ответ Владимира псковского Алебранду (XVIII.2); обмен колкостями между епископом Альбертом и архиепископом лундским (XXIV.2) и др.

Во второй части Хроники, особенно в последних главах, прозаическая речь не однажды разнообразится стихами, притом не чужими, цитируемыми, а собственными, принадлежащими Генриху, как бы подчеркивающими наиболее патетические моменты рассказа.

Мало того, самое построение прозаической речи местами обладает известной ритмичностью, очень напоминающей cursus наиболее парадных папских актов классического периода, что в соединении с библейской окраской стиля придает изложению Хроники почти торжественный характер.

Итак, литературная манера Хроники, не будучи вполне оригинальной, никак не может считаться примитивной и элементарной. Это, вне всякого сомнения, продукт культурного мастерства, а не дилетантская попытка новичка.

Не следует однако и преувеличивать стилистические достоинства Хроники. Характеризованные выше качества, ставящие ее на почетное место среди других литературно- исторических памятников средневековья, сильно затеняются не менее значительными дефектами изложения. Все эти довольно разнообразные дефекты могут быть в обобщенном виде сведены к одному качеству, очень заметному при чтении Хроники в целом.

Мы имеем в виду повторяемость некоторых оборотов речи, фраз и целых описаний, нередко переходящую в шаблонность, лишенную собственного содержания.

Из отдельных выражений (часто в заключительной фразе) Генрих особенно любит "с радостью", "радостно", "радуясь", "обрадовались" и т. п. (например, IV.4; VII.1,4; VIII.1; IX.2, 10, 11; Х.8, 10)^[101], другая, очень часто встречающаяся "концовка" — о мученической или "христианской" смерти (Х.5, 7; XV.9; XVIII.8; XXII.8; XXIII.4, 9, 11; XXIV.3; XXV.4; XXVI.7). Столь же стандартны формулы о благодарности богу, о "благословении господу", "благословенному во веки" и т. п.

Замечательно, что в некоторых случаях такой привычный шаблон просто противоречит смыслу: в XX.6 говорится о радости соглашающихся креститься (после поражения) гервенцев, а в XXI.2 эти радующиеся оказываются лютыми врагами немцев; в XXV.1 епископ Альберт "радуется" по поводу соглашения с архиепископом лундским, не имея для этого решительно никаких оснований; в XVI.2 тот же епископ и Владимир, князь полоцкий, "радуются" заключенному договору, что не внушает никакого доверия читателю, так как для Владимира договор оказывается вынужденным.

Стандартные формулы выработались у Генриха для целых разделов повествования. Есть у него излюбленный шаблон внезапного нападения с последующим избиением застигнутых врасплох людей (XI.5; XIII.5; XIV.10; XV.1, 2 (дважды), 7 (трижды); XVI.8; XVII.5; XVIII.5; XIX.8, 9; XX.2, 5; XXI.5 и т. п.). Свой шаблон имеют предложения о сдаче и принятии крещения (XI.6; XIX.8; XX.6; XXI.5; XXIII.7, 9 и др.). Есть шаблон рассказа о повторных нападениях (XXII 1.5; XXVI. 12, 13 и др.), о разграблении области и избиении жителей (XIII.6, 7; XXI.1), наконец, шаблон мотивировки при начале войны (Х.10; XI.5; XII.2, 6; XIII.4) и др.

Пользуясь этими повторяющимися формулами, можно построить некую общую схему повествования в стиле Генриха, хотя бы, например, о военных действиях, как делает это Г. Гильдебранд^[102]. Схема эта будет, примерно, такова. Вспомнив обо всех обидах, причиненных таким-то племенем (народом), обыкновенно около рождества, когда "снег покроет землю, а лед — воду", некто (немецкий вождь, сам епископ, кто-либо из союзных вождей) предлагает поход против этого племени (народа). Собирается сильное войско из немцев, лэттов и ливов, причем первые составляют ядро, а главнейшие из них упоминаются по именам, лэтты же и ливы чаще всего выступают безличной подсобной массой. Войско двигается в поход и идет день и ночь с возможной быстротой, чтобы застать "врагов" врасплох. Если это удается, войско сразу рассыпается отрядами по области, начинает избивать и грабить население; в противном случае тоже самое делается после того, как разбиты "вражеские" силы. Всех мужчин обыкновенно убивают, женщин, детей и скот угоняют с собой, деньги, вещи и всякое имущество забирают, а дома сжигают. Затем, в условленном пункте вновь сходятся вместе все отряды и производится дележ добычи. Если население достаточно терроризовано (например, при вторичном или третьем нападении), приходят его старейшины с просьбой о мире и получают стандартный ответ: "Если вы примете истинного миротворца Христа и согласитесь креститься, мы дадим вам мир и обещаем дружбу". После этого — либо производится крещение, и войско, "благословляя бога, с радостью" возвращается, либо, если побежденные не желают вступить "на путь спасения", их истребляют и, опять таки "возблагодарив бога" за покорение "язычников", уходят до нового нападения.

Таким же образом нетрудно наметить схему для описанияосады, для описания крещения людей миссионерами и т. п.

Многое в этой однотонности может быть объяснено однообразием тактики, фактически применявшейся героями Хроники; с другой стороны, во многих случаях стереотипная схема описания оживляется и индивидуализируется в Хронике расцветкой конкретными деталями; многое, наконец, оставаясь шаблонным, теряется и становится мало заметным в большом объеме книги. Но, как бы то ни было, нельзя отрицать, что Генрих, боявшийся "навеять скуку на читателей" (XXIX.9), при всем богатстве и разнообразии своего сочинения не вполне свободен от упрека в утомляющей читателя шаблонности многих описаний.

Двойственно звучит суждение о языке Хроники. По оценке Г. Гильдебранда, Генрих не является в этом отношении "ни хорошим ни дурным исключением в ряду своих современников, а ближе всех подходит к Арнольду Любекскому: пишет бегло, но не всегда правильно". Эта оценка едва ли может вызвать возражения, не требует и особых добавлений, если не предпринимать (пока не сделанного) специального филологического анализа.

Выше характеризованные стилистические достоинства Хроники сами по себе заставляют предполагать у автора хорошее знание латинского языка. Действительно, Генрих владеет им легко и свободно. Разумеется, это далеко не Цицерон, не Ливий и не бл. Августин, но на общем фоне средневековья — все же хороший латинист серьезной школы, т. е. такой же школы, примерно, из какой выходили нотарии и секретари крупнейших епископских канцелярий и даже папские.

Не говоря о лексике, отмеченной всеми чертами средневековой (но хорошей) латыни, можно указать следующие грамматические недостатки в языке Хроники: неверное употребление предлога in в обозначениях места (in Riga), ошибки в пользовании формами прошедшего времени и злоупотребление настоящим, применение конструкции с союзом quod вместо accus. с. infinit., путаницу с притяжательными и указательными местоимениями и др.

В латинской метрике Генрих слаб и в стихах его больше старания, чем умения. Правда, он пользуется классическим гексаметром, а не облегченными на современный лад средневековыми песенными размерами, но его гексаметр полон метрических ошибок, а в пентаметре — половинки рифмуются (леонинский стих). При всем том, самая наклонность писать стихами указывает на известную свободу в пользовании языком.

Особенностью (но не дефектом) лексики Генриха является наличие в ней туземных слов, эстонских и лэттских в подлинной диалектической форме (watmal, maia, malewa, maga magamas, magetac и т. п.), и слов немецких в латинизированной форме (erkerius, planca)^[103].

В общем же, повторяем, качество языка нельзя признать особенно слабым местом Хроники, скорее наоборот.

Одной из интереснейших сторон Хроники является ее хронология, не только по тщательности, с какой относится к ней автор, и по высокой ценности ее вообще, но и по тем спорам, какие она вызывала, а частью вызывает и сейчас^[104].

За исключением двух первых, вступительных, глав, весь рассказ в Хронике ведется по годам епископства Альберта^[105]. Рядом с ними встречаются обозначения "года от воплощения"^[106], ссылки на события мировой известности (солнечное затмение, Латеранский собор, взятие Дамиэтты и т. д.) и множество дат менее самостоятельного значения или менее определенных ("на пасхе"; "после крещения", "в великом посту", "в воскресенье, когда поют “Радуйся"", "в том же году" и т. п.).

Летосчисление по годам епископства составляет основу всей хронологии Генриха. Очень важно поэтому точно установить исходный пункт его — точную дату посвящения Альберта. Но тут и возникает затруднение. Кроме Хроники, этой даты нет нигде в источниках. В самой Хронике (III.1) сказано: "В год господень 1198 достопочтенный Альберт, каноник бременский, был посвящен в епископы", но когда Йог. Дан. Грубер bona fide взял в основу счета этот 1198 г. и соответственно датировал всю Хронику, то в результате — и в ней самой и при сравнении ее показаний с иными вполне проверенными датами, обнаружилось множество самых странных хронологических разногласий. В течение ста лет, до появления издания А. Ганзена, к этому относились, как к нередкому в средневековой хронографии факту, приписывая "неточности" и "ошибки" автору Хроники.

К совершенно иному выводу пришел А. Ганзен в своем замечательном по тщательности исследовании: виновником путаницы оказался не автор Хроники, а издатель ее. Ганзен выверил все даты Генриха, сопоставил их со вполне достоверными хронологическими показаниями других источников и установил два важных факта: во первых, то, что в ошибочной датировке Грубера есть своя закономерность: все его сомнительные даты отстают от нормы на год; во вторых, что посвящение епископа Альберта могло произойти только весной^[107].

Комбинация этих двух положений и привела к разгадке. Ошибка Грубера заключалась в том, что он применил к Хронике нынешнее летосчисление, начинающее год с 1 января, тогда как в течение всего средневековья оно не только не пользовалось преобладанием, но, наоборот, применялось сравнительно редко. Автор Хроники, как и большинство средневековых писателей, нотариев и канцелярий (на Западе) начинал "год от воплощения" не с 1 января, а с 25 марта, со дня благовещения ("мариинский" или "благовещенский" год), причем, по наиболее распространенной манере, этот благовещенский год отставал от нашего на 2 месяца и 24 дня (флорентийский счет). Таким образом, если епископ Альберт получил посвящение в феврале или начале марта 1199 г. (по нашему), то в Хронике, вместо 1199, и должен был стоять 1198 г.

Открытие А. Ганзена, встреченное общим признанием, разъяснило почти все хронологические недоумения у Генриха^[108] и позволило наново датировать Хронику,, но надо признать, что и после того кое-какие неточности в Хронике остались неоправданными. Сюда относятся прямые ошибки в датах, касающихся территориально отдаленных событий, (битва при Калке отнесена к 1222 г., вместо 1223 г.^[109]; взятие Дамиэтты крестоносцами 5 ноября 1219 г. упомянуто в ряду событий 1221 г.); случаи хронологической контаминации (в рассказе о предъявлении меченосцами первого требования о разделе земель смешаны события 1207, 1210 и 1212 гг.); нередкие случаи нарушения границ между двумя соседними епископскими годами (события следующего года, ради удобства композиции^[110], рассказываются вжонце предыдущего, и наоборот).

Все это, впрочем, очень редкие исключения, вообще же хронологическая точность Генриха, после исследования А. Ганзена, по заслугам пользуется весьма высокой оценкой^[111].

Прежде чем закончить наши замечания об этой хронологии, необходимо остановиться на одной из недавних работ, впервые после А. Ганзена вносящей нечто новое в этот вопрос. Мы имеем в виду уже упоминавшуюся нами работу Р. Гольтцманна, где автор всю вторую главу (о. с., стр. 183-205) посвящает уточнению двух пунктов, оставшихся у А. Ганзена невыясненными: а) установлению дня посвящения епископа Альберта и б) объяснению причин наблюдаемого в Хронике нарушения годовых границ между отдельными главами.

Последняя задача удачно и плодотворно, в смысле получения совершенно нового ценного вьюода, решена Р. Гольтцманном (см. ниже). О первой этого сказать нельзя.

Дело прежде всего в том, что розыски точной даты (дня) посвящения Альберта, хотя и сейчас еще сохраняют известный принципиальный интерес, но после работ А. Ганзена и др.^[112] почти полностью утратили свое прежнее практическое значение: едва ли можно ожидать сколько-нибудь существенных изменений в установленной доныне датировке Хроники, даже в случае полного успеха таких разысканий. Что же касается Р. Гольтцманна, то он, по нашему мнению, успеха не достиг.

Если оставить в стороне статистические наблюдения, полученные им при пересмотре хронологии Генриха, небесполезные вообще, но не связанные с интересующим нас вопросом, оказывается, что в решении этого последнего автор опирается на единственный аргумент. В XXIV.4 Генрих мельком упоминает о смерти датской королевы (Беренгарии), случившейся, по датским источникам^[113], 27 марта 1221 г. "Так как события (рассуждает Р. Гольтцманн), которые рассказываются в XXIV.5-6 после смерти Беренгарии, как происшедшие между тем (als inzwischen erfolgt), без сомнения, должны быть отнесены к 22-му году епископства, то и известие о смерти не может принадлежать к тем отрывкам, которые переходят границы епископского года и о которых нам ниже придется говорить. Впервые в XXIV.7 затронут 23-й год епископства, что и выражено ясно"^[114]. Отсюда автор умозаключает "с полной определенностью", во первых, что посвящение Альберта состоялось после 27 марта 1199 г., и во вторых, что Генрих пользовался не благовещенским, а пасхальным годом^[115], так как день посвящения, приходящийся после благовещения, не мог быть отнесен к 1198 благовещенскому году (III.1), а начало 13-го епископского года (весна 1211 г.) не могло быть датировано благовещенским 1210 г. (XV.1). Допущение пасхального года в этих случаях разрешает затруднение: в 1199 г. первый день пасхи был 18 апреля, а в 1211 г. 3 апреля; поэтому событие, происшедшее после 27 марта, но до 3 апреля, Генрих с полным правом мог датировать 1198 и (соответственно) 1210 г.

Тут, как видим, числа 27 марта и 3 апреля играют роль терминов a quo и ad quern для дня посвящения, а так как по средневековой практике, посвящение епископа обыкновенно совершалось в воскресенье, то Р. Гольтцманн останавливается на 28 марта (единственное воскресенье между 27 марта и 3 апреля), как на точной дате посвящения Альберта.

С этим (впрочем, остроумным) рассуждением никак нельзя согласиться по следующим соображениям.

Главное и единственное основание его весьма сомнительно. Если читать отрывок о смерти Беренгарии без предвзятой мысли, легко заметить, что Генриха не столько интересует самый факт, сколько пессимистический каламбур, с ним связанный (вероятно, Генриху же и принадлежащий). Упоминание о королеве только для того, видимо, и сделано, чтобы дать автору возможность эффектно закончить "пророчеством" описание мытарств Альберта в поисках помощи против короля датского. Говорить тут о 22-м или о 23-м годе епископства (разница в несколько дней!) не приходится: ради удобства композиции, по наблюдениям самого Р. Гольтцманна^[116], Генрих не раз делает гораздо более резкие нарушения хронологии.

Вслед за упоминанием о смерти королевы, отмечает Р. Гольтцманн, рассказаны события 22-го года епископства (а не 23-го). Это верно. Мало того, эти события (XXIV.5-6) относятся даже не к 1221, а преимущественно к 1220 г (по нашему счету). И все же, с нашей точки зрения, это никакого значения не имеет и не может иметь: Генрих прямо подчеркивает (в соединительной фразе), что он тут возвращается в изложении назад.

Отвергая таким образом в целом гипотезу Р. Гольтцманна, заметим еще, что и сам ее автор не нашел ей никакого применения в толковании датировок Хроники: его действительно ценные соображения по поводу хронологических неясностей в композиции Генриха сохраняют свою ценность вне всякой связи с гипотезой о пасхальном годе и пр.

Эти соображения Р. Гольтцманна, вернее — их любопытные результаты возвращают нас к началу настоящей главы, поскольку касаются истории написания Хроники.

Проверяя точность деления событий в ней по годам епископства, Р. Гольтцманн обратил особенное внимание на то, что в четырех случаях (XI.8, XVIII.8, XIX.10, XXIV.7) главы у Генриха заключаются апрельскими событиями, явно принадлежащими не к кончающемуся, а уже к следующему епископскому году. Факт этот был известен и ранее, но его обыкновенно объясняли небрежностью хрониста, не делая никаких дальнейших выводов. Р. Гольтцманн же, внимательно разобрав все мелочи, выяснил следующие обстоятельства.

Глава XI Хроники, повествующая о девятом годе епископства, в конце (XI.8-9) содержит рассказ о мести князя Вячко, где ко времени после пасхи (6 апреля 1208 г.) относится так много событий, что их только и можно отнести к следующему, 10-му, епископскому году. Отсюда возникает предположение: не принадлежал ли конец XI главы первоначально к началу XII. Дальнейшим анализом это подтверждается. Когда год спустя, весной 1209 г., на 11-м году епископства Альберт вспоминает о Вячко, он (в Хронике) относит его "злодеяние" к "прошлому году" (praeterito anno). Если бы речь шла о "годе от воплощения", тут все было бы просто: Альберт вспоминает весной 1209 г., месть Вячка совершилась весной 1208 г. Дело только в том, что такие выражения, как "в том же году", "в прошлом году" и т. п. у Генриха никогда не относятся к году ab incarnatione, а всегда означают епископский год. При таком положении слова praeterito anno только в том случае уместны, если рассказ о мести Вячка принадлежит не к 9-му, а к 10-му году епископства, т. е. не к XI, а к XII главе. Р Гольтцманн на этом и настаивает. Он думает, что Хроника по написании подверглась авторской переработке в интересах цельности композиции отдельных сюжетов. В рассматриваемом нами случае Генрих, чтобы больше не возвращаться к Вячко, решил соединить в одном месте весь рассказ о нем, в первой редакции хронологически разбитый между XI и XII главами. При перестановке, слова praeterito anno остались не исправленными и являются теперь для нас рудиментарным остатком первой редакции.

Еще более любопытный пример того же метода и той же поспешности находит Р. Гольтцманн в XV главе^[117]. В первой редакции 13-й год епископства начинался хронологически правильно с XV. 1: сообщались апрельские события 1211 г. и, прежде чем перейти к возвращению епископа в Ливонию, сделано было упоминание о его пребывании в Риме praeterito anno. Решившись затем на переработку, Генрих хотел все это начало перенести в конец предыдущей главы (XIV)^[118]; вместо praeterito anno, написал eodem anno и вставил перед известием о прибытии епископа (XV.2) новое вступление к главе, но старое (XV.1) вычеркнуть забыл^[119].

Другие разбираемые Р. Гольтцманном примеры вполне подтверждают его вывод о двух авторских редакциях Хроники, а нам это позволяет еще раз напомнить, что все внешнее оформление ее — композиция, стиль, язык и хронология отнюдь не могут быть произведением самоучки, новичка в литературе, человека "некнижного", словом — произведением "скромного клирика", каким обыкновенно изображают Генриха.

V

Достоверность Хроники. Общественно-политическая позиция автора. Его тенденциозность

Содержание Хроники и высказывания о ней автора свидетельствуют о том, что объем своей задачи он понимал вполне определенно и довольно узко. Он хочет говорить и говорит действительно только о Ливонии, притом лишь об одном отрывке ее истории — о времени "обращения язычников", начиная от первых попыток крещения ливов и заканчивая крещением эстов. Он рассказывает почти исключительно о современных и топографически близких ему событиях, вовсе не касаясь прошлого страны до прихода немцев, почти не затрагивая историко-этнографических тем и едва упоминая, и то изредка, о делах вне-ливонских. Опираясь на личные впечатления и сообщения очевидцев, он ведет свой рассказ чрезвычайно подробно, приводит множество точных именных и географических данных, обнаруживает большую тщательность в хронологии.

Сравнение сообщений Генриха с соответственными актовыми данными, а также с русскими, датскими и германскими хрониками в большинстве случаев свидетельствует решительно в пользу Хроники Ливонии. О походах Вальдемара II она рассказывает гораздо подробнее датских источников; о русско-ливонских делах — точнее и детальнее, чем наши летописи, а хронология ее служит хорошим коррективом и для русских, и для датских и для германских источников^[120].

В общем, таким образом, нет оснований сомневаться в достоверности изложения Генриха. Нельзя однако забывать, что пишет он о боевом времени и пишет не о чем-то давнем, оценивая прошлое исторически, а почти одновременно с событиями, в те дни, когда люди еще не остыли после жестоких боев, когда только что подавлены последние вспышки отчаянного сопротивления "язычников" и кое-как улажены резкие внутри-ливонские и внешне-политические противоречия. Мог ли автор Хроники в таких условиях сохранить полную объективность и, участвуя лично в политической борьбе, оказаться бесстрастным в описании ее?

До сих пор политическую тенденцию Хроники, степень ее "безыскусственности" и общественно-политическую позицию ее автора оценивали по разному. Одни (Грубер) смотрели на Генриха, как на бесхитростного летописца, далекого от "великих мира сего" и от движущих рычагов политики, скромного рядового воинствующей церкви, старавшегося с простодушной искренностью писать так, как заказано было "его господами" — епископом и меченосцами. Другие (Боннель) еще более понижали удельный вес личного творчества Генриха в Хронике, допуская не только "заказ", но и участие "господ" в оформлении Хроники. Третьи (Гильдебранд), признавая несомненной извне установленную (орденом и епископом) тенденцию Хроники, думали, что и собственное мировоззрение Генриха во всем существенном совпадало с этой тенденцией. Немногие (Н. Я. Киприанович и Г. Лаакманн) сумели хотя бы отчасти уловить оттенок двойственности в отношениях Генриха к епископу и ордену и склонны были рассматривать автора Хроники, скорее как сторонника первого, чем как слугу второго. Окончательного суждения пока высказано не было. Не предлагая его и со своей стороны, мы лишь в качестве материала для такового позволим себе остановиться на отдельных моментах в характеристике автора Хроники, как общественной фигуры.

Из всех доныне высказанных мнений наименее правдоподобно и наименее подтверждается фактами то, по которому Генрих "hat gesehen, gehoert, aber. nicht beobachtet"^[121], так как был он будто бы наивным человеком, не разбирающимся в политике и не интересующимся ею.

Ученые, сторонники этого мнения, вполне правильно отмечая в Хронике черты наивной историографии (но черты, заметим в скобках, характерные для Генриха не в большей степени, чем для любого писателя его эпохи), под этим верхним слоем либо вовсе не видят, либо недостаточно учитывают другой, правда, менее ясный рисунок, дающий тем не менее уже не типовую, а личную характеристику автора Хроники, определяющий его политическую физиономию и место его на арене внутри-ливонских общественных отношений. Иными словами, отождествляя оффициальное мировоззрение Хроники с личным мировоззрением Генриха, упускают из виду, что это вещи вовсе не тождественные и, если во многом совпадают, то все же далеко не целиком.

По своему историческому мировоззрению автор Хроники, бесспорно, примитивен. Это не мыслитель и не ученый, а только клирик XIII в., католик и немец. Правда, качества литературного дарования не позволяют считать его бесцветной посредственностью, наоборот, заставляют даже предполагать, что этот стилист, умея так красноречиво выражать свои мысли, умеет и скрывать их, однако "философская" основа его историографии все же остается весьма элементарной.

Рассказ в Хронике ведется на погодной хронологической канве; связь событий в изложении почти всегда определяется простой последовательностью их; мотивы действий и причины происходящего, сообщаемые автором, носят совершенно внешний характер, а иногда кажутся чисто фразеологическими склейками отдельных сюжетов^[122]. Надо всем господствует религиозная точка зрения. Предмет Хроники, по Генриху, не история жестокой колонизации Прибалтики немцами, а история "обращения язычников к вере Иисуса Христа"^[123]. Написана она "во славу господа нашего Иисуса Христа, а также возлюбленной его матери, ибо ей посвящены все эти вновь обращенные земли". Ливония, "земля пресвятой девы", пользуется ее особым покровительством: враги не просто терпят поражения и неудачи, а несут божеское наказание за покушения против богоматери^[124]. Бог неизменно поддерживает "своих". Он сражается за них и дает победу. Неудачи, поражения и потери посылаются на христиан богом же, как "испытания". Только по божьему внушению, а не из страха войны враги приходят просить мира (V.3). Владимир, князь полоцкий, "по внушению божьему", вдруг отказывается от своих требований и т. д. и т. п. В числе прочих стилистических шаблонов Хроники "богословие" занимает первое место и не даром: этот шаблон наиболее близок мировоззрению автора.

Служение богу и католичеству, в чем бы оно ни состояло, в глазах Генриха — подвиг, а противодействие — достойно суровой кары. Зеленая Вирония, прекрасная и богатая страна (XXIII.7) жестоко разгромлена немцами, Гервен обращен в пустыню, разорена вся Эстония; "деревня Каретэн была тогда очень красива, велика и многолюдна, как и все деревни в Гервене, да и по всей Эстонии, но наши (говорит хронист) не раз опустошали и сжигали их" (XV.7); тысячи людей беспощадно избиты, кто задушен дымом в пещерах, кто сожжен заживо, кто затоптан тяжелыми конями меченосцев; женщины и дети в рабстве — и все это — благо, не вызывающее не только сомнений, но и минутного раздумья; это — подвиг, за который воздается честь людям, "стеной стоящим за дом божий", и благодарность богу. Наоборот, на стороне "язычников — не мужественная борьба за свободу и независимость родной земли, не героизм сражающегося народа^[125], а "заблуждение", "упорство", "вероломство" и "коварство".

Автор Хроники — верующий католик и с луп церкви. Он вполне искренно и, как историк, наивно не только признает и оправдывает, но, в духе своего времени, панегирически прославляет все жестокости, притеснения и несправедливости, совершаемые именем Христа и церкви для того, чтобы "неверные стали верными", "познали Христа", приняли на себя "права христианства" и "богом установленную десятину".

Но Генрих не только католик. Он — немец; вероятнее всего, немец и по происхождению, но во всяком случае немец по ориентации и по мировоззрению.

Г. Гильдебранд считал, что в Генрихе сильнее чувствуется священник, чем немец; что Генрих беспристрастно относится к другим, даже враждебным национальностям; что если он и бывает суров, то лишь в отзывах о врагах христианства, а не о противниках немцев; что пристрастность в национальном вопросе можно заметить у него лишь по отношению к лэттам, и то в положительном смысле: он не мог быть равнодушен или холоден к своим "духовным детям".

С этой оценкой трудно согласиться, как трудно и разделить у Генриха церковное и немецкое. Его герои — христианские завоеватели^[126], но в действительной жизни перед ним были не какие-то условные "христиане", а живые и вполне реальные немцы, то дипломаты (как епископ Альберт), то церковники, то в большинстве пришлые авантюристы-кондотьеры, жадные на добычу. "Наши" для Генриха это — немцы. "Христиане" — не что иное, как своего рода идеологически оправдывающий эпитет завоевателей- немцев.

То, что автор Хроники далеко не беспристрастен в национальных оценках, очевидно уже из сказанного выше о его "христианской" позиции. Добавим еще кое-что.

По словам Г. Гильдебранда, Генрих "не сочиняет ничего хорошего о своих и ничего дурного о других"^[127]. Этот, весьма условный, если не совершенно произвольный вывод в сущности бессодержателен, так как, помимо "сочинения" фактов, есть и другие приемы, какими (иногда даже bona fide — в соответствии со своим пониманием исторической истины) пользуется историк, давая тем не менее объективно неверную картину. У Генриха к числу таких приемов относится своеобразная "подача" фактов. Тогда как действия завоевателей-немцев, хотя бы то было предательское разграбление Герцикэ или взятие Кукенойса среди полного мира или истребление чуть не целого племени, всегда рисуются, как геройство и подвиг, многие совершенно естественные и законные акты самозащиты со стороны ливов, эстов, русских и др., обычные военные хитрости, наконец, просто упорное сопротивление насилию — квалифицируются, как "коварство", "предательство" и пр. Любопытен, например, рассказ в XVIII.9 о "простодушных" немцах (вторично без всякого повода разграбивших Герцикэ) и "лживых, вероломных" литовцах, союзниках князя Герцикэ, которые перехитрили рыцарей и заставили их спасаться с награбленной добычей, потеряв "вождей-героев", Мейнарда, Иоанна и Иордана. Не менее характерны эпитеты дьявола, относимые Генрихом к городу Герцикэ^[128], который "всегда был ловушкой и как бы великим искусителем для всех живущих по сю сторону Двины, — крещеных (что особенно неприятно — С. А.) и некрещеных", так как князь его Всеволод "всегда был врагом христианского рода, а более всего латинян", т. е., собственно, как ниже выясняется, "всегда был враждебен рижанам" (XVIII.4).

О людях, защищавших Дорпат вместе с князем Вячко, и о самом князе сказано (XXVIII.3): "И собрались в тот замок к королю (Вячко — С. А.) все злодеи из соседних областей и Саккалы, изменники, братоубийцы, убийцы братьев-рыцарей и купцов, зачинщики злых замыслов против церкви ливонской. Главой и господином их был тот же король, так как и сам он давно был кого зла в Ливонии: нарушив мир истинного миротворца и всех христиан, он коварно перебил преданных ему людей, посланных рижанами ему на помощь против литовских нападений, и разграбил все их имущество". Это место может быть простейшим опровержением тезиса Г. Гильдебранда. В случае с Вячко нарушил мир не он, а немцы в то самое время, когда он только что вступил в союз с Ригой. Нападение Вячка на немцев, работавших у него в замке^[129], только месть в ответ на испытанные им самим обиды, и если он "разграбил все их имущество", т. е. попросту, говоря, походный скарб и коней 20 рядовых немцев (!), то чем это, спрашивается, хуже, чем грабить с таким бесстыдством, как это делали "христиане"-немцы в Герцикэ — без всякого осуждения со стороны хрониста? Тут Генрих, как видим, "не сочиняет": он лишь снабжает факты оценочными эпитетами в своем духе, специфически подбирает и сопоставляет их, кое о чем вовсе умалчивая, но оказывается нисколько не правдивее любого "сочинителя".

В некоторых случаях он даже не умалчивает о порочащих поступках немцев, но, упоминая о них мельком, без всякого, обычного по отношению к "чужим", акцента, притом как о вещах вполне естественных, оставляет доверчивого читателя под впечатлением полной законности изображаемых деяний. Вспомним, каким способом епископ Альберт впервые добился заложников от ливов (IV.4); в каком тоне рассказано о захвате Оденпэ в XIV.6. В обоих случаях налицо бесспорно изменнический образ действий, предательство и нарушение слова немцами. Между тем автор совершенно спокоен и отнюдь не расположен к суровым оценкам.

Приведенные примеры не единственные в своем роде. В сущности вся Хроника — панегирик завоевателям-немцам. Это — избранный богом народ, наподобие библейского Израиля. С ними "всегда идет победа и слава триумфа". Они наиболее храбры, стойки и всегда впереди в бою, а когда бегут или позорно сдаются (как в Оденпэ в 1217 г.), это под пером автора выходит вовсе незаметно. Их служение богу и церкви, по сравнению с прочими, безупречно и т. д. В то же время по отношению к ливам, литовцам и эстам автор расточает все свое красноречие и все богатство латинской лексики в выборе отрицательных эпитетов.

Может быть, однако, все это относится только к "язычникам", к не желающим "очиститься святою водой крещения"? Оказывается — нет. Не будем даже говорить о "схизматиках-русских", врагах пресвятой девы^[130], "полных надменной спеси и в гордости своей весьма заносчивых" (XXI.1 — когда они пренебрегают миром с тевтонами!). Выше достаточно сказано о Вячке и Всеволоде. Посмотрим, что говорится о других "христианах", хотя бы о датчанах, соперничавших с немцами на поприще крещения или завоевания Эстонии. Обнаруживается несколько неожиданно для читателя, что и датчане — враги богородицы и наказаны ею пленением короля Вальдемара II. О миссионерской деятельности их рассказываются вещи мало уважительные и даже порочащие; все поведение датчан по отношению к Риге изображается, как необъяснимая и несправедливая претензия. Когда при всем том убеждаешься, что характеристика датчан в Хронике выглядит все же относительно мягкой, возникает вопрос: не оттого ли это, что папа, возможный читатель Хроники, был открытым покровителем Дании; с другой стороны, если о шведах, также претендовавших на эстонское поморье, не говорится дурного, то не потому ли только, что они потерпели неудачу?

Как бы то ни было, мнение Г. Гильдебранда о беспристрастии Генриха в национальных оценках и его "справедливости к врагу" никак нельзя признать обоснованным.

Обратимся теперь к другой области, где в том же, примерно, характере изложения можно искать данных для уяснения личной позиции автора Хроники в сфере внутри-ливонских отношений.

Каковы собственно были эти отношения во время Генриха? С какими общественными группами имел дело автор Хроники? Кому служила и для чего написана Хроника? Вот вопросы, какие нам надо решить^[131].

Проще всего начать с последнего.

Сам Генрих в заключении Хроники (XXIX.9) так формулирует причины, побудившие его писать: "Много дел и славных дел совершилось в Ливонии во время обращения язычников к вере Иисуса Христа. Все их нельзя ни описать, ни упомянуть, чтобы не навеять скуки на читателей. Это же немногое написано во славу того же господа нашего Иисуса Христа, кто столько великих и славных побед даровал в Ливонии людям своим, а также во славу возлюбленной его матери. И чтобы слава, подобающая ему за столь достойные хвалы деяния, впоследствии не пала в забвение из-за небрежности и лености людской, решили мы, по просьбе господ и товарищей, смиренно написать о ней и оставить потомкам...".

Старые исследователи Хроники (до издания ее в MGH), задаваясь вопросом, кто были domini — господа Генриха, обыкновенно думали, что он говорит тут либо о меченосцах, либо о епископе и меченосцах^[132]. В доказательство приводили ряд других приложений слова domini в Хронике именно к меченосцам^[133], а прежде всего место из XVI.4, где епископ в речи, обращенной к ливам, называет меченосцев dominos nostros ac filios dilectos. Так как, однако, по ближайшем изучении, все эти аналогии оказываются не доказательны (поскольку говорят о господах покоренной страны, но не о господах хрониста), а только что приведенная содержит неправильное чтение (вместо nostros, нужно vestros), исправленное в издании MGH, остается признать, что нас ничто не обязывает разуметь в числе заказчиков Хроники, под словом domini, меченосцев, и ничто, наоборот, не препятствует пониманию этого слова, как domini episcopi или domini legatus et ep-us и т. п.

Переходя от терминологических толкований к анализу некоторых мест Хроники по существу, мы получаем вполне определенный вывод и уже не только в этой отрицательной формуле.

Многое, что нам известно о Генрихе, позволяет заранее предполагать, что в борьбе епископа Альберта с орденом автор Хроники мог быть только на стороне епископа. Он — scholaris Альберта, его ученик; от Альберта получил посвящение и приход; несмотря на свое скромное положение, участвует в труднейших дипломатических предприятиях епископа внутри Ливонии, каковы, например, переговоры с восставшими ливами (XVI.4), где, кажется, именно Генрих ("один из спутников") удержал епископов от решительного разрыва с ливами, добился возвращения на переговоры епископа Филиппа рацебургского и затем (прямо поименованный, как его толмач, Генрих из Лэттии) защитил епископа от насилия; вспомним также его роль в качестве епископского комиссара при разделе Толовы с меченосцами (см. выше, стр. 24); тот же Генрих сопровождает епископа Филиппа на Латеранский собор и, вероятно, присутствует на соборе вместе с епископом Альбертом; как епископский священник, Генрих миссионерствует в Толове (XVIII.3), а позднее в Эстонии, ревностно защищая дело епископа перед Андреем лундским.

Вполне естественно будет, если этот ставленник Альберта, притом, очевидно, пользовавшийся и доверием, при возникновении в Ливонии внутренних разногласий окажется на стороне епископа, а не его противников.

Серьезные разногласия между епископом и орденом обнаружились, как мы знаем, уже к началу 1207 г. Альберт, получив от императра "мандат" на Ливонию^[134], становится, как имперский князь, юридически носителем верховной власти в стране, обладая притом, кроме светского, и духовным мечом. "Братьям рыцарства христова" (меченосцам) становится ясно их зависимое положение: епископ рижский (хотя бы номинально) — их сюзерен в мирских делах и владыка в духовных; блага "мира сего" — земли, власть и добыча зависят от милости епископа; мощное орудие идеологического подчинения, "меч духовный" — в его же руках.

Между тем орден к 1207 г. уже не разрозненная кучка рыцарей, а сплоченная общими интересами единая организация, что и отличает меченосцев от других (епископских) рыцарей.

Кто были эти "пилигримы" и "крестоносцы", излишне говорить: лучше всего их характеризуют также эпитеты у Маркса, как "крестоносная сволочь", "прохвосты", (die Lumpacii), "псы-рыцари" (Reitershund)^[135].

За год военного пилигримства в Ливонии папой объявлено было отпущение грехов, иначе говоря — амнистия по старым преступлениям. Немудрено, что "принимали крест" прежде всего люди, чем-то сильно опороченные у себя на родине, иногда просто преступники, "изгнанные из Саксонии за преступления", как говорится в Хронике Trium Fontium. Рядом с ними шли авантюристы всякого рода, потерпевшие дома крушение и потерявшие надежду на успех, но рассчитывавшие преуспеть и обогатиться за морем, на чужбине.

Даже в хвалебных характеристиках некоторых высших сановников Ливонии у Генриха между строк (помимо желания автора) проглядывают запятнанные биографии его героев. Бернард из Липпэ, епископ семигаллов, на вид весьма достойная фигура, в молодости, оказывается, "в своей стране был виновником многих битв, пожаров и грабежей", за что и был "наказан богом" (XV.4)^[136]. Даже Филипп, епископ рацебургский, почитаемый Генрихом и изображаемый в виде святого, попал в Ливонию сильно скомпрометированным близостью к отлученному папой Оттону IV.

Рыцари (и не один Годфрид в XI.4) оказываются в Хронике то лихоимцами и неправедными судьями, то убийцами (как Викберт), то бесчестными нарушителями договоров и предателями.

Епископу нелегко было сплавляться с такими "защитниками церкви" и не раз, видимо, приходилось против воли разрешать им то, чего не следовало, так как иначе они обошлись бы и без разрешения: вспомним, как Альберт дал согласие на битву с эзельским флотом в VII.2. Неповиновение и своеволие едва ли были редкостью в среде пилигримов, если Генрих считает нужным, как бы в виде исключения, отметить (XIII.3): "Пилигримы же этого года готовы были послушно участвовать в работах по постройке стены и в других, где могли служить богу".

До тех пор, пока этот сброд авантюристов оставался только сбродом, управлять им было, хоть и трудно, но возможно: государственной опасности и угрозы верховной власти епископа эти люди еще не представляли.

Иначе пошло дело с возникновением ордена. Учреждение его было неизбежностью для епископа. Не только продолжать завоевания, но и удерживать захваченное было невозможно без помощи постоянной военной силы. Ежегодно сменявшиеся отряды пилигримов и горсточка вассалов, осевших в Ливонии, получив лены от епископа, достаточной гарантии успеха не давали. Между тем перед глазами Альберта был готовый пример и образцовое, казалось, решение задачи — в виде деятельности ордена тамплиеров. Недюжинный политик, он вполне последовательно и остановился на таком решении. Если же позднее обнаружилось, что, учредив орден^[137], он сам создал себе "могильщика" или, по крайней мере, вместо орудия, приобрел в лице ордена соперника и противника, грозного своей организованностью, то это, нам кажется, столь же естественно, как и, несомненно, союзные отношения Альберта с нарождающимся рижским бюргерством в борьбе с феодалами-меченосцами.

Торговые связи немцев с Прибалтикой установились значительно ранее первых попыток их закрепления в Ливонии и ранее первых опытов крещения туземцев. "Апостол" Ливонии Мейнард шел по следам купцов, пользуясь их примером и поддержкой. В его время, судя по Хронике, торговать на Двине было безопаснее, чем миссионерствовать^[138]. Епископ Альберт, основатель немецкой колонии, также действует в союзе с купечеством, но его роль уже иная: он не только ищет поддержки, но и сам в силах оказать ее, притом, чем дальше, тем в большей степени. Экономическое устройство колонии и ее торговое будущее, естественно, составляют предмет его постоянной заботы. Строя Ригу, как будущий торговый порт, епископ старается обеспечить ей монополию путем наложения папского интердикта на гавань семигаллов (IV.6). Купцы в это время представляют уже корпорацию, действующую объединенной^[139]. При своих частых поездках в Германию Альберт заботится о наборе не только войска, но и мастеров, ремесленников. Вероятно, именно их, кроме купцов, надо разуметь под "первыми горожанами", прибывшими в Ригу в 1202 г (VI.2). Он нанимает за плату рабочих для отправки в Ригу^[140]. Интересы купцов неизменно находятся в поле его зрения. Обиды, нанесенные купцам, являются таким же (а в сущности, главным) поводом к открытию военных действий, как и сопротивление "благодати крещения" и "игу христианства" (ср. XI.7, XII.6, XIII.5, XIV.9, XVI.2, XIX.4 и др.). При таком положении постепенно выросшее рижское бюргерство естественно должно было смотреть на епископа, как на союзника. Он для рижан свой человек: дело его — их дело, и враги его — их враги. Не будучи уже в XIII в. только "торгующими воинами", как во времена викингов, вооруженные купцы и теперь очень часто, если не всегда, участвуют в военных предприятиях епископа, вместе с рыцарями и прочим военным людом ходят на войну и защищают город.

Когда епископ и орден становятся открытыми врагами, партию епископа составляют не одни клирики и "люди церкви": сюда же принадлежат, конечно, и рижские ремесленники и все купечество^[141]. Достаточно выразителен тот факт, что против вынужденных и невыгодных Альберту уступок Дании, на которые согласны подкупленные Вальдемаром II меченосцы, протестуют "и прелаты монастырей, и церковные люди, и горожане, и купцы, и ливы, и лэтты" (XXV. 1); датскому судье Годескальку именно "купцы отказались дать лоцмана на корабль, как при поездке из Готландии в Ливонию, так и при возвращении из Ливонии в Готландию" (XXV.2). Не менее характерно, что в заговоре против меченосцев и датчан участвуют "горожане рижские с купцами, ливами и лэттами" (XXV.3). Наконец, ультиматум, предъявленный меченосцам в критический момент великого эстонского восстания (XXVI.3) в ответ на просьбу ордена о помощи, несомненно, шел не только от "людей церкви", но и от рижского бюргерства^[142]. Автор Хроники, летописец деятельности Альберта, принадлежал к той же партии. Однако, в его изложении это обнаруживается далеко не сразу и не с первого взгляда. Правда, почти вся Хроника, за исключением нескольких первых страниц, посвящена деятельности Альберта; хронологически изложена по годам его епископства; писана в момент полного торжества епископа на внешнем и внутреннем фронтах, как бы подводя итог его успехам и заканчиваясь апогеем этих успехов. Как это ни очевидно, но само по себе еще ничего не говорит об отношении автора к меченосцам, к борьбе их против епископа и к действовавшим в Ливонии партиям. Старые исследователи Хроники, как уже упоминалось, и вообще не находили в ней точного ответа на эти вопросы, а особенно — ответа в интересующем нас смысле. Между тем такой ответ в ней есть, но искать его зачастую нужно между строк.

Назначение Хроники ясно указано Генрихом в ее заключении (XXIX.9), но это — официальное назначение. Рядом с ним с большим вероятием предполагают другую, не названную автором, практическую цель, имевшую наибольшее влияние на всю установку Хроники.

Как мы знаем, Генрих писал свое произведение в то самое время, когда в Ливонии гостил прибывший по инициативе епископа папский легат, который имел поручение изучить действительное положение вещей на месте и, может быть, решить вопрос о возведении Альберта в сан архиепископа-митрополита с подчинением ему всех пяти прибалтийских епископий^[143].

В высшей степени вероятно^[144], что Хроника была заказана Генриху епископом, как подробный отчет об истории и состоянии ливонской колонии, который облегчил бы легату ориентацию в разных запутанных и спорных отношениях внутри страны и с соседями, исторически обосновал бы в его глазах известные претензии, подсказал бы, наконец, определенное, притом благоприятное епископу решение.

Это — всего лишь гипотеза, остроумно построенная Г. Гильдебрандом, однако гипотеза, не только обладающая большим правдоподобием, но и чрезвычайно плодотворная в смысле понимания и толкования интереснейших, без нее необъяснимых особенностей изложения в Хронике^[145].

Сосредоточив внимание на некоторых отдельных высказываниях Генриха, а особенно на его весьма характерных умолчаниях, обмолвках и внутренних противоречиях, можно установить, во первых, что он, касаясь определенных тем, в частности — взаимоотношений епископа с орденом, с Римом и датчанами и других, более или менее щекотливых обстоятельств в ливонских делах епископа, говорит не все, что знал или должен был знать; во вторых, что по тем же темам и соседним с ними он всегда высказывается с величайшей сдержанностью, избегая определяющих эпитетов, оценок, точных обозначений, так что, при беглом чтении, даже подозрительный или заранее предрасположенный в дурную сторону читатель (например, магистр меченосцев) не мог бы уловить в тексте Хроники ничего субъективного, одностороннего и пристрастного, а в то же время читатель внимательный сумеет понять, что автор говорит не совсем так, как думает и как хотел бы говорить.

Умолчания и стилистическая маскировка у Генриха, по нашему мнению, объясняются в одних случаях нежеланием упоминать о неудачах епископа, в других — невозможностью и тактическимнеудобством говорить о врагах его с прямой враждебностью. Легату и римской курии надлежало показать картину умиротворенной внутри и не угрожаемой извне Ливонии; былые споры и разногласия, компрометировавшие епископа и его дело, следовало, по возможности, ослабить; о сильных, пользовавшихся в Риме влиянием врагах епископа никак нельзя было говорить, что думаешь, во избежание обвинения в односторонности.

Примеры такой авторской тактики мы подробно разбираем в комментарии к Хронике. Здесь остановимся лишь на главнейшем.

Возьмем первое же известие Генриха о разделе Ливонии 1207 г. Акты того времени, фиксирующие отношения ордена с епископом, показывают, что автор Хроники излагает тут дело с намеренной неясностью, скрывая поражение епископа. В его рассказе контаминируются события 1207, 1210, 1212 гг., вследствие чего от читателя ускользает длительность и напряженность происходившей борьбы; стремление епископа во что бы то ни стало, даже вопреки соглашению, удержать за собой двинскую область — полностью скрыто; папское решение 1210 г., мало благоприятное для Альберта, выглядит у Генриха простым утверждением епископской точки зрения. Дальнейшее развитие событий — продолжение раздела в 1211 и 1212 гг., вовсе не отражено в Хронике, что также, очевидно, должно было ослабить впечатление трудности и продолжительности разногласий. Об интригах меченосцев в Риме не упоминается вовсе, а между тем именно эти интриги, односторонняя информация и настойчивые обвинения чуть не довели Альберта до лишения епископства. Напрасные попытки епископа противодействовать самочинным предприятиям меченосцев в Эстонии, если и упоминаются в Хронике, то с совсем иной атрибуцией: действия ордена и лэттов, по Генриху, вызывали сильное неудовольствие — то судьи ливов, Германна (XII.6), то жителей Торейды (XIII.5), причем читателю остается только недоумевать о причинах этого мнимого неудовольствия подставных лиц.

Не меньше неясностей в описании рижско-датских отношений. Если верить Генриху, то претензии датчан на господство в Эстонии и Ливонии были неожиданны, произвольны и ни на чем не основаны: Вальдемар II будто бы вмешался в эстонские дела просто по просьбе епископа рижского и "ради славы пресвятой девы". Между тем позднее сам датский король ссылался на нечто совершенно иное: он настойчиво утверждал, что Эстония и Ливония уступлены ему Альбертом, разумея, конечно, переговоры 1218 г. Возможно, что это заявление в известной мере и было преувеличено, но едва ли оно ложно целиком. Генрих не упоминал бы о нем, если бы мог умолчать, но, повидимому, королевская мотивировка была общеизвестна и в какой-то части основательна. В таком случае рассказ Хроники о переговорах епископа с Вальдемаром II должен быть признан неточным именно в том пункте, где точность была бы наиболее опасна для Альберта.

Ту же систему недомолвок и полуистин находим и в других местах Хроники, между прочим — во всей истории сношений с русскими. Если, например, епископ Альберт "иногда платил" за двинских ливов дань князю полоцкому, то, значит, он не только до определенного времени признавал права князя на эту дань (что и без того несомненно), но в известной степени и себя самого считал тогда ему подвластным или, по крайней мере, не мешал князю видеть в нем данника. Спрашивается, что же при таком положении (кроме, конечно, "божьего внушения"!) заставило князя Владимира отказаться от своих прав и от всякой дани, да еще перед самой битвой, где он имел бы полный перевес? Мы не знаем. Не говорит об этом и Генрих, может быть, не желая умножать число "дипломатических" (о других он сказал бы "коварных") хитростей Альберта. Изобилует неясностями история Кукенойса и Герцикэ. В ней местами чувствуется что-то загадочное и недосказанное, но едва ли лестное для немцев.

Еще один пример. Отношения Альберта к его новым подданным в "мирное время" рисуются идиллическими чертами, неприятные для епископа обстоятельства изображаются с сильной ретушью: епископ полон"отеческой любви" к новообращенным; только ею (а отнюдь не угрозой восстания и отпадения "верных" ливов!) объясняются его уступки в вопросе о тяжести "богом установленной десятины" (XV.5, XVI.3). Суд его, оставляющий лэттам из Аутинэ ульи, но отнимающий у них земли в пользу меченосцев, справедливый суд и принимается лэттами "с радостью". Правда, незадолго до того ливы из Саттезелэ, не обнаружившие радости при таком случае, были разгромлены меченосцами для примера прочим, но этого рода сближения чужды "оптимистической" манере Генриха и уловимы только при специальном анализе встречающихся у него непоследовательностей.

Приведенные образчики показывают, с какой осторожностью автор Хроники обходит все опасные для репутации епископа сюжеты. Обратимся теперь к его высказываниям об ордене, помня однако, что непосредственно и открыто враждебными они не могли быть ни в каком случае.

Прежде всего надо заметить, что, в то время как дела епископа и рижан занимают центр внимания Генриха, не упускающего тут даже таких мелочей, как приключения посланных за епископским облачением (в IV.2) или имена двух-трех убитых в стычке горожан, об ордене с самого начала говорится как будто между прочим, его история остается в полутени. О возникновении ордена сказано бегло и смутно (VI.6), без всяких подробностей о его организации, внутренней жизни, отношениях к туземцам и пр. Первое упоминание о магистре Венно читается только в XII.6. Тут же впервые назван, и то мельком, Венден, город меченосцев, хотя несколько выше встречаются уже "рыцари из Вендена". Также бегло, лишь попутно с подробным изложением прочего, говорится о меченосцах и дальше. Исключение составляют те места, где автор может, не подвергая подозрению роль епископа, с "наивностью летописца" сообщить нечто, порочащее орден. Там он не скупится на детали и бывает даже красноречив. Таков рассказ о крупнейшем орденском скандале — убийстве магистра Венно Викбертом. Как этот рассказ ни неприятен был для меченосцев, рассказчика нельзя было упрекнуть ни в чем: он только "объективен", и даже заявление убийцы о готовности подчиниться епископу, наверное, не вымысел. В том же роде — подробнейшее известие о восстании лэттов с ливами в 1212 г. (XVI.3-5). Действительной причиной восстания было стремление покончить со всякой немецкой властью в Ливонии и сбросить "иго христианства". Эта причина тщательно завуалирована, а вместо нее на первый план выдвинут случайный повод, непосредственно вызвавший взрыв — недовольство лэттов из Аутинэ притеснениями со стороны венденских меченосцев. Взяв такую установку, Генрих со вкусом рисует благодетельную и авторитетную роль епископа, как примирителя и верховного судьи, что составляет нужный ему контраст с подразумеваемой характеристикой меченосцев. Рассказывая в следующих главах о самочинных походах меченосцев в Эстонию и не желая упоминать о бессильном противодействии им епископа, Генрих дважды подчеркивает недовольство лэттского судьи и ливов этими действиями меченосцев, как бы еще раз напоминая читателю о дурных отношениях населения к ордену.

Об изменническом союзе меченосцев с датчанами в Хронике нет ничего: эта тема была слишком опасна в те дни, когда писалась Хроника, в первые дни после установления сравнительного мира между епископом, орденом и Данией. Ясно, однако, что Генрих нисколько не заблуждался в этом вопросе. Достаточно вспомнить, как он рассказывает о заговоре, устроенном рижанами "против короля датского и всех своих противников" (XXV.3). Меченосцы тут не названы вовсе, но несколько ниже обнаруживается, что ими-то и подавлен заговор. Почему ими — спросит читатель. Об этом Генрих дипломатически молчит, предоставляя догадываться, что нетрудно сделать, найдя там же (XXV.3), немного далее, краткое указание, что в поход с магистром пошло мало народу "из-за бывшего в стране несогласия".

Очень ярко и с подробностями описано начало эстонского восстания, направленного прежде всего против меченосцев. У читателя все более укрепляется впечатление, что орден дурно правит людьми и не умеет ладить с населением.

Лживая и предательская тактика ордена в споре о разделе Эстонии нигде в Хронике прямо не характеризована, но заключительный эпизод спора — ультиматум, предъявленный рижанами меченосцам в пользу епископа, изображен с явным сочувствием рижанам и в тоне торжества (XXVI.13).

С полной откровенностью говорится о радости поморских эстов и жителей Унгавнии, попавших в епископский удел, а не к меченосцам (XXVIII.2). Нельзя, наконец, не отметить, что безыменные "владетели и судьи земли пресвятой девы" (т. е. Ливонии), которых Генрих в XXV.2 так патетически увещевает не притеснять население, невольно отождествляются с притеснителями-меченосцами, а еще более это подчеркивается троекратным упоминанием в XXIX.3 о настойчивых советах легата меченосцам не угнетать народ.

Из всего этого, полагаем, ясно, что в лице Генриха перед нами скрытый враг меченосцев. Насилие со стороны епископа, прикрытое ложью церковной фразеологии, но от того не менее тягостное для населения, хронист намеренно рисует, как благодетельный контраст жестокостям меченосцев, что, конечно, никак убедить нас не может.

* * *

Мы рассмотрели, по возможности, все данные, касающиеся биографии Генриха, его литературной физиономии, его мировоззрения, как историка и общественного деятеля, наконец, его позиции в качестве автора Ливонской Хроники. Краткая итоговая формула нашего вывода выражается в следующем.

Генрих из Лэттии (Генрих Латвийский), один из замечательнейших хронистов средневековья, немец, вероятно, и по происхождению, но, несомненно, немец по культуре; человек XIII в. по своему церковному мировоззрению и по наивности исторического мышления, хороший стилист и недурной оратор, в своей чрезвычайно богатой фактами Хронике не был бесстрастным и простодушным летописцем, как обычно думают. Боевой темперамент военного миссионера и убежденность человека определенной партии намеренно завуалированы в Хронике в силу обстановки, в какой она писалась, но (может быть, и не всегда случайно!) завуалированы не до конца. Писалась Хроника действительно "не ради лести и мирской корысти" (XXIX.9), но правда, как ее понимал летописец, не была правдой меченосцев. Хроника — не только панегирик немецкого завоевания Ливонии, это — апология организатора завоевания — Альберта, рижского епископа, опиравшегося на враждебное феодальному ордену бюргерство. По отношению к ордену Хроника скрыто враждебна. Это заложенное в Хронике внутреннее противоречие, позволяя нам вскрыть и то, что автор таит, особенным образом освещает всю композицию Хроники. Став для нас из апологии насильников их обвинительным актом, Хроника сохраняет высокую документальную ценность.

VI

Научное и общественное значение Хроники

Написанная очевидцем и участником событий, чрезвычайно детальная, весьма точная в подробностях и богатая содержанием Хроника Ливонии по праву занимает одно из первых мест в средневековой историографии. Правда, хронологически она не обнимает и полвека (а вполне разработана лишь для 28 лет епископства Альберта), топографически же касается только Прибалтики, но в этих рамках представляет основной источник наших сведений о народах Ливонии в период появления их на европейском историческом горизонте. История Латвии, Эстонии, Курляндии, Литвы, северо-западной Руси, история германской колонизации на востоке, история Дании, наконец, история восточно-европейской культуры вообще, история, католичества и папства не могут не опираться на Хронику Ливонии, а зачастую единственно на ней и основываются.

Замечательная и редкая точность в топографических и хронологических показаниях делают Хронику неоценимым источником для исследований по исторической географии, по топонимике, по этнологии балтийских побережий, по определению границ распространения языков.

Ценность Хроники для русской истории велика и давно замечена. Наши летописи почти не говорят о северо-западной окраине Руси в XII-XIII вв. Полоцких летописей, если они и существовали когда-то, теперь нет, а частичный пересказ их у Татищева возбуждает справедливые сомнения. Содержательные вообще, летописи Новгорода и Пскова, ближайших к Ливонии и связанных с нею мест, говорят о ливонских делах мало и сухо: достаточно характерно уже то, что в них не названо ни одного из владетельно-княжеских имен двинской области, как не упомянуты ни Герцикэ, ни Кукенойс, ни отношения с Ригой Владимира полоцкого. Сбивчивость и неточность хронологии наших летописей именно в Хронике Генриха находит корректив, недаром серьезное изучение Хроники началось в русской науке именно со сравнительно хронологических изысканий.

Неизбежная субъективность и этой, подчеркивающей свое беспристрастие, Хроники вскрывается внимательным анализом, а после этого, с необходимой "поправкой к компасу" Генриха, его произведение оказывается обильным достоверными сведениями и многосторонне драгоценным историческим источником. Самый стиль автора и его литературное мастерство не лишены интереса для исследователя средневековой литературы и идеологии.

Помимо этого, чисто научного, значения, Хроника, без сомнения, обладала и обладает значением политическим, непосредственно связанным с различным восприятием ее читателями в разные эпохи ее литературного бытия. Это, однако, тема для особого исследования, и здесь мы коснемся ее лишь очень кратко.

Ливония, прежде чем стать в наше время комплексом национальных государств, в течение ряда веков была объектом колониальной эксплоатации со стороны сильных соседей (Германии, Дании, Польши, России). Любой из этих "обладателей" старался обосновать свои "права" и теоретически, но Хроника Генриха как апология немецких завоевателей, не всегда годилась для таких обоснований. Так как она при том и в немецкой ориентации занимает особую позицию, то была не в почете иногда и при немцах, а именно — в течение всего долгого времени, когда перевес в Ливонии был на стороне ордена. В XIV-XVII вв. ею пользовались, но пользовались мало и отрывочно^[146], для более или менее широкого круга читателей она оставалась в забвении^[147].

Открытая Грубером в половине XVIII в. и тогда же впервые напечатанная, Хроника первоначально вошла только в научный оборот, но позднее стала материалом, темой и средством политических дискуссий. Наиболее яркие моменты интереса к ней в дальнейшем совпадают с периодами особенного подъема национально-немецкого самосознания, как общегерманского (в половине XIX в. и после франко-прусской войны), так и специально прибалтийско-немецкого, обострявшегося временами в связи с внутриимперскими российскими отношениями. В последней четверти XIX в. и в начале XX в. Хроника нередко бывает орудием ожесточенной борьбы пангерманистов и обрусителей. Шовинисты обоих лагерей пользуются ею одинаково пристрастно, но не угасает к ней и научный интерес.

Наконец, в наши дни — две причины вновь и в очень сильной степени обусловливают особенное внимание к Хронике: во первых, образование на прибалтийской почве новых национальных государств и возникновение, в связи с этим, новых историографических запросов; во вторых, откровенное и упорное стремление фашистской Германии вовлечь в свою орбиту или даже подчинить себе эти новые прибалтийские государства, а в связи с этим — поиски исторических обоснований немецких "прав" на покорение.

Идеологи фашистской экспансии, полагая, что "право народа на землю вытекает из тех кровавых жертв, которые он принес для этой земли"^[148], не прочь заняться историей, хотя бы для установления количества этих "кровавых жертв".

Тем интереснее Хроника для советского историка и для советского читателя. Очень своевременно и очень поучительно, пользуясь откровенностью средневекового хрониста, убедиться в том, что "кровавые жертвы" немцев в Прибалтике были ничтожно малы по сравнению с реками чужой крови, пролитой ими; что "жертвы" приносились завоевателями не "для этой земли", а исключительно для себя самих; что подлинной жертвой, их жертвой была разоренная, подавленная и обращенная в пустыню Ливония. Йог. Дан. Грубер в предшествующем его изданию льстивом посвящении книги Георгу II, королю английскому, с пафосом говорит о том, что немцы, овладев Ливонией, "варварский и дикий народ, живший без бога, без закона и без короля, привели к культуре, к познанию божественного и соблюдению справедливости". Совершенно та же точка зрения, оправдывающая насилие цивилизаторскими целями жива и поныне. Небесполезно поэтому прочитать у Генриха, в чем собственно состояло приобщение Прибалтики к европейской культуре ("христианско-германской скотской культуре")^[149] руками немецких авантюристов, и как, несмотря на героическое сопротивление, маленькие и независимые народы были растоптаны циническими завоевателями и на столетия обращены в рабство.

* * *

При подготовке и издании этой книги нам оказали большую помощь ценные указания академиков А. С. Орлова, Б. Д. Грекова, И. Ю. Крачковского, и проф. Е. А. Косминского, а также весьма внимательное отношение к нашим запросам Библиотеки Академии Наук СССР, в лице зав. отд. особых фондов В. И. Бернера и ст. библиотекаря Т. И. Бохановской. Некоторыми (ниже отмеченными) библиографическими данными мы обязаны Е. А. Рыдзевской.

Всем названным лицам считаем долгом принести глубокую благодарность.

С. Аннинский.

ХРОНИКА ЛИВОНИИ

КНИГА ПЕРВАЯ О первом епископе Мейнарде

(I). Божественное провидение, помнящее о Раабе и Вавилоне{1}, то есть о заблуждении язычников, вот каким образом в наше нынешнее время огнем любви своей пробудило от греховного сна в идолопоклонстве идолопоклонников ливов.

2. (_{Прибытие Мейнарда в Ливонию}) В обители Зегебергской был священник ордена блаженного Августина, Мейнард, человек достопочтенной жизни, убеленный почтенной сединой. Просто ради дела христова и только для проповеди прибыл он в Ливонию вместе с купцами: тевтонские купцы, сблизившись с ливами, часто ходили в Ливонию на судне по реке Двине{2}.

3. Так вот получив позволение, а вместе и дары от короля полоцкого, Владимира (Woldemaro de Ploceke), которому ливы, еще язычники, платили дань, названный священник смело приступил божьему делу, начал проповедовать ливам и строить церковь в деревне Икесколе (Ykeskola.) 4. Первые из этой деревни крестились Ило, отец Кулевены, и Виэцо, отец Ало, а за ними вслед и другие{3}.

5. В ближайшую зиму литовцы (Lettones), разорив Ливонию, весьма многих увели в рабство. Чтобы избежать их ярости, проповедник, вместе с икескольцами, укрылся в лесах; когда же они ушли, Мейнард стал обвинять ливов в неразумии за то, что у них нет никаких укреплений. Он обещал им выстроить замок, если они решат стать и быть детьми божьими. Это пришлось им по сердцу, они дали обещание и клятвенно подтвердили, что примут крещение.

6. (_{Закладка замков Икскюля и Гольма}) В ближайшее лето из Готландии привезли каменотесов, а между тем ливы вторично подтвердили свое искреннее желание принять христианство. Перед закладкой Икескольского замка часть народа крестилась, а все обещали (но лживо) креститься, когда замок будет окончен. Начали класть стены на фундаменте. Так как пятая часть замка строилась на средства проповедника, она поступала в его собственность, а землю для церкви он заготовил ранее.{4}

Как только замок был закончен, крещеные вновь возвратились к язычеству, а те, кто еще не крестились, отказались принять христианство. Мейнард однако не отступил от начатого дела. В это время соседние язычники семигаллы, услышав о постройке из камня и не зная, что камни скрепляются цементом, пришли с большими корабельными канатами, чтобы, как они думали в своем глупом расчете, стащить замок в Двину. 7. Перераненные стрелками они отступили с уроном. Соседние люди из Гольма подобными же обещаниями обошли Мейнарда и получили выгоду от этой хитрости: им также был выстроен замок.{5}

(_{Мейнард посвящен в епископы}) Сначала однако по каким-то причинам шестеро крестились, а имена их: Вилиенди, Ульденаго, Вадэ, Вальдеко, Герведер, Виэтцо. 8. Пока строились упомянутые замки, Мейнард был посвящен в епископы бременским митрополитом. 9. Когда был окончен второй замок, нечестные люди, забыв клятвы, обманули Мейнарда, и не нашлось ни одного, кто бы принял христианство (₁₁₈₆).{6}

Проповедник, конечно, смутился духом, особенно когда мало по малу имущество его было расхищено, людей его избили, а самого его ливы решили изгнать из своеих владений. Крещение, полученное в воде, они надеялись смыть, купаясь в Двине, и отправить назад в Тевтонию.

10. (_{Теодорих, помощник Мейнарда}) У епископа был сотрудник в проповедании евангелия — Теодорих, брат цистерцианского ордена, впоследствии бывший епископом в Эстонии. Ливы из Торейды решили принести его в жертву своим богам, потому что жатва у него была обильнее, а на их полях погибла затопленная дождями.{7} Собрался народ, решили узнать гаданием волю богов о жертвоприношении. Кладут копье, конь ступает [через него] и волею божьей ставит раньше ногу, почитаемую ногой жизни; брат устами читает молитвы, руками благословляет. Кудесник говорит, что на спине коня сидит христианский бог и направляет ногу коня, а потому нужно обтереть спину коня, чтобы сбросить бога. Когда это было сделано, а конь опять, как и в первый раз, ступил раньше ногою жизни, брату Теодориху жизнь сохранили.{8}

Когда тот же брат был послан в Эстонию, он перенес большую и смертельную опасность от язычников из-за солнечного затмения, бывшего в день Иоанна Крестителя: говорили, что он съедает солнце.

В то же время один раненый лив из Торейды попросил брата Теодориха вылечить его, обещая креститься, если будет вылечен. Брат истолок травы и, хотя не знал их действия, призвав имя божье, исцелил его и телом и духом, крестивши.

Это был первый, кто в Торейде принял веру христову.

Зовет также брата Теодориха один больной и просит крестить его; сначала упорные и дерзкие женщины отклоняли его от святого намерения, но когда болезнь усилилась, неверие женщин было сломлено, больной был окрещен и поручен богу в молитвах. Когда он умирал, один новообращенный, бывший на расстоянии семи миль оттуда, видел и свидетельствовал, что ангелы несли на небо его душу.

11. (_{Мейнард напрасно пытается вернуться в Германию}) Когда вышесказанный епископ убедился в упорстве ливов, а дело его рушилось, он, собравши клириков и братию, решил вернуться назад и пошел на купеческие корабли, отправлявшиеся уже к пасхе в Готландию.

Тут лукавые, ливы со страхом предвидя, что потом придет христианское войско, стали лицемерными слезами и всякими иными способами, со лживым старанием, удерживать епископа.

12. (_{Посольство Теодориха к папе}) Они говорили (как когда-то говорилось, но с другим намерением, святому Мартину): "Зачем ты покидаешь нас, отец? На кого ты оставляешь нас брошенными? Разве может пастырь уйти, когда овцам его грозит опасность от волчьих зубов?". И вновь все ливы обещали принять христианство. Бесхитростно поверил епископ этим словам и, по совету купцов, полагаясь к тому же на предстоящий приход войска, пошел с ливами назад.{9} Дело в том, что кое-кто из тевтонов, датчан, норманов и других обещали, если будет нужно, привести войско. Когда епископ, по отплытии купцов, возвращался назад, жители Гольма приветствовали его приветствием в духе Иуды, говорили: "Здравствуй, равви", и спрашивали, почем соль и ватмал в Готландии.{10} В огорчении он не мог удержаться от слез и отправился в Икесколу, в свой дом. Он назначил, в какой день собрать народ для увещания по поводу обещанного принятия крещения, но ливы в назначенный день не пришли и обещания не исполнили. Поэтому, посоветовавшись со своими, он решил идти в Эстонию, чтобы с зазимовавшими там купцами отправиться в Готландию. Между тем ливы уже готовили ему гибель во время этого путешествия, но Анно из Торейды предупредил его об этом и убедил вернуться. Так, после многих колебаний епископ возвратился в Икесколу, не имея возможности покинуть страну. Чтобы получить совет, он тайно направил к господину папе послом брата Теодориха из Торейды. Тот, видя, что ему иначе не выйти из страны, благочестивой хитростью обошел козни ливов: он ехал верхом, одетый в столу, с книгой и святой водой, как будто для посещения больного. Этой причиной он и объяснял свое путешествие, когда его спрашивали путники, и таким образом сумел ускользнуть — выехал из страны и прибыл к верховному первосвященнику. Этот последний, услышав о числе крещенных, нашел, что их надо не покидать, а принудить к сохранению веры, раз они добровольно обещали принять ее. Он поэтому даровал полное отпущение грехов всем тем, кто, приняв крест, пойдут для восстановления первой церкви в Ливонии.{11}

13. (_{Нападение на Эстонию}) Тогда же епископ, вместе со шведским герцогом, тевтонами и готами, напал на куров, но бурей их отогнало в сторону. Они пристали в Виронии, эстонской области, и в течение трех дней разоряли ее. Виронцы уже начали было переговоры о принятии христианства, но герцог предпочел взять с них дань, поднял паруса и отплыл к досаде тевтонов.{12}

14. (_{Смерть Мейнарда}) Между тем блаженной памяти епископ Мейнард, после множества трудов и огорчений слег в постель и видя, что умирает, созвал всех старей шин Ливонии и Торейды и спросил, хотят ли они быть опять без епископа после его смерти. Те единогласно заявили, что предпочитают иметь отца-епископа. Немного спустя епископ кончил свои дни (₁₁₉₆).{13}

КНИГА ВТОРАЯ О втором епископе Бертольде

(II) Когда совершен был по обычаю похоронный обряд и епископ не без слез и сожалений со стороны ливов был погребен, стали судить о преемнике и послали к бременскому митрополиту за подходящим лицом. Намечен был почтенный аббат лукский Бертольд цистерцианского ордена. Первоначально он не обнаружил готовности ехать, но потом побежденный просьбами митрополита принял бремя проповеди{14}.

2. (_{Посвящение Бертольда в епископы}) Став епископом, он, поручив себя господу, сначала отправился в Ливонию без войска попытать счастья. (₁₁₉₇) Прибыв в Икесколу, он вступил во владение церковью и собрал к себе всех важнейших лиц, как язычников, так и христиан. Предложив им напитки, угощение и подарки, он старался расположить их к себе и говорил, что прибыл но их зову, чтобы во всем заменить своего предшественника.

3. (_{Первая неудача}) Они сначала ласково его приняли, но потом на освящении гольмского кладбища наперерыв старались — одни сжечь его в церкви, другие убить, третьи — утопить. Причиной его прибытия они считали бедность. (_{Крестовый поход}) Увидев такое начало, он тайно сел на корабль и вернулся в Готландию, оттуда отправился поход в Саксонию и обратился к господину папе, к митрополиту и всему христианству с жалобой на гибель ливонской церкви. Господин папа даровал отпущение грехов всем, кто примет на себя знак креста и вооружится против вероломных ливов; епископу Бертольду он дал грамоту об этом, как и его предшественнику.

4. (₁₁₉₈) Собрав людей, епископ прибыл с войском в Ливонию и подошел к замку Гольм, который расположен посредине реки. Отправив в лодке посла, он спрашивает, решили ли они принять христианство и сохранить его принявши. Те заявляют, что ни признавать, ни соблюдать не хотят. Епископ же не мог причинить им никакого вреда, так как корабли оставил позади. Поэтому он с войском возвратился на место Риги и стал совещаться со своими, что делать.

5. Между тем против него собралась в боевой готовности масса ливов и устроила стоянку за рижской горой.{15} Они все же послали к епископу гонца спросить, зачем он привел войско. Причина в том, ответил епископ, что они, как псы на блевотину, все возвращаются от христианства к язычеству. Тогда ливы говорят: "Мы эту причину устраним. Ты только отпусти войско, мирно возвращайся со своими в свою епископию и тех, кто приняли христианство, понуждай к соблюдению его, а других привлекай к принятию речами, а не мечами". Епископ потребовал у них в залог своей безопасности их сыновей, но они между собой решили не давать, а между тем, под предлогом сбора части заложников, предлагают и получают краткое перемирие, причем, по обычаю, стороны в знак мира пересылаются копьями.{16} Во время этого перемирия они перебили много тевтонов, искавших корма для коней. Увидев это, епископ отослал им копье и прервал перемирие. Ливы вопят и шумят по обычаю язычников. 6. Готовятся к бою и саксонские войска с другой стороны. (_{Бой с ливами и смерть Бертольда, 24 июля}) Стремительно бросаются они на язычников, и ливы бегут. Епископ, не удержав коня, из-за его быстроты замешался в массу бегущих. Тут двое схватили его, третий, по имени Имаут, пронзил сзади копьем, а прочие растерзали на куски.{17}

7. Ливы бежали стремглав, боясь, что войско гонится за ними, так как видели тевтонский рыцарский шлем, который [на самом деле] надел себе на голову один лив, убив тевтона.

Потеряв вождя, войско, конечно, пришло в волнение и стало на конях и с кораблей огнем и мечом опустошать ливские нивы. Увидев это, ливы, во избежание больших бед, снова заключили мир, позвали к себе клириков, и в в первый день в Гольме крестилось около 50 человек, а в следующий обращено было в Икесколе около 100. Они принимают по замкам священников и назначают на содержание каждого меру хлеба с плуга.{18} Видя это, войско успокаивается и готовится к возвращению.

8. (_{Мир и отплытие войска}) Ливы, потеряв пастыря, по совету клириков и братьев, посылают гонцов в Тевтонию за новым преемником ему. При таких обстоятельствах саксонский отряд, доверившись непрочному миру, возвращается во-свояси; остаются клирики, остается и один купеческий корабль. (_{Ливы отрекаются от христианства}) Только что суда отошли под ветром, и вот — вероломные ливы выйдя из обыкновенных бань, стали обливаться водой в Двине, говоря: "Тут мы речной водой смываем воду крещения, а вместе и самое христианство; принятую нами веру мы бросаем и отсылаем вслед уходящим саксам". Эти ушедшие вырезали на ветви одного дерева подобие человеческой головы, а ливы сочли его за саксонского бога и, думая, что этим наводится на них наводнение и мор, наварили по обычаю меду, пили вместе и, посоветовавшись, сняли голову с дерева, связали плот из бревен, положили на него голову будто бы саксонского бога и вместе с верой христианской отправили за море, вслед уходящим в Готландию.

9. По истечении месяца они нарушили мир, стали захватывать братьев, дурно с ними обращаться, завладели их имуществом и, как воры или грабители, расхитили его. Так как и кони были угнаны, поля остались необработанными. От всего этого церковь понесла убытка до двухсот марок. Клир бежал из Икесколы в Гольм, не зная, на что ему надеяться и где укрыться.

10. (_{1199, Апр. 18}) После того, великим постом, ливы сообща решили казнить смертью всякого клирика, какой останется в стране после пасхи. (_{Клирики бегут от преследования}) Поэтому, клирики с одной стороны, чтобы избежать смерти, с другой, чтобы найти пастыря, отправились в Саксонию. Ливы решили убить и купцов, какие остались, но купцы, принеся дары старейшинам, спасли себе жизнь.{19}

КНИГА ТРЕТЬЯ О епископе Альберте

(III) (_{Посвящение Альберта в епископы}) В год господень 1198 достопочтенный Альберт, каноник бременский, был посвящен в епископы. 2. В следующее за посвящением лето он отправился в Готландию и там набрал до пятисот человек для крестового похода в Ливонию. 3. Проезжая оттуда через Данию (Daciam), он получил дары от короля Канута, от герцога Вольдемара и архиепископа Авессалома. 4. (_{Первые пилигримы, 1199, Дек. 25}) Вернувшись к рождеству в Тевтонию, он на многих возложил знак креста в Магдебурге, где в это время коронован король Филипп с супругой. 5. На судебном заседании у короля ставился вопрос, отдаются ли под опеку папы имущества идущих пилигримами в Ливонию, как это делается для отправляющихся в Иерусалим. Было отвечено, что они принимаются под покровительство апостольского престола, так как папа, назначая пилигримство в Ливонию с полным отпущением грехов, приравнял его пути в Иерусалим{20}.

Второй год епископства Альберта.

(IV) (₁₂₀₀) Во второй год епископства Альберт, вместе с графом Конрадом Дортмундским (de Tremonia), Гарбертом Ибургским (de Yborch){21} и многими пилигримами, пошел в Ливонию, имея с собой 23 корабля. 2. (_{Прибытие в Икскюль. Нападение ливов}) Войдя в Двину и поручив себя и своих богу, он направился к замку Гольм и, продвигаясь дальше, собирался идти в Икесколу, но когда они поднимались вверх по реке, на них напали ливы, кое-кого ранили, а священника Николая и других убили. Тем не менее епископ со своими, хоть и не без труда, достиг Икесколы. Братья, жившие там со времени первого епископа, и другие радостно их приняли. Собравшиеся ливы тут же заключили с тевтонами мир на три дня, но только из хитрости: чтобы в это время собрать войско. 3. По заключении мира епископ отправился вниз по течению в Гольм и, полагаясь на мир, послал в Динамюндэ на корабли гонцов за епископским креслом, облачением и другим необходимым. Посланные, взяв что хотели, под покровом будто бы полного мира пошли обратно тем же путем. По дороге, когда они поднялись выше Румбулы (Rumbule), ливы, нарушив мир, жестоко напали на них{22}; один корабль отступил и спасся, а другой был захвачен, и почти все бывшие на нем убиты. Продвинувшись затем к Гольму, ливы осадили епископа с его людьми. Осажденные, не имея пропитания ни для себя, ни для коней, были очень стеснены, но в конце концов, разрыв землю, нашли в разных местах много закопанного хлеба и других припасов. Между тем пришли фризы всего на одном корабле, подожгли нивы ливов и стали, насколько хватало сил, тем и другим вредить им. Ливы, увидев это и боясь большей опасности, возобновили и подтвердили мир, пошли с епископом и тевтонами к месту Риги, где Ассо и много других получили благодать крещения.

4. (_{Епископ добивается заложников}) Не полагаясь однако, из-за вероломства ливов, на мир, многократно уже ими нарушавшийся, епископ потребовал заложников от Анно, Каупо и старейшин страны. Они были приглашены на пир (potacionem), явились все вместе и были заперты в одном доме. Боясь, что их отправят за море в Тевтонию, они представили епископу около тридцати своих сыновей, лучших, какие были на Двине и в Торейде. Епископ с радостью принял их и, поручив страну господу, отплыл в Тевтонию.

5. (_{Отьезд епископа в Германию. Мысль о закладке Риги}) Перед отъездом ливы указали ему место для города, который назвали Ригой — либо по озеру Рига, либо — по обилию орошения, так как место омывается и свыше и внизу. Внизу — в том смысле, что там много воды и орошенных пастбищ или что там дается грешникам полное отпущение грехов, а тем самым, следовательно омываются они и свыше, удостоиваясь царства небесного; или Рига значит орошенная новой верой, откуда окрестные народы орошаются святой водой крещения{23}.

6. (_{Второе посольство Теодориха к папе}) Зная злобу ливов и видя, что без помощи пилигримов, он ничего не добьется с этими людьми, епископ послал брата Теодориха из Торейды за грамотой на крестовый поход. Теодорих изложил святейшему папе Иннокентию порученное ему дело, и вышеназванная грамота милостиво была ему вручена.

По его же настоятельной просьбе римский первосвященник строжайше, под страхом анафемы, запретил всем, кто бывает в Семигаллии для торговли, посещать местную гавань.

7. Эту меру затем одобрили и сами купцы; гавань они сообща постановили считать под интердиктом, а всякого, кто впредь вздумает войти туда для торговли, лишать имущества и жизни.{24}

Когда позднее, два года спустя после постройки города, некоторые хотели нарушить это обещание, то сначала все купцы горячо просили их не ездить в Семигаллию. Те однако, пренебрегая апостольским повелением и не считаясь с общим решением купцов, спустились на корабле по Двине. Тогда другие, видя их упорство, подойдя на кораблях, напали на них, и после того как двое, а именно лоцман и капитан, были схвачены и преданы жестокой смерти, прочие принуждены были вернуться.{25}

Третий год епископства Альберта

(V) (_{Второй приезд епископа в Ливонию. Постройки Риги, 1201}) На третий год своего посвящения епископ, оставив заложников в Тевтонии, возвратился в Ливонию с пилигримами, каких сумел собрать, и в то же лето построен был город Рига на обширном поле, при котором можно было устроить и корабельную гавань. 2. В это время присоединились к епископу благородный Даниил и Конрад из Мейендорфа, получив в бенефиций два замка — Леневардэ (Lenewarde) и Икесколу.{26}

3. (_{Мир с курами}) Между тем куры, услышав о прибытии епископа и возникновении города, отправили в город послов для заключечения мира, но не из страха войны, а по внушению Христа. Получив согласие христиан, они закрепили мир, по языческому обычаю, пролитием крови.

4. (_{Мир с литовцами}) Волей божьей и литовцы в том же году пришли в Ригу просить мира и тотчас по заключении его вступили с христианами в дружеский союз, а затем следующей зимой, спустившись вниз по Двине, с большим войском направились в Семигаллию. Услышав однако еще до вступления туда, что король полоцкий пришел с войском в Литву, они бросили семигаллов и поспешно пошли назад; поднимаясь по реке, они близ Румбулы нашли двух рыбаков епископа и бросились на них, как хищные волки, а одежду, в какой те были, отняли. После этого рыбаки раздетые прибежали в Ригу и рассказали о перенесенной обиде. Узнав об этом всю правду, пилигримы схватили некоторых литовцев, еще бывших в Риге, и до тех пор держали их в тюрьме, пока рыбакам не возвращено было отнятое.

Четвертый год епископства Альберта

(VI) (_{Вторая поездка Альберта в Германию, 1202}) На четвертый год своего посвящения, поручив город немногочисленным пилигримам, готовым стеной стать в защиту дома божьего, епископ с прочими пилигримами отправился в Тевтонию.

2. После его отъезда прибыл в Ригу, вместе с первыми горожанами, брат его Энгельберт, монах, призванный из Неймюнстера (Novo Monasterio), и с помощью того, кто дает красноречие проповедникам, стал распространять имя христово среди язычников, вместе с братом Теодорихом из Торейды, Алебрандом и прочими братьями, жившими в Ливонии в монашестве{27}.

3. По прошествии недолгого времени братья монастыря пресвятой девы Марии в Риге, ценившие его праведную жизнь и орден, к какому он принадлежал, избрали его настоятелем, так как из того же ордена, из обители Зегебергской избран был и блаженной памяти Мейнард, первый епископ ливов, кто первый, желая их перевоспитать, и учредил в икескольском приходе монастырь{28}.

4. Позднее, в третий год своего посвящения, епископ Альберт перенес эту монашескую обитель и епископский престол из Икесколы в Ригу, посвятив епископскую кафедру со всей Ливонией имени пресвятой богородицы Марии. 5. (_{О постройке Динамюндэ}) Он же построил монастырь цистерцианских монахов в устье Двины, назвав его Динамюндэ или Горой святого Николая. Аббатом этой обители он посвятил своего сотрудника в проповедании евангелия, брата Теодериха из Торейды.

6. (_{Учреждение ордена меченосцев}) В это же время брат Теодерих, предвидя вероломство ливов и боясь, что иначе нельзя будет противостоять массе язычников, для увеличения числа верующих и сохранения церкви среди неверных учредил некое братство рыцарей христовых, которому господин папа Иннокентий дал устав храмовников и знак для ношения на одежде — меч и крест, велев быть в подчинении своему епископу{29}.

7. (_{Нападение семигаллов на Гольм и мир с ними}) Семигаллы, не бывшие в мире с ливами, сожгли церковь гольмскую вместе со всей деревней, долго осаждали и замок, но взять не могли и отступили. Однако бог, желая распространения новому насаждению христианской веры и утверждения мира повсюду, вскоре после этого похода привел семигаллов в Ригу для заключения мира, и тут, после того как мир был закреплен по языческому обычаю, те, кто ранее были врагами тевтонам и ливам, стали их друзьями.

Пятый год епископства Альберта

(VII) (_{Третий приезд Альберта в Ливонию. Победа у Висби над флотом эзэльцев, 1203}) На пятый год своего епископства, возвращаясь из Тевтонии, епископ взял с собой благородных Арнольда из Мейендорфа, Бернарда из Зеегаузена, брата своего Теодериха, а также многих других почтенных людей и рыцарей. Не боясь, ради божьего дела, вместе с ними испытать и счастье и горе, он вверился волнам морским и, придя в Листрию, область королевства Датского, застал там язычников эстов с острова Эзеля с 16 кораблями{30}: они незадолго до того сожгли церковь, людей перебили или взяли в плен, разорили страну, похитили колокола и церковное имущество, как и вообще до тех пор привыкли поступать и эсты и куры язычники в королевствах Дании и Швеции. Пилигримы готовы были оружием отомстить за ущерб, понесенный христианами, но язычники, узнав, что они идут в Ливонию, и очень испугавшись, солгали, что они заключили мир с жителями Риги, и пользуясь доверчивостью христиан, ускользнули из их рук. Иххитрость, впрочем, не принесла им никакой выгоды, и они позднее попали в ту самую сеть, какая была для них приготовлена{31}. Пилигримы с божьей помощью здравыми и невредимыми прибыли в Висби и радостно были приняты горожанами и бывшими там гостями. Несколько дней спустя являются эсты со всей своей добычей. Пилигримы, видя их суда, стали укорять горожан и купцов за то, что они позволяют мирно проходить мимо своей гавани врагам рода христианского. 2. Так как те отвечали уклончиво и предпочитали быть в мире с эстами, пилигримы пошли к своему епископу и стали просить у него позволения сразиться с эстами. Услышав об их желании, епископ старался их отговорить, с одной стороны потому, что в битве с врагами они могли очень пострадать, а с другой и потому, что церковь в стране язычников, ожидающая их прихода, не могла бы возместить их убыли.

Они продолжали всячески настаивать{32} и, рассчитывая на милость божью, не хотели отказаться от своего намерения: утверждали, что нет никакой разницы между эстами язычниками и ливами, и просили, чтобы епископ согласился на их желание и соблаговолил зачесть им это дело в отпущение грехов. Епископ, видя их упорство, решил, что лучше будет, если они пойдут в битву с послушанием, так как послушание лучше жертвы, удовлетворил их желание и разрешил, в отпущение грехов, как они просили, мужественно вступить в бой с язычниками{33}. Пилигримы готовятся смело биться с язычниками во имя христово, крепко вооружаются и поспешно приготовляют корабли к выступлению. Заметив это с своей стороны, эсты отвели восемь разбойничьих судов немного в сторону от других, рассчитывая, когда пилигримы ударят в середину, окружить их и таким образом захватить корабли, против них выступающие. Тевтоны с силой напали на них, взошли на два эстонских корабля и, перебив там шестьдесят{34} человек, привели корабли с грузом колоколов, церковных облачений и пленных христиан к городу Висби. На третий разбойничий корабль перескочил один из тевтонов, весьма сильный, и держа обоими руками обнаженный меч, стал наносить удары во все стороны и уложил один двадцать два человека. Пока он напрягался свыше сил в этой борьбе, оставшиеся еще в живых восемь человек подняли парус, ветер надул его, и боец оказался в плену; его увезли и потом, когда корабли собрались вместе, убили, а корабль, по малочисленности людей, сожгли.

3. Славно закончив таким образом это дело, все пилигримы принесли всемогущему богу благодарность за дарованную им победу, а епископ послал людей и добро, захваченные язычниками у датчан, достопочтенному господину Андрею, лундскому архиепископу.

4. (_{Прибытие в Ригу}) Пилигримы не пожелали дольше оставаться в Висби, продолжали свой путь и прибыли в Ригу. Горожане и прочие люди, бывшие в Риге, очень обрадовались их приходу, вышли им навстречу и с мощами торжественно приняли епископа и всех, кто с ним был{35}.

5. (_{Поездка Теодориха и Каупо в Рим}) После того брат Теодерих, отправляясь в Тевтонию с пилигримами, в тот год воевавшими в Ливонии, как божьи крестоносцы, взял с собой одного лива из Торейды, по имени Каупо, бывшего как бы королем или старейшиной ливов; пройдя большую часть Тевтонии, привел его наконец в Рим и представил папе. 6. Папа принял его весьма милостиво, поцеловал, много спрашивал о положении народов, живущих по Ливонии, и усердно благодарил бога за обращение ливонского народа. По истечении нескольких дней достопочтенный папа Иннокентий вручил упомянутому Каупо в подарок сто золотых, и когда тот пожелал вернуться в Тевтонию, простился с ним чрезвычайно ласково, благословил его, а епископу ливонскому через брата Теодериха послал библию, писанную рукой святого Григория папы.

7. (_{Владимир полоцкий осаждает Икскюль и Гольм}) В то же лето внезапно явился в Ливонию король полоцкий с войском и осадил замок Икесколу. Ливы, не имевшие доспехов, не посмели сопротивляться и обещали дать ему денег. Получив деньги, король прекратил осаду. Между тем тевтоны, посланные епископом с самострелами и оружием, заняли замок Гольм и, когда пришел король, чтобы осадить и этот замок, они переранили у него множество коней и обратили в бегство русских, не решившихся под обстрелом переправиться через Двину{36}. 8. (_{Нападение Всеволода, кн. Герцикэ}) Король Герцикэ (Gercike), подойдя к Риге с литовцами, угнал скот горожан, бывший на пастбищах, захватил двух священников, Иоанна из Вехты и Вольхарда из Гарпштедта (Harpenstede), рубивших с пилигримами лес у Древней Горы, а Теодориха Брудегама, погнавшегося за ним с горожанами, убил{37}.

9. В это же время один монах, по имени Сифрид, весьма ревностно исполнял свой долг священника, пастыря душ, в гольмском приходе; он проводил день и ночь в служении богу и добрым примером своей жизни поучал ливов. Когда, наконец, после продолжительных трудов, бог положил счастливый предел его жизни, он умер. Тело его, по обычаю верующих, перенесли в церковь, и множество вновь обращенных со слезами провожало его. Когда они стали, как дети для любимого отца, делать ему гроб из хорошего дерева, оказалось, что одна из нарезанных для крышки досок на целый фут короче, чем следует. В смущении они долго искали куска дерева, чтобы удлиннить доску, нашли наконец, приладили к доске и хотели уже прибить гвоздем, но сначала приложили ее сверху к гробу, чтобы повнимательнее примерить, и тут увидели, что она удлиннилась не человеческой, а божьей силой и вполне подходит к гробу, как они хотели. Обрадованные этим событием, прихожане бросили напрасно отпиленную доску и, похоронив своего пастыря по обычаю верующих, славословили бога, творящего такие чудеса через своих святых.

Шестой год епископства Альберта

(VIII) (_{Третья поездка Альберта в Германию, 1204}) На шестой год епископ, боясь, что город, еще маленький и слабый, из-за малочисленности верующих может оказаться в опасности от козней язычников, вновь отправился в Тевтонию для набора пилигримов. Ревностно исполняя порученное ему дело обращения язычников и путешествуя то в Тевтонию, то обратно, в иные годы он нес большой и почти невыносимый труд.

(_{Набег на Ригу литовцев и ливов}) После его отъезда литовцы, ненавистники христиан, вместе с ливами, еще язычниками, из Аскрадэ{38} и Леневардена, числом до трехсот, подошли к Риге и, захватив городской скот на пастбищах, уже второй раз пытались угнать его. Народу в Риге было тогда еще немного и люди не решались все вместе выйти из города, боясь засад повсюду в окружавших город лесах. Однако, человек двадцать храбрых горожан догнали врагов и потребовали вернуть скот, а потом с приходом рыцарей из города, воззвав к помощи всемогущего бога, вступили в бой с язычниками у Древней Горы. Битва разгорелась и продолжалась до тех пор, пока обе стороны не разошлись от усталости. Некоторые ливы кроме того пошли на судне вниз по Двине, чтобы, пользуясь отсутствием жителей, напасть на город с другой стороны, но бог защитил своих: некоторые вышли из города навстречу им и стрелами обратили в бегство. Так кончилось это дело; литовцы с ливами ушли, захватив всего трех коней, принадлежавших горожанам, а тевтоны, единодушно восхвалив бога за спасение людей и возвращение скота, с радостью вернулись в город.

2. (_{Отплытие на родину пилигримов и бой их с эстами}) После того, с приближением зимы некоторые рыцари, а именно Арнольд из Мейендорфа, Бернард из Зеегаузена и некоторые другие, кто, уже второй раз приняв крест, оставались в Ливонии, собрались вернуться в Тевтонию. Приготовив все необходимое для путешествия, они спустили свой корабль накануне дня рождества пресвятой девы Марии (_{8 сент.}), а когда выходили из Двины, волей божьей встретились перед гаванью с другими пилигримами на трех кораблях. 3. На этих кораблях были брат Теодерих и Каупо, возвращавшиеся из Рима; их прибытие порадовало опечаленных жителей Риги, а чем больше радость у христиан, тем сильнее печаль и смущение в массе язычников.

4. Вышесказанные рыцари с товарищами долго бились в морских волнах и наконец достигли областей Эстляндии (Estlandie). Тут эсты, посягая на их жизнь и добро, напали на них с десятью разбойничьими кораблями и двенадцатью другими судами, но бог сохранил своих, и они не потерпели от врагов ни беды ни горя, наоборот один разбойничий корабль был разбит христианами, и язычники — одни были убиты, другие жалким образом утонули в море. Зацепив другой корабль железным крюком, они пытались подтянуть его к себе, но язычники, предпочитая рисковать гибелью в море, чем погибнуть от руки христиан, один за другим побросались с корабля в море, и пока они боролись со смертью, другие корабли отступили и ушли.

Ведь всемогущий бог, хоть и испытывает непрестанно своих избранных, как золото в огне{39}, подвергая их разным бедствиям, но никогда совсем не оставляет; наоборот, выводя их из всяких несчастий, тем больший страх внушает их врагам.

Идя дальше оттуда с величайшими трудностями, они в течение многих дней особенно страдали от голода, жажды и холода: когда у них оставалось уже совсем немного пищевых припасов, они приняли к себе 50 человек потерпевших крушение христиан, стоявших на берегу, отнеслись к ним сострадательно и истощили свои запасы. Когда им оставалось уже только погибать с голоду, вот каким образом посетил их тот, кто является свыше. Пришел большой купеческий корабль и частью дал, часть продал им съестных припасов: голодные подкрепились и насытились{40}.

Идя дальше, они попали в еще более опасное положение: буря понесла их на опаснейшие скалы, и лишь с большим трудом и страхом удалось им пробраться среди них и уйти.

(_{Ноября 29}) В канун св. Андрея они достигли гавани Висби, а оттуда, запасшись съестным, пошли на парусах и приблизились к берегам Дании (Dacie).

Из-за мороза, который был чрезвычайно силен, они не могли пристать к берегу, оставили корабль во льду и, захватив вещи с собой, направились через Данию в Тевтонию.

Седьмой год епископства Альберта

(IX) (_{Поход литовцев против эстов, 1205}) На седьмой год, около великого поста, когда те народы обыкновенно больше всего и делают свои набеги, литовцы, числом до двух тысяч конных, двинулись в поход против эстов и, когда они шли вниз по Двине и проходили мимо города, один из них, человек богатый и могущественный, по имени Свельгатэ, свернул к городу вместе с товарищами. В числе других, кто с миром вышли из города ему навстречу, был горожанин по имени Мартин, который угостил его медвяным питьем. Выпив, Свельгатэ догнал ушедшее вперед войско и сказал товарищам: "А вы не видели, как дрожали руки у тевтонов, подносивших нам мед? До них долетел слух о нашем приходе, и они в таком ужасе, что до сих пор не перестают дрожать. Отложим пока разорение этого города, но если победим области, куда направляемся, то и тут людей возьмем в плен или перебьем, а поселение их уничтожим. Едва ли праха этого города достанется и по горсти нашему народу"{41}.

2. (_{Семигаллы с рижанами выступают против литовцев}) Немного дней спустя один из старейшин у семигаллов, по имени Вестгард, услышав о походе литовцев, поспешил в Ригу и стал упрекать тевтонов за то, что враги мирно проходят через их владения: как бы они, говорил он, изучив расположение местности, в будущем не погубили город вместе с его обитателями.

Так как тевтоны, по своей малочисленности, не хотели вступать в бой до возвращения епископа, тот же Вестгард, человек воинственный, стал подговаривать их к бою, обещал привести им на помощь побольше семигаллов и просил только дать ему каких-нибудь опытных в военном деле людей, умеющих вести войско и построить его к битве. Тевтоны, видя его твердость, выразили готовность исполнить его просьбу, но с тем условием, чтобы от каждого замка Семигаллии он согласился дать им заложника, какого они выберут. Весьма обрадованный таким ответом, он весело возвратился к своим и, взяв с собой поименованных заложников, собрал достаточно войска. Когда войско было приведено, заложники были переданы в руки тевтонов, и семигаллы, показав таким образом свою верность, получили и помощь и дружбу с их стороны{42}. В самом деле, дружина епископа, братья-рыцари, рыцарь Конрад из Икесколы и другие немногие, кому можно было уйти, вышли из города к войску и стали на возвышенности с семигаллами ждать возвращения литовцев.

3. Между тем в Торейду посланы были умелые гонцы разведать и сообщить о походе врагов. Вышеназванный вождь семигаллов собрал также из отдельных домов в Риге съестные припасы и переправил войску, пришедшему издалека.

(_{Бой с литовцами}) Литовцы возвращались с бесчисленным множеством пленных и с массой добычи, скота и коней; вступив в Ливонию и идя потихоньку от деревни к деревне, они свернули, наконец, к замку Каупо и, положившись на мир с ливами, заночевали у них. Разведчики же тевтонские и семигалльские, точно узнавши о их возвращении, сообщили своему войску, а на другой день, вслед за первыми пришли новые известия о том, что литовцы хотят итти кратчайшим путем через Роденпойс на Икесколу. Услышав это, все малева (войско) радовалось, и люди наперерыв стали готовиться к бою{43}. Литовцы шли со всей добычей и пленными, которых было больше тысячи, разделив войско свое на две части и взяв пленных в середину. Так как снег был очень глубок, шли по единственной дороге один за другим. Чуть только шедшие первыми заметили впереди следы они приостановились, подозревая засаду Задние с пленными догнали их и все собрались в одну колонну. Когда семигаллы увидели, какая их масса, то многие оробели и, не решаясь вступить в бой, старались укрыться в безопасные места. Видя это, некоторые тевтоны обратились к рыцарю Конраду с настойчивой просьбой дать им первым вступить в бой с врагами Христа и говорили, что лучше со славой умереть за Христа, чем к позору своего народа бесчестно бежать. Конрад, имевший, как рыцарь, и на себе и на коне хорошую броню, с немногими бывшими налицо тевтонами напал на литовцев, и они, испуганные блеском оружия (так как и бог навел на них ужас), отступили в разные стороны. Когда вождь семигаллов увидел, что литовцы, по милости божьей, пришли в такое смятение, он уговорил и своих мужественно сразиться с ними; тут все войско соединилось, литовцы рассыпались всюду по дороге, как овцы{44}, и около тысячи двухсот у них пало от меча.

4. Теодорих Сциллинг из дружины епископа, наткнувшись на сидевшего в санях Свельгата, того, что собирался уничтожить град божий, пронзил ему бок копьем, а семигаллы, увидев, что он бьется в предсмертных судорогах, отрубили ему голову, положили на свои сани, куда они складывали одни головы литовцев, и повезли в Семигаллию{45}.

Перебито было много и пленных эстов, так как и они всегда проявляли враждебность по отношению к сторонникам христианства, и таким образом христиане, вместе с язычниками семигаллами, одержали полную победу над обоими этими народами, то есть литовцами и эстами.

После поражения литовцев и эстов тевтоны с семигаллами возвратились к захваченному у обоих этих народов; добыча оказалась несметной: тут и кони, и скот, и одежды, и оружие. Спасенные, по милости божьей, все возвратились домой здравыми и невредимыми, благословляя бога. 5. Один священник, бывший в то время в плену у литовцев, по имени Иоанн, рассказывал, что там пятьдесят женщин, потерявших мужей, после этого повесились. Это потому, конечно, что они надеялись вскоре же встретиться с ними в другой жизни{46}.

6. (_{Четвертый приезд Альберта в Ливонию}) Возложив знак креста в Тевтонии на многих, господин епископ наконец возвратился на корабли. Он взял с собой брата своего Ротмара из Зегебергского монастыря, так Альберта как властью благочестивейшего папы Иннокентия ему даровано было право брать в каждой обители одного из братьев, кого захочет, в помощь своим трудам.

Итак, ведомые тем, кто повелевает ветрам и морю, пришли в Ригу, где господин епископ, давно ожидаемый своими, и все воинство пилигримов были с почетом приняты. В этом отряде были: полководец граф Генрих из Штумпенгузена, благородный Коно из Изенбурга и множество других рыцарей, и из Вестфалии и из Саксонии, и прочие пилигримы{47}.

7. (_{Учреждение монастыря в Динамюнде}) Пользуясь советом и помощью таких людей, епископ желал расширить вертоград господа в стране язычников и потому в устье Двины в Динамюндэ поместил монастырь цистерцианских монахов и поставил у них аббатом вышеназванного брата Теодориха, а к замку Икесколе послал Конрада из Мейендорфа, которому уже ранее дал этот замок в бенефиций, чтобы от него ливы заранее знали о предстоящем прибыгии епископа с некоторыми пилигримами, доброжелательно приняли бы его, как дети отца, и рассудили с ним о мире и о дальнейшем распространении христианства. 8. (_{Замыслы ливов в Икскюле. Сожжение Леневардена}) Ливы, которые, получив от первого ливонского епископа Мейнарда благодать крещения, издевались над верой христовой и не раз, по их словам, уничтожали ее омовениями в Двине, услышав о приближении епископа, стали вместе с прочими, еще язычниками, готовиться к бегству и на утро, пригласив к себе вышеназванного Конрада, втайне замыслили убить его, но стрела, о которой знают заранее, меньше ранит: Конрад, зная о их хитрости, вышел к ним в полном вооружении, в сопровождении своих и, когда они затеяли длинные разговоры, он на каждый вопрос давал подходящий ответ. Между тем подошли люди, шедшие впереди епископа. Тут ливы, еще более пораженные этим, бросились бежать и, пользуясь лодками, поднялись вверх по реке к замку Леневарден с женами и малыми детьми. Этим они ясно показали, что мало думают о ранее принятом крещении. Пилигримы же, видя, что новообращенные ливы до такой степени заблуждаются и, подобно псам, возвращаются на блевотину, забывая о принятом когда-то христианстве, полные ревности о боге, пустились преследовать бегущих. Скоро однако они заметили, что те, соединившись с другими язычниками из Леневардена, покинули свои деревни и ушли вместе в лесные трущобы. Тогда пилигримы, подложив огонь, зажгли их город. 9. После того пилигримы пошли вверх по Двине, а ливы из замка Аскратэ, услышав о происшедшем, скрылись в безопасные лесные места. Так и случилось, что замок их, по милости божьей, был сожжен, а они, дав заложников, заключили мир с тевтонами и обещали вскоре притти в Ригу и креститься. Впоследствии так и было.

10. (_{Князь Вячко из Кукенойса заключает мир с тевтонами}) Когда король Вячко (Vetseke) из Кукенойса{48} услышал, что пришли таким большим отрядом латинские пилигримы и поселились по соседству всего трех милях от него, добыв через гонца пропуск от епископа, отправился к нему на корабле вниз по реке. После рукопожатий и взаимных приветствий он тут же заключил с тевтонами прочный мир, который, впрочем, недолго продолжался. По заключении мира, простившись со всеми, он радостно возвратился к себе.

11. (_{Нападение ливов на немцев. Занятие Икскюля немцами}) Когда это все кончилось и пилигримы возвращались своей дорогой, на них в густой заросли близ мемекульской дороги{49} жестоко напали ливы из двух городов, Леневардена и Икесколы, однако большой опасности тут не было, и пилигримы, выйдя из этой стычки, прибыли в Икесколу. Они увидели, что этот город, построенный некогда епископом Мейнардом, хорошо укреплен, но стоит пустым, и нашли, что ливы не заслуживают таких укреплений, так как они, правда, были крещены, но до сих пор оставались бунтовщиками и неверующими. Поэтому они ввели Конрада во владение бенефицием и оставили ему кое-кого из пилигримов, людей смелых и готовых к битвам. Чтобы также позаботиться и о хлебе для него — в запас, на случай войны, они сжали созревшие ливские нивы, кто серпом, кто мечом. Жали все при оружии, так как иначе не могли бы выдержать частых нападений язычников. Когда город был полон хлебом доверху, господин епископ, радуясь этому, поручил богу остающихся там, а с другой частью пилигримов ушел в Ригу.

12. Спустя недолгое время после того пилигримы из замка Икесколы вышли как-то для сбора хлеба, и семнадцать человек из них перебито было засевшими в лесу ливами, а некоторые из этого числа принесены были в жертву языческим богам и погибли в ужасных мучениях.

И все же ни этими, ни подобными действиями враги не заглушили голоса христианской проповеди слова божия, а наоборот, по распространению веры могли видеть, что христиане в боях и проповедании веры с каждым днем все более и более крепнут.

13. (_{Мир с ливами и крещение их}) Вот почему, все жившие у Двины ливы, упав духом и придя в смущение, дали заложников и помирились с госпо дином епископом и прочими тевтонами, а кто из них еще остался в язычестве, обещали креститься. Так, по призыву Христа, народ непокорный и вполне преданный языческим обрядам, мало по малу приведен был под иго господне и, оставив прежний мрак язычества в вере увидел истинный свет, то есть Христа.

После этого им по заслугам разрешено было вновь владеть деревнями, полями и всем, что они, казалось, потеряли не без основания; в укрепление, выстроенное близ Икесколы, они допущены не были; вернулись на свои места также жители Леневардена и Икесколы.

14. (_{Мистерия в Риге}) В ту же зиму устроено было в центре Риги прекраснейшее представление о пророках для того, чтобы язычники учились начаткам христианской веры, смотря на деяния веры. Содержание этого представления весьма тщательно передавалось переводчиком присутствовавшим новообращенным и язычникам. Когда воины Гедеона стали сражаться с филистимлянами, язычники, боясь, что и их убьют, побежали, но их успокоили и позвали назад{50}.

Так церковь недолгое время отдыхала в тишине и мире.

Однако это самое представление было как бы началом и предвестием будущего: в этом представлении были войны — Давида, Гедеона, Ирода; было и учение ветхого и нового завета, и действительно, во многих последовавших войнах должно было быть обращено язычество, а в учении ветхого и нового завета оно должно было получить наставления, как притти к истинному миротворцу и жизни вечной.

Восьмой год епископства Альберта

(X) (_{Епископ шлет дары Владимиру полоцкому. Противодействие ливов сближению и трудное положение рижского посольства, 1206}) В начале восьмого года господин епископ, желая снискать дружбу и расположение Владимира, короля полоцкого, какие тот проявлял к его предшественнику, епископу Мейнарду, послал ему через аббата Теодериха боевого коня с вооружением, но по дороге литовцы-разбойники ограбили аббата. И он и спутники его потеряли все, что у них было, но сами остались здравы и невредимы и прибыли к королю. Вступив в город, они застали там ливов, тайно посланных их старейшинами, которые, стараясь склонить короля к изгнанию тевтонов из Ливонии, в льстивых и лживых словах сообщали ему все, что только могли коварно придумать или сказать против епископа и его, людей. Они утверждали, что епископ с его сторонниками для них великая тягость, а бремя веры нестерпимо. Относясь к их словам с излишней доверчивостью, король велел всем находящимся в его королевстве как можно скорее готовиться к походу чтобы, взяв необходимое на дорогу, на корабле или на плотах из бревен по течению реки Двины быстро и удобно подойти к Риге. Оттого и вышло так, что тевтонские послы, не зная ни о внушениях ливов, ни о намерениях короля, получили приказ явиться пред лицо короля, а там их, при ливах, спросили, какова причина их прихода. Они объяснили, что пришли ради мира и дружбы, а в это время ливы наоборот заявили, что тевтоны и не хотят и не соблюдают мира. Речь их полна была проклятий и желчи,{51} а короля они больше подстрекали начать войну, чем заключить мир. 2. Боясь однако обнаружить открыто свои тайные намерения, король велел тевтонам удалиться и ждать на подворье, но когда аббат обдумал положение, ему удалось дарами и деньгами подкупить одного из королевских советников, и план, который долго скрывали, тут же и был выдан. Когда он обнаружился, дивное провидение божье помогло аббату, и дела пошли лучше. Аббат с помощью божьей узнал, что в городе есть один бедняк из замка Гольм, нанял его за пол-марки серебра, вручил ему свое письмо и через него сообщил господину епископу рижскому и всей церкви верующих о том, что слышал и видел. Тогда многие пилигримы, собиравшиеся отплыть за море, снова приняли крест и вернулись, да и сам епископ, намеревавшийся уехать вместе с другими, простился с отплывающими и возвратился к своим.

3. Когда король узнал о поступке аббата, то призвав его, спросил, посылал ли он гонца в Ригу, и тот, не побоявшись короля, признал, что послал письмо через одного человека. Позднее послы, отправленные из Риги вместе с ним, боясь гнева короля, стали умолять и уговаривать аббата отказаться от своих слов. Он однако, зная, что "раз промолвишь, навек улетит невозвратное слово"{52}, ни под каким видом не желал взять назад то, что говорил королю.

Король понял, что так он ничего не добьется, поскольку план его выдан, и замыслил хитрость, раз не удалось действовать военной силой. Ведь тот, кто с видом голубки говорит ласковые слова, иногда ранит так же, как змея в траве{53}.

(_{Полоцкое посольство к епископу. Заговор ливов}) Аббата отпустили домой, но вместе с ним отправили заговор ливов русских послов с мирными речами, но коварной мыслью. Выслушав обе стороны, ливов и епископа, они должны были решить, кто прав, чтобы это решение и соблюдалось.

Отпущенные королем послы очень быстро добрались до русского замка Кукенойса и оттуда отправили в Ригу вместе с аббатом одного диакона Стефана (но не первомученника!){54}, приглашали епископа встретиться с послами и назначили для переговоров день 30 мая, а место — близ реки Воги. Остальные, рассыпавшись во все стороны по области, стали звать ливов и лэттов, собственно называемых лэтигаллами, явиться при оружии. Ливы пришли с намерением не столько выполнять волю короля, сколько содействовать гибели христиан{55}. Лэтты же или лэтигаллы, которые, хоть и оставались еще язычниками, но были хорошего мнения о жизни христиан и желали им добра, не явились на эти коварные переговоры, и даже подарки, поднесенные им русскими, не могли склонить их ко злу против тевтонов. 4. Господин епископ, приглашенный на эти переговоры королевским послом, вышесказанным Стефаном, по совету своих дал такой ответ: "Во всех странах, как известно, существует общий обычай чтобы послы, отправляемые своими господами, сами искали того, к кому посланы, и являлись к нему, но никогда государь, как бы скромен или любезен он ни был, не выходит из своих укреплений навстречу послам. Поэтому и послам и их гонцам надлежит искать нас в нашем городе, где мы со своими могли бы и принять и содержать их с ббльшим почетом. Итак, пусть пожалуют, ничего не боясь, ожидая почетного приема".

5. С приближением назначенного дня вооруженные ливы собрались на переговоры у реки Воги. Старейшины же из замка Гольм, зачинщики всего злого дела, пришли к ним на корабле и, пристав к замку Икесколе, стали звать с собой и икескольцев. Тевтоны однако, зная лукавство ливов, отказались сесть на корабль, и те продолжали свой путь, рассуждая с соотечественниками об изгнании христиан.

(_{Собрание ливов и гибель двух разведчиков из Икскюля}) Между тем двое икескольцев из новообращенных, а именно Кириани Лаиян, стали усиленно просить Конрада, начальствовавшего в замке, позволить им присутствовать на собрании ливов, чтобы узнать их упорные замыслы и сообщить, какие мероприятия готовят они против христиан; они расчитывали на своих многочисленных родственников и друзей и не боялись итти к грозному вражескому войску. Считая это весьма безразсудным в силу многообразного коварства ливов, Конрад отговаривал их, но затем, уступив настойчивым просьбам, позволил итти. Явившись на собрание, они тотчас были схвачены старейшинами, их стали принуждать отступить от веры христовой и отречься от тевтонов, но те, утвердившись в любви к богу, заявили, что принятую веру они готовы сохранить со всей преданностью, и никакие муки не в силах оторвать их от общения и дружбы с христианами. Из-за этого, понятно, даже родственники так их возненавидели, что ненависть пересилила всю прежнюю любовь{56}: с общего согласия ливов, их обвязали вокруг ног веревками и разорвали пополам, подверли жестоким мукам, вырвали внутренности, оторвали руки и ноги. Нет никакого сомнения, что за эти страдания они, вместе со святыми мучениками, удостоились вечной жизни. 6. Тела их покоятся в икескольской церкви, рядом с могилой епископов Мейнарда и Бертольда, из коих первый был исповедником, а второй мучеником, как выше было сказано, и пал убитый теми же ливами{57}.

После этого ливы сговорились на том, чтобы, собравшись со всех концов страны, сначала занять ближайший к Риге замок Гольм, а оттуда уже напасть на рижан, весьма малочисленных в то время, и разрушить город. Заключив таким образом договор и союз, но не помня о воспринятых таинствах, забыв о крещении, отвергнув веру, не заботясь о мире и снова начиная войну, вся масса ливов спустилась к Гольму и объединилась вместе с пришедшими на зов некоторыми литовцами из Торейды и из Вейналы{58}.

7. (_{Убийство в Гольме свящ. Иоанна}) Далее жители Гольма, всегда быстрые в кровопролитии{59}, схватили своего священника Иоанна, отрубили ему голову, а тело изрезали на куски. Он родился в Виронии, ребенком был захвачен язычниками{60}, а достопочтенный епископ Мейнард освободил его и поместил в Зегебергский монастырь учиться священному писанию; когда же он преуспел в этом, то вместе с епископом Альбертом отправился в Ливонию и, удостоившись духовного сана, многих в гольмском приходе обратил от поклонения идолам к христианству. Наконец, после этих трудов он, вместе с двумя другими, Гергардом и Германном, за веру, как сказано, удостоился пальмы мученичества и вечной жизни. Тело его и кости впоследствии были собраны другими священниками и благоговейно погребены господином епископом и его капитулом в Риге, в церкви святой Марии.

8. (_{Бой с ливами под замком Гольм}) Когда это произошло и толпы ливов стали стекаться к замку Гольм, некоторые новообращенные — Лембевальдэ и другие, доказали свою верность: оставили жен и семьи в Гольме, а сами отправились в Ригу и, больше желая успеха христианам, чем вероломным ливам, стали советовать господину епископу, как защищаться от врагов.

В течение нескольких дней ливы все оставались в замке, а некоторые из них вышли по направлению к Риге и стали то коней с пастбищ угонять, то убивать людей, причиняя зло, где и как могли. Некоторые наконец со скуки вернулись по домам, другие же остались. Епископ, услышав, что некоторые ушли, созват братьев-рыцарей, горожан и пилигримов и спросил, не следует ли что-либо предпринять против ливов. Все решили, что лучше, воззвав к помощи всемогущего бога и поручив ему вновь учрежденную церковь, вступить в бой с ливами в Гольме и лучше всем умереть за веру христову, чем по одиночке что ни день гибнуть в мучениях. Итак, оставив город на попечении господина епископа, все сильнейшие из тевтонов, вооружившись, вместе с рижскими ливами и взяв с собой балистариев и других стрелков, сели на корабль и подошли к замку Гольм на пятый день после пятидесятницы (_{Июня 4}). Увидев их издали, враги не робея бегут навстречу, чтобы защитить берег и не дать им высадиться. Сперва христиане были смущены своей малочисленностью: ведь их было всего 150 человек, а врагов громадное количество, но потом, запев молитву богу о милости, они ободрились и стали высаживаться. Первыми пошли на врагов Арнольд, брат-рыцарь, и с другого корабля — слуги епископа с прочими. Сначала бились в воде, принимая на себя жестокие удары камней, летевших с берега, и вражеских копий, но наконец, храбро сражаясь, овладели берегом. Ливы, не защищенные броней, очень пострадали от стрел, ряды их сбились, и побежденные враги обратились в бегство. Тут одни были перебиты, другие, пытаясь переплыть реку, утонули, иные отступили в замок, некоторые же спаслись вплавь, но не избежали могильного червя.{61}

(_{Смерть Ако}) Был среди них князь Ако, их старейшина, виновник всего предательства и всех бед, тот, кто подстрекал короля полоцкого к войне с рижанами, кто собирал литовцев, кто созывал на бой против рода христианского жителей Торейды и всю Ливонию. В числе других был и он убит, а голову его, как трофей победы, послали епископу. Епископ же с клириками, отслужив мессу, со страхом божьим и молитвой ждал, не явится ли кто-нибудь сообщить ему, что делается. Сердце его полно было надеждой на бога. И вдруг вдали показалось суденышко: на нем возвращался один из братьев-рыцарей с несколькими ранеными, который и предъявил епископу голову Ако в знак победы. Радуясь со всеми, кто оставался дома, епископ возблагодарил бога, даровавшего церкви своей спасение силами немногих защитников.

9. (_{Сдача Гольма}) Между тем христиане подошли к пригородным постройкам, подложили огонь под стены замка и стали метательными орудиями (patherellis) бросать в замок огонь камни{62}.

Балистарии переранили множество народу в крепости, так что, при больших к тому же потерях и убитыми, не стало сил для защиты. Поэтому люди из Торейды стали просить мира, получили согласие и позволение выйти из замка; почти все они оказались переранены. Жители же Гольма, виновники злого дела, принуждены были сдаться, а старейшины их были отведены в Ригу и, по заслугам, брошены в тюрьму.

Прочие же, бывшие в замке, ради таинства крещения, ранее принятого ими, были пощажены, да и потом не терпели ничего дурного.

Все славное, что до этого времени произошло в Ливонии, бог совершил не мужеством многих, а руками немногих, поэтому за многократные победы да будет благословен бог во веки.

(_{Голод в Риге. Занятие Гольма}) Был голод в то время и сильный недостаток съестного в городе, но тут бог послал епископского священника Даниила с двумя грузовыми судами (coggonibus) из Готландии, до верху полными хлеба и прочих необходимых вещей. Того же Даниила епископ отправил со своим воеводой Гевегардом, балистариями{63} и некоторыми другими занять вышеназванный замок Гольм, чтобы ливы впредь не могли сопротивляться там христианам, зовя на помощь русских и язычников. Старейшин же гольмских епископ впоследствии повез с собой в Тевтонию, чтобы, познакомившись там с христианскими обычаями, научились быть верными и те, кто всегда были неверными.

10. (_{Нападение рижан с семигаллами на Торейду}) После того рижане, помня обо всех обидах, причиненных им жителями Торейды, еще язычниками, и о частом нарушении ими мира, призвали на помощь семигаллов, чтобы отомстить врагам. Семигаллы, всегда относившиеся враждебно к жителям Торейды, обрадовались и пошли навстречу рижанам с князем своим Вестгардом в количестве около трех тысяч человек. Продвинувшись вперед к Койве{64}, рижане разделили свое войско и половину отдали Каупо, бывшему предводителем. Дело в том, что он, по возвращении из Рима, стал преданнейшим человеком, из-за преследований со стороны ливов бежал в город и почти весь тот год оставался с христианами.

Другую половину войска они послали в направлении Дабрела. Каупо пошел с войском к своему замку, где были его родные и друзья, язычники. Когда они вдруг увидели неожиданно появившееся войско, их охватил страх и лишь немногие взошли на стены защищать замок, большинство же перелезло через вал в задней части замка и бежало в леса и горные места{65}. Христиане мужественно осадили замок и наконец храбро взошли на валы. Враги были побеждены и прогнаны из укреплений, христиане вступили в замок и, преследуя там язычников, до пятидесяти человек убили, а прочие спаслись бегством. Захватив все имущество и большую добычу, замок зажгли. Когда ливы, бывшие по другую сторону Койвы в замке Дабрела, заметили столб дыма и огня и увидели, что замок Каупо горит, они, боясь, что с ними и с их замком будет то же, собрали всех в замок, взошли на крепостной вал в ожидании неприятеля и встретили его, храбро сопротивляясь. Дабрел, их старейшина, ободрял их и поддерживал, говоря, как филистимляне: "Крепитесь и сражайтесь, филистимляне, чтобы не стать рабами евреев"{66}. Пилигримы, целый день осаждавшие замок вместе с семигаллами, не могли взять его; некоторые из них пытались с немногими взойти с другой стороны, но потеряли там пятерых человек убитыми{67}.

Увидев, что замок весьма крепок и неприступен, отступили, опустошив область, вернулись к своим и, остановившись под Ригой вместе с остальным отошедшим войском, разделили всю взятую добычу. Епископ, возблагодарив бога, отпустил по домам радостных семигаллов.

11. (_{Четвертая поезда Альберта в Германию}) После этого, возобновив мир с ливами, епископ собрался ехать в Тевтонию, но выйдя в море, целую ночь бился под страшной бурей, а на следующий день его снова пригнало в Двину. Несколько дней он наслаждался отдыхом, не жгло его и солнце счастья днем, не печалила и луна неудачи ночью{68}, но не отступал он от божьего дела ни на суше, ни на море. Принеся богу благодарность, он снова пустился в те же опасности, каких избежал, и, пользуясь посланной богом тишиной, отправился в Алеманию собирать пилигримов для защиты церкви.

12. (_{Поход на Ригу Владимира полоцкого. Осада Гольма}) Позднее кое-кто из ливов, упорствуя в коварстве, известили короля полоцкого через гонцов об уроне, понесенном своими, и просили притти на помощь им против тевтонов, пользуясь в особенности временем, пока в Риге оставалось немного людей, а другие уехали с епископом. Слушаясь их зова и советов, король собрал войско со всех концов своего королевства, а также от соседних королей, своих друзей, и с великой храбростью спустился вниз по Двине на корабле.

При высадке у Икесколы многие из них были ранены балистариями рыцаря Конрада. Заметив, что тевтоны находятся в замке, пошли дальше и, внезапно подойдя к замку Гольм, окружили его со всех сторон. Ливы же, не знавшие о приходе войска, одни побежали и скрылись в леса, другие присоединились к тевтонам и заперлись в замке, балистарии взошли на валы и переранили множество врагов. Русские с своей стороны, не знавшие применения балисты, но опытные в стрельбе из лука, бились много дней и ранили многих на валах; они собрали большой костер из бревен и старались поджечь укрепления, но старания эти были напрасны, а при сборе леса многие из них пали раненые балистариями. Поэтому король послал гонцов к жителям Торейды, к лэттам и к окрестным язычникам, чтобы все они выступали в поход против рижан. Люди из Торейды тотчас же с радостью собрались к королю, и было поручено пришедшим единственное дело: собирать дрова для поджога замка, а так как защитного вооружения они не имели, то при собирании дров великое множество и было перебито неожиданными выстрелами. Лэпы же и сами не пришли и гонцов не прислали. Устроили русские и небольшую метательную машину, по образцу тевтонских, но, не зная искусства метать камни, ранили многих у себя, попадая в тыл. Тевтоны, по своей малочисленности (их было всего двадцать человек), боясь предательства со стороны ливов, которых много было с ними в замке, днем и ночью оставались на валах в полном вооружении, охраняя замок и от друзей внутри и от врагов извне. Ливы же ежедневно все искали с королем способа, как бы захватив их хитростью, предать в руки русским, и если бы продлились дни войны{69}, то едва ли рижане и жители Гольма, при своей малочисленности, могли бы защититься.

В Риге боялись и за положение города, так как сооружения его еще не были крепки, боялись и за дела вне города, за своих, осажденных в Гольме.{70}

Между тем к королю вернулись некоторые ливы-разведчики и сказали, что все поля и дороги вокруг Риги полны мелкими железными трехзубыми гвоздями; они показали королю несколько этих гвоздей и говорили, что такими шипами тяжко исколоты повсюду и ноги их коней и собственные их бока и спины{71}. Испугавшись этого, король не пошел на Ригу, и спас господь надеявшихся на него. Торейдцы же, увидев корабли в море, сообщили королю, и тот, не только не добившись успеха в одиннадцатидневной осаде замка, но скорее даже пострадав в силу потери своих, боясь в то же время прибытия тевтонов, поднялся со всем своим войском, взяв раненых и убитых, и возвратился на корабле в свою землю. Гевегард, воевода епископа, умер после от небольшой раны, а прочие, оставшись здравы и невредимы, благословляли бога, который и на этот раз руками немногих защитил свою церковь от неприятеля.

13. В это же время король Дании высадился на Эзеле с большим войском, которое собирал уже в течение трех лет. С ним был и архиепископ лундский Андрей, который, давая отпущение грехов, отметил знаком креста бесчисленное множество людей, чтобы отомстить язычникам и подчинить их вере христианской.

(_{Неудача датского предприятия на Эзеле}) Они построили замок, но так как не нашлось никого, кто решился бы остаться там для защиты против нападений язычников, то замок сожгли, а король со всем войском вернулся в свою страну. Упомянутый же архиепископлундский, епископ Николай{72} и вся их дружина на двух кораблях, нагруженных съестными припасами, повернули в Ригу и при входе в Двину благоговейно были приняты настоятелем св. Марии Эггельбертом и всей его братией. Услышав о великих испытаниях церкви и о вторичном спасении ее богом, они с сочувствием и поздравляли и радовались, благословляя бога за то, что он неизменно сохраняет церковь свою среди язычников при столь малом числе защитников. После того архиепископ стал, созывая всех клириков, объяснять им богословское учение и читать псалтырь, и так они всю зиму провели в божественном созерцании. И недаром за войнами следовали, богословские поучения, так как тогда же после упомянутых войн, была обращена и крещена вся Ливония.

(_{Мир с ливами}) После ухода русского короля с войском, страх божий напал на ливов по всей Ливонии; жители Торейды и двинские ливы отправили послов в Ригу и просили о мире{73}. Людям из Торейды напомнили все зло, какое так часто делали они во время мира, нарушая мир: многих перебили, причинили много вреда Каупо, который покинул их и всегда сражался вместе с христианами; имения его разорили пожаром, поля отняли, ульи переломали, а сверх того и против рижан предпринимали много войн. Поэтому в мире им было отказано и по заслугам, так как, не умея быть сынами мира, они всегда только нарушали его. Они тем не менее стали настоятельно просить крещения, обещая принять священников и во всем им повиноваться. Ливы же из Леневардена для примирения с господином Даниилом, давно уже получившим этот замок в бенефиций, обещали каждый год давать по пол-таланта ржи с плуга. Это они с тех пор и до сего дня платят{74}.

14. (_{Проповедники в Куббезелэ, Метсеполэ и др.}) Рижский настоятель, по указанию архиепископа, взяв заложниками сыновей лучших людей по всей Ливонии, послал священников на проповедь. Первый из них Алебранд, отправившись в Торейду, просвещал людей словом проповеди и таинством крещения, разграничил приходы и построил церковь в Куббезелэ.

Священник Александр направлен был в Метсеполэ{75}. Окрестив всю ту область, он остался там жить, сея семя евангельское, и начал строить церковь. Священник Даниил, который некоторым образом был испытан при осаде гольмского замка, послан был в Леневарден. Жители приняли его хорошо и были им крещены. Пройдя в деревню, называвшуюся Сидегундэ{76}, он тотчас созвал народ слушать слово божье. Из лесной глуши пришел ночью один лив и рассказал ему о своем видении: "Я видел, говорит, бога ливов, который предсказал нам будущее. Образ его от груди и выше рос из дерева и сказал мне, что завтра придет литовское войско. Боясь этого войска, мы и не смеем собраться". Священник понял, что это уловки демона, потому что в то осеннее время уже не было дороги, по какой могли бы притти литовцы, и став на молитву, поручил себя богу. Когда настало утро, а о том, что ливу предсказал призрак, не было никаких известий, все собрались; священник, осудив идолопоклонство, объяснил, что такого рода видения — не что иное, как уловки злого духа, и стал проповедывать единого бога, творца всех вещей, единую веру и единое крещение{77}; этим и подобными речами он звал их к почитанию единого бога. Выслушав это, они отреклись от диавола и дел его, обещали верить в бога и крестились все, кому это предназначено было богом. Окрестив жителей Ремина{78}, он пошел в Аскраду и, когда все там с радостью приняли слово божье, он совершил таинство крещения и возвратился в Торейду в замок Дабрела, где и был ласково принят жителями. Посеяв и тут семя слова божия, он обратил и окрестил их, а потом, оставив эту область, прошел к вендам. Венды в то время были бедны и жалки: прогнанные с Винды, реки в Куронии, они жили сначала на Древней Горе, у которой ныне построен город Рига, но оттуда были опять изгнаны курами; многие были убиты, а остальные бежали к лэттам, жили там вместе с ними и очень обрадовались приходу священника{79}. Обратив и окрестив их, священник поручил господу насажденный виноградник и засеянное поле, а сам вернулся в Ригу. 15. Позднее он был послан к идумеям, крестил там множество идумеев и лэттов, построил церковь над Ропой{80} и, оставаясь там, указывал людям путь к вечной жизни.

(_{Соединение дел духовного и мирского суда в руках священника Алебранда}) Торейдцы же, по принятии таинства святого крещения со всеми духовными законами, стали просить своего священника Алебранда, чтобы он судил их не только в делах духовных, но и в гражданских, в так называемом мирском праве, по христианским законам. Племя ливов некогда было весьма вероломно, каждый отнимал у своего ближнего, что тот имел, для крещеных же стали запретными такие насилия, грабежи, кражи и тому подобное. Те, кто до принятия крещения были ограблены и горевали о потере своего добра, которое теперь, крестившись, уже не смели силой добывать обратно, добивались мирского суда для решения дел этого рода. Поэтому священнику Алебранду с самого начала было поручено разбирать, как духовные дела, так и гражданские, и он, ради дела божьего и своих грехов, честно исполнял порученную ему обязанность: карая кражи и грабежи, возвращая несправедливо отнятое, он указывал ливам путь праведной жизни.

В первый год ливам нравился этот христианский порядок, потому что дело суда выполнялось честными людьми, но позднее по всей Ливонии и Лэтигаллии и Эстонии все было испорчено действиями разных гражданских судей-мирян, которые, выполняя судейские обязанности, больше заботились о наполнении своих кошельков, чем о божьей справедливости.

16. (_{Затмение солнца, 1207, Февраля 28}) В ту же зиму было затмение солнца, продолжавшееся значительную часть дня{81}.

17. (_{Епископ Альберт получает Ливонию в лен от императора}) Епископ Альберт между тем обходил в Тевтонии каждый квартал, улицу и церковь, ища пилигримов. Пройдя Саксонию и Вестфалию, он прибыл наконец ко двору короля Филиппа и, так как не ожидал помощи ни от какого короля, обратился к империи и получил от империи Ливонию, после чего блаженной памяти король Филипп обещал давать ему каждый год пособие в сто марок, но от обещаний никто богатым не бывает{82}.

Девятый год епископства Альберта

(XI) (₁₂₀₇) На девятый год вся Ливония была крещена, церковь наслаждалась тишиной и миром, спокойно ожидая прибытия своего епископа.

Архиепископ лундский и канцлер, собравшись со своими в обратный путь, в вербное воскресение (_{Апреля 15}) достигли Готландии и отпраздновали торжественный день святой пасхи (_{Апреля 22}) в своей стране.

(_{Возвращение епископа в Ригу.}) Рижский епископ прибыл в Ригу в день пятидесятницы (_{Июня 10}) и радостно был всеми встречен. С ним прибыл граф Годескальк Пирмонт (Peremunt), другой граф и еще множество пилигримов, благородных и почтенных людей. Радуясь миру церкви, они настолько подняли высоту городских стен, что с тех пор набеги язычников стали не страшны.

2. (_{Приезд Вячко в Ригу. Передача им епископу половины своей земли}) Когда король Кукенойса Вячко (Vesceka) услышал о прибытии епископа и пилигримов, он вместе со своими людьми вышел им навстречу и по прибытии в Ригу был принят всеми с почетом. Проведя в самой дружественной обстановке в доме епископа много дней, он наконец попро сил епископа помочь ему против нападений литовцев, предлагая за это половину своей земли и своего замка. Это было принято, епископ почтил короля многими дарами, обещал ему помощь людьми и оружием, и король с радостью вернулся домой. После того, порадовавшись обращению и крещению ливов, епископ послал к ним священников и в Торейду, и в Метсеполэ, и в Идумею, и на Двину; везде были выстроены церкви, и священники размещены по приходам.

3. (_{Требования меченосцев о предоставлении им третьей части сделанных и будущих завоеваний}) В то же время господь с каждым днем все увеличивал дружину братьев рыцарства, и стали они думать, что, сообразно росту их числа и трудов, должны возрастать и владения их так, чтобы те, кто на войне и в других непрерывных трудах несут на себе всю тяжесть завоеваний дневных забот, получали вместе с тем и вознаграждение за свой труд, дневную плату{83}. Поэтому они стали просить у господина епископа, ежедневно настаивая, третью часть всей Ливонии и других земель или окрестных народов, которые еще не были обращены, но впоследствии, через них и других рижан, будут приведены богом в христианскую веру; они хотели таким образом, подвергаясь большим расходам, пользоваться и большими доходами. Отечески заботясь о людях, которые днем и ночью стеной стояли за дом божий, и стремясь увеличить их число, епископ решил вознаградить их за труды и расходы и уступил им третью часть одной Ливонии, а так как сам он получил Ливонию от императора со всеми правами господства, то и их третью часть отдал им с полными правами и властью. Что же касается еще не приобретенных и не обращенных земель, то так как он не мог дарить, чего не имеет, то вполне основательно отказал. Те однако всячески настаивали на своей просьбе, и она в конце концов была впоследствии доведена до сведения верховного Решение папы первосвященника. (_{Решение папы и раздел Ливонии}) Он же, поручив богу вопрос о землях, еще не приобретенных, утвердил за ними третью часть приобретенных, но оставил епископу четверть десятины с их долей в знак подчинения. Итак, по предложению епископа братья-рыцари разделили Ливонию на три части и ему, как отцу, предоставили первому выбор. Он прежде всего взял область Каупо, то есть Торейду, потом они выбрали себе область по ту сторону Койвы, а третья область Метсеполэ осталась епископу. За области или имения, уже ранее данные в бенефиций другим, братья-рыцари впоследствии получили полное вознаграждение в иных местах{84}.

После такого раздела Ливонии, епископ послал священников в свои области, а братьям рыцарства предоставил заботиться об их областях.

4. (_{Беззакония торейдского судьи Готфрида}) В тот же год послан был некто Годфрид, рыцарь пилигрим, в Торейду для выполнения судейских обязанностей по мирскому праву. Объезжая приходы и решая дела и тяжбы, он собрал массу денег и подарков, немного уделил епископу, а большую часть оставил себе. Огорченные этим некоторые другие пилигримы взломали его сундук и нашли там девятнадцать марок серебра — часть добра, воровски набранного, тогда как многое другое уже было растрачено им.

Так как он действовал несправедливо, извращая правосудие, притесняя бедных, оправдывая виновных и обирая новообращенных, то праведный суд божий и привел его к великому позору для устрашения других, а по иным известиям он погиб постыднейшей смертью{85}.

5. (_{Нападение литовцев на Торейду}) После того литовцы, помня обо всех, кто были у них убиты два года тому назад рижанами и семигаллами, послали по всей Литве собирать большое войско.

Целую ночь в канун рождества господня (_{Дек. 24}) переправлялись они через Двину, пришли в Торейду и, рано утром перейдя Койву, рассыпались по деревням. Область, ничего не слышавшую о близости врагов, они застали врасплох, многих перебили, а еще большее число увели в плен{86}.

В церкви Куббезелэ в самый день рождества господня (_{Дек. 25}) отправляли богослужение для ливов два священника, а именно Иоанн Штрик и другой — Теодорих со своим слугой. Когда, по окончании первой мессы, Иоанн служил уже вторую, прихожане, услышав, что идет войско, убежали из церкви, некоторые скрылись в лесные убежища, другие же, спеша домой, были схвачены по дороге и очень многие перебиты.

Когда было кончено последование{87} и читалось евангелие, литовцы на своих быстрых конях уже носились кругом церкви, то с одной, то с другой стороны, но так как бог хранил своих, в церковь не вошли, а поскакали к дому священника, захватили лошадей и скот, а одежду, съестное и все, что нашли, нагрузили на сани. Грабя приходский двор, они задержались надолго, а в это время священник в церкви окончил святое таинство тела и крови господних и, не колеблясь сам отдаться в жертву, поручил себя господу. С ним оставались неизменно верные — священник Теодорих, помогавший ему в богослужении, и слуга, который стерег двери. Они ободряли священника, уговаривая не оставлять в небрежении божественную службу из страха перед язычниками. Когда по милости божьей месса была кончена, они сняли все покровы одежды с алтаря, сложили их в углу ризницы, в том же углу сели сами и спрятались. Едва они это сделали, как уже в церковь явился один из врагов, обежал все кругом, был уже почти в ризнице, но, увидев обнаженный алтарь и не найдя ничего, что можно присвоить, сказал: "Ба!" и пошел к своим. Захватив таким образом все, что нашли, литовцы пошли обратно своей дорогой, но едва они вышли из приходского двора, как явилась другая толпа их же, еще больше первой, и найдя дом опустошенным, бросилась вслед ушедшим; один из них появился и в церкви, не сходя с коня, но видя, что грабить нечего, а о спрятавшихся в углу не зная, и этот поспешил уйти обратно. Когда затем пришел третий отряд, один из литовцев проехал через церковь на санях, но священников не видел. Принеся благодарность богу, сохранившему их здравыми и невредимыми перед лицом язычников, они, по уходе врагов, под вечер вышли из церкви, побежали в лес и, три дня не евши хлеба, на четвертый пришли в Ригу.

Литовцы же, разграбив всю окрестную область, ночью собрались все вместе в деревне Анно и рано утром ушли из страны, забрав с собой женщин, малых детей и большую добычу. В самую ночь рождества господня ливы, отправив гонцов, сообщили епископу, что литовское войско вступает в Ливонию, а потом гонцы, следуя один за другим, стали доносить об избиении и пленении людей, опустошении храмов и обо всем том вреде, какой причинили язычники вновь основанной церкви. Услышав об этом, епископ созвал пилигримов, братьев-рыцарей, купцов и всех своих и убеждал их, ради отпущения грехов, стать стеной за дом господень и освободить церковь от врагов.

Все повиновались и стали готовиться к бою. Повсюду к ливам и лэттам послали сказать с угрозой: "Всякий, кто не пойдет и не присоединится к христианскому войску, уплатит три марки пени".

(_{Битва рижан с литовцами у Аскрадэ}) Страх напал на тех и они покорно вышли навстречу рижанам к Двине. Поднявшись в Леневарден, все собрались вместе и стали в молчании ждать, не выходя из города, возвращения литовцев, а разведчиков послали разузнать о их движении. Литовцы встретились разведчикам у Леневардена со всеми пленными и добычей, а ночью по льду перешли Двину. Предводитель войска со своими спутниками подъехал ближе к замку и, вызвав старшего, спросил, где собрались христиане, и сказал: "Поди, извести христиан, которые два года назад перебили, как во сне, мое войско, возвращавшееся из Эстонии, что теперь они найдут и меня и людей моих бодрствующими". Услышав это, христиане поспешили на битву господню, рано утром выступили вслед за врагами и в третьем часу{88}, перейдя Двину у Аскрадэ, нашли их там. Когда язычники увидели, что те их преследуют, они, в ужасе перед неизбежным, громко закричали все вместе и, созвав своих, повернули навстречу христианам. Не испугавших их крика и численности, но полагаясь на бога, христиане с поднятыми знаменами ударили на них и, убивая направо и налево, начали бой, разгоревшийся потом с обеих сторон. Литовцы, превосходящие другие народы быстротой и жестокостью, обещавшие бодрствовать в ожидании битвы, долго и храбро сражались, но в конце концов повернули тыл и оказались столь же быстры в бегстве, как и в бою: одни убегали в лес, другие по дорогам, бросив пленников и добычу. Христиане преследовали их целый день и многих перебили, другие же спаслись бегством. Вернувшись затем к добыче, они освободили от пут женщин и малых детей новообращенных и всех других пленных, а когда собрались все новообращенные — и ливы и лэтты с тевтонами, принесли богу благодарность о потерянной и найденной овце{89} или об овцах, вырванных из пасти волчьей, разделили добычу и отпустили всех пленных на свободу к их друзьям.

6. (_{Осада и сдача Сельбурга}) После того как господь избавил церковь свою от нападения язычников, епископ, боясь, что по отъезде его они так же опустошат и всю Ливонию, задумал разрушить замок селов (Selonum){90}, который всегда и при отступлении и при наступлении служил им убежищем. Послав своих гонцов по всей Ливонии и Лэтигаллии, которые уже присоединились к христианству, он звал всех в поход. Собрав большое войско, епископ послал аббата Теодериха и настоятеля Эггельберта со всей своей дружиной и пилигримами, а также братьями рыцарства христова взять замок селов. Они направились к Аскрадэ и, перейдя Двину, наткнулись на непогребенные тела убитых литовцев; прошли, ступая по ним, и, двигаясь в полном порядке по дороге, приблизились к замку селов. Осадив его, много народу кругом на укреплениях переранили стрелами, многих взяли в плен по деревням, еще большее число убили; собрав дрова, зажгли большой огонь. Не давая осажденным передышки ни днем, ни ночью, привели в ужас селов. Тогда, тайно вызвав старейшин войска, те стали просить мира. Им ответили: "Если вы хотите истинного мира, откажитесь от идолопоклонства, примите в ваш замок истинного миротворца — Христа, креститесь и впредь не пускайте в ваш замок литовцев, врагов христианства". Эти предложения были приняты. Дав заложников, они обещали принять таинство крещения и, прогнав литовцев, во всем повиноваться христианам. Получив в заложники их сыновей, войско успокоилось. Аббат и настоятель с другими священниками пошли к ним в замок, наставляли их в начатках веры, окропили замок святой водой и поставили в крепости хоругвь пресвятой Марии. Радуясь обращению язычников и славя бога за успех церкви, они весело возвратились с лэтигаллами и ливами в свою область.

7. (_{Посольство Алебранда в Унгавнию. Крещение лэттов}) В то же время священник Алебранд с некоторыми другими послан был в Унгавнию{91} вернуть купеческое добро, отнятое давно уже, еще до постройки Риги. Купцы ехали в санях от Двины по направлению ко Пскову (Plicecowe), и жители Унгавнии, по совету ливов, ограбили их по дороге, а добра было много — на девятьсот марок и больше. Жители Унгавнии и добра не вернули, и о возвращении его в будущем не дали точного ответа. Возвращаясь с таким малым успехом, Алебранд по дороге обратился к лэтигаллам, живущим у Имеры{92}, убеждая их принять крещение, тем более, что вся Ливония и многие из лэтигаллов уже приняли слово божие. Те обрадовались приходу священника, так как литовцы часто разоряли их, ливы всегда притесняли, а от тевтонов они надеялись на помощь и защиту. Слово божье они приняли с радостью, но прежде всетаки бросили жребий, желая знать волю богов, принять ли им крещение от русских из Пскова, как другие лэтигаллы из Толовы{93}, или от латинян. Дело в том, что русские в это время приходили крестить своих лэтигаллов в Толове, всегда бывших их данниками. Жребий пал на латинян, и новокрещенные причислены были с ливонской церковью к рижанам. Алебранд окрестил некоторые деревни, вернулся в Ригу и сообщил епископу. Тот, порадовавшись вместе с ним и неизменно заботясь о церкви, посвятил в духовный сан своего ученика Генриха{94} и отправил его с Алебрандом снова туда же. Алебранд, совершив крещение в той области, возвратился, а другой, построив церковь и получив ее в бенефиций, остался там с ними жить, подвергаясь многим опасностям, но не уставая указывать им путь к будущему блаженству.

8. (_{Нападение Даниила из Леневардена на князя Вячко}) В это время возник раздор между королем Кукенойса и рыцарем Даниилом из Леневардена. Этот король причинял много неприятностей людям Даниила и, несмотря на неоднократные увещевания, не переставал их беспокоить. Однажды ночью слуги Даниила поднялись вместе с ним самим и быстро двинулись к замку короля. Придя на рассвете, они нашли спящими людей в замке, а стражу на валу мало бдительной. Взойдя неожиданно на вал, они захватили главное укрепление; отступавших в замок русских, как христиан, не решились убивать, но угрозив им мечами, одних обратили в бегство, других взяли в плен и связали. В том числе захватили и связали самого короля, а все имущество, бывшее в замке, снесли в одно место и тщательно охраняли. Позвали господина своего Даниила, бывшего поблизости, и он, желая выслушать совет епископа об этом деле, сообщил обо всем рижанам. Епископ вместе со всеми своими был очень огорчен и не одобрил сделанного, велел вернуть короля в его замок и возвратить ему все имущество, затем, пригласив короля к себе, с почетом принял его, подарил ему коней и много пар драгоценной одежды; во время праздника пасхи (_{1208, 8 Апр.}) самым ласковым образом угощал его и всех его людей и, усыпив всякую вражду между ним и Даниилом, с радостью отпустил его домой.

Помня также о том, что обещал королю, когда принимал от него половину замка, епископ послал с ним двадцать человек с оружием и конями, людей деятельных — рыцарей и балистариев, а также каменщиков, чтобы укрепить замок и защищать его от литовцев. Все их расходы и нужды он предусмотрел заранее.

С ним возвратился в Кукенойс и король, веселый по внешности, но с коварным замыслом в душе. Епископ остался в Динамюндэ и, по принятому обыкновению, собирался ехать в Тевтонию для набора пилигримов на следующий год, так как те, для кого уже кончился годовой срок пилигримства, готовились возвратиться в Тевтонию и давно уже стояли в Динамюндэ, только посланный богом противный ветер не давал им отплыть.

9. (_{Месть Вячко}) Между тем вышеупомянутый король (regulus){95} вернулся в Кукенойс и, не сомневаясь, что епископ с пилигримами уже отплыл, отлично зная также, что и в Риге осталось очень немного народу, не мог далее скрывать в душе свои вероломные кознй. Посоветовавшись со своими людьми, он дождался удобного времени и дня, когда почти все тевтоны ушли на свою работу: они рубили камень во рву для постройки замка, сложив наверху на краю рва мечи и вооружение и не опасаясь короля, как своего отца и господина; вдруг прибежали слуги короля и все его люди, схватили мечи и оружие тевтонов и многих из них, без оружия и доспехов занимавшихся своим делом, перебили. Кое-кто из них бежали, не останавливаясь ни днем, ни ночью, чтобы рассказать, что случилось, и добрались наконец до Риги.

Убито было семнадцать человек, а трое спаслось бегством. Трупы убитых, бросив в Двину, послали рижанам и те, вынув из воды тела погибших на службе божьей, благоговейно и со слезами похоронили их. (_{Сношения Вячко с Владимиром полоцким}) После этого тот же король послал великому королю Владимиру (Woldemaro){96} лучших тевтонских коней, балисты, панцыри и тому подобное, а вместе с тем просил и советовал собрать войско как можно скорее и итти брать Ригу, где, сообщал он, осталось мало народу, причем лучшие убиты им, а прочие ушли с епископом.

Услышав об этом, Владимир с излишней доверчивостью созывает всех своих друзей и людей своего королевства. Между тем епископ, задержанный в Динамюндэ противным ветром, узнав о том, что люди его перебиты, а церковь предана, собрал всех пилигримов, со слезами рассказал им об уроне, понесенном церковью, и звал их мужественно стать на защиту и на помощь церкви, снова приняв на себя крест; уговаривая их, он подтвердил полное отпущение и тех грехов, что ранее были забыты, обещая за большие труды их долгого пилигримства большее отпущение грехов и вечную жизнь. В ответ на это триста человек из лучших снова приняли крест и решились вернуться в Ригу — стать стеной за дом господень. Сверх того епископ отослал в Ригу и много нанятых за плату людей. Все тевтоны, рассеянные в разных местах по Ливонии, вместе с другими старейшинами ливов, собрались в Ригу на защиту церкви. (_{Отступление русских}) Когда русские услышали, что тевтоны и ливы собрались в Риге, они, боясь за себя и за свой замок, зная, что поступили дурно, и не смея дожидаться прихода рижан в замке, собрали свое имущество, поделили между собой коней и оружие тевтонов, подожгли замок Кукенойс и побежали каждый своей дорогой. Лэтигаллы и селы, жившие там, скрылись в темные лесные трущобы, а не раз упоминавшийся король, зная за собой злое дело, ушел в Руссию, чтобы никогда больше не возвращаться в свое королевство{97}.

Десятый год епископства Альберта

(XII) (_{Пятая поездка епископа в Германию, 1208}) Когда все это таким образом кончилось, епископ уже на десятый год своего посвящения, поручив свою ливонскую Церковь богу, пилигримам и всем живущим в Ливонии христианам, отправился в Тевтонию по разным церковным делам, чтобы собрать и пилигримов и разное другое в помощь новой пока и во многом нуждающейся церкви. Объезжая с проповедью много мест, он перенес немало трудов. Те же, кто остались в Риге, ободряли друг друга и, мужественно взявшись за дело, стали укреплять город со всех сторон. Узнав о сожжении замка Кукенойс и бегстве русских, послали кое-кого преследовать их. (_{Избиение рижанами лэттов и селов, союзников Вячко}) Среди них Мейнард и некоторые другие из слуг епископа догнали беглецов, немало их нашли по лесам и болотам, вячко а именно лэтигаллов и селов, данников короля, единомышленников и сотрудников его в измене и убийстве тевтонов, захватили и некоторых русских, взяли добычу и имущество их, а также отняли назад и кое-какое тевтонское оружие. Всех, кого нашли из числа виновных в единомыслии измене, предали по заслугам жестокой смерти и истребили изменников в той области.

2. (_{Поход рижан с семигаллами на литовцев}) В это время рижане и христиане, бывшие в Ливонии, желали мира и не было его; искали блага и видели лишь смятение{98}. После бегства русских они надеялись, что избегли Харибды, но впереди еще грозила опасностью Сцилла. Вестгард, вождь семигаллов, все еще помня о поражениях и многих бедствиях, испытанных им от литовцев на всем пространстве Семигаллии, и готовя поход против них, стал усиленно просить помощи у христиан в Риге, упоминая, что в другой раз он приходил на помощь рижанам для покорения других язычников; сверх того он указывал, что жребий его богов выпал в благоприятном смысле.

Старейшины рижан, не обращая внимания на жребий его богов, по малочисленности в Риге людей отказали ему в помощи и всячески возражали против войны с литовцами в это время. Однако, уступив наконец его настойчивым просьбам и упрямой смелости безрассудных людей, собиравшихся с ним итти, решили не запрещать им воевать, наоборот отпустить их на бой в послушании, чтобы не подвергать опасности вместе с телами и души. Итак послали с Вестгардом человек пятьдесят или немного больше рыцарей и балистариев, а также многих братьев рыцарства христова. Взяв с собой Даниила, священника идумеев, они отправились в область семигаллов.

Когда они явились верхом на конях в блеске оружия, семигаллы приняли их весьма ласково и, разослав гонцов по всем своим владениям, собрали большое войско. Подойдя к Литве, остановились ночью на отдых, а во время отдыха стали спрашивать своих богов о будущем, бросали жребий, ища милости богов, и хотели знать, распространился ли уже слух о их приходе и придут ли литовцы биться с ними. Жребий выпал в том смысле, что слух распространился, а литовцы готовы к бою. Ошеломленные этим семигаллы стали звать тевтонов к отступлению, так как сильно боялись нападения литовцев, но тевтоны в ответ сказали: "Не будет того, чтобы мы бежали пред ними, позоря свой народ! Пойдемте на врагов и посмотрим, не можем ли мы сразиться с ними"{99}. И не могли семигаллы отговорить их. Дело в том, что семигаллов было бесчисленное множество, и тевтоны рассчитывали на это, несмотря даже на то, что все было затоплено дождями и ливнями{100}. Они смело вступили все же в Литву и, разделившись отрядами, пошли по деревням, но нашли их опустевшими: все люди с женщинами и детьми спаслись бегством. Боясь теперь надвигающейся битвы, они как можно скорее соединились вместе и стали без всякого промедления готовиться к возвращению в тот же день. Узнав об этом, литовцы окружили их со всех сторон на своих быстрых конях; по своему обыкновению стали носиться кругом то справа, то слева, то убегая, то догоняя, и множество людей ранили, бросая копья и дубины. Далее, тевтоны сплотились одним отрядом, прикрывая войско с тыла, а семигаллов пропустили вперед. (_{Поражение рижан}) Те вдруг бросились бежать один за другим, стали топтать друг друга, иные же направились в леса и болота, и вся тяжесть боя легла на тевтонов. Некоторые из них, храбро защищаясь, долго сражались, но так как их было мало, не в силах были сопротивляться такой массе врагов. Были там весьма деятельные люди, Гервин и Рабодо, со многими другими: одни из них после долгого боя пали от ран, другие взяты в плен и уведены врагами в Литву, иные же спаслись бегством и вернулись в Ригу сообщить, что произошло.

3. Узнав о бегстве своих и дерзости литовцев, город опечалился, и внезапно на горе обратилась арфа рижан, и песня их стала песней слез{101}. Вознеся молитвы небу, все старейшины и люди разумные решили впредь не полагаться на многочисленность язычников и не сражаться вместе с язычниками против других язычников, а, надеясь на господа, смело итти на языческие народы вместе с крещеными уже ливами и лэттами. Так и стали делать. В тот же год хоругвь пресвятой девы принесена была к ливам, лэттам и тевтонам в Унгавнию, а затем ко всем эстам и окрестным языческим народам — с помощью божьей, ибо он один покоряет все царства{102}.

4. Литовцы же, придя в Семигаллию с большим войском, начали избивать и разорять все, что нашли, но семигаллы устроили засаду им на дороге, срубив лес, и почти всех на обратном пути перебили, а из добычи послали рижанам почетные дары.

5. (_{Прибытие монахов на Двину}) В то же время, в утешение своей церкви бог послал на Двину много монашествующих: Флоренция, аббата цистерцианского ордена, Роберта, каноника кельнской церкви, Конрада бременского и некоторых других. Одни из них избрали удел благочестивой жизни в Динамюндэ, другие — вместе с братьями-рыцарями; некоторые же приступили к делу проповеди. Прибытие их чрезвычайно обрадовало пока еще небольшую церковь и укрепило ее после печальных войн. Все благодарили бога, не устающего утешать людей своих во всех страданиях, ему же честь и слава во веки. Аминь.

Конец книги третьей о Ливонии. Начало книги четвертой об Эстонии.

6. (_{Безуспешные переговоры лэттов с эстами. Поход рижан против Унгавнии}) Когда уже вся Ливония и Лэтигаллия были окрещены, старейшины лэттов, Руссин из замка Сотеклэ, Варидот из Аутинэ, Талибальд из Беверина{103}, а также Бертольд, брат-рыцарь из Вендена, послали гонцов к эстам в Унгавнию требовать удовлетворения за все понесенные ими обиды. Ибо лэтты до принятия христианства были в унижении и презрении, терпели много обид от ливов и эстов; тем более радовались они прибытию священников, считая, что крестившись все пользуются одинаковыми правами и тем же миром. Эсты, не придавая значения словам гонцов, не дали никакого удовлетворения, но вместе с ними направили в Лэтигаллию своих гонцов. Братья-рыцари, уже жившие в то время в Вендене, послали Бертольда, как первого из своих, на суд лэттов с эстами. Со стороны епископа прибыл еще священник Генрих{104} и много лэттов. Стали рассуждать о делах мира и справедливости, но послы эстов выразили презрение к миру с лэттами, возвратить несправедливо отнятое не пожелали и отказали лэттам во всем. Так и разошлись без всякого мира, угрожая друг другу острыми копьями. Между тем пришли из Готландии некоторые купцы и тевтоны. Тут Варидотэ с другими старейшинами лэттов, собравшись, явились в Ригу и стали просить помощи против несправедливости эстов. Рижане, вспомнив и о собственных обидах и о бесчисленном множестве добра, некогда отнятом у их купцов жителями Унгавнии, дали согласие просившим и обещали войско, потому в особенности, что и их послы по поводу того же купеческого добра не раз возвращались униженные и осмеянные жителями Унгавнии, не желавшими отдать несправедливо отнятое. Итак, воззвав к помощи всемогущего бога и пресвятой богородицы Марии, рижане, вместе с братьями-рыцарями, братом епископа Теодерихом, купцами и другими тевтонами, направились в Торейду, созвали по всей Ливонии и Лэтигаллии большое и сильное войско, шли день и ночь и прибыли в Унгавнию. Грабя деревни и убивая язычников, они мстили огнем и мечом за свои обиды, наконец сошлись у замка Оденпэ, что значит "Голова медведя"{105}, и зажгли замок. Затем три дня отдыхали, а на четвертый пошли обратно в свою землю со скотом, пленными и всей своей добычей. Лэтты вернулись в свою область, укрепили свои замки и стали храбро готовиться к бою; все свое они свезли в замки и ждали эстонское войско, готовые к сопротивлению. (_{Эсты разоряют землю лэттов}) Жители Унгавнии, призвав на помощь людей из Саккалы{106}, внезапно вступили в землю лэттов в местности Трикатуэ; одного лэтта, по имени Вардекэ, сожгли живым, других взяли в плен, причинили лэттам много вреда и, окружив замок Беверин, целый день осаждали бывших там лэттов. (_{Осада эстами замка Беверин}) Лэтты же, выйдя из замка, смело напали на врагов, пятерых из них убили, захватили их коней и, вернувшись в замок к своему священнику, тогда там бывшему, вместе с ним все благодарили бога, зная, что он сражался за них.

Среди них был Робоам, один из храбрейших вообще. Сойдя в середину врагов, он двоих убил, а сам здравый и невредимый вернулся с боковой стороны в замок к своим, благодаря бога за особенную славу, дарованную ему господом в борьбе с язычниками. Священник их, мало обращая внимания на нападения эстов, взошел на замковый вал и, пока другие сражались, молился богу, играя на музыкальном инструменте. Услышав пение и пронзительный звук инструмента{107}, язычники, не слышавшие этого в своей стране, приостановились и, прервав битву, стали спрашивать о причине такой радости. Лэтты отвечали, что они радуются и славят господа потому, что, приняв недавно крещение, видят, как бог помогает им. Тут эсты предложили вновь заключить мир, но лэтты сказали: "Вы еще не вернули товаров, отнятых у тевтонов, и добра, которое часто у нас отнимали, да и не может быть одно сердце, одна душа и общий крепкий мир между христианами и язычниками, пока вы, приняв, как и мы, иго христианства и вечного мира, не станете чтить единого бога". Услышав это, эсты пришли в сильное негодование и отступили от замка, а лэтты, идя сзади следом за ними, многих ранили. Они послали ночью к Венно (Wennonem), магистру рыцарства христова в Венден, где он был тогда{108}, и просили притти со своими преследовать эстов. Венно созвал всех лэттов по окрестностям, с наступлением утра пришел в Беверин, но обнаружил, что войско язычников давно ушло, и гнался за ними весь тот день. В следующую ночь ударил сильный мороз, и так как почти все кони захромали, догнать врагов не удалось. Перебив скот и отпустив пленных, они бежали, не дожидаясь битвы. Так и вернулись обе стороны по домам. Тогда лэтты из Беверина, опечаленные смертью своих, убитых и сожженных эстами, послали ко всем окрестным лэттам просьбу готовиться к походу, чтобы, если бог даст, отомстить врагам за своих.

(_{Разорение лэттами Саккалы}) Вследствие этого Руссин, храбрейший из лэттов, и Варидотэ со всеми лэттами, какие были в их областях, собрались в большой массе у вышеназванного замка Беверин. Сговорившись о действиях против эстов, приготовились к разорению их страны, вооружились, чем могли, и сделали один дневной переход; затем остановились{109}, построили свое войско и, идя дальше днем и ночью, вступили в область Саккалу. Тут везде по деревням они нашли в домах и мужчин и женщин с детьми и убивали всех с утра до вечера, и женщин и малых детей; убили триста лучших людей и старейшин области саккальской, не говоря о бесчисленном множестве других, так что наконец от усталости и этой массы убийств у них отнялись руки. Залив все деревни кровью множества язычников, они на следующий день пошли назад, собирая везде по деревням много добычи, уводя с собой много крупного и мелкого скота и массу девушек, которых единственно и щадят войска в тех странах. Возвращаясь, шли медленно, многими днями делали по дороге остановки, ожидая, что оставшиеся эсты могут ударить на них с тыла. Но эсты, потеряв столько убитыми, и не думали догонять лэттов, много дней в печали собирали трупы убитых лэттами и сжигали их в огне, справляя похороны по своему обычаю с плачем и пирами. Лэтты остановились у озера Астигервэ, разделили между собой всю добычу и радостно возвратились в Беверин. Найдя там Бертольда, брата-рыцаря, а также своего собственного священника с некоторыми рыцарями и балистариями епископа, принесли им дары со всего, что захватили{110}.

(_{Дек. 18}) Было это в воскресенье, когда поют "Радуйтесь", и все единодушно с радостью благословляли бога за то, что руками новообращенных господь послал такое возмездие на прочие языческие народы. Руссин же, вернувшись в замок Беверин, отверз уста свои и сказал так: "Дети детей моих будут рассказывать своим детям в третьем и четвертом поколении о том, что сделано Руссином при истреблении жителей Саккалы".

Узнав об этом, Германн, судья ливов, весьма негодовал на лэттов за то, что они вновь и вновь начинают войны с эстами, послал созвать всех старейшин ливов и лэттов и обсудил дело с ними и с тевтонами. Так как тевтонское население в стране было еще малочисленно и редко, решено было всеми вести с эстами переговоры о мире до прибытия господина епископа, который был в Тевтонии для набора пилигримов к следующему году. Это решение понравилось и эстам. Они согласились на мир, так как после истребления лучших своих людей стали очень бояться лэттов. Хотя споры еще не кончились, заключено было нечто в роде перемирия сроком на один год.

Одиннадцатый год епископства Альберта

(XIII) (_{Шестой приезд епископа в Ливонию, 1209}) На одиннадцатый год своего посвящения вернулся епископ Альберт из Тевтонии в сопутствии большого числа пилигримов. Среди них были: Рудольф из Иерихо, Вольтер из Гамерслевэ{111} и множество других знатных людей, рыцарей, клириков и всякого народа; все они, не побоявшись опасностей морского плавания, прибыли в Ливонию.

(_{Занятие Кукенойса рижанами}) Посоветовавшись с ними, епископ созвал всех давно обращенных ливов и лэттов и напомнил им о злодействе, совершенном в прошлом году против него и его людей королем Вячко (Vesceka): рыцарей и дружину епископа, которые по просьбе короля с большими издержками были посланы в помощь ему против литовцев, он умертвил с безмерным коварством.

После этого епископ со всеми пилигримами и своим войском отправился в Кукенойс и, найдя самую гору покинутой, но, по нечистоплотности прежних жителей, кишащей червями и змеями, велел и поручил очистить ее наново и укрепить прочным валом. Он построил там весьма крепкий замок, оставил в нем для охраны рыцарей и балистариев со своей дружиной и, затратив большие средства, велел самым тщательным образом беречься, чтобы не быть снова обманутыми какой-нибудь хитростью литовцев или лживым коварством русских{112}. Вышеупомянутому Рудольфу из Иерихо он уступил половину замка, а братьям рыцарям — их третью часть{113}. Оставив их там и обо всем распорядившись, епископ вернулся в Ригу. Лэтты, которые между тем ходили двумя отрядами в Литву, кое-кого убили, кое-кого взяли в плен, вернулись к нашим в Кукенойс и вместе с епископом и его людьми возвратились домой.

2. (_{Убийство Викбертом магистра Венно}) Был в то время в числе братьев-рыцарей некто Викберт{114}. Его сердце более склонно было к любви мира сего, чем к монашеской дисциплине, и среди братьев он вечно сеял много раздоров. Чуждаясь общения святой жизни и презирая рыцарство христово, он пришел к священнику в Идумее и сказал, что хочет подождать там прибытия епископа и готов всецело епископу повиноваться. Братья же рыцари — Бертольд из Вендена с некоторыми другими братьями и слугами преследовали его, как беглеца, взяли в Идумее, отвели в Венден и бросили в тюрьму. Когда тот услышал о прибытии епископа, он стал просить освободить его и позволить вернуться в Ригу, обещая повиноваться епископу и братьям. Братья обрадовались и, надеясь, что после вражды и неприятностей, вновь, как блудного сына, обретут своего брата, с честью отпустили его в Ригу и восстановили в общественных правах. Он однако лишь недолго оставался в среде братьев, подобно Иуде или волку среди овец, едва скрывая лживость своего раскаяния и выжидая удобного дня, чтобы насытить злобу своего сердца. И случилось так: в один праздничный день, когда прочие братья с другими людьми пошли в монастырь, он между тем, пригласив к себе магистра рыцарей и священника их Иоанна, под предлогом сообщения им своей тайны, наверху в своем доме нанес вдруг секирой, которую по обыкновению всегда носил с собой, удар в голову магистру и тут же вместе с ним обезглавил и умертвил священника. Об этом стало известно другим братьям; они настигли его в капелле, куда он бежализ дома, схватили и, осудив гражданским судом, по заслугам предали жестокой смерти. Похоронив с великим горем своего верного и благочестивого магистра Венно со священником, поставили на его место не менее благочестивого, ласкового и полного всяких достоинств Волквина. С тех пор он и в присутствии и в отсутствии епископа предводительствовал и правил войском во всех походах, с радостью бился в битвах господних и не раз ходил к окрестным язычникам. И помогали ему все братья его, а помощь и победа господа всегда были с ними{115}.

3. Со смертью в том же году Эггельберта, настоятеля церкви святой Марии, епископ взял из Схедской обители{116} Иоанна, человека кроткого, сдержанного и осмотрительного во всех своих действиях, поставил его на место брата своего, достопочтенного настоятеля, и поручил его управлению церковь святой Марии. Так как этот Иоанн, принадлежа к уставу и ордену св. Августина, носил белую одежду, справедливо обозначающую чистоту{117}, то епископ утвердил для всех эту одежду, заменив черные платья и капюшоны каноников той же церкви белыми. Так как еще не исчезла и внутри и вне города боязнь язычников, эта обитель помещалась в пределах первого города, в церкви, первоначально построенной; после пожара этой церкви и города{118}, стали строить церковь св. Марии у Двины вне городских стен и там поселились.

Пилигримы же этого года готовы были послушно участвовать в работах по надстройке стены и в других, где могли служить богу{119}.

4. (_{Поход рижан на Герцикэ}) Так как близились осенние дни, епископ неизменно озабоченный развитием и защитой ливонской церкви, собрал на совет разумнейших из своих и внимательно обсудил с ними, каким образом избавить молодую церковь от козней литовцев и русских. Вспомнив все зло, причиненное королем Герцикэ, вместе с литовцами, городу Риге, ливам и лэттам, решили итти войной против врагов рода христианского. Ибо король Всеволод (Vissewalde) из Герцикэ всегда был врагом христианского рода, а более всего латинян. Он был женат на дочери одного из наиболее могущественных литовцев{120} и, будучи, как зять его, для них почти своим, связанный с ними сверх того и дружбой, часто предводительствовап их войсками облегчал им переправу через Двину и снабжал их съестными припасами, шли ли они на Руссию, Ливонию или Эстонию. Власть литовская до такой степени тяготела тогда надо всеми жившими в тех землях племенами, что лишь немногие решались жить в своих деревушках, а больше всех боялись лэтты. Эти, покидая свои дома, постоянно скрывались в темных лесных трущобах, да и так не могли спастись, потому что литовцы, устраивая засады по лесам, постоянно ловили их, одних убивали, других уводили в плен, а имущество все отнимали{121}.

Бежали и русские по лесам и деревням пред лицом даже немногих литовцев, как бегут зайцы пред охотником, и были ливы и лэтты кормом и пищей литовцев, подобно овцам без пастыря в пасти волчьей{122}.

Поэтому бог избавил от пасти волчьей овец своих, уже крещенных ливов и лэттов, пославши пастыря, то есть епископа Альберта. Собрав войско со всех областей Ливонии и Лэттии, он вместе с рижанами, пилигримами и всем своим народом, пошел вверх по Двине к Кукенойсу, а так как Герцикэ всегда был ловушкой и как бы великим искусителем{123} для всех, живших по этой стороне Двины, крещеных и некрещеных, а король Герцикэ всегда был враждебен рижанам, воюя с ними и не желая заключить мир, епископ направил свое войско к его городу. Русские, издали увидев подходящее войско, бросились к воротам города навстречу, но когда тевтоны ударили на них с оружием в руках и некоторых убили, те не могли сопротивляться и бежали. (_{Взятие рижанами Герцикэ}) Преследуя их, тевтоны ворвались за ними в ворота, но из уважения к христианству убивали лишь немногих, больше брали в плен или позволяли спастись бегством; женщин и детей, взяв город, пощадили и многих взяли в плен. Король, переправившись в лодке через Двину, бежал со многими другими, но королева была захвачена и представлена епископу с ее девушками, женщинами и всем имуществом. Тот день все войско оставалось в городе, собрало по всем его углам большую добычу, захватило одежду, серебро и пурпур, много скота, а из церквей колокола, иконы (yconias), прочее убранство, деньги и много добра и все это увезли с собой, благословляя бога за то, что так внезапно он дал им победу над врагами и позволил без урона проникнуть в город. На следующий день, растащив все, приготовились к возвращению, а город подожгли. Увидев пожар с другой стороны Двины, король был в великой тоске и восклицал со стонами, рыдая: "О Герцикэ, милый город! О наследие отцов моих! О нежданная гибель моего народа! Горе мне! Зачем я родился, чтобы видеть пожар моего города и уничтожение моего народа!"{124}.

(_{Князь Всеволод признает себя вассалом Риги}) После этого епископ и всё войско, разделив между собой добычу, с королевой и всеми пленными возвратились в свою область, а королю было предложено притти в Ригу, если только он еще хочет заключить мир и получить пленных обратно. Явившись, тот просил простить его проступки, называл епископа отцом, а всех латинян братьями по христианству и умолял забыть прошлое зло, заключить с ним мир, вернуть ему жену и пленных; он говорил, что огнем и мечом тевтоны весьма жестоко наказали его. Епископ, как и все его люди, сжалившись над просящим королем, предложил ему условия мира в таких словах: "Если ты согласишься впредь избегать общения с язычниками, не будешь пытаться вместе с ними разрушить нашу церковь, не станешь вместе с литовцами разорять землю твоих русских христиан, если ты согласишься принести свое королевство в вечный дар церкви пресвятой Марии, так чтобы вновь получить его уже из наших рук, и вместе с нами наслаждаться постоянным миром и согласием, тогда только мы отдадим тебе королеву со всеми пленными и всегда будем верно оказывать тебе помощь".

Приняв эти условия мира, король обещал впредь всегда быть верным церкви святой Марии, избегать общения с язычниками и быть союзником христиан. Передав свое королевство той же церкви, он получил его вновь из рук епископа через торжественное вручение трех знамен{125}, признал епископа отцом и утверждал, что впредь будет открывать ему все злые замыслы русских и литовцев. Королева со всеми пленными была ему возвращена, он радостно вернулся в свою землю, созвал разбежавшихся людей и стал вновь отстраивать свой замок. Тем не менее впоследствии он продолжал участвовать в замыслах литовцев, забыв об обещанной верности, и не раз подстрекал язычников против тевтонов, бывших в Кукенойсе.

5. (_{Поход рижан и лэттов на Унгавнию}) После этого, по истечении срока перемирия, заключенного с жителями Унгавнии{126}, Бертольд, магистр рыцарства в Вендене, призвав Руссина с его лэттами, а также и других лэттов из Аутинэ, вместе со своими вендами, пошел в Унгавнию. По деревням там они везде нашли людей, не успевших убежать в замок и очень многих во всех селениях, куда могли добраться, перебили, других же увели в плен; захватили большую добычу, увели с собой женщин и девиц, деревни оставили пустыми и после большой резни и пожара возвратились домой.

Услышав об этом, торейдские ливы, все еще вместе с эстами тайно питавшие коварные замыслы, вознегодовали на то, что Бертольд из Вендена с лэттами снова начал войну против эстов, и стали внушать епископу, чтобы он отправил в Унгавнию посольство о мире. Епископ послал в Оденпэ священника Алебранда с поручением возобновить мир и потребовать возвращения купеческого добра. Когда эсты по всей Унгавнии узнали о прибытии епископских послов, они собрались для решения, и Алебранд, отверзши уста свои, стал учить их вере христовой, но эсты, слыша это, бросились на проповедника с копьями и мечами, чтобы убить его. Тут некоторые из старейшин в защиту его сказали: "Если мы убьем этого епископского посла, то кто же впредь будет нам верить, кто пришлет посла?". Не желая однако слушать проповедь спасения, они отправили Алебранда обратно к епископу, а вместе с ним послали людей для заключения мира. (_{Частичный мир с эстами}) И заключен был ими мир с ливами и лэттами епископа, жившими по одну сторону Койвы. Бертольд же венденский и Руссин со своими лэттами не приняли мира и приготовились к битве{127}.

Двенадцатый год епископства Альберта

(XIV) (₁₂₁₀) Шел двенадцатый год епископства, и церковь жила в тишине, но лишь немного дней. (_{Нападение куров}) Ибо, когда епископ с пилигримами уехал в Тевтонию, а в Ливонии остались его люди с некоторыми пилигримами, внезапно враги рода христианского, куры, с восемью пиратскими судами появились на морском побережье у Зунда{128}.

Увидев их, пилигримы сошли с больших грузовых кораблей (de coggonibus), сели в меньшие и поспешили к язычникам, но при этом ладьи неосмотрительно торопились, стараясь опередить друг друга и пораньше добраться до врагов. Куры же, разгрузив спереди свои разбойничьи суда, двинули их навстречу идущим и, соединив по два, между каждой парой оставили пустое пространство. Пилигримы, подойдя на двух первых ладьях, или малых кораблях, были вовлечены в этот промежуток между пиратскими судами и со своих маленьких суденышек не могли достать до врагов, стоявших высоко вверху над ними Поэтому одни из них были перебиты вражескими копьями, другие потонули, некоторые были ранены, а иные вернулись к своим большим кораблям и спаслись. Куры, собрав тела убитых, обнажили их, а одежду и прочую добычу разделили между собой. Впоследствии трупы были подобраны жителями Готландии и благоговейно похоронены. Всего там пало около тридцати человек рыцарей и других. Епископ несколько дней скорбел о своих, но он знал, что полезны преследования терпящим их, ибо блаженны, кто терпит преследования за правду{129}, и как сосуды из глины испытуются печью, так мужи правды — испытанием страдания{130}.

2. (_{Осада Оденпэ русскими}) В то же время великий король Новгорода (Nogardie), а также король Пскова (Plicecowe) со всеми своими русскими пришли большим войском в Унгавнию, осадили замок Оденпэ и бились там восемь дней{131}. Так как в замке нехватало воды и съестных припасов, осажденные просили мира у русских. Те согласились на мир, крестили некоторых из них своим крещением, получили четыреста марок ногат{132}, отступили оттуда и возвратились в свою землю, обещавши послать к ним своих священников для совершения возрождающего к новой жизни таинства крещения{133}; этого однако они впоследствии не сделали, ибо жители Унгавнии позднее приняли священников от рижан, были ими крещены и причислены к рижской церкви.

3. (_{Фризы наносят поражение курам}) Несколько лет спустя фризы с пилигримами пришли на вышеупомянутый остров Готландию и застали там куров с большой добычей. Внезапно окружив их, начали битву курам и почти всех перебили, захватили четыре разбойничьих корабля со всей добычей и увели с собой в Ригу; отняли у них также и повезли в Ригу бесчисленное множество овец, награбленных курами в христианских землях. И была великая радость из-за возмездия, понесенного курами.

4. (_{Епископ Альберт в шестой раз в Германии}) Епископ же, хотя и очень был опечален не прекращающимися тягостями и смертью своих, но, вновь прибегая к господу и поручив ему свое путешествие и свое дело, возвратился в Тевтонию, жаловался там добрым и богобоязненным людям на убыль своих, ища везде по городам и замкам, кварталам и улицам тех, кто стеной стал бы в защиту дома господня, кто, возложив на себя знак креста, переплыл бы море и отправился в Ливонию на утешение немногим, там оставшимся. И нашлись такие — Изо, епископ верденский, Филипп, епископ рацебургский, а также епископ падерборгский: они со всеми своими рыцарями и многими другими приготовились к этому путешествию на следующий год{134}.

5. (_{Заговор против немцев. Нападение литовцев на Кукенойс}) По отъезде епископа и после стычки куров с пилигримами, когда все окрестные языческие племена услышали, что некоторое количество пилигримов убито курами, они стали пересылаться гонцами: сначала ливы послали к курам, куры — к эстам, а также к литовцам, семигаллам и русским, и все искали способа, как разрушить Ригу, а тевтонов захватить хитростью и всех убить. Литовцы, думая, что в Кукенойсе осталось немного народу, пришли к замку с большим войском и, найдя там Родольфа из Иерихо с прочими людьми епископа, храбро напали на них. Против них вышли из замка слуги епископа и лэтты и многих перебили копьями, а балистарии некоторых ранили, стреляя с вала. Не выдержав этого натиска, литовцы отступили{135}.

(_{Нападение куров на Ригу и поражение их}) Некоторые ливы из области Адии{136}, давно уже крещенные, исполнивщись желчи и коварства, пошли в Куронию и, подняв всю эту область против рижской церкви, собрали большое и сильное войско, причем указывали (как и было в действительности), что в городе остались лишь весьма немногие. Узнав об этом, горожане послали на море разведчиков. Куры же, явившись со всем своим войском, оставались поблизости четырнадцать дней, ища в гаданиях помощи богов и удобного для битвы времени. Между тем разведчики вернулись, ничего не видав. В это время граф Сладем{137}, рыцарь Марквард и другие пилигримы, которые оставались на пасху (_{Апр. 18}), собрались вернуться в Тевтонию. На двух своих кораблях спустились они в Динамюндэ и заночевали в монастыре, оставив немногих на кораблях. На следующий день (_{Июля 13}) на рассвете увидели, что все море покрыто как будто темной тучей, а потом бывшие на кораблях разглядели, что масса язычников большим войском идет на них; тут одни стали готовиться к обороне, другие побежали в монастырь. Язычники же, надеясь захватить город врасплох, так чтобы никакие известия не опередили их прихода, не нападали на корабли пилигримов, а быстро гребли к городу. Однако рыбаки по обе стороны Двины, увидев их, побежали в Ригу и сообщили, что вслед за ними идет войско. Горожане, братья-рыцари и балистарии, как мало их ни было, вместе с клириками и женщинами — все бросились к оружию; колоколом, в который звонили только во время войны, созвали народ, вышли навстречу врагам на берег Двины, и многих балистарии ранили выстрелами. Куры, оставив свои корабли в Двине, выстроили войско на поле, и каждый{138} у них нес перед собой деревянный щит, сделанный из двух досок, и дубину, в роде пастушеского посоха, для поддержки щита; и когда солнце осветило белые щиты, то и воды и поле от них засверкали белизной. Большое и сильное войско приближалось к городу. Выбежав навстречу к первому валу, который был в поле перед городскими воротами, ливы и балистарии бились с ними до третьего часа дня, горожане же подожгли деревню, бывшую вне городских стен. Некоторые из наших, у кого были железные трехзубые гвозди, разбросали их по дороге, по которой шло войско, и когда некоторые из горожан, мужественно вступив в бой, перебили многих у врагов, стоявших под прикрытием своих щитов, те при отступлении попали на эти самые гвозди, и тут одни у них были перебиты, другие бежали к нам{139}. После того войско пошло к своим кораблям, а пообедав, снова приготовилось к битве. Слыша звон большого колокола, враги говорили, что это бог христианский, который пожирает и истребляет их. Подступив снова к городу, бились весь день. Когда они вышли из под своих щитов, чтобы носить лес для поджога, очень многие из них пострадали от стрел и, как только кто-нибудь у них падал раненый камнем из метательных орудий или балистариями, тотчас же брат его или другой соратник добивал раненого, отрубая голову. Когда они уже отовсюду обложили город и зажгли большой огонь, прибыли к Древней Горе жители Гольма на конях и, грозя врагам мечами, подошли к городу с другой стороны. При виде их куры отступили от города; собрав своих убитых, вернулись к кораблям, перешли Двину и три дня стояли на месте, сжигая и оплакивая своих мертвецов.

Торейдские ливы, услышав об осаде Риги курами и желая гибели города, собрали большое войско, чтобы идти на помощь курам. Дело в том, что некоторые вероломные ливы, семигаллы и другие племена ждали только исхода нападения куров, чтобы всем вместе итти разрушать город. В тот же день однако жители Гольма, перебив некоторых куров на островах и отняв корабли, подошли к Риге. Рыцарь Марквард, возвратившись из Динамюндэ, пробился в город через войско врагов, а позднее присоединился к общине братьев-рыцарей. На следующую ночь пришел в Ригу Каупо со всеми родными, друзьями и верными ливами, а с наступлением утра явился Конрад из Икесколы с верхними ливами и на поле под городом устроил большой парад на конях и в полном вооружении{140}. Из города все вышли к нему и была среди них великая радость. Выступили против куров и звали их в бой, с готовностью храбро умереть или победить. Те однако более были озабочены гибелью своих, говорили о мире и три дня спустя отступили. Ливы же, виновные в этом предательстве, без всякого урона для своих дали удовлетворение богу и дружине епископа, и впредь обещали быть верными. Город, спасенный на этот раз милосердием божьим от язычников, благодарил бога, а день св. Маргариты, когда он избавился от осады, постановил впредь справлять, как городской праздник.

В то же время пришел из Унгавнии{141} и Бертольд венденский с лэттами. Сжегши там много деревень и перебив массу язычников, он причинил им немалый вред, а затем с большим отрядом пришел на помощь рижанам, но так как куры отступили, все вернулись по своим областям.

6. (_{Взятие Оденпэ ливонцами}) После этого Бертольд собрал войско, а с ним пошли слуги епископа, Сиффрид и Александр, и многие другие ливы и лэтты. Придя к замку Одемпэ в Унгавнию, они нашли там мало народу. Жители, по своей малочисленности, со страху впустили Бертольда в замок, говоря о мире, а в это время слуги епископа с некоторыми ливами, не зная, что Бертольда мирно приняли в замке, ворвались туда с другой стороны, а вслед за ними и все войско. Заняв верхушку горы и захватив главное укрепление, они овладели замком, перебили мужчин, женщин взяли в плен и захватили большую добычу; некоторым же удалось спастись бегством. Там стояли несколько дней, разделили между собой захваченное, замок подожгли и возвратились в Ливонию{142}.

7. Таким образом, ливонская церковь в то время, находясь посреди множества языческих племен, в соседстве русских, терпела немало бедствий, так как те все имели одно стремление — уничтожить ее.

(_{Посольство в Полоцк}) Поэтому рижане решили отправить послов к королю полоцкому попытаться, не удастся ли добиться какого- нибудь мирного соглашения с ним.

8. (_{Осада эстами Вендена}) Итти в Руссию поручено было Родольфу из Иерихо с некоторыми другими. Подойдя к Вендену, они видят: явились эсты с большим войском и осаждают Венден. Родольф и его люди бежали в этот замок. Эсты бились с Бертольдом, его братьями и вендами три дня у старого замка, где еще жили братья и венды. И пало там много эстов, раненых балистариями, равным образом и из вендов некоторые убиты были вражескими копьями. Эсты собрали большие костры из бревен и подложили огонь, чтобы сжечь замок. Притащив из лесу большие деревья с корнями, сложили из них нечто в роде осадной башни, подперли и укрепили другими бревнами и причиняли великий вред бывшим в замке, так как внизу шел бой, а сверху грозили огонь и дым. Если бы продлились дни войны, то бедствие было бы еще больше, так как, по чьей-то небрежности, не в первый и не во второй, а лишь в третий день осады слух о ней дошел до рижан, и они, поднявшись, на четвертый день пришли в Зегевальдэ{143}. В тот же день эсты, услышав, что подошли большие силы ливов и лэттов с Каупо и его друзьями, отступили от замка Венден и, перейдя Койву, остановились ночевать у озера, что на дороге в Беверин{144}. (_{Поражение немцев при Имере}) Венденские же братья и Каупо с ливами и лэттами, выступив утром вслед за ними, расположились поесть у того же пруда, а вперед выслали разведчиков и сторожевых; некоторые из них, возвратившись, сообщили, что эсты стремительно бегут через Имеру. Ливы и лэтты слишком доверчиво отнеслись к их словам и тотчас поспешно собрались преследовать врагов, говоря, что никак не могут дожидаться медлящих рижан. Каупо же и тевтоны говорили: "Дождемтесь братьев наших, тогда мы будем в силах биться и на крыльях вознесемся ввысь"{145}. Те однако не слушали и, предпочитая гибель тевтонов, начали преследовать эстов, а тевтонов выстроили впереди, чтобы самим, идя сзади, наблюдать исход боя и быть готовым либо к погоне, либо к бегству. Не зная, что эстонское войско скрывается в лесу у Имеры, они продвинулись к Имере и тут вдруг увидели, что все оно идет на них. Арнольд, брат-рыцарь, подняв знамя, сказал: "Плотнее, братья тевтоны! Посмотрим, нельзя ли сразиться с ними. Мы не должны бежать, чтобы не покрыть позором свой народ". И ударили на тех и убили многих у них и сражались с ними, и пал Бертольд, сын Каупо, а также Ванэ, зять его, смелый и доблестный воин, а некоторые братья-рыцари и слуги епископа, Вихманн и Альдер, были тяжело ранены. Ливы же, шедшие сзади, увидев, массу войска, выступающую из лесу со всех сторон, тотчас обратились в бегство, и тевтоны остались одни. Тут тевтоны, видя свою малочисленность, так как было их всего около двадцати человек, сжались теснее и, сражаясь с врагами, прямым путем отступили к Койве. Родольф из Иерихо, раненый копьем, упал на землю, но фриз Викбольд вновь посадил его на коня. Этот фриз, пользуясь быстротой своего коня, многих спас, то убегая, то снова возвращаясь к врагам и задерживая их в узких местах. Эсты же преследовали бежавших направо и налево пеших тевтонов, ливов и лэттов, захватили около ста из них, одних убили, других отвели к Имере и замучили в жестоких пытках. В числе последних было четырнадцать человек, из которых одни были зажарены живыми, других обнажили, сняв одежду, сделали им мечом на спине знак креста и удавили, причислив этим, мы надеемся, к сообществу мучеников на небе.

Возвратившись в свою землю и понося христиан, эсты разослали гонцов по всем областям Эстонии, заклиная, и уговаривая, чтобы единым сердцем и единодушно стали все против рода христианского.

Каупо же, ливы и лэтты, по возвращении из боя, оплакивали своих убитых, скорбя о том, что, недавно только крестившись, они умерщвлены язычниками; горевала с ними и вся церковь, подобная в то время луку, всегда напрягаемому, но никогда не ломающемуся{146}, или Ноеву ковчегу, вздымающемуся на высоких волнах, но не разбивающемуся, или лодке Петра, в которую бьют волны, не топя ее{147}, или женщине, преследуемой драконом, но не побежденной им{148}. Ибо за этими страданиями следовало утешение, а после печали бог дал и радость.

9. (_{Мир с князем полоцким}) Арнольд, брат-рыцарь, послан был с товарищами к королю полоцкому узнать, не согласится ли он на мир и не откроет ли рижским купцам доступ в свои владения. Тот принял их с выражением благоволения и, высказав (правда, из хитрости) радость по поводу мира и успокоения, послал с ними Лудольфа, разумного и богатого человека из Смоленска (Smalenceke), чтобы, по прибытии в Ригу, обсудить дела мира и справедливости.

Когда они прибыли в Ригу и изложили желание короля, рижане согласились, и тогда в первый раз был заключен вечный мир между ними и королем, с тем однако, чтобы королю ежегодно платилась должная дань ливами или за них епископом. И рады были все, что теперь безопаснее могут воевать с эстами и другими языческими племенами. Так и оказалось.

10. (_{Первый поход в Зонтагану и поморские области совместно с русскими}) Действительно, с приближением праздника рождества господня, когда усилился зимний холод, старейшины рижан послали известить по всей Ливонии и Лэттии и во все замки по Двине и Койве, чтобы все собирались и были готовы с русскими мстить эстонским племенам. Известие дошло и во Псков (Plescekowe), бывший тогда в мире с нами, и оттуда явился очень большой отряд русских на помощь нашим. Пришли и старейшины области, Руссин и Каупо, а также Нинн и Дабрел с прочими. Они шли впереди рижан и пилигримов, а следом двигалось все войско, направляясь в Метсеполэ. Взяв заложников у ливов, считавшихся вероломными, продвинулись к морю и затем, идя днем и ночью прямым путем вдоль по берегу моря, пришли в первую область, называемую Зонтагана{149}. Сторожевые на дорогах при виде войска убежали, чтобы известить своих, но те, кто в войске были быстрее других, вступили в деревни вместе с разведчиками и всех почти жителей нашли на месте — по деревням и в домах. И разделилось войско по всем дорогам и деревням, и перебили они повсюду много народа, и преследовали врагов по соседним областям, и захватили из них женщин и детей в плен, и наконец сошлись вместе у замка. На следующий и на третий день, обходя все кругом, разоряли и сжигали, что находили, а коней и бесчисленное множество скота угнали с собой. А было быков и коров четыре тысячи, не считая коней, прочего скота и пленных, которым числа не было. Многие язычники, спасшиеся бегством в леса или на морской лед, погибли, замерзши от холода. На четвертый день взяли и сожгли три замка и начали отступление из области со всей добычей, двигаясь с осторожностью; поровну разделили между собой захваченное и с радостью возвратились в Ливонию, единодушно благословляя господа, давшего им отомстить врагу. Замолкли и эсты, прежде поносившие ливов и лэттов за мученичество их товарищей.

(_{Эсты уклоняются от битвы, их набег на Метсеполэ}) В следующую лунацию{150} (_{Конец янв.}) ливы и лэтты вновь собрались вместе с рижанами у озера Астигервэ и, встретив войско жителей Саккалы и Унгавнии, пошли на них, чтобы сразиться, но те, обратив тыл, бежали. Один из них остался и, подойдя к нашим, сообщил, что в ту же ночь по другой дороге, идущей близ моря, вступит в Ливонию другое большое войско из приморских областей{151}. Услышав это, старейшины ливов поспешили к женам и детям своим, чтобы обезопасить их от врагов, а потом каждый вернулся на свое место. Немедленно затем, на следующий же день бежавшие было эсты пришли из Зонтаганы и других соседних областей в Метсеполэ с большим войском и, так как весь народ был в замках, они сожгли пустые деревни и церкви, а своими жертвоприношениями причинили много поруганий церквам и могилам христианских покойников. Для преследования их рижане собрались в Торейду, а Бертольд из Вендена и Руссин со всеми лэттами к Payne. Услышав об этом, они поскорее вышли из области, не дожидаясь столкновения с христианами. В третью лунацию (_{Конец февр.}) рижане подготовились к осаде замка Вилиендэ (Viliende) в Саккале{152}, созвали ливов и лэттов со всех концов и замков, Феллина угрожая пеней не явившимся и действуя страхом; так они собрали сильное войско. (_{Приготовления к осаде Феллина}) С ними шел и Эггельберт, зять епископа{153}, исполнявший в тот год обязанности судьи в Торейде, а также братья-рыцари и пилигримы. Идя в Саккалу, они везли с собой малую метательную машину, патерэлл, балисты и прочие орудия, необходимые для осады замка.

Тринадцатый год епископства Альберта

(XV) (_{Первая осада и взятие Феллина, 1211}) В год воплощения господня 1210, епископа же Альберта 13-й, происходила первая осада замка Вилиендэ в саккале тевтонами, ливами и лэттами. Ливов и лэттов тевтоны послали опустошить всю окрестную область, а также набрать съестных припасов и хлеба. Проходя по всем деревням, они перебили много язычников, а других привели пленными к замку. Тогда Бертольд из Вендена и Руссин с прочими лэттами и старейшинами, взяв всех пленных и подойдя поближе к замку, сказали: "Если вы откажетесь от почитания своих ложных богов и согласитесь вместе с нами веровать в истинного бога, мы отдадим вам этих пленных живыми и в братской любви соединимся с вами узами мира". Те однако, не желая и слышать ни о боге, ни о самом имени христиан, после этого еще больше стали грозить войной, оделись в тевтонские доспехи, захваченные в первой стычке у замковых ворот, хвастались, стоя на верхушке замка, готовились к бою и, крича, зло насмехались над войском. Тут Руссин и лэтты схватили пленных, всех умертвили и бросили в ров, угрожая находящимся в замке тем же. Между тем стрелки многих перебили и заставили всех взяться за оборону; другие же стали строить осадную башню. Ливы и лэтты нанесли бревен и заполнили ров снизу доверху, а сверху надвинули осадную башню. Лэтты взошли на нее с балистариями, многих на валу перебили стрелами или копьями и многих ранили. Великий бой длился пять дней. Эсты пытались поджечь первый ряд бревен, двинув из замка в санях большой огонь, но ливы и лэтты погасили его, засыпав льдом и снегом. Арнольд, брат-рыцарь, трудившийся там ночью и днем, был наконец убит камнем и переселился в мир мучеников. Был он человек очень религиозный, молился всегда и, о чем он молился, то, надеемся, нашел. Тевтоны устроили осадную машину и метали камни днем и ночью, проламывая укрепления; в замке они перебили бесчисленное множество людей и скота, так как эсты, никогда не видавши ничего подобного, не укрепили своих жилищ против таких ударов. Сверх бревен, сложенных костром, ливы и лэтты навалили сухих бревен вплоть до забора из досок. Эйлард из Долэн{154} взобрался наверх, а вслед за ним тевтоны в доспехах. Доски они разобрали, но внутри оказалось другое укрепление, которого они разломать не могли. Осаженные сбежались наверх, стали бросать камни и бревна и отразили тевтонов, но они, сойдя вниз, подложили огонь и подожгли замок. Эсты стали разбирать и растаскивать горящие доски и бревна укреплений, а когда пожар кончился, на другой день все восстановили и вновь укрепились, готовые к обороне, а между тем в замке было много трупов убитых, нехватало воды и почти все были переранены, так что уж сил недоставало. На шестой день тевтоны сказали: "Что ж, вы все еще упорствуете и не признаете нашего творца?" Те отвечали: "Мы признаем, что бог ваш выше наших богов: побеждая нас, он склонил наши души к почитанию его. Мы просим поэтому пощадить нас и милосердно возложить на нас иго христианства, как на ливов и лэттов". Тогда тевтоны, вызвав из замка старейшин, изложили им все законы христианства и сулили мир с братской любовью. Весьма радуясь миру, в то же время, как ливы и лэтты, те обещали принять таинство крещения и на таких же основаниях. Поэтому, дав заложников и скрепив мир, они приняли в замок священников, которые окропили святой водой все дома, замок, мужчин и женщин и весь народ; так некоторым образом они предварительно очистили их до крещения, но самое таинство отложили из-за только что бывшего великого кровопролития. Выполнив это, войско возвратилось в Ливонию, и все славили бога за обращение языческих племен.

(_{Война с эстами. Трудное положение Ливонии}) После того, в праздник пасхи (_{Апр. 3}) купцы, услышав о всяких замыслах эстов и других окрестных язычников, о том, как они задумали до прибытия епископа с пилигримами разорить Ливонию и город Ригу, отложили путешествие в Готландию и, забывая о торговле и делах, со всеми своими кораблями остались ждать прибытия пилигримов, а между тем в Эстонию посланы были гонцы посмотреть, что делается у язычников. Возвратились они с вестями о войне, мирные предложения принесли с собой назад непринятыми, но раскрыли замыслы врагов. Тотчас поднялись Каупо, Бертольд из Вендена со своими и слуги епископа и пошли в ближнюю область Саккалу и сожгли все деревни, куда могли добраться, и перебили всех мужчин; женщин увели в плен и вернулись в Ливонию. И пошли за ними жители Саккалы, сожгли и они все деревни вокруг Астигервэ и дошли до самой Имеры, убили некоторых лэттов, а женщин и детей увели в плен, захватив добычу. За ними поднялись Лембито и Мемэ, старейшины Саккалы, перешли Имеру с другим войском, подошли к церкви, сожгли ее, разорили все, что принадлежало священнику{155}, забрали по всему приходу скот и большую добычу, перебили захваченных мужчин; женщин, детей и девушек увели в плен, и было большое бедствие по всей окраине Ливонии.

Жители Саккалы и Унгавнии нападали на лэттов, роталийцы и люди из приморских областей наступали на ливов епископа в Метсеполэ и в Летегорэ тремя войсками, так что одно войско следовало за другим{156}; одни уходили, другие приходили, не давая покоя ливам ни днем, ни ночью; преследовали их в лесных убежищах и на озерах и на полях, самих убивали, женщин брали в плен, забирали коней, скот и большую добычу; уцелели лишь немногие. Сильно в то время смирил бог их вероломство, чтобы впредь они стали более верны. Люди с Эзеля, войдя в Койву на своих разбойничьих судах и поднявшись до Торейды, совершенно опустошили приход Куббезелэ и, ограбив всю окрестную область, одних перебили, а других увели в плен, но некоторые спаслись бегством в Ригу и просили помощи против нападения язычников. Рижане однако, оберегая город бдительной стражей, так как боялись предательства со стороны некоторых вероломных людей, дожидались прибытия епископа и пилигримов.

2. (_{Еп. Альберт и Волквин в Риме. Утверждение папой раздела Ливонии}) Епископ же в тот год вместе с Волквином, магистром братьев-рыцарей, прибыл в Рим, был весьма милостиво принят верховным первосвященником, получил привилегию на раздел Ливонии и Лэттии, а также новое разрешение на проповедь в отпущение грехов и с радостью вернулся обратно{157}. Послав списки привилегий через Пруссию, он доставил великую радость всему народу в Ливонии, так что люди со слезами встречали эти известия, получая утешение от верховного первосвященника после многих бедствий войны.

(_{Седьмое прибытие епископа Альберта в Ливонию}) Шел тринадцатый год епископства, а церковь не находила покоя от войн. При возвращении епископа из Тевтонии прибыли с ним три епископа — Филипп рацебургский, Изо верденский и епископ пательборнский, а также Гельмольд из Плессэ, Бернард из Липпэ{158}, другие знатные люди и множество пилигримов; и был приход их желанным для всех, освобоиедая находившихся в опасности.

Лэтты, радуясь прибытию пилигримов, собрались у Имеры, но продвинувшись с немногими вперед, встретили большое войско язычников и, видя их многочисленность, обратились в бегство.

(_{Эсты у Раупэ. Разорение Саккалы}) Погнавшись за ними и убив нескольких человек, эсты прошли до Имеры, оттуда, двигаясь всю ночь, утром явились к Раупэ, сожгли церковь и церковное имущество и, обойдя кругом всю область, предали пламени деревни и дома, перебили мужчин, а женщин и детей, захватив в лесных убежищах, увели в плен. Услышав об этом, рижане выступили с пилигримами и пришли в Торейду, но язычники, боясь их появления, после трехдневного похода со всей добычей поспешно возвратились в свою область. Каупо с некоторыми тевтонами и другими, пройдя в Саккалу, сжег много деревень, а также замки Овелэ и Пуркэ{159}, захватил много добычи, мужчин перебил, а женщин с детьми увел в плен.

3. (_{Осада эстами замка Каупо и поражение их}) Между тем жители Эзеля, Ревеля и Роталии{160} собрали большое и сильное войско изо всех соседних приморских областей. С ними были все старейшины Эзеля, Роталии и всей Эстонии; имея много тысяч всадников и еще большее число людей на кораблях, они выступили в Ливонию. Всадники с их пешими пришли в Метсеполэ, а оттуда поспешили в Торейду; другие, явившись из-за моря, на своих разбойничьих судах поднялись по Койве и в один день со своими конными все сошлись у большого замка Каупо, где ливы тогда жили из страха перед язычниками. Обложив их кругом отовсюду, всадники стали у передней части замка, другие же у задней части близ своих судов на реке. В поле навстречу им вышли балистарии, посланные из Риги и охранявшие вместе с ливами замок; многих у врагов ранили, а так как у них не в обычае ношение доспехов, как у других народов, то многих, не имевших брони, и перебили. После этого эсты послали по области своих храбрейших разорять страну, и стали те сжигать деревни и церкви; захватывая ливов, одних убивали{161}, других брали в плен, забирали большую добычу, угоняя к своему войску быков и прочий скот; убивали быков и скот в жертву своим богам, чтобы снискать их милость; но при этом убиваемые животные падали все на левую сторону, что означало гнев богов и дурное предзнаменование. Тем не менее они не отступили от своего дела, начали осаду замка, сложили костром бревна, стали копать замковую гору и заявляли, что останутся там магетак (magetac), то есть навсегда, пока либо замок не разрушат, либо ливов не склонят на свою сторону, чтобы по одному с ними пути итти на разрушение Риги. И сказал один лив из замка: "Мага магамас" (maga magamas), то есть: "Ты ляжешь здесь навеки"{162}. Братья-рыцари в Зегевальдэ, видя все, что делали язычники, сообщили рижанам и просили помощи пилигримов. За ними пришли гонцы от осажденных в замке ливов, со слезами рассказывали обо всех бедствиях, перенесенных ливами и лэттами от язычников, и умоляли епископов послать людей освободить церковь. Тотчас же епископы, обратившись с увещанием к своим рыцарям, вменили пилигримам и всему народу в отпущение грехов помочь их братьям в Ливонии и отомстить с помощью божьей эстонским язычникам. И поднялись братья-рыцари с пилигримами и Гельмольд из Плессэ и другие рыцари, надели свои доспехи и броню на коней своих и выступили с пешими и ливами и всеми спутниками к Койве и переправились через Койву; двигались всю ночь и были уже близко к язычникам; тут, приведя войско в порядок и дав ему указания для битвы, послали пеших вперед по большой дороге, что идет у Вендекуллэ{163}; конные же шли за ними по дороге, лежащей справа. Подвигаясь с осторожностью и в порядке, пешие с наступлением утра при спуске с горы увидели замок и войско язычников; между ними и врагами была долина. Тотчас радостно ударили в литавры, веселя мужественные души музыкой и пением; призвали на себя милость божью и быстро двинулись на язычников, но перейдя ручей, приостановились немного, чтобы собраться всем. Увидев это, язычники, в ужасе перед неизбежным, бегут, хватают щиты, одни спешат к коням, другие прыгают через изгородь, наконец собираются вместе и, оглашая воздух криками, в великом множестве бросаются на христиан и дождем мечут в них копья; христиане отражают их щитами, но когда копья иссякли, те хватаются за мечи, подступают ближе, начинают рукопашный бой, падают ранеными, но мужественно бьются. Видя их храбрость, рыцари ворвались в середину врагов, наводя на них ужас одетыми в броню конями, многих опрокинули наземь, других обратили в бегство, а бегущих преследовали и, нагоняя по дороге и по полям, убивали. Ливы из замка с балистариями вышли навстречу бегущим язычникам и убивали их, рассеивая по дороге и окружая кольцом, и так жестоко преследовали вплоть до тевтонов, что лишь немногие из них спаслись, а тевтоны убили даже некоторых ливов по сходству с эстами; некоторые эсты, бежавшие по иной дороге вокруг замка по направлению к Койве, спаслись, добравшись до другой части своего войска. Но и из них многие при спуске с горы убиты были преследовавшими их рыцарями. Там был убит брат-рыцарь Эвергард и ранены еще некоторые из наших рыцарей. Между тем, другая часть эстонского войска, видя гибель своих, собралась на горе между замком и Койвой и приготовилась к обороне. Ливы же и христианские пехотинцы бросились на добычу, стали угонять коней, которых там было много тысяч, и забыли о битве с уцелевшими язычниками, но рыцари и балистарии напали на врагов, засевших на горе, и многих из них перебили. Тут они стали просить мира, обещая принять таинство крещения. Поверив их словам, рыцари пригласили епископов прибыть для их крещения. Эсты однако ночью бежали на свои разбойничьи суда, чтобы спуститься к морю, но балистарии с обоих берегов Койвы помешали этому. Другие пилигримы с Бернардом из Липпэ, придя из Риги на Койву, устроили на реке мост, а сверху соорудили надстройку из бревен и, когда подошли разбойничьи суда, встретили их стрелами и копьями, так что путь к бегству был язычникам со всех сторон отрезан. Поэтому, в тишине следующей ночи, бросив все свое, они тайком сошли с кораблей и бежали, но потом одни погибли в лесах от голода, другие — по дороге, и лишь немногие добрались до своей страны, чтобы сказать дома о происшедшем. Коней там захвачено было до двух тысяч, а людей было убито также две тысячи. Пилигримы и все участвовавшие в войне возвратились в Ригу и повели с собой до трехсот языческих кораблей, помимо малых судов; коней и всю добычу поровну разделили между собой, отдав церкви ее долю, и вместе с епископами и всем народом славили бога, который при первом же приходе епископов даровал такой триумф над язычниками. Тогда-то церковь ливонская убедилась, что поистине бог сражается за нее, так как в этой войне пала верхушка Эстонии: старейшины Эзеля и старейшины Роталии и других областей — все были там убиты. Так смирил господь надменность их и заносчивость сильных унизилtype="comment" rel="nofollow noopener noreferrer">{164}.

4. (_{Посвящение Теодориха в епископы Эстонии, а Бернарда из Липпэ — в аббаты Динамюнде}) Епископ ливонский, получив от верховного первосвященника власть на правах архиепископа избирать и посвящать епископов в заморских странах, которые бог, через посредство ливонской церкви, подчинит вере христианской{165}, взял себе помощником в своих непрерывных трудах Теодериха, аббата цистерцианского ордена в Динамюндэ, и наметив учреждение в Эстонии епископата, посвятил его в епископы, а Бернарда из Липпэ посвятил в аббаты. Этот граф Бернард когда-то в своей стране был виновником многих битв, грабежей и пожаров и наказан был богом за это слабостью в ногах, так что его, хромого на обе ноги, много дней носили в корзине. Наученный этим, он принял монашество по уставу цистерцианского ордена, в течение нескольких лет изучал устав и писание, получил от господина папы разрешение проповедовать слово божье и отправиться в Ливонию; сам он потом часто рассказывал, что едва только он принял крест в землю пресвятой девы, тотчас окрепли стопы его и выздоровели ноги{166}; в первый же приезд его в Ливонию в Динамюндэ он был посвящен в аббаты, а впоследствии сделался епископом семигаллов.

5. (_{Замена для ливов десятины меньшей податью}) Ливы, после многих бедствий войны также радуясь и прибытию епископов и победе над своими врагами, собрались с Двины, из Торейды и со всех концов Ливонии и стали слезно просить епископов облегчить им христианские провинности, а особенно десятину, обещая вечную верность и в войнах против язычников и во всех христианских делах. Согласившись на их просьбы, епископы советовали рижскому епископу удовлетворить их желание, чтобы навсегда закрепить их верность. Он же, с отеческой любовью заботясь о своих и зная, что будущее еще грозит большими войнами с окружающими языческими племенами, в ответ на просьбу их установил, вместо десятины, ежегодный взнос с каждого коня определенной меры зерна — одного модия, который содержит восемнадцать дюймов, и подтвердил это привилегией четырех епископов и печатью, с тем однако, что, если когда-либо, забыв о верности, они примут участие в замыслах неверных и запятнают таинство своего крещения языческими обрядами, то снова в полной мере обязаны будут платить десятину и выполнять прочие христианские повинности{167}.

6. (_{Седьмой отьезд епископа Альберта в Германию}) Когда это было таким образом устроено, епископ Альберт, оставив трех епископов в Ливонии, а четвертого, епископа тогда посвященного, своим заместителем, возвратился в Тевтонию для набора пилигримов и приобретения всего необходимого к будущему году, чтобы церковь ливонская из-за отсутствия пилигримов не подверглась большей опасности.

7. (_{Осада Беверина жителями Саккалы и Унгавнии}) Между тем жители Саккалы и Унгавнии, какие еще остались здравы и невредимы, собрали большое войско и вошли в области лэттов. Там, выгнав из лесных убежищ, они захватили и перебили многих из близких и друзей Руссина и, разорив в Трикатуе владения Талибальда и окружающие области, сошлись близ замка Беверин. Осадив замок, они целый день сражались с лэттами и зажгли большой огонь, но наконец сказали: "Что же, вы разве забыли о своих убитых у Имеры, что все еще не просети нас о заключении мира?" Те им ответили: "Неужели и вы не помните о своих старейшинах и бесчисленном множестве убитых при Торейде, что не желаете вместе с нами веровать в единого бога и принять крещение с вечным миром?" Услышав это, враги пришли в негодование и, отступив от замка с награбленным, быстро вернулись в свою землю. Старейшины же беверинских лэттов, Дотэ и Пайкэ, отправившись в Ригу, убедительно просили помощи против жителей Саккалы. (_{Разорение Саккалы и Нурмегундэ христианскими войсками}) И поднялись пилигримы с братьями-рыцарями и Теодерих, брат епископа, и Каупо со всеми ливами, и Бертольд венденский с лэттами, собрали большое войско и выступили в Метсеполэ к морю; шли три дня близ моря, а затем, повернув в направлении области Саккалы, в течение трех дней двигались лесами и болотами по самой дурной дороге{168}, и ослабели кони их в пути и до ста их пало, но наконец на седьмой день достигли деревень и, разделившись отрядами по всей области, мужчин, каких нашли, перебили, всех детей и девушек взяли в плен, а коней и скот согнали к деревне Ламбита, где была их майя (maia){169}, то есть сборный пункт. На следующий день послали ливов и лэттов по темным лесным убежищам, где прячась спасались эсты; они нашли там множество мужчин и женщин и, выгнав их из лесу со всем имуществом, мужчин убили, а все прочее отправили к майе. Двое лэттов, Дотэ и Пайкэ, пошли в одну деревню, и там на них вдруг напали девять эстов и бились с ними целый день; лэтты многих из них ранили и убили, но наконец и сами пали. На третий день храбрейшие в войске, перейдя реку Палу, опустошили всю ту область, что называется Нурмегундэ{170}, сожгли все деревни, перебили мужчин; женщин, коней и скот захватили и дошли до самого Гервена{171}. Вернувшись ночью и устроив военную игру с большим криком и ударами щитов, на следующий день подожгли замок и пошли в обратный путь другой дорогой, добычу разделили поровну между собой и с радостью возвратились в Ливонию.

(_{Мор в Ливонии}) И начался большой мор по всей Ливонии, стали люди болеть и умирать, и вымерла большая часть народа, начиная от Торейды, где трупы язычников лежали непогребенными, вплоть до Метсеполэ и по Идумее вплоть до лэттов и Вендена; умерли старейшины Дабрел и Нинн и много других. Точно так же великая смертность была в Саккале, Унгавнии и в других областях Эстонии, и многие, спасшись бегством от острия меча, не могли избегнуть горькой гибели от мора.

(_{Разорение Унгавнии и Саккалы лэттами}) Лэтты из Беверина, вновь отправившись с немногими в Унгавнию, застали там эстов, возвратившихся в свои деревни за съестным; мужского пола всех перебили, а женщин пощадили и увели с собой, взяв большую добычу. Когда они возвращались домой, им встретились другие лэтты, тоже шедшие в Унгавнию: что оставили первые, взяли вторые; где те упустили, там наверстали эти; кто спасся от первых, был убит вторыми; куда не добрались одни, в те области и деревни пошли другие, захватили много добычи и пленных и пошли назад. На обратном пути они встретили еще лэттов; и эти тоже пошли в Унгавнию и довели до конца то, что не вполне закончено было предшествующими. Всех мужчин, каких захватили, они перебили, не пощадили ни старейшин, ни богатых: всех предали мечу. Руссин, как и прочие, мстившие за друзей, кого захватил, одних зажарил живыми, других предал иной жестокой смерти. Когда и они вернулись в свой замок, собрался еще один небольшой отряд беверинских лэттов; они прошли лесами в область Саккалы, называющуюся Алистэ{172}, и застав там всех по домам, поразили их от мала до велика, многих перебили, женщин, коней и скот захватили и вместе со всей добычей поделили между собой. В ужасе жители Алистэ и другие люди из Саккалы отправили послов в Ригу, отдали сыновей в заложники и тогда получили мир, обещая вместе с тем принять таинство крещения.

(_{Поход немцев в Унгавнию}) Теодерих, брат епископа со своими слугами и Бертольд из Вендена тоже собрали войско и с наступлением зимы отправились в Унгавнию, но нашли всю страну разоренной лэттами, а замок Дорпат (Tharbatense), сожженный ими же, покинутым. Тогда они, переправившись через реку, называемую Матерью вод{173}, вступили в деревни, но и там нашли лишь немногих и направились дальше в леса. Там, в самой густой чаще язычники устроили род защитного оцепления, срубив повсюду кругом большие деревья, чтобы спастись самим и спасти имущество, если придет войско. Когда христианское войско было уже близко, они храбро вышли навстречу, и пользуясь трудностью дороги, долго оборонялись, но наконец, не имея сил противостоять множеству, повернули тыл и бросились в лес. Те преследовали бегущих, настигнутых перебили, женщин и детей увели в плен, угнали коней и много скота, захватили много добра, ибо там находили убежище люди со всей области, а все имущество у них было с собой. Разделив между собой всю добычу, возвратились в Ливонию.

(_{Поход немцев с лэттами и ливами к Дорпату, в Вайгу, Гервен, Моху и Нурмегундэ}) После праздника рождества господня (_{Дек. 25}), когда наступили суровые холода и все низины по дорогам покрылись льдом, епископы послали известить по всем замкам Ливонии и по всем областям лэттов, чтобы люди собирались в поход с тевтонами; отправив своих рыцарей с пилигримами и братьями-рыцарями, назначили сбор войска у замка Беверин. С ними шел епископ эстонский Теодерих. Отпраздновав крещение господне (_{1212, Янв. 6}), выступили в Унгавнию, и было у них около четырех тысяч тевтонов, пеших и конных, а ливов и лэттов еще столько же. Направились они в область Дорпата (Tharbiten), перешли Мать вод и пришли к оцеплению, уже ранее разрушенному христианами. Пока пилигримы отдыхали там, ливы, лэтты и все более быстрые в войске продвинулись в Вайгу и, опустошив всю область, сошлись у замка Зомелиндэ. На следующий день пришли к своим в Вайгу{174}, стояли там три дня, разорили всю окружающую область, дома и деревни предали огню, многих захватили, многих перебили и взяли много добычи. На четвертый день, продвинувшись дальше в Гервен, войско рассыпалось по всем областям и деревням, захватило и перебило много язычников; женщин и детей увело в плен, взяло много скота, коней и добычи. Сборным пунктом была деревня по имени Каретэн{175}; все окрестности ее войско опустошило пожарами. Была же тогда деревня Каретэн очень красива, велика и многолюдна, как и все деревни в Гервене да и по всей Эстонии, но наши не раз впоследствии опустошали и сжигали их.

Возвращаясь из трехдневного похода со всей добычей, они сожгли близ лежащие деревни и области, а именно Моху и Нормегунду, и наконец добрались до озера, называемого Ворцегерревэ, перешли его по льду и с радостью вернулись в Ливонию{176}.

8. (_{В. князь новгородский Мстислав идет против немцев в Эстонию. Осада Варболэ}) Когда великий король Новгорода Мстислав (Mysteslawe) услышал о тевтонском войске в Эстонии, поднялся и он с пятнадцатью тысячами воинов и пошел в Вайгу, а из Вайги в Гервен; не найдя тут тевтонов, двинулся дальше в Гариэн, осадил замок Варболэ и бился с ними несколько дней{177}. Осажденные обещали дать ему семьсот марок ногат, если он отступит, и он возвратился в свою землю.

9. (_{Миссионерская деятельность священника Саломона. Убийство его}) По возвращении тевтонов из похода в Ригу, епископ эстонский послал своего священника Саломона в Саккалу преподать людям слово проповеди и совершить таинство крещения, которое давно уже они обещали принять. И прибыл он в замок Вилиендэ и принят был некоторыми и приветствовали его, как Иуда приветствовал господа, устами, но не сердцем. Он проповедовал им слово спасения и некоторых из них крестил. Но жители Саккалы и Унгавнии, услышав, что русское войско в Эстонии, собрали и сами войско изо всех своих областей. Поэтому священник Саломон, чуть только услышал, что они собрались, ушел из замка со своими и думал воротиться в Ливонию, но Лембито из Саккалы отправился вслед за ним с отрядом эстов и, догнав ночью, убил, так же как толмачей его Теодериха и Филиппа с некоторыми другими; все они пали за веру христову и, надеемся, переселились в мир мучеников. Филипп был родом литовец, вскормлен был при дворе епископа и сделался таким верным человеком, что его посылали толмачом на поучение прочих языческих племен. Разделив с другими участь мучеников, он заслужил удел вечного блаженства.

10. (_{Нападение Лембита на Псков}) Лембито же после убийства вернулся к своему войску, и пока русские были в Эстонии, эти пошли в Руссию, ворвались в город Псков и стали убивать народ{178} (_{Февр. 22}), но когда русские подняли тревогу и крик, тотчас побежали с добычей и кое-какими пленными назад в Унгавнию; русские же по возвращении нашли свой город разоренным.

11. (_{Ливы и лэтты заключают мир с эстами помимо рижан}) В это время ливам, лэттам и эстам, из-за продолжавшихся мора и голода, стали невыносимы тягости войны; они обменялись между собой гонцами и заключили мир, помимо рижан; как только прекратились войны, тотчас исчезли и голод и смертность среди людей.

12. Когда лед на море и по Двине сошел, отбыли обратно в Тевтонию епископы верденский и пательборнский со своими пилигримами, а в Риге остался Филипп, епископ рацебургский. Он был одним из высших сановников при дворе императора Оттона, но когда императора постигло отлучение, Филипп, чтобы не видеть его, четыре года оставался пилигримом в Ливонии{179}.

13. (_{Изгнание кн. Владимира из Пскова. Прибытие в Ригу}) После их отъезда русские во Пскове возмутились против своего короля Владимира, потому что он отдал дочь свою замуж за брата епископа рижского, и изгнали его изгнание из города со всей дружиной. Он бежал к королю Полоцкому, но мало нашел у него утешения и отправился со своими людьми в Ригу, где и был с почетом принят зятем своим и дружиной епископа{180}.

Четырнадцатый год епископства Альберта

(XVI) (_{Восьмой приезд еп. Альберта в Ливонию, 1212}) Настал от воплощения господня 1212 год, епископства же четырнадцатый, и вновь церковь ливонская радовалась прибытию епископа с пилигримами. Все вышли навстречу ему, вместе с королем Владимиром, и приняли его, вознося хвалы богу. И дал епископ благословение королю и щедро одарил его всем, что привез из Тевтонии, и велел в знак уважения снабжать его всем вдоволь.

Эсты же, собравшись с большим войском изо всех приморских областей, стояли в Койвемундэ{181}, взяв с собой посла рижан Исфрида. Услышав о прибытии епископа и пилигримов, они подвергли Исфрида разным истязаниям и отправили в Ригу, а сами поспешно возвратились в свою землю.

Затем ливы и лэтты, отправив послов в Эстонию, предложили возобновить мир, ранее между ними заключенный.

(_{Мир с эстами. Подчинение Саккалы}) И обрадовались эсты и послали с ними своих людей в Торейду; приглашен был епископ с братьями-рыцарями и старейшинами Риги, и сошлись они с послами эстов рассудить о справедливости и о причине стольких войн. После многих споров был наконец заключен на три года общий мир, но жители Саккалы до реки Палы оставлены были во власти епископа и тевтонов, чтобы они, уже дав заложников и обещание креститься, могли, по принятии крещения, в полной мере пользоваться правами христиан{182}.

По заключении мира с эстами прекратилась и в Риге, и в Ливонии, и в Эстонии смертность среди людей, но не утихли войны, ибо некоторые вероломные ливы, бывшие еще кровожадными детьми церкви, терзая чрево матери, всячески искали способа обойти и хитростью захватить братьев-рыцарей, находящихся в Зигевальдэ, чтобы выбросить их из страны, а там уже с большей легкостью изгнать и дружину епископа с другими тевтонами.

2. (_{Встреча епископа Альберта с князем Владимиром полоцким. Владимир отказывается от ливской дани}) Между тем король полоцкий, назначив день и место, послал епископу приглашение прибыть для свидания с ним у Герцикэ, чтобы дать ответ о ливах, бывших данниками короля; чтобы тут же совместно договориться о безопасном плавании купцов по Двине и, возобновив мир, тем легче противостоять литовцам.

Епископ, взяв с собой своих людей и короля Владимира, с братьями-рыцарями и старейшинами ливов и лэттов, отправился навстречу королю. С ним шли и купцы на своих кораблях, причем все надели доспехи, остерегаясь литовских засад по обоим берегам Двины.

Придя к королю, стали с ним обсуждать, что следовало по справедливости. Король же, пытаясь то лаской, то суровостью с угрозами убедить епископа, просил его отказаться от крещения ливов и утверждал, что в его власти либо крестить рабов его ливов, либо оставить некрещенными. Ибо русские короли, покоряя оружием какой-либо народ, обыкновенно заботятся не об обращении его в христианскую веру, а о покорности в смысле уплаты податей и денег Но епископ счел, что больше надлежит повиноваться богу, чем людям, больше царю небесному, чем земному, как бог и сам велел в своем евангелии, сказав: "Идите, учите все народы, крестя их во имя отца и сына и святого духа"{183}. Поэтому он твердо заявил, что от начатого не отступит и делом проповеди, порученным ему верховным первосвященником, не может пренебречь. Но против уплаты дани королю он не возражал, следуя сказанному господом в его евангелии: "Отдайте кесарю кесарево, а божье богу", так как и сам епископ иногда платил за ливов королю эту дань, тогда как ливы, не желая служить двум господам{184}, то есть русским и тевтонам, постоянно уговаривали епископа вовсе освободить их от ига русских. Король, не удовлетворенный этими справедливыми доводами, наконец вышел из себя и, угрожая предать огню все замки Ливонии, а вместе и самую Ригу, велел своему войску выходить из замка, а затем, будто начиная войну с тевтонами, выстроил на поле весь свой народ со стрелками и двинулся на них. Тогда все люди епископа, с королем Владимиром и братьями-рыцарями, и купцы в своих доспехах смело выступили против короля. Когда сошлись те и другие, Иоанн, настоятель церкви пресвятой Марии, и король Владимир с некоторыми другими, пройдя между двух войск, стали убеждать короля не тревожить войной молодую церковь, чтобы и его не тревожили тевтоны, все люди сильные в своем вооружении и полные желания сразиться с русскими. Смущенный их храбростью, король велел своему войску отойти, а сам прошел к епископу и говорил с ним почтительно, называя отцом духовным; точно также и сам он принят был епископом, как сын. Они оставались некоторое время вместе, тщательно разбирая в переговорах все, что касалось мира. Наконец король, может быть, по божьему внушению, предоставил господину епископу всю Ливонию безданно, чтобы укрепился между ними вечный мир, как против литовцев, так и против других язычников, а купцам был всегда открыт свободный путь по Двине. Покончив с этим, король с купцами и всем своим народом пошел вверх по Двине и с радостью вернулся в свой город Полоцк, и епископ вместе со своими, радуясь еще более, поплыл вниз и возвратился в Ливонию.

3. (_{Распря лэттов с меченосцами}) По возвращении их возникла великая распря о полях 3 и ульях между венденскими братьями-рыцарями и лэттами из Аутинэ, бывшими тогда в уделе епископа{185}. Братья-рыцари обидели некоторых лэттов, и жалоба их дошла до епископа. И восстал господин епископ, вместе с достопочтенным господином Филиппом, епископом рацебургским, и созвал братьев-рыцарей с ливами и лэттами на суд, чтобы умирить спор и возвратить их к прежнему согласию. И спорили там, обмениваясь речами, два дня, но ни к какому мирному соглашению не могли притти. (_{Заговор ливов и лэттов}) Тогда ливы и лэтты ушли от тевтонов, устроили заговор между собою и по обычаю язычников скрепили его, наступив на мечи. Первым из них был Каупо и говорил он в том смысле, что от веры христовой не отречется никогда, но готов вступиться пред епископом за ливов и лэттов, чтобы облегчить им христианские повинности. Другие же, не считаясь с его намерениями, устраивали заговор против братьев-рыцарей и стремились с корнем вырвать из земли ливонской всех тевтонов и род христианский. Увидев это, епископы и братья-рыцари со всеми своими друзьями, ходившими с ними, возвратились — каждый в свое укрепление.

(_{Репрессии против заговорщиков}) Тогда ливы из Саттэзелэ{186}, собравшись в своем замке, послали за советом к жителям Леневардена, Гольма, Торейды и ко всем ливам и лэттам. И согласились с ними все и стали укреплять все свои замки, чтобы после сбора урожая сразу укрыться там. И стали эти переговоры известны Даниилу из Леневардена, в то время замещавшему там судью. И послал он и взял всех старейшин ливов той области, знавших о злых замыслах, и бросил их в тюрьму, а замок их сжег. Точно также и рижане, узнав о злейших намерениях жителей Гольма, послали к ним и разрушили верхушку их каменного замка, построенного первым их епископом Мейнардом. Послав и в Торейду, велели в тишине ночи сжечь их замок, чтобы, собравшись там, они не затеяли более грозную войну против рижан. Так, когда замки были сожжены, рухнули замыслы вероломных. (_{Меченосцы осаждены в Зегевольдэ ливами}) Ливы же из Саттэзелэ, уже давно укрывшиеся в свой замок, начали войну против зегевальдских братьев-рыцарей, стали преследовать их дружину и некоторых из них убили. Те однако, выйдя из зегевальдского замка, недавно ими построенного, обратили в бегство противников, преследовали их и убивали, но тут выступили против них еще ливы, более многочисленные и сильные, чем первые, и преследовали их и убили некоторых и оттеснили их обратно в замок. Так они сражались в течение нескольких дней. И услышал епископ о их распре и послал гонцов спросить о причине этой войны. И пришли в Ригу послы ливов и принесли много жалоб на Родольфа, магистра братьев-рыцарей, рассказывая об отнятых им у них полях, лугах и деньгах. (_{Попытки примирения. Переговоры Адельбранда и еп. Альберта с ливами}) И послал епископ священника Алебранда, крестившего их, с некоторыми другими, но они, явившись, напрасно трудились и не в силах были разрешить их спор. Тогда сам епископ с Филиппом рацебургским пришел в Торейду и, созвав лийов с братьями-рыцарями, стал разбирать их дела. Ливы в полном вооружении оставались за рекой и говорили с тевтонами и во многом обвиняли братьев-рыцарей. И обещал им епископ возвращение всего несправедливо отнятого. Что же касается взятого у них за проступки, то этого возвратить не обещались, как отнятого, по заслугам. По совету мудрых людей епископ потребовал у них их сыновей в заложники того, что они не отступят от христианской веры, но они не собирались ни заложников давать, ни повиноваться епископу с братьями-рыцарями, а помышляли об удалении из страны христианской веры вместе со всеми тевтонами. Узнав об этом, епископы отправились обратно в Ригу, но один из спутников стал со слезами просить вновь послать к ливам епископа рацебургского с настоятелем, чтобы испытать, не успокоятся ли они и не примут ли проповеди спасительного учения. И послан был Филипп рацебургский с настоятелем Иоанном, Теодерихом, братом епископа, Каупо и множеством других к тем же ливам. И уселись все вместе с ливами перед их замком и стали обсуждать дело мира и справедливости, а в это время какие-то ливы, подойдя сзади, объявили ложное известие, будто братья-рыцари с войском разоряют область. Тут со страшным криком и шумом они схватили настоятеля и Теодериха, брата епископа, и судью Гергарда, и рыцарей, и клириков со всеми слугами, потащили в замок и с побоями отдали под стражу. Они хотели схватить и епископа, но им препятствовал и грозил его священник и толмач, Генрих из Лэттии{187}. Когда утихли крики и безумие ливов, епископ просил отдать ему настоятеля и всех других, грозя карой за такое оскорбление. Всех привели назад, и епископ вновь и вновь увещевал ливов не презирать таинства крещения, не оскорблять своего христианства и почитания бога, не возвращаться к язычеству и потребовал в заложники двух-трех их сыновей. Те отвечали лестью, но и не подумали дать заложников. Тогда сказал епископ: "О люди, недоверчивые сердцем, суровые лицом{188}, льстивые речью, познайте же вашего творца!" Он уговаривал их успокоиться, признать истинного бога и оставить языческие обряды, но ничего не добился. Так, только тщетно потрясши воздух речами, они вернулись в Ригу, а ливы тем не менее начали войну против братьев-рыцарей.

4. (_{Поход против восставших ливов. Осада и взятие замка Дабрела}) Епископ Альберт, желая отделить куколь от пшеницы{189} и вырвать с корнем зло, возникшее в стране, прежде чем оно размножится, созвал пилигримов с магистром и его братьями, рижан и ливов, еще оставшихся верными. И сошлись все и собрали большое войско и, взяв с собой все необходимое, выступили в Торейду и осадили замок Дабрела, где были отступники ливы, и притом ливы не только братьев-рыцарей, но и епископские с другого берега Койвы, у которых князем и старейшиной был Везикэ. И вышли ливы из замка с тыловой стороны, ранили некоторых в войске, захватили их коней и доспехи и возвратились в замок, говоря: "Стойте крепко, ливы, и сражайтесь, чтобы не быть рабами тевтонов"{190}. И бились, обороняясь, много дней. Тевтоны же, разрушая осадными машинами замковые укрепления, метали в лагерь массу тяжелых камней и перебили много людей и скота; другие прогоняли с вала защитников замка, раня стрелами много народу; третьи построили осадную башню, но на следующую ночь ветром ее повалило наземь, и поднялся в замке громкий крик, и было ликование: там воздали честь своим богам по древнему обычаю, убивая животных; приносили им в жертву собак и козлов и бросали затем из замка, издеваясь над христианами, в лицо епископу и всему войску. Но напрасны были все их усилия. Ибо немедленно выстроено было более мощное осадное сооружение: поверх рва поставлена крепкая башня из бревен, а под замок повели подкоп. Между тем Руссин, выйдя на замковый вал, заговорил с венденским магистром Бертольдом, своим драугом{191}, то есть товарищем; сняв шлем с головы, он кланялся с вала и напоминал о прежнем мире и дружбе, но вдруг упал, раненый стрелой в голову, и вскоре умер{192}. Тевтоны рыли вал днем и ночью без передышки и наконец добрались до верхушки его, и вал дал трещину, так что уже все укрепление грозило обрушиться. Тут ливы, видя, что их высокий и крепкий замок близок к разрушению, смутились и пали духом; послали к епископу своих старейшин, Ассэ с прочими, прося пощады и умоляя не убивать их. Епископ же советовал им вернуться к таинствам веры и послал в замок свою хоругвь, и она была поднята над замком, но тут же другими сброшена. Тогда Ассэ предали пытке{193}, война началась снова, и бой разгорелся злее прежнего, но наконец осажденные сдались, подняли хоругвь пресвятой Марии, склонили перед епископом повинные головы и умоляли пощадить их с тем, что они немедленно вернуться к отвергнутому ими христианству, впредь будут строго соблюдать все таинства и никогда больше не вспомнят о языческих обрядах. Сжалившись над ними, епископ велел войску не вступать в замок и не убивать просящих пощады, чтобы не предавать геене много душ. И послушно повиновалось войско и прекратило бой, полное почтения пред епископом, и пощадило неверных, чтобы стали они верными. И возвратился епископ со своими в город свой, ведя с собой старейшин тех ливов, а прочим велел итти следом, чтобы возобновить таинство крещения и установить по прежнему мир и спокойствие. И пришли вслед за епископом послы ливов в Ригу, прося прощения пред всем народом. (_{Условие мира}) И сказал условия мира епископ: "Если вы отречетесь от почитания ложных богов, всем сердцем вернетесь к почитанию единого бога и дадите богу и нам должное удовлетворение за свои безмерные вины, тогда только мы вновь восстановим мир, нарушенный вами, и примем вас в лоно братской любви". Те спросили: "Какого же удовлетворения ты требуешь от нас, отец?" Епископ посоветовался с другим епископом, рацебургским, с деканом гальверштадским, бывшим в то время в Риге{194}, с аббатом и настоятелем, а также с магистром братьев-рыцарей и другими разумными людьми из своих и ответил так: "За то, что вы отвергли таинства веры, беспокоили войной господ ваших, братьев-рыцарей{195}; всю Ливонию хотели вновь вернуть к идолопоклонству, и особенно за то, что вы, оскорбляя всевышнего бога, издеваясь над нами и нашими христианами, приносили языческим богам в жертву козлов и прочих животных, бросая их в лицо нам и нашему войску, за это мы требуем со всей вашей области небольшую сумму серебра, а именно: сто озерингов или пятьдесят марок серебра{196}, а сверх того вы обязаны возвратить братьям-рыцарям коней, доспехи и все прочее, отнятое вами у них". Выслушали это вероломные и, все еще не собираясь давать никакого удовлетворения, вернулись к своим; стали оттягивать решение, рассуждать между собой и придумывать уловки, как бы завладеть захваченным на войне, а епископу не дать ничего из оговоренного в обязательствах. И послали послов лучше прежних, стали говорить епископу будто бы ясные речи, но в сердце Алебранда таили обман. (_{Совет Алебранда и компромисс}) Заметив их вероломство, Алебранд, их первый священник, отвел их в сторону и так говорил, поучая: "Порождения ехидны, как избежите вы гнева божия, если вы всегда исполнены желчи коварства, а за свои злодеяния не хотите дать удовлетворения? Принесите же плоды покаяния и, если вы по правде захотите обратиться к богу, он всегда будет с вами{197}; вы, до сих пор двоедушные и непостоянные, станете тверды в путях своих и увидите помощь господа над собой. Ведь до сих пор никогда еще не имели вы полной твердости в вере, вы не хотели чтить бога приношением десятины, так просите же, чтобы господин епископ забыл все ваши преступления и вменил вам в полное отпущение грехов то, что вы будете искренно верить в бога, полностью примете на себя все и прочие из Метсеполэ в Ригу и просили епископа, как научил их повинности христианства, станете платить богу и служителям его десятину плодов ваших, как делают все другие народы, возрожденные водой святого крещения. И увеличит вам господь остающиеся девять десятых, и будете вы богаче, чем прежде, и вещами и деньгами; и избавит вас бог от нападений других народов и от всех ваших тягостей". Выслушав эти спасительные увещания, ливы радостно вернулись в Торейду и рассказали всем о речи священника Алебранда. И понравилась она всем, потому что не приходилось теперь же платить никакой денежной пени, а на будущий год они надеялись вместе с эстами разбить тевтонов. И пришли все старейшины, какие уцелели в замке Дабрела, а также ливы епископа с другого берега Койвы, Везикэ со своими Алебранд, чтобы совершенно укрепил их в вере христовой, а в возмещение их злодеяний велел им ежегодно платить десятину. Эта речь не понравилась ни епископам, ни другим понимающим людям. Все боялись, что обещания ливов полны лжи и коварных ухищрений. И все же епископ, уступая их настойчивым мольбам, а еще более желанию пилигримов и всего народа, согласился на их просьбы, снова принял их в число своих сынов, дал им мир и утвердил их обещание впредь быть верными и ежегодно платить десятину.

5. С тех пор ливы из замка Дабрела, как и обещали, ежегодно платят десятину, и хранит их доныне господь от всякого нападения язычников или русских. Ливы же епископа, вследствие его снисхождения, а их большого благочестия, до сих пор платили установленную меру, вместо десятины. Точно так же идумеи и лэтты, не ходившие на войну и не оскорблявшие святыни веры, ежегодно и до сего дня платят, вместо десятины, первоначально установленную четырьмя епископами меру; но те из них, кто ходили на эту войну или гонцов посылали, или пошли, но вернулись с дороги, или хоть коней в поход оседлали, уплатили своим судьям деньги в возмещение{198}.

6. (_{Условие мира}) Пришли в Ригу также лэтты из Аутинэ и принесли жалобу епископам на венденских братьев-рыцарей об обидах ими нанесенных, и об отнятых ульях. И выбрали посредников, и вынесен был приговор, что лэтты, дав присягу, могут получить обратно во владение свои ульи, а братья-рыцари, присягнув, получат поля, но за оскорбление должны вознаградить лэттов достаточной суммой денег. 7. (_{Кн. Владимир судья в Идумее}) Король Владимир с теми же лэттами пришел в Аутинэ и оставался с ними, исполняя обязанности судьи, до окончания обмена, причем братья-рыцари предоставили замок Кукенойс целиком епископу, сами же, вместо третьей части Кукенойса, снова получили во владение Аутинэ{199}. Королю Владимиру предоставлено было судейское место зятя его Теодериха в Идумее, так как сам Теодерих отправлялся в Тевтонию.

8. (_{Поход литовцев в Саккалу}) В это время пришли литовцы в Кукенойс и просили мира и пропуска к эстам. И дан был им мир и проход разрешен к еще не обращенном эстам. Тотчас явившись с войском и мирно пройдя через землю лэттов, они вступили в Саккалу, захватили и перебили много мужчин, взяли все их имущество; женщин, детей и скот увели с собой и с большой добычей вернулись другой дорогой в свою землю. И были в негодовании на них тевтоны за то, что они разорили Саккалу, уже покорившуюся епископу; те же отвечали (да это и было правдой), что эсты все еще выступают, подняв голову, не повинуясь ни тевтонам, ни кому другому{200}.

Пятнадцатый год епископства Альберта

(XVII) (₁₂₁₃) На пятнадцатый год своего посвящения глава ливонской церкви вернулся в Тевтонию, поручив замещать себя упоминавшемуся выше достопочтенному епископу рацебургской церкви, Филиппу. Это был весьма праведный человек и по благочестию и по всей своей жизни; очи и руки его всегда были простерты к небу, его неутомимый дух постоянно пребывал в молитве. Любя рыцарей, поучая клириков, заботясь о ливах и тевтонах с лаской и большим вниманием, он и словом и примером весьма прославил новую церковь среди язычников. И отдохнула немного церковь в те дни от тягостей войны, хотя страх был повседневный и внутри и извне{201} из-за коварных и злоумышленных начинаний ливов и эстов, желавших зла тевтонам и городу Риге.

2. Литовцы, не заботясь о заключенном с тевтонами мире, пришли к Двине и, вызвав некоторых из замка Кукенойс, метнули копье в Двину в знак отказа от мира и дружбы с тевтонами. И собрали большое войско и, переправившись через Двину, пришли в землю лэттов, разграбили их деревеньки и многих перебили; дойдя до Трикатуи, захватили старейшину этой области Талибальда и сына его Варибулэ, а затем перешли Койву, у Имеры застали людей по деревням, схватили их, частью перебили и вдруг со всей добычей повернули назад.

Когда же увидел Рамеко, что в плен ведут отца его и брата, поднялся он со всеми лэттами, а с ними вместе и Бертольд венденский с братьями-рыцарями, и пошли они вслед за литовцами. Подойдя уже близко к врагам, но боясь, что отца его убьют, если напасть на них с тыла, Рамеко повел свое войско другой обходной дорогой, но литовцы заметили это, поспешно бежали и скрылись. Когда они переправились через Двину и уже подходили к своим владениям, Талибальд бежал и, десять дней не евши хлеба, радостно возвратился в родную землю.

3. В это время Даугерутэ, отец жены короля Всеволода, (Vissewalde), с большими дарами отправился к великому королю новгородскому и заключил с ним мирный союз. На обратном пути он был схвачен братьями-рыцарями, отведен в Венден и брошен в тюрьму. Там держали его много дней, пока не пришли к нему из Литвы некоторые из друзей его, а после того он сам пронзил себя мечом{202}.

4. (_{Уход князя Владимира на Рус.}) Между тем Владимир, судья идумеев и лэттов, пожинал многое, чего не сеял{203}, производя суд и решая дела, а так как решения его не по душе были епископу рацебургскому, а также и всем прочим, он наконец, исполняя желание многих, ушел в Руссию.

5. (_{Нападение литовцев на Леневарден}) Рыцари из Кукенойса и лэтты часто в то время разоряли селов и литовцев, опустошали их деревни и владения, одних убивали, других уводили в плен, не раз делали засады на дорогах и причиняли им много вреда. Поэтому литовцы, собрав войско, пришли за Двину в область Леневардена, захватили ливов по деревням, некоторых убили, женщин, детей, скот и много добычи забрали с собой и увели в плен старейшину той области, Ульдевенэ. Тут явился Волквин, магистр рыцарства христова, братья которого поднялись вверх по Двине вместе с купцами. Магистр с немногими погнался за литовцами, ударил на них с тыла и бился с ними. И пал убитым князь и старейшина литовцев и много других с ним, а прочие, кто были в передовом отряде, спаслись бегством и увели с собой Ульдевенэ. В виде выкупа за него потом отдали голову того убитого литовца, чтобы, получив хотя бы голову, там могли справить ему должное погребение с пиром по обычаю язычников.

6. (_{Возвращение кн. Владимира в Ливонию}) В следующую зиму Владимир с женой, сыновьями и всей дружиной вернулся в Ливонию, и приняли его лэтты и идумеи, хоть и без большой радости, а священники Алебранд и Генрих послали ему хлеб и дары. Сел он в Метимне{204} и стал судить, собирая с области, что ему было необходимо.

(_{Поражение литовцев}) И пришли снова литовцы за Двину со своими спутниками, и был с ними их вождь и князь, Стексэ. Тевтоны радовались его приходу и собрались все, а в том числе и Бертольд венденский со своими братьями; позвали с собой короля Владимира, других тевтонов и лэттов и пошли навстречу литовцам. Устроив засаду на дороге, ударили на них и убили их вождя, вышесказанного Стексэ, и множество других, а прочие бежали, чтобы принести домой известие о случившемся. И жила церковь в тишине немного дней.

Шестнадцатый год епископства Альберта

(XVIII) (_{Возвращение епископа и новый отьезд, 1214}) Был шестнадцатый год посвящения епископа, и возвратился он в Ливонию со многими пилигримами, найдя церковь радующейся относительному миру и спокойствию, а во главе ее — своего заместителя достопочтенного епископа рацебургского. Распорядившись обо всем, о чем следовало, он вновь поспешил в Тевтонию, чтобы в следующем году с большей легкостью прибыть на собор в Рим{205}, назначенный уже два года назад, а в Риге оставил в доме своем и на своем иждивении вышеназванного епископа. Там же находилась жена Владимира и дружина его, к которым все относились ласково.

2. (_{Упреки Алебранда кн. Владимиру. Угроза Владимира}) Сам же Владимир накопил в Идумее и Лэттии и вещей и денег, будучи судьей в гражданских делах. Против него выступил Алебранд, священник идумеев, и сказал: "Если ты, король, удостоился быть судьей над людьми, тебе надо было правосудно судить ради истины, а не притеснять бедных, не отнимать у них имущества и не смущать наших новообращенных, толкая их на большие уклонения от веры христовой". Король пришел в негодование и с угрозой сказал Алебранду: "Надо будет мне, Алебранд, поуменьшить богатство и изобилие в твоем доме". И действительно, впоследствии он привел в дом Алебранда большое русское войско и разорил все, как будет рассказано ниже{206}. Немного времени спустя он со всей дружиной ушел в Руссию.

3. (_{Постройка замка Фридланд}) После того епископ Филипп рацебургский с пилигримами и судьей Гергардом прошел в Торейду и построил там небольшой замок епископу, назвав его Вределандэ, то есть как бы умиротворяющий страну{207}, в надежде, что этот замок будет залогом мира в стране и убежищем для священников со всеми его людьми. Туда к нему пришли сыновья Талибальда из Толовы, Рамекэ с братьями и, отдавшись во власть епископа, обещали переменить христианскую веру, принятую ими от русских, на латинский обряд и платить с каждых двух коней меру хлеба в год с тем, чтобы и во время мира и во время войны быть им всегда под покровительством епископа, жить с тевтонами единым сердцем и одной душой{208}, а против эстов и литовцев получать защиту. И принял их епископ с радостью, отпустил с ними своего священника, жившего близ Имеры, чтобы он совершал для них таинства веры и преподал им начатки христианского учения.

4. (_{Нападение рыцарей на Герцикэ}) Между тем рыцари из Кукенойса, Мейнард, Иоанн, Иордан и другие обвиняли короля Герцикэ Всеволода (Vissewalde) в том, что он уже много лет не является к отцу своему епископу, после того как получил от него свое королевство, а в то же время постоянно помогает литовцам и советом и делом. Они не раз обращались к нему, требуя удовлетворения, но тот, не обращая на это внимания, и сам не являлся, и с ответом не присылал. Тогда рыцари, спросив сначала совета у епископа, собрались со слугами своими и лэттами и пошли вверх по Двине. Уже поблизости замка Герцикэ они поймали одного из русских, связали и ночью потащили с собой к замку. Он первый, как было велено, перебрался через ров и заговорил со сторожевым, а другие поодиночке следовали за ним. Сторожевой думал, что это идут свои, бывшие в отсутствии горожане, а они между тем один за другим взбирались наверх, пока наконец все не оказались в верхней части укрепления. Тогда, собравшись вместе, они окружили замок по всему валу стражей и никому из русских не давали выйти оттуда, пока не рассвело. С рассветом они сошли в замок и захватили все, что было там, многих взяли в плен, а другим не мешали бежать. С большой добычей они покинули замок, возвратились домой и разделили между собой все захваченное.

5. (_{Поход рижан на Роталию}) Шел третий год мира, заключенного с эстами, и срок его истекал. Епископ созвал всех священников, собрал капитул, советовался с ними, а также с рыцарями и приглашенными старейшинами ливов и решил сделать поход в Эстонию, потому что эсты и сами не являлись и о возобновлении мира не заботились, а скорее, наоборот, неизменно желали гибели ливонской церкви. И послал епископ по замкам лэттов, ливов и всегопобережья Двины и Койвы и собрал большое и сильное войско, да и в самой Риге было много пилигримов и купцов, и все они с радостью пошли в поход вместе с магистром рыцарства и его братьями; сбор войска назначен был в Койвемундэ. С ними прибыл туда и епископ. Некоторые из ливов хотели направить войско в Куронию, но не пришло еще время для этого народа удостоиться милости божьей{209}. Благословив войско, епископ вернулся в Ригу. Войско же продвинулось к Салетсе, и пришли они в область, называемую Зотагана. Помня о своих обещаниях и о мире, уже ранее дарованном жителям этой области, тевтоны мирно прошли через нее, не причиняя людям никакого зла, не гоня их из домов и не преследуя бегущих; наоборот, решено было держаться вполне доброжелательно, пока не придут в другие области, где люди никогда не заботились о заключении мира с рижанами, думая, что те не в силах будут добраться с войском в такие далекие края. А было у наших около трех тысяч тевтонов и столько же ливов с лэттами. И шли они по льду моря мимо Салетсы{210}, пока не пришли, куда хотели, то есть в Роталию. По прибытии туда разделили войско отрядами по всем дорогам и деревням и застали по деревням мужчин, женщин и детей и всех от мала до велика, так как не слышали там ничего о предстоящем приходе войска. И в гневе своем ударили на них{211} и умертвили всех мужчин, а ливы с лэттами, превосходящие жестокостью другие народы и не знающие, как евангельский раб, жалости к товарищу-рабу{212}, перебили бесчисленное множество народу, даже некоторых женщин и детей, не щадя никого ни в полях, ни в деревнях. И залили кровью язычников все дороги и места и преследовали их по всем областям морского края, называемым Ротелевик и Роталия. Лэтты с прочими преследовали даже некоторых бежавших на морской лед и, догнав, тотчас убивали, а все вещи и имущество их забирали. И награбили сыновья Талибальда три ливонских таланта серебра, не считая одежды, коней и большой добычи, и все это отвезли в Беверин. Точно также и все войско и в первый, и во второй и в третий день преследовало бегущих эстов повсюду и убивало направо и налево, пока не обессилели от усталости и люди и кони. Тогда наконец, на четвертый день собрались все в одном месте со всем награбленным, а оттуда, гоня с собой коней и массу скота, ведя женщин, детей и девушек, с большой добычей радостно возвратились в Ливонию, благословляя господа за это возмездие, посланное на язычников. И смутились язычники, и был у них великий плач и вопль. Плакала и Эстония о детях своих и не могла утешиться, так как погибли они{213} и в нынешней и в будущей жизни, а еще больше из-за множества убитых, ибо им числа не было.

6. (_{Пожар Риги}) После того, в великом посту случился в тишине глубокой ночи большой пожар в городе Риге. Горела старая часть города, та, что первой была построена и первая обведена стеной, от церкви св. Марии, которая сгорела вместе с большими колоколами, до дома епископа и соседних домов, вплоть до церкви братьев-рыцарей. И сильно горевал народ о сладкозвучном боевом колоколе и о вреде, причиненном городу. И отлит был другой колокол, больше первого.

7. (_{Поход рижан в Саккалу}) После того как все отдохнули от походной усталости поход рижан и снова собрались с силами и сами и кони их, назначен был в великом посту другой поход. Выступив вместе с братьями-рыцарями, рижане позвали с собой ливов и лэтюв и пошли в Саккалу. Оставив позади замок Вилиендэ и разорив всю окружающую землю, они неожиданно собрались у замка Лембита, по имени Леолэ. (_{Взятие замка Леолэ}) Бывшие в замке эсты смело бросились навстречу первым подошедшим, так что те оробели и, собравшись вместе, стали ждать прибытия своих. На следующий и на третий день осаждали замок, сложили костер из бревен выше вала и подложили огонь; подожгли и вал, который построен был из земли и бревен, и огонь, постепенно поднимаясь, стал приближаться к верхнему краю укрепления. Осажденные, видя, что вал горит, и боясь, что из-за этого замок будет взят, обещали заплатить деньги, если враги отступят от замка. Тевтоны же заявили, что ничего другого от них не требуют, кроме того, чтобы они крестились и, признав истинного миротворца, стали братьями им и в этом веке ив будущем. Осажденные отказывались с отвращением и боялись отдаться в руки тевтонов. Тогда ливы и лэтты да и все войско, усилив огонь, грозили сжечь все до тла и перебить осажденных. Когда вал был уже разрушен, те, боясь быть убитыми, стали просить пощады, вышли из замка и обещали креститься. Были при войске священник Иоанн Штрик и Отто, священник братьев-рыцарей, и приняли крещение вероломный Лембит со всеми прочими, женщинами, детьми и мужчинами, что были в замке, и обещали с неизменной верностью соблюдать все законы христианства. Это обещание однако они впоследствии нарушили с вероломным коварством. Войско между тем вступило в замок, разграбило все добро, угнало коней, быков и весь скот, захватило много добычи и, разделив ее между собой, с радостью возвратилось в Ливонию, а старейшин замка, Лембита и других, увело с собой. Когда те дали сыновей своих в заложники, их отпустили домой. И благословляли все господа, чудесным образом передавшего замок в их руки, без обстрела балистами и метательными орудиями, и проникло имя христово отсюда в другие области.

8. (_{Убийство эзэльцами священника Фредерика}) В замке Вределандэ был один священник цистерцианского ордена, Фредерик из Целлы, которого епископ, властью господина папы{214}, взял для проповеди евангелия. В вербное воскресенье (_{Апр. 12}) он со слезами совершил таинство страстей господних; кротко поучая, сказал присутствовавшим ободряющее слово о кресте христовом и, справив праздник воскресения господня (_{Апр. 19}), собрался со своим учеником и некоторыми другими ехать на корабле в Ригу. В устье реки{215} встретились ему эзельцы и напали на него, схватили вместе с его мальчиком и некоторыми ливами и увезли на своих разбойничьих судах, а потом, выйдя на берег реки Адии, стали мучить разными пытками. В то время как он с учеником своим, обратясь к небу, изливал молитвенные хвалы и благодарения господу, те, избивая их обоих по голове и по спине дубинами, насмешливо приговаривали: "Лаула, лаула, паппи", ибо написано: "На хребте моем работали грешники, но господь справедливый рассечет их шеи"{216}. Об этом ниже будет сказано. После того, заострив крепкие сухие спицы, вбивали им в пальцы между ногтем и мясом, истерзали им все тело, подложили огонь и жестоко мучили. Наконец убили, рассекли топором между плечами, и души их, без сомнения, переселились в мир мучеников. Тела же их были брошены, как и написано: "Плоть святых твоих отдали зверям земным; пролили кровь их, как воду, вокруг Иерусалима, и некому было похоронить"{217}. Некоторых ливов они также увели с собой в плен на Эзель, и те по возвращении рассказали нам все выше изложенное.

9. (_{Взятие рыцарями Герцикэ. Отступление перед литовцами}) Мейнард из Кукенойса с соратниками своими вновь взятие собрал войско против короля Всеволода (Wissewaldum) из Герцикэ. И услышал о том Всеволод и послал гонцов к литовцам. Те явились и стали ждать за Двиной. Между тем бывшие с Мейнардом, не зная об этом, пришли и взяли Герцикэ, захватив большую добычу, коней и скот. Тут на другом берегу появились литовцы и просили дать им суда для переезда, чтобы переговорить о возобновлении мира. Вполне поверив их лживым словам, простодушные люди послали им суда, и литовцы тотчас стали переправляться, одни других перевози и появлялось их все больше и больше. Наконец все войско бросилось в Двину и поплыло к ним. Когда рыцари увидели эту массу врагов, они не решились дожидаться столкновения: одни спустились на корабле вниз по Двине и невредимыми вернулись в Кукенойс; другие же, возвращаясь с лэттами сухим путем, подверглись нападению литовцев с тыла, причем лэтты, видя малочисленность своих, тут же обратились в бегство.

И бились рыцари Мейнард, Иоанн и Иордан, но не могли противостоять такому огромному войску и пали наконец убитыми. И услышали об этом епископ и рижане и горевали о них, говоря: "Так на войне пали храбрые, и оружие воинов погибло"{218}.

Семнадцатый год епископства Альберта

(XIX) (_{Эсты идут на Ригу, 1215}) Был семнадцатый год епископства Альберта, и вновь началась война по всем границам Ливонии. После роталийского похода и покорения Лембита из Саккалы, вся Эстония стала враждебной Ливонии. Эсты условились явиться сразу с тремя войсками разорять Ливонию: эзельцы должны были осадить Ригу и загородить гавань на Двине, роталийцы — напасть на торейдских ливов, а жители Саккалы и Унгавнии — в это время опустошить землю лэттов, чтобы ливы и лэтты, задержанные войной у себя, не могли притти на помощь рижанам.

2. (_{Попытки загородить Двину}) И явились эзельцы с большим войском на кораблях в Динамюндэ. Они привели с собой корабли и лодки, нагруженные камнями, и утопили их в море при устье реки; устроили еще вместилища из бревен и, также наполнив камнями, свалили в устье Двины, чтобы запереть вход в гавань. Некоторые из них в ладьях пошли вверх по течению к городу и, гребя из стороны в сторону, наконец пристали к берегу и вышли на поле. Братья-рыцари с другими горожанами стояли у ворот, а некоторые из слуг с ливами, увидев врагов в поле, бросились на них внезапно, одних убили, а других гнали вплоть до судов. Во время бегства один из их разбойничьих кораблей разбился и потонул со всеми, бывшими на нем, прочие же спаслись и возвратились к своим в Динамюндэ. И поднялись рижане со всеми, кого могли собрать, и пошли вслед, за ними, одни на кораблях, другие сушей. Увидев их, эзельцы отошли к другому берегу Двины, не дожидаясь боя. И вдруг рижане, всмотревшись вдаль, заметили в море два приближающихся корабля, на которых были граф Борхард из Альденборха{219} и братья епископа, Ротмар и Теодерих. Те подошли к Двине, увидели перед собой врагов на морском берегу, а рижан на другом и не могли разобрать, где христиане. (_{Бой и бегство эзэльцев}) Рижане подали им знак, подняв знамена, и чуть только вновь прибывшие узнали их, а вместе с тем определили многочисленность врагов, повернули свои корабли и быстро двинулись на эзельцев. Некоторые из рижан пошли на своих кораблях в тыл врагам по Двине, другие же дожидались на берегу исхода дела. Когда эзельцы увидели, что христианские войска окружают их со всех сторон, они бросились к своим кораблям, рассыпались по морю, удачно миновав корабли христиан, и скрылись из глаз. Рижане преследовали их и захватили несколько кораблей, а прочие бежали. И приняли рижане пилигримов с радостью и благословляли господа, который и в этом нынешнем испытании даровал утешение своему народу.

Воды реки, пробивавшие себе путь сильным течением, и морские бури прибоем волн расшатали затопленное в глубине реки заграждение, а что оставалось, разрушили и вытащили тевтоны, и снова открылся свободный путь по Двине для всех желающих.

3. (_{Эсты в Ливонии. Пытка Талибальда.}) Пока эзельцы были на Двине, роталийцы, собравши войско из своих приморских областей, вступили в Метсеполэ, разоряя и сжигая деревни, но никого из ливов не могли найти, так как все они с женами и детьми сбежались в замки. И собрали ливы своих, чтобы итти на неприятеля, но роталийцы, узнав об этом, а также о бегстве эзельцев с Двины, бежали и сами и возвратились в свою землю. Между тем жители Саккалы и Унгавнии явились с большим войском в землю лэттов и осадили замок Аутинэ. И выступили братья-рыцари из Вендена, чтобы сразиться с ними, но те, узнав об этом, также бежали. Придя под вечер в Трикатую, они застали там Талибальда, вернувшегося для купанья из лесного убежища, схватили его и с жестокостью стали заживо жечь на огне, грозя смертью, если не покажет им, где все его деньги. И он предъявил им пятьдесят озерингов, но те не перестали жечь его. Тогда сказал Талибальд: "Если я укажу вам все деньги мои и детей моих, вы все равно меня сожжете", и не захотел ничего больше указать им. Тогда они вновь положили его на огонь и жарили, как рыбу, пока он, испустив дух не умер. Так как был он христианином из числа верных лэттов, мы надеемся, что душа его за такие мучения наслаждается теперь вместе со святыми мучениками вечной радостью{220}. И вернулись эсты в землю свою, и обратил господь в ничто их замыслы.

(_{Месть лэттов и рижан. Разорение Унгавнии.}) Сыновья Талибальда, Рамеко и Дривинальдэ, видевшие смерть отца, были в великом гневе на эстов, собрали войско из лэттов, своих друзей и близких, а вместе с ними пошли и братья-рыцари из Вендена с прочими тевтонами; и вступили они в Унгавнию, опустошили и предали огню все деревни, а мужчин, каких могли захватить, всех сожгли живыми, мстя за Талибальда. Сожгли все их замки, чтобы не было у них там убежища. Искали врагов и в темной чаще лесов, нигде от них нельзя было укрыться, и вытащив оттуда, убивали. Женщин и детей увели с собой в плен, захватили коней, скот, большую добычу и вернулись в землю свою. На возвратном пути встретились им другие лэтты; пошли и эти в Унгавнию и докончили оставленное первыми: добрались до деревень и областей, куда не доходили те, и если кто до сих пор уцелел, не миновал гибели теперь. И захватили они многих, и перебили всех мужчин, и повлекли в плен женщин и детей, и увели скот, взяв большую добычу.

Возвращаясь, по дороге встретили еще лэттов, собравшихся в поход в Унгавнию. Эти тоже стремились награбить добычи и отомстить убийствами за родителей и близких, умерщвленных эстами. И прошли они в Унгавнию и грабили ее и уводили в плен людей не меньше первых. Они захватывали тех, кто возвращался из лесу на поля и в деревни за пищей; одних сжигали на огне, других кололи мечом; они истязали людей разными пытками до тех пор, пока те наконец не открыли им, где спрятаны деньги, пока не привели во все свои убежища в лесах, пока не предали в их руки женщин и детей. Но и тогда еще не смягчились души лэттов: захватив деньги и все имущество, женщин и детей до последнего человека и все, что еще оставалось, они прошли по всем областям вплоть до Матери вод в области Дорпата (Darbeten), не щадя никого: мужского пола всех перебили, женщин и детей увели в плен и, отомстив таким образом своим врагам, весело возвратились домой со всей добычей.

И снова собрались вместе Бертольд венденский со своими и Теодерих, брат епископа, с рыцарями и слугами, и сыновья Талибальда со своими лэттами; отправились с войском в Унгавнию, захватили эстов, уцелевших ранее от лэттов, и перебили их; деревни, какие еще оставались, сожгли и все, что прежде было недоделано, тщательно закончили.

Они обошли кругом все области, перешли Мать вод и добрались до Вайги; таким же образом разорили всю землю за рекой, сжигая деревни и убивая мужчин; захватили женщин и детей и, нанеся вред, какой могли, вернулись в Ливонию; вернувшись, тут же отрядили других, чтобы снова идти в Унгавнию и нанести такой же вред, а когда те возвратились, были посланы третьи, и не прекращали лэтты нападений, не давая покоя эстам в Унгавнии. Не имели покоя и сами они, пока в то же лето девятью отрядами окончательно не разорили ту область, обратив ее в пустыню, так что уж ни людей, ни съестного в ней не осталось. Ибо думали они либо воевать до тех пор, пока уцелевшие эсты не придут просить мира и крещения, либо истребить их совершенно. Дошло до того, что у сыновей Талибальда перевалило уже за сотню число врагов, которых они, мстя за отца, сожгли живыми или умертвили другими муками, не говоря о бесчисленном множестве других, кого истребили лэтты, тевтоны и ливы.

4. (_{Мир с унгавнийцами}) Когда те, кто еще остались живы в Унгавнии, увидели, что им никуда не скрыться от ярости тевтонов и лэттов, они послали в Ригу послов просить мира. В ответ им было сказано, чтобы сначала возвратили добро, когда-то отнятое у купцов. Те утверждали, что похитители добра убиты лэттами, а они никак не могут возвратить его, и просили, покончив все счеты, крестить их, чтобы им достигнуть истинного мира и неизменной братской любви тевтонов и лэттов. И обрадовались тевтоны, утвердили мир с ними и обещали послать в Унгавнию священников для крещения. Жители Саккалы, услышав обо всех бедствиях, испытанных Унгавнией, и боясь, как бы и с ними не случилось то же, послали и сами просить, чтобы к ним были отправлены священники и они, крестившись всей областью, могли бы стать друзьями христианам. И посланы были к ним священник Петр Какувальдэ из Винландии и Отто, священник братьев-рыцарей, и направились в Саккалу и совершили крещение там повсюду до Палы, а в Унгавнии — до Матери вод, а затем воротились в Ливонию, не решаясь еще жить там из-за дикости других эстов.

5. (_{Епископы из Риги заперты эзэльцами в их гавани.}) Епископ рацебургский, спеша с епископом эстонским Теодерихом на собор в Рим{221}, вышел в море вместе с пилигримами, отправлявшимися в Тевтонию, и на девяти кораблях они быстро поплыли в Готландию. И поднялся на следующую ночь противный ветер с грозой, и терпели они затем весь день великую бурю, и занесло их наконец в новую гавань на Эзеле. Как только эзельцы узнали, что они из Риги, стали грозить им войной, послали людей по всему Эзелю и собрали большое войско на судах. Другие же явились верхом и стали строить на берегу моря вместилища из бревен и наполнять их камнями, чтобы загородить гавань, имевшую узкий вход, а заперши гавань, захватить всех и убить. Тевтоны же подошли к берегу на лодках, то есть на малых судах, и стали мечами жать посевы на полях, не зная, что на соседнем берегу войско, да и на другом берегу делали то же в некоторые дни. Наконец эзельцы, устроив засаду, захватили восьмерых из них, одних убили, а других увели в плен, взяв и одну лодку. Очень осмелев после этого, они послали по всем областям Эстонии сказать, что захватили епископа рижского со всем его войском. И явились все с большими силами, и когда рассвело ранним утром, оказалось, что все море перед нами{222} черно от массы их разбойничьих судов. И бились они с нами целый день. Некоторые из них, притащив вместилища из бревен и старые ладьи, погрузили на дно, наполнив камнями, и загородили нам выход из гавани. Мы пришли в великий ужас и думали, что теперь уж не спасемся из их рук. Другие же развели три громадных костра, сложенные из бревен, облитых жиром, поверх наваленных горой больших деревьев. Огонь первого костра, горевший сильнее других, относило в сторону моря и он приближался к нам: бурные порывы южного ветра гнали его на нас. Эсты же разъезжали на своих судах вокруг огня, поддерживали его и направляли прямо на середину наших кораблей. А были эти корабли все связаны вместе, чтобы легче защищаться от врагов, но от этого мы еще более боялись, что не избежим огня. Когда уже языки огня, поднимавшегося выше кораблей, стали достигать нас, мы позвали епископа из его каюты, где он день и ночь молился. И пришел он и увидел, что нет для нас ни надежды, ни помощи, кроме бога, и, подняв глаза и руки к небу, стал молиться об избавлении от наступающего огня. И вот вдруг все мы видим: южный ветер переменился на восточный, и ветер с востока повернул в противоположную сторону флюгер на мачте и отвел огонь от нас и понес его, со всей осторожностью минуя корабли, в море сзади нас{223}. И благословили все мы господа за то, что воочию избавил нас от неминуемого пожара. Эсты же направляли на нас огонь второго и третьего костра; мы долго бились с ним и много трудились, заливая водой, но наконец ветер отнес его от нас. Между тем эсты кружились около нас в лодках и многих у нас ранили, одни — копьями и стрелами, другие, плывшие им вслед тем же путем, бросая камни и дубины. И были мы в страхе и оттого, что гавань заперта, и от всех тягостей войны. (_{План спасения и бегство}) И сказал тут Альберт Слук, наш корабельщик: "Если вы согласитесь терпеливо повиноваться, то и Господь избавит нас от нынешних опасностей. Наши корабли не нагружены, а порожние: для них довольно небольшой глубины. Поэтому мы можем уйти другим путем, если смелые и вооруженные люди сядут в лодки, вывезут якоря и бросят их на глубине, а затем вернутся к нам через вражеский строй; прочие же тогда, привязав к якорям канаты, станут подтягивать к ним корабли, пока мы не выйдем на глубину. И повиновались все мы и тянули, пока, миновав все трудности, не достигли великого и пространного моря{224}. Те же рыцари и. слуги, что в лодках вывозили якоря, выдержали самое яростное нападение врагов и получили тяжкие раны от их копий и стрел, а также от ударов камнем. Они взяли с собой изогнутое железо или железный крюк, чтобы, закинув его на какой-либо из разбойничьих кораблей, таким образом сцепиться с ним. Бросив крюк на один из них, они уже собирались подтянуть его к себе, но эсты, сильно гребя, побежали от них навстречу другим своим же. В этот час епископ так молился пресвятой деве: "Покажи, что ты мать! Покажи, что ты мать!" И она поистине явила себя матерью, ибо бежавший корабль (а это было большое судно, полное людей) с разбегу наскочил на другой, раскололся посредине с большим треском и наполнился водой, а люди попадали в море и утонули, и были в смущении все прочие. Увидев, что мы уже вышли на глубину, они собрались на берегу моря, а было их много тысяч, сошедшихся со всей Эстонии и на конях и пешком и на кораблях, которых было до двухсот. И началась распря между ними с большим криком и драками из-за того, что, трудившись две недели, они ничего не добились да еще и потеряли много утонувшими в море или убитыми рукою наших балистариев. И подняв паруса, рассеялись по морю и разошлись каждый своею дорогой. Наши же пошли за ними в лодках, отняли один корабль побольше и увели с собой в Готландию. И спасла нас в тот день пресвятая дева, как спасала доныне всех ливонцев от всех тягостей вплоть до сего дня.

6. (_{Голод на кораблях}) После того как избавил нас господь от эзельцев, исполнилось уже три недели, а мы все еще стояли в той же гавани, так как на море изо дня в день была непогода, штормовые бури и ветер держался противный. У нас не хватило съестного и начался сильный голод. И разделил между нами по доброте своей епископ все, что у него было, а мы ежедневно давали обеты и молились, чтобы спас нас господь оттуда. И вот в канун Марии Магдалины, в то время как мы, уже едва живые, пели респонсориум, подул южный ветер{225}, утихли все противные ветры, и дал нам господь попутный. И подняли мы паруса и на следующее утро пришли в Готландию. И ставши на камень у алтаря, епископ вознес благодарность господу и молился так: "Прошли мы, господи, через огонь и воду и вывел ты нас в места отрады. Ибо испытал ты нас, боже, испытанием огня, как испытывают серебро. Ты привел нас в сети, возложил мучение на спины наши и дал людям наступить на главы наши{226}. Ты избавил нас, господи, ото всех опасностей и привел нас на эту крепкую скалу". Ибо велико было желание его достигнуть скалы, какой является Христос, и с большой тоской переносил он в море лишение торжественной мессы, хотя через день и приобщался вне господней службы{227}.

(_{Смерть епископа Филиппа}) И исполнил, наконец, господь желание его и направил его продолжать путь в Верону{228}, где после небольшой болезни он и отдал господу дух свой (_{Ноября 14 или 15}). И погребено его тело в мраморной гробнице, прежней гробнице одного кардинала, в обители августинского ордена, что над рекой. И видел один веронец видение: колонна, сверкающая, как молния, появилась из-за Альп и там спустилась на покой. И другие свидетельствовали о таких же ангельских явлениях, виденных ими у его гробницы. И не удивительно! Это был непоколебимо твердый человек: ни в счастьи, ни в несчастьи ничто его не могло отвлечь от стремления ко Христу; ни разу он не пожелал прервать уставное свое безмолвие до окончания утренних молитв в первом часу дня{229} — ни во время рижского пожара, когда все сгорело кругом и он вынужден был бежать из своего дома, ни даже среди врагов на море, ни, в третий раз, тогда, когда он тяжело ранен был сторожевым на стене ночью во время молитвы. Итак дал ему бог место желанное, крепкое и устойчивое на скале. Да будет со Христом душа его, а память да живет в благословениях{230}.

7. (_{Собор в Риме}) В год воплощения господня 1215 происходил собор в римской церкви под председательством папы Иннокентия в присутствии четырехсот патриархов, кардиналов и епископов и восьмисот аббатов (_{Ноября 11-30}). В числе присутствовавших был епископ ливонский Альберт с епископом эстонским. Он докладывал верховному первосвященнику и всем епископам о бедствиях, войнах и нуждах ливонской церкви. И радовались все обращению языческих племен, а также многократным военным победам христиан. И сказал епископ: "Святую землю иерусалимскую, землю сына, ты, святой отец, не оставляешь своей заботой, так и Ливонию, землю матери, доныне расширявшуюся среди язычников благодаря твоей бережной поддержке, не оставь и на этот раз в забвении. Ибо любит сын мать свою и, не желая гибели своей земли, не желает, чтобы в опасности была и земля матери его". В ответ ему сказал верховный первосвященник: "Как земле сына, так и земле матери мы будем стремиться всегда помогать нашей отеческой заботой". По окончании собора он отпустил их в радости, возобновил им разрешение на проповедь и на призыв пилигримов к крестовому походу во отпущение грехов, чтобы они, идя с епископом в Ливонию, берегли юную церковь от нападений язычников{231}.

Рим давал права, Рига же очищала (rigat) языческие народы. Петр Какувальдэ и священник Отто, посланные из Риги, в это время очищали святой водой крещения Саккалу и Унгавнию и звали людей к вечной жизни.

8. (_{Поход в Роталию. Взятие Зонтаганы, 1216}) Однако, роталийцы, все еще непокоренные, отказались принять законы христианства. Против них назначен был поход. После праздника рождества господня указано было ливам и лэттам быть готовыми и собираться в поход против врагов рода христианского. На соединение с ними пришли и тевтоны с братьями-рыцарями, а также граф Боргард с пилигримами. Все они двинулись по льду моря, пришли в первую эстонскую область и, разделив войско отрядами, стали преследовать эстов по всем дорогам и деревням, захваченных убивали, женщин, детей и скот забирали. Собрались к замку Зонтагана, осадили в нем эстов и девять дней с ними бились. Выстроили осадную башню из бревен и подвинули ближе к замку. На нее взошли ливы и лэтты вместе с балистариями и многих у эстов перебили копьями и стрелами в верхней части укреплений, многих ранили и прогнали с оборонительных позиций. Ибо эсты, бросаясь в бой с излишней смелостью, тем больше возможностей давали балистариям и многих потеряли ранеными и убитыми. Поэтому из-за большого урона людей, а также из-за недостатка воды и съестного, они наконец, желая сдаться, просили мира. Тевтоны же ответили: "Если вы согласитесь сложить оружие своего вероломства и принять в замок истинный мир, то есть Христа, мы охотно пощадим вас и примем с братской любовью". Едва услышав это, эсты тотчас с радостью обещали принять таинство крещения со всеми христианскими обязанностями. Поэтому, уже на одиннадцатый день послан был к ним в замок священник Готфрид. Благословив их, он сказал: "Хотите ли вы отречься от идолопоклонства и верить в единого христианского бога?" Когда все ответили: "хотим", он, излив на них святую воду, сказал: "Итак, крещаетесь все вы во имя отца и сына и святого духа". По выполнении этого они получили мир, а войско, взяв в заложники сыновей старейшин, возвратилось со всей добычей, захваченным добром и пленными в Ливонию, благословляя за обращение язычников бога, благословенного во веки.

9. (_{Первый поход на Эзель}) После нескольких дней отдыха, оправившись, рижане вновь собрались с ливами и лэттами и пошли по морскому льду, который из-за продолжительных и сильных холодов был весьма крепок, направляясь с войском к Эзелю. Дорога по морю оказалась отличной. Они разделили на отряды свое войско и, обойдя кругом по всем дорогам и деревням, захватили многих; всех мужчин перебили, а женщин, детей и скот увели с собой. Сошлись все у одного из замков, стали сражаться с бывшими в замке, некоторых ранили и убили, но не решаясь из-за чрезвычайно сильного холода идти на приступ, пошли обратно со всем захваченным и пленными прежней дорогой по льду.

В это время некоторые стали кричать, что сзади малева (войско), и тут люди побежали скорее к огню; некоторые, обессилев и замерзая от холода, падали и умирали, а прочие вернулись здравыми.

10. (_{Смерть Владимира полоцкого}) После праздника воскресенья господня{232} (_{Апр. 10}) эсты послали к королю полоцкому Владимиру просить, чтобы он с многочисленным войском пришел осаждать Ригу, а сами обещали Владимира в это же время теснить войной ливов и лэттов, а также запереть гавань в Динамюндэ. И понравился королю замысел вероломных, так как он всегда стремился разорить ливонскую церковь, и послал он в Руссию и Литву и созвал большое войско из русских и литовцев. Когда уже все собрались в полной готовности и король собирался взойти на корабль, чтобы ехать с ними, он вдруг упал бездыханным и умер внезапной и нежданной смертью, а войско его все рассеялось и вернулось в свою землю.

11. (_{Сторожевой корабль на Двине. Разорение Салетсы эзельцами.}) Люди из дружины епископа, бывшие в Риге и братья-рыцари, услышав о замыслах эстов, купили большой сторожевой корабль (coggonem), укрепили его вокруг, как замок, посадили туда пятьдесят человек в доспехах с балистами и поставили корабль в устье реки Двины стеречь вход в гавань, чтобы эзельцы, явившись, не могли завалить его, как прежде. Весть о смерти короля дошла до Эзеля, а одновременно там узнали, что балистарии и тяжеловооруженные воины стерегут двинскую гавань. Тогда эзельцы вступили в Салетсу, дошли до озера Астегервэ и разорили деревни лэттов, забирая в плен женщин и убивая мужчин. И собрались некоторые из лэттов, погнались за ними и захватив кое-кого убили, а других заставили бежать на корабли{233}.

И жила в тишине церковь немного дней, ожидая прибытия своего первосвященника.

Восемнадцатый год епископства Альберта

(XX) (_{Десятый приезд епископа Альберта в Ливонию, 1216}) Был восемнадцатый год от посвящения епископа. Возвращаясь от римского двора, он был ласково принят в Гагеновэ королем Фридрихом{234}, и прибыл в Ливонию с Теодерихом, епископом эстонским, прочими верными, рыцарями и пилигримами. В Динамюндэ он нашел своих людей, стерегущих гавань, и они сообщили ему о своих походах в Эстонию, о смерти короля и о том, как были они утешены во всех своих бедствиях. И была радость в церкви и о прибытии епископа и об избавлении от русских и других язычников.

2. После этого собрались епископы вместе с братьями-рыцарями, чтобы произвести некий раздел Эстонии, но так как он оказался непрочен, я не считаю нужным писать о нем подробнее{235}. Лучше я скажу о том, как вновь собрались рижане с ливами и лэттами, магистр Волквин со своими братьями и пилигримами, а также Теодерих с людьми епископа и пошли с войском, но мирно, в уже крещенную Саккалу. Созвав к себе старейшин этой провинции, по их совету пошли, пользуясь ими, как проводниками, к другим эстам.

(_{Поход в Гариен}) В день успения пресвятой девы (_{Авг. 15}) вступили в область Гарионскую, находящуюся в середине Эстонии, куда все окружающие племена ежегодно по обычаю сходились на собрание в Райгелэ. Придя туда, мы разделили свое войско по всем дорогам, деревням и областям той земли и стали все сжигать и опустошать; мужского пола всех убивали, женщин и детей брали в плен, угоняли много скота и коней. Наконец все сошлись у большой деревни Лонэ, лежащей над ручьем в середине страны, отдыхали там три дня, опустошили всю местность кругом и доходили до ревельских деревень{236}. На четвертый день, устроив засаду под деревней, девять человек попали в плен и некоторые были убиты{237}. И возвратилось войско с большой добычей, ведя с собой бесчисленное множество быков и овец. Эсты большим малева (войском) шли следом, чтобы напасть с тылу, но пал в иную сторону жребий их богов, и рижане с радостью возвратились в Ливонию и дружелюбно разделили между собой все, что добыли.

3. (_{Поход на Унгавнию кн. Владимира псковского}) После того русские из Пскова разгневались на жителей Унгавнии за то, что те, пренебрегши их крещением, приняли латинское, и, угрожая войной, потребовали у них оброка и податей. Жители Унгавнии стали просить у ливонского епископа и братьев-рыцарей совета и помощи в этом деле. Те не отказали им, обещали вместе жить и вместе умереть, подтвердивши, что Унгавния, как до крещени всегда была независима от русских, так и ныне остается независимой{238}.

После смерти великого короля Владимира полоцкого, появился новый противник ливонской церкви, Владимир. Он поднялся с большим войском псковичей (Ruthenorum de Plescekowe), пришел в Унгавнию, стал на горе Одемпэ{239} и разослал свое войско по всем окрестным деревням и областям. И стали они жечь и грабить весь край, перебили много мужчин, а женщин и детей увели в плен. А был там купец из тевтонов, некто Исфрид: потеряв все, что имел, он бежал в Ригу и принес туда известие.

4. (_{Раздел Эстонии ливонцами}) Тогда собрались старейшины рижан вместе с епископами и братьями-рыцарями и, приняв в соображение неминуемую войну с русскими, произвели некий раздел всех покоренных и крещеных ливонской церковью областей Эстонии: церкви ливонской и рижскому епископу определили третью часть всех доходов и податей, идущих из Эстонии, чтобы, участвуя в трудах и войнах, имели они и долю в возмещении; вторую часть дали эстонскому епископу, а третью — братьям-рыцарям за их труды и издержки{240}.

5. (_{Занятие рыцарями Оденпэ}) И пришли снова жители Унгавнии к епископам просить помощи против русских, и послали епископы своих людей с братьями-рыцарями в Унгавнию. Они же собрали всех эстов из тех областей, вместе с ними стали строиться на горе Одемпэ и поселились там, весьма сильно укрепив замок и против русских и против других народов, до тех пор еще не крещенных.

(_{Русские в Толове}) Пришли также русские, по обычаю, в землю лэттов Толовы собирать свой оброк и, собрав его, сожгли замок Беверин. И увидел Бертольд, магистр венденских рыцарей, что русские готовятся к войне, потому что жгут замки лэттов, послал людей, захватил их и бросил в тюрьму. Когда, однако, пришли послы от короля новгородского{241}, он освободил пленных и с почетом отпустил в Руссию. (_{Унгавнийцы и тевтоны в Новгородской обл.}) Жители Унгавнии, чтобы отомстить русским, поднялись вместе с епископскими людьми и братьями-рыцарями, пошли в Руссию к Новгороду (Nogardiam) и явились туда неожиданно, опередив, все известия, к празднику крещения (_{1217, Янв. 6}), когда русские обычно больше всего заняты пирами и попойками. Разослав свое войско по всем деревням и дорогам, они перебили много народа, множество женщин увели в плен, угнали массу коней и скота, захватили много добычи и, отомстив огнем и мечом за свои обиды, радостно со всей добычей вернулись в Одемпэ{242}.

6. (_{Поход рижан на Гервен и Виронию}) После праздника крещения рижане послали ко всем ливам и лэттам, собрали большое войско и пошли в Саккалу. Старейшин этой области взяли в проводники и, когда подошли жители Унгавнии со своими тевтонами, двинулись в Гервен, разослали войско по всем деревням и областям страны и нанесли ей великий удар. Шесть дней они оставались в деревне Каретэн, сжигая и опустошая все вокруг, а сильнейшие из конных двинулись в Виронию и точно также разграбили ту землю, перебили мужчин, женщин же и детей взяли пленными и вернулись в Каретэн с большой добычей. И пришли к ним туда старейшины области гервенцы, просили о мире и об уходе из их владений. Те им ответили: "Если вы хотите истинного мира, вы должны стать детьми истинного миротворца, то есть Христа, чтобы, приняв его крещение, добиться навеки братства с нами". Услышав это, гервенцы обрадовались и, чтобы добиться мира с рижанами, обещали соблюдать их крещение и платить им постоянный оброк. Поэтому мы крестили там{243} некоторых и, получив в заложники их сыновей, вернулись в Ливонию со всей добычей, славя бога за обращение еще и этого языческого племени.

7. (_{Новгородцы и псковичи с эстами осаждают Оденпэ}) После того как ливонское войско возвратилось из Гервена, новгородцы (Nogardenses) тотчас, в великом посту (_Февр.) собрали большое русское войско{244}, с ними же был и король новгородцы псковский (de Plescekowe) Владимир со своими горожанами, и послали звать по всей Эстонии, чтобы шли эсты осаждать тевтонов и унгавнийцев в Одемпэ. И пришли не только эзельцы и гарионцы, но и жители Саккалы, уже давно крещенные, надеясь таким образом сбросить с себя и иго тевтонов и крещение. И вышли они навстречу русским и осадили с ними вместе замок Одемпэ и бились с тевтонами и другими, кто был там, семнадцать дней, но не могли нанести вреда, так как замок был весьма крепок. Стрелки епископа, бывшие в замке, и братья-рыцари многих у русских ранили и убивали из своих балист. Точно так же и русские кое-кого в замке ранили стрелами из своих луков.

И прошли русские кругом по областям, захватили многих и перебили, а трупы бросили в воду у подножия горы, чтобы не черпали оттуда осаженные. Они причиняли вред, какой могли, разоряя и выжигая всю область кругом{245}, но всякий раз, как они, по своему обычаю, пытались взобраться всей массой на укрепления горы, тевтоны и эсты храбро отбивали их нападение. Поэтому там они имели большие потери убитыми. (_{Бесплодные усилия рижан. Сдача Оденпэ}) Когда епископы и братья-рыцари услышали об осаде, они послали на помощь своим около трех тысяч человек. С ними пошли магистр рыцарства Волквин, Бертольд венденский и Теодерих, брат епископа, вместе и ливами, лэттами и некоторыми пилигримами. Дошли они до озера Растегервэ{246} и встретили тут мальчика, шедшего из замка; взяли его в проводники, с наступлением утра подошли к замку и, оставив справа эзельцев, двинулись на русских и бились с ними. Увидев однако, что войско у врагов большое и сильное, повернули к замку, ибо русских и эзельцев было до двадцати тысяч. Боясь такой многочисленности, они вступили в замок, и пали тут некоторые из братьев-рыцарей, храбрые люди, Константин, Бертольд{247} и Илия, и кое-кто из дружины епископа, прочие же все благополучно вошли в замок. Из-за множества людей и коней сделался голод в замке, недостаток съестного и сена, и стали кони объедать хвосты друг у друга. Так как и в русском войске также был недостаток во всем, то наконец на третий день после первого столкновения начались переговоры с тевтонами.

8. (_{Ок. март 1}) Был заключен мир, но с тем, чтобы тевтоны все покинули замок и вернулись в Ливонию. И пригласил король Владимир зятя своего Теодериха идти с ним во Псков для утверждения мира. И поверил тот и сошел к нему, а новгородцы тотчас вырвали Теодериха из рук его и увели пленником с собой{248}. Тевтоны же, заключив мир, вышли вместе с ливами и лэттами из замка, прошли через строй эзельцев и русских и вернулись в Ливонию. (_{Разорение саккальцами земли лэттов}) Жители Саккалы в это время ворвались в землю лэттов, опустошили их деревни, увели людей с Имеры в плен и возвратились в Саккалу, забыв обо всех ранее принятых таинствах и с пренебрежением нарушив мир, заключенный некогда с тевтонами.

Девятнадцатый год епископства Альберта

(_{Бесплодное посольство епископа в Новгород и в Саккалу}) Вышеназванный достопочтенный епископ отправил своих послов и в Новгород (Nogardiam) и в Саккалу для утверждения мира, заключенного в Одемпэ, прося также и за брата своего Теодериха. Так как люди там полны надменной спеси и в гордости своей весьма заносчивы, они пренебрегли и просьбами епископа и миром с тевтонами, а сговаривались с эстами, обдумывая способы, как бы раздавить тевтонов и уничтожить ливонскую церковь. (_{Десятая поездка епископа в Германию}) Узнав об этом, вышесказанный епископ, вместе с возвращавшимися пилигримами, отправился в Тевтонию, поручив и на этот раз Ливонию защите господа Иисуса Христа и его матери. Рассказывая всем о бедствиях войны и уроне своих, он убеждал людей храбрых и благородных стеною стать за дом господень, принять крест и идти в Ливонию пилигримами во отпущение грехов. И, услышав обо всех бедах, причиненных русскими и эстами ливонской церкви, граф Альберт из Левенборха{250} принял крест в отпущение грехов и отправился в Ливонию с рыцарями своими, а также людьми предприимчивыми и благородными. (_{Прибытие пилигримов}) Прибыли с ним и аббат Бернард из Динамюндэ и пилигримы, правда немногочисленные. И приняли его с великой радостью, ибо господь ранее имел его в колчане своем, как избранную стрелу{251}, чтобы в нужное время послать в Ливонию для освобождения церкви своей от врагов.

2. (_{Эсты с русскими готовят поход на Ригу}) После того как он прибыл в Ригу,эсты отправили русским много даров, прося притти с войском, чтобы разрушить ливонскую церковь. Но великий король Новгорода Мстислав (Mislawe) в то время был в походе против короля Венгрии, готовясь биться за Галицкое (Galacie) королевство, а на престоле своем в Новгороде оставил нового короля. Этот же, отправив послов в Эстонию, обещал притти с большим войском вместе с королем Владимиром и множеством других королей{252}. (_{Эсты в Саккале. Бой с рижанами}) И обрадовались эсты и послали людей по всей Эстонии и собрали весьма большое и сильное войско и стали у Палы в Саккале. Их князь и старейшина, Лембит, созвал людей изо всех областей, и явились к ним и роталийцы, и гарионцы, и виронцы, и ревельцы, и гервенцы, и люди из Саккалы. Было их шесть тысяч и ждали все пятнадцать дней в Саккале прибытия русских королей. (_Сент.) Услышав, что они собрались, рижане со всей поспешностью двинулись на них, чтобы опередить русских. С ними пошел граф Альберт с рыцарями и слугами своими, Волквин, магистр рыцарства, со своими братьями, Бернард аббат Динамюндэ, настоятель Иоанн, ливы и лэтты, а также преданнейший Каупо, никогда не забывавший битв господних и походов. Все они прибыли на место близ Саккалы, где войско молилось и сговаривалось. А было там до трех тысяч отборных воинов. И выстроили они тевтонов в середине, ливов поместили справа, а лэттам указали идти по левой стороне. Иных послали по деревням, и те, захватив некоторых людей, узнали у них о численности вражеского войска и о том также, что оно уже подходит в готовности к бою. Услышав об этом, пошли дальше с осторожностью и в порядке, а вечером приблизились к замку Вилиендэ; там переночевали и, отслужив торжественную мессу, в день апостола Матфея (_{Сент. 21}) выступили против врагов. Обнаружив, что те все перешли на другое место, тотчас отправились по их следам и вдруг увидели, что те в боевой готовности идут на них из лесу. Тогда напали на них и бились тевтоны в середине, где масса врагов была больше и сильнее. Одни из них верхом, другие в пешем строю, постепенно наступая, двинулись на середину врагов, сломили их строй и обратили в бегство.

3. Лэтты, сражаясь на левом крыле, также смело вместе с тевтонами ударили на противников, а выстроены были против них жители Саккалы с Лембитом и другими их старейшинами. Они ранили многих из лэттов, некоторых убили, сражались храбро и долго сопротивлялись, но, увидев, что срединный отряд обращен в бегство тевтонами, бросились бежать и сами.

Лэтты преследовали их и многих убили, а прочие бежали. Веко, брат Робоама, узнал Лембита, догнал его, убил и взял его одежду, а прочие, отрубив ему голову, унесли с собой в Ливонию. И пали там еще другие старейшины Саккалы — Воттелэ, Манивальдэ и множество других. Ливы, выстроенные справа, увидев, что копья эстов жестоко летят на них, повернули к тевтонам и вместе с ними преследовали бегущих. Эсты же, бившиеся против ливов, напали тогда на некоторых из наших, гнавшихся за врагом, но те мужественно отразили их и также обратили в бегство. После того как все эсты обратились в бегство, ливы, лэтты и саксы преследовали их, перебили в лесу стольких, что дошло почти до тысячи, и еще безмерное множество, так что и сосчитать не могли, убитых по лесам и болотам; захватили до двух тысяч коней, оружие и все их запасы, а на следующий день поровну разделили между собой все, что добыли.

4. (_{Смерть Каупо}) Каупо же, пронзенный насквозь через оба бока копьем, с верой вспоминая страдания господа, принял тайны тела господня и с искренним исповеданием христианства испустил дух, а добро свое заранее разделил между всеми церквами Ливонии. И горевали о нем граф Альберт и аббат и все, с ними бывшие. Тело его было сожжено, а кости перенесены в Ливонию и похоронены в Куббезелэ.

5. (_{Мир с Саккалой}) После битвы войско двинулось к Пале в деревню Лембита и стояло там три дня, а ливы и лэтты были посланы разорить и выжечь все окружающие области. И пришел к ним брат Лембита, Уннепевэ, с другими уцелевшими просить о возобновлении прежнего мира. И сказали им тевтоны: "За то, что вы презрели принятое вами таинство святого крещения и осквернили веру христианскую сговором с язычниками и русскими, господь вас и наказал. Возвратитесь же теперь с верой ко Христу, и мы вновь примем вас в общение нашей братской любви". Они согласились, и по получении от них заложников мир уже во второй раз был дан им с тем, чтобы они честно выполняли все обязанности христианства. Закончив это, войско со всей добычей возвратилось в Ливонию и за дарованную богом столь славную победу все благословляли господа, благословенного во веки.

(_{Несостоявшийся поход на Эзель}) Когда граф Альберт вернулся после истребления жителеи Саккалы, он захотел устроить еще поход на Эзель, велел соорудить большую осадную машину и всех сильно подготовил к этому выступлению. В ту же зиму не раз назначался сбор войска, но шли большие дожди, лед на море сошел, и до Эзеля нельзя было дойти, так как это — остров в море.

Поэтому, в конце концов в великом посту 1218 (_{1218, Марта 3}) рижане решили идти на других эстов. Выступив вместе с ливами и лэттами и придя в Салетсу, они выслали вперед разведчиков и встретили эзельцев, но те, как только узнали поморья рижское войско, обратились в бегство. (_{Разорение ливонцами Поморья}) И преследовали их рижане со всем своим войском целый день, а на следующий вступили в приморские области близ Эзеля и, разослав войско по всем дорогам, стали грабить страну, всех захваченных мужчин перебили, женщин и детей увели в плен, угнали с собой много скота, унесли большую добычу, а деревни и дома предали пламени. Собравшись затем всем, войском, несколько дней стояли на отдыхе в середине страны. И пришли к ним старейшины из Ганиалэ и Коццо и изо всех областей от Роталии и Ревеля{253} и Гариама просить о мире и об уходе из их владений. И сказали рижане: "Если вы согласитесь принять очищение из святого источника и вместе с нами стать детьми истинного миротворца Христа, то тогда мы заключим с вами истинный мир и примем вас, как братьев". Услышав это, эсты обрадовались, дали заложников и подчинились ливонской церкви с тем, чтобы и таинство крещения принять и оброк платить ежегодно.

И дан был им мир, и возвратились рижане с большой добычей, славя бога за покорение и этого племени.

6. (_{Вторичное подчинение гервенцев}) После вторичного обращения жителей Саккалы к вере вторичное христианской, пришли и гервенцы, также уже вторично, отдались во власть рижской церкви пред графом Альбертом и всеми рижскими старейшинами и оставили заложниками своих сыновей в том, что примут таинство крещения и будут платить ливонской церкви постоянный оброк или меру хлеба, установленную вместо десятины. И вернулись они в землю свою, радуясь тишине мира{254}.

7. (_{Набег эзельцев на Метсеполэ и Ледегорэ}) В это самое время поднялись эзельцы, явились в Метсеполэ с войском, а было их до тысячи из лучших людей, разграбили всю ту область в Метсеполэ. После того они вступили в другой приход, Ледегорэ, и стали грабить всю местность вокруг, убили некоторых мужчин, а женщин и детей увели с собой. Когда они подходили к дому священника, священник Годфрид, заметив их приближение, вскочил на коня, бежал от них и, объезжая свой приход, стал звать всех мужчин биться с язычниками, а затем всю ночь посылал людей по соседним приходам сказать, чтобы на следующий день явились к бою. И прибыл Везикэ со своими ливами, а также некоторые слуги епископа из замка Вределант и собрались они все вместе и пошли вслед за эзельцами.

И было их всего семь тевтонов, слуг епископа, а восьмой был священник Годефрид. Он опоясался оружием воинским и надел панцирь, как исполин{255}, желая вырвать овец своих из пасти волчьей. И ударили они с тылу на эзельцев, смело их истребляя, но и те, повернув на них, долго сопротивлялись и ранили весьма многих. В конце концов, после долгой битвы эзельцы обратились в бегство. Около сотни из них пало, прочие же бежали. И преследовали их слуги епископа с ливами через Салетсу по ровной приморской дороге и отняли у них до четырехсот лучших коней, которых потом вместе со всей добычей разделили между собой, благословляя господа, руками немногих совершившего победу над врагами.

Двадцатый год епископства Альберта

(_{Просьба еп. Альберта к королю Дании о помощи в Ливонии}) В тот год вышеназванный епископ рижский, а также епископ эстонский и аббат Бернард, в тот год посвященный дикому в епископы Семигаллии, вместе с возвращавшимся из Ливонии графом Альбертом, прибыли к королю датскому и убедительно просили его направить в следующем году свое войско на кораблях в Эстонию, чтобы смирить эстов и заставить их прекратить нападения совместно с русскими на ливонскую церковь. Как только король узнал о великой войне русских и эстов против ливонцев, он обещал на следующий год быть в Эстонии с войском ради славы пресвятой девы и отпущения его грехов{256}. И радовались епископы. И отбыл вновь достопочтенный глава ливонской церкви Альберт собирать пилигримов; проповедуя им отпущение грехов, он посылал их в Ливонию стоять за дом господень в день битвы{257} и защищать молодую церковь от нападений язычников. Свою же поездку в Ливонию на этот год он отложил, чтобы в следующем году явиться с большими силами и большим числом людей. Заместителем своим он поставил декана гальверштадского, который и отбыл в Ливонию, чтобы провести там год своего пилигримства вместе с Генрихом Боревином, знатным человеком из Вентланда{258}, и некоторыми другими пилигримами.

2. (_{Поход на ревельцев. Вести о наступлении русских}) После праздника успения пресвятой богородицы (_{После авг. 5.}), когда уже миновали летние жары, назначен был поход против ревельцев и гарионцев, которые все еще оставались непокоренными и были жесточе других. И собрались рижане вместе с ливами и лэттами, а с ними пошли и Генрих Боревин и магистр Волквин со своими братьями.

И остановились они близ Саккалы, где обыкновенно бывало место молитв и сговора войска. Граф Альберт велел устроить там мост, и было решено тут разорить ревельскую область.

Пройдя Саккалу в течение следующего дня, они были уже недалеко от замка Вилиендэ; тут воротились разведчики, посылавшиеся для созыва старейшин области, чтобы те, как обычно, служили войску проводниками. Они привели с собою захваченных по деревням русских и эзельских гонцов, которые пришли было по поручению русских собрать войско по всей Эстонии, а собравши, вести его к русскому войску, чтобы вместе идти на Ливонию. И поставили гонцов посреди народа и стали допрашивать, что им было поручено. Они сообщили, что большое войско русских королей завтра выступит из Унгавнии, чтобы идти в Ливонию, а они посланы затем, чтобы и эстонское войско привести к русским. Услышав это, ливонское войско тотчас воротилось тою же дорогой, что пришло, а на следующий день выступило по дороге в Пуидизэ{259} навстречу русским к Унгавнии. Русские целый день переправлялись через реку, называемую Матерью вод, а потом и сами пошли навстречу ливонцам. Наши разведчики вдруг возвратились с вестью, что русское войско уже близко. (_{Бой с русскими}) И поднялись мы поспешно и построили свое войско так, чтобы ливы и лэтты сражались пешими, тевтоны же верхом на своих конях. Построив войско, двинулись на них, а когда мы подошли ближе, наши передовые тотчас стремительно ударили на врагов и бились с ними и обратили их в бегство; во время погони, убив знаменосцев, смело взяли знамя великого короля новгородского (Nogardie) и еще два знамени других королей. И падали враги направо и налево по дороге, и гналось за ними все войско наше до тех пор, пока наконец ливы и лэтты, пешие, не утомились. Тут сели все на коней своих и продолжали преследовать врагов.

3. Русские же, пробежав около двух миль, добрались до небольшой реки, перешли ее и остановились; затем собрали вместе все свое войско, ударили в литавры, затрубили в свои дудки, и стали король псковский (de Plescekowe) Владимир и король новгородский, обходя войско, ободрять его перед битвой. Тевтоны же, бившие русских вплоть до реки, остановились и сами, не имея возможности, из-за многочисленности русских, переправиться к ним через реку. Собрались и они также на холмике у реки, дожидаясь, пока подойдут шедшие сзади. И построили войско во второй раз так, чтобы действовать против русских одним в пешем строю, другим верхом; но кто только из ливов и лэттов ни доходил до холмика у реки, все, увидев численность русского войска, тотчас отступали назад, как будто получив удар дубиной в лицо{260}, и, повернув тыл, бросались в бегство. И бежали они один за другим, видя летящие на них русские стрелы, и наконец все обратились, в бегство. И остались тевтоны одни, а было их всего двести, да и из тех некоторые отступили, так что налицо было едва сто человек, и вся тяжесть боя легла на них. Русские между тем стали переходить ручей. Тевтоны не мешали им, но когда некоторое количество перешло, сразу вновь их отбили к реке, а нескольких убили. И другие, вновь перешедшие ручей к тевтонам, вновь были оттеснены назад. Какой-то новгородец, человек большой силы, перебравшись для разведки через ручей, стал издалека обходить ливов, но Теодерих из Кукенойса напал на него, отрубил ему правую руку, в которой тот держал меч, а потом, догнав убегающего, убил. Прочие прочих перебили; тевтоны убивали всякого, кто переходил реку на их сторону. Так и бились с ними у реки от девятого часа дня почти до самого захода солнца. И увидев, что уже убито у него около пятидесяти воинов, король новгородский велел своему войску больше не переходить на другую сторону. И отошло русское войско к своим огням, тевтоны же с пением пошли обратно своей дорогой, все здравые и невредимые, кроме одного рыцаря у Генриха Боревина, павшего от раны стрелой, да другого — лэтта, некого Веко: этот, прислонившись к дереву, долго бился один с девятью русскими, но наконец, раненый в спину, пал мертвым. Все прочие ливы и лэтты возвращались без всяких потерь и многие из них опять присоединились к тевтонам на обратном пути, выйдя из лесу, куда было убежали; и радовались вместе с ними, что будучи столь малочисленны, спаслись от такой массы русских. И славили все милость спасителя, который вывел и избавил их из рук неприятелей, причем они даже, при такой малочисленности, перебили до пятидесяти человек русских, захватили их оружие, добычу и коней, Было же русских шестнадцать тысяч воинов, которых великий король новгородский уже два года собирал по всей Руссии, с наилучшим вооружением, какое в Руссии было.

4. (_{Разорение русскими области у Имеры. Осада Вендена}) Три дня спустя они двинулись в Ливонию и прежде всего разорили и сожгли деревни и церковь лэттов у Имеры. Затем, собравшись у замка Урелэ{261} и простояв там два дня, на третий день пришли ко двору священника Аледранда на Раупе, как предсказывал ему когда-то Владимир. Там они отдыхали три дня, сожгли вокруг все церкви ливов и идумеев, разграбили все области и деревни, женщин и детей увели в плен, всех захваченных мужчин перебили, а хлеб, свезенный отовсюду с полей, сожгли. И пришел с другим войском Герцеслав, сын Владимира{262}, и осадил братьев-рыцарей в Вендене и бился с ними тот день, а на следующий, перейдя Койву, двинулся к королю новгородскому и к отцу своему в Идумею, вместе с другими разграбил и опустошил землю лэттов, идумеев и ливов, причинив вред, какой мог.

Когда рижане услыхали обо всем злом, что делали русские в Идумее, вновь поднялись они с Волквином, магистром рыцарства, Генрихом Боревином, с пилигримами и своими ливами, явились в Торейду и созвали к себе людей из окружающих областей, чтобы снова биться с русскими. И послали к ним разведчиков, которые тотчас обнаружили отряд русских в Иммекуллэ{263}, и преследовали их до Раупы. Те же, вернувшись к своим, сообщили о приближении тевтонского войска.

5. (_{Осада русскими Вендена и отступление их}) Услышав об этом, русские тотчас отступили оттуда, перешли Койву, осадили замок вендов и целый день бились с вендами. Стрелки братьев-рыцарей, выйдя из своего замка{264}, перешли к вендам и из своих балист много русских перебили и еще больше ранили{265}, так что немало тяжело раненых из знатных людей увезено было полумертвыми на носилках между двух коней. Магистр же венденского рыцарства со своими братьями накануне ушел из замка на соединение с тевтонами. Между тем замок осадило все русское войско. Поэтому рыцари, осторожно пробравшись ночью через стан врагов, вернулись в свой замок. Когда настало утро, король новгородский, видя, что много знатных у него ранено, а иные убиты, понимая также, что замка вендов он взять не может, хотя это и самый маленький замок в Ливонии, заговорил о мире с братьями-рыцарями, но те, не желая и слышать о таком мире, выстрелами из балист заставили русских отступить. Тогда русские, опасаясь нападения приближавшихся тевтонов, отошли от замка, двигались затем целый день, достигли Трикатуи и поспешно ушли из страны.

6. Прибыв в Унгавнию, услышали, что в Руссии литовское войско, а вернувшись во Псков (Plescekowe), нашли часть этого города разграбленной литовцами.

7. (_{Разорение Руси лэттами}) Тут поднялись некоторые лэтты, в небольшом числе вступили в Руссию, стали грабить деревни, убивать и брать разорение в плен людей, захватили добычу и, мстя за своих, причинили какой могли вред. Когда же эти вернулись, вновь пошли другие, не упуская сделать зло, какое могли.

8. (_{Эзельцы на Двине}) У эзельцев между тем был замысел вместе с русскими и другими эстами идти в Ливонию для уничтожения церкви{266}. Однако, после столкновения тевтонов с русскими, замысел их рухнул, так что ни жители Саккалы, ни эзельцы не явились, пришли же только гарионцы и вместе с некоторыми другими двинулись за русскими, присоединились к ним у замка Венден и снова вместе с ними отступили. Эзельцы же вошли на корабле в Двину, захватили кое-кого на островах, угнали много скота и убили одного отшельника, который ушел из Динамюндэ, избрав удел отшельнической жизни на соседнем острове, и дождался там мученической кончины. После этого он, без сомнения, счастливо переселился в сообщество святых.

И отправили русские из Пскова послов в Ливонию сказать, что они готовы заключить мир с тевтонами, но замыслы у них с эстами попрежнему были злые и полные всякого коварства.

9. (_{Поход ливонцев на ревельских эстов}) Сообразив это, рижане послали за ливами и лэттами и собрали войско, чтобы итти против эстов. К началу великого поста (_{1219, Февр.}) собрались к Салетсе, и были там магистр рыцарства Волквин с Генрихом Боревином и пилигримами, а также ливы и лэтты; и шли они по льду моря, пока не пришли в Зонтагану. Получив там из замка проводников, шли всю ночь к ревельской области. И поднялся с севера весьма холодный ветер, и стало так холодно, что у многих погибли от стужи оконечности членов: одни отморозили нос, другие — руки, третьи — ноги, а у всех нас{267}, когда потом мы вернулись домой, выросла на лице новая кожа, а старая сошла. Некоторые впоследствии даже умерли.

Войско свое они разделили на три отряда, и получил Везикэ со своими ливами один отряд и место в походе на левом крыле, лэтты — на правом, тевтонам же, как обычно, назначена была середина. Везикэ, оставив свою дорогу, двинулся со своими ливами впереди тевтонов по средней дороге, и ранним утром, еще до рассвета, они, чтобы согреться, сожгли первую же встреченную деревню, а эсты, по всей области, как только увидели этот огонь, тотчас догадались о ливонском войске и скрылись все в свои убежища. Тевтоны же, следовавшие за ливами, найдя перед рассветом деревню сожженной и думая, что проводник заблудился, тут же убили его. Когда настало утро, они пошли по всем деревням кругом, сожгли их, людей — одних перебили, других взяли в плен, захватили много скота и добычи, а к вечеру достигли деревни по имени Ладизэ. Там они переночевали, а на следующий день двинулись к другой соседней деревне, называемой Кульдалэ{268}, и награбили много добычи. По истечении трех дней пошли назад со своей добычей и пленными по льду моря, недалекого оттуда, к месту, вблизи которого теперь выстроен датчанами их замок. На обратном пути по льду мы двигались медленно: задержались на десять дней из-за пленных и добычи, а также потому, что ждали, не пойдут ли за нами эзельцы или другие эсты, чтобы сразиться. Добравшись до Салетсы и разделив между собой всю добычу, мы с радостью прибыли в Ливонию, торжествуя, как победители, когда делят добычу{269}.

Двадцать первый год епископства Альберта

(_{Возвращение епископа в Ливонию (одиннадцатый приезд)}) Ибо в этот год много было сделано походов и снова началась война. Когда вышеназванный епископ возвратился из Тевтонии, с ним прибыло много пилигримов и знатных людей. Первым из них был саксонский герцог Альберт из Ангальта (Anehalt), затем Родольф из Стотлэ, бургграф, один молодой граф и множество других. Все они были готовы защищать церковь и стоять за дом господень в день битвы{270}.

2. (_{Поход короля датского Вольдемара на ревельских эстов}) Поднялся в то время и король датский с большим войском, и пришли с ним достопочтенный архиепископ лундской церкви Андрей, епископ Николай и третий епископ, королевский канцлер, а также эстонский епископ Теодерих, ранее посвященный в Риге и оставивший ливонскую церковь, чтобы примкнуть к королю, и, наконец, Виццлав (Wizzlaus), князь славов, со своими{271}. Все они высадились с войском в ревельской области, остановились в Линданизэ, прежнем замке ревельцев, и, разрушив старый замок, стали строить другой, новый. И собрали против них большое войско ревельцы и гарионцы и послали своих старейшин к королю с коварством в мирных словах; и поверил им король, не знавший их коварства, и одарил их, и крестили их епископы и отпустили в радости{272}. Воротившись к своим, они три дня спустя явились со всем своим войском под вечер, после обеда; напали на датчан в пяти местах и, захватив врасплох, бились с ними, а некоторые из эстов, думая, что король в шатре достопочтенного епископа эстонского Теодериха, ворвались туда и убили епископа{273}. Другие преследовали других и многих перебили. Господин же Венецлав (Wenezlaus) стоял со своими славами в долине при спуске с горы к морю; увидев, что враги приближаются, он тотчас пошел на них и бился с ними и обратил их в бегство, а затем стал преследовать, продолжая бить и убивать по дороге. Когда другие эсты, гнавшиеся за датчанами, увидели бегство тех, что бились со славами, они остановились и сами, прекратив преследование датчан. И собрались тут все датчане вместе с королем и некоторые бывшие с ними тевтоны и, обратившись на эстов, храбро сразились с ними. И побежали эсты перед ними, а когда вся их масса обратилась в бегство, датчане с тевтонами и славами стали преследовать их и перебили при своей малочисленности более тысячи человек, а прочие бежали. И вознесли король и епископы хвалу богу за победу, дарованную им над язычниками. На место вышесказанного епископа Теодериха поставили капеллана своего Весцелина, а король, по окончании постройки замка, поставив в нем людей, возвратился в Данию{274}. Епископы с людьми короля остались там и весь год сражались с ревельцами, пока, наконец, те не приняли таинства крещения.

3. (_{Крещение семигаллов}) По возвращении епископа в Ливонию с его пилигримами, пришли к нему семигаллы из Мезиотэ{275} просить помощи против литовцев. И сказал епископ: "Если вы захотите креститься и принять законы христианства, то мы окажем вам помощь и примем вас в братское общение с нами". И сказали те: "Мы не смеем креститься из-за дикости других семигаллов и литовцев, разве только ты пошлешь к нам в замок своих людей и этим защитишь нас от нападков; оставшись с нами, они могут и совершить над нами таинство крещения и научить нас законам христианским". И понравилась епископу с рижанами их мысль и отпустил он с ними своих послов спросить согласия тех, что остались дома. И явились семигаллы вновь и не раз приходили, прося о том же. Тогда, наконец, поднялся епископ вместе с герцогом саксонским, некоторыми другими пилигримами, с настоятелем святой Марии и своими людьми, отправился в Семигаллию и, мирно остановившись близ замка Мезиотэ, созвал к себе семигаллов той области. Те, как обещали, послушно повиновались, собрались все и, восприняв евангельское учение, были окрещены, в том числе до трехсот мужчин, кроме женщин и их детей. И была радость об обращении их. Затем, по просьбе их, епископ поместил своих людей у них в замке Мезиотэ вместе с некоторыми пилигримами, а других послал привезти на корабле из Риги все, что необходимо. Сам же с герцогом и прочими возвратился в Ригу.

4. (_{Осада замка Мезиотэ Вестгардом. Отпадение семигаллов}) В дальнейшем Вестгард, старейшина других семигаллов из соседней области, называемой Терветенэ{276}, услышав об обращении людей в Мезиотэ, собрал войско из всех своих владений; нарушив мир, подошел к замку и бился с тевтонами целый день. Семигаллы сложили костер из бревен и подожгли его, но взять замок были не в силах, хотя и храбро сражались. И убит был стрелой сын сестры Вестгарда. Увидев это, Вестгард опечалился и тотчас отступил от замка со своим войском. Услышав однако, что другие тевтоны плывут на корабле по реке Миссе{277}, он поспешил навстречу, напал на них в узком месте реки, где и глубина была небольшая, захватил и перебил тридцать человек из них или немного больше, а прочие бежали и воротились в Ригу. В числе убитых был Сегегард, священник цистерцианского ордена, посланный в тот замок из Динамюндэ в подчинение епископу Бернарду, чья кафедра там предполагалась. Сегегард, видя с берега приближение язычников, опустил на голову капюшон и ждал ярости язычников. Предав дух свой в руки господа, он был убит вместе с другими, и души их, без сомнения, будут радоваться со Христом в сонме мучеников, и дело их свято было, ибо пришли они на зов крестить язычников, насаждая виноградник господа; и насаждали его, орошая своею кровью. Поэтому души их — вместе с душами святых на небесах.

Когда тевтоны, бывшие в замке, услышали об истреблении своих, они, не имея необходимого на год запаса, а вместе с тем видя ярость семигаллов, литовцев и куров против рода христианского, поднялись со всеми своими и, покинув замок, ушли в Ригу. Тогда семигаллы, уже крещенные, забыв о принятых таинствах, отпали от христанства, присоединились к прочим семигаллам, устроили сговор и союз с ними и литовцами против рижан, ливов и всех христиан. И собравшись все вместе, как язычники, так и крещенные, в тот замок, окопали его, выстроили весьма крепкий вал и, выступив в поход против гольмских ливов, стали убивать их и грабить. Ливы также вторглись в их владения и наносили им такой же вред.

Когда епископ и герцог саксонский Альберт услышали об избиении своих и обо всем вреде, причиненном семигаллами, послал епископ ко всем ливам и лэттам приказание быть наготове и, если господь благословит поход, отомстить язычникам{278}.

5. (_{Разорение лэттами Псковской области, а русскими — земли лэттов}) Между тем лэтты из Кукенойса и некоторые другие лэтты братьев-рыцарей, Мелюкэ и Варигриббэ, помня все зло, причиненное в прошлом году русскими из Пскова и новгородцами (Nogardenses) в Ливонии, пошли в Руссию, стали грабить деревни, убивать мужчин, брать в плен женщин и обратили в пустыню всю местность вокруг Пскова, а когда они вернулись, пошли другие и нанесли такой же вред и всякий раз уносили много добычи. Покинув свои плуги, они поселились в русской земле, устраивали засады на полях, в лесах и в деревнях, захватывали и убивали людей, не давая покоя, уводили коней и скот и женщин их.

Русские же из Пскова, под осень, собрали войско, явились в землю лэттов и разграбили их деревни; остановившись во владениях Мелюкэ и Варигриббэ, опустошили все, что те имели, сожгли хлеб и всячески старались причинить зло, какое могли.

6. (_{Разорение Гервена лэттами}) И послал венденский магистр рыцарства ко всем лэттам сказать, чтобы явились изгонять русских из страны. Так как, однако, русские отступили, лэтты решили, что прибыль от преследования их будет невелика, и направили свое войско в Саккалу, взяли с собой жителей Саккалы, перешли Палу и, придя в Гервен, нанесли области тяжелый удар: мужчин перебили, женщин взяли в плен, захватили коней, скот и много добычи, говоря, что гервенцы ходили помогать ревельцам против датчан. И явились туда к магистру рыцарства Родольфу старейшины области гервенской, говорили, что уже давно получили мир от рижан в присутствии графа Альберта, что готовы принять их крещение, и просили его уйти с войском из их владений. И взяв сыновей их в заложники{279}, Родольф возобновил с ними мир, а они обещали впредь соблюдать все ранее принятые на себя обязанности, веру и законы христианства. И советовали они братьям рыцарства скорее возвращаться к ним опять, чтобы вместе идти в Виронию с войском и возложить иго христианства также на эти области. Те обещали и возвратились со всей своей добычей в Ливонию.

7. (_{Разорение ливонцами Виронии.}) После гервенского похода венденские братья-рыцари созвали к себе людей епископа, судью Гергарда со всеми ливами и лэттами, молодого графа из дружины епископа вместе с другими рижанами и отправились в Саккалу. Захватив с собой жителей Саккалы и Унгавнии, двинулись в Гервен, выбрали себе проводников из гервенцев, шли целую ночь и вступили в Виронию, плодородную и красивую страну, замечательную равнинами полей. За ними шли гервенцы, конные и пешие. Виронцы между тем ничего не слышали о приближении ливонского войска и все были в своих деревнях и домах. С наступлением утра разослали войско по всем округам, отдав одни на разграбление гервенцам, другие унгавнийцам, третьи ливам и лэттам. И застали они народ во всей Виронии по деревням и поразили людей от мала до велика; мужского пола не щадили никого, женщин забирали в плен, угоняли коней и много скота и взяли большую добычу. И назначили тевтоны местом своего сбора большую деревню по имени Турмэ; ливы и лэтты избрали себе майей Ависпэ; жители Саккалы остановились в ревельской области, гервенцы в своих областях, а унгавнийцы, разграбив смежную с ними область, именуемую Пудивиру, остановились там{280}.

После того как страна в течение пяти дней подверглась тяжкому разгрому и перебита была масса народа, к нам пришли{281}, наконец, спасшиеся бегством старейшины областей умолять о мире. И сказал магистр братьев-рыцарей Родольф: "Неужели вы еще хотите мира, после того как столько раз нарушали его войною? Не будет вам мира, кроме мира того истинного миротворца, который из двух создал одно, соединяя в союзе мира земное с небесным; кто сошел с небес желанным царем народов, надеждой и спасителем для всех; кто велел ученикам своим: "Идите, учите все народы, крестя их"{282}. Итак, если вы захотите креститься и чтить вместе с нами единого бога христиан, то мы дадим вам мир, который дал он нам и оставил, уходя,{283} своим почитателям, а также навсегда примем вас в братское с нами общение". И понравились им эти слова, и они тотчас обещали искренно принять все христианские обязанности и крещение от рижан.

Был между ними Табелин, некогда крещенный нашими в Готландии, и другой — Кириаван, который просил нас дать ему хорошего бога, говоря, что до тех пор у него был дурной. Ибо был этот человек до того времени весьма неудачлив во всех своих делах, а после того как был крещен нами, стал очень счастлив, как сам он потом нам признался, и вместе с крещением явилась к нему всяческая удача. В ответ на его настойчивые просьбы, мы обещали, что бог будет милостив к нему, даст ему вдоволь и мирских благ в нынешней жизни и вечную жизнь в будущем. И поверил он, и мы тотчас окрестили его, а Родольф, магистр рыцарства, был его восприемником. Когда мы уже собирались помазать его святым миром, поднялся вдруг крик, по всем улицам побежало наше войско, все спешили к оружию, крича, что большое малева язычников идет на нас. Мы тотчас оставили миропомазание и прочие таинства, бросились к делу мечей и щитов и поспешили в поле строить войско наше против врага; с нами же были старейшины виронцев. И подошли ближе в большой массе те, кого мы приняли за врагов, а были то жители Саккалы, наши друзья, возвращавшиеся к нам со всей своей добычей. Тогда мы вернулись обратно и окончили крещение, отложив крещение прочих на другое время. И дан был им мир, а мы, получив заложников от пяти областей Виронии, возвратились в Ливонию с пленными и со всей добычей, вознося хвалы богу за обращение языческих племен. Следом за нами отправились в Ригу с дарами старейшины пяти областей Виронии и, восприняв таинство святого крещения, отдали самих себя со всей Виронией под покровительство пресвятой девы и ливонской церкви, а по утверждении мира с радостью воротились в Виронию.

8. (_{Осада Мезиотэ}) После праздника рождества господня старейшины ливонской церкви, собравшись, назначили поход против вероотступного племени в Мезиотэ. Этому однако мешали южные ветры с дождями, и поэтому, после праздника очищения пресвятой девы (_{1220, Февр. 2}), собрались вторично и созвали большое войско из Ливонии и Лэттии, при котором были прежде всего достопочтенный епископ ливонский, затем герцог саксонский со всеми пилигримами и магистр рыцарства со своими братьями.

Насчитывая четыре тысячи тевтонов и еще четыре тысячи ливов и лэттов, выступили в Гольм; с собой везли большую осадную машину, другие меньшие машины и прочие орудия для осады замка. Шли целую ночь. У Миссы построили войско в порядок, подступили к замку, взяли окружающую его деревню, захватив большую добычу, осадили замок и сражались много дней. Одни построили осадную башню, другие установили стенобитные машины, третьи действовали балистами, четвертые устроили ежа{284} и стали снизу подрывать вал, пятые заполняли ров, снося туда бревна; поверх его надвинули осадную башню, а внизу вели подкоп. Многие из семигаллов в замке были ранены камнями, немало пострадало от стрел, много было убито камнями ливов и лэттов с осадной башни, но упорные люди не прекращали сопротивления. Наконец, установив большую осадную машину, стали метать в замок тяжелые камни, и, когда в замке увидели их величину, осажденных охватил сильный страх. Сам герцог взялся управлять машиной, бросил камень и сбил в замке вышку с людьми, бросил второй и свалил забор из досок и бревен на валу, третий бросил и пробил три большие дерева вала, а людей переранил.

Увидев это, осажденные побежали с вала, ища, куда бы спастись от опасности, но не найдя убежища, стали просить пощады и разрешения выйти к епископу. Им дали мир и разрешили пройти; и вышли Мадэ и Гайлэ с прочими. Им сказано было сдать замок со всем, что там есть, если хотят сохранить жизнь.

Эти условия им не понравились, они вернулись в замок, и начался бой сильнее прежнего. Снова пустили в ход все военные орудия; рыцари, одевшись в доспехи, пытались вместе с герцогом взойти на вал, чтобы занять верхнюю часть замка, но осажденные, сами уже едва живые, отбили их. После этого устроены были костры из массы бревен, под них подложили огонь, громили вероломных всячески, и наконец на следующее утро они, обессилев, сдались: стали по одиночке спускаться с вала и, склонив головы, сдаваться нашему войску. Около полудня, когда уже сошло их до двухсот человек, вдруг явился наблюдавший из лесу Вестгард с большим отрядом своих семигаллов и литовцев, чтобы вступить с нами в бой. Мы тотчас выстроили наши отряды против них, а вокруг замка расставили пеших. Тут кое-кто из наших, безрассудные люди, каких всегда много{285}, схватили старейшин, пришедших из замка, и больше сотни из них убили без ведома господ, ушедших на поле биться с язычниками. Виэвальд же, старейшина Аскраты, подошел ближе к врагам и стал звать их на поле сразиться с тевтонами. Они ответили: "Мы получили от семигаллов плату за то, чтобы притти и увидеть ваше войско. Так вот теперь мы видели его и возвращаемся в свою землю, не желая нарушать мир, заключенный с вами"{286}. Когда литовцы ушли, тевтоны вернулись к замку и нашли старейшин убитыми. Те же, кто остались в замке, видя гибель своих, больше не решались выходить. Снова началась битва, полетели стрелы; ливы и лэтты с осадной башни многих у них перебили копьями; зажжены были костры; подрытый крепостной вал рухнул вниз. Видя это и не имея больше никаких надежд на оборону, осажденные всю ночь умоляли дать им твердое обеспечение мира, чтобы им, выйдя из замка, сохранить жизнь. Сжалился над ними епископ, с герцогом и всей массой войска, и послал им в замок знак святого креста, и они поверили и обещали впредь никогда не нарушать таинства святого крещения. И вышли они из замка с женщинами и детьми и разошлись по своим деревням. Войско же, войдя в замок, забрало деньги, все имущество, коней и скот, а ливы и лэтты, не оставив там ничего, все вынесли, подожгли замок и со всем награбленным возвратились в Ливонию, принося благодарность богу за возмездие, посланное им на этот криводушный народ, который, забыв о своих обещаниях, отверг веру христову, насмеялся над благодатью крещения и не убоялся вновь оскверниться языческими обрядами.

9. (_{Поход рижан на Гариэн. Встреча в Гервене с эзельцами}) Вернувшись из Семигаллии, рижане вспомнили все зло, какое так часто причиняли ливонской церкви гарионцы и эзельцы, и дав двухмесячный отдых и себе и коням, вновь собрали большое войско из ливов, лэттов и тевтонов, при котором были также герцог саксонский Альберт, старейшина их, магистр Волквин со своими братьями{287} и Теодерих, брат епископа, с прочими церковными людьми. И собрались они у Саккалы, где было место сговора войска и молитвы, отслужили торжественную мессу и выступили к Пале. Там созвали к себе жителей Саккалы, Унгавнии, а также гервенцев, выбрали из них проводников и разделили войско на три отряда. По жребию досталось ливам идти на левом крыле, эстам — на правом, а тевтоны с лэттами по обыкновению избрали себе середину. Поднявшись утром до рассвета, выступили мы в Нурмегундэ, идя в середине, а когда взошло солнце, увидели впереди большой огонь и дым в гервенской земле. Гервенцы не раз уже были побеждаемы ливонской церковью, дети их оставались заложниками в Ливонии, а все они готовы были ежегодно платить свой оброк и принять крещение. Поэтому эзельцы, собрав большое войско, бросили жребий, чтобы узнать, угодно ли богам, чтобы они сразились с датчанами в Ревеле или чтобы вторглись в область гервенскую. И пал жребий на гервенцев. И направил их туда бог в тот же день, в какой и мы явились. В то же утро они разослали свое войско по всем деревням, разграбили их и подожгли. Огонь и дым этих пожаров увидели некоторые из наших, а именно герцог Альберт со своими рыцарями и магистр Волквин с братьями. Надев доспехи, они выступили в Гервен навстречу неприятелю, а когда нашли все деревни уже сожженными и разграбленными, поспешили вслед за врагами и тут встретили некоторых гервенцев, спасшихся бегством. Каждый из них повторял: "Эзельцы нанесли страшный удар земле нашей, и один только я убежал, чтобы сообщить вам"{288}. (_{Бой с эзельцами у дер. Каретэн}) Услышав о врагах христова имени, мы поспешно двинулись на них и в десятом часу{289} захватили четверых человек, поджигавших деревню. Убив их и взяв коней, мы пошли догонять других и, вместе с быстрыми в погоне лэттами, добрались до деревни, по имени Каретэн, где у них была майя, место сбора. Придя туда, мы вдруг увидели, что вся масса врагов движется на нас, чтобы биться в поле. С громкими криками, ударяя в щиты, они приближались к нам, а оставшиеся в деревне догоняли своих. Видя нашу малочисленность, они побежали на нас, бросая копья. Закричали также и лэтты и люди, бывшие с нами, те, что первыми пришли и были еще в небольшом числе; они тоже побежали на врагов, бросая копья. Дорога перед нами была узкая{290} из-за смерзшегося снега, шли один за другим. Потому же и тевтоны, следовавшие за нами далеко сзади, все еще не являлись, а это промедление для нас передовых было нелегко. Положившись на господа, мы выстроили лэттов с левой стороны, тевтоны же, подходя по одиночке, становились справа. Как только мы заметили приближающееся знамя братьев-рыцарей, а за ним и герцога с его большим знаменем, мы очень обрадовались. Увидев нашу малочисленность и массу врагов, герцог спросил: "Это и есть враги Христа?" Кто-то ответил: "Это они". И сказал он: "Так идемте же на них"{291}. И тотчас с братьями-рыцарями, а также с другими тевтонами и лэттами быстро двинулись вперед, ударипи в середину, убивали врагов направо и налево, и падали они во все стороны, как сено, падающее на землю перед косцом{292}. И били их вплоть до деревни, за убегавшими гнались по улицам и домам, и вытащивиз домов, убивали; схватывали и тех, что защищались, взобравшись на кровли домов или кучи бревен, и истребляли всех острием меча, не щадя никого. Выскочили и гервенские женщины, бывшие в плену у эзельцев, и стали также бить палками уже павших эзельцев, приговаривая: "Да поразит тебя бог христиан"{293}. И гнались за ними тевтоны из деревни в поле, убивая их по полю вплоть до рощи, и этот их святой лес обагрили кровью множества убитых. Лэтты же, двигаясь вокруг деревни, встретили некоторых беглецов, рассеяли их в разные стороны и перебили, коней угнали и взяли добычу. Вернувшись на место боя, захватили коней, одежду и много добычи, пленных с женщинами и детьми возвратили гервенцам, а коней и всю другую добычу тевтоны с лэттами поровну разделили между собой, благословляя господа, совершившего столь славную победу над язычниками руками немногих. Убитых осталось на месте боя около пятисот, а множество других пало по полям, по дорогам и в других местах. Из наших пало двое и двое у лэттов: брат Руссина и брат Дривинальдэ с Астигервэ, молодой граф из дружины епископа и один рыцарь герцога. Да будет их память благословенна, а души их да упокоятся во Христе.

(_{Разорение Гариэна ливами и эстами}) Ливы же, шедшие на левом крыле, и эсты, бывшие на правом, как не явившиеся к бою, не получили доли в дележе добычи, а отправились ночью своей дорогой в Гариэн и, ворвавшись туда, с наступлением утра разослали свое войско по всем деревням, перебили мужчин, женщин увели в плен и захватили много добычи. Вслед за ними и тевтоны с лэттами на другой день творили такое же зло, а сбор назначили в деревне Лонэ в середине страны. Ливы же устроили свою майю в другом месте, а жители Саккалы остановились близ Ревеля. Нарушив приказание старейшин, они разгромили и ревельскую область, уже принявшую проповедь датчан. Варбольцы же прислали к нам просить о мире и об уходе из их владений. И сказал магистр Волквин: "Если вы захотите вместе с нами чтить единого бога, очиститься святым источником крещения{294} и дать в заложники своих сыновей, то мы заключим с вами вечный мир". Понравились варбольцам эти слова и они дали заложников.

10. (_{Первое разногласие с датчанами об Эстонии}) Отправили и наши своих послов к архиепископу, достопочтенному господину Андрею, к другим датским епископам и людям короля, находившимся в ревельском замке. Они тотчас прислали к нам королевских людей, принося благодарность богу и нам за поражение язычников эзельцев и гарионцев, но добавили при этом, что вся Эстония принадлежит королю датскому, так как передана ему епископами ливонскими, и просили отдать им варбольских заложников. Магистр же Волквин, в присутствии герцога саксонского и всех, кто с ними туда пошли, утверждал, что ничего не знает о принесении Эстонии в дар королю датскому, говорил, что вся Эстония, за исключением лишь ревельской области и острова Эзеля, покорена христианской вере рижанами под хоругвью пресвятой девы. Он сказал так: "Заложников этой гарионской области мы возвращаем их отцам, искренно желая оказать этим честь королю датскому, но на том все же условии, чтобы от этого ни в чем не было урона правам рижан"{295}. Таким образом, оставив там заложников области, мы с добычей вернулись в Ливонию. Была же добыча ливов чрезвычайна велика, так как они обложили подземные пещеры гарионцев, куда те обыкновенно всегда спасались; зажгли огонь с дымом при входе в пещеры и, дымя днем и ночью, удушили всех, и мужчин и женщин. Вытащив затем из пещер одних задыхающимися, других едва живыми, третьих мертвыми, живых перебили или увели в плен, а все имущество, деньги, одежду и всю большую добычу захватили. Было же всего задохнувшихся обоего пола во всех пещерах до тысячи душ. Потом ливы с тевтонами пошли обратно, благословляя бога за то, что он смирил гордые сердца и привел их к вере христианской.

11. (_{Назначение Германна еп. эстонским датским королем}) В том же году, за смертью Теодериха, достопочтенного епископа эстонского, заколотого мечами нечестивых в Ревеле и переселившегося, надеемся, в мир мучеников, епископ ливонский Альберт поставил на место его своего брата, Германна, не менее почтенного аббата св. Павла у Бремена и, отправив через Куронию и Самландию гонца в Тевтонию, известил его об этом{296}.

Обратившись тогда к архиепископу магдебургскому, Германн был им посвящен в епископы Эстонии, но когда об этом услышал король датский, он на несколько лет задержал отъезд епископа в Ливонию, и тому пришлось отправиться к королю с обещанием принять епископат от него и быть его верным сторонником{297}.

Двадцать второй год епископства Альберта

(_{Крещение гервенцев и эстов. Соперничество с датчанами}) Упомянутый епископ, озабоченный отправкой в Эстонию проповедников, ибо долгом служения его всегда была забота обо всех церквах{298}, послал в Саккалу священника Алебранда и Людовика. Они крестили множество народу в Гервене и других областях и снова вернулись в Ливонию. Затем, отправив послов в Руссию, епископ обратился к новгородцам (Nogardensibus) со словами мира, а между тем не преминул послать других священников в Эстонию. Первым из них был Петр Кайкевальдэ из Винландии и Генрих, священнослужитель лэттов на Имере{299}. Отправившись вместе в Эстонию, они прошли через Унгавнию, уже ранее крещенную, и достигли реки, именуемой Матерью вод, у Дорпата (Dorbete). От этой реки они начали сеять семена христианского учения, очищая святым источником возрождения{300} окружающие деревни. Торжественно совершив таинство крещения в Ловекоттэ, а также и в других деревнях, пошли дальше в Садегервэ{301}, созвали народ и окрестили там около трехсот человек. Затем, обходя и другие деревни вокруг, делали то же. И прибыли в Вайгу и преподали людям этой области святые таинства и крестили всех; наконец в Риолэ, самом дальнем из замков, созвав людей, изложили им евангельское учение, окрестили там пятьсот человек обоего пола и отправились в Виронию. И приняли их там{302} жители первой области, именуемой Пудивиру, и крестились все в четырнадцати деревнях вместе со старейшиной их Табелином, который впоследствии был повешен датчанами за то, что принял крещение от рижан и отдал своего сына заложником братьям-рыцарям. Прочие же виронцы из других областей, не смея из-за угроз датчан принять рижских священников, позвали к себе датчан, как соседей, и ими были крещены. Виронцы думали, что бог у христиан один, и у датчан, и у тевтонов, одна вера и одно крещение{303}, не предполагали, что может отсюда возникнуть какой-нибудь раздор, и поэтому, не делая, различия, приняли крещение от соседей-датчан. Рижане утверждали, что Вирония принадлежит им, так как их людьми она приведена в веру христианскую, и потому послали вышеназванных священников крестить ее.

2. Датчане же, стремясь занять эту, соседнюю с ними, землю, отправили своих священников как бы на чужую жатву. Они окрестили некоторые деревни, а в другие, куда сами не могли сразу поспеть, послали своих людей, велели поставить по всем деревням большие деревянные кресты, рассылали через поселян святую воду, приказывая окропить женщин и детей, и таким образом пытались опередить рижан, чтобы всю страну подчинить власти датского короля.

(_{Спор о владении Эстонией}) Узнав об этом, Петр и Генрих ушли в Гервен. Окрестив там в первых деревнях множество народу, они услышали, что туда прибыл датский священник Вольтер. Отправившись ему навстречу, они говорили, что эта страна находится во власти рижан, что виноградник этот насажден старанием пилигримов и трудом рижан под хоругвью пресвятой девы. Затем, прибыв с тем священником в замок датчан, то же самое изложили пред достопочтенным архиепископом лундским Андреем. Архиепископ однако возразил, что вся Эстония, и завоеванная рижанами и еще не покоренная, принадлежит королю датскому, так как уступлена ему рижскими епископами, и, отправив в Ригу послов, предложил не собирать чужого винограда и не посылать священников на проповедь по углам Эстонии. Епископ рижский, достопочтенный Альберт, написал в ответ ему, что виноградник церкви эстонской уже давно, за много лет до датчан, насажден его людьми, взрощен на крови многих тружеников среди множества военных тягостей, а священники его появлялись не по углам Эстонии, а в самой середине Гервена, в Виронии и даже пред глазами самого архиепископа{304}. Узнав об этом, король датский, раздраженный и настроенный против епископа, пригласил его к себе с братьями-рыцарями. Епископ не поехал и поспешил по тому же делу к верховному первосвященнику, а явились к королю братья-рыцари, Рудольф венденский с прочими, и дал им король Саккалу и Унгавнию, давно уже покоренные и крещенные рижанами, вместе с соседними областями, как должную им третью часть Эстонии, но исключил ливонского епископа с братом его, недавно посвященным Германном. Дошло это известие до Риги, и сурово приняли его епископ Бернард и прочие рижане; собравшись вместе с братьями-рыцарями, они дружелюбно установили раздел Эстонии на три части; епископам, как ранее, так и впредь, определили их доли, а братьям оставили их третью часть{305}. Датчане же, после того как окрестили всю ревельскую область, отправили своих священников к гарионцам и, окрестив их, побудили итти с войском на гервенцев, чтобы те под действием страха ушли из-под власти рижан, а признали их власть и их крещение. И ходили гарионцы в то лето девять раз с войском в землю гервенскую, разоряли жителей, многих перебили и взяли в плен, и даже самого датского священника ранили в числе других, пока наконец большинство гервенцев не признало власти и крещения датчан. Точно так же и виронцы, первоначально покоренные рижанами, испугавшись угроз датчан, приняли от них проповедь и признали их власть. Поэтому архиепископ посвятил нового епископа для Виронии и Гервена, предоставив гарионские области епискроу ревельскому{306}.

3. (_{Неудачная попытка шведов закрепиться в Роталии}) Между тем король Швеции Иоанн с герцогом и епископами своими собрал большое войско и явился в Роталию, расчитывая захватить какую-либо часть Эстонии и господство там{307}. Сел он в замке Леалэ, где епископом господин папа назначил Германна, брата ливонского епископа, потому что эта область уже до того была завоевана рижанами и научена ими начаткам веры. И пошли шведы кругом по всей области, уча и крестя народ и строя церкви. И пришли они к датчанам в Ревель и вступили с ними в переговоры. Послали и рижане сказать шведам, что области те их людьми подчинены вере христианской, и советовали, не слишком полагаясь на коварные речи вероломных эстов, побольше думать о своей безопасности.

Король же, оставив в замке Леалэ своих людей с герцогом Карлом и епископом{308}, воротился в Швецию. Те, находясь посредине между Ливонией с одной стороны и датчанами с другой, перестали бояться язычников. И вот однажды, при первом проблеске дня, явились с моря эзельцы с большим войском, осадили шведов, вступили с ними в бой и подожгли замок. И вышли шведы биться с ними, но не в силах были устоять против массы врагов. (_{1220, Авг. 8}) И пали шведы убитыми, и взят был замок, и герцог пал, и погиб епископ от огня и меча, переселившись, наверное, в обитель мучеников. И пришли затем датчане, собрали тела убитых и с горем похоронили. Точно так же и рижане, услышав о гибели их, горевали и плакали о них много дней. Убитых было всего до пятисот человек, и лишь немногие из шведов, спасшись бегством, добрались до замка датчан{309}. Прочие все погибли от меча; да будет благословенна память их, а души да упокоятся со Христом.

4. (_{Борьба епископа Альберта с королем датским за Эстонию}) Епископ ливонский, переплыв море, прибыл в Любек и, узнав о кознях датского короля, с помощью своих верных друзей тайно выехал из города и поспешно отправился к римскому двору{310}. Верховный первосвященник сочувственно и отечески выслушал его просьбы, но король датский, действуя против него, отправил и своих послов, которые немало повредили делам ливонской церкви при дворе римском, а для себя добились значительных успехов{311}. И отправился епископ ливонский к императору Фридриху, недавно возведенному в императорский сан, ища у него совета и помощи против упорной враждебности, как датского короля, так и русских и других язычников, ибо Ливония со всеми покоренными областями всегда с почтением относилась к империи. Однако император, занятый разными высокими имперскими делами, уделил епископу не много благожелательного внимания: уже до того он обещал посетить святую землю иерусалимскую и, озабоченный этим, уклонился от помощи епископу, а лишь убеждал его и уговаривал держаться мира и дружбы с датчанами и русскими, пока над молодым насаждением не выростет впоследствии крепкое здание{312}. Не получив никакого утешения ни от верховного первосвященника, ни от императора, епископ вернулся в Тевтонию. И решил он, по совету добрых людей, лучше обратиться к королю Дании, чем подвергать опасности ливонскую церковь. Дело в том, что король датский запретил жителям Любека давать корабли для пилигримов в Ливонию, пока епископ не склонится к соглашению с ним{313}. (_{Условное признание еп. Альбертом верховенства короля датского над Ливонией и Эстонией}) Поэтому в конце концов достопочтенный епископ с братом своим Германном, обратившись к вышесказанному королю Дании, отдал над Ливонией И Ливонию и Эстонию под его власть на том условии однако, что прелаты его монастырей, его люди и все рижане с ливами и лэттами дадут согласие на это. В то время умерла в родах королева, супруга короля датского. (_{1221, Марта 27}) И сказал кто-то, что и юная церковь, ежедневно ожидающая рождения духовного потомства, переходя теперь под власть короля, без сомнения, подвергнется опасности во время его правления. И правду сказал он, как будет видно ниже{314}.

5. (_{Миссионерская деятельность Генриха и Теодориха в Эстонии}) В то время пока шел спор за господство над страной, в Эстонию вновь отправился священник имерских лэттов, взяв с собой другого священника Теодериха, недавно посвященного. Пройдя через Саккалу, прибыли они к Пале и, начав от этой реки, очистили святою водой крещения соседнюю область{315}, именуемую Нормегундэ, в отдельных деревнях останавливались дольше, созывали народ и преподавали ему евангельское учение. В течение семидневного обхода они каждый день крестили триста или четыреста человек обоего пола. Затем пошли в Гервен и, добравшись до самой дальней области по направлению к Виронии, называемой Лоппегундэ, еще не крещенной, торжественно совершали таинство крещения в каждой большой деревне; между прочим пришли в деревню по имени Кеттис, где выполнили то же{316}. Впоследствии датчане построили там церковь, как и во многих других деревнях, крещенных нами. Наконец достигли они деревни, называемой Рейневери, и послали звать народ из других деревень. И сказал поселянин, бывший у них старейшиной: "Мы уже все крещены", а когда те стали спрашивать, кем же они крещены, тот ответил: "Мы были в деревне Иольгезим{317}, когда датский священник совершал там таинство своего крещения, и он крестил некоторых из наших и дал нам святую воду; возвратившись в свои деревни, мы окропили этой водой каждый свою'семью, жен и детей. Чего же еще нужно от нас? Мы однажды уже крещены и больше вас не примем". Услышав это, священники, усмехнувшись, отрясли на них прах от ног своих{318} и поспешили в другие деревни; на границе Виронии они окрестили три деревни; там была гора и очень красивый лес, где, как говорили местные жители, родился великий бог эзельцев, именуемый Тарапита, который оттуда и улетел на Эзель. Один из священников пошел туда и срубил бывшие там изображения и идолы их богов, и дивились люди, что кровь не течет, и еще больше стали верить проповедям священников{319}. Закончив таким образом в семь дней крещение той области, священники вернулись в другую, по имени Моха, точно так же оставались там целую неделю, обходя деревни, и всякий день крестили около трехсот или пятисот человек обоего пола, пока и в этих местах не закончили крещения, уничтожив языческие обряды. Двинувшись из той области в Вайгу, по дороге они встретили много деревень, где до тех пор вовсе не бывала священников, крестили там всех мужчин, женщин и детей;, затем, обогнув озеро Вордегервэ, прибыли в Вайгу, а так как Вайга была крещена уже ранее, вернулись в область, называемую Иогентаганиа, и, посетив отдельные деревни, остававшиеся еще не крещенными, а именно Игетевери, Ветполэ, Вазала и многие другие, окрестили всех мужчин, и женщин с детьми. Проведя там всю неделю и закончив в той местности совершение таинства крещения, они с радостью возвратились к Матери вод; там точно так же выполнили на обоих берегах реки дело благочестия и работу поучения для не крещенных; наконец вернулись в Одемпэ и, поручив богу процветание насажденного и орошенного святым источником виноградника, отправились обратно в Ливонию{320}.

6. (_{Враждебность датчан к рижским миссионерам}) Немного времени спустя, тот же священник Теодерих снова вернулся в Гервен и в Виронию к своим новокрещенным и остался там с ними жить. Узнав об этом, датчане схватили его вместе с его слугой, отняли у них коней и все имущество и, ограбив, отпустили в Ливонию. Послали и братья рижского епископа, после гибели шведов, священника Саломона в Роталию. Жители ласково приняли его, обещали всегда охотно служить рижской церкви, а датского господства и крещения от датчан никогда не принимать. Собрали они со всех своих владений оброк, как всегда и раньше делали, и послали через того священника рижанам, но явились датчане, все отняли, а его ограбленного отправили в Ливонию. Пошел также в Унгавнию молодой священник братьев-рыцарей Гартвик и поселился там вместе со своими братьями и окрестил всех, кого нашел не крещенными. Равным образом и священник, ранее бывший у лэттов, отправился в Унгавнию, прибыл в Вальгатабальвэ, в стороне Пскова (Plescekowe), совершил там таинство крещения во всех окраинных деревеньках, открыл им смысл веры христианской и, закончив дело крещения, вернулся в Ливонию.

В то время закончено было крещение по всей Эстонии, и крещена была масса народу по всем местностям и областям ее, так что одни священники окрестили тысячу человек и большие, другие — пять тысяч, а некоторые — десять тысяч, из всей этой массы, и более. И радовалась церковь тишине мира, и славил весь народ господа, который, после множества войн, обратил сердца язычников от идолопоклонства к почитанию бога, благословенного во веки.

7. (_{Осада Ревеля эзельцами, 1221}) В это же самое время христиане в земле иерусалимской взяли египетский город Дамиэту и поселились в нем, да и по всему свету церковь божья торжествовала победы и триумф над язычниками. У нас, однако, недолго{321}. Ибо уже на следующий год, после пасхи явились эзельцы с большим войском и осадили датчан в Ревеле, сражались с ними четырнадцать дней и, зажегши много огней, надеялись таким способом взять их. Датчане как-то вышли из замка и бились с ними, но были оттеснены назад в замок. Эзельцы же, увидев в море четыре приближающиеся корабля (coggones), испугались, что идет король датский с войском, отступили, оставив замок датчан, на свои корабли и вернулись на Эзель. И тотчас датчане послали людей, схватили старейшин области ревельской и гарионской, а также и виронской и всех повесили, кто только был вместе с эзельцами при осаде замка или участвовал в их злых замыслах; на остальных же наложили двойной или тройной оброк, по сравнению с прежним обычным, и много тяжких повинностей в возмещение. Поэтому{322} ненависть эстов к датчанам стала еще больше; они непрестанно готовили против них коварные ухищрения и таили злые замыслы как- нибудь выгнать их из своих пределов.

Двадцать третий год епископства Альберта

(_{Двенадцатый приезд еп. Альберта в Ливонию}) По отъезде в Тевтонию графа Адольфа из Даслэ, вновь в Ливонию возвратился вышеупомянутый достопочтенный епископ рижский с другими пилигримами, правда, немногими. В их числе был знатный Бодо из Гомборга с другими рыцарями и клириками{323}. (_{Соглашение с датчанами}) С возвращением епископа узнали рижане, что не только Эстония, но и Ливония должна быть передана под власть короля датского. И пришли все в великое смущение и в один голос все возражали: и прелаты монастырей, и церковные люди, и горожане, и купцы, и ливы, и лэтты — все говорили, что они до сих пор бились в битвах господних{324} против язычников во славу господа нашего Иисуса Христа и возлюбленной его материи, а не в честь короля Дании; что они предпочтут скорее покинуть эту страну, чем служить королю. И дошло известие об этом до слуха достопочтенного архиепископа лундской церкви, который при осаде ревельского замка многому научился, испытав нападения язычников, и понял что помощь рижан ему весьма нужна; и послал он послов к епископу рижскому, обещая возвратить Ливонии прежнюю свободу. И отправился епископ с магистром рыцарства и людьми своими к архиепископу в Ревель; тот успокоил их, одарил и обещал всячески стараться вновь возвратить Ливонии ее свободу, лишь бы только тевтоны и датчане были всегда заодно и в мире и в войне с язычниками или русскими. В Саккале и в Унгавнии все королевские и все мирские права были отданы братьям-рыцарям, а епископу оставлены духовные. После того они радостно воротились в Ливонию{325}.

2. (_{Неудача датского судьи в Риге}) По возвращении их явился в Ригу некий рыцарь Годескальк, посол короля датского, отправленный им занять от имени короля должность городского судьи. И воспротивились этому все, кто только были в Ливонии — и ливы, и лэтты, и тевтоны — до такой степени, что даже купцы отказались дать ему лоцмана на корабль, как при поездке из Готландии в Ливонию, так и при возвращении из Ливонии в Готландию. И ушел он в смущении из Ливонии и отправился в великое и пространное море без лоцмана, и носил его противный ветер. А так как и в Ливонию он, должно быть, явился против воли того, кто повелевает ветрами, то ветры недаром поднялись против него, и не светило ему солнце правды, как оскорбившему Марию, матерь божью, называемую звездой моря{326}; потому же и она не указала ему верного пути. Так этот рыцарь, изгнанный из Ливонии, воротился в Данию, отказавшись впредь быть королевским судьей в земле пресвятой девы Марии. Так, так звезда моря всегда хранила свою Ливонию; так, так госпожа мира и повелительница всех стран всегда защищала свою духовную страну; так, так королева неба повелевала земным королям. И разве не повелевала, когда она наказала многих королей, сражавшихся против Ливонии? И разве не наказала, когда она поразила внезапной смертью великого Короля Владимира полоцкого, собравшегося итти в Ливонию с войском? А когда великий король Новгорода (Nogardie) в первый раз разорил Ливонию, разве она внезапно не лишила его королевства, так что он был позорно изгнан своими же горожанами? Разве не послала она смерть от руки татар на другого новгородского короля, во второй раз разграбившего Ливонию?{327} Разве не достаточно смирила она короля Всеволода (Wissewaldum) из Герцикэ, разорившего рижан огнем и мечом? А король Вячко (Vesceka), который некогда истребил людей епископа в Кукенойсе, разве позднее не погиб жестокой смертью в Дорпате (Tarbete), как ниже будет сказано? Да и шведы, осмелюсь сказать, которые вторглись в роталийские области, подчиненные хоругви пресвятой девы, разве не были перебиты эзельцами? А король датский, желавший подчинить Ливонию тягостям своего господства, разве не ею (руками немногих) был чудесным образом предан тягостям долгого плена? Разве она руками слуг своих ливонских не истребила Свеллегата да и множество других князей и старейшин литовцев? Разве Ако, князь некогда вероломных гольмских ливов, вместе со многими другими не пал убитый рижанами? Разве не погиб Руссин, старейшина лэттов, в замке Дабрела? Разве старейшины торейдские, слывшие вероломными, не пали все мертвыми во время мора? Разве все старейшины Эзеля и роталийских областей не пали от руки рижан при Торейде? Разве Лембит, Витамас{328} и другие вероломные старейшины в Саккале не были перебиты рижанами, а уцелевшие тогда и упорствовавшие потом в вероломстве разве не погибли все? Вот как кротка матерь божья к своим, кто верно ей служит в Ливонии; вот как она всегда защищает их от всех врагов и как она жестока к тем, кто пытается напасть на ее землю или итти против веры и против славы сына ее! Вот сколь много и каких могущественных королей наказала она, сколь многих вероломных и языческих князей и старейшин она стерла с лица земли, сколько раз даровала своим победу над врагами! Ибо всегда до сего времени защищала она хоругвь свою в Ливонии, то предшествуя ей, то следуя за ней, и позволяла ей торжествовать над врагами. И кто из языческих, датских или других королей, когда-либо сражавшихся против Ливонии, не погиб?

Смотрите же и разумейте{329} вы, князья русских, язычников и датчан и старейшины разных народов; бойтесь ее, столь кроткой матери милосердия; чтите ее, матерь божью; умилостивляйте ее, столь жестоко мстящую врагам своим; впредь не смейте нападать на землю ее, чтобы стала вам матерью та, что доныне была всегда враждебна врагам своим, а тем, кто обижал людей ее в Ливонии, всегда наносила еще большие обиды.

Внимайте же и вы, владетели и судьи земли ее, смотрите, не слишком притесняйте бедных, то есть ливов, лэттов и вообще новообращенных, рабов пресвятой девы; ведь они и доныне приносили к другим народам имя Христа, ее сына, и в будущем понесут вместе с нами. Представьте очами мысли вашей жестокую смерть тех, что были тяжким бременем для подданных ее — глубоко подумайте об этом и берегитесь. Ведь пресвятая дева радуется не большому оброку, какой обычно платят новообращенные, не деньгами она умилостивляется, что отнимают у них разными поборами, и не тяжко иго ее, она хочет возложить на них легкое иго и приятное, так как сын ее говорит: "Иго мое благо и бремя мое легко", и только того требует от людей, чтобы верили во имя его, признавали его, вместе с отцом, единым и истинным богом, а веря в него, жили во имя его, благословенного во веки веков. Аминь{330}.

3. (_{Раздоры среди ливонцев}) В это же время собрались под Торейдой горожане рижские с купцами, ливами и лэттами и, обменявшись клятвами, устроили заговор против короля датского и против всех своих противников. И послали братья-рыцари слуг своих, схватили некоторых старейшин ливов и бросили в тюрьму в Зигевальдэ; тогда рухнули и замыслы прочих{331}.

(_{Поход псковичей с литовцами на земли лэттов, ливов и на Унгавнию}) Русские же прислали из Пскова обратно грамоту о мире, заключенном у Одемпэ, а вслед за тем и сами пришли с большим войском, во главе которого стоял король новгородский, в следующем же году убитый татарами{332}. И было в том войске двенадцать тысяч русских, собравшихся и из Новгорода и из других городов Руссии против христиан, находившихся в Ливонии. И пришли они в землю лэттов и стояли там две недели, дожидаясь литовцев и опустошая все, что было по соседству. Затем подошли к Вендену (Wendam). У ворот их встретили братья-рыцари со своими вендами, но не будучи в силах противостоять массе врагов, сожгли дома и деревни и отступили в замок. Однако русские, оставив замок в стороне, перешли Койву и явились в Торейду. И разграбили они всю страну, сожгли все деревни, церкви и хлеб, лежавший, уже собранным на полях; людей взяли и перебили, причинив великий вред стране. Литовцы, двигаясь по той же дороге близ Вендена вслед за русскими, перешли Койву, присоединились к ним и, где русские нанесли меньший вред, там приложили руку литовцы (Litowini){333}. И выступили из Риги магистр братьев-рыцарей со своими и рыцарь Бодо с некоторыми пилигримами; за ними последовали и другие, но лишь немногие из-за бывшего в стране несогласия{334}. И пошел магистр со своими и прочими сопровождавшими к Койве и стал на берегу, не давая русским переправиться на его сторону. Некоторые из ливов, переправившись через реку, бросились преследовать литовский отряд, шедший с пленными и добычей из Койвемундэ, и убили у них до двадцати человек, прочие же спаслись бегством к русским. Другой, русский, отряд они застали в деревне Когельсэ{335}, убили и у них семь человек, а другие бежали и воротились к своим или скрылись в лесу. И сказали тогда русские: "Нехорошо нам оставаться здесь{336}, так как ливы и тевтоны собираются вокруг нас со всех сторон". И, поднявшись в полночь, стали уходить из страны, а на следующую ночь, остановившись в Икевальдэ{337}, разграбили и сожгли окрестную область. На третью ночь такой же вред причинили в местности у Имеры, затем поспешили в Унгавнию, четыре дня таким же образом опустошали и эту область, а там вернулись в Руссию. Литовцы же, не решаясь отделиться от русских из страха перед тевтонами, ушли с ними во Псков и оставались там целый месяц, чтобы потом безопасно возвратиться в свою землю{338}.

4. (_{Стычка меченосцев с литовцами}) Братья-рыцари с прочими прошли до Имеры и, думая встретить литовцев у Двины, вернулись назад, устроили, вместе с епископской дружиной из Кукенойса, засаду и ждали врагов три недели. Братьям-рыцарям надоело ожидание и они возвратились в Ригу, а Теодерих, рыцарь из Кукенойса, с другими рыцарями, епископскими слугами и немногими лэттами, отправился по направлению ко Пскову, по пути в течение семи дней разыскивая литовцев. И нашли наконец следы их и тотчас поспешили к ним. Тевтонов тут было только пятнадцать человек, лэттов больше, но в общем у них было всего восемьдесят девять человек, а у язычников шестьсот. Не без страха поэтому перед массой врагов, но возложив всю надежду на господа, они смело двинулись вперед. Литовцы, видя, что те наступают, выстроили и свое войско для отпора, а двести человек из лучших своих всадников поставили отдельно, чтобы преследовать бегущих тевтонов. Прочие все большим отрядом пошли навстречу тевтонам, и не могли тевтоны, по своей малочисленности, биться с ними, а бился тот, кто некогда пожелал, чтобы один человек гнал тысячу, чтобы двое обратили в бегство десять тысяч{339}. Положившись на него, пошли на врагов, подняв знамя; завязался бой, и падали люди с обеих сторон. Так как дорога, пролегавшая по лесу, была узка, тевтоны пошли в бой впереди, а лэтты все двигались вслед за ними и кричали, как были научены, на тевтонском языке: "Бери, грабь, бей!" Литовцы, перепуганные этими криками, думая, что следом идет много тевтонов, обратились в бегство, и пал тут храбрейший из них и до сотни других, а прочие, бросив оружие, разбежались по лесу. И собрали тевтоны всю добычу, а чего не могли унести с собой, то сожгли; захватили и увели около четырехсот коней и славили того, кто бился за них. У тевтонов было убито там трое, да упокоятся со Христом души их в мире. Аминь.

Литовцы, бежавшие в лес, потом, так как время было уже зимнее, одни потонули в Двине из-за трудности переправы, другие сами повесились в лесу, и не вернулись в землю свою, потому что разграбили землю пресвятой девы и сын ее наказал их за это, да будет слава ему во веки.

5. (_{Датчане захватывают рижских купцов в Роталии}) Рижские купцы шли с товарами в Роталию. И явились датчане, схватили их, говоря, что это земля короля, связали и увели с собой в Ревель. И послали епископ рижский и магистр рыцарства просить, чтобы их отпустили; и те отказали. Тогда сообщено было датчанам, что рижане идут с войском, и тотчас все были отпущены{340}. И не пошли рижане в Эстонию, а отправились вместе с ливами и лэттами в Унгавнию, созвали к себе жителей Саккалы и Унгавнии и направились в Руссию против врагов своих, разоривших Ливонию. (_{Набег рижан на Новгородскую область}) Оставив позади Псков, они вступили в королевство Новгородское (Nogardense) и разорили всю окрестную местность, сожгли дома и деревни, много народу увели в плен, а иных убили. Лэтты добрались до церкви недалеко от Новгорода, захватили иконы (icones), колокола, кадила и тому подобное и вернулись к войску с большой добычей. Отомстив врагам, пошло все войско обратно с радостью и без всяких потерь, и вернулся каждый в дом свой, и смыто было оскорбление, нанесенное русскими ливонской церкви{341}.

Лэтты, а вместе с ними жители Саккалы и Унгавнии, также беспрестанно вторгались в Руссию, многих там перебили, много народа обоего пола увели в плен и захватили много добычи. Точно также лэтты из Кукенойса и тевтоны, ходившие в Руссию, всегда возвращались с массой добычи и множеством пленных.

В это время по всем замкам Унгавнии и Саккалы жили братья-рыцари со слугами своими, выполняли судейские обязанности, собирали подати, оставляя епископу его долю{342}, выстроили и сильно укрепили замки, выкопали там водоемы, снабдили замки оружием и балистами и из страха перед русскими, собрав эстов в замки, поселили там вместе с собою.

6. (_{Поход унгавнийев и саккальцев за р. Нарову}) Унгавнийцы же в середине зимы выступили с войском в поход по глубокому снегу и, миновав Виронию, перешли Нарову (Narwam), разграбили соседнюю область{343}, захватили пленных и добычу. Когда они вернулись, тем же путем отправились жители Саккалы, перешли Нарову и сделали далекий поход в землю, называемую Ингария, относящуюся к Новгородскому королевству{344}. Так как никакие известия их не опередили, они нашли эту область полной народу и нанесли ингарам тяжкий удар, перебили много мужчин, увели массу пленных обоего пола, а множество овец, быков и разного скота не могли захватить с собой и истребили. И воротились они с большой добычей, наполнив Эстонию и Ливонию русскими пленными, и за все зло, причиненное ливам русскими, отплатили в тот год вдвойне и втройне.

Двадцать четвертый год посвящения епископа Альберта

(_{Татары на Руси}) В тот год в земле вальвов{345} язычников были татары. Вальвов некоторые называют партами. Они не едят хлеба, а питаются сырым мясом своего скота. И бились с ними татары, и победили их, и истребляли всех мечом, а иные бежали к русским, прося помощи. И прошел по всей Руссии призыв биться с татарами, и выступили короли со всей Руссии против татар, но нехватило у них сил для битвы и бежали они пред врагами. И пал великий король Мстислав из Киева (Mistoslawe de Kywa) с сорока тысячами воинов, что были при нем. Другой же король, Мстислав галицкий (rex Galatie Mysteslawe), спасся бегством{346}. Из остальных королей пало в этой битве около пятидесяти. И гнались за ними татары шесть дней и перебили у них более ста тысяч человек (а точное число их знает один бог), прочие же бежали. Тогда король смоленский (de Smalenceka), король полоцкий (de Plosceke) и некоторые другие русские короли отправили послов в Ригу просить о мире. И возобновлен был мир, во всем такой же, какой заключен был уже ранее.

2. (_{Поход датчан на Эзель. Соглашение с датчанами}) Король датский, собрав большое войско, явился с графом Альбертом{347} на Эзель и стал строить каменный замок, соглашение И вышли датчане биться с эзельцами, и не могли справиться одни, но пришел на помощь им граф Альберт со своими и обратил эзельцев в бегство; многие из них были перебиты, а прочие бежали. Прибыл также достопочтенный епископ рижский с магистром рыцарства, своими братьями, некоторыми ливами и другими, что посылались из Ливонии к королю датскому на Эзель. И рад был король прибытию их и заговорил с ними о том дарении, по которому перешла к нему Ливония. Но не согласились с ним они и возражали все единодушно, как поручено им было всем населением Ливонии; умоляли его отказаться от такого угнетения Ливонии и оставить свободу земле пресвятой девы. Поэтому, посоветовавшись с разумнейшими из своих, король в конце концов возвратил епископу в полное обладание Ливонию со всем, к ней относящимся. В Саккале же и в Унгавнии королевские права он уступил братьям-рыцарям, а все духовные права — епископу рижскому, с тем однако, чтобы они всегда были верны ему и не отказывали его людям в помощи против русских и против язычников{348}. И обещали они всегда верно помогать и ему и его людям, оставив, по просьбе короля там же в новом замке Теодериха, брата епископа с некоторыми братьями-рыцарями. И возвратились они в Ливонию, а король, спешно закончив замковую стену и оставив в замке людей, вернулся в Данию.

3. (_{Взятие эзельцами датского замка на Эзеле}) Тогда эзельцы, собравшись со всех деревнь и областей, осадили этот замок и послали к приморским эстам сказать, чтобы шли им на помощь. И пошли некоторые из них в Варболэ и познакомились там с применением патерэлла, то есть осадной машины, которому датчане научили варбольцев, как своих подданных. Возвратившись на Эзель, они начали строить патерэллы и иные машины, уча тому же других, и стали все у них строить себе машины. Затем, явившись все вместе, с семнадцатью патерэллами, они пять дней без перерыва метали массу больших камней, не давая покоя бывшим в замке, а так как у тех не было ни домов, ни других строений и не было никакого убежища в замке еще недостроенном, то многие из осажденных пострадали. Немало и эзельцев пало ранеными из самострелов, но они все же не прекратили осады замка. После многодневной битвы эзельцы сказали бывшим в замке: "Вы Знаете, что в этом замке вам никак нельзя спастись от наших непрерывных нападений{349}. Послушайтесь нашего совета и просьбы: заключите с нами мир, выходите из замка здравыми и невредимыми, а замок и нашу землю оставьте нам". Те, вынужденные сражаться под открытым небом, не имея домов и самого необходимого, приняли эти условия мира, вышли из замка, взяв с собой на корабли свое имущество, а замок и землю оставили эзельцам. Семь человек из датчан и Теодерих, брат епископа рижского, были задержаны эзельцами, как заложники, ради прочности мира, а остальные все возвратились к датчанам в Ревель.

4. (_{Общее восстание эстов}) Эзельцы разрушили замок по всей окружности стен, не оставив камня на камне{350}, и послали по всей Эстонии весть о том, что взяли замок короля датского и выгнали христиан из своих владений. Они по всем областям уговаривали эстов сбросить с себя иго датчан и уничтожить в стране христианство, утверждали, что датский замок взять легко, и учили людей строить осадные машины, патерэллы и прочие военные орудия. И пришла беда в страну.

Когда эзельцы привели таким образом к концу злоумышленный сговор свой с гарионцами против датчан и рода христианского, они все собрались вместе с приморскими эстами в замке Варболэ, убили некоторых датчан и священников, живших там с ними, и послали гонцов в Виронию, чтобы и там поступали также. Виронцы же и гервенцы, люди простодушные и более смирные, чем другие эсты, не решились на такое дело, а, собрав своих священников, отослали их невредимыми в замок датчан.

5. (_{Убийство рыцарей саккальцами}) Люди из Саккалы, жившие вместе с братьями-рыцарями в замке Вилиендэ, не могли уж более скрывать свои коварные замыслы против этих братьев, взялись за мечи, копья и щиты, сбежались, схватили некоторых из братьев, слуг их, а также тевтонских купцов и перебили. Было воскресенье, в которое читается евангелие (_{1223, Янв. 29}): "Когда вошел Иисус в корабль, сделалось великое волнение в море"{351}; священник Теодерих служил торжественную мессу, а прочие братья были тут же в церкви, и настало действительно великое волнение и смятение. Ибо, перебив всех братьев, слуг и тевтонов, бывших вне замка, убийцы собрались к церкви в замке{352}, ища не молитвы, а кровопролития, не таинства мессы, а оскорбления мира христова, то есть неся с собой жестокость Каина. Они заняли и обступили вход в церковь, окружили с оружием в руках безоружных братьев, а чтобы легче вызвать их наружу, обещали мир, коварно протянув руки. Первым, слишком доверившись неверным, вышел к ним Мавриций, бывший у них судьей; на него тотчас бросились и убили. Тогда остальные, испуганные очевидной опасностью, приготовились к обороне, но когда после долгого ожидания, насильники клятвенно обещали мир, братьяпо одиночке вышли к ним. Вероломные схватили их, тотчас связали по рукам и по ногам, захватили все имущество их, деньги, коней и поделили между собой. Тела убитых бросили в поле на съедение собакам, "оставив", как написано, "трупы рабов твоих пищею птицам небесным, а тело святых твоих зверям земным, пролили кровь их, как воду, и некому было хоронить"{353}. Некоторые из них отправились еще и в другой замок, бывший у Палы, велели и там сделать то же, а местного священника с другими убили по дороге{354}.

6. (_{Убийства в Гервене}) После того эти же саккальцы пошли в Гервен, схватили там Гебба, бывшего их судьей, отвели вместе с прочими датчанами в свой замок и истязали его и других жестокими пытками; расстерзали им внутренности, вырвали сердце из груди у еще живого Гебба, зажарили на огне и, разделив между собой, съели, чтобы стать сильными в борьбе против христиан; тела убитых отдали на съедение собакам и птицам небесным.

7. (_{Убийства в Оденпэ}) Совершив столь нечестивое Дело, старейшины Вилиендэ в тот же день послали в Одемпэ совет, чтобы там поступили так же, а жителям Дорпата, вместо известия, послали окровавленные мечи, которыми убили тевтонов, их одежду и коней. Те все с радостью приняли эту весть, бросились на братьев-рыцарей и связали их, а Иоанна, бывшего у них судьей, и всех их слуг перебили. И из купцов истребили острием меча весьма многих; прочие сначала было спаслись, спрятавшись, но потом и их заключили в оковы. Все добро братьев-рыцарей, других тевтонов и купцов они захватили и разделили между собой, а тела убитых, да покоятся их души в мире со Христом, бросили непогребенными на поле.

Жил в то время в Дорпате вместе с братьями-рыцарями собрат их, священник Гартвик. Его посадили на тучного быка, так как и сам он был не менее тучен, вывели из замка и стали решать жребием, кого богам угодно избрать в жертву, священника или быка. И пал жребий на быка и тотчас его убили, а священнику, следуя воле богов, сохранили жизнь, но нанесли большую рану, которая впоследствии была вылечена.

8. (_{Русские занимают Дорпат}) По всей Эстонии и Эзелю прошел тогда призыв на бой с датчанами и тевтонами, и самое имя христианства было изгнано из всех тех областей. Русских же и из Новгорода и из Пскова эсты призвали себе на помощь, закрепили мир с ними и разместили — некоторых в Дорпате, некоторых в Вилиендэ, а других в других замках, чтобы сражаться против тевтонов, латинян и вообще христиан; разделили с ними коней, деньги, все имущество братьев-рыцарей и купцов и все, что захватили, а замки свои весьма сильно укрепили. Выстроили по всем замкам патерэллы и, поделив между собою много балист, захваченных у братьев-рыцарей, учили друг друга пользоваться ими.

Жен своих, отпущенных было после принятия христианства, они вновь взяли к себе; тела своих покойников, погребенные на кладбищах, вырыли из могил и сожгли по старому языческому обычаю; мылись сами, мыли и выметали вениками замки, стараясь таким образом совершенно уничтожить таинство крещения во всех своих владениях.

9. (_{Обмен саккальских заложников на пленных рижан}) И послали жители Саккалы гонцов в Ригу сказать, что они охотно возобновят мир, но веры христианской впредь не примут никогда, пока останется в стране хоть годовалый мальчик ростом в локоть{355}. Они просили вернуть их сыновей-заложников, обещая отдать за каждого по одному человеку из братьев-рыцарей и купцов, какие были еще в живых среди заключенных у них. Так и было сделано.

10. В то время в доме у одного эста в Саккале жил христианин купец, и когда стали убивать всех бывших в стране тевтонов, тот эст тоже напал на своего гостя и убил его. После этого жена убийцы родила сына, и на теле у мальчика оказались свежие раны по всем местам, куда отец ранил безвинно убитого им, притом совершенно такие же, как раны убитого. Впоследствии они зажили, но рубцы видны и до сего дня. И дивились многие, кто видел, и рассказывали об этом, как свидетели кары божьей, а сам убийца вскоре же погиб от руки христианского войска.

11. (_{Осада Ревеля эстами}) И начались вновь войны на всем пространстве Эстонии. И эзельцы, и приморские и из Варболэ, вместе с гервенцами и виронцами долго осаждали датчан в Ревеле, пока господь наконец не освободил их: сильно утомленные долгой осадой тевтоны и датчане вышли из замка и напали на врагов, и бог обратил эстов в бегство, и пали многие из них убитыми, а прочие бежали. И захватили христиане их быков и коней и большую добычу, славя господа, и на этот раз избавившего их от таких бедствий.

12. (_{Разорение Унгавнии лэттами}) Когда лэтты увидели, какие злодейства замышляют эсты против Ливонии, стали и они воевать с эстами. Рамеко со своими и Варигербэ с другими лэттами пошли в Унгавнию, разграбили деревни, людей увели в плен или перебили и взяли много добычи. По возвращении их пошли другие и нанесли такой же вред. Равным образом вслед за лэттами и эсты явились в Лэттию и причинили там не меньше зла.

13. После того отправились в Унгавнию и братья-рыцари, разграбили и сожгли некоторые деревни, также сильно повредив эстам. Вернувшись в Ригу, они призвали людей епископа и всех тевтонов помочь им против свирепости эстов. Те однако в один голос ответили: "Если вы согласитесь отдать церкви пресвятой Марии и епископу рижскому их третью часть в Эстонии, епископу Германну возвратите в полное обладание его треть, а сами удовлетворитесь своей третью, мы охотно поможем вам"{356}. (_{Признание рыцарями владетельных прав епископов}) И обещали те немедленно отдать епископам в целости их доли. Поэтому тотчас поднялись все люди церкви, созвали войско из своих ливов, из лэттов, вместе с рижанами и братьями-рыцарями, и двинулись в Саккалу.

(_{Осада Феллина. Разорение Саккалы}) С наступлением утра они появились близ замка Вилиендэ, и вышли оттуда эсты и бились с ними до третьего часа. Потом войско отступило, разделилось отрядами по всем деревням, и стали они грабить область, забирая в плен и убивая, кого находили. После того, собравшись всем войском, пошли назад в Ливонию к замку, что у Палы, и три дня сражались с эстами; другие же перешли Палу, разграбили и выжгли всю область Нурмегундэ, перебили там множество народу и, вернувшись к своим, вместе со всем войском возвратились в Ливонию{357}, а всех пленных мужчин обезглавили, чтобы отомстить тем криводушным и вероломным народам. Разделив добычу, славили того, кто благословен всегда.

Двадцать пятый год епископства Альберта

(XXVII) (_{Нашествие эстов на земли лэттов и ливов, 1223}) Был двадцать пятый год епископства, а церковь все еще не имела покоя от войн. Когда епископ Бернгард, первый епископ семигаллов, возвратился со многими пилигримами из Тевтонии, жители Саккалы, Унгавнии и соседних областей собрали большое войско, явились на Имеру, разграбили землю лэттов, многих из лэттов перебили, женщин увели в плен и, разослав войско по всей области, нанесли ей тяжелый удар: одни пошли в Трикатую, другие в Розулу{358}, третьи — в Метсеполэ, четвертые — в Торейду, застали по всем деревням множество мужчин и женщин, многих из них перебили, других увели в плен, захватили большую добычу, а все деревни и церкви предали огню. После этого назначили сбор войска со всем награбленным в Леттегорэ.

Между тем Рамеко с немногими другими лэттами шел сзади вслед за эстами до Урелэ и, наткнувшись случайно на Варемара, главу русских в Вилиендэ, убил его со многими другими русскими и эстами; захватив оружие и большую добычу, они затем вернулись в Венден.

(_{Поражение эстов у Имеры}) И пришла в Ригу весть обо всех бедствиях, испытанных ливами и лэттами, и горько плакали все о своих убитых братьях и тотчас, без всякого промедления, бросив хлеб, мешки и одежду{359}, конные и пешие, братья-рыцари с пилигримами, купцами и ливами выступили в Торейду. Послав разведчиков, обнаружили, что враги уже отступили из Ледегорэ, и гнались за ними днем и ночью, но от крайней усталости все пешие и множество других воротились в Ригу. Те же, кто были тверды сердцем в решении отомстить язычникам и стеною стать за дом господень, не отступили. В числе их были Иоанн, настоятель церкви святой Марии, священник Даниил, Волквин, магистр братьев-рыцарей; они старались и других подкрепить, ободряя и уговаривая показать себя верными, сильными и храбрыми в бою господнем против отступников{360}.

К ним присоединились братья-рыцари из Зигевальдэ и Вендена, а также великое множество{361} ливов и лэттов, и щли они вслед за врагами по дороге близ Койвы, но те ушли другой дорогой, ведущей к церкви у Имеры; ночью поставили в церкви своих коней, натворили там других мерзостей, разграбили и сожгли хлеб, дома и все, что было у священника, а с наступлением утра двинулись к Имере. И случилось так, что, когда некоторая часть их войска уже перешла мост на Имере, вдруг сбоку по другой дороге появились христиане, ударили в середину врагов и начали бой. Эсты сопротивлялись весьма храбро{362}, но устрашил их тот, кто некогда заставил филистимлян в ужасе бежать перед Давидом; и бились с ними тевтоны, и побежали эсты перед христианами. И преследовали их тевтоны, рассеивая и гоня назад по дороге, какою те пришли, и перебили множество из них. Другие нагоняли врагов у моста, убивали их и на этом пути, бились и на мосту. Тут пал раненый копьем брат-рыцарь Теодерих, человек храбрый и благочестивый, а прочие, перейдя мост, напали на врагов. Те однако, бросив всю добычу и коней, а некоторых пленных убив, пешими бежали в лес{363}. Более шестисот из них было перебито, другие погибли в лесах, третьи утонули в Койве, а некоторые с позором вернулись в землю свою, чтобы передать дома весть о происшедшем. Христиане же — тевтоны, ливы и лэтты, захватив добычу, коней и быков, поровну разделили между собой, а пленным своим собратьям, мужчинам и женщинам, вернули свободу, благословляя и славя того, кто не только в этот раз, но и всегда сражался за них в Ливонии и всегда даровал им славные победы над отступниками.

2. (_{Осада и взятие ливонцами Феллина и замка при Пале}) После того как эсты, отрекшиеся от веры христовой, были разбиты при Имере, епископ Бернгард{364} послал по всей Ливонии и Лэттии звать, чтобы люди церкви и братья-рыцари с ливами и лэттами — все явились биться с эстами. Все послушно повиновались и собрались вместе, в том числе и пилигримы с купцами. Отправившись, кто на корабле по Койве, кто пешком, кто верхом на конях, прибыли к месту молитвы и сговора в количестве восьми тысяч. Торжественно проведя молитвы и совещания, поспешили в Эстонию к замку Вилиендэ, который за десять лет до того был взят тевтонами и подчинен христианской вере, и вновь уже вторично осадили его (_{Авг. 1}); соорудили малые осадные машины и патерэллы; построив крепкую и высокую башню из бревен, продвинули ее ко рву{365}, чтобы можно было снизу вести подкоп под замок. Сильно им мешали, однако, балистарии, бывшие в замке, ибо против христианских балист у осажденных была масса балист, отнятых у братьев-рыцарей, а против осадных машин христиан они и сами соорудили машины и патерэллы.

И шел бой с обеих сторон много дней: начата была осада в августе в день памяти Петра (_{Авг. 1}) в темнице, а в день успения пресвятой девы (_{Авг. 15}) осажденные обессилев сдались. Дело в том, что стояли сильные жары, а в замке было множество людей и скота, и стали они слабеть от голода и жажды; из-за страшного смрада от трупов убитых начался в замке великий мор, стали люди болеть и умирать и не могли дольше обороняться. Поэтому те, кто еще оставались в живых, сдались со всем своим достоянием в руки христиан, тем более, что замок на их глазах уже вторично был подожжен христианами и оборонялись они только с крайним трудом.

3. (_{Поход русских через Эстонию. Разорение Саккалы. Осада Линданизэ}) Вот почему, заключив с христианами мир, они вышли из замка, вновь приняли на себя иго христианского учения и обещали никогда впредь отступнически не нарушать таинства веры, а за сделанное дать удовлетворение. И пощадили их братья-рыцари с тевтонами, хотя они сами сгубили и жизнь свою и имущество. Что касается русских, бывших в замке, пришедших на помощь вероотступникам, то их после взятия замка всех повесили перед замком на страх другим русским. Возобновив полностью мир, христиане отправились в замок, захватили все, что было там, угнали коней и скот и поровну разделили между собой, а людям позволили вернуться в их деревни. После раздела добычи выступили к другому замку, что на Пале, и также осадили его. Люди там однако, боясь взятия замка, болезней, смертности и таких же бедствий, как в первом, поскорее сдались в руки христиан, прося лишь о жизни и свободе, а все добро свое отдали в руки войска. И даровали им христиане жизнь и свободу и отпустили их по деревням, взяв всю огромную добычу, коней, овец, быков и все, что было в замке; восхвалили бога за овладение двумя замками и за подчинение вновь этого лживого народа, а потом с большой радостью возвратились в Ливонию.

Между тем старейшины из Саккалы посланы были в Руссию с деньгами и многими дарами попытаться, не удастся ли призвать королей русских на помощь против тевтонов и всех латинян. И послал король суздальский (Susdalia) своего брата, а с ним много войска в помощь новгородцам; и шли с ним новгородцы и король псковский (Plescekowe) со своими горожанами, а было всего в войске около двадцати тысяч человек{366}.

Пришли они в Унгавнию под Дорпат (Tarbatam) и прислали им жители Дорпата большие дары, передали в руки короля{367} братьев-рыцарей и тевтонов, которых держали в плену, коней, балисты и многое другое, прося помощи против латинян. И поставил король в замке своих людей, чтобы иметь господство в Унгавнии и во всей Эстонии. И ушел в Одемпэ, где поступил также; затем направил свое войско к Ливонии в Пуидизэ, а за ним пошли унгавнийцы, и войско увеличилось. Там его встретили эзельцы и просили направить войско против ревельских датчан, чтобы после победы над датчанами тем легче было вторгнуться в Ливонию, между тем как в Риге, говорили они, много пилигримов, готовых дать отпор. И послушался их король, и вернулся с войском другой дорогой в Саккалу, и увидел, что вся область уже покорена тевтонами, два замка взято, а его русские повешены в Вилиендэ. Он сильно разгневался и, срывая гнев свой на жителях Саккалы, поразил область тяжким ударом, решил истребить всех, кто уцелел от руки тевтонов и от бывшего в стране большого мора; некоторые однако спаслись бегством в леса. Пройдя со своим большим войском в Гервен, он созвал к себе гервенцев, виронцев и варбольцев с эзельцами. Со всеми ими он осадил датский замок Линданизэ, четыре недели бился с датчанами, но не мог ни одолеть их, ни взять их замок, потому что в замке было много балистариев, убивавших немало русских и эстов. Поэтому в конце концов король суздальский в смущении возвратился со всем своим войском в Руссию. А было то большое, сильное войско и пыталось оно взять датский замок тевтонским способом, но не хватило сил. Разорив и разграбив всю область кругом, они вернулись в свою землю.

4. (_{Осада Допата тевтонами. Разорение Гервена}) Между тем братья-рыцари и другие тевтоны с немногими людьми осадили замок Дорпат (Tarbatense) и бились там пять дней, но не могли по малочисленности взять столь сильный замок, разграбили окрестную местность и вернулись в Ливонию со всей добычей. И снова затем, собрав войско, братья-рыцари вступили в Эстонию, нанесли гервенцам тяжелый удар за то, что они постоянно воевали с датчанами{368}; многих из них перебили и взяли в плен, захватили много добычи. И пришли к ним гервенцы в Кейтис, обещая вечную верность тевтонам и всем христианам; тогда войско тотчас вышло из их владений и со всей добычей возвратилось в землю свою.

5. (_{Князь Вячко в Дорпате}) После того новгородцы послали короля Вячко (Viesceka), некогда перебившего людей епископа рижского в Кукенойсе, дали ему денег и двести человек с собой, поручив господство в Дорпате (Darbeta) и других областях, какие он сумеет подчинить себе. И явился этот король с людьми своими в Дорпат (Darbetam), и приняли его жители замка с радостью, чтобы стать сильнее в борьбе против тевтонов, и отдали ему подати с окружающих областей. Против тех, кто не платил податей, он посылал свое войско, опустошил все непокорные ему области от Вайги до Виронии и от Виронии вплоть до Гервена и Саккалы, делая христианам зло, какое мог.

6. (_{Взятие ливонцами замка Лонэ и других. Гервенцы и виронцы выражают покорность}) Справив праздник рождества господня, рижане задумали осадить замок Дорпат (Tarbatense). Собрались они взятие с братьями-рыцарями, пилигримами, ливами и лэттами у Астиргвэ, и было у них болшьое войско. И вспомнили они о датчанах, давно живущих в бедствии, так как с ними воевали все окружающие области и племена, и, отменив поход на Дорпат (Darbetam), отправились со всем войском в Гариэн и осадили замок Лонэ. Бились они там две недели, построили машины, патерэллы и крепкую башню из бревен, придвинув ее ближе к замку, чтобы можно было и снизу подкапывать замок и с верхушки ее лучше нападать. Услышав об этом, датчане обрадовались и пришли к ним благодарить за то, что те, сжалившись, явились к ним на помощь. После того много народу в замке было перебито балистами или осадными машинами, а прочие стали тяжело болеть и умирать. К тому же и подкопные работы приближались уже к верхней части вала, так что осажденные боялись вот вот провалиться вниз вместе с подрытым валом. Поэтому в конце концов они стали просить войско даровать им жизнь и свободу. И сохранили им жизнь, замок подожгли, а всех коней и быков, скот, имущество, деньги, одежду и все, что в замке было, тевтоны захватили и поровну разделили с ливами и лэттами. Датчанам же вернули их людей и отпустили на свободу по деревням. Между тем тевтоны послали некоторых из своего войска к другим трем меньшим замкам по соседству, грозя войной, если там не сдадутся в их руки. И сдались те три ближние замка в руки рижан, пославши им при этом походе подати и очень много вайпы{369}. И возвратилось войско рижан в Гервен, а некоторые отправились грабить область. И вышли навстречу им гервенцы и виронцы, прося о мире и обещая впредь не нарушать таинств веры христианской. И возобновлен был мир с ними, снова приняли их в дружбу, взяв заложников. Впоследствии же датчане сильно тревожили их, не раз начиная войну за то, что те приняли от рижан мир и иго христианства.

И воротилось рижское войско с радостью в Ливонию, славя Иисуса Христа, который всегда выводил их здравыми и невредимыми из всех походов, приводя домой.

В это время были в Риге послы королей русских, ожидавшие исхода дела. Они чрезвычайно удивлялись тому, что рижане никогда не возвращаются назад с пустыми руками, без победы, так же как стрела Ионафана никогда не летела обратно, щит его был всегда прям в бою, а меч Саула без успеха не возвращался{370}; а между тем большим и сильным войскам королей русских никогда не удавалось взять и подчинить вере христианской, хотя бы один замок.

Двадцать шестой год епископства Альберта

(XXVIII) (_{Попытки ливонцев взять Дорпат, 1224}) Был двадцать шестой год посвящения епископа Альберта, а церковь все еще не знала тишины от войн. Ибо попытки король Вячко (Viesceke) с жителями Дорпата (Tarbatensibus) тревожил всю область вокруг, а лэтты и ливы, не раз ходившие в небольшом числе на них, не в силах были причинить им вред. Снова собравши после пасхи (_{Апр. 14}) войско, братья-рыцари также осадили Дорпат (Darbetam) и бились там пять дней, но не могли, по своей малочисленности, взять замок и, разграбив окружающую местность, с добычей вернулись в Ливонию.

(_{Окончательное соглашение еп. Альберта с королем датским. Прибытие в Ригу}) Между тем возвратился из Тевтонии достопочтенный епископ Альберт со многими пилигримами и со всей своей свитой. Вместе с ним прибыл брат его, не менее достопочтенный епископ Германн, давно уже избранный и посвященный в епископы Эстонии, но много лет не допускавшийся королем датским к своему епископату. После того однако, как король датский был уведен тевтонами в плен в Саксонию{371}, вышеназванный епископ рижский с тем же братом своим отправился к королю просить его решения и согласия. И разрешил король, чтобы Германн ехал в Ливонию, а из Ливонии к своему епископату в Эстонию.

По прибытии в Ригу они были с великой радостью встречены рижанами и всем населением Ливонии. Все радовались и славили бога за то, что после многих бедствий и горьких войн вновь завоевана и покорена почти вся Эстония, кроме одного замка Дорпата (Darbatense), которого еще ожидало божье возмездие.

2. (_{Окончательное соглашение епископов с рыцарями об эстонских областях}) И пришли к соглашению братья-рыцари с теми же епикопами, с людьми церкви и со всеми рижанами о разделе областей Эстонии, относящихся к Риге. Епископу Германну дали Унгавнию с ее областями, а братьям-рыцарям выпала на долю, как их часть, Саккала. Церкви же св. Марии в Риге и епископу рижскому предоставили Поморье с семью килегундами{372}. Когда поморцы услышали, что отнесены к рижской церкви, они сильно обрадовались и полностью заплатили подати за два года, задержанные вследствие нападения датчан. Так же радовались и унгавнийцы господству епископа Германна{373}, находившегося в Одемпэ, но им препятствовал король Вячко (Viesceka) со своими дорпатцами(Tarbatensibus): он был ловушкой и великим искусителем для жителей Саккалы и других соседних эстов.

3. (_{Предложение Вячко оставить эстов}) И отправили епископы послов к королю в Дорпат (Darbetam), прося отступиться от тех мятежников, что были в замке, так как они оскорбили таинство крещения; бросив веру христову, вернулись к язычеству; братьев-рыцарей, собратьев и господ своих, одних перебили, других взяли в плен и таким образом вовсе извели в своих пределах, а все соседние области, перешедшие в веру христову, ежедневно грабили и опустошали. И не захотел король отступиться от них, так как, давши ему этот замок с прилегающими землями в вечное владение, новгородцы и русские короли обещали избавить его от нападений тевтонов. И собрались в тот замок к королю все злодеи из соседних областей и Саккалы, изменники, братоубийцы, убийцы братьев-рыцарей и купцов, зачинщики злых замыслов против церкви ливонской. Главой и господином их был тот же король, так как и сам он давно был корнем всякого зла в Ливонии: нарушив мир истинного миротворца и всех христиан, он коварно перебил преданных ему людей, посланных рижанами ему на помощь против литовских нападений, и разграбил все их имущество.

Итак, все эти люди, полагаясь на крепость вышеназванного своего замка, пренебрегали миром с христианами и ежедневно старались повредить им. Да и на самом деле замок этот был крепче всех замков Эстонии: братья-рыцари еще ранее с большими усилиями и затратами укрепили его, наполнив оружием и балистами, которые были все захвачены вероломными. Сверх того, у короля было там множество его русских лучников, строились там еще и патерэллы, по примеру эзельцев, и прочие военные орудия.

4. Эстонская церковь подвергалась тогда многим тягостям войны и подобна была женщине родящей, терпящей печаль и боль, пока не родит, роды же ее подстерегает дракон, то есть тот бегемот, что, поглощая реку, все еще надеется принять Иордан в пасть свою{374}. Вышеназванная церковь, еще маленькая и слабая, никак не могла бы вытти из таких военных трудностей без помощи церкви ливонской, которая была ее истинной и первой по трудам завоевания матерью, родившей ее крещением возрождения для веры христовой, хотя многие матери ложно присваивали и обманно влекли к себе эту дочь, и одна из них — это русская мать, всегда бесплодная и бездетная, стремящаяся покорять страны не для возрождения к вере христовой, а ради податей и добычи.

5. (_{Поход на Дорпат}) Итак, чтобы ливонская церковь могла избавить от бед дочь свою, церковь эстонскую, рожденную ею во Христе, достопочтенный епископ рижский созвал братьев-рыцарей, а также церковных людей с пилигримами, купцами, горожанами Риги, со всеми ливами и лэттами и назначил поход для всех, принадлежащих к ливонской церкви. В полном повиновении все собрались с войском у озера Растигервэ, пригласив с собой вышеназванного достопочтенного епископа рижского с братом его, не менее достопочтенным епископом Германном, со всеми церковными людьми и рыцарями. Совершив там дело молитвы и совещания, отправили вперед лучших и сильнейших в войске, чтобы они, пройдя Унгавнию в течение дня и ночи, на следующее утро могли осадить замок Дорпат (Darbatense). Те, снова разделив свои силы, одних отрядили для нападения на замок, других направили в Виронию для разорения все еще непокорных жителей. После трехдневного похода они в изобилии привели овец, быков и прочее, что войску пригодилось. Епископы же с пилигримами и всей массой войска шли сзади и в день успения пресвятой девы (_{Авг. 15}) достигли замка. В этот же день в прошедшем году взят был замок Вилиендэ.

(_{Осада Дорпата}) Итак, поля покрылись шатрами, началась осада замка. Стали строить малые осадные машины и патерэллы, наготовили множество военных орудий, подняли крепкую осадную башню из бревен, которую восемь дней искусно строили из крупных и высоких деревьев в уровень с замком, затем надвинули поверх рва, а внизу тотчас начали вести подкоп. Для рытья земли днем и ночью отрядили половину войска, так чтобы одни рыли, а другие выносили осыпающуюся землю. Поэтому с наступлением утра значительная часть подкопанного обрушилась с вала, и вскоре можно было продвинуть осадную башню ближе к замку. Между тем к королю посылали для переговоров знатных людей, священников и рыцарей. Ему предлагали свободный путь для выхода с его людьми, конями и имуществом, лишь бы он ушел из замка и оставил этот народ отступников. Но король, в ожидании помощи от новгородцев, упорно отказывался покинуть замок. В это время пришли русские разорять область; слухи об этом распространились по шатрам. Тотчас явились в полной готовности тевтоны, желавшие с ними сразиться, и выступили в поле, оставивши других осаждать замок, но так как русских не оказалось, они снова вернулись к осаде замка. Многих на верху вала ранили стрелами из балист, других перебили камнями метательных орудий, бросали в замок из патерэллов железа с огнем и огненные горшки. Одни готовили орудия, называемые ежом и свиньей, другие складывали костры из бревен, третьи подкладывали огонь, наводя всем этим великий страх на осажденных. И бились так много дней. Точно также и бывшие в замке построили свои машины и патерэллы против христианских орудий, а против стрел христиан направили своих лучников и балистариев. Подкоп велся день и ночь без отдыха, и башня все более приближалась к замку. Не было отдыха усталым. Днем бились, ночью устраивали игры с криками: ливы и лэтты кричали ударяя мечами о щиты; тевтоны били в литавры, играли, на дудках и других музыкальных инструментах; русские играли на своих инструментах и кричали; все ночи проходили без сна. И собрались вновь все христиане, ища совета у бога. Были среди них вождь Фридрих и вождь Фредегельм, и судья пилигримов, человек знатный и богатый, который говорил{375}: "Надо взять этот замок приступом, с бою и отомстить злодеям на страх другим. Ведь во всех замках, доныне взятых ливонским войском, осажденные, всегда получали жизнь и свободу: оттого другие и вовсе перестали бояться. Так теперь, мы всякого, кто из наших первый взберется на вал{376} и вступит в замок, превознесем великими почестями, дадим ему лучших коней и лучшего пленника из взятых в замке, за исключением короля, которого вознесем надо всеми, повесив на самом высоком дереве". Эта мысль всем понравилась, люди стали приносить обеты господу и пресвятой деве, и тотчас по наступлении утра, после торжественной мессы, началась битва. Стали подносить бревна, но весь труд был напрасен, так как не пришло еще время возмездию божьему. В девятом часу эсты в замке зажгли большие огни, открыли широкое отверстие в вале и стали через него скатывать вниз колеса, полные огня, направляя их на башню и подбрасывая сверху кучи дров. Но сильные христианские воины в доспехах разбросали огонь, разломали колеса, сбили силу пламени и защитили свою башню. Между тем другие нанесли дров и подожгли мост, а русские все сбежались к воротам для отпора.

6. Иоанн из Аппельдерина, брат епископа{377}, славный рыцарь, взяв факел в руку, первый стал подниматься на вал. Вторым за ним тотчас пошел его слуга Петр, и они без всякого промедления сразу добрались до самого верха вала. Увидев это, и другие в войске побежали вслед за ними. Что же сказать дальше? Каждый спешил взойти первым ради вящей славы и чести Иисуса Христа и матери его Марии, а также чтобы и самому получить честь и награду за свой подвиг. И взошел кто-то первый, а кому это удалось, не знаю, знает бог{378}; за ним последовала вся масса. Каждый помогал товарищу подняться в замок, а иные проникли в отверстие, через которое осажденные катили колеса с огнем; вошедшие первыми приготовляли место следующим, гоня эстов мечами и копьями с вала. Когда уже много тевтонов вошло в замок, за ними двинулись летты и некоторые из ливов. И тотчас стали избивать народ, и мужчин и даже некоторых женщин, не щадя никого, так что число убитых доходило уже до тысячи. Русские, оборонявшиеся дольше всего, наконец были побеждены и побежали сверху внутрь укрепления; их вытащили оттуда и перебили, всего вместе с королем около двухсот человек.{379} Другие же из войска, окружив замок со всех сторон, не давали никому бежать. Всякий, кто, выйдя из замка, пытался пробраться наружу, попадал в их руки. Таким образом, изо всех бывших в замке мужчин остался в живых только один — вассал великого короля суздальского, посланный своим господином вместе с другими русскими в этот замок. Братья-рыцари снабдили его потом одеждой и отправили на хорошем коне домой в Новгород и Суздаль сообщить о происшедшем его господам{380}.

Когда все мужчины были перебиты, началось у христиан великое торжество: били в литавры, играли на свирелях и других музыкальных инструментах, потому что отомстили наконец злодеям и истребили всех вероломных, собравшихся туда из Ливонии и Эстонии.

После того собрали оружие русских, одежду, коней и всю добычу, бывшую в замке, а также оставшихся еще в живых женщин и детей, подожгли замок и на следующий день с великой радостью пошли назад в Ливонию, славя бога на небе за дарованную победу, ибо благ он и милостив во веки{381}.

Новгородцы же пришли было во Псков с многочисленным войском, собираясь освобождать замок от тевтонской осады, но услышав, что замок уже взят, а их люди перебиты, с большим горем и негодованием возвратились в свой город.

7. (_{Мир с эстами и взятие Дорпата}) Эзельцы освободили из плена Теодериха, брата епископа, и отпустили в Ливонию. Поморцы же, явившись в Ригу, вернулись в подчинение епископу, полностью уплатили двойной оброк, не плаченный из-за датчан в течение двух лет, и возвратились к вере христианской, обещая вечную верность рижской церкви. Точно также и варбольцы, принесши подати и дары, во всем подчинились рижанам. Рижане однако не решили о них ничего окончательно и без колебаний приняли только семь областей в Поморье, которыми всегда полноправно владели. Дело в том, что права рижан на Поморье всегда были прочны: они завоевали Поморье для веры христианской, они же крестили его, им принадлежали там оброк и заложники, а королю датскому никогда заложники Поморья не отдавались. Виронцы с гервенцами, услышав о взятии замка Дорпат (Darbatensis), также явились в Ригу с подарками и конями для господ своих.

8. (_{Епископ Германн в Оденпэ и Дорпате}) Епископ Германн отбыл со своими в Унгавнию, начал строить замок Одемпэ и поставил там знатных людей и достойных рыцарей, а именно зятя своего Энгельберта из Тизенгузена, Теодериха, брата своего, Гельмольда из Люнебурга, человека знатного и благоразумного, и Иоанна из Долэн{382}. Каждому из них он дал в феод по области, то есть по одной килегунде, а на жительство в замке принял множество других тевтонов, чтобы они защищали от неприятелей страну и замок, а подданных своих эстов учили вере христианской. Эстам же, все еще не утратившим вероломства, не разрешили жить с ними в замке. Епископ пригласил с собой в Унгавнию и священников, дал им церкви в бенефиций и вдоволь одарил хлебом и землей. Эстам он, после должного поучения, предложил платить установленную богом десятину, и они согласились и стали платить ее с тех пор каждый год. Затем он распорядился, чтобы и священникам и вассалам его давалось все необходимое и правильно платилось, что обещано. Брата своего Ротмара он поставил настоятелем, назначив местом обители Дорпат (Darbete) и приписав к ней двадцать четыре деревни, а также достаточное количество доходов и земли. По его распоряжению там должны были быть каноники по орденскому уставу, там же он решил иметь и свою кафедральную церковь.

9. (_{Рыцари в Саккале}) Братья-рыцари ушли в Саккалу и, владея замком Вилиендэ, начали строить там сильные укрепления. Поставив священников по церквам, они назначили им достаточные доходы с хлеба и с полей, а с эстов получили десятину. Сверх того они полностью получили удовлетворение за все, что было у них отнято, и за все убытки, причиненные им в Унгавнии и Саккале. Вайгу они разделили, половину отнесли к Унгавнии, а другую половину с Саккалой, Нормегундой и Мохой взяли в свое владение.

(_{Соглашение с русскими о Толове}) Русские из Новгорода и Пскова также прислали в Ригу послов просить о мире. И согласились рижане, заключили с ними мир, а подать, которую те всегда собирали в Толове, возвратили им.

Лэттов в Толове епископ рижский поделил с братьями-рыцарями: две трети взял себе, а одну оставил братьям- рыцарям.

Двадцать седьмой год епископства Альберта

(_{Успокоение Ливонии}) После того как взят был крепкий замок Дорпат (Tarbatense), а все эсты и русские вместе с королем перебиты, страх перед рижанами и тевтонами охватил все соседние области и все окружающие народы. И отправили все они послов с дарами в Ригу — и русские, и эсты поморские, и эзельцы, и семигаллы, и куры и даже литовцы{383}, прося мира и союза из страха, как бы и с ними не поступили так же, как в Дорпате (Tarbatensibus). И приняли рижане их предложения и дали мир всем, кто просил, и стало тихо в стране пред лицом их{384}.

И вышли эсты из замков вновь строить свои сожженные деревни и церкви. Точно также и ливы и лэтты появились из лесных убежищ, где уже много лет скрывались во время войн; и вернулся каждый в свою деревню, к своему полю, стали пахать и сеять в полной "безопасности, которой не видали уже сорок лет, так как литовцы и другие племена, ни до начала проповеди слова божьего в Ливонии, ни после крещения жителей, никогда не оставляли их в покое и безопасности{385}. Теперь же все наслаждались спокойствием, трудясь на поле или занимаясь другими работами, и никто не пугал их{386}. Глубже познав веру христианскую, они уверовали в Иисуса Христа, сына божьего, который, после печальных войн и гибели многих, после мора и множества бедствий, в конце концов сжалился над своим оставшимся народом, даровав ему мир и безопасность. И успокоился народ за господом, благословляя благословенного во веки{387}.

2. (_{Папский легат в Ливонии}) В том же году достопочтенный епископ рижский послал священника своего Мавриция к римскому двору просить легата апостольского престола для Ливонии. И согласился на просьбу его верховный первосвященник и послал достопочтенного епископа моденского, канцлера своего двора, в Ливонию с тем же священником, и прибыл он с приближенными своими, с пилигримами и всей своей свитой на Двину{388}.

И вышли навстречу ему рижане, радостно приняли его и проводили в город. Радовался и он, славя Иисуса Христа, ибо виноградник божий, с такой славой насажденный, церковь, орошенную кровью множества верных, он нашел столь могущественной и настолько обширной, что ветви ее простирались на десять дней пути вплоть до Ревеля, а по другой дороге на Псков или по Двине вплоть до Герцикэ еще на такое же расстояние, причем в ней было уже пять отдельных епископий{389} со своими епископами. И тотчас отправил он послов ко двору римскому, описывая верховному первосвященнику истинное положение дел.

3. (_{Объезд Ливонии и Эстонии легатом}) Сам же он, заботясь о вновь обращенных, ливах и других, живших в городе, часто созывал мужчин и женщин, усердно учил их слову божию и с радостью давал много индульгенций. Потом, желая видеть и других ливов и литовцев{390} и эстов, отправился в Торейду, а вместе с ним достопочтенный рижский епископ, Иоанн, настоятель церкви св. Марии, и множество других мудрых и рассудительных людей. Прибыв прежде всего в Куббезелэ, он отслужил там торжественную мессу для ливов и проповедовал слово спасения, чтобы укрепить их в вере католической. То же он выполнил потом в Витизелэ{391} и Леттэгорэ, а за ними в Метсеполэ, в Идумее и Лэттии; везде он сеял семя евангельское, учил приносить плоды добрые{392} и прилежно разъяснял христианское учение. Оттуда он двинулся в Унгавнию, нашел там церковь верных, как тевтонов, так и эстов и прочно отстроенный замок Одемпэ, заселенный уже новыми жителями; и благословил господа за то, что и в Эстонии он встретил общину верующих. Эстов наставляя, а тевтонов укрепляя в вере христовой, он убеждал их жить по дружески, не причиняя зла друг другу; просил тевтонов не налагать на плечи новокрещенных невыносимого бремени, но лишь бремя господа, легкое и приятное, и постоянно учить их таинствам веры. И благословив их, отправился он в Саккалу и там в первом встреченном им приходе у озера Ворцегервэ, благостно поучая вновь обращенных эстов, убеждал их никогда не отступать от веры господа нашего Иисуса Христа. Оттуда он пошел в замок Вилиендэ, принадлежащий братьям-рыцарям, который и они к тому времени весьма сильно укрепили. С радостью вышли они навстречу апостольскому легату, устроили ему прием в замке и рассказали обо всех бедствиях, испытанных ими там от эстов ради веры христианской. И созвал он эстов, мужчин и женщин, по их церквам, отправился туда и, обратившись к ним со словами увещания, убеждал их не совершать впредь таких злых дел и не оскорблять таинств веры. Точно также и братьям-рыцарям благочестиво преподал он правила святого учения, наставляя не быть слишком требовательными к поданным их, неразумным эстам, ни в сборе десятины, ни в каких-либо других делах, чтобы тем самым не внушать им желания снова вернуться к язычеству. Прибыли также к нему туда послы датчан из Ревеля, выразили радость по поводу его приезда{393} и рассказали ему о своих бедствиях и войнах. Точно также явились к нему и послы эстов с Поморья, всегда воевавших с датчанами, отдавая под его власть свои земли и области, как они всегда предлагали и рижанам, лишь бы получить защиту от датчан и эзельцев{394}. И принял он их.

После того он возвратился в землю лэттов. В Трикатую к нему собрались лэтты со всей области, именуемой Толова, и он с радостью проповедовал им слово божье и ревностно излагал все таинства веры{395}. Отправившись оттуда в Венден, он с благоговением был принят братьями-рыцарями и другими, жившими там тевтонами, и нашел там величайшее множество вендов и лэттов. Поэтому, когда наступило утро, он с радостью стал проповедовать всем собравшимся лэттам радостное учение господа Иисуса Христа и, не раз упоминая о страданиях господа Иисуса, внушал своим слушателям завет радости, одобрил их твердость в вере, то, что они добровольно, без всякого военного принуждения{396} с самого начала приняли веру христианскую и впоследствии никогда не оскорбляли таинства крещения, как ливы и эсты; хвалил смирение и терпение, с каким лэтты радостно несли имя господа нашего Иисуса Христа к эстам и другим языческим народам и погибали во множестве убитыми за веру христианскую, переселяясь, как мы веруем, в мир мучеников.

И вендов не лишил он своих поучительных наставлений, а господам их, братьям-рыцарям, внимательно внушал по христиански обращаться с подданными, налагая на них лишь легкое бремя.

После того, преподав и в Зигевальдэ такие же благочестивые поучения, он ревностно убеждал ливов не забывать впредь таинства крещения и не возвращаться к язычеству.

Братьев-рыцарей и прочих тевтонов он постоянно и здесь и в других областях старался убедить, чтобы они, уча вере христианской ливов, лэттов и других новообращенных, налагали на плечи их благое иго Иисуса Христа и щадили их, как при сборе десятины, так и в других делах, дабы от чрезмерных тягот они не вернулись к неверию{397}. И закончив это все, он возвратился в Ригу (_Авг.).

4. (_{Судебная деятельность легата}) И пришли туда к нему тевтоны, ливы и лэттыпросить суда по разным делам. И отвечал он каждому соответ ственно делу и жалобе его и вынес решения по многим делам и тяжбам.

(_{Переговоры с русскими, с Вестгардом и эстами}) Когда русские в Новгороде и других городах также услышали, что в Риге находится легат апостольского престола, они отправили к нему своих послов, прося утвердить мир, уже давно заключенный с тевтонами. Выслушав эти просьбы и укрепив доверие людей своими речами, он всех в радости отпустил по домам{398}. Явился также вызванный к нему князь семигаллов Вестгард, но несмотря на много споров и длинные речи с призывом к вере в Иисуса Христа, он в упорстве неверия не желал понять слов спасения, все еще не принял крещения, но обещал сделать это в дальнейшем и взял с собой в Семигаллию проповедника господина легата. Приходили, таким образом, люди изо всех окрестных стран, чтобы видеть легата римского двора. В том числе были Всеволод (Wissewaldus), король Герцикэ (Gerceke), граф Бурхард{399}, датские епископы из Ревеля, а также эзельцы и поморские эсты; эти последние, отдавшись под его защиту, обещали принять священников и обязанности христиан, лишь бы он избавил их от нападений датчан. Он обещал им полное избавление и отправил послов к датчанам и эзельцам, предлагая прекратить войну, принять от него мир и подчиниться его предписаниям.

5. (_{Объезд легатом областей по Двине}) Желая видеть еще и других новообращенных, он посетил ливов в Гольме, отслужил там торжественную мессу и, посеяв семя святого учения, отправился в Икесколу. Там, помянув первых святых епископов{400}, он и этих ливов укрепил в служении богу. Затем в Леневардене и Аскратэ также старался отвратить ливов от идолопоклонства и со вниманием учил их почитанию единого бога. Наконец и в Кукенойсе преподал правила святого учения живущим там тевтонам, русским, лэттам и селам, а тевтонов все убеждал не обижать подданных чрезмерными тяготами и недолжными поборами{401}, прилежно учить их вере христовой, вводить христианские обычаи, уничтожая обряды язычников, воспитывать людей и добрым примером и словом.

6. (_{Легат берет под власть папы спорные земли}) Когда легат апостольского престола уже в осеннее время вновь возвратился в Ригу, тевтоны, бывшие в Одемпэ, по призыву старейшин виронских, поднялись со всеми своими земли людьми, пришли в Виронию и заняли там замки, изгнав датчан. Они говорили, что эта земля покорена была вере христианской прежде всего ливонцами под хоругвью пресвятой девы. И стали они господами во всех областях и замках Виронии. Узнав об этом, господин легат призвал к себе тех тевтонов и, грозя церковной карой{402}, заставил отдать эту землю под покровительство верховного первосвященника, а затем тотчас же отправив послов и к датчанам в Ревель, принудил и их отступиться, передав в его руки, как эту землю, так и другие, о которых шел спор у тевтонов с датчанами. Датчане, не смея сопротивляться, обещали полное повиновение римскому двору, передали в руки послов господина легата Виронию, Гервен, Гариэн и Поморье и подтвердили это дарение, отправив в Ригу свою грамоту с печатями. После этого легат послал в Виронию своих людей, пилигримов и священников; тевтонов и датчан всех устранил и взял эти земли в свою власть.

7. (_{Путешествие легата в Гервен, Виронию и Ревель, 1226 Янв. 6}) После праздника крещения, когда в тех холодных странах дороги, благодаря снегу и морозу, становятся удобнее для путешествия, господин легат выехал из Риги с клириками и слугами, взяв с собой епископа семигалльского Ламберта{403}, Иоанна, настоятеля рижской церкви, рижских горожан, некоторых братьев-рыцарей и многих других.

Проехав через Ливонию, он прибыл в область лэттов, а от лэттов в Саккалу, несмотря на сильное недомогание. Отдохнув два дня в Вилиендэ, он отправился потом в Гервен, и встретили его все гервенцы в деревне Каретэн. Он с радостью проповедовал им слово божье, наставлял в вере католической и принял их под власть верховного первосвященника. Добравшись до первого замка Виронии, называемого Агелиндэ{404}, он был принят там с большой радостью и почетом; созвал всю массу жителей, преподал им спасительное учение вечной жизни и проповедовал имя Христово. Пройдя оттуда в Тарванпэ{405}, совершил то же. И явились датчане, которых звали туда. И заключен был мир, сначала между тевтонами и датчанами, потом — с эстами всех областей. После того легат отправился в область Табеллина{406}, куда собрались к нему все старейшины Виронии и слушали его поучения о вере христианской. И принял он всех их под власть верховного первосвященника и назначил из них старейшин и судей по всем своим областям, а затем вернулся в Тарванпэ. Оттуда он поехал в датский замок в Ревель, где также с радостью был принят датчанами, шведами и всеми жившими там. Когда однако он стал требовать мальчиков, заложников Виронии, ему не захотели выдать их и, лишь подвергшись церковной каре, вынуждены были согласиться, и легат отослал заложников к родителям в Виронию.

Приняли и варбольцы мир от господина легата, явившись к нему в Ревель, но, по настойчивой просьбе датчан, он возвратил варбольцев им вместе с прочими гарионцами.

Ту же килигунду, что называется приморской{407}, со всем остальным Поморьем, Виронией и Гервеном он принял под власть верховного первосвященника.

Собрались к нему также ревельские эсты вместе с датчанами, и он, благочестиво преподав им проповедь вечного спасения, ревностно убеждал их жить дружно и впредь избегать вероломных замыслов. Закончив все эти дела и отправив своих священников в Поморье, сам он возвратился через Саккалу в Ригу. Священники же, Петр Какинвальдэ с товарищем, другим священником{408}, отправились в Зонтагану, и приняли их поморцы с радостью и слушали от них слово божье, и окрещены были мужчины, женщины и дети, остававшиеся еще не крещеными, как в Зонтагане, так и в Майанпатэ и Паэгаллэ{409}. Потом воротились они в Ливонию, радуясь и хваля бога за распространение веры.

8. (_{Собор в Риге}) Когда легат апостольского престола вновь вернулся в Ригу, собрались к нему епископы, священники, клирики, братья-рыцари с вассалами церкви и горожане рижские. И устроен был в великом посту с их участием торжественный собор в церкви св. Марии, чтобы напомнить постановления Иннокентия{410} и добавить к ним кое-что новое, что казалось необходимым для недавно насажденной церкви.

Затем, выполнив и закончив все, что мог закончить, он раздал индульгенции, простился со всеми, благословил людей и вернулся на корабль, поручив Ливонию пресвятой богородице Марии с сыном ее возлюбленным, господом нашим Иисусом Христом, ему же честь и слава во веки веков. Аминь{411}.

(_{Первоначальное заключение Хроники}) Много дел и славных дел совершилось в Ливонии во время обращения язычников к вере Иисуса Христа{413}. Все их нельзя ни описать, ни упомянуть, чтобы не навеять скуки на читателей. Это же немногое написано во славу того же господа нашего Иисуса Христа{414}, желающего, чтобы вера и имя его донеслись ко всем народам, с помощью и поддержкой того, чьей волей все это совершилось, кто столько великих и славных побед над язычниками даровал в Ливонии людям своим (и чаще малому числу людей, чем множеству), а также [во славу] возлюбленной его матери, ибо ей, как и сыну ее, господу нашему Иисусу Христу посвящены все эти вновь обращенные земли{415}.

И чтобы слава, подобающая ему за столь достойные хвалы деяния, впоследствии не пала в забвение из-за небрежности и лености людской, решили мы, по просьбе господ и товарищей, смиренно написать о ней и оставить потомкам, чтобы и они воздали хвалу богу и возложили на него надежды свои, и не забывали о деле божьем и искали воли его{416}. Ничего тут иного не прибавлено к тому, что почти всё мы видели своими глазами, а чего собственными глазами мы не видели, то узнали от видевших и участвовавших{417}. И не ради лести или мирской корысти написали мы это, а скорее во отпущение грехов наших, для славы господа нашего Иисуса Христа и пресвятой девы Марии, матери господа, который с отцом и духом святым всегда был и есть и будет благословен во все веки веков. Аминь{418}.

Двадцать восьмой год епископства Альберта

(_{Легат проповедует крестовый поход против эзельцев}) Легат апостольского престола, оставив Ливонию, долго стоял с кораблями у моря, дожидаясь милости ветра{419}. И вдруг увидел он эзельцев, возвращающихся из Швеции с добычей и множеством пленных. Эзельцы всегда причиняли пленным женщинам и девушкам много горя, подлостей и надругательства; брали их в жены себе, каждый по две, по три и больше, позволяя себе недозволенное, ибо не может быть союза у Христа с Велиалом и доброй связи у язычника с христианкой{420}; часто они даже продавали пленниц курам и другим язычникам. Когда господин легат узнал обо всех злодействах, совершенных ими в Швеции: о сожжении церквей, избиении священников, надругательстве над таинствами и тому подобных бедствиях страны, он горевал о пленных и молился господу о возмездии злодеям. Прибыв в Готландию, он сеял там слово божье, предлагая всем христианам принять знак святого креста во отпущение грехов, чтобы отомстить криводушным эзельцам. Тевтоны послушно приняли крест, готы отказались, а датчане не услышали слова божьего. Одни тевтонские купцы, стремясь купить небесные блага{421}, приобрели коней, вооружились и явились в Ригу. Радовались рижане, встречая их; радовались крещеные ливы, лэтты и эсты, собираясь нести имя христово к некрещеным эзельцам.

В тот год магистр Иоанн, сотоварищ господина легата, управлял по его поручению землями, о которых был спор между тевтонами и датчанами, то есть Виронией, Гервеном и Роталией.

2. (_{Война с датчанами магистра Иоанна}) Мир был нарушен{422}, и магистр Иоанн начал войну с датчанами. Датчане разграбили и сожгли Роталию, захватив много добычи. Слуги магистра преследовали их, пятьдесят человек у них убили, а пятьдесят посадили в замке Майанпата, но через три дня, сжалившись над ними, так как это были христиане, отпустили. Легат послал также множество тевтонов в Виронию на помощь Иоанну, и против датчан, и против свирепых эзельцев, но рижане, услышав об этой войне, отправили послов и заключили мир с датчанами, чтобы сосредоточить силы для нападения на эзельцев и распространения веры среди язычников{423}.

3. (_{Поход рижан на Эзель. 1227, после янв. 6}) Когда прошли праздники рождества и крещения господня, снег покрыл землю, а лед воду, так что поверхность бездны замерзла и воды стали крепки, как камень{424}, все покрылось льдом и стали лучше дороги, как по суше, так и по воде. Как только установилась дорога по морю, рижане, стремясь омовением крещения очистить племя эзельцев, живущее на острове в море, тотчас назначили поход и созвали всех к реке, именуемой Матерью вод{425}. Отпраздновав день Фабиана и Себастиана (_{Янв. 20}), собрались все тевтоны, рижане, ливы с лэттами и эсты изо всех их областей, взяли продовольствие и оружие и пошли за достопочтенным господином епископом ливонским, при котором были епископ семигалльский и магистр Волквин со своими братьями и пилигримами. Отслужив торжественную мессу, выступили по льду на Эзель. Войско было большое и сильное — до двадцати тысяч человек. Построившись отрядами, двигались они в порядке, каждый под своими знаменами, по льду моря и верхом и в санях. И шум войска подобен был сильному грому: бряцало оружие, сталкивались сани, двигались и кричали люди, падали и снова вставали кони то тут, то там на льду А был он гладок, как стекло, так как от дождей, пришедших с юга, был залит водой, потом замерзшей. Перешли они море с великим трудом и наконец радостно добрались до берегов Эзеля.

4. (_{Осада и взятие замка Монэ}) Уже на девятый день подошли к замку Монэ{426} и предполагали только переночевать там, после того как имели стычку с людьми в замке. Те, боясь предстоящего сражения и стрельбы из балист, укрылись в свои жилища в замке, а ночью послали к епископу и прочим старейшинам войска людей с речами, полными лжи, обещая принять веру христову и мир с христианами, но рассчитывая, когда войско пойдет дальше, нанести урон и поражение задним. Епископ да и другие старейшины хотели бы принять эти условия и согласиться на мир, но этому мешали лживость и преступность эзельцев, ибо нет мудрости и нет совета вопреки господу{427}, а эти люди, не желая оставить свои злые обычаи, все еще жаждали крови христианской и совершали разные мерзости; полные злобных намерений, они не заслужили дара святого крещения; полагаясь на прочность своего замка, не желая мира и говоря постыдные речи, они скорее заслуживали смерти, чем крещения. Так как они, наверное, не хотели мира, мир ушел от них, а пришло возмездие.

Тевтоны бросились было на вал, надеясь взобраться в замок, но были отбиты и пострадали от камней и копий; пришлось сражаться не только открытой силой, но и искусством. Построили осадные машины, против патерэллов врага поставили свои и стали метать в замок камни, соорудили свинью, а под ней вели подкоп, пока не дошли до середины вала. Тогда, отодвинув свинью, поставили на ее место крепкую башню из бревен, на нее взошли тяжеловооруженные с балистариями и начали обстреливать эзельцев и укрепления копьями и стрелами. Те из замка метали копья и камни в осаждающих.

На шестой день осады (_{Февр. 3}), на утро после праздника сретения (чтобы самый день сретения не встречать кровопролитием и убийством), едва рассвело, разгорелся бой. Зацепляя загнутым железом или железными крючьями, стали по одному выламывать из укрепления крупнейшие бревна, которыми оно держалось, так что некоторая часть укрепления обрушилась наземь. Обрадовалось войско христианское, стало кричать и молиться богу. Кричали и осажденные, обращаясь к своему Тарапите. Одни призывали священный лес, другие Иисуса, во имя и во славу его храбро пошли на приступ и достигли верхушки вала, встречая и с другой стороны сильнейший отпор{428}. Первый взошедший на вал был сбит множеством камней и копий; так как однако сам бог хранил его невредимым среди стольких яростных врагов, он снова поднялся наверх, но опять был сброшен толпой врагов; всходил еще, и не один раз, и сколько ни пытался взобраться выше, всякий раз враги его прогоняли. Наконец этот тевтон, длинным мечом своим отразив враждебные копья{429}, с помощью, наверное, ангела божьего, добрался до верха укрепления и оказался над головами врагов. Тут, чтобы не пострадать от вражеских копий, он подложил себе под ноги щит и, стоя поверх щита, один сражался с врагами, пока бог не послал второго и третьего. Третий, к несчастью, был сброшен и свалился вниз, но двое тем не менее продолжали обороняться против массы врагов. Пятеро эзельцев, тоже взобравшись наверх укрепления, стали сзади бросать в них копья, но первый был ранен копьем, а затем его меч тевтона сразил, вниз он упал без сил, прочие же обратились в бегство.

Другие тевтоны смело пошли на приступ вслед за первыми на помощь им. Несмотря на храбрый отпор яростных врагов, несмотря на то, что многие получили раны, а иные были убиты, тевтоны, положившись на бога, с великим трудом оттеснили массу врагов и наконец завладели верхушкой укрепления. Подъем был очень труден, ибо гора была высока и вся во льду, а каменная стена на горе смерзлась, как льдина, и не во что было упереться ногой. И все же, одни по лестницам, другие цепляясь за веревки, не иначе, как с помощью ангела божьего, взобрались наверх и ударили в тыл бегущим врагам. Крики торжества и счастья у христиан! Вопль в Раме! рыданья и вой{430} смятения у гибнущих язычников. Тут вступили в замок и перебили народ.

Ливы и лэтты, обойдя кругом весь замок, никому из них не дали убежать. Победив врагов, радовались победители и пели хвалы богу, который всегда защищал Давида от филистимлян, а ныне спас своих, даровав победу над врагами. Взявши город, захватили добычу, имущество, дорогие вещи, угнали коней и скот, а, что осталось, сожгли. Замок эзельцев пожрал огонь, а христиане с радостью захватили добычу.

5. (_{Взятие замка Вальдэ}) Обратив в пепел замок Монэ, войско поспешило к другому замку, находившемуся в середине Эзеля, по имени вальдэ Вальдия{432}. Это самый крепкий город среди других эзельских городов. У этого замка войско остановилось; стали готовить военные орудия, то есть патерэллы и большую осадную машину; рубили самые большие ели и сосны для постройки башни против замковых укреплений. Ливы же, лэтты и эсты, вместе с некоторыми тевтонами, сделав обход по всем областям, захватили коней, отличных быков, и большую другую добычу, много хлеба и прочего, а деревни сожгли.

Вальдийцы не могли выдержать обстрела камнями, вследствие множества скученного в замке народа{433}, не выдержали и действия балист; видя к тому же, какие еще строятся орудия, и понимая, что с ними легко будет взять замок, они, убоявшись бога, стали просить мира и, может быть, с ужасом думая об избиениях в замке Монэ, смиренно сдались, говорили мирные речи и усердно просили дать им таинство святого крещения. Радость охватила христиан. Запели хвалу господу и дали мир народу. Взяли в заложники сыновей у лучших людей. Стали вальдийские эзельцы сынами послушания, некогда бывши сынами гордости. Те, кто были волками, стали агнцами. Кто были гонителями христиан, стали братьями, приняли мир, не отказались выдать заложников, усердно просили благодати крещения, не убоялись платить вечную дань.

(_{Крещение эзельцев}) Отданы были в заложники сыновья знатных людей; первый из них, с радостью и большим благоговением{434} принял наставление от достопочтенного епископа рижского, а затем был им омыт в источнике святого крещения. Других крестили другие священники, а потом их с радостью повели и в город проповедать Христа и низвергнуть Тарапиту, бывшего у эзельцев богом. Они освятили источник посреди замка и, наполнив бочку, крестили сначала старейших и лучших, а за ними и других мужчин, женщин и детей. И сделалась большая давка: мужчины, женщины и дети кричали: "Скорее меня окрести!" И было так с утра до вечера, так что и священники, которых было то пять, то шесть, обессилели от трудов крещения. Крестя с великим благоговением многие тысячи народу и видя, что люди с большой радостью спешат принять таинство крещения, священники радовались и сами, надеясь, что этот труд зачтется им в отпущение грехов. Чего не могли закончить в тот день, закончили на следующий и на третий день.

Когда совершено было таинство в городе Вальдии, явились послы из всех городов и областей Эзеля, прося мира и добиваясь таинства крещения. Радовалось войско и, взяв заложников, дало им мир с братской любовью. Сказано было, чтобы эзельцы вернули свободу пленным шведам. Те повиновались и обещали вернуть. Повели с собой священников в свои замки проповедовать Христа, низвергнуть Тарапиту с прочими языческими богами и крестить народ. И крестили священники по всем замкам Эзеля весь народ обоего пола с великой радостью, и плакали от радости, что водою возрождения столько тысяч людей родили для господа, как четей духовных, как возлюбленную невесту богу из язычества.

Эти божьи дары — наша радость. Бог, господь наш Иисус Христос в своей славе и пресвятая Мария дева даровали рабам их рижанам на Эзеле великую радость: они победили мятежников, крестили добровольно и смиренно приходивших, получили заложников и подати, освободили всех пленных христиан и вернулись с победой. Что не под силам было королям, то быстро и кротко совершила к славе своего имени пресвятая дева руками рабов своих рижан{437}. Закончив эти деяния, окрестив весь наро

д, низвергнув Тарапиту, потопив фараона, освободив пленных, возвращайтесь с радостью, рижане!

Конец

Карта

Примечания

1

К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XXVI. Партиздат ЦК ВКП(б), 1935, стр. 41-42

(обратно)

2

Origines Livoniae sacrae et civilis seu Chronicon Livonicum vetus, continens res gestas trium primorum episcoporum. Francofurti et Lipsiae, 1740. Из двух экземпляров, бывших в нашем распоряжении, особенно интересен экземпляр библиотеки Академии Наук СССР с собственноручной надписью Грубера, подносящего книгу имп. Анне Иоанновне.

(обратно)

3

Л. Арбузов в исследовании Die Handschriftliche Ueberlieferung des "Chronicon Livoniae" Heinrichs von Lettland (в Acta Univers. Latv., XV, Riga, 1926 и XVI, ibid., 1927) обозначает эту рукопись 0. См. о. с., Acta, XV, стр. 254-266 (описание и история рукописи) и passim.

(обратно)

4

Der Lieflaendischen Chronik erster Theil. Halle, 1747.

(обратно)

5

У Л. Арбузова: ревельская — R₁ (описание см. Acta Un. L., XV, 210-212); рижская — w₁ (описание — ibid., стр. 270).

(обратно)

6

У Л. Арбузова — k; описание ее — о. с., стр. 270.

(обратно)

7

Ср. Biblioteka Ossolinskich, Pazet Nowy, I, Lwow, 1862, 374. У Л. Арбузова Z (codex Zamoscianus). Z впервые описана С. Schirren'ом в Festschrift der Gel. Estn. Ges. zu Dorpat zum 50 Iubilaeum der Kurl. Ges. fuer Lit. und Kunst in Mitau. Dorpat, 1865. Новое описание у Л. Арбузова. См. Acta Un. Latv., XV, стр. 198-205. Сравнительный текстологический анализ — ibid., XVI, стр. 125 и сл.

(обратно)

8

Heinrichs von Lettland Livlaendische Chronik, ein getreuer Bericht, wie das Christenthum und die deutsche Herrschaft sich im Lande der Liven, Letten u. Ehsten Bahn gebrochen. Nach Handschriften mit vielfacher Berichtigung d. ueblichen Textes aus d. Lateinischen uebersetzt u. erlaeutert Eduard Pabst. Reval, 1867.

(обратно)

9

Monumenta Germaniae Historica, Scriptorum, XXIII, 1874“ стр. 231-332. To же в серии Scriptores rerum Germanicarum in usum schol., 1874.

(обратно)

10

Надо заметить, что об этом исследовании В. Арндт очень мало и скупо говорит в своем латинском введении к изданию.

(обратно)

11

Ср. отзыв лучшего тогда знатока Хроники Г Беркгольца в Rig. SB, 1875, стр. 24 и сл. Также: Л. Арбузов, о. с., Acta, XV, стр. 194.

В. Арндт знал следующие неинтерполированные рукописи (обозначаем по Л. Арбузову): Z (codex Zamoscianus, нач. XIV в.), S (cod. Skodeisky — рижская рукопись нач. XVII в., названная по имени владельца), S₁ (список S — около 1800 г.), R (рукопись ревельской гимназии, серед. XVII в., с текстом в конце интерполированным) и R₁ (ревельский список R — XVIII в.). Описание их см. у Л. Арбузова, Acta, XV, стр. 198-212. Из интерполированных В. Арндту были известны: о (ганноверская рукопись Грубера, XVI в.; того, что это и есть родоначальник всех интерполированных рукописей, т. е. codex Oxenstierna, В. Арндт не знал); w (рижская рукопись Йог. Витте от 1653 г., список cod. Oxenstierna, считавшегося пропавшим); k (дерптская рукопись Кнюпфера от 1600 г., считавшаяся списком iv); t (утраченная рукопись — cod. Tiedebohlianus). Описания их см. у Л. Арбузова: Acta, XV, стр. 254-277.

(обратно)

12

Ср. Л. Арбузов, о. с., Acta, XV, стр. 194 и сл.

(обратно)

13

См. выше, стр. 1, прим. 2.

(обратно)

14

А именно: рукопись, обозначенную Э. Пабстом, как "фрагмент, принадлежащий ландрату Р. ф. Толль" (у Л. Арбузова — Т; описание см. Acta, XV, стр. 212-222) и "дефектную рижскую рукопись" Йог. Готфр. Арндта (у Арбузова — w₁; см. Acta, XV, стр. 270).

(обратно)

15

В действительности, как доказал Л. Арбузов, рукопись Грубера и есть этот "пропавший" codex Oxenstierna (о). См. Acta, XV, стр. 254-266.

(обратно)

16

Заслугой Г. Беркгольца является установление этого родства: он делил рукописи Хроники на две группы — с одной стороны Z, с другой — все остальные, так как Urexemplar интерполированных рукописей, по мнению Беркгольца, шел от какого-то экземпляра группы SR.

(обратно)

17

В. Арндт, как сказано, в основу своего издания положил текст Z, но так как он неполон, то недостающую часть (около трети в конце) издатель дополнил по рукописи S, откуда и для текста Z заимствовал некоторые отдельные места, то восполняя лакуны, то эмендируя испорченное. При основном тексте Z даны варианты из S и R. Для последней трети (где, вместо Z, основной является S) варианты приведены из R, но некоторые случайные чтения взяты из груберовой рукописи и kw.

(обратно)

18

Всего Л. Арбузов насчитывает не менее 23 рукописей Хроники, из коих 16 (вместо 9, как было у В. Арндта) реально известных. Несмотря на то, что, кроме Z (XIV в.), все остальные рукописи поздние, в большинстве не старше XVII в., сличением их с Z устанавливается с достаточной ясностью традиция текста вплоть до архетипа XIII в., причем оказывается, что непосредственно от него идут: Z и (предполагаемый Л. Арбузовым список конца XIV в.) X, из которого вышли — с одной стороны SR (через промежуточную ступень предполагаемого списка М), с другой, через предполагаемый список N, — все интерполированные рукописи и сокращения Хроники.

Кроме вышеуказанного, работа Л. Арбузова содержит интересное исследование о средневековых (до конца XVII в.) заимствованиях из Хроники Генриха (Acta, XV, стр. 285-335), значительно расширяющее аналогичные изыскания Г. Гильдебранда (Die Chronik Heinrichs von Lettland. Berlin, 1865, стр. 145-161) и вообще богата ценными сведениями для комментария Хроники.

(обратно)

19

MGH, SS, XXIII, 232: "versionem ipsam crudam effecit atque immobilem servatis structura verborum Latiaarum et vocum German nicarum formis iamiam inveteratis. Creat taedium legentibus".

(обратно)

20

Этого именно не без некоторого основания боялся сам автор Хроники. См. XXIX. 9 и у нас ниже, стр. 35 и сл.

(обратно)

21

Ученые Записки Академии Наук по I и III Отделениям, т. II. СПб., 1854, стр. 317-330.

(обратно)

22

До того частями печатался в газете "Рижский вестник" за 1873 год, №№ 145, 147, 150, 154, 156, 163, 168, 170, 174, 176, 178, 179, 181, 183, 184-187 и 189 (у В. И. Межова в "Русск. истор. библиографии за 1865-1876 гг. вкл.", т. I, СПб., 1882, стр. 395, № 9093, не указаны №№, начиная с 176). Публикация эта охватила I–XX главы Хроники.

(обратно)

23

Характерны такие ошибки: в X. 9 (гл. X, § 9 Хроники) — у Пабста: "Denselben Daniel schickte der Bischof mit seinem Drosten Gevehard und Armbrustern" (т. е. Гевегарда с арбалетчиками), у Чешихина (о. с., стр. 113): "Этого самого Даниила послал епископ со своими воеводами Гевегардом и Армбрустером"(!); в XXX. 2 (в конце) — у Пабста: "wider der Osilier Toben" (т. е. "против ярости эзельцев"), у Чешихина: "против озилийца Тобена" (!).

(обратно)

24

Так, важное место в XXV.3, в рассказе о заговоре рижан "против короля датского и всех своих противников" передано у Чешихина с грубейшей ошибкой: намек на меченосцев вовсе устранен; рижане выступают будто бы "против короля датского, как против общего их противника" (о. с., стр. 244); еще хуже обстоит дело в XXVI. 13: вместо того, чтобы меченосцам просить рижан о помощи (как читается в Хронике и у Пабста), у Чешихина (о. с., стр. 254-255): "епископские мужи и все немцы просили их". Третий пример такой же "роковой" ошибки в самом опасном месте находим в XI.13, где говорится о компенсации, предоставляемой епископом меченосцам за земли, которые причитаются им по разделу, но уже ранее отданы другим. Тут основная фраза переведена так неясно, что допускает обратное понимание.

(обратно)

25

В "Рижском Вестнике" он содержит меньше опечаток.

(обратно)

26

См. отд. оттиск под заглавием "Хроника Генриха Латыша, как подспорье к изучению истории Сев.-зап. края". Вильна, 1867, стр. 1-53.

(обратно)

27

В издании В. Арндта они же составляют главы I-II и занимают всего 3 1/2 страницы. См. MGH, SS, XXIII, стр. 241-244.

(обратно)

28

В издании В. Арндта (о. с., стр. 244-264) главы III-XII.1-5, всего 20 1/2 стр. Перед началом XI 1.6 заглавие: "Конец книги третьей о Ливонии, начало книги четвертой об Эстонии".

(обратно)

29

В издании В. Арндта (о. с., стр. 264-332) главы XII.6-XXX, всего 68 стр.

(обратно)

30

Необходимо предупредить, что в этом кратком очерке соотношение событий, их взаимная связь и причины даны не по клерикально-богословской схеме Генриха, а так, как они рисуются современному историку на основании анализа Хроники и ливонских актов XIII в.

(обратно)

31

О поездке 1200 г. см. IV.4; 1202 — VI.1; 1204 — VIII.1; 1206 — X.11; 1210 — XIV.1; 1211 — XV.6; 1213 — XVII.1; 1214 — XVIII.1; 1217 — XXI.1; 1221 — XXVI.2.

(обратно)

32

Отличительным знаком меченосцев был красный меч под красным крестом, изображавшийся на белом орденском плаще.

(обратно)

33

Возможно, что владетельные права обоих русских князей не были просто упразднены немцами, а были присвоены ими путем браков с дочерьми-наследницами Вячко и Всеволода (ср. M. Taube, Russische u. Litauische Fuersten an der Duna zur Zeit der deutschen Eroberung Livlands — XII u. XIII Jahrh. в Jahrb. fuer Kultur und Geschichte d. Slaven, NF, Bd. XI, Heft III-IV, Bresslau, 1935, стр. 420 и сл., 424, 447 и сл.), но как бы то ни было, политическое значение русских княжеств исчезло.

(обратно)

34

Fredericus de Cella (XVIII.8), Iohannes de Wironia (X.7), Gerhardus (X.7), Hermannus (ibid.), Nicolaus (IV.2), Salomo (XV.9), Segehardus (XXIII.4) и Theodericus (XXIV.5, 6; XXVI.5), по сообщению Хроники, убиты туземцами и в счет не идут; Alexander (Х.14), Conradus Kolbe, Florentius Cassius, Robertus Gilbanus (все в XII.5), Ludovicus (XXIV.1), Mauritius (XXIX.2), Theodoricus Rabbius (XI.5), Salomo (другой — XXIV.6) и Volchardus de Harpenstede (VI 1.8) упомянуты по одному разу мельком; из упомянутых по два раза: Godefridus (XIX.8, XXI.7), Hartwicus (XXIV.6, XXVI.7), Iohannes de Vechte (VI 1.8 и, вероятно, он же в IX.5), Iohannes Strickius (XI.5, XVIII.7) ни в ком нельзя видеть автора Хроники: о втором говорится не без иронии, а о первом более напыщенно (в XX 1.7), чем обычно говорит о себе наш автор; Иоганн Штрик оба раза упомянут мельком; наконец, Иоганн из Вехты, судя по IX.5, повидимому, был одним из информаторов автора; три раза и более упомянуты: Otto (XVIII.7, XIX.4, 7), Petrus Kakewalde (XIX.4, 7; XXIV.1, 2), Daniel (X.9, 14, 15; XII.2; XIII.2 и, может быть, XXVII.1); Alebrandus(VI.2; X.14, 15; XI.7; XIII.5; XVI.3, 4; XVII.6; XVIII.2; XXII.4; XXIV.1) и Henricus de Lettis (XI.7; XII.6 — трижды; XV. 1; XVI.3; XVII.6; XVIII.3; XXIV.1, 2, 5, 6; XXIX.7). Из них первые два не могут отождествляться с автором Хроники, так как миссионерствуют в Эстонии как раз в то время, когда тот путешествует в Италию (отмечено Г. Гильдебрандом, о. с., стр. 163); кроме того, Отто (как и вышеуказанный Гартвик) — орденский священник, чего, как увидим, нельзя думать о нашем авторе. Даниил, как явствует из всего, о нем сказанного, вообще не был в Эстонии, где, несомненно, не раз бывал автор Хроники. Таким образом, этого последнего можно искать под именами Алебранда и Генриха, поскольку упоминания о них одинаково часты, районы их деятельности до известной степени совпадают и отношения к епископу сходны. Однако, по вполне основательным соображениям Г. Гильдебранда (1. с.) из этих двух авторство с гораздо большим вероятием можно приписать Генриху. Как ни часты упоминания об Алебранде, они никогда не бывают так подробны и так богаты мелочными деталями, как рассказы о Генрихе, а если и есть кое-какие исключения из этого правила, то они легко объяснимы и при авторстве Генриха, не раз бывавшего спутником и младшим товарищем Алебранда и, конечно, многое знавшего непосредственно от него.

(обратно)

35

Ганзен, о. с., стр. 10.

(обратно)

36

Ганзен, о. с., стр. 15-17.

(обратно)

37

H. Hildebrand. Die Chronik Heinrichs von Lettland. Berlin, 1865, стр. 5-6 и 162-165.

(обратно)

38

В других местах он именуется: Henricus, Letthorum minister de Ymera (XXIV.1); Letthorum de Ymera sacerdos (XXIV.5); Henricus, scholaris episcopi (Альберта — XI.7) и просто sacerdos.

(обратно)

39

Укажем следующие исключения: Ив. Юрьенс в статье "Древнейшая Ливонская Хроника" (в Записках Отд. русск. и слав. археологии Русск. Археолог, общ., т. V, вып. 2, СПб., 1904, стр. 26-42) подвергает сомнению доводы Ганзена и Гильдебранда, уклоняясь сам от всякого определения автора. Г. Трусман — в статье "Древнейшая Ливонская Хроника и ее автор" (ibid., т. VII, вып. 2, СПб., 1907, стр. 204-225), еще дальше идущий по пути весьма смнительной гиперкритики, считает автором Ротмара, брата епископа Альберта; наконец, сравнительно недавно I. Krodsneeks усумнился в том, можно ли даже с уверенностью утверждать, что именно Генрих, а не другой неизвестный, безымянный священник был автором Хроники (см. Latwijas wehsture, II, Riga, 1920, стр. 24 — цитируем по SB, Riga, 1914-1921, стр. 151 и прим. 1)

(обратно)

40

В этом широком смысле правильнее, разумеется, было бы не a nobis, но a nostris, как и сказано, например, в XXIII.7 о Табелине; однако фразеология Хроники вообще не абсолютно точна, и поэтому расширительное толкование Г. Гильдебрандом слов a nobis не лишено правдоподобия, хоть и не имеет той обязательности, с какою им предлагается.

(обратно)

41

В общем обзоре мы пользуемся последней работой Р. Гольтцманна (Studien zu Heinrich von Lettland в Neues Archiv d. Gesellsch. f. aelt. deutsche Geschichtskunde, Bd. XLIII, 1922, стр. 162-164), добавляя неупомянутые P. Гольтцманном работы русских и прибалтийских авторов.

(обратно)

42

Gadebusch. Abhandlungen v. livl. Geschichtschreibern, 1772, § 6, стр. 8; его же Livlaendische Bibliothek, Bd. I, 1777, Vorrede, стр. 9; Bd. II, стр. 24.

(обратно)

43

Ганзен, о. с., стр. 17.

(обратно)

44

Wilh. Wattenbach. Deutschlands Geschichtsquellen im Mittelalter bis zum Mitte d. XIII Jahrh., 1858, стр. 385.

(обратно)

45

P. Iordan. Ueber den sogenannten Heinrich den Letten. См. "Inland, Wochenschrift fuer Liv-, Est- u. Curl. Geschichte", 1858, № 4.

(обратно)

46

August Engelmann в Mittheil aus dem Gebiete der Geschichte Liv-, Est- u. Kurlands, Bd. IX, 1860, стр. 424, прим. 217.

(обратно)

47

О. с., стр. 6 и сл., 165-170. Надо заметить, впрочем, что окончательное суждение Г. Гильдебранда носит все же только условную форму.

(обратно)

48

MGH, SS, XXIII, стр. 237.

(обратно)

49

Historische Zeitschrift, Bd. XXIV, 1875, стр. 185.

(обратно)

50

L. Weiland в Goettingische gel. Anzeigen, 1877, стр. 785 и сл.

(обратно)

51

G. v. Brevern в Studien zur Geschichte Liv-, Est- u. Kurlands, Bd. I, стр. 87, прим. 2

(обратно)

52

С. G. v. Sievers. Die Lettenbugr Autine u. die Nationality des Chronisten Heinricus de Lettis, zwei Studien. Riga, 1878.

(обратно)

53

См. у A. Bielenstein. Die Grenzen des lettischen Volksstammes u. der lettischen Sprache in der Gegenwart u. im XIII Jahrh. 1892, стр. 468.

(обратно)

54

Ср. P. Гольтцманн, о. с., стр. 164, и Fr. v. Keussler в Neues Archiv, Bd. XLIV, 1922, стр. 365.

(обратно)

55

А. С. Лаппо-Данилевский. Биографические сведения о Генрихе Латыше по данным его собственной летописи — в "Библиографе" за 1888 г., № 5-6, стр. 213-224.

(обратно)

56

Ф. Кейсслер. Окончание первоначального русского владычества в Прибалтийском крае в XIII ст. СПб., 1900, стр. 87; то же по-немецки: Der Ausgang d. ersten russischen Herrshaft in den gegenwaertigen Ostseeprovinzen im XIII Jahrh. St. Petersb., 1897; затем, под тем же (немецким) загл. с добавл. "in Beleuchtung des Herrn A. Ssapunow" (St. Pet., 1898); его же возражение на отзыв А. Сапунова о вышеуказанной русской работе Ф. Кейсслера в "Отчете о 38 присуждении наград гр. Уварова", (СПб., 1898, стр. 79-132); его же Zur Frage der Nationalitaet des Chronisten Heinrich v. Lettland в Sitzungsber. der Gelehrt. Estn. Gesellschaft zu Dorpat 1905. Dorpat, 1906, стр. 53 и сл.; его же возражение Р. Гольтцманну в Neues Archiv, Bd. XLIV, 1922, стр. 364-365; его же Die Nationalitaet des Chronisten Heinrich v. Lettland [Heinrich von Lon] und seine Lebengang в SB d. Gesellsch. f. Gesch. u. Altert. zu Riga aus d. Jahre 1914. Riga, 1921, стр. 150–167.

(обратно)

57

Кроме выше упоминавшейся работы в Neues Archiv, Bd. XL III, еще: там же, стр. 650 — рецензия на статью Ф. Кейсслера "Die Nationalitaet d. Chronisten..." и в Bd. XLIV, 1922, стр. 366-368: ответ на возражение Ф. Кейсслера по поводу этой рецензии.

(обратно)

58

Н. Я. Киприанович. Ливонская хроника Генриха Латыша — в Сборнике учено-литературного общества при Юрьевском университете, т. VI, Юрьев, 1903, стр. 190-212.

(обратно)

59

О. с., стр. 237.

(обратно)

60

См. Х.3,12; XI.7; XII.6; XV.7; XIV.8; XXIX.3 и др. Сравн. резкие суждения о ливах: I, IV.6, Х.15, XIV.5.

(обратно)

61

Иоанн из Вирланда и Филипп Литовец. Ср. А. Ганзен, о. с. стр. 17; Г. Гильдебранд, о. с., стр. 166; Хроника: Х.7 и XV.9.

(обратно)

62

Ср. Р. Гольтцманн, о. с., NA, Bd. XLIII, стр. 166-169.

(обратно)

63

Споры о значении nos в Хронике см. А. Ганзен, о. с., стр. 16; Г. Гильдебранда, о. с., стр. 166; Р. Гольцманн, о. с., NA, Bd. XLIII, стр. 177 и сл.

(обратно)

64

Zur Frage der Nationalitaet des Chronisten в SB Gel. Estn. Ges. zu Dorpat — 1905. Dorpat, 1906, стр. 53 и сл.; его же статьи в Rig. SB — 1914, (Riga, 1914-1921), стр. 150 и сл. и в Neues Archiv, Bd. XLIV, стр. 366.

(обратно)

65

Neues Arch., Bd. XLIII, стр. 178.

(обратно)

66

H. Я. Киприанович отводил доводы Ф. Кейсслера тем соображением, что поименованные тут убитыми лэтты принадлежали не к области епископа, а к орденским землям: поэтому, будто бы, они и не названы nostri. Это сомнительно по существу и очень натянуто.

Тем не менее, ultima ratio Кейсслера-Гольтцманна все же не может быть признана неуязвимой. Цитированная фраза Хроники у обоих авторов приводится вне контекста и взятая таким образом выглядит действительно настолько недвусмысленно, что читателю остается лишь удивляться, как ни В. Арндт ни другие ее не заметили. В общем же контексте фраза звучит несколько иначе и далеко не бесспорно. Противоположение "из наших же", повидимому, относится (или в первой редакции относилось) вовсе не к лэттам, а к эстам: "врагов пало до пятисот и более, из наших же — немцев двое и лэттов двое". Буквально такой текст находим в первом издании у Грубера: Ex nostris autem ceciderunt duo Theutonici.

Правда, издание Грубера несовершенно, а слово Theutonici в лучших рукописях тут не встречается, но нельзя не признать, что конструктивно и логически данная фраза в издании Грубера кажется и правильнее и разумнее.

(обратно)

67

Ср. у К. Маркса о пруссах: "по приказу папы у них отнимали их детей, чтобы воспитывать из них "христианских янычар" и сохранять, как заложников". (Хронолог, выписки, "Большевик", № 24 1936 г., стр. 54).

(обратно)

68

По действовавшему с XII в. Decretum Gratiani (изд. Lugduni, 1559, p. I, Distinctio 72, pag. 249). Ср. Ф. Кейсслер, Die Nationalitaet., стр. 157. Собственно, возраст в 21 г. был минимальным и давал право на получение лишь низшей степени священнослужителя — субдиакона. Для посвящения в диаконы (и то "si meretur", "если заслуживает") надо было иметь 26 лет, и только большая нужда в клириках, наверное, обнаруживавшаяся в Ливонии в начале XIII в., оправдывает вышерпиведенное соображение, заимствуемое нами у Ф. Кейсслера.

(обратно)

69

Так думают, во первых судя по красочности (сделанного как будто очевидцем) описания морского боя с эзельскими пиратами во время этого плавания (VI 1.1-3); во вторых, потому что в дальнейшем изложение в Хронике становится более связным и подробным, чем до тех пор (ср. Г Гильдебранд, о. с., стр. 7; Ф. Кейсслер, Die Nationalitaet..., стр. 157). Р. Гольтцманн (о. с., NA, Bd. XLIII, стр. 182-183) предполагает, что Генрих в 1199 г. "находился в Магдебурге среди вновь навербованных в Ливонию пилигримов" и уже в 1200 г. (тринадцати лет!) прибыл в Ливонию с епископом. Основано это предположение на том, что только для этого прибытия епископа указано число его кораблей (22 корабя — IV. 1). Мы держимся старой версии о 1203 г.

(обратно)

70

Установившееся отождествление Имеры с нынешней р. Зеддой (см. наше примечание к переводу) отвергается новейшимисследователем Н. Laakmann'om (Zur Geschichte Heinrichs v. Lettland u. seiner Zeit в Beitraege zur Kunde Estlands im Auftrage der Estlaendischen Literaerischen Gesellschaft, Bd. XVIII, 2 Heft, Reval, 1933, стр. 61 и прим. 6). Г. Лаакманн считает, что Имера — это нынешний Кокенгофский ручей, и таким образом "церковь на Имере" есть папендорфская церковь (ср. с ниже излагаемой версией о тождестве Генриха-хрониста со священником папендорфским.

(обратно)

71

Уже А. Ганзен (о. с., стр. 17-18) выделил и систематизировал основные, а Г. Гильдебранд дополнил ссылки А. Ганзена еще рядом мест, где об участии Генриха в описываемых событиях можно судить по стилистическим особенностям изложения.

(обратно)

72

Папендорф, как приход, упоминается в 1326 г. (см. С. Е. Napiersky. Beitraege zur Geschichte d. Kirchen u. Prediger in Livland, Heft I. Riga, 1843, стр. 54), а до того уже в 1234 г. (ср. H. Hildebrand. Livonica vornaehmlich aus dem XIII Jahrh. im Vatikanischen Archiv. Riga, 1887, стр. 49, № 21). Г. Беркгольц имел в виду два документа 1259 г., объединенные в транссумпте, изготовленном клириком рижского епископства 27 сентября 1336 г. (опубликованы M. Perlbach'om в Urkunden des Rigaschen Kapitel-Archiv in der Fuerstlich Czartyskischen Bibliotek zu Krakau — см. Mitt. aus der Livl. Geschichte, Bd. XIII, стр. 1 и сл., особенно стр. 20 и сл.). Соображения Г. Беркгольца — в Vermischte Bemerkungen zu der vorstehenden Mitteilung Dr Perlbachs (ibid., стр. 24-48). Ср. SB Riga, 1914-1921, стр. 154, прим. 2.

(обратно)

73

Г. Беркгольц разумел тут раздел Толовы (XXVIII.9), о котором имеется и документальное свидетельство (Bunge. Liv-, Est- u. Kurlaendisches Urkundenbuch, I. Reval, 1853, № 70).

(обратно)

74

Ср. Ф. Кейсслер, Die Nationality.., стр. 156 и прим. 1.

(обратно)

75

Не напечатан. Цитируем по Ф. Кейсслеру (Die Nationalist... стр. 152 и сл.).

(обратно)

76

Dr. W. Neumann и К. von Lowis of Menar в SB der Ges. f. Gesch. und Alter., 1912, стр. 413 и 1913, стр. 97; L. Arbusow (s.). Grundriss der Gesch. Liv,- Est- u, Kurl., 4 Aufl. Riga, 1918, стр. 83. В то же время Р. Гольтцманн (Neues Arch., Bd. XL HI, стр. 605) считает, что эта версия "einen stark hypothetischen Charakter tragt".

(обратно)

77

См. Die Bau- und Kunstdenkmaeler von Westfalen. Muenster, 1885... специально: Kreises Ludinghausen, 1893, стр. 25. О роде фон Лон и его владениях: Westfaelisches Urkundenbuch, Bd. III, личн. указатель, стр. 42, и Bd. VI. Ср. Ф. Кейсслер, о., с., стр. 154 и 165.

(обратно)

78

Правда, и выражена она была Н. Бушем очень условно.

(обратно)

79

Изд. Lappenberg'a, стр. 374 — под 1140 г.; см. также А. Ганзен, о. с., стр. 344; Ф. Кейсслер, Die Nationalitaet..., стр. 166 и прим. I (редакционное).

(обратно)

80

Ср. А. Ганзен, о. с., стр. 22; Г. Гильдебранд, о. с., стр. 18-19.

(обратно)

81

В тексте прямо сказано: "начата была... первая осада".

(обратно)

82

А их нет.

(обратно)

83

Можно было бы даже думать, что и вся Хроника (I-XXIX), кроме последней главы, написана между февралем 1226 г. (после возвращения Генриха из Зонтаганы) и сёрединой апреля того же года, если бы этот срок не казался слишком кратким для такой крупной работы. Ср. Г. Гильдебранд, о. с., стр. 19; E. Bonnall. Russisch-Livlaendische Chronographie vin der Mitte des neunten Jahrh. bis zum Jahre 1410. St. Petersb., 1862, Commentar., стр. 63.

(обратно)

84

Ср. Г. Лаакманн, о. с., стр. 73 и прим. 42, 44. Например, XII.6 мирные переговоры и осада Беверина в 1208 г.; XIV.5 — нападение куров на Ригу в 1210 г.; XVI.2 — восстание 1212 г.; XIX.5 — морской бой в эзельской гавани — 1215 г.; XX.2 — поход на Лонэ в Гарриэн в 1216 г. (особенно много мелких частностей); XXII.2, 3 — битва при Пуидзэ в 1218 г.; XXII.9 — холодный поход в Гарриэн в 1219 г.; XXIII.7 — поход на Виронию; XXIII.8 — осада Мезотэн в 1220 г.; XXIII.9, 10 — битва у дер. Каретэн в 1220 г.; XXVIII.5 — взятие Дорпата в 1224 г.

(обратно)

85

О. с., стр. 18

(обратно)

86

Ср. Гильдебранд, о. c., стр. 21; Г Лаакманн, о. c., стр. 73.

(обратно)

87

Разрешение Иннокентия III брать монахов из любого монастыря в сотрудники (IX.6): по поводу приглашения еп. Альбертом Ротмара; то же — в связи с Фредериком из Целлы (XVIII.8); о праве назначения епископов — в связи с посвящением Теодериха (XV.4). Ср. Г. Гильдебранд, о. с., стр. 22 и наши примечания к переводу.

(обратно)

88

Из его вступительной части — ср. Г. Гильдебранд, о. с., стр. 24 и прим. 3.

(обратно)

89

Как это делает, например, один из русских исследователей (Ив. Юрьенс, о. с., стр. 34-35).

(обратно)

90

Г. Лаакманн, о. с., стр. 74.

(обратно)

91

Л. Арбузов, о. с., Acta Un. Latv., XV, 1926, стр. 336.

(обратно)

92

Эта же цитата есть и у Арнольда Любекского. Ср. А. Ганзен, о. c., стр. 19.

(обратно)

93

Отмечено одним из учеников Л. Арбузова. Ср. Л. Арбузов, о. c., Acta Un. Latv., XV, стр. 337.

(обратно)

94

А. Ганзен, о. c., стр. 11. Также Л. Арбузов, 1. с.

(обратно)

95

Neues Arch. Bd. XLIII, стр. 368.

(обратно)

96

Л. Арбузов, о. с., с. 337-338.

(обратно)

97

Buchmann. Geflugelte Worte, 23 Aufl., 1907; H. Christensen. D. Alexander lied W. von Ch. Halle, 1905.

(обратно)

98

Л. Арбузов (о. с., стр. 339-341) упоминает Reinerus Leodiensis (MGH, SS, XVI, стр. 677, и Roehricht. Testimonia de quinto bello sacro. Genevae, 1882, стр. 4 — под 1220 г.); Gesta crucigerprum Rhenanensium (Roehricht. Quinti belli sacri scriptores minores. Genevae, 1879, стр. 29-56).

(обратно)

99

Как, видимо, думает Л. Арбузов: о. с., стр. 335, прим. К.

(обратно)

100

Обращают на себя внимание картинные, полные живописных деталей описания битвы с литовцами в Торейде (IX.3, 4), нападения литовцев на Куббезелэ (XI.5), нападения куров на Ригу (XIV.5), смерти Фредерика из Целлы (XVIII.8), нападения на Ригу эзельцев (XIX.2); замечательный рассказ о трагическом положении епископского флота в эзельской гавани (XIX.5), сообщения об осаде крепости Мезотэн (XXIII.8), о битве у дер. Каретэн (XXIII.9), об осаде Дорпата (XXVIII.5, 6), о ледовом походе на Эзель (XXX.3) и взятии замка Монэ (XXX.4); наконец мелочи, в роде эпизода с головой Ако (Х.8), картины голода в осажденном Оденпэ, где лошади объедали хвосты друг у друга (XX.7) и т. д.

Добавим к этому такие патетические, иногда в своем роде художественные или ораторски убедительные и всегда красноречивые места, как молитва Филиппа рацебургского (XIX.6), характеристика его (ibid.), известие о смерти Сегегарда (XXIII.4), речь-проповедь Алебранда (XVI.4), речь епископа Альберта на Латеранском соборе (XIX.7), рассказ об изгнании датского судьи Годескалька (XXV.2), похвала богородице (ibid.), мысли о мире в Ливонии (XXIX. 1) и т. д.

(обратно)

101

См. также: XI.2, 6, 7; XII.6; XIII.4; XIV.3, 9, 10; XV.1, 2, 5, 7; XVI.2; XVII.2; XVIII.5, 7; XIX.2, 3, 4, 7, 8; ХХ.1, 2, 5, 6; XXI.1, 2, 6; XXII.1, 3, 9; XXIII.2,3,7; XXIV.6; XXV.1, 5; XXVII.2, 6; XXVIII.1, 6; XXIX.2, 3, 4, 7; ХХХ.1, 3, 4, 5.

(обратно)

102

О. c., стр. 32 и сл.

(обратно)

103

Очень интересны приводимые Р. Гольтцманном (о. с., стр. 179) наблюдения относительно транскрипции немецких собственных имен в Хронике. Смягчение конечного g в именах Magdeburch (III.4), Yborch (IV.1), Ysenborch (IX.6), Aldenborch (XIX.2), Lowenborch (XXI.1), Homborch (XXV.1) показывает, что автор по языку не принадлежит к верхне-немецкой зоне. Колебание между средне-немецкой и нижне-немецкой атрибуцией решается в пользу последней наличием следующих форм: Meyiendorpe или Meyendorpe (V.2, VI 1.1, VIII.2, IX.7), Harpenstede (VII.8), Gevehardus (Х.9, 12), Hamersleve (XIII.1), Wickbertus (XIII.2), Dasle (XXV.1). Таким образом, немецкий язык Генриха был, всего вероятнее, нижне-немецкий. Р. Гольтцманн подменяет этот вывод другим, гораздо более решительным, "dass auch Heinrich selbst ein Niederdeutscher gewesen ist", упуская из виду, что и иноземное дитя, воспитанное в одном из монастырей нижне-немецкой зоны, конечно, говорило бы на нижне-немецком, а не на ином диалекте.

(обратно)

104

Ср. А. Ганзен, о. с., стр. 23-43 (он использовал и старые исследования: Йог. Дан. Грубера — во введении к его изданию; Friedr. Konr. Gadebusch. Livlaendische Jahrbuecher, Bd. I, 1780; Oskar Kienitz. Vierundzwanzig Buecher der Geschichte Livlands, Bd. I, 1847); E. Bonnell. Die Chronologie... в Bulletin de la classe historico-philol. de l'Acad. de St. Petersb., XI, 1854; его же Chronographie… Comment., стр. 39–65; акад. Куник. Vorlaeufige Andeutugen ueber das Jahr der Schlacht an der Kalka mit besondrer Ruecksicht auf Heinrich den Letten в Bulletin…, XI, стр. 138-139; его же — О признании 1223 г. временем битвы при Калке — в Уч. Зап. Акад. Наук по I и III Отд., т. II, СПб., 1854, стр. 765-787; Г. Гильдебранд, о. с., стр. 39-41, 57; В. Арндт — MGH, SS, XXIII, стр. 240; Р. Гольтцманн, о. с., Bd. XLIII, стр. 183-205.

(обратно)

105

Обозначения года епископства ("во второй год епископства", "на третий год своего посвящения", "на шестой год", "в начале восьмого года", "был двадцать третий год посвящения епископа Альберта" и т. п.) регулярно начинают соответствующий отрезок изложения.

(обратно)

106

III.1, XV.1, XVI.1, XIX.7.

(обратно)

107

Епископский год в Хронике начинается весной (ср. IX, XI, XV, XXVIII и многие другие главы, начинающиеся открытием навигации) и кончается зимой или великим постом (ср. IX, X, XI, XIV, XVII-XXVI, XXIX, XXX).

(обратно)

108

Приведем несколько примеров. Из числа "внутренних противоречий Хроники": XV.1 начинается словами — "В год воплощения господня 1210, епископа же Альберта 13-й…", следующая же за ней глава XVI.1 — "Настал от воплощения господня 1212 год, епископства же четырнадцатый". Тут дело в том, что начало XV.1 относится ко времени до 25 марта 1211 г., но явно после дня посвящения Альберта (ср. наше прим. 152 к переводу), тогда как начало XVI.1 говорит о прибытии кораблей епископа, т. е. о времени после открытия весеннего плавания, что в Хронике — всегда позднее 25 марта. Из числа "противоречий Хроники" (собственно — Грубера) твердо установленным датам других источников: солнечное затмение в Х.16 приходится на восьмой год епископства, т. е. по груберову счету, на 1206 г., между тем точная дата его 28 февраля 1207 г.; наоборот, Латеранский собор 1215 г. (XIX.7) вполне правильно, и по Груберу, относится к семнадцатому году епископства. Объяснение разногласия то же и здесь: собор происходил в ноябре, а цифры года в "мариинском" и январском счете расходятся только для первых 2 1/2 месяцев года.

(обратно)

109

Ср. Э. Боннель, Die Chronologie...; его же Chronographie...; акад. Куник — Vorlaeufige Andeutungen. ... в Bulletin... XI, стр. 133-139; его же — О признании 1223 г. временем битвы при Калке — в Уч. Зап. Акад. Наук, т. II, стр. 765-787; А. Б. Салтыков. Хронология битвы при Калке — в Уч. зап. Инст. истории Ранион, т. IV, М., 1929, стр. 5-12. Также наше примечание к переводу.

(обратно)

110

О причине таких перестановок см. Р Гольтцманн, о. с. NA, Bd XLIII, стр. 190 и сл.

(обратно)

111

Особенно панегирически (и не без напрасных преувеличений) писал о ней Э. Боннель, ведя работу по сравнительной хронологии Генриха и наших летописей.

(обратно)

112

Между прочим Э. Пабста в его комментарии к переводу Хроники.

(обратно)

113

Интересно, что сами датские источники путают эту дату.

(обратно)

114

Р. Гольтцманн, о. с., стр. 189, прим. 1.

(обратно)

115

Пасхальный год начинался первым днем пасхи. До Р. Гольтцманна то же предположение (о пасхальном годе) высказывал Эдуард Винкельманн в Mitteil. aus d. Gebiete der Geschichte Liv,- Est- u. Kurlands, Bd. XI, 1868, стр. 315. Все прочие исследователи разделяли взгляд А. Ганзена о мариинском годе. Ср. Aug. Engelmann в тех же Mitteil., Bd.IX, 1860, стр. 423 и сл.; Э. Боннель, о. с. в Bulletin. XI, стр. 53; он же в Chronographie, Commentar., стр. 39, 44; Г. Гильдебранд, о. с., стр. 40; В. Арндт, о. с., стр. 240.

(обратно)

116

О. с., стр. 190 и сл.

(обратно)

117

Ср. наше примечание к переводу.

(обратно)

118

Аналогия с XI.8-9.

(обратно)

119

То, что в XV гл. два вступления, отмечено впервые Р. Гольтцманном.

(обратно)

120

Г Гильдебранд, о. с., стр. 51-52; Боннель, Chronologie, стр. 85 и сл. и Chronogr., Comment., стр. 63.

(обратно)

121

Г. Гильдебранд, о. с., стр. 36.

(обратно)

122

"Отеческая любовь", воспоминания о старых обидах, "коварство", "вероломство", "упорство язычников", "внушение божье", "кара пресвятой девы" и т. п.

Г. Гильдебранд так говорит об историографической манере Генриха (о. с., стр. 42): "Самые разнообразные события излагаются просто в последовательности по времени, когда случились, одно за другим или вперемежку. Факты у него отделяются от предшествующих и последующих весьма несовершенным образом. Никогда тут вещи не находятся в соотношении причины и следствия, нигде не упоминается неизбежность, с какою (именно в описываемом им) одно вытекает из другого, если только это не чисто внешнее взаимоотношение, как, например, между грабительским походом немцев и походом врагов". "Поскольку взаимоотношение событий в течение целого периода, развитие их ускользает от автора, они даже с внешней стороны не уясняются; остаются разрозненные факты, не связанные никакой внутренней нитью".

(обратно)

123

XXIX.9

(обратно)

124

См. перечень "потерпевших" в панегирике богородице (XXV.2)

(обратно)

125

Что у немцев так ценится и восхваляется автором.

(обратно)

126

"Христиане" — нередкий в Хронике синоним немцев с их союзниками.

(обратно)

127

О. с., с. 147.

(обратно)

128

В XXVIII.2 те же эпитеты приданы князю Вячко, находящемуся в Дорпате.

(обратно)

129

Кроме всего прочего, мы не знаем, не мог ли Вячко видеть в этих "помощниках", присланных из Риги, передовых будущего немецкого гарнизона в Кукенойсе.

(обратно)

130

В панегирике богородице русские князья занимают одно из очень видных мест, как враги ее и ее рижской колонии.

(обратно)

131

Выше они отчасти затронуты на стр. 9-13 и 29.

(обратно)

132

Г. Гильдебранд (о. с., стр. 20, прим. 1), впрочем, оговаривается, что у Генриха не было реальных оснований считать себя подчиненным ордену.

(обратно)

133

XVI.4, XXIII.8, XXVIII. 3, 7; см. А. Ганзен, о. с., стр. 20.

(обратно)

134

Вероятно, в противовес уже назревавшим притязаниям меченосцев.

(обратно)

135

К. Маркс. Хронологические выписки. "Большевик", № 24 1936 г. стр. 53 и 54.

(обратно)

136

Chronicon Montis Sereni (MGH, SS, XXIII, стр. 196; перев. наш — С. А.) выражается еще определеннее: "Бернард, муж, преданный делам мира сего, после многих войн, где проявил себя полным несправедливости (iniuriosus extiterat) во многих пожарах и грабежах, по внушению божьему... стал монахом".

(обратно)

137

И как бы уделив ему часть своего суверенитета — (ср. XI.3: "а так как сам он получил Ливонию от императора со всеми правами господства, то и их (меченосцев — С. А.) третью частью отдал им с полными правами и властью").

(обратно)

138

Ср. у Маркса: "Этот мелкий люд (северо-немецкое купечество — С. А.) и пришедшие с ними ремесленники встречали хороший прием до тех пор, пока они не начинали говорить о язве христианства и о десятине". Хронологические выписки. "Большевик", № 24 1936 г., стр. 51.

(обратно)

139

Ср. IV.7, а также упоминание о "старейшинах" Риги в XII.3 и др.

(обратно)

140

IX.9: "Сверх того епископ отослал в Ригу и много нанятых за плату людей". Может быть, конечно, тут разумеются и военные, но это мало вероятно, так как войско, повидимому, оплачивалось не. каким-то регулярным вознаграждением, а дележом добычи.

(обратно)

141

Любопытно, что в одном из подсказанных орденом враждебных епископу Альберту папских актов 1213 г. (Бунге, о. с., I, № 31) говорится о "тяжких обидах", испытанных меченосцами "от многих духовных и светских лиц".

(обратно)

142

По мере развития немецкой торговли в Прибалтике, расширения оборотов рижского порта в сношениях с Западом, по мере роста и укрепления сухопутных связей рижских (и других немецких) купцов в Ливонии с Новгородом, Псковом и Литвой, особенно же после вступления Риги, Дорпата, Ревеля в Ганзейский союз (ок. 1282 г.) интересы городов (купечества) приходят в прямое противоречие с политическими и экономическими домогательствами ордена (с 1237 г. — Тевтонского ордена, куда вошли и меченосцы), что приводит к жестокому столкновению в конце века, а затем — к длительной и тяжелой борьбе (ср. Л. Арбузов. Grundriss d. Geschichte Liv,- Est- u. Kurlands, 4 Aufl., Riga, 1918, стр. 51-62). Едва ли можно сомневаться, что уже во время епископа Альберта I позиция бюргерства в сильной степени определялась зарождавшимся антагонизмом с орденом, который, уже владея огромными доменами, но нуждаясь в сбыте и привозе, неизбежно вступал в конкуренцию с городами.

(обратно)

143

В Annales ecclesiastici Raynaldi — под 1225 г. (т. XIII, стр. 349, § 16) читаем (перевод наш): "Но в то время в странах Ливонии гораздо счастливее расцвела религия, а почитание веры христианской в них до того возросло и расширилось, что папа (pontifex) стал думать об учреждении там новой митрополичьей кафедры, написал Вильгельму, епископу моденскому, легату апостольского престола, и велел ему поддержать то, что окажется полезнее для святого дела, а обо всем известить". Ср. Г. Гильдебранд, о. с. стр. 139, прим. 1.

(обратно)

144

См. выше, стр. 29.

(обратно)

145

Г. Гильдебранд, как говорилось, допускает двух "заказчиков" — епископа и орден.

(обратно)

146

Г. Гильдебранд (о. с., стр. 145-161) и особенно Л. Арбузов (о. с., Acta Un. Latv., XV, стр. 285-333) находят следы пользования Хроникой Генриха или свидетельства о том в следующих источниках: Германн фон Вартбергэ (ок. 1378), Libellus gestorum (м. б., XIV в.), некоторые документальные данные XV в. об использовании Хроники противниками датской гегемонии в Прибалтике; Теодерих Нагель (XV в.), Крантц (ум. в 1577), Гетелэн (1541), Беккер-Писторий (1548), Хроника Кариона (1562), Eucaedius-Unverfehrt (1564), Руссов (1578-1584), Тизенгаузен (1575, ок. 1578 и 1587), Брандис (ок. 1600), Hiarne (ум. в 1678), Лодэ и Вернер (ок. 1677), Кельх (1695), Бреверн (1698). Несмотря на то, что этот перечень довольно велик, он отнюдь не свидетельствует о широте пользования Хроникой, так как заимствования из нее ничтожны.

(обратно)

147

Чем и объясняется малочисленность рукописей ее. Ср. Л. Арбузов, о. с., Acta, XV, стр. 286 и сл.

(обратно)

148

Dr Klaus Grimm. Das Baltikum. Berlin u. Stuttg., 1935

(обратно)

149

К. Маркс. Хронолог. выписки. "Большевик", № 24 1936 стр. 52.

(обратно)

Комментарии

1

Библия, Псал., 86, 4, где под именем Рааба разумеется Египет. В речи Генриха библейские цитаты весьма часты.

(обратно)

2

Имеется в виду Зегебергский августинский монастырь в Гольштейне, относящийся к бременской епископии, а не бенедиктинский монастырь в Зигбурге близ Бонна на реке Зиге. Ср. A. Hansen. Scripres rerum Livonicarum, Bd I. Riga u. Leipzig, 1853, стр. 50 и 58 — (дальше в ссылках: Ганзен).

Время первого появления немецких купцов в Ливонии старались установить на основании следующего места Хроники (XXIX.9): "Много дел и славных дел совершилось в Ливонии во время обращения язычников к вере Иисуса Христа за 67 лет, истекших с тех пор, как ливонская гавань впервые найдена была бременскими купцам". Так как эти слова Хроники, согласно вносимой Ганзеном поправке в хронологию Генриха, относятся к 1226 году, то первое прибытие немцев в Ливонию и принято было датировать 1159 годом. Спор о том, откуда именно прибыли они, из Любека или из Бремена, на основании того же отрывка, решали в пользу Бремена.

Оба эти положения, высказанные первыми исследователями Хроники, Иог. Дан. Грубером (Ioann. Dan. Gruber. Origines Livoniae sacrae et civilis, seu chronicon Livon. vetus. Francof. et Lips. 1740) и Ганзеном (о. с., стр. 30-31, 50, примеч. c и d; 58-60), долгое время пользовались общим признанием, но ныне целиком отвергаются.

Слова, отмеченные выше разрядкой, отсутствуют в лучшем издании Хроники, принадлежащем В. Арндту (Monum. Germ. Hist., SS, XXIII, стр. 231-332 и Oktav-Ausgabe), как отсутствуют и в рукописи № 2394 Рижской библиотеки (кодекс Скодейского), по которой издана В. Арндтом соответствующая часть Хроники. Известны они по editio princeps Грубера и перепечатке его у Ганзена. Издание Грубера сделано было по впервые найденной тогда рукописи, ныне числящейся под № XXXIII.1746 в Landesbibliothek в Ганновере, а эта рукопись (т. н. кодекс "о") принадлежит к группе интерполированных и, в результате многих весьма тщательных изысканий (С. Schirren. Codex Zamoscianus beschrieben und in seinen Varianten dargestellt в Festschrift d. Gel. Estn. Ges. zu Dorpat zum 50 Iubilaum der Kurl. Ges. fuer. Lit. u. Kunst in Mitau; Berkholz. Sitzungsber., Riga, 1874, стр. 48-53; R. A. Cederberg. Die Handschriften d. Chronik Heinrichs v. Lettland — по эстонски в Dorpater Histor. Zeitschrift, 1922, Dorpat, 1923 (заимствуем из работы Л. Арбузова — см. след.); L. Arbusow. Die handschritfliche Ueberlieferung des "Chronicon Livoniae" Heinrichs von Lettland в Acta Universitatis Latviensis, XV, 1926, стр. 236-243 и сл., 266. Устанавливается между прочим тождество кодекса "о" с codex Oxenstierna, родоначальником всех интерполированных рукописей Хроники) датируется 1550-1575 гг., причем, как установлено, содержит ряд заимствований из печатных изданий первой половины XVI века (Chronographia ecclesiae christlanae Генриха Панталеона, впервые изд. в сентябре 1550 г. в Базеле; Chronologia Ioh. Funccii, впервые изд. в 1552 г. в Кенигсберге; может быть, также Vandalia A. Krantz'a, впервые напечат. в 1519 г., и др.).

В частности, интересующий нас отрывок Беркгольц считал заимствованием из Хронологии Функция. Там сказано: "В этом году (1158) какие-то купцы (бременские, как умозаключают, исходя из сопутствующих обстоятельств [circumstantiis], желая попытать счастья и познакомиться с разными местами на суше и на море..." (перев. наш). Год 1158 заимствован тут из составленной в начале XVI века Jungere Hochmeisterchronik, но бременцы не упоминаются ни в Хронологии Функция, ни в этой хронике. Беркгольц считал мысль о бременцах догадкой автора Хронологии (ex circumstantiis colligitur), основанной на позднейшей зависимости рижской церкви от Бремена, о чем Функций мог знать и из Hochmeisterchronik и из Кранца. Наоборот, Hausmann и Hohlbaum в издании хроники Renner'a (1876, стр. XI и сл.) доказывали, что источником этого известия были для Функция бременские хроники (Rynesberch и Schene — конец XIV в.; см. Lappenberg, Brem. Gesch.-qu., стр. 62 и мн. др.). Л. Арбузов, автор последнего исчерпывающего исследования о рукописной традиции Хроники Генриха (о. с., стр. 242), вновь пересмотрев обоснования этих мнений, присоединяется к точке зрения Беркгольца.

Таким образом, отмеченное нами место, как несомненная интерполяция (притом очень поздняя) не может служить опорой выше приведенных хронологических соображений.

Дата прибытия Мейнарда выводится из следующего отрывка Хроники (XXIX.1): "и вернулся каждый в свою деревню, к своему полю, стали пахать и сеять в полной безопасности, которой не видали уже сорок лет, так как литовцы и другие племена ни до начала проповеди слова божьего в Ливонии, ни после крещения жителей никогда не оставляли их в покое и безопасности".

Поправка Ганзена относит конец упомянутого сорокалетия к 1226 г., а начало, следовательно, к 1184 году. Ср. Ганзен, о. с., стр. 30-31, 58-59 (примеч. Грубера). См. также Е. Pabst. Heinrichs von Lettland Livilfindische Chronik. aus dem Lateinischen uebersetzt und eriautert. Reval, 1867, стр. 4. (Дальше в ссылках: Пабст).

(обратно)

3

Русских князей Хроника везде именует reges (дважды — IX.10 и XI.9 — о Вячко и однажды — XV.13 — о Владимире Мстиславиче: regulus), то есть ставит их в уровень с королями Дании, Швеции, Германии, а иногда дает им, в частности в. князю новгородскому (XV.8, XXI.2, XXVI.2), реже — князю полоцкому (ХХ.3, XXV.2) и однажды в. князю киевскому (XXV. 1) даже титул magnus rex. Мы не сочли возможным устранить этот оттенок в переводе.

Наоборот, вожди ливов, эстов и др. называются в Хронике senior, изредка princeps ас senior (Х.8, XXI.2), лишь Каупо, пользующийся особым вниманием автора, однажды назван quasi rex et senior (VII.5).

"Король полоцкий" изображается здесь, как сюзерен страны, и в этом нет преувеличения. По словам одного из новейших исследователей истории Прибалтики, М. ф. Таубе (Michael v. Taube. Russische u. Litauische Fuersten an der Duena zur Zeit der deutschen Eroberung Livlands (XII u. XIII Jahrh.) — в Jahrbuecher fuer Kultur u. Geschichte d. Slaven, NF, Bd XI, Heft III-IV. Breslau, 1935, стр. 391 (дальше в ссылках: Таубе)), "русские, туземцы, немцы и, наконец, религиозно-политический центр тогдашнего западного мира (Рим) — смотрели на эту страну (Ливонию конца XII — нач. XIII в. — С. A.)_f как на часть Руссии": папа Клемент III в 1188 году утверждает епископство Икскюль in Ruthenia (F. G. v. Bunge. Liv-, Esth- und Kuriandisches Urkundenbuch, Bd I. Reval, 1853, № 10); Гонорий III в 1224 г. именует ливонских епископов с их сотрудниками fideles per Russiam constituti (ibid., № 66); Урбан IV в 1264 г. считал восточную Лэтгалию лежащей in regno Russiae (ibid., № 380).

В отличие от более северных (эстонских) обрастей, не раз бывавших объектом (обыкновенно мало удачных и непрочных) завоевательных предприятий варяго-руссов в X-XI вв., а затем — целью многих походов новгородских и псковских князей в XII-XIII вв.; в отличие также от восточной лэтгальской окраины (областей Адзелэ и Толовы), платившей день Пскову, но управлявшейся своими старейшинами, полоцкое княжество было не только весьма давним и прочным центром постоянной, "оседлой" русской власти в Ливонии, но и единственным до немцев центром "государственной" организации там вообще.

Полоцк — один из древнейших русских городов до половины XII в. наследственное владение потомков Рогволода, упоминается в наших источниках уже с половины IX в. (ПСРЛ, I, стр. 9 под 6370 г.), а в скандинавских сагах, под именем Palteskja, относится к еще более раннему времени (Antiquites Russes, t. I, стр. 105 (из Oervaroddsaga); II, стр. 170-211).

Вместе со своими уделами (Герцикэ, Кукенойс и, вероятно, еще иными) княжество полоцкое в XII в. владело всем средним течением Двины, примерно, от Двинска до Ашерадена, а в более древнее время, может быть, и нижним течением вплоть до моря, судя, по крайней мере, потому, что в раскопках к западу от Ашерадена находят предметы со знаками рюрикова рода (трезубец Владимира) (Таубе, о. с., стр. 373, прим. 7; 391, прим. 5 и 477 и сл.). К северу от реки княжество охватывало территорию вплоть до линии, идущей от устья р. Трейден-Аа к истокам р. Эвста.

Напрасно было бы, однако, предполагать, что вся эта, сравнительно обширная территория в одинаковой степени была освоена Полоцком. И старые и новейшие исследователи склонны рассматривать, как непосредственное владение князя полоцкого и удельных князей Герцикэ и Кукенойса, лишь ближайшие к политическому центру княжества местности, считая более отдаленные только "сферой влияния" соответствующего князя, где "подданство" ограничивалось не всегда регулярной данью и, временами, военной повинностью (И. Беляев. История Полотска. М., 1872, стр. 3 и сл., 15 и сл., 21 и сл.; В. Е. Данилевич. Очерк истории Полоцкой земли до конца XIV столетия. Киев, 1896, стр. 113; Ф. Ф. Кейсслер. Окончание первоначального русского владычества в Прибалтийском крае. СПб. 1900, стр. 2-3; Таубе, о. с., стр. 376-377, 389-390 и др.).

Не преувеличивая ни внутренней организованности самой русской власти в Ливонии, ни глубины ее политического и культурного влияния на местное население, необходимо отметить следующие факты: а) это была старейшая "государственная" власть в стране; б) князья Полоцка были не только de facto давними властителями ливов, но и юридически признавались в этом качестве даже противниками и соперниками (немцами); в) следы длительного русского влияния сохранились в общественно-политической и культовой лексике местных языков, а также и в топонимике. Ср. L. Arbusov. Fruehgeschichte Lettlands. Riga, 1933, стр. 42-46; Таубе, о. с. стр. 382 и сл., и др.

Неудивительно при таком положении, что немцы, тотчас по прибытии, обращаются именно к князю полоцкому за разрешением проповеди, а в дальнейшем вынуждены считаться с его противодействием, как с самым серьезным препятствием их закреплению и их независимости в Ливонии.

Исконной княжеской династией, наследственно владевшей Полоцком, были, как уже сказано, рогволодовичи, потомки известного нашей летописи Рогволода, в половине X в. (до Владимира св.), бывшего независимым владетелем Полоцка. Ряд обстоятельств (своеобразие княжеских имен этой династии, почти постоянная изолированность полоцкой политики от политической жизни рюриковичей, родовая ненависть и столетняя борьба между потомками Рогволода и "внуками Ярослава" в 1021-1129 г. и мн. др.) позволяет думать, что "внуки Рогволода" не принадлежали к Рюриковичам, так как и первый из них, Изяслав, сын Рогнеды, не мог быть сыном Владимира (о хронологических несоответствиях см. Таубе, о. с., стр. 395).

Ко второй четверти XII в. рогволодовичи настолько ослабели во внутренних распрях и борьбе с ярославичами, что не могли уже удерживать господство в Полоцке: со второй половины века на полоцком престоле появляются и князья из смоленских рюриковичей и, повидимому, литовские князья (ср. Таубе, о. с., стр. 396 — 398).

Князь Владимир, так часто и так определенно далее упоминаемый в Хронике, доныне представляет собою одну из загадочных фигур в генеалогии полоцкого дома, вообще изобилующей неясностями. В наших летописях его тридцатилетнее княжение нигде не упоминается. Нет его имени и в Слове о полку Игореве, хотя трое или четверо других князей полоцких поименно названы там. Вместе с тем, по скудости источников, оказывается невозможно подойти к вопросу и с другой стороны: нельзя установить, кто же именно княжил в Полоцке в последние 15 лет XII в. и в начале XIII.

Попытки генеалогически определить князя Владимира полоцкого делались не раз (М. Таубе в упоминавшейся работе (стр. 398 и прим. 19) насчитывает до девяти неудачных гипотез, напрасно, впрочем, ссылаясь при этом на Rafn'a (Antiques Russes. Copenhagen, 1850, стр. 482 и сл.), который будто бы "gibt sich die Muehe alle diese Hypothesen nachzupruefen", чего на самом деле у Рафна вовсе нет.). Н. М. Карамзин (ИГР, изд. 5, т. III, стб. 53-54), упоминая Владимира, говорит (ibid., примеч. 87): "Кто после Всеслава Васильковича, или 1181 года, княжил в Полоцке, не знаем. У Володаря минского был сын Василько: не он ли назывался и Владимиром?" Пересказывая далее сообщение Татищева, ссылающегося на пропавшую Хрущевскую летопись, о войне Василька Ярополковича дрогичинского в 1182 г. с Владимиром Володаревичем минским, Карамзин заканчивает так: "Сие известие могло бы служить доказательством, что сын Володарев назывался Владимиром, если бы не смешано было с явной ложью".

Рафн в Antiques Russes (I, стр. 483), более определенно держится той же версии, считая Владимира сыном Володаря Глебовича минского и, может быть, братом Василька.

Н. П. Лыжин в статье "Два памфлета времен Анны Иоанновны" (Известия Академии Наук по отдел. русского яз. и словесности, т. VII, СПб., 1858, стр. 49-64; см. ниже примеч. 37) неудачно отождествлял Владимира полоцкого с Владимиром Рюриковичем, упуская из виду, помимо всего прочего, то, что последний родился только в 1187 г., тогда как первый, по Хронике, уже в 1186 г. княжит в Полоцке (См. разбор мнения Лыжина у Довнар-Запольского (Очерк истории Кривичской и Дреговичской земель до конца XII ст. Киев, 1891, стр. 161)). Не более основательна гипотеза И. И. Срезневского (Известия Акад. Наук, т. VI, СПб., 1858, стр. 165), видевшего в действующем лице Хроники Володаря Глебовича минского, что едва ли вероятно, так как Владимир, по Генриху, умер в 1216 г., а это для Володаря, кажется, слишком поздно.

Боннель (Russisch-Livlaendische Chronographie. S. Petersb., 1862: Commentar., стр. 234-235) считал Владимира Хроники сыном Всеслава Васильковича, княжившего в Полоцке в 1180-1181 гг. Того же мнения был и В. Е. Данилевич (о. с., стр. 108-109) (И. М. Краснопёров (Очерк промышленности и торговли Смоленского княжества с древнейших времен до XV в. в "Историческом Обозрении", т. VII, СПб., 1894, стр. 83) называл Владимира Васильковичем, что, по отзыву Данилевича (о. с., стр. 109, прим. 79) "не основано ни на чем".), а Довнар-Запольский (Очерк истории Кривичской и Дреговичской земель, стр. 161-163), воздерживаясь от установления отчества Владимира, все же считал его — преемником Всеслава Васильковича.

В последнее время интересующий нас вопрос затронут был в двух работах: N. Baumgarten. Genealogies et manages occidentaux des Rurikides russes du X^e au XIII^e s. (Oriental. christian, vol. IX, № 35, 1927, стр. 32-33 и 36) и M. Таубе, о. с., стр. 396-399. Баумгартен определяет Владимира, князя полоцкого и минского, как сына Ростислава Романовича полоцкого (1151-1158) и кн. Софии Ярославны волынской, ссылаясь при этом на Татищева ("Le nom de son pere n'est donne que par Tat. — История Российская, III, 247").

Наконец, M. Таубе возвращается к определению Рафна: установив, что после Всеслава Васильковича начинается неясный период в истории полоцкого княжения, а в 90 гг. XII в. в Полоцке, вероятнее всего, сидел литовский владетель Мингайло (Ср. Голубинский. История русской церкви, 1.2; Антонович. Монографии по истории зап. и юго-зап. России, I. Киев, 1885, стр. 23 (на основании ряда литовских хроник, напр. Быховца — ПСРЛ, XVII, 479)), М. Таубе относит начало княжения Владимира ко времени более позднему, чем в Хронике, а именно к 1200 г. (Известие Хроники, относящееся ко времени, когда автора не еще не было в Ливонии, может быть, по мнению Таубе, заподозрено в смысле хронологической точности), а самого Владимира считает сыном Володаря, ссылаясь на Хрущевскую летопись. По мнению М. Таубе, Владимир Володаревич, по смерти всех сыновей Василька, как представитель соперничавшей с ним, близкой к литовцам линии минских Глебовичей, мог, следуя примеру отца, занять полоцкий престол.

Простой перечень всех этих противоречивых конъектур показывает, что вопрос о князе Владимире в окончательном виде пока неразрешим, недаром С. М. Соловьев, рассказывая (по Генриху) о русско- ливонских делах конца XII — нач. XIII в. и неоднократно упоминая "полоцкого князя", ни разу не называет его по имени (см. История России, изд. "Общ. Польза", I, стб. 609, 611, 613, 614, 617, 618) (В Русском Биографическом словаре это имя также отсутствует в перечне полоцких князей). Что же касается относительной вероятности, то ею для настоящего времени в наибольшей степени обладает определение Карамзина — Рафна — Таубе.

О дани ливов князю полоцкому говорит и Арнольд Любекский в Chronica Slavorum, кн. VII, гл. IX, 10 (Monum. Germ. Hist., Scriptor., XXI, стр. 212): "Король Руссии из Полоцка имел обыкновение время от времени собирать дань с этих ливов". Комментарий к этому месту Арнольда (не во всем правильный) см. у Ф. Кейсслера (Окончание первоначального русского владычества в Прибалтийском крае в XIII ст. СПб., 1900, стр. 9-11; по немецки: Der Ausgang der ersten russischen Herrschaft in den gegenwaertigen Ostseeprovinzen im XIII Jahrh. S. Petersb., 1897). Возражения Кейсслеру у H. Laakmann. Zur Geschichte Heinrichs von Lettland und seiner Zeit в Beitraege zur Kunde Estlands im Auftrage d. Estnischen Literaerischen Gesellschaft, XIII Bd, 2 Heft. Reval, 1933, стр. 58, прим. 3; см. также наши примечания 36 и 184.

Икескола — нынешний Икскюль на Двине выше Риги. По ливонски kula значит деревня. См. Пабст, о. с., стр. 4; A. Bielenstein. Die Grenzen des Lettischen Volksstammes in der Gegenwart u. im 13 Jahrh. St. Petersb., 1892, стр. 43,418, 421, 444; дальше в ссылках: Биленштейн.

(обратно)

4

Готландия — остров Готланд с крупным торговым городом Висби — на обычном пути из Германии в Ливонию.

Отрывок о крещении и обещании креститься, правильно переведенный по немецки Ганзеном и Пабстом, в единственном имеющемся русском переводе передан неточно: "обещали, хотя и ложно, что часть народа крестится перед началом постройки Икескольского замка, а когда замок будет совсем готов, то крестятся и остальные". См. Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края, т. I, Рига, 1877: Генриха Латышского Ливонская Хроника. стр. 75 (дальше в ссылках: ПС).

(обратно)

5

Первоначально имя Гольмэ (Holme), вероятно, относилось к наибольшему острову на Двине, называвшемуся просто Остров без всяких добавлений. Мейнард построил на Мартинсгольме, на восточной оконечности Далена свой второй бург и церковь. Позднее на северном берегу Двины, против Далена был выстроен другой замок, а окружающая область получила наименование Кирхгольма, по латвийски Salaspils, т. е. "город на холме", по русски — Салачи. Ср. Биленштейн, о. с., стр. 42, 43.

Транскрипцию имен Uldenago и Gerweder в перечне крестившихся Г. Трусман считал ошибочной в издании В. Арндта и предлагал читать: Ulde, Nago. Ger, Weder, приводя мало убедительные соображения о возможности отдельного смыслового существования этих четырех именных "половинок", как будто этим (притом и слабо доказанным) фактом исключается противоположная возможность бытования тех же имен в слитной форме. См. Записки отд. русской и слав, археологии Русского археологического общества, т. VII, вып. 2, стр. 98-99: "О некоторых погрешностях в Ливонской хронике Генриха по изданию В. Арндта".

(обратно)

6

Архиепископом бременским был Гартвик II (1184-1207). Ср. В. Арндт, о. с., стр. 241, прим. 40.

Точная дата посвящения Мейнарда неизвестна: Арнольд Любекский (о. с., VII.9.1) указывает 1186 г., тут же, однако, ошибочно называя местом епископской кафедры Ригу (еще не существовавшую), вместо Икскюля.

(обратно)

7

Торейда — в окрестностях нынешнего Трейдена, соседняя с двинскими ливами, была центральной и главной областью ливов. Имение, замок и церковь Трейден доныне по латвийски называются старым именем Турайда. Торейда лежала по Обе стороны р. Аа (Койвы); к югу от нее была земля двинских ливов, с запада — море, с севера — округа Метсеполэ и Идумея, с востока — Венден и лэтигаллы. См. Биленштейн, о. с., стр. 47.

Фраза о жатве, правильно переведенная Ганзеном и Пабстом, в ПС переведена неверно: "дабы посевы были плодоноснее".

(обратно)

8

О человеческих жертвоприношениях ср. Adami Brem. De situ Danorum, 94; Ditmarus Merseburg., I. 1 (конец); Helmoldi Chron. Slavor., II, гл. 12, № 9. Также J. Grimm. Deutsche Mythologie, 2-е Ausg., стр. 627 и сл.

О гадании с конем и копьями ср. Saxo Grammaticus, Hist. Danor. 1. 14; Ditm. Merseb., VI, гл. 17 (в конце).

У Саксона (о Ругах): "Перед святилищем слуги обыкновенно размещали тройной ряд копий. Они соединялись попарно накрест и втыкались остриями в землю, а ряды разделялись равными промежутками. Если конь. эти ряды переступал сначала правой, а не левой ногой, предзнаменование считалось счастливым" (перев. наш).

(обратно)

9

Слова из 3-го письма Сульпиция Севера к его невестке Бассуле о смерти св. Мартина. Ср. Ганзен, о. с., стр. 55; В. Арндт, о. с., стр. 242 прм. 44.

"Бесхитростно. словами" — Библия, Притчи Солом., 14, 15.

(обратно)

10

Ватмал — грубая шерстяная ткань: у ливов wadmal у лэттов — wadmals. Ср. примеч. Грубера у Ганзена, о. с., стр. 56; В. Арндт о. с., стр. 242, прим. 45.

"Здравствуй, равви" — Библия, Матф. ев., 26, 49.

(обратно)

11

Папой в 1191-1198 г.г. был Целестин III. Судя по сказанному ниже в II.3, папой была дана и привилегия на проповедь крестового похода в отпущение грехов.

(обратно)

12

Шведский герцог, вероятно, ярл Бригер I, герцог остготландский. Ср. Ганзен, о. с., стр. 57; Пабст, о. с., стр. 11.

Готы — жители Готланда.

Куры принадлежали к племени ливов, жили на западном берегу Курляндии и северном выступе его.

Вирония — на северном берегу Эстонии.

(обратно)

13

Надгробная надпись, сохраненная у Chytraeus Saxon, кн. 31, л. 980, указывает, как дату смерти Мейнарда, 1196 г. См. Bonnel. Russisch-Livlaendische Chronographie. S. Petersburg, 1862; Commentar. стр. 43. День смерти, по этой надписи, 12 октября, в других источниках отнесен к 11 октября (Necrologium Luneburg. у Wedekind, Noten etc, III, 76) и даже к 14 августа (Gelenius. De admiranda sacra et civili magnitudine Coloniae Agripp. 1645, стр. 713). Ср. В. Арндт, о. с. стр. 242, прим. 50. О Мейнарде см. Е. Bonnell. Chronographie, стр. 42-43; ibid. Commentar., стр. 235; Pabst. Mefnhart Livlands Apostel, I-II. Reval, 1847-1849; Das Inland, eine Wochenschrift f. Liv-, Est- u. Curl. Geschichte, Geogr., etc., 1846, № 46; 1850, №№ 10, 18, 20, 31, 36 и 44.

"Слег в постель… созвал" — Библия, 1 кн. Маккав. 1, 5-6.

(обратно)

14

Lucca — Loccum в провинции Ганновер.

Бременский архиепископ — тот же Гартвик II.

Известия о Бертольде Альберта фон Штаде, Арнольда Любекского и Альберика см. у Ганзена, о. с., стр. 62-63 (примечания Грубера).

О времени пребывания Бертольда аббатом в Локкуме см. Scriptores rerum Prussiearum, II, 23, № 1.

(обратно)

15

"Место Риги" — место будущего города, по видимому, называвшееся так еще до его основания. Ср. примеч. Грубера у Ганзена, о. с., стр. 64.

О Рижской горе см. Hermanni de Wartberge chronicon Livoniae, herausg. v. E. Strehlke. Lpz., 1863(separatabdr. aus Scriptores rerum Prussic.), стр. 15 и 96; Livlaendische Reimchronik (Scriptores rerum Livonicarum, I, 532, стих 557); Биленштейн, о. с., стр. 36.

(обратно)

16

"Как псы на блевотину возвращаются" — Библия, Притчи Солом. 26, 11. В ПС пропущено.

"Речами, а не мечами" — игра слов; verbis, non verberibus (словами, а не ударами). У Ганзена (о. с., стр. 65): "mit Reden und nicht mit Ruten"; у Пабста (о. с., стр. 16): "in Liebe, nicht durch Hiebe"; В ПС — "любовью, а не побоями".

Понимая (о заложниках) colfigendae. causa в буквальном смысле "для сбора", Пабст отмечает: "следовательно, они согласились все же дать заложников", кажется, ошибочно.

(обратно)

17

В большинстве рукописей Хроники описание смерти Бертольда заканчивается фразой: nono Calendas augusti MCXCVIII, т. е. 24 июля 1198 года. По Арнольду Любекскому (о. с., кн. VII, гл. IX, 6), битва была летом.

Отыскивая "погрешности" в издании В. Арндта, Г. Трусман (Записки отд. русской и слав, археологии Русского археологического общества, т. VII, вып. 2, СПб., 1907, стр. 98-99) предлагал читать вместо: "tam equis, quam navibus. Livonum perdunt segetes (11.7) — "tam equis, quam manibus" (?).Мы не видим к тому ни малейших оснований и сочли бы такую поправку порчей текста. Оснований, впрочем, не приводит и автор "поправки".

(обратно)

18

"С плуга", то есть с участка земли, вспахиваемого одним плугом. Ср. Helmoldus, I, 12: "...подать с каждого плуга мера зерна. У склавов один плуг (aratrum) вырабатывает пара быков или один конь" (ibid. I, 14. 87). Ср. В. Арндт, о. с., стр. 244, примеч. 53.

(обратно)

19

Корабли и войско из Германии прибывали, как видно из дальнейших глав, около времени пасхи: ливы торопятся покончить дело до появления военной силы.

(обратно)

20

О принадлежности Альберта к роду фон Аппельдерн см. ниже прим. 360. Генеалогические соображения Грубера о нем же см. у Ганзена, о. с., стр. 67-69.

По мнению большинства исследователей Хроники, год "от воплощения" у Генриха начинается с 25 марта, от благовещения ("мариинский год"). Автор одной из последних работ о Генрихе — Роберт Гольцманн (Robert Holtzmann. Studien zu Heinrich v. Lettland в Neues Archiv der Gesellschaft fuer aelt. deutsche Geschichtskunde, Bd XLIII, Hannov. u. Lpz., 1922, стр. 159-212), как до него Эдуард Винкельманн (Mitteilungen aus dem Gebiete der Gesch. Liv-, Est- u. Kurlands, Bd XI, 1868, стр. 315), утверждает, что Генрих пользовался "пасхальным годом", т. е. 1199 г., напр., начинался у него с 18 апреля (с первого дня пасхи). Не останавливаясь здесь на оценке этих двух мнений (см. наше Введение, стр. 41), заметим только, что какого бы из указанных терминов ни придерживался автор Хроники, но посвящение епископа Альберта, несомненно состоявшееся весной (во всяком случае до пасхи), он должен был отнести не к 1199, а к 1198 году, как это и значится в тексте Хроники.

Дакия — обычное в средневековой практике наименование Дании.

Канут VI (1163 — 12 ноября 1202 г.) — сын Вальдемара I, с 1182 г. король датский.

Вальдемар — герцог шлезвигский, позднее король Дании.

Авессалом — архиепископ лундский с 1179 г. по 21 марта 1201 г.

Филипп Швабский, младший сын Барбароссы, с 6 марта 1198 г. германский король. Женой его была Ирина, дочь византийского императора Исаака Ангела. Здесь разумеется не коронование, а торжественное шествие императора в короне, воспетое Вальтером фон дер Фогельвейде. Ср. Ганзен, о. с., стр. 69 и 466; Пабст о. с., стр.21; Hurter. Geschichte des Papstes Innocenz III, Bd. I,стр. 289.

Булла Иннокентия III от 5 октября 1199 года содержит мысль о приравнении крестового похода в Ливонию походу в Палестину. См. F. G. v. Bunge. Liv-, Esth- und Kurlandisches Urkundenbuch, Bd I. Reval, 1853, №№ 14, 15; дальше в ссылках: Бунге.

(обратно)

21

Tremonia — Дортмунд в Вестфалии.

Yborch — Ибург в Оснабрюке.

(обратно)

22

Динамюндэ — восточнее нынешнего устья Двины, т. н. "Старая Двина".

Румбула — нынешний Руммель. Так называлась быстрина по главному руслу Двины, несколько ниже Кирхгольма, по русски именовавшаяся "румба рижская". Ср. Биленштейн, о. с., стр. 42.

В ПС pro sede sua (Stuhl у Ганзена и Пабста) переведено — "за своей стулой" (?!). — Слова "будто бы… мира" пропущены.

(обратно)

23

Первое из этих объяснений единственно правильное. Сопоставление Riga с латинским rigare — наивность: Rige — не латинское а, вероятно, нижне-немецкое слово и значит "поток, канал, канава". По Пабсту (о. с., стр. 24), под этим именем, позднее измененным по латвийски в Rising, следует разуметь боковой проток Двины, может быть, остаток прежнего рукава ее, имевший около 1200 года еще достаточную ширину, чтобы считаться озером. Биленштейн (о. с., стр. 37-39) производит название города не от немецкого, а от латвийско-литовского корня ri(n)g.

(обратно)

24

Ганзен (о. с. стр. 74) и Пабст (о. с., стр. 25) полагали, что под portus ipsorum можно разуметь не гавань семигаллов, а гавань нарушителей интердикта. Нам это понимание не кажется правильным: в этом случае надо было бы сказать не portum, a portus ipsorum, так как не обязательно предполагать, что нарушители явятся из какой-то одной гавани. Гавань семигаллов, по предположению Грубера (см. Ганзен, ibid.), это — устье р. Мухи (Курляндской Аа), во время Генриха впадавшей прямо в море.

Папский запрет продиктован, вероятно, желанием епископа Альберта создать своего рода монополию для будущей рижской гавани.

В ПС неверно переведено: "по просьбе… того же преосвященного епископа" и пропущено: "сообща постановили считать под интердиктом".

(обратно)

25

Пабст (о. с., стр. 26) предполагает, что нарушителями запрета были русские, не считавшие себя связанными чужеземным постановлением, но никаких обоснований этого предположения не приводит, кроме мало убедительной ссылки на VI 1.7. Боннель (Chronographie, Comment., стр. 45), разделяя ту же мысль, основывается на том, что только русские могли "спуститься по Двине, не имея склада в Риге".

(обратно)

26

Мейендорпэ — Мейендорф, к западу от Магдебурга. Позднее (ср. IX.7) Конрад, по имени феода, стал называться "из Икскюля".

Леневарден — замок ливов на Двине к востоку от Икскюля, в 53 км от Риги. Развалины позднейшего, выстроенного на том же месте немецкого замка еще видны в парке нынешнего (Географические справки мы заимствуем у Пабста, Биленштейна и Сапунова: "ныне", "нынешний" относятся, следовательно, к концу XIX в.) Ленневардена (по латвийски Лельвардэ). Название замка (не лив. происхождения, а латвийского — из lels — "большой" и wards — "имя": Лельвардэ — примерно, "составным именем", "знаменитый", свидетельствует о значении его уже в раннее время. В русских документах XVI в. он упоминается (Карамзин, ИГР, т. IX, гл. V, прим. 452), как "Лелеверт", "Лиговер". Ср. Биленштейн, о. с. стр. 43-44; Сапунов, о. с. стр. 483 и примеч. 259.

Даниил и Конрад — первые вассалы епископа. В отличие от пилигримов, остававшихся в Ливонии редко дольше одного года, такие ленники епископа, получая замки и землю в феод, надолго закрепляются в стране' и постепенно образуют одну из весьма влиятельных сил там.

(обратно)

27

"Стеной стать в защиту дома божьего" — часто встречающееся в Хронике выражение. Ср. Библия, Иезек., 13, 5.

Novum Monasterium — Неймюнстер в Гольштейне к северо-западу от Зегеберга.

"Дает красноречие проповедникам" — ср. Библия, Псал. 67, 12.

Отрывок "с помощью того. Проповедникам" в ПС переведен неверно: "и под руководством епископа".

Алебранд, ниже именуемый в подлиннике и Алабранд, в переводе у нас везде в первой форме.

(обратно)

28

В ПС пропущено: "ценившие. принадлежал" и "желая их перевоспитать".

(обратно)

29

О цистерцианцах в Динамюнде см. Fr. v. Keussier. Die Gruendung des Cistercienserklosters zu Duenamuende in Livland. Fellin, 1884, и его же Die Genealogie des Cistercienserklosters zu Duenamuende (Mitteil. aus d. livl. Geschichte, Bd XIV, H. 1, стр. 111-128).

Учреждение ордена меченосцев приписано Теодериху потому, вероятно, что в это время (1202 г.) епископ Альберт был в отсутствии, а Теодерих замещал его.

Наименование меченосцы, gladiferi, ensiferi — позднейшее и в Хронике ни разу не встречается.

Г. Гильдебранд (Н. Hildebrand. Die Chronik Heinrichs v. Lettland. Berlin, 1865, стр. 58-60; дальше в ссылках: Гильдебранд), отмечая неопределенность этого сообщения Генриха (eodem tempore, fratres quosdam и др.), полагает, что относится оно скорее к моменту возникновения мысли об ордене, чем самого ордена, первоначально представлявшего собою лишь небольшую и организационно не объединенную группу рыцарей. Это мнение едва ли может вызвать возражения. Орден, конечно, развивался постепенно, недаром в ближайшие за учреждением его пять лет в Хронике имеется лишь два упоминания о "братьях-рыцарях" (IX.2 и Х.8). Трудно, однако, согласиться со ссылкой Гильдебранда на буллу Иннокентия III, также будто бы подтверждающую его мысль об отсутствии ордена, как организации, в первые годы. Имеется в виду булла от 12 октября 1204 г. к духовенству бременской церкви о крестовом походе в Ливонию (Бунге, о. с., № 14). В ее центральной части с достаточной определенностью говорится именно об ордене: "Достопочтенный брат наш Альберт, епископ их (ливов), прилагая действенные усилия к их обращению, позаботился учредить три духовных "ордена, а именно: цистерцианцев монахов, каноников по уставу, и верных мирян (fidelium laicorum), которые в одеянии храмовников мужественно и сильно противостояли бы варварам, нападающим там на новое насаждение веры христианской" (перев. наш).

Таким образом, папа признает факт существования учрежденного Альбертом ордена, ни словом при этом не упоминая о своей санкции.

Действительное утверждение ордена Иннокентием III состоялось в 1210 году и содержится в булле от 20 октября, утверждающей раздел Ливонии (Бунге, о. с., № 16). Сопоставление соответствующих мест этой буллы с упомянутым текстом Генриха не позволяет решить, пользовался ли наш автор именно ею или какою-то более ранней, нам неизвестной. Ср. Е. Strehlke. Hermanni de Wartberge Chronicon Livoniae. Lpz., 1863, стр. 16; дальше в ссылках: Штрельке). Характерно между прочим отсутствие и в этой булле (как и в выше цитированной) описания орденского знака (крест и меч — по Генриху). Ср. Petrus Dusburg., Chron. Pruss, p. 2, с. 4: на белом плаще красный крест, а под ним красный меч острием книзу.

Что Генрих мог иметь в руках какой-то письменный источник, и скорее всего папский акт, представляется тем более вероятным, что сам он в Ливонии тогда еще не жил.

(обратно)

30

Зеегазуен — недалеко от Мейендорфа. Листрия, Lister — в то время особая область Дании. Всего их было три: Галландия, Листрия, Блекингия (Блекинген). Ср. примеч. Грубера у Ганзена, о. с., стр, 79.

(обратно)

31

Ср. Библия, Псал. 56, 7. В ПС неверно: "в собственные свои сети", тогда как у Пабста и у Ганзена правильно.

Следующее далее упоминание Висби — первое вообще упоминание этого города в литературе. Ср. L. Arbusow. Die handschriftliche Ueberlieferung des "Chronicon Livoniae" Heinrichs von Lettland в Acta Universitatis Latviensis, XV, Riga, 1926, стр. 296.

(обратно)

32

Собственно: "кстати и некстати", "во время и не во время" — ср. Библия, 2 посл. к Тимофею, 4, 2.

(обратно)

33

Весь этот рассказ любопытен для характеристики далеко не абсолютного послушания пилигримов епископу, который, как видим, оказывается вынужденным дать разрешение на бой, чтобы бой не начался вопреки его запрету. Другие примеры того же см. ниже.

"Послушание лучше жертвы" — см. Библия, 1 кн. Царств, 15, 22.

(обратно)

34

Piratica — разбойничье судно, легкий и быстрый корабль особого типа. В Хронике упоминается только у куров и эзельцев. Может быть, соответствует термину бригантина. Ср. Пабст, о. с., стр. 36.

В ПС, вместо "60 человек", неверно — "16".

(обратно)

35

Авессалом, архиепископ лундский, упоминавшийся выше в II 1.3, умер в 1201 году. Андрей был его преемником.

Сын Сунно из Кнардрупа, получивший отличное образование в Британии, Франции и Италии, Андрей, по возвращении на родину, стал канцлером короля Канута младшего, а по смерти Авессалома — архиепископом лундским, примасом Швеции и постоянным легатом апостольского престола для севера. О нем с похвалой говорят: Saxo Gramm. в посвящении к истории; Арнольд Любекский (кн. III, гл. 5, 2 и кн. IV, гл. 8) и другие. Ср. примеч. Грубера у Ганзена о. с., стр. 106; также Gams. Series episcoporum eccl. catholicae, стр. 330.

Если "с мощами" (cum reliquiis) тут не ошибка, то удивительна краткость этого как бы случайного упоминания. В изложении клирика-автора она выглядит настолько странно, что, вместо веского cum reliquiis, мы предпочли бы видеть в тексте малозначащее cum reliquis ("с остальными"), если бы этому не препятствовало отсутствие в издании В. Арндта такого чтения (в вариантах). Нужно, впрочем, признать, что это место не вызвало замечаний ни у кого из комментаторов.

(обратно)

36

Balista у Генриха — метательное орудие, но едва ли это, как думал Йог. Готфр. Арндт (Der Lieflandischen Chronik erster Theil von Liefland unter seinen Bischofen etc., Halle, 1747) и Ганзен (о. с.; стр. 53), тяжелая осадная машина, мечущая бревна и большие камни. Вернее — это было нечто в роде арбалета (arcubalista), как, повидимому, думал Пабст (о. с., стр. 6). Из дальнейшего (напр., XIV.5, XV.3 и др.) видно, что балистарии (арбалетчики) довольно легко передвигались по полю сражения со своими самострелами, чего нельзя и предполагать о настоящих осадных камнеметных орудиях.

Фраза "не решавшихся… Двину" в ПС переведена неверно: "которых стрелы не перелетали через Двину"

Задаваясь вопросом, "что было поводом к наступательному образу действий полоцкого князя" против немцев, Ф. Кейсслер (Окончание... стр. 8-11) так и не находит ответа. Если Владимир хотел уничтожить в самом начале "могущество немцев", то, по мнению этого автора, "было большой ошибкой с его стороны, что он не вошел в соглашение с ливами и не только не склонил их на свою сторону, но еще обложил их контрибуцией". Выдумку Боннеля (Chronographie, стр. 20, и Commentar, стр. 45), будто бы Владимир мстил за убийство русского купца (Хроника, IV.7, ср. выше примеч. 25) и за стеснение плавания по Двине, Кейсслер приводит без всякой критики, и наоборот, старательно опровергает объяснение, даваемое С. М. Соловьевым (о. с., I, стб. 611), у которого сказано: "Они (князья полоцкие С. Д.) привыкли ходить войною на чудь и брать с нее дань силою, если она не хотела платить ее добровольно. Точно также хотели они теперь действовать против немцев". Между тем объяснение С. М. Соловьева, может быть, наиболее правдоподобно, притом, вопреки доводам Кейсслера, оно находит себе подтверждение и у Арнольда Любекского. Уже частью цитированное нами место в Chron. Slav, гласит: "Король Руссии из Полоцка имел обыкновение время от времени собирать дань с этих ливов, а епископ в ней отказал ему. Оттого он часто делал жестокие нападения на ту землю и упомянутый город" (Ригу — С. А.). Усиливаясь доказать, что епископ, вообще в первые годы избегавший столкновений с русскими князьями, не мог бьггь виновником задержки ливами дани Владимиру в 1203 г. (ср. ниже примеч. 184), Кейсслер упускает из виду, что известие Арнольда Любекского можно понять и в другом смысле: епископ отказался сам платить дань, чтб и послужило поводом к нападению Владимира. Вообще аргументация Кейсслера в этом месте мало понятна. Приведенный отрывок из Chronica Slavor. он почему-то считает опровергающим (?!) С. М. Соловьева. Отметим, что и Г. Лаакманн (о. с., стр. 58, прим. 3) считает толкование фразы Арнольда у Кейсслера неверным.

(обратно)

37

Герцикэ — русская военная колония, замок на Двине и княжество, удел Полоцка. Кроме Генриха, упоминается у Германна фон Вартбергэ в Chron. Livoniae (Штрельке, о. с., стр. 19) (Герман говорит тут о Кукенойсе и Герцикэ, что в них "тогда (нач. XIII в. — С. А.) жили схизматики"), у Дитлеба фон Альнпекэ в Рифмованной Хронике (см. у Ганзена, о. с., стр. 534, стихи 669-685) и во многих актах XIII-XIV в.в. (В рукописи В Тидрек-саги, в рассказе о поединке союзника и вассала Аттилы Гильдебранда с греческим ярлом, вместо jarl einn af Greka, читается jarl einn af Gersekeborg, fraendi Valldemars konungs, то есть "ярл из города Герсекэ, родич Владимира конунга", что А. Н. Веселовский считал не опиской, а "фактом местного приурочения". См. Saga Didriks konungs af Bern изд. С. R. Unger, Christiania, 1853, стр. 271; A. H. Веселовский. Мелкие заметки к былинам (Журнал Мин. Нар. Просв., 1896, август, стр. 235 и сл.; его же — Русские и вильтины в саге о Тидреке Бернском (Веронском). СПб., 1906, стр. 73-75 (указанием последней работы мы обязаны Е. А. Рыдзевской); ср. также Ф. Кейсслер, — Окончание. стр. 5-6, прим. 12). Позднейшие вслед за Хроникой Генриха, упоминания относятся к 1230 г. к 19 апреля 1239 г., к 1256 г., к 1 июня 1298 г. и к 1359 г. См. Боннель, Chronographie, стр. 51, 58, 71, 93; ibid., Comment., стр. 79-80; Бунге, о. с., I, №№ 163, 288, 572, 573; Биленштейн, о. с., стр. 99.

Город Герцикэ был, повидимому, и велик и богат, судя по его латинскому эпитету в Хронике (urbs, а не только castrum), и потому, что в нем было несколько церквей, и по множеству ценной добычи, какую немцы не раз там брали. См. XIII.4, XVIII.4, 9. Ср. Таубе, о. с., стр. 391 и прим. 3.

Довольно обширна была и территория княжества, как это устанавливается и старыми и, особенно, новейшими исследованиями (См. упоминавшиеся работы И. Беляева, В. Е. Данилевича, А. Биленштейна, ф. Кейсслера (Окончание...), также М. Довнар-Запольского (Очерк истории Кривичской и Дреговичской земель); из новых работ: Г. Лаакманн, о. с., стр. 91-95; Н. Dopkewitsch. Die Burgsuchungen in Kurl. u. Livland vom XIII-XVI Jahrh. в Mitt, aus d. Gebiete d. Gesch. Liv-, Est- u. Kurl. Riga, XXV, 1933, стр. 54; M. Таубе, о. с., стр. 435-437. Последний, говоря об обширности княжества, остроумно замечает: "недаром оно в 1209 г., при немцах, должно было составить тройной лен") на основании сохранившихся актов (Напр., акты 1209, 1211-12, 1213, 1224 и 1348 гг. (Бунге, о. с., I, №№ 15, 23, 38)). Княжеству принадлежала прежде всего: а) вся область вокруг замка на правом, а частью и на левом берегу Двины, от устья Эвста на северо-западе до нынешнего динабургского округа на юго-востоке, в частности замки (бурги): Герцикэ, Дубена (против Герцикэ за рекой); дальше к сев.-востоку — Лепенэ (9 км к востоку от нынешнего Ливенгофа), Aszute (ныне Osot, Assoten под Крейцбургом); Гердинэ и Бебернинэ — к сев. востоку от Крейцбурга; область на правом берегу Двины южнее замка Герцикэ до нынешней Ликснянки, а, может быть, и несколькими км ниже по реке; б) за Эвстом (впоследствии область архиепископского замка Зессвеген) — бурги: Zcessowe, Sessowe (ныне замковая гора в Зессвегенском парке на левом берегу ручья Зессе); Alene (ныне, вероятно, там Ohlenhof — в приходе Зессвеген); Negeste и Магхпе — оба в приходе Берсон; севернее — не вполне до сих пор определенная топографически область с бургом Autine; в) к этому М. Таубе добавляет некоторые русские опорные пункты еще в иных местах, как напр., Ruschendorf на Эвсте (см. также Г. Лаакманн, о. с., стр. 93; К. v. Lowis of Menar. Burgenlexicon f. Alt-Livl. Riga, 1922, стр. 27 и др.) и Freli.

Отводить границу княжества дальше на восток и юго-восток, как делают это Г. Лаакманн и Л. Арбузов, М. Таубе не считает возможным, разделяя в этом случае мнение Данилевича, на том основании, что местность южнее озера Любань и восточнее линии Любань — Прели — Ликсна "имела собственную, независимую от Герцикэ историческую судьбу", почему и "нет никаких оснований допускать, что вся эта восточно-лэтгальская земля принадлежала к княжеству Герцикэ" (Таубе, о. с., стр. 436-438 и прим. 15).

Не вся территория княжества, как это было сказано выше и о Полоцке, находилась в одинаковом отношении к князю. Непосредственно подвластная ему область охватывала лишь сравнительно немного ближайших к замку земель, тогда как прочие все сохраняли относительную независимость: платя дань князю Герцикэ и оказывая помощь на войне, имели в то же время своих старейшин, самостоятельно вели войны и заключали союзы с соседями и т. д.

Менее организованная, по сравнению с немцами, и менее жестокая в смысле последовательности и разнообразия методов порабощения и эксплоатации местного населения, русская власть, а в частности и власть князя Герцикэ, повидимому, не была для страны тем постоянным, систематически давящим гнетом, каким выглядит режим крестоносных завоевателей в изображении даже их апологетов. Может быть, как думают некоторые исследователи, она пользовалась даже известными симпатиями в Ливонии (ср. В. Е. Данилевич, о. с., стр. 113) (Не в силу "исконной" русской "веротерпимости", как думал К. Н. Бестужев-Рюмин (Русская История, I. СПб., 1872, стр. 300), а в силу именно вышеуказанных качеств меньшей организованности и меньшей интенсивности эксплоатации), но, конечно, по своей относительной слабости, не могла долго конкурировать с беспощадной и не стеснявшейся в средствах порабощения западной аггрессией, пред напором которой первыми пали, как и рассказывает Генрих, форпосты этой власти, Герцикэ и Кукенойс.

О Герцикэ писали, начиная со второй половины XVIII в., очень много, но некоторые вопросы, с ним связанные, несмотря на это, доныне остаются загадкой. История города и княжества, включаемая необходимой частью чуть ли не во всякую историю Ливонии (Специально истории княжества касаются (кроме общих вышеуказанных работ о сев.-западной русской окраине): F. v. Keussler. Das livische u. lettische Duenagebiet u. die Fuersten von Polozk, Gerzike u. Kokenhusen am Ausgang des XII u. zu Beginn des XIII Jahrh. в Mitteilungen aus d. Gebiete d. Geschichte Liv-, Est- u. Kurl., Bd XV, Heft 1. Riga, 1891; его же Zur Geschichte d. Fuerstenthums Gercike, ibid. Bd XV, H. 2, 1892; его же упоминавшаяся работа (Окончание…, стр. 1-38); небольшая компилятивная статья Н. Харузина — К истории города Герцеке в Ливонии — в Археологич. изв. и заметках, 1895, 2-3, стр. 3-18 и отдельно; Г. Лаакманн, о. с., стр. 91 и сл.; М. Таубе, о. с., стр. 434-447 и passim; L. Arbusov. Fruehgesch. Lettlands; хронологическая канва у Боннеля (Chronographie); ряд ценных экскурсов у А. Биленштейна), в смысле изложения сравнительно мало затрудняла писавших, так как в этом отношении почти всегда бывала только пересказом Генриха и немногих актов. Камнем преткновения для исследователей было три вопроса: 1) где находился Герцикэ, 2) что это за имя, и 3) кто княжил в Герцикэ в начале XIII в.

О местоположении Герцикэ высказывались разные мнения. Йог. Дан. Грубер, первый издатель Хроники Генриха, допуская возможность порчи имени в рукописи (но почему-то забывая о таких же "испорченных" упоминаниях его в актах), высказал, правда с большим колебанием, мысль, не скрывается ли под именем Герцикэ Birze — Биржи, вотчина Радзивиллов (Origines Livoniae..., Francofurti et Lips., 1740, стр. 26, прим. f (перев. наш): "но поскольку Герцикэ описывается под 1208 годом, как город на Двине, от которой Биржи далековато (paullulum remotior), я не нахожу нужным ничего менять" (т. е. менять "Герцикэ" на "Берцикэ" — С. А.).). Это, мало удачное предположение не нашло сторонников, но поиски на том же пути продолжались и много позднее. Нарушевич в Historya narodu Polskiego (т. IV, кн. 2, Warszawa, 1803-1804, стр. 335, прим. 104) разумел под именем Герцикэ замок Berson к северу от Якобштадта. К тому же, повидимому, склонялся и Данилович (Skarbiec dyplomatow. I. Wilno, 1860, стр. 56, прим. 4), а И. П. Беляев (История Полотска. М. 1872, стр. 15), не имея в виду Берсона, строил собственные конъектуры, но также основанные на мене Г и Б в названии города (см. ниже).

Другая, и большая часть исследователей, оставив в стороне топонимические аналогии, стала решать задачу по топографическим и археологическим данным Двинской области. Историки Ливонии Фрибэ, Гардер (Ср. Дружиловский. Исторические судьбы Витебской губернии с конца XII до нач. XVI в. (Памятная книжка Витебской губ. за 1867 год). См. также W. Ch. Friebe. Handbuch d. Geschichte Liv-, Ehst-u. Curl. Riga, 1791-1794; J. J. Harder. Versuch einer alten Geographie v. Lieffland — в Neue nord. Miscellen, I, 11-107), Меркель (G. Merckel. Die Vorzeit Lieflands, I-II. Berlin, 1807 (с картой)) и др. отождествили Герцикэ с позднейшим Крейцбургом на правом берегу Двины, против Якобштадта. Это убеждение разделял и Н. М. Карамзин (ИГР, изд. 5, т. III, гл. 4, стр. 87), а вслед за ним Н. Полевой (Образование управления в России от Иоанна III до Петра Великого — в Полн. собр. соч., т. VI. СПб., 1859, стр. 46-47), Неволин (Образование управления в России от Иоанна III до Петра Великого — в Полн. собр. соч., т. VI. СПб., 1859, стр. 46-47) и Д. Иловайский (История России, т. I. М., 1876, стр. 108).

Несколько позднее возникла и еще дольше держалась версия Крузе, высказанная им в Russische Alterthuemer (2-er Bericht. Dorpat und Leipzig, 1845, стр. 125 и сл., 128 и сл.) в том смысле, что Герцикэ надо искать западнее Крейцбурга, примерно, у нынешнего Штокмансгофа на месте впадения Эвста в Двину, против Сельбурга. Эта мысль повторялась еще и в конце 70-х годов прошлого века — ср. Пабст, о. с., стр. 39; Сборник материалов и статей по истории Прибалтийского края, т. II. Рига, 1879, стр. 178-180, и Рижский Вестник 1878 г., № 179.

Наконец, третье, окончательно теперь утвердившееся мнение, что Герцикэ лежал на месте нынешнего Царьграда (в б. Двинском округе Витебской губ.), впервые формулировано было еще в 30-х гг. Т. Нарбутом, а за ним повторено М. Борхом (Т. Narbut. Dzieje narodu Litewskiego, т. IV Witno, 1838, стр. 24-25; M. Borch — в издании Rubon, I, Wilno, 1842, стр. 73. По словам академика Куника (см. его статью у Биленштейна, о. с. стр. 473, Нарбут, в качестве военного инженера, еще до 1812 г., занимаясь регулированием русла Немана, мог по данным личного наблюдения отождествить Герцикэ "с Царьградом, лежащим против устья Эглоны"), но долгое время не находило признания. В русской литературе до 1845 г., как с удивлением отмечает ак. Куник, самое имя Царьграда на Двине почти не встречается (Кажется, только однажды — в Гидрографии Штукенберга, 1844 г.): впервые появляется оно, под влиянием сообщения Нарбута, в Историческом атласе России Павлищева (Варшава, 1845). Неудивительно при таком положении, что мысль Нарбута, разделявшаяся немногими (ср. Турчинович. Обозрение истории Белоруссии с древнейших времен. СПб., 1857, стр. 273, прим. 121), встречала по преимуществу ироническое или отрицательное отношение. Ср. у Даниловича (о. с., стр. 56, прим. 4): "Nie tamie sobie glowy Т. Narbutt i stanowczo w Gercike widzi iakas miescine Carogrod. Nie raczyl zairzec do Naruszewicza..."; или у H. П. Барсова (Очерк русской исторической географии, изд. 2. Варшава, 1885, стр. 312, прим. 304): "Нарбут объясняет его (Герцикэ — С. А.) каким-то Царегородом, который, впрочем, сколько известно, никогда не существовал".

В конце концов однако, после специальных археологических изысканий хранителя музея курляндских древностей И. Дёринга в 70 г.г., пользовавшегося указаниями ак. Куника (J. Doering. Ueber das vermeintliche Gercike bei Stockmannshof в Sitzungsberichte d. Kurlaendischen Gesellschaft fuer Literatur und Kunst aus d. Jahre 1874; его же статья в Bait. Monatsschrift, XXIII, 1874, стр. 422 и сл.; его же Geschichte d. Livl. Gutes Stockmannschof, frueher Loxten genannt, nebst Regesten von Loxtenschen Urkunden. Ibid., 1878; его же Der Pilskalns in Schlossberg mutmatzlich das alte Gercike. Ibid., Mitau, 1879, стр. 56 и сл.; ср. Биленштейн, о. с., стр. 99-100), и А. П. Тыртова в 1892 г. (Труды Виленского отделения Московского предварительного комитета по устройству в Вильне IX археологического съезда. Вильна, 1893: Доклады. А. П. Тыртова, стр. 225-229 (с картой)), восторжествовала точка зрения Нарбута. По словам Сапунова (А. Сапунов. Река Западная Двина, истор.-географич. обзор. Витебск, 1893, стр. 469), самым ясным доказательством правильности такого предположения (Нарбута — Дёринга — С. А.) служит то обстоятельство, что и доныне тут находится урочище, между рвом "Ручай" и ручьем "Исток", известное у народа под именем Герзак или Бирзак (Нынешнее латвийское Jersika. См., напр., новую географическую карту Латвии (Lettlands), Riga, Kartogr. Institut. Osins u. Mantnieks; также LGU I, № 2 (топографич. примеч.) и К. v. Lowis of Menar. Burgenlexicon f. Alt-Livland. Riga, 1922, стр. 27 и 60; M. Таубе, о. с., стр. 434 и прим. 3).

Железнодорожная станция Царьград лежит на правом берегу Двины в 169 км (22 геогр. мили) к юго-востоку от Риги, а в 2 1/2 км к северо-западу от этой станции находится, по Дёрингу и Тыртову, древняя замковая гора (По латвийски Pilskans, как и всякая такая гора, но не в виде собственного имени, как, видимо, думал Тыртов (о. с.,) упорно при том коверкающий это слово в "Пилекальн", "Пиликальна", "Пиликальнис") — между жилым домом имения Шлоссберг и Двиной. См. статью ак. Куника у Биленштейна, о. с., стр. 472, и Труды Виленского отделения, о. с. стр. 227-229.

Вопросом о двойном наименовании Царьграда-Герцикэ занимался ак. Кунин, а затем, пользуясь его данными, о том же писал Дёринг; ряд замечаний сделан акад. А. Н. Веселовским, А. Сапуновым и др.

По мнению акад. Куника (о. с. у Биленштейна), русское имя Царьград едва ли возникло ранее XVI в.: его можно считать современным победоносному наступлению русских на Ливонию и, может быть, связанным со введением Иоанном Грозным в свой обиход царского титула (См. статью Густава Мантейфеля в Slownik geograficzny krolestwa Polskiego i innych kraiow slow., t. I. Warszawa, 1880, стр. 526-527). Польское Carogrod, в новейшей форме Carogrod, также не старше XVI века и появилось, вероятно, во второй половине века, после уступки Кеттлером части Ливонии Польше. Ср. Биленштейн, о. c., стр. 100 и 473 (Акад. A. H. Веселовскому принадлежит очень интересная по смелости, но едва ли правдоподобная и позднее им оставленная гипотеза о более древнем происхождении имени Царьград (ЖМНП, 1896, авг.). Вспоминая летописное известие (ПСРЛ, I, 131; II, 16) о ссылке полоцких князей в 1129 г. в Царьград (Византию), А. Н. Веселовский задается вопросом, нет ли тут непонятого упоминания о Царьграде на Двине. Совершенно противоположное по смыслу замечание А. Сапунова (Сказания исл. или скандинавских саг о Полоцке — в Полоцко-Витебской Старине, III, Витебск, 1916, стр. 29) относит возникновение имени к еще более позднему сроку, чем Куник, связывая его с пребыванием в тех местах Петра Великого. Ср. М. Таубе, о. с., стр. 435, прим. 2).

Что касается имени Герцикэ, то его акад. Куник, Пабст, Дёринг, Биленштейн и др. сближали со старославянским град, польским grod, русским город. В качестве аналогии приводилось Городище — наименование рюрикова замка близ Новгорода, на правом берегу Волхова, называвшегося у норманнов Holmgardr (островной город) или Gardar, с чем близки исл. Gardarlki (страна городов), древне-датское Ostrogard Ruzziae и, почти тождественное интересующему нас имени, исландское прилагательное gerzkr, в более позднем написании gerskr — русский (А. Н. Веселовский (Русские и вильтины, стр. 74): "gerskr — прилагательное, от gardr — русский и вместе греческий, грек (girskr и gerskr); gerskr было эпитетом "гостя", ходившего в Россию и "греки"". Это объяснение принято и в новейшей работе Arvi Korhonen у P. Johansen'a. Ueber die deutschen Ortsnamen Estl., Reval, 1930, стр. 10). В соображениях Пабста (о. с., стр. 39), очень немногословных (без скандинавских аналогий), особенно многозначительно замечание о том, что словом Gerceke, как и словом Городище, обозначалась часть Новгорода (Ср. L. Arbusov. Grundriss d. Gesch. Liv-, Est- u. Kurl. Riga, 1918, стр. 10: Рюрик сел "bei Nowgorod am Ilmensee, in Holmgarder (= Inselburg, dies die Burg Ruriks, Gorodischtsche, "Gerceke" nahe von Nowgorod am rechten Ufer des Wolchow)"). Замечание Пабста основано, повидимому, на данных отчета 26 марта 1292 г. о деятельности ганзейского посольства в Новгороде в 1291 г. (Hansisches Urkundenbuch, Bd I, Halle, 1876, стр. 377-378, № 1093). Из этого отчета видно, что послы Любека, Висби и Риги стояли не в Новгороде, а в Gerceke, обозначаемом, как curia regia, куда новгородцы то и дело ездили для переговоров. Эта curia regia вблизи Новгорода и понимается, как Городище (Ср. L. К. Goetz. Deutsch-russische Handelsgeschichte des Mittelalters. Luebeck, 1922, стр. 56), которое таким образом, оказывается немецким Gerceke.

Почему немцы называли Городище именно этим словом (Невероятно было бы лишь предположение о непосредственном генетическом родстве этих слов: звукового сходства очень мало, да и ударение в Gercike скорее всего на первом слоге, но во всяком случае не на втором, так как рукописи колеблются как раз во второй гласной), мы не знаем, но вывод в отношении двинского города напрашивается сам собою: если Городище на Волхове по немецки Gerceke, то и Gercike на Двине, вероятно, не что иное, как русское Городище.

При чем, однако, здесь гипотеза Куника, исландское gerskr и Тидрек-сага? Не следует ли думать, что Gerceke немецкого акта и происходит из старого норманнского названия русского городища?

Это, кажется, самое правдоподобное объяснение. Норманны X-XI в. прекрасно знали Двину (Dyna), упоминают и Полоцк (Palteskja) и Смоленск (Smaland). Могли они знать и русское поселение на Двине, может быть, первое на их пути вверх по реке или первое, ставшее им там известным, как русское, почему и было дано ему название с эпитетом gerskr. Тидрек-сага в этом рассуждении не представляет большой опоры, как произведение XIII в., притом очень сложного национально-языкового происхождения. Город уже, наверное, существовал ко времени сложения саги, а имя его могло попасть в нее и через немецкие русла (Совершенно нам непонятно замечание А. Н. Веселовского (Русские и вильтины, стр. 74): "судя по аналогии Smalenceke — Смоленьск, Plesceke — Полоцьк, для Gerceke можно предположить форму Грецьк". Хотя слово gerskr, как выше цитировано, и было "эпитетом гостя, ходившего в Россию и "греки", но у кого же мог быть в ходу такой эпитет в приложении к русскому месту? Очевидно, не у русских. К чему же конъектура Грецьк, как будто конструирующая вероятное русское имя города?).

Исходя из гипотезы о норманнском происхождении имени Герцикэ, позволительно было бы, кажется, судить и о древности города. Рассуждая о времени его возникновения, Боннель (Chronogr., стр. 2; ibid., Commentar., стр. 16 и прим. 16) со ссылками на Kruse, Necrolivonica (Dorpat, 1842: Generalbericht, стр. 6) и его же Urgeschichte des Esthnischen Volksstammes (Moskau, 1846, стр. 555, 557 и прим.), полагает, что уже около 990 г. на Двине было, и помимо Полоцка, много укрепленных мест (Кокенгузен, Герицкэ, Ашераден), причем некоторые из них были заняты русскими для обеспечения плавания по Двине. Это утверждение, как дважды, вполне справедливо отметил Данилевич (О. с., стр. 27, прим. 165 и стр. 29, прим. 178. Интересно, впрочем, что далее, на стр. 112, прим. 98, тот же автор признает это необоснованное утверждение "довольно вероятным"), "ни на чем не основано" у Боннеля, но в норманнской гипотезе кое-какое обоснование, думается, находит. Эпоха викингов, к которой должно бы относиться имя Gerskr, не переходит за грань XI века. Эту грань и можно бы, разумеется самым условным образом, принять за terminus, ante quem возникновения Герцикэ.

Выше изложенным не исчерпываются все имевшие место попытки объяснения слова Герцикэ. Кроме гипотезы Куника — Пабста и др., существует совершенно иная линия догадок: в основе слова ищут какое-то русское имя. Так, И. П. Беляев (о. с., стр. 15), основываясь на том, что в позднейшее время встречается форма Берсик (Ср. выше соображения Сапунова, а также кое-какие упоминаемые им данные карт ген. штаба), полагал, что Герцикэ — это "может быть Бережки или Берестье, перепутанные латышом-летописцем". Ив. Желтов (Герцике-Ярчик и древнее русское городище на берегу Авикшты — в Рижском Вестнике, июнь 1886 г. См. Археологические известия и заметки, т. IV, М., 1896, стр. 155) объяснял слово Герцикэ русским Ярчик, уменьшительной формой от Яр, приводя в пример имена Черный Яр, Красный Яр в Астраханской губернии и Красноярск — в Сибири. Эта мысль не лишена некоторого правдоподобия, особенно если игнорировать мнение Куника — Пабста и др. и если заменить приведенные автором несколько неожиданные аналогии более близкими к Ливонии, упомянув хотя бы Герчики в б. Краснинском уезде Смоленской губернии (см. В. И. Лебедев. Обзор Краснинского уезда Смоленской губернии, стр. 13 и 32) или Ярчицы (Фокино) в б. Гжатском уезде той же губернии (см. Список насел, мест Смоленской губ., изд. Центр. Статистического Комитета, стр. 163, № 4505) (Этой справкой мы обязаны любезности Е. А. Рыдзевской). Напомним, что корень яр обладает весьма почтенной древностью, а чередование яр и ger — постоянное явление в таком имени, как Ярослав (ср. у Генриха в XXII.4: Gerceslaus).

В итоге всего сказанного нужно признать, что ни норманнская гипотеза, при всей ее вероятности, ни другие попытки не дают окончательного решения вопроса о происхождении и значении имени Герцикэ. Вопрос этот останется, надо думать, открытым и впредь до обнаружения каких-либо новых источников (Очень важны, напр., были бы точные археологические данные о норманнах в Герцикэ).

Князя Герцикэ Генрих называет Wiscewaldus, т. е. Всеволод. Генеалогически это имя доныне не определено, как и другое имя — Вячко, князя Кукенойса. О первом и городе его наши летописи молчат, о втором в Новгор. 1-й летописи (ПСРЛ, III, стр. 39) под 6732 г. сказано: "Того же лета убиша князя Вячка немци в Гюргеве, а город взяша" (М. Таубе (о. с., стр. 418 и вторично 441), таким образом, ошибается, утверждая, что о Вячке нет ничего "in keiner Chronik". Так же ошибается он, говоря, что Карамзин "aus diesem Grunde ignorirt ihn. Vollig". Правда, в выше приведенном месте из Новгор. 1 летописи нет ни слова о князе Кукенойса). Этим упоминанием и данными Хроники ограничиваются все фактические сведения, какими располагает историк. И Н. М. Карамзин (ИГР, изд. 5, т. III, стб. 87, 116, 117 с прим. 205, 206, 208), и С. М. Соловьев (История России, изд. "Общ. Польза", I, стб. 613, 615, 616 с прим. к 613 и 615), говоря о Всеволоде и Вячке, только повторяют Генриха и вовсе не определяют их по родовой линии. Правда, и тот и другой называют еще один источник, где некоторые надеялись найти более точные сведения, а именно рассказ Татищева (ссылающегося на летопись Еропкина) о Борисе Давидовиче полоцком, жене его Святохне и сыновьях Васильке и Вячке (Из того же источника, вероятно, черпали: Данилович, именующий Вячка Васильком (о. с., т. I, № 1, стр. 54), и Нарбут (Dzieje starozytne, t. II, стр. 444), считающий Вячка Василием-Рогволодом Борисовичем. Ср. Данилевич, о. с., стр. 121, прим. 132), но Карамзин при этом, как бы отмежевываясь от Татищева, подчеркивает: "Я не нашел о том ни слова в летописях", а Соловьев, отчасти пользуясь Татищевым в примечаниях, все же не вводит соответствующих данных в свой основной текст. Тем не менее некоторая доля доверия к рассказу о Святохне в примечаниях у С. М. Соловьева заметна. Он говорит (о. с. стб. 613, прим. 1): "Об этом Вячеславе или Вячке и брате его Васильке, сыновьях Бориса Давидовича полоцкого, и мачихе их Святохне см. любопытный рассказ у Татищева, III, стр. 403 и сл."; далее (ibid., стб. 615, прим. 1): "Wissewaldus сходнее со Всеволодом, но в точности ручаться нельзя; очень может быть, что это и Василько" (Последнее, без сомнения, ошибочное предположение (ср. у Бунге, о. с., № 15: Wiscewolodo), совершенно не подходит к той тщательности, с какою Генрих передает иноязычные имена (напр., такое трудное для иностранца имя, как Вячко — Vetseka) и, конечно, навеяно рассказом Татищева).

Эта, не вполне определенная, но и не отрицательная точка зрения С. М. Соловьева позднее нашла у некоторых более решительное признание и, не смотря на отсутствие каких-либо новых данных, стала повторяться уже без всякой осторожности и без оговорок. В "Русском Биографическом Словаре" ("Плавильщиков — Примо", СПб. 1905, стр. 388 и 398-400), приводятся генеалогии Всеволода ("Васильно Борисовича") и Вячка ("Вячеслава Борисовича"), явным образом основанные на некритическом принятии рассказа о Святохне. Как предки Всеволода, указаны: Борис — Рогволод — Борис — Всеслав — Брячислав — Изяслав — Владимир св. В подтверждение сделаны ссылки на выше упомянутые нами места у Карамзина и Соловьева. См. также "Новый энциклопедический словарь" Брокгауза, т. XII, стр. 274 (о Вячке) и др. Даже в новой работе N. Baumgarten. Genealogie et mariages occidentaux des Rurikides russes du X^e a XIII^e s. (Roma, 1927, стр. 34, 37 и 38) повторяется та же версия, правда не о Всеволоде и Вячке вместе, а об одном Вячке. О Всеволоде сказано: "On ne sait pas le nom de son pere", а дата смерти указана "avant 1239" (Очевидно, потому, что в акте от 19 апреля 1239 г. (Бунге, о. с., I, № 163), касающемся Герцикэ, говорится уже не о Всеволоде, а о наследниках лена). Что же касается Вячка, то он и тут обозначен, как сын Бориса, князя друцкого, потом полоцкого, от первого брака (мать неизвестна); от второго брака Бориса с "рг. Swiatochna de Pomeranie, fille de Casimir", указан сын Владимир — Войцех. Ссылки сделаны все на те же места у Татищева (III, 403-409) и на Арцыбашева (II, 301-303, прим. 1894).

В связи с этим нелишне будет напомнить об одной, очень любопытной работе половины прошлого века, сильно подрывающей доверие к рассказу Татищева и, не смотря на это, либо игнорируемой, либо забываемой авторами некоторых вышеприведенных генеалогических гипотез.

Мы имеем в виду статью Н. П. Лыжина "Два памфлета времен Анны Иоанновны" в Известиях Академии Наук по отд. русского яз. и словесности, т. VII, СПб., 1858, стр. 49-64. При всех ее, несколько дилетантских, свойствах и слабости положительной части, эта статья весьма остроумна в основной мысли. Автор полагает, что Еропкин, участник заговора Волынского, обладая недурным знанием подходящих источников, сочинил рассказ о Святохне в качестве своеобразного средства политической агитации примером из далекого прошлого: он перенес в обстановку XII-XIII в. политические затруднения своего времени и тут же указал рецепт их разрешения. Напомним, что главный сюжет сказки о Святохне — это борьба полочан против покровительствуемых княгиней-мачехой иноземцев "поморян" в пользу князей-наследников, Вячка и Василька, а это — в точности та же ситуация, в какой к концу 30 гг. XVIII в. находились двор Анны Иоанновны, немецкая партия и партия Волынского с расчетами на Елизавету Петровну. Дворцовый переворот и избиение иностранцев, примененные, по Еропкину, в Полоцке, и были тем рецептом политического действия, ради которого сочинен весь рассказ, немало, должно быть, содействовавший запрещению книги Татищева в царствование Анны Иоановны.

Как ни относиться к деталям работы Н. П. Лыжина, после нее трудно уже безоговорочно опираться на рассказ о Святохне, а, может быть, лучше и вовсе на него не опираться.

Своеобразно использует версию Татищева М. Таубе (о. с. стр. 402-404), вновь обращаясь к полоцкой генеалогии. Мы вернемся к его конъектуре, говоря о Вячке, князе Кукенойса.

В генеалогическом определении Всеволода М. Таубе повторяет гипотезу Н. П. Лыжина, считавшего Wissewalde Хроники Всеволодом Мстиславичем, сыном Мстислава-Бориса Романовича смоленского (Н. П. Лыжину возражал Боннель (Chronogr., Comment, стр. 53); см. также Данилевич, о. с., стр. 125, прим. 143), но при этом наново пересматривает весь известный материал и дает собственное обоснование гипотезе. М. Таубе отмечает, что после 1215 г. Всеволод, князь Герцикэ, на целые 10 лет, до августа 1225 г. (XXIX.4), а по данным актов (Livlaendische Gueterurkunden. I. Riga, 1908, № 4) — до апреля или, может быть, до конца 1224 исчезает из поля зрения Хроники, а в это же время появляется во Пскове князь Всеволод Мстиславич, участвующий в двух походах на Ливонию (Первый из этих походов у Генриха относится к 1212 г., а в наших летописях (Новгор. 1 и 4) — к 6722, т. е. к 1214. М. Таубе считает более правильной вторую дату, в частности и потому, что в ней указывается день выступления (I февраля). Противоположного и, нам кажется, более обоснованного мнения держались акад. Куник и Боннель (см. ниже наше прим. 177). Приняв за дату первого похода 1212 год, мы вынуждены сразу отвергнуть гипотезу М. Таубе, так как в 1212 г. князь Герцикэ находится еще в своих владениях, и искать его во Пскове незачем. Известие о втором походе (1216 г.), отсутствующее в Хронике, заимствовано М. Таубе из Никоновской летописи (II. 334), где под 6724/1216 г. сказано: "Того же лета месяца августа князь Всеволод Мстиславичь Романовича ходи с новгородцы на Ригу"; но это известие признается ошибочным: в нем, по мнению акад. Куника, разумеется поход в Ливонию Святослава Мстиславича в 1218 г. Ср. Уч. Зап. Акад. Наук, т. II, СПб., 1854, стр. 753 и прим. 15) и в походе против в. князя Юрия Владимировича (в Липицкой битве 1216 г.). По изгнании его в 1221 г. новгородцами, он в 1224 г. появляется на съезде князей в Киеве, а затем исчезает из русских летописей (М. Таубе (о. с., стр. 443, прим. 32) почему-то утверждает, что "in den chronikalischen Berichten ueber die epochemachende Schlacht an der Kalka wird er dagegen nicht erwaehnt. Er befand sich damals wohl im Norden". Это неверно, так как в Ипатьевской и Густинской лет. (ПСРЛ, II, 163 и 335) Всеволод Мстиславич упомянут в перечислении князей, бывших при Калке) как раз к тому времени, к которому в Хронике Генриха относится второй период деятельности князя Герцикэ в Ливонии.

Исследователь допускает, что князь Всеволод Мстиславич мог быть родственником Бориса полоцкого (которого он, следуя Стрыйковскому, считает литовцем, сыном Гинвила) (Основание к тому, давно отвергнутое наукой, мнимая надпись Бориса, сына Гинвилова на одном из "борисовых камней"), и формулирует свое определение так: "Происходивший от Рюрика в 11 поколении, женатый на дочери литовского вождя, Всеволод Мстиславич, из рода князей смоленских, был около1200 г. призван стать удельным князем великого княжества полоцкого (бывшего в то время под сильным влиянием Смоленска), может быть, как родственник в. князя полоцкого и, вероятно, как двойная гарантия против Смоленска и литовцев".

Биографию князя Герцикэ, известную по Хронике до 1225 г., М. Таубе (впрочем, не он первый) дополняет по актовым материалам двумя более поздними датами: 1) в 1230 г. (Livlaendische Guterurkunden [aus den Jahren 1027 bis 1500]. Hermann v. Bruiningk u. Nicolaus Busch. Riga, 1908, № 13) (Впервые указано Г. Гильдебрандтом в Zehn Urkunden zur aelteren deutschen Geschichte aus Petersburg und Stockholm в Mitteilungen... XII, вып. 2. Riga, 1876, стр. 367-380). Всеволод, король Герцикэ, отдал аббату и капитулу Динамюндэ остров Вольфсгольм и местность "по сю сторону Двины, что находится между двумя ручьями, то есть Ликсной и Речицей, и озеро Каффер" (Перевод наш), т. е., повидимому, крайний юго-восточный кусок остававшейся в его владении земли; 2) в 1239 г. он уже умер, так как в акте епископа рижского Николая от 19 апреля этого года (Бунге, о. с., I, № 165) говорится уже не о короле Герцикэ, а о его "наследниках" (Герцикэ к этому времени уже не castrum, a locus castri, т. е. только "место замка", разрушенного, очевидно, между 1224 и 1239 г. Герцикэ к этому времени уже не castrum, a locus castri, т. е. только "место замка" разрушенного, очевидно, между 1224 и 1239 г.).

Известие Никоновской летописи (II, 354) о гибели в битве при Калке Мстислава Романовича "з детьми", включая и Всеволода Мстиславича, служащее одним из важных аргументов в хронологической концепции акад. Куника и Боннеля (см. ниже наши прим. 327, 332, 338), но совершенно противоречащее отождествлению Wissewalde Хроники (умершего в 1239 г.) со Всеволодом Мстиславичем, М. Таубе считает поздней и ложной вставкой в виду того, что о троих или четверых сыновьях Мстислава Романовича известны факты, по времени значительно более поздние, чем битва при Калке, а о Всеволоде, в частности, последнее известие летописи относится как раз к 1239 г. (В Лаврентьевской лет. (ПСРЛ, I, 200) под 6747/1239 г. сказано, что Ярослав Всеволодович, "Смольняны урядив, князя Всеволода посади на столе", а в Воскресенской (ibid., VII, 144) под тем же годом точнее: "и посади у них князя Всеволода Мстиславича (в рукоп. Кармзина добавлено еще: "на столе, внука Романа Ростиславича")").

Всей этой композиции нельзя отказать в остроумии, но едва ли и она решает загадку, так как, помимо некоторых неточностей в деталях и помимо неразъясненных противоречий ее разным, весьма определенным указаниям Хроники, она не дает ответа прежде всего на два вопроса. Во первых, почему автор Хроники, отлично знающий князя Герцикэ, нигде не узнает его в лице предводителя хотя бы одного из новгородских походов на Ливонию и почему он, наоборот, перечисляя (XXV.2) кары, посланные богородицей на "врагов Ливонии", так резко отличает Всеволода, короля Герцикэ, от двух не названных по имени "королей" новгородских, из которых, по крайней мере, один и должен был быть Всеволодом Мстиславичем. Генрих мог в точности не знать всех менявшихся князей новгородских, но, если бы во главе русского войска оказался хорошо известный в Ливонии Всеволод из Герцикэ, автор Хроники, наверное, и знал бы и упомянул бы об этом. Во вторых, с какой стати князь Герцикэ, после 1224 г., по словам М. Таубе, уладивший свои отношения с Ригой и восстановивший свои владельческие права над своей частью княжества, в 1239 г. оказывается как будто безместным и получает от Ярослава Всеволодовича смоленское княжение. Вообще говоря, сложность сравнительно-хронологических операций по нашей летописи, особенно в приложении к западно-европейским известиям, и давно установленная (но далеко не до конца исследованная) сбивчивость летописной хронологии — с одной стороны, а с другой — недостаточность известных нам фактов для сопоставления биографий князя Герцикэ и Всеволода Мстиславича — едва ли допускают ту простоту обращения с летописными данными, какою отличается построение М. Таубе. Гипотеза его, бесспорно, пока единственная хорошо разработанная (Из более ранних богата фактическим материалом работа Ф. Кейсслера (Окончание…, стр. 31-38)), этим выгодно отличается от предшествовавших неопределенных высказываний, но и она, повторяем, не разрешает всех недоумений (В частности, наиболее для нас трудно было бы отвергнуть упоминавшееся известие Никоновской летописи о смерти Всеволода Мстиславича в 1224 г., так как Хроника, надо думать, именно о его гибели в бою с татарами говорит дважды): вопрос о том, кто был Wissewalde, князь Герцикэ, остается открытым.

Исследование М. Таубе, вообще обладающее генеалогическим уклоном, интересно между прочим в том отношении, что автор пытается тут научно обосновать своеобразную и далеко не случайно возникшую генеалогическую тенденцию старейших немецких фамилий в Прибалтике — считать себя потомками древних владетелей страны, русских князей или ливских вождей.

Потомками Всеволода из Герцикэ считает себя род фон Икскюль. Поддерживая эту их семейную легенду путем сопоставления документальных данных, М. Таубе рисует такую (весьма гипотетическую) картину: 1) установленная документально передача в 1224 г. Всеволодом половины его владений в Герцикэ в лен рыцарю Конраду фон Мейендорф связана была с женитьбой этого рыцаря на дочери Всеволода; 2) овдовев, эта последняя вышла замуж за рыцаря Иоганна фон Бардевис, родоначальника фон Икскюлей, который, после бездетной смерти своего пасынка (младшего Конрада ф. Мейендорф), в 1257 г. получил в лен его владения. (LGU, I, № 24). Род Бардевис- Икскюль уже в первом поколении оказывается владетелем значительной части области Герцикэ-Дубена, и "наследники", упоминаемые в акте 1239 г. (см. выше), это — малолетние в то время внуки Всеволода, дети дочери его, жены ф. Мейендорфа.

Аналогичные "дедукции" находим и в генеалогиях фон Тизенгаузенов (от Вячка), ф. Унгернов (от Каупо и псковской княжны), ф. Буксгевденов (от Владимира псковского). Значение этого факта не так легко определить. С одной стороны, завоеватели Ливонии, нижне-саксонские выходцы, так сурово характеризуемые Альбериком (см. наше прим. 166), в сущности не что иное, как авантюристы без будущего у себя на родине, действительно могли, как и думает М. Таубе (о. с., стр. 468 и сл.), пытаться путем таких браков перейти в ряды des hohen Adels, придать своим владениям привилегированное положение не жалованных ленов, а, т. н. feuda oblata, и закрепиться в стране не только силою оружия, но и наследственно. С другой стороны, очень поздние даты сохранившихся генеалогических документов (XVI-XVII в.в.) и отсутствие прямых более ранних подтверждений им в источниках — позволяют предположить иное: с тою же целью нобилитации и самозащиты ко времени русских походов XVI в. (и далее XVII-XVIII вв.) в Ливонию, эти "генеалогии" могли быть сочинены, чтобы владельческим правам соответствующих фамилий придать характер исконный, туземный и наследственно-княжеский.

Вехта — в герцогстве Ольденбург. Гарпенстедэ — Гарпштедт, между Вехтой и Бременом. Ср. В. Арндт, о. с. стр. 248, прим. 71 и 72.

(обратно)

38

Asscrade, Ascrade, Ascrad, Ascrath, в документах также Ascharad, Aschrad, в нижне-немецком произношении Аскрат; по русски — "Скровный", "Скровен" (в договорах Ивана Грозного с Данией и Польшей 1578 и 1582 гг. См. Карамзин, ИГР, изд. 5, т. IX, гл. V, прим. 499 и 600) — замок на правом берегу Двины в 4 км выше Фридрихштадта, недалеко от нынешнего пастората Ашераден. Одно из древних скандинавских поселений на Двине, судя по количеству археологических находок. Ср. Т. J. Arne. La Suede et l'Orient. Upsala, 1914, стр. 20; H. Moora. Die Vorzeit Estlands. Reval, 1932; M. Таубе, о. с., стр. 385. Происхождение наименования спорно: может быть, из латвийского Askraukle ("пристань судов" — см. Савельев. Мухамеданская нумизматика. СПб., 1846, и А. Сапунов. Река Зап. Двина, стр. 481-482 с прим. 258) или, как partonymicum латвийск. Ask'eeretis, Azk'eraitis, лит. Azk'eratis — из имени ручья Ask'ere, впадающего в Двину у замка. Ср. Биленштейн, о. с. стр. 44-45 и 365.

М. Таубе (1. с.) считает Ascrat-Ascrad варяго-русским Аз-град, сближая первую часть имени с Азами скандинавского Олимпа, с варяжскими именами, в роде Аскольд, Асмуд, и даже — с именем гавани и бурга Азов на Азовском море, на противоположном конце великого скандинавского "пути на восток". Не смотря на интересный подбор обоснований из новейшей литературы о происхождении Руси, эта гипотеза, нам кажется, лишена правдоподобия.

(обратно)

39

Библия, Иова, 23, 10.

(обратно)

40

В ПС ошибочно: "500 человек". — "Посетил. Свыше" — Библия, Луки ев., 1, 78; в ПС: "какой исход указало им провидение". — "Голодные подкрепились и насытились" — Библия, Матф. ев., 14, 20 и Марка ев., 8, 8.

(обратно)

41

Библия, 3 кн. Царств, 20, 10. — В издании Грубера и переиздании Ганзена упомянутый Мартин имеет и прозвище Friese. Это имя, как и многие другие, отсутствующие в лучших рукописях Хроники, представляет интерполяцию XVI в. Ср. L. Arbusow, о. с. Acta Univ. Latviensis, XV, стр. 243-244.

(обратно)

42

В ПС неверно: "поелику заложники оказались достаточно надежными". У Пабста (о. с., стр. 47) ясно — о семигаллах. У Ганзена (о. с., стр. 89) пояснение в скобках: "und das sie (die Litauer) (?) sich also treu genug erwiesen".

(обратно)

43

Роденпойс — деревня, лежавшая, вероятно, на том же месте, где теперь имение и замок Роденпойс. В качестве доказательства этого предположения Билленштейн (о. с. стр. 45) приводит справку из нашей Хроники (IX.3): когда литовцы идут от замка Каупо (Кремона) к Икскюлю через Роденпойс "прямым путем" (per compendium), то на этом прямом пути оказывается и нынешний замок Роденпойс. По другой версии (Пабст, о. с., стр. 48, и L. Meyer), старый Роденпойс лежал восточнее нынешнего, при озере Егельзее.

В ПС пропущено "потихоньку", (paulatim); вместо — "вслед за первыми пришли новые": "пошли на разведку другие соглядатаи, которые..."

Malewa значит войско (см. ниже: XIX.9, ХХ.2, XXIII.7). В смысле "поход" употреблялось до XVI века. Слово, вероятно, древне-эстонское. Ср. Пабст, о. с., стр. 48, а также Ганзен, о. с., стр. 198-199.

(обратно)

44

Библия, 3 кн. Царств, 22, 17.

(обратно)

45

Vehiculum у Генриха везде на зимнем пути: вероятнее — не повозка, а сани.

Hunc (Suellegaten). palpitare videntes в ПС: "увидев его барахтающимся".

(обратно)

46

Это место свидетельствует, между прочим, о наличии у Генриха устных источников.

О самоубийстве путем повешения у литовцев ср. ниже XXV.4.

Пабст (о. с., стр. 50) высказывает предположение, что упоминаемый священник Иоанн и есть Иоанн из Вехты о пленении которого говорится выше в VI 1.8.

(обратно)

47

Ганзен (о. с., стр. 90-91) цитирует бреве Иннокентия III от 10 октября к архиепископу бременскому и его суффраганам о том, чтобы "священников и клириков, которые приняли знак креста и дали обет отправиться в Иерусалим для возвещения веры христовой, а также мирян, которые по бедности или слабосилию не могут ехать в Иерусалим, они, изменив их обет, позаботились послать против варваров в Ливонию" (перевод наш). Тут, однако, нет речи о монахах.

В ПС, вместо "кого захочет" — ошибочно "кто захочет". Впрочем, в перепечатке этого перевода в "Рижском Вестнике" 1873 г. (№ 150, стр. 2) правильно: "кого".

"Кто повелевает ветрам и морю" — ср. Библия, Матф. ев., 8, 26; Луки ев. 8, 25.

Stumpenhusen некогда замок в области Гойя. Ср. Ганзен, о. с., стр. 91 (прим. Грубера) и Пабст, о. с., стр. 50. Isenburg — замок у р. Руры, основанный Адольфом, графом де Монте (ф. Берг), кельнским архиепископом. Коно или Конрад — сын брата его Арнольда, имевшего титул графа Изенбургского. См. Ганзен (ibid. прим. Грубера).

"Стрела, о которой знают, ранит" — почти не измененная цитата из Gregorii Homiliae in Evang., II, 35: "Minus enim iacula feriunt, que previdentur". Cp. R. Holtzmann, Neues Archiv, XLIV. Berl., 1922, стр. 368; L. Arbusow, о. c., Acta Univers. Latvien., XV, стр. 337.

(обратно)

48

Kukonoyse (ниже б. ч. Kukenoys, также: Kukennoys, Kukenoyse, Kukenois) — нынешний Кокенгузен, русский замок на правом берегу Двины у впадения в нее р. Персе, в 134 км от Двинска и в 338 км от Полоцка, и княжество того же имени, удел Полоцка.

Название города русское — Куконос — по имени речки Кокны (прежнее имя р. Персе) и значит "мыс Кокны" (Другое толкование см. у Н. П. Барсова (Очерки русской исторической географии, изд. 2. Варшава, 1885, стр. 312 и прим. 304): "доныне местные латыши называют (Кокенгузен — С. А.) Кокнесе, Kohknese, что, по объяснению И. Я. Спрогиса, собственно значит: "место сноски, свозки дерева, дров" (см. Памятники латышского творчества, I)". Это толкование не находится в неизбежном противоречии с выше приведенным, так как здесь мы, возможно имеем случай смысловой адаптации имени, заимствуемого из чужого языка. Почти то же, но в обратном смысле, предполагает М. Таубе (о. с., стр. 391, прим. 2), считая Kukenois славизированным Koggen - naes. Совершенно бесполезной представляется конъектура Ив. Желтова (Рижский Вестник, 1896, № 63; ср. Археологические известия и заметки, т. IV, М., 1896, стр. 155-156), что имя Кукенойс, Кукенгаузен есть искаженное русское Кукин Нос, "от существительного кука, которое первоначально, вероятно, обозначало кукушку").

Величину и местоположение княжества Кукенойс Г. Лаакманн (о. с., стр. 57-102; специально стр. 95 и сл. (См. также М. Таубе, о. с., стр. 418)) определяет так. Восточной границей его был ручей Арона (Aronebach); западная соответствует языковой границе между ливами и лэттами, т. е. приблизительно, западной границе приходов Зиссегаль и Ашераден; южную составляла Двина. Что касается северной границы, то ее определить труднее: несомненно принадлежала княжеству позднейшая архиепископская кастеллатура Кокенгузен, соответствующая нынешним приходам Кокенгузен и Линден; затем, главная часть имений Тизенгаузенов, лежавших между Огером, Ароной и Эвстом (восточнее только что названных приходов) и, наконец, вероятно, территория прихода Зиссегаль.

О судьбе разных частей этой территории и княжества в XIII в. см. ниже наше примечание 97. Кокенгаузен имеет богатую событиями историю и в XIV-XVIII вв. В 1269 г. он был отдан епископом рижским Николаем в лен Тизенгаузену и до 1395 г. оставался владением этого рода. Потом, во время борьбы епископов с орденом, не раз переходил из рук в руки, а впоследствии стал резиденцией епископов. В начале 1479 г. магистр ордена фон Борх взял Кукенойс и сжег архив архиепископии. В 1481 г. город взяли рижские войска, но замка взять не могли. В 1509 г. архиепископ Каспар Линдэ надстроил стены замка и усилил его артиллерию. Летом 1546 г. последний рижский архиепископ Вильгельм Бранденбургский был осажден тут и взят в плен рыцарями. 25 августа 1577 г. Кукенойс был взят Иваном Грозным, а в следующем году занят поляками. В 1601 г. под Кукенойсом поляки нанесли поражение шведам, а в 1608 г. шведы овладели городом и перебили поляков. В августе 1655 г. царь Алексей Михайлович взял Кукенойс и переименовал его в "Царевичев Дмитриев" город. По Кардисскому договору Кукенойс отошел к Швеции. В 1700 г. он был взят саксонским отрядом польских войск под предводительством короля Августа. В это время саксонцами были выстроены те укрепления, следы которых видны и теперь. В 1701 г. город и крепость были взорваны русскими войсками.

Истории территории и княжества Кукенойс-Кокенгузен касаются те же работы, что говорят о Герцикэ. Наиболее детальные данные см. Биленштейн, о. с., стр. 97 и др.; А. Сапунов. Река Зап. Двина, стр. 478-481 с прим. 257; Н. Харузин. О некоторых сведениях по истории Коккенхузена на основании документов, хранящихся в Моск. Архиве М-ва Юст. — в Археологических известиях и заметках, т. IV. М., 1896, стр. 131-134; Ф. Кейсслер — кроме выше упоминавшихся: Ueber frueher gebrauchliche russische Benennungen baltischer Oertlichkeiten в Sitzungsberichte d. Gesellschaft fuer Gesch. u. Alterthumskunde der Ostseeprovinzen Russlands за 1887. Riga, 1888, стр. 24-28 и 36-37; Г. Лаакманн, о. с., стр. 95-96; М. Таубе, о. с., стр. 418-433 и passim; L. Arbusow. Fruhgeschichte Lettlands.

Vetseke (Vesceka — ниже XI.2) — Вячко (Вячеслав), князь Кукенойса, несомненно, то же лицо, что упоминается в наших летописях (ПСРЛ, III, 39). В дополнение к сказанному о нем выше в прим. 37 много интересных (при всей их условности) соображений дает неоднократно уже упоминавшаяся нами работа М. Таубе.

Относя Вячко, уже по имени, к полоцкому дому, М. Таубе старается найти более осязательные основания для этого и вновь возвращается, едва ли, впрочем, удачно, к рассказу о Святохне. В этом рассказе, по его мнению, только стилизованном Татищевым, исследователь ищет первоначальную достоверную основу, сопоставляет данные мнимой полоцкой летописи (Еропкина) с литовскими хрониками и приходит к следующему предположению.

Преемником князя Владимира, умершего в 1216 г., был на полоцком престоле с 1217 г. Борис, сын литовского вождя Гинвила (Стрыйковский (Kronika, 1582, стр. 233 и сл.) утверждает, что он в 1576 г. видел камень на Двине с надписью "вспомози господи раба своего Бориса, сына Гинвиловего". На этом основании "и построена его версия о княжении в Полоцке этого Бориса Гинвиловича, повторяемая М. Таубе. Позднейшие эпиграфические разыскания не подтвердили известия Стрыйковского). Вячко и Василько, называемые у Татищева, в рассказе о Святохне, сыновьями Бориса (Давидовича!), по предположению М. Таубе, были затьями или шуринами его, а ошибка у Татищева возникла при пересказе летописного текста оттого, что там, вместо "сыновья" будто бы стояло "чада" или "чадь", равносильное латинскому familia и обозначающее, по мнению М. Таубе, только принадлежность к одной и той же хозяйственно-семейной группе (Более чем сомнительно, чтобы и удельные князья могли определяться таким термином). Ведя дальше свою гипотезу, М. Таубе полагает, что Вячко, покинув Кукенойс, бежал или к литовцам или в Полоцк, а в 1217 г. он и Василько были посланы Борисом в Двинскую область, т. е. в восточную Лэтгалию, "так как в это время и не было другой Двинской области", принадлежавшей русским (М. Таубе, о. с. стр. 421), причем Вячко получил северную часть области, в окрестностях Варка-Любанское озеро (Такое предположение основано на том факте, что преемник Вячка во владении Кокенгузеном, рыцарь Дитрих фон Кокенгузен, отмечается уже в 1226 г., как владетель вместе с тем и Warkland, лолученной им, как думает М. Таубе, вместе с другими наследством Вячка, по преданию — его тестя), а Василько — южную часть до Двины. Тут будто бы Вячко и ждал (до 1223 г.) случая отомстить немцам. После смерти его в 1224 г. при осаде Дорпата, Кукенойс остается до половины XVI в. во власти немцев.

Многовековая традиция Тизенгаузенов (впрочем, письменно закрепленная только в XVI в.) считает Вячко родоначальником этой семьи. Некоторые исследователи (v. Brevern, Hasselblatt) отвергали эту версию, но М. Таубе, детально анализируя все подходящие документы, пытается подтвердить ее. Итоговая формула его гипотезы такова (о. с., стр. 428): дочь — наследница убитого в 1224 г. князя Вячка, София, к моменту общего упорядочения спорных вопросов о владениях в Ливонии, т. е. около 1225-1226 г. была еще очень молода. Она была тогда же обручена с Дитрихом фон Кокенгузен, сыном Дитриха старшего, не раз упоминаемого в Хронике; в 1229, г. она была повенчана с Дитрихом, причем им отданы были в лен земли в Кокенгузене. Овдовев между 1245 и 1254 г.г., она в 1254 г, вышла замуж за Бернарда де Гейе-Кокенгузен, а после его смерти по каким-то причинам разрешила в 1269 г. отдать прежнее свое феодальное владение в лен рыцарю Гансу ф. Тизенгаузену. Чтобы объяснить и это, а вместе с тем оправдать фамильное предание о Софии, родоначальнице Тизенгаузенов, М. Таубе допускает, что упомянутая передача связана была с новым браком, но не старшей dominae Sophiae, а предполагаемой другой Софии, дочери первой и внучки Вячка, вышедшей замуж за Ганса фон Тизенгаузена.

Как и гипотеза о Герцикэ (и, пожалуй, еще в большей степени, чем она) все это построение М. Таубе в своем роде очень интересно, но в то же время весьма спорно и в определении родственного отношени Вячка к Полоцку, и в попытке вывести от князя Кукенойса генеалогию Тизенгаузенов. М. Таубе не дает нам твердых оснований для окончательного вывода. Фигура Вячка продолжает оставаться загадкой в генеалогическом отношении.

(обратно)

49

Мемекуллэ — где-то между Ашераденом и Икскюлем. Биленштейн (о. с., стр. 43) сопоставляет это имя с Wez-Memen' (-en' — patronymicum), ныне Pawul, лежащим между икскюльской мэрией и Двиной, и Jaun-Memen', недалеко оттуда на Двине. Значит это имя "деревня Мемэ" (о Мемэ из Саккалы см. Хроника, XV.1).

(обратно)

50

В ПС неверно: "Но когда Гедеон в доспехах начал бороться".

(обратно)

51

Библия, Псал., 9, 28; к Римл., 3, 14.

(обратно)

52

Horatii Epist., I, 18, 71 (перевод наш).

(обратно)

53

Vergilii Eclog., 3, 93.

(обратно)

54

Иронически. "Коварная мысль" посольства была понята епископом. Ср. ниже его ответ в § 4. Он не желал ни подвергаться личной опасности, ни предоставлять Владимиру роль верховного арбитра. Ср. Пабст, о. с., стр. 59; Ф. Кейсслер, Окончание. стр. 13.

(обратно)

55

В тексте у В. Арндта (о. с., стр. 253) tercio Kalendas Iulii, но в примечании 81 — поправка, согласно Пабсту (о. с., стр. 59): tercio Kalendas Iunii. Пабст основывается на том, что собрание (§§ 4 и 5) произошло до 4 июня (ср. § 8). Эта поправка, впрочем, есть уже у Ганзена (о. с., стр. 97).

Wogene — позднее Вога — река, ныне именуемая Огер, впадает в Двину восточнее Икскюля. Ср. Пабст, о. с., стр. 59. Ее старое имя удержалось доныне в названии имения Alten-Woga в приходе Зиссегаль. См. Биленштейн, о. с. стр. 45.

Lethigalli, также Letthigalli, Letigalli и др. от Lethi и древне-латвийского gals — "земля, страна" (напр., Семигаллия — "нижняя земля"). Лэтты или лэтигаллы, в наших летописях "летьгола", были восточными соседями ливов; той же ветви семигаллы ("зимигола" или "зимегола" в летописях) и селы. Ср. Пабст., ibid. Все важнейшее у Биленштейна, о. с., стр. 34, 72, 82, 83, 92, 95, 468 (примеч. 48 со статьей акад. Куника); о границах их территории, ibid., стр. 74 и сл. также стр. 88 (цитир. мнение Дёринга из Sitzungsber. d. Gesellsch. fuer Litt. aus dem J. 1880, стр. 63). См. прилагаемую карту (Карту заимствуем из книги Ф. Кейсслера "Окончание первонач. владычества...").

Вместо "рассыпавшись во все стороны", в ПС неверно: "Послы разослали гонцов", но в том же переводе в "Рижском Вестнике"" (1873 г. № 151, стр. 1) правильно: "Послы разошлись всюду".

(обратно)

56

Ab amore. nulla eos posse genera tormentorum separare — ср. Библия, к Римл., 8, 35 и 39. О ненависти, пересилившей любовь, см. там же, 2 кн. Царств, 13, 15.

(обратно)

57

Арнольд Любекский (о. с., кн. VII, гл. IX, 6) ошибочно называет местом погребения Бертольда Ригу.

(обратно)

58

Вейнала — двинская область. Двина у ливов Vena и Veny у дорпатских эстов — Waina. Судя по A. Sjogren. Livisch-Deutsch und D.-L. Worterb. bearb. v. F. I. Wiedemann. St. Petersb. 1861, стр. 132, древне-лив. veina, позднейшее vena, по первоначальному смыслу значит "широкое речное устье, пролив". Ср. Пабст, о. с., стр. 62 (без указания источника). Биленштейн (о. с. стр. 36, 365-366, 463, 489, 492 и др.), опираясь на мнение акад. Куника (ibid., 489, 490, 492), полагает, что старое имя реки Дина, не ливское и не латвийское, а русское (из готского), с приходом ливов изменилось, согласно свойствам их языка в Vena. Гипотетические суждения акад. Куника о значении др. славянского слова Двина (сближение со словом "два") см. у Биленштейна, о. с., стр. 495. У Сапунова об имени реки (в норманнских сагах и т. д.) см. о. с., стр. 25-29.

(обратно)

59

Собственно: "чьи ноги быстры на пролитие крови" — Библия, к Римл. 3, 15; Исаии, 59, 7.

(обратно)

60

В ПС неверно: "изъятый от язычества с детства".

(обратно)

61

В ПС пропущено: "не защищенные броней" и, вместо "могильного червя", переведено "ада".

(обратно)

62

Patherellus — термин, встречающийся только у Генриха и отсутствующий у Дюканжа. Под этим именем разумеется осадная машина, которой метали в осажденный город камни, горшки с огнем и т. п. У других такая машина именуется petraria. Ср. Ганзен, о. с., стр. 100; Пабст, о. с., стр. 65.

В ПС, вместо "пригородными" — "переродными", а в тексте "Рижского Вестника" (№ 154, стр. 2) — "передовыми". В следующей затем фразе опущено: "при больших... убитыми".

(обратно)

63

В переводе ПС курьезная ошибка: "со своими воеводами Гевегардом и Армбрустером" (!) Ср. Пабст, о. с., стр. 66: "mit seinen Drosten Gevehard und Armbrustern" (балистариями). Слово dapifer (стольник) латинского текста мы переводим "воевода", следуя толкованию Грубера (Ганзен, о. с. стр. 104).

(обратно)

64

Койва — древне-лив. наименование лифляндской или трейденской Аа, иногда в форме Goiwa. По эстонски и в современном языке Koiwa (по латвийски Gauja) отлив, kow, эст. Koiw — береза. Ср. Пабст, о. с., стр. 67.

(обратно)

65

Дабрел — старейшина ливов. Его замок Саттезелэ был на южном берегу реки поблизости от Зегевольдэ. См. ниже примеч. 186.

"Замок Каупо" (малый, в противоположность другому, magnum castrum Cauponis) ошибочно предполагали на месте нынешнего кремонского пастората (гр. Меллин, Крузе и Биленштейн в Magazin der lett. Litter. Gesellsch., XV, 2, 1873 г., стр. 28 и сл.) или на месте имения Трейден (Пабст) или на Swedrukalns (?), на нижнем конце фруктового сада имения Трейден (С. Sievers. Beitraege zur Geographie Heinrichs v. Letti. в Lett. itter. Magaz., XV, 4, 1877 г., стр. 29 и сл.). На самом деле, согласно исследованиям, произведенным проф. Кизерицким в 1888 г., этот замок находился на т. н. горе Суворова, вблизи развалин кремонского бурга, на правом берегу ручья, составляющего границу Кремоны-Трейдена. Это местоположение наиболее подходит и к изображаемой Генрихом ситуации (Х.10: с другого берега Койвы виден пожар в замке). Ср. Биленштейн, о. с., стр. 49.

В ПС пропущено: "перелезло. Замка".

(обратно)

66

Библия, 1 кн. Царств, 4, 9.

(обратно)

67

В ПС переводчиком добавлено: "а прочих принудил к отступлению".

(обратно)

68

Библия, Псал. 120, 6. — Германия у Генриха всегда называется Theuthonia и только в данном месте именуется Alimania. Термин aleman, alman — в значении нашего немец, ко времени Генриха пришел из соседних с Италией стран в Германию: встречается у Вальтера фон дер Фогельвейдэ, Вольфрама ф. Эшенбах и в разных стихотворных произведениях эпохи. Ср. W. Mueller. Mittelhochdeutsches Woerterbuch, Bd J. 1854, стр. 23; M. Lexer. Mittelhochdeutsches Handwoerterbuch, Bd I. 1872, 39. Cp. R. Holtzmann, о. с., стр. 173.

(обратно)

69

Собственно: "и если бы не сократились дни войны" — см. Библия, Матф. ев., 24, 22.

(обратно)

70

"Были страхи внутри. и страхи извне" — ср. Библия, 2 Коринф., 7, 5.

(обратно)

71

Такой прием обороны, преимущественно против конницы, упоминается уже у Цезаря. См. Comment, de bello Gallico, кн. VII, в рассказе об осаде Алезии. Под трехзубым крюком (см. ниже XV.5) разумеется железная колючка, выкованная таким образом, что три шипа ее торчат в разные стороны, и как ее ни брось, по крайней мере один из них торчит кверху.

Корабли, упоминаемые далее, если только это не были торговые суда, могли принадлежать Вальдемару II датскому, шедшему против эзельцев. Ср. Ф. Кейсслер, Окончание. стр. 16.

Дальнейшее: "и спас господь". См. Библия, Псал. 21, 5.

(обратно)

72

Об архиепископе лундском Андрее см. выше прим. 35. Николай, епископ шлезвигский, преемник епископа Вальдемара, принца королевского рода, заключенного в тюрьму за попытки захвата королевской власти, канцлер короля Вальдемара II.

Роль архиепископа лундского в Риге не ограничивалась богословскими поучениями, при всей несомненности его большой учености. Генрих тут, видимо, вуалирует одно из оснований датских претензий на господство, а именно то обстоятельство, что Андрей пользовался правами папского легата в Риге. Ср. примеч. Грубера и Ганзена (Ганзен, о. с., стр. 107).

(обратно)

73

Буквально: "того, что служит к миру" — часто повторяющееся в Хронике выражение. Ср. Библия, Римл., 14, 19.

(обратно)

74

Что это за мера, неясно. Не говорят об этом и акты. Ср. Пабст, о. с., стр. 74.

Это — первое в Хронике упоминание о спорных податных отношениях новых феодальных владельцев с местным населением. О ссоре, за которой следует в этом случае примирение, не говорилось. Генрих и вообще избегает упоминаний о подобных вещах, если одновременно не может сообщить и о каком-то, с его точки зрения, справедливом исходе спора.

(обратно)

75

По Пабсту (о. с. стр. 74-75) это — нынешняя церковь кремонская, недалеко от имения Кипсаль. Тот же автор задается вопросом, не была ли Куббезелэ местом жительства Каупо: Куббе в таком случае могло бы быть видоизмененным Каупо, Копэ, а -зелэ или -зилэ — окончание многих наименований мест у ливов. Ср. соображения Грубера и Йог. Готфр. Арндта о том же (Ганзен, о. с. стр. 210-211). Второй связывал sele с русским "село".

Биленштейн (о. с., стр. 48-50) в более решительной форме отождествляет Куббезелэ с замком Каупо, считая castrum Cauponis просто переводом слова Cubbesefe на латинский язык. По мнению того же Биленштейна, именем Куббезелэ могла обозначаться не только территория замка, но и окрестная замковая область.

Метсеполэ — область ливов у моря; с юга от нее Торейда, с востока — Идумея и лэтигаллы у Буртнекского озера, с севера — зонтаганские эсты. Имя области состоит из двух слов: лив. motsa — "лес" и piiol — (существит.) — "сторона", (наречие) — "в сторону, по направлению к": таким образом, Метсеполэ значит "лесная сторона". Немцы узнали это имя от жителей Торейды, где леса в нач XIII в. были уже сравнительно расчищены. Лесистость Метсеполэ, следы которой остались еще и доныне, была причиной относительно малой населенности этой области и небольшого политического значения ее во время, описываемое Хроникой. Ср. Биленштейн, о. с., стр. 57-58.

(обратно)

76

Сидегундэ — несколько южнее нынешнего Зиггунда. Латвийское имя его Riktera-muischa происходит от фамилии владельцев (фон-Рихтер). Биленштейн, о. с., стр. 45.

(обратно)

77

Библия, Эфес., 4,5.

(обратно)

78

Отречение от диавола — одна из формул обряда крещения.

" Крестились все, кому это было предназначено богом" — ср. Библия, Деяния ап., 13,48. В ПС неверно: "все, сколько их ни было".

Ремин, по указанию Пабста (о. с., стр. 76), не есть ни Рёмерсгоф, получивший наименование по владельцу много позднее, ни Ландгольм (лив. Rimman muischa) к востоку от старого Ашерадена, так как Ремин, по Генриху, Рифмованной Хронике (стихи 1485 и сл. 1491 и сл. 1496-1552) и др. следует искать к западу от него, Ср. также Биленштейн, о. с., стр. 44.

(обратно)

79

Винда — река Windau, главная река страны куров, по латвийски Wente, у ливов Vanta, в актах Winda, Venda, Vende, Wenda. Отсюда и имя племени.

"Жили там" — на месте нынешнего Арраша, где потом было главное местопребывание меченосцев (в нынешнем Вендене — лишь позднее). Ср. Пабст, о. с., стр. 76.

(обратно)

80

Идумея — центральная и самая маленькая из областей Ливонии со смешанным населением из ливов и лэттов, первоначально охватывала, приблизительно, территорию нынешнего прихода Рооп. К западу от нее лежала Метсеполэ, к югу и юго-западу — Торейда, к востоку — область лэттов и вендов, выше по течению Аа. Во время немецкого господства под именем Идумеи стали понимать все более значительную территорию (вплоть до пределов всей б. Лифляндской губернии).

Имя области тождественно с лив. Iduma, Viduma, латвийским Widsemme, и состоит из -ma, -mo — "страна, область" (латв. -seme) и ida — по лив. и эст. "северо-восток". Так называли Идумею ливы, жившие в Торейде и в устье Двины; от них имя перешло и к немцам. Генрих, кроме того, несколько стилизует его на библейский лад. См. Биленштейн, о. с., стр. 64, 70-71. О разных гипотезах, касательно происхождения имени области — ibid. стр. 71-74 и 466-470.

Далее в Хронике (XIV.10, XV.2 и XXII.4) река Ропа называется Раупа. Это — нынешняя Brasle: течет из Уббенормского прихода к югу и впадает в Аа в нынешнем приходе Рооп между Трейденом и Венденом. Биленштейн (о. c., стр. 66 и 69) производит имя Ropa, Raupa от лэттского, и ныне существующего, Straupe, a Straupe из Strauj'upe, что значит "бурливый поток". Нынешнее, тоже латвийское имя Brasle, по его мнению, происходит от слова braslis — "брод".

(обратно)

81

По немецким хроникам и нашим летописям, затмение было 28 февраля 1207 года. Ср. Пабст, о. с. стр. 78; Грубер у Ганзена о. с., стр. 111; Лавр. и Воскр. летоп. под 6714 годом. Bonnell, Chronogr., стр. 22; там же Commentar., стр. 52.

(обратно)

82

Весьма важное место. С этих пор епископ Альберт оказывается ленником империи, имперским князем. Помимо внешне-политических соображений, этот решительный шаг вызывался, весьма возможно, и некоторыми внутренними осложнениями: требования владельческих прав, вскоре после этого предъявленные меченосцами, наверное, уже назревали в это время. Ср. Ганзен, о. с., стр. 111 и Гильдебранд, о. с., стр. 63.

Вопреки мнению Грубера (Ганзен, о. с., стр. III), Gebhardi (Geschichte von Litauen. в Welthistorie, Halle, Bd 50, стр. 327) и др., полагавших, что от короля Филиппа Гогенштауфена Альберт обратился к императору Оттону IV, правильнее считать, вместе с Ганзеном и Гильдебрандом, что представителем империи и был в этом случае Филипп: Оттон стал императором лишь с 4 октября 1209 г

Пабст (о. с., стр. 79) указывает, с обычной для него краткостью, без всяких ссылок и обоснований, что ленное подчинение Альберта империи произошло на Hoftag'e в Зинциге (между Бонном и Андернахом) 1-го апреля 1207 года. В. Арндт (о. с., стр. 258, прим. 94) приводит это мнение "новейших авторов" (coniecerunt recentiores), подчеркивая отсутствие у него документального подтверждения (nullius fontis expresso fulti argumento). Впервые высказано оно Э. Винкельманом (Koenig Philipp v. Deutschland u. Bischof Albert v. Livland — в Mittheilungen aus dem Gebiete der Geschichte Liv,- Est- u. Kurl., Bd XI, 1868, стр. 311 и. сл. и Philipp v. Schwaben u. Otto IV v. Braunschweig в Jahrb. d. Deutsch. Gesch. Bd I, 1906, стр. 39). Непосредственных документальных оснований оно не имеет, а представляет вывод из двух данных Хроники: а) акт ленного подчинения помещен Генрихом в конце 8-го года епископства, после солнечного затмения, бывшего 28 февраля 1207 г.; б) до прибытия ко двору Филиппа Альберт проехал Саксонию и Вестфалию. Гофтаг в Зинциге и оказывается первым после указанной даты и, по месту, близким к Вестфалии.

Р. Гольцманн (о. с. стр. 205-212), вновь пересматривая весь этот рассказ Генриха, отрицает и дату и место, намеченные Винкельманом: по его мнению, вместо Зинцига, надо разуметь тут гофтаг в Гельнгаузене 2 февраля 1207 г. Так как, однако, вывод Гольцманна непосредственно зависит от его предположения, что днем посвящения Альберта в епископы было 28 марта 1199 г., то прочность этого вывода для нас сомнительна, поскольку и упомянутое предположение мы отнюдь не считаем доказанным (см. Введение, стр. 41).

Слова "блаженной памяти" объясняются тем, что во время написания этой главы короля Филиппа в живых уже не было: он был убит 21 июня 1208 года.

Конец отрывка дает образчик редкой у Генриха иронии.

(обратно)

83

Эта евангельская терминология (ср. Библия, Матф. ев., 20, 2, 12 и др.) скрывает у Генриха отнюдь не евангельские отношения. Если уже ленное подчинение Альберта империи (Х.17) могло, как мы говорили, быть вызвано возникшими притязаниями меченосцев, то тут перед нами начало открытой борьбы ордена с епископом. То, что Генрих мотивирует "отеческой заботой", диктовалось суровой необходимостью: это лишь первая и далеко не добровольная уступка епископа.

(обратно)

84

При сопоставлении этого рассказа с данными, имеющимися в современных событиям актах (Бунге, о. с.), обнаруживается неточность и неполнота его, объясняемая, конечно, не только давностью фактов и переменой обстановки ко времени писания Хроники, но и определенной тенденцией автора, намеренно кое-что вуалирующего.

Отметим прежде всего хронологическую контаминацию: рассказывая о событиях 1207 года (требования рыцарей и ответ епископа), автор неопределенными словечками — "впоследствии", "в конце концов" — вплетает в рассказ факты 1210 года (решение папы) и позднейшие (компенсация за старые лены), причем перспектива долгой и упорной борьбы чуть ли не за каждый из этих позднейших фактов почти исчезает из глаз читателя. С другой стороны, простое чтение текста в этом отрывке внушает мысль, что первый раздел состоялся лишь после решения папы (1210 г.), будто бы соответствовавшего мнению епископа. Между тем, уже под 1209 годом в Хронике (XIII.1) читаем, что, заняв Кукенойс, епископ "Рудольфу из Иерихо уступил половину замка, а братьям рыцарям — их третью часть", что, несомненно, означает наличие действующего договора до папского утверждения. Это обстоятельство, мы полагаем, подтверждает предположение Гильдебранда (о. с., стр. 64 и сл.), что первый раздел Ливонии произошел уже в 1207 году. По этому разделу епископу достались земли между реками Аа (Койва) и Салис (см. прилагаемую карту), а рыцарям — область к востоку от Аа. Двинская область в перечне Генриха вовсе не упомянута, что, повидимому, обозначает исключение ее из раздела и оставление, по крайней мере в первое время, в распоряжении епископа. Ср. Гильдебранд, о. с., стр. 65 (С несколько иным определением границ — у Г. Лаакманна, о. с., стр. 60).

Что рыцари не были удовлетворены результатами первого раздела, ясно из их дальнейших действий: спор пересен был на суд папы. Кроме нашего автора, об этом говорит Арнольд Любекский (кн. VII, гл. IX, 11 — см. Ганзен, о. с., стр. 321; перев. наш) в таких выражениях: "Возникло, однако, между господином епископом и вышесказанными братьями, что именуются божьими рыцарями, некое внутреннее несогласие и удивительная некая распря. Братья говорили, что им принадлежит третья часть всех языческих земель (всего язычества — totius gentilitatis), какие господин епископ сумеет приобрести либо словом проповеди, либо военной силой (violentia expeditionis). Так как епископ решительно отказал им в этом, возник между ними тяжкий спор: рыцари много усилий употребили в курии римской, действуя против епископа, но он тем не менее подтвердил свое решение".

Последняя заключительная фраза так же неточна, как и версия Генриха. Решение папы, правда не настолько враждебно Альберту, как думает (нам кажется, напрасно) Гильдебранд (о. с., стр. 74 и сл.), но все же отнюдь не является простым утверждением соглашения по формуле епископа. Это решение содержится в упоминавшейся уже (см. примеч. 29) булле Иннокентия III Альберту от 20 октября 1210 года (Бунге, о. с., № 16) и в повторяющей ее булле, адресованной магистру меченосцев Волквину (ibidem, № 17). Основное тут сводится к трем положениям: а) утверждаемый папой орден подчинен епископу в лице магистра, но в массе его сочленов подчинен лишь магистру; б) за воинскую защиту церкви в Ливонии рыцари получают треть всей недавно завоеванной (nuper. conversae (Соб. "обращенной" — эвфемизм Хроники)) земли ливов и лэттов "чтобы, следовательно, братья держали от рижского епископа третью часть тех земель, то есть Лэттии и Ливонии"); в) рыцарям предоставляется завоевывать новые земли без всяких по ним обязательств в отношении к епископу, а с обязательством лишь договариваться, по указаниям Рима, с будущими новыми епископами завоеванных территорий. ("По землям, которые после того приобретут названные братья с помощью божьей вне Ливонии и Лэттии, они ни в чем не будут ответственны перед епископом рижским, и он ни в какой мере не будет их тревожить в этом отношении, а будут они договариваться разумным образом с будущими там епископами и соблюдать то, что апостольский престол сочтет нужным решить об этом"). (Перев. наш).

Здесь, как видим, нет ни распространительного понимания трети, как трети нынешних и будущих завоеваний, ни, хотя бы скрытого, запрещения епископу продолжать завоевания с своей стороны, но и без этих, ошибочно конструируемых Гильдебрандом (о. с. стр. 75-77) заострений, победа меченосцев очевидна. Ее подчеркивает, кроме сказанного, и то, что в булле нет никаких оговорок о двинской области, включаемой, следовательно, папским актом в раздел на тех же основаниях, как и все остальное. Правда, нет там и упоминания о компенсации рыцарей за земли, ранее отданные епископом в лен не членам ордена, но эта вставка и ненужна меченосцам, раз вся область старых ленов (двинская — Икскюль, Леневарден и др.) входит в раздел без оговорок. Возможность компенсации, однако, как увидим ниже, остается в руках епископа, как средство удержать за собою побольше земель по Двине.

Таким образом, воздерживаясь пока от дальнейших выводов, мы можем констатировать, что изложение Генриха в данном отрывке несколько видоизменяет ход и значение событий, скрывая поражение епископа.

Перевод § 3 в ПС содержит ряд ошибок. Вместо "ежедневно настаивая" — "с ежедневным содержанием" (!); вместо "стеной стояли за дом божий" (см. выше прим. 27) — "подобно каменщикам" (?). Важное место о компенсации рыцарей за земли (в их части), ранее уже отданные епископом другим, понято и объяснено навыворот.

(обратно)

85

Вероятно, этот Годфрид, был преемником Алебранда в должности судьи, одним из тех судей-мирян, о которых Генрих с горечью отзывается выше, в конце Х.15.

В ПС пропущено: "Объезжая приходы" и "часть добра", а конец переведен очень неточно: "привел его в такой стыд, что, как некоторые рассказывали, умер впоследствии позорной смертью".

Тут, заметим кстати, еще одна ссылка на устный источник Хроники.

(обратно)

86

В этом отрывке и во всем дальнейшем рассказе о набеге литовцев перевод ПС содержит ряд ошибок и неточностей. Вместо "Область... врасплох" — "не нашли никакой сберегательной дружины" (?); вместо "со своим слугой" — "со всем причтом"; вместо "кончено последование и читалось евангелие" — "прочтено последование евангелия"; вместо "носились кругом церкви, то с одной, то с другой стороны" — "прискакали сюда"; пропущено "неизменно верные"; вместо "слуга, который. ободряли священника" — совершенно неверное: "привратник которой не пропустил богослужения из страха перед язычниками"; вместо "покровы" — "священные сосуды".

(обратно)

87

Слово sequentia в католическом обряде имеет несколько значений: по старому миссалу — это всякое чтение, непосредственно предшествующее евангелию; по новому — песнопение между чтениемпосланий апостольских и евангелия. Ср. примеч. Грубера у Ганзена, о. с., стр. 114 и Пабст, о. с., стр. 85.

(обратно)

88

Разумеется — в третьем часу от восхода солнца. Так же и ниже: XIV.5, XXII.3, XXIII.9, XXVI.13, XXVIII.5.

(обратно)

89

См. Библия, Луки ев. 15, 4.

(обратно)

90

Selonum castrum — замок селов, в актах castrum Selen. по латвийски Selpils, ныне Selburg — на левом берегу Двины против Штокмансгофа.

Селы — латвийское племя, по языку и обычаям весьма близкое к лэтигаллам. В актах также Zelones. См. Биленштейн, о. с., стр. 172-174 и др.

(обратно)

91

Унгавния (также Ugaunia, Ungannia, Ugannia, Ugenois, Ugenusen и т. д.) — область эстов у Оденпэ и Дорпата. По латвийски Iggauns и теперь значит эст. Ср. Ганзен, о. с., стр. 91.

(обратно)

92

Имера — в Рифмованной Хронике Emere, по общепринятому объяснению, нынешняя река Зедда, текущая от Валка на запад и впадающая в Буртнекское озеро. Ср., напр., Th. Doebner. Die Lage der Ymera в Balt. Studien zur Archaeol. u. Geschichte, 1914, стр. 176-202; Пабст, о. с., стр. 91; Биленштейн, о. с., стр. 77-80 и др. В противовес этому взгляду, Г. Лаакманн в своей недавней работе (о. с., стр. 61, прим. 6, а до того в SB d. Estn. Gel. Ges., 1930, стр. 135-157), следуя мнению, высказанному W. D. Ballod'ом, отождествляет Имеру с Кокенгофским ручьем, что позволяет ему считать "церковь на Имере" папендорфской церковью (интересно в связи с ролью Папендорфа в биографии Генриха). Наше толкование исходит из выше указанного, принятого большинством.

Лэтты на Имере — самые северные из всех лэтигаллов; жили и к северу от реки; за ними — уже область эстов, Саккала. Ср. Пабст, о. с., стр. 91; Биленштейн, о. с. стр. 77-80. По объяснению Г. Лаакманна (о. с.), их область приблизительно соответствовала нынешнему приходу Папендорф, охватывавшему в средние века также Mojahn, Duckershof и часть прихода Рооп.

(обратно)

93

Толова — соседняя с Имерой, но гораздо большая область лэттов по обе стороны р. Аа Лифл.: от восточной границы Идумеи вверх по реке до границы между нынешними приходами Адсель и Шванебург. Одна из ближайших к псковской земле лэттских областей. См. Биленштейн, о. с., стр. 80-81 и его же Atlas der etnologischen Geographie des heutigen u. des praehistorischen Lettenlandes. S.-Petersb. 1892, табл. II. Ф. Кейсслер в работах Die Tributpflichtigkeit der Landschaft Tolowa an die Pleskauer (Mitteilungen aus d. livl. Gesch., Bd XIV, H. 1 (1886) и Окончание. стр. 39, 42 и 75-81, определял границы Толовы несколько иначе, чем Биленштейн: на его карте (приложенной м. пр. ко второй из указ. работ) Толова имеет значительно больший объем, чем у Биленштейна, и с востока непосредственно примыкает к псковской области. Г. Лаакманн (о. с. стр. 62-64, 78, 83, 87 и карта на стр. 102) определяет границы Толовы, примерно, так же как Биленштейн, за исключением южной. С юга он включает в Толову всю Лэтгаллию от северных границ Кукенойса и Герцикэ.

Как бы то ни было, Толова, несомненно, область с наиболее прочным русским политическим влиянием. По крайней мере о дани жителей Толовы псковичам упоминают акты еще и в конце XIII в. См. ниже примеч. 383.

Название области сближали с латвийским прилагательным tal'sch — "далекий", лит. tolus и с соб. именем вождя из Толовы Talibaldus (латвийск. Taliwaldis — "далеко властвующий"). Вернее, однако, совершенно противоположное объяснение: Tolowa соб. Tulawa или Tul'awa — область близ воды (реки Аа, которую местные люди называли Койва, Гойва, а немцы awa — Аа, вода). См. Биленштейн, о. с., стр. 80-81.

(обратно)

94

Генрих, автор Хроники. Это — первое его упоминание о себе. Ср. XII.6, XVI.3, XVII.6, XXIV.1 и сл., XXIX.7.

(обратно)

95

Слово regulus как говорилось (ср. прим. 3), встречается в Хронике всего три раза: в IX.10 и XI.9 (здесь) — в приложении к Вячко, и в XV.13 — по отношению к Владимиру псковскому. Возможно, что во всех этих случаях, как думает Пабст, оно обозначает подчиненность князя более крупному сеньеру, но может быть также, что Генрих (вольно или невольно) оттеняет этим термином свое отношение к названным лицам: Вячко — в ближайшем будущем жестокий враг ливонцев. Владимир, хоть и союзник, но изгнанный подданными и мздоимец. Regulus может быть тут не только уменьшительным именем, но и "уничижительным", выражающим пренебрежение.

(обратно)

96

Пабст разумеет под этим именем князя полоцкого (о. с., стр. 95), а В. Арндт (о. с., стр. 262, прим. 98) — псковского. Судя по сообщению D. Chytraeus, Chron. Sax., кн. I, гл. 18, прав скорее В. Арндт.

(обратно)

97

В дальнейшем (XXVII.5, XXVIII.6) мы снова видим Вячка в Прибалтике, в Дорпате. Фраза Генриха, повидимому, относится только к Кукенойсу.

Нельзя не отметить мнения Грубера (Ганзен, о. с., стр. 122), предпочитавшего в данном случае другое объяснение "противоречия" между этой фразой и указанными местами в XXVII и XXVIII главах: он полагал, что первая часть Хроники, включая и гл. XI, была написана Генрихом "настолько рано, что он еще не мог знать" о возвращении Вячка.

Противоречия, нуждающегося в объяснении, мы тут не видим, а относительно времени составления Хроники см. выше Введение, стр. 27. Здесь заметим только, что если бы даже мнение Грубера было правильно, Генриху ничто не мешало внести кое-какие поправки в свой ранний текст по окончании всей Хроники. (О фактически сделанных при окончательной редакции поправках см. Р. Гольтцманн, о. с., стр. 194 и сл.).

Какова была судьба владений Вячка после его бегства? Вопреки простейшему предположению о немедленном захвате их немцами, весьма мало стеснявшимися в вопросах права, М. Таубе (о. с., стр. 420 и сл.) думает, "что… принципиальный вопрос о правовой судьбе "русской" половины княжества, оказавшейся свободной в 1207 г. оставался открытым, примерно, до 1225 г. (Переданная в 1209 г. епископом в лен Рудольфу из Иерихо иоловина замка — после тяжелого ранения Рудольфа в битве при Имере (XIV. 8) и отъезда (или смерти) его, перешла к Дитриху фон Кокенгузен старшему), а затем был урегулирован передачей ее (т. е. территории нынешних приходов Кокенгузен и Линден с большей частью позднейших тизенгаузеновских ленных владений между Огером и Эвстом) (Г. Лаакманн, о. с., стр. 95) в лен наследникам Вячка, т. е. дочери его Софии при выходе ее замуж за Дитриха ф. Кокенгузен (см. выше прим. 48).

Что касается другой половины княжества, в 1207 г. уступленной епископу, то она, включая, вероятно, Зиссегаль, а, может быть, также часть нынешнего прихода Ашераден, стала ленным владением Унгернов и Ливенов. Общая тем и другим фамильная легенда (с XVHI в.) гласит, что родоначальник Унгернов, Иоганн фон Штернберг, по прозвищу Унгар, был женат на дочери Каупо и владел всей Зиссегальской областью. См. Таубе, о. с., стр. 431; также Н. Dopkewitsch. Die Burgsuchungen in Kurl. u. Livl. von XIII-XVI Jahrh. в Mitteil. aus d. Gebiete d. Geschichte Liv-, Est- u. Kurl., Riga, XXV. 1933, стр. 84, прим. 2.

(обратно)

98

"Желали мира... лишь смятение" — Библия, Иерем., 14, 19; Иезек., 7, 25.

Фраза о Сцилле и Харибде напоминает стих "Incidit in Scyllam cupiens vitare Charybdim из "Alexandreis" Philippi Gualteri (стих 301), составленной между 1178 и 1182 гг. Ср. Ганзен, о. с., стр. 122; также Buechmann, Gefluegelte Worte, 23 Aufl., 1907; H. Christensen. D. Alexanderlied W von Chatillon. Halle, 1905. Едва ли, однако, тут можно предполагать непосредственное заимствование: ср. L. Arbusow, о. с.. Acta Univ. Latviens., XV, стр. 338.

(обратно)

99

Эта краткая речь комбинирована из слов Иуды Маккавея. См. Библия, 1 кн. Маккав., 9, 10, 8.

Упоминаемый далее Ванэ, зять Каупо, по мнению М. Таубе, (о. с., стр. 338 и прим. 37) — русский, столько же по имени (Ваня), как и по происхождению. Из ливского и лэттского языков его имя необъяснимо. М. Таубе напоминает, что по семейному преданию фон Ливенов и фон Унгернов, жена Каупо — Баба (Варвара), была псковской княжной, чем, по его мнению, подтверждается вероятность "русского" брака дочери Каупо с Ванэ

(обратно)

100

В ПС неверно: "хотя ливень мог бы их всех затопить" (!?).

(обратно)

101

Библия, Иова, 30, 31.

(обратно)

102

Библия, 4 кн. Царств, 19, 15; Исаии, 37, 16.

(обратно)

103

Слова "вся Ливония и Лэтигаллия были окрещены" (разумеется католиками) не вполне точны в отношении Лэтигаллии: слово "вся" правильнее относить лишь к Ливонии. Из дальнейшего (XVIII.3) видно, что только в 1214 г. толовские лэтты перешли в католичество, а политическое подчинение всей Лэтигаллии немцам произошло и еще позднее (ср. ХХ.5 и XXVIII.9, а также прим. 383). Это мнение Ф. Кейсслера (Окончание... стр. 41) отвергается Г. Лаакманном (о. с., стр. 61 и прим. 7), но едва ли основательно, поскольку Ф. Кейсслер не отрицает, что лэтты, не крещенные немцами, были крещены русскими; дело только в том, что Генрих, конечно, не принимает в расчет греческого крещения.

Сотеклэ — замок Руссина, в актах Sotekele (Бунге, о. с., I, № 661 от 1318 г.; здесь, по мнению Пабста, не тождественно с замком Руссина, так как лежит между Зунцелем и Пебальгом, слишком далеко к югу). Пабст предположительно отождествляет Сотеклэ с нынешним Stahklite, близ имения Плангоф (о. с., стр. 102). По Биленштейну (о. с., стр. 94), в нынешнем приходе Рооп, у Kwepen' при р. Аа, против Мейерсгофа и недалеко от Вендена есть замковый холм, признанный Сиверсом за место бурга Сотеклэ. Этим вопросом занимались также Ф. Кейсслер, Лёвис оф Менар, Лаакманн, Л. Арбузов (ср. М. Таубе, о. с. стр. 388-389 и прим. 38). Местоположение Сотеклэ до сих пор спорно (см. L. Arbusov. Fruehgeschichte Lettlands, 1933, стр. 4, прим. к карте). Ясно, кажется, лишь то, что он лежал на севере Толовы, южнее Зедды.

Имя Руссин, по замечанию М. Таубе (1. е.), несомненно, русское прилагательное, может быть, и не говорит о русском происхождении носителя (Так как могло быть прозвищем, полученным из-за особенно частых иди близких связей с русским), но во всяком случае принадлежит к числу языковых следов русского влияния в Прибалтике.

Аутинэ — округ и бург; по мнению Биленштейна, замок Аутинэ — это старо-русский Володимерец, близ развалин орденского бурга Вольмар (Walterhugel) или близ Kaln-Enin' и Walmerin'-Gesinde под Каугерсгофом. О местоположении Аутинэ много спорили (см. Биленштейн, о. с. стр. 84 — 87). Не вполне известно даже, на правом или на левом берегу Аа он был. Сивере (Mag. d. lett. litt. Gesch., XV, 4, 1877, стр. 46 и сл.) высказывал мысль, что вместо Autine следует читать Auline, разумея под этим именем Aula или Aulene (Aulenberg) в приходе Зербен. Это кажется тем более соблазнительным, что латвийск. awele, aule и aulis, а лит. awilys означают "улей из древесной коры, повешенный на дерево в лесу", а имя Auline (Autine), таким образом, оказывается и по значению связанным с пчеловодством, упоминаемым там Хроникой (XVI.3). Тем не менее конъектура Сиверса сомнительна, так как Autine не менее 10 раз встречается именно в этой форме в рукописях Хроники и в актах. Пабст (о. с., стр. 102) сближает Аутинэ с имением Auzem к сев.-западу от Вендена, или с дер. Антинг к сев.-западу от Вольмара. G. Vierhuff отождествлял Аутинэ с упоминаемым у Hagemeister'a (Materlalien zu einer Geschichte d. Landgueter Livlands — Биленштейн, о. с., стр. 88) Autwote в венденском приходе.

Наконец, Биленштейн считал, что Аутинэ (по обе стороны Аа) это — область Вольмара (ранее Woldemar, Woldemer, Woldemaria), названного так по имени Владимира псковского, который был там судьей. Эту же область он разумеет и под именем Metimne (см. ниже XVII.6 и примеч. 204), читая это слово Metinine и предполагая, что это испорченное писцом Autinine, то есть "область Аутинэ". О месте замка и он не высказывается решительно, а приводит два равноценные, но разные мнения.

Разногласия с Биленштейном см. у Ф. Кейсслера: Wiederlegurig der Hypothese dr. A. Bielenstein ueber die Lage der Lettenburg Autine в Sitzungsberichte d. Ges. f. Gesch. u. Alterthumskunde der Ostseeprovinz. Russl., за 1895; его же Окончание... стр. 21-23, 42-43 и 80-84. Другие суждения о топографии Аутинэ см. Г Лаакманн, о. с., стр. 97; Н. Dopkewitsch. Burgsuchungen, стр. 74, прим. 4; L. Arbusov. Fruehgeschichte, стр. 4 (примеч. к карте).; М. Таубе, о. с., стр. 437 и прим. 11.

Беверин — замок Талибальдова рода; замковая гора находится на территории нынешнего папендорфского прихода, недалеко от пастората на восточном берегу Waida-See. Биленштейн, о. с., стр. 94. Ср. также Ф. Кейсслер, Окончание..., стр. 42-43, 80-81; Г. Лаакманн, о. с., стр. 70, прим. 26 ("wohl Wolmar" со ссылкой на Sitzungsber. d. Estn. Gel. Gesellschaft, Dorpat, стр. 151 и сл.). По Хронике Беверин — недалеко от Трикатуи (XII.6, XV.7), но и в Толове (ХХ.5), в расстоянии дня пути от Саккалы (XII.6), к северу от р. Аа и Вендена (XIV.8). Поселение Трикатуа, нынешнее имение Трикатен, к югу от р. Аа, лежало в Толове (XXIX.3). Сыновья Талибальда (по XVIII.5) связаны с Беверином, но, судя по XV.7, не сам он, так как старейшинами там названы другие двое. Талибальд по XV.7 и XIX.3 — в Трикатуе, по XVII.2 — в области Трикатуи южнее р. Аа; сыновья его — в Толове (XVIII.3). Один из них живет у Буртнекского озера (XXIII.9). Ср. Пабст, о. с. стр. 102-103.

(обратно)

104

Автор Хроники.

(обратно)

105

Ныне Odenpa, по эст. Ottepa от otta "медведь" и ра — "голова". У нас в летописях — Медвежья Голова. См., напр., Новгор. 1, Псковские 1 и 2, Ипат. Софийск. — под 6624 (1116) г.

(обратно)

106

Саккала — в актах Sakale, Sakela, Sak(k)ele; в Рифмованной Хронике Sakkele, Sakkelland, простиралась приблизительно от окрестностей Обер-палена до р. Зедды, несколько не доходя до нее. С запада от нее Зонтагана, с юга — Имера, с востока Унгавния.

(обратно)

107

Пабст (о. с., стр. 106), указывая, что арфа или цитра были уже известны эстам, полагает, что Генрих играл на трубе.

(обратно)

108

Венно обыкновенно жил в Риге. Его заместителем в Вендене был Бертольд.

(обратно)

109

В ПС пропущено: "сделали. остановились".

(обратно)

110

Астигервэ. в XIX.11 — Астегервэ; у Бунге, о. с., № 70, Astjerewe. Это — самое большое озеро южной Лифляндии к северу от Двины, нынешнее Буртнекское озеро. Старое имя его состоит из: эст. asti, т. е. "чаша" и jerw, лив. jaru, jara, jora — "озеро". Новое имя, Burtenik, встречается уже в актах XIV века. Ср. Пабст о. с., стр. 108; Биленштейн, о. с. стр. 63.

В ПС вместо: "потеряв столько убитыми", неверно: "за такое кровопролитие"; слова "в печали" и "со всего, что захватили" пропущены.

(обратно)

111

Иерихов — к востоку от Эльбы, недалеко от Тангермюндэ.

Гаммерслевэ — Гамерслебен к северу от Гальберштадта.

(обратно)

112

В ПС, вместо "найдя самую гору покинутой", переведено: "когда он оставил (?) вышеназванную гору". Слова "затратив большие средства" пропущены.

(обратно)

113

Раздел этот вызвал сомнения у комментаторов. Прямой смысл текста: епископ отдал половину замка Рудольфу, треть — меченосцам, а себе, следовательно, оставил шестую часть (а не четвертую, как решил Йог. Готфр. Арндт — см. его прим. у Ганзена, о. с., стр. 131). Этому простому пониманию противоречит чтение некоторых рукописей (в изд. Грубера и у Ганзена): Rodolpho. duas partes... reliquit, что, при сопоставлении с одной третью, отданной меченосцам, значило бы (а в латинском тексте вообще значит) две трети.

Если даже оставить в стороне это чтение, противоречащее лучшей рукописи Хроники (рукописи Замойских), лежащей в основе издания В. Арндта, то все же останется на первый взгляд непонятным, почему дальше в XIV.5 говорится о Кукенойсе, как о владении епископа (так, по крайней мере, понял XIV.5 Пабст). Пабст (о. с., стр. III) предполагает, что епископ, отдав половину Рудольфу и оставив другую себе, предоставил меченосцам треть всех доходов по замку. Г. Лаакманн (о. с., стр. 65 и прим. 16) предполагает, что при разделе 1209 г. меченосцы еще не получили своей доли, что епископ в 1210 г владел половиной Кукенойса, а в 1211 г. уступил ордену 1/3 всего замка.

Нам кажется, объяснения недоумения надо искать в другом, не насилуя буквального смысла текста. Характер вассального подчинения меченосцев епископу далеко не одинаков с подчинением ему Рудольфа и других, получивших от него личную инвеституру феодом. В первом случае отношения основаны на некоем общем соглашений, довольно неопределенны, а в иные моменты и спорны, во втором — это традиционные и вполне ясные отношения сеньера и его вассала. Отдав Рудольфу половину замка и оставив себе хотя бы только шестую часть, епископ все же имел в Кукенойсе перевес: замок был в руках его людей, что собственно и сказано в XIV.5.

О значении факта передачи рыцарям "их трети" уже теперь, в 1209 году, см. выше прим. 84.

(обратно)

114

По Рифмованной Хронике Ливонии (Reimchronik, стих 687 и сл. См. у Ганзена, о. с., стр. 534-535), магистр Венно снял с должности, за негодностью, местного начальника над венденскими лэттами, уроженца Зёста (Soest, de Susato) в Вестфалии. Это и был Викберт. Та же хроника сообщает, что Викберт был колесован. Исследованию всего эпизода посвящена работа Н. v. Brackel в Mittheilungen zur Livland. Geschichte, Bd. III, стр. 187-230.

Хотя Генрих излагает эту мало приятную для ордена историю сравнительно подробно, он все же многое оставляет в тени, очевидно, намеренно. Какова связь между бегством Викберта из Вендена и его дальнейшим поведением? Что питало в среде меченосцев "семя раздора", которое "сеял" Викберт? Что за смысл в заявлении его о готовности подчиниться решению епископа (ср. предположение Voigt'a, Preuss. Geschichte, I, 417, о том, что причиной убийства была борьба с Альбертом)? Каковы были действительные причины убийства? На все эти вопросы Хроника не дает ответа: оберегая авторитет власти, Генрих сообщает лишь формально необходимое и представляет действия Викберта, как выражение индивидуальной преступности. Тем не менее, в этом рассказе очевидны: наличие разлада в среде меченосцев, наличие тенденций, противоставляющих епископа меченосцам и магистру.

(обратно)

115

"С радостью бился в битвах господних" — ср. Библия, 1 кн. Маккав., 3, 2; 1 кн. Царств, 25, 28.

В ПС пропущено: "И помогали ему все братья его" — ср. Библия, 1 кн. Маккав., 3, 2.

К характеристике Волквина, данной Генрихом, нельзя не добавить, что, по сравнению с Венно, он, бесспорно, отличался меньшей осторожностью в действиях по отношению к епископу. Открытая борьба ордена против Альберта приняла более острые формы при новом магистре. Ср. Гильдебранд, о. с., стр. 71.

(обратно)

116

Разумеется Scheda или Scheida в графстве Марк, недалеко от Унны. Ср. Пабст, о. с., стр. 114.

(обратно)

117

"Справедливо обозначающую чистоту" пропущено в ПС.

(обратно)

118

О пожаре, бывшем приблизительно в марте 1215 г. см. ниже XVIII.6.

(обратно)

119

Имея в виду манеру Генриха насколько возможно обходить молчанием разные внутренние несогласия, нелишним будет отметить это место: очевидно, не всегда пилигримы бывали так послушны и работоспособны.

(обратно)

120

Тестем его был Даугерутэ — см. XVII.3.

(обратно)

121

В переводе этого отрывка в ПС пропущено "как зять его"; вместо "тяготела тогда" — "по этой причине" (?); вместо "имущество все (omnia sua, das Ihrige) отнимали" — "брали у них все, как свое".

(обратно)

122

Библия, Иезек., 34, 5 и 10.

(обратно)

123

Библия, 1 посл, к Тимоф., 3, 7 ("чтобы не впасть в нарекание и сеть диавольскую") и 6, 9; 2 посл. к Тимоф., 2, 26; 1 кн. Маккав., 5, 4.

(обратно)

124

По этому рассказу, как уже отмечалось, можно судить о сравнительной значительности и богатстве Герцикэ, как города.

От слов "Горе мне", почти буквальное заимствование из плача отца Маккавеев. Ср. Библия, 1 кн. Маккав., 2, 7.

Видеть в этом отрывке что-то специфически русское (как делает автор-руссификатор в статье "Виленского Вестника" за 1867 г.) крайне наивно (Отдельно оттиск под назв.: "Хроника Генриха Латыша, как подспорье к изучению истории С.-З. края". Вильна, 1867. Автор скрылся под иницалами Ст. По Межову — это Столыпин. На стр. 19 этой книжки он так передает "чисто-русский плач" Всеволода: "Герсика, о возлюбленный мой град! наследие отцовское! Гибель народа моего нежданная! Ахти мне! Почто родился я, чтобы видеть город мой во пламени, видеть разорение и погибель народа моего!").

Из слов "наследие отцов моих" Ф. Кейсслер (Окончание, стр. 19) умозаключал, что и отец и дед Всеволода уже владели Герцикэ. Нам кажется, что если даже принимать всерьез библейскую риторику Генриха, то и тогда вывод получается мало содержательный: Герцикэ мог быть наследием Всеволода, как одного из младших князей полоцкого дома, причем ни отец его, ни дед могли не иметь непосредственного отношения именно к Герцикэ. На этом вопросе останавливается и М. Таубе (о. с., стр. 445). Его версии о тождестве Wissewalde со Всеволодом Мстиславичем смоленским противоречило бы толкование Ф. Кейсслера, так как никто из предков Всеволода Мстиславича не был связан с Герцикэ. В своем возражении М. Таубе не учитывает библейского происхождения "dieses fuerst lichen Epithalamium" (?!), приписывая ее либо все же стилю Генриха, либо присущей будто бы русским князьям манере считать "отчиной и дединой" всякое владение.

(обратно)

125

Это — инвеститура т. н. знаменным леном (Fahnelehn). Передача Всеволодом своих земель епископу и возвращение их епископом князю в виде лена фиксированы в особом акте. Кроме двух старых изданий его, см. Ганзен, о. с. стр. 409, № 61; Бунге, о. с., I, № 15; в выдержках, но с исправлениями по подлиннику: Боннель, Chronogr., Comment., стр. 236; также у Биленштейна, о. с., стр. 415; наилучшее издание в LGU, I, № 2. Совершена двойная передача в 1209 г. и, очевидно, после 4 октября, так как в акте упоминается император Оттон (IV), а он был коронован 4 октября 1209 г. Ср. В. Арндт, о. с., стр. 267, прим. 14; Bohmer, Regesta imperii. Stuttg., 1849, стр. 4. Датировка акта неоднократно была предметом догадок. Ср. Боннель, о. с. Commentar. стр. 53 и 55; Winkelmann в Mitteil. XI, стр. 330, прим. 3; Bar. R. Toll und Schwartz. Est- u. Livlaendische Brieflade, III. Riga — Mosk. — Odessa, 1879, стр. 13a и 141; F. Keussler. Das livische n. lettische Duenagebiet. (Mitt., XV, стр. 29 и сл.); его же Окончание…, стр. 20, прим. 41; Н. Bruinigk und N. Busch, LGU, I, стр. 2. Догадка Ф. Кейсслера, предположительно относящего событие к началу 1210 (по нашему счету, вместо 1209 мариинского) года противоречит его собственному замечанию о том, что "известие о короновании Оттона IV едва ли могло достигнуть Лифляндии позже начала декабря", и опровергается вполне основательным соображением редакторов LGU о неприменимости в ливонских актах благовещенского стиля. Возможно, что правы в этом вопросе Г. Бруинингк и Н. Буш, предполагая, что написан был документ не одновременно с совершением самого юридического действия, а позднее, когда и было включено в дату упоминание императора. Однако, не исключена, кажется, и другая возможность: известие о короновании могло притти не морским путем (в декабре! это и затрудняет комментаторов), а сушей, как, например, по словам Хроники, посланы были папские акты о разделе Ливонии (XV.2.).

Что касается существа акта, то нужно заметить, что Всеволоду возвращены его наследственные земли, но не все его владения: кое-что осталось в руках немцев. Ср. Бунге, о. с. I, № 23. Даем перевод (наш) акта об инвеституре:

"Во имя святой и нераздельной троицы. Аминь.

Альберт, милостью божьей епископ рижский, смиренный слуга народов в вере.

Чтобы со временем не постигло забвение того, о чем необходимо сохранить память навеки, предусмотрительное тщание современников знает целительное средство в письменном свидетельстве. Поэтому, предавая ведению потомства деяния нашего времени, сообщаем всем, как будущим, так и нынешним верным во Христе, что щедрое милосердие божье, взращивая пока еще юное насаждение ливонской церкви, а вместе с тем расширяя его, побудило Всеволода, короля Герцика, подчиниться нам.

Прибыв в Ригу, он, в присутствии множества знатных людей, клириков, рыцарей, купцов, тевтонов, русских и ливов, передал принадлежащий ему наследственно город Герцику, вместе с землей и всеми имениями (bonis), к тому городу относящимися, церкви святой матери божьей и девы Марии, в качестве законного дара, а тех своих данников, что приняли веру от нас, вместе с данью и землями их, отказал нам безусловно (liberos) (Н. Харузин (К истории города Герцеке в Ливонии, М., 1895, стр. 12), давая частичный перевод этого акта, переводит liberos "свободными", что, при внешней точности, кажется, менее ясно: имеется в виду только свобода от всякой (и податной) зависимости по отношению к князю), а именно город Аутину, Цессовэ и прочие обращенные к вере; затем, принеся нам присягу да верность, как вассал (hominio et fidei Sacramento), он из рук наших торжественно, вместе с тремя знаменами (Три знамени, как знак тройного лена (по величине) См. М. Таубе, о. с., стр. 391), принял в бенефиций вышеуказанный город с землями и относящимися к нему имениями.

Свидетели сего: Иоанн, настоятель рижской церкви (После смерти Энгельберта в 1209 г. избран ему в преемники. См. XIII.3), со своими канониками; граф Лудольф де Гальремунт, граф Теодорик де Верэ, граф Генрик де Сладэ (Принадлежит к числу пилигримов, возвращающихся в 1210 г следовательно, с лета 1209 г. находится в Ливонии (XIV.6)), Вальтер де Амеслевэ (Ср. XIII.1), Теодерик де Аденойс; рыцари христовы: Волквин со своими братьями, Родольф де Иерихо (Ср. XIII.1), Альберт де Альденвлет, Генрих де Бландебокк, Гильдеберт де Вемундэ, Ламберт де Луненборх, Теодерик де Вольфем, Герлак де Долэн, Конрад де Икесколэ, Филипп, судья рижский со своими горожанами, и множество других.

Совершено это в год от воплощения господня 1209, на погосте св. Петра в Риге, во время пребывания на апостольском престоле папы Иннокентия третьего, в царствование славнейшего императора Оттона, а епископства нашего в одиннадцатый год."

(обратно)

126

Ср. выше XII.6.

(обратно)

127

Отметим здесь самостоятельную и независимую от епископа политику меченосцев. Каковы были причины миролюбия Альберта? Генрих упоминает злонамеренные советы торейдских ливов. Ганзен (Bischof Albert und sein Orden в Verhandlungen der Estnisch. Gesellschaft zu Dorpat, II Bd, 3 H., стр. 5) склонен видеть здесь готовность епископа ограничиться уже приобретенным, вообще отказ от дальнейших завоеваний. И то и другое едва ли верно. Вероятнее, тут влияла необходимость несколько укрепиться, прежде чем продолжать наступление. В частности необходимо было обеспечить себя со стороны русских (см. ниже XIV.9) Ср. Гильдебранд, о. с., стр. 71-72.

(обратно)

128

Зунд — пролив между Курляндией и Эзелем. Земля куров (1.13, VII.1) тянулась к северу до пролива.

(обратно)

129

Библия, Матф. ев., 5, 10.

(обратно)

130

Библия, Иис. Сир., 27, 5.

(обратно)

131

По русским известиям, в. кн. Мстислав Мстиславич еще зимой ходил на Оденпэ. См. Троицк. Воскрес., Новгор. 1 и 4 — под 6720 годом. В Новгор. 4-й сказано: "В лето 6720 поиде Мьстислав на Чюдь, рекомую Тормоу, с новгородци, и много плениша их и скота бесщисла приведоша. Потом же на зимоу иде князь Мьстислав с новгородци на чюдцкий град, рекомыи Медвежью Голову, и села их потрати; и придоша под град, и поклонишася Чюдь князю, и дань на них взя". (ПСРЛ, IV, 184).

Князь псковский в Хронике — это брат Мстислава, Владимир.

Это — первый из упоминаемых Генрихом русских походов в Эстонию. В его изложении эти походы выглядят чем-то почти случайным, сравнительно с систематическим напором немцев, но в действительности они отражали очень давнюю политическую тенденцию, долго державшуюся и впоследствии.

Точно судить о взаимоотношениях русских с эстами в начале XIII в. трудно за недостатком источников. Специально занимавшийся этим вопросом Ф. Кейсслер (Окончание. стр. 56 и сл.) считал, что "в то время, когда немцы впервые приходят в соприкосновение с эстами, т. е. в первое десятилетие XIII века, они застают этих последних независимым от русских народом", однако тот же Ф. Кейсслер и в том же сочинении (стр. 46) упоминает о дани, платившейся в то время Пскову жителям Унгавнии. Это противоречие, повидимому, не замечено автором, но в оправдание ему надо сказать, что известная противоречивость, несомненно, была и в реальной обстановке XIII в., более сложной и менее ясной, чем обстановка X-XI вв., насколько, по крайней мере, известна последняя по скудным данным наших летописей и по другим источникам. Вот краткий перечень этих данных.

В скандинавских сагах (У Снорре Стурлусона: "Сигурд, сын Эрика, от имени Владимира (Valdemari), короля новгородского (Holmgardiae), отправлен был послом в Эстляндию (Eist land iam), чтобы по всему тому краю собирать королевскую дань". См. Heims Kringla eller Snorre Sturlusons Nordlanske Konunga Sagor, sive Historiae regum septentrionalium a Snorrone Sturlonide. illustravit Johann Peringskiold. Stockholmiae, 1697, pars VI, c. 6; cp. Antiques Russes, I, 276; 396-397; 417; II, 373; Соловьев, о. с., I, стб. 175; Боннель,Chronogr., стр. 2; Krug. Forschungen, Bd II, 426; А. Сапунов. Разбор сочинения Ф. Кейсслера "Окончание..." (Отчет о 38 присуждении наград гр. Уварова, СПб., 1898), стр. 83) встречается известие, что один из норманнских выходцев, находившийся в дружине кн. Владимира, Сигурд Эйриксон (дядя Олафа Трюгвэсона) около 977 г. послан был Владимиром в Эстонию собирать дань.

Наши летописи упоминают об эстах-данниках или об эстах-союзниках Руси уже под очень ранними датами. См. перечень данников к концу княжения Ярослава в Лавр, летописи (ПСРЛ, I, стр. 8) или в Летоп. Переясл.-Сузд. (изд. К. М. Оболенского, М., 1851, стр 2; ср. Боннель, Chronogr., стр. 4; Comment., стр. 25). Об участии чуди в походах Олега (882 и 907) и Владимира (980) говорит Лавр, летопись (ПСРЛ,1, стр. 10,12). Первая попытка закрепления в стране сделана уже Ярославом, выстроившим в 1030 г. город Юрьев (см. Лавр. и Псковск. летоп. под 6538 г.; ср. Соловьев, о. с., I, стб. 206 и 212; Боннель ibid.)

В дальнейшем, за вторую половину XI в. и за XII в. данных несколько больше.

В 1060 г. князь Изяслав ходил на солов и заставил их платить дань, но весной 1061 г. они прогнали русских сборщиков, сожгли Юрьев и окрестные селения вплоть до Пскова; затем псковичи и новгородцы побили их (Псковск. 1 под 6568 г. и Соф. 1; ср. Соловьев, о. с., I, стб. 312; Боннель ibid., стр. 5; Comment., стр.30). В 1113 г. кн. Мстислав Владимирович победил чудь (Новгор. 1 и Псковск. под 6621 г.; ср. Боннель, ibid., 8; Comment., 34). В 1116 г тот же князь с новгородцами и псковичами ходил на эстов и взял Оденпэ (Новгор. 1, Пск. 1 и 2 и др. под 6624 г.; Соловьев, о. с. I, стб. 357; Боннель, ibid., 8). В 1130 г. Всеволод Мстиславич с братьями ходил в Эстонию за данью (Лавр., Новг. 1 и 4 и др. под 6638 г.; Соловьев, о. с., I, стб. 365; Боннель, ibid., 9; Comment., 35). В 1132 г. тот же Всеволод был разбит эстами в Вайге (Новг. 1 под 6639 г.; Соловьев, ibid.; Боннель, ibid.). Позднее чудь, воспользовавшись происходившими в Новгороде смутами, не только перестала платить дань, но захватила Юрьев, перебив жителей. Князь Всеволод с новгородцами зимой 1134 г. ходил на чудь и взял Дорпат (Новг. 1 и 4 под 6641 г.; Соловьев, ibid., стб. 378; Боннель, ibid., 10). Зимой 1177 г. эсты напали на Псков, за что Мстислав Ростиславич отомстил походом в чудскую землю, дорого стоившим населению ее. (Новг. 1 под 6684 г.; Соловьев, ibid., стб. 571-572). Под 1190/6698 г. Новгор. 1 и 4 летописи упоминают об избиении псковичами чуди поморской на озере. Наконец, последнее за XII в. летописное известие гласит, что в 1192 г. князь Ярослав с новгородцами и псковичами взял Юрьев (Новгор. 1 и 4 под 6699 г.), а затем, в том же году была взята новгородцами и Оденпэ (Новгор. 1 и 4, Соф. 1, Воскрес, под 6700 г.).

Из этого перечня перемежающихся успехов и неудач нелегко (и чем позднее, тем труднее) вывести какое-либо общее определение всего процесса. Трудно решить, что это: длительное, но незавершенное завоевание, периодическое приведение к покорности непокорной (но все же подвластной) страны или просто — целая серия походов для добычи, для мести, для того, наконец, чтобы обезопасить свои окраины от нападений. Возможно, что и все эти объяснения в известной мере, связи или последовательности приложимы к фактически существовавшей обстановке, но во всяком случае дальнейшие события, рассказываемые уже Генрихом, как будто подтверждают не только то, что русские князья действительно считали некоторые части Эстонии своими, но в известной мере подтверждают и объективную значимость этих претензий.

Завоевательная деятельность немцев в эстонских областях в первые годы не вызывала противодействия со стороны русских: вслед за Мстиславом в Унгавнию дважды ходил Бертольд венденский (XIV.5 и 6) и занял Оденпэ, а псковичи тем не менее зимой 1210-11 г., как союзники, принимали участие в немецком нападении на Поморье (XIV.10). Постепенно однако становится ясно, что немцам нужны не временные успехи, а захват Эстонии (XV.7, XVIII.5 — XIX.8, XX.2).

Это приводит к открытому столкновению с русскими (XV.9, XX.3, 7, 8). В 1212 г. Мстислав с 15-тысячным войском искал немцев в Эстонии, но не нашел и, взяв дань с Варболы, вернулся. Осенью 1216 г. вторгся в Унгавнию князь Владимир псковский и произвел большие опустошения, но и на этот раз с самими немцами дела не имел. Только в феврале 1217 г. произошло непосредственное столкновение, окончившееся победой русских. Осажденные в Оденпэ немцы сдались и покинули крепость, теряя вместе с тем Унгавнию и Саккалу. Впечатление было настолько серьезно, что в этот момент епископ Альберт, вероятно, готов был вовсе отказаться от эстонских завоеваний. (Ср. Hausmann. Das Ringen der Deutschen und Danen, стр. 8; Ф. Кейсслер, Окончание. стр. 63, прим. 143). Скоро однако положение изменилось. Немцам удалось, разбив эстов, вновь овладеть значительной частью страны, но не Унгавнией (XXI.2 и 3). Походы в Эстонию и лэттские земли Святослава Мстиславича с Владимиром псковским в 1218 г. и Всеволода Мстиславича в 1221 г. были мало удачны и имели последствием ряд ответных набегов лэттов с ливами и немцами на русские окраины (XXII.2-8 и XXV.3-6). Вновь все резко переменилось во второй половине 1222 г. Грозное восстание эстов смело немецкую власть в стране. В союзе с русскими эсты некоторое время угрожали самому существованию немцев в Прибалтике, но уже в 1223 г., после поражения эстов при Имере, взятия Феллина и крепости на Пале, Саккала снова оказалась во власти немцев (XXVII.1 и 2). По приглашению эстов осенью того же года Ярослав Всеволодович переяславский, княживший в Новгороде, явился в Унгавнию с 20-тысячным войском, был радостно принят и занял обе важнейшие крепости, Дорпат и Оденпэ, своими людьми, но затем, следуя неудачному плану эзельцев, вместо похода на Ливонию, пошел на Ревель, долго осаждал его и вернулся без успеха.

Тем не менее Унгавния попрежнему осталась во власти русских, а Дорпат стал их опорным пунктом в Эстонии. Падение Дорпата в 1224 г. (XXVIII.6) означало решительную победу немцев. В мирном договоре 1224 г. оговорены были права русских лишь на толовскую дань, что, повидимому, свидетельствует об их отказе (по крайней мере, для того момента) от борьбы за Эстонию (ср. Ф. Кейсслер, Окончание. стр. 72), но в действительности отнюдь не положило предела их дальнейшим военным предприятиям там же. Новгородская 1 летопись под 6742/1234 г. рассказывает об удачном походе князя Ярослава с новгородцами "под Гюргев"; под 6770/1262 г. — о взятии Юрьева с одного приступа князем Дмитрием Александровичем с новгородцами; под 6776/1268 г. — о победоносном походе на чудь "к Раковцу"; Псковская 2-я лет. под 6851/1343 г. говорит о походе псковичей под Оденпэ и т. д. (А. Сапунов (Разбор..., 95-98), у которого мы встретили этот подбор фактов (после 1226 г.), приводит и другие выдержки из летописей для подтверждения той мысли, что русские никогда не отказывались от своих "прав" на прибалтийские земли, но, надо признать, что большинство цитируемых А. Сапуновым мест в этом отношении дает мало нового).

Ища вывода из приведенных фактов, мы прежде всего встречаем два готовых мнения, резко противоположных и выражающих отнюдь не индивидуальное разногласие. Эти мнения — немецкой (пангерманистской) ориентации и русской (шовинистической и великодержавной), выражены в упоминавшейся нами не раз работе Ф. Кейсслера (Окончание...) и в рецензии на нее А. Сапунова. Первый считает доказанным, что ко времени прибытия немцев эсты были "независимым от русских народом"; русские военные предприятия, упоминаемые Генрихом, считает попытками завоевания, частично и временно имевшими успех; мир 1224 г. признает датой отказа русских ото всяких прав и претензий на Эстонию и "окончанием" их влияния там. А. Сапунов, наоборот, перечислив свидетельства о давности русско-эстонских отношений, настаивает на том, что русские никогда не отказывались от претензий на эстонские земли, что они пользовались предпочтением среди местного населения, сравнительно с немцами, являются "исконными", и должны быть фактическими господами страны.

Совершенно очевидна порочность обоих точек зрения. Названные авторы одинаково правы, когда упрекают друг друга в пристрастном пользовании фактами.

(обратно)

132

От эст. мн. числа nahhad, ед. ч. nahk — "шкура", или от лив. мн. числа nagod, nogod, ед. ч. nag, nog — "шкура". Шкурки куньи и беличьи (ср. наше "куны") употреблялись, как деньги. В Ливонии в 1362 г. ногата стоила б или 7 nummos lubenses (шиллингов?), а позднее называлась "двухшиллинговая ногата".

(обратно)

133

Библия, к Титу, 3, 5: "банею возрождения и обновления святым духом".

(обратно)

134

В ПС вместо: "стали бы стеною в защиту дома господня", "каменщиками". Ср. выше примеч. 27 и 84.

Изо — Iso von Woelpe — епископ Вердена (в Ганновере) в 1205 — 5 авг. 1231 г. См. Gams. Series episcoporum eccl. catholicae, стр. 321.

Филипп — епископ рацебургский: июнь 1204 — 14 ноября 1215. См. ibid., стр. 304.

Бернгард — Bernard II, von Ibbenbueren — епископ падерборнский: март 1186 — 23 апр. 1203. См. ibid., стр. 299.

(обратно)

135

В ПС вместо: "что некоторое количество" — "какое число". Слова "а балистарии некоторых ранили" пропущены.

(обратно)

136

Адия — небольшая речка, доныне сохранившая это имя. Согласно карте Лифляндии С. G. Rucker'a, вытекает из озера того же имени к сев.-востоку от Лоденгофа в трейденском приходе и проходит через Лоддигер. Лив. aiga или ad'a, т. е. adja значит — "край, берег", что и подходит в качестве названия реки на морском побережье. См. Биленштейн, о. с., стр. 62 и прилагаемую карту.

(обратно)

137

Генрих фон Сладен (Бунге, о. с., № 15). Шладен лежит между Госларом и Вольфенбюттелем.

(обратно)

138

В ПС вместо "каждый", нелепое "один из них". Ниже: "И когда солнце осветило" — см. Библия, 1 кн. Маккав., б, 39.

(обратно)

139

В ПС вместо "вступив в бой, перебили многих у врагов" — "подвигались вперед и многие из них были убиты врагами". Далее оказывается, что на гвозди попали не куры, а немцы (!).

Генрих здесь говорит "бежали к нам", из чего, основываясь на обычном для него словоупотреблении, можно умозаключить, что в это время он был в Риге.

(обратно)

140

Собственно "большую игру". Вероятно, род турнира.

В ПС пропущено: "и в полном вооружении".

(обратно)

141

В ПС ошибочно: "в Унгавнию". Ф. Кейсслер (Окончание..., стр. 25), упоминая о первых походах Бертольда в Унгавнию (XIV.5 и б), полагает, что "здесь именно и берет свое начало столкновение с… русскими князьями из-за земли Толова и эстонского края".

(обратно)

142

В ПС вместо: "впустили… говоря о мире" — "предложили, что мирно примут"; вместо "женщин взяли в плен" — "женщин и детей"; вместо "несколько дней" — "один день".

(обратно)

143

Зегевальдэ, также Segewald, Segewold, Sigewalt, Segewalt, замок меченосцев (XV.3 и XVI.1) на левом берегу Аа против Трейдена. Развалины его еще видны у нынешнего имения Зегевольд. Хотя выстроен он был немцами, но его ливское имя (wolda, vol da, vuolda — "жить, обитать") заставляет предполагать на том же месте более давнее поселение ливов. Пабст, о. с., стр. 131; Биленштейн, о. с., стр. 51.

(обратно)

144

Пабст (о. с., стр. 131) полагает, что это — одно из нынешних болот к северу от Вольмара.

(обратно)

145

Ср. Библия, 1 кн. Маккав., 9, 9 и Исаии, 40, 31.

(обратно)

146

В рукописи Замойских (в издании В. Арндта): "Arcturus, qui semper tunditur" (?). У Грубера (Ганзен, о. с., стр. 146): "Arcus, qui semper extenditur. Последнее чтение, принадлежащее не лучшим рукописям, тем не менее гораздо яснее.

Слово tunditur (ударяется, терпит удары) совершенно не подходит к требуемому смыслу и, повидимому, является испорченным tenditur (extenditur Грубера), и то лишь в приложении к arcus. Наш перевод и предполагает эту поправку текста.

(обратно)

147

Библия, Бытия, 7, 17 и сл. — о ноевом ковчеге; о лодке Петра — Библия, Матф. ев., 14, 22 — 33.

(обратно)

148

Библия, Апокалипсис Иоанна, 12, 13 и сл.

(обратно)

149

Южный Вик. Ниже в XVIII.5 (единственный раз) названа Sotagana. У Бунге, о. с. № 63 — Sontakele. В Рифмованной хронике Suntaken.

Название происходит из эст. So — "болото" и tagane — "сзади лежащий". Зонтагана лежала между р. Пернау (на севере) и р. Салис (на юге), несколько не доходя до последней (XXII.9). Метсеполэ в северной части переходит за р. Салис, примыкая к Зонтагане. См. прилагаемую карту. Ср. Пабст, о. с., стр. 135. Биленштейн, о. с., стр. 58, 59.

(обратно)

150

По Дюканжу lunatio — месячный ход луны, лунный месяц. Так понимает и Ганзен. Как видно из последующего, Генрих имеет в виду три лунных месяца: первая, не названная лунация — от рождества 1210 до 10 января 1211 г. (полнолуние 2 января и есть, повидимому, время похода в Зонтагану); "следующая лунация" — от 25 января до 8 февраля 1211 г. (полнолуние 1 февраля) и "третья лунация" — начинается 21 февраля. Ср. Пабст, о. с., стр. 135; Боннель, Chronogr., Commentar., стр. 54-55.

(обратно)

151

Maritimae provinciae и дальше Maritima, повидимому, перевод сев.-герм. Wiek (морской залив и прилегающая к нему местность). Западные области Эстонии (по Пабсту, о. с., стр. 136) и ныне (но не у эстонцев) так называются. Ср. ниже XVIII.5 Rotelewlk.

(обратно)

152

Viliende, у других Velin, Velyn; эст. Willandi lin, Wiljandi lin, Wiliandi lin значит крепость, город. Это — Феллин.

Подготовка к осаде Феллина происходила в "третью лунацию", то есть, согласно сказанному в примеч. 150, в последние дни февраля (но не в марте, какутверждает Р. Гольцманн, о. с., стр. 198), а осада относится к началу марта (а не к концу, как у Гольцманна).

Эта дата важна, как один из моментов для установления времени посвящения епископа Альберта, а вместе с тем и исходной точки летосчисления в Хронике. Далее в XV.1 сказано: "В год от воплощения господня 1210, епископа же Альберта 18-й происходила, осада замка Вилиендэ". Раз ко времени осады Феллина уже начался 13-й год епископства, то, значит, посвящение Альберта состоялось именно в первых числах марта 1199 г. Ср. Боннель, Chronogr., Comm., стр. 55.

Если Р. Гольцманн (ibid., примеч. 1 и стр. 195, прим. 1) оттягивает осаду Феллина к концу марта, то лишь потому, очевидно, что иначе он в данном случае не может оправдать защищаемую им дату посвящения — 28 марта: это одно из самых слабых мест всей его, вообще довольно зыбкой, хронологической концепции.

(обратно)

153

Энгельберт фон Тизенгаузен — см. ниже XXVIII.8.

(обратно)

154

По предположению Пабста (о. с. стр. 140), это прозвище происходит от имени поселения в Германии (в Люнебургской обдасти). У Бунге, о. с., №№ 15, 18, 38, упоминается в эти же годы в Ливонии Герлах фон Долэн (см. также примеч. 125 и перевод № 15-го Бунге у нас). Об Иоанне из Долэн см. ниже XXVIII.8 и примеч. 402.

(обратно)

155

Это был Генрих, автор Хроники.

(обратно)

156

Наименование Роталия (XVIII.5) сохранилось до нашего времени в названии Rothel в викском приходе. Означало оно иногда северный Вик, иногда — либо всю викскую область к северу от Зонтаганы (XIV.10), либо даже включая и Зонтагану — Вик с его семью килегундами в XXVIII.2 и 7; XXIX.7.

Летегорэ, также Letthegore, Lettegore, Ledegore, ныне Loddiger, по латвийски Ledurga — имение с пасторатом и церковью прихода Лоддигер — Трейден. Судя по XXIX.3, Летегорэ, как и Витизелэ, относилось к Торейде. Латвийское имя Ledurga Биленштейн сближает со словами: лив. led, эст. leht — "лист"; лив. Urga — "ручеек" от urg — "течь, бежать". Таким образом, ливское Ledurga соответствует латвийскому Lap-upe — "ручей, текущий через лиственный лес". Ср. Пабст, о. с., стр. 142; Биленштейн, о. с., стр. 53-54.

(обратно)

157

Выражение "в тот же год" вызывает большое недоумение: судя по актам (Бунге, о. с., №№ 16 и 17), Альберт с Волквином были в Риме осенью 1210 года. Спрашивается, какой же год имеет в виду Генрих, помещая рассказ об этом в ряду событий 13-го года епископства со вводными словами eodem anno?

13-й епископский год, по нашему счету, приходится на время с марта 1211 до марта 1212 г., а по счету Генриха — с начала марта по 24 марта — на 1210 год, а в остальном — на 1211 г. (Для уяснения этих деталей необходимо помнить, что "мариинский год" (от дня благовещения 25 марта) опаздывает, сравнительно с нашим счетом, на 2 месяца и 24 дня. Таким образом, события, рассказанные в начале этой главы (по нашему — события 1211 года), у Генриха приходятся на 1210 год и лишь происшедшие после 25 марта относятся к 1211 году). Пабст, (о. с. стр. 143), стараясь объяснить это место, говорит, что дело было "конечно, еще в 1210 мариинском году, но едва ли в 13-м епископском". Это, на первый взгляд верное, объяснение совершенно противоречит однако значению слов eodem anno, sequenti anno и т. п. у Генриха. Весьма точными наблюдениями установлено (см. Р. Гольцманн, о. с., стр. 192), что подобные выражения имеют в Хронике всегда одно и то же значение: "в таком-то епископском году", и никогда не означают года "от воплощения". Таким образом, объяснение Пабста рушится, а недоумение остается в силе, так как 13-й год епископства тут вовсе не подходит.

Объяснение находим в цитированной уже работе Р. Гольцманна, именно в той, ценнейшей, части ее, где целый ряд имеющихся у Генриха хронологических непоследовательностей объясняется незаконченной переработкой Хроники.

Данная XV глава Хроники отличается той странностью, что у нее два начала: одно — в первых словах главы (XV.1), другое в середине XV.2, тотчас после рассказа о римском визите Альберта. Не повторяя точного и очень ценного анализа мелочей, данного Гольцманном, укажем только, что, по его мнению, дело с редактированием этой главы обстояло так: первоначально рассказ о 13-м епископском годе у Генриха действительно начинался с XV.1, а заметка о римской поездке вводилась словами praeterito anno. Затем, при переделке, все сказанное, кончая этой заметкой, отнесено было к предшествующей главе (к 12-му году епископства), слова praeterito anno заменены eodem anno, но (ставшее лишним) прежнее начало XV.1 по оплошности не уничтожено.

Это объяснение не только остроумно, но и весьма правдоподобно. Впрочем, уже Пабст догадывался о чем-то подобном. По его словам (1. с.), Ганзен, деля Хронику на главы, ошибочно определил начало XV главы: ее следовало начать после заметки о поездке к папе; тогда eodem anno относилось бы к XIV главе и не вызывало бы сомнений (Тут, таким образом, оставлено без объяснения только наличие двух вступлений в гл. XV, впервые объясненное Гольцманном).

О буллах, утверждающих раздел Ливонии, см. выше прим. 84. Интересны замечания Гильдебранда о формуляре этих актов (о. с., стр. 73).

Ни в этой главе (1211 г.), ни в следующей (1212 г.) Генрих не упоминает больше о разделе областей лэттов и ливов, между тем акты показывают, что и в конце 1211 г. и в начале 1212 г. раздел продолжался. К осени 1211 года при участии трех епископов заключен был с орденом договор о землях двинской области. Ср. Бунге, о. с., № 18; Schirren. Verz. livl. Gesch. Quellen in Schwed. Archiven u. Biblioth., Bd I, H. 1, стр. 127: reg. 5b — Verzeichniss der Schriften und Dokumente, welche 1621 aus Mitau durch die Schweden weggefuehrt sind: Mehrere Praelaten entscheiden, dass dem Orden von Kokenhusen ein Drittel, ganz dagegen Ascheraden und der Koenigsholm zukomme; Гильдебранд, о. с., стр. 80-83.

В епископском акте речь идет о землях Лэттии и Кокенгузена, передаваемых рыцарям. По меткому наблюдению Гильдебранда (о. с., стр. 80) в акте не упоминается о выделении трети, и не без основания, так как, судя по перечню уступаемого рыцарям, своей трети они всетаки не получили: как и прежде, епископ старается удержать земли по Двине за собой, пользуясь упоминавшимся выше (XI.3) приемом компенсации. Фраза Генриха о возмещениях — это единственное место, которое в Хронике может соответствовать договорным операциям 1211-1212 г., но надо признать, что соответствует оно плохо: дело было гораздо сложнее.

Меченосцы получили от одних земель (не отданных ранее в лен) — треть, в том числе Гольм, Аскрадэ и др.; за другие, уже находившиеся в чужих руках, возмещение от епископа иными владениями (так с Konigsholm'om), но третьи, где притом были самые крупные лены — Икскюль и Леневарден, в договоре вовсе не упомянуты (Г. Лаакманн (о. с., стр. 62-64, 78, 83, 87) представляет себе соотношение сил епископа и ордена в это время несколько иначе. Без особенно убедительных оснований, он постулирует никем не отмечаемый факт — заключение еще в 1208 г. союза между орденом и лэттами области p. Аа, в силу чего будто бы вся эта область, выше Вендена до Зедды на севере, включая и землю Адзелэ, попала в сферу влияния меченосцев. Допустив это и не видя в акте 1211 г. никакого упоминания "об остальной Лэттландии, об области, не относившейся к Кукенойсу и Герцикэ", Г. Лаакманн считает, что "орден удержал эту область нераздельной и без ограничения со стороны ецископа, защитив таким образом свой тезис, что область была не завоеванной, а союзной").

К началу 1212 года относится акт раздела восточно-двинских областей, уступленных епископу князем Герцикэ (Бунге, о. с., № 23). По жребию рыцарям достались замки Zerdene, Rheyeste и Zcessowe, они же в № 38 — Gerdine, Egeste и Chessowe). Об этом Генрих вовсе не упоминает. Умалчивает он и о состоявшемся в это время утверждении императором Оттоном IV прав меченосцев на их владения, "какие они ныне имеют, либо, с помощью господа, в будущем приобретут на законном основании. при соблюдении, однако, во всех отношениях договора, заключенного между помянутой общиной рыцарей христовых, архиепископом рижским и епископом Эстляндии" (Бунге, о. с., I, № 19; перевод наш).

О подлинности этого диплома, в связи с сомнениями по поводу преждевременности для 1212 г. титула архиепископа рижского см. Гильдебрандт, о. с., стр. 170-171; о дате диплома (у Бунге — 1211 г.) см. Bohmer. Regesta imperii 1198-1254; Боннель, Chronogr., Comment., стр. 55; Гильдебрандт, ibid. Об архиепископии рижской см. ниже прим. 411.

(обратно)

158

Замок Плессэ — близ Геттингена. Гельмольд именуется то "знатный муж" (Бунге, о. с., I, № 18), то "граф" (ibid., № 20).

О Бернарде из Липпэ см. ниже в этой же главе § 4.

(обратно)

159

Имена спорные. Пабст (о. с., стр. 145) не решается сблизить Овелэ ни с Olersdorf'ом, ни с Homeln'ом (по латвийски Omele). Пуркэ он условно сопоставляет с Puderkull (по эст. kulla значит "деревня"). Г Лаакманн (о. с., стр. 66, прим. 19) дает более определенное толкование: Пуркэ (по Brastins Latvijas Pilskalni, Vidzeme, стр. 208 и сл.) это — замковая гора в Наукшене, в приходе Rujen, на Руе, в 2 км к юго-востоку от двора (Gesinde) Pirken. Овелэ искали под Гомельном (SB d. Gesellsch. f. Gesch. und Alterthumskunde. Riga, 1896, стр. 45 и сл.), но это — замковая гора у двора Supsi, под Гольстферсгофом в приходе Paistel (Е. Laid. Eesti muinaslinnad, стр. 104; ср. SB d. Estn. Gel. Gesellschaft, Dorpat, 1924, карта на стр. 27, № 152 — по данным J. Jung'a — Muinasaja teadus Eestlaste maalt, II, стр. 137). По другим данным Г Лаакманн устанавливает, что Овелэ лежала приближительно в З 1/2 км к юго-востоку от двора Гольстферсгоф.

(обратно)

160

Под именем ревельцев разумеются жители береговой полосы от границы Вика до Вирланда.

Упоминаемый ниже "большой замок Каупо", без сомнения, не тот, о котором говорилось в Х.10. О местоположении этого magnum castrum писали Биленштейн (Lett. litter. Magazin, XV, 2, стр. 30 и сл.), Пабст, Сивере, но окончательное суждение принадлежит проф. Кизерицкому: по мнению последнего, замок находился на Карльберге, на левом берегу ручья, служащего границей Трейдена-Кремоны, над долиной Аа и трейденским лесничеством Slakter, отделяясь от имения и нынешних развалин Трейдена дорогой в лощине, ведущей к Аа. См. Биленштейн, о. с., стр. 50. Этот же замок именуется в Хронике (XVI.3) и castrum Thoreidensium.

(обратно)

161

В ПС переводчиком не понята немецкая фраза Пабста erschlungen, wen sie von den Lyven angriffen", и переведено: "перебили нападавших на них ливов".

(обратно)

162

Пабст (о. с., стр. 147) сближает слов) magetac с эст. magada — "спать, покоиться" Maga magamas, следуя тому же автору, соответствует лив. mag maggimus, что значит "лежи уж, лежи!" или "ляг же прочно". Генрих разумеет покой смерти.

(обратно)

163

Вендекулла неизвестная деревня (у Ганзена, о. с., стр. 483 — указатель: Wendendorf?). Пабст (о. с., стр. 147) не решается связать это имя с Венденом. Биленштейн (о. с. стр. 337-338), наоборот, думает, что Венекулла это и есть венденский бург, у которого потом был построен замок меченосцами. Одним из аргументов Биленштейна является то, что Вендекулла, по Генриху, будто бы оказывается "целью великого пути (magna via)" и поэтому должна была иметь — "немалое значение", что и подходит к Вендену. Надо признать, что это слабый аргумент, так как слова подлинника "via magna, quae est ad Wendeculla" с полным правом можно перевести "по большой дороге, что идет у Вендекуллы", а при таком переводе Вендекулла вовсе не подчеркивается, как цель (что, впрочем, совершенно необязательно и при любом переводе).

(обратно)

164

Библия, Исаии, 13, 11; Иезек., 7, 24,

(обратно)

165

Ср. Бунге, о. с., №№ 26, 40, 61, 63, 122.

(обратно)

166

Библия, Деяния ап., 3, 7.

Любопытно сопоставить эту характеристику Бернарда в молодости с кратким отзывом о "крестоносцах", имеющимся у Альберика (MGH, SS, XXIII, стр. 930). Под 1232 г., упоминая о борьбе рыцарей с папским легатом Балдуином из Альны (Aulne sur Sambre), Альберик говорит: "некогда изгнанные из Саксонии за преступления, они до того уже усилились, что вообразили, будто могут жить без закона и без короля" (перев. наш). Генрих, мы полагаем, не принадлежал к партии ордена, но, в силу особого назначения его Хроники и общего апологетического тона по отношению к немцам, он всегда с большой сдержанностью излагает и факты, дурно характеризующие меченосцев.

О Бернарде из Липпэ см. P. Scheffer-Boichorst. Herr Bernhard zur Lippe in "Magistri Iustini Lippiflorium", herausg. von G. Laubmann, 1872, стр. 1-131; новое издание Lippiflorium — H. Althof'a, 1900 г. Ср. R. Holtzmann, о. с. стр. 169.

(обратно)

167

В Хронике часто в этом сочетании стоят слова iura christianitatis, буквально значащие — "права христианства", но по реальному смыслу соответствующие понятию "обязанностей", "повинностей". Ср. примечание Грубера и аналогии (у Ганзена, о. с., стр. 158).

(обратно)

168

Очевидно, в окрестностях р. Пернау, через болота, еще и ныне существующие. В осеннюю распутицу с этой стороны трудно было ждать нападения именно из-за трудности пути. Ср. Пабст, о. с., стр. 154.

(обратно)

169

Один из терминов местного языка, иногда употребляемых Генрихом (ср. malewa и др.). По эстонски maja, по латвийски mahja — "дом, пристанище, гостиница"; лив. mai и moi — "ночлег".

(обратно)

170

Нормегундэ, также Normegunda (в конце того же §) область эстов в Ервене, граничащая с Мохой (XV.7), отделенная р. Палой от Саккалы (XXVI.13). В актах: Nurmegunde, Nurmigunde, Normegunde, Normekunde и др. От эст. nurm — "поле, пашня" и суффикса kund или kond, лив. gond. Ср. "килегунда" в XXVIII.2, Алистегундэ в XV.7, Зидегундэ в Х.14 и др.

(обратно)

171

Gerwia, потом Gerwa и Gerwen; в актах также и Gierwia, Yerwia, Jerwia, Jerwa и т. д., центральная и до немцев весьма богатая область Эстонии. Ныне Jerwen, по эст. Jerwama — от jerw — "море". В наших летописях Ерева, напр., ПСРЛ, III стр. 32: "Иде князь Мьстислав с новгородьци на чюдь на Ереву".

(обратно)

172

Там теперь приход Hallist. См. Пабст. о. с., стр. 157.

(обратно)

173

Это — р. Эмбах. Ее имя по эст. Emajogi, по латвийски — Methra uppe. У Бунге, о. с., № 62: Emajoga, т. е. ручей-мать. Название реки у Генриха — свободный перевод Emavesi, т. е. вода-мать (Mutter-wasser). В наших летописях это имя встречается в виде Амовыжа, Омовыжа, Омовжа, напр., в ПСРЛ, I стр. 220-221; III, 49 и др.

(обратно)

174

У других — Waygelle, Waigel(e), Waigle, Weigele и т. д. В старорусском Клин, соответственно значению эст. слова waija. См., напр. ПСРЛ, III, 6; IV, 18, 361 и др.

Зомелиндэ — где теперь имение Зомель, у дер. Wajato; linde, эст. lin — "бург, город"; эст. soma значит "болото". Ср. Пабст, о. с., стр. 159.

(обратно)

175

Каретэн — ныне дер. Gross-Karreda.

(обратно)

176

Моха — в актах Mo(e)che, Mo(c)ke, Mogke, Moke, Moicke. Лежала, должно быть, между Ервеном, Нормегундой, Вирландом и Вайгой.

Ворцегерревэ — ныне Wiirzjerw или Wirzjerw, по эстонски Wflrstjerw, Worstjerw. См. Пабст, о. с., стр. 160.

(обратно)

177

Замок Варболэ находился у нынешней дер. Варбьяла, недалеко от имения Полль и границ Вика. Название происходит от эст. warblane — воробей и в русских источниках переводится Воробьин, Воробьев Нос.

В упоминавшейся выше (прим. 37) Памятной книжке Витебской губернии за 1867 г. проф. Дружиловский ошибочно отождествлял с "Воробьевым" Герцикэ.

Гариэн — ныне Harrien, по эст. Harjoma. В актах Harien, Harrien, Harria, Hargia, Aria и т. д.

Об этом походе Мстислава упоминают наши летописи: Троицкая (ПСРЛ, I, 211), Новгородская 1 и 4 — под 6722 годом; Летописец Переяславля Сузд. (изд. К. М. Оболенским, М., 1851, стр. 11) — под 6721 г.

Текст Новгор. 4-й (ПСРЛ, IV, стр. 184) таков: "В лето 6722. Иде Мьстислав с новгородци на Чюдь на Ереву, сквозе землю чюдцкую к морю, села их потрати и осекы их взя, и ста с новгородци под городом Воробеином, и чюдь поклонишася ему. Мьстислав же князь взя на них дань и да новгородцем 2 части дани, а третью часть дворяном. Бяше и ту псковской князь Всеволод Борисович с псковичи и торопьскии князь Давыд, Володимерь брат, и придоша вси здрави с множеством полона. В неделю сыропустную бысть гром февраля в 1 день".

Текст Летоп. Переясл.-Суздальского дает подробности разорения страны и упоминает о голоде осажденных: "и много изби чюди и села их пожгоша вся и скот их поимаша и жены и дети, и пришед оседе город их. Они же, не могуще голода тръпети, предашася ему"

Текст Новгор. 1-й, почти сходный с Новгор. 4-й, возбудил спор о дне выступления Мстислава. Дело в том, что фраза о громе, стоящая последней в вышеприведенном отрывке Новгор. 4-й, в Новгор. 1-й начинает собою весь рассказ, а за ней следует: "том же дне" (т. е. 1 февраля) иде князь Мьстислав. Акад. Куник отметил (Уч. Зап. Акад. Наук по I и III Отд., т. II, стр. 793), что в 1212 г. воскресенье сыропустной недели приходилось не на 1, а на 5 февраля, когда, по его мнению, и начался поход Мстислава. Боннель (Chronographie, Commentar. стр. 56), однако, вполне основательно предположил, что слова "том же дне" являются позднейшей интерполяцией, ошибочно уточняющей рассказ под влиянием поставленной не на место фразы о громе, а дату 1 (или 5) февраля счел относящейся не к походу, а только к грому.

(обратно)

178

По нашим летописям это было 22 февраля. См. ПСРЛ, III, 32: "В лето 6721, в Петрово говение, изъехаша Литва безбожная Пльсков и пожгоша, пльсковицы бо бяху в то время изгнали князя Володимира от себе; а плесковици бяху на озере. И много створиша зла и отъидоша". О хронологическом разногласии между этим известием об изгнании Владимира Мстиславича и соответствующим показанием Хроники см. Боннель, Chronographie, Comm., стр. 56-57 и ниже наше примеч. 180.

(обратно)

179

Папа грозил отлучением 18 ноября 1210 г., а утвердил его 31 марта 1211 г.

"Четыре года" — до июня 1215 г. (ср. XIX.5 и сл.).

(обратно)

180

Теодерих, брат епископа, зять Владимира.

Отрывок Новгор. 1-й летописи, цитированный выше в примеч. 178, устанавливает, что Владимир изгнан был из Пскова до 22 февраля 1212 года. Генрих говорит о более поздней дате, так как "после их отъезда" значит — после открытия весеннего плавания, т. е. во всяком случае позднее 22 февраля и, вероятно, не ранее 1-го марта. Боннель, ревностный защитник хронологической безупречности Генриха, в этом случае признает, что правильнее было бы сказать: "после отъезда епископов прибыл в Ригу изгнанный русскими из Пскова Владимир". Латинский текст однако не производит тут впечатления какой-либо порчи: Генрих сказал, что хотел, а о точности его хронологии см. Введение, стр. 41.

(обратно)

181

Койвемундэ — устье лифляндской Аа.

(обратно)

182

Саккала "во власти епископа и тевтонов" сказано отнюдь не в смысле отнесения ее к доле епископа в разделе, как и ниже (XVI.8): "Саккалу, уже покорившуюся епископу". И тут и там разумеется вообще власть немцев. Завоевание было еще недостаточно прочно, чтобы производить раздел, но уже в это время наибольшие притязания на Саккалу и Унгавнию заявляли меченосцы. Их политика теперь открыто враждебна Альберту. Судя по булле Иннокентия III от Хроника Ливонии 25 января 1212 г. (Бунге, о. с., № 24), уже в конце 1211 г. орденом был отправлен один из братьев к папе просить о назначении для их земель отдельного епископа. Просьба на этот раз не имела успеха, но эта неудача с избытком была покрыта императорским актом от 7 июля 1212 г. (Бунге, о. с., № 25; перев. далее наш). В нем Оттон IV утверждает соглашение Альберта с орденом о разделе земель, понимая соглашение в том смысле, "чтобы эти братья рыцарства христова держали от рижского епископа третью часть тех земель. какие ныне есть или в будущем прибавятся"..., а далее говорит: "После того как сказанные братья, обратив в бегство саррацинов (об эстах — С. Д.), с божьей помощью овладели двумя соседними областями с их укреплениями вне границ рижского диоцеза, а именно Угенузен (Унгавнией — С. А.) и Саккелэ, о которых они не обязаны договариваться ни с епископом рижским, ни с кем другим, они имеют право по нашему решению владеть ими свободно и без всяких возражений". Таким образом, оказываются удовлетворенными и общее требование ордена о праве на треть будущих завоеваний и специальные домогательства по поводу упомянутых эстонских областей, хотя завоеваны они были вовсе не одними меченосцами.

(обратно)

183

"Больше надлежит повиноваться богу, чем людям" — Библия, Деян. ап., 5, 29. "Идите, учите". ibid., Матф., ев., 28, 19.

(обратно)

184

"Отдайте кесарево кесарю" и т. д. — Библия, Матф. ев., 22, 21;

Луки ев., 23, 2. "Служить двум господам" — ibid. Матф. ев., 6, 24.

Вопросом о дани туземного населения Прибалтики князьям полоцкому и псковскому занимался Ф. Кейсслер в своих работах Das livische und lettische Duenagebiet. в Mitteil., Bd XV, H. 1, 1891; Zur Frage der Beziehungen der russischen Fuersten zu den Eingebornen der gegenwaertigen Ostseeprovinzen im XII und XIII Jahrh. (Sitzungsber. d. Ges. f. Gesch. u. Alterthumskunde. за 1895 г.); Окончание…, стр. 1-2, 9-11, 26-27 и др. Кейсслер отмечает, что эта дань толовских лэттов и двинских ливов, по свидетельству Хроники, имела характер постоянства (платилась "всегда", как "debitum tributum"), признавалась и немцами (о чем между прочим свидетельствует и ныне комментируемое место), но являлась обязанностью лишь населения, а не епископа, который только в силу договора 1210 г. (XIV.9) взял на себя гарантию уплаты (по отношению к Полоцку). По мнению исследователя, "в течение некоторого времени, как Толова, так и земли ливов по Двине находятся в общем владении немцев и русских", причем осторожный и дальновидный политик, епископ Альберт, не спорит против освященного давностью права русских князей. Тем значительнее его победа в 1212 г.: со времени свидания в Герцикэ и отказа Владимира от дани, всякое подчинение двинских ливов Полоцку прекращается. Был ли отказ Владимира добровольным — "по божьему внушению"? Кейсслер (Окончание…, стр. 30-31) и Боннель (Chronogr. Commentar., стр. 57) считают достаточным мотивом в этом случае обещанную князю помощь против литовцев и других язычников. Несколько иначе смотрит С. М. Соловьев. Он говорит (о. с., I, стб. 618): "Как ни мало удовлетворителен является этот рассказ немецкого летописца (XV 1.2), историк должен принять одно за достоверное, что епископ перестал платить дань полоцкому князю и что тот не имел средств принудить его к тому". Это осторожное суждение, конечно, ближе к истине, несмотря на то, что оба выше названных балтийских исследователя считали его неосновательным. Судя по характеру переговоров в Герцикэ, а также по тому, что четыре года спустя (XIX. 10) Владимир полоцкий в союзе с литовцами предпринял поход на Ригу, едва ли можно думать, что отказ его от дани в 1212 г. был совершенно добровольным, какими бы обещаниями он ни мотивировался внешне.

О дани населения Толовы см. ниже прим. 383.

(обратно)

185

Об Аутинэ см. выше примеч. 103.

Этот рассказ характерен, как образчик присущей Генриху манеры обходить стороной неудобные для изложения факты. Если принять на веру все, здесь рассказанное, то пришлось бы думать, что "великая распря", вызвавшая вмешательство верховной епископской власти, двухдневные бесплодные переговоры (притом не только с лэттами, но почему-то и с ливами), а затем — попытку широкого восстания, имела единственной причиной какую-то отдельную, как бы случайную обиду, нанесенную подданным епископа соседями-рыцарями.

В действительности положение было гораздо серьезнее. Спор шел не о случайных нарушениях нормы, а о самой норме. Власть немцев и особенно меченосцев лежала на их "подданных" тяжким и постоянным гнетом (Не случайна, конечно, позднейшая "описка" в акте 17 марта 1226 г. (LGU, I, № 8, стр. 10, прим. 9), где в заключительной формуле: Нес igitur de voluntate domini Wilielmi, Mutinensis episcopi etc после имени магистра меченосцев Волквина его титул изображен: magistri fratrum malicie (злобы), вместо fratrum milicie (воинства). В данном случае эта ядовитая шутка шла, повидимому, из кругов рижского бюргерства, но, без сомнения, должна была иметь и более широкое распространение. Издатель LGU делает в примечании к этому месту любопытное добавление: "Ordm. Volquin hat das Ordenssiegel dicht unter die Stelle gesetzt, die ihn und die Seinen als "Brueder der Bosheit" bezeichnet"). Iura christianitatis были правами для господ и жестокой цепью обязанностей для населения. Если нежелание впервые принять христианство и наивные попытки смыть с себя только что принятое крещение можно еще считать подсказанным жрецами протестом, то упорные отпадения в язычество давно крещенных допускают только одно объяснение: познакомившись на практике с "игом христианства", люди стремятся стряхнуть с себя эту систему поборов, вымогательства и рабского принуждения. В данном случае, как нередко у Генриха, умалчиваемая автором истина вскрывается в его обмолвке: речь Каупо, как аргумент в споре о полях и ульях, неуместна до странности; она просто ненужна в композиции Генриха и приведена, вероятно, лишь как фактическая иллюстрация преданности Каупо. Между тем в ней-то и выражена главная цель назревавшего восстания: свержение христианской власти, "установленной богом десятины" и христианского гнета.

При таком положении дела, епископ, разумеется, не в силах был "уговорить" людей, и единственным средством оказалась военная сила.

(обратно)

186

Саттезелэ — замок Дабрела (см. примеч. 65), был на месте т. н. Livenschanze у зегевольдской школы, на краю долины Аа, несколько выше Зегевольда. В ревизионном списке имения Зегевольд от 1721 г. (Austrums, sinibas un rakstneezibas mehneschraksts Jelgawa, 1891, № 2, 176) Биленштейн нашел Sattasche с отметкой "Libju pagaste". Это Sattasche, судя по многим аналогиям, не что иное, как латвийская форма лив. Sattesele. См. Биленштейн, о. с. стр. 51, 465 и примеч. 36.

(обратно)

187

Henricus de Lettis — автор Хроники. О спорном смысле этого наименования см. наше Введение, стр. 17 и сл.

(обратно)

188

Библия, Иезек., 2, 4.

(обратно)

189

Библия, Матф. ев., 13, 25 и сл.

(обратно)

190

Библия, 1 Царств, 4, 9. Ср. Х.10.

(обратно)

191

Draugus Генриха — латвийское draugs, русское друг.

(обратно)

192

Ганзен, о. с., стр. 172, полагает, что слова "Et subito, dum verba facit, ex improviso" составляют спондаический гекзаметр. Надо заметить, что Генрих по временам, особенно в последних главах Хроники, действительно вставляет в прозаическую речь отдельные свои стихотворные фразы, обычно — в плохом гекзаметре или в виде элегического дистиха. Выше приведенная фраза в метрическом отношении, бесспорно, уродливый гекзаметр, но не хуже других, встречающихся в Хронике.

По русски ее можно бы передать, примерно, так: Вдруг, пока он ту речь говорил, внезапно был он (ранен стрелой).

(обратно)

193

Выражение ad tormenta ligatur может иметь два значения: "привязывают для пытки" или "привязывают к (осадному) орудию".

Ганзен (о. с., стр. 173) предпочитает второй перевод и в доказательство приводит выписку из Raumer. Hohenst., II, 122 (2-е изд.): "И в самом деле, некоторое количество менее значительных людей из бременцев было привязано к осадным сооружениям, приблизившимся к городским стенам, чтобы осажденные, щадя своих сограждан, не могли стрелять". Генрих говорит вовсе не о таком положении, а слово tormentum в смысле "осадное орудие" нигде не употребляет. Поэтому, хотя и Пабст (о. с., стр. 175) повторяет доводы Ганзена, мы предпочли первый из указанных способов перевода.

(обратно)

194

Бурхард из Гальберштадта. Ср. у Бунге, о. с., № 38. См. ниже XXII.1.

(обратно)

195

Вместо dominos vestros, в изданиях Грубера и Ганзена ошибочно читалось dominos nostros ас filios dilectos, как ни странно звучит такое сочетание в речи епископа. Это чтение, вызванное, повидимому, смешением очень схожих в рукописном виде (особенно в аббревиатуре) vestros и nostros, дало Груберу и Ганзену лишний аргумент для обоснования ошибочного утверждения, будто меченосцы были господами самого Генриха. Другие, впрочем столь же мало доказательные в этом отношении, места в Хронике — это XXIII.8, XXVIII.3 и 7. Ср. Ганзен, о. с., стр. 20.

(обратно)

196

Из этого видно, что озеринг равен половине серебряной марки. Ниже (XIX.3) озеринги принимаются в смысле денег. Пабст сопоставляет это слово с Ohrringe, Ohrgehaenge — "серьги" и с латвийским auss — "ухо". Йог. Готфр. Арндт (Ганзен, о. с., стр. 174-175) указывает, что еще в его время (XVIII в.) озерингами назывались на языке куров и латвийцев большие круглые серебряные пряжки, которые, как украшение, носили на груди богатые крестьянки.

(обратно)

197

"Порождения ехидны" — Библия, Матф. ев., 3, 7 и 23, 33. "Принесите же плоды покаяния" — ibid., Матф. ев. 3, 8.

(обратно)

198

Эти переговоры с ливами и решение епископа еще раз подчеркивают, что спор шел не о каких-то отдельных обидах, а обо всей системе податного гнета. Конкретная жалоба лэттов из Аутинэ, как видно из дальнейшего § 6, сама по себе разрешается довольно просто.

(обратно)

199

Обмен касался не только Кукенойса и Аутинэ. Епископский акт 1213 г. (Бунге, о. с., № 38) говорит об этом: "…решено было более разумным образом изменить произведенный раздел замков и имений, прежде находившихся у нас (с рыцарями — С. А.) в совместном владении, и именно потому, что совместность владения большею частью дает повод для смуты" (перев. наш). Получив от епископа замок Аутинэ и еще кое-какие небольшие уступки, меченосцы, как указывается далее в акте, отдали Альберту свою треть Кукенойса, ставшего таким образом целиком владением епископа, и земли, полученные ими по разделу за год до того, то есть лэттские замки по Двине (Gerdine, Egeste, Chessowe и др.) и область между реками Эвстом и Двиной (область Герцикэ).

Сообщение Генриха неполно. Он говорит о Кукенойсе потому, что об отдаче его трети рыцарям упоминал и раньше (XIII.4), но о прочих землях — и выше и здесь умалчивает.

Некоторая неясность остается в словах: "снова (rursus) получили во владение Аутинэ". О том, что меченосцы уже когда-либо владели этим замком, нигде не говорилось. Неясно также, не находится ли уступка Аутинэ в связи со спорами местного населения и ордена. Ср. Гильдебранд, о. с. ср. 90; Пабст, о. с., стр. 180.

(обратно)

200

Collo incedere erecto — буквально: "выступают с выпрямленной (несогнутой) шеей". Ср. Библия, Иова, 15, 26.

(обратно)

201

Слова "oculis ас manibus in celum semper intentus, invictum ab oratione spiritum vix unquam relaxabat, т. е. "очи и руки его всегда были простерты к небу, его неутомимый дух постоянно пребывал в молитве" — почти буквальная цитата из Сульпиция Севера. См. Sulpicii Severi opera, Amstelod., 1665, стр. 492. Конец фразы напоминает место из его же Vita beati Martini (о. с., стр. 476). Ср. L. Arbusow, о. с., Acta Univers. Latviens., XV, стр. 337.

Ср. выше Х.12. Библия, 2 Коринф. 7, 5.

(обратно)

202

Всеволод — князь Герцикэ. Ср. выше XIII.4. В. кн. новгородский — Мстислав. Ср. выше XIV.2, XV.8. — Причиной самоубийства Даугерутэ Пабст считает отсутствие выкупа (о. с., стр. 184).

(обратно)

203

Библия, Луки ев., 19, 21; Матф. ев., 25, 24 и 26.

(обратно)

204

Название не вполне ясное и по написанию (в рукописи может быть читаемо и Metinme, Metinine, Metimije). Пабст сближает его с Mojahn, по латвийски Muhjehne, но допускает также, что это Вольмар, по лат. Walmare, по русски Владимерец. О мнении Биленштейна (о. с., стр. 85 — 86: Metinine — ошибка, вместо Autinine и т. д.) см, выше примеч. 103.

(обратно)

205

Поспешный отъезд Альберта вызывался, конечно, не указанным в Хронике официальным мотивом: открытие собора предстояло лишь в конце следующего 1215 года. Действительной причиной была необходимость уладить при дворе императора и, главным образом, в Риме запутанные внутри-ливонские отношения. К этому времени положение епископа в борьбе с меченосцами стало очень тяжелым. Орден, вступив в непосредственные сношения с императором и папой, упорно и последовательно обвинял епископа в нарушении утвержденного папой договора, в притеснении рыцарей и населения; добивался полной независимости от Альберта и нераздельного господства над Эстонией. Римская курия, не имевшая объективных данных о положении дел в Прибалтике, не знавшая в точности ни объема завоеванных уже земель, ни границ и размеров возможных новых епископий, оказывается под сильнейшим влиянием односторонней информации меченосцев (Следуя своей догадке о заключенном в 1208 г. союзе меченосцев с лэттами области р. Аа, Г. Лаакманн (о. с., стр. 69) думает, что "мирное приобретение Лэттии, представленное в Риме в соответствующем освещении, привело к тому, что там стали смотреть на орден, как на более способного борца за христианство, чем епископ с его упорно сопротивляющимися новообращенными ливами"). Насколько ухудшилось отношение Рима к Альберту, видно из целой серии папских актов 1213 г., решительно поддерживающих орден против епископа (Бунге, о. с., №№ 27, 28, 29, 30, 31). Меченосцы жаловались папе на то, что епископ рижский не позволяет им строить церковь в Гольме и, вопреки утвержденному Римом соглашению, не отдает третьей части города Риги со всеми туда относящимися правами и доходами (!). Иннокентий III, упомянув об этом (Бунге, о. с., № 27) и указав, что первое его предписание Альберту по поводу жалоб ордена осталось без результата, предлагает аббату и другим духовным лицам Динамюндэ воздействовать на епископа в пользу меченосцев, применив, в случае надобности, не только отрешение от епископии, но и отлучение от церкви. Тон этой буллы необычайно суров.

Другая булла (ibid. № 28), также адресованная не Альберту, а духовным сановникам Динамюндэ, требует прекращения притеснений, чинимых епископом рижским, "в обиду братьев рыцарства христова", над новообращенными.

В третьей (ibid., № 29) папа поручает легату своему, архиепископу лундскому, поставить особого епископа для Саккалы и Унгавнии (ср. упоминавшуюся выше в примеч. 182 просьбу меченосцев и отказ папы).

Четвертая булла (ibid. № 31) предлагает церковным властям лундского диоцеза оказать поддержку меченосцам, "так как они часто терпят тяжкие обиды от многих духовных и светских лиц". Отметим, что обвинение здесь предъявляется уже не одному Альберту, а целой группе лиц, может быть, епископской партии.

Наконец, особой буллой (ibid. № 30) Иннокентий III утверждает владения ордена в Саккале и Унгавнии, вовсе игнорируя при этом Альберта и лишь глухо упоминая о соблюдении обычных прав церкви.

Вместе с тем, очевидно, в противовес автократии Альберта, папа энергично поддерживает недавно посвященного (XV.4) в епископы Эстонии Теодериха (Бунге, о. с., №№ 32, 33, 34, 35, 36, 37), совершенно упуская из виду при этом или не зная, что единственная территория, какою может располагать эстонский епископ, это пока только Саккала и Унгавния, уже намеченные не для Теодериха.

Эти неясности, несогласия и споры Альберт и собирался разрешить личным вмешательством.

(обратно)

206

См. XXII.4.

(обратно)

207

То есть Фридланд. См. ниже § 8 и XX 1.7.

(обратно)

208

Ср. XXI 1.6. Библия, Деяния ап. 4, 32.

(обратно)

209

Ср. Библия, Псал. 101, 14; Исаии, 14, 1.

(обратно)

210

Река Салис, вытекающая из озера Буртнек; и ныне по лив. Salats, по эст. Sallatse, по латвийски Saliaze.

(обратно)

211

Библия, 1 кн. Маккав., 2, 44.

(обратно)

212

Притча о царе и рабе, его должнике: Библия, Матф. ев. 18, 23 — 34, особенно 33.

(обратно)

213

Библия, Иерем., 31, 15; Матф. ев. 2, 18.

(обратно)

214

Ср. IX.6.

(обратно)

215

Разумеется р. Койва (Аа).

(обратно)

216

По эстонски это значит: "Пой, пой, поп!" — "На хребте..." ср. Библия, Псал. 128, 3-4.

(обратно)

217

Библия, 1 кн. Маккав., 7, 17.

(обратно)

218

Библия, 2 кн. Царств, 1, 27.

После этого эпизода Всеволод надолго исчезает со страниц Хроники, вновь появляясь только в XXIX.4 (т. е. в 1225 г.) (По актовым данным несколько ранее). Судя по тому, что актом 1224 г. (LGU, I, № 4) он отдает рыцарю Конраду фон Мейендорф в лен половину остающейся у него части княжества Герцикэ, а затем является к папскому легату в 1225 г. и упоминается в Хронике (1. с.), как "король Герцикэ", можно умозаключать, что полностью своих прав на Герцикэ он не утратил. Несмотря на распрю с немцами из Кукенойса и двойное взятие Герцикэ (XVIII.4, 9), владения Всеволода в целом не были, повидимому, ни захвачены, как военная добыча, ни конфискованы в пользу епископа за мятеж или "фелонию" вассала. М. Таубе (о. с., стр. 420 и сл.) полагает, что Всеволод после 1214 г. ушел на Русь (во Псков), но его владельческие права продолжали признаваться осторожным дипломатом, епископом рижским, а позднее, в год общего "умиротворения" Ливонии, после взятия Дорпата, в числе многих спорных вопросов, улажены были и отношения с возвратившимся Всеволодом: он снова вступил во владение своей частью княжества, а после его смерти она перешла к его законным (по браку дочери) наследникам, согласно немецкой традиции и мнению М. Таубе — к роду фон Икскюль. Хотя эта гипотеза грешит излишним оптимизмом в оценке лойяльности захватчиков, она все же не лишена доли вероятия. Ведь если даже к 20-м годам у Всеволода de facto остался лишь ничтожный клочок его прежних владений, de iure — в глазах населения и при возможном выступлении наследников-претендентов, он — единственный "законный", наследственный князь Герцикэ. Захватчикам выгоднее "унаследовать" легально его dominium, чем в будущем силой защищать захваченное силой.

(обратно)

219

Ольденбургский граф Бурхард фон Вильдесгаузен. Ср. Пабст, о. с., стр. 199.

(обратно)

220

В латинском тексте здесь непередаваемая по русски игра слов Lettus — лэтт и laetus, laetitia — радостный, радость: Et quia de fide Lettorum numero. lete. in eterna letitia.

Еще более выразителен этот же прием ниже в XXIX.3.

(обратно)

221

К 15 ноября 1215 года.

(обратно)

222

Пример обычной у Генриха непоследовательной вставки первого лица в рассказ, идущий в третьем лице. Автор передает факты, как участник и очевидец. Он был в свите епископа Филиппа.

(обратно)

223

В ПС пропущено: "и понес… корабли" и "сзади нас". Вместо "направляли на нас" — "развели". Слово ventilogium, флюгер (о котором Грубер, см. Газен, о. с., стр. 192-193, делает остроумное замечание) переведено "ветреное знамя" (!) из непонятого немецкого Windfahne.

(обратно)

224

Это, так сказать, постоянный эпитет открытого моря у Генриха, столь же постоянно шаблонизируемый в переводе ПС ("открытое"). Ср. Библия, Псал., 103, 25.

(обратно)

225

По объяснению Пабста (о. с., стр. 210) responsorium это — песнопение, следующее за утреней, начинаемое священником и повторяемое хором.

Слова "подул южный ветер" в переводе ПС пропущены.

(обратно)

226

Библия, Псал. 65, 10-12.

(обратно)

227

Библия, 1 Коринф., 10, 4: "Камень же был Христос".

Слова подлинника: infra dominicum officium представляют неразрешенное пока затруднение. Ср. у Ганзена, о. с., стр. 197, прим. 1. В лучшей рукописи примечание на полях у этого места, может быть, содержавшее кое-какие пояснения, настолько обрезано (см. В. Арндт, о. с., стр. 292, прим. t), что смысл его разгадать нельзя. Мы следуем в переводе толкованию Пабста (о. с. стр. 210), как единственно правдоподобному, хотя и искажающему смысл слова infra. Очевидно, речь идет о причастии ранее освященными дарами, о т. н. missa sicca или missa navalis. В ПС пропущен весь отрывок: "и большой… службы".

(обратно)

228

Это место давно является предметом споров и разных конъектур. Дело в том, что в некоторых (не лучших) рукописях Хроники, вместо Veroniam, читается Neroniam, как и напечатано у Грубера, Ганзена и Пабста. Эту Неронию одни искали где-то на Готланде или в Нарни в Италии (нерешительные предположения Грубера — см. Ганзен, о. с., стр. 196, 200-201, и замечания Йог. Готфр. Арндта, считавшего более правильным Veronia — ibid.), в 4-х римских милях от Комаккио (Пабст, о. с. стр. 210) или даже на prata Neronis в Риме (Гильдебранд, о. с., стр. 10-11). Мы держимся текста и толкования В. Арндта (о. с. стр. 293, прим. 66): Альпы, упоминаемые ниже в видении веронца, по мнению В. Арндта, скорее указывают на Верону, чем на Рим.

(обратно)

229

В ПС опущено: "уставное... часу дня".

(обратно)

230

Библия, Иис. Сир. 45, 1.

(обратно)

231

О решении на соборе или во время собора спорных ливонских вопросов Генрих не говорит, но, очевидно, о них речь была, и достигнуто было временное примирение сторон. По крайней мере, о выделении ордену третьей части Риги больше не говорится, и отдельный епископ для Саккалы пока не назначается. Ср. Пабст, о. с., стр. 212; Гильдебранд, о. с., стр. 99-100.

(обратно)

232

По времени это — уже не 17-й, а 18-й год епископства, хотя 18-й год автором отмечается ниже в начале XX главы.

(обратно)

233

В ПС неверно: "преследовали на кораблях".

(обратно)

234

Гагеновэ — к северу от Страсбурга. Фридрих был там по актовым данным 30 января и 20 марта 1216 г. Ср. Boehmer, Regesta, стр. 86.

(обратно)

235

"Некий раздел" предполагался, может быть, в виду достигнутого в Риме временного примирения. Едва ли, однако, он был удовлетворителен для епископа, судя, по крайней мере, по результатам следовавшего затем, упоминаемого в XX.4, соглашения. Если епископу тут отдают треть доходов с Эстонии, то в первом случае, значит, и этого не было. Ср. Пабст, о. с.стр. 217; Гильдебранд, о. с., стр. 100-101.

"Но так как он... подробнее" в ПС неверно: "Что этот раздел остался без исполнения, об этом считаю бесполезным упоминать".

(обратно)

236

Эстония делилась на пять областей: Алентакэн с гор. Нарвой, Виронию с Борхольмом, Гариэн с Ревелем, Ервен с Виттенштейном (Вейсенштейном) и Вик или Поморье с Леалэ. Ср. примеч. Грубера у Ганзена, о. с., стр. 202. Гариэн отделен от моря ревельской землей.

Райгелэ — ныне дер. Raela у имения Raiktill в раппельском приходе. См. Пабст, о. с., стр. 218.

Лонэ — в рукописях не вполне ясно: в некоторых Loue (ср. В. Арндт, о. с. стр. 295, прим. b). Это — нынешнее имение и дер. Loal, по эстонски Lohhomois (mois значит имение).

По словам Грубера (1. с.), по имени Лонэ все Поморье еще в XVIII веке называлось по эстонски Lonema, то есть "область Лонэ".

Судя по выражению "мы разделили свое войско", Генрих лично был там.

(обратно)

237

Фраза, в подлиннике неправильно построенная и очень неясная. Мы переводим буквально. Возможны еще два иных понимания: 1) "эсты устроили засаду, и девять человек наших попали в плен" (так понимает Пабст, о. с., стр. 218-219 и примеч.) и 2) "устроив засаду, наши захватили девять человек эстов". Единственный косвенный довод в пользу толкования Пабста (и нашего) заключается в том, что Генрих обыкновенно дает точный счет (в единицах) только своим убитым, а врагов считает лишь приблизительно.

(обратно)

238

Нелишенный важности конец фразы от слов "подтвердивши, в ПС пропущен.

(обратно)

239

Селение ("замок") Оденпэ было сожжено немецким войском (XIV.6).

Слово sed it (буквально — "сел" на горе Оденпэ) здесь не имеет значения "избрал место оседлости". Ниже, в этой же главе § 5 Оденпэ оказывается не занятым русскими.

(обратно)

240

Трудно сказать, чтб в этот раз сделало орден более сговорчивым. Возможно, что тут, кроме угрозы войны, влияло и вступление на папский престол нового папы, Гонория III. Последовавшие события, однако, не свидетельствуют об искренности уступок ордена.

(обратно)

241

Разумеется князь Мстислав Мстиславич.

(обратно)

242

По нашей летописи (ПСРЛ III, 35) литовцы напали на шелонскую область. См. ниже примеч. 244.

В ПС весь конец от слов "множество женщин" пропущен, кроме слов "взяли в плен".

(обратно)

243

Автор Хроники лично участвовал в рассказываемых событиях.

(обратно)

244

Мстислава тогда в Новгороде не было и в этом походе он не участвовал. О походе новгородцев вслед за набегом эстов в начале 1217 года говорится в наших летописях: Новгор. 1 и 4, Троицк. Псковск. 1 под 6725 годом. Новгородская 1 (ПСРЛ, III, 35) рассказывает следующее: "Тъгда же поиде Володимир в Новъгород своими орудии, и воеваша Литва в Шелоне. Новгородци идоша по них и не състигоша их; и поидоша к Медвежи Голове с князем Володимиром и с посадником Твьрдиславом, и сташа под городом. Чюдь же начаша слати с поклоном льстью, а по немьци послаша; и начаша новгородци гадать с пльсковичи о чюдьскои речи, отшедъше далече товар, а сторожи ночьнии бяху пришли, а дневнии бяху не пошли; и наехаша на товары без вести, новгородци же побегоша с вечя в товары и поимавше оружие и выбиша е из товар, и побегоша немци к городу, и убиша новгородци два воеводе, а третии руками яша, а конев отъяша 700, и придоша здрави вси".

(обратно)

245

Весь отрывок от "И прошли русские"..., кончая: "область кругом" в ПС пропущены.

(обратно)

246

Ныне маленькое озеро между Валком и Каролэн, называется Restjerw. Ср. Пабст, о. с., стр. 224.

(обратно)

247

Очевидно, Бертольд венденский: в последующем изложении его имени больше не встречается, а вместо него — Рудольф.

(обратно)

248

Ср. выше цитированный (примеч. 244) отрывок летописи: "и убиша новгородци два воеводе, а третии руками яша".

(обратно)

249

Вслед за этой, и все дальнейшие главы, кроме 27 и 28, начинаются такими двустишиями, обыкновенно состоящими из двух гекзаметров. Правила классической метрики Генрих применяет так, как применяют их в новых языках (т. е. не принимая во внимание долготу и краткость латинских гласных в слове), и иногда рифмует свои стихи, совершенно вопреки классическому канону, но вполне в духе средневековья.

(обратно)

250

Лёвенборх — Lauenburg. У других Альберт называется также: из Орламюндэ, из Гольштейна, из Нордальбингена и т. д. Он был племянником датского короля Вальдемара II и верным его помощником. См. специальную статью Грубера у Ганзена, о. с., стр. 214-218.

О путешествии Альберта в Ливонию упоминается у Альберта ф. Штаде под 1217 г. и в папском акте от 25 января 1217 г. (Бунге, о. с., № 39, где Альберт ошибочно назван de Alsatia — из Эльзаса, вместо de Olsatia — из Гольштейна). О военных успехах немцев после прибытия Альберта — в том же папском акте, а также у Usinger'a. Deutsch-Danische Gesch., стр. 194 и сл.

(обратно)

251

Библия, Исайи, 49, 2.

(обратно)

252

Это был сын Мстислава Романовича, Святослав. Вступил он в Новгород, по нашим летописям (Новгор. 1 и 4, Троицк, под 6726 г.), 1 августа и затем до зимы 1218-1219 гг. был князем новгородским.

В действительности русские исполнили это обещание и пришли в Ливонию только в следующем году. См. ниже XXII. 2 и 3.

(обратно)

253

Ганиалэ — ныне приход Hannehl, по эстонски Hannela. Пабст, о. с. стр. 233.

Cozzo — встречается в актах (Бунге, о. с., №№ 63, 168, 170) и у Германна фон Вартбергэ, но местоположение его неизвестно.

Слово Ревель северного происхождения и значит "берег с рифами".

(обратно)

254

Меченосцы не участвовали в походах с графом Альбертом. Если бы дело обстояло иначе, то Генрих, говоря о сдаче гервенцев Альберту и рижанам, не преминул бы упомянуть и о рыцарях.

(обратно)

255

Библия, 1 кн. Маккав., 3, 3.

(обратно)

256

Короля датского Вальдемара епископы видели, вероятно, в Шлезвиге, где он в день св. Иоанна (4 июня) короновал сына своего Вальдемара. Кроме восьми датских епископов, на коронации присутствовали семь других, в том числе Альберт и Теодерих.

Обращение епископа Альберта к датскому королю, видимо, неизбежное и в силу внутренних отношений в Ливонии, и в интересах закрепления завоеваний, имело длительные и тяжелые последствия для немцев, особенно для епископской партии, усилив притязания датчан на господство в Эстонии. "Слава пресвятой девы и отпущение грехов" — оффициальный мотив, свойственный стилю Генриха. В действительности, и прежние подобные предприятия датчан и последующие факты подчеркивают важность для них Эстонии вне зависимости от каких бы то ни было просьб и союзов (ср. пожалование папой датскому королю всех будущих его завоеваний там — Бунге, о. с. III, № 41 С другой стороны, приглашение Вальдемара в данном случае, вероятно, соединялось с какою-то компенсацией, с какими-то уступками епископа Альберта, недаром впоследствии король так решительно и упорно ссылался на эти уступки. См. ниже примечание 295.

(обратно)

257

Библия, Иезек., 13, 5.

(обратно)

258

Это был Генрих Борвин, сын подчиненного датчанам Генриха Борвина 1-го, в то время господина (или князя) в Мекленбурге.

(обратно)

259

Пуидизэ — это или дер. Puhaste, к востоку от Эмбаха или скорее дер. Puide, значительно южнее, к западу от реки. Ср. Пабст, о. с., стр. 239.

Краткое известие о ниже описываемом походе новгородцев на Ливонию имеется в Новгор. 1 летописи под 6727 г.: "Том же лете иде князь Всеволод с новгородьци к Пертуеву (По имени Бертольда, главы венденских меченосцев: Бертольдов город) и устретоша сторожи немци, литва, либь и бишася; и пособи бог новгородьцем, идоша под город и стояша 2 недели, не взяша города и придоша здорови" (ПСРЛ, III, 37).

Как видно из дальнейшего, "короли русские" были: князь новгородский, затем Владимир (Мстиславич) псковский и Ярослав (Герцеслав), сын его. Имя князя новгородского здесь в Хронике не названо, но другие ее показания противоречат нашей летописи, упоминающей Всеволода. Выше в XXI.2 говорилось, что эстонские послы получили обещание "притти с большим войском вместе с королем Владимиром и множеством других королей" не от Мстислава, а от "нового короля", которого "на престоле своем в Новгороде оставил" Мстислав, отправляясь в поход против венгров. Этим "новым королем", вероятно, был, как думает акад. Куник, сын Мстислава Василий, но с 1 августа 1218 г. в Новгороде сидит, как мы знаем, Святослав Мстиславич. Так как, судя по летописным данным (Новгор. 1 и 4 под 6727; Воскресенская, Троицкая, Софийская 1 так же), отъезд Святослава из Новгорода относится лишь к началу 1219 г., то, по времени, предводителем новгородцев осенью 1218 г. мог быть именно он.

Ниже (XXV.2) Генрих говорит, что князь новгородский, виновник первого разорения Ливонии, наказан был богом за это: был изгнан своими подданными. Разуметь тут Мстислава (Ганзен, о. с., стр. 258, прим. 4, отсылающее к XIV.2) нельзя, так как его новгородцы никогда не изгоняли; если же не считать Мстислава, то первое разорение Ливонии русскими (по Хронике) и есть поход, описываемый здесь (XVII.2), а изгнанным князем Генрих мог считать Святослава, отозванного отцом после бурного столкновения с новгородцами (ср. Соловьев, о. с., I, стб. 596) (Акад. Куник не сомневается в том, что Святослав действительно был изгнан. См. Уч. Зап. Ак. Наук, т. II, стр. 750 и сл.).

Всеволод Мстиславич прибыл из Киева в Новгород и занял место Святослава только весной 1219 г. (Новгор. 1 и 4, Воскресенск., Троицкая, Соф. 1 — под 6727 г.). Таким образом, отсутствующее в Хронике имя "короля новгородского" едва ли может быть восстановлено по нашей летописи, как Всеволод: вероятнее — вождем новгородцев был Святослав Мстиславич. Ср. Е. Bonnell. Die Chronologie Heinrichs des Letten verglichen mit den Zeitangaben einiger russischen Chroniken в Bulletin de la classe des sciences historiques, philologiques et politiques de l'Academie imp. des sciences de St. Petersbourg, t. XI. St. Petersb. — Leipzig, 1854, стр. 82; его же Chronographie, стр. 35-36 и ibid., Commentar., стр. 59-60. См. также соображения акад. Куника в Уч. Записках Ак. Наук по I и III отд., т. II, СПб. 1854, стр. 750 и сл.

(обратно)

260

В ПС вместо "удар дубиной в лицо", неожиданно: "…по спине" (?!).

(обратно)

261

Ныне имение Orellen к востоку от Роопа. Ср. Пабст, о. с., стр. 242; Биленштейн, о. с., стр. 67, 70.

(обратно)

262

Ярослав, сын Владимира Мстиславича псковского.

(обратно)

263

Иммекуллэ — "деревня Иммэ", ныне имение Jnseem, по латвийски Inzem'muischa, между Роопом и Трейденом. По латвийски zeems и у ливов kulle значит "деревня". Ср. Пабст, о. с., стр. 243; Биленштейн, о. с., стр. 53.

(обратно)

264

"Осадили замок вендов" — Старый Венден (ср. Х.14). В XII.6 рыцари уже, а в XIV.8 все еще жили в этом старом городе вместе с вендами. Бертольд, повидимому, на месте нынешнего Вендена выстроил затем более значительный город, называемый в наших летописях "Пертуев", т. е. Бертольдов.

"Выйдя из своего замка" — разумеется новый Венден.

(обратно)

265

В ПС очень неточно: "русские тотчас обратились к оным местам"; "братья рыцарства свезли орудия (?!) из своего замка".

(обратно)

266

В ПС — "чтобы разорять церкви" (?).

(обратно)

267

Автор Хроники, следовательно, участвовал в походе.

(обратно)

268

Ладизэ — ныне имение Laitz в нисском приходе (Пабст, о. с., стр. 247). — Кульдалэ, вероятно то же, что встречающееся в актах Guldan, Kulletendorp, Kullate и др.; в шведское время Gildendorf, к западу от Ревеля (Пабст, ibid.).

Г. Трусман (Записки отд. русской и слав, археологии Русского Археологического общества, т. VII, вып. 2. СПб., 1907, стр. 99-100) понял processerunt per totam noctem ad Revelensem provinciam в смысле: "в течение одной ночи дошли до..." и поэтому счел Revelensem ошибкой (вместо Lealensem), а в соответствии с этим и дальше толковал Ladise, как Laikul (верстах в 20 к северу от Леалэ), Culdale, как Kullama (Goldenbek), слова же ubi nunc Dani castrum suum. edificaverunt (читая claustrum, вместо castrum) относил к Клостергофу (между Леалем и Гапсалем).

В основе всех этих построений лежит ошибка: processerunt… ad значит "целую ночь шли по направлению к..." Ср. перевод Пабста, о. с., стр. 246.

От замка Зонтаганы до Ладизэ (по определению Пабста — в приходе Нисси) — 60 км с небольшим, а шли туда: 1) целую ночь и 2) частью (или медленнее) один день. Это — вполне приемлемое соотношение цифр, и конъектура Трусмана ненужна.

(обратно)

269

Библия, Исаии, 9, 3.

(обратно)

270

Анегальт — Ангальт, родовое поместье Альберта. Как герцог саксонский, он был преемником отца своего, Бернгарда.

Стотлэ — Stotel, к югу от нынешнего Бремерсгафена.

Бургграф, по предположению Грубера (Ганзен, о. с., стр. 229) Пабста (о. с., стр. 249) — Ульрих, бургграф Веттина.

"Стоять за дом господень" — Библия, Иезек., 13, 5.

(обратно)

271

Николай — епископ шлезвигский в 1208(9)-1233 гг. См. Gams. Series episcoporum eccl. catholicae, стр. 309. "Третий епископ" — по датским сведениям это был Петр (Petrus Saxonis), епископ Рёскильдэ (Roeskildensis) в 1217-1223 гг. См. Gams, о. с., стр. 332. Ср. Пабст, о. с. стр. 250; В. Арндт, о. с., стр. 302, прим. 83.

Виццлав (в вариантах Witzlaus, Wenceslaus, Wenzeslaus). Это — Вицлав I, сын Яромара, владетеля Рюгена и части Померании, вассал Дании. См. примечания Грубера у Ганзена, о. с., стр. 229-230.

Об этом походе упоминают: Альберт фон Штаде — под 1219 г. (MGH, SS, XVI, стр. 357); Continuator Sax. Gramm. (Benzel. Monum. Sveo-Goth. ч. V, стр. 146); Ericus Upsal., кн. III, стр. 105; Chron. Sialandicum, стр. 14; Nicolai chronicon Lund, episc., стр. 8. Подробнее других из датских хроник Annales Ryenses — под 1219 г.: "Король Вальдемар, собрав премного войска, с тысячей пятьюстами военными кораблями пришел в Эстонию и после многих сражений обратил всю ту землю к вере христовой, заставив подчиняться датчанам и поныне" (MGH, SS, XVI, стр. 406. Перев. наш.) Вообще же, судя по исследованию Узингера Die danische Annalen und Chroniken des Mittelalters, датские источники не дают почти ничего нового об этом походе, сравнительно с Генрихом. См. также Гильдебранд, о. с., стр. 108.

(обратно)

272

В ПС неверно: "с друзьями". — Нападение "три дня спустя", согласно датскому хронисту Petrus Olai, приходится на 15 июня.

(обратно)

273

В отличие от его же описаний других "мученических" смертей, тут Генрих очень сух. Возможно, что упомянутое выше присоединение Теодериха к королю датскому, молча осуждаемое нашим автором, и является причиной такой сухости. Ср. впрочем XXIII.11.

О смерти Теодериха упоминают также Альберик под 1221 годом (Alberici monachi Trium fontium chronic., MGH, SS, XXIII, стр. 912: "Теодерик, епископ Эстонии, принял мученичество за Христа в Ливонии"), Альберт ф. Штаде и грамота Альберта, епископа рижского, от 22 июля 1224 г. о назначении Германна епископом Леалэ (Бунге, о. с., № 61).

(обратно)

274

Petrus Olai передает легенду о чудодейственной молитве архиепископа Андрея во время этой битвы и об упавшем с неба знамени (vexillum danicum — Dannebrog), по имени которого и назван основанный королем Вальдемаром II орден Даннеброга. На самом деле, знамя с белым крестом на красном поле было послано королю на этот поход папой. Thomas Bartholinus (De equestris ord. Danebrogici origine, стр. 7 и 8) так передает упомянутую легенду: "При первом столкновении, когда они сошлись в бою, знамя, за которым шли наши, было потеряно (либо из-за какого-то промаха знаменосца, либо по божьему изволению, чтобы тем очевиднее просияло могущество божьего величия), и люди собрались бежать. Так как позорно нападать и не добиться успеха, король Вальдемар снова начинает бой и возвращает обратно бегущих. Призвав имя божье, так как богу было посвящено оружие под королевским водительством, он надеется, что жребий войны будет ему благоприятнее. Эту попытку решительного и благочестивого короля небо поддержало божественным чудом: новое тканое знамя упало с неба; на красном поле у него сиял белый крест. Явившись перед бегущими, оно призвало датчан к жестокому бою и дало триумф над врагами не столько непобедимому королю, сколько Христу, господу небес". (Из примеч. Грубера у Ганзена, о. с., стр. 231. Перев. наш.).

Весцелин был королевским капелланом; епископом ревельским он был по 1236 г. См. Gams, о. с., стр. 305.

25 сентября Вальдемар уже в Альборге. См. Hausmann. Das Ringen der Deutschen und Danen um den Besitz Estlands: Leipzig, 1870, стр. 20. Ср. В. Арндт, о. с., стр. 303, прим. 55.

(обратно)

275

Мезиотэ — ныне Mesoten по латвийски Meschohtne — замок семигаллов на левом берегу курл. Аа, у пастората нынешнего имения Мезотен (выше Митавы, недалеко от Бауска). Ср. Пабст, о. с., стр. 252; Биленштейн, о. с., стр. 144.

(обратно)

276

Терветенэ, в Рифмов. Хронике Terweten и Tarwetein; в актах Teruethene, Terevethene и т. д. Это — область семигаллов по реке, ныне именуемой Terwite (приток Аа Курл.), по средней ее части, начиная несколько выше Гофцумбергэ и до Грюнгофа или несколько ниже его. Терветенэ в XIII в. охватывала, примерно, нынешние округа Гофцумбергэ и Грюнгоф, а центром ее был замок у Гофцумбергэ. Замковый холм теперь обыкновенно называется Zuckerhut. См. Lett.-litter. Mag., XIV, 2, стр. 49 и сл.; Биленштейн, о. с., стр. 116; Пабст, о. с., стр. 253.

(обратно)

277

Ныне р. Мисса, приток Экау, впадающий в Аа.

(обратно)

278

В ПС пропущено: "если… поход".

(обратно)

279

Одновременно с датчанами меченосцы с своей стороны продолжают завоевания в Эстонии. Первые действуют в области Ревеля, вторые претендуют на все остальное. Опираясь на императорские и папские утверждения, орден игнорирует действия и притязания епископа Альберта по отношению к эстонским областям. Рудольф не забывает о том, что заложники гервенцев уже даны графу Альберту и рижанам (XXI.6), а просто не желает с этим считаться: с его точки зрения орден — единственный господин Эстонии.

(обратно)

280

Турмэ — еще и ныне большая деревня Torma к юго-западу от Везенберга. Ср. Пабст, о. с., стр. 258.

Ависпэ — ныне дер. Awispa в приходе Клейнмариен с остатками старых укреплений. Имя — от эст. aaw (лив. abos) — осина; ра — голова, верхушка.

Пудивиру — южная часть Вирланда. Нынешнее имение Poidifer, по эст. Puddiwerre, ранее Poudyver, в приходе Симонис, повидимому, сохранило это имя. См. Пабст. о. с. стр. 258.

(обратно)

281

Отсюда явствует, что Генрих лично был при этом.

(обратно)

282

"Из двух создал одно" — Библия, Эфес. 2, 14. "Желанным царем народов" — ibid., Аггей, 2, 8. "Идите, учите" — ibid., Марка ев., 16, 15; Матф. ев., 28, 19.

(обратно)

283

Библия, Иоанна ев., 14, 27.

(обратно)

284

Ericius — еж: осадная машина, называвшаяся так либо по торчавшим спицам, либо потому, что рыла землю, как еж.

(обратно)

285

В ПС: "число же их не может исчислиться".

(обратно)

286

Пабст (о. с., стр. 263) видит в этой фразе игру слов, так как, судя по Рифмованной хронике (стих 7644), "увидеть врага" (den Feind besehen) значило "сразиться со врагом". Лексика латинского текста не подтверждает мнения Пабста.

(обратно)

287

Лишь в одном месте в рукописи, которой пользовался для своего издания Грубер, (о — codex Oxenstierna), после слов "своими братьями" добавлено gladiferis — меченосцами. Это — интерполяция XVI в., идущая от Vandalia Крантца (см. Krantz. Vandalia. Koln, 1519: VI,10 и VII,21). До этого первого в печати упоминания слово gladiferi встречается в прусской хронике Лаврентия Блюменау (ср. Script, rer. Pruss., IV и Bunge. Orden der Schwertbrueder, XV), которой интерполятор Хроники Генриха не знал. Ср. L. Arbusow, о. с., Acta Univers. Latv., XV, стр. 239-42 и прим. 1.

(обратно)

288

Ту же ситуацию с четырьмя вестниками, повторяющими одну и ту же фразу: "И спасся только я один, чтобы возвестить тебе" находим в библии (Иова, 1, 15-19).

(обратно)

289

"В десятом часу" — после восхода солнца. В ПС: "через девять часов".

(обратно)

290

В ПС неверно: "скользкая".

(обратно)

291

Для чего приведен этот бессодержательный диалог? Возможно, что собеседником герцога был автор Хроники. Ср. такое же анонимное bon mot в XXIV.4.

(обратно)

292

Библия. 1 кн. Маккав. 6, 45; Иерем., 9, 22.

(обратно)

293

Библия, Деян. ап., 23, 3.

(обратно)

294

В ПС: "уловитесь в сети святого крещения".

(обратно)

295

В изложении Генриха требования датчан и особенно мотивировка их имеют вид необъяснимой неожиданности. Своей оценки справедливости или несправедливости датских заявлений автор не дает ни здесь, ни при дальнейших их повторениях, оставляя у читателя впечатление возможной, хотя бы частичной, их обоснованности.

Впечатление это едва ли ошибочно. Мы уже упоминали (см. прим. 256), что приглашение Вальдемара епископом, вероятно, соединялось с какими-то компенсациями. К этой мысли приводят все сообщения Генриха о датских претензиях.

Спрашивается, что мог уступить Альберт при переговорах 1218 г. (XXII.1). Всю Эстонию, включая Саккалу, Унгавнию и Ротацию? Это мало вероятно, так как, с одной стороны, было бы грубым нарушением "прав" ордена на первые две области, а с другой — было бы крайне непоследовательно, раз Леалэ в Роталии назначалось резиденцией немецкого епископа Эстонии. Наконец, если Альберт отказался ото всей Эстонии, то что же означает папская булла от 28 октября 1219 г., утверждающая права рижского епископа на Эстонию (Бунге, о. с. № 45), и как в таком случае папа мог признать за Альбертом право избрания епископа для Леалэ (ibid., №№ 51, 52)?

По вполне основательному предположению Гильдебранда (о. с. стр. 111-112) тут возможны два случая: либо Альберт отказался в пользу датчан ото всей, до тех пор незавоеванной части Эстонии (отрезывая таким образом и себе и меченосцам возможность дальнейших завоеваний), либо в менее определенной форме заранее признал за датчанами права на то, что им удастся завоевать, не отказываясь от завоеваний и сам.

Позиция магистра в отмечаемом нами здесь отрывке соответствует последнему из этих двух случаев, но, вероятно, не отражает действительного положения вещей. Судя по тому, как уклончиво сам Альберт реагирует на прямое заявление Андрея лундского (см. ниже XXIV.2 и примеч. 304), можно думать, что он, не расчитывая в 1218 г. на дальнейшие завоевания, отказался в пользу датчан ото всей Эстонии, за исключением упомянутых трех областей. Когда же обнаружилось, что орден, независимо от епископа, не без успеха продолжает военные действия на севере, а датские завоевания идут чрезвычайно медленно, Альберт решился послать и свои войска в Вирланд и Гариэн, в надежде на то, что датчане примирятся с фактами.

Узингер (о. с. стр. 202) считает, что епископ нарушил данное Вальдемару обещание, и в известной мере, надо думать, он прав.

В переводе ПС, вместо: "в присутствии герцога" — "объявил герцогу"; вместо: "их отцам" — "вашим отцам".

(обратно)

296

"В том же году" — в 21 году епископства Альберта. "Самландия" здесь вместо "Пруссия".

(обратно)

297

Недопущение Германна в его епископию — первый акт открытой враждебности со стороны Вальдемара.

На первый взгляд, односторонние назначения в Эстонию: датчанами — Весцелина, Альбертом — Германна, могут казаться взаимно исключающими, чем-то антиканоническим, в роде церковной, схизмы. В действительности этого не было. Со смертью Теодериха, назначенного ad titulum Lealensem, но с полномочиями на всю Эстонию (как доказывает все его поведение), мысль о единой эстонской епископии исчезла: назначая своих кандидатов, и король и Альберт имели в виду каждый свои эстонские владения. Папские акты признают обоих епископов, но ни один из них не именуется епископом Эстонии. Весцелин (Бунге, о. с., №№ 49, 50) называется Revaliensis, а Германн — Lealensis и только. Германн так называется и в акте епископа Альберта (Бунге, о. с., № 61). Альберт фон Штаде под 1218 г. сообщает: "Когда Тидерик, епископ эстонский, был убит язычниками, поставлен был на епископию в Леалэ Германн, аббат св. Павла в Бремене". Известие Альберика под 1215 г. (о. с.,, стр. 902) говорит о дальнейшем дроблении: "Преемниками ему (Теодериху — С. А.) были двое: магистр Германн, первый епископ Огонии (Унгавнии, т. е. Дорпата, куда, как увидим, перенесена была впоследствии кафедра из Леалэ — С. А.), и Годефрид, настоятель Порты, епископ на Поморье и острове Эзеле (преемник Германна — С. А.). Затем добавлено было еще два, а именно Весцело (Весцелин у Генриха — С. А.), епископ Ривалии, и один из Дании — Острад, епископ Виронии". Ср. примеч. Грубера у Ганзена, о. с., стр. 244-245; Гильдебранд, о. с., стр. 113-114. Перев. наш. Таким образом, запрет Вадьдемара, вероятно, не столько оберегал компетенцию Весцелина, сколько собственные неограниченные претензии короля.

(обратно)

298

Библия, 2 Коринф., 11, 28.

(обратно)

299

"Генрих, священнослужитель" — автор Хроники. Он, по видимому, является спутником Петра и в XXIX.7.

(обратно)

300

В ПС: "уловляя в святую сеть пакибытия".

(обратно)

301

Ловекоттэ — ныне дер. Lofkatten, к востоку от Дорпата.

Садегервэ — ныне имение Sadjerw на озере (по эст. jerw значит "озеро") к северу от Дорпата. Ниже следующее Риолэ неизвестно. Ср. Пабст, о. с., стр. 274.

(обратно)

302

В ПС неверно: "И они присоединили... и крестили"...

(обратно)

303

Фраза выглядит почти иронически (ср. Ганзен, о. с. стр. 247, примечание 3). Однако, это не ирония: автор напоминает место из послания к Эфесянам (Библия, Эфес., 4, 5.) не для упрека по адресу датчан, а для извинения виронцев.

(обратно)

304

Обращает на себя внимание уклончивость этого ответа: епископ довольно слабо отстаивает свое право и не оспаривает уступки. Гильдебранд (о. с. стр. 112) видит в этом главное подтверждение мысли о серьезности уступок.

(обратно)

305

Король Вальдемар в это время снова появился в Эстонии. Ср. Annal. Lund, под 1220 годом (Nordalbing. Studien, V, 51); Альберт фон Штаде — под 1220 г. (MGH, SS, XVI, 357). Генрих не упоминает об этом.

"Разделяя, чтобы властвовать", король признает таким образом только права меченосцев и то лишь на те земли, что им уже принадлежат, а ему (по нашему предположению) вовсе не уступались. По отношению к епископу орден играет двусмысленную и предательскую роль. Соглашаясь и с королем и с рижанами, он во всяком случае не проигрывает, но интересы епископа признает лишь на словах.

(обратно)

306

"Новый епископ для Виронии" — упоминаемый Альбериком датчанин Острад. См. выше наше примеч. 297.

В ПС, вместо: "и даже самого датского священника ранили", неверно: "но и гервенийцы убили…"; вместо: "приняли от них проповедь и признали их власть" — "отступились от господства рижан".

(обратно)

307

Герцог, сопровождающий короля, это — ярл Карл, герцог Ост-готландский, младший брат упоминавшегося выше (1.13) Биргера, опекун малолетнего короля Иоанна.

Об этом короле Эрик Упсальский (Historia Suecica, кн. 3, стр. 105) говорит так: "В год господень 1219 избран был королем Иоанн, сын короля Сверкера (Sverkeri), будучи ребенком, а назывался он Иоанн Унгэ, то есть Иоанн Благочестивый. Он только три года носил имя короля и кончил жизнь естественной смертью в Визингзё. Погребен он в Альвастре в год господень 1222" (перев. наш).

(обратно)

308

Епископ Линкёпинга (1217-8 авг. 1220) Карл, сын Магнуса, брата герцога Карла, был королевским канцлером. См. Gams, о. с., стр. 338; Пабст, о. с. стр. 278-279 и подробнее в примеч. Грубера у Ганзена, о. с., стр. 250.

Г. Трусман (о. с., стр. 100), не учитывая отличий латинской интерпункции от русской, понял это место у В. Арндта в том смысле, что "король вернулся в Швецию с герцогом Карлом и епископом", а так как это понимание, разумеется, противоречит дальнейшему сообщению о гибели герцога (а не "вождя", как у Трусмана) и епископа, то Г. Трусман требовал перестановки слов для устранения "погрешности" в издании В. Арндта. Требование это лишено оснований.

(обратно)

309

"Замок датчан" — Линданизэ (см. выше XXIII.2), нынешний Ревель.

(обратно)

310

Вплоть до пленения Вальдемара и битвы при Борнговедэ (1227 г.), когда власть датчан в северных германских областях рушилась, Любек был подчинен Дании. Ср. Deeke. Geschichte der Stadt Luebeck, I, § 5, стр. 45.

(обратно)

311

Отношение папского престола к Дании видно из грамоты Гонория III от 1 ноября 1223 года к Энгельберту, архиепископу кельнскому, о содействии освобождению короля Вальдемара (см. у Ганзена, о. с., стр. 392 — 393). Там между прочим сказано: "Прежде всего, королевство датское имеет специальное отношение к римской церкви и, как известно, в знак специального подчинения, является данником (censuale) ее, а этот король, как и предшественники его, всегда выказывал себя верным и преданным апостольскому престолу" (перев. наш).

Епископ Альберт добивался в Риме сана архиепископа или митрополита надо всей Ливонией, чем, возможно, был бы решен в его пользу и вопрос о подчинении ему эстонских епископов, но папа, хотя уже в 1217 году дал Альберту право учреждения новых кафедр по Ливонии, в сане архиепископа ему теперь отказал — не столько, вероятно, из-за нового давления датчан, сколько в силу установившегося предпочтения к Дании. См. ниже причем. 411.

(обратно)

312

Отношение Ливонии к империи установлено выше в Х.17.

Коронование Фридриха II состоялось 22 ноября 1220 г. Ср. Bohmer, Regesta. Епископ Альберт посетил его в Италии (ср. ниже: "вернулся в Тевтонию").

"Выростет… здание" — Библия, Эфес. 2, 20.

(обратно)

313

Бреве Гонория III от 18 апреля 1220 г., редактированное вообще с исключительной мягкостью по отношению к Вальдемару II, все же порицает его за это. Там сказано: "Ища себе временного блага в том, чтобы подчинить своей власти обращенных (в Ливонии — С. А.) и подлежащих обращению, ты противишься переправе туда людей, которые по внушению божьему стремятся на помощь вновь обращенным, и закрываешь гавань для (их) кораблей... Поэтому… мы просим, убеждаем и увещеваем во господе, чтобы ты, вняв благоразумию, ибо ничто для человека приобрести весь мир, если он принесет вред душе своей, никак не противодействовал.." (Бунге, о. с., № 52. Перев. наш).

(обратно)

314

Уступка епископа Альберта, как видим, содержит серьезное основание для дальнейшего отказа, при возможности, от подчинения, поскольку предполагается, как условие утверждения договора, нечто в роде плебисцита. Возможно, впрочем, что так обстоит дело лишь в передаче Генриха, т. е. что оговорка сделана епископом, но не принята королем. Ср. ниже XXV.1 и примеч. 325.

Прелаты монастырей — это рижский настоятель и аббат Динамюндэ.

Меченосцы вовсе не упомянуты потому, что совершенно очевидна их позиция — в пользу короля, но не епископа.

Королева — это Беренгуэла или Беренгария, мать королей Эрика, Абеля и Христофора. См., напр., Chronic. Sialandicum.

"Кто-то" — вероятно, сам Генрих, по получении известия в Ливонии.

В ПС пропущено: "ежедневно… потомства".

(обратно)

315

В ПС: "начали уловлять в сеть крещения".

(обратно)

316

Лоппегундэ — на др. эстонском — "внешняя (самая крайняя) область". Эстонское loppema значит "кончаться"; лив. lop., финск. loppu значит "конец", "угол". Таким образом, Генрих говоря "до самой дальней области", переводит название Лоппегундэ.

Кеттис в Ервене (см. XXVII.4), конечно, то же место. Ервенский приход св. Иоанна раньше назывался также Ketingen, Keiting(en), Koiting, Keiten. См. Пабст, о. с., стр. 282.

(обратно)

317

Рейневери — нынешняя дер. Reinewer в приходе Ампель. Многие эстонские названия деревень оканчиваются на -werre или -fer, может бьггь, от эст. warre — "куча камней" (по фински warra и wuor значит "гора").

Иольгезим нынешняя дер. Jalgsama к северу от St. Johannis. См. Пабст, о. с. стр. 282.

(обратно)

318

Библия, Деян. ап., 13, 51; Матф. ев., 10, 14.

(обратно)

319

"Гора и очень красивый лес" — разумеется лес на горе. Пабст (о. с., стр. 283) отождествляет это место с покрытой лесом Эббаферской горой в приходе Клейнмариен, с которой еще в XIX в. связывались кое-какие легенды и остатки культа.

Тарапита, как бог эзельцев, упоминается и ниже (ХХХ.4, 5, 6). Великий бог эстов назывался Тара или Тар (вероятно, он же у северян Тор), а Тарапита, как замечено уже Грубером (Ганзен, о. с. стр. 253), не что иное, как воззвание к богу Тару на эстонском языке: Tar, abita! или Tar, awita, то есть: "Тар,'помоги". Возможно также в форме: Таг abitaja или awitaja, что значит "Тар, помощник".

Один из священников (alter sacerdos) может быть и Генрих. Если, однако, перевести (что также возможно) "второй священник" {ср. alio sacerdote Teoderico в начале этого рассказа), то тогда это Теодерих. Из двух этих мнений мы предпочитаем первое, как более соответствующее стилю латинской фразы.

(обратно)

320

Вордегервэ — озеро Wurzjerw.

Иогентагания — из эст. jogi — "ручей" (здесь значит Эмбах) и tagane — "сзади лежащий". Это, вероятно, северная часть Унгавнии, к северу от Эмбаха.

Игетевери — ныне дер. Iggafer к северу от Sadjerw

Ветполэ — вероятно, Weddo, то есть имение Fehtenhof к югу от Iggafer..

Вазала — ныне имение Wassula к югу от Фехтенгофа.

В ПС вместо: "орошенного… виноградника" — "святою сетью уловленный".

(обратно)

321

Выражение decern milia… in milibus suis странно. Л. Арбузов (o. с., Acta Univers Latviens., XVI, стр. 170) предполагает здесь villulis, вместо milibus, имея в виду этот же термин несколькими строками выше. С другой стороны, возможно, по мнению того же автора, сближение in milibus suis с двумя местами Библии: Михей, 5, 2 и 1 кн. Самуила (1 кн. Царств), 23, 23.

В ПС пропущено: "у нас", что искажает смысл фразы в связи с дальнейшим: "ибо уже на следующий год".

"После пасхи" — т. е. после 11 апреля 1221 года.

(обратно)

322

Вместо "поэтому", в ПС нелепое "ибо".

(обратно)

323

Даслэ — Dassel между Eimbeck и Hoxter.

Бодо из Гомбурга — Бодо II фон Гомбург (близ Эймбека).

(обратно)

324

В ПС пропущено типичное для Генриха "в битвах господних".

(обратно)

325

"Радостно воротились" — шаблонная концовка у Генриха: в данном случае повода для радости не было, так как рижане добились немногого. Духовные права в Саккале и Унгавнии — ничтожное приобретение наряду с остающейся неясностью епископских прав Германна и подчеркнутой еще раз прочностью сеньериальных прав ордена. Епископ Альберт не спорит, оберегая независимость Ливонии, что между прочим и показывает, как мало действительна была оговорка епископа (о согласии рижан — XXIV.4 и примеч. 314) в глазах короля.

(обратно)

326

"Тот, кто повелевает ветрам" — Библия, Матф. ев., 8, 26; Луки ев. 8, 25. — "Солнце правды" — ibid., Малахии, 4, 2. — "Звезда моря" — ложное, но распространенное толкование древне-еврейского имени Марии — Мириам. См. Isidori Hispal., Etymolog., кн. VII, гл. 10; ср. Ганзен, о. с., стр. 258. Напоминает древний христианский гимн Фортуната (см. Ven. Fortunati carmina, III, 5 в Mon. Germ. Hist., Auct. antiqu. IV, 1, 1881, стр. 385, № 9; ср. В. Арндт, о. с., стр. 313, прим. 17), что, однако, само по себе отнюдь не свидетельствует о непосредственном заимствовании, так как посредствующим звеном мог быть, например, бревиарий. Ср. L. Arbusow, о. с., Acta Univ. Latv., XV, стр. 339.

В переводе ПС, вместо "недаром" — "незаслуженно" (!); вместо "звездой моря" — "звездой мира".

(обратно)

327

"Другой" — Всеволод Мстиславич, брат и преемник подразумеваемого в предшествующей фразе Святослава. Ср. примеч. 338. Того, что и Святослав пал в бою с татарами (ср. Никоновск. лет. II, 354; Куник в "Уч. Записках Акад. Наук по I и III Отд., т. II, стр. 774, 782, 784) Генрих не знает (Здесь, как и ниже в прим. 332 и 338, мы держимся толкования Куника-Боннеля, как единственного разносторонне обоснованного. Оно в данном случае опирается на глухое известие Никоновской летописи о гибели при Калке Мстислава Романовича "з детьми", считая Всеволода Мстиславича в числе погибших. При таком толковании сообщение Генриха оказывается вполне точным, но надо сказать, что при этом упускается из виду еще одно летописное известие, совершенно противоречащее пониманию Куника: в Лаврентьевской летописи (ПСРЛ, I, 200) под 6747/1239 г. сказано, что Ярослав Всеволодович "Смольняны урядив, князя Всеволода посади,на столе", а в Воскресенской (ibid., VII, 144) под тем же годом еще точнее: "Смольняны же урядив, и посади у них князя Всеволода Мстиславича [в рукописи Карамзина добавлено: "на столе, внука Романова Ростиславича"]. Таким образом, Всеволод Мстиславич еще жив в 1239 г. Основываясь между прочим и на этом, М. Таубе (о. с., стр. 491-492) отвергает известие Никоновской летописи ("з детьми"), как позднюю и ложную вставку, и считает годом смерти Всеволода Мстиславича не 1223, а 1239 г. Для того, чтобы хоть попытаться внести некоторую ясность в этот крайне запутанный вопрос, требовалось бы специальное исследование, которым мы здесь заниматься не можем. Поэтому, вывод наш из имеющихся данных получает лишь условную форму: если отдать предпочтение не Никоновской летописи, то придется считать, что Генрих имел ложное сведение о смерти Всеволода в битве при Калке).

(обратно)

328

Витамас ранее не упоминается.

(обратно)

329

Библия, 3 кн. Царств, 20, 7.

(обратно)

330

Это — одно из немногих мест, где привычка сглаживать недостатки правящих изменяет Генриху. Значит, оброк, поборы и повинности в пользу владетелей, а особенно меченосцев, были действительно "тяжким" и, наверное, для всех очевидным в своей тяжести бременем, если летописец завоевателей так патетически об этом говорит.

"Не тяжко иго ее". ср. Библия, Матф. ев., 23, 4; — "Иго мое благо". — ibid., 11,30. — "Верили во имя его": Библия, Иоанна ев. 17, 3; 20, 31 и 1 посл. Иоанна, 5, 13 и 20.

В ПС, вместо: "тех, что были. подданных ее", неверно: "всех противников ее". Слова "что отнимают у них разными поборами" пропущены.

(обратно)

331

Намеренно неясный рассказ. Кто это "все их противники"?

Ответ, как и часто в Хронике, помимо желания автора находим в непоследовательном конце отрывка: энергичное вмешательство меченосцев, без сомнения, и вызывалось тем, что заговор направлен был против них и их партии столько же, как против датчан. Короля боялись, несмотря на соглашение с архиепископом лундским, а на орден смотрели, как на такого же врага.

Перевод ПС содержит в этом месте грубую ошибку, совершенно искажающую мысль подлинника: вместо "против всех их противников" — "как против общего их противника".

(обратно)

332

Разумеется Всеволод (см. выше § 2 и ниже XXVI. 1). См. также прим. 338.

Опираясь на соглашение с Вальдемаром II (XXIV, XXV.1, 5), меченосцы снова заняли Оденпэ, вопреки сказанному в XX.8. Ср. Ганзен, о. с., стр. 260.

(обратно)

333

В такой форме (Litowini) в Хронике только здесь.

(обратно)

334

Эту глухую мотивировку Гильдебранд (о. с., стр. 121, примеч. 1) толкует так: "Wenn Н. hier, XXV.3, die innere Fehde betont, so meint er nur die zwischen Orden und Bevoelkerung, Niemals spricht er von der zwischen Orden und Bischof".

Едва ли можно согласиться с этим замечанием.

Что Генрих разумеет тут именно вражду ордена с епископом, для нас не подлежит никакому сомнению (ср. Введение, стр. 62), как и то, что он всегда имеет вполне определенное и неблагоприятное для ордена мнение о его разногласиях с Альбертом. Однако, говоря, и не однажды, об этих разногласия, наш автор всякий раз действительно придает своему изложению некоторую намеренную неясность, и в данном случае не столько внушает читателю мысль, формулированную Гильдебрандом, сколько избегает уточнения своей мысли.

(обратно)

335

Нынешнее имение Koltzen к северо-западу от Трейдена.

(обратно)

336

Слова апостола Петра к Иисусу. См. Библия, Матф. ев., 17, 4.

(обратно)

337

Икевальдэ — деревня между Койвой и Имерой. Старое имя ее отчасти еще и до сих пор удержалось в названии озера Ik-kul (Ik-kule — "деревня Ик"), у которого лежит Шноренгоф. Под Гроссроопом в 1529 г. упоминается деревня Ikwalden. Ср. Пабст, о. с. стр. 295; Биленштейн, о. с., стр. 69.

(обратно)

338

Наши летописи также упоминают о походе против Вендена. Ср. ПСРЛ, III, 38 (Новгородская 1) под 6730 г.: "Того же лета Гюрги князь присла брата своего Святослава новгородьчем в помощь, и идоша новгородьци с Святославомк Кеси, и придоша Литва в помощь же, и много воеваша, но города не взяша". Кесь — Венден, по латвийски Zehsis. В Троицкой (ПСРЛ, I, 216) под тем же годом еще подробнее, но с ошибкой: "Выгнаша новгородци князя Всеволода Мстиславича из Новагорода; послаша архиепископа Митрофана и посадника Иванка к великому князю Юрью Всеволодичю, и вда им сын свой князя Всеволода. Тогда князь великий Юрьи приела сын свой князя Святослава в помочь Новугороду, и идоша князи с новгородци к Неси, и придоша Литва в помочь же, и много повоеваша, а города не взяша".

В имени князя тут вновь (ср. выше прим. 259) противоречие между Хроникой и нашей летописью. Правда, Генрих не называет никакого имени, но выше (XXV.2) упоминал, что "новгородский король", во второй раз (т. е. в 1221 г.) разграбивший Ливонию, погиб "от руки татар", а под это определение брат в. кн. Юрия, Святослав, не подходит, так как он умер много позднее подразумеваемой здесь битвы при Калке. Поэтому и по другим основаниям наиболее вероятным является предположение Боннеля (Bulletin. стр. 85; Chronogr., Comment., стр. 62-63), что вождем новгородцев в этом походе был не Святослав, а Всеволод Мстиславич. О том же и о путанице в летописи Мстиславичей — Святослава и Всеволода со Святославом, братом в. кн. Юрия, и сыном последнего Всеволодом см. упоминавшуюся выше работу акад. Куника в "Уч. Записках Акад. Наук", стр. 750, 753, 754.

(обратно)

339

Библия, 5 кн. Моис. 32, 30.

(обратно)

340

Магистр вновь выступает совместно с епископом, притом в защиту купцов, несмотря на то, что именно купцы (вероятно, как корпорация) только что участвовали в заговоре против ордена. Можно думать, что тут подействовал своеобразный саботаж последнего похода меченосцев со стороны рижан, когда, как мы видели, за магистром "последовали лишь немногие".

(обратно)

341

В ПС, вместо "кадила" — "церковные сосуды"; слова "с радостью" и "и вернулся каждый в дом свой" пропущены.

(обратно)

342

То есть только то, что относилось к его духовным правам.

(обратно)

343

Область вотов (финнов), которых Генрих нигде не называет.

(обратно)

344

Ингерманландия, по эстонски Ingrima.

(обратно)

345

Вальвы (Valvi, Valvae) — наименование половцев в немецких хрониках. Арнольд Любекский (кн VI, гл. 5, § 4) отмечает, что у короля Филиппа в лагере был perditissimum hominum genus, qui Valvae dicuntur; далее (кн. VII, гл. 14, § 1), что он собрал "бесчисленное войско со всей империи, где было бесчисленное множество людей из пределов Унгарии и вспомогательные войска из наихудших людей (pessimorum), именуемых вальвы". В Chronicon Luneb. (у Eccard, Scriptor., т. I, стр. 1403) под 1221 годом: "Bi desselven Keisers Tiden vor en Here von Asia den quamen de Ruzen to Helpe Dar ward der Ruzen unde Valwengeslagen mer denn hundert dusent". Затем, на стр. 1410: "In denselben Tiden quamen de Tateren met erne creftigen Here in dat Land to Polonen, de darvore hadden vorovert Walwen, Ruzen unde mennich Lant".

Партами (парфянами) называет половцев Anonymus у Mencke, Scriptor., т. Ill, стр. 122: "Во времена того императора (Фридриха II — С. А.) некие войска, обитавшие у реки, которая называется Тау (Thau, вместо Than, то есть Танаис, Дон — С. А.), выйдя из Азии, напали на партов (Parthos); им помогали русские (Rutheni), вступили в бой с татарами и были побеждены. Пало таким образом русских и партов до ста тысяч человек" (перев. наш).

В переводе ПС, вместо "партами" (Parthi) — "партерами" — из непонятого немецкого Parther у Пабста.

(обратно)

346

Mistoslawe de Kywa — Мстислав киевский — Мстислав Романович, сын Романа Ростиславича, князя смоленского, с 1173 по 1175 г. киевского, князь смоленский; с 1214 г. занимает киевский стол. Погиб в битве при Калке.

Мстислав галицкий — Мстислав Мстиславич Удалой, сын Мстислава Ростиславича Храброго, князь торопецкий, затем новгородский, наконец галицкий. Упоминался выше, как "великий король" новгородский.

Вместо "с сорока тысячами воинов", в переводе ПС — "с 1400 человек", а у Пабста (о. с., стр. 302): "vierzehntausend" (редкая у этого переводчика ошибка).

Появление татар в земле половцев относится у Генриха к двадцать четвертому году епископства Альберта, то есть, по нашему счету, к периоду времени, примерно, от 1 марта 1222 г. до 1 марта 1223 г., а так как, кроме того, помещено у него это событие в самом начале епископского года, надо думать, что автор Хроники относил его к весне 1222 г. Дальнейшие факты первого татарского нашествия, кончая битвой при Калке, изложены в Хронике тут же, в непосредственной связи с поражением половцев, и как будто также относятся к 1222 году.

Это обстоятельство привлекло внимание комментаторов и вызвало оживленный спор, оказавшийся далеко небесполезным для решения общей задачи — уяснения и уточнения русской летописной хронологии.

Э. Боннель, автор первого исследования по сравнительной хронологии Генриха и наших летописей (Die Chronologie Heinrichs. в Bulletin de la classe histor. de PAc. de Sc. т. XI. См. выше примеч. 259), отметил в своей работе тот факт, что летописи, рассказывая о таком чрезвычайном событии, как татарское нашествие, во первых, разногласят между собою в датах, и, во вторых, противоречат хронологии Генриха, а так как, на основании многих, и большею частью объективно убедительных, сопоставлений, исследователь пришел к выводу о неизменной достоверности показаний Генриха и крайней неточности летописных дат, он склонен и в вопросе о годе битвы при Калке a priori поддерживать датировку Генриха.

Битва при Калке относится: по Лаврентьевской, Троицкой, Воскресенской, Типографской летописям и Хронографу — к 6731 году; по Ипатьевской, Новгородским 1 и 4-й, Псковской 2-й, Софийской 1-й, Тверской, летописи Авраамки, Симеоновской, Львовской и Ермолинской к 6732 г.; по Никоновской — к 6733 г. по Рогожинской — к 6734 г. по Густинской — к 6733 г., причем поражение половцев относится в ней к 6732 г.

День битвы обозначен: "мая в 30" — в Густинской; "мая в 30 на св. Еремия" — в Лаврентьевской и Тверской; "мая в 31 на св. Еремия" — в Новгор. 1-й; "мая в 31" — в Псковск. 1 и 2-й; "июня в 16 день" — в Троицкой, Никоновской, Новгор. 4-й, Софийской, Воскресенской, Авраамки, Львовской, Ермолинской и Типографской (в последней описка "июля").

Изо всех этих дат (Боннель, впрочем, опирался не на все здесь перечисленные летописи) Боннель сразу отбрасывает летние (июнь и июль), как противоречащие наиболее надежному, опирающемуся на слова очевидца, показанию Ипатьевской летописи, и, считая 31 мая ошибкой (вместо 1 мая), приходит к убеждению, что битва произошла либо в последних числах апреля, либо в самом начале мая (О значении даты 16 июня, как даты вступления Владимира Рюриковича в Киев, см. статью акад. Куника в "Ученых Записках Академии Наук по I и III Отд.", т. II, СПб., 1854, стр. 784-785 О значении даты 16 июня, как даты вступления Владимира Рюриковича в Киев, см. статью акад. Куника в "Ученых Записках Академии Наук по I и III Отд.", т. II, СПб., 1854, стр. 784-785).

Переходя к вопросу о годе битвы, Боннель добросовестно пересказывает соображения Гаммера (Hammer. Geschichte d. goldenen Horde. Pesth, 1840), относящего, ее не к 1224 году (Круг, Карамзин и др.), а к 1223 г.;. не скрывает того, что тезис Гаммера находит поддержку и в восточных источниках (Ибн-эль-Атир) и во многих русских летописях, но сам стоит на другой точке зрения: рядом цитат и сопоставлений из Хроники он доказывает, что годом битвы надо считать 1222-й, а единственно правильным хронологическим свидетельством — свидетельство Генриха.

Этот вывод вызвал возражения акад. Куника. В том же издании (Bulletin. т. XI, стр. 133-139: Voriaufige Andeutungen tiber das Jahr der Schlacht an der Kalka mit besondrer Rucksicht auf Heinrich den Letten) и более подробно в статье "О признании 1223 года временем битвы при Калке" (Уч. Записки Акад. Наук по I и III Отд., т. II, СПб., 1854, стр. 765-787) акад. Куник детально анализирует все известные данные о первом нашествии татар, привлекая и западные источники (Цезария гейстербахского, Нейбургскую хронику и др.), и свидетельства восточных писателей (Ибн-эль-Атира, Вардана, Михаила Панарета) и с безупречной убедительностью обосновывает три тезиса: 1) нападение татар на половцев не могло быть в том же году, что битва при Калке, а было месяцев на 8 ранее; 2) битва при Калке произошла в 1223 году, причем летописные даты 31 мая относятся именно к ней, а 16 июня — к моменту вступления в Киев Владимира Рюриковича; 3) Генрих, вообще весьма точный в хронологии, допустил неточность в датах, связанных с первым татарским нашествием.

Доводы акад. Куника не переубедили ярого апологета Хроники, Боннеля (см. его Chronographie, Comm., стр. 63), но объективно имеют, нам думается, исчерпывающий и решающий характер (В упоминавшейся уже работе Р. Гольцманна (Neues Archiv, XLIII Bd, 1922 г., стр. 187) мельком, но с большой решительностью утверждается, что битва при Калке "nur hier (у Генриха — С. А.) richtig zum Fruehjahr 1222 gebucht ist". За отсутствием в статье каких-либо обоснований этого категорического заявления, мы не можем судить о его значимости, но что касается приводимой автором литературы, то она, по своей неполноте, отнюдь не служит к оправданию его решительности. Совершенно противоположное суждение (о неточности этой даты у Генриха) высказывает М. ф. Таубе в недавней работе Russische u. Litauische Fuersten an der Duena zur Zeit der deutschen Eroberung Livlands (Jahrb. f. Kultur u. Geschichte d. Slaven, N. F., Bd XI, H. III-IV, 1935, стр. 492)). Вывод Куника не поколеблен и недавней работой А. Б. Салтыкова "Хронология битвы при Калке" (Ученые записки Института Истории Ранион, т. IV, Москва, 1929, стр. 5-12), где автор, пересматривая вопрос сызнова, останавливается на 31 мая 1224 г., как окончательно, по его мнению, установленной дате битвы (Небесполезно было бы подробнее остановиться на "итоговой" работе А. Б. Салтыкова, хотя бы потому, что выводы ее, хоть и с сомнением, принимаются к учету в научной литературе. (Ср. М. Таубе, о. с. стр. 492). Не имея возможности сделать это здесь, ограничимся следующими замечаниями: 1) в статье А. Б. Салтыкова использованы, за единственным исключением, только те материалы, что были известны и Кунику; 2) в пересказе и использовании Боннеля и Куника (что далеко не везде оговорено) автор допускает ряд фактических неточностей, обнаруживает незнание некоторых фактов, а отчасти и литературы; в общем же передает аргументацию противников в такой упрощенно-элементарной форме, которая местами равносильна искажению; 3) собственный вывод А. Б. Салтыкова в конечном итоге опирается на сопоставление с Ибн-эль-Атиром единственного (впрочем, и ранее уже известного) факта — записи в греческом синаксаре, сделанной в Судаке под 27 января: "в тот же день пришли впервые татары 6731 года". Ход мысли А. Б. Салтыкова следующий: у Ибн-эль-Атира сказано, что после поражения кипчаков (половцев) татары долго оставались в их земле; если взятие Судака относится к 27 января 1223 года, то термин "долго" нельзя относить к периоду времени от 27 января 1223 до 31 мая 1223 года, а следует относить ко времени от 27 янв. 1223 г. до 31 мая 1224 г., считая поэтому именно последнюю дату датой битвы при Калке.

Слабость этого силлогизма очевидна из следующего: 1) вместо слова "долго", читаемого в русском переводе Ильминского (см. у Куника в Уч. Зап. Ак. Наук по I и III отд., т. II, СПб., 1854, стр. 660), уже в переводе Тизенгаузена (Материалы по истории Золотой Орды, т. I), совершенно неосновательно заподозренном Салтыковым, читается "некоторое время", а это, по указанию акад. И. Ю. Крачковского (за которое мы ему глубоко благодарны) совершенно точно передает слово muddatan, стоящее в арабском тексте (Ibn-el-Athiri Chronicon, ed. С. J. Tornbergi XII. Upsaliae, 1853, стр. 253, 14: "wa akama at-tatar bi-ard Kifgak muddatan"); 2) если даже не настаивать на этом обстоятельстве, достаточно прочесть целиком весь соотвествующий отрывок из Ибн-эль-Атира (у Куника, ibid., стр. 660), чтобы убедиться, что слово "долго" нет необходимости относить ко времени после взятия Судака, так как оно явно относится ко всей осени и зиме предшествовавшего года, означая время от разгрома половцев до начала военных действий русскими.

Не лишено интереса то, что ultima ratio А. Б. Салтыкова (запись в синаксаре) кое-кем считалась окончательным аргументом в пользу Куника. См. Брун, Черноморье, часть II — "Материалы для истории Сугдеи" — ср. А. Б. Салтыков, о. с. стр. И, прим. 1).

Зная только тот факт, что все события первого татарского нашествия, как было сказано, собраны у Генриха в начале XXVI главы, т. е. относятся к первым месяцам 24 епископского года, можно было бы думать (Куник, о. с., стр. 775), что автор Хроники сделал это просто ради удобства изложения. Пример такой хронологической контами нации мы действительно видели выше (см. примеч. 84). Этому предположению противоречит однако другой факт: рассказывая выше в XXV.3 о походе двенадцатитысячного русского войска под Венден в конце лета 1221 года, Генрих говорит, что вождем был "король новгородский, в следующем же году убитый татарами", а это как будто уже прямо указывает на 1222 год и приводит к невыгодному для точности автора заключению о том, что и подготовка к походу русских князей ("И прошел во всей Руссии призыв..."), и самая битва сознательно включены им в один год.

В дополнение к этим соображениям акад. Куника. можно сделать такие замечания.

Выражение "в следующем году" у Генриха значит "в следующем году епископства", то есть в применении к интересующему нас месту (XXV.3): не в 23 году епископства (от марта 1221 до марта 1222 г.), а в 24-м — от марта 1222 до марта 1223 г.

При решении всего спорного вопроса теоретически представимы две возможности: первая — Генрих не знал точных (месячных) дат нападения татар на половцев и битвы при Калке, т. е. не знал, что это события двух последовательных весен. В этом случае нет никаких оснований предполагать, вместе с акад. Куником, что подготовку русских князей к походу Генрих относит к зиме 1222/1223 г. По опыту войн в Ливонии, автор Хроники мог думать, что эта подготовка закончилась уже летом 1222 г., а поход и битва произошли зимой все равно — 1222 или нач. 1223 г. Без всяких противо речий в эту схему укладываются все приводимые Генрихом факты и все они остаются в пределах 24-го года епископства.

Другая возможность: Генрих знал относительную хронологию событий, но почему-то не счел нужным точно установить ее в своем изложении. По ближайшем рассмотрении оказывается, что тут ошибка его была бы совсем невелика. Предположим, что источник его говорил о двух веснах, не называя месяцев и чисел: автору Хроники достаточно было, слушая это, иметь убеждение, что и в причерноморских степях можно воевать, как в Ливонии, уже (или еще) в феврале, чтобы с полной последовательностью отнести битву при Калке хотя бы и к тому же епископскому году, что нападение половцев (к ранней весне 1223 г.). Выражение XXV.3 "в следующем году" было бы тут целиком оправдано. Даже в том случае, если Генрих знал, что битва была в конце мая, ошибка его в тексте Хроники не превышает трех месяцев.

Как бы то ни было, впрочем: незнание тут, ошибка или небрежность, но неточность этого сообщения Хроники остается фактом и, добавим, фактом, не настолько исключительным у Генриха, чтобы стоило с таким недоверием подходить к самой возможности его, как это делает Боннель.

(обратно)

347

Альберт из Лауенбурга — см. выше XXI.1. О походе Вальдемара в 1222 г. также у Альберта фон Штаде (MGH, SS, XVI, 357).

(обратно)

348

Этот договор, таким образом, снимает лишь претензии короля на Ливонию, вообще мало реальные, но в отношении эстонских областей только подтверждает старое соглашение (XXV.1), подчеркивавшее выгоды меченосцев, а не Альберта и не уяснявшее положения епископа Германна. Что побудило Вальдемара согласиться в данном случае? Может быть, единодушие требований Альберта и магистра и обещание, данное Андреем лундским и, наконец, важность союза с ливонцами.

(обратно)

349

Во всем отрывке от начала § перевод в ПС содержит ряд неточностей. Вместо: "познакомившись там с применением (artem — еще лучше было бы "с техникой") патерэлла, которому (применению) датчане научили" — неверно: "осмотрели там каменометные машины, которые датчане подарили"; слово "все" ("стали все у них строить") пропущено; пропущено ниже: "в замке еще недостроенном"; вместо "вы знаете" — "знайте"; вместо "никак" — "никто"; слова "от наших непрерывных нападений" пропущены.

(обратно)

350

Библия, Матф. ев. 24, 2. В ПС пропущено: "по всей окружности стен".

(обратно)

351

Библия, Матф. ев. 8, 23.

(обратно)

352

До появления издания В. Арндта (MGH, SS, XXIII) это место оставалось столь же неясным в латинском тексте, как и в переводах (Ганзена, о. с., стр. 269 и Пабста, о. с. стр. 306). Затруднение вызывалось неверной пунктуацией латинского текста: вместо "[occisis... Teutonicis omnibus], qui foris erant, in castro congregantur" до В. Арндта читалось: "qui foris erant in castro", т. e. in castro включалось в предложение qui... erant.

В ПС совершенно неверно: "кои жили в замке". В дальнейшем там же пропущены слова: "Первым" (вышел к ним Мавриций); "после долгого ожидания". Вместо "связали по рукам и по ногам" — "связали и сковали".

(обратно)

353

Библия, Псал. 78, 2; 1 кн. Маккав. 7, 17. В ПС добавлены отсутствующие в подлиннике слова: "окрест Иерусалима".

(обратно)

354

Слова об убийстве священника очень неясны. Пабст (о. с., стр. 307) предполагает, что тут разумеется феллинский священник Теодерих.

(обратно)

355

Об оставлении христианства также у Альберта фон Штаде под 1224 годом (MGH, SS, XVI, 358).

(обратно)

356

В этом рассказе вскрывается наконец завуалированная Генрихом неприемлемость последних соглашений об эстонских областях для епископа и его партии: там ему предлагались только духовные права, здесь речь идет о полноте сеньериальных прав, которые до сих пор узурпировались меченосцами (с помощью датчан) в свою пользу. Орден, убедившись в невозможности действовать иначе, вынужден согласиться на условия договора 1216 г. (XX.4).

В переводе ПС тут две неточности: 1) вместо "так же сильно повредив эстам" — "причинили эстонцам такое же зло, какое эстонцы причинили братьям рыцарства" (в подлиннике нет); 2) вместо: "они (братья-рыцари) призвали людей епископа и всех тевтонов" — грубое искажение этого важного места: "епископские мужи и все немцы просили их" (братьев-рыцарей).

(обратно)

357

В ПС: "И эстонцы отступили", что формально годилось бы, как перевод латинского "et diverterunt ab eis" (у Ганзена и Пабста переведено буквально, с тою же неясностью, что в подлиннике), но по существу неверно. Мы предпочли другое из формально возможных толкований.

Г. Трусман (о. с., стр. 100), заметив, что слова reversi sunt in Livoniam повторяются тут в двух местах, счел их в первом случае лишними, "так как замок при Пале… находился не в Ливонии". Недоразумение с этой "поправкой" к изданию В. Арндта состоит у Г. Трусмана в том, мы думаем, что слова reversi sunt, имеющие и вообще и в данном месте (ср. перевод Пабста, о. с., стр. 312) два значения: 1) "повернули в Ливонию" или "пошли назад в Ливонию" и 2) "воротились в Ливонию", автор "поправки" хочет везде понимать только во втором смысле, что едва ли правильно.

(обратно)

358

Упоминается только здесь. По предположению Пабста (о. с., стр. 312) может быть областью лэттов к востоку от Трикатуи на Раузэ, притоке Аа.

(обратно)

359

Слова statim panes et sacculos et pannas suas proicientes очень неясны. Пабст, повидимому, склонен толковать их в том смысле, что люди бросили свои занятия: кто хлеб, кто денежные дела (sacculos — кошельки), кто ткани (о. с., стр. 314). Однако, речь идет ведь не только о купцах, как бы широко ни понимать этот термин, и не о рижанах вообще, а прежде всего о меченосцах и "пилигримах", для которых все перечисленное — не занятие. Мы предпочли другое, нам кажется, возможное толкование: люди так торопились, что выступили, не делая запасов и не беря с собой обоза.

(обратно)

360

Эта фраза без всякого основания сильно урезана в переводе ПС: "они-то ободрили прочих мужественно сразиться с вероломными отступниками", причем эпитет "вероломными", так же вопреки подлиннику, добавлен.

(обратно)

361

В ПС пропущено "великое множество".

(обратно)

362

В ПС пропущено: "сбоку" и "начали бой"; вместо "весьма храбро" неверно: "храбрейшие из эстонцев".

(обратно)

363

В ПС пропущено: "убивали их и на этом пути" и "пешими".

(обратно)

364

Епископ Бернгард действует в качестве заместителя отсутствующего Альберта, об отъезде которого в Германию Генрих на этот раз забыл упомянуть (о возвращении см. XXVIII.1).

(обратно)

365

В ПС пропущено "продвинули ее ко рву".

(обратно)

366

Великий князь Георгий суздальский послал брата своего Ярослава, князя переяславского, тогда княжившего в Новгороде. О походе его в Эстонию и на Колывань (Ревель) упоминают и наши летописи. Ср. ПСРЛ, III, 39 — под 6731 годом: "Приде князь Ярослав от брата и идё с всею областию к Колываню и повоева всю землю чюдьскую, а полона приведе без числа, но города не взяша, злата много взяша и придоша вси здрави".

Князь псковский — Владимир.

(обратно)

367

Разумеется Ярослав, как и ниже в этом же § под ошибочным именем "король суздальский".

(обратно)

368

Трудно сказать, действительно ли это было выполнением договора с датчанами или, как во многих других случаях, фраза Генриха есть лишь нечто в роде дипломатической мотивировки нападения (ср. такие пояснения, как "вспомнив о старых обидах" и т. п.). О первом, пожалуй, говорит упоминаемое ниже возвращение свободы осажденным гариэнцам, может быть, как датским подданным (Гариэн признавался датской областью — ср. XXIII.10). Как бы то ни было, несомненно и то, что объединение местных сил в борьбе против христиан не могло не иметь последствием известной солидарности между собою разноплеменных "завоевателей".

(обратно)

369

Эстонское waip, или waib, фин. waippa — "грубый платок, суровое покрывало" и т. п.; по латвийски weeplis — "покрывало". В актах встречается wepa (Курляндия) и vepa (Ревель). Слово, повидимому, северного происхождения, по шведски vepa. См. Пабст, о. с., стр. 323.

(обратно)

370

Библия, 2 кн. Царств, 1, 21-22. В ПС, вместо "королей", почему-то "короля".

Акад. Куник (Уч. Записки, о. с., стр. 776-777) сопоставляет это известие о пребывании в Риге послов "русских королей" в январе 1224 г. с сообщением, заключающим рассказ о татарском нашествии в XXV.1, где в несомненной причинной связи с поражением на Калке говорится также о прибытии русских послов в Ригу (Акад. Куник в одном месте (Уч. Зап., о. с., стр. 325, прим. 1) высказывает предположение, что это было "по Генриху, скорее под конец лета 1222, чем зимою 1222-1223"; в другом (ibid., стр. 776, прим. 28): "стало быть, не в 1222 году, а уже в 1223 (по нашему январскому летосчислению)". Оба эти противоречивые предположения одинаково непонятны и не кажутся нам ни необходимыми, ни единственно возможными). По мнению акад. Куника, посольства, упомянутые под 1222 годом, можно было бы считать фактом, поскольку готовясь к походу на татар, русские князья действительно должны были позаботиться и о безопасности тыла. Однако, от кого же могли быть эти посольства до битвы при Калке? Смоленский и полоцкий князья, судя по Генриху, и так были в мирных отношениях с Ригой, а Новгород и Псков заключили с ней мир лишь после взятия Дорпата в конце 1224 г. до того же оставались все время враждебны.

После поражения при Калке прибытие мирных посольств даже от Смоленска и Полоцка совершенно понятно: Владимир Рюрикович занял киевский стол, другие князья выбыли, павши в бою — возобновление договора было естественно. Таким образом, русские посольства должны были быть в Риге осенью 1223 года, но если это так, то спрашивается, что за послы русские, от кого и зачем оказываются по Генриху в Риге и в конце 1222 г. и к январю 1224 г.?

Акад. Куник склонен думать, что эти два упоминания Хроники (XXV.1 и здесь) относятся к одному и тому же факту — к появлению в Риге русских посольств после битвы при Калке, а то обстоятельство, что послы находятся в Риге еще в январе 1224 г., считает косвенным доказательством в пользу 1223 года, как года битвы.

(обратно)

371

Вальдемар II захватил за-эльбские области, прибавив к своему прежнему титулу (короля Дании и герцога Ютландии) наименования короля славов и государя северо-эльбской земли (regis Slavorum et domini Nordalbingiae). Вместе с этим он, после упорного сопротивления, подчинил себе графов Шверинских: в 1214 году графы братья Гунцелин и Генрих присягнули ему на верность (Арнольд Любекск., кн. VII, гл. 13). После смерти брата граф Генрих отказался от соблюдения обязательства, и король, отняв у него почти все владения, отдал половину графства своему побочному сыну Николаю, впоследствии герцогу Галландии. Тогда Генрих, доведенный до крайности, решился на смелый шаг: неожиданно захватив Вальдемара in propria terra короля, in papilione propria, увез его и сына его Вальдемара пленниками в замок Данненберг (у Альберта фон Штаде под 1223 г.; также: Contin. Sax. Gramm. у Benzel. Mon. Sueo-Goth). Было это б мая 1223 г. Король оставался в плену более двух лет, несмотря на попытки императора Фридриха II вытребовать пленника себе и старания папы освободить его. Только 21 декабря 1225 года Вальдемар был отпущен Генрихом, получившим большой выкуп, заложников и обещание не вредить его стране. Ср. примеч. Грубера у Ганзена (о. с., стр. 282-283); также Usinger. Deutschdaen. Geschichte, стр. 297.

(обратно)

372

Это последнее соглашение в своем дипломатическом и правовом оформлении отражает решительный перевес епископской партии. Три акта, фиксирующие раздел (Бунге, о. с. №№ 61, 62, 63) — епископские акты. В них епископы производят раздел Эстонии между собою (одна треть Альберту и две трети Германну), а не в виде договора с меченосцами. Орден занимает явно второе место: ему, так сказать, лишь во вторую очередь, выделяется половина доли Германна, но с ограниченными правами.

Существо соглашения следующим образом выражено в упомянутых документах.

В акте епископа Альберта от 22 июля 1224 г. (Бунге, о. с., № 61) о назначении Германна епископом Леалэ сказано: "А так как замок Леалэ давно уже был разрушен язычниками с Эзеля, и он (Германн — С. А.), вследствие беспокойств, ими причинявшихся, и некоторых других препятствий, не мог иметь резиденции у моря, мы назначили ему границы епископата во внутренних областях, чтобы он мог избрать себе там более безопасное место, а именно: землю Саккелэ, Нормигундэ, Мокэ, землю Угенойс, Соболиц, Вайгелэ со всем, к ним относящимся".

Германн в грамоте от 23 июля 1224 г (ibid., № 62) говорит о меченосцах: такое заключили мы соглашение, чтобы, значит, они (меченосцы — С. А.) держали от нас и наших преемников около половины территории нашего епископата, на правах вечного владения со светской юрисдикцией, с церквами, десятинами и всяким мирским доходом, а именно землю Саккелэ, Нормигундэ, Мокэ с прилежащими и половину земли Вайгелэ, при сохранении за нами всех духовных прав".

Таким образом, Германн уступает рыцарям три с половиной области из шести, назначенных ему актом епископа Альберта. В то же время меченосцы оказываются в вассальной зависимости от него ("держали от нас"), о чем Хроника умалчивает (ср. об Альберте выше — VI.6 и XI.3).

Еще более отчетливо звучит это в акте епископа Альберта от 24 июля 1224 г. (ibid., № 63): "...Постановление об Эстонии, некогда сделанное нами и покойным Теодерихом, достопочтенным епископом, по совету благоразумных людей, ныне, по желанию и с согласия господина Германна, брата нашего, преемника вышесказанного епископа Теодериха, а также нашего капитула, братьев рыцарства христова, пилигримов и граждан рижских, мы решили возобновить и уточнить следующим образом: так как Ливония, и по своему положению, и в силу случайных военных причин сравнительно бедна прилежащими (adiacentibus) землями, а по слову апостола, никто не обязан быть воином на свой счет, то рижская церковь за труды, издержки, убытки и кровь, которую она отдала ради обращения Эстонии и отдаст позднее, будет владеть со всей духовной и светской юрисдикцией полностью и свободно следующими землями: Зонтакелэ, Леалэ, Ганелэ (Hanhele), Корцэ (Corze, Cotze), Ротелевик и прочими поморскими, согласно длине и ширине их границ. Затем, границы епископата господина Германна будут таковы: Угенойс, Вайгелэ, Соболиц, Саккелэ, Нурмигундэ, Моккэ со всеми, к ним относящимися, а из этих земель магистр и братья рыцарства будут держать из руки его и любого из его преемников половину с церквами, десятинами и всяким мирским доходом, оказывая за то должное епископу своему послушание и повиновение". (переводы наши).

Слова подлинника "in sorte pro parte sua receperunt" вполне допускают, по нашему мнению, предлагаемый нами перевод, отнюдь не требуя введения термина "по жребию" ("in der Loosung" ср. Пабст, о. с., стр. 327 и прим. 3), тем более, что о жребии вовсе не упоминается в цитированных актах.

Семь килегунд и составляли все Поморье (Вик). Килегунда, также kiligunda древне-эст. и древне-курл. слово, значит область, ныне по эстонски kihlakond, kihhelkund, kihhelkond употребляется в смысле "приход". Ср. Пабст, о. с. стр. 327.

(обратно)

373

Радость новых епископских подданных очень выразительна при сопоставлении с несколько раз отмечавшимся выше недовольством населения властью меченосцев.

"Нападения датчан", как причина невзноса податей, сомнительный мотив. В последний раз о датчанах на Поморье говорилось в XXV.5; потом область приняла участие в восстании, а о нападениях датчан ничего неизвестно.

(обратно)

374

"Женщине родящей" — Библия, Иоанна ев. 16, 21; Исаии, 26, 17.

"Подстерегает дракон" — ibid. Апокалипсис, 12, 4; 13.

"Бегемот, что поглощая реку..." ibid. Иова, 40, 10 и 18.

(обратно)

375

Это место до сих пор остается неясным. Кому из названных лиц принадлежат ниже приводимые автором слова? Сколько лиц в действительности нужно тут иметь в виду: три, два или одно? Что значит здесь слово dux? Эти вопросы разными комментаторами решались по разному. По словам Ног. Готфр. Арндта (см. его примечание у Ганзена, о. с., стр. 286), позднейшие ливонские хроники, дающие сокращение Генриха, все понимают слово dux, как герцог. Между тем Грубер (ibid.), ссылаясь на то, что ни в нижней Германии, ни в странах севера в это время не было герцогов с именами Фридрих и Фредегельм, считает dux прозвищем и пишет Dux (Hertoge), что повторяет за ним и Ганзен.

Ганзен (ibid., стр. 286-287) считает, что слова "вождь Фридрих и" (Fridericus dux et) следует вычеркнуть, как ошибочное удвоение слов "вождь Фредегельм" (Fredehelmus dux), и думает, что тут мы имеем дело не с тремя (Фридрих, Фредегельм и судья) и не с двумя лицами, а всего с одним — Фредегельм, он же — судья.

Пабст констатирует неясность авторства нижеследующей речи, не решается вычеркнуть "Фридрих" и признает возможность двоякого понимания слов "судья пилигримов": 1) как приложения к имени Фредегельма (всего два лица — Фридрих и Фредегельм-судья) и 2) как обозначения третьего, не названного по имени лица. Судя по интерпункции в издании В. Арндта (о. с., стр. 324), лучшая рукопись Хроники (а, может быть, редактор издания) предполагает тут три разных лица.

Ганзен (о. с., стр. 413-416) указывает в трех актах 1224 года в числе свидетелей Fretehelmus de Poch и отождествляет его с Фредегельмом Хроники; в двух актах из числа тех же трех он находит Lutbertus de Northorpe, advocatus peregrinorum, что противоречит его собственной концепции, но вполне удовлетворяет Пабста. Последний, кроме названных Ганзеном, отмечает в тех же документах в числе пилигримов Theodoricus de Escerde и думает, что Fredericus Хроники и есть этот Theodoricus.

(обратно)

376

Слова "взберется на вал" в переводе ПС пропущены.

(обратно)

377

Отсюда следует, что и самого епископа Альберта и других братьев его, Энгельберта, Ротмара, Германна и Теодериха (Дитриха) следует относить к роду фон Аппельдерн. К Буксгевденам Альберта начинают причислять лишь с XV века.

Упоминаемый здесь Иоанн не может быть тождественным с Iohannes de Bekeshovede, числящимся в ряду свидетелей в трех актах от июля 1224 г. (Ганзен, о. с. стр. 413-415), так как последний не называется братом Альберта, хотя о Ротмаре там же говорится "Rotmarus, germanus noster. Пабст указывает, что в одном акте 1202 года упоминаются Иоанн фон Апельдерло и Иоанн фон Беккесговедэ, как два разных лица.

Деревня Бексгёведэ и местечко Апелер (без сомнения, то же, что в старину Апельдерен и Апельдерло) лежат вблизи друг от друга, к югу от Бремергафена. Ср. примечания Грубера и Ганзена (со ссылками на Йог. Готфр. Арндта) у Ганзена, о. с. стр. 67-69, прим. а, стр. 288-289 и 413-415; также Пабст, о. с., стр. 333-334.

(обратно)

378

Библия, 2 Коринф. 12, 2.

(обратно)

379

В нашей летописи (ПСРЛ, III, 39) под 6732 годом: "Того же лета убиша князя Вячка немци в Гюргеве, а город взяша". Альберт фон Штаде упоминает об этом под 1224 г.

(обратно)

380

В ПС пропущено "своим господином", а вместо "его господам" переведено: "его господину".

(обратно)

381

Библия, Псал., 105, 1; 1 кн. Маккав. 4, 24.

(обратно)

382

Энгельберт из Тизенгаузена упоминается в числе свидетелей, как пилигрим и рыцарь, в ряде актов (Бунге, о. с., №№ 61, 62, 63, 70 и др.). Упоминание в Хронике — первое известие о роде Тизенгаузенов. Самое имя это, вероятно, происходит от наименования деревни в окрестностях Локкума.

Слова "et Theodericum, fratrem suum" можно перевести и "и Теодериха, брата его", понимая в этом случае — брата не Германна, а Энгельберта. Если бы Генрих был более строг в латинском стиле, всякие сомнения в этом роде (ср. Ганзен, о. с., стр. 290-291 и Пабст, о. с., стр. 337) решались бы в пользу нашего перевода.

Иоанн из Долэн упоминается, как вассал епископа Альберта, в актах того времени (Бунге, о. с., I, №№ 61 и 70). О Герлахе фон Долэн см. выше прим. 154. По этому имени назван замок Долэн или Далэн. Ср. Бунге, ibid., №№ 15, 18, 38; Пабст, о. с., стр. 337

(обратно)

383

Итак, еще в 1224 г. дань жителей Толовы Пскову (см. выше XI.7, XVIII.3, XX.5) не только остается фактом, но признается и юридически, хотя уже о 1208 годе в Хронике (XII.6) было сказано: "уже вся Ливония окрещена была и Лэтигаллия", что в терминологии Генриха должно было бы означать и политическое подчинение. См. выше прим. 103.

Впервые на это важное обстоятельство обратил внимание Боннель в статье Die Begrundung der romisch-deutschen Herrschaft in Livland в "Inland" за 1853 г., стр. 717. А. ф. Рихтер в Geschichte der deutschen Ostseeprovinzen (I, Riga, 1857, стр. 148, прим. 58), возражая Боннелю, упускал из виду самое существенное — известие Хроники в XXVIII.9 (здесь нами комментируемое). О сборе псковичами той же дани в 80 гг. XIII в. говорит следующее место в 1 Псковской летописи (ПСРЛ, IV, стр. 183): "В лето 6792. Бысть знамение в луне, декабря 24, в день недельный; по двою неделю, генваря, погибохом, в 12, избиша немцы псковичь на дани у Алысту, 40 мужь. Яко же древнии хронографи глаголют, яко знамение несть на добро, но на зло присно является". О том же во 2 Псковской лет. (ПСРЛ, V, 10): "В лето 6792, генваря 2, избиша немцы псковских данщиков, 40 мужь у Волысту". Упоминаемый тут Алыст, несомненно — Aliste, в округе Адзелэ, в восточной части Толовы. Ср. Ф. Кейсслер, Окончание… стр. 52 — 53 и карта. Об этом избиении псковичей немцами есть сведения и в немецких источниках. Ф. Кейсслер (ibid, стр. 52 и прим. 116) приводит выдержки из двух сохранившихся в Любекском архиве документов, где между прочим говорится, что "в 1288 г. от рождества христова было отнято у немецких купцов около 20 000 мелких меховых шкурок, и то сделали псковичи в отмщение за убитых, которых брат Отто Пашедах, вместе с людьми из Розиты, умертвил в земле Адзелэ". Боннель (Chronogr., стр. 87, Commentar. стр. 124) и Пабст (о. с., стр. 189) считают твердо установленным фактом, что еще в 80 гг. XIII века дань псковичам платилась жителями Толовы. О более позднем времени судить трудно за отсутствием документальных данных.

Раздел Толовы между епископом и орденом совершенно ясно характеризован в Хронике, но, по мнению Г. Лаакманна (о. с. стр. 62-64, 78 и 83 и специально 87), идущему в разрез общепринятому пониманию, раздел этот состоял не в том, что епископ уступил меченосцам треть области, подчинившейся ему еще в 1214 г., а как раз в обратном. Историческую судьбу Толовы и Лэтгаллии, как мы уже отмечали (см. прим. 157), Г Лаакманн рисует по своему. Он полагает, что уже осенью 1208 г. заключен был союз между лэттами области р. Аа и меченосцами, послуживший последним опорой в борьбе с эстами. Таким образом, в 1214 г. епископу подчинилась не вся Лэтгаллия, а только часть ее, тогда как с 1208 г. будто бы вся область р. Аа выше Вендена (до Зедды на севере) и земля Адзелэ были в сфере влияния ордена. До 1224 г. не епископ отказывал ордену в его доле, а орден — епископу, ссылаясь на то, что Лэтгаллия не завоевана, а присоединена путем добровольного союза.

Эта конъектура, имея весьма слабое основание, не кажется нам ни необходимой, ни убедительной. Нельзя, однако, не отметить, что и с точки зрения Г Лаакманна договор 1224 г. свидетельствует о полном поражении ордена.

(обратно)

384

В ПС ошибочно: "летты".

Библия, 1 кн. Маккав. 1, 3.

(обратно)

385

См. выше примеч. 2.

(обратно)

386

Библия, Иова, 11, 19.

(обратно)

387

Оставшимся народом" — Библия Исаии, 11, 11; 28, 5. "Мир и безопасность" — ibid., 1 Фесалоник., 5, 3; "И успокоился народ" — ibid., 1 Царств, 7, 2.

(обратно)

388

Вильгельм, епископ моденский, позднее, с 1244 г. епископ сабинский и кардинал, не раз бывал легатом папского престола в странах севера. О посылке его в Ливонию говорит булла Гонория III от 31 декабря 1223 г. (Бунге, о. с., № 69). О деятельности его — у Альберика под 1228 г. читаем (перев. наш): "Епископ моденский Гвиллельм, посланный легатом от папы, умом и мудростью своей, а не силой привлек к вере многих язычников в Пруции (Prucia), которая находится за Польшей и за Померанией, и в значительной части изучил их язык. Сверх того, употребив великие усилия, он перевел на тот варварский язык начатки грамматического учения, то есть Доната".

О нем же см. Ughelli. Italia Sacra, I, стр. 172 и II, стр, t20. Ср. также Strehlke. Regesten Wilhelms von Modena в Scriptores rerum Pruss., II, стр. 119.

(обратно)

389

Пять епископий: рижская, семигалльская или селонская, ревельская-гариэнская, вирландская-ервенская и дорпатская.

(обратно)

390

В издании Ганзена (о. с., стр. 294) и в переводе Пабста (о. с., стр. 343) — вместо "ливов и литовцев" — "ливов и лэттов". Перевод ПС, разумеется, следует Пабсту.

(обратно)

391

В актах: Vittesile, Viltesile, Vidersele. Ныне — имение Idsel, севернее Лодцигера. Ср. Пабст, о. с., стр. 343.

(обратно)

392

Библия, Луки ев., 8, 14.

(обратно)

393

В ПС ошибочно: "которые были им радостно приняты".

(обратно)

394

В ПС неверно: "и просили его, чтобы он защитил их земли и провинции". (пропущено: "отдавая под его власть".)

(обратно)

395

В этом месте и ниже (ср. выше XIX.3) латинский текст играет словами laetus (радостный), laetitia (радость) и Letti (лэтты). Эта игра слов переводу не поддается.

(обратно)

396

В ПС неверно: "приняли все военные тревоги христианской верности" (!).

(обратно)

397

Неоднократное повторение здесь этого мотива (о тяжком бремени, наложенном меченосцами на местное население) еще раз подтверждает уже высказанную нами выше мысль, что жестокость рыцарской власти была очевидна и казалась чрезмерной даже людям того же общественного слоя.

(обратно)

398

О посещении русских легат написал в Рим, результатом чего была булла Гонория III 1227 года ко "всем королям Руссии", где сказано: "Радуемся во господе тому, что, как мы слышали, послы ваши, отправленные к достопочтенному брату нашему, епископу моденскому, легату апостольского престола от нас, смиренно просили его лично посетить ваши области; так как вы, стремясь получить целительное наставление здравого учения, готовы совершенно отречься ото всех заблуждений, в которые впали за отсутствием проповедников и за которые разгневался на вас господь, позволив, чтобы вы много раз и до сих пор подвергались мучениям и в будущем подверглись еще большим, если от бездорожья заблуждений не поспешите на путь истины: чем дольше будете вы упорствовать в заблуждении, тем более упорных трудностей должны вы бояться, ибо, если не гневается господь в иные дни, то тех, кто пренебрегает обращением, в конце концов поразит меч его отмщения. Желая поэтому получить от вас уведомление, хотите ли вы иметь легата от римской церкви, чтобы, услышав его целительные наставления, воспринять истину католической веры, без коей никто не спасается, просим всех вас funiversitatem vestram), убеждаем и усердно увещеваем сообщить нам желание ваше письменно и через верных послов. Между тем, твердо соблюдая мир с христианами Ливонии и Эстонии, не препятствуйте успехам веры христианской, чтобы не подвергнуться гневу божьему и апостольского престола, который легко может, когда пожелает, покарать вас, а лучше, с божьей помощью, истинным повиновением и послушанием любви и преданности заслужите милость и благосклонность обоих. Дано в Латеране за 16 дней до календ февраля, понтификата нашего в год 11-й". Текст — см. Ганзен, о. с., стр. 394-395 (из Raynaldi Annales eccles., т. XIII, стр. 337). Также в Histor. Russiae Monimenta, I, 20, № 21. Перев. наш.

(обратно)

399

Бурхард из Ольденбурга в июле 1224 года упоминается, как вассал рижской церкви (vassalli ecclesiae: comes Burchardus de Kukunois — Бунге, о. с., № 61 и сл.). Уже 20 апреля 1226 г. (ibid., № 84), вместо него, ленником в Кукенойсе видим другое лицо(Дитриха — Theodoricus de Cokenoys).

(обратно)

400

В ПС ошибочно: "первого… епископа".

(обратно)

401

В ПС пропущено — "недолжными поборами".

(обратно)

402

Легат действовал угрозой отлучения от церкви, а частью и применил его. В его грамоте от 23 мая 1226 г. к горожанам Риги (Бунге, о. с. № 88) между прочим сказано: "Иоанну же из Долэн не оказываем никакой милости. потому, во первых, что, когда мы были легатом Вирландии, а ею мирно владели датчане, он, нас не спросясь, силою и изменнически занял эту землю в обиду богу и рижской церкви, с позором и бесчестьем для нас; во вторых, когда мы простили его и ради доброго мира приняли ту землю в руку и под защиту римской церкви с общего согласия датчан и тевтонов, он взяп один замок той земли вопреки отлучению, наложенному нами на это" (перев. наш).

Отсюда видно, что виновником захвата (впрочем, может быть, и не единственным) был Иоанн из Долэн.

(обратно)

403

Ламберт, епископ семигалльский в 1225-1229 гг. преемник Бернгарда (1217 — 30 апреля 1224). См. Gams, о. с., стр. 311.

(обратно)

404

По предположению Пабста (о. с., стр. 350), может быть тождественно с бургом Agnileti (?). См. Бунге, о. с., № 145. Aggo по эстонски значит "куст", linde, эст. lin — "город, бург".

(обратно)

405

Слово Тарванпэ состоит из эстонского ра — "голова" и древне-эст. tarwas (олень? зубр?). Приход св. Екатерины прежде назывался Torvestavara, Teristevere, Tristfer, вероятно, по имени находившейся поблизости деревни Tirastwerre (-werre, -fer — от эст. warre — "куча камня"; фин. waara, wuori значит "гора"). Ср. Пабст, о. с. стр. 282 и 350-351.

(обратно)

406

Область Табеллина — самая южная часть Вирланда.

(обратно)

407

Раз Поморье (Maritima) состоит из семи килегунд, то имя "Поморье" (Maritima) у какой-то одной килегунды странно. Пабст (о. с. стр. 351) думает, что здесь можно разуметь либо Роталию в узком смысле (северный Вик), либо, в качестве более смелого предположения, позднейший приход Merjama, ранее называвшийся Meriema, Marjema, Marjama, на границе Варболы.

(обратно)

408

"Другой священник" — может быть, сам Генрих, как выше в XXIV.1 и сл.

(обратно)

409

Майанпатэ, как бург (замок), упоминается ниже в ХХХ.3. В старину в приходе св. Михаила была деревня Maipe. См. Пабст, о. с., стр. 352.

Паэгаллэ — неизвестно.

(обратно)

410

Судя по современным актам, епископы, участвовавшие на соборе, были: Альберт, Ламберт и Весцелин. Германна в то время в Ливонии не было. "Постановления Иннокентия" — решения Латеранского собора.

О соборе в Риге ср. Strehlke. Regesten Script, rer. Pruss. стр. 121-122.

(обратно)

411

О действиях легата в Риге за 1226 г. см. у Бунге, о. с., №№ 78-83, 85. Кое о чем немаловажном Генрих умалчивает. Гонорий III писал 19 ноября 1225 г. Вильгельму, что в вопросе об учреждении архиепископии ливонской он может поступить по собственному усмотрению.

Альберт, однако, архиепископом не стал. Лишь когда второй преемник его, Альберт II, прежде архиепископ Армага в Ирландии, потом архиепископ Пруссии, Ливонии, Эстонии, Семигаллии и Курляндии, с 1253 г. занял рижскую кафедру, она, вместе с тем, стала архиепископией, что и было утверждено Иннокентием IV и Александром IV. Ср. Toll und Bunge. Esth- und Livlaendische Brieflade. Reval, 1857, 1в, 135; Штрельке. Германнф. Вартберге, стр. 18, прим. 1.

Гораздо большего успеха добились епископы Альберт и Германн у короля германского Генриха. Обратившись к королю, Германн был б ноября 1225 г. признан имперским графом, а его епископия, как имперский лен, 1 декабря превращена была в особую марку. Из епископии Альберта в областях ливов, лэттов, Леалэ и викских областей также образована была отдельная марка (Бунге, о. с., №№ 64, 67, 68, 129).

В мае 1226 года император Фридрих утвердил за меченосцами их владения, как держание от ливонского и леальского епископов (ibid., № 90).

(обратно)

412

Ср. Vergilii Aeneis, I, 203. Как и другие стихи у Генриха, мы переводим этот элегический дистих размером подлинника, пытаясь сохранить и типичную для средневекового стиха рифму в пентаметре (versus leoninus).

У Ганзена и Пабста стихи переведены вольным размером.

(обратно)

413

Об интерполяции, имеющейся здесь в некоторых рукописях, см. выше примеч. 2.

(обратно)

414

Библия, Иоанна ев. 20, 30 и 31.

(обратно)

415

Ср. Арнольд Любекский, V, 30 (MGH, SS, XXI, 211).

(обратно)

416

Библия, Псал. 72, 28 и 118, 45.

(обратно)

417

Библия, 1 посл. Иоанна, 1, 1 и у Петра Дюсбургского.

Напоминает также отрывок из Сульпиция Севера: "частью узнали мы от него, самого (Мартина), насколько можно было спросить его, частью от тех, кто присутствовал или писал". Ср. Ганзен, о. с., И, стр. XI; L. Arbusow, о. с., Acta Univers. Latv., XV, стр. 337.

(обратно)

418

Весь этот отрывок XXIX.9 написан был, вне всякого сомнения, как заключение Хроники. Следующая XXX глава написана позднее, как дополнение.

У В. Арндта (о. с., стр. 329) год в начале XXX главы дан ошибочно 1227, вместо 1226. Так и в школьном Okt. Ausgabe, стр. 215. Отмечено у Р. Гольцманна, о. с., стр. 185, примеч. 2.

(обратно)

419

Он стоял в Динамюндэ от 28 апреля до 23 мая, а 6 июля был в Висби. Ср. В. Арндт, о. с., стр. 329, примеч. 50.

(обратно)

420

Библия, 2 Коринф., 6, 15.

(обратно)

421

Библия, Матф. ев., 13, 45 и сл.

(обратно)

422

Кем был нарушен мир? В подлиннике совершенно неясно. Может быть, датчанами, поскольку уже с 21 декабря 1225 года Вальдемар II освободился из плена и снова начал военные действия против своих соседей в Германии? С другой стороны, сказанное нами выше (примеч. 402) об Иоанне из Долэн, захватившем замок в датских владениях, позволяло бы предположить, что именно им (т. е. немцами) и был нарушен мир. Ответить на эти вопросы категорически — трудно.

(обратно)

423

В ПС, вместо "Слуги магистра преследовали их" — "они преследовали слуг". Вместо "свирепых эзельцев" (sevitiam Osilianorum) — "против озилийца Тобена" (?!): таким удивительным образом переводчик понял выражение у Пабста: "wider der Osilier Toben".

(обратно)

424

Библия, Иова, 38, 30.

(обратно)

425

Здесь — отнюдь не р. Эмбах (ср. выше примеч. 173), а, очевидно, р. Пернау, которая в актах также встречается с именем Emajdggi, что, примерно, и значит "ручей-мать". Отсюда и город Neu-Pernau в старину назывался Embeck. Ср. Пабст, о. с., стр. 359.

(обратно)

426

Замок (бург) Монэ — на острове Моон, считаемом в Хронике за одно с о. Эзелем, сохранился до сих пор (см. Пабст, о. с., стр. 360). Ганзен, опираясь на то, что Генрих, лично участвовавший в походе, ни словом не упоминает о переходе через Малый Зунд, считает возможным, что в XIII веке о. Моон еще не отделялся от Эзеля проливом (о. с., стр. 304-306). Соображения его, не лишенные изобретательности, оказываются совершенно бесполезными уже потому, что ливонскому войску вовсе не было надобности переходить через М. Зунд, чтобы попасть на о. Моон. Нельзя, впрочем, не упомянуть мнение Joh. Wilh. Ludw. v. Luce (Progr. Das Schloss Mone auf Oesel. Riga, 1811, 4), утверждавшего, что замок Монэ был именно на Эзеле, хотя, в противоположность о. Моону, никаких следов такого замка ныне там нет.

Пабст удивляется продолжительности похода ("am neunten Tage" — "freilich war's eine ungemein lange Reise"). Нам кажется, что при этом забывается не только расстояние (по прямой линии, какой войско, разумеется, едва ли придерживалось, от устья Пернау до замка — не менее 50 км.), но и сравнительная численность войска и громоздкость обоза.

(обратно)

427

Библия, Притчи Солом. 21, 30.

(обратно)

428

В ПС неверно: "и храбрейшие из них заставили осажденных к (sic!) отступлению". Дальше, вместо "сбит" — "встречен".

(обратно)

429

Отмеченная фраза в латинском тексте звучит свойственным Генриху плохим гекзаметром.

(обратно)

430

"Крики торжества и счастья" — Библия, Псал. 117, 15. "Вопль в Раме" — ibid., Иерем., 31, 15; Матфея ев. 2, 18.

(обратно)

431

В подлиннике — элегический дистих с рифмой в пентаметре.

(обратно)

432

Вальдия — замок близ Вольдэ. Следы его, как и некоторых других на Эзеле, сохранились доныне. См. Пабст, о. с., стр. 363.

(обратно)

433

В ПС пропущено: "вследствие. народа".

(обратно)

434

Вопреки Ганзену (о. с., стр. 309) и Пабсту (о. с., стр. 364), мы предпочитаем отнести слова cum gaudio et devotione не к епископу, а к крестимому. В ПС вовсе неверно: "которых первых… епископ..."

(обратно)

435

Пентаметр в подлиннике.

(обратно)

436

Если бы слова "Так, так. язычников" в подлиннике походили на гекзаметр, то со следующими затем тремя стихами они образовали бы два элегических дистиха. В нынешнем виде текста мы имеем: 1) пентаметр, 2) гекзаметр и 3) пентаметр.

(обратно)

437

В ПС пропущено: "освободили… победой" и ниже: "быстро и кротко".

(обратно)

438

В подлиннике элегический дистих с рифмой в пентаметре.

(обратно)

Оглавление

ПРЕДИСЛОВИЕ

ВВЕДЕНИЕ

ХРОНИКА ЛИВОНИИ

  КНИГА ПЕРВАЯ О первом епископе Мейнарде

  КНИГА ВТОРАЯ О втором епископе Бертольде

  КНИГА ТРЕТЬЯ О епископе Альберте

  Конец книги третьей о Ливонии. Начало книги четвертой об Эстонии.

Карта

*** Примечания ***