Город ночных контрабасов [Гавура Виктор] (fb2) читать онлайн

Annotation

Это 3-я книга трилогии «Пройти под радугой». События происходят на Украине во время Русско-Украинской войны. В центре повествования судьба Андрея, известного читателям по двум первым книгам романа. Талантливый врач, профессор, оказавшись во время боевых действий под Черниговом, он становится очевидцем чудовищного варварства братоубийственной войны между двумя славянскими народами. Глядя на вырвавшуюся наружу звериную кровожадность людей, Андрей приходит к выводу, что долг разумного человека отстаивать право владеть собственной душой, чтобы оставаться человеком, чтобы сказать миру: «Да, мы такие, среди нас много разных людей: хороших и плохих, непохожих, мы говорим на разных языках, ‒ и мы имеем право на жизнь. В отличие от нелюдей, что норовят переделать всех под свой шаблон».

Город ночных контрабасов

notes

1

2

3

4

Город ночных контрабасов

Глава 1

Сосновый лес высился на пригорке.

Вечнозеленый, он возвышался над плоской, заливной поймой Десны. Лес называли Татарским. Согласно преданию, здесь прятались татары хана Батыя, перед тем как напасть на Чернигов. В этом лесу, не разжигая костров, они жрали сырую конину и делали все остальное, что рифмуется со словом «жрали». Пуская слюни, глядели на сверкавшие в лучах заката золотые купола церквей Чернигова, представляя, как будут сдирать золотые крыши с домов русских богов, и насиловать белых женщин, а после этого, распаривать им животы.

Теперь татары наши братья, роднее русских. А ведь это они, недавно врывались в славянские города, насиловали наших женщин, а потом вспаривали им животы. Зачем? Возможно, дорожили своим татарским семенем, то ли были просто звери, то есть татары. Изменился ли их образ мышления, если таковой у них имеет место быть, или остался прежним? Глядя на Татарский лес, размышлял над этим, совсем не занимавшим его вопросом Андрей. Теперь он жил в селе Анисов, с окраины которого видны те самые золотые купола церквей Чернигова.

Черниговская область всегда представлялась ему глухим, забитым краем, каким он был со времен монголо-татарского нашествия и кончая сегодняшним днем. Одна из самых больших, неплодородных и малонаселенных областей, ‒ задворки Украины. Постоянными спутниками жителей Анисова извечно были голод и нищета. Крестьяне пользовались небольшими малоурожайными участками песчаных земель, на которых выращивали рожь, овес и просо. В неурожай 1833 все население села голодало. Спасаясь от голодной смерти, многие бедняки уходили в отдаленные места на заработки или переселялись на юг Украины.

Часть жителей Анисова ходили на поденные работы в Чернигов. Крестьяне села занимались промыслами: изготовляли из лозы корзины, разные поделки из дерева, и продавали их на рынках Чернигова. Тяжелые условия жизни приводили к частым заболеваниям туберкулезом, тифом, трахомой и всеми остальными болезнями. Из-за отсутствия врача, крестьяне пользовались услугами знахарок, а чаще, заниматься самолечением. Не лучше обстояло дело и с народным образованием. Первая школа с трехлетним сроком обучения была открыта в Анисове земством в 80-х годах XIX в.

Белые ландыши окаймляли лес у подножья возвышенности, в официальных документах она называлась урочище Татарская Горка. А над долиной кружил коршун, с характерным вильчатым хвостом. Распластав неподвижные крылья в теплых потоках восходящего воздуха, он словно намеревался заграбастать землю, что лежала под ним. Жители Анисова говорят, будто в этом лесу происходит много странного, а по ночам из него приходят сны. Не знаю, те сны, о которых рассказывают, ко мне не приходили. Я знаю, лес невинен, в этом его трогательное очарование. Зато я видел, что там живет ветер, когда он прилетает и раскачивается на верхушках сосен, они громко шумят, их гудение слышно возле самого дома.

Где-то непрерывно барабанил дятел, и множество голубых бабочек порхало над полевыми цветами всех цветов радуги. Радуга, это мост, соединяющий небо с землей. Если у нечистой силы получится оседлать радугу, она рухнет, и наступит конец света. Так думал Андрей, он любил вольный ветер и верил, что может летать. Из сосняка у подножья холма выскочил заяц, привстав, очумело застыл на миг и метнулся по полю, вскидывая задними лапами. Коршун устремился вниз, нацелив когти на добычу. Андрей увидел в нем знак беды. Далеко на севере за Черниговом прогремел гром. Беда грозила прийти с севера.

* * *

Светало.

Кончилась эта бесконечная ночь, и отсвет раннего утра робко заглянул в окно. Дождавшись первых лучей восходящего солнца, Андрей вышел в сад. В набиравшем силу солнечном свете он увидел Машу, она встала раньше, и уже копалась в своем цветнике. Что-то необыкновенно очаровательное было в природе. На светло-голубом небе не было ни одного облака, и воздух был чист и прозрачен. Всходило ясное солнце, словно выкупанное в росе.

И пандемия ковид-19, и тотальное потепление климата, и начавшийся передел мира, и вся на свете гнусная грязь и отвратительная мерзость, заполонившая нашу жизнь, ‒ были всего лишь жалкими нелепостями, которые не имели значения этим теплым ласковым утром. Отовсюду раздавалось пение птиц, приветствующих наступление нового дня. Такое разноголосье можно услышать только по утрам весной. У природы нет, и не может быть никакой монофонии, должны звучать разные голоса, а не только на державній мові.

Андрей вспомнил, что сегодня 24 февраля, через четыре дня у Маши день рождения, а он до сих пор не придумал, что ей подарить. Поехать бы в Киев или хотя бы в Чернигов, да что-нибудь подыскать. Давно собирался, но непонятно почему, все откладывал поездку, ему не хотелось ехать. Он засиделся на одном месте, теперь даже поездка в Чернигов, золотые купола церквей которого были видны едва ли ни со двора, была для него дальним и малоприятным путешествием.

Где-то вдалеке куковала кукушка, и лесной голубь ворковал с вяза на краю огорода. Всполошено чирикая, перед ним пронеслась стая воробьев. Кричащей серой кисеей они пролетели, словно гонимые ветром, рассыпались и попрятались в куче срезанных осенью веток. В наступившей тишине над кучей бесшумно пролетел ястреб, завалился на крыло и без малейшего усилия, рябой тряпкой взмыл вверх. Коричнево-черной тряпкой, несущей смерть.

Вмиг все стало по-другому. Воробьи притаились, и все вокруг замерло и сделалось как-то напряженно тихо. Странной была та минута, ощущение такое, как будто сама природа затаила дыхание. Свежий утренний воздух стал недвижим, без малейшего дуновения ветра. В этом безветрии Андрею почудилась опасность. Хотя все вокруг выглядело донельзя обыкновенным, ‒ предательски обыкновенным, и эта зеленая скамейка с удобной спинкой, которую он сам смастерил, и куча веток с воробьями перед ней, и...

Что было дальше, Андрей не помнит, ему показалось, что воздух, словно раскололся, он оглох и ослеп, но вскоре ощутил себя лежащим рядом со скамейкой. Перед ним лежало срубленное осколками деревцо, посаженное прошлой осенью. Ему подумалось, что он теперь никогда не узнает, принялось оно или нет? И он подивился, что в такой момент способен думать о пустяках. Ему показалось, что он очутился в каком-то искаженном пространстве, где все противоестественно серое, и не светит солнце, хотя солнце по-прежнему сияло на безоблачном небе. Тем поразительнее был контраст меж солнцем, светившем с небес и смертью, витавшей вокруг.

Голова кружилась, и мысли путались, и он никак не мог сосредоточиться, а ведь сейчас потерять голову, все равно, что потерять жизнь. Неподалеку дымилась неглубокая воронка от кассетного снаряда со смещением в сторону дома. И весь мир сузился до этого смещения, ‒ наклона взрытой земли, который натолкнул его на мысль, что надо бежать. Спасаться! Иначе всё, его больше не будет. Оглядевшись, он увидел бегущую к дому Машу.

Со всех сторон раздавались взрывы, но звук доносился издалека, словно кузнечный молот ударял где-то по наковальне. Наверное, повреждены барабанные перепонки, стерев кровь, струившуюся из уха, подумал он. И тут Андрея охватил страх, страх умереть этим светлым утром в нежных лучах восходящего солнца, и он, что есть сил, рванулся к дому, пригнувшись и сжавшись, ожидая удара, стегавшей во все стороны картечи.

Пока добежал до дома, взрывной волной его дважды валило с ног. Когда поднимался с земли второй раз, заметил бегущую впереди Машу. Наконец, они укрылись в спасительном погребе. Маша, обняв его, билась в рыданиях. Грохот разрывов реактивных снарядов здесь был тихим и напоминал игру на контрабасе. От этой игры дрожала земля.

Война с Россией, о которой восемь лет, не замолкая, твердили на Украине, началась.

Глава 7

Земля дрожала от ударов чудовищных молотов.

Такого интенсивного обстрела из реактивных установок залпового огня и самоходных орудий еще не было. Канонада началась с утра, а уже вечер. Выстрелы и разрывы звучат с механической неотвратимостью, и при неожиданных заминках, поневоле начинаешь ждать продолжения.

Андрей и Маша сидели в погребе на картошке в кромешной тьме. Сколько Андрей ни убеждал Машу, что стреляют не по ним, а по Чернигову, она плакала навзрыд, содрогаясь от каждого взрыва. Андрей понимал, что развязка приближается, и как было не догадаться, какова она будет. Стоит ракете или снаряду сойти с траектории и от дома останется куча дров, а что будет с ними, лучше не думать. Впрочем, я бывал в ситуациях и похуже, ‒ четыре раза женился, успокаивал он себя.

Когда в начале обстрела спускался в погреб, картечь кассетного снаряда пробила стеклопакет в окне. Раскаленная стальная таблетка обожгла волосы, пролетев над головой. Если б не наклонился открывать люк… Если бы да кабы! Если бы у бабушки были яйца, это была бы не бабушка, а дедушка. Вместе с тем, из случившегося можно извлечь и кое-что полезное, наподобие: «Ничто с утра так не проясняет голову, как попытка тебя убить». После этого, начинаешь думать, прежде чем что-то сделать, взвешивая каждый шаг.

Неужели эти нелюди когда-то были рождены женщиной, а не волчицей? В редкие минуты затишья, думал Андрей. Со стороны Чернигова доносилось хлопки выстрелов пушек бронетранспортеров и автоматные очереди. Из погреба они казались безобидно далеким треском. Неужели, это русские люди? Чем они отличаются от немецких фашистов? Ничем. И так же, как их предшественники, будут утверждать, что ни в чем не виноваты, а только выполняли приказ.

Сегодня 21 марта, сколько дней они днем и ночью обстреливают Чернигов? Очередной залп реактивных снарядов неожиданно проревел совсем рядом. Реактивная установка переместилась из Татарского леса, где они прячутся днем, и начала запускать ракеты прямо перед домом. Кто это, русские или украинцы? Неизвестно. И те, и другие, стреляют, прячась за домами местных жителей.

Стали раздаваться выстрелы в ответ. Череда разрывов снарядов приближается с интервалом в секунду между выстрелом и разрывом, и каждый следующий взрыв все ближе и ближе. С потолка что-то посыпалось, со стеллажа начали падать и разбиваться стеклянные банки. Казалось, этот кошмар будет продолжаться вечно. Реальность бывает страшнее самого жуткого кошмара. Но, это так, праздные рассуждения, когда нечего делать. А делать-то действительно нечего, но под такой аккомпанемент заниматься арифметикой сложно. Да и что считать, с 24 февраля, ни дня, ни ночи, не было без обстрелов. И сон их не берет, зверюг!

Взрывы грохотали совсем неподалеку, и Андрей хотел сказать Маше: «Хорошо, что снаряды падают близко, но не прямо на голову». И, не сказал, не надо глупых шуток и так, когда спускались в погреб, у Маши вырвалось в сердцах: «Если меня убьют в этой яме, я тебе этого никогда не забуду!». От понимания безумия происходящего, становится еще страшнее, что уж тут говорить об осознании нелепости своего положения и утрате собственного достоинства. Но самое страшное то, что ты никак не можешь на это повлиять, ты совершенно беспомощный, и ты, разумный человек находишься во власти говорящих обезьян.

Вдруг наступила полная тишина. Коса смерти отдыхала, дожидаясь пока ее снова наточат. И в этом, сжимающем горло безмолвии Андрей почуял подкрадывающееся зло. «Господи, спаси и сохрани», ‒ прошептал он, и впервые за время войны, перекрестился, ощутив всамделишный страх. Подумав, что утратил веру в Божественную справедливость и доброту. Он обнял Машу, почувствовав прилив нежности, понимая, что роднее ее нет никого на свете. Странно, все больше влюбляюсь в свою жену.

‒ Я тебя люблю, ‒ сказал Андрей. Никогда она не была так мила, как в этот миг.

‒ И я тебя. Больше жизни… ‒ голосом тише шелеста листьев, прошептала Маша.

Послышался нарастающий гул приближающегося реактивного самолета, и что-то с оглушительным грохотом лопнуло над головой. Все вокруг начало ходить ходуном от взрывов авиабомб. Сколько их было? Ни счесть! Андрею приходилось знавать страх, как и всем, но такого ужаса он не испытывал никогда. Маша уже не плакала, а только дрожала неуемной дрожью. Он пытался ее успокоить, но вместо слов, только икал.

Как долго это продолжалось, и когда кончилось, кто знает. Было тихо и от этой непривычной тишины сердце сжималось больше, чем от взрывов. В погребе было темно, а часы они впопыхах не взяли, и теперь не знали: уже утро или продолжается ночь. Сверху не доносилось ни звука, их окружала могильная тишина.

Андрей прислушивался к этой жуткой тишине с таким напряжением, что казалось, услыхал бы, как растет трава. Но ничего, кроме мерного гудения контрабаса, не услышал, ‒ опять поднялось кровяное давление, потому и пульсирует в голове контрабас. От избытка адреналина он дрожал всем телом, как голый на морозе. Тянулось ожидание, они ждали, неизвестно чего. Вернее, они ожидали, когда все начнется сначала, но было тихо. Андрей заставил себя подняться по лестнице и приподнял крышку люка. Через выбитое окно в кухню светило солнце, как ни в чем не бывало, громко чирикали воробьи.

Выбравшись из погреба, Андрей стал уговаривать Машу подняться наверх. Она отказалась и начала плакать. Из по-детски отчаянных всхлипов, он разобрал: «Мы так хорошо здесь жили…» Ему показалось, что это сказал ребенок, так жалобно тонко звучал ее голос. Успокаивать ее не было сил, даже спуститься в погреб и просто ее обнять, он не мог. Не мог и всё!

Маша уже молчала, а в ушах неотступно звучал ее голос, звонкий, как хрупкое стекло. Он решил, что никогда больше не полезет в эту черную яму, разевающую пасть для нового жильца. Лучше принять смерть на земле, а не по своей воле лезть в могилу. Но полезть в погреб пришлось уже через пару часов, и так десятки раз, днем и ночью, много дней подряд.

Под ногами хрустело битое стекло, и все вокруг казалось беззащитным потому, что все было под угрозой уничтожения. Мельком увидев себя в зеркале, Андрей удивился, как сильно постарел. Он плохо представлял, как выглядит, и впервые за этот месяц разглядел себя как следует. Он исхудал, щеки ввалились, седые волосы неопрятно, лохмами свисали на уши, а небритый подбородок ежился белой щетиной. Электричества нет с начала войны, а кроме электробритвы, другой, нет. Подумаешь, бритва, глаза-то горят, как в молодости и та же сила во взгляде.

Его возраст не предвещал долгой жизни, но он, как и прежде, чувствовал себя молодым. Наверно потому, что всю жизнь учился: институт, аспирантура и докторантура по инфекционным болезням. А начинал практическим врачом. Отец был жив, когда защитил кандидатскую диссертацию, а мать, когда избрали профессором. Тоже врачи, как они им гордились. А он, в постоянных командировках, гасил вспышки инфекций. Кафедра, лекции и семинары, лаборатория, симпозиумы и конференции, научные дискуссии и ночные бдения за компьютером до утра. В поисках новых подходов в борьбе с инфекциями, осваивал смежные специальности: прошел специализацию по вирусологии, микробиологии, эпидемиологии. Кем же это надо быть изначально, чтобы столько учиться?..

Поднялся по всем ступеням иерархии высшей школы: от ассистента, доцента и профессора, до заведующего кафедрой микробиологии и эпидемиологии института усовершенствования врачей. Зачем? Социальная лестница для того и существует, чтобы по ней карабкаться. Чем я лучше других. В начале девяностых, увлекшись борьбой с эпидемией дифтерии на Украине, стоял на пороге открытия. Не получилось, надоело побираться: выпрашивать каждую пробирку, каждый реактив. Не знал ни праздников, ни выходных и от этого казалось, что жизнь коротка, что только начинаю жить. Когда однажды утром начали взрываться ракеты, и осколки стали рубить все вокруг.

Вдруг произошло нечто невообразимое: появилась страшная демоническая сила, с которой нельзя вступить ни в какое общение. Внезапно возникнув, она все рушит, сея вокруг буйный хаос, и повлиять на нее невозможно. Нельзя ни понять ее намерения, ни осмыслить чудовищность того, что происходит. Не зря, по Герману Узенеру, демон, ‒ не что иное, как «бог данного мгновенья», возник ниоткуда, и тут же бесследно исчез, оставив после себя руины и горы трупов.

Надо бы написать книгу об этой войне, подумалось ему. Как все было на самом деле, а не то, о чем говорят по радио: «Рашистские оккупанты, это сборище нікчем і покидьків суспільства[^[1]]. Они массово сдаются в плен, а перед этим простреливают себе руку или ногу, чтобы не воевать. Мы экстренно прерываем нашу передачу, послушайте, какими аплодисментами встречает Итальянский парламент нашего президента!» И едва ли не десять минут транслируют аплодисменты, гимн Украины или минуту молчания под метроном. Эта, повторяющаяся каждый час панихида, должна зажигать сердца граждан праведным гневом.

И ни слова о том, что происходит, и происходит ли хоть что-нибудь, кроме наших побед на всех фронтах. А главное, где находится этот самый фронт, на котором мы каждый день одерживаем столько побед? И, как там Киев, ‒ захвачен или нет? А может, они сами ничего не знают, долдонят что попало откуда-то из Лондона, лишь бы не молчать? Откуда им знать, что в радиоприемнике на ладан дышит батарейка и вот-вот оборвется единственная нить, связывающая с внешним миром.

Да, об этом надо написать! Только что зародившись, эта мысль завладела им целиком. Ведь кто-то должен противостоять, выплеснувшейся наружу человеческой дикости. Но для кого писать? Для бандарлогов, которые восемь лет своим тявканьем из подворотни: «Війна! Війна! Війна до перемоги!»[^[2]] ‒ привели к этой войне? Или для таких же, человекообразных обезьян, которые день и ночь обстреливают нас из всех видов вооружения? Для тех и других, эта книга будет не более, чем туалетная бумага. Они способны ее только обнюхать, прежде чем использовать. Нет, не для них. Надо начать писать эту книгу, чтобы остаться человеком, чтобы не стать таким же скотом.

У человека должна быть цель в жизни, тогда у него будет интерес к ней до конца, ‒ до последнего дюйма. Эта мысль обожгла его своей смелостью, и он принял ее, как открытие истины. Именно теперь, когда все вокруг рушится, и можно потерять все, в том числе и жизнь, он понял, что ничего не потерял, а напротив, нашел смысл, для которого стоит жить.

Не желая мириться с произволом, захлестнувшим Украину, я отбыл в деревню, стал внутренним эмигрантом. Жил на природе, как во сне, пока сама смерть не постучала в окно. То был знак, ‒ пора! Время бежит стремительно и память за ним не успевает, все забывается и канет без следа в реке забвенья Лете. Человек, которому суждено жить во времена диких злодеяний, что творятся на его глазах, обязан об увиденном поведать бумаге. Его долг запечатлеть на бумаге правду о происходящем, чтобы подобное не повторилось, ‒ что было, то может быть снова. Я должен об этом написать и каждая строка в этой книге будет наполнена правдой.

Суть этой войны в ее трагической бессмысленности. Самое чудовищное в этой войне, это полное пренебрежение к человеческой жизни. Людей здесь никогда не ценили, их безжалостно бросали на погибель ради ложных идей. Это обесценило человеческую жизнь, обездушило народ, и он в тупом животном повиновении готов идти на заклание. Глупость и продажность политиков, принимающих судьбоносные решения, ‒ причина этой войны.

Эта книга разбудит спящие сердца, силою слова я заставлю их увидеть весь абсурд и ужас происходящего моими глазами. Казалось бы, все видят одинаково, но это не так. Один, видит святой Грааль, а другой, глядя на него, видит ночной горшок, каждый видит то, что ему хочется видеть. Только Мастер замечает то, чего не видят другие. Надо написать эту книгу так, чтобы ничего из нее нельзя было выбросить, не причинив миру вред.

Но по плечу ли мне это? Да, я смогу! Никто не расскажет об этом лучше, чем я. Он пьянел от сознания своей уверенности в том, что способен осуществить задуманное. Это настоящая работа и правое дело, и насколько это будет интересно. Ведь написать книгу, это все равно, что создать целый мир, наподобие Бога, который создал наш мир из ничего.

Но, что я могу противопоставить современным варварам с их ракетами, танками, самолетами? Слово ‒ мое оружие, лист бумаги, плацдарм для битвы, а правда, ‒ основа основ. А то, что нет электричества, не беда, буду писать днем. Солнце, вот оно, казалось бы, близко, но обезьянам его не потушить.

Глава 10

По огороду бродил аист.

Весной они всегда ходят парами, а этот был один. Он останавливался и подолгу стоял на одном месте, понуро опустив голову с длинным клювом. Тужил. Как-то неуклюже, с натугой, взмахивая крыльями, взлетел, вытянув длинные ноги. Белые крылья у него былиокаймлены черным. Андрей проводил его взглядом, глядя из окна. Без аиста все казалось вымершим, и у него возникло гнетущее ощущение, что он последний человек на земле.

По радиоприемнику передавали новости. Перечисляли, в каких городах Украины улицы с русскими названиями переименовали на украинские. В соответствии с программой деруссификации, исчезли улицы Лермонтова, Достоевского, Чехова. Особенно досталось Льву Толстому, в Киеве никак не могли придумать, на кого из выдающихся украинцев переименовать площадь его имени. С восторгом сообщили, что в разрушенном Чернигове снесли памятник Пушкину. Его открыли в 1900 на средства, собранные черниговцами в честь пребывания Александра Сергеевича в Чернигове, куда он приезжал дважды в 1820 и 1824 годах. Андрей помнил этот памятник, изящный бронзовый бюст, неподалеку от Спасо-Преображенского собора. Чернигов один из самых красивых старинных городов мира, ему более тысячи лет, это колыбель человеческой духовности, человеческой, но судя по всему, ‒ не украинской.

После этого, на все лады стали расхваливать подаренное западными друзьями Украины оружие, убивать которым рашистов «одне задоволення»[^[3]]. Эти новости постоянно прерывались напоминанием, чтобы слушатели не забыли оплатить коммунальные платежи, «бо наша країна воює і їй потрібні гроші»[^[4]]. Виртуозы ветвистой мысли договорились до того, что это даже хорошо, что у нас все так плохо потому, что хуже уже некуда, значит, скоро будет хорошо. Слушая эти «новости», поневоле начинаешь подозревать, что враг проник в наши ряды. Эти шарлатаны вредят Украине больше, чем интервенты.

Андрей выключил радио и решил больше его не включать. Ему не было дела до этой войны и ее исхода. Русские и украинцы с замечательным упорством убивают и калечат друг друга. Если им так хочется, пусть они этим и занимаются. Ни та, ни другая сторона не собирается садиться за стол переговоров, ‒ только война, война до победного конца и, конечно же, парад в побежденной столице: в Киеве либо в Москве.

Сейчас, это не важно. Даже полная непредсказуемость ситуации, когда каждую минуту тебе на голову может упасть «чемодан», ты и взрыва не услышишь, как тебя не станет, Андрея не волновала. Риск погибнуть усугублялся тем, что и те, и другие, обстреливают ракетами дома мирных жителей. В любой момент каждая из говорящих обезьян, может выстрелить, куда ей захочется, и не почешется при этом. Сейчас его беспокоило другое.

Маша дни и ночи стала проводить в погребе, и плакала в темноте. Даже в редкие минуты затишья, когда прекращался обстрел, она отказывалась из него вылезать. Никакие уговоры не помогали, она просто начинала плакать. «Мамочка, я не вижу неба! Я не могу дышать…» ‒ раскачиваясь взад-вперед, причитала или жалобно скулила она. Когда после долгих убеждений Андрею удавалось поднять ее в кухню, она сидела и беззвучно плакала, не всхлипывая. В ее широко распахнутых глазах стояло отчаяние и по щекам текли слезы.

‒ Никто уже не стреляет, ‒ успокаивал ее Андрей. ‒ Ну, почему ты плачешь?

‒ Мне страшно, ‒ робко призналась она, ее глаза выражали птичью растерянность. Как же беззащитна она перед подлостью людей.

Она выглядела изнеможенной с тусклыми, утомленными глазами. Ее волосы сильно поседели, утратили свой блеск, и казались пыльными. Она стала ко всему безучастной, могла часами сидеть в полном молчании и тоскливо смотреть перед собой. В ее поведении появилось что-то детское, и это пугало Андрея. Он понимал, замкнутое пространство дает чувство безопасности, не зря дети часто ищут его под столом с низко спущенной скатертью. Погреб, дом, это место, где маленький человек чувствует себя защищенным. Все опасности его подстерегают за стенами дома. Но даже дома, в погребе, бывает страшно, когда дрожит земля и каждый миг погреб может стать твоей могилой.

Почему она уходит в детство? Маленькие дети вообще ничего не боятся. Но, по мере того, как ребенок познает мир, он начинает чувствовать, а затем и понимать, что жизнь не так безопасна, как ему казалась раньше. К пяти годам ребенок начинает испытывать страх темноты и одиночества, а к шести-семи, вместе с абстрактным представлением о времени, он начинает сознавать, что человеческая жизнь имеет начало и конец, и его настигает самый ужасный из страхов ‒ страх смерти.

А страх перед своим возрастом к каждому приходит в разное время: кому в тридцать, а кому, ‒ в семьдесят… Посетив человека однажды, он возвращается, примерно, через каждые десять лет. Самое худшее, держать страх в себе. Даже дети знают, что если рассказать кому-то о своем страхе и выговориться, то сразу становится легче. Да, но, как ребенку это сделать? Маленькому человеку не только сложно понять свои переживания, но и слов-то к ним не подобрать.

Андрей понимал, что Маша никогда не будет той, какой была прежде. Она была жизнерадостной и смешливой, с неистощимым рвением в работе, а теперь когтистые лапы ужасов терзали ее. И жизнь Маши предстала пред ним, и потрясла его непоправимым горем. Сколько раз действительность поворачивалась к ней своей неприглядной изнанкой, у нее было мало радости, ее жизнь была наполненная множеством незаметных жертв и закончилась безумием.

Но об этом потом, сейчас ей надо помочь облечь свой страх в какую-то конкретную форму, назвать его по имени, выразить его в словах и победить ее страх вместе с ней. И сделать это надо поскорее, пока не началась фиксация. И так потеряно столько времени. Но, как это сделать под обстрелами? Его ум, и все его, накопленные за долгую жизнь знания, были бесполезны. Никогда в жизни он так остро не сознавал свое бессилие перед океаном людского зла.

07.01.2023

notes

Примечания

1

Ничтожеств и отбросов общества (укр.).

2

Война! Война! Война до победы! (укр.).

3

Одно удовольствие (укр.).

4

Потому что наша страна воюет и ей необходимы деньги (укр.).