Старшая сестра [Сева Голубев] (fb2) читать онлайн

Сева Голубев Старшая сестра

Попав под ледяную струю воздуха Марта поежилась и отошла от кондиционера. Казалось, что летняя жара загнала всю округу в их маленький магазинчик. Покупатели слонялись по рядам словно сонные мухи, придирчиво оглядывали каждый шкаф и перебирали все коробочки с пестрыми этикетками. Одни почувствовав прилив новых сил так и уходили, бросив пустую корзинку у выхода, другие стеснительно хватали первую подвернувшуюся мелочь и сконфуженно подбирались к кассе, пожимая плечами, отводя глаза и заикаясь, только единицы пользовались случаем и закупались так, чтобы до конца жизни не выползать на это пекло из своих квартир.

Марта подбадривающе улыбалась молодой, полуголой девице, которая сконфуженно пыталась вытащить из своих крохотных шорт банковскую карту, чтобы оплатить запотевшую бутылку газировки и два эскимо. Наконец пластиковый прямоугольник высвободился из уз кармана и его хозяйка смущенно улыбаясь, прижав покупки к пышной груди, юркнула в сторону ждущего ее возле дверей молодого человека.

Новый покупатель уже выставлял свои покупки на черную дорожку транспортерной ленты. Марта нагнулась, чтобы взять новый рулон бумаги для чеков, Ира, которая сегодня выполняла роль мерчандайзера, остановилась поболтать. Пока Марта заправляла ленту в кассовый аппарат, они весело перебрасывались фразами, обмывая кости знакомым, сопровождая болтовню взрывами визгливого хохота, который был еле отличим от плача. Марта видела нового покупателя боковым зрением, черное, размытое пятно никак не выражало своего раздражения их болтовней, казалось парень рассматривает полки за ее спиной и никуда не торопится, значит она вполне могла расслабиться и задержаться у кассы еще на минуту, оперевшись руками на стол, чтобы снять напряжение в гудящих ногах.

Наконец она повернулась к клиенту и встретилась взглядом с высоким, болезненно худым молодым человеком, чья землисто-зеленая кожа выдавала в нем домоседа. Он пристально смотрел на нее двумя карими углями глаз, полными ненавистью. Марта остолбенела, все ее тело напряглось, по окаменевшей спине пробежала волна болезненных мурашек, в горле пересохло, а уголки глаз наоборот защипало от подступающих слез:

— Ты… — тихо выдохнула она сквозь слипшиеся губы.

Парень держал в руках большой пакет кошачьего корма, наблюдая за Мартой, он сжимал упаковку все сильнее и сильнее, еще мгновение и корм рассыпется по чистому, кафельному полу. Глаза его горели безумием, ненависть исказила и без того не слишком красивое лицо, превратив его в демоническую маску.

— Ты. — с отвращением выплюнул молодой человек глухим голосом, бросил пакет корма на кассу, развернулся и быстро зашагал к выходу.

Не задумываясь, Марта выбежала из-за кассы на глазах у любопытных покупателей и Иры, которая уже переделывала увиденное в историю, которую поведает за завтрашнем обедом сменщице Марты. Сознание играло с Мартой злую шутку, магазин, словно все происходило во сне, вытянулся в бесконечный коридор, где на одном конце была она, почти бегущая, но все равно стоящая на месте, а на другом крохотная, быстро удаляющаяся черная фигура.

Ее сердце остановилось, когда она наконец нагнала его и схватила за рукав, черного, грубого свитера. Одним резким движением он вырвал свою руку и почти незаметным толчком ударил Марту в плечо:

— Убери свои вонючии лапы, сука! — сквозь сжатые зубы прорычал парень.

Она отшатнулась и поскользнувшись на кафеле медленно осела на землю, потянув за собой стойку с открытками. Марта смотрела на парня снизу вверх, ожидая что вот-вот проснется, ее нижняя губа дрожала, она тянула худую руку, с длинными узловатыми пальцами в его сторону. Парня трясло от ненависти, он было замахнулся ногой, в тяжелом ботинке, чтобы пнуть Марту, но тут к ней подоспела Ира. Она опустилась рядом с подругой, которая моментально прильнула к ее широкой груди, словно промокший щенок:

— Как тебе не стыдно! — возмущенно прокричала Ира, с вызовом глядя на незнакомца. — Я сейчас вызову полицию! Напал на женщину! Чудовище!

На секунду на лице парня появилась растерянное, непонимающее выражение, но тут же она сменилось надменной улыбкой:

— Чудовище… — усмехнулся парень. — чудовище!

Громко хохоча он развернулся и быстро вышел из магазина.

Ира ошарашенно смотрела ему вслед. Неожиданное развлечение сбросило дремоту с покупателей, удивленно переглядываясь и смущенно улыбаясь они образовали вокруг женщин тихо жужжащий полукруг.

— Что это было? — пролепетала Ира, все еще неспособная оторвать взгляда от стеклянной двери, будто ожидая возвращения странного незнакомца. — Кто это?

Марта громко втянула ртом воздух, подавляя рыдания. Собравшись с мыслями, дрожа всем телом, она наконец заговорила:

— Это… — ее и без того высокий голос, походил на ультразвук, — мой брат! Мой младший брат…

Когда последнее слово сорвалось с ее губ, вместе с ним испарились и последнии силы, на которых она еще держалась. На радость толпы, волна бурных рыданий накрыла ее с головой.

* * *

Сидя в подсобке Марта размешивала сахар в чашке чая, громко стуча ложкой по фарфоровым краям. Ира суетилась, выставляя многочисленные склянки и коробки на маленький стол. Казалось ее массивная фигура, заняла все пространство крохотного помещения. Наконец усевшись, она вопрошающе уставилась на Марту, которая не отрывала взгляда от янтарного водоворота в своей чашке. Не дождавшись какой-либо реакции, Ира пододвинула коробку с печеньем поближе к Марте и прочистила горло:

— Тебе станет легче… — Марта подняла на нее непонимающий взгляд, Ира продолжила, кивая на печенье. — Ну, если расскажешь… Все лучше, чем носить в себе…

— Тут нечего рассказывать, — тихо начала Марта, пожимая тонкими плечами.

Брови Иры саркастически взмыли вверх:

— Да неужели… — легкая улыбка заиграла на ее полных губах.

— Нет, правда, — грустно смеясь промолвила Марта.

Она выпрямилась, отставила чашку в сторону и расправила плечи:

— Такие истории каждый слышал миллион раз. После того, как наши родители…О, тут нужно уточнить. Наши родители погибли…в пожаре…ты знаешь, мама, — Марта сделала характерный жест. — у нее были проблемы. И однажды она заснула с сигаретой. Сгорело несколько квартир. Спаслись только мы с братом, да соседский кот. Мне едва исполнилось восемнадцать, ему было пять. Тогда никому до нас не было дела… На дворе 90-е. Опека только была рада, что я взвалила его на себя, никто и не проверял справляюсь я или нет.

Она вновь грустно усмехнулась и продолжила:

— И, видимо, я не справилась. Но я положила на это всю свою жизнь! — грусть в ее голосе приобрела легкие нотки гнева. — Мне теперь вот-вот стукнет пятьдесят, у меня ни семьи, ни образования, я до гроба застряла в этом клоповнике.

Она обвела подсобку брезгливым взглядом.

— Документы из института я забрала сразу после пожара, пошла работать. Мы переехали в этот город, тут бабка оставила нам полусгнивший дом, за несколько лет до этого. Даже тех мужчин, кого не отпугивало наличие ребенка, я игнорировала. Казалось, романы сделают ситуации еще сложнее. Прибавят забот. Вся моя жизнь была посвящена брату. До работы и после работы все свое время проводила с ним. Придумывала различные занятия, чтобы развлекать его и воспитывать. И поначалу… Он был таким чудесным мальчиком, — в ее влажных от слез глазах заиграли мечтательные искры ностальгии. — Таким тихим и послушным. Ему нравилась музыка, книжки и животные. Он совсем не походил на соседских мальчишек, вечно орущих и носящихся по округе, громя все на своем пути. Но потом…

Она мгновенно помрачнела, Ире даже показалось, что лампа у них над головой потускнела:

— Я отказывалась верить и пеняла на переходный возраст. Уговаривала себя, что все пройдет и станет как раньше, если я приложу еще немного усилий. Стала брать отпуск на работе, чего не делала все эти годы, чтобы проводить с ним еще больше времени… больше занятий. Но день ото дня все становилось только хуже. Он прогуливал школу, грубил мне и учителям, весь его гардероб стал черным, он неделями не мыл голову, не ночевал дома, слушал музыку на такой громкости, что соседи звонили в полицию. Он начал курить. Приходил домой пьяным. Спал с девочками…а может…и не только… Органам опеки снова было не до нас, а весь мой жизненный опыт сводился к нулю. Я просто не знала куда идти, к кому обратиться…Я закатывала истерики, просто от бессилия, в попытках его вразумить, он же разрушал свое будущее у меня на глазах. И этим убивал меня. Но все бестолку. В пятнадцать лет он просто исчез. Ушел из дома даже не оставив записки.

Она замолчала, пододвинула к себе остывшую чашку чая и вновь начала громко размешивать давно растаявший сахар.

— А полиция? — хриплым голосом спросила Ира. — То есть, ты заявляла о его побеге в полицию? Что они?

Марта пожала плечами:

— Я пыталась…Приходила к ним много раз, но каждый раз они убеждали меня, что он нагуляется и вернется, что в этом нет ничего страшного, и каждый мальчишка в его возрасте поступает так же…А если они откроют дело, то это испортит ему жизнь в будущем. И я уходила… Дура.

Марта уронила голову себе на колени и зарыдала, Ира сочувственно и интенсивно растирала ей спину и руки, будто она замерзла, и приговаривала:

— Ну что ты…что ты…это жизнь…И смотри, все не так плохо, он же жив…ходит в магазин… — припомнив что-то еще она нервно добавила. — Наверное, у него есть кошка…Мы так и не убрали, тот корм… и открытки…

— Да, — Марта выпрямилась, вытирая слезы и натянуто улыбаясь. — Пора взять себя в руки и вернуться к работе.

* * *

На улице никого не было, ни машин, ни людей. Марте казалось, что она идет по декорациям фильма о мире после конца человечества. Гул ее шагов разносился по округе со странным эхом, заставляя Марту то и дело оборачиваться и вглядываться в ночную улицу, залитую грязно-желтым светом фонарей. Она долго оттягивала поход домой, нервно бегала по магазину от прилавка к прилавку, придумывая себе все новые и новые занятия: переставляла товары с полки на полку, протирала дверцы холодильников, переписывала ценники и развешивала рекламные плакаты. Но в конце концов ее фантазия исчерпала себя и заперев магазин, она быстрым, дерганным шагом пошла домой, разрезая ночную тишину.

Каждая тень казалась ей живой, каждый темно-синий куст обладал глазами, за потухшими окнами домов скрывались незнакомцы, не сводящие с нее взгляда. Сердце бешено колотилось. В ушах пульсировала кровь. Кожа покрылась липкой коркой холодного пота. За каждым поворотом она ожидала встречи с чем-то ужасным. Но с чем именно она не знала, пугающая фантазия была размыта чередой бредовых мыслей роящихся в ее голове. Она то и дело проклинала себя за упущенный шанс. “Но он появился так неожиданно!” Плевать. Надо было бежать за ним. Бросить все. Проследить до самого дома. Теперь она знает, что он все еще в городе, но не знает где именно. “И это разрушит все.”

До ее дома остался один поворот. Марта затаила дыхание и сделала шаг, круто развернувшись на низком каблуке. Она была готова к удару. Мысленно уже отбивалась от нападавшего, истошно визжа. Никого. Пусто. Очередная желто-коричневая улица и мрачный синий силуэт ее старого, облезлого дома. “А он-то знает, где ты живешь.” мелькнула пугающая мысль, разбросав по шеи груду мурашек. На секунду она замерла под фонарем, разглядывая черные окна своего дома. Все было как всегда. Ничего необычного она не замечала.

Входная дверь заперта. Так же, как она оставила утром. Никаких царапин на замке. Внутри тоже не было изменений. Пыль, тишина, одиночество.

Разогрев ужин, Марта уселась перед телевизором. Со стен на нее смотрели глаза бесчисленных мертвых кошек, которые когда-то принадлежали ее бабушке. Фотографий родственников на стене не было. Кусок не лез в горло. О чем сообщал ей телеведущий вечернего ток-шоу она не понимала. Перед мысленным взором стояли маленькие, пылающие ненавистью, слегка раскосые, карие глаза. Поежившись, Марта обвела комнату придирчивым взглядом, всматриваясь в темные углы. Ее взгляд задержался на приоткрытой двери в коридор. Всегда ли ее тень была такой причудливой или кто-то стоит прямо за ней?

Марта сжала в руке крохотный, столовый нож, словно он был грозным оружием и с трудом выбралась из глубокого, просиженного кресла. Ступая лишь на носках, она подобралась к выключателю и зажгла потолочную люстру. Яркий свет растопил тень, которая вызывала ее тревогу, что тут же наполнило ее нелепым облегчением. “Дура. Свет не растворит того, кто ее отбрасывал.” тут же одернул ее внутренний голос, чем взвинтил скорость ее пульса до максимума. Дрожащей рукой она взялась за холодную, круглую ручку двери и медленно потянула ее на себя. За ней что-то скрипнуло. “Он уходит! Уходит! Снова!” раскатистым громом разносился по ее черепу мысленный крик. Марта резко дернула дверь на себя и бросилась в коридор.

Никого. Лишь груда старых, пыльных занавесок, стояла за дверью, угрюмо привалившись к стене.

— Идиотка. — вслух произнесла Марта, надеясь, что звук собственного голоса вернет ей утерянное спокойствие. — Ты сама вчера приготовила эти тряпки на выброс… Если бы он хотел навредить тебе…он знал, где ты живешь все эти годы.

Все верно, спокойствие теплым молоком разлилось по ее телу. В доме никого нет, кроме нее. И пора бы ей вернуться к своим обязанностям. Завтра выходной, но это значит, что дел у нее еще больше, чем всегда.

* * *

Закончив растяжку, Марта, облаченная в потрепанный, черный, спортивный костюм, взяла ручной фонарик и отправилась к большой деревянной двери, ведущей в подвал. Пришло время занятий. Засунув руку под плотно застегнутый воротник костюма, она достала тонкую серебряную цепочку и потянула за нее. Вместо православного креста из-под плотной ткани появился большой, кованый ключ. Наклонившись, она засунула его в замочную скважину и повернула, дверь открылась с громким щелчком. Ступени скрипели под ее ногами, когда она спускалась в бездонную тьму подвала. Шум старых, водопроводных труб, напоминал завывания ветра. Марта то и дело оборачивалась и бросала взгляд наверх, ожидая увидеть сутулую, длинноволосую фигуру в просвете дверного проема. Каждый раз сердце на секунду замирало, но, убедившись, что там все еще никого нет, начинало качать кровь с удвоенной силой.

Весь подвал был завален различным хламом: пузатые, синие бочки встали в плотный ряд возле одной из стен, подход к ним закрывали пустые картонные коробки, сложенные одна в другую, пыльные ряды пустых стеклянных банок, старая, сломанная мебель, пришедшая в негодность бытовая техника, сундуки с изъеденной молью одеждой, обувь, купленная еще в Советском Союзе, старые куклы, с отсутствующими глазами и оторванными руками, деревянный манекен для пошива одежды, и прочие бесхозные вещи, которые хозяева дома поколениями спускали в подвал, перекладывая ответственность за их утилизацию на потомков.

Марта подошла к большому, рабочему столу, заваленному бумагами, мелкими коробками, банками и небрежно разбросанными строительными инструментами. Она включила небольшую, зеленую лампу, висящую прямо над ним. От яркого света защипало в глазах. Стена перед столом была полностью покрыта клочками бумаги разного размера. Марта замерла, разглядывая бумажки, ее дыхание участилось, впалые щеки покрылись румянцем от прилившей к лицу крови. Она внимательно всматривалась в нестройные ряды фотографий. Сначала шли полароидные квадраты, с характерной белой рамкой. На них был изображен странный мальчик, со слегка раскосыми карими глазами. На самой первой фотографии он был совсем маленьким, она была снята вскоре после их переезда в этот город. Пухлый, маленький мальчик стоял насупившись, испуганно глядя прямо в камеру, напротив калитки их нового дома, в руках он держал удивительно спокойного полосатого котенка. Затем была череда однообразных фотографий, на которых мальчик стоял в разных интерьерах, все также смотря прямо в объектив, постепенно становясь старше. На большинстве фотографий рядом с ним был толстый, серый кот с желтыми, лениво прищуренными глазами.

С возрастом мальчик становился выше, его кожа становилась все белее и белее от фотографии к фотографии и плотно обтягивала худое лицо. Детскую беззаботную пухлость, сменила нездоровая худоба. Растерянный страх во взгляде сменился неприкрытыми злобой и отвращением. С одного из портретов сутулый, двенадцатилетний мальчик смотрел исподлобья, черные пряди грязной челки падали ему на глаза, прижатые большим бумажным колпаком, на котором было выведено каллиграфическим почерком “Я был плохим мальчиком”. На следующей фотографии мальчик стоял полуголый, через бледную, тонкую кожу просвечивали ребра, на боках виднелись глубокие ссадины, а на шеи был собачий ошейник. Но во взгляде ребенка не были ни страха, ни боли, только голая, неприкрытая ненависть. Ненависть такой силы, что даже от взгляда на фото становилось не по себе, щеки смотрящего начинали гореть огнем, словно взгляд мальчика обжигал его лицо. Даже когда на фотографиях он стоял на коленях или на четвереньках, словно животное, полностью обнаженный, избитый и в цепях, его взгляд оставался прежним. Несломленным.

На одной из фотографий было нечто странное. Картина сюрреалиста, изображающее блюдо с растекающимися краями, наполненное причудливыми красными и темно-фиолетовыми плодами. Но стоило приглядеться и становилось понятно, что это был полосатый, толстый кот, чье брюхо было аккуратно вспорото, края разреза растянуты и приколоты к столу булавками для шитья, с круглыми, разноцветными наконечниками. Светло-розовый язычок кота вывалился из открытой пасти, став неестественно, отталкивающе длинным, словно его с силой вытянули из животного. В широко раскрытых от ужаса глазах, уже покрывшихся мутной, белой пленкой, отчетливо читался вопрос “За что?”

После этой карточки фотографии черноволосого мальчика исчезли. Вместо нее появились фотографии самой Марты. На них она держала громоздкую камеру в руках, фотографируя себя в зеркало. На самой первой ее было сложно узнать. Хоть по фигуре и было понятно, что на фото она намного моложе, чем сейчас, все ее лицо представляло собой раздутую, покрытую кровоподтеками, уродливую маску. Постепенно отек спадал и сквозь одутловатую кожу начили проглядывать светлые глаза, цвета талого льда. Через десять карточек Марта уже была не отличима от той, которая стояла оперевшись на деревянный стол, вглядываясь в стену будто в трансе и тяжело дыша.

После ее автопортретов на стене весела череда странных, гнетущих фотографий пустого дома. Подростковая спальня, с порванным плакатом западной, патлатой рок-звезды неопределенного пола и разбросанной повсюду одеждой. Словно сошедшая с экранов американского фильма 40-х годов спальня с огромной, пышной кровать и тяжелыми, пыльными занавесками, в мелкий цветочек, на больших окнах, выходящих на пустую, сонную улицу. Громоздкий, дубовый стол в центре темной столовой. Когда-то за ним собирались шумные компании и семейные застолья, теперь на его поверхности был толстый слой пыли. Дверь в подвал, словно разинутая пасть чудовища, предлагающая жертве самой спуститься по шатким ступеням лестницы прямо в его зловонное брюхо.

Марта протянула руку и погладила следующее изображение. Полароидные квадратные снимки сменились распечатанными на фотопринтере пестрыми прямоугольниками. На первом маленький рыжеволосый мальчик стоял на пустыре, заросшим высокой сорной травой. Мальчик не смотрел в камеру, а стоял вполоборота, не зная, что его снимают. На следующей фотографии был тот же мальчик. С ранцем, размером в половину его самого, за плечами, он шел по мрачной улице, заваленной грязным снегом и мусором. Несмотря на темное, зимнее утро на улице горел только один фонарь, под которым мальчика и поймала камера. На следующем фото были только широко раскрытые, заплаканные зеленые глаза, полные ужаса. По краям снимка можно было заметить несколько прядей рыжих волос. Дальше была череда фотографий будто пародирующих первые изображения с братом: колпак, побои, ошейник. Композицию Марта выставляла одинаково до малейшей детали. Специально ездила на другой конец города за дорогущей пленкой для полароида, надеясь что вместе с ней все станет как прежде. Но эффекта не было. Мальчик был подделкой. Плохой, дешевой копией, которая постепенно приходила в негодность, превращаясь в бесхозную сомнамбулу с мутными глазами и вялым, податливым, словно у тряпичной куклы, телом. Она могла делать с ним, что угодно, выставлять в какие угодно позы. Но игра только раздражал ее. Он был отвратительным учеником, превращающем все ее занятия в фарс.

И мальчик исчез с фотографий.

Впереди была еще половина стены. Пустые интерьеры чередовались с фотографиями мальчиков. Никто из них не смог заменить Его.

— Никто!.. — вырвалось с пересохших губ Марты.

Марта подошла к куче невзрачных, картонных коробок, стоящих в углу помещения и стянула, наброшенный на них, старый, пыльный лодочный тент. Под ним оказалась черная клетка для крупных собак. Внутри, среди обрывков газет, лежало маленькое, дрожащее животное. В этом грязном комке, вздрагивающем при каждом шорохе или изменении света, трудно было узнать человеческого детеныша. Маленький пятилетний мальчик, который еще недавно ждал возвращения отца из командировке, чтобы продемонстрировать ему свой новый навык — он только-только научился читать, был совершенно неузнаваем.

Марта открыла дверцу клетки, мальчик не шелохнулся, он лежал зловонной кучей в центре клетки, позволяя мухам пировать на своей грязной коже. Марта с отвращением наблюдала за совокупляющимися насекомыми на его спине. Еще неделю назад при звуке открывающейся клетки мальчик вскакивал и вдавливая свое исхудавшее тело в стальные решетки, будто надеясь сломать их своей костлявой спиной. Он извивался и дергался, хватался за прутья и брыкался, когда Марта вытаскивала его, на это уходила целая вечность. Но теперь мальчик лишь еле заметно вздрогнул, когда когтистая ведьмина лапа сжала его лодыжку и потянула.

Ведьма поставила его на ноги, которых он почти не чувствовал, странная болезненная легкость держала его в воздухе вместо них. Все его тело превратилось в одно сплошное чувство голода. Сев на корточки перед ним, ведьма начала поправлять на нем несуществующую одежду. Достав носовой платок из кармана, и смочив его угол слюной она начала с силой тереть его щеки, размазывая многодневную грязь по коже.

Все это время она приговаривала:

— Ты был плохим мальчиком. Очень плохим мальчиком.

Мальчик безучастно смотрел на груды мусора за ее спиной.

— Сначала я думала, что с тобой точно получится. — гневно начала Марта. — Ты был таким резвым, даже укусил меня.

Она потерла левое запястье, будто воспоминание вернуло боль в старую рану.

— Но ты больше не сопротивляешься. — она с силой потрясла мальчика, который не издал даже писка и все так же отрешенно смотрел по сторонам. — Только посмотри на себя! ТЫ НЕ УЧИШЬСЯ! Все занятия на смарку!

Мальчик качался из стороны в сторону, точно воздушная фигура на ветру, не проявляя никаких признаков жизни. Он был далеко-далеко от этого вонючего, плесневелого подвала. Под его пальцами хрустела обертка подарков, которые папа привез из командировки, а вся залитая светом кухня их маленькой квартиры была укутана божественным ароматом клубничного пирога, который мама вот-вот достанет из духовки.

Несколько недель назад, под градами ударов старой ведьмы, мальчик нашел волшебную дверь внутри себя, ведущую в эту сказочную реальность его дома. И теперь каждый раз, еще только заслышав скрип ступенек под ногами мерзкой ведьмы, он проникал сюда. Здесь он не слышал ее визга и не чувствовал ничего из того, что она делала с его телом. Только потом, когда ведьмы уже не было рядом, он возвращался в свою клетку и ощущал последствия ее издевательств. Но сейчас он был далеко, рядом с семьей, и ведьма не получала ни его криков, ни слез. Ради которых она все это и затеяла. Мама когда-то читала ему похожую сказку и сейчас мальчик был убежден, что ведьма собирает его слезы для своих зелий и он не собирался ей подыгрывать.

Чего мальчик не знал, так что его пассивность делает ведьму еще злее. Ей действительно были необходимы его слезы и крики. Без них все занятия были бессмысленны. И это выводило озлобленность Марты на новый уровень. Ослепленная яростью, она уже не рассчитывала силу удара, била мальчика всем, что попадалось под руку, будь это старое полотенце, или ржавый, гаечный ключ. Маленькое, осунувшееся, грязное лицо мальчика на глазах теряло очертания, превращаясь в кровавое месиво. Его цыплячье тело полностью окрасилось в красный, конечности изгибались под неестественными углами, по ногам стекала желто-коричневая вонючая слизь, смешанная с кровью.

Он не издавал ни звука. Визг Марты уже полностью потерял очертания человеческой речи и перешел в вой. Удар за ударом. Ее жидкие, белые волосы тоже пропитались кровью, как и черный, спортивный костюм. В тусклом свете лампы осколки костей блестели среди спутанных красно-розовых прядей ее волос.

Мальчик давно был мертв, а Марта все еще вбивала гаечный ключ в то, что осталось от его тела. Наконец она выпрямилась, отряхнулась и как ни в чем ни бывало начала убираться. Монотонно и размеренно, свойственная ей нервозность в каждом движении, испарилась. Словно сонная муха она медленно выкатила небольшую железную бочку и начала загребать в нее кровавый фарш, который еще несколько часов назад был пятилетним мальчиком. Закончив она засыпала содержимое бочки известью, плотно закупорила крышку, перевернула бочку на бок и покатила вглубь подвала, туда где стоял плотный ряд таких же пузатых бочек.

Плотные, черные крышки блестели в тусклом свете лампы. Ряд был полностью завершен: от стены к стене не было ни одного зазора. Марте пришлось повозиться с тем, чтобы поднять новую бочку в начало второго ряда. На ее губах мелькнула улыбка при мысли, каким тяжелым стал ее новый ребенок. А осознав, что для третьего ряда ей понадобится стремянка, она не смогла сдержать истерического смешка.

— Вот так, теперь вы все вместе. — она ласково гладила края бочек. — Стройный ряд мальчиков-зайчиков, которые усвоили свои уроки.

* * *

Вернувшись после выходного на работу, Марта обнаружила, что там ничего не изменилось. Как и всегда. Изменилась только она сама, но никто об этом не подозревал. Никто не замечал ее спокойствия и расслабленности. Как до этого они не замечали ее наэлектризованной напряженности, считывая только ее поверхностные проявления, когда она вырывалась наружу в виде истеричного оскорбления нерасторопного клиента, порвавшего пакет с молоком. Но ничего больше. Для них она милая, но жалкая старая дева. Капризная, но услужливая. Пресная, скованная собственными комплексами, удушающая окружающих самомнением и надменностью, но уморительная в своей карикатурности. И никто даже подумать не может, кто стоит перед их глазами на самом деле. Широкая улыбка растеклась по лицу Марты при этой мысли, ничего не подозревающий покупатель улыбнулся в ответ. Да, никто ничего не понимает. И никто не сможет ей помешать.

— Всего доброго, — клиент схватил свои покупки и выбежав за дверь понесся к машине под проливным дождем.

Других посетителей не было и Марта с Ирой направились в подсобку.

Помешивая вонючий, химозный кофе из пакетика Ира заискивающе смотрела на Марту. Ее полное тело сотрясалось при каждом движение, нога нервно качала драную, клеенчатую скатерть туда-сюда, вся ее фигура требовала новой порции грязных подробностей, точно героиновый наркоман нуждающийся в дозе.

— Ну что? — в конце концов не выдержала она. — Есть новости о брате?

Марта удивленно подняла брови, будто не замечала нетерпения подруги и не догадывалась о его причинах.

— Нет. — скупо ответила она и отхлебнула зеленый чай.

Укутанная в мягкий жирок челюсть Иры возмущенно отвисла. По всему ее телу проходил импульс желания немедленно вытрясти из подружки все подробности, но вместо этого она пододвинула к ней коробку с домашним печеньем:

— И ты не будешь ничего делать? — Ира изогнула толстую шею под странным углом, пытаясь заглянуть Марте в глаза и нервно затараторила, — Сейчас столько технологий, он все еще в городе, ты легко его найдешь, я уверена!

Марта с грохотом поставила кружку на стол и выпрямилась, откинувшись на жесткую спинку стула. Несколько мгновений она молча смотрела на собеседницу. На ее лице появилась таинственная полуулыбка.

— Знаешь… — наконец заговорила она. — Ты абсолютно права…

На румяных, пухлых щеках Иры появились ямочки от широкой улыбки озарившей ее лицо. Она походила на щенка, которого похвалила хозяйка, казалось еще мгновение и начнет вилять задом.

— Родная кровь — не водица. — многозначительно произнесла Марта, отрывисто кивая. — Я должна найти брата.

— Правильно! — Ира даже подскочила на стуле от радости. — Правильно! Семья — это главное! А что было — то было! Все можно исправить…пока живы…

От последних слов Ире стало не по себе, она погрузилась в воспоминания о собственных склоках с давно умершими родственниками и вся веселость слетела с нее, точно и не было.

— Да… — не обратив внимание на перемену в подруге задумчиво произнесла Марта, подтягивая к себе чашку с чаем. — Прошло столько лет…Я стала намного мудрее… Теперь я смогу ему все объяснить…Мне столькому нужно его научить…

Ира уже не слушала подружку. Она была далеко-далеко. Где-то в восьмидесятых. А Марта со звоном помешивала чай и широко улыбалась. Ее тоже не было в этой пыльной подсобке с тусклым желтым светом, от которого любой человек походил на больного. Она была у себя дома. В подвале. В окружение своих славных мальчиков.