Без названия [Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк] (fb2) читать постранично, страница - 3

безпокойся... А сейчас едем домой.   -- Домой? Позволь, что значит: домой?.. Ах, да, ты повезешь меня к себе и предашь покаянию...   -- Ну, там увидим...   -- Дай кончить бутылку, а там весь к твоим услугам. Вообще, я очень рад тебя видеть... Всегда рад... да.   Василий Тимофеич присел к столику и терпеливо подождал, когда Сережа наконец кончит свое пойло.   -- Эх, выпил бы и ты один стаканчик?-- предложил Сережа, когда в бутылке почти ничего не оставалось.   -- Благодарю. Ведь ты знаешь, что я ничего не пью...   Василия Тимофеича больше всего возмущало теперь неистощимое добродушие Сережи.   -- Послушай, а как мы поедем, Вася? Я своего извозчика, кажется, отпустил... А итти отсюда в Москву пешком я не могу.   -- Вздор. Я тебя заставлю прогуляться именно пешком, чтобы ты хотя этим путем почувствовал собственное безобразие.   -- Я не пойду,-- протестовал Сережа.-- Наконец я просто спать хочу... Ты только представь себе, что я сряду три ночи не спал. Да я вот здесь у столика и засну...  

II.

   Когда они вышли из ресторана, к подезду подал с московским шиком лихач.   -- Вот как ты...-- укоризненно заметил Сережа, с трудом усаживаясь в пролетку.-- Дда... Вавилонская роскошь, государь мой. Хе-хе... Мы другим людям мораль читаем, а сами на рысаках катаемся.   -- Ты знаешь, что лошади -- моя единственная слабость,-- точно оправдывался Василий Тимофеич, любуясь вороным рысаком, осторожно спускавшим экипаж с горы.-- Кучер, осторожнее...   Лошадь была загляденье. Как она грациозно ступала своими могучими ногами, как выгибала атласную шею, как косила горячим глазом и грызла сдерживавшия ее удила. Это было само олицетворение живой силы. Сережа как сел, так сейчас и задремал, мерно покачиваясь из стороны в сторону: Он даже попробовал захрапеть, но Василий Тимофеич его разбудил.   -- А... что?-- мычал Сережа, просыпаясь.-- Ах, да...   Он несколько раз тряхнул своей головой и проговорил с добродушнейшей улыбкой:   -- А я знаю, что ты сейчас думаешь, Вася. Давай пари на полдюжины шампанскаго? Как честный человек... Ты думаешь: какой свинья Сережка! Верно?   -- Ты угадал... И в свое оправдание можешь сказать только одно, именно, что люди, которые едут рядом с такой свиньёй, тоже немножко свиньи...   Сережа залился неудержимым хохотом, так что даже кучер оглянулся.   -- Ах, уморил, Вася... Вот уморил-то!.. Немножко свинья -- это вежливее называется ветчиной. Ха-ха...   Экипаж уже летел стрелой по Замоскворечью, где разсажались плотно друг к другу купеческия хоромины. Проезжая здесь, Василий Тимофеич каждый раз любовался этой купеческой тугой стройкой. Для себя строились люди, а не для квартирантов. Все было пригнано туго, крепко, на целых сто лет, и каждый дом выглядел так сыто, как выспавшийся хорошо человек.   Замоскворечье мелькнуло быстро. На Каменном мосту пришлось сдерживать разгорячившуюся лошадь. Затем следовала узкая московская уличка, поворот налево к храму Спасителя и еще поворот направо, мимо Пречистенскаго бульвара. После свежаго воздуха на Воробьевых горах, здесь пахнуло застоявшейся вонью московской улицы. Василий Тимофеич только морщился. Как он ни любил Москву, но никак но мог помириться с этой убийственной атмосферой.     Москва, Москва, родимая столица...--     мурлыкал Сережа, опять начиная дремать.   С Пречистенскаго бульвара пролетка с эластическим треском резиновых шин повернула налево и стрелой понеслась по Сивцеву Вражку, а затем кучер разом осадил расходившагося рысака у подезда маленькаго деревяннаго домика с палисадником и мезонином. Такие дома встречаются только по московским окраинам, да кое-где в глухих уличках Пречистенской части.   -- Готово!-- крикнул Сережа, выскакивая из экипажа.   На звонок подезд отворила низенькая седенькая старушка в очках. В левой руке у нея болтался мешок с каким-то безконечным вязаньем, как умеют вязать только милыя московския старушки.   -- Как ты рано вернулся, Вася,-- проговорила она, глядя на сына с затаенной тревогой.   Увидев медленно входившаго Сережу, старушка сразу успокоилась: она поняла, почему Вася вернулся раньше назначеннаго срока. Когда Сережа входил в этот маленький подезд, он казался еще больше, чем на улице.   -- Мамаша, bonjour...-- хрипло здоровался Сережа, напрасно стараясь поймать худенькую руку старушки.   -- Какая я тебе мамаша, безстыдник?-- ворчала старуха, пристально разсматривая припухшее лицо названнаго сынка.-- Ну-ка, повернись к свету... вот так... Ах, Сережа, Сережа! Где это ты пропадал?   -- Мама, хорошенько проберите его,-- говорил Василий Тимофеич, быстро проходя в маленькую темную переднюю.   -- Больше не буду, Марфа Семеновна...-- как-то по-детски уверит Сережа, нагибаясь в дверях передней.-- Честное слово!..   -- Ах, Сережа, Сережа... ах, безстыдник!..   В гостиной гостя ожидало новое испытание. Там ходила, заложив руки за спину, белокурая женщина лет тридцати. Простой черный костюм придавал ей вид монахини, отпущенной в гости к родным. Строгое, немного болезненное лицо было еще недавно красиво, а теперь подернулось тенью преждевременной старости. Увидев