Лётные [Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк] (fb2) читать постранично

Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович Лётные*  Рассказ

  

                                       *) Лётными на Урале называют бродяг.

I.

На Татарском острове они прятались уже четвертый день. Весенния ночи были светлыя, теплыя; где-то в кустах черемухи заливался соловей; речная струя тихо-тихо сосала берег и ласково шепталась с высокой зеленой осокой. По ночам, в глубокой ямке, выкопанной лётными в средине острова и обложенной из предосторожности со всех сторон большими камнями и свежим дерном, курился огонек; самый огонь с берега нельзя было заметить, а виднелся только слабый дымок, который тянулся вниз синеватой пленкой и мешался с белым ночным туманом.

Конечно, лётные, из страха выдать себя, не разложили бы огня, но их заставила неволя: один из троих товарищей был болен и все время лежал около огонька, напрасно стараясь согреться. В партии он был известен под именем Ивана Несчастной-Жизни, как он называл себя на допросах у становых и следователей. Теперь он лежал у огонька, завернувшись в рваную сермяжку, из-под которой глядело черными округлившимися глазами желтое, больное лицо. Изношенная баранья шапка закрывала лоб до самых бровей. Широкия губы запеклись, нос обострился, глаза светились лихорадочным блеском. Иван сильно перемогался и отлеживался в своей ямке около огонька, как отлеживается от лихих болестей по ямам, логовам и "язвинам" разное лесное зверье. Он не жаловался, не стонал, а только иногда сильно бредил по ночам -- кричал, размахивал руками и все старался куда-нибудь спрятаться. В больном мозгу несчастнаго бродяги без конца шевелилась мысль о преследовании.

-- Опомнись, зелена муха, Христос с тобой!-- уговаривал Ивана товарищ, длинный и костлявый "иосиф-Преврасный".-- Ночесь в воду было совсем бросился, ежели бы я тебя за ногу не сохватил... Как начнет блазнить, ты сейчас молитву и сотвори. Я так-ту в тайге без малаго недели с три вылежал, и все молитвой больше...

Иван приходил в себя, трясся всем телом и как-то разом весь опускался -- это были последния вспышки сохранившейся в больном теле энергии, выкупаемыя тяжелым разслаблением. После таких галлюцинаций больной долго лежал с закрытыми глазами, весь облитый холодным потом; он чувствовал, что с каждым днем его все более и более тянет к земле и он теряет последния крохи живой силы. Но, как ни было тяжело Ивану, он никогда не забывал своей пазухи и крепко держался за нее обеими руками; за пазухой у него хранилась завернутая в тряпье заветная "машинка", т.-е. деревянная шкатулочка с необходимым прибором для отливки фальшивых двугривенных.

-- Иван, ты, того гляди, помрешь...--несколько раз довольно политично заговаривал иоcиф-Прекрасный.-- Отдай загодя нам с Переметом машинку-то,-- с собой все одно не возьмешь.

-- Поправлюсь, даст Бог...

-- Куды поправишься!.. Ей-Богу, Иван, помрешь, верно говорю!.. А нам с Переметом далеко еще брести, веселее бы с машинкой...

-- Не мели!

-- Ну, зелена муха, не кочевряжься... говорю, помрешь!

Хохол Перемет не принимал никакого участия в этих переговорах, потому что вообще был человек крайне сдержанный и не любил болтать понапрасну. В партии он был всех старше и в свои пятьдесят лет сохранил завидное здоровье. Перемет больше всего любил лежать на солнышке, на самом припеке, закинув свою хохлацкую голову и зажмурив свои кария казацкия очи. К усах и в давно небритой бороде у него уже серебрилась седина. В трудных случаях своей жизни Перемет говорил только одно слово: "нэхай", и тяжело принимался насасывать свою трубочку-носогрейку. Рядом с ним иосиф-Прекрасный казался каким-то вихлястым и совсем несуразным мужиком. Его рябое худощавое лицо, с белобрысыми подслеповатыми глазками, отличалось необыкновенной подвижностью, точно иосиф-Прекрасный вечно к чему-нибудь прислушивался, как заяц на угонках. В нем именно было что-то заячье.

-- Бросится ужо в воду, да и утонет вместе с машинкой, зелена муха...-- несколько раз поверял иосиф-Прекрасный свои опасения Перемету и зорко караулил больного товарища.

-- Нэхай,-- отцеживал хохол.

-- А куда мы без машинки?..

Не раз, просыпаясь по ночам, иосиф-Прекрасный крепко задумывался над вопросом, как завладеть машинкой, и ему приходили в голову страшныя мысли: представлялись размозженная голова, окровавленное мертвое лицо, судорожно сжатыя безсильныя руки... Но эта картина пугала самого иосифа-Прекраснаго, и он начинал молиться вслух, чтобы отогнать смущавшаго беса. Чтобы разсеяться от накипавших злых мыслей, иосиф-Прекрасный по целым дням бродил по Татарскому острову и по-своему изучал во всех тонкостях этот клочок, а главным образом -- поселившихся на нем птиц. По этой части иосиф-Прекрасный был великий артист и отлично знал всякое птичье "обнакновение": какая птица как живет, где вьет гнездо, какими способами обманывает своих врагов.

Больной Иван подозревал душевное состояние своего приятеля, но больше опасался молчаливаго хохла, особенно по