Собрание сочинений. Том 5 [Ромен Роллан] (pdf) читать постранично, страница - 5

приглашения. Оливье возмущался. А Кристоф хохотал до упаду. Он бывал в обществе вовсе не для того,
чтобы поддержать свою популярность, а только чтобы
пополнить запасы, которые поставляла ему жизнь —
коллекцию человеческих взглядов и жестов, оттенков голоса, весь материал — формы, звуки, краски, — необходимый художнику для обогащения его палитры. Не одной
музыкой жив музыкант. Интонация человеческой речи,
ритм движений, гармония улыбки дают ему больше музыкальной пищи, чем симфония какого-нибудь собрата.
Правда, надо сознаться, что в светских гостиных музыка
лиц и душ так же бесцветна и однообразна, как и музыка профессионалов.
Каждый вырабатывал себе свои приемы и раз навсегда застывал на них. Улыбка хорошенькой женщины
так же трафаретно завлекательна, как парижская песенка.
Мужчины еще пошлее женщин. Под разлагающим воздействием «света» воля катастрофически быстро слабеет,
тускнеет и сглаживается самобытность характера. Кристоф был потрясен количеством неживых и отживающих
людей, которых он встречал в мире искусства. Вот, например, молодой талантливый композитор в расцвете творческих сил; успех выбил его из колеи, убаюкал, превратил в ничто, и ему теперь хочется только блаженствовать
и дремать, вдыхая аромат низкопробной лести, которым

его того и гляди удушат. А вот в другом углу гостиной
образец того, чем этот молодой музыкант станет через
двадцать лет — напомаженный старец, маститый, прославленный, богатый, член всех академий, достигший вершины на своем поприще; ему, казалось бы, нечего бояться,
не с кем считаться, а он пресмыкается перед всем и перед
всеми, дрожит перед общественным мнением, перед властью, перед прессой, не смеет высказать свои мысли, да
и не мыслит уже вовсе, не существует и только красуется, — осел, несущий собственные мощи. З а каждым из
этих художников или мыслителей, которые были или
могли быть великими, непременно скрывалась женщина,
подтачивавшая их силы. Женщины все были одинаково
опасны — глупые и умные, любящие и себялюбивые; и
лучшие были хуже всех: они еще вернее душили талант
в тисках своей неразумной любви, с самыми благими намерениями приручали его, приспособляли к своим вкусам, подравнивали, приглаживали, корнали, опрыскивали
духами, пока не доводили до уровня своей убогой чувствительности, меленького тщеславия, до посредственности своей и своего круга.
Хотя Кристоф только мимоходом побывал в их
Кругу, он успел почуять опасность. Каждой, естественно,
хотелось заполучить его для своей гостиной, в свое распоряжение; и Кристоф чуть было не клюнул на приманку ласковых слов и многообещающих улыбок. Если
бы он не обладал несокрушимым здравым смыслом и не
видел на чужом примере, во что современные Цирцеи
превращают людей, ему вряд ли удалось бы уйти невредимым. Но он вовсе не жаждал сделаться лишним гусаком в стаде этих прелестных пастушек. Опасность была
бы много больше, если бы они не проявляли такой настойчивости. Теперь же, когда всякому и всякой стало
ясно, что среди них объявился гений, они по своему обыкновению любыми способами старались загубить его.
У людей такого сорта всегда одна мысль: при виде цветка — пересадить его в горшок; при виде птицы — запереть ее в клетку; при виде свободного человека — превратить его в угодливого пошляка.
У Кристофа на миг закружилась голова, но он быстро овладел собой и послал их всех к черту.

Судьба — насмешница. Люди беспечные еще могут
проскользнуть между петлями ее сетей, но осторожных,
искушенных скептиков она не упустит ни за что. Так,
жертвой парижских соблазнов пал не Кристоф, а Оливье.
Он оказался в выигрыше от успехов друга. Отблеск
славы Кристофа упал и на него. Две-три фразы о нем
как о человеке, открывшем Кристофа, принесли молодому
поэту большую известность, чем все его писания за
шесть лет. Поэтому, приглашая Кристофа, многие приглашали и его, и он сопровождал друга, чтобы незаметно
следить за ним. Должно быть, он был слишком поглощен
этой задачей и потому не уследил за самим собой. Любовь
пришла и увлекла его.
Она была юная девушка, худенькая и хорошенькая;
легкие белокурые волосы мелкими волнами вились над
ее узким и гладким лбом, брови у нее были тонкие, а
веки тяжеловатые, глаза голубые, как пролески, изящный
носик с трепещущими ноз'дрями, чуть вдавленные виски,
своенравный подбородок, выразительный, чувственный
рот с приподнятыми уголками, пармиджаниновская
улыбка еще ничего не ведающего юного фавна. У нее
была длинная и гибкая шея, тонкая талия, худощавая и
стройная фигурка и что-то тревожно-радостное в выражении юного лица, окутанного волнующей и поэтической
тайной пробуждения весны — ГгйЫтдзепуасЬеп. Звали
ее Жаклина Ланже. Ей еще не исполнилось двадцати лет.
Она была из богатой, культурной, свободомыслящей
католической семьи. Отец ее — инженер, неглупый, толковый человек с изобретательским складом ума,