Лжец. Мы больше не твои (СИ) [Анна Гур] (fb2) читать онлайн

Лжец. Мы больше не твои Анна Гур

Глава 1

Нина

– Ты совсем себя запустила! – голос мужа раздается неожиданно за спиной, и я вздрагиваю, чуть из рук не роняю бутылочки с детской смесью, которые готовлю для наших сыновей.

Петр обходит меня и становится аккурат передо мной, смотрит своими проницательными темными глазами.

Брюнет. Высокий. Статный. С узковатыми губами и прорисованными скулами. Окидывает меня пристальным взглядом, а мне вдруг не по себе становится рядом с лощеным чисто выбритым мужчиной в идеальном пиджаке и белоснежной сорочке, шелковый галстук также привлекает взгляд…

Все выстирано и выглажено мною…

Петр всегда был богатым бизнесменом. Он педант, и после того, как мы поженились, муж сказал, что не терпит ресторанной еды, а в его большом доме не будет прислуги.

Наш дом – наш очаг, и я его хранительница, так весь быт лег на мои плечи, и мне как-то казалось это естественным. Жена должна ухаживать за мужем.

Но сейчас… Я чувствую себя замухрышкой с гулькой на голове, в растянутой майке и домашних тапочках, которые уже давно стоит заменить, но мне все на себя времени не хватает.

– Что? – переспрашиваю и отчего-то глупая улыбка рождается на губах. Кажется, что Петя все же сейчас рассмеется, скажет, что шутит, обнимет и прижмет к широкой груди.

Поймет, как мне сложно не спать, как невыносимо тяжело успевать все… Ведь муж-бизнесмен каждый день надевает новую белоснежную рубашку…

А нашим малышам и года нет.

– Да, Нина. Ты запустила себя. Мне не нравится то, что я вижу перед собой. Ты – моя жена. Жена Петра Станиславского. Мое имя имеет вес в обществе, и люди моего уровня на мероприятия всегда приглашены со спутницами. Скоро у меня важная сделка с китайцами, после чего мы будем праздновать… Я не могу заявиться без жены. Это отбросит тень на мою репутацию. Но ты…. Ты разочаровываешь… На что ты похожа, Нина?!

Повторяет жестко мой муж, и у меня внутри все дрожит, ломается как-то.

– Надо с этим что-то делать.

Так и хочется спросить, а “что-то” это что?! Когда я перестала соответствовать звёздному статусу собственного мужа?!

Но навороченный телефон Петра звонит, и он бросает взгляд на экран, затем опять обращается ко мне.

– Обсудим все позже. Мне пора. Сегодня у меня сделка по многомиллионному контракту.

Разворачивается на каблуках и выходит, а я бутылочки к себе прижимаю, в глазах жжет нестерпимо, протираю щеку тыльной стороной ладони и понимаю, что мокрая от слез у меня щека.

Малыши начинают звонко плакать и я, встрепенувшись, бегу к ним. Даю каждому по бутылочке, и мои крохи принимаются сладко потягивать молочко.

И в этот раз звонит уже мой телефон. Отвечаю также не глядя.

– Алло, – и голос у меня хриплым кажется.

– Эй, ты чего?! – слышу озадаченные интонации сестры. – Плачешь, что ли?!

– Я… Крис… Да… – отвечаю тихо.

– С Петром поссорилась? – деловито интересуется, но ответа моего не ждет. – Так, я все равно хотела к тебе заскочить, скоро буду.

И вот спустя какое-то время я открываю дверь, чтобы лицезреть Кристину, которая окидывает меня лукавым взглядом, вынимает наушники из ушей.

– Ну и видок, – бросает, легонько поддевая, а на меня это как удар действует.

– Вы что, все сговорились?! – рыдание вылетает из груди. – А как я должна, по-твоему, выглядеть?! У меня две крохи, которые требуют к себе внимания двадцать четыре на семь.

– Эй-эй, Нин, ты чего?! Тихо.

Сестра подходит, обнимает меня за плечи. Невысокая и худенькая, она очень похожа на меня и, тем не менее, по характеру мы противоположности, действительно очень разные.

Крис у нас зажигалочка, а я из тех, кого всегда принято называть “хорошими девочками”.

– Что случилось? – спрашивает Кристина и проходит в холл, где в манеже мои мальчишки играют. Редкий случай, когда обоих заинтересовали плюшевые игрушки и они не просятся на ручки.

– Мне сегодня муж заявил, что я запустила себя.

Говорю в сердцах.

– Так и сказал? – спрашивает сестра, закидывая ногу на ногу.

– Да. Прямой текст. Я ему перестала подходить. Он стыдится меня…

– Вот сволочь!

Рявкает, а я слезы стираю с глаз. Опухших, между прочим, от постоянного недосыпа.

– Знаешь, что? А давай умоем его?!

– Как?! – спрашиваю, не слишком веря, что услышу что-то дельное.

Сестра резко встает и протягивает мне руку. Отставляю душистый чай и поднимаюсь с дивана.

– Тебе надо действительно заняться собой. И мы сейчас это и сделаем. К вечеру будешь ждать его при параде. Красоткой. Заставишь пожалеть о каждом слове, которое сказал. Заведешь негодяя и не дашь!

Крис не умеет грустить долго, веселая она, поднимает настроение и мне.

– Ага, идеальный план. А с малышами мне в салоны ходить?

– Племяшей завезем к предкам, мы присмотрим за ними, а вы с Петром отдохните. Устрой ему вынос мозга, чтобы понял, какая красотка ему в жены досталась!

Улыбаюсь сестре и соглашаюсь на ее авантюру. Хочется чего-то новенького, обновления какого-то, а еще очень хочу, чтобы Петр посмотрел, как раньше, чтобы страсть в глазах и желание огнем.

Когда-то он смотрел на меня так, словно сожрать хочет, детей хотел сильно, а стоило мне родить, ощущение такое, что мы отдалились…

Не знаю. Он на работе, а я с мальчишками. Сложный период был, особенно когда зубки резались. Я с ними практически не спала, а Петр в командировках.

Мама помогала, но у нее тоже дом, хозяйство, не оставишь надолго, да и сестра студентка. У каждого своя жизнь. Помощь была, но не на постоянной основе.

Мы собираемся с Крис. Я укладываю своих малышей в переноски. Собираю рюкзачки. У каждого свой. Беру минимум необходимого, а сестра присвистывает:

– Это ты на день к деду с бабушкой крох собираешь или на месяц в отпуск?

Улыбаюсь Крис.

– Там необходимый минимум. Только и всего.

Мы берем малышей, я креплю переноски к сиденьям. Убеждаюсь, что все надежно, только после этого сажусь за руль. Пристегиваюсь и заставляю шебутную сестру также ремень закинуть.

– Ну, погнали! – улыбается Крис.

– Ага. Я тебе дам “погнали”. У меня дети в машине.

По дороге мы болтаем о многом, доезжаем до родителей, мама встречает нас с радушием, сюсюкает с малышами.

– Ой… мои родные… как хорошо сделала, что привезла крепышей… А кто тут золото бабушкино, а кто тут самый-самый…

Телефон звонит, и я отвечаю быстро. На заднем плане агукают мои малыши, и раздается голос моей мамы.

– Я приехал домой, забыл документы, а тебя нет, – у мужа раздраженные интонации, – ты уехала к своим?

Слышит голоса и понимает все.

– Да, решила немного сменить обстановку.

Муж молчит. А я кусаю губы. Вдруг решаю сделать ему сюрприз самый настоящий.

– Я так понимаю, ты с ночевкой?

Опять скупо интересуется. Вспоминаю, что Петр сказал, что хочет со мной поговорить после работы, а я тоже хочу с ним побеседовать, но предпочитаю быть во всеоружии.

– Да. Останемся, а ты?

– Я задержусь на работе. Домой вернусь поздно. Выключу телефон. Мне надо выспаться. Завтра ответственный день.

– Хорошо, – отвечаю и смотрю, как мама раздевает Кирюшу.

Муж отключается.

– Ты чего не предупредила, Ниночка, я бы пирогов напекла…

– Ма… не время для пирогов. За ребятней пригляди, а Нина в салон. Надо себя в порядок привести.

Мама улыбается мне, а потом вдруг подмигивает.

– И правильно. Езжай, дочка. Мы за малышами присмотрим.

Крепко обнимаю маму и отправляюсь в салон. Впервые за долгое время делаю маникюр, привожу волосы в порядок и улыбаюсь своему отражению.

Хочется утереть Петру нос. Хочется, чтобы он сожалел о словах, которые мне бросил в сердцах. Я понимаю, у него на работе в последнее время проблемы. Он теряет контракты. Слышала, что многое идет не так, как ему хочется, но это бизнес, и мой муж опытный бизнесмен, умеющий выгрызать свое.

Я возвращаюсь домой и иду в нашу спальню. Достаю платье, которое купила для одного мероприятия, но так и не надела. Бирка висит до сих пор не тронутая. Рассматриваю элегантный черный шелк и прикладываю его к себе.

Заглядываю в зеркало, откуда на меня смотрит симпатичная брюнетка с блестящими глазами. Я набрала вес во время беременности, но после рождения малюток не просто вернулась в свой прежний размер, но и скинула еще пару кило.

Ухаживать за близняшками очень сложно. Иногда даже забываешь поесть, а голода не чувствуешь, пока не начинает плыть перед глазами.

Но эти хлопоты они приятные, ведь когда малыши тянут к тебе ручки, когда агукают и говорят "мама"…

Оно стоит всего, и счастье это бесценно…

Надеваю платье, которое подчеркивает узость талии и увеличившуюся после родов грудь. Привожу себя в порядок.

Готовлю ужин. Все легкое. Зажигаю свечи.

Мне хочется поразить Петра, хочется, чтобы он взял свои слова обратно и шептал жаркие признания вперемешку с извинениями.

Муж у меня вспыльчивый. Резкий. Но это его характер. Бывало в нашей семейной жизни, когда он ранил словами, а потом сожалел, любил ночь напролет и одаривал подарками.

– Я люблю тебя, Нина… Ты прости… у меня на работе такой треш… Сорвался…

Время уже позднее, но мужа все нет. Наконец, слышу шелест шин по гравию.

Понимаю, что Петр приехал и набираю его номер. Не отвечает. Но я держу звонок, не сбрасываю…

Хочу, чтобы ответил, чтобы говорил со мной, не понимая до последнего, что я никуда не уехала, хочу видеть его лицо, когда меня увидит…

Но муж все не берет. Отключаю звонок.

Слышу, как замок в дверях поворачивается. Качаю головой и иду в сторону коридора, как вдруг меня молнией поражает.

Будто копошение там, хихиканье, женский вскрик, переходящий в стон. Как в тумане иду на приглушенные голоса.

Я не включала свет в доме, чтобы не выдать свое присутствие, и сейчас в полутьме коридора я вижу кадр, который отпечатывается у меня на сетчатке глаз.

Девица, закинув ноги на бедра моего мужа, прижимается к нему всем телом, страстно целует и стонет, когда его рука у нее между ног двигается.

– Мой зверь. Давай здесь. Я не дотерплю. Хочу, чтобы сейчас… да вот так…ах…

– Мила… – рыком, и в голосе мужа похоть.

– Осторожнее… в моем положении надо мягче… я тебе сказать должна… ах…

Запрокидывает голову и стонет громко, когда Петр движение делает поступательное, а мне… мне кажется, что меня сейчас вывернет на изнанку…

– Ну, Петь… подожди… хочу сказать… помягче…

– Что сказать? – опять гортанный звук.

– У нас будет малыш, любимый…

Ноги слабнут, я пошатываюсь и случайно задеваю стеллаж, статуэтка падает и разбивается вдребезги, заставляя любовников отпрянуть друг от друга, а любовницу моего мужа вскрикнуть.

Секундное промедление, вижу, как муж брюки свои поправляет отточенным жестом, а в следующий миг щелкает выключатель.

Свет озаряет все вокруг. Бьет по глазам. Заставляет ослепнуть.

– Как ты мог… – банальные слова слетают с губ.

Перевожу взгляд с мужа своего на красотку, застывшую рядом с ним, а она губы свои облизывает и победно на меня смотрит…

Глава 2

Ранее

Нина

– Значит так, жена моя дорогая, сделаешь ЭКО. Это не обсуждается.

Поднимаю заплаканные глаза и смотрю на Петра.

– Да. Да. Ты все правильно расслышала. Я устал ждать. Три года. Нина. Три чертовых года ты никак не можешь забеременеть естественным путем.

Его слова больно ранят, и я всхлипываю. Обхватываю чашку зеленого тонизирующего чая с ароматом мяты и пытаюсь согреться. Мне холодно. Меня знобит. Сегодня очередной тест показал отрицательный результат.

Беременности нет. Сколько я уже понаделала этих тестов за годы нашего брака. Делаю глоток, чтобы не скатиться в истерику, чтобы не заплакать.

– Ну что ты ревешь, малыш? – спрашивает муж, и я заглядываю в его красивое лицо.

Чувствую себя не в своей тарелке. Петр Станиславский богатый бизнесмен, владелец крупной компании. О нашей свадьбе в газетах писали. Меня называли Золушкой.

Снизошел, так сказать, звездный олигарх до простой девушки-музыканта. Когда-то я училась в консерватории и жизни не видела без скрипки, а теперь… последние два года я к инструменту не притрагивалась.

Все началось с того, что мой муж приходил домой уставший и требовал тишины, а я занималась по восемь часов в день после учебы. Пришлось завязать. Отучилась. Получила диплом, а в один день скрипка случайно сломалась.

Я не знаю, как это случилось, я просто взяла ее в руки, и она сломалась. А новую я так и не купила. Петр сначала увез меня на отдых на острова из рекламы кокосового шоколада, а потом заявил, что не хочет, чтобы жена тренькала на сцене.

– Если бы я хотел звезду, Нина, я бы женился на какой-нибудь певичке, которая телесами светит, а я жену хочу. Нормальную. Чтобы домой приходил, чтобы ждала, еду готовила. Не повар и не ресторан, а жена…

Петр поначалу красиво ухаживал. Заваливал меня вниманием, цветами, походами в рестораны…

Смешно сказать, но увидел он меня именно на благотворительном концерте, я как раз стояла на сцене и играла соло на скрипе. «Каприз» Паганини…

А потом…

Высокий мужчина в идеальном костюме подошел ко мне.

– Вы были великолепны. Взгляда оторвать не мог…

Белоснежный букет падает мне в руки, а я его с трудом удерживаю и смотрю в темные глаза, рассматриваю волевое лицо, и мне кажется, что так не бывает, чтобы вот так вот с первого взгляда утонуть в харизме мужчины.

– Я Петр Станиславский, а как вас зовут, прекрасная скрипачка?

Улыбаюсь смущенно и отвечаю тихо.

– Нина… то есть Нина…

Поднимает мою руку с зажатым в ней смычком и подносит к своему лицу, целует мои пальцы, будто князь.

– Рад познакомиться, Нина…

А затем… Затем он приезжал в консерваторию и ждал меня, опершись о свое дорогое авто, которое поблескивало серебром на солнце.

– Я хочу пригласить тебя на ужин, – выдает мужчина, когда я вся красная от смущения подхожу к его автомобилю.

– Вообще-то сейчас двенадцать часов дня, – отвечаю, вспыхивая, слышу шепотки, вижу восторженные взгляды девчонок-сокурсниц.

– Правильная девочка не хочет пойти со мной на свидание вечером? – спрашивает, слегка улыбаясь, а меня напрягает внимание взрослого мужчины, который старше меня лет на пятнадцать…

Не хочу, чтобы слухи ходили и прочее…

Мое молчание истолковывает по-своему.

– Хорошо, правильна девочка Нина, тогда приглашаю на ланч.

И крепкая рука ложится мне на талию, не дает возможности увильнуть или ответить отрицательно.

Петр взял меня нахрапом. Будто питон, окольцевал и не дал мне и шанса на сопротивление…

– Нина. Мы должны сделать ЭКО. Время поджимает. Я хочу сына и не одного! – выдергивает меня из воспоминаний муж.

– Я столько по врачам ходила, столько анализов сдавала, всякие таблетки пила, повышающие шансы забеременеть, я устала, Петь, я просто хочу чуточку отдохнуть…

Делаю еще один глоток тонизирующего чая, а у самой руки дрожат.

Это сложно выдерживать. Чертовски сложно. Я, наверное, врачей чаще вижу, чем собственных родителей, в то время как мой муж считается абсолютно здоровым, и за все время ни разу не сдал ни одного анализа так, чтобы я видела.

– У меня все окей! Это ты у нас с проблемой, жена, решать нужно, – таков был его ответ, когда я заикнулась о том, чтобы мы вместе прошли ряд анализов, потому что я видела в клинике пары.

– Значит так. Нина. От чего ты устала, скажи мне, дорогая?! Я тебя всем обеспечиваю, балую. Шмоток вагон! Брюлики! Тачки. Все к твоим ногам!

Вскакиваю, обхватываю себя руками. Мне все время холодно. Холодно рядом с Петром, и даже в день, когда он мне кольцо на палец надевал, я думала, правильно ли поступаю.

– Это все ты заставил меня принять! Жена Станиславского не может выглядеть дешево! Разве это не твои слова?!

Подрывается с места, подходит ко мне. Нависает. Мой муж высокий мужчина. Сильный. Немного поправился за годы брака, но, тем не менее, мы с ним в разных весовых категориях.

Я слишком худенькая и маленькая ростом, а он взрослый.

– Значит так. Либо ты делаешь ЭКО. Либо…

– Что либо? – спрашиваю и голос предательски дрожит, выдает слезы, которые стоят комом.

– Либо берем суррогатную мать!

Выговаривает с нажимом, и мне словно слышится, что он на другое намекает. Что с суррогатной будет детей естественным способом делать.

Качаю головой. Не знаю, что сказать. Мы с мужем разные люди. Я не понимаю, почему его выбор пал на меня…

И кажется, что мы совсем… совсем не слышим друг друга. Вернее, он не слышит меня.

Колокольчик недоверия позвякивает у меня внутри. Я кусаю губы и уже близка к тому, чтобы сказать мужу, что мне нужно время.

Нужно время немного побыть одной, чтобы понять себя, понять, как спасти нашу семью, ведь Петр - он только давит, приказывает… Он не слышит меня…

Телефонный звонок нарушает тишину пространства. Петр отвечает не глядя. Рыкает:

– Да!

А я в лицо мужу смотрю. Словно маску вижу. Понять не могу, что происходит, когда слышу его холодный голос:

– Хорошо.

Муж вешает трубку и смотрит мне в глаза, а у меня озноб по спине проходит.

– Мне нужен наследник, Нина, и ты мне его дашь.

Глава 3

– Ну что же, поздравляю! Подсадка прошла удачно! Вы беременны. Более того, у вас будет двойня.

Голос врача достигает меня как сквозь вату, а я смотрю на монитор. Там две крохотные точки пульсируют.

И такое чувство все нутро охватывает. Сразу же все уходит на второй план. И напряжение, которое преследовало меня все последнее время, и недопонимание с Петром.

Я смотрю на монитор и понимаю, что плачу. Слезы текут по вискам, а на губах дрожит улыбка.

– Замечательные показатели, – вновь подает голос врач и смотрит на моего мужа, который пришел вместе со мной на УЗИ, чтобы поддержать.

Я поднимаю глаза, чтобы встретиться взглядом с Петей, чтобы мы могли внутренне поделиться нашим общим счастьем. Ведь мы так долго мечтали о малышах, и вот страстное желание моего мужа получить наследников сбылось.

Я жду от него такой же радости и эйфории, но лицо Пети похоже на маску. Он словно заледенел, смотря на экран. Ни улыбки. Ни блеска в глазах.

Хотя… я его понимаю. Муж пребывает в явном состоянии шока, ведь он всегда держит все свои чувства в узде.

Крис называет его бесчувственным чурбаном, но она слишком резка. Просто Петр из тех людей, которые не привыкли обнажать свои чувства.

– Господин Станиславский, поздравляю, – женщина-врач расплывается в улыбке, а телефон моего мужа звонит, хотя на дверях в кабинет УЗИ четко написано, что при входе мобильник нужно выключать.

– Петр Борисович… дело в том… у нас… нельзя… телефоны… тут чуткая аппаратура…

Врач не знает, как сделать замечание моему мужу, который, как ни в чем не бывало, вытаскивает гаджет из внутреннего кармана идеального пиджака, смотрит на имя звонящего и произносит спокойно:

– Важный звонок. Мне нужно ответить. Я отойду. Дальше можете продолжать без меня.

Муж разворачивается и выходит из кабинета, а я перевожу ошарашенный взгляд на врача. Что-то внутри свербит, колет и к слезам счастья прибавляется горечь.

Дальше я одеваюсь. Сегодня я выбрала летящее белоснежное и воздушное платье. Туфельки-лодочки. Волосы длинные распустила, чуть прихватив несколько прядей на затылке и собрав их в подобие жгута.

После положительного теста на беременность я была так окрылена, что улыбка не сходила с лица. Ведь в прошлом остались несколько лет неудачных попыток забеременеть. А также постоянные взгляды мужа, который смотрел на меня… не могу определить это чувство, которое проскальзывало на дне темных глаз... Но, возможно, самое верное из определений это – разочарование…

Да, Петр смотрел на меня именно так, разочарованно, потому что бесплодная жена никак не вписывалась в идеальную картинку с разворота журнала о жизни богатых и знаменитых бизнесменов.

– Нина Витальевна, вы готовы?

Одергивает меня врач, и я прохожу в кабинет. Розовый цвет здесь доминирует. На стенах рамочки с регалиями. Мы в лучшей клинике страны. Ни в какую другую Петр бы со мной не пошел.

Слушаю доктора, беру листочек с назначением, слушаю про витамины, которые мне предстоит пить, и выхожу, только каблучок словно запинается за выступ у двери, и я лечу вперед, случайно наталкиваясь в коридоре на мощное крепкое тело мужчины…

На мгновение кажется, что меня по инерции сейчас опрокинет к ногам незнакомца, но сильная рука удерживает меня, мягко ложится пониже спины и притягивает.

Я оказываюсь вжата в литую грудную клетку, так как мужчина просто исполинского роста, приходится поднять голову, чтобы заглянуть в его лицо, и на мгновение мне кажется, словно мир вокруг затихает.

Я вижу только глаза. Яркие. Ореховые. С желтыми прожилками, которые заворачиваются в меленькое торнадо вокруг зрачка. Редкий цвет глаз. Какой-то нереальный просто.

Незнакомец рассматривает меня, и от его руки веет жаром, это тепло проникает сквозь тонкую ткань платья и согревает изнутри, становится тепло-тепло и как-то спокойно.

Слишком интимное прикосновение, пальцы будто на мгновение поглаживают мою поясницу, и я прихожу в себя.

– Простите, пожалуйста, мою неуклюжесть, – выдаю, слегка улыбаясь, но мужчина не спешит меня выпустить из своих сильных рук.

Упираюсь ладошками в его грудную клетку, пытаюсь отодвинуть от себя, но по ощущениям, там под шелком его сорочки просто титановые пласты.

– Отпустите… – наконец, выдыхаю и чувствую, как румянец разливается по моим щекам, в то время как незнакомец скользит своими желтовато-карими глазами по моему лицу, будто клеймо ставит, прожигает, а я его черты запоминаю.

Красивое лицо с четкими линиями, прямыми черными бровями, широкими скулами и смугловатой кожей. Взгляд у него острый, цепкий. Лицо не слишком выразительное, но взгляд…

Он будто ласкает.

– Не хочу, – вдруг отвечает мне, и от его голоса мурашки по коже бегут.

Никогда такого не было, чтобы вот так притянуло и не отпустило. Щеки горят, и я моргаю, пытаюсь прогнать наваждение, интересуюсь едва слышно:

– Что, простите?

На губах незнакомца появляется улыбка. Какая-то озорная и мальчишеская.

– Отпускать тебя не хочу, – отвечает, слегка подмигнув, и я окончательно смущаюсь, наконец, вспоминаю, что я вообще-то замужняя женщина, и произношу, нахмурившись:

– Немедленно отпустите!

Кажется, мое негодование веселит незнакомца, в глазах словно искры зажигаются, но он убирает руку, а я для большей безопасности делаю шаг назад и почему-то оправляю платье, под которым вся кожа пульсирует.

Спохватываюсь, понимаю, что пока падала, выронила все назначения из рук, но незнакомец первым нагибается, чтобы поднять бумаги с моими анализами и лист со снимком УЗИ…

Мужчина выпрямляется, но не спешит вернуть мне мои документы. Он останавливает взгляд именно на черно-белой фотографии, где явно видны две точки. Мои малыши. Заминка длится недолго, и одного взгляда ему достаточно, чтобы прочесть мои имя и фамилию.

– Нина Станиславская… жена его, значит… – проговаривает как-то глухо и поднимает на меня взгляд, фокусирует словно, и мне становится холодно от того, как стремительно темнеет взгляд мужчины, как черты лица будто заостряются.

– Мир тесен. А у моего конкурента, смотрю, отменный вкус…

Незнакомец буравит меня взглядом, а я протягиваю руку.

– Верните мои бумаги, пожалуйста, – говорю едва слышно, но отчего-то кажется, что выстрел прозвенел, настолько между нами повышено напряжение.

Незнакомец кивает и протягивает мне бумаги, тянусь, не знаю, как получается, что наши пальцы соприкасаются, и меня будто током ударяет, когда горячая рука накрывает мое запястье.

Незнакомый мужчина делает еще один шаг в мою сторону. Нависает. А я от него глаз оторвать не могу. Мне вдруг кажется, что он меня сейчас в стену впечатает.

– Вы… вы пугаете меня, – пытаюсь достучаться до странного мужчины, а он обнажает зубы в белоснежном оскале, и ямочка на щеке у него появляется, придающая неожиданную мягкость этому суровому лицу.

– Даже не начинал… – отвечает спокойно, а мне аромат мужчины в ноздри ударяет.

В последнее время я стала слишком чувствительна к ароматам. Особенно к резким, которые вызывают тошноту или головокружение, но… не в случае с незнакомцем.

Его аромат терпкий и сочный, насыщенный нотками хвои, заставляет меня сделать глубокий вдох.

– Сумасшествие какое-то, – не понимаю, что выдаю мысли вслух, и мужчина кивает.

– Согласен, – отвечает совершенно серьезно, безотрывно глядя мне в глаза.

Наконец, собираюсь просить незнакомца, чтобы отошел, но грозный рык моего мужа заставляет вздрогнуть:

– Не понял?! Какого черта здесь происходит?!

Мужчина, как это ни странно, не отшатывается от меня, не смущается. Более того, его лицо становится холодным, отчужденным, и он совершенно спокойно разворачивается в сторону спешащего к нам Петра, который на ходу прячет телефон во внутренний карман пиджака.

Подходит к нам в спешке, заметно уступая и в росте, и в комплекции незнакомцу. Муж поднимает голову, чтобы иметь возможность смотреть в глаза мужчине, и почти рычит:

– Ты что здесь делаешь?!

– Мир тесен, Станиславский, – ироничный голос мужчины режет слух. Со мной он говорил иначе…

Осознание того, что незнакомец и мой муж знают друг друга, накрывает, и то, что они далеко не друзья – тоже.

– Царев. Тебе от жены моей что нужно?!

Бычится мой муж, и мужчина со звонкой царской фамилией улыбается широко.

– У тебя красивая жена, Петя… Береги ее. Иначе уведут…

Обстановка в коридоре за мгновения накаляется так, что, кажется, достигает точки кипения. Мой муж краснеет, словно рак. Редкий случай, чтобы он настолько вышел из себя.

А я рассматриваю двух мужчин, и мне вдруг кажется, что Царев и мой муж имеют внешнее сходство. Вот какая-то шальная мысль зарождается, но тем не менее. Хоть Царев гораздо выше и шире в плечах… но… Они действительно похожи чертами, но у моего мужа они более грубые, а вот у этого мужчины более гармоничные, что ли.

Но ответа не следует, так как Царев поворачивает голову в мою сторону и бросает напоследок:

– Мое почтение, Нина, – говорит спокойно, разворачивается и идет дальше по коридору, скрываясь за углом, а я смотрю вслед мужчине и ошалело моргаю.

Болью простреливает локоть, вскрикиваю и перевожу взгляд на разгневанного Петра, который дергает меня на себя.

– Это что здесь сейчас было?! – рявкает так, что мне кажется, нас в кабинете слышно.

– Петя, мне больно! Прекрати! – отвечаю, пытаясь вырвать локоть из болезненного захвата мужа, но он как с цепи сорвался.

Мне вдруг кажется, что он меня сейчас ударит, ощущаю напряжение в каждой мышце его тела, и отчего-то горечь сковывает, мне вдруг кажется, что если бы Царев остался, муж бы не решился себя так вести.

– Я еще раз спрашиваю. Что он от тебя хотел?! Что ты ему сказала?! – будто не слышит меня, встряхивает меня так, что у меня искры из глаз, а в коридоре появляются медсестры, которые при виде наших разборок быстро проходят, стараясь не замечать семейной склоки.

– Петя, прекрати! Я же ничего не сделала! – слезы обжигают глаза, а мужу словно наплевать, что его жена находится в положении, он опять дергает меня так, что я понимаю, что если не сломает локоть, и все закончится просто растяжением, то мне повезет.

– Что от тебя хотел Царев?! – повторяет, не обращая внимания на мои трепыхания.

– Ничего! – отвечаю сквозь слезы. – Я просто выходила из кабинета, нога запнулась, и я повалилась вперед, он мимо проходил, поймал меня. Все!

Слезы брызгают из глаз.

– Петя, хватит, больно! – вновь повторяю, и муж отпускает меня, поправляет свой идеальный пиджак, а я опускаю ладонь на поврежденный локоть, прижимаю к себе, в шоке смотрю на своего мужа.

Никогда он не проявлял такой жестокости ко мне. Обида гложет. Я не понимаю его такой лютой агрессии, а мой муж делает еще шаг в мою сторону, нависает и цедит зло:

– Узнаю, что хоть раз посмотрела в сторону Вадима – это будет последнее, что ты успеешь сделать в жизни.

Кровь у меня от лица отхлынула из-за этих слов, перед глазами пошли круги, и все потемнело, мне показалось, что я сейчас в обморок упаду.

Но мой муж встряхнул меня, опять прошив сознание болью.

– Петя, ты что?! Петя… – выдыхаю одними губами, но мой муж как обезумел, он дергает меня опять за поврежденный локоть, и я вскрикиваю, боль пронзает, и слезы уже градом начинают катиться.

– Этот выродок – мой конкурент. Не просто конкурент, а, считай, мой кровный враг, и если я вдруг хоть краем глаза замечу, что он к тебе подкатывает, и ты с ним хоть словом обмолвилась – не пощажу!

Рявкает и тащит меня по коридору вперед, выходит и, открыв дверь дорого седана, закидывает меня внутрь. Останавливается и смотрит, а я отворачиваюсь.

Не хочу на своего мужа смотреть. Мне становится противно. От обиды. От несправедливости. От его неоправданной жестокости.

Опять в голове поселяется мысль, которая звенит тревожным колокольчиком о том, а правильно ли я поступила, связав свою жизнь со Станиславским?

Как и обещала. Арт - настроение! Визуал наших героев)))

Глава 4

Нина

Настоящее

Меня буквально выворачивает наизнанку, когда с глазами изменника встречаюсь. Больно. Мерзко. До ужаса противно.

Мой муж делает шаг в мою сторону, кажется, что подойти хочет, а я отшатываюсь. Мне плохо становится от мысли, что может подойти ко мне, может прикоснуться.

– Как ты мог… – повторяю фразу, сама замираю под ледяным взглядом Пети.

– Что он мог?! – неожиданно подает голос любовница моего мужа. – Когда жена не обращает внимания на такого видного мужчину, всегда найдется та, которая полюбит его по-настоящему!

Она смотрит на меня так, словно является хозяйкой положения, ей ни капельки не стыдно. Не стыдно прийти в дом, где у ее любовника семья, где наши дети…

Тошнота подкатывает к горлу, как только думаю, что они могли лечь в нашу постель и там…

Прикрываю веки и прогоняю рвотный позыв, а я… не зная, могла на покрывала наших малышей положить, переодевать их…

– И да! Я беременна! Наша любовь с Петюнечкой дает свои плоды! Естественным путем, не так, как с тобой, ведь ты… бесплодная мадам ЭКО!

Мне кажется, что мой муж находится в шоке, так как не одергивает свою пассию, не заставляет ее замолчать. Он лишь переводит свой темный взгляд на девицу, которая чувствует себя королевой, а я…

Я больше ничего не жду. Меня накрывает так, что руки трястись начинают, и остается единственное желание убежать отсюда как можно дальше.

Поэтому я хватаю свою сумочку, которую оставила тут на тумбочке, разворачиваюсь и бегу прочь по коридору к черному входу. Пролетаю через гостиную, и вдруг меня будто током ударяет.

Я смотрю на круглый стол. Рассматриваю красиво сервированный ужин. Глаза жжет, когда смотрю на свечку, огонь завораживает.

Во мне будто просыпается кто-то другой, агрессивный и желающий возмездия, а еще рождается шальная мысль относительно того, что блюда, которые я готовила для нас с мужем, будут продегустированы его любовницей…

Как робот, я подхожу и ловлю край скатерти, тащу все содержимое на пол. Разбиваю дорогостоящий сервиз, которым так кичился мой муж, хвастаясь, что купил утварь на аукционе «Сотбис».

Звон битого фарфора оглушает, а свечка падает на ковер, белоснежный ворс которого сразу же покрывается черной копотью и начинает тлеть.

Все происходит за секунды, а мне кажется, что время замерло, когда я смотрю на игру огонька на фитильке, хочется все здесь спалить к чертям.

– Нина! – крик мужа бьет по ушам, но я не оборачиваюсь. – Ты что творишь?! Не смей!

За спиной раздается грохот, топот, а я срываюсь с места.

– Нина! Вернись! Вернись, я сказал!

Опять его крик, а у меня слезы градом из глаз. Я больно ударяюсь боком о стол, когда мне кажется, что Петр бежит за мной, и я слегка оборачиваюсь, но вижу, как девка моего мужа вцепилась в его пиджак и кричит слезно:

– Петя, пусть бежит! Зачем тебе она, у тебя я есть и наш будущий малыш! Я тебе столько нарожаю еще! Зачем тебе эта ущербная?!

Больше не смотрю в ту сторону, понимаю, что в Петра впилась его пассия, и он не собирается бежать за мной. Распахиваю дверь и вылетаю на улицу, обегаю внутренний двор, каблуки впиваются в наш газон, но я упрямо бегу к машине, достаю ключи и сажусь за руль.

Ударяю по газам как раз в тот момент, когда Петр выскакивает за мной, распахнув входную дверь, но я лишь секунду смотрю в зеркало заднего вида, упрямо поджимаю губы и вжимаю педаль газа, уезжая и окончательно уверяясь, что муж не собирается устраивать мне погоню…

Я мчу по трассе, а у меня слезы из глаз по щекам, нос хлюпает, а на сердце боль. Жуткая. Дикая. Обида и оскорбление, которые нанес мне мой супруг, разрушают все то хорошее, которое я пыталась выстроить.

Все это время я боролась за нашу семью. Пыталась показать, насколько у нас все хорошо, когда нас навещали родители, не хотела, чтобы люди видели, что у нас не все гладко, я думала, наши малыши принесут счастье в наш дом, но по факту мои дети – это мое счастье, мое наполнение. И хоть быть мамой двух шустрых пацанов – это адски сложно, но это бремя – оно наполняет душу теплом, когда мои мальчики улыбаются, когда тянут руки, и я готова была рыдать вместе с ними, когда у них были колики.

Только сейчас, сжимая руль сильнее, я понимаю, что всегда была только я. Я и мои малыши. Петр был всегда занят. С рождением малышей уклад его жизни не изменился.

– Петя… я не справляюсь, мне тяжело, мне нужна помощь, – вспоминаю, как пришла в кабинет к Петру после того, как ночь не спала, Кирюша температурил, а я буквально была на грани истерики.

Муж отодвинул от себя документы и устремил на меня внимательный взгляд.

– И кого ты хочешь притащить в мой дом?

– Помощницу, Петя, я не справляюсь. Мне очень тяжело.

– Хорошо, Нина. Я позвоню в агентство, и мы приведем в дом женщину, только потом без претензий, – короткий взгляд на часы, – у меня сейчас будут онлайн-переговоры.

Я вышла из кабинета мужа в странных чувствах, вроде бы он и пошел на уступку, но…

Через два дня в мой дом пришла красивая и ухоженная женщина, которая представилась няней из элитного агентства. Правда, мне на секундочку показалось, что она из модельного, но никак не из сферы помощников по хозяйству.

Рядом с этой ухоженной яркой брюнеткой я казалась себе замухрышкой, и видела, как улучшенная, тюнингованная копия меня открывает дверь моему мужу, флиртует с ним, будто не замечая хозяйки дома.

В тот же вечер я пришла в кабинет мужа. И опять Петр бросил на меня короткий внимательный взгляд.

– Я не хочу ее.

– Почему же? Даша великолепный специалист. Она работала у Платуновых и пришла к нам по личной рекомендации Ирен.

Муж сыплет словами, а мне все горше становится, потому что Ирен Платунова черствая стервоза, с которой я едва могу парой слов перекинуться, но к ее мнению мой муж прислушался, так как для него в первую очередь важен статус.

– Неужели невозможно выбрать женщину в летах?

– В мой дом абы кто не войдет. Либо принимай нашу новую няню, либо справляйся сама!

Тогда и зазвонил первый звоночек. Отчего-то показалось, что муж не просто так привел эффектную няню в наш дом, но я прогнала эти гадкие мысли и тихо ответила:

– Я сама справлюсь.

Ударяю кулаком по рулю. Наивная дура! Как долго Петр изменял мне?! Сколько женщин у него было на стороне?!

Беременная любовница, ее наглые слова. Информированность относительно моего ЭКО!

Все то время, пока я пыталась сохранить наш брак, пока убеждала себя, что у нас малыши, что супружество – это труд, это усилия, нацеленные на строительство крепких отношений, мой муж пялил без разбора баб!

В то время как я ни на кого не смотрела, была верной опорой, тылом и гнала от себя мысли, что не права была, связав свою жизнь со Станиславским.

Мобильник начинает вибрировать. Трель долбит по ушам, а я будто в шоке с трудом понимаю, что, видимо, как сжимала телефон в руках, так и выскочила, закинув его вместе с сумочкой на сиденье.

Проклятая трель!

Мелодия, которая звонит, заставляет сжать руль до побелевших костяшек, так как она прикреплена только к одному абоненту. К номеру, который принадлежит моему мужу…

Упрямо вжимаю педаль газа. Кажется, что я от мужа бегу и от этого звонка, слышать его голос даже не хочу. Тошно.

Дождь заряжает и видимость стремительно падает. Телефон замолкает, а я сворачиваю на обочину и торможу. Ударяюсь затылком о кресло, на мгновение прикрываю веки. Меня колотит.

Опять раздается та же трель, а я вдруг уплываю в воспоминание.

Телефон лежит на столике, вибрирует, разрывается, а я смотрю на него бесцветным взглядом и не отвечаю Пете.

Жду Крис, хочу пообщаться, развеяться, капучино стоит передо мной, а я к нему даже не прикоснулась. Есть не могу. Пить не могу.

На мне элегантное белоснежное платье-футляр с длинными рукавами. Эта деталь скрывает страшный багровый синяк на моей руке, который отдает не просто синевой, он практически черный, причем расползся с локтя, расширился.

Боль не утихает, но она не физическая, она душевная, и сегодня утром, получив шикарный букет от мужа с извинениями и футляр с бриллиантовым браслетом, я осталась совершенно равнодушной.

Я лежала в постели и смотрела в пространство, в одну точку. Ощущая пустоту. И пламенные извинения Петра не повлияли на настроение.

– Нина, тебе нужно развеяться. Позвони сестре, погуляй по городу, в парке, тебе полезен свежий воздух и позитивный настрой. Ты должна заботиться о здоровье наших малышей уже сейчас.

Сказав это, он развернулся и вышел из спальни, дверь закрылась, отсекая меня от Пети, и я выдохнула.

Муж никогда не был так груб со мной, а я… я не могу смириться с подобным.

И его извинения не вызывают отклика в душе. Вчера вечером Петр вызвал к нам врача, который констатировал, что будет синяк, без переломов и растяжений...

Пронесло. Только врач усиленно прятал глаза, не смотрел мне в лицо, и я... его понимаю. Неприятно такое видеть. Знать, что произошло, и молчать.

Не знаю, почему после ухода Петра на работу я навела марафет, подошла к зеркалу, распустила волосы и накрасилась, а затем набрала сестре и договорилась о встрече.

Моя Крис любит опаздывать, а я пришла на двадцать минут раньше…

Уютное кафе в самом сердце города, рядом с бизнес-центром и небоскребами маленький островок уюта.

Я выбрала это место еще и потому, что оно далековато от офиса моего мужа, который тоже расположен в центре, но сюда бы Петр никогда бы не заехал. Ну и это кафе близко к универу Крис.

Муж сноб. А я… Я девушка из простой семьи, несостоявшаяся скрипачка, и от понимания последнего мне становится очень больно…

А ведь я была лучшей на курсе, сам декан пророчил мне место первой скрипки…

Но…

Прикрываю веки. На душе цунами. Обида. Боль…

Колокольчик на входной двери весело звенит, и в помещение входят несколько мужчин. Все в костюмах. Серьезные. От них веет властью. Я уже научилась чувствовать подобные флюиды, но взгляд цепляется за темноволосого мужчину, самого рослого из всех, и сердце пропускает удар.

Я замираю. Широко распахнутыми глазами наблюдаю за этим мужчиной, как кивает кому-то, как одобряет чье-то предложение. Скупые эмоции почти не проскальзывают на скульптурном лице, а я отчего-то восхищаюсь им и ощущаю, как меня тянет к нему, будто магнитом.

Вдруг мужчина вскидывает голову, словно чувствуя эту невидимую нить, и останавливает на мне свои невероятные ореховые глаза…

Взгляд глаза в глаза, и Царев что-то говорит своим коллегам, которые проходят вперед и углубляются в зал, а он идет прямо ко мне. Останавливается у моего столика и смотрит.

– Добрый день, Нина.

Его голос завораживает. Бархатные интонации обволакивают.

– Ждете кого-то? – интересуется скупо, и в голосе сразу же слышен лед, а я, не привыкшая юлить, отвечаю обескураженно:

– Сестру.

Напряжение пропадает из ореховых глаз, и взгляд становится мягче. Царев отодвигает стул и садится.

– Простите меня за вчера. Я, надеюсь, не доставил вам проблем? – спрашивает, и взгляд по моему лицу скользит. Изучает. Ласкает будто, а я отвожу свои глаза, руки холодеют, притягиваю чашку к себе и накрываю ладонями в жалкой попытке согреться.

– Все в порядке.

Отвечаю тихо. Почему-то мне становится стыдно. Хотя стыдно должно быть именно Петру, который сошел с ума на ровном месте.

– Вы не притронулись к своему кофе, – отвечает мужчина, дает понять, что ни одна деталь не ускользает от его внимания.

Пожимаю плечами.

– В последнее время я как-то пристрастилась к аромату кофе, именно к запаху зерен. Этот аромат меня как-то успокаивает.

– Нина, я хотела сказать, – неожиданно Вадим наклоняется ко мне, и сильные пальцы мужчины опускаются на больной локоть, легкое касание, оно могло бы быть почти неосязаемым, если бы не синяк на моем локте.

Вздрагиваю от этого прикосновения, чуть чашку не опрокидываю, шиплю от боли, гася в себе порыв вскрикнуть, кусаю губу и поднимаю взгляд на Царева. Почему-то его лицо на мгновение расползается, а я понимаю, что это пелена слез сразу же у меня на глазах навернулась.

– Что за черт? – спрашивает, заглядывая мне в лицо. Скользит стремительно темнеющими глазами по моей закушенной от боли губе, и вновь взгляд глаза в глаза.

Я пытаюсь отнять руку, аккуратно тяну свою поврежденную конечность на себя, но Вадим не отпускает, смотрит на белоснежный рукав моего платья. Соболиные ровные брови смыкаются на переносице, а сильные длинные пальцы с аккуратными лунками ногтей ловят край моего рукава и медленно тянут вверх, оголяя мою кожу сантиметр за сантиметром, пока, наконец, перед глазами мужчины не открывается вид на мой некрасивый синяк…

Царев обнажает уродливую отметину и замирает. Его лицо каменеет. Становится маской. А мне… мне становится неуютно, хочется спрятаться от этих пронзительных карих глаз.

Пытаюсь вырвать руку, но мужчина вцепился в меня мертвой хваткой и хоть и боли не причиняет, но из его сильных пальцев не вырваться.

Вадим отрывает взгляд от моего локтя и смотрит прямо мне в глаза. Будто выстрел происходит. На поражение. А следом контрольный уже не вопросом, а утверждением:

– Это Станиславский сделал.

– Нет…

Выдохом, потому что не хочется выглядеть жалкой перед этим сильным мужчиной, который секундой ранее смотрел на меня с каким-то восхищением, а сейчас… сейчас в его глазах тьма и изморозь, и мне становится не по себе. Хочется передернуть плечами.

– Скажешь, что упала? – вскидывает бровь и режет словами, а я губу прикусываю, не могу ответить.

– Плохая отмазка. У тебя на руке отпечаток пятерни, если присмотреться. Так что упала ты неаккуратно на чей-то захват.

– Я не…

Подается вперед и почти рычит:

– Он бьет тебя?!

Надвигается на меня, суровое лицо мужчины слишком близко, и опять я могу видеть заворачивающиеся в маленькое торнадо золотые вкрапления на сетчатке его глаз.

Слишком напористый. Он впивается в меня взглядом, скользит по лицу и останавливается на губах, которые начинают пульсировать, будто их жаром обдает.

И я понимаю, что чувствую свежее дыхание мужчины на своих устах, и мне вдруг кажется, что сейчас Вадим что-то сделает. Сделает такое, что просто непозволительно для замужней женщины.

Я чувствую порыв, как если бы он впился в мои губы и смял поцелуем. Сумасшествие и, наверное, просто нервы, поэтому я пытаюсь отдалиться, но Вадим зло рычит:

– Скажи мне, Нина! Станиславский бьет свою беременную жену?!

Горечь отчетливо чувствуется на языке. Меня начинает мутить, и мой собеседник словно понимает мои чувства. Взгляд Вадима смягчается, а большой палец проходится по здоровому участку моей руки в странной томительной ласке, будто подбадривающей.

– Прекрати!

Не понимаю, как повышаю голос и дергаюсь в руке мужчины, он сразу же разжимает пальцы, чтобы не причинить мне боль. Удержи он, меня бы пронзило импульсом, но, кажется, у Царева отличные реакции.

На наш столик оборачиваются несколько посетителей, но, видимо, столкнувшись с убийственным взглядом Царева, отворачиваются, боясь навлечь на себя гнев мужчины.

А мне вдруг смеяться хочется. Ведь Вадим не просто бизнесмен, Петр назвал его своим конкурентом, а это говорит, что, как минимум, Царев наравне с Петром, если не выше, а таким вот вершителям судеб, как я вчера уже поняла, можно все.

Абсолютно все.

Ком становится в горле.

Еще ни разу Петр не был со мной груб, не причинял боли, но вчера… он словно сумасшедший себя повел… приревновал к Вадиму…

Что будет, узнай он, что мы сидим за одним столиком в кафешке?!

Тянет расхохотаться.

– Нина. Успокойся.

Выдает Царев и поднимает руку, щелкнув. Как из-под земли вырастает официант, и Вадим ему коротко что-то говорит, а я не слышу, у меня звон в ушах.

Вспоминаю нашу первую встречу с моим мужем, я была поражена уверенным нагловатым мужчиной, который настойчиво добивался моего внимания, как… как сейчас Царев…

На столе появляется бутылка минералки с запотевшими стенками. Царев наливает мне в бокал и вкладывает его в мои руки. Заставляет отпить глоток, и со свежестью родниковой воды мое смятение словно проходит, ставлю бокал на стол и смотрю на Вадима.

Красивый. Собранный. В идеальном костюме. Пошив итальянского дома моды с баснословно дорогими ценниками я также узнаю. Петя такие костюмы надевает на особые мероприятия. Слишком дорогие, а вот Царев носит в повседневной жизни…

Прикусываю губу, и мужчина отслеживает этот жест. А ведь он не простой мужчина…

Стоит только подумать, что, возможно, конкуренту моего мужа доставляет удовольствие лицезреть проблемы в семье Станиславского, а возможно, и использовать эту информацию против Пети, как у меня душа узлом связывается.

Наивная Нина. Ты живешь в мире голодных и злых пираний, а вот Царев – он в этой цепочке явный лидер, акула, которая, почуяв каплю крови, может преследовать свою жертву километрами, пока не догонит и не поразит…

Глава 5

Смотрю в пронзительные ореховые глаза серьезного мужчины. Не хочу быть обманутой. Между нами словно какие-то импульсы зажигаются, но я упрямо сжимаю губы.

Не верю я ему. Слишком сумбурно все в голове.

– Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое, Вадим, – говорю тихо, но решительно, возвращаю рукав платья на свое место, поправляю, – я просто упала. На этом – все.

– Так упала, что прям пятерня отпечаталась?! – вскидывает бровь.

Не нравится ему мой ответ. Чувствую, как злится, как кровь закипает в его жилах. И вместе с тем Царев какую-то надежность внушает.

То, как он отреагировал на синяк на моем локте – это немного странно.

Такое ощущение… будто ему не все равно.

– Слизняка своего защищаешь, – отвечает, словно ядом плюется, выдавая явное презрение к Пете.

– Просто оставь меня в покое, Вадим, я тебя за свой столик не приглашала.

Кивает на мои слова, откидывается на спинку стула и впивается в меня взглядом. А я эти гляделки не могу долго выносить, опускаю глаза.

Вадим же вскидывает подбородок, смотрит на меня, прищурившись, и от теплоты в его глазах ничего не остается. Взгляд становится ледяным. Опасным. И лицо у Царева вновь ничего не выражает. Хищный мужчина, хваткий.

– Не приглашала, – повторяет мои слова, – обычно я беру сам то, что хочу.

Эти слова звучат как-то по-особому.

– Обычно – это не ко мне, – отвечаю с бравадой, сама не знаю, почему злю Царева. Запуталась я, и то, что между нами искрит, я ощущаю. К щекам приливает кровь. С Вадимом я становлюсь вызывающей какой-то, словно хочется потаскать тигра за усы, провоцировать, зная, что хищник никогда не выпустит когти и не навредит.

Откуда я это знаю? Без понятия. Возможно, реакция Вадима на мой синяк его выдала с головой. Для меня только болезненная какая-то вспышка негодования в его глазах показала, что он себе такого никогда не позволял.

– Верная. Надежная. Отверженная. До безумия красивая… – вдруг отвечает Вадим и на его губах вновь зажигается озорная улыбка, вновь смотрит на меня и кивает своим мыслям. – Станиславскому крупно подфартило с тобой, Нина. Везучий он подонок.

Качаю головой и откидываю длинный локон за спину.

– Давай закончим на этом, Вадим, – отвечаю миролюбиво, – ты говоришь о моем муже…

Замолкает. Опять смотрит на меня, а у меня пульс учащается, тяга какая-то странная между нами. Никогда в жизни такого не испытывала, чтобы взглянуть на человека, и чтобы вот так вот штормило, а главное, я чувствую, что это притяжение взаимное.

Опускаю взгляд на свои руки, на ободок кольца на безымянном, который сейчас кажется лезвием, впивающимся в кожу, царапающим и ранящим до крови.

Странное ощущение, непонятное, болезненное…

Вдруг кажется, что этот ободок мне на руку надели насильно, что неправильно это…

Ядовитые чувства зажигаются в груди и отрезвляют.

– Я жена Петра. Что бы между нами ни было, мы разберемся. На этом все, господин Царев.

– Хорошо, Нина, я тебя понял.

Улыбается мне краешком губ, и во взгляд вновь тепло возвращается, такого оттенка орехового я никогда и ни у кого не видела.

Жду, что Вадим поднимется, наконец, оставит меня, но мужчина тянется к внутреннему карману пиджака, а я замечаю его особенность. Он часы носит на правой руке, лаконичный платиновый ободок на массивном запястье привлекает внимание к силе этой руки.

Через мгновение в его руках оказывается черная визитка, которую он кладет на стол, на автомате отслеживаю это его движение, и в голове отпечатывается, что на глянцевом квадрате нет никаких инициалов.

Только выбитые золотом цифры. Поднимаю удивленный взгляд на Царева, а он подается вперед, слишком близко…

Я опять улавливаю холодную свежесть его одеколона с терпкими нотками. В последнее время мое обострившееся обоняние сходит с ума, и я интуитивно делаю глубокий вдох, заполняя легкие его запахом.

– Это мой личный номер, Нина. Для очень узкого круга людей. Этот номер доступен всегда, и на звонки отвечаю я. В любой час для и ночи.

– Я не, – качаю отрицательно головой, хочу отказаться, но мужские пальцы накрывают мою ладонь, и меня буквально от одного прикосновения в жар бросает.

Словно вспышка огненная от кончиков ногтей простреливает.

Вадим вкладывает в мою руку визитку, затем поднимается во весь свой исполинский рост.

– Если однажды тебе понадобится помощь, Нина…

Делает паузу, взглядом указывает на стол, на который я выронила визитку из ослабевших пальцев.

– Позвони мне.

Не прощаясь, разворачивается и идет между столиками, а я ему вслед смотрю, и сердце в груди сжимается.

Не знаю, почему хочется встать и пойти вслед за этим мужчиной. Тянет магнитом. Именно так. Никогда не думала, что это выражение может так реально отображать суть.

Только я усилием воли заставляю себя сидеть на месте.

Царев – конкурент моего мужа. А я жена Станиславского. Как бы там ни было. Я разберусь с Петей сама, без помощи его врагов, а то, что с Вадимом они в контрах, более чем понятно.

Даже не конкуренты. Между этими мужчинами чувствуется явная ненависть. Какая-то глубинная. В таких схватках дерутся насмерть.

Звон колокольчика заставляет вздрогнуть, а я перевожу взгляд на вошедшую в кафешку сестру, которая смотрит по сторонам и идет мимо столиков, на мгновение они с Вадимом равняются и проходят рядом, а я смотрю на лицо своей сестры, которое выражает полный восторг.

Крис оборачивается вслед Вадиму, смотрит так, что у меня сердце в груди сжимается. Надеюсь, я на Царева так же не глазела.

Наконец, Кристина приходит в себя и осматривается по сторонам, на автомате поднимаю руку, чтобы она меня заметила, и сестра, кивнув, мчит в мою сторону.

– Вот это мужик… Нина, ты его видела?! – швыряет свою сумку и кладет телефон на стол, – О, боже… Нинка… прямо ходячий секс.

Кристина почти кричит, делясь со мной своими бурными эмоциями, а у меня румянец на щеках вспыхивает.

– Да ладно, Крис, прекрати, мужчина и мужчина, – отвечаю, призывая сестру понизить голос, мне становится совсем не по себе от понимания, что Вадим может вдруг все это услышать.

– Да не шикай ты на меня! Я под впечатлением! Вон сердце как бьется, – тянет руку к груди и распахивает пиджак, демонстрируя мне майку с мультяшкой, которую лупят по голой попе.

– Ты в универ в этой майке ходила?! – спрашиваю, пытаясь сестру сбить с темы восторженной оценки Царева.

– А… та не… я пиджак не снимала, Нинок, все пучком.

Говорит, а сама вновь оборачивается в ту сторону, куда Вадим ушел.

– Слышь, систер, тут где дамская комната, мне срочно нужно в ту сторону! – предприимчивая пигалица опять сворачивает шею в сторону Вадима, который, к счастью, исчез за поворотом.

Отчего-то в сердце вспыхивает странное негодование, поэтому пытаюсь хоть как-то повлиять на Кристину, сменить тему, спросить о грядущей сессии.

– Да, нормалек, я же дизайнер. У меня к этому дар, систер. Творческая мы семья. От меня преподы фанатеют.

– Не будь столь самонадеянной, Крис. Гордыня – это грех, – мягко улыбаюсь, пытаюсь достучаться до своей зажигалочки, – старание и труд - и тебя ждет замечательное будущее, но ты всегда должна работать над собой и не считать, что твой талант вызывает несомненное преклонение, особенно в дизайне интерьера. То, что будет “вау” для тебя, может не понравиться заказчику… Трудись, малышка, и все получится.

Подмигиваю Кристине, а она вдруг губу выпячивает, как в детстве, когда решала со мной поцапаться.

– Ага-ага, да-да. А чего же ты, трудяшка такая, инструмент свой забросила?! Тебе чуть ли не прочили место первой скрипки в Венской филармонии, а ты хоба и все. Завязала. А я знаю почему. Встретила своего принца и на все и забила. Зачем пахать, если вот оно все у твоих ног! А мне пялиться на брутальных мужиков нельзя. Трудиться надо!

Улыбка спадает с моего лица. Младшая сестра бьет по самому больному. Музыка была смыслом и судьбой… Я так думала, так считала, верила, а сейчас…

Опускаю глаза, и Крис спохватывается.

– Нинка, прости! Прости меня, дуру! Я… У меня язык без костей. Не обращай внимания, я просто… да дура я! Ну все, не куксись. Лады?

Сленг сестры вызывает лишь улыбку. Кажется, я старею. Обороты ее речи мне конкретно режут слух.

– Готовы сделать заказ? – возникает рядом симпатичный парень – официант, не сильно старше самой Крис, и моя егоза начинает во всю строить глазки, пока делает заказ, наконец, устремляет вопросительный взгляд на меня. – А ты что будешь?

Пожимаю плечами. Не голодна. Со вчерашнего дня ни крошки во рту не было. Понимаю, что так нельзя, что теперь мне нужно питаться не столько из-за собственного здоровья, сколько из-за моих малышей.

– То же самое, – отвечаю коротко.

Официант подмигивает Крис и уходит, а моя торпеда все никак не сходит со своей цели. Вертится юлой, смотрит по сторонам в поисках Царева.

И вдруг все та же делегация мужчин появляется, в которой Вадим. У меня сердце удар пропускает, потому что конкурент моего мужа вновь бросает короткий взгляд-выстрел в мою сторону.

Мимолетно мазнув, идет дальше.

– Вот это мужик. Блин, с таким рядом пройдешь – трусы потеряешь, сползут по инерции… – тараторит сестра, пока я смотрю в удаляющуюся спину Царева, затем вновь смотрю на стол, где передо мной все еще одиноко лежит визитка… и отчего-то рука не поднимается смять этот клочок дорогой бумаги, выбросить.

Золотая вязь. Никаких инициалов, никакой информации. Только номер телефона. Набор цифр…

Пока Крис занята и не обращает на меня особого внимания, я все-таки забираю визитку и на автомате прячу во внутренний кармашек своей сумочки…

***

И вновь телефонная трель заставляет вздрогнуть. Кошусь на телефон, который валяется на соседнем сиденье, как на ядовитую змею.

Не хочу я слышать голос Пети. Меня трясет. Сильно. Наконец, телефон замолкает, но лишь на мгновение. В следующую секунду падает уведомление о входящем сообщении.

Делаю глубокий вдох. Тяну носом воздух и все-таки забираю гаджет в руки и, разблокировав экран, читаю:

Хорошо. Не отвечай сейчас. Позвоню утром, Нина, и советую ответить. Это в твоих же интересах!

Тянет расхохотаться. Даже сейчас Петя в своем амплуа. Он дозволяет мне не отвечать. Надо же. Мерзавец!

Бросаю телефон обратно на сиденье и кричу так, как если бы Петр был рядом:

– Пошел ты, Станиславский! Пошел ты!

Вытираю слезы с глаз, тру щеки. Бросаю взгляд на часы и понимаю, что хочу к своим крошкам, к своим малышам. Обнять их, зарыться в их волосики и вдохнуть самый сладкий аромат в мире, дающий мне покой и умиротворение.

Вновь завожу машину. Двигатель рычит, а дождь усиливается, и единственное, о чем я думаю – это не попасть в аварию.

Я нужна своим мальчикам.

Выруливаю на трассу и спустя время, наконец, паркуюсь у дома родителей. Связка ключей от родительского дома всегда со мной. Вглядываюсь в окна. Свет не зажжен. Спят все уже. Время позднее.

Забираю сумочку, цепляю телефон, выхожу из машины и замираю под ледяными каплями, которые бьют наотмашь, а перед глазами мой муж и его любовница, в нашем доме, а еще ее признание…

– У нас будет малыш…

Ножом по сердцу.

Мы с Петей имели свои проблемы, отдалились в последнее время. Нет. Раскол, возможно, произошел раньше. В тот самый день, когда он позволил себе дергать беременную меня за руку.

Я дала ему еще один шанс, но не забыла этого. Больше с Петром у нас ссор не было, я занялась подготовкой к родам, устроила ремонт, ушла полностью в приятные хлопоты и заполнила ожиданием своих долгожданных малышей пустоту в душе.

Одежда прилипает к телу. Ледяные капли заползают под воротник, поэтому я себя подгоняю. Открываю дверь своим ключом и прохожу в родной дом, скидываю туфли на каблуках.

Не хочу никого тревожить, никого из своих видеть не хочу. Крадусь по дому в свою старую комнату, когда-то мы делили ее с Крис, потом я съехала, училась в консерватории, но стоит войти, как вижу, что ничто не изменилось.

Тот же шкаф, те же обои, которые в свое время разрисовала младшая сестра, проявляя первый интерес к дизайну.

Скидываю с себя вещи и иду в душ.

Стою под струями, которые обжигают, и смываю с себя воспоминания. Во всяком случае, пытаюсь.

Наконец, обматываю волосы полотенцем, заворачиваюсь в халат и заглядываю в родительскую спальню. К своим малышам. Малютки сладко посапывают в люльках, которые расположены по обе стороны от родительской кровати. Получается так, что Кирюша спит в кроватке рядом с мамой, а Валера радом с папой.

Бабуля и дедуля делят уход за малышами поровну. Обращаю взгляд на родителей. Мои малыши уже не просыпаются ночью. Видимо, пожалели свою вечно недосыпающую мамочку и с недавних пор они спят до самого утра.

Просыпаются, правда, около шести, просят молочка и опять засыпают. В первый раз, когда мне удалось выспаться, я вскочила с кровати с колотящимся сердцем и думала, что проспала, что мои мальчишки плакали, а я не слышала…

Потом пришло понимание, что детки научились спасть всю ночь, и я ходила улыбчивая и счастливая.

Рассказала об этом Петру и он, наконец, возвратился в нашу спальню…

– Я не могу ночью просыпаться. Я веду крупный бизнес. Так что, Нина. Пока будешь спать одна…

Вспоминаю слова мужа, когда он оставил меня одну с крошками. Тогда мама помогла. Она приехала и осталась у меня почти на два месяца, но дом оставлять и хозяйство на большее время она не могла, да и я не позволила бы…

А Петр так и не вернулся в нашу спальню после отъезда мамы. Я зашивалась. Сейчас все иначе вижу, а тогда… тогда оправданий было много.

Только вот перед глазами еще одно доказательство. Мои родители. Папа и мама, которые ухаживают за внуками поровну. Делят между собой обязанности и всегда так было в нашей семье…

Сердце колет от созерцания этой умилительной картины, прикрываю дверь, чтобы никого не разбудить

Тихо иду по коридору, как слышу странные звуки на лестнице. Она у нас скрипит, деревяные половицы откликаются на шаги, и мне вдруг кажется, что там кто-то есть, будто кто-то крадется…

Бросаю взгляд на трюмо, которое стоит у нас в коридоре, за ним ракетки хранятся. Для тенниса. Рука сама тянется к вещи, которую можно использовать как оружие.

Глупо, конечно, но я цепляюсь за ручку и наперевес со своей школьной ракеткой иду к лестницам, к скрипящим половицам, в ночи различаю крадущуюся фигурку. Мелковатую для воришки или преступника.

Выдыхаю и шлепаю по выключателю, пространство озаряет светом, и фигура замирает в комичной позе.

– Куда намылилась?!

Спрашиваю воинственно и откладываю свое оружие, упираю взгляд в сестру, одетую весьма и весьма провокационно, между прочим. Ультракороткое мини, макияж. Длинные волосы распущены и достигают упругой аккуратной попы, обтянутой юбкой. Ярко. Броско. Вызывающе. Но чертовски привлекательно.

– Нинок. Не пали контору, – вскидывает подбородок, а потом вдруг удивленно таращится. – Эээ… а ты что тут делаешь?! У тебя же романтик с мужем, разве нет?!

– Кристина, – выдыхаю с шумом и прислоняюсь к стене, – напугала ты меня…

Запал проходит. Ссориться с взрослой сестренкой тоже не хочу из-за ее побега в ночи. Не понимаю, как оказываюсь сидящей на ступеньке.

– Эй, Нина, ты чего?

Сестра быстро поднимается и садится рядом.

– Романтик у меня не удался, – отвечаю с горечью.

Сестренка удивленно заглядывает в мои глаза. Становится серьезной.

– Нина, что случилось? На тебе лица нет. Нинок, что у тебя произошло?!

Если бы меня спросила об этом мама, наверное, я бы смолчала, а вот Кристине говорю, как есть.

– Муж в дом любовницу притащил.

Мой голос холоден и безэмоционален, в глазах нет слез. Словно песка насыпали.

– Вот урод! – в сердцах выдыхает Крис. – А мне ведь твой Петюня с самого начала не нравился! Бывают мужики, смотришь на них и понимаешь – огонь, и неважно ничего. Кто такой. Откуда. Хоть в драных джинсах и майке. А твой… лощенный весь. Деньгатый, но вот сноб заносчивый!

Поток нескончаемых слов сестры бьет не в бровь, а в глаз, но проходит как-то мимо моего восприятия, и я продолжаю свою мысль:

– Она от него беременная, Крис, беременная… – фраза вылетает из сухого горла, и меня будто грязью окатывает. Вспоминаю свои мучения. Как годами забеременеть не могла, сколько рыдала. Как таблетки пила, уколы даже делала, а любовница моего мужа, оказывается, была в курсе моих страданий, да еще и мне в вину поставила неспособность зачать естественным путем…

Горько. Больно. Обидно.

Именно вот это ощущение дичайшей обиды пульсирует болью в сердце, и слезы, которые я сдерживала, полились рекой, меня накрыло рыданиями, которые сотрясают тело, и в себя я прихожу, лишь услышав тихие слова сестры.

– Ну все, все, Нинок, не убивайся так, не достоин он ни одной твоей слезинки… Ты же гордость нашей семьи… я же завидовала тебе всегда… понимаешь… завидовала…

Отрываю голову от плеча сестры и смотрю на нее в шоке.

– Завидовала? Чему, Крис?!

Улыбается грустно и тоже слезу с щеки утирает.

– Как, чему, Нин?! Ты ведь всегда гордостью семьи была. Умная. Талантливая. Сначала скрипка твоя… На всех концертах ты соло играла, и я… я заслушивалась… да все тебя слушали, рты пооткрывав! Ты всегда была в центре внимания.

– Кристина… – выдохом, и я сестру за руку крепче сжимаю.

– Да. Нин. Всегда была ты… Отличница. Медалистка. Неприступная красавица, за которой все парни шеи сворачивали!

Улыбается, будто извиняясь.

– А я… я была твоей младшей сестрой. Ни рыба. Ни мясо. Ко мне даже пацаны подкатывали только для того, чтобы я их с тобой познакомила! Родители вечно достижениями твоими гордились на всех посиделках. У нас вся стена в гостиной в твоих грамотах! А я… я просто твоя непутевая сестра…

– Крис… – качаю головой и беру ее за вторую руку, сжимаю, – ты чего?

– Да ничего, Нин, – отмахивается, опять улыбаясь грустно, – для меня твоя жизнь – как маяк была.... Мол. Вот так должно быть. А потом у тебя Петр твой появился. Богатый. Обеспеченный. Взрослый… и я думала, что это все… ну не знаю. Мечта, что ли…

– Мечта, – повторяю с горечью, вытираю мокрую щеку.

Боль не уходит. Пустота заполняет нутро. Но эта пустота – она иная. Это, скорее, сожаление…

– Нечему завидовать, Крис. Скрипка у меня сломалась… Карьеры музыканта я не сделала, и знакомством с Петром на моем творчестве был поставлен жирный крест, – отвечаю с горечью, Кристина сильнее сжимает мою руку, а я вдруг в лицо ее смотрю красивое, со вздернутым задорным носиком, в глаза ее такие глубокие, полные чувств.

Зажигалочка оказалось совсем непростой. Сколько в ней сокрыто. Глубокого. Нежного.

– Видишь, завидовать-то, оказывается, и нечему… – ударяю сестру плечом, и она кривит пухлые губки.

– Ты прости меня, Нин, – выдает вдруг тихо.

– За что мне тебя прощать, дурочка моя?

– Не знаю… Все равно прости, – улыбается, подмигивает, становится привычной искоркой.

– Ты не смотри так, Крис, я не жалею. Ни о чем. Знаешь почему? – опять улыбаюсь грустно.

Качает головой, а я вдруг понимаю, что сестра у меня совсем взрослая. Когда только так вырасти успела?

– Почему? – приподнимает аккуратные брови и смотрит на меня с какой-то надеждой.

– Мои дети. Мои мальчики. Если бы все не сложилось так, как сложилось, их бы не было, а они… они смысл моей жизни, моя радость…

Сестра смотрит на меня, а затем вдруг обнимает, и я обнимаю в ответ, потому что больно, потому что она родной для меня человек, и сейчас на душе у меня такой раздрай…

Внезапно зажигалочка отстраняется от меня и подмигивает.

– Слушай, Нин, а пойдем с нами в клуб, а?! Он новый. Навороченный. Для элиты. Туда попасть нереально просто! Анриал! – вворачивает словечко из своего сленга. – Нам сегодня очень повезло, есть возможность потусить с мажорами…

Не понимаю поначалу смысла сказанных слов. Моргаю раз, другой.

– Что?!

– Да не таращься ты так. За мной девчонки сейчас заедут, хотим смотаться в классный клубешник, там все строго. Масса элитная. У Ритки там знакомый работает, так что все схвачено, нас пустят.

Смотрю в шкодливое лицо сестренки и окидываю ее внимательным взглядом.

– Боюсь, я вышла из этого возраста, Крис, и тебе не советую по всяким злачным местам шастать. Ночью. Тайком.

Качаю головой.

– Нехорошо это.

– Вот и отлично! Пойдешь со мной на правах великовозрастной! – хлопает в ладоши. – Давай, Нин, тебе надо развеяться, глядишь, и жизнь заиграет новыми красками.

Внезапно телефон сестры начинает вибрировать. Достает из сумочки и бросает взгляд на экран.

– Подъехали, – констатирует и отвечает уже в трубку: – Иду, дай мне пять минут.

Отключается, не дожидаясь ответа, а я смотрю, механизм побега из дома в ночи отлажен до идеала.

– Послушай, Кристина, я все же, может, и взрослая, только, знаешь, небезопасно молоденьким девочкам по клубам…

– Прекращай давай, со мной идешь, не обсуждается! – прерывает меня.

– Я не оставлю малышей, – поднимаю руки, пытаясь осадить излишне предприимчивую сестру.

– Давай одевайся! За малышей не беспокойся, родоки справятся, тебя же этой ночью здесь не должно было быть, вот, считай, и нет тебя тут! Нин, ты посмотри на себя! Тебе нужно расслабиться и допустить в собственную жизнь немного веселья…

Прикусываю губы и смотрю на Кристинку.

Когда я в последний раз позволила себе расслабиться?!

Когда сделала хоть что-то для себя?!

Силюсь вспомнить и понимаю, что ничего припомнить не могу.

– Нин, давай, я иду, ты со мной, ок?! – вскидывает бровь, уже готовая упорхнуть, а я… я понимаю, что совершаю какую-то сумасшедшую глупость, но киваю.

– Отлично! Бегом давай! – командует зажигалочка, и я возвращаюсь в комнату, надеваю платье, которым сегодня планировала соблазнять мужа.

Оно не короткое, длиной до колен, но все же, когда заглядываю на себя в зеркало, замечаю, что облегает тело, как вторая кожа. Кружева на груди манят и привлекают взгляд.

Прохожусь пальцами по длинным локонам, которые у меня уже завиваются в кудри на концах. Когда-то волосы были моей гордостью, но в последнее время я всегда их стягиваю на макушке, сейчас же они будто свободу получили.

Сестра заходит в комнату и смотрит на меня.

– Ну, ты все?!

– Да.

– А ты красотка, – присвистывает и подходит ко мне, роется в сумочке, достает несколько тюбиков. – Блеск для губ, тушь и вперед.

Забираю предложенное сестрой и наношу легкий макияж. Справляюсь минут за пять, но эффект какой-то феноменальный получается.

Мне кажется, что у меня взгляд изменился. Глаза горят иначе. Но я не придаю этому значения, забираю сумочку и цокаю на каблуках за Кристиной.

– Каблуки бы сняла, весь дом перебудишь! – бурчит под нос сестренка, а меня чуть на смех не разбирает.

Кусаю губы, чтобы не рассмеяться. Чувствую себя преступницей, крадущейся в ночи из родительского дома…

Глава 6

Мы выходим на улицу, за калитку родительского дома, где сестру уже поджидает красный седан. Ее подружки явно удивляются, когда замечают меня в виде прицепа, но все быстро сглаживается.

– Давай, Нин, запрыгивай! Ну-ка, народ, потеснитесь!

Умещаюсь на заднем сиденье. Кристина знакомит меня со своими подружками, я улыбаюсь в ответ, но все проходит мимо меня, я даже имен их не запоминаю.

Внутри полное непонимание происходящего. Я будто в шоке. Хотя… Почему будто… Муж привел в дом беременную любовницу, в дом, где растут наши дети, притащил в нашу супружескую постель, обесценив все, что между нами было.

Больно. Обидно до слез… Удар, сшибающий с ног. И вот под адреналином я еду в клуб. Сомнения опутывают, и я уже близка к тому, чтобы попросить меня высадить из машины.

– Чего нос повесила? – пихает локтем в бок сестра, и я смотрю в ее глаза. – Нет-нет, прекрати! Даже не думай давать заднюю!

Читает меня как открытую книгу.

– Пойдёшь домой и будешь плакать, пока глаза не вытекут? Убиваться?! Не позволю! Весельем депрессию убивают. Вот, например, я. Как бы мне хреново ни было, я улыбаюсь!

– И помогает? – приподнимаю бровь, всматриваясь в задорное лицо сестренки.

– Конечно, ты же меня зажигалочкой называешь… – отвечает многозначительно, давая понять, что легкая на подъем Крис вовсе не так проста, как кажется.

– Я не дам тебе раскиснуть, Нин. Не сегодня. Если ты вернешься домой, то утопишь себя в страданиях и рыданиях, ничего хорошего не будет, доведешь себя, а теряет твой олух и кобелина, ты себя давно в зеркале видела?!

– Минут пятнадцать назад, – не могу не улыбнуться…

Сестра начинает шебаршить в сумке и вытаскивает пудреницу, раскрывает и сует мне под нос:

– На, вот, еще посмотри! Глаза открой свои и зацени красотку, которая оттуда на тебя смотрит! Все модели нервно в сторонке курят!

Не могу не улыбнуться словам Крис.

– А что это у вас там происходит?! – спрашивает блондинка, что сидит за рулем, Тина, кажется.

– А ничего, – отвечает за меня сестра, – много будешь знать – скоро состаришься!

Машина доезжает до центра, а я замечаю черное глянцевое здание, у которого толпится народ.

– Ну вот! Доехали! Девочки, полная боевая готовность! Все миллиардеры, олигархи, мажоры наши будут!

Весело хохочет блондинка Валентина, а я смотрю на девчонок и думаю, что я уже очень стара для этого…

Валентина кому-то звонит, договаривается.

– Все, девчат, пошли, Марк пропустит!

В какой-то момент, стоя в разношерстной толпе из девчонок, мне становится не по себе. Все они яркие, молоденькие, но вот глаза, взгляды…

Расчетливые девочки слетаются бабочками в поисках мужчин побогаче, и сердце вновь пропускает укол, когда вспоминаю любовницу своего мужа. Тоже эффектная, тюнингованная, что называется, но все же…

Возможно, Петр где-то в таком месте и познакомился с ней. Пока я ночами не спала, за малышами нашими ухаживала, создавая уют и тепло дома, он в командировках якобы, а скорее всего, по клубам…

Ведь я чувствовала… Сейчас, когда оборачиваюсь и смотрю на все без розовых очков, сердце болит. Потому что из командировок он возвращался с хорошим настроением, а когда я отправляла его сорочки в стирку, то мне казалось, что я улавливаю запах…

Нет, не чужих духов, а…

– Так, Нина! – сестра дергает за руку и протаскивает меня внутрь клуба.

Музыка и биты обрушиваются на меня волной и с непривычки дезориентируют. Основательно так. Яркие лучи прожекторов бьют по глазам. Мы идем сквозь веселящиеся тела, танцуют в основном девушки, где-то и парни с ними.

Наглые лица опасных молодых хищников, приценивающиеся.

– Вон там нам Маркуся столик оставил! – радуется все та же блондинка, и мы занимаем места.

Девочки сразу же делают заказ, коктейли, и отправляются на танцпол.

– Нин, давай с нами! – улыбается счастливая сестра.

– Я посижу, подожду ваши напитки, – отвечаю, перекрикивая музыку.

– Да ладно, Нин! Принесут, оставят, потом попьем!

Качаю головой и ловлю сестру за руку.

– Никогда, Кристина, никогда не оставляй в клубах свой бокал без присмотра! И не пей то, что осталось на столе. Мало ли что может быть. Одна таблетка, и ты найдешь себя неизвестно где и неизвестно с кем. А может, вообще связанная будешь!

Хмурит носик, улыбается.

– Систер, ты пересмотрела триллеров!

Качаю головой и отпускаю ладошку Крис.

– Я подожду ваши напитки и постерегу, – говорю с нажимом.

– Ну вот, тебя в клуб тащить, все равно что с мамой завалиться, ладно, хочешь бдить, сиди карауль наши напитки, а я танцевать!

Откидываюсь на мягкое сиденье и рассматриваю толпу веселящихся. Замечаю, что здесь много молодых наглых парней, те самые мажоры, вышколенный официант приносит напитки, и на столе появляются разные цветастые бокалы, заполненные доверху.

Беру свой и делаю глоток. Ощущение такое, что я чужая на этом празднике. Скольжу взглядом по толпе, нахожу сестру.

Красивая. Дерзкая. Длинные волосы двигаются в такт каждому движению. Крис собрала вокруг себя толпу восторженных поклонников.

Выросла. Расцвела. Улыбаюсь, делаю глоток своего напитка. Взгляд скользит по толпе и вверх на второй этаж, куда уводит лестница. Там стоят секьюрити.

Ясно, в дорогущем клубе есть еще и зона для особо важных персон, которые наблюдают за толпой сверху.

Интересно, Петр бывал в этом клубе со своей любовницей?!

Наверняка. И так как мой муж любит шиковать и подчеркивать свой статус, скорее всего, запирался в отдельном кабинете…

Делаю еще один глоток. Пытаюсь унять тупую резь, которая цветет в груди. Кажется, анестезия первого шока отпускает, и приходит боль осознания.

В горле становится горько, глаза начинает жечь. Уверяю себя, что это не эмоции. Это просто место на меня так влияет.

Глоток за глотком осушаю свой бокал. Никогда не пила, а сейчас…

Сейчас хочется напиться, и я заказываю еще один коктейль. В какой-то момент мне кажется, что меня жалят.

Будто огонь проскальзывает от лица к груди…

Такое бывает, когда на тебя кто-то пристально смотрит…

Отмахиваюсь от неприятных мыслей, поднимаю взгляд на второй этаж, но, разумеется, никого не замечаю. Глухой глянец не позволяет ничего рассмотреть.

За столик возвращаются подружки моей сестры, раскрасневшиеся и веселые, коктейли служат им явно для того, чтобы заглушить жажду.

– Нина, пошли! – перекрикивает музыку сестра, облокачиваясь о диванчик. – Давай танцевать!

Качаю головой.

– Как-то не хочется!

– Захочется! – кричит Крис и цепляет меня за руку. – Бокалы ты наши уже проконтролировала, так что давай на танцпол!

Пожимаю плечами и все же поддаюсь на уговоры сестры, возможно, этому способствуют пару коктейлей, которые я уже успела выпить.

Поднимаюсь резко и только тогда понимаю, что меня ведет. С непривычки все кружится перед глазами. Луч стробоскопа бьет по глазам, заводные биты пульсируют по венам, а моя неугомонная сестра ведет меня прямо в центр танцпола.

Настроение поднимается с каждым моим движением. Скованность исчезает. Я позволяю себе двигаться в такт музыке, и с каждым движением будто во мне освобождается что-то, падает цепь, которая столько лет стягивала.

Опять бокал появляется в моей руке, Кристина веселится рядом, но в какой-то момент пропадает из виду. Танцпол словно освобождается, и я замечаю, что вокруг меня некая зона отчуждения, и я танцую в окружении восторженных лиц.

Опять бокал в моей руке, хочется пить, тянусь, чтобы сделать глоток, но сильная рука накрывает мое запястье. В шоке проскальзываю взглядом по длинным пальцам, которые уверенно держат мое запястье, смотрю на массивные золотые часы, которые выглядывают из-под рукава элегантного дорого пиджака, белоснежная сорочка в лучах стробоскопа отдает яркой глянцевой синевой, обтягивает литую грудную клетку, верхние пуговицы сорочки расстегнуты и открывают вид на крупную широкую шею с четкой линией кадыка. Как в замедленной съемке поднимаю глаза на лицо наглеца, который так резко оборвал мое веселье, и мне кажется, что меня ведет, когда сталкиваюсь с острым взглядом темных глаз.

Красивое лицо. Резкие черты. Квадратная челюсть, легкая небритость на щеках…

Такой знакомый незнакомец…

– Тебе хватит, – делает шаг ко мне.

В нос сразу же забивается аромат мужчины, холодная свежесть, терпкость, а я на лицо его смотрю, и мне все кажется, что я где-то его видела…

– Почему же хватит?! – отчего-то внутри поднимается ярость, и я дергаю рукой, чтобы выпутаться из захвата, но как-то меня заносит, я путаюсь в своих же каблуках и чуть не падаю, вынуждая мужчину притянуть мое тело к своему.

Ударяюсь о литую грудь, чувствую, как ладонь смутно знакомого мужчины оказывается на моей пояснице, он притягивает меня к себе, и я запрокидываю голову, чтобы хоть как-то иметь возможность смотреть в лицо…

– Вот поэтому и хватит, – повторяет с нажимом.

– А может быть, я хочу повеселиться?! – отвечаю упрямо, вскидываю подбородок, готовая к схватке.

– Отлично. Веселись. Но без алкоголя. Ненавижу, когда от женщин несет.

Рубит фразами. Наклоняется ко мне, и я, наконец, могу разглядеть его глаза…

Яркие. Ореховые. С желтыми прожилками. Эти самые прожилки заворачиваются в меленькое торнадо вокруг зрачка…

Такой знакомый… Такой редкий феномен…

Что-то свербит в мозгу. Какая-то мысль, но алкоголь мешает мне сосредоточиться. Все как в тумане.

– Я тоже ненавижу. Не пью вообще, – отвечаю, теряя браваду, и замечаю, что музыка в клубе меняется с более заводной, она становится томной какой-то, располагающей к интимному танцу…

– Я вижу.

Улыбаюсь грустно, и сама не ожидаю от себя, но я закидываю вторую руку на шею мужчине, и он, видимо, от неожиданности отпускает мое запястье, которое фиксировал, я располагаю и вторую конечность на массивном плече.

Мужчина становится моим якорем, за который я держусь. Реагирует, притягивает меня к себе плотнее, и я начинаю двигаться в такт музыке.

– Странный танец, – выдаю, слегка улыбнувшись.

Мое веселье имеет очень приторный вкус горечи и боли.

– Не пей больше, Нина, – неожиданно называет меня моим именем, и я прищуриваюсь. – Еще пара бокалов, и потеряешь контроль, а на такую красивую женщину здесь очередь из желающих выстроилась…

Слова мужчины действуют подобно выстрелу, запрокидываю голову и начинаю смеяться.

– Ты меня путаешь с какой-то соблазнительницей…

Мужчина неожиданно делает какое-то движение и меня закручивает, отметает от него и вновь ударяет о литую грудь.

Танец… он танцует со мной – доходит до воспаленного сознания.

– Не путаю, – отвечает все так же серьезно, – тебя невозможно ни с кем спутать. Редкая красавица...

Шмыгаю носом и всматриваюсь в лицо…

Боже… откуда я его знаю?!

Откуда мне кажется, что я знаю этого мужчину.

Его глаза…

– Откуда я тебя знаю? – вдруг выдаю свой вопрос, за которым следует пауза, а затем мой незнакомец запрокидывает голову и смеется, а я залипаю на его белоснежных зубах. Красивый хищник.

Отсмеявшись, вновь смотрит на меня, и на дне его глаз все еще пульсируют смешинки.

– Надо же… впервые меня женщина не помнит. В пору оскорбиться…

Подмигивает, и в глазах у него опять что-то проскальзывает. Острое. Режущее. Опасное.

Огромный мужчина становится какой-то скалой, на которую я опираюсь, так как ноги отказываются слушаться.

Только отчего-то чужие руки обжигают даже сквозь одежду, а лицо мужчины расплывается перед глазами, цепляюсь за него сильнее.

– Тебе пить нельзя. Не умеешь, – вновь слышу его недовольный голос, в каждой букве которого сквозит неодобрение.

Лицо вновь становится серьезным, а глаза колючими.

– Ты больше не будешь пить. Нина.

– Запретишь?! У тебя нет никаких прав, – отчего-то улыбаюсь, хочу все к шутке свести, но сильные руки мужчины притягивают меня еще ближе. Красивое лицо с четкими резкими линиями приближается к моему, обдает ароматом парфюма и резким мускусом, который будоражит рецепторы.

– Значит, будут. Все права. На тебя.

Глава 7

Больше незнакомец не успевает ничего сказать, меня начинает резко мутить, голова кружится так, что калейдоскопом все проскальзывает, хватаюсь за рот ладошками, закрываю, чтобы меня не стошнило на дорогущий костюм.

– Так… – выдает с нажимом, и уже в следующую секунду я взмываю вверх.

Плохо соображаю, что происходит, закрываю глаза и пытаюсь дышать носом, пока меня куда-то несут на руках. Мужчина буквально буравит пространство, и уже через минуту мое лицо обдает холодной водой.

Незнакомец ставит меня на ноги.

– Нина, как ты?

Спрашивает, отдирает мои руки от лица, а я…

Я его отталкиваю, разворачиваюсь, и меня выворачивает в раковину. Ужас сковывает. Рвать мне нечем. Я выпила два-три бокала на голодный желудок, стресс, нервы, обида…

Все смешалось и стыд…

Стыд, потому что в жизни не было такого со мной…

Слезы на глазах наворачиваются. Меня тошнило первые месяцы беременности очень сильно, и Петя пару раз замечал, как меня выворачивает в ванной. Помню его взгляд, полный какой-то брезгливости, когда он заявил мне в самом начале токсикоза:

– Так, Нина, дверь в ванную прикрывай, когда тебя рвет… и… иди в душ.

Помню, как мне было обидно, но я списала все это на то, что в тот день Петр пришел злой с работы. Он проиграл тендер. Очень важный тендер, под который брал кредит в банке…

Позднее он напился и все кричал обвинения… Что-то про своего ублюдка конкурента…

Что-то царапает в моих воспоминаниях, будто я упускаю нечто важное, но меня выворачивает наизнанку приступом рвоты.

Ожидаю, что мой неудавшийся поклонник наконец-то исчезнет и оставит меня наедине с моей тошнотой и подступающей истерикой, но…

Чувствую на спине тяжелую руку, она проводит по позвоночнику, будто лаская и своим теплом прогоняя судороги.

– Тише, Нина, все хорошо…

Мой случайный знакомый не просто не исчезает, он придерживает мои волосы, помогает. Затем рука с моей спины ползет вбок и придерживает меня за живот.

Спазмы, наконец, уходят. Открываю кран. Холодная вода помогает. Умываю лицо, рот…

Наконец, поднимаюсь на слабых ногах, но меня ведет, и мужчина придерживает меня, заставляет облокотиться о его широкую грудь, и он… он смотрит на меня через зеркало.

Взгляд злой. Цепкий. Он сталкивается с моим, и я краснею. От стыда. От непонимания всей ситуации…

– Отпустите, пожалуйста, – слезы на глазах вспыхивают.

Знакомый незнакомец прищуривается, и его ладонь сильнее давит на мой живот, пригвождает к литой груди.

– И не подумаю.

– Пожалуйста, – повторяю.

– Ты упадешь.

Прикрываю на мгновение глаза. Внимание незнакомца пугает и дезориентирует. Даю себе несколько секунд на передышку. Как вдруг ощущаю, что взлетаю опять, один вздох, и мужчина сажает меня на мраморную столешницу рядом с раковиной.

Я не успеваю среагировать, как он расталкивает мои коленки и вклинивается между моих раздвинутых ног.

В шоке поднимаю глаза на незнакомца. Страх опутывает щупальцами сердце. Я, конечно, слышала, что в клубахприветствуется быстрый секс в туалете… но я никогда не думала, что окажусь на месте женщины, которую вот так вот заталкивают в туалет и без спроса задирают юбку.

От шока я вся каменею и смотрю в злое лицо мужчины. У него ноздри раздуваются, выдавая его состояние агрессии, скулы выделяются и глаза… его глаза сейчас становятся почти черными из-за увеличивающегося зрачка, а по тому, как пульсирует его венка на виске, я понимаю, что этот образчик мужской самости далеко не так спокоен, как кажется на первый взгляд.

– Отпустите меня, пожалуйста… – с глаз скатываются слезы, становится жутко страшно, потому что мужчина, посадивший меня на столешницу, огромный и сильный, скрутить мое тонкое тело ему не составит труда.

Его ладонь прожигает мое тело сквозь платье, впивается в меня все сильнее, и его лицо размывается, а с губ слетает жалостливое:

– Пожалуйста, не надо…

Наклоняется ко мне так близко, что мы почти носами соприкасаемся, заглядывает в мои глаза и неожиданно подмигивает:

– Я что, оставляю впечатление последнего ублюдка?

Вскидывает бровь. А меня ведет от близости мужчины, от аромата его туалетной воды с примесью его тела, и вспоминается, как он, не напрягаясь, взял меня на руки, как протащил такое расстояние, даже не запыхавшись.

Мой муж даже на свадьбе меня на руки не поднял, когда невесту принято в дом заносить…

Мысленно даю себе оплеуху.

– Молчишь, Нина.

Выговаривает игриво, а на дне глаз все такие же золотистые искорки вспыхивают. Такой редкий цвет глаз…

– А я вот что скажу. Не царское это дело – девушек в неадеквате по туалетам зажимать…

И вдруг меня будто током ударяет. Хлестким. Вспышка перед глазами. Я спотыкаюсь, падаю… но вместо столкновения с полом оказываюсь в руках у мужчины…

Его глаза гипнотизируют…

– Царев…

Выговариваю дрожащими губами.

– Вадим Царев…

Тот самый. Конкурент моего мужа. Мне вдруг резко становится стыдно и за свой внешний вид, и за состояние, в котором меня застал этот мужчина.

– Узнала. Чудеса… – опять улыбается, оголяет белые мощные зубы, и меня вновь ведет, в голове шумит, но я уже не понимаю, это от нескольких бокалов коктейля и с непривычки, или от самого мужчины, который излучает тестостерон и интерес.

Его руки не исчезают с моего тела, коленками и внутренней частью бедер ощущаю, что под мягкой тканью брюк мужское тело, похожее на гранит. Сотканное из мышц. Пышущее силой.

Становится не по себе. Начинаю ерзать, чтобы хоть как-то уйти от столь близкого контакта, но крупные пальцы мужчины лишь сильнее фиксируют мою поясницу.

Щеки вспыхивают, и я начинаю нести чушь.

– Прости… за мое состояние… и…

– Ты необыкновенно красива, Нина, даже в таком состоянии, – выговаривает как-то многозначительно.

Щеки вспыхивают. Замираю под взглядом этого мужчины. Царев смотрит так, будто я торт, на который положил глаз сладкоежка.

Не знаю, как объяснить. Будто съесть меня хочет…

В глазах такой огонь…

Непривычно как-то. Слишком интимно. Будто я для этого мужчины становлюсь каким-то искушением…

Краснею наверняка, а у самой проскальзывает отчаянная мысль:

Когда мой муж смотрел на меня с таким же вожделением??

Да и было ли у нас такое?

Острая игла колет, когда понимаю, что никогда…

Петя никогда не смотрел на меня с такой страстью, а вот сегодня в коридоре я видела нечто, отдаленно схожее с тем, что вижу в глазах Вадима.

Только мой муж смотрел так на другую. Не на меня. На девку, которую притащил в наш дом, которая беременна от него, и в сознании сразу же воскрешаются слова относительно моей бесплодности и неумения зачать естественным путем…

Горечь выпитого опять чувствуется на языке. Мысли действуют отрезвляюще.

Прикрываю на мгновение веки. Не хочу позволять себе быть слабой. Не могу просто, но слеза скатывается по щеке, и неожиданно горячий большой палец стирает мокрую дорожку.

– Нина. Посмотри на меня. Открой глаза.

Слышу голос, пропитанный силой, и отчего-то безоговорочно подчиняюсь.

– Что у тебя произошло? Почему ты плачешь?

Качаю отрицательно головой и шмыгаю носом.

– Это, вероятно, выпивка… Я ведь не пью… Просто уходи, Вадим. Оставь меня, пожалуйста. Не смотри на меня такую…

Отворачиваюсь. Вернее, пытаюсь, но сильные пальцы ловят мой подбородок, и яркие глаза заглядывают в мои.

– Не уйду, – отвечает резковато, прищуривается и бьет наотмашь своими словами. – Что натворил этот мудак, Нина?!

Жмурюсь, как если бы меня действительно ударили. В душе такой раздрай.

– Нина…

Опять Вадим давит интонациями, и меня накрывает, я улыбаюсь, смотрю в глаза мужчине, отчего-то нападаю на него, потому что мне самой больно.

– Ты ведь конкурент моего мужа, Вадим, просто уйди и не спрашивай ничего! Буду благодарна, если никто не узнает, что ты жену Петра Станиславского, блюющую в туалете, держал…

Качает головой неодобрительно, смотрит на меня так, что самой еще хуже становится.

– Зачетно ты меня сейчас умыла, Нина.

Делает шаг назад. Отпускает. И мне сразу же холодно становится. Будто силы лишаюсь. А он на мои ноги смотрит, опускает взгляд, отслеживаю. Чулки мои замечает, полоску белой кожи. Меня от его взгляда жаром обдает.

Я ведь готовилась к вечеру с мужем. Все подобрала. Чтобы почувствовать себя желанной, сексуальной, раскованной…

Чтобы увидеть блеск в глазах собственного мужа, а получила пощечину.

Звонкую. Болезненную.

А сейчас в глазах конкурента моего мужа плещутся очень странные чувства. От похоти до ярости.

Становится неловко. Быстро поправляю юбку.

Спускаюсь неуклюже со столешницы и отворачиваюсь к раковине. Ожидаю, что Царев исчезнет.

– Просто уходи, Вадим, оставь меня, пожалуйста…

Прикрываю глаза. Не хочу видеть его отражение в зеркале. Жду звонкого хлопка дверью и одиночества, потому что Петр сделал бы именно так.

И тем сильнее я удивляюсь, когда ощущаю горячее прикосновение к локтю и резкий разворот.

Меня вновь буквально впечатывает в тело мужчины, а сильные пальцы фиксируют так, что не двинуться.

– Я не оставлю тебя в таком состоянии, – горячий шепот в самое ухо, и мурашки сходят с ума, они разбегаются по коже, и я всхлипываю.

Царев меня резко разворачивает в своих руках, заглядывает в мое лицо.

– Что у тебя случилось, красавица?

Неожиданно дверь в уборную открывается, и влетает стайка подвыпивших девиц. При виде нас они на мгновение застывают, а потом все три пары глаз приклеиваются к Цареву.

– Оу… простите, но это дамская комната, – улыбается одна ярко накрашенная тюнингованная девица и смотрит прямо на Царева, всем своим видом давая понять, что она-то как раз не против повеселиться хоть в туалете.

Так странно наблюдать за тем, как девушки сразу же пытаются придать своим телам выгодные позиции, пожирая Вадима голодными взглядами.

Становится не по себе. Я с мужчиной в туалете клуба…

Если бы родители узнали, наверное, отца бы хватил удар. Но я столько времени была хорошей девочкой, что уже достало, а получила в ответ на свою порядочность лишь грязный плевок в самую душу.

Упираюсь руками в литую грудную клетку Вадима, пытаюсь оттолкнуть, но каменную глыбу не сбить.

– Пойдем, Нина, поговорим.

Он цепляет меня за локоть и тянет за собой, клином пробивает застывших девчонок, и я ловлю на себе их завистливые взгляды.

Вновь оказываемся в клубе, софиты ослепляют, я упираюсь каблучками, не хочу идти с Царевым никуда, но в какой-то момент ему надоедает мое сопротивление, он бросает на меня предупреждающий взгляд, и я понимаю, что меня он не оставит.

Не удивляюсь, когда Царев направляется к лестнице, ведущей на второй этаж. Секьюрити при виде его вообще без слов расступаются, и мужчина, не отпуская меня, поднимается, но так странно, что он не идет ни к одной из кабин, он проходит в самый конец коридора и распахивает дверь, и я оказываюсь в кабинете.

Не приватной ВИП-комнате для состоятельных и влиятельных…

А настоящий рабочий кабинет.

– Это твой клуб, – выдыхаю утвердительно, опять бросает на меня внимательный взгляд.

– Один из моих клубов, – отвечает совершенно спокойно. Без пафоса. Петя, например, в любом общении любит показать свою статусность, блеснуть, так сказать, а вот Вадим… он просто выдает фактом.

Проводит меня к дивану, на который я буквально валюсь, дурнота опять подкатывает, прикрываю глаза, чтобы комната перестала плыть перед глазами, и ощущаю, как через мгновение к моим губам прикладывают холодную кромку хрустального бокала.

Распахиваю глаза.

– Попей воды. У тебя может быть обезвоживание.

Живительная влага струится по губам, и я делаю неуклюжие глотки, ощущая, как капелька скатывается по подбородку и шее, устремляясь в ложбинку груди.

Отрываю бокал от губ и сталкиваюсь с темным взглядом Вадима, который садится в кресло напротив меня. Но, видимо, он его подтащил поближе, потому что мы почти соприкасаемся коленями.

Царев смотрит на меня, рассматривает.

– Я гарантирую тебе полную конфиденциальность. Все, что ты скажешь, останется между нами, против твоего муженька использовать не буду. Просто скажи мне, что могло довести такую женщину, как ты, до такого состояния. Выговорись. Считай меня попутчиком в поезде.

Подмигивает, пытается свести все к шутке.

– Зачем тебе это, Вадим, зачем тебе мои проблемы?

Спрашиваю, слегка откинувшись на мягкую кожаную спинку.

– Надо.

Отвечает лаконично. Емко. И абсолютно непонятно.

А меня отчего-то на смех развозит, все же алкоголь успел проникнуть в кровь, и я не слишком адекватна. Плохая была затея завалиться в клуб и с непривычки накинуть парочку коктейлей.

– Скажи мне, Вадим, – вдруг подаюсь вперед и кладу свою ладонь на колено мужчине, ощущаю под пальцами дорогую ткань и сильные мышцы, – почему ты ко мне подкатываешь? Пытаешься помочь. Хочешь, чтобы я раскололась и поведала, что на душе? Чтобы потом ударить побольнее? Все потому, что я жена твоего конкурента, и это будоражит?

– Проще… – отвечает, спокойно рассматривая меня, а я на мгновение прозреваю, и до меня доходит, что я откровенно дергаю тигра за усы, но меня не остановить. Хмель действует.

– Проще? – переспрашиваю, не понимаю его ответ.

– Я тебя хочу. Нина. Все просто.

Оглушает своей искренностью. Моргаю. Требуется пара секунд, чтобы мой мозг переварил услышанное.

Он меня хочет. Секс. Физиология. Все действительно просто. Мужчина. Может, и для муженька моего все было так же просто. Притащить в дом, где наши детки, свою подстилку, осквернить нашу семью…

Все просто. Для мужчин все очень просто. Захотел – разложил, захотел – жизнь сломал.

Вот и Царев.

Он меня хочет.

А что я знаю про него? Может, у него тоже есть постоянная девушка? Невеста? Жена?!

– Просто… просто…

Повторяю фразу, а потом… я начинаю смеяться. До слез. Это истерика. Основательная такая. Я дрожу. И слышу грязное ругательство рядом, а потом меня сгребают в объятия.

Я оказываюсь на коленях Царева, который прижимает мое дрожащее тело к своему, накрывает широкой ладонью по мою голову, гладит по волосам, немного раскачивается.

Молча. Он утешает меня. Успокаивает. Без слов. Они лишние.

И мои рыдания в какой-то момент уходят, так приятно чувствовать запах этого мужчины, он успокаивает меня, не чувствую в нем врага, цепляюсь за сорочку своими пальчиками, и слова начинают литься из меня…

Я не очень понимаю, что несу, просто выговариваюсь, изливаю свою боль, которой за столько лет накопилось так много…

Я рассказываю Вадиму про то, что произошло сегодня, и в какой-то момент слова заканчиваются, я утихаю, а он…

Он поднимает мое лицо за подбородок и заглядывает в мои глаза, а затем… затем мои мокрые соленые уста накрывают горячие и твердые мужские губы…

Глава 8

Его губы опытные, его руки жаркие. У меня голова кружиться начинает, и виной тому вовсе не алкоголь в моей крови. Невероятный терпкий вкус. Слегка надавливает большим пальцем на мой подбородок и заставляет приоткрыть уста, чтобы уже в следующее мгновение изворотливый язык проник в мой рот и взял мой в плен.

У меня жар поднимается от низа живота, ударяет в голову, а затем скатывается волной вниз по позвоночнику. Ноги слабнут. Тело становится ватным. Дыхание останавливается.

Я буквально замираю в моменте чувственного наслаждения, подаюсь вперед и отвечаю на этот порочный, невероятный поцелуй, ошеломляющий просто…

Никогда в жизни не испытывала ничего подобного. Вадим слишком умел, опытен, его руки двигаются вдоль моего тела, ласкают, аккуратно задевают чувственные места и лишь усугубляют мое падение в чувственность…

Резкий рывок, и мужчина одним махом сметает все со стола и усаживает меня на теплую деревянную поверхность. Меня буквально уносит от чувств, от того, как его руки ласкают, трогают, ощущаю горячую руку на своем бедре, как ползет вверх, задирая подол юбки и сминая ткань.

Даже сквозь капрон чулок его прикосновения будто прожигают насквозь, заставляют трепетать и испытывать незнакомое тянущее ощущение внизу живота, будто пустота там, которую нестерпимо хочется заполнить, и только Вадиму это под силу…

Мои руки скользят по литым плечам, ласкают шею и теребят мягкие, как шелк, волосы на затылке мужчины. Вадим становится более агрессивным, страстным, его рука доходит до оголенного участка между моим бельем и чулками, и это прикосновение напоминает удар тока.

Меня просто прошивает, и я прихожу в себя. Словно оголенный провод ко мне приложили, и я получила разряд в самое сердце.

Прихожу в себя и начинаю отталкивать Царева, упираюсь ладошками в сильную грудную клетку. Под шелком его сорочки настоящий камень по ощущениям. Сильное тренированное тело.

Слезы вновь рождаются в глазах, я ухожу от алчных губ и почти плачу:

– Прекрати, Вадим. Не надо. Пожалуйста! Я… не могу… Я чужая жена! Жена Станиславского!

Мои слова действуют на Царева подобно кнуту. Он вздрагивает. Каменеет под моими пальцами и чуть отдаляет свое лицо, а я в его глаза смотрю, кипящие чистейшей лавой, вспыхивающей всей палитрой огня.

Огня, который испепеляет меня на месте, и я прикусываю нижнюю губу. Сама пребываю в чистейшем шоке от того, что чуть не произошло между мной и Царевым.

В сравнении понимаешь, каково это – быть женщиной в руках мужчины… Я испытала нечто невообразимое здесь и сейчас с Вадимом. Неиспытанное мною никогда ранее, и от этого тяжелее, так как тело требует продолжить начатое, довести чувственное наслаждение до единения и кульминации, но я беру себя в руки, дрожащими пальцами вновь поправляю юбку под острым взглядом Вадима.

– Почему нет, Нина, ты же хочешь этого так же, как я? – выдает глухим голосом, полным страсти, а затем его лицо искажается, там вспыхивает злость. – Или намерена хранить верность мужику, который так поступил с тобой?!

Бьет на поражение. Ударяет в сердце и заставляет вздрогнуть. Слеза скатывается по щеке.

Качаю отрицательно головой. Не знаю, почему не убегаю от Царева, а отвечаю:

– Я все еще жена и… я не могу так… Вадим… если я сейчас поступлю так же, то чем я лучше своего изменника мужа?! Это нечестно. Нечестно по отношению к тебе…

Вздыхаю тяжело и отворачиваюсь. Не могу смотреть на Царева, боюсь увидеть презрение в его глазах. Муж не прощал мне собственную неудовлетворенность, не считался с моими хотелками, и сейчас я отказываю Вадиму и ожидаю все, кроме того, что происходит.

Мужчина накрывает мой подбородок сильной рукой и разворачивает мое лицо, вглядывается в мои глаза.

– Само совершенство. Порядочная, верная девочка. Мерзавцу во всем везет…

Прислоняет горячий лоб к моему. Вижу, как поднимается мощная грудная клетка, как Вадим дышит тяжело. Он возбужден. От него желанием секса дикого и безумного просто несет.

– Только он уже потерял тебя. Нина. Такие, как ты, не прощают предательства…

Опять его губы на моих. Только этот поцелуй словно печать. Короткое касание и Вадим отходит, делает шаг назад.

– Ты права. Секс по пьяни – это не то, что я хочу, не то, с чего я бы хотел начать наши отношения. Да и вообще-то я не сплю с пьяными девушками, – подмигивает, сглаживая острое напряжение, повисшее между нами.

Делаю глубокий вдох.

– Мне пора. Надо найти сестру и уезжать.

Кивает.

– Хорошо. Я отвезу вас.

Качаю головой. Обхватываю себя ладонями.

– Не надо, Вадим… то, что между нами происходит… сейчас я не адекватна и… просто отпусти меня…

Смотрю в глаза мужчине и понимаю, что поступаю правильно. Страсть уходит, и в глазах Царева остается трезвость.

Он оголяет зубы в улыбке, кивает.

– Хорошо. Вас отвезет мой охранник. Но. Это все мои уступки в отношении тебя.

– Спасибо, – выговариваю тихо, и мужчина останавливает на мне пронизывающий взгляд. Острый. Меня вновь жаром обдает, потому что ощущение такое, что я голая перед ним. Обнаженная душой и телом.

– Не благодари. За это не благодарят…

Вадим разворачивается и уходит, оставляя за собой некую недосказанность, давая понять, что это еще не конец.

Спустя минуту в кабинет входит высокий мужчина.

– Ваша сестра уже в машине. Босс приказал отвезти вас.

Киваю и иду за широкоплечим мужчиной, который выводит меня из клуба, открывает дверь седана представительского класса, и я ныряю внутрь, чтобы увидеть сестру в не самом трезвом состоянии, она смеется и не выказывает никакого недовольства тем фактом, что мы покидаем клуб.

Усиленно флиртует с мужчиной, который спокойно держит руль и везет по адресу, который я назвала.

Дорогу к родительскому дому провожу в раздумьях. Охранник останавливает машину у калитки и помогает мне вытащить уже спящую Кристинку, берет ее на руки.

– Я помогу, занесу вашу сестру в дом, – отвечает коротко, и мы проскальзываем внутрь, мужчина, которого зовут Константин, особо не напрягаясь, проносит сестру по лестницам и опускает ее на кровать в нашей комнате.

– Спасибо вам, – выговариваю шепотом, и охранник лишь кивает.

Разворачивается и выходит из комнаты, спустя какое-то время слышу, как машина отъезжает, и удивляюсь, что с такой комплекцией он передвигается настолько бесшумно.

Ложусь рядом с сестренкой на большую двуспальную кровать и прикрываю глаза, выпитое дает о себе знать, а просыпаюсь утром от трели телефонного звонка и получаю ушат ледяной воды на голову…

Телефон трезвонит и не успокаивается, и у меня голова трещать начинает от этой мелодии.

– Хватит… Черт… Моя голова этого не выдержит…

Бурчу, пока рука тянется за сумкой, валяющейся на полу, нащупываю в ней гаджет и, наконец, выключаю, но трель повторяется снова…

Специфическая мелодия, которая стоит на рингтоне входящего от мужа…

Песня про любимого…

Наконец, чтобы просто завершить это измывательство над собственным сознанием, я отвечаю.

– Алло.

– Ты меня игнорируешь со вчерашнего дня, – раздается недовольный голос моего мужа.

Сажусь на кровати, прикрываю веки и отвечаю сухо:

– Есть за что, не находишь?!

– На улицу выходи, – обрубает резко.

– Что?! – не понимаю его слов.

– Это не телефонный разговор. Я у дома припарковал автомобиль. Выходи. Надо поговорить.

– Видеть тебя не могу! – отвечаю в сердцах и не лгу. Петр лишь за одни сутки стал мне омерзителен, словно шоры с глаз спали. Синдром хорошей девочки пропал.

– Придется. Надо поговорить. Если ты не выйдешь, я войду в дом, и устроим разбор полетов при свидетелях, а у твоего отца вроде шунтирование было, говорят, противопоказаны нервные потрясения…

– Ты не сделаешь этого! – резко дергаюсь, и боль в голову отдает.

– Если ты готова к такой встряске, пожалуйста. Либо ты выходишь на разговор, либо я захожу в дом. Выбирай, жена.

Последнее слово будто плевок мне в душу.

– Я сейчас подойду. Дай мне десять минут, – выговариваю сквозь сжатые зубы и понимаю, что очень хочу поговорить с мужем с глазу на глаз.

Впервые в жизни я хочу высказать ему все, что думаю, и нам действительно не нужны свидетели.

Как Петр вычислил, что я у родителей?!

Хотя и так ясно, мне идти некуда. Да и машину он мою видит, припаркованную у дома.

– Не придешь через десять минут, считаю, что пригласила меня в дом.

Выключаю телефон и встаю с кровати. Вчера я сняла с себя одежду и свалила все на пол, поэтому сейчас залезаю в шкаф и достаю джинсы и толстовку сестры, надеваю. Иду в ванную и умываюсь холодной водой.

От пережитого стресса даже голова перестает болеть. Засовываю телефон в карман. Прохожу мимо родительской спальни и прислушиваюсь. Тишина. Малыши пока не проснулись.

Выдыхаю и понимаю, что времени у меня не так много. Выхожу на улицу и вижу автомобиль мужа.

Скрежет моих зубов отчетливо слышен. Я иду в его сторону, распахиваю дверь и сажусь на переднее сиденье.

Петр реагирует, смотрит на меня прищурившись. Скользит взглядом по моим кое-как собранным в хвост волосам. Сжимает губы. Явно не нравится мой внешний вид, и я получаю его коронное:

– Что за вид?!

– У тебя не лучше. Успел уже порезвиться со своей девкой?!

– Ты что, пила?! Омерзительно!

Сразу же ударяет наотмашь словами.

– Ты мне изменил, – парирую, – как долго ты мне врешь, Петя? Как часто твои любовницы спят в постели, на которую я наших сыновей укладывала?!

Голос срывается на крик, эмоции выходят из-под контроля.

– Не устраивай драму, Нина.

В голосе мужа я не слышу ни толики раскаяния.

– Ты и так пожар в доме устроила! Свечи на ковер упали и подожглось все. Вся гостиная в копоти! Своими силами потушить не получилось. Пришлось вызывать пожарных.

Пока мой муж недовольно вещает, злорадная улыбка вспыхивает на моем лице. Я знаю, как трепетно Петр относится к антиквариату, которым украшена гостиная, а я ему устроила Армагеддон.

– Ты понимаешь, какой ущерб нанесла нашему дому?!

– А ты понимаешь, что произошло вчера, Петя?! – не выдерживаю и повышаю голос. – Ты притащил в наш дом любовницу, которая еще и беременна! Ты унизил меня! Оскорбил! Что для тебя дом?! Наш дом?! Наша семья?!

– Прекрати истерику, – качает головой, не нравится, что я голос повышаю, – тебе не идет.

Абсурдность замечания Петра меня буквально выбивает из равновесия.

– Не идет?! А что мне идет?! Быть примерной женой?! Ты понимаешь, что ты предал нашу семью?! Боже, Петя, я столько лечилась от бесплодия, выстрадала наших малышей, а ты… Как долго ты мне изменяешь?!

– Прекрати истерику! Мужчины полигамны, не слышала?!

Цедит слова, а я в лицо его смотрю, и будто чужой человек передо мной. Незнакомый.

Хотя… Может, просто шоры с глаз действительно слетели, и теперь я четко вижу, что из себя представляет Петр Станиславский.

– Ты противен мне! Я не вернусь к тебе! Строй семью со своей беременной любовницей, а нас с малышами оставь в покое! Я на развод подаю! Не прощу я тебя! Не прощу!

Срываюсь на крик. Ударяет кулаком по рулю.

– Хватит! Достала! Прекрати истерику!

Резко выбрасывает руку и ловит меня за локоть, то ли тащит на себя, но в следующую секунду наваливается, вдавливает меня в сиденье, а я упираюсь в грудь мужу. Отталкиваю.

Запах его одеколона и едкий отголосок дыма забиваются в ноздри и вызывают резкую тошноту.

Мне даже это прикосновение неприятно, а Петя все сильнее наваливается. Заглядывает в мои ошарашенные глаза, и я вижу, как на дне зрачков плещется ярость.

– Я притащился сюда ни свет ни заря, чтобы вразумить тебя, дуру! Чтобы дел не натворила. И вижу, что ты, любимая моя, попутала. Так я тебе сейчас на пальцах объясню, что будет.

Цедит слова, и у него губы кривятся.

– Отпусти меня, Петр. Просто отпусти и дай развод. Я не прощу твоего предательства, да и ребенок у тебя будет от здоровой, от той, которая не лечится годами…

Вижу, как вена на лбу мужа вздувается, Петр пугает не на шутку, когда цедит зло:

– Слушай сюда, Нина. Станиславские не разводятся. Максимум, что может случиться – я стану вдовцом.

Неприкрытая угроза. Не просто в словах. В действиях. Руку мне на горло опускает, не сильно сжимает, но ощутимо. Чувствую, что мужчина гораздо сильнее меня, и я просто теряю дар речи на доли секунд, но в итоге все же выдыхаю дрожащим голосом:

– Ты с ума сошел?

– Развода не будет, Нина, даже не надейся! Как, впрочем, и раздела имущества. Я не позволю прессе вкатать мое имя в дерьмо!

– Ты сам вогнал нас и наш брак туда! Ты мне противен, Петр! И не надо меня запугивать.

Станиславский меняется в лице и в глазах появляется стальной блеск. Я ожидаю, что он надавит сильнее, перекроет доступ воздуха, но мой муж удивляет, отпускает меня, отстраняется, и на его губах появляется ухмылка, а кислород он перекрывает мне иначе.

– Даже не начинал. Дорогая моя. Я тебе сейчас расскажу для начала, что будет, если ты будешь гнать поезд в сторону развода. Для начала. Твоя семья лишится этого милого домишки, – указывает пальцем в сторону нашего дома.

Дома, где я выросла, дома, который отец собственными руками строил. У меня кровь в жилах леденеет. Я смотрю на Станиславского и не понимаю, как могла жить с таким человеком и не замечать ту гниль, которая в нем.

– Ты не посмеешь… – выдыхаю едва слышно.

Приподнимает бровь, дает понять, что он посмеет. Еще как.

– У тебя нет никаких прав на дом моих родителей!

– Не совсем так, дорогая, ты не знаешь, но у твоего отца была идея организовать маленькое производство. Были нужны деньги. Нехилые денежки, и дорогой тесть решил брать кредит в одном банке…

Прикрываю дрожащими пальцами рот. Чувствую, как на меня надвигается поезд, который раздавит меня, не оставляя и шанса на спасение.

– Банк одного моего хорошего друга, который был чрезвычайно удивлен, что мой тесть берет деньги не у меня… а проект оказался лажовым… в залог кредита шел дом… смекаешь?

Опять ухмылка на лице мужа, которая искажает черты и внушает мне только омерзение.

– Так вот, радость моя, этот кредит я перекупил… твой драгоценный папочка не пришел ко мне с просьбой поддержать… но я великодушен и все это время сдерживал цепных псов, ведь бизнес не складывается, а кредит выплачивать нужно…

По мере того, как Петр вещает, у меня душа в пятки уходит, и сердце начинает биться через раз.

– У папы появились заказы… он говорил об этом…

– Я знаю абсолютно о всех заказах твоего отца, Нина, как они есть, так через секунду их не будет. Достаточно одного моего звонка.

Откидывается в кресле, а я… я все думаю, как могла жить с этим человеком, как не замечала эту тайную, скрытую личину стервятника…

– По щелчку пальцев твой отец лишится всего. Шанса на развитие собственного дела. Дома… и будет еще и должен. А у него шунтирование… Как думаешь, что будет?

Слеза катится по щеке. Отчаяние. Обида. Боль. Ненависть. Сколько чувств рождается в груди. Сколько…

– Ты не человек… Мои родители всегда были хлебосольны, принимали тебя в своем доме, ты для них как сын… как ты можешь так?! Ты с отцом моим за здравие и его долголетие пил еще несколько дней назад!

– Я тебе уже сказал. Не отпущу. Развода не будет, и ты не бросишь тень на мою репутацию, а если и этого тебе мало, то ты, дорогая моя, пройдешь обследование определенное, и тебя признают недееспособной, думаю, тебя изолируют в хорошей такой частной клинике, я позабочусь о твоем комфорте, а еще огорожу своих сыновей от психически нестабильной сумасшедшей. Факты на руках у меня есть. Ты нам дом чуть не спалила. Это ведь ненормальное поведение, дорогая…

Петр говорит, как паук плетет свою сеть, и я чувствую себя жалкой бабочкой, которая с каждым трепыханием только лишь запутывается сильнее, и ей не спастись…

Каждое его слово подобно ножу, который Петр проворачивает в открытой ране. У меня внутри дыра образуется. Откидываюсь на сиденье. По щекам только слезы, в душе раздрай.

Болит все тело. Сердце болит. И тошнить начинает. От одного взгляда на человека, с которым я постель делила, которого, как мне казалось, я любила…

А теперь вижу. Я не знаю Петра Станиславского от слова совсем. Я видела в нем благородство, достоинство, отношение…

А теперь вижу, что это все дутое, ненастоящее. Настоящий он сейчас. Именно в этот момент, когда угрожает засунуть меня в психушку, отнять детей, довести отца до инфаркта, который он не переживет…

Прикрываю веки. Мозг просто отказывается верить в то, что происходящее – это реальность…

Но вот она я, здесь и сейчас сижу в машине собственного мужа и мечтаю отмотать время вспять, не пойти на тот проклятый концерт и не играть соло на скрипке.

Мое последнее соло, реквием по моей мечте стать именитым музыкантом и добиться успеха в карьере, ведь в тот день ко мне подошел Петр.

Обескуражил юную девушку своим вниманием, взял в оборот и не оставил шанса на отказ…

Если бы… да кабы… Качаю головой, пытаясь прийти в себя после полученного удара. Вернее, добивания. Протягивает руку, накрывает мою мокрую щеку, а я от него дергаюсь, как от прокаженного, но хватка переходит к затылку, и мужская рука зарывается в мои волосы, причиняет боль.

А я терплю и смотрю в глаза человеку, которого мужем больше назвать не могу, и спрашиваю с отчаянием:

– Зачем я тебе, Петя? Почему выбрал именно меня?!

Улыбается многозначительно и отвечает, полный превосходства:

– Была еще одна причина, – отвечает лаконично, а затем его взгляд вспыхивает и зрачок расширяется.

– Какая причина?! Скрипачка понравилась?!

Внезапно прищуриваюсь. В памяти будто красным вспыхивает.

Петр из моих воспоминаний приходит домой, когда я занимаюсь, разыгрываю очередное произведение.

Муж пьян. От него несет перегаром, и я напрягаюсь, потому что никогда его таким не видела…

– Я не терплю эти треньканья на инструменте! Хочу покоя, Нина. Тишины в доме…

В тот день он впервые наорал на меня… а затем… затем моя скрипка сломалась в моих руках…

– Это ведь ты, Станиславский, это ты сломал мою скрипку…

Не отвечает, а я по глазам вижу, что права. Еще один удар. Еще один сильнейший апперкот, который выбивает из меня дух.

Ведь Петр не просто скрипку мою поломал, он жизнь мою сломал в угоду своим прихотям…

– Если бы я хотел звезду, Нина, я бы женился на какой-нибудь певичке, которая телесами светит, а я жену хочу. Нормальную. Чтобы домой приходил, чтобы ждала, еду готовила. Не повар и не ресторан, а жена…

– Ты… с самого начала был подонком! Из стольких женщин ты выбрал меня, но я не понимаю зачем?! Зачем?!

Кричу. Смотрит на меня как-то странно, не могу понять…

– Ты привлекаешь внимание, Нина. Манишь. На тебя смотрят с вожделением. А мне нужна была именно такая женщина рядом, чтобы на светских мероприятиях она блистала своим лоском, породистостью. Но. Разумеется, не только это. Было кое-что еще…

Улыбается многозначительно, а я вся подбираюсь и выдыхаю с нажимом.

– Что?!

– Я люблю выигрывать и щелкать по носу конкурентов, – говорит многозначительно, уверенный, что загнал меня в ловушку и прогнул, – хотел утереть кое-кому нос… забрать и присвоить ту, что вызвала нешуточный интерес у моего заклятого врага…

Глава 9

– Ничего не понимаю! – кричу с отчаянием, и Петр резко отпускает меня.

– Тебе и не нужно! Запомни, Нина, ты моя со всеми потрохами!

Резкий выпад и Станиславский обрушивается на меня своим тяжелым телом, пригвождает к сиденью, пытаюсь оттолкнуть, сопротивляюсь, но он сильно фиксирует мое тело, пытаюсь увернуться, но мужская пятерня впивается мне в волосы и обездвиживает.

– Петя! Нет! – вырывается рыданием, но мой муж не слышит, он целует мои губы, жестко сминает, а у меня слезы брызгают из глаз, и этот поцелуй, словно прикосновение холодной змеи. – Хватит! Я не хочу! Прекрати!

Рыдания рвутся из горла. Меня потряхивает, но муж не останавливается. Поцелуй. Вымораживающий, мокрый, гадкий. Вызывающий у меня рвотный позыв. Пытаюсь сопротивляться, молочу по плечам, пытаюсь оттолкнуть и мычу, когда вторая рука Петра опускается на мое бедро и пытается стянуть мои джинсы. Безрезультатно. Они узкие и застежка особая, сама повозилась, пока застегивала.

– Что за уродские штаны на тебе… – рычит мне в рот Петр, а я благодарю провидение за то, что не пришла к нему в своем платье, иначе…

Меня буквально выворачивает, тело начинает дрожать все сильнее, и в какой-то момент я с силой кусаю Станиславского и бью по щеке, и сразу же сама шиплю от боли, потому что хватка в волосах буквально искры из глаз выбивает.

Муж прикладывает меня о сиденье. Давая понять, что мои трепыхания против его грубой силы просто ничто.

Все перед глазами темнеет от боли, слез, горечи и обиды…

– От тебя выпивкой разит. Чтобы больше такого не учуял, – сам волосы свои поправляет.

Меня же трясет так, что будь в руках чашка с водой, я бы ее разболтала. Шок не уходит. Я смотрю в спокойное высокомерное лицо своего мужа и понимаю, что от насилия меня спасло только то, что он не захотел продолжения…

Поправляю на себе одежду, пытаюсь, вернее, а сама еще даже не осознаю все состояние своего ужаса…

Телефон мужа звонит. Он смотрит на экран и отвечает.

– Что с контрактом? Нет. Сделка должна быть за нами. Землю ройте, но вы должны найти доступы к образцам конкурентов. Мне плевать, как ты это сделаешь. Нужен результат.

Нужен результат…

В этом весь Петр. Не важно, что и как будет, главное, чтобы было по его желанию.

– Тогда… совсем другое дело… Хорошо утро началось… Я сейчас еду в офис. Покажешь тогда, что нарыли…

Станиславский откладывает телефон и опять смотрит на меня. Настроение у него явно повышается.

– Вот этого нам не хватало в нашей пресной супружеской жизни – огонька. Оказывается, он в тебе все же есть… Тем интереснее будет поиграть…

Отпускает меня, а меня трясет так, что зубы друг о друга ударяются.

– Так. Все. У меня дела. Как итог нашего разговора, Нина. Просто усеки одно. Как я и сказал. Станиславские не разводятся!

Говорит так спокойно, а у меня мороз по коже… Я понять не могу, что происходит. Словно аффект и шок. Петр мне сейчас открыто угрожает. Кроме того, он показал свое истинное лицо.

Становится дико холодно. Меня начинает ощутимо потряхивать. Петр загнал меня в угол и явно показывает, что не намерен давать мне и шанса на спасение.

И мне бы промолчать, но я не могу!

– То есть силой удержать жену рядом – это для тебя нормальное явление?! Нездоровая атмосфера в доме. У нас ведь малыши подрастают… Как ты это себе представляешь вообще?

Щелкает языком.

– Очень просто. Ты забудешь все. Сделаешь вид, что ничего не было.

– Память не стереть по щелчку.

Улыбается и смотрит мне в глаза.

– Сама не справишься, психотерапевты помогут.

Опять угроза, причем такая явная, пропитанная решимостью.

– Хватит, Нина. Мы с тобой взрослые люди. Вырастай уже, а то привыкла на моем хребте кататься. За роскошь приходится платить.

– Я не вынесу жизни с тобой!

– Вынесешь!

Коротко и емко.

Опять смотрит на меня, будто оценивает, глаза прищуривает.

– Ладно. Так уж и быть, пару дней, пока у тебя, как вижу, истерика, побудь в доме у родителей, а я приглашу дизайнера. Придется гостиную ремонтировать…

Вот это он произносит с отчетливой досадой. Не нравится Пете, что его домик пострадал, а я бы так хотела, чтобы там все дотла спалилось…

Не вернусь я туда. Даже под дулом пистолета…

Опять прищуривается.

– Мне не нравится выражение твоего лица. Без глупостей. Жена. Ты и твоя семья у меня в кулаке, сожму и ничего не останется…

Как бы мне ни хотелось заорать, что это ложь, но я понимаю, что не врет Петр, не врет…

– В качестве моей доброй воли. Сделаем так. Оставайся у предков своих. Соберись, чтобы я больше ни такого вида разболтанного не видел, ни истерики. Выносить себе мозг не позволю. Сейчас свободна. Скажешь родителям, что Станиславский приносит свои извинения, но у него дела.

– Как всегда, – отвечаю и смотрю на наш дом, папа как раз вышел покурить.

Сколько мама ни борется с этой его привычкой, сколько врачи ни запрещают, но он иногда тайно стреляет по одной, а ведь ему нельзя…

– Ну вот, ты же у меня хорошая девочка, все знаешь, – улыбается мой муж как ни в чем не бывало.

– Хорошая девочка, – киваю заторможенно, а самой хочется закричать, забиться в истерике.

– Вот и отлично, – разговор иссякает, оставляя во мне зияющую пустоту. Черную дыру.

Угрозы Пети заставляют коленки слабнуть.

– Автомобиль разблокируй, я выйду, – отвечаю совершенно сухо.

– У тебя несколько дней. Сгоняй по салонам, сделай себе укладку, а то волосы отрастила до жопы, ну и вообще. Мужикам в постели нужен хороший секс и умелая любовница, ты же погрязла в доме. Как я и сказал, мне не нравится твой внешний вид, не нравится домашняя клуша. Моя жена должна быть эталоном!

– Так поменяй жену! – не выдерживаю и срываюсь на крик.

– Я тебе уже сказал, дорогая моя, не заставляй повторять дважды. Ты жена Петра Станиславского, и на этом точка. Я не собираюсь с тобой разводиться. Это не вариант. Я не собираюсь от кого-то выслушивать, что кто-то мою жену дрючит, пусть даже и бывшую.

Тут меня на смех прошивает. Я запрокидываю голову и начинаю смеяться до слез.

– То есть тебе изменять можно, а вот мне…

Не успеваю даже договорить, делает резкий выпад и притягивает меня за затылок, вцепляется в волосы.

– Даже не думай в эту сторону, Нина. Не заставляй меня показать, каким я могу быть.

– Ты уже показал, – отвечаю зло.

– Не совсем. Пока я лишь подвожу определенные рубежи. Уверяю тебя, ты не захочешь того, что будет происходить с тобой, если прямо сейчас ты не одумаешься и не станешь моей податливой кошечкой.

Прикусываю щеку до крови, чтобы не ударить Петра, чтобы не вцепиться в его лощенное, слащавое лицо и не разодрать в кровь.

Не сейчас.

– Я. Тебя. Поняла, – выговариваю глухо.

– Вот и умничка. Как я и сказал, займись собой, мужики любят глазами, а я хочу, чтобы у всех при взгляде на мою жену штаны горели, и мозг взрывался от того, что ты – моя…

– Как скажешь, Петя, – заставляю себя оставаться спокойной. Сейчас единственное, что я могу сделать – это выбраться из этой проклятой машины, не раззадорить Петра и не спровоцировать его на жестокость.

– Вот и умничка. Всегда знал, что ты у меня золотая девочка. А на счет того глупого инцидента с Милой…

Имя любовницы мужа похоже на скрежет, у меня зубы сводит.

– Об этом можешь не беспокоиться. С ней я вопрос решу.

Пока муж говорит, у меня холодный пот по спине проскальзывает. Страх затапливает сердце.

– Ублюдков у Станиславских не бывает.

И что-то такое проскальзывает в глазах моего мужа, что я просто забываю, как дышать. И его любовница уже не вызывает ненависть и презрение.

– Ты все, поныла? – обрубает мои мысли и вновь присматривается.

– Да, – отвечаю тихо и муж, улыбнувшись, ударяет по панели.

– А теперь иди домой, у меня полно дел.

Сразу же выхожу из машины, хлопнув дверью. Иду спокойно. С ровной и прямой спиной. Не плачу. Никак не выдаю своих эмоций. Прохожу мимо отца, который сразу же отбрасывает курево.

– Нинка, приехала? – слышу радостный голос папы. – А Петр чего в дом не зашел? Спрашивает, наблюдая, как автомобиль моего так называемого мужа медленно стартует и уезжает.

– Привет, пап, у него дела, – отвечаю глухо, а отец вдруг как-то подбирается, смотрит на меня внимательно из-под широких уже седеющих бровей.

– У тебя все хорошо, Нинок?

Вопрос отца летит прямо в цель. Нет. У меня не хорошо. У меня как раз все очень и очень плохо, но я… я не могу сказать об этом самому близкому человеку, поэтому просто подхожу и обнимаю отца за широкие плечи, вдыхаю родной запах с примесью сигарет.

– Я просто очень соскучилась, пап, – выдыхаю и зарываюсь лицом в старую рабочую майку отца.

– Дочка… мы тоже очень скучаем, – чувствую, как отец целует меня в макушку, а сама веки сжимаю, вспоминая, что Петр на меня чуть не напал прямо в машине… и меня начинает внутренне трясти, ком подкатывает к горлу, и я понимаю, что не прощу.

Не прощу его слов. Его предательства. Его отношения и его угроз.

Я не знала мужчину, с которым жила. Я просто даже близко не представляла, какой это подонок…

– Нина. Ну-ка признавайся, что у тебя стряслось, с Петром, что ли, поссорилась? – отец заставляет меня чуть оттянуть голову и, прищурившись, заглядывает в мои глаза.

– Можно и так сказать, – отвечаю коротко, без подробностей, а внутренне рыдаю и кричу:

Я ненавижу его, папа! Я так его ненавижу! Он подонок, привыкший ломать и подчинять! И сейчас… сейчас он давит на меня через вас… он грозится отнять у тебя все, что ты создавал всю жизнь, сровнять наш дом с землей, а меня… он засунет в психушку и лишит права на моих малышей…

Он лишит меня моих сыночков!

Но я… я не могу быть с ним…

– Если я сейчас скажу, что твой Петр мне никогда не нравился, ты ведь не примешь это близко к сердцу? – с нажимом спрашивает отец, напряженно смотрит мне в глаза, а я… я лишь улыбаюсь.

Ты был прав, папа, ты был чертовски прав…

Обнимаю отца за шею, а сама… сама вспоминаю еще кое-что, а именно вчерашний вечер. Сильные руки на моей спине, умелые губы и взгляд ярчайших глаз…

А еще… еще я вспоминаю, что однажды я положила визитку Царева в свою сумочку, и она так и осталась в потайном кармашке…

Видно, судьба играет со мной в карты, раскладывая интересные комбинация, ведь по какому-то чудесному стечению обстоятельств та самая сумочка, в которую я спрятала визитку Царева, сейчас валяется в моей с Крис комнате рядом с кроватью…

– Ну, давай, дочь, иди домой, мама решила на завтрак блинчики понаделать. Малышня их любит.

Улыбаюсь отцу и направляюсь в дом. Прохожу по коридору и сразу же замечаю маму с сыночками. Мои малыши сидят в креслицах, а мама им целое выступление организовала, подбрасывая блины.

Слышу радостный смех Кирюши. Мой малыш хлопает в ладоши и весело подпрыгивает на креслице. Валера усиленно грызет резиновую ложку, иду к своим малышам и обнимаю их, целую в щечки, вызывая восторг на их лицах, и сразу же Кир тянет ко мне ручки, хочет на руки, а я отговариваюсь, отвлекаю, доставигрушку из кармашка на оранжевом креслице.

– Ну-ка, смотрим на бабулю, малышня! – звонко смеется мама и подбрасывает еще один блин.

Подхожу к ней и обнимаю крепко.

– Привет, моя радость, – дает себя поцеловать в щеку, и сама неуклюже клюет меня в ответ, – я блинов вкусных наготовлю, сейчас позавтракаем, у тебя все хорошо, дочка? – косой внимательный взгляд от мамы, и я киваю, сама отворачиваюсь, чтобы не заметила выражение моих глаз.

– Я быстренько сбегаю наверх, мамуль, – говорю, и мама кивает, берет, так сказать, огонь на себя и увлекает моих малышей.

А я выдыхаю, потому что у самой на душе такая боль с тоской, прежде чем выйти из кухни, бросаю взгляд на своих роднулек и понимаю, что за них я буду биться до смерти, до последнего дыхания.

Смотрю на мамочку свою. Как всегда, причесана, волосы собраны в аккуратную косу, которую она закрепила на затылке, бодрая, веселая, и малыши мои солнышки, светятся сегодня, и именно в эту секунду я понимаю, что вот оно мое счастье, моя жизнь, моя радость, и я ни за что и никогда не позволю Петру провернуть всю ту мерзость, которую он хочет.

Я не стану его половой тряпкой и… я не допущу этого морального урода к воспитанию моих сыновей. Я росла в семье, где примером был мой папа. Умный, обстоятельный, взвешенный, заботливый. Да. Не миллионер, но это неважно. Главное, чтобы за мужчиной, как за каменной стеной, чтобы заботливый и любящий, преданный…

Таким для нас с Крис всегда был папочка, он был поддержкой, и всегда мы его слово уважали. Всегда его решение было последним, мама тактично всегда обходила его жесткий нрав, лаской выводила на нужное решение или просила за нас с Крис.

В доме всегда был порядок и понимание. Отец с виду только жесткий мужик – работяга, а в семье он всегда был на нашей стороне и всегда опорой и защитой мамы…

А теперь… мои сыновья будут иметь пример отца – тирана, который сделал из их матери тряпку, о которую можно ноги вытирать, которой можно угрожать и ломать, а в конечном итоге засунуть в психбольницу и заставить делать все, что приказывает муж.

Кирюша вновь заходится смехом, а я смотрю на его ротик с недостающими зубками и сердце щемит. Малыши у меня добрые, но характерные, и я не хочу для них такого будущего.

Разворачиваюсь и выхожу из кухни, поднимаюсь по лестницам и захожу в комнату. Крис все еще спит. Длинные волосы свесила с кровати. Подхожу к ней и, как в детстве, накрываю одеялом, а затем взглядом нахожу свою сумочку.

Я ведь забыла про визитку Вадима, не вспоминала до последнего, и сейчас разве не судьба это, что из всех возможных вариантов мне попалась именно та самая сумочка, в которой спрятана визитка, о которой я и думать не думала.

Поднимаю сумку и открываю замочек, маленький вжик, и в моих пальцах оказывается черная визитка, и только цифры, золото так и не сошло, и сам прямоугольник выглядит все так же, будто Царев мне его только что в руки вложил.

Прикусываю губу. Думаю секунду. Сердце пропускает удар, но затем я беру телефон. Хочу вбить цифры, как неожиданно замираю.

Что, если мой муж отслеживает все мои звонки?

Замираю на мгновение и бросаю взгляд на Кристинку, которая вновь развернулась на кровати и спит, раскинув руки наподобие звезды.

Думаю лишь секунду, а затем лезу в сумочку сестры и выуживаю ее смартфон. ПИН-код я знаю. Ровно так же, как и она мой. Секретов у нас с ней не было. Так что я бросаю осторожный взгляд на Кристину и ухожу в туалет.

Казалось бы, всего лишь один звонок, но по ощущениям я будто готовлюсь сигануть с крыши без страховки.

Открываю кран и умываюсь. Затем смотрю в зеркало на свое отражение. Бледное. С кругами под глазами и горячечным взглядом миндалевидных глаз.

Один глубокий вдох, и я вытираю руки, беру в дрожащие пальцы визитку, набираю номер и молюсь…

Молюсь, чтобы Царев ответил…

Ведь столько времени прошло, он мог вообще номер сменить. Мало ли, или вот прямо сейчас занят…

Удары сердца следуют один за другим. Прикрываю веки на пятом гудке. Отчаяние затапливает, потому что Вадим не отвечает…

Слеза скатывается по щеке. Я постепенно теряю надежду. Теряю веру, что он ответит, и в тот момент, когда я уже готовлюсь услышать ответ оператора относительно того, что абонент недоступен, и почти оттягиваю от уха телефон, я слышу спокойное и глубокое:

– Слушаю.

Глава 10

На мгновение дар речи теряю. Горло сводит спазмом.

– Я. Вас. Слушаю, – вновь глубокий и бархатистый голос, который опутывает, и я выдыхаю тихонечко:

– Вадим… здравствуй… те…

Пауза и затем короткое:

– Нина?!

Узнал… прикрываю веки и сжимаю телефон сильнее.

– Да. Я…

– Что случилось?! – резко, грозно.

На мгновение пугает, но я собираюсь с силами и будто в прорубь ледяную прыгаю.

– Я хотела с вами встретиться и поговорить…

– Где ты?! С тобой все хорошо?!

Царев говорит жестко. Резко. Будто ощущает, что со мной может что-то произойти, а оно уже… уже произошло, и теперь мне предстоит расхлебывать то, что я натворила несколько лет назад, согласившись выйти замуж за Петра.

– Все в порядке. Относительно, конечно. Я бы хотела с тобой встретиться и поговорить. С глазу на глаз, если можно…

– Где ты находишься?! Я пришлю за тобой машину.

Царев хваткий. Я почувствовала это в нем еще в момент первой встречи, хотя… иначе бы он не был конкурентом моего мужа, а Петр бы его уже давно на лопатки положил.

– Где ты?! – повторяет с нажимом, а я зажмуриваюсь. Не могу я попросить забрать меня прямо из дома. На своей машине также не рискну никуда ехать.

Откуда я знаю… Возможно, на моей машине маячок есть, ведь Петр приехал аккурат к родительскому дому. Откуда он узнал, где я?!

Просто ли догадался, или у него стоит на моей машине определитель местоположения…

Я ведь могла поехать к подруге, да в любой бар или клуб завалиться, но он нашел меня именно тут. После последнего разговора со Станиславским для меня многое предстает в ином свете.

А также я точно знаю, что муж не знает о моей вылазке в клуб… потому что поехали мы туда с Крис не на моей машине… прикрываю веки.

Я жила с мужем-тираном и умудрилась не заметить этого…

– Нина, ты тут?! – голос Вадима действует как-то успокаивающе и я, наконец, решаюсь.

Называю адрес аптеки, которая находится в нескольких кварталах от дома моих родителей. Она имеет сквозной вход. То есть. Я войду с одной стороны и с одной улицы, а выйду на другой. Возможно, я перестраховываюсь, но все же…

Называю Вадиму адрес второй улицы, которая оживленная и выводящая на трассу.

– Хорошо, – отвечает собранно, – буду через два часа.

Вадим отключается, а я… я опускаю телефон сестры и собираюсь с мыслями, затем, уверенно разблокировав гаджет, стираю звонок.

Не нужно даже Крис знать, кому я звонила. Пока никому не нужно ничего знать, потому что Петр еще та ищейка, и он может заподозрить неладное, а пока… пока я выбила для себя чуточку времени, пока он думает, что его жена становится половой тряпкой в его руках, он будет спокоен, а значит, не будет давить, значит, на какое-то время моя семья в безопасности, а дальше…

Дальше Царев мне подскажет, что делать. Откажет, возможно, но я должна постараться придумать хоть что-нибудь!

Ударяю рукой по стене и собираюсь с мыслями. Выхожу из ванной и наталкиваюсь на сонную Крис.

– Черт! Как у меня болит голова! – ноет и пытается разлепить веки, на меня смотрит прищурившись.

– Иди в душ, папа, если тебя в таком виде увидит, рассердится, – отвечаю как можно тише и мягче, потому что моська сестры выглядит не самым лучшим образом.

Кивает и пытается подняться, помогаю Кристине, поддерживаю за локоть.

– Ну хорош, я сама, – бурчит и топает в ванную, а я возвращаю ее телефон на место.

Затем уверенно иду к шкафу, распахиваю створки и пытаюсь найти хоть что-нибудь, что можно надеть на встречу с Вадимом. Наконец, нахожу свое платье наподобие длинного свитера и решаю надеть его, на ноги идут балетки.

Расчесываю волосы, немного прохожусь блеском по губам и на этом заканчиваю свои приготовления.

Спускаюсь вниз и нахожу маму сидящей в кресле, малышня моя уверенно играет в игрушки на ковре. Обнимаю мамочку за плечи и целую в мягкую щеку.

– Спасибо тебе, – говорю от сердца, – ты замечательная бабушка…

Мама поворачивается ко мне и заглядывает в глаза.

– Нинуль, ты чего, моя хорошая? – улыбается, но в глазах проскальзывает беспокойство.

– Ничего. Просто я очень сильно люблю вас. Тебя, папу, Крис…

Бросаю взгляд на своих малышей и не продолжаю. За сыночков своих я жизнь отдам, не раздумывая… но маме не говорю, иначе поймет, кого я не упомянула в этой цепочке.

– Устала ты, Нина, я понимаю. Сложно с двумя-то, я с каждой из вас по отдельности зашивалась, а тут резвые мальчишки, ничего, дочка, вырастут, потом будешь эти времена с улыбкой вспоминать и захочешь, чтобы обратно маленькими стали. Вот сейчас ты хоть знаешь, где они, что они, все по режиму, а станут взрослыми да разбегутся, и слова не скажи, не спроси…

Мама говорит и с укором смотрит на меня, в глазах, правда, искорки вспыхивают.

– Хорошо погуляли вчера с сестрой-то?!

Улыбаюсь в ответ. Конечно. Мама всегда в курсе всего.

– Да. Крис вон в душе, пытается в себя прийти…

– Батьке я не скажу, но… больше так не делайте…

Киваю и опять целую маму, а у самой кошки на душе скребут. И я понимаю, что сделаю все, чтобы защитить самых близких людей.

– Мам, ты присмотришь за малышами, у меня сегодня дела запланированы?

Говорю осторожно, и мама кивает.

– Повеселись, Нин, тебе нужен глоток свежего воздуха, а за мальчишек не волнуйся, присмотрю…

Обнимаю маму сильнее и шепчу тихо:

– Я тебя очень люблю, мамочка, очень-очень сильно люблю…

Выхожу из дома. Кутаюсь в куртку сестры, на голове красуется ее же бейсболка. Решаю до указанного места пешком пройтись. Заодно и мысли развеять, ну и автомобиль свой не трогаю.

Приятный ветерок ударяет в лицо, и в мозгах появляется полный штиль. Я не планирую разговор, который произойдет между мной и Вадимом. Я не знаю, что будет через час, но… Именно этот момент полного непонимания позволяет мне чуточку расслабиться.

Солнышко приятно греет кожу, и я, наконец, подхожу к аптеке. Захожу, чтобы не привлекать ненужного внимания, покупаю пачку пластырей и таблетки от головной боли. Все же вчера я напилась, и голова у меня тяжелая, на стойке также покупаю водичку и сразу же запиваю кругляш.

Вот теперь нервы начинают шалить, когда выхожу из другой двери и взглядом ищу машину Царева, но ничего не нахожу. Вчерашнего монстра сложно не заметить. Дорогостоящего автомобиля мужчины на парковке я не наблюдаю, и на мгновение в душе все у меня падает.

Не приехал…

Вадим не приехал…

В глазах начинает щипать. Надежда на спасение рушится, и тонкое равновесие ломается. Я не знаю, что делаю. Решаю подождать, облокачиваюсь о перила, взгляд опять скользит по неприметным машинам, припаркованным здесь, как вдруг замечаю седан серого цвета, фары которого пару раз мигают.

Отмаргиваюсь, чтобы понять, что мне не померещилось, а затем я узнаю человека на водительском сиденье…

Эти черты…

На негнущихся ногах иду к машине и распахиваю дверь, сажусь в салон и поворачиваю голову, чтобы утонуть во взгляде мужчины, где полыхает огонь.

– Вадим… – выдаю тихо.

– Немного перестраховался. У тебя был слишком напряженный голос, – выговаривает спокойно и газует, сразу же увозит меня с парковки.

А я смотрю на мужчину, на его руки, так уверенно держащие руль, на нем надета кожанка, которая безумно идет ему, и волосы немного взъерошены, ноги обтянули джинсы. Что-то неуловимо знакомое проскальзывает в этом образе, но я отмахиваюсь от мыслей. В конце концов, я впервые вижу Царева не в деловом костюме, и такой Вадим… он будто моложе и почему-то… опаснее…

– Я правильно понял, что ты хотела поговорить со мной, Нина? – спрашивает и глаз от дороги не отрывает.

– Да… я… я хотела, – отвечаю и тушуюсь.

– Хорошо, тогда мы заедем ко мне на квартиру. Городскую.

– Но… – не дает закончить, перебивает.

– О наличии этой квартиры никто не знает, не беспокойся. Нам просто нужно поговорить без лишних глаз и ушей.

Киваю и отворачиваюсь. Смотрю на проскальзывающие дома, и вскоре Царев заезжает на парковку элитной многоэтажки. Подходит к лифту и активирует его персональной ключ-картой.

Этаж также не нажимает. Просто прикладывает, и лифт взмывает вверх. Спустя несколько минут мы оказываемся у массивной резной двери, которую Вадим распахивает передо мной и приглашает меня в квартиру.

Светлую. Здесь много пространства. Много воздуха, но остается четкое ощущение необжитости.

– У тебя здесь красиво, – говорю банальность, чтобы хоть как-то заполнить тишину, которая давит.

– К этому дизайну не имею никакого отношения. Купил просто, чтобы было. Иногда спасаюсь здесь от мыслей.

Снимает с себя косуху и остается в белоснежной майке, которая обхватила его безукоризненный торс. Сильный он. Мышцы выпуклые. Не так, как у Петра. Муж немного обрюзг, хоть и подтянут, а вот у Вадима нет ни грамма лишнего жира. Как, впрочем, и перекачанности не наблюдается. Он жилист и оставляет впечатление грациозного хищника.

– Позволь мне помочь, – цепляет мою куртку и на мгновение оказывается ко мне слишком близко, но уже в следующую секунду отходит вместе с моей курткой, снимаю бейсболку.

– Пойдем.

Киваю на слова Вадима и прохожу за ним в холл, мужчина занимает место в кресле, приглашает меня сесть.

– Хочешь что-нибудь? – спрашивает, слегка прищурившись.

– Опохмелиться мне точно не нужно, – машу бутылкой воды, которую уже успела ополовинить, пытаюсь шутить, и мужчина отвечает скупой улыбкой.

Глаза у него все так же чуточку прищурены, словно он изучает меня, хочет понять.

Занимаю место перед Вадимом и зажимаю ладони коленями. Не знаю, куда себя деть. Сложно начать. Сложно довериться.

Пауза все длится, а Вадим не спешит мне как-то помочь или начать нашу беседу. Он мне не помогает. Всецело оставляя принятие решения за мной.

Он хороший психолог или просто очень проницателен.

Наконец, поднимаю на него глаза и проговариваю тихо:

– Я не знаю, с чего мне начать.

– Начать всегда сложно, – говорит, слегка улыбнувшись, – я так понимаю, что с момента твоего пребывания в клубе вчера что-то изменилось?

– Да… изменилось…

Выдыхаю. Опускаю взгляд. Почему-то мне стыдно говорить Вадиму все то, что я должна сказать, мне требуется собраться с мыслями и силами, но Царев не облегчает мне задачу, наоборот, его следующая фраза выбивает меня из колеи:

– А ты все такая же, Нина, не меняешься… а меня ты так и не узнала…

Смотрю на Царева и не понимаю, о чем он. Что-то скребется в памяти, но ускользает. Хмурюсь и пожимаю плечами, а Вадим лишь улыбается.

– Знаешь, никогда не думал, что полюблю классическую музыку, но однажды я случайно забрел на концерт, слушал вполуха, да все ждал, когда эта пытка закончится, но на сцену вдруг вышла девушка.

На ней было черное приталенное платье с белым широким воротником, волосы длинные, собранные на висках. И стоило мне посмотреть на нее, как что-то внутри дрогнуло. Я просто смотрел на эту девушку, которая будто была не от мира сего. На сконцентрированном лице читалась собранность и внимательность, а потом… потом эта девушка приложила скрипку к плечу и заиграла…

Что-то резкое такое, острое, заставляющее всего обратиться в слух и отбросить зубочистку, которую я гонял во рту от нечего делать…

– Каприз Паганини… – вдруг выдаю едва слышно, и Вадим кивает.

Та девушка меня просто очаровала, и я… не знаю, что я испытывал… тогда я еще не был тем, кем стал, и не знал, как подойти к ней… Я просто приходил на ее концерты и слушал, восхищался, понимал, что девушка эта не просто талантливая… она – виртуоз, и пусть я не особо фанател от классики, я сделал себе зарубку и приходил на каждый ее концерт и дарил хризантемы. Ровно семь штук. Белоснежные.

Стоит Цареву это сказать, как я вздрагиваю. У меня был поклонник, который дарил мне цветы и… он писал мне сообщения.

Я не видела его. Но мы общались. Интернет-беседа обо всем и ни о чем, а я… юная и наивная, уверенная, что в моей жизни нет места ничему, кроме скрипки, отвергала желание моего поклонника встретиться в реальной жизни.

Не хотела портить впечатление, потому что нафантазировала себе принца и боялась, что парень из моей мечты окажется совсем не тем человеком, которого я себе представляла.

– Это был ты… Мистер Икс…

Улыбается, а я с грустью понимаю, что Царев не просто оказался в реале лучше, чем я себе навоображала, он чертов секс-символ.

– Не знаю, почему не выбрал розы… Хризантемы тебе подходили больше всего.

Присматриваюсь к Вадиму на мгновение и неожиданно для себя вспоминаю… Парень в потертых джинсах и косухе. Брутальный. Наглый. К нему прилипал взгляд, потому что его на концерте в филармонии быть просто не могло, и я никак не могла подумать, что именно он и есть мой тайный поклонник, с которым мы переписывались в ночи…

Кусаю губы и с горечью произношу:

– Почему ты не пришел? Помнишь. Мы ведь договорились встретиться после концерта, а ты… ты не пришел и перестал мне писать… Я думала, потерял интерес.

Вадим резко встает, проходится по комнате и подходит к бару, наливает воды и бросает на меня острый взгляд.

– Вообще-то я пришел…

Вскидываю брови.

– Я пришел и держал в руках семь хризантем… Но в тот самый день ко мне подошли люди в форме и приняли меня, оформив как следует, так сказать.

– Вадим… но…

Улыбается, но в глазах арктический лед проскальзывает. Ежусь. Мне внутренне становится очень холодно, потому что в Вадиме будто сочетается несочетаемое.

Опасный он. Шипастый. Ершистый. Волевой. В нем брутальность бьет ключом, но есть и что-то тайное, темное.

И вот сейчас, когда Царев смотрит на меня своими бездонными глазами, в которых словно цунами заворачивается, я понимаю, что этот мужчина прошел через многое.

Через то, что закалило его характер и сделало из него того, кем он является.

– Что… что случилось с тобой дальше?! – спрашиваю, а у самой пальцы дрожать начинают, меня снова знобит, потому что я уже знаю, что то, что услышу, мне не просто не понравится.

Мой мир перевернут с ног на голову. И так и получается, когда Вадим с совершенно равнодушным видом произносит:

– Мне было предъявлено обвинение в хранении и сбыте наркоты, причем инкриминировали весьма и весьма серьезную статью. За такое грозило присесть этак лет на десять.

Прикрываю ладошкой рот, но мой вскрик все равно слышен. Качаю головой, а сама… сама вспоминаю отвязного парня, для которого я играла…

Он всегда сидел слишком далеко, и его черты сливались из-за освещения, которое било по моим глазам, но теперь… теперь я улавливаю схожесть…

Это он. Вадим Царев. Мой тайный поклонник. Мой молчаливый собеседник в ночи. Сколько мы понаписали друг другу, а я… я рассказывала ему о своих переживаниях, о стремлениях, о мечтах…

Жаловалась, что у меня не получается отыграть то или иное произведение без запинки, а он… он всегда подбадривал и говорил, что нужно стремиться к своей цели, нужно достигать желаемого, а еще… еще он писал, что у меня все обязательно получится, потому что моя игра заставляет его приходить на концерты снова и снова…

В глазах начинает нестерпимо жечь. Не знаю, о чем именно я сожалею сейчас…

О том, что все так случилось, или о том, что я проплакала всю ночь, когда поняла, что мой тайный поклонник перестал мне писать, а потом его номер и вовсе был заблокирован.

Я плакала, а подружки называли меня дурой и говорили, что, вероятно, это какой-то маньяк был, от которого я вовремя избавилась…

А потом… потом появился Петр… с цветами…

Прикрываю веки, затем собираюсь и вновь смотрю на Вадима, который будто в своих мыслях пребывает, не реагирует.

– А дальше… что было с тобой дальше? – спрашиваю, а сама сжимаю дрожащие руки.

– Ну… бравые полицейские нашли у меня мешочек в кармане, который каким-то волшебным образом там появился аккурат перед шмоном. Приговор грозил серьезный. Но я никогда не сдаюсь, Нина. Характер такой. Нас бьют, а мы крепчаем – слышала такое выражение?!

Киваю. Слов нет.

– Конечно же, я разрулил ситуацию, но когда меня выпустили…

Опять бросает на меня странный и пронизывающий взгляд.

– Прошло время… достаточно времени… обвинения были сняты. Дело при наличии хорошего адвоката было расшатано.

Делает еще один глоток, а я наблюдаю, как его кадык дергается на мощной шее. Сильный хищник. Грациозный. Глаз оторвать невозможно.

– А что случилось затем?! – спрашиваю, но сама уже внутренне интуитивно знаю ответ.

Вскидывает бровь и улыбается как-то жестко, опасно и безумно сексуально. С вызовом.

– Когда разрулил все, девушка из консерватории больше не играла…

Вадим отталкивается от столешницы, на которую опирался бедром до этого, и медленно, подобно зверю, идет на меня, оглушая правдой:

– Она стала женой моего злейшего врага.

Хмурюсь. Слова Вадима царапают.

– Ты… хочешь сказать, что… Станиславский специально женился на мне… чтобы задеть тебя?!

Мой вопрос вылетает чисто интуитивно, и я прикусываю нижнюю губу, потому что в глазах Царева проскальзывает что-то темное, яростное.

– Я не могу отвечать за него. Но факт в том, что девушка, которая нравилась мне, с которой должен был встретиться, стала его женой… а зная этого ублюдка… я давно перестал верить в совпадения, Нина..

Киваю, а сама вспоминаю, что именно мне сказал Станиславский в машине:

– Я люблю выигрывать и щелкать по носу конкурентов… хотел утереть кое-кому нос… забрать и присвоить ту, что вызвала нешуточный интерес у моего заклятого врага…

Внезапно смеяться начинаю. Звонко. Громко.

Все сходится, два врага разыгрывали свою партию, а я стала пешкой, которую двигали туда-сюда…

Качаю головой. Уже не рада, что пришла и решилась на помощь Царева, потому что… горько становится…

– То есть сейчас ты решил отыграться за мой счет?! Тоже хочешь щелкнуть по носу моего мужа?!

Резко делает движение, шаг в мою сторону и замирает.

– Не говори ерунды! – глаза у Вадима вспыхивают, золото радужки становится глубоким каким-то.

– Ну почему же… Я тебе нравилась, а потом все пошло наперекосяк, и за все эти годы ты ни разу не появился в моей жизни… и…

– Зачем?! – обрубает жестко. – Что я должен был сказать тебе?! Что бы ты услышала из моих слов?! Прекрати. Нина. Ты всегда была разумной и порядочной. Ну подкатил бы к тебе конкурент твоего мужа, рассказал, что был тем самым поклонником, что бы ты мне ответила?

Вскидывает бровь и смотрит на меня внимательно. Иронично теперь. А я… вспышка проходит, и я понимаю, что Вадим знает меня слишком хорошо. Мы ведь общались с ним, а попутчику в поезде можно рассказать слишком многое, так и я делилась всем со своим невидимым собеседником…

– Ну… чего же ты молчишь, Нина?! Позволила бы конкуренту мужа приблизиться к себе?!

Качаю головой отрицательно. Конечно. Даже если бы узнала Царева, если бы он признался, что был тем самым мужчиной, в которого наивная домашняя девочка влюбилась, как несмышленый котенок, я бы его отдалила от себя, не позволила бы приблизиться, потому что… потому что я вышла замуж за другого…

Пока я молчу, Вадим делает еще один шаг в мою сторону. Он приближается подобно хищнику, минимализируя дистанцию между нами, и вот я уже задираю голову, чтобы смотреть в глаза Цареву.

От него веет такой брутальностью, харизмой, дикостью и… сексом. Он просто прожигает своими золотистыми глазами, а на дне расширяющихся зрачков будто молнии вспыхивают.

– Не молчи. Нина. Порядочная девочка из хорошей семьи. Верная жена. Ты позволила бы парню из прошлого влезть в твою семью?!

– Прекрати. Ты издеваешься надо мной! – говорю и хочу сделать шаг назад, но Вадим ловит меня за локоть и не позволяет отойти.

– Скажи мне. Что бы ты сделала, если бы я открыл тебе прошлое?!

– Я была женой Петра и… я не думала, что замужем за монстром… – улыбаюсь горько.

– Что бы ты сделала, скажи я тебе, что мы знакомы?! – опять давит интонацией.

– Ничего, – чуть повышаю голос, а затем резко перехожу на шепот, – ничего бы не позволила…

– Ни-че-го, – повторяет мое слово, кивает, словно подтверждая, что иного и не ожидал от меня.

И прав Вадим. До вчерашнего дня моя жизнь была иной, полной лжи, но очки разбились, стекло прошлось по коже и вспороло плоть до крови…

– А сейчас? – приподнимает вопросительно бровь и смотрит на меня не мигая. – Когда твой ублюдок приволок в ваш дом свою очередную подстилку, что сделаешь, простишь муженька?!

Вадим бьет словами, ударяет по больным местам, и слеза скатывается по моей щеке.

– Не прощу! – цежу в ответ. – Не прощу!

– Вернешься к своему ненаглядному Станиславскому?! – рычит почти, а я срываюсь, чувства выходят из-под контроля, я ударяю мужчину в грудь, пытаясь оттолкнуть, и кричу:

– Не вернусь! Не прощу!

Услышав это, Царев неожиданно резко наклоняется ко мне и обрушивается на мои губы, сминает их в жарком, диком поцелуе…

То, что между нами происходит, буквально выбивает меня из колеи. Я не успеваю реагировать на напор Вадима. Руками на мгновение упираюсь в литую грудь мужчины, будто пытаюсь оттолкнуть, но уже в следующую секунду у меня ноготки скользят по материи, и я впиваюсь в плечи мужчины, царапаю и начинаю отвечать на поцелуй.

Все происходит слишком быстро, Царев будто дорвался. Он теряет терпение, самообладание, обжигает поцелуями.

На мгновение дает мне продохнуть, и я ловлю горячими губами воздух, когда он начинает целовать мою шею, его пальцы уверенно притягивают меня к себе.

Они ласкают мою спину, комкают ткань, притягивают и, наконец, опускаются на мои ягодицы, сжимают. Он приподнимает меня под попу, заставляет взлететь и обвить ногами его бедра.

Царев стремительно вместе со мной идет куда-то, а я… я держусь за его шею, отвечаю на поцелуй, и впервые в жизни эмоции оглушат меня.

Никогда такого не испытывала, чтобы так горело все в стремительном желании касаться. Одежда колет, будто становится лишней, я сильнее подаюсь вперед, сама целую, мои пальцы буквально теряются в волосах Вадима, я тяну и притягиваю мужчину к себе.

Моя одежда летит куда-то в сторону, Царев накрывает мою грудь через ткань лифчика и с силой тянет, а я охаю. Перед глазами будто мушки вспыхивают, голова кружится, во рту сухо, и есть единственное желание – отдаться мужчине, подчиниться…

Спустя мгновение Вадим роняет меня на постель, без его тепла становится холодно, Царев же застывает, рассматривает меня, и глаза у него горят золотистым блеском. Это пугает и будоражит одновременно.

Отползаю к спинке кровати, а сама, как завороженная, наблюдаю за тем, как Царев снимает майку и откидывает ее в сторону.

Впервые вижу его пресс, который жилист и проработан, но меня пугают шрамы, которые вижу на красивом теле. Их много. Но вместе с тем эти шрамы воспринимаются будто боевые ранения. На меня будто сам Арес смотрит, бог войны из древних приданий.

Ярость в его глазах опаляет. Влечет, пугает и отталкивает одновременно, когда Царев берется за пряжку ремня и расстегивает ее, у меня буквально дух захватывает от подобного, отрываю взгляд и смотрю на мужчину, отползаю.

Он же резко ловит меня за щиколотку и подтягивает к себе, и рывком стягивает брюки с бельем. Не успеваю в себя прийти, как Вадим ложится на меня, пригвождает к матрасу.

– Обратной дороги не будет, Нина, – выдыхает с жаром и всматривается в мои глаза, а я всматриваюсь в золото глаз мужчины, которого, оказывается, знала все это время…

Вадим же всматривается в меня и продолжает с напором:

– Я не буду временной заменой твоему ублюдку. Ты с самого начала должна была быть моей…

Глаз с меня не сводит, и мне кажется, что именно сейчас я становлюсь слишком уязвимой, открытой, и… я решаюсь.

Обнимаю Вадима за шею и накрываю его губы своими. Впервые мне хочется узнать, каково это – плавиться в руках мужчины, который по-настоящему тебя хочет. Для которого ты не повод насолить другому, как было с Петром…

Я была для него всего лишь приятным трофеем, а вот Вадим… я ведь была влюблена в своего незнакомца, которому я рассказывала все самое сокровенное, мой молчаливый слушатель, мой воодушевитель…

Именно Царев внушал мне веру в то, что я обязательно достигну всего, что у меня все получится, несмотря на неудачи…

Тогда мне казалось, что он знает обо мне все, как и я о нем… Например, я до сих пор помню, что мой незнакомец любит зиму, он не переносит кофе со сливками, а еще… он не любит говорить о своем прошлом… наши разговоры всегда сводились ко мне, и мне казалось, что мой Мистер Икс действительно скрывает что-то…

– Нина, – рычит практически, голос надрывный, рваный, дыхание тяжелое, – после того, что между нами произойдет, я тебя не отпущу… не смогу… ты ведь понимаешь это все?

Спрашивает, и я понимаю, что готова. Я хочу стереть своего без пяти минут бывшего мужа из своей памяти, особенно сегодня в машине он окончательно оттолкнул меня, и я осознаю, что никогда не позволю ему прикоснуться к своему телу…

– Да… Вадим… Я хочу тебя…

Будто в воду ныряю, когда проговариваю эту фразу, и у Вадима будто тормоза сшибает, он накрывает мою грудь в горячем поцелуе, и я приглушенно ахаю, ловлю губами воздух, потому что Царев действует неумолимо, он опускает руку и проводит там, ласкает, а сам зубы сжимает, с трудом выпуская воздух, когда понимает, что я уже горю.

– В первый раз будет быстро и жестко, малышка, потом тебя распробую, и пойдем по более медленному…

Опять накрывает мои губы и с рычанием толкается бедрами вперед. Настолько неожиданно, что я вскрикиваю и интуитивно сильнее прижимаюсь к мужчине, цепляюсь за широкую бычью шею и выдыхаю через нос.

Вадим слишком большой мужчина. Во всех смыслах. И мне нужно время, чтобы привыкнуть к нему… потому что мой муж и рядом не стоял…

Прикрываю веки и дышу, пытаюсь справиться с ощущением натянутости.

– Почти девочка, – выдыхает Царев мне в губы, а я чувствую, как напряжены его мышцы, как шея под моими пальцами становится титановой и покрывается капельками пота, потому что Царев сдерживает свой темперамент, заставляет себя быть медленным, несмотря на свое изначальное предупреждение.

Спустя мой один глубокий вдох он начинает раскачиваться, медленно подается назад, затем вновь проникает так глубоко, что у меня слезы на глазах наворачиваются…

Не дает мне продыху, ловит ритм, становится более резким, и я не выдерживаю, начинаю стонать, отвечать, царапать сильные плечи и тонуть в поцелуях-укусах. Вадим вбивается в мой рот языком, заигрывает с моим.

Его ласки опьяняют, голова кружиться начинает. Мужчина достаточно тяжелый, и я раскачиваюсь в такт вместе с ним, начинаю поддаваться чувственному экстазу.

Никогда со мной не случалось такого чувственного отклика… Да я и никогда с мужем не чувствовала себя по-настоящему хорошо. Всегда был только он и его хотелки… и часто Петр упрекал меня в чуть ли не фригидности, а потом половая жизнь сошла на нет…

Учитывая, что муж не спал со мной в одной спальне, сославшись на то, что у него слишком чуткий сон, и малыши его будут беспокоить…

Резкий выпад заставляет вскрикнуть и почувствовать боль. Вадим цепляет меня за волосы и вглядывается в мои глаза, а я его лицо разглядываю с капельками пота, ощущаю его запах – чистый, мужской, терпкий, мускусный…

Надо мной самый настоящий дикий самец, который берет и подчиняет, заставляет раскрыться до предела. Только вот у него глаза прищурены сейчас, и ноздри раздуваются, подобно животному, которое учуяло кровь…

– Ты не здесь… – говорит хрипло и натягивает мои волосы на кулак еще сильнее, причиняет боль, а в золотых глазах такое пламя, что мне дурно становится…

– Я… я… просто… – голос дрожит, я с трудом могу говорить, и единственное, о чем молит мое тело – это чтобы Вадим не останавливался, продолжал брать меня, заставлял чувствовать все то, что мое сердце раньше никогда не ощущало…

– Что?! – вскидывает бровь… и оголяет белоснежные зубы, приподнимает верхнюю губу, как настоящий хищник, готовый впиться…

Тело под моими руками становится буквально титановым, наливается силой и яростью… но даже сейчас в этом состоянии я все равно так иррационально доверяю Цареву, не жду, что он навредит мне.

Секс с ним жесткий, я уже поняла, но мы на грани, когда все приносит только удовольствие… поэтому я на мгновение прикрываю веки и говорю, не таясь, чистую правду:

– Я просто… никогда… никогда не было хорошо в сексе, а сейчас…

Прикусываю губу и распахиваю глаза, чтобы столкнуться с янтарно-золотистым взглядом, таким глубоким и мягким, что у меня в груди что-то щемящее проскальзывает.

– Ты не кончала в сексе? – совершенно нагло спрашивает прямо в лоб, и я вгоняю зубы в мякоть нижней губы почти до крови. Становится безумно стыдно. Отвожу взгляд, и опять натяжение в моих волосах становится нестерпимо жгучим.

– Давай договоримся на берегу, Нина. В постели со мной, подо мной ты не думаешь о своем ублюдке, который даже толком свою жену не имел. Ты почти девственница, судя по реакциям. И мне, может, этому утырку и спасибо нужно сказать, что он тебе психику не повредил, затравив…

Становится жутко неудобно. Вадим, кажется, вообще не знает, что такое такт. Тело все еще подрагивает, меня какой-то тремор желания накрывает, но его слова действуют подобно кускам льда, которые летят в меня…

Дергаюсь под Вадимом, хочу скинуть его массивное тело с себя, а еще просто хочу убраться в ванную и поплакать, как было в самый первый раз, когда Петр разложил меня на постели и быстренько лишил девственности. Что называется, на скорую руку. Он опаздывал на самолет, а я провожала своего жениха.

Он хотел секса с первых дней, но я тянула, а тут… меня будто к стенке поставили и ультиматум предъявили.

– Выбирай, Нина… Мы обручены, а ты все еще в целках ходишь… Я мужик, и мне нужен секс. Я хочу тебя. Хочу свою будущую жену, а ты сама меня толкаешь в руки левых баб…

Тогда наивная девчонка рассудила, что Петр прав, и отдалась. Быстрый секс, неприятные ощущения, не то, чтобы боль… а потом я закрылась в туалете дома, а Станиславский улетел…

– Кажется, я выбрал не ту тактику. Заканчиваем с разговорами.

Сильный толчок вновь вызывает вскрик. Очередь из мощных ударов возвращает меня в реальность, и я начинаю испытывать острый дискомфорт от глубоких толчков.

Впиваюсь пальцами в спину Царева и царапаю его с силой.

– Вот так… Да… возвращайся ко мне, Нина… Покажи, какая ты чувственная кошечка…

Рычит и начинает сильнее проникать, не щадит уже, в какой-то момент мои руки хватает и пришпиливает к подушкам, подставляет мое тело под свои остервенелые толчки, впивается губами в мою грудь, играет языком, и наслаждение переполняет меня. Там, где наши тела соприкасаются, будто жар поднимается.

Мне кажется, что у меня кровь в лаву превращается, она течет, пока я плавлюсь и мечусь под своим любовником, и впервые я чувствую желание, моя чувственность будто просыпается после спячки, перед глазами вспыхивают искры.

Вадим сплетает наши пальцы и все, что он делает, вызывает во мне отклик, я чувствую, как глубоко внутри меня будто закипает что-то новое, неизведанное, тело натягивается подобно тетиве лука, которая под сильным толчком Царева разрывается, и я кричу, срываю голос, хриплю и улетаю в какое-то продолжительное наслаждение, которое скручивает все тело и лишает дыхания…

Я бьюсь в конвульсиях, остро-сладких, таких нереальных, что у меня из глаз прыскают слезы, и черная пелена неги накрывает, отправляя меня в какой-то чувственный нокаут и невесомость…

Глава 11

Я лежу на груди мужчины, чувствую размеренное дыхание и биение его сердца, пальчики выводят узоры на широкой груди.

То, что произошло между мной и Царевым – оглушило меня, убило и возродило вновь. Это не просто секс. Это как откровение. Понимание, что между мужчиной и женщиной может быть такое чудо…

Нереальное волшебство и эйфория, когда летаешь и падаешь, разбиваешься и взмываешь вновь. После первого секса случился второй, затем третий, а потом я просто попросила Вадима остановиться, потому мышцы перестали выдерживать…

Я оказалась слишком неопытной в постели. Царев мне словно глаза открыл. И я не хочу сравнивать его с Петром, но оно само получается, и я понимаю, что мой муж просто пользовал мое тело для быстрой разрядки, спускал напряжение, не заботясь о моем комфорте, он не сделал ничего для того, чтобы раскрыть мою чувственность, и Вадим это сразу заметил, подчеркнув, что я “почти девственница”.

Вот так вот. Я была женой, верной хранительницей очага, матерью, а теперь понимаю, что все блажь. Станиславский пользовал меня во всех смыслах. Лишил всего, а взамен не дал ничего.

Только мои детки, и то они появились благодаря врачам…

Прикрываю веки, глаза жжет, и слезы скапливаются, но это не слезы сожаления относительно того, что я переспала с Вадимом. Нет. Это, скорее, слезы осознания того, как я жила и в кого превратилась, не заметив, что муж-тиран отнял все то, чем я когда-то была…

Морщусь, хочу оказаться в ванной и резко поднимаюсь, ощущая, как у меня между ног начинает течь. Вадим же ловит меня за руку и отслеживает мою реакцию, смотрит в мои глаза и говорит совершенно спокойно:

– Извини, малыш, я совсем потерял от тебя голову и забыл про предохранение.

Улыбаюсь горько и отвечаю ровно:

– Все в порядке, Вадим, незапланированных беременностей у меня быть не может. Я по-своему бесплодна. Не могу зачать естественным путем.

Резко вырываю руку и разворачиваюсь, быстро иду в сторону ванной, захлопываю за собой дверь. Меня трясет от пережитых эмоций, от чувств, которые оглушают.

Затравленно озираюсь, как если бы за мной мчались, и нахожу взглядом прямоугольную просторную душевую кабину, резко раскрываю стеклянную створку и захожу, кручу кран не глядя, сначала на меня обрушивается ледяная вода, жалит кожу иглами, а я вдруг теряюсь, не понимаю ничего, меня прорывает, я рыдаю…

Рыдаю потому, что до сегодняшнего дня не знала, что такое секс с мужчиной, что такое наслаждение, потому что все это время муж принижал и убивал меня, мое сознание, отнимал у меня все…

Вздрагиваю, когда створка распахивается, и сильное тело теснит меня.

– С ума сошла?! – выдыхает Царев и сильная рука накрывает кран и резко выкручивает, добавляя тепла.

Меня разворачивают, и Царев цепляет мое лицо, всматривается в меня.

– Рыдаешь из-за того, что сексом со мной занялась?! Угрызения совести к своему мудаку испытываешь?!

Ударяет каждым словом, не жалеет. Как вижу, Вадим вообще не слишком сострадательный. Резкий. Жесткий, но честный. Он такой, какой есть, не играет роли.

Опускаю взгляд на его грудную клетку, и опять в глаза бросаются шрамы…

– Нина?! – рычит, а я головой качаю, не знаю, почему делаю шаг к Вадиму и обнимаю его широкий торс руками, а он будто каменеет. Одно мгновение, и сильные руки накрывают мои ягодицы, резко приподнимает меня и заставляет оседлать свой торс.

– Я просто… просто никогда ничего такого не испытывала… – приникаю лицом к плечу мужчины и делаю вдох, его запах такой пряный, острый, мускусный, с нотками остроты, действует на меня успокаивающе и возбуждает одновременно.

Ласкает мою спину, накрывает мою голову широкой ладонью….

– Девочка моя, этот ублюдок ответит за все… Нина… я обещаю тебе, он многое задолжал, и грехи его растут с каждой секундой…

– Не хочу говорить о нем… Не сейчас…

Выдыхаю в его шею и провожу по яремной венке язычком. Тело под моими руками напрягается сразу же, Вадим чуть тянет меня за влажные волосы, заставляет откинуться и всматривается в глаза.

– Не провоцируй… Ты же вроде просила меня остановиться… А сейчас провоцируешь… Я не железный, Нина, и мне мало… Я хочу тебя…

Говорит, а у самого глаза полыхают, и я чувствую, что мужчина снова готов, ощущаю бедрами, и это будоражит. Понимать, что желанна, что из-за тебя у мужчины в голове все мутится. Мое тело отвечает сразу же, я изголодалась по ласке, поэтому я улыбаюсь Вадиму, и его зрачки расширяются, когда отвечаю с вызовом:

– Так бери, Царев, чего ждешь?!

Рычит в ответ и вбивает меня в холодную плитку, цепляет за бедра, и я кричу, когда мы становимся единым целым. Душ бьет по груди, вызывая дрожь и покалывание, выгибаюсь, полностью подчиненная мужчине, рот распахивается, и воздух становится слишком густым, грудь вздымается в такт ударам, а Вадим накидывается на меня, впивается зубами в вершинки и чуть прикусывает, заставляет меня с ума сходить и кусать губы, пальцами впиваюсь в волосы мужчины, почти отдираю его от себя, чтобы самой поцеловать эти твердые уста, позволить, чтобы наши языки соединились в порочном танце, и закричать, когда меня вновь подбросит вверх и уронит в водоворот чувственного наслаждения…

– Вот так вот… – ставлю чашку с ароматным чаем на стол и укутываюсь в огромную сорочку Вадима, которая пришлась мне вместо халата.

Мы сидим с Царевым на кухне, я пью чай… а он смотрит на меня, не мигая. Одет лишь в мягкие домашние штаны, и яркая мускулатура голого торса привлекает мое внимание многочисленными шрамами.

– Может, яичницы? – спрашивает неожиданно Вадим и обескураживает меня. Я только что рассказала ему об угрозах своего мужа, о тех мерзостях, которые он мне сулит, но Царев остался совершенно спокойным, словно подобные угрозы от Станиславского не стали для него неожиданностью.

– Я ничего сносного готовить не умею, но яичница у меня отличная, – легкая улыбка и более весомое: – Тебе надо поесть.

Плавным движением соскальзывает со стула и выпрямляется. А я наблюдаю за широкой спиной, за игрой мышц под матовой кожей…

За тем, как Вадим открывает холодильник и рассматривает его содержимое, как достает яйца и молоко, а также болгарский перец и зелень, бекон откуда-то достает и приступает к делу, как самый настоящий повар в элитном ресторане.

За такое представление женщиныденьги платить должны, учитывая, насколько пикантным становится это зрелище. Правда, я замечаю, что Вадим то и дело открывает холодильник и ящики, долго ищет необходимые еще ингредиенты, пока не находит.

– Так-с… Где же соль… – хмурится и шваркает ящиками и в этот момент кажется каким-то пацаном – разгильдяем.

Он будто не очень хорошо ориентируется в том, чем забит холодильник в этой квартире.

– Я тут нечастый гость, но все свежее, у меня домработница здесь вчера была, как чувствовал, что пригодится, – легкая улыбка в голосе, и мужчина достает сковородку, а также доску, хлеб, нож.

Последний Вадим подкидывает мастерски, а я вздрагиваю, потому что вдруг кажется, что и с боевым оружием Царев без проблем управляется, особенно эту мысль подтверждает то, как Царев удерживает нож на указательном пальце, заставляя оружие танцевать.

Я же наблюдаю за размеренными движениями Вадима. В них есть какая-то скрытая грациозность, сила, а еще… забота…

И опять в голову лезут сравнения, ведь Петр мне даже бутерброда не сделал, когда я болела и лежала с температурой. Просто позвонил моей маме и сказал, чтобы приехала и ухаживала за мной…

Обидно. Словно пелена с глаз, и сейчас, когда оборачиваюсь, понимаю, что все ложь… все обман…

– Я слышу, как ты думаешь, Нина, – ироничный голос Вадима достает меня из омута, в который я чуть не упала, а я фокусирую взгляд на его широкой спине, на том, как играют мышцы плеч, когда Вадим подбрасывает омлет, заставляя его перевернуться в воздухе.

– Ты, случаем, эквилибристикой не увлекался? – спрашиваю, и настроение опять возвращается.

Меня швыряет из крайности в крайность. Вадим бросает на меня взгляд вполоборота, и у меня сердце пропускает удар от того, насколько он красив с этими взъерошенными волосами, торчащими во все стороны.

– Ну, я тут только что подкидывал одну очень симпатичную гимнасточку, такой ответ удовлетворит?! – шутит, в глазах смешинки.

Никогда бы не подумала, что мужчина, которого я видела в идеальных костюмах, может выглядеть мальчишкой в одних приспущенных штанах, которые демонстрируют яркие ямочки Венеры, те самые две яркие отметины сексуальности…

Вадим разворачивается, и я торопливо поднимаю глаза, которые сразу же приковывает пах мужчины с весьма внушительным достоинством, которое сейчас скрыто от моих глаз.

Тарелка ложится передо мной, а я опускаю взгляд, и во рту слюнки скапываются.

– Напомни, ты сказал, что не умеешь готовить? – рассматриваю кулинарный шедевр.

Вадим лишь улыбается.

– Ешь, Нина.

– Мне домой надо, к малышам, – отвечаю и смотрю в глаза Цареву. Прищуривается. Качает головой.

– Мы подумаем о том, как поступить, учитывая угрозы твоего мужа, – отвечает медленно и берет вилку, затем бросает острый взгляд на меня, – с такими, как этот ублюдок, нужно продумывать все шаги и рассчитывать ситуацию. Но пока тебе нужно поесть, не стоит отравлять еду отрицательными эмоциями и пустыми разговорами. Действия требуют обдуманности. Сейчас не время для разговоров.

Нанизывает кусочек бекона на вилку и отправляет в рот, а я удивляюсь тому, как стремительно меняется Вадим. Разгон от веселого парня до холодного дельца за несколько секунд.

– Пустых разговоров? – переспрашиваю ошалело, я не улавливаю логику этого мужчины, который совершенно спокойно ест и подает мне пример своим спокойствием.

– Именно, – отвечает односложно, а у меня будто аппетит пропадает, показательно отталкиваю от себя тарелку.

Отслеживает это движение. Поднимает на меня свои желтые звериные глаза.

– Ты, кажется, меня не понимаешь, – выговаривает ровно и кивает своим мыслям, – в любом случае прямо сейчас мы с тобой решим один важный вопрос относительно нас с тобой.

– Нас с тобой? – переспрашиваю и ощущаю, как у меня сердце сжимается. По холодному лицу Вадима я не могу понять, что он мне сейчас скажет, но боязнь услышать нечто страшное поднимается и набирает обороты.

Я готовлюсь услышать что-то типа – “да, малыш, все было классно, мы с тобой давно знакомы, как выяснилось, но как бы помогать тебе - уж извини, а постель можно и повторить…”

Наверное, так бы поступил Петр, он бы воспользовался правом мести, покувыркался бы с женой конкурента, которая загнана в угол, и выдвинул бы свои ультимативные условия.

Внутренне на меня накатывает паника, но внешне я леденею, спина вытягивается так, что я каждый позвонок чувствую, а Царев говорит совершенно спокойно:

– Да, нас с тобой. Нина. Пока ты не придумала себе, не знаю, чего, я скажу четко. Надеюсь, ты услышишь меня. С этого дня – ты моя женщина. Мы с тобой подумаем, как обыграть ситуацию, чтобы Петр Станиславский понес ответ за все свои прегрешения, но не раньше, чем ты, наконец, поешь!

Глава 12

Вадим Царев

Немного ранее

– У нас серьезные проблемы, Вадим. Тебя конкретно подставляют, – голос друга доходит до меня как сквозь вату, а я все рассматриваю тарабанящий по стеклу дождь, рассматриваю, как капли скользят, как превращаются в затейливые узоры…

Никогда не любил дождь, а сам живу в городе, в котором и солнца практически не видно, и вечно холодно…

Вспоминаю, как шел босой по снегу. Кто-то скажет, что это нереально, пацану маленькому пройти несколько километров в лютый мороз, ног не чувствуя, что маленький организм не приспособлен, он не выдержит…

Но… я выжил… получил обморожение… хорошо, что хоть не гангрену, но все же… Я помню, как поначалу жалит снег, как немеют пальцы, как зуб на зуб не попадает, а потом… ты привыкаешь, перестаешь чувствовать боль, перестаешь трястись…

Вернее, тебе кажется, что ты не ощущаешь ничего. Просто идешь вдоль дороги, не имея никакой надежды, не имея веры…

Только цель. Взлететь. Подняться. Выбраться. Выкарабкаться. Загасить тех, кто в ответе за все, повалить с Олимпа и смотреть, как будут корчиться те, кто виною всем бедам, которые когда-либо происходили с моей семьей, да и со мной…

– Вадим! Прием! Земля вызывает!

Разворачиваюсь и смотрю на Кирилла. Прищурился, сверлит меня взглядом.

– Я тебе как юрист говорю, дело пахнет керосином. Отступись!

Зыркает на меня, запускает пятерню в свои волосы цвета воронового крыла.

– Ты, Кир, ни хрена меня не знаешь, раз такое советуешь.

– Нет, брат, это ты ни хрена не понимаешь! За тебя конкретно взялись. Травят на тебя всех, рычаги власти задействованы. Сдался тебе этот чертов тендер!

Кристовский резко поднимается из кресла и начинает наматывать круги в моем кабинете.

– Хорош мельтешить, глаза болят. Ты же вроде только из тренажерки, должен был уже спустить пар.

Резко вскидывает бровь и улыбается криво.

– Пар я, Царев, скидываю только в одном случае. С бабой и в горизонтальной позиции, а тут тупо отмахались, пришлось поездить по твоей надменной зажравшейся роже!

Кажется, лучший юрист столицы в бешенстве. Ухмыляюсь и пытаюсь не таскать тигра за усы.

– Кир, ну, во-первых, ты у меня чуть в нокдаун не улетел.

– Ну, во-первых, Царев, тебе свезло, я просто засмотрелся на ту девицу в мини, кстати, с ней и можно пар спустить…

– Кобелина ты конкретная, Кир, – фыркаю.

– Ну не всем же, как тебе, втрескаться в одну бабенку, которую даже ни разу не…

– Кристовский! – рявкаю так, что, наверное, стекла за спиной дребезжат, и Кир фыркает.

– Станиславский под тебя копает, как пить дать, и в этот раз эта гнида подготовилась и намутила конкретную подставу. Если все настолько плохо, как я думаю, Вадим, твою филейную часть даже я не спасу. Не в этот раз.

Кир напоминает о прошлом. Именно он меня тогда вытянул, когда Станиславский мне наркоту подсунул, и меня конкретно так завернули. Если бы не Кристовский, гнить бы мне в местах не столь отдаленных.

Всматривается в мои глаза, проницательный мужик, всегда таким был. Мы с ним давно дружим, странная дружба, которая никогда не могла бы зародиться. Слишком разные, слишком в разных кругах обкатывались, но волей случая пути-дороги сошлись.

– По глазам вижу, ты понял, о чем я. Поэтому мой совет – отступись сейчас, Вадим, отступись… поборемся еще… не сейчас…

Ухмыляюсь. Кристовский говорит правильные вещи. Умом понимаю. Но сейчас я готов биться насмерть, ведь если победа будет за мной, то Станиславский погорит…

– По глазам вижу, Вадим, не отступишься… Жаль, брат… Ты сейчас себе заряженный револьвер к виску приставляешь и крутишь барабан.

– Либо пан, либо пропал, Кир, по-другому не играю.

Отвечаю, и в кабинете на верхнем этаже небоскреба раздается звонок. Настолько редки звонки на этот телефон, что я не сразу осознаю, что звонит именно он, затем долго рыщу по карманам скинутого пиджака в поисках гаджета, бросаю взгляд на дисплей.

Странно. Номер не забит в память. На этот телефон звонят несколько человек. Номер личный. Доступный лишь единицам.

Наконец, отвечаю. А затем…

Поднимаю ошалелый взгляд на отчего-то подобравшегося Кира, а сам слушаю голос…

Нежный, тонкий, растерянный…

Этот голос я никогда и ни с кем не спутаю, потому что он принадлежит той самой девушке из моего прошлого…

– Царев, кто звонил? Ты бледный весь.

Спрашивает Кирилл, а я чувствую, что у меня словно горло сдавили. Потому что я понимаю – Нина в беде. У нее более чем серьезные проблемы, иначе она никогда бы не позвонила.

Срываюсь с места и лечу прочь из кабинета. При этом не забываю, что нужно шифроваться, забираю с парковки машину охранника. Действую чисто на интуиции, и когда подъезжаю к месту, которое указала Нина, чувствую, как сердце болезненно ударяется о ребра, когда вижу ее…

Бледная, озирается, смотрит по сторонам в поисках меня, и когда ей кажется, что не находит, закусывает губу.

Подаю знак, даю понять, что я приехал, садится в мою машину. Вся взвинченная, а я аромат ее тонких духов чувствую, ее тела…

Даже сейчас ширинка болезненно ощущается, так как я реагирую на нее. Сильно. Мы едем, контролирую дорогу. Проверяю наличие хвоста, пока моя молчаливая девочка укрылась от меня в своих мыслях.

Везу ее не в особняк. Нам нужно о многом поговорить, а мне подумать, как выправлять ситуацию, как вообще решить все так, чтобы, наконец, уничтожить Станиславского.

Наконец, дверь квартиры закрывается за нашими спинами, отсекает нас от всего, а я смотрю на тонкую фигурку женщины, которую хочу, рассматриваю ее жесты.

Не изменилась. Все такая же, хоть и другая…

А затем… Я не понимаю, как и почему, но я рассказываю Нине о том, что мы знаем друг друга…

Я провоцирую ее, хочу, чтобы сделала то, что мы вчера начали, но не закончили, и в какой-то миг Нина кричит, что не вернется к предателю мужу, и для меня это ощущается сорванным стоп-краном.

Я припадаю к мягким губам, терзаю ее рот, а в голове тарабанит одна-единственная мысль – дорвался! Дорвался до такой сладкой желанной девочки.

С ней все иначе, остро, сладко, дико… Я насытиться не могу и, тем не менее, чувствую, насколько Нина неискушенна и скованна.

В какой-то момент понимаю, что нужно ее растормошить, вырвать из ее панциря и говорю жестко. Не таюсь. Пускай привыкает ко мне. Даю понять, что теперь она моя, и Нина откликается, начинает сама подаваться бедрами, принимает меня, кусает свои губки, стонет так, что у меня крышу рвет.

А потом… Потом она улетает, и я вглядываюсь в ее ошалелые глаза и понимаю, что подобное ощущение для нее в новинку. Не знает она, как это…

Обнимаю Нину, укладываю на свою грудь. Вожу пальцами по бархату спины, играю с нежными прядками волос и слышу ее дыхание, ощущаю, как и она ласкает подушечками мои шрамы.

Отметины на моем теле до сих пор отдают болью. Фантомной. Никому и никогда из женщин не позволял касаться себя, своих шрамов, ибо они есть мои воспоминания.

Но Нина…

С ней все иначе.

Неожиданно ощущаю, как ее тело напрягается, вскакивает с меня, а я на бедра ее смотрю в следах.

– Извини, малыш, я совсем потерял от тебя голову и забыл про предохранение.

Но в глазах Нины лишь горечь, когда произносит тихо:

– Все в порядке, Вадим, незапланированных беременностей у меня быть не может. Я по-своему бесплодна. Не могу зачать естественным путем.

Разворачивается и бежит от меня в ванную, прячется, а я себя удерживаю на месте, чтобы не рвануть за ней, не напугать.

Отсчитываю мысленно до ста и понимаю, что не удержу себя, иду за ней и, когда нахожу под ледяными струями, что-то во мне коротит.

Накрывает не на шутку от одной мысли, что Нина могла пожалеть, что отдалась, но потом…

Потом эта маленькая провокаторша сама просит взять ее, обнимает, цепляется, и я иду на поводу у ее чувств и желаний.

Вновь ванная комната наполняется нашими стонами, ее криками и моим рычанием.

Я несу свою женщину на руках в спальню, закутываю ее в полотенце, и мы ненадолго засыпаем, вернее, засыпает Нина, а я от нее глаз оторвать не могу, а потом понимаю, что мне мало. Ее опять мало, и чтобы не наброситься на спящую красотку, я уматываю на кухню.

Стою, опрокинув в себя полстакана воды, и напрягаюсь, когда ощущаю легкие шаги. Инстинкт срабатывает, наработанный годами. Ко мне практически невозможно подкрасться со спины.

Оборачиваюсь по инерции и Нину вижу, в моей сорочке, которая ей настолько велика, что до середины бедра доходит.

Подвисаю от этого зрелища.

– Ты так смотришь, – говорит, и румянец нежный на щеках вспыхивает, – я, наверное, не должна была брать твою сорочку.

Чуть стакан не сжимаю до хруста, потому что Нина не осознает своей красоты, о чем и говорю ей.

– Ты выглядишь охренительно и в моей сорочке, и без нее.

Улыбается и проскальзывает на стул. Смотрит на меня тревожно. Разбавляю атмосферу, предлагаю Нине яичницу. Ничего другого особо не готовлю, но зато выходит весьма сносно.

Развлекаю ее, подкидываю нож, удерживаю на пальце, вызывая улыбку и интерес, благо есть наработанные навыки обращения с оружием, правда, боевым.

– Мой кулинарный шедевр готов, – подмигиваю и ставлю тарелку перед Ниной, а она вся сжимается от нервов. От ожидания моих ответов.

Но для меня все уже решено.

– Ты моя. Нина. Стала моей, и дальше вопросы я буду решать со Станиславским. У нас с ним много тем, а теперь еще одна прибавилась.

Смотрю на Нину и глаз от нее оторвать не могу. За все ответит ублюдок. За каждую слезинку моей женщины. За многое ему ответ придется держать, и этот список все растет.

Уже мысленно прорабатываю план действий. Легко не будет. Но безопасность Нины и ее семьи выходит для меня на первый план, а еще… кое-что у меня в голове вспыхивает.

Обращаю взгляд на свою женщину и задаю вопрос, от которого зависят наши дальнейшие шаги.

– Скажи мне, Нина. Ты знаешь код от сейфа Станиславского?

Глава 13

Нина

– Скажи мне, Нина, ты знаешь код от сейфа Станиславского? Говорил ли тебе Петр код?

Вадим концентрирует на мне внимательный взгляд. Собранный. Уверенный. Явно что-то задумал, а я прищуриваюсь, пытаюсь понять, что именно он от меня хочет. Медлю с ответом.

– Я предполагаю, что в сейфе Станиславского есть много чего интересного. Скажем, сейчас мы с ним бодаемся по одному очень важному тендеру. Победа в нем значит полное поражение врагов. В случае с Петром – банкротство, так как он очень хочет увести мой проект.

– Твой проект? – спрашиваю заторможенно, и Царев слегка улыбается.

– Да. Мой. Изначально велись переговоры со мной, и я сделал полную комплектацию, начертил проект и отдал на утверждение. Очень серьезные цифры. Проект оборонный. Скажем так, техническое задание, созданное мною и моими спецами, было утверждено, готовились к подписанию контракта, но в самый последний момент был объявлен тендер. Смею предположить, что Петюня по своим каналам пробил информацию о готовящемся масштабном проекте и подсуетился. Техзадание, созданное моими спецами, стало своего рода параметром, и Петр подогнал своих специалистов, влез в долги, чтобы суметь конкурировать, а дальше… дальше пошли подставы одна за другой, проверки. Очень нужно было меня с шахматной доски убрать. И сейчас я знаю, что Станиславский фальсифицировал определенные документы, чтобы посадить меня. Однажды он уже пробовал. Тогда не получилось, но сейчас… он взялся за дело со всем рвением.

Вадим улыбается мне тепло, явно не хочет пугать, но я уже напугана до ужаса. Никогда не думала, что бизнес – это такое паучье гнездо.

– Мне был поставлен ультиматум, Нина. Либо я сливаюсь с тендера, либо… меня дисквалифицируют, ну и посадят, конечно.

Тру лицо.

– Все настолько серьезно? – спрашиваю, все еще надеясь, что Царев сейчас скажет, что пошутил, но мужчина кивает.

– Учитывая, что я не отступлюсь от своего же проекта – все более чем серьезно, Нина.

– Ты готов сесть в тюрьму, но не сделать шаг назад? Не уступить?

Вадим облокачивается на стул, а я вновь смотрю на широкую грудную клетку, на плечи, руки, увитые жгутами мышц, с ярко выраженными венами. Сильный мужчина. Телом и духом. И вновь мой взгляд цепляется за многочисленные шрамы… явно полученные в какой-то страшной то ли аварии, то ли… я не знаю, что могло произойти, чтобы столько шрамов было, хотя они ничуть не портят мужчину.

Правду говорят, что шрамы украшают мужчину, придают ему мужественности, они словно свидетели ранений, полученных в бою, и отчего-то при взгляде на эти росчерки на смугловатой коже Вадима я чувствую, что он закалялся подобно стали в самых суровых условиях.

Есть в нем эта жесткость, скрытая под личиной цивильности.

– Ты молчишь, Нина.

– Я пытаюсь осознать, куда именно я попала и как мне быть дальше. Сейчас ты мне словно глаза открыл. У меня за последние сутки резкое пробуждение.

Опять смотрю в глаза мужчине и решаюсь.

– Я – музыкант, Вадим, мы немного другие, более воздушные, не приземленные. Пусть я давно не играю, но душа у меня все так же наивная, и немного я не от мира сего. Вот сейчас приземляюсь. Ну это так. К слову.

Молчу мгновение и слегка растягиваю губы в улыбке.

– Так что ответ на твой вопрос. Нет, не говорил.

Вадим прищуривается. Чувствует, что я не до конца все сказала, и я продолжаю:

– Так вот. Память у меня музыкальная. Когда разучивала аккорды, всегда запоминала расположение пальцев, иначе на скрипке не поиграешь. И однажды мы спешили на мероприятие, и Петр вспомнил о документах, которые должен был отдать в последний момент. Словом, так получилось, что я оказалась рядом, когда он набирал код и вытаскивал нужные документы, а я запомнила игру пальцев. Профессиональный навык.

Поднимаю ладонь и в воздухе демонстрирую то, что видела.

– Петр не нажимал банально указательным пальцем на цифры. У него своя методика, видимо, чтобы тот, кто случайно подглядит, не понял, что он набирает, но со мной это дало обратный эффект, мое сознание восприняло этот набор кода проигрышем аккорда, и движение я запомнила…

– Движение, но не цифры? – хмурится Царев.

Умный. Цепкий и хваткий. Сразу же понял, что именно я хотела ему объяснить.

– Да. Я запомнила именно движение. Если положу пальцы на клавиши тире кнопки сейфа, то повторю.

– Повторишь… – выговаривает глухо, – то есть сама должна…

Сжимает губы в жесткую линию, и морщинка поперек бровей становится более акцентированной.

– Ладно, Нина, забудь о том, что сказал. Это исключено. Ты в его дом не вернешься.

Встает резко и отворачивается. А я опять на спину широченную пялюсь, на крутую линию позвоночника и вижу, как Вадим пальцы в кулаки сцепил, ощущаю даже отсюда, насколько напряжено его тело, и сползаю со стула тихонечко, подхожу к хищнику со спины и чувствую, как он напрягается сильнее.

Интересные реакции у него, как у человека, всегда готового отразить удар в спину.

Обнимаю Вадима и утыкаюсь лицом промеж его лопаток, вдыхаю остропряный аромат его тела, который сразу же действует на меня подобно афродизиаку.

Резко разворачивается, обнимает меня и притягивает к своей груди, а слушаю мерный стук его сердца и сожалею…

Сожалею о том, что у нас с Царевым все так произошло, что он не пришел на наше свидание… Все у нас могло бы быть иначе… Но в нашу историю с Вадимом вклинился Станиславский и упек Вадима в тюрьму, и сейчас… пытается воплотить в жизнь свои планы…

Наконец, поднимаю голову и говорю Вадиму со всей серьезностью:

– Я вернусь в дом и открою сейф. Заберу документы. Петр считает, что утром я приняла все его предложения благодаря угрозам лишить меня всего и упечь в психиатрическую больницу. Он хочет отнять у меня все самое дорогое. Угрожает лишить детей… Он монстр в человеческом обличье, но этого монстра можно обыграть…

– Нина, – сжимает меня сильнее, – даже думать не смей возвращаться к нему!

– Не к нему, Вадим, а в наш дом, и то только для того, чтобы прихватить документы, там сейчас ремонт, а Станиславский слишком ценит свой комфорт и покой, скорее всего, дома он не объявится и снимет номер в отеле… – прикусываю губу и говорю с льдом в сердце, – или у своей любовницы… так что шанс у меня есть…

– Мне не нравится то, что ты решила сделать, – выговаривает Царев.

Рядом со мной мельтешат несколько сотрудников службы безопасности Вадима. Только самые доверенные люди, на меня цепляют какую-то аппаратуру, как в фильмах про шпионов.

Мужчина в летах, с твердым взглядом демонстрирует мне малюсенькую кнопочку.

– Это средство связи. Его мы ставим в ухо.

Говорит и сопровождает свои слова действиями.

– Так вы будете с нами на связи. Мы будем курировать ситуацию и пояснять моменты. На вас прикреплен микрофон, а также мини-камера. Все будет видно и слышно, а также будет вестись запись. Обычная практика. Не переживайте. Мои ребята будут готовы вмешаться в любой момент. В любом случае защита у вас будет на высоком уровне.

Киваю, улыбнувшись суровому мужчине, который отходит от меня, и я встречаюсь взглядом с напряженными глазами Вадима.

– Мне не нравится то, что происходит, – выговаривает четко Царев.

– Другого шанса не будет, Вадим. Только сейчас. Мы все это понимаем, – отвечает ему высокий темноволосый мужчина в идеальном костюме.

Чеканные черты лица, нос с легкой горбинкой и волевой решительный взгляд. Друг Вадима. Кирилл Кристовский. Один из самых знаменитых адвокатов столицы. Знаю его. Мой муж его ненавидит. Называет лощенным ублюдком, который слишком высоко забрался.

А теперь я понимаю, что если мой муж кого-то недолюбливает, то значит, надо идти от обратного.

– Она лезет в пекло! – рявкает Царев и ударяет по столу кулаком так, что все, что там есть, подпрыгивает.

– Я взрослая женщина, Вадим, и это мое решение. Поможешь ты мне или нет, но я сделаю так, как решила, и не думай, что я иду на это только из-за тебя. Нет! Я делаю это ради своих детей и благополучия моей семьи!

Говорю и приподнимаю подбородок. Это правда. Так и есть, но есть и еще кое-что. Я понимаю, что у Царева какой-то пунктик, и он не хочет, чтобы в мужские разборки лезла женщина, но тут… тут у нас без вариантов.

Единственное спасение – это сейф мужа и информация, которую он хранит, а Станиславский…

Он показал мне, каким монстром может быть, способным заточить мать своих детей в психушку и отнять моих малышей… довести отца до инфаркта… я все эти годы жила с чудовищем, была слепа… но измена Станиславского стала тем триггером, который открыл глаза на все…

– А она мне нравится, – нагло заявляет Кристовский и подмигивает мне. Знойный брюнет играет на нервах у друга, и тем самым немного разряжает напряженную атмосферу.

– У нас все готово, босс, – опять подает голос глава безопасности Царева, – сейчас Станиславский находится…

Короткий взгляд на меня, и безопасник Царева немного тушуется, но затем с каменным лицом поясняет:

– В квартире у своей секретарши.

То есть любовниц у Пети много, интересно, сколькие из них беременны…

– Сейчас оптимальное время для выполнения операции, – опять отчитывается и отходит, а я встаю, подхожу к Вадиму и заглядываю ему в глаза.

Среди его сотрудников особо не поговоришь, да и система на мне отчетливо пишет звук, поэтому мы общаемся только глазами.

– Мои ребята будут в фургоне. Мы поедем за вами.

Опять поясняет Сергей Витальевич, затем я беру за руку Вадима, и мы молча выходим. Направляемся к седану, на котором и приехали в эту квартиру.

Вся дорога проходит в полном молчании. Вадим сконцентрирован на дороге, но я вижу, как побелели его пальцы, сжимающие руль.

Проходим пункт охраны с легкостью, я пультом открываю шлагбаум. Особняк Станиславского уже маячит впереди.

– Должен быть другой вариант, – твердый голос Вадима рушит тишину салона, когда машина останавливается.

– Его нет, Вадим. Мы знаем. Только один шанс. Иначе мой муж развяжет войну против моей семьи, и даже ты меня не спасешь. Я не хочу жить в страхе, не хочу, чтобы кто-то мог отнять у меня моих детей, а у родителей дом.

– Я… не хочу, чтобы ты в это ввязывалась, – твердо отвечает Царев.

– Станиславский хочет убрать тебя с дороги и вновь посадить в тюрьму…

Выдыхаю и бросаю осторожный взгляд на Царева. Я понимаю, что он не отступится от своего тендера, а значит, и Петр будет пытаться убрать Вадима с дороги. Замкнутый круг получается, и решение я знаю, а значит, я должна сделать то, что должна…

– Я должна пойти, – проговариваю тихо и кладу ладонь на руку Царева, чтобы он меня послушал. Вадим поворачивается в мою сторону. Смотрит ровно, но в глазах плещется какое-то странное чувство, которое он загоняет глубоко внутрь себя.

Хочет сказать что-то, но я накрываю его губы своими пальцами.

– Как бы там ни было, Вадим, я делаю это для того, чтобы спасти моих малышей, свою семью… Не вини себя.

Резко подается вперед, сжимает мое лицо в своих ладонях.

– Я не отпущу тебя. К черту.

Поворачивается, чтобы вновь завести автомобиль, но я шустрее, двери машины разблокированы, а Царев не успевает вдавить педаль газа в пол, чтобы сработали блокираторы, поэтому я быстро выскальзываю из машины и иду к дому, который когда-то считала своим…

Сердце бьется в груди как ошалелое, адреналин затапливает. В животе ощущение, что все сжалось.

Сколько раз я заходила в этот дом, все здесь знакомо, все считала своим, а сейчас…

Все чужое. Роюсь в сумочке, достаю ключи, и когда замок поддается, я выдыхаю, так как на мгновение забоялась, что Станиславский мог сменить замки.

Хотя зачем ему это делать?! Он ведь уверен, что запугал меня до полусмерти и шантажом заставил сделать все то, что он хочет.

Прохожу в дом и сразу же чувствую отчетливый запах гари. Бросаю взгляд на нашу гостиную…

Ну что могу сказать, загорелось тут все на славу. Последствия пожара видны невооруженным взглядом, так что мой муж-сноб вряд ли бы остался здесь, поэтому и укатил к одной из своих любовниц.

В кои-то веки я радуюсь, что Петр так и не согласился на то, чтобы в доме у меня появилась помощница. И сейчас это играет мне на руку, так как я не знаю, как и под каким предлогом бы вошла в кабинет мужа…

Сейчас же я обхожу холл и иду в сторону святая святых этого дома. Станиславский всегда запрещал мне появляться здесь, мешать его рабочему процессу, даже малышей не жаловал.

Был у меня случай, когда мой старшенький уполз и забрел в кабинет к отцу. Станиславский принес малыша ко мне за шкирку, правда, Валерка радостно агукал и воспринял это все какой-то веселой игрой.

– Когда я работаю, Нина, в этом доме должна быть гробовая тишина!

Рявкнул тогда Петя и опустил Валерку ко мне в руки. Ушел, чеканя шаг, а я прижала малыша к себе и все думала, что у мужа серьезные проблемы в бизнесе, и поэтому он такой резкий.

Оправдывала, дурочка…

Останавливаюсь у массивной двери, пальцы дрожат, когда я опускаю ручку и проскальзываю внутрь.

– Нина, в моем кабинете можешь не убираться.

Опять голос мужа из прошлого. Да, пожалуй, Петр всегда держал меня вдали от своей вотчины. Именно сейчас я это осознаю. Будто он не хотел, чтобы я видела лишнее, чтобы глаз зацепился за какой-нибудь договор, строчку, слово…

Потому что теперь я знаю, что мой муж сколотил свое состояние совсем не праведным путем. Он подставлял людей, он фальсифицировал факты…

Он Вадима в тюрьму попытался упечь ни за что, а сам… сам присвоил меня…

Сердце бьется с перебоями. Страх заползает в сердце. Наконец, собираюсь с силами и обхожу стол мужа, останавливаюсь рядом со шкафом, вспоминаю, как муж нажал на боковую панель, и она отъехала.

Проделываю точно так же, и дерево отъезжает в сторону, являя моему взору огромную серебряную квадратную панель с кнопками по центру.

Прикрываю веки на мгновение, делаю выдох, как когда-то перед выступлениями, когда я собиралась с мыслями и внутренне прогоняла ноты, которые помнила наизусть.

Концентрируюсь на своих ощущениях, настраиваюсь, мысленно возвращаю себя в тот день, когда я застыла рядом с опаздывающим Станиславским, впервые тогда он допустил оплошность и не попросил меня выйти из кабинета, даже больше, проглядел момент, как я осталась рядом с ним.

Вернее, если быть четкой, он сам меня за руку затащил в этот кабинет, параллельно отчитывая за то, что мое черное платье в пол слишком скромное, и что мне надо бы одеваться с большим лоском, чтобы мужские взгляды приковывать…

Жена для отвода глаз, кукла, на которую будут глазеть, завидовать, а тут мне интересно, может, он таким образом и Вадима изводил, хотя я никогда с ним на приемах не пересекалась, хотя… как знать…

Отметаю мысли. Убираю все лишнее. Мысленно я оказываюсь в том самом дне. Я останавливаюсь рядом с Петром и вижу, как его пальцы стукают по кнопкам.

Мои собственные пальчики повторяют это движение сначала в воздухе, а потом я поднимаю руку, опускаю ее на панель и чувствую холод под подушками.

Прокручиваю один и тот же кадр в голове снова и снова, и мои пальцы повторяют то, что вижу перед собственным ментальным взором.

Пару попыток, настройка и я, наконец, вдавливаю кнопки. Немного все равно мандражирую. Страх никуда не ушел, и пальцы музыканта непозволительно дрожат.

Распахиваю глаза и смотрю на панель, где красными буквами написано:

«Пароль неверный. Повторите еще раз»

Страх мешает. Мандраж. И приходит панка.

Почему мне вообще показалось, что я смогу провернуть подобное?!

Смятение накрывает, слезы подкатывают к горлу.

– Соберись, Нина!

Командую и даю себе мысленную оплеуху. Вновь прикладываю пальцы к панели. Отхожу от действительности и концентрируюсь.

Я в том дне. Вот Петр грубо тащит меня за запястье, вот он встает у сейфа, и вот его пальцы начинают выбивать такт.

– Там-та-та-та-там-та…

Повторяю вслух, и мои собственные пальцы выбивают идентичный стук, а затем… затем я слышу характерный щелчок… а потом наушник в моем ухе оживает и раздается тревожный голос сотрудника безопасности Вадима...

– Движение у дома. Автомобиль паркуется. Уходите. Сейчас же!

Затем в ухе раздается дикий скрежет, как бывает, когда сигнал на телевизоре исчезает, и возникает жутчайшее громкое пиликанье.

Оно настолько сильное, что я вынимаю устройство из уха и понимаю, что я осталась одна. Без поддержки. Если бы смотрела побольше шпионских фильмов, могла бы предположить, что включились глушилки…

Понимаю, что дело плохо, но заветный сейф открыт, поэтому я тяну дверь и перед моими глазами оказывается полупустое пространство, где на верхней полке лежит большое количество налички, а вот нижний ярус поинтереснее будет.

Здесь есть несколько электронных носителей и папка. Сгребаю все с этого этажа, благо я прихватила свой рюкзак из коридора. Чисто на автомате сделала, даже не призадумалась, пока пребывала в некоем мандраже, но здесь как в старой присказке – глаза боятся, а руки делают.

Вот и сейчас голубой рюкзачок моих малышей служит хранилищем для информации, которую я нашла.

Щелчок двери раздается слишком громко, и я бросаю взгляд на единственный выход из кабинета мужа. Дверь…

Прикидываю, что могу сделать. Есть вариант выбежать и бежать ко второму входу, один раз мне уже удалось так убежать от собственного мужа, но сейчас…

Сейчас я понимаю, что не успею, если наберу скорость и вылечу, то кто бы ни вошел в дверь, среагирует и кинется за мной, и если это один из охранников мужа – мне не убежать.

Бросаю затравленный взгляд в сторону окна, есть надежда выпрыгнуть и… возможно, неудачно упасть и переломать себе ноги, а может, и позвоночник.

Я понимаю, что нахожусь в замкнутом пространстве и бежать мне некуда.

Шаги все приближаются, и с каждым тяжелым звуком мое сердце грохочет где-то в горле, уши закладывает, но я понимаю, что узнаю эту поступь…

Узнаю…

Взгляд мечется к объемному деревянному столу, хочется, как в детстве, залезть под него и спрятаться, чтобы никто не трогал, но понимание накрывает.

Ты, Нина, выросла и, в принципе, уже большая девочка. Спрятаться под столом или кроватью не удастся.

Делаю глубокий вдох, затем выдох. Закрываю сейф, возвращаю деревянную панель на место и надеваю рюкзак на спину.

Пытаюсь успокоить тремор в руках…

Корабль идет ко дну, но у меня еще, возможно, есть шанс обыграть все…

Секунда за секундой идут, и неожиданно в проеме появляется мой муж. Петр не выглядит взбешенным.

– Нина… – выдает совершенно спокойно и окидывает меня взглядом, – что ты здесь делаешь? Почему в моем кабинете?

Задает вопрос, сам же бросает взгляд в сторону закрытой панели. Затем смотрит на свой рабочий стол, к которому я не прикасалась.

– Я просто вернулась за вещами малышей, – нахожусь с ответом.

– То есть вещи малышей ты искала в моем кабинете?

Станиславский выглядит расслабленным, заходит в свой кабинет, расслабляет галстук и направляется в сторону бара, выбирает бутылку, наполняет стакан золотистой жидкостью.

Радует, что он не начал кричать, значит, возможно, ничего не подозревает, ведь я не знаю код от его сейфа. Он ни разу мне не говорил, а эпизод, когда я была в его кабинете во время того, когда он набирал цифры… – это было давно, он спешил и, возможно, не придал этому факту особого внимания.

– Нет… я просто… я хотела с тобой поговорить, – сочиняю на ходу.

Муж делает глоток, выглядит совершенно расслабленным.

– О чем же? – интересуется скупо, сам снимает часы с руки, затем избавляется от запонки на одной руке, потом на второй.

Всегда так делал, когда домой приходил, скидывал атрибутику успешного бизнесмена, пиджак также летит в сторону, а Петр закатывает рукава белоснежной сорочки, оголяя волосатые предплечья.

Раньше не придавала этому особого значения, а сейчас…

Сейчас мне откровенно неприятно видеть этот мини-стриптиз. Все в Петре вызывает у меня внутреннее содрогание и омерзение, но в моем рюкзаке мой шанс, и я должна сделать все, чтобы выйти из этого дома и унести свои сокровища с собой…

– Я… я пришла, чтобы… послушай, Петь, мне кажется, нам с тобой нужно время…

– Время…

Повторяет мой почти уже бывший муж и делает еще один шаг в мою сторону. Расслабленный, смотрит на меня совершенно равнодушно.

– То есть ты пришла, чтобы попросить подольше оставить тебя в доме твоих предков?

Спрашивает, а сам на пальцы свои смотрит, будто кольцо изучает.

– Я просто…

Улыбается. Отставляет стакан, кладет часы и запонки на свой рабочий стол.

– Вроде бы я уже обрисовал тебе ситуацию, Нинок, что ждет, что будет… Какие последствия… Причем, скорее всего, я был недостаточно убедителен, возможно, излишне мягок… Знаешь, как в народе говорят, лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать…

Пока Петр говорит, мое чутье начинает бить тревогу. Я чувствую, что все не так радужно, как я себе успела напридумывать.

– Да-да… Вероятно, ты меня не поняла. Списала все на мою доброту, но… всегда можно исправиться…

Разворачивается ко мне. А затем… Я не понимаю, что происходит. Резкий выпад Петра, обжигающая боль в щеке и меня откидывает на пол.

Боль ослепляет. Свет меркнет. Ударяюсь головой и чувствую, как рот наполняется металлическим вкусом собственной крови…

Петр наклоняется и поднимает меня за волосы, цепляюсь за запястье, царапаюсь и вижу перед собой холодные глаза Петра, который сжимает руку еще сильнее и выговаривает с расстановкой:

– Развода, Нина, не получишь. Либо мы вернемся в нашу идеальную семью, либо я тебя покалечу, упрячу в психушку, отберу детей и пущу твоего отца по миру. Ты готова взять на себя вину за смерть любимого папочки, чье сердце не выдержит ударов?

– Ты – чудовище… – хриплю в ответ и слезы катятся по лицу.

– Какой есть, милая моя, или ты думаешь, до моего положения можно добраться, не замаравшись?! – вскидывает бровь. – Я по головам хожу и конкурентов размазываю, думаешь, с собственной женой разобраться не смогу?!

– Я ненавижу тебя, лучше убей сейчас, потому что в твою больную семью я не вернусь и детей своих не позволю калечить…

– Как мило… А теперь мой главный вопрос: что ты делала в моем кабинете и почему мне пришло оповещение о неправильно набранном коде сейфа?!

Сглатываю. Понимаю, что Петр знает…

Он знает, что я пыталась открыть его сейф, но известно ли ему, что у меня получилось?!

– Отвечай, дрянь, иначе кровью харкать будешь! Я тебя на заднем дворе прикопаю – никто следов не найдет!

– Прикапывай! Я не буду с тобой! Меня от тебя тошнит!

Свирепеет, ноздри раздуваются, а мне вдруг становится все равно, пусть лучше умру, чем позволю этому уроду прикоснуться к себе. Жалко только то, что документы так и не смогла передать Вадиму…

Мне теперь не выбраться отсюда…

Сердце колет болью. А вот Станиславский, видимо, что-то читает по моему лицу. Окидывает меня внимательным взглядом, улыбается и цедит спокойно:

– Ну что же, дорогая моя, это твой выбор…

Прикрываю веки, готовлюсь получить удар, который не снесу, все же Петр крепкий мужчина, физически сильный, он гораздо сильнее меня…

Слезы текут из-под опущенных век, как вдруг я слышу резкий грохот.

Кажется, что дом буквально содрогается. Грохочет так, словно бомба взорвалась, и Станиславский откидывает меня, подобно мешку, в сторону, сам же идет на звук, подбирается.

– Какого хрена?! Охрана!

Орет так, что у меня в ушах закладывает, плохо понимаю, что происходит, слышу в отдалении звуки битого стекла, кажется, что взрывы…

Голова гудит, болит, перед глазами свет почти меркнет, но мне жизненно необходимо выбраться из этого проклятого кабинета…

Я пытаюсь подняться, но падаю, голова кружится. Кажется, удар был достаточно сильным… Но включается шок, боли не чувствую, на четвереньках пытаюсь выбраться из кабинета.

Стираю с губ влагу и, только посмотрев на свою ладонь, понимаю, что это кровь… которая струится из уголка разбитых губ…

Меня накрывает так, что гул и шум в ушах не отпускает, я хватаюсь за край двери, помогаю себе руками, подтягиваюсь, чтобы хоть как-то придать телу вертикальное положение.

Держусь за косяк и на негнущихся ногах иду вперед, едва держусь за стены, просто хочу убраться отсюда, из этого ада…

Наконец, выглядываю в раскуроченный холл и вижу, что входная дверь откинута на пару метров, ее что, выбило?

Не понимаю, что происходит. Я будто оказываюсь в каком-то фильме…

Запах гари забивается в ноздри. Дым заставляет глаза слезиться, но несмотря ни на что, я четко вижу, когда в мой раскуроченный дом входит высокий мужчина. Черная одежда. Широкие плечи. И глаза с золотыми прожилками.

Вадим кажется совершенно чужим. Злым. Лютым.

– Проникновение в чужой дом, Царев. Считай, ты подписал себе смертный приговор. В тюрьме сгною!

Рычит Станиславский, но Вадим остается равнодушным ко всему, а я понимаю, что в отдалении слышу звуки полицейских машин…

– Попробуй, – тихо отвечает мужчина, с которым я еще несколько часов назад чувствовала себя самой счастливой…

– Ну надо же…

Вдруг выдыхает Станиславский и оборачивается. Сразу же цепляет меня взглядом, а затем все происходит слишком быстро.

Я вижу летящего на меня Станиславского. Бледное лицо, лютый взгляд, а в руках оружие… пистолет… он хватает меня как пушинку и прижимает к себе, тащит, упирает пистолет в мой висок и оборачивается на застывшего Вадима…

А я смотрю в пустые глаза Царева. На его абсолютно безэмоциональное лицо, в глаза, в которых читается приговор, и не понимаю, что я делаю между этими двумя хищниками.

Где с одним я прожила годы, но так и не поняла до недавних пор, с каким извергом живу, а вот второй… мужчина из моего прошлого… тот, в которого я была влюблена и с которым так и не встретилась…

Знаю ли я Вадима, по сути?!

Пришел ли он для того, чтобы спасти меня?!

А что, если и Царев играет в свою игру, где я всего лишь несчастная и непутевая жена его конкурента?!

Вопросы пролетают в моей голове один за другим, и я осознаю, что ничего не знаю…

Сердце болит, а еще страх затапливает, потому что я не понимаю, почему Станиславский прикрывается мной, держит меня на манер живого щита?!

А звуки сирен все ближе, и я понимаю, что полиция в пути… и кто-то ведь их вызвал…

Сам Царев или охрана на постовой…

– Отпусти девушку, – наконец, совершенно спокойно выдыхает Вадим.

– Или что?! Эта девушка – моя жена, а ты ворвался в мой дом, Царев, считай, себе смертный приговор подписал.

– Отпусти ее. Поговорим. Все твои махинации вскрыты.

Голосом Вадима можно колоть лед. И в глазах у него такая пустота. Будто киборг передо мной, а не человек. Ни единой эмоции на лице.

И я не понимаю, он сейчас блефует или действительно говорит правду?!

То, что у Царева своя игра… я теперь это понимаю, единственно, не пойму, какая роль у меня во всей этой игре изощренного ума…

Я смотрю на Вадима. Вспоминаю, каким пылким и жарким он был, как целовал, улыбался… Как шутил и кормил меня наутро…

И этот мужчина их моих воспоминаний совсем недавнего прошлого и человек в темных одеждах, который сейчас стоит передо мной – они разные, как небо и земля…

И который из них настоящий, я не знаю…

– Зацепила тебя моя жена, да?

– Отпусти ее. Будем разбираться вдвоем.

Опять ледяной голос Царева. Он просто вызывает соперника тет-а-тет. При этом кажется, его мало колышет, словлю ли я пулю…

Вгруди начинает жечь нестерпимо. Не от страха, а вот от какого-то странного чувства, которое наполняет сердце болью.

Станиславский же кипит и бурлит. Его хватка становится все сильнее, он причиняет боль и синяки. А затем Петр плюется фразой, от которой у меня кровь стынет в жилах:

– Тебе меня не уделать, приблудыш! Как отец умудрился только такого выродка заделать и не прибил в зародыше?!

Глава 14

Вадим Царев

Прошлое

– Сыночек… сыночек… проснись…

Меня тормошат родные руки, в комнате темно, открываю глаза и вижу только силуэт.

– Мам…

– Мой сладкий. Слушай меня. Слушай. Что бы ни случилось, не выходи из комнаты. Слышишь меня, Вадик?

– Мама… я не понимаю…

Накрывает мои губы пальцем.

– Дай слово! Дай мне словно, что бы ни случилось, ты из комнаты не выйдешь!

– Я… да… хорошо… – киваю и моргаю, окончательно просыпаясь.

Мама крепко прижимает меня к груди.

– Я люблю тебя, сынок. Помни. Я тебя очень люблю. Ты мой сын, моя жизнь! Все будет хорошо! Все у нас с тобой будет хорошо…

Обнимаю нежные плечи мамы, ощущаю ее выпирающий живот, а затем мою комнату освещают фары, машина тормозит со скрежетом. Объятия матери становятся сильнее на доли секунд, но затем она отдаляет меня от себя и заглядывает мне в глаза.

– Помни, что ты мне обещал, Вадим! Что бы ни произошло, ты не выйдешь из комнаты! Обещай мне! Обещай!

– Обещаю! – пламенно отвечаю матери и чувствую ее торопливый поцелуй… ее последний поцелуй, который выжег во мне клеймо…

Мама поднимается, откидывает длинные волосы за спину, поправляет халат и торопливо идет в гостиную, прикрывая дверь.

– Где ты?! Ира! – слышу злой рык. Язык у кричащего заплетается, а затем хлопает дверь. Такой грохот стоит, будто большое тело нашего хозяина ударяется о мебель, затем следует громкий пьяный мат, а я, как мама просила, уши ладошками закрываю и напеваю песенку, которую мне она часто на ночь пела.

– Сергей… – голос мамы наполнен страхом, он дрожит.

– Ты чертова тварь! Ты что, на садовника позарилась?! Уйти захотела?!

– Сережа, послушай…

Вскрик… какое-то шуршание. Я подрываюсь с кровати, спрыгиваю, но останавливаюсь. Помню об обещании матери, помню, что просила, чтобы не выходил.

– Ты пьян, Станиславский! Прекрати! Хватит! Я не хочу! Я ведь беременная! Прекрати…

– Что не хочешь?! Меня не хочешь?! Нагуляла, значит?!

– Сергей, ты пьян! Как ты можешь такое говорить?! Так больше продолжаться не может!

– Да я тебя, тварь такую! – рев, а затем глухой удар, что-то падает, разбивается.

А я, как раненый зверек, рвусь туда и останавливаюсь, помню, как слово дал, как мама просила, чтобы, что бы ни случилось, я не вылезал из спальни…

Но я не выдерживаю, выскакиваю и вижу Сергея Петровича, хозяина нашего, над моей мамой, он замахивается и в живот ее ударить хочет, лечу к ним и слышу оглушительный крик мамы:

– Вадим, нет!

Я лечу вперед, наперерез ноге озверевшего хозяина и боль ударяет по ребрам, меня буквально разрывает, ударяюсь спиной больно, затылком, и мир затухает, последнее, что вижу, взгляд матери, направленный на меня.

Я просыпаюсь от солнечного луча, который светит в глаза. Встрепенулся, почувствовав страшную боль в ребрах. Едва дышать могу…

Поднимаюсь кое-как и маму вижу.

– Мама… мам…

Подхожу к ней, тормошу, а она лежит, и кровь… весь подол халата в крови… а я на руки свои смотрю, и они в багряных пятнах…

Я забыл про боль в животе и в голове, выбежал во двор с диким ревом волчонка.

– Помогите! Помогите!

Бегу, как вдруг нарвался на сына хозяина, почти взрослого, он смотрел на меня, на мои руки.

– Помоги! Мама там…

Только Петя лишь зубы свои скалит, на меня, как на отребье смотрит.

– Вали отсюда, ублюдок мерзкий, чего разорался?!

– Мама… там кровь…

Ноль реакции. А я не понимаю, хочу его за рукав схватить, но хозяйский сын бьет меня по губам так, что я чувствую вкус крови во рту. Смотрю в наглое лицо Петра Станиславского, и пелена перед глазами, вцепиться хочу, порвать его на куски, но холодный женский голос меня останавливает.

– Что здесь происходит?! Петр!

Жена хозяина спешит к нам. Вся напомаженная, опрятная, чопорная и сухая, как вобла.

– Мама… моей маме нужна помощь! Она в крови!

Женщина хмурится, тень сомнения ложится на ее лицо, и я кричу грозно:

– Это все Станиславский! Он пришел к нам! Я видел! Видел! Мама! Помогите маме! Иначе все расскажу!

Слова сами летят с губ, я не понимаю, что именно говорю, но мне удается достучаться до холодной бездушной женщины, которая дает короткие распоряжения.

К маме бегут другие слуги, приезжает скорая.

– Живая… – слышу голос врача, и словно камень с плеч падает, – состояние тяжелое. Паспорт, полис есть?

А я в дом бегу, в особняк, помню, что все в кабинете у Сергея Петровича. Так заведено.

Лечу по огромному коридору, хотя в другой раз не зашел бы через парадный вход. Нельзя. Прислуга заходит через черный ход, но сейчас я не думаю об этом.

Хочу попросить жену хозяина дать документы, как столбенею у приоткрытой двери в кабинет.

Вижу через щелочку Станиславского. Он пьет что-то, приложив к глазам тряпку. Перед ним злой Казим. Его помощник. Приближенный, которого вся прислуга боится в доме.

– Слушай внимательно, Казим. Лечение Иры оплачу, мне трупы не нужны. Только эту суку из моего дома гнать поганой метлой, ты все понял?

– Да, Сергей Петрович.

Пауза.

– А с сыном вашим что делать?

– С Петром? – удивленно.

– Я про ребенка служанки.

Пауза, от которой у меня мороз по спине.

– С ней же. Ублюдки меня не интересуют. У меня один сын – Петр.

Я пячусь от двери. Пока на улице не оказываюсь. Бегу к домику, дышу тяжело, вижу, как маму скорая забирает, за ней припускаю, как вдруг меня за шкирку хватают. Встряхивают, а я смотрю в наглое высокомерное лицо хозяйского сына.

– Жаль, что батя не добил… Хотя поверил, озверел, – едкая улыбка, – минус один ублюдок, осталось только тебя, шваль, порешить…

Злой хохот, и меня отбрасывают, подобно щенку. В снег. Боль опять простреливает ребра, а я смотрю вслед хозяйскому сынку и клянусь, что однажды… однажды я отомщу…

Глава 15

Нина

Сейчас

– Тебе меня не уделать, приблудыш! Как отец умудрился только такого выродка заделать и не прибил в зародыше?!

Эти слова, подобно выстрелу, повисают в воздухе и отдают гарью. Замираю на месте. Двое мужчин. Такие чужие. Ненавидящие друг друга.

Единокровные братья…

Мне кажется, я сейчас в обморок упаду, мешает только то, что клешня Станиславского вцепилась в меня и не отпускает, как, впрочем, и пистолет, который давит в висок.

– Отпусти Нину. Решаем вопросы вместе. У тебя сейчас шанс, Петя, доделать то, что не удалось сделать двадцать лет назад…

Вадим улыбается одними губами, но в глазах лед. Там такой айсберг, а я… не знаю теперь уже, в какую игру меня вплели. Была ли я когда-нибудь ценна для Царева или же инструмент в его игре…

Сирены становятся все оглушительней. Слышу, как автомобили со скрежетом останавливаются. Понимаю, что счет уже идет на минуты…

И вспоминаю…

Вспоминаю, что на мне специальная аппаратура, которая записывает и снимает все то, что здесь происходит, и сейчас Петр так откровенно угрожает мне смертью…

А если убьет, то и вовсе в тюрьму сядет.

Глаза ошпаривает слезами, когда понимаю, что, в принципе, Вадиму даже выгодно, если его брат решит выстрелить…

– Как мило. Себя предлагаешь грохнуть, чтобы я свою жену не трогал… Ромео и Джульетта доморощенные. А я тебе так скажу, Вадим, я и тебя убью, и ее, потому что эта сука, кажется, сделала свой выбор, и он не в мою пользу!

– Отпусти Нину. Она тут ни при чем. Она мать твоих детей…

– Моих детей… – выплевывает Петр, – а я, кажется, нашел твою болевую точку, Вадим…

Смеется. Как чертов псих.

– Ты смотри… Кто бы мог подумать…

– Петр. Прекрати. Решим все. Один на один. Я безоружен.

– Да-да… Неужели… Боишься, что я грохну собственную жену?!

Царев делает шаг в нашу сторону.

– Замри, братик. Замри, иначе здесь все будет в ее мозгах…

Сглатываю, а Вадим останавливается как вкопанный. Бледный. С горящими глазами, он следит за рукой Петра, который душит меня все сильнее, как, впрочем, и сильнее вдавливает холодный металл мне в висок.

– Я так долго искал твои болевые, чертов ублюдок, но не находил. Даже женился на этой суке, и опять… ничего… Ты был абсолютно равнодушен, а сейчас… Что же случилось за одну-единственную ночь?!

Спрашивает, пытаясь унюхать все, как ищейка, взявшая след, а я… я просто перестаю удивляться…

Все эти годы я была замужем за чертовым больным моральным уродом и умудрилась не понять этого…

Страшно становится от всего того, что происходит…

– Петр. Прекрати. Ты заходишь слишком далеко.

Голосом Вадима можно резать, настолько он сухой.

– Да… ты что… а давай сделаем вот так… а, Вадимчик?!

У меня мороз по коже идет от его интонаций, а затем я слышу щелчок и понимаю, что Станиславский снял пистолет с предохранителя.

В этот самый миг маска безразличия спадает с лица Вадима, я вижу неподдельный страх, который проскальзывает, а сама просто глаза закрываю, не хочу видеть того, что происходит.

Оглушительный звук, дверь слетает с петель, дымовая шашка летит, и происходит выстрел. Дверь еще несколько страниц назад с петель слетела.

Меня сносит вбок, ударяюсь болезненно и ощущаю, как меня будто тонной к паркету прибивают, на мгновение распахиваю глаза и вижу Вадима над собой, он прикрывает меня…

Я в его глаза смотрю. Сконцентрированные. Глубокие. Он впивается в меня взглядом, будто ищет следы повреждений, а я чувствую, как у меня на груди мокро становится, и ощущаю едкий стальной аромат в воздухе…

Интуитивно мои пальцы касаются груди и размазывают влагу. Рядом вспышки, грохот, но я этого всего не осознаю…

Как в замедленной киносъёмке, я поднимаю пальцы, испачканные в чем-то теплом, и перевожу на них взгляд.

Кровь на моих руках такая густая и яркая, что у меня сразу же тошнота подкатывает к горлу…

И так больно становится в боку. Непереносимо просто. И в глазах цветут слезы…

А мысли проносятся в голове с быстротой молнии, они сменяются тоской и безумным желанием жить…

Выкарабкаться…

Выжить…

А я… я цепляюсь за Вадима и не понимаю, что шепчу слова… и просьбы…

Не хочу я умирать. Не сейчас. Я нужна своим малышам… Я только жить начала… Тебя встретила…

Не хочу уходить…

Не хочу…

Слезы скатываются по щекам, а Вадим смотрит на меня бледный, глаза горят…

Наклоняется ко мне, и я… его дыхание на губах чувствую, поцелуй с привкусом отчаяния и моих слез…

Глава 16

Вадим Царев

Сейчас

Как только служба безопасности засекает подъезжающий автомобиль, я понимаю, что все летит коту под хвост! Не должен был я отпускать Нину.

Как чувствовал.

Интуицию не обманешь.

– Погоди, не иди туда! – дорогу преграждает Кир, будто чувствует меня, старый друг просекает, что я слетел с катушек.

– Отойди с дороги, Кристовский! – рычу зверем. – Этот урод ее порешит!

Ударяю друга в грудь, чтобы убрался с пути.

– Ты сейчас всю операцию нам положишь! – кричит мне вслед злой Кристовский, а я… я не знаю, что со мной происходит.

Сердце в груди переворачивается, особенно когда в наушнике слышу голос утырка, к Нине обращенный…

Я лечу на всех парах, и в башке набатом – только бы успеть. Ничто более не важно. Ни война со Станиславским, ни вопросы бизнеса и выживания.

Не знаю, что со мной происходит, когда глухой звук слышу. Так сильно напоминающий удар и падение.

Я буквально влетаю в дом, мчу и вижу то, что вижу…

Сердце будто простреливают, когда губы Нины вижу разбитые, а потом… все как в тумане. Единственная мысль – ты прокололся, Вадим.

Кристовский был чертовски прав! Он всегда прав!

Ты появился, Царев, и дал понять, что Нина важна…

Беру под контроль свои чувства. Пытаюсь выйти на нейтральный тон, чтобы Станиславский не ударил по самому болезненному. Чертов урод всегда бьет по болевым, и сейчас я пытаюсь выиграть время, так как уже слышен вой сирен.

Мы с Кристовским разыграли более изощренный план, более тонкий и глубокий. И сейчас, даже при всей катастрофе, которая происходит, я наблюдаю за тем, как мой злейший враг закапывает себя как можно более глубоко.

И все равно в секунду, когда чертов псих хватает Нину и прикрывается ею в качестве щита, у меня чуть сердце не останавливается.

Я все еще держусь, веду переговоры, а сам стараюсь на Нину не смотреть, потому что тогда Петр прорвет брешь и будет бить, вскрывая нутро, уничтожая…

И все равно я оказываюсь не готов к тому, что Станиславский снимет пушку с предохранителя. Из бизнес-распрей и грязных подковерных игр ситуация перевоплощается в критически опасную, где у не совсем адекватного урода в руках оказывается огнестрельное оружие, приложенное к виску женщины…

Если бы я думал о том, что все происходящее пишется и будет использовано против Станиславского, я бы, возможно, понял, что именно сейчас мой кровный и давний враг подписывает себе смертный приговор, но за одно мгновение все это становится не важным.

Важной является лишь… моя Нина… ее жизнь…

И я все-таки не выдерживаю, перевожу взгляд на нее и замираю при виде глаз, полных слез и отчаяния, полных надежды и ненависти…

Эти глаза… в них словно море плещется, и сердце у меня бьется рвано, потому что вина там зажигается…

Моя вина перед ней…

Чертова вина из-за того, что не смог задержать, из-за того, что отпустил, а ведь чувствовал… что вся эта ситуация не сулит ничего хорошего…

– Я так долго искал твои болевые, чертов ублюдок, но не находил. Даже женился на этой суке, и опять… ничего… Ты был абсолютно равнодушен, а сейчас… Что же случилось за одну-единственную ночь?!

Словно ищейка, подбирается к сути. Не знаю, каким чутьем я понимаю, что Станиславский не блефует…

Возможно, в тот момент, когда перевожу взгляд на него и читаю в его глазах триумф, потому что брешь в моем самоконтроле пробита, потому что я показал, что Нина важна…

На осознание уходит меньше секунды. Все как в тумане. Как в замедленной съемке. Я понимаю, что времени нет ни на раздумья, ни на принятие решения.

Действую на инстинктах, рывок вперед, и я отбрасываю Петра, хватаю Нину, а дальше слышу выстрел вместе с грохотом снаружи…

Я падаю на пол, закрываю собою Нину, понимая, что если Станиславский будет палить, то ему для начала придется меня изрешетить, чтобы добраться до миниатюрной фигурки женщины, лежащей подо мной…

Я чувствую боль. Она сковывает все тело, но сам… смотрю в ее глаза… читаю в них боль и слезы вижу, что катятся по бледным щекам…

Девушка из прошлого…

Скрипачка…

Так странно, говорят, перед смертью всю жизнь свою видишь, а я…

Я только ее вижу…

Как стоит на сцене… Как играет… Себя вижу, обормотом, сидящим на последнем ряду и гоняющим зубочистку, и фиксирую секунду, как эта зубочистка падает, когда я девушку вижу…

Такую красивую, с длинными шоколадными волосами, собранными у висков с двух сторон…

Ее игра, ее улыбка… наши разговоры в ночи… все только она… и цветы… которые я так и не донес, цветы, которые упали на асфальт, когда меня заворачивали за преступление, которого я никогда не совершал…

Нина…

Так странно…

И сквозь вату и пелену… Я ее слова слышу о том… что ей жить нужно… что рано ей уходить, и я улыбаюсь… только чувствую во рту горечь металла и привкус собственной крови, а Нина…

Она замолкает, смотрит на меня расширенными от ужаса глазами. На заднем фоне топот ног, хлопки, крики…

Резкий возглас Станиславского…

А я на Нину смотрю…

Глаза ее…

Пусть это будет последним, что увижу…

– Вадим… нет… Вадим… Помогите! Пожалуйста! Помогите…

Кричит подо мной, а я… я наклоняю голову и слегка целую ее губы, уношу ее тепло с собой, ведь пулю, предназначенную ей, я себе забрал…

Глава 17

Нина

Осознание накрывает молниеносно. За мгновение. Вадим наклоняется ко мне и слегка касается своими губами моих, и на языке я четко ощущаю металлический привкус крови.

– Нет… – шепчу, осознавая, видя, как закрываются такие яркие глаза…

Слезы текут по щекам, по вискам, пропитывают волосы, а на заднем плане я крики слышу, рев Петра и поворачиваю голову, чтобы заметить, как он оружие наставляет на оперативника, который ему наперерез идет.

Секунда. Оглушительный хлопок, и Станиславский падает, а я… я, наверное, кричу оглушительно, до хрипоты.

Зову на помощь, придавленная обмякшим сильным телом Вадима…

– Помогите… Пожалуйста… Помогите…

Секунды плывут, и передо мной вдруг возникает лицо друга Царева… Кирилл… Адвокат… Глаза Кристовского мечут молнии, волосы в беспорядке, он сваливает с меня Вадима и начинает кричать.

А меня накрывает истерикой. Осознание затапливает. Вадим прикрыл меня.

Он получил мою пулю.

Он спас меня…

Стал живым щитом…

Кристовский зовет на помощь, а я… я бросаюсь вперед, впиваюсь в окровавленную одежду Вадима, кричу, чтобы открыл глаза, чтобы в себя пришел…

И на мгновение кажется, что у него ресницы дрожать начинают, словно Вадим силится глаза распахнуть…

– Прошу… не уходи… не уходи…

Рыдания вылетают из груди, а я замираю, жду чуда, но его не происходит…

Кристовский отдает четкие распоряжения, и меня кто-то вздергивает, тащит куда-то, а я… я сопротивляюсь, ощущая, как вся одежда прилипла к коже, и это кровь… она не моя… она Вадима.

Я бьюсь и смотрю, как Кристовский наклонился над не двигающимся Царевым, как он тормошит его, кричит что-то, и я вижу его руки… они в крови… ее вообще очень много, она расползается пятном под телом Вадима…

Шок настолько сильный, что мое тело скручивает от боли, а в глазах расцветают черно-белые мушки, и наступает освобождение, потому что я улетаю в небытие.

Меня накрывает темным саваном обморока, и там… там я вижу Вадима, он ждет меня, как и обещал, с семью белоснежными хризантемами…

А я к нему иду в своем строгом концертном платье с белым воротником, держу в руке футляр со скрипкой и улыбаюсь…

Наша встреча. Та самая… На которую я пришла, а Вадима не было…

Только сейчас она состоялась…

Вот что подкидывает мне мое подсознание, и жгучие слезы текут из-под сомкнутых век, ведь я понимаю, как все у нас могло быть, как могло бы случиться, но этого не произошло, и я понимаю, что все это сон…

Прихожу в себя резко, сажусь на кровати. Осознаю, что я нахожусь в больнице и силюсь встать, но чужая рука останавливает, моргаю и понимаю, что это Крис, сестра, обнимает меня и плачет.

– Нинка… как же мы за тебя испугались… как же испугались…

Сестра плачет и прижимает к себе, а я обнимаю ее и начинаю плакать.

– Как малыши? Как мои мальчики? – спрашиваю, едва придя в себя, и Кристина спешит меня успокоить.

– С малышами все хорошо! Мама с папой с ними! Все хорошо…

Говорит и в глаза мои заглядывает.

– У тебя в доме перестрелка была… Ты… ты помнишь?!

Спрашивает, бледная вся… кусает губу и явно не знает, как продолжить…

– Помню, – отвечаю и впиваюсь взглядом в сестру, – Петр стрелял. Он меня убить хотел…

Сестра вскрикивает и прижимает ладошку к губам, глаза становятся размером с блюдца…

– Нина…

Только и выдыхает.

– Что с ним?

Спрашиваю. Потому что воспоминания обрывками возвращаются, и я помню грохот выстрелов, а еще взгляд Петра, когда он оружие наставлял…

Кристина немного кусает губы, будто решается сказать, и выдыхает тихонечко:

– Петр… он погиб… был застрелен…

На мгновение замираю. Не знаю, что именно испытываю, когда слышу слова Кристины, но, скорее всего, это облегчение…

Мой муж не был тем человеком, за которого я его принимала. Это был какой-то помешанный на мести больной человек и…

Что-то во мне обрывается, когда кадры произошедшего окончательно возвращаются, и я цепляюсь пальцами за Кристину и чувствую, как в груди начинает жечь, и я спрашиваю:

– Вадим… Вадим Царев… он… прикрыл меня собой… когда Петр в меня стрелял… он спас меня… что с ним?!

Кристина затихает, смотрит на меня, явно не понимая ничего. Слышу, как пульс у меня зашкаливает, как аппаратура начинает пиликать, и в следующую секунду медсестра врывается в палату, я сопротивляюсь, кричу что-то, но затем меня буквально вырубает.

– Это успокоительное. Надо поспать…

Доходит до меня незнакомый голос, и я чувствую, как у меня веки тяжелеют.

Я уплываю в сон, и последнее, что шепчут пересохшие губы, это имя:

– Вадим…

В мое следующее пробуждение в палате находятся трое мужчин. Двое незнакомых, а один… один Кирилл Кристовский.

Высокий. Широкоплечий. Темноволосый. Адвокат и друг Вадима.

– Госпожа Станиславская, у нас к вам вопросы, – момент с представлением следователей проходит мимо моего воспаленного сознания.

Единственное, что режет слух – это обращение… Так и хочется сказать, чтобы меня не называли этой фамилией…

Двое мужчин внимательно следят за мной. Профессионально работают. Оба брюнеты. Один чуть выше и шире в плечах. С тяжелым взглядом.

Они задают и задают вопросы, и я спасаюсь лишь тем, что Кристовский, наконец, прерывает допрос:

– Моя клиентка находится в шоковом состоянии, господа, мне кажется, нам нужно сделать остановку.

Следователи явно недовольны подобным решением, но все же они выходят попить кофе, а тем временем Кирилл приближается ко мне, садится на мою кровать, а я внимательно изучаю друга Вадима.

Красивый он. С четкими пропорциональными линиями лица, с тяжелым подбородком и внимательным взглядом…

– Нина, документы, что ты взяла из сейфа. Они будут переданы следствию, но я хочу сказать, чтобы ты готовилась…

Цепляет меня за руку и чуть сдавливает, при этом выглядит серьезным каким-то.

– Там будет грязь… Много грязи… Я даже не подозревал, что Петр настолько омерзителен…

– Как Вадим? – задаю вопрос, и Кирилл поджимает губы.

– Пока без изменений. Он в соседней палате.

Услышав это, приподнимаюсь, но мужчина кладет сильную руку мне на плечо.

– К нему нельзя. Да и ты слишком слаба. Насчет следователей не волнуйся, я беру их на себя. Все ответы только через меня. Лучше перестраховаться. Нам самое главное, чтобы тебя во все это дерьмо, которое вскрылось, не приписали.

– В смысле?! Меня не приписали?!

Кирилл морщится и выдает с нажимом:

– Скажи мне, Нина, твой муж… В предпоследнюю вашу встречу… я так понимаю, он угрожал тебе… что именно говорил, припомнишь?

Вскидывает бровь и смотрит так, что я губу прикусываю.

– Гадкие вещи говорил… Он не хотел разводиться, хотя свою беременную любовницу притащил в наш дом, угрожал моей семье, говорил, что все отнимет, а меня в психушке сгноит, не даст мне малышей моих…

Отвечаю, а у самой горючие слезы по щекам текут.

– Понятно. Все сходится, – отвечает Кристовский.

– Что сходится? – хлопаю глазами, не понимая, о чем толкует Кирилл.

– Документы, которые ты взяла из сейфа… Кроме кучи компромата и грязи, которую скрывает Станиславский… там… Нина… он все на тебя переписал…

Мне кажется, что мне все это послышалось. Не понимаю, про что толкует адвокат.

– Я не понимаю… – выдыхаю едва слышно, и Кирилл кивает.

– Этот ушлый жук переписал на тебя все свое имущество. Вот почему развода тебе он бы никогда не дал, Нина, сгноил бы в психушке, признал недееспособной, но тебя бы не отпустил… Ты словно золотой конек, на котором все было повязано…

По мере того, как Кирилл говорит, на меня накатывает шок. Полнейший. Муж все переписал на меня…

– Он себя, с одной стороны, обезопасил. При любом раскладе, Нина, в тюрьму села бы ты… А учитывая, какую игру вел Станиславский – это все вполне себе вероятно… Сейчас же мне нужно изучить все детали и понять, насколько тебе может прилететь за махинации Петра.

– Махинации?! – переспрашиваю. – Значит, они были?

Кивает.

– Еще какие… Скажи мне… ты документы подписывала?

Опять вопрос, и я прикусываю губу.

– Да… иногда… он не давал читать, говорил, что по мелочи, и я… я подписывала…

Кристовский выдыхает сквозь сжатые зубы.

– Вот это он подлец, каких поискать…

– Мне теперь что-то грозит? – спрашиваю, и слезы на глазах проступают. – Меня посадят?

Качает головой.

– Нет. Петр был алчным и весьма прошаренным. Он делал все, чтобы минимизировать последствия, а учитывая, что ты достала из сейфа его черную бухгалтерию, где фигурировал только он и его подельники – становится ясно, что главным виновником, организатором был Станиславский. Но все же… я проверю и перепроверю все.

Киваю. Неожиданно Кирилл взялся защищать меня. Назвался моим адвокатом и прочим… и я понимаю, что все это он делает из-за дружбы с Вадимом и, вероятнее всего, из-за давней неприязни к Петру.

– Это, так сказать, из плохих новостей. Из хороших. Ты владеешь всем имуществом, и даже после определенных пенни и штрафов, которые придется заплатить, состояние останется огромным…

Киваю. Меня деньги мало волнуют все же…

– Ты и твои дети – наследники всего…

Киваю. А затем чувствую, что в душе начинает свербеть.

– Любовница Станиславского… беременна… так что у моего мужа есть еще один наследник… еще нерожденный…

К малышу, которого ждет пассия Петра, я ничего плохого не испытываю. Кроха ни в чем не виноват. Не он выбрал своих родителей, поэтому я спокойно поясняю Кристовскому свою позицию, но мужчина морщится.

На его красивом лице появляется жесткость. Адвокат смотрит на меня пару секунд. Будто решает, стоит ли говорить, и в итоге поясняет:

– C любовницей Станиславского не все так просто, Нина.

– В смысле?!

– Там очень неоднозначная история.

– Кирилл… поясни, пожалуйста.

– Ее нашли избитой… очень сильно избитой, Нина… Там все лицо в кашу и… не только… тяжелые травмы, перелом таза… ребенок не выжил…

Возглас слетает с губ, и я прикрываю рот, уже знаю, что услышу, но, тем не менее, слова Кристовского оглушают.

– Только узнав о смерти Станиславского, она решилась написать заявление на него…

То, что говорит Кирилл, просто обескураживает…

Я просто замолкаю и во все глаза смотрю на мужчину. У меня в голове не укладывается, как я столько лет могла прожить с монстром, который так хорошо камуфлировался.

Да, Петр всегда был отдален от меня, мы с ним не были близки, но я думала – это просто характер такой замкнутый, а сейчас… сейчас я во все глаза смотрю на Кристовского и просто поверить не могу, что это все не плод больного воображения.

– За что он так с ней? Как можно вообще так избить женщину?

Спрашиваю, а у самой губы дрожать начинают, вспоминаю, как мой муж угрожал мне, как пугал и говорил, что заставит страдать, отнимет все, и теперь я понимаю, что это не было запугиванием, а действительно маска начала спадать со Станиславского.

– Я не знаю, – отвечает Кирилл, – как мужчина… не знаю, каким зверем надо быть, чтобы нанести такие побои… Но как юрист… я зашел к любовнице Станиславского.

Кристовский смотрит на меня своими цепкими и внимательными глазами. Красивый он, молодой еще, а такой матерый хищник.

– Мне удалось разговорить эту женщину. Не быстро. Но я обещал ей кое-какую материальную помощь, посоветовал хорошего пластического хирурга, так как нос там придется оперировать и так далее…

– Словом, ты дал ей денег? – приподнимаю бровь, и Кристовский пожимает плечами.

– В моем деле и не на такое приходится идти, но я тебе скажу, что игра всегда стоит свеч.

– И что же ты выяснил?

Спрашиваю и замираю, а Кирилл бросает на меня внимательный взгляд.

– Ребенок, которого носила любовница Станиславского… он был не от него…

Пауза. Мне нужно мгновение, чтобы информация дошла до воспаленного сознания.

– Не его? – повторяю вслух, а выходит со знаком вопроса.

– Да. Она точно знает, так как по срокам сходится. Девушка там оказалась весьма ветреная, порыв, так сказать, сломил, и она со своим тренером разок после тренировки расслабилась после лечебного массажа. Говорит, не поняла, как так произошло, но секс был незащищенный. Тогда твой муж был в командировке, вернулся через три недели, и к тому времени тест уже показал две полоски.

Прикрываю веки. Качаю головой. Мне кажется, что я угодила в какое-то зловонное болото, и чем глубже я в него погружаюсь, тем ужаснее все… будто утягивают на дно…

Оказывается, я и близко не знала всех тайн своего мужа.

Я не знала этого человека и его мира… его реальность только сейчас приоткрывается, и меня уносит в пучину.

Пока я перевариваю полученную информацию, Кристовский получает звонок на телефон. Извиняется и отходит к окну, разговаривает со своим партнером по бизнесу, вальяжно положив одну руку в карман идеальных брюк, а я изучаю этого мужчину.

Высокий. Широкоплечий. Идеальный костюм облепил мощную фигуру, которая прямо говорит о том, что этот человек привык к силовым тренировкам, взгляд цепляется за край татуировки, которая виднеется из-под белоснежного воротника баснословно дорогой рубашки.

Надо же. Кирилл Кристовский, кажется, сочетает в себе идеальную внешность бизнесмена и бунтарский дух, который проявляется в татуировке на шее…

Идеальная стрижка. Лоск. Богатство. Так выглядит один из самых знаменитых адвокатов страны. И он дружит с Вадимом…

Вспоминаю, что именно он вытащил Царева, когда мой муж упрятал его в тюрьму по ложному обвинению, и становится очень интересно, как эти двое мужчин познакомились, ведь что-то говорит мне о том, что в их прошлом есть много чего интересного…

Кристовский заканчивает разговор и приближается ко мне.

– Итак. Нина. На чем мы остановились? – спрашивает и в глаза мои смотрит, а я не обманываюсь.

Такие, как Кристовский, ничего не забывают, иначе не взобрались бы столь высоко и не воевали с такими подлыми людьми, как Петр.

– На том, что любовница моего мужа забеременела от своего спортивного тренера и попыталась повесить этого ребенка на моего мужа.

Кирилл прищуривается и смотрит мне прямо в глаза.

– А теперь, Нина, скажи мне точно, ты уверена в том, что Петр не знал об интересном положении этой женщины? Я хочу понять, была ли эта новость для него неожиданностью, или же эта расправа является спланированным актом. Я имею показания любовницы Станиславского, но, скажем так, всегда должен попытаться перепроверить информацию. Такая уж профессия, а может быть, и характер.

Оголяет зубы в белоснежной улыбке, явно пытается снять напряжение, которое повисло между нами.

А я… отвожу взгляд… фокусируюсь и вспоминаю…

Затем поднимаю голову и отвечаю четко.

– Он не знал. Муж приволок эту женщину в наш дом, думая, что я у родителей, а я была там… хотела сюрприз сделать. А вот сюрприз получился для меня… они там… в общем… он почти ее у двери… и я уронила статуэтку от шока, когда пошатнулась, они увидели меня… и слово за слово, и тогда эта его… она сказала, что беременна… он не знал… она при мне ему рассказала…

Слова выходят рваными, а перед глазами кадры той ужасной сцены, которая стала триггером всего, что произошло дальше…

Кирилл кивает.

– Значит, сходится, Нина. Беременность любовницы стала неожиданностью также и для твоего мужа, и вот тут у меня появляется вопрос.

Качаю головой, смотрю на Кристовского с недопониманием.

– Какой вопрос? – спрашиваю с заминкой.

– А вот такой. Чем спровоцирована такая жестокость Станиславского по отношению к беременной женщине, которая носит якобы его ребенка? Он бил в живот, исходя из показаний любовницы. Прицельно. И кричал, что не позволит себя разводить как лоха… Это уже дословно. Плюс срок ранний. Никаким способом не определить отцовство…

– Я не понимаю…

– Такое поведение возможно только в том случае, если… ты знаешь то, чего не знают другие.

– Знаешь что? Кирилл, боюсь, что я не понимаю твою логику…

Кристовский улыбается. Чуть наклоняется ко мне, и в его ореховых глазах отражается хищный блеск, когда он говорит с расстановкой:

– Твой муж понял, что его любовница изменила ему. Он понял это, когда она рассказала, что беременна.

Умный и цепкий мужчина нависает, продавливает своей мощью, энергетикой, и у меня от такого напора на мгновение голова кругом идет, а мысли просто рассыпаются, я никак не могу ухватиться за суть.

– Как это может быть связано?! На что ты намекаешь?

Кристовский выпрямляется во весь свой исполинский рост и оглушает меня резким:

– Петр Станиславский знал, что бесплоден, и его любовница не могла от него забеременеть.

Глава 18

Я во все глаза смотрю на Кристовского. У меня просто дыхание останавливается, а этот властный и жесткий мужчина прищуривается, и именно в эту секунду приходит осознание, в каком ужасе я находилась все это время…

– Этого не может быть, – выдыхаю, и слезы ручьем срываются с глаз, потому что вспоминаю все ужасы лечения, через которые я проходила, уколы, которые делала, и операции, на которые была готова пойти…

– Этого не может быть…

Опять повторяю и во все глаза смотрю на Кирилла…

– Я ведь столько мучилась… Столько лечилась от бесплодия…

Столько мучений, столько страданий, столько слез…

И тесты… Бесчисленная вереница тестов, которые я все делала и делала в надежде оказаться беременной…

Меня трясти начинает, и так больно в груди становится.

– Нина… успокойся, – резко выдыхает Кирилл, но я не могу, меня накрывает так сильно, что мужчина резко подается вперед и обнимает меня, прижимает меня к своей широкой груди, обездвиживает, гладит по волосам и заставляет мою истерику сойти на нет.

Я знаю, что именно сейчас делает Кристовский. Он умный мужчина, явно подкован в психологии, учитывая сферу его деятельности, и сейчас он гасит мой срыв.

– Полегчало? – спрашивает, отпустив меня, оголяет белоснежные зубы в мальчишеской улыбке, и я киваю, присматриваюсь к другу Вадима.

Четкие черты, глубоко посаженные внимательные глаза, темные волосы в модельной стрижке, волевой широкий подбородок, который совсем не портит его лицо.

От Кристовского веет мощью, надежностью, а сейчас у него в глазах черти.

– Ты ведь не обиделась за то, что руки распустил, я глушил истерику, мог, конечно, и воды плеснуть в лицо, но… так приятнее…

Подмигивает опять, и я улыбаюсь, правда, моя улыбка наполнена грустью.

– Сложно поверить в то, что ты говоришь, Кирилл… Если это так… то это говорит о том, что мой муж наблюдал за моими страданиями и подговаривал врачей, которые в один голос твердили, что со здоровьем проблемы у меня, а мой муж здоров…

– Я обычно не ошибаюсь, Нина. Назови чутьем, или просто шестеренки моего мозга работают так, что вскрывают такие вот интересные хитросплетенные ситуации… но я уверен, что Станиславский не является отцом твоих детей. Можно проверить мою догадку путем теста ДНК.

– Да… я… обязательно надо…

Говорю, а затем у меня сердце отчего-то радостью наполняется. Шок проходит первый, и настигает откат, и мысли появляются, что это замечательно, что такой моральный урод не имеет никакого отношения к моим малышам…

– Ты улыбаешься, Нина, – подмечает Кирилл, и я поднимаю глаза на мужчину, который улавливает малейшие перемены в поведении и настроении собеседника.

– Да… знаешь… я рада… Мои сыночки – они мои, и это главное, а кто их отец – для меня не имеет никакого значения…

Стук в дверь заставляет меня замолкнуть, спустя мгновение в помещение заходит мужчина средних лет явно с военной выправкой, с бритыми висками. Лицо холодное. Темные глаза смотрят только на Кристовского.

– Господин Кристовский, позволите, – обращается к Кириллу, и я понимаю, что здесь явно есть отношения босс – подчиненный, и спрашивают разрешения войти в мою палату не у меня, а у этого загадочного мужчины.

И если такие бравые мужчины у него служат, то каким же должен быть сам Кристовский… Сейчас со мной он предупредителен, тактичен, даже мягок, но во взгляде сталь проскальзывает, и я понимаю, что так же, как и Вадим – этот мужчина имеет свои подводные камни, и характер там тот еще…

– Проходи, Олег Юрьевич, – дает дозволение, и мужчина проходит вперед, встает аккурат перед Кристовским, а я волей-неволей сравниваю явно военного и адвоката, улавливаю какое-то физическое сходство… и вот тут до меня доходит, что очень может быть, что у Кристовского именно есть определенный боевой опыт, возможно, и татуировка на шее оттуда.

Темная лошадка друг Вадима. Очень неординарная личность. И этот мужчина обладает особым умением распутывать клубки, вот и сейчас он оглушил меня своей догадкой, и чем больше я думаю на эту тему, тем сильнее замечаю нестыковки, которые были в моей супружеской жизни.

Ведь я никогда не видела ответов анализов своего мужа. Мне просто твердили, что Станиславский здоров, а по врачам гоняли меня…

И это… это так подло…

Пока мужчины тихо переговариваются, я погружаюсь в свои мысли и лишь наблюдаю за тем, как подчиненный передает Кристовскому папку, Кирилл начинает листать, внимательно изучает.

– Свободен пока, Олег Юрьевич, если понадобишься, наберу.

Мужчина выходит, а Кристовский разворачивается ко мне, и в его глазах будто огонь вспыхивает, мне даже не по себе становится от энергетики этого мужчины. Матерый хищник будто на жертву смотрит и произносит ровно:

– Напомни, Нина. В какой именно клинике ты делала ЭКО?

Называю клинику, и Кристовский прищуривается. Этот мужчина обладает какой-то почти сверхъестественной чуйкой. Он буквально прошивает меня взглядом своих ярчайших глаз. Глубоких и умных.

– Какая группа крови у твоих детей? – задает вопросы вразнобой, которые меня буквально с толку сбивают.

– Третья отрицательная…

Отвечаю, уже ничего не понимая, и Кристовский приподнимает бровь.

– Ну надо же…

Выдыхает Кристовский…

Замолкает. Делает несколько шагов, а затем вновь разворачивается ко мне.

– Как интересно получается все…

– Я не понимаю тебя, Кирилл, – отвечаю чуть слышно.

– Я сам себя не понимаю, но я тебе скажу одно. Меня сделала одним из лучших юристов моя чуйка, и вот сейчас я просто решил кое-что проверить. Не знаю, насколько я прав, но мне кажется, что меня буквально пинает что-то в эту сторону.

– В какую? – удивляюсь, ничего толком не понимая, просто смотрю на высокого, атлетически сложенного мужчину и пытаюсь понять, про что он говорит.

– Ты знаешь, какая группа крови у Станиславского?

– Первая положительная, – отвечаю с легкой заминкой.

– У тебя третья группа крови?– спрашивает меня.

– Нет…

– Я не врач, Нина, я совсем не врач и не секу в генетике, но я знаю, что у Царева третья отрицательная.

Его слова подобны выстрелу в упор. У меня рот распахивается от шока, а затем я вспоминаю, что в той самой клинике сразу после того, как получила ответ гинеколога с УЗИ, я случайно столкнулась с Вадимом…

Отчего-то у меня сердце останавливается, и кажется, что на меня летит грузовик, который сбивает меня.

– Я… ты… ты что, думаешь, что…

У меня даже язык не поворачивается задать вопрос, который формируется у меня в голове, и который я даже боюсь высказать.

– Я ничего не думаю. Работа у меня такая – гипотезы строить. В детстве зачитывался Конан Дойлем, так что… все может быть.

Улыбаюсь. Чувствую себя глупышкой в играх сильных мира сего.

Сначала мой муж, потом Вадим, а теперь и Кристовский.

Матерые мужчины, которые ведут опасные игры, а я чувствую себя запутавшейся в хитросплетённой паутине.

И где-то глубоко в душе распускается надежда, что мои мальчики могут быть детьми Вадима…

Слезы подступают, и ком в горле.

– Как… как такое может быть? – спрашиваю и вглядываюсь в темные глаза Кристовского.

Наглый мужчина, уверенный в себе, чертовски умный.

– Твой муж был больным на башку моральным уродом, – отвечает с жесткостью, а потом смягчается, – Нина. Я не знаю… предполагаю просто… Есть определенные предпосылки, но я не хочу… вести тебя по пути ложной надежды, поэтому просто хочу, чтобы ты дала свое согласие на проведение ДНК-теста межу Вадимом и твоими сыновьями.

Кристовский говорит уверенно, и я просто иду на поводу у этого мужчины. Даю свое согласие, а дальше Кирилл прощается и покидает мою палату, оставив меня в полном раздрае - душевном и эмоциональном.

Не знаю, сколько проходит времени, а я все смотрю в окно, на кроны деревьев, думаю, предполагаю… и просто не могу понять, как может быть так, чтобы Вадим…

Сердце бьется через раз, а я мысленно своих двойняшек вспоминаю, их глаза, улыбки, сердце наполняется томлением, и шебутные мысли лезут в голову, потому что моего Валерку вспоминаю, и кажется, что у моего малыша такие же всполохи в радужке глаз золотистые, как и у Вадима…

Губу прикусываю и тихо скулить начинаю…

Мой муж был бесплодным. Он изначально знал, что детей у него быть не может, и при этом столько времени мучил меня, наблюдал за моими страданиями, подговаривал врачей… он знал, что у него не может быть детей… но у него есть кровный брат Вадим… его конкурент, имеющий огромные капиталы… и дети… от Царева…

Шестеренки в голове крутятся, и я на миг прикрываю ладонью губы, когда в мозгу рождается догадка…

– Боже… – шепчут губы…

А потом мне кажется, что я в шаге от сумасшествия…

Дверь в палату открывается, и входит улыбчивая девушка медсестра, а я ее за руку хватаю и упрашивать начинаю.

– Прошу вас, позвольте мне повидаться с Вадимом, хотя бы просто посмотреть на него…

– Нельзя, госпожа Станиславская, – режет слух фамилия Петра, но я не поправляю, – он в отделении интенсивной терапии…

– Послушайте, мне бы просто одним глазком взглянуть…

Миловидная блондинка смотрит на меня с жалостью. Примерно представляю, как я могувыглядеть с разбитыми губами, и лицо болит сильно, щеку ощутимо жжет, и мне кажется, что там все припухло…

– Вы знаете… я… передам вашу просьбу врачу, он подойдет, вы с ним пообщаетесь…

Опять улыбается.

– Это все, что я могу для вас сделать…

– Спасибо вам, это уже… очень много…

Глава 19

Нина

Меня выписали. К Вадиму так и не позволили зайти…

Я приходила в больницу почти каждый день, и каждый день мне говорили, что нельзя. А потом…

Потом Вадима перевели. Кристовский организовал реабилитацию за рубежом, а я…

Я стояла перед опустевшей палатой и плакала. Не понимая, почему меня не пустили к Цареву…

Все закрутилось. Одно событие за другим.

Похороны Петра прошли как в тумане. Я просто оцепенела. Не знаю…

Несколько дней жила, как в тумане, пока ко мне не наведались юристы моего мужа и не сообщили, что все, что принадлежало ему, в определенный момент было переоформлено на меня, и теперь я полноправная хозяйка…

Впрочем, все то же самое мне и сказал Кирилл Кристовский, который обладает не дюжей хваткой…

Я взяла тайм-аут. Попросила немного времени, чтобы прийти в себя, которое мне и было выделено, и теперь на заднем дворе родительского дома я играю со своими малышами.

– Валера, не бросайся в Кирюшу игрушкой!

Останавливаю своих малышей, которые опять не поделили что-то. Обнимаю хнычущего Кирюшку и целую в лобик, и вот спустя несколько минут мои малыши вновь бегают по газону, весело смеются, а я смотрю на них, и сердце щемит.

Являются ли мои малыши сыновьями Петра?

А может быть, они есть плоть и кровь Вадима?

Как такое вообще возможно?!

Отгоняю мысли и поднимаюсь с колен, стряхиваю песок.

– Нина, к тебе пришли! – крик мамы, и я оборачиваюсь, моя дорогая мамочка подходит ко мне. – Иди, дочка, я побуду с малышами.

Обнимаю свою мамулю, которая теперь знает все…

Помню, как рыдала на коленях у мамы, как рассказывала о произошедшем, и как мама мои волосы гладила.

– Все будет хорошо, Нина… Ты просто надейся… Пути Господни…

Улыбаюсь маме и прохожу в дом, а затем я леденею, когда сталкиваюсь взглядом с желтыми глазами высокого, атлетически сложенного мужчины в идеальном костюме.

Замираю. Пошевелиться не могу. Просто смотрю, и сердце пропускает тревожные удары.

– Вадим… – выдохом.

Шаг. Удар сердца.

– Живой…

Еще шаг.

И я не выдерживаю. Срываюсь с места и бегу к мужчине. Врезаюсь в его огромное тело. Прижимаюсь к нему и прикрываю веки, ощущая, как сильные руки смыкаются на мне, как притягивает к себе, вжимает сильно, а я плачу…

– Живой… Живой…

Твержу и не понимаю, как слезы текут по щекам, как трясти начинает.

Чуть тянет меня за волосы, заставляет откинуть голову и вглядывается в мои обескураженные глаза.

– Меня не пускали к тебе… – выдыхаю с обидой, и Вадим кивает.

– Я знаю, родная, знаю…

– Но почему?! – спрашиваю с горечью, и Царев отпускает меня.

– Я принес результаты ДНК-теста.

Тянется к внутреннему карману пиджака и передает мне запечатанный конверт, а я замираю. Смотрю в глаза мужчине, тихонечко цепляю результат и замираю.

Но потом собираюсь и вскрываю, достаю результаты и… все плывет перед глазами, пока, наконец, я не цепляю взглядом результат и в шоке поднимаю глаза на Вадима.

Его лицо будто в дымке из-за непролитых слез, которые пеленой встают. Секунды проходят прежде, чем я осознаю, что именно прочла.

Рыдание вырывается из горла, ноги слабнут, и я почти падаю, но сильные руки мужчины ловят меня, а затем я оказываюсь прижатой к литой груди.

Меня сотрясают спазмы, и слезы текут из глаз, я комкаю сорочку Вадима и плачу, будто все свои горести, всю боль выплакиваю, а Вадим молча сносит мою истерику, прижимает к себе и чуть покачивается, успокаивая меня.

Горячие ладони на моей спине, его запах с горечью полыни, который забивается в ноздри, и в животе бабочки будто порхать начинают…

Все это время я была так напряжена, так боялась получить ответ на свои вопросы, и вот сейчас… Сейчас это произошло.

Не знаю, сколько длится моя истерика, только белоснежная ткань сорочки Вадима пропитывается соленой влагой, становится мокрой, но его руки дарят мне какое-то умиротворение.

Наконец, выплакавшись, я поднимаю голову и вновь смотрю в волевое лицо любимого мужчины.

Вадим изменился после полученного ранения. Он будто другим стал… Все таким же, но вместе с тем…

Не знаю…

Возможно, я просто в шоке, губы с трудом подчиняются мне, когда я выдыхаю едва слышно, хотя в душе кричу о том, что прочла:

– Вадим… тут написано… что… с вероятностью девяносто девять и девять… Вадим… этого же не может быть… не может быть…

Слезы опять текут по щекам, а Царев обнимает меня еще крепче, не дает скатиться в какой-то шок, который накрывает меня.

– Дыши, Нина… – ласкает меня, проводит пальцами по моей скуле, цепляет мои губы, – выдыхай, родная…

– Но как?

Качаю головой, а сама не понимаю, что улыбаюсь…

– Я с ума, наверное, сошла, Вадим… Но там написано… Написано, что ты отец…

Меня вдруг разрывает от счастья. Запрокидываю голову и начинаю смеяться. Так реагирую на невероятное. Немыслимое просто, а потом замолкаю резко и вновь смотрю в любимые глаза мужчины, который был предначертан мне, но… хитросплетенные игры лишили нас счастья, которое должно было быть нашим по праву…

Молчу и смотрю в глаза…

И будто жизнь целую проживаю в мгновение.

Качаю головой, не веря и веря одновременно…

– Что там написано, Нина?

Спрашивает и сильнее меня к себе прижимает. В глаза мои всматривается. Будто приговора ждет.

А я…

Я улыбаюсь и выдыхаю счастливо:

– Ты отец моих малышей… Вадим… Валера и Кирюша… они… от тебя… Я в таком шоке нахожусь, что понять не могу как… как такое вообще возможно?

Выдыхаю ошалело, просто поверить не могу, что все это правда, что не сон…

– Сядь, Нина, – наконец, отвечает Вадим и смотрит на меня пристально, – поговорим…

Его взгляд. Его интонация…

Что-то наталкивает меня на мысль, что Царев совсем не в шоке от услышанного...

– Ты… ты… не удивлен…

Мой голос начинает дрожать, а Вадим… он на мгновение прикрывает глаза и отвечает четко:

– Нет. Родная. Не. Удивлен…

В шоке распахиваю рот, а сама… сама вспоминаю, как налетела на высокого мужчину и уронила результат УЗИ, и как Царев его поднял и увидел, что у меня двойня…

– Ты… ты знал, Вадим?! Ты с самого начала знал?! – повышаю голос, и на мгновение мне кажется, что я в фильме каком-то, ведь в жизни так не может быть!

Не может…

– Как?! Зачем?! Что вообще происходит?!

– Присядь, Нина. Я изначально хотел поговорить обо всем, но… все случилось так, как случилось, и скрывать я больше от тебя ничего не намерен. Только правда. Как бы больно ни было…

Мне дурно становится, я отхожу от Вадима и присаживаюсь на диван, а он рядом со мной садится. Расстояния между нами почти нет, протяни руку и дотронешься до любимого лица, но я на него смотрю и выжидаю.

Нет мыслей в голове. Только шок. Только паника…

– Расскажи мне все, Вадим… Прошу тебя… Ты играл мной, да?

Спрашиваю, а у самой слезы на глазах наворачиваются, качает головой, хочет коснуться моей руки, а я сжимаюсь вся, упираюсь в спинку дивана, и Вадим убирает руку, сжимает пальцы в кулак и начинает говорить.

– Мы со Станиславским родные братья по отцу, Нина. Моя мать… она работала в доме нашего отца, была простой женщиной, красивой, правда, и однажды… Сергей Станиславский принудил ее к близости. Она пошла к его жене в слезах, но… там очень тяжелая история, и измены в той семье были в порядке вещей, маме не дали уйти, а насилие стало стилем жизни. С первой же близости она забеременела мной, как так получилось, что я родился… не знаю, но суть в том, что моя мать стала каким-то наваждением отца Станиславского, а потом мама встретила мужчину, который пообещал ее спасти, но… Сергей Станиславский что-то заподозрил, избил мать… она попала в больницу, еле спасли, ребенка, которого она ждала, спасти не удалось…

В шоке слушаю историю Вадима. Мне кажется, что за этими скупыми словами такой ад спрятан…

– Мама после этого сильно заболела, не смогли мы больше в городе оставаться. Я хоть и пацаном был, предоставленный сам себе, но мы с мамой были счастливы, хотя бы спаслись от отца, ненадолго, правда… Мы обосновались в деревне. Жили в стареньком доме, который принадлежал деду. Годы шли, и мой брат рос, помня, что где-то на свете ходит тот, кто однажды может предъявить права на наследство… Больная семейка, что сказать.

Вадим сглатывает, и его кадык болезненно дергается. Желваки на щеках ходуном ходят, и я понимаю, что ему тяжело все вот так вот выложить, все свое прошлое…

– Мне было четырнадцать, когда наш дом сгорел. Мама меня растормошила, спасла меня… а сама… не успела… шрамы на моем теле – последствия самой страшной ночи в моей жизни. Я не должен был выжить, помню, как меня добивали… но… я выжил… Повезло, что участковый в тот вечер к своей любовнице приехал, рядом был, да и народ на пожар сбежался, но… я помню, когда от меня отстали, мне привет передали от Петра Станиславского… Думали, что я не жилец… сбросили, как куль, с пригорка…

Замолкает. А я губу кусаю. Поверить не могу в то, что слышу.

– За что, Вадим? За что? – спрашиваю, а по щекам слезы ручьем.

– Его мать внушила сыну, что ублюдок может претендовать на состояние семьи…

– Вадим… это… у меня нет слов…

Ухмыляется горько, но в глазах такой лед живет.

– Я помню, как босой по снегу шел, избитый и одинокий, в шоке был, себя не осознавал… Потом меня словили менты, потом уже был приют для несовершеннолетних…

С каждым словом Вадима у меня сердце леденеет. Я вдруг представляю перед глазами этого потерянного мальчика, одинокого и безумно несчастного…

Преданного собственным отцом. Хотя можно ли называть такое животное “отцом”?

– Когда в себя пришел, когда осознал все, что произошло…

Замолкает и голову поднимает, на меня смотрит так пронзительно, что у меня на миг сердце останавливается.

– Знаешь Нина, тогда, на могиле матери, я поклялся, что все, что принадлежит Станиславскому – однажды станет моим…

– То есть ты знал, что я ношу твоих детей? Знал?!

У меня слезы по щекам катиться начинают, уже не понимаю, кто я для этих мужчин, но Вадим неожиданно ловит мою руку и заглядывает в глаза.

– Нет! Нина, ты что?! Сам был в шоке. Особенно когда Кристовский начал подозревать кое-что… Когда сказал, что я тест ДНК должен сделать… Не знаю, как, но у Кира чуйка сработала, как у зверя. Недаром он лучший адвокат, но он настоял… А я посчитал это сумасшествием каким-то, рассмеялся ему в лицо, но потом… Потом мы начали изучать документы…

– Какие документы?

– Я имею в виду, что те документы, которые ты выкрала из сейфа… мы с Кристовским устроили целое расследование, и в сейфе был один листок… Когда мы его прочли, то были в шоке. Полнейшем.

Сжимает мою руку сильнее.

– Это завещание отца Станиславского.

Вадим резким движением достает из кармана пиджака документ, сложенный вдвое, и протягивает его мне. Забираю пожелтевшую бумагу дрожащими пальцами, раскрываю и начинаю вчитываться.

Голова кругом идет от скупых формулировок, от юридического языка, но я цепляю взглядом огромную сумму, которая указана в качестве трастового фонда, и условие, по которому Петр Станиславский будет иметь доступ к огромным суммам...

– Объясни… у меня уже голова кругом идет…

Вадим указывает пальцем на текст.

– Вот здесь указано, что есть определенные трастовые фонды, к которым Петр будет иметь доступ только в случае того, если у него будет сын. Наследник. А учитывая, что в последние годы его бизнес переживал не лучшие времена, ему эти деньги были очень нужны…

Резко поднимается. Поднимает голову к потолку и дышит через нос.

– Ты понимаешь, что я хочу сказать?!

Оборачивается на меня и смотрит так, что у меня все внутри переворачивается.

– Вадим… я не понимаю… я уже ничего не понимаю… у Петра же не могло быть детей… он, оказывается, бесплоден…

– Вот почему так. Условие завещания Сергея Станиславского – кровные наследники рода. Но там не указано, чьи именно дети это могут быть. Для него было важным, чтобы они приходились внуками Сергею Станиславскому, нашему кровному отцу…

Его слова подобно ушату ледяной воды, которой меня поливают, а я… я вспоминаю, как маниакально Петр вдруг захотел наследников… Как заставлял меня забеременеть… но… сам оказался бесплодным… возможно, он узнал об этом, отдельно от меня сдав все анализы…

– То есть… он выполнил условие завещания? Показал внуков Сергея Станиславского…

Наконец, до меня доходит весь ужас ситуации.

– Да. Кирилл вскрыл кое-что по своим каналам, не слишком белым. Там в условии стоял тест ДНК. Деда и внуков. То есть ты понимаешь, что он провернул? Ведь мои дети также приходятся внуками Сергею Станиславскому…

Прикрываю глаза, накрываю лицо руками. Мне ни в одном сне не мог присниться такой расклад…

– Но как… как он получил доступ к твоим материалам, и я… тогда я видела тебя в клинике…

Ухмыляется. Причем глаза начинают льдом отдавать.

– У меня были проблемы со здоровьем. Я получил травму на тренировке. На спарринге. Врач сказал, что грозит бесплодие, и пока есть возможность, можно сдать биоматериал на сохранение. Чтобы однажды, если я задумаюсь о детях – был шанс…

Качаю головой… прихожу в полнейший ужас от хитрости Петра…

– Теперь понимаю, что на тренировке все было подстроено, как и диагноз врачей, я здоров… Но… не здоров был Станиславский…

– Вадим… это же… – у меня просто слов не находится, только сердце бьется отчаянно в груди, с перебоями, и из глаз слезы текут нескончаемым потоком.

– Я уже не знаю, что там в голове было, и какие именно диагнозы мог иметь Петр Станиславский, но в погоне за наживой, за деньгами и в своей лютой ненависти ко мне он сначала лишил меня любимой девушки, но потом… не знаю, может, кто-то сверху вмешался, и по факту Станиславский преподнес мне самый дорогой подарок, который только возможен.

Вадим проводит рукой по волосам и смотрит на меня, и мне вдруг кажется, что в его глазах такая боль и радость скапливаются, отчаяние и надежда, когда он приближается ко мне и замирает напротив.

Смотрит так, что у меня сердце в груди замирает, а за спиной появляются крылья, когда Вадим выговаривает четко:

– Он подарил мне семью…

Стоило услышать эти слова, как я рванула в объятия мужчины, обняла Вадима за крепкую шею и прижалась со всей силы…

– Родная моя…

Горячий шепот и поцелуи, страстные и такие отчаянные, а я его руки от себя отнимаю и в глаза заглядываю.

– Пойдем… познакомлю тебя с нашими малышами…

А Вадим…

На мгновение показалось, что у него глаза слезами наполнились…

А дальше… я повела мужчину за собой, и когда мои шалопаи увидели Вадима… Не знаю, что в этот момент случилось, мои сорванцы одновременно повернули головы и рванули к нам, я думала, что попросятся ко мне на руки, но…

Они прилипли к Вадиму, который оторопел. Смотрел на сыновей, а я видела, как у него желваки на щеках заходили…

Так началась наша история…

С чистого листа…

Мы с малышами переехали к Вадиму. Я обживалась на новом месте. Меняла немного дизайн, так как берлога Вадима не была предназначена для двоих отпетых хулиганов, которые норовили всюду залезть, а еще Кирюша чуть не навернулся с лестницы, я испугалась так, что ноги подкосились, а Вадим в два прыжка оказался рядом с сыном и поймал удирающего и смеющегося сорванца, который был рад и улыбался до ушей, светя двумя зубками.

– Ты меня чуть до инфаркта не довел, – выговорил Вадим и прижал сына к груди, а сам на меня смотрит поверх головы нашего сынули, а я падаю на диван.

После этого случая у нас появились двери на лестницах, со специальными замками от малышей…

– Нина… ты побледнела… – выдыхает Вадим, когда отдает сыночка нашей запыхавшейся няне, а я… я с дивана себя поднять не могу, и тошнить начинает…

Спустя мгновение подрываюсь и вазу опрокидываю с фруктами, а сама в нее исторгаю все содержимое желудка.

– Что с тобой? – Вадим держит меня за волосы, как тогда в клубе, а я отбиваюсь, пытаюсь хоть как-то дистанцироваться, но мне Царев этого не позволяет.

– Ты перенервничала?! Где-то болит? Может, врача?

– Вадим, успокойся, сейчас пройдет… Я не ромашка, бывает, я, когда двойняшками беременна была, меня так токсикоз мучил… – выдыхаю дрожащим голосом, а сама вдруг понимаю, что…

– Быть не может…

Выговариваю с запинкой, а сама все в голове кручу даты, пытаюсь припомнить, когда именно были мои месячные…

По всему выходит задержка…

– Нина… я сейчас же звоню врачу!

Встаю, а Вадим меня придерживает, вместе идем в ванную.

Пока умываюсь, он следит за мной, а я глаза прячу. Сердце заходится в сумасшедшем ритме. Я же…

Не выдерживаю, разворачиваюсь к Цареву и выдыхаю как на духу:

– Мне нужен тест на беременность. У меня задержка, Вадим.

А сама в глаза его смотрю. Пытаюсь понять, что именно он думает, что чувствует…

– Вадим, я… я думала, что бесплодна, но… мы с тобой… без защиты… а сейчас… у меня задержка, и я не знаю, что делать, как с этим быть…

– В смысле, как быть?! – подается вперед и обнимает меня.

– Ну… просто…

Кусаю губы и смотрю в любимые насыщенные глаза мужчины, который был предначертан мне с самого начала…

– Просто… если ты подаришь мне еще и дочку с твоей задорной улыбкой – я буду самым счастливым мужчиной на свете!

Поднимает меня и кружит в воздухе, а затем делает один звонок, и спустя пятнадцать минут передо мной уже лежат различные тесты. Кажется, кто-то весь прилавок скупил, а я уединяюсь в ванной.

Сердце бьется в груди в неровном темпе, накрывают воспоминания о том, как у меня были тесты и, как всегда, они были отрицательными, и горечь опять возвращается, как когда-то…

Прикрываю веки, чтобы не накручивать себя, и открываю только спустя время, а затем… делаю еще один тест и еще…

Зажимаю его в руках и выхожу. Меня штормит и трясет, и прежде, чем я успею сказать Вадиму результаты теста, Царев ловите меня в объятия и выдыхает в мои губы:

– Выходи за меня, – говорит на одном дыхании, а я заглядываю в глаза Цареву и слегка улыбаюсь.

– Сейчас?

– Да. Хочу, чтобы по закону женой моей стала. Люблю тебя. Пацанов наших. Вы мне жизнь светом наполнили.

– А тест? – спрашиваю, улыбаясь, а у самой счастье в груди растет с каждой секундой все больше.

– Неважно. У нас уже есть два парня. И я самый счастливый отец, если… Бог даст дочку или еще сына… не знаю… улечу на седьмое небо, – подмигивает и улыбается, и его глаза лучатся светом, а я обнимаю Вадима за шею крепко-крепко и шепчу счастливо:

– Я беременна, Вадим… У нас будет еще один малыш… и мой ответ… “да”… Я стану твоей женой…

Глава 20

Вадим Царев

Никогда не думал, что человек, которого я презираю, который стал виной всех бед в моей жизни, сделает мне величайшее из благ.

Станиславский в погоне за своими целями, за деньгами и прочим подарил мне детей от любимой женщины…

И вот теперь я выхожу на террасу своего дома и наблюдаю за Ниной, за тем, как она играет с нашими сыновьями.

Как весело смеется, как бегает, пытаясь поймать убегающего от нее Кирюшку.

Самые дорогие в мире люди. Самая большая ценность.

Однажды я поклялся, что отберу у Станиславского все.

Все то, что принадлежит мне, но я никогда не думал, что жизнь вывернет все именно таким образом. Я воевал, отжимал его бизнес, возвысился так, что мой концерн мог поглотить империю моего так называемого брата…

Но. Я сожалел, что он отнял у меня любимую, что у них дети…

Я бесился и умирал внутри, не имея шанса обозначить себя, потому что знал Нину. Ее порядочность. Она бы не подпустила. Не поверила, да и все слишком сложно было…

– Малышня! Не догоните! – веселый хохот моей Нины, словно журчащий ручеек, и я улыбаюсь.

Выхожу к ним, мальчишки, как только меня видят, оборачиваются, и я буквально столбенею, когда один из сыновей оборачивается и, улыбаясь во все свои недостающие зубки, кричит:

– Па... па…

Замираю. Сердце будто удар простреливает, током бьет, ударяет так сильно, что я просто останавливаюсь и смотрю за тем, как две кометы летят в мою сторону.

– Па-па… – подхватывает Кирюша.

А у меня… никогда не был мягкотелым. Отучился. А тут… Когда два крохотных тела врезаются в меня, когда пухлые руки тянутся, и я подхватываю своих пацанов, прижимаю к себе, заглядываю в карие глазки с желтоватым отблеском, и мои близнецы вдвоем выговаривают с запинкой:

– Па…

– Па…

Будто дополняют друг друга…

А я на Нину смотрю, которая идет ко мне, на животик ее уже округлившийся…

Она улыбается, а в глазах слезы, потому что сегодня впервые наши малыши назвали меня так. До этого только и “мамкали”, а сегодня второе слово…

– Привет, родная, – выдыхаю, наклоняясь и целуя свою жену в губы.

– Они признали тебя, – обнимает нас, и я киваю.

Слов нет, чтобы выразить все то, что испытываю. Поэтому я лишь улыбаюсь, в глаза своей жены смотрю и тону в этой бесконечности, потому что Нина мне счастье подарила, принесла уют и тепло в мой дом.

– Я приготовила на ужин жаркое.

Нина корректно игнорирует мое смятение. Тонкая, воспитанная, она чувствует меня, как никто другой.

– Я голоден, – говорю и чувствую, как к ней тянет.

Я сейчас про другой голод. Хочу ее. Каждую секунду. Каждое мгновение, что рядом…

Щеки ее алеют, в глазах появляется поволока, и моя жена улыбается.

Пояснять, насколько сильно я ее желаю, не нужно.

– Пока могу предложить только жаркое…

Передаю малышей нашей няне и беру свою жену за руку, мы идем в дом, пока малышня занята, тяну Нину на себя, упирается ладошками мне в грудь и запрокидывает голову, а я смотрю в глаза любимой и говорю со всем жаром:

– Спасибо за все, Нина. За то, что семью мне подарила, за детей и любовь…

Эпилог

Нина

– Не было бы счастья, да несчастье помогло, Ниночка, правду говорят, – улыбается мама, пока мы с ней вместе делаем пирожки.

А я смотрю в окно на сестру, которая гоняет с племянниками и весело хохочет.

Запах сдобы уже витает в воздухе, а в печи доходит наша с мамой первая партия.

– Да, мам, ты права. Никогда не думала, что все так сложится… Что ненависть принесет любовь…

Вадим у меня сложный. Он путь прошел тяжелый. Бизнес построил. Бескомпромиссный и жесткий, где-то жестокий мужчина…

Но. Дома. Со мной и детьми. С моей семьей он совершенно другой.

Будто оттаивает он с нами, а я наблюдаю, как мои шалопаи из него веревки вьют…

Улыбаюсь этим мыслям. Суровые мужчины иногда дома самые покладистые. Отчего-то вспоминаю наши последние посиделки, когда к нам пришел ближайший друг Вадима и по совместительству акула юриспруденции…

Судя по тому, как Кристовского взбесила одна премилая особа… Там все неоднозначно…

Помню, как посмотрела на Вадима и поймала его игривый взгляд.

Кажется, у господина Кристовского намечается служебный роман… Но это уже совсем другая история…

Мама улыбается, а я чувствую, как малышка моя ударяет маму. Охаю и присаживаюсь на стул.

– Ты поберегла бы себя, – качает головой мама, а я вымученно улыбаюсь.

– Нет, как раз врач сказал, что моя лентяйка запаздывает, маму мучает, и мне неплохо бы подвигаться, может, малышка захочет все же выбраться из своего теплого места…

Мама достает ароматную сдобу и кладет на столешницу, а я кричу в распахнутое окно:

– Крис, тащи мальчишек, будем пить чай с бабушкиными пирожками.

Крики радости мне идут ответом, и я чувствую себя по-настоящему счастливой. Ведь счастье – это семья, моя семья…

– Папке твоему надо позвонить, чтобы по дороге заехал в магазин, купил молока, я еще блинов напеку, – говорит мама, и я замечаю ее телефон сбоку от меня, тянусь, чтобы передать, и вдруг охаю.

Тело простреливает, а по ногам начинает течь, становится мокро.

Хватаюсь за живот и смотрю на маму.

– Пора? – спрашивает, подбегая ко мне, и начинает звонить в скорую, а я… мне неожиданно так больно становится, что все тело скручивает, и перед глазами темнеет.

Рядом голоса, крики, звонки…

Все как в тумане, и неожиданно сильные руки, которые обнимают меня, подхватывают.

– Родная моя…

Его голос… Голос Вадима, наполненный тревогой, а я за него цепляюсь, за его рубашку, ощущаю его запах… Горькая полынь и ветивер… Мой мужчина… Мой муж…

Коридор… Больница… Меня увозят люди в халатах, а я до последнего пальцы Вадима держу…

– Все будет хорошо, не волнуйтесь…

Лицо врача перед моими глазами, и я киваю, сил на ответ нет… Боль испытываю страшную и непереносимую…

Нескончаемую, кажется…

И все в один момент прекращается, когда крик слышу, и передо мной появляется личико моей дочки. Мне ее на грудь кладут, а я… я себя самой счастливой чувствую, ловлю тонкие пальчики и произношу едва слышно:

– Ну, здравствуй, моя лентяйка…

– Поздравляю! Девочка здоровенькая! – на фоне голос врача, а я только на малышку свою смотрю, и сердце в груди бьется счастливо…

Не замечаю, как скатываюсь в сон, а просыпаюсь от того, что кто-то нежно-нежно по лицу моему водит пальцами…

Распахиваю глаза и Вадима вижу. Он на меня так смотрит…

Хочу, чтобы этот миг навсегда в памяти моей остался, хочу запечатлеть эту секунду в вечности…

– Родная моя…

Выдыхает и улыбается, а в его желтоватых глазах такая палитра чувств рождается, что у меня сердце щемит, ощущение счастья затапливает, когда Вадим наклоняется и целует меня в губы.

– Спасибо тебе, любимая… За сыновей и за дочь… За счастье и за жизнь… которую вернула мне…за семью, которую подарила… Ты – мое все… Моя Нина…

Конец

!

Оглавление

Лжец. Мы больше не твои Анна Гур