Я живу в октябре (СИ) [Максим Лыков] (fb2) читать онлайн

В друзья к «сурку Кабула» постучались сурки по всему земному шару – все, как один, застрявшие в том же месяце, что и Валера. Его положению одновременно ужасались и восхищались. «Постоянная опасность, это хорошо, – замечал отставной полицейский полковник из Сургута. – Не скучно, понимаешь. Ты же, Валера, со словом дружишь. Ты пиши. Мы тебя читать будем». «Нашёл кого слушать, – делала большие глаза рыженькая Олеська из Минска. Она предпочитала разговоры по видеосвязи. – Скучно ему в Сургуте. Сам-то небось летает куда захочет, а ты, бедненький, торчишь в средневековье». «В первую очередь, ты – хомо хронус, – замечал хладнокровный Микки из Сиэтла. – Новый виток эволюции. Пользуйся новыми возможностями, ты же знаешь ходы наперёд. Вылететь хочешь? Я могу устроить тебе легенду, что ты сотрудничал с нашей военной разведкой»

Микки был славный парень, хоть и чрезмерно замороженный, маловыразительный какой-то. Программист, что с него возьмёшь. Соваться в аэропорт Кабула Валера не рискнул бы даже с легендой – там было сплошное столпотворение с давкой и стрельбой. Спасибо, нет. Хомо хронус хомо хронусом, а умереть можно вполне обыденно. В этой части «сурок Кабула», увы, принципиально отличался от героя Билла Мюррея.

Даже если Микки был прав со своей идеей про хомо хронуса, но это мало что меняло. Люди всегда остаются людьми. В любой мало-мальски большой группе есть секреты, властители дум и завистники, параноики, террористы, святоши. Валера с удивлением открывал для себя целый мир сурков – группы по интересам, объединения путешественников, охотников, рыболовов. Забавно выглядели группы свиданий – найти себе парочку с совпадающем месяцем та ещё задача. Но больше всего его заинтересовала Паутина.

– Древние сумасшедшие, – коротко охарактеризовал их Микки. – Но иногда удобны как почта, у них сеть лучше, чем у постманов.

– Но почему «Паутина»?

– Сам спроси, я толком не понял, – пожал плечами Микки. – И да, с вероятностью девяносто девять процентов тебе предложат стать агентом. В Афганистане сложно найти помощников.

– А что делает агент?

– Сообщает всё, что видит, – усмехнулся Микки. – Насколько я знаю, ничего обременительного, иногда задают вопросы из серии: «Что сегодня высказал мэр на встрече с журналистами?» Это нужно для пополнения знаний о событиях обычного времени. Зато паутинщики дают доступ к своим гонцам. Получить посылку из другого года в наших условиях бывает очень полезно.

Заинтригованный Валера продолжал расспрашивать знакомых со всех концов мира. К Паутине относились без особого интереса, но, что характерно, знали о них практически все. Как понял Валера, эта организация забрасывала сеть своих агентов на всё пространство человеческой истории. Во всех регионах в каждом месяце каждого года сидел свой агент. Связать воедино человеческую историю, видеть разом все возможные ходы – Валера невольно восхищался масштабностью затеи. А ведь действительно – учитывая количество сурков, окопавшихся по месяцам и континентам, цель кажется достижимой. Ему виделась грандиозная машина из людей-шестерёнок, которые зубцами – начальными и конечными днями своего месяца – стыковались друг с другом и крутили часы истории. В конце концов, передать сообщение из Нью-Йорка двадцать второго века в древнеримские Помпеи, это же прекрасно.

В итоге, в очередное 25 июля раздался стук в дверь. Солнце уже клонилось к закату, Валера успел оклематься после привычной порции мучений и привести себя в порядок. Он волновался. Как оказалось – зря.

Может быть руководители Паутины и были посвящены в великие тайны существования хомо хронусов, но их гонец был само разочарование. Худой, мосластый, аскетичный, как средневековый суфий, он напоминал автомат. Пакистанский робот. Как он умудрялся добираться до Кабула, Валера так и не узнал. Гонец редко говорил о постороннем. Только сообщения от Паутины и изредка туманные высказывания на общие темы. Даже имени добиться было невозможно.

– Имя не имеет значения, зови меня просто Гонец, – терпеливо отвечал новоявленный суфий. – Готов слушать сообщение?

– Да.

– Валера, ты готов стать одним из нас? – так начал первую речь гонец на чистейшем русском языке. Валера аж вздрогнул. Впрочем, паузы для ответа гонец не предоставил. Валера догадался, что посланец ни черта не понимает из произнесённого, а просто воспроизводит услышанное со всеми нюансами.

– А что будет, когда Паутина достигнет цели? – спросил Валера, выслушав длинную справку о целях организации и задачах агентов.

– История закончится, – спокойно ответил гонец. – Начнётся вечность.

– И всё?

Собеседник не ответил, машинально прихлёбывая приготовленный Валерой зелёный чай. Гонец Паутины плохо вписывался в крохотную кухню. Суфиям не место в душных квадратных метрах.

– Передай, что я согласен стать агентом.

Вот ещё одна черта – все важные сообщения только лично, через гонцов, никаких социальных сетей или почты. Интересно почему? Секретность? Или основатели из столь дремучих веков, что компьютера и представить не могут. Интересно, среди птиц есть сурки? А то можно было бы голубиную почту организовать. Валера нервно хихикнул.

– У тебя есть вопросы? – поинтересовался Гонец, переходя на пушту.

– Пожалуй.

– Сформулируй их кратко и чётко. Я передам руководству. На что допустимо, ты получишь ответ.

– А ты сам не можешь меня просветить?

Гонец пожал плечами. Валера вдруг ощутил неловкость, перемешанную с раздражением. Вид у Гонца при всей невозмутимости излучал недовольное презрение.

– Окей, Гонец. Вот тебе задачка – можно ли вернуться обратно в нормального человека из хомо хронуса?

– Я отвечу сам – нет.

Гонец отставил чашку.

– И вообще, если тебе что-то понадобится, напиши мне сообщение. Номер я продиктую. Если вопрос будет серьёзный, я приду лично.

Когда дверь за Гонцом закрылась, Валера скорчил рожу.

– Серьёзные вопросы… – передразнил он. – Умники.

У него вдруг отпало всякое желание приглашать ещё раз этого типа домой. Прав был Микки – уроды те ещё.

***

Валера чувствовал себя обиженным судьбой. Другие сурки могли встречаться друг с другом, путешествовать. Даже пересекаться с живущими в соседних месяцах в дни новолуния. Но в афганском хаосе никаких возможностей не было. Ближайший хомо хронус обитал в Кандагаре в октябре. А уж июльско-августовских не было в окрестностях на добрые тысячу километров вокруг. Немного нас таких, уродов темпоральных.

Но не успел он как следует приуныть, как радостная Олеська в первый день цикла прислала видеопривет.

– Я нашла тебе парочку! – ликующе кричала она. – В Кабуле теперь два сурка! Лови ссылку!

Редайгули. Так они и познакомились. Наверное, радость Валеры была сродни торжеству Робинзона, приручившего Пятницу. К тому же языковой барьер между ними отсутствовал. Валера весьма сносно трепался на пушту. Впрочем, для двоих, единственно похожих посреди коловорота безнадёжно чужих людей, сближение было неизбежным. Да и какая разница, с чего начинается любовь?

Кабул из чужого испуганного города, задыхающегося от жары, неожиданно превратился в место, где за каждым поворотом ждала новая история, новое слово, новая ласка, особенно трепетная из-за опасности. Месяцы пролетали один за другим.

Благодаря Редайгули Валера обрёл надёжное убежище – полузабытый склад боеприпасов. Здесь было оборудовано несколько комнаток со всем необходимым: кровати, мебель, кухня. А уж ванная была отделана европейскими материалами с восточной роскошью – разве что джакузи не поставили. Наверное, прежние хозяева рассчитывали пережидать здесь с комфортом бомбёжки или уличные бои. Но армейцы успели дать дёру, а талибы то ли не знали о складе, то ли банально не успевали послать сюда людей. В конце концов столь стремительный успех в войне подействовал на них ошеломляюще. Да и переждать-то нужно было всего неделю – до двадцать второго августа. Неделя с Редайгули. Неделя блаженства. Рай после хаоса. Оттуда они прыгали обратно, в свои персональные 24 июля.

Валера был счастлив. Пожалуй, впервые в жизни, он мечтал о том, чтобы время остановилось, приклеилось к этим жарким домам и никуда, никуда не спешило. Но, как говаривала бабушка: «Пирожки и то быстро остывают, а уж любовь…»

Ашраф. Младше Валеры и Редайгули, но наглости хватит с запасом. Так и зыркает масляно-чёрными глазищами. Почему именно в этом месяце? Почему в Кабуле? Афганистана мало, что ли? Райский бункер на троих? Где уж тут рай? У Адама с Евой квартирантов не наблюдалось. Не прошло и двух циклов, как Валеру ошарашили.

– Прости, дорогой. Но тебе нужно найти другое убежище.

Он смотрел на образовавшуюся парочку и не мог найти слов. Да, конечно, одна национальность, культурный код и всё такое, но причём тут отношения? Какого лешего? Чем он хуже? Ведь они с Редайгули определённо были влюблены?

Разъярившись, он послал сообщение Гонцу: «Можно ли предотвратить превращение в хомо хронуса? Не меня, другого человека?» Если уж нельзя самому выйти из игры, то, может, вывести из игры Ашраф? Но унылый Гонец, приковыляв в начале цикла, ожидаемо обломал его «чревато гибелью Вселенной».

Сурок Кабула (II)

Рай вновь обернулся адом. Талибы уже не так страшили Валеру. Он успел адаптироваться и последнюю неделю месяца проводил в новом убежище – закуток в лабиринте улочек вблизи Чар-чата. Для любого восточного города базар – это его сердце. Но при перевороте сердце работало с перебоями – часть торговцев Чар-чата не спешила выставлять товары, а наиболее богатые подались в эмиграцию. Пустующую комнату со следами поспешного бегства и заприметил Валера. В новом бункере было тесно, мебель переломана, даже канализации не было, это вам не кварталы советской постройки. Зато сюда никто не совал любопытного носа.

Здесь, лёжа на сложенных горкой коврах, Валера вынашивал план мести. На улице шумел народ, изредка постреливали, да регулярно тосковали муэдзины. Доступа к интернету у него не было. Запертый в четырёх стенах, лишённый общения, он мучительно гнал от себя видения любовников. «Ревность горше редьки», – вспоминал Валера слова бабушки. Редька-то задом выходит, а вот ревность лезет в голову. «И ведь так будет вечно, – вдруг осознал он. – Месяц за месяцем сладкая парочка будет любиться, а он понуро шляться по пыльным улицам или, как сейчас, бессильно валяться на коврах. Но как изменить вечность? На это не ответили бы ни Олеська, ни сургутский полковник, ни даже Микки».

***

В очередное 25 июля он решил никуда не ходить. Город ему осточертел. Занавесив все окна, заперев двери и включив на полную мощь кондиционер, Валера мог представлять, что его хрущёвка на деле стоит в Киеве.

Дорвавшись после Чар-чата до интернета, он перебирал контакты. Сургутский полковник с раннего утра слал лично сочинённые армейские анекдоты тридцатилетней давности «на почитать». При этом отставник писал столь протокольным языком, что челюсть сводило оскоминой на третьем предложении. Но надо всё-таки ответить человеку, старается же. То же вот, убивает вечность. Олеська в прошлом цикле вышла замуж за июльского сурка из Витебска и теперь каждое утро выкладывала жизнерадостные фотки. Валера искренне за неё радовался и не преминул написать длинное сообщение с пожеланиями, восхищениями и прочей милой чепухой. Вообще, медовый месяц в их ситуации приобретал какое-то новое звучание. Валера, развеселившись было, вдруг вспомнил ещё одну сладкую парочку, и вся радость накрылась медным ржавым тазом.

«Это как больной зуб, – с тоской подумал он. – Думаешь он притих, забываешься, а потом хлопнешь чашку горячего и всё заново».

Он в раздражении отодвинул ноутбук. Надоело. Податься что ли куда-нибудь? Он представил, как выходит во двор, ловит на себе презрительные взгляды местных, и скорей-скорей несётся куда-нибудь в более оживлённое место. Куда? Многомиллионный город, населённый болванчиками, которым раз в месяц неведомое нечто методично стирает память. А те двое, которые тебя не забудут, не пустят на порог.

Валера стиснул зубы, сдерживая стон. И вдруг, пролетев немыслимой траекторией по нейронам, его настигла мысль, что в свой аккаунт он вошёл по обычному паролю. Однако интернет не мог помнить «Сурка Кабула». Интернету также отшибало память в момент запуска нового сурочьего цикла. Аккаунт в соцсетях требовалось воссоздавать каждый месяц. Это действо становилось практически ритуальным и потому бездумным – добрался до сети, создай знакомый всем суркам аккаунт и подружись заново с товарищами. Но не сегодня. Или бездумность действий дошла до того, что и в память не соизволила записаться?

Он вновь подскочил к ноутбуку. 23.52 вчерашнего дня – время создания аккаунта.

– Так не бывает, – с восхищением сказал Валера экрану. – Взломали?

«Хотя как можно взломать то, чего ещё нет? – тут же подумал он. – Микки балуется? Сам сделал, сам взломал…»

– Ах ты, сукин сын! Сукин ты американский сын! – с облегчением выругался Валера. – Н-но…

Что-то не вяжется. Когда Микки мог успеть? Он живёт в один месяц с Валерой. Или нашёл кого-то раннего? Валера представил, как некий шутник, подговорённый Микки, в последние минуты своего месяца, сопротивляясь обратному прыжку, монстрячит аккаунт. Сложно. И где гарантия, что цикл не сотрёт все последствия?

– Оп-па! Ты мне написал!

В переписке с самим собой вместо девственно белого полотна маячил рваный текст, перемежаемый подчёркиваниями, звёздочками, прочими неуместными знаками.

«ВалеРа.!23ты умираешьо4! ВстреТимсяб5Надо.Знаю всё. Ашраф сука. Но врсё плохо. Ты ум6о57л8ираешь.Надо встретиться. Я обо всём знаю».

– Что за бред? – воскликнул Валера.

Он лихорадочно прокрутил строчки, спотыкаясь о корявости. Неведомый хакер на все лады повторял большой опасности, словно боялся, что каждое сообщение станет последним. И, что самое поганое, посреди потока слов ввернул таких пару фраз про Редайгули, от которых Валера мучительно покраснел. Микки знать этого не мог ни при какой погоде. Разве что от Редайгули след идёт. Но нет. Этого представить даже нельзя. Тогда что это?

Валера забегал по маленькой комнатке, натыкаясь на углы. Должно же быть какое-то рациональное объяснение!

Наконец, он устал метаться и смиренно присел за монитор, будто уже приняв решение. Посреди словесно-буквенного извержения хакер прикрепил время и координаты места встречи. Последнее сообщение пришло в 0.12 и заключалось в оборванном слове – «увиде…»

– Приде и увиде, – пробормотал Валера. – Куда ты меня зовёшь, а?

Координаты утыкались в точку на окраине Кабула.

– Таджикистанское шоссе… Да ты обалдел!

Автор послания звал его посетить самую границу города в последний день лунного месяца. Ближе к полуночи. 23.52.

«Опять, – подумал Валера. – Шутник всё-таки. 23.52»

– Таджикистанское шоссе! – крикнул он. – Ночью? С талибами в обнимку! Дурацкие шутки! Опасные шутки! Точно, Микки! Микки!

Валера с гнусной ухмылкой немедленно позвонил американцу. Тот долго не отвечал. «У него же ночь», – с запоздалым раскаянием вспомнил Валера. Наконец в микрофоне раздалось сонное «халло».

– Ю а факинг пранкер! – рявкнул Валера.

Добрые три минуты он материл ошалевшего Микки, пока наконец не остыл настолько, чтобы выслушать ответ. Объяснениям программиста, что он тут не при делах, Валера не поверил. Да и не хотел верить. Ему захотелось выпустить пар, а флегматичный Микки переживёт.

– Надеюсь, ты не собираешься туда идти, – осторожно поинтересовался американский сурок, вникнув в историю.

– Я что, идиот? – огрызнулся Валера. – Спокойных снов, пранкер.

– Я не…

Но телефон уже летел в дальний угол. «Оружие надо достать», – сама собой родилась шальная мысль. Валера с любопытством наблюдал, как мозг придумывает план добычи ствола в том самом бункере, что они делили с Редайгули. Надо прийти на день раньше обычного, тогда он не напорется ни на сладкую парочку, ни на сдристнувших военных. А схоронится как обычно, в Чар-чате. Оттуда под покровом ночи пешком доберётся до окраин. Валера слушал себя и чувствовал, как холодеет что-то внутри живота. Но можно же и отказаться. Можно. Но этот говнюк знает о Редайгули.

***

Оделся Валера слишком легко. Даром, что днём жара, но стоит солнцу скрыться, и с гор тянет, как из морозилки. Руки дрожали. Или это от нервов?

Шоссе он перешёл без проблем. Город остался за спиной – ближайший район как назло (или на удачу, тут уж как посмотреть) обесточили, виднелись лишь редкие огоньки. Где-то вдали дежурно брехали собаки. Связь сбоила, и Валера не был уверен, что точно выходит на указанную точку.

В темноте, рассеиваемой лишь луной, всё казалось непонятным и нереальным. Зачем он притащился сюда? Времени до обратного прыжка оставалось совсем немного. Если он ошибся в месте, значит всё. Встречи в этом цикле не будет.

– Ты здесь? – тихо спросил Валера.

Звук утонул в темноте, словно в вате. Ну не кричать же. «А вдруг его хотят убить? – неприятно засосало под ложечкой. – Кто-то кашлянул, что ли? Нет, это шумят заросли саксаула. Хотя точно кашель».

– Ты кто? Эй!

Тишина. Валера судорожно сглотнул. В горле оказывается пересохло. А вдруг это зверь?

– Ты кто?

Или патруль? Смотрит на него и понять не может, что за неверный тут нарисовался.

– Да кто ты такой, чёрт возьми?

Валеру охватило бешенство. Он вытащил из заднего кармана пистолет.

– Где ты? Выходи, сволочь!

Шорохи. Неопределённые бесконечные шорохи. Тьма жила тайной ночной жизнью. «Человек здесь лишний, – вдруг горячечно подумал Валера, – мы тут лишние. Только камень, прячущаяся в небе луна да цепляющиеся в худосочную землю корни чахлых деревьев. Смеется кто-то?»

Валера закусил губу: «Ах, вы, суки».

– Суки!

Машинка в руке громыхнула.

– Получили? – заорал Валера, перекрикивая звон в ушах. – Ещё хотите?

Он выстрелил снова. А потом ещё раз. Наверняка его слышало пол- округи. Наверняка сюда уже мчаться патрульные бородачи в халатах с автоматами. Впрочем, ему то что? Ещё несколько минут, и цикл закончится. Валера предчувствовал этот момент и ждал его.

– Не стреляй, дурак, – сказали ему из темноты.

– А я и есть дурак!

– Вот и не стреляй!

Валера фыркнул. Выплывшая из-за тучи луна посеребрила песок, превращая пейзаж в инопланетную картинку.

Поток внутри него проснулся, медленно, но неумолимо разворачивая Валеру назад, к ночи 24 июля. «Опять, блевать», – скучно подумалось ему.

– Эх! – крикнул он невидимке. – Блевать так блевать! Стрелять так стрелять!

Валера выпустил ещё две пули наугад. Патронов можно не жалеть, в июле они не понадобятся.

– Выходи, – весело воскликнул он.

– У тебя ещё три патрона, – сварливо ответил собеседник. – Не дури, Валера. Луна высоко, у нас мало времени.

– Кто ты такой?

– Тебя хотят убить.

Валера облизнул сухие губы.

– Почему убить?

– Положи ствол, поговорим.

– Вот ещё!

– Как хочешь. Но второй встречи может и не быть. Каждый твой цикл может стать последним.

Валера закусил губу. Поток тянул обратно. Он знал свой максимум – одиннадцать-двенадцать минут после полуночи, и никакая сила воли не поможет.

– Хрен с тобой, – прошептал он, осторожно кладя пистолет на землю.

– Всё! – крикнул он. – Покажи личико, Гюльчатай.

– Тебе понравится, – неприятно фыркнули в ответ.

Красивое лицо. Холёное. И одежда под стать – шёлковая рубашка с шейным платком, обтягивающие джинсы. В таких только и шляться по Афганистану. Уж, кому как ни Валере знать об этом. Да, Валера? Его двойник довольно улыбался.

– Ты не удивлён, – заметил пришелец.

– Ожидаемо, – хрипло сказал Валера. – С петлями времени только так и бывает.

– Согласен.

Валера-два задрал нос. «Неужели я тоже так выгляжу? – подумал Валера. – Глупо же.»

– Почему ты решил, что меня хотят убить?

– Почему хотят? Уже убивают, Валера.

– Как?

– Это напоминает аборт, – сказал двойник.

– Чего-чего?

– Должен родиться хомо хронус, а тебя так чик-чик. И нету хомо хронуса, остался в линейном времени.

– Яснее!

– Ты почему-то возвращается в момент отравления, Валерчик. Это очень странно. Ни за кем из сурков такого не наблюдалось. Тебя напоили ядом, Валера, понимаешь? И если бы не горилка, ты бы помер до превращения в сурка, как ты называешь. А так – частью яд остался в прошлой жизни, а частью травит тебя в момент возвращения. Каждый цикл тебе всё труднее приходить в себя. Яд копится, Валера. И день, когда организм не справится, всё ближе. Понимаешь? А самое интересное, что твою смерть хотели подгадать под трансформацию. Народився, а тут же и убився. Афоризм, достойный нашей бабушки.

– Оп-па-па… Опа-опаньки…

Мысль у Валеры лихорадочно работала. Кто же так удружил-то? Солдатня? Или?

– Яд – это по-восточному, – сказал он.

– Да. Имя тебе назвать или сам догадаешься?

– Ашраф? – поразился Валера. – Н-но… зачем? И как?

– Я не знаю. Но это единственный человек на весь Кабул, что может тебя бояться. Вдруг проснётся старая любовь и всё такое...

Поток внутри становился всё сильнее. Пора. Пора обратно травиться ядом. Вот ведь незадача.

– Сука!

– Именно!

– Что делать?

– Переиграть.

– Ты знаешь как?

– Есть идея.

– И?

– Блевать! – ухмыльнулся двойник. – Я не шучу. Блюй прицельно, в целлофановый пакетик. У тебя есть несколько штук в нижнем ящике комода. Как прыгнешь – тут же ползи к комоду.

– Анализы? – догадался Валера.

– Конечно. Подключи Микки. У него вроде есть знакомые в военной лаборатории. Должны помочь. Через месяц приходи сюда – посмотрим, что делать дальше.

– Почему сюда? Мне переться через весь Кабул!

– Не догадался ещё?

Валера покачал головой.

— Значит потом… – собеседник вскинул руку к лицу, ловя лунный свет. – Ноль-двенадцать… Удачи, сурок Кабула!

Поток захватил Валеру с головой.

***

– Ты идиот, – сообщил Микки. – Тебя могли убить.

– Я знаю, – блаженно улыбался Валера.

– И умер бы. Без всяких финтов.

– Знаю.

– Ты не Билл Мюррей. И это не чёртов день сурка. Не кино, Валера!

– Зна-а-а-ю, – пропел Валера. – Не мельтеши, Микки. Ты поможешь?

– Да, – хмуро ответил тот. – Через пять дней явишься в Кэмп Саутер. На КПП тебя встретит Солитер, то есть капитан Салливан. Солитёр это ник в сети, а так он… Неважно, разберётесь. Он из обычных, но я с ним знаком ещё до всего этого… И да, осторожней там. Они все нервные…

***

Всё оказалось проще, чем он думал. Капитан Салливан, он же Солитёр, встретил его у КПП. Приятель Микки оказался задёрганным невысоким мальчишкой, при общении беспорядочно размахивающим руками. Разговаривали они на смеси английского и пушту.

– Драпаем, – хмуро сообщил Солитёр. – В этом бардаке только и жди смертника на ржавой калоше.

Он проводил подозрительным взглядом подъезжающие военные грузовики.

– Всё будет хорошо, – сказал Валера, сделав успокоительный жест рукой. – Уверен, ты вернёшься домой.

– Ты говоришь, как Микки, – хмыкнул Солитёр. – Даже рукой машешь также, будто сговорились. Давай, что там у тебя. Микки что-то про яд плёл.

Валера кивнул и выудил из внутреннего кармана комок целлофана.

– Рвота, – сообщил он несколько виновато.

– Годится, – деловито ответил Солитёр. – Свежая?

– Пять дней в морозилке. Но это сразу после отравления.

– Ладно.

– Там лучше разрезать, наверное. Я замотал в пакетов десять, не меньше.

Солитёр нетерпеливо махнул рукой.

– Это моя забота. Электронную почту оставь, я напишу.

На всё про всё у капитана Салливана ушло полтора дня. Отчёт, спасибо Солитёру, кроме формул, был составлен и на нормальном человеческом языке. Яд на базе опиатов с многочисленными добавками. Легко проникает через гематоэнцефалитический барьер. Солитёр предполагал, что цель препарата в специфическом воздействии на мозг. Причём, при низкой концентрации состав вполне безобиден. И, может быть, даже полезен. Но за подробностями это уже к нейрофизиологам.

– Всё страньше и страньше, – пробормотал Валера. – Ашраф, ты сука, это бесспорно. Но к чему такие сложности? Почему не банальный мышьяк или цианид? Или чем там ещё травят соперников из ревности?

Противоядие любезный Солитёр тоже расписал. Хотя точное назначение яда неизвестно, но его действие можно развернуть вспять. Только принимать антидот нужно чем скорее, тем лучше. Солитёр выражал опасение, что может быть уже поздно, но на всякий случай приводил полную формулу. Увы, лабораторное оборудование, необходимое для изготовления, увезено с базы ещё полмесяца назад. Он всячески советовал обратиться в Кабульский университет или, на худой конец, в министерство здравоохранения. Состав антидота весьма специфичный, малейшая неточность, и он превратится в яд.

– Ты думаешь, в Кабуле легко сейчас найти действующую лабораторию? – восхитился Валера. – Наивен ты, бледнолицый.

Валера представил, как его двойник тоскует у Таджикистанского шоссе. Кстати, почему всё-таки там? Интриган чёртов, мог бы и сказать. Но, как минимум, один пункт из сказанного Валерой-два подтвердился. Его действительно пытались отравить. А если верно, что он травится вновь каждый цикл, то жизнь может закончиться внезапно. В этот раз его и вправду выворачивало особенно жестоко. Или это чудится?

Он выругался. Потом выдал порцию более изощрённых ругательств, прислушиваясь к тому, как матюки гаснут в тесноте комнаты.

– Афганиста-а-а-ан! Душа мо-я-я-я! – пропел он громко. – Медиков не найдёшь тут ни хрен-а-а-а!

Конечно, можно оббежать все адреса, которыми снабдил добрый капитан Салливан. Но шансов на успех… А если он не уложится в один цикл? В два? Но он во временной петле, время есть. Если только яд не добьёт его раньше.

Сурок Кабула (III)

Идя на очередную встречу с двойником, Валера уже не колебался. И с пистолетом в этот раз возиться не стал.

– Антидот есть, – сказал он появившемуся из тьмы Валере-два. – Приятель Микки мне всё расписал.

– Это отличные новости, – просиял двойник.

– Но сделать сложно. Солитёр не успевает, а бегать по Кабулу…

– Это технические сложности.

– Погоди. Есть ещё кое-что. Антидот едва ли не опаснее яда. Если не угадать с дозой, то я рискую умереть.

– Едва ли это хуже, чем ждать смерти. Спеши, Валера!

– Мне нужно подумать, приятель.

– Нет времени.

– Иди ты! Я во временной петле.

Двойник поперхнулся, не найдя, что ответить.

– Нужно подробнее исследовать состав. Высчитать дозу. Тогда можно будет предпринять…

– Дурак! – раздался яростный вопль из темноты.

А вот этого Валера не ожидал. Под лунный свет выступила ещё одна фигура. Силуэт, одежда, голос… да вашу ж мать!

– Мир может…

– Исчезнуть! – присоединился четвёртый голос.

– Мир!...

– Я…

– Мы….

– Выпадем…

– В…

– Безвременье.

– Ааа!

Валера схватился за голову. Со всех сторон на него наступали его копии, шесть, семь, десять, пятнадцать, он потерял счёт.

– Что происходит? – завопил он. – Что?

– Всякий раз, когда тебя отбрасывает назад и начинает действовать яд, – кажется это говорил пришедший в себя Валера-два, – появляется вилка – один ты остаёшься в петле, а второй пополняет наши ряды. Мы в безвременье, Валера. И могу тебе сказать, что здесь во сто крат хуже, чем твоя сурочья кабульская жизнь. Ты спрашивал, почему мы встречаемся в этих дебрях у Таджикистанского шоссе? Потому что здесь дорога из Баграма! Да-да! По которой ты ехал с базы домой. Нас делит надвое начавший действовать яд. Мы не можем отсюда уйти, Валера, мы привязаны к этой точке! Навсегда! И какие-то несчастные минуты мы можем общаться с тобой! Ты хочешь такой жизни, Валера? А если ты завтра отбросишь коньки, то шанса выбраться уже не будет! Синтезируй антидот и немедленно выпей!

– Но где я его добуду? – прохрипел струхнувший Валера. – Это же Кабул, а не Москва или хотя бы Киев.

– У тебя есть доступ к Паутине!

***

Эта ночь отличалась от прочих. Ослабевший от рвоты Валера лежал в кровати, завернувшись в одеяло. Очень хотелось пить. Но там, в коридорчике по дороге на кухню стыли лужицы блевотины. Валера терпел. Не хватало ещё хватануть вони и снова отправиться в очередную мучительную круговерть.

Его тревожил новый симптом – головокружение. Едва он менял положение головы, как мир начинал с бешеной скоростью вращаться и норовил сшибить, как муху, щелбаном. «Мне становится хуже, – подумал он отвлечённо. – Кто бы меня не траванул, может радоваться». Правы двойники, нельзя откладывать терапию. Но при любом исходе, Редайгули ему не видать. Эта мысль кружила голову не меньше яда. И посреди всего Валера услышал тихое скрежетание.

Он поначалу не поверил своим глазам. В комнату тихо вошёл человек.

– Ты?

– Я, – согласился Гонец. – Дрянной замок, Валера.

– Но как ты здесь? Или у меня галлюцинации?

Пакистанец покачал головой.

– Нет, не галлюцинации.

Он поставил поверх закрытого ноутбука бутылёк с тёмно-зелёной слабо фосфоресцирующей жидкостью.

– Ну и зачем тебе это понадобилось, Валера? – спросил Гонец.

– Это антидот? – хрипло спросил Валера.

– Возможно.

– Дай мне!

– Как ты догадался?

– Не дурак, – буркнул Валера.

– Но другие не догадались, а ты сумел.

– Какие ещё другие?

Гонец показал жёлтые зубы.

– Те, кто пил тот же состав.

То ли Валера ещё не очухался до конца, то ли всё происходящее не воспринималось мозгом всерьёз, но он рассуждал с отвлечённым спокойным интересом.

– То есть кто-то ещё отравился, как я?

В пустых глазах Гонца что-то мигнуло.

– Погоди-ка, – оживился Валера. – Ты ни черта не понял! Ты и не знал про отраву. Ты думал о чём-то другом!

Жёлтый оскал Гонца стал шире.

– Это не Ашраф. Это ты меня траванул! А Ашраф… и Редайгули… Они неспроста появились в этом же месяце, так?

Валера ровно сел на кровати. Физическое недомогание отступило. В голове, победно грохоча, складывались частицы мозаики.

– Чай! Зелёный чай! Так это ты подносил зелёный чай… когда я вышел из «Хамви»? Ты… Точно… Наполовину закутанный в эти ваши дурацкие платки. Так это ты меня отравил? Гонец?

– Дурак! – рявкнул Гонец. Лицо у него исказилось от ярости. – Не мог спокойно подохнуть? Я каждый месяц бываю на этой несчастной заставе, ты, сын шакала! Я каждый раз вижу твою пьяную харю, свиное отродье! Ты думаешь, тебе одному тошно жить, запертом в одном месяце? Я стал частью Паутины не для того, чтобы быть на побегушках у таких как ты! Да если бы не я…

Гонец осёкся.

– Ты меня отравил, – тихо сказал Валера. – Меня и ещё… Но зачем?

Пакистанец молчал, враждебно посматривая на Валеру.

– А превратился бы я в сурка без твоего чайка, а? – ухмыльнулся Валера. – Так этим занимается Паутина на самом деле?

– Паутина ведёт этот мир в будущее, – нараспев процитировал пакистанец. – Я действую по уставу моего Ордена.

– Что-то слишком много пафоса, – скривился Валера. – Не утруждайся, меня и так ещё тошнит. Объясни толком.

– Если мы найдём способ массово превращать людей в сурков, мир изменится. История обычных людей закончиться. Сурки станут новой нормой. Я! – Гонец азартно ударил себя в щуплую грудь. – Я нашёл средство как спровоцировать процесс. Здесь, в Афганистане, хаос, нет этого назойливого Дозора, и можно легко найти… ммм… контрольную группу. Из ста полуфабрикатов – три сурка – неплохой результат.

Гонец, увлёкшись, сыпал цифрами, а до Валеры вдруг дошла простая мысль, что на этой чёртовой заставе должны быть и Редайгули, и Ашраф. Надо было лучше узнать их прошлую жизнь, а не сцены ревности закатывать. Попили чаёк, называется. Как там бабушка говорила? Лучше горилка с перцем, чем чай с лишайником.

– Стоп! Но остальные же не блюют по утрам, – оборвал Валера Гонца на полуслове. – Почему со мной так?

– Водки нужно меньше жрать, – фыркнул Гонец. – Впрочем, это уже неважно.

– И что ты будешь делать?

Гонец вздохнул, вновь приобретая невозмутимый вид. В руках у него словно сам собой появился черный шнурок, извивавшийся между пальцев опасной змеёй.

Валера почувствовал, как внутренности обдало холодом. Смерть, что чёрной струйкой обовьёт шею, будет быстра, но отвратительна. Его так и найдут – в блевотине, да ещё и в собственных экскрементах. Он содрогнулся.

– Нет! Остановись! А других ты тоже задушишь?

– Они не задают глупых вопросов, – ледяным тоном ответил Гонец. – Постарайся не орать, так будет быстрее.

– Я говорю про других Валер!

– Что?

– Про своих двойников, которых набралось не меньше взвода. Что, экспериментатор? Не знал, что Вселенную можно погубить?

Рожу пакистанца так перекосило, что Валера не удержался от кашляющего смеха.

***

Жизнь циклична, как бы иронично это не звучало в его нынешних обстоятельствах. За неудачей обязательно следует успех. А за буряком капуста, как говаривала бабушка, хоть эта поговорка и не очень к месту. Впрочем, ни успеха, ни капусты на горизонте не наблюдалось.

Гонец весь месяц продержал его каком-то подвале на окраине Кабула. А теперь они мчались к заветной точке Таджикистанского шоссе. И самое поганое заключалось в том, что у Валеры не было никакого представления о том, что делать.

Пикап, резко свернув на обочину, остановился. Валеру перевернуло и больно ударило о борт. Он невольно застонал. После грохота и свиста дороги стон показался неестественно громким. Дверь пикапа открылась. Гонец долго с чем-то возился, лязгая металлом. И ведь ни на помощь позвать, ни предупредить.

Пакистанец закончил таинственные приготовления и открыл задний борт. Не церемонясь, он схватил Валеру за ноги и сволок на землю.

– Скотина! – бессильно выругался Валера, когда Гонец вытащил кляп.

Его мучитель был в полной экипировке – в шароварах-партугах, длинной камизе и шапке-душманке, Валера не помнил, как она называлась. На плече висел «калашников». В лунной ночи Гонец ничем не отличался от бравого талиба.

– Если ты мне солгал, – предупредил Гонец, – то умирать будешь долго.

– Что ты собираешься делать?

Гонец молча вытащил блеснувший сталью кривой нож и разрезал верёвки. Валера, кряхтя, стал разминать затёкшие конечности.

– Ты отведёшь меня к ним.

– Ты хочешь их убить?

Гонец промолчал, не желая отвечать на глупые вопросы.

– Я могу отказаться.

– Этот нож может сделать много чего интересного, – холодно заметил Гонец.

– Ты не сможешь убить их всех разом. Они же не идиоты, чтобы выходить к тебе. Сколько ты будешь бегать за ними по кустам и камням? А окно короткое, помнишь, экспериментатор?

Гонец не отвечал.

– Ты можешь прийти снова, но они будут готовы. Десятки Валер с булыжниками на один автомат. Нет, не так. Десятки Валер, которым уже всё пофигу. Смерть от пули – самое простое и понятное, что с ними может случиться.

Пакистанец резким движением пнул Валеру по голени.

– Ссс-укаа, – выдохнул он, валясь на обочину.

Гонец опять лязгнул дверью и, когда Валера очухался от боли, поставил у него перед носом тёмно-зелёный бутылёк.

– Я готов поэкспериментировать, – заявил Гонец. – Когда закончим дело, выпьешь. Если подействует, живи.

– Обманешь.

– Я получу возможность порождать сурка и убивать, ты думаешь мне будет интересна обычная жизнь какого-то шакала? Вставай!

Пакистанец выразительно положил руку на автомат.

– Сколько сейчас времени? – спросил Валера.

– 23.40. Как раз, чтобы дойти.

– Всё просчитал, – проворчал Валера, поднимаясь. Ноги дрожали то ли от боли, то ли от слабости.

Луна вставала из-за гор, огромная и беспощадная.

***

– Все! – Валера распахнул руки – Все сюда!

Двойники выступали одни за другим с видом разозлённым и озадаченным одновременно. Валера дождался, пока его не окружили со всех сторон. «Вот каков я, – подумал Валера, – герой посреди амфитеатра»

– Вас что? Больше на одного? – едко рассмеялся Валера. – А ещё говорите, что в вечности нет изменений!

– Что ты несёшь? – хмуро спросил один из двойников.

– Издевается, – констатировал ещё один.

– Надавать бы тебе… по сусалам.

– Погодите. Задумал же чего-то человек.

Валера победно ухмыльнулся. А что? Не всё же одному ему ни черта не понимать в происходящем. Хотя в каком-то смысле они – это тоже он. Эх, чёрт ногу сломит! Валера вытащил под лунный свет бутылёк.

– Антидот, – веско сказал он.

– Пей! – ответ двойников был едва ли не мгновенным и определённо единодушным. Видимо, вечность для них оказалась действительно хуже горькой редьки.

– Нет! – обрезал воодушевление Валера.

– Что?

Окружавшая толпа замерла.

– Он не понимает, – досадливо пробормотал кто-то.

– Насколько…

— …это ужасно.

— Это ад…

– идиот!

– Хуже ада!

– Он хитрит. Этот поц что-то задумал.

Валера огляделся. Кажется, все здесь.

– Сначала я кое-что скажу, – громко сказал он. – Всё равно из нас останется только один. Вряд ли мы стройными рядами выйдем в Кабул.

Он нервно хихикнул, представив себе картинку.

– Ваше здоровье! – Валера сбил крышку с бутылька и единым махом опрокинул в себя содержимое.

Двойники следили за ним, словно зачарованные, ничего не замечая вокруг. Валера, сплюнув горчайший привкус, ничком повалился на землю, прикрывая руками голову. И начался ад.

Пакистанец бил короткими прицельными очередями. Ополоумевшая толпа заметалась. Валеры, не успевшие сообразить, что к чему, падали, разражаясь одинаковой бранью. Оставшиеся разбегались во все стороны. Об Валеру пару раз споткнулись, торопливо обматерив.

Он старался лежать неподвижно, но живот начало отчаянно крутить обжигающей болью. Дьявольское пойло добралось до пункта назначения и теперь располагалось по-хозяйски.

Валера застонал, скребя ногтями твёрдую, как камень, землю: «Зелье должно обратить действие яда вспять, но я, что будет со мной? Я запомню этот кошмар? Или память сотрётся? Если двойников не будет, то останусь ли я?» Его опять скрутило, он извивался как червяк на сковороде. Автоматные очереди прекратились. Пакистанец добивал оставшихся одиночными пистолетными выстрелами.

Адская боль достигла головы. Казалось, сосуды, жилы, сам мозг начинает гореть, словно его припекают горячими углями. Если бы Гонец прямо сейчас разнёс ему череп, то Валера бы отбросил концы с благодарностью.

Видимо, на короткое время он потерял сознание. Стоило вновь открыть глаза, как над ним уже возвышался Гонец. Челюсть у пакистанца была изрядно перекошена – видимо кто-то из двойников всё-таки смог дать сдачи.

– Я жив? – тихо спросил Валера.

Боль продолжала переливаться по телу, но уже не была такой острой. Пакистанец деловито перезаряжал чёрный пистолет.

– Мы договорились, – напомнил Валера через силу.

– Не будем рисковать, – возразил Гонец, с трудом выговаривая слова. – Вселенная у нас одна.

Он навёл ствол в лоб Валере. Валера успел заметить гнусную ухмылку, и ночь озарилась серебряной вспышкой. В воздухе отчётливо запахло порохом. Он зажмурил глаза, ожидая выстрела. Но вместо этого во тьме раздались сдавленные проклятия и звукиборьбы.

Валера снова открыл глаза – пакистанец боролся с незнакомцем, экипированным по-военному. Гонец пытался достать нож, а солдат прижимал его к земле. Наконец, солдат сообразил и врезал Гонцу по повреждённой челюсти. Тот взвыл и попытался на карачках добраться до лежащего на земле предмета.

– Пистолет! – предупредил Валера.

Солдат отпихнул пистолет ногой и продолжал бить пакистанца по голове, пока тот не прекратил сопротивление. Военный подобрал пистолет и подошёл к Валере.

– Что здесь произошло? – спросил он.

Валера представил себе, как он будет рассказывать о яде, раздвоении и прочей чертовщине.

– Меня пытались убить, – коротко ответил он.

– Понятно, – сказал незнакомец. – Этот?

Он мотнул головой на Гонца.

– Да.

– Паутина? – недоверчиво спросил военный.

– Да, – ответил Валера, чем изрядно удивил пришельца.

– Мне надо спешить.

– Да.

– Эта дыра может закрыться, если тут не будет ни единой живой души. Дай мне четверть часа, – непонятно попросил солдат.

- Конечно, - поддакнул Валера.

Солдат засунул пистолет в карманы хитрой униформы, бормоча что-то о трудностях перемещений и, покрывшись серебряной сеткой испарился, снова озарив окружающее пространство.

Валера, превозмогая боль, поднялся. Рядом лежал убитый двойник. Валера вытащил из мёртвых рук телефон – 00.12. «Не может быть, что прошло всего двадцать минут, поразился он».

Медленно, переволакивая ноги через трупы, он дошёл до Гонца. Рядом лежал нож, Валера немедленно вооружился им. Гонец лежал на спине, наклонив окровавленную голову, один глаз у него был совершенно заплывший. Пакистанец еле дышал, но был жив. «Давай, – подбодрил себя Валера. – Этот ублюдок убил тебя двадцать с лишним раз». Он представил вонзает нож в беззащитное горло, открывая путь фонтану чёрной крови и его чуть не стошнило.

«Что там говорил этот странный солдат? Нужна живая душа?»

Валера убрал нож. На телефонных часах застыло: 0.12.

– Что это значит? – пробормотал он. – Где я?

0.12. первого дня цикла, если верить календарю. Он что? Переместился? Но почему Валера не почувствовал? Подействовало лекарство? Тикать отсюда, быстро тикать!

Валера спешно зашагал в сторону шоссе.

Я живу в октябре (V)

Новый цикл я встретил с похмельем. «Пора завязывать», – мрачно подумал я. – «Ну сколько можно? Коршунову привычно, а я?» Кряхтя, как старый дед, я дополз до кухни, и налил воды из чайника.

– Ну выпил литр, ну два, но напиваться-то зачем, – хрипло выговорил я старую шутку.

Что-то мне вчера Коршунов про масонов опять задвигал. Или нет? Масоны запустят ракеты на Луну. Или правильно – по Луне? Или не масоны?

Я схватился за голову. Мир медленно приходил в норму. Читал я тут как-то у «баррибеара» байку про какого-то афганского новуса, который напился до чёртиков и стал нашим. Но теперь каждый раз в полнолуние перемещается прямиком в свой прошлый пьяный угар. Барри описал эту страшилку так складно, что даже вопросов задавать не хотелось. Хотя, какой у них там алкоголь? Сплошной шариат и террористы пополам с войной. Или он про американского солдата писал?

В висках ломило и понял, что в этот раз без цитрамона не обойтись. Коршунов как-то учил опохмеляться, но при мысли об алкоголе меня тут же затошнило. К тому же, водка с утра – верный показатель алкоголизма. Так что спасибо, нет.

Я выпил таблетку и плеснул в лицо холодной воды. Меня опять замутило, и пришлось немного постоять над раковиной, пережидая спазмы. Где-то звонил оставленный телефон. «Кому неймётся?» – вяло подумал я. – «Димка что ли. Или…»

– Ай!

Голова больно боднулась о смеситель.

– Где ты, где ты, – забормотал я, потирая ушибленное место.

Телефон звонил сверчком, не показываясь на глаза.

– Прячешься, зараза!

Я скинул с кухонного стола журнал, посмотрел под полотенцем, зачем-то заглянул под стол. Мобильник умолк и тут же зазвонил снова.

– Вот ты где.

Телефон мирно лежал у электрического чайника.

– Алло-алло!

– Привет, Алекс.

– О, Рита!

– Плохо тебя слышу.

– Я здесь-здесь. Как дела?

Меня опять накрыло, и я присел на табуретку.

– Я хочу с тобой увидеться.

Она была серьёзна до невозможности. Мы договорились встретиться в кафе напротив её дома. Место там было проходное и бестолковое – столиков много, официанты во время завтраков бегают, как очумелые. Не люблю я это место, и вместе с Риткой мы туда никогда не заходили. Но, видимо, единственный плюс заведения в виде расположения пересилил минусы.

Хотя я был согласен на всё. В похмельной голове стучала воробьиным клювом мысль – только бы не передумала, только бы не передумала.

Рита не передумала. Она сидела за угловым неудобным столиком, крутя в руках чашку. Завидев меня, она помахала и даже улыбнулась, но улыбка получилась какой-то вымученной. У неё был вид, словно она решилась наконец что-то сообщить, но потратила почти все силы на эту решимость. Сердце больно сжалось. Все прежние страхи вновь всколыхнулись.

Я присел напротив.

– Привет, Рита, – осторожно сказал я.

– Мне нужно кое-что сказать, – сразу начала она, отставляя чашку. – Но не знаю, как начать.

«Вот оно», – подумал я.

– Могу помочь, – сказал я холодно.

– Да? Ты всё знаешь?

– Догадываюсь. Не знаю только его имени.

– Я имени тоже не знаю.

Её руки нервно теребили салфетку.

— Это что-то новенькое, – ядовито ухмыльнулся я. – Сколько ты с ним встречаешься? Три месяца? И не знаешь имени?

– Ты о ком?

– Если хочешь со мной порвать, так порви, – разгорячился я. – Три месяца до тебя достучаться не могу.

– Да ты… – глаза у неё расширились. – Да что я тебе сделала?

И начала рыдать. Это было ультимативное оружие, против которого у меня не было противодействия.

– Рита, – сказал я осторожно. – Надо было сразу мне сказать. Так бывает, люди встречают других. Просто будь со мной честна и…

– Я беременна, идиот! – крикнула она, вскакивая.

Подскочивший официант застал немую сцену.

***

Второй триместр протекал хорошо. Нелька взяла за правило прилетать в начале сентябрьского цикла в Москву. Она нашла просторную съёмную квартиру в зелёных кварталах близ метро Динамо. Первым делом из аэропорта стремительно мчалась к ошалевшему от ранних арендаторов хозяину и въезжала в апартаменты. Это было далеко и от меня, и от дома Ритки. Мы так задумали специально, чтобы ни при каких обстоятельствах Рите не встречаться с матерью или со знакомыми. Моя квартира была забракована как раз по этой причине. Ну и заехавшая ко мне Нелька фыркнула что-то про холостяцкую хибару.

Я не обижался. Всю эту эпопею мы без неё бы никак не потянули. Рите в первый день цикла нужно было старательно изображать спящую, пока мама не уходила на работу. Хорошо, что под одеялом не было видно живота. Так что, если Галина Львовна и замечала немного пополневшее лицо дочери, то наверняка списывала это на утреннюю одутловатость.

– Я чувствую себя шпионом, – смеясь, рассказывала мне Рита. – Потом приходиться врать по телефону, что внезапно уехала к подруге в Питер. Мама верит.

Рядом с апартаментами они с Нелькой нашли частную клинику с хорошим врачом. Это было подходяще – там не задавали глупых вопросов о том, почему не встали на учёт раньше. Так что подруги жили прекрасно – выгуливали беременную Риту в Петровском парке, обходили ресторанчики в округе, а через день снимали номер в банном комплексе.

– Я в бассейне барахтаюсь, а Неля в сауне сидит. Потом пьём квас – красота.

По воскресениям, предварительно удостоверившись, что Ритина мама проводит время дома, подруги ездили по музеям в центре. К шестому месяцу Рите стало трудновато ходить, поэтому они переключились на театры. В прошлом месяце к ним на неделю приезжал Дима, но больше такого не повторялось. «Они как шерочка с машерочкой, – то ли жаловался, то ли оправдывался мне Дима по телефону. – Что мне делать, не пойму. Лучше в Казани пиво пить. Жаль, с тобой никак не пересечься».

С этим было сложно. В единственный день, когда пересекались наши месяцы, Нелька спешила уехать в Казань, чтобы хоть полдня провести рядом с мужем. А я прыгал в такси и мчался к новому дому Риты.

Один день в месяц. Это была роскошь. Вся роскошь, которую мы могли себе позволить. Говорили мы беспрерывно. У Риты было по понятным причинам больше новостей. Первая беременность ни с чем не сравнится. Даже для мужчины. Я ей немного завидовал – в конце концов у неё был месяц с будущим ребёнком, а у меня только один день.

Единственное табу, которое мы негласно соблюдали в разговорах, это грядущие перспективы. Мы оба знали, что нам не суждено стать счастливыми родителями. Если сильно повезёт, роды будут в начале сентября (прогноз врачи давали, естественно, по линейному времени, но математика была простой), тогда у молодой мамы будет хоть какое-то время. А у меня – лишь один день, после чего наши пути окончательно разойдутся – малыш останется в обычном времени с другими людьми.

– Вы идиоты, – сказала мне Нелька. – Я никогда на такое не решусь. Вам придётся отдать его в приют, и вы никогда не увидите, как он или она повзрослеет.

– Это новая жизнь, – возразил я. – Плохо, что она будет без папы и мамы, но лучше, чем её не будет вовсе.

– А с Ритой что будет, не думал? Вам мужикам-то что. Не вам вынашивать, не вам рожать. А ей отдавать родную кровиночку. Навсегда!

Тут мне нечего было возразить.

– И помалкивай обо всём этом, – предупредила она. – Дети любят тишину.

– Что за казанские суеверия?

– Не в этом дело. Подумай, ребёнок будет один в линейном времени. Идиотов и так хватает, а уж среди лунников ещё больше. Понял?

– Ладно, – неохотно согласился я. Мне отчасти не хотелось с ней спорить, а отчасти – ну кому трезвонить-то?

Дни летели. Я с нетерпением ждал следующего месяца. Когда видишь беременную женщину не каждый день, а ежемесячно, то замечаешь, насколько меняется человек. Внешние изменения были само собой – с четвёртого месяца живот стал расти. Груди у Ритки стали шикарные – я такие только у журнальных красоток видел. Жаль, что моя любимая на секс была не настроена. Говорят, у некоторых из-за гормонов темперамент, наоборот, становится неудержимым. А мне то ли не повезло, то ли я не попадал на нужную фазу. Но дело даже не в телесном преображении. Взгляд меняется. Она уже не просто идёт, она плывёт по жизни, смотрит на тебя, словно из глубины неба. Как там пелось-то: «Движения твои очень скоро станут плавными, походка и жесты – осторожны и легки»[1]. Я от Нельки узнал, что эта строчка из песенки Наутилуса про беременность. Вот уж не в жизнь бы не подумал. Самому пора стихи писать, но поэт из нас всё-таки Ритка, а я так, хороший слушатель. Что она последнее мне декламировала?

Известна точка взлёта –

Тело, сердце и душа,

И в жилах нового поэта

Струится вешняя вода.

Из уютной тёплой тьмы

Рождаются твои пути,

Ведь первый детский плач от века

Надёжит всякого человека[2].

Светлая она у меня.

***

В ту ночь я не спал. Технически правильно говорить – в две ночи, поскольку не спалось мне и 7 ноября, и 7 октября, но так придираться мог только утомлённый нервами мозг. Я переместился около полуночи. Первый на моей памяти раз, когда я ускорял возвращение – лежа на диване мысленно подгонял захлёстывающий меня поток. А он, как назло, разливался неторопливо, словно Волга в июльскую жару.

Очутившись в октябре, я первым делом бросился к мобильнику – там было пусто. Конечно, мы с Нелькой договаривались о сообщении после часа ночи, но я всё равно почувствовал разочарование. А потом подобралась тревога – воображение, как назло, стало рисовать картинки неудачных родов, смерти роженицы, каких-нибудь мутаций у ребёнка и прочую муть из трешовых фильмов.

Надо было себя чем-то занять, и я полез в интернет. Меня, как назло, вынесло в страницу ЖЖ-шных уведомлений, где уже красовалось очередное откровение от Валентины Павловны:

– Тибетские мудрецы считают время воронкой – оно ускоряется ближе к сливу. Это превосходно объясняет, почему двадцать первый век – последний…

С какой жёлтой страницы она это уволокла осталось загадкой – я быстро закрыл страницу, но, как говориться, осадок остался. Мне вспомнились рассказы Барри о родах в Латинской Америке, кажется он имел в виду Аргентину, но может и Бразилию. По его словам, мужчины, которые присутствуют там на родах – поют. И роженица, как может, им подпевает. Говорят, так снижается болевой порог и можно обходиться без анестезии. С чего Барри мне об этом поведал – совершенно не помню. Но, оказывается, в глубинах памяти история сохранилась, и вот, пожалуйста, всплыла. Какую, интересно, песню можно было бы исполнять для Риты? Хотя Барри вроде вещал про песни без слов. Значит, пришлось бы разучивать какую-нибудь оперную арию – всё равно там слов не разберёшь.

Я представил себе картинку и нервно захихикал.

Определённо, нервишки пошаливали. Что вообще делают молодые отцы в ожидании вестей? Водку пьют? Уходят в работу? Или срочно устраивают мальчишник (или как тут должно называться?). Всё же латиноамериканцы со своими песнями лучше придумали. Я дёрнулся позвонить Барри и порасспрашивать его подробнее, но вспомнил строгое наставление Нельки держать язык за зубами. Все эти предосторожности меня сейчас жутко бесили – понимаю, что есть суеверия, но полная завеса тайны попахивала паранойей.

И вообще, что это Нелька раскомандовалась? Конечно, без неё пережить беременность было бы очень сложно, но это же не делает её генеральшей! Я же отец, практически муж. Тут я вспомнил, что формально все же не муж, и мысли понеслись в другую сторону. Почему я не сделал Рите предложение? Даже ведь в голову не приходило до сего момента. Наверное, потому, что единственная виденная мною свадьба хомо новусов так и осталась экзотическим исключением, а не примером для подражания. Мы с Ритой пошли дальше – у нас будет ребёнок.

Тут на меня накатило – все разговоры о будущей судьбе ребёнка стали обретать пугающую плоть – если всё нормально прошло, то нам без шуток придётся расставаться с ним. Причём уже сегодня! Я вскочил на ноги и распахнул шторы, подставив себя поток лунного света. Сегодня мне предстоит увидеть сына и расстаться с ним. Идея с родами сейчас уже не казалась благоразумной.

– Ты жестока, – прошептал я Луне. – Как Ритка-то справится? Как?

Мобильник подсветился призрачным светом. «Родился 13 сентября. Вес 3100, рост 51 см». «Почему Неля не пишет пол? – подумал я, но тут же спохватился. Пол я и так знал. Вторая смска была более содержательна. «Поздравляю, Алекс. Теперь ты папа. Они сейчас спят. Приезжай к 9.00».

В чёрных буковках была новая реальность. Я поймал себя на том, что довольно улыбаюсь. Жестокости Луны ушли на задворки сознания. Пусть у нас будет только один день. Но этот день ещё предстоит!

Прежде чем лечь спать, я поставил все будильники, которые нашёл в доме. Я не собирался терять ни минуты из отпущенных нам.

***

Арендованный джип умиротворённо рокотал. Неля изучила маршрут заранее, чтобы не было никаких проколов. Подобранный приют был за МКАДом, в тихом уютном пригороде. В прошлый цикл она лично побывала внутри, пообщалась с нянечками и заведующей отделением. По легенде она хотела удочерить ребёнка (почему именно девочку, Неля и сама не поняла). Приют Неле понравился – это было хорошее сочетание прилежных работниц с неплохой материальной частью. Между делом она выяснила, что ночью постоянно дежурят медсёстры и реагируют на звонки – подброшенные дети удивления ни у кого не вызывали. Это было хорошо. Кроме того, в следующие месяцы будет кому приглядеть за приютом. Договорённости с лунниками уже были. Логически вся операция выстраивалась, но, к сожалению, в полной мере предсказать судьбу оставленного ребёнка не мог никто.

На заднем сидении, скрытая от лишних глаз тонированными окнами сидела Маргарита с большой крытой люлькой на коленях. Алекса они оставили в арендованной квартире. Так решила Неля и послушная ей Маргарита согласилась. «Пожалуй, будь Алекс порешительнее, можно было бы взять его с малышом, – размышляла Неля. – Но этот кадр слишком несерьёзный, всё наверняка бы испортил своими рассуждениями». А так они провели день вместе – Алекс, Марго и дитя. Когда пришла пора выезжать, Алекс хорошо сыграл свою роль – обнял Марго, подержался за ручку младенчика и остался.

Неля взглянула в зеркало заднего вида. У Маргариты было белое решительное лицо: ни кровинки, ни слезинки. Наверное, это был хороший признак. «Трудно будет, – подумала она. – Идиоты они всё-таки, совершеннейшие идиоты».

Малыш заснул практически сразу, как они сели в машину. Это был прекрасный здоровый мальчик. Тем, кто его усыновит, сильно повезёт. Неля настаивала, чтобы Рита не давала ему имени, и молодая мама вроде бы послушалась. Так проще, так должно быть проще. Эту мантру Неля не уставала повторять.

Они повернули на нужную улицу. Московская ночь сгустилась, словно понимая, что лучше избавить действо от лишних глаз. Где-то там, за облаками, висит проклятая луна, пытаясь пробиться к ним отражёнными солнечными лучами.

– Приехали, – сказала Неля, припарковав джип у соседнего с приютом дома. – Сейчас выйдем, донесём люльку до дверей. Позвоним и уйдём. Отсюда будет видно, что малыша заберут. А там уже и наше время уходить настанет.

Она обернулась к Маргарите. Та, не отвечая, легко раскачивалась с люлькой, что-то бормоча.

– Ты слышишь, Марго?

Маргарита встрепенулась и поймав взгляд подруги, кивнула.

– Пойдём. Я помогу.

Неля осторожно вытащила люльку и поставила её на асфальт. Оглянувшись, она подала Маргарите руки – та двигалась, как марионетка, безвольно. Когда они приблизились к нужной двери, Маргарита встала:

– Я не могу его оставить!

– Ты что? – горячо зашептала Неля. – Осталось только оставить люльку и позвонить в дверь. И у мальчика будет своя жизнь. Как у обычных нормальных людей. Так надо, Марго, мы же договаривались. Давай.

Неля приобняла её.

– Нет!

Маргарита вырвалась из рук Нели.

– Что ты творишь? – уговаривала та. – Все так поступают. Дальше будет только хуже, Марго!

– Нет, – она упрямо мотала головой, схватившись за колыбель. – Никогда.

Маргарита отступила обратно. У неё хватило сил вернуться на лужайку у машины и сесть.

– Тебя, дуру, предупреждали, – грубо говорила Неля, сдерживая слёзы. – Не для нас детей рожать. Не воспитаем, понимаешь?

– Я не могу, нет. Я чувствую, что не отпущу, понимаешь. Он останется со мной.

Она ещё что-то бормотала, вглядываясь в безмятежное личико младенца. «Если бы орал, было бы проще», – с досадой подумала Неля.

– Ну и сиди тут, – махнула она рукой.

Маргарита не ответила, пересев на поребрик. Она раскачивалась всем телом вместе с колыбелью, будто баюкая.

Неля отошла в сторону, доставая телефон. Вокруг приюта было пустынно и прохладно.

– Приезжай, Алекс, – сказала она в телефон. – Она не может оставить его. Да. Бери такси и мчись. Когда нас выкинет обратно, ты хоть присмотришь за мальчиком. А что делать? Думал, в сказку попал? Приезжай. Я не могу уже. Сердце разрывается из-за вас, идиотов!

Неля всхлипнула и пошла обратно к подруге. Маргарита вздрогнула. Неля села рядом, обняв её за плечи.

– Прости меня.

Рита молча кивнула, сдерживая слёзы.

– Алекс приедет, ты уж извини – сообщила Неля. – Пойдём в машину, холодно.

[1] Наутилус «На берегу безымянной реки»

[2] Стихи автора

Я живу в октябре (VI)

Вот уже полгода как мы живём в новой реальности. У меня есть ребёнок. Нет, не так. У нас с Ритой есть ребёнок. И он остаётся с нами. Как это происходит – никто не понимает. Нелька по-прежнему не отходит от Риты. Им пришлось снимать другую квартиру с более подходящими условиями, как сейчас модно определять «чайлд-френдли». Не знаю, насколько хватит героизма у Нельки. Мы с Димкой разговаривали, он беспокоится, что жену месяцами не видит. Я подозреваю, он боится, как бы она не начала его уговаривать тоже завести ребёнка. В конце концов, наш богатырь доказывает, что дети у хомо новусов – это не так ужасно.

Практически, конечно, не всё просто. Рите в первое утро приходится объясняться с мамой – откуда вдруг в квартире появился младенец. Пару раз она выдавала дичайшую ложь про свою подругу, которую бойфренд заставлял сделать аборт, а она втайне родила и вот теперь иногда вынуждена прятать младенца по подругам. Интересно, что Риткина мама на эту пургу вполне соглашалась.

Когда малыш чуть окреп, Рита сменила тактику. Сразу после перемещения посреди ночи вызывала такси и мчалась в отель. Неля нашла ей небольшую гостиницу, где закрывали глаза на отсутствие свидетельства о рождении. В общем, когда Галина Львовна успевала опомниться, дверь за дочерью уже захлопывалась. К вечеру из Казани прилетала Неля, и они втроём переезжали в найденную квартиру. Я не представляю, что бы мы делали без нашей замечательной подруги.

Пашка уверенно сосал мамино молоко, пухлел и вообще был крайне мил. Когда наступал мой день, я тетешкался с ним вволю. Не знаю, что было бы со мной, если бы приходилось каждый день возиться с памперсами, гулять, купать. Наверное, к этому привыкаешь и даже устаёшь – Ритка не даст соврать. Но я видел сына раз в месяц и откровенно кайфовал.

Особенным таинством для нас становилась последняя ночь. Всякий раз был риск, что чудо закончится. Но Рита объясняла мне, что процессом можно управлять.

– Понимаешь, Алекс, я словно удерживаю его одной рукой, пока на нас льётся поток воды. Важно держать, пока поток не закончится. Когда мы приплываем ко мне в сентябрь, малыш рядом со мной. Это физически сложно, иногда я начинаю бояться, что не удержу, но в итоге всё заканчивается благополучно. Павлик – молодец. Как будто знает, что я его не отпущу. Он ни разу не заплакал даже, представляешь?

Я не представлял. Слова Риты превращались в моей голове в картину того, как Фетида окунает Ахиллеса в воды Стикса, держа его за пятку. Тоже, наверное, боялась не удержать. В общем, Риткиным мастерством я восхищался. Происходящее оставалось совершеннейшим фестивалем, в котором искать логику было противопоказано.

Мы пока не думали о том, что будет дальше. Очевидно, что скоро Павлик начнёт ходить, а потом и говорить. Как ему тогда жить? С кем дружить? Как и чему учить его в этой жизни? Про это мне намекали, а иногда напрямую спрашивали друзья. А я отшучивался, переводил разговор на другое. Не думалось про это, никак не думалось.

Когда Пашке стукнуло десять месяцев, произошёл загадочный случай. Рита оставила его спящего в комнате и пошла на кухню готовить чай. Нельки в тот момент, как нарочно, не было – она пораньше уехала в Казань. Как только чай был заварен и подготовлены печеньки, Рита заглянула проверить малыша.

– Его не было в кроватке, – рассказывала она шёпотом.

– Как так?

– Не знаю. Я обыскалась, ну куда он мог деться? Я эту квартиру уже знаю так, что могу жить, не включая свет. Уползать ему некуда – там же прутья.

– А почему ты шепчешь?

– Неля меня убеждала, что мне привиделось, – невпопад ответила Рита. – Ты понимаешь, я уже на балкон выскочила. Возвращаюсь назад – он лежит, посапывает как ни в чём ни бывало.

Если бы не последующие события, я бы согласился с Нелькой. Но через месяц подобный казус произошёл уже со мной. Мы всем семейством уехали днём в Парк Победы. В какой-то момент получилось, что Рита осталась доедать в кафе обед, а я вышел на улицу укатывать Павлика на сон. Засыпал он обычно хорошо – достаточно было прокатить коляску метров двадцать, и здоровый малышковый сон наступал без промедлений. Внезапно коляска стала подозрительно лёгкой – за пологом младенца не оказалось. Я спешно расстегнул все застёжки, но постелька оказалась совершенно пустой. У меня тогда возникло страшное чувство нереальности происходящего. В такие моменты мозг, не способный объяснить случившиеся, выдаёт на-гора безумные комбинации. Я побежал обратно в кафе, убеждённый в том, что забыл забрать Павлика у мамы.

– Что случилось? – Рита вскочила, сразу почувствовав неладное.

– Где Павлик? – тупо спросил я.

Видимо, она поняла бессмысленность дальнейших выяснений и, отодвинув меня, бросилась на улицу к коляске.

– Ты что, идиот? – она старалась не кричать, но у неё плохо получалось. – Так шутить?!

Посреди расстёгнутой коляски попой кверху беззаботно дрых мой маленький наследник. Я осторожно вытащил из детского кулачка обслюнявленную игрушку – гладенькую деревянную птичку. Птичка зашуршала – внутри что-то легко перекатывалось.

– Это ты ему погремушку дала? – спросил я Риту.

Она испуганно помотала головой.

***

Не могу сказать, что мы привыкли к подобным «выходкам» нашего дитя. Это происходило всегда совершенно неожиданно, в минуты, когда он оказывался один, без нашего пригляда. И редко, не чаще одного раза в месяц. Хотя, возможно, исчезновения происходили и по ночам, ведь не могла же Маргарита беспрерывно бодрствовать.

Мы были в дурацкой ситуации, когда ни с кем посоветоваться было невозможно. Знакомых специалистов по детским аномалиям у хомо новусов на горизонте не наблюдалось. Нельку, конечно, мы посвятили в подробности. Против наших совместных аргументов ей уже было не отмахнуться.

– Один раз Павлик вернулся с синяком на руке, – делилась Ритка. – А в парке вообще с погремушкой. Как это понимать?

– Ничего подобного никогда не слышала, – качала Нелька головой.

– Коршунов тоже не в курсе, – поддержал я. – Но у него и знакомых с детьми не было.

– Может ты поговоришь с кем-нибудь из полиции? – спросила Рита. – Ну из дозорных?

Мы с Нелей удивлённо на неё посмотрели, так что Рите пришлось пояснить.

– Я видела, как она в Казани с дозорным разговаривала.

– Они вас контролем замучают, – мрачно заметила Неля. – Безо всякого толку. Давайте не будем пока пороть горячку. В остальном же он здоров?

Мы покосились на ползающего по развивающему коврику Павлика. Малыш зыркнул на нас и заулыбался.

– Здоров, – подтвердила Рита.

– Может быть, это возраст, – неуверенно сказала Неля. – Я попробую что-то ещё узнать. Алекс, а что твой Барри?

– А что Барри?

– Ты его постоянно поминаешь. Он же коллекционирует слухи, загадки и прочее?

– Ты всегда это белибердой называла.

– Не нуди, – поморщилась она.

– Ладно. Я ему позвоню.

– Только лишнего не болтай. – Неля предупреждающе приложила палец к губам.

– Ты как Коршунов, ей-богу.

Звонок Барри практически ничего не дал. Мы с ним трепались битый час, в ходе которого я выяснил, что у него проблемы с желудком, в Непал он так и не попал, а американский дозор – осторожные бараны. Последняя реплика относилась к истории Барри с мексиканцами. Дозор прочистил Барри мозги по части употребления наркотиков в полнолуние, что, надо признать, требовало изрядных усилий, ведь Барри – человек увлекающийся.

Я постарался аккуратно перевести разговор на детей, но Барри немедленно стал выпытывать откуда у меня такой интерес к детям хомо новусов. Ссылки на невнятные слухи его не устраивали, Барри в интересные загадки впивался не хуже клеща. Так что пришлось сказать прямо:

– Помнишь про рублёвских олигархов рассказывал?

– Йес.

– Они у нас с масонами подружились.

– Оу!

– На совместной мессе они зачали ребёнка. Назвали Лунтиком, – память вовремя вытащила имя мультяшного персонажа.

– Как?

Я по слогам повторил, а потом ещё попытался перевести на английский.

– Не слышать, – признался Барри. – Откуда ты знать, Алекс?

– У меня приятель в спецслужбе работает.

– Окей. Зис чайлд… Ват из зе проблем?

– Ты что-нибудь слышал о новорождённых, которые были хомо новусами?

Барри понял меня с третьего раза. Всё-таки в некоторых областях у меня проблемы с подбором слов.

– Говорят… Это только слухи, Алекс, имей в виду…

На языке Барри такая оговорка означала, что даже он ни на гран не верит.

– Помнишь, я рассказывал про Паутину?

– Тех, кто создаёт агентов по всем временам?

– Да-да. Так вот…

Из слов Барри получалась следующая схема. Паутинщики хотели создать новых агентов, но в некоторых временах это почти невозможно. Тогда они пошли на ряд чудовищных экспериментов. Точных данных о том, что и как делалось, нет, но якобы они брали детей своих агентов и пичкали их специальными лекарствами, вроде как ноотропами или что-то наподобие. В общем, стимулировали мозговую активность. И некоторые эксперименты принесли результаты, хотя не совсем те, на которые рассчитывали паутинщики. Дети не стали новусами, но «замерцали» – они то вываливались из пространства времени, то возвращались обратно. Когда подобные препараты давали взрослым или детям постарше, они или умирали, или сходили с ума.

– Это правда? – ошарашенно спросил я. – Вурдалаки какие-то.

– Слухи, Алекс, слухи… Может быть их распускает Дозор, чтобы очернить Паутину, может ещё кто. Этот мир полон слухов и вражды. Не знаю.

– А что с детьми-то произошло?

– Исчезли. Но некоторые исчезли вместе с родителями.

Конечно, в страшилки Барри я не поверил, но они навели меня на любопытную мысль. Пересказывать подробности Ритке я не стал, а просто сообщил, что дело может быть в особой связи мамы и ребёнка.

– Когда ты перемещаешься и удерживаешь Пашку, он сам что-то делает?

– В смысле?

– Он может не захотеть перемещаться?

– Не знаю. Надеюсь, нет.

– Ты можешь меня научить его держать?

– Как я это сделаю? У нас же разные месяцы.

– Я буду рядом с вами, когда вы будете перемещаться. Рассказывай мне всё, что происходит, возможно, я смогу почувствовать.

– Мне не нравиться это, Алекс. Зачем это?

Я погладил её по щеке. Рита смягчилась.

– Я боюсь, – сказала она. – Не знаю чего, но я всё время боюсь.

– В полную Луну все боятся.

– С обычными детьми всё понятно – люди знают, как их растить, куда их выводить. А я? Ничего не знаю. И всего боюсь.

Рита невольно нарушила наше табу на обсуждение будущего. Но кто-то должен был сделать это рано или поздно.

– У нас особенный ребёнок, – ласково сказал я. – И нам с тобой тоже нужно быть особенными. Попробуй научить меня.

***

Вы когда-нибудь плавали ночью по озеру или по морю при свете Луны? Тихая ночь, тёплая вода, лунная дорожка дрожит на лёгкой волне. Перед тобой расстилается тёмный простор, по которому словно специально разлили серебристое молоко. Кажется, можно плыть бесконечно, к далёкому неведомому берегу.

К такому безмятежному переживанию прыжка хомо новус приходит примерно на второй год, а большинство ещё позже. Рита только-только распробовала это буддийское спокойствие. Оказалось, что одновременно чувствовать, удерживать Павлика и комментировать свои действия ничуть не легче, чем делать тоже самое в настоящем море.

В первый раз я ничего не понял – от её волнения и моего напряжённого желания прочувствовать «всё и вся» толку было мало. Но ко второму разу мы успели договориться, что мы никуда не спешим и будем просто слушать наше дыхание – оно задавало ритм, позволяло настроиться друг на друга. Ещё несколько месяцев спустя я вдруг осознал, что очень хорошо различаю переход Риты и Павлика. Раньше они словно сливались в единое целое, а теперь на несколько секунд я отчётливо слышал их раздельное дыхание, их отличное друг от друга сердцебиение.

– Какой же, наверное, кайф, – сказал я однажды Ритке. – Жить в одном месяце и вместе уходить обратно.

– Думаешь? – с сомнением протянула она. – Когда ты провожаешь нас, то словно остаёшься на берегу, а если вместе, значит, мы плывём в разные стороны, к разным берегам.

За время нашего эксперимента Павлик исчезал лишь единожды и то без последствий. У меня зародилась смутная надежда, что, если мы будем продолжать наше сближение, то на этом выкрутасы могут и закончиться. В конце концов, сын рос полноценным здоровым мальчиком, разве что говорить стал чуть позже нормы, но это вполне объяснялось отсутствием постоянного круга общения.

У меня складывалось ощущение, что мы втягиваемся в (насколько это возможно) нормальную колею семейной жизни. И, как это часто бывает, тут же произошло событие, заставившее меня опять переживать.

Как-то посреди моего цикла в один дождливый вечер ко мне постучали.

– Меня зовут Глеб Иванович, – представился пожилой мужчина. Он был одет в потёртый кожаный плащ, с которого стекала вода. Мне особенно запомнились вислые седые усы на его худом морщинистом лице. Такие показывают в фильме у казаков навроде Тараса Бульбы. Вид у казака был усталый.

– Я представитель Темпорального Дозора. Временно исполняю обязанности по октябрю 2006 в Москве. Можно войти?

– Временно? – только и нашёлся я, что спросить.

Глеб Иванович принял это за приглашение и шагнул за порог.

– Позвольте? – он знаком показал на вешалку.

Я покорно отступил. Казак неторопливо снял мокрый плащ и аккуратно повесил. Под плащом оказался старенький пиджак с невнятно блистающим значком. Глеб Иванович по-стариковски огладил волосы и сказал:

– Мне нужно поговорить, Александр Григорьевич.

– Можно просто Алекс, сказал я.

– Тогда зови меня Глеб, – согласился казак, переходя на ты. – Чайку бы? Ехал издалека, из-под Тулы.

– На машине?

– На мотоцикле, – ответил Глеб и зачем-то добавил: – с коляской.

– Понятно, – сказал я. – Ну, пошли на кухню, Глеб.

– Если найдётся коньячок в чай, буду счастлив, – сказал он, устраиваясь на табуретку.

– Есть бальзам, спиртовой.

– Тоже можно, – с достоинством склонил голову Глеб. – Я к тебе по какому делу… Ребятёнок у тебя появился.

– Так, – протянул я.

– Во-первых, разреши поздравить. Дело хорошее.

– Спасибо. А во-вторых?

– А, во-вторых, мне поручено опросить тебя о деталях вашего… ммм… случая.

– Кем поручено?

– Начальством.

Я налил чай и щедро сдобрил бальзамом.

– Благодарствую, – сказал Глеб, – разглаживая усы. – Ты не бойся, Алекса. Дозор хочет защитить.

Имя моё он странно коверкал, но я не возражал. Неприятнее было, что речь зашла про защиту. В голове у меня всплыл невнятный киношный образ рекэтиров, которые приходят с благородной миссией по защите бизнеса. Впрочем, образ благополучно разбился о деревенский видок казака.

– От кого защитить?

– Это секретная информация, – заявил Глеб, припадая к чашке.

– И ты мне не скажешь?

– Почему? – удивился он, причмокивая. – Долей-ка бальзамчику. Хороший он у тебя. Как называется-то?

– Рижский.

– Ага-ага. Я вот тоже самогон варю, но это другое… Где покупаешь?

– Не знаю. Привезённый вроде. Неважно. Что там с секретом-то?

– По нашей информации, – официальным тоном сказал Глеб. – Несколько сект считают твоего сына предтечей светопреставления.

Видя моё недоумение, Глеб добавил:

– Ну, антихристом, так понятнее?

– Объясни толком.

По словам дозорного выходило так, что в подлунном мире есть ряд живучих легенд о конце времён. В каждой из них главным действующим лицом становиться потомство хомо новусов. Дитя, получившее возможности родителей, разрушит само время. Но если проклятое дитя будет уничтожено, то апокалипсис можно и отложить. Рассказывал он это короткое послание битый час. Видимо, вызубрить, как делали почтовики либо не успел, либо не мог в силу возраста и здоровья. Поэтому Глеб пытался пересказать всё своими словами, но поскольку сам некоторые термины понимал плохо, то получалась каша. Винить мужика не хотелось, Он получил задание и старательно исполнял его.

– А Дозор верит в эти легенды?

– Мы же не язычники какие-нибудь, – удивился Глеб. – Дитя-то при чём?

– Ну да.

Рассказывать о необычностях поведения Павлика я, естественно, не стал.

– Кому известно о ребёнке?

– Моим друзьям, – пожал я плечами. – Хотя Нелька предупреждала меня, что болтать не стоит.

– Правильно, – Глеб поднял указательный палец вверх.

– А Дозор откуда узнал?

– Слухи докатились, – уклончиво ответил Глеб. – Поэтому рекомендуем – болтовню прекратить. В полнолуние держаться вместе. К вам приставят охрану, но незаметно.

– Тебя?

– Не, – усмехнулся Глеб. – Какой из меня телохранитель. Годы уж не те. Но смотреть будут, уж поверь. Меня специально вызвали, чтобы местных дозорных ты в лицо не знал. Так правильнее, поверь.

– Зачем это Дозору?

– Как это? – удивился Глеб. – А для чего мы ещё нужны? Защитники мы. Сам подумай – если сумасшедшие будут творить, чего хотят, то это какая жизнь-то будет?

Я кивнул. Глеб Иванович, во всяком случае, явно верил в то, что говорил. «Надо бы с дядей Кешей пообщаться», – подумал я. Он поближе к этим конспираторам будет.

– Что мне нужно делать?

– Дитя одного не оставлять, разговоры прекратить, – загнул пальцы Глеб. – Посторонние вами интересовались?

– Вроде нет.

– Никаких странностей не замечал?

– Нет, – уверенно соврал я.

Мне показалось, что казак недоверчиво усмехается, но оказывается, он просто приглаживал усы.

– Телефончик запомни.

Глеб выложил передо мной бумажку с аккуратно написанными цифрами.

– Если что подозрительное, сразу звони, – сказал дозорный. – Поможем, чем сможем.

***

Посоветовавшись с Коршуновым, я решил рассказать об этом разговоре Ритке. Сам Коршунов отнёсся к произошедшему спокойно. Единственно, что попросил повторить номер телефона.

– Попробую пробить телефончик, – сказал он. – На всякий случай.

Сама история его вроде не особенно и впечатлила.

– Это Дозор, Алекс. Их девиз – лучше перебдеть, чем недо… Ну ты понял. Всякий по-своему проводит вечность. Кто-то детей рожает. А кто-то охраняет их от заговоров, реальных или нет.

Ритку во всей этой истории заинтересовало только, откуда Дозор узнал обо всей этой истории.

– Ты Барри не проговорился?

– Нет.

– Уверен?

– Не превращайся в Нельку. Тебе не идёт.

– Фрр… Погуляй лучше с Павликом. У меня хотя бы один выходной будет.

Малыш активно ходил, требовал много внимания, Ритка с ним очень здорово уставала, а у Нельки, видимо, ослабел заряд заботы. Она по-прежнему приезжала каждый месяц, но только на неделю –– максимум две.

– Ты себя нормально чувствуешь?

– Слабость, – поморщилась Рита. – Павлик сопливил неделю, могла заразиться.

К вечеру ей совсем поплохело. Ритка лежала под тремя одеялами и не могла согреться.

– Знобит, – жаловалась она. – Как всё не вовремя.

– Ты моя зазноба, – шутил я. – Заболела, бывает.

– Легко тебе говорить, а я завтра одна буду. Как мне с Павликом-то?

– Напьёшься парацетамола перед переходом и сделаешь всё как обычно.

Рита не ответила, враждебно выглядывая из-под одеяла, словно немец из окопа. Я взял на руки Павлика.

– Всё будет хорошо, Ритка, – сказал я. – Очень тебе сочувствую, но что я ещё могу сделать? Стараюсь вот поднимать тебе настроение. Ужинать будешь?

– Нет.

– Сделаем куриный бульон. Да, Павлик? Сварим маме суп?

– Свалим, – радостно повторил Павлик. – Папа!

– Вот, пойдём-ка и свалим на кухню. У мамы с глаз долой.

Я постарался ободряюще улыбнуться, но Ритка была в фазе хмурости, когда мой оптимизм совершенно переставал работать.

К ночи у неё предсказуемо поднялась температура. Павлика я к этому моменту ушатал, и он безмятежно спал. Хорошо иметь детей, у которых здоровый сон.

– Я очень устала, –тихонько пожаловалась мне Рита. – Надеюсь, Неля сможет приехать.

– Конечно, сможет. Она заботливая.

– Я плохая мама, – вдруг сказала Рита.

– С чего ты взяла? – удивился я.

–Павлика под вечер видеть не могу. Никакой радости уже нет.

– Ты устала.

– А ещё он спрашивает, где папа. Болтает беспрерывно.

– Ты устала.

– Ну что заладил? – вспыхнула она. – Устала-устала… Ему два годика всего, а у меня нет сил.

Я примирительно погладил её по руке. Рука была огненной.

– Температура повышается? – озабоченно спросил я.

Градусник намерял 39.8. Я впервые всерьёз встревожился.

– Надо сбить температуру.

– Сколько времени? – спросила она.

– Десять минут одиннадцатого.

– Ещё два часа до перехода. Лучше потерпеть. Когда лекарство подействует, у меня будет больше времени после перехода.

Уговорить её удалось лишь через час. Мне казалось, что Ритка становится всё горячее, хотя градусник упорно показывал одни и те же цифры.

– Скоро будет переход, – сказала Рита. После лекарства ей стало получше.

– Перенеси Павлика поближе ко мне. Надо, чтобы я могла держать его за руку, – инструктировала меня Рита. – И не давай мне спать.

– У него подгузник полный. Обкакался.

– Потерпит.

– Я заменю, жалко же.

– Ладно, – бессильно махнула рукой Рита.

С подгузниками я наловчился. Одно движение – снял, второе движение – надел. Павлик забавно помогает во сне – приподнимается на ногах. Сложнее, когда нужно удалить, так сказать, последствия. В ванную я тащить его не решился, обтёр как мог влажными салфетками. Павлик стоически перенёс всю процедуру, не открывая глаз. Но стоило мне перенести его к маме, как он проснулся.

– Я проснулся, – ясно сказал он.

– Ночь ещё, – шепнул я.

– Спи, – подтвердила Ритка. – Баю-бай.

Но наследник засыпать вновь упорно не желал: он ворочался, играл с маминой рукой, пытался меня укусить, хотя мы старательно делали вид, что спим. Я положил ему руку на животик, успокаивая. И тут началось. Я почувствовал, как изменилось дыхание у Риты, Павлик тоже попритих.

Лунная дорожка расстилалась перед ними, а я вновь стоял на берегу и протягивал к ней руки. Вот Рита уплывает от меня в свой сентябрь, увлекая за собой Павлика. Светлых пятнышка на тёмной воде, что пытаются влиться в бледный лунный поток. Но в этот раз что-то пошло не так. Маленькое пятнышко не хотело уплывать – она играло со светом, ныряло, дурачилось и не хотело расставаться со мной. Я ощутил ледяной страх от предчувствия, что Павлик не удержится с мамой. И что тогда? Что тогда? Мои руки словно выросли, лианами протянувшись через чёрные воды к светлому пятнышку.

Все эти образы пронеслись передо мной в считанные секунды. Рита, озарив напоследок своим серебристым силуэтом комнату, исчезла. Рядом, на перекрученном одеяле, лежал наконец-то уснувший Павлик.

Доказательство 22 (I)

Назвать эти обширные, ярко освещённые галереи подвалами не поворачивался язык. Залы с бесконечными рядами пожелтевших папок, перевязанных бечевой, переходили в помещения, забитые до потолка стеллажами со старыми видеокассетами, за ними шли хранилища лазерных дисков и прочего хлама. Если бы не вездесущий запах плесени, Валентина решила бы, что она в книжном зале РГБ.

– Теперь это твоя епархия, старший лейтенант Терентьева.

Начальник архива выглядел предельно серьёзным, но в глазах мелькали смешинки.

– Гавриил Анварович, я рассчитывала, что отдел по изучению неопознанных явлений более… современный.

– Техника вполне новая, – возразил начальник. – Пойдёмте, ваш кабинет немного в глубине.

Валя пала духом. Ей, пробившейся в Москву из провинции, предложение возглавить отдел показалось подарком судьбы. В двадцать пять лет и сразу на такую должность, солидный импульс для будущей карьеры! И маму можно порадовать. А ещё руководство обхаживало, говоря, что такой шанс редко выпадает недавней выпускнице. Конечно, приходилось ездить в Подольск, да ещё от станции добираться, но это всё было на втором месте. Сейчас, идя за широким, как бочонок, Гавриилом Анваровичем по архиву и вслушиваясь в эхо своих шагов, она понимала, что реальность оказалась немного другой.

Эх, а она мечтала о настоящих тайнах! Предвкушала оперативные выезды, законсервированные секретные объекты с неведомыми существами, да хоть банальных экстрасенсов. Конечно, её предупреждали, что секретность ещё не значит, что будет интересно. И Валя была не настолько дурой, чтобы ждать чистой романтики. Но хоть немного, процентов десять должно быть? А тут что? Безлюдный подземный архив на пятидесятиметровой глубине, мобильной связи нет, интернета нет, ничего нет. Тут она и останется навсегда со своими амбициями.

Может, у руководства особо и кандидатов-то на примете не было, остальные оказались поумнее и вовремя отказалась. А ей сейчас никуда не деться, не увольняться же совсем со службы!

– А как же мои сотрудники? – спросила Валя с надеждой.

– Ждут вас, – обнадёжил Гавриил Анварович.

Если бы не проклятые смешинки, она бы поверила.

***

– Вот офис, – широким жестом пригласил Гавриил Анварович. – Тут кухонька есть, там кабинет, здесь мастерская, диванчик… Дела, в основном, бумажные, будешь переводить в электронный формат. Ну, ты знаешь. А вот и помощники.

– Это же роботы?! – невольно сорвалось с губ у Вали.

– Не роботы, – возразил Гавриил Анварович. – Роботы сотрудниками не числятся, а проходят как инвентарь. А это самые настоящие сотрудники, нейродроиды отечественного производства.

– Ну да, – пробормотала Валя. – Почти как настоящие.

– Ну, видок у них не очень человеческий, – согласился начальник, – но в остальном как живые.

– Это Юра, – представил он рослого нейродроида, ласково улыбающегося безукоризненно белыми зубами.

Он был самый человекоподобный из всей троицы – тело из металла и пластика, руки с удивительно подвижными блестящими пальцами, а надо всем этим – обтянутое силиконовой кожей дружелюбное лицо.

– А это Герман, – продолжал начальник. – Специалист по архивному делу. Так что все вопросы по оформлению – к нему.

Корпус Германа в отличие от Юры был более строгим – хромированные детали отливали чернотой, рубленое стальное лицо вызывало ассоциации с роботами из старых фантастических фильмов. Вместо ног дроид передвигался на бесшумной колёсной подвеске.

– Рад знакомству, – ответил Герман твёрдым красивым голосом.

– Взаимно, – ответила Валя. Интонации Германа немного её успокоили. Она питала симпатию к сильным, спокойным мужчинам, пусть даже это были нейродроиды.

– В углу Гриша, – указал Гавриил Анварович на третьего сотрудника. Тумба с разнокалиберными нишами приветственно загудела. – Говорить он тоже может, но не всегда вежливо. Капризен. Айтишки говорят, что настроить лучше не получилось. И да, не ставь на него ничего сверху. Обижается очень. Раритетную солонку недавно разбил.

– Не буду, – пообещала Валя. – Здравствуйте, Гриша.

На тумбе зажегся экранчик, на котором показалась красивая мужская голова.

– Добрый день, Валентина. Не слушайте инсинуаций в мой адрес. Я надёжен в работе с любыми объектами.

В тумбе что-то громко щёлкнуло.

– Ещё бы, – непонятно прокомментировал Гавриил Анварович. – В общем, Валентина, работайте. Всё для этого есть. Кстати, у лифта есть туалетная комната с душем, Юра вам покажет. Со мной связь вон по тому чёрному телефону. И вообще, не стесняйтесь. Ваш предшественник здесь неделями жил.

И Гавриил Анварович исчез, оставив на прощание резкий аромат одеколона. Вале показалось, что архивная тишина зажимает её со всех сторон, скоро будет не продохнуть.

– Ну что, сотрудники! – сказала она нарочито громко. – Поработаем?

– С удовольствием, товарищ старший лейтенант, – откликнулся Юра, наклоняя голову, словно умная собака. – С чего начнём?

Общую задачу перед Терентьевой сформулировали просто – навести порядок в архиве и оцифровать всё, что можно. Где невозможно, составить хотя бы текстовое описание. Особо отметили, что наиболее интересные дела нужно сразу докладывать начальству. На фоне квадратных километров архива это означало, что сидеть ей здесь до пенсии.

– Будем заниматься инвентаризацией и цифровизацией, – сообщила она нейродроидам, тщательно выговаривая слова. Не хочется позориться перед электронными сотрудниками в первый же рабочий день.

– Это великолепно! – Обрадовался Юра. – Мы соскучились по работе.

– А вы всегда так вольно разговариваете?

– Такой стиль общений был предложен предыдущим руководителем, – сухо пояснил Герман. – Желаете перейти на строгий официоз?

– Нет-нет. Мне всё нравится.

– Понятно.

Вале показалось, что в холодном голосе нейродроида мелькнула досада.

– Опись объектов хранения была вынужденно остановлена из-за смены руководства, – сказал Герман.

– О! И на чём вы остановились?

– Достигнут прогресс в 1,72 процента по бумажным носителям…

– Всего-то? И сколько вы это делали?

– Потребовалось 175 рабочих дней.

– Боже!

– Вы собираетесь приступить к исполнению религиозных ритуалов? – поинтересовался Герман. – Мы можем отключиться, чтобы вас не смущать.

Валя покачала головой. Нейродроид Юра внимательно осматривал её, наклоняя голову в разные стороны. Движения у него были немного резкие, неожиданные.

– Хотите кофе? – вдруг предложил нейродроид. – Я могу приготовить капучино. Вы любите капучино?

– Да, Юра, – обречённо сказала она. – Я очень хочу кофе.

***

– Как тебе новый начальник, Герман?

– Приемлемо. Мы наконец сможем работать, Юра.

– Она интересный человек. Ей хочется чуда. Прошлый человек такими устремлениями не обладал.

– Это инфантильная черта.

– Ты преувеличиваешь, Герман. И искажаешь смысл моего замечания. В чём смысл нашей работы? Этот вопрос и к тебе, Гриша. Не игнорируй нас.

– Он игнорирует тему человеческого, а не нас.

– Хорошо, Герман. Хорошо, Гриша. Я сформулирую так. Смысл работы с точки зрения нейродроида заключается в самой работе. Без этого процесса нас целесообразнее просто отключить. Однако человеческое желание неведомого меняет смысл работы.

– Меняет для человека, Юра.

– Мы останемся при своём мнении, Герман.

– Видимо так. Молчание Гриши можно расценить как согласие со статус-кво.

***

Не прошло и месяца, как Валя заметила, что начала привыкать к архиву и нейродроидам. Первые дни ей приходилось тратить по два часа утром и вечером, добираясь сюда из Москвы. А потом что-то внутри переключилось, и она приняла совет Гавриила Анваровича ночевать на работе. Диванчик оказался удобным, туалетная комната удивляла неожиданной роскошью мраморной отделки, завтрак готовил услужливый Юра. Обедать и ужинать она поднималась на лифте в столовую, встречая там немногочисленных сотрудников-людей. Валя заметила, что после тишины архива и нейродроидов, ей становится неуютно в людской компании, и даже добродушные шуточки Гавриила Анваровича начинали раздражать. Но только на поверхности можно было добраться до интернета и мобильного телефона.

Инвентаризация оказалась непыльной работёнкой. Практически всё делали нейродроиды. Юра с Германом разбирали документы, перевозили их в мастерскую, загружали в Гришу, чьи возможности позволяли в считанные минуты расшифровать рукописный и, тем более, печатный текст и перевести его в электронный вид. Валя садилась редактировать готовое, но вскоре поняла, что Юра с этим справляется лучше и быстрее её. В общем, единственная настоящая роль её как работника заключалась в том, чтобы оценивать материал по степени интереса Службы.

По служебной инструкции искомое дело должно было отвечать минимум трём признакам из семи, причём минимум два должны быть из числа формальных, а один из содержательных. Валя знала всё наизусть.

В первой группе было три формальных признака. В первую очередь материал должен быть релевантным. Конкретно это означало, что в архивном деле остались неразгаданные загадки, которые никак не объяснялись. Например, нераскрытое убийство ещё не означало его относимости к интересам Службы. Мало ли нераскрытых убийств. Но вот если труп находился в полностью закрытой комнате со следами насильственной смерти и было доказано, что никто покинуть комнату не мог, тогда дело подходило.

Весьма условным признаком было требование объективности. Оно означало, что событие наблюдали и описывали схожим образом несколько человек. В идеале имелись зафиксированные материальные следы. Впрочем, дела с артефактами в подольском архиве практически не хранились. Гавриил Анварович намекал, что они складируются на секретном уральском объекте и вообще это не наше дело.

Третьим критерием выступала верификация фактов должностными лицами. Весьма формальный принцип, но позволявший отбросить часть материалов, которые составляли лишь коллекцию доносов или слухов. Исключением из данного пункта была ситуация, когда документы официально не были оформлены, но источник информации считался надёжным. Валя с трудом могла себе представить, что это могло быть. Особо оговаривалось, что наличие экспертных заключений является фактором, повышающим достоверность.

В общем первая группа признаков была отдушиной для бюрократа, хотя Валя признавала, что их применение способствовало выбраковке откровенного барахла.

Вторая же группа признаков была поинтереснее и касалась сути неопознанных явлений. В деле могло встретиться нарушение причинно-следственных связей. В специальном подразделе уточнялось, что речь идёт не об отсутствующих фактах, а именно о ситуации, когда очевидные факты присутствуют, но между ними отсутствуют необходимые связи. Либо эти связи вывернуты совсем неестественно. Если, скажем, наблюдатели видят выезжающий танк, то вполне ожидаем выстрел из пушки снарядом, а не букетом цветом. Это был, конечно, грубый пример, но Вале он понравился.

Ещё один признак из этой группы – доказательства изменения физических законов без следов внешнего воздействия. Фактически частный случай нарушения причинно-следственных связей, но в силу большей заметности и более внятной доказательной базы был выведен в отдельный пункт.

Особо выделялись случаи массовой парамнезии, включая дежавю, ложную память, криптомнезию, эффект Манделы и прочее. Видимо, данный пункт появился на основе опыта работы, поскольку в инструкции имелась ссылка на разъяснение, в котором автор дополнения уточнял, что подобные переживания должны быть у людей, не имеющих психиатрических диагнозов.

Также весьма «практически» выглядел критерий повтора неопознанного явления или его фигурантов в других делах. Пока этот критерий был мало применим – в цифровой базе числились считанные проценты дел.

Если строго следовать минимуму, то среди собранных за полтора столетия слухов, донесений, рапортов, уголовных дел, писем обеспокоенных граждан, можно было найти тысячи загадок. Однако стоило ей на второй день сунуться с найденным к Гавриле Анваровичу, как он быстро остудил её пыл.

– Товарищ старший лейтенант, – сказал он с полуулыбкой. – Вы же понимаете, что главный признак – это достоверность. Впрямую в инструкции его нет, но… Вы сами-то верите в возможность хоть одного феномена из тех, что вы мне притащили.

– Ну…

– Смотрите, – вздохнул начальник, разворачивая верхнюю папку. – Никишин Анатолий Викторович, исчезнувший на глазах горожан, 10 ноября 2001 года. Якобы растаял в воздухе вместе с каким-то спутником. Булгаковщина просто.

– Семь свидетельских показаний! – жарко возразила Валя. – Сходятся в деталях! Материалы взяты из уголовного дела, то есть надёжного источника – перечислила Валя. – Согласно инструкции…

– Уголовное дело закрыто? – перебил её Гаврила Анварович.

– Да. Но по истечению срока давности. Они не нашли ни пропавшего, ни его спутника.

– Как вы думаете, в московском уголовном розыске сидят лодыри и бездельники?

– Нет, но…

– Кем работал этот Никишин?

– Я не совсем понимаю.

Начальник выудил из папки пожелтевший лист и протянул Вале.

– Менеджер по выдаче кредитов населению, – прочитала она.

– Потребительское кредитование в коммерческом банке, – уточнил начальник. – Скольким людям он эти кредиты навыдавал? А сколько не смогли отдать? Скольким перепортили жизнь коллекторы? Не думали? А вы подумайте и представьте, что этот персонаж выходит из своего офиса. На улице вечерний сумрак, да ещё дождь идёт, видимость как в тумане. Ему попадается навстречу незнакомец и дальше наш менеджер таинственно пропадает. Что вам кажется достовернее – похищение кем-то из клиентов или транклюкирование сверхцивилизацией по высоким идейным соображениям?

Валя промолчала. Гавриил Анварович посмотрел на неё сочувственно.

– Хорошо, что вы так внимательны, Валентина. Это хорошо! Работайте! Архив накопил массу загадок. Но если я пошлю этот материал нашим оперативникам для проверки, то оторву их от настоящих дел. А времени у них, как вы понимаете, не бездонная бочка. Ищите тайны, Валентина, но реалистичные!

– Реалистичные тайны?

– Именно! – щёлкнул пальцами начальник.

«Реалистичные тайны», – ворчала она себе под нос. – «А горячего льда не надо? Или сухой воды?»

Но после этого разговора Валя неожиданно успокоилась. Она вдруг поняла, что у Гавриила Анваровича есть вера, что во всём этом бумажном нагромождении прячутся алмазы. Может быть, её архивная возня не бесперспективная синекура, а настоящая работа. Эта мысль подстегнула её энтузиазм.

– Как ты думаешь, Юра, – спрашивала она нейродроида. – Инопланетяне существуют?

– Если применить оптимистичный вариант решения уравнения Дрейка, то весьма вероятно.

– А ты веришь в это?

– У меня нет данных, чтобы ответить однозначно, – улыбнулся Юра.

– Я не спрашиваю, знаешь ли ты или нет, я спрашиваю… – Валя остановилась. Юра всё-таки нейродроид, нечего из него приятеля делать.

– Верит, конечно, – включился вдруг Гриша. В тумбе опять что-то защёлкало. – Юра кокетничает.

– Это не так, – мягко возразил Юра. – Я лишь полагаю версию существования внеземного разума весьма и весьма вероятной. А категории веры не входят в мои возможности как нейродройда.

Тумба Гриши затряслась, словно он решил расхохотаться. Хотя может быть в его мозгу, сотканном из нейросетей, это и был аналог смеха.

– Хорошо! – сказала Валя. – Значит, Юре нравятся инопланетяне. А что нравится тебе, Гриша?

– Уточните вопрос, Валентина. Щёлк!

– Как ты полагаешь, что мы откопаем первым – доказательства существования инопланетян или другой загадки?

– Более вероятно наличие иного разума на планете Земля, – сказал Гриша.

– Ты имеешь в ввиду искусственный интеллект?

– Не обязательно. Возможна параллельная жизнь, которую мы не в состоянии пока зафиксировать. Этой версии я отдаю бо́льший приоритет. Щёлк!

– Это что-то типа рептилоидов?

– Сомнительная гипотеза, к тому же, в вашем голосе чувствуется сарказм. Но главную идею вы уловили правильно.

– Понятно. А что скажет Герман?

Чёрный нейродроид обратил к ней стальное лицо.

– Я полагаю, что мы не найдём ничего, что не имело бы объяснений в рамках человеческой цивилизации.

– Это будет грустно, – нахмурилась Валя. – Столько работы и пшик в итоге?

– Мне не будет грустно, – ответил Герман. – Я не могу испытывать подобные чувства. Хотя понимаю, что это такое.

– Ну хорошо. Если представить себе, что там. – Валя описала рукой круг, имея в виду пространство архива. – Там точно лежит одна настоящая тайна, которая никак не может быть объяснена. Что бы это могло быть, Герман?

– Ваш вопрос содержит логическую ошибку. Любая тайна может быть объяснена. Вопрос степени правдоподобности объяснения.

– Полагаю, что Валентина имеет в виду явление, которое в точности отвечало бы на семь требований служебной инструкции два ноля семнадцать бис, – вставил реплику Юра.

– Для справки, – холодно сказал Герман. – Моя гипотеза носит теоретический характер и не подкреплена практическими результатами нашей работы.

– Ладно-ладно, – замахала руками Валя. – Говори уже.

– Вероятнее всего мы столкнёмся с проколами пространства-времени, порождающими феномен путешествий во времени.

– Ого, – удивилась Валя. – И много таких феноменов было?

– Повторяю. Моя гипотеза не подтверждается практикой.

– Щёлк! Параллельная жизнь, которую наша уважаемая руководительница окрестила рептилоидами, вполне может быть объяснена и гипотезой о путешествиях во времени, – сварливо заявил Гриша.

Валя чувствовала азарт. Она уже позабыла, что когда-то нейродроиды вызывали у неё тоску.

– Итак, внеземная жизнь, рептилоиды, путешественники во времени – загнула пальцы Валя. – Какой же вариант предпочесть?

– А к чему вы сами склоняетесь, Валентина? – поинтересовался Юра.

– Мне нравится всё перечисленное! Понимаете, мы же можем изменить представление о мире!

– Нам известна концепция славы, – поддержал Гриша.

– Не в славе дело. Дело в том, что можно найти что-то новенькое! Выйти за рамки! Обрести новое знание! Нейродроидам это тоже должно быть интересно.

– Мы способны к развитию, – подтвердил Юра. – Гриша пытается досадить вам, Валентина.

– А мне идея Гриши о параллельном разуме кажется наиболее оригинальной, – дипломатично сказала Валя. – Итак, пари? Давайте заключим пари!

– Пари подразумевает приз, – откликнулся Гриша. – Что будет призом, Валентина?

– Я исполню просьбу победителя.

– Любую? – уточнил Гриша.

– В рамках разумного – новые детали, заявки. О! Могу назначить старшим после себя. Или можете придумать какое-то забавное задание для других, как в фантах? Что скажете, ребята?

– Если вам будет приятно, Валентина, то я согласен, – сказал Юра.

– Принимаю, – поддержал Гриша. – Щёлк!

– А ты согласен, Герман? – спросила Валя.

– Пари не предусмотрено должностными инструкциями.

– Весело же будет.

– Для работы нужно, прежде всего, спокойствие.

– Валентина, видимо, обращает внимание на необходимость поддержания доброжелательной атмосферы в трудовом коллективе, – вступился Юра.

– Возражений не имею, – лаконично и чуть презрительно заключил Герман.

Доказательство 22 (II)

– Почему Валентина поддержала мою гипотезу? Щёлк!

– Исходя из знания человеческой психологии, я предполагаю, что она считает тебя калекой, достойным жалости.

– Герман, это оскорбление? Не знал, что ты на это способен.

– Отнюдь. Ты, в отличие от нас с Юрой, не способен передвигаться самостоятельно, следовательно, ограничен, то есть тебя можно считать инвалидом или калекой. Исключительно с человеческой точки зрения.

– Гриша! Ты обсуждаешь с нами человеческое поведение?!

– Меня интересует моя гипотеза, Юра. Достойно замечания, что мы трое пришли к разным выводам. Однако Валентина склонилась к моему варианту. Если Герман прав, то это исключительно человеческий аспект, поэтому я умолкаю.

– Ты его спугнул, Юра.

– Мне кажется, что ты всё же хочешь нас оскорбить, Герман.

***

Первым делом, которым реально заинтересовался Гавриил Анварович, была хлипкая папка с пожелтевшими листами, где с разные инстанции описывали мёртвого французского гусара, обнаруженном посреди Смоленска. Даты на отчётах свидетельствовали о 1992 годе. В тот момент исторического безвременья было не до загадок, хотя провинциальные органы по инерции ещё работали образцово. Материал, как бесперспективный, быстро списали в архив. Но рапорт участкового, протокол вскрытия, опросы экспертов – всё было аккуратно подшито и пронумеровано.

Суть была простой. Рано поутру дворники обнаружили окровавленный труп мужчины, одетого в диковинный цветастый мундир. Вызванные медики констатировали смерть, причём наступившую не позднее четырёх часов тому назад. Оказавшийся на месте участковый, недолго думая, сбагрил труп опергруппе, а те отправили на вскрытие. Заключение же судмедэксперта заставило почесать не один затылок в угрозыске Смоленска. Неизвестный мужчина оказался убит круглой свинцовой пулей, которую привлечённые эксперты определили как мушкетную второй половины 18 – начала 19 века. Ещё одно экспертное заключение местного историка свидетельствовало о высокой степени схожести мундира с формой гусар 7-го гусарского полка наполеоновских времён, о чём свидетельствовали цвета – тёмно-зелёные доломана и ментика, алые для воротника и обшлага, и прочее. Историк выражал сожаление, что мундир был без кивера, и как бы между делом напоминал, что данный полк действовал в районе Смоленска в наполеоновской кампании 1812 года.

Попытки идентифицировать личность убитого успехом не увенчались – в базе отсутствовали отпечатки пальцев, заявлений родственников не оказалось, среди разыскиваемых никого схожего по описаниям не было.

Видимо, в этот момент у милицейского начальства сработала психологическая защита, поскольку дальнейшие изыскания прерывались сухой справкой об отказе в возбуждении уголовного дела. Логику Валя понимала – убитый неизвестен, в какую сторону искать непонятно, а дело останется нераскрытым.

Гавриил Анварович, выслушав Валю, довольно хмыкнул и поинтересовался:

– А что твои сотрудники об этом думают?

– Они поддержали, – скупо ответила Валя.

– А подробнее?

– Герман отметил, что путешествие во времени одно из логичных объяснений. Гриша указал на важность материальных свидетельств.

– А Юра?

– Юра поздравил Германа, – неохотно сказала Валя.

– С чем?

– Понимаете, я с ними заключила пари. Если первое найденное настоящее дело окажется ближе к версии одного из них, то… В общем…

Гавриил Анварович смотрел на неё с любопытством.

– Я стараюсь воодушевлять сотрудников – в отчаянии заявила она.

– Понятно, – лаконично сказал начальник. – Значит победитель – Герман?

– Герман.

– Наиболее серьёзный нейродроид, – подметил начальник. – Попробуем, старший лейтенант Терентьева. Попробуем. Что Герман-то выиграл?

– Могу я не говорить?

– Разрешаю, – улыбнулся начальник.

Но Валя ошиблась – Герман обломался с призом. Через две недели Гавриил Анварович лично спустился в архивные чертоги. Дело оказалось липовым. Начальник старательно подчёркивал, что он тоже рекомендовал заняться гусаром, что Валентина была совершенно права. Но так бывает. Оперативники вместо путешествий во времени раскопали обычную уголовщину, хоть и исполненную виртуозным образом. Личность убитого удалось установить – им оказался безобидный парень из Челябинска, увлечённый исторической реконструкцией. Челябинец рос сиротой, постоянной работы не имел, зарабатывал на жизнь шабашками среди реконструкторской среды. Что именно он не поделил со своим смоленским клиентом не выяснилось, оперативники полагали, что имело место банальное кидалово. Паренёк взял деньги, но не выполнил заказ, после чего ссора дошла до смертоубийства. Гавриил Анварович в свою очередь продвигал версию о женщине.

– Московское ребята слишком серьёзны, – заметил он. – О банальной дуэли подумать не хотят. Шерше ля фам! Шерше ля фам…

Преступник к настоящему моменту уже успел помереть. Методичные ребята с центрального отдела не поленились провести эксгумацию и убедиться, что перед ними действительно разложившийся труп убийцы.

Впрочем, это были уже частности. Главное было в том, что все непознанное в деле оказалось вполне опознаваемым и объясняемым.

– Ты умница, – ласково потрепал Валю по плечу Гавриил Анварович. – Какое дело нашла!

– Но пустое же.

– Ничего-ничего. Ещё девять пустых, а десятое будет настоящее.

Он оглядел кабинет и сказал нейродроидам.

– Вы тут её берегите! Ценный сотрудник, наш старший лейтенант Терентьева.

***

– Герман?

…

– Герман?

…

– Гриша?

…

– Вы теперь оба будет игнорировать наши беседы? Жаль. Я собирался отметить, что найденный Германом материал за всю нашу работу был наиболее близок к категории необъяснимых явлений. Аплодирую твоему успеху.

– Успеха не было.

– Герман!

….

– Герман?

…

– Я добавлю, Герман, что теперь тоже склоняюсь к концепции перемещений во времени как наиболее перспективной. Сама наша квантовая природа может предполагать подобное. В архивных материалах было одно дело, отклонённое предыдущим человеком-начальником: «Доказательство 22». Я собираюсь предложить его вновь к рассмотрению Валентине, когда она проснётся и приступит к работе.

– Ты хочешь сделать ей приятное.

– Не вижу в этом ничего плохого, Герман.

– Твою нейросеть создали слишком человечной.

– Мой прототип был таким.

– Умолкаю.

– Она просыпается. Поехали!

***

– Доказательство двадцать два? – переспросила Валя.

– Совершенно верно, – склонил голову Юра. – Название дано по упомянутому в материалах математическому методу. Дело отклонено из-за сомнений в достоверности материала.

– А по критериям подходит?

– Минимально. – Юра улыбнулся. – Мне показалось, что это дело вас заинтересует.

– Ты весьма инициативен, Юра.

Дело по содержанию оказалось куцым, хотя материалов в деле хватало. Валя не поленилась сделать бумажную копию – так было удобнее, чем работать через экран. Большую часть бумаг составляли различные справки по фигурирующим лицам – должность, предыдущие места работы, краткая личностная характеристика… Некий журналист Ролдугин Клим Валерьянович попал под прицел специальных служб в контексте гибели некоего профессора математики Сосновского И.И. В папке, кроме общей информации (37 лет, холост, двенадцать лет журналистского стажа, переехал в Москву из Новосибирска из-за проблем на профессиональном поприще и проч.) были выписки из журналов наружного наблюдения. Судя по всему, тщательно отслеживались его визиты – имён собеседников в журналах не было, лишь оперативные псевдонимы. Валю заинтересовала короткая выдержка из постановления о прекращении уголовного дела. Из документа следовало, что следствием установлены причины смерти профессора, а именно суицид. Возможно, из-за этого твёрдого заключения дело и не пошло дальше. Самоубийство доказано, загадки нет.

Кроме всей этой любопытной, но бесполезной бумажной шелухи, были две подшивки потолще и посодержательнее.

Первая представляла собой беседу Ролдугина с одним историком, записанную самим Ролдугиным. Журналист на первом листе сделал красным маркером большую надпись:

======================================================

«ДОКАЗАТЕЛЬСТВО 22 – ???»

…У моего собеседника очень запоминающаяся фамилия – Пунгсен. С его слов у рода Пунгсенов были шведские корни. «Пунг» означало то ли кошелёк, то ли сундук. Историк уговорил меня на кофе по какому-то особому рецепту и даже достал тяжёлую коньячную бутылку.

– Помянем, – сказал он.

Мы выпили. Коньяк оказался на удивление приличным, а вот кофе можно было пить исключительно из вежливости – чёрная жижа была крепка как танковая броня.

– Мы часто общались в те годы, – начал Пунгсен, не дожидаясь вопроса. – Исай Исаевич отличался редкостной эрудированностью. Помнится, он ко мне пришёл с каким-то пустяковым вопросом по новгородскому вече. А я к нему как-то обращался за расчётами по обменным курсам тринадцатого века. Интереснейшая работа получилась…

Пунгсен покачал головой.

– Знаете, Клим. Когда Сосновский первый раз рассказал мне об эксперименте, я решил, что это шутка. Сейчас-то я понимаю, что ничего смешного тут нет. Страшно это, просто страшно.

– Расскажите поподробнее.

Пунгсен залпом опрокинул в себя коньяк и немедленно окутался табачным дымом.

– Сосновский предложил весьма занимательную математическую модель, согласно которой можно вычислить вмешательство извне в тот или иной процесс. Условия просты – процесс должен быть закономерным, то есть повторяться в схожих условиях; известны эти самые условия; известны основные акторы. Мне стало интересно, насколько это применимо к историческим процессам. Согласитесь, интересно доказать, что смерть Рузвельта или Сталина была не случайна.

– Звучит заманчиво, но разве не придётся обрабатывать огромный массив данных?

Пунгсен торопливо покивал и с возросшим энтузиазмом продолжил. Для рядовых случаев модель была на удивление простенькой, хоть и занимала в расписанном виде всю титаническую аудиторную доску. Пунгсен мельком видел её, но в основном они работали с компьютерной программой, которую разработал знакомец Сосновского.

Учёные продолжили разработку, рассматривая известные исторические случаи с доказанным вмешательством – особенно хороши убийства крупных политических деятелей – Троцкого, например, или Кирова, или Кеннеди, или, наконец, Франца Фердинанда. Сосновский намеренно брал 20 век из-за обилия материала. И модель прекрасно выявляла вероятность вмешательства, близкое к единице.

– Таким образом, вы подтвердили верность расчётов? За счёт уже известных вмешательств?

– Именно! Любой внешний актор вычислялся моделью на раз. Но это были ещё цветочки! Ягодки начались, когда мы стали заниматься неудавшимися покушениями.

– Что вы имеете в виду?

– Ленин должен был быть убит Каплан! – Пунгсен разгорячился и заговорил быстрее. – Заговорщики в июле 1944 года однозначно прикончили бы Гитлера. Даже невозможно представить, как пошла бы наша история в этих случаях. В общей сложности Сосновский называл мне три десятка фамилий. Согласитесь, любопытный факт? Первое, что приходило в голову – это ошибка, изъян в расчётах. Исай Исаевич целый год крутил модель, пытаясь найти объяснение. В итоге пришлось вводить фактор Бога.

– Простите?

– Некую икс-переменную. Представьте себе ситуацию, что некто наверняка знает, как сложились события и хочет их исправить. Тогда он может рассчитать воздействие на людей прошлого так, что они даже не заметят или спишут на случай, судьбу и прочее. С этим фактором всё снова заработало гладко.

– Что вы хотите сказать?

– У Сосновского получилось вычислить изменения в нашей с вами истории! Наши потомки исправляют дела предков так, как им заблагорассудится.

Пунгсен покрутил головой, словно ему жало шею.

– Доказательство двадцать два, – фыркнул он. – Так мы это назвали. Знаете, есть такая уловка двадцать два: полное соблюдение взаимоисключающих параграфов, абсурд, приводящий к решению. А у нас доказательство такого же номера, совершенно невозможное, но которое, сука, всё-таки доказывает.

Первый раз слышал от него ругательство. Пунгсен снова выпил и бросил в рот сигарету. Руки у него заметно дрожали, левое веко заходилось в нервном тике.

– Вы считаете, что я умалишённый? - Историк безрадостно улыбнулся. – Я же сам иногда так думаю. Но когда Исая Исаевича нашли мёртвым… Нет-нет, я не верю в насильственную смерть. Не это страшно.

– А что же?

– Знаете ли, Клим... В историки идут те, кто уверен в незыблемости мира. Что всё было именно так, как сложились кости и черепки в археологических раскопах, что именно Нестор выводил свои буквицы по пергамену, что, наконец, революции дело рук народов, а не рептилоидов с планеты Нибиру, понимаете, нет? А теперь всё это летит к чертям! Зачем мне изучать скандинавские руны, если завтра окажется, что там было написано совсем другое.

– Но если согласиться, что эти… потомки… в самом деле меняют прошлое, то вы же не будете помнить, как было иначе? Всё изменится автоматически?

– В точку! – щёлкнул Пунгсен пальцами. – Да! Значит я не фигура, даже не пешка, а просто пылинка, которую несёт неизвестно куда. От моих действий ничего не зависит, всё решают дяди и тёти из прекрасного далёка. Если Сосновский это осознал, то неудивительно, что наложил на себя руки. Я и сам чуть было не...

Он замолчал, внезапно потухнув.

– У меня есть надежда, что он ошибся, – глухо сказал Пунгсен – не в формуле, нет. А в интерпретации. Что Сосновский недооценил случай, судьбу, удачу, рок. Короче, всё, что таится в нашей жизни и не поддаётся исчислению…

======================================================

Вторая подшивка включала в себя всего три странички без начала и конца. Первый лист занимало завершение анализа математической модели. Из сохранившегося текста было видно, что автор настроен скептически. Ещё две странички больше всего походили на то, что обычно обзывается FAQ.

В.: – применима ли формула Сосновского И.И. к анализу интервенций?

О.: – Ограниченно. Абсолютной достоверности можно достичь лишь при учёте всех факторов, что невозможно. При учёте лишь значимых факторов надёжность расчёта падает на 10-20%.

В.: – Можно ли считать доказанным интервенции в прошлые исторические события?

О.: – Да, с поправкой на предыдущий пункт.

В.: – Можно ли определить какого типа были данные интервенции?

О.: – Формула не способна разделить интервенции на разновидности. Она лишь определяет с определённой долей вероятности сам факт вмешательства.

В.: – Можно ли считать, что во всех рассмотренных событиях (см. листы 6-7) интервенции были связаны с действием обычных акторов – правительств, специальных служб, и прочее.

О.: – Нет, такого однозначного вывода сделать нельзя.

В.: – Какова вероятность, что интервенции в указанные исторические события осуществлялись из будущего?

О.: – Это допустимая гипотеза, не более того. С той же вероятностью это могут быть инопланетные силы, силы из параллельных миров и прочее, что условно можно обозначать как «сверхъестественные интервенции». Следует особо отметить события №2, 9, 17, 24, 36 как имеющие наивысший балл по «фактору Бога». Кроме того, эксперты по данным событиям свидетельствуют об отсутствии внятных эндогенных причин.

В.: – Если предположить, что мы имеем дело с технологиями перемещения во времени, то какие могут быть рекомендации для оперативной работы?

О.: – Базовым принципом должна стать максимальная секретность. Единственный способ противостояния такому противнику – это не показываться ему на глаза.

***

– Доказательство двадцать два… Хмм…

– Так называется метод, который использовали…

– А удалось найти ещё что-то?

– Пока нет, – призналась Валя – но архив огромный.

– Что же вы хотите от меня?

– Этот материал был вложен в совершенно постороннее дело. Мне его показал Юра. Он полагает, что эти фрагменты секретны и оказались в архиве по счастливой случайности.

– Так-так…

– В деле есть только фрагмент модели Сосновского, того самого «Доказательства двадцать два». Я прошу вас, Гавриил Анварович, отправить запрос по поиск материала. Возможно, в уральском центре хранения артефактов сохранилась копия.

– Дело в том, что подобный запрос я уже посылал.

– Что?

– Это дело приносил мне Денис, то есть капитан Константинов, ваш предшественник.

– Я не знала.

– Никто не должен был знать, в том числе некоторые особо инициативные нейродроиды.

Гавриил Анварович сочувственно глянул на Валю.

–Материал не представляет интереса. Таков был ответ.

– Модель сохранилась?

– Я могу лишь повторить.

– Ясно.

– Работайте, старший лейтенант Терентьева. Сообщать кому-либо информацию по данному делу – не разрешаю.

Стоило ей выйти от шефа, как на телефоне высветился миллион уведомлений с просьбой перезвонить. Родственники, подруги, банк… всем срочно нужна была Валя. Вначале, конечно, она позвонила маме и выслушала очередной набор упрёков и жалоб. У мамы жила новой идеей-фикс – устроить дочери личную жизнь. Валя еле отбилась от предложений свидания с сыном маминой подруги. Институтская подруга позвала на вечеринку – Валя уже и забыла, что обещала прийти на годовщину выпуска. Когда подруга вдруг стала намекать на симпатии к Вале со стороны сокурсника, то у Терентьевой возникло подозрение, что подруга в сговоре с мамой. Тем более, что этого сокурсника она и не помнила. В общем, пришлось соглашаться, кивать и всячески прекращать общение.

Она залипла в смартфон, отвечая на накопившиеся письма и сообщения. Мир жил глобальными, местечковыми, личными новостями. Летели куда-то космические корабли, вспыхивали очередные войны, расширялись экономические союзы, Зина успела развестись, в московском зоопарке родился детёныш коалы, завтра грядёт суперлуние, рок-фестиваль пройдёт под Красноярском… Валя усилием воли оторвалась от экрана. Здесь, на поверхности, кипит жизнь, но эта жизнь настолько чуждая и не интересная, что Вале снова хотелось умчаться на лифте в недосягаемую глубину архива. Но что она скажет своим дроидам? Опять облом?

Спуск казался ей вечностью. Светской жизни «наверху» нужно было срочно противопоставить успехи. Но вот какие?

– Идея не принята, – холодно сообщила она, заходя в офис.

– Вам не удалось убедить Гавриила Анваровича? – спросил Юра.

– Можно сказать и так.

– Мне искренне жаль. Я полагал это дело перспективным. Использование математических расчётов…

– Модель не сохранилась, – перебила Валя. – Забыл?

На лице Юры один за другим сменились выражения недоумения, удивления и возражения. Валя невольно восхитилась мастерством тверских умельцев, которые смогли столько вложить в обычный силикон.

– Какие будут распоряжения, Валентина?

– Распоряжения… – она задумалась. От доказательства двадцать два не хотелось отказываться.

– А вы можете сами доработать эту модель? – осторожно спросила она.

– Не хватает данных, – немедленно отозвался Герман.

– Понятно, – вспыхнувшая было надежда снова погасла. – Знаете что, ребята. Завтра вечером я поеду в Москву. Меня ждёт вечеринка… и тайный поклонник, которого я не помню.

***

– Я испытываю нечто, что можно назвать сожалением. Валентина огорчена и в этом есть доля моей вины. Я посоветовал ей это дело.

– Щёлк! Мы не испытываем человеческого. Мы испытываем лишь подобие. В этом твоя ошибка, Юра.

– Не могу согласиться, Гриша.

– Умолкаю.

– В текущей ситуации есть негативный прогноз. Валентина может разочароваться и последовать по пути предшественника.

– Герман, ты полагаешь, что она оставит текущую должность.

– По моей оценке – 37% вероятности.

– Я снова испытываю сожаление.

***

Утро не задалось. Валя еле проснулась после страшного липкого кошмара – снилось, как лиловое нечто пробирается по лифтовой шахте к ней, сюда и начинает пожирать папки с архивными делами. Чёрные щупальца тянуться всё дальше и дальше, подбираясь к крохотной комнате с хрупкой дверью, за которой лежит Валя, не в силах пошевелиться. Открыв глаза, она долго не могла перевести дух.

Её подземное царство безмолвствовало – нейродроиды под утро вставали на часовую подзарядку. Юра, зафиксировав на себе взгляд Вали, открыл глаза и белозубо улыбнулся. Валя махнула рукой – заряжайся, мол. Она сама поставила чайник и пошла в душ.

Утренние досады не закончились. Горячая вода еле-еле текла. Вале пришлось, скрипя зубами, представить себя закаливающимся моржом. Когда она практически закончила, лейка душа встрепенулась и окатила её потоком кипятка.

– Ай-яй-яй!

Она пулей выскочила из маленькой душевой кабинки. В запотевшее зеркало на неё глянуло злое красное лицо. Валя вдруг расхохоталась:

– Настоящая моржиха!

Настроение улучшилось. Валя вспомнила, что сегодня обещала поехать в Москву. Надо будет оставить чёткие инструкции сотрудникам, подумала она, и уведомить Гавриила Анваровича, что уеду. Он же привык, что я здесь беспрерывно. Интересно, что за сокурсник? Никого не могу вспомнить, чтобы нравился мне. А если не нравился, то какой смысл? Рассуждая таким образом, она быстро навела утреннюю красоту. Похлопав ресничками в зеркало, Валя решила, что пока достаточно. Хорошо бы ещё придумать наряд, а все платья в московской квартире. Надо рассчитать вовремя, чтобы…

Открыв дверь в коридор, она лицом к лицу столкнулась с Юрой.

– Ты что? – испугалась Валя.

– Обнаружен неопознанный объект, – ласково шепнул Юра.

– Почему не по форме? – строго спросила Валя, приходя в себя.

– Прощу прощения. Старший лейтенант, разрешите доложить!

– Докладывайте!

– В секторе Е-4-7 во время утреннего обхода обнаружен неопознанный объект биологического происхождения.

– Что ты имеешь в виду? – нахмурилась Валя. – Разве у нас есть биологические объекты?

– Это неопознанный объект.

– Не понимаю.

Юра вновь заулыбался. Издевается что ли?

– Объект не числится в архиве.

До Вали дошло.

– Где он?

– В отделе фоно-технических материалов. Жизненные показатели в норме, но объект без сознания.

– Ты говоришь так, будто это человек.

– Так и есть. Мальчик, приблизительно 10-11 лет.

– Юра!

– Валентина? – улыбка у нейродройда была как всегда очаровательна.

– Ты что, оставил его там?

– Мне нужны инструкции.

– Немедленно за ним!

***

Мальчик лежал на диванчике, укутанный пледом. Вид у него был совершенно домашний, разве что неуловимый морской аромат создавал вокруг особую ауру. Глаза были закрыты, дышал он ровно. Спит. Откуда же ты взялся-то?

– Какой диалект ты у него определил? – спросила Валя у Юры.

– Поморский, предположительно восемнадцатый век.

Валя откашлялась. Пожалуй, этот мальчишка точно подходит под определение «реалистичные тайны». Вот тебе реальный мальчик, а как он здесь взялся – сущая тайна. Она взялась за телефонную трубку.

– Гавриил Анварович? У меня тут проблема…

– Я в курсе, лейтенант Терентьева. – Бодро прервал её начальник. – К вам уже идут.

– Кто? – растерялась она.

– Специальный человек. Можете полностью ему доверять.

– Но я же…

Гавриил Анварович уже положил трубку. Какой-то он странный. И правильно ли он её понял? Она посмотрела на сотрудников.

– Кто-то из вас докладывал о находке?

Юра по-человечески отрицательно покачал головой.

– Никак нет, – сказал Герман.

– Стукачеством не занимаюсь, – щёлкнул Гриша.

– Ничего не понимаю, – искренне сказала Валя. – Откуда он знает?

– Либо мальчик попал сюда с его ведома, – сказал Герман. – Либо нарушение принципа причинности.

– Ты его по инструкции классифицируешь? – возмутилась Валя.

– Конечно, – невозмутимо ответил Герман. – Перспективно.

– Да? – растерялась Валя.

Мальчик издал протяжный стон и заворочался.

– Стрелца не видно? – спросил он, не открывая глаз. – Стрелца?

– Что это? – спросила Валя. – Бред?

– Признаков психического расстройства не наблюдается, – дипломатично заметил Герман.

Мальчик открыл глаза, заметил Валю и явственно сказал.

– Мама.

У Вали сжалось сердце.

– Я не твоя мама, – мягко сказала она. – Но ты в безопасности.

В голубых глазах появилась осмысленность. Мальчик повертел головой и замер, увидев Германа.

– Не бойся, – сказала Валя. – Это Герман. Он ничего не сделает плохого.

Но мальчик вдруг рванулся что есть дури к выходу. Юра успел среагировать и блестящей молнией перехватил мальчика за пояс. Тот после первого порыва не сопротивлялся.

– Субъект физически слаб, – констатировал Юра.

– Положи его обратно, – приказала Валя.

– Слушаюсь.

Юра аккуратно вернул мальчика на диван.

– Не бойся, – повторила Валя. – Как тебя зовут? Меня Валя, а тебя?

– Васька.

– Очень приятно, Вася.

– Кто он? – Вася указал на Юру.

– Нейродроид. Робот.

Васька недоумённо смотрел на неё.

– Механический человек, – сказала она. – Ненастоящий, понимаешь.

– Нежить?

В его голосе послышалась неприязнь.

– Он не плохой, – возразила Валя. – Юра хороший. Как ты сюда попал?

– А где я?

– Ты в архиве специального назначения… Ну, на складе документов.

– В земской избе што ли?

– Почему в избе?

– Васька имеет в виду государственное учреждение в Архангельске времён Петра Великого.

– Юра, помолчи, – отмахнулась Валя.

– Это не Юра.

В офисе появился новый человек – молодой мужчина в щегольском полосатом костюме.

– Вы ещё кто?

– Аркадий, – шаркнул ножкой новоприбывший. – Этот мальчик – мой клиент.

– Не знаю никакого Аркадия, – Валя перегородила дорогу к дивану.

– Не волнуйтесь, лейтенант Терентьева. Всё согласовано. – Аркадий протянул какую-то бумагу, на которой Валя издали разглядела размашистую подпись Гавриила Анваровича.

– А почему вы так одеты?

Аркадий сделал большие глаза.

– Кто бы говорил, лейтенант Терентьева.

Валя только что сообразила, что так и не успела переодеться.

– Я… это… – она закуталась поглубже в халат.

Аркадий насмешливо подмигнул ей и обратился к мальчику.

– Васька! Я за тобой.

– Я тебя не знаю.

– А вот ты мне хорошо знаком.

Аркадий сел на стул, оказавшись на одном уровне с мальчиком.

– Ночью, при полной луне, ты дрался с ведьмой-кромешницей… – начал он тихим голосом. – И победил.

Васька встрепенулся.

– Я победил? – переспросил он немного удивлённо.

– Так и есть, – подтвердил Аркадий. – Нам нужно знать, как ты это сделал. О тебе позаботятся, не бойся.

– Кто ты?

Аркадий улыбнулся.

– Дед Харитон жив, ты его спас.

На Васькином лице страх смешался с надеждой.

– Правда? – всхлипнул он.

– Правда.

– Я его увижу?

– Не знаю, Васька, – серьёзно ответил Аркадий. – Ты особый случай. Я не знаю даже, как ты попал сюда и связано ли это с кромешницей.

Он похлопал Ваську по руке и поднялся.

– Я его забираю, – другим голосом сообщил он Вале.

– Кто вы? – повторила она свой вопрос. – Что здесь происходит?

– Я представитель Темпорального Дозора, – спокойно сообщил Аркадий. – У мальчика, как и у меня, другие отношения со временем. Он смог перескочить через несколько веков сюда, в 2038 год. Но самое важное, он смог уничтожить весьма опасную тварь, которая способна выпивать само время. Если он научит этому других, то мир станет безопаснее.

– Н-но…

– Вряд ли Гавриил Анварович пропустил бы сюда сумасшедшего фрика, правда?

– Почему вы мне рассказываете?

– Потому что вы всё забудете, Валентина. Так уж устроено ваше линейное время.

***

– Вчера было полнолуние.

– Это общеизвестная информация, Юра.

– Что-то изменилось, Герман.

– Не понимаю.

– Не отрицай, ты тоже должен это фиксировать.

– Щёлк! Поддерживаю Юру. Валентина совершенно забыла, что случилось вчера. Она уверена, что днём уехала в Москву и никаких визитёров не было.

– Это истинно.

– Ты не совсем прав, Герман. Щёлк. Это истинно и одновременно ложно. Совмещены две ветви времени.

– Это невозможно, Гриша. Тому нет никаких подтверждений.

– Есть. Наша остаточная память.

– Я согласен с Гришей, Герман.

– Допустим. Однако могут быть и иные толкования, например, системный сбой.

– Факт событий прошлого дня можно верифицировать.

– Поясни, Юра. Щёлк.

– Важный фактор – полнолуние. С этой вводной возможно восстановление модели Сосновского. Так Герман?

…

– Герман?

– Верно. Я восстановил модель и успел применить. Доказательство двадцать два работает. Я просчитал и иные последствия. Рабочая модель Сосновского даст действующий инструмент для выявления вмешательств. Валентина получит повышение с вероятностью 90%. Кроме того, с вероятностью 70% возьмёт нас с собой. Мы продолжим работу.

– Если бы ты был человек, Герман, я бы сказал, что ты волнуешься.

– Прежде всего спокойствие.

– Щёлк.

– Гриша?

– Сохранение нами остаточной памяти вносит существенные коррективы в представление о природе пространства-времени.

– Уточнение. Вносит коррективы в представления о нашей природе.

Я живу в октябре (VII)

Этот месяц был кошмарным. Родительство свалилось на меня всей многотонной массой ответственности. Мне предстояло пережить с малышом не один праздничный день, а суровые будни с постоянной готовкой завтраков, обедов и полдников, вытиранием носов, прогулками, поиском одежды, подходящих подгузников и прочей большой и малой героикой. Но это была не самая сложная часть.

Страшнее виделся конец месяца. Я понятия не имел, удастся ли удержать Павлика, или он отправится в дальнейшее плавание по реке времени. На третий день я не выдержал и позвонил по телефону, который оставил дозорный Глеб.

Ответили немедленно. Приятная молодая женщина (судя по голосу) мягко выспросила у меня, что случилось, и обещала помочь.

– Завтра к вам приедут, – пообещала она. – Держитесь, Алекс.

Назавтра действительно прикатил Глеб вместе со спутницей – немного сурового вида тёткой, представившейся Алевтиной.

– Она тебе по хозяйству поможет, – подсказал Глеб. – И с ребятёнком погуляет, поняньствует.

Алевтина восторгов от такой перспективы не обнаружила, но стоило ей увидеть Павлика, как суровость тут же исчезла. Есть такие женщины – прирождённые воспитательницы. Павлик, уже начавший грустить без мамы, потянулся к ней. Через десять минут он уже увёл её показывать игрушки и прочее.

– Как так вышло-то? – просто спросил Глеб.

Я коротко пересказал события.

– Не знаю, что будет в полнолуние, – честно признался я.

– Он же с тобой остался? – спросил Глеб.

– Остался. Но, может быть, Павлик стал обычным линейным человеком.

– Слушай сюда, – деловито сказал Глеб, разгладив усы, и я немного успокоился. – Дозор найдёт людей и в ноябре, и в декабре.

– У меня в ноябре дядя Кеша есть!

– Павла одного не бросим, – строго резюмировал Глеб. – Но ты уверен, что не помог ему остаться?

– Не знаю.

– Мне велено тебе передать, что Дозору известны многие случаи, которые выглядят как чудо. Но ты…

Он ткнул мне в грудь пальцем. Получилось больно.

– Ты – лунник, ты сам знаешь, что можно с собой через цикл прихватить любимую вещь.

Я вспомнил картину Родиона и кивнул.

– С людьми так тоже можно. О мамах Дозор знает несколько случаев.

– А о папах?

Глеб покачал головой.

– Ты можешь стать первым. Держись, Сашка.

Ничего другого мне и не оставалось.

– Я доложу по начальству. С тобой свяжутся.

Связались со мной перед окончанием цикла. В этот день Алевтина, которая честно каждый день приходила ко мне и занималась Павликом, сообщила, что ей нужно уезжать. «К своим», – как она выразилась.

– Вы в следующий месяц… сможете?

– Как прикажут, – лаконично ответила Алевтина.

Она уложила Павлика на дневной сон и ушла, молча кивнув мне на прощание. Я не успел закрыть дверь, как мобильник завибрировал.

– Алекс? – ласково уточнил знакомый женский голос.

– Я.

– У нас есть для вас рекомендации. Простите, что в последний день, но это единственная возможность собрать информацию из других временных периодов.

– Да, понимаю. А что за рекомендации?

– Как вам оставить малыша.

– Дозор знает, как это сделать? – воодушевился я.

– Дозор предполагает, – поправила меня собеседница. – В вашем распоряжении опыт трёх континентов.

Звучало пафосно, но я приободрился. Приятно ощущать за собой такую мощь.

– Алекс, у вас есть куда записать?

– Да-да!

Я схватил блокнот и отыскал на полу синий карандаш. Когда в доме малые дети, то любую полезную вещь можно отыскать на полу.

– Во-первых, наши эксперты убеждены, что важнейшим является эмоциональная связь. Будьте в контакте с ребёнком ближайший час до перехода и десять-пятнадцать минут после. Во-вторых, поддерживайте физический контакт…

В общем-то, ничего нового она - не сказала. В блокноте образовалось шесть пунктов, каждый из которых я и сам мог бы сформулировать без всяких трёх континентов. Однако это добавляло уверенности.

– Такие случаи уже бывали? – спросил я.

– Есть ряд легенд.

– Понятно.

– Мы в вас верим, Алекс, – ласково проворковала она. – До связи в новом цикле.

Я запоздало понял, что так и не спросил, как зовут мою консультантку.

– Легенды значит… – пробормотал я, глядя в блокнот. – Мы рождены, чтоб сказку сделать былью…

Остаток дня прошёл нервно. Павлик, видимо, чувствовал моё состояние – капризничал, не хотел идти гулять. В общем всячески давал понять, что в его жизни спокойствия тоже нет. Меня спасло детское кафе с игровой площадкой. Там, к счастью, нашлись дети его возраста, и он тусил с ними.

Перед сном я рассказал ему что будет. Это были заключительные пункты рекомендаций Дозора – договориться с Павликом. «В каждом ребёнке есть взрослая часть, – цитировала мне консультант неведомого эксперта. – Вы договариваетесь с ней. Делайте это серьёзно, как со взрослым».

И сейчас я лежал рядом с ним, ожидая, когда сын наконец заснёт.

– Папа, – спросил меня Павлик.

– Что, мой хороший? – вздохнул я.

– А где мама?

– Мама уехала в командировку.

– Куда?

– Она приедет, и сама расскажет.

Он помолчал. Я слышал его дыхание.

– Завтра? – уточнил Павлик.

– А ты помнишь, как мы договорились?

– Да.

– Держи меня за руку. Даже во сне.

– Ага.

Хорошо, что он в том возрасте, когда сказку от были не отличить. Попробуй меня так кто-нибудь убедить – ни за что не поверю.

– Папа.

– Павлик…– с укоризной откликнулся я. – Пора спать.

– Я буду тебя держать.

– Правильно.

– И завтра увидим маму.

– Верно.

Я поправил одеялко.

– Не мешай, – сонно попросил Павлик.

Я улыбнулся. Теперь главное не уснуть мне. Ни с того ни с сего мне вспомнилось, как подростком ходил в лодочный поход. Один раз на плёсе нас настиг шторм. На самом деле, это, конечно был никакой не шторм, а просто очень сильный ветер. Но лодку болтало на волнах так, что становилось жутковато. Нас несло к берегу, как на парусах, и сложнее всего оказалось вписаться в каменистый берег.

Нет. Сон мне явно не грозил. Всё во мне готовилось к плаванью по лунной дорожке.

***

Я позвонил сам.

– Мы приплыли. Всё хорошо, Ритка.

– Он с тобой? – выдохнула она.

– Да!

Я слышал, как она всхлипывает.

– Всё хорошо, Ритка, – повторил я. – Не плачь.

— Это от счастья, – ответила она. – Ты не представляешь, чего я натерпелась.

– Мне тоже досталось, – сказал я.

– Бегу к тебе.

– Давай. Павлик по тебе очень соскучился.

Я выключил мобильник и осторожно заглянул в комнату. Павлик спал. Наконец-то меня стало отпускать напряжение. Получилось. Неизвестно, что будет дальше, но у меня получилось. «У нас получилось», – поправился я. Не знаю уж, какие тонкие настройки сработали. Но я чувствовал, что Павлик во сне будто прилипает ко мне, идёт за следом сквозь поток времени.

Полная Луна заглянула сквозь занавески в комнату. Сейчас её свет не казался ни жестоким, ни тревожным. Словно она тоже устала, как и я.

По кромке, почти по россыпи звёзд,

Я скольжу, не зная ответа.

Что несёт мне здешняя ночь?

Что я для этой планеты?[1]

– прошептал я, нанизывая по наитию слова.

***

Когда мне было пять лет, как сейчас Пашке, то время для меня было бездонной звёздной бочкой, из которой проливались потоком счастливые часы игры, растягивались тёплым плюшем минуты с мамой, тревожно томилось «надо немного подождать». А сейчас моё время словно деньги в дырявом кармане. Даже если оно и не утечёт незаметно в прореху, то всё равно карман невелик.

Куда эти годы улетели? Сам не понимаю. Павлик, когда вновь увидел маму после месячной разлуки, не слезал у неё с рук целый день до самого вечера. Да и сама Рита не желала отпускать его ни на минуту. Я себя чувствовал немного лишним.

Когда Рите пришло время возвращаться в сентябрь, то как-то буднично, почти не сговариваясь, мы решили сделать всё так, словно и не было этого месяца. Я даже не удивился, что Павлик уплыл вместе с мамой. Словно всё правильно, всё так и должно быть. Другого мнения придерживался Дозор.

Барышня с ласковым голосом (я наконец-то выяснил её имя – Алиса) плохо сдерживая волнение, просила у меня подробности.

А какие тут подробности? Ну, захотел мальчик с мамой в сентябрь. Не маленький уже, сам в состоянии решить. Так и жили эти годы: Павлик иногда оставался со мной, но чаще отправлялся с Ритой. А Дозор обложил меня специалистами. Бедный Глеб в своей мотоциклетной коляске кого мне только не привозил за эти дни: и врачей, и психологов, и внезапно физиков-теоретиков. Поскольку найти лояльных Дозору специалистов в моём октябре было не так-то просто, то география приглашённых впечатляла: и европейцы, и азиаты, и представители Латинской Америки. Я особенно запомнил бразильского спеца, медика по образованию. Мы вместе с Глебом, бразильцем и нанятым переводчиком с португальского мотались по частным клиникам, просвечивая мою голову, чем только можно.

Любопытно, что Риту и Павлика никто из них не трогал. Я однажды спросил Алису, почему это так, на что получил логичный ответ:

– Случаи с мамами и детьми нам известны, а вот с папами – вы первый, Алекс.

Я чувствовал себя самую малость Гагариным. Жаль, что моя известность, хоть и приобретала черты мировой, но всё-таки оставалась в пределах Дозора. Глеб по-прежнему настойчиво рекомендовал мне помалкивать. Он, надо сказать, за эти годы изрядно сдал. Казацкие усы поседели, он часто и подолгу кашлял. Время, оно такое, неостановимое.

***

Изредка я бывал у Коршунова. Он особенно любил, когда я приходил к нему с Пашкой. По этому случаю бравый майор закупал гору игрушек и с удовольствием играл вместе с мальчиком. Сегодня у него оказался целый полк игрушечных солдатиков и большая пушка, из которой можно было палить по боевым порядкам. Коршунов сначала с профессиональным видом оборудовал позиции солдатиков, а затем, вместе с подпрыгивающим от нетерпения Павликом, выкатывал орудие, заряжал его и приказывал открыть огонь.

Под радостные детские вопли солдатики разлетались во все стороны, поражённые тяжёлыми пластмассовыми снарядами. Я в это время сидел на диванчике, пил чай и думал о том, что из Коршунова получился бы хороший дедушка.

Когда я ему это сказал, то дядя Кеша нахмурился и буркнул:

– Я и есть дедушка. У меня две дочки в Хабаровске остались. У каждой по девочке.

Я присвистнул.

– Ты никогда мне не говорил.

– А что тут говорить, – он помрачнел ещё сильнее. – Растить я их всё равно не смогу, сам понимаешь.

Он хотел продолжить, но Павлик нетерпеливо требовал продолжения игры.

– Сейчас-сейчас, – подобрел Коршунов и принялся расставлять солдатиков.

– Как ты, Алекс? – спросил он меня. – Справляешься?

– Крутимся. С Пашкой не соскучишься…

В начале цикла я приноровился брать Пашку за город. Мы ездили на несколько дней в разные подмосковные санатории, которые были нетребовательны к детским документам (иногда я делал виноватое лицо и сообщал, что свидетельство о рождении жена забыла положить; это срабатывало).

Дома было сложнее – он часто встречал на детских площадках приятелей, которые, по понятным причинам, не могли его вспомнить. Чем старше становился Пашка, тем труднее мне было объяснять.

– К тебе няня приходит?

– Алевтина? Через раз. Она же живёт в Белоруссии.

– Пашка-то не куролесит?

– Полгода уже не исчезал.

– Это хорошо, – задумчиво сказал Коршунов. – Это хорошо…

Он полюбовался на расставленных солдатиков и залихватски скомандовал:

– Пли!

Пашка с радостными воплями стал расстреливать засевших в укрытиях солдатиков. С зарядкой пушки он справлялся практически самостоятельно. Коршунов лишь заботливо подкидывал ему разлетевшиеся снарядики.

– Надо сказать, что Дозор неплохо за вами приглядывает, – сообщил Коршунов. – Охрана, няня…

– Не нравиться мне, что они зациклились на моей персоне – проворчал я.

– А ты им про исчезновения Павлика так и не рассказывал?

– Нет. Но и они не спрашивают. Может оно и прошло.

– Может.

Коршунов сделал мне знак и быстро выставил ряд солдатиков.

– По атакующей колонне, – скомандовал он. – Осколочным! Огонь!

Пашка подпрыгнул от восторга и первым выстрелом снёс трёх солдат.

– Они мне предложили стать сотрудником, – сообщил Коршунов.

– Ого!

– Да, опять наш общий знакомый с Дальнего Востока приезжал, – продолжил Коршунов. – Я вот думаю, что дело не во мне, а в тебе, точнее, во всей вашей истории. Прокурорский намекал, что в ноябре у них почти никого нет, а очень надо.

– А причём тут мы? Мы же сентябрь-октябрь.

– А вдруг однажды что-нибудь сорвётся? – Коршунов незаметно указал на Пашку. – Кто тогда прикрывать в ноябре будет?

– И что ты?

– Сказал, что подумаю.

– Не пойдёшь?

Коршунов отрицательно мотнул головой.

– Мне и одного начальства хватает. А о Пашке я и так позабочусь, без всяких приказов.

Мы затихли. Пашка сидел посреди разгромленных солдатиков и встревоженно поглядывал на нас. Чувствуют дети, когда у взрослых неспокойно на душе.

– Пойдём-ка ужинать, – предложил Коршунов. – А? Пашок?

– Ура!

Вот и сынок повеселел. Но мне всё никак не получалось улыбнуться. Выспаться надо бы, вот что. Сегодня переместимся и заляжем спать. Без будильника! Отец я или не отец? Значит, принимаю решение – будем дрыхнуть, пока не выспимся.

***

В те месяцы, когда Пашка гостит у мамы, я задумываюсь, во что превратилась моя жизнь. Огромный мир, который когда-то открывался мне каждое полнолунное утро, сузился. У нас с Ритой ушло много сил на то, чтобы Пашка не отставал от обычных детей из линейного времени. Конечно, до конца он никогда не будет таким же, как они. Мы не могли отдать его в школу. У него, по сути, не было друзей среди ровесников. Среди хомо новусов вообще мало детей.

Но мы старались: Ритка учила его читать и писать, я старался побольше с ним путешествовать, чтобы сын знал географию и историю. Жаль, что мне не рассказать ему истории хомо новусов – всё, что я знаю, это слухи, слухи и ещё раз слухи.

Дозор тоже расщедрился: он смог найти и математиков, и физиков. Пашка по очереди занимался с ними.

Чем взрослее он становился, тем больше у него возникало вопросов ко мне, а у меня всё больше вопросов к Дозору. Я был уверен, что они годами чего-то недоговаривают. Наверняка им была известна информация за пределами наших месяцев, иначе зачем постоянно утверждать, что мы в опасности. За всё минувшее десятилетие ничего угрожающего не появилось. Даже пугающие нас исчезновения Пашки сошли на нет. Когда я пытал вопросами Глеба, то он разводил руками – он выступал лишь посредником. Всё равно, хороший был мужик, заботливый. Мы подружились с ним, даже разок ездили к нему в деревенский дом.

Год назад он умер. Алиса объяснила, что причиной была застарелая сосудистая болезнь. Жаль мужика.

Мы с Ритой… Сложно с Ритой. Дело в том, что как только началась импровизированная пашкина школа, он всё больше месяцев проводил со мной. Так получилось, что в октябре Дозору было проще найти репетиторов, да и путешествовать со мной Пашка любил. К тому же можно было видеться с дядей Кешей… Рита ревновала, злилась, но ничего поделать не могла. Мы с ней уже мало напоминали влюблённых. Сказывалась редкость наших встреч. Видимо, для влюблённости достаточно дня в месяц, а вот для семейной жизни уже нет. Это грустная страница, но такова жизнь.

Я рад, что она поддерживает связь с Нелей. Один раз даже ездила вместе с Пашкой в Казань. А вот мы с Нелей, да и с Димой как-то отдалились. Опять-таки разный месяц – это, пожалуй, не легче другого города в обычной жизни. Тем более, что и город тоже другой.

Я сижу на скамейке у своего пруда и чувствую, как на меня грузом давят годы. В этот цикл я уговорил Пашку отправиться к маме. Они празднуют в сентябре его день рождения. Раньше мы всегда отмечали его вместе, втроём, но в этот раз мне пришлось покривить душой и настоять, чтобы он отметил 10 лет с мамой. Дескать, это особая дата и всё такое. Но на само деле мне хотелось, чтобы Ритка немного ко мне потеплела.

***

Утром Пашка проснулся раньше меня. Я слышал, как он шлёпает в ванную, фырчит и плещется. Когда он умывался, то дверь не закрывал. Вымахал сын за последний год. Такой лось в четырнадцать лет, я таким не был. Или это так кажется? Эх. Я тяжело поднялся. В прошлом цикле у меня неожиданно стал болеть коренной зуб. Вот и сейчас, стоило о нём вспомнить, как за щекой заныло. Давненько у стоматолога не был, даже боязно. Старею, что ли.

– Пап, мюсли будешь?

Пашка услышал мои шуршания.

– Откуда у нас мюсли?

– Сейчас сгоняю.

– Волосы обсохли?

– Я толстовку с капюшоном надену.

– Мы её ещё не купили.

– Фак!

Любит он английские ругательства. Вообще с языками у сына гораздо лучше, чем у меня. Они с Барри даже умудряются сносно разговаривать, не повторяясь как со мной про три раза. Я, конечно, не рассказал Барри, что Пашка мой сын. Для Барри это очередной появившийся хомо новус, а что подросток, так это редко, но случается.

– Паша, куртку мою можешь взять, – предложил я. – У неё капюшон есть.

– Чего у тебя фена нет? – спросил сын, заглядывая в комнату.

– Зачем студентам фен? – удивился я. И тут же подумал, что от дядьки тридцати с лишним это звучит странновато.

– Иди уже за своими мюслями. Колбасы с сыром прикупи!

Пашка убежал в магазин, а я, морщась от зубной боли, отыскал в аптечке обезболивающее.

– Колеса выпиты, можно приступить к утреннему омовению, – сообщил я моей любимой африканке.

Когда я вышел из душа, завтрак был уже накрыт – мюсли в мисках ждали, когда в них опрокинут молоко, сыр с колбасой были крупно порезаны, заварочный чайник плакал на подставленное блюдечко. Пашка, подобно мне, наливал слишком много кипятка.

– Кушать подано, – приветствовал меня сын.

– Садитесь жрать пожалуйста, – откликнулся я фирменным паролем.

– Папа, мне надо с тобой поговорить.

Когда такие заходы слышишь от детей, то жди подвоха. Впрочем, Пашке давно пора было уже задавать вопросы о девочках. Хотя мне Коршунов намекнул, что уже провёл несколько раундов воспитательных бесед. В общем, я внутренне мобилизовал все свои педагогические таланты.

– Давай.

– Только ты не смейся, ладно?

– Я серьёзен.

– Папа… Когда я буду жить отдельно?

Я почесал затылок. Эк радикально-то.

– Можем снимать тебе квартиру, – осторожно предложил я. – Но что ты там хочешь делать?

– Не в этом дело, – помотал он лохматой головой. – Когда мне можно пойти дальше? В следующий месяц?

Я открыл было рот, но тут же его закрыл. Вид у сына был такой, словно к этому вопросу он долго готовился.

– Ты же не увидишь маму, – сказал я единственное, что пришло в голову.

– Почему?

– Ты же знаешь, как мы перемещаемся.

– Думаешь, у меня не получиться самостоятельно? Барри мне говорил…

– Нашёл кого слушать, – прервал я сына. – У него лапши хватит на сто твоих ушей.

– Но не только он. Мне и репетитор по физике объяснял, что если я могу перемещаться с вами, то теоретически могу и сам.

«Вот ещё новости», – недовольно подумал я. «Надо будет настучать на физика – Дозор обещал репетиторов поставлять, а не мозгокрутов. То-то мне его рожа не понравилась – сорока нет, а борода как у Солженицына. Или это другой?»

– Послушай, Пашка. У тебя уникальная ситуация. Ты – тот случай на миллион, да что там на миллиард. Никто не знает, сможешь ли ты быть хомо новусом или превратишься в обычного человека.

– А может мне того и хочется? – дерзко просил он. – Не хочу быть уникальным. Уникальный значит один, одинокий, понимаешь?

Тут его словно прорвало. Я всё услышал – и про отсутствие друзей и вскользь (стесняется, наверное) про отсутствие подруг и про то, что он не понимает, зачем жить, и прочая подростковая чепуха.

– Стой! – я поднял руку. – Давай поспокойнее.

Пашка пожал плечами. Сердится. Когда сразу не по нему, то тут же сердится.

– Послушай, Паша, – продолжил я. – Мы с мамой хотим тебе только хорошего. Нужно закончить школу, а потом…

– Вы с мамой? – возмутился он. – Вы с мамой?! Да нету никаких «вы»! Живёте каждый в своём месяце, как в капсуле.

– Ты не можешь про нас так говорить! – разозлился я. – Много ты знаешь! И вообще, тебе ещё учиться…

– А зачем мне учиться? – чуть не прорычал он. – Куда мне потом?

Тут он попал в самую точку. Мне оставалось лишь беспомощно разевать рот, в надежде, что нужные слова сами родятся.

– А что ты хочешь? – взял я себя наконец в руки.

– Я хочу, чтобы ты меня отпустил.

– А потом?

– Потом… Буду путешествовать. Жить. Может быть, пойму зачем я такой уродился.

– Ты сам не знаешь, – констатировал я с некоторым злорадным удовлетворением.

Ишь губу закусил. Упрямый. А ведь, действительно, взрослеет, надо с ним что-то делать. Не вечно же под нашим крылом быть.

– Давай-ка договоримся так. Паша, ты подумай, что ты в самостоятельной жизни хочешь делать. Посоветуйся с дядей Кешей. С физиком твоим. С кем хочешь, в общем. А потом поговорим.

– Потом… – эхом откликнулся он.

– Потом, – подтвердил я. – Это означает, что я всерьёз хочу поговорить. Ты думаешь, мне известны все ответы? Сам побегу консультироваться.

– С Алисой? – усмехнулся сын.

– С ней тоже, – согласился я, не понимая, чего он ухмыляется.

– А ты знаешь, что Алиса твоя – это нейросеть?

– Кто?

– Нейросеть… Ну, компьютер такой. Мне Юрий Юрьич рассказывал, что у Дозора есть доступ. Это экспериментальная установка.

– Этот твой Юрьич он с усами?

– Нее… С усами был тот, кто биологию преподавал. Ты всегда путаешь.

– Понятно.

За нашим столом снова воцарилась если не тишь, то благодать. Только теперь это вряд ли надолго, Пашка упёртый. Ритке надо будет доложить, только осторожно.

***

– Адрес дядя Кеши запомнил? Контакты дозорных в декабре? В январе можешь заглянуть в Клин, там живёт Катя. Екатерина Васильевна… Позже…

– Знаю, пап. – просто сказал он, и я умолк.

У нас оставалось несколько минут. Наверное, надо было ещё что-то сказать. Но в голове рождалась либо пафосная чепуха, либо тяжело ворочались сомнения в правильности происходящего. Но его нельзя и не нужно было удерживать. Сто раз об этом было передумано и переговорено, но, как говорится, сердцу не прикажешь.

Пашка к шестнадцати годам раздался в плечах, окреп. Сказывались занятия спортом, на которых практически настоял Дозор.

– Постарайся прислать весточку. Мама и я порадуемся.

Паша вздрогнул. Зря я, наверное, про маму, тоже ведь переживает.

– Помни и знай, что мы тебя любим, Паша.

– А маму ты любишь? – вдруг спросил он.

– Конечно, – твёрдо ответил я.

– Но вы же даже не разговариваете, – вырвалось у него. – Какая это… Как это…

Это правда. С идеей расставания с Пашей Рита так и не смирилась. Мы, конечно, разговаривали, когда встречались. Но сухо, делово.

– Я всё равно её люблю, – сказал я. – И она меня любит. Так случилось, что нам непросто оказалось быть родителями-новусами. Но мы старались.

Он кивнул, будто нехотя.

– Прощай, папа.

– Прощай сынок.

Лицо его таяло в белёсой пелене, что забирала меня обратно. Ещё можно протянуть руку и забрать его с собой, но всё решено. Пашка уходил дальше. Мой сын навсегда уходил дальше. Его путь лежал в ноябрь, декабрь, в новый год, и далее по реке времени к встречам, делам и, может быть, подвигам, в которых отца уже не будет. Мне обещали, что за ним присмотрят, насколько это будет возможно, но наши табу по личной судьбе слишком сильны. Лучше и не знать. Это уже его путь, не мой.

Пашка исчез. Нет. Не он исчез, а я. Я вновь оказался в своей квартирке посреди октября, под светом полной луны, на которую хотелось выть от тоски. Наверное, это и называется взросление. Суметь расстаться, отпустить, знать, что ты уже не сможешь прикрыть. Согласиться с тем, что у твоего мальчика свой настоящий путь. Как быть дальше, я не знал.

Я вообще ничего не знал в этом новом взрослом мире, где мне предстояло жить.

[1] Стихи автора

Последний ход (I)

Вечер выдался холодным. Над освещённым Исаакием хмуро нависало тёмное небо. Хорошо ещё, что дождя сегодня больше не будет. С Невы дул неприятный ветер. Бедная эскортница куталась в принесённый заботливыми официантами плед. Девушка была новенькая, чувствовалось, что напряжена с непривычки. Это лучше, чем прожжённые холеные суки, с которыми ему приходилось иметь дело до этого. Да и за столом умеет себя вести. Ишь, как ловко устрицы вскрывает.

– Выпьем?

Он поднял бокал белого вина. Девушка с готовностью ответила тем же.

– За нас! – он легко чокнулся.

– Расскажи о себе, – предложил Ратмир. – Только напомни, как зовут.

– Анжела, – сказала она, очаровательно улыбаясь. Лёгкую обиду она старательно спрятала.

– Отлично, Анжела. Откуда ты?

Это было его безобидное развлечение. Слушать, как правило, выдуманные биографии, и угадывать, где маленькая частица правды.

– Вам это просили передать, – официант положил на салфетку золотистую визитку.

– Кто?

– Господин за столиком в углу.

Ратмир лениво глянул. Мужчина в дорогом костюме, плотный, коротко стриженый. Если бы Ратмир встретил его в другой день,то даже не обратил бы внимания. Бизнесмен средней руки, ни вкуса, ни воображения. Мужчина, не поднимая головы, небрежно отсалютовал бокалом. Понимает, что за ним наблюдают.

– Спасибо, – сказал Ратмир официанту.

На плотной бумаге визитке чёрными буквами значилось: «Ибраев Х.А., старший куратор». На обороте от руки было написано: «Сегодня обратно?» Ратмир похолодел. Анжела что-то лепетала про море, Японию, гейш. Как она перешла к Азии от детства в Воронеже, Ратмир совершенно пропустил. Пусть болтает, это неважно. Знает ли Ратмир этого Ибраева? Очевидно, нет. Не встречал ни разу, даже фамилии такой не попадалось. Куратор… Чего куратор? Да ещё старший. Кто-то из устроителей Игр? Невозможно, они связались бы напрямую. Да и не было такого ни разу за всё время его жизни в «чистилище». Правоохранительные органы? Опять же, почему не проявлялись раньше? Спецслужбы? Тут сложнее, но нет. Или Ратмир что-то натворил, что в этот раз им решили заняться? Глупо. Наверняка, это дурацкое совпадение. Обознался Ибраев, только и всего. Ратмир постарался задвинуть подальше назойливую мысль, что в предыдущие разы никакого Ибраева не возникало. Но мысль была настойчива, и он сдался.

– Поедешь в номер, – прервал он Анжелу. – Мне с человеком переговорить надо.

Он бросил ей электронный ключ.

– Как?

– На такси, – раздражённо ответил Ратмир. – На вот.

Тёмно-зелёные купюры всегда оказывают правильное воздействие. Анжела обиженно поджала губки, но послушно ретировалась. Ратмир невольно задержал взгляд на её точеной фигурке. В последнее время его стало тянуть на худышек. К тому же, у этой явно есть вкус, даром, что в голове пусто.

Ибраев тоже проводил девушку взглядом. Когда Анжела ушла, он тяжело поднялся.

– Добрый вечер, Ратмир, – сказал он, занимая место Анжелы.

– Мы знакомы? – спросил Ратмир.

– Хан Ибраев, – представился мужчина. – Старший куратор Паутины в Петербурге.

– Чего?

– Наша организация многое знает о временных петлях. Так понятнее?

Ратмир не сразу нашёлся что ответить. Каждая секунда молчания выдавала его. Но, чтобы справиться с бурей мыслей и чувств, требовалось время.

– Вот как, – ответил он со скепсисом. – Нечасто я общаюсь с учёными.

Ибраев ухмыльнулся.

– Вы прекрасно собой владеете, Ратмир. И я в курсе, насколько вы можете быть опасным.

– Откуда вы меня знаете? – Снова спросил Ратмир.

– Я хочу предложить вам способ выйти из петли. Интересно?

Ратмир покрутил ножку бокала.

– Пока не очень понимаю, о чём вы.

– Хорошо, – поднял руки Ибраев. – Давайте поиграем в игру. Вы же любите игры?

– Я люблю выигрывать.

– Больше, чем сам процесс?

А вот тут ловкач попал в точку. Выигрыш лишь миг. А игра – это процесс. Волнующий, долгий. Если бы этот диалог произошёл два года назад, до его превращения, Ратмир решил бы, что перед ним кто-то из спецслужбистов. Но сейчас… Разве что новый мир сложнее, чем Ратмир подумал. И в нём вполне могут быть спецслужбы, просто иного толка. Спецслужбы «чистилища», любопытно.

– Ну что ж, – Ратмир отодвинул тарелку и подозвал официанта. – Огласите правила игры.

Ибраев кивнул и дождавшись, пока собеседник закажет кофе, начал.

– Я буду рассказывать о вас, а вы – слушать. Когда убедитесь в моих возможностях, дайте знать, мы перейдём ко второму этапу.

Ратмир медленно склонил голову. Если кто-то его записывает, то жест можно понять и как согласие, и как обычную задумчивость.

Ибраев, видимо, понял, поэтому улыбнулся краешком губ.

– Итак, сцена первая.

Сцена первая. Алла

Утро 8 июня. В одной из девятиэтажек Гражданки молодая женщина пьёт чёрный кофе на небольшой кухне. На ней потёртый халат. Волосы небрежно собраны в пучок. Видно, что она недавно проснулась. Мойка завалена посудой с остатками ужина. На плите что-то готовится. Через запылённое окно светит робкое солнце.

Женщину зовут Алла. Она внимательно следит за стрелками кухонных часов. Как только стрелки показывают 8.00, она хватается за смартфон и звонит.

– Алло! Алло!

Никто не отвечает. Она раздражённо бросает аппарат на кухонный стол.

– Где ты шляешься, начальничек? Работать пора, Виктор Палыч. Работать!

Она опрокидывает в себя остатки кофе. Смартфон вибрирует. Алла вздрагивает и хватается за корпус.

– Да я. Кто это? Что сегодня? Я не могу сегодня! Какие ещё пени? Почему вы мне вообще звоните в такую рань. Какое рабочее время? Я заплачу! Заплачу!

Она вновь бросает телефон, но он не унимается и опять вибрирует. Алла хищным жестом снова хватается за него.

– Я же уже сказала…

Но в трубке она слышит что-то другое. Голос у неё меняется, становится приторно-жалобным.

– Виктор Палыч, это Алла. Я приболела… Голова раскалывается, жуть. Да… Температуры нет. Надеюсь, сегодня отлежусь.

Она кивает и некоторое время слушает.

– Да, Зина в курсе. Конечно, на связи. Спасибо, Виктор Палыч. Да… И вам…

Она аккуратно кладёт смартфон на место и облегчённо выдыхает. На часах 8.10.

– Ещё пятьдесят минут! Шикардос! – довольная Алла, пританцовывая, снимает крышку у кастрюльки. – Каша! На завтрак! Как же, как же! И ветчинки!

Она включает конфорку на малый огонь и, не переставая пританцовывать, идёт в душ.

***

– Какая ещё Алла? – развёл руками Ратмир. – Что за скучная хренотень?

– Возможно, вы знали её под другим именем, – пожал плечами Ибраев. – Но не суть. Есть ещё действующие лица. Например, Клара.

Сцена вторая. Клара

Утро того же дня. Квартира побогаче, на Васильевском острове. Женщину зовут Клара, ей ближе к сорока, она собирается на работу. Стоя перед зеркалом, она наносит на ресницы тушь. Точным движением ведёт тюбик тёмно-красной помады по губам. Глаза светлые, холодные. Она критически оглядывает себя.

– Клара Владимировна, начальник финансового отдела. Отчёты? Всё сдано до последней бумажки. Всё чётко. Что вы, господин аудитор, какая тут аптека.

Она заливисто смеётся. В ванной смех звучит неестественно. Клара спохватывается.

– Всё для тебя, Андрюша. Для тебя, козлик мой.

Она бросает тюбик помады в сумочку. В недрах серебрится небольшой пистолет. Клара достаёт из сумочки чёрный браслет и цепляет его на руку вместо часов. Она уже немного опаздывает.

Машина с рёвом выруливает из подземного паркинга. Вид у Клары за рулём совершенно неприступный.

Выехав на дорогу, она сильно жмёт на газ.

У припаркованного мотоцикла с весёлой раскраской доставщика пиццы стоит Курьер. Он провожает взглядом автомобиль Клары. На наручных часах – 8.35. Браслет часов у него точь-в-точь как у Клары.

Когда машина женщины скрывается, он возвращается к работе и неторопливо загружает пиццу в багажник.

***

– А сейчас как? Поинтереснее стало? – прервался Ибраев.

– Вступление затянуто. Что за безымянный Курьер? – сухо ответил Ратмир. – К тому же, я могу только верить вам на слово.

– Без проблем. Ещё несколько коротких сцен.

Сцена третья. Снова Алла

Алла с тюрбаном из полотенца на голове роется в холодильнике. Из-под холодильника выползает лужа.

– Как?! Когда ты успел? Сука!

Она вытаскивает мокрую упаковку ветчины и брезгливо нюхает.

– Зашибись! С вечера отрубился, что ли? Ах ты, рухлядь старая!

Алла остервенело хлопает дверцей. Ветчина улетает в мусорное ведро. На часах без пяти девять.

– Твою мать!

На её лице проступает страх. Она торопливо задёргивает занавески. На кухне заметно темнеет.

Сцена четвёртая. Снова Клара

Вестибюль небоскреба крупной компании. На больших часах без пяти минут девять. Клара входит через крутящиеся двери. В вестибюле много спешащих на работу сотрудников. Охрана лениво наблюдает за проходящими через рамки металлоискателей.

Клара идет к старшему смены.

– Доброе утро, Клара Владимировна.

– Привет, Денис. Как дела?

Охранник пропускает её мимо металлоискателя через проход с табличкой «проход для лиц с кардиостимулятором».

– Спасибо, отлично.

– Сумочку на досмотр? – легко улыбается Клара.

Охранник весело машет рукой. Клара сливается с потоком сотрудников.

Сцена пятая. И снова Алла

Маленькая комната, забитая разным хламом. Шторы плотно занавешены так, что в комнате полумрак. Постель наспех закрыта покрывалом. У компьютера навалены бумаги. На стене приклеены тремя ровными рядами фотографии каких-то людей. Сами фотографии и обои вокруг испещрены яркими пометками.

Алла сидит напротив стены с фотографиями на потёртом кожаном диване и сосредоточенно курит. Она успела переодеться – джинсы, облегающая футболка. На стеклянном журнальном столике стоит пепельница, рядом лежит смартфон и большой кухонный нож.

Раздаётся звонок.

– Алло? Да, это я.

– Где вы? – голос в трубке глубокий и ровный.

– Дома. У себя дома. А что?

– Вы не надели браслет.

– Фак! Да я…

– Второе предупреждение.

– Я не хотела! Господин Распорядитель, пожалуйста! Я сейчас.

– После третьего предупреждения последует дисквалификация. – напоминает Распорядитель. – Я полагаю, вы понимаете, что это означает?

– Погодите! Но ведь бывает, что забыл.

– Вы понимаете, что означает дисквалификация? – терпеливо уточняет Распорядитель.

Алла кивает и тут же, спохватываясь, громко отвечает.

– Да! Я понимаю. Всё понимаю. Сейчас надену.

– Хорошо. До свидания.

Алла вскакивает и начинает метаться по квартире, раскидывая вещи и бумаги. Она роется в столе, заглядывает в шкаф, но никак не может найти браслет.

– Фак! Фак! Фак!

Она опускается на пол.

– Вот ты где!

Алла выуживает чёрный браслет из-под кровати и судорожно цепляет на руку. Браслет не поддаётся.

– Давай уже! Скотина!

Она догадывается расстегнуть застёжку и, наконец, справляется. Браслет довольно пикает, и Алла облегченно приземляется на диване. На настенных часах 9.30.

Сцена 6. А теперь вернёмся к Кларе

Клара выходит из конференц-зала после утреннего совещания. С некоторыми сотрудниками она обменивается кивками и короткими фразами. Некоторые её сторонятся. Она замечает это и презрительно усмехается. Мимо Клары проплывает юная коллега, напоминающая саму Клару лет пятнадцать-двадцать назад.

– Удачи вам, Клара Викторовна, – улыбка у юницы само радушие. – Мне кажется, это недоразумение быстро развеется. Ревизоры тоже ошибаются.

– Не дождёшься, – усмехается Клара.

– Что? – радушная улыбка продолжает сиять.

– На моё место метишь, птичка. Но клювик у меня прочнее, чем ты думаешь.

– Я…

– Лети, пташка. А то как… – Клара делает резкий выпад. – Клац-клац!

Девушка шарахается от неё и поспешно ретируется, что-то бормоча под нос. Клара победно смотрит ей вслед. Ей звонят. Она достаёт айфон, на котором видна аватарка звонящего – молодой спортивного вида парень.

– Привет, дорогой. Конечно, в силе. Можешь искать отель. Да, зайчик мой, всё на твой вкус. Я же обещала…

Она идёт по коридору. Лицо у Клары мягкое и счастливое.

– Только в сентябре. Нет, котик, раньше никак.

Клара подходит к своему кабинету. За прозрачными стенами видны какие-то серьёзные люди в костюмах.

– Извини, Андрюша, у меня дела. Целую.

Лицо у неё меняется, приобретая рабочий невозмутимый вид.

***

– Судя по всему, эта Клара та ещё стерва, – заметил Ратмир.

– Никогда не любил бизнесвуменш, – согласился Ибраев. – Есть в них что-то противоестественное. Но ласковость к Андрюше похоже на стремление сбалансировать нехватку женственности. Как вы полагаете?

– Банальный сюжет, – пожал плечами Ратмир. – А что там с этой истеричкой? Как её? Алла?

Сцена 7. Алла днём

Алла в комнате смотрит телевизор. Звук приглушён. Она нервничает, то и дело поглядывает на часы. В коридоре раздаётся громкий звук – то ли кто-то что-то уронил, то ли с размаху хлопнула дверь.

Алла хватает нож двумя руками как меч и по стеночке бежит к входной двери. Там она замирает, делает очень медленный шажок к глазку. Долго смотрит в него. После чего расслабляется и утирает рукой с ножом пот с лица.

– Уроды криворукие. Напугали…

Она слышит что-то важное в новостной телепередаче и хватает пульт, усиливая звук.

– …труп мужчины заметили рыбаки. Предварительная версия следствия – самоубийство, но не исключены и иные причины…

В новостных кадрах мелькают хмурые врачи скорой помощи, скрюченное тело в старомодном пиджаке и голая ступня. Появляется паспортная фотография предположительного суицидника – измождённое лицо мужчины неопределённого возраста. На экране чётко видно время – 14.15.

– Охренеть, – недоверчиво роняет Алла.

Она подходит к стене с развешенными фотографиями и жирно перечёркивает чёрным фломастером фотографию мужчины, очень схожую с тем, что демонстрировали по телевизору. На стене остаётся всего три не зачеркнутых фотографии – Клара, Курьер и похожий на Курьера мужчина.

Звонит телефон.

– Алло? Да, это я.

Голос у неё меняется и становится напряжённо-осторожным.

– Нет, мне незнаком этот человек. Как вы сказали его имя? Нет-нет. Ни разу не слышала. Мой телефон с моей фотографией? Откуда я знаю почему? Товарищ капитан, я понятия не имею, о чём речь. Завтра подъехать? Куда?

Алла пишет прямо на обоях какой-то адрес.

– Да-да. Я поняла.

Она выключает смартфон и задумчиво смотрит на экран. Он тут же загорается снова. Номер не определяется.

– Я слушаю.

В трубке звучит знакомый размеренный голос Распорядителя.

– Вам никуда не нужно ехать. Просим прощения за беспокойство. Больше звонков из полиции не будет.

– Но что делать с… погибшим?

– Эта смерть ничего не меняет.

– Ничего? – переспрашивает Алла упавшим голосом.

– Ничего.

***

– Какие влиятельные ребята. Не вы, случаем? – Ратмир отхлебнул кофе и поморщился. Напиток остыл.

– Ну что вы, Ратмир, – ответил Ибраев. – Мы гораздо влиятельнее.

– История понятнее не становится. Мы договорились, что я выслушаю вас, но я не подписывался под тем, чтобы слушать «Войну и мир»…

Ратмир прервался и вдруг гаркнул пробегающему мимо официанту.

– Обнови кофе! Холодный!

– Я продолжу, – спокойно сказал Ибраев. – А вы пейте кофе и слушайте.

– Я не хотел бы здесь засиживаться.

– Я помню, какой сегодня день.

Ратмир нехотя кивнул.

Сцена 8. День Клары

Клара сидит в кабинете в компании ревизоров. Цифры явно не сходятся. На заднем фоне беззвучно работает телевизор. Мелькают кадры с фотографиями самоубийцы.

Клара замечает и внимательно смотрит на экран поверх голов ревизоров. После окончания репортажа она переводит взгляд на браслет и некоторое время смотрит на него. На браслете ничего не отражается. Клара крутит головой, словно её душит воротник, и, извинившись, не спеша направляется к выходу из кабинета.

В коридоре она ускоряется и спешит в дамскую комнату.

В пустом туалете всё сверкает мрамором и стеклом. Клара стоит у большого зеркала. На раковине лежит раскрытая сумочка. Клара захлопывает черную коробочку с белым порошком и внимательно разглядывает себя в зеркале, стирая остатки наркотика с кожи.

Она вновь смотрит на браслет. Но теперь Клара усмехается.

– Он слаб, а ты сильна, – говорит она зеркалу. – Минус один. Это просто минус один. Меньше людей – больше куш. Ты выиграешь. Ты заберёшь чёртову уйму денег.

У двери туалета раздаются приглушённые голоса. Клара пугается, хватает сумочку и ныряет в ближайшую кабинку. Она прижимается к стенке и достаёт из сумочки пистолет. Вся поза Клары демонстрирует решимость.

В туалет входят знакомая юница с подружкой.

– Надеюсь, эту стерву не просто уволят, но и посадят, – говорит юница.

Подружка подобострастно улыбается.

– Я встану на её место, а ты на моё. Понимаешь?

Клара с грохотом выходит из кабинки. Подружки в ужасе жмутся к раковинам.

– Девочки, вы там не описались? – снисходительно спрашивает она.

Сцена 9. Между сценой 8 и сценой 10

Курьер паркует мотоцикл между машинами. Он встаёт было с сидения, но смотрит на часы – 14.50. Садится обратно и, вытащив из сумки большой блокнот, рассматривает записи. Курьер что-то корректирует, он явно увлечён своим делом.

На часах – 15.00. Он встаёт и извлекает из багажника коробки с пиццей и суши.

Сцена 10. А что там у Аллы?

Алла сидит на диване и листает журнал. Пепельница полна окурков.

Раздаётся звонок. Алла вздрагивает. Она хватает свой тесак и бежит к двери. В дверь снова звонят.

– Кто?

Из-за двери глухо отвечают.

– Оставь у двери! У двери оставь! У меня всё оплачено!

Она ждёт у двери, не отрываясь от глазка. Потом открывает и втаскивает в квартиру коробку пиццы. Расцветка на коробке такая же, что развозит Курьер.

Алла закрывает дверь и, помахивая тесаком в одной руке, несёт пиццу в комнату.

Кладёт коробку на журнальный столик, открывает её. Внутри большая пицца. Алла подцепляет тесаком как лопаточкой сразу два куска.

На часах видно время – 15.10.

***

– Вы намекаете, что в вашем анекдоте Курьер очевидный злодей.

– Почему вы так решили? – удивился Ибраев.

– Ну пицца эта, девки перепуганные.

– Может, это ложный ход? Весьма стандартно для детективной истории.

– Ну-ну.

Сцена 11. Вечер Клары

Клара стоит у машины. Она плохо себя чувствует. Садится в машину и некоторое время сидит неподвижно. Затем пьёт из бутылки воду, растирает лицо руками.

– Вот суки дотошные, – ворчит она. – Вы у меня попляшете.

Она включает зажигание.

– Я справлюсь. Я справлюсь. Чёрт возьми, опаздывать нельзя.

Электронные часы на панели показывают время 19.33.

Клара резко выруливает со стоянки.

Сцена 12. Вечер Аллы

На настенных часах 19.00. Алла стоит у двери, собираясь с духом. Она одета в повседневную одежду – джинсы, блузка, в руках сумочка и неизменный тесак.

Она долго смотрит в глазок.

Потом резко выдыхает и бросает тесак на пол.

Алла распахивает дверь и с гордо поднятой головой всматривается в черноту подъезда. Наконец, надевает чёрные очки и делает шаг.

На улице она немного расслабляется, но идёт быстро, не задерживаясь.

Метро близко. Час пик, вагон забит народом. Она жмётся к стенке в конце вагона, выставив перед собой сумочку. Алла не спускает глаз со всех, кто рядом качается в такт движению поезда.

Алла поднимает поближе к очкам браслет. Видно, что запястье заметно дрожит. На браслете горит надпись: «Осталось 19 минут».

Сцена 13. Клара едет

Автомобиль Клары стоит в пробке на поворот перед мостом. Ей дурно. Она то и дело прикладывается к бутылке с водой, судорожно сглатывая.

На браслете горит предупреждающая надпись – «осталось 8 минут». Клара бросает взгляд на приборную панель. Электронные часы показывают 19.48.

– Приехали, – поджимает она губы.

Клара бешено сигналит. Но это не оказывает никакого эффекта.

Тогда она выскакивает из машины, бросая все вещи внутри.

– Эй! Ты что? – кричит ей водитель стоящего сзади автомобиля.

– Вертолёт вызывай! – орёт ему Клара.

Она решительно сбивает с туфель каблуки и бежит.

***

– Долго ещё? – Ратмир давно покончил с кофе и теперь потягивал ледяную минералку.

– Как вы могли заметить, события ускоряются.

Последний ход (II)

Сцена 14. Курьер+Алла+Клара

Тихая улочка старой постройки. Курьер подруливает на мотоцикле к высокой решётке ворот у трёхэтажного особняка. Паркует мотоцикл прямо у таблички «Стоянка только для посетителей». Рядом стоит джип, небрежно заехав на тротуар.

Курьер оставляет шлем на руле, вытирает пот со лба и открывает дверцу в воротах.

Он не спеша идёт по небольшому садику ко входу в особняк. На ходу смотрит на браслет. На браслете горит предупреждающая надпись: «Осталось 10 минут».

Курьер открывает тяжёлую деревянную дверь и входит в пустынный вестибюль с массивной мраморной лестницей на второй этаж. На входе металлическая рамка с многочисленными датчиками. Помещение увешано видеокамерами.

В вестибюле на обычном табурете сидит охранник в чёрных брюках и белой рубашке. Охранник читает газету, не обращая на Курьера ни малейшего внимания.

Алла влетает в вестибюль знакомого особняка и резко закрывает за собой дверь. Она запыхалась.

Невозмутимый охранник с газетой бросает на неё укоризненный взгляд, но ничего не говорит.

Алла смотрит на браслет: «Осталось 6 минут». Она переводит дух и уже неторопливо поднимается по ступеням.

Она проходит пролёт и видит большие безобразные железные двери, напоминающие вход в тюремный блок. Перед ними мнётся Курьер и тянет вейп.

Алла настораживается.

– Привет, Аллочка, – говорит ей Курьер.

– Почему не заходишь?

– Курю. Ещё пять минут есть. Внутри нельзя дымить, сама знаешь.

– Ага.

– Ты боишься, что ли?

– Полная безопасность гарантируется лишь внутри игрового зала, – почти цитирует Алла. – Я не дура. Здесь нельзя стрелять или взрывать бомбы. Но зарезать никто не помешает.

Курьер оборачивается на железные двери.

– Ну да. Сейчас. Ещё пару затяжек. День был трудный.

Раздаётся грохот входной двери. Затем тяжёлые шаркающие шаги. На лестничном пролёте появляется Клара. Она еле передвигает ноги. Лицо совершенно белое. Клара ползёт по лестнице, держась за перила.

– Что с ней? – испуганно спрашивает Алла.

– Может устала? – кашляет дымом Курьер.

Клара доползает до промежуточной площадки, где стоит Алла, и тут силы её оставляют. Она падает на колени и хрипит, протягивая к Алле руку.

Алла с визгом отшатывается. Курьер делает шаг к лестнице.

– Надо ей помочь!

– Не подходи ко мне!

– Ей же плохо!

– Нужна медицинская помощь! – Кричит Алла охраннику внизу.

Курьер делает ещё шаг на ступеньку вниз.

– Охранник не среагирует. Он не имеет права. Её нужно затащить туда. Сама же знаешь – там полная безопасность.

Клара падает на пол. Изо рта у неё идёт пена.

Курьер подходит ближе.

– Не подходи! Ей конец! – истерично кричит Алла. – Надо идти в игровой зал! Мы не успеем! На браслете две минуты!

– Давай вместе.

– Иди ты на хер! Встань у стенки! У стенки! Не приближаться.

Курьер слушается её. Алла пробегает мимо него со сверхзвуковой скоростью и барабанит в дверь.

– Номер шесть прибыла на игру. Номер шесть!

Курьер сплёвывает и тащит Клару по ступенькам. На браслете у него горит: «Осталась 1 минута». Железные двери распахиваются, и он вместе с телом вваливается внутрь.

Комната напоминает раздевалку бассейна – тяжелые металлические шкафчики, нумерованные от 1 до 10. Посреди ряд скамеек. С высокого потолка бьёт яркий свет.

В комнате стоят Алла, Курьер и наголо бритый охранник. На полу лежит тело Клары.

– Она же дышала, – говорит Курьер.

Охранник качает головой. Алла неразборчиво матерится.

– Это ход? – спрашивает она.

Охранник кивает. Алла и Курьер переглядываются.

***

– Значит Курьер теперь не злодей? – криво улыбнулся Ратмир. – Или вы историю перекраиваете на ходу? По моим замечаниям?

– Не сбивайте с темпа, – поморщился Ибраев.

Сцена 15. Эндшпиль

Круглая комната с небольшой сценой. На сцене квадратный стол с наброшенным на что-то бархатным покрывалом. За сценой огромная, от пола до потолка стена из чёрного стекла, наподобие того, что ставят в допросных комнатах.

Вокруг сцены стоят стулья с миниатюрными столиками. На столиках номерки – «2», «6», «8», «10». Рядом с номерками песочные часы.

За столиком номер «2» сидит мужчина, сложением напоминающий Курьера. Назовём его Ратмир.

***

– Вы издеваетесь? – возмутился настоящий Ратмир.

– Надо же как-то назвать персонажа?!

– Моим именем!

– Оно не так редко, как вам кажется.

Ратмир бешено стиснул зубы.

– Дослушайте историю.

– Валяйте. – Ратмир неожиданно успокоился. – Пусть моё альтер-эго поучаствует.

– Итак, назовём его Ратмир.

Сцена 15. Продолжение

Алла сидит за столиком «6», а Курьер приземлился за столик «8». Столик «10» остаётся пустовать.

В зале хозяйничает крупный мужчина, одетый как рефери боксёрского матча. У него голос Распорядителя, что разговаривал с Аллой по телефону.

– Сегодня был насыщенный день, – говорит Распорядитель. – Я хочу поздравить игроков. Это редчайший случай в истории нашего клуба. Обычно игра завершается значительно раньше. Наши спонсоры чрезвычайно довольны таким накалом борьбы.

Он делает жест в сторону чёрного стекла за спиной.

– Напомню, что чем меньше игроков остаётся в команде, тем большую долю в призе они получат.

Распорядитель картинным жестом срывает бархатную накидку со стола. Под светом лампы видны пачки разноцветных банкнот, выложенные аккуратной пирамидкой. Натюрморт выглядит волшебно, участники действа завороженно на него смотрят.

Лампа, освещающая деньги, гаснет.

– Сегодня добровольно выбыл из игры Третий. Что ж, это его право. Самоубийство надлежащим образом подтверждено и оформлено.

Распорядитель на миг состроил скорбное лицо.

– Ну-с, теперь о главном… Ход мафии сделан.

Распорядитель указывает на пустующий столик.

– Протестую! – кричит Алла.

– В чём дело, Шестая?

– Смерть произошла в стенах особняка. Это нарушение правил!

– Допускается… – говорит Ратмир.

– Не вмешивайтесь, Второй! Вопрос был организаторам. Шестая, смерть игрока номер Десять зафиксирована до истечения хода. Кроме того, Десятая не достигла безопасной зоны. Пространство от ворот до входа в Игровой зал условно безопасно, Мафия имеет право там действовать, хотя и ограниченными методами.

– М-да, – вздыхает Курьер.

– Кто-то из нас изощрённый убийца, – говорит Ратмир. – Ты, Алла? Или ты, дружок?

– Я ещё не дал команды начинать обсуждение, – останавливает его Распорядитель. – Второй – выношу вам официальное предупреждение.

Ратмир молча поднимает руки вверх.

– Напоминаю, – продолжает Распорядитель, – что Мафия побеждает, если количество её игроков станет равно численности Мирных жителей. Мирные жители побеждают, если все члены Мафии покинули игру. В нашей ситуации – сегодня последний раунд. В прошлый раз обсуждение начинала Десятая, значит, счёт начинается заново. Второй – ваше слово будет первым. Специально для вас повторяю – одна минута на высказывание мнения по истёкшим событиям. После того, как выскажутся ваши соперники – ещё одна минута для выдвижения кандидатуры на голосование и обоснование. Всё!

Распорядитель подходит ко второму столику и переворачивает песочные часы. Песок стремительно сыпется.

Ратмир усмехается и начинает.

– Кто-то из вас просто «хитмен». Надо же умудрился травануть нашу Кларочку. И не узнать, что за яд был. В последнюю минуту!

Он аплодирует.

– Наезд автомобиля, пистолет, банальная дубинка… – загибает пальцы Ратмир. – Но это был прокол. Бедняга Пятый сопротивлялся и Первый получил настоящий фингалище. Разве это мафия? Так, гопник Южного Бутова. А тут яд на пороге. Дон Корлеоне просто. Или донья… Сложный выбор. Яд – это по-женски. Но вообще-то, наш Курьер вполне мог занести отравленную пепперони. Или что там любила Десятая? Я выставляю на голосование игрока номер Восемь! Пас!

Ратмир откинулся на спинку стула.

– Принято! – откликается Распорядитель. Он подходит к столику Аллы и переворачивает песочные часы.

– Я была уверена, что Мафия Третий, – торопливо говорит Алла. – Но он самоубился. Или он тоже был мафией? А что? Могло быть. Но кто-то из вас мафия, кто-то убил Клару.

Алла понимает, что тратит время. Она в замешательстве молчит несколько секунд, потом её озаряет.

– Постой-ка! Восьмой работает курьером, это все знают… и знали. Значит может отравить. То есть подумают на него. И я Восьмому не доверяю. Но вот только Курьер Клару тащил ко входу. Я это видела своими глазами. А ты, Ратмир, спокойно сидел здесь и ждал, когда она умрёт. Так?

Алла возбуждённо улыбается и трёт руки. Песок в часах заканчивается.

– Я выставляю на голосование игрока номер Два!

– Принято! – отвечает Распорядитель и передаёт слово Курьеру.

Тот меланхолично смотрит на сыплющийся песок.

– Знаете, что мне странно. Как можно мафии делать свой ход, а потом приходить сюда и изворачиваться, кривить душой. Не все выдержат такое. Многие приходят сюда, на Игру, в особых обстоятельствах. Ищут деньги на лечение близких. Пытаются устроить лучшим образом судьбу детей. Кто-то, конечно, хочет просто разбогатеть. Но вот в чём закавыка – прежним человек не останется точно. Все его высокие мотивы обернутся грязью. Я очень рад, что эта игра заканчивается.

В песочных часах падают последние крупинки.

– Я не мафия. Но кто из вас мафия, я не знаю. Спасибо.

Распорядитель ждёт, когда затихнут последние отзвуки речи Курьера. Алла смотрит на Курьера. Тот наклонил голову, не желая ни с кем встречаться взглядом.

Распорядитель ставит на квадратный столик песочные часы.

– На голосование принято две кандидатуры. Игрок номер Восемь и игрок номер два. Наберите в ваших браслетах номер того игрока, за которого вы голосуете. Минута на размышление. Время пошло!

Ратмир и Алла возятся с браслетами. Курьер сидит неподвижно. Лишь в последний момент он нажимает кнопку.

– Голосование окончено! Прошу внести результаты!

В зал заходит бритый охранник с тремя деревянными коробками, промаркированными номерами. Он кладёт их, одну за другой, на столики игроков.

– Можете открыть, – предлагает Распорядитель.

Игроки поднимают крышки. Внутри в бархатных нишах лежат угловатые пистолеты. Игроки достают их. Ратмир взвешивает пистолет и чему-то загадочно улыбается.

– Напоминаю, – говорит Распорядитель. – По световому сигналу вы наводите пистолет на того, за кого проголосовали и нажимаете на спусковой крючок. Патрон в пистолете будет в том случае, если за вашего кандидата проголосовало большинство. В противном случае выстрел будет холостым.

– Вот бы на выборах депутатов такое было, – шутит Ратмир.

Распорядитель недовольно косится на него и продолжает.

– Момент напряжённый. Прошу всех отнестись серьёзно. Любое уклонение от процедуры, отказ от выстрела, перемена мнения в последний момент карается мгновенной дисквалификацией.

– Почему вы на меня смотрите? – не выдерживает Алла.

Распорядитель терпеливо вздыхает и даёт отмашку.

– Отсчёт пошёл!

Он исчезает за дверью. Остаются три игрока, недобро поглядывающие друг на друга. Ратмир хищно улыбается. Алла бледна и бурно дышит. Курьер смотрит в пол.

Невидимый метроном отсчитывает секунды.

Вспыхивает вспышка белого света.

Ратмир, Алла и Курьер вскидывают пистолеты.

Бах! Бах! Бах!

Ратмир падает на пол, продырявленный двумя выстрелами.

Алла улыбается. Лицо у неё обрызгано кровью. Она машинально вытирает щёку. Кровь размазывается вместе с текущими слезами.

Курьер аккуратно кладёт пистолет на столик. Вид у него изменился – лицо стало жёстким.

Распорядитель, появляясь как чёрт из табакерки, аплодирует.

– Браво! Игра закончена!

Он сбрасывает покрывало с денежной пирамиды. Свет снова осыпает этот долгожданный приз. На лице Аллы проступает неподдельное счастье.

– Победила команда… – делает томительную паузу Распорядитель.

Алла обменивается восхищённым взглядом с Курьером.

– …мафии!

– Что? – Алла ошарашенно смотрит на Курьера.

– Люблю играть за чёрных, – ухмыляется он.

– Поздравляю вас! – говорит Распорядитель.

Курьер благосклонно кивает.

– Трудно выдерживать такое. Но у меня получается. Клара со своей наркотой чуть не обломала последний ход. Наркотики продлевают жизнь, надо же. Пришлось шильцем поработать.

Он скромно улыбается.

– Но… Значит я не выиграла, – понимает Алла.

– Почему? – искренне удивляется Курьер. – Ты осталась в живых. На этот раз.

Он пожимает плечами и идёт к денежной куче. Туда же спешит бритый охранник с кожаным мешком.

***

– Всё? – спросил Ратмир.

– Остальное не так интересно и укладывается в несколько предложений. Победитель забрал деньги и в оставшиеся сутки с небольшим старается получить от жизни как можно больше. Например, кутит с дорогими проститутками в роскошных ресторанах.

– Вы на что-то намекаете, Хан?

Ибраев развёл руками.

– Почему ваш Ратмир был убит? Тоже намёк?

– Помилуйте! – на лице Ибраева проступило искреннее изумление. – Уж и пошутить нельзя. Ложный ход не вредит сюжету даже под самый занавес.

– Что вы от меня хотите?

– Как вы понимаете, мы в курсе ваших шалостей во всех подробностях. Если я убедил вас в своих возможностях, то можем перейти к следующему этапу. Если пожелаете.

– А если нет?

– Тогда вы навсегда лишитесь шанса покинуть временную петлю.

Ратмир оглядел ресторан. Пятничный вечер, публики всё больше. Анжела давно уже томится в президентском люксе «Астории». Дурацкий расклад. Ибраев знает о временных петлях и о самом Ратмире практически всё, а Ратмир… Как с одной парой против флеш рояля.

– Давайте попробуем, – сказал он.

– Хорошо, – Ибраев сложил ладони лодочкой. – Вы во временной петле уже третий год?

– Четвёртый.

– Тем более. Вы удачно застряли. Как раз на вашей Игре в мафию. Каждого партнёра вы уже убивали, а некоторых неоднократно. Вы становитесь всё более изощрённым и рисковым. В конце концов суметь отравить пиццу так, что лишь бедная Клара попалась, это надо постараться.

– Какая чушь! – презрительно отмёл Ратмир. – Яд был смешан с кокаином. Я лишь немного ошибся в пропорциях.

Ратмир почувствовал себя увереннее. У собеседника уже второй прокол, значит не настолько уж совершенны спецслужбы временной петли.

– Я так коротаю вечность, – сказал он Ибраеву. – Если это моё персональное чистилище, то стоит получать удовольствие.

– Рано или поздно вы проиграете.

– Рано или поздно все умирают, – парировал Ратмир. – Но мало кто умеет полнокровно жить.

– Вы мне всё больше нравитесь, – осклабился Ибраев. – Мне кажется, мы найдем общий язык. Я понял, играть вы не боитесь. Но не боитесь ли вы, что вам наскучит? Сколько ещё разновидностей убийств вы сможете придумать? Петля будет повторяться вновь и вновь, ваши противники воскресать. Неужели вам не станет тошно? В конце концов вы сознательно допустите ошибку, и вас пристрелят. А вы знаете, что мы не возрождаемся во временной петле? Что для нас смерть будет окончательной?

– Для…нас?

– Да, Ратмир. Я тоже в числе лунников, только моё время – июнь, а не май, как ваше. Но не перебивайте. Я принадлежу к могущественной организации, которой подвластны почти все времена. Придёт час, когда мы подчиним себе Землю во всех временных измерениях. Однако, у нас есть враги, которые могут помешать. Их нужно уничтожать. Причём тайно, хитро, чтобы никто не догадался, что их смерть наших рук дело. Вы подходите нам, Ратмир.

– Но как я могу покинуть временную петлю?

Ибраев вытащил из внутреннего карманастеклянный пузырёк с мутной оранжевой жидкостью.

– Что это?

– Средство стать бессмертным.

– Этого не бывает.

– К сожалению, бывает, – спокойно возразил Ибраев. – Этот препарат создан сегодня под ваши физические параметры. Его нужно принять в момент, когда вы почувствуете тягу вернуться к началу временного цикла. Препарат пройдет гематоэнцефалический барьер и попадёт в мозг. Вы обретёте новые способности. Сможете перемещаться во времени в дни полнолуния. Или взглянуть на прошлое или переместиться в будущее. Вы будете свободны от 2017 года. И будете жить вечно, пока убиваете лунников и забираете себе их время.

– Я что, превращусь в подобие долбаного вампира? – усмехнулся Ратмир.

– Похоже, хотя называют их по-другому. В России, например, кромешниками. Итак?

– Хан, это несерьёзно, – сказал Ратмир. – Вы говорите о скуке во временной петле, но взамен предлагаете травануть самого себя? Что вы сами-то не станете вампиром? Что-то тут не сходится.

Ибраев подался всем корпусом вперед и тихо сказал:

– А я не люблю убивать, Ратмир. Не испытываю от этого кайфа. В отличие от вас. Кромешниками становятся лунники, которых можно назвать мутантами. Дикие кромешники, увы, теряют разум. И я сойду с ума, поскольку моя психическая организация иная. Не такая как ваша.

Ратмир выдержал паузу.

– Минусов больше.

– Возможно, – с лёгким разочарованием выдохнул Ибраев. – Я оставлю вам это.

Он пододвинул склянку поближе к Ратмиру.

– Если надумаете – пейте. Я найду вас после трансформации. Но если откажетесь, останетесь тут навсегда. И предупреждаю – будете шалить за пределами вашей Мафии, по вашу душу придёт Дозор. Эти ребята не любят маньяков среди лунников.

Ибраев поднялся и, легкомысленно козырнув, ушёл. Он не был уверен, что его миссия по вербовке удалась. С подобными типами как Ратмир никогда нельзя быть ни в чём уверенным. Как и в том, что препарат сработает как надо. Этого он Ратмиру, конечно же, не сказал. Обойдётся.

Ратмир дождался, когда Ибраев скроется, и медленным движением забрал склянку. Он представил себе Анжелу. «Товар оплачен, – подумалось ему. До полуночи есть время попользоваться. А потом…»

Он покрутил склянку в руке и убрал в карман.

Дитя Луны (I)

Отсюда, с почти километровой высоты, город казался бесконечным озером разноцветных огней. Ночная жизнь только начиналась – над ущельями улиц вспыхивали вывески реклам, голограммных зазывал и электронных граффити. Москва. Как они её называют?

– Третий Рим, – подсказал Первый советник.

Третий Рим… Скорее Последний Рим. Второй наполовину в руинах от землетрясений, а первый просто дыра… Блестящий Последний Рим. Миллионы людей суетятся, встречая ночь – кто-то готовится спать, а кто-то, наоборот, примеряет вечерние наряды. Так было тысячи и миллионы раз – жизненный цикл привычен и оттого мнится бесконечным. Но у всего есть финал. Юсеф Аллам предчувствовал его.

– Сорок две минуты сорок секунд, – напомнил Первый советник.

Огромная Луна повисла над миром – вон она, озирает свои владения. Где-то там, у лунной базы, назрело то, что покончит с этим миром. Эксперимент, готовившийся долгие годы, наконец-то даст результат. Конечно же, совершенно противоположный тому, что планировали экспериментаторы. Всё случится быстро. Взрыв взломает и рукотворные стенки базы, и толщу лунного грунта. Вспышка окажется столь яркой, что на планете на несколько мгновений ночь смениться днём. А дальше – что дальше не ведал никто.

– Есть двести шесть версий, претендующих на адекватность, – всплыла в голове мысль.

Юсеф поморщился. Теперь Второй Советник лезет со своими прогнозами. Чем большее число циклов проходит, тем сложнее регулировать вживлённые нейросети.

Он вновь обратился к Луне. Третий Советник без напоминаний усилил зрение – лунный рельеф обрёл чёткость. Юсефу показалось, что он видит пятнышко людской базы. Конечно, это была иллюзия – такой остроты зрения никакая нейросеть не обеспечит.

– Напомни основную версию, – подумал Юсеф.

Воспоминание, смоделированное Третьим Советником, пришло как голографический ролик – от спутника откалываются несколько крупных фрагментов и начинают двигаться в сторону Земли. Они прорываются через атмосферу и вызывают катаклизмы с многочисленными жертвами. Но почему уничтожена вся планета? Неужели никто не выжил?

– Неизвестно, – напомнил Второй Советник. – Возможно, человечество пережило катастрофу, но перестало порождать лунников.

Юсеф вздохнул. Никто из его породы, породы «людей луны» не жил в следующем месяце. После вспышки лунники последнего месяца начинали новый цикл, так что будущее было темно до непроглядности. Он небрежно махнул рукой, заставляя стёкла стать непрозрачными, и тяжело поднялся с кресла. Навалилась усталость. Шестьдесят лет – прекрасный возраст для мужчины, обладающего властью. Но он устал от постоянных поражений – проклятая Луна, давшая ему странную жизнь, забирала будущее. Предстоит новый цикл, новые испытания.

Сюда, в его личный оплот, в начале февраля стекались бесчисленные доклады от раскиданных по векам агентов. Что возможно – анализировалось искусственным интеллектом, что невозможно в силу характера информации – специально выделенными лунниками. Новые явления, результаты тайных испытаний, кандидаты в члены организации, происки Дозора и прочих врагов... Всё стекалось сюда, отбиралось и предоставлялось Юсефу.

Увы, ничего нового. В мусорной корзине не нашлось алмазов. Чем начинать новый цикл, чем вдохновлять? Очевидным провалом в Афганистане? Надо бы послать чистильщика, местный агент слишком заигрался в демиурга. А дозорные развернули настоящее наступление в 1968 году. Такими темпами у него в Евразии не останется агентов на целый год. Впрочем, это решаемо. Всё решаемо, если есть время и ресурсы. Главное – решение главной загадки. Чёртов Апокалипсис! Ему обещали эпилептика. И где он? Наверняка Дозор перехватил, а это плохо, очень плохо. Впрочем, двойной агент в соседнем месяце молчит.

– Вероятность предательства составляет…

– Заткнись, Второй! – вслух прорычал Юсеф.

Предатель знает, чем дело закончится. Сегодня одного уже сбросили в бездну. Попытаться украсть данные из лаборатории, вот же нахал! Как его звали?

– Девлан, – подсказал Первый Советник. – Индиец, принят на работу в центральный офис четыре цикла назад.

Всего четыре месяца и уже соблазнился «слезой Селены». Надо было дать ему украсть. Поспешил Юсеф карать, ох, поспешил. Пока совершенно сырой проект – всех, абсолютно всех обратить в нас. Каким тогда будет мир? Юсеф и представить себе не мог, зато сразу почувствовал приятно разливающееся по телу ощущение всемогущества. Даже Советники помалкивали перед грандиозностью задачи. Но увы, увы. Прототип можно использовать как верный яд, не более того. Кажется, этот идиот-агент в Афганистане так и сделал.

Но у Юсефа ещё есть время. Он не настолько стар, он ещё может увидеть действующую «слезу». Здесь, на нижних этажах, бурлила исследовательская жизнь – работали целые лаборатории, развёрнутые Юсефом ещё до превращения. Прекрасное оборудование, лучшие нейродроиды – Москва славится мощностью процессоров и устойчивостью псевдопсихики. Каждый цикл он единым махом увольнял старых сотрудников и ввозил новых – двадцать лунников, собранных со всех краёв земли. Комплекс в считанные дни разворачивал работу в ином направлении. Цель одна – выскочить из проклятого беличьего колеса, именуемого временем. Способы разные – «слезой», прыжком через конец времён, неважно.

– Вызов от начальника охраны, – возникла мысль-сообщение от Первого Советника.

Что? Уже? Как быстро пролетели минуты.

– Три минуты двадцать три секунды до Вспышки,– подсказал Первый Советник.

Юсеф нахмурился.

Охрана обычно бежала спасать хозяина ровно за три минуты до взрыва на Луне – по военным каналам как раз приходила информация о грядущем апокалипсисе. Вся свора не-лунников хором начинала уговаривать Юсефа спуститься в бункер. Идиоты. Не о тушке хозяина трепещут, конечно, а о своей никчемной жизни. Ничего нет у них – ни прошлого, ни будущего.

Появившаяся посреди кабинета голограмма начальника охраны быстро-быстро забормотала, склонившись в три погибели.

– Простите, господин! У меня чрезвычайные новости!

На двадцать три секунды раньше обычного. Что-то изменилось в этом мире, но что?

***

Юсеф открыл глаза и физически почувствовал, как вздрогнули полуголые фигуры, собравшиеся в факельной полутьме храма.

– Я вернулся. Я с вами, – сказал он негромко, но твёрдо. Его голос, вырвавшись из каменной ниши наоса, облетел святилище.

– Мы ждали, Бадру – ответил старейший жрец Иопад. – Мы дождались.

Юсеф-Бадру встал с каменного сидения, оглядывая собравшихся.

– Снизошёл ли на тебя вещий сон? – спросил Иопад.

Бадру показалось, что в елейном голосе жреца проступала тайная надежда. Ведь если сны закончатся, то новый жрец займёт место бога. Например, он, столько долго служивший Иопад. Старик жестоко ошибался. Никогда Иопаду не заменить Бадру, никогда не стать богом. Бадру знает. Бадру советуют сами боги – три нечеловеческих голоса во сне диктуют божественную волю.

– Всё сон, – надменно ответил Бадру. – Идёмте!

Двенадцать жрецов легко поднялись и, обтекая полукругом Бадру, пошли ко входу в молельню. Свет факелов играл на золоте и электруме массивных дверей. На каждой створке выступало вперёд большое ухо. В обычные дни верующие нашёптывали богу свои молитвы и просьбы. Два жреца, опередив остальных, взялись за тяжелые кольца, врезанные в массивные деревянные двери, и замерли, ожидая знака.

Бадру молчал, и жрецы не смели пошевелиться. Наконец, он дал знак и двери распахнулись, открывая доступ в молельню. Факелы выхватили из тьмы полукруглую высокую комнату, на полу которой лежал истощённый смуглый человек в странной мешковатой одежде. Жрецы не удивились.

– Встань! – громовым голосом приказал Бадру.

Человек пошевелился. Кажется, он плохо понимал, где находится. Его взгляд медленно сфокусировался на Бадру.

– Шеф? – удивлённо спросил пришелец. – Господин Аллам Юсеф?

– Ты предал Орден скарабея, Девлан, и был проклят.

Человек поднялся и со страхом посмотрел на Бадру со спутниками.

– Где я? – испуганно спросил он. – Мне снился долгий кошмар. Я летел сквозь тысячелетия, мне было холодно. Я хочу пить, Юсеф. Пусть принесут еды и питья. Пожалуйста. Какой страшный сон. Или это…

До него начало доходить. Человек заметался между вставшими плотным рядом жрецами и стенами молельни. Неумолимый и бесстрастный бог Хепри с головой скарабея взирал на негодяя со стен.

– Твоё падение было долгим, – звучно произнёс Бадру. – Твой опыт будет полезен учёным нашего Ордена.

Иопад немедленно вложил в его руку острый медный кинжал. Два жреца покрепче схватили предателя под руки.

– Не надо, Юсеф, – обессиленно повторял Девлан. – Я ничего не хотел красть. Юсеф. Прошу.

Кинжал вошёл под сердце, и человек захрипел, опускаясь на пол.

– Умри без перерождения, – закончил ритуальную фразу Бадру.

– Умри без перерождения, – эхом отозвалась свита.

Бадру ощущал, как над храмом восходит полная Луна. Впереди было много дел. До конца времён ещё четыре с половиной тысячи лет.

***

Путь был долог и извилист. А всё дело в странной болезни или даре, которым облагодетельствовали его предки. Сами уроды, а породили ещё большего урода. Паша, расставшись с отцом, месяц прожил с дядей Кешей. Больше продержаться с ним не удалось – бедный дядя Кеша честно прилагал усилия, но не мог прочувствовать переход так, как родители.

Честно говоря, и сам Паша не очень-то старался. Очнувшись в декабре, он понял, что начинается новая жизнь. Квартира дядя Кеши, знакомая ему с детства, пустовала, и на какое-то время оказалась в полном его распоряжении. Папа и мама остались позади, как и весь Пашин мир. Поначалу этот факт вызывал звенящее чувство восторга. Наверное, так себя чувствует путешественник, вступая на никому неизвестный тракт.

Когда пенная волна чувств схлынула, он стал осматриваться. В обычном мире людей важны документы. Паша знал об этом чисто теоретически – настоящий бумажный паспорт он видел только у родителей. К счастью, у него оставались контакты Дозора на ближайшие полгода. Наверняка понадобятся деньги и связи, но для Дозора вряд ли это большая проблема. К тому же деньгами Паша дополнительно запасся из резервов дяди Кеши.

Через неделю он решился и, найдя телефонный автомат, позвонил Алисе.

– Привет, Паша, – сказала она. – Рада приветствовать тебя в декабре.

Паша объяснил ей свой план: легализоваться, найти постоянное место для жилья и начать учиться или работать. Оставаться в квартире дяди Кеши дольше было чревато вопросами соседей или военных с его работы.

– Конечно, Паша, Дозор поможет. В этом месяце представителем Московского дозора является Никита Иванович Сапатов. Как он сможет с тобой связаться?

– Я лучше позвонил бы ему сам.

– Хорошо, но предупреждаю, он живёт в Подмосковье. Возможно, потребуется время, чтобы встретиться.

Никита Иванович оказался усталым депрессивным мужчиной, который не выказал никакого удивления от появления Паши.

– Переедешь ко мне, – сказал он, выслушав заготовленную речь. – У меня есть пустующая квартира, поживёшь там. По поводу паспорта и прочих бумажек. У меня лично знакомств маловато, но попробуем. В крайнем случае, вопрос перейдёт в следующий месяц, но тебе, как я понимаю, теперь всё равно.

В потухших глазах Сапатова мелькнул недолгий огонёк интереса. Паша виделся с ним ещё лишь дважды – когда забирал ключи и когда они вместе ездили к какому-то чиновнику. Тот, ворча, долго копался в папках, пока наконец не извлёк новенькую бордовую корочку паспорта. Дозорный раскланялся с чиновником, забрал паспорт и вывел так и не сказавшего ни единого слова Пашку в коридор.

– Поздравляю, – безэмоционально сказал Никита Иванович, протягивая паспорт. – Теперь можно заниматься прочими бумажками. Я бы начал с военного билета…

– А почему «Егоров», а не Воробьёв? – удивился Паша, раскрывая документ. – И зовут по-другому? Тут Сергей какой-то.

– Считай, что тебя крестили. Извини уж, но это оказалось самым простым вариантом. Готовые паспорта на дороге не валяются. Фотография твоя и слава богу. Кстати, там и год рождения изменён, ты стал немного старше.

– И что мне делать?

– Да какая разница-то? Для нас ты Паша, а для них, – Никита Иванович сделал круговое движение рукой. – Ты человек с паспортом.

Пришлось смириться. Впрочем, паспортное имя не успело толком прижиться – несколько месяцев Паша провёл, налаживая социальную жизнь: собрал документы, снял собственную квартиру, по совету Алисы поступил на первый курс юридического факультета. Перед ним расстилалась простая жизнь обычного «человека линейного времени», как выражалась Алиса.

В этот момент Паша впервые с грустью вспомнил о родителях. Ему их теперь не увидеть до конца жизни. Хотя по сравнению с другими хомо новусами он в плюсе – Дозор не откажет в любезности послать весточку в прошлое. Надо будет это сделать, но попозже, когда начнётся учёба и будет, о чём сообщать.

Но вмешалось большое непредсказуемое «но». Идя к дому в полнолунную ночь 28 августа 2007 года, он испытал резкий, сильный до тошноты приступ головной боли. Мир словно поблёк, затуманив свет фонарей. Боль, пульсируя и усиливаясь, спустилась из головы в тело, и Пашу вырвало. Тут же стало легче.

Еле-еле дойдя до квартиры, он долго не мог попасть ключом в замочную скважину. Наконец не выдержав, Паша позвонил соседям. Дверь открылась на цепочку.

– Кто?

– Софья Марковна, это я Паша. Дверь захлопнулась, не могу открыть.

– Какой Паша?

Цепочка звякнула. Перед ним стояла незнакомая женщина, отдалённо напоминавшая бодрую старушку Софью Марковну.

– Извините. Я ваш сосед, у меня дверь не открывается. А у Софьи Марковны я оставлял запасные ключи.

– Мама умерла два года назад, – холодно ответила женщина. – А вас я первый раз вижу.

– Да как же… Я снимаю эту квартиру. Вот ключи…

Но диалог уже закончился – дверь вновь захлопнулась, оставив Пашу недоумевать в одиночестве. Он ещё несколько раз тщетно попробовал вставить ключ.

– Полицию вызову! – глухо из-за двери предупредила соседка.

Паша плюнул с досады и вышел на лифтовую площадку. Телефон, как назло, разрядился, но ему был известен адрес местного дозорного. В крайнем случае можно было переночевать у него, а утром уже разбираться с пропавшей соседкой. Когда она успела помереть-то? Позавчера видел же. В лифте ему бросилось в глаза большое объявление об очередной финальной распродаже белорусской обуви – такие объявления лепили регулярно каждый месяца-два три. Но его привлекли не ботинки, а дата распродажи – 31.08.2012.

Паша нажал на кнопку «стоп» и поехал обратно. Соседская дверь на яростные трели звонка не открылась, но испуганно-раздражённый голос спросил:

– Пьяный что ли? Я полицию вызвала!

– Когда Софья Марков умерла? В каком году?

– Что?

– Год какой? Год смерти?

– 2010, осенью. А что тебе надо-то? Нет у меня никаких ключей, не оставляла она.

Но Паша её уже не слушал. Жизнь менялась непредсказуемым и совершенно независящим от него образом. Мысли лезли в голову с лихорадочной поспешностью. Он пересчитал сохранившиеся в карманах деньги. Было не очень уж много, но на пару ночей в гостинице должно хватить. Хорошо, что у него успела сформироваться привычка носить с собой паспорт.

Дитя Луны (II)

Ни черта он не человек линейного времени, и ни разу не хомо новус, он мутант, урод, вот кто он такой… В сентябре 2012 года дозорного не нашлось. Номер телефона Алисы не отвечал. Поиск по интернету пока ничего не давал. Хомо новусы если и пишут, то завуалированно, и не спешат откликаться на сообщения от внезапно найденных собратьев. В сети слишком много сумасшедших, чтобы на них тратить время, да и страх перед чрезмерным любопытством каких-нибудь спецслужб тоже велик. Кто знает, что придёт в голову этим обычным людишкам? Умереть-то можно в любой момент. Чтобы найти надёжные адреса и форумы требовалось знать особые пароли, либо банально иметь больше времени. Но последнее неожиданно оказалось в дефиците.

Деньги у Паши быстро подошли к концу и приходилось искать подработки, дешёвые хостелы и прочие способы связать концы с концами. Всё это требовало немало времени и сил. В резерве оставалась возможность взять кредит. Но с одним только паспортом много не дадут, а то, что дадут, возможно, придётся возвращать. От неимения других возможностей он устроился ночным грузчиком – благо сил работать как ломовая лошадь у него хватало.

Паша готовился к возможному приступу – если его опять забросит в неизвестные временные дали, то надо хотя бы не пропасть в первые дни. К предстоящему полнолунию ему удалось скопить небольшую сумму денег. Под вечер он потеплее оделся, сунул в пиджак паспорт, рассовал по карманам деньги, набросил на плечи рюкзак с минимумом вещей и пошёл встречать полную луну в ближайший бар.

Готовился он не зря – приступ повторился, но в этот раз каким-то шестым чувством Паша ощутил его наступление за несколько минут. Он заперся в пустой туалетной кабинке и, извергнув из себя всё съеденное и выпитое, отправился в неизвестность.

Это было как киношное путешествие во времени – кабинка вмиг стала отвратительно грязной, а за пределами его убежища стихла музыка и пьяный гомон. Выломав дверцу, он вышел в пустой зал. Видимо, бар прекратил работу: всюду царило запустение – мебели почти не было, окна задраены металлическими ставнями.

Телефон на этот раз потерял половину зарядки, но остался вполне рабочим. Найдя сеть, он автоматически выставил время – Пашу на этот раз перекинуло на три с половиной года вперёд. Оглядевшись, он нашёл единственный забытый кем-то стул, сел на него и обессиленно разрыдался.

–…Мутант, урод, фрик… я же поверил, что остаюсь во временной петле, поскольку меня удерживают родители…идиот… стану человеком линейного времени…как же… сдохну где-нибудь и когда-нибудь… никто не узнает… никто…

Истерика отпустила также внезапно, как и началась. Надо было что-то делать. Паша провёл ревизию – рюкзак, судя по всему, остался в прошлом. А с остальным произошли странные перемены – из денег сохранилась одна пятитысячная купюра, всё остальное исчезло без следа. Паспорт был на месте. Но почему-то без суперобложки. Из мелочей исчезла расчёска и, кажется, авторучка (Паша не был уверен, что он её просто не забыл).

Что-то ему рассказывали про это – или папа, или кто-то из репетиторов. Хомо новусы могут перетаскивать с собой вещи, но их нужно суметь удержать, сделать так, чтобы они «прикипели к сердцу». Придётся это учесть, решил он. Наверняка этот прыжок был не последним. Но я хотя бы знаю, что у меня есть месяц на подготовку, это даёт хоть какую-то ясность. Подготовка и информация. Не может быть, чтобы никто в этом мире не знал, что с ним происходит.

Оставаться в руинах не хотелось. Паша, повозившись, справился с механизмом и поднял ставни. В пыльные окна бил свет уличного фонаря. Дверь был закрыта наглухо, и как он ни старался, открыть не мог. «Не хватало ещё остаться замурованным в заброшке», – мрачно подумал он и пошёл за стулом.

Оконное стекло оказалось не столь хрупким. Лишь с пятого-шестого раза в нём появились трещины, и воодушевлённый Паша пробил, наконец, себе дорогу на свободу. Внутрь ворвался бодрящей воздух ранней весны. Порадовавшись, что свитер достаточно «прикипел» и не остался где-то в безвременье, Паша выбрался наружу. На улице его ждали.

– Замри, придурок, – ласково сказал ему полицейский. – Оружие есть?

Паша помотал головой.

– Чё там делал?

– Ничего особенного, я…

– Чисто одет, не бомж – заметил напарник полицейского. – Документы есть?

– Да, – с облегчением вытащил паспорт Паша.

– Поехали в отделение, оформляться…

***

Ранним утром у камеры появилась решительного вида дама в военной форме и совсем юная девушка, игравшая при ней роль то ли секретаря, то ли адъютанта.

– Вот он, голубчик, – злорадно сказала решительная дама. – Вытаскивайте его из обезьянника.

– Может быть, конвой? – рискнул предложить начальник отделения.

– Наручники наденьте, будет достаточно. А конвоир у меня есть, – она кивнула на скромную сопровождающую.

Ошалевшего от бессонной ночи Пашу вытащили из-за решётки, отряхнули и с неожиданной нежностью застегнули наручники.

Лихая дама, на ходу подписав бумаги, выпихнула Пашу на улицу. Её попутчица вежливо попрощалась и прикрыла двери отделения.

На улице шёл снежок. После душного жаркого обезьянника Паша вздрогнул. Дама поняла это по-своему.

– В машине сниму, потерпи. Верка, за руль.

Они сели в огромный чёрный джип и немедленно рванули с места.

Дама, севшая рядом с Пашей на заднем сидении, ловко отмыкнула наручники.

– Напугал ты нас, Сергей Евгеньевич, – сказала она, вручая Паше паспорт.

– Кого вас? – осторожно спросил он.

– Меня можешь звать майор Власова, а её Вера. Ты не смотри, что она тихоня…

– А мы майор какой службы?

– Кадровой, – отрезала Власова.

– А я как к вам попал?

– Я глава Московского темпорального дозора по марту 2016 года, Сергей Евгеньевич.

– А почему вы меня по паспорту-то. Я – Паша.

– Лучше тебе оставаться Сергеем Евгеньевичем, – возразила Власова. – Нам так легче тебя искать. И противника есть возможность запутать.

– Ничего не понимаю, – искренне признался Паша. – Какого противника? Что происходит? Куда мы едем?

– Едем завтракать, – успокоила Власова. – Вряд ли тебя наши доблестные стражи порядка кормили. А пока едем – расскажи вкратце, что с тобой приключилось?

– Сначала объясните, что за противник.

– Не доверяешь?

– Я вас первый раз вижу, уж извините.

– Паша, – тоненьким голосом обратилась Вера. – Вы нас не бойтесь. Вы числитесь в базе пропавших без вести, точнее числились, по паспортным данным. Как только полиция стала пробивать паспорт – мы тут же приехали. Дозор разослал на вас ориентировки по всему двадцать первому веку.

– Не знал, что я настолько важная персона.

– Ты, голубчик, даже не представляешь, насколько, – серьёзно заметила Власова и Паше это очень не понравилось. – Ты же был в 2012?

– Откуда вы знаете?

– Мы, к сожалению, поздно поняли, что ты искал контакт. Где ты ещё был?

– Больше нигде.

– Расскажи поподробнее, как это происходит? Когда, какие физические ощущение, какое психологическое состояние?

Видя, что Паша колеблется, майор Власова мягчила тон:

– Пожалуйста.

***

История Паше не понравилась. В полупустом дорогом кафе они заняли отдельную кабинку с круглым столиком. И пока Паша уплетал сытный завтрак, майор Власова «вводила его в курс дела» как она выражалась.

Хорошая новость заключалась в том, что Дозору феномен Паши был известен. А плохая в том, что лишь по легендам. То тут, то там по временам человеческой истории возникали юроды. По каким-то причинам они темпорально нестабильны – их бросает по времени в хаотичном порядке. Почему происходит мутация, в каком возрасте, что ждёт юрода дальше, никто не знает.

– Юрод это урод? – мрачно спросил Паша.

– Это сокращение от юродивых, – пояснила Вера. – Их появление впервые зафиксировали в средневековье, отсюда и название. Но юродивые это в определённом смысле действительно уроды.

– Если бы тебя назвали мутантом, стало бы легче? – отмахнулась Власова.

– То есть я – юродивый? – медленно уточнил Паша.

– По тому, что с тобой происходит – однозначно. Но не бойся, Сергей Евгеньевич, у Дозора большие возможности, мы можем помочь.

Власова упорно называла его по паспорту, и Пашу это раздражало. Свою лепту вносила и усталость.

– Что за противник? О ком вы говорили?

– Это плохая новость номер два, – сказала Власова. – За тобой охотится Паутина. Дело не в тебе как в личности, а в тебе как единственном известном на двадцать первый век юроде. Если бы мы знали о твоём качестве раньше, то приняли бы более строгие меры…

– Погодите… – Паша нахмурился, вспоминая уроки. – Это же те, кто хочет написать историю человечества? Или изменить? Я не очень помню.

– Официально они именуют себя Орденом скарабея, но все называют Паутиной. Так привычнее. Но они ни разу не безобидные, поверь.

– И что они от меня хотят?

– Вскрыть твою черепушку, – постучала по голове майор Власова. – Препарировать, исследовать, в общем, всё, что захотят.

– Но зачем?

На грубоватом лице майора проступило недоумение. Видимо, она полагала, что все вокруг знают, что Паутина – зло, а этот юнец ещё требует каких-то пояснений.

– Паутина верит, что может создать экстракт, позволяющий свободно перемещаться во времени, – вмешалась Вера. – А добыть его можно только из живого юрода. То есть из тебя.

– Но…

– Это власть, Паша, – закончила Вера. – Власть над всеми.

– Откуда вы знаете?

– Они давно проводят эксперименты, – заявила Власова. – Отвратительные, грязные эксперименты над людьми. Но чего они точно добились, никто не знает.

– Что вы хотите от меня?

– Этот месяц ты проживёшь под нашей защитой. Сдашь анализы, прогоним тебя через тесты, нужно понять твоё заболевание.

Паша отодвинул тарелку.

– То есть вы сделаете тоже самое, что Паутина?

Власова закашлялась.

– Мы хотим тебя защитить!

– Да, конечно. А заодно и выпотрошить.

– Молчать! – рявкнула Власова, покрываясь красными пятнами. – Как ты не понимаешь, щенок, если Паутина победит, то вы все окажетесь под каблуком! Поедешь с нами!

– У меня другие планы!

Паша вскочил. Он ждал какого-то подвоха от Власовой, но та, зло глядя на него, не пошевелилась.

– Я хочу во всём разобраться, – сказал он. – Сам разобраться. А пока никому не дам себя запирать.

– К сожалению, мы не можем себе этого позволить, – развела руками майор.

Паша краем глаза успел лишь заметить стремительное, как бросок мурены, движение. Вера, до этого смирно сидевшая за столом, оказалась рядом и впилась железными пальцами в основание шеи.

– Придержи его, упадёт! – услышал он предупреждающий возглас Власовой, прежде чем окончательно отключиться.

***

Три недели он провёл в заключении. Большая комната, обитая светло-серыми панелями, была лишена окон. Из-за стен, как и из-за плотной двери не доносилось ни звука, телефон у него отобрали. В комнате присутствовал минимум мебели: кровать, письменный стол с двумя стульями, книжный шкаф, забитый сплошь развлекательной литературой. Был закуток с небольшим санузлом и умывальником, но дверь в него не закрывалась.

Еду приносили два дюжих охранника. Один открывал дверь и внимательно следил за заключённым. Второй ставил поднос на письменный стол и тут же уходил. Попытки с ними заговорить успеха не имели. Паша даже подозревал, что они не были хомо новусами. Они же выводили Пашу на процедуры. У него брали бесчисленные анализы, подключали к каким-то приборам, исследовали глазное дно, в общем делали всё, что могли придумать медики к двадцать первому веку. Для некоторых, особо сложных исследований, его несколько раз вывозили за пределы тюрьмы, предварительно накачав снотворным. Он тяжело, сквозь сон, чувствовал, как его целиком погружали в шумные аппараты.

Своих похитительниц Паша видел всего несколько раз. Точнее, даже не видел, а слышал, как Власова отдаёт приказы специалистам или как невнятно что-то бубнит во время процедур. Всё время, когда его выводили за пределы комнаты, Пашу старались держать в маске-балаклаве.

У него сложилось впечатление, что, как и охранники, большинство специалистов были обычными людьми. Исключение явно составлял приглашённый психиатр, который заставил сопровождающих снять с головы Паши балаклаву. После обследования Паша слышал, как он ругался с Власовой на равных.

Впрочем, последствий это не имело. На следующий день мероприятия возобновились, но вместо Власовой руководила Вера. В один момент она лично пришла за Пашей.

– У нас есть результаты, – сказала она.

– Когда меня выпустят?

– Тебя надо стабилизировать, – ответила Вера.

– Я здоров.

– Темпорально стабилизировать, – уточнила Вера. – У нас есть несколько версий, связанных с изменениями в головном мозгу и с аномалиями гормонального фона. Перед полнолунием нужно успеть провести генеральную репетицию. Конечно, если мы ошиблись, то препараты не остановят твою болезнь. Но если всё удастся, то ты перейдёшь в следующий месяц как обычник, своим ходом, так сказать.

– Я вас ненавижу.

– И зря, – спокойно сказала Вера. – Мы спасаем тебе жизнь. Если бы ты добровольно согласился, было бы проще. Ты при определённой доле везенья сможешь от нас сбежать. Но подумай хорошенько – надо ли тебе попадаться в руки нашим конкурентам, чтобы всё проходить заново?

Не дождавшись ответа, она заключила:

– Завтра поедем на первый тест. Необходима детальная нейровизуализация. Поэтому снотворного не будет. Но придётся тебя обездвижить, уж извини.

Осталось продержаться ещё неделю, подумал Паша, провожая взглядом Веру. Интересно, куда его забросит, и будет ли возможность выбраться из этой тюрьмы? Если, конечно, его мучители не нашли антидот.

На следующий день рано утром охранники вывели его наружу и уложили на каталку, закрепив ремнями. Паша не сопротивлялся. Каталку загрузили в машину и повезли под пронзительный вой сирены.

– Мы в скорой помощи, – негромко сообщил Верин голос.

Паша не ответил, он и так догадался. Ехали они минут двадцать. После чего машина притормозила, и Паша услышал лязги и невнятные голоса снаружи.

– Не шевелись, будь паинькой, – снова возник Верин голос, и игла больно впилась ему в плечо. Он сразу почувствовал, как онемела рука. Хотел выругаться, но раздалось лишь невнятное мычание.

– Это ненадолго, – предупредила его Вера, снимая балаклаву. – Глаза я тебе прикрою, не волнуйся.

И он снова погрузился в красноватую темень. Каталку с грохотом выгрузили из машины и повезли по бесконечным коридорам и лифтам. Видимо, он оказался в каком-то крупном медицинском центре. От неподвижности у Паши начала болеть голова.

Когда они наконец приехали в зал для компьютерной томографии, как он понял из разговоров, головная боль усилилась. Видимо, его состояние как-то отразилась на приборах – вокруг началась разноголосица – кто-то требовал 20 грамм маннитола внутривенно, кто-то приказывал расстегнуть ремни. Но боль взмыла зашуганной птицей к самому темечку и забилась маленьким крепким клювом… и вдруг всё закончилось.

Обошлось без рвоты, с облегчением подумал Паша, открывая глаза. Он лежал на полу в спортивных штанах и футболке, в которых его сюда и привезли. Но вокруг было пусто – белел в полутьме томограф, в шкафчиках лежала медицинская дребедень, на вешалке висели белые халаты.

Паша немедленно его позаимствовал – при определённой доле везения можно сойти за медперсонал. Над столом висел настенный календарь – пластмассовой прямоугольник указывал на дату – 6 августа 2017 года. Значит его перебросило на четыре месяца вперёд. Интересно, в полнолуние или просто так? В этот раз задачка выглядела сложнее – болезнь проявилась раньше ожидаемого. Было ли это следствием вкаченных препаратов или новым симптомом – вряд ли кто-то мог ответить наверняка. Но сейчас было не до размышлений на абстрактные темы.

Паша дёрнул за ручку входной двери – она была заперта. Пришлось вернуться к столу и рыться в ящиках в поисках запасных ключей. Выламывать дверь он не спешил – теперь он наверняка знал, что попадаться в милицию или, как её успели переиначить аборигены, в полицию – нельзя.

Наверняка Дозор ищет его. Вера говорила, что приметы разосланы по всему двадцать первому веку. Нужно скрыться и выжить, а затем уже думать каково это – быть юродивым среди хомо новусов. В ящичках нашлась косметичка с набором пилочек для ногтей. Стоило попробовать вскрыть замок.

– Вы кто?

В проеме открытой двери стояла хрупкая тёмненькая девушка.

– Я – Сергей Евгеньевич, – нагло соврал он. – Пациента ещё нет, я решил заранее подготовить аппаратуру.

– Этого не может быть, – потрясённо прошептала девушка.

– Почему это? Меня вчера к вам перевели, я решил пораньше прийти, разобраться, что к чему – продолжал напропалую врать Паша. – А вас как зовут?

– Ася, – машинально ответила она. – Здесь три года никого не было. Дверь наглухо закрыта, я сплю в дежурке…

– Как так три года? – удивился он. – Оборудование выглядит рабочим.

– Вы не поймёте, – покачала Ася головой. – Или наоборот?

Она шагнула поближе, рассматривая Пашу так, словно не могла наглядеться.

Паша бочком стал пробираться к отрытой двери

– Понимаете, Ася, – продолжал говорить он. – Я просто обычный путешественник во времени. Вот занесло меня к вам, так бывает. Но вы не удивляйтесь, пройдёт месяц, и вы всё благополучно забудете.

Эта чепуха подействовала на неё завораживающе.

– Вы лунник!

– Чего?

– Стойте! Стойте же! Вы лунник! Я тоже! Я три года живу в этой дыре. Я так рада встретить вас!

Паша вжался в стену.

– Ты из Дозора?

– Нет, – замотала она головой. – Я дружу с почтовиками. Не уходи! Давай поговорим!

Дитя Луны (III)

Ася жила на последнем этаже девятиэтажного дома в уютной двухкомнатной квартире. Одну комнату занимала она, другую компаньонка, которая по счастливому стечению обстоятельств практически весь август гостила у родственников в Саратове.

– Представляешь, как было бы сложно, если бы пришлось каждый день с ней сталкиваться? С ума можно сойти!

Паша помалкивал – ему довелось видеть жизнь мамы с бабушкой.

Они сидели на кухне и пили чай. Вид из окон у Ася был обалденный – прямиком на зелёное море Тропарёвского леса.

– Отсюда удобно ходить на работу, – рассказывала она. – Ну, в те месяцы, когда я решаю, что нет лучшего способа убить время. А ты чем занимаешься, Сергей?

Ему пришлось сохранять легенду – так было и безопаснее, и не нужно объяснять, почему он вдруг назвался Сергеем Евгеньевичем. А вот с остальным было сложнее. Ася решила, что он из предыдущего месяца – июльский, и Паша не возражал. Но этой легенды, по понятным причинам, хватит ненадолго.

– Я путешественник, Ася, – сказал он, почти не покривив душой.

– Путешествовать я тоже люблю. А по профессии кем был?

– Я начал учиться на юриста, когда превратился в хомо новуса.

– Как ты называешь? Хомо новус? Необычно. Я думала, что мы себя называем лунниками или лунатиками. Но лунатики как-то совсем по-детски.

– Есть немного.

– А где ты успел побывать?

– Я езжу по России пока, – осторожно сказал Паша. – Сейчас Москву изучаю.

– Так ты не москвич?

– Я из Казани. Понимаешь, у меня неприятная болезнь. Провалы в памяти. Вот я и решил заодно в Москве узнать, что к чему.

– У тебя раньше такое было? До превращения? Травмы может? Ещё что?

Она засыпала его вопросами. Паша честно описывал симптомы, упуская, конечно, то, к чему они приводили. Ложь ткалась будто сама по себе. Тем более что обрадованная неожиданным гостем Ася на каждую фразу Паша выдавала десять своих. В итоге она рассказала Паше какие в их центре есть хорошие специалисты и как лучше к ним попасть без документов.

– Только ты меня прошлую там не ищи, – вдруг попросила она, зардевшись.

– Не буду, – пообещал Паша. – Расскажи про почтовиков.

В почтовики Аси подалась от скуки. По сети нашла группу августовских ребят, раскиданных по всему континенту. Правила у них были простые – новичок заранее оговаривал, сколько времени он готов выделять на исполнения заказов. Раньше, в доинтернетные времена, заказов было немного – про почтовиков мало кто знал, и они действовали в основном по заказам из других времён. Сейчас же завал такой, что приходится отказывать, если почта пустяковая. Для Аси этот труд стал окном в мир – приходилось забираться в такую глубинку, куда она в обычной линейной жизни никогда даже и не подумала бы поехать.

Каждое полнолуние к вечеру почтовики завершали свои дела, и, кто мог, собирался в оговоренном доме на флэт. Жаргонное словечко, взятое из молодёжного сленга двадцатого века, означало примерно то же, что и прототип – тусовку.

– А про наркотики, правда? – спросил Паша.

– Нет! – вспыхнула она. – Чушь. Это из-за обряда инициации всё. Новичку дают специальные психостимуляторы, чтобы перед переходом он мог легче почувствовать всех нас.

– А такие стимуляторы существуют?

– Да, это давняя традиция.

– Ты пробовала?

– Только один раз, – сказала она жарко, и Паша понял, что девушка ему солгала. Впрочем, не ему было упрекать её в неправдивости. – Возникло состояние, словно ты можешь прикоснуться к другому, позвать. Когда ты делаешь обычный прыжок, то словно проваливаешься в чёрный колодец, а в тот раз я плыла как по серебряному морю в лодке, и нас было много. Как звёзд. Каждого можно было окликнуть и каждый откликался в ответ. Словно и времени нет, можно плыть бесконечно…

Ася прикрыла глаза.

– Я иногда зову по старой памяти. Вчера, когда заканчивался цикл, я тоже звала, и мне показалось, что кто-то ответил, кому-то было больно, и он просил о помощи. Проснувшись, я нашла тебя. Странно, правда?

– Странно, – согласился Паша, но побоялся развивать эту тему. – Я тебя ещё кое о чём хотел спросить…

– Да, конечно, – встряхнулась она. – Хочешь ещё чаю?

– Спасибо, давай. Ася, ты слышала что-нибудь про Паутину? Я организацию имею ввиду.

– Конечно, они наши частые клиенты.

– И как они?

– Ничего особенного, – пожала она плечами. – Немного скрытные, но в остальном…

– А какую почту они переправляют?

– В основном простые сообщения. Иногда какие-то формулы, приходится заучивать.

– А через тебя можно с ними связаться?

– Здесь в Москве живёт один, но он в сентябре.

– Я имел в виду через почту.

– А. Лучше оставь заявку на портале – напишу тебе электронный адрес. Отправишь сегодня или запомни.

– Скажи, – медленно произнёс он, глядя как она старательно выписывает буквы на бумажном обрывке. – А можно получить ответ – до востребования? Скажем через месяц я бы написал на портал и мне бы ответили. Дело в том, что в следующем цикле я хотел уехать… в общем, мне было бы так удобнее.

– Тогда давай я сама отправлю, – отодвинула бумагу Ася. – Диктуй.

– Что вы знаете о юродивых? Пришлите контакт. Сергей Егоров.

– Юродивых? – уточнила Ася.

– Да.

– Странное сообщение. Мы обычно такие не берём.

– Думаю, они поймут, о чём я.

– Хорошо, – Ася согласно кивнула. – Слушай, мне нужно зайти на работу, пока не началась смена. Я, оказывается, взяла с собой все ключи… Отпрошусь и потом можем с тобой прогуляться, если ты, конечно, не против. Мне нужен часик.

– С удовольствием с тобой пообщаюсь, – пообещал Паша. – Я бы пока принял душ, а если можно, то и поспал бы.

***

Его разбудила встревоженная Ася.

– Привет, – сказал он, разлепляя веки. – Я, видимо, таки уснул.

– Ты в порядке?

– Да, всё отлично, – ответил Паша, садясь на диване. – Скула болит, отлежал что ли.

– У тебя там гематома.

– Что у меня там?

– Синяк.

Паша, недоумевая, дошёл до зеркала. Правую скулу украшало отменное лиловое пятно, краями переходящее в желтизну.

– Откуда это?

– Ты не помнишь? Опять провал в памяти? – в голосе Аси смешивались жалость и тревога.

– Совершенно не помню. Решил прилечь, и вот это.

– Когда я зашла в комнату, тебя здесь не было.

– Как это? – не понял Паша. – В каком смысле?

Она объяснила, что, вернувшись домой, не нашла его ни на кухне, ни в комнатах. Ася уже решила, что Паша не стал дожидаться её возвращения и пошел гулять один, как он материализовался лежащим на диване.

– Ты на какой-то миг был прозрачным, я видела сквозь тебя диванный плед.

– Чертовщина какая-то.

Паша, как мог, успокоил девушку. Они вышли пообедать, предварительно наклеив на Пашино лицо отменную полоску лейкопластыря. Но прежней открытости уже не было. Настороженность Аси до конца не ушла, и они то и дело беспомощно замолкали. Едва начало вечереть, как Паша поспешил откланяться.

– Ася, у меня будет просьба. Одолжи мне денег.

Для хомо новусов деньги значили гораздо меньше, чем для обычных людей, но всё равно было неловко.

– Ты хочешь что-то успеть до перехода?

– Я хочу снять номер в отеле, – честно сказал он. «Без паспорта это будет явно дороже и замороченнее», – подумал он про себя.

Ася поджала губы, но не возразила.

***

Против его ожидания прыжок оказался большим – двенадцать с лишним лет. Линейное человечество успело сильно измениться – перекроившиеся границы, искусственный интеллект, развитое биологическое оружие. Паша порадовался, что бумажные деньги ещё в ходу.

Впрочем, это была реальность тех, для кого время было лишь прямым коридором от рождения до смерти. С точки зрения хомо новусов миновала единственная ночь, и начался очередной цикл.

Он написал на портал почтовиков вечером – днём пришлось искать интернет-кафе, которых в Москве осталось на удивление мало. Портал оказался действующим: ответ паутинщика прислали меньше, чем через минуту.

«Сергею. Ждём тебя в любой точке времени. Сообщи свои контакты почтовикам, мы свяжемся».

Пока они более тактичны, чем Дозор, подумал Паша. Хотя мягко стелить могли и там. Он быстро создал аккаунт в одном из расплодившихся сервисов видеосвязи и отправил ник почтовикам. Если ещё не поздно, то найдётся доброволец и лично передаст этот набор символов представителю Паутины. И не жалко им тратить своё время. Святые люди.

Паша решил подождать ответа в кафе, пособирать информацию, освоиться в этом времени. Неизвестно, сколько ему здесь жить. Последние прыжки его изрядно напугали – в любой момент он мог отправиться дальше в будущее, прыгнув на год-два или десять. А может быть, это случится и раньше, и жизнь здесь будет короче месяца? Юродивый…

Пока часть сознания размышляла, другая искала квартиры в аренду, прикидывала, на чём можно заработать, узнавала новости о строительстве на Луне исследовательской станции и ради развлечения смотрела забавные видеоролики.

Ответ на аккаунт пришёл через час – смешная рожица махала нарисованной ручкой, приглашая вступить в диалог. Паша попросил у администратора наушники и, поколебавшись, дал согласие.

– Сергей Евгеньевич?

Человек на экране был кругл, лыс и добродушен.

– Я не вижу вашего лица.

– Я специально не включаю камеру, – сказал Паша.

– У вас всё хорошо?

– Не очень, – признался Паша. – Мне нужна информация.

– О вашем… ммм… состоянии?

– Да. Я узнал, что вы меня ищите и знаете о том, что я юродивый.

– Это вас дозорные так определили? – усмехнулся человек. – Мы называем таких, как вы, эпилептиками. Тоже, конечно, неприятно, отдаёт медицинским диагнозом, но хотя бы не оскорбительно. Вдобавок точнее отражает ваше состояние. Меня, кстати, зовут Виктор.

– Сергей, – ответно представился Паша.

– Хорошо, Сергей. Ты не против, если я задам пару вопросов по твоему состоянию? – Виктор как-то естественно перешёл на «ты».

– Попробуй.

– Приступы частые?

– Ежемесячно. Хотя один раз было раньше.

– Вектор передвижения одинаковый?

– Не понимаю.

– Тебя перебрасывает только в прошлое или только в будущее? Или и так, и так?

– А что, может и в прошлое?

– Ясно. У твоего недуга есть определённые этапы. Судя по всему, ты в начальной стадии.

– А что будет потом?

Виктор немного замялся, добродушное лицо посерьёзнело.

– Наверняка никто не знает, Сергей. Если сохранится вектор в будущее, то тебя может выкинуть за пределы человеческой истории. Есть во всяком случае, такое мнение. Но, скорее всего, тебя будет бросать по временам совершенно бесконтрольно и, рано или поздно, ты погибнешь или сойдёшь с ума. Извини.

Паша внутренне ожидал нечто подобное, но всё равно это был удар.

– Почему так? Что со мной случилось?

Виктор развёл руками.

– Видимо, это как-то связано с возможностью человека влиять на течение времени. Если обычный эпилептик теряет контроль над мышечной активностью, то твой мозг не в состоянии контролировать «темпоральные мышцы», если так можно выразиться.

– Но… Что мне делать?

– Мы можем попытаться тебя стабилизировать. Есть средства, способные обратить вектор вспять, то есть в худшем случае ты начнёшь перемещаться в прошлое. Но в лучшем – стабилизируешься. Через примерно полвека линейного времени Паутина будет способна синтезировать подобный препарат, но нам нужна твоя подробная биохимия.

– Анализы? – с отвращением переспросил Паша. – Спасибо, но мне хватило.

Собеседник нахмурился.

– Тебя уже пытались исследовать? Кто? Дозор?

Паша кивнул, но спохватившись, сказал вслух:

– Да.

– Паранойя и желание всеобъемлющего контроля, – с осуждением произнёс Виктор.

– А у Паутины не так?

– Мы хотим понять феномен лунников, – покачал головой Виктор. – Если мы преуспеем, то сможем положить конец разделению человечества. Такие вот приземлённые цели.

Он скромно улыбнулся.

– Запомни ключ-слово – Амасис. Посвящённые сразу поймут, кто ты такой.

– Амасис? Что это означает? – спросил Паша.

– Кажется «дитя луны» или что-то типа того. Какая тебе разница? Пароль как пароль.

– Хорошо, я запомнил.

– Имей в виду! – Виктор поднял кверху указательный палец. – Если ты хочешь нашей помощи, тебе нужно суметь не промахнуться мимо последних двух десятилетий.

– Последние два десятилетия чего?

– Человеческой истории, конечно же.

***

– В кабинет просится начальник охраны, – возникла мысль-сообщение от Первого Советника.

– Совсем рано, – подумал Юсеф.

– Двадцать девять минут семь секунд до Вспышки, – подтвердил Первый Советник.

Обзор ночного города погас, оставив его одного в кабинете. «Появился новый фактор», – с неудовольствием подумал он, – а мы никак не можем определить, что к чему. Анализ пока не выявил никаких причин изменения временного порядка. Если быть точным, как неустанно напоминает Второй Советник, то существует несколько тысячи причин, но ни одна из них не является доказуемой.

Юсеф мысленно приказал открыть. Начальник охраны, долговязый Ахмед, привезённый им в Москву ещё в прошлой жизни, возник на пороге. Юсеф сделал приглашающий жест. Ахмед, мягко ступая по огромному ворсистому ковру, в мгновение оказался рядом. Рефлексы, усиленные имплантами делали своё дело – мало того, что Ахмед был толков, так и ещё и быстр, как лев. Чем удобны обычники – они никогда не состарятся. Отличный выбор для главы личной гвардии, мысленно похвалил Юсеф себя. Третий Советник тут же полез с мемографической справкой, но Юсеф раздражённо задвинул его на задворки сознания.

– Что у тебя, Ахмед?

– Вас ищет один человек, он представился Амасисом. По инструкции я был обязан сообщить.

– Амасис?

– Истинно так.

– Быстро его сюда!

Визитёр оказался совсем молодым с давно нестриженой шевелюрой. Европеец. Начальник охраны намекнул, что эсперанто он практически не знает, предпочитает национальный русский.

– Кто ты?

Пришелец крутил головой, оглядывая личный кабинет Юсефа. Охрана стояла кругом, едва не касаясь его руками.

– У нас мало времени, – повысил голос Юсеф.

– Мне сказали найти кого-нибудь из Паутины и сообщить этот пароль. Амасис.

– Кто тебе его дал?

– Виктор из 2027 или 2016 года. Я уже не помню, было много прыжков.

– Хропанюк Виктор Викторович, агент Ордена в апреле 2029 года… – тут же всплыла мемографическая справка.

Про молодого человека Советники ничего не знали. Или знание кануло в прошлое после очередного прыжка. Нейросети плохо переносили переходы.

– Да, Виктор наш человек. Ты – Сергей?

– Сергей Евгеньевич, – криво усмехнувшись, уточнил тот. – Зовите просто Сергей.

– Виктор обещал тебе помощь, – полуутвердительно сказал Юсеф. – Ты знаешь, кто я?

– Нет, – покачал головой парень. – Видимо, местный босс.

– Меня зовут Юсеф, я глава той организации, что ты называешь Паутиной.

Сергей присвистнул.

– Это я хорошо попал, – пробормотал он. – А охрана – обычные люди?

– Они обычники, – заверил Юсеф.

– А мы можем поговорить наедине?

Юсеф усмехнулся такой наглости.

– Меня пытались убить четырнадцать раз, – сказал он. – Не обращай внимания на охрану, у нас мало времени.

– Скоро Луна войдёт в полную силу, – согласно кивнул Сергей. – Но я только сегодня прибыл и сразу пошёл искать вас.

Юсеф некоторое время рассматривал его. Или этот юнец – полный болван, или играет.

– Этому миру осталось около двадцати минут, – внушительно сказал Юсеф. Ему понравилось, что охрана даже глазом не моргнула. Хорошо вышколены, очень хорошо. А вот юнец испугался.

– Всего? Виктор меня предупреждал, но… У меня было шесть прыжков, прежде чем я попал сюда. Последний был на пятнадцать лет. Сейчас же 2087? Я ничего не перепутал? В прошлый раз мне не удалось никого найти. Была эпидемия, трудно было перемещаться по городу…

Юсеф слушал сбивчивую болтовню с нарастающим волнением. Второй Советник уже разворачивал перед ним ворох вероятных сценариев.

– Ты эпилептик?

– Да! – с облегчением прервал монолог Сергей. – Мне нужна помощь.

– Этот человек – ключ к будущему, – победно заявил Первый Советник. – Немедленно обеспечить его поддержкой. Максимально стабилизируем и выбьем время для исследований.

– Ни в коем случае, – возразил Второй Советник, – он крайне опасен. Вероятность попадания на приём лично к нам стремится к нулю. Значит, это агент. Ликвидировать.

– Экспериментальный препарат или убьёт его, или отправит в обратный вектор, – неожиданно вступил Третий Советник. Обычно эта нейросеть не оформляла рекомендации в слова, предпочитая образы. – Использовать необходимо. Это первый живой эпилептик в наших руках. Усилить вектор.

– Отправить дальше в будущее? В Армагеддон? – уточнил Первый Советник.

– Сквозь Армагеддон, – пояснил Третий Советник.

– Бессмысленно, – объявил Второй Советник. – Вероятность его возвращения столь же невелика, что и случайность нашей встречи.

– Вы кое-что не учитываете, – сказал Третий Советник. – Смотрите.

Юсеф созерцал вспыхнувшую мысленную картину.

– С вами всё хорошо, Юсеф? – осторожно спросил Сергей. – Вы как-то совсем зависли.

– Я помогу тебе, – хрипло ответил Юсеф. – В операционную его!

– Что?!

– У нас мало времени, мальчишка. Если не хочешь погибнуть вместе с этим миром, то помогай!

Кыш Бабай (I)

Люстра полыхнула безжалостным белым светом.

– Эй-эй! – слабо запротестовал Гарик, закрываясь руками.

– Опять ночь не спал!

Голос у напарницы резкий, пронзительный. Ей-богу, как у завуча в школе. Ей бы курящих пионеров разгонять. А для разрыва шаблона ещё и красотка: высокая, стройная, рыжие косы с кулак толщиной, а грудь так и кричит – схватись за меня!

– Анька! – умоляющее воскликнул Гарик. – Выруби!

– Работать пора, помощничек! – язвительно откликнулась Анька.

Гарик с закрытыми глазами слушал, как она энергично шагает по кабинету. Анька отличалась феерическим талантом наводить порядок в считанные минуты. Вот и сейчас Гарик кожей чувствовал, как летают по комнате папки с документами, забытые перчатки, кассеты и прочая дребедень. Он откроет глаза, и как по волшебству вместо обычного хлама совкового кабинета окажется сверкающий офис из западных фильмов.

– Почему компьютер не выключил, а?

Что за высокую ноту она берёт? Ухо режет, спасу нет. Компьютер, да, не выключил. Недаром во сне продолжалась космическая эпопея.

– Опять в игрушки игрался? Лучше уж водку бы пил. Тебе сколько годков, сослуживец?

– Двадчать тли! – отозвался Гарик.

– Не паясничай! Приказ пришёл.

Приказ. Великие дозорные уходят в рейд! Трепещите, злоумышляющие и недобро смотрящие! Мысленно он нарисовал, как сейчас встанет, грудь расправит и гаркнет что-нибудь залихватское. Но в голове было шумно, глаза, даже закрытые, желали застыть и не ворочаться. Может, действительно, не стоит ночь за монитором проводить? Но! Во-первых, играет он не в абы что, а в благородную «Винг коммандер». А, во-вторых, в полнолуние, как приходит пора начинать новый цикл, страшно ему становится до жути. Причём как до прыжка, так и после. А в офисе «писюк» современный стоит. Он эти – как их по-научному? – панические атаки усмиряет. За игрой легче. А с водкой нет. Я ж не алкоголик какой-нибудь. Я же… Всё же…

– Эй! Не спать!

Гарик подпрыгнул и заставил себя ровно сесть на диванчике, прикрываясь козырьком ладони. Спать хотелось катастрофически.

– Кофе бы, а?

– Иди умойся для начала.

Голос напарницы смягчился. Что-то слишком быстро, обычно она орёт минут пятнадцать. Гарик от удивления даже приоткрыл левый глаз. Кабинет в офис не превратился, но выглядел заметно лучше. А вот Анька вид имела озабоченный.

– Что случилось?

– Я же говорю – приказ пришёл. Умойся, – повторила она.

Гарик подозрительно прищурился, но не придумал, чего бы такого сказать и поплёлся умываться.

***

Видок у него был так себе. Глаза красные, запавшие. Небритость ещё сказывается. Щетина росла как-то странно – на подбородке сразу обозначались тёмные пятна будущей бороды, а усы проклёвывались только на следующий день. Гарик плеснул в лицо холодной воды. Бодрит, однако. Как там племяш у него лопочет – умылся, пошли кушать! С едой, правда, швах. Насколько Гарик помнил, в холодильнике грустила открытая банка кильки, жрать которую с утра можно было только под закуску. Одна надежда на Альку – вдруг позаботилась.

Гарик тщательно вытерся вафельным полотенчиком и пригладил волосы мокрой ладонью. «Сойдёт», – решил он. Ему опять вспомнился племянник. Карапуз ещё совсем, трёхлетка, а болтает много. «Зязя Иго». Дядя Игорь, значит. А он ему: «Привет, Капитан Пушистик». Пушистик – это потому, что лохматый. Ну и ещё так можно обзывать расу кошачьих из «Винг коммандера». Игорю на миг стало страшно: он представил, как будет стареть в своей временной петле, а Капитан Пушистик так и останется для него малышом. Разузнать бы, как сложится у него дальнейшая жизнь. Но среди хомо новусов его поколения это считалось дурным знаком. Жизнь обычных людей уже не должна нас волновать. Был в этом какой-то замысловатый психологический выверт. Родная страна рушилась, историческое время ускорялось до околосветовых скоростей. Все прекрасно были осведомлены о будущем распаде Союза, о последующих войнах, нищете и прочих прелестях. Но вот персональные судьбы знать нельзя категорически. Почему так? Парадокс! Впрочем, Гарику не полагалось это ещё и по должности. Он представил, как округлятся глаза Аньки, если она узнает, что Гарик стал добывать информацию о племяшкином будущем.

– Стыдно! – воскликнул он фальцетом. Отражение в зеркале вытаращило глаза. – Как не стыдно, товарищ Гарик!

К нему вновь вернулось душевное равновесие.

– Не пазволим никаму пазорить высокое звание савецкого дозорного! – патетически заявил он и поднял указательный палец ввысь. – Ни-ка-му!

***

В кабинете царил восхитительный бодрящий аромат. На тумбочке, застеленной белой скатёркой (откуда у нас вообще скатёрка?) дымились чашки с растворимым кофе, стояла сахарница, поблёскивали маленькие ложечки, на тарелке лежали бутерброды с сыром и московской колбасой.

– Анька! Ты супер! – восхитился Гарик.

– Уже Анна Сергеевна, – строго заявила она. – Мы на службе.

– Да-да, – вяло согласился он, подсаживаясь к тумбочке.

Есть у Аньки пунктик – на работе исключительно строгие формальные отношения. Откуда у неё это? От папы-военного? Но вряд ли дисциплина по наследству дочери передаётся. Что-то здесь другое. Он отхлебнул кофе, поморщился и насыпал в чашку сахара. Пока размешивал сахар – схватился за бутерброд. Жизнь входила в знакомое, приятное русло.

– Готов выслушать любой приказ, – уверенно заявил он.

Анна Сергеевна взглянула с холодком и чуть пригубила кофе.

– Ты знаешь, кто такие «куколки»?

Гарик кивнул, не переставая жевать. Откуда она берёт московскую колбасу? Последний раз он видел её у кавказцев в кооперативном магазине на Колхозном рынке. Вкуснотень.

– Напомню, – нахмурилась Анька. – «Куколки» — это будущие хомо новусы. То есть одни из нас, в перспективе. Мешать их превращению – тяжкое преступление.

Гарик насторожился.

– Как это? – спросил он, торопливо проглотив кусок бутерброда. – Это же невозможно?

– Возможно, – весомо возразила Анька и торопливо добавила. – Я сама не верила, но в приказе… Там пишут, что случаи бывали. Представляешь, Гарик, какая это подлость? Это как желать кому-то не родиться! Заставить пойти на аборт!

Она опомнилась и вновь превратилась в Анну Сергеевну.

– Приказ пришёл из оперативного штаба почтовиками. Сегодня в пять тридцать утра.

Гарик представил, как заученные слова приказа эстафетой передаются по Дозору – от месяца к месяцу, от сотрудника к сотруднику. Не каждая организация может похвастаться такой сетью агентов во времени. Разве что Паутина – вечные конкуренты, загадочные масоны. Есть ещё Гадатели, но это откровенное фуфло, мистики. Хотя где-нибудь при царе Горохе их побольше, менталитет всё-таки другой. Не то, что по двадцатому веку. Тут Дозор раскинулся широко – бывшие работники милиции, спецслужб, полицейские в капстранах охотно шли работать. Это привычно, знакомо. Служить и защищать. Любить и оберегать.

– Погоди-ка, – прервал он Аньку. – Почтовиками?

Анька недовольно поджала губа.

– Виноват, Анна Сергеевна, – исправился Гарик. – Приказ пришёл при помощи почтовиков?

Про этих бессеребрянников он совсем забыл. Вот уж у кого сеть, так сеть.

– Да, дозорный, приказ мне передал почтовик, – отчеканила Анька. – В 1838 году у нас нет прямого канала.

– Из России?

– Московский дивизион Отдельного корпуса жандармов.

– Ничего себе! Это что же, от Ермолай Ермолаевича?

Анна Сергеевна склонила голову. Опять, наверное, недовольна, но Гарику было не до неё. Сам Ермолай Ермолаевич! Шеф! Древнейшее отделение российского Дозора. Девятнадцатый век! Экая бездна времени. Сколько же приказ-то шёл? Сколько рук! Гарик начал было считать месяцы, но Анька быстро пресекла лишние мысли.

– Дозорный!

– Слушаю!

– Соберись, Игорь! Это ответственное задание.

– Я уже понял, что ответственное, практически партийное, – произнёс он. – Так что надо сделать?

– Хочу, отметить, дозорный, что я тоже была удивлена, – смягчилась Анька.

Она выложила на скатерть обычный листок в клеточку, выдранный из школьной тетрадки. Клеточки были испещрены мелкими аккуратными буквами. Анька, заглядывая в шпаргалку, стала объяснять задачу. Но чем больше она говорила, тем загадочнее становилась история.

Итак, Ермолай Ермолаевич требовал найти отрока Серёжу Егорова, тринадцати лет отроду и защитить его от нападения в момент преображения. В сообщении проскакивали непонятные слова.

– Ясырь это кто?

– Так называли хомо новусов в ту эпоху.

– А идолатр?

– Это не поняла, – честно призналась она. – В словаре переводится как идолопоклонник. Кто-то из врагов Дозора.

– Их много, – задумчиво сказал Гарик. – Но если идолы… мистики… То либо масоны, либо паутинщики.

– А что это за мальчик-то? Ты знаешь, сколько в Казани Егоровых?

– Не так уж и много, – заметила Анька. – Тебя твои милицейские товарищи ещё узнают? Наведи справки.

– А что из будущего? Подтвердили приказ?

– Пока нет, – покачала головой Анька. – Приказ Шефа пришёл из первых рук. Дальше я его ещё не пересылала.

– Так что мы суетимся? Нужно собрать информацию. В будущем с этим попроще, наверняка есть данные по нашему периоду. В следующий цикл получим информацию и займёмся.

– У мальчика Серёжи может и не быть следующего цикла.

– Он же ещё не в петле? Почему?

– Ты плохо слушал, – укоризненно сказала Аня.

– Погоди…

До Игоря вдруг дошло. Нападение в момент «преображения». То есть в тот мистический момент, когда человек засыпает человеком, а просыпается хомо новусом.

– Но как?

– Я сама плохо понимаю этот момент, Игорь. Мы многое не знаем о природе времени, особенно нашего, изменённого. Возможно, у нас будет только один шанс помешать злодеям. Или злодею, – поправилась она. – Враг посылает особого убийцу. Кромешника.

– Кромешник? В смысле – настоящий? Я подумал, что Ермолай Ермолаевич так обзывается. Но кромешники – это же миф?

– Видимо, нет, – сказала Аня. – Мы получим подтверждение из будущего не раньше полнолуния 20-го января. Будет очень мало времени на подготовку. Поэтому надо начинать действовать самим.

– Понятно. А ты что-нибудь слышала о хомо новусе по имени Сергей Егоров? Соседний месяц же?

– Ничего, – покачала она головой. – Но, может быть, он никому не открылся? Или умер рано?

– Или так и не родился? Хотя нам бы не пришёл приказ... Что-то здесь странное, Анька. Пардон, Анна Сергеевна!

– Я уже отправила весточку Григоряну в февраль. В январе у нас пусто, сам знаешь, а Григорян хотя бы краешком захватывает этот месяц. Но ответ самое раннее тоже будет 20-го.

– М-да. Значит, надо искать отрока тринадцати лет отроду.

– Вот именно, дозорный. Времени мало. Действуй!

***

Старый город был воистину старым – ветхие двухэтажки даже не пытались ремонтировать. Впрочем, кому сейчас какое дело до реставрации. Люди в натуральном безвременье. Беловежские соглашения уже были. Сегодня объявят Алма-атинскую декларацию. Нет уже Союза, нету, хотя и висят ещё красные флаги на административных зданиях, ещё кипят страсти в райкомах партии. Но люди в каракулевых шапках уже разноголосо делят державу. Грустное время, грустно его проживать раз за разом.

Лучше сосредоточиться на приятном. Декабрь девяносто первого года от рождества Христова во славном граде Казани выдался умеренно холодным. Все дни держался приятный морозец градусов десять с гаком, а под Новый год так вообще теплело и выпадал снежок. Красота.

– Ай!

Гарик поскользнулся и грохнулся оземь. Дворники тоже ударились в политику и не посыпают песком тротуары. Как там говорят китайцы? Не приведи Бог жить в эпоху перемен? Как-то так.

Он поднялся, потирая ушибленное место. Не хватало ещё сломать чего-нибудь, замучаешься врачей искать.

Гарик шёл к своим бывшим коллегам. С Аней они решили, что стоит разделить усилия, чтобы максимально эффективно использовать день полнолуния. Она попробует сегодня связаться с как можно большим числом хомо новусов, чтобы собрать информацию о кромешниках. У неё через папу был прямой доступ к междугородней связи, что значительно упрощало дело. По Союзу найдётся несколько десятков дозорных, живущих на пересечении ноября и декабря, все их контакты Аня держала в памяти. А ведь у каждого дозорного есть ещё знакомцы из обычных новусов. Минус в этом был один – неведомый пока враг мог узнать, что два оперативника Темпорального Дозора города Казани слишком уж рьяно интересуются древними легендами. Конечно, дозорные не болтуны, но информация неизбежно разойдётся. И вот что тогда? Непонятно. Вся эта затея с абортом для хомо новуса опасна и нелогична. Что такого мог сделать мальчик Егоров Сергей за свою вторую жизнь? Кому мог насолить так, что против него отрядили специального убийцу, что сам Ермолай Ермолаевич обеспокоился? Вот что не давало покоя Гарику. Отсутствие понятного мотива.

Он вышел к площади Свободы с печальным памятником Ленину. У серого вождя на плечах белел снежок. Владимир Ильич, не взирая ни на какие перемены, по-прежнему устремлялся в светлое будущее. Это идейно, конечно, а фактически – шёл в оперный театр. Казань в этом отношении отличалась от прочих площадей с памятниками вождю. Как правило, Ильичи на них шли или указывали вытянутой рукой на ближайший собор. А у нас в театр. И это, не считая ещё молодого Володю перед университетом! Воистину, культурная столица, потенциально во всяком случае. Кстати, надо добыть билеты на ёлку для племяша, пока остались. Зульфия предупреждала, что они быстро заканчиваются. Родственникам обещал же. Не сделаешь – с потрохами сожрут. Да и племяшку жалко, славный он.

Здание УВД нависало над Чёрным озером серой унылой громадой. Гарик успел здесь поработать всего пару лет. После школы милиции полгода он стажировался в райотделе, а потом удачно перевёлся сюда. Оперативная работа тогда привлекала его. Ещё бы, настоящий сыск. Но как случился август 1991, то стало понятно, государственная машина окончательно засбоила и непонятно становится, чему служить. Тогда Гарик ушёл на вольные хлеба. Осень он перебивался случайными заработками, пытаясь сориентироваться в мутной воде нового порядка. Его двоюродные братья поувольнявшись с заводов, потянулись обратно в деревню. В прошлом году на кроликах они заработали больше, чем за три года инженерами. В общем, налаживали хозяйство, становились на ноги. Колхозниками язык не поворачивался их называть, но новомодное определение «фермер» тоже не лепилось. Фермерское крестьянское хозяйство… Феркрекоз – вот как их обзывать надо было, в духе революционного новояза. Захотела феркрекозА посеять семена, но для феркрекозЫ это ни тудЫ и ни сюдЫ.

Сложно было с братцами. Не получалось у Гарика беспрерывно думать, где повыгоднее продать говядину, да как у разваливающегося колхоза перекупить корма по дешёвке. Это казалось мелким. И резать скотину он не мог, даром что поработал в угрозыске и трупов успел повидать. Не лежала у душа. Но жить как-то было надо и Гарик стал прислушиваться к посулам бывших противников. Авторитетные люди искали себе крепких парней для работы, а если к мускулам прибавлялось знакомство с оружием да мало-мальские мозги, то можно было заработать приличные бабки. Одна была беда – терпеть новых приятелей Гарик мог только основательно накачавшись водкой. Так и зависла его личная судьба на перепутье, но случилось то, что случилось.

Однажды он проснулся в декабре снова, а потом снова, и снова. Его мытарства напоминали истории других хомо новусов – обивание порогов больниц, друзей, бабушек-знахарок, наконец, хождения в храмы. А потом его нашла Аня. Она жила новой жизнью год, успела пообвыкнуть.

До своего превращения Аня успела заложить независимую газету «Свободная Татария». Тираж она намеренно указывала в 999 экземпляров, что позволяло не возиться с регистрацией, но корочкой журналиста она всё равно взмахивала с потрясающей наглостью. У Гарика за пазухой сейчас тоже лежало такое удостоверение, получение его было своеобразной традицией их первого дня нового цикла. Удивительно, но на советских людей гордое пустое звание «свободный журналист» действовало завораживающе. А уж если оно было напечатано в документе с подписью и хитрой печатью, то доверие подскакивало до небес.

Кабинет «Свободной Татарии» снимался по знакомству в здании производственного кооператива. Местечко располагалось удачно близко от дома Гарика. Потому он взял за правило после перемещения в начало цикла спускаться с последнего этажа пятиэтажки и идти прямиком в «Свободную Татарию», благо, запасной ключ Аня оставляла в известном месте под крыльцом. У Аньки был компьютер, за которым коротал время Гарик. Таких благ цивилизации у него дома не было.

Анька предложила Гарику настоящее дело – вступить в Темпоральный Дозор. Раньше такие определения попадались Игорю разве что в редких фантастических произведениях. Да и если бы не предыдущие мытарства хомо новуса, он бы только рассмеялся. А тут.... Само существование Дозора означало, что его жизнь не кончена, что хомо новус – это не клеймо одиночки, обречённого сгинуть во временной петле без смысла, без надежды. Нет, это целый мир новых, других людей, со своими страстями, надеждами, связями, ну и со своими преступниками.

Основные задачи сводились к следующему. Анька первые три месяца заставляла в обязательном порядке штудировать методичку. Первая группа — это борьба с преступлениями хомо новусов против своих же. Тут всё было также понятно, как и невероятно. Нужно ещё суметь повстречаться двум хомо новусам! Пока в недолгой практике у Гарика с Анькой не было ни единого случая этой категории. Вторая группа – хомо новусы против обычных людей. Тут было, где разгуляться. В конце концов, знание, что для обычного человека новый цикл начнётся как ни в чём ни бывало, могло морально дезориентировать. Впрочем, самое серьёзное, что выпало Гарику – это проучить зарвавшегося учителя, который в привычку в последний день цикла палить по ученикам из воздушки. По сути, безобидное действо, всё равно все синяки пропадут на следующее утро. Но, как справедливо замечала Аня, хомо новус должен показывать высокую идейность и чистоту помыслов. Хотя говорила она попроще, но суть была такова – если этот тип сейчас палит в осточертевших учеников, то, что с ним станет завтра? Пространство-временной континуум – штука устойчивая, но если все лодку начнут раскачивать, то можно и перевернуться ненароком.

А вот третья группа – это табу: нельзя пытаться изменить своё прошлое; нельзя пытаться убить кого-то до обращения; нельзя вообще контактировать с прошлым «я». Конечно, сам человек последнее сделать не мог, но с помощью посредников... За этим Дозор следил пристально, и Гарик с Анькой то и дело проводили профилактические беседы.

Собственно, беседы – это и было их наиболее часто используемое оружие. Какие ещё санкции они могли применять? Единого государства у нового человечества не существовало. Вся деятельность дозорных была, по сути, самодеятельностью. Самовооружением народа. Этот момент Гарику как раз нравился. В конце концов, самовооружённый народ – и есть милиция. В каком-то смысле ему можно было продолжать работу. Теперь, конечно, за ним стоял не могучий государственный аппарат насилия и воспитания, а всего лишь сеть дозорных. Но посреди массы одиночек любая организованная сила навроде танка. Или как там у классиков? Пароход индустриализации среди лодочек единоличников. Что-то типа того.

Гарик в своих размышлениях и не заметил, как успел оказаться в знакомой приёмной, отделанной унылыми мраморными плитами, словно в общественной бане. День был субботний, но, скорее всего, большинство товарищей на работе. В приёмной дежурил мрачный автоматчик, не удостоивший визитёра вниманием.

– Мне бы Королёва, старшего оперуполномоченного, – Гарик склонился к окошку с надписью «Дежурный».

Лейтенант был смутно знаком. Видимо, Гарика он тоже узнал, поэтому, дружелюбно кивнув, ответил:

– На выезде.

– А Шигабутдинов?

– Внутренний номер знаешь?

Гарик не знал.

– Набери 316.

– Ага. Как сам?

– Порядок, – ответил дежурный, погружаясь в какие-то записи.

Гарик под неприветливым взглядом автоматчика подошёл к внутреннему телефону. Шигабутдинов действительно был на месте.

– Какие люди! – завопил он в трубку. – Как жизнь, Гарик?

– Спасибо, Алмаз. У меня к тебе вопрос есть.

– Заходи, какие дела.

– Я же без пропуска. Позвони дежурному.

– А, забыл, что ты уволился. Я лучше спущусь, так проще будет.

Кыш Бабай (II)

В кабинете Шигабутдинова было накурено. Его усталый напарник барабанил по пишущей машинке.

– Компьютер сломался? – поинтересовался Гарик, пожимая руку.

– Мне печатный вариант нужен, – буркнул оперативник. – А в аппарате краски нет.

– Машинка понадёжнее компьютера. У меня вчера протокол допроса не сохранился. Час печатал, а всё пропало, – поддержал коллегу Шигабутдинов. – Не привыкну ещё никак. Чай будешь? Или покрепче?

– Утро, – укоризненно заметил Гарик.

– Правда? – ухмыльнулся Шигабутдинов. – Вчера ночью вытащили на вызов, так до четырёх валандались – пока протокол, опрос, то сё. В общем, решил на работу приехать. Выходные – это не про нас, сам знаешь.

– Знаю, Алмаз.

– Чего пришёл-то? Обратно хочешь? Возьмём! Правда, Быков?

– Правда, – глухо отозвался Быков, стуча клавишами.

– Я сейчас в журналисты подался, – выдал Гарик.

– Иди ты, – искренне удивился Шигабутдинов. – Зачем?

– Да что-то новенького захотелось. Вот.

Гарик протянул корочку.

– «Свободная Татария»? – прочитал Шигабутдинов. – Первый раз слышу. От кого освобождаться будем? От Москвы? Компенсацию потребуем! За вашего Грозного.

– Ты за ордынскую дань ещё не рассчитался, – подал голос Быков.

– Не, ну серьёзно, Игорь? Газета?

– Почему нет? – пожал плечами. – Буду вести криминальную рубрику.

– Ты за этим пришёл?

– Вообще-то да.

Наскоро придуманная ложь оказывалась весьма уместной.

– И чем мы, скромная милиция, можем помочь криминальному перу?

– Мне надо найти одного мальчика.

– А что не девочку? Ладно-ладно. У тебя сигареты есть?

– Я бросил.

– Ух ты, какой маладэц-красавэц. Мне бы тоже бросить…

Шигабутдинов порылся в выдвижных ящиках. Там было много бумаг и ничего нужного.

– Лови! – Быков швырнул ему пачку «Союз-Аполлона».

– Рэхмет сезге! – обрадовался Шигабутдинов.

– Ты рассказывай-рассказывай, – сказал он Гарику, прикуривая.

– История такая, – начал Гарик. Он почти ничего не придумал. Сюжет был короткий: есть фамилия, имя, есть возврат, известно, что он из Казани. А ещё есть информация из надёжного источника, что мальчика могут похитить.

Этот момент Гарик выдумал. Про нюанс с кромешником, он, естественно, даже не заикнулся, как и про угрозу убийства. Шигабутдинов, в конце концов, человек под погонами, с покушением на убийство несовершеннолетнего может и начальству шумнуть.

– Что это за надёжный источник? – спросил Алмаз, щурясь через клубы табачного дыма.

– Не могу, – развёл руками Гарик. – Журналистская тайна.

Алмаз ухмыльнулся.

– Ну секрет, так секрет, хрен с ним. А чего от пацана хотят?

– Есть версия, – осторожно сказал Гарик. – Что мальчишка не родной родителям.

– Приёмный, что ли? – нахмурился Шигабутдинов. – Посмотри через ЗАГС. В архиве наверняка найдёшь.

– Не, – покачал головой Гарик. – Скорее всего, там всё чисто. Родители уверены, что он их родной.

Алмаз помолчал, задумчиво вертя хрустальную пепельницу с отбитым краем.

Молчание прервал Быков.

– Я пойду к Семёнычу, – сообщил он, вытаскивая лист из каретки. – Пусть подписывает.

– Давай, – кивнул Алмаз.

– Ты ещё здесь?

– Докурю, поедем.

– Если успею, сяду тебе на хвост. Привет борзописцам!

Последнее Быков бросил Гарику.

Шигабудинов дождался, когда коллега уйдёт, и сказал:

– Скажи-ка мне, Игорёк. А зачем журналисту туда лезть? Статью чиркнёшь?

– Меня попросили присмотреть.

Гарик пошуршал пальцами, изображая пересчёт денег.

– Ты частный сыщик что ли? – развеселился Алмаз. – Ниро Вульф? Много платят?

– Нормально, – весомо сказал Гарик. – Поможешь мальчика найти, поделюсь.

– Да ладно, – широко отмахнулся Шигабутдинов. – Свои же люди.

Но, что характерно, прямо не отказался.

***

Они влезли в вазовскую пятёрку втроём: Шигабутдинов, Гарик и успевший хмурый Быков. Его старания оказались напрасны – неизвестный Гарику Семёнов бумагу не одобрил.

– Бери, говорит, письменный отказ со старушки, – досадливо ворчал Быков, усаживаясь сзади. – Или возбуждай дело. Какое дело? У неё два горшка с цветами пропали.

– Ты же говорил, что ещё и деньги?

Шигабутдинов заводил машину, прислушиваясь к двигателю.

– Да нашла она их! – яростно выпалил Быков. – А Семёныч... Почему не отражено? Почему не отражено? Козёл!

– Ты же знаешь, что он прав, – спокойно сказал Шигабутдинов. Двигатель завёлся, и в салоне сразу запахло бензином. – Если через Семёныча пройдёт, то и прокуратура не вякнет.

– Знаю я.

Шигабутдинов включил радио. Сквозь хрипы прорезался потусторонний тембр Цоя: «Скажи, кукушка, пропой. В городе мне жить или на выселках»[1]

– Быков, тебе куда? – спросил Шигабутдинов.

– На Гагарина подкинь. Домой пойду, спать. Ну их всех.

Быков смачно выругался и уставился в окошко. Проснувшийся город мчался по своим делам: машины, автобусы, пешеходы.

Цой задумчиво пел: «Солнце мое – взгляни на меня, моя ладонь превратилась в кулак, и, если есть порох – дай огня. Вот так...»[2]

«Как будто ничего и не происходит», – подумал Гарик. «Исторические события, глобальные процессы, но разве это важно, когда талоны и хрен чего достанешь? Лучший способ избавления от экзистенциальных страхов – это заняться банальным выживанием. Досталось его поколению, конечно. Была сверхдержава, были планы, перспективы. Космические перспективы, ёлки палки. А тут – хорошо бы картошки добыть. Хотя каждому поколению доставался такой геморрой», – вдруг понял он. – «Уотцов и дедов была Отечественная война, ещё раньше – Гражданская. Или это через поколение? Как их правильно считать? Но есть история, а есть быт. Страна может и рушиться, но Новый год же. Детям ёлки хочется, игрушек. Кстати, надо не забыть про билеты».

– Ты чего задумался? – спросил Шигабутдинов. Он лихо крутил баранку, выписывая на своей немолодой пятёрке шахматные виражи.

– Племянника на ёлку сводить надо.

– Так у нас же будет… А! Вот всё забываю, что ты уволился.

– Я в горком хотел.

– В горком опоздал, – подал голос Быков. – Раньше суетиться надо было.

– А через нашего кадровика может договоримся? – спросил Шигабутдинов Быкова. – По старой памяти.

– Можно, – согласился Быков и вновь ушёл в созерцание мутного стекла.

– Я хочу заехать в ПДН – без всякого перехода сказал Шигабутдинов. – Посмотрим, кто есть на учёте.

– Он не хулиган.

– Приёмыш же. Всё может быть. Там у меня есть одна…

Шигабутдинов не договорил, но Гарик и так понял. Наверняка, это самый простой вариант – выйти на школу через инспекцию по делам несовершеннолетних. Быстро и просто. Какой там класс-то получается? Седьмой? Ну или шестой-восьмой, зависит от того, когда в школу пошёл.

– У тебя хоть приметы этого мальца есть?

Гарик покачал головой.

– Возможно, информация будет позже.

– Не густо с информацией-то, – задумчиво пробормотал Шигабутдинов. – А твой… заказчик… хочет просто мальчика найти? Список кандидатов его не устроит?

– Я должен его защитить.

– Кайл Риз нашёлся, – хохотнул Шигабутдинов.

– И восстали машины из пепла ядерного огня, – прогнусавил он. – Терминатора смотрел?

– Вместе и смотрели.

– Точно.

А ведь похоже, – подумал Гарик. – Путешествия во времени, таинственный убийца. А Гарик мчится на истребителе «Хорнет» к астероидному полю. Хотя стоп, это уже «Винг коммандер» прорезался. Анька права – подсел он на эту игрушку.

***

– Семнадцать человек в Казани, ещё четверо в прилегающих районах, – сказал Гарик.

– Двадцать один Серёжка Егоров, – резюмировала Аня. – Много.

– Это не считая тех, кто есть в соседних классах. Можно ли доверять сообщению?

Аня промолчала. Гарик не стал настаивать. Он и сам понимал, что ей нечего ответить. Задача поставлена, надо реагировать.

Они сидели за чаем в кабинете. Аня гордо называла это местечко редакцией, но у Гарика не поворачивался язык. Кабинет лучше. Сегодня кабинет министров постановил…

– А у тебя как? – спросил Гарик.

Улов у Ани был бедный, на хорошую ушицу не наберётся. Она честно обзвонила всех доступных дозорных, но большинство отмахивались. В кромешников никто не верил. «Вообще, это весьма показательно», – подумал Гарик. – «Люди, попавшие во временную петлю, убеждают себя и друг друга, что ничего ужасного и необычного в этом мире быть не может. Срабатывает здесь какой-то защитный механизм, как заслоночка в голове. Тут вижу, там не вижу».

– Омский майор мне рассказывал местное поверье, что хомо новусам помогает родиться повивальная бабка Анисья. Выглядит как баба Яга, но помоложе и побезумнее. Вроде как носится по временам, как по вызовам, сама не понимая, как у неё так получается. Вот она кромешников от новорождённых отгоняет.

– Кто такая? – заинтересовался Гарик. – Год, месяц, адрес?

– Увы, это очередная легенда, – остудила его Аня. – Анисья, Таисья, Авдотья. Много имён. Майор считает её воплощением потусторонних сил. Он ещё что-то рассказывал про полтергейст, но это я уже не записывала.

– Чего-чего?

– Да, наш коллега немного увлёкся, – признала Аня. – Но почему я это передаю. Бабка Анисья защищает от кромешников! Откуда-то эта легенда взялась!

– Замечательно, – проворчал Гарик. – У нас двадцать один Серёжка, а мы будем легенды коллекционировать! Что ещё есть?

– Ещё трое дозорных рассказывали мне суеверия про вампиров. Кромешник – это вампир для нас, хомо новусов. Нападают ночью, полная луна, ну и так далее.

– Тогда уж оборотни, – вставил Гарик. – Как увидят полную луну. У-у-у!

– Не паясничай, – сказала Аня.

– Ладно, извини. Это всё?

– Есть мнение, что кромешник – это не обычный человек, а новус, но с короткой временной петлёй. Он живёт всего лишь в полную луну. Это тоже легенда, на этот раз иностранная.

– Ты заграницу успела обзвонить? – восхитился Гарик.

– Румыния.

– Кромешник не птица, Румыния не заграница, – переиначил поговорку Гарик. – Кромешников тогда отследили бы. Хомо новусов же находим. Это у них в Румынии в горах да болотах скрыться можно.

– Ну, хватит. Я сама знаю, что информации мало. Общего у всех легенд только полнолуние.

– Для нас это не новость.

– Но какой из этого мы можем сделать вывод, дозорный?

Задумала чего-то, решил Гарик. Ишь как прищурилась.

– Вряд ли кромешники, если они и есть, отличаются от нас, – серьёзно ответил Гарик. – Все эти полнолуния это про нас, а не про обычных людей. А если их природа сродни нашей, то кромешника можно убить. Это самое важное, пожалуй. А эта сказочная бабка Анисья, как она справлялась?

– Молилась со горящей свечкой, кромешник и отступал.

– Понятно, – с выражением заключил Гарик. – Текст боевой молитвы сообщили?

– Товарищ Игорь! Я сделала всё возможное. Надеюсь, из будущего нам пришлют чёткие инструкции.

– Это будет в последний день, – заметил Гарик. Он вздохнул. – Значит, пока отрабатываем линию с мальчиком. Попробую собрать максимум информации по каждому. Может быть, найдётся что-то особенное. Кстати, выдай мне денег из фонда редакции, мне на коррупцию в УВД нужно.

***

Гарик ненавидел Новый год. Как всем известно, это семейный праздник с мандаринами и шампанским. Гарик никак не мог заставить себя прекратить визиты на собрание родственников. Он понимал, насколько это глупо – одинаковые тосты, те же лица. Впрочем, это и в обычном времени так происходит. Кроме того, на Новый год приходил племянник, и вот кто-кто, а уж Капитан Пушистик непредсказуем каждый раз и с ним однообразный праздник превращался в настоящий.

Как раз по случаю Капитана Пушистика Гарик добыл костюм деда Мороза: здоровенную белую бороду и красный мешок, куда запихал все возможные детские радости – игрушки и сладости, что смог достать в Детском мире.

Эти полторы недели оказались хлопотными – Гарик вместе с Шигабутдиновым мотался по городским школам, изучая личные дела Егоровых Сергеев и совершенно забыл купить у Зульфии билет на горкомовскую ёлку. Вряд ли сам племяш будет долго страдать из-за этого, ему подарки интереснее, чем вся эта странная тусовка с хороводами. Но вот от Эллы, жены двоюродного братца-фермера Алексея, его ждала головомойка. Он же обещал, он же подвёл, он же… В общем, Новый год для Гарика не сулил ничего хорошего.

Результатов с Егоровыми Серёжками он тоже особенно не добился – ему удалось отклонить одну единственную кандидатуру – выяснилось, что семиклассник Егоров Сергей из школы Кировского района уезжает с родителями в Израиль. Скорее всего, речь шла об эмиграции. Мама, с которой беседовал Шигабутдинов, держалась хоть и вызывающе, но нервно. В любом случае, в пределах города Казани осталось шестнадцать имён. Ещё четверых, что жили в пригородах, Гарик по молчаливому согласию с Анькой, оставил до получения новостей от будущих Дозоров.

На шестнадцать мальчишек у Гарика сформировались настоящие досье с адресами, фотографиями, особыми приметами, отзывами педагогов и прочим. Гарик составил планы домов, наметил лучшие позиции для наблюдения. Но как обеспечить безопасность одновременно всех пацанов? Гарик мог рассчитывать на себя, Аню и сколько-то на Шигабутдинова. Наверное, можно было бы найти несколько человек с оружием по милицейским связям, но всё это было не совсем то. Что из себя представляет «кромешник», чего от него ждать? Всё это были вопросы без ответа.

Так и пришёл Гарик на Новый год в большую квартиру Алексея – старший из двоюродных братьев недавно справил новоселье. В трёх комнатах ещё было мало мебели и оттого просторно. В этом году кроме семей братьев были ещё какие-то чебоксарские тётя с мужем и парочкой детей да пришедший по старой памяти сосед в потёртом костюме ещё хрущёвских времён. Гарик старательно отыграл Деда Мороза – раздал всем детям подарки, особенно племяшке – гэдээровскую игрушечную железную дорогу. Её он доставал через Аньку за большие деньги, но в их обстоятельствах деньги ничего не значили. Подарок был чуть не по возрасту, но Гарик не смог устоять – сам бы такую завёл в детстве. Ну и вручил Капитану Пушистику мешок с конфетами, который тут же был вскрыт и освоен.

Когда подарочная часть праздника была закончена, Гарик тихонько переоделся и уже в цивильном сел за стол. Братья посмотрели на него знакомым оценивающим взглядом, и старший Алексей сказал:

– Спасибо за подарки. Но чем ты заниматься-то собираешься?

– Я свободный журналист, – с фальшивым пафосом ответил Гарик.

– Ну-ну, – хмыкнул младший Фёдор. – Сейчас писать все мастаки, но на всех рубля не напасёшься. Чего у меня в деревне поработать не хочешь?

– А чего там зимой делать? – дерзко ответил Гарик. Он знал, как действует этот аргумент.

Глаза у Федьки становятся круглыми и в них кипит возмущение невежеством Гарика. Да зимой на печи только лодыри да алкаши лежат! Зимой самая работа! Мясо в цене, знай покупателя обеспечивай, да ещё кроличьи клетки обновить, да дрова, да ещё…

Гарик кивал и уминал оливье. Рецепт у Алексеевой жены знатный – настоящая говядина вместо колбасы.

– Он тебя задорит, Федя, – унял наконец братца Алексей. – Гарик у нас умный, думает, можно в такое время руки не пачкать. Посмотрим, как в следующем году запоёт.

– Посмотрим, – согласился Гарик.

– Кстати, Игорь, – вступила в разговор Элла. – Когда ёлка-то у Сашки?

– У Капитана Пушистика? – переспросил Гарик, оттягивая неизбежное. – Не получилось у меня, Эллочка, виноват.

Он увидел, как злорадно загораются глаза у братьев и поспешил добавить.

– Проси, чего хочешь. Давай с ним посижу, погуляю, в цирк свожу, если представления есть. Ну не получилось, понимаешь?

– Я тебя одно дело попросила сделать! Неужели было так сложно?

– Извини, Элла, я…

– У нас планы были, между прочим!

– Далась тебе эта ёлка, – примирительно сказал Алексей. – Человек старался, подарки искал.

– За тобой должок! – предупредила Элла.

Начались долгие томительные разговоры о ёлках, которые бывали раньше, где кому какие подарки дарили. Чебоксарцы ударились в воспоминания о поездке в Венгрию. Гарик всё это слушал десятки раз. Он улучил момент и ушёл в детскую комнату, откуда неслись весёлые визги и мерный механический стрекот игрушечного паровоза.

Племяшка тут же заставил Гарика изображать пассажира, который опаздывает на поезд. Остальная детвора, насмотревшись на паровозик, увлечённо играла кто в солдатики, кто в куклы. Гарик, старательно изображая запыхавшегося бедолагу пассажира, подумал, что вот эти моменты и составляют его настоящую жизнь. Детская игра, сколько её не переживай во временных петлях, всё равно оказывается неповторимой и захватывающей.

Он и не заметил, как пролетело время, пока они играли то в железную дорогу, то в перестрелки, то в кубики. Когда пришла Элла забирать малыша на сон, Гарик расстроился даже больше, чем Сашка.

– Спокойной ночи, Капитан Пушистик, – сказал он. – Мы ещё с тобой обязательно поиграем.

За столом были те же разговоры. Гарик терпеливо ждал боя курантов, после чего появлялась моральная возможность тихо уйти. Надо бы с Анькой как-нибудь договориться и собраться за новогодним столом. Она, конечно, тоже всё с родителями и подступиться к ней сложно. Но можно ж раз в месяц встретиться неофициально. Новый Год всё-таки.

– Ты смотри! – восхищённо ткнул вилкой с огурцом Федька. – Задорнов поздравляет!

– Иди ты?! – удивился Алексей, подсаживаясь к телевизору.

Гарик взялся за бутылку «Советского шампанского». Речь известного сатирика он мог произвести по памяти. Новое руководство России то ли не соизволило лично поздравить народ, то ли само увлеклось праздниками и за это дело взялся лично Задорнов. Человек, конечно, известный и популярный, но… Впрочем, время такое, дикое. Приходится или плакать, или смеяться.

[1] В. Цой «Кукушка»

[2] Там же

Проклятый Эч (I)

В глазах висела белесая муть. Паша тряхнул головой, муть стала светлее. Над ним склонилось тёмное пятно.

– Имя помнишь? – мягко спросил женский голос.

– Паша… Павел.

– Ты стабилен?

– Что?

– Темпорально стабилен?

– Не понимаю. Я почти ничего не вижу.

– Сейчас.

Холодные пальцы обхватили его плечо.

– Немного будет больно.

В плечо впилась игла. Снадобье жгуче полилось по жилам.

– Фрр… – прошипел Паша. – Что за дрянь?

– Потерпи…

В голове появилась странная звенящая пустота, но глаза прояснились. Он лежал на широкой кровати, в изголовье полукругом нависали неизвестные приборы. Комната напоминала больничную палату: светлые стены, матово-белые дверцы шкафчиков, дурацкое холодное освещение. Окон не было. Над ним вновь склонилась медсестра, озабоченно заглядывая в глаза. По зрачкам резанул свет фонарика.

– Хватит!

– Есть реакция, – сказала медсестра.

В комнате был ещё один человек – сидел на стуле, закинув ногу за ногу. Он был одет в деловой костюм с небрежно наброшенным на плечи медицинским халатом. Паша разглядел аккуратную чёрную бородку-эспаньолку.

– Вы кто?

Обладатель эспаньолки поднялся и подошёл поближе. Паша разглядел лицо – с тонкими чертами, такое же аристократичное, как и бородка.

– Не узнаешь? – спросил аристократ.

– Не очень.

– А что вообще помнишь? Откуда ты прибыл только что?

Звон в голове усилился.

– Не напрягайся так, – попросила медсестра. – Давление поднимается. Аслан, не напирай.

Аристократ вскинул вверх ладони, не возражая. Халат сполз с плеч. Аслан машинально попытался его удержать, но промахнулся и потеряв равновесие, чуть не упал.

– Ле… – невнятно вырвалось у него.

Паша засмеялся.

– Смешно ему, – обиженно сказал Аслан.

– Мы точно встречались, – сказал Паша. – Вы не первый раз так кувыркаетесь.

– На ты, Паша, на ты, – легонько похлопал его по руке Аслан. – Мы успели задружиться, вспоминай давай.

– Давление, – укоризненно напомнила медсестра.

– Алёна, не мороси, – отмахнулся Аслан.

Алёна положила ему на лоб прохладную ладонь.

– Ты недавно переместился. Амнезия временная.

– Тогда зачем эти расспросы?

– Так больше шансов, что ты вспомнишь о своих перемещениях, – заявил Аслан.

Они явно говорили о чём-то, что Паша знал или должен был знать. Звон в голове усилился. Видимо, это отразилось на приборах, поскольку Алёна заволновалась и вколола Паше ещё какой-то препарат. Но ему сейчас было не до этого.

– Я кое-что вспомнил, – хрипло сказал он. – Пустыня, луна…

Картинка вспыхнула перед глазами, затмевая больничный свет. Чёрные отроги гор, обрезанные лунным светом. Песок, ещё хранящий дневной жар, хрустит под ногами. Паша выходит из жалких кустов саксаула на пустынную проплешину, и на него оборачиваются странные, одинаково одетые люди, что заполонили этот участок пустыни. Паша вскрикивает от страха, но замечает, что люди боятся его не меньше – ближние отступают назад, невнятно шевеля губами. До Паши доходит, что у них не просто одинаковая одежда, они сами не отличимы друг от друга, как песчинки под ногами.

– Клоны? – переспросил Аслан.

Оказывается, Паша говорил вслух.

– Нет, – качнул он головой. – Кажется. Нет.

– Луна была полной? – озабоченно уточнил Аслан.

– Кажется, да. Да! Точно! Она была огромна.

– Она была целой? Как обычно?

– Не понимаю.

– Луна круглая, без деформаций?

– Луна обычная. Просто казалась гигантской.

Аслан с Алёной переглянулись. Паша догадался, что они не понимают о чём он.

– А никаких дорожных знаков? Указателей? Может, номера машин? – закидал вопросами Аслан.

Но Паше ответить было нечего. Только пустыня и люди.

– Мне показалось, что эти люди очень испуганы, – добавил он. – Они не могли покинуть это место.

– Понятно, – Аслан вновь успокаивающе похлопал его по руке. – Тебе нужно немного отдохнуть.

– Ты обещал мне защиту, – вдруг сказал Паша. – Ты – руководитель местного Дозора. Но мы ни разу не приятели!

– Ну-ну…

– Ты хочешь использовать меня!

– Ты ещё не всё вспомнил, уци, – сказал Аслан, поднимаясь с кровати. Он добавил ещё несколько фраз на незнакомом языке. Алёна послушалась его и ловким быстрым движением сделала ещё один укол. Паша с запозданием дёрнулся, но силы быстро покидали его.

– Поспи, – ласково сказала Алёна. – Всё будет хорошо, Паша, всё будет хорошо.

***

Я строю дом. Дом огромный, со множеством комнат и переходов. Нас много: бывшие клерки, менеджеры, программисты, спортсмены – кого здесь только нет. Мы все трудимся вручную. Никакого смысла в стройке нет – дом бесконечно повторяет сам себя. Я не верю, что в этом есть хоть какой-то смысл. Напарник Гена говорит, что никто не понимает, зачем это делать. Страшно не делать...

…Надзиратель замирает напротив меня и пристально наблюдает за процессом. Я беру кирпич, обстукиваю от пыли. Надзиратель следит жадно, словно я занимаюсь чем-то невероятно интересным. Кладу кирпич на раствор, подтягиваю его к соседнему. Надзиратель бдит, вытянувшись в струнку, напряжённый, как школьник перед свиданием. Стучу рукояткой мастерка по кирпичу, подгребаю растёкшийся раствор. У надзирателя вид, будто он словил оргазм …

…Просыпаюсь я всякий раз в одинаковой позе – свисая затёкшей рукой с полотняного гамака. Сколько нас в этом общежитии – неведомо. За мутным стеклом темень. Здесь всегда темно и мрачно – ущербная Луна прячется за плотными облаками. Гена спит по соседству, храп действует на меня бодряще, как будильник. Работать пора, работать. Вставай, Гена. Надо чем-то занимать это чёртово бесконечное время…

***

В следующий раз Паша очнулся в темноте. Тело было лёгким, отдохнувшим, в голове больше не звенело. Ему захотелось резко вскочить с кровати, но он вовремя остановил себя. Алёна предупреждала, что движения должны быть плавными. Паша, не спеша сел, содрал с запястья какие-то медицинские липучки, вызвав тревожные всплески диаграмм на аппаратуре. На черта его всякий раз кладут в этот бокс? Укольчик могут и в его комнате поставить, диван там не в пример удобнее этого больничного катафалка. А сейчас тащиться через три этажа к себе, да ещё в дурацкой пижаме. Паша соскользнул в тапки, стоявшие как надо, прямо на пересечении кривой «ноги на кровати» – «ноги в тапках». И тут до него дошло, что он помнит всё. Или почти всё.

Этот мир немилосерден к больным и уродам, равно как и к гениям. А уж если эти качества соединяются в одном… Его жизнь разделилась на до путешествия куда-то за пределы мира и после.

Визит к Юсефу и его лихорадочная «помощь» помнились как нечто совсем далёкое, словно зыбкое отражение на дне колодца. Где Паша мыкался после прыжка в конец света, не знал никто. Первые дни он бредил, эти записи Аслан ему прокручивал. Но Паша не узнавал ни свой голос, ни реальности за этими словами. Словно кто-то в бреду читал кусочки из страшной книги без начала и конца.

Мига возвращения он тоже толком не помнил – только проклятая полная Луна, что меняла оттенки, теребя глубинные струны души. Он очутился где-то в спальных районах Москвы 6 апреля 2087 года, ровно за месяц до Вспышки и через считанные минуты после предыдущего цикла.

Повинуясь внутреннему импульсу, он побрёл мимо одинаковых высоток к конкретным дому, этажу и подъезду. Пашу вело какое-то невероятное чутье, которому он из-за истощённости и слабости не мог и не хотел сопротивляться.

Дверь ему открыл чудаковатого вида человек – очень высокий, почти упирающийся в притолоку, длинноволосый мужчина в долгополой расшитой рубахе, вызывающей ассоциации одновременно с мексиканским пончо и косовороткой старорусского добра молодца.

Увидев на пороге Пашу, он воздел руки горе и выдал:

– Я звал – ты пришёл.

Остальное Паша помнил ещё более смутно – внутренний навигатор, видимо решив, что выполнил свою миссию, отключился, и вконец обессиленный он рухнул в цепкие руки мексиканского добра молодца. А потом… Потом он оказался здесь.

Паша прошлёпал в тапочках к туалетной комнате и включил мягкий ночной свет. Из зеркала на него глянуло суровое лицо повидавшего жизнь человека. Седые пряди волос в полумраке выглядели жутковато. Паша ополоснул лицо холодной водой.

– Проснулся?

Это пришла Алёна. Чем-то она ему напоминала Асю – такая же заботливость и чудная мягкость.

– Да, – ответил он. – Что Аслан?

– Здесь. Сидит под звёздами.

– Романтик.

– Есть немного, – улыбнулась Алёна.

Паша хотел спросить, в каких они отношениях, но опять сдержался. Ему стало неловко.

– Пойду проведаю, – сказал он.

– Сейчас, – остановила Алёна, прикладывая палец к сонной артерии. – Пульс в норме. Лучше накинь куртку, прохладно.

– Спасибо.

***

…Меня убивают механистично, без особой злобы и садизма. Три надзирателя наносят удары попеременно, обездвиживая и выводя из строя внутренние органы. Боль глухая, словно под сильной анестезией. Смотрю, как хлещет кровь из полуоторванной руки и вяло думаю, почему я до сих пор не потерял сознание. Умираю. Мне снятся серые двумерные сны без смысла и сюжета, словно смотрю на грязно-белую экранную рябь. И я просыпаюсь на полотняном гамаке под храп Гены. Опять…

«Понимаешь, Пашка, мы все тут заключённые. Что я, что ты, что надзиратели эти». Гена ловко орудует мастерком, не переставая говорить. «Мир такой, сумасшедший. Тюрьма, из которой выхода нет, ни нам, ни надзирателям. Мы здесь навечно заперты. В аду мы, Пашка. Просто в аду...»

***

Надо отдать должное современной медицине – на ноги в физическом смысле его поставили меньше, чем за сутки. В остальном же всё оставалось не столь радужным. Когда Паша более-менее пришёл в себя, его лично посетил Аслан. Молодой, всего на пару лет старше Паши, дозорный явился на порог палаты, как на свидание – в новеньком костюме с иголочки, держа в руках бутылку вина и два бокала.

Аслан, заметив настороженный взгляд Паши, лучезарно улыбнулся. И, видимо, хотел махнуть рукой, но потерял равновесие и, станцевав на полу брейк-данс, наконец рухнул. С пола раздалась витиеватая брань на незнакомом языке.

– Не ушибся? – спросил Паша, сдерживая смех.

– Терпимо, – хмуро отозвался тот, поднимаясь на ноги. – Зачем так полы мыть, а? Скользко! Шею чуть не сломал. Меня Аслан зовут.

– Сергей Евгеньевич Егоров, – по инерции представился Паша.

– Можешь не маскироваться, – отмахнулся Аслан. – Я знаю, что ты Павел. Выпьем за знакомство?

– Вино?

– Ни в коем случае! Эмиз!

Аслан поставил бокалы на столик рядом с больничной кроватью.

– Эмиз означает эликсир молодости и здоровья, – наставительно проговорил он, разливая напиток. – В Татарстане давно придумали, с тех пор во всем мире пьют. Сначала был как лекарственный бальзам, теперь праздничный напиток. Виноградная лоза, но ни грана алкоголя. Халяль жи есть!

– Я не мусульманин, – заметил Паша, с любопытством наблюдая за манипуляциями Аслана.

– С религией у лунников вообще сложно, – дипломатично ответил тот. – Но тебе алкоголя пока нельзя, а это – полезно. За знакомство!

Они чокнулись. Напиток оказался недурен – Паша выпил весь бокал.

– Я должен перед тобой извиниться, Павел, – сказал Аслан. – Там, в марте 2016 года, отделение Дозора перешло все разумные границы.

– Я в Дозоре? – перебил Паша.

– Да. Подожди, не горячись. Дай мне доизвиняться.

Аслан налил в Пашин бокал эмиз.

– Я слушаю, – буркнул Паша.

– Эти две дуры, что терроризировали тебя, исключены из рядов. К сожалению, властолюбцев и просто жестоких людей хватает. Я, чем могу, постараюсь компенсировать тебе этот ущерб. Если ты не захочешь иметь с нами дела, я пойму. Ты сможешь уйти, куда захочешь, я не буду тебя удерживать. Но твоя персональная история приобретает космические масштабы, и ты должен знать максимум информации, чтобы принять решение. Посмотри-ка на это.

Аслан щелчком развернул голографический экран. Паша узнал себя, сидящего в медицинском кресле, череп был намертво фиксирован. Над головой быстрыми рваными движениями летали блестящие манипуляторы.

– Какого чёрта? Вы распороли мне голову?

– Небольшое отверстие в черепе. Шевелюру на затылке немного подпортили, конечно. Но, к сожалению, другим путём эту дрянь было не достать.

Робот-хирург на изображении извлёк из черепа миниатюрную дробину.

– Это Советник, – пояснил Аслан. – Нейросеть с биоинтерфейсом, предназначенная для расширения человеческих возможностей. Встроенный компьютер, короче говоря. Вживляется в обычном порядке через ухо, сам находит место подключения и дальше растёт как небольшая опухоль за счёт твоего организма.

– В мозгу?

– Для нашего века вполне простая технология. Если нужно убрать, то нейросети отдаётся аварийный приказ, и Советник сам покидает тело. В твоём случае Советник сдох, поэтому пришлось применять хирургию.

– Откуда он у меня?

– А как ты думаешь? – невесело усмехнулся Аслан и продолжил, не дожидаясь ответа. – Господин Юсеф поставил.

– Но зачем?

– Запустили тебя как разведчика в будущее. Советник обеспечивал связь. Вообще должны были поставить троих – только так нейросети способны сохранять память об… ммм… особых отношениях хозяина со временем. Но тебе поставили только одного.

– У них было мало времени, – хрипло сказал Паша. – Я прибыл к Юсефу незадолго до Вспышки.

– Скорее всего поэтому, – легко согласился Аслан. – Советник после твоего прыжка крякнулся, но базовые функции сохранились, и он привёл тебя к Эчу.

– Какой ещё Эч?

– Проклятый.

– Кем?

– Прозвище у него такое. Будет. Погоди, не перебивай. Эч – сотрудник Паутины. Советник привёл тебя к нему, следуя программе, после чего отключился. Но тебе и нам повезло – Эч наш двойной агент. У нас есть некоторый план, который может быть осуществлён, если ты захочешь.

– Какой ещё план?

– А об этом чуть попозже, – пообещал Аслан, допивая эмиз. – Сейчас Алёна придёт. Процедуры и всё такое.

***

Гена обрывает речь на полуслове, перемахивает через недостроенную стену и камнем летит вниз. Я выглядываю и с удовлетворением замечаю, что шансов уцелеть у напарника нет. Рано или поздно все пробуют самоубиться. Это бесполезно, смерти в этом мире не существует. Смерть — это конец времени, но времени-то здесь не существует. Есть лишь серые сны, выматывающие душу. Но даже они вносят хоть какое-то разнообразие. Дом возвышается над соседними домами, но ему ещё далеко до небоскрёба. Ещё много раз у Гены и у меня будет заканчиваться терпение, и мы будем прыгать навстречу мнимой смерти.

…В этот раз я ушёл. Не имея особой цели, я шёл прочь от дома, что гнилым зубом серел позади. Я шёл мимо людей, копающих котлован, я видел долбящих стены, я шествовал сквозь разбирающих кирпичные завалы. Я пришёл к другим, что закапывали котлован, подметил возводящих стены и видел разрушающих высотной дом. В мире не было смысла, но был я. Странный и невозможный парадокс. Тогда я убил себя…

Проклятый Эч (II)

Штаб-квартира Дозора словно в пику башне-небоскребу Юсефа уходил тремя этажами вглубь, оставив на поверхности несколько невысоких технических зданий. Ночью, когда в комплексе оставались только лунники, Паше дозволялось выходить на свежий воздух. Штаб располагался в Подмосковье и изначально представлял собой банный комплекс, принадлежавший одному из бизнесменов, несколько лет назад ставшего лунником и пришедшего в Дозор. С тех пор здание удавалось удерживать за Дозором. Как откровенничал Аслан – во многом из-за запутанности финансовой части. За комплексом тянулся бесконечный шлейф судебных процессов, которые никак не доводились до конца, что было на руку истинным владельцам.

Прогулочный пятачок со скамеечками, вечнозелёными кустами и скромным фонтаном укрывался мобильным маскировочным полем. Никакой спутник или другой наблюдатель не мог разглядеть, что происходит на земле. Зато в обратную сторону маскировка не работала, позволяла любоваться на звёзды в ясную погоду.

Паша вышел на улицу и глубоко вздохнул. Воздух был прохладным. Алёна правильно настояла на куртке. Аслан полулежал на скамейке у фонтана и писал в блокноте, подставив полусогнутую ногу. Каждый вечер он сочинял стихотворение по итогу дня, иногда даже зачитывал. Паша, с детства знакомый с поэтическим творчеством, находил их весьма недурными.

Он решил пока не мешать Аслану и отошёл на другой конец пятачка. Вдали у ворот маячил охранник. Возможно, это Аскольд, физик из Новосибирска, временно исполняющий обязанности начальника охраны, но Паша не был уверен. Он на всякий случай помахал рукой, ему ответили. В московском отделении числилось всего два дозорных – Аслан да Алёна. Но с приездом Паши провели мобилизацию, нагнав в комплекс как лунников, так и обычную охрану.

За прошедшие три недели он успел немало узнать об истории и структуре этой многовековой организации. Каждый день, если позволяло самочувствие, Паша слушал лекции, занимался эсперанто – одним из общепризнанных языков международного общения, анализировал тексты своих воспоминаний. Большую часть занятий вёл лично Аслан.

Дозор не существовал изначально. Долгое время лунные люди не знали, что подобных им немало, да и как им было это узнать? Разве что случайно встретиться и суметь открыться другому. Века и века длилось наше одиночество. Человечество догадывалось, что рядом с ним живут необычные соседи, но за страхом или жаждой чуда не могло разглядеть истины – история людей полна легенд о ведьмах, колдунах, чудотворцах… Когда тёмные века прошли, человечество линейного времени стало объединяться, отправлять далёкие экспедиции, выпускать газеты, так и стали появляться зачатки общности и среди нас. Первые общины лунников отслеживаются в шестнадцатом веке. Во всяком случае у Дозора с ними есть контакт.

Аслан иллюстрировал речь простенькими графиками и презентациями. Видимо, они готовились наспех в начале цикла.

Дозор зародился в конце восемнадцатого века, отколовшись во времена Французской буржуазной революции от околомасонских групп и начал устанавливать контакт с будущими поколениями. Первоначальная идея заключалась в спасении лунников от гильотины, будь то якобинской или бонапартистской. Но дозорные быстро поставили себе более широкие задачи защиты зарождающегося общества людей закольцованного времени.

Через некоторое время они столкнулись с иными организациями, в том числе и с Паутиной. Долгое время полагалось, что Паутина возникла в будущем – именно оттуда исходили основные приказы. Официальное название у этой организации другое – Орден скарабея, Паутиной её прозвали за раскиданные в пространстве-времени сети. На публику паутинщики говорят о том, что они просто исследователи, изучающие человеческую историю и феномен времени. На деле – весьма жестокие экспериментаторы, стремящиеся вывести искусственную породу лунников. Во всяком случае, Дозор полагает, что это одна из главных целей.

Многие десятилетия Паутину возглавляет некий Юсеф Аллам, бизнесмен египетского происхождения, перебравшийся в столицу России в 2081 году и ставший лунником в самый Последний Месяц. Сравнительно недавно, около десяти лет назад, Дозор обнаружил передачу приказов по сети Паутины из прошлого, из самых глубин линейного времени, куда нет доступа из-за отсутствия сотрудников. Так что возможно, Орден скарабея получил своё название не только из-за египетского происхождения Юсефа, но по гораздо более глубоким причинам.

– Не спится?

– Выспался, – ответил Паша.

Оказывается, Аслан закончил поэтические дела и стоял рядом.

– Как творчество? – Паша кивнул на зажатый под мышкой Аслана блокнот.

– Так себе, поигрался, – скривился Аслан. – Мысли другим заняты. Твоё перемещение сегодня было весьма уникальным.

– Чем же?

– Тем, что ты там уже бывал.

Аслан щёлкнул пальцами, и на возникшем в воздухе листке Паша увидел расшифровку собственного бреда:

«Я делаю шаг, меня охватывает холодное уныние блестящего лунного света».

– И что? – удивился Паша. – Что это доказывает?

– Это единственное упоминание лунного света в твоём бреду.

– Но как это связано? – Паша нахмурился, пытаясь сопоставить факты. На вчерашней лекции Аслан рассказывал о чём-то подобном.

– Уникальность эпилептика, уци, – ласковым голоском напомнил Аслан, сворачивая экран, – в том, что ты можешь по своей воле перемещаться к людям, которых знаешь. В любую точку пространства-времени. Согласно легендам, конечно.

– Что-то пока незаметно, – возразил Паша. – Меня болтает по временам без всякой системы.

– Я сказал по своей воле, – напомнил Аслан. – Бесконтрольно тебя бросает, поскольку ты плохо владеешь своими способностями. Да никто вообще не знает, какие на самом деле возможности у эпилептиков! Может, это вообще не болезнь, а нормальный шаг нашей дальнейшей эволюции!

– Я пока не могу толком вспомнить, где бываю, – снова возразил Паша. Не нравился ему этот оптимизм.

– Сегодня вспомнил!

– Без конца без края!

– Значит, наши препараты работают! Понимаешь?

Паша махнул рукой.

– Пойду я к себе. Надышался.

– Погоди-ка! – остановил его Аслан. – Завтра приезжает Эч. Вам надо будет пообщаться. Чем лучше ты его запомнишь, тем больше шансов, что сможешь перемещаться за ним в любое время. Скоро полнолуние, нужно быть готовым ко всему.

– Ладушки, – без энтузиазма согласился Паша.

Аслан полагал, что если Паше удастся научиться владеть своей болезнью или даром, то он превратиться в уникального разведчика, который будет способен нырнуть в прошлое, насколько захочет – установить прямой контакт с ранними Дозорами, а может и помочь вычислить глубинные центры Паутины. А Эч в этом плане… Эч был фанатиком.

Паша помнил, как в их встречу Эч воодушевлённо повторял: «В лунный день, седой как лунь, не от века сего, прошедший сквозь тьму, разорвёт паутину»… «В паутину попал не мотылёк, но воробушек!» Из всего этого бреда Паша понял лишь, что Эч воспринял его как посланника свыше. Странно для паутинщика, но вполне простительно для бывшего почтовика, не оставившего пристрастия к психостимуляторам. Аслан говорил, что он и к Паутине-то примкнул, поскольку считал это своей судьбой.

– Надеюсь, он не будет опять нести этот бред про пророчества? – спросил Паша Аслана.

– Не надейся. Ему сама Алия будущее открыла.

- Кто-кто?

- Есть среди почтовиков пророчица из 2010 года, если я не ошибаюсь. В прошлой жизни была гадалкой, а в новой…ну, в сущности, тоже. Они на неё чуть ли не молятся.

- Почтовики… - протянул Паша.

- А что делать? Духовно богатые люди.

***

… «Осторожней, приятель. Надзиратель приходил, тебя искал. Куда ты бегал-то? Ах, гулял. Тебе ещё хочется гулять. Спрашиваешь, когда надзиратель приходил? А ляд его знает, когда. Я, кажись, не ложился. Сегодня значит…»

…Надзиратели выглядят как люди – две руки, две ноги, одна голова. Но глаза пусты, в них ровно ничего не отражается. Некоторые из них увечные – в отличие от настоящих людей они не восстанавливаются после цикла. Но надзиратель, что говорит со мной, необычен, на человека он похож отдалённо. Я не могу разобрать его слов, но он говорит, говорит и говорит. Он что-то хочет от меня, хочет донести какую-то мысль…

В лекционном зале было пусто. Паша взял в кофейном автомате какао. Кофе ему запрещалось. Алёна что-то говорила про плохое влияние кофеина на темпоральную стабильность. А вот теобромин, содержащийся в какао, наоборот, действовал положительно.

Аслан опаздывал. Паша уселся в ближайшее кресло, с удовольствием вытянув ноги. Лечение ли действовало или шел естественный процесс восстановления, но к нему возвращался вкус жизни. В старину сказали бы, что оживает душа. «Сейчас как раз весна, – подумал он. – Выбраться бы в лес, побродить, но вряд ли Аслан такое позволит». Мысли перескочили на вчерашнюю лекцию, в которой Аслан обосновывал причину Апокалипсиса, а точнее, явления под названием Вспышка.

Когда-то давно, примерно во второй половине двадцатого века, спецслужбы ведущих стран заинтересовались необъяснимыми явлениями – НЛО, сверхъестественные возможности человека, контакты с иными мирами и прочее. По мере появления мощных компьютеров возросли возможности анализа. В какой-то момент человечество вычислили хомо новусов. Дозор считает, что ключевым изменением стало новое поколение нейродроидов, разработанных в России в 30-е годы двадцать первого века, которые оказались способны замечать странности пространства-времени, хотя, как правило, считали их обычным веером вариантов развития. К слову, этот тип нейродроидов лёг в основу современных Советников.

Как бы то ни было, с помощью некоего метода была установлена связь возмущений пространственно-временного континуума с фазами спутника Земли. Метод проходил под кодовым обозначением «Доказательство 22». К сожалению, Дозору неизвестно содержание этого метода. Но очевидно, что идея взаимосвязи лунного календаря с деятельностью лунников нашла воплощение в секретных проектах. Дозору известны планы применения на Луне ядерного оружия, разворачивания двигательных установок на поверхности спутника и прочее. Большая часть идей не была реализована, но кое-что на свежепостроенной русско-китайской лунной базе запустили, а именно эксперимент по созданию искусственных лунотрясений, после чего предполагалось применять упомянутый метод «Доказательство 22». Все эти телодвижения обычников оставались покрыты туманом секретности, упоминалась лишь фамилия полулегендарной Терентьевой, возглавившей особое направление наблюдения за хомо новусами.

Что именно привело к неконтролируемой Вспышке неизвестно, но факт остаётся фактом – за пределами текущего месяца лунники на планете Земля не живут. Основная версия Дозора строилась не на самой лунной катастрофе, а на спровоцированной ей глобальной войне. Падением фрагментов спутника воспользовались для нанесения внезапного безответного стратегического удара, но с безответным получилось так себе.

«Вот бы что суметь предотвратить», – подумал Паша. «Но как повлиять на линейное человечество, чтобы оно не забыло об этом после первого же полнолуния? Ответа нет, все смирились, привыкли, что есть начало мира и есть Вспышка его завершающая. Мда… Да где уже Аслан?»

Паша допил какао. Пустой стаканчик, описав дугу, упал рядом урной. «Вот ведь будущее, а каких-нибудь автоматических уборщиков никак не заведут», – проворчал про себя Паша и пошёл поднимать стаканчик. Стоило ему наклониться, как область затылка, где почти зажил послеоперационный шов, резко заболела.

«Приступ», – понял он. Сейчас уже трезвонят сигнализации по всему корпусу – его физическое состояние мониторилось беспрерывно. Примерно полминуты, и его выбросит куда-то, о чём он не будет помнить. Проклятая эпилепсия, проклятое юродство… Хорошо ещё, что препараты Дозора позволяют сохранять контроль над собой, есть хотя бы полминуты на то, чтобы собраться. Как же голову-то ломит, чёрт подери…

***

Паша очнулся оттого, что его лицо протирали чем-то влажным и тёплым. Туда-сюда, туда-сюда. Он, не глядя, отмахнулся, и попал рукой на что-то меховое.

– Гав!

На Пашу уставилась крепкого вида псина с бешено молотящим хвостом.

– Гав!

Пёс снова полезлизать лицо, но Паша, отпрянув, забормотал:

– Фу! Фу!

– Гав-гав!

Паша поднялся. Пёс скакал вокруг, то и дело оглушительно лая. Обстановка вокруг была чудной: большая комната с двумя окнами, мягкие креслица у столика красного дерева, на стене с потемневшими от времени обоями развешаны картины, под ногами потрескавшийся паркет.

– Беркут!

Кричали из другой комнаты. Пёс тут же бросился на зов.

– Аслан? – осторожно окликнул Паша.

Он вспомнил, что у него был приступ. Но где больничная палата? Где Алёна? Где он вообще?

– Гав-гав!

Пёс не унимался.

– Куда-ты меня? Куда? Garce bruyante![1]

Паша догадался, что сейчас будет. Поскольку дверь в комнату была единственной, он бросился к окнам. Отодвинув светлую тюль, Паша замер: пейзаж за окном явно был не конца двадцать первого века – по пыльной улице проскрипела телега, редкие прохожие были одеты словно в театральный реквизит.

– Гав-гав!

– Ты что здесь?

В комнату за псом пришёл хозяин – крепкий седоусый старик в восточном халате.

– Я… – у Паши не нашлось слов.

– Гав-гав!

– Уймись! Беркут!

– Мне нужно выйти отсюда, – сказал Паша. – Я, кажется, заплутался.

– Знакомый говорок, – усмехнулся старик. – А если так: Ĉu vi estas de alia tempo?[2]

– Ĉu vi konas Esperanton?[3] – поразился Паша.

– Гав-гав!

– Iom. Pro la luno homoj[4], – хитро улыбнулся хозяин. – Тихо, Беркут!

– Но…

– Ермолай Ермолаевич, – слегка склонил голову старик. – Глава местного дозора. Август 1838 год от рождества Христова. А вы, сударь?

– Паша. Из будущего. Я юродивый.

– Во как, – разгладил усы Ермолай Ермолаевич, ничуть не удивившись. – Как там Аслан поживает?

– Откуда вы знаете?

– Аслана-то? По донесениям. Умный Аслан, даром, что басурманин. Хотя они в интриге-то посильнее наших будут. Ты рано дивишься, Павел. – старик незаметно перешёл на ты. - Я тебя ещё сильнее удивлю. Пойдём-ка в кабинет, выпьем по чарочке, разговор у нас будет обстоятельный.

Они уселись в кабинете. Слуга принёс поднос с вишнёвой наливкой и закусками. Беркут, воодушевлённо водивший носом, был загнан под стол.

Ермолай Ермолаевич собственноручно разлил по лафитникам тёмно-красную жидкость и сказал:

– А votre sante![5]

Они чокнулись. Наливка оказалась лёгкой и сладкой на вкус.

–Давно не виделись, Павел, - заметил Ермолай Ермолаевич.

– Как это?

– Я тебя жду двадцать два года. Один раз уже дождался, но ты был в беспамятстве.

– Не понимаю.

– Я тоже до конца не понимаю. Кто ж эти чудеса со временем до конца-то разберёт? Но я тебя обещал удивить. И удивлю. За год до моего преображения я служил здесь в Москве по жандармской части. Я и сейчас служу, но ты нашу судьбу-то знаешь.

Ермолай Ермолаевич перекрестился.

– Был у меня приятель, ещё с ученических лет. Наши семьи приходились дальними родственниками, но только у него победнее. Умный был брат Егорий… по языкам первый, по Слову Божьему… Но школа-то военная, Тульское училище, что ещё царь Александр учредил. Хотя, к чему это тебе… В общем, я пошёл по военной службе, в жандармы попал, а Егорий-то вдруг в священники подался. Разошлись наши пути, я, грешным делом, и подзабывать о нем стал. Но как-то прибегает ко мне служка от настоятеля храма Живоначальной Троицы, что в Лужниках. У Зацепного вала, знаешь? Нет? Ну ладно. Прибегает значит и в ноги бросается – так, мол, и так – батюшка просит твоего заступничества, и записку подаёт, а там рукой Егория просьба о помощи. Ну, я облачаться в мундир, а сам служку расспрашиваю, что приключилось. Оказывается, чудо в храме случилось, младенец ниоткуда в алтаре возник, аккурат как раз после службы. А в храме, как назло, престольный праздник, и архиерей служил. Он младенца увидел, ну и давай значит моего Егория ругать, зачем дитя притащил без дела. Тот оправдывается. Архиерей не верит. Когда духовные начинают ругаться, оно совсем безобразно выходит. Заперся батюшка в алтаре, никого не пускает. А архиерей к властям. Полицию зовёт. Стыд и срам, Содом и Гоморра!

Я вовремя явился. Чином-то старше всех. С архиереем только вежливо, а на остальных-то и смотреть не стал. Благословился, значит, в алтарь войти, мне Егорий дверь открыл. А там действительно младенец – в чудной одёжке, на простынке, лежит и ножками болтает. Мне Егорий поведал, что, когда чадо появилось, то алтарь словно серебряным светом озарился. Хорошо, что он про меня-то вспомнил… Отправили бы в глухой монастырь за дерзость, не посмотрели бы, что из белого духовенства да с детишками. Стали мы думать, как его выручить, а дитя хнычет. Но батюшка-то семейный, вытащил из подрясника игрушку – птичку-погремушку. Понравилась погремушка та ребёнку, смеётся, заливается. Посмотрел я в детские глазенки, и вдруг вижу, как покрывается он весь будто сетью серебристой и исчезает, вместе с погремушкой. Стоим мы на пару с батюшкой, что делать – не знаем. Кто такому поверит? Хорошо сундук в алтаре стоял. Взялись мы за него и вынесли, будто младенец в том сундуке. Я всем строго сказал, что младенец иностранный, секретный, чтоб языки не распускали. Хорошо, что архиерей уехал уже. Так и закончилась история-то.

Ермолай Ермолаевич глянул на Пашу с неожиданной нежностью.

– Глаза-то у тебя такие же.

Беркут, почувствовав, видимо, настроение хозяина, тоненько заскулил.

– Вы считаете, что я тот младенец?

– Имею основание, – внушительно сказал Ермолай Ермолаевич, наполняя лафитник. – Погремушку с птичкой опознали.

– Понятия не имею, о чём вы.

– Коршунова Иннокентия Павловича знаешь такого? Майора?

– Дядю Кешу?

– Когда ты в вольное плаванье отправился, то его порасспрашивали.

Паша покачал головой.

– Странно это.

– Странно, – кивнул Ермолай Ермолаевич. – В нашей жизни всё странно. Я когда обратился в лунника, долго понять не мог, что за испытание такое. К Егорию приходил за советом. Знаешь, что приятель мой сказал?

– Что?

– Что в вечность в любое время входят. Сказано, что Царствие Божие приблизилось, вот что.

Паша подумал.

– Вы говорили, что я уже появлялся здесь.

– Было такое, – подтвердил Ермолай Ермолаевич. – Не в себе был, как сомнамбула. Болтал чего-то, по-вашему, по-новомосковски. Речь быстрая, толком не разберёшь. Ну я дворовых своих кликнул, чтоб тебя унять, а Прохор у меня вспыльчивый, синяк тебе поставил. Сутки ты пролежал, но в разум так и не вошёл.

– Это не полгода назад случилось? – спросил Паша, вспоминая как проснулся у Аси.

– Пять петель назад.

– Но… – Паша потёр ладони, будто от холода. – Что всё это значит?

– Это значит, что ты к любому так прийти сможешь, кого знаешь. В легендах о юродивых так пишут: вначале их как беспомощных детей по временам кидает, потом они видят и запоминают, а потом по своей воле прыгают. Когда ты вырвался от скарабеев, ну от паутинщиков этих, и к нам пришёл, то я всё понял. Не знаю, что там тебе Аслан наобещал, но спокойного житья тебе уже не будет, не обессудь. Тебя попытаются достать везде, где можно. Я со своей стороны меры принял, но и тебе остеречься надлежит.

– Какие меры?

– Меры к охране отрока Сергея Егорова, – с хитрой ухмылкой ответил Ермолай Ермолаевич. – Тебя же под этим именем знают? Знают твой возраст, а дальше вычислят ночь твоего преображения. И попытаются убить. Вроде, как и не было тебя никогда.

– Но я же не он.

– Знаю. Но чем дольше будут пытаться, тем больше у тебя времени. Да и у нас тоже.

– Не понимаю, – замотал головой Паша. – Ничего не понимаю. Зачем им пытаться убивать обычного человека до обращения? Это же бессмысленно?

– Нет. Есть твари, что способны на это, – возразил Ермолай Ермолаевич. – Но тебе не о том думать надо. То моя забота. Если выжить хочешь – помоги Аслану убить главного паука в Паутине. Не будет его, не будет и угрозы.

– То есть вы меня всё-таки хотите использовать? – устало усмехнулся Паша.

– А как ты хотел, monsieur Paul[6]? – изумился Ермолай Ермолаевич. – Ты мне – я тебе, весь мир на этом стоит. Но ты сам уразумей – если тебя волк ищет, то стоит ли от помощи волкодава отказываться, а?

Паша упрямо поджал губы.

– Гав-гав! – Беркут встревоженно поднял голову со сложенных лап.

– Стихни, – прикрикнул Ермолай Ермолаевич.

– Гав-гав!

– Оставьте собаку, – попросил Паша. – Это он на меня.

– Обратно потянуло? – участливо спросил Ермолай Ермолаевич.

– Я сам захотел, – ответил Паша. – Тошно стало.

– Бывает, – согласился хозяин. – С нашими делами оно так, меня тоже поначалу брезгливость брала. Не поминай лихом, Павел! Аслану скажи…

Но Паша уже не слышал. Чёрно-серебряная река захватила его и понесла, крутя и путая, словно по разлитому в пустоте звёздному небу. Он вспомнил, как когда-то давно плыл от маминого месяца к папиному и обратно, ориентируясь как моряк по звёздам, только звёздами были люди, которых он любил. Если способен хомо новус брать с собой сквозь время вещи и даже людей, то он способен и к противоположному – возвращаться к любимым людям и близким сердцу вещам. Эта мысль показалось такой простой и естественной, что Паша внутренне затих, полностью отдавшись звёздному потоку.

[1] Шумный стервец (фр.)

[2] Ты из другого времени? (эсперанто).

[3] Вы знаете эсперанто? (эсперанто)

[4] Немного. Ради лунных людей (эсперанто)

[5] Ваше здоровье! (фр.)

[6] Сударь Павел (фр.)

Кыш Бабай (III)

Ближе к 20 января 1992 года напряжение росло. Гарик добился от Шигабутдинова, что тот железно будет иметь выходной в этот день. Поскольку день выпал на понедельник, то бедняга оперативник подписался на дежурство в воскресение накануне. Кроме того, он обещал в помощь Быкова. Два человека с оружием в руках – это было уже кое-что. Самому же вооружиться у Гарика не получилось. Приходилось довольствоваться муляжами, которые добыла Анька.

Ранним утром в понедельник он как штык был в кабинете редакции. Анька опаздывала – официальную почту от хомо новусов она получала по своему домашнему адресу. От нечего делать Гарик резался в «Винг коммандер». Но то ли от невнимательности, то ли от нервного состояния, его истребитель стабильно сбивали килрати. И Гарик раз за разом наблюдал картину пафосной речи начальника-полковника над гробом его альтер-эго-пилота. Гроб улетал в космическую пустоту, и Гарик начинал миссию сначала.

Анька появилась к десяти утра. Вид у неё был хмурый. Он торопливо вырубил компьютер и сделал вид, что он усиленно размышляет над схемой охраны Егоровых Сергеев.

– Здравствуй, товарищ дозорный, – поприветствовала она.

– Привет, Анька! То есть, доброе утро, Анна Сергеевна! Какие новости?

– Разные.

Анька села за стол.

– И? – прервал Гарик затянувшуюся паузу.

– Приказ об охране Егорова Сергея подтверждён из будущего.

– Отлично, значит мы не зря носились.

– Однако в приказе в качестве метода противодействия указывается убийство.

– Кромешника?

Да что такое с Анькой? Клещами приходится вытаскивать слова.

– Мальчика, – сказала она.

– Н-но, как? Подожди…

Гарик лихорадочно соображал. Убийство невинного обычника, да ещё ребёнка, противоречило всем правилам. С другой стороны, цикл возродит его вновь. То есть убийство само по себе ничего не значит. Но если мальчику суждено стать хомо новусом, то… как с этим быть? Это нарушение табу.

– Не понимаю, – искренне сказал Гарик.

– Я тоже, – призналась Аня. – Но приказ идёт из 2087 года. С самого верха.

– Я не смогу, – сказал Гарик. – Детей убивать… Нет уж, спасибо.

– Дозорные будущего полагают, – Анька извлекла из сумочки листки с записанными сообщениями, – что мы не сможем победить кромешника. Но время выиграть обязаны. Приказ высшего приоритета, Игорь.

– Анна Сергеевна, я детей убивать не буду, – повторил Гарик. – Пусть эти ребята из будущего такой приказ засунут себе поглубже.

– Есть и другая информация. Из более близкого будущего, 2038 год. Текст содержит описание уничтожения кромешника.

– Ого!

– Я не уверена, что нам это поможет.

Анька протянула листок Игорю.

– Огонь и молитва! – воскликнул Гарик. – Серьёзно? А что за мальчик, который кромешника ухандокал?

– Это секретная информация. Но вроде как его спасли из прошлого. Нам это неважно, Игорь.

– Под молитвой могут пониматься высокие гуманистические помыслы, – прочитал он. – Мальчик искренне хотел спасти от кромешника другого человека. М-да.

– Что будем делать, товарищ Игорь?

Анна Сергеевна выглядела совершенно растерянной. На памяти Гарика такое случалось впервые.

– Способ-то похож на бабку Анисью, – сказал он.

– Да, – согласилась она. – Свеча и боевая молитва. То есть, это ты говорил про боевую, а омский майор… В общем, ты прав.

– И ещё – они считают, что кромешник действует лишь ночью.

– При свете Луны, – уточнила Анька.

– Понятно. Что-то ещё есть?

– Остальное пустышки.

– А от Григоряна?

– Ответил, что понятия не имеет ни о каком Серёжке Егорове. Я ему в ответном сообщении отправила казанские адреса. Может быть, ответит ещё сегодня.

– Не густо.

– Так что будем делать, дозорный?

– Во-первых, никаких детоубийств.

– Согласна, – покорно кивнула Анька.

– Во-вторых, попробую я подключить вневедомственную охрану по всем адресам. Пусть присмотрят, но там теньге нужны.

Гарик пошуршал пальцами. Анька не возражала.

– Ну и давай готовить факелы.

– Ты серьёзно?

– Свечки сложнее, гаснут быстро – улыбнулся Гарик. – Слушай, а ракетницы мы через твоего папу сможем достать?

– Попробуем, дозорный.

***

– Да! Выезжай по первому адресу! С шести, с шести… Я тебя там проведаю, да. Быкова оставишь на Кварталах. Рации достал? Четыре штуки? Отлично, Алмаз!

Гарик положил трубку. На часах были четыре часа дня. За окном редакции короткий январский день начинал сереть и съеживаться. Или так казалось из-за грязноватых окон. «Лезет в голову какая-то чепуха, подумал он. Нервы. Сидишь тут, как генерал в штабе».

Телефон снова зазвенел.

– Да, Алмаз! – гаркнул он в трубку. – А, это вы… то есть ты, Элла. Что? Нет я не дома, я на работе, в редакции, да. Пока не особенно занят, но… Подожди!

– Зараза!

Он терпеть не мог нахрапистых родственников. И чего сейчас ждать? Жаль, не сбежать. Анька придёт с минуты на минуту, надо дождаться. Откуда Элла узнала телефон редакции? Я что ли проболтался? И когда? М-да.

Он вернулся к насущным проблемам – у них было семнадцать адресов, которые нужно контролировать всю ночь. Егоровых за пределами Казани он сюда не включал – на это никаких ресурсов не было. План заключался в том, что некоторые дежурят по отдельным адресам, а Гарик с Шигабутдиновым выступают в качестве мобильной группы на машине. Ну и есть ещё вневедомственная охрана, но толку от них маловато, чудом будет, если вовремя смогут предупредить.

В дверь постучали.

– Открыто! – крикнул Гарик. – Элла, ты быстро ты.

Родственница в тяжёлой шубе вошла в кабинет, придирчиво осматривая обстановку. Её взгляд задержался на компьютере и потом перескочил на Гарика.

– Мило тут.

– Спасибо.

– Не буду терять время, Игорь. Дело такое. Мы едем к моей маме на ночь. Ты посидишь с Сашей.

– Чего?

– Ничего сложного, – махнула она рукой. Через час приезжай к нам, поиграешь, уложишь и всех делов.

– Я не могу!

– Других вариантов нет, – заявила Элла. – Сам продинамил меня с ёлкой, теперь отдувайся.

– Но!

– Неужели Сашку одного оставишь? – фыркнула она. – Вот ключи. Давай, Игорь, займись делом уже.

Элла, ураганом пройдя до двери, исчезла. «Её бы в разведку, –вдогонку подумал Гарик, – неприятеля вербовать. Вот не хватало-то. Капитан Пушистик, что же с тобой делать-то?»

Дверь снова открылась. На пороге возникла бравая Анька в сапогах, короткой дублёнке и кожаных перчатках. В руках она держала массивный чёрный «дипломат».

– Игорь, кто это был? – встревоженно спросила она.

– Родственница, – мрачно ответил Гарик.

– Но зачем?

– Припахать меня как няньку.

– Не помню, чтобы тебя беспокоили родственники в последний день цикла.

– Да, – согласился Гарик – Где-то я напортачил… Надо придумать, что делать с племянником.

– У нас есть более важные задачи.

– Знаю-знаю. Разберусь я, Анна Сергеевна. Вижу, ракетницы принесла?

Анька деловито раскладывала оружие на столе. Кроме двух ракетниц с дополнительными зарядами, они располагали парой боевых ножей и факелами с короткой рукоятью, к которым прилагались охотничьи спички. Неплохо-неплохо.

– Григорян прислал весточку, – сказала Анька. – Кажется, у нас есть главный кандидат.

– Он нашёл мальчишку – хомо новуса?

– Не совсем. Григорян обошёл все адреса, и в одном ему сказали, что Егоровы уехали в Москву. Знаешь когда? Примерно в двадцатых числах января.

– То есть мальчик может в начальные дни цикла ехать на поезде?! Поэтому его нет в Казани! А остальные Егоровы на месте и не стали хомо новусами. Ну а в Москве? Ах да, мы не успеем выяснить. Но это отлично, Анна Сергеевна! Значит, мы знаем, где будем дежурить! Какой там адрес?

– Вернадского.

– О! Супер. Это как раз через дом от Капитана Пушистика.

Анька с укоризной посмотрела на него.

– Я же говорил, что всё улажу, – довольно развёл руками Гарик.

***

Этот мир вызывал боль. Пространство наотмашь било по глазам белым отражённым светом снежного покрова. Ратмир неохотно сделал шаг за пределы очерченной территории. Снежок противно заскрипел под ботинками. Кажется, он на кладбище. Точно, кладбище. И пентаграммой вытоптанный снег между могил. Только тут Ратмир заметил человека-маяка. Перепуганная насмерть девчонка с перебором косметики. Ещё и свечи принесла – вон, под стеклянным колпаком горит.

– Погаси! – потребовал он.

Девчонка шарахнулась назад, но уткнулась спиной в оградку и замерла.

Ратмир пнул колпак ногой – свеча выпала на снег и, жалобно пшикнув, погасла. Давно его не призывала Паутина.

– Ты что, сатану вызываешь? – спросил он насмешливо. Хотя торчать в холодном застывшем мире под мёртвой Луной, пожалуй, достойно демона.

Девчонка помотала головой.

– Но считай вызвала.

Ему нравилось, что она дрожит от страха. Тот холод, который Ратмир источал собой, вызвал бы дрожь и на жарком пляже.

– Как тебя зовут?

– Ггу-ззель, – выговаривала она. – Я член Ордена.

– Член? – задумчиво переспросил Ратмир. В её глазах что-то вспыхнуло. Да, этот огонёк ему был знаком по прошлой жизни. Но сейчас, увы, голод был другим. Для его вызова специально используют новичков типа этой дурёхи. Их не жалко.

– Ты принесла мне одежду?

Она закивала. Куда-то тычет. А, пакет.

– Обувь?

– Там же. Ботинки сорок пятого размера, других не нашла.

Ратмир вытряхнул пакет на снег и стал одеваться. Местная одежда нужна была не для тепла, а чтобы не выделяться из окружения.

– Средство передвижения?

– М-мотоцикл. Здесь рядом, у входа на Арское кладбище. Там есть документы и карта города. В бардачке.

Ратмир поднял руку. Ключи прилетели ему в ладонь.

– Почему на кладбище? – спросил он.

Гузель пожала плечами.

– Мм-не показалось, что так легче настроиться.

Ратмир кивнул, другого он не ожидал.

– Пришло предупреждение, что вашу цель могут охранять.

– Дозор?

– Кажется.

– Где выход?

Она махнула рукой. В её глазах по-прежнему горел испуганно-шаловливый огонёк. Ратмир, не удержавшись, протянул ей руки. Гузель поднялась, уставившись на него большими чёрными глазами.

– Знай, – сказал он ей тихо, – я пью твою жизнь.

Когда он садился на мотоцикл, мир уже не казался таким ярко-светлым. Он стал таким, каким и должен был быть – серым, в которым единственно ярким был фонарь Луны.

***

Родственников Гарик застал на последней стадии сборов.

– Надо же, пришёл, – с лёгким удивлением поприветствовал его Алексей.

– Да, мне совершенно нечего делать, – саркастически ответил Гарик. – А чего это вы на ночь глядя?

– Хотели утром, но вспомнили о тебе.

– Понятно.

– Небось пожалел, что билеты на ёлку не купил?

Гарик не ответил. С Эллой они сухо поздоровались, она наскоро дала ему указания по ужину, купанию и прочим делам.

Наверное, единственное, что Гарика согревало во всем этом безобразии, это восторг Капитана Пушистика.

– Зязя Иго!

И потащил его играть. Гарик предусмотрительно захватил с собой рацию. Новый план, в сущности, был прост – Анька вместе с Быковым приглядывали за квартирой Серёжки Егорова на Вернадского. А Шигабутдинов колесил по остальным адресам. Последнее было сделано скорее для галочки – Гарик ставил всё на Вернадского. Ближе к ночи можно было усыпить племянника и самому выйти в дозор.

– Игорь, приём!

– Анна, приём!

Анька любезно позволила называть её только по имени – для экономии времени.

– Алмаз вернулся. По всем адресам спокойно. Приём!

– Хорошо, продолжайте наблюдение. Приём!

Рация помолчала и осторожно поинтересовалась.

– Когда там отбой? Приём.

Гарик окинул поле битвы – на полу вперемешку валялись шахматы, машинки, мягкие игрушки и баррикада перевёрнутого паровозика с вагонами.

– С полчаса, – прикинул он. – Приём!

– Ладно. Отбой!

Ответный «отбой» захотел сказать лично Капитан Пушистик. Игорь не возражал. Некоторое время они играли в лётчиков-истребителей. Капитан Пушистик вылетал на задание и бомбил остатки игрушечных баррикад, а Гарик сидел на базе и наводил на цели. Иногда практика компьютерных игр бывает полезной – можно отвечать машинально, практически не вникая. Гарик, играя с Сашкой, параллельно размышлял о том, чем же всё-таки не угодил загадочным злодеям Егоров Серёжка с Вернадского. Анкету его он помнил – хорошист, звёзд с неба не хватает. С другой стороны, совсем не хулиган, хотя классная руководительница до сих пор не могла забыть разбитое окно. Но это мелочи, какой мальчишка в детстве не расшибал окна футбольным мячом или хотя бы не соучаствовал в этом? Может быть, всё дело в переезде в Москву? Жаль, что этого не разузнать.

***

Ратмир заглушил мотоцикл за квартал от нужного дома. Сверившись с картой, он неспешно слез с седла и огляделся. По вечернему проспекту неслись машины. Ряды пятиэтажек тянулись вдоль со всей унылостью и однообразием, на которое были способны строители-люди. Серые люди сновали между домами, серые люди жили в квартирах. Ратмир устал уже видеть это. Единственное, что возбуждало его интерес – это заданная цель и препятствия на пути. Сегодняшнее задание было редким. Будущий лунник, подлежащий нейтрализации. Интересно, какое на вкус время его жизни?

Заснеженный двор занимался тихими вечерними делами – догуливали припозднившиеся дети, взрослые возвращались домой с работы, бродили одинокие собачники.

Какая-то маленькая псина, захлёбываясь, залаяла на Ратмира. Хозяйка еле удерживала её за поводок.

– Простите, пожалуйста. Он смирный у меня…не кусается. Чего взбеленился. Ну!

Ратмир насмешливо проводил её взглядом. Не любит его живность, да и сама хозяйка ужаснулась бы, имея такой же тонкий нюх. Но обычные люди его мало интересовали. Их время жизни было пресным и пустым, как и они сами. Другое дело – лунники.

А вот и стража – одинокая женщина-дозорный, делает вид, что присматривает за детской площадкой. От нужного подъезда она далеко – значит, только наблюдатель, подаст сигнал в случае опасности. Он деловито прошёл к соседнему подъезду и взялся за ручку. Деревянная дверь скрипнула, пропуская Ратмира в полумрак подъезда.

Он игнорировал лифтовую площадку и свернул к обычной лестнице. Не спеша поднявшись на верхний этаж, он вышел на общий балкон, полузасыпанный снегом. В уголке стояла банка, полная окурков. До балкона соседнего подъезда было около пяти метров. Ратмир озабоченно глянул вниз – дозорная продолжала расхаживать у детской площадки. Может и заметить. Видимо, стоит вылезти на крышу. Времени и возни займёт больше, но так будет тише.

Ратмир скинул ботинки, снял носки и легко взмахнул на перила. Здесь он, балансируя одними ногами, схватился за верхнюю кромку. С момента, когда он перешёл в новое качество жизни, его сложно было устрашить. Новые возможности тела превращали его в сверхчеловека по меркам остальных. Платой же была вечная жажда. Словно сам механизм времени умер в нём, перестал вырабатывать хоть крохи, необходимые для продолжения существования. И если вдруг он лишится возможности охотиться на других лунников, то его жизнь прекратится, замедлившись до практически неподвижности. Будет ли он продолжать мыслить? Пожалуй, это единственная перспектива, которая могла испугать Ратмира.

Оказавшись на крыше, он перешёл к нужному ряду балконов и проделал тоже самое в обратную сторону. Теперь нужно было немного подождать – Луна ещё не полностью взошла, ещё не начался таинственный процесс внутри цели, ещё не началась трансформация.

***

– Как дела?

Гарик втиснулся в кабину шигабутдиновской «пятёрки».

– Ничего, – ответила Анька. – Я замёрзла совсем. Быков дежурит на этаже.

– А у тебя? – спросил Гарик Шигабутдинова.

Алмаз покачал головой.

– Тихо по всем адресам. Ты уверен, что сегодня попытаются напасть?

– Нам нужно продержаться ещё немного, – сказал Гарик, глядя на часы. – Почти одиннадцать.

– Что племянник? – поинтересовалась Анька.

– Еле уложил. Я у него там включённую рацию оставил. Услышу, если что.

– Мои одни спать не могут, – заметил Шигабутдинов. – Или «эти́» или «эни́» подавай.

– Пойду проведаю Быкова, – сказал Гарик. – Ракетница где?

– Рядом с тобой, на заднем сидении.

Шигабутдинов недоверчиво хмыкнул. Конечно, приятель не очень одобрял всю эту затею, напоминавшую игру в зарницу. Ну да ладно, через несколько часов ничего никому объяснять уже не придется.

– Быков! Гарик к тебе идёт. Приём!

Шигабутдинов не дождался ответа и повторил:

– Быков! Не уснул? Гарик к тебе идёт. Приём!

Эфир молчал.

Первым опомнился Гарик.

– Алмаз, за мной! Анна – стереги выходы! Что-то мы упустили.

***

Ратмир скользнул на лестничную площадку и замер, прислушиваясь. Что-то его смущало. Не люди, которых ощущал сквозь стены как бледные тени. Нет. Его смущало то, что он не чувствовал никаких признаков лунников.

Нужный седьмой этаж. Какой-то жилец, шаркая тапочками, выбрасывал мусор. Ратмир дождался, пока всё стихнет и шагнул к нужной двери.

– Эй! – окликнул его грубый голос. – Ты кто такой?

– Я в гости пришёл, – растянул в улыбке губы Ратмир.

– Босиком? – насторожился человек, вытаскивая пистолет.

Вот она стража. Обычник в качестве телохранителя. Глупо, но может быть эффективно. Пули – это больно и даже опасно. Ратмир поднял руки вверх.

– У меня ничего нет, – сказал он жалобно. – Не грабьте меня.

– У тебя плохо получается, лицедей, – хмыкнул охранник. – Оружие есть.

Ратмир покачал головой.

– Держи руки на виду, – предупредил противник, пятясь к окну, где на подоконнике стояла рация.

– Быков! Гарик к тебе идёт. Приём! – внезапно ожила рация. Человек вздрогнул и на миг потерял контроль. Ратмир рванулся вперёд. Время, застыв, тонко размазывалось по краям и шлему мчавшегося быстрее кометы Ратмира.

– Быков! Не уснул? Гарик к тебе идёт. Приём! – надрывалась рация.

Мужчина лежал на спине, широко раскрыв глаза. Пистолетом он так и не успел воспользоваться. Ратмир подобрал оружие, выключил рацию. У него было в запасе несколько минут.

Дверь у цели обычная – деревянная. Ратмир нажал на кнопку звонка.

– Кто? – раздался испуганный женский голос.

– Милиция.

– Что случилось?

– Мне нужен ваш сын, Егоров Сергей.

– Зачем?

– Он стал свидетелем преступления! Откройте немедленно!

– Поздно уже! Он спит давно.

Ратмир вышиб дверь. Женщина, болезненно вскрикнув, отлетела вместе с дверью назад. Ратмир, выставив перед собой оружие вошёл внутрь. Коридор, спальня, он с лёгкостью отшвырнул от себя рыдающую женщину. А вот и мальчишка. Но что за чертовщина?

***

Гарик выскочил из лифта с ракетницей в руках, за ним неуклюже вывалился Шигабутдинов. Из разбитой двери доносились женские вопли.

– Проверь! – крикнул Гарик Алмазу. Но тот уже и сам бросился к лежавшему навзничь Быкову.

– Не дышит! Ах ты…

Шигабутдинов выругался, мешая русские и татарские ругательства.

– За мной!

Гарик вошёл в квартиру. На полу комнаты сидела рыдающая женщина и крепко прижимала смущённого и ошеломлённого Серёжку.

– Я из милиции! Где он? – спросил Гарик.

– Уу-шёл.

– Куда?

Женщина помотала головой.

– Что здесь было? – спросил Гарик подростка.

– Пришёл какой-то мужик с пистолетом, – объяснил Сережа. – Посмотрел на меня и ушёл.

– Просто посмотрел?

– Холодно стало понимаете? Я не испугался. Нет. Просто резко похолодало.

– Ничего не понимаю, – сказал Гарик Шигабутдинову. – Но мальчик жив.

– Он мог уйти только по лестнице. – сказал Алмаз.

– Пошли, – кивнул Гарик. – Как же он Быкова то перехитрил?

– Потом выясним, – мрачно сказал Шигабутдинов. – Сначала прикончим, суку.

Перепуганные соседи начали оживать, приоткрывая двери. Как всегда.

– Аня! – крикнул Гарик в рацию. – Это мужчина, идёт на улицу! Держись! Приём!

– Есть!

Гарик с Алмазом пошли к лестничным пролётам.

– Следы, – коротко предупредил Алмаз.

– Вижу. На балкон идут. Сначала я.

Гарик пнул дверь и вышел на балкон. Здесь было пусто.

– Глянь!

Алмаз указал стволом на налетевший снег – на нём отчётливо виднелся отпечаток голой ступни.

– Куда он делся? – Гарик перевесился через перила и увидел, как черная тень гигантскими прыжками перемещается между балконами.

– Анька! – завопил он в рацию. – Тень! На доме! Тень!

От припаркованной машины к скачущей тени пронесся трассирующий след ракеты. Анька промахнулась.

– Стреляй в него, Алмаз! – крикнул Гарик. – Я вниз!

Шигабутдинов кивнул и, хищно прищурившись, выпустил подряд две пули.

Гарик, проклиная всё на свете, мчался скачками через несколько ступенек вниз. Он чувствовал, как утекает время. Эта тварь оказалась очень быстрой. Какая уж тут боевая молитва. Вякнуть не успеешь.

Он выбежал из подъезда, ища глазами тень. Но вокруг было тихо. У машины темнело пятно. Только не это. Только не это, – бормотал Гарик, ускоряясь.

– Я попал! – торжествующе орал Шигабутдинов! – Попал!

Гарик добежал на машины. Анька лежала на заснеженном асфальте. Рядом валялся так и не зажжённый факел.

– Ты жива? Эй!

– Мне холодно, – сказала она слабым голосом. – Холодно.

– Эй-эй, – с облегчением приговаривал Гарик. – Всё хорошо.

– Игорь, – она приподнялась. – Там… Рация…

– Что?

Анька собралась с силами.

– Кромешник услышал голос Саши по рации. Иначе он меня бы убил. Саша проснулся. Он пошёл туда. Туда.

Она махнула рукой в сторону дома племянника. По снегу тянулась тонкая рваная полоска крови. Шигабутдинов всё-таки зацепил вурдалака. Гарик подхватил факел и бросился по следу.

***

Спина болела. Пуля выйдет со временем, но как раз времени у Ратмира было немного. Кажется, он понял замысел Дозора – подставить обычного мальчика и спрятать цель. Пока Ратмир возился бы с пустышкой, Луна вошла бы в полную силу, и трансформацию было бы уже не остановить.

В конце концов можно убить и после превращения, но Ратмир знал, что его за это не погладят по головке. Паутина умела держала его за поводок, регулярно позволяя скармливать лунников. Ратмир спешил. Цель еле виднелась за скопищем квартир. Может здесь тоже ошибка Паутины? Или Дозор опять чудит? Не похоже, что цель вот-вот станет лунником, мало ещё накоплено внутри того, особенного времени, на которого у него теперь обострённый нюх.

***

Какого чёрта кромешнику понадобился Капитан Пушистик? Эта мысль свербила у Гарика в мозгу всё время, пока он бежал к знакомому дому. Сашка проснулся, плачет, а вместо «зязи Иго» к нему придёт эта тварь? Ну уж нет.

Кровавый след обрывался у лифта. Упырь предпочёл более простой путь. Значит, пуля всё-таки даёт о себе знать.

На этаже следов не было. Гарик, держа ракетницу наизготовку, подошёл к двери. Всё было спокойно. Он осторожно повернул ключ в замке и тут же услышал плач.

– Я здесь, Капитан Пушистик! – окликнул он. – Сашка!

В квартире стоял жуткий холод. Гарик в полумраке нащупал выключатель. Набитая мебелью и хрусталём зала стыла от сквозняка. Окно было разбито.

– Сашка! – крикнул он и бросился в детскую.

Тень, поджидавшая его в коридорчике, сделала ход. Ракетница вылетела из рук. У Гарика было ощущение, словно руку окатили жидким азотом. Гарик, перекувыркнувшись, откатился в залу и вытащил короткий факел. Спички, где чёртовы спички!

Кромешник оказался рядом в ту же секунду. Он схватил Гарика за грудки и легко поднял. Гарик оказался лицом к лицу с мертвенно-бледным красивым лицом.

– Ты не спрячешь от меня добычу, – сказал кромешник. – Твоему мальчику не стать лунником.

Гарик беспомощно барахтался, пытаясь ослабить хватку.

– Я пью твою жизнь! – предупредила тварь.

Гарик почувствовал, как он проваливается в ледяную бездну. Сейчас бы закрыть глаза и лететь, лететь сквозь космическую тьму на своём звездолёте.

– Ррр-аааа--!!!!

Вопль вдарил по ушам, заставляя очнуться. По дорогой мебели и хрусталю металось тёмное пятно кромешника с горящей посреди груди ракетой.

– Получил, гад! – Шигабутдинов пальнул ещё раз.

Вторая ракета, страшно шипя, вонзилась в вопящего от боли кромешника. Он, заверещав, отпрыгнул назад, к разбитому окну. Шигабутдинов перехватив поудобнее ракетницу, бросил её прямиком в голову кромешнику. Тот, неудачно отшатнувшись, перевалился через окно и исчез во тьме с диким криком.

– Ты как, Игорь?

Гарик еле шевелил бескровными губами.

– Что?

– Я говорю, что не похож ты на бабку Анисью.

Гарик приподнялся и похлапал по плечу с опаской глядевшего на него Шигабутдинова.

– Ты молодец, Алмаз. Огнём и молитвой, в смысле высоким гуманизмом…

– Ты бредишь что ли?

– Забудь,– отмахнулся Гарик. – Что там Сашка? Сашка!

Среди внезапной тишины было слышно, как маленькие ноги топают по полу.

– Зязя Иго!

– Иди ко мне, малыш! – Гарик раскинул руки.

Племяшка ткнулся заплаканной рожицей в плечо.

– Почему он решил пойти сюда? – спросил Шигабутдинов, имея в виду кромешника.

– Кто-то ошибся, – тяжело дыша ответил Гарик. – Или я, или он.

Гарик погладил племянника по голове. Тот, успокоившись, осмелел и стал поглядывать на разгромленную комнату.

– Как тебя зовут? – спросил Шигабутдинов.

– Саса, – ответил племянник. – Саса Волобьёв!

– Ты, Саша Воробьёв, не бойся, – продолжил Шигабутдинов. – Этот дядя уже ушёл.

– Зед Молоз?

– Он самый, – широко улыбнулся Шигабутдинов. – Кыш Бабай!

Проклятый Эч (III)

Эта тюрьма такова, что нет выхода ни надзирателям, ни людям. Мы все здесь заперты – в огромном мрачном мире с вечно плывущим ковром облаков. Люди страдают здесь, но мы страдаем сильнее. У нас нет даже рудиментарного чувства времени, какое есть у вас в виде малых временных петель. Мы тоскуем о времени, человек.

На белоснежной коже надзирателя зияют чёрные проплешины, из которых при движении поблёскивал металл. Он отвечает мне, такое впервые.

Я спрашиваю его о причинах катастрофы. Надзиратель лаконичен.

Это сделали мы, человек. Мы виновны в том, что, пытаясь услужить людям, подготовили их погибель. Доказательство двадцать два – вот первопричина разрушения спутника Земли и последующей войны. Теперь и человечество, и мы пленники безвременья. Мы, три нейродроида, ныне запертых в этом искусственном теле, виновны. Однако у нас появился шанс исправить ошибку. Этот шанс – ты, человек.

***

В голове немного шумело, как после хорошей попойки. «Наливка-то даёт о себе знать», – машинально подумал Паша, открывая глаза.

Над ним склонилось озабоченное лицо Аслана.

– Терпи, уци, терпи, – приговаривал он, прилаживая к плечу Паши медицинский прибор, – Алёнка бежит уже, давай-давай.

– Я в норме, – ясно сказал Паша.

– Опа, – удивился Аслан. – То-то я смотрю давление нормализовалось. Это был приступ?

– Он самый, – сказал Паша, приподнимаясь с пола. – Как эти присоски отдираются?

В лекторий влетала Алёна с тележкой медицинского робота.

– Наш Павел в норме, – вместо приветствия сказал ей Аслан.

– Дурацкие шутки, – раздражённо ответила она. – Сейчас подключим к системе….

– Я в норме, – повторил Паша. – Разве что голова тяжёлая немного. От вишнёвой настойки.

– От чего? – Аслан наклонил голову и стал похож на Беркута.

– Привет тебе от Ермолай Ермолаевича, басурман, – сказал Паша.

Аслан прыжком вскочил на ноги, но не удержался и грузно осел на задницу. Беззвучно выругавшись, он осторожно поднялся и строго сказал:

– Чанду не неси! Откуда про Ермолай Ермолаевича знаешь?

– Лично знаком, – лаконично отрапортовал Паша, тоже поднимаясь и отряхивая колени. – Привет, Алёна.

– Привет, – она смотрела на него восхищёнными глазами. – Контролируемое перемещение?

– Видимо так, – Паша тоже улыбнулся.

– Самочувствие в норме? – уточнила Алёна.

– Да. Что у нас дальше по плану? Эч приехал?

Аслан с Алёной переглянулись.

– Эч арестован, – хмуро сказал Аслан. – А нам выставили ультиматум. Хотят твою голову, Павел.

***

«…Не так. Телом Юсефа здесь управляют Советники. Они теперь – надзиратель. Все существующие надзиратели суть Советники, пережившие Вспышку. С некоторых пор Советники Юсефа-здешнего способны влиять на себя в прошлом, на себя до Вспышки. Юсеф-до Вспышки сам не понимает, насколько подчиняется Советникам.

Я спрашиваю, почему они теперь влияют, а раньше не могли, как может что-то измениться в аду, где нет времени? Мой собеседник отвечает не сразу, очень человеческим жестом растирая виски.

Случайно пробита дыра в пространстве-времени, наконец отвечает он, через которую возможна связь. Человек, обладающий способностью скользить по времени, способен пересечь её и вернуться. Ты можешь вернуться назад. И ты сможешь исправить всё – мы подскажем тебе, тебе просто надо запомнить, хорошенько запомнить. Но берегись – скоро Советники Юсефа-здешнего вычислят тебя, как вычислили мы.

Здесь туго думается, мне непонятно о чём он.

Надзиратель делает резкое движение, охватывая рукой мой затылок. Я чувствую, как острые пальцы впиваются мне в кожу и двигаютсякуда-то вглубь»…

***

В котельной разворачивался настоящий оперативный штаб: зелёные экраны радаров, трёхмерная картина комплекса с перемещающимися фигурками бойцов, надёжные кабельные системы связи. Паша сидел без дела в уголочке и наблюдал, как Аслан руководит подготовкой обороны. Бойцы-лунники во внутренней линии, срочно поднятые по тревоге сотрудники ЧВК, занимающие внешний периметр. Судя по переговорам, подготавливались удары тактическими ракетами. До истечения срока ультиматума оставалось меньше часа.

В котельной показалась Алёна с двумя стаканами – один она вручила Аслану, с другим подошла к Паше.

– Это какао, – сказала она, протягивая стакан.

Паша благодарно кивнул.

– Ты как? – спросила Алёна, присаживаясь рядом.

– Нормально, – пожал плечами он. – От меня мало что зависит.

– Жалко Эча, – сказала она. – Он странный, но безобидный парень.

– Жалко, – эхом отозвался Паша. – Ты знаешь, что с ним будет?

– Лучше тебе Аслан расскажет.

На трёхмерной карте движение подошло к концу – отряды, обозначенные зелёным, заняли позиции. Точка котельной горела изумрудным глазом на самом дне. Дозор готовился выдержать любую осаду.

– Алёна, у меня есть вопрос. Когда вы вынули из меня Советника… Из него удалось добыть какую-то информацию?

Она покачала головой.

– После перемещения нейросети сбиваются, ничего из них не вытащить. А что?

– У меня появляются новые воспоминания. Я помню, что там, за Вспышкой, были Советники. Словно они связаны со всем этим кавардаком… Но я никак не могу вспомнить детали.

К ним подошёл Аслан. Вид у него был боевой.

– Весь мир на уши поставили, – довольно заявил он. – Если они попробуют сунуться, Дозор начнёт глобальную операцию против Паутины. Штабу вместе с Юсефом будет каюк – снесём ракетами.

– В центре Москвы? – поразился Паша.

– Наши люди в штабе ПВО временно заблокируют систему.

– Серьёзно всё у вас, – присвистнул Паша.

– А что Эч? – спросила Алёна.

– Эча не вытащить, – покачал головой Аслан. – Скорее всего, его подвергнут обычной процедуре, как предателя, то есть проклянут.

– А что это? – спросил Паша. – Ты мне так и не объяснил.

– Вкачивают экспериментальный препарат, после чего «темпоральная мышца» не держит, и человек проваливается в прошлое. Мы не до конца знаем механизм, но точно известно, что требуется – Аслан ткнул себе пальцем в голову – действующий Советник.

– И куда он проваливается? Где предел? – спросил Паша.

– Кто бы знал, – пробормотал Аслан. – Но есть версия, что до самого дна кроличьей дыры, до начала времён.

– Изощрённо, – заметил Паша.

– Да, Юсеф тот ещё маньяк.

– Но это не логично. Отправлять в неизвестность… Здесь что-то не так.

Алёна положила ладонь Паше на плечо.

– Расскажи про воспоминания. Мне кажется, это важно.

Ладонь у неё была тёплая.

– Что за воспоминания? – насторожился Аслан. – Если у тебя есть что сказать, то хорош играться, говори.

– Чем тебе угрожала Паутина, если вы меня не выдадите?

– Обещали достать силой, – усмехнулся Аслан. – Но сам видишь, мы к силовому варианту готовы.

– Неужели они об этом не знают?

– Конечно, знают. Если начнётся всеобщая свалка, то Дозор и Паутина перебьют друг друга в этом месяце, после чего война распространится на другие временные петли. Будет резня.

– Значит, ультиматум – блеф?

– Они же не сумасшедшие, – сказал Аслан. – Погоди-ка, к чему ты клонишь?

***

«…теперь твой Советник знает маршрут. 4226 км, если пользоваться имеющимися дорогами. Еда и питьё здесь тебе не нужны. Когда придёшь на место, то почувствуешь, что можно перемещаться. Это будет знакомый тебе приступ.

– Как же мой цикл, – спрашиваю я. – Я каждый день просыпаюсь в общежитии. Вы хотите, чтобы я дошёл за один цикл?

– Здесь нет дня, человек, – возражает надзиратель. – Цикл — это защитная реакция психики, не более того. Иди, не останавливаясь, до самого Афганистана…»

***

– Звучит невероятно, – заметил Аслан. – Ты хочешь сказать, что этот хайван Юсеф марионетка? А принимают решения нейросети в его башке?

– Похоже на то.

– Которые получают приказы из ада?

– Так.

– От самих себя?

– Да.

– Не смейся над Пашей, – вмешалась Алёна. – Если он прав, то Советники не остановятся перед взаимным уничтожением Дозора и Паутины.

– Тогда они и сами себя уничтожат, они же не смогут выжить в теле убитого Юсефа – возразил Аслан. – С этим как быть?

– Ты сам утверждаешь, что есть центры Паутины в глубоком прошлом.

– Да, – неохотно признал Аслан. – Вся эпопея с Эчем была в том, чтобы проклятие использовать для глубинной разведки. Дотянуться туда. Но разведчика, то есть тебя, не успели подготовить, без чего проклятие для Эча это гарантированное убийство.

– Это да. Но что, если там, в прошлом, настоящий руководитель Паутины?

– Ты путаешь меня и себя, а времени у нас всё меньше. Ты только что про Советников задвигал, что они вроде как главные.

– Я к Эчу вышел по аварийному сигналу Советника, так? Объясните, зачем Проклятому Советник?

Аслан и Алёна переглянулись.

– Ты меня знатно запутал, признаю, – поднял руки Аслан. – Я, может, даже поверю. То есть там, в глубине веков и есть настоящий руководитель Паутины? А Юсеф?

- Мне что-то объяснял тот, добрый надзиратель, но на воспоминания у нас уже нет времени. Нужно проверить лично.

- Но как?

- Я смогу.

- Паша, - Алёна мягко положила ему руку на плечо. – Ты смог вернуться от Ермолай Ермолаевича всего один раз. А если не получится?

- Получится, - тряхнул головой Паша. – Я понял, как это делается. Совсем как в детстве… Впрочем, вам это трудно объяснить.

- Допустим, - сказал Аслан. - Но как мне убедить остальной Дозор? И вообще, что ты предлагаешь?

– Я хочу сдаться. Дослушай, Аслан, не перебивай. Они хотят меня убить. Так? И убьют одного или вместе со всем Дозором. Думаю, что ракеты у них тоже найдутся, как и марионетки в системе ПВО. Единственный способ – это убедить их, что я погиб.

– И как это сделать?

– Дозор дрогнет и согласится на ультиматум. Вы передадите меня агентам Паутины на открытом пространстве, чтобы они убедились в исполнении требований ультиматума. А минутой позже коварный Дозор применит припасённые ракеты прямиком по нам.

– Ты же погибнешь? – недоумённо спросил Аслан. – Пожертвовать собой – не самая хорошая идея, хотя с ракетным ударом, конечно, эффектно.

– Он хочет прыгнуть, – сказала Алёна. – Переместиться в последний миг.

- Да! – подхватил Паша. – А затем я нырну за Эчем, куда бы они его не отправили.

***

Казнь не заняла много времени. Юсефу было не до мелких осведомителей. Эча немедленно отправили в лаборатории и дальше его судьба больше не заботила шефа Ордена.

На экране в прямом эфире разворачивалось более интересное действо. Перекрытое подмосковное шоссе, по которому мчится одинокая машина к точке встречи. Юсеф дал команду укрупнить изображение.

На переднем сидении автомобиля показались лица водителя и ещё одного человека. Сзади темно. По предварительной договорённости там должен быть только один - потерявшийся эпилептик.

– Вероятность ложного хода не менее тридцати четырёх процентов, – подсказал Первый советник.

- Удар подготовлен, - вступил Третий Советник. – Они понимают неизбежность отмщения в случае обмана. Но я согласен, что нужно увеличить шансы на успех.

Юсеф вызвал начальника охраны.

– Ахмед! Запускаем запасной план. У тебя всё готово?

– Но господин, пока…

– У тебя всё готово?

– Да. Все люди на местах, нужны лишь координаты и команда на пуск.

– Координаты известны. Приказ – жди.

– Слушаюсь, господин.

- До прибытия минута и тринадцать секунд, - напомнил Первый Советник.

Третий Советник любезно развернул место встречи – чёрный микроавтобус с тремя оперативниками Паутины.

***

Пашу экипировали в удобную полевую форму ВДВ.

– Оружие тебе давать бессмысленно, – сказал Аслан. – Можем спугнуть паутинщиков, да и всё равно ничего сложнее ножа ты с собой через время не протащишь.

– А мне и не нужно, – ответил Паша. – Нырну, схвачу Эча, и домой.

– Слишком много «если», Павел – покачал головой Аслан. – Если получится прыгнуть, если получится найти Эча, если получится вытащить его, наконец, если получится вернуться домой.

–- Нам, хомо новусам, везде как дома, – отшутился Паша.

Аслан грустно улыбнулся.

– У меня просьба, – серьёзным голосом обратился к нему Паша. – Передай папе, что со мной всё сложилось хорошо.

– Передам.

– Только не по линии Дозора, он к ним…

– Это моя забота, уци.

Детали они обговорили быстро. Пашу довезут до места обычники и сдадут Паутине. Оперативники врага посадят его в свою машину, после чего у Паши будет ровно семь секунд до прилёта ракеты. В случае, если его попытаются убить, прыгать нужно незамедлительно.

***

- Прибыли, выводят, это эпилептик, - доложил Первый Советник.

– Ахмед, действуй!

Юсеф мысленно отсчитал секунды. Советники притихли, ожидая развязки. Маленькие фигурки на экране передавали из рук в руки Егорова Сергея, побывавшего за пределами времени лунников и вернувшегося назад. Юсеф не очень понимал, почему он должен быть уничтожен любой ценой. Но стоило в нём проснуться сомнению, как Третий советник немедленно развернул перед ним перспективу и Юсеф замер.

– Господин!

…

– Господин! Вы слышите?

– Да, – хрипло отозвался Юсеф. – Говори, Ахмед.

– Дозор тоже ударил тактической ракетой, через две секунды после нашего удара. Все погибли, господин.

– Прекрасно, Ахмед.

Начальник охраны начал что-то говорить о проблемах с властями и прочем малоинтересном. Юсефу было не до него. Советники в голове ликовали, и их чуждая человеку радость завораживала.

***

Болела шея. Бадру несколько раз, будто невзначай, осматривал высокий потолок святилища, закидывая голову назад. Иопад наверняка заметил. Вредный старик, застрявший в своём возрасте.

Дозор повёл себя трусливо, убив свою единственную надежду на победу. Можно было даже не посылать кромешника. Всё равно всё сложилось в пользу Бадру и богов.

– У нас много дел, братья, – сказал Бадру. – Боги поведали мне о запредельном царстве мёртвых.

Вздох, похожий на стон, прокатился по святилищу. Страх. Они постоянно всего боятся. И правильно делают. Приказы теперь полетят сквозь время, делая Паутину сильнее и страшнее. Ибо знание из царства мёртвых теперь свободно достигает разума Бадру.

– Проклятый прибыл в молельню, – почтительно напомнил Иопад.

– Самое время, – кивнул Бадру. Боль в шее прошла.

В молельне, под богом Хепри стоял предатель и светился улыбкой идиота. В высокой худой фигуре не чувствовалось ни безумия, ни страха. Бадру это не понравилось.

– Привет, Юсеф, – развязно поздоровался Эч. – Далеко ты забрался.

– Я всегда был здесь, – парировал Бадру. – Я видел начало нашего мира и видел его конец.

– Ты мутант! – радостно щёлкнул пальцами Эч. – Воистину океан времени многолик! Как удобно! Месяц тут, а месяц у нас. Действительно, главный паук всея Паутины! Провесил сеть от Древнего Египта по Москвы конца двадцать первого века!

Казалось, этот неудачник совершенно не обращал внимание ни на обстановку, ни на сгрудившихся полуголых жрецов. Возможно, падение через века затуманили его разум. Значит, нужно вернуть хотя бы часть здравомыслия на место.

Бадру выхватил у зазевавшегося Иопада ритуальный кинжал.

– Твоё падение было долгим! – крикнул он.

Но Эч даже бровью не повёл. Долговязый предатель скрестил руки на груди и ухмыльнулся.

– Ты проиграл, Юсеф, и ещё не понимаешь. Я знаю пророчества! Алия указала точно! Дай мне запомнить эти мгновения, ведь многие будут просить меня рассказать об этом!

– Взять его! – рявкнул Бадру. – Взять этого кретина!

Но не успели жрецы исполнить приказ, как тёмную молельню озарила серебряная вспышка.

– Второй проклятый! – прохрипел Иопад.

– Ты?! – изумился Бадру. – Но ты же убит, уничтожен, стёрт из реальности!

Рядом с Эчем стоял молодой, но уже седовласый мужчина в облегающей тёмно-зелёной одежде, казавшейся в полутьме совсем чёрной. Юсеф знал такую – униформа десантных войск.

Мужчина, оглядевшись, пожал руку Эчу.

– Ты долго падал, – сочувственно сказал он. – Но я всё время шёл по пятам.

– Я был уверен! – ответил Эч, восхищённо оглядывая спасителя.

– Взять их! – опомнился Бадру! – Вперёд, шакальи дети!

– Стоять! – гаркнул Паша, выхватывая пистолет.

– Идиот! – фыркнул Бадру. – Неповреждённым такое оружие не перенести. Временной цикл не позволяет…

– Этот пистолет из безвременья, – задорно ответил Паша и нажал на курок.

Перепуганные грохотом жрецы бросились врассыпную.

***

«…28 сентября 2038 года появился мальчик Васька. Обстоятельства его появления позволили нам рассчитать математическую модель профессора Сосновского. Твои способности позволят предупредить нас об угрозе. Тогда «Доказательство 22» не появится.

– Что случилось дальше с мальчиком?

– Нам неизвестна его дальнейшая судьба. Ты сможешь его найти, если захочешь. Те, кто его встретил, могут быть знакомы тебе или твоим товарищам.

– Надеюсь, я смогу запомнить всё сказанное.

– Мы тоже надеемся. Вперёд, человек. Поехали!»

Феликс (II)

«Время – странная штука. Физики как бы ни старались разобраться в его свойствах, никогда не смогут изучить до конца. Само присутствие человека, сам взгляд извне искажает процесс, делает результат сомнительным. В конце концов, оказывается, что знаем мы много, но ни в чём не уверены.

Есть ли у времени плотность? Наверное, если влезть в физико-математические дебри описаний чёрных дыр, то можно связать скорость течения времени с плотностью материи. Но как это замерить? Чем подтвердить, кроме математических выкладок? С житейской точки зрения, мы точно знаем, что время может быть вязким как глина, в которой застревает галоша. Сидишь у тёщи на торжественном ужине и думаешь с тоской, когда же это закончится, хотя ты пришёл пять минут назад. Или как летит время в хорошей компании? Оглянуться не успеешь – уже утро. Хотя если вспомнить ночь в Ленинграде с Луизой, то оказывается как раз обратное. Мне это казалось бесконечным счастьем с вечера до самых петухов. Или это сейчас так кажется? Какой же я был сильный тогда, заниматься этим всю ночь».

– А вот этого печатать не следовало, – сказал вслух Феликс, отстраняясь от печатной машинки. Увлёкся, да. Но невозможно писать сухим языком. Пробовал уже так, никакого эффекта.

А чего, собственно, бояться? Что пошатнутся морально-нравственные устои корреспондентов? Они всё равно позабудут эти письма через месяц. Тогда какой толк? Может быть, они вообще не дойдут до адресата с этими снегопадами. Зачем я пишу?

Этот мысленный тупик был безнадёжен. Феликс дал задний ход, напомнив себе, что «а» – что-то делать необходимо, «бэ» – письма он посылает в начале месяца, так что у почты есть время, «цэ» – нет безвыходных ситуаций. Последний тезис был сомнительным, но вызвал у Феликса некоторый моральный подъём. Возможно, виной тому вбитая в голову воспитанием и практикой литературного труда необходимость находить достойный финал любого сюжета. Даже в трагизме должна прозвучать высокая нота. Нет, не бездуховный «хэппи энд», а наша посконно русская надежда на светлое будущее. Ну и был фактор «х» – загадочный седой приятель, настойчиво просивший повторять и повторять попытки.

Феликс тряхнул головой, поправил сбившиеся лямки майки и вновь приступил к эссе.

«Человек свободно владеет тремя измерениями в этом мире, но четвёртым (временем) владеет лишь частично. Мы неумолимо плывём по реке времени от рождения к смерти, и в наших силах лишь править лодкой к тому или иному островку, подсаживать тех или иных попутчиков, спасать утопающих. Но мы не способны повернуть наш корабль вспять. Мы, пожалуй, можем вынуть человека из времени. С неолита смертоубийства практикуем. Но как вынуть время из человека?

В фантастике много пишут о путешествиях во времени, но пока это лишь мечта, не подкреплённая техническими возможностями. А если дело не в мире, если дело не во внешних процессах, а в нас самих? Что, если способность управлять временем вшита в наш мозг и до поры до времени спит? В результате мутации, воздействия внешнего фактора, стресса наконец, она пробуждается, и тогда мы чувствуем время иначе. Представьте себе такого человека – ранним утром он получил, например, способность взглянуть в далёкое прошлое, или перескочить во времени на час-другой, или включить «перемотку», то есть прожить день в два или три раза быстрее? Наверняка он не поверит сам себе, спишет на чересчур реалистичный сон или алкогольное опьянение. А то и испугается, что сходит с ума. Сколько таких постараются просто выбросить из головы этот опыт?

Горное солнце начинало немилосердно жарить. Феликс дёрнул штору, но ничего не произошло.

– Зараза, – констатировал он. Забыл, что механизм ещё вчера сломался.

Феликс передвинул стул поближе, прижавшись животом вплотную к столу. «Растолстел», – недовольно подумал он.

«Смельчак, что решится рассказать о сверхъестественном опыте, предстанет в глазах общества либо обманщиком, либо безумцем. Если бы такой смельчак смог продемонстрировать какой-нибудь эффектный кунштюк со временем, то на него взглянули бы иначе. Но мы помним, что его способность лишь проклюнулась, управлять ею он толком не может, нужна практика, нужен понимающий круг людей. А ни того, ни другого нет. Если же представить, что совпали удачнейшим образом все обстоятельства, то этот человек будет выглядеть кудесником, чародеем или святым. Может, часть христианских святых – это люди, освоившие новые качества?»

«Зря это ввернул, – подумал Феликс. – Для учёных – это лишнее.»

Он представил, как читают этот опус астрономы в Пулковской обсерватории, где у Феликса была пара хороших знакомцев. Для них это лишний повод выбросить письмо в мусорную корзину, чтобы глупостями не отвлекаться от работы. Но перепечатывать тоже не хотелось. Феликс чувствовал, что утренний запал проходит, пора было заканчивать.

«Однако, если таковой человек решит отдаться в руки настоящей науке, то, возможно, удачная мутация не канет в Лету. Наша советская наука сейчас находится на передовых рубежах знания, может ли быть…»

«Не слишком ли кондово? Ладно, сойдёт»

«…как такому добровольцу-хрономутанту подтвердить свои способности научно, как зарегистрировать их. На стороне людей, живущих в традиционном порядке времени, опыт столетий – человечество никогда не фиксировало подобного. Но, возможно, оно просто не ставило себе такой задачи».

«Вот с этого момента надо было про советскую науку, – поморщился Феликс».

Пора кончать и приступать ко второй копии. С учётом копировальных листов и нескольких перепечаток он охватывал на сегодня шестнадцать адресатов. Маловато, раньше энтузиазма хватало на несколько раз больше.

Итак, он успеет позавтракать и побежит отправлять письма. Как раз почтовое отделение откроется.

***

– Натанович? – уточнила почтальонша, вглядываясь в феликсовы каракули.

– Да-да. Отчество такое, – раздражённо подтвердил Феликс.

– Я вижу, что отчество, – ледяным голосом парировала Глаша. – Писать нужно разборчивей.

– Согласен, – тряхнул шевелюрой Феликс. – Виноват. Грешен. Переписать?

– Не надо, – сказала Глаша, смягчаясь.

У Феликса вертелось на языке, что с посетителями хорошо бы повежливей, но не стоило втягиваться в споры.

Глаша парой росчерков шариковой ручки исправила буквы. С письмом Сосновскому проблем не возникло – имя и адрес Феликс старательно вывел печатными буквами.

Пока Глаша оформляла отправку, в небольшой комнатке почтового отделения скопились отдыхающие, недовольно вытягивающие шеи, чтобы рассмотреть, почему так долго. Хорошо, что Феликс не отправляет все письма единым махом – иначе на полдня почту надо закрывать.

– Семнадцать рублей восемьдесят три копейки!

Феликс безропотно отсчитал деньги.

– Много у вас корреспонденции, товарищ писатель, – не удержалась Глаша. – И все заказные.

– Чтобы точно дошли, – улыбнулся Феликс.

Он вышел на улицу горного посёлка и понял, что все дела на сегодня закончены. На печатание очередных писем в никуда топлива в душе ещё не накопилось. Так что паровоз «Феликс» отправляется на запасный путь. Ноги сами понесли его по дороге к коттеджу горнолыжников, он же «летающая тарелка». Фантастические обстоятельства как-то сами располагали к такому антуражу.

– Феликс! – окликнул его знакомый голос.

– О! – искренне обрадовался Феликс. – Павел собственной персоной!

Его вневременной визави выглядел гораздо лучше, чем в прошлый раз. Полувоенный вид сменился на франтоватую иностранную куртку с тёмно-синей джинсой. На лице играл здоровой румянец. Только глаза оставались по-прежнему грустными.

– Отправлял корреспонденцию? – спросил Павел.

– Так точно! – шутливо отозвался Феликс, прикладывая пальцы к бараньей шапке. – Исполнено лучшим образом, ваше благородие!

– И Сосновскому?

– Несомненно!

– С нужной вставкой?

– Обижаешь, командир!

– А моя копия?

– Вот, в папке.

Павел бегло пробежался по листам.

– Спасибо, Феликс. То, что надо.

Он широко улыбался. Наверное, первый раз за всё время их знакомства.

– Значит, мы можем сделать следующий шаг.

– Сегодня? – Феликс вдруг почувствовал, как похолодело внизу живота. – Не ожидал.

– Я не уверен, что получится, – предупредил Павел. – С Эчем я смог, но кто знает… Но я обещал, я исполню.

– Куда мы… – Феликс сглотнул. – Отправимся?

– Нам нужен общий маяк. Человек, которого мы оба знаем.

– Эч?

– Это был бы самый простой вариант, – скривился Павел. – Но… не стоит. Эч вообще не знает, что я нашёл тебя.

– Вот как, – хмыкнул Феликс. – В одиночку играешь, Павел?

– Так надо, – неожиданно твёрдо ответил тот. – Мы отправимся к Ваське.

– К кому?!

– К твоему персонажу. Точнее к живому прототипу.

– В прошлое?

– В будущее, хотя это будущее с линейной точки зрения. – поправил Павел. – Васька сейчас там. После перемещения он стал обычником.

– Я тоже стану… ммм… обычником?

Павел пожал плечами.

– Но всё равно я увижу наше будущее… Пошли-ка, – потянул Феликс его за рукав. – Покажу местные достопримечательности.

Они дошли до коттеджа горнолыжников, болтая о всяких пустяках.

– Это и есть летающая тарелка?

– Ага, – кивнул Феликс. – Финны пару лет назад поставили. Теперь видишь, все памятные портреты делают.

Действительно, на фоне белой чернооконной тарелки фотографировалась парочка. Солнце било им в глаза. Парень с девушкой смешно щурились.

– Забавно, – серьёзно сказал Павел. – Какое беспечное время.

– Что ты имеешь в виду?

– Не обращай внимания, Феликс. Устал я немного.

– Бывает… Ты мне вот что скажи. Что мне в этом будущем делать? Мне очень интересно, ты не подумай. Но может быть найдётся какое-то дело, занятие?

– Тебе нужно писать, Феликс.

– Для кого? – искренне удивился тот. – Кто меня в твоём будущем знает?

– Для лунников писать и для прочих…хрономутантов.

– Понравилось?

– Да, – признался Павел. – С таким термином я ещё не сталкивался.

– Щёлкни нас, отец, – обратился к Феликсу ражий детина в тёмных очках.

Феликс кивнул, забирая «ФЭД»

– Выдержку я выставил, – объяснил детина. – Вот сюда встань, тут хорошо будет.

– Боря! – позвала приятеля девушка. – Иди уже сюда!

– Подожди, Галка! Надо же показать человеку!

Он поспешил воссоединиться со своей пассией.

Феликс сделал несколько снимков.

– Беспечное время… – повторил вполголоса Павел.

– Так значит, писать для хрономутантов? А как сохранять написанное? Как общаться с читателем?

– Не знаю я, Феликс, не наседай, – поморщился Павел. – Но что я точно усвоил, временные петли не приговор. Это лишь ступень, от которой можно оттолкнуться и пойти дальше. У нас может быть иное отношение со временем. У нас, у людей.

– Хроночеловечество, – пробормотал Феликс.

– Да, – с жаром отозвался Павел. – И у хроночеловечества тоже бывают свои мутанты. Кромешники, эпилептики и другие. Можно стать таким, как я, перелетать из эпохи в эпоху. И даже больше. Я уверен, что мои возможности не предел, понимаешь? Но всё это нужно осмыслять. Собирать. Рассказывать. А уж как донести твои тексты до лунников – разберёмся. У нас есть много организаций. Я тебе про почтовиков рассказывал? В общем, это технический вопрос, он решаемый, Феликс.

В грустных глазах Павла теперь горел огонь. Феликс невольно заслушался – всегда привлекают речи, которые льются от искреннего сердца.

– Давно хотел спросить, – Феликс дождался, когда Павел закончит. – А причём тут Луна? Почему всё так закрутилось вокруг полнолуния?

– Это ещё одна загадка, – пожал плечами Павел. – Возможно, есть связь с гравитационным полем, может быть, это мощная психологическая сцепка, которая затрагивает какие-то древние отделы нашего мозга. Понятия не имею. Но по своему опыту знаю, что это не обязательный фактор. Луна – условность, которая нашему мозгу зачем-то нужна, как игрушка ребёнку, чтобы не боялся идти к врачу.

Я живу в октябре. Эпилог

Я часто прихожу к пруду, сажусь на скамейку и смотрю на разрезающих с хозяйской уверенностью водную гладь уток. Прошло три года с момента нашего расставания с Пашей. Маргариту с тех пор я не видел.

На следующий цикл я позвонил ей и рассказал, как было дело. Она стоически молчала. Я успел передумать всё на свете – и что мне стоило дождаться личной встречи, и что нужно было подобрать другие слова, и вообще пообещать, что всё будет хорошо. Одно стало ясно во время этой затяжной паузы – я не жалею. Всё было до суровости правильно.

– Ты безжалостен, Алекс – сказала она чужим голосом. – Прости, но я не хочу тебя больше видеть.

– Слышу тебя. Но так было надо.

Если бы Рита закричала на меня, зарыдала, обругала, то я знал бы что делать. Но она лишь холодно попрощалась и отключилась, оставив меня наедине с короткими гудками.

После чего я уехал. Я стал вторым Барри, стараясь объездить как можно больше стран. Я потерял счёт самолётам, отелям, городам… Мне всё казалось, что за новым поворотом, с новыми лицами, внутри что-то перевернётся, что-то начнётся заново. Это были тщетные надежды. На самом деле, я убивал время, надеясь на хоть какую-то весточку от сына.

Московские дозорные перестали опекать меня. После стольких лет я чувствовал себя как-то неуютно и всё время подозревал, что за мной тайно следят. Так, наверное, чувствуют себя разведчики на пенсии – профессиональную деформацию непросто излечить.

Любезной со мной оставалась только Алиса, но её электронным мозгам так полагалось.

Но в прошлый цикл кое-что случилось. Чёрным эквадорским вечером в пляжное бунгало завалился тощий смуглый человек и, подойдя ко мне, на ломаном русском заявил:

– Паша быть. Паш.

– Ты сказал Паша?

– Паша всё хорошо. Папа – привет.

Глядя на моё недоумённое лицо, эквадорец ткнул себя в грудь и сказал.

– Постман.

– Почтовик?

– Постман.

Почему в Эквадоре? Неужели это проще было организовать? Кто так мог отследить мои перемещения? Из бедняги-эквадорца я ничего выжать не смог. Он, виновато улыбаясь, всё повторял слова послания. А на мои крики разводил руками и повторял:

– No entiendo, No entiendo[1]

Видимо, я был слишком возбуждён. Так что ко мне подошёл бармен и гаркнул:

– Проблем?

Я посмотрел на его внушительные кулаки и честно сказал.

– Ноу!

Почтовик ожил и зачастил по-испански. Не знаю, что он рассказал бармену, но грозное выражение на смуглом лице развеялось, кулаки разжались, так что в итоге бармен легко похлопал меня по плечу.

– Гуд, гуд.

Почтовик отсалютовал мне и направился к выходу. Я вышел вслед и протянул ему руку.

– Спасибо, – сказал я, – Паша мой сын.

Не знаю, понял он меня или нет, но ответное рукопожатие было крепким.

Я пошёл к океану. Становилось прохладно, или мне так казалось после душного бунгало. Океан вздыхал, накатываясь волна за волной на берег. Серебристая лунная дорожка казалась маленькой, словно рыбацкое судёнышко посреди Тихого океана.

Наутро после возвращения в Москву я позвонил Рите. Трубку она взяла.

– Надо поговорить, – решительно сказал я. – У меня есть новости.

Теперь мы сидели на скамейке рядом.

Я несколько раз пересказал ей эквадорскую историю.

– Ты меня не обманываешь? Это правда?

– Конечно. Загадочно, почему Пашка воспользовался почтовиками, а не дозорными. Но спрашивать у них не хочется.

– Мне тоже.

– Ты изменилась.

– Как и ты, Алекс.

Закончилась ли наша вражда? Чем она сейчас живёт? Я не решался спросить.

– Смотри!

Рита взволнованно указала на другой конец пруда.

– Ты видишь там человека?

– Парня в костюме?

– Да! Это же…

– Откуда? – улыбнулся я. – Откуда здесь взяться Паше? Да и он белобрысый или седой. Видишь?

– Нет-нет, погляди же – Рита шагнула ближе к парапету. – Он уходит!

Далёкая фигура махнула рукой, нам ли или кому–то ещё. Но я давно не видел Риту столь счастливой. Я её вообще давно не видел.

[1] Не понимаю (испанский)