Цыгане [Олеся Гончарова] (fb2) читать онлайн

Олеся Гончарова Цыгане

По Закарпатью разлилась весна. Города в горах пеклись на солнце как булки в печи. Крутые дороги между домами скатывались вниз, оставляя за собой разломы между светом и тенью. Несдержанность, с которой апрель захватывал эти тучные земли, перекинулась на закарпатских хозяек — они вывешивали на веревки все больше и больше белья, без умолку сплетничали на улице про соседей и повсюду забывали свои котомки только за тем, чтобы потом еще раз выйти за ними из дома. Когда им все-таки приходилось готовить обед, они распахивали настежь окна — так, что запахи маковых рулетов смешивались со сладким ароматом магнолий. От этого весна еще больше била всех как обухом по голове.

Гюли и Милош с утра до ночи не вылезали с улицы. Это были дети закарпатских оседлых цыган, которым уже не хотелось кочевать по миру. Как и любые другие цыгане, они всегда были готовы двинуться в неизвестном им направлении, но в Закарпатье было так хорошо и спокойно, что однажды они спросили себя, зачем? Они не противились зову крови, но их кровь впитали в себя закарпатские горы. Для Гюли и Милоша домом стал не весь мир, а старый двухэтажный барак на окраине старой Сзалоки. Зимой в нем было невообразимо холодно — дырявые стены на холме продувало ветром со всех сторон. Зато летом, как награда за терпение и смирение, из окон открывался такой вид на подножие, что и у детей, и у взрослых захватывало дух.

Апрель у Гюли и Милоша был любимым месяцем. Можно было наконец-то достать мелки и рисовать на стенах зверей, хотя за это ругали. Наконец-то можно было залезать на крыши сараев, и самое главное — скинуть тысячу одежек, в которых было очень тяжело бегать зимой. С апреля по октябрь Милош донашивал за братом рубахи, которые были ему на два размера больше — рукава доставали до пальцев, поэтому он постоянно и деловито их закатывал. Гюли носила желтое платье, которое ее матери, красавице Шаните, приходилось штопать и стирать каждый день после прогулок дочери. Так, в весенней беспечности, как дикие цветы Закарпатья, росли цыганские дети.

Вместе Гюли и Милош были как единое целое. Если один из них падал и разбивал коленки, раны появлялись и у второго. Если Гюли закапывала сокровища — камушки за сараем, Милош, не видя, знал, где их найти. Если они ели рогалики, то обязательно разламывали их напополам и делили друг с другом — неважно, один он был или несколько. В Сзалоке все догадывались, что Гюли и Милош всегда будут вместе, но никто и предположить не мог, насколько сильной будет эта любовь. Через пять лет Милош робко поцелует Гюли в щеку, от чего она крепко зажмурится. Через десять они будут утопать в глазах друг друга, а через двадцать Гюли отдаст за Милоша жизнь. Случится это 18 ноября неизвестно какого года, далеко от Закарпатья, куда Милоша унесет его хлынувшая обратно из гор цыганская кровь.

С кровью ничего нельзя было поделать. Сердце Милоша жаждало дороги. Он был бы и рад пустить корни как дуб, но душа его была перекати-полем. Как только Милош окреп как юноша, он ушел из Сзалоки, не сказав никому ни слова. Его не было несколько месяцев. Гюли за это время выплакала все глаза. Она только изросла в прекрасную девушку и реагировала на все с особым пылом и чувственностью. Гюли казалось, что они с Милошем больше никогда не увидятся. Она знала, что ему нужно покорять другие горные вершины, что Сзалока — не единственный город, который падет пред его ступнями, но легче от этого ей не становилось. Она извела себя и Шаните слезами, стояла ночи напролет у открытого окна, высматривая в темноте силуэт возлюбленного. И однажды он действительно вернулся. Худой, пыльный, уставший, Милош принес Гюли пуховую шаль. Перед тем, как он ушел снова, они пробыли вместе два сладких года, беспечных как в детстве. Два теплых апреля, две холодных зимы и одно бесконечно жаркое закарпатское лето.

В Сзалоке по-прежнему не было ничего кроме нескольких извилистых улиц с ветхими домами. Один из них, совсем древний, достался Милошу от прапрабабушки. В нем почти не было мебели, а пол местами проваливался от старости, но молодые вдохнули в это место новую жизнь. Дом был пуст, но Гюли и Милошу ничего не было нужно кроме друг друга. Без денег, драгоценностей, шелков они были самыми богатыми людьми во всем Закарпатье и, возможно, на всем белом свете. Можно ли любить, когда нет ничего? Когда ты в достатке любить просто. Когда нет ничего, ты любишь до конца. Если можешь любить, конечно же.

Уходя во второй раз, Милош предупредил Гюли, что теперь его не будет гораздо дольше, а может случиться и так, что он никогда не вернется в Сзалоку. Жестоко было разбивать с такой силой женское сердце, но Милош знал, что так надо. Гюли почувствовала, его слова — от бога, Сзалока больше его вовек не увидит. Несколько дней она была безутешна, на седьмой простилась с Шаните и отправила в путь за Милошем.

Долгая дорога ждала ее между закарпатскими склонами, прежде чем Гюли нашла милого в одном из тучных городов в самой низине гор. Милош казался совсем возмужавшим, отрастил себе бороду и все так же закатывал рукава на рубахе. Но темнота поглотила его. Плохими делами он зарабатывал деньги и тратил их так же на плохие дела, а 18 ноября неизвестно какого года в кабаке на окраине города, в самой-самой низине гор, Милош с подельниками не поделили награбленное. Кто-то из них схватился за нож, и именно в этот момент в дверях появилась Гюли. Она ничего не видела, кроме как зависшей над Милошем руки с острым лезвием. Не было времени думать, кричать, делать выбор. Но даже если бы время было, Гюли поступила бы точно так же. Клинок вошел ей в сердце по самую рукоятку, так, что хрупкие кости на грудине треснули от удара.

Где-то в Сзалоке в этот момент проснулась и сжала подушку Шаните. Милош даже ничего и не понял. Он заметил, как кольнуло в груди, но разум его зачерствел за время скитаний. Отдал бы он сам жизнь за Гюли? Да. Знал ли, зачем Гюли шла за ним и бросилась под нож? Нет. Мерилом любви является жертвенность, но разница в том, что Гюли шла на жертву сердцем, Милош пошел бы головой.

Милош похоронил Гюли здесь же, в низине Закарпатских гор, и покинул эти места навсегда. Он ничего не написал в Сзалоку Шаните — она и так все знала.

В последовавшим за этими событиями апреле, на два месяца раньше срока, на могиле Гюли зацвел эдельвейс.