Хмурый Ленинград [Руслан Георгиевич Илаев] (fb2) читать онлайн

Руслан Илаев Хмурый Ленинград

На волге широкой

В июле 1975 года я и еще семь моих однокурсников перевелись из Северо- Осетинского государственного медицинского института в Горьковский государственный медицинский институт, на военно- медицинский факультет. Каждый из нас принял непростое решение- сменить «гражданку» на службу в Вооруженных Силах СССР. На военно- медицинском факультете формировались подразделения будущих военных врачей: десять взводов первого курса, шесть сухопутных и четыре морских, всего 240 человек. Но у нас еще такое же количество слушателей второго курса. Итого получается, что на факультете постоянно обучалось до 480 человек.

Территория, занимаемая нашим факультетом, имела в своем составе три огромных трехэтажных корпуса и обозначена у населения города как Красные казармы. Наши учебные корпуса находятся практически на набережной. Слева в четырехстах метрах великая русская река Волга, справа возвышается Нижегородский Кремль. Город Горький, раньше, до революции назывался Нижний Новгород, но в тридцатых годах его переименовали на имя выходца и уроженца здешней местности, революционный и писательский псевдоним которого «Горький», хотя настоящее имя и фамилия его были Алексей Максимович Пешков.

С нами учились такие же молодые ребята- наши сверстники из совершенно разных медицинских ВУЗов страны. Были среди нас и слушатели из медицинских институтов Одессы, Ужгорода, Днепропетровска и Чернигова. Вот тогда- то я впервые и воочию увидел украинского хама. А произошло вот что. Стояли мы как- то вечером втроем в курилке, на втором этаже общежития, когда к нам подошел слушатель из Одесского мединститута (так мы различали поначалу друг- друга) и совершенно спокойным голосом попросил дать закурить. Ближе всех к нему стоял Аслан Карсанов, он его и угостил сигаретой, и мы продолжили наш разговор.

Одессит, опять же, совершенно спокойным голосом, просит нас угостить его сигаретой, но уже добавляет слово «с анашой». Нам стало интересно, кто надоумил его подойти к нам с такой просьбой. Ведь было ясно, что акция преднамеренная и явно готовится провокация, масштабы которой мы тогда даже не представляли. Предполагая какую- то гадость, отвечаем вежливо, что таких сигарет нет у нас.

Просящий смотрит в лицо Толпарова Тимура, затем, неожиданно, наносит удар кулаком по лицу Карсанова, и сразу же пытается бежать в сторону выхода. Мой кулак догоняет его челюсть, и он падает на кафельный пол. Как по команде в курилку врывается человек пятнадцать — выходцев из украинских ВУЗов. На мгновение они замерли, их остановило бренное тело товарища, неподвижно лежащее на полу. Этого мгновения мне хватило, чтобы кулаком разбить стекло пожарного щита и успеть выхватить брезентовый шланг с тяжелым бронзовым наконечником.

С криками и воплями орда бросилась на нас, у некоторых в руках древки от швабр, а у одного из нападавших, открытый перочинный нож, о чем немедленно я предупредил своих товарищей. Противник был удивлен нашему спокойствию, однако уверенные в численном превосходстве, казаки продолжали наседать. Выбрав в толпе самых сильных и крупных представителей, двумя точными ударами бронзового наконечника вывожу их из строя. Сразу не заметил, но почувствовал резкую боль в тыле правой стопы, это значит, меня ножом, через ботинок, ткнули.

Рана, впоследствии, воспалилась и я попал в травматологическое отделение Горьковской областной больницы, где пробыл две недели. Причиненное ранение взял на себя, как случайно нанесенное мной же. Было проведено курсовое комсомольское собрание, где мне объявили выговор за нанесение побоев. О полученном мною ранении знал лишь наш начальник курса. Но он также был осведомлен, что, находясь в больнице, я скрыл факт нападения на меня однокурсника с применением холодного оружия. Лев Борисович Савенков был мудрым начальником курса, и пригласив меня к себе в кабинет, предложил перейти на жительство в съемную квартиру. Так я попал в Сормовский район, на улицу 22-го Партсъезда, бывшую Сталина, где и прожил до окончания учебы на военно- медицинском факультете.

Жизнь в Сормово протекала спокойно и без напрягов. Приналег на учебу, стал больше уделять времени для развития культурного досуга. Сам себе удивляюсь, но стал посещать всевозможные музеи и даже два раза сходил в Горьковский драматический театр, где обнаружил среди театральной труппы фамилию одного нашего земляка, Демурова, приятно было. Город Горький делится притоком Волги Окой на две части. Сормовский район, где я проживал, относился к рабочему району. Одних заводов и фабрик здесь видимо- невидимо, многие из них работают на оборонку. Горький считался закрытым городом, потому иностранцев сюда и близко не подпускали. Все административные учреждения, Нижегородский Кремль и восемнадцать ВУЗов, а также драматический театр и здание цирка, и областная больница находились на правой стороне от Оки в так называемом культурном центре города.

В этом культурном центре, параллельно Волге, через весь город тянулся широченный проспект им Ленина, район и проспект назывались одинаково- Щербинки. Филиал Горьковского медицинского института- наш военно- медицинский факультет- располагался в огороженном кирпичной стеной комплексе зданий под названием Красные казармы. Наверху, справа, возвышалась крепостная стена нижегородского Кремля. Слева, выше по течению, в пятистах метрах от факультета — Речной вокзал на берегу Волги, при ней же- гостиница Речная. Справа, в километре ниже по течению Волги, знаменитая Чкаловская лестница, чуть поодаль от лестницы ресторан «Берлога». А всё вместе- территория Кремля, Речной вокзал, Красные казармы и Чкаловская Лестница относились к Нижегородскому району города.

В одной популярной песне «На Волге широкой» (Сормовская лирическая) район даже указан в словах «на стрелке далекой». А еще на пересечении проспекта Гагарина и Анкудиновского шоссе находилась Горьковская академия Министерства внутренних дел Российской Федерации им Ф.Э.Дзержинского, где обучалось немало наших земляков. Некоторых помню до сих пор: Сослан Сикоев, Казбек Царахов, Кодзаев Валера. Тогда они носили форму курсантов, много времени позже я встречал их во Владикавказе в гораздо высоких званиях и должностях- генерал- майор Сикоев Сослан — заместитель министра внутренних дел РСО- Алания, Казик Царахов — полковник, кандидат юридических наук, заведующий юридическим факультетом ГСХА, Валера Кодзаев, долгое время возглавлял службу судебных приставов республики. Сейчас, все они старшие офицеры в отставке — на заслуженной пенсии, а тогда они запросто приходили ко мне на квартиру, где мы отмечали многие юбилеи. Ныне и академия название сменила, и именуется Нижегородской академией Министерства внутренних дел Российской Федерации.

Над Чкаловской лестницей большая асфальтированная площадка, где стоит бронзовый памятник легендарному летчику. Вид с площадки открывается великолепный- внизу медленно течет Волга, местами шириной более километра, за рекой на десятки километров тянутся леса и степи. Велика Россия!

Однажды, прогуливаясь по алее, недалеко от памятника Чкалову, обратил внимание на двух девушек, явно студенток, судя по тому, что в руках у одной был тубус. Меня заинтересовала высокая стройная девушка со смуглым лицом, с тубусом в руках. Была она внешне, чем- то похожая на осетинку. Я познакомился с девушками.

Учились они на втором курсе технологического факультета университета, кажется, имени Алексеева. Звали студенток Лена и Надя. Так вот, когда Лена улыбалась, на ее щеках появлялись две ямочки, и мне было приятно, не отрываясь, наблюдать и любоваться ими и ею. Одета она была в коричневую футболку, плотно облегающую ее стройную фигуру, и такого цвета юбку- шотландку. Я же был одет в форму моряка- курсанта пятого курса военно- медицинского факультета, и, наверное, им хорошо было известно о слушателях этого учреждения. По крайней мере, вопросов по месту учебы и странному моему одеянию они не задавали. Прогуливаясь с девушками по парку, выяснил, что фамилия Лены Стеховская, у нее есть младший брат, а мама преподает в университете, где она учится на втором курсе… Мы гуляли более часа, а я уже точно знал, что с этой девушкой расставаться желания не имею. В то же время чувствовал, что и Лена не хочет меня отпускать, как будто ожидая чего- то.

Наконец до меня дошло, что девушка ждет, когда я предложу проводить ее домой. А я не предлагал, по причине того, что, кажется, окончательно потерял голову от ее глаз и ее самой. До дома мы шли около двух часов. Выяснилось, что она младше меня на четыре года, любит смотреть мультфильмы и что папу она любит больше мамы. Это наивное существо рассказывало о себе столь откровенно, что обидеть ее было бы большим преступлением. Но и заметил, что она старательно обходит вопросы про место работы своего папы и аккуратно дважды отвлекла меня от разговора на эту тему, как будто чего- то опасалась. Ах ты хитрюшка! Спрашиваю внезапно девушку:

— Лена, а что, твой папа работает в КГБ?

Она густо краснеет. Пауза затягивается. Наконец она поднимает удивленные глаза и настороженно спрашивает:

— Руслан, откуда тебе это известно? Мы ведь с тобой только сегодня познакомились. Ты что, следил за мной?

Успокаиваю девушку:

— Лена, посуди сама. Как только я задавал вопрос по твоему папе, ты всячески уклонялась от информации по нему. Вот я и подумал, что твой папа работает в какой- то силовой структуре. А это могла быть прокуратура, МВД или КГБ? Начал с КГБ и не ошибся. Вот и вся задача.

Ответ Лену удовлетворил и успокоил. А я прикинул, что наверняка папаша ей не раз инструктажи давал по коварным «красавцам» — шпионам и особенно по запланированным «случайным» встречам, вроде нашего знакомства. Но когда Лена, объяснила в каком звании и должности ее папа, пришло время беспокоиться мне. Ни много ни мало, но папа Лены был в звании генерал- лейтенанта и возглавлял управление КГБ Горьковской области и самого города Горький.

Встречались мы с ней уже более месяца, когда, однажды она решилась пригласить меня к себе домой, познакомиться с родителями. В Северной Осетии девушка никогда не осмелится пригласить домой парня знакомиться с родителями, у нас так не принято. Но в России это в порядке вещей- знакомиться с родителями девушки. Поэтому я даю свое согласие Лене, к ее удовольствию. Произошла встреча сторон субботним вечером. Одевшись в цивильное — выходной костюм серого цвета, на шее синий в полоску галстук, темные румынские штиблеты- встретился с Леной у ее дома, ибо не раз ее провожал. В руках розы и конфеты в красной коробке для мамы, в целлофане завернут армянский коньяк для нас с папой.

Дом явно ведомственный, под охраной. На лифте поднялись на пятый этаж. Двери двойные открыла мама, интересная красивая женщина, лет за сорок. Улыбнулась, приглашая войти. Поздоровался и передал ей розы и коробку конфет. Прихожая большая, избавился от обуви. Лена подала тапочки. А тут конфуз, я не ношу домашних тапочек. Поблагодарил и вежливо отказался их обуть. Объяснил причину отказа- ноги должны дышать. Наконец вышел папа Лены, на ногах у хозяина дома тапочек тоже нет. Знакомимся:

— Александр Павлович.

— Руслан.

По внешности определяю, он ненамного старше жены. Александр Павлович приглашает посмотреть квартиру, отсекая женщин. Прошли в гостевую, на стенах- охотничьи трофеи, головы медведя, лося, кабана, косули и волка. Александр Павлович интересуется, не увлекаюсь ли охотой, отвечаю, что не очень, времени мол не хватает на охоту, все уходит на учебу и посещения музеев и драматического театра. А про себя думаю: «Ну да, скажи я тебе, что охотой увлекаюсь — значит я кровожадный, хладнокровный убийца. Нет уж, лучше я буду о музеях и театре говорить, но не об охоте». В квартире — пять комнат, как и положено генералу. Вышли на балкон, покурили. Вернулись в зал, родители посадили меня в кресло, сами, напротив, на диване устроились, и разговор стал общим.

Вошла Лена, присела на соседнее кресло рядом со мной. Состоялось знакомство и с младшим братом Лены, но ему с нами было явно неинтересно, и он вскоре ушел на улицу к своим сверстникам. Судя по лицам, родители Лены ранее об осетинах и близко не знали и не ведали, почему мне пришлось около тридцати минут рассказывать о Северной Осетии и отвечать на их вопросы. Во время беседы Лена практически молчала. Одновременно, внимательно рассмотрел маму и папу. Исходя из внешних данных, мама явно из местных. А вот с папой сложнее, внешность явно европейская, лицо продолговатое, правильные черты лица. Нос прямой, череп вытянутый, верхние скулы явно неазиатские.

И тут меня осенило. Фамилия Лены ведь Стеховская, явно польского происхождения. Вот откуда у Лены красивые черты лица, и смуглость кожи. Когда сели за стол ужинать, не удержался и поинтересовался у хозяина дома:

— Александр Павлович, судя по Вашей фамилии и внешности Вы потомок польских дворян- шляхтичей, высланных под надзор в Нижний Новгород, после подавления восстания 1863–1864 годов под водительством Ярослава Домбровского и Адама Мицкевича. Тогда в Российскую глубинку было выслано двенадцать тысяч участников польского восстания, а четыреста наиболее активных участников казнены, в том числе руководители восстания Калиновский, Сараковский и Камлинский. Хотя, возможно, Ваш предок вполне мог относиться к ранее высланным участникам первого польского восстания в 1830–1831 годах под предводительством Тадеуша Костюшко, Черторыйского и Мирославского.

Произнеся все это, наблюдаю реакцию Александра Павловича на мой монолог.

Глаза генерала на мгновение вспыхнули, ноздри хищно раздулись на доли секунды, затем он вновь стал Алексадром Павловичем. «Точно потомок шляхтичей, — подумал я, — а ведь прошло больше века с их переселения в Нижний Новгород. И ведь православие приняли, а все же, видать, от отца к сыну передавалась их семейная история». Стало интересно, знала ли Лена о своих корнях и придает ли этому значение. По лицу Лены понял, что знает. Она слушала мое выступление молча, с большим интересом. Но более всего их удивили мои познания в истории польского государства. «Откуда этому выходцу с гор, известны такие подробности?» С большим вниманием они всматривались в меня, словно открывая для себя что- то новое. А ведь я стал нравиться хозяину дома. Александр Павлович вдруг спросил меня просто, по- домашнему:

— Руслан, что ты будешь пить- водку иль коньяк?

— Водку, — коротко отвечал я.

Из гостей я вышел где- то в десять часов вечера. Тепло попрощался с родителями Лены, и она вышла меня провожать до такси. В лифте я ее сгреб и перекрыл дыхание до первого этажа. Такси было недалеко, в ста метрах от их дома. Немного постояли на свежем воздухе. Лена отмалчивалась, прижавшись ко мне и крепко обхватив мою руку. Перед тем как уехать, поставил ее в известность, что где- то через неделю все морские взводы факультета направляют на практику «на флота», время практики будет длиться два месяца. Затем нам, слушателям, предоставляется месяц отпуска «по домам», и лишь в сентябре мы возвращаемся на факультет.

Через несколько дней меня пригласил к себе начальник курса. В кабинете, когда мы остались одни, Лев Борисович поинтересовался, на каком флоте я желал бы практику проходить, довел до меня информацию, что им уже формируются списки по группам. Я отвечал, что желал бы на Черноморском флоте, если это возможно. Объяснил, что все же ближе к дому. Симферопольский поезд проходил через Минводы на Москву. Двое суток и я дома. У «осетин» на факультете с Савенковым сложились дружеские отношения после случая с «нападением» в курилке. По сути, дисциплина и исполнительность у нас в крови. Решения Льва Борисовича никогда нами не оспаривались, все его поручения выполнялись точно в установленные сроки. Мне не раз приходилось бывать у него дома. Приветливая небольшого роста супруга и еще двое маленьких несовершеннолетних детей, мальчик и девочка.

Видимо, он поздно женился. Как- то наедине поинтересовался, не родственник ли ему Борис Викторович Савенков? Лев Борисович потерял дар речи. Речь шла о левом эсере, арестованном ВЧК в 1923 году и приговоренному к десяти годам тюрьмы. В 1917 году Савенков был военным министром у Керенского Александра Федоровича, а в 1918 году организовал восстание в Ярославле, Муроме и Рыбинске. После подавления восстания бежал в Уфу к генералу Каппелю. Однако меня больше интересовала литературная деятельность Бориса Савенкова. Я читал его некоторые произведения: «Конь бледный», «Конь вороной», «Воспоминания террориста».

Стиль его письма и изложение написанного мне нравились. И еще, его первая жена была дочерью писателя Глеба Успенского. Так вот, на мой вопрос по поводу родства между ними Лев Борисович ответил утвердительно, что говорило о высокой степени доверия ко мне.

В июне 1976 года половина нашего взвода на поезде была направлена в Севастополь, для прохождения практики на кораблях. Руководил нашим отделением капитан первого ранга Новиков — преподаватель с кафедры ОТМС на факультете. В Севастополе нас разбили еще на две группы. Наша группа попала на большой противолодочный крейсер «Керчь». Медицинскую службу на БПК возглавлял капитан медицинской службы Володя Плотников.

Он тоже был выпускником нашего Горьковского факультета. Через два месяца он убывал на учебу на факультет руководящего медицинского состава военно- медицинской академии им. Кирова в г. Ленинград по специальности «Эпидемиология», чему очень радовался. Он объяснил нам, что лейтенант медицинской службы должен отслужить на кораблях не менее пяти лет. До получения очередного звания капитан он сам лично побывал на четырех боевых службах в Средиземном море. И только через пять лет можно говорить о каких- то перемещениях по служебной лестнице. От Володи мы узнали, что боевая служба проходит в Средиземном море в составе Пятой Средиземноморской эскадры, штаб которой находится в Сирийском порту Тартус. Боевая служба длится от шести до восьми месяцев постоянного нахождения в море.

Плотников Володя учил нас всему, что знал сам, а знал он много. На корабле ежедневно проводятся пять больших приборок, в которых участвует весь личный состав корабля. На корабле пять боевых частей и четыре службы. Первая боевая часть (БЧ) — штурманская, вторая БЧ — ракетно- артиллерийская, третья БЧ- минно- торпедная, четвертая БЧ- связь, пятая БЧ- электромеханическая. А также химическая служба, медицинская служба, радиотехническая служба и боцманская команда. Володя показывал на порог и говорил «комингс», лестница- «трап», стенка — «переборка», потолок — «подволок», зад корабля — «корма», и многое другое. Каждый день натаскивал нас, как бы заранее готовя уже сейчас к трудной флотской жизни. Хороший человек был Володя Плотников. Многому нас научил. Никогда более я его не встретил, но в моей памяти он остался хорошим другом и старшим товарищем.

Каждый офицер, прибыв на корабль, через три месяца сдает экзамен командиру корабля на самостоятельное управление своим заведованием или на допуск своим заведованием. Володя выводил нас на палубу, топал ногой и спрашивал, показывая рукой на палубу, что под этой палубой находится. Допустим матросский кубрик № 4. А что находится под четвертым кубриком? И сам же объяснял- питьевая цистерна № 6. А под питьевой цистерной- находится цистерна с дизельным топливом. А еще ниже находится коффердам, и начинал смеяться, потому что понимал, что понятие «коффердам» для нас новое слово. Володя терпеливо объяснял, что пустое место между обшивкой корабля и цистерной называется коффердам. Два месяца он добросовестно натаскивал нас, затем, не попрощавшись, внезапно исчез. Все поняли, Плотников Володя уехал в Ленинград.

Мы и так ему были очень благодарны за его терпение и багаж знаний, которым он нас загрузил. А еще через неделю наш руководитель капитан первого ранга Новиков разрешил убыть всем в отпуск домой, обозначив нам вслух время возвращения на военно- медицинский факультет. На розданные военные предписания мы оформили билеты на плацкартные вагоны и благополучно разъехались по домам. Через двое суток я встретился с родителями. По тому, как они радовались моему приезду и как по мне соскучились, я понял, что ближе родных нет никого! Наверное, кровное родство — это самое сильное чувство, связывающее людей неразрывными узами.

Я отслужил на военно- морском флоте двадцать пять лет, но никогда не позволил себе отдыхать в санатории или доме отдыха. Только рядом с родителями проводил свой отпуск. Сейчас папы и мамы уже нет в живых, но мне не бывает стыдно, когда думаю и вспоминаю о них. Я всегда старался быть рядом с ними, если такая возможность появлялась. Вместе с отцом я объездил и посетил своих родственников в Ардоне, Алагире и Суадаге. По родственникам надо ездить периодически, а когда их посещать, ты сам должен чувствовать и понимать. Теперь по родственникам я езжу с сыном. А когда меня не станет, будет ездить он со своими детьми. Родственники мною гордились, как- никак- будущий офицер военно- морских сил, и носит одну фамилию с ними. Тридцать дней отпуска пролетели, как мне казалось, очень и очень быстро. Пора было возвращаться на военно- медицинский факультет.

Что и было сделано. В одном поезде со мной оказались Слава Алборов и Тимур Толпаров, они тоже проходили практику, один- в Краснодарском крае, другой — в Ахалцихе. Обменялись впечатлениями, вспомнили институт, кто- то кого- то встретил из тех, с кем ранее мы учились. Через двое суток прибыли в Горький, с пересадкой в Москве. От Москвы до Горького — всего каких- то триста километров. И вновь потекли будни учебы, перемежающиеся с коллективными выездами на природу, катанием на теплоходе по Волге, посещением театра и музеев. А также банальных пьянок у меня на квартире в прежнем осетинском составе, их никто не отменял. Музеев в Горьком оказалось более тридцати, к концу учебы на факультете, я уже спокойно ориентировался в улицах города во всех шести районах. Однако надо было что- то решать с Леной Стеховской. Володя Плотников в Севастополе ясно обозначил нашу перспективу, что лейтенант медицинской службы не менее пяти лет проходит службу на кораблях Пятой Средиземноморской эскадры.

Как- то зимним субботним вечером Лена пришла ко мне с явным намерением окончательно определиться в наших отношениях. Она и раньше предпринимала попытки в этом направлении, но безуспешно, ибо я знал, как закрыть ей вовремя рот и чем. Но в последнее время отношения пошли в несколько обостренном варианте. Думаю, без ее мамы не обошлось, в этом случае она и явилась катализатором. Понимая, что дальше тянуть нельзя, обратился к Лене со следующим предложением:

— Лена, разница в возрасте у нас с тобой — четыре года. Тебе- восемнадцать лет, мне- двадцать два. Ты перешла на третий курс университета, то есть надо еще учиться полных три года. Я выпускаюсь в этом году лейтенантом и направляюсь на Черноморский флот для прохождения дальнейшей службы на кораблях Пятой Средиземноморской эскадры, сроком не менее пяти лет. Если мы с тобой поженимся сейчас, в любом случае ты забеременеешь, а это будет твоя инициатива- я достаточно хорошо тебя знаю. Ты берешь академический отпуск, а потом мы уезжаем жить в Севастополь. Я ухожу в Средиземное море на восемь — десять месяцев, ты одна с ребенком в Севастополе не останешься и поедешь к маме в Горький. В Средиземном море буду находиться не менее пяти лет, каждый раз на срок от шести до восьми месяцев. В Севастополь мы будем приходить наездами на два — три месяца. Итак, учеба в университете сорвана, меня будешь видеть всего лишь два месяца в году.

Тебя такая перспектива устраивает? Думаю, нет. Поэтому предлагаю тебе наши отношения прекратить в виду абсолютной бесперспективности.

На этой фразе с Леной Стеховской мы и расстались и более я никогда ее не встречал. Летом 1977 года состоялся выпуск нашего курса, и мы все разъехались по гарнизонам и флотам. Квартиру в Сормово я передал нашим очередным слушателям из Северной Осетии. А через пять лет Лев Борисович Савенков скончается на плацу военно- медицинского факультета от кровоизлияния в мозг. У него была наследственная болезнь- аневризма сосудов головного мозга. В Средиземном море я пробуду ровно пять лет, как Плотников и предсказывал, затем переведусь в Кронштадтскую военно- морскую базу, где отслужу еще двадцать лет. И лишь в 2002 году вернусь в родительский дом. Но скажу так, о годах, проведенных на Военно- Морском флоте никогда не жалел.

Лейтенант

Апрель 1977 года. Я в кабинете начальника нашего выпускного курса на втором этаже военно- медицинского факультета. Полное название факультета — Военно- медицинский факультет при Горьковском медицинском институте. Нас два года называли слушателями указанного факультета, а до этого мы были студентами своих медицинских ВУЗов. Каждые год на факультете осуществляется выпуск лейтенантов медицинской службы. Этому предшествуют описываемые события, в которых участвуют начальник курса Лев Борисович Савенков и очередной слушатель, вызванный им на индивидуальное собеседование по поводу предстоящего распределения на флот. Флотов всего четыре: Черноморский, Балтийский, Тихоокеанский и Северный. Я уже заранее оговорил со своим начальником курса, что служить буду на Черноморском флоте. Однако надо соблюсти все правила и формальности бюрократии, то есть на выпускной комиссии дать официально свое согласие по предложенному месту дальнейшей службы. Я его дал и был свободен.

В начале июля мне выдали отпускное и командировочное предписания, то есть вначале я убывал в отпуск домой к родителям, а затем через месяц отправлялся к новому месту службы в Севастопольскую военно- морскую базу Черноморского флота. За месяц, что я находился в отпуске, объездил всех своих немногочисленных родственников, как по отцовской, так и по материнской линии и обязательно чтобы в парадной форме морского офицера, и чтобы с боку кортик висел, как положено по военно- морскому уставу. Ну а папа сопровождал меня во все поездки и, конечно, вслух мною очень гордился. Меня это, несомненно, смущало, но я терпел — папа ведь. Он умрет через двадцать лет от рака, и будет похоронен в Ардоне, где лежат представители нашей фамильной ветви.

Однако отпуск вскоре закончился, и я вылетел на самолете из аэропорта в Беслане на Симферополь. В Симферополе воспользовался такси до Севастополя, время переезда составляет не более часа, расстояние между городами всего восемьдесят километров. Сдал чемодан в камеру хранения на железнодорожном вокзале, и устремился в комендатуру поставить штамп на командировочное предписание о своем прибытии. Комендантом Севастополя оставался тот же грозный майор Шульгин, мой старый знакомый по прошлому году. В прошедшем году Шульгин умудрился задержать меня с группой больных матросов, которых я вел с Северной стенки во флотскую поликлинику на консультацию. Я тогда проходил летнюю практику на БПК «Керчь». Продержав нас в комендатуре с полчаса, комендант был вынужден отпустить всех по прежнему маршруту, матросы действительно были больны, а двое из них точно нуждались в госпитализации на стационарное лечение. Тогда перед Шульгиным стоял слушатель шестого курса, а сейчас возвышался лейтенант медицинской службы.

Петр Васильевич внимательно рассмотрел мое командировочное предписание. Он вообще все документы, что проходили через его руки, досконально изучал, а вдруг найдутся фальшивые или исправленные рукой нарушителя. «Красномордый», так за глаза звали коменданта, всегда был в состоянии легкого опьянения, что, однако, абсолютно не мешало качественному исполнению своих служебных обязанностей. Комендант был чертовски исполнителен, обладал великолепной памятью и интуицией, а еще он был стремителен в действиях и редко ошибался в людях. Откуда я это знаю? Как только я вошел в кабинет, он сразу же обратился ко мне по фамилии. А ведь встречался я ним ровно год назад, когда он меня с матросами задержал. Что касается остальных его достоинств, их я позже оценил, когда дежурил в комендатуре в качестве врача. Все корабельные врачи заступают дежурить в комендатуру в соответствии с графиком, который утверждается начальником медицинской службы Черноморского флота. Каждому офицеру медицинской службы приходилось дежурить один- два раза в месяц. Днем ты находишься под контролем коменданта, а после шести часов вечера подчиняешься дежурному по комендатуре. Утром приходит твоя смена — следующий офицер медицинской службы.

Дежурить с Шульгиным было интересно, всегда расскажет и объяснит причину того или иного задержания матроса, мичмана или офицера. Шульгину не откажешь в наблюдательности. Вот, например, привезли однажды двух среднего возраста мужчину и женщину, а с ними вместе еще и молодую пару, и у всех лица и одежда в крови. Петр Васильевич мне разъяснил ситуацию, когда их через час отпустили по домам:

— А, знаешь, Руслан, они же не первый раз сюда доставляются. А по причине какой знаешь? Пара постарше- это тесть и теща, а молодая пара — их дочь и зять. Но тесть не родной ее отец — отчим. И вот представь картину: тесть, то есть отчим, спит с падчерицей, а зять — с тещей. Затем идут скандалы, и их привозят сюда для успокоения и восстановления порядка и временного перемирия. Дочь недавно родила, но от кого — от мужа или отчима, никто не может понять из этой великолепной четверки. А тут еще выясняется, что и теща забеременела от зятя! Отчим- командир части, где зять служит его заместителем! Ну как тебе этот натюрморт? Весь флот уже в курсе их отношений…

Но это будет все потом, через полгода, а сейчас, после регистрации в комендатуре, мне еще предстояло проехать на проспект Острякова к знакомым по Северной Осетии. Отец и мать Александра Дубовика живут с моими родителями в одном подъезде, на втором этаже. Их сын Саша Дубовик, капитан второго ранга, живет и служит в Севастополе уже двадцать лет. Он преподаватель Черноморского высшего военно- морского училища им. П.С. Нахимова. Саша женат и имеет двух дочерей. Жену зовут Люда, она преподает в музыкальной школе по классу пианино. Я должен был передать какую- то посылку от родителей, поэтому и еду на такси, потому что направляюсь к ним впервые. Ориентируюсь по адресу, переданному мамой Саши, ее Нюсей зовут. Посылку я передал, но вначале, полчаса потерял на поиски цветочного магазина, зато осчастливил супругу Саши букетом из семи роз. Люда меня обрадовала вестью, что, они всей семьёй едут в Евпаторию домой к ее родителям. А мне они решили ключ оставить от квартиры на время, пока будут отсутствовать, заодно и для того, чтобы я жилье себе подыскал. Такого везения я не ожидал, однако искренне поблагодарил ее за ключ.

На предложение пообедать с ней я вежливо отказался и откланялся — хозяина семьи не было дома. Пообещал вечером зайти пообщаться с ними и заодно ключ забрать. Я вернулся на Графскую пристань, откуда начал сегодняшний день, решил первым делом осмотреть город и его достопримечательности. Севастополь действительно был хорош — белые дома и множество зелени, везде — чистота и ухоженность. Здания государственные и многоэтажки в центре города были построены из местного камня- известняка, добываемого здесь же в Инкермане, а вот на окраинах жилые кварталы были выстроены из привозного красного или белого кирпича. Своих кирпичных заводов в Севастополе никогда не было.

В центральных районах города в архитектуре домов преобладал сталинский ампир с богатой облицовкой от цоколя до крыши. Часть дорог еще была вымощена аккуратно выложенным булыжником, но большинство покрыто асфальтом, от которого исходила нестерпимая жара. Беда всех южных городов — жаркая погода и увеличение отдыхающего населения летом в три- четыре раза. Что касается коренного населения Севастополя, то оно до войны было чисто русским, город был закрытой военно- морской базой и его население составляло не более ста пятидесяти тысяч человек.

После освобождения от оккупации население Севастополя едва насчитывало три тысячи. Часть жителей умерло от голода, многие севастопольцы были казнены в период оккупации, а многие угнаны на работы в Германию. За сотрудничество с немцами крымских татар с крымского полуострова выслали в Узбекистан и Казахстан. Но многим не ведомо, что армяне, болгары и греки Крыма также заключили соглашение с фашистами, договорились, что не будут поддерживать партизан в крымских горах и лесах, за что также были высланы в Среднюю Азию.

Севастополь считался закрытой военно- морской базой, однако Хрущевым этот статус был снят в 1954 году после смерти Сталина, а сам Севастополь передан единоличным указом Никиты Сергеевича вместе с Крымским полуостровом Украинской ССР. Украина, естественно, во все гражданские учреждения стала насаждать своих выходцев, попыталась повторить это безобразие с военными учреждениями и структурами, но потерпело полное поражение — на должности военных специалистов назначало Министерство обороны СССР. Я еще тогда понял, что добром это не кончится и обязательно будет военное продолжение спора. Так оно и вышло через тридцать лет…

Сейчас, когда я пишу эти строки, наш ограниченный контингент войск четвертый месяц проводит мероприятия по демилитаризации и денационализации на территории Украины — бывшей когда- то нашей союзной республикой. За какие- то восемь лет Украина превратилась в реаниматора и генератора неонацизма. Идут тяжелые бои под Лисичанском, Бахмутом, Краматорском, Славянском и Авдеевкой. Враг несет потери. Жертвы Вооруженных Сил Украины исчисляются десятками тысяч, наша армия также несет немалые потери, хотя и гораздо меньшие. Хуже всех приходится гражданскому населению, которое оказывается в зоне боевых действий- гибнут старики и дети. Но нет сомнений, что победа будет за нами и неонацисты будут разбиты наголову. В плен сдаются уже целыми подразделениями. И общее количество плененных приближается к десяти тысячам. Фашизм на Украине необходимо уничтожить…

Между прочим, прогуливаясь по городу я не раз обращал внимание на то, что на части государственных учреждений надписи слева от входной двери печатаны были на русском, а вот справа дублировались на украинском языке. Население Севастополя выглядело следующим образом: днем преимущественно мелькали фейсы украинцев и лица явно семитского происхождения, а вечером город приобретал черты русского и надежного постоянства. А дело тут заключается в следующем, последние преимущественно работали в социальных и бытовых сферах, расположенных чаще всего в местах общего пользования, то есть в учреждениях «на виду»: на почте, телеграфе и телефоне, в парикмахерских, музеях и театрах. Украинцы же устраивались целенаправленно из Киева. Раз территория принадлежит им, значит и руководство должно быть украинским, а где руководство, там замы и помощники, которых руководитель должен выписать «з украины».

Что же оставалось на долю русских? Должности флотских офицеров, офицеры запасники и офицеры в отставке с семьями, руководство, рабочие и служащие судоремонтного и севастопольского морского заводов, военно- морской госпиталь и флотская поликлиника. Ну и еще Черноморское высшее военно- морское училище им. П.С.Нахимова и Севастопольское высшее военно- морское инженерное училище (Голландия). Но с середины семидесятых евреям разрешили выезд в Израиль и количество их в Севастополе заметно убавилось. А вот количество хохлов стало в геометрической прогрессии стремительно возрастать, что было уже весьма заметно.

…На улице Ленина обратил внимание на двухэтажное здание художественного музея. Заинтересовавшись, зашел взглянуть на картины местных пейзажистов и маринистов, мое внимание привлекли всего лишь две картины из всех просмотренных. Обратился к симпатичной девушке за разъяснениями, вероятнее всего, она была служащей музея. Интуиция меня не подвела:

— Скажите пожалуйста, девушка! Эти две картины Айвазовского оригиналы или копии?!

— Конечно, оригиналы, — отвечала девушка, смеясь, — самые, самые оригиналы Ивана Константиновича!

— Да что Вы говорите, неужто действительно, это картины мариниста Айвазяна Аванесса Геворговича?!

— Какого Айвазяна…Георгиевича? Вы что, шутите?

Так я познакомился со Светой Самуиловной Симхович, гидом художественного музея, и наша дружба продолжалась вплоть до моего отъезда в Кронштадт, когда на прощание она произнесла полные негодования и уничтожающего призрения слова:

— Я, дочь капитана первого ранга, потратила на тебя осетина задрипанного пять бессмысленных лет…, — затем продолжительное рыдание.

Но это будет через пять лет, а на шестой она переедет с мамой и сестрой в Израиль на постоянное место жительство. Папа Светы умрет за три года до их переезда на землю обетованную…

Однако наступает вечер, и мне пора к Саше с Людой на приглашенный ужин и инструктаж на время их отсутствия, ключ от квартиры они мне сегодня передадут, а затем — я в гостиницу отдыхать до завтра. Утром мне надо явиться на собеседование в отдел кадров флота к начальнику отдела кадров медицинской службы Черноморского флота полковнику медицинской службы Андрееву Николаю Николаевичу. Меня будут распределять на корабль. Во время ужина Саша учит меня разговору с кадровиком:

— Скажешь ему, что еще не готов к самостоятельному управлению заведованием, поэтому попросишь назначить тебя дублером начальника медицинской службы корабля, или, если выражаться по вашей медицинской терминологии, врачом — хирургом корабля.

Я внимательно слушаю и запоминаю его наставления. Саша службу начинал на кораблях и очень хорошо знает военно- морскую кухню, он много дельного и полезного подсказывает. Когда все инструктажи и наставления им были изложены, а мною запомнены, я поспешил в гостиницу с ключом от квартиры Саши и Люды. В гостинице меня ждал сюрприз: оказывается, с водой в Севастополе проблема и в это время ее уже для душа или ванны не подают. Плохо, придется протираться водкой.

Утром в семь часов, как и предупреждала дежурная по этажу, воду в ванную комнату дали на тридцать минут. Проблемы с водой были серьезные, город разрастался, население увеличилось вдвое и составляло уже триста тысяч человек. Вода в Севастополь поступала из Бильбекского водохранилища, а также из Инкерманского, Вилинского и Орловского водозаборов. Это меня Шульгин из комендатуры просветил, сказал, что в ближайшей перспективе из Днепра хотят канал провести до Севастополя, причем длина его составит восемьсот километров.

В отдел кадров флота прибыл к девяти часам. За столом сидел матрос с журналом посещений, куда он меня аккуратно занес, затем вежливо указал на дверь начальника отдела кадров и зашел в эту же дверь, видимо, доложить о моем прибытии. Через секунды предложил мне войти, меня уже ждали. В просторном кабинете находился мужчина выше среднего роста, плотный, совершенно лысый с зеленными глазами. На плечах — погоны полковника медицинской службы, внешне весьма интересный. Я еще тогда подумал, что этот товарищ, скорее всего, белорус. Звали его Николай Николаевич Андреев. Несколько позже меня познакомили с супругой Николая Николаевича — красивой, эффектной молодой женщиной. Она работала в нашей системе здравоохранения — врачом- оториноларингологом поликлиники военно- морского госпиталя 1472. Через десять минут разговора, мановением руки и твердой волею начальника отдела кадров медицинской службы Черноморского флота, я был назначен на должность врача — хирурга на корабль управления — плавбазу «Виктор Котельников», где прослужу под руководством начальника медицинской — службы капитана медицинской службы Сигалевича Владимира Леонидовича два полных года. Командиром плавбазы был выходец из западных районов Украины (Хмельницкой области) Куприй Владимир Стефанович. Старшим помощником — капитан третьего ранга Курочкин Николай Павлович. Заместителем по политической части у него числился капитан третьего ранга Плисс Андрей Степанович. А вот особистом на корабле был капитан — лейтенант Ткаченко Геннадий Анатольевич. Итак, четыре украинца, а русских один.

Через два года я перешел служить врачом- хирургом на крейсер «Жданов», где командиром был капитан первого ранга Анатолий Моисеевич Шакун, его заместителем по политической части — капитан второго ранга Толкачев Владимир Ильич. Старшим помощником командира — капитан второго ранга Чегринец Виктор Прокофьевич. А мой непосредственный начальник медицинской службы крейсера — майор медицинской службы Шалейко Александр Сергеевич.

Еще через год я был назначен начальником медицинской службы эсминца «Сознательный», где командиром был капитан третьего ранга Сидоренко Лев Борисович. Старшим помощником командира корабля- капитан второго ранга Лату Василий Семеновича. Заместителем по политической части командира был капитан — лейтенант Погорелко Алексей Николаевич — молодой незлобивый офицер.

А через два года я с трудом перевелся в Ленинградскую военно- морскую базу в Кронштадт, где прослужил еще двадцать лет.

За пять лет службы на Черноморском флоте трижды был участником боевых походов в пятой средиземноморской эскадре в Средиземном море, всего в общем исчислении восемнадцать месяцев. Теперь о съемном жилье. Жить на корабле можно, у тебя каюта, и никто тебя из нее не гонит, однако металл корабля гнетет, хочется домашнего уюта и периодически телевизор и женщину. Квартиры сдаются в Севастополе недорого, однако со смыслом. Если квартиру или комнату сдает молодая женщина в разводе, значит ей стало невтерпеж одиноко, и она надеется на время или навсегда сковать тебя узами дружбы, а затем и любви. Только за первые полгода я сменил девять квартир и комнат в частных домах на окраинах Севастополя. И везде одно и то же: «А Вы не женаты?», «Женщин сюда не водить!», «Я тут душ приняла!», «Не думала, что Вы так быстро вернетесь, и еще одеться не успела!» И везде расставлены сети и капканы на молодых неженатых офицеров.

И дело тут не только в жилье.

С Галей Духовой я познакомился на улице Большая Морская, она шла с подругой и обернулась раза три, пока мы с ней взглядами не встретились. Глаза у Гали были наивные и доброты полные до краев. Четыре года я с ней встречался, как говорится, души не чаял. Я служил тогда на эскадренном миноносце «Сознательный», и стояли мы на причале на Северной стенке, напротив корабельной бухты.

Дежурный по кораблю приглашает меня по громкой связи на корму, и когда я подошел, таинственным голосом сообщает, что на КПП у воротменя ждет жена, хотя, мерзавец, отлично знает, что я не женат. Не скрою, меня охватила легкая тревога, когда я направился в сторону ворот, теряясь в догадках. На КПП стоял младший офицер с моего корабля и странно ухмылялся, видно было, что он с кем- то общается на улице, но мне- то не было видно, пока я не вошел в помещение дежурной. Через распахнутую боковую дверь рассмотрел Галю Духовую. Выйдя из контрольно- пропускного пункта, я увлек ее за собой в сторону, легонько подтолкнув за талию:

— И когда мы с тобой расписались, что ты стала зваться официально моей женой?

И тут Галя показала себя со стороны, о существовании которой я даже не представлял и не предполагал:

— Я в положении уже второй месяц, аборт делать не буду. Даю тебе две недели, потом вызываю родителей из Новороссийска. А если ты на мне не женишься, я обращусь в политический отдел и особый отдел флота и сломаю тебе дальнейшую карьеру.

Галя Духовая родом из Новороссийска, окончила музыкальную школу по классу пианино и аккордеон, и ведет уроки со школьниками в музыкальных классах при Доме офицеров. Но нелегально, после обеда, там же дает частные уроки. Частников у нее обучается шесть- семь человек. То есть, без денег Галя не бывает. Она хваткая и продуманная хохлушка. Попросила у начальника Дома офицеров отдать ей подсобную комнату, забитую всяким хламом, и преобразовала себе под жилье. Прошло много лет с разговора на КПП Северной стенки, и, если Галя не стала моей женой, значит я смог придумать такое, что все осталось в прежнем раскладе без изменений.

…Последний раз я снял комнату в Севастополе у Некрасовой Маши, она работала в РайПо, и, наверное, ей было скучно одной в четырехкомнатной квартире. Мы быстро оговорили ее условия сдачи жилья, на которые я сразу же согласился. Единственным препятствием была ее кошка. Я вообще противник содержания в квартире собак и кошек. Это негигиенично — шерсть на всех предметах быта, и вообще чувства любви к домашним животным у меня никогда не было, скорее чувство брезгливости к ним. Приходил я со службы, чаще всего, вечером и постоянно обнаруживал ее рыжую кошку у себя в комнате, почивавшую обязательно на покрывале моей кровати. Я ясно помнил: утром уходя, всегда закрывал двери на автоматическую защелку. Откуда же мне было знать, что эта кошка могла сама открывать двери, давя передней лапкой на ручку моей двери.

Я заметил это однажды, когда пришел раньше обычного. Она, открыв двери комнаты, не обращая никакого внимания на меня, спокойно улеглась на мою подушку. Этот случай игнорирования моего присутствия тотчас вывел меня из себя, страшно обозленный я стал стыдить и выгонять ее со своей постели. Но кошка была убеждена в силе своей хозяйки и своей хамской безнаказанности, поэтому не обращала на мои сердитые реплики никакого внимания. Переполненный чувством негодования и презрения к самому себе из- за невозможности как- то повлиять на поведение животного, неожиданно для себя ухватил кошку за хвост у основания его и коротким взмахом выбросил в форточку, прекрасно осознавая, что действие развивалось на девятом этаже. Бедняга от удивления даже мяукнуть не успела. А я с удовлетворенным чувством выполненного долга и с удовольствием моим принял приглашение хозяйки попить с ней чаю, что ранее ею никогда не предлагалось. И вот обольщенный ее предложением по поводу чая, вдруг начинаю понимать, что хозяйка — то моя пьяна в дугу. Это я понял по тому, как она без обиняков пригласила меня к себе в комнату. Кто же откажется от предложения молодой и только что разведенной женщины? Я согласился душой и телом.

И именно в тот момент, когда мысль должна была материализоваться, мы оба услышали страшное мяуканье ее любимицы на лестничной площадке. Когда Маша на руках занесла свою любимицу с перебитым хребтом и парализованными задними ногами, я понял, что сейчас лишусь и жилья, и хозяйки. Это же надо было так меня ненавидеть, чтобы с перебитыми ногами доползти до девятого этажа! Кошка не могла говорить, но по ее ненавидящему взгляду, с которым она, не отрываясь, смотрела на меня, хозяйка догадалась обо всем. Пришлось ночевать на корабле в каюте.

…С приемом пищи тоже возникали проблемы. Кормят на корабле четыре раза в день, это очень хорошо и высококалорийно, однако, когда вместо натуральных жиров и сливочного масла, коки на камбузе запускали маргарин или какой- ни будь другой эрзац в проекции желудка у меня появлялись рези. А это в конечном итоге мешало качественному выполнению работы. Но выход все же был найден. За полгода моей службы я познакомился более чем с десятью осетинскими семьями, постоянно проживавшими в Севастополе. Вроде как — то само собой получались эти знакомства или же меня знакомили, сейчас и не вспомню, но я всегда был сторонником общения со своими земляками и охотно встречался с ними.

Первая фамилия, с которой я познакомился в Севастополе были Колиевы, жили они в частном доме, практически рядом с набережной, где стоит памятник затонувшим кораблям. Хозяин дома Канико Колиев работал в органах МГБ и умер рано, еще в шестидесятых годах. У него было два сына и дочь, со всеми я был знаком и часто посещал их. Жива была еще их мама, звали ее Деменка, ей было далеко за восемьдесят. Что меня удивило: столько прожить среди русских и не уметь разговаривать по- русски — это надо суметь. Старшего сына Канико звали Сергей, он жил в Ленинграде вместе со своим сыном и в чине капитана первого ранга преподавал в академии Кузнецова. Младший сын Канико Валерий, он работал дерматовенерологом в гражданской поликлинике Севастополя. Самой младшей была дочь Канико Света, она работала в городском ЗАГСе. Сергей был в разводе, Валера не был женат вообще, Света была замужем за капитаном третьего ранга Жариковым- армянином.

Вторая осетинская семья, с которой я имел счастье познакомиться, была семья Цара Бабуевича Гайтова, командира плавбазы «Волга» капитана первого ранга. Жену его звали Валя, их дети, дочь Света и сын Олег, были еще несовершеннолетними.

Семья командира полка морской пехоты, дислоцирующегося в Каче (Северная сторона) полковника Гаглоева Николая Петровича проживала в Камышовой Бухте на проспекте Октябрьской Революции, его оба сына- морские офицеры — окончили Севастопольское высшее военно- морское инженерное училище «Голландия». Но лихие девяностые внесли свои жестокие коррективы. После того, как Николай Петрович уволился по выслуге лет в звании полковника, оба капитана третьего ранга Володя и Вадим Гаглоевы, приняли решение приостановить службу в военно- морском флоте и перейти на работу в народное хозяйство. В конечном итоге вся семья выехала в начале девяностых домой в Республику Северная Осетия — Алания. Супругу Николая Петровича звали Рая, она мастерски пекла осетинские пироги.

Вместе со мной в тридцатой дивизии служил флагманским врачом майор медицинской службы Славик Корнаев, он был женат и имел двух малолетних детей. На проспекте Острякова жила молодая семья Калоевых Аслана и Заремы, Аслан- инженер севастопольского морского завода, а Зарема — продавец магазина, где директором была осетинка Галина Абаева. У них было двое детей — школьников дочь- Света и сын Заур. Зарема также великолепно пекла осетинские пироги. Директором военторгов в Севастополе была Зоя Зангиева.

Молодая семья Габараевых Алексей и Залина проживала на улице Вострякова, супруг работал на гидрографических кораблях разведки, и у них была маленькая голубоглазая девочка. Последний раз я случайно встретился с ними на проспекте Мира во Владикавказе, они рассказали, что вернулись в Северную Осетию, когда дочь закончила среднюю школу в Севастополе. Но основной причиной своего отъезда считали начало территориальных претензий Украины к России. В Октябрьском районе Севастополя работал следователем Ревазов Таймураз. Помню, что у него было два малолетних сына. Много лет спустя я узнал, что он с сыновьями выехал во Францию на постоянное место жительства.

В военно- морском госпитале работали врачами- терапевтами в терапевтическом отделении, дочь героя Советского Союза Астана Кесаева Светлана Астановна и ее подруга Ирина Гуцунаева. Самого Астана Георгиевича я видел всего один раз, нас познакомил Валера Колиев в 1976 году, когда я был на практике в Севастополе. В этом же году он скончается, и его похоронят в Севастополе, по желанию его супруги и дочери. Гуцунаеву Ирину я встретил в 2003 году в поликлинике города Беслана в Северной Осетии, она работает врачом- лаборантом в поликлинике. У нее два взрослых сына. Рядом с Севастопольским военно- морским госпиталем 1472 на Корабельной стороне в частном секторе проживал мичман Валера Гацалов с семьей, он и сейчас там проживает и у него трое внуков.

Когда через двадцать пять лет службы на военно- морском флоте я вернулся домой в Пригородный район Северной Осетии и начал работать в районной больнице, я и предположить не мог, что встречу матроса с эскадренного миноносца «Сознательный» Зелима Карсанова, ныне прокурора одного из районов республики. По долгу службы мне приходилось длительное время находиться за пределами нашего государства и быть свидетелем, как, по воле случая и судьбы, многие из моих земляков — осетин заканчивали свой век на чужбине и там же в чужой земле были захоронены не по обычаям нашим.

Однажды в портовом городе Сплит Хорватии я обнаружил надпись на таблице у дверей национального музея, из которой следовало, что директором его с 1922 г. по 1934 г. был царский генерал Цаликов. И похоронили его на католическом кладбище, хотя по вероисповеданию он был, скорее всего, магометанин. Но хорватам это было неведомо и, наверное, глубоко безразлично, кто он был и откуда. Я лично уверен, где бы не находился осетин, сердцем он всегда среди своего народа и его последним скрытым желанием является быть захороненным рядом с представителями своей фамилии.

На боевой службе

Приказом Командующего Черноморским флотом № 0363 от 08.08.1977 года я был назначен врачом- хирургом плавучей базы подводных лодок «Виктор Котельников» 63- бригады строящихся и ремонтирующихся кораблей, входящей в состав 30- дивизии противолодочных кораблей. Корабль стоял на Угольной стенке рядом с Килен бухтой, что на Корабельной стороне. Попасть на судно можно было и морем, и по суше. От Минной стенки, что рядом с Графской пристанью, рано утром до подъема флага отходил баркас до «угольной». Второй вариант — на троллейбусе на Корабельную сторону, а там — пешком до Килен бухты, что было, однако по времени гораздо длительнее. Оптимальным был первый вариант, и я им воспользовался.

На баркас я взобрался со своим чемоданом, чем привлек внимание всех попутчиков. Ответил на вопрос одного старшего офицера, но так, чтобы слышали все присутствующие, что назначен на «Виктор Котельников» врачом- хирургом. По взглядам окружающих офицеров и мичманов понял, что врачей на кораблях уважают и любят. Через пятнадцать минут подошли к причалу под названием «Угольная стенка». К пирсу кормой стояло около десятка кораблей бригады. На носу кораблей приварены красные звезды, ближе к корме- выпуклые буквы названия корабля, также приваренных к бортам с обеих сторон. Поэтому легко нашел свой конечный пункт назначения по его выпуклому названию. И еще одна характерная деталь: все боевые корабли выкрашены в серый цвет шаровой краской. Прибывшие поднимались по довольно широкому трапу на ют, где стояли вахтенный матрос с автоматом и дежурный офицер с пистолетом в морской кобуре.

Если в армии классическая кобура петлями приторочена к ремню намертво, то морская свисает до колена, свободно болтаясь на двух кожаных шнурах. Также свободно висит кортик, но уже с левой стороны. Это сделано с целью, чтобы они не цеплялись за выступающие на корабле предметы такелажа — проверено временем и утверждено. Докладываю дежурному о цели своего визита и показываю мандат на назначение в должность. Командира и старпома еще нет, придется подождать. Отхожу с чемоданом к левому борту под вертолетной площадкой, осматриваюсь. Корма «Виктора Котельникова» весьма широкая, вровень с бортами, значит качка меньше будет ощущаться в шторм …

Три пронзительных звонка по кораблю возвестили о прибытии командира корабля. По трапу поднимается капитан второго ранга. Дежурный производит доклад о происшествиях за ночь. Матросы замирают, руки по швам и лицом в сторону командира. Офицеры, вытянувшись во фронт, отдают честь и ждут окончания доклада. Командир здоровенный мужчина с усами, а- ля Радж Капур, после доклада дежурного направился к себе в каюту в сопровождении старшего помощника. А я остался стоять вместе с вахтенным матросом на трапе. Прошло еще минут пять, пока меня не спросил подошедший офицер:

— Товарищ лейтенант, это Вы назначены к нам врачом- хирургом?

— Да, товарищ капитан, вот мое предписание от Андреева, — протягиваю ему вдвое сложенный пергамент, данный мне вчера Николай Николаевичем.

Незнакомец представляется:

— Начальник медицинской службы этого корабля, а с сегодняшнего дня и Ваш непосредственный командир Владимир Леонидович Сигалевич. Ну что же, берите свой чемодан и следуйте за мной. Сразу за пристройкой спускаемся по трапу на вторую палубу, здесь располагается медицинский блок или помещения медсанчасти: кабинет начальника медицинской службы, затем амбулатория для приема пациентов и одновременно мой постоянный кабинет, изолятор на двух больных, лазарет на шесть коек и помещение для хранения дезинфицирующих средств. Третий представитель нашей медицинской семьи санинструктор Никитин Виктор. Родом из Смоленска и полностью предан Владимиру Леонидовичу и душой, и телом. Ростом невелик, но широк в плечах, глаза мутные, бесцветные. С Владимиром Леонидовичем продолжили беседу у него в каюте. Он напомнил, что мне дается три месяца для изучения корабля и допуску к самостоятельному обслуживанию своего заведования:

— Через три месяца Вы будете сдавать командиру зачет по знанию расположений помещений, предназначению механизмов и оборудования, а также по знанию своих обязанностей. А этот зачет буду принимать я сам…

Затем Владимир Леонидович продиктовал мне имена, отчества и фамилии всех офицеров их звания и должности, все сказанное им я аккуратно записывал и старался с первого раза что- то запомнить. Командиром плавбазы был капитан второго ранга Куприй Андрей Степанович. Старшим помощником — капитан третьего ранга Курочкин Николай Павлович. Заместителем по политической части числился капитан третьего ранга Плисс Владимир Андреевич. Сигалевич подсказал, что командир обязательно спросит, кто такой был Виктор Котельников, основные технические параметры и историю корабля, а также положения морского устава в части касающейся.

Но самое главное он припас на конец разговора, когда объявил мне, что через четыре месяца корабль выходит на боевую службу на восемь месяцев, и что я буду ему активно помогать в подготовке медицинской службы. Я сразу же инициативно поддержал эту идею. Затем санинструктор Никитин проводил меня в мою каюту, постельное белье и остальные принадлежности были уже аккуратно уложены на столике. Я открыл чемодан и разложил содержимое по полкам платяного шкафа, развесил на вешалках военные и гражданские костюмы. К двенадцати часам вернулся в медицинский блок, как мне приказал Сигалевич, а спустя полчаса мы поднялись в кают- компанию, где Владимир Леонидович представил меня офицерскому составу. Показал мое постоянное место за столом. Персонально представил меня старшему помощнику командира и замполиту. Все ждали командира, без него за стол никто не садился. Когда вошел командир, старший помощник громко и четко скомандовал:

— Товарищи офицеры!

Все автоматически развернулись лицом к командиру. Командир окинул взглядом всех неторопливым взглядом и затем негромко произнес:

— Товарищи офицеры, прошу к столу.

Трапеза началась и через пятнадцать минут закончилась. А спустя два часа вестовой пригласил меня в каюту командира, где я подробно ответил на все интересующие вопросы Андрея Степановича. Так началась моя корабельная жизнь.

Тем временем началась подготовка к боевой службе: корабль пополнял запасы, осуществлялась полная комплектация личным составом. В подразделениях проводились ежедневные тренировки- отрабатывалась слаженность в действиях личного состава при аварийных ситуациях и при ведении боевых действий, а также сокращение времени выполнения нормативов. Все движения и действия на корабле доводились до автоматизма, вот почему на флоте высочайшая дисциплина и взаимоподержка. Матросы три года живут в одном кубрике, естественно, что знают друг о друге практически все, и флотская дружба порой длится всю жизнь.

Что касается меня, то я добросовестно готовился к зачету по самостоятельному обслуживанию своего заведования: изучал параметры корабля, структуру боевых частей и служб, расположение подразделений, предназначение видов оружия. Вскоре я узнал, что плавбаза «Виктор Котельников» имела полное водоизмещение 7150 тонн. Длина корабля — 140 метров, ширина — 18 метров, скорость полного хода 16 узлов (30 км/час). Дальность плавания — 3000 миль (5500 км), автономность — 40 суток. Экипаж состоял из 350 человек, в том числе 28 офицеров. На второй палубе располагалось множество кают по обоим бортам. Поэтому офицеры корабля шикарно проживали по одному человеку в каюте. Но плавбаза являлась кораблем управления 5- й оперативной средиземноморской эскадры, и когда штаб тридцатой дивизии совместно с офицерами эскадры переходили на плавбазу, нам, корабельным офицерам, приходилось убираться на свои боевые посты и находиться там денно и нощно. Наш корабль предназначался также для скрытного обеспечения в Средиземном море дизельных подводных лодок торпедами и аккумуляторами. Оборудование в его мастерских позволяло обеспечить средний навигационный и аварийный ремонт корпуса, механизмов и вооружения подводных лодок.

История корабля меня особенно заинтересовала. «Виктор Котельников» и пять подводных лодок были переданы Сталиным Народной Республике Албания еще в 1952 году, а в бухте Паши- Леман залива Влёра был оборудован пункт постоянного базирования наших подводных лодок и надводных кораблей. Гениальность Сталина выразилась в данном случае в его дальновидности. 6- ой оперативный флот США после войны быстро обустроился в Средиземном море на военно- морских базах Италии и Испании. И как только Турция и Греция вступила в НАТО в 1952 году, Сталин стал искать пункты базирования нашего флота на Средиземном море. Продажный хорват Иосип Броз Тито отказался предоставить СССР пункты базирования на территории Югославии.

Оставалась маленькая Албания с великим вождем Энвером Ходжа. Он- то и предоставил свои пункты базирования нашему военно- морскому флоту. Все бы хорошо, но в 1953 году умер Сталин, а к власти в СССР пришли недобитые троцкисты во главе со своим лидером Никитой Хрущевым. Этот иуда с когда- то «верными сталинистами» типа Маленкова, Булганина, Микояна, Молотова, Кагановича и примкнувшего к ним Сабурова весьма решительно и жестоко расправились со своими бывшими соратниками, многих физически уничтожив. Затем на двадцатом съезде обгадили имя великого Сталина в присутствии лидеров вновь образованных стран Социалистического лагеря.

В Венгрии, бывшей союзнице гитлеровской Германии, в том же году разрушили все памятники Сталину и погибшим воинам Советской Армии. Мир пошатнулся от предательства «последователей». Оставшиеся верными сталинскому учению Китай, Северная Корея, Албания и Румыния практически прекратили любое сотрудничество с СССР. Пункты базирования эти бывшие наши союзники отказались предоставлять. Отношения окончательно испортились после выноса тела Сталина из мавзолея и сноса тысяч памятников Сталину в городах и селах Советского Союза. Албания вернула все надводные корабли и подводные лодки Хрущеву и попросила покинуть все пункты базирования. А наши бывшие уже пункты базирования на ее территории были переданы военно- морскому флоту Китайской Народной Республики. Ущерб, нанесенный Хрущевым нашей стране, невозможно оценить. Развал государства и реставрация капитализма, о которых предупреждал Сталин, практически был осуществлен «врагами народа» — последователями Никиты Сергеевича Хрущева- Михаилом Горбачевым, Андреем Козыревым, Эдуардом Шеварднадзе, они, как истинные предатели- инсургенты стали соответственно гражданами Германии, США и Грузии. А после «Хрущевской оттепели» наш военно- морской флот только в 1967 году (через 15 лет) приобрел, наконец, свою первую морскую базу в Тартусе Сирийской Народной Республики. Все это я переоценил гораздо позднее, а тогда в 1977 году, занимался сбором информации и простой констатацией фактов.

Итак, шестого ноября мы вышли из Севастопольской бухты и направились в сторону Босфорского пролива. Владимир Леонидович объяснил, что как только корабль вышел из Севастопольской бухты и прошел боновые заграждения, то есть вышел за пределы Севастопольской базы, экипажу корабля начинают начислять валюту. Начисляемая валюта плюсуется к нашей месячной зарплате, а там еще разные надбавки идут, например, за допуск к оружию и секретность. За восемь месяцев боевой службы набегает весьма приличная сумма. А это уже что- то!

Через двое суток мы подошли ко входу в Босфор, я надеялся, что, пролив будем проходить в дневное время. Спросил об этом у Сигалевича. Ответ его меня успокоил, оказывается, все военные корабли проходят Босфорский пролив только в дневное время. По кораблю прозвучала команда: «Задраить все люки, двери и иллюминаторы. Офицерам корабля собраться в кают- компании». Особого значения этой команде я не предал, но как оказалось зря, ибо, в ней был глубокий зловещий смысл. В кают- компании старший помощник приказал всем офицерам получить личное оружие — пистолеты Макарова, без кобуры. Я был несколько в недоумении командой старшего помощника, но лишних вопросов задавать на флоте не принято. Надо без кобуры — значит надо. Все определилось с появлением Гены Гончаренко — особиста корабля. Капитан- лейтенант Гончаренко довел до нашего сведения порядок расположения офицерского состава по обоим бортам корабля, расчет шел от кормы к носу. Затем Гончаренко провел короткий инструктаж присутствующим офицерам:

— Пролив Босфор разделяет Стамбул на европейскую и азиатскую части, соединяя Черное море с Мраморным, это самый узкий пролив между континентами, растянутый в длину до 30 километров. Расстояние между берегами в самом узком месте составляет 700 метров, в самом широком месте — 3500 метров. Всем офицерам стоять на расстоянии двух шагов от леерного ограждения и семи шагов друг от друга. Боковым зрением охватывать соседа справа и слева. В случае, если на верхней палубе появится офицер, мичман или матрос немедленно его блокировать (сбить с ног) и обездвижить, громко оповестив меня голосом. Все остальные стоят на местах, ибо возможно, что это отвлекающий маневр для совершения побега лица или группы лиц. Если изменник родины или изменники бегут в сторону борта для совершения прыжка в воду, стрелять на поражение, хоть всю обойму. Если они все же спрыгнули за борт, стрелять всю обойму в голову, шею и туловище на поражение. Предатель уйти не должен. Сейчас, когда мы начнем движение, за кораблем пристроится американский быстроходный глиссер — катамаран. Он будет стараться прикрыть корпусом спрыгнувшего за борт. По катамарану стрелять нельзя! У кого есть вопросы? Да, еще вот что, рука с пистолетом засунута за пазуху в левый борт шинели, руку все тридцать километров держать на пистолете, вытаскивать руку запрещено, все ясно?! У меня все. Товарищи офицеры, пожалуйста, по местам.

Слева от меня старший лейтенант Канцыреев, справа — старший лейтенант Аксанич. Лица у всех серьезные и несколько ошалелые, ведь не каждый день получаешь такие партийные приказы. Время было такое, и стреляли будьте здоровы, если возникла бы необходимость. Однако на этот раз «измена Родине» обошла нас, и мы благополучно прошли всю дистанцию без приключений. Зато я смог спокойно и внимательно рассмотреть восьмое чудо света со всех сторон- мост через Босфор. Этот великолепный Босфорский мост построили немецкие и английские инженеры, архитекторы и строители в 1973 году. Протяженность конструкции составляет 1560 метров. Когда мы проходили под ним, чувствовалась масштабная мощь этого сооружения. Сейчас, через тридцать лет, я с улыбкой вспоминаю, как восхищался этой махиной и гением немецкой науки. Через пятнадцать лет через Босфор был построен второй мост на севере Стамбула имени султана Мехмеда Фатиха. Того самого, который завоевал Константинополь. Протяженность его простирается на 1510 метров, а строили его уже японцы. Однако в 2016 году был построен третий, самый большой из троицы — мост имени султана Селима Грозного, длинной 2164 метра и шириной 59 метров. И чтобы окончательно закрыть тему о Босфоре, хочу доложить, что под проливом турки проложили два тоннеля. Тоннель Мармарай, железнодорожный, проходит на глубине 60 метров как под землей, так и под водой. Строили его тоже японцы. Второй тоннель, автодорожный, был открыт в 2016 году и называется Евразия… Вот и считай турков тупыми кретинами, пять строек века!

Однако вернемся в 1977 год. Прошли Мраморное море и пролив Дарданеллы, и вот мы в Средиземном море. Сколько же воды на земле! Поверхность земли на семьдесят процентов занята водой. Средиземное море красивейшее из морей и, несомненно, самое чистое и прозрачное. Мы бросали монеты за борт и не меньше трех минут наблюдали, как они опускаются на дно прозрачного моря. Но эта лирика.

Боевая служба 5- ой оперативной эскадры была осложнена полным отсутствием в Средиземном море советских военно- морских баз для защиты от штормов, пополнения запасов провизии и воды, отдыха экипажей или проведения межпоходового ремонта. Эскадра располагала лишь ограниченным числом пунктов базирования, к числу которых относились Александрия, Порт- Саид (Египет), Бизерта (Тунис), Триполи, Джуфра (Ливия), Тартус (Сирия). По этой причине корабли эскадры оставались на якорях и бочках, установленных на отмелях в определенных местах — «точках», предоставленных по милости руководства этих арабских стран. Штаб командующего эскадрой находился у берегов Туниса в «точке 3» Хаммамет, куда скрытно заходили приходившие с Северного флота атомные подводные лодки. В заливе Мерса- Матрух на границе Ливии и Египта находилась «точка 52», где собирались надводные корабли Северного, Балтийского и Черноморского флотов. В «точке 10», расположенной у греческого острова Лемнос, отстаивались советские разведывательные корабли. «Точка 70» располагалась у берегов Франции и Италии.

После поражения Египта, Иордании и Сирии, нанесенного им Израилем в 1967 и 1973 годах, нас «попросили» с территорий Египта, Туниса и Ливии. Единственный руководитель, кто разрешил СССР построить в пункте базирования Тартус военно- морскую базу, был Хафез Асад, президент Сирийской Арабской Республики. Сын Хафеза Асада Башир Асад впоследствии разрешил строительство авиабазы Хмеймим, но более у нас нет ни одной базы в этом регионе. Как правило, в составе оперативной эскадры насчитывалось до 30 надводных боевых кораблей,4–5 атомных подводных лодок и до 10 дизельных подводных лодок,1–2 плавмастерские, 3–4 морских танкера, корабли минно- тральной группы и около 30 кораблей вспомогательного назначения.

А что имел в Средиземном море наш потенциальный противник, представленный 6-ым оперативным флотом США: 2 авианосца, 1 десантный вертолётоносный корабль, 2 ракетных крейсера,18–20 кораблей охранения, до 6 атомных подводных лодок и корабли обеспечения.

По прибытию в «точку 52» мы ощутили «внимание и заботу» кораблей блока НАТО. Ежедневно вокруг соединения наших кораблей, построенных в боевой ордер, сновали французские, испанские, израильские, итальянские корабли и катера. Они постоянно что- то высматривали и вынюхивали, но, когда они подходили чересчур близко, наши эсминцы отгоняли их, словно отмахиваясь от назойливых мух. На наш корабль управления перебралась часть офицеров штаба оперативной эскадры. Пришлось потесниться, то есть отдать свою каюту вышестоящим начальникам. К нам на корабль перешел флагманский врач 5- ой оперативной эскадры полковник медицинской службы Анатолий Самуилович Марков, его сопровождал заместитель полковник медицинской службы Виктор Маркович Свительский. Они часто устраивали мне различного вида зачеты, обучали меня правильному ведению документации по получению и списанию расходных материалов, операционных наборов и наркотиков; осуществлению контроля за приготовлением пищи на камбузе; соблюдению коками норм меню- закладки продуктов в котлы; соблюдению коками и рабочими по камбузу чистоты на камбузе и в содержании своей формы одежды; способам приготовления осветленных дезинфицирующих растворов. Короче, они меня достали, но потом, много позже, до меня дошло, что полковники натаскивали меня по теории и практике медицинского обеспечения корабельного звена.

Из наших корабельных офицеров ближе всех я сошелся с командиром группы электромеханической боевой части старшим лейтенантом Сашей Канцыреевым и командиром группы ракетно- артиллерийской боевой части Славой Аксаничем, и еще с нами проводил время капитан- лейтенант Николай Руденко — штурман корабля. Разница в возрасте, между нами, не превышала пяти лет, и мы прекрасно ладили друг с другом. Обычно офицеры на кораблях дружат не по смежным специальностям или каким- либо другим интересам, а именно по возрастным. На корабле приходится месяцами общаться друг с другом, конфликтовать не принято, вот и подыскиваешь себе друзей одного возраста для вечерних посиделок. Теперь — о форме одежды на корабле. Выходили из Севастополя в ноябре одетыми в шинели, на голове — пилотки черные. Но когда пришли в Средиземное море — жара тридцать градусов, нас сразу переодели в форму одежды «тропическая»: синяя безрукавка, синие брюки и синее кепи с длинным выдающимся козырьком. У личного состава аналогичная форма, но вместо брюк — шорты. Офицерам шорты носить не разрешалось. На ногах — черные тапочки на толстой подошве с выбитыми дырками на тыльной стороне.

Как — то раз один из штабных адмиралов решил искупаться за бортом. Для него повесили штормтрап, чтобы он опускался и взбирался по нему. Мы наблюдали за ним с борта — мокрые и потные от зноя, идущего из пустыни Сахары, а этот адмирал плавал на наших глазах, да еще с кубинской сигарой в зубах. Мы молча стояли и завидовали. Он это заметил, и, вызвав дежурного по кораблю, через него передал командиру корабля свое разрешение — плавать шести офицерам и мичманам вместе с ним. Мне повезло, я в эту шестерку попал. Мгновенно скинув свое синее облачение, я махнул с борта в воду, но нырнул так, чтобы не обрызгать адмирала, он ведь продолжал курить сигару. Тридцать минут мы резвились в соленной воде Средиземного моря. Чтобы размять мышцы, я начал плавать дистанционно, как в бассейне — двадцать пять метров туда и обратно, постепенно наращивая скорость. Адмирал к тому времени поднялся на борт по штормтрапу. И когда я в очередной раз отплыл от корабля, мой слух вдруг уловил тревожный крик с корабля: «Акула!». Я находился в тот момент на большем удалении, чем кто- либо из плавающих. Все ринулись к штормтрапу, активно загребая руками и ногами, ибо страх перед этим хищником очень велик. Мы ведь часто рассматривали их с борта корабля, отмечая, что некоторые экземпляры достигали от трех до четырех метров в длину, а весом могли быть и до трехсот килограмм. Мне повезло меньше, чем остальным, ибо я находился дальше всех от спасительного борта. Но произошло чудо- «и пошел я по воде, аки по суху», но не пошел, а скорее побежал- поплыл. Пришел в себя я только на борту корабля. Под ногтями у меня были чужие волосы, содранные остатки кожи. Не знаю, как, но на корабль по штормтрапу я взобрался первым, не обращая внимание на законы Ньютона о сопротивлении тел, гравитацию и жалобные крики офицеров и мичманов. Вдруг ясно слышу, смеющийся голос этого корабельного офицера:

— Ребята, я ведь пошутил…

До сих пор не пойму, мощный выброс адреналина или обостренный инстинкт самосохранения повлияли на мое следующее действие. Пальцы правой руки намертво сдавили его шею, пальцы левой руки сделали то же самое с его правым бедром. Не знаю, откуда взялись силы, но подняв его тело над головой, через мгновение выбросил его за борт… Этот случай на корабле никем более не обсуждался, его просто приказали забыть. По — разному проходили наши будни.

Каждый вечер, с двадцати до двадцати двух часов, заместителем по политической части капитаном третьего ранга Плисс Владимиром Андреевичем проводилась спевка. Два часа, стоя на юте, мы пели песни морского содержания: «Экипаж одна семья», «Врагу не сдается наш гордый «Варяг», «Севастополь легендарный», «Последний моряк Севастополь покинул» и.т. д… Присутствие офицеров обязательно, мало того петь должны все присутствующие. Наличие офицеров на юте и обязательное пение проверялось лично Владимиром Андреевичем. Бывало, пересчитает офицеров, затем станет рядом и слушает, ведь многие слов не знали или надрываться не хотели. Стоит Плисс рядом, в рот офицеру заглядывает и слушает действительно он поет или только рот открывает. А вокруг стояли корабли НАТО и, наверное, их экипажи предполагали, что это вечерняя молитва коммунистов.

От скуки я вдруг начал писать стихи и у меня вроде стало неплохо получаться. Женщин на корабле нет, поэтому слушателями моих первых произведений стали вначале матросы, а затем и корабельные офицеры. Это я к чему говорю, стихи- то у меня были нецензурные, но уж больно всем корабельным нравились. Так в народ ушли мои «Морская баллада», «Скука», «Служил Гаврила в РТСе» и другие стихотворные произведения. Мне много раз предлагали опубликовать их, но я категорически отказывался и отказываюсь. Я был абсолютно уверен, что в Северной Осетии их явно не одобрят, уж больно они морские — матерные. Что касается прозы, то моим первым рассказом, как раз был «Один день из флотской жизни», который я написал на «Викторе Котельникове» в период пребывания на боевой службе.

Как- то утром я застал в медсанчасти Маркова и Свительского, они в два голоса воспитывали моего начальника. Владимир Леонидович вяло от них отбивался. Сделав поворот через левое плечо, я хотел было уже тактично смыться подальше от греха и гнева начальников, как прозвучала команда Анатолия Самуиловича:

— А ну стоять! Руслан Георгиевич, подойдите к нам, пожалуйста. Как Вы думаете, за что мы сейчас с Виктором Марковичем вашего любимого начальника «пилим»? Ни за что не догадаетесь. А разговор, уважаемый, идет о Вас. Вернее, о Вашем образовании. Анатолий Самуилович, посмотрите на него, да он понятия не имеет, о чем мы сейчас говорим. Вы, когда на корабль были назначены, должны были пройти первичную шестимесячную специализацию по хирургии в 1472 военно- морском госпитале. Без этой специализации Вы не имели права выходить за пределы Севастопольской бухты, а не то что в Средиземное море. Ваше нахождение здесь нонсенс! При возникновении ситуации, требующей оперативного вмешательства, Вы не имеете права оперировать больного. У Вас отсутствует письменное разрешение на операцию — нет первичной специализации. И Владимир Леонидович несет за это полную ответственность. Однако мы тут посоветовались и решили, что через два месяца, когда корабль вернется в Севастополь, Владимир Леонидович сразу же отправит Вас на специализацию в госпиталь. Будем считать, что вопрос исчерпан, а тема прикрыта…

Через два месяца мы вернулись в Севастополь, а еще через несколько дней меня отправили на полугодичную специализацию по хирургии. Но по окончании учебы, прослужив на «Викторе Котельникове» еще четыре месяца, был переведен на крейсер «Жданов» врачом- хирургом. Тепло, попрощавшись со ставшим мне родным коллективом, в тот же день смело шагнул в неизвестное грядущее…, находящееся в трехстах метрах правее Угольной стенки, где мы обычно швартовались. Крейсер «Жданов» стоял на бочках в Корабельной бухте рядом с мысом Павловский, на котором располагался военно- морской госпиталь 1472. Но если с плавбазы можно было сойти по трапу на стенку, то теперь по трапу приходилось вначале сойти в баркас или катер, а затем далее высаживаться на госпитальную пристань. Почему в элемент схода с крейсера появился новый термин «на баркасе»? Объясняется это большим водоизмещением крейсера, то есть его тоннажем. Осадка крейсера не позволяла ему швартоваться к стенке. В моей первой книге «Я служил на флоте», в рассказе «Возмездие», я подробно описал свою службу на крейсере, поэтому не вижу смысла повторяться.

Эсминец «Сознательный»

Приказом Командующего Черноморским флотом № 0346 от 09.09.1979 года я был назначен начальником медицинской службы эскадренного миноносца «Сознательный» 21- бригады противолодочных кораблей, входящей в состав 30- й дивизии противолодочных кораблей. Корабли бригады стояли на Минной стенке, южнее Графской пристани, что на площади Нахимова в Севастопольской бухте. Затем эсминец передали 150- Краснознаменной бригаде ракетных кораблей, что дислоцировалась на Северной стороне в бухте Голландия, ее корабли занимали на Северной стенке с 12 по 15 причал. В связи с нашей перестановкой попасть на эсминец можно было и морем, и по суше. От Минной стенки, что рядом с Графской пристанью, рано утром до подъема флага отходил баркас до причала 150- й бригады на Северной стороне. Второй вариант — от Графской пристани на пассажирском катере на Северную пристань, что рядом с площадью Захарова, а там пешком по улице Богданова до КПП бригады, что было по времени гораздо длительнее. Оптимальным был первый вариант, и я им чаще пользовался.

Вскоре я уже знал, что эскадренный миноносец «Сознательный» имел полное водоизмещение 3320 тонн. Длина корабля — 126 метров, ширина — 13 метров, скорость полного хода — 38 узлов (73 км/час). Дальность плавания — 3880 миль(7300 км), автономность — 10 суток. Экипаж состоял из 284 человек, в том числе 19 офицеров, 17 мичманов и 248 матросов и старшин срочной службы. Мичманы жили в 4–6 местных каютах. Для размещения личного состава имелось восемь кубриков, которые оборудовались трехъярусными койками. На корабле имелись душевые, умывальники и прачечная, санитарно- гигиеническое содержание которых входило обычно в обязанности начальника медицинской службы.

Командиром эскадренного миноносца «Сознательный» был капитан третьего ранга Сидоренко Лев Борисович. Старшим помощником командира корабля — капитан третьего ранга Лату Василий Семенович. Заместителем по политической части командира был капитан третьего ранга Рыбак Алексей Николаевич. На каждом корабле в штате имеется офицер особого отдела, без них ну никак нельзя. Наш особист располагался в соседней от меня каюте, и звали его капитан- лейтенант Генадий Анатольевич Ткаченко. На корабле практически не было одноместных кают. Все офицеры занимали каюту по двое, мне досталась участь жить в каюте с помощником командира корабля по снабжению — старшим лейтенантом Гапоновым Сашей, моим ровесником, но уже женатым. А у Гены Ткаченко каюта была одноместной, ему же надо было беседовать с личным составом наедине, работа у них такая. Когда я вселился в каюту к Саше Гапонову, мы в начале, естественно, познакомились. Но, а затем, у нас состоялся интересный диалог, вернее будет сказать, монолог:

— Послушай, Руслан Георгиевич, а ты не суеверный?

— Нет, — отвечаю, — не суеверный, — а к чему этот интригующий вопрос?

— Твой предшественник, старший лейтенант медицинской службы Игорь Новицкий проживал со мной в каюте и возлежал обычно на этой койке, которая сейчас в твоем распоряжении. Мы находились на боевой службе, когда он получил то злополучное письмо от своего друга, где было подробно изложено, как жена изменяет ему с его родным братом. В тот же день он повесился у нас в каюте. Естественно, меня в каюте не было, и когда я вернулся, спасти его уже не представлялось возможным, — закончил печально Саша, одним глазом внимательно наблюдая, какое впечатление произвел на меня его эксцентричный рассказ.

«Интересно, что этот хитрец придумал и чего добивается, — прикидывал я, — скорее всего, выпить хочет, но не решается вслух сказать, надо пойти ему навстречу».

— Послушай, Александр Николаевич, а не выпить ли нам за упокой души Новицкого, который жил с тобой в одной каюте, и ты его вспомнил сейчас. Что скажешь, у меня с собой бутылочка «Столичной» случайно оказалась?

Мой новый товарищ охотно согласился, и мы выпили и за упокой души бедного Новицкого, и за наше знакомство, и за тех, кто в море. В течение месяца я знакомился со всеми офицерами и мичманами корабля таким же образом. На всех кораблях и подводных лодках военно- морского флота СССР, а сейчас Российской Федерации существуют и установлены одни и те же штаты, включающие в себя пять боевых частей и четыре службы. Первая боевая часть — штурманская, вторая — ракетно- артиллерийская боевая часть (по- корабельному — рогатые), третья боевая часть — минно- торпедная (по- корабельному — румыны), четвертая — боевая часть связи, пятая — электромеханическая боевая часть. Четыре службы: первая — химическая служба, вторая — медицинская служба, третья — радиотехническая служба (РТС), четвертая — боцманская команда. Возглавляли эти боевые части и службы молодые ребята в званиях старших лейтенантов и капитан- лейтенантов. И были мы все практически одного возраста 26–28 лет, и страна нам доверила корабли для осуществления защиты своих граждан. Мы гордились этим доверием, и, честное слово, многие из нас были готовы умереть по приказу родины, вот как нас обрабатывала советская партийная пропаганда. А еще меня очень удивляли фамилии офицеров, что служили со мной, редкие какие- то и странные. Штурманом был капитан- лейтенант Лесной, ракетно- артиллерийскую боевую часть возглавлял капитан- лейтенант Ваховский, минно- торпедную боевую часть — капитан- лейтенант Сарлай, боевую часть связи- капитан третьего ранга Полугрудов, электромеханическую часть — капитан третьего ранга Елистратов, а службу РТС — капитан- лейтенант Матвеев. Отношения офицеров между собой были ровные и дружеские. Единственное, что меня раздражало, это курение в кают- компании. Ранее в кают- компании у нас курить запрещалось, и они — курящие офицеры — подняли «восстание». Решили голосовать, но так как курящих оказалось больше некурящих, они, естественно, победили. Офицер обязан проводить свободное время вкают- компании среди себе подобных: общаться с офицерами, играть в шахматы, домино или нарды. Отсутствие рассматривалось в лучшем случае как вызов обществу и игнорирование морского устава, в худшем — как подготовка к суициду. Поэтому отсутствующих всегда спрашивали о состоянии здоровья или о благополучии в семье. В кают- компании действовали свои неписаные правила. В частности, все обращались друг к другу по имени- отчеству, без воинских званий, можно было курить без разрешения командира корабля, запрещалось обсуждать политические проблемы, нельзя было касаться религии и личных отношений. За направлением дискуссий следил обычно старший помощник, а в его отсутствие — старший по званию офицер. В то же время офицеры имели право и возможность критиковать командира (в рамках устава). В карты на корабле играть строго запрещалось, как и в другие азартные игры. Но в каютах «среди своих» в карты все равно играли.

Тем временем пришел приказ Главкома ВМФ о подготовке корабля на выход в Средиземное море. Предварительный срок выхода — ноябрь. Так как каждый офицер уже побывал на боевой службе один или два раза, все мы, несомненно, имели достаточный опыт по подготовке своего подразделения к выходу на боевую службу. На плавбазе «Виктор Котельников» меня этому натаскивал Сигалевич, а учителем Владимир Леонидович был привередливым и педантичным, и еще меня натаскивали два полковника медицинской службы Марков и Свительский.

Необходимо было обновить расходное медицинское имущество и получить два малых операционных набора и два больших операционных набора в готовых комплектах. два операционных электростерилизатора, этиловый спирт для повседневных нужд и для операционных вмешательств, также этиловый спирт НЗ (неприкосновенный запас). По накладным получить разовое стерильное операционное белье и операционные халаты на медицинских складах на Фиоленте. Да, я совсем забыл, на отдельных специальных бланках, утвержденных начмедом поликлиники, надо было получить наркотики ампульные и таблетированные. И последнее мероприятие: получить в санитарно- эпидемиологическом отряде (СЭО флота) дезинфицирующие средства — лизол и хлорку в герметичных пятидесятилитровых стеклянных бутылях. В распоряжении медицинской службы корабля были два матроса — срочной службы: санитарный инструктор Повар, второго года службы — родом с Украины и матрос Либченко, полтора года службы — родом с Дона. Два месяца я к ним присматривался, затем решил, что ребята надежные и стал их брать с собой на склады. Несколько раз сводил их позагорать на пляж на Северной стороне. Вроде не подвели ни разу. По матросским книжкам проверил, что у Повара через четыре дня день рождения. Спросил его об этом, он подтвердил, но ничего у меня не просил. Мне его скромность понравилась. Поинтересовался, на сколько персон он готовит стол. Ответил, что на пятерых одногодков. Попросил разрешения отметить день рождения в медсанчасти. Разрешение я дал и подарил ему бутылку «Столичной» и большой сладкий пирог…

Перед выходом на боевую службу необходимо было опросить личный состав на предмет состояния здоровья и определения нуждаемости лечения в стационаре военно- морского госпиталя 1472. Когда матрос сам приходит к тебе с жалобами на самочувствие — это пассивный осмотр. А если ты ежедневно общаешься с матросами в кубрике, спрашиваешь о самочувствии, и внимательно выслушиваешь жалобы матросов — это называется активный профилактический осмотр. Затем необходимо отобрать всех нуждающихся в дополнительном обследовании, составить списки и партиями по шесть — восемь человек отводить их на консультацию в гарнизонную поликлинику. Поликлинические врачи имеют большой практический опыт, и они всегда подскажут, кого и куда направить, нуждается ли матрос в дополнительном амбулаторно- поликлиническом лечении или же в госпитализации в стационар. Я, например, обратил внимание, что практически все матросы на корабле страдали грибковыми заболеваниями стоп, межпальцевых складок и ногтей пальцев ног. Процент заболевших был весьма ощутим, они купались в одном матросском душе на корабле и заражали друг друга. Что делать, если каждый второй матрос болен грибком стопы и ногтей. Поделился с подчиненными матросами этой весьма серьёзной проблемой, а оказалось, что мой матрос Либченко весьма умело наладил лечение этой кожной болезни оригинальным способом. Мы получали концентрированный раствор формалина в больших количествах в литровых бутылях, они хранились в кладовой медсанчасти корабля, но я никогда им не пользовался, не зная, где его употребить. Оказывается, Либченко сам подцепил этот самый грибок и скорее всего в матросском душе. Обратился к дерматологу поликлиники, которая посоветовала ему купить раствор «Нитрофунгина» в аптеке по цене 76 копеек, это едкая жидкость с резким запахом, которая при соприкосновении с кожей стойко окрашивала ее в желтый цвет. Жидкость помогла вылечиться от грибка, но он опять после душа вновь подхватил грибкового паразита.

— Я, получаю ежемесячно, три с лишним рубля на корабле. А мне этих денег даже на курево не хватает, не то чтобы на «Нитрофунгин»! Но тут я вспомнил, что запах аптечного раствора «Нитрофунгина» очень схож с запахом формалина, что хранится в бутылях кладовой. Я отлил из бутылки двести грамм этого раствора и разбавил водой, где- то около литра. Затем засунул пальцы ног в этот раствор — терпимо, подержал не больше минуты в тазу. На следующий день зуд между пальцами прошел, а к вечеру кожа на подошве стопы слезла, и после каждого душа я всегда окунаю стопы на двадцать секунд в таз с раствором фрормалина, — закончил свое повествование Либченко.

Я попросил его продемонстрировать мне свои стопы и межпальцевые складки — действительно абсолютно здоровая розовая поверхность стоп, без трещин и грибковых поражений.

— Сколько человек ты вылечил своим способом? — спросил я матроса с любопытством.

— Девять моих одногодков — матросов моего призыва, капитан- лейтенанта Матвеева и мичмана Салий.

— Все, Либченко, назначаю тебя главным дерматологом корабля, сегодня же доложу командиру по тебе и твоему методу. Будем тебя поощрять, на днях поведу вас с Поваром на пляж с пивом. Но ты должен вылечить весь личный состав корабля и даже первого срока службы! Постой- ка, а формалина нам хватит? — спросил я озабоченно Либченко.

Либченко самодовольно усмехнулся:

— Когда мы последний раз были с Вами на медицинском складе на Фиоленте, я попросил у начальника склада десять литров концентрированного формалина, а он мне пятнадцать литров подарил.

— Послушай, Либченко, а если смешать раствор формалина и лизола и каждый раз перед душем и после душа протирать палубу, ведь так можно и профилактику грибка обеспечить?

Либченко вновь самодовольно усмехнулся:

— А мы с Поваром уже начали протирать перед и после душа палубу.

Я немедленно доложил об услышанном командиру, объяснил, что через две недели мы на корабле более заболеваний грибковых не увидим. Попросил поощрить матроса Либченко своей властью. Командир поддержал мою инициативу и предложил отправить родителям Либченко благодарственное письмо с фотографией. Что в ближайшем будущем и было сделано. В течение недели я терпеливо ходил по всем кубрикам и доводил до сведения матросов о лечении грибковых заболеваний методом Либченко. В течении двух недель на корабле грибковые заболевания стоп были полностью ликвидированы. Родители Либченко написали сыну, что благодарственное письмо привез и вручил лично сам военный комиссар района и что вся станица уже знает и гордится им…

До выхода корабля на боевую службу оставалось полтора месяца, и я планомерно продолжал готовить подведомственное мне подразделение: поочередно отправил, вначале Повара на двухнедельные курсы санинструкторов, а затем Либченко к операционным сестрам в военно- морской госпиталь для подготовки по циклу — «операционная сестра». Сам я продолжал водить на консультацию матросов в поликлинику, процесс отсева сомнительных по состоянию здоровья и склонных к хроническим заболеваниям должен быть завершен в любом случае. Как — то повел шесть матросов к врачам- специалистам для окончательного решения их пригодности к длительному нахождению на боевой службе, а еще четырех матросов — к врачам — стоматологам для лечения кариозных зубов и острой зубной болью. Врач — стоматолог на эсминцах по штату не предусмотрен, а матросам предстояло полгода быть в практической изоляции, поэтому заблаговременное лечение зубов не было излишним. И еще матросов с кораблей, готовившихся на боевую службу, принимали без очереди, о чем гласило объявление в регистратуре. Но я старался никогда не злоупотреблять этим правом. Обычно я лично разводил больных по кабинетам, сразу же определяя очередность приема их к врачам. Находился рядом с ними в коридоре, считая, что мне нужно лично выслушать рекомендации врачей и их назначения больным матросам. Увидев, что наша очередь в кабинет к врачу- оториноларингологу подошла, я вместе с матросом стал возле двери кабинета. И как только очередной пациент вышел, мы попытались войти, однако нас грубо оттолкнул от двери какой- то незнакомый мне капитан медицинской службы:

— Сейчас моя очередь, а ты подождешь, понял?! И не рыпайся, жидёнок, иначе пожалеешь.

Обалдев от услышанного и обращенного ко мне старшим по званию хамского неправильного определения моей национальной принадлежности, я невольно отступил на полшага влево. Капитан вошел в двери, но был схвачен мной за шиворот и молча выброшен в коридор. Затем, как ни в чем не, бывало, мы с матросом вошли в кабинет врача. Но, взглянув на пунцовое лицо Лидии Александровны Берштейн, я понял, что в происшедшем инциденте явно намечается немедленное продолжение. Лидия Александровна — она же врач — оториноларинголог, была явно на это настроена:

— Ответьте мне, пожалуйста, что Вам сейчас сказал этот капитан в коридоре?!

— Честно говоря, я даже не обратил на это внимания, Лидия Александровна, — солгал я, не моргнув глазом.

— Нет, ответьте, как он Вас сейчас обозвал?

Собственно говоря, а с чего я его прикрываю, пусть отвечает за свои слова:

— Хорошо, Лидия Александровна, скажу Вам дословно его слова: «Не рыпайся жидёнок, иначе пожалеешь».

— Вы пока выйдите, пусть этот капитан войдет, а вас я позже обязательно приму.

Мы с матросом вышли, и я предложил капитану войти. Когда за ним закрылась дверь, мы услышали громкие крики, похожие скорее на вопли, потом в капитана полетели ваза со стола, дырокол и калькулятор. Он вылетел из кабинета как ошпаренный. Мы немедленно вошли и подняли с пола предметы, которая Лидия Александровна метала в гневе в капитана. Я помог ей убраться на столе и после осмотра матроса, тихо и вежливо попрощался с врачом Лидией Берштейн, после чего мы вышли из кабинета. Через час, собрав свое воинство, начали движение на корабль. Но вначале я снова попал в историю, и опять с этим капитаном. Мне с матросами надо было спуститься на первый этаж поликлиники, где в гардеробе они оставили верхнюю одежду. Но на площадке второго этажа опять стоял этот злополучный капитан, фамилию которого я даже не знал, и скорее всего он ждал именно меня. Приказав спуститься матросам на первый этаж, я заметил, что на площадке никого нет, кроме него и старого списанного стоматологического кресла рядом с окном. Капитан изобразил на лице «злого бандита» и угрожающе прошипел:

— Ну что, жидёнок, сейчас я тебя буду бить.

Честно говоря, он успел мне надоесть. Молча приблизившись к капитану, коротким хуком правой отправляю его в нокаут, затем, подхватив безжизненное тело, потащил его к креслу, где его и оставил. Вечером позвонил Славик Корнаев, естественно, по поводу этого капитана, который в конечном итоге выяснил, что я осетин по национальности. Я ему подробно рассказал о случившемся днем в поликлинике и спросил о возможности нежелательных последствий. Слава успокоил меня, пояснил, что капитан шума поднимать не будет из- за Лидии Александровны. На этом тема была закрыта, и я до сих пор не знаю его фамилии…

Бич божий на корабле — грызуны и тараканы. Я служил на трех кораблях: плавбазе «Виктор Котельников», крейсере «Жданов», эсминце «Сознательный». Выходил в море и на новых проектах кораблей: на ракетном корабле «Керчь», на вертолетоносцах «Москва» и «Ленинград», однако не видел ни одного корабля, где бы отсутствовали тараканы и крысы. А тут на носу — выход эсминца в боевой поход, и вроде бы все для этого сделано: медикаменты получены, мой подчиненный личный состав прошел хорошую подготовку в госпитале, все корабельные матросы прошли профилактические осмотры, а нуждающиеся — углубленное медицинское обследование и стационарное лечение в отделениях военно- морского госпиталя. Грибок на корабле побежден и полностью ликвидирован, а вот с крысами и тараканами ничего сделать не могу. А можно ли от них избавиться, если не навсегда, то хотя бы на продолжительный период времени? Как можно избавиться от тараканов и крыс сразу во всех помещениях? Все помещения на корабле связаны лишь одной системой — приточно- вытяжной вентиляцией, во всем остальном они герметичны и изолированы переборками и металлическими запирающимися дверьми. Спросил начальника химической службы о возможности работы корабельной вентиляции в замкнутом — автономном режиме. Он подтвердил, что при химической атаке приточно- вытяжная вентиляция начинает работать в замкнутом режиме с использованием фильтров очистки воздуха. Затем обратился за помощью к командиру электромеханической боевой части Игорю Елистратову, чтобы он показал, где находится вентилятор для перегонки воздуха в вентиляционной системе. Елистратов показал помещение на второй палубе, оно так и называлось — «вентиляционное помещение» или «вентиляторная». Я попытался объяснить свою идею Игорю по уничтожению грызунов и тараканов:

— Игорь Валентинович, если снять крышку с вентилятора, он будет продолжать работать «от себя» даже при снятой крышке? Будет всасывать воздух из вентиляционного помещения по принципу работы инжектора. И если я направлю две струи из баллончиков с дихлофосом в открытую вентиляционную систему, то, нервно — паралитическое средство равномерно распределится по всем корабельным помещениям, а экспозицию нужно выдержать где- то около часа. Дихлорфос — контактный инсектицид и акарицид широкого спектра. Отличается кратковременным действием с высокой начальной токсичностью. Обладает контактным, кишечным и фумигационным эффектами. Высокотоксичен для клещей, тлей, молодых личинок и взрослых особей чешуекрылых, и мух. Гибель насекомых, особенно при попадании через дыхательные пути, наступает через несколько минут. Но, если повысить концентрацию дихлофоса до двадцати баллончиков, можно затравить и грызунов — мышей и крыс. Затем включением той же приточно- вытяжной вентиляции, но уже с открытым циклом работы, проветрить все корабельные помещения. И личному составу остается лишь убрать погибших грызунов и тараканов. Думаю, что, уничтожив грызунов и насекомых перед выходом на боевую службу, мы избавимся от них на несколько месяцев. Эксперимент с вентиляцией я согласую сегодня же с командиром, уверен, он поддержит мою идею. А Вы, Игорь Валентинович, помогите мне в части касающейся.

В тот же день я доложил командиру свои новаторские предложения, и он перенес мероприятие на ближайшее воскресенье. Затем я довел до подчиненных идею применения дихлофоса для уничтожения крыс и тараканов. Они согласились со мной, что тараканы все погибнут от «дихлофоса». Но для крыс необходимо минимум двадцать баллончиков. Либченко сбегал в кладовую и посчитал количество баллончиков, их оказалось двадцать три. В ближайшее воскресенье, когда весь личный состав был выведен на стенку, Саша Канцыреев открыл мне вентиляционную крышку и включил вентиляцию по замкнутому циклу. Мы втроем надели противогазы, каждый из нас взял по два баллончика и одновременно открыв все клапана направили струю из баллончиков в вентиляционную шахту. Минут через двадцать закончили работу и вышли на верхнюю палубу. Сняли противогазы и стали ждать результатов операции. Где- то через час тот же Саша Канцыреев перевел замкнутый цикл на открытый — началось проветривание помещений корабля. И только через сорок пять минут весь личный состав зашел на корабль.

Я отправил Повара и Либченко пройтись по всем кубрикам и кладовым, чтобы оценить масштабы и пользу мероприятия. Действительность превзошла все ожидания. Через десять минут вернулись посланные мной матросы и рассказали увиденное. В кубриках на палубе тысячи мертвых тараканов, матросы убирают их совками и сметают в газеты. На корабле нет ни одного живого насекомого. Что касается крыс и мышей, то они еще не успели посмотреть кладовые, но сейчас по громкой связи уже оповестили матросов, чтобы каждый проверил свой пост и заведование и доложил своему командиру. Повар и Либченко отправились проверять помещения камбуза и кладовых, а также помещения на нижних палубах. По громкой связи командир вызвал меня к себе в каюту. Лев Борисович поблагодарил весь личный состав медицинской службы, объявил мне благодарность командира бригады с занесением в личное дело. Я как положено встал и отчеканил «Служу Советскому Союзу». Командиру офицеры уже произвели доклады, что на корабле живых грызунов и насекомых нет. Мои матросы также подтвердили, что везде в кладовых помещениях и даже коридорах матросы находят мертвых мышей и крыс. Я довел информацию о вынесении им обоим благодарности командиром корабля. А санинструктору Повару командиром представлено еще и десять суток отпуска с выездом на родину по возвращению с боевой службы:

— Теперь послушайте меня, я сегодня дежурю, то есть не на сходе. Сегодня вечером в медсанчасти втроем мы отмечаем ваши благодарности и отпуск Повара, будет пиво и рыба, водка и закусь. Спасибо вам большое от меня…

Вечером вышел подышать на верхнюю палубу в весьма хорошем настроении, однако мое внимание привлекла группа матросов, передвигающаяся по юту туда и обратно. По выдающимся животам определил, что эта категория матросов третьего года службы. Чем же они развлекались! Идущий в центре матрос вел на поводке вялую полудохлую крысу размером с кошку. Они лениво ходили и по очереди передавали поводок друг другу. Чем бы дитя не тешилось…

В конце октября эсминец «Сознательный» взял направление в Средиземное море. Кораблю предстояло провести в составе 5- ой Средиземноморской оперативной эскадры шесть месяцев. «Сознательный» выполнял задачи свойственные всем военным кораблям оперативной эскадры: обеспечение боевого и походного охранения соединения кораблей от атак авиации, подводных лодок, надводных кораблей и торпедных катеров; несение задач дозорной и разведывательной службы в океанской зоне; нанесение торпедных и артиллерийских ударов по боевым кораблям и судам противника. А противником был 6- ой флот США, состоящий обычно из 30–40 вымпелов (кораблей и подводных лодок): 2 авианосца, 1десантный вертолётоносный корабль- док, 2ракетных крейсера, 18–20 кораблей охранения, 2 многоцелевых корабля обеспечения, до 6- многоцелевых атомных подводных лодок.

За шесть месяцев, проведенных в Средиземном море, мы всего лишь дважды заходили в зарубежные порты: в Сплит Республики Хорватии и в Тартус Сирийской Арабской Республики. В Сплите я впервые сошел на берег, где все население было католической веры, но разговаривало на славянском языке, однако на востоке она граничила с православной Сербией, язык которой был абсолютно идентичен хорватскому. Внешне мужчины и женщины в основном русые, ростом выше среднего, иногда очень высокие, и таких много. Черты лица обоих полов правильные и красивые, носы прямые. На юге Хорватия граничила с мусульманской Боснией и Герцеговиной, где также говорили на славянском языке, также идентичным с хорватским. На севере Хорватия граничит с католической Словенией. На юге Сербия граничит с православной Черногорией и православной Северной Македонией. После распада Социалистической Республики Югославии образовалось шесть независимых государств. Западная Европа приложила немало усилий, чтобы разобщить славян Югославии по религиозному принципу. Разделяй и властвуй! Во Второй Мировой войне большинство хорват были союзниками фашистской Германии — их многочисленные фашистские легионы — «усташи» оказывали неоценимые услуги Германии в борьбе с Югославской Повстанческой Армией, возглавляемой Иосипом Броз Тито.

Когда мы знакомились с городом Сплит, население держалось настороженно и недоверчиво. Хорваты посещали наш корабль, и мы раздавали им цветные буклеты о жизни в СССР. Осмотрев корабль, они сходили по трапу корабля и демонстративно рвали наши буклеты на мелкие кусочки. Вот как настроил Тито народ Югославии против Советского Союза, разве Сталин не предупреждал о предательстве Броза Тито еще в 1949 году, когда тот отказал Сталину в создании военно- морской базы на территории Югославии. Кстати, по национальности Иосип Броз Тито был хорват. В годы гражданской войны воевал в рядах Красной Армии под псевдонимом «товарищ Вальтер». Умер президент Югославии 4 мая 1980 года. А мы прибыли в Сплит в апреле 1981 года. Чувствовалась недоброжелательность, а порой и откровенная враждебность населения к нам. Когда мы пришвартовались к пирсу, нас никто из офицеров ВМФ Югославии не приехал встречать, не было и представителей городской власти. В городе все названия на латинском шрифте. Маленькие дети в возрасте 6–7 лет бегали за нами и просили сигареты. В киосках свободно продавались порнографические журналы. В музеи нас не пускали, ибо там все стенды были против Советского Союза. Зато на стенке краеведческого музея рядом с входом я заметил бронзовую таблицу с фамилиями бывших директоров этого заведения, где обнаружил вдруг фамилию генерала царской армии Цаликова Ибрагима, близкого мне родственника по линии матери. Обратил внимание работника музея на этот факт. А она мне на правильном русском языке начала объяснять, что, когда умерла его первая жена- осетинка, он женился на хорватке. Пробыл он директором музея с1922 года по 1933 год…

Через месяц корабль попал в жесточайший шторм в Эгейском море. В начале шторма утонуло шесть греческих рыболовецких шхун, и нас кинули на поиск и спасение возможно оставшихся в живых членов экипажа утонувших судов. Три дня мы бороздили предположительно указанный участок моря. Тем временем шторм усилился и превратился в кромешный ад, практически все офицеры получили ушибы и открытые травмы, немало побило и матросов срочной службы. Пошли третьи сутки бесполезных поисков, когда старпому сообщили, что от удара волны лопнула внешняя стальная обшивка правого борта, трещина стальных листов составила четыре метра. А еще волнами был поврежден правый вал, и нам надо было убираться по добру — поздорову из этого района. Корабли 5- ой оперативной эскадры подчинялись непосредственно генеральному штабу в Москве, который, наконец, разрешил выйти «Сознательному» из опасной зоны и начать движение в пункт базирования Тартус, где находились наши плавмастерские. Корабль должен был пройти средний ремонт борта и диагностику поврежденного вала. Так я попал в Сирийскую Арабскую Республику. Через два дня, когда экипаж стал частично приходить в себя после шторма, наиболее очухавшимся разрешили выйти в город по пять человек в группе. Я с удовольствием вступил на твердую землю, так как абсолютно не приспособлен к качке, меня всегда здорово укачивало, как, впрочем, и других. Через час ходьбы мы уже были готовы что- то соображать. Жители Тартуса были смуглые и низкорослые брюнеты с круглыми черепами, у многих волосы кучеряво завивались. Женщины в возрасте практически все закрывали лица легкой черной тканью с сеткой — вуалью. Молодые женщины носили джинсы, головы платками не покрывали. Язык арабский шумный и раздражительный, какие- то они суетные были, все время при разговоре руками жестикулировали. На улицах я заметил много брошенных иномарок в весьма хорошем состоянии. Наш переводчик объяснил, что это машины убитых в арабо- израильской войне 1973 года. Вдруг на улицах вокруг нас все стали стрелять в воздух. Стреляли из пистолетов и автоматов прицельно в какую- то воздушную цель. Переводчик нас успокоил, что это они стреляют по израильским разведывательным самолетам, которые летят на высоте до пяти тысяч метров. Убойная сила пистолета до двухсот метров, автомата Калашникова до двух тысяч метров, зачем бесполезно стрелять. Спросил его об этом. Он пояснил, что такими действиями они демонстрируют бесстрашие и свою ненависть к евреям, и знаю ли я, что арабы и евреи относятся к одной семитской языковой группе. Я ответил, что слышал об этом, но это ничего не меняет, так как они все равно ненавидят друг друга и у них постоянная вражда. Мы подружились с переводчиком. Потом в баре я угощал его пивом. Показалось мало, и он пригласил меня в какое- то кафе, где над дверями висела вывеска «Все для русских друзей». Я рассмеялся, рассматривая вывеску, и сделал предположение, что кафе армянское. Переводчик Юра мои догадки подтвердил, но предупредил, что водку достать можно только у них. С переводчиком нас было пятеро. Корабельные офицеры мою идею о предложении выпить по рюмке водки поддержали, и мы неплохо провели время. Между прочим, тогда в кафе я и узнал, что по — арабский женский половой орган называется «зып». Этот перевод всех рассмешил, а присутствующим я объяснил, что «дзыпп» на осетинский переводится, как карман…

Через полтора месяца мы вернулись в свою основную базу- Севастополь. Затем я вышел в очередной отпуск на пятьдесят суток и отбыл в Северную Осетию. А еще через четыре месяца я волею судьбы и случая был переведен в Кронштадт, где мне пришлось отслужить еще двадцать лет, чтобы выйти в запас в чине подполковника.

Вывоз раненых

Осетино- ингушский конфликт продолжался в период с 30 октября по 6 ноября 1992 года. В связи с боевыми действиями и массовыми беспорядками пострадало более 8000 человек, в том числе непосредственно в ходе конфликта погибло712 человек, из них осетин- 305 человек, ингушей- 407, более тысячи человек оказались в заложниках. Ранено- 836 человек, из них 457- ингушей и 379- осетин.

Не буду вдаваться в истоки и причины конфликта, ибо столько написано по этому поводу и продолжает писаться и анализироваться, что ничего нового я вложить не смогу, а лить воду просто не имею желания. В начале конфликта меня в Осетии не было. Я продолжал служить в должности начальника кронштадтской гарнизонной поликлиники в звании подполковника медицинской службы Ленинградской военно- морской базы. Но как осетин и как патриот своего народа не мог не переживать по поводу происшедших событий. Думаю, что также переживали сотни офицеров — моих земляков, служивших в армии и на флоте Российских Вооруженных сил. Не секрет, что из всех народов, населяющих Российскую Федерацию, офицеров всегда было больше всего из выходцев Северной Осетии. И так было во все времена, начиная с конца восемнадцатого века.

До революции осетин- офицеров было более трех тысяч, а одних генералов я насчитал сорок восемь пофамильно. В 1987 году в Ленинградском букинистическом магазине я случайно обнаружил маленькую коричневую книжонку под названием «Осетины- офицеры участники русско- японской войны 1904–1905 годов». Моему удивлению не было придела, откуда и кто издал ее не помню, однако запомнил, что во время этой войны погибло три генерала и девятнадцать полковников, именно осетин. И еще, книжка была 1933 года издания с множеством аналитических таблиц. К сожалению, она была утрачена безвозвратно, а может быть ее просто похитил кто- то из моих многочисленных гостей- земляков, когда я ею хвастался, показывая им.

Так вот, сидя в рабочем кабинете подведомственной мне поликлинике, или же находясь вне службы, меня не покидало ощущение, что я самоустранился в тяжелую минуту от чаяний своего народа, и это меня сильно угнетало. А чем я мог помочь? Боевые действия закончились скоротечно. Между двумя республиками стоят российские войска. Мы еще не знали, что скоро начнется первая, а за ней вторая чеченская война, и от первоначального вида столицы Чечни останутся одни воспоминания.

И тут меня осенило! Если санитарные потери составили в Осетии более трехсот человек, значит количество легкораненых и раненых средней степени тяжести в среднем будет две трети от всех, а, следовательно, тяжелораненые составят одну треть. Это я усвоил, когда учился на командном факультете руководящего медицинского состава военно- медицинской академии. Однако опыта лечения огнестрельных ран в лечебных учреждениях Северной Осетии не было. Все боевые травмы, полученные во время военных конфликтов и войн, лечились только в военных госпиталях или же в военно- медицинских центрах типа военно- медицинской академии имени С.М. Кирова.

А где лечили раненных осетин? Естественно, в больницах города Владикавказа. За редким исключением, когда родственникам удавалось вывезти раненных в военные госпиталя за пределы республики по так называемому блату. Но как лечили основную массу, я представлял. В военно- медицинской науке даже есть название такому лечению- паллиативное, приносящее временное облегчение, но требующее затем дополнительных оперативных вмешательств для окончательного выздоровления раненых. Так вот, эти оперативные вмешательства должны были проводить военные хирурги военных госпиталей, чтобы раненные в боях осетины могли окончательно выздороветь. Но как это осуществить, ведь мои земляки, получившие ранения, не были военнослужащими и не имели право лечиться в военных лечебных учреждениях?

Отец говорил мне о том, что у нашей фамилии нет богатых и влиятельных родственников, потому надо быть умнее окружающих и видеть дальше, чем многие, а этого можно добиться, если учиться лучше других, читать больше других и быть старательным, не бояться трудностей, а уметь умно преодолевать их. Я начал думать и разрабатывать план по осуществлению своего замысла. И вот что я придумал. В Библии указаны десять людских пороков, обязательно встречающихся у православных (верующие в Христа) или правоверных (верующие в Аллаха) в той или иной степени. Но так как я жил в Ленинграде и с правоверными реже общался, я их опускаю.

Так вот, я заметил, что наиболее часто встречающиеся у военных пороки — это тщеславие, зависть и гордыня. А если предложить начальнику медицинской службы Ленинградской военно- морской базы за помощь, оказанную в отборе и эвакуации раненых из Северной Осетии, почетное звание — «Заслуженный врач Северной Осетии». Я хорошо знал своего непосредственного начальника- полковника медицинской службы Алексея Юрьевича Горенко и быть того не могло, чтобы он отказался от такой награды.

Для отбора раненых мне необходимо было выехать в Северную Осетию, а разрешение на выезд в виде оформленного командировочного мог дать только полковник Горенко. Но вначале надо было заручиться поддержкой командования Ленинградского военного округа и Ленинградской военно- морской базы на разрешение лечения земляков из Северной Осетии на безвозмездной основе в 42- ом окружном госпитале и 1- ом военно- морском госпитале. Для встречи с командованием Ленинградского военного округа я просил содействия и рекомендации у полковника Горенко, но он почему- то отказался мне помогать, видно было, что он боится или просто не хочет обременять себя какими- либо обязательствами. Однако телефон адъютанта командующего он мне все же предоставил.

В ходе разговора с адъютантом подробно изложил свой замысел и мои предложения по их реализации, попросил посодействовать встрече с командующим Ленинградского округа для его более детального ознакомления по предстоящей эвакуации раненных и предстоящему лечению их. Как бы там не было, но через день адъютант позвонил и сообщил, что мне назначено на завтра быть к десяти часам в приемной у командующего. Штаб округа находился на Сенатской площади.

Встреча с командующим округа генерал- полковником Сергеем Павловичем Селезневым продолжалась не более двадцати минут. Но началась она с легкого инцидента, который был спровоцирован самим командующим. Не успел я представиться, войдя в кабинет, когда он вдруг заревел на меня:

— Оружия для вас у меня нет, и снабжать вас или ингушей им я не буду!

Помню, я вытаращился на этого идиота и с полминуты не мог произнести ни слова:

— Товарищ генерал — полковник, мне Вашего оружия не нужно, я совершенно по другой причине. Разве Ваш адъютант не докладывал о цели моего визита?

Вкратце я вновь объяснил командующему цель моего прихода и попросил разрешения на лечение тяжело раненных осетин в подведомственных ему военно- лечебных учреждениях. В целом встреча была доброжелательной, но Сергей Павлович попросил, чтобы президент Северной Осетии Галазов Ахсарбек Хаджимурзаевич обратился на его имя с письменным прошением о их безвозмездном лечении в госпиталях подведомственного ему округа.

В конце разговора генерал- полковник Селезнев поинтересовался вдруг, является ли Северная Осетия субъектом Российской Федерации. Я ответил утвердительно. Однако Сергей Павлович настоял, чтобы письмо от президента Северной Осетии на его имя начиналось со слов «…Северная Осетия, являясь субъектом Российской Федерации…». Пришлось согласиться. Следующее предложение командующего округа касалось лично меня: все дальнейшие контакты должны были проводиться только через его начальника штаба генерал- лейтенанта Виктора Сергеевича Соколова.

На этом аудиенция была окончена, и он меня благосклонно отпустил. Я немедленно отправился к Алексею Юрьевичу, где подробно изложил ему содержание разговора с командующим округа. В ходе беседы поинтересовался у Горенко, не надо ли на имя командующего Ленинградской военно- морской базы направить аналогичное письмо от президента Северной Осетии. На что Юрий Алексеевич ответил отказом, объяснив, что вопросы госпитализации решаются им лично в рабочем порядке.

Теперь необходимо было в ближайшее время выехать домой, в Северную Осетию, чтобы объективно оценить ситуацию на местах: количество тяжелораненых и нуждающихся из них в повторных оперативных вмешательствах. Для этого надо было встретится с министром здравоохранения и совместно произвести отбор кандидатов для лечения в госпиталях Ленинграда.

Затем поставить в известность руководство республики о предполагаемых мероприятиях и выслушать его рекомендации и предложения. На следующий день я подал начальнику медицинской службы Ленинградской военно- морской базы рапорт на предоставление мне двухнедельного отпуска и после его письменного одобрения вылетел во Владикавказ. В Пригородном районе, где проживали мои родители, в день своего прилета я никуда не намеревался идти, однако вечером меня познакомили с Михаилом Газзаевым, уроженцем селения Камбилеевское, который был ранен в первый же день боевых действий.

Вероятнее всего, мама проговорилась соседям о цели моего приезда, а многие меня хорошо знали. Михаил Алексеевич был мужчиной в возрасте и приехал не так давно из Уфы, где пятнадцать лет проработал в ДЮСШ тренером по вольной борьбе. Приехал Михаил домой и неожиданно для себя попал под молоха войны, а так как он был образцом подражания для местной молодежи, то сразу же оказался в центре жесточайшей передряги. Ингуши выстрелом из гранатомета, пробив кирпичную стену, ранили троих из пяти бойцов. Хуже всех пришлось Газзаеву, осколками ему полностью скальпировало кожу лица справа. Моя задача заключалась, как раз в том, чтобы максимально вернуть к нормальной жизни потерявшихся людей с тяжелыми физическими увечьями, вот таких, например, как этот Михаил Алексеевич.

На следующий день с утра мы отправились с Газзаевым к министру здравоохранения Северной Осетии для согласования списков лиц, нуждающихся в дальнейшем безвозмездном лечении в военных лечебных учреждениях Ленинграда. Министром на тот период был Вячеслав Бесолов, он принял меня практически сразу и вежливо выслушал мои рассказ и все предложения, однако интереса к нуждающимся раненым не проявил никакого. Его более интересовал вопрос, не может ли командующий округом выделить палатки и военную форму для передачи ему, министру здравоохранения. Я ответил Бесолову, что не уполномочен вести переговоры на тему палаток и военной униформы и попросил его вернуться к лечению раненых.

— Не будет палаток и военной формы, я списки раненных Вам не предоставлю, — неожиданно заявил министр здравоохранения, — они мне сейчас нужнее, чем раненые…

Такого поворота событий я не ожидал и, наверное, возмутился гораздо громче и грубее, чем следовало, когда вдруг в кабинет ворвался Михаил Газзаев и, обхватив меня за талию, вынес в приемную министра. Мы с министром так громко дискутировали, что Михаил в коридоре весь наш диалог прослушал почти до конца. И вовремя решил вмешаться. На улице, отдышавшись, я принял решение обратиться непосредственно к руководству республики по согласованию отбора и вывоза раненых. По дороге к Дому правительства Михаил успел рассказать мне, что списки раненых по Пригородному району находятся у Левы Джагаева, руководителя поселкового Совета селения Камбилеевское. А так как бои в основном проходили в селах Пригородного района, то восемьдесят процентов раненых, считай, мы уже имеем. Это известие меня обрадовало и несколько успокоило.

Вскоре мы подошли к Дому правительства на площади Свободы. Председателем Совета министров в то смутное время был Хетагуров Сергей Валентинович, его мама была из фамилии Бритаевых, как и моя, и я рассчитывал использовать наши родственные отношения для пользы дела и достижения цели, из- за которой я приехал в Осетию. Сергея Хетагурова я нашел на третьем этаже в его кабинете в окружении нескольких мужчин, что- то громко и оживленно обсуждавших. Они молча уставились на меня. Я представился и коротко изложил присутствующим суть визита. Объяснил, что мне нужно типа гарантийного письма от руководства республики. Председатель Совета министров объяснил мне, что правом переписки обладает лишь лично президент, но он может поручиться за меня. Затем он спросил вдруг не знакомы ли мы были ранее, ибо ему показалось, что он меня уже где- то видел. Пришлось объяснить, что мы в родстве по материнской линии, и напомнить, что однажды даже играли с ним в футбол в Суадаге — родном селе моей и его мамы. Но тут в разговор вмешался сидящий за столом мужчина:

— Сергей, я его хорошо знаю, он с Пригородного района, его отец работает следователем, а сам он служит в кронштадтской поликлинике начальником. Я за него ручаюсь.

И только сейчас я обратил внимание, что мужчина мне весьма близко знаком и зовут его Георгий Павлович Джиоев. Но все, кто близко был с ним знаком, звали его Юрой. Он проживал в селе с моими родителями практически в одном дворе. Я подошел, и поздоровавшись с ним за руку, поблагодарил его за поддержку. Сергей Валентинович пригласил в кабинет по телефону советника президента, представил нас друг другу и попросил оказать мне содействие в нашем благородном деле. Советника звали Эдуард Михайлович Мецаев, он курировал в республике спорт, медицину и культуру. Был он старше меня лет на пятнадцать и выделялся образованностью и тактом в обращении с людьми. Мы быстро нашли общий язык, и как я заметил, он очень быстро вник в мою тему. Не теряя времени, он провел меня в приемную президента на втором этаже, затем попросил ждать его, а сам вошел в кабинет, думаю, доложить обо мне. На двери кабинета, куда вошел Мецаев, красовалась таблица из латуни с гравировкой «Галазов Ахсарбек Хаджимурзаевич».

Вскоре помощник президента, молодой парень лет тридцати, пригласил меня войти в эти двери. Кабинет президента Галазова был не просто большим, он был огромен, встретил меня хозяин кабинета на входе и первым протянул мне руку, я четко представился- внятно назвал имя, отчество и фамилию, затем должность и звание. Галазов предложил присесть за огромный стол, сам сел напротив, рядом присел Эдуард Михайлович. Я подробно изложил присутствующим цель своего визита и предложения по вывозу нуждающихся на бесплатное лечение в военно- медицинские учреждения Ленинграда. Доложил, что таковых приблизительно от сорока до пятидесяти человек. Передал просьбу командующего Ленинградским округом по поводу письма на его имя от президента Северной Осетии. Передал я и просьбу командующего Ленинградским округом, чтобы письмо от президента Северной Осетии на его имя начиналось со слов «…Северная Осетия, являясь субъектом Российской Федерации…».

Разговаривая с Ахсарбеком Хаджимурзаевичем, я внимательно присматривался к нему, невольно наблюдая его манеры и привычки. Галазову было около шестидесяти пяти лет, красивая осетинская внешность, выше среднего роста, совершенно седой, лицо бритое, взгляд проницательный, видно было, что он длительное время проработал на руководящих должностях. Он одинаково красиво говорил на осетинском и русском языках. Быстро и по- деловому решал практические вопросы. Хотя бы исходя из того, что пока мы с ним беседовали, Эдуардом Михайловичем письмо было уже приготовлено и представлено президенту на подпись. Письмо я аккуратно положил в папку и вышел из Дома правительства в весьма хорошем настроении.

Вместе с Газзаевым мы немедленно выехали в селение Камбилеевское, где Михаил познакомил меня со своим другом Левой Джагаевым. Лева оказался веселым и коммуникабельным главой села. Как Михаил и предполагал, у него оказались все списки раненных по Пригородному району. Я сразу же принялся их изучать в присутствии Левы и Михаила, многих из них они знали в лицо и могли подробно рассказать, где был ранен тот или иной односельчанин. Предложил Михаилу проехать по отобранным мной фамилиям и на местах познакомиться с нашими подопечными. Газзаев охотно согласился, и мы вместе с ним в течение недели объехали всех кандидатов в пяти или шести селах Пригородного района, в целом получилось до тридцати человек. Из отобранных сформировали группы очередности вывоза, определились по транспорту, однако появились непредвиденные трудности. В частности, на чьи деньги осуществлять вывоз раненных в Ленинград, если у многих моих подопечных не было денег даже на нормальное питание? А во что они были одеты?! Нет теплой одежды и обуви. Ехать предстояло в город, где восемь месяцев из двенадцати лежит снег.

По телефону я обсудил эти вопросы с Эдуардом Михайловичем, он ответилнеопределенно, и я понял, что этот вопрос должен будет решаться мной. Рассказал о трудностях Михаилу Газзаеву, он предложил обратиться за помощью к Георгию Павловичу Джиоеву, который работал на тот момент директором винно- водочного завода, расположенного где- то за ЦУМом. Следующим утром мы выехали с Михаилом на винно- водочный завод, на проходной нас не пропускали, но и здесь Михаил проявил чудеса талантливого переговорщика, и через пятнадцать минут мы стояли перед дверью Георгия Павловича. Оказывается, Михаил и Георгий Павлович отлично знали друг друга, я понял это по тому, как Михаил обратился к нему в кабинете: «Юра».

Джиоев живо интересовался тем, кого мы выбрали на лечение, при этом добавил нам еще одного раненного из селения Сунжа, Гелу Нартикоева, с осколочным ранением позвоночника. Я предоставил Юре полный список вывозимых кандидатов и отдельный список выезжающих в первой группе. Его я сохранил до наших дней в первозданном виде:

1. Дзукаев Альберт из сел. Камбилеевское, 18 лет — пулевое ранение правого плеча с повреждением плечевой кости и нервного ствола.

2. Гогичаев Валера из сел. Октябрьское, 30 лет- пулевое ранение верхней челюсти, пулевое ранение левого локтевого сустава.

3. Газзаев Михаил из сел. Камбилеевское, 42 года — осколочное ранение правой височной области и лицевой области справа.

4. Тедеев Бахури из сел. Октябрьское, 19 лет — пулевое ранение черепа с дефектом костей черепа 24 кв. см.

5. Гиголаев Станислав из сел. Джейрах, 18 лет- пулевое ранение черепа с дефектом костей черепа 32 кв. см.

6. Киргуев Виктор из гор. Владикавказ, 44 года — пулевое ранение в шею с дефектом хрящей гортани.

7. Базиев Борис из сел. Октябрьское, 66 лет — пулевое ранение нижней области живота.

8. Нартикоев Гела сел. Сунжа, 34 года- осколочное ранение позвоночного столба.

9. Качмазов Мурик сел. Сунжа, 24 года- пулевое ранение правого коленного сустава.

10. Персаев Артур сел. Джейрах, 24 года — пулевое ранение нижней области живота.

Он внимательно его прочел и, наконец, поинтересовался целью нашего визита к нему. Я объяснил, что раненные — выходцы в основном из бедных, необеспеченных семей, не имеющие возможность нормально одеться и обуться. Лечение в Ленинграде предстояло длительное, а зимой в Ленинграде холодно. Нельзя ли помочь раненным в приобретении теплой одежды и спортивной формы для повседневной носки. При этом я пояснил, что старшим в группе будет Михаил Газзаев и распоряжаться денежными средствами будет непосредственно он. Судя по всему, объяснения его удовлетворили, тем более что Михаил без возражений стоял рядом. Дело еще в том, что направляясь к Джиоеву, с Михаилом уже заранее обсудили его роль старшего в группе. Георгий Павлович предложил Михаилу подойти к нему утром за деньгами. Я же срочно стал готовиться к отъезду, вернее, к отлету в Ленинград, для предоставления письма президента Галазова командующему округом Селезневу.

По прибытию в Ленинград я первым делом доложил Горенко о результатах поездки, о встрече с президентом, об отборе раненых и их количестве, показал ему письмо Ахсарбека Хаджимурзаевича и рассказал о перевозки первой группы в ближайшее время. В свою очередь Алексей Юрьевич несказанно обрадовал меня известием о договоренности с военно- медицинской академией о лечении части раненых в ее хирургических клиниках. Воодушевленный полученной новостью, я направился от Алексея Юрьевича в штаб округа на Сенатскую площадь, где лично передал письмо Ахсарбека Хаджимурзаевича в руки начальника штаба генерал — лейтенанту Виктору Сергеевичу Соколову. Итак, разрешение получено, процесс пошел!

На следующей неделе прибыла первая группа раненых из Северной Осетии. Я лично выезжал встречать их в аэропорт Пулково. Алексей Юрьевич выделил для их перевозки четыре единицы санитарного транспорта. Они были распределены в три лучшие военно — медицинские учреждения: военно- медицинскую академию им. С.М.Кирова, в 42- ой окружной госпиталь и 1- ой военно- морской госпиталь. Лучшего я и не ожидал, оперировали и лечили наших ребят профессора, кандидаты и доктора наук, такие светила как Дедушкин, Рухляда, Запольский и другие, фамилии их всех я и не запомнил. Но многие из прибывших перенесли по три и более операций, что говорило о сложности их ранений. Газзаев Михаил перенес на лице восемь операций, Гогичаев Валера — пять или шесть, а другие — по две или четыре.

Пришлось ребятам задержаться в связи с повторными операциями на три — четыре месяца. Тедееву Бахури и Гиголаеву Станиславу нейрохирурги провели аллопластику дефектов черепа и твердой мозговой оболочки титановыми пластинами. Качмазову Мурику сформировали коленную чашку из осколков раздробленной, а затем учили его заново ходить. Были у нас и неприятные потери- Виктор Киргуев с пулевым ранением в шею с дефектом хрящей гортани готовился к операции, когда его вдруг оповестили по телефону, что его жена скончалась. Виктор срочно вылетел во Владикавказ на похороны и затем через две недели вернулся к нам в Ленинград. Ребята ему радовались и как могли его утешали. Лечащие хирурги вновь стали готовить его к операции и вдруг опять удар — умерла его дочь. Когда он вновь вылетел в Владикавказ на похороны, нам сообщили, что Виктор скончался сам на пятые сутки — не выдержало сердце. Все очень расстроились, особенно переживал Михаил, они с Виктором были ровесники и быстро подружились.

Через три — четыре месяца мы отправили домой первую группу выздоровевших, их было пять человек. На деньги, выделенные Георгием Павловичем, приобрели им билеты до Владикавказа. Отправляли их в аэропорт Пулково на служебном транспорте, выделенным Алексей Юрьевичем. Однако мне и самому пришлось лететь вместе с ними во Владикавказ за новой партией раненых, Мецаев попросил меня приехать, объяснил, что появились проблемы, которые требуют моего обязательного присутствия. Сразу же из аэропорта я поехал на площадь Свободы на встречу с Эдуардом Михайловичем. Он мне все и прояснил. О вывозе раненых в Ленинград на бесплатное лечение узнали в министерстве здравоохранения Республики Южная Осетия и попросили нашего президента Галазова оказать содействие в лечении восьми раненных. Ну и Ахсарбек Хаджимурзаевич через Эдуарда Михайловича вышел на меня. Как же мне можно было отказаться, когда просят такие уважаемые люди! В очень короткие сроки всем раненым оформили российские паспорта, и я их также вывез в Ленинград. Кстати, ранения наших южных братьев по тяжести были практически идентичными нашим: два пулевых ранения в голову, три — в грудь и живот, осколочные ранения в крупные суставы и конечности. Их также пустили по большому кругу, то есть им тоже провели по несколько операций, предварительно определив этапы лечения.

Однажды вечером мне позвонили по домашнему стационарному телефону. Звонил незнакомый мужской голос, спросил Руслана Георгиевича, то есть меня. Я назвался и подтвердил правильность набранного им номера. Звонивший также представился:

— Людвиг Чибиров — руководитель Республики Южная Осетия. Руслан Георгиевич, хотел бы Вас поблагодарить за наших раненых, прошедших лечение в клиниках военных госпиталей Ленинграда. Вами проведена колоссальная организационная работа в отношении восстановления здоровья наших ребят, большое Вам спасибо от меня лично и от народа Южной Осетии!

Я в свою очередь поблагодарил его за сказанные в мой адрес добрые слова, сказал, что это долг каждого осетина, что на моем месте, имея такие возможности как у меня, многие повторили бы то же самое, а может быть, и гораздо эффективнее, чем я …

Однако разговаривая с собеседником, я почувствовал, что Людвиг Алексеевич что- то не договаривает или же хочет продолжения диалога…

— Людвиг Алексеевич, может быть, я могу еще чем — либо помочь Вам, наверное, это связано с лечением раненых, — спросил я его в открытую.

— И, да и нет, Руслан Георгиевич, тут ситуация несколько иная и касается в первую очередь меня лично. Дело в том, что мой сын Алексей (на самом деле он назвал его Лёша) получил пулевое ранение в бедро с поражением бедренной кости, нервного ствола и бедренной артерии. Нельзя ли его обследовать и долечить в военно- медицинской академии им. Кирова?

Какая осетинская скромность! Глава республики просит за своего сына в последнюю очередь, когда до этого мы приняли по его просьбе на обследование и лечение восемь человек из Южной Осетии.

Прошу Людвига Алексеевича обозначить время вылета его сына на самолете, решив, что поеду его встречать лично, о чем поставил в известность его отца. Леша Чибиров оказался симпатичным неунывающим парнем, слегка прихрамывающим на правую ногу. Прежде чем я положил его в травматологическую клинику, он прожил у меня дома три дня. На его лечение ушло полтора месяца. Он был удивительно коммуникабелен, через две недели все медицинские сестры были от него без ума, особенно массажистки! В конце июля его выписали, мы тепло попрощались, и он улетел во Владикавказ.

Когда уехал Леша, я вдруг понял, что все закончилось, все осталось позади. Раненых- то больше нет. Их всех прооперировали и пролечили. Два года пролетели, как два месяца. Сколько их было — тридцать пять или тридцать семь, даже не могу сейчас вспомнить, особенно из Южной Осетии, помню только одну фамилию Бекоев- пулевое ранение в голову. За два года, что их лечили, мне пришлось раз двенадцать слетать во Владикавказ для отбора очередной партии. Но на этом все не закончилось. Доложил Алексею Юрьевичу Горенко, что его приглашает Президент Республики Северная Осетия Галазов Ахсарбек Хаджимурзаевич для торжественного вручения диплома на присвоение почетного звания- Заслуженный врач Республики Северная Осетия. Реакция начальника медицинской службы Ленинградской военно- морской базы на это моё известие была более чем странной. Он категорически отказался ехать на вручение ему высокой награды. И я вынужден был вылететь за его наградой сам. Когда я доложил президенту, что Алексей Юрьевич Горенко отказался приезжать на вручение ему высокой награды в силу неизвестных причин, Галазов взорвался и швырнул на стол его диплом:

— На, передай, а мы хотели торжественно ему вручить и банкет в его честь организовать…

Затем он обнял меня и попросил принять извинения за то, что вышел из себя:

— Руслан, тебе ведь тоже присвоено звание Заслуженного врача! Эдуард Михайлович, подайте мне его, пожалуйста. Вот, Руслан Георгиевич, я Вас поздравляю и с особым удовольствием Вам диплом вручаю. Вы его действительно заслужили. Мы тут с Эдуардом Михайловичем посоветовались и хотели бы Вам еще медаль «Во Славу Осетии» присвоить. Как Вы на это посмотрите?

— Думаю, Ахсарбек Хаджимурзаевич, что за одно дело дважды не награждают, спасибо Вам за высокую награду!

И поехал я домой отмечать с родителями моего Заслуженного врача…

Прошло двадцать семь лет. Живу с сыном в родительском доме. С Михаилом Газзаевым пересекаюсь часто. С остальными бывшими подопечными- гораздо реже, а многих вообще не видел с момента возвращения домой. Президент Галазов Ахсарбек Хаджимурзаевич скончается в 2013 году, и будет похоронен на Алее Славы во Владикавказе. Мир его праху, он достоин этого! Джиоев Георгий Павлович здравствует и поныне, проживает в настоящее время во Владикавказе. Людвиг Алексеевич весь в науке, собирает материал для Универсальной фольклорно- этнографической энциклопедии осетинского народа, редактором которой он является. Алексей Людвигович Чибиров в настоящее время — директор Владикавказского научного центра Российской академии наук.

Я же глубоко убежден и сейчас, что каждый из нас, хотя бы однажды, должен бескорыстно помочь своим таким образом, чтобы имя его загорелось на мгновение в памяти народной. Кто не хочет — ищет причину, кто желает — ищет возможности.

Первый факультет

Когда строилась Кронштадтская Военно- Морская база на острове Котлин, одновременно, по приказу Петра Великого, были воздвигнуты колоссальные фортификационные сооружения — форты, искусственно созданные насыпные острова из бетона и гранита, имевшие на вооружении орудия больших калибров. Расположены форты линейно, поперек Финского залива от Лисьего Носа до Ораниенбаума (Ломоносов). Форты прикрывали с запада Кронштадт и Петербург от вражеских флотов. В самом же Кронштадте размещались штабы и флотские экипажи, подземные хранилища боеприпасов и хранилища любого другого вооружения, необходимого для прикрытия северной столицы.

Штаб Кронштадтского гарнизона располагался традиционно во дворце, построенном фаворитом царя — князем Меньшиковым. Затем, им же, втридорога проданном Военно- Морскому ведомству Российской империи. На период описываемых мной событий, двухэтажное здание дворца занимал штаб дивизии кораблей и подводных лодок охраны водного района Ленинградской Военно- Морской базы. Штаб двадцать шестой бригады подводных лодок, где служил легендарный Маринеско, находился справа в двухстах метрах по набережной, там же на пирсе «единицы» — подводные лодки. Наш штаб, сто четвертой бригады надводных кораблей ОВРа, занимал левое крыло дворца и имел отдельный вход.

Один из огромных кабинетов на втором этаже дворца выделили нам — четырем штабным офицерам, флагманским специалистам бригады ОВРа- мне, майору медицинской службы, и трем капитанам третьего ранга — Саше Сапогову, Васе Баранову и Володе Трофимову. В кабинете стоят четыре дореволюционных письменных стола, у каждой из стен четыре шкафа для верхней одежды и рядом со шкафами расположились сейфы, тоже четыре. На каждом столе флагманских специалистов — стационарный телефонный аппарат с тумблером. Отношение между нами ровные и спокойные. На флоте офицеры одного подразделения обращаются друг к другу или по имени отчеству (если разница в возрасте) или по имени (если сверстники), но не по званию. Просто не принято по званию обращаться на флоте.

После утреннего построения мы употребляли растворимый кофе, закусывали медовыми пряниками и ждали прихода начальника штаба бригады с оперативного совещания в дивизии. За глаза начальника штаба в бригаде называли лошадиной кличкой «Жеребец». На его смуглом лице располагался небольшой по размерам нос с огромными ноздрями по бокам, и когда он сердился или нервничал, ноздри раздувались и громко сопели. Скорее всего, это и послужило причиной присвоения ему парнокопытного прозвища. И вот мы сидим, и обреченно ждем его обязательного появления. И тут на моем столе раздается глухой зуммер телефона. Звонил дежурный по штабу дивизии, он же офицер нашей бригады:

— Руслан, тебя вызывает флагманский врач дивизии к себе в кабинет, немедленно.

Радостно срываюсь с места, на ходу застегивая тужурку. Уже у двери слышу за спиной, как Сапогов негромко завистливо проронил:

— Надо же, как ему повезло, а нам полтора часа Банщукова слушать на совещании…

Стремительно вбегаю в штаб дивизии и показываю пропуск дежурному, он утвердительно машет рукой, дает разрешение на дальнейшее движение. Меня останавливает начальник медицинской службы Ленинградской Военно- Морской базы Ласкавый Виталий Сергеевич. Он направляется на выход, рядом флагманский врач дивизии. Я мгновенно среагировал. Поворот направо и руку к виску, в ожидании распоряжений, пока мои начальники прощались в коридоре.

Ласкавый проходит мимо меня, и не оборачиваясь, роняет в мой адрес:

— Сопроводи меня до пристани.

Из Кронштадта в Ленинград можно проехать через дамбу на «Лисий нос», но также и на пароме через Ломоносов. Идем через Петровский парк в направлении стоянки паромов. Поравнялись с магазином. Виталий Сергеевич, повернувшись ко мне произносит:

— Возьми сигареты и билеты на переезд машины. Проедешь со мной на ту сторону, — кивнул Ласкавый в сторону Ломоносова, — разговор есть к тебе по одному вопросу.

Немедленно приступил к выполнению, а уже через десять минут паром начал движение в сторону Ломоносова. Я присел, с предварительного разрешения, за столик напротив Виталия Сергеевича, а он, затянувшись сигаретой, вдруг неожиданно для меня, начал разговор о моей дальнейшей службе.

— Ты что, Руслан, собираешься служить флагманом до увольнения в запас? спросил Ласкавый. Лично у меня на тебя определены несколько другие планы. Тебе расти надо. Мне нужен надежный помощник. Сейчас март месяц. В июле ты запланирован поступать на первый факультет руководящего медицинского состава при Военно- Медицинской академии им. С.М. Кирова. Проучишься два года, и затем я назначу тебя своим заместителем. Ну, что скажешь на это?

— Виталий Сергеевич, — начал я взволновано, — откровенно говоря, я ведь «ни в зуб ногой» в организации здравоохранения медицинской службы подразделений, соединений и медицинских учреждений Военно- Морского флота. Опыта и знаний мне явно не хватает. Сомневаюсь, справлюсь ли?

— Не волнуйся, я отлично знаю и вижу твои возможности. Потому и приехал в Кронштадт, что сегодня уже договорился с флагманским врачом дивизии об отправке тебя на три месяца на первичную специализацию по циклу «Медицинское обеспечение флота» на кафедру ОТМС ВМФ с курсом ТБСФ при Военно- Медицинской академии. С понедельника идешь на учебу, — засмеялся Виталий Сергеевич, — ты что, дар речи потерял? Где благодарность? Не вижу радости в глазах!? И ещё, руководить медицинской службой за тебя остается Хитров- на период твоей учебы, но не это главное. Слушай Руслан, когда ты появишься на кафедре, доложишься лично заведующему кафедры- генерал- майору медицинской службы Донченко Георгию Платоновичу. Я с ним по тебе говорил, он будет твоим куратором. Слушайся и выполняй все его указания, он будет учить тебя основам организации и тактике медицинской службы флота. Это пригодится тебе при поступлении на первый факультет руководящего медицинского состава. По окончанию первого факультета ты имеешь право возглавить любое учреждение здравоохранения в Военно- Морском флоте. У нас, военных медиков, это приравнивается к академии генерального штаба. Выше ведь учиться негде. Всё, потолок. Ну что, уразумел?

Ласкавый понимал, что, ошарашенный от предложенной им широкой перспективы, я ещё не скоро приду в себя, и был весьма доволен произведенным эффектом. Между тем паром подошел к Ломоносовской пристани, мы сошли по аппарели на берег. Я поблагодарил Виталия Сергеевича за его предложение, пообещал, что не подведу его ожидания. Виталий Сергеевич вдруг высказал мне следующее, которое осталось в моей памяти навсегда:

— Знаешь, Руслан, умнее тебя, может быть, и найдутся офицеры, но исполнительней тебя офицера я ещё не встречал. Послушай, а что, все осетины такие дисциплинированные и исполнительные?

— Виталий Сергеевич, — наверное, не все, но многие, — отвечал я, — мы умеем быть преданными до конца, и, как говорится, коней на переправе не меняем.

Мы попрощались, и он уехал на служебной «Волге» в Ленинград, я же поспешил на обратный паром в Кронштадт.

Далее все развивалось по сценарию, начертанному Виталием Сергеевичем. В понедельник подал командировочное предписание в учебную часть Военно- медицинской академии. Затем нашел кафедру организации и тактики медицинской службы ВМФ с курсом тактики и боевых средств флота (— ОТМС ВМФ с курсом

ТБСФ) на четвертом этаже нового девятиэтажного корпуса, расположившегося рядом с Финляндским вокзалом. Первым делом доложился заведующему кафедрой — генерал- майору медицинской службы Донченко, как наказывал Виталий Сергеевич. Внешне Георгий Платонович выделялся в кафедральном коллективе высоким ростом, презентабельной внешностью и своей профессиональной образованностью. Никогда не слышал, чтобы он повысил голос на подчиненного. Говорил тихо, но доходчиво и лаконично.

При нашем разговоре с заведующим кафедрой присутствовал его заместитель, полковник медицинской службы Коноплин Александр Семенович. Среднего роста, худощавый, смуглое лицо — практически без эмоций. Но очень много курил. И очень много знал о своем предмете. Генерал поручил мою индивидуальную подготовку под его личный контроль, о чем объявил присутствующим в кабинете. Вот так и началось мое трехмесячное обучение. Каждую неделю Коноплин заряжал новые курсивы по изучению организации здравоохранения, определял мне литературу, прикрепил ко мне преподавателя кафедры Топоркова. Звали его Михаил Тимофеевич, но очень скоро мы подружились и перешли наты.

Разве не прав был Сталин, когда утверждал, что кадры решают все. Донченко подбирал на кафедру молодых и энергичных преподавателей, талантливых и хорошо подготовленных профессионалов. Все они имели за плечами службу на надводных кораблях и подводных лодках, т. е. прошли хорошую флотскую практику. Был на кафедре еще один преподаватель, который несмотря на свою занятость, старался уделить мне время для объяснения непонятных вопросов. Звали его Олег Львович Евланов. Он очень помог мне разобраться в вопросах методики планирования, управления медицинской службой в повседневной деятельности и в ходе боевых действий, совершенствования комплекта сил и средств медицинской службы флота, взаимодействия на оперативном уровне с медицинской службой видов Вооруженных Сил. Эти вопросы проходили по теме его кандидатской диссертации, и он великолепно во всем разбирался.

На кафедре одновременно со мной проходил индивидуальное обучение Елоев Магомед, мой земляк. Он уже окончил первый факультет, а сейчас, как внешний соискатель, собирал материал на кафедре к своей диссертации. Магомед руководил Первой поликлиникой г. Москвы, обслуживающей академию Генерального штаба. Елоев бывший «моряк», но, когда перевелся в Москву, форму пришлось поменять на зеленную. Это он так мне объяснил. Общаясь со мной, дал мне много полезных и дельных советов по подготовке и поступлению на первый факультет. Однажды он обратил моё внимание на следующий факт:

— На первый факультет принимают слушателей не каждый год, а через год. Принимают не больше шести старших офицеров из сотен, проходящих службу на одном из четырех флотов. До меня первый факультет окончили Тхостов и Демуров, затем я. В настоящее время на первом факультете заканчивает обучение Эльбрус Черчесов, я тебя с ним познакомлю, он все время проводит на кафедре. Теперь ты будешь поступать. Я вижу, как ты старателен и настойчив в изучении медицинского обеспечения флота. А теперь ответь, Руслан, только честно? Трех месяцев тебе на подготовку достаточно или необходимо ещё месяц добавить? — засмеялся Магомед.

— Нет, недостаточно, — ответил я, — еще на один месяц хотел бы здесь задержаться, кажется, что можно было бы еще лучше подготовиться.

— Когда я готовился к поступлению на первый факультет, мне тоже не хватало одного месяца. Не тушуйся. Готовишься ты неплохо. Думаю, все будет нормально.

Еще в 1971 году кафедрой был выпущен в свет первый в истории учебник по ОТМС для руководящего состава медицинской службы ВМФ, в котором был изложен полный комплекс современных вопросов организации медицинского обеспечения флота. Учебник я выучил наизусть, а это более трехсот страниц. Оставалось две недели до окончания моего обучения, когда вдруг на кафедру позвонил дежурный по медицинской службе Ленинградской ВМБ и попросил меня срочно прибыть к полковнику медицинской службы Ласкавому. Что немедленно было сделано. Виталий Сергеевич встретил меня, по обыкновению, с должным вниманием, предложил присесть, а затем высказал следующее:

— Руслан, появились сложности! Сын одного высокопоставленного медицинского руководителя, ранее отказавшегося от учебы на первом факультете, передумал и сейчас решил поступать на первый факультет. В связи с этим твое поступление переносится на 1987 год. Вот такая ситуация сложилась нежданно. Что скажешь на это?

— А что тут скажешь, — ответил я, — придется перенести поступление на 1987 год. Другого выхода не вижу.

Таким образом моя учеба на первом факультете сдвинулась на два года. В феврале 1987 года я вновь был направлен на трехмесячные академические курсы, а еще через три месяца сдавал экзамены на факультет руководящего медицинского состава в летних лагерях в Красном Селе. На кафедру нас попало шесть слушателей, как и планировалось свыше. Я ничем не выделялся среди них, да особо и желания не было блистать своими способностями.

Перспектива, нарисованная начальником медицинской службы Ленинградской Военно- Морской базы мне еще на пароме, неумолимо осуществлялась. По окончании факультета руководящего медицинского состава я сразу становился его заместителем, а затем все происходило бы по велению Виталия Сергеевича, которому я безгранично доверял. Однако, как говорится, человек предполагает, а обстоятельства влияют на ход событий в жизни человека фатально. Удар под дых я получил в начале 1988 года, когда узнал о внезапном увольнении Виталия Сергеевича Ласкавого в запас. Решение об увольнении принимал адмирал Самойлов Владимир Александрович — командир Краснознаменной Ленинградской Военно- Морской базы, его первейший друг. Превратности судьбы! До меня дошло, что далее придется принимать решения самостоятельно, увы, без привычной поддержки Ласкавого.

Только слепой не видел, как горбачевская перестройка начала разваливать страну, выполняя заказ империалистов. Рушились устоявшиеся принципы, а дружба становилась разменной монетой. Выход в сложившейся ситуации был один- окончить первый факультет с золотой медалью, чтобы получить право выбора по дальнейшему распределению. Отныне все мои усилия были направлены к этой цели. И я добился этого. К концу обучения у меня не было ни одной хорошей оценки- только отличные. При хорошей режиссуре финальный акт заканчивается словами «Зал ахнул. Аплодисменты»! Однако, опять вмешался злой рок.

Меня вызвали в отдел кадров академии, где умнейший начальник отдела кадров- полковник медицинской службы Шамарин Игорь Александрович в течении часа уговаривал меня отречься от золотой медали. Ибо медалей четыре, а претендентов на медаль- восемь. Игорь Александрович предложил мне сделку, с условиями которой я в конечном итоге согласился:

— Руслан, ты получаешь диплом с отличием и право выбора на распределение по окончании первого факультета. То есть, ты распределяешься туда, куда, именно, пожелаешь. Второе, как отличника, академия включает тебя делегатом на слет отличников- Стран Варшавского Договора, который будет проходить в Георгиевском зале Кремля. На встрече будет присутствовать министр обороны СССР- маршал Советского Союза Язов Дмитрий Тимофеевич. Ну что, согласен?

Я искренне рассмеялся. Умен был Игорь Александрович! Умел прочесть мысль, когда этого требовали интересы дела. Я побывал в Кремле. Распределился в Ленинградскую Военно- Морскую базу. Десять лет возглавлял 102 поликлинику Лен. ВМБ в Кронштадте. В сорок шесть лет уволился в запас, в звании подполковника и вернулся домой в Северную Осетию — Аланию. Жить можно везде, но потом, чтобы умереть среди своих.

Коллаборационист

Коллаборационизм- осознанное, добровольное и умышленное сотрудничество с врагом, в его интересах и в ущерб своему государству. В уголовном законодательстве подавляющего большинства государств мира факт коллаборационизма квалифицируется как преступление против своего государства, обычно трактуется как государственная измена. В некоторых государствах коллаборационизм также приравнен к разновидности экстремизма. В российском законодательстве понятие «коллаборационизм» в настоящее время не используется ни в одном нормативном законодательном акте. Фактически, в рамках действующей редакции Уголовного кодекса России ответственность за коллаборационистскую деятельность может быть применена в рамках статей 275 (государственная измена) и 282.1 УК РФ (организация экстремистского сообщества).

В 1988 году на кафедре ОТМС ВМФ у меня произошла первая встреча с человеком, который через много лет станет именно таким коллаборационистом сознательно, с целью извлечения выгоды из ситуации, добровольно начнет сотрудничать с врагом в его интересах и в ущерб своему государству. Ко мне на кафедре подошел майор медицинской службы в форме военно- морского флота, славянской внешности, носивший густую бороду и усы, чем — то похожий одновременно на Маркса и Энгельса. Борода и усы — энгельсовские, а вот большой выпуклый лоб — марксовский. Впечатление при первом общении он производил приятное. Мы разговорились, звали его Борис Александрович Толканов. Он учился на первом факультете по специальности «хирургия», выпускался через два месяца, а мне еще надо было учиться год с лишним. Борису Александровичу было предложено два варианта при распределении, один из них был в Кронштадтский военно- морской госпиталь хирургом- ординатором хирургического отделения.

Второй вариант предполагал работу в той же должности где- то в Североморском военно- морском госпитале на Северном флоте. В течение тридцати минут подробно объяснял Борису Александровичу, где расположен госпиталь, какие имеет отделения в составе, сколько коек в хирургическом отделении, кто руководит в настоящее время хирургическим отделением. Кто руководит госпиталем, его заместители, рассказал, что представляет собой Кронштадт в целом. В общем, я общался с ним, как учил пролетарский писатель в своих произведениях Алексей Максимович Горький: «Не знаешь человека, думай о нем вначале хорошо». Я, наверное, ему все так живописно разрисовал, что он решил остаться в тени моего рассказа.

Борис не задал мне ни одного вопроса за весь период общения. Только ухмылялся в усы и тихо покашливал в бороду, курил он много. От него всегда пахло табаком, причем не было никакой разницы, стоял он поодаль или рядом. Впоследствии мне стало известно, что Толканов все же выбрал Кронштадтский 35 Военно- морской госпиталь. В 1989 году, по окончании факультета руководящего медицинского состава, я был назначен на должность флагманского врача тридцать девятой бригады строящихся и ремонтирующихся кораблей Ленинградской военно- морской базы. И лишь в 1991- м году сменил Володю Дудченко в 102 Поликлинике Кронштадтского гарнизона, которому при очередной посадке на паром отрезало ногу аппарелью по колено.

В поликлинике я пробыл в начальниках десять лет и уволился в запас в 2000 году в звании подполковника медицинской службы в возрасте сорока шести лет. За последние десять лет моей службы произошло очень много негативных событий, неприятных по содержанию. Страна, в незыблемость которой верил весь мир, была ликвидирована по вине двух частных лиц- некими Михаилом Горбачевым и Борисом Ельциным. Начались гражданские войны практически во всех бывших союзных пятнадцати республиках. В самой России в Северо — Кавказских республиках настали времена смуты. Решили отделиться от России и построить Халифат в чеченском варианте. В начале 1992 года произошел осетинско- ингушский конфликт, на Северном Кавказе пролилась первая кровь.

Начался передел территорий между союзными республиками, последовала череда расправ коренного населения над национальными меньшинствами в Средней Азии, Азербайджане и республиках Прибалтики. В 1994 году была развязана первая чеченская война, которая закончилась хрупким перемирием в 1996 году.

Затем началась вторая чеченская кампания с 1999 по 2010 год. Если в первую чеченскую войну кровь текла ручьями, то во второй чеченской войне бурными реками. Какие- то горе стратеги решили, что в Чечне достаточно одной дивизии для восстановления конституционного порядка. В результате «репрессированные народы» Северного Кавказа нанесли существенный урон федеральным войскам.

Счет пошел на тысячи, пока, наконец, не стали применять тяжелую артиллерию, танковые соединения и авиацию, вплоть до фронтовой. Россия очнулась и железной рукой раздавила ваххабитскую погань и ее приспешников. Бои из затяжных перешли в скоротечные. Поменялась и тактика ваххабитов: участились захваты заложников, удары по мирному населению, взрывы поездов и гражданских самолетов. Естественно, боевики- ваххабиты несли весьма ощутимые потери. А где их лечить? Границы стали плотно закрывать, зарубежная медицинская помощь сведена на нет. Помогли деньги зарубежных спонсоров, и многие медики в России стали участвовать в нелегальном лечении боевиков за деньги, в том числе и из числа военных врачей.

…В соответствии с графиком ночных проверок дежурной службы 35 Военно- Морского госпиталя я проверял работу отделений, как вдруг заметил, что в операционной поликлиники горит свет. В поликлинике центральный вход выходит во двор госпиталя, а дверь я лично опечатал в восемнадцать часов. Обошел все кабинеты- проверил их на взрыво — и пожаробезопасность, проверил наличие освещения во всех кабинетах и помещениях, и только лишь потом опечатал двери.

Ритуал мне знакомый и я соблюдаю его ежедневно в конце рабочего дня. Второй выход ведет в госпиталь, его я тоже лично опечатал. Так в чем же дело? Решаю открыть центральный вход. За дверью во всех коридорах горит свет. Решил пройти через арку в центральный коридор. Только шагнул в него, как навстречу выскочил мой заместитель Сусеев, с вытаращенными глазами и испуганным лицом. Тут пришла моя очередь встревожиться. Спрашиваю у Алексея Сергеевича по ситуации в поликлинике. Тот просит меня не входить в большой коридор, настаивает на разговоре в моем кабинете. А это значит, что надо вернуться обратно в малый коридор, где находится мой кабинет. Внутренний голос подсказывает: «если хочешь разобраться, послушай Сусеева». То, что мне поведал затем Алексей Сергеевич, повергло меня в ужас:

— Руслан Георгиевич, там Толканов раненных чеченских боевиков оперирует!

Машинально задаю вопрос:

— А почему в поликлинике, разве операционная госпиталя не больше для этого подходит? Постой, постой! Настоящих чеченских боевиков, что ли? Да вы что, одурели?! Кто разрешил?! Кто двери открыл?! Да ты хоть понимаешь, что ты натворил, идиот?! Ты работаешь на врага?! Почему мне не позвонил?! — задохнулся я от приступа ярости, — почему ключ ему дал?!

— Я не давал ключа, двери открыл я сам, — бормочет Сусеев, — я его и чеченцев испугался.

— Ладно, — успокоил я Алексея Сергеевича, — ступай к ним и скажи, что начальник поликлиники торопился куда- то, забрал что- то из кабинета и быстро ушел. И еще один вопрос. Когда он начал оперировать чеченских боевиков в поликлинике?

Ответ Сусеева меня изумил и удивил. Оказывается, уже в течении месяца бандитов принимают нелегально в Кронштадтском госпитале, оперируют и лечат под чужими фамилиями и ложными диагнозами, а я ничего не слышал и не видел. Вышел из поликлиники удрученный и подавленный. Было около двадцати трех часов. Остановил проезжавшее мимо такси и попросил подвезти к штабу дивизии.

Слева от чугунных кованных ворот — входа в штаб дивизии, находился особый отдел Кронштадтского гарнизона. Вот туда я и завернул. Тяжелую дореволюционную дверь на мой звонок открыл заспанный матрос — «срочник». Попросил его вызвать дежурного мичмана и стал ждать снаружи. Вышедшему дежурному объяснил, что мне срочно надо связаться с начальником особого отдела капитаном первого ранга Векшиным. Дело не ждет отлагательств до утра. Вопрос надо решать немедленно.

Дежурный знал меня в лицо, поэтому спорить не стал. Пригласил в приемную, а сам через дежурный коммутатор начал связываться со своим начальником. Векшин появился минут через десять. Остров Котлин, на котором находится город Кронштадт, имеет протяженность в длину двенадцать километров, а ширина его составляет всего пять. В кабинете у Алексея Николаевича изложил суть моего ночного визита, подробно пересказал переданную мне информацию моим заместителем подполковником медицинской службы Сусеевым.

— Информацию, что подполковник Толканов оперирует боевиков, мы уже имеем. Заведующий хирургическим отделением полковник Костин нам доложил, что он запретил Толканову оперировать в отделении чеченских боевиков. И вот еще что, Руслан Георгиевич, — Векшин предложил мне сигарету, я прикурил, и он продолжил, — плохо то, что Толканов оперировал не только чеченцев, но и двух арабов. А они даже русского языка не понимают. На выезде из Ленинграда их сотрудники милиции задержали и передали нам. Но что Толканов начал их оперировать у тебя в поликлинике, для нас новость.

— Алексей Николаевич, надо Вам с Сусеевым переговорить. Он с Толкановым давно дружит и ключ от поликлиники передал ему скорее всего от страха, а не по дружбе. И еще у меня просьба, — обратился я к Векшину, — хочу встретиться с Борисом Толкановым в непринужденной обстановке, выяснить, что его толкнуло на это, может быть он где- то заблудился и еще можно что- то исправить.

Векшин разрешение дал, но попросил сообщить о результате разговора. На следующий день я встретился с ним вечером в ординаторской, там же находился его непосредственный начальник Александр Костин, они пили водку и о чем- то беседовали.

Громко и весело поздоровался с ними, присел за стол, и пьянка продолжилась. Не желая при мне развивать далее тему своего разговора с Толкановым, Александр Васильевич вдруг как- то суетливо засобирался и очень быстро ушел. Обратил внимание, что Костин уходил с каким- то облегчением, будто не особо желая сидеть с Борис Александровичем за одним столом. Мы остались вдвоем, и продолжили начатое. Я и ранее слышал, что Толканов более года плотно сидит «на стакане», но сейчас в этом окончательно убедился- Борис Александрович выпил со мной бутылку водки и сразу открыл вторую. На мой вопрос, не много ли нам на сегодня, Толканов ответил вопросом, почему я его не боюсь.

— А зачем мне тебя бояться, Борис Александрович, ты разве бандит какой, или убивец? Борис, давай мы с тобой на сегодня закончим это чаепитие, и дома тебя ждут жена и дети. Пойдем, я тебя на такси отправлю. Да и мне пора…

На этой фразе я встал из- за стола, предложив ему последовать моему примеру. Однако хирург даже не пошевелился, налил себе пол стакана водки и выпил не закусывая. Затем изобразил на лице что- то мрачное и угрожающее и снова спросил меня строго:

— Ты почему меня не боишься?! Вот скажу чеченцам, и они тебя порвут на куски. Посмотри, что они мне подарили.

На его груди, на тяжелой золотой цепочке висел круглый медальон с изображением полумесяца, на двух пальцах надеты массивные золотые перстни, также с изображением полумесяца- чеченцы щедро заплатили ему за проделанные операции.

— Борис, а где же ты их оперируешь? Я ведь из поликлиники тебя выставил, а Костин в хирургическом отделении оперировать боевиков тебе не даёт. Где- то, наверное, приспособился, — спросил напрямик Толканова, — давай раскалывайся, никому не скажу.

— На съемных квартирах, — отвечал пьяный хирург, но вдруг встрепенулся, наверное, понял, что сказал лишнее, — ты что у меня выпытываешь, а ну пошел отсюда, — и бросил в меня стакан.

Поняв, что более мне здесь делать нечего, одел шинель и вышел из ординаторской. К выходу из отделения надо было пройти более сорока шагов, но вдруг почувствовал, что за мной на цыпочках бесшумно бежит Толканов. Это уже было интересно. Наверняка, что- то будет. Делаю вид, что не вижу его. Прохожу мимо дверей столовой. И вот оно. С разбегу Борис Александрович вталкивает меня в полутемную пустую столовую, захлопывает дверь и сделав ужасно страшное лицо, хватает меня за воротник шинели и рычит:

— Ты почему не боишься меня?! Ты знаешь сука, что я сейчас с тобой сделаю?

Спрашиваю его весело:

— И что ты мне сделаешь, Борис Александрович?

Внезапно Толканов отпускает мой воротник и ладонями бьет меня по ушным раковинам сбоку. Нн- да приехали значит. Вдруг начинаю понимать, что Борис Александрович никогда не участвовал в уличных потасовках. Но отпустить его я уже не мог. По сути, он мне пощечину дал, а за это надо отвечать, независимо от того трезв он или пьян. Довольный предполагаемым результатом и произведенным эффектом, Борис Александрович, опьяненный победой, с чувством выполненного долга направляется к выходу. Останавливаю его дальнейшее движение:

— Борис, когда ты меня ударил меня ладонями по ушам, я, наверное, должен был упасть и корчиться от боли, ты же этот эпизод наверняка из кинофильма позаимствовал. На самом деле ты просто нанес мне пощечину. Неважно, одной рукой или двумя. Там, откуда я родом — это оскорбление. Поэтому ты сейчас увидишь то, что я никогда не хотел бы показать тебе, но вынужден это сделать, чтобы смыть оскорбление.

Сказав это, нанес ему два прямых удара левой и правой в район перехода лба в переносицу. Толканов рухнул без сознания на пол лицом вниз. Не теряя времени, раздвинул ему ноги и раз пять ударил его носком ботинка в пах. Вот как занятия боксом пригодились. Вдруг справа в углу послышались какие- то органические шумы. Присмотревшись, вижу двух матросов, притаившихся в углу полумрака. Зову их к себе:

— Вы что здесь делаете?! Из выздоравливающих, что ли? Рабочие по кухне? Как ваши фамилии?

Матросы согласны со всеми моими расспросами. Но когда они, по очереди, назвали свои фамилии, мне вновь становится смешно. …Матрос Шавлохов, матрос Смирнов.

Ну везде осетины! Это надо же, как повезло! Перехожу на осетинский:

— Ты откуда и как тебя зовут?

— Из Ногира, Сослан.

— Вы оба, все видели и слышали?

— Да.

— Сейчас вы быстро уберете здесь, расставите столы и стулья, но вначале выгляни в коридор там на посту две медсестры. По лицам проверь, они что- нибудь слышали или нет. Иди, Сослан, в разведку.

Шавлохов вышел из столовой, вернулся через пол минуты:

— Руслан, они обеспокоены и шушукаются, наверное, шум слышали.

— Слушай меня внимательно. Вы оба ничего не слышали, вы как раз подсобку убирали. Я сейчас уйду. Работаю начальником поликлиники. Завтра через двери на первом этаже пройдешь в поликлинику ко мне и расскажешь, чем все закончилось. Этого трогать не нужно, он сам очухается и тихо уйдёт. Ему шуметь нельзя, он выпивший. Попрощавшись с бойцами, спустился к себе в кабинет и через пять минут на поликлиническом УАЗике подъехал к штабу дивизии.

…Встретившись с Алексеем Николаевичем, доложил в подробностях о ситуации в госпитале. Об угрозах Толканова своему начальнику хирургического отделения Костину Александру Васильевичу, о его поведении со мной и другими врачами госпиталя и поликлиники. Об инциденте, произошедшем в столовой, и о том, как пострадал Борис Александрович от моего необузданного гнева. Затем передал Векшину информацию, услышанную от подполковника Сусеева, моего заместителя:

— Из рассказанного мне Сусеевымвыходит, что Толканов оперирует двух- трех боевиков за ночь, доставляют их одни и те же лица чеченской национальности два раза в неделю. Привозят их из Новгорода Великого и Пскова на легковых машинах. Борис Александрович получает от своих новых спонсоров щедрые чаевые- в долларах и рублях. Они же гарантируют ему защиту от кого — либо, и как результат- его агрессивная вседозволенность и угрозы окружающим. Дома он более не ночует, вечером приходит в ресторан напротив Гостиного Двора на проспекте Ленина, где и зависает до утра. Возомнил себя доном Корлеоне, обещается решать проблемы сомнительных людей, вмешиваясь в работу городских властей и силовых структур.

В настоящее время оперирует боевиков по адресу…, квартира съемная. Сусеев был там по моей просьбе и с целью реабилитироваться в ваших глазах. Весь хирургический инструментарий украден Борисом Александровичем из хирургического отделения. Ассистирует ему на операциях медицинская сестра- анестезистка Лозовая Марина из хирургического отделения, Она же проводит премедикацию и внутривенный наркоз, используя для этого тиопентал — натрий или гексенал. В ресторане Борис Александрович садится за один и тот же столик, там же сидя спит, а, просыпаясь, вновь пьет водку и завтракает. Затем из ресторана отправляется на работу в госпиталь. Вечером алгоритм его действий повторяется, прерываясь лишь новой партией поступивших раненых боевиков.

Хирург он великолепный, но законченный алкаш и деградант. За деньги пойдет на любое преступление.

Со слов Сусеева, чеченцы предлагали ему выехать в Ичкерию и работать там по специальности хирургом, обещая большие деньги. Думаю, может дезертировать с военной службы и выехать в Чечню. Такая угроза весьма реальная.

Алексей Николаевич, внимательно слушал меня, делая какие- то пометки в записной книжке. Затем, откинувшись на кресле грустно заключил:

— Вот тебе, Руслан Георгиевич, типичный случай судьбы слабого интеллигента, а сколько их было, коллаборационистов во время Отечественной войны. Жизненные неурядицы, к сожалению, ломают таких вот, как Толканов. По сути, он уже предал Родину и работает на врага, за деньги врага. Сегодня он делает операции боевикам, а ведь завтра может пронести взрывчатку, одевшись в форму морского офицера. И ведь пронесет и деньги возьмет от своих нанимателей, вот что печальнее всего. И он думает, что государство слабое и не может его защитить, а потому и обратился к чеченским боевикам, что потерял веру в силу российского оружия. Какое заблуждение. У России были времена похуже и тяжелее, но ведь она всегда выстаивала и давала отпор агрессорам. Вот «смутное время» — проблемы с поляками длились с 1558 по 1613год, но ведь выстояли? А французы и немцы? И девяностые переживем, пока живы будем. Что скажешь, Руслан Георгиевич?

— А что говорить, Алексей Николаевич, Вы на страже стоите и Вам виднее, что делать, а уж мы будем всеми силами помогать. Делаем одно дело и по одной дороге идем с Вами, в одном направлении. В целом согласен, что Толканов зависит от пьяных инстинктов и низменных желаний. Его уже не исправить, он законченный алкаш и полностью деградировавшая личность, к тому же представляющий опасность для общества своей пьяной непредсказуемостью. Думаю, что с такой жизненной позицией он плохо закончит — пьет много, сердце может не выдержать таких нагрузок! Жаль парня, хороший хирург был…

С этого времени с Толкановым я более не общался. По работе он мне нигде не нужен был, вроде и раньше как- то без него справлялся. Дружить с ним я не дружил, у нас были совершенно разные интересы. Даже общих знакомых не было, о чем я и сейчас не жалею.

А еще через две недели, сидя за своим любимым столиком в ресторане, он благополучно ушел в мир иной. Скорее всего, сердце не выдержало такого обилия алкоголя и безразличного совершенно отношения к себе и своей семье. На его похороны я не пошел. Боевиков там тоже не видели, видимо, они были в поиске очередного хирурга для своих раненных. Да и война в Чечне вскоре закончилась. Вахабиты проиграли и были большей частью уничтожены. Сейчас я в Северной Осетии пишу очередной рассказ. А могила Бориса Толканова осталась в Кронштадте на девятнадцатом квартале.

«Новый Петербург»

В Зеленогорском военном Доме отдыха Ленинградской военно- морской базы ночью, сгорает столовая- странным образом, только по периметру вдоль стен. Шесть картин из запасников эрмитажных, висевших в столовой, таким же странным образом исчезают, «сгорев» в странном пожаре. Не удивлюсь, если они сейчас в распоряжении частных коллекционеров, где- ни будь в Англии. Никакой реакции со стороны командования Ленинградской военно- морской базы, в ведении которой находился Дом отдыха, не наблюдалось, хотя о странном пожаре и пропаже картин в газете «Новый Петербург» были опубликованы две мои статьи. Прошел месяц после выхода последней, третьей, статьи в газете «Новый Петербург». Тишина, никто- ничего, гробовое молчание. Даже подумал, что всем безразлична судьба шести шедевров Эрмитажа. Но я ошибался, мои статьи тихо прошлись по Петербургу. Позвонили из медицинской службы Ленинградской ВМБ, Михаил Иванович с Алексеевым, ветераны военной медицины, поздравили с выходом моих статей, и предупредили, что начальник Ленинградской военно- морской базы Шурга Тимофей Ярославович очень недоволен моими статьями.

Дом отдыха готовят к банкротству, а территорию к продаже каким- то зарубежным олигархам. Они и подсказали, что Шурга вывез из Дома отдыха «сгоревшие» люстры, ковры и другое имущество и хранит их на складе НЗ у майора медицинской службы Пивня (по- русский Петухов). Другую часть Тимофей Ярославович передал на хранение в Кронштадтский госпиталь Рябчуку. В ту же ночь позвонил Пивень, и, смеясь, доложил, что Шурга, только что на двух «Камазах» вывез из его склада спрятанные у него вещи в неизвестном направлении, ругаясь нецензурно в мой адрес. А утром следующего дня разлетелась новость: ночью сгорел деревянный склад в Кронштадтском госпитале, где хранилась часть вещей, вывезенных из Зеленогорского Дома Отдыха. Начали следы заметать.

Поздно вечером позвонил адвокат Саша Окунев, мой хороший приятель, и предупредил, что статьи произвели фурор в Петербурге, и что грядут прокурорские проверки по всем фактам, описанным в моих статьях, и что я сорвал банкротство Дома отдыха, чем очень разозлил влиятельных людей в высших эшелонах власти. Затем вдруг спросил меня, могу ли я говорить свободно, и не слышит ли наш разговор кто- нибудь еще. Я несколько удивился его вопросу, но ответил, что можно говорить не таясь, ибо я нахожусь дома. Привожу разговор Окунева дословно:

— Руслан, твои статьи многих напрягли. Ты явно нажил врагов. Над тобой готовится расправа. Завтра к тебе в поликлинику в половине девятого заявятся прокурор Лесичко Николай Патрикеевичи и его помощник Алексей Погорелко. Они зачитают постановление об отстранении тебя от должности и представят подписку о невыезде. Затем предъявят постановление о переводе в больницу тюрьмы «Кресты» для психического освидетельствования. Что надо сделать! Слушай меня внимательно! Ты повредил спину вчера, когда нес гроб с телом Раисы Талалаевой. Ты ведь действительно оступился, когда гроб нес и упал на ограду. Это многие видели и подтвердят. Завтра в восемь утра подойдешь к Вальке Семенову, он уже в курсе всех дел. История болезни на тебя будет заведена Петей Аносовым. Ты ляжешь в неврологию с повреждением позвоночника, а Петя Аносов сразу же поставит тебе капельницу с барбитуратами. Когда они начнут зачитывать тебе постановление о переводе в «Кресты», глаза держи закрытыми и стони громко (типа, плохо себя чувствую и ничего не понимаю). Попадешь в «Кресты», хохлы тебя ликвидируют. А пока ты будешь лежать у Аносова, мы начнем подключать защитные механизмы!

От услышанного от Окунева я не мог заснуть до утра, больше всего пережевал за своего восьмилетнего сына и престарелую мать. Как они одни будут справляться без меня? Однако по разговору было понятно- дело серьезное, но мне уже помогают, я не остался в одиночестве. Но, как говорится, дорога ложка к обеду. Тем не менее, выполняя его инструкции, в семь часов пятьдесят минут утра я был в кабинете у начальника медицинской службы госпиталя Валентина Семенова. Поздоровавшись, мы сразу же направились в отделение неврологии к Петру Аносову. Петя немедленно госпитализировал меня и сразу же перешел к лечению, поставил капельницу с барбитуратами (успокаивающими). Вот теперь я понял смысл пословицы, когда надо иметь сто друзей. А через десять минут в палату ворвались наши «друзья» — прокуроры …

И вот лежу я у Пети Аносова пятые сутки и думу думаю, как бы процесс своего освобождения ускорить. Вдруг заходит Аносов в нашу четырехместную палату для утреннего осмотра. Молча протянул мне какой- то журнал в синей обложке и показывает мне на чей — то портрет на странице. Ну и ну! Да это же Исса Магометович Костоев, бывший заместитель Генерального прокурора Российской Федерации. Получил всемирную известность после раскрытия и задержания в ноябре 1990 года его следственной бригадой маньяка Андрея Чикатило. Но он же четыре года назад был освобожден от должности первого заместителя. И опять в Москве, в прокуратуре России!

Оказывается, в 1996 году Исса Магометович был назначен начальником международно- правового управления Генеральной прокуратуры России, но об этом до сегодняшнего дня я ничего не знал. В 1965–1974 годах Костоев работал следователем, старшим следователем и прокурор- криминалистом прокуратуры Северо- Осетинской АССР и хорошо знал моего отца- старшего следователя Пригородного района. Сборник, что подарил мне Петя Аносов назывался «Синие страницы» и располагал полной информацией о членах правительства, депутатах российского парламента, силовых структурах, в том числе генеральной прокуратуры. На одной из страниц, под портретом Костоева, были указаны номера нескольких телефонов для связи с ним. Чем черт не шутит! Запираюсь в кабинете у Аносова и набираю первый из телефонов, гудок пошел и телефон ожил. Ответил женский голос:

— Приемная заместителя генерального прокурора, слушаю Вас.

Поздоровавшись с секретарем приемной, представляюсь и называю место откуда произведен звонок, после чего начинается наш диалог:

— Скажите, пожалуйста, могу ли я поговорить с Иссой Магометовичем?!

— Не кладите трубку, соединяю.

Мужской голос с явным ингушским акцентом на другом конце телефона подтверждает, что я общаюсь именно с Костоевым.

Вновь, называю свои данные и добавляю к ним свою должность и звание. Затем называю имя и отчество своего отца, и место его последней работы. Наступила пауза, в ходе которой Исса Магометович обратился к памяти о прошлом, затем он, вздохнув спросил:

— Ты младший или старший сын Георгия Дадоковича? Впрочем, если ты моряк, значит младший и зовут тебя Руслан, а старшего Тимур. Можешь не докладывать, знаю, отец умер в 1997 году. Ничто не вечно…, — Костоев, опять ненадолго замолк, — ладно, Руслан, давай теперь по делу, скажи, чем я могу тебе помочь. Но одно условие: говорить мне только правду. А то мне недавно родственник позвонил, тоже попросил помощи, а затем вылезло такое, что и вспоминать о нем у меня даже желания сейчас нет. Тебе пятнадцати минут хватит на изложение?

— Исса Магометович, хватит и десяти минут.

Подробно, но коротко рассказываю о сложившейся ситуации, называю фамилии и должности всех персонажей, свой анализ восприятия произошедшего.

— Слушай меня, Руслан, внимательно. То, что ты мне сейчас поведал, столь дико, что я сегодня же доложу генеральному прокурору России. Сам я выехать к тебе не могу, не мой уровень. Но группу пошлю, приблизительно через неделю она будет в Кронштадте. Почему через неделю? Мне надо информацию собрать о Лесичко у наших ленинградских друзей, имею в виду своих коллег, но это тебе совсем не нужно знать. Руслан, о нашем разговоре никому ни слова. Продолжаешь пребывать в госпитале до приезда комиссии. Они тебе объяснят ситуацию и что будет далее. Возглавит прокурорскую комиссию Мамиашвили. Думаю, все будет хорошо. Жди. До свидания.

Вечером ко мне пришли Валентин Семенов и Петр Аносов, кратко рассказал им о телефонном разговоре с заместителем генерального прокурора России. Объяснил, что на днях приезжает прокурорская группа с проверкой нашего общего знакомого. Попросил пока об этом никому не говорить. Сердечно поблагодарил их за помощь и поддержку. Рассказал им о Костоеве преднамеренно, чтобы поддержать в них уверенность и веру в победу. Я предполагал угрозы в их адрес от Лесичко и его заместителей и помощников. Впервые они подвергались такому мощному прессингу со стороны неправедных силовых структур. Так что моя информация о разговоре с заместителем генерального прокурора была очень даже весьма кстати.

…Через неделю поутру, к нам в палату вошел мужчина моего возраста, оглядевшись, сразу же направился ко мне, присел у моего изголовья на стул и тихо представился:

— Я Мамиашвили Илларион Бесоевич, моя группа только что приехала. Как Вы себя чувствуйте, Руслан Георгиевич?

— Спасибо. В целом нормально. Мне можно выписываться?

— Пока продолжаете лежать. Мы сейчас направляемся к Лесичко Николаю Патрикеевичу. Как только с ним закончим, я лично навещу Вас и сразу решим, что дальше делать и когда выписываться. Потерпите еще несколько часов.

После чего он вышел из палаты. После ухода Мамиашвили, я поспешил к Аносову. На его вопросительный взгляд, ответил коротко:

— Началось!! Группа прокурорская приехала, сейчас они поехали Лесичко с должности снимать. Мне приказано находиться в положении лежа в палате. Начальник группы сам ко мне приедет, приказано ждать дальнейших указаний.

Я прилег на госпитальную койку и задумался. Хорошо, когда столько друзей тебя окружает. Вот Окунев предупредил об утреннем визите прокурора и его помощника. Семенов с Аносовым, не задавая лишних вопросов, оперативно положили в неврологию. Костоев прислал прокурорскую проверку. А журналисты газеты какую помощь оказали!

О газете «Новый Петербург» отдельный разговор. В течение десяти дней я в отчаянии бродил по Петербургу, обходя редакции газет одну за другой: «Невское время», «Новости Петербурга», «Санкт- Петербургские ведомости», «Смена», «Коммерсант», «Общая газета» и везде получил отказ в публикации моих статей, пока не набрел на газету «Новый Петербург». О существовании этой газеты я знал, даже помнил эмблему этого печатного издания. Графический рисунок кентавра в левом верхнем углу на первой странице, рядом с названием газеты. Тираж газеты был весьма приличный, и приобрести ее можно было во многих газетных киосках. Однако услугами газеты я и не предполагал пользоваться, просто в этом ранее необходимости не было.

Все же периодически ее почитывал, интересных материалов на злободневные темы было в ней много, статьи были порой дерзкие и нагловатые. Иногда, прочтя их такую вот «опасную» статейку, я усмехался: «Ну вот, теперь их точно прикроют. Однако газета, как ни странно, выходила с установленной периодичностью вновь. Уже в первое пятилетие своего существования она стала позиционировать себя как правозащитное издание. Объектами ее защиты стали коллективы государственных предприятий, которые хотели спасти свои производства от рейдеров, горожане, попадающие в сети религиозных сект, жертвы насилия и беспредела, пенсионеры, ставшие объектами внимания черных риелторов, да вообще все, кто нуждался в защите в неспокойные 90- е годы. При газете была создана бесплатная юридическая консультация, когда звонивший просил юридической помощи, ему давали телефон редакции «Нового Петербурга»

Даже справочная служба Смольного рекомендовала по многим злободневным проблемам обращаться в «Новый Петербург». Когда в город приезжали журналисты из других стран и спрашивали: «А есть у вас «зубастые» газеты?», многие рекомендовали «Новый Петербург». Все, что сказано лестного об этой газете- чистая правда, подтверждаю лично, ибо, столкнувшись с беспределом и откровенной уголовщиной в управлении Ленинградской военно- морской медицины и некоторых представителей силовых структур, я не только получил безвозмездную помощь, но и был обучен моими наставниками азам беллетристики, чем в конце концов и воспользовался, решившись, наконец, издать свой первый сборник рассказов- «Я служил на флоте».

Благо учителями были высокие профессионалы- Николай Андрущенко, Алевтина Агеева, Алексей Андреев, Денис Усов, Михаил Шмаков — вся редакционная коллегия газеты «Новый Петербург». Однажды случайно попав к ним в редакцию, стал постоянным гостем и другом этого сплоченного и умного коллектива. Как- то раз, во время очередного посещения редакции, журналисты пригласили пообедать с ними, ели они на обед докторскую колбасу (в неограниченном количестве) с чаем и свежим хрустящим хлебом. И еще я заметил, что Алевтина Агеева в редакции носила военные «берцы», гораздо большего размера, чем ее размер ног. Меня это просто умиляло. Так вот, эти «акулы пера» за полгода так натаскали меня, что я стал приносить им две- три статьи в месяц, не забывая и о докторской колбасе. Навещал их довольно часто, вплоть до отъезда домой в Северную Осетию. Вот тогда- то Алевтина с Николаем Андрущенко, впервые предложили мне попробовать себя в прозе. Но это будет потом, а сейчас я лежал на госпитальной койке и ждал, когда же, наконец, появиться товарищ Мамиашвили. И он появился в дверях палаты, как всегда неожиданно:

— Ну что, Руслан Георгиевич, мы свою задачу выполнили, Лесичко низвергнут, Погорелко переведен на новое место службы. Иссе Магометовичу результаты доложены. Вы свободно можете покинуть данное лечебное учреждение. Приказ о Вашем отстранении от работы и подписка о невыезде аннулированы. Какие будут Ваши пожелания и предложения?

— Илларион Бесоевич, а сколько человек в Вашей группе?

— Нас всего пятеро, со мной.

— Могу ли я пригласить вас в полном составе в китайский ресторан, устал, видите ли, безмерно от столь длительного лежания и воздержания.

— В нашей группе все мужчины, язвенников и трезвенников не наблюдалось, уверен все согласятся и одобрят Ваше предложение.

— В таком случае, Илларион Бесоевич, я сейчас проеду домой, приведу себя в порядок, затем в девятнадцать часов встречаемся у памятника Петру Первому в парке на набережной, это рядом с гостиницей, где вы остановились. Китайцы открыли неплохой ресторан в Кронштадте и место выбрали удачное, недалеко от парка и центра города.

— Руслан Георгиевич, я на служебной машине. Давайте- ка подброшу Вас к дому и как раз время сократим для Ваших личных бытовых услуг.

Предложение мною с радостью было принято, и через пятнадцать минут я оказался в окружении своих родных- мамы и сына. Убедившись, что они здоровы, вкратце изложил им события последних трех недель. Объяснил, что сегодня буду отмечать победу с друзьями из Москвы, приду поздно. После чего принял ванну и побрился.

…В ресторане пили долго и шумно. Перезнакомился со всей группой Мамиашвили, а через полчаса от их сдержанности не осталось и следа. Улучшив момент, попросил китайцев поставить мой диск с песней "Осетинка" в исполнении Феликса Царикати, станцевал для гостей под его музыку. Затем гости танцевали для меня, смешно повторяя мои движения. Присоединились к нам еще девушки из зала, они тоже танцевали вместе с нами. Было очень весело и свободно. На следующий день я проводил моих новых друзей на Московский вокзал, а сам пошел на работу в 102 поликлинику Кронштадтского гарнизона.

…В 2017 году, просматривая новости, обнаружил в интернете короткую заметку. «Журналист и соучредитель газеты «Новый Петербург» Николай Андрущенко умер в больнице через месяц после избиения неизвестными. Журналист был избит неизвестными 9 марта. Скорая помощь доставила его в Мариинскую больницу Петербурга в состоянии комы. Известно лишь то, что Андрущенко направлялся на деловую встречу, отмечает «Фонтанка». Смерть журналиста подтвердила директор издания «Нового Петербурга» Алевтина Агеева».

Хмурый Ленинград

В сентябре 1998 года мне позвонил Владимир Яковлевич Дзоциев, предупредил, что находится в Кронштадте по своим служебным делам и что скоро будет в поликлинике. Минут через тридцать он действительно влетел ко мне в кабинет. Это была его коронная манера — делать все стремительно: говорить громко, тыркая при этом собеседника в грудь или плечо; хохотать, не стесняясь, над своими и чужими шутками; демонстративно ухаживать за совершенно незнакомыми женщинами, дарить им внезапно цветы, а затем попросить у них номера телефонов. И ведь давали ему номера, но что дальше происходило, мне неведомо. Дзоциев родился в Грозном, отец его приехал из Северной Осетии, когда чеченцев выслали в Казахстан. Женился на местной еврейке, и на свет появился Володя.

Помню, он мне как- то рассказывал, что окончил факультет журналистики заочно при Ленинградском государственном университете. Молодой Вольдемар сразу же был принят на радио, диктором Выборгского района Ленинграда. Через десять лет вступил в брак с ленинградской финкой, у него две дочери. Старшая проживает в Австрии вот уже лет пять. Младшая дочь Владимира Яковлевича живет с родителями, но они года два, как в разводе, хотя и живут в одной квартире. Владимир Яковлевич работает в должности начальника отдела администрации Выборгского района по радиовещанию более тридцати лет. В его районе проживает полтора миллиона ленинградцев. Администрация расположена рядом с Финляндским вокзалом, недалеко — корпуса Военно- медицинской академии, где я учился на факультете руководящего медицинского состава.

После занятий я частенько захаживал к Владимиру Яковлевичу, у них на первом этаже здания администрации сытная и довольно дешевая столовая для своих служащих. Там- то я и рассказал Дзоциеву о своей встрече на юбилее с Таймуразом Казгиреевичем Бокоевым, а также о разговоре с ним по избранию в Законодательное собрание Санкт- Петербурга в нынешнем году. Известил Владимира Яковлевича и о том, что Бокоев обещался поддержать мои выборы финансами. Изумился Дзоциев моей дерзости, что я решился баллотироваться на столь высокий уровень, но пообещал мне в самое ближайшее время прозондировать почву в центральной избирательной комиссии Законодательного Собрания и определить мои шансы на победу.

И вот прошло десять дней, а он уже в Кронштадте, и, наверняка с новостями по выборам. Зная слабость Владимира Яковлевича и его занятость, я быстро переоделся, мы немедля направились в ресторан Дома офицеров. Заказали салат, мясные блюда и водку. Выпили по одной.

— Ты, когда- нибудь слышал о Мезиной, что работает в Центральной избирательной комиссии Законодательного собрания, — начал Дзоциев, глядя на меня еще трезвыми глазами, и не дожидаясь ответа, продолжил, — так вот, она родом из Орджоникидзе, родилась там и росла. Затем окончила юридический факультет Ленинградского государственного университета. Вышла здесь замуж за работника прокуратуры и осталась на постоянное место жительства. Она ждет нас завтра в ЦИКе на Исаакиевской площади дом 6. Возьми удостоверение личности офицера и все свои дипломы и госнаграды.

— Послушай, Владимир Яковлевич, а зачем тебе сегодня уезжать в Ленинград. Оставайся у меня ночевать, а завтра отсюда и двинем вместе в ЦИК к Мезиной. Как ее там по имени, отчеству? — спросил я у Дзоциева.

— Екатерина Борисовна, — повеселел Владимир Яковлевич, — в таком случае смело продолжим начатое …

Утром я позвонил своей секретарше Раисе Ивановне, которой безгранично доверял и предупредил что буду к обеду:

— Ключи и печать передайте Алексею Николаевичу, он за меня остается- они в ящике стола.

На флоте взаимозаменяемость и доверие особо ценятся. Мой заместитель Сергеев, подполковник медицинской службы, обладал этими качествами в полной мере.

Мезина оказалась красивой, стройной женщиной, лет тридцати пяти. Лицо смуглое и продолговатое. Внешние данные говорили о маме осетинке. Что, впрочем, впоследствии подтвердилось.

Екатерина Борисовна внимательно рассмотрела представленные мной документы. Затем протянула мне сложенную вдвое анкету и предложила ее сразу же заполнить. Я ее внимательно прочел и принялся заполнять. Недвижимости и личного автомобиля у меня не было, кроме выданной военным ведомством трехкомнатной квартиры. Надо было указать ее метраж, что я и сделал. Заполнив анкету, передал ее Мезиной. Екатерина Борисовна объявила, что мои документы в принципе безупречны, но еще нужна характеристика от руководства медицинской службы Ленинградской Военно- Морской базы и справки из военной прокуратуры и ОВД Кронштадта, что я под судом и следствием не состоял и к уголовной ответственности не привлекался.

— Весь перечень документов необходимо представить мне до первого октября, у Вас еще уйма времени, тем не менее поторопитесь, Руслан Георгиевич! Ваши документы будут рассматриваться членами центральной избирательной комиссии в течении десяти дней, при положительном решении вам выдадут удостоверение кандидата в депутаты Законодательного Собрания Санкт- Петербурга по курортной зоне — города Сестрорецк, Зеленогорск и Кронштадт с общей численностью населения сто двадцать тысяч жителей. Все, уважаемые, Владимир Яковлевич и Руслан Георгиевич, чем могу помогу. Жду Ваши документы и фаендарашт — до свидания значит по- осетински.

Из ЗакСобрания вышли в уверенном состоянии. Дзоциев предложил отметить успех в Доме журналистов, что на Невском Проспекте 70. Пускали туда не всех, только работников средств массовой информации и морских офицеров, директор Дома Журналистов сам бывший морской офицер. Быстро пообедав, обсудили на ходу некоторые детали по выборам. Поблагодарив его, я поехал в Кронштадт, ну, а Владимир Яковлевич- на свое радио, на том пока и расстались.

В течение недели я собрал недостающую документацию по предоставленной мне Мезиной переписи. А девятнадцатого октября Председатель ЦИК лично вручил мне удостоверение за номером восемь и пожелал удачи на выборах по двадцать восьмому избирательному округу.

Затем мы с Владимиром Яковлевичем пригласили Екатерину Борисовну отужинать с нами в том же Доме журналистов, где она ознакомила меня со всеми премудростями выборной компании, а также подробно объяснила, что категорически не следует делать на выборах. События стремительно развивались. Мезина и Дзицоев объяснили мне, что на выборах можно баллотироваться одномандатником, но лучше вступить в один из девятнадцати существующих на сегодня блоков. Предложили мне блок «Патриоты Петербурга», возглавляемый Новоселовым Виктором Семеновичем, как наиболее значимый на предстоящих выборах. Чем он был значим, я тогда не поинтересовался, и зря.

Позже, когда я ближе познакомился с «новоселовской компанией», мне пришлось об этом горько пожалеть. Но в тот момент я находился в состоянии эйфории и многого не понимал, или не хотел понимать. Через день Владимир Яковлевич сопроводил меня в один из многочисленных кабинетов Законодательного собрания, где познакомил меня с Володей — помощником Новоселова. Володя- «борода» был, где- то, моим сверстником, но с большим количеством странностей. Например, любил метать ножи в двери собственного кабинета или же стрелять в нее из травматического пистолета, на ношение которого у него было официальное разрешение. «Бородой» его прозвали за аккуратную шведскую бороду и усы, которые он носил.

Судя по всему, он был хорошо знаком с Дзоциевым, и как я заметил, они общались друг с другом весьма доверительно. Вот этот «Борода» и должен был представить меня Виктору Семеновичу, это мне Владимир Яковлевич объяснил в присутствии хозяина кабинета. Прошло около десяти минут, когда, наконец, обе створки двери кабинета распахнулись, и двое молодых юношей вкатили на инвалидной коляске ожидаемое лицо. Виктор Семенович, бывший председатель райсовета Московского района бывшего Ленинграда. А ныне вице- спикер Законодательного Собрания первого созыва, председатель партийного блока «Патриоты Петербурга». В ноябре 1993 года двое киллеров расстреляли начальника управления Федеральной миграционной службы по Санкт- Петербургу, на его же квартире, выпустив в него три пули. Новоселов выжил, однако потерял способность самостоятельно передвигаться и пересел в инвалидную коляску.

Виктор Семенович был предупрежден о моем приходе, я понял это по тому, что он не был удивлен нашей встрече. Дзоциев рассказывал, что его частенько навещали важные гости из Москвы: Березовский, Зюганов, Жириновский и многие другие, с мнением его считались. В тот момент он для меня был недосягаемым авторитетом, госслужащим пострадавшим от бандитского беспредела. Но очень скоро я прозрел, и произошло это следующим образом.

Наш разговор с Виктором Семеновичем длился не более пятнадцати минут. Я был принят в его блок и должен был беспрекословно слушаться и подчиняться только ему. Меня заверили, что в депутаты я пройду непременно, если приму их условия. Все дальнейшие инструкции будут мне передаваться через его помощника Володю.

Не могу вспомнить его фамилию, а может и не хочу, в силу его никчёмности и ненужности. Сколько их там было таких- странных Володей, слепо выполняющих чужую злую волю!.. Что мне сразу не понравилось в нашем недолгом общении. Я обратил внимание вот на что, когда Новосёлов здоровался с людьми «недостойными» его высокого ранга, ладонь он подавал, как дон Карлеоне из «Крестного отца», как бы для поцелуя. С людьми же высокого ранга ладонь подавалась как положено «лодочкой». Ну, не мог же он подать руку Жириновскому или Березовскому именно таким манером, они бы, мягко говоря, его просто не поняли и не простили.

Когда ты кандидат в депутаты законодательного органа, не имеет значения, какого- районного, городского, или как в моем случае, Законодательного собрания, ты имеешь право, да и обязан написать заявление на отпуск на период проведения своих выборных мероприятий. Моя предвыборная деятельность заканчивалась двадцать третьего декабря 1998 года. Так было отмечено на моем кандидатском удостоверении. То есть, на выборы мне отводилось два месяца и пять дней. В блоке Новоселова «Патриоты Петербурга» работали профессионалы из Смольного. Нас, кандидатов- приверженцев блока Виктора Семеновича, было около тридцати человек.

Три раза в неделю мы переступали порог двухэтажного особняка по улице Галерная, 71, затем металлическая калитка запиралась на ключ. Кандидаты в депутаты поднимались на второй этаж графского особняка, рассаживались по кругу огромного зала, где пол был покрыт великолепным дубовым паркетом. За эти три дня с нами проводили семинарские занятия и лекции по внутренней и внешней политике, специалисты- профессорэ вбивали нам статистику по всем отраслям экономики Петербурга и его социальным проблемам. Прошел месяц кропотливых занятий. Наша кандидатская братия, нежданно- негаданно, увеличилась еще на двадцать человек. Я увидел вдруг знакомое лицо среди вновь прибывших. Это была уроженка Кронштадта- лидер движения ЛДПР по Санкт- Петербургу Елена Бабич. Мы прекрасно знали друг друга, были хорошими друзьями. В перерыве мы с ней пообщались. Она рассказала, что зарегистрировалась по двадцать восьмому избирательному округу. В ходе нашего недолгого разговора она вдруг выдала:

— Руслан, меня пригласил вступить в блок лично Виктор Семенович, кроме нас с тобой у Новоселова в блоке еще два кандидата, которые проходят по — нашему двадцать восьмому избирательному округу. Всего нас уже двадцать пять человек по этому округу зарегистрировалось…

После признания Елены Владимировны иллюзии относительно моих выборов мгновенно улетучились, и я, наконец, опустился с небес на землю. Выходит, слукавил Виктор Семенович, когда обещал мне непременную победу на выборах. И тут я понял, что свободен от данного ему мной слова о безоговорочной преданности и послушании. Окончательный разрыв с его блоком произошел через два дня.

На очередные семинары и лекции к нам неожиданно пожаловали высокие сановники, скажем так- «отцы города». Их нагрянуло не менее десяти. С любопытством, мы- кандидаты, рассматривали прибывших, чувствуя, что наша дальнейшая судьба зависит напрямую от этих людей. И вдруг меня пробило, внезапно я увидел, что у одного из высоких гостей отсутствует по локоть правая рука. Ну и ну! К нам пожаловал сам Кумарин собственной персоной! Я тихонько посмотрел по сторонам и понял по лицам своих товарищей, что многие его узнали.

Кто же не знал тогда Владимира Сергеевича — главного криминального авторитета Петербурга, владельца заводов, порта и пароходов. А также всех нефтеперерабатывающих предприятий и всего, всего остального. Решение пришло сразу же. Оставаться в компании этих уголовников далее не имело никакого смысла.

У этих бандитов было железное правило — никаких правил. Либо ты им подчиняешься, либо ты перестаешь существовать воочию. Гости, пообщавшись с Новоселовым, вскоре ушли. Присутствующие стали готовиться к очередному семинару. Я встал и поднял руку, чтобы на меня обратил внимание Виктор Семенович, он меня заметил:

— Руслан Георгиевич? — спросил меня Новоселов, — у Вас имеются вопросы ко мне? Слушаю Вас.

Мой ответ прозвучал для присутствующих, как гром средь ясного неба, как

будто сидящих в зале окатили холодной водой:

— Виктор Семенович, — объявил я на весь зал, — я хочу выйти из вашего блока и далее идти на выборы одномандатным кандидатом, рассчитывая лишь на свои силы.

Новоселов сохранял невозмутимую мину на лице. Даже не спросил меня о причине возникновения моего внезапного решения. Он поднял голову и обратился к залу с неожиданным предложением:

— Есть еще желающие выйти из блока «Патриоты Петербурга»? Мы никого не неволим, принимайте решение сейчас.

— Я тоже хочу выйти из «Патриотов Петербурга», — заявила негромко молодая симпатичная женщина из передних рядов, — я, тоже хочу быть одномандатным кандидатом.

— Еще кто— нибудь желает нас покинуть? — спросил у присутствующих Новоселов. Зал напряженно затаился.

В полной тишине, мы вдвоем вышли из зала и направились с сопровождавшим нас охранником к знакомой калитке. Железная дверь закрылась за нашими спинами.

— А Вы чего вышли? — спросил я девушку, — у меня политические разногласия с Новоселовым, потому и ушел от него…

— Вы что слепой?! — перебила меня девушка, — какие разногласия, они же уголовники все. Видели гостей, все они одним миром мазаны! Мне с ними не по пути. Да и страшно стало… И пошел я в люди, сам по себе. Мезиной и Дзоциеву доложил всю правду как было. Они внимательно выслушали мои честные излияния, а затем также откровенно объявили, что шансы на выигрыш у меня теперь минимальные.

— С волками жить- по волчьи выть, — заявил в конце разговора Владимир Яковлевич, — а кто его знает, может быть ты и правильно поступил, что ушел от них. Но сейчас их время. Не думаю, что многие из них доживут до старости.

Слова его оказались пророческими. Умен был Владимир Яковлевич! Через год после выборов осенью 1999 года, два киллера Гудков и Петров на перекрестке улицы Фрунзе и Московского проспекта закрепили взрывчатку на крыше служебного автомобиля «Вольво» Новоселова, когда тот стоял на красном сигнале светофора и привели в действие механизм бомбы. Он погиб на месте, ему оторвало голову. А в апреле 2019 года следственная служба ФСБ по г. Санкт- Петербургу предъявила Кумарину — Барсукову обвинение по делу об убийстве депутата Госдумы Галины Старовойтовой- как заказчику преступления. Сдал его подельник — Михаил Глущенко, который отбывал срок за ее убийство и заключил соглашение со следствием ФСБ.

В октябре 2021года Владимиру Сергеевичу предъявили новое обвинение в убийстве своих водителя и друга Гурского и Поднякова. А в совокупности ему уже пожизненный засветился. Вот ведь как бывает, нашла Родина своего «героя» через двадцать три года. В 1998 году в Петербурге было совершенно семьдесят заказных убийств высокопоставленных чиновников и предпринимателей, а также криминальных авторитетов. А в 1999 году их было уже всего двадцать пять. То есть, пик приходился как раз на мои выборы.

Мезина передала мне график выступлений по телевидению и радио. Мне позволялось выступить по телевидению два раза, а по радио- три. Необходимо было срочно написать текст выступления по телевидению, да еще и выучить его наизусть. А до первой встречи с телезрителями осталось всего три дня. Срочно позвонил Андреевой Нине Александровне- лидеру Всесоюзной коммунистической партии большевиков (ВКПБ), с которой тесно сотрудничал вот уже десять лет. Попросил разрешения приехать, и этим же вечером поехал к ней домой. Доложил ей про свой уход из блока «Патриоты Петербурга», объяснил причины моего выхода. Рассказал про сегодняшний визит Кумарина и его шайки. Показал график выступлений по телевидению и радио. Попросил Нину Александровну помочь откорректировать текст моего выступления. Очень быстро она составила текст. Попросила меня два раза прочесть его ей вслух, засекая при этом время, чтобы уложиться в предоставленные мне три минуты.

Но вернемся к выборам. Где- то через три дня мне позвонили с телевидения и напомнили о трехминутном выступлении. Обозначили место и время. Время выступления было вечернее, а место- Дом телевидения на Васильевском Острове. Прибыл на такси за час до выступления, поднялся на второй этаж. Меня «узнали» по удостоверению. Две смешливые девушки потащили меня в комнату, называемую у них гримерной. Лицо обработали какой- то жидкостью, чтобы не потело, затем отбелили- нанесли пудру. И только потом меня выставили в какой- то широкий коридор- предбанник. Молодой нервный парень тщательно проинструктировал меня о предвыборном выступлении. Еще раз предупредил о трехминутном эфире. Рядом со мной стояли такие же напудренные кандидаты, нас собралось в коридоре человек пятнадцать.

Я должен был выступать после Миронова шестым по счёту. Сергей Михайлович шел по двенадцатому округу. Ростом он был пониже меня, с неправильным прикусом, отчего нижняя челюсть была несколько выдвинута вперед, и еще он слегка картавил. Но оратор был великолепный, его на выборах поддержало 70 процентов избирателей. В последующем, лидер «Справедливой России», этой своей победой очень гордился и обязательно старался напомнить об этом своим слушателям. Рядом справа от меня стоял молодой офицер в парадной форме со звездой Героя России на левой половине груди. Он выступал после меня.

А в это самое время в Чечне набирала обороты вторая чеченская война. И как будто нарочно, федеральные войска, вот уже вторую неделю, не могли взять штурмом селение Комсомольское. А защищали его боевики под командованием Гелаева Руслана. Его фамилия созвучна с моей, и имена у нас с ним одинаковые. Я все надеялся, что селение Комсомольское будет взято до моего выступления на телевидении, или же его к тому времени грохнут. Увы мне, селение Комсомольское Гелаев Руслан защищал еще около месяца, а убили его лишь через шесть лет. Я и сейчас уверен, что выборы мне сорвал этот полевой командир. И у меня насчет этого имеются веские доводы. Сразу после выступления, мне домой начали звонить неизвестные мужчины и женщины и предлагать баллотироваться у себя в Чечне. Уверяли меня, что чеченцы все равно войну проиграют. Объяснять или доказывать что- то звонившим было бесполезно, выговорившись они клали телефонные трубки.

Поэтому свои три минуты очередного выступления на телевидении я предпочел отдать Миронову. Сергей Михайлович подарку удивился, но не отказался. Поблагодарив меня, сказал, что он теперь мой должник. Выборы он свои выиграл, а я проиграл. Елена Владимировна Бабич тоже не прошла. Прошел по двадцать восьмому округу направленец Виктора Семеновича, как и следовало ожидать. В 2002 году я покинул Ленинград. А двадцать лет жизни в Северной столице остались далеко позади.

Рамазан

Когда в 1982 году я переселился в Кронштадт из легендарного Севастополя, население города составляло не более семидесяти тысяч, и по составу оно было однородным, преимущественно славянским- русские, украинцы, белорусы; офицеры и их семьи, выходцы из всех уголков необъятной России. Изредка встречались другие национальности. Такие как, например, я — осетины. В Кронштадте осетин было четыре семьи, естественно, что главы этих семейств были офицерами.

Две семьи были из Чечни. Хамзат Галаев, голубоглазый чеченец, начальник уголовного розыска Кронштадтского РОВД из Надтеречного района Чечни, непонятно каким образом попавший на остров. Его жена Тамара- красивая чеченка, и трое их детей. Тома работала бухгалтером в отделе культуры исполкома.

Ватаев Салман чеченец из города Серноводска, но жена его была из местных, звали ее Оля. Они вместе учились и окончили Ленинградский политехнический университет. Детей у пары не было, что послужило в конце концов основанием для развода. Но это произойдет через десять лет.

Проживала еще семья ингуша Алихана Яндиева телевизионного мастера из Назрани, его супругу также звали Тамарой, детей у них не было, вроде бы позже, они все- таки удочерили девочку. Был я знаком еще с одним возрастным мегрелом, его все звали дядя Вано, супруга его была украинкой, а сын серьезно занимался боксом. Сам он был токарем ЖКХ и, как утверждал местный народ, довольно неплохим. Более представителей кавказского региона с кронштадтской пропиской не было.

Но когда нагрянули лихие девяностые, обстановка резко стала меняться, и совсем не в лучшую сторону. Появились толпы бородатых дагестанцев, привозивших вино и коньяк на продажу, что не мешало многим из них осесть на постоянное место жительства в Кронштадте, заведя себе жен из местных девиц легкого и тяжелого поведения. Им мало чем уступали чеченцы в количественном составе. Но эти вина и коньяков не возили, их больше интересовал приключенческий жанр. Занимались крышеванием малого и среднего бизнеса, охраняя их безопасность за определенный процент с дохода. Они также заводили себе временных супружниц в городе, преимущественно из числа проживающих на отдельной жилплощади. Или же снимали квартиру на три — четыре человека, живя общаком.

Затем появились мегрелы, потеряв в последней войне свою родину в Абхазии, они переезжали в города средней и дальней России, проявляя все больший интерес к тому же вопросу крышевания малого и среднего бизнеса. Естественно, что чеченцы выражали неудовольствие возникшемуналичию конкурентов на «их территории» и ущемлению чеченских интересов, так они по крайней мере считали. Между мегрелами и чеченцами начались мелкие стычки, затем пошли переделы территории, заканчивающиеся в конечном итоге кровавыми разборками.

Осетины по завершению военной карьеры, по обыкновению, устраивались в государственные учреждения или же в охранные предприятия, предпочитая все же работать головой, что, однако, не мешало им с любопытством взирать на этнические конфликты, происходившие буквально на их глазах и в присутствии. В 1989 году началось строительство знаменитой Кронштадтской дамбы, которая должна была спасти Ленинград от периодических наводнений. Ее объявили всесоюзной стройкой, и строили ее действительно представители всех пятнадцати республик нашей необъятной родины. А если рабочей силы не хватало, направляли бывших зеков с вольного поселения. И на острове Котлин появился новый городок, именуемый «девятнадцатым кварталом». Городок представлял собой длинные девятиэтажные комплексы, стоявшие друг за другом в ряд. Каждый из них насчитывал до пятнадцати подъездов.

Население Кронштадта увеличилось сразу на двенадцать тысяч человек всесоюзного конгломерата. Теперь в старом городе можно было встретить азиатов из Средней Азии, армян из Армении, грузин из Грузии и гагаузов из Молдавии, а также бывших заключенных со всех уголков страны. Этим «бывшим» на национальность было наплевать, они продолжали жить и общаться по какому- то странному закону, называемым ими «по понятиям». Народ Кронштадта из вчерашней военной интеллигенции стал превращаться в обыкновенное быдло со всеми пятнадцатью оттенками союзных республик. Когда развалился СССР, в Ленинграде возобладал криминал до такой степени, что многие офицеры Кронштадта выезжали даже в служебные командировки «по гражданке».

Вот тогда- то я и познакомился с Рамазаном, вежливым и образованным лет тридцати пяти- сорока мужчиной с интересной внешностью и умным проницательным взглядом. Не помню точно, был ли он лезгином или аварцем, однако лицо брил и усы не носил, в отличие от многих своих соплеменников. И мне это импонировало, не каждый представитель их племени решился бы быть не похожим на большинство односельчан, и это где- то даже выглядело как вызов родному обществу и обычаям. Человек, имеющий свои взгляды и придерживающийся определенных принципов, несомненно, вызывает уважение. К тому же видно было, что он получил высшее образование в средней полосе России, его русский язык был безупречен, говорил он правильно и практически без акцента.

Он сам пришел ко мне знакомиться в поликлинику и сразу же произвел на меня весьма благоприятное впечатление своей образованностью и наличием чувства юмора. Он вроде хотел пойти к стоматологу, и я дал ему разрешение лечиться в подведомственной мне поликлинике. Вот так и состоялось мое знакомство с Рамазаном. Появление его в поликлинике завершалось обязательным визитом в мой кабинет со словами благодарности. Постепенно мы с ним подружились. Он откровенно объяснил мне, что дважды привозил на продажу вино и коньяк на разлив в тридцатилитровых стеклянных баллонах. Оба раза сделка с директором торгового центра оказалась удачной и оправдала вложенные им затраты. На полученную прибыль он вначале открыл в Кронштадте продуктовый магазин, а затем и овощной.

Чувствовалась деловая хватка умного предпринимателя. Дела у него шли весьма неплохо, он приобрел трехкомнатную квартиру и выписал свою семью из Махачкалы. Когда он обзавелся приличным интерьером, решил пригласить меня на новоселье. Я с удовольствием согласился и в обозначенный день направился к нему домой, прихватив с собой коробку дорогих конфет. Напротив, Морского Собора, на углу улиц Советской и Восстания, возвышалось трехэтажное здание дореволюционной постройки, наружный фасад которого был выкрашен в салатовый цвет. В этом здании и проживал Рамазан со своей семьей на втором этаже. Супруга его оказалась среднего роста брюнеткой с хорошими манерами. Она окончила Махачкалинский педагогический институт и некоторое время проработала учителем географии в средней школе, но, выйдя замуж, занялась воспитанием своих детей, мальчика и девочки. Я провел с ними весь вечер, и мы нашли общий интерес и в кино, и в литературе, и в музыке. Уходил я довольный знакомством с этой молодой четой, к тому же никогда ранее не был знаком с выходцами из Дагестана и общение с ними считал для себя интересным. Я ведь еще с институтских времен серьезно занимался этнографией, лингвистикой и историей кавказских народов.

Прошло два года. На Северном Кавказе в разгаре первая чеченская война. Чеченцев активно поддерживают народы Дагестана, Ингушетия, Кабардино- Балкария, Карачаево- Черкесия. Против лишь Северная Осетия, мы свой выбор сделали в 1774 году, когда добровольно присоединились к России. Многие осетины офицеры и рядовые сложили головы в первую и вторую чеченскую войну. Отношения между гражданскими лицами, тем более проживающими вне своих родных республик, были более- менее терпимыми и спокойными. Однако в межэтнических отношениях уже чувствовалась какая- то нервозность и скрываемое напряжение, не все мысли можно было откровенно облечь в слова. Совершенно спокойно я чувствовал себя при общении с чеченцами Хамзатом Галаевым и Салманом Ватаевым.

Первый возглавлял уголовный розыск города и был на два года старше меня, обладал неиссякаемым чувством юмора. Второй был младше меня на восемь лет, очень серьёзный во взаимоотношениях и высказываниях, но выделяла его способность логически доказать свою правоту, даже если он был не прав. Они оба отличались по возрасту и по характеру, но всем чеченцам присуще одна общая черта, нетерпимость ко лжи и необыкновенное чутьё ее видеть. Однако я заметил и другое, в отношениях между собой они были вежливыми, но они не дружили, не ходили в гости к друг другу, т. е. практически не общались. Почему так?

Для любого другого это было бы непонятным, но не для меня. Галаев был выходец с равнины, его село Знаменское находилось в камышовых плавнях Терека, то есть он относился к равнинным чеченцам и его тейп назывался «терцхол». Что касается Салмана Ватаева, он уроженец города Серноводска, где проживают переселенцы с гор- «горцы» или «мелхи», однако Салман кроме тейпа всегда называл и свой род, чем кстати очень гордился- «ламрой». Женщины рода «ламрой» обладали большей властью и свободой чем чеченки других мест Чечни. И это правда. Откуда мне, осетину, все так досконально известно. Дело в том, что мои родители в 1958 году переехали в Веденский район Чечено- Ингушской АССР, где отец работал прокурором, а мама преподавала в школе историю и географию. Жили мы вначале в селении Шатой, затем переехали в город Ведено. И лишь в 1968 году вернулись в Северную Осетию.

С мегрелом Вано сложились тоже неплохие отношения, правда, к своим сорока пяти годам он успел отсидеть в тюрьме три года, когда в ресторане воткнул вилку в зад одному оскорбившему его офицеру. Я нередко заходил в его токарную мастерскую, где мы подолгу общались, собеседник он был хороший. Он как- то рассказал мне, что ранее, когда он жил на побережье в Абхазии, отец каждый год заставлял его возить мешок с фруктами в город Алагир, что находился в горах Северной Осетии. Оказывается, старший брат его отца, бывший офицер- фронтовик, в уже занятой столице рейха вместе с одним своим другом- осетином, таким же старшим лейтенантом, по договоренности поехали в гости к девушкам в пригород Берлина.

Но когда застолье было в разгаре, на них из засады набросились пять эсэсовцев, приглашенных девушками из гитлерюгенда. Фашисты их схватили, однако его другу- осетину удалось вырваться, и он, схватив финку со стола, стал наносить удары по немцам. Один из нападавших все же успел достать пистолет и три раза выстрелить в офицеров. Осетину пуля попала в живот, а брат его отца был ранен в ногу. Пуля раздробила бедренную кость и самостоятельно передвигаться он уже не мог. Осетин, будучи тяжело раненным, на руках отнес его к «Вилису» и доставил в госпиталь.

Однако от большой кровопотери наш земляк скончался, а брату его отца ампутировали ногу. Каждый год осенью вначале его отец, а когда тот постарел, его сын Вано, привозили мешок фруктов матери убитого осетина в Алагир. И продолжались эти поездки до конца жизни его дяди. Вот что мне поведал однажды мегрел Вано.

…Я находился у себя в кабинете, когда, постучавшись, вошла Раиса Ивановна- старшая медицинская сестра Кронштадтской гарнизонной поликлиники, женщина лет пятидесяти. Она мой надежный и верный помощник, ее кабинет рядом с регистратурой через стенку от меня, и когда хочу ее видеть, то стучу кулаком в переборку. Все новости по поликлинике узнаю от неё, но и сам довожу до неё информацию в части касающейся. Дисциплина на нашем «корабле» всецело держится на ней. Каждое утро она обходит все кабинеты врачей и доводит мои директивы и предложения. Вот и сейчас она рассказывает мне подробно все новости поликлиники и госпиталя, в конце доклада она извещает меня, что завтра уходит в очередной плановый отпуск. Увидев в моих глазах недоумение и тревогу, она поправляется, что за нее остается Ирина Сергеевна.

Ирина Сергеевна- мой секретарь и по совместительству фельдшер медицинского терминала, а по- простому, она ответственная за выдачу медикаментов и расходного материала в кабинеты поликлиники. Обе женщины надежны и преданны, и еще они умны, хорошо разбираются в документации и представляют все отчеты по установленным нормативам. Мне сорок два года, подполковник медицинской службы. Я отлично понимал, что службу придется заканчивать через три- четыре года. У старших офицеров в звании майора и подполковника предельный срок службы сорок пять лет. Полковники служат до пятидесяти лет. За звание и должность не держался, знал, что все равно уеду домой по окончании срока службы.

С этими грустными мыслями вышел из поликлиники и пешком пошел по улице Советской в направлении дома. Однако, проходя мимо Морского Собора, услышал, как меня окликнули по имени. Обернувшись, увидел Рамазана в окружении лиц кавказской национальности и явно без намека на интеллигентность. Лица всех обрамляли бороды и усы, а в глазах чувствовалось три начальных класса общеобразовательной школы. Делать нечего, подошел и поздоровался с Рамазаном и его «моджахедами» из этических соображений, предположил, что пообщаюсь с ними пять — десять минут и потом пойду дальше по своему маршруту. Мы представились, начали вежливо расспрашивать друг друга о здоровье, о делах, о самочувствии семьи, короче обычный вежливый кавказский этикет. Однако в разговор вклинился Рамазан, объяснил, что это практически все его родственники, а старший среди них — его двоюродный брат (он указал на него) и зовут его Хабиб. Они приехали в гости и сейчас все вместе направлялись к нему домой. Я пожелал им хорошо провести время и хотел было уже откланяться, как вдруг появился новый персонаж- Расим. Раньше он работал с братьями талышами, оказывается, есть такая нация в Азербайджане.

Эти два брата были хорошими ребятами, в одно время неплохо поднялись, но через год они вынуждены были закрыть один из магазинов. Расим у них работал около двух лет, вот там то я с ним и познакомился. Парень был вроде неплохой. Итак, я, наконец, собрался покинуть компанию, чтобы благополучно добраться домой. Но не тут- то было. Расим, оказывается, помогал Зейнаб, жене Рамазана, затариться в магазине на шесть человек, он типа добровольного носильщика был у них сегодня. Так вот, Зейнаб стала на родном языке о чем- то говорить мужу и Хабибу, они посматривали на меня и что- то ей вторили. Затем, она решительно направилась ко мне и обратилась с приглашением посидеть с приехавшими к мужу гостями. К ней немедленно присоединились Рамазан и этот Хабиб, который, как я понял, не особенно желал меня видеть в их компании, как, впрочем, и я. Но делать нечего, надо идти. Хотел, как лучше, а получилось, как всегда. Дело в том, что я отношусь к категории людей, которые не могут расслабиться в кругу незнакомых людей.

…Вначале наша посиделка шла на русском языке, и все принимали оживленное участие в разговоре, запивая общение водкой. Затем, изрядно набравшись, они перешли на свой родной язык, а я превратился в постороннего наблюдателя. Все, что они говорили, в дальнейшем воспроизводилось в моем сознании как два звука «атль и ботль». Такого гортанного языка ранее и не слышал, ведь, практически, все произносимые ими слова оканчивались на мягкий знак. Внимательно всматриваясь в лица присутствующих, вдруг шестым чувством ощутил, что они говорят обо мне.

Присмотревшись к ним, стал догадываться, что они имеют непосредственное отношение к боевым действиям в Чеченской Республике, по — простому «боевики», воюющие на стороне чеченских сепаратистов. Вон как водка языки им развязала, а глаза искры мечут, когда скользят взглядом по моему лицу. Я ведь со службы шел и на мне была черного цвета форма военно- морского флота с подполковничьими погонами. Вот она их и взбесила! Резко встаю со стола и громко благодарю хозяина за гостеприимство, на мой голос вышла и хозяйка, благодарю ее за изысканный ужин и прощаюсь нарочито вежливо с присутствующими бандитами. Быстрым шагом выхожу в прихожую, стремительно одеваю шинель и покидаю квартиру.

На следующий день утром через полуоткрытую дверь кабинета ко мне заглядывает ухмыляющееся лицо Расима. Жестом руки приглашаю войти:

— Заходи, Расим, в «дверях» правды нет, присаживайся, пожалуйста, хоть на стул, хоть на диван, где тебе удобнее. Возьми, пожалуйста, здесь двести рублей, хватит тебе на двадцать доз. Ведь доза морфия стоит сейчас червонец, не правда ли, Расим?

Парень на диване утвердительно кивает головой. Расим наркоман, вот уже второй год, как он в полной зависимости от морфия, где его достает, мне не ведомо и неинтересно. Всем известно, что жизнь наркомана короткая и заканчивается обычно от передоза, где- то на пятый год.

— Расим, дружище, ведь ты не так просто пришел ко мне, наверное, хочешь мне что- то рассказать. Я ведь вчера не досидел с компанией, пришлось уйти по делам, а то бы остался, конечно. Ребята хорошие. Только, когда они перешли на твой язык, я потерял нить разговора. Я ушел рано, а ты оставался до конца у Рамазана?

Расим молча кивает мне утвердительно, затем лицо его становится серьезным, и он начинает говорить:

— Руслан, я действительно оставался у Рамазана до конца банкета. Однако эти ребята не такие хорошие, как ты сейчас о них высказался. Когда они перешли на наш язык, Хабиб начал уговаривать Рамазана убить тебя, ибо ты служишь гяурам и к тому же другой веры, не мусульманин. Хабиб предлагал удавить тебя шнурком прямо на квартире, но Рамазан воспротивился. Дома, говорит, жена, дети и ты не из слабых, шум будет большой. Тогда Хабиб предложил выехать за город на шашлыки, где он пообещал лично выстрелить тебе в голову. Но ты им все сорвал своим внезапным уходом. Будь поосторожнее, Руслан, они опасные люди.

— Спасибо тебе, Расим, за предупреждение! — поблагодарил я его, — а когда они намерены уехать из Кронштадта, тебе не известно?

— Завтра утром, они билеты уже купили на поезд на Баку, — отвечал Расим.

Попрощавшись с ним, я занялся текущей работой. «Вот тебе и земляки! Вот тебе интеллигент Рамазан! А ведь и жена Рамазана все слышала, они ведь громко разговаривали? Но как же Зейнаб могла так поступить, даже не предупредила меня!»

Уехать «хабибовцам» я уже никак не мог позволить, что и произошло утром следующего дня на выезде из города — они все, были задержаны и доставлены в Ленинградский отдел. Не повезло и семье Рамазана. Нельзя жить, прикрываясь зонтом двойных стандартов. Через две недели Рамазан был найден застреленным в собственной машине на той стороне дамбы у Лисьего Носа. Братья талыши меня просветили. Он в паях с какими- то криминальными элементами из Чечни взял два КАМАЗа сахара и устроил его продажу, однако умудрился подельников обмануть, за что и поплатился жизнью. Между прочим, год назад он и талышей кинул на продаже муки, поэтому они больше с ним не водились. Зейнаб осталась в Кронштадте, изредка я ее встречал, но более с ней не общался.

Вор в законе

В 1998 году Дзоциев Владимир Яковлевич познакомил меня с одним осетином, длительное время проживавшим в Ленинграде. Звали его Казбек Дзауров и был он отец- одиночка, один воспитывал восьмилетнего сына, а жену выгнал из- за легкомысленного поведения, как он объяснил позже. Казбеку пятьдесят четыре года, сыну восемь лет. Когда он женился, его жене было двадцать семь, получалось что он был старше неё на девятнадцать лет. Мой отец был старше мамы на семь лет, а мой родной дядя — на двадцать один год старше своей супруги. У меня на малой родине это считалось в порядке вещей.

В гостях у Казбека я заметил преклонного возраста женщину, как оказалось, это была мать нашего хозяина. Выглядела она далеко за восемьдесят и на внешние раздражители, то есть на нас, практически не реагировала. Мальчик Казбека был несколько запуган строгим воспитанием отца, но казался вполне благопристойным для своего возраста и, главное, свободно разговаривал на осетинском языке. Мне это понравилось, и я стал относиться к нему более благосклонно, даже поиграл с ним в Лего, игра в конструктор так называлась. Затем мы втроем вышли в зал и устроились за треножным столом, говорили на русском языке в виду того, что Владимир Яковлевич родного не знал, кроме нескольких нецензурных слов. Выпили, закусили и повели незатейливую мужскую беседу, в ходе которой взаимно изучали друг друга. Через двадцать минут я уже понимал, что наша встреча не случайна, и хозяин нуждается в моей поддержке, а, может быть, и помощи. Насчет моей помощи ему, несомненно, товарищ Дзоциев подсказал.

Но я был совсем не против оказать услугу земляку, тем более он мне начинал нравиться открытым взглядом и откровенной, без прикрас, риторикой. И вот что он мне поведал. В начавшуюся эру перестройки он весь свой наличный капитал вложил в паях с некими армянами в развитие ресторанного бизнеса. Однако, когда ресторан стал приносить хорошую прибыль из- за удачного расположения (рядом не оказалось ни одного подобного учреждения) и кавказской кухни, партнеры перессорились из- за распределения доходов.

А затем его вообще отстранили от управления рестораном. Дальше- хуже, он был унижен и изгнан из ресторана. На мой вопрос, что означает слово «унижен»? Казбек коротко объяснил, что его просто избили и выкинули из его собственного учреждения. Его старый приятель Владимир Яковлевич и предложил ему встретиться со мной, чтобы восстановить справедливость и наказать обидчиков. Теперь все стало предельно ясно- по возрасту Казбек был гораздо старше своих обидчиков. Когда его партнеры убедились, что за спиной их компаньона никого нет, они его просто изгнали, вот и вся арифметика.

— И что ты хочешь, Казбек? — спросил я его напрямик, — вернуть ресторан и компенсировать неустойку?

— Не совсем так, — отвечал Дзауров, — во- первых, забрать свои вложения в развитие ресторана, что составляет двадцать пять тысяч долларов, во- вторых, компенсацию на период моего отстранения, что составляет пятнадцать тысяч долларов. И, наконец, за моральный ущерб и нанесенное унижение хочу получить десять тысяч долларов. Итого- пятьдесят тысяч долларов. А ресторан мне не нужен по одной лишь причине: в моём возрасте я его просто не потяну, потому и хочу забрать причитающиеся мне деньги и отчалить.

С его доводами трудно было не согласиться, преклонного возраста мать и несовершеннолетний ребенок, а он один без единой опоры. Этим же вечером отправился к Ватаеву в ресторан, где подробно изложил ему сложившуюся ситуацию. Салман внимательно выслушал мой рассказ, не перебивал и вопросов не задавал.

— Мне какая выгода? — поинтересовался он, — и какой вообще доход ресторана? Стоит ли овчинка выделки?

— Стоит, думаю, — отвечал я, — но более подробно о доходах ресторана может рассказать сам Казбек. А потом ты можешь рассчитать свою долю, но не из денег, возвращенных Дзаурову, а дополнительно из доходов армян. Они отдадут тебе любую сумму, если ты пообещаешь им, что это разовый взнос от их предприятия и ты более с ними не пересекаешься в перспективе. Армянам дорога свобода, они согласятся!

На том и порешили, и следующим вечером вчетвером подъехали к дому Дзаурова Казбека, поднялись на второй этаж, Дверь открыл хозяин. О том, что его избили армяне, Салману я не рассказывал по известным причинам. Однако и не забывал. В прихожей, пока разувались, я представил хозяину прибывших. В зале мы расположились на диване и креслах, и Казбеку пришлось повторить все с начала и до конца. Рассказанное мной в Кронштадте, мало чем отличалось от услышанного сейчас в гостиной. Перешли к делу. Спросив о местонахождении ресторана, Салман предложил проехать к оппонентам на немедленный разговор. Чем мне нравился Салман, так это логикой и стремительностью. Впятером подъехали к ресторану, и Казбек повел нас на второй этаж, где располагалась собственно администрация- кабинеты директора и бухгалтерия.

Салман постучался в дверь, и мы вошли гуськом, сохраняя внешнюю интеллигентность. Что обычно происходило далее, полностью зависело от поведения хозяев заведений и их словарного запаса. В кабинете находились двое презентабельного вида мужчин лет по тридцати, судя по их носам и смуглой кожи лица, это были армяне. Салман вежливо поздоровался и хотел было представиться и изложить суть визита, когда его неожиданно грубо прервал армянин, сидевший за столом:

— Послушай, если вы пришли защищать этого козла, зря теряете время! Вам лучше сейчас свалить тихо, пока я ребят не позвал! Здесь второй этаж, падать будет больно, валите на хрен отсюда! Все ясно?!

…Работа кастетами продолжалась около двух минут, оба парня уже лежали на полу в лужах собственной крови, когда Салман четко произнес:

— Все, хватит, остановитесь! Лечи, посади их на диван! Беслан, вытри им салфеткой лица, иначе, если сейчас кто- то войдет, подумает, что мы хулиганы. Нет, лучше мокрым полотенцем вытри!

— Послушайте, — обратился Салман к армянам, — вы сами виноваты, козел он или нет, не вам решать. Оскорбляя его, вы оскорбили нас, он ведь с нами пришел. И потом, кого вы пугаете, с какого этажа хотите нас скинуть?! И еще, вот ты директор, а даже не поинтересовался, кто к вам пришел. А может мы из силовых структур, а вы нас сразу в окно.

Спрашивает у Лечи по- чеченски о их состоянии здоровья. Беслан и Лечи смеются: «А что им будет доктор ведь с нами» — показывают на меня. Теперь смеёмся все. Обстановка разряжена. Объясняем директору и его подельнику претензии Казбека и решение по претензиям. Вроде директор согласился с нашими предложениями, однако оба отрицают свободные наличные деньги. Казбек показывает на сейф в кабинете, просит нас проверить его содержимое. Салман опять заводится и просит директора открыть его:

— Только не скажите, что у вас ключа нет. Давайте переходить к выполнению согласованных действий. Не хотелось бы начинать все сначала, Самвел Ашотович, откройте сейф и отдайте Дзаурову обозначенную сумму, а нам — компенсацию за нанесенный моральный ущерб. Мы же, предварительно, все вроде как обговорили. Наконец, мы получаем искомое и более с вами никогда не встречаемся.

Аракелян тяжело поднимается с дивана и направляется к сейфу:

— Давайте уточним, Дзаурову пятьдесят тысяч, а вам двадцать пять тысяч, верно?

Салман кивает головой в знак согласия и просит нас отойти в центр офиса:

— Не будем стеснять Самвела Ашотовича, присядем на дорожку.

Лечи недоволен, и на чеченском языке спрашивает у Салмана, о возможном наличии в сейфе пистолета или другого оружия. Тем временем директор отсчитывает две пачки долларов и закрывает сейф:

— Считать будете?

— Нет, — отвечает Салман.

Все встают, и мы прощаемся с руководителями ресторана. Выходим на улицу. Салман передает деньги Казбеку, затем мы двигаемся в направлении его дома.

— Казбек, — обращаюсь я к нему, — ты доволен результатом? Все ведь сделано, как ты и просил? Только сейчас мы к тебе заходить не будем. Отметим в следующий раз. Увы у всех дела. У всех заботы. Мы прощаемся с Дзауровым и выдвигаемся в Кронштадт…

…Недели через две Владимир Яковлевич опять позвонил мне в поликлинику. Попросил приехать в администрацию Выборгского района, где он работает редактором и одновременно диктором радиовещания, добавил еще, что якобы по срочному делу.

Договорились на завтра к пяти часам вечера. Прибываю в назначенное время, поднимаюсь к нему на третий этаж, он в кабинете с бухгалтером обсуждает смету. Пока они общаются, листаю старые обшивки районной газеты. Наконец он прощается с бухгалтером, и мы остаемся наедине. Смотрю на Владимира Яковлевича, он стал гораздо увереннее и оптимистичнее, думаю опять что- то задумал в оригинальном жанре. Представляю, сколько вот таких пожилых и даже старше по возрасту земляков, оказавшихся волей случая вне своей родины- родной Осетии, вынуждены доживать свой жизненный срок в закоулках огромной России.

А затем их местные жены хоронят умерших мужей — осетин совсем не по нашим обычаям. Чаще всего сжигают в крематориях, чтобы дешевле было хоронить, ну а потом и мода пошла на «развеять пепел над морем или горами», как, якобы, завещал перед смертью покойный. Например, когда умер легендарный полярник и капитан ледокола — атомохода «Ленин» Юрий Кучиев, супруга и две его дочери кремировали его тело в крематории, а пепел развеяли над Карским морем. Они не поставили в известность близких родственников и правительство Северной Осетии о его смерти. В результате выдающаяся личность не была похоронена на Алее Славы, а республика пережила шок, который до сих пор болью отзывается в сердцах осетин. А на улице Коцоева в столице республики сиротливо стоит его бронзовый памятник со штурвалом в руках.

— Тем временем Владимир Яковлевич с таинственным видом предложил мне проехать на встречу с какой- то важной личностью осетинской национальности, нет, не с «гигантом мысли и отцом русской демократии», а с неким семидесятилетним стариком, отсидевшим большой срок и бывшим по рангу «вором в законе». Мне, сыну прокурора, претили любые контакты с подобными личностями, однако старик Дзицоев настаивал, а старших надо уважать в любом положении и ситуации.

Скрепя сердце я садился в такси, обуреваемый противоречивыми чувствами и ощущениями, раздражение стало усиливаться, но я подавил его силой воли, — «сел в телегу- пой песню хозяина», — гласит осетинская пословица. Через двадцать минут въехали во двор пятиэтажной «хрущёвки», я расплатился с таксистом, и мы вошли в первый подъезд, когда вдруг одна из дверей на первом этаже открылась, и прозвучала команда на осетинском: «Входите». В темной прихожей трудно было рассмотреть хозяина, вошли на голос, и лишь тогда был включен свет. Передо мной стоял среднего роста мужчина семидесяти лет, осетин, я своих различаю мгновенно.

Мы поздоровались, вернее, вначале поздоровались Владимир Яковлевич и хозяин, затем обменялись мы рукопожатиями. Этикет адата соблюли — «от старшего к младшему». Прошли в зал. Квартира двухкомнатная, весьма скромный быт. Знакомимся. Я первый представляюсь, называю фамилию и имя. Затем очередь старшего, он произносит свою фамилию и имя:

— Солтан Датиев.

Ну что же, опять родственник- моя бабушка по материнской линии Датиева Наха, отличительная особенность которой заключалась в том, что она к сорока годам окончательно оглохла, переболев гриппом. Все это мне моя мама как — то рассказала.

Но я был еще более удивлен, когда он назвал фамилию своей матери. Фамилия наших матерей была одинаковой. Но это был не последний сюрприз, он был уроженцем селения Суадаг, откуда была родом моя мама. О факте близкого родства я доложил ему тотчас, чем он был непритворно удивлен. А узнав от меня имя моей матери, опешил, оказывается, он ее отлично знал. Естественно, что отношения наши сразу же приобрели более доверительный характер на фоне усиления возрастной субординации. То есть, я был обязан оказывать ему уважение и смиренное почтение.

Я не возражал, закон есть закон. И все присутствующие об этом были хорошо осведомлены. Кстати, я объявил ему, что мама находится у меня дома в Кронштадте. Он попросил передать ей приветы, добавил затем, что обязательно посетит ее в ближайшее время. Затем мы перешли к разговору о его делах. Он объяснил, что не может говорить со мной в подробностях по определенным причинам, дело весьма щекотливое. Вору в законе нельзя общаться с людьми в погонах, а я и был таков и носил подполковничьи погоны. Потому он и попросил познакомить меня с Салманом, объяснил, что ему нужны сильные ребята для решения определенных задач в ближайшее будущее. Я дал согласие на знакомство с Салманом, и в свою очередь спросил, правда ли, что он вор в законе.

Солтан подтвердил, что его «крестили» в Карачаево-Черкесии, и что он отсидел в общей сложности тринадцать лет. Он вдруг похвастался, что еще в молодом возрасте часто приезжал в Ленинград и все время останавливался в гостинице «Астория» в номерах люкс. Утверждал, что у него было более трехсот костюмов. Получается, что он все время сознательно светился, поневоле привлекая к себе внимание комитета государственной безопасности и министерства внутренних дел.

А руководило им тщеславие и гордыня. Жить не по средствам, лучше всех и ярче других. В Евангилии обозначены все десять пороков, которыми дьявол искушает людей, тщеславие и гордыня- два из них. На мой вопрос о его уголовных делах, он рассказал, что длительное время занимался якутскими алмазами, то есть их перевозкой тбилисским цеховикам. Глаза его заблестели, и он поведал мне об одном эпизоде своей воровской жизни:

— Как всегда везу в Грузию очередную партию алмазов из Якутии. Самолет садится в тбилисском аэропорту. Вышел из самолета. Встал на трапе и смотрю направо, затем налево и вижу справа в двадцати метрах от трапа, у черной «Волги» ГАЗ- 21, стоят люди в темном и с «безразличным» видом смотрят на меня. Алмазы у меня зажаты в кулаке, делаю шаг по трапу и левую руку кладу на перила, разжимаю кулак, и алмазы высыпаю на бетон взлетной полосы, по другую сторону от смотрящих.

Спускаюсь вниз по трапу и направляюсь со всеми к автобусу, навстречу медленно двигаются двое крепких ребят в темных костюмах, заходят в автобус и становятся по обе стороны от меня. Мне это и надо было, подальше от алмазов. Нет алмазов- нет вопросов. Автобус остановился у терминала аэропорта, багажа у меня нет, в руках- коричневый портфель. Медленно выхожу из автобуса, двое идут за мной, не отставая. Вижу боковым зрением, как черная «Волга» притормозила у входа в терминал. Понял, что сейчас будут брать прямо на входе. Берут классически.

«Товарищ Датиев?!», — ну а затем, — «Вы задержаны, пройдемте с нами!». В комитете государственной безопасности обыскали всю одежду. Провели гастроскопию и колоноскопию, рентгеноскопию брюшной полости, однако алмазов нигде не нашли. Но все же взяли меня во вторую ходку, через три года в сочинском аэропорту, с алмазами и чужим паспортом. Дали восемь лет строгого режима, а когда вышел, мне в Карачаево- Черкесии на сходке присвоили титул, о котором ты меня сейчас спрашивал…

Вечером того же дня передал весь разговор с Датиевым и его предложение Салману, последний меня удивил своим скорым желанием познакомиться с Солтаном. Дома я также рассказал маме о сегодняшней встрече с родственником. Мама не удивилась, она его прекрасно знала с детства. Он был из хорошей семьи. Отец работал в колхозе счетоводом, мама- учительницей в школе. У него были еще две младшие сестры. После школы он поступил в Ростовский университет, где проучился три курса. Однако затем связался с дурной компанией и ушел из университета.

Начал жизнь вора, перестал контактировать с близкими. В конечном итоге, родители объявили ему «хъоды» — отречение, и он стал изгоем. Вот что рассказала мне мама о Датиеве Солтане. Салман помог решить проблемы Солтана, и как мне кажется они плодотворно продолжили и далее свое сотрудничество. Следующий раз я встречался с ним на его юбилее в честь семидесятилетия.

Празднование он проводил у себя дома, пригласил лишь близких друзей и меня с Дзоциевым. В тот день он был особенно веселым. Откровенно и с юмором вспоминал о прошлом. Я узнал, что он был женат шесть раз, даже не женат, а жил в гражданском браке с шестью женщинами. Ворам в законе официально в брак вступать нельзя. И дети были у него от всех шести «жен». Предпоследняя супруга была эстонка, и жил он с ней в городе Тарту.

На юбилее Солтана я впервые познакомился с его нынешней женой, молодой женщиной Юлией. Она была младше его на тридцать лет. Мы уже достаточно выпили, когда вдруг Солтан решил передать мне металлическую авторучку:

— Это ручка- пистолет, — похвастался он. Провернув верхнюю часть ручки направо, потянул на себя хвостовик. Ручка открыла гнездо, где был спрятан малокалиберный патрон. Затем передал ее мне, я осмотрел «ручку» со всех сторон и хотел было вернуть хозяину, но случайно нажал на кнопку, которую ранее не увидел, или не придал значения. Раздался выстрел. Меня от неожиданности передернуло.

Посмотрел на траекторию пули, она пробила дверцу серванта и вошла в стену. От неожиданности я замер. На лице Солтана- застывшая улыбка, скорее всего, от произошедшего он тоже ошалел. Мы по этому поводу больше не произнесли ни слова. Как будто ничего не произошло. Банкет продолжался еще часа два. Затем все разошлись. До моего переезда в Северную Осетию мы поддерживали теплые отношения, периодически встречались. Умер Солтан Датиев в 2005 году, о чем по телефону сообщил Владимир Яковлевич. Похоронили изгоя и «вора в законе» на одном из ленинградских кладбищ.

Осетинская водка

В субботу, ближе к двенадцати часам дня, раздался междугородный звонок по домашнему стационарному телефону. Его легко различить — он по продолжительности дольше, если его сравнивать с «местным» звонком и более настойчивый, чем обычный. Телефон у меня был с определителем номера звонившего абонента. Но этот высветившийся мне незнаком и никакой информации по нему не давал. Телефон надрывался, и я, вынужденно, поднял трубку. На дворе — август 1998 года, мобильные беспроводные телефоны были в пользовании ещё у небольшой части населения и стоили довольно дорого, да и выглядели весьма громоздкими- эдакий домашний телефон с торчащей антенной, одетой в пластмассовую оплетку.

Тогда в ходу были только — только появившиеся пейджеры — маленькая пластмассовая коробочка с небольшим светящимся экраном, на котором печатались бегущие строки типа: «Позвони домой срочно» или же «Не забудь купить молоко». И ещё, квартира с которой я начал повествование, находилась в городе Кронштадте на Шестнадцатом квартале — это новостройки перед въездом в старый город. Вот уже восемь лет как я возглавляю Кронштадтскую гарнизонную поликлинику № 102 Ленинградской Военно- Морской базы в звании подполковника медицинской службы, только форма была на мне из чёрного сукна, что указывала на принадлежность к службе на флоте.

Итак, я поднес к уху трубку телефона, и тут, «с места в карьер», вместо приветствия, из него вдруг послышались женские умоляющие вопли- крики спасти сына от неминуемой гибели, и что она точно знает, это должно произойти буквально на днях… Ошарашенный странной просьбой о погибающем сыне и еще более от того, что я никак не мог взять в толк кто со мной разговаривает, спрашиваю:

— А кто со мной говорит?

И вдруг метаморфоза, очень спокойно и внятно, еще недавно надрывно кричащий женский голос начинает объяснять, что звонит моя тетя Рита Гутугова, чей сын Сослан повез КамАЗ осетинской водки на продажу в Ленинград, и вот полтора месяца он не может получить деньги за свой товар. А ее материнское сердце подсказывает, что никаких денег он не получит, а её мальчика просто убьют, чтобы не платить ему.

Родственников я люблю, но теткины откровения меня несколько ошарашили.

— Послушай, Рита, а что я могу? Я в должности начальника поликлиники, военнослужащий, подполковник. Продажей водки никогда не занимался, и чем я могу ему помочь?

— Послушай, Руслан, — Рита продолжает слезливо развивать свои опасения, — номер в гостинице снят на чужое имя, проживает Сослан с каким- то наркоманом- грузином с Шалдона (район города Владикавказа, где компактно проживали грузины). Этот грузин только освободился из мест заключения. Почему его подселили к Сослану, если не с целью убить его, чтобы не отдавать деньги за водку. Руслан, очень прошу тебя, забери его из гостиницы к себе домой, и пока он не получит деньги, пусть поживет у тебя. Я готова встать перед тобой на колени!!

— Хорошо, Рита, сегодня же перевезу его в Кронштадт, — заверил я родственницу, — он сразу же позвонит тебе от меня.

Я стал рассуждать: «Парня на до забирать из гостиницы немедленно, иначе завтра, возможно, уже будет поздно. Ну а вопрос с водкой уходит пока на второй план. Одному идти забирать Сослана из гостиницы мне не резон, нет сомнений что этот грузин — киллер- исполнитель, подселенный к нему в номер. Значит это группа бандитов и руководит ими какой- нибудь отсидевший тертый тип. Сослан, конечно, крепко влип. Деньги за водку ему никто возвращать не собирается. Придется обратиться к чеченцам …».

После распада СССР в России наступили смутные времена — промышленные предприятия объявлялись банкротами, колхозы и совхозы перестали существовать, зарплата месяцами не выплачивалась, люди голодали. Россияне тысячами выезжали за рубеж в поисках лучшей доли, часть населения ушла в криминал — откровенно бандитский или спекулятивный. Не избежала этой участи, и Северная Осетия- безденежье вынудило людей находить любые возможности для выживания.

Государство временно утратило контроль над монополией по производству крепких алкогольных напитков, в частности водки. Этой бесконтрольностью немедленно воспользовались в Северной Осетии. За короткий срок было налажено массовое производство водки во вселенских масштабах, в прямом смысле «от тайги до британских морей». Осетинская водка проникла на Сахалин и даже на острова Шикотан и Итуруп на востоке, а в Сибирь и на Урал ее вывозили целыми железнодорожными составами.

Практически в каждом частном доме работали минизаводы по производству водки, закупались станки для печатания этикеток и закупорки бутылок. Понадобились фуры для вывоза водки, их начали массово закупать сотнями. Безработица в Северной Осетии была полностью ликвидирована на пятнадцать лет, пока государство не проснулось. За эти три пятилетки количество внезапно обогатившихся миллионеров в Северной Осетии превысило таковых в Москве, Петербурге и некоторых регионах России. Для республики наступил «Золотой век»

Лихие девяностые диктовали свои условия. Одному выжить в криминальном Петербурге было сложно, каждый здравомыслящий это понимал, нужны были надежные союзники и я нашел их в лице чеченцев. Почему мой выбор остановился именно на них, объясняю следующим. С четырех до четырнадцати лет я с родителями жил в Шатое и Ведено — мой папа возглавлял прокуратуру Веденского района Чечено- Ингушской АССР, раньше Чеченская Республика так называлась.

Язык чеченцев пришлось усваивать поневоле, десять лет совместного проживания с ними на территории, где русского населения уже практически не было. После пятьдесят восьмого года, когда чеченцев вернули из ссылки на места прежнего проживания, русское население стало массово покидать сельские районы Чечни. Поэтому воспитательницы в детском саду, и учителя в школах селений Шатой и Ведено говорили преимущественно на чеченском языке. Вот я и впитывал их традиции, язык и культуру не по книгам Льва Николаевича Толстого, а в ежедневном непосредственном общении и контактах с ними в течение десяти лет. Да и местные чеченцы, проживавшие в Кронштадте со своими семьями, были в поликлинике довольно частыми гостями — они сами, их жены и дети лечились постоянно у моих врачей- специалистов, хотя, честно говоря, не имея на то права- отсутствовала кронштадтская прописка, но с моего личного разрешения.

Не припомню случая, когда я кому- то из них отказал. Вот такой симбиоз отношений и существовал у меня с чеченцами.

Решение созрело окончательно: без Салмана и его людей не обойтись, слишком рискованно. Быстро одевшись, скорым шагом направляюсь к кафе — ресторану Салмана Ватаева — старожила Кронштадта. Он был когда- то женат на местной русской девушке, с которой они вместе учились в политехническом институте, она же его и перетянула на постоянное место жительства в Кронштадт после окончания «политеха». Умный, начитанный и уверенный в себе Салман нравился мне тем, что практически никогда не терялся в критической ситуации и всегда мог выбрать из нее наиболее оптимальный выход. Три года назад он развелся с Ольгой и женился на чеченке, причиной этому, как он мне объяснил, было отсутствие у них детей, и это ведь оказалось правдой- его новая жена в первый же год родила ему сына.

Ватаев был старшим у чеченцев своего клана- тейпа. Он же сам и пригласил их в Кронштадт для уверенности и всяческой помощи. В кафе- ресторане Салмана постоянно присутствовало до шести- восьми молодых чеченцев, как я тихо предполагал, для его личной охраны и принадлежащих ему объектов, а также для участия в различных разборках. Ресторан находился от моего дома в пяти минутах ходьбы. Тем не менее, в кафе Салмана не оказалось. Знакомая барменша объяснила- выехал куда- то ненадолго. Я ждать не стал, подозвал за столик трех чеченцев постарше возрастом. Все трое назывались одинаковым именем — Беслан, я подробно изложил им создавшуюся ситуацию и свои предложения по ее решению. Объяснил, что необходимо вывезти сегодня же из гостиницы ко мне домой моего родственника Сослана. Спросил присутствующих, поедут ли они со мной. Получил сразу же их единодушное согласие, в чем, честно говоря, и не сомневался. Через минуту я и три чеченских Беслана вышли из ресторана и на машине Хамагова выехали в направлении Ленинграда спасать моего родственника.

По дороге я изложил присутствующим причину столь длительного пребывания Сослана в Северной столице. Объяснил, что он и его друг Кусоев полтора месяца назад привезли водку из Осетии на двух КамАЗах и передали ее на реализацию какому- то осетину по кличке Казбек — «Меченный». С водителями КамАЗов они расплатились, и те выехали домой. А вот Сослан и Кусоев ужеполтора месяца проживают в Ленинграде на каких — то квартирах, или в дешёвых гостиницах, ожидая деньги за сданную водку, которые до сих не могут получить.

— И не получат вовсе, — вмешался в разговор Беслан Мидаев, — этот ваш осетин «Меченный» скорее всего соскочил. Если твой родственник не поленится на обратном пути в Кронштадт провести нас на склад «Меченого», то я тебя, Руслан, уверяю, на складе водки Сослана и Кусоева уже нет, и склад будет закрыт. А это явно означает, что этих двоих ребят «Меченый» кинул и уже приговорил к высшей мере наказания.

Все присутствующие промолчали в знак согласия с Мидаевым.

— Но ты, Руслан, не отчаивайся, сейчас мы забираем Сослана к тебе домой, а завтра начинаем думать, как забрать их деньги у «Меченого», — стал меня успокаивать Беслан Хамагов, сидевший за рулем.

— И еще, Руслан, — продолжил Хамагов, — допустим, мы деньги с «Меченого» отжали, т. е. забрали, то половина суммы, по любому, остается нам, это закон, спроси кого хочешь. Можешь своего родственника и его друга Кусоева спросить, они подтвердят что я не сочиняю.

Так, в беседе по дороге на Ленинград, мы и согласовали план дальнейших действий по сложившейся непростой ситуации. Где- то через час подъехали к пункту назначения- искомой гостинице. Двухэтажная гостиница оказалась плавучей, т. е. баржей, превращенной после евроремонта в гостиницу на реке Нева. Мидаев остался в машине. Втроем поднялись на второй этаж и постучали в дверь под номером двенадцать (его мне Рита по телефону продиктовала). Двери открыл Сослан, и через мгновение с вытаращенными глазами, радостно полез ко мне обниматься.

Предполагаю, что Рита намеренно своего сына о разговоре со мной не предупредила. Два Беслана, и я вошли в его прокуренный номер. Обыкновенный гостиничный номер на два человека. Стол и четыре стула, платяной шкаф, холодильник, телевизор и две койки — вот и весь антураж убогого номера. На второй койке возлежал грузин- убивец, и, судя по всему, его жертва (мой родственник), ни о чем не догадывалась. Это я понял по его благодушному настроению.

А вот грузин встревожился и насторожился, поднялся быстро с кровати, поздоровался со всеми нами за руку. Рука грузина была влажная, липкая и в тюремных татуировках. Ростом около двух метров, худой с желтым изможденным лицом законченного наркомана, к тому же, болеющего, по- видимому, открытой формой туберкулеза. Такой ублюдок за деньги горло перережет любому. Наркота нынче не дешевая, ему же ее доставать надо. В ходе общей «задушевной» беседы я незаметно осмотрелся. За окном плещет глубокая Нева, полы покрыты линолеумом.

Получается, все козыри у грузина: номер снят под чужим именем, допустим, отрезал грузин голову Сослану ночью и в сумке унес до ближайшей мусорной свалки, где и закопал бы. А обнаженное тело выбросил бы в протекающую под окнами реку, кровь с линолеума смывается великолепно. А как по обезглавленному трупу личность установить? А если она еще и приехала из Владикавказа — пустой номер по его опознанию. А сколько таких обезглавленных трупов течением прибивало к Кронштадту. Удивился я материнской интуиции Риты- ведь ее сценарий был весьма реален, все выглядело именно так, как она мне рассказывала. Для беседы я выбрал безлюдный коридор. Весь разговор занял три минуты.

— Послушай, Сослан, твоя мама звонила моей вчера, — начал я, — вот мы и узнали, что ты в Ленинграде уже больше месяца. Мама хочет тебя видеть, почему и послала меня за тобой, так что давай одевайся и начинаем движение в Кронштадт. Времени у нас мало, ребятам потом еще на вокзал проехать надо, на ночь у меня останешься, поэтому ненужную одежду оставь здесь. Предложение прозвучало как приказ в его адрес, но не как просьба, чем Сослан был несколько удивлен. Но любящий брат говорил с ним тоном, не терпящим возражений. Я был старше его на восемь лет — он подчинился и стал молча одеваться.

Между тем, пока мы находились в номере, к нам несколько раз заходили какие- то молодые бородатые ребята, я бы сказал, дагестанской внешности, они вежливо здоровались- мы вежливо отвечали, но в разговор не вступали. Затем вспомнил, что грузин отлучался ненадолго из номера, скорее всего, он их и предупредил о нашем нежданном визите. Сопровождавшим меня чеченцам они явно не понравились. Наконец Сослан собрался, и мы с облегчением покинули плавгостиницу. На гостиничной площадке наша машина с включенным двигателем, рядом Мидаев Беслан — весь на нервах.

— Минут десять назад подъехал вон этот черный «Мерседес», — докладывает Беслан, — из него вышли четверо бородатых дагов и вошли в гостиницу, я уж хотел к вам подняться…

— Двое из бородачей заходили к нам в номер, — прервал его Хамагов, — давай валить отсюда скорее, по дороге обсудим.

До Кронштадта сорок километров- полчаса езды, времени хватало подробно объяснить Сослану, какая печальная участь ждала его в ближайшем будущем. Представил ему присутствующих, объяснил, что завтра едем в офис «Меченого» за его деньгами и деньгами Кусоева.

— А чего же ты не дал мне вещи забрать? — спросил ошарашенно Сослан, — я пальто и шапку оставил в номере и туфли на толстой подошве.

— А потому вещи и оставили, что не хотел «Меченого» раньше времени вспугнуть, завтра к нему ударной группой наведаемся, разговор будет тяжелый… Сейчас домой ко мне завернем, ты с мамой пообщаешься, а я к Салману проеду ненадолго. Во- первых, забрал я вас, не спросив у него разрешения, ну это мы утрясем. Во- вторых, надо по завтрашнему вояжу с ним поговорить, например, сколько нас поедет. Мы сегодня видели четырех бородачей, а сколько всего их у «Меченого» не знаем…

— Семеро охранников у него, — вставил Сослан, — я у него в офисе дважды побывал, они все время при нем, ножи у них кнопочные видел….

Проехали Приморский район, затем выскочили на трассу Сестрорецк — Зеленогорск. У Горской свернули налево от основной трассы и въехали на дамбу, на четырехполосную асфальтированную дорогу. Начинал строительство дамбы Ленинградский архитектор Севернад. После развала Союза Советских она превратилась в долгострой, затем архитектора Севернада освободили от занимаемой должности, достраивал дамбу еврей — банкир Коган, и, наконец, в 2011 году её официально открыли.

…Салман внимательно выслушал мой рассказ о наших сегодняшних злоключениях, у него было звериное чутье на деньги. Судя по всему, сумма с водки его серьёзно заинтересовала.

— Выезжаем завтра в девять, я еду с вами. Нас будет с тобой семь человек. «Сослана с собой возьмешь? — спросил меня пытливо Салман, — пусть покажет, где офис находится». Я согласно кивнул.

К офису «Меченого» подъехали на двух машинах отечественного производства. Сослан указал на двухэтажное здание справа:

— Офис Казбека на первом этаже, надо подняться вон по той широкой лестнице со светлыми перилами, двери у него двойные. В кабинете запасной выход справа от его стола, прикрыт портьерой, там находится просторное помещение, его охрана все время там обитает. «Мне с вами идти?» — спрашивает меня Сослан на осетинском.

Отвечаю ему на русском:

— Нет, находись в машине, и пока мы не выйдем, никуда не отлучайся.

Все семеро направляемся к офису, поднимаемся по широкой лестнице. Первыми в офис прошли Хамагов и Лечи — чеченец ростом с меня, с крепкой развитой мускулатурой и голубыми глазами. Мидаев заходит последним, но успевает Салману на чеченском вполголоса передать, что во дворе три темные иномарки с тонированными стеклами. В глубине кабинета за столом сидит лицо кавказской национальности лет сорока, оно не выражает ни страха, ни удивления. Одет в дорогой темно- синий костюм, на шее- красно — синий полосатый галстук. Интеллигентный осетин, с воспитанными манерами. Директор офиса вышел из- за стола и направился к нам. Стоим полукругом, в центре — я и Салман. «Меченый» с каждым здоровается за руку, и ни одного вопроса, будто заранее знал о нашем визите. Хитер. Проверил руки у гостей — влажные или сухие, т. е. сразу же начал сбор информации, когда здоровался, внимательно всматривался в глаза- искал агрессию, пытался определить национальность.

Директор встал в центр полукруга таким образом, что мог одновременно видеть всех.

Затем внезапно начал:

— Кто вы? Чем обязан? Слушаю вас.

Салман отвечает:

— Мы чеченцы…

«Меченый» внезапно прерывает его и показывает рукой на меня:

— А он?

Салман мгновенно нашелся:

— Ингуш.

Затем без обиняков переходит к цели визита, объясняет, что к ним обратились за помощью осетины Гутугов и Кусоев, что вот уже полтора месяца они не могут получить деньги за сданную ему, директору, водку… Через три минуты разговора предлагает «Меченому» обозначить срок выдачи денег Гутугову и Кусоеву.

Ответ хозяина кабинета поразил всех присутствующих наглостью и цинизмом:

— Что вы о них так печетесь?! Они осетины, христиане по вере, вы же и я- по вере магометане. Еще шесть лет назад они воевали против вас в Чечне и Ингушетии, сколько они положили ингушей и чеченцев знает один аллах. Предложить хочу вам следующее, мой человек убивает их обоих. Вы ничего не теряете, получите от каждой фуры по половине стоимости проданной ими мне водки. Сто пятьдесят миллионов вы получаете на руки! (в августе 1998 года произошел дефолт- обвал денег, стоимость доллара с шести рублей возросла до шестидесяти, вот почему «Меченый» расчеты предлагал в миллионах).

Все присутствующие были в состоянии шока от цинизма осетина, с легкостью готового предать смерти своих соплеменников, и от предлагаемой суммы.

Ближе всех Казбек— «Меченый» стоял ко мне. Откуда мне было знать, какое решение примут чеченцы. Если бы они переметнулись, то вряд ли оставили меня в живых. Свидетель им был не нужен. В доли секунды принимаю самое оптимальное и верное решение, пальцы правой руки, нащупав отверстия в кольцах бронзового кастета, мгновенно проникают в них, сжатый кулак вылетает из кармана кожаного плаща в направлении переносицы «Меченого». Удар пришелся в переносицу и лобную кость директора офиса. Раздался дикий протяжный вопль земляка.

Скорее всего, я сломал ему кости носа и раздробил частично лобную кость. От нестерпимой боли «Меченый» непроизвольно раскачивается, делая наклоны вперед- назад, будто молится еврей — ортодокс. На его вопли из- за шторки вылетели верные бородатые нукеры, увидев, что между стеной и длинным офисным столом узкое пространство, добрая половина нападавших рванула на помощь директору через столы. Схватив «Меченого» за шиворот костюма, резко подсекаю ему ноги, валю на пол, левым коленом придавливаю его руку, другую руку резко заворачиваю и всем телом прижимаю намертво директора к полу. Я не знал, был ли он вооружен, и каковы были намерения этого бандита. Может быть, воспользовавшись общей суматохой, он хотел сбежать или же мог вооружиться огнестрельным оружием.

Директор был непредсказуем в действиях и помыслах, потому я и пролежал на нем до конца разборок. Дрались дагестанцы яростно, но безуспешно, потому что через пять минут с разбитыми лицами и поврежденными конечностями были насильно усажены, в буквальном смысле, за стол переговоров во главе со своим директором.

Разговор невозмутимо продолжил Салман:

— Казбек, ты не назвал сроки возврата денег за водку, когда мы вначале предложили тебе решить самому. Но сложившаяся ситуация не в твою пользу и решаем сейчас мы, когда ты деньги отдашь Кусоеву и Гутугову. И вот тебе наше решение — весь долг перед ребятами ты вернешь сейчас.

«Меченый» сидел напротив Салмана, лицо его распухло до неузнаваемости личности, но говорить внятно он мог.

— Я могу отдать сегодня только половину суммы, — начал тихо «Меченный», — налички у меня больше нет, но послезавтра можете приехать за остальной суммой.

— Пусть будет по- твоему —, великодушно ответил Салман, — приедем послезавтра. Но нам нужны гарантии, поэтому мы забираем ваши три мерседеса, что во дворе стоят, в залог, до послезавтра. Теперь, что касается вас —, Салман махнул в сторону дагестанцев рукой, — вы порезали двух моих ребят, сломали мне нос, Лечи разбили голову. Мы законно требуем компенсацию, поэтому все, что мы изъяли у вас карманах, а также золото и доллары, остаются у нас.

— Часы- подарок моего отца, я могу их выкупить! — заявил вдруг один из них.

— Подарок отца? — Салман кивнул Хамагову Беслану, — верни ему часы.

Домой ехали уже на пяти машинах, я с Салманом в новом «Мерседесе» вдвоем.

— Машину возьмешь? — напрямую спросил он меня.

Я ответил, что нет. Пояснил:

— Вы, чеченцы, такие же бандиты, как те дагестанцы — телохранители «Меченого».

— А ты кто после сегодняшнего? — спросил Салман.

— Я все равно начальником поликлиники остаюсь, но с приставкой «Робин Гуд» осетинский для Сослана и Кусоева, а, может, и других земляков. Ты что думаешь, они последние, кто ко мне по водке обратится? В Ленинград ежедневно фуры с водкой приезжают, как ты думаешь, какую часть из них кидают? — спросил я Салмана, — думаю, обо мне пойдет молва, заказов много будет, но ездить я больше не буду с вами. Мой статус врача не позволяет. Ведь ты и сам неплохо справляешься, сегодня, когда тебе по носу въехали, ты его одним ударом на пол уложил.

— Хорошо, мы сами будем ездить, — согласился Салман, — но ты не Робин Гуд, тебя ребята сегодня за глаза уже прозвали «Хирий Джукти» —, засмеялся Салман, — ты же перевод знаешь?

— Интересно, а почему «Осетинский еврей»? — спросил я удивленно.

— Ты, когда на директора улегся и отдыхал, мы за тебя дубасили дагов. У тебя лицо без синяков и царапин и одежда не порвана, и твой итальянский плащ целый. Нет, раз тебя так назвали, так и быть тебе «Хирий Джукти», — продолжал издеваться Салман.

— Машины ты дагам тоже уже не вернешь, а заберешь именно эту себе — уж я тебя вроде хорошо изучил, — сыронизировал я.….

И пошло- поехало! За два последующих месяца были возвращены деньги семнадцати хозяевам водки из Северной Осетии. В Ленинграде вести о кронштадтском Робин Гуде распространялись быстро. Несколько раз, находясь в «Осетинском обществе» в Ленинграде, я чувствовал любопытные взгляды присутствующих земляков, а некоторые из них открыто выражали свой позитив и одобрение. Однако, не это привлекало меня в первую очередь. Сын своего народа, бывший секретарь партийной организации, я всегда думал о величии и процветании России. Как бывший депутат Кронштадтского городского совета, я видел какой властью обладают выборные законодательные органы и какие задачи они решают. И решил баллотироваться в Законодательное собрание Санкт- Петербурга. За три месяца до этих событий мне позвонил бывший командир Кронштадтского гарнизона, контр- адмирал Гокинаев Виктор Александрович:

— Нас приглашает Бокоев Таймураз Казгиреевич на празднование юбилея, он на пивзаводе «Балтика» в администрации работает, ты его знаешь?

— Нет, я с ним даже не знаком, Виктор Александрович, — удивился я приглашению, — где встречаемся и в какой форме одежды?

Адмирал предложил парадную, но без кортика, назвал ресторан и указал время встречи.

На юбилее присутствовали одни мужчины, и приглашенных гостей было немного, где- то человек тридцать. По — видимому, он таким образом подбирал верных людей для своей дальнейшей работы. Гости- то в основной массе были осетинами. С каждым из присутствующих он лично беседовал, спрашивал о работе, о ближайших перспективах. И еще он предлагал каждому собеседнику свою помощь в каком- то новом начинании, если таковое было. Не знаю, что за желания были у других гостей, я не интересовался. Наш разговор с ним длился не более пяти минут. По возрасту ровесники, поэтому обращались к друг другу доброжелательно и учтиво. Когда дошло до вопроса о моих ближайших планах и чем он мне может помочь, мой ответ, честно говоря, его очень удивил.

А сказал я ему дословно следующее:

— Таймураз Казгиреевич, в истории Ленинграда или Санкт- Петербурга нет ни одного случая, когда бы в Законодательное Собрание избирался осетин, хочу быть первым депутатом — осетином. Но мне нужна серьёзная поддержка на выборах…

Бокоев внимательно выслушал меня:

— Хорошо, Руслан Георгиевич, за месяц до выборов напомни мне о нашем сегодняшнем разговоре. Ты ведь знаешь Цакулова, вот и держи со мной связь

через него.

…Естественно, в начале августа, я напомнил ему о выборах и данном мне обещании. И перевернул новую страницу своей биографии. Но это уже другая история…

Как я был водителем

Каждый мужчина вожделеет иметь собственный автомобиль. Я тоже не был исключением, и когда появилась возможность в его приобретении, не отказался от этого низменного желания. В начале 90- х, когда наше государство развалилось на пятнадцать независимых островов, продолжавших плавать в одном корыте, но уже без четко обозначенных и практически никем не охраняемых границ — наступила эра «челноков». На момент падения и развала страны я занимал должность начальника поликлиники Кронштадтского гарнизона, имел и носил звание подполковника медицинской службы, а еще состоял в депутатах городского совета в комитете по торговле. Вокруг творилось необъяснимое. Люди заразились вирусом обогащения.

Все, кто могли, выезжали за рубеж и привозили оттуда ширпотреб легкой промышленности на продажу в местах своего постоянного проживания, накручивая стоимость привозимого на пятьсот- шестьсот процентов. Откровенная спекуляция стала называться бизнесом, а сами фарцовщики предпринимателями. Страна, вроде как, начала процветать. Слово «дефолт» и в помине еще не было. Он произошел в 1998 году при непосредственном участии и по вине Гайдара и Чубайса. И закончили они как истинные космополиты: первый сбежал в мир иной, второй- в Израиль. В магазинах можно было купить все, что душа пожелает. Челноки северной столицы стали специализироваться кто на продаже изделий легкой промышленности, кто на перегоне и продаже легковых машин, в основном бывших в употреблении, из Германии и Швеции, но с отличными двигателями.

Выбор на приобретение иномарок был весьма широк. Можно было купить «легковушку» на рынке, их столько перегоняли из Германии, что они стройными рядами занимали сотни квадратных метров на рынке подержанных автомобилей и были всех цветов и оттенков. А можно было купить автомобиль по звонку. Это когда «индивидуалы» перегоняли автомобили по накатанным транзитным дорожкам, а затем через знакомых реализовывали покупателям. В год у них получалось перегнать до двадцати машин, и они имели вполне приличный доход. В начале девяностых рэкет и бандитизм только набирали свою темную силу, и многие реализаторы еще даже не были знакомы со страшным словом «крышевать». Так вот, я выбрал второй вариант в приобретении недвижимости на колесах. Кто- то из моих бывших сослуживцев по бригаде дал мне телефон одного из таких перегонщиков. Я связался с ним вечером, оказалось, что он из Ломоносова, бывший мичман, и вот уже как с полгода занимается перегонкой бывших в употреблении легковых автомобилей из Германии.

Договорились встретиться вечером следующего дня у меня дома, машину на показ, обещал пригнать, то есть на ней и собирался приехать ко мне. В машинах я абсолютно не разбирался, но к этому человеку почему- то сразу проникся доверием. Для несведущих, город Ломоносов находится на материке по левую сторону от Кронштадта через залив, и ежедневно паром совершает не менее восьми рейсов туда и обратно. Последний паром отплывал в Ломоносов в двадцать три часа ночи и оставался там до утра. Поэтому гостя я ожидал к семнадцати часам. Я находился дома, когда по стационарному- домашнему телефону (мобильные телефоны появились чуть позже), раздался звонок — это Леонид сообщил о своем приезде. Он оказывается, он уже находился во дворе рядом с моей «девятиэтажкой». Выглянув из лоджии, увидел его рядом с автомобилем ярко- красного цвета. Окликнул его с высоты четвертого этажа, предупредил что спускаюсь. Машина выглядела великолепно, марки BMW- 518 i, весом более полутора тонн, длина автомобиля превышала длину «Волги» сантиметров на двадцать. Леонид показал каталог, где под фотографией этой машины было указано ее прозвище- «Акула».

Огромный салон был не менее великолепен, сидения покрыты кожзаменителем цвета слоновой кости. Торпеда из темной пластмассы, все показатели на монометрах ночью фосфорилируют, а переднее и заднее обзорные стекла голубого цвета. Заднее стекло с электрообогревом. Мы сели в машину и выехали на дамбу, семнадцать километров пролетели на скорости 150 километров в час, однако скорость в движении практически не ощущалась, только на поворотах машину плавно покачивало, масляные амортизаторы фирмы «Бош» напоминали о себе. Обсудили на ходу с Леонидом цену, она оказалась взаимоприемлемой. Еще более он удивил меня, когда предложил автомобиль оставить в Кронштадте на площадке у моего дома. Переоформление документов заняло у Леонида не более четырех дней. Но теперь надо было в кратчайшие сроки научиться водить машину и получить водительские права.

К реализации первой задачи я приступил немедленно. Каждый вечер с двадцати часов до полуночи моим практическим обучением занимался водитель санитарного УАЗика подведомственной мне поликлиники Юра Михайлов. Он только вернулся из армии, отслужив положенный срок в должности водителя БМП какой- то механизированной части под городом Пушкиным, что на отдалении от Кронштадта около трехсот километров. Как бы там не было, Михайлов научил меня ездить за две недели ежедневных тренировок, за что я ему был очень благодарен. Правда кончил Юра весьма плачевно. Ударился в легкие деньги и перешел от меня сутенером в какой- то публичный дом в Ленинграде. А через два года его пристрелили на каких- то разборках…

Затем следовало получить водительские права, для чего надо было пройти обучение в Сестрорецкой автошколе, это в двадцати километрах от Кронштадта. Пройдя обучение в автошколе сдаешь экзамен по теории и практике вождения. Затем в ГИБДД надо сдать тест на знание правил дорожного движения, то есть заучиваешь наизусть правила из учебника. Опять сдаешь экзамен по знанию правил дорожного движения. После сдачи теории предстоит допуск к сдаче вождения на автодроме, куда входит маневрирование между конусами, парковка, развороты и повороты на ограниченном пространстве и еще многое другое. Не сдал практику вождения на автодроме — пересдача. А еще вождение в городе!! Понял я, что никогда не сдам вождение, а теорию было не реально выучить без неврастении. Но тут меня осенило. В Ленинграде на такси работал один мой земляк, очень внешне на меня похожий. Мы были с ним одного возраста. Правда, он был ниже ростом сантиметров на 5–7, но это в данной ситуации особой роли не играло.

Нашел я Валерика Таболова в таксопарке, объяснил ему, что самостоятельно вождение и теорию никогда не сдам. Попросил его пройти обучение в автошколе вместо меня, а также сдать теорию и практическое вождение в ГИБДД в Сестрорецке. Таболов сразу заявил, что на занятия ходить не сможет, объяснил, что может лишиться работы таксиста. Затем, подумав, сказал, что в автошколе работает его приятель, и, если ему заплатить, занятия можно не посещать. Я гарантировал ему все его затраты, что, по сути, мной и было сделано, и через два месяца он привез мои права и техталон. Моя благодарность не имела границ, уехать от меня в тот день он не смог бы при всем желании, его состояние ему не позволяло. Утром следующего дня мы продолжили возлияние, благо была суббота, но к обеду он попросил меня отпустить его, жена закатила ему скандал. Я отправил его домой на такси, а сам стал рассматривать права и техталон. На правах было вроде бы мое лицо и сколько мои документы потом не проверяли, замечаний по ним не было никогда.

…Четыре года я не выпускал руль из рук, катался вначале по Кронштадту, затем со знакомыми водителями стал совершать рейды в Ленинград, внимательно слушая и запоминая их замечания по дорожным знакам. Они же вбивали мне методично в голову истины: кто уступает при помехе справа и слева, кто имеет право первого въезда и выезда с круга и многое другое. Учили меня столь хорошо, что однажды я рискнул поехать домой. И ведь доехал за тридцать шесть часов от Ленинграда до Владикавказа. Но обратно не рискнул. Упросил своего одноклассника Руслана Гецаева отвезти меня с семьей обратно в Ленинград, и сразу по приезду взял ему билет на самолет. Через двадцать лет Руслан разобьется насмерть на трассе Астрахань — МинВоды. За рулем будет его невестка, она не справится с управлением, выедет на встречную полосу, Руслан как раз сидел рядом и спал. Погиб он мгновенно, погибла и невестка, а дочь получила тяжелейшие травмы и стала инвалидом первой группы. Я иногда встречаю ее на улице, но кажется она меня не узнает и не помнит.

…В конце 1996 года Салман Ватаев привез из Серноводска своего пятнадцатилетнего племянника, красивого мальчика, с выраженной худобой и бледностью. На родине Салмана шла вторая Чеченская война, и многие из врачей поуезжали из зоны боевых действий, а попросту сбежали. Вот он его и привез на обследование в Кронштадт и сразу же скинул его мне, потому что отлично знал, что «нет» я ему никогда не скажу, ибо не было ни одного случая, чтобы он мне когда- либо отказал. Парня я сразу положил в госпиталь к Саше Лапину на обследование. Дня через два Саша позвонил мне и предложил отвезти его к профессору Рухляде, тот нас ждал на завтра с очищенным кишечником для проведения колоноскопии нисходящего отдела толстого кишечника. Я поблагодарил его, и на следующий день ближе к двум часам на моей машине выехал с чеченцем и его историей болезни к профессору Рухляде. Профессор лично провел колоноскопию и «обрадовал» меня диагнозом- «Болезнь Крона»:

— Руслан, я удивлен наличием этого заболевания у юноши. Болезнь Крона поражает обычно к сорока годам, но здесь атипичный случай в возрасте пятнадцати лет. Я встречаюсь с этим впервые, почему пригласил профессоров- своих коллег Свительского и Старикова, для демонстрации больного. Они приедут через два часа, случай несомненно уникальный, но прогноз, увы, нерадостный. Ты ведь знаешь, жить ему осталось в пределах двух- трех лет, постоянная интоксикация организма, кишечные кровотечения, обезвоживание и, возможно, как утяжеление — сепсис или перитонит… Если родственники его в Кронштадте, объясни им сложившуюся ситуацию и бесполезность любого лечения. В истории медицины нет ни одного случая выздоровления. И еще, у меня сегодня юбилей, исполнилось семьдесят лет. Когда мы с коллегами повторно осмотрим Рашида Музаева, приглашаю Вас к застолью! Всех присутствующих ты знаешь в лицо, как и они тебя, неудобно тебе не будет. Ну, а больной подождет в палате под присмотром медицинских сестер, кстати, его там и накормят.

Все так и произошло, но с той лишь разницей, что закончился банкет в полночь, и я был пьян в дрободан. А ведь настойчиво уверял присутствующих, что за рулем. Ничего не помогло! В течение часа я поглощал кофе в неимоверных количествах, когда, наконец, убедил себя, что трезв и могу ехать домой. И еще, у меня была слабая надежда, что в час ночи подразделения ГИБДД, возможно, тоже уже спят. Однако я ошибался, они не спали, и через двадцать минут на Васильевском Острове меня остановил, а затем и задержал инспектор спецбатальона ГАИ. Сопротивляться было бесполезно, у меня изъяли водительские права, а чтобы окончательно добить, вызвали передвижку с фельдшером для взятия крови из вены на наличие алкоголя.

Итак, права изъяли, взяли кровь на алкоголь, сзади на сидении находится больной Музаев, и что же мне делать дальше. С ближайшего автомата звоню в Кронштадт Беслану Амагову, сухо излагаю сложившуюся ситуацию и предлагаю ему приехать и отогнать мою машину с больным ко мне домой. Слышу на том конце телефона дикое ржание и затем заверения, что они втроем выезжают на помощь. Довожу результаты переговоров инспектору, и мы вместе ждем товарищей из Кронштадта. Вскоре они подъехали и вступили в короткие переговоры с представителями власти. Результаты переговоров оказались следующие: машину отдают, но права- нет. С пьяной печалью ехал я пассажиром на собственной машине в сопровождении трех ржавших всю дорогу идиотов и бедного подростка с историей болезни в руках.

Единственное, что меня успокаивало и радовало, так это то, что машину не отогнали на штрафстоянку, иначе пришлось бы платить за каждые сутки простоя, и неизвестно, сколько бы они ее там продержали. Думал я и о Рашиде Музаеве, о том, как неудачно сложилась судьба этого подростка, ведь завтра я все равно обязан буду озвучить родственникам мальчика его смертельный диагноз. Домой приехали далеко за полночь. Машину Беслан поставил на стоянку за домом, а сам я с Рашидом поднялся на лифте на четвертый этаж…

Утром отвез подростка в госпиталь, а сам поехал к Салману, где честно рассказал о состоянии здоровья Рашида и вынесенном профессором Рухлядой вердикте по его дальнейшей перспективе. Салман очень расстроился и немедленно стал звонить в Серноводск его родителям, попросил меня подробно изложить все сказанное Рухлядой его близким и ответить на их вопросы. Затем он, перебросившись по телефону с матерью Рашида несколькими фразами, передал мне трубку, и мне пришлось подробно рассказать ей всю правду о состоянии здоровья ее сына. Говорил честно и откровенно о колоноскопическом обследовании кишечника, о поставленном Рухлядой и подтвержденном профессорами Свительским и Стариковым роковом диагнозе — «Болезни Крона», не подлежащей лечению. Мать Рашида звали Айшет, она попросила меня подробно рассказать ей о об этой болезни.

Пришлось напрячь память, чтобы изложить ей все, что я мог вспомнить из прочитанных мной в институте источников и информации полученной от Рухляды.

Выслушав меня внимательно, Айшет вдруг отрешенно спокойно и коротко резюмировала:

— Руслан, получается, что мой сын обречен? И сколько ему осталось жить, говори как есть, правду.

— Айшет, со слов профессора Рухляды- в пределах двух — трех лет.

Телефон отключился, и я положил его на аппарат, затем повернулся к Салману, сидевшему в кресле с потемневшим лицом:

— Послушай, мне пришлось говорить ей правду, она мать, ее не обманешь, и это не тот случай, когда ложь приносит облегчение.

— Нет, Руслан, ты все сделал правильно, я не говорил тебе, но Рашид сын моей

родной сестры, я ведь его с сызмальства знаю, на руках его носил не раз…

Через неделю Салман отвезет племянника домой к родителям. Рашид скончается через два года и будет похоронен в возрасте семнадцати лет на Серноводском кладбище.

…Мысли о происшедшем не дают покоя. Вторые сутки обдумываю план по изъятию своих водительских прав у инспекторов спецбатальона ГАИ, но ничего путного в голову не приходит. Что же получается, нет решения по возвращению моих документов? А нет водительских прав, машина будет стоять на приколе возле дома, куда загнал ее Беслан. А кому подчиняется этот спецбатальон ГАИ и кто его возглавляет? Но кто бы его не возглавлял, он территориально подчиняется УМВД России по Выборгскому району. А там уголовный розыск возглавляет Толик Козловский, мой старый приятель. Надо ехать к нему, чёрт его знает, может, выгорит, и Толик мои права заберет. Было бы не плохо!

Воспрянув духом, вызвал такси к воротам госпиталя. Козловского нашел на втором этаже в кабинете, рассказал честно, ничего не утаивая, о случившемся ночью пятого дня, как инспектор- татарин Дулмухаметов Миядзин изъял мои водительские права. Спросил Толика, может ли он вернуть права. Козловский глубоко вздохнул и стал набирать по телефону номер своего знакомого из батальона. Я не ошибся, спецбатальон ГАИ находился с УМВД Выборгского района в одном здании. Через минуту в кабинет вошел тот, кому Козловский звонил по телефону, и мы втроем стали обсуждать мою проблему. Затем эти двое решили встретиться с Дулмухаметовым и вышли из кабинета. Отсутствовали они минут двадцать. Но когда вернулись, Козловский с порога начал ругаться:

— Короче, Руслан, ничего с твоими правами не получается! Этот «бабай» накатал на тебя рапорт на имя начальника, так он по крайней мере нам доложил. А это означает, что он переложил ответственность на плечи своего начальника, идите, сами, мол, и разбирайтесь с ним. А разбираться с начальником спецбатальона ГАИ подполковником Семашкиным бесполезно, права водительские он отдаст тебе только через суд. Извини, Руслан, чем могли, помогли. Я попрощался с Козловским и начал спускаться на первый этаж здания милиции на выход, однако поневоле обратил внимание на шум голосов, доносившихся из распахнутых дверей конференц- зала слева от окошка дежурного по милиции. Непроизвольно поинтересовался у дежурного, что происходит в зале, такое в милиции, честно говоря, нечасто увидишь. Дежурный охотно ответил, что выбирают начальника управления МВД России по Выборгскому району по городу Санкт- Петербургу. Уже направляясь к выходу, все же поинтересовался у словоохотливого дежурного, кого все же избрали начальником? Ответ поразил меня электрическим током — «Казбека Фарниева»!

— А какой он из себя? — спросил я дежурного, удивительно безразличным голосом.

— Да вон он идет на выход с папкой в руке, — отвечал доброжелательный дежурный.

Я увидел, как к распахнутым дверям направлялся среднего роста, худощавый в полковничьих погонах мужчина лет сорока пяти, осетинской наружности. Я вспомнил вдруг наш хороший древний обычай, кто первый поздравляет победителя, его желание им должно быть выполнено. Я замер у двери конференц- зала, как тигр, готовящийся к прыжку, как пантера, застывшая в засаде. Представьте себе мужчину в погонах подполковника, одетого в форму военно- морского флота и ростом под метр девяносто, хватающего за руку ни о чем не подозревающего новоиспеченного начальника милиции с громким криком:

— Казбек, я первый тебя поздравил.

Начальник милиции от неожиданности хотел было руку свою выдернуть, но передумал, когда до него дошло, что с ним говорят на родном языке. Затем на том же родном языке воскликнул:

— Как вы все узнаете, меня лишь только назначили?! — затем обреченно добавил, — пойдем наверх, ко мне.

Видимо, закон «первого поздравляющего» ему также был знаком. Пообщались минут двадцать, выяснили, каких мы фамилий, установили, что не родственники и, наконец, прониклись уважением друг к другу. Казбек налил полные стаканы коньяка мне и себе, выпили за назначение и лишь после этого подобревшим голосом коротко предложил:

— Излагай!

Я подробно рассказал суть проблемы и причины, вызвавшую ее, а также мой последний бесполезный вояж к теперь уже подчиненному Казбека Фарниева, начальнику уголовного розыска Козловскому. Казбек внимательно выслушал меня и вновь наполнил оба стакана и снова короткий тост:

— За знакомство, — хозяин кабинета поднялся, поправил форменную фуражку у зеркала, и снова лаконично, — жди!

Сам вышел за дверь. Вернулся минут через десять, положил передо мной мои права и снова стаканы наполнены до краев:

— Руслан, если тебе интересно, у тебя в крови было полторы промели алкоголя!

Делаю испуганное лицо и совершенно серьезно отвечаю, что этого не может быть, ибо даже слоны от такой дозы умирают! Снова короткий тост, на этот раз от меня:

— За верность нашей маленькой родине!

Так началась моя дружба с Казбеком Фарниевым. Через три года он разведется с супругой и женится на своей молодой сотруднице из следственного отдела. Разница в возрасте у них была двадцать четыре года. Из милиции он уволится и перейдет на работу в городскую администрацию в Смольный. Дальнейшую судьбу Казбека, к сожалению, не проследил (в 2002 году переехал в Северную Осетию), но в феврале 2022 года в разговоре с Сашей Татаровым — полковником медицинской службы и моим другом, мне стало известно, что Казбек Фарниев скончался в октябре прошлого года. Похоронили его на одном из кладбищ Санкт- Петербурга.

В 2000 году я возвращался в Кронштадт с очередного совещания, проводимого начальником медицинской службы Ленинградской военно- морской базы полковником Ефимовым. Выехал на Приморское шоссе, а это уже загородная трасса, как вдруг, метров за двести, заметил, как огороженную трассу перебегает мужчина в спортивной форме. Притормозил, он перебежал через дорогу, и я вновь притопил до 140 километров в час, как вдруг, секунд через пять, вслед за хозяином на трассу выскочил огромный пятнистый хорватский дог. Тормозить было поздно, и я вынужденно переехал его всеми четырьмя колесами. Не останавливаясь, на той же скорости проехал стационарный пост ГАИ, поставил машину на площадку у дома и поднялся к себе в квартиру. Около восьми часов вечера ко мне позвонили, открыл дверь. На пороге стоял знакомый кронштадтский гаишник и с ходу огорошил:

— Руслан Георгиевич, Вас ищут. Сегодня собаку сбили на Приморской трассе, хозяин ее — мэр Приморского района. Рвет и мечет. Говорит, что приобрел дога за пять тысяч долларов. Установку нам на Вашу машину дали. Что будем делать?

И я понял, если его сейчас отпустить, он меня несомненно сдаст с потрохами. Принимаю единственно правильное решение и сразу довожу его до инспектора:

— Послушай Леня, у тебя машина одинаковой со мной марки BMW, так вот я предлагаю тебе свою машину на запчасти, можешь ее всю разобрать, вплоть до кузова. Я, скорее всего, скоро на родину перееду, не хочу ее за собой тащить. Единственное, когда ты ее разберешь, помоги ее утилизировать. Ну как, договорились?

Инспектор таким дорогим подарком потрясен. Передаю ему ключи от машины. Отлично понимаю: если Леня разберет мою машину на запасные части, он автоматически становится соучастником, а как иначе закрыть ему рот? Ведь мэр наверняка любит своего пса и постарался бы мне навредить всей своей властью. Машину Леня разобрал со своим коллегой, таким же инспектором. Между прочим, этих инспекторов я с матросов знаю, еще на срочной службе они женились на местных девушках и остались жить и работать в Кронштадте. Леня слово сдержал, помог машину утилизировать. Вот уже более двадцати лет, как я не вожу машину. И вроде не жалею.

08.08.2008 год

Утром восьмого августа прибыл на работу в центральную районную больницу. Вроде бы все шло как обычно. Встречным желаю доброго утра, они вежливо отвечают, иду дальше по направлению к административному зданию. Заметил все же странное что- то в окружающих. Вновь приветствую идущих навстречу людей в белых халатах и без оных, мне вежливо отвечают, но ведь чувствую, что- то не то и что- то не так как обычно. Всматриваясь в лица идущих навстречу, и начинаю вдруг улавливать какую- то объединяющую их всех схожесть — озабоченность и тревогу.

Что за чертовщина, видно, я что- то пропустил, а спросить неудобно. Может, умер кто- то из персонала? С этими мыслями вхожу в приемную. Поздоровался с Мзией, секретаршей главного врача, женщиной весьма симпатичной внешности. У нее лицо бледное как полотно, в глазах сквозит испуг.

— Слушай, Мзия, начальник у себя? Зайти к нему можно?

Мзия молча и как- то безучастно кивает головой. Открыл двери и остолбенел. В кабинете главного врача за столом сидит все наше больничное мужское население. В центре — сам Василий Семенович Багаев, справа от него — завхоз Болат Гаглоев, слева — завгар Юра Теблоев, вокруг водители. Все напряженно слушают и смотрят на экран телевизора. Сидят они спиной ко мне, поэтому молча подхожу и через их спины начинаю прислушиваться к голосу диктора. На меня никто не обращает внимание, звук телевизора включен на полную громкость. Мужчины что- то оживленно обсуждают, многие курят, от всех веет нервозностью и решительностью.

Вслушиваюсь в голос с экрана и буквально через секунды начинаю понимать — то, чего осетины более всего опасались, произошло. Ночью Грузия напала на Южную Осетию! Грузинские танки- на улицах Цхинвала! И это в разгар Пекинской олимпиады. Ну и что дальше?! Я бывший военный и знаю, что надо ждать решения руководства Российской Федерации по сложившейся ситуации. А оно, несомненно, будет, или же уже вступило в силу. Так и оказалось. Главным врачом уже с утра было объявлено о подготовке санитарных машин на выдвижение в составе колонны к таможне, что у селения Зарамаг. Машины были необходимы для эвакуации раненых из Южной Осетии. В каждой машине должны быть врач и водитель. И если с водителями вопрос решался положительно, то с отбором врачей возникли проблемы.

В основном врачами были женщины, к тому же с детьми. Ну и какой муж согласился бы отпустить жену в зону боевых действий?

Поэтому мы с Василием Семеновичем стали обзванивать амбулатории здравоохранения Пригородного района с целью обеспечения врачами- мужчинами шестнадцати единиц санитарного транспорта Пригородной ЦРБ. С задачей справились в течение одного часа, и Багаев доложил в Министерство здравоохранения РСО- Алания о готовности колонны на выдвижение к обозначенному ими месту. Приказ о начале движения был получен, и часа через три мы благополучно прибыли на таможенную площадку.

Что там творилось!!

Беженцы хаотично двигались из Южной Осетии на грузовых и легковых машинах. В сторону Южной Осетии шли многочисленные БМП и БТР- ы с ОМОНовцами и добровольцами из Северной Осетии. Нас оттеснили в середину огромной площадки рядом с таможенными зданиями и терминалами. Где- то к четырнадцати часам прибыла еще одна наша «санитарка» с хирургической бригадой- двумя хирургами и двумя хирургическими медсестрами. Мы терпеливо стали ждать, когда нас пропустят в Южную Осетию.

Но восьмого августа разрешения нам не дали, бои шли в Цхинвали, Джаве и Тамарашени. Утром следующего дня мы переехали границу Южной Осетии и выдвинулись к Джавской городской больнице, ожидая поступления раненых. Здесь же находился представитель министерства здравоохранения РСО- Алания Таймураз Ревазов. Он начал корректировать дальнейшие действия прибывающих врачей и санитарного транспорта. На базе Джавской больницы приказал развернуть операционную и подготовиться к приему и оказанию квалифицированной хирургической помощи, а также к дальнейшей эвакуации раненых в медицинские учреждения г. Владикавказ. Мы слышали, что где- то за городом идет бой, но все держались спокойно, паники не наблюдалось. Рядом с нашими машинами встали подъехавшие пять машин с номерами явно не нашего региона. «Седьмой регион? А чей он?» Спросить не успел. Мой водитель — Зури Засеев, словно мои мысли угадал, озвучил: «Кабардинцы».

Подошел к ним. Держатся обособленно и недоверчиво. Понимаю, они же здесь никого не знают. Все вокруг говорят на чужом языке, ни одного знакомоголица. Интересно, как бы себя наши чувствовали, попади они в аналогичную ситуацию в горах Кабардино- Балкарии.

— Здравствуйте, Руслан Георгиевич Асланов, врач- методист Пригородной ЦРБ. Вы наши гости из Кабардино- Балкарии? Приятно вас видеть в Джаве!! Вы ведь не случайно здесь оказались? А кто ваш старший, нельзя ли его увидеть?

Вышел вперед коренастый среднего роста симпатичный парень:

— Я старший, Алим Карданов, — представился он, — мы из Кабардино- Балкарского центра медицины катастроф. Нас прислали для оказания помощи нашим добрым соседям, то есть — осетинскому народу. Нас шесть врачей, шесть медицинских брата и семь водителей. Как только наш президент Арсен Баширович Каноков услышал о грузинской эскалации в Южной Осетии, сразу же направил нас для оказания братской помощи. И вот, мы здесь.

Вокруг стояли врачи, водители и просто жители Джавы, с удивлением прислушивались, как наши ближайшие соседи кабардинцы и балкарцы пришли на помощь Южной Осетии и осуждают грузинскую агрессию. Подошел Ревазов и объяснил приезжим врачам, и осетинам, и кабардинцам, что им предстоит делать в ближайшие часы:

— Алим Владимирович, — обратился Таймураз Дмитриевич к руководителю Центра медицины катастроф, — вы поступаете в мое распоряжение по согласованию с вашим руководством. Все прибывшие с Вами врачи имеют специальность по анестезиологии и реаниматологии. Поэтому, часть ваших специалистов будет задействована при проведении операций, то есть давать наркоз раненым. Остальные врачи участвуют в реанимационных мероприятиях, предшествующих дальнейшей эвакуации в медицинские учреждения Северной Осетии с учетом, что время перевозки раненых займет около трех часов.

По усилившейся канонаде, доносившейся с окраин города, стало ясно: скоро у всех присутствующих на территории больницы начнется настоящая работа. Но беда пришла вначале, с другой стороны. Грузинские оккупанты вплотную подошли к Зарской объездной дороге и стали обстреливать мирное население, бегущее из Цхинвала и прилежащих сел. Вот оттуда и стали поступать первые раненые.

Первая жертва обстрела, поступившая с Зарской дороги, была старушка, получившая осколочное ранение в правое плечо выше локтя. Наши хирурги бросились останавливать кровотечение, а она громко рассказывала, как выпущенный грузинами снаряд попал в их легковую машину и убил ее сына и его семью- жену и двух детей. Все находились в состоянии шока от услышанного. Что происходило потом не поддается описанию. За последующие полчаса поступило более тридцати раненых. Начали привозить раненых и с поля боя. По два человека, «валетами» в багажниках дорогих иномарок с оторванными крышками. Ранения были разными: в живот, в грудь, в конечности.

Вот тогда я и увидел, как работают врачи из соседней республики. Никакой паники! Действия отработанные и слаженные до автоматизма. Один одевает манжету на руку для измерения давления, второй в другую руку синхронно вводит противошоковый наркотик. Третий останавливает кровотечение, четвертый накладывает вакуумную шину. Все! Раненый готов к эвакуации. Эвакуация проходила только с разрешения Ревазова. Санитарные УАЗики могли забрать одновременно не более двух раненых. Был налажен конвейер. Взамен отъезжающих машин мгновенно становились другие. За час было эвакуировано пятьдесят семь раненых. Санитарных машин хватало, республика заблаговременно выделила более ста единиц санитарного транспорта. Наши хирурги Юра Икаев и Андроник Гаспарян, вначале оперировали в операционных вагончиках. Однако после пяти- шести операций, выполнять их становилось практически невозможно- весь пол покрывался лужами крови.

Сменили три операционных вагончика. Затем приняли решение оперировать на открытом воздухе. А вагончики женщины вымыли. В них стали складывать тела убитых и умерших. Фамилии первых убитых бойцов навсегда останутся в моей памяти. Один из них Дряев Сослан, его привезли с поля боя минут двадцать назад, пуля попала ему в грудь. Жизнь постепенно угасала в парне. Выглядел он лет на двадцать пять, его голубые глаза уже покрывались мутной пеленой. Он лежал, широко раскинув руки, отец двух малолетних детей из селения Старый Батако. Красивое лицо осетина начала охватывать мертвенная бледность.

Подошел Юра Икаев, оторвался от операционного стола на секунду покурить:

— Не жилец, пуля, судя по проекции, попала ему прямо в сердце. Красивый парень и красивая смерть! Он свой выбор сделал!

Попросил меня прикурить ему сигарету, на руках у него перчатки стерильные, он их держит перед собой. Мы молча покурили, затем он поспешил к операционному столу.

Второй погибший был из местного ополчения. Ему исполнилось сорок два года. Цхурбаев Батрадз, родителей нет, семьи нет, братьев и сестер нет, один на всем свете. Его подстрелили сзади, гранатометом. Попали в нижнюю часть позвоночника и область таза. Он умер сразу.

Таймураз Дмитриевич попросил меня обмыть тело погибшего и переодеть его к похоронам. Я забрал из нагрудного кармана его паспорт. Затем с кабардинцем Дзамиховым Хазретом мы обмыли тело Цхурбаева и одели его в новое нижнее белье, затем в новую униформу и берцы, а вечером приехали «южане» — его товарищи- и забрали тело. Документы Батрадза я передал старшему группы.

И тут наступила наша с Зури очередь транспортировать двух раненых в Республиканскую клиническую больницу г. Владикавказ. Один ранен в бедро, другой в правое плечо. Гаспарян предложил первому раненному сделать инъекцию морфия в целях профилактики болевого шока, все же три часа в дороге и может растрясти. Врач Манана Сикоева приготовилась делать ему укол морфия, как раненный боец вдруг заявил, что укол делать не даст, потому что с детства боится уколов. Парадокс! Ему разворотило осколками бедро, а он боялся уколов! Манана стала возмущаться, как она теперь должна списать наркотик! Видать Манана была незнакома с великим изречением: «Война все спишет».

Тем временем мы с Зури сели в кабину и поехали по трассе в направлении тоннеля. Во Владикавказ въехали в двадцать один час, было уже достаточно темно, когда я доложил Василию Семеновичу, что раненных сдал в Республиканскую клиническую больницу. Рассказал Багаеву о кабардинцах, поделился соображениями о том, что продуктов питания у них практически не осталось, а в Южной Осетии продукты тоже в дефиците. Василий Семенович немедленно вызвал начальника столовой Зарему Гаглоеву и дал ей указание приготовить гуляш на двадцать персон на вынос в котле.

Затем вдруг объявил присутствующим, что завтра он тоже выезжает вместе с нами забирать раненых из цхинвальской больницы. Его охватил экзальтированный патриотизм. Мы с Гаглоевым Болатом решение главного врача шумно поддержали. Договорились встретиться у него в кабинете завтра в девять утра, а выдвигаться начнем через час.

Смертельно уставший от дневных стрессов и чрезмерных эмоций я отправился домой, где, приняв ванну, мгновенно отключился.

Утром, переодеваясь, обнаружил в кармане костюма паспорт убитого ополченца Дряева. По- видимому, в суете забыл его отдать. Честно говоря, а кому отдавать было? Он ведь из Старого Батако. Подумав, набрал номер телефона Дряева Роина, он был старший фамилии Дряевых в Пригородном районе и проживал в селении Октябрьском. Коротко рассказал о погибшем и месте нахождения тела. Роин поблагодарил меня и попросил передать паспорт его посланнику, которого направил ко мне. Сказал, что они сами заберут тело убитого Сослана Дряева из Джавы.

…В больнице спешно готовились к отъезду. Василий Семенович сформировал колонну, и мы двинулись в направлении Гизели. Однако на выезде из Владикавказа наше продвижение практически замедлилось. Впереди, на многие сотни метров- «дорожные пробки», в несколько рядов и почему- то в одном направлении- «от нас».

Около часа мы продвигались «гусиными шагами», пока не подъехали к селению Гизель. Из- за поворота со стороны станицы Архонской шли валом боевые подразделения 58- ой армии. Колонна танков, боевые машины пехоты всевозможных модификаций, бензовозы, закрытые грузовики с личным составом, и вся эта армада двигалась в направлении Южной Осетии. Решили вырваться вперед, ускорились, незанятая половина дороги позволяла нам провести задуманный маневр. Но даже подъезжая к Зарамагской таможне, мы не увидели головы колонны. Она была далеко впереди.

Через два часа, обгоняя боевые подразделения колонны, мы наконец въехали в Джаву. Пока мы отсутствовали, больницу временно переместили в местную среднеобразовательную школу, имевшую два этажа и бесперебойное снабжение водой и электричеством. Наша колонна из четырнадцати машин въехала во двор школы. Увидев нас, подошли «кабардинцы» во главе с Алимом Кардановым, небритые и голодные, в своих — синего цвета униформах. Я представил им нашего главного врача Василия Семеновича и остальных приехавших. Увидев их изможденные лица, без лишних слов главный врач организовал для них прием пищи на свежем воздухе. Я же добавил в их обильный рацион пару бутылок водки, чему они крайне удивились и обрадовались. Не забыли пригласить и нашего командира Ревазова- заместителя министра здравоохранения РСО- Алания.

Тем временем колонны боевой техники 58- ой армии выходили из Джавы двумя гигантскими лентами, охватывая кольцом вражеские формирования. Сразу с ходу же вступили в бой, шла такая канонада, что мы перестали слышать друг друга. Напрасно мы предполагали, что скоро все стихнет. К звукам артиллерийских орудий присоединились визжащие, пронзительные звуки современных «катюш». Было приятно чувствовать мощь нашей «Красной Армии». Через два часа все было кончено, все, что находилось под обстрелом, было уничтожено. Фронт перемещался в сторону грузинского города Гори. Канонада уже слышалась все отдаленней.

В Джаву прибыл министр здравоохранения РСО- Алания Александр Реутов с группой главных специалистов. В здании школы провели закрытое совещание. Затем во дворе школы собрали всех нас. Реутов обратился ко всем с краткой речью и поставил ближайшие задачи:

— Сейчас мы имеющимися силами до двадцати машин выдвигаемся в Цхинвал. Враг отступил, дорога свободная. Будем вывозить раненых из цхинвальской больницы в медицинские учреждения Владикавказа….

Обращаю внимание своего главного врача на двух мужчин в камуфляже, стоящих неподалеку от нас:

— Василий Семенович, слева от тебя стоят двое, один из них Эдуард Джабеевич Кокоев — президент Южной Осетии, другой Анатолий Константинович Баранкевич — министр обороны Южной Осетии.

— А ты их знаешь?! Ты с ними знаком?! — нетерпеливо спросил Багаев.

— Да, вчера познакомились, они простые в общении, — отвечал я.

— Познакомь меня с ними.

Василий Семенович взял меня под руку, и мы направились к руководителям республики. Общение между нами заняло минуты три. Митинг закончился. Эдуард Джабеевич, услышав, как Василий Семенович попрощался, засмеялся:

— Василий Семенович, прощаться пока не будем. Колонну ваших машин мы с Анатолием Константиновичем возглавим, проведем вас до Цхинвала. Вот тогда и попрощаемся.

Этих замечательных людей, к своему искреннему сожалению, я более никогда не встретил. Через несколько дней они окончательно рассорятся и станут смертельными врагами. Баранкевич покинет Республику Южная Осетия навсегда. Кто- то говорил мне, что Анатолий Константинович стал военным советником в Донецкой республике. Поистине, неугомонный человек.

…Наша колонна должна была проследовать через четыре населенных пункта, еще недавно заселенных грузинским населением. Проследовали через селение Чех, — тишина полная, людей не видно. Проехали все село, но ни одного жителя не встретили. Проехали еще два села, Курта и Очабети, — результат тот же. Дома целые, но жители отсутствуют. Подъезжаем к последнему селу грузинского анклава перед Цхинвалом, оно называется Тамарашени. По размерам гораздо большее, чем предыдущие. Добротные двухэтажные дома тянутся с обеих сторон, вплотную примыкая друг к другу. Проезжаем середину села, из жителей никого не видно. Мы с любопытством смотрим на закрытые двери и ворота домов. Даже окна все зашторены.

По- видимому, грузины спешно покинуло поселение во время ведения боевых действий. Но сразу отметил, что следов повреждений или разрушений в домах нет. Пока я размышлял о перипетиях народа Южной Осетии, колонна внезапно остановилась. Вернее, вначале мы услышали длинную пулеметную очередь, в которую вписывались еще и одиночные винтовочные выстрелы. Вот тогда колонна, как бы наткнувшись на какое- то препятствие, резко остановилась. В ответ, из головного сопровождения (два БМП) ударили ДШК — тяжелые пулеметы. По домам побежали «южане» — ополченцы из нашего боевого охранения. Мы слышали короткие автоматные очереди. Через полчаса все было закончено, шесть грузинских бандитов были ликвидированы.

Во время перестрелки загорелись несколько домов, вероятно, часть патронов были трассирующими. Пламя мгновенно разгоралось и скоро охватило все село. От домов шел нестерпимый жар, однако команды на движение не поступало. Ополченцы по приказу президента прочесывали дома до окраины села. Наконец, наша колонна потихоньку начала двигаться. Вокруг нас горели грузинские дома, но тушить их было некому. Участь села была предрешена- оно должно было выгореть.

Колонна стала медленно втягиваться в Цхинвал. С неподдельной грустью мы смотрели на разрушенный снарядами город. Разбитый и искореженный фасад здания университета, пробитые снарядами стены дома правительства. А что говорить о разрушенных домах простых жителей многострадального народа Южной Осетии, многие из которых были орошены кровью своих хозяев?! Но если дом можно отстроить заново, то кто вернет людей, живших в этом доме.

Подъехали к двухэтажному зданию больницы. По- видимому, снаряд большого калибра влетел в окно и, разорвавшись внутри, разворотил все три стены, наверняка без жертв не обошлось. Спросил об этом у встречавшего нас медицинского персонала.

— Когда снаряд разорвался, погибли две медицинские сестры и врач- дерматовенеролог, — пояснили они.

Тем временем началась погрузка раненых. По три человека с носилками спускались в подвал и выносили одного раненого. Моя тройка спустилась в полумраке в мрачный сырой каземат. Вокруг- бетон, под ногами- песок. Под потолком тускло светят одиночные лампочки. Длинные коридоры, от них ведут боковые ответвления в такие же помещения- казематы, где стоят койки с ранеными.

Осторожно, щадяще переносим ближайшего раненого на носилки и выносим из мрака на свежий воздух, загружаем в санитарный транспорт. Затем, вновь ждем своей очереди на спуск за очередным раненым. Любопытство одолело, когда мне объяснили, что два хирурга постоянно оперируют в подвале. Решил взглянуть на операционную своими глазами. Вновь спустился в подвал и пошел по длинному коридору практически до конца. Там в какой- то боковушке стояло некое подобие операционного стола, за которым два хирурга- виртуоза в масках вскрывали раны, удаляли пули и осколки, а также омертвевшие ткани, а затем зашивали их шелком или кетгутом. Рядом смиренно давала наркоз молодая женщина, а какой у этой измученной женщины был выход? Все оперируемые были осетины, кровь на песке также была осетинской. Ну и хирурги, судя по их коротким фразам, были моей крови. Я смотрел на этих ребят в подвале и думал, что победить нас грузинам можно лишь уничтожив всех нас. А это сделать не так легко.

…Загрузив тридцать девять раненых в крытые машины, мы двинулись в обратный путь домой, в Северную Осетию. На дорогу ушло около пяти часов, боялись, что раненных растрясет, но всех довезли и передали в лечебные учреждения Владикавказа.

На этом наша миссия в Южной Осетии закончилась. Двенадцать врачей нашей больницы были награждены Почетными грамотами Главы республики, четыре врача были получили Почетные звания «Заслуженный врач РСО- Алания», а все девятнадцать водителей — медали «Во славу Осетии».

Через год я посетил своих новых друзей в центре медицины катастроф Кабардино- Балкарии. Душевно пообщался с Алимом Кардановым и его ребятами в Нальчике. Вспоминали отдельные эпизоды в Южной Осетии. Затем Алим отозвал меня в сторону и предложил проехать к Председателю парламента Кабардино- Балкарской Республики. Там в парламенте и произошла моя встреча и знакомство с Чеченовым Ануаром Ахматовичем. Мы тепло пообщались с ним около двадцати минут. В ходе нашего диалога я попросил его поощрить своей властью личный состав Кабардино- Балкарского Центра медицины катастроф, принимавших участие в оказании экстренной медицинской помощи раненым непосредственно в местах боевых действий в период военной агрессии Грузии против Республики Южная Осетия. Прощаясь с Ануаром Ахматовичем, еще раз поблагодарил его за теплый прием.

Не опуская мою руку, этот мудрый человек, вдруг улыбнувшись, сказал:

«Самая надежная опора — это крепкое плечо друга, подставленное вовремя».

Биография

Илаев Руслан Георгиевич, 09.03.1954 года рождения гор. Алагир Северо- Осетинская АССР, подполковник медицинской службы в отставке, врач высшей категории с 1997 года по специальности «Организация здравоохранения и общественное здоровье», с 1994 года «Заслуженный врач РСО- Алания», опыт работы руководящих должностях 23 года.

Образование:

1987–1989 г.г. Командный факультет руководящего медицинского состава при Военно- Медицинской академии им. С.М. Кирова (диплом с отличием);

1975–1977 г.г. Военно- Медицинский факультет при Горьковском медицинском институте;

1971–1975 г.г. Северо- Осетинский Государственный медицинский институт (4 курса);

1968–1969 г.г. Камбилеевская Средняя школа Пригородного района;

1964–1968 г.г. Школа интернат № 4 г. Малгобек Чечено- Ингушская АССР;

1961–1964 г.г. Средняя школа с. Шатой, с. Ведено Чечено- Ингушская АССР.

Профессиональный опыт:

2006–2022 г. врач- методист ГБУЗ «Пригородная ЦРБ» РСО- Алания;

2004–2006 г.г. управление здравоохранения при администрации местного самоуправления Пригородного района РСО- Алания, врач- методист;

2002–2004 г.г. председатель комиссии ВТЭК при Министерстве труда и социального развития РСО- Алания;

Ленинградская военно- морская база:

с 2000 г. военный пенсионер, подполковник медицинской службы в запасе.

1991–2000 г.г. начальник поликлиники Кронштадтского гарнизона;

1989–1991 г.г. флагманский врач бригады строящихся и ремонтирующихся кораблей г. Ленинград;

1983–1987 г.г. флагманский врач бригады кораблей охраны водного региона Кронштадтской дивизии;

1982–1983 г.г. начальник медицинской службы Береговой Базы Кронштадтской дивизии.

Черноморский флот:

1977–1982 г.г. четыре боевые службы в составе Пятой Средиземноморской эскадры;

1980–1982 г.г. начальник медицинской службы эсминца "Сознательный";

1979–1980 г.г. врач- хирург тяжелого крейсера "Жданов";

1977–1979 г.г. врач- хирург плавбазы подводных лодок на корабле управления "Виктор Котельников".

Общественная работа:

2006–2018 г.г. Председатель Общественного Совета при МВД России по Пригородному району РСО- Алания.

2006 г. кандидат в депутаты Парламента РСО- Алания Пригородного района.

1998 г. кандидат в депутаты Законодательного собрания Санкт- Петербурга;

1990–1993 г.г. депутат Кронштадтского районного Совета народных депутатов;

1983–1987 г.г. секретарь партийной организации, секретарь партийного бюро бригады кораблей ОВР Кронштадстской дивизии;

Принимал неоднократное участие в организации выборных компаний в законодательное собрание Санкт- Петербурга, в Парламент РСО- Алания по Пригородному избирательному округу.

Иные виды деятельности:

1998 г. по настоящее время. Журналистика. Публиковался в газетах "Новый Петербург", "Вестник Кронштадта", "Северная Осетия", "Вестник Беслана", "Пульс Осетии", "Осетия Свободный взгляд", "Растдзинад", "Глашатай", "Южная Осетия", "Экран Владикавказа", "Территория 02".

В 2021 году вышла книга рассказов «Я служил на флоте»

В 2022 году вышла книга рассказов «Хмурый Ленинград»

В 2023 году вышла книга рассказов «Вехи прожитой жизни»

В 2023 году вышла книга рассказов «Кронштадтские этюды»

Награды:

28 марта 1978 г. юбилейная медаль "60 лет вооруженных сил СССР";

13 января 1986 г. медаль "За безупречную службу третьей" степени;

1987 г. значок "Отличник здравоохранения";

04 февраля 1988 г. юбилейная медаль "70 лет вооруженных сил СССР";

24 августа 1994 г. заслуженный врач Республики Северная Осетия — Алания;

30 марта 1996 г. медаль "За отличие в военной службе" первой степени;

07 июня 1996 г. медаль "300 лет российскому флоту";

19 апреля 1997 г. звание "Ветеран военной службы";

07 апреля 1998 года юбилейная медаль «адмирал флота Советского Союза Кузнецов»

26 февраля 2007 г. нагрудной знак "За содействие МВД" за участие в освобождении заложника Бекоева Г.Д., жителя с. Донгарон;

2008 г. именные часы от Министра внутренних дел РСО- Алания за активную работу в Общественном Совете;

19 января 2023 года памятная медаль «1100 лет крещения Алании»;

22 мая 2009 г. почетная грамота Главы РСО- Алания за активное участие в ликвидации последствий гуманитарной катастрофы в Республике Южная Осетия;

2009 г. почетная грамота начальника отдела информации и общественных связей МВД по РСО- Алания за активное участие в освещении событий и предоставление газете "Территория 02" МВД РСО- Алания своевременной и достоверной информации в период агрессии Грузии против Республики Южная Осетия в августе 2008 г.;

26 мая 2009 г. почетная грамота директора "Кабардино- Балкарского центра медицины катастроф" МЗ КБР за активное участие в организации экстренной медицинской помощи и своевременной эвакуации раненных из зоны боевых действий в период агрессии Грузии против Республике Южная Осетия в августе 2008 г.;

10 июня 2009 г. благодарность министра внутренних дел РСО- Алания за активную гражданскую позицию и формированию положительного образца сотрудника милиции;

07 мая 2009 г. благодарность главы муниципального образования — Пригородный район за активное участие в оказании экстренной медицинской помощи в период агрессии Грузии против Республики Южная Осетия в августе 2008 г.

24 января 2011 года благодарность Министра Внутренних дел по РСО- Алания.

03 декабря 2012 года благодарность Министра Внутренних дел по РСО- Алания.

11 ноября 2013 года благодарность Министра Внутренних дел по РСО- Алания.

05 мая 2014 года благодарность Министра Внутренних дел по РСО- Алания.

Оглавление

На волге широкой

Лейтенант

На боевой службе

Эсминец «Сознательный»

Вывоз раненых

Первый факультет

Коллаборационист

«Новый Петербург»

Хмурый Ленинград

Рамазан

Вор в законе

Осетинская водка

Как я был водителем

08.08.2008 год