Невеста призрака [Михаил Бард] (fb2) читать онлайн

Михаил Бард Невеста призрака

Глава 1

Об оперном театре «Lacroix» ходили жуткие слухи.

Кто-то утверждал, что само здание построено на месте старого кладбища, а в стены вмурованы кости. Кто-то говорил, что после одной из премьер зрители не аплодировали артистам, потому что все до единого были мертвы. Кто-то с особо богатым воображением заявлял, что подвал в театре уходит глубоко под землю и заканчивается пещерным озером, воды которой стали красными от крови.

Но чаще всего и зрители, и персонал рассказывали о Призраке Оперы — о загадочном мужчине в маске, которому де-факто и принадлежал театр.

Изабель Идо думала об этом, переступая порог «Lacroix». Это было не просто здание, но полноценный дворец с устремлёнными в небо шпилями, сводчатыми окнами и мраморными винтовыми лестницами. Сердце девушки пропустило удар, стоило ей оказаться внутри. Казалось, даже сам воздух стал иным — будто бы был пропитан мистикой, интригами, драмой. Тяжёлые бархатные шторы, ковры, изящные статуи муз… такая обстановка располагает фантазировать о призраках, а такая изысканная красота так и манит не столько восхищаться ею, сколько очернить её, осквернить, уничтожить.

Сейчас в театре не было зрителей, только артисты репетировали в пустых залах, и их звонкие, чистые голоса звучали из-за закрытых дверей.

Выдохнув, Изабель стянула с шеи припорошенный снегом шарф, прошла вглубь, к кабинетам, куда зрителям был закрыт проход. Несмотря на душераздирающие слухи о театре и не менее жуткую текучку кадров, девушка пришла работать в «Lacroix». Призраков Изабель не боялась, да и размер зарплаты прибавлял ей уверенности и сил.

Да и, если честно, Призрак Оперы казался ей не более чем грамотным рекламным ходом. После его появления интерес к театру вспыхнул с новой силой, и даже безучастные зеваки стали приходить на постановки, лишь бы увидеть загадочного Призрака.

Изобразив дежурную улыбку, Изабель постучала в кабинет начальника и вошла. Грузный, бледный и усталый на вид мужчина окинул её задумчивым взглядом.

— Доброе утро, — она не переставала улыбаться. — Изабель Идо. Я присылала вам резюме.

— …режиссёр-постановщик, — кивнул начальник. — Проклятая должность в нашем театре. Обычно никто на ней не задерживается дольше года. Присаживайтесь, мадемуазель Идо. Я Гаскон Мартен.

Кивнув, она села в кресло напротив начальника. Гаскон, надев очки-половинки, достал из ящика стола папку с её резюме и пробежался взглядом по прежним местам работы девушки. Он даже не взглянул на графу «образование».

— Готовы работать по шестнадцать часов в сутки? — он встретился с ней взглядом. — «Lacroix» — это не те маленькие театры, где вы приобрели опыт работы. Мы славимся качеством.

Изабель закивала.

— О, так вы ещё и поёте? — буркнул Гаскон, читая. — Вот счастье-то…

— Простите?..

— Узнаете, — вздохнул мужчина. — С минуты на минуту объявится.

Кто должен объявиться Гаскон не уточнял.

— Это всё хорошо, — нахмурился он. — У тебя много постановок, и о многих я, кажется, слышал. Но ответь мне честно. Что для тебя важнее всего в постановке?

Изабель осела в кресле. Образование требовало ответить, что важнее всего само искусство, но опыт кричал куда громче и свирепее.

— Зритель, — она пожала плечами. — Он может быть ярым циником, может быть неопытным школьником, может быть простой домохозяйкой. Приходя в театр, он хочет эмоций, острых ощущений. Наша задача не просто дать ему это, но и не сломать задумку автора.

— Уже ломала?

— Скорее, не так его поняла. В его задумке ненависть между главными героями была вызвана сильной страстью. А я… увидела только гнев, — она вымученно улыбнулась. — Мне было так стыдно, что с тех пор я заучиваю сценарий и пропускаю через себя.

— Перерабатываешь, мне нравится, — он хмыкнул. — Ладно, Идо. Давай теперь о самом неприятном. Слышала про нашего Призрака? Слышала, конечно. Он реален. И текучка у нас в основном из-за него. Хочу тебя предупредить заранее: режиссёры-постановщики у нас если не уходят, то их выносят. Вперёд ногами.

Лицо Изабель застыло, она натянуто улыбалась, сжав губы в линию. Он шутил? Гаскон выглядел слишком серьёзно, был бледен и мрачен. Она сжала пальцами подол пальто.

— Впрочем, — он вздохнул, пригладив тронутые сединой волосы, — не беспокойся. Во-первых, уйти можешь в любой момент, во-вторых… с парой режиссёров он всё-таки подружился. Но это было до того, как я стал начальником.

Девушка не нашлась с ответом. Она чувствовала, что в тёплом кабинете вдруг стало зябко, будто её тела коснулся холодный зимний ветер. Изабель не знала, сколько они просидели в звенящей тишине, но вскрикнула, когда у стены зазвенели огромные часы с кукушкой.

— О, — хмыкнул Гаскон. — Никогда их не заводил.

Изабель оправила кудрявые каштановые волосы. Её руки заметно тряслись.

— Призраку, — просипела она, — не за чем меня ненавидеть. Я всегда стараюсь изо всех сил.

Гаскон покачал головой.

— У него искажённое понимание работы, — он закурил сигарету. — Иди. У тебя четвёртый кабинет, там утверждённая с продюсером твоя первая партитура. Располагайся и марш работать. Договор подпишем вечером.

Изабель подскочила, как ошпаренная, и, забрав у Гаскона ключи от своего рабочего места, рванула к нему, забыв, как дышать. Её руки всё ещё тряслись, когда она пыталась попасть ключом в замочную скважину.

Но дверь открылась сама собой. Сглотнув, Изабель осторожно приоткрыла её.

— АГА!

На неё из кабинета вылетел… кто-то. В маске, высокий и громадный, точно шкаф. По крайней мере, так показалось хрупкой девушке. Он расправил полы мантии, пытаясь схватить Изабель, наброситься на неё. Она пронзительно завопила и захлопнула дверь перед носом незнакомца, прищемив ему пальцы.

Из кабинета послышались отборные, сочнейшие ругательства.

— Что происходит, Идо?

— Приз… рак, — просипела она, вцепившись в ручку двери, не позволяя незнакомцу выйти.

Гаскон подошёл, убрав руки в карманы и прислушиваясь. Потом тяжело вздохнул.

— Идо, открой кабинет.

— Чтобы он меня убил?!

— Да не Призрак это, — проворчал Гаскон. — Знакомься. Этого придурка зовут Жиль. Трюковые роли, второстепенные. Певческий голос — драматический тенор.

Изабель смотрела на начальника, как на сумасшедшего. Когда её руки ослабли, Жиль рванул дверь на себя и вышел на свет. На нём была жуткая и безликая африканская маска.

— Жакоте, — повысил голос начальник.

— Чего? — буркнул Жиль, сняв с себя маску. Ничего жуткого, самая обыкновенная приятная внешность и непослушные светлые волосы. — Вы сами сказали, что в наше логово прибыла свежая кровь.

— Не волнуйся, Идо, — вздохнул Гаскон, не обращая на парня внимания. — От его выходок чаще всего достаётся бухгалтерам. Зато актёр из него послушный и исполнительный.

— Юная мадемуазель, — Жиль улыбнулся так лучисто, что эта эмоция не могла быть искренней. Он в образе. — Ах, что за трагедия! Ваша жизнь кончена!

Он с подчёркнутым драматизмом коснулся лба рукой.

— Ведь вы теперь тоже работаете на этого жлоба!

— Договоришься, Жакоте! — ответил Гаскон, направляясь к себе кабинет. — Брысь на сцену и верни костюм.

Жиль в ответ закатил глаза, оставшись с Изабель наедине в коридоре. Потом он встретился взглядом с девушкой и потёр раненные пальцы.

— …сильно? — только и произнесла она.

— Реакция у тебя что надо, — хмыкнул Жиль. — Я должен был заставить тебя сбежать, но сама видишь, чем обернулось.

Он непринуждённо улыбнулся, тряхнув густыми волосами. И, наблюдая за ним, Изабель сделала вывод, что Жиль явно не страдал он недостатка в поклонницах. Вот только восхищались они не его исполнением.

— Жиль, — представился он.

— …Изабель.

— Извини, что вломился в кабинет. Он был открыт.

Моргнув, девушка прошла внутрь и включила свет. Быть может, кабинет оставил открытым Гаскон, но… вдруг сюда проникал Призрак? Ещё час назад Изабель не верила в его существование, но теперь её убеждённость пошатнулась.

Она осмотрелась. Мягкий, накрытый тканью диван, тяжёлый деревянный стол, пустые книжные полки. За окном стоял день, но из-за тяжёлых задёрнутых штор в комнате было темно. С первого взгляда это помещение выглядело пустым, покинутым, давно оставленным прежним владельцем.

На пустом столе лежала стопка бумаг — партитура, а рядом — письмо с восковой печатью и чёрная роза на нём.

— О, — Жиль дёрнул бровью, проследив за взглядом Изабель.

Девушка глубоко вздохнула, сжав кулаки.

— Это твоё?

— …как бы тебе сказать, — хмыкнул Жиль. — Знаешь, босс меня на сцену отправил, так что я подожду тебя там. А ты присоединяйся.

Сказав это, он хлопнул дверью и сбежал, не позволив ей возразить.

Прежде чем подойти к столу, Изабель дважды закрыла и открыла дверь кабинета, заглянула за шкафы и на всякий случай бегло ощупала стены. Ей не хотелось, чтобы на её рабочее место приходил кто попало. Потом она, наконец, стянула пальто и оставила его на вешалке, сняла покрывало с дивана, отдёрнула шторы. Нервозности это не поубавило.

Вдохнув побольше воздуха, она подошла к злосчастному конверту и открыла его, сломав печать.

— Мадемуазель Идо, — шёпотом прочитала она. — Несчастный Гаскон до того отчаялся, что готов принять даже недоученную студентку из деревенского театра. Я наслышан о ваших постановках и нахожу их жалкими и смехотворными. Не тратьте ни моё, ни ваше время и убирайтесь. Ваш любезный П.О..

Изабель нахмурилась, сложив письмо вдвое и засунув обратно в конверт. Критики хорошо отзывались о её работах, зрители любили её постановки, пускай они и не приносили большого дохода. И всё же, слова незнакомца задели её. Она всегда чувствовала в себе несовершенство, всегда старалась быть лучшей в своём деле и тяжело переживала неудачи. И вот, столкнувшись с необоснованной критикой, ощутила, будто каждая буква письма вырезалась ножом на сердце.

Она сломала розу, порвала письмо, швырнула их в урну и ушла, прижимая к груди партитуру. Нужно работать. Незнакомый критик, вломившийся в её кабинет, мог пойти к чёрту.

У сцены собрались артисты, хореограф, дирижёр, технический персонал, музыканты. Изабель представилась каждому, и каждый представился ей, после чего она в ту же секунду забыла их имена. Разве что Жиля, устроившего ей сердечный приступ, Изабель не смогла бы забыть даже при большом желании.

В зрительном зале все места были накрыты плотной тканью, кроме кресел в пятой ложе.

— Эта ложа проклята, — хмыкнул дирижёр. — Лучше вообще не заходить туда.

Всё больше жутких легенд и тайн, всё меньше простой, понятной и объяснимой реальности. Пожав плечами, Изабель отвернулась от ложи, решив забыть о её существовании.

Первая задача режиссёра — поставить человека на подходящую роль, учитывая особенности его характера, типаж и актёрские способности в целом. Но Изабель была новенькой в этом театре и не видела сценария, так что первым делом она решила узнать, кого ей подсунули.

К счастью, в либретто были отмечены персональные рекомендации от предыдущего режиссёра. Но стоило ли к ним прислушиваться? Не просто же так он покинул должность…

Нахмурившись, Изабель пробежалась взглядом по сценарию. Либретто хороши тем, что написаны в стихах, читались быстро, оставалось только проникнуть в шкуру героя, наполнить образ жизнью и передать чувства на сцене. Кивнув самой себе, Изабель стала подбирать актёров, прослушивать их под музыку оркестра, тасуя роли то так, то эдак.

Жиль был единственным, с кем не возникло проблем — ему Изабель определила роль шута. Второстепенная, трюковая и запоминающаяся. Всё как полагается.

А с главной женской ролью уже было тяжелее. Изабель вслушивалась в чудесные голоса певиц и приходила к выводу, что в них больше чувственности и страсти, а для роли нужна романтичная нежность.

К тому же что-то будто бы сдерживало артисток, сковывало. Изабель сидела спиной к зрительному залу и видела, как порой артисты косились в сторону пятой ложи.

— Не годится, — вздохнула она и поднялась со стула. — Жан-Клод, повторите пятое действие. Я покажу, какой эту роль вижу я.

И Изабель запела. Без подготовки, без разминки, она прикрыла веки и, уставившись в сценарий, пела, сосредоточившись на правильном звучании. Голосить она всегда стеснялась и надеялась, что повторяться это будет как можно реже в её жизни.

В зале была такая акустика, что её глубокий и нежный голос разлился по пустому пространству тёплыми волнами, окутал слушателей, поглотил. Артисты умолкли, наслаждаясь её пением.

Но, когда Изабель остановилась, они вскрикнули. Девушка вскинула брови, взглянув на их лица. Все, как один, смотрели на пятую ложу.

Нахмурившись, Изабель тоже взглянула туда.

И увидела зрителя. Единственного зрителя, подскочившего со своего места и вцепившегося в перила балкона. Он был одет в чёрный фрак и строгую белую рубашку, его чёрные волосы были гладко зачёсаны назад, а на лице сияла белизной жуткая, лишённая эмоций маска.

Как давно он там был?

Изабель замерла. Оркестр притих. Они ждали дальнейших действий от загадочного гостя.

Он… дрожал?

Спустя мгновение незнакомец выпрямился и медленно, мучительно медленно зааплодировал. И эти хлопки отражались от стен зрительного зала, точно выстрелы.

Он сверлил взглядом Изабель, и эти глаза будто бы сдирали с неё кожу, прожигали насквозь, впивались в душу с рвением хищной птицы.

Она так плохо пела? Изабель сжала губы и перевела взгляд на ребят, безмолвно умоляя о помощи и сгорая от стыда. Жиль встретился с ней взглядом и, нахмурившись, подбежал к ней.

— Валим отсюда. Продолжим завтра.

Стиснув в руках сценарий, Изабель кивнула и засеменила следом за парнем. Они вышли из зрительного зала, и Жиль, идя с ней по коридору, не спускал с девушки хмурого взгляда, будто она могла исчезнуть в любой момент.

— Это…

— Наша местная знаменитость, — негромко ответил Жиль. — Призрак Оперы.

П.О.

Изабель помрачнела ещё сильнее, вспомнив его короткое письмо с любезностями. Теперь его аплодисменты казались не просто нелепой шуткой, но злой насмешкой.

— Пока ты разбирала сценарий, он изо всех сил изображал скуку, — произнёс Жиль. — Но стоило тебе запеть, как он напрягся.

Это совсем не понравилось Изабель.

— Он прислал мне письмо с оскорблениями.

Жиль хмыкнул.

— Ну, готовься, Из. Его уже года три никто не выводил из равновесия. Либо он тебя похитит, либо убьёт, либо… в общем… удивит.

— А ты умеешь успокоить.

— В этом я мастер.

Он привёл Изабель в кабинет, подождал, пока она оделась, а потом проводил до выхода.

— И ещё, Из.

— Что?

— Постарайся всегда быть рядом с людьми и не задерживайся в театре до поздней ночи.

— Почему?

— Это время Призрака, — пожал плечами Жиль. — Хоть прячься, хоть закрывайся в кабинете — он тебя найдёт.

— И?

— Не задавай лишних вопросов, Из. Он этого не любит.

Глава 2

Изабель принадлежала к тому типу девушек, у которых вспыхивает любопытство к чему-либо, если им это что-то запретить. Потому остаток дня она бродила по заснеженным улицам Парижа, заглядывала в театры, где работали её давние знакомые, расспрашивала обо всех самых неправдоподобных слухах о «Lacroix». Разговаривать с новыми коллегами о таинственном мужчине не было смысла, они были так запуганы Призраком, что ни за что не ответили бы на вопросы Изабель. А вот люди из других театров могли поделиться чем-то полезным.

Но увы, поиски Изабель не увенчались успехом. Все слухи, которые рассказывали ей бывшие коллеги, она уже слышала.

Правда, выяснилось, что в «Lacroix» из-за Призрака проводилось два расследования. Одно — полицейское, и Изабель даже надеяться не могла на какие-то сведения от стражей порядка. А второе — журналистское, и провёл его довольно популярный во Франции корреспондент Блез Бувье. Блез прославился бурным темпераментом, исполнительностью и способностью добыть информацию из воздуха.

И потому под конец дня Изабель заглянула в библиотеку и запросила все газетные материалы от Бувье. Она не надеялась, что именно он придёт на ее творческий дебют, а если и придёт, то вряд ли поделится полезными сведениями.

Она же недоученная студентка из деревенского театра.

Изабель тряхнула кудрями, отгоняя непрошенные мысли, вернулась в свою холодную мансарду, включила гудящий обогреватель и поставила чайник. Ожидая, пока крохотная квартира прогреется, она спустилась на первый этаж и проверила почтовый ящик, ожидая найти в нём уведомление об увольнении. Но внутри были лишь счета, рекламные листовки…

…и сложенная втрое записка с подписью «П.О.».

Изабель огляделась, прежде чем развернуть бумагу. Её края были украшены изящным серебристым узором, знакомый с утра почерк был всё так же каллиграфически красив и указывал на самоуверенный характер обладателя.

— Прошу простить мою несдержанность, — прочла она вслух. — Ваш голос никого не оставит равнодушным.

На последнем слове его рука дрогнула, буквы едва заметно изменили наклон. Изабель закрыла глаза и сжала губы, смяв записку. Он нервничал от её пения или попросту не сдержал хохота?

Она вышвырнула записку в урну и вернулась в комнату, закрыв дверь на все замки, подперев её стулом. Окно она плотно зашторила. Призрак узнал, где она живёт, и этот факт её нервировал.

Несмотря на ужасный день, Изабель спала крепко и долго. И хотя ей совершенно не хотелось возвращаться в логово Призрака, ей не терпелось по-настоящему приступить к работе. Сон прояснил мысли, поставил всё на места. В вагоне метро она дважды перечитала либретто, чтобы подтвердить свои соображения.

Но стоило ей приблизиться к своему кабинету, как она услышала отборную ругань Жиля. Она нашла парня в костюмерной, где он, жмурясь, шипя и матерясь, пытался развязать непослушные подвязки на ярко-красной мантии.

Если опустить мат, то становилось ясно, что он застрял, и что мантия прожигала ему кожу.

— Стой ты! — прикрикнула Изабель и схватила пальцами шнурок. Мантия упала на пол, но Жилю это не помогло. Его кожа была красной, словно его долго и успешно варили.

Стиснув зубы, он подбежал к раковине и, зачерпывая ладонями ледяную воду, поливал ею ожоги. Изабель подняла кончиками пальцев мантию, осмотрела её.

Внутри были пришиты мешочки из тонкой марли, от которых шёл запах горчицы и острого перца. Изабель чихнула после первого вдоха.

Жиль же, стоя у раковины, ругался, но уже с облегчением.

— Что с тобой случилось? — спросила девушка. Она положила мантию на стол, аккуратно распорола нитки, которыми самодельные горчичники были пришиты к сценическому костюму.

— Да вот, хотел тебя поприветствовать, — хмыкнул он. — Нацепил мантию, маску, сделал пару шагов, и тут как началось…

Он плеснул на себя ещё воды.

— Нашему, — он помедлил, — вчерашнему зрителю не понравилось, что я о нём слишком много болтаю.

— Для взрослого мужчины он мстит, как ребёнок.

— Ох, лучше прикуси язык, Из, — буркнул он.

— Он меня без конца оскорбляет в своих записках, — отмахнулась Изабель. — Я тоже умею мстить.

— Ты вчера говорила о письме с оскорблениями. Что он написал?

— Назвал меня деревенщиной и студенткой-недоучкой, — с этими словами Изабель тщательно осмотрела другие костюмы. — И велел убираться.

— О, классическое приветствие, — Жиль зачесал волосы назад. — Не понимаю, как тебе мог не понравиться такой дружелюбный парень.

Изабель обдала его невесёлым взглядом.

— Да брось, — улыбнулся Жиль. — Призрак, конечно, жуткий, но мы же продолжаем здесь работать.

— И почему же? — девушка нахмурилась. — Очевидно, что здесь бродит маньяк!

Жиль пошатнулся и побледнел от таких слов. Изабель и сама сжала кулаки, глубоко вдохнув. Она была слишком расстроена из-за первого рабочего дня и не могла сдерживаться.

— Мне… нравится здесь, — парень пожал плечами. — Да и Призрак меня особо не донимал. Ну, до сегодняшнего дня.

Он немного помолчал, а потом хитро улыбнулся.

— Кто знает, может, ты его угомонишь?

Изабель приподняла бровь, не понимая, к чему он клонил.

— Да брось, Из, — Жиль улыбнулся. — Ты явно уже наслушалась комплиментов и о своей внешности, и о голосе.

Девушка дважды моргнула, после чего нахмурилась и тряхнула кудрями.

— Глупости какие. Иди на сцену, я приду через пять минут.

— Ах! — он рухнул на колени, схватившись за сердце. — Как холодна эта женщина! Как жестока!

— Кыш!

В этот раз дверь в кабинет была закрыта. К счастью. Войдя внутрь, Изабель сняла пальто, стянула шарф, оправила волосы перед зеркалом, а после тщательно осмотрела свой кабинет. Ни писем, ни роз, ни неприятных сюрпризов. Всё настолько обыденно и скучно, насколько это могло быть, и Изабель с облегчением выдохнула.

Прежде чем прийти на репетицию, она зашла к Гаскону, чтобы подписать заявление о приёме на работу. Вот и всё. Теперь хотел Призрак того или нет, ему пришлось бы терпеть Изабель как минимум две недели, даже если она решила бы уволиться в этот же день.

Не теряя времени, она отправилась на репетицию, без конца оглядываясь. Изабель чувствовала лёгкое покалывание в затылке, будто кто-то сверлил её пристальным взглядом.

Сжав ручку двери, ведущей в зрительный зал, она вздрогнула и обернулась. Ей казалось, будто…

…будто чья-то рука легонько коснулась её плеча.

— Блестяще, Идо, — шепнула она, толкнув дверь. — Ты свихнулась. Не могла дождаться старости?!

Не глядя в сторону пятой ложи, она прошла к артистам. Как и вчера, они сидели на стульях перед оркестром, держа в руках распечатанные копии сценария.

— По поводу вчерашнего, — произнесла Изабель. — Я не успела спросить… вы поняли, что я требую от исполнения? Кто-то сможет это повторить?

Руку подняла одна из артисток, её звали Корнели. Изабель слушала её исполнение, закрыв глаза, и в итоге кивнула. Девушка действительно уловила задумку Изабель и смогла подавить свою личность, чтобы уступить место персонажу.

Распределив роли и сделав пометки в либретто, Изабель стала подробно разбирать образы и характеры персонажей с выбранными актёрами.

— Ты играешь загадочного, молчаливого, но очень влиятельного старика, — наставляла она. — В либретто это не указано, но я вижу этого персонажа хромым и с тростью. Как любого классического дьявола.

Артисты то соглашались с её мнением, то вносили свои предложения. И по итогу она отметила в сценарии столько правок, что в них не разобрались бы даже ведущие детективы мира.

После разбора образов они приступили к самому либретто, к сценам в нём. Как это часто бывало, артисты не сразу поняли задумку сценариста, и им требовалось объяснить простые истины.

— Да нет же! — в какой-то момент Изабель подскочила с места, держа в руках либретто. Её руки были в чернилах, синяя паста испачкала лоб и скулы. Не будь она одержимой творческим процессом, её можно было бы принять за безумную. — Персонажи не такие однобокие! Их ненависть друг к другу возникла из-за сдерживаемой страсти! Персонажи поэтому и говорят с намёками, двусмысленно. И бесятся, когда один другого не понимает.

— Тьфу ты, — буркнул артист, исполнявший главную мужскую роль. — Я-то думал, что за дегенерат мне достался.

— И тут, — Изабель ткнула пальцем в его сценарий. — Ты не с яростью это исполняешь. Твой голос должен дрожать от сдерживаемых чувств.

Он молча добавил примечание к нужным строкам.

— Косет, — обратилась к девушке Изабель. — Твой персонаж нежный, но по итогу обретает внутренний стержень, меняется, растёт. В финале твой голос должен звучать не грубо, не резко, но твёрдо, не терпеть возражений.

— О!

Жиль не вызывал замечаний. С ролью шута он справлялся превосходно и пел не хуже.

Увлечённые процессом, они и не заметили, как наступила поздняя ночь. Они могли бы и до утра пробыть на сцене, если бы дирижёр не посмотрел на часы и не охнул.

— Всем спасибо, — хлопнула в ладоши Изабель. — Жду всех завтра на том же месте, в тот же час.

Жиль не очень правдоподобно заплакал.

— Не спорить! — Изабель взмахнула сценарием. — Даже слышать не хочу!

Оказавшись в родной среде, занимаясь любимым делом, она совсем не чувствовала усталости. Как и совсем не вспоминала о жутком обитателе театра.

В уборной девушка смыла чернила с рук, с лица, на мгновение задержав взгляд на своём отражении в зеркале. Только сейчас Изабель вспомнила, что не обедала и, естественно, не ужинала. Дома продуктов не было, покупать их было уже поздно. Оставалась надежда только на буфет, из которого Жиль на репетицию принёс себе чай и булочку.

Но персонал явно уже ушёл.

Закусив губу, Изабель достала кошелёк и решила попытать счастья. Деньги она оставит у кассы вместе с запиской с извинениями и возьмёт что-нибудь из холодильника.

Артисты, набросив верхнюю одежду, покидали театр, торопясь домой, сбегая из объятого тьмой «Lacroix». На ходу они бросили, что ключ от выхода остался на столике у кабинета Гаскона.

Жиль, встретившись с ней в коридоре, огляделся по сторонам.

— В буфет, значит. Тебя проводить?

— Нет, — ответила Изабель, пожав плечами. — Призрак не появлялся сегодня. Либо у него дела поважнее, либо я ему наскучила.

На самом деле, она просто терпеть не могла принимать от кого-то помощь.

— И всё же. Он непредсказуем.

— Иди, пока он не пришил очередной горчичник.

Жиль поморщился, но всё же кивнул. Оставаться в театре ночью ему хотелось ещё меньше, чем ей.

Вздохнув, Изабель шла по тёмным коридорам, сжимая в руке фонарик. В полумраке тени пришли в движение, статуи и картины казались живыми и дышащими. Порой девушка вздрагивала и направляла луч в ту сторону, откуда ей померещилось движение, но всякий раз натыкалась на очередной пышный цветок в горшке.

Изабель открыла дверь буфета и замерла, увидев в пустом, уснувшем зале накрытый на двоих столик.

Блюда были закрыты серебряными крышками, приборы разложены, как в ресторанах. Столик стоял у панорамного окна, из которого виднелся заснеженный Париж. Единственным источником света в огромном буфете были две зажженные свечки. Кто бы ни решил устроить свидание, он был здесь всего пару секунд назад.

На столе лежала роза. Это вызвало у Изабель подавленные воспоминания.

Выключив фонарик и оглядевшись, она подошла, поддавшись любопытству. Рядом с салфетками на столе была сложенная треугольником записка с инициалами «П.О.».

Дрожащими пальцами Изабель развернула бумагу.

— Дорогая Изабель, — прочла она дрогнувшим голосом. Кровь схлынула с её лица, от ужаса ноги подкосились. Она совсем одна в оперном театре, а проклятый Призрак и не думал никуда исчезать, — вы не откажете в любезности отужинать с маньяком?

Он это слышал? Но она же говорила совсем тихо!

Нужно научиться следить за языком.

И нужно бежать! К чёрту! Поест утром!

— Молчание — знак согласия?

Изабель вздрогнула. Незнакомый голос раздался из-за спины и звучал так близко, словно его обладатель стоял всего в шаге от девушки. Она смяла бумагу и медленно, дрожа всем телом, обернулась.

Глава 3

Изабель не была высокой, но рядом с мужчиной в белоснежной маске она почувствовала себя крошечной. Зализанные чёрные волосы, маска, скрывавшая половину прекрасного лица, пылающий взгляд. Он был одет в чёрный фрак, жилет, брюки, белую рубашку. Мужчина опирался на дорогостоящую трость, хотя, очевидно, не хромал.

— Как вы сегодня сказали? Трость — атрибут классического дьявола?

Она не могла пошевелиться, в ужасе глядя на незнакомца.

Его приятная, обворожительная улыбка исчезла, сменившись давящим хладнокровием.

— Сядьте. Вопреки словам мсье Жакоте, я пришёл не красть вас, — он окинул её долгим, прожигающим насквозь взглядом. — Впрочем, я могу и передумать.

Изабель не села, она упала на стул. Мужчина, приставив трость к столу, решил поухаживать за ней. Он разлил красное вино по бокалам, снял крышки с блюд, придвинул к Изабель салфетку. Каждое его движение было изящным и выразительным, словно у талантливого иллюзиониста.

Несмотря на ужас от этой встречи, Изабель зажмурилась от запаха утки, зажаренной в вине, поданной с мелко нарезанными овощами и свежим хлебом со взбитым маслом. Аромат стоял такой, что даже если бы в пище был яд, девушка бы проглотила это, не задумываясь.

— Не нужно стесняться, — Призрак откинулся на стуле, держа пальцами бокал и помешивая в нём вино. — Я угощаю.

— С чего… — наконец, прохрипела она, — такая щедрость?

Мужчина расхохотался.

— Даже призраки могут быть джентльменами. Сегодня был тяжёлый день, завтра — точно такой же, и я не могу допустить, чтобы в моём театре юная мадемуазель посреди репетиции упала в голодный обморок.

Она нахмурилась, сжав пальцами колени.

— Как вас зовут?

— Друг мой, — мужчина улыбнулся. — Дав мне имя, вы перестанете из-за меня трепетать.

— …не самая плохая перспектива.

Призрак смотрел на неё, молча пригубив вино. Стало очевидно, что продолжать эту тему он не собирался.

Изабель зыркнула на него, потом на еду. К чёрту. Он всё равно знал, где она живёт, мог вломиться в её кабинет, мог сорвать репетицию. Если он хотел её убить, то мог сделать это когда угодно, и явно не с помощью обычного отравления.

К тому же её смерть или исчезновение могли стать поводом для очередного расследования.

Немного успокоившись этими мыслями, Изабель выдохнула и взяла пальцами вилку.

— Как очаровательно. Я буквально слышу, как крутятся шестерёнки у вас в голове.

Если бы ей эти слова сказал Жиль, она бы швырнула в него первым, что попалось под руку. Но это был не Жиль, и атака могла закончиться ответным нападением.

Изабель прожевала первый кусочек утки и почувствовала, как в тело возвращается тепло.

Наверное, следовало хоть что-то сказать, но сейчас, рядом с этим мужчиной мозг Изабель отказывался соображать. Шутка ли, но она встретилась с живой сверхъестественной легендой и жутким маньяком в одном лице.

Он сам прервал тишину:

— Что ж, вы новенькая, и я должен посвятить вас в кое-какие аспекты жизни «Lacroix», — сказав это, Призрак с завидным изяществом подцепил кусочек утки и с наслаждением прожевал. Пламя свечей отражалось в его глазах, из-за чего Изабель казалось, будто на неё из засады смотрел хищный зверь. — Вы уже пережили первое потрясение от нашего спонтанного свидания?

Она вздрогнула от этого вопроса, сжала пальцами бокал и трясущейся рукой поднесла к губам. В горле от волнения пересохло.

— Я вас слушаю, — только на это у Изабель и хватило сил.

— Полагаю, вы уже поняли, что указаний начальства можно ослушаться. Мои же приказы здесь выполняются неукоснительно, — он едва улыбнулся уголком губ, вновь обдав её своим пылающим взглядом. — О, не стоит волноваться. Пускай я и маньяк, но я никогда не потребую от юной мадемуазель того, что опорочило бы её.

Изабель сжала пальцами переносицу. Теперь она прекрасно понимала тех людей, которых раздражала её обидчивость.

— Я была напугана.

— О? Впрочем, вы и сейчас дрожите от страха. Милая Изабель, разве я сделал что-то такое, что могло бы привести вас в ужас?

— Преследовали меня. До самого дома.

— Вы указали свой адрес в резюме, а я был так потрясён вашим исполнением, что не мог сдержать душевного порыва.

Она покраснела до корней волос, сделав ещё глоток вина.

— Но я продолжу, — улыбнулся Призрак Оперы. — Время от времени я приношу собственные партитуры. Они ставятся вне очереди. Если вы пожелаете сами написать сценарий, то вам будет достаточно оставить текст на столе. Я оценю его.

Призрак подался вперёд. Свет свечей скользнул по его лицу, сделал тени резче, контуры — выразительнее, взгляд — жёстче, страшнее. У Изабель замерло сердце. Теперь он был так близко, что её окутал аромат его дорогостоящего парфюма.

Да кто же он такой?

— В первой постановке я даю вам свободу действий, но в последующих буду контролировать каждый ваш шаг.

— Ах, да… — невольно вырвалось у неё. — За деревенской недоучкой нужен глаз да глаз.

В эту игру могут играть двое, Призрак Оперы. Ты не единственный обидчивый зануда в этом театре.

От его улыбки повеяло холодком. Призрак не ответил на это замечание и не извинился, впрочем, Изабель и не ждала подобного от этого типа.

— Изабель, — произнёс он после затянувшегося, звенящего молчания, и его голос стал нежнее, проникновеннее, чувственнее. — Могу ли я… рассчитывать на подобные встречи в будущем?

Она так резко вздохнула, что едва не подавилась воздухом.

Этот мужчина в самом деле вселял в неё ужас и, будь она в другой ситуации, то немедленно бы ему отказала. Но с ним выгоднее было бы дружить. Изабель нужна эта работа, а Призрак запросто мог лишить её и должности, и жизни.

Ничего. Совсем скоро он поймёт, насколько она скучная и неинтересная женщина, и сам сбежит и от неё, и из театра.

— Ох…

— О, я не прошу вас задерживаться в театре до поздней ночи, — он улыбнулся. — Встретимся… когда будет угодно.

Сжав губы, она смотрела на него ещё секунду, ожидая, что он вновь засмеётся и назовёт своё предложение шуткой.

Встречаться с ним ей не хотелось, общаться — тем более.

Но… не похитит ли её Призрак Оперы, если она ему откажет?

— Хорошо, — выдохнула девушка. — Я согласна.

Призрак расплылся в улыбке, но спустя мгновение вновь взял себя в руки.

— Я не был так счастлив с того момента, когда впервые услышал ваше пение, мадемуазель Идо.

Она отвела взгляд в сторону, с хмурым видом прожевав утку. Наверное, она отвернулась слишком резко, и это не укрылось от внимания мужчины.

— Что-то не так?

Изабель сжала губы в линию. Причина, по которой она не стала певицей, а взялась за мазохистскую должность режиссёра была слишком личной, слишком тяжелой и полной утрат и лишений. Она никого не посвящала в эту тайну, и тем более не собиралась выдавать своих секретов всяким призракам.

— Если вы узнаете, почему я не пою, — она впервые за вечер улыбнулась, взглянув ему в глаза, — вы вновь меня возненавидите.

Он оценил шпильку и ответил ей недоброй ухмылкой.

— Кто вам сказал, что я перестал это делать?

Изабель содрогнулась от пробежавших по телу мурашек.

— Спойте мне, — произнёс он. — Прямо. Сейчас. И быть может появится крохотный шанс, что вы, — Призрак подался вперёд, — выберетесь отсюда живой.

Улыбка исчезла с его лица, оно вновь стало каменной маской жестокости, хладнокровия, высокомерного презрения. Изабель невольно огляделась, стиснув кулаки под столом. Она знала, что он её не убьет. Он знал, что он её не убьет. Как и любой театрал, он играл, забавлялся, внушал яркие эмоции публике в лице Изабель.

И в то же время, его приказы исполнялись неукоснительно, и в театре нет человека, который не дрожал бы от одного его появления.

Его жуткая слава распространилась далеко за стены «Lacroix» — во всём Париже ходили слухи то о трагических случаях, то о явных убийствах.

Легче подчиниться, чем разбираться с последствиями.

— Мне нужен аккомпанемент.

— Я слышал, как вы поёте. С таким даром музыка всегда должна звучать у вас в голове.

Изабель нахмурилась, посмотрев в сторону выхода. Это незначительный факт, мизерный, но чертовски точный. И девушку раздражало, что Призрак смог о нём догадаться.

Она поднялась, Призрак встал на ноги вместе с ней. Изабель застыла, мужчина тоже не пошевелился.

Девушка закрыла глаза, пальцами упираясь в стол. Она чувствовала на себе любопытствующий взгляд Призрака, впивающийся в её лицо. Глубоко вздохнув, постучав ногтем по столу, она взяла первую ноту.

И запела.

Призрак устроил ей ужин, и потому было бы нелепо отплатить ему шутливой или трагичной песней. Изабель решила исполнить мягкую, нежную, лиричную арию, которая в зале никогда не вызывала трепета у мужчин, но заставляла плакать женщин. Она пела, по привычке сжав ладони под грудью, контролируя дыхание, голос, следя за ритмом, нотами. И её песня, отражаясь от стен буфета, наполняла плотными звуками мрачный пустой воздух.

Когда Изабель закончила и открыла глаза, она вздрогнула. Лицо Призрака было полно невыразимого страдания. Он протянул к ней дрожащую руку, но не посмел коснуться лица девушки.

Их взгляды встретились. И перед Изабель стоял уже не устрашающий, загадочный мужчина, а юноша с разбитым сердцем, полный чувств и эмоций.

— Изабель…

Она мотнула головой, ничего не ответив. Призраку потребовалась пара мгновений, чтобы взять себя в руки и вновь стать не человеком, но мраморной статуей оперного театра.

Призрак не говорил ни слова, в то время как лицо Изабель пылало от стыда и сдерживаемых слёз. Петь для работы и исполнять серенады для единственного слушателя — разные вещи.

И то, и другое давалось ей тяжело. Навевало давно похороненные воспоминания.

— Уже поздно, — наконец, прервал тишину он. — Я провожу вас.

— Не надо!

Он улыбнулся.

— Я сделаю это вне зависимости от вашего желания. Решайте сами, хотите вы видеть, откуда я нападу, или нет.

Он взял трость, надел цилиндр, прошёл с Изабель до кабинета. И, пока она собиралась, чтобы как можно быстрее сбежать, Призрак уже облачился в тёплое пальто.

— Предупреждаю, — произнёс он. — Если вы по дороге не возьмёте меня под руку, я подхвачу вас за талию.

Изабель вновь встретилась с ним взглядом. Она была слишком уставшей, чтобы спорить, да и пение уничтожило её последние душевные силы.

Взяв Призрака под локоть, она ожидала ощутить холод и твёрдость мрамора. Но мужчина оказался тёплым и вполне себе… человечным.

Изабель спрятала лицо под шарфом, зажмурившись от колючего мороза улицы. Призрак не повёл её к станции метро, не остановил такси и не пошёл с ней пешком. Он привёл Изабель на одну из крытых парковок к чёрному автомобилю.

Сжав губы в линию, девушка на всякий случай запомнила номер машины. Это ничего бы ей не дало — полиция пробивает номер по базам данных только в случае угона — но всё равно было приятно знать и помнить хоть что-то такое о Призраке, что было недоступно для других.

Она села в автомобиль, ожидая ощутить внутри запахи сырости, гниения, разложения, но в салоне пахло только парфюмом Призрака.

Он прогревал салон, в то время как Изабель не сводила с него взгляда.

— Что такое, дорогая Изабель?

— …в водительских правах вы тоже в маске?

Он расхохотался. Только сейчас, едва оправившись от ужаса, Изабель услышала, какой у него мелодичный и приятный смех, какой красивый голос. А может, она уже слишком устала, чтобы бояться.

— Смею вас заверить, там я тоже П.О..

Изабель вздохнула. На честный ответ она и не надеялась.

— Изабель.

— Что?

— Вы одиноки?

Так! Это ей уже совсем не нравилось!

Призрак мельком взглянул на её сложенные на коленях руки. На безымянных пальцах не было колец.

— Вы же меня ненавидите, — прохрипела она.

— Так и есть, — кивнул он, выезжая с парковки. — Искренне и пылко.

Бесполезно у него что-либо спрашивать, он лжёт так, будто был не Призраком Оперы, а призраком казино!

— Что если не одинока?

— Что ж, — улыбнулся он. Свет уличных фонарей скользил по его спокойному лицу, блестел в маске, — тогда готовьтесь к похоронам.

Он хмыкнул, скосив на неё взгляд. Странно, почему от его шутки Изабель не свалилась от хохота.

— Одинока, — ответила она, отвернувшись к окну. — И не хочу ничего менять. Я должна сосредоточиться на работе.

— Разве я предлагал это исправить?

Лицо Изабель вспыхнуло от очередной улыбки Призрака.

— Но я принял к сведению, что вы рассматриваете меня, как спутника жизни.

Она провела рукой по лицу, пряча вспыхнувший в нём жар. Теперь он дразнился, хотя сначала был злым, как чёрт, а потом манерным, как Дьявол в постановках. Очевидно, его настроение менялось из-за голоса Изабель.

Она протяжно вздохнула. Чёртов голос. Как бы он не довёл до очередной беды…

Дальнейшая дорога прошла в молчании и, к счастью, без происшествий. Призрак остановился у подъезда Изабель и, выйдя, открыл дверь перед девушкой, подал ей руку. Сжав его ладонь, она выбралась из автомобиля.

И, прежде чем она успела отнять руку, Призрак поднёс её к губам и учтиво, нежно поцеловал костяшки пальцев.

— Мадемуазель Идо, — он улыбнулся, видя её замешательство. — До завтра.

— Да, — она убрала дрожащую руку. — До завтра.

Она сделала пару шагов к подъезду дома.

— Когда закончите с репетицией, приходите на малую сцену, к органу, — окликнул её Призрак. — У меня тоже есть чудесная ария для вас.

Он споёт для неё? Изабель обернулась, но не увидела реакции Призрака. Отсалютовав ей, он вернулся в машину и скрылся в зимней ночи.

Глава 4

После внезапного свидания Изабель спала беспокойно, но снились ей далеко не кошмары. Призрак Оперы в её снах был всё таким же недосягаемым, таинственным, устрашающим, вот только говорил и пугал он её куда меньше.

Гораздо больше в её беспокойных снах было поцелуев.

Проснувшись, Изабель скрежетала зубами, стискивая пальцами одеяло. В ту же секунду она запретила себе думать об этом сумасшедшем и закрепила своё решение, дав себе звонкую, бодрящую пощёчину.

Выйдя из дома на полчаса раньше, Изабель купила крепкий кофе и пару булочек — на завтрак и обед. Ела она тоже на ходу, грея замёрзшие пальцы о горячий картонный стаканчик.

В этот раз Жиль, наученный горьким (или точнее — горчичным) опытом не решился пугать Изабель, за что она была ему благодарна. Более того, в кабинете не было ни следа Призрака Оперы: ни записок, ни цветов — за это она была благодарна вдвойне.

Увы, день не мог быть идеальным вечно. Сегодня на репетицию решил явиться Гаскон, от чего Изабель пробрала нервная дрожь. Начальство должно было контролировать новичков — это нормальная практика в любом театре, но волновалась девушка каждый раз, как в первый.

— Ну, чем расстроишь, Идо?

Изабель перевела взгляд на либретто, силясь вспомнить хоть что-то о работе и выкинуть из головы пресловутого Призрака Оперы.

— Я внесла кое-какие правки, — сказала она, убрав за ухо ручку. — Вместе с труппой распределили роли, разобрали текст. Хотите взглянуть?

Гаскон кивнул и сел в одно из кресел в зрительном зале. Прерывисто выдохнув, Изабель подбежала к сцене, стараясь не коситься на пятую ложу. Сейчас ведущие артисты сидели на стульях с текстами в руках, в танцевальном классе с массовкой работали хореографы. Через пару недель репетиции массовки и артистов станут совместными.

Сегодня в планах было разучить несколько арий первого акта.

Заигралоркестр, артисты принялись исполнять роли, заглядывая в тексты, в то время как Изабель порой прерывала их, отдавала распоряжения, а потом велела продолжать. Она так волновалась из-за Гаскона, что стала втрое придирчивее к своей работе, чем обычно.

На работу в «Lacroix» было сложно попасть, и сейчас девушка думала, что любая ошибка могла привести к увольнению.

Впрочем, тогда Призрак Оперы исчез бы из её жизни.

Так! Не думать!

— Нача-а-а-альник, — в какой-то момент стал канючить Жиль. — Вы на неё плохо влияете. Из от вас подцепила ваше невыносимое занудство!

— Жиль! — ужаснулась Изабель.

— Ничего-ничего, — махнул рукой Гаскон. — Тебе полезно, Жакоте, когда тебя гладят против шерсти.

Вздохнув, Жиль негромко и язвительно передразнил его и оправил волосы, вернувшись к роли. Правда в знак протеста он стал коверкать слова и кривляться.

Следовало отдать ему должное, кривлялся он так талантливо, что артисты стали хихикать, и даже Гаскон в какой-то момент хмыкнул.

— Идо, подойди сюда.

Изабель кивнула и подбежала, чувствуя, как пышные волосы подпрыгивали с каждым шагом. Её руки похолодели, колени тряслись, сердце готово было выскочить из груди, пульс грохотал в ушах.

— Что-то не так?

— Нет, — он нахмурил густые брови, глядя на артистов. — Всё в порядке. Да и, вижу, с коллективом ты подружилась.

— Ну…

— Идо, — он потёр шею. — Постановкой заинтересовался Бувье.

Журналист, пытавшийся выяснить, кто такой этот загадочный Призрак Оперы.

— Он — заноза в заднице, — бурчал Гаскон. — Пронырливый, вечно везде лезет, вечно всё хочет знать. Но неважно. Тебе придется иметь дело с журналюгами, если работаешь в известном на всю страну театре, — он стал мрачнее. — И знаешь, Идо, я терпеть не могу Бувье, но мы можем использовать его в своих целях.

— Исп…

— Да. Ты новенькая, миловидная, хорошо себя зарекомендовала. Скажи… наша главная знаменитость, наш злой дух уже вышел с тобой на контакт?

Изабель сжала губы в линию, вспомнив вчерашнее свидание.

— К чему вы клоните?

— Люди любят драму, любопытные сюжеты, — пожал плечами Гаскон. — Что скажешь, если мы разрекламируем твою постановку? Громко разрекламируем. Заявим в прессе, что её поставила невеста Призрака?

Изабель нахмурилась.

— Нет.

— Идо…

— Мсье Мартен, — не сдержалась она, её щёки пылали от гнева. — Это театр или бордель?

— Это бизнес, Идо.

Она стиснула пальцами либретто.

— Я сказала нет.

— Но почему? Это же гарантированная слава.

— А кем я буду без Призрака?! — вспылила она. — Как вы дальше разовьёте сюжет?! Может, забеременеть от него заставите?!

— Заставлю, — процедил Гаскон, нависнув над ней. Изабель невольно попятилась назад. — Тебе предлагают мгновенную славу, а ты хвостом крутишь?!

— А почему не пойти дальше?! Давайте! Постановка от отца Призрака, дяди, двоюродного брата, тестя! — Изабель швырнула либретто на пол. — Чего мелочиться?! Как вам такое? «Фауст» в постановке родителей жены брата Призрака Оперы!

На весь зрительный зал прогремел мелодичный громкий смех. Гаскон побелел, Изабель похолодела. Она взглянула в сторону пятой ложи, но та пустовала.

Но голос Призрака звучал отовсюду.

Артисты и музыканты перестали дышать, пытаясь найти мрачную фигуру в маске.

— Гаскон, друг мой, как ты разговариваешь с МОЕЙ невестой?

— Извини, Идо.

— Не слышу, — с издевательской интонацией произнёс Призрак.

— Я прошу прощения, — голос начальника прогрохотал на весь зал, заставив Изабель подпрыгнуть, — у мадемуазель Идо за своё хамство.

— Дорогая Изабель, вы довольны? — по голосу было слышно, что Призрак Оперы не переставал улыбаться. — Или вашу обиду смоет только его кровь?

Изабель подскочила.

— Всё хорошо! Правда! Ничего страшного!

Она махала руками, не зная, куда и к кому обращаться. Её лицо пылало, и в который раз Изабель чувствовала себя невероятно глупо.

— Гаскон, — Призрак Оперы с подчёркнутым трагизмом вздохнул. — Благодари мою невесту за милосердие.

Воцарилась тишина. Гаскон смотрел по сторонам, ожидая, что Призрак вот-вот появится, но ничего не происходило. Изабель дрожала, стискивая зубы. Неудивительно, что Призраку так понравилась эта идея: ему нравилось отыгрывать роли, нравилось смущать Изабель.

Он должен понимать, что Невеста Призрака — это клеймо, это тень на её таланте, и если она однажды станет популярным постановщиком, люди будут помнить, кому она была обязана своей славой.

Ничего романтичного в Невесте Призрака нет. Учитывая, что сам Призрак — воплощение всего ужасного, что только могло случиться в Париже.

— Дурдом, — процедила она и, стискивая кулаки, вышла из зрительного зала. Она не потрудилась поднять либретто, и любого, кто окликнул бы её, была готова убить.

Даже если её окликнул бы Призрак Оперы.

Войдя в кабинет, Изабель подошла к столу. Никаких записок и роз на нём не было.

— Какого, — произнесла она, стараясь, чтобы голос звучал ровно и не срывался, — чёрта? Что. Вы. Устроили?

Призрак не ответил.

Изабель шумно выдохнула. От злобы руки тряслись, мысли лихорадочно метались в голове, лицо пылало. Если бы Призрак был здесь, она бы точно зарядила ему пощёчину.

Нет. Изабель скрежетнула зубами. Стоило бы ему оказаться рядом, решимость покинула бы её.

Она провела по лицу ладонью. Чёртово начальство с его попытками заработать. В каждом театре одно и то же. Наверняка, это не единственная бизнес-идея Гаскона, он явно нагрянет ещё раз с более нелепым предложением.

Призрак повеселится, а Изабель будет жить под пристальным наблюдением журналистов.

А кто-то только и мечтает о такой жизни.

Вновь вздохнув, она успокоилась окончательно. Но, что важнее всего, почему она вообще так взбесилась из-за предложения сделать её Невестой Призрака? Скажи Гаскон, что она стала бы невестой того же Жиля, она бы посмеялась и отмахнулась.

Изабель закусила губу, подойдя к столу, проведя по нему пальцами. Призрак Оперы хорошо понимал причины её поступков… как бы он не принял эти эмоции за сигнал к действию.

Да о чём она? Он и без каких-либо сигналов действовал напролом.

Изабель пристально смотрела на свои руки и, заметив на них чернила, поспешила стереть их.

Тихо, Из, нужно мыслить рационально. Ты всего третий день на работе, а тебе на голову упало такое выгодное предложение.

Но… почему именно ей? Почему невестой должна стать именно она? Артистки в театре прекрасны настолько, что их красотой восторгались даже за пределами Франции. Почему выбор пал на Изабель? Потому что она новенькая или потому что эту идею Гаскону подкинул сам Призрак Оперы?

В дверь постучались. Изабель открыла дверь и увидела довольное лицо Жиля.

— А ты не тратила времени зря, Из?

Она прерывисто вздохнула.

— Ещё одно слово, и я вышвырну тебя в окно, — стиснув зубы, девушка пригрозила ему пальцем.

— Какое из слов это должно быть? Призрак, опера или брак?

Закатив глаза, Изабель вытолкала его из кабинета, попутно пару раз ударив ладонью по плечу. Жиль не очень правдоподобно отыграл смертельно раненного.

— Какого дьявола ты не на репетиции?

— Ты как себе это представляешь?!

Действительно.

Закрыв глаза, Изабель сжала переносицу.

— Не волнуйся, — улыбнулся Жиль. — Гаскона мы выгнали с позором, освистав.

— Он меня уволит.

— Да ладно? Невесту…

— А из-за этого я уволюсь сама! — оборвала его Изабель. — Пошли!

Изабель слышала, что большинство режиссёров сварливые, вредные и вспыльчивые, но не ожидала, что её характер тоже однажды так сильно испортится.

До конца дня артисты и музыканты были покладистыми и послушными, словно сошедшие с небес ангелы, а от их лиц исходило сплошное благоговение. Даже Косет, которая казалась капризной и своевольной, сегодня ни разу не воспротивилась Изабель.

День был испорчен окончательно.

— Никуда не годится, — покачала головой девушка. — Мне не нужна кастрированная труппа.

Изабель часто заморгала. Она была до того раздражена, что грубость сама слетела с языка.

Напряжение, исходящее от артистов, было до того велико, что они от этой идиотской шутки сначала замерли.

А потом их смех прогремел раскатами грома в пустом зале.

— Чем ещё порадуете нас, сударыня? — задыхаясь, прохрипел Жиль. — Прочтёте лекцию о половом созревании?

Эта фраза была до того нелепой, такой идиотской, что Изабель успокоилась далеко не сразу. И что в этом было смешного? Неважно. Для уставших от страха людей что угодно может показаться смешным.

Утерев слёзы, девушка продолжила.

— Наше творчество — совместный процесс, — выдохнула она. — А я в этом театре новенькая. Либо вы мне помогаете, либо нас ждёт омерзительная постановка.

— Ага, — вновь не сдержался Жиль, — и Призрак каждому натянет глаз на задни…

— Жиль!

Парень в ответ скорчил гримасу. Оставалось только поразиться, как при такой активной работе лицевых мышц его физиономию не свело судорогой.

— О сегодняшнем случае, — Изабель провела ладонью по волосам, — не беспокойтесь. Просто… Гаскон решил стать рекламщиком.

— Это он любит, — кивнула Косет. — Даже копии масок… нашего таинственного гостя решил продавать.

— И что случилось? — спросила Изабель. — Сколько было убытков?

— Кто сказал, что они были? — улыбнулась артистка. — Гаскон на выручку купил себе новенькую машину, а для нас — костюмы с декорациями. Его идеи всегда приносят прибыль.

Изабель шёпотом выругалась.

— Ладно, — вздохнула она, переведя взгляд на часы на запястье у дирижёра. — По домам.

— А может, устроим вечеринку с чаепитием? — вновь подал голос Жиль. — Будем пить играть в куклы, разгадывать сканворды и положим на полку вставные челюсти.

— Ты весь день копил в себе шутки? — спросила Изабель.

— Если сейчас ты меня заткнёшь, я точно взорвусь!

— Только не рядом с занавесом. Его тяжело стирать.

Жиль казался расслабленным и весёлым, но после репетиции он всё равно на всякий случай проводил Изабель до кабинета.

— Не жди меня, — нахмурилась девушка. — Я не из тех девушек, которых нужно постоянно защищать и сдувать с них пылинки.

Жиль нахмурился, глядя на неё.

— Слушай, — произнёс он. — Я понимаю, что ты ни от кого не принимаешь помощи, но…

— Жиль, — ответила Изабель, опустив либретто на стол. — Если бы Призрак Оперы захотел меня похитить, как думаешь, он остановился бы из-за тебя?

Парень задумался, но в итоге пожал плечами.

— Что ж ладно. Бывай, Из. Если ты умрёшь, то больше одна шляться по театру не будешь.

Она закатила глаза. Действительно, Жиль слишком долго сдерживался без своих извечных шуток, и решил вывалить весь запас на неё одну.

Оставшись в одиночестве в кабинете, Изабель огляделась. Помещение по-прежнему казалось пустым, без каких-либо вещей от нового владельца. Неудивительно. Изабель от силы была в кабинете полчаса.

Она оставила в одном из шкафов плед. Репетиции рано или поздно подойдут к концу, начнётся театральный сезон, её постановку будут смотреть зрители, а Изабель в это время сможет заняться написанием сценария. И лучше всего писать текст в комфорте и уюте.

Здесь же она оставила чистый блокнот для заметок и большую тетрадь — для работы со сценарием. На этом преобразование завершилось.

Взяв свою сумочку, Изабель закусила губу.

Призрак Оперы приглашал её на малую сцену. Пойти или проигнорировать его, сославшись на усталость?

После первой встречи этот мужчина оставил слишком значительный след в её мыслях. Нельзя продолжать видеться. Нельзя с ним даже разговаривать. Он завораживал своими манерами, своей загадочностью, своей властью над всем вокруг.

Нет. Нужно время, чтобы оправиться после первой встречи, нужно успокоиться, разобраться в мыслях и чувствах.

А ещё лучше — познакомиться с кем-то менее сумасшедшим, увлечься им. Мысль Изабель тоже не нравилась, хотя этот способ и помог бы не думать о Призраке Оперы. Ничего. Работа тоже заставит её забыться.

К тому же, за его сегодняшнюю выходку Изабель имела право обидеться.

Она сжала ручку двери.

…но ведь он ждал встречи целый день.

Скрежетнув зубами, Изабель вышла из кабинета и направилась к малой сцене.

Глава 5

В темноте театр преображался. Прошлой ночью Изабель уже успела заметить, какими жуткими становились прекрасные статуи во мраке, какими зловещими были великолепные портреты, и как пробегали мурашки по коже от малейшего движения в зеркалах. Стараясь не обращать внимания на мрачную атмосферу, Изабель сосредоточилась на золотом луче фонарика.

Звуки с малой сцены она услышала раньше, чем обнаружила ведущую к ней дверь. Изабель замерла, прислушиваясь. Кто-то умело играл на органе, и эта музыка была зловещей, полной тревоги, злобы, агрессии. Музыкант играл великолепно, но в мрачном коридоре театра Изабель, услышав мелодию, свалилась бы в обморок, не будь у неё железных нервов.

Она неслышно вошла и выключила фонарик, стараясь не привлекать внимания.

Честно говоря, она надеялась, что застанет Призрака Оперы без маски, но он, видимо, с ней не расставался. Мужчина играл на сложном инструменте виртуозно, и его фигуру выхватывал из тьмы неровный свет свечей.

Дверь громко щёлкнула за её спиной, закрывшись на замок. Коротко вздохнув, Изабель дёрнула ручку. Не сработало. Дверь закрылась наглухо.

Ловушка захлопнулась.

Орган затих. Изабель обернулась, изо всех сил стараясь не выдать своей паники.

Паники ли?

Призрак Оперы улыбнулся ей той самой учтивой, холодной, будничной улыбкой аристократа. Он вновь был великолепно одет, вновь казался галантным и обаятельным.

Почему же Изабель было рядом с ним так страшно, так холодно?

— Милая Изабель, — улыбаясь, он подался вперёд и опёрся руками на свою дорогостоящую трость. — Я принёс шампанское, чтобы выпить за нашу помолвку.

Изабель перестала дышать от его наглости.

— Я уже сказала, что думаю об этом.

— Поправка: вы сказали это Гаскону, — он склонил голову, вглядываясь в её фигуру в зрительном зале, — а он… совершенно ничего не знает о женском сердце.

— И что же о нём знаете вы?

— Я? Право, даже меньше, чем дорогой Гаскон, — от его улыбки вновь повеяло холодком. — Кроме того, что ваше полно ненависти к себе самой.

Изабель вскинула брови, улыбка Призрака Оперы стала какой-то зловещей, хищнической.

— Каждого, кто отнесётся к вам по-доброму, каждого, кто посмеет помочь вам, вы воспримите враждебно, в штыки, испугаетесь, — он выдержал паузу. — Поэтому я вас презираю.

Изабель содрогнулась, коснувшись щеки. Она горела так, будто по ней зарядили пощёчину.

— Вы подойдёте, — он склонил голову набок, — или вам нужно время, чтобы… остыть от моего замечания и перестать краснеть?

Изабель до боли сжала зубы. Да как ему это удаётся?! Что ни фраза, то ее бросало то в жар, то в холод, что ни вопрос, то Изабель вспыхивала от стыда!

Стиснув кулаки, она подошла, точно фурия, прожигая Призрака ненавидящим взглядом.

В ответ мужчина элегантным жестом послал Изабель воздушный поцелуй, и её намерение наорать на него исчезло, словно дым. Она застыла в трёх шагах от Призрака Оперы, не зная, что ей делать и как реагировать.

— О чём я и говорил.

Сжав губы в линию, Изабель отвела от него взгляд. Долго смотреть в его проникновенные глаза она не могла — ей казалось, будто бы они проникали в её разум, будто пробирались под кожу, кости и вглядывались в нагую душу.

— Почему мы заперты здесь?

— А почему могут быть заперты в одной комнате мужчина и женщина?

Изабель вновь вздрогнула и попятилась назад, когда он поднялся со скамейки. Двигался Призрак Оперы неторопливо, приближаясь к ней, в то время как девушка дрожала всем телом и готова была сорваться с места, словно лань, заметившая тигра.

— Я закричу.

— Кто вас услышит? — он обходил её кругом, обозначая каждый шаг небрежным стуком трости об пол. — Быть может, мсье Жакоте? Он шумный и всегда раздражал меня. Я не буду по нему скучать.

Он приблизился, и Изабель застыла, не способная ни пошевелиться, ни отвести взгляд от чудовища в белой маске. Закричать? Ударить его? Бежать? Глядя в его карие глаза, Изабель дрожала от ужаса, совершенно забыв, как управлять своим телом.

Призрак Оперы коснулся её крупных каштановых кудрей, провёл костяшками пальцев по скуле, сжал подбородок, заставив ее поднять голову. Он был так близко, что жар его дыхания обжигал кожу девушки.

— Ваши глаза сияют, — произнёс он, — как бы сильно вы мне ни сопротивлялись.

Он отпустил её, брезгливо отстранил от себя. Ноги Изабель подкосились, и она схватилась за клавиатуру органа, чтобы не упасть. Инструмент издал пронзительный гул, но девушка не обратила на это внимания. Её трясло. Сердце так бешено колотилось в груди, что от этого становилось больно.

Призрак Оперы выпрямился, вновь став невозмутимой мраморной статуей, бесстрастным воплощением таланта. В свете свечей его глаза сияли инфернальным весельем.

Тяжело, надсадно дыша, Изабель мысленно наложила на него такое витиеватое проклятие, которому позавидовали бы все древнеегипетские мумии.

— Успокоительного?

— Идите, — выдохнула она, — к чёрту.

Он встретил такой ответ с улыбкой, держа руки за спиной. И его хладнокровие до того бесило Изабель, что ей хотелось избить Призрака Оперы его же дорогостоящей тростью.

— Мы здесь с другой целью, — он издевательски улыбнулся. — Впрочем, если желаете продолжить этот грубый флирт…

Если бы взглядом можно было метать молнии, мужчину пробил бы тысячевольтный разряд.

Он был доволен — о, этот ублюдок определённо был доволен произведённым эффектом!

Успокоившись, она выпрямилась и, не глядя на Призрака Оперы, оправила свои непослушные кудри. Её лицо до сих пор горело от его прикосновений.

— Умеете играть на органе?

Стоило мужчине обратиться к ней, как волнение вернулось с новой силой. Скосив на него взгляд, Изабель мотнула головой. Если бы она заговорила, голос предал бы её, сорвался бы, выдав истинные, сдерживаемые чувства.

— О, — он снисходительно улыбнулся. — Я мог бы вас научить. Подумайте об этом, когда, сидя в своей тесной мансарде, вновь пожелаете мне мучительной смерти.

Изабель отскочила от органа, когда Призрак Оперы подошёл к нему. Откинув фалды фрака, он сел за инструмент, опустил на клавиатуру изящные, длинные пальцы. Орган — один из тех инструментов, у которого есть ножные клавиши. Сощурившись, решив хоть как-то отомстить Призраку Оперы, Изабель заняла удобную позицию, чтобы видеть его ноги.

Она хотела, чтобы он играл отвратительно. Ничего в жизни Изабель так не желала, чтобы воочию убедиться, что живая легенда, Призрак Оперы — обыкновенная бездарность, пустышка, шут!

Но, как и в первый раз, играл он просто чудесно.

Его движения были точны, выверены, элегантны, его пальцы парили над клавишами с лёгкостью и изяществом. Входя сюда, Изабель слышала тревожную, страшную мелодию, но сейчас Призрак играл нечто очень мягкое, нежное, лиричное. Композиция была незнакома девушке, у мужчины перед глазами не было партитуры.

Неужели он импровизировал?

Улыбнувшись, скосив взгляд на Изабель, Призрак Оперы запел.

Его голос звучал вкрадчиво, лукаво, дразняще, чувственно. Завораживающе. С первых нот Изабель пробрало до мурашек, мысли оставили её, пустой и прохладный воздух наполнился силой, страстью и желанием, звучавшем в этом чистом, прекрасном вокале.

Злоба улетучилась. Изабель смотрела на Призрака Оперы и чувствовала, как по щекам текли слёзы. Словно этот голос был тем, чего она страстно желала, тем, чего ей не хватало всю её жизнь. Никогда прежде она не слышала ничего прекраснее.

Когда он остановился, Изабель со стоном вздохнула. Только сейчас девушка поняла, что всё это время не дышала.

— Господи… — прошептала она.

— Я прощён, мой ангел музыки? — улыбнувшись, Призрак Оперы подошёл и, сжав руку девушки, прижал к губам похолодевшие пальцы.

Она пыталась сказать хоть что-то, но слова не шли на ум. Спев, этот язвительный мерзавец предстал перед ней в новом воплощении.

Раньше Изабель считала его эксцентричным выскочкой, теперь же он превратился в сплошную загадку. Почему с таким невероятным талантом этот человек прятался в тени? Его голос мог бы покорить весь мир с той же лёгкостью…

С той же легкостью…

К чёрту! С той же лёгкостью, с какой он заворожил Изабель!

Что скрывала эта маска? Что пряталось за этими галантными манерами?

Кто он?

Изабель всхлипнула, глядя в сторону, утирая слёзы рукавом свитера. Сжимая её пальцы, Призрак Оперы с улыбкой накрыл её ладонь второй рукой.

— Изабель, — наконец, прервал тишину мужчина. — Ваш голос вызывает во мне точно такие же чувства.

Она помотала головой, не в силах успокоиться. Да как ему в голову пришло поставить их на одной линии? Как можно сравнивать её неумелое, неловкое пение с таким прекрасным, божественным исполнением?

— Изабель, — произнёс он, проведя жаркой ладонью по её щеке, большим пальцем утирая слезу. — Раз уж вы дали волю чувствам… Могу ли я рассчитывать, что однажды вы доверитесь мне? Расскажете, за что так сильно себя ненавидите?

Девушка дёрнула плечами. От его прикосновений Изабель больше не чувствовала тревоги.

Она чувствовала, что Призрак Оперы с триумфом сломал её последнюю линию обороны.

— Разве, — прерывисто выдохнула она, — одна я себя ненавижу?

Мужчина ответил ей натянутой улыбкой. Вздохнув, Изабель сжала его руку у себя на щеке и, закрыв глаза, позволила себе ненадолго насладиться её жаром. Впервые она коснулась его по своему желанию, и это действие не вызвало ужаса.

Наоборот.

— Вы не снимете маску?

— Нет.

— Тогда, — девушка сжала его ладонь чуть крепче, — могу я хотя бы узнать ваше имя?

Его взгляд стал мрачным, зловещим, ледяным.

— Я знаю, что уже спрашивала! — поспешила добавить Изабель. — Но…

— Но? — улыбка Призрака Оперы стала мягче, нежнее. — Изабель, час назад вы сгорали от ненависти ко мне, и вас точно не беспокоила тайна моей личности.

— Пожалуйста, — шепнула она. — Как же я смогу доверять вам, если вы не доверяете мне?

В этот раз он не нашёлся с ответом. Призрак посмотрел в сторону, потом на Изабель, обдумывая её предложение.

— Я доверю имя только своей невесте.

Изабель вздрогнула, вспомнив о сегодняшнем недоразумении.

— Почему вам вообще так нравится эта идея?

— Милая Изабель, раз вы так стыдитесь меня, на премьеру наденьте маску.

— Я не…

— Персонажа «Невеста Призрака» мы впишем вторым режиссёром в каждую постановку. Это понравится публике и заодно скроет вас от слишком любопытных глаз.

— Да подождите…

— Более того, Невеста Призрака будет мелькать в роскошных платьях, будет осыпана розами и бриллиантами. Зрительницам понравится такой чудесный, романтичный образ, и они придут в театр с надеждой, что однажды тоже станут моими возлюбленными. Лучше рекламы для вашего дебюта не придумаешь.

Изабель отвела взгляд в сторону. Призрак Оперы был прав. Она отказала Гаскону с его идиотской идеей, но стоило этому мужчине объяснить ей свою задумку, и девушка уже засомневалась. Действительно, заманчиво — гости придут на премьеру, творческий дебют хорошо окупится, а значит Изабель сможет какое-то время поработать над своим либретто и не беспокоиться ни о счетах, ни о еде, ни о нехватке денег.

— Итак..?

Изабель вновь нахмурилась.

— Теперь эта идиотская затея звучит здраво. Но почему Гаскон выбрал именно меня?

— Среди режиссёров не так много прелестных молодых девушек, — мужчина улыбнулся. — К тому же… наш друг Гаскон обделён музыкальным даром, но у него есть талант улавливать движения тонких струн человеческой души. Можете быть уверены, он знает о наших встречах.

— Но как?

— Вы слишком часто бросаете взгляд на мою ложу, — Призрак Оперы выдержал паузу. — Впрочем, я виноват куда больше.

Изабель встретилась с ним взглядом, но мужчина ничего не ответил, лишь загадочно покачал головой.

— Вскоре узнаете.

Изабель посмотрела в сторону. Призрак так и не объяснил ей, почему ему так сильно хотелось поскорее «вступить в брак».

— Шампанского? — вдруг предложил он.

В его улыбке не было ни холодности, ни вежливости, лишь учтивость и обаяние. Изабель кивнула и проследила за Призраком Оперы. Он умелым движением открыл бутылку, с громким хлопком, от которого девушка подпрыгнула.

Золотистое шампанское сверкало в свете свечей, словно драгоценный камень. Изабель осторожно взяла бокал за ножку.

— Вы… кормите меня, поите, отвозите домой, — произнесла она. — Чем я могу вам отплатить?

— Дорогая Изабель, требовать с вас плату было бы ниже моего достоинства.

— Я не об этом, — она провела ладонью по волосам. Призрак Оперы пристально проследил за движением её руки. — Что я могу для вас сделать?

Он улыбнулся, выразительно промолчав и поднеся бокал к губам, но пить не спешил.

— Опасно задавать такой вопрос одинокому мужчине, моя милая Изабель.

Густо покраснев, она отвела взгляд в сторону.

— Пойте мне, — хмыкнул Призрак Оперы, — и я буду скрежетать своей ржавой гортанью для вас. Играйте для меня, и я обучу вас всему, что умею сам. Будьте откровенны со мной, — он взглянул на Изабель сквозь золотистое шампанское, — и я одарю вас бесконечным вниманием.

Откровенны.

— Я даже сама с собой не откровенна.

— У нас много общего.

Мотнув головой, Изабель поднесла свой бокал к бокалу Призрака Оперы. Стекло звонко, даже весело ударилось о стекло.

— Будет вам и откровенность, и честность, и мой характер, — пробурчала Изабель, со злобой осушив бокал. — Но чтоб потом не жаловались.

— Ох, Изабель…

Голова закружилась.

Бокал выпал из руки девушки и разбился вдребезги. Её ноги подкосились, тело мгновенно стало тяжёлым, непослушным, вялым, болезненным. Призрак Оперы не позволил ей упасть. Он подхватил Изабель на руки, прижал к груди, стиснул в сильных объятиях.

Глаза Изабель закатились, перед ними всё стало мутным, серым, тусклым. И, проваливаясь в искусственный сон, она задавалась одним вопросом:

Что, чёрт возьми, он подмешал в шампанское?

Глава 6

Когда утром Изабель не явилась на работу, Гаскон Мартен, взяв ключи от кабинета новенькой сотрудницы, вошёл туда. Серый свет проникал сквозь стёкла, делая пустое помещение ещё более безжизненным, внутри не было ни погрома, ни борьбы.

Однако девчонку похитили. Гаскон прекрасно знал, кто это сделал, но не знал, почему. Обычно Призрак Оперы не объяснял причин своих поступков, если он что-либо делал, то начальнику оставалось только разбираться с последствиями.

Гаскон не надеялся найти на столе у Изабель даже маленькой записки.

Но на нём лежала одна из многочисленных масок Призрака Оперы.

Что такое? Главная легенда Парижа заботилась о новенькой? Он испугался, что Идо сделают выговор, что ей придётся объяснять своё отсутствие?

Или он уже убил её?

Закрыв глаза, Гаскон вздохнул и запер кабинет. Искать Идо бесполезно: здание театра было старым, да и изначально оно предназначалось не для искусства. Здесь был дворец, который изобретательный архитектор наполнил лабиринтами, ловушками, тупиками и скрытыми ходами.

Конечно, у Гаскона был план всех основных коммуникаций театра, но, увы, все секретные ходы и тайны дворца умерли вместе с архитектором.

А ключи от всех потайных ходов присвоил себе Призрак Оперы.

Взяв фонарик, Гаскон спустился в подвал. В театре был цокольный этаж, который предназначался для хранения ненужных, разобранных декораций, реквизита, сценариев, которые не одобрил ни один продюсер, инструментов. Подвал располагался глубже и, как правило, пустовал. Эти мрачные и пустые квадратные метры свободного пространства Гаскон планировал использовать, задействовать в общем деле, извлекать из этого прибыль, но Призрак не позволил. Его первое предупреждение было весьма красноречивым: он из темноты швырнул в подрядчика метательный нож.

Гаскон испытывал к местной легенде неоднозначные чувства. Он и сочувствовал ему, и желал избавиться, он и терпеть его не мог, и восхищался тем, какой доход Призрак Оперы приносил одним своим существованием.

Гаскон был почти уверен, что до того, как стать Призраком Оперы, этот человек зарабатывал в разы меньше.

Впрочем… до того дня о нём уже знала вся Европа.

Стоя в подвале, Гаскон скользнул лучом фонарика по стенам, потолку, полу. Обычно Призрак не покидал своей мрачной гробницы, обычно он посещал ложу, когда хотел поиздеваться над новеньким сотрудником или увидеть премьеру. Как правило, он общался письмами.

Он страшно не любил показываться на людях.

И потому Гаскон очень удивился, когда увидел его и новенькую, выходящими под руку из театра.

Впервые за долгие годы мрачный Призрак Оперы кем-то заинтересовался. И Гаскон хотел раздуть искорку интриги в пламя, хотел свести этих двоих вместе, хотел использовать хрупкую женщину, чтобы добиться своих целей. Изабель могла бы угомонить Призрака, сгладила бы острые углы его характера, быть может, исцелила бы его давнюю рану. Неважно, хотела она этого или нет, Гаскон уже решил, что так будет, а решения начальства либо выполняются, либо выполняются очень быстро.

Но если Призрак убил Изабель, если взял её силой, покалечил…

Такого скандала этот проклятый театр не переживёт.

— Я знаю, что ты меня слышишь, — прорычал Гаскон. — Ты не можешь быть ТАКИМ идиотом. Возвращай Идо. Немедленно. А я придумаю тебе алиби.

Никакого ответа. Как обычно.

Гаскон провёл рукой по волосам. Что вообще нашло на Призрака? Раньше он никого не похищал, только швырял в реквизитные гробы и придавливал крышку чем-то тяжёлым. Однажды ему до того не понравилось пение бывшей примадонны, что он подсыпал ей что-то в чай, из-за чего женщина сорвала голос прямо перед зрителями. В тот день Призрак Оперы громогласно хохотал на весь зал.

— Не хочешь, да? Ты же был не против, чтобы она стала твоей невестой. Так какого хрена ты её похитил?

Гаскон ждал ответа, хотя уже знал его. Призрак считал это романтичным. В своём одиночестве, самокопаниях и травмах он так сильно заблудился, что его восприятие реальности исказилось. Жизнь превратилась в театр, а театр — в жизнь.

И чем драматичнее было действие, чем сильнее оно травмировало обнажённые эмоции, тем лучше.

Ничего не добившись, Гаскон вернулся к себе, от досады швырнув фонарик на стол. Что делать? Вызвать полицию? Они здесь уже были, искали этого идиота с собаками, аппаратурой, осмотрели каждый сантиметр театра, но ничего не нашли. Этот идиот мог прятаться и вести себя тихо, если хотел этого.

А мог и избавиться от полиции наиболее кровавым способом. Правил для него не существовало.

Сев за стол, Гаскон принялся прокручивать в голове самые худшие варианты событий. Допустим, Изабель мертва. Смерть молодой девушки привлечёт внимание следователей, судмедэксперты выяснят, что она была убита, и где бы ни обнаружили её тело, все следы приведут в «Lacroix». Зеваки точно сочтут театр проклятым, а власти решат, что Гаскон попросту покрывает серийного убийцу. До этого смерти в театре легко объяснялись несчастными случаями, а участие Призрака Оперы в них не было доказано.

Другой итог: Идо жива, но над ней совершили насилие. Девчонка казалась нервной, замкнутой и пугливой, но молчать об этом не стала бы. Или, ещё хуже, стала бы, но тогда правду смог бы из неё выудить этот недоумок Жакоте. Он переживал обо всех, и малейшая тревога в лице девушки не скрылась бы от его глаз.

Гаскон скрипел зубами, держа в руке сигарету.

Обычно он не позволял себе курить в зрительном зале, но в этот день не сдержался. Придя на репетицию, он дымил с таким остервенением, будто от этого зависела его жизнь. Он велел артистам репетировать, но без указаний режиссёра это было неуклюже, нелепо, да и артисты заваливали Гаскона вопросами, на которые у него не было ответа.

Он не слышал артистов, не мог сосредоточиться на работе. Мысли вертелись лишь вокруг полицейского расследования, разбирательств, судов, объяснений с Идо. И выплат. Девчонка, если не подаст в суд, то точно потребует выплат за моральный и физический вред, на которые запросто отгрохает себе собственный театр.

Забрав из её кабинета маску, Гаскон вернулся к себе. Он планировал встретиться с ещё одним продюсером, но совещание пришлось отложить. Всё равно ни о чём другом, кроме пропавшей Идо, он не мог думать.

Вдохнув дым, он достал из ящика стола копию её контракта о приёме на работу.

Быть может, лучше уволить её? Уничтожить документы, выбросить её вещи, избавиться от всех улик, которые намекали бы, что Изабель Идо когда-либо работала здесь. Семьи у неё нет, близких друзей и родных — тоже, а значит стереть факт её существования не так уж сложно.

Гаскон скрежетал зубами, перечитывая её контракт.

В который раз он покрывал монстра в белой маске?

Изабель видела кошмар.

В который раз ей снилась её мать, зажавшая руками уши и рухнувшая на колени перед сценой. Она рыдала кровавыми слезами, а из её рта вместе с проклятиями выплёскивалась густая чернота. Мать кричала, хватаясь за сердце, исходила страшными судорогами, ногтями сдирала кожу со своего лица. Изабель стояла на сцене, и в свете софитов дрожала от ужаса. Слёзы лились градом, она звала мать, тянула к ней руки, молила о прощении, но та ничего не слышала.

И каждый раз Изабель звала так громко, что просыпалась от собственных слёз и глухих криков, во сне казавшихся оглушительными.

Так произошло и сейчас. Изабель не проснулась, она с криками вырвалась из объятий холодного, липкого, ужасного сна.

Ей не хватало воздуха, от слёз перед глазами всё плыло. Рукой Изабель по привычке пыталась найти будильник, но тумбочки на привычном месте не было.

Да и огромная, мягкая кровать была не слишком-то похожа на её жёсткий диван.

Воспоминания вернулись к ней точным выстрелом в голову. Изабель подскочила, но вялое тело её не слушалось, мышцы неохотно откликались на сигналы мозга.

Утерев слёзы, она попыталась успокоиться, глядя в тёмный потолок незнакомой комнаты. На нём был рисунок, но во мраке, который едва рассеивал свет из другой комнаты, Изабель не могла его разглядеть.

Она вновь приподнялась на кровати. Тот, кто принёс её сюда, укрыл её одеялом и так тщательно подоткнул его под тело, что Изабель было жарко.

Не без труда сбросив одеяло, она с облегчением выдохнула. Её одежда — брюки и свитер — были на ней. Хорошо. Если в её ситуации могло быть хоть что-то хорошее.

Оглядевшись, она тут же схватила с тумбочки тяжёлый подсвечник. Вряд ли Призрака Оперы им можно будет убить, но лучше иметь хоть какое-то оружие, чем совсем никакого.

Тихо крадучись на негнущихся ногах, аккуратно обходя предметы, Изабель медленно подошла к входной двери. Призрак Оперы зачем-то стянул с неё обувь, но тем хуже для него. Без обуви человек мог передвигаться совершенно бесшумно.

Найти похитителя было несложно даже в незнакомом помещении.

Он, сидя в одной из комнат, перебирал клавиши фортепиано.

Изабель заглянула сквозь щёлку двери. Мужчина сидел, опустив руку на крышку инструмента, лицом упираясь в сгиб локтя. Второй рукой он что-то наигрывал, но так неумело, так неуклюже, будто никогда не касался фортепиано. Его фрак небрежно висел на кресле рядом с цилиндром и тростью. Призрак был в шёлковой рубашке с приспущенным галстуком и брюках. Его вечно зализанные волосы сейчас были растрёпаны.

Вся его поза говорила либо о крайнем изнурении, либо о нервном напряжении.

Сглотнув, Изабель покрепче стиснула в руках подсвечник. Что ей делать? Бежать? Этот ненормальный знал её адрес, он мог нагрянуть в любой момент и снова опоить её.

Поэтому она решилась дать бой. Склонной к насилию Изабель никогда не была, она даже ни разу в жизни не дралась, но сейчас ей было на это плевать.

Её душила злоба.

И потому, стараясь не шуметь, Изабель шагнула в комнату.

Затылок Призрака не был прикрыт воротником. Фактически, сидя спиной к двери, он впервые на её памяти был беззащитен, уязвим.

Изабель старалась не дышать, приближаясь к нему.

В какой-то момент девушка замерла, вглядываясь. Чуть ниже линии волос она заметила на его коже что-то красноватое. Сперва Изабель приняла это за игру света, пятно, но это был шрам. Глубокий, ужасный, болезненный шрам.

Она так шумно вздохнула, что Призрак Оперы вздрогнул и обернулся.

Изабель застыла, пальцами так сильно стиснув подсвечник, что его узор отпечатался на коже. Верхние пуговицы рубашки мужчины были расстёгнуты, и теперь она видела его ключицы. Кожа на них тоже была изуродована жуткими шрамами.

Нахмурившись, он застегнул рубашку, поднявшись со скамейки.

— Изабель, — вздохнул Призрак Оперы. — Я знаю, вы ждёте объяснений…

— Ты опоил меня, — она сделала шаг назад, держа перед собой подсвечник. — Не подходи!

Он поднял ладони вверх, едва заметно хмурясь. Теперь, когда он снял шёлковые перчатки, Изабель видела шрамы и на запястьях.

— Я не причинил тебе вреда.

— Не приближайся!

— Изабель! — прогрохотал он. — Сядь! И Бога ради, поставь подсвечник, пока ты о него не порезалась.

— Ага! Разбежалась!

— Что ж, — выдохнул он, моментально обретя над собой контроль. — Без меня ты всё равно отсюда не выйдешь. Выбирай: или ты успокаиваешься и даёшь мне объясниться, или сидишь здесь, пока не рухнет этот чёртов театр.

Он наотмашь махнул рукой, и от этого жеста Изабель вздрогнула. Она, такая решительная минуту назад, сейчас чувствовала себя так, будто ей дали болезненную пощёчину.

Глубоко вздохнув, она трясущимися от напряжения руками поставила своё оружие на низкий столик, который ломился от количества нотных тетрадей.

— Если это поможет поскорее от тебя избавиться, — процедила Изабель, вложив в слова как можно больше яда, — я выслушаю.

— Хорошо, — он надел перчатки, пряча шрамы. — Как ты себя чувствуешь?

— Великолепно, — огрызнулась она. — Потрясающе. Ещё немного, и начну прыгать от счастья!

Если бы взглядом можно было убивать, Изабель в эту секунда испепелила бы Призрака Оперы до углей. Впрочем, в его глазах горела не менее страшная ненависть.

Изабель скрипнула зубами, давя в себе гнев.

Спокойно, девочка, поругаться с ним можно будет и потом. Сейчас главное — сбежать от него и больше никогда не появляться в стенах этого проклятого театра.

— Голова кружится, — ответила она. — Мышцы одеревенели.

Он кивнул, отведя взгляд. Должно быть, ему было стыдно за своё поведение, но Изабель не испытывала к нему ни капли сочувствия. Только злобу и страх.

— …зачем? — наконец, спросила она, глухо вздохнув.

Мужчина окинул взглядом своё жилище, прежде чем ответить.

— Ты поверишь, если я скажу, что сделал это без злого умысла?

Изабель промолчала.

— Изабель… что ты знаешь о Призраке Оперы?

— Что ты неуловим, — она закатила глаза, — что у тебя скверный характер, а ещё, что ты время от времени пишешь сценарии, которые страшно любят зрители.

Она хотела добавить, что ещё он любил похищать девушек, но промолчала. Оставаться в этом злосчастном месте ей хотелось ещё меньше, чем ругаться.

— А ещё, что я не оставляю в покое персонал моего театра, — сказав это, он оправил свои растрёпанные волосы, элегантно махнув ими. — Каждого, кто хоть раз провинился в моих глазах. Тебя это тоже касается.

— И в чём же я провинилась?

Он злобно хмыкнул.

— Ты? Всего лишь упрямо и с яростью отвергала предложение номинально стать моей невестой. Всего лишь тряслась от ужаса, стоило мне сказать хоть слово. Вот я и решил показать тебе настоящий ужас, позволить узреть разницу между реальным мной и Призраком Оперы.

— У тебя получилось.

— Изабель, — он сощурился, одним взглядом заставив её вздрогнуть. — Знаешь, почему я этого не сделал? Почему объясняюсь с тобой, а не гоню из театра? Потому что ты решила довериться мне. Потому что ты собиралась открыться мне. Боги, Изабель… мне. Чудовищу.

Девушка подняла на него взгляд. Призрак любил играть роли, любил притворяться и излишне драматизировать, но сейчас он казался таким растерянным, таким уязвимым, что её сердце сжалось. Неужели для него такая мелочь имела ценность?

— А если бы я этого не сказала? — нахмурилась она. — Что было бы тогда?

— Банальная вульгарность, — ответил мужчина. Его голос всё ещё едва уловимо дрожал, но в целом Призрак взял себя в руки. — Ты проснулась бы не в моей тёплой постели, а в морге.

— …боже.

— Ненастоящем, само собой. Вокруг были бы восковые фигуры, бледный свет, жуткие тени. В какой-то момент завизжала бы циркулярная пила, и я за занавеской вскрыл бы одно из липовых тел.

— Ты ужасен, — нахмурилась она. — От такой сцены любой бы умер от страха.

— Думаешь, я бы не спас тебя? — хмыкнул он. — Я бы ворвался в сцену, как романтический герой. Ах да, проснувшись, ты не смогла бы какое-то время двигаться и звать на помощь.

— Господи…

— Но ты бы перестала меня бояться, — хмыкнув, он прислонился к фортепиано. — От страха легко избавиться, если погрузить человека в невообразимый ужас.

Она отвела взгляд в сторону. Как странно влиял на неё этот мужчина. Всякий раз, когда она на него злилась, он парой слов усмирял её буйный нрав, успокаивал. Так было и сейчас. Изабель пришла с твёрдым намерением убить его, однако теперь ей даже было его жаль.

Он не верил, что ему кто-либо мог открыть душу. Он считал себя чудовищем.

А ещё Изабель видела его ужасные шрамы.

Что же с ним случилось?

— Призрак, — вздохнула она. От этого прозвища ей было гадко, она хотела, наконец-то, узнать имя своего мучителя. — Я с детства ненавидела прекрасных принцев.

Он напрягся, невольно коснувшись пальцами своей маски.

— Мы уже создали Невесту Призрака, я уже решила, что буду с тобой откровенна, — она устало опустилась в кресло. — Как видишь, меня не требовалось пугать до потери пульса.

— Ты выпила шампанское прежде, чем я успел тебя остановить.

Девушка ненадолго замолчала.

— Пожалуйста, — вздохнула она. — Предупреди меня перед очередной выходкой. Я хотя бы составлю завещание.

Призрак Оперы едва заметно улыбнулся уголком губ.

— Изабель, благоразумная девушка не стала бы думать о моих будущих выходках. Она бы тут же сбежала из театра.

— Боги видят, я думаю об этом!

— Но..?

Она нахмурилась, размышляя над ответом. С Призраком нужно тщательно подбирать слова, иначе снова придётся испытывать на собственной шкуре последствия его обидчивости.

Онжестокий, злопамятный, изобретательный. Взрывоопасное сочетание.

— Но, во-первых, мне нужна эта работа, — ответила она. — А, во-вторых… ты ведь тоже решил открыться мне… своей невесте. Разве я могу предать такое доверие?

Призрак изменился в лице, напрягся, убрав руки за спину. Изабель внутренне ликовала. Наконец-то! Наконец-то ей удалось застать этого надменного ублюдка врасплох, задеть его, ранить!

Но что именно вызвало такой эффект? Изабель перевела взгляд на свои руки, с задумчивым видом стёрла с них оставшиеся чернила, лихорадочно соображая.

Если люди его боятся, он заставляет их бояться его ещё сильнее. Если ненавидят, он смеётся им в лицо и вызывает ещё больше гнева.

Изабель же допустила ошибку. Она восхищалась им, сочувствовала ему, пыталась разгадать его ужасную загадку.

Какие же ужасные у него шрамы…

— Проводи меня до выхода, — произнесла она.

Призрак задумчиво смотрел на неё, склонив голову набок.

— …что?

Его ухмылка стала лукавой, игривой, когда он сделал шаг навстречу.

— Итак, ты не передумала играть Невесту Призрака.

— Нет.

— Тогда нам кое-что нужно отрепетировать перед премьерой.

Он приблизился, и Изабель насторожилась, поднявшись с кресла. Что такое он собрался репетировать, раз уж не мог сразу сказать об этом вслух?

— И что же? — произнесла девушка, сжав пальцами подол свитера.

— Поцелуй.

— Нет!

— Изабель, — его голос звучал спокойно, скучающе, буднично. — Не будь ребёнком. Один поцелуй, чтобы закрепить твоё обещание, и ты свободна. Ничего сверхъестественного.

Она сжала губы в линию. Действительно, для артиста поцелуи ничего не значат, отыгрывать их порой приходится десятки раз в день, и это мало кому кружит голову.

Но… будет ли Изабель действительно свободна, если Призрак поцелует её? Она уйдёт, вернётся домой, получит шанс на побег… но мыслями будет возвращаться и в это таинственное жилище, и к этому загадочному обитателю.

Если до сих пор к нему не возвращалась.

К чёрту. Важно сбежать отсюда, и плевать какой ценой.

Мотнув головой, она сделала шаг к нему навстречу. Мужчина скользнул кончиками пальцев вдоль её талии, опустил ладонь на поясницу, резко притянул девушку к себе. Такая близость была ни к чему в постановочных поцелуях, но Изабель, ощутив жар кожи Призрака Оперы, его дыхание, его твёрдое тело, не могла об этом думать.

Поцелуй артистов — не более чем соприкосновение губ. Чувственное, страстное, трепетное — поцелуй должен выглядеть для зрителя куда более страстным, чем в обычной жизни.

Однако Призрак был другого мнения на этот счёт. Пальцами он зарылся в пышные кудри Изабель, сжал их, почти причиняя боль. И поцеловал. Грубо, властно, сердито, свирепо. Он то прикусывал её губы, то с жадностью льнул к ним, впивался, то небрежно играл с её языком своим. Изабель хотела оттолкнуть его и не могла. Наоборот, после недолгого колебания она перестала принадлежать себе. Она прильнула к Призраку, вцепившись в ткань его рубашки, подалась навстречу.

Она боялась этого монстра в белой маске, хотела убить его, сбежать от него, желала, чтобы он исчез из её жизни. И в то же время один его поцелуй заставил Изабель дрожать.

Едва дыша, она трясущимися руками забралась выше, провела пальцами у него за ухом.

И почти случайно сорвала злосчастную белоснежную маску на пол-лица.

Призрак оборвал поцелуй, оттолкнул Изабель с такой ненавистью, будто секунду назад не испытывал к ней ни капли страсти. Стиснув зубы, он спрятал ладонью половину лица, отошёл в тёмный угол комнаты.

— Дрянь, — процедил он. — Мерзкая, любопытная дрянь.

Но он зря пытался спрятать свой дефект. Его лицо, искажённое гримасой гнева, впечаталось в память Изабель громовым раскатом.

Левая половина его лица была произведением искусства, он был красив, как античная статуя.

А правая была величайшей в мире трагедией.

Бугристая, алая кожа, обнажённые мышцы и связки, мелкие пузыри, точно от давних, не заживших ожогов.

Изабель смотрела на маску у себя в руке. Она подрагивала в заледеневших пальцах.

На негнущихся ногах девушка вновь подошла к мужчине. Он отстранил её свободной рукой, сделал шаг назад, прежде чем упереться спиной в стену.

— Не смотри, — процедил он. — Не смей.

И всё же, Изабель сжала его ладонь.

— Что ты хочешь увидеть? — прорычал Призрак. — Я урод! Омерзительный! Довольна?!

Изабель застыла от такой вспышки гнева и невольно сделала шаг назад. Порой мужчины, впадая в обиду и ярость, склонны превращать злобу в побои. Ей не хотелось попасть под горячую руку.

— Нет же…

— Я же сказал, что не сниму её! Сказал! Ты довольна?! Отвечай, довольна ли тем, как я уродлив?!

Изабель застыла, сжалась, желая не то исчезнуть, не то провалиться сквозь землю. Призрак прерывисто задышал, точно ярость душила его, словно ему от обиды и гнева не хватало воздуха.

В какой-то момент его вздох превратился в болезненный, сдавленный и тихий стон. Он схватился за книжную полку, боясь споткнуться и упасть, точно без маски лишался сил.

— Прости, — прохрипел он. — Я… ты не должна была этого видеть. Ты ничем не заслужила, чтобы тебя донимало своим вниманием такое чудовище.

— Мне, — произнесла Изабель, и Призрак вздрогнул от её голоса, — страшно не от твоего вида. А от той боли, которую ты испытал.

С хмурым видом она подошла и вернула мужчине маску. Призрак надел её, не глядя на Изабель, низко склонив голову. И сейчас после вспышки гнева он показался ей таким измученным, таким невероятно уставшим, таким… раненным глубоко и смертельно.

— Прости, — вздохнула она. — Мне не жаль, что я увидела твоё лицо. Мне жаль, что это стало для тебя мучением.

Он не отреагировал. Выпрямившись, Призрак оправил на себе рубашку, пальцами зачесал назад волосы.

— Эрик.

Изабель моргнула, взглянув на него. Призрак ничего не объяснил, он просто вышел из комнаты, веля ей идти следом.

Позднее Изабель поняла, что именно он сказал.

Эрик — настоящее имя Призрака Оперы.

Глава 7

Увидев на следующий день Изабель за работой, Гаскон от радости готов был расцеловать её. А узнав, что с ней всё в порядке, что Призрак Оперы не сделал ей ничего плохого, и что она не собиралась подавать на театр в суд — он и вовсе стал самой любезностью и был в шаге от того, чтобы повысить девушке зарплату. К счастью, он быстро протрезвел от своего нечаянного счастья благодаря промелькнувшему мимо Жилю.

Изабель даже не заметила, какие чувства охватили её начальника. Она взялась за либретто и со вздохом пробежалась взглядом по заметкам. Ей казалось, будто прошла целая вечность с того момента, как её похитил Призрак Оперы.

Но на деле сама Изабель уже не была прежней.

Ей не давал покоя тот поцелуй, жар которого она до сих пор ощущала на губах; она без конца думала о страшных ранах мужчины, о его реакции, о той боли, что он испытывал. И как бы она ни пыталась вчитаться в сценарий, ей не удавалось сосредоточиться.

Эрик.

Изабель прокручивала это имя в голове, и с каждым разом оно казалось ей всё более прекрасным. И всё сильнее пропитывалось чёрно-синей печалью.

Не способная сконцентрироваться на работе, она велела актёрам разыгрывать сцены, основываясь на её старых указаниях, а сама контролировала их.

В обеденный перерыв девушка отлучилась в библиотеку. Её сотрудники уже собрали все газетные материалы Блеза Бувье, поместили их в одну объёмную папку, и напоследок взяли с Изабель символическую плату.

Возвращаясь на рабочее место, Изабель думала, что это плохая идея — тащить в театр Призрака Оперы тексты, которые проливали свет на его тайну. Мужчина запросто мог сжечь их или разорвать.

Изабель мотнула головой. Ничего. Купит ещё. В конце концов, «Le Monde» — популярное издание, найти его старые статьи проще простого.

Слушая вполуха выступление артистов, Изабель раскрыла на коленях папку.

И обнаружила, что до того, как найти свою золотую жилу в театре, Бувье брался за всё подряд. Изабель с хмурым видом пролистала тексты о политике, интервью с интересными людьми, репортажи с мест событий, статьи о достопримечательностях и даже заметки о новых открытых парках, больницах, детских садах… Поначалу она не могла понять, как обыкновенный новостник мог взяться за журналистские расследования.

Но потом в Блезе что-то сломалось. От одних заголовков стало веять злобой, надменностью, даже презрением к людям. Он стал хлёстким, язвительным, циничным.

Изабель прервалась, услышав диалог, которого точно не было в либретто.

— Дюбуа, — нахмурилась она. — Ты вообще учил текст?

Дюбуа пробормотал извинения и взял листы со сценарием. Девушка кивнула дирижёру, веля продолжать.

Изабель листала дальше и видела, как из неопытного новичка Блез быстро превращался в настоящую акулу пера. Для него перестали существовать запреты, он покушался даже на карьеры политиков, выводя их на чистую воду.

Понятно, как он приобрёл популярность. Блез давал публике то, чего она всегда хотела.

Рубил головы королей.

«Le Fantôme de l’Opéra».

Изабель вздрогнула, скользнув пальцами по заголовку.

«Вот уже год из парижского театра оперы "Lacroix" каждую неделю приходят жалобы на злого духа, поселившегося в этих древних стенах. Обвал декораций, прямой вред здоровью актёров, срыв премьер и теперь — ужасная смерть главного мужского голоса театра. Во всём Париже не найдется укромного уголка, куда бы не донеслись слухи о жутких зверствах фантома. Но что из этого правда, а что — попытка отчаявшегося начальства привлечь внимание?»

Изабель закусила губу, вчитываясь. Блез не просто приходил в театр и общался с персоналом, он даже ночевал здесь, нагло занимал ложу Призрака, пугал артистов, надевая маску и фрак.

Более того, он раскрыл пару трюков Призрака Оперы. К примеру, чтобы голос звучал отовсюду, достаточно было приставить воронку к отверстию в одной из старых, неиспользуемых труб. Блез излазил театр вдоль и поперёк: не было тех перекладин и балок, куда бы он не взобрался, лишь бы доказать, что обычный человек мог в любой момент обрушить хоть декорации, хоть люстры, и уйти незамеченным.

Во второй статье Блез уже изучал убийство и мотивы преступления. У погибшего артиста было множество конкурентов, с которыми он расправлялся как законными, так и незаконными способами.

«Жизнь покойного была достойна того, чтобы о ней писал не автор этих строк, а сам Дюма. Читателям хорошо известно, что Луи Леру пару лет назад женился на бывшей жене своего продюсера, что вызвало крупный скандал, но этим история его жизни не ограничивается. Он подкупал артистов, чтобы они отказывались от ролей, угрожал им, сплетнями и слухами уничтожал их репутацию. Доказательствами служат полицейские рапорты, свидетельства очевидцев и письма в редакцию, которые вы найдёте в конце текста.

Иными словами, у Леру врагов было больше, чем звёзд на небе. Почему же его до сих пор никто не изобличил, почему не отправил за решётку? Вы всегда можете задать этот вопрос его старшему брату — генеральному директору национальной полиции Лорану Леру».

— Господи, — прошептала Изабель. — Как тебе за такие слова не проломили голову?

«У Луи было много конкурентов, но ярчайшее противостояние было с небезызвестным ведущим артистом "Opéra Garnier" Эриком де Валуа».

Изабель ахнула.

«Стоило Луи выйти на сцену, Эрик де Валуа начинал импровизировать, доказывая всему зрительному залу, что артист из конкурента — совершенная бездарность. Стоило Валуа зайти в гримёрную, так Леру в спешке покидал её. Кстати говоря, в гриме, которым пользовался Валуа, содержалось столько свинца, что он порой терял сознание за кулисами. Несложно догадаться, кто с таким энтузиазмом пытался его отравить».

Грим… нет. Те жуткие шрамы, что видела Изабель, не могли появиться из-за грима.

«Легко было бы подозревать Эрика де Валуа в убийстве главного конкурента. Но, к сожалению, этот действительно талантливый артист погиб из-за пожара в собственном доме, а его могила находится в семейном захоронении на кладбище Пер-Лашез».

Изабель перечитала эти строки несколько раз до тех пор, пока они не расплылись перед взглядом. Потерев уголки глаз пальцами, она ощутила скатившиеся по щекам слёзы.

Пожар. Семейное захоронение. Ох, Эрик…

Ты выжил, но предпочитаешь быть мёртвым? Огонь не просто тебя изуродовал, он отнял карьеру, будущее. Как выступать артисту с такими уродливыми шрамами? Сколько ни маскируй их, они будут просвечивать даже сквозь самый плотный грим, и публика не сможет отвлечься от них, будет ужасаться, отводить взгляд в отвращении.

Изабель перевела взгляд на свою труппу, пальцами утирая слёзы.

— Ох, — она поднялась, убирая папку, подошла к оркестру. — Косет, ты должна звучать так, будто сдерживаешь рыдания. Можешь надевать самую тесную обувь на репетиции, пока не привыкнешь так петь. Жиль, тебя не видно из-за столба. Лучше наблюдай за действием с балкона.

Закусив губу и скрестив руки на груди, Изабель следила за ходом репетиции. Работа режиссёра монотонная, однообразная, скучная. Но сейчас девушке была необходима эта серая рутина.

Она ждала окончания дня, чтобы остаться в театре и поговорить с Эриком наедине.

Но Изабель прождала до полуночи, бродила по театру, звала Призрака, даже пела, а он так и не явился.

И на следующий день. И на следующий. Так и прошла целая неделя в ожидании, потом вторая, третья. А потом и два месяца.

Блез Бувье приходил на репетиции, но Изабель не хотела с ним разговаривать, так что о постановке и о Невесте Призрака всю информацию выкладывал Гаскон, а Изабель оставалось лишь запомнить детали.

Постепенно девушка привыкла к однообразным серым будням, но нельзя сказать, что они её радовали. Каждое утро она бросала взгляд на пятую ложу, каждое утро разочарованно вздыхала, каждый вечер вспоминала жар того поцелуя на своих губах.

Она больше не надеялась на встречу.

И потому удивилась, обнаружив в своём кабинете в день премьеры алое, как кровь, пышное платье с открытыми плечами, драгоценности и женскую маску, скрывавшую половину лица.

На столе лежала роза — в этот раз красная — а рядом с ней конверт, на котором знакомым почерком были выведены две буквы.

«П.О.».

Для кого-то день премьеры — смерть постановки, для кого-то — её рождение после долгой и кропотливой работы. Подобно младенцу, постановка обрела форму, жизнь, душу и теперь должна выйти в общество и жить для зрителя.

Для Изабель день премьеры всегда был цирком. В маленьких городах зрители одевались просто, неброско и скромно, в то время как в Париже мужчины надевали дорогие костюмы, а женщины — роскошные платья из материала, который стоил, как современный автомобиль. Оркестр играл в фойе, на мюзикл, благодаря рекламе Блеза Бувье и предприимчивости Гаскона прибыли политики, театральные критики, продюсеры и даже несколько знаменитых актёров кино. Изабель кусала губу, узнав о списке гостей.

— В первую очередь они пришли сюда, чтобы взглянуть не на твой дебют, Идо, а на Невесту, — проговорил Гаскон, зажав сигарету в зубах. — Так что сыграть ты должна её так, как не играла невинную малышку, когда получала неуды в школе.

Изабель с хмурым видом смотрела на платье.

— Оно слишком откровенное. Я не смогу носить что-то подобное и… играть влюблённую без скованности.

Гаскон смерил её пристальным взглядом, после чего самодовольно хмыкнул.

— Что-то мне подсказывает, что ты справишься. Ну а платье… вини нашу главную легенду в его необычных вкусах.

Изабель сжала кулаки, повернувшись к начальнику.

— Мсье Мартен, а ведь вы так и не рассказали, как он появился в театре.

Гаскон сощурился, внимательно окинув Изабель взглядом с головы до ног.

— С чего ты взяла, что я в курсе? Да и почему ты сама у него не спросишь? Я знаю, что вы близко общаетесь.

Он сделал такой акцент на слове «близко», что Изабель вспыхнула.

— Он… не слишком о себе распространяется.

Гаскон хохотнул.

— Удивительно.

— И всё же, как он появился в театре?

— Идо, у тебя будет отличная возможность об этом поговорить, — он кивнул на платье и маску. — А будешь более развязной — узнаешь каков он… в любовных утехах.

— Вы. Отвратительны.

— Я знаю, — Гаскон затянулся. — Что он написал тебе в указаниях?

Надеть платье, принять надменный вид и с самодовольной ухмылкой смотреть на входящих гостей, стоя на одном из балкончиков в фойе, куда будут светить софиты.

«Милый друг, если ты сегодня не споёшь перед зрительным залом, то, будь уверена, что в театре случится ужасная катастрофа. Оркестр предупреждён. Они сыграют сразу после третьего звонка. В дуэте с тобой в первые за долгое время перед публикой спою я. Ведущая ария из твоей постановки — "Музыка тьмы"».

— Написал, — вздохнула Изабель, — чтобы я послала вас к чертям, если вы соберётесь совать нос не в своё дело.

Гаскон хмыкнул, убрав руки в карманы штанов.

— Ладно-ладно, — он вновь посмотрел на платье Изабель, потом на неё саму. — Что ж, Идо, будь уверена, я тебя с позором уволю, если снова увижу Призрака… неудовлетворённым.

Гаскон ушёл слишком быстро, не успев услышать от Изабель грязное ругательство в свой адрес.

Платье пришлось по фигуре. Более того, оно сидело так хорошо, словно Изабель в нём родилась. Ткань была мягче лепестка розы, фасон выгодно подчёркивал изящество фигуры, её достоинства, из-за алого цвета светлая кожа девушка стала молочно-белой. Изабель подошла к зеркалу и тут же отвела взгляд. Она стеснялась такой красоты.

Кусая губы, она надела маску и поспешила выйти по служебным коридорам к балкону. Играть роль ей не хотелось, петь перед зрителями хотелось ещё меньше, но разве она могла возразить Призраку Оперы? Да и имела ли на это право?

Конечно, одно обстоятельство отличало её от других работников театра. Эрик назвал ей своё имя. Но в целом это ещё ничего не значило.

Изабель не знала, имела ли она над ним власть, не знала, как далеко могла зайти, если собралась бы бунтовать. Чтобы это выяснить, нужно время.

Только выйдя на балкон, она почувствовала, как сильно похолодели руки, как колотилось в груди сердце. Ей предстояла долгожданная встреча с Призраком Оперы, и от этого девушке становилось тревожно.

— Ах, а вот и моя любовь!

Звучный голос раздался со стороны главной лестницы, покрытой красным ковром. Изабель опустила взгляд на гостей, столпившихся вокруг мужчины в чёрном фраке и маске на половину лица.

— Прекрасна, как луч солнца, и холодна, как звёзды!

Изабель склонила голову. Этот мужчина был одет в точности как Призрак Оперы, но был на него непохож. Он был худее, уже в плечах, ниже ростом, да и линия его подбородка была совершенно другой.

К тому же, его голос не пленял сердца, не разбивал их вдребезги. Он был… обыкновенным.

Изабель должна была продемонстрировать пренебрежение? Да. Для Невесты имел значение только её жених. Всё остальное — не более чем грязь под ногами.

Девушка выпрямилась, демонстративно скрестив руки на груди. Изображая скуку, она принялась разглядывать свои ноготки.

Публика расхохоталась.

— Брось, Бувье, шутка затянулась.

Изабель на мгновение замерла. В принципе, она уже не удивлялась смелости Блеза, но сегодня она граничила с безрассудством. Он вырядился Призраком Оперы, зная о его надменном, вспыльчивом и обидчивом характере. Призраком, который собирался наказать Изабель за меньшее.

— А ты докажи, — осклабился Блез, сняв с лица маску, — что Призрак Оперы — не Блез Бувье, — он махнул тростью. — Давай!

Люди в ответ рассмеялись, кто-то махнул рукой в сторону журналиста, кто-то попросту ушёл. Однако было не похоже, чтобы Блеза волновала реакция толпы. Он поднял взгляд на Изабель и вгляделся в неё так пристально, будто хотел прожечь насквозь.

После он достал блокнот и что-то записал. Потом скользнул взглядом по лестнице, прикидывая, как попасть к Изабель.

Чёрт.

Не хватало, чтобы этот идиот сорвал с неё маску! У него хватит на это наглости!

Блез рванул вверх по лестнице. Изабель отпрянула от перил и, громко стуча каблуками, поспешила удалиться. Наверное, Невеста Призрака не испугалась бы какого-то журналиста, не сбежала бы, но сейчас девушке было плевать на правдоподобный отыгрыш.

Гораздо важнее было сохранить тайну своей личности.

Подхватив полы платья, Изабель бежала по длинному коридору. Как и все проходы в театре, этот не заканчивался тупиком.

— Сюда, — раздался шёпот из-за угла.

Изабель рванула в ту сторону, не думая о последствиях. Для размышлений она была слишком напугана.

— Направо.

Изабель следовала за шёпотом, слышала выразительный стук подошв по мраморному полу.

— Ко мне.

В другой ситуации она бы огрызнулась на такие слова.

— За мной.

Изабель столько петляла по лабиринтам театра, что окончательно заблудилась.

У одной из дверей, прислонившись спиной к стене и скрестив руки на груди, её дожидался мужчина. Высокий, широкий в плечах, во фраке, цилиндре и маске, скрывавшей половину лица.

Он. Не журналист.

Он.

— Где Бувье? — просипела Изабель, задыхаясь.

Призрак Оперы хмыкнул, протянув к ней руку в белоснежной перчатке. Небрежным движением он смахнул прядь волос с её лица.

— Мы не виделись два месяца, и это первое, что ты хочешь у меня спросить?

Изабель сощурилась, глядя ему в глаза.

— Честно говоря, единственное, чего я хочу — дать тебе пощёчину.

Его насмешливая улыбка была такой надменной, что Изабель едва не заскрипела зубами.

— Обещай мне, — процедила она, — что ты не сбежишь, не исчезнешь. Что мы поговорим после премьеры. Как взрослые люди. Спокойно и долго.

Призрак молчал какое-то мгновение, вглядываясь в её лицо.

— Спокойствия я тебе не обещаю, ангел мой, — он сделал шаг вперёд, и его глаза вспыхнули в тусклом свете ламп. — Потому что друг друга мы с ума сводим.

Взяв девушку за руку, он поднёс ледяную ладонь к лицу и поцеловал дрожащие пальцы.

— Эрик… — выдохнула она.

Закрыв глаза, он покачал головой, невесело улыбаясь.

— Эрик мёртв. Есть только Призрак Оперы.

Раздался звонок. Какой по счёту? Изабель не следила за временем, да и её наручные часы остались на столе в кабинете.

Призрак потянул её за собой, толкнув дверь. Сделав пару шагов внутрь комнаты, Изабель увидела, что шли они вдоль кулис.

Она закусила губу.

— Эрик… я должна была сказать раньше! Я не смогу петь!

— Ш-ш-ш, — ответил Призрак. — Микрофоны включены.

— Я. Не. Смогу.

Она выдернула ладонь из его захвата, сделала шаг назад. Призрак Оперы, вскинув брови, обернулся к ней. Девушку трясло об одной мысли о полном зрительном зале.

Когда она выступала в последний раз, её никто не тянул на сцену. Она сама рвалась туда.

Когда она выступала в последний раз, её исполнение обернулось трагедией.

— Нет, — просипела она, когда мужчина сделал шаг ей навстречу. — Только не туда.

— Изабель…

— Нет, — она стиснула зубы. — Проси, что хочешь! Я буду петь тебе одному! Но только не на сцену!

Призрак Оперы провёл ладонью по её щеке и, приблизившись, поцеловал девушку. Мягко, нежно, ласково. Совершенно неожиданно. И этот поцелуй так сильно отличался от той звериной страсти, которую Изабель ощутила в прошлый раз, что у неё подкосились ноги.

Выдохнув, она ответила на поцелуй, даже не подумав о том, что ей следовало бы отстраниться.

— Ты права, — прошептал Призрак Оперы, соприкасаясь с ней губами. — Нам нужно поговорить.

— У… угу.

— Изабель, — он медленно выдохнул, не отходя от неё, не отстраняясь, сжимая хрупкие плечи, — прошлое всегда оставляет шрамы.

Она кивнула.

— В том числе и на мне, — продолжил он.

Изабель сжала губы в линию, закрыв глаза, вспомнив ту ужасную открытую рану у него на лице.

— И у меня… нет желания снова выходить на сцену, — он провёл пальцами по её лицу. — Мне так же страшно, как и тебе, но по другой причине. Знаешь, почему я это делаю, моя дорогая Изабель?

Она мотнула головой.

— Чтобы от твоего голоса восстать из пепла, — Призрак Оперы посмотрел ей в глаза, и в его взгляде Изабель увидела мольбу и скорбь. — Попробовать восстать. Прошу. Только в твоей власти спасти меня. Только тебе решать, жить мне или умереть. Ещё раз.

В его голосе было столько пламени, столько страсти, что Изабель задрожала. Кровь прилила к лицу, из-за чего в маске ей стало совсем некомфортно.

Она помнила эти жуткие ожоги, она узнавала его биографию, она знала, что этого бога грубо и жестоко свергли с небес.

И эта мольба, эта просьба…

У Изабель кружилась голова.

Восстать из пепла только благодаря её голосу? Изабель была способна на большее, а он просил так ничтожно мало.

И так бесконечно много.

— Мой голос, — просипела она, — убивает.

— Мой однажды убил меня.

— Эрик…

— Изабель.

Он отпрянул. Неохотно, будто бы совершенно случайно вспомнив о правилах приличия. И сейчас, ощутив холод концертного зала, лишившись жара объятий мужчины, Изабель могла самостоятельно принять решение.

— Ладно, — выдохнула она. — Чёрт с тобой, я спою! Но ты за это не расплатишься!

Призрак Оперы сдержанно улыбнулся, хотя в его глазах Изабель видела инфернальное торжество.

Боже. Её не могли заставить петь ни режиссёр, ни друзья, ни семья.

Как же сильно влиял на неё этот мужчина…

Призрак потянул её за собой, и в этот раз Изабель не сопротивлялась. Заиграл оркестр, стоило им выйти на сцену.

Луч софита выхватил Изабель из темноты зала. Призрак встал поодаль — холодный и строгий, как мраморная статуя.

Глухо вздохнув, Изабель закрыла глаза. Сердце болезненно колотилось в груди, руки тряслись. Она знала эту арию, помнила каждое слово, каждую ноту, но, чтобы выступать без репетиции, нужно быть либо очень смелым, либо не дорожить репутацией.

Взяв микрофон, Изабель запела, с первого слова услышав из-за плеча прерывистый вздох Призрака Оперы.

Глава 8

В пятую ложу было два входа. Один из них был виден для зрителей, но заперт на замок. Во второй — скрытый от посторонних глаз — Призрак вошёл вместе с Невестой, держа её за руку, помогая сойти по высоким ступенькам.

Изабель до сих пор дрожала. Ей стоило большого труда заставить голос не дрожать, перестать трястись, приказать себе остаться, а не бежать. И, когда сопрановая часть арии завершилась, девушка ощутила ноющую пустоту в груди.

Но главное потрясение случилось после.

Голос Эрика, такой сильный и мелодичный, пробрал её до глубины души. Когда он в первый раз исполнил для неё мягкую, нежную песню, Изабель впервые за долгое время прослезилась. Сейчас же от переизбытка чувств, от великолепной актёрской игры Призрака, от его исполнения Изабель задыхалась от рыданий.

Эрик в самом деле был наделён божественным даром. Никогда раньше Изабель не встречала кого-то настолько талантливого, и знала, что никогда больше не встретит.

Его дар расцвёл до случившейся с ним трагедии. Его дар остался с ним и после.

И это знание разрывало Изабель сердце.

— Тише, тише, — прошептал он, усадив Изабель рядом с собой, обняв одной рукой, укрыв плащом. — Жизнь моя, если ты будешь так реагировать, я больше никогда не исполню ни одной ноты.

Изабель мотнула головой, закрыв лицо в маске ладонями.

— Интересно, что же напишет Бувье? — говоря это, он пальцами утирал слёзы девушки, гладил её непослушные кудри. — Наверняка скажет, что ты сделала меня слишком покладистым.

Она всхлипнула, содрогаясь от спазмов рыданий.

— Изабель, — вздохнул Призрак. — У тебя минута. Если не успокоишься, целовать я тебя буду до конца постановки.

Она застыла.

— А это очень плохо, — прошептал мужчина ей на ухо. — Во-первых, мы пропустим твой дебют в Lacroix. Во-вторых… кто знает, как далеко я могу зайти.

В подтверждение своих слов, он собственнически провёл костяшками пальцев по её подбородку. Изабель пробрало до мурашек.

Сжав губы в линию, она отстранилась, упираясь ладонью в грудь Призрака Оперы.

— Ты невозможен.

— Именно это тебе во мне и нравится, моя дорогая Изабель.

Девушка не ответила, переведя взгляд на сцену. Да и какой смысл отрицать очевидное? Как бы она ни боролась с чувствами, сколько бы ни убеждала себя, что перед ней сумасшедший, сколько бы ни напоминала себе, насколько он ужасен, её к нему тянуло. В нём, в некогда великом оперном певце, Изабель видела не просто экстравагантного мужчину.

Они были похожи. Они жили театром, искусством, и им обоим музыкальный дар не принёс ничего, кроме страданий, боли и смертей.

Изабель старалась смотреть на постановку, сосредоточиться на своём дебютном детище в большом театре, но всякий раз её взгляд скользил по мужественному профилю Призрака, всякий раз мысли покидали её, когда он медленно проводил пальцем по её ладони.

Она и не заметила, как наступил антракт, только вздрогнула, когда её спутник повернулся к ней, встретился с ней взглядом.

— Я и не сомневался, что у тебя золотой не только голос, но и руки, ангел мой.

Он… хвалил её работу?

Неготовая к такой реакции, девушка напряглась, чувствуя, как к лицу прилил невыносимый жар.

— Ты хвалишь меня только потому, что я твоя Невеста.

— Душа моя, — сказав это, Призрак сжал её руку обеими ладонями, — я был беспощаден даже к работам своих отца и матери. Чувства к тебе не убьют во мне придирчивого критика.

Чувства.

Изабель не хотела, чтобы эти слова смущали её, и всё же… от них ей хотелось не то кричать, не то бежать, не то скакать на месте. Ей стоило большого труда сдержаться и остаться внешне спокойной.

Нельзя давать ему повода ещё сильнее гордиться собой.

В конце концов, мужчина становится совершенно невыносимым, если знает, что кому-то небезразличен.

— Значит, — Изабель улыбнулась, — эти чувства не так уж и сильны.

Да что с ней? Теперь она сама с ним кокетничала?

— За такие слова, — глядя ей в глаза, Призрак Оперы медленно поднёс её руку к губам и припал ими к костяшкам пальцев, — сегодня я снова тебя украду. Без твоего согласия.

Глядя ему в глаза, Изабель решила, что свихнулась окончательно. Прямая угроза должна была вызвать у неё ужас, панику, желание сбежать и скрыться, но вместо этого девушка чувствовала только приятное, томительное волнение.

— Я, — она прерывисто выдохнула, — буду сопротивляться.

— Так даже интереснее.

Призрак провёл пальцами по её волосам, мягко перебирая крупные кудри. Изабель прикусила нижнюю губу изнутри, стиснула подол платья, изо всех сил борясь с желанием его поцеловать.

— Ангел мой, — прошептал он, чуть приблизившись.

— Эрик…

Он был так близко, что девушка ощущала тепло его кожи, дрожала от жара дыхания. Их губы были на расстоянии пары миллиметров друг от друга. Изабель закрыла глаза.

И сквозь сомкнутые веки её ослепила вспышка фотоаппарата.

Изабель вздрогнула и отпрянула, лицо Призрака Оперы исказила гримаса злобы. В пятой ложе был посторонний, неизвестно как сюда проникший.

— Не слишком удачный ракурс, мсье Бувье, — с леденящим душу спокойствием произнёс Призрак.

— Не волнуйтесь, — ответил Блез, выползая из своего укрытия между сидениями. — Лучше снимков всё равно не будет больше ни у кого.

Хмыкнув, он поклонился сначала Призраку, потом Невесте. На нём не было ни цилиндра, ни маски, так что сейчас Изабель могла лучше его рассмотреть.

И первое, что бросилось ей в глаза — пламя в чёрных глазах, блеск живого ума, одержимости, любопытства. После она обратила внимание и на серые круги под нижними веками, и на резкие черты лица, и на приятную внешность, обычно свойственную подлецам и лжецам. Будь он артистом, Изабель поставила бы его на роль вора, азартного игрока или даже демона.

— Сердце моё, — проговорил Призрак, — позволь представить тебе единственного в мире человека, не стоящего внимания.

Блез закатил глаза. Импульсивный. Это плохо. Нельзя выводить из себя таких людей, особенно если у них нет тормозов, а ты скрываешь свою личность.

— Да-да, — отмахнулся Блез, — я тоже горячо тебя обожаю, — он перевёл взгляд на Изабель. — С ним всё понятно, а почему мадемуазель скрывает себя под маской? Публика хочет знать, чей ангельский голосок она слышала в прологе.

Изабель настороженно вглядывалась в него.

— Публика меня не интересует, — выдохнула она, вспомнив о том, какую роль должна была отыграть. — А моё имя известно лишь моей любви.

Она перевела взгляд на Призрака и тот незаметно, но одобрительно улыбнулся. Блез что-то торопливо строчил в блокнот и резким движением перелистнул страницу.

— Когда свадьба? — не церемонясь, спросил журналист.

Изабель похолодела, услышав раздражённый вздох Призрака.

Нужно быть решительной, но осторожной, чтобы их встреча не завершилась ни разоблачением, ни кровопролитием.

— …во время одной из постановок, — нашлась с ответом она.

— О, — Блез зачеркнул пару строк, что-то обвёл дважды. — Так-так. Невеста, что у него под маской?

— Мсье Бувье, — голос Призрака Оперы был спокойным и равнодушным, но журналиста всё равно пробила нервная дрожь.

— Мадемуазель хотя бы знает, что он скрывает?

Изабель нахмурилась, закусив губу. Что бы ответила та, в кого безумно влюбился бы Призрак Оперы?

— Ты прав, — произнесла она, мягко сжав ладонь своего спутника. — Этот человек действительно не стоит внимания.

Казалось, от её прикосновения мужчина расслабился, успокоился.

— Мсье Бувье, — хмыкнул Призрак Оперы. — Вам лучше удалиться.

Блез с невозмутимым видом огляделся.

— Я только пришёл.

Больше Призрак не предупреждал. Он медленно, почти лениво достал из кобуры на поясе револьвер и направил его дуло в сторону журналиста.

Блез тут же поднял вверх раскрытые ладони, держа в одной блокнот, а во второй — ручку. Изабель дважды моргнула, глядя то на оружие, то на Блеза, то на своего спутника.

— Ты хорошо дрессируешься, Бувье, быстро становишься послушным, — протянул Призрак Оперы, — и цена этому — всего лишь одна пуля.

Изабель застыла. Но чему она удивлялась? Призрак уже расправился как минимум с Луи Леру, запятнал руки кровью. Да и Блез был слишком навязчивым, чтобы с ним церемониться.

И всё же, пока она не получила подтверждения того, насколько Эрик на самом деле опасен, ей было проще мириться с его кровопролитным прошлым. Подобное испытывали люди, узнав о катастрофе, произошедшей где-то далеко, на другом конце земного шара.

— Тише, друг, — натянуто улыбнулся Блез. — Моя смерть не вызовет ажиотажа.

Тем не менее, он сделал неторопливый шаг назад. Не сводя с него взгляда, Призрак Оперы громко взвёл курок. Надоедливого журналиста словно ветром сдуло.

Мужчина поднялся со своего места, подошёл к двери в ложу и тяжело вздохнул, заперев её.

— Любопытно, и кто же ему выдал ключ?

Он запер дверь и вернулся к Изабель.

Сжав губы в линию, девушка вдруг осознала, что осталась наедине не с легендой театра, не с талантливым артистом, а с вооружённым убийцей.

— Что ты сделаешь, — прошептала она, — с человеком, который выдал ключ?

Призрак Оперы приподнял бровь, глядя на неё.

— И чего же ты от меня ждёшь, счастье моё?

Его голос был полон таких тепла и нежности, что Изабель стало не по себе. В самом деле, его способность мгновенно переключаться от страсти к ненависти и от презрения к симпатии была достойна восхищения.

— Что ты нападёшь на него, — просипела девушка.

— Кто я по-твоему? — он со скучающим видом посмотрел на оружие у себя в руке и вернул его в кобуру. — Жуткая, но заманчивая легенда или психопат-садист?

Она не ответила.

— Изабель, — ответил Призрак Оперы, тяжело вздохнув. — Я расквитался со всеми, кто причинял зло мне.

— Со всеми… кроме Леру?

Эрик невесело хмыкнул.

— Я знал, что следовало выхватить у тебя из рук и сжечь ту папку с газетными вырезками, — он скользнул кончиками пальцев по своей маске.

— Ты не ответил на вопрос.

Призрак Оперы откинул голову на спинку кресла, глядя в потолок.

— Жизнь и здоровье того человека, что отдал Бувье ключ, зависят от того, чем закончится наш разговор.

— Ты меня шантажируешь? — нахмурилась Изабель.

— Да, — он закрыл глаза. — Можешь сбежать от такого грязного подонка. Я тебя не держу. Во всяком случае, сейчас.

Страх резко сменился злобой. Изабель не знала, что сильнее раздражало её в манерах Призрака — его пренебрежение к людям, подчёркнутое равнодушие или же надменность, достойная самих королей.

Однажды, когда Изабель испугалась его, он её опоил. Бежать и бояться — ужасная ошибка, которую она не могла себе позволить.

Вздохнув, Изабель опустилась на спинку кресла. Сейчас она утешала себя мыслью, что однажды и она настолько привыкнет к Эрику, что будет мастерски играть у него на нервах без вреда для себя и окружающих.

И тогда мужчина поймёт, что он — не самое мстительное существо в театре.

В логово Призрака Оперы в этот раз они пробрались не через подвал театра, а через самое большое овальное зеркало в гримёрной. Изабель и не подозревала, что там был один из многочисленных секретных проходов.

— В мой кабинет тоже можешь незаметно попасть? — произнесла Изабель.

Эрик прошёл внутрь и подал руку Изабель, в другой держа фонарь. Проход за спиной девушки неслышно закрылся, стоило ей шагнуть в глухой коридор с кирпичными стенами.

— Это я сделал в твой первый рабочий день.

В ответ она крепче стиснула ладонь мужчины, вглядываясь в темноту коридора, стараясь не оступиться на слишком высоких для её ног ступеньках. Проходы в скрытой части театра петляли, уходили и вверх, и вниз, повторялись, так что Изабель быстро потеряла всякое ощущение пространства. Чтобы ориентироваться здесь, нужно либо иметь при себе карту, либо долгие годы исследовать эти мрачные стены.

— В те времена, когда здесь жили короли, — начал Призрак Оперы, и его голос эхом отражался от стен, — глубоко под землёй были обустроены крипта и катакомбы. Когда я здесь поселился, театр уже кишел слухами о живущих в замке неупокоенных духах.

Изабель прерывисто выдохнула.

— Как романтично. И куда мы идём? В тюрьму или на кладбище?

— А куда бы тебе хотелось? — он на мгновение встретился с ней взглядом, ехидно ухмыляясь. — Помнишь один из главных постулатов, выведенных Фрейдом? Эрос и Танатос идут рука об руку. Именно поэтому тебя влечёт к опасному…

— Не произно…

— Ко мне.

Сжав губы в линию, Изабель со злостью посмотрела в сторону, чувствуя на себе торжествующий взгляд Призрака.

Длинные коридоры сменились жилыми комнатами, в которых Призрак тут же поспешил зажечь толстые свечи. Здесь было электричество, однако Эрик решил сделать обстановку более интимной, романтичной.

— Это пожароопасно, — пробурчала Изабель, сняв давившую на лицо маску.

— Единственное, что здесь легко воспламеняется, — ответил мужчина, не глядя на неё, — это ты от каждого моего слова.

Изабель обдала его ненавидящим взглядом.

Откинувшись в кресле, она закрыла глаза. Аплодисменты зрителей, их восторженные восклицания всё ещё звучали у неё в ушах. Кто-то плакал, кто-то бежал к сцене, чтобы вручить цветы артистам, кто-то от переизбытка чувств даже обнимал главных героя и героиню. Изабель не ожидала такой реакции от искушённых посетителей «Lacroix», и потому всё ещё прокручивала её в голове.

— Твоя постановка будет в работе до конца сезона, — вдруг прервал тишину Призрак. — Вполне возможно, что тебя пригласят на гастроли.

— …мне бы в отпуск, — вздохнула Изабель.

— Хочешь поработать над авторским сценарием, — Призрак Оперы выдержал паузу, скользнув взглядом по её лицу, задержавшись на губах, — вместе со мной?

Изабель провела ладонью по щеке, пытаясь скрыть смущение. О чём он? Эрик и правда считает, что рядом с ним у неё получится сосредоточиться на работе?

— Не то, чтобы у тебя был выбор.

— Ну, конечно, — мгновенно завелась девушка. — Эрик, я не сомневаюсь в твоей гениальности, но писать сценарий мы с тобой будем, пока оба не поседеем. Мы… будем дольше спорить, чем творить.

Он прерывисто вздохнул, поясницей прислонившись к фортепиано.

— Почему ты упорно продолжаешь называть меня этим именем?

— Потому что оно твоё.

— Эрик мёртв, — он отвёл взгляд в сторону, скрестив руки на груди. — Есть только Призрак Оперы.

Сжав губы в линию, Изабель поднялась с места, приблизилась к мужчине, взглянула в его лицо. Он умел скрывать эмоции, мастерски с ними справлялся, и всё же она разглядела в нём сдерживаемую боль.

Сколько бы она ни злилась на него, как бы сильно ни боялась, Изабель всё же испытывала к нему нечто большее, чем гнев и страх — притяжение, которое по сравнению с другими чувствами было вспышкой молнии в спокойной ночи, бурей, ядерным взрывом.

Вздохнув, она протянула руку к его лицу, провела пальцами по щеке. Эрик настороженно смотрел на неё, и это показалось ей страшно умилительным. Такого грозного, внушающего ужас, недоступного мужчину пугало обыкновенное прикосновение.

Впрочем, Изабель напряглась не меньше. Она боялась показаться слишком навязчивой из-за такого интимного жеста.

Но в ответ Призрак Оперы сжал её руку, прижал к щеке и мягко поцеловал ладонь.

— Я уже ненавижу этот псевдоним.

— Он сросся со мной, — ответил мужчина. — Я уже пять лет в этой роли.

Изабель вздохнула.

— Не буду поздравлять тебя с юбилеем.

Призрак невесело улыбнулся.

— А ты как давно зареклась петь?

Изабель закрыла глаза, вспомнив искажённое истерикой, яростью и ненавистью лицо матери.

— Чуть дольше. Восемь лет назад.

— Вот почему я не слышал о таком прекрасном юном даровании.

— У тебя были другие дела, — осторожно начала она. — К примеру… тянуть на себе «Opéra Garnier».

Он вздохнул, вновь посмотрев в сторону. Его маска хладнокровия и спокойствия дала трещину, и теперь Изабель видела перед собой живого человека, а не статую.

— В том театре моим наставником и главным конкурентом был отец, — он скосил взгляд на Изабель. — Представляешь, что такое династия театралов?

Она покачала головой.

— Так ты единственное дарование в семье? — Призрак мягко улыбнулся, чуть крепче сжав её руку. — Это значит с малых лет выступать на сцене, терпеть внимание папарацци и не знать отдыха. Даже по выходным нужно заниматься либо сольфеджио, либо игрой на инструментах, либо актёрским ремеслом. Естественно, под аккомпанемент из придирок отца. Но я не жалуюсь. Мне нравилась моя жизнь.

Он прервался, глядя в пустоту перед собой, сжав губы в линию. Изабель не сдержала улыбки.

— Что? — мгновенно насторожился он.

— Держу пари,характер тебе достался от папы.

Призрак вздохнул.

— Он был… куда более скрытным.

Был.

Конечно. Как она могла забыть о пожаре в его доме?

Изабель отняла руку от лица мужчины, тяжело вздохнув.

— Извини.

В ответ он покачал головой.

— Мы оба лишились близких. Не так ли, Изабель?

— …как ты узнал?

— Догадаться несложно. Ты живёшь в дешёвой мансарде, тебя никто не поздравил с началом работы в «Lacroix», ты до безумия самостоятельна, да и всегда ведёшь ты себя скованно даже с Жакоте.

— А он здесь причём?

— Даже самые осторожные люди порой открываются безнадёжным идиотам.

Изабель коротко вздохнула.

— Ты так часто подслушивал наши разговоры?

— Разумеется, — он подался вперёд, приблизившись. — Но в первую очередь я ждал твоего пения, а не секретов. А от него я ждал только глупостей, а видел намёки на симпатию.

Она долго вглядывалась в его глаза. Теперь Изабель было понятно, почему самый тяжёлый реквизит всегда валился именно на Жиля.

— Ты понимаешь, что это ненормально?

— После всего, что ты пережила, тебя пугает только это, жизнь моя?

Изабель не нашлась с ответом. Призрак, лукаво улыбнувшись, скользнул ладонью по её талии, опустил её на поясницу и мягко подтолкнул девушку к креслу.

— Вина? — спросил он.

— Только если ты на меня не рассержен.

Изабель говорила серьёзно, однако во взгляде Призрака Оперы промелькнули искорки озорства, веселья.

— Не переживай, — он улыбнулся. — В этот раз в бутылке будет просто вино.

Девушка решила, что она рехнулась, раз вновь решила довериться этому мужчине. И всё же, она вернулась в кресло, приняла бокал из его руки, пригубила вино. Сладкое, терпкое, согревающее. Ни намёка на ту жидкость, что Изабель выпила пару месяцев назад.

— Но я не договорил, — Призрак установил в граммофон виниловую пластинку, и комнату наполнил тихое, мелодичное исполнение на фортепиано. После он сел рядом, отпив вино из своего бокала. — Ты ведёшь себя так, будто тебя терзает тяжёлая тайна. Отсюда и вспыльчивость, и замкнутость, и давящая ненависть к самой себе. Что ты скрываешь, ангел мой?

Изабель смотрела на граммофон, сжав губы в линию. Воспоминания, обычно возвращавшиеся к ней в ночных кошмарах, сейчас вспыхивали с новой силой, в ярчайших подробностях. Она не хотела думать о прошлом, боялась его, избегала.

И всё же, сегодняшнее выступление сказалось на душевном состоянии девушки. Похороненные в глубине сознания мысли и чувства восстали из могил от прямых вопросов Эрика.

— Рассказывать об этом, — она глубоко дышала, стараясь, чтобы голос не дрожал, — для меня так же болезненно, как для тебя — снимать маску.

Он пригубил ещё вина, глядя в сторону.

— Тебе никто не говорил, что ты страшно упрямая женщина?

— …именно это тебе во мне и нравится, мой дорогой Эрик.

Призрак Оперы встретился с ней взглядом, и теперь Изабель видела в его карих глазах не игривость, но сгустившиеся грозовые тучи. Он осушил свой бокал парой глотков, после чего коснулся маски и медленно снял её.

— Только потому, что сегодня ты настаивала на долгом, спокойном разговоре.

Изабель ожидала, что облик Эрика внушит ей ужас, но этого не случилось. Правая половина его лица по-прежнему была чудовищной открытой раной, каждое движение мышц явно причиняло мужчине боль. И всё же, Изабель смотрела на его уродство не с жалостью, но с подчёркнутым вниманием.

Она слишком часто видела его в маске, так что ей хотелось получше запомнить его настоящий внешний вид.

— Лучше бы ты закричала, — вздохнул Эрик.

— С этими шрамами или без них, ты для меня остаёшься дьявольски талантливым артистом и единственным мужчиной, который выводит меня из себя.

Эрик посмотрел на неё, но в его глазах Изабель видела только тоску и грусть вместо привычного мрачного веселья.

— Ты не показалась бы на людях с таким уродом.

Изабель нахмурилась. Эрика не переубедить, он всё равно не поверил бы, что девушку не тревожил его жуткий внешний вид.

В конце концов, он уже целых пять лет считался мёртвым, жил в тени театра и не снимал маски. Одним разговором не разрушить убеждений, с которыми он жил так долго.

— Эрик… — она невесело улыбнулась. — Ты тоже не захочешь показываться со мной на людях, если узнаешь меня получше.

— Для этого мы сюда и спустились.

Изабель осушила свой бокал и без слов потребовала ещё. Эрик исполнил её просьбу.

— Ты расправился с Леру, потому что мстил, — вздохнула девушка, крутя бокал пальцами, держа его за ножку. — А я… убила из-за своих амбиций.

Слова дались легче, чем предполагала Изабель. Закрыв глаза, она сделала глоток вина, рассчитывая, что это придаст ей сил.

К чёрту всё. Они в равных ситуациях. Два убийцы, два чудовища, два человека, которых разрушил талант.

Эрик очарован её голосом, но что случится с его чувствами, когда он узнает правду? Он оставит её в покое? Отвернётся? Или же, поддавшись жажде справедливости, повесит её на глазах у зрительного зала?

К чёрту. Она молчала восемь лет. Восемь долгих, полных одиночества, кошмаров и самоистязания лет.

— Ты убил врага, — от волнения руки Изабель затряслись, — а я…

Её горло сдавил спазм. Изабель провела дрожащей ладонью по лицу, пряча слёзы. В который раз она уже плакала перед этим мужчиной? Подобные эмоции Изабель позволяла себе только в полном одиночестве.

Эрик коснулся её руки, от чего Изабель подскочила с места. Ей хотелось бежать, хотелось спрятаться, лишь бы не продолжать этот разговор.

Грубо схватив её за плечи, мужчина притянул её к себе, сжал в крепких объятиях. Едва дыша, Изабель зажмурилась, стискивая пальцами рубашку у него на груди.

— …мать, — всхлипнула она, содрогаясь от приступа рыдания. — Эрик, я убила свою мать!

Глава 9

Когда происходит трагедия, человеческий разум, вспоминая о событиях ужасного дня, склонен фокусироваться на незначительных, маловажных деталях. Вот и сейчас Изабель прекрасно помнила, что в то злополучное утро ей не спалось, что она в предвкушении бродила кругами по комнате, что едва сдерживалась, чтобы не начать репетировать. Делать последнее категорически запрещалось в их погрузившемся в тишину доме. Это касалось как пения, игры на инструменте, так и безобидного прослушивания музыки.

Запрет появился в тот самый день, когда её отца — обыкновенного гитариста, зарабатывавшего на жизнь в дешёвых кабаках — нашли недалеко от места работы. В луже крови. С ножом в груди и без кошелька.

Последний факт всегда казался Изабель гадким. Жизнь папы, бесценная для неё, стоила всего каких-то пару тысяч франков.

Мама — Ивет Идо — боялась, что дочь повторит судьбу отца. Поэтому она запретила Изабель посещать музыкальную школу, репетировать в церковном хоре и даже думать о будущем на сцене, в театре, с микрофоном в руках. Вот только Изабель была глуха к переживаниям матери, да и спасение от горя и одиночества она находила в искусстве.

— Несносное дитя, — только и прокомментировал Эрик, покачав головой. — На твоём месте я бы поступил так же.

— К счастью, — произнесла Изабель, глядя перед собой. Сейчас она была к нему слишком близко — непозволительно близко для отношений, в которых нужно соблюдать дистанцию. Девушка сидела рядом с мужчиной на мягкой софе и согревалась жаром его объятий, — ты никогда не был на моём месте.

— Как и ты — на моём, — с этими словами он коснулся губами её лба.

Закрыв глаза, Изабель продолжила. Она сама не понимала, чем руководствовалась в тот день. Возможно, она просто устала жить с тайнами, возможно, ей просто хотелось порадовать мать своими успехами. А ведь они были. И немалые. Изабель пророчили светлое будущее в театре и бюджетное место в университете.

Она была до того счастлива, что была уверена, будто бы мама разделит с ней её радость. Папа бы точно гордился своей бойкой дочерью.

— Мне выдали роль в «Salle Molière» в Лионе, — выдохнула Изабель. — Небольшую. Уже не помню, кого я играла. Помню, что должна была, как и сегодня, спеть в прологе.

Тогда Изабель работала в небольшом театре неофициально, поэтому зарплату ей выдали билетами. В тот день артистка, которую девушка замещала, сорвала голос, так что свой дебют на сцене Изабель воспринимала как свалившуюся с небес удачу.

Вот только, погрузившись в творчество, фактически сбежав из дома в театр, она забыла, каким деспотом была Ивет.

— В зрительном зале шоу было интереснее, чем на сцене? — спросил Эрик, когда девушка надолго умолкла.

Изабель сжала губы в линию, стиснув пальцами подол платья. Замечание мужчины попало в точку и, как обычно, было жестоким и хлёстким в своей прямолинейности.

— Я не добралась до первого припева, как она забралась на сцену и стала срывать с меня платье.

Эрик нахмурился. Девушка ожидала увидеть в его лице насмешку или похоть, но нашла только смятение, сочувствие, злобу.

— Это ужасно, — произнёс он.

— Её пытались оттащить, — голос Изабель звучал глухо, без эмоций. — Но она была на эмоциях, с ней не могли справиться даже крупные мужчины. Зрители поначалу смеялись, но вскоре поняли, что что-то не так. Когда моя мать стала кусаться, когда расцарапала лицо одному из актёров…

Эрик невольно коснулся шрама, поморщившись.

— Её крики превратились в рыдания, её ярость — в истерику, — Изабель прерывисто вздохнула, обняв себя за плечи. Эрик в ответ крепче прижал её к себе. — Она плакала, она смеялась, она рвала на себе волосы, впивалась ногтями в своё лицо. Я не могла пошевелиться. Даже когда она стала задыхаться. Когда у неё пошла пена изо рта.

Изабель прервалась, чувствуя, как горло сдавил болезненный спазм. Она не хотела снова рыдать перед Призраком Оперы, потому, глухо вздохнув, зажала рот рукой, пытаясь успокоиться.

И всё же, слёзы сами собой катились из глаз. Сколько бы Изабель ни утирала их, они всё лились, скатывались по щекам, впитывались в перчатки. Эрик не успокаивал её, не утешал, не убеждал, что всё будет хорошо. Вместо этого он позволил Изабель прижаться к себе и впервые в жизни разрыдаться, подобно слабой маленькой девочке.

Изабель плакала, пока у неё не осталось слёз. Сейчас она не задумывалась, что совсем скоро ей станет стыдно и за своё красное, опухшее лицо, и за истерику, и за эти слишком близкие объятия.

— Она, — девушка шумно всхлипнула, вновь пытаясь взять себя в руки, — умерла. Не выходя из театра. Инсульт.

Голос Изабель звучал тихо, как у котёнка, так что она даже не надеялась, что Эрик её расслышал. Он гладил её по затылку, спине, и его прикосновения, как ни странно, внушали чувство покоя, защищённости. И это странно, ведь в театре не было никого опаснее Призрака Оперы.

Он заговорил, только когда Изабель перестала дрожать:

— Ты винишь себя в её смерти.

Утверждение. Не вопрос. Изабель кивнула, тяжело дыша.

— Тебе станет легче, если я буду считать тебя убийцей?

Не этих слов утешения она ожидала, и потому посмотрела в глаза Эрика, чтобы понять, был ли он серьёзен или же вновь смеялся над ней.

Его взгляд был мрачнее океанических глубин.

— Это будет красноречивой припиской к нашим странным отношениям. Я уже говорил, что презираю тебя, — сказав это, она провёл пальцем по её нижней губе, — ненавижу, и лишь боги ведают, до чего сильно ты мне отвратительна.

Изабель часто заморгала, силясь понять, к чему он клонит.

— Так что твой рассказ не изменил моего отношения к тебе, — в его тоне сквозила королевская надменность. — Ты уничтожила в себе гения из-за чувства вины, которое сама себе и внушила. Считаешь себя убийцей — возьми мой револьвер и пробей себе дорогу к славе. А боишься, — он хмыкнул, — что ж, не боюсь я. Приказывай.

— Эрик!

— Эрик, — процедил он, — мёртв.

Призрак Оперы смотрел ей в глаза, и теперь в его взгляде Изабель видела суровость, мрачную решимость. И это была не пустая бравада, чтобы произвести на девушку впечатление. Эрику было нечего терять.

Он уже потерял всё.

И только обретя нечто новое, найдя в Изабель воплощение давно потерянной мечты, он стремился не только сохранить это, но и удержать, покорить.

Думая об этом, глядя в его глаза, Изабель чувствовала, как в груди болезненно билось сердце.

Она ничем не заслужила такой пылкой, такой уничтожающей страсти.

Но могла ли она ответить взаимностью на это чувство? Подумав об этом, Изабель ощутила волну подступившего к лицу жара.

— Призрак Оперы, — выдохнула она, стиснув в кулаки трясущиеся руки, — не убивает ради деревенской недоучки. Будем честны, он не вышел бы со мной на сцену. Ни под каким предлогом. Для него важны незаметность, таинственность и одиночество. Вниманием зрителя, аплодисментами, эмоциями наслаждался Эрик де Валуа.

Он нахмурился.

— В самом деле. С тобой я выбиваюсь из образа.

— А может, ты просто изменился? Может, тебе самому пора двигаться дальше и убить Призрака Оперы?

Эрик выразительно приподнял бровь. Изабель ожидала, что он разразится хохотом от её предложения, но этого не произошло. Разумеется… это же серьёзный мужчина, а не Гаскон.

— Как ты стал таким?

Эрик опустил взгляд, размышляя над ответом. Изабель мягко сжала его ладонь.

Поразительно. Она остановила взгляд на их руках. А ведь всего пару месяцев назад она дрожала от ужаса рядом с ним.

— Сегодня ты достаточно пролила слёз, моя дорогая Изабель.

Девушка вздохнула, закрыв глаза. Что ж, никто и не говорил, что будет просто. В конце концов, со своей тайной он жил долгие пять лет.

И всё же, сейчас сдаться она не могла и не хотела.

— Эрик… — Изабель крепче сжала его руку. — Я уже знаю про Леру, знаю про твоих врагов. Ты убивал из мести и для меня не убийца.

— А должен быть.

Призрак вновь опустил взгляд, перевёл его на свою белоснежную маску. Изабель подалась вперёд, коснулась пальцами здоровой половины его лица, отвлекая внимание на себя.

— Не смей надевать её. Не в те моменты, когда мы наедине.

— Не могу понять, это самоотверженность или мазохизм?

Ну конечно. Он же признанный гений. Язвительность — его второе имя.

— Это, — Изабель приблизилась, чувствуя подступивший к лицу жар, — испытывает любая женщина в компании импозантного мужчины.

— Ужас? — губы Призрака изогнулись в невесёлой и хамоватой улыбке. — Панику? Желание сбежать?

Изабель хотела было ответить, съязвить, но не смогла. Эрик был слишком близко, настолько, что девушка ощущала на своих губах жар его губ. И от волнения, от предвкушения у неё закружилась голова. Она могла отстраниться, могла дать ему пощёчину, могла оттолкнуть его.

Вместо этого она приблизилась, ловя губами его прерывистый вздох. Изабель не знала, что сильнее опьяняло её в этот вечер: успех премьеры, нечаянное свидание, откровенность, спавший с сердца груз тайны или сам Призрак Оперы. Впрочем, это было не так уж и важно. Впервые в жизни, целуя кого-то, она испытывала воздушную нежность, благодарность, а не липкий стыд.

Сжав пальцами подол платья, девушка попыталась отстраниться, надавив ладонью на грудь мужчины, но он в ответ опустил руку ей на затылок, крепче прижав к себе. На её слабое, неохотное сопротивление ему было плевать. В близости Эрик был эгоистом, он не позволял Изабель ни успокоиться, ни прийти в себя, он не собирался отстраняться, целиком не насладившись лаской, теплом прикосновений.

Его поцелуй становился настойчивее, крепче, его объятия — теснее. Когда он несильно прикусил губу девушки, она охнула, выгибаясь в его крепких руках, дрожа от охватившего тело жара.

Изабель хватала ртом воздух, вцепившись в плечи мужчины, когда он спустился обжигающими поцелуями к её шее, плечам, крепко стискивая и практически разрывая воздушную ткань платья.

Эрик стягивал вниз ставший слишком тесным корсет. Изабель, сама не зная зачем, пыталась удержать одежду на месте. Только сейчас, возвышаясь над беззащитной девушкой, увидев её стыдливость, страх, он опомнился. Медленно его карие глаза прояснились, поволока желания исчезла из взгляда.

— Изабель, — Эрик прерывисто выдохнул, склонившись над ней. — Тебе… опасно быть со мной такой ласковой.

Он скользнул голодным, пытливым взглядом по её шее, обнажённым плечам, прежде чем отстраниться. Кусая распухшие губы, Изабель поднялась, удерживая платье на груди. Судя по ощущениям, Эрик уже успел развязать шнуровку на корсете.

— Эрик, — прошептала она, тяжело дыша. Как бы намекнуть ему? — Я ещё… ни разу не была… с мужчиной.

Видимо, в её голосе звучало больше мольбы и желания, чем испуга, и потому во взгляде Призрака Оперы вновь мелькнули искры.

— Вот как? — губы мужчины изогнулись в лукавой улыбке. От его страсти тело Изабель стало до того чувствительным, что девушка вздрогнула, когда он провёл пальцем по её плечу, возвращая на место съехавшую лямку. — И как нам решить эту проблему?

Изабель вспыхнула, ей хотелось убить Эрика за его внезапную игривость. Глядя перед собой, она лихорадочно соображала. Что будет правильным? Уйти? Или же остаться?

— Изабель… если тебе тяжело сказать прямо, ты всё ещё можешь дать мне пощёчину, — с жаром прошептал он ей на ухо, ненавязчиво прильнув к её телу. Девушка вновь задрожала, — а можешь ещё раз поцеловать меня. И я всё пойму.

Изабель в нерешительности кусала губы. Эрик приблизился, провёл пальцами по линии челюсти. С каждым его прикосновением сопротивляться было всё тяжелее.

— Я буду нежен.

Изабель вздрогнула и встретилась с ним взглядом. Их губы вновь оказались слишком близко. Непозволительно близко. Опасно близко.

— Обещаешь..?

Глава 10

Впервые за много лет Изабель проснулась отдохнувшей, выспавшейся, но самое главное — не от кошмара.

В первую секунду она не узнала комнату, в которой заснула, но потом услышала рядом глубокое, тихое дыхание. Эрик спал рядом, чуть ли не с головой укрывшись одеялом, словно ему было ужасно холодно.

Или же даже во сне он хотел скрыть свои жуткие шрамы.

Они тянулись по всему телу ужасными язвами, алевшими на фоне здоровой белой кожи. Эрик не позволял Изабель как следует рассмотреть их, всё время отвлекал её внимание, пока в конечном итоге не толкнул девушку в тёмную комнату.

Сейчас Изабель вглядывалась в него в темноте. Думая о его страхах, о том, как сильно он переживал из-за своей внешности, она испытывала к нему такую нежность, от которой щемило сердце.

Больше девушка не видела в нём недостатков. А даже если они и были, то в её глазах становились продолжением его достоинств.

Закусив губу, Изабель поднялась с кровати, стараясь не шуметь. Спать она больше не могла, да и не хотела разбудить Эрика. Но ей хотелось работать. Сейчас вместе с лёгкостью она чувствовала воздушную эйфорию, которая всегда сопровождалась вдохновением. Слова сами складывались в рифмованные строфы, и девушке не терпелось их записать.

Наощупь она добралась до выхода из комнаты, закрыла за собой дверь и включила свет. Кабинет. Высокие шкафы, тянувшиеся от пола до потолка, едва не ломились от книг, на тяжёлом деревянном столе располагались чистые листы и исписанные и исчёрканные нотные тетради; на диване, будто оставленные в спешке, лежали гитара и скрипка в футляре.

— Есть ли инструмент, который тебе не покорился? — прошептала Изабель.

На кресле у стола висела рубашка Эрика. Изабель надела её и улыбнулась, ощутив знакомый запах парфюма.

Сев в кресло, она пролистала законченные партитуры. Как выяснилось, Эрик обожал классические произведения и особую симпатию питал к темам мести, двойной жизни, монстрам. Квазимодо, Франкенштейн, Мрачный жнец, Человек-невидимка, Мумия и даже Носферату. Несложно было догадаться, с кем ассоциировал себя автор, чью личную драму ему было так легко вообразить.

Следовало отдать Эрику должное, сюжеты были разнообразными, а его монстры становились то положительными персонажами, то злодеями, то трагическими жертвами, то воплощённым правосудием. Изабель просмотрела не все творения Призрака Оперы, но среди всех чудовищ нашла лишь одного человека.

Дона Жуана.

Изабель не стала читать, отложила на потом. Наверное, Эрик де Валуа вспомнил о прежней жизни, когда не было ни ожогов, ни инсценированной смерти, ни мести. Лишь свет софитов, слава и восхищение зрителя.

Интересно было бы увидеть его прежним. Высокомерным и завораживающим Эриком де Валуа, а не сломленным Призраком Оперы.

Думая о нём, Изабель вновь ощутила, как слова сами собой стали складываться в рифмованные строфы. У неё не было ни задумки, ни чёткого сюжета, лишь спонтанное, необузданное вдохновение, которое ещё следовало облечь в форму.

Она принялась писать. Строку за строкой, что-то тихо подпевая себе под нос, что-то шепча. Ручка издавала громкий шорох, синие чернила быстро заполнили первый лист, второй, третий… и пускай это были обыкновенные черновые зарисовки, Изабель впервые за долгое время чувствовала радость творчества. По крайней мере, у неё не возникало желания перечитать каждую строку, перечеркать весь лист и переписать его из-за его несовершенства.

Изабель не знала, сколько проработала, сидя за столом Эрика.

— …взмыв над бездной, над Землёю, я закрою Солнца свет. Реки крови разольются, и всем вам спасенья нет.

— Да, — ответила она. — Именно с такой интонацией.

Изабель моргнула, потом подняла взгляд на мужчину, заглядывавшего в черновик из-за её плеча. Он уже надел чистую рубашку, жилет, брюки.

И свою пресловутую маску.

Призрак Оперы вернулся — строгий, суровый и отчуждённый, как само воплощение возвышенного искусства.

Не зная, что сказать, он скользил взглядом по тексту, и его лицо оставалось невозмутимым, не выражало эмоций.

— Читать будет удобнее, если ты меня обнимешь, — улыбнулась Изабель.

Он сделал вид, что пропустил её слова мимо ушей, хотя его глаза застыли на одной точке, перестали скользить по тексту, и в них отразился огонёк любопытства.

— И почерк станет понятнее, — она убрала волосы за плечи, — если поцелуешь.

— Как это должно повлиять на восприятие?

— Попробуй — и узнаешь.

Призрак скользнул взглядом по её лицу, задержав его на губах. Изабель прекрасно видела, что сосредоточиться на тексте он больше не в состоянии, но мужчина всё же сделал над собой усилие.

А потому не сдержалась девушка.

— Зараза.

Подскочив, она обвила руками его шею, навалилась на него, едва не опрокинув стул и поцеловала с той же нежностью, какую испытывала минувшей ночью. В первое мгновение Изабель испугалась, что Призрак Оперы её оттолкнёт, но маска напускной холодности растаяла. Он ответил на поцелуй, стиснул её в крепких объятиях.

— Я и правда, — выдохнул мужчина, на мгновение прикусив её губу, — рядом с тобой теряю голову.

— Это плохо?

— Это ужасно, — он улыбнулся, скользя ладонями по её пояснице, — опоздаешь хоть на минуту, заговоришь с другим мужчиной — и я переверну весь театр с ног на голову.

Изабель не могла отвести взгляда от его глаз, не могла перестать глупо улыбаться и не могла унять дрожь во всём теле. Ревнивый мужчина угрожал ей местью, а она млела от счастья.

— Могу обещать тебе то же, — ответила девушка, — если восхитишься пением другой женщины.

Он выразительно приподнял бровь.

— Смею тебя заверить, никогда прежде я не слышал таких великолепных высоких нот, как сегодня ночью.

Лицо Изабель вспыхнуло. Призрак же, будто извиняясь за свой комментарий, мягко поцеловал её, стискивая рубашку на спине.

— Нужно же было поспевать, — сгорая от стыда, произнесла она, — за твоим томным баритоном.

Он не ответил, только зарылся носом в волосы Изабель, коснувшись губами виска. Девушка прильнула к Призраку Оперы, наслаждаясь ароматом его парфюма.

— Изабель, — прошептал мужчина, — с такими темпами ты тоже выбьешься из образа.

— Образа..?

— Режиссёра-новичка, которая ненавидит меня и боится.

Она улыбнулась.

— Не волнуйся. Тебе достаточно надеть эту маску, чтобы я тебя ненавидела.

Призрак закатил глаза, когда Изабель протянула руку и сняла с него ненавистную вещь.

— Без неё тебе будут сниться кошмары, — нахмурился Эрик.

— Единственный здесь кошмар — эта маска. Как для меня, так и для тебя.

Он не ответил, сжав губы в линию, выпустил Изабель из своих тёплых, уютных объятий. Крутя маску в руках, девушка надела её. Этот предмет предназначался не для её лица, совершенно не держался на нём, но всё же сквозь прорезь глаза она взглянула на Эрика.

— Не веди себя, как ребёнок, — вздохнул он.

— Ты сам не захотел мне рассказывать свою историю, — ответила Изабель, не позволив отнять маску. — Либо я сама всё узнаю, либо расспрошу знающих.

Он убрал руки за спину, ощутимо напрягшись из-за лукавой улыбки девушки.

— Бувье не завершил своё расследование, — огрызнулся Призрак Оперы, — он не раскрыл и половины моих преступлений.

— Не завершил… или раскрыл, но придержал материал для более удобного случая?

Призрак Оперы покачал головой, закрыв глаза.

— Ну же. Поделись со мной.

— Зачем тебе это? Для сценария? Хочешь меня шантажировать? Или сразу побежишь продавать показания Бувье?

Боже… он слишком долго был одиноким затворником.

— Эрик.

— Эрик. Мёртв.

Она крепче сжала в руке маску. Лицо Эрика исказилось от сдерживаемой злобы.

— Тогда… зачем ты интересовался моим прошлым? — Изабель сделала шаг навстречу, но он поступил так, как она и боялась — отпрянул. — Для чего тебе оно?

Эрик сощурился, вглядываясь в её лицо. Его глаза вновь пылали, и Изабель не могла разобрать, чего было больше в этом инфернальном хаосе — страсти или ненависти.

— Оно лишало меня твоего голоса, — он сжал зубы, — чтобы свободно петь, ты должна была возвыситься над своими страданиями. Отпустить прошлое.

— Вот как, — она недобро улыбнулась. — Ты не подумал, что я хочу того же? Хочу, чтобы ты перестал мучиться, держать в плену театр и вновь стал блистать на сцене.

— Ты знаешь, — процедил Эрик, — что это невозможно.

— Хорошо, — огрызнулась Изабель. — Мне нужен ты. Мне, а не театру! И я хочу на людях показываться с тобой, а не с Призраком Оперы!

Он вздрогнул, точно от пощёчины. Голос Изабель, лишённый всякой красоты и полный гнева, эхом отражался от стен.

— Ты с ума сошла, — он рухнул в кресло, будто разом лишившись сил. — Взгляни на меня. Зачем такой красивой женщине урод, который ещё и старше её? У тебя есть будущее, Изабель, есть надежды. У меня нет ничего.

Он вцепился пальцами в свои зализанные волосы, растрепав их.

— Ничего, и эта мрачная тюрьма.

Изабель похолодела.

— Тогда, — безжизненным голосом начала Изабель, — раз у тебя нет будущего, значит всё, что между нами произошло… для тебя не имеет смысла.

Эрик поднял на неё взгляд, сжав губы в линию. Он ничего не ответил, и Изабель не знала, хотел ли он своим молчанием причинить ей боль или же оберегал от своих беспощадных слов.

Она задрожала, стиснула зубы, силясь сдержать слёзы.

— Изабель, — Эрик глухо вздохнул, подбирая слова, — сейчас ты считаешь мою месть чем-то благородным, но она была отвратительна.

— Какая разница, что я считаю?

— Изабель…

— Не подходи! — вскрикнула она.

— Или что? — он сделал шаг ей навстречу, заставив девушку пятиться назад. — Ты у меня в плену, в моей рубашке, безоружна и беззащитна. Некому тебе помочь.

Спиной Изабель упёрлась в одну из полок. Призрак Оперы прислонился руками к своим многочисленным книгам, отрезая ей пути к отступлению, склонился над девушкой, тесно прижался к её телу.

— Видишь? — прошептал он, стиснув пальцами её волосы, касаясь губами шеи. — Я чудовище. Дотронешься до моей души — испачкаешься.

Она задрожала, застыла, зажмурившись, изо всех сил сдерживая слёзы.

— Тебе пора, — вздохнул он, медленно выпустив её из объятий. — Гаскон соскучился.

Изабель не могла пошевелиться. Призрак забрал маску из её негнущихся пальцев и досадливо покачал головой. От страха девушка сломала её на три части.

— Ты придёшь завтра, — сказал он. — Я буду твоим учителем, я помогу тебе с либретто, с музыкой, я научу тебя всему, что знаю сам. А не придёшь… что ж, это решаемо.

Изабель сжала левой рукой правую, не глядя на Призрака, не желая смотреть на его мрачную фигуру. Удивительно. Пару часов назад она чувствовала себя на вершине счастья, а сейчас тот мужчина, который подарил ей крылья, сверг её в бездонную пропасть.

Она для него ничего не значила.

Закрыв глаза, Изабель приказала себе не плакать. Истерика подождёт. Да и она не простила бы себе, если бы этот мужчина вновь увидел её слёзы.

Привязываться к нему — безумие.

Но ещё большее безумие — попытаться убить Призрака Оперы, уничтожить тот трагический, гротескный образ. Ведь он уже не раз показал, что запросто может убить Изабель в ответ.

Уходя, она ни разу не обернулась, не попрощалась. Лишь машинально, как зомби, переоделась в своём кабинете и ушла в тесную мансарду, ни на кого не обращая внимания.

Утром она пришла к Гаскону с заявлением об увольнении.

Гаскон Мартен дважды перечитал заявление, дважды смерил Изабель пристальным взглядом. Она вела себя сдержанно, и по внешнему виду трудно было сказать, что конкретно она прятала под напускным спокойствием: гнев, обиду или ужас. Быть может, всё вместе.

— Так, Идо, — тяжело вздохнул он, — что случилось?

— Ничего.

Ну конечно. Гаскон отодвинул ящик стола, достал пачку сигарет, прикурил. Эта пагубная привычка всякий раз помогала ему ненадолго оттянуть время, чтобы подобрать слова.

— Ты со своим призрачным другом разыгрываешь новую драматическую сцену?

— Он, — процедила она. — Мне. Не друг.

Ясно. Значит, Призрак Оперы вновь показал себя самым любезным и дружелюбным сотрудником театра.

— Идо, — произнёс он, — ты же знаешь, никуда я тебя не уволю.

— Замечательно. Платите мне жалованье за то, что я существую и даже не появляюсь в театре. Я ухожу.

— Во-первых, из судов ты не выползешь, — ответил он, заставив девушку остановиться. — А, во-вторых, Идо, я тебя не отпущу.

Она молчала, ожидая объяснений. Гаскон кивнул на кресло, затягиваясь сигаретой, но Изабель осталась стоять.

— Дело не в твоём успехе, Идо, и подозреваю, ты это знаешь, — он подался вперёд. — Ты мне расскажешь о своём общении с нашей главной легендой?

— Нет. Никакого. Общения.

— Вот как? Его настолько нет, что наш мертвец стал впервые за пять лет выползать из театра? Или его настолько нет, что каждый, кто хоть раз поспорил с тобой, на следующий день становится послушным и дружелюбным? Идо, ты сама не знаешь своей власти над ним.

Изабель на мгновение сжала губы в линию.

— Это в прошлом.

— С чего вдруг?

— Он получил от меня, что хотел, — закатила глаза девушка. — Больше я оставаться с ним в одном театре не намерена.

Гаскон выразительно приподнял бровь.

— Я видел, как он вчера вышел следом за тобой.

— Прогулки полезны для организма.

— А потом ещё раз. Вечером. Мне стало любопытно, так что я отправил следом за ним Жакоте. Парнишка вернулся и матерился так, что твои нежные ушки завяли бы. Призрак был на Пер-Лашез.

Изабель медленно, с застывшим лицом опустилась в кресло. Интересно, знала ли она о загадке могилы на старинном кладбище? Рассказал ли ей об этом Призрак Оперы или же она сама всё выяснила?

— Бред какой-то.

— Идо, — Гаскон заговорил тише. — До тебя он не мог даже вспоминать не то что о кладбище, о семейном захоронении, но даже о внешнем мире. Париж стал для него Адом.

Она прерывисто вздохнула, подавшись вперёд. Краски жизни мгновенно хлынули к её лицу.

— Расскажите мне! Как он оказался здесь, что с ним случилось? Что он совершил?!

Она не могла сдержать эмоции. Гаскон выдохнул струйку дыма. Он и раньше догадывался, что Изабель влюблена по уши, но теперь получил этому прямое доказательство.

Не ужас приковал её к Призраку Оперы.

— Мне казалось, между вами, — он прочистил горло, подражая интонации Изабель, — нет. Никакого. Общения.

Она вспыхнула, но не прокомментировала. Гаскон едва не поперхнулся воздухом, сообразив, почему девчонка реагировала на Призрака Оперы так остро, с таким пылом.

Они стали любовниками.

Лишь бы до детей не дошло раньше времени. Отправлять Идо в декрет, не заработав на ней, — досадное упущение.

— Идо, мне ещё дорога моя жизнь.

— Ясно. Так и знала, что лучше сразу идти к Бувье.

— Не советую, — Гаскон закурил ещё сигарету. — Бувье — не дурак. Ему будет несложно догадаться, почему ты так сильно интересуешься легендой.

Он выдохнул дым.

— Придержи коней, Идо.

— Придержать коней?! — взвилась она. — Я перед ним душу вывернула, а он сказал, что это ничего для него не значит!

— Успокойся.

— Не могу я успокоиться, — процедила Изабель. — Либо пусть учится разговаривать, либо ноги моей не будет в доме этой сволочи!

Она тяжело дышала, большие серо-голубые глаза пылали гневом, лицо окрасил румянец. Глядя на неё, такую решительную, такую разгорячённую, Гаскон не мог избавиться от мысли, что рядом с Призраком Изабель явно была покладистой и шёлковой.

— Так, Идо, — он затянулся, возвращая ей заявление. — Я увольнять тебя не собираюсь. Но у театра два владельца. Переговоришь со вторым, и он, быть может, даст тебе свободу.

— Мсье Мартен, — нахмурилась она. — Вы же в курсе, что он это заявление в лучшем случае разорвёт.

— И? Если действительно хочешь уволиться, так напишешь ещё одно. Да и с тобой наш Призрак Оперы более сговорчив, чем с кем-либо ещё.

Больше не говоря ни слова, Изабель вышла, со всей силы хлопнув дверью. Гаскон закрыл глаза и очень глубоко вздохнул. Если бы не Призрак, он бы девчонке голову оторвал за её поведение.

— Ты, может, и гений, но порой бываешь таким идиотом, — произнёс Гаскон, втирая сигарету в пепельницу. — Если Идо разнесёт в следующий раз мой кабинет, я тебе твою маску затолкаю так глубоко, что ни один доктор не вытащит.

Он знал, что это пустая угроза. Призрак знал, что это пустая угроза, но раньше он хотя бы из-за подобного смеялся.

Сейчас Эрик де Валуа был непривычно тихим, и Гаскону это не нравилось.

Затишье всегда бывает только перед бурей.

Глава 11

Со дня премьеры прошла целая неделя. Каждое утро Изабель приходила к начальнику, каждое утро получала отказ в увольнении, каждое утро рвала и метала.

И каждую ночь её подушка становилась мокрой от горьких слёз.

С Призраком Оперы девушка больше не виделась, хотя и прекрасно помнила, что по вечерам должна была приходить к нему на уроки. Она знала о его ужасном характере, знала, что не подчиняться ему нельзя, и всё же решилась на бунт. Возвращаться к нему, слушать нравоучения и нотации ей не позволяли уязвлённая гордость и разбитое сердце.

Должно быть, Эрик сотворит нечто ужасное в знак мести, но Изабель было уже наплевать. Пусть делает с ней, что хочет — ей было слишком больно, чтобы бояться.

Перечитав в очередной раз своё заявление на увольнение, она швырнула его на рабочий стол, хотя раньше повсюду носила с собой. Эрик мог проникнуть в её кабинет в любую минуту и увидеть этот помятый листок. Пусть почитает. Всё равно ничего лучше в своей жизни она ещё не писала.

В дверь кабинета постучали. Изабель не отозвалась — общаться с кем-либо у неё не было совершенно никакого желания.

— Из?

Жиль. Изабель выдохнула, закрыв глаза. А кого ещё она ждала и так боялась увидеть? Неважно.

В любом случае хорошо, что этот кто-то не пришёл.

— Входи.

— Ты куда пропала? — он пришёл, держа в руке свёрнутую газету. — До тебя не дозвонишься, в кабинете тебя нет. Разок появишься в зрительном зале и убегаешь.

— Чего тебе?

— Поздравить тебя хочу! — воскликнул он. — Ты видела, что написал Бувье? Он твою постановку расхвалил так, что к нам слетается вся Франция!

Жиль сиял от счастья, в то время как Изабель сверлила его мрачным взглядом.

— Эй… ну чего ты? Кто обидел Из?

Она промолчала, мотнув головой.

— Отлично, — вздохнула девушка. — Популярность, зрители… Гаскон от счастья из штанов выпрыгнет.

Парень склонил голову набок, вглядываясь в её лицо.

— Призрак?

— Жиль, — она прерывисто вздохнула, зарывшись пальцами в волосы. — Не лезь, пожалуйста. Я не хочу об этом думать.

Он секунду помолчал.

— А отвлечься хочешь?

Он улыбался так широко и лучисто, словно непоседливый ребёнок, устроивший очередную шалость.

— Пойдём выпьем?

— У тебя через четыре часа спектакль. Марш в гримёрную.

— Мы немного, — сжав руку Изабель, он потянул девушку за собой. — Пойдём. Всю неделю тебя выловить не можем, чтобы премьеру отметить.

Девушка сдалась и поплелась за парнем, покорно склонив голову.

— Жиль, — вздохнула она, — ты бы не общался со мной… Призраку это не понравится.

— Я ему в целом не нравлюсь, — улыбнулся парень. — Нет у него чувства юмора.

— Я серьёзно. Если хочешь поговорить, давай видеться вне стен театра.

Сказав это, Изабель сжала губы и невольно огляделась. Наверное, Призрак это слышал. Он ревнив и недоверчив, так что, возможно, этот факт заставит его чаще покидать свою роскошную келью.

Отлично. Смена обстановки полезна для ума. Быть может, до него дойдёт, что он не Призрак Оперы, а Театральная Сволочь.

Хотя, о чём она? Ему плевать на неё.

Ему нужен только её чёртов голос.

— Ты так заботишься о его чувствах, — прервал молчание Жиль. — Я рад, что у вас всё хорошо.

— Ничего у нас не хорошо. Да и нет никаких нас.

Жиль не ответил. Он привёл Изабель в просторную гримёрную, где сейчас у зеркал сидели сразу пять артистов, которым наносили сценический макияж, а остальные толпились рядом. Труппа встретила девушку радостными возгласами, объятиями, поздравлениями, кто-то даже процитировал хвалебные отзывы от Бувье. Кто-то уже был в костюмах, кто-то — ещё в своей обычной одежде. И они, такие упрямые, капризные и вспыльчивые в работе, сейчас были так добродушны с Изабель, так милы, что девушка растерялась.

Они извинялись, что не верили в её видение. Теперь же труппа хотела работать с ней и дальше.

— У меня есть пара задумок, — со вздохом произнесла она, сжав подол свитера. — Будем их пробовать в постановке, чтобы зритель не заскучал.

Жиль заставил её вздрогнуть с громким хлопком открыв бутылку шампанского. Он разлил искрящийся напиток по бокалам и тут же открыл вторую, третью, четвёртую… Труппа немаленькая, и отметить успех хотел каждый.

Но когда они успели пронести алкоголь в театр? И самое главное, как этого не заметил грозный страж Lacroix?

Изабель не спешила пить. Больше она не доверяла ни еде, ни напиткам в театре. Но всё же, после того как её артисты сказали тост, ей пришлось осушить бокал. Ну и пусть. Если Эрик вновь отравил алкоголь, то она не одна свалится в беспробудном сне.

Если там яд, то пускай действует побыстрее.

Под алкоголем поздравления стали более искренними, более развязными, более душевными, с большим количеством ругательств. Гримёры, не способные усадить на место развеселившихся артистов, смирились и работали, держа принадлежности на весу, нанося макияж на ходу. Тяжелее всего было справиться с крутящимся Жилем, который всё порывался либо чихнуть в пудру, либо дунуть в неё.

Изабель улыбнулась, видя их праздничную суматоху. Из-за работы она пропустила Рождество, но теперь впервые за долгое время ощутила дух праздника. Пускай и с опозданием.

Ненадолго она забылась, отвлеклась от своих тягостных мыслей.

Ненадолго.

Когда входная дверь открылась, лица ребят застыли, они мигом смолкли, замерли, увидев вошедшего. Изабель сделала глоток из бокала, боясь встречаться взглядом с незваным гостем.

— Что притихли, господа? — Эрик ухмылялся. Он хлопнул дверью, и от этого звука кто-то вздрогнул, кто-то вскрикнул. — Разрешите присоединиться к веселью. Как по мне, я со своим громким именем тоже немного поспособствовал успеху дебюта мадемуазель Идо.

С ним боялись даже заговорить. Жиль — обычно такой смелый и развязный — и тот сейчас стоял белее мела.

— Конечно, — Изабель допила шампанское и поставила бокал на стол, — после того, как я уйду.

— О, нет-нет, мадемуазель Идо, — он подошёл, и Изабель пришлось поднять на Призрака Оперы взгляд. — С вами я хочу побеседовать наедине.

Он был в верхней одежде — в роскошном чёрном бархатном сюртуке, цилиндре, кожаных перчатках, брюках. На дорогой обуви ещё не растаял снег. В руках Призрак Оперы держал огромный — больше самой Изабель — букет роз.

Она смотрела то ему в глаза, то на цветы, в глаза, снова на цветы. Изабель нахмурилась. Ей было гораздо легче ненавидеть Эрика, когда его не было рядом.

Сейчас гнев улетучился, оставив после себя пустоту, тревогу, страх.

Стискивая кулаки, она боролась с желанием заплакать.

— Зная особенности вашего характера, мадемуазель Идо, я выбирал такой букет, чтобы он не влез ни в одно мусорное ведро.

— Ничего, — прохрипела Изабель, глядя в сторону. — Как вы любите говорить: это решаемо.

Он засмеялся, и от этого звонкого, мелодичного, бархатистого смеха у Изабель закружилась голова. Не хотелось признавать, но он был прав: после произошедшего между ними отыгрывать ненависть стало тяжелее.

Изабель стиснула зубы, вспоминая о своей обиде, о причине их ссоры, но сосредоточиться на этих мыслях не получалось.

Она сама себе была отвратительна.

— Ваша правда, — улыбнувшись, Призрак Оперы бросил букет в артистов. Розы разбросало по гримёрной прекрасной алой волной из благоухающих лепестков. Ребята были до того перепуганы и так шокированы, что стояли, не шевелясь. — Какая досада. Уборщице придётся задержаться до утра.

Изабель заскрипела зубами и приблизилась, процедив:

— С первого же гонорара, — она произносила слова медленно, вкладывая в них весь скопившийся за неделю яд, — я возмещу вам траты.

— С первого же гонорара, — он подался вперёд, оказавшись неприлично близко — на расстоянии шёпота, — вы купите блокнот, ручку и уйму нотных тетрадей для наших с вами продуктивных… уроков.

Призрак Оперы сделал такой акцент на последнем слове, что лицо Изабель вспыхнуло. Создавалось ощущение, что учить её он собирался вовсе не музыке.

Девушка мотнула головой, но избавиться от смущения не получилось.

— Идите к чёрту.

Артисты ахнули, мужчина театрально схватился за сердце, а Изабель, закусив губу, направилась к выходу. Оставаться рядом с ним было невыносимо: от обиды её горло сдавливали спазмы рыданий, и в то же время сердце колотилось, как сумасшедшее, от воспоминаний о чувственных поцелуях, прикосновениях, отчаянных объятиях.

Закрыв глаза, Изабель глубоко дышала, быстро уходя к своемукабинету. Мысленно она повторяла себе, что не нужна Призраку Оперы, что ничего не значила для него, что довериться ему было ошибкой.

И всё же, когда в пустом коридоре раздалось звучное пение мужчины, Изабель застыла. Его голос, такой гипнотически завораживающий, такой прекрасный, идеальный, волнительный, отражался от каменных стен, содрогал древний замок. И Призрак пел не о прощении, не об угрозах убийством.

Он пел о своей одержимости Изабель.

Девушка сжала губы в линию, когда мужчина медленно приблизился и скользнул пальцами по её плечам. Изабель дрожала, стискивала кулаки, борясь с новым всплеском чувств.

— Не поможет, — просипела она, когда Эрик нежно провёл пальцами вдоль её линии челюсти, заставив посмотреть себе в глаза.

— Знаю, ангел мой, мой голос больше тебя не впечатлит, — с этими словами Призрак Оперы коснулся губами её виска. Изабель закрыла глаза, неспособная сопротивляться. — Тем не менее, ты вся дрожишь. У тебя жар?

Она нахмурилась, глубоко вздохнув. Эрик сегодня игривый, значит настроение у него просто отличное.

— Я тебя ненавижу, — со стоном выдохнула она. — Дай пройти.

— Чтобы ты опять попыталась уволиться? — не дождавшись ответа, он сжал руку Изабель и потянул её за собой. — Пойдём. Надень пальто, я хочу с тобой прогуляться.

— Нет!

— Изабель, — прогремел мужчина. — Не ты ли хотела стать значимой для меня? Не ты ли хотела, чтобы я тебе доверился?

Девушка замерла, вытаращившись на него.

— Да, — Призрак Оперы нахмурился, глядя в сторону. — Я думал об этом. Каждый. Чёртов. День. И решил. Решил, что по отношению к тебе молчать было бы несправедливо. Ты заслуживаешь знать, какому монстру доверила душу.

Девушка раскрыла было рот, но ничего не ответила. Решение Эрика оказалось для неё слишком неожиданным.

Он только хмыкнул в ответ, прислонившись спиной к стене. Руку Изабель Эрик выпустил из захвата.

— Вот только… я не могу говорить об этом, — невольно мужчина коснулся пальцами своей маски. — Эти воспоминания слишком тяжелы для меня.

— Как же ты собрался поделиться со мной своим прошлым?

Призрак Оперы смерил девушку взглядом.

— Я могу всё показать. Отправимся туда, где всё началось, и постепенно придём к самым чёрным страницам моей биографии, — Эрик вздохнул. — Машина у входа, Изабель. Мы едем в поместье де Валуа.

Глава 12

Они ехали в гробовой тишине. Эрик вновь сидел за рулём, и ему совершенно точно не до разговоров — в конце концов, он направлялся в место, о котором забыл на пять лет. Изабель же была до того потрясена его решением, что боялась спугнуть мужчину бессмысленным разговором, боялась, что он передумает.

И в целом боялась, что его чувства угасли за время разлуки. Если это действительно так, то девушке не хотелось об этом знать.

И потому Изабель, откинувшись на сидении, украдкой смотрела на Эрика, кусая губу изнутри.

Ей нравилось наблюдать за ним, за его уверенными жестами, правильными движениями, нравилось смотреть на него, хотелось вновь касаться его, обнимать, чувствовать его тепло. Изабель держалась, мысленно ругая себя.

Нельзя быть такой навязчивой.

— Изабель, — вздохнул Эрик. — Такое чувство, будто тебя терзает ещё одна глубокая тайна.

— С чего такие выводы?

— Ты всегда кусаешь губу, когда о чём-то напряжённо думаешь, — он невесело улыбнулся. — И отводишь взгляд, когда не решаешься заговорить.

Изабель ответила после недолгого молчания:

— И когда ты успел так хорошо меня изучить?

— Счастье моё, — вздохнул Эрик. — Неужели ты думаешь, что всё время нашей разлуки я не присматривал за тобой?

— Зачем? Сам же говоришь, что тебя интересует только мой голос.

— Смотреть на тебя почти так же приятно, как и слушать.

На мгновение Изабель перестала дышать. К комплименту она была совсем не готова.

— Даже когда мы ссоримся?

Не отпуская руль, он провёл пальцами по скуле Изабель. Девушка не отпрянула.

— Моё сердце не разбирает, ссоримся мы или любезничаем. Рядом с тобой оно всегда отбивает стаккато.

В ответ Изабель сжала его руку и задержала её у лица. Ненадолго, всего на пару мгновений, но этого было достаточно, чтобы девушку от волнения окутало жаром.

Боже, как же сильно она по нему соскучилась.

— Ты так нежна… жаль, что твои чувства преобразуются, как только ты узнаешь обо мне всё.

— …вот ещё.

Он не ответил, вновь сосредоточившись на дороге. Шумные улицы Парижа уже сменились тихими загородными просторами с редкими частными домами с высокими заборами. Мелкий снег падал с серого неба, и это царившее за стеклом уныние усиливало тревогу Изабель.

Эрик притормозил у одного из домов.

— Изабель, — он откинулся на сидении, закрыв глаза. — Если я тебе откроюсь, то ты от меня уже точно никогда не избавишься. Разве что, убьёшь.

Она склонила голову набок, вглядываясь в его лицо.

— Видит Бог, иногда я хочу это сделать.

— Видит Бог, — ответил Эрик, — иногда это взаимно.

— Эрик… не зарекайся. Ты сам сбежишь. Скоро ты поймёшь, какая я на самом деле скучн…

Он не позволил ей договорить, прильнув к Изабель и заткнув её долгим, жарким поцелуем. Порой ему не требовалось прибегать к своему красноречию, чтобы заставить девушку растеряться, сбить её с толку, вызвать страсть.

Задыхаясь от восторга, она ответила на поцелуй, но Эрик быстро оборвал его. С губ Изабель от досады сорвался стон.

— Тише-тише, — прошептал он, перебирая пальцами её волосы. — Лучше скажи мне… готова ли ты терпеть дряхлого старика всю свою жизнь?

— Ты! Не! Старый! — взвилась Изабель.

— Это не ответ.

Девушка глубоко, протяжно вздохнула.

— Да, чёрт возьми! Несмотря на твой склочный нрав, проблемы с доверием, ворчливость и эту идиотскую маску, я готова терпеть тебя всю свою жизнь!

Эрик был сдержан и, как обычно, холоден, но после слов Изабель его губы изогнулись в улыбке.

— Дай мне знать, если пожалеешь о своём выборе.

— С твоим характером, — она нахмурилась, — не пройдёт и дня, чтобы я об этом не пожалела, — девушка сжала руку мужчины. — Как не пройдёт и дня, чтобы я не была счастлива.

Он вновь коснулся её лица, крупных кудрей, плеч. Изабель позволила ему касаться себя.

— Впервые в жизни я полностью разделяю чьи-то чувства, ангел мой.

Она вздрогнула от этой шпильки, но ответить не успела. Эрик вышел из машины, открыл дверь перед девушкой и помог ей выбраться.

Она огляделась. Мужчина припарковался перед высоким и изящным чугунным забором, на котором умелый литейщик изобразил цветы роз, лепестки, даже шипы. Эта красота была до того зловещей, такой мрачной, что Изабель не покидали мысли о кладбище.

Впрочем, неудивительно. За забором не было расчищенных от снега тропинок, не было ничьих следов. Грандиозное, гигантское поместье Валуа высилось посреди пустого участка и смотрело на Изабель пустыми глазницами выбитых, покрытых копотью окон.

Изабель мягко сжала ладонь Призрака Оперы. Он смотрел на свой родной дом, застыв в ужасе.

— Эрик, — выдохнула Изабель. — Боже… если тебе так тяжело об этом вспоминать, то давай лучше уедем. Отложим до лучших времён.

— Мы уже прибыли, — голос Эрика звучал ненормально тихо. — Идём. Я познакомлю тебя со своей семьёй.

Изабель похолодела. Эрик достал ключи и негнущимися пальцами открыл ворота. Без должного ухода металл местами заржавел, и вход в проклятый дом открылся с оглушительным скрипом.

Изабель шла по следам Эрика, утопая в глубоком снегу. Дом приближался, и девушке было страшно вновь поднять на него взгляд.

Выбитые стёкла, обугленные стены, метель внутри.

Когда-то это место было полно жизни. Когда-то здесь звучали инструменты, когда-то маленький Эрик учился здесь петь под присмотром строгого отца, когда-то здесь сновала прислуга, звучал смех. Когда-то эта глыба мёртвого льда излучала тепло домашнего очага.

Тростью Эрик толкнул то, что осталось от входной двери. Она открылась и безжизненно повисла на нижней петле.

— Я не был здесь пять лет, — глухо произнёс он, и его голос был холоднее и печальнее зимнего ветра. — Но помню каждую деталь, словно… словно и не умирал никто.

Изабель сжала кулаки. Теперь она ещё сильнее ненавидела себя за свои ребячество и эгоизм.

— Эрик, пойдём…

Но он её не слышал. Его карие глаза подёрнулись поволокой воспоминаний.

— В прихожей всегда пахло розмарином, — вздохнул он. Сейчас цветочный аромат сменился запахами гари и сырости, — Старшая горничная совершенно не разбиралась в парфюме, и у деда из-за её духов начиналась мигрень. Они ссорились, их скандалы были шумными и полными отвратительной ругани, но… Ришар де Валуа её не увольнял, да и не думал об этом. Сварливая мадам Имани заботилась и о моём отце, и о дядьях, и обо мне. Она давно стала членом семьи.

Он выдержал паузу.

— Потому я и похоронил её среди Валуа.

Его голос, обычно живой и мелодичный, был лишён эмоций.

Эрик прошёл дальше, Изабель тенью скользнула следом. И ахнула, увидев обугленные скелеты мебели, почерневшие обои, рамы картин, обрывки тяжелых штор. Когда-то здесь стояло фортепиано, а пламя превратило прекрасный инструмент в отвратительные обугленные останки.

У Изабель сжалось сердце от этой картины. В мрачной тюрьме Призрака тоже была комната с фортепиано — и мебель в ней была расставлена точно так же.

Она не знала, какая комната казалась ей более одинокой и печальной — в сгоревшем доме или в подвале театра.

— Отец обучал меня с тех пор, как я научился говорить, — Эрик провёл пальцами по почерневшему трупу фортепиано. — За неправильную ноту бил линейкой по рукам. Можешь не беспокоиться, счастье моё, тебя я подобным методом обучать не стану. Но ругани нам всё равно не избежать…

Изабель потребовалось мгновение, чтобы унять подступившие к горлу слёзы.

— Если это сделает тебя счастливым, я буду ругать тебя с таким жаром, что сорву голос в наших ссорах.

— О, нет-нет, — он невесело улыбнулся. — Если ты потеряешь голос, я это вряд ли переживу.

Это была обыкновенная шутка, но Изабель стало от неё до того горько, что она подошла к Эрику, обняла его. В этом доме и без того царила смерть, и девушка боялась даже думать о том, что её спутник тоже мог умереть.

— Как занятно…

— Что?

— В первый день в театре ты из-за меня дрожала от ужаса, — с этими словами он мягко обнял её, — а сейчас льнёшь к Призраку Оперы.

Изабель зарылась носом в его плечо, крепче прижавшись к мужчине.

— Я разглядела человека, — негромко произнесла она, — и под твоей маской, и под твоими шрамами.

— Как поспешны твои выводы, — Эрик закрыл глаза, прижавшись губами к её лбу. — Идём. Дом большой, для большой семьи. Здесь жило пять поколений Валуа вместе с прислугой. Горничные, дворецкий, прачки, кухарки… в детстве дом казался мне огромным королевством. Ну а я примерял на себя роли то принца, то рыцаря, то подражал прислуге. Отец был в восторге — сын с малолетства обладал страстью к перевоплощениям.

Эрик прерывисто вздохнул, пройдя с Изабель в кухню. Металлическая посуда обуглилась, полы вздулись уродливыми пузырями, чёрную от сажи, выгоревшую мебель укрыло снежным одеялом.

Но страшнее всего был отпечатавшийся на полу и стене человеческий силуэт. Словно кто-то сел в уголке, а на него плюнуло густым потоком угля и сажи.

Эрик долго смотрел на силуэт, сжав губы в линию.

— Наш дворецкий, — закрыв глаза, он утёр пот со лба, — мсье Рожер. Он даже с прадедом общался только на хлёстком языке сарказма. В детстве я его ненавидел, в юности — мечтал обладать таким же острым языком.

— Мечты сбылись.

— Я и близко не так хорош.

Эрик умолк, глядя на зловещий человеческий силуэт. Его глаза, обычно сияющие блеском живого ума, сейчас казались мёртвыми, остекленевшими. Эрик вновь переживал события пятилетней давности.

Не в силах этого выносить, Изабель подошла, провела ладонью по его лицу, заставила посмотреть на себя. Эрик не сразу очнулся от наваждения.

— Уйдём отсюда, — взмолилась она. — Прошу тебя! Не надо снова об этом вспоминать ради меня!

— Я не со всеми тебя познакомил, — прохрипел он. — Идём. Ты уже узнала, что мой отец был тенором Opéra Garnier, но я ни слова не говорил о матери.

Эрик провёл её в комнату, назначение которой Изабель не смогла определить. Здесь не было ничего, кроме обугленного дивана и чёрных, обвалившихся досок у стен.

Девушка часто заморгала, оглядываясь. Если бы здесь был тяжёлый стол, она бы сразу узнала кабинет Эрика из подвала театра.

Боже… как же сильно он тосковал по дому. Как же сильно хотел вернуть моменты счастья.

— Отца она встретила в тяжёлое для себя время, — вздохнул Эрик. — Кристин потеряла отца, моего деда. В то время она была обыкновенной хористкой, а папа уже получал главные роли. После очередной репетиции отец вымотался настолько, что уснул в костюмерной. А проснулся от тихого, прекрасного пения. Мама так успокаивалась — она начинала петь, чтобы сосредоточиться на вокале, а не на своём горе.

Эрик закрыл глаза, обняв Изабель со спины. Он опустил голову девушке на плечо, зарылся носом в волосы.

— До встречи с тобой я не понимал его романтического порыва.

— Эрик…

— Знаешь, что забавно, счастье моё? У нас с отцом одно имя. Он тоже Эрик де Валуа.

— Господи. Вы же свели режиссёров с ума.

— Только ли их? — хмыкнул Призрак Оперы. — Мы были соперниками, так что часто отыгрывали друг друга, высмеивали, выставляли в худшем свете. Плюсом ко всему, мы были ещё и похожи внешне, под гримом нас было не отличить. Только маме удавалось это.

— Почему же тебя не назначили его дублёром?

— Для этого я был слишком спесив, амбициозен и слишком талантлив, чтобы довольствоваться второстепенной ролью. Да и отец бы мне не позволил. Я должен был его превзойти. Я сделал это.

Изабель попыталась улыбнуться и закрыла глаза, мысленно возвращаясь из жуткого дома в театр.

— Ни один артист своим исполнением не мог тронуть меня до слёз, — произнесла она. — Пока я не встретила тебя.

В знак благодарности мужчина поцеловал её в висок.

— Изабель… — он выдержал долгую паузу, решая, говорить ли об этом, — я когда-то был женат.

Девушка вздрогнула и застыла в его руках.

— Когда-то — потому что сейчас эта лживая Далила спит бесконечным, болезненным, беспокойным сном на больничной койке. И это с ней сделал я.

На мгновение он так сильно стиснул Изабель в объятиях, что ей стало больно, но тут же отпустил. Девушка медленно обернулась. Она не понимала значения этих слов. Эрик любил говорить метафорами, любил драматизировать. Он мог считать себя виновником обыкновенного несчастного случая, приписать себе убийство, в котором был не виноват.

А мог действительно сам расправиться с супругой.

— Тогда, — проговорил он, и в его голосе зазвенела сталь. — В тот самый день из стен этого проклятого дома выбралась целой и невредимой только одна гадкая крыса. Вивьен де Валуа. Женщина, помогавшая Леру и его шайке опоить нас, разлить бензин по комнатам. Тварь, на которой я женился.

Изабель перестала дышать.

— Что ты с ней сделал? — прохрипела она.

Эрик раскрыл рот и тут же закрыл его, стиснув зубы. Он задыхался от ярости, его трясло, горло сдавил спазм, во взгляде отразился инфернальный гнев. Изабель застыла. Неужели, теперь перед ней предстало то самое чудовище, которое так страшился и ненавидел Эрик?

Истинный Призрак Оперы. Вероломный и непредсказуемый, жестокий и смертоносный.

И глубоко, глубоко несчастный.

Изабель протянула руки и ледяными пальцами коснулась лица Эрика. Он не отпрянул, не отстранил её. Только замер, обескураженный такой реакцией.

Медленно и осторожно Изабель сняла с него маску.

— Она заслужила твоей жестокости.

— Изабель, — глухо, сдавленно произнёс он. — Почему ты не боишься? С тобой может произойти то же самое. Я могу причинить вред и тебе!

Она сжала дрожащие губы.

— Я знаю.

— Беги от меня, — выдохнул он. — Беги далеко, навсегда, чтобы я никогда в жизни не нашёл тебя. Не добрался…

— Эрик…

— Изабель, — он коснулся своего шрама. — Я безумен. Нормальный человек ни за что бы не отправил свою жену на больничную койку.

Изабель не сдержалась.

— Ты едва не погиб от её рук! Да как у тебя ума хватило винить себя?!

Он пошатнулся.

— Эрик, — девушка сделала шаг к нему, и её голос дрожал от слёз. — Тебе станет легче, если я буду считать тебя убийцей?

От её вопроса он изменился в лице, растерялся, не знал, что ответить. Его тянуло к Изабель, влекло, и в то же время Эрика тяготил груз горьких воспоминаний, разрывало на части ужасное прошлое. Девушка могла сделать его счастливым, но он, выживший и отомстивший за себя и близких, считал себя недостойным счастья.

— Как же ты собрался помочь мне справиться с моим прошлым, если сам заблудился в своём?

Он не ответил, устремив затравленный, озлобленный взгляд в сторону. Изабель выдохнула, и её дыхание в морозном воздухе превратилось в белоснежное облачко.

Только сейчас, продрогнув до костей, стоя рядом с травмированным мужчиной в его разрушенном доме и слушая его мольбы исчезнуть, Изабель осознавала, насколько дорог он ей стал. Она не могла ни разозлиться на него, ни накричать.

Единственное, что было у неё на сердце — глубокая печаль и болезненная очарованность.

Сделав шаг к нему, Изабель сжала его трясущуюся руку. И запела. Негромко, несмело, но впервые по собственной воле. Это была спокойная песня, неспешная, отдалённо напоминающая старую колыбельную.

И Эрик, услышав её голос, перестал дышать.

В этом мёртвом доме голос Изабель звучал особенно жутко. Он не отражался от стен, не усиливался эхом. Он просто умирал в пустоте, подхваченный метелью и ветром.

Изабель остановилась, когда Эрик рухнул перед ней на колени. Силы окончательно оставили его, как и напускное спокойствие. Он обнял колени Изабель, он целовал её руки, он шептал что-то несвязное, и среди его лихорадочного бреда девушка смогла различить только слова «вечно», «любовь» и «клянусь».

Изабель не знала, сколько времени они провели в этом доме. Но когда Эрик поднялся на ноги, девушка продрогла до костей, и на плечах, волосах и шарфе остался толстый слой снега.

Впрочем, Эрик озяб не меньше.

Молча, без лишних слов он провёл её к машине, открыл перед девушкой дверь. Изабель не пыталась его разговорить. Во-первых, от холода у неё стучали зубы, во-вторых, Эрик был гордым мужчиной, он был зол на себя за эти несдерживаемые эмоции.

Он со злобой стряхнул с себя снег, прежде чем забраться в салон.

Эрик молчал с минуту, прежде чем прервать звенящую тишину.

— Извини, — выдохнул он, сжав пальцами руль. — Я не должен был…

В этот раз Изабель заставила его заткнуться поцелуем.

Он вздрогнул, и она этому невольно обрадовалась. Ей вновь удалось застать его врасплох.

— У тебя чудесная семья, — прошептала она, прильнув к мужчине. — Спасибо, что познакомил меня с ними.

— Но…

— Никаких «но», — ответила она. — Я счастлива, что узнала больше о тебе.

— …дурочка ты, ангел мой.

Изабель сощурилась и хотела было обидеться, но Эрик сжал её в объятиях и поцеловал в лоб, убрав с лица прядь припорошенных снегом волос.

— Нет, — прошептал Эрик. — Я бы тебя не оставил в покое даже без этой поездки.

Изабель даже не пыталась скрыть счастливой улыбки. Она уже и забыла, как провела целую неделю в подвешенном состоянии, как была готова в любую секунду сорваться на истерику и как хотела уволиться и больше никогда в жизни не возвращаться в театр.

— Эрик, — произнесла она, — поедем отсюда.

— Да, конечно, — он завёл двигатель. — Тебя нужно отогреть горячим чаем и переодеть в сухое. В театре найдётся…

— Никакого театра!

Он приподнял бровь, переведя на неё взгляд.

— Ты слишком долго пробыл в этой тюрьме. Поехали ко мне. У меня тесно, но двоим места вполне хватит.

— Изабель, — он закрыл глаза, провёл ладонью по лицу и нахмурился, не обнаружив на нём маски. — В твоей мансарде не просто тесно. Я буду там биться головой о потолок.

Он протянул руку, и девушка вернула ему маску. Изабель привыкла к его шрамам, они её не ужасали, но в городе Эрик точно привлёк бы внимание. А человек в маске не так сильно пугает, как искалеченный.

— Пожалуйста. Всего один раз.

— Ладно, — вздохнул мужчина, закрыв глаза. — Твоя взяла, моя любопытная Пандора. Но тебе придётся самой объяснять врачам, как к ним с сотрясением мозга попал человек, который уже пять лет числится мёртвым.

— Пригнёшься, — пробурчала она. — Но из мужской одежды дома у меня только бесформенный халат.

— …ещё одна причина отправиться ко мне.

И всё же, в этот вечер он ей уступил. Быть может, единственный раз в жизни.

Глава 13

В квартире Изабель не всюду были низкие потолки. На кухне, в коридоре и в ванной комнате Эрик мог стоять во весь свой внушительный рост, но в спальне крыша наклонялась под углом. И ниже всего потолок был над жёстким диваном, на котором спала девушка.

Но не это было основной проблемой.

— Я на улицу. Хотя бы погреюсь.

Изабель закатила глаза, включив обогреватель.

— Ты можешь потерпеть минут двадцать?

— В леднике? — мужчина не спешил снимать плащ. — Я в отличие от тебя, любящей смотреть на меня без маски, не мазохист.

Его ворчливость в этот раз вызвала у Изабель улыбку. Чтобы скрыть её, она юркнула на кухню и поставила чайник на плиту.

— В этой квартире хорошо одно, — вынес вердикт Призрак Оперы, бросив свои кожаные перчатки на стол и натянув тонкие шёлковые.

— Что же?

— Диван тесный, — он хмыкнул. — И явно не предназначен для двоих.

Лицо Изабель зарделось.

— Не о том думаешь.

— Отнюдь, — Эрик улыбнулся. — Я думаю только о способах согреться. А нам с тобой было… жарко.

Изабель вспыхнула от его лукавой улыбки.

— Лучше бы ты о музыке думал, — пролепетала она, в отчаянии пытаясь сменить тему. — Ты при ребятах заявил, что будешь меня учить. Чему же?

Какое-то время он задумчиво смотрел на Изабель.

— Мне любопытно, на что ещё ты способна, — ответил Эрик. — Ты ведь не занималась академическим вокалом?

— Меньше, чем эстрадным.

— А на инструментах играть умеешь?

— При тебе играть я не буду! Твоя критика будет похожа на избиение младенца!

Эрик не сразу ответил. Какое-то время он с улыбкой смотрел на негодующую девушку.

— Я боготворю каждый твой шаг, — мягко, с нежностью произнёс он, — позволь хоть иногда сбивать корону у тебя с головы.

Изабель старалась смотреть ему в глаза с твёрдостью и решимостью режиссёра-постановщика, хотя сама чувствовала, что от прикосновения к её лицу можно обжечься.

— Нет!

Призрак улыбался, видя её смущение.

— Ты поделилась со мной столькими тайнами, но стесняешься играть при мне?

Сдавшись, она отвела взгляд.

— Сам потом будешь жаловаться на кровь из ушей.

— Так… и что же это за инструмент?

— Пианино, — прохрипела девушка. — И гитара.

— …само очарование.

С этими словами он сжал руку Изабель и поцеловал дрожащие пальцы. Девушка же мысленно клялась себе никогда и ни под каким предлогом не играть при нём.

В комнате у Изабель стояла гитара. Нужно поскорее спрятать её, пока Эрик не заметил.

— Иди в ванну, переоденься, — вздохнула она. — Никаких уроков не будет, если ты простынешь в своей мокрой одежде.

— Горячая вода есть?

— Это мансарда, а не средневековье, — ворчала Изабель. — Есть, но не трать её зря.

Эрик расхохотался.

— Уверена, что в театре хуже, чем здесь?

— Уверена, что прибью тебя, если сейчас же не снимешь свои мокрые тряпки!

— Что за женщина? Лишь бы раздеть.

— Вон!

Несмотря на напускную злобу, Изабель с трудом скрывала улыбку. К Эрику вернулась его игривость, которую он проявлял редко и далеко не со всеми. Чаще он был раздражительным и резким. Жиль рассказывал, как после какой-то нелепой шутки, которую парень и сам не помнил, ему на голову едва не рухнул тяжёлый груз, с помощью которого крепились декорации. Особенно несладко было ведущим артистам — их Призрак Оперы не просто беспощадно критиковал, доводя до истерики, но и срывал их выступления.

Публика обожала этого мистического персонажа, в то время как артисты боялись его до потери пульса.

И этот мистический персонаж сейчас принимал ванну в тесной мансарде Изабель и ворчал по любому поводу и без него.

Девушка тихо прошла в комнату, огляделась по сторонам, убрала пару небрежно валявшихся вещей. Но гитары не нашла. Ни под диваном, ни в углу у стола, ни под журнальным столиком. Её не было.

Изабель закусила щёку изнутри и, наконец, сняла пальто и шарф. Воздух в квартире прогрелся достаточно, чтобы чувствовать себя комфортно без верхней одежды.

Где же гитара?

Дверь ванной открылась. Эрик вышел, приглаживая мокрые волосы. Он не забыл надеть маску; халатом, как мог, спрятал шрамы на теле. Изабель смогла разглядеть их только на шее и запястьях.

— Я надену перчатки.

— Не нужно, — она покачала головой. — Иначе обижусь.

— О? — он хмыкнул. — Ангел мой, твоё кокетство очаровательно, но я стыжусь своего уродства.

Нахмурившись, Изабель сжала его руку — несильно, боясь причинить боль старым шрамам — провела пальцами по ужасным, чудовищным узорам, оставленным огнём. Ей не было страшно, она не чувствовала отвращения или брезгливости. В конце концов, Изабель знала, что эти руки могли и убивать, и легко порхать над клавишами, и быть до безумия ласковыми.

— Привыкай, — она прижала его ладонь к своему лицу и закрыла глаза. — Пока я не начала прятать от тебя одежду.

Она не сразу поняла, какую глупость сказала.

— …любопытно, что об этом писал Фрейд?

— Заткнись.

Сгорая от стыда, Изабель прошла мимо, в ванную комнату. Ей больше не было холодно, да и одежда не так вымокла, как у Эрика, но ей требовалось побыть в одиночестве. Недолго. Лишь бы унять бешено бьющееся сердце и привести мысли в порядок.

Стоило Изабель погрузиться в воду, как из её комнаты зазвучала гитара.

— Я убью его, — прошептала Изабель, закрыв глаза в горячей ванной. — Клянусь жизнью, я убью его.

Когда Изабель вышла, Эрик сидел на её диване с гитарой в руках. Закрыв глаза, он перебирал струны, будто бы вспоминая давно забытую мелодию.

— Ну и где ты её прятал?

— Там, где ты не стала бы искать. В шкафу с одеждой.

Конечно, Изабель не стала бы там искать. Она туда хотела её спрятать!

Девушка собиралась было возмутиться, но в какой-то момент ком подкатил к её горлу. С этой старой гитарой, осторожно перебирая струны, Эрик напомнил ей момент из её давно ушедшего прошлого.

Папа так же настраивался на игру, на уроки для Изабель. Папа тоже закрывал глаза, играя. Он вслушивался в инструмент, сосредотачивался на нём, буквально общался с гитарой.

Быть может, проводить уроки музыки — не такая уж и плохая идея?

Изабель села рядом с ним, бесшумно подойдя, боясь прервать вдумчивый диалог музыканта и инструмента. Она сосредоточенно, даже слишком сосредоточенно наблюдала за тем, как ловко его длинные пальцы извлекали прекрасную мелодию из гитары.

— Что исполним, ангел мой?

Изабель вздрогнула и густо покраснела, словно её поймали за чем-то постыдным.

— Может, просто поиграешь?

Он покачал головой, улыбаясь.

— Спой мне. Как сегодня… дома.

С этими словами Эрик лёг на спину, держа в руках гитару. Его голова теперь покоилась на бёдрах Изабель. Девушка напряглась всем телом, но даже не подумала о том, чтобы отодвинуться или встать.

Она не хотела петь. По-прежнему не хотела. Вот только от звука её голоса Эрик становился таким ранимым, таким счастливым и хрупким, что у неё не хватало духу ему отказать.

Невольно Изабель начала перебирать пальцами пряди его чёрных волос. Жёсткие, колючие. Прекрасно подходят под его характер.

Подумав, Изабель начала петь одну из арий своей постановки, которую за два месяца уже выучила наизусть. Это была неспешная композиция, требовавшая от исполнителя сначала огромный объём лёгких, а уже потом — вокальные навыки.

Эрик заиграл, подстроился под её пение. Его глаза были закрыты, он лежал, но даже в неформальной обстановке он исполнял музыку так профессионально, словно находился на сцене.

Изабель завидовала чёрной завистью.

И всё же, она продолжала. Одна ария сменялась другой, третьей, Изабель перешла на популярные песни, потом — на любимые. Эрик не позволял ей передохнуть. Сам он не пел, зато умолял её спеть ещё, ещё и ещё.

Когда Изабель уже не шли на ум песни, Эрик предлагал ей свои — те, что она знала и те, которые у неё не было желания исполнять из-за их сложности. Он сел на диване, поднявшись с бёдер Изабель, и заиграл быстрее, настойчивее, громче.

И агрессивнее.

В его глазах вновь вспыхнуло инфернальное пламя, которое раньше казалось Изабель признаком безумия.

Но сейчас Призрак Оперы всем своим существом излучал страсть, граничившую с одержимостью. Он прерывисто дышал, вздрагивал, вглядываясь в её лицо, не мог сдержать улыбки.

Изабель невольно прикусила губу, сжав простынь.

— Может, — произнесла она, и её голос звучал тонко-тонко, — отложишь уже гитару?

«И сыграешь на мне», — хотела сказать она, но не решилась.

Изабель сгорала от стыда от своих же мыслей.

— Ещё, — прошептал он. — Ещё одну арию, ангел мой. Всего одну.

Изабель прикусила губу, со злобой глядя на Эрика. Её голосовым связкам требовались отдых и горячий чай, а не перенапряжение.

А ей самой требовался сидящий рядом музыкант.

Девушка уже не могла контролировать дыхание, не могла петь, да и её тело от нетерпения била дрожь.

— Хорошо, — выдохнула она, едва ли не проклиная Призрака Оперы за упрямство. — Начинай.

Он заиграл. И Изабель из всей арии спела ровно два слова.

Прежде чем впиться поцелуем в его губы и заставить оторваться от чёртовой гитары.

Выдохнув, Эрик убрал инструмент, с жаром ответив на её ласку.

— Наконец-то, — прошептал мужчина, мягко прикусывая губу девушки. — Я думал, не дождусь.

— Ах ты…

Изабель не смогла договорить. Эрик спустился поцелуями к её шее, почти до боли стискивая её в объятиях, крепко прижимая к себе. До этого момента девушка и подумать не могла, как сильно истосковалась по его теплу, сильным рукам, обжигающему дыханию. С её губ сорвался протяжный стон, когда Эрик отбросил в сторону её одежду.

Но стоило ей потянуться к его халату, сорвать пояс и обнажить алеющие шрамы, как мужчина стиснул её руки ладонью и задрал их над головой девушки, не позволяя пошевелиться. Второй рукой он скользил по её телу — осторожно, ласково, будто боясь любым неосторожным движением сломать нежное тело.

Он целовал, прикусывал, впивался губами в чувствительные места, из-за чего по коже Изабель будто бы пробегали электрические разряды. Выгибаясь, с трудом хватая ртом воздух, она выкручивала руки, пытаясь освободиться, вырваться из захвата. Быть такой беспомощной рядом с ним ей не хотелось.

Слишком сильно ей это нравилось. Ненормально сильно. Порочно.

Когда Эрик спустился поцелуями ниже, Изабель вздрагивала от каждого его движения, от каждого жаркого выдоха. Невольно она вскрикивала, стоило мужчине забыться и грубо прикусить чувствительные места.

— Ну же, — глухо произнесла она, с трудом соображая, — пусти. Я тоже хочу… хах… участвовать.

— Нет уж, — он улыбнулся, поднявшись выше, мягко прикусив мочку уха. — Я хочу насладиться твоим желанием.

— Эго… эго… ист!

Впрочем, Изабель упрекала его недолго. Когда Эрик продолжил терроризировать её своей страстью, девушка сдалась и позволила желанию взять над ней верх, позволила чувствам захлестнуть разум, сместив смущение и робость на второй план.

Она не сомневалась, что утром ей станет стыдно как за несдержанность, за собственную похоть, так и за слишком яркую, слишком бурную вспышку удовольствия, которая накрыла девушку обжигающей волной, стоило ей слиться мужчиной в порыве страсти.

Глава 14

Две недели прошли незаметно благодаря частым постановкам, написанию собственного сценария и урокам Эрика, после которых Изабель пару раз оставалась у него на ночь, но ещё ни разу не смогла снова вытащить мужчину из театра.

Утром в свой кабинет девушка не вошла, но впорхнула, несмотря на ноющую, сладкую боль во всём теле. Прошлой ночью Эрик был нетороплив, но куда более настойчив, свиреп и «голоден», и после их свидания Изабель до сих пор не пришла в себя.

От его откровенности, страсти и пламенных взглядов девушка трепетала.

Кусая губы, входя в кабинет, она думала только об одном — как бы побыстрее вернуться в объятия Призрака Оперы.

И всё же, Изабель совершенно не радовало, что мужчина вновь заперся в подземелье и совершенно не выходил из Lacroix. А ещё он обещал либо снести дом, в котором жила девушка, либо «вызволить её саму из убогой кельи». К мансарде он потерял всякое уважение, когда со всей силы врезался головой в потолок. Изабель не смогла сдержать смеха, а Эрик в знак мести щекотал её так, что девушка молила о пощаде.

Удивительно, но несмотря на это, в тот день вовремя приехали в театр — к началу рабочего дня — и даже успели вместе позавтракать.

От мыслей о таких бытовых мелочах Изабель едва ли не мурлыкала от счастья.

Не успела девушка сесть за стол, как к ней нагрянул хмурый и страшно недовольный Гаскон. Глядя на начальника, девушка замерла, только сейчас вспомнив, что уже неоднократно прогуливала работу. С другим владельцем театра, но прогуливала же!

— Мсье Мартен, — подскочила она. — Вчера я ушла не по своей прихоти, клянусь! Я до поздней ночи разучивала новую арию от Призрака, пока у меня окончательно не отказали связки!

Гаскон устало выдохнул, убрав руки в карманы брюк.

— Идо, — тихо произнёс он, — твоя Невеста в театре появилась недавно, ей спас жизнь Призрак Оперы. Ты общаешься с ней и иногда — с ним. И напугана ты ими до чёртиков.

— …что?

Вопрос отпал сам собой, когда следом за Гасконом в кабинет вошёл журналист Блез Бувье.

Прежде чем поприветствовать Изабель, он пару мгновений внимательно изучал её лицо. И в его чёрных задумчивых глазах девушка увидела нечто нехорошее.

Весёлость. Озорство. Торжество.

Узнавание.

— Знакомься, Идо, — Гаскон прочистил горло. — Это Блез Бувье из «Le Monde». Он хотел взять у тебя интервью, но ты уже третий месяц его игнорируешь.

— Ах… да…

— Мсье Бувье, это мадемуазель Изабель Идо, новенькая, — продолжил начальник. — Однако после своего удачного дебюта она стала своей в доску. Впрочем… наша мистическая пара раньше остальных отметила её талант. Благодаря их рекомендациям я и нанял Идо. И только из-за неё призраки стали выходить из тени.

— В самом деле? И как же это произошло? Режиссёру трудно блеснуть талантом до премьеры.

Изабель сжала губы в линию, глядя на Гаскона. Он велел ей отыгрывать испуг. Не самая сложная задача. Бегающие глазки, подрагивающие пальцы, осторожность, скрытность и нежелание общаться. Для убедительности можно вздрагивать от каждого шороха.

— Мсье Мартен, — произнесла девушка, и её голос звучал слабо, неуверенно, даже затравлено. — Могу ли я ещё раз отказаться от интервью?

Она робко подняла взгляд на начальника. Гаскон едва ли не сиял от гордости, как будто находился на дебюте не коллеги-новичка, а собственной дочери.

— А что такое? — улыбнулся Блез, постукивая ручкой по блокноту. Изабель поняла, как этот молодой человек так резко и быстро взлетел по карьерной лестнице. Его улыбка была такой же обезоруживающей, как у Казановы. — Разве это такая большая тайна, мадемуазель Идо?

— …мои наставники очень строги. Они будут в ярости из-за этого разговора.

— Неужели? — во взгляде журналиста отразилось что-то недоброе. — Себе же они позволяют вольности. Занимают пятую ложу, выступают в прологе… надо отметить, Невеста поёт, как ангел. Скажите, мадемуазель Идо, вы тоже поёте?

На лице Гаскона отразился ужас.

Изабель склонила голову набок, опустив взгляд, помявшись. На самом деле, она просто тянула время для ответа.

Хороший режиссёр должен не просто чувствовать эмоции, но и изображать их, а постановщик мюзиклов обязан иметь музыкальное образование. Бувье знал, что она умела петь.

Но, что вероятнее всего, он догадался о личности Невесты Призрака.

И сейчас просто и элегантно выводил Изабель на чистую воду.

Она сжала пальцами подол свитера. Эрику это не понравится. Он терпеть не мог Бувье, срывался на него, раздражался, даже угрожал убийством. И если наглый журналист в очередной раз выведет Призрака Оперы из себя, всё может действительно обернуться катастрофой.

Нет. Нельзя этого допускать. Эрик и без газетного писаки ненавидит себя за всё, что совершил.

— Разве это пение? — вздохнула она. — Учительница жалуется, что коты в марте куда мелодичнее меня.

— Как же она тогда вас выбрала?

Изабель быстро нашлась с ответом:

— Из милосердия. У меня нет ни родных, ни опоры в жизни, — она шумно вздохнула. — Да и в своём театре они хотели видеть кого-то достойного. Кого-то… воспитанного ими.

Гаскон подхватил её блеф:

— У нас текучка кадров, Бувье, — бурчал начальник. — Из-за сладкой парочки никто надолго не задерживается в этом проклятом замке.

— Гм, — глядя на Изабель, Блез постукивал ручкой по блокноту. — Гаскон, друг мой, позволишь поговорить мне с мадемуазель Идо наедине?

— Ты, щенок, младше меня на двадцать с лишним лет.

— А ещё красив, харизматичен, хитёр и не боюсь ни чёрта, ни Бога, — улыбнулся Блез. — Продолжим перечислять мои достоинства?

Изабель вытаращила глаза. Хамство Блеза заставляло Гаскона закипеть, он даже побагровел от гнева, глядя в лицо надменного журналиста.

Он мог выгнать Бувье, мог закрыть перед ним двери театра.

Но Блез пролез бы в окно.

— Идо?

— Я не хочу с вами разговаривать, — отрезала Изабель, возвращаясь за стол. — Мне нужно работать.

А ещё не допустить, чтобы ревнивый, импульсивный и вероломный Призрак Оперы пристрелил или повесил этого идиота.

— Мадемуазель Идо, — произнёс Блез. — Я уйду, но и вы рано или поздно выйдете из театра. Можете не сомневаться, на выходе вы встретите меня. И рядом не будет ни начальства, ни… ваших ангелов музыки.

Изабель не изменилась в лице, хотя внутренне похолодела.

Ангел музыки. Она уже слышала это сочетание слов. От Эрика.

Бувье знал куда больше о Призраке Оперы, чем изложил в газетах.

Расспросить его? Нет. Это будет нечестно, несправедливо по отношению к чувствам Эрика.

Он должен рассказать всё сам.

— Ладно, — вздохнула Изабель, потирая виски. — Хорошо. Но недолго. Мне нужно работать.

Блез выпроводил Гаскона с такой искренней радостью, что будто бы только и мечтал это сделать. И, быть может, заодно хотел дать пинка спесивому начальнику.

Он сел на стул перед Изабель, подался вперёд и одарил её лукавой улыбкой.

— А у Призрака Оперы хороший вкус.

— О чём вы?

— Бросьте притворяться. Я узнал вас. Скажите, мадемуазель Невеста, фрак больше к лицу мсье Валуа или мне?

— Вы бредите.

Блез расхохотался, откинувшись на спинке стула. Он ликовал. Он торжествовал. Он без труда раскрыл очередную загадку, докопался до истины и мог исказить её, а мог показать публике полностью обнажённой.

И тогда придётся попрощаться с тихой и незаметной жизнью режиссёра. Тогда её будут преследовать такие же наглые репортёры, полиция и попросту безумные фанатки Эрика.

— Ну что ж, пусть так, — продолжил он. — Я подыграю вашему блефу, — Блез улыбался, заговорив тише. — Мадемуазель, раз вы не обременены отношениями с местной оперной знаменитостью, почему бы нам вдвоём не поужинать сегодня? Вне работы, разумеется. Вы и я. Без призраков, без масок, без театра и без тайн.

Изабель вскинула брови, перестав дышать. Сумасшедший. Блезу не нужна была встреча, он просто провоцировал Эрика, снова рисковал собой. Ему нечего терять или он так страстно желает расстаться с жизнью?

Обман раскрыт. Зачем дальше мучить Изабель? Ради доказательств? Ради самоутверждения?

— Нет.

— Почему? Уверяю вас, без блокнота и диктофона я могу быть крайне приятным человеком.

— Вы мне не нравитесь.

— А я и не настаивал на романтическом свидании. Это всего лишь встреча двух новых знакомых.

— Я сказала нет.

— Изабель, — хмыкнул Блез, сложив руки домиком у рта. — Я уйду. Выйду из кабинета. И умру, лишь захлопнется дверь. Призрак Оперы молчит, но слышал каждое моё слово. А тишина означает лишь одно — он кипит от гнева.

Блез поднялся, подошёл к двери и сжал её ручку.

— Но у вас на глазах он не причинит мне вреда. Вы ему дороги, и это ваша беда.

— Откуда такая уверенность?

— Хотите проведём эксперимент?

Блез медленно, с громким скрипом открыл дверь. Сделал шаг из кабинета.

— Нет! — подскочила Изабель. — Стойте!

— О Боже, смерть так близка, я уже ощущаю её приближение!

Лёгкой походкой он выпорхнул из кабинета, закрыв за собой дверь. Изабель рванула её на себя и, стиснув зубы, помчалась за журналистом, громко стуча каблуками по полу. Она не разбирала дороги, не знала, куда он хотел её отвести.

Потому что в этот момент думала только об Эрике.

У него есть оружие. Много. Да и для него явно не составит труда избавиться от тела. В конце концов, под театром целая крипта, в которой никто и никогда не сможет найти покойника.

Изабель не ужасала мысль, что даже это убийство, которое ещё не состоялось, она уже простила Призраку Оперы, уже оправдала его.

Поспеть за Бувье было тяжело, и потому, когда он остановился, Изабель требовалось время, чтобы отдышаться. Со злобой она сдула упавшую на лоб прядь волос и огляделась.

За месяцы работы у Изабель не было времени, чтобы полностью изучить театр, и в этой комнате она раньше не была.

Здесь на стенах размещались портреты артистов — тех, кто выступал задолго до появления Изабель в театре, тех, кого уже не было в живых, действующих. Изабель сразу узнала Жиля, Косет, Дюбуа…

И Эрика де Валуа.

Она застыла, замерла, увидев его.

Его портрет был больше других, в золотой рамке, украшенной шипами и пышными бутонами. На нём не было маски, не было шрамов, не было ожогов. Он стоял в свете софитов, держа в руках букет алых роз, его губы тронула печальная улыбка, глаза сияли восторгом и счастьем.

И от его прежней, утраченной красоты болезненно щемило сердце. Изабель едва не коснулась портрета, едва подавила желание прильнуть к нему.

— Знакомые лица? — хмыкнул Блез, прислонившись спиной к колонне. — А ведь его трудно узнать, пока он в маске. Мне это удалось только после того, какя сфотографировал Призрака и сравнил со всеми портретами здесь.

Сфотографировать Эрика? Человека, который так стесняется своих шрамов? Это уже слишком.

— Вам никто не говорил, что ваша наглость раздражает?

— Мадемуазель Идо, я, как и вы, хочу вкусно есть, спать на мягкой постели и исправно платить налоги. Чтобы жить нужно бороться, чтобы бороться, нужно озлобиться. Впрочем, не мне вам это объяснять.

Изабель не ответила. Этот циничный взгляд на жизнь был по-своему правильным, девушка даже его поддерживала. Вот только это не давало права Блезу выводить из себя и её, и Призрака Оперы.

— Бороться, — произнесла она. — Что ж, вы боретесь. Но сейчас вы добились только одного: вы не можете без моего сопровождения ходить по театру. К чему весь этот фарс, мсье Бувье?

Он сощурился и ответил после небольшой паузы.

— Мне нужно подогревать интерес читателей и к себе, и к вашему театру, — ответил Блез. — А без свежей информации сделать это невозможно.

Лжец.

— И что же вам нужно от меня?

Он на мгновение отвёл взгляд, задумавшись.

— Для начала я хочу знать, почему вы не хотите рассказать, что вы и есть избранница Призрака?

Изабель перевела взгляд на портрет Эрика. Пару месяцев назад сама мысль стать придатком Призрака Оперы казалась ей отвратительной.

Сейчас же… эта мысль по-прежнему отвратительна. Потому что Изабель был нужен не Призрак Оперы, а Эрик де Валуа. Настоящий, без масок, притворства и образа. Его ей хотелось вывести его из тени, хотелось видеться с ним, не таясь, хотелось вновь встретить рассвет в его объятиях.

Но в то же время, что представляла Изабель без Призрака Оперы? Обыкновенный новичок, которому повезло оказаться в престижном театре. Никто, не имеющая ни известного имени, ни значимых заслуг.

Рядом с Эриком должна быть достойная женщина. Талантливая, блистательная, купающаяся в славе. Женщина, чей портрет не стыдно повесить рядом с его портретом.

А невыразительная Изабель достойна быть лишь тенью Призрака Оперы.

Но Бувье не нужно об этом знать.

— Вы ошибаетесь, мсье. Я не Невеста, — выдохнула девушка. — Я простой режиссёр, который хочет рассказывать интересные истории. Мои учителя наставляют меня, за что я им благодарна, но в то же время… я мечтаю о собственном успехе. Без их покровительства. Их имена гремят, а моё даже не запоминается.

Блез приподнял бровь.

— Благородство не принесёт вам ни прибыли, ни громкой славы, — он хмыкнул. — Скажите прямо, что вы Невеста, и вас ждут обожание, фанаты и многомилионные контракты.

— И что тогда? Я буду знаменита только потому, что Призрак Оперы побывал на премьере, спел в прологе или пригрозился убить всех зрителей? Быть пиявкой — отвратительно, мсье Бувье. Да и вы не ту женщину решили вывести на чистую воду. Я не Невеста.

Она вновь вперила взгляд в портрет Эрика.

— Призрак Оперы добился славы своим талантом, своей харизмой, он всю жизнь оттачивал мастерство. А после «смерти» он ухитрился стать ещё популярнее. Я восхищаюсь каждым его жестом.

Последнее невольно сорвалось с языка девушки.

Блез молчал, пристально вглядываясь в её лицо, будто бы выискивая в нём хоть малейший намёк на ложь. Он стоял, скрестив руки на груди, и ждал.

Ждал, когда она проговорится, когда сболтнёт лишнего, когда преподнесёт ему сенсацию на блюдечке.

— Между прочим, — произнесла Изабель. — Учительница стала режиссёром во всех постановках в «Lacroix». Не понимаю, почему именно на меня вы обратили внимание.

Блез хмыкнул.

— Вы действительно талантливая лгунья.

— Мсье Бувье, — вздохнула девушка. — Если вы назовёте меня Невестой Призрака, если вы посмеете так меня оболгать, я подам на вас в суд за клевету и добьюсь, чтобы вас лишили удостоверения журналиста.

Его глаза сверкнули, а улыбка превратилась в оскал.

— Мне угрожали и серьёзнее.

— Вам угрожали те, на кого у вас были доказательства вины. Со мной же у вас обыкновенные догадки.

— Что ж, так и есть, — ответил Блез. — Но собрать улики против вас нетрудно. Спойте мне. Давайте.

Изабель стиснула кулаки и до боли сжала зубы.

— Я не пою.

— Не потому ли, что ваш голосок такой же ангельский, как и у Невесты? Это уже догадка. Догадки становятся слухами, мадемуазель, а слухи люди так легко принимают за правду.

Изабель кипела от гнева, глядя на его хамоватую ухмылку. На самом деле, он раздражал гораздо её меньше до того момента, как попросил её спеть.

Блез пробудил в ней самые чёрные воспоминания — память о дне, когда она оказалась от идеи стать певицей.

Воспоминания, которые она доверила только Эрику. Лишь он один мог требовать у неё спеть.

Если бы Изабель доверяла такому человеку, как Блез, он бы всё извратил, исковеркал, обернул в неуместную шутку.

— Потому что вы мне отвратительны, — не сдержалась она, — потому что вы не на жизнь зарабатываете, а самоутверждаетесь. И живы вы только потому, что я не хочу, чтобы Призрак Оперы пачкал руки в грязи, которая течёт у вас вместо крови.

Блез раскрыл глаза, не сдержав нервного, болезненного смешка. Другой реакции Изабель и не ожидала. В конце концов, угрозы и нравоучения от хрупкой, ничего не значащей девушки ему явно казались писком птенчика.

— Прощайте, — сказала она и прошла мимо мужчины.

— Стойте же, — выдохнул он. — Изабель…

Уходя, она не обернулась, а, вернувшись в свой кабинет, заперла дверь на ключ. Очередной показ намечался на семь вечера, и до этого часа Изабель хотела позаниматься своим либретто.

Закрыв глаза, она похлопала себя по щекам, пытаясь прийти в себя. Утром она порхала от счастья, а потом познакомилась с Блезом Бувье. Впрочем, стоило ему исчезнуть, как мысли Изабель мгновенно вернулись к Призраку Оперы.

Она коснулась пальцем губы, вспоминая жар его поцелуев, обняла себя за плечи, вспоминая крепость его объятий. Вечером после показа, когда Изабель осмотрит костюмы и оборудование, они договорились снова встретиться для уроков музыки. Изабель надеялась, что хотя бы сегодня ей удастся похитить мужчину из его мрачной кельи.

Нет. Сегодня — вряд ли. Из-за Бувье у Эрика будет отвратительное настроение. Возможно, он даже не выйдет из секретных лабиринтов театра, вновь закроется от мира.

Он считал себя безумным, и потому вполне мог решить, что Блез — спасение для Изабель, что ей будет гораздо лучше с ним, чем с Призраком Оперы.

Нелогично и странно? Возможно. Но не для мужчины, который ревнует избранницу к каждому столбу, а себя считает неполноценным человеком.

Изабель вздохнула, проведя по лицу ладонью. Никто и не говорил, что будет просто строить отношения с самым загадочным мужчиной Парижа.

— Эрик, — произнесла она, глядя в потолок. Изабель знала, что он её слышал. — Ты можешь прийти? Я хочу побыть с тобой.

Никакого ответа.

— Я буду счастлива, если ты обнимешь меня.

Тишина.

— Милый, — вздохнула девушка. — Если ты сегодня не придёшь, я сама отправлюсь искать тебя. И ты сам будешь выхаживать меня, когда я переломаю все кости, спускаясь по твоим крутым лестницам.

От молчания Изабель стало совсем тоскливо. Она подождала минуту, две и, расстроившись, села за стол, взглядом невольно поискав на нём письмо или розу.

Ничего. Никакой весточки.

Чёртов Бувье.

Если Эрик снова исчезнет хотя бы на день, Изабель этого не перенесёт. Она сначала оторвёт голову Блезу, а потом и Призраку. И в этот раз его не спасёт ни красноречие, ни вокал, ни поцелуи.

Тряхнув головой, она открыла ящик стола, достала толстую тетрадь. Эрик так и не отдал ей старый черновик, поэтому приходилось восстанавливать сюжет по памяти.

Главным героем стал холодный, элегантный и надменный безымянный персонаж. Мистическая фигура, которая могла как вызвать любовь, так и вдребезги разбить сердце.

В мюзиклах зрители не любят мистику и фантастические элементы, поэтому в этого героя нужно вложить столько обаяния, чтобы публика влюблялась с первого взгляда.

Изабель сидела, вырисовывая лозы на полях тетради. Ничего не шло на ум. Стоило ей подумать о персонаже, как перед мысленным взором всплывало лицо Эрика. Настоящее, без маски. С ласковым взглядом, такое дорогое сердцу и такое печальное.

Закусив губу, Изабель решила сосредоточиться на конфликте для этого персонажа, его мотивах, взглядах. Конечно, для мюзикла подобный подход считался слишком сложным: достаточно показать банальный любовный треугольник, вписать пару бессмысленных арий и убить главного героя. У большей части зрителей это вызовет слезу.

Но Изабель любила глубокие сюжеты.

И такие она увидела у Эрика.

Он накалял драму до предела, его арии были полны ярости, отчаяния, мощи, идей. Эрик так мастерски играл со словами, что Изабель невольно восхищалась.

Вот только любовь и нежность редко встречались в его работах.

Наверное, всё это осталось в либретто про дона Жуана, которое Изабель так и не открыла.

Может, и ей попробовать выплеснуть злобу в стихах?

Вспомнив Блеза, разговор с ним, Изабель написала одну строку, вторую, третью, чувствуя, как в груди разгоралась ярость. Вскоре она перестала что-либо замечать. Слова шли ровным потоком, а стержень ручки иногда от слишком сильного нажима разрывал бумагу.

Порой Изабель стискивала зубы, порой даже рычала, а порой и шёпотом произносила строки, пытаясь подобрать рифму. Она писала, черкала, правила на ходу, рвала листы и швыряла их в урну. Её руки, её лицо и даже шея были в синих пятнах от чернил. Изабель никогда не задумывалась, как выглядела со стороны. Должно быть, как сумасшедшая.

Она так распалилась, так заплутала в своём творчестве, что потеряла счёт времени. И, когда Изабель была на пике гнева, когда эмоции хлестали через край, кто-то громко постучал в дверь.

Она подпрыгнула в кресле, больно ударившись коленями о стол, вскрикнула, выругалась и, жмурясь от боли и хромая, допрыгала до двери.

— Что?!

Будь за дверью Блез Бувье, Изабель проткнула бы ему глаз пишущей ручкой.

Но там бы Жиль.

— Ба-а-а, — протянул он, — Женщина, вас из какой помойки вытряхнули?

Изабель приподняла бровь, а Жиль молча указал на зеркало. Девушка подошла к нему, и вопросы отпали сами собой. Смазанная помада, всклокоченные волосы и всюду чернила.

Если Эрик увидит её в таком виде, то тут же наденет свою маску ей на лицо.

— Чего тебе? — спросила она, расчёсывая взъерошенные кудри. — Я с черновиками сижу.

— Из… там твой Призрак всех собрал у сцены.

— …что?

Жиль не продолжил, сжал губы в линию. Изабель долго вглядывалась в его лицо, пытаясь найти в нём признаки лжи. Поработав с Жилем достаточно долго, она научилась определять, когда он играл роль, а когда говорил правду.

— Что ему нужно?

— Ну… он пришёл злой, как чёрт, велел позвать всех, — Жиль вздохнул. — Кроме тебя.

Ненадолго Изабель замерла.

— Ах, как любезно! — вспылила она.

— Слушайте, голубки, можете ссориться без последствий для коллег?

— Мы не ссорились! — огрызнулась она, намоченной салфеткой стирая с кожи синеву. — Клянусь Богом, однажды я его прибью.

Жиль попятился в сторону от её гнева. Стиснув зубы, Изабель пошла впереди него по коридору, на ходу выдумывая изощрённые оскорбления.

— Из, — бросил вдогонку Жиль. — Чтобы тебе захотелось убить его на месте, знай: он ищет тебе замену на роль Невесты.

Изабель содрогнулась от кольнувшей сердце боли.

Девушка заскрежетала зубами, ускорив шаг.

Глава 15

Когда Изабель зашла в зрительный зал, артистки выстроились в шеренгу на сцене перед опущенным занавесом. Все, как одна, уже загримированные, в сценических костюмах. Все, как одна, напуганные до чёртиков.

Артисты же толпились у оркестровой ямы в ожидании… чего-то.

Призрак Оперы стоял на сцене, сжимая в одной руке трость, в другой — маску Невесты. Он медленным шагом ходил вдоль шеренги, так пристально вглядываясь в лица женщин, что они дрожали и едва не теряли сознание от ужаса.

Не успев даже задуматься о своих действиях, Изабель вбежала на сцену.

— Что здесь происходит? — хмурясь, она подошла к Призраку, заставив его обратить на себя внимание. — Зачем вы собрали их здесь? Им нужно готовиться к выступлению.

Жиль говорил, что Призрак Оперы был в ярости, но, когда их с Изабель взгляды встретились, она не увидела в нём ни намёка на злость. Черты лица мужчины смягчились, мрачный взгляд потеплел, с бледному лицу возвращалась человечность.

— Мадемуазель Идо, — произнёс он, впервые потеряв власть над своим бархатистым баритоном. Сейчас его голос звучал непозволительно мягко для озлобленного человека. — Вы не приглашены.

— Я отсюда не уйду.

Изабель подошла ближе, сокращая дистанцию между ними.

— Маска Невесты, артистки, — она вздохнула. — Вы решили найти мне замену, мсье Призрак?

Он сощурил взгляд.

— Бувье раскрыл тайну вашей личности, а вам, насколько мне помнится, не нужно излишнее внимание. Это вопрос времени, когда он осмелеет достаточно, чтобы сорвать маску с Невесты. Выберем для вас дублёрш, чтобы сбить его с толку.

Изабель смотрела на него, скрестив руки на груди. Укол ревности, который она испытала в этот момент, был не просто сильным, он перерос в физическую боль, заставив девушку прерывисто вздохнуть.

— Нет.

— Я не спрашивал вашего позволения, — подойдя к одной из артисток, Призрак приставил маску к её лицу. — Не годится. Слишком высокая, — к следующей, — слишком крепкая, — к третьей, — слишком взрослая…

Сжав губы, Изабель наблюдала за ним, сверля взглядом его мрачную, высокую фигуру.

— Прекратите уже этот цирк.

— Мадемуазель Идо, — вздохнул Призрак, повернувшись к ней, — если вы не перестанете вести себя, как ребёнок, я выпровожу вас вон и закрою двери на замок.

Да как у него хватало наглости оставаться таким спокойным?

— Хорошо, — согласилась она, стискивая кулаки. — Выбирайте новую Невесту. Но тогда и мне нужен новый Призрак.

Эрик вскинул брови и не успел ответить очередной колкостью. Спустившись к артистам, Изабель вглядывалась в их лица. Увы, никто из них и близко не был таким мужественным, как Призрак Оперы.

Плевать. Ему плевать, а значит и ей плевать!

— Дюбуа, ты любишь носить маски?

— Господи, Изабель, — прошептал артист, — смилуйся. Он же от меня мокрого места не оставит.

— А ты, Бернар? — продолжила она. — Правда, у тебя другой диапазон голоса, но ничего. Дублёр не должен разговаривать. Он, как и основной актёр, должен отыгрывать. А отыгрывать страсть ты умеешь.

Лишь сказав это, Изабель опомнилась от гнева.

Да что она делала? Только сильнее провоцировала Призрака Оперы? Хотела ответить обидой на обиду? Она и впрямь вела себя, как ребёнок.

Каждому понятно, что дублёров у Эрика де Валуа в этом театре быть не может! И лучше всего это понимало сердце Изабель. Даже отыгрывая влюблённую, даже изображая страсть, она не сможет вести себя так же, как с ним.

И петь ни с кем другим она тоже будет не в силах.

Она моргнула, чувствуя, как к глазам подступают слёзы.

— Вы закончили свою эскападу? — произнёс Призрак, и в его голосе звенела сталь.

Изабель вздрогнула, глядя на артистов и в то же время не глядя ни на кого конкретного. Она не знала, что ответить — до того ей хотелось и огрызнуться с Призраком, и больнее уколоть его, и сбежать.

— В мире есть только один такой же мерзавец, как вы, — процедила Изабель. — Такой же наглый, такой же вспыльчивый. Блез Бувье. И ему фрак идёт не меньше.

Изабель медленно повернулась к Призраку и ощутила злое, мрачное торжество. Он сдерживал эмоции, держал их в узде, и всё же, по его лицу пробежала мрачная, жестокая тень.

Он слышал её разговор с журналистом.

И каждое слово Блеза отдалось в сердце мужчины рваной раной, выводило его из себя.

Изабель ликовала, в её сердце разгорался жар ядовитой, инфернальной злобы.

Только спустя мгновение она осознала, что подписала навязчивому журналисту смертный приговор. Торжество так резко сменилось ужасом, что виски девушки пронзила острая, мгновенная боль. Изабель пошатнулась, пальцами сдавив их.

Чувства к Эрику однажды точно сведут её в могилу.

Сверля её взглядом, Призрак медленно спустился, так крепко вцепившись в трость, словно был готов сломать её о голову любого, кто посмел бы к нему обратиться.

Он собирался что-то сказать, но Изабель не позволила ему заговорить:

— Я никому тебя не отдам!

Эрик выразительно приподнял бровь.

— Плевать, что напишет Бувье! Гори он в Аду с его расследованиями, с его газетой! Эта роль — моя!

— Мадемуазель…

— Мсье, — она стиснула зубы, крепко сжала кулаки, пытаясь взять себя в руки и мыслить здраво. — Вам не кажется, что в этом спектакле участвуют двое? Двое. Вы и я. И ваше решение — пик идиотизма. Вы сами говорили, что образ Невесты — романтичный, нежный. Как отнесётся к вам публика, если Невест вы будете менять, как перчатки?

Он не нашёлся с возражениями. Не мог он и признать, что был задет, что ему больно, что его вывел из себя разговор девушки с другим мужчиной.

Изабель подошла ближе, сжала его руку обеими ладонями. Взгляд Эрика оттаял. Будь он менее гордым, он бы извинился за свою поспешность.

— Давайте обсудим? — продолжила она. — Мсье… разве я была так ужасна в этой роли, что мне теперь нужна замена?

— Ваше кокетство неуместно, к тому же, я уже назвал причину, — он вздохнул. — Значит, мадемуазель Идо, теперь вы не против, чтобы ваша личность была раскрыта?

— Я думаю… что Бувье не сможет даже приблизиться ко мне. Если, конечно, вы будете рядом. Вы согласны защищать меня от него?

Эрик тяжело вздохнул, после чего сжал ладонь Изабель, поднёс её к губам и мягко поцеловал костяшки пальцев.

— Разве я могу отказать своей Невесте?

Изабель хотела одновременно обнять его и дать пощёчину. Но, не желая поддаваться чувствам при коллегах, она ограничилась вежливой улыбкой.

— Приведите себя в порядок, — он вручил ей маску и с деловитым видом поправил перчатки. — Сегодня я хочу видеть вас в образе.

— Сего…

— После этого нас ждёт работа, — Призрак убрал руки за спину. — Заодно обсудим ваш черновик.

Изабель вспыхнула.

— Но я даже не продумала сюжет!

— Меня это не волнует, — он с хмурым видом оглядел притихших артистов. — Господа, дамы… не у вас ли постановка через два часа? За работу.

Впрочем, сказав это, он через мгновение ушёл сам, на прощание бросив Изабель пристальный, задумчивый взгляд.

Стоило Призраку Оперы выйти из зала, как Изабель без сил рухнула в кресло.

— Достался же любовничек, — тихо, беззвучно произнесла она.

— Как это ты его уговорить смогла? — негромко произнёс Дюбуа.

— Господи, Из, а полегче с ним не могла?! — взорвался, локтями распихивая толпу, Жиль. — Меня удар хватил от одного его взгляда, когда я тебя сюда привёл! — он помолчал, тяжело дыша. — Второй удар меня хватил, когда ты стала искать дублёра!

Щёки и уши девушки горели.

— Изабель, — подбежали к ней артистки. Большая их часть смотрела на неё, как на героиню, — ты спасла нас!

Она подняла взгляд на девушек, потом перевела его на свою маску и пожала плечами. Раньше Изабель тоже до безумия боялась Призрака Оперы, а потом испугалась его потерять.

Нет. Не Призрака Оперы она боялась потерять, а Эрика. Эта проклятая маска слишком сильно приросла к его лицу, слишком давно он закрылся от мира.

— Я же режиссёр, — девушка поднялась с кресла и тут же пошатнулась. — Я смогу справиться с любым артистом.

И всё же после событий этого дня Изабель чувствовала себя совершенно разбитой. Честно говоря, сейчас ей больше всего хотелось закрыться в своей тесной, холодной мансарде, накрыться с головой одеялом, обнять подушку и неделю или две не видеть людей.

Она проверила вместе со звукорежиссёром и художником по свету состояние оборудования, осмотрел декорации, инструменты для оркестра, ненадолго заглянула в костюмерную. Убедившись, что всё в порядке, она отправилась в кабинет.

На столе лежал пышный букет красных роз и конверт с восковой печатью. На диване в прозрачном чехле покоилось новое белоснежное платье. Низкие плечи, пышная, почти воздушная юбка, лиф был украшен неприличным количеством кружев. Изабель коснулась платья и тут же отняла руку, словно обожглась. На свой заработок она бы в жизни не смогла себе позволить так одеваться.

Эрик выбирал ей платья по своему вкусу. И, чёрт побери, все они были слишком смелыми! В предыдущем Изабель выглядела чересчур пылко, в этом — до того нежно, невинно и чувственно, что ей было стыдно смотреться в зеркало. Благородные дамы — а Невеста Призрака была благородной дамой — так не одевались!

Изабель сгорала от стыда, накладывая макияж. Ей нужно было поговорить с Эриком не только о его прошлом, о его ревности и о его проблемах с доверием, но и о выборе одежды!

Наконец, надев маску, она сломала печать и вскрыла конверт.

— Счастье моё, — прочла вслух Изабель, — как актриса ты вела себя сегодня отвратительно, однако твоя несдержанность глубоко тронула мои чувства. Мне требовалось величайшее усилие воли, чтобы не схватить тебя на глазах у всех и не выкрасть в свою золотую клетку. В этот раз — навсегда.

Сжав губы в линию, она подошла к окну, ненадолго прервавшись.

Насколько нормально испытывать эйфорию, восторг и прилив счастья от прямой угрозы?

Изабель прерывисто вздохнула. Неужели, что бы ни сделал Эрик, он будет казаться ей невероятным?

Тряхнув кудрями, она продолжила:

— Надеюсь, ты чувствуешь себя лучше. В зрительном зале ты была до того бледна, что мне казалось, будто ты в любой момент упадёшь в обморок. К сожалению, из-за твоего пылкого темперамента я забываю, какая ты на самом деле хрупкая. Ангел мой, ты простишь мне мою эгоистичную грубость?

После такого вопроса Изабель осела в кресле. От Эрика де Валуа она ожидала чего угодно, любой выходки, любой вспышки эмоций. А извинений не ждала.

— Сегодня на уроке я постараюсь вести себя мягче. К тому же, если у тебя останутся силы, мы могли бы поздней ночью навестить кое-кого.

Изабель перестала дышать.

— Вивьен де Валуа.

Бывшая супруга Эрика.

Глава 16

Изабель была в белом — её маска, платье, перчатки, туфли и элегантные украшения с бриллиантами сияли так, словно излучали лунный свет. Сама того не желая, она привлекала внимание зрителей, которые были одеты не менее изысканно, и которые провожали её заинтересованными взглядами.

Эрик же сегодня был во всём чёрном. Маска, цилиндр, сюртук, рубашка, галстук, брюки и туфли. И по черноте с его одеждой могли сравниться разве что тени, сгустившиеся на кладбище холодной зимней ночью.

Он провёл Изабель в зрительный зал, на сцену и после первого звонка пригласил девушку на танец. Оркестр по его команде заиграл медленную, неторопливую мелодию.

Глядя на Изабель, Призрак невольно скользил внимательным взглядом по её шее, обнажённым плечам. Это не укрылось от девушки.

— Эрик, — прошептала она, когда мужчина притянул её к себе в танце, — я не ношу такие платья.

— Невеста носит.

— Даже для неё это слишком!

Хмыкнув, Призрак смотрел ей в глаза, кружа Изабель в танце так резво и умело, что она едва поспевала за мужчиной. Он вёл, он то отстранял её, то привлекал неприлично близко к себе, то замедлялся, то ускорялся, то делал выпады. Его движения были отточенными долгими годами практики, уверенными, завораживающими, даже дерзкими. И рядом с ним девушка краснела не только от своей неуклюжести.

Танец был полон эротизма. И это ощущение со стороны усиливалось благодаря контрастирующим костюмам: грубый и резкий мужчина в чёрном и нежная, невинная и неопытная девушка в белом. Изабель кусала губу, зная, что зрители наблюдали за ними, как очарованные, что большая их часть спешила попасть в зал и взглянуть на призрачную пару.

Под конец, когда Изабель уже едва дышала, Эрик притянул её спиной к себе, заключил в объятия и с таким пылом поцеловал в шею, что девушка охнула.

Вместе с первыми рядами зрителей.

Она задрожала, замерла, теряя голову от жара его тела, от обжигающих кожу поцелуев. Только робкие аплодисменты зрителей заставили Изабель прийти в себя, опомниться.

— Эрик, — прошептала она, легонько поведя плечом.

— Погоди, — горячо прошептал он, скользнув губами к уху. — Дай насладиться тобой.

От этих слов по ее телу пробежали мурашки. Изабель закусила губу, закрыв глаза, невольно выгибаясь в его объятиях.

Он оборвал ласку так же неожиданно, как и начал. Схватив Изабель за руку, Призрак Оперы увёл её за кулисы, мимо декораций и артистов, к одному из скрытых от посторонних глаз проходов.

Изабель провела рукой по лицу, пытаясь успокоиться и собрать мысли в кучу.

— О моей постановке зрители думать больше не смогут, — вздохнула девушка. — Ты не мог предупредить о поцелуе?

— Изабель, — он улыбнулся. — Я и сам не знал, что не сдержусь.

— Лжец.

— Почему же? — Эрик хмыкнул, войдя с ней в узкий тёмный проход, освещая себе путь фонарём. — Я видел, как ты едва не спотыкалась о собственные ноги, и это свело меня с ума.

— В отличие от некоторых, я не училась всю жизнь скакать на сцене!

— Ну что ж, — он остановился, встретившись с ней взглядом. Губы Эрика тронула лукавая улыбка, — тогда я научу тебя ещё и танцам.

Изабель покраснела, сжав в линию дрожащие губы.

— Эрик… если тебе хочется провести вместе время, не нужно придумывать изощрённый предлог.

— Изабель, — вздохнул он. — Без уроков тебе будет со мной неинтересно. Я старый, угрюмый затворник.

Изабель закатила глаза.

— А ты попробуй. Завтра и послезавтра вместо моей постановки будут показывать «Тартюфа». У меня первые официальные выходные за два с лишним месяца.

— А значит, учиться мы будем до поздней ночи!

— Это значит, что у меня… нас! Выходные! И я не собираюсь проводить их в театре!

Эрик с хмурым видом взглянул на неё. Изабель шагнула навстречу, прильнула к мужчине, обняла его.

— Пожалуйста, — взмолилась она. — Сходим в музей, в галерею, поедем за город, останемся у меня… да куда угодно, лишь бы забыться!

Он тяжело вздохнул, опустив руку ей на поясницу, большим пальцем поглаживая по спине.

— Умоляю, — выдохнула Изабель. — Я больше не могу оставаться здесь. Мне нужен хотя бы небольшой перерыв.

— Поезжай одна.

— Эрик, — она сильнее прильнула к нему. — Как ты не понимаешь, насколько сильно нужен мне? Что я хочу быть только с тобой? Делить с тобой каждый час, каждую минуту?

Он помедлил с ответом.

— Что же ты со мной делаешь..? Я ведь уже давно покончил и с людьми, и с этим чёртовым миром.

Изабель улыбнулась, не сдержавшись и поцеловав Призрака в щёку. На его бледной коже остался яркий алый след от помады.

— Спасибо, — девушка улыбнулась, крепче стиснув мужчину в объятиях. — Не представляешь, как это важно для меня.

— …зато представляю, что Гаскон сляжет на неделю от припадка счастья, — проворчал Призрак. — И чем же мне его теперь запугивать? — он тяжело вздохнул. — Придётся снова срывать выступления.

— Ты не можешь не быть таким вредным?

— Это часть моего обаяния.

Вредным он быть не перестал и когда они наблюдали за постановкой из пятой ложи. Выяснилось, что ему страшно не нравилось исполнение ведущей певицы, которая по его словам блеяла, как овца, и что сама Изабель справилась бы с ролью куда лучше.

Вскоре девушка перестала его слушать. Она пристально наблюдала за артистами, за зрителями, нервно закусывая губу и сжимая подол платья.

Чем чаще Изабель видела свою постановку, тем больше недостатков видела в ней, тем хуже казался ей продукт собственного творчества.

И потому с каждой минутой Изабель чувствовала себя всё хуже и хуже.

— Ты в маске, но даже так я вижу, что на тебе лица нет, счастье моё.

Призрак Оперы мягко сжал её руку, сплёл пальцы. Изабель вздохнула.

— Не понимаю, почему зрители не разошлись во время антракта. Разве такое… достойно быть «Lacroix»?

— Что я слышу? — Эрик усмехнулся. — Даже у моего ангела бывает творческий кризис?

— Чем пристальнее я вглядываюсь в сюжет, тем больше вижу несовершенств.

Эрик засмеялся, откинувшись в кресле.

— Тебе и в самом деле нужно отвлечься. Пойдём. Потом три шкуры сдерёшь с Жакоте и Дюбуа за очередное пьянство на рабочем месте.

Изабель моргнула. Теперь она поняла, почему Жиль казался сегодня каким-то странным, каким-то слишком довольным собой. Дюбуа же был старше его и, соответственно, опытнее в закулисных посиделках, и потому ничем не выдал, что был под хмельком.

Держа Изабель за руку, Эрик вновь помог ей спуститься по крутым лестницам и пройти по лабиринтам в свою роскошную гробницу. Девушка была здесь неоднократно, но совершенно не могла ориентироваться в однотипных, без каких-либо отличительных черт помещениях.

Войдя в жильё, Эрик повесил сюртук на вешалку, снял цилиндр и поспешил зажечь свечи в подсвечнике у фортепиано. Изабель стянула маску с лица, подошла к инструменту.

И увидела на крышке свой черновик.

Строки, написанные её рукой, разбавлялись каллиграфическим почерком Призрака Оперы.

— Это же просто черновик, — выдохнула она. — Идеи. Задумки без формы. Ты даже им не даёшь поблажки?

— Я уже говорил, но повторю ещё раз. Я был беспощаден даже к работам отца и матери.

— Господи! Тебя не устроили даже паузы!

— Я пытался подобрать музыку под эти стихи, и, сколько бы ни наигрывал, паузы звучали не к месту.

Изабель нахмурилась, перелистывая.

— Ты полностью вычеркнул пласт текста!

— Воду льёшь, жизнь моя.

— Но зато дописал самый неудачный стих!

— Почему же неудачный? Он гремит и будет хорошо звучать в си-миноре.

Изабель вздохнула, проведя ладонью по лицу.

— Так… поняла. Никаких либретто в ближайшей жизни.

— О, нет-нет. Ты допишешь его. В конце концов, мне интересно, чем ты закончишь сюжет.

Изабель нахмурилась, в то время как Эрик, сидя за фортепиано, сиял от счастья.

— Хорошо. Но, когда я буду ставить следующий мюзикл, я хочу взяться за сюжет твоего авторства.

Эрик едва заметно улыбнулся.

— Изабель, ты совершенно очаровательна в своём желании отомстить. Хорошо. Ты уже видела мои партитуры. Какую выберешь?

— Дона Жуана.

Эрик изменился в лице, всматриваясь ей в глаза. Потом недобро, почти сардонически ухмыльнулся.

— Ты точно видела партитуру? Я сочинял её с одной целью: чтобы ни один исполнитель, даже тенор не смог бы вытянуть ключевые арии главного героя. И, поверь мне, я хорошо изучил артистов «Lacroix». Они не смогут моментально перестроить дыхание…

— Ты сможешь.

Призрак Оперы смотрел на неё пару мгновений, и его взгляд стал непроницаемым, ледяным, жестоким.

— Смогу. Но не стану.

— Почему? Покажи, каким видишь героя.

— Изабель, — закрыв глаза, Эрик снял с лица маску. — Дон Жуан был порочным, иногда — инфантильным, иногда — идиотом, иногда — пустышкой. Но ни у одного автора он не был уродом.

В этот раз Изабель так широко улыбнулась, что Эрик насторожился.

— Вот оно!

— Отклонено.

— Эрик, плевать на шрамы, от одной твоей харизмы любая женщина упадёт в обморок!

— Что же ты не упала?

Изабель на мгновение застыла, но быстро нашлась с ответом:

— Потому что ты всегда был в образе Призрака Оперы.

Эрик закатил глаза, повернувшись к фортепиано, тем самым ставя точку в их диалоге. Изабель торжествовала. Ей нравилось побеждать, пускай даже битва сводилась к незначительному спору с возлюбленным.

— Знаешь, — она не сдержала улыбки, — ты тоже совершенно очарователен, когда не знаешь, что ответить.

Он выразительно, с подчёркнутым трагизмом вздохнул, опустив пальцы на клавиши инструмента.

— Ты готова?

— Нет. Но когда тебя это останавливало?

Эрик улыбнулся и приступил к занятию.

И, если он в этот раз был «помягче», то Изабель боялась представить, как он вёл бы себя, будучи строгим. Девушка думала, что хотя бы сегодня могла расслабиться и петь более свободно, развязно, но Призрак Оперы остро реагировал на каждую фальшивую ноту. Сначала Изабель отшучивалась, потом ворчала и обижалась, потом начала злиться, но Эрик был непреклонен. Он скорее довёл бы её до слёз, чем позволил бы ей звучать неправильно.

— Кошки в марте звучат мелодичнее, — вынес вердикт мужчина, разминая уставшие после длительной игры пальцы. — Изабель, в музыке — в МОЕЙ музыке, — халтура неприемлема.

— Было бы проще, если бы ты сразу сказал, чего от меня хочешь.

— Было бы ещё проще, не обленись ты на своём режиссёрском кресле.

У Изабель перехватило дыхание.

— Ты сам хоть раз пробовал работать с десятками людей, у которых такой же заносчивый характер?

— Я работал, — процедил он, поднявшись. — И не с подчинёнными, а с конкурентами.

— Чего же ты не заставил их тебя слушаться? Ой, ты ведь не режиссёр…

— Ведьма, — Эрик едва не срывался на рык. — Так молода, а сварливее любой мегеры.

— Маньяк!

— Стерва!

— Пижон!

— Тварь!

— Ах я тварь?! — взвилась Изабель. — Сволочь! Идиот! Лицемер!

Она дышала тяжело, и с каждым словом тыкала пальцем в грудь Эрика, будто желая высечь ногтем каждую букву на его сердце. Мужчина не меньше кипел от вспышки гнева.

Они сверлили друг друга пылающими взглядами. Удивительно, как им обоим, оскорблённым в своих чувствах, удавалось избежать рукоприкладства.

Изабель не знала, кто первым подался навстречу — он или она. Да и это было не так уж важно. Гораздо важнее, что спустя мгновение после ссоры они вцепились друг в друга, а губы, что с таким пылом сыпали ругательствами, столкнулись в голодном поцелуе. Эрик не удержал равновесия. Едва не свалившись со скамейки, он схватился за клавиатуру фортепиано и заставил инструмент жалобно застонать.

— Ах, — выдохнула Изабель, оборвав поцелуй. — Эрик… я не договорила.

— Не отвлекайся.

С этими словами он надавил ей на затылок, зарылся пальцами в волосы, крепко впиваясь в губы. Изабель ответила на поцелуй, мгновенно забыв и об оскорблениях, и об обидах.

Сколько ещё она была готова простить этому мужчине?

Она вновь отстранилась только после того, как заболели губы. Эрик был против, хотя и ему после такой спонтанной ласки требовалась небольшая передышка.

— Ладно, — прохрипел он, проведя рукой по лицу, пытаясь успокоиться. Он нахмурился, не обнаружив на себе маски. — Хватит на сегодня.

Изабель поднялась со скамейки на дрожащих ногах, огляделась. Рукой Эрик задел свои нотные тетради, листы которых теперь были разбросаны по полу.

Какое счастье, что он не задел свечи.

— Но работать с тобой придётся много.

Изабель улыбнулась.

— Так, как секунду назад? Я не против.

Эрик молча смотрел на неё какое-то мгновение, после чего хмыкнул.

— И с каких пор моя испуганная лань стала тигрицей?

Он поднялся, надел маску на лицо. Девушка оправила на себе платье, пригладила взъерошенные волосы. Губы до сих пор горели от жара поцелуя, и Изабель, честно говоря, была не против продолжения.

Но она знала, что в таком случае оба останутся в театре и на ночь, и на день.

А Эрика ей непременно хотелось вызволить из его мрачной тюрьмы.

— Пойдём..?

Мужчина тяжело вздохнул, окинув взглядом своё жилище.

— Запомни, Изабель. Ты ещё об этом пожалеешь.

Девушка с довольной улыбкой наблюдала за ним. Собираясь к ней на выходные, Призрак Оперы аккуратно складывал одежду и оставлял её на одном из кресел.

— Жалею каждый день, — подойдя, она отобрала у него тонкую рубашку и аккуратно сложила, не глядя на вещь, — как и обещала.

Он закатил глаза и достал из гардероба чемодан. Изабель ожидала, что он будет пустым, но, выглянув из-за плеча Эрика, увидела в нём хирургические принадлежности, медицинские препараты, шприцы. Это была явно не аптечка, да и не похоже, чтобы этим набором можно было вылечить мигрень или простуду.

— Поразительно, — вздохнул он, — я слышу гул твоих вопросов, хотя ты ни проронила ни слова.

— …я уже знаю, что у тебя есть познания в медицине.

— Знаешь, — вздохнув, он выпрямился, сжав в руке скальпель. — Изабель… это не реквизит. И это я использовал не на себе и не в медицинских целях.

Девушка сжала губы в линию, глядя ему в глаза. Мужчина неторопливо подошёл, сжал руку Изабель, раскрыл ладонь.

И задержал скальпель в миллиметре над запястьем девушки.

— У меня много инструментов, но этот мне особенно дорог. Он доказал мне, что по телу моей жены текла обыкновенная, банальная кровь, а не яд, — остриём Призрак Оперы надавил на голубоватую вену на запястье девушки. — Вот тут. Здесь я сделал ей первый надрез. Неглубокий.

Изабель шумно вздохнула, похолодев под пристальным взглядом Призрака. Её сердце дрогнуло, когда острый инструмент легонько скользнул по коже. Посмотрев на свою руку, девушка ожидала увидеть или алые капли, или царапину, или даже неровный фонтан тёмных брызг.

Но ни боли, ни раны не было.

Изабель задрожала.

— После я думал полоснуть её по горлу, — сказав это, Эрик прижал ледяное лезвие к шее девушки. — Но не стал. Это убило бы её. Мёртвые равнодушны к боли, а я желал, чтоб она страдала.

— Что же ты с ней сделал?

Он только хмыкнул в ответ, убрав инструмент.

— Пойдём. Ты сама всё увидишь и всё узнаешь.

Глава 17

Приём посетителей в больнице Lariboisière закончился шесть часов назад, и ни персонал, ни кто-либо из пациентов точно не ждал гостей посреди ночи.

Изабель думала, что Эрик подъедет к зданию с чёрного входа, что они, как воры, проникнут внутрь. Но он подъехал к центральным воротам жуткого и строгого строения. Изабель и раньше терпеть не могла больницы, а Lariboisière казался ей чудовищем, открывшим полную острых зубов пасть.

К ним подошёл сонный и не слишком дружелюбный охранник. Эрик опустил стекло. Свою маску он сменил на медицинскую повязку.

— Мсье, вы смотрели на часы?

— Я к Валуа, — зыркнул на него Эрик, коснувшись повязки. — Срочно.

— Мсье…

Охранник замешкался, но Эрик уже вышел из автомобиля, а Изабель — следом за ним.

— Хочешь отказать умирающему в помощи?! — вспылил артист. — У меня рецидив! Вспышка! И если я умру у стен больницы, моя жена в суде перемоет вам все кости!

Он указал на Изабель. Сжав губы в линию, девушка взяла его за руку, решив подыграть.

— Милый, идём. Доктор тебя осмотрит…

— Женщина, не лезь! — с пылом продолжал Эрик, буквально наседая на охранника. — Дай перед смертью запомнить лицо своего убийцы! Я прокляну его у врат Ада!

Несмотря на весь ужас, что внушало ей это здание, Изабель едва сдерживала нервный смех. Какая импровизация! Какой пафос! Какое красноречие! Теперь она понимала, почему Бувье так восхищался артистизмом Эрика, и почему Луи никак не мог ему подыграть.

Эрик не просто входил в образ, он влетал в него без какой-либо подготовки.

И плевать, что ложь была неправдоподобной, а «больной на голову» сидел за рулём. Он играл с таким подчёркнутым драматизмом, будто и правда умирал. Он хватался за голову, он сыпал проклятиями, он кривился и стонал от боли.

И даже Изабель ему поверила и забеспокоилась.

Ругаясь и пыхтя, охранник пропустил их внутрь. Он даже хотел помочь Изабель довести до доктора её «спесивого мужа».

— Не нужно! — вздрогнула она, слыша, как Призрак Оперы шумно вздохнул для очередной долгой и гневной тирады. — Мсье, спасибо вам большое, но вы его нервируете. Доктор предупреждал, что малейшее потрясение закончится катастрофой, а мой супруг и без того распереживался. Мы дальше сами.

Несчастный охранник кивнул и, как только дверь за ним закрылась, Эрик вышел из образа. Закрыв глаза, он прочистил горло и едва заметно улыбнулся девушке.

— Актриса из тебя вышла лучше, чем ученица.

— Ты мог предупредить?! — вспыхнула она. — Эрик, я чуть с ума не сошла от твоих припадков!

— Сочту за комплимент.

Ей хотелось накричать на него, хотелось толкнуть, ударить, хоть как-то поставить на место, но от усталости и пережитых переживаний злоба девушки быстро превратилась в истерику. Она вспомнила лицо охранника и, зажав рукой нижнюю часть лица, захихикала. Глядя на неё, Эрик улыбнулся, вряд ли понимая причину её смеха. В конце концов, за всю жизнь Призрак Оперы не раз и не два своей актёрской игрой запугивал людей.

Успокоившись, Изабель тяжело дышала, опираясь о стену.

Как только приступ прошёл, реальность окутала её своими холодными сине-чёрными объятиями. Больше Эрику не перед кем было притворяться. Остались только мрачный госпиталь, зимняя ночь с завывающим ветром, и несчастная женщина, в вены которой однажды холодным поцелуем впился скальпель.

— Жизнь моя, — улыбнулся Эрик, сжав её ладонь, прижав её к груди. — Каждая твоя эмоция написана на лице. Поразительно, что с таким темпераментом ты способна актёрствовать.

— Это хорошо или плохо?

— Твой темперамент? Ты часто меня раздражаешь, но, — сказав это, он мягко поцеловал руку девушки, — пока ты так откровенна со мной, я испытываю к тебе всё более отчаянную страсть.

Изабель натянуто улыбнулась, подавшись вперёд.

— А ты лжёшь отменно. Признавайся, твои пылкие признания — это тоже часть роли?

Лицо Эрика застыло. Он не ответил девушке, не стал уверять её в своей искренности.

Вместо этого он подался вперёд, сжал девушку в тесных объятиях и с жаром поцеловал в губы. Изабель от неожиданности забыла, как дышать.

Оборвал поцелуй он так же резко, как и начал. Изабель пошатнулась, сделав неловкий шаг назад.

— Решайте сама, мадемуазель Идо, способен ли мужчина так целовать нелюбимую женщину.

Она не нашлась с ответом. Каждый поцелуй Эрика лишал её способности здраво рассуждать, трезво мыслить.

— Следуй за мной.

Мужчина прошёл вперёд по тёмному коридору, то исчезая во мраке, то появляясь в бледном свете, льющемся из окон. Первый этаж казался безжизненным и пустым, хотя Изабель и слышала из палат храп и писк приборов, а из одного из кабинетов — звук работающего радио.

Эрик двигался бесшумно, в то время как сапоги девушки оглушительно громко стучали каблуками по плитке. Она не хотела привлекать внимания персонала. В гнетущей тьме ей казалось, что из-за дверей вместо людей вот-вот выползут бледные бесформенные монстры в медицинских халатах и с иглами вместо пальцев.

У Изабель всегда было слишком богатое воображение.

Эрик остановился у двери одного из кабинетов и сжал губы в линию. Изабель прочла надпись на табличке.

Главный врач отделения анестезиологии и реанимации.

Этьен де Валуа.

Изабель ахнула. Эрик глухо вздохнул, закрыв глаза, после чего постучался, не потрудившись ничего объяснить девушке.

Из-за двери с хмурым видомвыглянул мужчина. Такой же высокий, как Эрик, такой же бледный, с серыми кругами под глазами. Он выглядел старше: лицо с тонкими, приятными чертами было тронуто морщинами, в чёрных волосах проглядывала седина. Его взгляд был таким же тяжёлым и мрачным, как у Эрика. Единственное значительное отличие между ними — глаза. У Эрика они были карими, жаркими, огненными, в то время как у Этьена — голубыми и холодными, как лёд.

Этьен раскрыл глаза, встретившись взглядом с Эриком. Призрак Оперы улыбнулся и поклонился, манерно сняв шляпу.

— О, чёрт…

— Если бы, дорогой кузен, — вздохнул Эрик. — Мы к Вивьен. Проводишь нас?

Этьен не сразу оторвал взгляд от родственника, не сразу осознал, что Изабель тоже была здесь, не сразу обратил на неё внимание. Но, стоило ему посмотреть на девушку, как в его мудрых, спокойных глазах будто бы вспыхнуло понимание.

— Мелкий, — прохрипел он, глядя то Призрака Оперы, то на Изабель. — Ты… чёрт… подожди, — он потёр уголки глаз пальцами. — Я сплю?

— Даже в кошмарах тебе не приснится такая страшная горгулья, — процедил Эрик, скосив взгляд в сторону. — Каланча.

Этьен на мгновение просветлел, услышав знакомое прозвище. Изабель смотрела то на него, то на Эрика, чувствуя необходимость вмешаться, заполнить звенящую пустоту между двоюродными братьями.

— Простите, что мы так внезапно…

— Что вы, мадемуазель? — вздохнул Этьен. — Как вас зовут?

— Изабель.

— Изабель де Валуа?

Эрик хмыкнул, скосив на неё взгляд. Девушка сжала губы в линию, чувствуя приливший к щекам жар.

— Мы… не на такой близкой стадии знакомства.

— Это всегда можно исправить, — произнёс Призрак Оперы, заставив Изабель вспыхнуть ещё сильнее.

Этьен шумно вздохнул, покачав головой. Потом улыбнулся, но в его улыбке было больше тоски и горечи, чем радости.

— Мелкий-Мелкий. Я уже и забыл, каким невыносимым засранцем ты можешь быть.

В ответ Эрик поцеловал Изабель в щёку и прижал её к себе за плечи.

— Жалобы на это я слышал только от тебя, Каланча.

Сгорая от смущения, Изабель смотрела в сторону, не в силах что-либо сказать. Она не ожидала, что у Эрика остались живые родственники, не рассчитывала на встречу с одним из них. Она была готова к рассказу о мести, смерти, убийстве, но не к знакомству с кузеном Эрика!

И ей хотелось понравиться ему, но намеренно быть приятной, милой и приветливой у неё никогда не получалось. Да и, как отметил Эрик, у Изабель все эмоции были написаны на лице.

И ничего, кроме нервозности, Этьен на нём бы не увидел.

— Зачем тебе Вивьен?

— Мой ангел должна понять, что ей нужно бежать от меня.

Произнося это, он пальцами перебирал её кудри, скользя взглядом по лицу, шее. И в этом жесте было столько эгоизма, столько собственничества, что лицо Изабель вновь зарделось.

Эрик сам сказал, что не отпустил бы её, и, тем не менее, каждый раз пытался оттолкнуть Изабель от себя. Давал возможность сбежать от жестокого чудовища.

Вот только красавице было поздно убегать.

Изабель сжала его ладонь, сплела пальцы.

— Я это поняла ещё на уроке вокала.

Этьен вытаращил глаза на Эрика.

— Ты взял ученицу?

— Долгая история, — вздохнул Призрак Оперы. — Скажу одно — она чудесна. Приходи в Lacroix и сам убедишься.

Сжав губы, врач смотрел то на кузена, то на девушку. От одного названия проклятого театра он переменился в лице, и это не укрылось от взгляда Изабель.

Может, он рассказал бы ей всё, чем не мог поделиться Эрик?

— Я бы лучше сжёг этот чёртов театр дотла, — процедил Этьен. — Мадемуазель… гоните его оттуда. Как угодно: хоть лаской, хоть криками и угрозами — гоните, если в вас есть хоть капля любви к нему и вы хотите его спасти.

Сжав губы, Изабель встретилась с Эриком взглядом. Речь его кузена была до того неожиданной и такой горькой, что она не знала, как реагировать. Призрак Оперы лишь невесело усмехнулся.

— Обещаю, — наконец, выдохнула она, не сводя взгляда с Эрика. — Я приложу все усилия, но одолею наш проклятый театр.

— Счастье моё…

— Даже если придётся умереть.

Эти слова подействовали. Призрак Оперы вздрогнул, застыл, его маска бесконечного спокойствия дала глубокую трещину. Во взгляде пылали первобытные, инфернальные эмоции — от страсти до гнева и отчаяния.

— Ты не знаешь, что говоришь, — он отпрянул, сделал шаг в сторону. — Этьен, довольно допросов. Отведи нас к Вивьен.

Врач покачал головой, закрыв глаза. Очевидно, в палату он возвращаться не хотел, но и отказывать в просьбе у него не было причин. Он закрыл кабинет и, взяв фонарик, направился вперёд по мрачным коридорам.

Какое-то мгновение Эрик смотрел Изабель в глаза, и в его взгляде было чистейшее, ничем не скрываемое смятение. Мотнув головой, он проследовал за двоюродным братом. Изабель засеменила за ними хвостиком.

Этьен остановился у двери, из-за которой доносилось шипение системы искусственной вентиляции лёгких, прерывающийся писк холтера, неровный гул. Под такой аккомпанемент Изабель ни за что на свете не уснула бы.

— Ты готова? — нахмурился Эрик. — Учти. То же самое может произойти и с тобой, если не сбежишь.

Изабель нахмурилась. Она понимала, почему Призрак Оперы так упрямо пытался её напугать: он прекрасно осознавал, что его месть была подлинным безумием и страшно боялся поступить так же с ней, боялся причинить вред. В то же время его к ней влекло, и бороться с этим чувством он был не в состоянии.

А раз он не мог себя контролировать, ему нужно было заставить девушку разочароваться в нём. Сделать её инициатором расставания.

Не говоря ни слова, она прошла в палату, стиснув в кулаки дрожащие руки. Она знала, что Вивьен свалил паралич, знала, что Эрик полоснул скальпелем по её венам. И, тем не менее, несмотря на осведомлённость, готовой к увиденному она не была.

Войдя в палату, Изабель не сдержала крика.

У женщины, подключённой к многочисленным аппаратам, поддерживавшим её жизнь, была срезана половина лица.

Глава 18

Изабель зажала руками рот. Её крик был коротким, но громким и несдержанным, и явно перебудил весь первый этаж.

Девушка похолодела, вглядываясь в ужасное зрелище, пот стекал градинами со лба, её мутило. Мысленно она поблагодарила Бога, что с самого утра ничего не ела. В противном случае её бы вырвало.

К груди Вивьен, её рукам, шее были присоединены многочисленные провода. Землистая кожа была белее простыни, тело было покрыто волдырями и гематомами, в вену вливалась питательная жидкость из капельницы.

Изабель рассматривала эти незначительные детали так тщательно, потому что боялась поднять взгляд на изуродованное лицо.

Пульс Вивьен участился, дыхание стало частым и глубоким. Это были единственные доказательства того, что в этом измученном теле до сих пор теплились жизнь и разум.

Наконец, Изабель взглянула ей в лицо, сжав губы в линию.

Глядя на шрам, она не могла отделаться от мысли о сыром мясе. Рану никто не перевязал, никто не скрыл от посторонних глаз, никто давно не обрабатывал, посчитав, что она зажила и больше не причиняла боли. И всё же… обнажённые мышцы алели на землистой коже, и среди кроваво-красной рытвины на Изабель смотрел слишком яркий бледно-голубой глаз. Вивьен часто моргала, и в её взгляде уже не было ужаса, лишь бесконечные боль и усталость.

Бесконечный Ад.

Изабель опустила руки. Этот шрам точно повторял линию ожога Призрака Оперы, и девушка поняла, оценила его безумную идею. Вивьен оставила на Эрике незаживающие шрамы, и мужчина решил, что она, как его супруга, должна разделить с ним и радость, и горе.

Но вот тело он уродовать не стал, не повторил на нём узоры своих шрамов.

Только лицо.

— В её состоянии частично виноват я, — негромко произнёс Этьен. — Вивьен доставили сюда со вскрытыми венами и изуродованным лицом. Я… часто имею дело со смертью и знаю, когда состояние человека достигает точки невозврата. Это тоже своего рода ювелирная работа. Пациента легко убить, сложнее превратить его в овощ. Поначалу я не собирался ей помогать, поэтому, когда её доставили ко мне, я медлил, ждал. Ждал, что собака сдохнет собачьей смертью.

Он произнёс это сквозь зубы, и от его голоса в стенах этой жуткой, пустой палаты Изабель стало по-настоящему холодно. Её трясло, хотя всё тело горело невыносимым жаром.

— В конце концов я спас её, но повреждения мозга были необратимы, — он ненадолго замолчал. — Судя по показаниям МРТ, она в сознании. Так даже лучше. Пусть эта тварь мучается.

— Господи…

Изабель не пыталась оправдывать Вивьен: изменница и сообщница убийцы заслуживала того, что с ней случилось. И всё же, девушка не могла не испытать к ней сострадания. Как это ужасно — быть запертой в собственном теле, как это страшно — жить и не быть способной позаботиться о себе.

Изабель не знала, хотела ли она избавить эту женщину от мук. В конце концов, из-за Вивьен страдал Эрик — дорогой для девушки человек.

Призрак Оперы молчал с того самого момента, как вошёл в палату. Он вновь потерял контроль над своими эмоциями.

Черты лица Эрика исказил гнев. Боже, если бы Вивьен могла ходить, он бы прямо сейчас убил её.

Изабель коснулась лица. Казалось, от ужаса и потрясения она должна была зарыдать, но слёзы не шли.

Месть обоих Валуа была жестокой, но и поступили с ними жестоко.

— Скажите, мадемуазель, — вздохнул Этьен. — Вы сдадите нас в полицию? Заранее предупреждаю, доказательств нашей вины у них нет и не появится.

— Боже, нет… — прохрипела она. — И в мыслях не было.

— Боитесь, что и до вас доберёмся?

Нахмурившись, она встретилась взглядом с Этьеном. Его глаза были холоднее ночи за окном.

— Потому что, — набравшись мужества, Изабель посмотрела на лицо Вивьен, — она заслужила это.

Врач не ответил. Изабель, стоя в палате, глядя на едва живую женщину, чувствовала себя монстром. Она могла облегчить её страдания, могла подарить ей милосердие, могла отключить эти многочисленные приборы и оборвать её жизнь.

Но стоило ей только подумать об этом, как её руки сами собой опустились.

Это не её месть, и не ей миловать или наказывать человека.

Изабель посмотрела на Эрика, подошла к нему и молча, без слов, прижалась к его груди, зажмурившись. Выносить это зрелище она была больше не в силах, не могла больше думать о страданиях несчастной. Ей хотелось тепла, утешения и защиты.

Пускай даже если они исходили от жестокого монстра.

— Изабель… — вздохнул Эрик. Его голос звучал мягко, руки согрели её в своих объятиях.

Он умолк, не зная, что сказать, так осторожно гладя её плечи и спину, будто боялся сломать. Изабель стиснула пальто у него на груди, чувствуя себя маленькой, слабой, хрупкой.

Но страха она не испытывала. Ни капельки.

— Эрик, — глухо произнесла она. — Пожалуйста… уйдём отсюда.

Она подняла голову, чтобы взглянуть в его лицо. Призрак Оперы смотрел на Вивьен, и его лицо вновь исказила жуткая гримаса гнева.

— Эрик, — Изабель провела ладонью по его щеке, заставив взглянуть себе в глаза. — Хватит. Не смотри.

Она знала, что рядом с Вивьен его самые тягостные воспоминания оживали. Чувствовала это.

И только поэтому, а не из милосердия, желала, чтобы эта женщина поскорее умерла.

— Ангел мой, — прохрипев это, он поцеловал девушку в лоб. — Прости. Я забываю, какая ты чувствительная.

Они вышли, но даже после того, как дверь в палату закрылась, Изабель трясло от потрясения. Эрик не выпускал её из объятий. Этьен, выйдя, прислонился спиной к стене, с мрачным видом глядя на пару.

— Мадемуазель, — он вздохнул. — Меня поражает ваша самоотверженность. Он вас мучает, а вы к нему льнёте.

Изабель покачала головой, закрыв глаза.

— Он сам мучается, — она мягко улыбнулась. — Да и… Эрик тоже ведь спас от мучений меня.

Вспомнив о той тяжести, что долгое время не давала Изабель покоя, о той травме, что возвращалась к ней во снах, девушка стала немного иначе относиться к Вивьен. С меньшим сочувствием, но с большим презрением.

Как она могла уйти от Эрика? Да, его характер не идеален, но он обладал тем простым навыком, которым владеют немногие мужчины.

Он умел ставить себя на место другого человека, видел в жестах, взглядах, поступках причины, о которых этот самый человек мог не догадываться.

Если бы он появился в жизни Изабель на пару лет раньше…

И ладно — просто уйти к другому, развестись с супругом и исчезнуть из его жизни.

Вивьен хотела убить Эрика.

Сжечь.

Чудовище.

— Жизнь моя, — голос Призрака Оперы был спокойным, уверенным, привычным. — Если твои мысли продолжат метаться в таком хаосе, ты сойдёшь с ума.

В ответ девушка только тяжело вздохнула. Силы окончательно оставили её, как и вера в людей, и сейчас ей хотелось одного — накрыться одеялом с головой, забиться в угол своей тесной мансарды и никогда не выходить оттуда. Не видеть мира, не знать, насколько ужасным может быть человек.

Этьен попрощался с ними и что-то говорил Изабель, но она его не слышала. Не помнила она и того, как вышла вместе с Эриком из больницы, как оказалась у себя в квартире.

Не раздеваясь, в своём зимнем пальто она рухнула на диван, стиснула подушку в руках.

Всё это время, кусая губы, она думала лишь о том, каких душевных сил стоило Эрику пережить и утрату, и предательство.

Она не смогла выжать из себя слезу в палате Вивьен.

Но, думая об Эрике, она тихо заплакала, уткнувшись лицом в подушку.

Не успокоилась она и в тот момент, когда Призрак Оперы лёг рядом, обняв её со спины. Изабель содрогалась от спазмов рыданий, глушила подушкой истерику. Эрик что-то говорил — тихо и успокаивающе — но Изабель его не слышала.

В какой-то момент даже на рыдания у неё не осталось сил. Лишь обессилев, она стала более-менее осознавать реальность.

В квартире тихо гудел обогреватель. За окном завывал ветер, снег с тихим шорохом бился об окна.

Призрак Оперы был рядом и негромко пел для неё старую, давно забытую колыбельную.

Глава 19

Когда Изабель проснулась, зимнее солнце уже стояло высоко над горизонтом. Испугавшись, что проспала работу, она вздрогнула и схватила часы на тумбочке.

Эрик, лежавший рядом, обозвал её ведьмой. Изабель совершенно случайно ударила его локтем в скулу.

— Мы проспали! — воскликнула она.

— Не ты ли вчера, — процедил он, потирая ушибленное место, — уговаривала меня остаться с тобой в твои выходные?

Изабель моргала, глядя в его лицо. Она так заработалась, что до неё совершенно не доходил смысл слов мужчины.

Эрик приподнялся. Он был в верхней одежде, как и Изабель. Она нахмурилась, ещё не отойдя от тяжёлого, глубокого сна. Лишь спустя пару секунд к девушке медленно вернулись воспоминания о пережитом потрясении.

— Сильно? — робко произнесла она, подняв на него взгляд.

— Я оскорблён в лучших чувствах, — он закатил глаза. — Пока я боялся малейшим шумом разбудить тебя, ты размахиваешь подкрылками.

Она невольно улыбнулась. Раз Эрик переигрывал, значит не сердился. Изабель протянула к нему руки, обняла и поцеловала в ушибленное место.

— Сейчас пройдёт.

Мужчина улыбнулся, скользнув ладонями по её талии, заключая девушку в объятия.

— Вообще-то, ты попала по губам.

— Неужели? И куда же ещё?

— Начинай исследовать, — Эрик хамовато улыбнулся. — Я в процессе скажу, где больнее всего.

Изабель не успела смутиться. Призрак Оперы подался вперёд, запечатлев мягкий, осторожный поцелуй на её губах.

— Как ты? — произнёс он, соприкасаясь с ней лбами.

Изабель опустила взгляд, какое-то время помолчав.

— Знаешь… всё, что ты сделал — немыслимо ужасно, — она коснулась ладонью его лица. — Но кажется… после пережитого я люблю тебя ещё сильнее.

Это признание застало врасплох обоих. Вспыхнув, Изабель поспешила отвести взгляд. Сколько бы любви, сколько бы романтики и пережитых откровений между ними ни было, а трёх простых слов они оба старательно избегали.

Эрик, откинувшись назад, невольно расхохотался. Его смех не звучал издевательски или надменно. Скорее, в нём слышалось только облегчение.

— Жизнь моя, — произнёс он, теснее прижав к себе смущённую девушку. — Скажи мне, сколько я должен срезать лиц, чтобы ты надела крохотное кольцо на безымянный пальчик?

Она вздрогнула.

— Ты слишком торопишься!

— Неужели? — он вновь подался вперёд, роняя девушку на подушки, склонился над ней. — А зачем тянуть?

Изабель сжала губы в линию, когда мужчина склонился ниже, оттянул воротник её свитера и с жаром поцеловал в шею. Она задрожала, выгнувшись дугой.

— Я же, — выдохнула она, — ещё не всё о тебе знаю.

— Это решаемо.

— Но… — девушка прикусила костяшку пальца, когда руками Эрик скользнул ей под одежду. — Ты же будешь сбегать от меня… в свой театр.

— И тебя выкраду.

Его поцелуи стали более чувственными, долгими, грубыми, его губы спускались ниже. Изабель зажмурилась, сжав ладонью его плечо. От его ласки у неё каждый раз улетучивались все аргументы.

— Но, — простонала она. — Эрик… юрид… юриди… юридически ты мёртв!

Это заставило его прерваться. Тяжело, отрывисто дыша, Изабель провела ладонью по лицу, веля себе успокоиться. Её страсть была такой пылкой, такой неистовой и неконтролируемой, что девушка страшилась своего бесстыдства.

— Да, — с жаром выдохнул он, заставив Изабель вновь задрожать. — Это проблема.

— И… что же ты думаешь… делать?

Какое-то время Эрик не отвечал, большим пальцем водя по по бедру девушки. И это незначительное движение, его близость сводили Изабель с ума.

Эрик скользнул взглядом по её лицу и задумчиво улыбнулся. Не в первый раз она замечала у него такое выражение глаз — оно появлялось, когда мужчина был спокоен, расслаблен, когда ненадолго обретал внутреннюю гармонию. Сейчас он не просто наслаждался зрелищем беззащитной, полуобнажённой девушки. Он ею любовался.

— Жалею, что я не художник.

Вспыхнув, Изабель оправила на себе одежду, глядя в сторону.

— Нахал.

Он вскинул брови, театрально опустив руку на сердце.

— Вставай уже, — пробурчала она, невольно бросив подушку в Призрака Оперы. — Мы и без того проспали всё, что можно.

— Скажу откровенно: для меня нет лучше отдыха и большего удовольствия, чем спать с тобой.

У Изабель запылали не только щёки, но и уши. Интонация Эрика была будничной, спокойной, естественной, а значило это лишь одно — он дразнился.

— Ах так? Больше петь тебе не буду.

Эрик всплеснул руками, а Изабель, уходя на кухню, показала ему язык. Она не сразу поняла, что сделала — до того нормальным и уместным показалось ей в тот момент её ребячество.

Боже… даже с Жилем она себя так не вела. Впрочем, и Эрик тоже хорош.

Тряхнув головой, она открыла холодильник. Ничего, кроме яиц, молока и мяса в нём не было, так что выбор для завтрака был невелик. Призрак Оперы мог ворчать сколько угодно из-за такой примитивной пищи, Изабель было всё равно. Более того, она была так голодна, что съела бы и его порцию.

Когда сковородка с омлетом зашипела, Изабель услышала знакомый грохот и негромкое ругательство из комнаты.

Однажды Эрик привыкнет к низким потолкам мансарды. И, думая об этом, Изабель не сдержала улыбки.

— Аккуратнее, хороший мой, — не отрываясь от готовки, произнесла она. — Гениальность отобьёшь.

— Изабель, — войдя, он потирал ушибленную макушку. — Ладно, ты не готова узаконить наши отношения. Но от переезда тебя что удерживает?!

— Мансарды дёшевы, — ворчала девушка. — А я не могу позволить себе лишних трат.

Он улыбнулся, и Изабель тут же поняла свой промах.

— В Lacroix проживание бесплатное. Для тебя.

— Ни за что.

— Призрак Оперы разрешения не спрашивал.

Сказав это, мужчина подошёл к ней, обнял со спины и мягко поцеловал в шею, откинув непослушные кудри за плечо. Девушка не сопротивлялась. Наоборот, она подалась навстречу его ласке.

— Эрик… а почему именно этот театр? — она поддела краешек омлета лопаткой, перевернула его.

— Попробуй угадать, моя милая, любопытная Пандора.

Изабель прикусила губу. На самом деле, она уже рассуждала над этим вопросом, но к однозначному выводу так и не пришла. В первый рабочий день Гаскон говорил, будто бы Призрак Оперы даже подружился с прежним владельцем театра. После она узнала о занятой им пятой ложе, потом увидела портрет Эрика в галерее. И это был точно не его отец, это был Валуа-младший.

— Самый очевидный вариант — секретные ходы, — ответила она. — В этих лабиринтах удобно прятаться, ты неуловим в них. До тех пор, пока в старый замок не попадёт бомба или выстрел из танка.

Он расхохотался.

— А что? Было бы любопытно вызвать такую панику у населения.

— А неочевидный, — продолжила Изабель, не обращая внимания на его весёлость. — Я не психолог, Эрик, хотя ребята из труппы и называют меня так. Я заметила, что интерьер твоего жилья повторяет убранство комнат в поместье Валуа.

— И..?

— Я подумала, что выбор театра неслучаен. Быть может, с этим мрачным местом тоже связано что-то доброе и светлое?

Она пожала плечами.

— Ты… так несчастлив, Эрик, — она поджала губы, — что хочешь хотя бы с помощью декораций вернуть счастливые моменты. Твоё жильё выглядит, как родной дом, ты сам всегда безупречен, как и пять лет назад. Но… ты и сам понимаешь, что ничего уже не вернуть. Сколько ни играй прежнего себя.

Призрак Оперы промолчал. Изабель мягко сжала его руку.

— Эрик, — произнесла она после недолгого молчания. — Могу ли я рассчитывать, что однажды ты дашь жизни шанс? Могу ли надеяться, что однажды ты больше не вернёшься в свою гробницу под театром?

— Изабель…

— Нет… не отвечай, — она вздохнула, проведя ладонью по лицу. — Я знаю… я эгоистка и требую слишком многого.

Закусив губу, она разрезала омлет на две части, переложила на тарелки, поставила чайник. Эрику вряд ли понравится недорогой чай из пакетика, но ничего другого у Изабель всё равно не было.

Мужчина опустился на стул, задумчиво глядя в потолок. Потом хмыкнул.

— С Lacroix связано многое, — наконец, заговорил он. — Кто-то из моих предков выкупил за бесценок чертежи замка, чтобы перепродать их в нужные руки, но этого не случилось. Ценные бумаги остались в моём доме, а я… был любопытным ребёнком с хорошей памятью. Потом, ещё до появления Призрака Оперы в Lacroix занимались обучением детей. Я был одним из учеников. Потом, когда вырос, я часто играл там. Да… с ним связано много приятных воспоминаний, — он ненадолго умолк. — Ну а три года назад, когда прежнего владельца не стало, выяснилось, что по его завещанию театр, как частная собственность, принадлежит мне. Гаскон — моё прикрытие, он по доверенности исполняет обязанности управляющего. Lacroix — целиком и полностью моя собственность.

Глаза Изабель округлились.

— И правда, — Эрик смотрел ей в глаза, скрестив руки на груди, — психолог.

Покраснев, она отвела взгляд в сторону. Она не чувствовала душевного трепета, когда её хвалили за старания преподаватели, артисты, даже коллеги из прежних театров.

Но Эрик — другое дело. В глазах Изабель он был окутан ореолом величия.

— Помнится, кое-кто назвал меня недоучкой из деревенского театра…

— Надо же, — он не сдержал улыбки. — И кто бы это мог быть?

— Думаю, ты его знаешь. Он дьявольски талантлив, язвителен, обаятелен и хорош собой, — девушка выдержала паузу. — И я прибью его, если он так и не притронется к моему омлету.

— Погоди, — сказав это, он подался вперёд, вглядываясь в лицо Изабель. — Разве это не забавно, что мы ведём себя так… по-домашнему?

Девушка невольно покраснела.

— Это плохо?

— Этого у меня не было уже пять лет, — он улыбнулся и пригубил чай из чашки. — Наверное, будет забавно, если ты будешь каждый день перед работой готовить обед своему Призраку Оперы.

Не позволив ей ответить, мужчина протянул к ней руку и провёл пальцами по подбородку, заставив посмотреть себе в глаза.

— А на десерт будут твои поцелуи.

Большим пальцем он провёл по её нижней губе, лишая девушку возможности ответить. Она прерывисто выдохнула. Поначалу ей хотелось съязвить, хотелось быть игривой, непокорной, независимой, хотелось раздразнить его.

Но с удивлением для себя Изабель обнаружила, что ей нравилась та нежность, которую проявлял к ней Призрак Оперы, нравились его касания, долгие взгляды, разговоры ни о чём.

И при всём желании она не могла сейчас придумать достаточно колкий ответ.

— На одних десертах, — прошептала она, — долго не проживёшь.

Эрик улыбнулся.

— А без них — жить не за чем.

Изабель вновь покраснела от его пристального взгляда, хотя казалось, должна была привыкнуть к пылкому нраву этого мужчины. Ей по-прежнему казалось, что такой страсти она ничем не заслужила.

— Ты хотела сегодня в музей, — негромко произнёс Эрик. — Но не думаю, что я дам тебе выйти из дома.

Изабель не успела задать вопрос. Эрик скользнул пальцами по её шее, плечам, ненавязчиво убирая назад кудри. Опустив руку ей на бедро, сжав ткань брюк, он замер.

Трудно было придумать намёк красноречивее.

— Эрик, — тихо, едва слышно отозвалась девушка, краснея до корней волос. — Весь день впереди…

— Вот именно, — он улыбнулся. — Представляешь, какие пучины страсти ждут нас?

Она сжала губы в линию, напрягшись всем телом. Воспоминания о бессонных ночах, когда Эрик терроризировал её своей пылкой любовью, живо воскресли в воспоминаниях робкой девушки.

Наверное, нехорошо так бесстыдно желать продолжения.

Изабель поёрзала коленями, после чего Эрик провёл по бедру чуть выше, неторопливо, как хищник, приблизившись.

— Погоди, — прошептала она, вжавшись в спинку стула. — Эрик… дай мне немного… прийти в себя после потрясений.

— Жизнь моя, — улыбнувшись, он прижался губами к щеке девушки. — Я знаю множество способов снять напряжение.

Изабель охнула, когда его губы скользнули к шее, а руки сжали тонкие плечи. Сопротивляться его настойчивости было всё тяжелее.

— К тому же… ты мне сейчас нужна ничуть не меньше.

— Всего пару часов, — невнятно пролепетала она слишком нежным, слишком высоким голосом. — Прошу. Потерпи всего пару часов.

— И что же изменится? — произнёс он, крепче стиснув девушку в объятиях. — Разве что, мы оба станем страшно раздражительными.

— Или, — выдохнула она, неловко обняв его в ответ, — разберёмся, сможем ли выносить друг друга в обычной жизни.

— Счастье моё, откуда такие сомнения?

Изабель пожала плечами, плотно сжав губы.

— Ты всегда такой страстный, энергичный, увлечённый, — она прерывисто выдохнула. — А я… тихая и незаметная, без особых талантов.

— О? — он хмыкнул. — А кто вчера смог сымпровизировать и разжалобить охранника?

— Ты…

— Изабель, без твоих жалостливых глаз он бы просто вытолкал меня за забор.

— Но я же ничего такого не сделала…

— Как очаровательно, — Эрик зарылся носом в её волосы. — Ты не только не знаешь, насколько прекрасна, но и не понимаешь, сколько в тебе талантов.

Изабель отвела взгляд, не найдясь с ответом.

— Как же сильно я тебя за это ненавижу.

Девушка взвилась в его объятиях, вдруг обретя силы сопротивляться. К её лицу от негодования прилил жар.

— Сам такую выбрал! Нечего жаловаться!

Только по его ехидной улыбке Изабель поняла, что он дразнился.

— Как думаешь, — Призрак Оперы на мгновение опустил взгляд, изображая застенчивость, — ты будешь такой же неистовой, если на любовном ложе я буду шептать тебе о своей ненависти?

Изабель вспыхнула и отстранила мужчину от себя, что было сил. Эрик захохотал, возвращаясь на прежнее место. Только вдоволь наигравшись с ней, он, наконец-то, притронулся к завтраку. Удивительно, но в этот раз обошлось без ворчания.

Он не хотел выходить днём из мансарды, не хотел находиться в душных помещениях музеев и среди людской толпы. Потому и собирался он невыносимо долго. Свой шрам Эрик замаскировал повязкой, поверх которой надел большие солнцезащитные очки. Маска привлекала бы излишнее внимание на улицах, а без неё мужчина чувствовал себя беспомощным. Чтобы окончательно скрыть лицо, он надел широкополую шляпу и задрал высоко вверх воротник пальто.

Изабель вздохнула.

— Выглядишь, как нечто среднее между Дракулой и Фантомасом.

Он хмыкнул.

— И что же мне в таком случае делать? Укусить тебя или убить на месте?

Подойдя, Изабель оправила воротник его пальто.

— Принять, что мне не стыдно показаться с тобой на людях.

Мужчина закатил глаза, взяв свою дорогостоящую трость.

— Пошли, — процедил он, — пока я не передумал.

Сияя от счастья, Изабель взяла под руку своего мрачного спутника и опустила голову ему на плечо. Это заставило Эрика немного смягчиться, но менее угрюмым он от этого не стал.

— Сходим в Нотр-Дам? — предложила Изабель.

— Решила вытащить Квазимодо из театра и оставить его в соборе?

— Во-первых, зимой Нотр-Дам особенно красив. Во-вторых, Квазимодо был добрым и милым, — проворчала девушка. — А ты характером вылитый Клод Фролло.

Он вздохнул, глядя перед собой.

— Гореть мне в Аду за такое соблюдение обета безбрачия.

Изабель ткнула его кулаком в бок, после чего Эрик даже едва заметно улыбнулся.

И всё же, он не стал возражать против прогулки. Изабель вела его к собору по полупустым в этот снежный день улицам Парижа, мимо Opéra Garnier и Лувра, очередь в который заканчивалась в соседнем квартале. Эрик скривился от пренебрежения к толпе туристов.

— Брось, — вздохнула Изабель. — Когда-то ты любил людей, выступал для них.

— Жизнь моя, в отпуске я покупал билет в Лондон, во Флоренцию, в Берлин, да даже в Москву — лишь бы снять номер в гостинице и два месяца жить в полной тишине.

Изабель надулась, пройдя вперёд и взглянув в лицо Призрака Оперы.

— Что?

— …от меня не сбежишь в свой отпуск.

Он улыбнулся и впервые за время прогулки был близок к тому, чтобы засмеяться. Эрик снял солнцезащитные очки и убрал их в карман пальто.

— Такого, как я, не пустят ни в один отель. Распугаю постояльцев.

— Или прославишь сам отель? — она улыбнулась. — Как это вышло с Lacroix.

— Этого ещё не хватало.

Изабель улыбнулась, сжав его руки. Недовольный, ворчливый и ненавидящий людей Эрик нравился ей гораздо больше импульсивного и дерзкого Призрака Оперы. И, глядя ему в глаза, на его припорошенную снегом шляпу, скрытое повязкой и воротником лицо, девушка испытала прилив нежности к этому мужчине. Встав на носочки, она мягко поцеловала его, Эрик коротко выдохнул, прежде чем ответить.

— Ты так очарователен, когда на тебе нет маски, — улыбнулась Изабель, ткнувшись носом ему в щёку.

— И почему ты не была такой игривой с самого утра? — вздохнул он, обняв девушку, и жар его рук обжигал, несмотря на зимний холод. — Мы ещё можем вернуться в твою чёртову мансарду.

Изабель не ответила. Улыбнувшись, она выскользнула из его объятий и, сжав руку мужчины, повела его за собой к собору.

С первого взгляда Нотр-Дам восхитил Эрика. Это Изабель поняла по тому, как крепко мужчина сжал её ладонь, по тому, как замедлил шаг, как громко вздохнул. Она обернулась. Мужчина смотрел на собор, на его белоснежные, укрытые снегом величественные стены. Изабель улыбнулась, тоже задержав взгляд на древнем сооружении. Одним своим видом Нотр-Дам давил на неё, заставлял чувствовать себя маленькой, ничтожной букашкой.

Она вновь взглянула на Эрика. Его губы изогнулись в лукавой улыбке — он снова что-то задумал. Впрочем, эту улыбку она видела у него и в моменты вдохновения.

Изабель потянула его внутрь, и Эрик не сопротивлялся. Оказавшись под массивными сводами собора, в свете разноцветных витражей, среди запахов церковных свечей и ладана, мужчина не сдержал восторженного возгласа.

Изабель внутренне ликовала. Во-первых, ей нравилось видеть Эрика счастливым, а не угрюмым. Во-вторых, если так пойдёт и дальше…

…быть может, их отношения станут нормальными? Без его затворничества, без тайн, без ревности.

— Я и забыл, — он приподнял шляпу, восхищаясь древним строением. На какое-то время Эрик забыл, почему вообще прятал лицо, — как он прекрасен.

Изабель демонстративно прочистила горло.

— А ведь это, — мужчина сжал её ладони, — самое неподходящее место для свиданий.

Он не дал ей возразить. Призрак Оперы замер, услышав разносящееся по собору пение церковного хора, поднял ладонь, жестом веля Изабель молчать.

— И в половину не так талантливы, как ты…

Изабель только улыбнулась в ответ: Эрик был слишком заворожён зрелищем. Он смотрел на сложную архитектуру, на лики святых, на статуи, на витражи — и не мог насмотреться, он упивался восхищением, восторгом, красотой, о которых забыл на пять долгих лет.

Прислонившись плечом к каменной арке, Изабель с улыбкой наблюдала за своим спутником.

Знал бы он, насколько красивым становилось его лицо, когда он был счастлив.

— Мадемуазель Идо, — раздался из-за плеча девушки знакомый голос. — Пришли помолиться об успехе следующей постановки?

Изабель нахмурилась, оборачиваться ей совершенно не хотелось.

— И вам добрый день, — процедила она, — мсье Бувье.

Глава 20

— Забавно получается, — произнёс журналист, убрав руку во внутренний карман пальто и вытащив оттуда конверт. — Вы утверждали, что не связаны с Призраком Оперы, но стоило совсем немного за вами проследить…

Он протянул Изабель конверт. Девушка не стала вскрывать его, но сразу разорвала. Она знала, что внутри.

Фото, где они с Эриком вместе.

Блез хмыкнул, закрыл глаза и покачал головой.

— Изабель… не как журналист спрашиваю, но как человек. Зачем вам это?

— Что — это?

— Отношения с ним, — Блез перевёл взгляд на Эрика. — Вы привлекательны, интеллигентны и харизматичны, вы заслуживаете лучшего.

— Вы не способны не совать нос не в своё дело?

Блез вновь хмыкнул, убрав руки за спину.

— Изабель… этот человек опасен для всех, — он вздохнул. — Рассказывал ли он вам, сколькими женщинами восхищался, как боготворил их голоса? Упоминал, что с ними стало?

Девушка промолчала.

— О, а как насчёт «Бала повешенных»? Занятное дело. Четверо полицейских подали в отставку.

Изабель запретила себе его слушать.

— А он рассказывал вам, что ушёл из Opéra Garnier с фейерверком? Рассказывал, что обрушил люстру на головы людей? Рассказывал, кого повесил перед полным залом зрителей?

Изабель скосила взгляд на Блеза. Журналист был мрачен, серьёзен и, должно быть, впервые за всё время из знакомства показался ей… человечным.

— Чего вы хотите? — вздохнула Изабель. — Зачем вы рассказываете мне это? Я не оставлю его. Даже если он захочет меня убить. К тому же, вы журналист, мсье Бувье. Из моей смерти вышла бы потрясающая сенсация для вашей жёлтой газетёнки.

От этих слов на лице Блеза заходили желваки.

— А, — процедил он, — я не хочу больше смертей, и б — у меня есть весомые причины ненавидеть этого ублюдка. Причины, о которых не расскажут в газетах.

По лицу Блеза промелькнула тень, из-за чего его взгляд показался Изабель полным не столько ярости, сколько глубокой, непроходящей скорби.

— А, мсье Бувье. Какая встреча.

Голос Эрика не излучал радости. Скосив на него взгляд, журналист принял привычный равнодушно-надменный вид, его лицо прорезала ядовитая усмешка.

Изабель поразилась. Какой талант переключаться, давить в себе истинные эмоции. С такой способностью Блезу место в кресле политика, а не в редакции.

Впрочем, Эрик впечатлял её не меньше. Подойдя, он собственнически скользнул ладонью по талии Изабель и тесно прижал её к себе. Девушка выдохнула и расслабилась в объятиях Призрака Оперы.

— Что, уже не скрываешь отношений с ней?

— Изабель — моя единственная ученица. Она уже пожаловалась, что её донимала навязчивая чумная крыса с диктофоном, — Эрик был невозмутим, хотя его глаза пылали гневом. — Сколько ты следишь за нами, Бувье?

Журналист невозмутимо пожал плечами.

— С того момента, как вы вышли из театра.

Изабель закусила губу. Значит, Блез следовал за ними в госпиталь, а потом и к её дому. Теперь и он знал её адрес.

Она нахмурилась, крепче прижавшись к Призраку Оперы. Теперь идея переехать не казалась ей такой уж плохой.

— А ты близок с ученицей, — хмыкнул Блез. — Изабель, я бы тоже смог тебя многому научить.

Эрик старался выглядеть невозмутимым, отчуждённым, но после слов Блеза он слишком крепко сжал челюсти, а в его глазах отразилось знакомое Изабель пламя разрушительного гнева.

— Вы отвратительны, мсье Бувье, — произнесла девушка.

— Неужели? — хмыкнув, Блез скосил взгляд на Эрика и пальцем провёл по своей щеке. На этом же месте у Призрака Оперы был ожог. — Ну, тебе не привыкать к отвратительному.

У Изабель перехватило дыхание. Она смирилась со шрамами Эрика, не замечала их, потому что за этими следами прошлого скрывались бездонная глубина, интеллект и харизма. Эти качества покорили бы любую женщину.

— Да как ты смеешь..? — процедила Изабель. — Ты, мразь…

Блез хмыкнул, глядя на неё свысока. От ругани девушки к его лицу прилил румянец. Этот мужчина принадлежал к тому типу людей, которые чувствуют себя живыми, только оказавшись в гуще событий, в эпицентре конфликта.

— И кто же меня называет мразью? Шлюха клоуна в маске?

Эрик не выдержал. Он оттолкнул Изабель, освободил руку и вплотную подошёл к журналисту.

В первую секунду она не поняла, что произошло.

Изабель казалось, что Призрак Оперы попросту ударил Блеза в живот, но это было не так. Журналист, секунду назад надменно ухмылявшийся, побелел, замер, осел на пол. Из глубокой раны в боку хлынула кровь. Блез захрипел сквозь зубы, рухнул, зажимая рану. Изабель боялась пошевелиться.

Эрик вытер окровавленный нож о рукав чёрного сюртука, убрал его.

Девушку привели в чувства металлический запах крови и звучное пение церковного хора.

Эрик схватил её за руку, рванул на себя, уводя прочь от места преступления. Спотыкаясь, Изабель бежала следом. Её руки похолодели, она с трудом дышала, из глаз текли слёзы.

Она знала, что Блез получил по заслугам. Понимала это. Осознавала, что Эрик отстаивал её честь.

Но все её мысли, все действия были скованы плотной пеленой шока.

От одной мысли о кровопролитии ей становилось дурно.

Эрик не позволял ей перевести дух. Он уводил Изабель с такой скоростью, что она едва не падала, а ноги вскоре начали ныть. Она без конца хрипела его имя, умоляя остановиться, обратить внимание на девушку, дать ей осознать случившееся.

Но Эрик не обращал внимания.

Он втолкнул Изабель в машину на заднее сидение, закрыл дверь, заблокировал их. И, сев за руль, сорвал с себя повязку.

Руки мужчины не дрожали, когда он стягивал запятнанную кровью перчатку, когда надевал свою маску. Он был воплощённым хладнокровием.

— Эрик…

— Эрик мёртв, — произнёс он сквозь зубы. — Есть только Призрак Оперы.

Изабель сжала губы в линию, дрожащей рукой потянувшись к мужчине. Он завёл двигатель и, не прогрев его, выехал с парковочного места.

— Куда мы? — просипела она.

— В театр.

— …но ты обещал!

— Я ничего не обещал! — огрызнулся он. — Я говорил, что это плохая идея. И теперь ты сама в этом убедилась. Ты никогда не покинешь подвал.

Изабель застыла, всхлипнув. Проведя ладонью по лицу, она вновь ощутила на нём слёзы. Сколько она их пролила за всё время их отношений? Никогда в жизни Изабель столько не плакала, как бы тяжело, как бы страшно и одиноко ей ни было.

Вместе с этим… она будто бы пробуждалась от долгого сна.

Она знала, что Эрик злился не на неё. Знала, что этот гнев был направлен только на него самого. Он снова причинил боль, снова поддался ярости, жажде мщения и, возможно, лишил человека жизни.

Изабель его не осуждала. Видят боги, она его не осуждала! Она даже, несмотря на страх и подступавшую к горлу желчь, испытывала мрачное торжество от свершившегося правосудия.

— Эрик, — едва слышно прошептала она. — Спасибо.

Он не ответил. Дворники лихорадочно работали, сбивая с лобового стекла налипающий снег, мотор гудел, золотые огни фонарей мелькали и исчезали вдали.

— Я люблю тебя, — девушка произнесла это, и её начала бить дрожь. Закрыв глаза, она обняла себя за плечи. — Я так люблю тебя.

Эрик хотел было ответить, но сдержался, взглянув на девушку в зеркало заднего вида. Он затормозил, остановил автомобиль у обочины. Изабель не знала, как выглядела, но, видимо, до того ужасно, что это впечатлило даже Призрака Оперы.

Её лицо больше не было бледным. Изабель позеленела и не держалась на ногах, когда Эрик помог ей выйти. Она не слышала, что он говорил ей, но без конца повторяла слова любви, благодарности, бредила об их совместном будущем, о жизни в своей мансарде. Эрик набрал в ладонь горсть снега и прижал его ко лбу Изабель, к щекам.

Закрыв глаза, она замолчала, часто дыша. Изабель не знала, сколько так простояла, но Эрик всё это время придерживал её, не позволяя упасть. Когда дурнота прошла, она подняла на него взгляд.

Слёз не было. Остались только убийца, виновница и их преступление.

— Садись, — приказал он.

— Прекрати, — взмолилась она. — Полиция нас не преследует, нас никто не видел. Вернёмся домой…

— Не полиция меня волнует.

Он попытался вновь втолкнуть её в машину, но Изабель сопротивлялась. Стиснув зубы, она выворачивалась, отталкивала его, упиралась.

— Нет! — вскрикнула она. Эрик был гораздо сильнее, и Изабель, какой бы неистовой не была, постепенно сдавалась, несмотря на отчаянный отпор. — Прекрати!

— Ты не понимаешь, — процедил он, крепко прижав девушку к машине своим телом, стиснув её запястья и придавив их к крыше автомобиля. — Я чудовище! И пока моё безумие не коснётся тебя лично, ты будешь слепа.

Тяжело дыша, она вновь попыталась вырваться, но не вышло.

— Тогда убей меня! — она подкрепила эти слова пинком. — По мне никто не будет плакать!

Эрик держал её, ожидая, когда она выбьется из сил от собственной бессмысленной ярости.

— Всё же было так хорошо! — не сдавалась она. — Эрик, если бы мы не встретили эту сволочь, мы вернулись бы ко мне! Остались бы вдвоём!

— Теперь ты моя навсегда.

— Я и так твоя! И мне нужен ты, а не Призрак Оперы!

— Ты не понимаешь, — покачав головой, он заставил Изабель развернуться и крепко прижал её спиной к себе. — Мир уже отнял у меня всё. Люди отняли у меня всё. Я не могу потерять ещё и тебя.

Изабель вздрогнула и на мгновение перестала дышать. Вот оно что. Подобно тому, как она пыталась спасти его от него самого, Эрик решил защитить её от всего, что могло бы ей навредить. Ей грозили отчаяние и провал — он подарил ей славу и обожание; ей, как новенькой, могли нахамитьартисты — он защитил её своим авторитетом; ей грозила вечная нищета — он озолотил её. Как бы девушка ни стремилась быть самостоятельной и сильной, отныне ей помогал влюблённый мужчина.

Мужчина, который гнал её от себя и не мог отпустить. Желал ей счастья и не мог совладать с собой. Он и сейчас хотел, чтобы она разглядела монстра, но боялся причинить ей вред.

Изабель хорошо понимала его отчаяние. В конце концов, когда-то она тоже потеряла всё на свете и с тех пор заперла сердце на тяжёлый замок.

— Ох, Изабель…

— Эрик, — закрыв глаза, она опустила голову ему на грудь.

Невольно Изабль улыбнулась, утопая в его объятиях, чувствуя падающие на лицо крупные снежинки. Он глубоко, тяжело дышал, зарывшись носом в её волосы, постепенно успокаиваясь, приходя в себя. Девушка уже давно обратила внимание на яркую черту его характера — Эрик был импульсивен, но его гнев проходил так же быстро, как и вспыхивал. Совершая ужасный поступок, он сожалел о последствиях.

— Я убил человека у тебя на глазах, — он выдохнул облачко пара, не ослабляя объятий. — Теперь ты меня возненавидишь.

Она ответила после недолгой паузы:

— Глупый Эрик.

— Я всё ещё вооружён, — Призрак Оперы прошептал это ей на ухо. — И выстрелю тебе в спину, если не будешь послушной.

Протянув руку, Изабель провела пальцами по его лицу. И снова — он ей угрожал, а она трепетала от восторга, чувствуя себя настолько значимой, любимой, обожаемой.

Изабель повернула голову и оставила на губах Эрика лёгкий, почти невесомый поцелуй.

— Как же ты собрался довериться мне, рассказать о своих преступлениях, если я всё время буду в театре?

Он натянуто улыбнулся, едва заметно нахмурившись.

— Когда ты станешь моей пленницей, в этом не будет нужды.

— Эрик, — она повернулась к нему и нежно коснулась ладонью лица мужчины. — Ты же понимаешь, что я подожгу эту чёртову клетку, когда ты поднимешься в пятую ложу?

Призрак Оперы прерывисто вздохнул.

Она продолжила:

— Неважно как. Отбери спички, погаси свечи, выключи электричество — я сотру руки в кровь, но добуду искру. Всё сгорит… твои тетради, книги, мебель… я. Но ты будешь свободен.

Не дав ему заговорить, Изабель закрепила своё жуткое обещание поцелуем, стиснув мужчину в объятиях. Он не ответил. Слишком сильно его насторожили слова девушки.

— О чём ты? — произнёс Эрик, вглядываясь в её глаза. — Твоя смерть убьёт меня.

Изабель сжала губы в линию, не ослабляя объятий.

— Как же ты тогда собрался стрелять мне в спину? — поддразнила она, но Эрик не изменился в лице, не улыбнулся. Он был строг, бледен, серьёзен и холоден, точно мраморная статуя. — Эрик… ты зря ударил Бувье в живот.

Его взгляд стал мрачнее.

— За свой поганый язык он заслуживал удара в горло, — произнесла она.

Эрик вскинул брови, глядя на девушку.

— Изабель, — произнеся её имя, он медленно провёл пальцами по скуле девушки. — Тебе не идёт быть жестокой. Особенно когда от ужаса ты падаешь в обморок.

Девушка вздохнула, отведя взгляд в сторону. Вот и пытайся его приободрить после таких слов.

— Садись.

— Эрик, — вздрогнула она. — Я с ума сойду в подземелье!

— Славно, — ответил он. — Здравомыслящая бежала бы от меня в панике.

На этот раз у него получилось втолкнуть её в машину. Когда Изабель опомнилась и попыталась выбраться, дверь перед её носом захлопнулась, замок щёлкнул, запирая её в ловушке.

Призрак Оперы вернулся за руль, посмотрел на неё в зеркало заднего вида.

— Изабель, — он вздохнул, заведя двигатель. — Счастье моё… я люблю тебя больше жизни.

Это было последнее, что он сказал, прежде чем лишить девушку свободы. Сколько бы она ни умоляла его, как бы ни ругала, сколько бы ни отыгрывала потерю сознания, Эрик был неумолим. Оставив автомобиль на парковке, он грубо схватил Изабель за руку и, не обращая внимания на её сопротивление, крики и удары, втащил в свою мрачную темницу. Изабель перестала дышать, когда за ними захлопнулась дверь жилой комнаты, окутав обоих мраком.

— За что ты так со мной? — наконец, спросила она.

— Люди не приносят ничего, кроме боли. Они не нужны нам, как и этот чёртов мир, — он медленно, тяжело вздохнул. — Ты привыкнешь. Страх и злоба улетучатся, придёт смирение. А вместе с ним и наше совместное счастье.

Сжав ладонь Изабель обеими руками, он покрыл поцелуями похолодевшие пальцы.

Глава 21

Когда кончились выходные, а Изабель так и не появилась в театре, никто не удивился. Артисты лишь хитро переглядывались, если речь заходила о ней, заговорщически улыбались друг другу и спокойно выдыхали. В Lacroix даже уборщицы были в курсе, что у новенькой бурный роман с местной жуткой легендой, что Призрак Оперы осыпал её розами и драгоценностями, а она проявляла с ним во всей красе свой строптивый нрав. Девушка то подпускала его ближе к себе, то устраивала такие скандалы, от которых на ушах стояло даже начальство.

Но эти отношения давали артистам хлипкую надежду. Они верили, что Изабель сможет своей любовью хоть немного смягчить жестокий нрав мужчины, сделать его милосерднее, спокойнее, избавить от безумного фанатизма по искусству. В самом деле, увлекшись девушкой, он перестал обращать внимание на кого-либо ещё.

А потом Изабель не вернулась через неделю. Не появилась и на вторую. И на третью. И на четвёртую. Призрак Оперы тоже пропал, и это особенно настораживало.

С хмурым видом Жиль простукивал стены в театре, прислонившись к ним ухом. Он наведался в квартиру Изабель, но девушки там не было — об этом говорили скопившиеся счета в почтовом ящике. Близко она ни с кем из персонала не общалась, никого не оповещала о своих планах. Несмотря на то, что девушка всегда была в гуще событий театра, всегда в центре внимания, она оставалась какой-то отстранённой, задумчивой, угрюмой. Иными словами — нелюдимой.

В спонтанный творческий отпуск Изабель уехать не могла — для этого она была слишком ответственной. Оставалось только одно место, где она могла быть.

Театр «Lacroix».

Если, конечно, Изабель до сих пор жива.

Жиль не хотел думать, что новенькая погибла от рук своего любовника, но с каждым днём всё сильнее погружался в мрачные мысли, всё больше беспокоился. Он первым обратился в полицию и заявил о пропаже девушки, он дал наводку блюстителям закона на театр. Гаскон, конечно, был в бешенстве, но Жиль не из тех людей, кого пугал гнев начальства.

Лишь бы Изабель была жива.

Вот только полицейские ничего не добились. Присланного детектива Жиль узнал сразу — он уже приезжал в театр, чтобы расследовать преступления Призрака Оперы, его звали Мавис Марш.

В прошлый раз все улики, что он собрал против Призрака, в какой-то момент стали недействительными. Мавис списал убийства на несчастные случаи и закрыл дело.

Жилю не на кого было надеяться.

— Какого хрена ты делаешь, Жакоте? — прогремел Гаскон, заставив парня вздрогнуть и отпрянуть от стены.

Жиль приподнял бровь, глядя на мужчину, перевёл взгляд на стену, снова посмотрел на начальника.

— Краску со стен соскабливаю.

Гаскон стал мрачнее. Он скрестил руки на груди и стал покачиваться на пятках — это означало, что он решал, как подступиться к теме. Своего начальника Жиль знал, как облупленного, он в принципе хорошо изучил каждого, кто работал в театре, и понимал, как с ним общаться.

Только Призрак Оперы оставался для него нерешённой загадкой.

Призрак Оперы и Изабель.

— Жакоте, — вздохнул Гаскон. — Не трать время, не найдёшь.

Жиль закатил глаза, коснувшись ладонью стены.

— По крайней мере, я пытаюсь хоть что-то сделать.

Парень был спокоен, невозмутим, но в глубине души кипел от гнева. У него не было романтических чувств к Изабель, и беспокоился он о ней не потому, что был в неё влюблён. Она была его коллегой, его руководством, и с ней попросту было приятно общаться. Изабель было легко насмешить, легко растрогать, вывести из себя. Будучи такой эмоциональной и талантливой, она легко стала бы примадонной Lacroix. Призрак Оперы, видимо, тоже видел в ней потенциал.

Куда же он её дел?..

— Слушай, Жакоте, — вздохнул Гаскон. — Недавно Бувье объявился. Сказал, что наш местный житель пощекотал его. Ножом.

Жиль вытаращил глаза.

— В полицию он не жаловался, но меня оповестил, — Гаскон скрипнул зубами. — Требует компенсации за тяжкий вред здоровью. Иначе доложится аж в ФБР.

— Погодите, начальник… а за что его?

— Ты Бувье забыл? Там причина не нужна, — Гаскон сжал пальцами переносицу. — Ну а наши голубки явно просто прячутся от полиции. Не волнуйся. Заплатил я этому придурку. Теперь он заткнётся, и сладкая парочка вернётся — счастливая и наворковавшаяся. Можешь считать их исчезновение за медовый месяц.

Жиль вновь нахмурился.

— Вы плохо знаете Изабель, — он убрал руки в карманы брюк. — Она всегда оставляла записку, отлучаясь даже на пять минут. А тут месяц…

— Какую записку, Жакоте? Ту, которую нашли бы следователи?

— Хорошо, — закатил глаза парень. — Я ночевал здесь. Когда в театре не было следователей. Что мешало ей выйти и сказать, что с ней всё в порядке?

Гаскон сощурил взгляд, крепко сжав челюсти.

— Жакоте… он ревнив и непредсказуем. Не лез бы ты в это.

— А если он пытает её? Мучает? Если она мертва? Мне тоже не лезть не в своё дело? — Жиль заскрипел зубами. — У Изабель никого нет, а теперь и вы от неё отворачиваетесь?

— Жакоте…

— Идите к чёрту. Лишайте зарплаты, увольняйте — плевать. Приду, как посетитель, и перерою этот чёртов театр.

Парень закрыл глаза, прижался ухом к стене и стал простукивать сантиметр за сантиметром, медленно продвигаясь дальше по коридору. Жиль считал, что чуткий музыкальный слух поможет ему найти секретные проходы и коридоры старого замка. А дальше — дело техники. Ключей у него не было, но он всегда мог найти инструменты и разворотить по камешку Lacroix.

— Не тронет он Идо, — проворчал Гаскон.

— Откуда такая уверенность?

Гаскон глубоко вздохнул.

— Ну, хотя бы из того, что помимо двадцати тысяч франков он стал требовать лекарства от простуды, хотя сам никогда не болел, женскую одежду и… кое-что, о чём тебе знать не надо.

Жиль приподнял брови, вновь отпрянув от стены. Он знал другого Призрака Оперы — жестокого, но талантливого человека, который однажды в приступе ярости сбросил с декорации одного из артистов. Ещё живого. Болтающегося в петле. Призрак Оперы называл его бездарностью, пустым местом и запрещал ему выходить на сцену.

Это был дебют Жиля. Небольшая роль, безымянный персонаж. В тот день юный артист, впервые увидев труп, впервые осознав близость смерти, хотел завязать с театром.

Ему требовалось немалое мужество, чтобы вновь вернуться на сцену. Но с тех пор по Lacroix Жиль ходил, оглядываясь.

И он не мог даже представить, что Призрак Оперы мог быть человеком, а не хтонической, ненавидящей людей тварью.

— Он мог пустить пыль вам в глаза, — закатил глаза парень. — Как будто он в первый раз от улик избавляется.

— Жакоте, — вздохнул Гаскон. — Ты не задавался вопросом, почему убийства прекратились? Почему Призрак Оперы не колесовал тебя, хотя ты дважды напивался перед выходом на сцену?

Жиль вздрогнул и выпрямился. Он не думал, что его состояние было так легко заметить. Но у парня было оправдание — он праздновал день рождения одного из своих братьев. А так как в его большой семье было десять человек, к алкоголю Жиль давно уже привык.

Видимо, в прошлые разы он переборщил.

— Ну и почему же? — сощурился парень. — Может, это обыкновенное затишье перед бурей?

— Перед какой, твою мать, бурей? Убийство малолетней сироты? Той, чья постановка ему понравилась? Тебе напомнить, какая это редкость, Жакоте? Он же все кости перемыл даже знаменитому Готье, который после гастролей у нас тут же завершил карьеру.

— И что? Фанатики непредсказуемы.

— А то, Жакоте, что Идо он не тронет, — Гаскон скрестил руки на груди. — А вот тебя повесит.

Жиль невольно потёр затылок, задавая начальнику немой вопрос.

— Ревность, Жакоте, ревность. Бувье этот идиот продырявил тоже из-за Изабель.

Парень присвистнул, зарывшись пальцами в свои светлые волосы. Интересно, и чем так покорила Призрака Оперы Изабель? Быть может, хотя бы с ним она не такая строгая и замкнутая, как со своей труппой?

— И что же теперь делать? — вздохнул Жиль. — Сложить ручки и ждать? Полиция не шевелится, вы — тоже.

— А что ты предлагаешь? — Гаскон развёл руками в стороны. — Я обыскивал театр. Осмотрел каждый угол, каждую печную трубу. Ни намёка ни на один секретный ход. А если и найдёшь хоть один, то угодишь в ловушку.

Парень окинул стену хмурым взглядом, крепко сжал кулаки. Между ним с Гасконом всё-таки было весомое различие: начальник был тучным и неповоротливым, а Жиль, как исполнитель трюковых ролей, обладал и силой, и ловкостью, и гибкостью. Он мог пробраться куда угодно.

Вот только он не знал, куда пробираться.

— Слушай, Жакоте, — вздохнул Гаскон. — Нечем заняться — так давай я найду тебе дело. Мне не нужно, чтоб ты помер от собственной добросердечности.

Жиль не ответил.

— Пошли, — Гаскон достал из кармана пачку сигарет, достал один бумажный цилиндр, зажал зубами. — Есть у меня способ высвободить принцессу из лап дракона.

Парень выразительно приподнял бровь, но начальник ничего не ответил. Развернувшись, он медленно пошёл дальше по коридору, щёлкая металлической зажигалкой. Жиль отправился за ним, задумчиво почесывая затылок.

Сначала Гаскон спустился в подвал, потом — на второй подземный этаж о существовании которого Жиль даже не подозревал. Он был не из трусливых, но от пустого, утопающего в густой темноте пространства парню стало жутко. Здесь было холодно, пустые каменные стены давили со всех сторон и казалось, будто потолок мог в любой момент обрушиться на голову.

Призрак велел Гаскону купить лекарства? Неудивительно, что Изабель разболелась в такой обстановке.

— Здесь его логово? — спросил парень.

— Конкретно здесь — будущее место для аренды и мой возможный высокий заработок, если Идо оправдает мои надежды, — отчеканил Гаскон. После он прочистил горло и заговорил громче. — Эй, Отелло! Разговор есть!

Голос начальника эхом разнёсся по помещению, отразился от пустых стен, стал каким-то ненормально плотным, тяжёлым. Жиль стиснул кулаки, не желая выдать испуга.

В такой непроглядной тьме, которую едва рассеивал луч фонарика, Призрак Оперы запросто мог спрятаться, мог напасть в любой момент и убить обоих.

Подумав об этом, Жиль стал лихорадочно озираться по сторонам.

— Я общался с продюсерами, — Гаскон, наконец-то, прикурил сигарету, выдохнул дым. — Спасибо твоей Невесте, у нас от их предложений теперь отбоя нет. Идо предлагают поставить «Джекила и Хайда».

Жиль перестал дышать. Изабель часто приводила в пример эту книгу, когда артисту требовалось изобразить противоречие персонажа, часто рассуждала именно об этом сюжете. Ей казалось, что Хайда чёрный юмор и сарказм сделали бы самым обаятельным и соблазнительным персонажем в сюжете.

Гаскон глубоко затянулся, закрыв глаза. Тишина, повисшая в подвале, была зловещей.

— Ты никогда не был режиссёром, так что я тебе кое-что растолкую, — вновь заговорил начальник своим излюбленным, не терпящим возражений тоном. — Сейчас людям интересна Идо, они хотят знать, чему ТЫ и твоя Невеста её научили. Но продержи её взаперти хотя бы полгода, и о ней забудут. У нас большая конкуренция… впрочем, ты в курсе.

Гаскон снова затянулся.

— А она, кстати, молодец. К нам приходили люди, которые запомнили её по провинциальному театру. Их было немного, но это уже показатель, — он стряхнул пепел на голый камень. — Вот только память толпы скоротечна. И если ты вернёшь Идо слишком поздно, ей не позволят ставить ничего серьёзнее Красной Шапочки в школьном театре. И это не моя прихоть.

Жиль не надеялся на ответ, не ждал его. Честно говоря, он бы всё отдал, лишь бы поскорее отсюда уйти, сбежать, но выдержка начальника не позволяла ему проявить слабость.

И как Призрак жил в этом жутком склепе?

— Или ты забыл, — выдохнул дым Гаскон, — насколько болезненно забвение для творца?

В оглушающей тишине раздались неторопливые, глухие аплодисменты.

— Браво, Гаскон. Твои речи покорили покойника.

На этот раз мужество оставило Жиля. Он вздрогнул, сжался, подавил рвущийся из горла крик. Воспоминания о пережитых ужасах разом обрушились на него, стоило монстру в белой маске выйти из густой темноты.

Его трясло, от страха у парня скрутило желудок, но сбежать он не мог. Это чудовище держало в плену Изабель и могло убить Гаскона, повесить его, как и тех несчастных, до которых дотянулись его одетые в белые перчатки руки.

Призрак Оперы был спокоен, в отличие от своих собеседников, и, как всегда, невероятно элегантен. Внешне он не изменился после начала совместной жизни с девушкой.

Скорее… даже стал ещё лучше выглядеть.

— Любопытно, — учтиво улыбался мужчина. — Продюсеры неохотно вкладываются в такие сюжеты. Их больше интересует пошлая любовная драма.

— Не переживай. По сценарию Хайд и Джекил влюблены в одну и ту же женщину.

— …а я уже поверил в лучшее.

Жиль прерывисто вздохнул и сделал шаг вперёд. Только после этого Призрак Оперы обратил на него внимание.

— Где Изабель?!

Мужчина хмыкнул, на мгновение отведя взгляд в сторону. Он поднёс ладонь к лицу и прокашлялся.

Глаза Жиля округлились. Теперь поверх белоснежных перчаток Призрак Оперы носил на безымянном пальце золотое кольцо.

— Мсье Жакоте, — Призрак Оперы обдал парня высокомерным взглядом. — Если я ещё раз услышу, как вы скребёте напильником по кирпичам моего театра, в следующую секунду он окажется у вас в сонной артерии. Это понятно?

Жиль похолодел. От страха он не мог вымолвить ни слова.

Призрак смерил его долгим презрительным взглядом, после чего вновь обратился к Гаскону.

— Ты закончил? Мадам де Валуа не покинет своего нового дома.

— Брось, — выдохнул дым начальник. — Даже на день рождения не устроишь ей сюрприз? Неужели девчонка для тебя так мало значит?

Гаскон держался просто и непринуждённо, хотя Призрак Оперы сверлил его ненавидящим взглядом. В этот момент Жиль понял, почему в кресле начальника сидел именно Гаскон Мартен, а не кто-либо ещё.

Он же чёртов манипулятор.

— Как она обрадуется, — покачал головой Гаскон. — Такой сюжет сразу после той пошлятины, над которой она билась два месяца.

— Изабель, — процедил Призрак Оперы, — справилась со своей работой.

— И на отлично. Лично я доволен тем, как от неё пополнел мой кошелёк. Да и ты доволен ею. Неужели ты хочешь задушить такой талант?

Призрак вскипел, его лицо исказилось яростью.

— Однажды я видел, что делает с людьми талант. Она не повторит мою судьбу.

Жиль моргнул, вглядываясь в эту мрачную фигуру. Чью судьбу Изабель должна была повторить? Неужели этот человек когда-то был знаменит?

Как там его фамилия?

Валуа?

Тот самый Валуа?!

— Повторит? — не унимался Гаскон. Переспорить начальство было не так-то просто. — С таким-то мужем?

Сжав губы в линию, Призрак перевёл взгляд на своё сверкающее обручальное кольцо. Жилю казалось, что оно было единственным признаком жизни в этой жуткой мраморной статуе.

— А ещё, — вздохнул Гаскон. — Ты всегда можешь разрушить её надежды, сорвав постановку. Идо сварливая, упрямая, склочная… ну, как и ты. Скажи честно: пилит? Так сломай ей жизнь, и получишь послушную, трепетную, зависящую от тебя одного супругу.

Теперь Жиль догадался, как Гаскон ухитрился не развестись после двадцати лет брака.

Он ждал, что после таких слов Призрак Оперы вспылит, нападёт, убьёт их.

Но мужчина задумался.

И, хмыкнув, круто повернулся на пятках, взмахнув длинным плащом. Он ушёл, не сказав ни слова, и растворился во тьме, как в родной стихии.

Глава 22

За время своего заточения Изабель преобразилась.

Она изменилась неуловимо, и в то же время безвозвратно. Её лёгкая походка стала грациознее, её жесты были выразительнее и элегантнее, её бледная кожа приобрела более здоровый оттенок, с изнурённого лица исчезли признаки тревоги и усталости. Из неуверенной, осторожной девушки Изабель медленно, постепенно превращалась в женщину, знавшую, что её любят.

Вернувшись, Призрак застал её за фортепиано. Изабель неторопливо перебирала клавиши пальцами правой руки. Мужчина узнал мелодию. Девушка вновь разбирала композиции из его «Дона Жуана», наигрывала их и, разумеется, порой не попадала по клавишам.

— Для чьих лапищ ты это писал? — тихо, едва слышно процедила она, раз за разом повторяя сложный фрагмент.

Она не слышала, как он вошёл. Сейчас Изабель была до того сосредоточена на правильном исполнении, что не обращала внимания на что-либо ещё.

Какой же невероятно красивой она была в этот момент.

— Для своих.

Девушка вздрогнула, когда мужчина склонился сзади, накрыл её руку своей ладонью и мягко поцеловал за ухом. Элегантными, отточенными движениями пальцев он с лёгкостью исполнил тяжёлый для неё фрагмент.

— Ты делаешь успехи, ангел мой.

Изабель вздохнула, переведя взгляд на ноты.

— Бесполезно, — произнесла она. — Мои пальцы слишком короткие и неповоротливые.

— В самом деле? — Эрик улыбнулся, слегка надавливая на её пальцы, нажимая ими на клавиши, вновь повторяя фрагмент. — Ты чудесно играешь. Пара месяцев практики, и станет гораздо проще…

— А знаешь, как будет ещё проще? — с озорством улыбнулась Изабель, встретившись взглядом с Призраком Оперы.

— Не начинай.

— Если я вернусь в свою манса…

Эрик склонился ниже, зарылся пальцами в её волосы, стиснул их и грубо, требовательно поцеловал девушку в губы, веля замолчать. Изабель прерывисто вздохнула, напряглась, словно натянутая струна, желая продолжить спор, но быстро сдалась и ответила на ласку. Это был самый эффективный способ прекратить ссору, оборвать её в зачатке. По крайней мере, сейчас — пока его поцелуи ещё кружили ей голову и заставляли сердце лихорадочно биться.

Тяжело дыша, он прервал поцелуй, когда Изабель подалась навстречу, заключила его в объятия. Это означало, что он ненадолго прощён.

— Продолжай, — с жаром выдохнул Эрик, — заниматься.

Но таких неохотных, таких вымученных приказов Изабель никогда не слушалась. Она подалась навстречу, ловя губами его губы, настойчиво требуя продолжения. Раньше Эрик не подозревал в этой замкнутой, одинокой женщине такой пылкой страсти. Но Изабель, как он уже успел убедиться, была полна сюрпризов.

После похищения он ожидал от неё скандалов, истерик, даже самоистязания. Но не дождался.

Изабель поступила мудрее. В первую неделю она вовсе не разговаривала с ним, лишила его своего голоса. Потом приболела и оттаяла, увидев его заботу о себе. Потом успокоилась. Потом стала проявлять к Эрику отчаянную, болезненную нежность. Нельзя сказать, что она не пыталась поджечь подвал — пыталась: собирала пустые сухие бумаги, плавила парафин, прятала свечи. Все её попытки Эрик пресекал. Перед каждым уходом он запирал свой кабинет, убирал всё воспламеняющееся, оставляя в комнатах невзрачный электрический свет. Он даже слил весь керосин из фонарей.

Осторожность никогда не бывает лишней.

И Изабель притихла, оставила попытки уничтожить его жильё. Правда, время от времени она настойчиво и с поразительным упрямством напоминала Эрику, что им обоим следует жить в нормальном доме. Порой речь даже заходила о том, чтобы вернуть поместью Валуа жизнь, восстановить сгоревший дом.

Эта идея не понравилась Эрику, и в то же время она не шла у него из головы.

Лучше бы Изабель ненавидела его, дралась с ним, плакала. Тогда бы он знал, как вести себя с пленницей.

Но она даже согласилась носить его кольцо на безымянном пальце, она занималась музыкой, она по-прежнему любила его. И потому Призрака Оперы мучила совесть.

Да и… он ведь до сих пор не показал ей всей черноты своей души.

— Ты ужасная ученица, — прошептал он, несильно прикусив губу девушки. Она со стоном выдохнула. — Лишь бы не заниматься…

— Учитель, — улыбнулась Изабель, сняв маску с его лица, проведя кончиками пальцев вдоль линии ожогов, — вы сами меня прервали. Кто из нас ещё ужасен?

— Лукавый демон, — произнёс он, крепче сжимая в объятиях хрупкую девушку. — Я принёс тебе новости.

— М-м-м, — промурлыкала Изабель, пальцами зарывшись в его волосы, растрепав их. Если она и хотела сейчас о чём-то говорить, то только в горизонтальном положении.

Нельзя сказать, что Эрик был против.

— Тебе предлагают постановку, — прошептал он, с жаром целуя бледную шею возлюбленной, оставляя на коже красноватые следы. — Джекила и Хайда.

Изабель охнула, вздрогнув в его объятиях.

— И я решил, — продолжал мужчина, медленно стягивая с девушки её новое платье, — что тебе под силу воплотить на сцене этот сюжет.

Эрик вновь поцеловал её в губы, не позволяя ни ответить, ни задуматься над его словами. С одной стороны, он хотел, чтобы девушка взялась за постановку, хотел вновь видеть её творческий запал, её трепетную старательность, услышать её чарующее пение на большой сцене.

С другой… если она согласится, её будет так легко потерять.

И так легко приковать к себе.

Навсегда.

Сорвать постановку, уничтожить все её надежды, лишить желания выходить из театра. Стать для неё деспотом, тираном, тюремным надзирателем.

И больше никогда не бояться её потерять. Никакой конкуренции, никаких завистников, и никакого огня, который испепелил бы её дотла.

Впрочем, эти тревоги ненадолго оставили Эрика, когда Изабель со всем своим неистовством отдалась ему. С каждым разом в постели она всё меньше напоминала неопытную юную девушку, с каждым разом она была всё ближе к тому, чтобы окончательно превратиться в хищницу. Изабель часто стыдилась своего безумного, безудержного желания, но Эрику оно доставляло ни с чем несравнимое удовольствие. Ему даже льстило, что к нему, такому мерзкому и отвратительному уроду, до сих пор могли пылать такой страстью.

Акт любви был прекрасным завершением каждого урока. И, что сильнее всего поражало Эрика, каждый раз это происходило по инициативе Изабель. Мужчина был строг с ней, резок, беспощаден, а она… будто бы поощряла это. Будто бы желала его только из-за его строгости.

Сейчас её голова покоилась у него на плече. Эрик перебирал пальцами крупные кудри девушки, наслаждался их мягкостью и надеялся, что она не вспомнит о своей работе.

— Из тебя бы вышел самый обаятельный Хайд.

Эрик закатил глаза, выразительно вздохнув.

— А как я буду работать? — начала она, и в её голосе звучала осторожность. Эрик знал, почему девушка насторожилась: перед ней представился шанс обрести свободу, и она боялась его упустить. — Мы же не приведём труппу сюда…

— Мы поднимемся на поверхность, — вздохнул он, глядя в тёмный потолок. — Но в свою промозглую мансарду ты не вернёшься.

Изабель не ответила, закрыв глаза, обнимая его. Он прислушивался к её тихому дыханию, наслаждался жаром кожи, мягкостью волос, лёгкими прикосновениями. Тепло её любви обжигало его заледеневшее за прошедшие пять лет сердце, воскрешало его, заставляло биться.

Эрик думал, что недостоин такого счастья. Ненавидел себя за неутраченную способность радоваться.

Он жив.

А вокруг него, живого, — холодные могилы.

— Эрик, — произнесла она. — Когда мы будем на поверхности… ты расскажешь мне, что было после Вивьен?

Призрак Оперы нахмурился.

— Зачем тебе это? Мы вместе, тебе хорошо со мной…

Она опустила палец на его губы, веля замолчать.

— Ты сам говорил, что тяжёлая тайна всегда вызывает ненависть к себе, мешает петь, — улыбнувшись, она погладила его по щеке. — А я не смогу работать без лучшего в мире артиста. Без учителя. Без жениха.

— Мы женаты.

— Пока не увижу официального свидетельства о браке, ты останешься женихом.

Изабель говорила мягко, ласково, но была до того настойчива, что это выводило Эрика из себя. И просьбы девушки были не такими уж и невыполнимыми, но…

Вернуться к людям? Жить среди них, будучи уродом? Терпеть ужас и отвращение в их глазах?

И быть позором для Изабель. Как вышло, что такая красавица оказалась в лапах гадкого чудовища?

Нет. Этого он не вынесет.

— Эрик… — произнесла она. — Твоё лицо всегда такое спокойное, равнодушное, но стоит тебе подумать о неприятных вещах, как на лбу появляется морщинка.

Закатив глаза, он приказал себе вновь стать невозмутимым и отчуждённым. И когда он позволил ей так хорошо изучить себя?

— Мой большой и страшный Призрак Оперы, — с этими словами девушка поцеловала его в щёку. — И всё же… ты расскажешь мне?

— Да, — вздохнул он. — Твоя взяла, ведьма. Расскажу.

— Ты просто само очарование.

Само очарование. Эрик хмыкнул. С тех пор, как он сделал маску Призрака Оперы, никто не осмеливался говорить ему подобных вещей, никто не обращался к нему с такой непринуждённостью.

Как же он скучал по таким простым мелочам.

Изабель заснула в его объятиях, опустив голову на плечо. Какое-то время Эрик лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к её дыханию, боясь, что в любой момент оно может оборваться.

Какая жестокая ирония. Призрак боялся смерти.

Он спал мало и беспокойно и обычно покидал Изабель, прежде чем она успевала проснуться. В это время Эрик либо читал, либо сочинял что-нибудь, стараясь не шуметь. Сейчас же он не хотел уходить.

Эрик де Валуа ни перед кем в жизни не извинялся. Сейчас же Призрак Оперы мысленно просил прощения у девушки за то, что собирался совершить.

План преступления уже выстраивался в его голове, и даже будучи недоработанным, казался безупречным. Он знал, как уничтожить её карьеру, знал, как заставить девушку ненавидеть и творчество, и людей, и театр, и жизнь в целом.

И его самого. Конечно, она возненавидит его, разве могло быть иначе? Пока его злоба уничтожала других людей, пока не касалась Изабель и её близких, ей было легко прощать Призрака Оперы.

Закрыв глаза, он коснулся губами её лба.

Разрушать, убивать, истреблять было проще, когда в его сердце пылала ярость, когда оно было сковано отчаянием, скорбью, когда в нём образовалась всепоглощающая бездна.

Изабель вторглась в его мрачную душу ярким солнечным лучом.

И с первых нот Призрак Оперы — неуловимый, беспощадный и жестокий — был уничтожен, сломлен, свергнут.

Ей бы бежать от него, спасаться, прятаться. Быть может, ей бы встретился на пути благородный рыцарь, который избавил бы её от одержимого преследователя. Эрик был бы мёртв, и его мытарствам пришёл бы конец.

Но она осталась.

И, что более важно, доверилась ему.

А он взамен должен был её предать.

Впрочем, какая разница? Преступлением больше — преступлением меньше… Неважно, что была готова простить ему Изабель, неважно, как далеко распространялось её милосердие.

Себя он простить не мог.

С этими мыслями Призрак Оперы заснул. Обычно его сны были тяжёлыми, болезненными, оставляющими после себя либо ужас, либо гнетущую тоску. Но сейчас Эрику снилось иное.

Лето. Дом. Сломанная маска на столе. Где-то из глубины дома звучало тихое, мелодичное пение Изабель.

И слышался требовательный плач младенца.

Эрик не верил в символизм снов, да и в любом сюжете считал их не более чем показателями дурного вкуса. Но, проснувшись, мужчина испытывал ещё большее смятение, чем прежде.

В его темнице не наступал рассвет, не восходило солнце. Взглянув на часы, он разбудил Изабель мягким, почти невесомым поцелуем.

— Просыпайся, счастье моё.

— Который час? — сонно пробормотала девушка.

— Час вернуть тебя в ненавистный мне мир, — улыбнулся Эрик.

Час, когда ты умрёшь для него, — безмолвно добавил Призрак Оперы.

Ради меня.

Ради нас с тобой.

Прости меня, ангел мой.

Глава 23

Похитив Изабель, Эрик не дал ей ни собрать свои вещи, ни забрать из квартиры черновики, ни прихватить документы. Впрочем, нельзя сказать, чтобы девушка волновалась из-за этого. Гораздо больше неудобств ей доставляло отсутствие одежды.

К счастью, эта проблема была временной. Эрик не интересовался её мнением в плане выбора гардероба и одевал её, руководствуясь только своим вкусом. И делал он это так, что каждая мелочь, каждый узор на ткани, каждая безделушка подчёркивали её красоту.

Глядя на себя в зеркало, Изабель не могла решить, раздражал ли её эгоизм Эрика, или же восхищал.

Вот и сейчас, прежде чем позволить ей подняться из темницы, мужчина заставил её надеть вместо привычных брюк и свитера платье до колена с высоким воротником и длинными рукавами, кружевные перчатки, высокие сапоги. И всё чёрного цвета. Впрочем, сам Эрик тоже был во всём чёрном.

Стоя перед зеркалом, он тщательно зачёсывал волосы назад.

— Обожаю, когда ты такой радостный, — она покружилась, держа подол платья, присела в реверансе, — Мы работать идём или на поминки?

— Тебе ли не знать, жизнь моя, — проговорил он, не отрываясь от зеркала, — что чёрный — не всегда цвет траура, а траур — не всегда скорбь?

Она наклонила голову набок. Эрику нравилось рассуждать об искусстве, нравилось читать лекции. А Изабель нравилось слушать его размышления — настолько, что она уже и не обращала внимания на очевидные попытки мужчины отвлечь её и увести разговор в другое русло.

Но в этот раз он не продолжил размышления. Изабель старалась не беспокоить мужчину, когда он впадал в такую угрюмую задумчивость — это только сильнее его раздражало.

Закончив, Эрик поправил маску на лице и подал руку девушке. Обручальное кольцо на его безымянном пальце ярко сверкнуло в свете свечей.

Изабель не сдержала улыбки.

— Что?

— Ты слишком милый, — она с улыбкой сжала его ладонь.

Призрак Оперы насторожился, нахмурился, сжал губы в линию. Поразительно. Этого мужчину не могли задеть ни конфликты, ни ссоры, ни перепалки. Но перед комплиментами он был беззащитен.

С хмурым видом он вновь повернулся к зеркалу, выискивая изъяны во внешности, заставив Изабель захихикать.

— Ты скажешь мне, что не так, или мы задержимся здесь ещё на пару месяцев?

Подойдя, девушка с улыбкой сжала обе ладони чмокнув его в щёку.

— Всё хорошо. Просто меня радует мысль, что даже ужасного Призрака Оперы затащили под венец.

Он вглядывался ей в глаза, и смятение в какой-то момент сменилось знакомой нежностью.

— Ужасный Призрак Оперы не слишком-то и сопротивлялся, — ответил мужчина.

Они поднялись в кабинет Изабель. Девушка внимательно осматривала каждый поворот, мысленно делала пометки, но ориентироваться в тёмных, узких и запутанных коридорах у неё не получалось. Когда она уже окончательно перестала понимать, где находится, Эрик открыл потайную дверь одним из дюжины ключей.

Кабинет. Такой знакомый, такой уютный и снова невыносимо пустой. Изабель казалось, словно она не была здесь целую вечность.

Сердце сжалось от болезненного укола ностальгии.

Эрик ловко спустился с низкого столика, подал руку девушке.

На столе лежал сценарий с печатью на титульном листе. Изабель тут же подошла к нему, перелистнула страницу, потирая пальцы. Ей не терпелось вернуться к работе.

И применить на практике все знания, который она почерпнула от Эрика.

В принципе, обучение было одной из причин её титанического спокойствия в плену у Призрака Оперы. Обучение, понимание мотивов мужчины и её собственные чувства — безумные, искренние, разрывающие сердце на части. В её глазах Эрик не был сумасшедшим маньяком, он был не более чем жертвой обстоятельств, и сильнее кого-либо нуждался в помощи.

В её глазах он был совершенством.

До встречи с ним Изабель и не подозревала, что могла проявлять к кому-то столько самопожертвования.

Она села за стол, читая сценарий, пока Эрик ходил по её кабинету, рассматривая всякую мелочь, которую Изабель когда-то давно принесла для украшения интерьера. Сильнее всего его заинтересовали благодарственные письма, адресованные ей, немногочисленные награды и альбом с чёрно-белыми фотографиями. В прежних театрах Изабель порой фотографировалась с артистами, а так как фотография была удовольствием дорогим и редким, снимки девушка бережно хранила.

Когда Изабель закончила, Эрик с задумчивым видом рассматривал её фото на сцене. Вместе с труппой девушка вышла на поклон. И в тот миг казалось, будто она сияла от счастья.

Эрик вытащил фотографию и посмотрел на дату, когда был сделан снимок. 1982. Ровно год назад.

— Это ты на своей «Терезе Ракен» такая счастливая?

— Да, — Изабель опустила голову ему на плечо, обняв со спины. Эрик вздрогнул — его вновь что-то тревожило. — У меня в постановке Камилл стал выглядеть более… эротично после смерти. Я заставила его в образе духа не просто пугать Терезу с любовником, но и соблазнять зрительниц. Поэтому роль тщедушного Камилла исполнял один из лучших танцоров театра.

— Как вульгарно. Публика, должно быть, была счастлива.

— Эта работа и обеспечила мне место в Lacroix, — с этими словами Изабель чмокнула Эрика в щёку. — Идём. Нужно распределить роли.

Призрак Оперы смотрел на снимок ещё секунду, и его лоб прорезала выразительная, глубокая морщинка. Изабель вздохнула. Ещё пара месяцев, и она точно научится читать его мысли. Что его беспокоило? Что она могла сбежать от него и раствориться в работе? Скорее он сам попытается как можно быстрее скрыться от такой скучной и вредной невесты.

Рано утром театр пустовал. Изабель шла по длинному коридору под руку с Эриком и без конца оглядывалась по сторонам. Статуи, белоснежные стены, картины и витиеватые узоры рамок — всё это восхищало её с новой силой, словно она видела всё это великолепие впервые.

Призрак Оперы всё сильнее мрачнел, находясь рядом с ней. Он шёл быстрее в танцевальный класс, точно эмоции девушки его раздражали.

Вздохнув, Изабель задумалась. Угрюмость мужчины ей совершенно не нравилась и, быть может, она брала начало в его давних преступлениях. Он ведь так и не рассказал ей всего, что долгие годы его мучило. Как бы убедить Эрика рассказать об оставшихся тайнах?

Другие женщины.

Люстра.

И Бал повешенных.

Но, когда Эрик так мрачен, договориться с ним невозможно. 0н мог вспылить и надолго замкнуться в себе.

Девушка отдавала себе отчёт, что, если бы ей пришлось работать с Эриком над постановкой, она бы его убила за тяжёлый характер.

Впрочем… гении не бывают покладистыми.

Увидев Изабель, труппа сначала радостно вздохнула, но их первое впечатление разбилось о грозную фигуру Призрака Оперы, стоявшего у неё за спиной.

— Мадемуазель Идо… вернулись!

— Изабель… как вы..?

— Из, чтоб тебя черти драли! Живая!

Последний возглас принадлежал Жилю. Хлопнув себя по коленям, он даже поднялся со стула, но Эрик одним взглядом заставил его сесть на место.

— Мсье… — начала Изабель, когда пауза затянулась, а от молчания стало жутко, — Мсье Призрак желает присутствовать на наших репетициях. Он решил, что мне пойдёт на пользу совместная работа.

Артисты не отреагировали, но Изабель увидела досаду на их лицах.

— Он обещал быть к вам снисходительнее, — с этими словами девушка подошла к мужчине и незаметно сжала его руку. — Верно?

Эрик сощурился, глядя на неё, но потом тяжело вздохнул.

— Верно. Сегодня я готов терпеть даже лишённые мелодичности визги Косет.

Косет взвилась, сидя на стуле. Она была ведущей певицей Lacroix, капризной и обидчивой, и потому Изабель не хотела в лишний раз нарываться с ней на конфликт.

Увы, Эрик был иного мнения.

— Эрик, — шепнула Изабель, глядя ему в глаза. — Перестань.

Но он не слушал. Оправив фрак, мужчина сел на стул напротив труппы, расслабленно вытянул ноги, скрестил руки на груди. И, наблюдая то за ним, то за труппой, Изабель будто бы смотрела на поведение вожака и запуганной стаи.

— Из, — вновь прервал молчание Жиль. — А можно вернуть Гаскона?

— Мсье Жакоте, — не позволил ответить девушке Эрик. — Если что-то смущает — прошу, вон из театра.

Изабель провела по лицу рукой. Уроки Призрака Оперы было тяжело переносить, а в роли начальника он и вовсе превращался из тирана в диктатора.

— Жиль, — вздохнула она, — я помню, что ты хотел главную роль, но здесь ты вытянешь только Джекила. Арии Хайда написаны а тесситуре баритона.

Изабель сделала ударение на последнем слове, но Эрик не подал вида, что обратил на это внимание.

Лучший баритон Lacroix вновь захотел, чтобы его поуговаривали.

— Но тебе подойдёт роль лучшего друга Джекила. Ты хорошо играешь страх.

— Милая Изабель, если он сейчас дрожит, как осиновый лист, это не значит, что он сумеет так же сыграть.

Изабель вздохнула. Эрик сегодня просто само обаяние.

Как бы заставить его умолкнуть?

— Джекил и Хайд, — девушка всунула в руки Призрака Оперы свой вариант сценария. — Прошу.

— Отказываюсь.

— Я не прошу вас выступать на сцене. Просто покажите нам, как делать это правильно, какой видите эту роль… учитель.

Из-за последнего слова в глазах Эрика сверкнули искры. Девушка едва заметно улыбнулась, робко опустив взгляд в пол. Они оба слишком хорошо знали, чем заканчивался каждый урок.

Да и Эрик не слишком возражал, когда в постели Изабель случайно называла его учителем.

Призрак Оперы со злостью открыл либретто и поднялся со стула, зыркнув на сидящего у инструмента пианиста. Музыкант подскочил, ненароком обрушив пальцы на клавиатуру. От резкого звука труппа подпрыгнула на месте.

Хорошо же Эрик их выдрессировал. Изабель знала его несколько с иной стороны.

Мужчина остановил выбор на арии Джекила — фрагменте, в котором доктор остался в лаборатории в полном одиночестве. В этой сцене должен был впервые ненадолго проявиться Хайд.

Призрак Оперы поднялся, держа перед собой либретто, настраиваясь на роль. Закусив губу, Изабель наблюдала за ним, изучала актёрскую игру. И отметила для себя, что, когда Эрик превращался в другого персонажа, у него неуловимо изменялись взгляд, выражение лица, жесты, походка. Он действительно жил придуманным образом. Да и Призрака Оперы он играл в той же манере.

А настоящим становился либо в своей подземной гробнице, либо…

Неужели от голоса Изабель?

Девушка нахмурилась. И как раньше ей это не пришло в голову?..

Она перестала дышать, когда Эрик запел. Голос Джекила в его исполнении звучал, как нечто возвышенное, прекрасное, полное благородства и силы духа. Чудесное и мелодичное. За время своего заточения Изабель слышала, как Эрик пел, но это происходило на уроках, и он никогда особенно не затягивал исполнение.

Пение слишком сильнонапоминало ему о прежней жизни.

Впрочем, как и ей.

Она наблюдала за ним, забыв обо всём на свете. Неважно, что вокруг Эрика был танцевальный класс без декораций, играл он так, что девушка живо представляла и лабораторию, и перелистываемые книги, и колбы с пробирками.

Изабель закусила губу. Она слышала шумные, прерывистые вздохи артисток, и её сердце иглой пронзила ревность.

Когда проявился Хайд, взгляд Эрика вновь изменился, стал свирепым, хищным и даже… затравленным? Интересная находка. Изабель решила оставить это в своём сценарии.

Голос Хайда звучал раскатами грома, бурей, стихийным бедствием. И от этого резкого, внезапного перехода Изабель пробрало до мурашек. Сейчас Эрик не играл Призрака Оперы, он был в совершенно иной, отличавшейся роли.

И его исполнение было выше всяких похвал.

Закончив, он подошёл к Изабель, сжал её ладонь, поцеловал костяшки пальцев, глядя в глаза девушки. Она вспыхнула.

— Вы довольны, госпожа режиссёр?

— Ах…

Она не нашлась с ответом. К Изабель ещё ни разу не приходили артисты, которым не требовалось объяснять свою задумку, которые были до того опытными и профессиональными, что моментально входили в нужный образ.

— Потрясающе, — выдохнула она, и её голос дрогнул. — Невероятно…

Эрик хмыкнул, глядя ей в глаза, мягко сжимая её похолодевшую ладонь. Сжав губы, Изабель перевела взгляд на труппу, потом на Призрака Оперы.

Он понял её без слов.

— Я уже сказал, что не буду выступать.

— Пожалуйста! — взмолилась она, прежде чем взять себя в руки. Исполнение Эрика до того потрясло Изабель, что она забыла о той натянутой вежливости, которую они проявляли друг с другом на публике. — Я уговорю продюсеров, договорюсь с костюмерами и гримёрами…

— Нет.

— Взамен я сделаю, что угодно!

Его лицо на мгновение застыло, но после Эрик недобро, хищнически улыбнулся, от чего по затылку Изабель пробежали мурашки.

— Я обдумаю ваше предложение, мадам де Валуа.

Изабель чуть крепче сжала его руку, прежде чем отпустить, чувствуя, как к щекам вновь прилил румянец. Казалось бы, после всего пережитого она должна была перестать смущаться Эрика, но он всегда знал, как застать её врасплох.

Вернув ей сценарий, Эрик вернулся на свой стул, скрестил руки на груди, закрыл глаза. Изабель выдохнула, веля себе успокоиться. Вот только рядом с Эриком сделать это было сложно.

Сев на стул рядом с мужчиной, Изабель приказала артистам начинать. Выбрав фрагмент из сценария, они зачитывали его перед девушкой, показывали своё видение роли. Изабель, глядя на них, делала пометки в записях, составляла список актёров и ролей. Всего в Lacroix работало больше ста артистов, часть из них одобрил продюсер, а режиссёру осталось только разобраться с толпой избранных.

И Эрик закатывал глаза из-за каждого артиста. Но, по крайней мере, он не говорил ни слова, хотя и был мрачнее тучи.

На прослушивание ушёл почти весь рабочий день. Некоторых артистов Изабель вызывала по нескольку раз, сомневаясь на их счёт, заставляла их пропевать особо сложные арии. Когда она закончила, труппа едва ли не валилась от усталости.

Мысленно Изабель обругала себя за дотошность. У многих артистов через пару часов выступление — театральный сезон не подошёл к концу — а она загоняла их до полусмерти.

Эрик старательно изображал скуку и дрёму. Вздохнув, Изабель тронула его за плечо.

— Просыпайтесь, мсье, зрители разошлись, вам больше не перед кем отыгрывать невыносимого козла.

Он поднял на неё сонный взгляд.

— Прошу меня извинить, мадам, — произнёс мужчина, поднявшись. — Я всегда хорошо засыпал, считая блеющих овец.

— Мсье, — вздохнула она, — вам кто-нибудь говорил, что ваши манеры оставляют желать лучшего?

— Мадам, — он мягко сжал её руку, с ехидством улыбаясь, — будь у меня манеры, вы никогда не обратили бы на меня внимание.

Призрак Оперы хотел было поцеловать её, даже приблизился для этого, но его взгляд упал на список артистов. Мужчина забрал его, пролистал и от досады покачал головой.

— Что?

— Чтобы заставить Косет звучать правильно в такой роли, тебе нужно будет прыгнуть выше головы, жизнь моя, — он нахмурился. — Где Джекил?

— Я на него смотрю.

Он скосил взгляд на девушку, из-за чего она хитро, с подчёркнутым коварством улыбнулась.

Эрик нахмурился, глядя на неё, бросив список на один из стульев. Он был настолько недоволен её решением, что его лоб вновь прорезала та самая морщинка.

— Если только ты сыграешь главную женскую роль, — ответил он. — В противном случае даже не мечтай вытащить меня на сцену.

Изабель вздохнула. Звуки за закрытой дверью окончательно стихли. Они остались наедине, и теперь она могла позволить себе хотя бы называть его по имени.

— А если я соглашусь? — девушка приблизилась настолько, что между ними не осталось и миллиметра свободного пространства.

— Не согласишься, — негромко, вкрадчиво произнёс мужчина. — Хотя бы потому, что я лично повешу каждого зрителя, который рискнёт подарить тебе цветы.

Изабель заключила его в объятия, наклонила голову набок.

— А если я их выброшу? — она улыбнулась. — На глазах у этого зрителя.

— Как это некрасиво, — Эрик хмыкнул, опустив руки ей на талию. — Ты не любишь выступать.

— Не люблю. Но ради тебя я готова и на это.

Её слова вновь заставили появиться злосчастную морщинку. Да что с ним такое? За прошедший месяц он беспокоился куда меньше, чем за эти сутки.

— Да и… ты так дотошно меня учишь, — она заулыбалась. — Я похоронила свою детскую мечту стать певицей, а ты заставил её восстать из пепла.

Изабель надеялась сделать ему комплимент, подбодрить, но вместо этого Эрик стал ещё более угрюмым.

— Что с тобой, мой большой и грозный жених?

Эти слова не подействовали, не успокоили его. Значит, Призрака Оперы сейчас донимала далеко не ревность.

— Эрик…

Он вздохнул, закрыв глаза и придав лицу непроницаемое выражение. Теперь нахмурилась Изабель.

Она не стала настаивать на откровенности, на разговоре. Просто отпрянула от мужчины, отошла, создав дистанцию, испепелив его взглядом.

Девушка отвернулась от него, забрала со стула список, либретто, пролистала его и внесла кое-какие пометки на листках, отметила артистов.

И вздрогнула, когда Эрик бесшумно приблизился, обняв её со спины.

— Я с тобой не разговариваю.

— Ангел мой, — он крепче стиснул её в объятиях, зарывшись носом в волосы. — Этот мир — мир театра — не приносит ничего, кроме боли, страданий и лишений.

Она сжала губы в линию.

— Я знаю, Эрик. И всё же… я ведь дала ему второй шанс.

Призрак Оперы промолчал.

— Давай прогуляемся? — мягко улыбнулась она. — Развеемся, отвлечёмся. И ты расскажешь мне о своих оставшихся преступлениях. К примеру… были ли у тебя до меня другие поющие женщины?

Изабель не требовалось смотреть в его лицо, чтобы понять, что эти слова взбесили Эрика. Она поняла это по резкому вздоху, по напряжению мышц, по стиснутым кулакам.

Но, когда он заговорил, его голос был полон ледяного спокойствия.

— Жизнь моя, как ты думаешь, боялись бы меня женщины в театре, если бы я был падким на них? Ответь, почему они смотрят на тебя, как на последнюю надежду? — он стал неторопливо накручивать на пальцы прядь её волос. — Последняя женщина, с которой я был до тебя, изменила мне, предала, убила меня. И мне определённо было не до плотских желаний. Впрочем, напыщенному выскочке Бувье этого не понять.

Изабель глухо вздохнула. С одной стороны, она чувствовала себя омерзительно из-за этого нелепого, оскорбительного подозрения. С другой…

Она была у Эрика единственной! Единственной, чей голос его очаровал! Единственной!

— Что ещё он наговорил?

— …упомянул о люстре в Opéra Garnier, — ответила Изабель. — Но если он и здесь солгал, то пусть горит в Аду. Лживый пёс это заслужил.

Эрик хмыкнул.

— А здесь он сказал правду.

Изабель повернула голову, чтобы взглянуть на мужчину.

— Что ж, ладно. Ты хотела прогуляться и узнать обо мне больше? Ты это получишь, — процедил он. — Я сегодня щедрый на исполнение желаний.

С хмурым видом он потянул её за собой к кабинету девушки.

— Куда мы?

— В Opéra Garnier. Приглашу Бувье на нашу прогулку. Пусть сам расскажет, почему по его мнению тебе не стоит быть со мной.

Он на мгновение остановился, чтобы встретиться с ней взглядом.

— И почему я достоин гильотины.

Глава 24

В школьные годы Изабель не раз бывала в Opéra Garnier. В театр её с мамой каждый раз приводил папа, и каждый раз девочка с трудом могла досидеть до конца спектакля. Она искренне не понимала, почему родители то смеялись, то плакали, не знала, почему её ругали за непоседливость. Потом, занявшись музыкой, она пытливо вслушивалась в прекрасные голоса артисток и мечтала однажды превзойти их.

Быть может, она видела на сцене и семью Валуа, вместе с Эриком, вступившим в пору юношества. Всё сходилось. Когда Изабель было шесть, Эрику исполнилось восемнадцать. Когда она засыпала от скуки на уроках в младшей школе, он уже самостоятельно зарабатывал себе на жизнь.

Наверное, это странно, но её ничуть не волновала такая большая разница в возрасте.

В детстве Opéra Garnier был её заветной мечтой. Изабель, увлечённая музыкой, стремилась вернуться именно в этот театр, но уже не в качестве зрителя; желала стать примадонной и, быть может, выйти замуж за одного из талантливых артистов.

А теперь театр должен был стать причиной для её ночных кошмаров.

Сжав губы в линию, Изабель перестала дышать, когда они приблизились к белоснежным, укрытым искристым снегом каменным стенам. После гибели папы мама запрещала дочери посещать театры, впрочем, она и сама по своей воле не отправилась бы в Opéra Garnier. Девушка считала несправедливым смотреть новые спектакли здесь, в то время как папа не сможет больше увидеть ни одной постановки.

Театр не пустовал. Там сейчас шёл спектакль — об этом говорил свет, льющийся из окон, и десятки припаркованных автомобилей у входа. Opéra Garnier испытывал упадок после появления Призрака Оперы в Lacroix. Люди до того хотели узнать больше о загадочном мужчине в маске, что стремились бывать в его театре как можно чаще.

Эрик повёл её к чёрному ходу. Дверь оказалась не заперта. Вместе они бесшумно пробрались мимо уснувшего охранника в один из длинных коридоров-галерей.

Высокие потолки давили на Изабель своим величием, вдоль стен вились причудливые архитектурные узоры, хрустальные люстры были прекрасны, словно упавшие и застывшие в воздухе звёзды. Едва дыша от сжавшего сердце чувства ностальгии, девушка без конца оглядывалась. Она хотела рассмотреть каждый элемент театра, хотела насладиться рукотворной красотой.

Эрик же словно сжался. Идя дальше, он ладонью закрыл глаза, не желая смотреть на что-то.

— Ох!..

Изабель остановилась, увидев на стене портрет Эрика, но мужчина так резко дёрнул её за руку, не позволив рассмотреть картину, что она против воли пошла дальше. Сжав губы, она не стала с ним пререкаться. В конце концов, Эрик с трудом смотрел в зеркало, когда на нём не было маски, и тяжело переносил осознание своего увечья.

В одном из зрительных залов гремел оркестр. Туда Эрик и провёл Изабель — за кулисы, с привычной непринуждённостью открыв дверь.

— Поднимайся, — он кивнул на лестницу, тянущуюся к балкону под потолком. От него по железным мостикам можно было пройти над сценой. Такие технические постройки использовались, чтобы зафиксировать подъёмные декорации и крепить софиты.

— Эрик, — шепнула она, отняв руку из ладони мужчины. — Скажи хоть слово! Твоё молчание меня совершенно не успокаивает!

— Поднимайся, — процедил он, и его глаза пылали яростью. — Иначе мы уйдём и никогда не вернёмся к этому разговору.

Изабель хмуро смотрела на него. Ей казалось, что в их отношениях давно возникли стабильность и определённость. Она принимала его таким, какой он есть: со всеми изъянами, недостатками, преступлениями. Она понимала причины его поступков, и потому ни в чём не винила, не думала сбегать и планировала совместное будущее.

Но Эрик застрял в прошлом, мучился и с трудом делился болью, сбегал от реальности в искусство.

Вздохнув, Изабель подняла взгляд на лестницу. Будь она благоразумной женщиной, давно бы сбежала от этого вспыльчивого деспота.

Но девушка хорошо понимала боль возлюбленного. В конце концов, если бы ей самой представился случай уничтожить людей, лишивших её папы, представился шанс отомстить, она бы это сделала.

Сжав губы, она молча поднялась по лестнице. Ничего. Наорать на Эрика можно и под потолком: там он не сможет от неё сбежать.

Поднявшись, девушка схватилась за перила. От высоты её колени задрожали, руки похолодели, лоб покрылся холодным потом.

— Изабель, — произнёс Эрик. Впервые за весь день его голос зазвучал мягко, даже заботливо. — Жизнь моя, что же ты не сказала, что боишься высоты?

— Я н-н-ничего… — процедила она сквозь плотно сжатые зубы.

— Смотри на меня, — сказав это, он пальцем провёл по её линии челюсти, встретился с девушкой взглядом. — Всё хорошо. Эти железки выдержат целый полк.

Изабель нахмурилась, глядя ему в глаза.

— Ты весь вечер ведёшь себя так, будто собрался меня с них скинуть.

Он невесело улыбнулся, пальцами перебирая пряди волос девушки.

— Если кто-то и слетит отсюда, то это либо Бувье, либо я.

— Эрик!

— Ш-ш-ш. Представление идёт, ты отвлекаешь артистов.

Сжав её плечи, он медленно, очень осторожно повёл девушку по узкому железному мостику к другому, более широкому каменному балкону, который располагался над самой сценой. И, стоило Изабель встать на твёрдый камень, так она сразу же вспомнила, как дышать.

Эрик умилённо улыбнулся, поцеловав её дрожащую ладонь.

— Ну надо же. Мой храбрый и пылкий режиссёр боится пары метров пустоты.

Судорожно хватая ртом воздух, Изабель мотнула головой. Притянув её к себе, Эрик обнял дрожащие плечи и коснулся губами лба. Этот его поцелуй каждый раз был безмолвным обещанием защиты, опоры, поддержки. Закрыв глаза, девушка прижалась к нему, обняла в ответ, чувствуя, как рядом с ним в теле унимается дрожь.

Будь они обычными людьми, Изабель воспринимала бы это бунтарское, самовольное проникновение за кулисы, как нечто безумно романтичное. Внизу выступали артисты, лилась прекрасная музыка, двигались декорации. А парочку наверху никто не видел, не подозревал об их существовании и, если бы их обнаружили, у них были бы проблемы. Ощущение тайны и опасности всегда волновало кровь.

Но они пришли вскрывать старую рану. И обычным человеком в их паре была только девушка.

Эрик же был мёртв.

А Изабель изо всех сил пыталась воскресить его. И, честно говоря, уже испытывала отчаяние.

Впервые в жизни ей попался кто-то упрямее её.

— Когда вернёмся в машину, — тихо произнесла она, не открывая глаз, — клянусь, я прибью тебя.

Эрик улыбнулся — Изабель поняла это по движению губ у себя на коже.

— Можешь сразу столкнуть меня вниз, — выдохнул мужчина. — Я не буду сопротивляться.

Девушка подняла голову и ткнулась носом в щёку Эрика, прежде чем поцеловать в губы. Вот только поцелуй длился недолго. Изабель вздрогнула и огляделась, услышав медленные, громкие аплодисменты.

Блез Бувье вышел из тени.

— Жалею, — произнёс он, неторопливо, осторожно подходя к ним, — что не прихватил фотоаппарат. У главреда были бы полные штаны от счастья, если бы я раскрыл личность Невесты.

Изабель незаметно сжала руки Эрика, медленно сплела пальцы, боясь, что он вновь выхватит нож. Мужчина вперил взгляд в журналиста, скривился в отвращении, не обратив внимания на предосторожность девушки.

— Мсье Бувье, — произнесла она, когда молчание затянулось. — Как вы себя чувствуете?

Блез хмыкнул. Изабель ожидала от него хамства или язвительной шпильки, но этого не последовало. Его лицо вдруг стало серьёзным, грустным, уставшим. Он был бледен, держался скованно, напряжённо. И, что самое интересное…

Он боялся.

Блез Бувье впервые по-настоящему кого-то боялся.

— Не стоит волноваться, мадемуазель Идо. Худшее позади.

Подумать только. И этот мужчина когда-то назвал её грязной женщиной.

— Это поправимо, — ответил Эрик.

Изабель крепче стиснула его руки.

— Мы здесь, чтобы поговорить! — напомнила обоим мужчинам девушка. — И. Ничего. Большего.

Блез встретился взглядом с ней, потом с Эриком, убрав руки в карманы пальто. Задумавшись, он прислонился к металлическому ограждению на хлипком железном мостике, свесился с него, из-за чего у Изабель перехватило дыхание.

Блез смотрел на артистов.

Они были погружены в работу, в образы, вслушивались в музыку оркестра, так что ничто в мире не заставило бы их отвлечься от постановки.

И, слушая их, Изабель всё больше приходила к выводу, что с уходом Эрика Opéra Garnier действительно понёс невосполнимую потерю.

Он был не просто гениальным творцом. Именно Эрик де Валуа и был для Изабель настоящим ангелом музыки.

— Ну и с чего же мне начать? — вздохнул Блез. Он был до того спокойным и вежливым после первой в жизни серьёзной раны, что девушке даже было его жаль.

— Начни, — Эрик выдержал паузу, — с моих похорон. И помни, Бувье: солжёшь, нахамишь или недоговоришь — и следующая рана окажется у тебя в горле.

Изабель хмуро посмотрела на него. Эрик не собирался убивать Блеза, но и шансов на нормальную жизнь тоже оставлять ему не хотел. Удар ножом разорвёт голосовые связки, Блез лишится способности разговаривать. А что такое журналист без дара речи? Профнепригодный инвалид.

— Похороны Эрика де Валуа? — Блез посмотрел в пустоту перед собой. Внизу, в оркестровой яме громогласно и сердито запел свою тоскливую песнь орган. — С такими же почестями, должно быть, могли хоронить только королей. Улицы были алыми от роз, тысячи зрителей со всей Европы съехались, чтобы проводить золотой голос Франции в последний путь. Я вижу, вы удивлены, Изабель. Неужели не слышали?

В ответ она только мотнула головой. Блезу было незачем знать, что в тот год, когда для всего мира умер Эрик, она заперлась в университете, отгородилась от людей и коротала дни в библиотеке.

— Это было грандиозно, — продолжил Блез без тени веселья. — Впрочем… умер ведь не только Эрик де Валуа-младший. В нелепом пожаре погибла вся семья, состоящая из выдающихся артистов, музыкантов, сценаристов… была там, правда, пара исключений. Кто-то связал жизнь с медициной. Но я так глубоко в его родословную не закапывался, — вздохнув, он выпрямился. — Проще говоря, оплакивали не только вашего жениха, Невеста. И всех, как одного, хоронили в закрытых гробах. Минус: зрители не могли в последний раз взглянуть на кумиров. Плюс: похороны легко сфальсифицировать.

Изабель прикусила нижнюю губу, встретившись взглядом с Эриком. Она знала, почему и для чего он похоронил себя — когда ты мёртв, легче совершать преступления и запутать следствие — и всё же это решение разрывало ей сердце. Девушка не хотела, чтобы его считали мёртвым, не хотела вообще думать о смерти, находясь рядом с ним. Наоборот, она мечтала однажды вернуть его на сцену, заставить жить, вытащить из мрачной тюрьмы в подземельях театра. И добиться этого Изабель планировала исключительно с помощью своего упрямства.

— Первыми к гробам подходили артисты, — продолжил Блез. — И знаете, мадемуазель… я там тоже был. Вы чувствительны. Подобное зрелище разорвало бы вам сердце.

— Похороны — для всех тяжёлое событие.

Блез пожал плечами.

— Чьё-то горе было искренним. Чету Валуа, несмотря на склочный нрав каждого из семейки, любили. Но ненавистников у них было тоже достаточно, — он хмыкнул. — И… было смешно наблюдать за тем, как Луи Леру бездарно строил из себя благородного человека. Как скорбел по врагу.

Изабель нахмурилась. Эрик сжал губы, отведя взгляд в сторону. Пожив с ним под одной крышей, привыкнув к нему, девушка научилась распознавать эмоциональное состояние мужчины.

Его душила ярость.

К тому же… Эрик ведь не мог пропустить похороны своей семьи.

Себя.

Он был там. Тихий, незаметный, ещё не оправившийся от серьёзных ран, сбежавший из больничной палаты.

Он должен был видеть всё своими глазами. Он был обязан подавить боль, сдержать эмоции, не выдать себя, чтобы из тени наблюдать за лицами, поведением, поступками. И одно дело для артиста — показать чувства, другое — задушить их.

Губы Изабель задрожали. От этой сцены, возникшей перед её мысленным взором, её сердце болезненно сжалось.

Каким безнадёжно, бесконечно одиноким был Эрик в тот страшный день.

У него не было дома, куда он мог бы вернуться, семьи, с которой мог бы разделить боль, работы, в которую он мог бы окунуться с головой. Только пустота. Пустота, выжженная пламенем.

— В конце концов, Леру не сдержался, — продолжил Блез. — Он расхохотался, даже не выйдя из церкви. Интересно, и почему же он не завоевал сердца поклонников Валуа?

Эрик заскрипел зубами. Изабель обняла его, осторожно провела ладонью по затылку, плечам, но это не заставило его успокоиться.

Слишком сильны были эти воспоминания.

Слишком больно от этих кровоточащих ран.

— Мне стало любопытно, — пожал плечами Блез, — да и с деньгами на тот момент было туго, так что я взялся распутывать этот клубок чистейшей драмы. И был настойчив. Так настойчив, что Леру угрожал и меня с женой сжечь. Правда… не успел.

Выпрямившись, он указал пальцем на Эрика.

— Раньше Леру до моей жены добрался Призрак Оперы.

Глава 25

Бланш Бувье нельзя было назвать выдающейся артисткой Opéra Garnier. Ей доставались незначительные роли, она хорошо отыгрывала только определённый тип персонажа — плакальщицу, страдающую вместе с главными героями. И Бланш не стремилась к большему, она не хотела становиться примадонной, не мечтала о мировой славе, какая была у младшего Валуа.

Ей в театре с его интригами, драмой и карьеристами попросту было страшно. Всегда страшно.

Бланш была сторонним свидетелем войны Эрика и Луи, она не первый год наблюдала за их противостоянием, за их зреющей ненавистью друг к другу и боялась однажды попасть под горячую руку. Эрик, как и его отец, был вечно острым на язык, высокомерным, вспыльчивым и капризным. А Луи, этот новичок с амбициями императора, не мог смириться с таким надменным отношением к себе. Однажды Эрик раскритиковал его актёрскую игру, Луи в ответ едва не накинулся на тенора с кулаками.

И это многое говорило о характерах одного и другого.

Большие дети, добившиеся громких успехов.

И, если принимать чью-либо сторону, то Бланш скорее выбрала бы Эрика де Валуа. Он был вредным и злым, вспыльчивым и прямолинейным, но никогда не зажимал Бланш в углу и не пытался обесчестить.

В отличие от Луи.

Когда Блез узнал об этом, он стал провожать Бланш от дома до самой гримёрной. Он приходил к ней во время обеда, захаживал в театр при каждой удобной возможности.

Девушка не ожидала от своего спокойного, доброго, даже несколько нервного мужа большего. Не знала, что он способен вспылить на кого-то, наброситься с кулаками, ранить. Блез всегда был милым и дружелюбным.

А потом он одним ударом сломал Луи нос.

Эрик де Валуа в тот день хохотал до колик.

Блезу Бувье отныне и впредь запретили вход в Opéra Garnier, но он всегда находил способ обойти строгие запреты. К тому же, у него давно был ключ от чёрного входа.

В один злополучный день он должен был зайти за Бланш. Должен был забрать её после репетиции из гримёрной. Должен был, но опаздывал.

Именно поэтому девушка задержалась допоздна. Когда труппа расходилась, когда её коллеги отправлялись по домам, Бланш ждала. Ждала, потому что ей было страшно выходить из безопасной, знакомой и уютной гримёрки, страшно идти одной по мрачной улице, страшно испытать на себе гнев отвергнутого мужчины. Луи не отказывали, у него было много любовниц, а холодность Бланш от воспринимал, как оскорбление своего достоинства.

Но сколько бы Бланш ни пряталась, ей не удалось сбежать от интриг. Сидя у двери, она услышала, как Леру эмоционально обсуждал план расправы с Эриком.

Услышала то, чего не должна была слышать.

Заговор. Опиум. Бензин. Пожар. Поджечь дом, когда каждый выпьет размешанного в воде морфина. Перед этим следовало перерезать провода телефонов, охранной и пожарной сигнализаций. Уезжать нужно с выключенными фарами. Когда в этом отдалённом поместье заметят пламя, когда вызовут спасателей, будет уже поздно.

Всё просто и эффективно.

Бланш слышала каждое слово. Каждая деталь заговора раскалённым клеймом впечаталась в её сознание.

Она раньше остальных узнала, что все Валуа умрут.

Вот только Эрику де Валуа она ничего не сказала.

Будучи человеком добрым и мягкосердечным, она не могла поверить, что Луи планировал такое хладнокровное, такое жестокое убийство своего врага. Она решила, что это либо очередная злая шутка, либо хитроумный шифр.

Наверное, из-за своей доброты Бланш и рухнула в обморок на похоронах Валуа — среди чёрно-красных, обитых бархатом гробов. А потом, придя в себя, она со слезами упала на гроб Эрика де Валуа и, содрогаясь от спазмов рыданий, исповедалась. В истерике она рвала на себе волосы, заламывала руки в молитве и рассказала обо всём, что слышала и о чём не предупредила.

Она считала себя ещё одним убийцей.

Она молила Бога покарать её.

Блез с трудом смог совладать с этой слабой женщиной, успокоить её, усадить в машину и отвезти домой. У Бланш был до того тяжёлый нервный срыв, что она потеряла связь с реальностью. Она без конца повторяла свою страшную, жестокую исповедь, глядя в одну точку. На что-то, чего никто кроме неё не видел.

На кого-то.

Ей казалось, будто Эрик де Валуа был жив. Будто он навис над собственным гробом мрачным привидением, чьи лицо и тело были изуродованы страшными ожогами.

Блез своими любовью, заботой и терпением помог ей успокоиться, помог прийти в себя. И в конце концов заставил написать заявление на увольнение.

— Я, может, сейчас обыкновенный новостник, но дай мне пару месяцев. Вот увидишь, я найду золотую жилу! — обещал он.

Бланш не успела порадоваться его энтузиазму, не дождалась его успехов.

Конечно, она написала заявление на увольнение, но по контракту обязана была отыгрывать свою крохотную роль до конца сезона.

И с каждым днём ей было всё тяжелее появляться в Opéra Garnier.

Луи из насильника превратился в монстра, его окружение — в мерзких чертей, а от его пения Бланш не испытывала ничего, кроме горечи и гадливости. С каждым днём ей казалось, будто от скопившегося отвращения из горла должна была выплеснуться желчь.

И в один из таких тягостных, бесконечных, отвратительных дней к ней пришёл Призрак Оперы.

Она была одна в женской гримёрной. Другие артистки уже отправились за кулисы.

— Бланш.

— Мсье! — вскрикнула она, подскочив с места. Стул с грохотом свалился на пол, со стола полетели стоявшие на краю косметические принадлежности. — Мсье де Валуа!

Она дрожала от ужаса, и в то же время ей хотелось броситься на шею чудом спасшемуся мужчине.

Но Бланш, как обычно, сдержалась. Сделав к нему шаг, она вспомнила свою вину перед ним. Вспомнила, что своим молчанием уничтожила его. Вспомнила, что была на его похоронах.

Вспомнила наставления врачей.

«Мадам Бувье, в вашем состоянии возможны галлюцинации, если вы будете брезговать успокоительными препаратами».

Бланш отвела взгляд, потом снова подняла его на Эрика, потёрла воспалённые глаза. Призрак не исчез.

— Мсье де Валуа… вы живы? Господи, вы живы!

— Мсье де Валуа мёртв, — холодно бросил мужчина, впившись в неё взглядом. В его карих глазах, обычно надменных и полных блеска жизни, сейчас была непроглядная пустота. — И ты одна из моих убийц.

— Мсье де Валуа, позвольте мне объясниться!

— Тебе не кажется, — процедил он, выйдя из тени, сорвав с себя маску. — Что для объяснений уже поздно?!

Бланш закричала, побелела, рухнула на колени. Она видела Эрика де Валуа во всём блеске его славы, в какой-то момент его утончённая красота даже пленила её.

Поэтому зрелище, представшее её глазам, было так неописуемо ужасно.

В тот момент Бланш увидела не просто отвратительное уродство.

Она увидела крах всех своих надежд.

Эрик, если он реален, пришёл не просто так.

Только жажда мести заставила бы его вернуться в Opéra Garnier. В театр, лишивший его семьи, дома и будущего.

Подступившие слёзы пришли на помощь девушке. Из-за них перед глазами всё начало плыть, и прозрачная пелена скрыла гротескное уродство некогда великого артиста.

— Простите… Простите меня.

— Бланш, — он выпрямился, его голос звучал спокойно и размерено. — Ты знаешь, зачем я здесь?

— Да.

— Тогда ты должна понимать, что уже не покинешь стен Opéra Garnier.

Девушка сжала губы в тонкую линию.

— Ты жалкое, омерзительное, трусливое существо, — без каких-либо эмоций произнёс Эрик. — И всё же… не ты сожгла мой дом. Поэтому с тобой Призрак Оперы в первый и последний раз проявит милосердие.

— М… милосердие?

— Садись. И пиши исповедь. Пиши завещание, прощальные слова, признание в любви — плевать! Я даю тебе час, трусливая скотина. Не уложишься — это твоя — и только твоя — беда. Второго шанса я тебе не дам.

Он достал часы на цепочке, посмотрел на время. Бланш закусила губу. Как раз через час начинался её рабочий день, ей требовалось выйти на сцену и отыграть опостылевшую маленькую роль.

Блез не придёт так рано. Не спасёт. Не поможет.

А если и попытается, его настигнет та же участь, что и её.

Призрака Оперы не остановят ни мелкий журналист, ни его рыдающая супруга. Он выбрался из Ада, чтобы утолить жажду мести.

Схватив сценарий, Бланш стала судорожно, дрожащей рукой записывать роковую встречу на чистых сторонах листов.

Встречу с Призраком Оперы.

— Мне не хватило времени сказать тебе самое важное, — произнёс Блез лишённым эмоций голосом. — Я одна во всём виновата. Я люблю тебя. Пожалуйста, забудь обо мне, живи дальше, найди иное счастье. Ты был моим лучом надежды, и мне жаль, что я собственными руками, своей трусостью уничтожила себя. Нас. Прости.

На последнем слове он сжал губы в линию. Блез цитировал последние слова Бланш, которые она с трудом вывела на листе из-за дрожащих пальцев. Когда журналист нашёл письмо супруги, оно было всё ещё мокрым от слёз.

Он надолго замолчал, уронив голову, глядя вниз, на сцену. И, наблюдая за Блезом, Изабель понимала, почему в какой-то момент журналист сорвался с цепи. Ему больше было нечего терять. Он спешил восстановить справедливость.

Вот только справедливость уже была восстановлена.

Мрачная, жестокая, неумолимая справедливость гения, свергнутого с пьедестала.

— Она ждала ребёнка, — прохрипел Блез. — А её повесили. Прямо на этих проводах.

Изабель сжала губы в линию. Краски схлынули с её лица. Теперь девушка понимала, почему Эрик выбрал такое необычное и неудобное место для встречи.

Удивительно, каким жестоким мог быть человек, которого до безумия любила Изабель.

Но даже сейчас она мысленно оправдывала его, ни в чём не винила, желала спасти.

Бланш стала жертвой чистой, неконтролируемой ярости.

Бедняжка.

— Изабель, — произнёс Блез, встретившись с ней взглядом, — я уверен, что и вы ждёте ребёнка. Только он об этом не знает.

Она встретилась взглядом с Эриком и невольно сжалась. Конечно, у неё уже возникали подозрения на этот счёт, но полной уверенности у девушки не было. И ей не хотелось, чтобы посторонний судил о её состоянии.

— Не твоё дело, Бувье, — отреагировал Эрик.

— Как раз моё. Думаешь, я позволю тебе испытать хоть каплю счастья?

Эрик стиснул зубы, его руки затряслись и потому Изабель крепче сжала их. Нельзя было допустить, чтобы он снова выхватил оружие, применил его.

В прошлый раз Блез оскорбил Изабель, но прямо ей не угрожал.

А зная, как болезненно Эрик относился к своей семье, к близким людям, девушка не сомневалась, что в этот раз лезвие точно окажется у журналиста в горле.

— Мсье Бувье, — произнесла Изабель. — Избавитесь от меня… и что с того? Я умру, но Призрак Оперы будет жить, как прежде.

— Изабель… — прошептал мужчина.

— Может быть, — процедил Блез. — Я уверен, вы ничего не значите для этого психопата. Знаете, что было после того, как он повесил Бланш посреди постановки? Он вам говорил, Изабель?

Блез болезненно, сдавленно хохотнул, зарывшись пальцами в тёмные волосы. Его лицо исказилось от гнева и давней, не дающей покоя скорби. И сейчас журналист больше походил на сумасшедшего, чем на здравомыслящего человека.

— Он запер все выходы. Он дождался, когда большая часть зрителей, актёры, мелкий персонал соберутся в фойе. Начнут расталкивать друг друга, топтать, чуть ли не драться, наваливаясь в едином порыве на двери.

Он тяжело дышал и уже не сдерживался. Должно быть, его речь слышали артисты, выступавшие на сцене, но судить об этом было трудно. Во время работы они не имели права отвлекаться.

— Сначала он шутил, — хохотнул Блез. — Разбрасывал сверху афиши со своими постановками, копии своего свидетельства о смерти, приказа, по которому «артист Эрик де Валуа был уволен из Opéra Garnier по причине смерти». Никто не обратил на них внимание. Их потом нашёл я.

Он прервался, сжав губы в линию, медленно обретая над собой контроль. Блез стиснул кулаки, стал дышать ровнее и глубже, а в его чёрных глазах отразилась мрачная решимость.

— Он обрушил люстру. Тяжёлую, весящую не меньше тонны груду хрусталя, металла и раскалённого стекла. На толпу. На людей. Как — спросите вы? Opéra Garnier был построен позже Lacroix, в нём нет лабиринтов, и до инженерных сетей добраться несложно. Как и перерубить крепления.

Эрик молчал. Его лицо было безжизненным, лишённым эмоций, чувств. В нём не было ярости, не было гнева, но и сожаления Изабель тоже не увидела.

А что хуже всего — девушка понимала мотивы его поступков. Он был в отчаянии, он лишился всего, объявил себя мертвецом. Эрик был из тех людей, кто обращал страх в гнев. Неудивительно, что он озлобился и на артистов, оставшихся в ненавистном театре, и на публику, пришедшую веселиться, когда для него — для их прежнего кумира — мир рухнул.

Изабель смотрела на Эрика, сжав дрожащие губы.

— Милый, — произнесла она, пальцами коснувшись лица мужчины. Эрик встретился с ней взглядом, и в его карих глазах она видела мрачную настороженность. Он ожидал увидеть ужас на её лице, услышать обвинения и проклятия, быть может, вновь схватить и пленить девушку. Но не дождался. — Это правда?

— Да. Каждое слово.

Ни капли сожаления. Изабель сделала шаг навстречу и обняла Призрака Оперы, носом ткнувшись в его плечо. Он напрягся от такой реакции девушки.

Эрик больше не мог соболезновать другим людям, не мог жалеть их и переживать за них. Его личное горе было слишком бездонным и слишком мрачным, губящим любые зачатки симпатии к окружающим.

И, тем не менее, этот мужчина ещё раз — должно быть, в последний — полюбил. Пускай его любовь и была нездоровой, одержимой, ранящей и губящей.

Какой бы ужас ни вызывали его поступки, никогда прежде Изабель не была так счастлива, как рядом с ним.

— Я… так рада, что ты позволил мне узнать это.

— Изабель…

— Зачем же ты молчал? — она прерывисто вздохнула, чувствуя подступающие к щекам слёзы. — Ты думал, что я не пойму? Что я испугаюсь? Эрик… я ведь знаю, из какого Ада ты вернулся.

Он тяжело вздохнул, сжав губы в линию, опустив голову.

— Изабель, — глухо произнёс мужчина. — Что же ты не сбегаешь? Мне нет прощения.

— Я, — произнесла она, встретившись с ним взглядом, ладонью коснувшись лица. — Я тебя прощаю. Прощаю всё то, что ты не можешь простить себе сам. И надеюсь… однажды ты перестанешь терзать себя.

На мгновение его лицо просветлело. Маска хладнокровия дала трещину, исчезла, словно тень, рассеявшаяся от луча солнца. На мгновение. Потом он нахмурился, стиснул зубы, сжимая Изабель в крепких объятиях.

Она улыбнулась, закрыв глаза. Её Эрик вернулся. Призрак Оперы ненадолго отступил, ушёл, но не исчез насовсем. Он ещё вернётся во всём своём строгом и мрачном величии, ещё проявит себя. В конце концов, Эрик поделился не всеми тайнами.

— За что ты мне? — прошептал Эрик, стискивая её в объятиях. — Я же тебя недостоин.

Она улыбнулась, чувствуя, как по щекам текут слёзы.

— Как — за что? Я тебе в наказание.

Мужчина улыбнулся — Изабель ощутила это по движению губ у себя на щеке.

— Тут не поспоришь.

— Зараза.

Он хмыкнул:

— За это ты меня и любишь.

Спустя пару мгновений он неохотно разжал руки, освободил Изабель. И, глядя на улыбку, осветившую его лицо, девушка решила, что ничего прекраснее она в жизни не видела. Залюбовавшись им, она чувствовала, что её лицо вновь зарделось.

— Кхм-кхм.

Но радость длилась недолго. Блез Бувье всё ещё был здесь, он не отличался тактичностью людей, которые стремятся оставить влюблённых наедине.

— Пойдём, — произнесла она, сжав руки мужчины. — Нам здесь больше нечего делать.

Эрик скосил взгляд на журналиста, и если раньше Изабель видела в его глазах желание убить, то теперь оно переросло в решимость.

— Эрик, — шепнула она, проведя ладонью по его щеке. — Довольно крови. Прошу тебя. Он тоже скорбит, одинок и напуган. Ты должен его понять.

— Я понимаю, — прохрипел мужчина. — Меня тоже лишили семьм. И я на его месте убивал.

Эрик сделал шаг навстречу Блезу, но Изабель вышла перед ним, расставив руки в сторону. Она стояла на железном мостике, который содрогался от каждого шага, и от этого ощущения ей мигом стало дурно. И всё же, девушка не подала виду. Гораздо важнее было не допустить кровопролития.

— Не смей, — произнесла она. — Не позволю.

Эрик смерил её взглядом, в котором не было гнева, лишь печаль и страх.

Изабель стиснула зубы.

— Я не прощу себе, если ты убьёшь из-за меня! Я не смогу с этим смириться!

Это подействовало. Эрик замер, задержав ладонь на рукояти револьвера. Но облегчённо выдохнуть Изабель не успела.

— Зачем? — раздался голос Блеза у неё из-за спины. Он приближался, и от того, как качался железный мостик с каждым его шагом, у Изабель сердце уходило в пятки. — Я могу по-разному испортить вам жизнь. Могу напасть из-за угла, могу разрушить репутацию, могу оклеветать.

Он слишком быстро приблизился вплотную, сжал подбородок девушки, прижав между лопаток дуло пистолета.

— А могу и уничтожить. Это не так сложно, особенно если ваша цепная псина не может вас защитить.

Голос Блеза звучал холодно, отстранённо — так, словно он уже простился и с жизнью, и с этим миром. Так, словно ему было уже нечего терять.

Эрик стал белее своей маски.

— Без резких движений, Изабель, — произнёс Блез, не сводя глаз с Призрака Оперы. — Иначе пуля окажется не в сердце, а в печени. Итог тот же, но перед смертью намучаетесь.

Она прерывисто выдохнула, когда журналист потянул её на себя, уводя от Эрика. Мост ходил под ними ходуном, и как бы осторожно ни двигалась девушка, пару раз она всё-таки наступила на ноги Блезу. Ей далось титанических усилий не закричать, не дёрнуться, и не попытаться вырваться.

Она смотрела на Эрика и не видела его. Изабель мутило. Она не осознавала, что могла в любую секунду умереть — все её чувства были сосредоточены на шаткой опоре под ногами и дуле оружия между лопаток.

— Прости меня, Изабель, — произнёс Блез, и его голос почти заглушил звучавший внизу оркестр. — Мне жаль, что тебе не повезло связаться с этим ублюдком.

Если Блез рассчитывал, что от этого ей станет легче, он глубоко ошибался. Изабель сжала кулаки, жмурясь, что есть сил подавляя тошноту.

— Изабель, — прогрохотал Эрик. — Ты мне веришь?!

О чём он? Что это ещё за вопрос?

— Молчи, — прошипел Блез.

— Изабель, — вновь грянул Призрак Оперы. — Знай, что я люблю тебя. Больше. Жизни.

Блез за её спиной болезненно хохотнул, крепче прижав пистолет к её спине, будто хотел оружием пробить тело насквозь.

— Теперь не солжёшь, Идо. Не скажешь, что ему на тебя плевать.

Заткнитесь. Оба.

— Жизнь моя. Закрой глаза.

— Да, Изабель. Закрой.

В этот раз она послушалась, стиснув кулаки, зажмурившись, сжавшись. Тело била крупная дрожь, колени подгибались и, если бы не рука Блеза, державшая её за подбородок, девушка давно бы рухнула.

Блез взвёл курок.

Выстрел прогремел под громогласную мелодию органа.

Глава 26

Тело медленно, мучительно медленно перевалилось через перила, рухнуло вниз, на сцену, едва не раздавив артистов. У него во лбу зияла красно-чёрная дыра. От головы на светлый пол разливалась, словно расцветающая роза, кровь.

Изабель пришла в себя, только когда услышала снизу крик.

Пахло дымом. Щёку невыносимо жгло. Изабель коснулась лица и ощутила жёсткий бугорок. Должно быть, порох въелся в кожу после выстрела.

Выстрела!

Схватившись за перила, Изабель тут же пожалела об этом. Чёртов железный мост вновь качнулся под ней, заставив сердце уйти в пятки.

Подавив ужас, она смотрела вниз, и зрелище, представшее её глазам, навсегда въелось в память девушки. Надменное лицо Блеза, округлившиеся от ужаса глаза, белая — слишком белая на фоне крови — кожа. Рана во лбу зияла, словно чёрная дыра. Его сердце ещё билось, и потому кровь вырывалась фонтаном из тела.

Мёртв. Теперь точно. Окончательно и бесповоротно, без надежды на спасение.

Эрик тронул её руку, заставив Изабель подпрыгнуть.

— Ты цела? — только и спросил он, коснувшись пальцами обожжённой щеки. Девушка зажмурилась от боли. — Идём.

— М… м…

— Пошли. Нельзя здесь оставаться.

Изабель не могла дышать. Эрик сжал её плечи несильно, но твёрдо, провёл её дальше по мосту. Девушка не помнила, как они добрались до выхода. Знала лишь, что они вышли в толпе паникующих зрителей через центральный вход.

Выйдя, Изабель хватала ртом воздух. Её трясло, но на холоде девушка постепенно пришла в себя. Эрик вёл её к машине, но ноги Изабель отказывались шевелиться.

Он убил человека.

Он спас ей жизнь.

Он не имел права распоряжаться чужой жизнью.

Он думал только о ней.

Эти противоречия метались в голове Изабель с такой неистовой силой, что она взвыла сквозь стиснутые зубы, вцепившись пальцами в свои волосы.

Она уже видела смерть. Человек уже умирал из-за неё. И в обоих случаях Изабель была беспомощна.

Изабель хотела потерять сознание, хотела сбежать от реальности в непроглядную черноту. Но сейчас эта милость обошла её стороной.

— Изабель.

Казалось, голос Эрика звучал издалека, был глухим и безжизненным. Он стиснул девушку в объятиях с такой силой, что на мгновение у неё перехватило дыхание.

— Изабель, — только и произнёс он, и на последнем слоге его голос дрогнул.

Он не сказал, что испугался за её жизнь, не сказал, что выстрелил, не подумав, не сказал, что никому не позволил бы отнять её у него. Впрочем, Изабель этого и не требовалось. Она поняла мужчину и без слов: по едва ощутимой дрожи в руках, по тяжёлому дыханию, по бешено колотящемуся сердцу.

— Эрик, — всхлипнула она, — он…

Изабель зажмурилась. Ей казалось, что она должна была разрыдаться, но слёзы не шли.

Когда Эрик поцеловал её в лоб, у Изабель дрогнуло сердце.

Он защитит её от чего угодно. От кого угодно.

Даже если ради неё придётся пролить кровь.

Сжав губы, Изабель зажмурилась, стиснув пальцами пальто мужчины. Она ничем не заслужила таких жертв, такой страсти, такой отчаянной любви.

Впрочем, и быть убитой от руки журналиста она тоже не заслуживала.

— Эрик, — девушка выдохнула облачко пара в морозный воздух. Её голос звучал ровно и тихо. — Я верю тебе. И я люблю тебя.

Она перевела дыхание.

— Но так продолжаться не может!

Он крепче сжал её в объятиях.

— Я тебя не отпущу. И не отдам никому. Ты моя.

— Эрик, — с ноткой отчаяния ответила Изабель, — я не об этом. Я боюсь, что из-за меня… что из-за меня… у тебя появится ещё одно кладбище!

Покачав головой, она зажмурилась и с силой отстранилась, упираясь ладонями в его грудь. Эрик разжал объятия, не сводя с неё обеспокоенного взгляда.

— Мне лучше уйти.

— Ты не посмеешь, — процедил он.

Изабель попятилась назад, когда он двинулся навстречу. Она не в первый раз видела ярость в его глазах, но впервые стала её причиной.

И мужчина имел право злиться. Он спас ей жизнь.

А она этого не оценила.

— Эрик, — произнесла девушка, и её голос прозвучал тонко, слабо. — Прошу тебя. Успокойся.

— Я. Спокоен.

Изабель опустила голову, стиснув пальцами подол пальто.

— Эрик… если бы он хотел убить меня… он бы не тащил меня к выходу.

Призрак Оперы закатил глаза.

— И чего ты хотела?! Чтобы я дождался, когда бы он тебя изрешетил?! — Эрик сжал зубы, хлопнув ладонью по крыше своего автомобиля. — Очнись! Твоя жалость лишает тебя рассудка!

Изабель вздрогнула, как от пощёчины.

— Эрик, — её голос дрогнул. — Я не хочу, чтобы ты убивал… хватит крови… не надо.

— Хорошо, — огрызнулся мужчина. — В следующий раз, когда на тебя направят пистолет, я не шевельну и пальцем. Довольна?!

Изабель стиснула зубы.

— Счастлива!

— Отлично! Лезь в машину!

— Нет!

Её лицо пылало, и потому боль от порохового ожога стала совершенно невыносимой. Перед мысленным взором Изабель всплывали лица погибших по её вине мертвецов, такие бледные и такие непохожие друг на друга. Папа был печален в момент смерти, мама — свирепой, а Блез навсегда замер в смертельном ужасе. Девушка прерывисто выдохнула.

Смерть снова так близко подобралась к ней, что Изабель почти ощущала её ледяное дыхание на своей коже.

Сжав губы, она покачала головой.

— Я не вернусь в твой склеп.

На лице Эрика отразилась злоба, потом — сомнение, затем — мрачная скорбь.

И, наконец, пугающая решимость.

— Прекрасно. Отправляйся к себе. Твоя ледяная конура заждалась.

Эрик сел в машину, закрыл дверь и выехал с парковки, оставив Изабель в одиночестве. Крупные хлопья снега падали на её пальто, осыпали волосы, плечи, путались в кудрях. Девушка смотрела вслед удаляющемуся автомобилю и ждала, что он в любой момент повернёт назад.

Но Эрик не развернулся. Он никогда не возвращался, если был задет за живое.

Он вновь чувствовал себя чудовищем, недостойным счастья.

Закрыв глаза и покачав головой, Изабель коснулась ожога и ощутила влагу на щеке. Ей казалось, что слёз у неё не осталось. Но вот же они. Шли. И остановить их девушка не могла.

Пряча от прохожих лицо, она шла по холодным улицам Парижа, не разбирая дороги. Наверное, будь она нормальным человеком, тут же отправилась бы к своим друзьям изливать душу.

Но кто её услышит?

Гаскон? Он был опорой для всего театра, чуть ли не названным отцом, но вряд ли он понял бы Изабель.

Жиль? Нет. Ни за что. Его светлый взгляд не должен был омрачиться тревогой за девушку.

Единственным, с кем ей было хорошо и свободно, был её невыносимый, резкий, склочный Эрик.

Дойдя до дома, Изабель вытащила запасной ключ из почтового ящика, забрала скопившиеся счета, вошла в свою тесную мансарду, заперлась от всего мира.

И, оказавшись в неуютной, холодной и одинокой квартире, впервые за месяц вздохнула свободно, успокоилась.

И даже взялась за черновики.

В подземельях театра она не могла заставить себя написать ни строчки. Она училась, исследовала возможности своего голоса, читала как книги из библиотеки Эрика, так и написанные им партитуры. Но сама не могла создать ничего своего.

Всхлипнув, позволяя тяжёлым слезам течь, Изабель стала шкрябать ручкой в тетради. Теперь ей казалось, что она стала лучше понимать своего главного героя.

Он стал беспечным от высокомерия, а высокомерным — от своей исключительности, от своих талантов. И его требовалось наказать.

И в драматургии нет лучшего наказания, чем наказание любовью. Но разве мог её герой влюбиться в кого-то так сильно, чтобы от этого страдать? Классический образ хрупкой барышни не подойдёт, она только взбесит зрителей.

А вот властная, хладнокровная женщина им понравится. Но критики разнесут этот образ в пух и прах.

Женщина, которую не сковывал бы стыд, которой было бы плевать на нормы и правила, которая была бы хозяйкой своей судьбы. Проще говоря, стерва.

Такую любой мужчина послушался бы. Даже Эрик.

Зажмурившись и тряхнув головой, Изабель решила набросать пару строк. Она понимала, что этот персонаж родился из её обиды, переживаний и беспомощности, поэтому хотела записать задумку и отложить в долгий ящик, пока не утихнут эмоции.

В итоге она просидела за столом до тех пор, пока на горизонте не забрезжил рассвет.

Её руки и лицо были в чернилах, под глазами обозначились круги, тело ныло от недосыпа. Но Изабель чувствовала болезненное, жгучее удовлетворение творчеством. То же самое ощущает человек, который наблюдает за страданиями ненавистного ему индивида — мрачное торжество.

Умывшись и взглянув на себя в зеркало, Изабель неохотно вернулась в реальность.

Сегодня ей придётся вернуться в театр. Только сегодня. Пусть Гаскон обращается хоть во все суды мира, Изабель не останется в Lacroix.

И тогда появится хоть маленький шанс, что Эрик покинет свою усыпальницу, вернётся к людям.

Найдёт её, если его чувства хоть что-то значат.

Девушка взглянула на обручальное кольцо у себя на руке.

Её любовь была искренней. И, чтобы Эрик наконец-то вернулся к людям, она была готова уйти от него. Изабель делала это не только ради мужчины, не только из-за своего эгоизма.

Но и ради того маленького человека, который мог появиться от их страсти. Или даже нескольких — кто знает.

Девушка понимала, почему Эрик хотел удержать её в мрачном и безопасном замке. И надеялась, что созданный им Призрак Оперы тоже поймёт, почему ей так нужно было вытащить Эрика оттуда.

Изабель привела себя в порядок, переоделась и отправилась в метро, по пути прокручивая в голове диалог с Гасконом. С собой она взяла свежие черновики — на случай, если вдохновение придёт совершенно неожиданно.

У входа Изабель дождалась Жиля и попросила его пройти с ней в кабинет начальника. Парень вскинул брови, стряхнув снег с шапки с помпончиком.

— Я думал, тебе наш мрачный гость не страшен.

— Мы повздорили, — вздохнула Изабель.

— Опять? Из, — парень покачал головой, закрыв глаза, — даже моя грымза меня меньше пилит.

— Вот и радуйся, что встречаешься с грымзой, а не со мной.

Жиль хмыкнул. Изабель не сразу обратила внимание, что по его мнению это она была виновницей всех ссор.

Девушка постучалась и вошла в кабинет Гаскона. Начальник сидел за столом, курил и с кем-то разговаривал по телефону.

Он излучал такое неподдельное счастье, что Изабель стало горько его огорчать.

— А вот и моя золотая рыбка явилась, — Гаскон широко улыбнулся. — Фурнье, сейчас я переговорю с ней и приму решение. До связи.

Он повесил трубку и снял её с рычага, чтобы никто не смог дозвониться в ближайшее время. Изабель вскинула брови. Золотая рыбка? Переговорю и приму решение? Что случилось прошедшей ночью?

Кроме убийства.

— Идо, — Гаскон цвёл от счастья. — Не знаю, как ты это сделала, но чёрт тебя дери, я начинаю тебя бояться!

— …о чём вы?

— Да не скромничай. Проходи, садись. Коньяку, виски, шампанского? Выбирай, что хочешь, я угощаю.

Глаза Изабель округлились.

— …моя постановка так хорошо окупается?

— А? Да какая, к чёрту, постановка? За «Джекила и Хайда» нам хотят отвалить, как минимум, миллиард!

Изабель перестала дышать и осела на диване.

— Как..?

— Это ты мне скажи — как? Как ты заставила Призрака Оперы захотеть снова выйти на сцену?

У девушки отвисла челюсть.

— Сегодня он заявился ко мне, — хмыкнул Гаскон. — Швырнул партитуру со своими правками, сказал, что лучше него главную роль никто не сыграет. И потому он «великодушно сделает это». Я чуть сердца не лишился — в таком бешенстве он был!

Сердца не лишился — как же.

— …и тут же поспешили обзвонить продюсеров?

— Само собой, — Гаскон расплылся в улыбке. — Ничто так не снимает стресс, как шелест купюр.

Изабель стиснула полы пальто.

— Это всё? Больше никаких распоряжений от него не поступало?

— Ты меня удивляешь, Идо. В постели с ним не наговорилась?

Вопреки собственным ожиданиям Изабель вспыхнула.

— Нет, — отмахнулся начальник, не дождавшись ответа. — Сказал только, что ты явно испугаешься такого внезапного успеха, а потому велел, чтобы я приложил усилия, чтобы удержать тебя в кресле режиссёра.

Изабель закрыла глаза, веля себе успокоиться.

Как ловко Эрик лишил её путей отступления. Как удачно обыграл их ссору. Как изящно оставил позади убийство.

Она восхищалась этим мужчиной так же сильно, как и злилась на него.

Но, по крайней мере, он не заставлял её выступать.

— Мсье Мартен… — девушка вздохнула, опустив голову. — Об этом я и хочу поговорить.

— Даже не смей заикаться об увольнении. Никуда я тебя не отпущу.

Она закусила губу. Эрик собрался исполнить на сцене не короткую арию и даже не её часть. Он решил сыграть главную роль.

Как когда-то давно.

Не этого ли она от него добивалась?

— Мы… не сработаемся с Призраком Оперы.

Гаскон расхохотался.

— Мы поссорились! Серьёзно! И не хотим друг друга видеть!

— Ах, во-о-от в чём дело, — Гаскон утирал слёзы смеха. — Идо, тебе не кажется, что лучше извинения не придумаешь?

Она сжала губы в линию, отчаянно краснея.

— Но… виновата в ссоре я, — тихо произнесла девушка. — Эрик делает это мне назло.

Гаскон вздохнул, потирая голову.

— Идо, — он затянулся. — Главное правило любого мужчины: если женщина не права — извинись.

Она подскочила, чувствуя хлынувший к щекам жар. Теперь Изабель казалась себе маленькой, капризной девочкой.

— Вздумаешь сбежать — пожалуюсь Валуа. А потом — сама знаешь — буду болтаться в петле за невыполнение его приказов.

Изабель задохнулась от такой наглости и равнодушия Гаскона. Подойдя, она выхватила партитуру с правками Эрика.

— Я вас ненавижу!

— Зря. Лично я готов расцеловать каждый франк, что ты мне приносишь.

Изабель вышла, стиснув кулаки, сгорая от стыда и злобы. Жиль вскинул брови, глядя на неё. Он не успел ничего спросить — так быстро девушка ринулась в свой кабинет.

Изабель чуть ли не вышибла дверь, подошла к столу. На нём лежал букет чёрных роз — явно, от Эрика, — от которого она поспешила избавиться.

Однако стоило ей увидеть конверт с подписью «П.О.», злоба оставила её. Пальцы задрожали, сердце дрогнуло, руки остыли.

Она боялась, что в этом послании Эрик потребует, чтобы она вернула ему обручальное кольцо.

Глава 27

«Мадам де Валуа, думаю, я слишком долго не напоминал вам о том, как отвратителен ваш характер, как глупы и наивны ваши поступки, и что ваши поспешные решения заставляют меня сомневаться в наличии у вас разума. Бог тому свидетель, но нет в мире человека, которого я презирал бы сильнее, чем вас.

Однако личные чувства не помешают моей работе. Как и ваши необоснованные обида и злость не должны убить в вас профессионала. Оставьте свои претензии за порогом моего театра, сосредоточьтесь на постановке и работайте с тем же упоением, что и всегда.

Я не желаю вести с вами беседы вне работы, не хочу вас видеть, не собираюсь приглядывать за вами и тратить свои драгоценные время и нервы на уроки для такой неблагодарной дряни. Надеюсь, наши чувства взаимны.

Ваш голос по-прежнему задевает мои заледеневшие чувства, но его слишком мало, чтобы мириться с вашей персоной.

Искренне ваш, П.О.»

Изабель опустилась в кресло, читая письмо Эрика, перечитывая его, касаясь пальцами аккуратного, изящного почерка. Он был в ярости, когда писал это, от самих букв, их наклона и формы веяло искренним гневом.

И любовью. Не мрачной, не жестокой, не маниакальной.

Жертвенной.

Выйти на сцену, только чтобы удержать её? Ненавистную женщину? Ох, Эрик…

Ты не обязан переступать через себя.

В конце концов, девушка прекрасно понимала его ужас перед сценой.

Изабель закусила губу, сдерживая эмоции. Конечно, в письме он сказал, что не будет приглядывать за ней, но девушка ему не верила. И потому не спешила радовать его слезами.

— Жиль, — произнесла она, голос звучал ровно и спокойно. — Почему ты ещё здесь? Скоро репетиция.

— Так ты же сама меня попросила…

— А теперь отменяю просьбу, — нахмурилась девушка. — Кыш.

Закатив глаза, парень ушёл, бросив напоследок что-то очень грубое и не слишком цензурное.

Изабель ещё раз пробежалась взглядом по письму Эрика и убрала его в ящик стола. Может, написать ему ответ и посмотреть, как он «не приглядывает» за ней?

Нет. Не дождётся. Да и чем можно ответить на такое письмо? Если Изабель скажет, что её обижают его слова, Эрик обрадуется, если она разозлится — он будет счастлив, если скажет, как сильно любит его — он отмахнётся. Да и любая её реакция может заставить его передумать играть главную роль.

Она прочитала сценарий, в котором не было ни одной страницы, которую Эрик не исчеркал бы своими правками. Фактически, он почти полностью изменил историю, вычеркнул часть персонажей, добавил новых.

Но сценарий стал в разы интереснее!

Изабель закусила губу, тяжело вздохнув.

Чёртов гений. Чёртов любимый, обожаемый, невыносимый гений.

Тряхнув волосами, Изабель поднялась с кресла и, забрав новый сценарий, направилась в танцевальный класс. Девушка твёрдо решила, что если Призрак Оперы будет ей противоречить и спорить, она ответит ему той же любезностью, что была в его письме.

Когда она пришла, артисты и музыканты разбирали новые партитуры.

— Изабель! — воскликнула Косет. — Почему моего персонажа вычеркнули? Что я такого сделала Призраку Оперы?

— Спроси у него сама, — вздохнула девушка. — Я ему не секретарь.

— Он разговаривает только с тобой!

Изабель сжала губы в линию, опустив взгляд в либретто. Косет кипела от злобы, но помочь ей девушка ничем не могла.

— Чего ты ждёшь от меня? — ответила Изабель. — Невеста Призрака — всего лишь моя роль. Роль. В реальной жизни я тоже подчиняюсь его требованиям.

— Но..!

— Никаких но. Я не знаю, что вы успели придумать обо мне и этом мужчине, но не верь слухам. Мы не пара.

По крайней мере, сейчас.

— Чистая правда, — произнёс Призрак Оперы из-за спины девушки, заставив Изабель подпрыгнуть. Как обычно, он подобрался к ней бесшумно. — И терплю я её только потому, что она приносит моему театру прибыль.

— Как хорошо, — не сдержалась Изабель, и её голос звучал выше, чем обычно. — Что наши чувства взаимны.

Взгляд Эрика обжёг её гневом, девушка ответила ему подчёркнутой злобой.

Злобой, которая едва не угасла от бешеного биения сердца.

— Прошу прощения! — в их безмолвную перепалку вмешался Жиль, помахав паре своим вариантом сценария. — Мсье Призрак… моя роль очень сильно расширилась. Вы точно ни с кем меня не перепутали?

— Нет, — процедил Призрак Оперы, ещё мгновение буравя Изабель взглядом. — Будешь смешить зрителя своей физиономией и делать моего персонажа выразительнее.

Глаза Жиля округлились. Повернувшись к Косет, он спросил, что не так с его физиономией. Изабель вздохнула. С лицом Жиля было всё в порядке, просто Эрик его терпеть не мог.

— Сегодня утром я получила письмо, в котором говорилось, что личные чувства не должны убивать в нас профессионалов, — произнесла Изабель, глядя на кого угодно, но только не на Эрика. — Правда, не помню имени отправителя.

— Ещё одно слово, мадам, и ваша новая постановка закончится, не начавшись.

— Просто напоминаю всем, — громко проговорила девушка. — Что мы одна команда и работать должны сообща. Надеюсь, ВСЕ это поняли.

Труппа таращилась на них в тихом ужасе, в то время как Жиль задумчиво сощурил взгляд. Изабель вздохнула. Парень беспокоился обо всех, со всеми общался и с каждым стремился подружиться. И Изабель воспринимала его, как хорошего друга.

Но даже ему она ни за что бы не рассказала о случившемся.

Все тайны Эрика, все его переживания, он сам принадлежали только ей. И делиться Изабель не собиралась.

Она и впрямь сошла с ума.

— Приступим, — вздохнула Изабель, хлопнув в ладоши. — Косет, роль жертвы Хайда переходит тебе.

Девушка побелела, взглянув на Призрака Оперы.

— Изабель… ты тоже хочешь от меня избавиться?

— Боже мой! Ничего с тобой не случится!

— Как знать, — Эрик хмыкнул. — Лично меня крайне раздражает, когда кто-то переигрывает.

Косет попятилась и спряталась за спину Жиля, прикрыв лицо сценарием. Удивительно. Капризная и несговорчивая певица сейчас была такой робкой и хрупкой, что Изабель было её даже жаль.

— В нашем театре никто не переигрывает, — произнесла девушка, по-прежнему не глядя на Эрика. — Разве что, излишне драматизирует.

— Согласен, мадам. Не рухните в обморок от очередного… потрясения.

Изабель вздрогнула, краснея до корней волос. Вцепившись пальцами в либретто, она подошла к артистам, не позволяя Эрику увидеть своё пылающее лицо. И как у него всегда получается оборачивать против девушки каждый её выпад? Изабель завидовала его красноречию.

— Действие первое, — вздохнула она, опустив сценарий на стол, взглянув на артистов. На всех, кроме Эрика. — В новой версии мы не знакомимся с Джекилом, а сразу погружаемся в действие. Жиль, твой персонаж натыкается на труп…

— Прошу минутку внимания, мадам, — хмыкнул Эрик, заставив Изабель сжать губы в линию. Её лицо пылало от его вкрадчивого голоса, от его бесцеремонности. — Как по вашему, хорошее ли это решение — мгновенно бросать зрителя в гущу событий?

— …вы же знаете ответ.

— Я очень хочу услышать ваше честное и непредвзятое мнение.

Изабель глубоко вдохнула, мгновение глядя в пустоту перед собой. Что ему ответить? Оскорбить его? Ему это понравится. Огрызнуться? Нет. Эрик, словно хулиганистый мальчишка, только этого и добивается.

Лучше и безопаснее быть честной. Так он хотя бы не выйдет из себя.

— Это рискованно, необычно, смело, — пожала плечами девушка. — Вы отказались от экспозиции в начальных ариях, позволив зрителю додумать происходящее. Мне нравится такой подход.

— Ни за что не сказал бы по вам, что вы любите риск. Скажите, вы могли бы пойти на него пускай не для себя, но ради близкого человека?

Господи. Нашёл же время.

Изабель закусила губу, скосив взгляд на мрачную фигуру Призрака Оперы. Ей казалось, что сам воздух накалялся от его злобы.

Вздохнув, она обернулась, хмуро посмотрев ему в глаза.

— Ради близкого человека я пойду на любой риск. Как бы сильно он ни выводил меня из себя, как бы отвратительно себя ни вёл, — она стиснула кулаки. — Потому что я люблю его.

Эрик сощурился, вглядываясь в лицо девушки. Если его и успокоили её слова, то он ничем этого не выдал. Единственное: он скользнул взглядом по её рукам и, увидев на безымянном пальце обручальное кольцо, едва заметно выдохнул.

Неужели всё это время он боялся посмотреть на её руки? Боялся, что их отношения действительно закончены? Изабель хотелось бы верить, что однажды они помирятся, что однажды он откажется от своего затворничества.

Да и… кто сказал Эрику, что он от неё избавится? После всех пережитых ужасов?

Он принадлежал ей.

Как и она — ему.

А потому ему пора исправиться, пора возвращаться к нормальной жизни, пора восставать из могилы и вновь блистать на сцене.

— Мы готовы начать? — выдохнула девушка.

— Да, — с мрачным видом прохрипел Призрак Оперы. — Приступайте.

Изабель отвернулась, борясь с желанием обнять мужчину. Иногда, несмотря на тяжёлый характер, он казался ей до безумия очаровательным.

— Итак… Жиль, твой персонаж натыкается на труп. Ты не врач, не полицейский, а потому сначала вообще не должен понимать, что перед тобой мертвец.

Закусив губу, она посмотрела на парня, чувствуя на себе пристальный взгляд Эрика.

— Будет ещё лучше…

— …если ты будешь пьян.

Изабель вновь вспыхнула. За месяц совместной жизни Эрик стал слишком хорошо угадывать её мысли.

— Это я люблю, — расплылся в улыбке Жиль.

— Пьяного ты должен отыграть, а не стать им, — Изабель пролистала сценарий. — Сиди рядом с трупом, толкай его локтем в бок. Кто у нас играет мертвеца?

Эрик расплылся в самодовольной улыбке, когда ладонь поднял один из самых известных артистов Lacroix Тиери Трифаль. Его Призрак Оперы и в лицо, и за спиной называл напыщенным индюком.

— Зрители будут удивлены, — только и произнесла Изабель, вздохнув. — Обещаю… я точно уволюсь после этой постановки.

— Вы увольняетесь после каждой, мадам, — парировал Эрик. Сегодня он решил цепляться к каждому её слову. — Возможно, для вас было бы мудрым решением встретить проблему лицом к лицу, а не сбегать от неё.

Изабель скрипнула зубами, низко опустив голову.

— Как видите, от вас я ещё не сбежала.

— Разве я выгляжу, как проблема? — хмыкнув, Эрик обошёл Изабель, поймав на себе её гневный взгляд. Его улыбка сейчас была особенно лукавой. — Я выгляжу, как решение проблем.

Девушка сделала два шага назад, точно слова мужчины обожгли её. Зажмурившись, она тряхнула волосами, мысленно обругав себя за такую красноречивую реакцию.

— Мсье, — выдохнула Изабель. — Если вы и дальше планируете отвлекать меня, я попрошу вас удалиться.

— Разве я отвлекаю вас, мадам? Я не хотел, — его насмешливый голос звучал почти искренне. — Право, мне бывает трудно сдерживаться рядом с той, кто мне так искренне…

Он улыбнулся, выдержав театральную паузу, свысока глядя на Изабель.

— …ненавистен.

Девушка прерывисто выдохнула, сжав либретто пальцами.

Это будет крайне сложная постановка.

И как она заставит Эрика правильно играть, когда он ведёт себя так, словно с цепи сорвался? Изабель закусила губу, глядя на труппу. Никак. Может, Призрак Оперы и решил взять главную роль, но перед премьерой он вознамерился уничтожить её нервы.

Нужно занять его работой. Пусть блистает своим гением, а на неё не обращает внимания.

— Мсье Призрак, — вздохнула девушка. — Акт первый, действие десять. Джекил и Хайд спорят…

— Я впервые появляюсь в третьем действии.

— Я знаю, где вы появляетесь! — вспылила она, стиснув кулаки. — Начните отсюда. Вы должны одинаково хорошо отыгрывать обоих персонажей. А потому Джекил должен быть святым, как апостол, а в Хайде я не хочу видеть никого, кроме Люцифера. Вам понятно?

Эрик выразительно приподнял бровь. Подчиняться Изабель он не собирался, однако брошенный вызов задевал его честь, как артиста.

К тому же, как-то раз он признался Изабель, что в молодости мечтал сыграть самого красивого, самого блистательного ангела, падшего из-за своей гордыни.

Люцифера.

Девушка вновь испытала мрачное торжество, когда лицо её возлюбленного застыло, когда он взял свой вариант сценария и подошёл к зеркалу.

Изабель выдохнула, утирая лицо ладонью.

— На чём мы остановились? Ах да… Жиль, твоя реакция должна быть ярче, чем у обычного человека, но без излишних кривляний. Мы показываем труп, но не должны напугать зрителя. Пугать его будет Хайд.

Сидя на стуле, парень делал пометки на полях, слушая указания Изабель. Осторожно бросив взгляд на Эрика, девушка продолжила разбирать сюжет.

И, вновь увлекшись работой, не заметила, как прошёл день.

Она не знала, в какой момент Эрик покинул класс, но сделал он это бесшумно и без лишних замечаний. А значит её задание он воспринял слишком серьёзно.

В кабинете Изабель не нашла дальнейших распоряжений, писем, записок — ничего. Но зато обнаружила упакованный обед. Эрик не готовил, не умел и не желал учиться, еду он заказывал в ресторанах, и она всегда была высшего качества.

Неважно, что он был зол на Изабель, заботиться о ней мужчина не переставал.

Закрыв глаза, она покачала головой. Эрик сегодня всё утро выводил её из себя, срывал репетицию едкими комментариями, вёл себя невыносимо. Пора и ей проявить характер и показать Призраку Оперы, что терпеть его выходки у неё не было никакого желания.

Пускай девушку и грызло чувство вины, пускай она и чувствовала себя последней эгоисткой.

Ничего. Эрику полезно злиться. В гневе он выходит из своего склепа.

В этот вечер пища отправилась в мусорное ведро. Как и на следующий день. И на следующий. И так всю неделю. На вторую подарки от Эрика стали роскошнее, а девушка избавлялась от них с куда большим остервенением. На третью неделю Изабель каждый вечер хотелось плакать от злости и бессилия, но она по-прежнему не позволяла Призраку Оперы насладиться своими эмоциями.

На четвёртую неделю она, оставаясь в своём кабинете, чувствовала только глухую боль и усталость. На репетициях Эрик выжимал из неё все соки, и каждое утро ей было всё сложнее заставить себя вернуться на работу.

Но, что хуже всего, она тосковала. По его поцелуям, объятиям, прикосновениям. Когда Эрик говорил, Изабель хотелось его убить, но стоило ему запеть, как она изнывала от желания.

Вот только сам Эрик оставался внешне спокоен, холоден, невозмутим. Изабель отвечала ему тем же. Ей казалось, что в противном случае он передумает играть главную роль.

Потом весь следующий месяц в знак мести Изабель как будто бы случайно каждый день пела что-нибудь. То помогая артистам настроиться, то указывая им, какой должна быть роль. Эрика тоже не избежала эта участь, ему приходилось слушать тот голос, над которым он сам долго и кропотливо работал.

И, должно быть, на генеральной репетиции Изабель переборщила. Это она поняла по той злости, той свирепости, с которыми Эрик прервал её исполнение, впившись поцелуем в губы.

Он грубо прижал девушку к стене, стиснул пальцами волосы, почти причиняя боль, вцепился в одежду. Изабель охнула, когда Эрик прикусил её губу, и это привело его в чувства.

Теперь она понимала, что имел в виду Гаскон, когда просил девушку перестать держать Призрака Оперы «на голодном пайке».

В его поцелуе был чистейший, свирепый, дикий голод.

Её дыхание сбилось. Эрик смотрел ей в глаза, тяжело дыша, и его тело, такое жаркое и знакомое, напряглось в её объятиях. Изабель сжала губы в линию, не сразу осознав, что на них таращились артисты. Если бы они были наедине, их ссоре пришёл бы конец.

Чёрт. Чёрт! Чёрт!!!

— Надеюсь, — выдохнул Эрик, отпрянув от неё. Изабель не сразу выпустила его из объятий, — это заставит вас заткнуться, мадам.

Артисты в недоумении переглядывались. Жиль же, у которого до сих пор никак не получалось подружиться с Эриком, самодовольно ухмылялся. Когда мужчина прошёл мимо, парень произнёс:

— Вы точно угрожали ей, а не провоцировали?

Изабель вспыхнула. Эрик с подчёркнутым презрением провёл пальцем по своей нижней губе, скосив взгляд на девушку.

— Мадам в курсе, что ничем хорошим это для неё не кончится.

Сгорая от стыда, Изабель подошла к мужчине и, наконец, сделала то, о чём мечтала два бесконечных месяца репетиций.

Дала ему пощёчину.

Вернее, замахнулась для этого, но не смогла коснуться лица мужчины. Его реакция была превосходной, он перехватил руку девушки и несильно, но твёрдо сжал.

Нахмурившись, Изабель попыталась вырваться из захвата. Эрик не отпустил.

— Мадам, — его губы изогнулись в нахальной, лукавой усмешке. — Опасно быть такой несдержанной. Пройдёмте со мной, я знаю хороший способ успокоить нервы.

Изабель ахнула, когда мужчина дёрнул её за руку, увлекая за собой. Он небрежно отсалютовал артистам:

— Продолжать без нас. Мы надолго.

Глава 28

Ни разу не обернувшись, Эрик привёл Изабель к кабинету, порой резко дёргая её за руку, стоило ей затормозить, остановиться или заговорить с ним. Он открыл дверь своим ключом и затолкал сопротивлявшуюся девушку внутрь.

Когда он запер кабинет изнутри, Изабель подошла к столу, шаря по нему взглядом в поисках чего-нибудь тяжелого, острого, опасного.

Бумаги, документы, письма, записки, черновики…

— Соскучилась?

Подойдя, Эрик опустил ладони ей на талию, зарывшись носом в крупные кудри. Изабель со стоном выдохнула. По коже пробежали мириады мурашек, а шею обожгло жарким дыханием мужчины.

— Не дождёшься, — прохрипела она, закусив нижнюю губу.

— Неужели? — он коснулся губами её кожи. Девушка изогнулась, стискивая кулаки. Она ощущала, что он улыбался. — Тогда объяснишь, почему ты всё время бесишься? Почему так сильно боишься на меня посмотреть?

— Я нич…

Мужчина приспустил воротник её свитера, осыпая лёгкими, невесомыми поцелуями оголившееся плечо.

— Эрик…

— Давно я не слышал этого имени, — прошептал Призрак Оперы.

— Пожалуйста, — тонким голосом произнесла она. — Перестань…

— И почему я должен тебя слушаться?

— Потому что, — она со стоном вдохнула, лихорадочно соображая, — потому что… я всё ещё… в ужасе.

Эрик невесело хмыкнул, всего на секунду остановившись.

— Сейчас станет ещё страшнее.

С этими словами он опустил на стол свою белоснежную маску, сжал плечи девушки, развернул лицом к себе и вновь поцеловал. Не так сердито, как в первый раз, но требовательнее, настойчивее. Изабель со стоном выдохнула, ответив на ласку, сжав мягкую рубашку у него на груди. Это заставило девушку вздрогнуть, опомниться. Эрик был в дорогостоящем сценическом костюме — одежде, не предназначенной для интимной близости.

Эрик скользнул губами к её шее, прикусил нежную кожу. Изабель прерывисто выдохнула. Всякий раз, когда мужчина целовал её с таким пылом, на её теле оставались красновато-бордовые следы.

— Погоди, — прошептала она, изгибаясь, дрожа от его жарких прикосновений. — Эрик… одежда…

— Ты права. Она мешает.

Девушка не это имела в виду, но смогла лишь охнуть, когда Эрик стянул с неё свитер. Она попыталась прикрыться, но мужчина не позволил ей этого сделать, поцелуями спускаясь к груди.

— Ну и кто из нас, — прохрипела она, — соскучился?

В ответ Эрик прикусил чувствительное место. Изабель сжала зубами костяшку пальца, чтобы не вскрикнуть.

— По крайней мере, — прошептал он, вновь прильнув к губам девушки, — я этого не скрываю.

Изабель хотела поспорить, возразить, но стоило остаткам одежды упасть на пол, как все её аргументы улетучились. Каждый раз оставляя её обнажённой, мужчина не спешил раздеваться сам. Каждый раз Эрик наслаждался её беспомощностью, видом её тела, его жаром и мягкостью. И каждый раз Изабель теряла голову, когда его губы и руки касались тех мест, что обычно были прикрыты одеждой.

Она так и не смогла привыкнуть к его пылкой страсти.

Эрик теснее прижимал её к столу, покрывая долгими поцелуями вздымавшуюся грудь. Изабель вздрогнула, когда с рабочего места с грохотом свалились её тяжёлые книги.

Мужчина оборвал ласку, обжигая дыханием чувствительную кожу девушки. Она взвилась в его объятиях, крепко стискивая сильные плечи. Изабель всякий раз сгорала от стыда из-за того, каким красноречивым становилось её тело в руках Эрика. Однако упрёков от мужчины она ещё не слышала. Ему как будто бы нравилась такая низменная, плотская страсть.

Он поднялся поцелуями выше и прикусил мочку уха девушки. Его руки задержались на её талии, замерли. Жмурясь, Изабель была готова убить Эрика за медлительность.

— Иди на диван, — прошептал он.

— М-м…

— Если мы испортим твои чернови…

Он не договорил. Изабель поцеловала его, оборвав на полуслове, стиснув пальцами мягкий воротник рубашки. Распаляясь, девушка забывала обо всём вокруг, и существовали в целом мире для неё только она сама и Эрик.

Стиснув её в объятиях, мужчина неловко шагнул назад, едва не падая вместе с девушкой, тянувшей его вниз. С трудом он добрался до дивана, толкнул Изабель на мягкую поверхность. Она тяжело дышала, её пышные кудри разметались по подушке, она забыла о стыдливости и о том, что ей следовало бы прикрыться.

Эрик окинул её с головы до ног долгим пылающим взглядом.

— Как же ты прекрасна, — произнёс мужчина, большим пальцем надавив на её нижнюю губу.

Она только прерывисто выдохнула, когда Эрик, склонившись, поцеловал её, сжав её руки, сплетя пальцы. После ссоры Изабель было страшно вообразить их воссоединение, она не представляла, каким образом хоть один из них решится переступить через собственную гордость. Ей казалось, что оставшись с ним наедине, она не испытает ничего, кроме страха и злобы.

Но Изабель была счастлива.

Его прикосновения опаляли жаром кожу, его поцелуи возвращали затосковавшему сердцу пульс. Забывшись, Изабель вскрикнула, взвилась, когда их тела слились в порыве страсти. И крик этот был вызван вовсе не болью и не страхом.

Обычно Эрику нравилась её эмоциональная реакция, как и Изабель нравилось, когда этот вечно сдержанный, собранный мужчина срывался на стоны и рык. Но в этот раз он накрыл поцелуем её губы, глуша так распалявший его голос.

Изабель вцепилась руками в его плечи. В этот раз в их близости не было ни намёка на прежнюю романтическую нежность. В этот раз были грубость, злость, отчаяние, ярость. Как с его стороны, так и с её. Изабель была зла на Эрика, потому что он слишком долго сдерживался, а Эрик зол на неё — потому что она слишком правдоподобно изображала недотрогу.

И в этот раз экстаз был до того красочным, что Изабель, содрогаясь в объятиях мужчины, с трудом вспомнила, как дышать. Она ни разу не теряла сознание в постели с ним, но сейчас была близка к этому.

Впрочем, когда Эрик без сил рухнул рядом, когда, тяжело дыша, крепко поцеловал её, девушка поняла, что и для него эта вспышка удовольствия оказалась непривычно сильной.

Прильнув к мужчине, Изабель вглядывалась в его глаза, пальцами осторожно скользя по линии ожогов на груди. Эрик перебирал пальцами её мягкие кудри и впервые за два месяца его губы тронула мягкая улыбка.

— Эрик, — прошептала она, — нам же… работать надо.

— Да.

— Премьера завтра.

— Вот именно.

— А мы…

Он улыбнулся шире, запечатлев поцелуй на её губах.

Они надолго умолкли, подолгу глядя друг другу в глаза. В такие моменты мужчина казался прекраснее кого-либо из живущих на Земле.

— Ты превзошла себя, — наконец, выдохнул Эрик. — Выбила меня из образа. Теперь эти блеющие овцы из труппы будут надоедать тебе, начнут умолять, чтобы ты заставила меня смягчиться.

— А ты смягчишься?

Он ответил после недолгой паузы.

— Ради тебя, — с этими словами он поцеловал её ладонь, — я пойду на всё.

Изабель закусила губу. Встретившись с ней взглядом, Эрик тут же пожалел о своих словах.

— Не взду…

— Уходи из театра и живи со мной!

Мужчина закрыл глаза и тяжело вздохнул, приподнявшись на диване.

— Не начинай.

— Эрик, — нахмурившись, она тоже приподнялась, не позволяя ему сбежать. — Нам НУЖНО об этом поговорить. Сколько ни уходи от этого разговора, но так больше продолжаться не может.

— Ты хоть представляешь, как мне даётся это возвращение в нормальную жизнь? Чего мне стоило снова взяться за главную роль? — огрызнулся он. — Ты помнишь, к ЧЕМУ привёл мой успех в последний раз?

Изабель умолкла.

— Я лишился всего. И взялся я за главную роль, чтобы ты, неблагодарная дрянь, не поддалась импульсу и не сбежала. Глупо было оставлять тебя на свободе. Нужно было запереть в театре и не слушать твоих постоянных жалоб.

Девушка глухо вздохнула. Он так чеканил слова, будто поведение Изабель уже долгое время огорчало его. Сжав губы в линию, она прильнула ему, стиснув в объятиях.

А ведь она тоже боялась его потерять, боялась, что он вновь сбежит и замкнётся в себе.

— Эрик, — прошептала она. — Я прошу об этом не из-за своего эгоизма. Я хочу, чтобы… чтобы малыш был рядом с папой.

Мужчина застыл. До него не сразу дошёл смысл слов девушки, он даже на какое-то время перестал дышать.

— Ты уверена? — прохрипел он.

Она кивнула, крепче сжав его в объятиях.

— Как давно ты узнала?

— Когда мы только начали репетировать, — произнесла девушка, ткнувшись носом в его плечо. Эрик был таким отстранённым и безэмоциональным, что Изабель чувствовала себя виноватой в беременности. — Я понимаю, что ты не в восторге, но я ни за что не избавлюсь от него!

— Глупая… откуда вообще такие мысли?

— От твоей вечно угрюмой физиономии, — проворчала она, выпустив его из объятий. — Мог бы хоть улыбнуться!

Эрик не пошевелился. Нахмурившись, Изабель придвинулась ближе и взглянула ему в лицо, собираясь снова отругать возлюбленного.

И тут же вздрогнула, проглотив все свои упрёки.

Эрик сжал губы. В его глазах сверкали сдерживаемые слёзы.

Изабель хотела было что-то сказать, но слова не сорвались с губ. И этого мужчину в театре считали монстром? Подумать только. Этот хладнокровный, расчетливый убийца, злой дух мщения, бесчувственный гений едва сдерживал слёзы, узнав, что скоро станет отцом.

— И вообще, — негромко произнесла Изабель, обняв его за руку, опустив голову на плечо. — Сам дурак. Нет бы пообещать мне, что всё у нас будет хорошо, что мы перестанем ссориться, что ты будешь учить музыке не только меня.

Он провёл дрожащей ладонью по лицу.

— Изабель, — прохрипел он, — жизнь моя… я… я собирался сорвать твою постановку.

Девушка приподняла бровь.

— Я два месяца к этому готовился, мастерил ловушки, — продолжал мужчина. — Осталось только подпилить декорации, чтобы они рухнули под весом труппы. Кто-то просто сломал бы ноги, кто-то сразу погиб бы…

Он прерывисто выдохнул.

— Зачем, Эрик?

— Чтобы разорить тебя, — со злобой процедил он. — Оставить без гроша, лишить репутации. Тогда ты без всяких возмущений пришла бы ко мне под крылышко.

Изабель вздохнула.

— Гаскон насоветовал?

— Это так очевидно?

Изабель едва заметно улыбнулась.

— Жиль бы посоветовал тебе петь серенады под моими окнами, — она пожала плечами. — Скажи… почему ты готов обсуждать наши проблемы с кем угодно, даже с меркантильным Гасконом, но не со мной?

— И что я бы тебе сказал? Что пристрелил этого идиота Бувье, потому что ты мне дороже, чем кто-либо ещё?

Девушка сжала губы в линию, не сразу найдясь с ответом.

— Эрик, — улыбаясь, она закрыла глаза. — Хорошо выступишь, и мы в тот же вечер отправимся выбирать новое жильё. Никаких тесных мансард и бездонных подвалов. Обычная квартира, в которой поместятся трое.

Он молчал так долго, что Изабель не надеялась на ответ.

— Дом, — наконец, выдохнул Призрак Оперы. — Эрик де Валуа III заслуживает жить в своём доме.

— Господи, никаких Эриков! Меня и один с ума сводит!

Но Эрик в ответ только лукаво улыбнулся, встретившись с ней взглядом. Он справился с нахлынувшими эмоциями, подавил их, подчинил.

— Я слышал, женщины называют сыновей в честь своей первой любви. Это правда?

— Вот появится сын, тогда и посмотрим! — огрызнулась Изабель. — Дочка тебе совсем не нужна?!

— А у неё будет невыносимый характер мамы?

— Да!

— Тогда я перестану уделять тебе всё своё внимание, — хмыкнув, он надавил большим пальцем ей на губу. — Ты согласна быть на втором месте, ангел мой?

Изабель сжала пальцами плед, вглядываясь в лицо мужчины. Она хмурилась, но на самом деле не злилась. В глубине души девушка испытывала смятение.

Она ждала, что после такого признания Эрик тут же навсегда оставит свою роль Призрака Оперы, поклянётся ей в вечной любви, вернётся в общество. Но этого не последовало.

Изабель вздохнула. Снова нужно брать всё в свои руки. Став режиссёром, она давно смирилась с мыслью, что каждого артиста нужно подталкивать к действию, направлять, приказывать.

— Если ты перестанешь быть Призраком Оперы.

По его лицу на мгновение пробежала тень. Изабель не отвела взгляда, не испугалась.

Она так устала бояться.

Никогда прежде Изабель не испытывала столько страха, чем за месяцы, проведённые в Lacroix. Даже потеряв отца, мать, даже распрощавшись с заветной мечтой, даже из нужды продав квартиру и перебравшись в мансарду.

Эрик был причиной всех её страхов.

Он же был и её единственной надеждой.

— Как же ты меня достала, — выдохнул Эрик.

Улыбнувшись, Изабель приблизилась и запечатлела лёгкий, невесомый поцелуй на его губах. Мужчина не отстранил её, наоборот, он привычно прикусил её нижнюю губу.

— И ты меня достал, — ответила девушка. — Ты столько пугал меня, мучил, бросал, чтобы вернуться, скандалил… я тоже устала от твоего упрямства.

Закрыв глаза, он стиснул её в объятиях, Изабель уткнулась в его плечо.

— Не уходи больше, — прошептала девушка. — Мне каждый раз невыносимо больно, когда ты так поступаешь.

— Я приношу тебе куда больше боли, когда остаюсь.

— Дурак. Гениальный артист, музыкант, певец, а такой идиот.

— Изабель… аккуратнее со словами. В этом театре люди расплачиваются за меньшее.

Он сжал её руку, поднёс к лицу и мягко поцеловал костяшки пальцев — жест, о котором Изабель уже успела забыть, и от которого по её телу пробежали мурашки.

Девушка коротко вздохнула.

— Ты наслушаешься от меня любезностей, даже если я в конце концов окажусь в петле, — пробурчала она. — Потому что видит Бог, ты в них нуждаешься.

— Ни один мужчина не нуждается в хамстве, моя дорогая Изабель.

— Умный мужчина, может, и не нуждается, — не унималась она. — А тебе, кретину, не помешает. Додумался! Боль он мне причиняет, оставаясь со мной!

— Ты не уймёшься?

— Я только начала!

Невольно Эрик вновь улыбнулся, глядя на тяжело дышавшую, взбешённуюдевушку. На репетициях в его карих глазах были густой мрак, холодное равнодушие и презрение. Сейчас же его взгляд был полон нежности.

— Никогда бы не подумал, что такой прекрасный голос будет принадлежать сущей ведьме.

— Ведьма. Ха, — нахмурившись, Изабель встала, поднимая с пола свою одежду. — Сам-то с ангельским характером. Ни одну сцену с тобой спокойно не поставишь, пока ты не доведёшь меня до белого каления.

— Я хотел внимания, — с этими словами он сжал руку девушки, притянув её обратно к себе. — Твоего.

— Ведёшь себя, — чуть тише произнесла Изабель, — как шкодливый мальчишка.

— Напротив, — опустив руки на талию девушки, он вновь поцеловал её. — С тобой я сама галантность.

Его объятия стали теснее, пальцы игриво скользили вдоль позвонков Изабель. Эрик настойчиво требовал продолжения.

— Нам… работать нужно, — выдохнула она, выронив из ладони свитер и зарывшись пальцами в зализанные назад чёрные волосы мужчины. — Ждут ведь.

— Подождут ещё, — прошептал он, спускаясь губами к шее. — У нас есть дела поважнее.

Свои слова он подчеркнул, прикусив кожу девушки.

Когда они вернулись, измотанные и растрёпанные, репетиция продолжалась. Изабель в недоумении посмотрела на часы, удивляясь, почему в такой поздний час ни артисты, ни музыканты не разошлись по домам.

Их ждали. И, осознав это, Изабель вспыхнула от стыда, опустившись на одно из кресел в зрительном зале.

Все, кто работает в театре — жуткие сплетники.

Девушка надеялась, что они хотя бы не подслушивали, стоя у двери её кабинета.

Эрик вышел на сцену, и Изабель вспыхнула вновь, увидев у него на щеке незамеченный розоватый след своей помады.

Было ли дело в их примирении, в их страсти или чём-то ещё, но сейчас девушка не придиралась к исполнению Эрика. Да и пел он просто чудесно. Мягкий, добрый голос Джекила, казалось, возносил слушателя в небеса, а Хайд низвергал в глубины Ада. Он, как и задумывал Эрик, вышел трагичным героем, и обаял зрителя — как хотела того Изабель.

Когда последняя ария подошла к концу, Жиль, валяясь на полу сцены, присвистнул.

— Три часа без пауз? Из, ты там жива?

— Ой, иди к чёрту, — огрызнулась девушка. — Всё хорошо. И завтра мы со всем справимся.

Труппа с ехидством переглянулась, глядя то на девушку, то на Призрака Оперы.

— Все идите к чёрту, — процедила она, убрав сценарий в папку. — И увидимся завтра.

— Вас проводить, мадам?

Изабель застыла, сгорая от стыда. Артисты, казалось, едва сдерживались от смешков и ехидных замечаний. Эрику же было на них плевать: он никогда не скрывал своей увлечённости девушкой.

— Спасибо, мсье, но… потратьте это время, чтобы исправить ошибки.

— Мадам, — он улыбался так легко и расслабленно, что Изабель краснела всё сильнее. — Задавая вопрос, я ожидаю услышать только положительный ответ.

Изабель закусила губу, когда он спустился в зрительный зал, приблизился, поцеловал её руку и увлёк за собой из зала.

И как она могла забыть, что её возлюбленный не мирился с отказами?

Изабель предложила ему остаться в своей мансарде, и Эрик не отказался. Не смог отказаться, хотя и трижды проклял и строителей мансарды, и прежнего владельца, продавшего девушке квартиру, и низкие потолки, и лютый холод в помещении. Несмотря ни на что, Эрик не хотел уходить.

Во-первых, он слишком сильно соскучился по её нежному голосу, робким прикосновениям, сверкающему взгляду, ворчливости и способности погружаться с головой в творчество.

Во-вторых… он постоянно скользил взглядом по её плоскому, ещё не округлившемуся животу.

От этой новости Эрик растерялся.

С одной стороны, он был счастлив. Ребёнок стал бы спасением от одиночества, лучиком надежды в кромешной тьме его депрессии, страхов и отчаяния. И к его воспитанию Эрик мог бы приложить столько же усилий, сколько в него вкладывал Валуа-старший.

С другой, Призрак Оперы пришёл в ужас.

Его не пугала ответственность, он не страшился грядущих изменений в жизни. Пока никто не стремился сорвать маску с его лица, Эрик был абсолютно спокоен.

Он боялся смерти. Боялся вновь хоронить близких, терять любимых. Поэтому каждую ночь он прислушивался к тихому дыханию Изабель и волновался, что однажды оно без каких-либо причин прервётся, что её тёплые руки станут ледяными, а горло вместо чудесного вокала издаст предсмертный хрип.

Эрик знал, что подобные мысли не могли родиться в голове здорового человека. И поделиться ими с девушкой он не хотел и не мог.

Изабель и без того слишком много от него натерпелась. Не хватало, чтобы её душу терзали его бесконечные тревоги.

Должно быть, эти размышления отразились у него на лице. Девушка лукаво улыбнулась, всунув ему я руки чашку горячего чая.

— Эрик.

— Что?

— Ты ведь помнишь, что должен сделать, прежде чем мы официально поженимся?

— …конечно. Украсить подземелье декорациями, чтобы ты там не заскучала.

— Очень смешно, — проворчала она, садясь рядом и опустив голову ему на плечо. Мужчина прерывисто выдохнул. Как же ему не хватало всё это время её ласковых прикосновений. — Я хочу знать, что такое «Бал повешенных».

Эрик замер, приказывая ни одной мышце лица не дрогнуть.

— Разве название, — произнёс он, — тебе ни о чём не говорит?

— Говорит, — Изабель закрыла глаза, обнимая его плечо. — Что Бувье до такого названия не додумался бы. Да и Рембо, в отличие от тебя, он явно не читал.

— Мой маленький Шерлок, — хмыкнул Эрик. — Тебе снова захотелось просыпаться от ночных кошмаров?

Изабель встретилась с ним взглядом, и мужчина прерывисто выдохнул. В его глазах она была мучительно красива.

— Я не хочу, — сказав это, она погладила его по щеке, осторожно сняв с лица маску, — чтобы однажды от мук совести мой большой и злой муж вышел из дома и не вернулся.

Он нахмурился, вперив в неё взгляд.

— Ты всё время от меня сбегаешь, — ответила девушка. — И каждый раз я боюсь, что ты исчезнешь навсегда.

— Без меня ты будешь счастлива.

— Эрик, — процедила она. — Нет никаких ни тебя, ни меня. Больше нет. Есть только мы.

Мужчина глубоко вздохнул. Изабель перечила ему, спорила с ним, и ему в рамках образа следовало вспылить на неё, начать огрызаться, напугать и поставить на место.

Однако Призрака Оперы одолевала такая болезненная нежность, что он никак не мог совладать с собой и вернуться к роли.

Не слишком ли он стар для таких безумных чувств?

— Изабель…

— Обещаю, — выдохнула она. — Наш ребёнок никогда об этом не узнает. Я ни о чём ему не скажу, даже если буду зла на тебя. Никто не узнает, что Эрик де Валуа — Призрак Оперы.

Невольно мужчина улыбнулся, сжав её руки, целуя холодные пальцы.

— Клянусь Богом, жизнь моя, ты единственная в мире женщина, которая стыдится этого образа, а не обожает его.

— Реальная жизнь — не театр, — улыбнувшись, она провела костяшками пальцев по здоровой половине его лица. — Она скучна, нелепа, трагична и несправедлива. И всё же… даже погрузившись в образ, даже обменяв реальность на спектакль, ты несчастлив. Ты сам не знаешь, как сильно меняешься, когда становишься собой. Настоящим.

Эрик склонил голову набок, вглядываясь в её лицо.

— Нельзя сказать, — девушка лукаво улыбнулась, — что даже будучи настоящим ты меня не бесишь.

— Нельзя сказать, — Эрик подался вперёд, приблизившись, — что ты меня бесишь меньше.

Изабель сощурилась и несильно ущипнула его за щёку в знак мести. Эрик в ответ грубо притянул её к себе, стиснул в крепком захвате нежную руку и поцеловал запястье.

Его нахальство каждый раз смущало девушку. Что бы между ними ни происходило, и как бы ни был нежен с ней Эрик, Изабель не могла к этому привыкнуть.

Себя она по-прежнему не любила, несмотря на то обожание, которым окружал её мужчина.

— Эрик, — проговорила она. — Я всё ещё жду твоего решения.

— Жизнь моя, — вздохнул он, закрыв глаза. — «Бал повешенных» был апогеем моего безумия. Всё, что было до этого, как и всё, что было после, меркнет по сравнению с этим.

— Сколько раз я должна повторять? — протянув руки, она заключила его в объятия. — Произошедшее с тобой — безумие. Ты имеешь право на месть.

Вздохнув, он закрыл глаза, прижавшись лбом к её лбу.

— Изабель…

— Эрик, — прошептала она, запечатлев мягкий поцелуй на его губах. — Я так счастлива, когда ты рядом. И мне хочется, чтобы и ты был таким же счастливым рядом со мной.

— Я и так счастлив.

— Это самообман.

Она была права. Как обычно, как и всегда, рассуждая о его чувствах, Изабель была непростительно права. Давние воспоминания, холодные и тревожные, не мучили Эрика, когда он жил в затворничестве в своей мрачной тюрьме. Но стоило ему обрести любовь, как его начинали одолевать сомнения.

Простит ли его Изабель? Испугается ли? Решит ли сбежать? А вдруг ослепляющая пелена любви спадёт с её глаз и она наконец-то поймёт, что он обыкновенный сумасшедший?

Эрик вздохнул. Теперь, как бы она ни пряталась, куда бы ни бежала, он последует за ней.

Не для того, чтобы дальше отравлять ей жизнь.

Он всего лишь хотел быть рядом. С ней. С малышом.

Это было бы для него величайшим счастьем.

Счастьем, которого он недостоин.

— Жизнь моя, — он вздохнул, крепче обняв её. — Тебе нельзя нервничать.

— Ты по каждому моему нерву прошёлся за эти два месяца. Как видишь, со мной всё хорошо.

Он грустно улыбнулся.

— Прости.

— Ничего, — Изабель сильнее прильнула к нему. — Лучше так, чем совсем тебя не видеть.

Они умолкли, замерли в тесных, тёплых и таких долгожданных объятиях. Дыхание Изабель согревало его, её прикосновения будто бы наполняли жизнью его холодный труп.

Эрик зарылся носом в её волосы, закрыл глаза. Она даже не подозревала, что нужна была ему гораздо больше, чем он ей.

Но говорить ей об этом Эрик не собирался. Изабель и без того совершенно невыносима.

— Ладно, — вздохнул он. — Я расскажу тебе. Но не всё сразу.

Изабель просияла.

— Идём. Не выключай обогреватель. Возможно, нам повезёт, и твоя чёртова мансарда сгорит.

— Эрик, — проворчала она, сжав его руки. — Куда мы отправимся?

— Туда, откуда я начал подбираться к Леру. К моей могиле на Пер-Лашез.

Невольно она охнула. Эрик вновь невесело улыбнулся, надев на лицо маску.

— Ритуальные агентства не так просто обмануть, — он поднялся, оправив на себе сюртук. — Ты этого не знаешь, но даже эти насквозь коррумпированные сволочи не стали бы закапывать пустой гроб.

Изабель сжала губы в линию.

— Я мог заменить себя чем угодно, но нет замены лучше, чем другое тело, — он сощурился, сжав её плечи и подталкивая девушку к выходу. — И… было бы слишком милосердно и скучно положить туда труп. Гораздо интереснее, когда он ещё немного жив.

Она раскрыла было рот, но тут же закрыла его, боясь своими расспросами прервать речь Эрика.

Но он больше не сказал ни слова.

Глава 29

Все кладбища на ночь закрывались и Пер-Лашез не было исключением. Его территорию окружал сплошной каменный забор, перебраться через который было не под силу ни Эрику, ни хрупкой, неспособной лазать по отвесным скалам Изабель.

И всё же, они не разворачивались, не возвращались домой. Эрик вёл автомобиль вдоль громоздкой, давящей серой стены, не говоря ни слова.

Изабель натерпелась с ним ужасов. И всё же, даже сейчас она прилагала усилия, чтобы не выдать усиливающийся страх. Кладбища и при свете дня пугали и отталкивали девушку, она ненавидела царившую на гнетущую атмосферу безысходности.

В конце концов, она прекрасно понимала, что однажды и сама окажется среди безмолвных могил. А вся её жизнь, полная эмоций, огорчений и борьбы, сведётся к чёрточке от даты рождения до даты смерти.

Изабель смотрела в окно. Полная Луна на угольно-черном небе, сияющие призрачным светом каменные стены кладбища, падающие с неба редкие снежинки, мертвенная тишина вокруг. Изабель стиснула кулаки, боясь, что Эрик увидит дрожь в похолодевших пальцах.

Мужчина остановил автомобиль у входа.

— Эрик, — осторожно произнесла девушка, стараясь чтобы голос звучал ровно. — Закрыто ведь.

— Сторож не спит, — ответил Призрак Оперы. Он снял маску, убрал её в нагрудный карман сюртука. — Предупреждаю, ангел мой. Он такой же красавчик, как и я.

Изабель вышла из автомобиля и огляделась с хмурым видом. На Пер-Лашез она раньше никогда не была. Её близкие покоились в другом месте, историей некрополей она никогда не интересовалась, так что причин даже близко подходить к этому кладбищу у неё не было.

Ни звука. Ни шороха. Мёртвая тишина, в которой умирали звуки.

Эрик что-то вытащил из багажника, прежде чем подойти к девушке. Выдохнув облачко пара, она взглянула в его лицо.

— Могу я поинтересоваться, почему ты снял маску? — едва слышно произнесла она, словно боялась потревожить сон мёртвых.

— Всё просто, жизнь моя, — хмыкнул он, опустив взгляд. — Моро — единственный человек, рядом с которым я не схожу с ума от зависти.

Спустя пару минут она поняла, что он имел в виду. Мужчина с фамилией Моро был низок ростом, горбат. Над маленькими глазками нависли тяжелые густые брови. Он был лыс, с глубокими морщинами-рытвинами на лице и жуткими красноватыми пятнами на коже. Некогда полные щёки обвисли. Он хромал и дышал со свистом.

В детстве Изабель удивлялась, что на кладбищах есть сторожа. Тогда она думала, что они существуют, чтобы не позволять восставшим мертвецам вернуться в город.

Потом осознала, что живые люди могут быть куда отвратительнее покойников, что именно от них и нужно охранять вечный сон мёртвых.

— Здравствуй, Моро, — произнёс Эрик, протянув сторожу полную бутылку дорогого коньяка. — Как жизнь, друг?

Старик сощурился, вглядываясь в лицо мужчины.

— Здравствуй, Фантом, — прокряхтел сторож. — Ты бы завязывал ходить сюда по ночам.

Изабель вздрогнула.

— Как давно он сюда ходит?

Моро приподнял тяжёлую бровь, взглянув на девушку.

— Да уже три месяца как, — сторож перевёл взгляд на Эрика. — Мало того, что сам свихнулся и гуляешь ночью по кладбищам, так ещё и девчонку хочешь напугать до смерти?!

Эрик невесело улыбнулся.

— Я пугал. Неоднократно. Она куда храбрее, чем кажется.

Изабель вздохнула. Со словами мужчины она была совершенно не согласна, но разве можно было в этом с ним спорить? С каждым откровением Эрика, с каждым его поступком Изабель содрогалась от ужаса, холодела, чуть ли не падала в обморок от страха, но, тем не менее, не убегала.

Душа Призрака Оперы была черна, но не из-за совершённых преступлений.

Его душа была выжжена пламенем, охватившим поместье Валуа.

— Три месяца, — прошептала Изабель. — …зачем?

Эрик мягко сжал её заледеневшую ладонь, поднёс её к губам, поцеловал пальцы.

— Всё не мог решить, понравится ли тебе эта… страшилка, — он закрыл глаза. — Моро, о Пер-Лашез ходит много городских легенд, не так ли?

— О, ты пришёл послушать о призраках? — Моро хмыкнул. — То здесь прогуливаются мёртвые короли, то оживают статуи и преследуют случайных посетителей, то суеверные ищут могилы вампиров…

— А семья Валуа? — спросил Эрик.

— …о, — Моро помрачнел. — Вот о чём ты. Я помню эти похороны. Столько народу, — он вздохнул. — И столько гробов. Кажется, самым младшим из этой семьи было всего пару месяцев.

Изабель ахнула, закрыв рот руками. Эрик не рассказывал, что в том проклятом доме были дети, а девушка и не подумала об этом. Ничего удивительного. Семья была огромной.

Была.

— Хотите их увидеть? — кладбищенский сторож взял ключи и фонарь. — Идём. Кладбище запутанное, сами не найдёте.

Сторож был любезен с Эриком, и причиной тому была не природная доброта, а бутылка дорогого коньяка. Изабель бросила взгляд на алкоголь на столе, уходя.

А ведь Эрик умел договариваться с людьми. С помощью личного обаяния, подкупа, рычагов давления. Если ничего не действовало, в ход шли угрозы и насилие.

Изабель закусила губу. Она договариваться с людьми не умела — всё время всего добивалась, не жалея себя, проявляя нечеловеческое упрямство и во всём себе отказывая. Быть может, Эрик, этот угрюмый затворник, научит её и этому?

Она взяла его за руку, сплела пальцы. И вздрогнула.

Пальцы Эрика были холоднее снега.

— Милый…

Она подняла на него взгляд. Мужчина посмотрел в сторону. Он был не просто бледен, его лицо приобрело серый, неживой оттенок. Он шёл за Моро, словно марионетка, которую тянули за ниточки, словно сомнамбула.

Раньше Изабель не замечала, какая у него лёгкая походка, какой хищной грацией обладало его тело. Сейчас же каждый шаг давался ему с таким трудом, словно он двигался сквозь толщу воды.

— Милый, — прошептала она. — Если тебе так тяжело…

Но она умолкла, встретившись с ним взглядом.

Ей казалось, что его карие глаза сияли в свете полной Луны.

Он с трудом дышал. Его горло вновь сдавил спазм. Из-за эмоций мужчина вновь лишился дара речи.

Изабель сжала губы, крепче стиснув его ладонь. Она хотела хоть как-то согреть Эрика, но сама уже давно продрогла до костей.

Единственным источником света на старом кладбище был фонарь сторожа. Свет неверной Луны выхватывал из тьмы кресты, статуи, величественные склепы, безымянные могилы. Здесь царило безмолвие, покой, тихая, безмятежная скорбь, оседающая в душе тяжёлым грузом. Изабель было до того страшно, что она вздрагивала от каждого шороха, мертвела от скрипа снега под ногами, озиралась по сторонам, услышав посторонний звук.

Она была слишком взрослой, чтобы верить в нечистую силу. И всё же в темноте, холоде и такой давящей обстановке здравые размышления оставили её.

Если бы сейчас из-за угла кто-то выпрыгнул на неё с громким криком, Изабель умерла бы на месте.

Ей казалось, они шли вечность.

Раньше Изабель никогда не видела семейного захоронения семьи Валуа, но моментально узнала его. Оно занимало большой участок земли, было огорожено живой изгородью, покрытой снегом, и на всех могилах лежали пышные букеты свежих цветов.

Над каждым надгробием высилась статуя погружённого в скорбь ангела.

Были здесь и совсем крохотные ангелочки-дети, и женщины, и мужчины, и нескладные подростки, и старики… и младенцы. Изабель поняла замысел, как только взглянула на даты рождения и смерти. Скульпторы высекали не просто красивые образы, они возводили точные копии покойников.

Изабель задержалась у лысого, тощего ангелочка, поднявшего руку к небу, и её сердце сжалось от щемящей тоски. Потом взглянула на печальную женщину, державшую на руках маленькую дочь.

Перед глазами всё замерцало. Изабель всхлипнула, сморгнув тяжёлые слёзы.

Укрытые снегом ангелы не казались ей жуткими. Они казались ей…

Семьёй.

— Валуа любят, — прокряхтел Моро, тяжело ковыляя по притоптанному снегу. — К ним ходят чаще, чем к Уайльду. Но… есть одна странная история. Не знаю, насколько правдива.

Эрик замер у своей могилы, поднял голову на величественного, возвышавшегося ангела. Одна рука статуи опустилась на сердце, вторая была поднята вверх, он открыл рот, исполняя немую песню.

Ангел был прекрасен в своём совершенстве.

И всё же, Изабель не могла на него смотреть.

— История? — просипела она.

— Как раз связанная с могилой Эрика де Валуа-младшего, — Моро сжал фонарик зубами и, склонившись над могилой, смахнул с неё толстые букеты свежих цветов, слой снега. — Видите?

Сторож постучал по небольшому отверстию в могильной плите. Оно уходило вглубь, и поначалу Изабель подумала, что смотрела на трубу, ведущую вниз, к гробу.

— Могильщики сказали, что это было условием заказчика. Он доплатил, чтобы в гробу проделали отверстие, провели узкую трубу. Сказал, что не верит в смерть Валуа-младшего, — Моро провёл пальцем по кругу. — Скверная затея, позвольте сказать, сумасшедшая. Но спорить ребята не стали. За один день человек потерял всю семью, он имел право не верить в смерть, если ему так было легче. Да и платил он очень хорошо.

Изабель крепче сжала ладонь Эрика.

— Мда… ужасная идея, — продолжил Моро. — От тела должен был пойти тлетворный дух. Да и… даже если бы Валуа был жив, кто нам позволил бы его откопать? А потом… началось странное.

Моро выпрямился, отряхнув снег с рук.

— Посетители слышали исходящий из трубы крик.

Изабель перестала дышать.

— Не знаю, что это было. Мы со сменщиками дежурили у могилы несколько суток, но ничего так и не услышали, — он хмыкнул. Моро нервничал и, чтобы не показывать волнения, стал рукавом пальто смахивать снег со статуи Эрика, с его гигантских расправленных крыльев. — Решили, что подростки шутили. А если и нет, то несчастный, очнувшись в гробу, был до того напуган, что издал вопль ужаса, от которого у него разорвалось сердце. Так чего переживать? Труп в могиле, и не так важно, до или после смерти он там оказался.

— Вы ужасны.

— Отнюдь, мадемуазель. Проработайте сорок лет вблизи могил, и тогда поговорим об ужасном.

Нахмурившись, Изабель выпустила руку Эрика и подошла к его могиле. Не поднимая глаз на статую, она опустилась на колени в снег, коснулась края отверстия в надгробии. Просовывать палец в трубу у неё не было никакого желания.

— Вы не вызывали полицию?

— Вызывал, — прокряхтел Моро. — Да только они не поверили байке старого сторожа. Сами знаете… когда начальником назначили Леру, легавые и вовсе заплыли жиром.

Леру. Лоран Леру. Генеральный директор национальной полиции и старший брат Луи — главного врага Эрика.

— Эксгумация возможна только по решению суда, — пожал плечами Моро. — Хотите вините меня, хотите — нет, но я не собирался садиться в тюрьму за осквернение могилы. Даже если это стоило бы чьей-то жизни.

Изабель нечего было на это ответить.

— А потом, — продолжил кладбищенский сторож, медленно выдохнув, — началось самое странное.

— Что же? — девушка смотрела на тёмное отверстие в надгробии, и ей казалось, будто царившая в могиле тьма засасывала её, поглощала, питалась серебряным светом Луны.

— Я… письма получал, — пожал плечами Моро. — Почерк там был аккуратный, витиеватый. Да и было заметно, что писал взрослый человек, а не подросток, умирающий от скуки и сочиняющий страшную историю. Да и… какими-то честными были эти письма.

Изабель подняла взгляд на Эрика. Он стоял, закрыв глаза, погрузив руки в карманы сюртука. Его лицо было белее снега, и сейчас ужасный алый ожог казался таким ярким, будто его вновь объяло пламя.

— Могу я их увидеть? — прохрипела Изабель.

— Я их сжёг, — хмыкнул Моро. — Но помню наизусть.

Изабель застыла, всем своим существом обратившись в слух. Девушка не замечала этого, но во время речи сторожа она вновь перестала дышать.

— Уважаемый Мишель Моро, убедительно прошу вас перестать думать о могиле Эрика де Валуа-младшего, — когда Моро заговорил, его голос стал глуше, мрачнее. — Я прекрасно понимаю, что вас одолевают сомнения и страхи, но можете быть спокойны. Ваша совесть чиста перед семьёй Валуа. На Пер-Лашез совершилось не убийство, но высшая справедливость.

Он умолк, тяжело дыша, окинув взглядом спутников. Изабель слушала его с таким вниманием, будто от этого зависела её жизнь, в то время как Эрик смотрел в сторону с хмурым видом, шаркал по снегу, до боли сжимал зубы.

— В гробу покоится не человек, но свинья, закрывшая глаза на пожар в доме Валуа, — продолжил сторож. — Я признаюсь в этом не потому, что чувствую муки совести, но потому, что вы так отчаянно ищете правды. Вам известно имя Лорана Леру? Это директор полиции, коррумпированное ничтожество и просто лишённая всего человеческого сволочь. Сейчас он числится пропавшим без вести, но это не совсем так. Вы и я знаем где он.

Изабель стиснула в ладонях снег. Пальцы заледенели, от холода ей было больно, но она не обращала на это внимания.

— В день похорон он прибыл в морг, чтобы уничтожить заключение судебно-медицинских экспертов, — Моро растёр озябшие руки. — Он был самонадеян. Было несложно напасть на него со спины, вколоть в шею пятнадцать кубов опиума, а потом опустить тело в гроб. Почему такого грубого преступления никто не заметил? Деньги прекрасно закрывают глаза, уши, затыкают рты. Кстати, наш похороненный заживо знал об этом лучше всех. Надеюсь, вы оценили мою грубую иронию.

Изабель зажала рукой рот. Её мутило.

— Достаточно, — процедил Эрик. — Браво, Моро. Твоя страшилка напугала её.

Сторож умолк, скользнув лучом фонаря по статуе Эрика. Теперь, когда тени сменили положение, каменный ангел музыки казался не печальным, но зловещим и мстительным.

— Знаете, — хмыкнул Моро. — Не знаю, правда это или нет, но… чтоб я помер, этот ублюдок Леру заслужил заживо сдохнуть в яме.

Эрик приподнял бровь, подойдя к Изабель, помогая ей встать, отряхивая от налипшего снега её пальто и брюки. На ногах девушка держалась с трудом.

— Знали бы вы, молодёжь, — он покачал головой, закрыв глаза, — сколько трупов по его приказу прятали на Пер-Лашез. А, ладно. Замёрзли?

— Оставь нас.

— Но…

— Оставь. Нас.

Моро вздохнул, глядя на них. Эрик обнял Изабель, крепко сжал её худые плечи, согревая теплом своего тела. Быть может, хмурость Призрака Оперы отпугнула его, быть может — бескровное лицо девушки, но сторож ушёл. Снег скрипел под его ногами, но Изабель не слышала этого.

Её богатое воображение создавало до сих пор звучавший из могилы жуткий вопль ужаса и доносившуюся из-под земли вонь разложения.

Что должен чувствовать похороненный заживо человек? Страх, панику? Нет. От этих чувств сердце бьётся, как сумасшедшее, но не разрывается на части, не останавливается.

Похороненный заживо человек чувствует лишь безысходность.

Спасения нет и не будет. В глухих, темных стенах невозможно пошевелиться. Дышать нечем. Звать на помощь бесполезно. Так холодно, так тесно, так страшно. Можно содрать ногти, пытаясь расцарапать крышку гроба, можно разбить лоб, кулаки и колени в кровь. Но не спастись.

Изабель закусила нижнюю губу. Погрузившись в свои размышления, она не слышала, что её звал Эрик.

В ушах стоял вопль Лорана Леру, которого она никогда не слышала.

— Изабель…

Она посмотрела в глаза мужчины, стискивая его в объятиях. Живые, карие, печальные.

И бесконечно, бесконечно любимые.

Крик Лорана стих в её воображении, когда она представила, что на его месте мог оказаться Эрик.

— Вот видишь? — она невесело улыбнулась, осторожно коснувшись пальцами его ожога. Её голос ощутимо дрожал. — Уже не боишься ходить без маски и обнимать меня на людях.

— Глупая, — он выдохнул облачко пара. — Ты еле дышишь, а думаешь о такой ерунде.

— Сам дурак, — закрыв глаза, она опустила голову ему на плечо. — Ты же правильно поступил. Справедливо.

Она ненадолго умолкла, пытаясь взять себя в руки.

— Ты всё говорил, что я должна тебя бояться.

— Но?..

— Но рядом с тобой я чувствую себя… защищённой, — она выдохнула облачко пара. — Против моей же воли. Эрик…

— Да?

— Скажи, — она сжала губы в линию, обдумывая вопрос. — Ты не перестанешь оберегать меня?

— Не перестану.

— От любого вреда?

— От любого зла.

— Тогда обещай мне, — зажмурившись, она крепче стиснула мужчину в объятиях. — Обещай, что сбережёшь меня… нас от Призрака Оперы!

Эрик протяжно, шумно вздохнул.

— Не сбегай, — просипела Изабель, стискивая пальцами его сюртук, — не отталкивай меня и поклянись, что больше никого не убьёшь.

Эрик невесело улыбнулся, сжав её плечи, посмотрев в глаза девушки.

— А если убью… отвергнешь?

Его глаза сверкали озорством, инфернальным, жестоким весельем. И такие эмоции Эрик испытывал не потому, что ему нравилось убивать — Изабель видела, как его душили эмоции из-за каждого трупа на его счету.

Мужчина ждал пощёчины, ждал, что его отстранят, отринут, предадут.

Боже… Изабель считала его самовлюблённым, а он так отчаянно себя ненавидел.

— Нет, — выдохнула она. — Боги… ни за что. Эрик, ты нужен мне.

— Нужнее тех, кого я могу убить?

Изабель нахмурилась, глядя на него. Вопрос был с очевидным подвохом, с манипуляцией, и потому отвечать нужно было аккуратно.

— Нужнее, — сдалась девушка. — Но, Эрик… какой пример ты собираешься подать нашему ребёнку?

Он улыбнулся, пальцами проведя по её щеке, задев крохотное пятнышко от порохового ожога.

— Хорошая попытка, жизнь моя, — он сжал её руки, согревая заледеневшие пальцы жаром своего тела. — А теперь слушай сюда. Я убью любого ради тебя. Нравится тебе это или нет, — закрыв глаза, он поднёс её дрожащую ладонь к губам, прижал к щеке. — Я никому не позволю навредить тебе.

— Эрик…

— Никому тебя у меня не отнять, — с этими словами он нежно провёл пальцами по её виску, убирая за ухо непослушные кудри. — А сама захочешь сбежать — не получится. Ты принадлежишь мне.

Его глаза будто бы горели в лунном свете, словно жидкое золото. Бледный, с обожжённым лицом, бесконечно уставший от лишений, предательств, от самой жизни, он должен был внушать девушке ужас.

Вот только она была одержима им почти так же, как и он ей.

Эрик поцеловал её, скрепляя своё страшное обещание, стискивая девушку в сильных объятиях. Изабель не отталкивала его, не спорила с ним, даже не думала о том, чтобы сбежать.

Время, проведённое в разлуке, показало, как ей на самом деле был нужен этот мужчина.

В эту ночь Изабель поняла, каким ужасным чудовищем была на самом деле.

Будь это не так, она бы искала способ избавиться от такого навязчивого кавалера, сдала бы его в руки полиции, исчезла бы, заупрямилась бы и заставила бы его исправиться.

Но она торжествовала.

Эрик принадлежал ей. Он сам признал это. Сам постепенно и осторожно погружал её в мрачную бездну своей души.

Изабель ответила на поцелуй, подавшись навстречу, крепче стиснув пальцами воротник сюртука. И сейчас ей казалось, будто бледные статуи ангелов смотрели на Эрика с невыносимым страданием.

А на неё — с осуждением.

Глава 30

С утра Эрик вернулся в «Lacroix» и обезвредил свои ловушки. Это заняло у него дольше времени, чем он предполагал — в конце концов, мужчина хотел разорить театр, уничтожить репутацию Изабель, запереть её навсегда в безопасном, тёмном жилье. И потому сложных конструкций, гарантировавших зрелищную смерть, было слишком много.

Злоба на девушку была благодатной почвой для его садистских фантазий.

Вздохнув, он убрал тугие пружины из механизмов, которые должны были расплющить под собой пару артистов.

Самой Изабель он ни за что не причинил бы вреда, но вот её окружение его мало волновало. Эрику было плевать, если бы у Косет раздробило суставы, если бы перед Ришаром взорвалось зеркало… Изабель бы его за это не простила, но и что с того? Она бы была в его власти — иного выбора он бы ей не дал.

Прошлой ночью, помирившись с ней, он осознал, что был не прав.

Да и смог бы он долго мучить Изабель такой нездоровой, маниакальной любовью?

В прошлый раз он продержал её взаперти почти месяц. Был ли он счастлив? Нет. Определённо, нет. Изабель быстро смирилась с участью пленницы — больше ей ничего не оставалось — но и к своему либретто за это время она не притронулась, не смогла написать ни строчки.

Прошлой же ночью Эрик засыпал под её шёпот и тихое шкрябанье ручки в тетради.

Нужно будет подобрать музыку, исправить недочёты.

И показать ей свою новую работу. Вдруг понравится…

Эрик нахмурился от этих мыслей, закрыл глаза, глубоко вздохнул. Не время думать о творчестве. Нужно решать проблемы по мере их поступления: сначала премьера, потом забрать гонорар, потом вытащить девушку из её чёртовой мансарды.

И жить среди людей? С таким уродством? Все соседи Эрика поседеют от страха.

Погружённый в свои мысли, он не заметил подошедшего Жиля.

— …твою-то мать.

Эрик скосил на него взгляд, после чего продолжил вытаскивать гвозди из виселицы. Как раз Жиля он и собирался на ней вздёрнуть.

К молодому парню мужчина никогда не скрывал своего презрения. Если раньше Жиль рядом с Призраком Оперы был сдержанно вежлив, то теперь содрогался от каждого размашистого жеста. Должно быть, мерзкий мальчишка нутром чуял близость смерти. В конце концов, он в труппе самый проницательный. Пускай и тупой, как пробка.

И всё же, Эрик ненавидел его по другой причине. За молодость, за красоту, за энергию, за живой голос.

И за большую семью, о которой парень часто рассказывал.

Будь Эрик прежним, от зависти сгорал бы этот чёртов сопляк.

— Мсье… — прерывисто выдохнул Жиль, не зная, как сформулировать вопрос.

— Если не уберёшься, — ответил Эрик, — точно будешь болтаться в петле. Не думай, что без тебя премьера не состоится. Любой болван сыграет не хуже.

Жиль затрясся, побелел, но уходить не спешил. Призрак Оперы решил не обращать на него внимания — в конце концов, если идиот заскучает, он в конечном счёте уберётся.

— Это для Изабель?

— Какой же ты кретин! — вспылил Эрик, направив на него гаечный ключ.

Видимо, сделал он это слишком резко, потому что Жиль завизжал, как маленькая девочка.

Мужчина с подчёркнутым презрением поднял бровь. Жиль затих не сразу. Когда же ему, наконец, удалось взять над собой контроль, согнулся пополам и грязно выругался.

— Угомонился? Теперь проваливай.

Жиль тяжело дышал, упираясь ладонями в колени, пристально глядя на Эрика. Собственный крик словно вытянул из него все душевные силы.

— Н… нет.

Эрик обдал его таким взглядом, что Жиля затрясло с новой силой.

— Я… подружиться хотел, — нахмурился парень, понимая, как нелепо звучат его слова. — А вам что ни скажи, то упрёк. Пошучу — обвиняете в несерьёзности, жалуюсь — называете нытиком, ворчу — велите заткнуться. Даже если молчу, вы на меня набрасываетесь! А я, вообще-то, ваш поклонник! У меня даже автографы есть обоих Валуа.

Ни один мускул лица Эрика не дрогнул.

— …как ты узнал? Как ты, сопляк, узнал?

Жиль дёрнул плечами, опустив голову.

— Раньше я часто вас слушал. Не сразу, но я вспомнил, как в юности ходил на ваши спектакли, — Жиль нахмурился, он столько любезностей натерпелся от Призрака Оперы, что ему не терпелось уколоть мужчину в ответ. — И Валуа-старший играл лучше!

Эрик сжал губы в линию, веля себе сдержаться. Но в конце концов, с его уст сорвался смешок, переросший в хриплый, зловещий смех.

Мальчишка, который боялся его больше остальных, стал проявлять характер. Подумать только! Он знал Призрака Оперы как при жизни, так и после смерти. Этот необразованный, спесивый, вечно излучающий счастье молокосос!

Эрик испытывал к нему чистейшее отвращение.

— Ну и что с того? — хмыкнул Эрик, вернувшись к работе. — Мой отец мёртв, как и я…

— …больше всего мне нравился его дуэт с Кристин.

Эрик застыл.

— Красиво они вместе звучали, — вздохнул Жиль. — Ваш отец, вечно сосредоточенный и строгий, становился мягче. А Кристин казалась воплощённой нежностью. Я мечтал, чтобы однажды мне пели так же, как она пела вашему отцу.

Эрик молчал.

— Вы с Изабель так же смотритесь. Я… так завидую вам.

Мужчина обернулся.

— Моя грымза петь не любит, — хохотнул Жиль, почесав затылок, — не суждено моей мечте сбыться.

Нахмурившись, Эрик отвернулся, выкрутив один из винтов. Он ударил ногой по дереву, и виселица с грохотом развалилась.

— Для тебя, — произнёс Эрик, указывая на обломки. — Это предназначалось для тебя.

Жиль вновь весь будто бы вжался, сделался меньше, побледнел.

— Два месяца я ждал дня, когда повешу тебя перед полным зрительным залом, — Эрик хмыкнул, убрав руки в карманы брюк, прислонившись спиной к стене. — Два месяца представлял, как твоя смазливая физиономия покраснеет, вздуется, станет уродливой маской. И как ты издашь вместо своего драматического тенора предсмертный хрип. Может, и после премьеры буду представлять это. Терпеть тебя не могу.

Жиль тяжело вздохнул.

— Но за что?

Эрик сощурился, глядя в сторону.

В самом деле, за что?

— Радуйся, что этого не произойдёт, — процедил мужчина. — Но если ты сегодня перед зрителями не вывернешься наизнанку…

Парень перестал дышать, когда Призрак Оперы прошёл мимо него, удаляясь в один из скрытых от глаз проходов.

— …будь уверен, я покажу тебе, что есть вещи куда страшнее смерти.

Оставшись в одиночестве, закрыв за собой дверь, мужчина выдохнул. Ловушки обезврежены, ничто не помешает грядущей премьере.

Пусть Изабель только попробует снова начать пилить его после выступления.

Изабель пришла в театр чуть позже Эрика. Во-первых, вернулись домой они за полночь. Во-вторых, вдвоём им было совершенно не до сна.

Девушка невольно улыбнулась, глядя на величественное здание театра. Подумать только, два месяца подряд она приходила сюда, словно на каторгу, а потом за несколько часов примирилась с главным мучителем, пришла с ним к согласию. И даже заболела надеждой.

Надеждой, что Эрик наконец-то вернётся к нормальной жизни.

Одолеть такого упёртого лба — подвиг, который Изабель бы не совершила, не будь сама такой же упрямой.

Войдя в кабинет, девушка расслабленно потянулась, стягивая с себя пальто.

И замерла, увидев в чехле новое платье. Чёрное, с открытыми плечами, без рукавов и невероятно пышное. И на нём, точно россыпь звёзд, сверкали мелкие драгоценные камни.

Изабель прерывисто вздохнула, мысленно обругав Эрика. Не на платья он должен тратиться! Но, что более важно… открытые плечи! У неё на коже до сих пор алели следы от его поцелуев, и Эрика нисколько не смущало, что их увидят все!

Да и что ему смущаться? Он же обожал видеть Изабель сгорающей от стыда!

Интересно, что об этом писал его несравненный Фрейд?!

Девушка поискала письмо с указаниями, но не нашла. Либо Эрик хотел, чтобы она импровизировала, либо хотел заставить сделать нечто, в чём она ему тут же отказала бы.

Вынув платье из чехла, она коснулась мягчайшей ткани. Несмотря на мрачный цвет, оно было воздушным, изящным, даже страстным. И судя по тому, как каждая вещь подчёркивала красоту Изабель, Эрик долго подбирал дизайн и ещё дольше трепал нервы портным.

Его так просто не отговоришь от бессмысленных трат. Да и чему тут удивляться? За пять лет в Lacroix Эрик забыл, на что должны тратиться деньги на самом деле.

Перед перевоплощением Изабель обошла театр. Эрик сказал, что напичкал здание ловушками как для зрителей, так и для персонала, и ей было интересно, где он их прятал.

Ожидаемо, она ничего не нашла. И, честно говоря, была этому рада.

Эрик уже не раз демонстрировал ей весь мрак своей души. Ей не хотелось знать, насколько изощрённые убийства он придумал для людей, которых она знала, к которым привыкла, которых в какой-то мере любила.

Пусть избавляется только от тех, кто этого заслужил, а других не трогает.

Главное: он нашёл в себе силы признать, что был не прав. Обычно в таких ситуациях Эрик предпочитал молчать, огрызаться или закатывать глаза. Он всегда считал своё мнение единственно верным.

Нельзя сказать, что Изабель не нравилась его самовлюбленность. Эрик злил её, но в то же время она завидовала этой черте его характера.

Она тщательно осмотрела декорации, прежде чем вернуться в кабинет. Всё было настолько безопасно, насколько это возможно, и тем не менее Изабель не чувствовала покоя.

Наоборот, её тревога только возросла.

Во-первых, Эрик в любой момент мог передумать, мог сорвать постановку сразу после антракта, мог столкнуть Жиля с самой высокой конструкции.

Во-вторых, ей было страшно из-за возможного успеха. Казалось бы, глупо такого бояться, но…

Что тогда ждёт Изабель? Громкая слава, гастроли, большие деньги, награды и авторитет. И Эрик. Спокойная семейная жизнь с самым невыносимым мужчиной на Земле.

Или нет?

Как он вернётся в общество? Как объяснит своё чудесное воскрешение? Как разрешит дела с полицейскими, которые уже разыскивали Призрака Оперы?

Казалось, возвращение Эрика к нормальной жизни сулило только счастье, но и проблем должно было принести не меньше.

А если ему грозит тюрьма?

С этими мыслями она вернулась в кабинет, хмурясь, скрестив руки. Эрик сидел за её столом и с задумчивым видом зачёркивал строки в её свежем черновике.

Изабель страдальчески вздохнула.

— Ты дашь мне хотя бы закончить первую версию?

— Когда ты так сильно обожаешь мою придирчивость? Ни за что, жизнь моя.

Закатив глаза, девушка заперла дверь изнутри. Эрик улыбался так лучисто и невинно, словно он и не прикасался к её стихам.

Если его ребёнок пойдёт характером в отца, Изабель мысленно поклялась оторвать мужчине голову.

— Эрик, — она подошла к столу. — Ты правда не сорвёшь постановку?

— Не сорву.

Она закусила нижнюю губу, отведя взгляд в сторону.

— Впрочем, если очень хочешь проломить голову Трифалю…

— Да Боже мой! — вспылила девушка, всплеснув руками. — Я не об этом!

Он склонил голову набок, откинувшись в кресле.

— Что будет после премьеры? — вздохнула она. — Прославимся, разбогатеем, завершим сезон… а потом?

— Поженимся, — он хмыкнул, — официально. А если вздумаешь мне отказать, то будь готова к неописуемой катастрофе. Я её тебе гарантирую.

— Ты мне и в случае согласия её устроишь, — проворчала Изабель.

— Разумеется, — улыбка Призрака Оперы стала коварнее. — Разве я могу позволить своему ангелу заскучать?

Она закатила глаза.

— Тебе предстоит бумажная волокита. Как ты объяснишь своё воскрешение?

— О… вот что тебя волнует, — мужчина подался вперёд. — Счастье моё, неужели ты думаешь, что я не задавался этим вопросом?

— И? У тебя есть идеи?

— Как я уже сказал, ради тебя я всё сделаю, — он протянул ей руку, веля подойти. Изабель обогнула стол, сжала его ладонь, и Эрик резким движением притянул её ближе, заставил сесть себе на бедро. — Даже вернусь с того света.

— Пока не увижу, — прошептала девушка, когда мужчина коснулся губами её шеи, — не поверю.

— Радость моя, — произнёс он ей на ухо, зарывшись носом в пышные кудри. — Я весь состою из холодной, мрачной смерти, я следую с ней, несу с собой, пропитан ею. За тобой волочится гнилой труп, обожает тебя, боготворит тебя. И если он пообещал воскреснуть ради тебя, не сомневайся в этом.

— Ты просто сбиваешь меня с мысли своими красивыми словами.

— А ты настолько себя не любишь, что мне приходится любить тебя за двоих, — с этими словами он мягко поцеловал её ладонь. — Не беспокойся. Верь мне. Я всё улажу.

Изабель покраснела до корней волос, вперив взгляд в пол.

— Не знаю, что в тебе очаровательнее, — с этими словами он провёл пальцами ей по линии челюсти, заставив посмотреть себе в глаза. — То как ты краснеешь от смущения или как багровеешь от гнева.

— Для тебя это очаровательно? —ворчала девушка. — Тогда буду орать на тебя каждый день.

— Я не против, — улыбаясь, он зарылся носом в её волосы, переходя на шёпот, — если кричать на меня ты, моя неистовая валькирия, будешь в постели.

У Изабель запылали уши.

— Ты. Невозможен.

— Не будь я таким, ты бы на меня не обратила внимания.

Он поцеловал девушку, прежде чем позволить ей выскользнуть из своих объятий. Эрик был прав. Изабель могла сколько угодно злиться на него за наглость, эгоизм и упрямство, но в то же время она млела от его характера, силы воли, мрачной, давящей ауры.

Не о таком прекрасном принце она мечтала в детстве.

В то же время рядом с мрачным королём у неё не было желания жаловаться.

— Так, — она указала пальцем на новое платье. — Я это не надену.

— Наденешь, — ответил он. — Сегодня траурный для меня день, и я не собираюсь этого скрывать.

— Эрик, — процедила Изабель. — Это платье открывает шею.

— К чему ты клонишь?

Оттянув воротник свитера, девушка показала яркие, сразу бросающиеся в глаза следы поцелуев. Эрик скользнул таким красноречивым взглядом по её шее, что Изабель показалось, будто бы на коже осталась ещё одна отметка его пылкой страсти.

— У меня такие же.

— Эрик! — вспыхнула девушка. — Не об этом речь!

— Переодевайся, — хмыкнул он, не обращая внимания на её негодование. — Будет скверно, если Невеста не придёт на моё выступление.

— Не буду! Ты на моей шее живого места не оставил, — Изабель отвернулась от него, с пренебрежением отмахнувшись от платья, — и ещё гордишься этим!

— Если будешь упрямиться, я не оставлю живого места и на всём остальном, — он поднялся с кресла и, подойдя к девушке, приблизился к ней вплотную, не оставив ни миллиметра свободного пространства. — В конце концов, от моих поцелуев ты забываешь все свои аргументы.

— С тобой тяжело спорить, — прерывисто выдохнула Изабель, — ты начинаешь кусаться.

— Ты меня упрекаешь или подначиваешь?

Мужчина до того лукаво улыбался, водя пальцем по пояснице девушки, что она не могла ни на чём сосредоточиться.

— У тебя премьера через пару часов, — выдохнула Изабель, опустив ладонь на грудь Эрика. — А ты даже не в костюме.

— Почему же?..

— Ты собрался выступать во фраке?

— Да, — скользнув пальцами вдоль её позвонков, он принялся накручивать прядь волос девушки себе на палец. — Должен же Призрак Оперы хоть в чём-то тебя не слушаться.

— Но ты же придираешься к любой мелочи, к любому отступлению от правил…

— Но зритель ждёт Призрака Оперы, а не Джекила и не Хайда, — Эрик перешёл на вкрадчивый шёпот. — И его нужно уважить.

Изабель хотела поспорить, но, задумавшись, поставив себя на место зрителя, она понимала, что Эрик прав. Зрители любят его загадочный образ, его мрачную, элегантную фигуру, его вспыльчивый характер.

Подумать только! Несмотря на преступления Эрика его обожали настолько, будто он стал национальным героем.

Впрочем, неудивительно. Люди любят дьявольски обаятельных мерзавцев.

— И зачем Гаскон закупал для тебя костюмы?..

— Этот напыщенный Мидас не обеднеет от потери пары сотен тысяч франков, — хмыкнул мужчина. — К тому же, я приношу ему куда больше, чем он тратит. А теперь одевайся, пока я не разорвал твои тряпки.

С этими словами он мягко подтолкнул Изабель к платью. Девушка закатила глаза.

— Отвернись.

Зная, что Эрик этого не сделает, она отошла в дальний угол кабинета, быстро стянула с себя одежду, натянула платье. И вздрогнула, когда Эрик, неслышно подойдя сзади, застегнул на спине молнию.

— Я знал, что в чёрном ты станешь самим совершенством.

— Это платье стоит дороже меня, — хмурясь, девушка подошла к зеркалу и провела ладонью по своей «израненной» шее. — А ещё оно откровенное. В нём я чувствую себя совсем голой.

— Я видел тебя голой. Никакого сходства.

Изабель вспыхнула, резко повернувшись к нему. Встав со спины, Эрик улыбнулся, глядя на их отражение в большом зеркале.

— Чем не красавица и чудовище?

— Красавиц здесь нет, — девушка с хмурым видом скрестила руки на груди, глядя на них в зеркало. Ладонями в перчатках мужчина провёл по её плечам, сжал их, вызвав мириады мурашек.

— …ведьма?

— Я тебе сейчас такую ведьму устрою!

Эрик заставил её замолчать, опустив палец на губы. После он достал из внутреннего кармана фрака чёрную полоску ткани и, глядя на девушку в зеркало, надел ей его на шею.

Не платок, не шарфик, и даже не удавка.

Бархотка, сверкающая драгоценными камнями, плотно облегала шею и скрывала яркие следы от поцелуев.

— Лучше, ангел мой?

— Эрик, — девушка выдохнула, покачав головой. — Это последний раз. Пока не начнёшь жить со мной в нашем доме, ни одного платья не надену.

— Ну что ж, ходи голой.

— Да что с тобой сегодня?! Что бы я ни сказала, всё сводишь… к этому!

Он приблизился и запечатлел поцелуй на её губах.

— Всего лишь волнуюсь. Я пять лет не был в главной роли…

Изабель вздохнула, встретившись с ним взглядом. Мягко, заботливо, девушка провела ладонью по здоровой половине его лица.

— Величайший артист в мире волнуется? — она невольно улыбнулась. — Эрик, скромность тебе не к лицу.

Он не сразу ответил, тяжело вздохнув.

— Они будут разочарованы. Лучше бы я, Призрак Оперы, действительно был бесплотным духом, чем обыкновенным выжившим.

— Эрик, — Изабель опустила голову ему на плечо, закрыла глаза. — Ты сам не знаешь, насколько обаятелен без этого образа.

В ответ мужчина только пожал плечами, однако по лицу, по глазам девушка видела его тревогу. Удивительно. Он не боялся вершить правосудие, не боялся красть Изабель и сводить с ума актёров, но волновался перед выступлением. Этот вечно самодовольный, наглый и насмешливый гений!

Девушка заулыбалась.

— Эрик.

— Что?

— Я люблю тебя, — она осторожно провела пальцами у него за ухом, будто бы оправляя волосы на виске. — И мне неважно чужое мнение. Ты уже неоднократно показал всем, кто в театре истинный гений.

Он вздохнул.

— Изабель, — мужчина посмотрел в сторону, убрав руки в карманы брюк, — это мой последний выход на сцену. На этот раз я осознанно прощаюсь с карьерой.

— Милый, — она лукаво улыбнулась, заставив его посмотреть себе в глаза. — Не зарекайся. Я видела, как ты был счастлив на репетициях, видела, с какой самоотдачей исполнял роль. Ты нужен сцене, а сцена нужна тебе.

— Мне ничего не нужно, — ответил Эрик, сжав её руки, взглянув в глаза. — Кроме моей упрямой Джезабель.

Она кокетливо опустила взгляд, пряча улыбку, мягко стискивая его ладони. На самом деле, девушка и сама волновалась из-за постановки. Она боялась, что благодаря её придирчивым замечаниям артисты не смогут сыграть как надо, боялась, что проблемные строки в либретто собьют их, что текст вылетит из памяти Жиля, как это часто бывало репетициях.

А ещё она боялась, что Эрик не сдержал обещания, что решил всё же сорвать постановку.

Нет. Нельзя об этом думать! Если она собралась выходить за него замуж, нужно доверять ему!

Без этого Эрик не откроет последнюю из своих мрачных тайн.

К тому же, она режиссёр, главное лицо закулисной работы. Кто сможет приободрить артиста, если не она?

В дверь постучались. Изабель вздрогнула, Эрик нахмурился, переведя взгляд на дверь и отпустил её руки.

— Эй, Из, — произнёс Жиль из-за двери. Услышав его, Эрик очень выразительно закатил глаза. — Где носит твоего мрачного придурка? У нас гримёры на ушах стоят.

Изабель широко открыла вход в кабинет. Жиль улыбнулся ей, но тут же помертвел, встретившись взглядом с Эриком.

— Гримёры могут выдохнуть, — ответила девушка.

— Не могут, — ответил Эрик. — Они халтурят. Им не удалось замаскировать давящую глупость его физиономии.

Парень медленно вздохнул. На репетициях Эрик задирал всех артистов мужского пола, но Жиль нарывался на любезности за каждый свой шаг.

Порой Изабель казалось, что мужчина ревновал.

А порой она сама ревновала его к красавицам-артисткам, к которым тоже бесконечно придиралась.

Ничего не скажешь. Спелись два одиночества.

— Милый, — вздохнула она, обернувшись. — Вы работаете вместе. Не пора ли тебе смягчиться?

— Вот ещё.

— У Жиля значительно меньше опыта, чем у тебя. Раз тебе так не нравится его игра, почему бы не начать наставлять его?

— Из, — шепнул парень, — он на первом же уроке насмерть забьёт меня трубой от органа.

— И окажу обществу и искусству неоценимую услугу, — Эрик смахнул с плеча невидимую пылинку. — Изабель, не требуй от меня слишком многого.

— Разве это слишком много — не огрызаться всего лишь пять часов?

Эрик закатил глаза, скрестив руки на груди, ставя точку в разговоре.

Девушка прекрасно знала, что порой мужчина нуждался в том, чтобы его поуговаривали.

— Пожалуйста, — произнесла она, подойдя, коснувшись его плеча. — Хотя бы сегодня. Все и так на нервах…

— Споёшь после третьего звонка, — перебил её Эрик, — и получишь самого любезного мужчину на всём земном шаре.

Изабель тяжело вздохнула. Честно говоря, чего-то подобного она и ожидала. Выступать на сцене было по-прежнему страшно, но того же панического ужаса, что и в первый раз, она уже не испытывала.

В конце концов, Эрик вытренировал её голос и так боготворил его, что любая женщина почувствовала бы себя на вершине мира.

— А ты оборвешь меня поцелуем?

Изабель лукаво улыбалась, увидев в карих глазах Эрика искры инфернального пламени.

И с каких пор она стала такой раскрепощённой?

— Надевай маску и готовься, — нетвёрдо приказал он.

Хитро сощурившись, она оправила белоснежный воротник его рубашки.

— Заставь зрителей биться в истерике, — прошептала девушка. — Мой неистовый Хайд.

— Не волнуйся, — произнёс мужчина, приблизившись на расстояние вздоха, почти соприкасаясь губами с девушкой, перейдя на шёпот. — Сделаю так, что после каждой арии ты будешь ёрзать в кресле.

Сжав губы в линию, Изабель вновь густо покраснела и сделала шаг в сторону. Нет. Эрика можно было переспорить, можно было оказаться правой в ссоре, но в искусстве флирта он непобедим.

— Иди уже, — проворчала она. — Мне нужно нанести макияж.

— Ты и без него само совершенство.

— Вон!

Одновременно они перевели взгляд на Жиля. Парень вытаращился, наблюдая то за девушкой, то за мужчиной. И теперь Изабель казалось, будто на неё он смотрел с тем же ужасом, что и на Эрика.

— Жакоте, — голос Эрика звучал строго, холодно. — Мадам требует уединения.

— А… ага.

Жиль исчез так стремительно, словно его ветром сдуло. Эрик, бросив на Изабель обжигающий взгляд, тоже удалился, закрыв за собой дверь.

Девушка вздохнула. Жиль любит сплетни, любит их распространять, и теперь хитрых улыбок среди труппы станет больше.

Ну и что? Пусть сплетничают сколько влезет. Изабель была так счастлива, что её не заботили обсуждения со стороны.

Она распевалась, накладывая макияж, красиво убрала кудри, надела маску. Вновь, глядя на себя в зеркало, она больше не видела страдающего от недосыпа и странных отношений режиссёра.

Теперь она была королевой.

Вздохнув, Изабель покачала головой, отведя взгляд от зеркала. Любая другая женщина мечтала бы о такой роскоши, о подобном романтическом образе.

Что же с ней было не так?

Невеста Призрака была её первой в жизни серьёзной ролью, от которой ей хотелось поскорее избавиться.

Окинув взглядом свою фигуру в зеркале, Изабель невольно провела ладонью по животу.

Скоро она будет похожа на пузырь на ножках.

Покачав головой, девушка вышла из кабинета и направилась к кулисам. Артисты, проходя мимо неё, кланялись, приподнимали цилиндры и приветствовали «свою спасительницу» радостными восклицаниями. Изабель торопливо прошла мимо, крепко стискивая кулаки. Перед каждой премьерой она волновалась настолько, что не замечала ничего вокруг.

Дирижёр уже ждал её. Пролистывая ноты, он тяжело вздохнул, встретившись с ней взглядом.

— Изабель, Призрак потребовал от тебя реквием.

Девушка закатила глаза.

— Зараза. Его же исполняет хор.

— Я бы сказал Призраку то же самое, но мне не слишком хотелось потом доставать палочку из глаза.

Изабель покачала головой, скрестив руки на груди.

— Как обстановка в зале?

— Гаскон утроил охрану и вызвал полицейских. И не зря. Зрители, не успевшие купить билеты, ломились в театр с боем.

Она глубоко вздохнула. Честно говоря, Изабель была готова к такой реакции публики. Призрак Оперы известен каждому французу, да и рекламная кампания отгремела по всей стране.

Гаскону пришлось постараться, чтобы ни один журналист не пробрался на репетиции.

Впрочем… Бувье бы смог.

— Исполним на тон пониже? — спросил дирижёр, заставив задумавшуюся девушку вздрогнуть.

— Нет. Звучать будет отвратительно. Я справлюсь, — она пролистала партитуру, освежая в памяти текст. — У меня нет другого выбора.

Мужчина негромко рассмеялся, и Изабель вскинула брови, подняв на него взгляд.

— Ничего-ничего, — заулыбался он. — Просто… играй роль. Покажи зрителям властную королеву, которую они так сильно хотят видеть.

Он явно хотел сказать не это, но вовремя прикусил язык. Пригладив волосы, Изабель вернула ему партитуру.

— Отправляйся в яму, — выдохнула она, закрыв глаза, мурлыкая себе под нос мелодию. — Играй сразу после третьего звонка.

— Да, мадам.

Изабель дёрнулась, густо покраснев под маской. До этого момента «мадам» она была только для Эрика, для того, с кем была помолвлена.

Она перевела взгляд на свои руки, погладила пальцами обручальное кольцо.

Только оно и напоминало ей все эти два месяца, что вспыльчивый, нелюдимый и озлобленный Эрик любит её.

Она взяла микрофон, включила его и замерла, стоя за тяжёлым занавесом, боясь выйти на сцену. Интересно, сколько там зрителей? На прошлой премьере она пела только для Призрака Оперы и смотрела лишь на него. От панического ужаса ей было не до публики.

Впрочем, задуматься об этом она не успела. Раздался третий звонок.

Глубоко вдохнув, Изабель откинула тяжёлую портьеру и вышла в свет софитов.

Глава 31

После каждой премьеры Изабель впадала в отчаяние.

Она не рассказывала об этом ни Эрику, ни кому-либо ещё. Но, оставаясь в одиночестве, когда ей не с кем было порадоваться успеху, когда некому было обнять и поздравить её, Изабель горько плакала.

Она часто представляла, как отец похвалил бы её за достижения, хотела, чтобы мама оценила её старания.

Но они ушли, оставив после себя только зияющую пустоту.

Изабель радовалась, что пятая ложа всегда оставалась в тени.

На сцене Эрик был невероятен и казалось, будто в этот вечер перед людьми предстал сотканный из нот и артистизма гений. Каждая его реплика вызывала в зале судорожные вздохи, каждая ария встречалась дикими, неудержимыми аплодисментами, каждая язвительная шутка сопровождалась взрывами хохота. Изабель помнила сценарий наизусть, но даже она сквозь слёзы издавала болезненный смешок.

Наверное, она просто перерабатывала, и так сказывалось нервное напряжение.

Изабель не покинула ложи в антракте, не спешила уходить и после поклона. Аплодисменты и восторги отгремели на весь театр, последних зрителей уже выпроводили, а она всё не могла взять себя в руки.

Маска лежала на столике рядом с театральным биноклем, Изабель не двигалась, но её плечи содрогались, а сама она давила всхлипы, закрыв лицо рукой.

Ей следовало радоваться такому одобрению зала, но у неё этого не получалось.

Каждую премьеру она воспринимала, как смерть близкого. Работа прекращена, репетиций по этому либретто больше не будет, ей больше не нужно работать с этими персонажами.

И всё же, ей было так горько расставаться.

— Брависсимо, — раздался из-за её плеча мелодичный, прекрасный баритон Призрака Оперы. — Мадам, сегодня вы превзошли все мои ожидания.

Изабель прерывисто выдохнула, когда Эрик обошёл её кресло, опустился на колено перед девушкой, сжал её руки.

— Жизнь моя, — он невесело улыбнулся, протянув к ней ладонь, утирая слёзы большим пальцем. — Ты снова плачешь из-за моего пения?

— Н… нет.

— Тогда что произошло? — он выдержал паузу, вглядываясь в её лицо. — Ты испугалась сцены?

Она мотнула головой, жмурясь, изо всех сил стараясь сдержать слёзы. Эрик поднялся с пола, сел рядом, заключив её в объятия.

— Впрочем, на тебе и во время прошлой премьеры лица не было. Я думал, это связано со мной.

Изабель задрожала, чувствуя ласковые объятия мужчины, его дыхание, слыша бьющееся в груди сердце. Сейчас она казалась себе льдинкой, тающей от человеческого тепла.

Как же сильно она в этом нуждалась.

— А у тебя, оказывается, обыкновенный синдром Фауста.

— …что это? — всхлипнула девушка.

— Потом узнаешь, — он улыбнулся, коснувшись губами её виска. — Идём. В моей старой гримёрной тихо и спокойно. И там нас точно никто не потревожит.

Эрик поднялся, потянул Изабель за собой. Тихо всхлипывая и низко опустив голову, она поплелась следом, утирая лицо ладонью. Она не видела, куда вёл её мужчина, не ориентировалась в бесконечных коридорах старого театра, да и было ей совершенно не до этого.

Лишь в незнакомой гримёрной Изабель наконец подняла голову и огляделась, когда Эрик принялся зажигать свечи.

Неровные огоньки выхватывали из тьмы просторную комнату, которая во времена королей явно была чьим-то кабинетом. Здесь был туалетный столик с тремя зеркалами, косметические принадлежности, парики на манекенах, сценические костюмы в чехлах, обувь, укрытая тканью. Эрик всегда был аккуратен и чистоплотен, и именно ему была свойственна подобная дотошность.

На журнальном столике лежали нераспечатанные конверты, на которых появился заметный слой пыли. Поддавшись любопытству, Изабель взяла один из них, но не увидела имени отправителя. Лишь получателя — Эрика де Валуа.

Его старые письма. Те, которые он получал ещё до появления Призрака Оперы.

Она открыла конверт и подошла к одному из подсвечников.

— Мсье де Валуа, — прочла она. — Каждый день и каждую ночь я думаю только о вас. Ваши божественные арии всякий раз задевают меня за живое, сколько бы я их ни слушала. Вы невероятны, вы прекрасны, вы…

Эрик пальцами выхватил послание у неё из руки.

— Вы обнаглели, мсье де Валуа, — произнесла Изабель.

— Мадам, читать чужую корреспонденцию — неприлично.

— Ты не читал её целых пять лет — вот что неприлично, — парировала она. — Да и… какой слог! Какие комплименты! Мне такому учиться и учиться.

— Изабель, — он провёл пальцами по её лицу, заставив посмотреть себе в глаза. — Нет лучшего комплимента, чем твоя улыбка.

Она сжала губы в линию, коснувшись его ладони.

— Вот как? А как же поцелуи? Они уже не так хороши?

— Твоя улыбка всегда нечаянная, — тут же нашёлся с ответом Эрик, притянув девушку поближе к себе, — а поцелуи я забираю без спроса. Хочешь ты этого или нет.

Изабель сощурилась, глядя ему в глаза. Вывернувшись, она отняла злополучное письмо и сделала пару шагов в сторону от Эрика.

— Взгляд ваших карих глаз обжигает мне сердце, — продолжила девушка, подойдя к свету. — Вы наделены необычайной колдовской силой, в вас удачно сочетаются выразительная мужская красота и несравненный талант. Вы мой Дьявол, вы мой Бог, вы…

Изабель попыталась уклониться от Эрика, но не смогла. Он легко отнял у неё письмо и разорвал его на сотню маленьких кусочков.

Девушка смотрела на него, после чего приблизилась, тяжело вздохнув.

— Эрик. Всё сказанное применимо к тебе и сейчас, — протянув руку, она аккуратно сняла с него маску. Мужчина нахмурился, но не сопротивлялся. — Ты сегодня… себя превзошёл. Каждым своим появлением ты крал всё внимание зрителя. Чёртов эгоист, ты своей харизмой никому не позволил блистать во всей красе.

Он опустил взгляд, перебирая пальцами пышные кудри девушки.

— Ты была так великолепна, когда пела реквием… Я должен был тебе соответствовать.

— Лжец, — она мягко сжала его руку и невесело улыбнулась. — Эрик… я в самом деле тебя ревную.

Он вскинул брови и прыснул от смеха.

— Не смейся! — пробурчала девушка. — Я серьёзно.

— Да будет тебе известно, моя неистовая Гера, что я ревную тебя в тысячу раз сильнее.

— Эрик, — она покачала головой, тяжело вздохнув. — Другие не знают, как мне тяжело петь. И никогда не узнают. Эта тайна принадлежит тебе одному.

— Это не мешает другим мужчинам провожать тебя взглядом.

— В таком случае, — Изабель улыбнулась, — может, перестанешь наряжать меня в эти вызывающие тряпки?

— И лишить самого себя твоего совершенства? — с этими словами он обошёл девушку со спины, опустил ладони на талию и зарылся носом в волосы, вдохнув их аромат. — Ни за что.

Изабель вздрогнула, когда он поцеловал её за ухом, пальцами выводя узоры на животе. Она закрыла глаза, выгибаясь от пробежавших по телу мурашек.

— Ладно, — произнесла она. — По крайней мере, когда появится живот, ты не заставишь меня надеть ничего подобного.

— Кто тебе это сказал? Ты будешь прекрасной будущей мамой в ореоле моего обожания.

Изабель хотела возразить, но Эрик коснулся губами её шеи, и все аргументы мгновенно улетучились.

Она опустила ладони на его руки, прижавшись спиной к его телу, закрыв глаза. Подумать только, а ведь ещё вчера они друг с другом огрызались, готовы были разорвать на куски и сходили с ума от затянувшегося молчания.

Изабель заулыбалась, скосив на мужчину взгляд, кончиками пальцев поглаживая его обручальное кольцо.

— Милый… это же твоя гримёрная.

— Была когда-то, — он медленно накручивал прядь её волос на палец. — Когда я был жив.

— Эрик…

— Потом, — вздохнул он, — я тайком пробирался отсюда в секретные ходы. Ну как… тайком? Мои ожоги были свежи, я с трудом чувствовал собственное тело, одежда кололась и давила на свежие раны. Я был неуклюжей развалиной.

— Боже мой…

— Так меня и обнаружил прежний владелец театра Пьер Бодлер: я от боли потерял сознание у двери в гримёрную.

— И при этом думал только о мести, — она покачала головой. — Эрик… хоть бы раз себя пожалел.

— Жалеть себя, жизнь моя? О… знала бы ты, как я ненавижу себя до сих пор, — он прерывисто выдохнул. — Да и… тогда я думал, что в любую секунду боль добьёт меня, что я уйду, не успев отомстить. Я не ел. Я не спал. Я жил одной лишь ненавистью. И тогда я перестал быть сам на себя похожим. Превратился в костлявый скелет с ожогами и безумным взглядом.

Изабель сжала губы в линию, крепко стискивая ладони Эрика.

— Пьер… — он вздохнул, — сначала испугался. Привёл меня в чувства, позаботился о ранах. Он узнал меня. Понял, кто мстил за семью Валуа, кто убивал в Opéra Garnier.

Мужчина выдержал паузу.

— Он… решил мне помочь.

Изабель вытаращилась на Эрика, обернувшись.

— О, это не ещё не всё. К нашему плану он привлёк и моего секретаря, — Эрик кивнул на письма. — Того, кто разбирал мою почту, кто отвечал за моё расписание, кто на моих похоронах стоял белее мела и не мог произнести ни слова. Гаскона Мартена.

Изабель ахнула.

— Ты зря спрашивала его о моём прошлом, счастье моё, — он провёл по её лицу костяшками пальцев. — Гаскон бы ни за что не рассказал тебе об этом, не выдав своего участия в преступлении. Да и, к тому же… он поклялся. Поклялся, что эта тайна умрёт вместе с ним.

— Гаскон способен держать слово? Никогда бы не подумала.

Эрик невесело хмыкнул, вглядываясь в её лицо. Его лоб вновь прорезала знакомая злополучная вертикальная морщинка.

— Ты не поверишь, но до того, как стать директором, он был… нелепым. Кресло начальника пробудило его скрытые таланты.

Изабель глубоко вздохнула. Она часто конфликтовала с Гасконом, устраивала ему громкие скандалы, не соглашалась с ним. И всё же, он знал, как делать деньги, знал, как превратить творчество в прибыльный бизнес.

И он принимал участие в судьбе Эрика. Он помог ему, он не остался в стороне, он поступил, как настоящий друг.

Неужели и в Гасконе было что-то хорошее?

Пускай «хорошее» и обозначало зверскую, кровопролитную месть.

— Поэтому он так настойчиво толкал тебя в мои объятия, — продолжил Эрик. — После… Бала повешенных я не общался ни с Пьером, ни с ним, ни с кем-либо ещё. Писал партитуры, срывал постановки, доводил до истерики артистов. Но в целом — я замкнулся в себе. Решил похоронить Эрика де Валуа. Окончательно. Сбежал от реальности в роль, — он хмыкнул. — Ну а ты… ты пришла, моя перепуганная пташка, ты запела. И я был уничтожен.

Изабель вздрогнула, невольно проведя ладонью по лицу и отведя взгляд.

— Ничего в нём особенного нет. У Косет сопрано гораздо мощнее.

— Ангел мой, ты соскучилась по комплиментам? — он едва заметно улыбнулся, обжигая девушку взглядом. — Тебе достаточно сказать прямо, и я буду восхвалять тебя до тех пор, пока ты не возненавидишь меня.

Он поднёс ладонь Изабель к губам, поцеловал костяшки пальцев, потом коснулся губами запястья, предплечья. Его поцелуи были воздушными, невесомыми, но девушка всё равно вздрагивала, словно они оставляли ожоги.

— Эрик, — выдохнула она, — не беспокойся, я тебя и без комплиментов возненавижу.

Она обернулась, встретилась взглядом с мужчиной. Его губы были так близко к её губам, что она ощущала их жар.

— Вот как? — он улыбнулся, прильнув к девушке. — Что ж, ненавидь меня. Истово, самозабвенно, пылко. Скандаль со мной, разрушай меня, стирай в порошок. Скрывай за яростью обожание.

Изабель прерывисто вздохнула, когда объятия Эрика стали до боли тесными, крепкими, из которых было невозможно выбраться. Впрочем, девушка и не пыталась. Робко улыбаясь, она игриво принялась водить пальцем по груди мужчины — по тому месту, где под рубашкой у него был ожог.

— Ты ведь даже не скрываешь, что тебе понравилось наше… «примирение».

— Я бы повторил.

— Эрик! — девушка вспыхнула. — Премьера состоялась! Ты уже не оправдаешь свою пошлость волнением!

— Но разве из нас двоих сейчас именно я вспомнил о вчерашнем? — с этими словами он коснулся губами её виска. — Изабель… рядом с тобой мне так хочется быть живым.

Девушка прижалась к его груди, закрыв глаза.

— Я бы тоже повторила, — шепнула она, сгорая от стыда, стискивая его фрак на спине. — Но не раньше, чем ты мне расскажешь про Бал.

В ответ Эрик замолчал, замер, какое-то время глядя в пустоту перед собой.

— Да… именно для этого мы здесь.

Изабель взглянула на него. Эрик побледнел, его взгляд стал мрачнее и злее, но в его лице не было того же ужаса, что девушка видела в поместье де Валуа.

И, если задуматься, ни одно преступление не вызывало у него страха. Только слепую ярость.

— Пьер и Гаскон долго расспрашивали о пожаре, — он закрыл глаза. — Сам не знаю, как рассказал им. Должно быть, я был в бреду. Впрочем, неважно. Как сейчас помню, что Гаскон в тот день курил одну сигарету за одной, а Пьер… Пьер всегда был импульсивен. Он в ярости врезал кулаком по стене и рассёк себе руку до крови.

Слушая его, Изабель прильнула к его груди, ухом прижавшись к области сердца. Обычно его ровный пульс успокаивал девушку, но сейчас оно билось с такой силой, будто давний гнев разрывал его на части.

— Я знал, как поступить с Леру, — Эрик мягко перебирал пальцами её кудри. — Сначала я хотел лишить его семьи, довести его до отчаяния, свести с ума. А потом… а потом изуродовать. Неважно, как: огнём, кислотой, ножом или инъекциями — плевать! Я засыпал с желанием уничтожить его так же, как он уничтожил меня, — он прерывисто вздохнул. — Но Луи всегда был слабохарактерным хлюпиком.

Изабель зажмурилась, крепче обняв его. До неё не доходили новости о трагедии семьи Валуа, она ничего не помнила о самом Эрике, когда он был на пике славы.

Но про самоубийство Луи Леру она прекрасно знала. Его вздувшееся, распухшее тело выловили из Сены неподалёку от университета, в котором училась девушка.

Вид утопленника так впечатлил её, что в тот же день она села за либретто для своей «Терезы Ракен».

Эрик ненадолго умолк, оглядывая свою гримёрную.

— После моей смерти, — голос Эрика звучал глухо. Он медленно приближался к той точке, когда эмоции начинали душить его, сдавливали горло, отнимали дар речи. — Пьер пригласил Луи в Lacroix. Opéra Garnier был на долгое время закрыт из-за инцидента с люстрой. Руководство не вылезало из судов с родственниками погибших, да и… в театре на год был объявлен траур из-за трагедии. Они до конца так и не восстановили свою репутацию.

Изабель нахмурилась. От одного названия Opéra Garnier перед мысленным взором воскресало бледное, окровавленное лицо Блеза Бувье с зияющей дырой во лбу.

Ей не было жаль нахального журналиста, она не проронила по нему ни слезинки.

Но картина смерти навсегда была выжжена у неё на сетчатке глаз.

— Ты их разорил, — выдохнула девушка.

— Да, — ответил он, гладя её по спине и затылку. — Но мне не жаль. После гибели отца и матери театр лишился души и сердца.

Эрик стиснул зубы, напрягся. Его горло сдавил болезненный спазм.

— Opéra Garnier лишился ещё и тебя, — девушка прильнула к мужчине, обнимая его за плечи. — Прекрати принижать свои таланты.

— Да, — хмыкнул Эрик. — Как я мог забыть, что театр остался без страшного, как смерть, Носферату?

Изабель несильно стукнула его кулаком.

— Ладно-ладно. Гуинплена.

— Ты не смеёшься.

— Как и он.

Изабель нахмурилась, встретившись с ним взглядом. Эрик справился с эмоциями и сейчас невесело улыбался. В его карих глазах девушка видела глубокую, давнюю печаль.

Он не хотел рассказывать о последующих событиях.

Но должен был.

— Моя гримёрка перешла Луи, — выдохнул Эрик, кивком указав на туалетный столик. — О, видела бы ты, как этот ублюдок… как он… как он был счастлив.

Последние слова дались ему с трудом. Закрыв глаза, мужчина выпустил девушку из объятий, отпрянул, прислонился спиной к стене и провёл ладонью по лицу. В который раз он поморщился, не обнаружив на нём маски.

Эрик тяжело дышал, закрыв глаза, пытаясь успокоиться.

Он мог контролировать чувства, мог их подавить, мог их вызвать. Но перед своими обнажающимися тайнами он был беззащитен.

Изабель огляделась. Ей хотелось хоть чем-то помочь ему.

Подойдя к столику, она взяла ещё одно письмо от влюблённой поклонницы.

— Все письма адресованы тебе, — произнесла она, — и ни одного — Леру. Эрик… Бал начался с психологического насилия?

Мужчине требовалось время, чтобы обрести над собой контроль. В полумраке гримёрной раздался его вкрадчивый шёпот.

— Почву для Бала я подготовил чуть раньше. Старший брат Луи — Лоран — пропал без вести. Театр, где этот ублюдок выступал, закрыт после случая с люстрой. А в Париже ходят слухи о Призраке Оперы, — он прервался. — Это ничтожество играло только мои роли, ему отдали мою гримёрную, он не мог отделаться от моей тени, преследующей его. Письма на моё имя, приходящие ему, довели его до нервного срыва.

Мужчина прерывисто вздохнул. Его руки дрожали, и потому Эрик скрестил их на груди.

Изабель сжала подол платья, вперив взгляд в письма. Их было так много… и теперь, если Эрик вернётся на сцену, он совершенно точно будет вновь пользоваться женским вниманием.

Готова ли она жить с человеком, за которым тянутся настолько тяжёлые тайны? Хотела ли она, чтобы он вернулся к нормальной жизни?

В подвале не будет ни соперниц, ни сумасшедших, готовых сжечь чужой дом, ни изнуряющей рутины, ни ответственности.

Нужен ли ей этот разговор прямо сейчас?

Оборвать Эрика, приказать ему замолчать, спуститься в подвал и навсегда закрыть двери от жестокого и холодного мира.

Так просто, так маняще.

Она сжала губы, думая об этом. Эрик не издавал ни звука, девушка тоже не шумела. Звуки издавали только изредка потрескивающие свечи.

И потому Изабель вздрогнула, услышав громкий стук в дверь.

— Это Гаскон, — негромко произнёс Эрик. — Открой. Сегодня он нарушит клятву.

Глава 32

— Не ожидал, что ты настолько кому-то доверишься, — вздохнул Гаскон, услышав приказ Эрика. — После такого Идо точно отправит и тебя, и меня либо в психушку, либо за решётку.

— Гаскон, друг мой, — произнёс Призрак Оперы, не сводя взгляда с девушки, — её от меня не спасут ни тюрьма, ни мягкие стены, ни даже моя смерть.

Начальник закурил сигарету, выразительно закатив глаза.

— За годы я и забыл, как раздражает твой пафос, — он выдохнул дым сквозь зубы. — Клянусь Богом, Валуа, я тебя ненавижу. Идо!

Изабель подпрыгнула. Мужчина продолжил:

— Чтоб после этого разговора я не видел его в подвалах театра.

Изабель напряглась, взглянув сначала на Гаскона, потом на Эрика.

— Сделаю всё возможное.

— Уже делаешь.

Эрик шагнул вперёд, опустил ладонь на талию девушки, прильнул к ней, зарылся носом в пышные кудри. Изабель вспыхнула. Её всякий раз поражала беззастенчивость мужчины, который нисколько не боялся проявлять свои чувства на людях.

Изабель глухо вздохнула и перевела взгляд на Гаскона.

— Мсье Мартен… мы можем начинать?

— Да, — начальник выдохнул в потолок струйку дыма, глядя на небольшую хрустальную люстру. — Начало… с самого начала мы втроём условились, что не тронем ни друзей, ни знакомых Леру, ни других актёров из Opéra Garnier. Тем более, ряды последних уже поредели.

Он бросил мрачный взгляд на Эрика. Призрак Оперы не отреагировал на обвинение.

Потерев руки, Гаскон сел в кресло, стряхнул пепел на одну из старых газет, что вот уже пять лет лежали на тумбочке. Эрик опустился на мягкий диван, привлёк Изабель к себе.

Он не мог даже на мгновение отпустить её, будто боялся, что девушка в любой момент могла сбежать.

— Хочу сказать, что это было моим требованием, — продолжил Гаскон, выдыхая дым, — не все люди в мире виноваты, что Луи Леру — сумасшедший психопат. Тем более, вне стен театра он был учтив, вежлив, даже скромен. Но если рядом была сцена — у парня начинались припадки. Ну как и у твоего, Идо, — он кивнул на Эрика. — Только Валуа все капризы прощались за опыт работы, славу и талант. Леру же хотел всего, сразу, побольше и никогда не был доволен успехами. Потребительское отношение во всей красе.

Гаскон втёр докуренную сигарету в газетный лист и тут же закурил вторую.

— Грешно так о покойниках, но и до пожара он был гнидой, — Гаскон откинулся на спинку кресла, зажав сигарету зубами. — Мы решили мстить этой твари за Валуа, пока он не спалил своими амбициями всех актёров Парижа. Мы условились, хотели продумать все действия, чтобы у каждого было алиби, но… разве Валуа позволит выдохнуть и подготовиться? Как только Леру дал первое представление в «Lacroix», Призрак Оперы похитил его жену прямо из гардеробной.

Изабель посмотрела на Эрика. Его бледное лицо ничего не выражало.

— Лёгкая мишень, — продолжил начальник. — Валуа… мне говорить, что ты с ней сделал?

— Да.

— Как угодно, — Гаскон пожал плечами и глубоко затянулся. — Честно говоря, и сам не знал, как с ней поступить. Пытать? Грязно. Убить сразу? Мелочно, безыдейно, на месть не похоже. Поэтому он запер Лоретт в каменном склепе без еды и воды почти на неделю.

Глаза Изабель округлились. Гаскон же казался бесконечно уставшим, печальным.

— Когда мы её вытащили, она была в ужасном состоянии, — начальник с хмурым видом стряхнул пепел, не глядя на девушку. — Всё это время она плакала, звала на помощь, скребла ногтями камень, пока не содрала их. Лоретт… каким-то образом поняла, кто её похитил, и потому стала каяться в грехах мужа. Она рассказала всё о пожаре, клялась в своей ненависти к супругу, даже захотела помочь. Неудивительно. Запри человека в каменной коробке без света, еды и воды, он от унижения поклянётся не только в этом.

Гаскон сделал паузу, чтобы затянуться.

— Когда её вытащили, она была седой. Лоретт не могла двигаться, так что нам с Бодлером пришлось тащить её, капельницу ставить, приводить в чувства. Ну а потом… не требовалось её долго уговаривать. Она рассказала о всех родственниках Леру, дала их адреса, места работы.

Он хмыкнул, посмотрев в потолок.

Изабель глубоко вздохнула. Гаскон не вкладывал в рассказ эмоции, его речь струилась легко, плавно, точно он давно хотел выговориться.

Вот только она будто слышала невнятный лепет сошедшей с ума от отчаяния, изнурённой, будто видела её кровоточащие пальцы, из которых она высасывала кровь, чтобы хоть что-то выпить, которые она грызла, чтобы хоть что-то съесть.

И как она содрогалась от любого шороха, боясь, что в любую секунду её казнят.

— А потом Лоретт призналась, что знала о готовящемся поджоге, призналась, что помогала Луи в этом, — лицо Гаскона исказилось от отвращения. — Она знала, что муж ей изменял, и таким образом хотела его удержать.

Он перевёл взгляд на Эрика, замерев с сигаретой в пальцах, посмотрел его на Изабель.

— Дальше?

— Да, — ответила девушка.

— Знаешь, Идо… «Бал повешенных» — очень обобщённое название для того, что мы сделали. Лоретт должна была стать предупреждением для Луи, предзнаменованием, знаком, что месть не заставит себя долго ждать, — Гаскон ненадолго умолк, отведя взгляд в сторону. — А потому поступили мы с ней так же, как Леру поступили с Валуа.

Его голос прозвучал в густом мраке, как приговор.

— Облили бензином и чиркнули спичкой.

Изабель так шумно вздохнула, что Эрик крепче сжал её плечо. Гаскон с хмурым видом смотрел на неё. Он не спешил продолжать.

— Она, — прошептала Изабель, обратившись к Призраку Оперы, — была жива в этот момент?

— Да.

Изабель сжала губы, чувствуя, что её трясло. Глаза Эрика не отражали ни печали, ни раскаяния, лишь пламенную, вероломную, непреклонную решимость. Да и с чего бы ему испытывать муки совести из-за мучительной смерти очередной сволочи?

Девушка попыталась представить себя на его месте и не могла. Только в этот момент она осознала, насколько сострадательным человеком была. Месть Эрика была жестокой, ужасной, но не лишённой идеи — как и всё, к чему бы он ни прикасался. Он вкладывал свою творческую натуру даже в убийства, работал над каждой деталью с тщанием ювелира.

Изабель не смогла бы это повторить, не смогла бы даже ранить другое живое существо. Даже в гневе, даже из мести она не пожелала бы, чтобы человек мучился, как при сожжении заживо.

Она моргнула, и ей в нос словно ударил едкий запах бензина. Изабель тут же представила, как пламя скользнуло по исхудалым, окровавленным рукам Лоретт, как несчастная женщина закричала, пытаясь сорвать с себя горящую одежду. Ощутила запахи палёных волос и плоти.

Она с трудом подавила тошноту.

Но… не это ли однажды испытал Эрик?

Не он ли однажды выбрался из Ада?

— Идо, ты белее мела.

Изабель утёрла пот со лба.

— Продолжайте, — произнесла она дрогнувшим голосом.

— Валуа..?

— Она не оставит в покое ни тебя, ни меня, — голос Эрика звучал непривычно глухо, словно издалека. — Пожалуйста, дальше.

Тем не менее, Гаскон тяжело вздохнул, медленно выкурив ещё одну сигарету. Он потёр руки, не спеша продолжать разговор, вперив хмурый взгляд в пустоту.

Изабель не торопила его. Тяжело дыша, она крепко сжала кулаки, пытаясь унять дрожь в ледяных пальцах, успокоить бешено бьющееся сердце. Но стоило ей закрыть глаза, как перед мысленным взором предстала пылающая, белая как лунь Лоретт. И пускай Изабель никогда её не видела, ужасное видение пробрало её до дрожи.

Ей хотелось, чтобы Эрик обнял её, сжал плечи, успокоил своим присутствием.

Но он сам нуждался в утешении.

Поэтому, закрыв глаза, Изабель обняла его твёрдые плечи, уткнулась лбом в грудь. Эрик не отреагировал. Он сидел неподвижно, словно готовился к худшему.

— Раз уж я вижу Призрака Оперы в последний раз, — произнёс Гаскон, — может, покажешь мне ещё раз потайные ходы?

Эрик мгновение сидел неподвижно, после чего кивнул и поднялся, выскользнув из объятий Изабель.

Неужели он в самом деле решил сюда не возвращаться?

Нет. Лжёт.

Ему нельзя обратно.

Девушка встала, невольно проведя ладонями по животу.

Эрик вставил ключ в незаметную замочную скважину, расположенную в раме напольного зеркала. Гаскон присвистнул, когда отражающая поверхность легко отъехала в сторону.

— Сколько лет этому устройству?

— Почти двести, — ответил Эрик. — Я… починил все неисправные механизмы, усовершенствовал их. К счастью, времени у меня было много.

Гаскон кивнул, потирая подбородок. Эрик прошёл в потайной ход первым и обернулся, протянув руку Изабель. Сжав его ладонь, девушка с замиранием сердца сделала шаг в мрачный коридор.

Она здесь в последний раз? В самом деле?

Изабель обернулась. Гаскон следовал за ними.

— А мне ручку подашь?

— Если ты свернёшь себе шею, то это только твои проблемы, — бросил Эрик, включив фонарик, освещая каменный коридор. — Что ты хочешь увидеть?

— Морг.

Изабель охнула. Эрик скосил на Гаскона полный презрения взгляд.

— Заодно там меня и оставишь, если не уберёшься из театра, — начальник, казалось, не замечал злобы Призрака Оперы. — Хватит уже, приятель. Ты заигрался. Эта роль приелась зрителям.

— Ей нельзя волноваться, — негромко процедил Эрик. — НАСТОЛЬКО, чёрт тебя дери, волноваться!

Гаскон вскинул брови и замер, переведя взгляд на Изабель. Впервые в его хитрых, задумчивых глазах девушка увидела что-то отеческое, увидела доброту, заботу, тепло.

— Всё хорошо, — негромко ответила Изабель, крепче сжав ладонь Эрика. — Я выдержу.

— Жизнь моя…

— Если ты больше никогда сюда не вернёшься, — всхлипнула она, дрожа всем телом, — я выдержу что угодно!

Мужчина вздрогнул, замер, открыл было рот, но не нашёлся с ответом. Изабель приблизилась, опустила ладонь ему на грудь и мягко поцеловала в губы.

— Я же уже сказала, — прошептала она, закрыв глаза, — что ради тебя готова на всё. Или ты мне до сих пор не веришь? Вот тебе доказательство.

Он прерывисто выдохнул, закрыв глаза.

— Радость моя, — Эрик мягко поцеловал её ладонь. — Я был бы счастлив увидеть твою отвагу где-то месяцев через шесть.

— И ещё полгода бояться, что ты снова сбежишь? — она мягко улыбнулась. — Полгода лить слёзы от бесконечных ссор, недомолвок, ревности? Эрик… я устала. Я люблю тебя, ты самый дорогой для меня человек, самый важный. Я не хочу, чтобы ты мучился. Идём, Эрик. Мы здесь в последний раз.

Он смотрел на неё невыносимо долгое мгновение, принимая решение. Наконец, закрыв глаза, он поцеловал девушку, соприкоснулся с ней лбами, закрыв глаза.

— Изабель, — выдохнул он, и его голос сорвался, стал глуше. — Ангел мой… прости меня. Мне… давно следовало запереться здесь до конца дней и не мучить тебя своими тайнами.

Девушка закрылаглаза, крепко сжимая его ладонь. Вот он. Её настоящий, живой, израненный и потерянный в лабиринтах театра Эрик. Не Призрак Оперы, не этот холодный и надменный образ.

Эрик.

Только Эрик мог терзать себя, ненавидеть, желать забвения. Призрак Оперы же считал себя безупречным.

— Дурак.

— Сама… дурочка.

Он закрыл глаза, покачав головой, почти до боли стискивая её ладони.

— Изабель, — он прерывисто вздохнул, но оборвал себя. Выражение его глаз неуловимо изменилось, стало печальнее, холоднее.

О чём думал Эрик?

Он вспомнил, что-то, связанное с моргом?

Покачав головой, мужчина отпрянул и повёл гостей за собой.

Девушка крепче сжала его руку дрожащими пальцами. Она не сразу поняла, о чём подумал и чего не сказал Эрик, знала, какие сомнения терзали его.

Он что-то вспомнил. Какое-то подавленное воспоминание, какой-то поступок, из-за которого Эрик сам себе запретил быть счастливым.

Он решил насовсем запереть себя здесь.

Он не способен простить себя и жить дальше.

И это значило только одно.

Ей придётся дать последний бой Призраку Оперы.

Ей придётся лицом к лицу встретиться с ужасом, поджидавшим её в морге.

Глава 33

К моргу вёл низкий каменный переход, в котором Эрику пришлось пригнуться. На гладком кирпиче Изабель заметила неглубокие царапины. Казалось, будто в помещение несли мебель и случайно задели ею стены.

Или же кто-то, боясь попасть в морг, отчаянно цеплялся ногтями за гладкую поверхность.

Изабель на мгновение зажмурилась. В полумраке ей мерещились кровоподтёки на стенах, вмятины, оставшиеся от ударов, тени людей, исчезающие за тяжёлой железной дверью.

— Для чего вам нужен был морг? — обратилась Изабель к Гаскону. Её голос, ставший от волнения слишком высоким, эхом отразился от стен.

— Ты будешь удивлена, Идо, — прохрипел Гаскон. Он, не привыкший к высоким, крутым ступеням и долгой ходьбе, дышал тяжело и часто. — Как и любой морг — для хранения.

— Очень смешно.

— Сейчас не будет.

Эрик толкнул дверь, и она медленно открылась с пронзительным скрипом.

Здесь было холодно, пусто, сыро. Изабель обхватила себя руками — в лёгком платье она моментально продрогла до костей. Эрик накинул ей на плечи свой фрак и прошёл вглубь пустого пространства, поставил старые свечи, зажёг их. Здесь, так глубоко под землёй, не было электричества.

Кутаясь в фрак, Изабель огляделась по сторонам. В морге на равном расстоянии друг от друга стояли тяжёлые каменные гробы, на боковых стенах которых были вырезаны геральдические лилии.

Не только морг.

Крипта.

Здесь, в этом холоде, темноте и сырости могла оказаться и сама Изабель, если бы не согласилась довериться Эрику.

Если бы её страх не отступил, сменившись одержимостью.

В неверном свете свечей, Изабель заметила на стенах что-то странное, какие-то движущиеся тени. Взяв подсвечник, она подошла к одной из них.

Девушка застыла, увидев в стенах статуи. Обычно ангелов изображали печальными, задумчивыми, погружёнными в скорбь.

Но эти ангелы кричали, впивались ногтями в свои лица, сдирая кожу. Они были полны не скорби, но гнева, бессилия, ненависти и величайшего страдания.

Кто бы ни приказал высечь эти статуи, он явно не мог смириться с утратой тех, кто покоился в крипте.

Должно быть, Эрик во всём Lacroix больше всего любил этот ледяной склеп. Самое глубокое место в замке, самое тёмное, самое труднодоступное. Сюда не проникал солнечный свет, мёртвых не тревожили звуки оживлённого Парижа.

Изабель обернулась, встретилась взглядом с Эриком.

Здесь, на глубине, в этом жутком холоде стихала боль от ожогов, здесь никто не видел его уродства.

Здесь, среди покойников, он чувствовал себя там, где должен был быть. Он ощущал… правильность происходящего.

Эрик закрыл глаза, проведя пальцами по гробу.

— Милый, — прошептала она, сжав фрак на груди. Нужно отвлечь его, нельзя, чтобы он снова решил поселиться здесь и оставить её уже навсегда. — Мне так холодно. Обнимешь меня?

Мужчина подошёл к ней на негнущихся ногах, встал со спины, обхватил девушку сильными руками, крепко прижимая к себе. По дороге сюда он не проронил ни слова, будто бы боялся, что с ними выплеснутся наружу его болезненные эмоции.

Он обнял её так крепко, будто уже прощался.

Гаскон тяжело вздохнул, глядя на них. Он уже отдышался. Скрестив руки на груди, начальник прислонился поясницей к каменному гробу, словно это был стол в его кабинете.

— Терпеть не могу это место, — он потёр губы, ему хотелось курить. — Но оно довольно функционально. Когда решаешь избавиться от целого семейства, нужно где-то… хранить тела.

Эрик крепче стиснул Изабель в объятиях.

— …зачем? — произнесла девушка.

— Чтоб следствие на нас не вышло. Видишь ли, Идо… мы планировали убить каждого из этой чёртовой семейки. Глаз за глаз, зуб за зуб.

Изабель провела ладонью по руке Эрика. Ей показалось, что его кожа стала совсем ледяной, такой же холодной, как и воздух в крипте.

— Мы подстраивали всё таким образом, чтобы каждый месяц Леру натыкался на труп родственника, — Гаскон растёр озябшие руки. — Конечно… провернуть такое сложно. Рано или поздно даже самая безмозглая семейка заподозрит неладное и сбежит. Поэтому, чтобы заманить сюда родителей, мы использовали детей.

— Вы…

— Дай мне закончить, Идо. Мы не убивали их. Не смогли. Похищали — да, запугивали — да, держали в плену — да. Но не убивали. Возможно, напрасно. В конце концов, все они остались без семьи.

Не выдержав, он закурил, грея заледеневшие пальцы сперва о пламя зажигалки, потом — об огонёк сигареты. После первой глубокой затяжки затхлый воздух крипты разбавился горьким сигаретным дымом.

— А ещё Леру должен был понять, что всё это не было самоубийствами. Что это было местью. И поэтому на телах должны были оставаться одинаковые метки. Чтобы и следствие, и Леру понимали, с кем имели дело, — начальник снова затянулся, выдохнул струйку дыма. — Поэтому каждого для начала нужно было опоить опиумом.

Гаскон поднял взгляд на Эрика и напрягся. Изабель чувствовала дрожь в руках возлюбленного.

— Часть семейки покинула мир без лишних мучений. Но не все, — Гаскон хмыкнул, глядя в сторону. — Лоретт назвала нам имена причастных к поджогу. Им опиум был противопоказан. Они умирали от пыток.

Изабель прерывисто вздохнула.

— Ты знакома с Вивьен де Валуа? — после недолгого молчания спросил Гаскон.

— …да, — девушка опустила взгляд в пол. Она заметила, что в крипте не было паутины, не было червей, крысиного помёта. За этим местом тщательно ухаживали. Господи, как же часто Эрик спускался сюда? — Я видела её на больничной койке.

— Валуа?

Эрик не ответил. Изабель сжала его пальцы, поднесла к губам и поцеловала их, оставив красный след помады на шёлковой перчатке.

Она прекрасно знала о его привычке замыкаться в себе, сбегать от реальности. Так Эрик время от времени защищался от боли.

Он… такой ранимый. Только об этом знали далеко не все.

— Продолжайте, — произнесла Изабель. — Что случилось с виновными?

Или по-другому: что сделал с ними Эрик?

Гаскон отвёл взгляд, пожав плечами.

— Мы с Бодлером не могли решить что больнее: ожоги третьей-четвёртой степени или освежевание, — он сделал паузу, доставая сигарету из пачки, глубоко затянулся. — Потом это было неважно. С тех самых рук, которыми они подожгли поместье Валуа, с их замаранных кровью ладоней, мы срезали кожу.

Изабель задрожала.

— Без наркоза, — произнёс Гаскон, — лоскуток за лоскутком.

Он выдохнул струйку дыма.

— И от их криков мы чувствовали только наслаждение.

Изабель надолго умолкла.

— Почему… — наконец, выдохнула девушка, чувствуя, как глаза замерцали от непрошенных слёз, — почему вы так спокойны? Это же люди!

В ответ Гаскон грустно, невесело рассмеялся, выдыхая дым. Никогда прежде Изабель не видела от него такой реакции, такого титанического спокойствия.

Лучше бы по привычке ругался, отдавал приказы, ставил на место!

Но не это…

— Потому что это не люди, Идо. Они могли испортить Валуа карьеру, могли лишить репутации, могли подставить и отправить в тюрьму. Но они решили его сжечь. И потому, Идо, это не люди. Это не животные. Это грязь.

Изабель сжала губы в ниточку, чувствуя, как по щекам потекли слёзы.

Гаскон прав. Тысячу раз прав. И всё же, она сама никогда в жизни не совершила бы подобное — ни одно из преступлений Эрика. У неё бы не хватило мужества.

Она бы выронила оружие, если бы человек рядом с ней заплакал. Неважно, кем он был и что делал. Изабель не смогла бы причинить ему боль.

А ради Эрика?..

— Здесь, в подвале, не подходящие условия для таких ран, — продолжил Гаскон. — Сырость, пыль, кое-где Валуа так и не вывел крыс. Туда мы и отправляли нашу семейку прогуляться. И они гуляли. Долго. Без еды, воды и одежды. Пока руки не начинали сгнивать.

Гаскон сощурил взгляд, подавшись вперёд. В оранжевом свете свечей его лицо приобрело истинно дьявольское выражение.

— Ты знаешь, что это такое, Идо, — боль от сепсиса? Когда на живом теле отмирают ткани. Когда гниют руки. Когда гной пробирается выше по венам, в органы, когда и они поражаются язвами? Вот и мы не знаем. Но раз они вопили, раз их крики отражались от стен, раз они молили о смерти и бились в агонии, значит, мы добились цели. Мы сожгли их без огня. Око. За око.

Изабель всхлипнула. Руки затряслись, колени дрожали и от холода, и от ужаса.

А она жила в этих подвалах целый месяц. Она знала, что где-то в подземельях есть крипта.

Но даже и не подозревала, что в этих жутких, мрачных лабиринтах бродили узники, обречённые на медленную и мучительную смерть.

А ведь Изабель с Эриком здесь были в какой-то степени счастливы.

Здесь появились их надежды, здесь он с такой отчаянной нежностью смотрел на неё.

Если бы Изабель узнала о этой истории чуть раньше…

Гаскон кашлянул дымом, вновь возвращая девушку в реальность.

— Мы не просто так позволяли им гулять. Мы давали им ложную надежду на спасение: побродить по лабиринтам и найти выход, — Гаскон закрыл глаза, затягиваясь. — Когда они совсем ослабевали — тащили ещё живых сюда. Выжигали на телах «П.О.», потом оставляли до востребования.

П.О… Теми же инициалами Эрик подписывал полные страсти письма.

Гаскон медленно выдохнул дым.

— А потом и вешали. То дома у Леру, то на дереве над его парковочным местом, то у него на даче, то в любимом пабе. Он нигде не мог от нас спрятаться. И зная, что ему не избежать возмездия, он ускользнул, — Гаскон скрежетнул зубами. — Нырнул в Сену, набив карманы пальто камнями. Гнида.

Изабель не была с ним согласна. Луи не ускользнул. Эрик, Гаскон и Пьер довели его до такого раболепного ужаса, что он попросту не выдержал. Сдался.

Решение наложить на себя руки приходит не за один день. Для такого нужно время, крайняя степень отчаяния и ужас перед дальнейшим существованием.

И мысли самоубийцы перед роковым шагом казались Изабель страшнее смерти.

Там пустота, холод и страх. Там лишь безнадёга и отчаяние.

Изабель были слишком хорошо знакомы эти чувства.

— Милый, — наконец, произнесла она, справившись с эмоциями, совладав с дрожащим голосом, — пойдём. Нам пора.

Эрик словно очнулся от звука её голоса, ожил, отпустил её из объятий.

— Изабель… нет.

Обернувшись, она коснулась его щеки, заставив мужчину вздрогнуть. Её ладонь была ледяной, впрочем, и от кожи Эрика исходил холод.

— Думаешь… я теперь смогу смотреть тебе в глаза? — он вздохнул, отпрянув, сделав шаг назад. — Ты всё обо мне знаешь. Больше не осталось тайн. И я не вынесу, если увижу, как ты снова прячешь за улыбкой страх.

— Эрик, я вовсе не…

— Уходи. Моё место здесь, среди мертвецов.

— Эрик…

— Я перепишу всё своё состояние на тебя. Ты ни в чём не будешь нуждаться. Только прошу… уходи и живи. Живи счастливо. Не тяготись моими грехами.

Изабель вновь хотела коснуться его, но Эрик пренебрежительно ударил её по руке.

Девушка вздохнула и перевела взгляд на Гаскона.

— Мсье Мартен, — её голос звучал словно издалека. — Спасибо, что нарушили обещание. Скажите… вы найдёте путь назад?

— Да.

— Тогда возьмите фонарь. И прощайте.

— Идо…

— Ангел мой…

— Как ты посмел подумать, что я буду счастлива без тебя?

Она перевела взгляд на Эрика, хмурясь. В её голосе не было ни угрозы, ни упрёка, однако в глазах мужчины она впервые увидела страх.

Он был беззащитен перед ней, беспомощен, с обнажённой душой и открытым сердцем. Эрик посвятил её в детали своей безрадостной жизни, заполнил все пробелы, не оставил ни одной тайны.

И он был в ужасе от своей же откровенности.

Был в ужасе, что больше ни одна маска не могла скрыть его мрачных секретов.

Был в ужасе от того, кем стал.

Он до того погряз в темноте, что его слепила её доброта, обжигала её любовь, ранила надежда.

Эрик не мог позволить себе быть счастливым.

— Гаскон, — процедил он, — что ты стоишь, идиот?! Забирай её и уходи!

— Мсье Мартен! — воскликнула Изабель. — Только троньте меня!

Она вытащила из кобуры, прикреплённой к фраку Эрика, тяжёлый револьвер, с громким щелчком взвела курок, направив оружие на начальника. Он тут же поднял руки.

Честно говоря, пару месяцев назад она искренне мечтала прибить Гаскона.

Мечты сбываются — ничего не скажешь.

— Убирайтесь, — произнесла девушка, указав дулом на фонарик. — Мы остаёмся.

— Идиоты.

Дважды просить не пришлось. Гаскон схватил фонарик и исчез за тяжёлой дверью.

Сердце Изабель пропустило удар.

Снова наедине.

Вот только ничего романтичного в этом не было. Эрик в отчаянии, в ужасе, в смятении.

А её разум одолела не менее отчаянная мысль.

— Ты… — прохрипел он, едва сдерживая гнев. — Изабель, ты не можешь здесь остаться! Уходи!

— Эрик, — она улыбнулась, бросив оружие на пол. Подойдя, девушка крепко стиснула в объятиях мужчину, сжала пальцами рубашку у него на спине. — Я не вынесу, если ты исчезнешь. Мне никто не нужен. Только ты. Ты один.

Он замолчал, содрогаясь в её объятиях, борясь с эмоциями.

— Я ненавижу тебя, — слова давались ему с такой болью, что казалось, будто изо рта вот-вот брызнет кровь. — Уходи. Ты мне не нужна. Я не хочу тебя видеть.

— Эрик…

Мужчина прерывисто вздохнул, когда девушка прильнула к нему, мягко поцеловала в губы. И впервые на её памяти лицо её возлюбленного отразило такую острую боль, такое всепоглощающее страдание.

— Я так замёрзла здесь, — произнесла она, закрыв глаза. — Давай поднимемся?

Простой вопрос застал его врасплох. Эрик вздрогнул, взглянув ей в глаза, не сразу осознав, о чём она просила.

— Уходи…

— Ни за что.

— Я чудовище. Мерзкое, отвратительное чудовище, — он прерывисто выдохнул. — Изабель… я слышал их. Слышал их крики, угрозы, мольбы, стенания. И для меня они были слаще любой музыки.

Эрик отвёл взгляд, зажмурился, коснувшись ладонью шрама. Изабель замерла. Раньше он касался раненой половины лица только через маску.

— Они… порой снятся мне.

— Эрик. Хватит. Хватит жить прошлым.

Он застыл, глядя в пустоту перед собой. Эти слова прозвучали так внезапно, так спокойно, но словно заставили мужчину пробудиться после мучительного забвения.

— Всё хорошо, — она крепко сжала его ладони. — Вместо криков — детский плач, вместо угроз — трещотка погремушек, вместо мольбы — колыбельные. И моё ворчание вместо стенаний. Эрик… позволь мне заполнить пустоту в твоём сердце.

Его самоконтроль вновь дал глубокую трещину. Изабель всегда было непросто понять его эмоции, истолковать их, но сейчас она видела, как сильно его ранили её слова.

Эрик был равнодушен к грубости, угрозам и обвинениям.

Но слова любви оставляли на нём шрамы куда более глубокие и болезненные, чем от огня.

— Эрик, — выдохнула она, прильнув к мужчине, носом уткнувшись в его грудь. Он обнял её до того бережно, словно боялся сломать. — Ты столько боли мне причинил. Хочешь так же поступить и с малышом? К сожалению, я знаю, как тяжело жить без папы.

— Господи, Изабель…

— Ты ведь даже не задумался об этом? — она мягко улыбнулась. — Глупый.

Эрик не ответил, лишь поцеловал девушку в лоб, не выпуская из объятий.

— Милый, — девушка вздохнула, закрыв глаза. — Я до костей продрогла.

— Да… сейчас…

Он взял подсвечник с тремя свечками и на негнущихся ногах вывел Изабель из морга. Стоило тяжёлой двери закрыться у неё за спиной, как девушка облегчённо выдохнула.

Наконец-то. Смогла. Выбралась. Вытащила. Обманула. По крайней мере, смогла выкрасть его из могилы, из холодных рук смерти.

Но не из когтей Призрака Оперы.

Ещё нет.

Они вернулись в его обустроенные комнаты — такие тёплые, такие уютные и такие знакомые. Не говоря ни слова, Эрик накрыл её своим тяжёлым плащом, подошёл к камину, растопил его.

Изабель наблюдала за каждым действием мужчины.

Она так любила его мрачное жилище.

Она так сильно ненавидела его.

Каждый проведённый здесь день был полон покоя, тишины, умиротворения и безопасности. Словно жизнь пластиковых фигурок в стеклянном шаре.

Настало время его разбить.

Освободить Эрика.

Не допустить, чтобы он снова вернулся в свою подземную гробницу.

— Хороший мой, — она улыбнулась, взяв за ручку старинный стеклянный фонарь с корпусом из бронзы. — Знаешь, что мне больше всего в тебе нравится?

Он не успел ответить. Размахнувшись, девушка разбила фонарь об стол. Прозрачная жидкость растеклась по ковру, шкафу, бумагам, попала на диван. Комнату наполнил резкий запах керосина.

— Твоя старомодность.

Эрик рванул к ней, но было слишком поздно. Изабель схватила подсвечник, бросила в керосин горящие свечи.

Пламя ярко вспыхнуло, обдав девушку жаром. Эрик в ужасе отпрянул, невольно закрыв шрам на лице рукой. Сухая мебель, книги, партитуры, ковры быстро занялись огнём, загорелись с сухим треском.

Огонь взревел, высекал искры, пускал чёрный дым.

— Изабель!

— Раз не можешь жить со мной, — произнесла она, и по её лицу потекли слёзы, — так умри со мной!

Эрик заскрежетал зубами.

Пламя пожирало всё, что он так долго, так кропотливо создавал.

И, улыбаясь, Изабель расправила руки в стороны, позволяя огню поглотить себя.

Глава 34

Гаскон не спешил уходить из театра.

Выбравшись из бесконечных подвалов, он доплёлся до своего кабинета и рухнул в кожаное кресло. Собственная исповедь лишила его сил, воскресив давние, похороненные глубоко в сознании воспоминания. Гаскон не испытывал сочувствия к убитым, не чувствовал себя убийцей. Он восстанавливал справедливость. И пусть его осудит хоть целый мир, в собственных глазах он был чист.

— Дура.

Сжав губы, Гаскон дрожащей рукой поднёс сигарету ко рту и закурил.

— Какая же ты дура, Идо.

Слёзы сами катились из глаз. Тяжёлые, несдержанные, неконтролируемые. Гаскон утёр лицо рукой, но успокоиться не мог.

Он знал, что потерял их.

Знал, что из-под земли больше никогда не вернётся его старый друг.

Знал, что в театре похоронила себя заживо вредная девчонка, которую он проклинал после каждого визита.

Эрик и Изабель.

Он так надеялся, что влюблённость в Изабель вернёт Эрика к жизни, что он примет на себя обязанности директора, что его безумию придёт конец.

Но чудес не бывает.

Гаскон устал. Он так смертельно устал от бессилия, от своих обязанностей, от тайн, от давящей ответственности. Он — простой секретарь. Не больше, не меньше. Только сумасшедший мог поставить его на должность, с которой он едва справлялся.

Малышка так молода. Она так мечтала о славе, так старалась над каждой своей постановкой.

Один раз Гаскон уже вытащил её из подземелья. Теперь она сама не пойдёт за ним.

Чтоб тебя, Валуа. Сам превратился в живой труп и других за собой тянешь.

Стиснув зубы, Гаскон зарылся пальцами в волосы, уперев локти в стол.

Горько. До чего же горько.

Мужчина сидел, погрузившись в свои мысли, прокручивая раз за разом свои ответы на её вопросы. Мог ли он помешать им обоим? Мог ли вытащить?

Мог ли помочь?

Нет.

Но это не означало, что Гаскон не мог себя винить.

Думая об этом, он не сразу обратил внимание на дым, поваливший из тонкой щели в стене. Из-за крепких сигарет обоняние Гаскона давно притупилось, так что запах дыма он ощутил, только когда у него заслезились глаза.

Он вздрогнул, огляделся и рефлекторно поспешил открыть окно. Ледяной ветер, ворвавшийся в кабинет, тут же отрезвил Гаскона, привёл в чувства.

Подвал горит.

Чёрт.

Он, как назло, запер за собой дверь в потайной проход.

Теперь только Валуа мог открыть секретные двери.

Чёрт. Чёрт! Чёрт!!!

Стиснув зубы, Гаскон схватил стул и ударил им что было сил по секретной двери. Безрезультатно. Только стул разлетелся на части.

Трясущимися руками, он схватил телефонную трубку и, не попадая по кнопкам, пытался набрать номер пожарных.

Давай же. Идиот, попади в кнопку!

Он застыл, услышав, как стена сама собой отъехала.

Гаскон похолодел, когда подземелье плюнуло в его кабинет сажей, копотью, пеплом и едким дымом.

Эрик, спотыкаясь и кашляя, ввалился в кабинет, тяжело рухнул на колени. На закорках он держал лишившуюся чувств Изабель.

Пламя опалило её платье, волосы, на лице и руках был толстый слой копоти. Благо, обошлось без ожогов. Валуа же, не считая того, что сейчас жадно хватал ртом морозный воздух, выглядел вполне сносно.

Гаскон тут же пришёл в себя от наваждения.

— Валуа… какого Дьявола?!

Эрик зыркнул на него, после чего склонился над Изабель, похлопал её по щеке.

Ничего. Ноль реакции.

Эрик склонился, набрав в лёгкие воздуха, и, открыв ей рот и зажав пальцами нос, выдохнул изо всех сил.

В какой-то момент Гаскон испугался, что девушка не отреагирует.

Но Изабель закашлялась, схватившись за горло.

— Жива, идиотка?

— Кха… кха…

— Знал бы, что у тебя нет мозгов — прибил бы в первый же день в театре.

Он хотел подняться с пола, но Изабель, сделав над собой усилие, схватила его за руку, стиснула в объятиях. И, вытащив из кармана связку ключей, швырнула их в пылающий подвал.

— Гаскон, скорее! Закройте дверь!

Гаскон послушался. Прежде, чем Эрик смог отстраниться от Изабель, вырваться из её мёртвой хватки, он с громким, выразительным щелчком запер потайную дверь.

Во взгляде Эрика отразилось столько ужаса, когда дверь перед ним закрылась, что Гаскону на мгновение стало его жаль.

В следующую секунду Эрик посмотрел на Изабель с таким хмурым видом, будто решал, добить её или оставить в живых. Девушка по-прежнему сидела на полу, хватаясь за горло и с трудом дыша. И в то же время она сияла от счастья.

Вот засранка! Это она устроила пожар!

— Ты… — процедил Эрик, чуть ли не задыхаясь от ярости. — Безмозглая, тупоголовая идиотка. Ты что устроила?!

— Кха… кха…

— Лишь боги ведают, как я тебя ненавижу.

— Ненавидь, — Изабель мягко улыбнулась, проведя ладонью по лицу, размазав сажу. — Я сказала, что вытащу тебя. Я это сделала.

Мужчина скрежетал зубами, глядя на девушку.

— Потому что люблю тебя, Эрик. Больше жизни.

Его взгляд смягчился — всего на мгновение — после чего натянутая струна внутри него лопнула. Эрик разразился до того витиеватой, до того сочной руганью, что обогатил французский язык новыми словоформами. Изабель в течение нескольких минут слушала, кто она, для чего существует и куда ей идти вместе со своими опрометчивыми решениями.

И, слушая его, Гаскон потёр лицо рукой, расхохотавшись.

Он сделал это зря, потому что теперь Эрик переключился на него, грохнув кулаком по столу.

Однако Гаскон был счастлив.

— Что смешного, дегенерат?!

— Узнаю, — Гаскон утирал слёзы, хватаясь за живот. — Узнаю прежнего Валуа, а не этого расфуфыренного пижона!

— Да как ты смеешь?..

Но Гаскон не прекратил смеяться. Напряжение, стресс и ужас последних часов вылились в истерику.

Найдя в себе силы, Изабель поднялась на ноги, тронула Эрика за руку. Он демонстративно отдёрнул ладонь, обдав её презрительным взглядом.

— Ты сожгла всё, над чем я работал годами.

— Ещё напишешь.

— Ты лишила меня лучших инструментов.

— Купим новые. Ещё более совершенные.

— Ты. Лишила. Меня. Дома.

Изабель вздохнула, опустив голову.

— Я думала, твой дом — там, где я, — ответила девушка, после чего Гаскон замолчал. — Я же… была счастлива с тобой и в подвале, и в мансарде.

Эрик не ответил. Изабель вздохнула.

— Ты вправе меня ненавидеть, но… главное — живи. Умоляю тебя. Ты слишком долго горел в Аду.

Он отвёл взгляд в сторону, до боли стиснув зубы.

— Она права, Вал…

— Гаскон, — прорычал Эрик. — Заткнись.

Только приглядевшись к нему, Изабель заметила, что его трясло. Ещё бы. Эрик панически боялся огня: порой он подскакивал среди ночи, думая, что по-прежнему горел, порой его ожоги ныли так, словно пламя снова их коснулось.

А Изабель устроила ему проверку на прочность.

Теперь она сама себя ненавидела за эту безумную идею.

Подойдя со спины, девушка мягко обняла мужчину, вдохнув запах дыма, который пропитал рубашку.

— Если сможешь простить меня, — произнесла она, — знай: я всегда буду ждать тебя. Ждать в своей чёртовой мансарде.

Помедлив, она чуть тише добавила.

— Мы. Мы будем.

Закрыв глаза, она ушла из кабинета, чувствуя ноющую боль в каждой мышце и бесконечную усталость.

Наступила весна. С запозданием, но не менее долгожданная, тёплая, ласковая. Теперь обогреватель Изабель включала только в очень холодные ночи, просыпалась в залитой золотым светом квартире и сменила тёплые свитера на лёгкие блузки.

С момента пожара прошло не так много времени, но достаточно, чтобы у девушки начал расти живот. Поэтому она решила распрощаться с узкими брюками, туфлями на каблуках и переработками. Гаскон не возражал, в конце концов, он был в долгу у Изабель, а Эрик…

А Эрику она старалась не попадаться на глаза. Работала со старыми постановками, пряталась у себя в кабинете и всё не решалась показать ему законченный сценарий.

Сценарий «Люцифера».

Впрочем, мужчине было не до него.

Почти сразу после пожара он сообщил всем СМИ о своём чудесном спасении. Рассказал им, будто бы все эти пять лет лечился от ожогов в Германии, а не сообщал о себе, потому что долгое время находился в крайне тяжёлом состоянии. На всех фотографиях он был в повязке вместо маски, накладывал грим.

Свою ложь от подкреплял поддельными документами, счетами за лечение, показаниями подставных свидетелей.

Читая об этом, Изабель понимала, что Эрик ей не лгал. У него действительно был способ вернуться к людям. Наглый, рискованный и дерзкий способ. Под стать самому Эрику.

Когда ему сообщили, что в его театре поселился Призрак Оперы, Эрик лишь расхохотался и пообещал «уберечь дорогих зрителей от всякого зла». Старые фанатки Эрика были в восторге, а Изабель скрежетала зубами от ревности.

Каждую статью о нём она вырезала и складывала в ящик стола. И каждый раз при одном воспоминании об Эрике сердце пронзала игла ревности и горечи.

Нет. Не вернётся он к ней. У него море фанаток, ему не до неё.

Думая об этом, Изабель пролистывала «Люцифера», в который раз заметив, что главная героиня — милосердный ангел — вышла слишком вспыльчивой, слишком пугливой, слишком ревнивой. И странно знакомой.

За этими размышлениями её и застал Гаскон. Он вошёл, перед этим постучавшись, приблизился к столу и опустил на него небольшой листок.

— Ну, как ты, Идо?

Изабель подняла на него взгляд.

— Всё хорошо.

— Валуа не приходил?

— Нет.

Голос Изабель звучал бесцветно, устало: девушка сдерживалась, что было сил. В последнее время из-за беременности и холодности Эрика она стала до того чувствительной, что могла разрыдаться даже из-за пролитого на пол молока.

— Завтра его зовут на интервью на федеральный канал, — произнёс начальник. — Все из театра приглашены. Это твой пропуск, — он постучал пальцем по картонке.

Изабель застыла.

— Я? Н-но…

— Пойдёшь, — отрезал Гаскон.

— Он вспылит, если меня увидит.

— Идо, — выдохнул начальник. — Валуа импульсивен, но не идиот. Не бойся. Никого он в студии из-за тебя не повесит.

Изабель на мгновение отвела взгляд, сжав губы.

— Я… боюсь, что он взбесится на меня.

Гаскон хмыкнул.

— Конечно, взбесится. Идо, он вообще сейчас срывает зло на каждом, потому что одна маленькая истеричка даже не смотрит на него.

— Я, — прохрипела девушка, — виновата перед ним.

— Идо, — Гаскон потёр губы — он хотел курить, но при Изабель больше не дымил. — Ты с ним в первый раз ссоришься?

— Нет.

— Так приходи. Миритесь. И приглашаю вашу троицу в свой дом на барбекю.

Троицу?

Изабель густо покраснела, невольно коснувшись рукой живота.

— Ладно, — вздохнула девушка. — Я приду.

— Славно, Идо.

— Мсье де Валуа, с момента вашего возвращения вы так и не рассказали, что с вами случилось. Наши зрители засыпали нас просьбами допросить вас, так что, будьте уверены, уйдёте отсюда вы только с боем.

Ведущая засмеялась, Эрик — тоже. Он был спокоен, расслаблен, излучал чистейшую уверенность в себе. Интервью, студия, зрители, операторы с камерами нисколько его не нервировали.

Но в следующую секунду он стал серьёзным.

— Хорошо. Что бы вы хотели узнать?

— Всё! С самого начала.

Мужчина вздохнул.

— Полагаю, мне не нужно повторять историю с пожаром. Это неоднократно освещалось в новостях. Знаете, я удивился, узнав, что каждый год в тот самый день театры Франции не проводят постановок. Это так… трогательно, — он прокашлялся в кулак. — Да… там были жертвы. Много. Кого-то не удалось опознать. Видимо, мой кузен что-то перепутал и решил, что я погиб. На самом деле тогда врачи отправили меня на частном самолёте в Германию для более профессионального лечения.

— Германию? Там вы пробыли все пять лет?

— Да, — хмыкнул Эрик. Он лгал так искренне, что ему невозможно было не верить. — Французский забыл zum Teufel.

Глаза ведущей засияли. Изабель закусила губу, сверля её ненавидящим взглядом.

С ней Эрик хотя бы разговаривал.

— С Этьеном — моим кузеном — я тоже не мог связаться, — Эрик очень выразительно вздохнул. — Мой друг, Гаскон Мартен, посоветовал мне не отправлять никаких весточек в Париж. Как оказалось, мой дом подожгли. И, пока я не знал, где мои враги, самым правильным решением было не высовываться, — он перевёл взгляд на собравшихся людей вокруг сцены. Все они сидели в своих креслах и не шумели. — Гаскон, покажись.

Начальник повиновался. Когда объективы камер развернулись на него, он церемонно поклонился под аплодисменты остальных театралов.

Изабель сидела рядом с ним и с нескрываемой злобой таращилась на Эрика.

И его взгляд на мгновение задержался на её лице.

— Мсье де Валуа, — продолжила ведущая. — Когда же вы вернулись?

— Где-то… в конце октября, — улыбнулся Эрик. — Когда уже шёл снег.

Конец октября. Тогда Изабель приступила к работе.

— И ничего не сообщили?

— Я целых пять лет числился мёртвым, — он провёл пальцами по повязкам на лице. — Да и… какой смысл о себе заявлять? Врачи спасли мне жизнь, но не спасли лицо. Мои зрители были бы страшно разочарованы.

— Вы зря так о себе судите, — сияла ведущая. — Мсье де Валуа, позволите зачитать фрагменты из писем, которые прислали нам ваши поклонницы? Узнав об интервью с легендой, они завалили нас корреспонденцией.

— Прошу.

Улыбаясь, девушка вытащила из-за стола перевязанную бечёвкой кипу писем. Потом ещё одну. И ещё. Глаза Изабель округлились.

Да СКОЛЬКО у него поклонниц?!

Ведущая вытащила наугад первое письмо, пробежалась взглядом по строкам и с выражением прочла:

— Моё сердце обливается слезами при мысли о том, что вы пережили. Я надеюсь, что вы вернётесь на сцену и не оставите карьеру мечты, — она взяла второе. — Мсье де Валуа, ваш мужественный профиль вновь заставил меня трепетать. Я готова стоять сутками у дверей Lacroix, лишь бы вновь увидеть вас, услышать ваш невероятный голос, — третье письмо. — Мсье де Валуа, не прячьте ожоги. Я, как и многие ваши поклонницы, любили вас за ваше прекрасное исполнение, за талант, а не за внешний вид. Не покидайте сцену. Вы — лучший Ангел-хранитель из всех, кого я видела.

Ангел-хранитель? В каком мюзикле он сыграл эту роль?

Слушая, Эрик зарылся пальцами в волосы, изображая смущение.

— Думаю, достаточно, — улыбнулся он. — Моя невеста ревнует.

Изабель забыла как дышать.

— О? Невеста? Мсье де Валуа, — голос ведущей звучал заговорщически, — кто эта счастливица?

Эрик хмыкнул, выдержав паузу. Потом перевёл взгляд на зрителей в студии.

— Изабель, ангел мой, тебе помочь спуститься?

Лицо девушки моментально стало пунцовым. Она поднялась и, не зная как быть, медленно спустилась на негнущихся ногах.

Обратил на неё внимание спустя столько времени? Надменная сволочь. После его бесконечного молчания, равнодушия, после такого пренебрежения Изабель твёрдо решила обматерить его на камеру.

Но когда он приблизился, когда сжал её трясущуюся руку и поцеловал костяшки пальцев, Изабель едва не потеряла сознание.

— Удивлена? — произнёс Эрик, улыбаясь. — Понимаю. Я ведь не спросил тебя об этом, как следует.

Изабель вновь затаила дыхание. Эрик опустился перед ней на одно колено, с мягкой, ласковой улыбкой глядя в глаза.

— Счастье моё, — произнёс мужчина, — я исполнил обещание. Я вернулся к людям, объявил о себе. Скажи… ты выйдешь за меня?

Изабель опешила. Камеры были направлены на них, ведущая замерла, охнув.

Беспомощно озираясь, девушка встретилась взглядом с Гасконом, который только молча кивнул, с Жилем, который показывал ей пальцы вверх.

Как же ей хотелось прибить Эрика на месте.

Всхлипнув, она утёрла рукавом подступившие слёзы.

— Спрашиваешь ещё, дубина, — она прерывисто вздохнула. — Да. Да, чёрт возьми. Тысячу раз — да!

Только когда Эрик улыбнулся, когда его лицо озарило счастливое, безмятежное выражение, Изабель поняла, как сильно он переживал из-за возможного отказа.

Поднявшись, мужчина сжал её лицо в ладонях, поцеловал девушку, стиснул в крепких, долгожданных объятиях.

— Прости, — произнёс он, ткнувшись лбом в её лоб. — У меня нет кольца. Оно уже у тебя.

— Прощаю. За всё. Каким бы идиотом ты ни был.

Он закрыл глаза, улыбаясь, мягко сжимая руки Изабель, пальцем водя по её обручальному кольцу. Девушка провела пальцами по его лицу, по повязкам, скользнула по линии роста волос.

Только вновь почувствовав тепло его тела, она осознала, как сильно соскучилась.

Эрик потянул девушку на себя, подвёл к столу, усадил на стул рядом с собой напротив ведущей.

— Эрик, — вздрогнула Изабель, опомнившись. — Это не моё интервью!

— Не ваше? — вмешалась ведущая. — Мадам де Валуа, я не прощу себе, если отпущу вас прямо сейчас. Не бойтесь, больно не будет.

Изабель сжала подол платья. Сев рядом, Эрик обнял её одной рукой, поцеловал в щёку. Девушка вспыхнула.

— Она режиссёр-постановщик, — начал мужчина. — Новенькая в Lacroix, но крайне способная.

— …новенькая? — ведущая раскрыла глаза. — Изабель Идо? Это же вас курировали Призрак Оперы с Невестой?

Чёрт. Эта нелепая реклама.

— Они… — прохрипела Изабель. — Следили за каждым режиссёром, учили нас, наставляли. Не понимаю, почему именно мне уделяется столько внимания.

— Потому что, — с лукавой улыбкой произнёс Эрик. — Ты само очарование.

Она крепко вцепилась в свои колени, умолкнув.

— Так кто они? — спросила ведущая.

— Коварный вопрос, — засмеялся Эрик. Между прочим, очень естественно. — Пусть каждый, кто интересуется этими личностями, приходит в мой театр и ответит на него сам.

Сердце Изабель забилось чаще.

Кто бы мог подумать, что её возлюбленный — настолько профессиональный лжец?

— Призраку Оперы приписывают убийства.

— Да. Красивые легенды часто обрастают жуткими слухами.

— Кто-то всерьёз считает, — ведущая подалась вперёд. — Что Призрак Оперы — это вы, мсье Валуа.

Эрик мог расхохотаться, мог начать оправдываться. Но он лишь сдержанно приподнял бровь.

— Как видите, это невозможно, — он вздохнул. — Жить в театре, выступать в масках, соблазнять зрительниц? После всего, что случилось с моей семьёй? Нет. Никогда. Я бы не смог. Чтобы излучать такую дьявольскую сексуальность, нужно быть нарциссом. А нарцисс и урод — личности противоположные.

Изабель тронула его руку. Мужчина встретился с ней взглядом и мягко сжал подрагивающие пальцы.

— Эрик… — она набрала побольше воздуха в лёгкие. — Я же вижу, ты тоскуешь по сцене.

— Жизнь моя, я директор, а не актёр. Моё место — закулисье.

Изабель крепко сжала губы, сдерживая подступившие к глазам слёзы. Она резко отвернулась от него, борясь с собой, стараясь не думать, что навсегда потеряла лучшего в мире артиста.

До чего же ранимой сделала её беременность!

— Изабель…

— Всё хорошо, — сдавленным голосом произнесла она. — Это твой выбор.

Эрик тяжело вздохнул, закрыв глаза. Изабель затихла.

— Счастье моё, — наконец, произнёс он. — Петь я могу только с тобой.

Изабель встретилась с ним взглядом, нахмурившись. Эрик мягко улыбался ей, и в этот момент ей казалось, будто он стал выглядеть моложе, будто из его лица исчезла давняя, давящая тревога.

— Вы тоже поёте, мадам Валуа?

Изабель вспыхнула.

— Нет!

— Ещё как поёт, — улыбнулся Эрик. — Скажу по секрету: едва услышав её голос, я потерял голову от любви.

Изабель закрыла лицо ладонями.

— Споёте для нас? — улыбнулась ведущая. — Для истории.

Изабель мотнула головой, но Эрик приблизился и шепнул ей на ухо.

— Давай, любовь моя. Начальную арию «Люцифера».

Как он узнал название?..

— …он же только в работе!

— С этой композицией мы с тобой уже разобрались.

Девушка вздохнула, борясь со смущением и раздражением. И что ей было делать? Перечить будущему мужу на телевидении? Да его фанатки от неё мокрого места не оставят!

Угораздило же её начать встречаться со знаменитостью.

— Начинаешь, — вздохнула девушка, — ты.

Эрик просиял. Ведущая поближе придвинула микрофон к паре.

Изабель знала, что её возлюбленный пел невероятно, но сейчас он звучал особенно хорошо. Если раньше его голос был глубоким, волнующим, пленительным, дьявольским, то сейчас он стал ещё и… свободным. Будто больше ничто на свете не тяготило Эрика, не сдерживало, не мешало ему.

И от красоты его голоса Изабель вновь захотелось плакать.

Закрыв глаза, она запела вместе с ним, крепко стиснув руку мужчины. И теперь в их пении впервые за всё время уроков появилась гармония. Раньше они пели правильно, хорошо звучали вместе, но их голоса не внушали слушателям торжества, возвышенности, ощущения великолепия.

Теперь изменилось всё.

И первая ария, наконец, стала такой, какой её и задумывала Изабель.

Когда они умолкли, когда зазвучали аплодисменты зрителей и съёмочной группы, Изабель бросилась на шею Эрику.

Их свадьба прошла без изысков. Маленький храм на окраинах Парижа, элегантное белое платье, уже не способное скрыть растущий живот, строгий чёрный костюм и повязка вместо маски.

Эрик попросту больше не мог себя заставить ещё раз надеть маску.

Вместо толп гостей только самые близкие: Гаскон с супругой, их трое детей, Этьен, Жиль. И, глядя на них, Изабель было грустно от мысли, что мамы и папы нет рядом в самый счастливый день в её жизни.

Стоило ей только задуматься об этом, как она зажмурилась и глухо простонала, руками коснувшись живота. Изабель испугалась резкой боли, но после замерла, забыв как дышать.

Боль повторилась. И ещё раз. И ещё.

Малыш пинался!

Её с Эриком ребёнок, их кроха, их маленькая надежда заявил о себе, словно упрекая мать за грусть!

Ей было больно, но в то же время она едва не прыгала от счастья.

— Изабель..?

— Дай руку.

Стиснув ладонь Эрика, девушка прижала её к животу — к тому месту, где ощущалось едва заметное движение.

— Это..?

— Такой же танцор, как и папаша, — Изабель зажмурилась, едва переведя дыхание. — Да чего ты так разошёлся? Сейчас пойдём домой, отдохнём.

Рука Эрика ощутимо задрожала. Изабель подняла на него взгляд и улыбнулась. В который раз её муж был при ней таким растерянным, таким уязвимым, таким беспомощным. Малыш только пошевелился, а Эрик уже был сам не свой от волнения. Что же с ним случится, когда он в самом деле станет папой?

— Ему скучно в церкви, — улыбнулась Изабель.

Эрик нервно хохотнул.

— Весь в меня.

Изабель уткнулась лбом ему в плечо, глубоко и часто дыша, пока ребёнок не успокоился. Всё это время Эрик обнимал её, мягко перебирая пряди волос под белоснежной фатой, ругая жену за слишком тесное платье. Тесным оно не было, просто Эрик всегда ворчал, когда не мог успокоиться.

Пышного праздника они не устраивали. Во-первых, потому что за Эриком чуть ли не по пятам следовали восторженные фанатки, так что арендовать ресторан не представлялось возможным, во-вторых, потому что после пяти лет в театре мужчина забыл о цене денег. Они попросту не могли позволить себе траты.

Он купил новый дом — слишком огромный для двоих, старый, в викторианском стиле, больше подходящий для светских приёмов, чем для семейной пары. Эрик нанял прислугу, охрану, установил новейшие системы безопасности, купил новые инструменты и уже приступил к работе над партитурами.

Поэтому до выплаты гонораров и до премьеры Люцифера жили они на деньги с продажи мансарды.

Половина комнат ещё не была обставлена, но Эрик не жаловался. Как и Изабель. В конце концов, их общий дом — это не чёртова мансарда и не мрачный склеп.

Войдя в прихожую, Изабель сняла туфли, переобулась в тапочки. Она закусила губу, думая, что бы ей приготовить для праздничного ужина. Вчера у неё не было времени этим заняться — Эрик вообще не позволял ей хоть чем-то заниматься, опасаясь, что это повредит малышу.

Только Изабель сделала шаг в сторону кухни, как Эрик опустил руку ей на талию и увлёк за собой в гостиную.

— Милый, — произнесла она. — Если ты опять начнёшь отвлекать меня от дел…

— …а я с удовольствием начну, — улыбнулся мужчина, стянув повязку с лица и бросив её на тумбу. — В этот день я не хочу видеть тебя у плиты.

— А придётся! — огрызнулась Изабель, когда Эрик притянул её к себе и закружил в танце. — Ты же мне всю неделю прохода не даёшь.

— Вообще-то, уже больше полугода, — поддразнил он. — Обидно, что заметила ты только сейчас.

Девушка покраснела до корней волос, отведя взгляд в сторону.

После примирения он стал куда чаще дразнить её, подшучивать, внём откуда-то появились озорство, весёлость. Изабель ожидала обвинений и сожалений в пожаре, но Эрик окружил её такой заботой, что она терялась.

Подведя девушку к граммофону, он поставил одну из пластинок. Этот проигрыватель им на свадьбу подарил Гаскон, стискивая пару в объятиях и на радостях отругав обоих: Эрика — потому что засиделся в подвале, Изабель — потому что не догадалась раньше спалить его дом.

Зазвучала музыка. Мужчина сделал шаг назад и поклонился Изабель, приглашая её на танец.

Она присела в реверансе, принимая предложение.

— Мадам де Валуа, — Эрик улыбнулся ей, склонившись, мягко поцеловав в губы. — Сегодня вы само очарование.

— Мсье де Валуа, — ответила она, прерывисто вздохнув. — Вы меня беспокоите. Сегодня вы не раскритиковали церковный хор.

— Я сдерживался только ради вас, мадам. Разве мог я в такой светлый, тёплый день обращать внимание на их бездарность?

— Кто знает, — с этими словами она провела кончиками пальцев по его шраму. — Эрик… а когда ты успел развестись с Вивьен?

Он сощурил взгляд, его лицо на мгновение омрачилось. К счастью — всего на мгновение.

— Деньги решают многое, ангел мой. Деньги, связи и нежелание бюрократов отправляться в тюрьму из-за одного воскресшего мертвеца.

Изабель улыбнулась, прильнув к нему.

— Ты не злишься?

— За что?

— Из-за меня тебе пришлось лгать, восстанавливать документы, новое жильё обустраивать. К тому же… я сожгла твои партитуры.

Мужчина хмыкнул.

— Думаешь, я просто так не подпускаю тебя к плите?

— Очень смешно, — надулась девушка. — И всё же?

Он протянул руку, провёл пальцами по лицу Изабель, заставил взглянуть себе в глаза.

— Знаешь, счастье моё… когда я, задыхаясь, обливаясь потом, скованный ужасом тащил тебя на закорках и не боялся сгореть, а был в панике от мысли, что ты обожжёшься или отравишься дымом — тогда и понял, что ты мне дороже всего на свете. Какой бы заразой ты ни была.

Изабель грустно улыбнулась, крепче стиснув его в объятиях.

— Прости.

— Ш-ш-ш, — обняв девушку в ответ, он поцеловал её в лоб. — Ещё успеешь пожалеть о своём выборе.

— Никогда.

— Даже из-за криков Эрика де Валуа III?

— Никаких, — выдохнула она. — Эриков.

— Сколько у меня времени, чтобы переспорить тебя? Месяца три?

— Нисколько! — вспылила Изабель. — Его будут звать Густав! И отстань от меня с этим вопросом!

— Густав? — Эрик приподнял бровь. — Отвратительное имя для моего сына. Я бы так и собаку не назвал.

Изабель хотела было отпрянуть, уйти, но Эрик её не пустил.

И, если подумать, никогда не пускал, как бы она ни стремилась сбежать.

Сколько бы Эрик ни готовился к появлению ребёнка, как бы ни пытался успокоиться, но роды всё равно застали его врасплох.

Он пролистывал контракт с продюсерами, которые собрались финансировать «Люцифера», обсуждал его с тремя юристами и Гасконом, когда вдруг в его кабинете зазвонил телефон. Обычно Эрик снимал трубку с рычага и продолжал работать, но сейчас забыл об этом.

— Милый, — голос Изабель звучал болезненно, сдавленно. — Я вызвала скорую. Кажется, началось.

Эрик побледнел.

— Изабель, — прохрипел он. — Я… я… я сейчас! Не смей начинать без меня!

Он разнервничался до того сильно, что не осознал сказанного. Изабель хохотнула, после чего издала такой мучительный стон, что мужчина похолодел.

Не успев ничего объяснить коллегам, он схватил солнцезащитные очки, ключи от машины и рванул из кабинета по коридору.

Чем неумолимее приближался этот день, тем сильнее нервничал Эрик. Чтобы хоть как-то избавиться от тревоги за жизнь супруги и ребёнка, он занимался в доме мелким ремонтом, гонял слуг по бессмысленным поручениям, на работе превращался в ещё большего деспота, чем был раньше. Потому Изабель в последние пару недель ездила в Lacroix с ним — только рядом с ней он вёл себя прилично и спокойно, даже ни с кем не огрызался.

Чем пользовались и артисты, и персонал.

Сев за руль, он не с первого раза попал ключом в замок зажигания, не пристегнулся и по пути к роддому трижды пролетел на красный свет.

Он до того боялся не успеть, что приехал в медучреждение быстрее скорой.

Медики вошли в больницу с девушкой. Изабель, тяжело дыша, держалась за округлившийся живот.

Увидев мужа, девушка улыбнулась ему.

— Милый… я ведь надолго.

— Я с тобой.

Изабель хотела ответить, но тут же вновь скривилась, схватившись за живот.

— Какого Дьявола, — процедил Эрик, обращаясь к врачам, — вы стоите?! В какую палату её вести?!

— Сто… сто шестая!

Не говоря ни слова, Эрик бережно подхватил Изабель на руки и, едва ли не расталкивая взглядом всех врачей, понёс супругу в палату. Изабель, несмотря на боль, хихикала.

— Что смешного? — нахмурился мужчина, уложив её на кровать. — Рожай, а не смейся.

Но Изабель зашлась смехом. Её заставила успокоиться и отдышаться только новая вспышка боли.

— Дай мне хоть переодеться.

— Лежи. Я сам.

Изабель вскинула брови. Эрик перевёл взгляд на врача, чувствуя, что от нервов руки у него опустились, что он не способен ни соображать, ни действовать, ни общаться.

Так было до того момента, пока врач не заговорил.

— Мсье де Валуа, присядьте…

— Я тебе сейчас на шею присяду, — процедил Эрик. — У меня жена рожает! Что я должен делать?!

— Милый… успокоиться.

— Радость моя, заткнись, пожалуйста, не ты здесь врач.

Изабель виновато улыбнулась, в то время как Эрик вновь прожёг врача взглядом насквозь.

— Так, мсье, — начал доктор. — Хотите помочь — слушайте жену и не лезьте под руку.

Девушка переоделась в одноразовый халат, порой кривясь от боли и держась за живот. Акушер осмотрел её, поглядывая на часы — определял частоту и продолжительность схваток.

О деторождении Эрик знал достаточно, чтобы захотеть отчитать Изабель после выписки. Раз схватки идут активно и часто, значит, она несколько часов игнорировала боль и неприятные ощущения.

Дура. На какой же дуре он женился!

— Милый, — прохрипела Изабель, лежа на акушерской кровати.

— Жизнь моя? — просипел Эрик, утратив контроль над голосом.

— Принеси, пожалуйста, воды. Жутко хочется пить.

Эрик подскочил и вылетел из палаты, едва не сбив с ног медсестру. Вместо того, чтобы набрать воды из кулера или раковины, мужчина скупил все бутылки, что были в аптеке. Увидев это, акушер принялся ругать мужчину, но Эрик тут же взорвался на врача. Он даже не запомнил, как оскорбил его — все его мысли вертелись вокруг Изабель, их ребёнка и родов, которые девушка несколько часов терпела.

И все эти тревожные часы слились для мужчины в жуткие, полные бесконечного страха чёрно-белые фрагменты.

Когда Изабель вскрикнула от боли, Эрик едва не рухнул в обморок. Удержаться на ногах ему помогли только сила воли и отрезвляющий ужас за жизнь жены.

Эрик поклялся, что если Изабель сейчас умрёт, то он отправится следом за ней.

И, испытав к девушке прилив удушающей нежности, он опустился рядом с ней на колени, обнял её, поцеловал в лоб. Изабель сжала его плечи, ткнулась носом в грудь, тяжело, часто дыша. От боли у неё на глазах выступили слёзы, она просила Эрика сказать, что он любит её. И он говорил, сопровождая каждое слово поцелуем.

Он не выпустил её из объятий, даже когда от боли девушка стиснула его так крепко, что у мужчины хрустнули кости. Не выпустил, когда она в перерывах между мучительными схватками плакала, прижавшись к нему.

Эрик потерял счёт времени. Он не помнил, как за окном стемнело, не заметил, что сменилась медсестра. Он ничего не видел, кроме Изабель, ничего не слышал, кроме её сдавленных криков.

И очнулся он лишь когда в палате раздался громкий, полный обиды на шлепнувшего его врача, плач младенца.

Эрик посмотрел на малютку. Маленький, весь розовый и такой невыносимо хрупкий, он жмурился, сжимал кулачки, пинал ножками воздух, заходясь в истошном крике.

Как это было немелодично.

И в то же время ничего прекраснее Эрик не слышал.

Он не шевелился, когда мальчика, такого недовольного и возмущённого, положили на грудь Изабель.

— Здравствуй, — тихо, слабо произнесла она, проведя кончиком пальца по носику младенца, его щекам, лбу.

Мальчик умолк, глядя на мать.

— Эрик, милый, — устало улыбнулась Изабель, — поприветствуешь своего сына?

— Моего…

Он так осторожно взял ребенка на руки, словно боялся по неосторожности сломать.

Какой же он маленький.

Какой хрупкий.

И от взгляда этих чистых голубых глаз, от недовольной морщинки на лбу, что-то в Эрике сломалось. Его выдержка, его стойкость и хладнокровие дали трещину, выплеснулись слезами из глаз. И сдержать их он не мог.

Как недостойно. Что скажет сын, узнав, что его отец разрыдался, впервые взяв его на руки?

Но сдержать себя Эрик не мог.

Стойкий к горю он оказался совершенно беспомощен, столкнувшись со счастьем.

Глава 35

— Эрик де Валуа III.

Это обращение от отца заставило мальчика похолодеть, замереть на месте и даже перестать дышать. Полным именем его называли нечасто, обычно ограничиваясь ласковым «Эри». Так было проще и для отца, и для сына: когда мама ругала их, было хотя бы понятно, кому из них можно было расслабиться.

Но когда был на взводе отец — пиши пропало. Придётся вкалывать на его уроках в десять раз усерднее, чем обычно.

— Пап?

— Почему Гаскон жалуется, что ты без конца срываешь репетиции?

Мальчик закатил глаза. Можно подумать, дядя Гаскон его останавливал. Он каждый раз хохотал до колик, если юный Эрик импровизировал, отчитывал новеньких певиц или, когда того не видел режиссёр, прыгал за орган и начинал играть.

Нужно же было развлекать себя хоть чем-то.

— Потому что ненавижу визгливых певиц, — проворчал Эрик. — И когда переигрывают ненавижу.

Отец выразительно приподнял бровь, смерив сына взглядом. Потом вздохнул. Потом успокоился.

— И кто же там переигрывает?

Отец зря задал этот вопрос. Мальчишку не просто так в классе прозвали занудой: он любил жаловаться, ворчать, вечно всех поправлял. Вот и сейчас он не мог сдержать негодования.

И, глядя на него, слушая бесконечный поток речей сына, отец, казалось, становился всё более недовольным.

А мама обычно радовалась его ворчанию, тыкала отца локтем в бок и что-то говорила про гены.

— Так, ладно, — оборвал мальчишку Эрик, подняв раскрытую ладонь. — Я тебя понял. Репетируешь с матерью.

— Но, пап! Мне не нравится её труппа! Этот придурок Жиль вечно надо мной смеётся!

— Во-первых, не выражайся. Во-вторых, у этого придурка опыта больше, чем тебе лет. И как бы сильно он мне ни был отвратителен, но с ним ты хотя бы можешь работать.

Мальчик закатил глаза.

— А теперь собирайся. Вечером мы с твоей матерью открываем блок «Люцифера».

— Ну хоть не «Терезу Ракен».

— Эрик де Валуа III!

Но мальчик сбежал из подвала, в котором отец обустроил свой кабинет.

Честно говоря, его всегда удивляло, почему отец и мать не могли работать в одном кабинете. Он занял подвал, а она — чердак — те места в доме, где было бы неплохо обустроить себе спальню…

Собираться, значит. Юный Эрик взглянул на себя в зеркало, ладонью уложил назад чёрные волосы, состроил рожу, пародируя отца, потом сам себе подмигнул.

Все говорили, что он был копией отца. Неправда. У юного Эрика не было такого же крутого шрама!

Что ж… снова в театр. Хорошо хоть в качестве зрителя. Диваны в пятой ложе мягкие, уютные, на них можно сидеть и болтать ногами.

А ещё нужно сообщить няне, горничным, дворецкому, чтобы помогли собраться младшим. Сестёр у Эрика было три, из которых две близняшки, а братьев — два. И, как однажды подслушал мальчик, мама вновь «была в ожидании, но это точно в последний раз».

В их доме всегда было шумно, суетно, в нём вечно кипела жизнь: то маленький Эрик подерётся с кем-нибудь из младших, то отец начнёт петь романсы, то мама решит сыграть на пианино, то они оба захотят провести уроки музыки, то дядья Этьен и Гаскон нагрянут в гости. Мальчик не жаловался. В конце концов, другой жизни он не знал.

Войдя в свою комнату, он потянулся.

Отец грозился, что в скором времени Эрик тоже будет петь в «Люцифере». Сначала — в хоре, пока не привыкнет к сцене, потом — соло.

Эрик де Валуа III не спорил. В конце концов, музыка ему нравилась, он любил петь, танцевать, притворяться другими людьми.

Вот бы однажды стать популярнее отца…

От автора

Ну что ж, работа подошла к концу.

Никакого подвоха, это не сон Эрика и не агония умирающего в пожаре человека.

На самом деле, начиная эту работу, я хотел, чтобы в конце читатели рыдали… от счастья. А почему я говорил, что концовка будет ужасной? Ну что ж, ваш автор тоже тот ещё говнюк.

Да и как бы я убил персонажа, которого всю работу тянул к счастью?! Вы с руха дубнули?!

Ну да ладно. Спасибо всем, кто был со мной на протяжении всей этой истории. Честно говоря, первое время было страшновато вторгаться в такой невинный фэндом. В конце концов, я пишу ужасы, я жесток в своих текстах, да и тормозов у меня нет. Не все к такому готовы.

Поэтому спасибо за тёплый приём.

А теперь пара слов о «Невесте Призрака». Думаю, после концовки вам будет интересно узнать пару интересных фактов о процессе создания работы. Она полна метафор и отсылок.

Не все заметили, да и я прямо не говорил об этом, но история Эрика — это версия истории Люцифера.

С первых глав я знал, чего хочу: рассказать об ангеле музыки. Точнее — об ангеле в целом. Самым прекрасным ангелом из всех, самым любимым был именно Люцифер. И из-за своей гордыни он был свергнут в Ад.

Ад по Библии — не пылающая бездна, а тёмное, холодное и унылое место. Или же подвал с мрачными лабиринтами, в которых легко заблудиться, в которых полностью теряется ощущение пространства.

Итак, Люцифер лишился всего, даже своей красоты, был изуродован, отвергнут, изгнан. Единственное, что ему оставалось — мстить людям, из-за которых он пал, уничтожать их, обрекать на вечные муки.

А теперь обратимся к Данте и его «Божественной комедии». Здесь Ад был холодным, а Люцифер жевал в трёх пастях предателей — Иуду, Кассия и Брута.

Первый предатель — Вивьен де Валуа. Она предала супруга и сейчас лежит в холодной больнице.

Второй предатель — Лоран Леру — отвернулся от долга, чести и законов. Он лежит в холодной могиле.

А третий предатель — предатель человеческой морали Луи Леру — лишил Эрика всего, и потому нырнул в холодные воды Сены.

Как видите, я неслучайно в главах с преступлениями создавал атмосферу дикого холода.

Но однажды к Люциферу из Рая (чёртовой мансарды) спустился ангел, и его пение оживило воспоминания и о счастье, и о любви, и о прошлой жизни.

Иронично, что ангелу очень не нравится в подвале, а Люцифер готов сжечь её убогую мансарду. Я этого не планировал, но остался доволен.

И вот, ангел тянул Люцифера к свету, как бы сильно тот ни сопротивлялся.

Кстати, Эрик не без причины не мог говорить о своих преступлениях. В Библии Люцифер проклят Богом, а потому Эрик вечно от эмоций теряет дар речи, когда собирается исповедаться. Ему никак не позволено облегчить собственные страдания, а потому его историю мы слышим только из уст свидетелей.

Да и это было логично — дать ему помощников-демонов. Один все эти преступления он бы не смог совершить.

В то же время Изабель легко рассказала о своей боли. Ангел — благословлённая — что с неё взять?

Кстати говоря, Изабель совершенно не знала ничего об Эрике по двум причинам — логичной и метафоричной. Логичная: она была в депрессии, замкнулась в себе и потому её мало что вообще интересовало, кроме возможности поскорее вернуться в комнату. Метафоричная: ангел блуждал в Раю и не видел мира людей.

Время года я тоже выбрал неслучайно. До последней главы в Париже стоит зима — яркий символ смерти и ледяного Ада. Потеплело во Франции только в последней главе.

Падение Люцифера случилось с помощью пламени гнева, а его вознесение произошло в пламени очищения. И тут, и там фигурирует огонь.

Ещё всякий раз, когда рядом с Эриком появляются статуи ангелов, они либо печальны, либо истерически рыдают. Они просто тоскуют по своему собрату.

Как-то так. Я всегда считал, что история должна целостно восприниматься и без отсылок, а с отсылками выглядеть любопытнее.

Спасибо вам. И низкий вам поклон.

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

От автора