Лекарство для Кощея, или грифонья аптека (СИ) [Мария Вельская Шеллар Аэлрэ] (fb2) читать онлайн

Лекарство для Кощея, или грифонья аптека

Глава 1 Кощеево счастье на мою голову

— Ну всё, грымза селёдочная, устроим мы тебе тёмную! Попробуй только не выполнить условия пари!

Это обещание явственно читалось в глазах нашего университетского заводилы, Ивана Висловского. Был Ванька дальним родичем, по слухам, самим графам Разумовским, а потому нос задирал по поводу и без.

Я прогнулась в спине ещё сильнее и застонала.

— О-ох… Ещё, ещё чуть-чуть, миленький! Ну мне так на-адо! — Выдохнула сквозь зубы.

Колено хрустнуло. Сустав в плече закряхтел, застонало зимнее пальто, затрещали старые нитки. Стон мой против воли оказался ещё на несколько тонов громче, потому что второго зимнего пальто у меня просто не было.

— Да-а… Я смогу! — Выкрикнула.

Пальцы правой руки вцепились в зуб грифона. Мне показалось, что каменная статуя сейчас сомкнет челюсти — и просто откусит глупой студентке палец. Я быстро погладила грифона по голове, сотворила, поплевав через левое плечо, заветную распальцовку. И в этот момент пальцы левой руки уже добрались до желанного и самого важного! Я дотянулась самыми кончиками до неприметного серого камушка на бордюре.

Один из великих сфинксов Университетской набережной надменно, с громким скрежетом, повернул голову, всем видом выражая скуку. Огромная лапа лениво сжалась. Выпустила из мощных подушечек длинные когти.

Письмена на светлом камне набережной тускло полыхнули золотом, напоминая всем о том, как эти сфинксы вообще появились в нашем краю: «Сфинксъ из древних Фивъ в Египтѣ перевезён в градъ… в 1832»…

Надпись была, несмотря на прошедшее время, как новая. Колдовство работало на славу.

В висках закололо. Я ощутила дурноту от чужеродной волны силы. Древняя магия, в сфинксе заключённая, выражала крайнее недовольство тем, что её побеспокоил очередной жалкий человечишка. Благо, я успела зажмуриться и рухнула на снег. Уф. Гляди-ка, справилась! И пари выиграла, и нос господам утёрла, и удачу привлекла (что было рискованно), и с ума не сошла!

— Да-а, я смогла, смогла! — Шапка упала, волосы растрепались, щеки горели.

Я откинула голову на бордюр и блаженно зажмурилась, ощущая, как бешено колотится сердце.

— С каким страстным чувством вы изволили кричать… Даже не знаю, госпожа Горич, относятся ли эти вопли неприличные к каменной статуе, нарушению законодательства империи Российской, по которому запрещено провоцировать тварей каменных и иных существ выше пятого уровня опасности, или к группке студентов, которые за вами наблюдают? Кого именно вы желали впечатлить своими вокальными данными? — Холодный надменный голос похрустывал льдом и обрушился на меня, как снег на голову.

Я дернулась, едва не стукнулась затылком, зашипела от злости и подпрыгнула, зачем-то лихорадочно одёргивая пальто.

Передо мной стоял самый лютый кошмар Медицинского магического университета. Белокожий, высокий, худой, с короткими темными волосами и глубоко запавшими сейчас темными глазами, что прятались под густыми ресницами.

Пальто его было расстегнуто, шарф небрежно свисал с края плеча, а рука, облаченная в темную перчатку, с силой сжимала навершие трости.

— А вы что здесь делаете? — Выпалила прежде, чем сообразила, кому и что говорю.

— Слежу за твоим позором, — криво усмехнулся мне кошмар.

Или же господин Юлиан Кощеев, сын ректора Первого магического университета, студент, переведенный к нам в этом году.

— Я, господин Кощей, не позорюсь, а выполняю ответственное задание по привлечению удачи на будущий экзамен! — Ответила с достоинством.

И сдержанно склонила голову. Это в университете можно фамильярничать. А здесь он — сын герцога. А я — дочь обнищавших провинциальных дворян, сбежавшая из дома в столицу вопреки родительской воле. Особа весьма сомнительного поведения с почти утерянной репутацией.

— И дорого твои услуги стоят… по привлечению удачи? — Тонкая усмешка скривила губы. Раздулись ноздри. — Может, и мне стоит тебя нанять?

Снег прыснул от ощущения давящей силы.

Я не сразу поняла скрытую издёвку. Да что там, благовоспитанной девице и понимать такого не следовало. Но с тех пор, как я всё-таки вырвала зубами право на учёбу и поселилась в общежитии, узнать мне пришлось слишком многое.

И всё-таки что-то сжалось в груди. Никто не позволял себе такого тона. Таких слов. Даже Ванька.

Мы дворяне. Мы гордость, кровь и честь Российской империи. А этот…

В голове зашумело.

— Да у вас нет столько злата, господин Кощеев, — голос мой прозвучал тускло, почти тихо.

Магией меня судьба обделила, крови нелюдской во мне тоже не было.

Губы Кощеева искривились в странной улыбке.

— А я́ге и берендеям ты, говорят, совершенно безвозмездно в лечебнице помогала. — Холодный голос цедил слова.

Я резко вскинула голову. Так вот оно что! Нам частенько организовывали практику в университетской больнице, пациенты попадались разные — недаром мы на нечисти и иных расах специализировались. И если яги́нь и я́гов кощеево племя ещё как-то терпело, то с берендеями, по слухам, последний десяток лет у них была вражда лютая. А я, значит, сейчас просто под горячую руку сиятельного недовольства попала.

Случайные прохожие оживлённо смеялись, тащили домой свёртки с подарками. Вот целая толпа на салазках ёлку мимо протащила — к Новому году.

Глаза Кащеева были темными, страшными, совсем близко. Они ударили под дых. Что-то мелко задрожало в груди. Словно Навь сама из него смотрела, протягивала острые худые пальцы.

Моя рука взметнулась сама собой — и ударила. Звук вышел звонкий, на загляденье. Кто-то охнул, обернулся.

Рука гудела. На белой щеке ярко алел след моей ладони. Ужас мешался с гневом.

Я попятилась, упёрлась спиной в бордюр — дальше только Нева, скованная льдом. Впереди перекрывал дорогу Кощеев.

Вот он замер. Рука взметнулась вверх. Коснулась щеки, как будто не веря.

— Вы не имели право произносить подобных слов, господин Юлиан! Вам бы рот вымыть, с мылом! — Прошипела я, усугубляя своё незавидное положение.

Голос зазвенел. Пальцы сжались в кулаки. Опозорилась так опозорилась. Вот только это уже не имело значения. Всё звенело в груди от чужих обидных слов.

Грудь стиснуло, Меншиковский дворец, его жёлтые стены и светло-зелёные крыши расплылись в одно овальное пятно.

— Ты меня ударила, Искорка? — Тихий голос был у младшего Кащея. Некрасивый, блеклый, жуткий.

Он шагнул вперёд, надвинулся, навис надо мной.

— Да я бы вас и хворостиной приласкала за ту чушь, что вы наговорили! — Рявкнула.

Не позволяй себя унизить, Искра. Да, ты не утонченная барышня Высшего света и на балах не танцуешь, а учишься жизни спасать. Но ты не хуже его. Не убьёт же при всех, правда же? И не те времена, и не барин он мне.

— Сколько экспрессии… — зашуршала тьма.

Шаг. Мне было некуда отступать — и я с упорством барана шагнула вперёд, на него. Руки напряжены. Микаш, мой старший брат, учил меня драться. В нашем диком краю без этого нельзя.

Надвинулся, выше меня на две головы. Я коротышка. Снег скрипел. Мороз обжигал щёки.

— Ты ведь ударила наследника герцога, дикарка. Не боишься? — Бледное лицо Кощеева было удивительно спокойным.

Почти зловещим. Правда ли они там все упыри? Кощеи Бессмертные?

— Боюсь, — ответила честно.

Между нами — три шага. А то и меньше. Я вижу, как бьётся жилка на его виске, как кошачий зрачок медленно вытягивается в темных глазах.

— Но честь мою задевать не смей, Кощеев сын. Я тебе не девка-приживалка. Может, ты привык именно с такими дело иметь. Может, наскучили барышни томные и лёгкие победы. Поиграть захотелось? — Я щёлкнула зубами и надвинулась на него.

Так близко, что ноздри уловили тонкий запах. Едва заметный — я всегда была к ним чувствительна. Тлена. Сухой земли. Дурной запах. И не родной его.

Скрипнула кожа перчатки.

Угольные глаза метнулись ко мне. Впились в лицо. Его магия жалила.

Кто-то, кажется, завопил.

— Запомни, что ты сказала, Горич. И не унижайся на потеху этим идиотам больше. Ты всё же дворянка. Тебе ещё замуж выходить, — негромкий голос врезался в меня, растекся ядом, — и держись подальше, — скрипнула кожа перчатки, — от беренде́ев. Эти твари — не безобидные медведи-увальни. Сама не заметишь, как выпотрошат до дна. Они не друзья тебе.

Я отшатнулась на миг. Кожаная перчатка скользнула по моей щеке. Кощей отдёрнул руку, словно обжёгся. И резко развернулся, быстрым шагом удаляясь прочь по набережной, куда-то в сторону первой линии Васильевского острова.

Он ощутимо хромал, припадая на одну ногу.

Я медленно обвела взглядом снежное полупустое пространство. Тихую, скованную льдами и снегом засыпанную Неву. Как никак, канун Нового года. Праздновать будут, только без скоро́много. Кто на бал умчится, кто дома соберётся.

Ванька с однокашниками, конечно, уже сбежали. На улице начинало темнеть. На душе скребли кошки.

Откуда Кощеев прознал, что один из берендеев, которые у нас лечились, мне пытался предложение сделать? Мало мне всего остального, мало того, что из дома шлют гневные письма, так ещё и это…

Хорошо если у Академического сада в пекарне весёлой, пухленькой и рыжеволосой фрау Цейхен удастся прихватить с собой её потрясающие булочки.

От четвертой-пятой линии через переулок Академический, в народе прозванный Волкодлакским, рукой подать. А там и аптека Пелей.

Я поспешила прочь, дождавшись, когда высокая спина в элегантном темном пальто скроется из вида.

На новомодные автомобилусы — огромные и шумные, здесь рассчитывать не приходилось. На пролётку с Сивками-Бурками мне бы не хватило денег. Как и на обычную лошадку… Так что извольте пешочком, барышня Искра Горич. Не развалитесь.

Я стиснула зубы.

Мы ведь с Кощеевым раньше почти не пересекались. Только на паре общих практикумов. Я училась на специальности с направлением «Излечение волшебных рас и существ медицинскими и ненаучными методами, волшбой именованными». А зачем-то переведенный к нам, в почти немагический университет маг древнего рода — где-то ещё.

А тут вдруг такой кордебалет.

Зло хлюпнула носом и подула на озябшие ладони.

— Вот что за дрянь-человек. Тьху, нечеловек, — буркнула устало.

По ране проехался ведь. Как будто знал, куда бить. Или же точно знал? Кто их, нелюдей, разберёт. Даром, что собой хорош и умён. Ишь, какой, герой нашего времени.

Я медленно побрела прочь. От искристой радости — уделала, доказала, выиграла спор с Ванькой, — не осталось и следа.

Вон, прыснули в сторону от дороги трескунцы, зловредные зимние духи. Захихикали, потёрли лапки, закружили, заставили зазевавшегося прохожего зашататься на льду. Была бы я нормальным магом… Зато, говорят, лекарь из меня хороший. Будет, если доучусь. В Санкт-Петербурге, столице Российской империи, жильё дорого. Женщинам только недавно указом самого государя императора Ярослава Третьего было разрешено учиться совместно с мужчинами. Прогресс на месте не стоял! И женское общежитие при университете сделали. Только сложно. Общество осуждает, общество не принимает, общество девиц таких клеймит распутницами.

— Посмеешь против воли моей глупостями своими заниматься, не пойдешь за купца Новорьетова замуж — не будет у меня дочери! Отлучу! — Хлопнул кулаком по столу отец, узнав о моих планах.

— Распутница! Бесстыдница! Искра, да как ты могла! — Охнула матушка.

Но я была упрямая. И я оставила дом, наше маленькое облупившееся поместье в крохотном городке под Уралом, и почти полгода пробиралась в Петров град. Я хотела помогать людям. Лечить.

Я…

На обочине дороге слиплись комья снега. Вдалеке, затерявшись за домами, Нева стояла, закованная в лёд, как царевна в мёртвом сне. Где-то у Николаевского моста слышался гул — то ли полк шёл на караул, то ли магвагончики перекликались. Огромный город жил и дышал. Я передёрнула плечами, глядя в равнодушные глазницы домов.

Пробежала мимо тускло светящегося огнями и красующегося еловыми ветками у входа доходного дома Эшей. Как-то, помнится, я пыталась устроиться здесь в контору педагогического журнала «Народная школа». Конечно, меня не взяли.

На повороте едва не поскользнулась, успела отдавить хвост снежной шише, которая, пискнув, растворилась в сугробе, и, наконец, вылетела к седьмой линии, к знакомому зданию из мерцающего, почти оранжевого сверху камня с надписью «Аптека товарищества доктора Пеля и сыновей».

Таинственно сияло серебром окно с округлой верхней частью. Тепло помещения пахнуло меня дыханием сонного зверя.

— Я пришла! — Улыбнулась знакомым рядам лекарств и смешивающимся запахам.

В этом месте я ощущала себя почти дома.

* * *

Темноволосый бледный мужчина проводил девушку до самых дверей аптеки. Отступил на несколько шагов. Запрокинул голову, глядя на первые звёзды. Пусть отцовские шпионы побегают за его мороком. Пусть клятые берендеи заверяют, что все вышло случайно. Что они ищут отступника. Он знает правду. Скрипнула кожа перчатки. Почти все пальцы и запястье были испещрены тонкой сеткой алеющих царапин. И плечо. И часть груди. Он больше не мог применять родовую силу. Стал почти обычным человеком. И времени у него было всё меньше. Удар безумного берендея уничтожил его будущее, его карьеру мага, его жизнь. Но подарил встречу с девчонкой. Той, что улыбалась и готова была идти вперёд. Той, что слишком доверяла живым. Той, что безотчётно привлекла ещё на линейке в начале года.

Зачем он её обидел? Оскорбил? Боялся за неё? Злился из-за того, что улыбалась другим, не ему? Под хрупкой оболочкой жила стальная воля. Глаза молодого мужчины полыхнули зеленью. Клыки мелькнули в улыбке. Он не подойдёт к ней. Но не позволит ей навредить.

Юлиан Кощеев развернулся — и зашагал прочь от здания аптеки, не подозревая, что совсем скоро одна зимняя ночь перевернёт его жизнь навсегда.

Глава 2 Кощеева проблема на мою голову

Не знаю, какое чудо помогло мне попасть помощницей в аптеку господ Пелей. Старый хозяин, Василий Васильевич, уже ушёл на покой, дело его перешло сыновьям, и расширялось. И вот тут-то один из моих преподавателей, зная, как нужна мне работа и оценив по достоинству мои скромные таланты, представил меня управляющему Пелей.

— Искра, не забудь, дверь открывай только ежели кто по срочному делу! И навести Башню, не забудь выпустить грифонов! Вьюжный по тебе соскучился, — по-доброму усмехнулся, Игнат Демидович, статный, немолодой приказчик. Фыркнул тихо в усы, видя моё нетерпение.

— Да, Игнат Демидович, обязательно! — Выдохнула счастливо.

Комок обиды в груди начал таять. И пусть его, упыря этого некромантского. И берендеев этих. Вот, кто мне всегда рад — это грифоны.

— С наступающим, девонька! Береги себя, не загоняй с учёбой! Я там от жены гостинец тебе оставил, — по-доброму улыбнулся дядька, который на втором курсе меня, сопливую, со здешними порядками знакомил.

Дверь хлопнула. Я осталась одна. Я любила это время — даже если в ночь, даже праздничную. Любила придумывать сама возможную рецептуру новых лекарств. Смотреть, как сушатся в специальной комнатке травы. Работать в чистой, сверкающей лаборатории. Ходить между лакированных прилавков, выкладывать плотные баночки из тёмного стекла. Знатные, что каждая из них — это новейшая рецептура, помощь больным, может, спасение жизней.

А потом — бежать в кирпичную высокую башню, где на каждой ступени вспыхивали ярко магические знаки. Не знаю, как насчёт секретов философского камня, о которых толковали в городе, но грифонов Пели разводили давно.

Я обожала этих гордых умных созданий. А с тех пор, как выходила тогда ещё молоденького Вьюжика, хозяева стали доверять мне уход за ними. Грифоны не безмозглые твари — они умные, преданные, смелые и по-настоящему волшебные. Они кружат над Петербургом по ночам, охраняют Васильевский остров от навьих. Ходили даже слухи, что слеза грифона способна исцелить любые болезни и снять любые проклятья. Но это антинаучно! И антиволшебно! При мне грифоны не плакали.

Я, задыхаясь, взобралась на последнюю ступеньку. Одёрнула подол скромного серого платья. Чихнула — больно едкий запах перьев стоял. И чуть не упала, когда на меня ринулся, придавил, закружил, курлыча, мощный клубок перьев, крыльев, грозного клюва, острых загнутых когтей и обаяния.

Огромная голова толкнулась в плечо, потёрлась.

— Вьюж, — я засмеялась, почесывая мягкие золотистые пёрышки на голове, — ой, озорник! Ай, хватит!

Его собратья вопросительно курлыкали и волновались.

Пришлось каждому уделить время, погладить, расчесать, накормить.

Вьюжный гордо шагал следом за мной, повсюду суя клюв. Полночь уже давно пробила, взревели салюты над Зимним дворцом. Грифоны волновались. Переступали с лапы на лапу, приподнимали крылья, косили большими круглыми глазами.

С трудом мне удалось их выпустить в зимнюю ночь — едва тряпкой не прогоняла!

Недовольно хлопнули окна доходного дома напротив. Я закрыла башню и спустилась вниз, а Вьюжный — красавец с его золотисто-серебристым оперением — за мной. Наступало время моего маленького колдовства. Я готовила самые простые мази и сушеные сборы трав, добавляя в них крохотную искорку магии. И ещё кое-что — по мелочи. А Вьюжный или прохаживался по залу, суя везде клюв и заглядывая в застеклённые витрины, или лежал возле меня в лаборатории.

В аптеке давно заметили, что то, к чему я приложила руку, помогало быстро и всегда — без побочных эффектов.

Сегодняшняя ночь должна была стать одной из череды многих. Сгладить ужасный день. И я была уверена, что всё так и будет…

Не помню, сколько времени я проработала, согнувшись в три погибели в лаборатории. Но громкий стук в дверь — отчаянный, требовательный, стал полной неожиданностью.

Я застыла над мазью для суставов. Вьюжный подскочил, стукнул крылом по шкафу и недовольно заклекотал. Аптеку я заперла, но все знали, что достаточно постучать — и дверь на праздниках откроют.

В дверь снова забарабанили — молча, отчаянно.

Мы с Вьюжным переглянулись. Птиц почти по-человечески вздохнул, и, как настоящий мужчина, тронулся вперёд в зал первым.

Я порадовалась, что новомодные магические жалюзи плотно закрывали окна. Тусклый свет лампы разгонял темноту. Мои шаги таяли в ней. В тонкие щели было видно, как мягко кружит снег, оседает серебряной пылью на подоконниках.

— Кто там? Чего надо? — Спросила шёпотом.

Птиц согласно закурлыкал, руша всю конспирацию.

— Открой, Искра, или скоро мой труп на пороге останется и будет на тебя зубами клацать и в дверь ломиться, кровушки девичьей просить, — насмешливый и хриплый голос подрагивал. И был мне слишком хорошо знаком — забыть не успела.

Не думая, что делаю, я с грохотом сдвинула огромный засов и отключила магическую охранку.

Холод ужалил. Было темно и тихо, откуда-то издалека, с первой линии, раздавались громкие песни.

— Пустишь? — Младший Кощеев едва стоял на ногах.

Белее снега, чистое умертвие. Глаза запали, пальто разодрано, на подбородке синячина, на лбу кровяка, к боку руку жмёт и шатается.

— Заходи живо! — Скомандовала. — Вьюж, это… свой! Пациент! Не трогай болезного, и без тебя вот-вот помрёт! — Прикрикнула на грифона.

Тот уже собирался по традиции — с запрыга и забега — поприветствовать нового гостя.

— Командирша, — с каким-то уважением хмыкнуло Кощеево отродье.

Зашатался пуще прежнего — едва успела приземлить его вглубь зала за конторку, в кресло.

— Сиди здесь, я сейчас! И не вздумай мне умирать! — Проворчала тихо.

Сердце бешено колотилось. Не помня себя, я бросилась на улицу. Не увлекалась никогда шпиёнскими играми, даже не знаю — откуда что взялось. Только я подхватила метёлку — и прошлась с ней и по порожку, и по ступеням, и около аптеки, и даже немного дальше — взрыхляя снег и убирая следы Кощеева. В паре мест увидела едва заметные капли крови — и зачем-то — как в тумане — сбрызнула их едким раствором, тем, что аж камень расщеплял в химической лаборатории.

Я не ощущала холод, ветер дёргал волосы, воздух был одновременно сырым и снежным, морозным. Высоко в небе мелькали тени грифонов — далеко. Я помахала им рукой и, не чуя ног, бросилась назад, в тёплое нутро аптеки. Зачем-то стирая и свои собственные следы. На всякий случай.

Задвинула засовы, восстановила магические запоры — охранная система была загляденье. И бросилась к конторке. Как там мой пациент?

— Курррл, куррлы, — слышалось воркование Вьюжного.

Надо же. Принял этого поганца, как родного.

— Кощеев, на ногах стоишь? Если да, иди за мной. Нет — загрузим тебя на Вьюжного, — заговорила решительно.

Может, поэтому и не задерживались мои кавалеры. Слишком мелкая, от горшка два вершка, шоколадного оттенка волосы норовят завиться, глаза темно-карие, личико круглое, обычное. А характер — тяжёлый.

Не бабский — качали головой.

— Ты под себя подминаешь, Искра, а мужчины — они существа с очень хрупкой самооценкой, — делились мудростью немногочисленные знакомые дамы.

Юлиан Кощеев подминался плохо. Никак он не подминался. Сверкнул холодными тёмными глазищами, зыркнул. И медленно поднялся. Вьюж, предатель, тут же притёрся, подставил голову, позволил о себя опереться.

— Давай, веди меня в своё логово, мадемуазель Искра, — усмехнулся Кащеев уголком губ, — не упаду. Не могу позволить барышне таскать моё бренное тело.

На ногах еле стоит — а всё туда же!

— Что же, Ваша Светлость, господин Юлиан, наши подвалы в вашем полном распоряжении, — подбодрила я его, с тревогой проследив за каплями крови на полу.

Мороз трескучий. Ранение, похоже, далеко не простое.

Я отворила скрипучую дверь вниз и пошла первой, оглядываясь и иногда помогая Кощееву отпрыску не влететь носом в стену. Его дыхание становилось всё более прерывистым, а попытки пошутить — всё более редкими. Лестницы тут длинные, подвалы у Пелей оборудованы под лаборатории по последнему слову науки и магии.

Я думала, он упадёт. Попросит помочь, сядет верхом на грифона, в конце концов — Вьюжный не будет против. Но нет. Упрямый Кощеев дополз до лаборатории на своих двоих. И улыбался мне так, как будто выиграл главный приз на Масленицу и залез по гладкому столбу, смазанному маслом, на самый верх.

Несмотря на множество вопросов, которые теснились в голове, подрагивающие руки и лёгкую панику, я уже прикидывала в уме список препаратов, мазей и настоев, которые мне бы могли пригодится. Или залезть в запасы волшебных микстур, самых дорогих? Не простят ведь, если угроблю герцогского наследника…

И какое счастье, что я не боюсь вида крови.

— Эй, о чём задумалась, Искорка? Как быстрее меня закопать? — Хриплый шёпот. — Так я не скажу, где иглу заветную искать. Хотя тебе может и скажу…

По худому и некрасивому сейчас лицо Юлиана пробежала судорога. А потом кошачьи насмешливые глаза зажглись яркой зеленью. Прохладная ладонь его вдруг оказалась на моей щеке — и я резко очнулась, шарахнулась прочь.

— Все бы вам смехунчики, Ваша Светлость, — заметила строго.

Так. Хорошо, что здесь есть кушетка. Хоть сядет, гордец.

И как же сердце бьётся. Ужас и глупости. Человек… тьху ты, нелюдь, помирать собрался, может, а мне в голову лезет, что поцеловать хотел. Меня.

— Никакого смеха, душа моя, — Юлиан всё-таки прилёг.

Уставший. Серый. С тонкими подрагивающими пальцами. И азартно блестящими глазами.

Я вымыла руки, протёрла спиртом и приступила к самому сложному — разоблачению вёрткого змея.

Пальто осело неопрятной кучкой на полу. Вьюжный тревожно засвистел и совершенно человеческим жестом склонил голову на бок.

— Фью-уть, хозяйка, это что?

Рана была небольшой, но очень глубокой. Не одна — а пять. Как будто кто-то загнал Кощееву когти в бок.

— Где же ваша охрана, а? — Процедила.

— Доктор, какие прогнозы? — Кощеев зашипел, пока я промывала раны.

— Помрёте только от здоровой наглости, месье, — отрезала сурово.

Я штопала раны. И кровь не в новинку. Но что-то здесь не то, не так. Вроде мажу, заливаю, сыплю, бинтовать можно, но…

Ладонь легла на грудь Кощеева. Сильное тело. Тренированное. Мужское. Какой разврат — вопила бы маменька.

Разврат горестно вздохнул и поднял на меня мутные глаза.

— Искорка, а вы будете жалеть, если я погибну во цвете лет, и…

— Сильно осложните мне этим жизнь? — Хмурясь, перебила его.

И увидела удовлетворённую тонкую улыбку. — Кощеев… Господин Кощеев…

— Просто Юлиан, — сверкнули ярко глаза, — иначе отвечать не стану.

И некрасивый вроде бы голос кружил, вёл.

Какой же наглец!

— Просто Юлиан, скажите, пожалуйста, кто вас ранил. Это серьезный вопрос, — я откашлялась.

Отвернулась. Не нравится мне это, а! И ещё больше не нравятся странные царапины на его руках и груди, багровые, как свежие. Но могу поклясться — сколько ни обрабатывай — меньше они не станут. У меня всегда была хорошая интуиция.

— Берендей, конечно, — равнодушно пожал плечами Кощеев — и тут же скривился, — они хотят меня уничтожить, доделать то, что десять лет назад не удалось. Когти наверняка ядом смазаны, но не попытаться выжить, — подмигнул мне чёрный глаз, — я не мог, звезда моя. Слишком глупо подставился.

Прекрасно. Мне стало понятнее! Берендеи — могущественные колдуны, говорят, могут медведем обернуться, а проклятья их никто не снимет.

— Кощеев, ты… — Выдохнула безнадёжно.

И зло прикусила губу. Зачем-то погладила чистой рукой его светлеющие при таком освещении волосы. Гладкие.

— Ладно, — сказала бодро, — от меня ещё никто невылеченным не уходил, Кощеев! Так что извольте слушать предписания!

— О, прекрасная моя дева целительница, внимаю вам, — лукавой дугой изогнулись губы.

Казалось, ему не больно. Казалось от флиртует, забыв о том, что наговорил ещё недавно.

— Лежите и молчите! — Шикнула. — Есть в запасах цветок папоротника. Надеюсь, эдакую редкость ваш род Пелям компенсирует, иначе сгноят меня, как есть, — заметила философски.

Наклонилась. Поцеловала его в лоб. Обычно мне было неприятно иметь дело с магами и колдунами. Чужая сила колола остро, от неё во рту возникала муть и пахло совсем не розами.

Но здесь… как будто игристое пузырилось между нами. Одной рукой раненный Кощеев почесывал Вьюжного, а тот, улёгшись на пол, восторженно курлыкал.

Я засучила рукава. Зажмурилась, пережидая неуверенность.

— Закончишь — и я хоть звезду с неба тебе достану, Искорка, — змеиным соблазном проникал в душу шёпот.

— У вас раздвоение личности, господин Кощеев? — Уточнила вредным голосом. — Не так давно вы мне вещали совсем иное!

— Кто старое помянет, — зевнул сонный, помятый, и от этого слишком человечный Кощеев, — Юлиан для тебя, Искра. Только Юлиан. В тебе столько света, что я даже согрелся. Впервые за десять лет, — сощурились по-кошачьи наглые глаза.

Он шутил, улыбался и поддразнивал. И даже не смотря на бледность, лёгкую жуть и мысли, что нужно бы было воспользоваться магическим вестником, я почти поверила, что всё обойдется.

Погрузилась в знакомое ощущение транса, когда ощущаешь каждую былинку, каждую травинку, каждый ингредиент.

Горелка пыхтела. Булькали три драгоценных магических камня. Ёлочка в углу комнаты мягко сияла гирляндами. Зелье было почти готово, а Кощеев задремал, наконец, когда раздался оглушительный стук в дверь!

И рёв:

— Открыва-ай, хозяин, люди государевы!

Кощеев вскинулся. В руке колдуна блеснул откуда-то взявшийся кинжал. Он тут же выругался, зашипел, пытаясь свести на нет все мои усилия.

Такого я выдержать уже не могла. Ринулась к колдуну. Отобрала кинжал. Уложила назад в постель.

— Привяжу сейчас! Сама разберусь! — Зашипела.

Мгновение глаза в глаза. Миг настороженности, неверия — в его. И какой-то отчаянной решимости. И безумной сейчас нежности. Теплой, густой, как пелена метели.

— А захочешь ли? Тебе с ними не тягаться, Искра, — твёрдый голос. Почти бесцветный, колдовской.

Наши лица напротив друг друга, слишком близко.

Его пряди щекочут моё лицо. И я не понимаю, как вдруг оказывается, что его губы накрывают мои. Это первый в моей жизни поцелуй. Губы Юлиана жёсткие, уверенные, жадные. Он знает, чего хочет. Знает, как не отпугнуть. Он ведёт меня одному ему ведомым путём, прося прощения за всё, что было и чего не было.

Что-то тёплое, светлое расправляет крылья, поднимает голову, выглядывает из самой глубины души.

И… меня щипают клювом за руку!

Щёки горят. Тело ватное. Дрожат руки.

— Не отпущу! — Твёрдое Кощеевское.

— Я тебя не спрашиваю, Юлиан! Уговор был — слушаться лекаря! — Выдохнула не менее упрямо.

Взгляды высекли искры. Дверь где-то наверху заскрипела, Завопила магическая охранка.

Взмахнул крыльями грифон. И я поступила с истинно женским коварством. Вздохнула. Опустила плечи. И… резким движением активировала один артефакт для особо буйных. Вообще-то он использовался для грифонов. Но и для яростно сверкающего глазами Юлиана Кощея пригодился.

— После всего, что ты со мной сделала, Искра, ты, как честная девушка, обязана на мне жениться! — Зашипел Кощеев.

А я уже неслась наверх, лихорадочно обрызгивая всё вокруг раствором для обработки лаборатории от вредных организмов. Недавняя новинка!

— Иду-у, и чего ломиться! Поспать не дают честной барышне! — Возопила.

Грифоний глаз смотрел укоризненно. Врёшь ведь, говорил. Вьюжный бил крыльями и царапал пол. Ему гости не нравились. Я только и успела, что быстро изничтожить пятна крови в зале и вокруг конторки — чтобы отбить запах Кощеева. Спрятала раствор, вытерла руки — и ринулась к двери.

Лицо горело, сердце колотилось зайцем, но одно я знала точно. Никому я Кощеева не отдам. Сама придушу, если надо будет!

Глава 3 Кощеева любовь на мою голову

Я рывком распахнула дверь.

— Аптека открыта, но нечего так орать, господа хорошие, если вас не убивают! Новогодняя ночь!

Я старательно отыгрывала хабалистую простую девицу, которую хозяева оставили коротать ночь за прилавком, посулив прибыль, но работать та всё равно желанием не горела.

Едва не попятилась. И правда — берендеи. Оба уже немолодые, бородатые, вошедшие в полную силу. Морд… Глазки-буравчики глубоко посажены, какие-то хитрые, неприятные. Ноздри раздуваются — добычу ищут.

Я как-то разом поняла, что Юлиан Кощеев не шутил. Охоту вели за ним.

— Девка, — принюхался первый, в роскошной собольей шубе. Густая его борода легла на грудь лопатой, — молодая, нетронутая. Лекарствами провоняла…

Мне положено было покраснеть. И раньше я краснела — чего только не говорили мне пациенты! Сейчас же только цыкнула языком, понимая, что от порядочной скромной девицы осталось прискорбно мало.

— Медведь да колдун. Сразу вашу породу чую. — Подбоченилась, перегородила вход.

Вот так, больше уверенности в голосе. Аптеку громить они не посмеют, если слабину не учуют.

— Чего надо, господа? — Сложила руки на белом фартуке. — Животом маетесь? Али для густоты бороды вам дать новейшее средство? Есть от живота, от разлития желчи, для суставов, для крепости ног… когтей…

— А она бойкая, — пробасил второй — и облизнул губы, глянул масляно, — похоже, не туда мы пришли, утёк, гадёныш, — добавил многозначительно второму.

— Девка, никто сегодня не заходил? — Спросил самый бородатый.

— Да как же не заходил? — Всплеснула я руками под кровожадными взглядами. — Вот от Николаевских был младший сынок, палец ему огнями заморскими чуть не оторвало. Потом от вдовы Ивковой приходили — за настоем, ну там, — я застенчиво опустила глаза, — по женской части. Ещё от До́евских…

— Раненных не было? — Переглянулись оба душегуба.

Хорошо, что сказки это всё, что чуют оборотни правду и ложь. Не чуют! На такое, говорят, только Полозы способны. Царский род змеиный, и глава их — Янхард Полоз.

— Да не, — я с отвращением почесала потные и растрепавшиеся волосы, — а чего случилось то, господа колдуны? Вор какой, что ль? Назавелось тут, — помотала головой.

Повелись. Интерес ушёл. Так, облизали взглядами. Обдало мускусным запахом.

За моей спиной возмущённо курлыкнул Вьюжный.

— Не твоё дело, девка. Раз нет, так и нет. В другой раз зайдём на твои снадобья глянуть, — пробасил бородатый.

Ох, надеюсь, не аукнется мне помощь Кощееву…

— Ваша правда, ваше дело, господа, — буркнула якобы равнодушно.

Внутри всё мелко дрожало. Неужели обошлось?

— Не чую его, — негромко бросил младший берендей.

Колдуны развернулись — и пошли прочь, то и дело вертя головами. Морозный ветер растрепал волосы. Засмеялись северные ветра-игрунки. Где-то дед Карачун резвился со всей прытью. Со стороны Зимнего сияла иллюминация — империя праздновала новый год. Где-то там, неподалеку от Невского проспекта, дворец Кощеевых. Только туда сейчас не сунешься.

Я со вздохом захлопнула дверь. Скоро уже грифонов впускать. Как же спа-ать хочется!

Зевнула, прикрыв рот. Вьюжный высунул язык и по-собачьи ухмыльнулся, процокав когтями к двери в подвалы.

— Ну что, пернатый? Подлатаем этого злоязыкого — и спать? — Я не хотела думать о том, как посмотрю в глаза Кощееву после нашего поцелуя. Это было помутнение рассудка.

Но забыла обо всём на свете, услышав отчаянный тихий стон. Что? Ему повредили мягкие путы? Раскрылась рана? Из-за этих колдунов зелье дать не успела!

Я ринулась вниз, едва не свернув шею на ступеньках.

На ходу, бегом, убрала путы.

Юлиан был сер, тяжело дышал и молчал. Только судорожно сжимал пальцы. Вздулись вены. Царапины на теле налились нездоровой чернотой.

Услышав моё шумное приближение, Кощеев распахнул глаза. Колдовская зелень затянула, как в первый раз. На его щеках цвёл лихорадочный румянец.

— Скрасишь мои последние часы, Искорка? Почтишь мою волю? Нежная, сладкая, ласковая Искра. Колючий огонёчек…

Ладонь Кощеева прижалась к моей щеке. Да у него жар!

— Что за проклятье на тебе, Кощеев? Без шуток! — Прикрикнула, понимая, что дрожат руки.

Покусаю его!

— Смертельное проклятье, радость моя, — засмеялся тихо Юлиан.

Блеснули клыки. Прикрыл глаза. Сжал пальцы в кулак. — Не трудись. Я правда благодарен, — фыркнул, — они его только что каким-то образом сумели ускорить, хоть меня так и не нашли. Так что…

Он не договорил. Я и так всё поняла. Ёлочка игриво мигнула, еловый аромат усилился, стал одуряющим.

На миг меня посетило незнакомое доселе бессилие.

Как. Это всё? В самую зимнюю ночь в году? Да я только вкус его губ распробовать успела!

— И не вздумай! Решил от меня сбежать аж на тот свет, Юлиан Кощеев? — Рассерженно зашипела.

— С тобой я бы бежал в совсем ином направлении, моя красавица, — волосы мужчины рассыпались по подушке, на губах блуждала улыбка.

Ему было как будто всё равно. Он выглядел… умиротворённым.

— Полотенце по тебе плачет! — Я отчаянно мешала зелье.

Должен же быть выход. Должен!

Ярко-оранжевая жидкость блеснула. И застыла. Искрами мигнуло солнечное волшебство цветка папоротника. Я тут же бросилась мазать и рану, и царапины Кощея. Уже не чувствуя трепета, проводила пальцами по белой коже. Горячее сильное тело под моими руками будило странные чувства.

— Нравлюсь, Искра? — Тихий смешок.

И некрасивый ведь. И голос некрасивый, а…

— Вот выздоровеешь — и узнаешь, — заметила бодро.

Цветок папоротника — редкость такая, что Пели меня уволят. И хорошо, если только уволят. Да и неважно.

Жидкость пенилась. Кощеев — молчал. По лбу тек пот. Я потеряла счёт времени, кусая губы. Вокруг что-то периодически булькало и клокотало из-под очередных котелков, звенели склянки, я отбегала помешать и убавить огонь. Текли минуты.

— Юлиан, эй, ты там не уснул? — Не выдержав, я обернулась.

Последние десять минут Кощеев не шутил и не смеялся — молчал. Я замерла с деревянной ложкой в руке. Застыла, глядя в белое лицо с закушенной губой. В горле встал ком, что-то внутри стало шириться, расти, грозя разнести меня на кусочки… И вдруг я услышала странные звуки. Как будто младенец то ли кашлял, то ли скулил. Над Юлианом Кощеевым склонился Вьюжный. Грифон трогательно прижался головой к его груди, прижал крылья к телу, нервно помахивая хвостом с пушистой мягкой кисточкой, и… Я онемела. Из глаз грифона на грудь Кощеева летели маленькие искры янтаря. Они переливались золотом и таяли, растекались плёнкой по его коже. И чем больше их было, этих капель, тем ярче разгоралось сияние. Тем меньше становилось ран на теле Юлиана. Тем сильнее светлела его кожа, ярче становился румянец, и шире — улыбка на лице.

— Убью я тебя, Кощеев, — прошептала, падая на колени перед его кушеткой. Пара золотых капель попала мне на руки.

Стало вдруг так легко-легко! Из моих ладоней полился целительный свет и было так просто дышать.

Вьюжный поднял голову. Посмотрел умным важным взглядом.

— Получайте вашего кавалера, девица! — Говорил он укоризненно. — Вот, шкура целая, потомство здоровым будет!

— Никогда бы не думал, что такое может случиться, — раздался изумлённый, ошеломлённый полностью голос.

Светлые волосы упали ему на лоб, прикрыли глаза. Юлиан мотнул головой, резко, порывисто сел.

И прежде, чем я сообразила, что происходит, его губы нашли мои, ладони обхватили мою голову, меня окутал морозный солнечный аромат — и мир растаял в невыразимой светлой нежности.

Не знаю, сколько это длилось. Может, полчаса. Может — секунду. Может — вечность.

А его губы покрывали поцелуями моё лицо, лоб, щеки, плечи. И ладонь скользила по спине, поддерживая. И пальцы окончательно растрепали причёску, довели до какого-то сладкого исступления.

Кажется, я вцепилась в его плечи, царапая гладкую белую кожу. Кажется, ругалась на то, что вздумал прийти помирать в мою аптеку, в мою смену. Кажется, жаловалась на то, что его глупости заразительны. Что за всё, что он наговорил, я его должна была на порог не пустить, а не…

Что не — я и сама не знала.

— Прости, Искорка, — пальцы Юлиана ловко заправили локон моих волос за ухо, — дурак был, признаю. Я ведь давно тебя заметил, Искра, — голос колдуна посерьёзнел, — ещё в начале года. Ты стояла среди других — такая серьёзная, тихая, скромная. А потом один недоумок попытался тебя обнять, а ты пригрозила штопать его без обезболивания. И лишить самого важного, — смешок у уха заставил меня воинственно покраснеть, — в тот миг я был покорён.

— Кощеев, прекрати! — Взмолилась.

Вот зачем он так? Да, это чудесная ночь. Зимняя ночь. Ночь невероятного волшебства — спасибо Вьюжному. И Юлиан Кощеев оказался совсем не таким, как я думала. Но что это меняет?

— Ты ведь исцелился полностью? — Я отстранилась, чувствуя душевный трепет. — Проклятье… снято?

Золотые слёзы грифона. Они растворились, исчезли без следа. И что-то мне подсказывало, что никто и никогда не узнает от Кощеева семейства правду — и вся вина за исцеление Юлиана будет возложена на экспериментальное зелье с сушеным цветком папоротника.

— Без всякого сомнения, — клык прикусил губу.

Юлиан Кощеев выглядел задумчивым. Сердце сжалось.

— Значит, нужно всё убрать, мне ещё лабораторию в порядок привести. Послать вестника твоей охране или родственникам — пусть тебя скорее забирают. Ещё не хватало, чтобы эти берендеи вернулись, — сказала, как ни в чём не бывало.

Не было ничего, и всё тут!

— Да? — Негромкий голос. Пронзительный взгляд. Искры холодной колкой магии не жалят. Как будто ластятся.

— Да! — Кивнула решительно.

Так же будет… правильно? Герцог старый, говорят, внука обожает. И уж, конечно, если бы не проклятье, ходить Кощееву давно женатым, хоть бы на княгине какой, а, скорее, на древней родовитой деве магической расы.

Мужчина нахмурился. Не мальчишка, не юноша. Темные навьи глаза Кощеева сияли огнями.

— А примешь от меня маленький дар на память? — Юлиан встал и потянулся.

Я отвернулась поспешно, пока он одевался в пропитанную потом и не слишком чистую одежду.

— Если только маленький. И не потому, что мне нужна благодарность за твоё спасение! — Ответила поспешно. — Лучше бы нас никто не связывал.

— Я хочу даровать тебе свою защиту. Чтобы больше ни один берендей, ни один лиходей тебя не коснулся, — тихий голос вонзился в грудь.

Вьюжный топтался у порога и озадаченно смотрел на нас круглым золотым глазом.

— Хорошо, Ваша Светлость, — согласилась неохотно.

Царапало любопытство. И сожаление. Ну, что там?

— А ты знаешь, что по легенде слёзы грифона могут даровать человеку неслыханное могущество? — Вдруг спросил Кощеев, сделав шаг ко мне.

Я шагнула назад. Сглотнула. Сжала в руках грязный передник.

— Ты стал могущественным колдуном? — Предположила с облегчением, в котором себе бы не призналась.

Значит, точно выживет.

— Немного, — Кощееву шла улыбка, — но тебе, чистой душе, твой грифон даровал великую силу — исцелять.

Ещё шаг. Он навис надо мной, так близко, что я видела тень от его ресниц на щеке. Трещинку на губе. Едва заметную царапину на шее.

— Что ты?.. — Переспросила ошарашенно, чувствуя, как кружится голова.

— Грифон помог. Но исцелила меня полностью именно ты, Искра, — в глазах Юлиана больше не было улыбки.

Что-то совсем иное, жаркое, тягучее.

— Ты примешь мой дар, Искра? — Спросил он снова, не давая и шанса собраться с мыслями.

— Да, — выдохнула, чувствуя, как комната вращается и вращается мир вокруг.

Глаза Юлиана вдруг заслонили собой весь мир. Алые огоньки зажглись в них, мешаясь с навьей зелёнью. Он склонился ниже, как будто хотел поцеловать. Я замерла, потянулась невольно следом, но Кощеев вдруг скользнул ниже, к плечу. И прежде, чем я сообразила, что происходит, укус обжёг кожу.

— Ах ты кровопийца! — Выпалила ошарашенно.

— Я только учусь, — укутал меня бархатный смех.

Кощеев поднял голову. Медленно облизнулся. В его руке мелькнуло вдруг маленькое круглое зеркальце.

И в нём, как наяву, отображался на моём плече странный узор-паутинка. И… что⁈..

— Это ещё что такое? — Прошипела рассерженной кошкой.

Отчётливо вырисовывались на плече посреди паутинки инициалы — «Ю. К». Как влитые.

Заухал, захохотал, заклекотал за моей спиной Вьюжный — как будто знал.

— Брачная метка моего рода, искра моя, — невозмутимоответил Кощеев.

Горячая волна поднялась от самого сердца.

— Всё-таки прикопаю я вас в сугробе, Ваша Све-ет…

Мне ловко заткнули рот поцелуем.

Нежным. Пронзительно-теплым. Обещающим. Драгоценным.

Я схватила ближайшую нужную мне склянку с краю — и от всех щедрот души вылила её на светлейшую голову. Походит теперь рыжим, как морковка.

— Теперь я действительно понимаю, что люблю тебя, душа моя, — засмеялся этот безумец.

И я — вслед за ним.

Мир утонул в пронзительной вспышке счастья.

В этот день, я, может, и потеряла место в аптеке Пелей. Но обрела нечто куда более важное.

Уверенность в себе. Свой путь. И свою любовь.

Что ещё добавить?

Из аптеки мне действительно пришлось уйти — но по собственному желанию. Я забегала в гости к грифонам, по крайней мере, раз в неделю. А Вьюжный и вовсе переехал вскоре к нам — к Юлиану и ко мне. Теперь я жила во дворце Кощеевых и оттуда же ездила в университет.

Юлиан перевёлся в первый магический — он действительно оказался очень талантливым колдуном. А мне, помимо основной специальности, приходилось осваивать силу целителя, бегать от чрезмерной заботы старшего Кощеева и готовиться к грядущей свадьбе.

Но даже после неё я собиралась учиться. А после — практиковать, как целитель магических рас. Юлиан обещал, что после окончания университета мы будем работать вместе. И он покажет мне Кощеево царство. И изнанку магического Петербурга. И даже далёкие страны, где крыши покатые, а по улицам ходят трёххвостые лисы.

Вьюжный больше никогда не плакал — и это было чудесно. Грифоньих слёз для счастья нам хватило с избытком.

И я никогда не пожалела о том, что отворила одной морозной ночью дверь грифоньей аптеки.

Теперь моя жизнь — настоящая, яркая, как крылья грифона. И зелёные глаза сияют навьими огнями только для меня.

Навсегда.

КОНЕЦ

Оглавление

Глава 1 Кощеево счастье на мою голову

Глава 2 Кощеева проблема на мою голову

Глава 3 Кощеева любовь на мою голову