cit anno:
"Но чтобы смертельные враги — бойцы Рабоче — Крестьянской Красной Армии и солдаты германского вермахта стали товарищами по оружию, должно случиться что — то из ряда вон выходящее"
Как в 39-м, когда они уже были товарищами по оружию?
Дочитал до строчки:"...а Пиррова победа комбату совсем не требовалась, это плохо отразится в резюме." Афтырь очередной щегол-недоносок с антисоветским говнищем в башке. ДЭбил, в СА у офицеров было личное дело, а резюме у недоносков вроде тебя.
Первый признак псевдонаучного бреда на физмат темы - отсутствие формул (или наличие тривиальных, на уровне школьной арифметики) - имеется :)
Отсутствие ссылок на чужие работы - тоже.
Да эти все формальные критерии и ни к чему, и так видно, что автор в физике остановился на уровне учебника 6-7 класса. Даже на советскую "Детскую энциклопедию" не тянет.
Чего их всех так тянет именно в физику? писали б что-то юридически-экономическое
подробнее ...
:)
Впрочем, глядя на то, что творят власть имущие, там слишком жесткая конкуренция бредологов...
От его ГГ и писанины блевать хочется. Сам ГГ себя считает себя ниже плинтуса. ГГ - инвалид со скверным характером, стонущим и обвиняющий всех по любому поводу, труслив, любит подхалимничать и бить в спину. Его подобрали, привели в стаб и практически был на содержании. При нападений тварей на стаб, стал убивать охранников и знахаря. Оправдывает свои действия запущенным видом других, при этом точно так же не следит за собой и спит на
подробнее ...
тряпках. Все кругом люди примитивные и недалёкие с быдлячами замашками по мнению автора и ГГ, хотя в зеркале можно увидеть ещё худшего типа, оправдывающего свои убийства. При этом идёт трёп, обливающих всех грязью, хотя сам ГГ по уши в говне и просто таким образом оправдывает своё ещё более гнусное поведение. ГГ уже не инвалид в тихушку тренируется и всё равно претворяет инвалидом, пресмыкается и делает подношение, что бы не выходить из стаба. Читать дальше просто противно.
эмоциональную бурю и ручей слез от бессилия и злобы на судьбу. Тогда мать и хватил первый серьезный удар. Она лежала на постели, вся вытянувшись дугой, хрипя и стискивая кулаки; изо рта медленно выливалась пена и никто ничего не мог сделать — зрелище было не из приятных, но страх тормозил все мыслительные процессы, могущие помочь в данной ситуации. Лишь отец непрестанно гладил мать рукой место солнечного сплетения и ласково повторял ее имя, как будто звал откуда-то. Испуганных, плачущих младших сестер увели, а Ивка молча вышла из комнаты, собрала вещи и ушла к Ленке. Она старалась не попадаться матери на глаза. Устроилась опять официанткой, отдавала половину зарплаты Ленкиной матери за проживание и надеялась на то, что жизнь повернется когда-нибудь к ней своим лучистым приветливым ликом.
За три года кем только Ивка не работала, в основном на должностях обслуживающего персонала в том же пансионате, дослужившись до администратора и завертев роман с женатым заместителем директора, она узнала все внутреннюю жизнь высшего руководства: чем кто живет, что покупает, кто где и с кем живет и каким образом богатеет. Ивке очень хотелось попасть в тот мир «других людей», но не хватало образования, и она решила пойти на курсы телефонисток. На тот момент в городе больше не было ничего привлекательного для нее из учебных программ. Зато после курсов она чувствовала себя хозяйкой связи, которая вольна соединять голоса людей на разных концах страны, могла подслушивать их разговоры, могла разъединять, так, для баловства, объявляя о том, что кончилось время. Работа Ивке нравилась. Здесь не нужно ни за кем ни прибирать, ни прислуживать. Ивка была почти счастлива. Не хватало одного — принца. И он не замедлил появиться. Это был офицер в отставке по состоянию здоровья, проходивший реабилитационное лечение в местном санатории. В первый раз он пришел позвонить маме, поздравить ее с днем рождения. Ивка сразу заметила этого высокого красавца и широко улыбалась теперь ему каждый раз, когда он приходил позвонить кому-то из родственников. Красавец не смог оставаться равнодушным к очаровательной пышногрудой красотке и, на третий раз, подошел к Ивке как будто спросить про плохую связь с Москвой. Ивка таяла от его обаяния и сразу согласилась на свидание вечером. Она показала ему вечерний город со второго этажа прогулочного катера, качающего их двоих, обнявшихся для тепла и первого поцелуя.
Через три недели офицер уезжал домой уже с невестой, с зачатой жизнью внутри, жизнью более счастливой и радужной, как мечталось Ивке. Она с легким сердцем оставляла этот город, в котором родилась, в котором жила ее родительская семья — то было ее прошлое, которое ее больше не тревожило, лишь покрылось дымкой сожаления и горечи.
Прошло 20 лет. Трудных, с глубокими разочарованиями, ранами, побоями, разводом, отчаянием, встречей новой, как казалось тогда, судьбы, с рождением сына и уже взрослой дочерью, не желающей знать свою истеричную мать, жесткую и горделивую. Уставшая и не понявшая жизнь, Ивка опять приехала к своей матери. Возможно, теперь они смогут восстановить ту близость, которую потеряли еще в розовом Ивкином пухлом детстве, когда она не хотела расставаться с любимой мамой даже на время дневного пребывания в детском саду, когда мама забирала ее по дороге домой с поликлиники, в которой работала, Ивка, лишь увидев родное лицо, кидалась со слезами радости навстречу и обвивала шею руками, целуя в щеки, уши, куда придется и вдыхая запах материнской пудры, который так и остался в памяти неприглушенный ничем, даже теперь, когда мать давно не пользуется косметикой, когда она располнела и от нее приторно пахнет валокордином. Тонкая нежная когда-то кожа на лице матери обвисла, взгляд замутнен, но голос остался звонким, с теми знакомыми нотками из детства, которые так радовали маленькую Ивку. Это была все та же ее родная мамочка. Ивка приехала в ее 65-й день рождения. Привезла роскошный букет из бардовых пахучих роз, который мать поставила в единственную красивую вазу в центре стола. Ивка собрала на стол все, что привезла. Были икра, запеченная рыба, салат с оливками, фрукты и, конечно, водка. Ивка не любила вино — от него сильно болела наутро голова, а водки немножко всегда можно выпить, и ни в коем случае не разбавлять сладкой газировкой, как в юности. Мать, конечно, обрадовалась дочери, они поначалу обнялись, расцеловались, накрыли на стол, а потом мать погрустнела, глядя на Ивку. Сколько они пережили вместе и поодиночке. Как же тосковали по той нежности и теплоте, которая бывает при рождении первенца. Когда мать живет в каждом его вздохе, видит глазами малыша, чувствует с ним, дышит и бьется одним большим сердцем со своим маленьким первым сокровищем. Рождение других детей отодвигали все дальше эти ощущения, вытесняли из памяти нежные моменты, из сердца — теплоту, лишь оставался взгляд на дочь как бы со стороны, постепенно приближаясь к оценке будто бы другого ребенка. И вскоре уже действительно
Последние комментарии
4 часов 40 минут назад
6 часов 13 минут назад
10 часов 6 минут назад
10 часов 11 минут назад
15 часов 31 минут назад
2 дней 3 часов назад