Сын снеговика [Александр Михайлович Кабанов поэт] (epub) читать постранично
Книга в формате epub! Изображения и текст могут не отображаться!
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (11) »
Слова
Украïни
№ 2
АЛЕКСАНДР КАБАНОВ
СЫН СНЕГОВИКА
Freedom Letters
2023
Об авторе
Александр Кабанов — украинский поэт, редактор, общественный деятель, пишущий на русском и украинском языке.
Родился в Херсоне (1968), живёт и работает в Киеве.
Автор 15 книг стихотворений.
Стихи переведены на украинский, английский, немецкий, французский, итальянский, нидерландский, финский, польский, сербский, белорусский, грузинский, иврит и др. языки.
Лауреат украинских и международных литературных премий.
Соучредитель и главный редактор журнала о современной культуре «ШО», который выходил в Украине с сентября 2005 по февраль 2022 года на русском и украинском языке.
PayPal/email: oleksandrkabanov6@gmail.com
© Александр Кабанов, 2023
СЫН СНЕГОВИКА
Военный снег, летящий врозь,
не признающий старых правил,
он нас с тобой прошил насквозь
и только часть себя оставил.
Седьмое, лишнее крыло —
снег возложил земле на спину,
а шесть, которым повезло,
с собою взял под землю, к сыну.
А под землёй блестит в огне
каток и плавится от смеха
детей, убитых на войне:
пора лепить отца из снега.
Но смерть устроена хитро
и предлагает рокировку:
венец меняет на ведро,
а крест и гвозди — на морковку.
Я тоже сын снеговика
и проводник святого духа —
через стихи, через века, —
лишённый зрения и слуха.
И я хожу среди людей,
не уставая, удивлённо,
и знаю, кто убил детей,
побуквенно и поимённо.
И снег возносится, как дым,
над пепелищем безответным,
над страшным знанием моим,
над нашим знаменем победным.
I.
А ЭТО РОДИНА ОТЦА
ПРИШЛА ЗА РОДИНОЮ СЫНА
* * * *
А это родина отца:
в обрывках утреннего света,
но кто запомнит сорванца
из александровского лета?
Посёлок, швейная игла,
вокруг — портновские лекала,
а здесь цветаева жила,
стихи к ахматовой писала.
А это русская зима,
чей школьный снег белее мела,
вот фабрика, за ней — тюрьма,
в которой бабушка сидела.
Всё это — дом-музей поры,
когда я приезжал в россию,
чтоб вспомнить папины дворы,
марину и анастасию.
И выпить доброго винца,
но я давно летаю мимо:
ведь это родина отца —
меня оставила без крыма.
А папа мой лежит в земле,
он — пепел в погребальной урне,
он — память о добре и зле
и о стране пошитых в дурни.
Как много в воздухе свинца,
и с кем воюет украина:
а это родина отца,
а это родина отца
пришла за родиною сына.
* * * *
Тридцать лет и три года
христос давал интервью дудю,
старожилы гадали:
это к засухе или к дождю,
оказалось — к войне, резне
и ракетным пускам,
далеко от распятия,
но ближе к эху, потом к гвоздю,
оказалось — христос хорошо
говорит на русском.
И продолжил он, заводной,
как ядрёна вошь,
и никак его не забанишь
и не заткнёшь,
больше в нём гордыни,
чем святости и таланта,
он взошёл на холм,
вытирая с ладоней слизь,
и вокруг него
украинские беженцы собрались —
слушать сына божьего
на языке оккупанта.
И христос говорил:
что спасения больше нет,
время кончилось,
как состраданье и вера в свет,
что отныне он —
сын, и дух, и отец в законе,
и омега и альфа
сменились на ви и зет
у него на спине,
на багровом, как снег, хитоне.
Время кончилось,
хейт и сенсацию не раздуть,
и сквозь трещины в небе
на землю хлынула жуть,
чтоб хватать людей,
которые не пригнулись,
я смотрел, как в сторонке
молился и плакал дудь,
и к нему российские
беженцы подтянулись.
И смешалось всё,
превратилось в один вопрос,
и сплелись в объятиях дудь
и простой христос,
породнились беженцы,
жаба и бедный ужик,
всех убили, и все воскресли,
и всех спасли,
и на всех хватило в европе
родной земли,
и с тех пор, в гааге суд
перешёл на суржик.
* * * *
Как долго жить не угадаешь,
а угадаешь — всё равно,
когда навеки выпадаешь
в документальное кино.
В котором небо над омелой
висит, полёты запретив,
как будто кровью черно-белой
плеснули в чистый объектив.
И в кадрах хроники военной
ты промелькнёшь в толпе солдат,
в неоцифрованной вселенной
небрит, озлоблен и поддат.
В ночной, ускоренной, зернистой
и процарапанной штыком,
то в латах, с греческой канистрой,
то в бронике и с вещмешком.
И видно, что тебе не больно
глотать еду и алкоголь,
но обжигающе глагольно —
вернётся жизнь, а с ней и боль.
И за тобой, сквозь ткань экрана,
через растяжки и года
придёт безмолвная охрана
большого страшного суда.
И выведут тебя наружу,
где происходит этот суд,
и всеми проклятую душу,
тебе, предателю, вернут.
Лишь для того, чтоб ты проведал
и вновь обнял в
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (11) »
Последние комментарии
6 часов 58 минут назад
9 часов 15 минут назад
23 часов 56 минут назад
23 часов 57 минут назад
1 день 5 часов назад
1 день 8 часов назад