На волоске [Лиза Сивен] (fb2) читать онлайн

Лиза Сивен На волоске

À un cheveu

Lise Syven

Перевела с французского Дарья Жирнова

Издательство выражает благодарность Литературному агентству Анастасии Лестер (SAS Lester Literary Agency) за содействие в приобретении прав

Издание осуществлено в рамках программы содействия издательскому делу «Пушкин» при поддержке Французского института в России

Cet ouvrage, publié dans le cadre du Programme d’aide à la publication Pouchkine, a bénéficié du soutien de l’Institut français en Russie

© Éditions Bragelonne — Paris 2018

© Жирнова Д. А., перевод на русский язык, 2020

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Поляндрия NoAge», 2020

* * *

Моим родителям

Глава 1

Спрятаться под кучей пропитавшихся потом баскетбольных маек… Хуже некуда. Но либо это, либо нырнуть головой в мусорку. Уж лучше тут.

— Вот дерьмо! Ну и куда этот чмошник подевался?

Это Джаспер — соломенные волосы, метр восемьдесят живого веса, коровьи глаза, садистская улыбочка. Если он меня поймает, я получу кулаком в живот — а не в лицо, — чтобы следов не было видно. С ним Карло, его лучший друг, на голову ниже, но куда более вспыльчивый; ему нравятся «кровопускания». И когда речь идет о какой-нибудь пакости, этих двоих водой не разольешь. Потянув вбок одну из маек, я наблюдаю за тем, как они стоят в полумраке, решительно сжав челюсти.

Джаспер вертит в руках мою черную бейсболку с золотистым логотипом фильма «Kingsman». Этот придурок поймал ее на лету, когда я рванул по коридору, где они пытались меня зажать.

— Этот гаденыш небось в штаны наложил, — ржет Карло. — Зуб даю, смылся через окно.

— Он не мог вылезти через окно: на них решетки.

Я задерживаю дыхание, чтобы не выдать себя и не вдыхать больше жуткую вонь потных подмышек, которые побывали в этих майках. Стоит закашляться — и мне хана. В вытянутой клетушке, которая служит кладовой для спортинвентаря, почти ничего не видно. Никто не озаботился тем, чтобы поменять здесь перегоревшие лампочки, если только школа не экономит еще и на этом. Но сейчас мне это только на руку. У меня есть призрачный шанс выбраться отсюда, избежав взбучки.

Хриплый голос физрука гремит, заставая врасплох двух озверевших садистов:

— Джаспер! Карло! Что вы там забыли, малолетние онанисты?

— Да идем, идем!

На меня падают еще две майки.

— И че ты будешь делать с его кепкой? — спрашивает Карло.

— Нассу в нее!

— Да иди ты!

Они смеются, а потом затягивают свою любимую песню:

— «Когда вновь увижу чудесный тот край!»

И это старшие классы… Они все сговорились, чтобы меня достать.

— «Где для влюбленных обещанный рай!»

В раздевалках начинают смеяться и другие, а к хору присоединяются новые голоса. Вообще-то, эта мерзкая песенка забавляет всю школу. Она преследует меня с самого Рождества, когда по телику снова стали крутить эту жуткую дрянь — «Загорелых на лыжах». Меня даже спросили, не собираюсь ли я отрастить усы, чтобы еще больше походить на Жан-Клода Дюссе, которого в фильме сыграл Мишель Блан. Конечно, нельзя же не пошутить на тему моего преждевременного облысения — это же так смешно!

Я напряженно прислушиваюсь к шуму в коридоре. Раздевалка пустеет, но в целях предосторожности я жду, когда из нее наконец вообще все свалят, чтобы выбраться из своего укрытия. От меня воняет. Напряжение спадает, и я понемногу прихожу в себя.

Черт, моя бейсболка! Совсем новая, из лимитированной коллекции, я же ее только позавчера получил! И первый раз надел… Я пинаю кучу грязных маек, и она еще больше расползается по полу.

В раздевалку я крадусь, прижимаясь к стене и проводя рукой по голове каждые десять секунд. Любой другой на моем месте стал бы убеждать себя в том, что ничего страшного не произошло, что это всего лишь бейсболка… Возможно, другой осмелился бы пожаловаться, чтобы ее ему вернули. Но когда мою тонзуру овевает ветерок, я чувствую себя голым и совершенно теряюсь. Я нисколько не преувеличиваю, говоря, что облысение в семнадцать лет — это самое настоящее проклятие.

Я думал, что остался один в раздевалке. Зря. Физрук обходит ее, прежде чем закрыть дверь.

— Ты еще здесь, Маттео? — удивляется он.

Этот верзила свысока оглядывает меня с ног до головы. Мустафа Ассуи славится не только своим ростом и участием в соревнованиях по триатлону — он готовится еще и к следующему региональному чемпионату по джиу-джитсу. И он тщательно следит за тем, чтобы никто не расхищал школьный спортинвентарь. Я замираю, чувствуя, как его взгляд скользит по моей макушке. Я весь вымок, и она, должно быть, еще и блестит от пота. Не жизнь, а сказка.

— Все в порядке? — спрашивает он, прежде чем смущенно отвернуться.

Моим собеседникам всегда неловко, когда моя голова не покрыта. Слишком уж большой контраст между тонзурой и юным и гладким лицом. Добавьте к этой картине маслом еще и фамилию Лекюре. Иронично, правда?

— Почему ты без кепки?

О, он заметил. Если я все ему сейчас расскажу, господин Ассуи выловит Джаспера где-нибудь во дворе и заставит его вернуть мне ее. А мне очень хотелось бы этого избежать, чтобы не подливать масла в еще не погасший огонь. Когда мои родители отправились к директору ставить его в известность о том, что в прошлом году я стал жертвой травли, Джаспера на неделю отстранили от занятий. С тех пор все подуспокоилось. Этот дебил перестал меня бить и уже не так сильно достает. И хотя он все еще заставляет меня сгорать от стыда при любой удобной возможности, мне больше не приходится прятаться, как несколько месяцев тому назад. Достаточно избегать его, и в целом с этим вполне можно жить. По крайней мере, можно было до сегодняшнего дня. У меня начинают трястись руки при мысли о том, что Джаспер снова принялся за старое. Я как можно крепче сжимаю кулаки.

— Маттео? — настаивает учитель. — Да ты сам не свой. Если кто-то забрал у тебя твою…

Я моргаю, прежде чем очнуться.

— Нет, я просто ее куда-то дел, и пошел в туалет, и… забыл, куда положил. Она должна быть где-то здесь.

Господин Ассуи проглатывает эту ложь, потому что очень хочет поверить мне: так ему не придется вмешиваться в дела, в которые ему совсем не хочется совать свой нос. Он предлагает помочь, я отказываюсь. Мне противно его жалостливое сочувствие. Из-за всего того, через что я вынужден проходить, — из-за Джаспера, Карло и спасающихся бегством волос — мою гордость очень легко задеть. Наконец я смываюсь оттуда, делая вид, что опаздываю.

Уф! Никто не тронул мои вещи. Я на всякий случай запихал их под скамейку. Я очень осторожный парень. Быстро переодеваюсь и натягиваю капюшон толстовки на голову. В груди разливается облегчение, как только голая кожа скрывается под хлопковой тканью. Я стою совсем один в раздевалке, смотрю на свои изношенные кроссовки и чувствую, как на меня наваливается усталость. На грязную плитку пола падает безжалостный свет неоновых ламп — хотя и не такой безжалостный, как этот мир. По крайней мере, я могу собраться с мыслями в тишине.

Я хотел бы убедить себя в том, что не совсем облажался. У Джаспера всего лишь моя бейсболка. Я не дал ему и пальцем себя тронуть. Маленькая победа. Будем надеяться, что мой заклятый враг выйдет из игры и не вернется к ней в понедельник. Но что-то я в этом сомневаюсь: картинка того, что только что произошло, до сих пор стоит перед глазами.

Я не только похож на Жан-Клода Дюссе, но еще и патологически неловок. Или незадачлив, не знаю. Например, если из-за протекающей крыши на баскетбольной площадке есть хоть одна лужица, я буду единственным, кто ее не заметит и поскользнется. Именно это со мной сегодня и произошло, как раз в тот момент, когда Джаспер бросил мне мяч. В итоге мяч прилетел мне в лицо, и я отправился в бреющий полет, в котором мне нет равных, вызвав взрыв смеха у своих одноклассников. Господин Ассуи, зная об истории наших отношений, тут же наказал этого идиота. А тот, пытаясь сказать хоть что-нибудь в свою защиту, не нашел ничего лучше, чем обвинить меня в том, что я упал специально.

Ну знаете ли. Насколько мне известно, мяч не сам по себе решил прилететь мне прямо в табло. А учитывая, как зол был Джаспер, я усомнился в том, что он на этом остановится. Я уклонился от оплеухи и задал стрекача. Не то чтобы я хвастался, но бегаю я быстро. В средней школе я занимался легкой атлетикой.

Жаль, что моя бейсболка угодила в грязные лапы Джаспера. Но, наверное, такова судьба: моя, например, просто обожает втыкать ножи мне в спину.

Впрочем, хватит это мусолить. Все не так уж плохо. В конце концов, никто не умер, как сказал бы мой отец.

— Маттео? Мне нужно закрывать спортзал.

Что ж, пора возвращаться в клетку со львами: час пробил. Но я, пожалуй, слишком сгущаю краски. В пять часов вечера в пятницу бо́льшая часть учеников покидает школу в первые же несколько минут после уроков. И мне тоже стоило бы пойти на автобусную остановку и поехать домой, но я рискую встретить там Джаспера, а куда разумнее было бы отдалить нашу следующую встречу. К счастью, у нас всего один общий урок, последний на неделе, — и это физкультура.

Я решаю отправиться в библиотеку, ставшую моим любимым убежищем с тех пор, как я перестал выносить себе подобных. В отделе комиксов лежит куча огромных подушек, в которые я с удовольствием падаю. Здесь меня, по крайней мере, точно никто не побеспокоит. Ну или почти никто. Потому что в этот момент входит Сурая и от моей безмятежности не остается и следа.

Сурая для меня своего рода криптонит. Темная кожа, черты лица такие же мягкие, как ее улыбка, пухлые губы и огромные глаза, подведенные белым карандашом… Но что выделяет ее среди всех остальных, так это ее невероятные волосы. Я обожаю, когда они свободно лежат в прическе афро и напоминают облако. Еще она заплетает их во всевозможные косы разной формы и толщины, свободные и тугие, и даже убирает их в «пучки», похожие на маленькие шарики на голове, — да, я ужасно любопытный и искал в интернете, как это все называется. Сейчас она носит «брейды», которые иногда собирает в хвост или пучок.

Само собой, моя избранница не обращает на меня внимания. Мы даже не знакомы. Она перешла в наш лицей в прошлом году и учится в другом классе. Несмотря на то, что мы ездим на одном автобусе, я не решаюсь к ней подойти, и на то есть множество причин. Во-первых, для нее я всего лишь «монашек Маттео». Моя слава летит впереди меня, и я могу нравиться примерно так же, как раздавленный слизняк на тротуаре. А во-вторых, с ней обычно ее лучшая подруга Анна София, с которой мы вместе играли еще в песочнице. И, к несчастью, в средней школе она меня возненавидела. Когда-то — когда у меня еще были волосы — я был вполне симпатичным; но, узнав, что она влюбилась в меня, я сказал своим приятелям, что никогда в жизни никуда не пойду с такой заучкой. Я был глуп и жесток. В сущности, я все еще жесток, особенно к самому себе. Может быть, однажды благодаря этому судьба смилуется надо мной, и у меня снова появятся друзья в этой школе. Мечтать не вредно!

Сурая усаживается за стол, не замечая меня — к моему огромному облегчению. Глянув на часы, я понимаю, что Джаспер должен был уже уехать. Я могу беспрепятственно вернуться домой. И поэтому решаю уйти. Если я останусь, не смогу не пялиться на Сураю. А я не хочу, чтобы она решила, что я какой-то псих или извращенец, с меня хватает и того, что в школе со мной обращаются как с прокаженным. Однажды она неизбежно заметит мой интерес, потому что у людей есть шестое чувство: они всегда ощущают, когда на них кто-то смотрит. Но чем позже это произойдет, тем лучше.

Поэтому я неохотно ухожу, вцепившись в капюшон, чтобы его не сдуло ветром. Я решил поставить крест на своей личной жизни. Я ограничусь видеоиграми и YouPorn.

Глава 2

Я вихрем врываюсь в квартиру и лечу прямиком в свою комнату, не снимая кроссовок, хотя и рискую довести до белого каления отца, помешанного на чистоте. Я бесстрашен. Дверь за мной захлопывается, я швыряю рюкзак в угол и хватаю другую бейсболку — на ярко-синем фоне оранжевый логотип бейсбольного клуба «Нью-Йорк Метс». Я натягиваю ее на макушку. Отлично. Никто меня не видел, и никто не станет задавать неудобных вопросов.

— Матт?

Голос доносится с кухни. Мама уже вернулась, что бывает нечасто; обычно по пятницам она задерживается в садике, чтобы подготовить занятия на следующую неделю. Я высовываюсь за дверь.

— Да?

Шарлотта, то есть моя мама, делает то же самое в другом конце коридора. Ее круглые очки соскальзывают с носа, и она машинально поправляет их, прежде чем сдуть с лица щекочущие каштановые прядки. Растрепавшаяся прическа делает ее похожей на только что проснувшуюся сову.

— Ты не снял обувь. Ты же знаешь, что твой отец…

Она возводит очи горе: в царстве вечного беспорядка она, в отличие от моего папаши, не боготворит пылесос.

Я возвращаюсь в прихожую, чтобы исправиться. Но, влезая в тапочки, замечаю чужаков в обувном строю. Хозяйка красно-белых кед — стройная девушка лет двадцати — машет мне, сидя за барной стойкой, отделяющей столовую от кухни. Я смотрю на короткие черные волосы, бирюзовую прядку, перечеркнувшую лоб, круглое лицо, узкие глаза, широкую улыбку и наконец узнаю ее.

— Андреа! Давно не виделись! Новая прическа!

— Привет, кузен! Как дела?

Последний раз я видел ее на летних каникулах, когда учился еще в средней школе. Она тогда только выпустилась. Мы провели месяц в домике в Швейцарии, который ее родители сняли на все лето. Потом они вернулись жить в Пекин, а Андреа, кажется, стала изучать архитектуру в Париже, но уже давненько не заходила к нам в гости. Теперь она выглядит куда старше, чем в нашу прошлую встречу, хотя у нас всего три года разницы. Она радостно бросается обнимать меня.

— Ну и вымахал же ты! Вот это да, настоящий мужчина!

Я вдруг замечаю пирсинг, поблескивающий в ее носу. Чувствуется в ней что-то неуловимо крутое, то, чего во мне никогда не будет. Мои пальцы сами тянутся к козырьку бейсболки.

— Маттео заканчивает в этом году, — сообщает Шарлотта, раздуваясь от гордости. — Перед тобой будущий инженер.

Я наконец перестаю тормозить.

— Я не лучший в классе, но если хорошо закончу школу, то в следующем году пойду на курсы подготовки к поступлению.

— И где будешь учиться? — спрашивает Андреа.

— В Бресте или Ренне. Мне нравятся два вуза.

— К тому же в Бретани так красиво! — добавляет мама, сияя от счастья.

Мои щеки заливает краска — я рад, что она гордится мной. Я «гадкий утенок», но мои школьные успехи и возможность в следующем году уехать далеко-далеко и начать все с чистого листа помогают мне стойко переносить свалившееся на меня несчастье. Последний год в этой школе! Я считаю дни.

— Обожаю Бретань, — поддерживает ее Андреа.

Мама предлагает мне выпить с ними чаю, но я тут же отказываюсь. Будь я вежливым мальчиком, обязательно спросил бы, как ее учеба, но куда больше мне хочется усесться за комп и выйти в интернет. Денек выдался тяжелый, и у меня нет сил на лишние социальные взаимодействия.

— Мам, у меня игра начинается через десять минут…

— Да не убегай ты сразу! Мне нужно с тобой поговорить.

Андреа смотрит на меня, дуя на чай.

— У твоей кузины проблемы с жильем. Ее соседка по квартире выставила ее на улицу. Посреди ноября! Можешь себе представить? Бедняжка!

Я удивленно поворачиваюсь к Андреа.

— Она тебя вышвырнула? У нее есть на это право?

— Это ее квартира, и я не подписывала никаких договоров. Этим летом между нами стало не все так гладко, да и она вроде нашла себе кого-то. У меня нет выбора, приходится выметаться.

В ее голосе слышна горечь. Да уж, она явно не в порядке.

— Что за ведьма! — восклицает мама. — Поставить тебе подобный ультиматум, прекрасно зная, как трудно найти жилье в Париже!

— Короче, ты будешь жить с нами.

Я не в восторге. Очереди в ванную уже маячат на горизонте.

— Тетя Шарлотта согласилась приютить меня на несколько дней, пока я не подыщу что-нибудь другое, — обнадеживает она меня. — Я съеду, как только смогу.

Мама недовольно смотрит на меня. Она хотела бы, чтобы я сделал вид, будто ничего страшного не происходит, но это не так-то просто. Между «несколько дней» и «несколько недель» есть огромная разница. Особенно когда в доме нет лишних спальных мест. Мы живем в просторной квартире в новом доме — в ней почти сто квадратов, но всего три спальни, и все они сейчас заняты.

— Где она будет спать? Не в моей кровати, я надеюсь? Я не собираюсь идти к Манон.

У моей десятилетней сестры отвратительный характер, и ей это совершенно точно придется не по вкусу. Андреа явно начинает ощущать себя не в своей тарелке. Мама резко вскидывает голову, тряхнув волосами.

— Представь себе, я уже об этом подумала. Есть мой кабинет.

То, что она так называет, выглядит как ниша в стене гостиной, отгороженная раздвижной перегородкой на случай, если вдруг понадобится остаться одному.

— Чего?! Ты хочешь поселить ее в этом чулане?

Андреа резко поднимается.

— Я не хочу никому мешать и вообще думала поспать на диване… Я постараюсь быстро найти съемную комнату, это займет всего пару дней.

Шарлотта торжественно опускает руки ей на плечи.

— Как твоя крестная, я просто обязана приходить тебе на помощь в любой трудной ситуации.

И в этом вся моя мать. Пара минут — и вот она уже стоит в супергеройском костюме и плаще. Она тут же силком тянет нас в свой «кабинет», где обычно готовится к занятиям с малышами. На полках, нависающих над рабочим столом, громоздятся разноцветные баночки, книжки и всевозможные коробочки.

— Я уже успела подготовить кое-что на будущее, — объясняет Шарлотта Андреа. — Мне совсем не трудно уступить тебе комнату. Я освобожу шкаф, чтобы ты смогла сложить в него свои вещи.

Мама поручает моим заботам надувной матрас, а сама начинает вытаскивать свой хлам из шкафа: шерсть, бумагу, ткани — дивную смесь цветов и материалов, которая потом окажется в подвале распиханной по пакетам.

Когда перегородка задвигается, места остается только на разложенную постель, причем, чтобы попасть к столу, пришлось бы перепрыгивать через подушку.

— Говорю же, каморка, — мрачно замечаю я.

Андреа мне улыбается.

— Шутишь? У меня есть выход на балкон и даже розетка. О, здесь есть вай-фай! Я спасена.

Она спешит подключиться.

— Вот и славно! — восклицает мама, надувшись от гордости, как павлин. — Разбирай свои вещи, а я пойду займусь готовкой. Пожалуй, будет тартифлет прекрасным выбором в обед!

Андреа удерживает меня за руку.

— Не волнуйся, я надолго не задержусь.

Не могу не пошутить:

— Держу пари, ты захочешь смыться уже к концу выходных… У нас самый настоящий дурдом.

Глава 3

В конце концов даже мне, несмотря на то, как неодобрительно я отнесся к этому поначалу, приходится признать, что с приездом двоюродной сестры дома стало только уютнее. Мама на седьмом небе от счастья. Она смеется над каждой ее шуткой, припоминает проведенные вместе летние месяцы и сияет от радости. Они похожи на двух закадычных подружек, которые расстались только вчера. Но о себе Андреа почти не говорит и быстро переводит разговор со своей учебы на маминых воспитанников… Это странно. Я пытаюсь вспомнить, что слышал от ее родителей — тети Максин и дяди Ченга, когда мы встречались на Рождество в прошлом году. Должен признаться, я не спрашивал о делах их дочери. Был слишком занят увиливанием от колкостей бабушки — обывательницы, застрявшей в прошлом, которая просто обожает говорить о моем воспитании и ругать меня, стоит мне только открыть рот.

Стефан, мой папа, успел вернуться как раз к традиционному пятничному аперитиву. Скажем сразу: растительности на лице у моего отца как у медведя, но он лыс как колено. Думаю, в какой-то мере он виноват в моем несчастье, потому что без наследственности тут явно не обошлось. Он куда проще относится к своей лысине, чем я, и в довершение всех моих бед вообще не видит в этом проблемы. Еще бы! Он-то считает себя мужественным, как викинг. Наш опыт в этом вопросе существенно разнится, поскольку он полысел постепенно и к тридцати, а я стал молниеносно терять волосы в шестнадцать. Я напрасно пытался ему объяснить, почему для меня это стало таким ударом; то, что у меня развился комплекс, глубоко его потрясло. Поэтому мы единодушно решили больше об этом не говорить, а он перестал требовать, чтобы я снимал кепку дома.

Обрадовавшись племяннице, Стефан награждает ее таким тычком, что вполне мог бы вывихнуть ей плечо, и предлагает выпить пива.

— Ну и постарела же ты! Я помню, как ты еще пешком под стол ходила!

У меня все по-прежнему, я пью колу, и это, судя по всему, никого, кроме меня, не волнует… С моими родителями всегда так: меня считают взрослым только тогда, когда им это удобно. А мне, между прочим, в мае будет восемнадцать. Моя младшая сестра Манон, брюнетка в очочках и завиточках, смешно вытягивает губы, пока наливает себе лимонад. Устав молчаливо прислушиваться к разговору, я иду в гостиную и включаю игровую приставку. Манон тут же начинает пищать:

— Я тоже играю! Я тоже играю!

— Я включил футбол. Только веди себя по-человечески…

— Ты поняла, Пукито? — добавляет мама.

— Ладно, — бурчит она. — Я уже не маленькая.

Само собой, но, когда она проигрывает, она бесится, орет, вскакивает, залезает с ногами на диван, а иногда и на этом не останавливается, как в прошлом месяце, когда она буквально на меня наступила.

— Она у нас с характером, — поясняет Шарлотта Андреа, и та фыркает в чашку.

— Ну рассказывай! — вмешивается мой отец, чокнувшись с ними бокалами.

Я рассеянно слушаю повтор истории про злюку соседку, потому что Пукито сегодня в ударе и всерьез настроена на победу. После такого паршивого дня, как этот, я не собираюсь уступать ей, не отстояв своего чемпионского титула. Я поворачиваю бейсболку козырьком назад, решительно принимая вызов. Но решительность уступает место рассеянности; дело то ли в накопившейся за неделю усталости, то ли в том, что напряжение наконец уходит. Первый гол прилетел в мои ворота после того, как я бросил взгляд на часы в гостиной.

— Я тебя размажу, — азартно обещает моя сестричка.

— Не дели шкуру неубитого медведя, пожалуйста.

К сожалению, в следующую же минуту она забивает в мои ворота второй гол, притворяясь самой невинностью.

— Не волнуйся, Матт, мне просто повезло…

— Да она издевается надо мной!

На самом деле эти подколы смешат меня. Не считая тех моментов, когда из-за видеоигр Манон слетает с катушек, она, в общем-то, классная жизнерадостная девчонка. Она тащится от единорогов, любит заниматься спортом, веселиться с друзьями и читать все, что попадется ей под руку, — от этикеток на бутылках с фруктовым соком до газет, включая библиотечные романы и комиксы. Мы хорошо ладим, хотя я, в силу разницы в возрасте, и не идеальный компаньон для игр. Мне недостает терпения — я предпочитаю забиваться в свое логово подальше от представителей рода человеческого. Но время летит. Я думаю только о том, чтобы быстро проглотить ужин и присоединиться к своей команде на виртуальном мостике «Скайдаста». Когда таймер духовки отвечает на мои молитвы, я бросаюсь накрывать на стол, чтобы ускорить процесс.

— Остынет ведь, — услужливо напоминаю я, ставя блюдо в центр стола.

— Мы никуда не торопимся, — остужает мой пыл мама, усаживаясь за стол. — Завтра никому в школу не надо.

Она тянется, чтобы ущипнуть меня за щеку, но я в последний момент уворачиваюсь, замечая то, каким взглядом Андреа провожает мою бейсболку, — я так ее и не снял. Я сглатываю: только бы она не заговорила со мной об этом. К счастью, папа впихнул ей ложку, чтобы она разложила еду по тарелкам. Горячий тартифлет пахнет просто божественно, голодные желудки громко бурчат, а я спешу набить живот.

Рано или поздно это случится. Кузина задаст мне этот вопрос сегодня вечером, в воскресенье или на следующей неделе… Эта мысль гложет меня до самого конца ужина. Я почти не участвую в общем разговоре и изредка мрачно бормочу что-то, прекрасно понимая, что мое стремительно портящееся настроение только разожжет интерес, но по-другому у меня сейчас не получается.

Андреа помогает мне убирать со стола, и я чувствую, как ей хочется заговорить об этом; я заканчиваю убирать тарелки в посудомоечную машину, твердо намереваясь послать ее лесом с ее вопросами. Но она молчит.

Мама мелкими глоточками потягивает белое вино, покручивая в пальцах ножку бокала, а Андреа утыкается в телефон, проверяя чат со своими подружками. Папа ищет, что посмотреть по телику. Самое время ускользнуть. Но как только я выхожу в коридор, меня настигает кузина.

— Кузен?

— Чего? — ухожу я в глухую оборону.

— Скажешь пароль от вай-фая?

Наша атака только что с треском провалилась. Мой маг не успевал лечить наших лучших бойцов, и демон победил, играючи разгромив их. Я едва успел сделать ноги. В наушниках стонет разочарованная команда.

— Черт возьми, Поль! Из-за тебя мы все просрали! Голова этого демона помогла бы нам купить новый движок!

Я проглатываю упрек Ника, сжав зубы. Ник, торговый работник из городка По, всегда чуть что начинает орать. Не знаю уж, как он работает, но тут он просто из кожи вон лезет.

— Спокойно, — вмешивается Алиоша, наш капитан.

Она живет где-то неподалеку от Ниццы и работает в обсерватории, насколько я знаю. Она прирожденный лидер и, возможно, поэтому начинала свою карьеру в армии.

— Все иногда лажают. Все нормально, Поль?

Поль — это мой ник в Сети. Честно говоря, когда я регистрировался, у меня не было особых идей, а я тогда только купил сэндвич в магазине, который так назывался, и решил не заморачиваться. К тому же Поль — классное имя. Я воскрешаю аватаров своих товарищей под треск микрофона наушников.

— Простите, сегодня не мой день.

— Ничего страшного, — вздыхает Обливион, последний член нашей команды. — Все равно мы плохо подготовились.

Я среди них самый младший. Обливион работает на заводе, живет в Лилле, и он совсем недавно стал папой. Бедняга выжат как лимон. Сейчас он выходит в Сеть только по ночам, когда кормит ребенка из бутылочки, и тогда начинает таскаться по барам Евраты-Один и узнавать больше о других планетах игры. Это благодаря ему мы обосновались в этой колонии и нашли демона, которого нам не хватило сил завалить.

— Мне пора, — бросает Алиоша. — Ведите себя хорошо. До завтра.

«Space and Daemons» — это ММОРПГ, массовая многопользовательская ролевая онлайн-игра, в которой можно играть за человека или демона и сражаться с другой расой за контроль над Вселенной. Я выбрал священника-наемника и встретил своих сокомандников во время миссии на Луне, которая плохо кончилась, но это уже другая история. Когда они предложили мне присоединиться к ним на «Скайдасте», их космическом корабле, я тут же согласился. Им нужно заниматься в реальном времени — чинить поломки, стыковаться на станциях, запасаться провизией… А взамен ты получаешь возможность без особого труда исследовать планеты вместо того, чтобы прибиваться к другим игрокам или искать подходящие миссии.

Честно говоря, по большому счету теперь у меня нет других друзей, кроме Ника, Алиоши и Обливиона. Мы никогда не встречались вживую, и это всех нас вполне устраивает. Но если бы даже так сложилось, ничего бы не изменилось: им совершенно наплевать на то, как я выгляжу.

— Серьезно? Еще даже одиннадцати нет! — бесится Ник. — И теперь ждать до завтра, чтобы загнать эту тварь. Нам не поймать его без Алиоши!

— Лучше вернуться на корабль и выйти на орбиту, — зевая, говорит Обливион. — А то тупо застрянем на этой планетке на время следующего циклона.

Я решаю сходить за йогуртом, поставив своего персонажа в мод офлайн, пока все возвращаются на корабль.

На кухне горит свет. Я машинально беспокойно провожу рукой по голому черепу, на котором не оказывается бейсболки. Но все равно иду вперед, я у себя дома, в конце-то концов… Андреа и мама о чем-то шепчутся над своими кружками, все так же сидя за барной стойкой. Остальная часть квартиры теряется во мраке; папа наверняка уже спит, ему завтра на работу. Я уже собираюсь вернуться к себе, когда слышу, как мама говорит:

— Он справляется, как может…

— Мне кажется, он изменился, — отвечает Андреа. — Он больше не улыбается, почти не раскрывает рта, прячется в своей комнате… Раньше он был душой компании.

— Постарайся его понять, все это так непросто. Ему нужно время.

— Может, ему стоит обратиться к психологу?

Мама вздыхает.

— Он ходил к нему пару раз в прошлом году, когда его травили в школе… Но больше не хочет. Говорит, что нельзя заставить его чувствовать себя хорошо.

— Он в чем-то прав, — соглашается Андреа. — Нет, тетя, я тебя ни в чем не упрекаю, просто… мне кажется… что он несчастен, чего уж там.

Я, задержав дыхание, бесшумно возвращаюсь к себе. Падаю в кресло. Желтый свет ламп и голубой свет двух экранов падает на мое лицо под гул процессора. Экипаж «Скайдаста» ждет меня, но меня словно парализовало: руки и ноги не слушаются, будто меня придавило к земле тем грузом, который я несу на себе.

Я стараюсь справляться со своими проблемами самостоятельно, но, похоже, шила в мешке не утаишь. Или, правильнее будет сказать, лысину посреди скальпа. Даже моим близким меня жалко.

Глава 4

Вечер среды ничем не отличается от любого другого обычного вечера. С неба, обложенного тучами, льет холодный ноябрьский дождь, и я жалею о том, что не последовал совету мамы и не надел свитер под парку. Усмехнувшись, пишу ей сообщение, чтобы сказать, что она была права.

Поэтому я жду автобус, втянув голову в плечи и надвинув капюшон на бейсболку. Я стою, прислонившись спиной к фонарному столбу в отдалении от кучек школьников, которые оживленно переговариваются. Сложно сказать, что скорее послужило причиной их радостного возбуждения — степень загрязнения воздуха или буйство гормонов. Я их не виню, особенно после того, какую подлянку подкинули мне мои, лишив меня волос. Моя болезнь, которую мягко называют «андрогенной алопецией», объясняется повышенной выработкой мужских гормонов. Я мужчина, настоящий мужчина, как феноменально тонко заметил бы мой папа.

Джаспер выделывается в окружении Карло и остальных из его шайки: близнецов Гонзагов, Нео и Люциуса. Они распушили хвосты перед цыпочками и не замечают даже, что на меня легко можно напасть — так близко я стою. Леана, Исса и Анжелика — девчонки манерные и заносчивые, и с ними у Джаспера нет ни единого шанса. Что не мешает ему подкатывать к ним при любом удобном случае. То, что он сохнет по Леане, красотке с огненно-рыжими волосами, ни для кого не секрет. С ней он кроток как ягненок, но стоило ему захотеть при всех поцеловать ее, как он схлопотал пощечину. О, это было эпохальное событие, которое я имел счастье наблюдать воочию. Так ему и надо! Нечего лезть целоваться без разрешения.

Сегодня он снова в моей кепке. Вчера он мне ею помахал, чтобы унизить еще больше. Простые радости, понимаете? Иногда я ему завидую. Ему так мало нужно для счастья. Моя мама считает, что такие, как он, самоутверждаются, издеваясь над другими. Потому что они несчастны и не уверены в себе. По-моему, она ошибается. Есть куча народу, которая просто кайфует, причиняя боль окружающим, вот и все.

Мое сердце начинает биться чаще, когда Сурая и Анна София под одним зонтиком тоже подходят к остановке. Карло говорит им что-то такое, что они обе закатывают глаза, а потом возобновляют оживленный диалог, не обращая внимания на парней. Мы садимся в один автобус, я захожу в переднюю дверь, они — в среднюю. Я протискиваюсь к свободному поручню… За который секундой позже хватается Сурая. Кокосовый запах ее волос щекочет мне ноздри, и я теряю способность соображать, взволнованный тем, что девушка моей мечты так близко. Она, так сказать, прямо у меня под носом, и я не могу отвести глаз. Поэтому самозабвенно любуюсь ровными полосами ее кос, симметричными и гипнотизирующими.

Когда автобус резко тормозит, ее прижимает ко мне, и она нечаянно наступает мне на ногу.

— Прости!

— Ничего.

Я отворачиваюсь, чтобы она не заметила, как я покраснел.

Манон запрыгивает ко мне на руки и клюет в щеку.

— Привет, Пукито!

Я зову ее так, потому что, когда она была маленькая, она обожала печеньки «Пепито» и упрямо звала их «пукито». У нее все лицо в шоколаде.

— Ну ты и свинка! Научись уже умываться!

Она философски пожимает плечами.

— Я ела полдник перед теликом, пока играла в покемонов, и очень старалась не накрошить, чтобы папа не разозлился.

— Какая четкая расстановка приоритетов, малышка! Мои поздравления!

Андреа тоже уже вернулась. У нее огромные мешки под глазами. Она опять вчера плакала, как плачет почти каждый вечер с тех пор, как поселилась у нас… Не знаю, стоит ли говорить маме об этом.

С тех пор как Андреа перевезла к нам свои вещи — по большей части книги, папки с названиями проектов и блокноты для эскизов, — в кабинете царит жуткий бардак. Я нахожу ее на диване, увлеченно стучащей по клавишам и делающей какие-то заметки. Кажется, учится. Я ненадолго присаживаюсь рядом.

— Так как продвигаются поиски квартиры?

Она удивленно поднимает на меня глаза, и нарисованные подводкой стрелки исчезают в складках век.

— Привет! Ну как-то не очень. Две последние квартиры, насчет которых я звонила, уже сдаются.

Она снова погружается в изучение экрана, не замечая моего раздражения. Честно говоря, то, что у нее ничего не выходит, нисколько меня не удивляет — она слишком многого хочет от квартала, от внешнего вида комнаты и ее цены… Я понимаю, что она хочет жить как можно ближе к учебе, но в Париже приходится быть реалистом. Если она не спустится с небес на землю, то никогда ничего не найдет.

— Не парься ты так, Матт, я не собираюсь пускать здесь корни.

Она зажимает карандаш в зубах и открывает книгу, пролистывая ее до нужной страницы.

— Я не пытаюсь выставить тебя на улицу, — отвечаю я. — Но признай, что по утрам не так-то просто попасть в ванную.

Не далее как сегодня утром я еле успел принять душ и побежать на автобус.

— О да, если каждый будет торчать там по часу, как это делаешь ты, все резко станет очень непросто.

Я вспыхиваю и встаю, чтобы уйти.

— Маттео! — бросается она следом за мной в коридор. — Подожди! Я не хотела тебя обидеть!

— А чего ты тогда хотела? Слова несут определенное значение. Всегда.

— Не строй из себя оскорбленную невинность! Ты торчишь перед зеркалом целую вечность и сам прекрасно об этом знаешь.

Да, я в курсе. Я вожусь с волосами: наношу крема, делаю массаж головы, причесываю остатки былой роскоши, стараясь не вырвать ни волоска. Я возвращаюсь в свою комнату с полыхающими щеками.

— Это странно, — настаивает она. — Никто тебе и слова не говорит. А я что-то не вижу никаких чудесных перемен, когда ты выходишь оттуда.

— Не суй нос в чужие дела.

Я хлопаю дверью у нее перед носом.

— Матт…

Она скребется в дверь.

— Матт, ну неужели все настолько плохо?

Я был прав, когда опасался, что она начнет вынюхивать. Уже когда Андреа была маленькой, она была так любопытна, что ее наказывали за подслушивание под дверями и подсматривание через замочные скважины.

— Ты этого добиваешься? Хочешь посмотреть? Тоже хочешь поиздеваться надо мной?

Я яростно бросаюсь открывать дверь. Срываю кепку и бросаю ей в лицо.

— Вот! Теперь ты довольна?!

Она отходит назад, озадаченная и смущенная.

— Матт…

Я опускаю голову, чтобы она наконец хорошенько разглядела тонзуру, которая занимает две трети моего черепа. На висках и затылке я оставил волосы подлиннее, чтобы, когда я в кепке, казалось, что все нормально. Но тут на нас набрасывается Манон:

— Да что с вами не так?! Чего вы так раскричались?

— Извини, — говорит Андреа, — это я виновата. Прости меня, Маттео, я не хотела ни обидеть, ни разозлить тебя. Честное слово!

В жопу ее извинения. Я обвиняюще тычу в нее пальцем:

— Но сделала все, чтобы этого добиться, разве нет? Знаешь, почему мы об этом не говорим? — Я не даю ей ответить и начинаю орать: — Потому что от этого мои гребаные волосы не начнут снова расти!

Моя сестра подбирает бейсболку и с искаженным лицом и слезами на глазах возвращает ее мне.

— Матт…

Я немного выпустил пар, но сказанного не вернешь.

— Не переживай, Манон, все нормально, я привык, — говорю я и добавляю сконфуженной Андреа: — А теперь оставь меня в покое и не лезь, куда не просят.

Меня все еще душит ярость, когда после ужина я присоединяюсь в Сети к Нику и Обливиону на мостике «Скайдаста». К счастью, я быстро забываю о своих проблемах, когда узнаю, что Алиоша не явилась на перекличку. Судя по данным корабля, она уже несколько часов назад отправилась покататься на катере. Экран локатора показывает, где он остановился, а наш капитан не отвечает на сообщения. Это странно, тем более что она сама подтвердила сбор сегодня вечером. Что-то пошло не так, и нужно выяснить, что именно. «Space and Daemons» — иммерсивная игра, и мы с самого начала решили общаться только через виртуальную платформу, как если бы и впрямь жили на «Скайдасте», чтобы добавить красок приключениям.

Мои товарищи по команде хотят дать нашему капитану еще пятнадцать минут. Я — нет.

— Я задолбался ждать, мы летим ее искать, и точка.

Обливион решает остаться на борту. Ему скоро опять менять пеленки. Ник берет на себя управление нашим вторым катером, а я сажусь за пушки. Никогда не знаешь… Гигантский демон может в любой момент выскочить из ниоткуда, и я буду только рад отвести душу и понаделать в нем дырок.

— Ты явно не в духе, — замечает Ник. — Проблемы?

— С нами стала жить моя кузина. Она… действует мне на нервы.

— Прекрасно тебя понимаю… Ох уж эти родственнички!

Он начинает пересказывать мне недавно прочитанную статью о новом графическом процессоре, и мы уже вовсю спорим о мощности наших компьютеров, когда кто-то стучится ко мне в дверь.

— Кузен? Я знаю, что ты там.

Я выключаю микрофон.

— Не сейчас.

Только я наконец расслабился… Полем быть куда проще, чем Маттео.

— Пожалуйста, Матт. Я хочу помириться.

Я вздыхаю. О том, чтобы бросить миссию из-за Андреа, и речи быть не может.

— Все нормально, Пауло? — начинает волноваться Ник.

Я включаю микрофон обратно.

— У меня гости. Это ненадолго, я никуда не ухожу, только выключу звук, так что можешь рассчитывать на меня.

— No problem.

Кузина заходит в мое логово, ногой отбрасывая с дороги грязный носок и морща нос от отвращения. Но здравый смысл все же подсказывает ей, что от комментариев лучше воздержаться. Я снимаю наушники и скрещиваю руки на груди, намеренно выставляя свою тонзуру напоказ, чтобы смутить ее.

— Я тебя слушаю.

Она с раздосадованным видом опускается на мою кровать в цветах «Звездных войн». По крайней мере, она смотрит мне в глаза.

— Мне правда жаль, слышишь? Я не думала, что это выльется в ссору.

— Не бери в голову. Завтра об этом уже никто и не вспомнит.

— Что-то я в этом сомневаюсь. Ты был просто вне себя и…

Ладно, я немного увлекся. Но меня просто прорвало, и у меня и в мыслях не было долго дуться на нее, я не настолько злопамятный.

— Я знал, что рано или поздно речь зашла бы о моих волосах, а я этого терпеть не могу. Когда люди узнают о моем облысении, они начинают меня жалеть, и пау! Как по волшебству, все вдруг становятся экспертами по уходу за волосами. И каждый обязательно что-нибудь посоветует: тебе нужно сходить к врачу, сейчас продаются удивительные средства, тебе лучше брить голову. Бла-бла-бла.

— Ясно, — тянет Андреа, потирая подбородок.

Если бы я хотел быть вежливым, я бы извинился за то, что наорал на нее. Я и впрямь психанул. Но я ужасно устал быть паинькой, чтобы не ранить чувства окружающих, тогда как они и глазом не моргнув топчутся по моим, вооружившись благими намерениями.

— А бывает и хуже, — продолжаю я. — Есть те, кто поздравляет меня с этим, потому что считают, что это делает меня настоящим мужчиной. А еще есть кретины, которые думают, что, если потереть мою лысину рукавом, им привалит удача.

— Чего?

Я радостно смеюсь, обведя ее вокруг пальца.

— Тьфу ты, дурак, — прыскает она.

— Ну а теперь мы можем перестать говорить об этом?

— Но почему?

— Потому что меня это напрягает. Это почти так же странно, как если бы мы говорили о твоей груди.

Андреа пожимает плечами:

— Я плоская, и, честно говоря, мне плевать.

— Но это не повод об этом говорить. Мои волосы все равно не вырастут заново, тут уж ничего не попишешь. Поэтому, бога ради, оставь их в покое.

Я уже не знаю, как от нее отделаться. Тем более что на экране Ник уже вошел в атмосферу планеты и сканирует ее поверхность на предмет демонов.

— Мне пора. Надо спасать подругу.

— Так ты уже сбривал волосы полностью?

Я закатываю глаза, она явно прикалывается.

— Я пытался, да, и это было еще хуже, чем сейчас.

Даже серьга в ухе не сделает меня харизматичным, как мистер Пропер. Но Андреа не отстает.

— Почему тогда не носишь парик?

— Серьезно?

В этот раз она не шутит. Мое терпение кончилось, мне хочется вышвырнуть ее за дверь, но я беру себя в руки. Сделав глубокий вдох, я как можно более вежливо говорю:

— Я бы хотел вернуться в игру. Мне не нужна помощь. Не стоит обо мне беспокоиться, у меня все отлично.

— Тогда понятно, почему ты швыряешь людям кепки в лицо.

Я давлюсь воздухом. Еще чуть-чуть, и я бы вспылил, но тут Андреа резко поднимается.

— Ладно, я поняла, просто прикалываюсь!

На этой прекрасной ноте она наконец оставила меня в покое. Я надеваю наушники обратно.

— Ник? Я вернулся.

Но слово не воробей. Пока мы заходим на посадку рядом с кораблем Алиоши, я прокручиваю в голове наш разговор. Парик. А почему бы и нет, раз уж на то пошло?

Глава 5

Субботу с дождем в постели переждем. Я нежусь в кровати с чувством глубокого удовлетворения.

Вчера я поздно лег из-за того, что шел по следу наемников, виртуально убивших нашего капитана и похитивших у нее артефакт, который она раздобыла. У нас ушло два дня на их поиски. Два дня! Как вы уже могли догадаться, на этих выходных экипаж «Скайдаста» твердо намерен хорошенько начистить им рыла.

Эта чудная перспектива приводит меня в замечательное расположение духа, но вылезать из-под одеяла все еще нет никакого желания. Пробуждение ознаменовалось и другими потребностями… Стук в дверь прерывает меня на, эм, самом интересном месте.

— Матт?

— Отвали, Андреа!

— Когда ты уже встанешь?

— Когда захочу!

Если она войдет, я швырну тапочкой ей в лицо.

— Я купила круассаны и приготовила горячий шоколад. Жду тебя.

Я даже забываю про своего дружка. Что это она задумала? Сегодня не ее день рождения, и не мой тоже. Мое сердце переполняет надежда. Может, она хочет сообщить нам чудесную новость? Ей повезло, она нашла квартиру и съезжает!

— Сынок? — зовет отец из-за двери. — Давай сюда грязное белье, я пойду запущу стирку.

Отлично. Вся вселенная сговорилась, чтобы заставить меня вылезти из кровати. Я, ворча, уступаю ее требованиям и лениво тащусь через всю квартиру. Манон лежит как овощ и смотрит мультики, папа ушел в подвал сдувать пылинки со своей стиральной машины, мама наводит порядок в шкафчике с хлопьями, а Андреа терпеливо сидит на кухне, потягивая кофе. Обещанные круассаны и горячий шоколад ждут меня на столе. Загадочно поблескивающие глаза мамы и Андреа следят за тем, как я усаживаюсь на стул. Они явно гордятся своим хитрым ходом и похожи сейчас на двух кошек, которые поймали мышь и собираются с ней поиграть. Я поворачиваю бейсболку козырьком назад и принимаюсь за завтрак, но держу ухо востро.

— Окей, что происходит?

— Я хочу кое о чем тебя попросить.

Андреа говорит честно и напрямую, и я ценю это, — конечно, когда она не сует свой нос в мои дела.

— Я тебя слушаю.

— Мой знакомый согласился одолжить мне футон, если я сама его заберу. Каркас легко разбирается, а матрас скатывается в рулон, как большой туристический коврик, но мне нужна помощь — я не унесу все это одна.

Я хмурюсь. Это значит, она пускает тут корни, разве нет?

— Мы с твоим отцом подумали, что Андреа могла бы пожить у нас до конца учебного года.

Ее слова производят эффект разорвавшейся бомбы. Я мужественно встречаю удар.

— В следующем году, — продолжает она, — ты пойдешь на подготовительные курсы, и твоя комната освободится. Будет просто замечательно, если она останется у нас. Так она сэкономит деньги, а нам кто-то сможет помогать по дому. Словом, все в выигрыше.

Мама так загорелась этой идеей, что я не хочу сбивать ей весь настрой. Я пытаюсь проглотить свою горечь — меня заменят, как только я уеду, — и кивнуть. Я разжимаю зубы:

— Хорошо. Без проблем.

— Ты просто душка.

Мама целует меня, не обращая внимания на мое кислое лицо. Я недовольно мычу с набитым ртом.

— Но у меня нет совершенно никакого желания провести субботу, таскаясь по метро со всякими тяжестями.

— Я купила тебе круассаны, — отвечает Андреа. — Серьезно, я в долгу не останусь.

— Резонно.

Вот так я и оказался субботним утром в общественном транспорте, хотя и обещал себе весь день безвылазно просидеть в комнате. Поездки на метро не вызывают у меня особого восторга лет с шести, но сейчас по моему лицу блуждает улыбка. Потому что я не ездил в центр Парижа ни с кем, кроме своих родителей, уже… целую вечность. Андреа болтает без умолку и часто — очень часто — останавливается. Она фотографирует двери, дома, таблички с названиями улиц и постоянно гуглит, чтобы узнать историю этого памятника или вон того здания. Она говорит о формах и материалах… То, как она поглощена своей страстью без остатка, почти пугает.

Моя кузина не пытается абстрагироваться от реального мира, она живет в нем, расшифровывает, осваивает его с жадностью и заразительным энтузиазмом. В конце концов я вместе с ней начинаю с интересом разглядывать великолепных русалок на фасаде в стиле ар-деко, округлые окна с отделкой тонкой работы, колонны и арки, поразительные и необычайные…

— В Париже зачастую достаточно просто поднять глаза, чтобы увидеть что-нибудь прекрасное, — говорит она мне с оттенком светлой грусти.

Хотел бы я знать, о чем она думает, когда ее взгляд обращается в никуда и она забывает о моем присутствии. Я вспоминаю о том, как она плакала по вечерам, но так и не осмеливаюсь спросить об этом, пока она не решает, к моему величайшему смущению, отвести меня в кафе пообедать.

— Знаешь, я вполне могу обойтись сэндвичем. Не стоит тратить деньги.

Несмотря на то, что у Андреа состоятельные родители, она не купается в золоте. Ее одежда уже порядком изношена, и еще с утра она рассказывала мне, что три дня в неделю подрабатывает официанткой, чтобы сводить концы с концами. Она настаивает на том, чтобы заплатить за меня, и этим ставит меня в неудобное положение. У меня есть карманные деньги, которые мне редко выдается случай потратить. Но я напрасно пытался отказаться, Андреа стояла на своем так упрямо, будто у нее в роду были ослы.

— Разрешив пожить у вас, вы сэкономили мне кучу денег, я могу себе это позволить. К тому же ты обойдешься мне куда дешевле грузчика!

Кафе вполне симпатичное, поесть можно евро на пятнадцать, и, судя по тарелкам на соседних столиках, порции тут очень приличные. Мы воодушевленно заказываем по бургеру с картошкой фри. Андреа берет к этому пиво и предлагает и мне тоже, но я отказываюсь.

— Никакого спиртного, спасибо.

— Как благоразумно. Сущий ангел.

Я пожимаю плечами, меня больше занимает вопрос, который уже давно вертится у меня на языке.

— Ты не обидишься, если я спрошу у тебя кое-что?

— Валяй. Я слушаю.

— На твоем месте я бы поискал другую квартиру или комнату, с другими соседями. У тебя будет куда больше свободы. Я не понимаю, почему ты хочешь остаться у нас. Я смоюсь, как только смогу.

— Да, это я уже поняла.

Она улыбается мне.

— Само собой, тебе уже надоело жить с родителями — ты ведь жил с ними все время… Но не всем так повезло, как тебе. Я куда чаще видела нянек, чем своих родителей.

— Протестую, ваша честь. Вы объездили весь мир.

— Да, они смогли многое мне дать и почти ни в чем не отказывали, но их работа отнимала у них львиную долю времени, одна командировка следовала за другой… Мы никогда не ужинали вместе так, как это делаете вы. Мы с моей матерью не так уж близки, и… я никогда не могла довериться ей в полной мере.

Она делает глоток пива и начинает вертеть в руках солонку.

— Честно говоря, я не хочу сейчас снова оказаться одна или среди незнакомцев.

Слезинка, заблестевшая в уголке ее глаза, заставляет меня ощутить себя не в своей тарелке. Я наконец решаюсь задать свой вопрос:

— Поэтому ты плачешь по вечерам?

— Угу.

Она заставляет себя улыбнуться, но меня этим не проведешь. Я наклоняюсь к ней:

— Хочешь, я набью ему морду? Смотри, какой я здоровяк.

Андреа фыркает.

— Спасибо, это очень мило с твоей стороны, но я боюсь, что это она задаст тебе трепку. У нее красный пояс по тхэквондо.

— Ах вот оно что, хм… — я широко раскрываю глаза. — Тогда беру свои слова обратно. Я очень люблю тебя, кузина, но даже у моей преданности есть предел.

Тут официант приносит наш заказ, избавляя нас тем самым от неловкого молчания. Моя кузина только что совершила «каминг-аут», и я не знаю, стоит ли ее поздравлять. Она украдкой бросает на меня взгляд поверх горы картошки фри.

Я говорю первое, что приходит в голову:

— Если для тебя это слишком много, я помогу доесть.

— Руки прочь! — возмущенно кричит она. — Может, я и худая как спичка, но это не мешает мне обжираться!

Я молча набрасываюсь на содержимое своей тарелки, чтобы не показаться бестактным. Ее гомосексуальность для меня ничего не меняет, потому что то, что и с кем люди делают в своих постелях, меня не касается. К тому же она не бросила мне что-то вроде «Эй, Маттео, угадай что, я лесбиянка!». Она действовала куда тоньше.

Я набиваю рот, чтобы иметь все причины не открывать его. Если бы я сказал ей, что меня только что бросила девушка, она бы не стала хлопать меня по плечу со словами: «Oh my God, ты гетеро! Ты молодец, это так храбро». Разве нет?

Непринужденность куда-то исчезает. Тишина ощутимо давит на нас, и это пугает, особенно после того, как я швырнул в нее кепкой в среду. Теперь мне стыдно. Мне очень нравится Андреа, и она только что очень ясно дала понять, что доверяет мне, — по крайней мере, мне так кажется. Я жую, жую, делаю глоток колы, чтобы проглотить это все. И решаюсь попробовать кое-что:

— И все-таки круто вот так проводить время вместе и болтать обо всем на свете. Это напоминает мне о каникулах, когда мы были еще детьми.

Ее лицо озаряется улыбкой.

— Это да! Если хочешь, мы могли бы иногда вместе ходить на всякие выставки. Было бы славно, как думаешь?

— Абсолютно с тобой согласен. Не так уж плохо выбираться из своей норы время от времени.

В конце концов, не стану же я врать самому себе: я рад, что она остается.

Глава 6

Я так давно не был в квартале Маре, что теперь с неожиданным удовольствием заново открываю для себя его старинные фасады, музеи и увитые плющом стены домов. Но я помню о нашей миссии — забрать футон и каркас — и, ни о чем не подозревая, спрашиваю:

— Так где живет этот твой друг?

Андреа, отстав на три шага, сконфуженно потирает руки. В наморщенном носике блестит пирсинг, пока она подбирает слова.

— Не знаю, как тебе сказать, но к моему другу мы пойдем только после…

— После чего?

— После парикмахерской.

Она хватает меня за руку и тащит за собой в салон, перед которым остановилась. Я тут же торможу перед парикмахершей, которая нас встречает, — молодой блондинкой с розовыми, фиолетовыми и голубыми прядями — и прихожу в себя только после того, как Андреа называет ей мое имя.

— В каком смысле? Я не собирался стричься!

Во-первых, у меня нет волос, во-вторых, мама машинкой подравнивает то немногое, что осталось, так, чтобы моя маленькая проблемка была незаметна, когда я в бейсболке. И этого мне вполне достаточно, спасибо.

— Я провожу вас к своей коллеге, — отвечает разноцветная девушка, крадя у меня куртку.

Я твердо, но вежливо отказываюсь:

— Уверяю вас, это какая-то ошибка.

И как можно выразительнее хмурюсь, глядя на Андреа. Она у меня еще получит.

— Вовсе нет, вы были записаны заранее, — сообщает мне высокая дама с черными как вороново крыло волосами. — Вам очень повезло, что окошко освободилось! Меня зовут Натали. Прошу за мной.

Она ведет меня в отдельную маленькую комнатку, где висит огромное, во всю стену, зеркало в обрамлении лампочек. Другие зеркала, расположенные пятиугольником, позволяют тому, кто усядется в кресло в центре комнаты, досконально разглядеть себя со всех мыслимых сторон. Я понимаю все, не понимая ничего, парализованный тем, что за этим последует. Наманикюренные коготки этой женщины тянутся к моей кепке.

— Вы позволите?

Мысленно я уже кричу «НЕТ», но не знаю, как это озвучить. Мое отражение бледнеет в ту секунду, когда Натали снимает с меня бейсболку.

— Все нормально, Маттео, — шепчет Андреа, сжимая мое плечо.

Мне хочется ее оттолкнуть: она всадила нож мне в спину! Но я не могу. Мой череп сияет, отражая свет лампочек, и я смотрю на него как завороженный.

— Ваша мама отправила мне ваши фотографии, и я подобрала несколько волосяных накладок.

Она обращает мое внимание на возвышение, на котором расположились в ряд бесформенные клочья волос, похожие на раздавленных зверьков на обочине дороги.

— Сейчас мы подберем то, что лучше вам подойдет.

Она осторожно осматривает остатки моей шевелюры.

— Должна признать, это очень и очень неплохо.

Медлить больше нельзя. Я делаю глубокий вдох, в приступе паранойи проверяю, шевелятся ли пальцы, и хватаю бейсболку, которую не стали убирать далеко. Быстро надеваю ее. Выдыхаю.

— Все это какое-то недопонимание. Я против того, чтобы на меня надевали эту вашу… волосяную накладку.

Женщина по имени Натали поворачивается к Андреа.

— Он не в курсе?

— Это сюрприз.

Сюрприз?! Это предательство! Моя мать и кузина заказали мне парик! Даже не подумав о том, чтобы посоветоваться со мной, — на минуточку, заинтересованной стороной!

— Мне это не нужно, — цежу я сквозь зубы. — Я понятия не имею, что взбрело им в голову…

— Но, молодой человек, все уже оплачено.

В голосе парикмахерши слышится тихое раздражение. Меня же вот-вот хватит удар, и Андреа спешит вмешаться, чувствуя, что ситуация выходит из-под контроля.

— Не могли бы вы оставить нас на минутку?

Натали выходит на цыпочках. Я еле сдерживаюсь, чтобы не заорать, но мои челюсти так сжаты, что от ярости я начинаю плеваться:

— Да что на тебя нашло? Что ты хочешь, чтобы я делал с париком на башке?!

— Возьми себя в руки, старик. Ты же ненавидишь себя! Не можешь принять себя таким, какой ты есть, и ежу понятно, как ты из-за этого несчастен! Ты что думаешь? Что твои родители ничего не видят? Что твоя сестра за тебя рада? Ты даже у психолога не наблюдаешься!

Она загнала меня в угол, но мне плевать. Я хочу, чтобы меня оставили в долбаном покое, чтобы мне дали окопаться в своей норе и летать на «Скайдасте». Точка.

— Психолог не заставит мои волосы снова расти. Он не сможет помешать этим придуркам из лицея петь «Когда вновь увижу чудесный тот край»!

Нас разделяет только парикмахерское кресло. Мы опираемся на его подлокотники, злобно глядя друг на друга, как две кошки, готовые подраться. Я твердо выдерживаю взгляд Андреа, хотя мой голос дрожит.

— Что ты там себе напридумывала? Что я нацеплю парик и все мои проблемы тут же исчезнут? Ты хоть представляешь, что начнется в лицее? Мои одноклассники передерутся за право первым сорвать его с меня…

— Окей, там одни говнюки. Но наплюй на них. Жизнь не заканчивается на школе.

— Тебе легко говорить: ты красивая, ты крутая…

— Я лесбиянка и наполовину азиатка! И мне насрать на все те гадости, которые мне приходится выслушивать от гомофобов и расистов, особенно от тех, кто ни черта о самих себе не знает. Если бы мне платили всякий раз, когда у меня спрашивают, умею ли я готовить нэмы и хороша ли в математике, я бы уже разбогатела и тут же заплатила за твою пересадку волос.

Я никогда об этом не думал. Но она не дает мне времени на размышления и хватает меня за плечи.

— Маттео, тебе нужен электрошок. Ты не урод. И далеко не дурак. Но твой комплекс портит тебе жизнь. От этой кепки пора избавиться! Так что давай, посади свою задницу в кресло, дай женщине сделать свою работу, а потом просто открой глаза. Ты можешь вернуть все, начиная со своей самооценки.

— С помощью парика?

— Я видела видео в интернете. Я тебе гарантирую, что, когда эта женщина с тобой закончит, никто в жизни ни о чем не догадается. Хотя бы попробуй! Его можно будет снять, надеть обратно, это же просто нечто! Говорю же, тебе нечего терять. Вспомни: в следующем году тебя ждет новая жизнь.

Вот этого я не ожидал. Ее слова звучат в моей голове снова и снова, отдаваясь эхом, как если бы Морфеус из саги «Матрица» шептал мне на ухо: «Примешь синюю таблетку — и сказке конец. Ты проснешься в своей постели и поверишь, что это был сон».

Мне стоило бы взять ноги в руки и сбежать отсюда, чтобы вернуться домой и спрятаться от внешнего мира под одеялом.

Это было бы проще, чем снова увидеть волосы у себя на голове.

«Примешь красную таблетку — войдешь в Страну чудес, и я покажу тебе, глубока ли кроличья нора».

Я пробегаюсь пальцами по козырьку бейсболки, приподнимаю ее, стоя лицом к зеркалам. Мое отражение задумчиво смотрит на меня, взгляд задерживается на слишком высоком лбу, который становится последним аргументом…

Возвращение сбитой с толку парикмахерши застает меня врасплох, и я подпрыгиваю на месте. Она осторожно спрашивает:

— Мы продолжаем или?..

Андреа умоляет меня одними глазами. Я солгал бы, если бы сделал вид, что не хочу этого. Я тяну еще секунду, чтобы собрать в кулак всю свою храбрость.

— Да, мы продолжаем.

Глава 7

Парикмахерша все что-то втолковывает мне нарочито спокойным голосом, как ребенку. Я так зачарован порханием рук над моей головой, что почти не слышу ее объяснений. Что-то о том, что парик можно носить четыре недели не снимая, что средняя продолжительность его жизни — три месяца и что мне понадобятся специальные штуки: средство для защиты кожи головы, клей и жидкость для снятия клея… Каждый раз, когда она касается моей головы, я вздрагиваю. У нее ледяные руки.

Натали показывает мне несколько клочьев, уверяя, что это абсолютно натуральные человеческие волосы, — впрочем, я не вижу между ними никакой разницы. Но несмотря на то, что они все похожи на шкуры уличных котов, мне не о чем беспокоиться.

— Молодой человек, стоит его только постричь должным образом, и никто никогда в жизни ни о чем не догадается.

Что ж, будем надеяться, особенно учитывая то, сколько моя мама, должно быть, выложила за это. Андреа подбадривает меня улыбкой.

Парикмахерша начинает снимать мерку с моей головы с помощью целлофановой пленки и маркера, рисуя на ней точную форму, которую примет нанокожа с вживленными волосами. Я замираю на время этой процедуры, внимательно следя за каждым ее движением. Часть меня все еще относится к этому скептически. Выбрав подходящую по цвету и размеру накладку, она старательно вырезает ее по снятой мерке. Я кошусь на железный поднос, где лежит моя будущая шевелюра, пока она наносит клей по периметру моей лысины. И вот наконец наступает тот судьбоносный момент, когда она прикладывает к ней волосы, начиная со лба.

— Это легко, вы быстро приноровитесь.

— Конечно.

Как только парик занимает положенное ему место, меня затапливает волна разочарования: с этими мокрыми лохмами я выгляжу просто нелепо, бедняга в парике — и больше ничего.

— Я еще даже не приступила, — говорит Натали, заметив мою гримасу. — Мы переходим к самому приятному — к стрижке. Итак, как вы предпочитаете?

Я неуверенно показываю на висящую на стене фотографию парня, у которого на макушке достаточно длинные волосы, чтобы их можно было зачесать назад, создавая крутой объем. Она достает ножницы, в которых отражается свет лампочек. Стальные лезвия порхают, отрезанные пряди падают, и моя шевелюра начинает приобретать форму. У меня по коже бегут мурашки. Машинкой подравнивают затылок, потом виски. Парикмахерша встает между мной и зеркалом, и это меня злит. Я хочу видеть, и пока меня снедает любопытство, время тянется невыносимо медленно. Теперь фен… Я не держал его в руках уже много лет.

— Старайтесь избегать высоких температур.

Мысленно делаю пометку. Возвращаются ножницы, чтобы сделать пару хирургически точных движений тут и там. Все это время Натали не умолкала ни на минуту и продолжала что-то объяснять, пользуясь тем, что ее никто не перебивает. Например, говорила, что я могу пользоваться гелем или шампунем, ходить в бассейн или заниматься спортом, как любой нормальный человек, ни о чем не беспокоясь. Мысль об этом отзывается чем-то знакомым, ворошит давние воспоминания, поднимает их со дна памяти и без предупреждения обрушивает на меня. На каникулах в лагере я даже близко подходить к воде не хотел. В этом году я, может быть, смогу спокойно оставить бейсболку на лежаке.

— Вот теперь все, — объявляет парикмахерша, беря в руки зеркало и поднося его к моему затылку.

Меня затапливает надеждой и как магнитом тянет к отражению. Интересует меня скорее перед, чем зад. Я подхожу к большому зеркалу и зарываюсь пальцами в волосы — блестящие, густые, мягкие; я присматриваюсь и действительно не нахожу границы между своими волосами и чужими. Выглядит абсолютно естественно. Я не верю своим глазам и снова осторожно прикасаюсь к обретенной шевелюре.

— А нанокожа — это вещь, а? — взволнованно шепчет Андреа.

Мой вердикт обжалованию не подлежит:

— Просто чума.

Приходится отойти от зеркала, чтобы рассмотреть себя получше. Я не узнаю чувака, который сейчас с таким интересом меня разглядывает. Это я и в то же время не я. У него такой же удивленный вид, как у Терминатора, когда он только прибыл в 1984 год. Я изучаю свое лицо с более открытым, чем раньше, лбом, с менее выдающимся вперед носом… Голубые глаза кажутся ярче, и даже прыщи почти незаметны! Это настоящее колдовство, ей-богу! А еще моей стрижке может позавидовать даже модель из журнала, и я выгляжу… ничего так. Не стремно, во всяком случае. Даже нормально. Да, нормально.

От переполняющих меня эмоций вдруг начинает щипать в носу и глазах. Я беру себя в руки, чтобы сдержать подступающие слезы.

— Вы не могли бы оставить меня одного ненадолго?

Они уходят, стуча каблуками по плитке. Я вытираю мокрые щеки и выпрямляюсь, пытаясь привыкнуть к своему новому образу. Многим кажется, будто меняться легко, будто нужно просто открыть глаза и принять себя. Но память о долгих месяцах страданий не исчезает по щелчку пальцев. И я больше не знаю, кто я. Страх никуда не уходит, даже когда я высоким дрожащим голосом говорю сам себе:

— Все будет хорошо.

Я запихиваю бейсболку в задний карман джинсов и выхожу в общий зал, где Андреа на кассе расплачивается за купленные средства наличными, которые ей выдала моя мать. Мне кажется — хотя это, конечно, не так, — будто все остальные клиенты смотрят на меня; и вот мне уже хочется поскорее выйти на улицу, потому что там никто не знает о произошедшем.

Когда я выхожу на свежий воздух, меня застает врасплох неописуемое ощущение: ветер треплет мои волосы. Я приглаживаю их, глупо испугавшись, что их сдует или что они, как это было раньше, снова останутся у меня в руках… Но они держатся крепко.

— Ну? — волнуется Андреа. — Ты доволен?

— Да! От всей души спасибо!

Я сжимаю ее в объятиях. Она смеется, и я, преисполнившись надежды, вскидываю голову к небу, которое над крышами домов бороздят облака.

Вечер проходит как во сне. С моих плеч будто упал огромный груз… Я и не понимал, как сильно мои страхи давили на меня, и, черт возьми, какое счастье наконец вырваться из их плена! Андреа ведет меня вдоль канала Сен-Мартен. Мы смеемся как дети, делая селфи на мостике Биша под кронами облетевших деревьев, потом мы проходим мимо эстрады в саду Вильмен, где поет какой-то хор. Обычно я не останавливаюсь, чтобы послушать уличных музыкантов, но сегодня гармонии этих людей удается меня тронуть. Тихое и душевное пение этого хора бросает вызов осенней хандре. Может, счастье надело на меня розовые очки, но одинаковые старомодные костюмы хористов кажутся мне красивыми. К несчастью, время летит, и нам приходится поторопиться.

— Приятно видеть, как ты радуешься жизни, — говорит мне Андреа, держась за поручень в метро.

— Взаимно. Куда мы теперь?

— К моему приятелю. Но сначала заглянем в секонд-хенд неподалеку.

— Все, что захочешь.

Я не спешу возвращаться домой, наслаждаясь каждой минутой. Я не хочу, чтобы этот день заканчивался! Когда мы снова оказываемся на свежем воздухе, на город опускаются сумерки, сражаясь с лучами автомобильных фар и сиянием первых рождественских украшений. По дороге к магазину я замечаю тележку со сладостями и покупаю нам чуррос, которые мы едим, облизывая сладкие пальцы.

— Это была твоя идея, признай!

— Само собой, — отвечает Андреа. — Когда я узнала, что окошко освободилось, то тут же записалась. Девчонка-администратор с разноцветными волосами — моя подруга.

— Откуда ты ее знаешь?

— Она связалась со мной в прошлом году, когда им не хватало волос. Это было очень кстати, я как раз хотела постричься.

— Погоди… Хочешь сказать, ты их продала?

Она пожимает плечами, толкая дверь секонд-хенда.

— И что в этом такого, если я сама хотела сменить имидж?

Ее гордая улыбка нисколько не убеждает меня в том, что это и впрямь было всего лишь совпадение. Голову даю на отсечение, она сделала это ради денег. Но она не должна ни в чем нуждаться, ее родители на другом конце света живут как короли. Они поссорились или что?

Я вхожу в магазин, наморщив нос. Воздух здесь такой затхлый, будто ты очутился где-то на дне бабушкиного шкафа под пыльным ковром, который вот-вот рассыплется. Я чихаю три раза подряд.

Андреа осматривается как завсегдатай.

— Если хорошенько покопаться, тут можно найти кучу классных вещей. К тому же по нормальной цене.

— Ты все свои вещи тут покупаешь?

Мой вопрос вовсе не так безобиден, как кажется. Андреа хмурится. Я ставлю ее в неудобное положение, я знаю, но настаиваю, потому что хочу знать наверняка.

— Если у тебя проблемы с родителями, ты можешь сказать мне.

— Просто они хотели бы, чтобы я выбрала другой путь. Они… разочарованы.

Она сказала это еле слышно. На какое-то мгновение я успеваю подумать о ее учебе на архитектурном, прежде чем усомниться. Иногда до меня долго доходит.

— Потому что тебе нравятся девочки, а не мальчики?

Андреа смущенно отворачивается. Последние кусочки головоломки наконец встают на место, и я выгляжу так, будто меня огрели пыльным мешком.

— И они больше не присылают тебе деньги?

Мне бы и в голову не могло прийти, что моя тетя и ее муж откажутся от своей дочери из-за такой фигни! Теперь мне тоже стыдно. Стыдно за то, что не заметил, что у нее проблемы. Стыдно за то, что слишком поздно понял, почему мама так настаивала на том, чтобы оставить ее у нас. Андреа явно чувствует себя не в своей тарелке; она, наверное, не собиралась так откровенничать.

— Походу, — шутит она, — моя бабушка по отцовской линии где-то откопала мне жениха, и они оказались в полной жопе, потому что пришлось разорвать помолвку.

Но у меня не получается рассмеяться, потому что я все еще в шоке от своего открытия. Андреа достает жилетку с бахромой и тут же вешает ее на место, потом показывает мне рубашку в цветочек родом откуда-то из 1970-х. Мой загруженный вид заставляет ее тяжело вздохнуть.

— Отцу слишком трудно это принять… В Китае с этим сложнее, чем здесь. Большинство геев скрывает свою ориентацию из-за давления окружения. Если ты признаешься в том, кто ты, твоя семья начнет оскорблять тебя и высмеивать, сочтя сумасшедшим. Это может быть опасно для жизни. Буквально.

В этот момент я больше всего злюсь на тетю Максин, которая оказалась такой недалекой мещанкой. Позже я вычитал в интернете, что в Китае гомосексуализм перестал быть уголовной статьей только в 1997-м. Что там с этим все намного сложнее, что нужно проходить лечение или снимать отдельное жилье.

Мужчина за прилавком косится на нас поверх газеты и явно греет уши. Я подталкиваю Андреа в глубь магазина.

— Почему ты им сказала?

— Ты прикалываешься? Я не идиотка! По крайней мере, не настолько. Я встретила свою бывшую на втором курсе, и она предложила мне пожить у нее. Я была влюблена и согласилась. Когда моя мать приехала ко мне погостить, она быстро поняла, что я нечасто сплю в своей постели. После этого они… перекрыли мне кислород. Без предупреждения.

По ее лицу пробегает тень. Она снова начинает рыться в стопках одежды на полке, но уже без былого азарта.

— Я не вынесу твоей жалости, окей? — бросает она. — Я подрабатывала и смогла справиться с этим. Закончила учебный год. Отправилась на сбор винограда, чтобы заплатить за следующий, но… когда я вернулась, моя девушка меня бросила, и все пошло коту под хвост.

Без постоянного заработка, без какой-либо поддержки у Андреа просто не оставалось другого выхода, кроме как немного пожить у друзей и наконец осесть у нас.

— С Ноэми тоже все разладилось, — с горечью продолжает она. — Я должна была догадаться, что хеппи-энда у нас не будет. Мы можем поговорить о чем-нибудь другом, пожалуйста?

Кажется, расставание с бывшей печалит ее больше, чем решение родителей. Мои бы никогда так дерьмово со мной не поступили. Папа предложил бы мне поговорить об этом с мамой, а она погуглила бы, как правильно на это отреагировать, а потом постаралась бы сделать все, чтобы я был счастлив.

Из-за всех этих разговоров наше настроение теперь больше напоминало сдувшийся шарик. Я злюсь на себя за то, что испортил такой вечер, а с меня причитается после всего того, что Андреа сделала для меня сегодня. Чтобы заставить ее улыбнуться, я начинаю примерять все самые стремные и дикие тряпки и встаю в позу — максимально нелепую, — надеясь ее рассмешить. Она потихоньку расслабляется, и чем больше я пытаюсь этим развлечь ее, тем веселее мне самому. Особенно когда я вижу себя в зеркале. Мне трудно поверить, что это и вправду я.

— Черт возьми, а мне нравятся мои волосы. Мне идет абсолютно все!

— Кроме оранжевого. Точно тебе говорю.

Андреа отбирает у меня свитер и сует мне в руки довольно короткую байкерскую куртку. Она сделана из мягкой и гладкой кожи, на которую в районе рукава кто-то посадил пятно.

— Тридцать евро! Примерь!

Я надеваю ее и глазом не моргнув. Когда я вижу свое отражение, мое сердце снова пропускает удар. Эта куртка мне нравится. Я выгляжу… круто. Она напоминает мне ту, которую я выбрал для Поля, своего персонажа на корабле. Он носит такую поверх пасторской рубашки. Крик Андреа почти лишает меня барабанных перепонок.

— Вау! Офигеть! Да вы просто созданы друг для друга!

— Беру.

— Yes!

Я нечасто вспыхиваю такой любовью к вещам. Похоже, и впрямь начинается новая жизнь! Андреа, в свою очередь, бродит по ряду с платьями, так ни на что и не решаясь. Обычно она носит черные джинсы с заклепками и футболки с каким-нибудь принтом, но приход зимы заставляет задуматься о свитерах. Она останавливается на красно-белом с жаккардовым узором, и после ожесточенного спора я дарю ей его. Это меньшее, что я могу для нее сделать.

Она надевает свитер, пока мы ждем ее друга у его дома. Он опаздывает, и нас окутывает промозглый ноябрьский холод. Я дрожу в своей кожаной куртке, но согреваюсь, разминая плечи. Андреа хмуро обнюхивает рукава свитера.

— Пахнет нафталином. Готова поспорить, что женщина, которая его связала, жила со своей бабушкой и та заставляла ее класть шарики нафталина в шкафы.

— Или им пользуются в секонд-хенде, это бы многое объяснило…

Она отвечает на мою улыбку разочарованной гримасой.

— Да у тебя талант рушить чужие мечты. А твоя куртка? Как по-твоему, что с ней приключилось?

Я задумываюсь на минутку, прежде чем расхохотаться.

— Она принадлежала Доктору Кто, но он забыл ее тут, когда ему пришлось отправиться в будущее. Или в прошлое. Он уже не уверен.

— Ну да, чокнутый гик…

К счастью, ее друг появляется до наступления темноты, и мы отчаливаем со сложенным футоном к нам в пригород.

Глава 8

Лифт в моем доме остался еще с 1980-х. В нем нет ничего особенного: зеркало, кнопки, цифровой дисплей, линолеум на полу и двери. Такие маленькие дверки, которые въезжают одна в другую и совершенно не оставляют места для двух взрослых людей — разве что если встать по диагонали, — хотя на нем написано, что он может вместить четверых. И сейчас я его просто ненавижу. Несмотря на то что футон скатан в рулон и туго стянут, чтобы занимать меньше места, он вжимает меня лицом в зеркало, а Андреа еще напирает сзади в надежде, что двери таки смогут закрыться за ее спиной.

— Я сдаюсь, — объявляет измученная Андреа, — пойду пешком.

Но в этой консервной банке все же хватает места, чтобы мы оба смогли запихнуться туда со всем нашим скарбом.

— Давай поднимем его и положим на головы.

— Ты прав, он легкий.

Наконец двери закрываются. Держа матрас на вытянутых руках, мы смотрим друг на друга с одинаково измотанным, но победоносным видом. И ржем, как идиоты. Наша болтовня на обратном пути заставила меня на время забыть о том, что ждет меня дома. Я очень надеюсь, что в этот раз мама обошлась без поздравительных плакатов и прочей ерунды и мне не придется краснеть. В первый раз, когда я самостоятельно (без родительского присмотра) сходил в туалет, она сделала коллаж из моих фотографий и рулона туалетной бумаги и повесила его на холодильник. И он висел там до тех пор, пока однажды утром пять лет спустя я не набрался смелости и не сорвал его.

Андреа первая вваливается в квартиру.

— Они вернулись! Они вернулись! — кричит Манон.

Она застывает передо мной, смеется, переминаясь с ноги на ногу, и снова исчезает из виду. Иногда я перестаю ее понимать. Она уже не маленькая, но все еще периодически странно себя ведет. Я скидываю обувь, пряча улыбку в уголках губ. Мама ждет нас в гостиной вся на нервах; очки едва держатся на кончике носа, в руке бокал виски со льдом. Едва завидев меня, она начинает плакать, а потом, спохватившись, пытается успокоиться и делает большой глоток. Андреа, как по команде, тоже начинает плакать.

Дрожа, мама осторожно ощупывает нанокожу.

— Это потрясающе, дорогой! Невероятно — так и не скажешь, что она держится на клею. А твоя стрижка! Просто шик!

Утирая слезы, она достает телефон:

— Улыбочку!

Я подчиняюсь, скрестив руки на груди и приподняв одну бровь, а потом делаю все то же самое для сестры, которая очень хочет со мной сфотографироваться.

— Ты такой красавчик! Можно потрогать?

Я польщен, но у меня такое чувство, будто она говорит об одном из своих пони.

— Ну хватит, — ворчит мама. — Брысь! Оставь его в покое.

— Ты с ума сошла, — говорю я ей. — Это же наверняка стоило кучу денег.

— Не так уж и много. Мы вполне можем себе это позволить. Ну же, у нас сегодня праздник! И я подумала в обед, что приготовлю…

— Тартифлет? — подхватывает Андреа.

— Лучше: раклет!

Папа, спустившийся в подвал за какими-то инструментами, возвращается в этот самый момент. Он не так лучится радостью, как все остальные, и ограничивается одобрительной гримасой, сгружая свою ношу на кухонный стол. Он так ничего и не говорит, и Манон тянет его за рукав.

— Ты видел Матта? Красавчик, правда? Я его совсем не узнаю.

— Да уж, самый настоящий. Не бойся, привыкнешь.

Он посылает мне смущенную улыбку. У него всегда плохо получалось говорить о своих чувствах. Я не осуждаю его за это, я и сам не люблю говорить о вещах, которые слишком близко принимаю к сердцу. Но я чувствую, что он что-то недоговаривает, ощущаю какое-то напряжение между ними с мамой, несмотря на то что ужин, сопровождающийся щедрыми возлияниями, проходит легко и непринужденно. И как раз за столом, впервые за вечер, всплывают вопросы о моем «релукинге». Папа приходит в ужас, узнав о том, что волосы не искусственные.

— Они чистые, дядя Стефан! — восклицает Андреа. — К тому же вид был бы совсем другой.

— Хорошо, но откуда нам знать, чьи они?

— А ты бы не хотел себе такие? — спрашивает его Манон.

Вопрос застал его врасплох, и он растерянно сглатывает, но мама вмешивается, спасая его от расспросов:

— Папе и так хорошо. Кушай, милая.

Разговор заходит о Китае, потому что про него вышла статья в журнале, который Манон получает раз в месяц. Ее глубоко поразили некоторые культурные различия.

— Да, в ресторане или там, куда их пригласили, люди ведут себя шумно, — подтверждает Андреа. — Чтобы показать, как они рады. Что они хорошо проводят время!

— Да, ты тоже шумишь, — замечает моя сестричка. — Шутишь, смеешься…

— Сочту за комплимент.

Блюдо с сыром быстро пустеет, перепелиные яйца шкварчат на сковородке, а колбаса, на которую все накинулись, исчезает в мгновение ока. Моя легендарная неуклюжесть сказывается в тот момент, когда последняя горячая картофелина выскальзывает у меня из рук и падает прямо в мамин бокал, вызывая всеобщий взрыв смеха.

— Надо было приготовить побольше, — сокрушается папа, глядя на утонувший в красном вине клубень.

Ближе к ночи, после того как все объелись мороженым, я стал помогать отцу загружать все в посудомойку, то есть выбрасывать остатки еды из тарелок, чтобы отец мог с маниакальной педантичностью лично убрать все в волшебную машину. Он кажется задумчивым. Природа одарила меня языком, и я далеко не всегда спешу им воспользоваться, но сегодня я готов к «мужскому» разговору. Я бросаю: «Все нормально, пап?», как бутылку в море, протягивая ему грязную тарелку.

— Угу…

Он задумчиво чешет бороду, а потом осторожно спрашивает:

— Ты доволен этим своим… То есть, ну, этой штукой?

— Вполне. Это, скорее, странное ощущение.

Я машинально приглаживаю волосы, потому что мне нравится зарываться в них пальцами:

— Мне это тоже в новинку. Нужно еще привыкнуть, но так я чувствую себя увереннее.

— Понимаю.

Он и сам слышит, что звучит не очень-то радостно, и потому добавляет:

— Мама права. Главное, чтобы ты чувствовал себя хорошо. У нас с тобой разный опыт, и мы с тобой по-разному относимся к…

Он показывает на свою лысину, на которую я до сих пор избегал смотреть.

— Ну, ты понял.

Мой отец — образцовый собеседник. Выпитая за столом бутылка вина из Сент-Эмильон нисколько не помогла ему выражаться яснее.

— Это немного пугает меня, — продолжает он, убирая приборы на место. — Можно закрыть глаза на проблему, но это ее не решит. Помни об этом.

— Я постараюсь. Скрывать ее мне пока вполне достаточно.

— Я знаю. Должен признать, я был против.

Он закрывает посудомоечную машину и ставит сковородки отмокать в раковину.

— В любом случае, я рад наконец видеть тебя без кепки.

Потом он с недюжинной силой сжимает меня в объятиях и нежно похлопывает по спине.

Глава 9

У воскресного утра отчетливый вкус похмелья. Несмотря на то что я так похож на монаха, в моей жизни было уже два памятных инцидента. Первый случился, когда мне было одиннадцать. Андреа во время семейного ужина стащила со стола бутылку пива, а я, чтобы ее впечатлить, вылакал все, что оставалось в бокалах на столе. Ночью меня стошнило. Умный ребенок усвоил бы урок сразу, но в пятнадцать, поскольку я вырос тупым подростком, я решил попробовать пунш на вечере, устроенном велосипедным клубом моего отца. Это была идея Грегори, сына президента этой ассоциации, которого рвало так, что его пробежка до туалета банкетного зала оставила просто несмываемый след.

В общем, я встаю, и голова тут же идет кругом. Еще вчера меня манило безоблачное будущее. Я выглядел круто в кожанке со своей великолепной стрижкой, и этого было достаточно. Сегодня я думаю о школе, о Джаспере, о всех тех, кто никогда не упускает возможность поиздеваться надо мной. И начинаю злиться.

Я аккуратно причесываюсь в ванной. Не без удовольствия, хотя один вопрос беспокоит меня все больше и больше: что я буду делать завтра? Тип в зеркале не собирается отвечать. Манон отрывается от своего завтрака и смотрит на меня круглыми как блюдца глазами. Ей нужно время, чтобы привыкнуть к моей новой прическе. Папа выходит в белом и флюоресцентно-желтом, готовый к своей ежедневной велопрогулке.

— Вернусь в полпервого, — бросает он, прежде чем уйти. — Возьму на рынке мяса, как обычно.

— Хорошо! — отвечает мама, не отрываясь от чтения романа за барной стойкой. — Как спал, Матт?

— Как убитый.

Точнее и не скажешь.

— Все нормально?

Мама всегда очень чутко реагирует на кислые мины своих детей.

— Просто еще не проснулся. Пойду побегаю.

— Да?

Ее удивление вполне объяснимо. Я перестал бегать с тех пор, как ушел из клуба по легкой атлетике в конце позапрошлого года. Тогда я тренировался каждую неделю и бегал по выходным. Пришлось все бросить, когда моя лысина стала слишком заметной и я начал носить бейсболки не снимая. В беге мне нравилось чувствовать себя свободным. И когда мое тело меня предало, я лишился этого ощущения. Вчера мне показалось, что оно вернулось. Но одна прогулка по Парижу не имеет ничего общего с реальной жизнью.

Когда я думаю о школе, мозги начинают закипать, и я ловлю себя на том, что грызу ногти. Мысли в голове, как лапша в кастрюле, превратились в один спутанный клубок. Мне нужно очистить голову; может быть, потом я смогу что-нибудь придумать.

Я надеваю спортивный костюм и натыкаюсь на зомби-Андреа, которая плетется к туалету. Похоже, Сент-Эмильон поразил не только одного члена этой семьи.

— Не хочешь на пробежку?

— Только если ты хочешь посмотреть на то, как я становлюсь похожа на выбросившегося на берег кита уже через пару метров. Но ты давай, беги, зайчик!

Я направляюсь к городскому парку, в наушниках играет Джек Джонсон. Холодный воздух поначалу обжигает легкие, и первый километр мышцы ног ощутимо тянет. Полчаса страданий, и моя тушка наконец привыкает к нагрузке, а я расслабляюсь. Мысли в голове перемежаются со строчками из песен. Странно, что я стал реже слушать музыку. Раньше я никогда не выходил из дома без наушников. Почему я вдруг их забросил? Они ведь не имеют ничего общего с моей проблемой.

Проходящие через парк девчонки украдкой смотрят на меня. Я по дурацкой привычке отворачиваюсь, думая, что они смеются надо мной. Я не качок и никогда им не был, но моя потрясающая шевелюра заставляет забыть об этом, и с ней действительно удобно, как мне и обещали в салоне. Я ускоряюсь, чтобы отбежать подальше, и начинаю растягиваться, хоть немного укрывшись от любопытных глаз за кустами.

В волосах дело или нет, я начинаю нервничать. Девчонки встают со скамейки, чтобы лучше меня видеть. Они оценивающе разглядывают меня, а я этого терпеть не могу. Почему каждый может позволить себе судить, оценивать, критиковать? Какой смысл смотреть на всех так, будто они скот на базарной площади?

Я раздраженно оборачиваюсь на девчонок, хихиканье которых доносит до меня ветер. Я мог бы подойти к ним и спросить, что их так забавляет. Но давайте посмотрим правде в глаза: я к этому не готов. Потом, в очередной раз бросив на них взгляд, я замечаю профиль огненно-рыжей Леаны, от которой без ума Джаспер. Я понятия не имею, кто ее подружки, и не задерживаюсь там надолго. В панике я быстро отворачиваюсь, надеясь, что она не видела моего лица.

Чем дальше я отхожу от парка, тем больше стараюсь себя успокоить. Она не могла узнать меня с такого расстояния; она не разговаривает со мной в школе, только посмеивается, когда Джаспер издевается надо мной. Что ни говори, а красивые волосы еще не говорят о внутренней красоте человека. Может, Сураи это тоже касается? Она, по крайней мере, никогда не смеялась надо мной при всех. Я возвращаюсь к монотонному ритму бега, погружаясь в воспоминания под пение Бенджамина Клементина.

В первый раз, когда я ее увидел, она мне улыбнулась. Открытая, широкая, лучезарная, заразительная улыбка девушки такой красивой, такой… Стрела Амура попала мне прямо в сердце. А потом этот радужный мыльный пузырь лопнул, когда ее сестра обогнала меня и бросилась к ней в объятия. Я иногда вспоминаю об этом, когда смотрю на нее, не решаясь подойти.

Я знаю. Мечты не питают духа, если не пытаться их реализовать. Но лучше быть честным с самим собой: у меня нет ни единого шанса. Она уже встречалась с парнями — ревность душит меня бо́льшую часть времени, — но, серьезно, учитывая саундтрек, который повсюду меня сопровождает, — «Когда вновь увижу чудесный тот край…», лучше даже не подходить к ней, чтобы не наткнуться на отказ. Или хуже того:на жалость. Никто не умирает от любви к трусам, которые не могут принять самих себя.

Глава 10

— Где твоя племянница? — взволнованно спрашивает папа, прожевав одну порцию жареной курицы и тушеной картошки и еще не принявшись за другую. — Разве она не должна была обедать с нами?

— Ее новый начальник предложил ей поработать сегодня, — объясняет мама. — Одна из официанток заболела.

— Что ж, хорошо. Но тогда надо было покупать одну курицу.

— Ну нет! — восклицает Манон. — Зато еще останется.

Какая же она маленькая обжора! Я ей улыбаюсь, и она снова показывает мне содержимое своего рта. Когда она уже перестанет так делать…

— Какая гадость!

С коротким смешком она кладет себе еще картошки. Хотя сегодня всем как-то не до веселья. Уж не из-за меня ли это? У меня талант портить всем вокруг настроение, а моя вчерашняя беззаботность исчезла без следа из-за нерешенной дилеммы. Снимать или не снимать? Я не хочу расставаться со своим париком, когда только начал к нему привыкать. Мои родители и сами наверняка задаются этим вопросом. К счастью, они никак не комментируют сложившуюся ситуацию. Маму явно снедает любопытство — ее глаза горят, а руки тянутся поправить очки каждые две минуты.

— Итак, ты ходил бегать утром.

— В парк неподалеку. Хорошо прочищает мозги.

Ее торжествующий вид не остается незамеченным. Папа прокашливается, прежде чем тоже заговорить с сарказмом и недомолвками.

— Все лучше, чем весь день сидеть за компьютером…

— Мы можем пойти в кино? — перебивает его Манон, которой одинаково нет дела ни до нашего разговора, ни до тарелки макарон, которая стоит перед ней. — В среду вы сказали, что, может быть, сходим на выходных.

Готов поспорить, она может назвать точный час и точную минуту, когда эти несчастные слова были произнесены.

— И потом, у меня все хорошо с оценками, — продолжает настаивать она. — Я очень стараюсь.

Смущенное молчание: родители не горят желанием куда-то идти. Папа, скорее всего, собирался гладить рубашки перед телевизором, а мама — готовиться к занятиям.

— Не знаю, Пукито, — отвечает она. — На улице хорошая погода, а мы еще не выходили из дома. Я бы сходила прогуляться в лес. И покормить оленей хлебом!

— Да, да!

Перспектива покормить животных приводит в восторг мою сестру и заставляет ее тут же забыть о кино. Манон вспоминает последнюю прогулку по лесу и начинает в подробностях пересказывать нам все, что с ней тогда приключилось, не давая никому и слова вставить вплоть до конца обеда. Утонув в потоке ее слов, я возвращаюсь к спору с самим собой. Я бы очень хотел и дальше ходить в парике. Но в парке я сбежал, едва завидев кого-то из школы. Я не думаю, что готов или хотя бы достаточно смел для того, чтобы столкнуться со своими «школьными товарищами».

Вкуса тающего во рту картофеля недостаточно, чтобы заглушить усиливающуюся горечь. Скоро мне снова предстоит увидеть в зеркале монашка Маттео. Бррр…

Я украдкой смотрю на отца. Он побрился и подстриг бороду; лысый или нет, он довольно красив. Угловатые черты лица смягчает борода, голубые глаза привлекают внимание, а теплая улыбка говорит об уверенности в себе. Сколько раз он говорил мне, что, когда я созрею, я приму свою внешность, что с годами я стану увереннее и примирюсь со своей лысиной? Он вот как раз себе нравится. Но в моем возрасте никто не хочет выглядеть на сороковник. Да и не может быть у нас с ним одинакового пути, одинаковой зрелости…

Сразу после того, как мне стукнуло шестнадцать, к волосам стало совершенно невозможно прикоснуться без того, чтобы в руке не остался целый клок. Каждый раз, когда я мыл голову, в душе засорялся слив. Летом в образовавшиеся «бреши» стала видна кожа головы. Мама тут же отвела меня к врачу, который нас обнадежил. Он сделал все возможное, чтобы остановить этот процесс. Посоветовал сменить питание, заподозрил гормональный сбой, бла-бла-бла. Я дословно следовал всем его рекомендациям, включая безропотное поедание шпината; мои крема, лосьоны и тому подобное проделали дыру в семейном бюджете, а таблетки я глотал пачками. Это не помогло. Приговор: наследственная андрогенная алопеция. Повторные обследования его подтвердили.

Я продолжил пить антигормональные препараты, следить за питанием и даже отчаянно убеждал себя, что это работает. В школе я никому ничего не сказал, включая моих друзей: Самира, Бена и Жан-Жозе. Полная тишина в эфире. Это был мой предпоследний год, и у меня еще оставалась пара граммов гордости. Бейсболка скрывала растущие проплешины; через пару недель слух облетел всех учителей, и они перестали просить меня ее снять. Отношение учеников ко мне тоже изменилось. Моим друзьям было неловко рядом со мной, девчонки стали предлагать мне свои записи с уроков, все вдруг стали странно себя вести. Я решил от всех отдалиться.

Потом наступил тот судьбоносный день, когда наш классный руководитель вызвал моих родителей в школу — как раз после того, как мы узнали диагноз и я понял, что нет, это не временное выпадение волос и они не отрастут снова. Мадам Кост спросила, как она может помочь нам пройти через это «испытание», и поздравила меня с хорошими оценками, которые я получал, несмотря на огромную усталость, которую должен был испытывать. Она решила, что у меня рак. Без шуток.

И она была не одна такая. Вся школа думала, что я как раз прохожу курс химиотерапии. Мое лицо сменило все цвета радуги за те пятнадцать минут, которые ушли на то, чтобы рассказать об истинном положении дел, но еще хуже пришлось учительнице, болтливая дочь которой училась в выпускном классе на гуманитарном профиле. Новость молнией облетела всю школу.

Должно быть, у кармы на меня зуб. Слух о бедном больном мальчике сменился слухом о парне, который наплел всем, что у него рак, чтобы «выделиться». Серьезно? Одна только мысль, что кто-то стал бы лгать о подобном, возмутительна. Если бы я пользовался этим, чтобы прогуливать, я бы еще с трудом, но понял эти обвинения. Но кроме ощущения, что я прожил триместр в Грибном королевстве, и смертельного стыда за все произошедшее, я ничего от этого не выиграл. Не считая, конечно, вечной любви Джаспера, который тут же увидел во мне и моей проблеме неиссякаемый источник сомнительных шуточек и способ никогда больше не скучать на переменах.

Явиться «преобразившимся» в лицей — это все равно что помахать косточкой перед носом у питбуля, хотя такое сравнение и оскорбительно для питбулей, которые ведут себя куда лучше него. Я ненавижу то, какую власть этот тип имеет над моей жизнью. Сколько еще я буду позволять ему решать за меня? Я утешаю себя, как могу: я не трус, потому что меня пугает не только его реакция. Другие тоже станут надо мной смеяться — в лицо или за спиной, сплетницы с удовольствием перемоют мне косточки… Нельзя же упустить такую возможность. Если я осмелюсь завтра ступить на школьную территорию, нацепив парик, я окажусь один против всех. И я злюсь на самого себя за то, что меня так волнует их мнение; я так хотел бы просто забить на них. Почему все это так меня задевает?

Я машинально провожу рукой по волосам, снова удивляясь их мягкости. Так здорово не надевать бейсболку на обед.

— Все хорошо, милый? — осторожно спрашивает меня мама перед десертом. — Ты загрустил.

— Просто задумался.

Она протягивает ко мне руки, чтобы обнять. Волнение и радость заставляют меня застыть на месте.

— Спасибо за вчерашнее, — говорю я ей.

— Нужно было сделать так раньше.

Я так боюсь ее разочаровать, что у меня комок в горле.

Экипаж «Скайдаста» собрался, чтобы прояснить ситуацию. Вчерашние поиски не увенчались успехом. Меня задержал раклет, и я припозднился, но был целеустремлен как никогда, несмотря на тяжесть в желудке. Увы, мое присутствие мало чем помогло. Типы, которые открыли огонь по нашему капитану и ее кораблю, не подавали признаков жизни.

— Они никуда не улетели, — убежденно говорит Алиоша. — Ключ, который они у меня украли, открывает им доступ к информации о местонахождении демона.

— Но мы нигде их не нашли, — возражает Ник. — Мы прошерстили все информационные центры планеты и ни разу с ними не пересеклись. На орбите их тоже нет.

— За лунами они тоже не прячутся, — спешит уточнить Обливион. — Никаких подозрительных всплесков магической активности за последние часы. Значит, на демона они тоже нападать не стали.

А наш демон — аватар игрока, который недавно сильно прокачался и получил новую планету в награду за сокрушительную победу; его будет нелегко одолеть.

— Может, он порвал этих придурков, которые испоганили нам катер? — с надеждой говорит Ник.

Но никто в это не верит. Без ключа мы не сможем воспользоваться тайным ходом, который ведет прямиком в его логово. У меня есть план, но я не уверен, что команде он понравится.

— Предложим им сотрудничество. Оставим сообщение в открытом канале и договоримся с ними. Чем нас больше, тем больше наши шансы на успех в схватке с демоном.

— Вот только очки тоже придется делить, — ворчит Ник.

— Я им не доверяю, — бросает Алиоша. — Они убили моего перса просто потому, что я женщина.

Ее голос дрожит от гнева.

— Чего? Что за бред? — спрашиваю я.

— Алло, парни! На свете еще есть чуваки, которые думают, что моему полу не стоит давать играть.

— Мне вот в игре нет никакого толку ни от члена, ни от яиц, — ржет Ник, — ими неудобно стучать по клавиатуре.

Всеобщий взрыв хохота. Вот только Алиоша окончательно выходит из себя.

— А я вам говорю, что только поэтому эти придурки и изрешетили мой корабль!

— Я тебе верю, — серьезно говорит Обливион. — Они заслужили урок. А не союз и очки опыта.

Я снова беру слово:

— Я знаю. Я предлагаю взять Тотора, якобы в качестве телохранителя, а если они начнут рыпаться — а так и будет, — спустить его на них.

Команда одобрительно свистит. Тотор — это наш робопес. Обычно он остается на «Скайдасте» защищать корабль от непрошеных гостей, пока мы на разведке. Мы случайно выиграли его в одной миссии, когда укрылись в каком-то цеху, чтобы отдышаться и регенерировать. Обливион тут же заметил робота. Пес оказался очень навороченным — бронированный корпус, когти прочнее стали и куча автономных режимов. Но обычно мы не берем его с собой: ему нечего противопоставить магическим атакам демонов, и он приносит куда больше пользы, охраняя корабль.

Кто-то стучится ко мне.

— Кузен?

— У меня гости, — говорю я в микрофон. — Вернусь через пять минут.

Андреа в приподнятом настроении входит, дождавшись моего приглашения. Она рассказывает мне о своем первом рабочем дне — о первых неприятных клиентах, первых чаевых, но я не могу сосредоточиться на ее рассказе. На экране мигают иконки моих товарищей по оружию. Хотел бы я знать, о чем они сейчас говорят.

Андреа откладывает в сторону комикс «Мари из рода драконов», чтобы усесться на кровать.

— У тебя все хорошо? Твоя мама сказала, что ты заперся у себя сразу после обеда.

Она не сказала этого напрямую, но она волнуется. Я пожимаю плечами.

— Контрольная по математике, подготовка к урокам, «Скайдаст». Обычный воскресный вечер дома.

Потом она убирает прядку у меня со лба. Ее взгляд задерживается на моих волосах. Я отворачиваюсь к монитору и вижу, как аватар Обливиона, высокий усатый сикх, уходит с мостика.

— Я тут, — напоминает Андреа.

Но я не хочу ни о чем говорить. Я просто сниму свой парик перед сном. Не люблю ничего объявлять и потом оправдываться. Слишком больно. Но Андреа и сама обо всем догадалась.

— Тебе лучше предупредить тетю Шарлотту, а не приберегать «сюрприз» на утро.

Я сжимаю зубы, оставляя это без ответа. К ужину я выхожу, нацепив маску вялого равнодушия. Мысленно я уже распрощался с париком. Но прежде чем закрыться в ванной, я убедился в том, что никого не встречу по дороге туда. Там я в точности следую видеоинструкции в интернете, чтобы отклеить нанокожу, не повредив ее.

Ура, Жан-Клод Дюссе, лысый из «Загорелых на лыжах», снова вернулся…

На следующее утро я подумываю улизнуть без завтрака, чтобы не пересекаться с родителями. Но решаю, что оттягивать неизбежное нет смысла. Как только я вхожу на кухню, мама бледнеет. Она быстро взяла себя в руки, но я успел увидеть разочарование на ее лице. Манон еще недостаточно проснулась, чтобы хоть что-нибудь заметить, но папа удивленно распахивает глаза и поворачивается к маме, чтобы услышать сухое:

— Ничего не говори, Стефан.

Наши взгляды пересекаются. Она старается улыбнуться, а я пожимаю плечами и ухожу, прихватив банан.

Глава 11

Вся неделя прошла как в тумане.

Я кажусь себе тенью самого себя, пока бесцельно брожу по школе. Я обтираю стены, смотрю издалека на своих врагов и не высовываюсь, чтобы не угодить в неприятности. Мне кажется, что от мистера Бернса из «Симпсонов» меня отличает только отсутствие пигментных пятен на лбу. И бейсболка в качестве прикрытия.

Джаспер щеголяет в той, что он у меня украл, — черной с золотым логотипом. Он бросает мне торжествующие улыбки; напрасно я надеюсь, что он споткнется и расквасит нос о первую попавшуюся стену, этого так и не происходит. Должно быть, он был святым в прошлой жизни, раз в этой ему позволено так самодовольно портить всем кровь, не опасаясь кармического наказания. Я же, наверное, был каким-нибудь жалким ублюдком, заслужившим подобную кару.

Я представляю, как я на месте Карло с обольстительной улыбочкой препираюсь с девчонками. Его шарм не валит с ног всех поголовно, — может, дело в одеколоне, которым он поливается каждое утро? — но он, по крайней мере, может попытаться подкатить к кому угодно. Сурая слушает его вполуха, проверяя сообщения. Она накручивает на палец одну из прядок, приходящих в движение при каждом повороте ее головы.

В такие моменты, когда со всех сторон звучат крики, смех и оскорбления, а я один скольжу между группками школьников, реальность в моих глазах застилает видение. Я вижу, как на ветру развеваются мои волосы, — может быть, зачесанные назад, как у Жан-Жозе, или падающие на лоб, как у Самира. В фантазиях я присоединяюсь к своим друзьям и делаю вид, что меня и правда интересует их разговор, но все мое внимание приковано к Сурае, и она замечает это. О, это моя мечта — быть замеченным ею. Но в реальности я натыкаюсь на взгляд Бена — тот спешит отвернуться, будто не видел меня. Надеюсь, за обедом он подавится фасолью. Я уже в который раз повторяю себе, что все это неважно, что он все равно не заслуживал моей дружбы. Но боль предательства еще жива, и меня душит злоба. Если так и будет продолжаться, я захлебнусь в своих сожалениях; я должен встряхнуться. Я заслуживаю лучшего.

Мама решает поговорить со мной в четверг вечером, воспользовавшись тем, что папа ушел забирать Манон с тренировки по бадминтону. На этой неделе она совсем расклеилась, потому что один из гномов, за которых она отвечает, заразил ее каким-то вирусом. Я вхожу на кухню в тот момент, когда она достает из морозилки замороженную лазанью.

— Не смотри на меня так, — говорит она, шмыгая распухшим носом. — У меня хватает сил только на то, чтобы включить духовку. Единственное, о чем я мечтаю, — это вернуться обратно в постель.

Родители всегда гордились тем, что с младенчества кормят нас только «свежими продуктами», хотя нам всегда хватало для счастья магазинных наггетсов. Они слишком много на себя взвалили.

— Я буду есть, что дадут, как обычно. Андреа на работе?

— Да, бедняжка. Ей завтра на учебу… Она будет как выжатый лимон.

— Это уж точно. Знаешь, я рад, что она живет с нами.

У меня еще не было возможности поговорить с ней об этом. Я горжусь тем, как повели себя мои родители, но я не знаю, известно ли им о гомосексуальности моей кузины и ее ссоре с семьей. Но и рассказывать им о том, что я узнал от нее во время нашей вылазки в центр, я не имею права. Мама шумно сморкается.

— Честно говоря, я не понимаю свою сестру. Она должна была поддержать своего ребенка несмотря ни на что. Признаться, я ужасно злюсь на нее.

— Неудивительно. Во всяком случае, Андреа у нас хорошо. Мне жаль, что поначалу я… немного холодно ее встретил. Я испугался трудностей совместного проживания и…

В конце концов, Андреа моется по вечерам после ужина, чтобы никому не мешать. Время от времени пылесосит, за что ее не устает хвалить отец, играет с Манон в приставку, когда я забиваюсь в свою нору, и совершенно не беспокоит меня. Даже наоборот. Стоит сказать ей об этом. Как бы она не подумала, что на этой неделе я ее избегаю.

— Я сам не свой в последнее время. Надеюсь, она не сердится на меня за это.

— Это не в ее стиле, Матт. Она тебя очень любит, ты же знаешь.

Я вспоминаю наш разговор о ее бывшей и то, как она была печальна, тоже. Я бы хотел поговорить об этом с мамой, но боюсь облажаться. Мне кажется, что Андреа сейчас нужно, чтобы кто-то был рядом, и я в этом деле не на высоте, хотя она сделала для меня все и даже больше в прошлые выходные.

Мама улыбается мне.

— Еще не поздно исправиться. У тебя голова сейчас другим занята. Я хотела сказать тебе… Жаль, что ты больше не носишь парик. Дай себе к нему привыкнуть.

— Если я надену его в школу, меня зачморят. Я не вынесу.

Я и так все время боюсь, что этот ад с избиениями снова начнется…

— Может быть, все не так страшно, как ты думаешь? Рано или поздно они отстанут. Через пару недель уже никто не будет обращать на это внимания.

Мама витает в облаках. Она всегда верит в лучшее в людях, несмотря на то что сама работает в ужасных условиях прогнившей системы с коллегами, которые действуют ей на нервы.

— Нет, для них я навсегда останусь монашком Маттео или Жан-Клодом Дюссе. Это безнадежно.

У нее в глазах стоят слезы.

— Они все еще изводят тебя? Я думала, они прекратили.

— Нет, все нормально. Они отстали.

Комок в горле становится все больше. Я качаю головой; это не так важно.

— Скоро я уеду на подготовительные курсы в Брест, где меня никто не знает. Осталось продержаться всего семь месяцев. Потом я буду свободен как ветер.

— Мы можем перевести тебя в другую школу.

— Посреди учебного года? Ну уж нет. Это отразится на записях в личном деле.

Единственная другая школа неподалеку от нашего дома стоит куда ниже в национальном рейтинге; я не горю желанием объяснять потом подобные перемены на собеседованиях при поступлении на подготовительные курсы. Я поклялся себе в том, что Джаспер не испортит мне мою новую жизнь.

Мамины губы дрожат и кривятся, но она кивает.

— Хорошо.

Потом она признается — и это ужасно трогательно:

— Трудно снова видеть тебя в этой бейсболке.

Она и не представляет, насколько мне тяжело было снова ее надеть.

— Ты уверен, что они клюнули?

Ник нервничает. С начала недели мы болтаемся на орбите планеты в ожидании ответа на наше сообщение. К тому же ни Обливион, ни Алиоша не заходили в игру, и мне пришлось вести переговоры с другим экипажем, чтобы они согласились отложить миссию. Сегодня я как на иголках: мне нужна эта победа, нужен хоть какой-нибудь источник эндорфинов, — например, хорошая трепка, которую мы зададим демону и заодно шайке утырков, которые напали на моего капитана.

— Они понятия не имеют, где затаился демон, — говорю я. — Без нас им его не найти. За него дадут кучу очков.

— Все готово, — вмешивается Обливион.

— Гав!

Бронированный робопес размером с пони принимается вилять хвостом, как только кто-то произносит его имя.

На место встречи мы прибываем за минуту до назначенного времени с готовыми к стрельбе пушками на случай, если что-то пойдет не так. Они без возражений следуют за нами к потухшему вулкану и заходят на посадку.

— Офигеть, телка тоже с вами? — бросает первый из них, спустившись к нам по трапу.

Воин-священник, как и я.

— Заткнись! — отвечает Ник. — Или тебя заткнет она.

— Спокойно, — приказывает Алиоша. — Господа, если вы не в силах потерпеть мое присутствие каких-нибудь полчаса, я вас не держу. Сегодня вечером я перережу глотку этой твари, с вами или без вас.

— Али лучшая, — рычу я в микрофон и слышу саркастические смешки вновь прибывших.

Да, я почувствую себя куда лучше, когда после окончания миссии мы поотрываем им головы. Обливион замечает в командном чате, что они утомительны и он с удовольствием лично пустит пулю в лоб каждому из них.

— Это еще че такое? — спрашивает один из них, киборг с пушкой вместо руки, которой он сейчас указывает на Тотора.

— Он охраняет наш катер, — отвечает Алиоша. — На случай, если вам вдруг захочется его подбить. Снова.

Тотор, оставшийся у входа, издает предупреждающий рык. Хороший песик.

Мы углубляемся в туннель. На выходе из него нас ждет демон.

— Матт?

Я уснул на клавиатуре. Встревоженная мама входит в комнату.

— Тебе пора ложиться, уже полночь. Я думала, мы договорились? Не позже одиннадцати.

— Прости, мам. Я не играл допоздна, просто закрыл глаза на минутку… И вот.

Я сканировал корабль наемников в поисках того, чем можно поживиться, раз уж мы их всех порешали. Мама быстро набирает на клавиатуре какую-то комбинацию, и компьютер выключается, бросая голубой отблеск на ее грустное лицо.

— Тебя не было видно с самого ужина… Нельзя приниматься за старое, дорогой. Ты не можешь просто закрываться в своей комнате, как в прошлом году, и не выходить отсюда.

— Знаю, не волнуйся.

Глава 12

По пятницам мне всегда казалось, что день тянется бесконечно, и в большей степени из-за того, что заканчивался он двумя часами физкультуры в компании «моего друга Джаспера». Сегодня у нас прыжки в высоту. Он шумно приветствовал меня каждый раз, когда я выходил к черте, будто не замечая того, что это напрягало всех остальных, включая Карло. Преподаватель, господин Ассуи, пригрозил оставить его после уроков, если он не успокоится. Джаспер в кои-то веки предпочел заткнуться. Моя бейсболка все еще была на мне, и мне легко удавался каждый прыжок. Что не так уж плохо.

Он вообще не доставал меня на этой неделе: был слишком занят. Все еще ходит хвостом за Леаной, рыжей красоткой, и пытается сблизиться с ее подругами, Иссой и Анжеликой, с которыми он сегодня вечером перебрасывается шуточками на автобусной остановке. Тот факт, что он высокий блондин, не делает отзвуки коровьего мычания в его смехе незаметнее. Его лицо покраснело от холода, он говорит очень громко, просто из кожи вон лезет, чтобы впечатлить девчонок. Интересно, они смеются, потому что им неловко или им и правда смешно?

Когда я поднимаюсь в автобус, приходит сообщение от папы.

Пожалуйста, забери Манон, если тебе не трудно. Она у своей подруги, Лили-Роуз.

На часах 17:10.

ОК

Автобус набит битком. Я с грехом пополам протискиваюсь между людьми, потом обратно. И вот я оказываюсь прижатым спиной к спине Сураи, которая что-то с кем-то обсуждает.

— Будет лучше пойти в медиатеку и покопаться в исторической секции, — говорит она.

— Можем просто пойти к тебе или ко мне и поискать в интернете, — предлагает Леана, которую я сначала не заметил. — Я хотела бы побыстрее разделаться с этим докладом.

— Я тоже, — замечает Анна София, — но я не хочу схлопотать плохую оценку просто потому, что тебе лень.

— К тому же так мы сдадим то же, что и все, — вздыхает моя безответная любовь. — А я тоже хотела бы получить хорошую оценку. И я обожаю Египет! В медиатеке про него есть куча обалденных книжек.

— Ну… Если ты настаиваешь, — сдается Леана.

Краем глаза я вижу торжествующую улыбку Сураи, которая как ударом лопаты выбивает из меня весь дух. Девочки договорились встретиться завтра после обеда, и мои мысли начинают крутиться вокруг медиатеки. К тому моменту, когда мне уже пора выходить, я успеваю так задуматься, что подпрыгиваю от неожиданности, завидев наконец в открытых дверях нужную остановку. Я спешно проталкиваюсь к выходу и еле успеваю выскочить, прежде чем двери закрываются прямо у меня за спиной.

Я быстро забираю Манон. Противная девчонка ноет, потому что хотела поиграть подольше. Чтобы она наконец перестала изводить меня, я спрашиваю ее о том, что она ела на обед. Работает безотказно: долгие десять минут она с улыбкой до ушей в деталях расписывает мне каждое блюдо. Я почти не слушаю, потому что все еще размышляю над дикой идеей, которая зародилась у меня еще тогда, когда девочки договаривались о встрече в медиатеке. Я мог бы наведаться туда… с волосами.

Это очень плохой план. Если Сурая меня узнает, она выдаст меня своим подругам и нарушит свое негласное обещание не смеяться надо мной. Обо мне опять поползут слухи, и я не уверен, что смогу снова пережить это, не сменив школу.

Но меня снедает желание хотя бы попытаться, оно зудит, как укус комара, и не дает мне покоя. Будто мне не терпится содрать с себя кожу, даже если я при этом начну истекать кровью. Стекло напоминает мне и о другом отражении, не том, где мое лицо наполовину закрыто бейсболкой. Искусственно улучшенная версия меня дерзко бросает мне вызов, задрав подбородок и расправив плечи. Нужно только достать клей, чтобы снова стать этим типом, и собрать волю в кулак, чтобы явиться завтра в медиатеку.

Выходя из ванной, я натыкаюсь на отца, который с диким воплем отскакивает к стене, схватившись за сердце. Не на шутку перепугавшись, я бросаюсь к нему, чтобы поддержать его.

— Папа? Все хорошо?

— Да, уф, извини. Просто я не был готов…

Его напугали мои волосы! Что ж, тут нечему удивляться. Папа всегда чуть что начинает кричать. Например, однажды в магазине он изучал ценник дивана, когда рядом с ним уселась Манон. Застигнутый врасплох, он заорал как сумасшедший. Если он будет каждый раз так пугаться, его однажды точно удар хватит.

Он на слабых ногах возвращается в свою комнату, чтобы надеть любимый спортивный костюм. Двумя минутами позже появляется Андреа.

— Что с дядей?

Она смеряет меня взглядом и, не теряя хладнокровия, предполагает:

— Паук? Мохнатый?

— Можно и так сказать.

Кузина, кажется, рада снова видеть меня в парике. Чего нельзя сказать о сидящей в гостиной Манон — и одному богу известно, как ей удается так вращать округлившимися глазами.

— Ты снова надел парик?

Если бы этот вопрос задал кто угодно другой, я бы смутился.

— Волосяную накладку, я бы попросил.

— Зачем ты вообще ее снимал, если собирался снова надевать?

— Манон!

Андреа жестами просит ее замолчать, но моя сестренка не из тех, кто любит сглаживать углы. Она ждет ответа. Я делаю глубокий вдох.

— Я ношу ее по выходным, чтобы привыкнуть к ней.

— Ах вот оно что.

У нее на лице написано, какой дичью ей это кажется. Еще какое-то время мозг обрабатывает поступившую информацию, а потом она восклицает:

— Потому что ты не хочешь носить ее в школу!

Папа, стоящий на кухне, отвечает на мой умоляющий взгляд тяжелым вздохом.

— Манон, ты не хочешь помочь мне приготовить сладкий пирог?

Она соглашается без раздумий: она всегда любила пачкать руки — особенно когда ей было пять. А уж когда речь заходит о еде…

Андреа падает на диван справа от меня, пока я пытаюсь дотянуться до пульта. Ее глаза, наполовину скрывшиеся под веками, следят за мной, хитро поблескивая.

— Окей, кузина, о чем ты хочешь поговорить?

— Ты снова вернул себе волосы!

— Да…

— Круто! Честно говоря, я уж было подумала, что все пропало, но, как видно, нет?

Она нетерпеливо ерзает, ожидая моего ответа.

— Ну? — торопит она меня. — Рассказывай. Что на тебя нашло? Почему ты передумал?

— Просто начинаю привыкать. В следующем году я смогу носить его постоянно, поэтому морально готовлюсь к этому, надевая на выходных.

Она скрещивает руки на груди и недоверчиво спрашивает:

— Вот, значит, как?

— Да, именно так.

Я не собираюсь рассказывать ей о Сурае. Она грозно потрясает указательным пальцем прямо у меня под носом:

— Я чувствую, что ты что-то скрываешь, мой дорогой Маттео.

Она встает с дивана и поправляет свой жилет с максимальным достоинством.

— Я с тобой еще не закончила.

— Я имею право хранить молчание.

— Не со мной, кузен: я твой ангел-хранитель, имей в виду, и я должна знать все.

Она удаляется, злорадно хохоча. По-моему, она слегка тронулась.

Глава 13

На следующее утро над созданием прически, достойной так называться, я провозился куда дольше, чем рассчитывал. В свою защиту хочу сказать, что я успел отвыкнуть от этого. Я вылил на волосы тонну геля, и пришлось снова их мыть и начинать все сначала. Не так-то просто повторить то, что было у тебя на голове, когда ты вышел из парикмахерской неделю назад… Время идет, я нервничаю, а в дверь стучится Андреа.

— Хорошо, а зубы мне можно почистить?

— И мне, и мне! — нетерпеливо топает ногами Манон.

Я освобождаю ванную, готовясь услышать их ахи и охи. Они, конечно, тут же начинают увиваться вокруг, как кошки.

— Ох, братишка, какой же ты красивый!

— Он идет на свидание! — беснуется Манон. — Он идет на свидание!

Я хватаю ее и быстро зажимаю ей рот ладонью. Если родители это услышат, расспросам не будет конца. А папа еще примется учить меня пользоваться презервативами.

— Да тихо ты! Что с тобой такое?

Андреа хлопает в ладоши, светясь от радости:

— Ты угадала, Пукито! У него свидание! Но с кем? Когда? А главное — как?

— Вовсе нет! Вы все напридумывали.

Мои щеки полыхают. Еще немного, и прыщик на правой скуле лопнет сам.

— Шевелись, Манон, — говорит кузина, подталкивая ее в сторону ванной, — мы пришли чистить зубы.

Они хихикают, как дурочки, а я возвращаюсь к себе и надеваю ту кожаную куртку, которую купил на прошлой неделе и потом со священным трепетом убрал ее в шкаф у себя в комнате. На мне джинсы, новые тенниска и свитер, и я выгляжу в них совсем не так, как в привычных огромных толстовках.

Обувь я достаю из шкафа в прихожей и хмурюсь, разглядывая свои стоптанные кеды. Могут ли они меня выдать? Я сую руки в карманы и улыбаюсь маме, которая стоит у входа на кухню, прислонившись к дверному косяку.

— Мой мальчик вырос, — говорит она, прежде чем подойти и поцеловать меня в лоб.

— Он идет гулять? — спрашивает папа из гостиной.

— Он идет гулять.

Мы обмениваемся заговорщицкими взглядами. Да, я иду гулять вместо того, чтобы засесть в своем логове. Но я не забыл включить оповещения на случай, если я понадоблюсь экипажу «Скайдаста».

— Я тоже иду! — кричит Андреа, хватая меня за руку. — Надо сходить в магазин.

— Повеселитесь там, дети! — со смешком наставляет нас папа.

Лифт едет долго, и мы сбегаем по лестнице. Я оказываюсь внизу первым; кузина за моей спиной пыхтит как паровоз.

— Пойдем со мной на пробежку завтра. Ты явно не в форме…

— Уж лучше смерть. Куда ты собрался? Ты стопроц из-за этого решил снова надеть парик!

Я придерживаю для нее подъездную дверь. Для первого декабря снаружи стоит удивительно хорошая погода, но воздух морозный и влажный. Я оборачиваю вокруг шеи шарф, а Андреа застегивает свою черную парку. Ее голубая прядка блестит на солнце. Я не хочу ей врать. Да и зачем?

— Я иду в медиатеку.

— Чтобы встретиться там с девчонкой?

— Все-то тебе расскажи! Есть у меня право на личную жизнь или нет?

— Ты выглядишь так, будто собираешься сделать какую-то глупость. Я иду с тобой.

Она не оставляет мне выбора и заставляет меня расколоться. Я рассказываю ей обо всем: о Сурае, о подслушанном в автобусе разговоре и о дикой идее прийти туда.

— И что конкретно ты собираешься делать? — взволнованно спрашивает она. — Просто припрешься туда и подкатишь к ней? Только не говори мне, что будешь просто пялиться на нее.

— Конечно, нет! Я не собираюсь следить за ней, как какой-нибудь извращенец, я же не хочу напугать ее до смерти! У меня нет никакого плана, я понятия не имею, что произойдет, это чистый экспромт.

— Что тогда? — продолжает напирать она.

— Просто попытаю удачу.

Андреа непонимающе останавливается. Вырывающиеся у нас изо ртов облачка пара повисают в морозном воздухе.

— Меня не узнать, разве нет? Вы сами так говорили на прошлой неделе!

— Да, ты прав…

Ее лицо озаряет понимание, и мои губы растягиваются в улыбке.

— Если повезет, она и не узнает.

Вопрос только в чертах лица. Я выпрямился, больше не втягиваю голову в плечи, мне больше не хочется скрыться с чужих глаз как можно скорее, мне больше не… стыдно. Парик сильно изменил меня. Я хотел захватить наушники, когда уходил, и я круто выгляжу в этой кожаной куртке. У меня вырастают крылья от множества новых ощущений и пьянящего чувства, будто я оказался в чужой шкуре… Новая возможность встретить Сураю вне школы представится еще нескоро. Действовать нужно сейчас или никогда.

Но Андреа все еще настроена скептически.

— А если она тебя раскусит?

— В худшем случае начну все отрицать, притворюсь двоюродным братом, который приехал погостить. Скажу, что она ошиблась; может, прокатит.

Честно говоря, от одной этой мысли у меня в жилах стынет кровь; я не уверен, что вообще смогу открыть рот, чтобы сказать хоть слово в свою защиту, если она обо всем догадается. Андреа со смешком хлопает меня по спине.

— А ты наглец. Но мне нравится.

— Может, мы станем друзьями… Или кем-то большим, если у нас окажется много общего. Нужно, по крайней мере, завязать разговор. И еще не факт, что у меня это получится.

С волосами или без, я ужасно застенчив, и мой опыт в любовных отношениях стремится к нулю. Один раз, когда мне было тринадцать, я поцеловал девчонку в летнем лагере. Это, в общем-то, все.

Мы с Андреа идем плечом к плечу, засунув руки в карманы.

— Будь осторожен, — советует она мне, прервав затянувшееся молчание. — Если ты попытаешься склеить ее, как последнюю дуру, она просто пошлет тебя, и этим все кончится. Она пришла в медиатеку, чтобы позаниматься, а не чтобы до нее докопался какой-то левый чувак. Девчонки ненавидят, когда к ним пристают и начинают тратить их время попусту. Я не знаю, почему мужики решили, что можно так делать, но клянусь тебе: после такого мы хотим убивать.

Она права. Я не умею подкатывать, но я читал в интернете, что девушки сыты по горло домогательствами на улицах, что в Париже не все могут хоть раз выйти из дома без того, чтобы к ним никто не пристал.

Мы заходим в автобус.

— Дашь какой-нибудь совет? — спрашиваю я у Андреа. — Ты девушка, и, — добавляю я, понизив голос, — у тебя уже была девушка. Как ты ее заполучила?

Она нервно смеется.

— Как-то у меня не очень с романами. Последний из них плохо кончился.

— Но он хотя бы начался.

Сурая может разбить мне сердце вдребезги, если соизволит принять его из моих протянутых рук. Мы с Андреа хором вздыхаем. Наконец она с ностальгией вспоминает о том, как они с бывшей познакомились:

— Я бродила по фотовыставке, посвященной архитектуре Нью-Йорка. Ноэми обратилась ко мне как к работнику галереи. Она хотела наняться к ним, чтобы подработать на открытии, и догадывалась, что я не имею к этому никакого отношения, но между нами как-то сама собой пробежала искра. Потом мы пошли выпить кофе…

Андреа замолкает. Она все еще не оправилась от разрыва. Мой мозг начинает лихорадочно генерировать идеи, и я продумываю все возможные варианты развития событий в медиатеке.

— Я мог бы бродить по секции, где стоят книжки по Египту. И вежливо попросить у нее совета, чтобы завязать знакомство. Чтобы не показаться придурком.

— Неплохо. А потом?

— Не знаю. Придумаю что-нибудь. Ты ведь все равно будешь там, а, мой ангел-хранитель?

Андреа звонко смеется, и это успокаивает меня, как ничто другое, и заставляет выпрямиться.

Жребий брошен.

Глава 14

Совсем недавно отремонтированная медиатека занимает три этажа. Теперь в ней голые кирпичные стены, а все помещение ярко озаряет солнечный свет, щедро льющийся через широкие окна. Точечные светильники освещают проходы между стеллажами, заставленными книгами, журналами и комиксами. Содержимое стеллажей разбито на секции — от детской литературы до детективов, включая справочники по географии. Сегодня тут много детей с родителями, пара школьников… И почти ни одного моего сверстника.

Мы с Андреа кладем свои вещи на разноцветные стулья возле одного из маленьких столиков.

— Я буду в архитектурной секции, если что.

— А я в комиксах.

Сураи пока нигде не видно. Я нервничаю, нетерпеливо переминаюсь с ноги на ногу и разрываюсь между желанием случайно наткнуться на нее и желанием поскорее смыться отсюда.

— Будь умницей, Ромео, — напоминает мне Андреа, прежде чем предоставить меня самому себе.

Мне вдруг начинает казаться, что я отдаюсь на волю судьбы. А после всех тех предательских ударов, которые она мне нанесла, я должен быть полным дураком, чтобы идти на такой риск… И все же, говорю я самому себе, листая комикс, лучше сделать и пожалеть, чем не сделать и пожалеть. Мне надоело, что моя жизнь проходит мимо меня.

Возвращая выпуск обратно на полку, я замечаю «Вампирскую песнь», серию, которую Обливион так расхваливал.

В кармане вибрирует телефон, оповещая о том, что происходит на «Скайдасте». Алиоша и Ник собрались у пульта управления и сажают корабль на Еврату-Один. Что бы сегодня ни произошло, вечером я присоединюсь к ним, и это немного меня успокаивает.

В этот момент между стеллажами проходит Сурая. Моя голова начинает кружиться, а руки и ноги — дрожать. Итак, вот оно. Все тело бросает в жар, по коже бегут мурашки. Я машинально тянусь к козырьку бейсболки, но вместо него мои пальцы находят волосы, и я начинаю паниковать. Наверняка все прекрасно видят, что они ненастоящие. Я перевожу взгляд с одного лица на другое, думая, что все смотрят на мой парик… Но никто не обращает на меня внимания.

Дыши, Маттео, дыши.

Я нерешительно направляюсь к исторической секции, страдая от огромной глупости, которую вот-вот сделаю. Мне кажется, что мои залитые лаком волосы видны издалека так же, как посыпанный блестками панковский ирокез. Мне жарко, я знаю, что мухлюю, нося этот парик, и что по кармическим законам мне еще придется за это поплатиться. Так ради чего все это?

Любовь всей моей жизни сосредоточенно изучает книжные корешки. При виде ее я снова набираюсь смелости.

Сейчас или никогда.

Чуть дальше по проходу Андреа читает что-то свое. Я приближаюсь к Сурае, перескакивая с ярлычка на ярлычок: «Античность», «Древние цивилизации», «До 332 г. до н. э.»…

Остановившись, я замечаю, что она держит в руках книгу «Женщина в Египте во времена фараонов». Между нами остается добрый метр, и я глазами пробегаю названия, не зная, открыть мне что-нибудь наугад или сразу к ней подойти. В голове ветер гоняет кустики перекати-поля. Я все забыл. Еле слышный запах кокоса щекочет ноздри, и я краем глаза кошусь на скрученные в жгутики пряди, которые она собрала в пучок на затылке. Сурая ставит книгу обратно на полку и делает шаг в сторону. Я стою слишком близко? Нет, теперь она разглядывает другие книжки. Я не знаю, можно ли с ней заговорить. Не осмеливаюсь побеспокоить ее. Потом появляется Анна София, и я тут же решаю убраться восвояси: она видела меня в средней школе, когда у меня еще были волосы. Я спешу и налетаю на кого-то. Комиксы падают на пол.

Мы садимся на корточки. Рыжие волосы, скользнувшие по моей щеке, пахнут ванилью и манго. Я поднимаю голову и нос к носу сталкиваюсь с Леаной. Oh my God! Она раскусит меня в два счета! Я пропал.

Она краснеет, протягивая мне комикс.

— Прости.

— Извини, это я виноват.

Я выпрямляюсь, замирая под пристальным взглядом ее зеленых глаз, которыми мне впервые выпала возможность полюбоваться в такой близи.

— «Первая Вселенская Война», — замечает она. — Хорошая серия.

Я соглашаюсь, но мне странно слышать, как она говорит нормально, а не издевается и не смеется.

— Мне кажется, я тебя знаю. Мы не встречались раньше?

Я качаю головой, подавляя тихий ужас, который начинает скручивать мои внутренности в тугой узел. Сейчас она опомнится и заметит, что я в парике!

Я слышу на фоне голоса Сураи и Анны Софии, но не разбираю слов. Я уверен: рыжая, которая смотрит на меня сейчас, вот-вот поймет, кто я такой.

— Я Леана, — добавляет она. — А ты?

Я называю ей первое имя, которое приходит в голову.

— Поль.

— Что ж, хорошего тебе дня, Поль!

Черт возьми, она меня не узнала. Она изящно отбрасывает свою копну волос за плечи и идет к Сурае и Анне Софии, разминувшись с Андреа, которая решила проверить, насколько у меня все плохо. Три девушки поворачиваются ко мне ровно в тот момент, когда моя кузина берет меня за руку и тянет прочь из прохода.

— Спасибо, — выдыхаю я.

— А твоя рыженькая — настоящая красотка.

— Красивая и злющая, как змея.

Андреа хохочет.

— Она на тебя запала.

— Нет!..

Я оборачиваюсь и вижу, что Леана все еще на меня смотрит. У меня от этого мурашки по коже.

После этого эпизода я решаю слинять из медиатеки. Все пошло не так, как было задумано, я облажался по полной. Единственный раз в жизни мне выпал шанс поговорить с Сураей, и я сдрейфил. Черт, как же бесит.

— Прекращай заниматься самобичеванием, малыш, — говорит Андреа в кафе, расплачиваясь за сделанный заказ.

Я забираю свой и вижу великолепное «Пол», которое официантка старательно вывела на моем стаканчике с капучино.

— Я не думала, что ты вообще сможешь подойти к девчонке. Ты меня впечатлил! Но не стоит рассчитывать избавиться от комплекса по щелчку пальцев просто потому, что с утра ты воспользовался гелем для волос.

Мы уходим в глубь кафе и садимся за столик в некотором отдалении от остальных. Андреа указывает на меня концом своей трубочки:

— Кинцуги.

— Чего?

— Кинцуги, японское искусство реставрации керамических изделий с помощью лака, смешанного с золотым порошком. Трещины и щербинки остаются видны, но делают вещь еще красивее. Это древняя техника, которая требует большой точности и терпения. Тебе понадобится немало времени, чтобы восстановиться, но если ты возьмешься за дело с умом, то станешь лучшей версией себя. Тебе нужно принять того, кем ты был, того, кем ты станешь, и переосмыслить себя.

— И сколько, говоришь, времени это займет?

— Столько, сколько потребуется. Я вот совсем недавно разбилась из-за Ноэми, так что вся работа мне еще только предстоит.

В голове полный сумбур, и я мысленно раз за разом возвращаюсь к своему провалу с Сураей, а потом к половинчатому успеху своего предприятия. По крайней мере, меня никто не узнал: Леана не упустила бы возможность унизить меня, если бы догадалась о том, кто я такой. Это означает, что я могу гулять в парике без риска быть узнанным дажетам, где часто бывают другие лицеисты. Что весьма неплохо. Не то чтобы меня это радовало, но это, по крайней мере, означает, что я могу продолжать носить парик по выходным. Чтобы немного оправиться перед тем, как с головой броситься в новую жизнь в следующем учебном году. Эта мысль мне как бальзам на душу.

Но когда я принялся за кусочек лимонного кекса, мной овладело легкое сомнение.

— Как ты думаешь, я должен был сказать ей, кто я такой?

Андреа пожимает плечами и усмехается.

— Зачем? Поль — классное имя.

Глава 15

Наступает новое воскресенье моей новой жизни. Третье, если быть точным. Утро тихое, безмятежное. Сегодня я не сильно отстаю от жаворонков, по крайней мере, моя душа точно поет как один из них. Я краду бутерброд у Манон, которая провожает пропажу хищным ястребиным криком, и влезаю в кроссовки, собираясь на пробежку, несмотря на непогоду. В скольжении мне нет равных, и я надеюсь не разбить лицо о блестящую от дождя гладь тротуара.

С моего провала в медиатеке прошла неделя. Вчера я туда не ходил, хотя уже прочел все взятые комиксы. Я, скажем так, прокрастинировал. Но успел все обдумать и взвесить: я пока еще не готов двигаться дальше. Но и не жалею о своей попытке. Я доказал самому себе, что достаточно смел, чтобы носить парик. Это первый шаг, которым я решил гордиться, чтобы измениться в лучшую сторону. На мой взгляд, разумно будет последовать совету Андреа, то есть действовать постепенно, а не пытаться с разбегу пробить головой бетонную стену, ставя перед собой слишком серьезные цели. Не все сразу!

Но у меня есть надежда. И новый стимул для завершения трансформации.

На «Скайдасте» Ник хвастается своими ежедневными тренировками, благодаря которым у него стальной пресс. От фотки с доказательствами я отказался, но пятиминутную тренировку в свой распорядок утра включил.

Честно говоря, я понятия не имею, сколько смогу продержаться. Это будет сущее мучение, потому что я далеко не ранняя пташка… Вот бег — это мне куда ближе, особенно под песни Little Hurricane. Холодный дождь ручьями льется на ветровку, мочит волосы, хлещет по щекам, но я чувствую себя таким живым, что все это не имеет никакого значения. На улицах и в городском парке нет никого или почти никого, и это только усиливает впечатление, что я в этом мире совсем один и что он мне принадлежит. Как и мое будущее.

Несмотря на решение отпустить ситуацию, я много раз задавался вопросом о том, что я мог бы сказать Сурае. Я переигрывал эту сцену в голове сотни раз, она даже снилась мне, и я все еще думаю об этом, когда перебегаю мостик городского парка и пригибаюсь, чтобы миновать плакучую иву. Возможно, я стану готов тогда, когда найду правильные слова. Еще две недели тому назад я не мог бы даже подумать о том, что стану их искать, так что это прогресс.

На радостях я решаю пробежаться до дома спринтом. Заканчивая круг по парку, я пробегаю мимо девочки, которая прижимает к себе багет, стоя под куполом зонтика. Потом я сворачиваю на бульвар и ускоряюсь.

От занятий спортом всегда разыгрывается аппетит. В одиночку я проглатываю полкурицы и столько жареной картошки, что приходится расстегнуть ремень. Боюсь, пробежки не компенсируют таких жирных обедов за троих.

Я думал потом просто завалиться на диван с папой, который тоже только вернулся с велотренировки, но вместо этого решил сгонять в медиатеку. Нужно сдать комиксы, которые я взял на прошлой неделе, а в воскресенье шанс встретить там кого-нибудь из знакомых куда меньше: нормальные люди в такие дни не вылезают из своих постелей.

— Если хочешь, можем пойти вместе, — предлагает Андреа. — Мне все равно нужно сдать диски с документалками.

Я уже завязал шнурки и стою у двери в своей кожаной куртке, но приходится согласиться.

— А можно мне тоже? — спрашивает Манон, прельщенная возможностью пойти куда-нибудь со взрослыми. — Мне читать больше нечего.

Не скажешь же ей, что я не хочу с ней возиться, тем более что Андреа уже успела дать ей добро. Бедная, совсем без сил после вчерашней смены. Мало того что она поздно вернулась, так еще и рано встала, чтобы готовиться к экзаменам. Поела она тоже быстро, чтобы тут же вернуться к повторению материала в своей клетушке.

Манон болтает без умолку. Я не понимаю даже, когда она успевает делать вдохи. Ей явно стоило заняться пением… Но чтобы поберечь свои уши — и уши наших соседей, — я решаю воздержаться от подобного совета.

Всю дорогу до места меня беспокоит мрачное лицо Андреа. Я давно не слышал, чтобы она плакала, но с ее работой допоздна три дня в неделю я стал реже ее видеть. Поэтому, когда мы приходим в медиатеку, я пользуюсь исчезновением Манон в недрах этажа детской и подростковой литературы, чтобы осторожно расспросить ее.

— Ну и видок у тебя сегодня. Ты как?

— Спасибо за честность, братишка…

Она кидает на меня раздраженный взгляд, прежде чем вздохнуть.

— Я нервничаю. Мне кажется, у меня ничего не выходит. Эта работа меня убивает, искать другую сейчас не вариант, еще были проблемы с напарницей по проекту… Она заболела, а проект скоро сдавать. Словом, ничего хорошего.

Я стучу пальцем по носу, следуя за ней в архитектурную секцию.

— Это все?

— Надо же, какие мы любопытные.

— Чья бы корова мычала.

— Пффф… — Она закатывает глаза, морщит нос и убирает голубую прядку за ухо. — Моя бывшая вчера устраивала вечеринку. На которую пришли все наши друзья.

— А! Чувствуешь себя изгоем.

Чувство, которое я знаю не понаслышке, потому что и сам испытываю его регулярно.

— Это не должно было так меня задеть, — продолжает она. — В конце концов, у меня слишком много работы, чтобы ходить по вечеринкам.

— Твоя правда.

Мои слова, несмотря на натянутую улыбку Андреа, явно ее не утешили. Она еще раз просит меня не париться, а потом оставляет одного, больше заинтересованная в документальных фильмах, чем в моих неуклюжих попытках ее утешить.

Грусть Андреа трогает меня. Даже если она скрывает это и не заливается слезами, ее сердце разбито. Я вздрагиваю от ужаса при мысли о том, что и мне однажды придется это ощутить. Допустим, я смогу войти в контакт с Сураей, сделать первый шаг, прежде чем решиться на что-нибудь более серьезное — может быть, даже разговор! — но, если она и согласится пойти со мной на свидание, еще не факт, что дело зайдет дальше этого. До отношений с ней мне как до Луны. Как до Луны…

Но воображение обожает подкидывать мне подлянки. Если она познакомится со мной как с Полем, когда я должен буду признаться ей, что я Маттео, лузер, у которого на башке три волосинки? У меня вдруг начинает кружиться голова.

Поэтому, когда я вижу, как по лестнице поднимаются Сурая и Анна София, меня охватывает паника. Я отступаю. Я и подумать не мог, что она придет сюда в воскресенье. Я просто хотел сдать комиксы. Я прячусь в секции «Взрослая литература, Образование» под изумленным взглядом Андреа, брови которой взлетают выше некуда.

Я продолжаю отступать, чтобы разминуться с девочками. Мне нечего бояться, и я осознаю всю нелепость ситуации. Я знаю, что веду себя глупо, но я не готов. Как к этому вообще можно подготовиться? Я часто дышу, укрывшись за «Жизнеописаниями», где собраны автобиографии и все такое.

Бросив свои вещи, подруги рассредотачиваются по разным секциям. Я, конечно, не свожу глаз с Сураи, которая решительно идет в мою сторону. И тут я замечаю туалетный указатель и бросаюсь по стрелочке. Вот только оказываюсь я в женском.

Новый приступ паники. Я закрываюсь в кабинке. А потом слышу ее голос и с ногами залезаю на ободок унитаза.

— Кто, чувак, с которым ты познакомилась в прошлый раз?

— Его зовут Поль, — с нажимом говорит Леана. — Говорю тебе, он тоже сегодня здесь.

Кто-то дергает ручку двери, но потом сдается и заходит в соседнюю кабинку. Я утираю пот со лба, зарываюсь пальцами в волосы. Только бы парик не отклеился. Я дышу слишком шумно. Они услышат.

— Я видела его в парке сегодня утром, — продолжает Леана.

— Ты что, следишь за ним? — смеется Сурая.

Их перебивает струйка, с громким журчанием ударившаяся о фаянс. Я морщусь, изо всех сил напрягая слух.

— Я просто вышла за хлебом, — отбивается рыжая красотка. — А он — на пробежку.

Шум слива воды застает меня врасплох, и я подпрыгиваю на месте, чуть не соскользнув с бортика. Значит, Леана меня заметила.

— Он симпатичный, — заявляет она. — У него красивые глаза.

Сурая смеется.

— Покажите мне этого красавчика.

Соседняя кабинка освобождается, и в разговор вмешивается Анна София.

— И почему я не удивлена? Но я не стану помогать вам подкатить к нему, даже не мечтайте. Мы пришли сюда работать, а медиатека закрывается через два часа. Нам некогда заигрывать тут со всякими.

— Вот кайфоломщица, — ворчит Леана.

Открывается кран, включается сушилка для рук, девчонки спорят по поводу своего доклада — все это время я почти не дышу. Наконец дверь туалета закрывается за ними в оглушающей тишине. Я с облегчением слезаю с ободка унитаза или, вернее, одной ногой соскальзываю с него прямо внутрь. Кед беспрепятственно пропускает воду, а носок принимается ее впитывать наперегонки со стелькой.

Ка-та-стро-фа.

Я наконец высвобождаю ногу и замечаю — не без смущения — оставленные на белом фаянсе грязные следы. Мокрая резиновая подошва поскрипывает при каждом шаге, который я делаю прочь от туалетов. Я отчаянно ищу Манон. Меня легко можно выследить по мокрому следу и поскрипыванию резины. Я не попадал в такую унизительную ситуацию с тех пор, как меня стошнило в бассейн, — мне было шесть, и я страдал от гастроэнтерита. Все оборачиваются на меня. Моя жизнь — кромешный ад, и я хочу домой. Сейчас же.

Андреа появляется из ниоткуда.

— Все в порядке? Выглядишь мрачным.

— Мы сваливаем. Где Манон?

— Все еще наверху. Я ее приведу.

Я подхватываю свою кожанку со стула и начинаю как попало швырять вещи Андреа в ее рюкзак цвета хаки, увешанный значками LGBTQIA+.

— Поль?

Кровь отливает от моих щек и приливает в место далеко-далеко оттуда, туда, где я и сам хотел бы спрятаться. Я оборачиваюсь, чтобы лицом к лицу столкнуться с Леаной, Сураей и Анной Софией. Я нервно сглатываю. Я так близок к сердечному приступу, что единственной альтернативой был бы дикий вопль.

— Привет…

С правой ноги ручьями стекает вода, и от меня несет, как от сортира. Дыши, Поль, дыши. Поль — симпатичный парень, которого никто тут не знает. Спасительный выброс адреналина помогает мне подобрать правильный ответ.

— Эм… Мы знакомы?

Леана вспыхивает, Анна София делает шаг назад, а Сурая упрямо поднимает подбородок. Она подталкивает рыжую локтем в бок, и та слабым голосом продолжает:

— Помнишь, на прошлой неделе я уронила твои книги…

— Ах, да, точно, — я хлопаю себя по лбу, продолжая кривляться до последнего. — Ну конечно!

Мне дико стыдно из-за мокрой обуви. Только бы они ничего не заметили.

Повисает неловкое молчание, но тут возвращается Андреа с Манон.

— Что-то не так? — подозрительно спрашивает кузина.

Сестренка же чихать хотела на происходящее так же, как на телеповтор первой серии «My Little Pony». С раскрытой книгой в руках она садится на стул в режиме полного отрыва от реальности: «Говори, что хочешь, мне на это наплевать с высокой колокольни». По крайней мере, она не вмешивается в эту сцену, достойную корраля О-Кей^[1]. Остальные оценивающе смотрят на Андреа, но она и ухом не ведет.

— Это твои друзья?

Ее ледяной тон осаждает лицеисток, и они вдруг теряются. Я с грехом пополам беру себя в руки.

— Мы встретились на прошлой неделе и…

И я нечаянно и совершенно неудержимо начинаю краснеть, бесповоротно превращаясь в помидор. Только бы прыщи не полопались.

— Ясно, — более миролюбиво тянет кузина. — Привет, я Андреа.

Ответные приветствия в лучшем случае еле теплые.

— Это моя сестра, — поспешно добавляю я, испугавшись, что Сурая примет ее за мою девушку.

Манон заинтересованно поднимает голову. Вот уж насколько похожи мы с ней, настолько мы не похожи с Андреа — из-за родственников-азиатов. Я успеваю пожалеть о своей лжи.

— Сводная, — великодушно поправляет Андреа, пока Пукито давится воздухом. — Ты, — говорит она, беря ее за руку, — идешь со мной. Мы подождем снаружи, Поль.

Пряча улыбку в уголках губ, она тянет Манон за руку и уводит ее, чтобы та нам не помешала. Противник снова оказывается в численном превосходстве. У меня на лбу бьется жилка, пока в мозгу со скрежетом начинают крутиться шестеренки — так медленно, будто я только что вышел из комы. Я вляпался по уши, и мне лучше сделать отсюда ноги как можно скорее, не сойдя при этом за хама.

— Твоя сводная сестра — китаянка? — удивляется Сурая.

Я набираю побольше воздуха в легкие и на одном дыхании выпаливаю:

— По отцу, он живет в Пекине. Чем я могу быть вам полезен?

Носок неприятно липнет к коже, а нога в мокром кеде весит как наковальня. Сурая явно не из робкого десятка. Нисколько не стесняясь, она говорит:

— Мне просто стало любопытно. Ты не из нашей школы, но Леана сегодня утром видела, как ты бегаешь в парке, и мы подумали, что ты живешь где-то рядом.

Она ждет ответа, гордо выпрямившись и открыто глядя на меня. Красоту ее глаз подчеркивает белая подводка. К счастью, я успел продумать этот момент, пока представлял себе наши разговоры.

— Я учусь и живу в общаге в Париже, а домой приезжаю на выходные.

Радостную улыбку Леаны тут же затмевает улыбка Сураи. Меня обуревает вихрь — нет, целый ураган эмоций, от которого кружится голова. Поверить не могу: я говорю с ней. И резко захлопываю рот, боясь, что из него сейчас потечет слюна. Она как ни в чем не бывало снова тыкает подружку локтем в бок.

— Мы придем сюда в следующую субботу. Надеюсь, еще увидимся.

Ее слова как громом поражают меня и начинают отскакивать от стенок черепа, как бочонки лото. Вот только я не могу выдать не то что цифру, а вообще что бы то ни было связное. Я бросаю щедрое «ок», пока она разворачивается, уводя за собой своих сообщниц.

Я натягиваю куртку, все еще не оправившись от этого удивительного разговора: ко мне подкатила Сурая. То есть она подкатила к Полю. Как это возможно? Я вот-вот проснусь, и все это окажется сном. Но нет. Я выхожу из медиатеки с относительным достоинством под ритмичное «скрип-скрип» своих подошв по линолеуму.

— Ну и что это было? — злится Манон. — Почему ты не сказал, что я твоя сестра?

— Я не знаю!

Десятилетние обижаются так же легко, как и восемнадцатилетние. Я беспокойно оглядываюсь, опасаясь, как бы девчонки, о которых идет речь, не вынырнули из ниоткуда. Но моросящий дождь быстро прогоняет всех с площади перед медиатекой. Мое сердце будто катается на американских горках; я чувствую себя на седьмом небе от счастья.

— Что это были за девчонки? — напирает Манон.

Андреа обнимает ее за плечи.

— Тише, пожалуйста, на нас все смотрят. Они учатся в одной школе с Маттео. Они его не узнали.

— Конечно, ты ведь совсем другой в пари…

Я рукой зажимаю ей рот. Стрессометр зашкаливает. Андреа принимается ее отчитывать:

— Мы поговорим об этом в другом месте. Ты уже не маленькая и должна все понимать. Докажи нам, что мы можем тебе доверять, иначе мы ничего больше тебе не расскажем. Понятно?

Манон кивает.

— Я затупил, — говорю я, — это был плохой план. Я превращаюсь в идиота, стоит только Сурае заговорить со мной, и рано или поздно ее подружки выведут меня на чистую воду. Мне стоит перестать носить… Ну вы поняли.

— Нет! — возражает младшая. — Я думаю, что тебе стоит носить его все время. Тебе с ним намного лучше.

Она попадает в яблочко. Я и подумать не мог, что она так переживала за меня.

— Почему ты снимаешь его? — спрашивает она.

— Из-за проблем в школе. Все начнут издеваться надо мной, и Леана первая примет в этом участие.

— А вот в этом я бы не была так уверена, — бормочет Андреа. — Она на тебя запала.

Ее замечание лишает меня дара речи.

— Но со мной все время говорила Сурая…

— Вот именно. Леана не осмелилась заговорить с тобой, и ее подружка сделала это за нее.

Я спускаюсь с небес на землю.

— Только не говори мне, что ты ничего не понял, — вздыхает Андреа. — И все-таки эта Леана очень даже ничего.

Если она в ее вкусе, это ее проблемы. Лично я умираю от любви к Сурае.

Глава 16

Вечером воскресенья я тащусь по Еврате-Один вместе с Ником, но мыслями далеко оттуда. Нам нужно найти миссию, которая надолго обеспечит нас средствами, потому что починка катера обошлась в целое состояние. Нас еще и оштрафовали за убийство наших противников на прошлой неделе. Женоненавистники накатали жалобу админам за преследование, хотя это была всего лишь самозащита! Это нечестно. Алиоша первая подала жалобу! А еще говорят, что травля игроков-женщин карается вечным баном… в теории… Все это только слова, одна видимость.

— Это потому, что мы сами воздали им по заслугам, — философски отвечает Ник.

— Скорее, потому, что Алиоша осмелилась постоять за себя! — говорю я, уверенный в своей правоте. — Это отвратительно.

— Мы наемники, но даже у нас есть кодекс чести, — напоминает мне товарищ по несчастью. — Мы перебили всю команду, заманив их в ловушку. Это тебе не случайные жертвы потасовки в баре.

— Пффф… Они и сами собирались нас укокошить.

— Если бы админы действительно хотели нас покарать, они бы не ограничились штрафом. Да, гильдия наемников отжала у нас немного бабла, ну и что? Мы получили кучу очков опыта. Поверь мне, как ни крути, мы остались в плюсе.

Я продолжаю лелеять свою горечь, пока мы ходим по виртуальному рынку станции мимо прилавков с сомнительным товаром — толстыми червями, красными крабами, безымянными супами… Я рад, что игра предоставляет только картинку и звук, но никак не может передать запах. Мы неторопливо бродим по базару в надежде наткнуться на части доспехов или дешевые пушки.

— Ты сегодня не в духе, — замечает Ник. — Что стряслось? Ты заканчиваешь школу… Экзамены? Завалил контрольную?

Я отвечаю ему тяжелым вздохом, покупая аварийные пайки.

— Значит, это девчонка, — продолжает он. — Если тебе, конечно, нравятся девчонки.

— С чего ты взял, что мне нравятся девчонки?

— Ты только что это сказал.

И не поспоришь ведь. Он покупает с десяток килограммов бананов. Оказалось, что, если не следить за рационом персонажей, они рискуют подхватить цингу и тогда не смогут сражаться.

— Ты занялся спортом, чтобы кому-то понравиться, — смеется он. — Ты, между прочим, спрашивал у меня совета. Надеюсь, это хотя бы не Алиоша?

— Чего? Наш бро? Сделаю вид, что я этого не слышал.

— Да ладно тебе, я же прикалываюсь…

Вычеркнув последний пункт из списка покупок, мы решаем отправиться в популярную таверну в центре Евраты-Один. Ник ведет меня по лабиринту коридоров: он лучше ориентируется в здешних местах. Он ненавидит проигрывать и ведет себя как последняя скотина, если встанет не с той ноги, но у него душа нараспашку.

— Можем поговорить об этом, если хочешь. Обожаю сплетни.

Лучше было бы отказаться, но мне нужен взгляд со стороны. Предложение Ника как нельзя кстати.

Я в двух словах рассказываю ему о своих злоключениях в медиатеке: о моих попытках заговорить с Сураей, о чуде, которое произошло, когда она сама ко мне подошла, но умалчиваю о накладных волосах и ноге, которой я угодил в унитаз. Я откидываюсь назад в кресле и запрокидываю голову.

— Правда, моя кузина считает, что я понравился другой девчонке.

Ник кашляет, прежде чем профессорским тоном вынести вердикт.

— Она права, Поль. Мне жаль, друг… Но если девчонка смотрит тебе в глаза не краснея, значит, твои чары на нее не действуют. Не трать свое время… Это дохлый номер.

Я не хочу в это верить. Моя мечта сбывается, Сурая наконец замечает меня, а я ее уже потерял? Сволочная карма. Мне стоило догадаться, что это было слишком хорошо, чтобы быть правдой. И когда через час я с сожалением отклеиваю нанокожу от своей макушки, сердце сжимается еще сильнее.

Вторник. Реальность грубо возвращает меня с небес на землю. Прощай, мое ощущение перемен к лучшему, вернувшейся было самооценке тоже можно помахать ручкой… Я снова потерпел неудачу. А на улице еще и пасмурно, слишком холодно, чтобы не дрожать, но слишком тепло для снега, который укрыл бы мою голову пушистой белой шапкой. Черт, да что нужно сделать, чтобы заслужить право на лучик света, который хотя бы иногда прорезал непроглядную серую завесу?

Я же не прошу луну с неба. Просто дайте мне помечтать чуть дольше пяти минут кряду.

Сегодня я опять стою нахохлившись в своем пуховике во время перемен, утоляя жажду в животном гвалте, которым школьный двор полнится, как зоопарк. Есть ли мне вообще место в этом мире? Хищники красуются, сидя на скамейках и вынуждая меня оставаться под защитой навеса. Я уже не раз ощутил на себе пристальный взгляд Джаспера, а это никогда не было хорошим знаком. Черная бейсболка с золотым логотипом, которую он у меня стянул, видна издалека, и я замечаю его, как только она попадает в мое поле зрения. Поэтому мне удается избегать его с ловкостью ниндзя.

Но с Сураей это не работает.

Школа не настолько большая, чтобы мне удавалось избегать их всех, из-за расписания мы с ней периодически пересекаемся в коридорах; я реагирую на ее присутствие еще острее, чем прежде. Отдача? Может быть. Теперь мне кажется, что я сглупил, когда подумал, что нравлюсь ей. Должно быть, на эту нелепую мысль меня натолкнул разговор в туалете.

Она сказала: «Покажите мне этого красавчика».

Ей было любопытно. Вот и все. Во всяком случае, с тех пор Леана не отходит от нее ни на шаг. Она все чаще и чаще присоединяется к ней, забывая о своих лучших подружках — Иссе и Анжелике. А бедной Анне Софии приходится за это расплачиваться, оставаясь в стороне. И судя по выражению ее лица, она решила стойко нести свой крест.

Скрученные в жгутики прядки Сураи все еще пляшут у меня перед глазами. Я снова переживаю тот момент, когда она громко сказала, что надеется увидеть меня в субботу. Меня. Я витал в облаках несколько секунд. И даже забыл о мокром кеде.

О, я мог бы продолжать тешить себя иллюзиями и попытать удачу, несмотря на голос разума, чтобы разом прекратить все сомнения, охватывающие меня в минуты слабости, потому что мне нравится лгать себе и верить, что у Поля есть какой-то мизерный шанс понравиться ей. Но я реалист: у моего злого двойника нет опции «неотразимый шарм». Бедняга едва способен поддерживать разговор, и я не могу сердиться на него за это.

Лучше подумать о чем-нибудь другом, и как можно скорее, пока я не сошел с ума от боли. Задумавшись на большой перемене, я ударяюсь о мусорку. Я сжимаю зубы, мое бедро отскакивает от преграды, траектория неизбежно меняется, и я нечаянно влетаю в старшеклассника по имени Ксавье. Он всегда громко шутит и быстро выходит из себя. Я выше его на голову, но я козел отпущения для всей школы, и он грубо толкает меня:

— Смотри, куда прешь, лысый придурок!

— Да, окей! Извини!

Я хватаюсь за козырек бейсболки, чтобы убедиться, что она не слетела с головы, и иду дальше своей дорогой. Которая приводит меня к Джасперу и Карло, которые, как обычно, докучают Леане. Шаг в сторону я делаю слишком поздно. Джаспер закидывает руку мне на плечо.

— А ну погоди-ка! Куда это ты так спешишь? Классная кепка!

Он срывает ее с меня и с громким смехом взъерошивает три волосинки на моей голове. Меня душит ярость, и я краснею до кончиков ушей от стыда, от смущения, от ненависти. Я пытаюсь вырваться.

— Отпусти меня!

— Какой наш маленький Жан-Клод ранимый!

Леана смеется, и Джаспер возвращает кепку на место, ослабляя хватку на моей шее. Я вырываюсь, сжав кулаки и пытаясь унять бешено рвущееся из груди сердце.

— Тише, монашек, — почти ласково говорит мне Карло, бросая взгляд на надзирателя^[2], который как раз повернулся в нашу сторону. — Будет жаль, если тебя оставят после уроков.

Они ждут, что я брошусь на них, чтобы свести с ними счеты на публике, тогда они смогут свалить всю вину на меня, сказав, что «он первый начал!». Я собираю в кулак всю свою храбрость. Нет, я никогда не полезу с ними в драку, я знаю, слишком силен во мне страх. Но я плюю им под ноги, срывая насмешливые овации. Это неважно. Им меня не сломить.

Я ухожу, но горечь, от которой мне никуда не деться, разъедает душу. Черт, как же я их ненавижу. И жажду мести.

Однажды я заставлю их заплатить за все это. Они увидят.

И тогда мне в спину летит знакомый мотив, от которого мне хочется орать как бешеному и крушить все вокруг.

— «Когда вновь увижу чудесный тот край…»

Глава 17

— Вот козлы! — повторяет Андреа в четвертый раз.

Она злобно перебирает разрозненные листки, сидя на моей кровати. Я предложил ей готовиться к экзаменам здесь, потому что Манон решила устроить себе марафон «My Little Pony». Писклявые голосочки милых пони действуют ей на нервы.

— Переживу, — говорю я, чтобы успокоить ее, запуская на компе «Space and Daemons».

— Мне нужно выпустить пар. Меня убивает то, что в XXI веке можно оставаться такими недалекими. Школьная травля продолжается из поколения в поколение, и никто ничего с этим не делает! Все прекрасно об этом знают, и все равно это до сих пор происходит!

Я не могу сдержать улыбку.

— Тебе лучше сосредоточиться на своих конспектах.

— Как скажете, босс.

Но ее реакция все равно греет мне душу. Иногда, когда плохо, просто хочется, чтобы кто-нибудь разделил с тобой твою злость. И я очень ценю, что она не пытается давать мне советы и не говорит, как бы она поступила на моем месте, не говорит, что мне нужно научиться защищать себя или — мое любимое — что я должен быть «мужиком». Я считаю, что лучше не вестись на провокации как в кратко-, так и в долгосрочной перспективе, чем вести себя как неандерталец и лезть в драку, чтобы получать на орехи регулярно.

Но, несмотря на это убеждение, я все еще прокручиваю в голове ту сцену. Я сыт по горло этой песней и своей безропотностью… Окей, я плюнул под ноги Джасперу. Подумаешь! Он до сих пор ржет над этим.

Я поднимаю трап корабля, разочарованный тем, что на мостике никого нет, и связываюсь с гильдией наемников, чтобы глянуть на список доступных миссий. Андреа погружается в чтение. Вдруг по оконному стеклу начинает барабанить сплошной поток градинок, заставляя нас отвлечься от своих занятий.

— Ну и потоп, — говорю я.

— Угу… Можно спросить у тебя кое-что?

Я пожимаю плечами.

— Почему ты не перешел в другую школу? Стало бы легче.

— С моей лысиной? На меня в первый же день наклеили бы тот же ярлык.

— А может, и нет! Может быть, ребята в другой школе оказались бы более понимающими.

Я отрываюсь от экрана, чтобы посмотреть ей в глаза.

— А я вот подумал, что, скорее, люди, которые знают меня с начальной школы, поддержат меня вместо того, чтобы травить.

Андреа кривится, находя мой аргумент убедительным.

— Я идеалистка.

— По крайней мере, от Джаспера я знаю, чего ожидать.

Андреа берет в руки световой меч, который висит над моей кроватью. Ее лицо искажает гримаса, а глаза становятся двумя щелочками.

— Что нам всем не помешало бы, так это вмешательство джедая. Дипломатическая миссия. И бам! А если вдруг появится ситх…

— Учись давай.

Джедай! И почему не Йода, если уж на то пошло? Честное слово, она витает в облаках еще больше, чем мои родители.

— Пообещай мне, что будешь носить парик в следующем году.

— Волосяную накладку, я бы попросил. И да, мам, я буду ее носить.

Думая об этом, я жду не дождусь вечера пятницы. Когда мои волосы вернутся на место, мне станет куда проще смотреть на свое отражение. Потом я отправлюсь на пробежку и перечеркну эту ужасную неделю.

Я отправляю сообщение экипажу «Скайдаста», чтобы назначить время встречи после ужина. Мне нужно снять напряжение и навалять какому-нибудь демону. Я знаю, что на Марсе есть маленькие колонии каких-то монстриков. Стрельба по ним почти ничего не дает, но забавно смотреть на то, как они взрываются.

— К столу! — кричит папа.

И хотя до весельчака мне сегодня далеко, за столом царит вполне себе уютная семейная атмосфера. В мастерскую моего отца сегодня один клиент принес телефон в резиновых перчатках. Мобильник упал в унитаз, и этот нервный тип хотел, чтобы его спасли любой ценой.

— С телефона все еще стекала моча.

— Мы же за столом, дядя!

— Он его плюхнул прямо на прилавок! Маэли отказалась даже близко к нему подходить, Кристиан куда-то смылся… В общем, пришлось объяснить ему, как достать аккумулятор, и сказать, чтоб положил его в рис.

— И телефон заработает? — спросила Манон.

— Нужно сначала, чтобы он просох, милая. Может быть, но, честно говоря, я в этом сомневаюсь.

Мама принимается рассказывать о своем дне в садике и мальчишках, которые лепили куличики из земли и пропололи добрый квадратный метр газона.

— Теперь там и трех травинок не насчитать!

Трудно придумать что-нибудь более захватывающее, чем жизнь моих родителей. Загруженная Андреа ест молча и успевает опустошить свою тарелку прежде, чем я расправляюсь со своей.

— Простите, много работы, — извиняется она, возвращаясь в каморку, которая служит ей спальней.

Тогда папа поворачивается ко мне, следуя логике, по которой каждый за столом обычно рассказывал, как прошел его день.

— Ну, Маттео? Что нового? У тебя должна была быть контрольная или мне кажется?

— Да, по физике. Я неплохо справился.

— Что ж, славно… — он прочищает горло. — Но будь осторожен: ты много играешь в компьютер в последние дни.

Меня бесит, что он делает вид, будто ему интересны мои школьные успехи, только для того, чтобы дать мне понять: он недоволен тем, как я распоряжаюсь своим свободным временем! Неужто он и правда думает, что то, что показывают по телику по вечерам, больше способствует моему развитию, чем компьютерные игры? Я же не просто залипаю, листая мемы. К тому же я мочу демонов. О, что за отрадная мысль!

Мама переводит взгляд с него на меня, прежде чем молча поднять брови. Повисает гробовая тишина. Манон пользуется этой паузой, чтобы во всех возможных подробностях расписать нам свою сегодняшнюю тренировку по айкидо.

Я же на остаток вечера умолкаю. Говорить как-то больше не хочется.

— А у меня появилась идея на рождественские каникулы! — восклицает мама. — Как насчет поездки в горы?

— Ты видела наш семейный бюджет? — бурчит папа. — Добираться туда, где-то жить, брать лыжи напрокат… Слишком дорого.

— В таком случае меняем план. Как насчет какого-нибудь симпатичного гостевого домика в Бретани? С дровяной печью, а? Ты будешь разъезжать на своем велосипеде под дождем, а мы — сворачиваться клубочками у огня!

Мама, которая пытается развести огонь? Манон испуганно распахивает глаза, а я давлюсь макаронами.

— Почему бы и нет, — отвечает папа. — Если ты пообещаешь нам и близко не подходить к спичкам.

— Ой, да ладно вам! Я же не собираюсь устраивать барбекю в очаге!

В юности она попыталась приготовить курицу в бабушкином камине — разумеется, когда той не было дома. Тушка сгорела, и великолепно отделанная гостиная бабушки пахла паленым еще несколько месяцев.

— И тогда мы не поедем к бабушке на Рождество, — замечает моя сестра.

— Да, в кои-то веки! Я предложу ей поехать с нами. Но если нет, она всегда сможет отпраздновать его в компании старого дядюшки Жоэля.

Бабушка, которая согласится не принимать у себя гостей на Рождество? Остановиться в гостевом домике вместо отеля? Что-то мне подсказывает, что она не примет мамино приглашение и что мама об этом знает.

Глава 18

Вечер пятницы наступает как-то неожиданно быстро. На физре меня, как обычно, поджидали неприятности. Я так нервничаю в присутствии Джаспера, что вытворяю черт знает что. Сегодня из-за проливного дождя мы остались в зале, и господин Ассуи заставил нас играть в гандбол. Меня, конечно, как козла отпущения, поставили на ворота. И тут я отличился. У меня хорошие рефлексы, и я поймал его, поймал мяч! И впилился в верхнюю перекладину ворот. Все дико смеялись, а я провалялся на полу достаточно долго, чтобы господин Ассуи решил отправить меня домой. Мама тут же все бросила и отпросилась с работы, чтобы забрать из школы хмурого меня. Учитель заверил ее, что это была чистая случайность. Конечно, с такой-то шишкой.

— Нет, ну правда, не надо в травмпункт!

Я и думать не хочу о том, чтобы провести вечер пятницы в больнице, в очереди с кучей людей, которым медицинская помощь куда нужнее.

— Ты сказал, что у тебя перед глазами плавали черные точки.

— Мне уже лучше. Не волнуйся ты так, я не стеклянный.

Мне уж точно бывало и хуже! Мама немного расслабляется, поправляет очки; ее улыбка, как и всегда, изгоняет все морщины с ее лица.

— Ладно, тогда поедем перекусим.

Я одобряю эту идею. Она паркуется неподалеку от дома, возле нашей любимой чайной. Это место пробуждает хорошие воспоминания. Когда я ходил в начальную школу, мама водила меня туда каждую среду после уроков. Переход в среднюю школу положил конец этому ритуалу; как минимум потому, что родилась Манон. Я знаю, что иногда они ходят туда вдвоем.

Разноцветные пирожные на глянцевых подложках выстраиваются на витрине в ряд с равномерными интервалами. Желтые эклеры с интригующим ароматом так и манят, в чем им усердно помогают аппетитные описания. Мама не может устоять перед ними, а я сдаюсь под напором кусочка шварцвальдского торта, припорошенного сахарной пудрой.

Мы с жаром набрасываемся на купленные пирожные. Мама говорит о своей работе, где все разваливается: в следующем году закроют одну группу, руководство глухо к мольбам педагогов закупить материалы, и моральный дух коллектива падает, а некоторые его члены становятся невыносимыми даже в глазах такого неунывающего человека, как моя мама.

— Все проще некуда, рано или поздно Роджер сорвется на Суфиана и Генриетту. Он и так огрызается по мелочам.

— Принеси им домашний торт, и увидишь: твои коллеги как по волшебству забудут о своих распрях и объединятся для того, чтобы обвинить тебя в попытке отравления!

— Ты преувеличиваешь! Мне хорошо удаются йогуртовые торты!

Я фыркаю в кулак. Последний вышел совсем сухим: она забыла добавить масло, предыдущий так и не поднялся, а его нижний слой каким-то необъяснимым образом вышел твердым, как залежавшееся печенье. К счастью, такое у нее только со сладким.

— У тебя уже есть планы на выходные? — с любопытством спрашивает она меня. — Опять пойдешь в медиатеку?

— Андреа проболталась…

— Нет, Манон. Она мне все рассказала.

Я бледнею. Сказала ли Пукито, что я представился другим именем? Мне кажется, ей это не понравится. Я нанизываю на вилку еще кусочек, чтобы дать себе время подумать. Мама маленькими глоточками потягивает чай.

— Да брось, не переживай. Я не жду, что ты станешь рассказывать мне все о девочках, с которыми встречаешься. Просто радуюсь тому, что ты выбрался из своей скорлупы.

— Ну не могу же я провести всю жизнь взаперти.

Она указывает на меня своей чайной ложкой.

— Вот именно. Вот поэтому я и радуюсь тому, как ты преображаешься на выходных…

— Преображаюсь?

— Ну да! В будние дни мне иногда кажется, что я мать мини-версии Жан-Пьера Бакри.

— Без всякого преувеличения.

— Ну что ты, как я могу…

Мы улыбаемся друг другу. Сняв очки, она, чертыхаясь, выуживает из сумки пенку, брызгает на стекла и тщетно пытается почистить их с помощью бумажной салфетки. А потом на пять минут исчезает в туалете, возвращаясь оттуда во всем блеске.

— Кстати, насчет завтрашнего дня, — говорю я ей. — Я, наверное, присоединюсь к Андреа. Ее смена начинается в 10 вечера, и она предложила мне перед этим сходить в театр.

— Просто чудесно!

А в медиатеку я решил не ходить. Зачем? Я рассмотрел ситуацию со всех возможных сторон. Несмотря на свое вполне естественное разочарование, ответ я получил: Сурае я не нравлюсь. Поэтому я решил с ней расстаться. То есть расстаться со своими мечтами об отношениях с ней. Мне стоит смотреть в будущее: в следующем году в моей новой жизни, в которой я не проведу без волос ни дня, я повстречаю и других симпатичных девчонок. Лучше думать о возможностях, которые несет многообещающее «завтра», до которого теперь рукой подать.

Остается только вопрос с Леаной. Мне стыдно так кидать ее, хотя я и не обещал, что приду. Впрочем, зря я так. В конце концов, она смеялась, когда на этой неделе Джаспер начал издеваться надо мной. Пусть утрется, Поль не придет. Я наслаждаюсь этой нежданной и своеобразной местью Джасперу: девчонка, которую он хочет заполучить, запала на меня. Само собой, он никогда об этом не узнает. Я не горю желанием получить кулаком в лицо. Но вся ирония этой ситуации возвращает мне бодрость духа.

— И что означает эта довольная улыбка? — интересуется мама, расправляясь со своим пирожным.

— Предвкушаю отличные выходные.

Но субботним вечером Андреа сначала ведет меня на выставку в компании своей подруги Синди, очень живой и смешливой девушки с короткими волосами. Они обе с наслаждением анализируют линии, цвета, формы, пространство и свет, пока я рядом с ними ощущаю себя великовозрастным дурачком, культурный багаж и художественный вкус которого застряли где-то на уровне муми-троллей. Мы пару раз переходим дорогу и оказываемся в крохотном зале театра. Его название я слышу впервые, но спектакль просто потрясающий. На сцене чокнутые персонажи из «клуба примечательностей» задаются вопросом о том, как их воспринимают окружающие.

История одного из них потрясла меня до глубины души. Он одержим жаждой внимания и потому пытается поразить всех роскошью фантастических костюмов, а когда слышит вместо комплиментов насмешки, приходит в ярость. Следуя советам реинкарнации Иисуса, он пытается одеваться нормально. Но вот беда: его отражение в зеркале без румян и нарядов кажется ему бледной и пустой оболочкой и внушает ему только отвращение. Он возвращается к своим костюмам и радостно решает больше не заморачиваться. Вот только… остальным, похоже, не кажется, что он наконец зажил нормально.

Андреа и Синди еще смеются над другим персонажем, борцом за освобождение куриц, который поцапался с соседями за право обустройства своего балкона для пернатых гостий.

— Все хорошо, кузен?

— Да, просто задумался. Классный был спектакль.

Я давным-давно убежден, что не выношу свою лысину потому, что она изменила меня в глазах моих друзей. Но на самом деле она поменяла и мое мнение о себе. Иначе почему я чувствую себя настолько лучше, когда ношу волосяную накладку? Я не заслуживаю того, чтобы другие ненавидели меня из-за моей внешности, но я вдруг прихожу в ужас оттого, что ненавижу себя точно так же. Я должен быть самым верным своим союзником и любить себя таким, какой я есть.

Потерявшись в своих мыслях, я спотыкаюсь, но меня в последний момент ловит Синди:

— Мальчик мой, смотри, куда ставишь ноги!

— Еще бы чуть-чуть, и…

Она смеется, я заражаюсь ее весельем, и Андреа тоже не выдерживает и начинает хохотать.

Вот уже третье воскресенье подряд я встаю и иду на пробежку. Я перестал качать пресс, потому что по утрам куда приятнее подольше поваляться в кровати или дать выход гормонам. Я новый человек, куда более спортивный. Я подумываю о том, чтобы найти время на пробежки и на неделе тоже. Это не так уж просто с уроками, домашними заданиями и пробными экзаменами, которые замаячили на горизонте. Еще и темнеет рано.

Перед уходом я сталкиваюсь с папой, который буквально светится в своей велосипедной экипировке. Заметив мой спортивный костюм, он одобрительно награждает меня дружеским тычком.

— Знаешь, чем так хороша зима? Нет насекомых. Я могу быть уверен, что нечаянно не съем парочку и не вернусь с полной бородой мошкары.

Что тут скажешь, он чертовски внимателен к деталям и в совершенстве владеет искусством радоваться мелочам.

На улице сухо и солнечно. В парке меня встречают облетевшие кроны деревьев. Нескольким оставшимся в пруду уткам не грозит голодная смерть благодаря местным маленьким старушкам, которые кормят их хлебными корочками. Сегодня я пришел на целый час раньше, чем на прошлой неделе, чтобы случайно не встретить Леану, поэтому чувствую себя раскованно и вхожу в ровный ритм. Мои шаги становятся все легче и легче. От «Truth is a beautiful thing», альбома London Grammar, по спине бегут мурашки. Чувство такое, будто у меня выросли крылья. Будто с плеч упал огромный груз. Будто за несколько дней я узнал о себе больше, чем за последние пять лет.

Вспышка радости заставляет меня перейти на спринт. Но за поворотом я натыкаюсь на Леану с багетом в одной руке и коробкой пирожных в другой. И прямо у меня на пути! Я останавливаюсь в двух метрах от нее и тут же жалею о том, что просто не пробежал мимо. Она удивленно распахивает зеленые глаза.

— Привет, Поль.

— Привет, Леана.

Я прочищаю горло, проклиная судьбу. Вспомни, кто смеялся в школьном дворе во вторник! Выпрямись, черт возьми, не теряй лица!

— Ты не ходил вчера в медиатеку? — спрашивает она, напуская на себя равнодушный вид.

Без макияжа она кажется менее взрослой, и я не теряюсь так в ее присутствии, хотя веснушки делают ее еще красивее. Я автоматически взлохмачиваю волосы у себя на макушке. Они все еще на месте и не стремятся покинуть свой пост.

— Нет, — выдавливаю я наконец. — Я был занят.

— Ясно.

Она поднимает голову и добавляет не без иронии:

— Хорошего тебе воскресенья.

— И тебе.

Судя по всему, она у нас дама с характером. Мои губы вдруг растягиваются в улыбке. Ее щеки розовеют, а я продолжаю пробежку. Но невольно оборачиваюсь. Она тоже. И это почему-то радует.

Глава 19

Черт возьми, поскорее бы наступили рождественские каникулы! Финишная прямая. Еще три дня. А потом я проведу две полные недели в парике. В последнее время я только об этом и думаю. Каждые выходные я восстаю, как вампир из гроба… Я боюсь даже представить, что почувствую на каникулах вдалеке от дома.

Нужно только продержаться до начала праздников. Когда я хожу по школьным коридорам, то чувствую себя невидимкой, потому что никому до меня нет дела, но мне все время кажется, будто у меня на спине нарисована мишень. И меня это достало.

Я прекрасно знаю, что я не единственная жертва ежедневных издевательств и унижений. Есть еще «рохля» Биллу, пухленький и симпатичный, который смеется вместе со всеми над обидными шутками в свой адрес, но нетрудно заметить, что улыбается он натянуто.«Пицца» Изабелла с усеянной рытвинами кожей, которая еще и носит пластинку… К счастью, у нее есть подруги, которые ее поддерживают, но насмешки доводили ее до слез не раз и не два. Последним мне на ум приходит высокий и мускулистый Фарид с густой гривой; бедняга шепелявит, потому что его не водили к логопеду в детстве. Он позволяет над собой издеваться; он мог бы постоять за себя, но никогда не отвечает кулаками. Слишком боится, что его запишут в хулиганы.

Чем больше я об этом думаю, тем больше смотрю на себя со стороны и понимаю, что мой случай вовсе не безнадежен. Немного клея, парик, и вот уже даже акне выглядит не так страшно.

Но вместе с тем что-то беспокоит меня и будит во мне гнев. У всех ли есть право на второй шанс? Хватит ли парика, чтобы зажить новой, нормальной жизнью? Я не прошу многого: двух-трех приятелей и социальную жизнь. Волосы могут помочь мне затеряться в толпе, но новые друзья не идут к ним в комплекте.

В любом случае неважно, красив ты или уродлив, популярен или нет, всего одного предлога будет достаточно, чтобы все тебя невзлюбили.

Этим утром я пересекся с крошкой Солен, очень милой и совершенно не от мира сего, этакой Полумной Лавгуд, за спиной которой начинают смеяться, стоит ей только отвернуться. В прошлом году какие-то девчонки создали в соцсетях группу «анти-Солен, королева гиен» и кого только туда не добавили — даже меня, потому что тогда у меня еще был аккаунт. Их заставили свернуть это дело, но Солен уже узнала об этом. И для чего все это, если не для того, чтобы ударить побольнее? Как же людям нравится говорить гадости об окружающих… Кажется, что не меньше, чем доводить их до слез.

Всего три дня до конца срока заключения в тюрьме строгого режима. На время каникул я хочу выбросить из головы вообще все. Не в моих правилах беспокоиться о других, пока я не могу решить собственные проблемы. А вот и Джаспер, сидит на спинке скамейки в углу двора, пока его дружки полукругом стоят перед ним. Простые смертные стараются даже близко не подходить к ним, чтобы не влезть ненароком в зону комфорта местного авторитета. Тронешь кучу — она и завоняет.

Каждый божий день он появляется в моей бейсболке Kingsman, провоцируя меня. После всего того, что мне пришлось проглотить по его милости, это становится последней каплей. Он заставил меня помучиться в свое время: из-за него я получил столько сообщений с угрозами, что мне пришлось сменить номер и удалиться из социальных сетей. Правда, после этого моя мама пошла жаловаться директору. С тех пор Маттео в интернете не существует.

Остался только Поль на «Скайдасте». И ни одна живая душа не знает, кто он такой в реальной жизни.

В еще более мрачном расположении духа, чем обычно, я скрываюсь в дверях информационного центра, чтобы окружить себя комиксами и теплом. Эта передышка в тишине и покое помогает мне избавиться от тяжелых дум. В конце концов, осталось продержаться несколько дней, и я смогу… отпустить и забыть!

Рождественские подарки начинают сыпаться на меня раньше времени: Джаспер прогулял физру, а Сураи не оказалось в автобусе, на котором я поехал домой; будто все мои демоны решили оставить меня в покое. Когда я переступаю порог квартиры в эту пятницу 22 декабря, я чувствую себя марафонцем, добежавшим наконец до финишной черты — изможденным и счастливым.

Я мешком валюсь на кровать.

Можно посмотреть какой-нибудь сериал… Например, «Сотню». Но уже десять минут спустя я стою в ванной, заперевшись там, само собой, и с ловкостью, которая меня радует, надеваю парик.

Я уже заканчиваю, когда слышу, что папа вернулся с работы. Я мягко поворачиваю ключ в двери… и запрыгиваю на него в коридоре. Он издает громкий вопль и роняет все, что держал в руках. То есть вазу с водой и цветами, которые он купил для мамы.

— Зачем так пугать! Посмотри, что ты наделал!

Я радостно хохочу.

— Прости, пап, я не видел, что ты что-то несешь!

Он ворчит, глядя на мокрое пятно, которое расползается по его одежде.

— Тебе повезло, что ваза не разбилась.

Манон высовывается из-за двери в свою комнату.

— Вы оба с ума посходили.

— Лучше помоги нам вместо того, чтобы издеваться!

Маленькая вредина показывает нам язык.

— Мне нужно в туалет.

— Не вздумай брать с собой приставку! — напоминает папа.

Если никто за этим не проследит, Манон засядет там до второго пришествия.

— Ладно, ладно… — ворчит она, исчезая за дверью святая святых, этой неприступной крепости.

Пока я иду за тряпкой, папа ставит букет на обеденный стол. Он нередко приносит цветы из магазинчика рядом с работой — тамошняя продавщица отдает ему вдвое дешевле букеты, которые не раскупили в первый день, — но сейчас для этого не лучший момент.

— Пап, ты же помнишь, что завтра мы уезжаем в Бретань? Сомневаюсь, что мы возьмем их с собой. А они успеют завянуть за это время.

Он проводит рукой по блестящей от пота лысине, и я вздрагиваю.

— Ты прав, я об этом не подумал. Мне просто показалось, что я давно не дарил ей…

Его загруженный вид заставляет меня задержаться. Он явно не в своей тарелке. В альтруистическом порыве я бросаюсь помогать ему убирать продукты в холодильник и вычеркивать пункты из маминого списка. Мы берем с собой на пять дней столько еды, сколько сможем увезти. Мы не смогли арендовать домик на целую неделю, но нам и так сильно повезло, учитывая то, как поздно мы спохватились.

Папа смотрит на часы.

— Хорошо. Мы всё успеваем. Теперь займемся сумками.

Мы сгружаем все в машину. Встать нужно на рассвете, чтобы устроить привал в полдень в Броселианде^[3]. Я спокойно собираю рюкзак: мама распечатала список и для меня, будто мне все еще десять лет. А вот папа бегает из комнаты в комнату и стаскивает все вещи без разбора в кучу у входной двери с почти нулевой эффективностью. Его можно назвать каким угодно, только не спокойным. А должно быть наоборот! Он избежал традиционного ужина со своей тещей, которая пытается уколоть его при любой возможности.

Он вдруг достает пылесос и решает прибраться на кухне. Окей, теперь я уверен: он в панике. Но послезавтра Рождество. Не нужно далеко ходить, чтобы понять, где собака зарыта.

Я жду, пока он закончит, чтобы спросить:

— Пап, кстати, ты все подарки купил?

Подпрыгнув на месте, как кролик-неврастеник, он глубоко вздыхает.

— У меня нет ничего для твоей мамы. Мне удалось найти в интернете чудесный магазин украшений, но мастер что-то себе повредил и отменил мой заказ.

— И ты не нашел ничего другого? Но в торговом ряду рядом с твоей работой куча других магазинов.

Он пожимает плечами.

— Там все безвкусное или старомодное. Все то, что она терпеть не может. Я уже две недели ищу…

С темной стороны Силы… Если мама не получит подарок, который ей понравится, она страшно обидится. Тем более что она из кожи вон лезла, чтобы организовать для нас эту поездку! Бедный папа со всем этим поседеет.

Я же готов на все сто. Я заказал все в интернете еще в начале декабря. Нужно только найти время, чтобы упаковать это все, прежде чем сложить подарки под елку.

Поэтому я с чистой совестью усаживаюсь за компьютер, чтобы завершить последнюю миссию вместе с экипажем «Скайдаста», а потом увести его и спрятать в поясе астероидов, чтобы не срываться никуда в самый разгар рождественской ночи. В праздники частенько грабят и крадут корабли, потому что на платформе полно гиков, у которых нет семьи.

Расслышать слова Обливиона мешают помехи, будто он идет по какому-то туннелю.

— «Скайдаст» — «Галактике»: тревога! Меня обстреливает вражеский корабль!

У меня глаза на лоб лезут: мы еще даже не приземлились на планету. Ник, пилот дня, сдержанно кашляет.

— Мы в дерьме, мои маленькие друзья. На поверхности огромный демон. Вида песчаный червь. Атакует струями кислоты. Примерная длина два километра восемьсот метров. Он нас заметил и так просто уже не отпустит.

— Две ракеты ему в голову и набираем высоту, — приказывает Алиоша.

Хорошая тактика. Я выпускаю ракеты одновременно с тем, как наш пилот с радостным «Йиха!» выравнивает катер. Я успеваю увидеть только блестящую шкуру демона, прежде чем самонаводящиеся боеголовки находят цель и огненная вспышка взрывной волной отбрасывает нас обратно в атмосферу. Ник жмет на газ, и наш задний защитный экран начинает нагреваться.

— Цель подтверждена, — снова включается капитан. — А теперь летим спасать булки Обливиона… «Галактика» — «Скайдасту»: мы возвращаемся. Просьба не подбить нас ненароком.

Как только мы выходим в открытый космос, на моем экране разворачивается грандиозная панорама из космических кораблей, которые поливают друг друга разноцветными вспышками. В наушниках слышатся приглушенные взрывы. Давненько мне не доводилось принимать участие в такой захватывающей кампании.

Наши противники — это, скорее всего, другие наемники, которые решили обогатиться за чужой счет. Мы направляемся прямо к «Скайдасту», но враг решает остановить нас, отправив нам наперерез часть своего флота.

— И за что он на нас взъелся? — кипятится Ник. — Он что, всерьез решил нас поубивать?

Под шквальным огнем наш защитный экран быстро начинает сдавать. Один из выстрелов вспахивает обшивку на левом боку; корпус поврежден, мы теряем воздух и топливо. Ник делает все возможное, чтобы уклониться от выстрелов, но он не волшебник.

— Верхнефюзеляжные защитные экраны вышли из строя, — замечает Алиоша. — Нужно что-то придумать, и быстро, прежде чем основной защитный экран тоже откажет.

— ЭМИ! — кричу я, ища нужную кнопку на панели с оружием. — Ник, подведи нас к ним так близко, как сможешь, без угрозы для жизни!

Минутой позже я сбрасываю электромагнитную бомбу. Когда я привожу ее в действие, мониторы корабля гаснут; наши аватары разлетаются по кабине в невесомости. Но другие корабли тоже перестают стрелять.

Через несколько минут огромное чрево «Скайдаста» открывает свой грузовой отсек, и причальный крюк протыкает наш корпус, чтобы затащить нас внутрь. Но это уже не имеет значения. С «Галактикой» можно попрощаться.

— Извините, но мне пора, — объявляет Обливион. — Заканчивайте без меня. Хорошо вам провести праздники!

— С меня тоже хватит, — тут же вставляет Ник. — Мне еще вещи собирать, у меня самолет рано утром… Ну, счастливого Рождества, клоуны!

И бросает меня и Алиошу наедине с этой заварухой. Ник как он есть. Алиоша тоже не горит желанием брать вражеские корабли на абордаж.

— Предлагаю спрятать корабль, как мы и собирались, — говорит она. — Не вижу смысла рисковать сегодня еще больше.

— Абсолютно согласен. У меня тоже есть дела… Скажи, тебе не показалось, что они пытались скорее размазать нас, чем напасть и ограбить?

— Все может быть. Обсудим это с остальными после праздников.

Глава 20

Проспать почти шестьсот километров с открытым ртом, прижавшись щекой к холодному окну и кое-как уместив ноги под передним сиденьем… Мне, мягко скажем, не терпелось поскорее добраться до места. Манон часа два играла в «Марио», мешая мне спокойно дрыхнуть бесконечным потоком своих комментариев, которыми она сопровождала каждое свое действие. К счастью, мама не выдержала и отобрала у нее приставку, чтобы папа ни во что не врезался.

Нам все же удается в целости и сохранности добраться до нашего домика: это старое здание видело ремонт последний раз лет двадцать назад. Со стенами толщиной в пятьдесят сантиметров с 4G можно попрощаться — только бы на «Скайдасте» ничего не случилось. Маленькие окна скудно освещают спальни, которые будто когда-то были одним большим чердаком, но в гостиной уютнее некуда благодаря ворсистым коврикам и креслам с бархатной обивкой, которые стоят возле печи. Сразу за ней — панорамное окно, выходящее на живую изгородь и колодец, который мама фотографирует со всех возможных ракурсов для своих «фолловеров». Греясь под скупыми лучами бледного зимнего солнца, я полной грудью вдыхаю влажный воздух, щедро сдобренный деревенскими запахами: наконец-то, вот он, долгожданный отдых! Я смотрю, как птицы дерутся за зерна в кормушке, пока владелец домика объясняет отцу, как разводить огонь. Манон садится на качели и зовет меня, чтобы я ее раскачал, и я охотно уступаю ее капризу, хотя она давно умеет делать все сама.

Потом мама объявляет мобилизацию войск, чтобы быстро выгрузить все из багажника.

— Скажи, — невзначай интересуется Андреа, бросая мне сумку. — Дядя Стефан серьезно влип или?..

— Из-за подарка? Еще как.

Это не дает покоя всем, кроме мамы, потому что она еще не знает о разочаровании, которое ее ждет. GPS заводит нас в лабиринт проселочных дорог, пока мы отчаянно ищем булочную. Такой же потерянный, как мы, велосипедист наконец называет нам то место, где он купил хлеб утром, спасая тем самым наш пикник. Мы выруливаем к Долине без возврата^[4] к двум часам пополудни, изголодавшиеся, но с багетами для сэндвичей.

— Чего мы ждем? — канючит Манон, стоя рядом с машиной. — Я хочу есть!

И Пукито не единственная, кто умирает с голоду. Я мог бы съесть целого быка. Мама осторожно тянет время:

— Мы поедим в лесу, милая, потерпи еще пять минуточек.

— Не станете же вы устраивать пикник на парковке! — восклицает папа. — Ну-ка посмотрите сюда.

Он отыскал где-то длинную палку, а потом, оглаживая рукой бороду со странным блеском в глазах, ударил своим посохом в землю и крикнул:

— Вы не пройдете!

Из-за дождя дороги, усеянные опавшими листьями, развезло. На поляне в память о пожаре стоит золотое дерево, окруженное высокими каменными скульптурами в виде обгоревших стволов. Мама встает перед деревом, и я специально фотографирую ее так, чтобы казалось, что золотые ветви — это ее рога, пока Манон карабкается на каменный карниз, нависающий над Зеркалом фей^[5]. В озерной глади отражаются небеса и силуэты берез… Но все, что меня волнует, — это сумка с едой. Я замечаю всю прелесть этого мирного уголка уже позже, когда мои челюсти принимаются за работу. Андреа с сэндвичем в руке задумчиво сидит на камне, и ее грустный вид глубоко ранит меня.

— Ты не знаешь, почему она такая несчастная? — вдруг спрашивает у меня Манон.

С высоты своих десяти лет она еще не понимает всей серьезности того, о чем говорит. У нашей кузины более чем достаточно причин ходить как в воду опущенной: бывшая, родители… Еще и проблемы с деньгами.

— Магия Рождества.

Мой ответ оставляет ее в замешательстве, и она вприпрыжку уходит к маме, которая фотографирует, как мы едим. Замечание Манон не выходит у меня из головы; само собой, в Рождество отсутствие родителей давит на Андреа еще больше, чем обычно. Она была для них единственным и любимым ребенком, восьмым чудом света. Ей всегда, сколько я себя помню, доставались самые большие подарки, даже когда мы были совсем маленькими. Я часто завидовал ей из-за крутых игрушек, путешествий по всему миру и легкости, с которой она получала все, чего бы ни пожелала… Ей всегда все удавалось, и она все еще идет к своей мечте стать архитектором, несмотря на все те трудности, которые ей сейчас приходится преодолевать. Я готов поспорить, что ее родители думали, будто без их поддержки она ничего не добьется. И ошиблись по всем пунктам!

В Броселианде так и тянет предаваться мечтам или меланхоличным думам. Бахрома тумана, которая стелется у подножия облетевших деревьев, полнится мелодичным журчанием ручейков. Ветер раскачивает кроны, и ветви шумят и сталкиваются у нас над головами. С них изредка срываются последние листья, и эта крошечная деталь чарует не меньше, чем плеск воды в маленьких канавках.

Андреа первая углубляется в лес по узкой тропинке. Мои родители идут рука об руку. А я сломя голову несусь за своей сестрой каждый раз, когда ей приходит в голову забраться на очередной камень. Пытаясь ее догнать, я вспоминаю, как же здорово перескакивать с камня на камень. А она заливается смехом, как будто ей снова пять.

Запыхавшись, мы останавливаемся у могилы Мерлина. Перед нами простирается лес, полный коричневого, красного и золотого. Ни следа цивилизации. Мы забываем об остальных и остаемся одни в этом бескрайнем лесу. Пукито жмется ко мне. Сегодня я просто-напросто ее старший брат, и никто другой.

— Магический маятник?

Отец в восторге от своей находки. В магазинчике леса Пемпон, куда ему удалось заманить всех нас, полным-полно украшений, но он предлагает подарить что-то эзотерическое маме, которая верит только, я цитирую, «в квитанции в конце месяца». Я отвожу его к футболкам с кельтскими орнаментами.

— Пап, так не пойдет. Это же просто безделушка…

— Но я уверен, что она будет в восторге от него! Это так необычно!

— Спроси у Андреа, если мне не веришь.

Пару минут спустя она подходит ко мне.

— Дядя Стефан совсем потерял голову.

Она показывает мне фото на телефоне.

— В конце улочки есть магазин, где продаются всякие фигурки и кожаные изделия. Я отправила его туда.

И он исчез. Осталась мама, которую уже начали выводить из себя настойчивые просьбы Манон купить ей ручку, похожую на волшебную палочку. Андреа смотрит все подряд, но ни на чем не останавливается, все еще думая о чем-то своем. Я решаюсь открыть рот в надежде, что не помешаю ей:

— Ты как? Ты казалась чем-то обеспокоенной на прогулке…

— Ну знаешь… Ничего нового.

В конечном счете Андреа не очень-то открытый человек, но я и так вижу, что ей плохо. Она не такая жизнерадостная, как обычно, и старается делать хорошую мину при плохой игре, не опуская рук и не жалуясь, потому что это не в ее стиле.

— Если захочешь поговорить об этом, я рядом, — говорю я ей.

— Это очень мило с твоей стороны.

Она награждает меня вымученной улыбкой и отходит в сторону.

Мы с мамой обсуждаем это на маленькой кухоньке нашего гостевого домика, пока готовим гарнир к гречневым блинчикам: фондю из лука, лука-порея и мелко порезанного бекона плюс салат. Оказывается, мама прекрасно обо всем осведомлена.

— Максин и Ченг приехали на Рождество в Париж, как обычно, — рассказывает она мне. — Я думаю, Андреа хотела бы с ними увидеться. Они ее родители, в конце-то концов.

— Значит, ей нужно повидаться с ними до того, как они уедут.

Мама с досадой вытирает лоб рукой в луковом соке.

— Это невозможно, цыпленочек.

Куд-кудах! Она никогда не перестанет называть меня дурацкими прозвищами.

— Ты ведь знаешь, что они не могут смириться с ее гомосексуальностью, — уточняет она. — Она же говорила с тобой об этом?

Значит, мои родители и сами обо всем в курсе. Уф, теперь можно не бояться совершить ОГРОМНУЮ ОШИБКУ, сболтнув им об этом, и я наконец говорю то, что давно терзает меня:

— Это ужасно. Уж бабушка могла бы заставить свою дочь прислушаться к доводам разума. Рождественское примирение — это святое, нет?

Мама хмуро опускает нож на морковку и — чпок! — отрубает ей голову.

— О, ты же знаешь свою бабушку: все эти ее хорошие манеры и соблюдение приличий… Ее шокировало поведение внучки, потому что она считает, что ее сексуальные предпочтения — это выбор, а значит, блажь маленькой распутницы. Она, кстати, была в курсе чуть ли не с самого начала. И что ты думаешь? Она помогла Андреа? Ни разу. Бедная девочка оказалась на улице, а эта старуха даже пальцем не шевельнула.

Я ошеломленно распахиваю глаза. Хорошо, бабушка всегда придавала слишком большое значение приличиям и вежливости и плохо относилась к разговорам о будущем и политике. Но она всегда как никто другой следила за тем, чтобы мы ели до отвала, а наши карманы оттопыривали конфеты. Что, на мой взгляд, свидетельствует о ее доброте. Как она могла так подло поступить?

Мама яростно нарезает морковку на кружки и тут же набрасывается на следующую.

— Она больше года скрывала от меня то, что произошло между Андреа и ее родителями. Чтобы потом бросить мне в лицо, что она больше не хочет видеть ее у себя. Я разозлилась. Андреа — моя племянница, она чудесная девочка, сильная и умная. И я не собиралась бросать ее для того, чтобы провести Новый год в прекрасной компании недоразвитых придурков, которые не видят дальше своего носа! К тому же твоему отцу нравится кататься на велосипеде по лесу.

Теперь я понимаю внезапное желание мамы уехать куда-нибудь на праздники. Так она сумела избежать необходимости сообщить нам удручающую правду о своей семье. Чтобы уберечь нас с сестрой и, конечно, Андреа, которая оказалась бы в ужасном положении. У мамы золотое сердце, и я понимаю, как мне с ней повезло. Бац! Морковка получает смертельный удар. Я, испугавшись, забираю у нее нож, пока она не поранилась. Мама раскраснелась и вся дрожит от гнева.

— Мне стыдно за них. Однажды они пожалеют о том, что потеряли ее, но будет уже слишком поздно, чтобы пытаться что-то исправить.

— Ты права! Они еще будут локти кусать! А мы прекрасно отпразднуем Новый год и без них.

Оп! Я ее обнимаю, и мы стоим так несколько минут. Она утирает слезинку.

— Я так горжусь тобой, мальчик мой, — вдруг говорит она мне. — На тебя столько свалилось в последнее время.

Я краснею и не могу выдавить из себя ни слова. Она хватает очередную морковку и сует ее мне под нос.

— Надеюсь, вы вспомните обо всем этом, когда придет время отправлять меня в дом престарелых.

— При чем тут это?

— Все хорошие дела мне зачтутся. Ферштейн?

Нет, она ненормальная.

Двадцать четвертого вечером все в чудесном расположении духа. Никто не ушел обиженным. Я получил видеокарту для компа, папа — белоснежные велосипедные туфли, Манон — музыкальный центр и наушники, а Андреа — теплый свитер крупной вязки. Маму в хорошем смысле удивил подарок папы — торквес^[6] из кованого серебра. Мои мелочи в целом всем понравились: блокноты и разноцветные ручки для дам и новая спортивная бутылка для отца. Манон связала всем фенечки, а Андреа нарисовала углем наши портреты, которые мама решила вставить в рамки.

— Я повешу их в прихожей! Будет шикарно!

Мы до отвала наелись магазинными птифурами^[7], которые я своими руками разморозил. Я минут пять смотрю какое-то рождественское кино, которое крутят по телевизору, чтобы погрузиться в атмосферу праздника, прежде чем замечаю, что папа с Андреа улизнули в сад. Оба курят с бокалами шампанского в руках, стараясь не спалиться. Вот уж не ожидал.

— Вы чего тут творите?

Они смеются — подвыпившие или уже пьяные, трудно сказать.

— Да ладно тебе, сынок, подумаешь, сигаретка!

— Меня всегда тянет курить, когда выпью, — признается моя кузина. — Не парься, в этом нет ничего такого.

— Ну-ну, поторапливайтесь! Нас еще ждет омар.

Размороженный, конечно, но все-таки.

Глава 21

Броселианд, Рошфор-ан-Тер, остановка в Сен-Мало с его прекрасными пляжами на обратном пути… Пять дней пролетели незаметно. К счастью, это волшебное лирическое отступление еще рано заканчивать: впереди целая неделя каникул. Когда мы возвращаемся в Париж, на улицах еще мерцают огоньки рождественских украшений, а народ суетится в преддверии Нового года.

Но без меня. Я готовлюсь к миссии с Алиошей — нам предстоит подвести корабль к спутнику, где демоны хранят свои сокровища, и напасть на него. Тридцать первого вечером на серверах почти никого не будет, и это сыграет нам на руку.

— Так у тебя нет никаких планов? — спрашивает мой капитан.

Родители будут отмечать у своих друзей. Я мог бы пойти с ними, но уже вышел из этого возраста.

— Ноуп. Моя кузина работает. Так что других вариантов, кроме как напроситься на праздник со своими родителями, у меня нет. А у тебя?

— Либо я возвращаюсь к семье — но с меня уже хватило Рождества, — либо иду на вечеринку, куда запросто может явиться мой бывший специально, чтобы позлить меня… Ночь на «Скайдасте» будет куда спокойнее. Начнем операцию в девятнадцать тридцать, ты не против?

— Я буду вовремя.

Я решаю сходить купить чего-нибудь к празднику. Попкорн, кола, печеньки, все такое, чтобы просидеть как можно дольше. Я поправляю прическу перед зеркалом у входной двери и, надев кожанку, награждаю себя селфи, которое никуда не выложу.

Но фотка вышла классная. Несмотря на прыщ на лбу, который я выдавлю, когда вернусь. Я отправляю ее маме и через минуту получаю ответ.

Какой мой сыночек красивый! ♥♥♥

У матерей какой-то дар льстить и ставить в неловкое положение одновременно… Но я ведь этого и хотел.

Я иду через парк в местный продуктовый. Не ожидал, что в пятницу после обеда тут окажется столько народу, пусть даже и в канун Нового года. Мама выдала мне двадцать евро, чтобы я купил все, что мне понравится, но я ничего не хочу. В магазин нужно ходить на пустой желудок, чтобы не уходить оттуда с пустыми руками. А я только что съел карбонару на обед и совершенно не голоден. Макаронные запеканки и желе на прилавке в отделе кулинарии напоминают мне заформалиненных пришельцев. Я наконец останавливаюсь на порции тартифлета. Тем временем какая-то бабулька чуть не проткнула меня своим зонтиком, отец семейства, призывая свое чадо, оглушил и оплевал меня одновременно, и вдобавок ко всему кто-то наехал тележкой мне на ногу. Толпа такая густая, что мне с трудом удается пробиться к отделу с напитками. Где я нос к носу сталкиваюсь с Леаной.

— Эм, привет… — я нервно приглаживаю волосы, снова испугавшись, что она меня раскусит.

Я застаю ее врасплох, но она быстро берет себя в руки.

— Привет, Поль.

Черная подводка делает ее зеленые глаза еще ярче, а спадающие на плечи волосы, на висках убранные в косички, буквально пламенеют. Я на секунду теряюсь.

— У тебя красивые волосы.

Она радостно улыбается мне в ответ.

— Спасибо. Что ты здесь делаешь? Не уехал на каникулы?

Я рассказываю о том, что вернулся из Броселианда, и с неожиданной непринужденностью пересказываю ей всю туристическую брошюру. Она спрашивает, не повстречал ли я там Вивиану^[8], а я отвечаю, что не видел даже ее хрустального дворца. Она по-доброму смеется надо мной, и меня немного коробит от этого. Я хватаю бутылку газировки и пытаюсь понять, как смыться повежливее, а она берет целую упаковку бутылок колы, уже держа в другой руке почти полную корзину.

— Это для завтрашней вечеринки, — кивает она на бутылки, идя со мной к кассам.

— Тебе помочь?

Нелепый рыцарский порыв. Готов поспорить: если бы мне выдали лопату, я бы сам себе вырыл могилу, еще бы песни небось горланил. Леана вклинивается в толпу передо мной. Я понимаю, что забыл печеньки, и мы со смехом продираемся обратно. Она признается мне в том, что обожает зефирных мишек, а я — что могу объедаться арахисом в шоколаде, пока не умру. Пока мы стоим в очереди на кассе, я ненароком вдыхаю запах ее волос, которые пылают в свете неоновых ламп, — манго и цитрусовые.

— Как будешь отмечать? — спрашивает она, когда мы выходим на улицу.

— Да особо никак. Порублюсь в онлайн-игру с подругой.

И мне вдруг становится стыдно за свое печенье и планы на «Скайдаст» рядом с Леаной, у которой полный пакет продуктов для вечеринки. Я мнусь, не зная, как закончить разговор. Она мужественно подхватывает упаковку с колой, пошатнувшись под весом своих покупок. Я смотрю на это с изрядной долей скептицизма.

— А ты не надорвешься нести все это до дома?

— Я живу в двух шагах отсюда. Но если это предложение помочь, то я его принимаю!

Я молчу, пока она рассказывает о вечеринке. Будет человек двадцать: подруги по фитнес-клубу и ребята из школы — никаких придурков, только лучшие друзья. Несмотря на блеск в ее глазах, мне хочется сделать ноги. Дискомфорт только растет. Мне не нужны имена, чтобы понять, о ком идет речь.

— Ты какой-то тихий, — удивляется она. — Я тебя достала?

— Нет… Далеко еще до тебя?

— Следующий дом. Я не стану заставлять тебя подниматься, если тебя это беспокоит…

Она с вызовом смотрит на меня. Я говорю первое, что приходит в голову, просто чтобы сбить ее с толку:

— Меня ждут, и я чувствую, что в кармане вибрирует телефон… Надо спешить.

Мы идем дальше. Леана заправляет рыжую прядку за ухо и насмешливо спрашивает:

— Твоя девушка тебя потеряла?

Я начинаю хохотать. Вот уж чего нет, того нет. Как и обещал, я доношу покупки Леаны до лифта. Она держит двери ногой, пока я ставлю пакеты на пол кабины, и, выпрямляясь, я задеваю ее. Мы стоим так близко, что от пристального взгляда ее зеленых глаз у меня горит лицо. Я начинаю задыхаться, когда вдруг ощущаю силу власти, которую она имеет надо мной. Под ее взглядом я чувствую себя пойманной бабочкой.

— Можешь прийти ко мне на вечеринку завтра, — выпаливает она на одном дыхании. — Моя квартира на пятом этаже, меня зовут Леана Гантт.

— Я…

Должно быть, вид у меня ошарашенный и придурковатый. Она только что пригласила меня на вечеринку, куда мечтает попасть вся школа. Мои колебания заставляют ее нахмуриться.

— Я же там никого не знаю, — говорю я извиняющимся тоном.

И растерянно отступаю на шаг. Очарование момента ушло.

— Как хочешь, — разочарованно отвечает она, нажимая на кнопку своего этажа. — Если передумаешь, ты знаешь, где меня искать.

— Был рад тебя видеть, — бросаю вдогонку я, боясь ее гнева.

И замечаю ее улыбку за секунду до того, как двери лифта закрываются. Когда я выхожу из подъезда, мои мозги кипят, а сердце тяжело ухает в груди.

Я подвисаю над гратеном из брокколи, так потерявшись в своих мыслях, что забываю есть. Манон пихает меня локтем, чтобы вывести из задумчивости.

— Не заберешь у меня немного? Ты же это любишь!

Пукито не фанатка зеленых овощей. Она съела весь сыр и теперь брезгливо тыкает вилкой в содержимое своей тарелки.

— Ничем не могу помочь, извини.

Мама ставит на стол графин с водой, подозрительно щурясь. Манон тут же набивает рот брокколи. Я спешу последовать ее примеру. Папа сегодня работает, а Андреа уже ушла в бар, чтобы помочь там с подготовкой к празднику. Предновогодняя суета захватила всех, кроме меня.

Ночь прошла беспокойно: я долго ворочался с боку на бок в поиске ответов на свои вопросы, а когда наконец уснул, в моих снах то и дело мелькали ласковая улыбка и красивые волосы Леаны… Я со вчерашнего вечера раз за разом проигрываю в голове нашу встречу и не устаю поражаться тому, как легко и непринужденно мы болтали. Мне удалось рассмешить ее, и я увидел, что между этой милой девчонкой и высокомерной стервой в школьном дворе — огромная пропасть. Я все время вспоминаю о том, как она смотрела на меня. Я впервые в жизни почувствовал, что нравлюсь кому-то… Не стану отрицать, ей тоже удалось произвести на меня впечатление. Перед ее очарованием — и волосами — трудно устоять. Мне интересно, какая прическа будет у нее сегодня вечером. Мне нужно пойти туда, чтобы узнать это, и эта возможность приводит меня в ужас.

Мама бросает на меня взгляд, пока ест.

— Ты сегодня какой-то не такой, Матт. Ты уверен, что не хочешь пойти с нами сегодня?

— Там будет Лиам, и Лои, и Романа! — напевает Манон. — Мы будем зажигать! И танцевать!

Я оставляю ее песню без внимания и отвечаю маме:

— Я слишком стар, чтобы сидеть за столом с малышней, и слишком юн, чтобы у меня не вяли уши от ваших сомнительных шуточек.

— Как хочешь.

Вечером ко мне заглядывает Андреа, уже готовая к выходу. На ней черный ромпер и голубые колготки с блестками. Макияж подходит к наряду, и вся она будто светится от радости. А я пластом лежу на кровати.

— Вот черт! Так тетя не шутила! Что с тобой? Нет, ничего не говори. Дело в девчонке!

Я издаю жалобный стон, подражая раненому Чубакке.

— Рад, что мои беды так тебя забавляют.

— Ой, да брось! Рассказывай.

— Нет, ты будешь смеяться.

Мне удалось разжечь в Андреа любопытство, и теперь она с живого меня не слезет, пока я все не расскажу. Но взамен я беру с нее обещание ничего не рассказывать маме.

— Ты просто обязан пойти на эту вечеринку! — восклицает она, как только я умолкаю. — Я серьезно! Ты имеешь право пойти и повеселиться, как все остальные! К тому же вы с Леаной поладили, нет?

— Я не думал, что наедине все окажется совсем по-другому… Но я боюсь встретить там Сураю.

Ее имя как-то само вырвалось у меня. Хотя я не думал о ней вот уже очень давно. Выверты бессознательного?

Андреа раздраженно вскакивает на ноги.

— Почему? Ей же плевать на тебя с высокой колокольни!

Бьет без промаха в самое сердце.

— Ты идиот, — припечатывает Андреа. — Ты нравишься Леане. Ты можешь продолжать свои воображаемые отношения, а можешь взять себя в руки и попытаться построить настоящие! Подумай об этом, по крайней мере.

— Я не готов, ясно? Отстань от меня со своей Леаной!

— Делай что хочешь, но потом не жалуйся, — зло отрезает она и оставляет меня в одиночестве.

Глава 22

— Поль? Ты там уснул?

Наш выход в открытый космос успехом даже не пахнет. Алиоша далеко не лучший пилот, а я сегодня с самого начала ужасно рассеян. Моя напарница начинает терять терпение, а я снова пытаюсь сосредоточиться. Но у меня никак не выходит выбросить Леану из головы. Разочарование на ее лице мучает меня, и этот взгляд, этот долгий взгляд в лифте…

— Поль! Осторожнее! Нас только что задел огненный шар! Если так пойдет и дальше, мы даже приземлиться не сможем!

Она права: мощность защитного экрана упала до 60 %. Я спешу взорвать пушку, которая открыла по нам огонь, и через пять минут напрочь забываю о рыжей красотке. Посадив корабль, мы тут же сбегаем по трапу и направляемся к бастиону, который кишит демонами. Остальное проще простого.

Алиоша устраивает настоящую резню, а я залечиваю ее раны. И теперь моя голова не занята ничем, кроме вечеринки, которую я пропускаю.

Один раз я уже кинул эту девушку. Если я и сегодня не приду, она больше и слышать обо мне не захочет, и моя проблема решится сама собой раз и навсегда. Так почему мне так хочется побиться головой о стенку?

Леана не в моем вкусе. Она не из моей лиги — как минимум из-за популярности в школе. Она меня живьем съест, когда узнает всю правду.

— Поль! Да помоги же ты мне, черт бы тебя побрал! Ты что, не видишь, что пауки заходят слева?!

— Ох, прости.

Наколдованная мной струя воды отбрасывает злобных тварей, пока Алиоша танцует свой танец с саблями. Я бросаю взгляд на часы. 21:30. Во сколько начинается вечеринка? Все еще думая о другом, я путаюсь в собственных заклинаниях, и Алиоша злится.

— Да что с тобой такое?

— Извини, плохо себя чувствую. В животе бурчит, как бы не пронесло…

Надо же, я слишком труслив, чтобы быть честным со старой подругой.

— Хочешь выйти из игры? — с плохо скрываемой досадой спрашивает она. — Я сама справлюсь.

— Закончим рейд, но я не буду сидеть всю ночь.

Почти час спустя я наконец отключаюсь, несмотря на нечистую совесть. Я переодеваюсь, причесываюсь, надеваю куртку. Потом выдыхаю и сажусь перед теликом. Уже почти одиннадцать. Я выключаю его и принимаюсь колотить подушку. Меня трясет от страха. Меня может узнать кто угодно. И тогда все будет кончено. К тому же как только я вернусь в школу, начнется ад.

Я возвращаюсь к зеркалу. Я привык к своему отражению — тому, что успокаивает меня и заставляет забыть о том, что к похожей на яйцо макушке приклеена нанокожа. Я ношу парик не снимая вот уже неделю, и все это время я чувствовал себя легким как перышко, свободным от груза привычных проблем и комплексов. Этого должно было быть достаточно.

Но я хочу большего. Я хочу стать тем Полем, которого Леана встретила вчера: незнакомцем, достаточно загадочным для того, чтобы вызвать у нее интерес, а может быть, и что-то большее, если у нас окажется много общего…

Я пытаюсь взять себя в руки.

— В любом случае что тебе терять? Даже если они узнают тебя и начнут издеваться над тобой; издевкой больше, издевкой меньше — какая разница?

Хотел бы я ответить «никакой» на этот вопрос. Но тут мне приходит в голову еще более ужасающая мысль: а если Леана узнала меня и пригласила только для того, чтобы отдать меня на съедение моим мучителям? У меня начинает кружиться голова, и я бегу на кухню, чтобы побрызгать на лицо холодной водой. Как только приступ паники проходит, я вытираюсь первой попавшейся тряпкой.

В погруженной во мрак комнате горящие красным дисплеи кухонной техники ведут неумолимый отсчет. 23:12.

Остается всего ничего до полуночи. До Нового года. До того, как я упущу свой последний шанс.

Я пытаюсь дышать как можно спокойнее. Вчера в этом лифте мы были одни в целом мире. Я в этом уверен. Я снова погружаюсь в яркое воспоминание, которое оставила эта пара минут, когда нас с Леаной неудержимо влекло друг к другу. Я умираю от желания проверить, есть ли между нами искра. Нужно просто перестать думать. Преодолеть свой страх. Проявить смелость.

Мои руки дрожат, пока я шарю в шкафчике со сладостями. Я краду у Манон зефирных мишек, хватаю ключи и выбегаю из квартиры, пока не передумал.

Домофон потрескивает, а потом мне открывают дверь, даже не спрашивая, кто там. По пути я вспоминаю фильм «Драйв» с Райаном Гослингом, который мама просто обожает. Этот парень ничего о себе не рассказывает, но девушка все равно влюбляется в обаятельного и загадочного незнакомца. Я наклоняю голову совсем как он, глядя на себя в зеркало в лифте. Нелепость.

Мне не терпится поскорее подняться на пятый, и последний, этаж, половину которого занимает квартира Леаны.

Через дверь слышно громкую музыку, я толкаю ее, даже не пытаясь стучать. У входа я спотыкаюсь о кучу сваленных на полу курток. Слева от меня оказывается огромная гостиная, где сияет диско-шар и на сверкающем плиткой импровизированном танцполе извиваются девчонки с парнями, которых я не знаю. Я поворачиваюсь к кухне, на приглушенный свет точечных светильников. Островок в ее центре усеян раскрошившимися чипсами и вплотную заставлен пивными бутылками, салатниками и пластиковыми стаканчиками, хотя некоторые из них уже валяются на боку. В темном углу целуется какая-то парочка. Пока ни следа Леаны.

С другой стороны от столовой панорамные окна выходят на украшенную фонариками террасу. Куча парней и девушек жмутся в просветы между цветочными горшками под ярко-красной системой уличного обогрева. Я слышу смех Леаны и наконец вижу ее — она стоит с бокалом в руках, облокотившись на перила, а ее рыжие волосы ловят блики света. Несколько прядок выскользнули из пучка, а теплая шаль соскальзывает на платье, обнажая плечо. Едва успев восхититься ее красотой, я с ужасом думаю, что она заболеет на этом холоде и умрет. И только потом замечаю парня, который недвусмысленно смотрит на нее, обняв рукой за талию. Меня обогнали у самого финиша. Я пришел слишком поздно.

Это похоже на удар под дых. Я не могу ни вдохнуть, ни выдохнуть, у меня подгибаются колени. Я разворачиваюсь на автопилоте. Каким же идиотом надо было быть, чтобы поверить, что она мной заинтересовалась… Лучше бы я остался с Алиошей. Дожидаться лифта выше моих сил, и я решаю спуститься по лестнице. Леана догоняет меня прежде, чем я успеваю толкнуть дверь черного хода.

— Поль! Поль! Подожди! Ты куда?

— А ты как думаешь? Я знал, что буду лишним здесь…

Ее глаза блестят из-за выпитого алкоголя, и она вдруг дарит мне улыбку, которую я не в силах истолковать.

— Ты дурачок, ты в курсе? Ты знаешь, во сколько ты заявился? Я уж думала, что ты не придешь!

Она замечает упаковку зефирных мишек в моей руке и чуть ли не облизывается.

— Это мне? Ты запомнил, что я их люблю? Это так мило!

Я молчу, потому что все еще злюсь. Она забирает у меня сладости и тянет меня в квартиру.

— Идем же. Уже почти двенадцать. С крыши будет видно салют. Не тот, что запускают у Эйфелевой башни, но этот тоже ничего.

Она крепко держит меня за руку. Я слышу запах ее духов и не могу оторвать от нее глаз. Мы возвращаемся на террасу; я беру стаканчик пунша, чувствуя, как все взгляды притягиваются ко мне. Леана больше не отпускает меня. Тот парень, Джастин — теперь я его узнал! — сверлит меня глазами. Она со смешком заставляет его подвинуться и занимает свое прежнее место на балконе, но теперь рядом с ней стою я. Ее тонкие и нежные пальчики держат мои. Я отворачиваюсь к парку, который виднеется за ровным строем уличных фонарей, чтобы хоть как-то переварить все то, что сейчас чувствую, но она не дает мне перевести дух.

— Почему ты не пришел в медиатеку тогда?

Какая непосредственность. Я приглаживаю волосы рукой. Каждая лишняя секунда уходит на оценку и отсеивание тех глупостей, которые приходят мне в голову: потому что я хоронил кошку, потому что мама хочет, чтобы я оставался девственником, потому что ошибочные суждения — это мое хобби, моя страсть…

— Это сложно.

Она поднимает брови, и я вижу, как в ее сливовых тенях для век мерцают блестки. Чем ближе я стою к ней, тем более неотразимой она мне кажется, вот только мой ответ ее, кажется, разочаровал. Я чувствую, как почва уходит у меня из-под ног, и пытаюсь в последний момент все исправить.

— Скажем так, обычно, когда красотки проявляют ко мне интерес, я склонен думать, что это какая-то шутка. Особенно если не так давно мне пришлось разочароваться в силе своих чар.

— Ты был влюблен?

В ее голосе больше нет ни тени насмешки. Я краснею, пожимая плечами.

— Может быть. Как знать?

Перед моими глазами на какое-то мгновение встает лицо Сураи. Усилием воли я прогоняю его, потому что не хочу ничего испортить. Андреа права: Леана мне нравится. Она тем временем открывает пачку зефирных мишек и кладет одного в рот, задумчиво жуя.

— Выходит, ты романтик?

— Просто ужасный.

Она лучезарно улыбается, а потом прижимается ко мне, проходясь волосами по шее в тот момент, когда слышится грохот салюта. Гости толпятся на террасе, чтобы насладиться зрелищем, но это уже не имеет никакого значения. Я все время возвращаюсь к зеленым глазам, в которых отражаются разноцветные вспышки. Заправляя прядку ей за ухо, я пытаюсь понять, знает ли она сама о том, как прекрасна. А потом она поднимает голову и тянет меня за ворот куртки. Прежде чем я успеваю опомниться, ее губы накрывают мои.

И мы целуемся.

Глава23

У меня есть девушка. Я с трудом осознаю, что происходит. Фейерверк. Поцелуй. Короткая передышка и снова поцелуи. С языком. Думаю, я неплохо справился, потому что, если бы это было не так, она бы меня бросила. Подумать только, я никого не целовал с последней поездки в лагерь четыре года назад. Я был еще совсем мальчишкой.

Я танцевал, пил, развлекался. Я даже сыграл в «Мафию», чтобы порадовать Леану… Никто не догадался ни о том, что я был мафиози, ни о том, что я ношу парик, чтобы скрыть лысину. Я быхотел, чтобы эта ночь никогда не заканчивалась. Увы, мне пришлось уйти вместе с большинством гостей, когда родители Леаны вернулись к пяти утра. Ну и ладно.

Я просыпаюсь часов пять спустя, и больше заснуть у меня не получается. У моей любви появилось новое лицо: это Леана с упоительно мягкими волосами цвета раскаленной меди… Интересно, чем она моет голову. Я думаю только о ней, о нашем вечере, о катастрофе первых минут, о безумии фейерверка, о наших разговорах, которые то и дело прерывались поцелуями…

Я наконец встаю, чтобы проверить телефон, надеясь увидеть там значок полученного сообщения. Но от моей дульцинеи там ни слова, только поздравления с Новым годом от родителей и кузины, а еще оповещение о новом нападении на «Скайдаст».

Оно заставляет меня нахмуриться. Что там опять стряслось? Я быстро подключаюсь, терзаемый угрызениями совести. Мой аватар заперт в своей каюте, дверь которой автоматически заблокировалась во время нападения. Я надеюсь, что Тотор протянул Алиоше лапу помощи и что она не очень злится на меня за то, что я ее бросил.

Я выглядываю в коридор, но не замечаю там никаких следов причиненного ущерба. На корабле царят тишина и покой, и все члены экипажа целы и невредимы, кроме Алиоши, аватар которой так и остался в кресле пилота. Вернее, на металлической решетке осталось лежать его изрешеченное пулями тело. Я воскрешаю ее, но поскольку игрока нет в игре, придется подождать ее возвращения, чтобы узнать, что случилось. Бортовой компьютер ждет пароля, чтобы разблокироваться: чужакам не удалось прибрать «Скайдаст» к рукам. Это было опасно. Тотор, как и должен был, сумел отстоять грузовой отсек: оттуда ничего не пропало.

— Хороший песик, — говорю я ему, похлопывая по голове.

Этот верзила принимается махать хвостом. Какое-то красное пятно на стене привлекает мое внимание. Это рисунок краской, что-то вроде раскаленного шара. Я возвращаюсь к пульту управления и ввожу координаты Евраты-Один в качестве места назначения. Лучше не висеть в открытом космосе, пока не поступит новый приказ. Потому что на этот раз я уверен: у кого-то на нас зуб.

В других обстоятельствах я был бы на взводе. Но этим утром я и ухом не веду. У меня и своих забот полно. Тем более что экипаж соберется в полном составе только в субботу, на последних праздничных выходных.

Я почти забыл об этом: через неделю опять в школу. От этой мысли у меня сердце уходит в пятки. Я иду в душ в надежде собраться с духом; я должен перестать видеть стакан наполовину пустым и начать видеть его наполовину полным. У меня впереди целая неделя с Леаной. Еще вчера у меня впереди не было ничего.

Это все, о чем я могу думать, пока завтракаю горячим шоколадом и бутербродами с черствым хлебом, надеясь, что она подаст какие-нибудь признаки жизни. В два часа дня от нее все еще никаких вестей.

Как быть? Должен ли я написать ей первым? Мы и правда встречаемся? В этом случае такие мелочи неважны, да? Или нет?

И поскольку единственный человек, который может дать мне совет, — это Андреа, я пишу ей.

Если вечером ты целуешься с девушкой, то на следующее утро ты звонишь ей первой или ждешь, когда она тебе позвонит?

Телефон тут же громко разражается «Имперским маршем». Я осторожно беру трубку.

— Ты что такое говоришь? — кричит в трубку моя кузина. — Ты поцеловал девчонку? Ты все-таки пошел на вечеринку?

— Прикинь, да!

— Рыженькую? Зеленоглазую красотку? Капец! Ты слышишь, Фара!

— Фара?

— Потом расскажу.

Я слышу улыбку в ее голосе. Должно быть, не я один приятно провел вечер!

— Так, я быстро, — спохватывается она. — Не тупи: ты уже кинул ее однажды, ты сказал, что не придешь на вечеринку, и в твоих же интересах больше не выделываться. Так, напиши ей.

— Но что?

— Да не знаю я! Я тебе что, Шекспир?

И она кладет трубку. Когда добрую четверть часа спустя я все-таки отправляю сообщение, у меня уже мозги из ушей лезут.

С Новым годом!

Я просто гений коммуникации (нет).

А потом я два часа хожу из угла в угол, как тигр в клетке, пока мне не приходит ответ:

ЛОЛ. И тебя!

Я иду причесываться в ванную и терпеливо жду еще пять минут, прежде чем задать ей вопрос, который меня гложет:

Какие планы на сегодня?

— То есть вы встречаетесь завтра? — уточняет Андреа, наконец вернувшаяся домой под вечер.

— Мы идем в кино. Сегодня она весь день с семьей.

Я попадаю прямо в цель, и это вырывает у моей кузины крик раненой пумы. Мы играем в футбол на консоли.

— На что пойдете? — спрашивает она, ведя мяч.

— Последний фильм Marvel.

— А… Обожаю Локи!

Теперь она забивает мне гол. Я уже рассказал ей все про свою вечеринку, но она еще ни словом не обмолвилась о своей. Она пользуется концом тайма, чтобы вывалить на низенький столик содержимое своего рюкзака — гуакамоле и несколько буррито — и поставить перед нами опустевшую на две трети бутылку текилы. Я тут же выпрямляюсь. Она хмурится и спрашивает:

— Будешь шот?

— Эээ… Да.

Ну наконец-то хоть кто-то не относится ко мне как к ребенку. Андреа возвращается из кухни с солью и порезанным на четвертинки лимоном.

— А после этого я надеру тебе задницу в футболе.

— Серьезно?

Она готовит для нас два шота, высыпает на руку немного соли, выпивает один из них залпом и закусывает лимоном. Я повторяю за ней и прилагаю неимоверные усилия, чтобы тут же не выплюнуть все обратно.

— Жжется!

Я чувствую, как жидкость прокладывает себе дорогу из горла в желудок. Я пытаюсь откашляться, на глазах выступают слезы.

— Вторую? — со смешком предлагает она.

Возмущенный ее коварством, я взмахом руки показываю, чтобы наливала еще. Она, не поморщившись, выпивает еще один шот. Я смотрю на нее с уважением, к которому примешивается легкий ужас.

— И сколько таких ты можешь выпить?

— Понятия не имею, я обычно мало что помню после того, как перепью…

Когда она выигрывает в футбол с разгромным счетом, я выпиваю третью. А потом мы набрасываемся на то, что она принесла из бара.

— А там было всего в десять раз больше.

И наконец она мне рассказывает. Бо́льшая часть клиентов пришла, чтобы напиться. И столик Фары не стал исключением. Эту компанию друзей обслуживала Андреа, и она же позвонила в скорую, когда за десертом одной из девушек стало плохо.

— Аллергия на орехи! Ее раздуло; шея, рот — это было просто ужасно!

И пока все паниковали, Фара сделала ей укол.

— Она спасла ей жизнь. Потом приехала скорая и забрала больную. Остальные разошлись, остались только Фара и ее соседка, которые изрядно перенервничали и не хотели идти домой. Но мне пришлось их выставить, и так получилось, что… Они пригласили меня к себе.

Она улыбается, и у нее на подбородке появляется ямочка. Она наливает нам еще по шоту текилы, я соглашаюсь и уже готовлюсь к боли. От алкоголя у меня немеет во рту так, будто я хлебнул средства для мытья посуды, и я больше не чувствую своего языка. Меня снедает любопытство.

— Так вы переспали с ней или нет?

Спросил мальчик, который вчера впервые поцеловался. Андреа морщит нос.

— Нет. Я не собиралась набрасываться на первую же девушку, которая начала со мной флиртовать. Я слишком много выпила, поэтому я просто спала у них. Ничего больше.

Был не прав, погорячился. Признаться, я разочарован: я ожидал эпического и эротического пробуждения, в котором фигурировали бы вещи, которые я сейчас изо всех сил пытаюсь не представлять. Безуспешно. Андреа вздыхает, складывая в кучу диванные подушки.

— Она очаровательная, смешная, умная… Любит свою работу, у нее есть шизанутая кошка, которая считает себя собакой и приносит ей мячик. В общем, все у нее хорошо. Я не могу вот так просто взять и ворваться в ее жизнь.

Лимонный сок щиплет потрескавшиеся губы, и я облизываю их, ступая на скользкую почву:

— Но она тебе нравится и это взаимно, так?

— Может быть. Не знаю. Она старше, так что…

— Насколько?

— Ей двадцать семь. Женщина в са-а-амом расцвете сил.

Андреа прикрывает раскосые глаза, думая о чем-то своем. Чуда не происходит, и ни один дельный совет не приходит мне в голову. Но я хочу ей помочь. Потому что она круто изменила мою жизнь, отведя меня к парикмахеру. У меня даже появилась девушка. А это что-то уж совсем невероятное.

Я начинаю рассуждать вслух.

— Окей, вы нравитесь друг другу, но вы взрослые люди и не хотите никуда спешить. Это же хорошо!

— Я рискую умереть, дожидаясь, пока она мне напишет.

Мы оба машинально проверяем мобильники. Все чисто. Мы чокаемся.

Глава 24

Андреа все еще дрыхнет, когда на следующее утро я просыпаюсь и потерянно осматриваюсь. Или, вернее, на следующий день, если верить моему радиобудильнику. Я все еще не могу прийти в себя и не понимаю, что происходит, кроме того, что мои родители только что вернулись вместе с Манон, которая идет по коридору и кричит «С Новым годом!».

— Ты пил! — восклицает папа, завидев меня. — Посмотри, дорогая, Маттео надрался! Как ты думаешь, его сейчас стошнит или обойдется?

— Уж не собираешься ли ты выдать ему медаль за это? — фыркает она. — Что на тебя нашло? Я думала, ты собираешься все выходные просидеть за компьютером, не злоупотребляя ничем, кроме газировки и печенья?

Она берет меня за подбородок и смотрит на мои зрачки. Я так хочу пить, что вырываюсь, чтобы схватить бутылку с водой и залпом ее опустошить.

— Прими парацетамол, — советует мне мама, протягивая таблетки. — А потом сходи в душ, выпей как можно больше воды и, если сможешь, поешь.

Таблетку я глотаю сразу же, потому что малейший поворот головы причиняет мне невыносимую боль, когда мозг задевает стенки черепной коробки. Не успеваю я дойти до ванной, как вокруг меня начинает скакать Манон:

— Похоже, тебе плохо! Головка бобо? Ты знаешь, что Андреа все еще спит?

Я поворачиваю замок дважды и принимаюсь неспешно чистить зубы. Время течет как в замедленной съемке… Я расслабленно выдыхаю, вставая под душ, который ненадолго облегчает мои страдания. К себе в комнату я возвращаюсь уже куда бодрее, завернувшись в свой супергеройский халат, почти готовый выслушивать шуточки родителей. И только тогда, когда на телефоне начинает вибрировать будильник, я замечаю, который сейчас час, и вспоминаю.

— Черт, у меня же свидание с Леаной!

И у меня все еще жутко воняет изо рта! Стресс побеждает алкоголь: я одеваюсь, чищу зубы еще раз, пью воду, причесываюсь и стрелой вылетаю из квартиры. Я сбегаю по ступенькам вниз, ко входу в подъезд, где моя новая девушка ждет меня вот уже добрых десять минут.

— Привет! Извини…

Я останавливаюсь, согнувшись пополам и пытаясь отдышаться. Видок у меня, должно быть, тот еще.

— Ты совсем бледный.

— Еле проснулся…

— Но уже три часа. Мы опаздываем на фильм!

Раздраженная Леана стоит прямо, как натянутая струна. Я не решаюсь ее поцеловать. Как сделать так, чтобы она меня простила? Она забрала волосы в конский хвост, и теперь вокруг лица вьются тонкие рыжие прядки. Должно быть, моя физиономия так вытянулась, что она, смягчившись, добавляет:

— Это не так страшно, расслабься.

Она робко приближается ко мне и легонько целует.

— Я чистил зубы, — решаю уточнить я.

— Да, я чувствую, — фыркает она. — Ну, идем!

По дороге она заполняет паузы, рассказывая мне о своей бабушке. Она, кажется, не замечает моей отчаянной борьбы с похмельем. Я умираю от жажды, у меня болит и урчит пустой живот, а на языке прочно обосновался привкус картона. В кино я трачу кучу денег на газировку — мой отец всегда пьет ее, если он «перебрал» накануне. Леана ни на секунду не умолкает, и это существенно облегчает мне задачу до самого начала фильма.

Андреа мне за это заплатит! И я ведь предупредил ее, что сегодня встречаюсь с Леаной! Во время сеанса я сосредотачиваюсь на своем теле: не засыпать, допить газировку, приглушить все нежелательные шумы. Леана, к счастью, глаз не сводит с богов — особенно с Тора. Я боюсь, что она решит, что она мне не нравится. Иногда я беру ее за руку и отпускаю только тогда, когда моя начинает потеть.

За время сеанса я посмеялся над тремя шутками и начал умирать с голоду. Теперь я одержим идеей раздобыть где-нибудь сыра.

— Ты совсем бледный, — беспокоится Леана, коротко целуя меня.

— Просто нужно съесть что-нибудь.

Мы не целовались во время фильма. Я не знаю, стоит ли ей объяснять, что я плохо себя чувствую, чтобы она не думала, будто я ничего к ней не испытываю. Но она может уйти прежде, чем произойдет досадное недоразумение, и решить никогда мне больше не звонить. Я должен был перенести наше свидание на завтра. Все еще раскаиваясь в своей недальновидности, я принимаюсь за поиски фастфуда. Леана волей-неволей следует за мной, потому что я крепко держу ее за руку и тащу за собой в сторону первой же попавшейся подходящей вывески. Я заказываю сэндвич с максимально возможным количеством ингредиентов. По губам моей девушки снова начинает скользить улыбка.

— Ты и правда все это съешь? — поднимает брови Леана.

— Думаю, да!

Мы садимся за столик подальше от касс. Я жадно запускаю зубы в еду, пытаясь не заляпать все вокруг брызнувшим соусом. Не самое приятное зрелище.

— Итак, — начинает Леана. — Расскажи мне все. Кто ты, Поль?

Я чуть не подавился, услышав этот вопрос. Неужели она догадалась? Она узнала меня? Я растерянно смотрю на нее, как олень, застывший в свете фар.

— Ну и выражение лица у тебя! Я просто хочу узнать о тебе чуть больше. Я даже фамилии твоей не знаю!

Окей. Если я назову ей свою настоящую фамилию, она легко сложит два и два, фамилия Андреа — Сяомин — тоже не прокатит… Но как насчет фамилии мамы?

— Лефар. Поль Лефар.

Я вытираю салфеткой рот, делаю большой глоток и продолжаю:

— Мне вот-вот стукнет восемнадцать, я технарь, в этом году заканчиваю школу и способен проглотить сэндвич за рекордное время. А ты, Леана? Кто ты? Помимо красотки из медиатеки?

Напротив блестят зеленые глаза.

— Что ж, мне уже три недели как восемнадцать, я тоже технарь…

— Вот как? И куда собираешься после выпуска?

— Горная школа Парижа.

Вот так просто. Я одобрительно киваю.

— А в какой школе ты учишься? — уточняет она. — Лицей Генриха Четвертого?

— Лицей Шапталя.

Похоже, мне удалось ее впечатлить, хотя я уже жалею о том, что только что произнес чуть ли не самую большую ложь в своей жизни. Она быстро поймет, что я недостаточно умен, чтобы учиться в таком престижном заведении. Но тут выражение ее лица резко меняется. Улыбка исчезает, брови хмурятся, а поза становится более напряженной.

— О нет. Только не он.

Я инстинктивно поворачиваюсь ко входу. Угадайте, кто тут только что нарисовался? Невероятный Джаспер собственной персоной, девяностокилограммовое блондинистое быдло, все еще в украденной у меня бейсболке и своих лучших ослепительно-белых кроссовках. И с ним, разумеется, вся его клика, включая Карло.

Леана опускает голову, пытаясь спрятаться за мной. Я изо всех сил сдерживаю порыв пригладить волосы (у меня грязные руки) и выпрямляюсь. Что я должен был сделать в прошлой жизни, чтобы так страдать в этой?

Давайте еще раз, с самого сначала. Леана не знает, что мы с Джаспером давние враги. Возможно, он сможет меня узнать. Ко мне никто не подходил так близко, как он, когда бил меня по ребрам. Мне нужно как-то вытащить нас отсюда как можно скорее. А пока в игру вступает мое актерское мастерство, которое превосходит все мои ожидания.

— Кто это? Ревнивый бывший?

— Бывший? — задыхается она. — Боже, конечно, нет! Я бы никогда в жизни не стала встречаться с этим идиотом. Он клеится ко мне в школе и все никак не поймет, что у него нет ни единого шанса.

Я смакую услышанное.

— Скажи ему об этом.

— Он меня не слушает. Он из тех придурков, которые думают, что «нет» превратится в «да», если они будут достаточно настойчивы. А я якобы просто хочу его «помариновать».

Она облизывает губы, ее ресницы подрагивают.

— Может быть, если он увидит меня с другим, он образумится. Поздороваться с ним, как ты думаешь?

Странно, но перспектива покрасоваться перед ним, сидя за столиком с девушкой, на которую он позарился, не кажется мне такой уж блестящей. Но если я ничего не сделаю, я ее разочарую — снова. Пока наши отношения оставляют желать лучшего. Позавчера все было просто чудесно, совсем как в кино; мне редко удается почувствовать себя таким счастливым. Сегодня огни фейерверка уступили место реальности: мы снова стали незнакомцами друг для друга.

Кинув быстрый взгляд на Джаспера, я убеждаюсь, что он все еще стоит в очереди и делает заказ. Я поднимаюсь, с сожалением оставляя на тарелке недоеденный сэндвич.

— У меня есть план. А потом смываемся отсюда.

Я получаю в ответ лучезарную улыбку и заинтересованный взгляд. И теперь голова кружится уже не от похмелья. Я обнимаю Леану одной рукой за талию и упорно смотрю в другую сторону, когда мы проходим мимо Джаспера. До последнего играя роль галантного кавалера, я открываю перед ней стеклянную дверь и, оказавшись снаружи, смачно целую ее взасос. Моя девушка отвечает с таким пылом, что я забываю, что на нас вообще кто-то смотрит. Мы пытаемся отдышаться, глядя друг другу в глаза. Мне тут же хочется повторить.

— Он нас видел? — спрашиваю я.

— О да, я в этом уверена.

Второй хорошей новостью становится то, что нас никто не преследует. Меня охватывает радость триумфа. Я, монашек Маттео, наконец-то поквитался с Джаспером. Я испортил ему день, каникулы, а может быть, даже целый год! Я увожу Леану подальше от фастфуда.

— Только бы он оставил меня в покое, — вздыхает она, прижимаясь ко мне лбом. — Я и шагу не могу ступить в школьном дворе, чтобы он тут же не притащил туда свою задницу.

Я готов был поклясться, что увивающиеся вокруг поклонники доставляли ей удовольствие. Я ошибался.

— И давно он так?

— С сентября. К счастью, мы из разных классов, иначе я бы уже слетела с катушек.

Я целую ее в висок, тронутый тем, что это у нас общее.

— Сурая, ну, моя подруга, которая была со мной в медиатеке, говорит, что мне стоит отшить его в более грубой форме. Но я боюсь его разозлить. Он обожает мучить других людей.

Сурая. Прозвучавшее имя воскрешает в моей памяти ее лицо и невероятные волосы. Я спешу зарыться носом в копну других волос, блестящих и рыжих, и вдохнуть запах лимона и грейпфрута.

— Только бы он не отравил мне жизнь из-за тебя, — вдруг шепчет она c сожалением.

Я пытаюсь успокоить ее, обещая приглядывать за ней.

— Ну уж нет, твои подруги тебя защитят. Ничего он тебе не сделает, ясно? Не дай ему испортить себе каникулы. Этот придурок не заслуживает того, чтобы ты тратила на него свое время.

Я заставляю ее покружиться перед собой под воображаемую музыку, а потом прижимаю к своей груди.

— Лучше думай обо мне.

Да я теперь настоящий донжуан, ей-богу!

Глава 25

Раньше я думал, что мне трудно живется. Каким наивным я был! Зачем я вообще стал встречаться с Леаной? Почему я не подумал о том, к чему это приведет? О ее подругах? О вопросах, которые она станет мне задавать?

— Чего это ты удумал разлечься на диване?

Я поднимаю жалобный взгляд на отца. В его лысине отражается солнечный свет, заливающий комнату.

— Что?

— Ты занимаешь все место. Ты тут не один, знаешь ли.

Я импульсивно приглаживаю волосы и подтягиваю к себе ноги. Папа садится рядом, поглаживая бороду.

— Сыграем разок?

Я молча беру в руки геймпад. Давненько я не утирал ему нос в футболе. Это поможет мне выплеснуть негатив. С нашего возвращения из Броселианда он как будто как-то присмирел. Они с мамой ходили вдвоем в ресторан, чего не делали уже целую вечность. Да и на работе у него неделя выдалась спокойной, как он сам сказал мне в этот пятничный вечер.

— Суматоха начнется вместе с распродажами, в середине января. А ты как? Что нового? Как дела на личном фронте?

Я ждал этого вопроса… Манон подслушивала у дверей и разнесла эту весть прежде, чем я успел сказать хоть слово. В качестве карательной операции я совершил налет на ее комнату и опустошил тайник с конфетами. Пожаловаться на кражу она не может: она собирает мелочь, которая выпадает из карманов в сушилке, и покупает себе сладости незаконным образом. С тех пор она дуется на меня. Папа настаивает.

— Ты сам не свой. И как отец, я могу дать тебе дельный совет. У меня есть опыт в общении с девушками! Мне удалось жениться, а это было не так-то просто!

Я закатываю глаза и запускаю матч, не собираясь тешить его самолюбие.

— Лучше сосредоточься на игре… И гол!

— Какая грязная игра, — ворчит он. — А потом ты опять будешь делать вид, что все нормально и что ты ничем не расстроен.

— А я и не обещал, что будет легко… Окей, ладно, — тяжело вздыхаю я. — Леана хочет, чтобы я пошел с ней на завтрашнюю вечеринку. Вот только это вечеринка в честь дня рождения Анжелики.

— И в чем проблема? — хмурится папа, сжимая челюсти и пытаясь обвести меня.

— Слишком много незнакомых людей.

— Но ты же ходил к этой девочке на вечеринку в Новый год. Что тебя пугает?

Само собой, он не знает, что в парике я представляюсь всем Полем. Что никто и не подозревает о том, кто я на самом деле, но присутствие одноклассников существенно снижает мои шансы остаться неузнанным. И я рискую еще больше, если снова столкнусь там с Джаспером, который свел со мной такое близкое знакомство, что уже мог пересчитать все волосы у меня в носу. Не говоря уж о моих друзьях Самире, Бене и Жан-Жозе, которые тоже там будут. У них больше всего шансов меня узнать. Мы зависали вместе еще до того, как я начал лысеть: они знают, как я выгляжу с волосами.

Да и с Леаной не все так просто. Она искала Поля Лефара — выдуманного парня, которым я ей представился, — в соцсетях. Само собой, она ничего не нашла и очень удивилась. Ни одного аккаунта в социальных сетях! Я сделал вид, что это «не для меня». Хотя вот что уж точно «не для меня», так это лгать… Она почувствовала, что я что-то недоговариваю.

А вчера я запретил ей выкладывать в Сеть наше селфи. Она обиделась на меня, но я не уступил. Я слишком боюсь, что автоматические онлайн-детекторы распознают меня. Если когда-нибудь имя Маттео Лекюре всплывет, а вместе с ним и фото, моя девушка тут же раскусит меня.

Я заставил ее пообещать, что она не будет постить мои фотографии. В конце концов она смирилась, потому что я сказал, что не хочу, чтобы рекрутеры потом раскопали мои старые снимки. С тех пор она прислала мне только одно сообщение, спрашивая, пойду ли я с ней завтра. Я все еще не ответил. И как мне выбраться из этой западни?

Я забиваю еще гол, совершенно не заботясь о своем бедном старом отце.

— Ты же помнишь, что я тебе ничего не сделал, сынок?

— Да, прости, но, между прочим, в последний раз, когда я дал тебе выиграть, ты тоже был недоволен.

Задетый за живое, он несколько раз пасует мяч, чтобы приблизиться к воротам, и… опять мимо. Я тихо посмеиваюсь в кулак.

— Надо было играть с Пукито, — ворчит он. — Я бы дешево отделался.

Я не стал напоминать ему о том, что Манон постоянно у меня выигрывает. У этой малышки талант к видеоиграм.

Но папа не забыл о нашем разговоре.

— Так в чем конкретно проблема с этой вечеринкой? Должно быть, нелегко переживать такое… преображение. Как у тебя с твоей девушкой? Мы с твоей мамой волнуемся, все ли у тебя в порядке.

Я давлюсь воздухом. Я не могу рассказать ему правду о своей двойной жизни, потому что он в очередной раз решит, что я не принимаю себя, и расстроится. Придется быть очень осторожным и взвешивать каждое слово.

— Я полагаю, — продолжает он, — что ты не стал рассказывать ей о своей волосяной накладке. Это щекотливый вопрос.

— Вот именно. Это не первое, что ты хочешь сказать девушке, с которой только что познакомился.

— Вот-вот. Если хочешь знать мое мнение, вы еще не на том этапе отношений. Не переживай об этом.

Проще сказать, чем сделать. С довольным видом — он выполнил возложенную на него мамой миссию — он хлопает меня по ноге, и в качестве вознаграждения я даю ему забить гол в мои ворота.

— В какой школе она учится?

Мои родители и не предполагали, что я окажусь настолько глуп, чтобы встречаться с девушкой из моей же школы. Я молниеносно нахожу правдоподобный ответ.

— В технологическом лицее.

Он рядом со школой Манон. И я потихоньку добавляю подробностей выдуманной на пустом месте истории об одноклассниках Леаны — неприятных типах, которые много о себе мнят и вечно ко всем цепляются.

— До сих пор мне удавалось их избегать, но завтра у меня не останется выбора. Я не дам им разрушить наши с Леаной отношения.

А вот это хороший ход. Мама порадуется, узнав, что теперь у меня нормальные для моего возраста проблемы, и родители не станут больше спрашивать меня о Леане. Папа задумчиво чешет бороду. Я откидываюсь на спинку дивана и тяжело вздыхаю.

— Придется весь вечер быть начеку.

Я в любом случае не горю желанием общаться с теми, с кем мы вместе учимся. Сколько из них ухмыляются, стоит им услышать мое имя? Сколько из них отпускают шуточки, когда я прохожу мимо? И большинство думает, что они не делают ничего плохого, слова ведь не могут ранить! Но я им не друг, и дружбы с Полем они не заслуживают тоже. Я собираюсь по максимуму высокомерно вести себя с ними, и это кажется мне отличным планом.

Папа колеблется.

— У меня есть другая идея. Когда ты решишь, что с тебя хватит, отправишь мне сообщение с кодовыми словами, например «пингвин» или «мне нужен хлеб». А я напишу в ответ, что мне нужно срочно забрать тебя, потому что дома кое-что случилось, и ты скажешь всем, что тебе придется уйти.

Я и не думал, что папа станет меня прикрывать. Он улыбается с видом победителя.

— Это не я придумал, я прочитал это в статье в интернете. Там рассказывалось о родителях, которые разработали эту систему для своих детей-подростков, чтобы приходить им на помощь, когда те оказываются в трудных ситуациях. Например, когда их пытаются споить или впарить им наркотики. Взамен родители не задают им никаких вопросов. Но этим можно воспользоваться и если приятели твоей девушки начнут до тебя докапываться.

— Хорошо год начался! — фыркает Ник, обходя коридоры «Скайдаста». Два катера выведены из строя, враги открыли на нас охоту…

— Это наемники, которых мы поубивали, — говорю я. — Я уверен, они хотят отомстить.

Обливион сидит за пультом управления и сканирует корабль.

— Странный символ они нам тут нарисовали, да? — вмешивается он в разговор. — И куда запропастилась Алиоша? Она должна была получить уведомление о сборе! Почему ее до сих пор нет?

Мои товарищи чувствуют, что что-то тут нечисто. Я должен им признаться.

— Я не видел ее с самого Нового года. Я возвращался на Еврату-Один, чтобы подлатать защитный экран, но Али так и не появилась.

— Подтверждаю, — добавляет Обливион. — Бортовой журнал показывает, что ее аватар с тех пор не подавал признаков жизни. Что будем делать?

— Напишем ей на почту, — предлагает Ник. — Она наш капитан и лучший боец. Без нее у нас нет ни шанса в ближнем бою с демонами.

Но дискуссия о мерах, которые нам стоит предпринять в ожидании ее возвращения, затягивается. Ник хочет взять миссию, ему не терпится пострелять в демонов. Обливион советует заняться ремонтом катера и сбором информации о Еврате-Один. Мне же все это одинаково фиолетово, потому что меня заботят только завтрашняя вечеринка и то, что в понедельник в школу. На следующей неделе — да, я с удовольствием погружусь в игру, чтобы забыть о Поле и Леане, Маттео и Джаспере, а еще об этих двухнедельных каникулах, когда я не чувствовал себя изгоем…

— Поль? Ты согласен?

Я все прослушал.

— Как хотите. Я в любом случае занят на этих выходных, так что давайте без меня.

— No problem, чувак, — отвечает Ник.

— Я напишу письмо Али, — добавляет Обливион. — Хороших тебе выходных, Поль!

Хотел бы я тоже на это надеяться…

Глава 26

В этот вечер я решил пойти ва-банк: белая рубашка, уложенные воском волосы, экспресс-пилинг черных точек и последний штрих — подаренный тетей в прошлом году парфюм. Меня преследует плохое предчувствие: мне кажется, что я готовлюсь к своему последнему вечеру с Леаной или что после него мы расстанемся на долгие месяцы.

С самого утра у меня комок в горле. И я прекрасно знаю почему: завтра я снова сниму нанокожу. Снова увижу в зеркале яйцеголового. Вернусь к своей прежней жизни. В свою гребаную школу. К Джасперу… Единственная маленькая радость — знать, что это я украл сердце Леаны, а не он.

Мы виделись с ней почти каждый день. В среду мы пошли гулять к Эйфелевой башне и смешались там с толпами приезжих парочек. Я целовал ее так часто, как только мог, чтобы не сойти за сумасшедшего, — признаться, я думаю о ней, когда просыпаюсь по утрам, бодрый, как никогда. После того как я пообещал ей, что пойду с ней на вечеринку, она, к моему огромному облегчению, снова стала писать мне сообщения. Цените нежность сообщений человека, который думает о вас.

— Волнуешься? — спрашивает меня Андреа, заходя в ванную.

Она теснит меня, чтобы занять место у зеркала, и красит губы ярко-алой помадой. Моя кузина выглядит на все сто: кружевной топ с глубоким вырезом, металлические украшения, кожаная юбка, сапоги на каблуках. Обычно она одевается на смены куда скромнее.

— Ты не боишься, что парни в баре попытаются тебя облапать?

— Первому же, кто дотронется до меня, я оторву руки. Или что-нибудь еще, — теперь она красит ресницы тушью. — Фара обещала заглянуть.

— Круто! И насколько вы уже продвинулись?

— Нинасколько. А ты все-таки идешь на вечеринку?

— Пришлось.

— А.

Она утешает меня тычком в плечо.

— Вспомни, что еще неделю назад твой мир ограничивался этой твоей игрой… «Space and dreads»…

— «Space and Daemons».

— Вот, да. Неной. Наконец-то тебе придется хоть немного социализироваться!

Ага, чувствуя себя Бриенной, женщиной-рыцарем из «Игры престолов», которую бросили в медвежью яму.

Я жду ее у ее подъезда. На улице холодрыга и жуткий ветер, и я не тешу себя иллюзиями о том, сколько продержится укладка на моих политых гелем волосах. Пфф, столько усилий коту под хвост в первые же пять минут. Окончательно задубев, я прячу подбородок в одолженный у папы шарф, потому что боюсь, что если пойду в своем, то в понедельник меня по нему узнают. Это нелепо. Мне и впрямь пора избавиться от этого страха. Если уж моя девушка ни о чем не догадывается, то вряд ли это удастся кому-то еще. Я грею руки в карманах, урезонивая самого себя. Этот вечер покажет, имеют ли мои страхи под собой хоть какую-то почву. Если никто ничего не поймет, то и я перестану переживать об этом.

Наконец появляется Леана — в шапке с помпоном и пуховике. От ее улыбки у меня теплеет на душе, и я целую ее снова и снова.

— Ну хватит, Поль! Мы уже опаздываем!

— К девяти? Да в это время там хорошо, если будет каких-нибудь три калеки.

Я бы хотел прийти туда как можно позже, поздороваться со всеми из вежливости, найти себе какой-нибудь угол и забиться туда, пока Леана не решит, что нам пора.

— Пойдем выпьем кофе, — настаиваю я. — Пожалуйста.

Я посылаю ей свой специальный коровий взгляд, который призван ее смягчить: широко распахнутые глаза, искренняя улыбка, влажные губы. Добавляю к этому наклон головы, как у блондина из «Драйва». Всему этому я научился у Леаны. Хватая меня за ворот кожаной куртки, мой эксперт притягивает меня к себе, награждает поцелуем и поднимает на меня зеленые глаза. Контрольный в голову.

— Это наш последний вечер.

Слова застревают у нее в горле:

— Окей.

Мы заходим в кофейню. Обитые дерматином диванчики оказываются очень удобными, мы сидим, прижавшись друг к другу. Леана кладет голову мне на плечо, я утыкаюсь носом в ее волосы. Непослушные прядки, выбившиеся из пучка, щекочут мне ноздри.

— Когда ты уезжаешь? — спрашивает она, тяжело вздыхая.

Я проштудировал маршрут: около часа на то, чтобы добраться из одного конца Парижа в другой, спокойно разобрать вещи и не опоздать на ужин… Я вжился в роль. И говорю извиняющимся тоном, даже не притворяясь:

— У меня электричка в семнадцать тридцать две.

— Я завтра обедаю у бабушки с дедушкой. Не знаю, успею ли вернуться, чтобы проводить тебя.

И тут я представляю себе этот парижский вояж, где пункт назначения — лицей, в котором я ни разу не был. А еще я запросто могу потеряться, и она тут же поймет, что я понятия не имею, куда нам надо. И даже если представить, что каким-то чудом мне удастся сохранить эту иллюзию, что тогда? Я вхожу в здание и жду, пока она уйдет? А если я там попадусь на глаза какому-нибудь надзирателю? Я прочищаю горло.

— То есть? Ты хочешь проводить меня до школы?

Леана хмурится.

— Нет, до электрички.

Супер. Значит, можно будет просто сойти на следующей же станции и сесть на электричку в обратном направлении. И так каждое воскресенье. Я давлюсь горячим шоколадом и пытаюсь откашляться — вернее, не выплюнуть легкие.

— Я не фанат вокзальных прощаний. Слишком уж отдает сопливой мелодрамой, на мой взгляд.

— Да, понимаю, — отвечает она тоном, который говорит совсем о другом.

Пока обиженная Леана пропадает в туалете, я растекаюсь по диванчику. Когда она возвращается, я пытаюсь извиниться, показывая ей с телефона видео с котенком, но по ее лицу не пробегает даже тени улыбки. Хотя она обожает животных.

— Идем, — раздраженно обрывает она. — Нам пора, я хочу веселиться.

Она тащит меня наружу. Теперь я начинаю ворчать. Я боялся этой вечеринки со вчерашнего вечера и предпочел бы ей романтическое свидание. Леана делает вид, что ничего не замечает, но, по крайней мере, она снова со мной заговаривает.

— Моим подругам не терпится с тобой познакомиться. Особенно Иссе! Она все время спрашивает меня о тебе!

Ну теперь-то я спокоен. Исса — сплетница, каких поискать.

Я думал, что вечеринка будет в квартире, но — сюрприз — мы приходим в бывший спортзал в подвальном помещении. Всякий хлам составлен к стене огромной комнаты без окон, только с вентиляционными люками. От воздуха, в котором к отдушке лосьонов после бритья примешивался душок подростков в период гона, сразу перехватывает дыхание. Но был и плюс: здесь темно как у негра в жопе, что существенно увеличивает мои шансы остаться незамеченным. Только танцпол освещают несколько точечных светильников, а один напольный склоняется над импровизированным баром, который представляет собой положенная на козлы дверь. На ней громоздится гора подарков, а рядом — бутылки и пластиковые стаканчики. Я не успеваю даже предложить Леане принести что-нибудь выпить. Ее подружки тут же с радостными криками хватают ее и утаскивают дрыгаться на танцполе. Я понимаю это только тогда, когда оказываюсь один с ее пальто в руках.

— Привет, Поль! — зовет меня кто-то, перекрикивая музыку.

Я удивленно оборачиваюсь к Сурае. Мое сердце тут же ухает куда-то в пятки. Ее волосы заплетены в мелкие косички, а те собраны в украшенный металлическими бусинами пучок. Из-за глиттера, блестящего на темной коже, и глаз, накрашенных белой подводкой, она кажется небесным созданием, вышедшим из какой-то компьютерной игры.

— Сурая. Мы виделись в медиатеке, помнишь?

Я киваю, стоя на ватных ногах. Биты в музыке — или стук моего сердца, поди разбери — гулко отдаются в мозгу. Да в чем проблема? Я же поклялся себе, что с этим покончено! Надо вести себя нормально. А значит, заговорить. Это всего лишь девушка, с двумя головами и двумя ногами. Ох, нет, с двумя руками.

— Да, я помню!

Мои щеки заливаются краской. Я отчаянно ищу Леану глазами. И натыкаюсь на взгляд Карло. Только бы поблизости не оказалось Джаспера. Но я уже вижу его спину неподалеку. Эти светлые волосы я узнаю из тысячи.

— О нет, что он там задумал? — говорит Сурая, тоже его заметив.

Я быстро бросаю на нее взгляд.

— Кто это? Твой друг?

— Не сказала бы! Он душный!

— Хочешь сказать, он пристает к тебе?

— Слава богу, нет!

Она заразительно смеется, но я волнуюсь за свою девушку, которую все еще не могу найти в толпе танцующих. Я узнаю нескольких одноклассников, которые сейчас активно надираются. Воспоминание о похмелье после текилы еще живо и заставляет меня отказаться от мысли налить себе, как Сурая, виски с колой. Она, кстати, оказалась далеко не той пай-девочкой, какой я ее себе представлял. Вооружившись пивом, я иду за ней, рассекая толпу и проклиная себя за то, что вообще согласился прийти. Я встречаю слишком много знакомых, вижу, как они шепчутся между собой, и жду, что в любой момент один из них затянет: «Когда вновь увижу чудесный тот край!»

Но оглушительное техно, стробоскопический свет и алкогольное опьянение окружающих становятся для меня ценными союзниками. Наконец я замечаю Леану и начинаю с удвоенным упорством проталкиваться к ней. Рядом с ней крутится какой-то чувак, и у меня уходит меньше секунды на то, чтобы разгадать его намерения.

— Эй, не толкайся, дождись своей очереди! — орет он.

Маттео бы сразу же отошел в сторонку, но Поль — ни за что. Я делаю глоток пива, Леана танцует, призывно глядя на меня. И тогда я наклоняюсь и целую ее, а ее руки обвиваются вокруг моей шеи. А потом я бросаю тому типу:

— Отвали!

— Ты ревнуешь, — шепчет она мне на ухо.

— Разве что самую малость…

Я снова целую ее, зная, что все на нас смотрят. У победы сладкий вкус блеска для губ моей девушки. Из памяти стираются все те вечеринки, на которые меня не приглашали; все те оскорбления и насмешки, которые мне приходилось проглатывать вместе со своей гордостью, уходят в прошлое. Все остальные завидуют нам, как в сериалах, когда образуется красивая пара. Сегодня я, Маттео Лекюре, король вечеринки.

Я спиной чувствую тяжелый взгляд Джаспера и слежу за тем, чтобы между нами оставалось приличное расстояние. К счастью, Леана делает то же самое, а ее подруги все время стараются находиться между ним и нами.

— Ну, ты довольна? — спрашиваю я у нее потом, когда мы выходим на улицу подышать.

Она тоже пьет виски с колой. Ее щеки раскраснелись то ли от выпивки, то ли от танцев, волосы наэлектризовались и выбились из пучка.

— Не понимаю, о чем ты…

Я закатываю глаза. Я и не думаю жаловаться на то, что мной в кои-то веки воспользовались в таких целях.

— О, наши голубки! — застает нас врасплох Исса, наводя на нас камеру своего мобильника.

Я машинально закрываю лицо рукой. А вот и стресс.

— Ну хватит! — выходит из себя Леана. — Оставь нас в покое!

Наша сплетница показывает нам язык и возвращается в тепло. Леана льнет ко мне еще больше, чем обычно. Наши тела соединяются, на губах горят поцелуи. Я мимоходом задаюсь вопросом о том, на каком свидании уже можно затащить девушку в постель. Наконец она отстраняется от меня, чтобы отдышаться. Я нерешительно приглаживаю волосы, прежде чем вытащить телефон и сфотографировать ее.

— Что ты делаешь? — спрашивает она с непередаваемым выражением лица.

— Хочу запомнить этот момент. Ты такая красивая… И мне будет не хватать тебя всю неделю.

— Мне тебя тоже.

Она целует меня, пока у меня в легких не заканчивается воздух. Холода я больше не чувствую — только мягкость ее волос, соль в уголках ее глаз, то, как она прижимается своей грудью к моей, и наше общее возбуждение. Потом хлопает дверь; возле нас зажигаются огоньки сигарет, разрушая волшебство момента. Карло даже не делает вид, что смотрит в другую сторону. Я одной рукой обнимаю Леану за плечи и отвожу ее подальше.

— Мне нужно успокоиться, — говорю я, целуя ее в лоб.

Она кусает губы, косясь на подонка у двери.

— Мне все равно пора домой. Уже поздно.

Возвращение кажется мне ужасно быстрым. Мне трудно расстаться с ней после этого вечера в невесомости. Мы укрываемся от ледяного ветра под выступом ее дома. Она рукой поглаживает мою щеку, а потом взъерошивает мне волосы, и у меня бегут мурашки по коже. Я прижимаюсь своим лбом к ее, пытаясь пережить печаль расставания.

— Я тут подумал: может быть, я из тех, кому нравится прощаться на вокзалах. Я буду рад, если у тебя получится проводить меня завтра.

Я знаю. Идти в своей глупой затее придется до конца.

Глава 27

Этим утром я, как и в любое другое воскресенье, отправился на пробежку, несмотря ни на ветер, ни на дождь, ни на зиму, которые ополчились против меня. Потом я присел на лавочку в парке, слушая последний альбом Chvrches, пока не замерз. У меня есть четкий и ясный план.

Я захожу за Леаной, сажусь в электричку со своим огромным спортивным рюкзаком и проезжаю две станции; там я переодеваюсь, пересаживаюсь и возвращаюсь домой никем не замеченным. Папа не станет задавать вопросов, а мама еще ничего не знает о моей маленькой тайне… Меня должна мучить совесть, но это наименьшая из моих проблем.

У меня такое чувство, будто я вот-вот упаду в пропасть. У меня нет никакого желания возвращаться к своей прежней жизни мальчика для битья. Мне нравится быть Полем, я стал настолько увереннее в себе! В первый раз с тех пор, как началась травля, я стал задумываться о переходе в другую школу. Почему бы и нет, в конце-то концов? Достаточно найти школу-пансион. Так я перестану врать Леане о себе. И все уладится.

Я боюсь, что однажды моя ложь выйдет мне боком. Но мне трудно поверить в это после вчерашнего: все прошло на удивление гладко.

За обедом я молча ем курицу. Папа купил лишний контейнер картошки фри, но Андреа все еще спит. Она вернулась со смены поздно ночью.

— Она ужасно устала, — волнуется мама. — Она не выдержит целый семестр с такой нагрузкой.

— Она уже взрослая, — возражает папа. — Если ты забыла, она справлялась без нашей помощи много месяцев.

— Ты не будешь? — удивляется Манон, жадно поглядывая на мою картошку.

— Руки прочь.

Я широко зеваю, не спуская с нее глаз.

— Как прошла твоя вечеринка? — вдруг спрашивает меня мама.

— Неплохо.

— И это все?

— Могу я иметь личную жизнь или я прошу слишком многого?

— Хорошо. Извини, что интересуюсь тем, что у тебя происходит.

Она, ворча, доедает остатки картошки. Я очень ее люблю, но время от времени мне хочется, чтобы она оставила меня в покое. Я, в отличие от своей сестренки, уже не ребенок; почему она ждет, что я стану ей рассказывать абсолютно все, даже то, что давали в столовой на обед! Я раздраженно опустошаю тарелку и возвращаюсь в свою нору.

Я ложусь на кровать на пару минут, чтобы окончательно все взвесить. И засыпаю, потому что комбо картошка-курица, пробежка и недосып валят меня с ног, как удар дубиной.

Когда я рывком сажусь на постели, на часах уже больше 16:30.

По крайней мере, мне не приходится бороться с похмельем, как на прошлойнеделе после вечера в компании Андреа и текилы. Я причесываюсь, закидываю вещи в рюкзак — в том числе черную парку и сине-зеленую бейсболку. Ее я минуту верчу в руках. Я не надевал ее вот уже две недели.

— Не уезжай.

Леана грустно стоит на платформе. Я растираю ей плечи, а потом прижимаю к себе, чтобы согреть. Из-за ледяного ветра я промерзаю до костей.

— Пять дней пройдут быстро.

Вранье. Эта неделя покажется мне невыносимо длинной. Мне становится плохо от одной мысли о том, что я буду видеть ее каждый день, не имея возможности подойти. Леана дрожит от холода, не переставая задавать свои бесконечные вопросы.

— Расскажи мне, каково это — жить в общежитии?

— Четверо человек в комнате, никакой личной жизни, чем-то напоминает общую больничную палату… Очередь в душ по утрам. Ну ты понимаешь.

— Не то чтобы очень. Ты пришлешь мне фото?

Черт возьми, она меня добьет когда-нибудь.

— Селфи? Если хочешь!

Она легонько бьет меня кулачком.

— Да нет же, идиот! Фото твоей комнаты, твоих соседей… Мне же интересно, как там все у тебя!

— Почему тебе так хочется посмотреть на придурков, с которыми я сплю? Неужели тебе так нравятся прыщавые рожи?

Она смеется, пока я пытаюсь скрыть свое замешательство… Сам не знаю, зачем я это сказал. Я обеспокоенно верчу головой по сторонам, чтобы убедиться, что меня никто не слышал. Подобные мерзкие шуточки совершенно не в моем духе. Уж кому, как не мне, знать, что насмехаться над людьми из-за их внешности — это низко и мелочно.

Леана, судя по всему, о таком не задумывается. Я даже немного разочарован. Но она этого не замечает.

— Ты хотя бы будешь звонить мне?

Я сдерживаю усталый вздох. Ее требования начинают меня раздражать.

— Если смогу найти способ остаться один. Там не так-то просто добиться тишины и покоя.

У меня есть право скорчить грустную моську. Еще одну.

— Ты стыдишься меня или что? — хмурится она. — Такое чувство, что ты боишься, что твои друзья обо мне узнают. Ты ни с кем меня не познакомил и ни о ком мне не рассказывал.

— Это не мои друзья, просто соседи.

Она странно на меня смотрит.

— Я пошел в этот лицей только в сентябре. До этого мы жили на юге. Когда отца перевели в Париж, я согласился пойти в школу-пансион, чтобы сосредоточиться на учебе… Я не то чтобы социофоб, но c чуваками из лицея не все так просто. У меня мало общего с пижонами с кучей бабла. Довольна?

— Я начинаю понимать, что почти ничего о тебе не знаю, Поль.

Уф, она смягчилась.

— Я такой загадочный… Это делает меня еще привлекательнее, нет?

— Может быть…

Наконец электричка вытаскивает меня из ловушки, куда я сам себя, как умный и взрослый мальчик, так методично загнал. Мы целуемся на платформе в последний раз перед тем, как я захожу внутрь; она пишет мне сообщение, и мы обмениваемся жестами через грязное вагонное стекло. Состав трогается, и уже через несколько секунд я исчезаю у нее из виду. Но так и остаюсь стоять, потому что не могу сесть, несмотря на тряску. Все это действительно происходит. Эта сюрреалистическая сцена только усиливает мою боль и усугубляет мои страхи.

Я схожу с электрички через две станции, потому что заметил там кафешку неподалеку от вокзала. Я заказываю капучино и пью его, читая сообщения. Леана заваливает меня смайликами и сердечками, а потом присылает мне селфи с подписью ″ууу:(″. Отвечать ей становится тяжело.

Да, мне будет ее не хватать, но я эгоист, и не хватать себя мне будет еще больше. На душе у меня скребут кошки, и, допив кофе, я тащусь в туалет, едва переставляя ноги, будто иду в тяжелом скафандре. У меня такое чувство, будто я сам кладу себя на жертвенный алтарь. В туалете еще меньше места, чем я думал, разглядывая фотографии в интернете. Мне с трудом удается отлепить клей от нанокожи. Я осторожно снимаю ее со своей макушки и убираю в пакет. Все остальное я сделаю дома.

Вид моей лысой маковки и волосяной опушки мог бы вогнать в депрессию даже Пинки Пай, любимую пони моей сестренки. Я стараюсь максимально убрать следы клея с кожи, прежде чем надеть бейсболку. Ткань кажется мне грубой. Я начинаю заранее дрожать при мысли о стуже, которая лютует на улице. Из кафе я выхожу в черном пуховике, сгорбившись под грузом своих сожалений.

Для возвращения домой я выбрал маршрут, на котором точно никого не встречу, — то есть самую долгую дорогу, на которой мне придется сделать еще и не один крюк. Для полноты картины моего несчастья: на улице уже стемнело и льет как из ведра. С моей бейсболки ручейками стекает вода.

А дома воскресенье. Андреа с папой и Манон смотрят какой-то мультик. Мама на кухне играет в игры на телефоне, потягивая чай. Ее нахмуренные брови не остались для меня незамеченными, но я все равно скрываюсь у себя до ужина.

Завидев меня в белой кепке (та вымокла до нитки), Манон распахивает глаза. Андреа, не потерявшая присутствия духа, закрывает ей рот рукой, чтобы та не вздумала что-нибудь ляпнуть. И быстро убирает ладонь, всю обслюнявленную, пока младшая задыхается от смеха. Еще вчера я посмеялся бы вместе с ней. Сегодня мои плотно сомкнутые губы не могут даже изогнуться в подобии улыбки, как если бы часть меня была мертва.

Глава 28

После ужина я меняю бейсболку на накладные наушники с микрофоном. Сейчас меня напрягает даже прикосновение дерматина к коже.

— Ник?

— Yes, Поль. Что нового? Я все думал, объявишься ли ты сегодня вечером.

— Мне нужна компания, чтобы выпустить пар.

— У меня есть то, что тебе нужно, — говорит Обливион.

Они хорошо поработали на этой неделе: отремонтировали один катер и заключили сделку. Единственное, что омрачает эту прекрасную картину, — отсутствие Алиоши на поверке. Она не ответила ни на одно из наших писем. Да в чем дело? Я решаю написать еще раз, меняя тон послания на раздраженный; мне надоело быть вечно добреньким!

Ты, между прочим, так и не объяснила нам, что произошло! Мы находим корабль черт знает в каком состоянии, чиним тут все, а мадам не соизволила даже поставить нас об этом в известность!!! А еще ты не явилась на сбор после праздников! Как минимум, тебе стоило бы предупредить нас, что ты не сможешь.

Она подключается десять минут спустя, и она рвет и мечет.

— Предупреждаю вас, что я и так не в настроении. Мне и в реале хватило.

Я тут же ее одергиваю.

— Представь себе, ты не одна такая!

— И, конечно, с Новым годом, — вмешивается Обливион. — Так, все успокоились. Алиоша, мы волновались. На нас нападают вот уже в третий раз за месяц, а теперь еще и ты не подаешь признаков жизни.

— Я уж было подумал, что ты решила бросить игру, — вставляет Ник. — И перепугался.

— Именно об этом я и думаю, — отвечает она, не успокоившись ни на грамм. — Потому что они не остановятся, пока я не брошу играть.

— Чего?

Все присутствующие единодушны в своем удивлении. Аватар воительницы на экране скрещивает руки.

— Наемники, которых мы грохнули, сдали меня группе игроков-женоненавистников, которые называют себя «Лигой джентльменов». Они решили за них отомстить!

— No way! — возмущению Ника нет предела. — Она же запрещена в «Space and Daemons»! Админы навели порядок полгода назад.

Я тяжело вздыхаю.

— Значит, некоторым из них удалось ускользнуть от карающей руки правосудия.

Лига джентльменов, сборище фашистов, выступает против того, чтобы девушки играли в онлайн-игры. Они, само собой, кооперируются в командных чатах, и они настолько же злобные, насколько тупые.

— Сдадим их админам, — предлагает Обливион. — Травля карается вечным баном.

— Честно говоря, я не знаю, хочу ли продолжать играть, — признается Алиоша. — У меня и так проблемы с семьей, и лично я сыта этим всем по горло.

Я в шоке, как и остальные члены команды. Я не питаю никаких иллюзий о том, сколько продержится «Скайдаст», если наш капитан уйдет. Нужно убедить ее остаться; я не могу потерять своих последних друзей.

— Мы можем справиться с этим, — говорю я. — Просто нужно, чтобы на корабле или на миссии всегда было не меньше двух человек. Теперь мы предупреждены, а значит, вооружены, у нас получится все разрулить.

Но Алиоша все еще на взводе, и она не отступается.

— Если бы не Тотор, нас бы всех перебили тогда. И я бы себе этого не простила. Я захожу в игру, чтобы развеяться: убивать демонов — это по мне, но на борьбу с кретинами, которые пытаются самоутвердиться, докучая женщинам, у меня уходит слишком много сил. Извините.

Мертвая тишина. Я не думал, что реальность достанет нас и здесь. Что наш маленький уютный мирок научной фантастики вдруг лопнет как мыльный пузырь. И, конечно, этому надо было случиться в самый неподходящий момент — накануне возвращения в школу, как раз тогда, когда мне нужно было расслабиться и забыть обо всем. Чертова карма! Ник кашляет в микрофон.

— В любом случае, что бы ты ни решила, Али, они продолжат нас атаковать. Я буду драться и отстаивать наш корабль до последнего. Я говорю это не для того, чтобы пристыдить тебя. Я понимаю, что ты не хочешь проходить через все это из-за игры. Но не самоустраняйся только для того, чтобы мы перестали быть мишенью.

— Он прав, — добавляет Обливион. — «Скайдаст» хорошо вооружен. В этот раз он выстоял, и я обещаю тебе сделать все для того, чтобы так оставалось и впредь. Мы же команда, разве нет?

Она вздыхает, прежде чем вынести вердикт:

— Хорошо, я остаюсь.

— Супер! — кричит Ник. — Ну а теперь, когда все уладилось, мы можем пойти прикончить парочку демонов?

Тихий стук в дверь заставляет меня насторожиться. Я заканчиваю надевать пижаму и открываю Андреа, которая смущенно мне улыбается.

— Я тебя не побеспокоила?

— Входи.

Давайте смотреть правде в глаза: я все равно не надеялся быстро уснуть. Слишком уж я нервничаю из-за завтрашнего дня, слишком многое мне нужно переварить после сегодняшнего. Но я без сил.

— Мне нужно с тобой поговорить.

Она садится на мою кровать, скрестив ноги по-турецки.

— Я хочу извиниться заранее за то, что буду честна с тобой и спрошу прямо. Почему ты снял свой… свою… — она показывает на мою лысину, — до ужина? Обычно ты делаешь это перед сном… Короче, это странно. Что происходит? Это заметили абсолютно все, и твоя мама не знает, что и думать. Я ничего не сказала, но я тоже волнуюсь.

Я сажусь в кресло напротив нее.

— Хорошо, я тебе объясню.

Я не хочу ей врать, тем более что она знает все о моей двойной жизни. Поэтому я вываливаю перед ней содержимое своего рюкзака. И рассказываю о парижском лицее, о моем страхе встретить знакомых Поля, говорю чуть подробнее о Леане… И о своем «преображении» в туалете кафе. На последнем пункте я замечаю неприятие в глазах кузины, которая напряженно слушает меня, оперевшись подбородком на переплетенные пальцы. Я редко удостаиваюсь такого пристального внимания. Вердикт обжалованию не подлежит:

— Маттео, это какой-то бред. Ты зашел слишком далеко.

— У меня нет выбора!

Я вдруг слетел с катушек и сам не понял, как так вышло.

— Нет, есть, — спокойно отвечает Андреа. — Подумай головой. Она не будет ждать тебя на станции, если ты только что уехал. Фак, да ты совсем рехнулся!

Она тут же примирительно поднимает руку.

— Я не хочу тебя оскорблять, я хочу только объяснить, что тебя заносит. Ты не обязан производить какие-то там манипуляции со своим париком в первой попавшейся забегаловке. Ты можешь переждать в тепле и потом вернуться, понимаешь? А еще ты можешь писать своей девушке и спрашивать, что она делает, чтобы точно с ней не пересечься.

Я сокрушенно качаю головой.

— Послушай, — продолжает она уже мягче. — Ты был очень замкнут во время ужина, и твои родители переживают. Они думали, что снова увидят тебя в кепке не раньше завтрашнего утра, так что их реакция абсолютно оправданна.

— Признаюсь, об этом я не подумал.

Пока я погружаюсь в свои размышления, она не говорит ни слова. Я не хочу объяснять родителям свое поведение; я боюсь, что они узнают, что я переодеваюсь в кафе и что вру своей девушке о том, кто я такой. Они будут ужасно разочарованы. Тем более что Андреа права: Леана не станет торчать на вокзале после моего отъезда. Я усложняю себе жизнь из-за какой-то ерунды.

— Окей, ты победила. Теперь я буду делать это спокойно, в домашних условиях.

Даже если при мысли об этом у меня волосы встают дыбом.

— Так-то лучше, — вздыхает Андреа. — У тебя все так сложно с этой девчонкой. Ты ведь знаешь, что не можешь быть двумя людьми одновременно?

Мне не нравится то, куда сворачивает наш разговор. Я же не читаю ей наставления! Она мне не мать, насколько я знаю! Я начинаю хрустеть костяшками пальцев; обычно меня это успокаивает.

— Нет, а что ты себе представляла, когда уговорила меня пойти к Леане? Что после того, как мы пососемся, я объявлю ей чудесную новость? «Эй, Леана, ты только что сходила на свидание с монашком Маттео, Поль просто самозванец!»

— Ой, да брось, королева драмы, — ворчит она, нисколько не впечатлившись. — Честно говоря, я ожидала флирта, а не того, что ты ее поцелуешь. Еще десять дней тому назад у тебя голова кругом шла от Сураи! Кто же знал, что ты такой непостоянный!

Очень вовремя. Андреа верила в Поля не больше, чем в Маттео. Я откидываюсь на спинку кресла. Она падает на мою кровать. Во мне полыхает ярость, и ее слова только подливают масла в огонь.

— Мне жаль, братишка, но, если бы я знала, что все зайдет так далеко, я бы не стала сводить тебя с ней… Что ты будешь делать, когда она узнает правду? А рано или поздно этим кончится! Она почувствует себя преданной, разозлится, и будет права.

Я шумно выдыхаю, ужаснувшись этой перспективе, о которой я вот уже неделю стараюсь не думать. Леана разозлится, будет рвать и метать, если только у меня не получится все ей объяснить. Возможно, я дурак, раз надеюсь на это. В конце концов, если у нее и правда есть какие-то чувства ко мне, она сможет выслушать и, если повезет, — какой оптимизм! — простить меня.

— Если все пойдет по плану, две мои жизни не будут пересекаться, пока я не окончу школу. Потом, после выпускных экзаменов, я все ей расскажу.

Андреа озадаченно разглядывает меня:

— Ты подозреваешь, что она плохо к этому отнесется, даже если ты во всем сознаешься, так?

— Я свой выбор сделал: пусть это кончится плохо, но у меня хотя бы будет что-то с ней. Я ее обожаю, мы отлично подходим друг другу! Она офигенная! Она обожает научную фантастику, смеется над моими шутками и просто невероятно целуется. Не говоря уже о том, что она красотка. Я не могу от нее отказаться, я не готов.

— Матт… Ты принял решение, и я его уважаю, но я просто обязана тебя предупредить. Тайны разрушительны, они могут долго разъедать тебя изнутри и отнять у тебя все, когда вдруг выйдут наружу. И оправиться потом будет тяжело.

— Я уже понял это после истории с раком.

От этих слов у меня пересыхает во рту. Андреа вдруг кажется моложе и уязвимей — так ее лицо меняет печаль. У нее, наверное, опять всплывают плохие воспоминания о своем каминг-ауте, и плохо стянутая швами рана снова начинает кровоточить. Я сажусь на кровать и обнимаю ее за плечи.

— Я крепче, чем кажусь. И ты тоже.

— Это точно, — она украдкой вытирает непрошеную слезу. — Береги себя.

— Обещаю.

Завтра будет новый день. Нужно просто сжать зубы и встретить реальность лицом к лицу.

Глава 29

Я был уверен, что начнется ад. Я был прав.

Атмосфера в лицее еще враждебнее, чем обычно, будто зимние каникулы подействовали всем на нервы. Падает снег, и вид школьного двора отдает апокалипсисом; очнувшись от восхищения белым полотном, которое поскрипывает под ботинками, все начинают думать о том, как трудно будет добраться домой сегодня вечером. Надзиратели следят за тем, чтобы ничья нога не ступала в этот пятисантиметровый белый покров после того, как в нем эпично разлегся Тимоте — в кои-то веки это был не я — и тем самым заработал немедленное возвращение домой. Если хорошенько подумать, то, возможно, и мне стоило бы попробовать выписать какой-нибудь пируэт. В результате вся «стая» мне подобных сбилась под навесом. Стоит ли говорить, что такая близость только подогревает разногласия.

Но я смог приблизиться к Леане, не привлекая ничьего внимания. Я приглядываю за ней, как и обещал, но Джаспер, похоже, решил соблюдать дистанцию. Он стоит довольно далеко от нас, все еще с моей бейсболкой на голове. Серьезно, я и не предполагал, что он любит меня настолько, чтобы носить мои вещи каждый божий день. Если бы я знал, я бы уже подарил ему свой грязный носок, чтобы он мог его нюхать.

Во всяком случае, он больше не клеится к Леане и сейчас развлекается тем, что щекочет Карло, попутно взлохмачивая ему волосы, уложенные гелем в красивую прическу — мне интересно, прилипают ли к ней летом насекомые, как к липким лентам для мух.

Зависть — это плохо, но мой парик выглядит круто по-другому. Я ловлю себя на том, что смотрю на небо и глажу бейсболку. А потом опускаю взгляд, как только ко мне приближается один из тех, кто был на субботней вечеринке. Я крабиком пробираюсь между группками учеников, стараясь никого не задеть, несмотря на позывы моего мочевого пузыря. Я так нервничаю, что все время хочу в туалет.

Сурая с косичками, в которых поблескивают серебряные бусины, проходит мимо, не замечая меня. И идет прямо к стоящей в уголке отдельно от всех Анне Софии, которая делает вид, что играет во что-то на телефоне, позволив очкам соскользнуть на кончик носа.

— О, ты наконец вспомнила, что я существую, — говорит ей брюнетка в качестве приветствия.

— Что на тебя нашло? Идем к нам.

— Я единственная, кого не пригласили на вечеринку к Анжелике.

— Леана пыталась ее убедить, — вздыхает Сурая. — Но ты с ней не разговариваешь.

— А по-моему, совсем наоборот. К тому же если бы Леана действительно этого хотела, у нее бы все получилось. Ты только посмотри на нее.

Моя девушка тем временем, задрав подбородок, оживленно спорит о чем-то с Иссой и Анжеликой. Анна София все еще сердится.

— Ну и ну! Когда ей нужна помощь с домашкой, она тут как тут, но когда мне нужна ее помощь, я остаюсь с носом.

Сурая хватает ее за руку.

— Милая моя, я все тебе расскажу в мельчайших подробностях и обещаю, что в следующий раз, когда тебя куда-то не пригласят, я закачу скандал.

В этот момент обе поворачиваются в мою сторону, а я разворачиваюсь на сто восемьдесят и удаляюсь как можно быстрее. Я чуть было не сходил в подштанники. Мне нужно «опорожниться», даже если школьные туалеты официально считаются смертельной ловушкой. Когда я наконец добираюсь до писсуаров, задержав дыхание — можно было бы предположить, что хорошая уборка за время каникул должна была избавить помещение хотя бы от самых неприятных запахов, но нет, — я не могу не подумать о том, какое ничтожество я в глазах окружающих. В парике меня не узнает совсем никто. Будь это иначе, это бы уже давно произошло.

Я закрываюсь в кабинке, чтобы свести к минимуму возможность подвергнуться безобразным нападкам. Моя осторожность спасет мне жизнь — так я себе всегда говорю. Дверь туалета хлопает; по ту сторону тонкой фанеры кто-то облегчается, насвистывая. Все чисто. Я зачехляю обратно свой подуспокоившийся прибор, а потом вполне невинно нажимаю на кнопку слива. И все начинает гудеть, выть и рычать, как раненый зверь, пока уровень воды не поднимается… И не переливается через край! Я пячусь и утыкаюсь спиной в дверь, в панике не соображая, как ее открыть. Жуткий треск отдается в трубах, и я в последний миг выскакиваю из кабинки, чтобы не замочить подошвы. Должно быть, где-то в канализации прорвало трубу, если только сам Сатана не пытается выйти на поверхность через унитаз. Чувак, который писал рядом со мной, одевается с космической скоростью, пока лужа воды расползается по кафелю, распространяя зловонные миазмы.

— Я предупрежу кого-нибудь! — бросает он, прежде чем смыться.

Я беспомощно замираю перед тошнотворной лужей, которая расползается все больше и больше, а потом наконец беру себя в руки и рву когти оттуда.

Само собой, ситуация становилась только хуже. Ассенизаторы появились тогда, когда отказала и вторая трубопроводная сеть. Туалеты на всех этажах позакрывали. Как следствие, учителям пришлось открыть свои для учеников… а вода уже доходила до канализационных решеток рядом с навесом. И в качестве вишенки на торте: потребовалось не больше пяти минут, чтобы прошел слух о том, что виновник этой катастрофы — я.

— У Маттео-монашка чугунные какашки!

— Вышло все из берегов? Виноват яйцеголов!

— «Когда вновь увижу чудесный тот зад!»

Я скрылся в информационном центре на время обеденного перерыва. Но потом пришлось возвращаться на уроки. Посреди контрольной по математике за мной пришел зам по воспитательной работе и, извинившись перед учителем, отвел меня в кабинет директора.

— Итак, господин Лекюре, не могли бы вы объяснить мне, что сегодня произошло?

Он мрачно смотрит на меня поверх очков, а его густые брови подрагивают под морщинистым, как у шарпея, лбом. В чем он, собственно, меня обвиняет? В том, что я с топором напал на трубы?

— Я не знаю. Я просто нажал на кнопку слива.

— То есть вы не засоряли туалет намеренно?

— Нет! Что вы!

Я знал, что он не питает ко мне нежных чувств, но чтобы вот так, поверить слухам…

— Не говорите со мной в таком тоне, Лекюре. Вы никогда ни в чем не виноваты. Вы хоть представляете себе, насколько это утомительно? Постарайтесь впредь не попадать в истории. А теперь возвращайтесь в класс, глаза б мои вас больше не видели.

По дороге домой я все размышляю о том, жертвой какой несправедливости я стал, и чувствую себя так, будто по мне проехался бульдозер. Слова директора тяжелым камнем легли мне на сердце. Надо мной будут насмехаться не меньше месяца, пока внимание моих «ближних» не переключится на другие, менее дурнопахнущие сплетни.

— Ну и ну, — говорит Манон, глядя, как я захожу в гостиную. — Ты будто привидение увидел.

— Уж лучше бы это было привидение.

— Настолько плохо? Тебя обнять?

Для своих десяти лет моя сестренка слишком серьезна. Я приобнимаю ее. Эта девчонка быстро растет. Беспокойство делает ее лицо старше, на нем вдруг проступают черты женщины, которой она станет, с мимикой мамы и носом папы. Сегодня она убрала волосы в аккуратный хвост. Ей очень идет. Я вспоминаю о том, как еще совсем недавно она заставляла меня наряжаться вместе с ней. Я всегда мог спокойно надеть балетную пачку и крылья феи и подурачиться с ней под рождественские песни. Иногда она смеялась так сильно, что писалась в колготки.

Нас прерывает «All night» Бейонсе, которой разрывается мой телефон: звонит Леана. Я бегу к себе в комнату, хлопаю дверью, бросаю рюкзак и отвечаю максимально спокойным голосом, не успев даже снять куртку.

— Хэллоу…

— Привет! Я тебе не помешала?

Я падаю спиной на кровать и сворачиваюсь калачиком.

— Нет, я один.

Я проглатываю готовое вырваться «я надеялся, что ты позвонишь». Я слишком боюсь, что она подумает, будто я только и делал, что ждал ее звонка.

— Даже соседей нет?

— Они в душе. И нет, я не пришлю тебе фото.

Паф! Вот так, естественнее некуда. Но лучше всего — улыбка, которую я слышу в ее голосе:

— Наверняка твои приятели — жуткие красавчики, и ты просто решил спрятать их от меня.

— Или они просто пошли в душ, а я торчу тут и жду своей очереди.

— Ладно-ладно… Как прошел твой первый учебный день?

— Так же дерьмово, как и всегда. Больше особо ничего и не скажешь. Кроме того, что пошел снег.

— У нас тоже. А как твоя контрольная по математике?

— Пока непонятно, но основное я сделал.

Мне дали задержаться на перемену, чтобы закончить. Но я не мог сосредоточиться, поэтому наверняка допустил кучу ошибок.

А как твой день?

Леана заливается радостным смехом:

— Какая-то дичь! Канализацию прорвало! Лицей затопило, приехали ремонтники, я никогда такого не видела. Судя по всему, один бедняга, нажав на кнопку слива, смыл всю школу.

Бедняга. Бам! Прямо под дых. Я пытаюсь откашляться.

— Ему просто не повезло, вот и все. Это могло случиться с кем угодно.

— О нет, ты его просто не знаешь! Все намного хуже! Это клинический случай! На него без слез не взглянешь, у него раннее облысение, это ужасно, у него на голове нет ни волосинки! И я видела сегодня, как он мчался по двору как угорелый! Так не бегут, если совесть чиста.

Леана запустила целый саркастический конвейер, то и дело выстреливающий искрометными шутками. Одни слова сменяются другими, но я улавливаю только общий смысл. Провал монашка Маттео сделал ее день. Я как-то отстраненно воспринимаю реальность, которая только что сбросила меня с небес на землю: Леана смеется надо мной. Подтрунивает безостановочно.

— Поль? Ты еще тут? Тебе не кажется, что это просто умора?

— Нет.

Это тоже вырвалось у меня как-то само.

— Но это же…

— Слушай, у меня тут вторая линия, это может быть важно. Я перезвоню.

Мобильник выскальзывает у меня из рук и падает на подушку. Мне жарко. Вытянувшись на кровати, я смотрю в потолок и не сразу понимаю, что все это время пролежал в куртке. Я снимаю ее вместе с бейсболкой.

Телефон вибрирует: сообщение, сообщение, сообщение. Я кошусь на него краем глаза.

Мне показалось, что ты разозлился.

Ты разозлился?

Ты же позвонишь мне? Обещаешь?

Само собой, я разозлился! И нет, я не стану ей перезванивать. Маттео на сегодня уже хватило, спасибо большое.

Глава 30

Еще один день ледяной зимы и тоскливо-серого неба, который обещает тянуться так же долго, как и его предшественники. Вся эта неделя тянется вот уже целую вечность. Я стою, прислонившись спиной к одному из столбов, служащих опорами для навеса, и, скрестив руки на груди, пытаюсь сохранить хотя бы оставшиеся крохи тепла. Иней трещинами ползет по стенам домов и украшает блестками окна. Первый выпавший снег растаял под полившим вскоре дождем, но потом температура снова упала.

Я вытащил шапку, чтобы cпрятать от холода уши, и напялил бейсболку поверх нее, чтобы выглядеть совсем уж неотразимо.

Я стараюсь избегать Леаны, а значит, и всей ее компании — Сураи, Анны Софии и остальных. Я так и не перезвонил ей, хотя на дворе уже среда. Никаких присланных смайликов. Тишина в эфире. Я видел, как она замерла у школьных дверей этим утром. Она смотрела на экран телефона, но если она кому и писала, то это был не я. И несмотря на то, что мы так далеко друг от друга, грустной она мне не показалась. Может быть, она и вовсе не скучает по Полю. Имеет ли это теперь хоть какое-нибудь значение?

Я не перестаю думать о нашем разговоре, о ее шуточках, о том, как она раз за разом задевала меня за живое. Я думал, что Леана меняется за воротами школы. Я понимаю, что эта несколько высокомерная девушка и та, которую я поцеловал в новогоднюю ночь, — это один и тот же человек. Что я не могу их разделять. Я не могу любить одну и ненавидеть другую.

Но все гораздо сложнее. Больше всего меня задевает то, что именно она думает обо мне. Мысли в голове путаются. Но одна из них становится тем отчетливее, чем больше я об этом думаю. Того, что Леана любит Поля, мне недостаточно. Даже если я не способен рассказать ей всю правду о себе.

В кармане вибрирует телефон.

Привет. Ты мне так и не перезвонил.

Я убираю телефон обратно, не будучи уверенным, что хочу отвечать, но все же где-то глубоко внутри я чувствую удовлетворение.

— Серьезно, кузен, так не пойдет. Я еще не видела, чтоб ты так плохо играл.

Андреа кидает в меня диванной подушкой, но я не перестаю хмуриться. Я только что проиграл в футбол третью партию подряд, и у меня не хватает храбрости на то, чтобы вслух заговорить о своих бедах.

— Я устал, — отвечаю я, нахохлившись.

— Ты опять где-то накосячил?

Почему все думают, что я всегда во всем виноват? Директор, Леана, другие лицеисты и вот теперь даже моя кузина. Она пытается меня пощекотать, но я только рычу в ответ.

— Серьезно, тебе уже не пять лет. И почему бы нам в кои-то веки не поговорить о тебе? Как у тебя дела с Фарой? Есть прогресс?

— Еще какой, — хмурится она. — На самом деле она просто пожалела меня тогда, на Новый год. В субботу вечером ничего не было, мы не флиртовали, она не садилась рядом со мной. Ничего.

Я думал, что эта неудача заденет ее сильнее.

— Я отношусь к этому философски, — пожимает она плечами, когда я сообщаю ей об этом. — По крайней мере, я потихоньку оправляюсь от разрыва, раз уж я готова была снова попробовать. Ну а ты? Высморкаешься мне в жилетку?

Да она романтик… Теперь я чувствую себя просто обязанным вывалить на нее все свои горести и особенно «пощечину», которую я получил, когда узнал, что Леана думает обо мне.

— Это было грубо, — соглашается кузина, и на ее лице не остается и следа от былого веселья.

— По крайней мере, теперь я знаю, что думает обо мне вся школа.

И поэтому каждый раз, когда я слышу звонок будильника, мои кишки начинают скручиваться в узел. Не стану делать вид, что я удивлен. Ехидные смешки сопровождают меня повсюду уже так давно, что мое сердце разбилось, а слезы высохли. Андреа грустно качает головой.

— Тебя это не утешит, но я думаю, что ты очень сильный.

Меня это нисколько не убедило, и я пожимаю плечами.

— Говорю тебе, — настаивает она. — Ты держишь удар! Ты не опустил руки. И, что еще важнее, ты не озлобился.

— Славный малый, чего уж там.

— Да нет же! Доброе сердце — это самое глав-но-е. Нельзя позволить всему этому изменить и ожесточить тебя. Ты сопротивляешься, ты остаешься верным самому себе! Это впечатляет!

Я тоже так думал, когда в прошлом году решил не переводиться в другую школу. Я ничего предосудительного не делал. Почему уйти должен был я, а не придурки, которые портили мне жизнь? Теперь я уверен, что поступил глупо, что надо было сбежать, а не слушать неуместную гордость, которая подняла голову. По моему панцирю во все стороны поползли трещины — того и гляди развалится.

— Что ты собираешься делать? — спрашивает Андреа. — С Леаной все кончено?

— Нет.

Даже если мне очень хотелось бы ответить «да». Она похлопывает меня по руке.

— Если бы она знала, что это ты, она бы не сказала всего этого. Я не думаю, что она злая.

Я сдерживаю горький смешок. Можно ли говорить гадости о других и не быть при этом злым?

— Что не мешает ей быть ядовитой, как змея. Слова ранят. И они всегда доходят до ушей тех, кто никогда не должен был их услышать.

— Но Леана все еще что-то для тебя значит?

— Кто бы знал. Я пойду, мне нужно делать домашку.

Очень удобный предлог для того, чтобы положить конец неприятному разговору. Это даже не ложь, мне действительно нужно готовиться к контрольной по химии. Я проверяю телефон и сажусь за уроки. Новых сообщений нет. Это нормально. Она прислала мне четыре, а я ей ни одного. Вот только я не сдамся. Может быть, где-то в глубине души я хочу заставить ее помучиться. В конце концов, это будет только справедливо.

Я подпрыгиваю на месте, услышав оповещение: «Скайдаст». Как раз то, что нужно. Прощай, химия!

Устроившись в своем суперудобном кресле перед тремя экранами, я чувствую, как оживаю. Ник взбудоражен, Алиоша тоже подключилась, и Обливион ждет, нагнетая интригу. Все в сборе. И как последний явившийся, я нарушаю молчание:

— Ну и что тут у вас?

— Он продал груз! — не выдерживает Ник. — Давай, чувак, скажи нам, сколько мы за это выручили!

Обливион посмеивается в микрофон.

— Сорок один миллион кредитов.

Я не могу не присвистнуть, в наушниках бушует общее ликование. Мы только что выиграли в лотерею. Самая крупная сумма, которую мы получали за миссию, составляла пятьсот тысяч кредитов. Очевидно, в контейнерах, которые мы вчера подобрали, был редкий газ, который стоит в игре целое состояние.

— Мы можем купить себе новый корабль, — предлагаю я. — Побольше и лучше оснащенный для космических сражений… «Фалькон Титан», например!

Рядом с клавиатурой вибрирует телефон, и мое настроение стремительно портится. Опять Леана. Я возвращаюсь к разговору со своей командой, несмотря на жгучее желание сразу же прочитать, что она написала.

— Транзакция была одобрена армией Альянса, — объявляет Алиоша. — Все осталось в тайне. Если купим новый корабль, то привлечем к себе ненужное внимание.

Поэтому мы всей командой решаем прокачать «Скайдаст», заменить выведенные из строя катера и объявить награду за головы тех, кто напал на нас от имени Лиги джентльменов.

— Это заставит их попотеть, — ухмыляется Ник. — А что мы сделаем с теми бабками, которые останутся?

— Почему бы не вложиться в базу? — предлагает Али. — Я видела несколько объявлений в центральном баре. На прошлой неделе планету-спутник продавали за миллион.

И тут у моего мобильника начинается приступ эпилепсии. На этот раз я торопливо пробегаю глазами присланные сообщения.

Поль?

Ты тут?

Ты меня игнорируешь?

Класс…

Что ты хочешь этим сказать?

Если ты не хочешь больше меня видеть, будь добр, так и скажи!

Я тут же забываю о «Скайдасте» и звоню ей. К счастью, она берет трубку.

— Привет…

Дуется. Я делаю вдох.

— Привет.

Внутренности снова сворачиваются в узел. Если я выскажу ей все, что думаю, она не поймет, почему я злюсь на нее и защищаю незнакомца. Потому что о том, чтобы сказать ей правду, и речи быть не может: даже порвать с ней прямо сейчас было бы лучше — результат тот же, и обошлось бы без потерь с обеих сторон. Но я на это не способен.

— Прости, Леана, выдалась тяжелая неделя.

Пока не страшно. На том конце провода тишина. Я как можно осторожнее подбираю слова.

— Мне ужасно жаль, что я не перезвонил тебе. Я прошу прощения. Я был очень занят, я не хотел обидеть тебя.

— От одного сообщения от тебя не убудет, мне кажется. Ты мог хотя бы сказать, что прочитал мои.

— Я больше так не буду.

Я в двух шагах от того, чтобы начать умолять ее о прощении, но она срывает все мои планы.

— Что происходит? Это из-за твоей бывшей?

— Что?

У меня глаза на лоб лезут.

— Я не дура, я помню, что ты сказал мне на вечеринке в новогоднюю ночь.

Я в панике пытаюсь вспомнить, что я ей наговорил. Я признался, что я романтик… и что недавно мне «пришлось разочароваться в силе своих чар». Браво! Только я могу так вляпаться.

— Вы с ней учитесь вместе? — взволнованно продолжает допытываться Леана.

Вот-вот грянет буря. Она придумывает себе то, чего нет. Нужно упорно отрицать все это. Меня вдруг начинает мутить и бросает в жар.

— Нет. Она живет на юге Франции.

Очередная ложь; они уже как-то сами выскальзывают у меня.

— А, хорошо.

Ее голос дрожит.

— Ты все еще ее любишь?

— Нет. Нет, конечно, нет.

Я ответил твердо, не колеблясь, хотя до сих пор невольно думаю о Сурае и о том волнении, которое ощутил, заговорив с ней на вечеринке. Я все еще вспоминаю, как поблескивали бусины в ее волосах…

— Ты можешь поговорить со мной об этом, — вздыхает она с облегчением. — Я рядом.

Похоже, ее и впрямь это тронуло. Я снова вижу свою Леану, которую держал в руках, которая смеялась над моими шутками и целовалась так, что у меня голова шла кругом. В голове тут же всплывает все то, что я ей наплел, и моя злоба кажется мне нелепой.

— Прости, я должен был ответить на твои сообщения, я не хотел тебя обидеть, и дело не в моей бывшей и не в тебе. Просто это какой-то дурдом.

В моей голове, в моем сердце, в моей жизни. Я перевожу дыхание, прежде чем продолжить:

— Происходит очень много всего. И я ничего не контролирую. Я будто разрываюсь надвое между буднями и выходными; мне не хватает моей прежней жизни. И я ненавижу этот лицей. Ты даже представить не можешь насколько.

Все это в кои-то веки чистая правда. По крайней мере, я могу поговорить с ней о главном, не выдавая себя, и это идет мне на пользу.

— Я понимаю, — мягко говорит она. — Я тоже проходила через все это, когда тебе кажется, что ты никому не можешь довериться. А для тебя это еще сложнее, потому что твои старые друзья теперь далеко. Но вы ведь все еще поддерживаете связь?

Я думаю о своих друзьях со «Скайдаста».

— Мы переписываемся. Но это все равно не то.

Напряжения между нами как не бывало. Я понимаю, что кризис миновал. Смягчившись, Леана становится игривой и еще более ласковой, чем обычно.

— Прости, что разозлилась тогда… Я должна была догадаться, что у тебя проблемы, вместо того чтобы тут же наброситься на тебя.

— Это все моя вина. Я тот еще молчун, но благодаря тебе мне стало лучше.

— То есть мы увидимся в субботу?

— Конечно. Мне уже не терпится.

И тогда я зароюсь лицом в ее волосы и упьюсь ароматом ее духов.

Глава 31

Как только я остываю и мне удается взглянуть на ситуацию со стороны, я понимаю, что сам себе подписал приговор. И раз уж я и так натворил дел, я не удержался и в пятницу вечером на автобусной остановке напряг слух, когда Сурая и Анна София проходили мимо меня.

— Не станешь же ты дуться на меня еще и за это, Анна София! Леана переживает, ей нужна поддержка.

Косички Сураи, собранные в толстый хвост, блестят, будто смазанные маслом. Мне интересно, каким средством она пользуется и смогу ли я с его помощью делать укладку себе. Никто не обращает на меня внимания, особенно эти двое, поэтому я подхожу поближе, опустив козырек бейсболки и сделав вид, что играю во что-то на телефоне. Устоять невозможно, потому что они говорят о Леане.

— Я вам мешаю, — бросает Анна София, поправляя очки на носу. — Она не отходит от тебя ни на шаг, а со мной даже не разговаривает. Разве что здоровается. И я стою рядом с вами как дура, пока вы всё не обсудите. Думаешь, это весело?!

— Да ты игнорируешь ее, когда она с тобой заговаривает!

— Потому что она все время надо мной издевается! Она меня провоцирует и пытается увести у меня лучшую подругу!

Этот разговор будит во мне зверя. Анна София меня раздражает. Я терпеть не могу, когда люди думают, будто кто-то может им принадлежать. Кроме брачных уз «пока смерть не разлучит нас и если мы не успеем развестись до этого», нет ничего вечного — ни любви, ни дружбы. Я захожу вместе с ними в автобус и поворачиваюсь к окну. Во мне живет дух настоящего ниндзя. Анна София еще не закончила перемывать косточки Леане.

— А еще она вконец достала меня со своим «Поль то, Поль это…». Размазня. Честное слово! Мне уже хочется встряхнуть ее, чтоб она наконец заткнулась.

И чем дальше, тем больше я морщусь; я в шаге от того, чтобы вступиться за Леану. Сурая смеется:

— Ты слишком строга к ней.

— Нет, серьезно! Что она вообще в нем нашла, а?

В моем поле зрения появляется хвостик из косичек, а затем и мягкое лицо с накрашенными белой подводкой глазами. Я перестаю дышать.

— Он симпатичный.

Сердце в моей груди тяжело ухает.

— И ты забываешь о том, какой он загадочный. В нем что-то есть, какой-то особый шарм, но при этом он не выпендривается. Большинство парней в лицее слишком много мнят о себе! Они вырабатывают свой стиль, поигрывают бицепсами, но уж лучше бы они спустились с небес на землю, если хочешь знать мое мнение.

— Это уж точно, — соглашается Анна София, наконец успокоившись. — Ты с ним говорила?

— Не то чтобы очень. Но я вижу, что Леана привязалась к нему. Возможно, даже слишком сильно…

— Если она продолжить изводить его сообщениями, этот бедняга точно сбежит!

И в этом Анна София совершенно права. Моя девушка стала просто заваливать меня ими после нашего примирения. Я пытаюсь отвечать смайликами, но иногда не отвечаю ничего. Трудно быть интересным, загадочным или обаятельным по двадцать раз на дню.

— Ну это нормально, — возражает Сурая. — Она же влюблена в него.

Я правильно расслышал? Пока я стою разинув рот, у меня из рук выскальзывает телефон. Я ловлю его в самый последний момент, чтобы он не разбился от удара об пол.

Я спешу домой только по одной причине: мне не терпится поскорее надеть волосы. Сегодня я только об этом и думал, с той самой минуты, когда открыл глаза. И теперь, с порхающими бабочками в животе, я хочу этого еще больше. Я наслаждаюсь самим звучанием этих слов: «Она же влюблена в него». В Поля.

Как бы я ни хотел поскорее проскочить все этапы, я очень осторожен: я боюсь даже подумать о том, что будет, если я плохо закреплю волосы… или неправильно их расположу. Прежде всего я очищаю кожу головы. Потом обнюхиваю волосяную накладку, надеясь, что запах жидкости, с помощью которой я избавлялся от клея, уже выветрился. Я мою ее шампунем и перехожу к фазе собственно прикладывания. И понимаю, что тонзура стала больше. Это катастрофа. Теперь между моими волосами и париком пролегла четкая граница.

На моем лице последовательно сменяются все цвета радуги.

— Мам! Посмотри!

Я наклоняюсь и утыкаюсь своей шевелюрой прямо ей в нос.

— Ты видишь или нет?

— А?

Она озадаченно снимает очки.

— Они пахнут моим бальзамом с сиренью! Я думала, мы договорились, ты, маленький предатель, что ты больше не пользуешься моими средствами! У тебя же своих — целый склад!

— Ой, да куплю я тебе новый! Ты ничего не замечаешь?

Она пожимает плечами, и я поворачиваюсь к Манон, которая читает за барной стойкой, поклевывая арахис.

— Пукетта! Ну ты-то это видишь?

В качестве ответа она закрывает книгу и уходит. Папа, только что доставший пылесос, вставляет вилку в розетку у моих ног и выпрямляется, изучая меня с прищуром эксперта.

— Все нормально. Просто волосы отрастают. Тебе нужно в парикмахерскую.

На этих словах он ногой включает свою адскую машину и принимается за дело. Я в отчаянии и, вернувшись в свою комнату, тут же начинаю звонить в салон, где мы покупали волосяную накладку. Увы, у них все забито. От безысходности я прошу у мамы номер ее мастера.

— Не волнуйся так, дорогой, это почти незаметно!

— Слышать это от слепой как крот женщины нисколько не утешительно.

— Так тебе нужен номер или нет? — угрожает она, помахивая скидочной картой.

Я ловко выхватываю карточку у нее из рук. К несчастью, в этом салоне тоже очень плотная запись.

— Я не могу никуда пойти в таком виде!

Если завтра Леана заметит что бы то ни было, мне конец.

— Моя подруга Эстель сделает тебе все в лучшем виде, — вмешивается папа с перьевой метелкой в руке. — Нужно только чуток подкоротить, сущая ерунда. Если я позвоню ей, она примет тебя между двумя записями.

— Она умеет держать язык за зубами?

Мамина парикмахерша знает всех и каждого в нашем районе. И я почти уверен, что она рассказала бы первому же встречному, что Лекюре-младший прячет тонзуру под париком. Меня бросает в жар при одной только мысли об этом.

— Могила, —обещает папа. — Никто ничего не узнает.

Он заканчивает смахивать пыль с телевизора и с удовлетворенным смешком вытаскивает из кармана телефон.

— Чем чаще я вижу тебя с волосами, тем больше они мне нравятся. Не переживай так из-за этой полоски. Моя подруга приведет твою прическу в порядок.

Подруга папы действительно внушает доверие. Забавно, я вижу ее впервые в жизни, хотя она тоже часть «банды» галереи — торговцев, которые работают там в соседних магазинчиках и встречаются на улице, когда выходят на перекур. Она ровесница моего отца, у нее низкий голос, черные волосы и лукавые морщинки в уголках глаз.

— Ты хорошо справляешься с волосяной накладкой, ее не так-то просто надевать без посторонней помощи.

— Я смотрел обучающие видео в интернете и быстро просек фишку.

Она делится со мной еще несколькими хитростями и предлагает мне немного скорректировать стрижку. Я соглашаюсь без раздумий, радуясь возможности меняться, как это делают все остальные.

— Вуаля, — объявляет она, поднося к моему затылку зеркало. — Как новенький.

— Спасибо.

Она укоротила виски и затылок, но оставила длину на макушке, так что я все еще смогу укладывать их назад гелем. Волосы блестят в свете неоновых ламп. Она проводит по ним рукой с одобрительной улыбкой.

— Сколько должен прослужить твой парик?

— От двух до четырех месяцев, если носить каждый день. Надеюсь, он дотянет до Пасхи.

Я, ни минуты не колеблясь, залезу в свои сбережения, когда придет пора покупать новый. Надо начинать искать работу на лето, чтобы, когда я стану студентом, мне хватало на хлеб с маслом.

— Больше всего он приходит в негодность во время сна, — рассказывает она мне. — Тебе лучше потратиться на шелковую или атласную шапочку для сна.

Я широко распахиваю глаза, и она смеется.

— Ну или в крайнем случае шелковую наволочку. Поверь мне, это лучшее средство, если хочешь, чтобы твои волосы прослужили как можно дольше.

Как только я выхожу из парикмахерской, я гуглю стоимость такой шапочки. Цены начинаются от десяти евро. Но спать с этой штуковиной на голове… Да собственно, почему бы и нет? Только вот, когда я начну спать с девушкой, более нелепого способа убить страсть и придумать будет нельзя.

Но это еще когда будет… Я перескакиваю с одной мысли на другую, бродя по галерее. Смогу ли я прятать лысину от женщины, с которой разделю свою жизнь?

И тут я нос к носу сталкиваюсь с Сураей.

Она кажется такой же удивленной, как я. С ней ее старшая сестра — прическа афро — и ее мать — жгутики, жгутики, жгутики. Я застыл на месте, как крыса, угодившая в мышеловку. Сурая машет мне и подходит поближе, пока ее семья с любопытством разглядывает меня. Она целует меня в щеку.

— Привет! Что ты здесь делаешь?

— Просто ходил постричься, а ты?

— Шопиться. Ты придешь сегодня вечером? Мы все идем пить кофе в «Соловья»!

Мне показалось или она только что покраснела?

— Смотря что скажет Леана.

— Тогда до скорого! — бросает она и кидается догонять свою мать.

Когда до меня доходит, что она узнала меня в торговой галерее с первого взгляда, я понимаю, что стоит еще старательнее избегать ее в школьном дворе.

Глава 32

Встречаться с такой девушкой, как Леана, мечтает любой наполовину лысый восемнадцатилетний пацан… Не имея ни малейшего понятия ни о цене, которую придется заплатить, чтобы сохранить свою лысину в тайне, ни о том спектре эмоций, который придется испытать. Теперь я знаю, что все это измеряется литрами пота. Честно говоря, я проклинаю все те фильмы, в которых Кларк Кент так непринужденно выходит сухим из воды, всего лишь надевая на нос очки.

Я в отчаянии хватаюсь за ограничитель, находясь на волоске от панической атаки.

— Все будет хорошо! — убеждает Леана. — Клянусь тебе!

— Я говорил тебе, что ненавижу аттракционы?

Мои ладони настолько вспотели, что прилипают к ограничителю.

— Это совсем не страшно! — радостно повторяет она.

Конечно, ее-то волосы точно не сорвет на скорости, которую развивают вагончики в «Гиперпространственной горе»^[9]. Надо было взять с собой шапку. Или надеть на голову пластиковый пакет. Все что угодно, лишь бы парик не слетел!

Вагончики трогаются. Сердце колотится как сумасшедшее. Еще несколько секунд, и мы взлетим. Почему я просто не слился, как собирался? Ноги моей не должно было быть тут! Я даже отрепетировал маленькую речь, но нет, надо было распушить хвост, когда уязвили мою взбунтовавшуюся мужскую гордость. Во всем виновата Сурая, которая рассмеялась, потому что думала, что я шучу, когда я отказался покупать Fastpass^[10]. И вот я наказан… Если наши дороги — или мне стоило сказать «траектории»? — с нанокожей вдруг разойдутся, я никогда не оправлюсь от этой потери!

Аттракцион замирает на рельсах перед пуском, прерывая мои размышления. Я возношу молитву святому Иоанну Крестителю, покровителю отрастающих волос, чтобы он защитил мою волосяную накладку. А в следующий миг головокружительный вихрь уже подхватывает и несет меня сквозь космос, вспышки лазеров и космические баталии. Резкие толчки мешают мне защитить голову руками, и я ору вместе со всеми, пока Сила или, вернее, темная ее сторона продолжает увлекать нас вперед.

На фото, которое увековечивает нашу поездку, я выгляжу как идиот: я зажмурил глаза и схватился за парик.

— Будто небо падает тебе на голову, — говорит Анна София, радуясь тому, что ее вообще позвали с нами.

К счастью, никто не хочет платить пятнадцать евро за снимок, на котором у всех дикие рожи — даже у Сураи, косички которой встали дыбом, когда мы полетели вниз. Я намеренно не акцентирую внимание на том, что ее спутник Иман — высокий парень с прекрасными зубами и дредами, которые придают ему мужественности, — единственный, кому удается хорошо выглядеть в любых обстоятельствах. Подруги в полном составе: Леана, Сурая, Анна София, Исса и Анжелика. Иман, с которым мы обменялись рукопожатием, явно, как и я, чувствует себя не в своей тарелке. Нам трудно участвовать в разговорах девчонок о школе, где теоретически и духу нашего никогда не было. Поэтому я делаю все возможное, чтобы как можно чаще ускользать от других с Леаной.

— Какой же ты все-таки бука! — смеется она надо мной, пока я затаскиваю ее в один из магазинчиков парка.

Я затыкаю ее поцелуем.

— Я здесь не для них, вообще-то.

Она возвращает мне поцелуй, забираясь рукой мне под свитер. Моя температура подскакивает за секунду. Я прижимаю ее к себе, пока перед глазами проходят картинки, запрещенные к просмотру лицам младше шестнадцати лет.

— К тому же, может быть, так мне удастся убедить тебя обойтись без катания на экстремальных аттракционах.

Шапка с помпоном сползла ей на лоб. Непослушные прядки выбились из полураспустившейся косы. Она заливается смехом:

— Мечтай! Но если честно, я обожаю, когда ты паникуешь: ты такой милый.

— Я не паникую!

— Да-а?

— Я просто не хочу умирать.

Мои попытки оправдаться cмешат ее до слез. Женщина, которая смеется, уже наполовину отдается. Докатился, теперь я цитирую своего отца… Но Леана почти сразу же снова становится серьезной.

— Пожалуйста, дай моим подругам шанс. Я не хочу, чтобы мне все время приходилось выбирать между ними и тобой.

Она явно не шутит. Вздернутый подбородок придает ей воинственный вид. Это быстро охлаждает мой пыл.

— Вы все прекрасно друг друга знаете, — принимаюсь я оправдываться. — Я не могу вставить в ваш разговор ни слова. Да и Иман явно не в своей тарелке!

Она разочарованно кивает и отводит взгляд, предпочитая рассматривать мягкие игрушки, от которых ломятся полки: тьма-тьмущая плюшевых Винни Пухов, стаканчики из плетеной соломы, футболки с эмблемой парка и тому подобное. Я делаю вид, что меня заинтересовала карандашница, и продолжаю разговор:

— Кстати об Имане, и давно они встречаются?

— С рождественских каникул, по-моему.

То есть совсем недавно.

— А в какую школу он ходит? Я никогда его раньше не встречал.

Рыжая красотка подозрительно морщит нос.

— Само собой, он же не с нами учится. Почему ты вообще спрашиваешь?

Я пожимаю плечами.

— Вообще-то, ты только что попросила меня постараться уделить твоим друзьям больше внимания.

Не удостоив меня ни ответом, ни поцелуем, Леана возвращается к своему скрупулезному осмотру кружек. Я же вроде не сказал ничего обидного! Меньше двух минут тому назад она отказывалась отпускать мою руку и вешалась мне на шею. Я не понимаю этих ее перепадов настроения.

Я чем угодно готов поклясться: на этой неделе я точно нигде не накосячил. Я звонил ей каждый вечер и отвечал на ее сообщения. И все-таки я всегда стараюсь как можно быстрее свернуть разговор. Мне трудно разговаривать с ней без парика. И неважно, что она не видит меня, — мое красноречие куда-то исчезает, я растекаюсь лужицей и больше не чувствую себя… крутым. И в итоге пытаюсь сделать разговор как можно короче, хотя она этого терпеть не может.

Но взамен я освобождаю для нее все выходные. В прошлое воскресенье я помогал ей «с математикой» в ее комнате, пока в гостиной сидели ее родители. «Здравствуйте, месье, здравствуйте, мадам, да, да, мы будем хорошо себя вести, не волнуйтесь».

Страсти между нами накаляются, хотя мы до сих пор не заговаривали о сексе прямо. Прогноз, во всяком случае, благоприятный: близится конец января, а мы все еще вместе… Из нас двоих я не самый инициативный, и она вполне может догадываться, что я девственник. Я вспыхиваю при одной мысли о том, что однажды мы переспим.

Увы, радоваться еще рано, потому что прямо сейчас она на меня дуется.

Ну какую глупость я опять ляпнул? Я приглаживаю волосы двумя руками и подхожу к Леане поближе, разглядывая просто отвратительную кружку в форме отравленного яблока, по красному боку которого расползается череп — Леана как раз ставит ее обратно на полку.

— Привет. Мы знакомы?

Улыбка наконец прогоняет выражение обиды с ее лица. Она пытается не обращать на меня внимания. Я продолжаю вполголоса:

— Да, да, мне кажется, мы знакомы.

— Это еще что за дешевый подкат?

Она не вырывается, когда я ее обнимаю. Я с делано удивленным видом поднимаю брови.

— Это не то, что ты сказала мне, когда мы только встретились?

— Да, в медиатеке. Ты в меня врезался!

— Неправда. Это ты меня толкнула.

Она страстно целует меня, пока я обнимаю ее за плечи. Главное — быть настойчивым.

— Ты как, в порядке? — спрашивает меня Сурая, когда мы выходим из «Башни Ужаса»^[11]. — По-моему, это было просто нечто, непередаваемые ощущения!

Судя по блеску в глазах, она смеется надо мной. Похоже, они с Анной Софией сговорились. Я насмешливо улыбаюсь ей.

— И не поспоришь… Я так кричал, что сорвал голос.

Она держит за руку Имана, а я Леану. Остальные идут за нами. Мне странно думать об этом феномене — стае, которая сопровождает альфа-самок.

— Просто признай, что вы заранее сговорились пойти на все самые дикие аттракционы, чтобы потом смеяться над тем, как я получился на фотках!

— Не исключено, — продолжает она подтрунивать надо мной.

Кто бы мог подумать, что однажды я смогу вот так с ней разговаривать? Компания устремляется в Disney Studious^[12], помещение закрытое и, следовательно, обогреваемое, к нашему огромному счастью. К моим ушам снова приливает кровь, и они начинают гореть. Все расстегивают куртки. Решение устроить небольшую передышку было принято единогласно: снаружи свирепствуют холод и жуткий пронзительный ветер, который становится только сильнее. Взволнованная Леана вбивает что-то в телефон онемевшими пальцами.

— Сегодня весь день обещают сильный ветер — до девяноста километров в час.

Я тут же воспрял духом.

— Отлично, мы не успеем второй раз прокатиться на «Индиане Джонсе»^[13].

— Кайфоломщик.

Она награждает меня тычком в плечо, и я усмехаюсь. Анна София, задумавшись, шумно втягивает последние капли со дна своего стаканчика, стоя рядом и глядя на нас сквозь линзы очков. Леана целует меня, и она отворачивается, не забыв закатить глаза. Я готов поклясться, что она старается шуметь погромче.

Несмотря на грабительские цены в фастфуде, я покупаю себе вторые бургер и картошку за день. Тех, кто, как и мы, поспешил воспользоваться зимними акциями на посещение парка, здесь великое множество. Этим субботним вечером жестяные столики и стулья с перфорированной обивкой в стиле 50-х берут штурмом. Активно работая локтями, мы худо-бедно пробиваемся к столику в углу.

— И все-таки странный ты парень, — бросает мне Сурая, жуя пончик, посыпанный розовым сахаром.

Леана отлучилась в туалет, Иман решил заказать кофе. Осталась только Анна София, которая не упускает ни слова из нашего разговора.

— И почему?

— Ты терпеть не можешь аттракционы, не любишь тусить большой компанией…

Я принимаю безразличный вид, хотя чувствую себя так, будто меня взяли в клещи.

— И все же сегодня я здесь.

— В телефоне ты тоже почти не «сидишь», — добавляет Сурая, изображая кавычки пальцами с золотистым маникюром.

Значит, мое молчание, затянувшееся на неделю с начала учебы, обсуждалось так же широко, как я думал. Гамбургер встает мне поперек горла.

— И в социальных сетях тебя нет, — подчеркивает Анна София. — Тебе стоило бы жить веке в девятнадцатом, знаешь ли.

— Глупо считать меня психопатом просто потому, что я в них не зарегистрирован. Я сижу в интернете, как и все остальные, играю в видеоигры…

Брюнетка испытующе щурится на меня за стеклами очков.

— Похоже, тебе есть что скрывать. Леана сказала мне, что ты не хочешь, чтобы она приходила к тебе в гости.

Я бледнею и отвожу глаза, не зная, что ответить. Само собой, я отказываюсь вести ее к себе домой! Не могу же я рисковать тем, что она прочтет мою настоящую фамилию на почтовом ящике или, что еще хуже, столкнется с моими родителями. Мой обман вскроется за секунду.

— Ты хотя бы не встречаешься с двумя сразу? — восклицает Сурая.

В этот раз мне приходится выплюнуть картошку фри.

— Ты совсем сдурела?!

Они обе откидываются на спинки стульев, забавляясь все больше и больше. Я в двух шагах от того, чтобы впасть в ярость. Лучи прожекторов бегают по стенам, и я замечаю идущую к нам Леану. Все еще злясь, я пытаюсь откашляться, но чтобы проглотить застрявший в горле кусок, приходится запивать все это газировкой.

— Тебе плохо, Поль? — взволнованно спрашивает моя девушка.

Ее подруги что-то насвистывают, и я с упреком смотрю на Сураю, которая украдкой посмеивается надо мной.

Я брожу между полок самого большого магазина в парке, ища, что бы такое подарить Леане на память. Она без ума от кружек, но, быть может, мне стоит подыскать что-нибудь более значительное, типа браслета или ожерелья. Или розовую ручку с блестками, на колпачке которой болтается пушистая фиговина. Или плюшевого Стича. Подарок, который говорил бы: «Я тебя обожаю, не бросай меня, пожалуйста. Да, я тебе лгу, но это не то, что ты подумала». Если однажды ее подружки вобьют ей в голову, что я ее обманываю, мне конец. Может быть, они уже чувствуют, что я что-то от нее скрываю.

Я перебрал кучу всего, но так ни на чем и не остановился. Я бы хотел выглядеть в ее глазах как идеальный парень… А не как асоциальный психопат, который встречается с кем-то еще. Я диву даюсь, вспоминая все прозвучавшие в мой адрес инсинуации.

Тут мне на плечо опускается рука. Я издаю испуганный вопль. Сурая и Анна София покатываются со смеху.

— У меня чуть сердце не остановилось. Вы меня в могилу хотите свести или что?

И в этом только доля шутки; их отношение ко мне меня беспокоит. Что они задумали, в конце-то концов? Сурая локтем пихает Анну Софию в бок, и она берет слово, поправляя очки:

— Не переживай ты так, я просто хотела извиниться за то, что напугала тебя недавно. Не волнуйся, Леана ни о чем не догадывается.

От того, с каким нажимом она это произносит, я покрываюсь холодным потом. Сурая, кажется, не обратила на это никакого внимания. Она-то шутила. Она, но не Анна София, которая сейчас приглаживает волосы с деланым безразличием. Потом она начинает накручивать прядку на палец и игриво подмигивает мне. Что я должен был понять? Что она знает мой грязный секрет?

Подруги уходят, оставляя меня трястись на слабых ногах и задаваться бесчисленными вопросами. Что нужно от меня Анне Софии? Она собирается анонимно шантажировать меня или выдать меня в самый неподходящий момент, чтобы отомстить за себя?

Мне надо взять себя в руки. Пока она никому ничего не сказала. Если только у Сураи не потрясающий актерский талант. Только бы она не узнала об этом…

Я все-таки покупаю ту самую кружку в виде яблока с призрачным черепом из Белоснежки, потому что Леана литрами пьет горячие напитки. И она будет думать обо мне каждый раз, когда будет наливать что-нибудь в кружку. Но даже то, как моя девушка светится от радости, благодарит и целует меня, когда я дарю ее ей, не может вернуть мне хорошее настроение. И это, само собой, не ускользает от внимания Анны Софии.

На следующее утро я замечаю Леану, как только вбегаю в парк. Рыжая красотка с раскрасневшимися от холода щеками грызет корочку свежего багета, закутавшись в пуховик с меховым воротником. Я снимаю наушники и останавливаюсь рядом с ней. Ее появление стало для меня сюрпризом, но отнюдь не в хорошем смысле.

— Что ты здесь делаешь?

— Тебя жду, если ты не заметил. Когда мы вчера прощались, ты был какой-то странный.

Мне нечего ей на это ответить. Я и на пробежку-то отправился, чтобы проветрить голову. Я устал от всего этого, мне нужен перерыв. Я бы хотел спокойно провести это воскресенье в одиночестве, чтобы мне никому не приходилось лгать.

— Девочки сказали тебе что-то не то? — продолжает она. — Я видела, как изменилось твое настроение после того, как они с тобой поговорили.

— Сейчас не лучшее время. Я пришел сюда побегать.

Она кладет руку мне на грудь, прежде чем поцеловать меня. Перед ней невозможно устоять. Она прекрасно знает о том, какую власть надо мной имеет. Ее более чем нежный поцелуй заводит меня за секунду. Она такая чувственная в последнее время… Несмотря на то, что она сама делает так, чтобы мы редко оставались наедине.

— Я расстроюсь, если ты будешь злиться на моих подруг, — продолжает она после этого.

— Я думал, что встречаюсь с тобой, а не с твоими подружками.

Ее лицо кривится от досады, и она качает головой.

— Я пытаюсь все уладить, а не поругаться с тобой.

— Я же сказал тебе, что сейчас не время. Поговорим об этом позже, ладно?

И, не дожидаясь ответа, я начинаю удаляться от нее мелкой трусцой. Хотел расслабиться? Вот, пожалуйста.

Глава 33

Не знаю, из-за страха ли это потерять Леану, но я жалею о том, что сбежал вот так. Пробежка помогла мне очистить голову, и я подуспокоился. Дома мне захотелось поговорить об этом с кем-нибудь, но Андреа с мамой отправились на барахолку, папа отдыхал после обеда, а Манон намеренно меня игнорировала. Она злится на меня за то, что я не взял ее в Диснейленд.

Остается только Ник, но он сегодня не в духе, потому что вместо того, чтобы отправиться навстречу приключениям на «Скайдасте», нам приходится убираться.

— Ну и бардак на этой станции. Может, нам просто огнеметом пройтись?

Свалившееся на нас после последней миссии богатство позволило нам купить тот спутник, который присмотрела Алиоша. Как и собирались, мы завалили обитавшего там демона, прежде чем завладеть базой. Но под корой небесного тела обнаружилась богатая экосистема, зараженная каким-то черным грибком. Поэтому приходится все вычищать.

— Хорош бухтеть, Ник… Это не займет много времени.

— Но это все равно нудно…

— Нам придется это сделать, если мы не хотим, чтобы наши персы сожрали что-нибудь не то, пока нас здесь не будет.

Есть, конечно, и более увлекательные вещи, чем cжигание растительности. Поджарка демонов — куда больший фан, и я бы не мусолил без конца свои проблемы. Может быть, Анна София вот-вот предаст неудобную правду огласке, или Леана устанет от моей скрытности и перепадов настроения.

Ник не перестает ворчать, как старик, подавившийся завтраком. И вдруг он перебивает сам себя.

— Ты сегодня какой-то тихий, Поль! Что случилось?

— С девушкой поругались утром.

— Кто виноват — ты или она?

Я задумываюсь над ответом.

— Ее подруги.

— Надо извиниться, чувак.

— Чего? Ты даже не знаешь, что произошло!

— Ну и что. Если она ни в чем не виновата, значит, нечего на нее дуться. Все просто.

А я хотел рассказать ему в деталях о ссоре. Но мой напарник класть на это хотел.

— Да, и не жди, что она сделает первый шаг, дружище. Потому что ты рискуешь так и не дождаться.

Две минуты спустя я оставляю его одного, чтобы позвонить Леане. И попадаю на автоответчик. Ненавижу автоответчики. Я всегда оставляю слишком затянутые и абсолютно бессмысленные сообщения. Я кладу трубку и тут же перезваниваю, надеясь, что она ответит. Но нет. Обмирая в душе, я готовлюсь снова услышать автоответчик. Наконец звучит сигнал, объявляющий о начале записи.

— Леана, это Поль.

Сосредоточься.

— Я хотел бы извиниться за сегодняшнее утро. Ты пришла не вовремя, я хотел побыть один. Моя асоциальность, помнишь? Наверное, дело в жизни в общаге: я думал, что справлюсь, но вокруг все время люди, каждый божий день…

Да что я несу? Я же пересказываю ей статью из блога, которую прочел на каникулах.

— Но я не это хотел сказать. В общем, я просто люблю быть с тобой вдвоем, мне так намного проще.

Ну хотя бы это правда.

— Я свинья, я знаю. Но я уезжаю сегодня вечером, и я переживаю из-за того, что вот так оттолкнул тебя. Мне очень жаль, я клянусь заслужить твое прощение. Я бы очень хотел увидеть тебя! Я буду ждать тебя в парке в шестнадцать ноль-ноль. Посидим в твоем любимом кафе перед моим отъездом.

И замолкаю ненадолго, прежде чем договорить:

— Если ты, конечно, придешь…

Потом я принимаюсь собирать свой огромный рюкзак, в который бросаю как попало вещи на случай, если мне вдруг почему-либо придется его открыть. Я продумал прикрытие до мелочей. Леана должна убедиться, что я возвращаюсь в общежитие.

Я выхожу, в спешке забыв причесаться. Поэтому я раздраженно пытаюсь привести свою прическу в порядок перед зеркалом в лифте, а потом включаю в наушниках «I knew you were trouble» Тейлор Свифт. Снаружи моросит какой-то липкий от выхлопных газов, мелкий и холодный дождик и свистит налетающий порывами ветер. Я, дрожа, поднимаю воротник кожаной куртки.

Что я буду делать, если Леана не придет? Я спешу выбросить эту мысль из головы: от нее так тоскливо сжимается сердце, что становится трудно дышать. Она придет. Но я должен сделать все, чтобы она простила меня. Я останавливаюсь у цветочного — закрыто. В смысле закрыто? Серьезно? Рольставни всех магазинов на улице, кроме винно-водочного, опущены. Я бросаюсь туда, но Леана вряд ли придет в восторг от бутылки красного или порножурналов. И я с горя покупаю лотерейный билет.

Это такая дичь: «Держи, Леана, вот тебе лотерейный билет, чтобы ты забыла о том, что я повел себя как мудак этим утром!»

Я прихожу в парк аж за десять минут до назначенного времени. Но сколько бы я ни оглядывался, я не нахожу ни одного цветочка. Зеленеют по-прежнему только кусты. В увядшей траве не осталось даже маргариток. Вокруг только опавшие листья — крупные, красивые, огненные… Как-то раз Леана сказала, что обожает осень. Я торопливо собираю небольшой букетик из экземпляров посуше и сжимаю его в кулаке.

Когда она входит в парк, мое сердце пытается выпрыгнуть из груди. Ее великолепные волосы спадают на укрытые зеленым шерстяным пальто плечи. В джинсах и черных сапогах до колена она похожа на картинку из модного журнала. А я встречаю ее в старых рваных штанах и со взлохмаченными волосами. И в этот момент меня так захлестывает волной стыда, что я горблюсь в своей кожанке и прячу букетик за спину. Я разглядываю ее лицо, пытаясь понять, что оно выражает: на нем нет ни улыбки, ни недовольной гримасы, это просто фасад, излучающий спокойствие и уверенность в себе. Анна София уже рассказала ей правду? Я решаю заговорить первым.

— Ты пришла.

— Как видишь.

Я закусываю губу.

— Мне стыдно за это утро, ладно?

— Я знаю. Что ты от меня прячешь?

Этот вопрос выбивает меня из колеи. Я успеваю подумать о своей тайне, прежде чем понимаю, что она имеет в виду то, что у меня за спиной. Я заливаюсь краской до самых ушей и смущенно показываю ей опавшие листья.

— Все цветочные позакрывались. Я хотел подарить тебе розу, но не смог…

— Странно, но мило.

— Ты же любишь осень.

Она забирает у меня из рук букетик из листьев, и я замечаю улыбку, наметившуюся в уголках ее губ. Я протягиваю ей лотерейный билет.

— И еще вот.

Она начинает смеяться.

— Какой же ты чокнутый!

И из ее уст это звучит как комплимент.

Глава 34

Помириться с Леаной оказалось проще, чем я думал. Она упрекнула меня в том, что я отмалчиваюсь, что я то ли слишком скрытен, то ли все время ухожу в глухую оборону — да что вы такое говорите. Так что я пообещал ей больше ничего не скрывать и говорить с ней обо всем, что у меня на душе. Это было легко, это было само собой, я просто говорил ей то, что она хотела услышать, но я не смогу сдержать свои обещания. Я соврал. Как врал все время с тех пор, как мы начали встречаться. Я начинаю сомневаться в том, что смогу продержаться до лета, но и признаваться ей во всем еще слишком рано.

Неделя оказывается более холодной, чем ожидалось, — иней вовсю ползет по тротуарам, укрывает сорняки у корней деревьев в школьном дворе, напоминая мне о том, что до весны еще далеко. Дыхание облачками пара вырывается в воздух, пока Леана делится с подругами своими бедами. Радость на лице Анны Софии нельзя спутать ни с чем другим. Она наслаждается этим. Все мои сомнения на ее счет окончательно исчезают. Она ненавидит Леану, ее, должно быть, неимоверно забавляет мысль о том, что та спит с самым большим лузером школы. Спрятавшись в тени столба, я замечаю, что Сурая в новом диснеевском шарфике, который ей подарил Иман. Вот каким должен был быть и мой подарок девушке: пришедшимся кстати, полезным, заметным — словом, идеальным.

К черту эту историю с подарком. Анна София всем все расскажет. Это только вопрос времени. И стоит только Леане узнать правду, я пропал. Я включаю в наушниках Сию, «Angel by the wings».

«You can, you can, do anything, anything, you can do anything…»^[14]

— На что это мы пялимся, а, монашек?

Я подпрыгиваю на месте. Пытаясь проследить за всеми переменами в настроении Леаны, я совсем забыл о том, каким осторожным мне нужно быть с Джаспером. И сейчас он стоит и насмешливо на меня смотрит. Я никогда не пойму, почему он все время подходит ко мне, хотя я стараюсь избегать его, как могу. Да что с этим придурком не так?

— Опусти глаза, — приказывает он мне, заметив, что я его разглядываю.

Я подчиняюсь, сжав кулаки и закипая от ярости. Он выдергивает наушники у меня из ушей и похлопывает меня по щеке так, чтобы к ней прилила кровь.

— Не стоит спорить со мной, лузер.

Я поднимаю голову, не в силах отвести взгляд от бейсболки парня, который выше меня на голову. Он превосходит меня шириной плеч, мощностью и красотой. Впрочем, как и сволочизмом.

— Что я тебе сказал?

Хлесткая пощечина. Потом он одной рукой обнимает меня за плечи, пряча нас от остальных школьников, и шепчет мне на ухо:

— Однажды, когда тебе будет пятьдесят и ты станешь всего лишь одним лысым стариком из кучи других, я уверен, какая-нибудь одна, а то и две старые карги положат на тебя глаз. Но пока я запрещаю тебе смотреть на Леану. Она моя, усек?

Карло смеется. Джаспер резко отталкивает меня от себя и продолжает идти своей дорогой. У меня от этой встречи остаются неровное дыхание, дрожь в руках и застрявшие в горле оскорбления. Что за козлина! Нет, Леана не его и никогда с ним не будет! Желание набить ему морду возвращается с удвоенной силой и становится непреодолимым. Мне стоило бы догнать его и дать сдачи. Но я стою неподвижно, не отрывая глаз от черной бейсболки с золотым логотипом Kingsman, которая разрезает толпу.

Однажды, поклялся я самому себе, я верну свою бейсболку. Я почти невесомо прикасаюсь к своей — серой, с вышитой найковской галочкой — и бреду прочь на нетвердых ногах. А он идет прямо к Леане и ее подругам, чтобы завладеть их вниманием до тех пор, пока не прозвенит звонок.

— Ну и как ты собираешься это сделать? — спрашивает меня Андреа, когда я рассказываю ей о своей долбаной кепке.

— Не знаю. Но она моя! Я не могу больше смотреть, как он в ней щеголяет.

— Ты не думал о том, чтобы попросить его вернуть тебе ее?

Она стоит облокотившись на раковину на кухне, с фляжкой в руке и, похоже, всерьез предлагает это. Пожав плечами, я отодвигаю ее, чтобы помыть посуду.

— Почему бы не попросить у него десять евро, раз уж на то пошло? Как ты вообще себе это представляешь? Если бы это так работало, я бы уже этим воспользовался.

— Иногда решительность творит чудеса. На первом курсе у нас была деваха, которая хихикала, когда я проходила мимо, и все время шепталась за моей спиной. Однажды она подобрала шарфик, который я забыла в аудитории…

— Но перед этим она не избивала тебя, так ведь? Джаспер может посмеяться мне в лицо и сделать вид, что это его бейсболка, и никому и в голову не придет утверждать обратное. Нет, я должен отобрать ее у него.

Я раздраженно набрасываюсь на дно кастрюли с жесткой стороной губки для мытья посуды. И тру изо всех сил, представляя, что это рожа этого идиота, который портит мне жизнь и думает, будто ему можно считать, что Леана — его собственность. Если бы он знал ее так же хорошо, как знаю я, он бы понял, что она никогда в жизни не позволит так к себе относиться. И он ведь с ней сегодня еще разговаривал! Но она все еще встречается со мной. Ну… со мной-Полем, и Джаспер знает об этом! С ней у него нет ни единого шанса! Так почему он упорствует? Как и многие люди, он думает, что можно просто решить за других, что вполне достаточно думать только о себе, не заботясь об остальных, и что больше ничто не имеет значения. Он ошибается. Леана не кепка, а свою я у него заберу.

— Ты так переживаешь, братишка. И все из-за какой-то кепки?

Я сую полотенце в руки Андреа, чтобы она помогла мне вместо того, чтобы трепаться. Но вытирание тарелок не мешает ей болтать.

— Тебе лучше не зацикливаться на этом, — добавляет она.

— Это символ.

Примерно как «Sweet Dreams», которому Обливион вчера нехило навалял. Это уже второй корабль за две недели, который нападает на нас в открытом космосе и огребает по полной. Я думал, что он принадлежит Лиге джентльменов, этому сборищу женоненавистников, и за одно это хотел сбить его без предупреждения. Но Алиоша контролировала ситуацию, и она заставила их назвать того, кто заплатил им за то, чтобы они на нас напали. Оказалось, что одна шишка с Евраты-Один, играющая важную политическую роль, пользуется своим положением для того, чтобы гадить девчонкам, которые имеют несчастье играть в «Space and Daemons». Ник предложил двойную цену за его голову, и я уверен, что экипаж «Sweet Dreams» растрезвонил об этом по всему космосу.

Жаль, что я не могу сделать так же с Джаспером. И Карло. Его смех, как у гиены, дико меня бесит.

Но я все еще не придумал, как мне вернуть бейсболку: силой ее забрать нельзя, а «настойчиво просить» бесполезно.

— Я ее украду.

У нас с Джаспером только один общий урок — физкультура. А я единственный, кому можно не снимать головной убор на время уроков, поэтому Джаспер оставит бейсболку в раздевалке. Я могу пойти в туалет, взять ее и спрятать в рюкзаке, а после звонка первым рвануть домой. Но Андреа относится к моей идее скептически.

— Он не подумает на меня, потому что я бегу от него как от чумы. Он решит, что потерял ее.

— И тебе этого хватит? — с сомнением в голосе спрашивает она. — Просто иметь ее, без возможности надевать в лицей?

— Да. По крайней мере, у меня будет ощущение, что я отомстил за себя. Не смотри на меня так, будто я кукухой поехал! С чего это он будет носить мою бейсболку, за которую я, между прочим, отвалил кучу денег? Этот ублюдок ее не заслужил!

Она смеется, но в итоге кивает.

— Хорошо, ты прав.

Ее глаза светятся гордостью.

— Да ты настоящий бунтарь.

Телефон вибрирует — Леана. Побросав посуду и не обращая внимания на ворчание кузины, я снова прихожу в приподнятое расположение духа. Всего за минуту я превращаюсь в веселого и интересного молодого человека. На другом конце провода смеется моя девушка, и все, о чем я думаю, — это ее блестящие рыжие волосы.

В пятницу утром я натыкаюсь на Анну Софию, которая паркует свой велосипед перед лицеем. Иногда я хожу с этой стороны школы, чтобы избегать неприятных встреч. Вот вам доказательство того, что интуиция нередко меня подводит.

Заметив маленькую брюнетку в очках, я надвигаю бейсболку пониже на лоб и поднимаю ворот парки до самого носа, прячась в нее как можно глубже. Если бы я мог, я бы слился с тканью, чтобы исчезнуть в ней. Я спешу, надеясь, что успею проскочить мимо до того, как она поднимет голову. Не повезло. Она меня увидела.

Я иду дальше, говоря себе, что она в любом случае еще не сдала меня, а значит, мне нечего бояться, по крайней мере в школе. Другое дело, если она начнет открыто насмехаться надо мной-Полем на этих выходных. К моему глубокому сожалению, Анна София идет за мной по пятам. По лестнице она все еще поднимается прямо за мной. Она за мной следит. Мой стрессометр начинает работать вовсю. Я замечаю мужской туалет на этаже и устремляюсь туда. Выйдя оттуда через пять минут, я нос к носу сталкиваюсь с ней.

— Я так и знала, — удовлетворенно говорит она.

У меня немеет лицо. Я не могу пошевелить губами. На лестнице не так уж много народу, но на нас смотрят, и Анна София, заметив это, тянет меня в угол, где висит огнетушитель. Мои глаза устремлены в пол, дрожащие пальцы танцуют по козырьку бейсболки.

— Не парься, я держу рот на замке и храню твой секрет, — обещает она мне вполголоса. — Кому сказать — не поверят!

— Кому ты рассказала? Су… Сурае?

— Никому. Но я с самого начала чувствовала, что с тобой что-то нечисто. Как знала!

Анна София радуется так, будто она только что обнаружила в библиотеке полковника Мастарда с окровавленным подсвечником^[15]. А я чувствую себя распростертым на полу телом, истекающим кровью. У меня кружится голова, сводит желудок, и я прислоняюсь к стене, прежде чем съехать по ней. Еще чуть-чуть, и меня стошнит.

— Что с тобой? Тебе плохо?

Она наклоняется надо мной.

— Дыши, Поль.

— Маттео!

— Ах да! Извини! Мне позвать кого-нибудь?

— Ни в коем случае!

Я сосредотачиваюсь на дыхании. Анна София успокаивает меня тем, что она на моей стороне и не предаст меня.

Я ее почти не слушаю и просто сижу — растерянный, взмокший, глубоко потрясенный. Она помогает мне встать, бросая беспокойные взгляды на девятиклассников, которые расходятся по своим кабинетам.

— Будет лучше, если никто не увидит нас вместе.

Она ведет меня к лестнице, и мы снова начинаем по ней подниматься. Я успокаиваюсь, и у меня развязывается язык.

— Что ты хочешь взамен? Я знаю, ты от меня не в восторге.

— Окей, да, я не забыла то, что ты сказал обо мне в средней школе, — что я заучка, что я тебе не нравлюсь и все вот это вот. Но это было давно, столько воды утекло с тех пор…

На площадке последнего этажа никого. Здесь мы можем спокойно поговорить вполголоса. Мне никогда не нравилась роль, которую я сыграл тогда в этой истории, и даже если уже поздно пытаться что-то исправить, я бы хотел приоткрыть завесу над этим досадным эпизодом.

— Я не хотел быть такой сволочью, я и подумать не мог, что мои приятели растреплют всем и каждому, что я не собираюсь с тобой встречаться.

— Если бы эта идиотка Морин не лезла в мои дела, ничего бы и не случилось, — говорит она, скрещивая руки на груди. — Я страшно на нее разозлилась, она не должна была спрашивать у твоих друзей, что ты об этом думаешь, не предупредив меня. Я себя просто ужасно чувствовала потом.

Приходит мой черед удивляться.

— Так ты не знала?

— Нет. Потом мы поссорились, и я потеряла подругу.

— Ты имела полное право злиться. В любом случае мне жаль, что я сделал тебе больно тогда.

— Ну, я пережила…

Она улыбается и встряхивает каштановыми волосами, прежде чем собрать их резинкой.

— Не стану врать: Леана не очень хороший человек. Она не пригласила меня на новогоднюю вечеринку, хотя я не раз помогала ей с домашкой, и она явно пренебрегает мной. Да взять хотя бы этот поход в Диснейленд! Я бы даже не узнала, что мы куда-то идем, если бы Сурая не сказала мне. И, честное слово, каждый раз одно и то же: хорошо, если она вообще замечает мое присутствие! Я терпеть не могу таких куриц, которые смотрят на меня свысока, потому что я якобы недостаточно взрослая, потому что недостаточно богата, недостаточно круто одета или еще черт знает почему. У меня только одна настоящая подруга, на которую я могу рассчитывать, и это Сурая.

— Ясно.

Не то чтобы я удивился, услышав все это о Леане. Анна София опускает глаза, вдруг смутившись.

— Это подло, но я не могу не смеяться при мысли о том, что она тебя не узнала.

У меня в горле снова стоит комок. Она смущенно кашляет, прежде чем продолжить:

— Я уже слышала, как она насмехается над тобой, ну то есть над Маттео Лекюре. Она стерва, и она презирает тебя так же, как и всех остальных! Что ты забыл рядом с ней?

Вот это было тяжело услышать, хотя это не новость для меня. Я собираю всю свою храбрость, прежде чем ответить.

— Она другая со мной, ну то есть с Полем, и она дорога мне.

— Окей. Хорошо, если у вас все хорошо.

Похоже, я ее не убедил.

— Она оставит от тебя мокрое место.

Я мужественно выдерживаю ее честность.

— Ты ничего не скажешь Сурае?

Нужно, чтобы об этом знало как можно меньше народу. Иначе рано или поздно произойдет утечка информации. Анна София кивает, на ее губах играет хитрая улыбка.

— Ты в курсе, что все мы любим нашего милого Поля, несмотря на то что Леана все уши нам о нем прожужжала? Если честно, я думаю, что он достоин уважения за то, что ее терпит!

На этих словах она, посмеиваясь, покидает меня.

В спортзале легко можно отморозить задницу. Гроза, бушевавшая в начале недели, разбила одно из окон. Задувающий ветер свистит, действуя на нервы физруку, который и так сегодня на взводе еще больше, чем обычно. Он решил, что мы будем играть в волейбол, но, к счастью, я оказываюсь не в команде Джаспера. Я жду возможности улизнуть. Я и не думал отказываться от своего плана, хотя разговор с Анной Софией мучил меня довольно долго. Я так привык получать ножи в спину, что и думать не мог найти в ней союзника. Даже если время от времени я цепенею при мысли о том, что она солгала мне. Может быть, она надеется, что мои отношения развалятся, и наслаждается всей иронией ситуации, дожидаясь этого момента?

И все же Анна София была добра ко мне. В лицее со мной такое почти не случается, я чувствую себя здесь котенком, которого бросили в яму ко львам. И сегодня котенок хочет выпустить когти. Я хорошо взвесил все за и против: с Джаспером мне терять нечего. В худшем случае он набьет мне морду; при одной мысли об этом у меня поджилки трясутся. Плевать, я готов рискнуть.

И вот мой заклятый враг играет на площадке, а я жду своей очереди, чтобы выйти на поле.

— Господин Ассуи? Можно выйти?

Я не бегу — я лечу. У меня уходит десять секунд на то, чтобы отыскать на полу рюкзак Джаспера и его свернутую куртку. Моя бейсболка валяется в пыли. Я принимаюсь отряхивать ее, ругаясь на чем свет стоит, а потом осторожно убираю в свой рюкзак. Я мою руки, чтобы отвести подозрения, проверяю, что бейсболка, в которой я сегодня, по-прежнему у меня на голове, и возвращаюсь в зал, пытаясь скрыть свое хорошее настроение.

Как только звенит звонок, я спешу схватить вещи и смыться, не переодеваясь, прежде чем Джаспер подойдет к своему рюкзаку. Я бегу к остановке и запрыгиваю в автобус в последнюю минуту, убеждаясь в своей полной и безоговорочной победе. Выкуси, Джаспер. Это моя бейсболка.

Чувствуя прилив сил и бодрости после успешной операции, я пишу Леане.

Во сколько встретимся завтра?

Ответ приходит, когда я вхожу в подъезд.

Не хочешь прийти ко мне сегодня вечером? Родители вернутся поздно! Мы будем одни. ☺

Упаковка презервативов оттопыривает внутренний карман куртки. Я купил их в автомате в местном продуктовом. Мне кажется, что люди на улице смотрят на меня. Что все знают. Что Леана почувствует это, как только я переступлю порог ее квартиры.

Но это же нормально, нет? Мы встречаемся больше месяца, и сегодня впервые остаемся совсем одни. Я должен быть готов к любому повороту событий, тем более что в последнее время наши поцелуи становятся все жарче и жарче. А сколько раз она залезала руками под мою футболку, а я — под ее… Впрочем, возможно, дальше этого и не зайдет.

Я никогда не вступал в половые отношения с девушками. Я не знаю, готов ли идти до конца, раздеться перед ней… Я бегаю, но у меня далеко не фигура атлета. Да и на груди у меня мало волос, но я не знал, как будет лучше, и побрился. Внизу тоже. На всякий случай.

Жар накатывает на меня волнами при мысли о том, что это может быть тот самый вечер. Я иногда думаю об этом по утрам, когда моя мужественность требует разрядки, но трудно, трудно не волноваться. Буду ли я на высоте? У меня совсем нет опыта. Есть ли он у Леаны? Спала ли она уже с кем-нибудь? Мы не разговаривали об этом. С моей удачей она запросто может оказаться верующей и хранить себя до свадьбы.

Я помылся и причесался с особой тщательностью, надел черную футболку — я слежу за тем, чтобы не надевать на наши свидания те же шмотки, в которых хожу в школу. Я надушился и подумал о том, чтобы купить пива.

Едва открыв дверь квартиры, Леана бросается мне на шею. Я пинком закрываю за собой дверь, подхватываю ее на руки и кружу в прихожей.

— Так ты скучал по мне!

— Надеюсь, это взаимно.

Я целую ее, а потом она тянет меня в гостиную. Леана успела насыпать чипсы в глубокие миски, приготовить целую подборку фильмов на выбор и даже заказать пиццу. Она обо всем подумала. А я снимаю куртку и пытаюсь расслабиться. Я оставляю выбор за ней — последняя часть «Планеты обезьян», — мне все равно нет никакого дела до фильма. Абсолютное счастье приходит потом, когда мы валяемся на диване, а я обнимаю ее и утыкаюсь носом в ее волосы.

Поначалу мы смотрим фильм. Понемногу наши руки становятся смелее, ласки откровеннее, и мы целуемся до изнеможения — так, что напрочь забываем об экране. Звонок домофона заставляет нас подпрыгнуть на месте, будто нас взяли с поличным.

— Это просто курьер, — прыскает Леана.

Открыв коробку с пиццей, мы оставляем ее на низком столике потихоньку остывать, совершенно не обращая на нее внимания. Мы слишком заняты друг другом. Одно, другое, и вот она уже снимает футболку с меня, а я избавляю от одежды ее. Я забываю обо всем остальном. Мира больше не существует. Остается только наше дыхание, наши языки, наши тела. Наши пальцы переплетаются, и я чувствую шелк ее волос под своими руками, когда прикасаюсь к ее голове.

Я замечаю, что мы лежим в ее постели, позже, когда все уже закончилось, и мы прижимаемся друг к другу под одеялом, голые, как черви. Признание вырывается у меня как-то само, и я слышу свой извиняющийся тон:

— Это был мой первый раз.

— Я догадалась.

Ее глаза — два бездонных зеленых озера, и я не в силах понять, что скрывается в их глубине.

— Тебе не понравилось?

— Я не эксперт, но могло быть и хуже.

Ее улыбки недостаточно для того, чтобы меня успокоить. Странно вдруг ощущать эту неловкость, возникшую между нами. Я не осмеливаюсь ни встать, чтобы начать одеваться, ни прикоснуться к ней из страха, что самое безобидное слово, малейший жест разрушат эту хрупкую атмосферу.

Леана подбирает свою футболку, которая валяется где-то у нас в ногах. Сигнал подан: мы одеваемся, переглядываясь и одаривая друг друга улыбками, которые становятся все шире. Когда я пытаюсь как можно скорее влезть в штаны, я чуть дальше вытягиваю шею в ее сторону и, нелепо вскрикнув, валюсь на ковер. Отсмеявшись, она помогает мне подняться.

— Прости, это было слишком забавно. Ты не ушибся?

Я качаю головой и заправляю прядку волос ей за ухо. Мы снова становимся близки. Счастливы. По ее глазам я понимаю, что она размышляет о чем-то.

— Леана, о чем ты думаешь?

Она нерешительно закусывает губу, прежде чем признаться:

— Мне бы хотелось, чтобы этот вечер никогда не заканчивался. Мне так хорошо, когда ты рядом. Но иногда, когда ты далеко, мне кажется, что мы живем в параллельных мирах.

— Мне тоже.

Она с хитрецой постукивает меня по кончику носа.

— Было бы намного лучше, если бы мы учились в одной школе… Правда?

Я целую ее, чтобы не отвечать, застигнутый врасплох своей ложью в такой особенный момент. Я опережаю ее, направляясь в гостиную.

— Когда вернутся твои родители?

На электронных часах почти 22:00.

— У нас есть время досмотреть фильм и съесть пиццу, — сообщает она мне. — Готова поспорить, ты умираешь от голода!

— Ты угадала.

Она бросается в мои объятия, но уже поздно. Мое сердце болезненно сжимается.

Глава 35

Мой телефон начинает вибрировать на обеденном перерыве. Звонок Леаны приходится как нельзя кстати, чтобы осветить мой максимально безотрадный день.

После заваленной контрольной по физике он уже был не очень, но потом на перемене один недоумок по имени Ивейн еще и решил, что будет очень остроумно сорвать с меня бейсболку, чтобы повеселить всех в коридоре. Я продолжал невозмутимо стоять с руками в карманах и наушниками в ушах, погрузившись в звучание «In my place» Coldplay. В подобных случаях только и остается, что смотреть прямо перед собой. Если хоть как-то отреагировать, ситуация рискует стать еще хуже. В конце концов, кто-то вернул мне ее — или швырнул, не знаю, — прежде чем вернуться в класс к началу следующего урока.

Я беру трубку, но переключаюсь не сразу.

— Алло?

Нежность ее голоса залечивает мои раны и заставляет мою горечь исчезнуть так же легко, как солнечный луч разгоняет тучи.

— Ты меня слышишь?

Я проскальзываю за столб под навесом во дворе. Я вижу, как она прислонилась к стене и смотрит в небо.

— Я здесь. Все хорошо?

— Скука смертная. Учитель математики капает нам на мозги из-за пробного экзамена.

Мы не виделись на этих выходных, потому что они с родителями ездили в Лондон, и я ужасно соскучился. Я все время думаю о встрече, которая ждет нас на выходных. Мы больше не занимались любовью с того самого вечера, но я очень хотел бы это исправить.

— Хочешь, позанимаемся вместе в эту субботу?

Ее улыбка становится шире.

— Даже не знаю. Мы можем пойти к тебе? Мои родители устали после поездки в Лондон, и я не думаю, что они захотят выходить из дома…

Похоже, она думает о том же, о чем и я. Я отворачиваюсь, прячась в тени навеса.

— Посмотрим, что я смогу сделать. Сейчас только понедельник, а мои легко могут сорваться куда-нибудь с места в карьер. Но есть ведь еще и сестры.

Ее разочарованный вздох заставляет меня опустить голову и нащупать пальцами козырек бейсболки. Я не могу все время вот так морозиться, не опасаясь возмездия.

Ее дыхание учащается, будто она идет. Я бросаю на нее взгляд. Она идет в сторону туалетов. В двух шагах оттуда я замечаю Джаспера, который не сводит с нее глаз.

— Я постараюсь избавиться от своего гарема, — говорю я ей, злясь оттого, что он от нее не отходит. — Должен же быть какой-то выход.

— Знаешь, я вполне могу их потерпеть.

— Может быть, зато я не могу. Мелкая станет вымогать у нас конфеты или стейк в обмен на тишину и покой, а старшая устроит тебе допрос с пристрастием, которым будет дистанционно руководить мой отец.

Она смеется.

— И ты нисколько не преувеличиваешь!

— А почему, ты думаешь, я стараюсь смыться из этой квартиры при любой удобной возможности?

Когда она кладет трубку, мои шестеренки начинают крутиться. Андреа работает в субботу вечером, значит, если я смогу отправить Манон в гости к какой-нибудь подружке, мне легко удастся убедить своих стариков выбраться из дома. И если мне повезет, то они уже даже запланировали поход куда-нибудь.

Потом надо будет просто заменить фамилию на домофоне и на дверном звонке и убрать с глаз долой все фотки, на которых я дома. Легкотня. Все пройдет как по маслу. Если, конечно, моя карма сжалится надо мной.

Я снова надеваю наушники, поздравив себя с тем, что стал носить их с собой повсюду. Жить с музыкой куда легче. Я выбираю веселое название — «Better Together»^[16] Джека Джонсона, чтобы сохранить хорошее расположение духа.

«It’s not always easy and

Sometimes life can be deceiving

I’ll tell you one thing, it’s always better when we’re together…»^[17]

Во дворе Джаспер продолжает болтать с Иссой и Анжеликой как ни в чем не бывало. Его маленькая уловка не ускользает от моего внимания. Я все время вижу, как он ошивается рядом с ней. Это не ревность, потому что я уверен, что она никогда не станет встречаться с таким, как он. Меня беспокоит его настойчивость. Что нужно сделать, чтобы он наконец отстал от нее? Она ведь ясно дала понять.

Но, в конце концов, чему тут удивляться; разве он отстал от меня, несмотря на замечания учителей? Нет. Он продолжает меня доставать, в отместку или забавы ради, как знать. Он хочет привлечь к себе внимание так же, как Ивейн этим утром.

И я весь невольно ощетиниваюсь, видя, как он «подкалывает» Сураю. Он делает вид, что пытается поймать одну из ее косичек, но она спасает свои волосы от его грязных лап одним ловким движением головы.

— Но я просто хочу узнать, мягкие ли они! — продолжает он издеваться.

— Тебя не учили, что нельзя трогать других без разрешения?

— Но я же не лапал тебя за задницу!

— И на том спасибо! — восклицает Анна София. — Иначе я бы врезала тебе прямо по морде.

— Ой, боюсь-боюсь…

Перед лицом этого народного возмущения он наконец почувствовал себя лишним и свалил. Но Леана так и не появилась.

На следующий день я все еще чувствую себя не в своей тарелке. Единственный раз, когда я видел свою девушку, она смеялась над чем-то со своими подругами неподалеку от Карло и Джаспера, который — к моему глубочайшему удовлетворению — больше не ходит в моей бейсболке. Ему плевать на потерю, он слишком занят тем, что глазеет на девчонок. Поправочка: на одну девчонку, Леану. Мне одному кажется, что это что-то нездоровое?

— Что такое, малыш, ты где-то не здесь? — смеется Алиоша, разрубая двуглавую тварь, пока я накладываю на себя исцеляющие чары.

Это уже третий демон, которому удается меня достать, я все время пропускаю удары. Хотя сильными наших врагов не назовешь. Мы решили поразвлечься, пока нет Ника и Обливиона: у первого свиданка, а у второго больной ребенок на руках. Наш катер состыковался с живым кораблем-ульем, оснащенным звездным парусом. Когда этот летательный аппарат появился в нашем секторе, мы не смогли удержаться и приблизились к нему. Слишком велико было искушение! Нам не удалось на него проникнуть, но одна только отделка мостика превзошла все наши ожидания.

— Надо возвращаться! — предупреждает Алиоша. — Они прут отовсюду!

Она прокладывает нам дорогу огнеметом, и мы не можем удержаться от смеха, когда видим странные скелеты наших жертв. Как только мы поднимаемся на борт, я беру управление в свои руки и взлетаю, направляясь в сторону «Спасительного Рая», нашей новой секретной базы. Да, я знаю, что ее название больше подошло бы кабаре, чем экзотической интрапланете, но Ник так настаивал, что нам пришлось согласиться.

— Обалденная штука, да? — восклицает моя напарница, все еще не отойдя от этой короткой схватки. — Надо будет полететь за этим ульем на «Скайдасте». Если однажды нам удастся его подбить, мы получим кучу денег.

Эта идея меня не прельщает; сегодня вечером меня манит кровать, и мне надо повторить химию, — правда, у меня нет никакого желания это делать. Из коридора доносится голос отца, который сообщает всем, что ужин готов.

— Прости, Али, но мне пора набивать брюхо.

— Мне тебя ждать? Корабль-улей, Поль! Я готова поспорить, что он живой!

— Не сегодня. Только не суйся туда одна, ладно?

Ни один из нас больше не должен покидать станцию или «Скайдаст» в одиночку. На нас уже довольно давно никто не нападал, но ничего еще не улажено окончательно. По крайней мере, пока мы не прикончим Б. Уэйна, игрока, который, вероятно, стоит во главе Лиги джентльменов. Но мы еще не знаем, как до него добраться.

Я молниеносно накрываю на стол, пока Манон выбирает подходящие салфетки.

— Голубые или с уточками?

Я выхватываю у нее из рук первые попавшиеся, вырывая тем самым протестующий вопль:

— Да погоди ты! С руками-то зачем отрывать!

— Не преувеличивай! И пока ты тупишь, мне приходится делать все за тебя. Думаешь, я не вижу?

— Тише, дети, — вмешивается мама. — Тише. Вам уже не пять лет.

— Но я не виновата! Маттео все время бесится!

Я хмурюсь. Насколько мне известно, я ее пальцем не тронул и даже не наорал на нее!

— Ну, ну, — говорю я. — Будет тебе. У меня сплошные контрольные до самых каникул, меня это напрягает, извини.

До февральских каникул осталось прожить еще полторы недели. Потом я смогу носить свои волосы две недели не снимая. Быть Полем, только Полем, и наконец дышать полной грудью.

Я умираю оттого, что не могу держать Леану за руку в школе, особенно когда Джаспер заговаривает с ней и ходит перед ней как павлин. О, ему-то нечего скрывать; это не так уж сложно, когда ты прост как табуретка.

Вся семья садится за стол, кроме Андреа — она сегодня работает. Я ее почти не вижу в последнее время со своей учебой, ее учебой, контрольными и всем остальным. С понедельника по пятницу я будто и не дышу вовсе.

— Зато она отдохнет в субботу, — сообщает мне мама. — Это будет ее первый выходной после Рождества. И как она только это выдерживает?

— Это все молодость, — говорит папа. — Я в ее возрасте был как огурчик даже после каждодневных гулянок.

— Ну это была не работа, — подначивает его Манон с полным ртом салата.

— И все равно это требовало выносливости, — ворчит он.

И хотя я рад за свою кузину, меня совершенно не радует мысль о том, что она будет отдыхать тут. Я собираюсь привести сюда Леану, как и обещал. Я пытаюсь скрыть свою взволнованность, задавая вопрос, который вертится на языке:

— Так Андреа останется дома или пойдет куда-нибудь?

— Вот у нее и спроси, — отвечает папа. — А почему тебя это волнует?

— Да, — подчеркивает Манон. — Почему тебя это волнует?

Я терпеть не могу, когда она ведет себя как несносная, вредная девчонка. Я и так уже щедро подкупил ее, чтобы она осталась ночевать у своей лучшей подруги: я купил ей игру для приставки и к тому же помыл за нее ванну. Чего ей еще надо?

Папа с мамой обмениваются красноречивыми взглядами.

— Ты и впрямь остаешься дома совсем один в субботу, — замечает мама. — Раз уж у нас есть планы, а у твоей сестры намечается пижамная вечеринка.

Я решительно задираю подбородок.

— И?

— Ничего, — усмехается папа. — Совсем ничего.

Оба фыркают в свои тарелки, а Манон в недоумении переводит взгляд с одного на другого. А я не знаю, стоит мне обидеться на их реакцию или посмеяться над ней.

В тепле под одеялком я читаю с телефона фанфик по «Звездным войнам», за который взялся сразу после химии. Глаза слипаются. Надо было лучше жевать патифлет — разновидность тартифлета, в которой картошку заменяют макаронами. Теперь из-за этого исключительно питательного блюда у меня тяжесть в животе. Я борюсь со сном и клюю носом до тех пор, пока телефон в руке не начинает вибрировать. На экране высвечивается имя Леаны.

Ты сможешь забрать меня из школы сразу после уроков в пятницу?

Вот это попадос. Я осторожно набираю ответ самыми кончиками пальцев, будто клавиатура жжется. Я иду по минному полю.

С этим сложно. Ты же знаешь, что мне до тебя путь не близкий и что я заканчиваю примерно в то же время, что и ты.

Отправлено. Следующее сообщение приходит почти сразу же:

Я подожду тебя в школе. Ну пожалуйста…

Следом за сообщением приходит снимок, на котором она, одетая во что-то с глубоким вырезом, делает обиженное лицо. Я несколько раз возвращаюсь к нему, чтобы убедиться.

Ну так что?

Такие фото совсем не в ее стиле. Но я не жалуюсь! И, поскольку я слабак, я уступаю.

Я постараюсь. Доброй ночи.

И тебе…:-*

Я снова откидываюсь на подушки, все думая о фотке, которую рассмотрел со всех сторон. Мне нужно немного времени, чтобы оправиться от этого, потому что, несмотря на усталость, сонливость как рукой сняло. Мне одно не дает покоя. Почему ей так нужно, чтобы я забрал ее из школы? Должно быть, я недоглядел и с ней что-то случилось.

Вернувшись мыслями к снимку, я еще раз смотрю на него. А потом воскрешаю в памяти события начала недели. Я видел Леану нечасто: у нас слишком разное расписание. Стопроцентно пересечься мы можем только в обед. Я видел, как Джаспер наворачивает вокруг нее круги. Я уверен, что это как-то связано. Как же я ненавижу этого кретина. И ревную, потому что он может подойти к Леане, а я нет.

В среду утром солнце возвращается на небо и становится теплее. Для февраля на улице не слишком холодно, и все школьники порасстегивали куртки. Непривычно высокая влажность неприятно напоминает о загазованном воздухе жарких летних дней. Кожа головы под кепкой начинает преть, и я с тревогой думаю о том, как она, наверное, там блестит.

Я устроился в уголке двора, подальше от канализационных решеток и Джаспера, что в этот раз одно и то же. Я наблюдаю за ним. Я слышал, будто он встречался с какой-то девчонкой из другой школы в январе, но эти отношения быстро закончились.

Высокий блондин пытается поболтать с Анной Софией и Сураей. Судя по лицу последней, она его на дух не переносит, и это греет мне сердце. Я не могу не думать о том, какая она красивая. Ее волосы распущены и легкими мелкими кудряшками струятся по плечам, сдерживаемые только парой заколок. Она затмевает Леану, пламенеющая грива которой заплетена в косички; Леана, нахмурившись, смотрит в телефон. Потом на смену Джасперу приходит Карло, отвлекая подружек, пока Джаспер говорит что-то на ухо Леане. Его жертва, подпрыгнув, отшатывается.

Вот дерьмо! Он явно не собирается оставлять ее в покое.

Анна София жестом показывает Леане, что им пора, но Джаспер рукой удерживает ее. От удивленного и напуганного взгляда, которым она на него смотрит, у меня кровь стынет в жилах. Я вытаскиваю телефон и звоню ей. Она тут же берет трубку, пользуясь этим отвлекающим маневром, чтобы сухо сбросить с себя руку Джаспера.

— Привет, Поль. Как ты, любовь моя?

Я отворачиваюсь, отвечая ей как можно тише:

— Вау! Какой горячий прием…

Мне неловко, потому что она назвала меня так, только чтобы отделаться от Джаспера, и это прозвучало фальшиво.

— У тебя странный голос, — говорю я в надежде, что она расскажет о том, что происходит. — У тебя все хорошо?

— Да, конечно, — она гордо выпрямляется. — Ты хотел о чем-то со мной поговорить?

Она идет к своим подругам через кучку девятиклассников. Я прочищаю горло.

— Насчет пятницы. Можешь рассчитывать на меня. Я буду ждать тебя у выхода. Свалю с последнего урока и провожу тебя до дома.

В пятницу ее уроки заканчиваются в то же время, что и у нас с Джаспером. Джаспером, который ждет автобус на той же остановке. Теперь я уверен в том, что что-то произошло.

— Отлично! — с облегчением восклицает она. — Просто супер.

— Я не буду делать так каждую неделю, имей в виду.

— Конечно нет! Я и не прошу.

Прогуляв физкультуру, я не только избавлю себя от проверки на прочность, но и успею сходить домой, чтобы переодеться и вернуться к дверям лицея вовремя.

— Ты скажешь мне зачем? — настаиваю я.

Она тяжело вздыхает.

— Я бы хотела. Но боюсь тебя разозлить.

— Переживу. Кстати, у меня есть еще одна хорошая новость.

— Какая?

— Если хочешь провести спокойный вечер у меня дома в субботу, я все уладил.

Андреа встречается с той самой Фарой, и квартира будет в нашем распоряжении. Леана подпрыгивает от радости с улыбкой до ушей.

— Неужели ты и правда покажешь мне, где живешь?

— Сколько раз мне сказать, что я не бомж? Я готов на все, чтобы убедить тебя в этом.

Когда мы заканчиваем разговор, Леана светится от радости, и ее подруги радуются вместе с ней, даже Анна София. Мысль о предстоящих выходных радует и меня. Но есть кое-кто, кто остался недоволен. Неподалеку от меня стоит Джаспер и провожает Леану недобрым взглядом. Когда его приятель пытается с ним заговорить, он грубо отталкивает его.

— Анна София?

Я окликаю ее из ниши рядом с вышедшим из строя торговым автоматом, который ждет, когда его заберут на свалку. Она отворачивается от своего велосипеда и заправляет каштановые волосы за уши, глядя на меня сквозь очки.

— Маттео? Что ты здесь делаешь?

— У тебя есть пара минут?

Мы прячемся за крытой велопарковкой.

— Я думала, нам лучше не разговаривать в лицее, чтобы сохранить, ну, ты понял… — она подмигивает мне. — Что на тебя нашло?

— Я беспокоюсь за Леану.

— Почему?

— Из-за Джаспера, само собой! Он к ней лезет?

— Да, он бесячий в последнее время и все время ошивается рядом с нами. Но, кроме этого, я ничего не знаю…

— Леана не жаловалась на него?

Анна София пожимает плечами.

— Не хочу тебе льстить, но она больше говорит о тебе.

За этим следует пародия на Леану с писклявым голосом:

— «Поль такой классный, он придет в пятницу. Похоже, что я и впрямь ему не безразлична. А вы что думаете? Я ведь права?!»

— Ладно-ладно, я понял! Леана настояла на том, чтобы я пришел в пятницу. По-моему, это неспроста.

Она снова становится серьезной, хотя я ее не убедил.

— Ну раз ты так думаешь.

— Ты предупредишь меня, если выяснишь что-нибудь?

— Хорошо. Дай мне свой номер телефона.

Я нахожу Андреа в моей комнате — она занимается, лежа на кровати, пока папа и Манон играют в «Just Dance» в гостиной. Их голоса разносятся по коридору. Мое возвращение отрывает кузину от учебы. Она радостно и со всеми подробностями рассказывает мне о звонке Фары и ее предложении встретиться. Она приплясывает от нетерпения, думая о своей свиданке в субботу.

— Нет, правда, я так рада, что ни на чем не могу сосредоточиться. Я уж и не ждала!

Несмотря на ее заразительное воодушевление, мне трудно скакать от радости. Когда она замечает это, она скрещивает руки на груди.

— Ну, а у тебя что нового?

— О, я даже не знаю, с чего начать.

— Не знаю, что с тобой стряслось, но готова поспорить, ты опять во что-то вляпался.

И я рассказываю ей о своих злоключениях.

— В смысле, ты собираешься прогулять физкультуру в пятницу? — возмущается она. — Ты, видит небо, великий спортcмен, примерный ученик, который никогда в жизни не был в кабинете директора, собираешься нарушить правила и ПРОГУЛЯТЬ?

— Нет, теперь ты еще и смеешься надо мной!

Я кидаю ей в лицо пару грязных носков, она швыряет в меня подушкой, от которой я уворачиваюсь, ловко повернувшись в кресле. Она успокаивается, прежде чем подытожить:

— То есть твой обидчик ходит по пятам за твоей девушкой, в этом вся проблема?

— Он тронул ее. Ни к кому нельзя прикасаться без разрешения, это простейшее правило. Я уверен, что что-то произошло и что она никому об этом не сказала.

Я размышляю вслух:

— Она из тех гордячек, которые ненавидят терять лицо. Может быть, поэтому она решила молчать.

Андреа постукивает себя пальцами по губам.

— Несмотря на твои благие намерения, я не в восторге от концепции «доблестного рыцаря», который приходит на помощь своей даме в беде. В общем, она надеется, что если она покажет, что уже занята, то он отступится.

— Все сложнее. Насколько я знаю, Леана уже посылала его далеко и надолго, не вмешивая меня в это; мне кажется, что она уже не знает, как от него избавиться. Поэтому я должен быть рядом на случай, если ей понадобится помощь.

Андреа растроганно, но взволнованно улыбается мне.

— Хорошо. Что ты будешь делать, если однажды Джаспер к тебе подойдет?

— Я удивлюсь, если он нападет на парня Леаны при всех. Он не настолько глуп.

Если только он меня не узнает. Я буду осторожен; я, между прочим, настоящий виртуоз в том, чтобы не попадаться ему на глаза. В любом случае я уже все решил. Я не могу подвести Леану, несмотря на тревожный звоночек, который не перестает звенеть в моей голове.

«Тревога! Тревога!» — как говорил Пикчу, попугай из «Эстебана, сына солнца»^[18]. Да, я явно пересмотрел мультиков с Манон.

Глава 36

Началось. Этим вечером мне предстоит столкнуться со своими демонами лицом к лицу, явившись в парике под двери школы. Я тяжело опускаю руку на заходящийся в истерике будильник, чтобы заткнуть ему глотку.

Я поднимаюсь и чувствую, как внутренности уже начинают завязываться тревожным узлом, а в ту самую секунду, когда я опускаю ноги на ковер, волоски на руках встают дыбом, будто наэлектризованные. Я в последний раз проверяю вещи, в которые буду переодеваться дома сегодня днем. Все, что нужно для надевания парика, выложено в правильном порядке вместе с пакетиком, в котором я храню нанокожу. Я перемыл ее вчера, чтобы убедиться, что от нее не пахнет жидкостью, с помощью которой я избавляюсь от клея. Потом спешу занять ванную, стараясь не смотреть на свое отражение в зеркале, которое так старит тонзура. Но все же аккуратно причесываю оставшиеся по периметру головы волосы и выбираю бейсболку — белую с найковской галочкой. И ухожу в лицей, не сказав никому ни слова.

Это утро похоже на утро любого другого дня недели. Карло наступает мне на ноги и толкает, насмешливо скалясь, бывшие друзья, едва завидев меня, тут же делают ноги, а Леана с развевающимися по ветру волосами проходит мимо, не замечая меня. Я чуть не оборачиваюсь ей вслед, попавшись на крючок ее духов. Потом налетаю на Сураю и ворчливо извиняюсь перед ней, опустив голову, чтобы спрятать лицо за козырьком кепки. Девочки идут дальше, больше не обращая на меня внимания, за исключением Анны Софии, которая бросает на меня удивленный взгляд через плечо.

Я на волоске от приступа паники, как если бы готовился совершить путешествие во времени, но опасался встретить своего двойника, как Марти Макфлай из фильма «Назад в будущее». Но Поль и Маттео не могут находиться в одном и том же месте в одно и то же время. Нет никакого риска, что это произойдет, и к тому же Анна София сдержала слово. Моя тайна в надежных руках.

На этой утешительной мысли я дохожу до своего класса и, как обычно, в гордом одиночестве сажусь за последнюю парту.

На обеденном перерыве я считаю минуты, отделяющие меня от урока английского, последнего перед физкультурой, на которую я решил не ходить. Мне не терпится снова стать Полем и покончить с этой авантюрой. Делов-то в конечном счете на пять минут: встать у выхода, взять Леану за руку и быстренько свалить. В моих силах избавить себя от очной ставки с Джаспером.

Тревога растет с каждой минутой. Я не видел ни Леану, ни ее подруг с самого утра, хотя обычно они болтают во дворе. Поэтому я предполагаю, что они в информационном центре, куда частенько заглядывают.

Джаспер выделывается в компании своих друзей, которые сидят с ним на спинке лавочки, поставив рюкзаки в ноги. Они окликают и останавливают всех, кто проходит мимо. У моего врага номер один, похоже, боевой настрой. С мрачным лицом он дважды толкает Карло. Очевидно, «в шутку», но, судя по физиономии Карло, он относится к этому с меньшим энтузиазмом и в конце концов сваливает вместе с Самюэлем. Не так уж это и весело, когда издеваются над тобой, а, Карло?

Спрятавшись в тени навеса, я не упускаю ни одной детали из той сцены, которая разыгрывается передо мной. Джаспер глаз не сводит с информационного центра. Я уверен: он ждет Леану. Поэтому, когда звенит звонок, я решаю немного задержаться вместо того, чтобы бежать в класс. У меня такое чувство, что я в самом разгаре слежки за психопатом, как Декстер, серийный убийца, который нападает только на убийц.

Девочки выходят из библиотеки, и Джаспер идет следом за ними, сунув руки в карманы. Я делаю точно так же, каждые три секунды проверяя, на месте ли кепка. Я хорошо вижу все интересующие меня головы в море учеников. Белокурый ершик Джаспера возвышается над остальными.

Он переходит в наступление на лестнице. Шумная толпа разносит подруг в разные стороны, и Леана отстает от остальных, читая сообщения в телефоне.

Может быть, она ждет, что ей напишу я — то есть Поль.

Джаспер пользуется ее рассеянностью, чтобы поравняться с ней и заговорить. Она прижимает к груди ремень своей сумки. Я слышу, как она говорит:

— Хватит, отпусти меня, Джаспер; я иду на урок!

Но на лестничной площадке он прижимает ее к стене, оперевшись руками по обе стороны от ее головы. Я поднимаюсь к ним, все еще низко надвинув кепку на лоб.

— Да что ты пристал ко мне! — кипятится она. — Я же уже сказала, что у меня есть парень!

— Но я уверен, что у вас с ним все несерьезно! Говорю тебе, это ненадолго!

— Он придет за мной после уроков, вот сам у него и спросишь, что он об этом думает.

Я замираю в двух ступеньках от них, остальные школьники ничего не замечают. Ослепли они все, что ли?

— Послушай, Леана, ты не понимаешь. Тебе будет лучше со мной.

— Из-за тебя я опоздаю!

Дрожь в ее голосе заставляет меня обернуться. Джаспер прижался к ней и тянется к ее губам, пока она, побледнев как полотно, пытается увернуться. Во мне закипает гнев. Я налетаю на него, отшвыривая его к лестнице.

— Черт, монашек! — восклицает он. — Тебе хана!

Я не успеваю поднять голову, как получаю кулаком в челюсть. Бейсболка слетает, и я плашмя падаю на пол. Рюкзак смягчает падение, а потом я откатываюсь в сторону, когда противник пинает меня в живот, и Леана пронзительно кричит. Ученики расступаются, некоторые аплодируют, и когда Джаспер поднимает мою бейсболку и надевает ее, слышится смех.

— А вот это кстати, свою я потерял. Ты случайно не знаешь, куда она подевалась? Мне почему-то кажется, что какой-то лысый сопливый урод спер ее у меня…

— Твою мать, — измученно говорю я, — это была моя кепка, моя долбаная кепка, и эту ты мне тоже вернешь.

Я пересекаюсь взглядом с Леаной, которая вдруг узнает меня. На ее лице отражаются изумление и ужас одновременно. Разлом Сан-Андреас только что разделил мое сердце напополам. Меня захлестывают страх, тревога и ненависть. Особенно ненависть. Я поднимаюсь на ноги.

— Еще захотел? — спрашивает Джаспер, поводя плечами. — Вот и отлично, у меня как раз руки чешутся навалять кому-нибудь.

— Это моя бейсболка.

И несмотря на то, что он на голову выше меня и на двадцать кило тяжелее, я снова сбиваю его с ног.

У Джаспера разбита губа, у меня заплывает глаз. Я держу на коленях сжатые в кулаки руки и смотрю в пол, чтобы скрыть все еще снедающую меня ненависть. Надзиратели разняли драку и отправили нас к директору.

— Вы расскажете мне, что там произошло, и быстро!

Директор рвет и мечет. Его нижняя челюсть дрожит, а левое веко под кустистой бровью дергается от нервного тика.

— Мне казалось, я ясно выразился, Джаспер: если я еще раз услышу о том, что вы хоть пальцем тронули Маттео Лекюре, вы предстанете перед дисциплинарным советом.

— Он первый начал, — ворчит этот гад. — Это он налетел на меня, а я только защищался!

Я был готов к этому и решил поставить эту сволочь на место.

— Он приставал к девушке! Он домогался ее, я видел!

— Что за бред! — смеется Джаспер.

Я резко встаю.

— Этот подонок прижал ее к стене и пытался поцеловать против ее воли. Что это, если не сексуальное домогательство?

— Она могла просто сказать, если бы хотела, чтобы я ее отпустил! Он врет!

Директор изучающе разглядывает сначала одного из нас, потом другого.

— Это очень серьезное обвинение, Маттео. Имейте в виду…

Джаспер поддевает меня, улыбаясь уголком губ:

— Он просто мне завидует, потому что девчонки на него даже не смотрят из-за того, что он выглядит как старикашка.

Самое скверное в этом, что он верит в то, что говорит. Я сажусь обратно, изо всех сил пытаясь вести себя более сдержанно. Если я сейчас выйду из себя, мне никто не поверит.

— Он прижался к ней, — повторяю я уже спокойнее. — И пытался поцеловать против ее воли.

— Ну и кому из нас вы поверите? — бьет наотмашь Джаспер с ледяным спокойствием.

Я прожигаю его взглядом. Я почему-то вдруг совершенно перестал бояться его.

— Как зовут эту девушку? — спрашивает директор, нахмурившись. — Я хочу выслушать и ее.

Через десять минут к нам присоединяется Леана. Она смотрит прямо перед собой и подтверждает мою версию событий. Директор нерешительно морщит лоб, и в его голосе слышится скепсис, когда он спрашивает:

— То есть присутствующий здесь Джаспер попытался поцеловать вас против вашей воли?

Она кивает, чувствуя себя не в своей тарелке. И смущаясь еще больше оттого, что Джаспер не собирается сдаваться.

— Она не оттолкнула меня! Она еще и заигрывает со мной все время! Это вам кто угодно подтвердит!

— Тише, Джаспер! Дайте Леане сказать.

Но, испугавшись напористости высокого блондинистого громилы, она не сразу решается открыть рот.

— Я сказала ему, что иду на урок, но он не отпустил меня.

— Сука! Ты не сказала «нет»!

— Джаспер! — строго осаживает его директор. — Чтобы я больше не слышал подобного в своем кабинете! Вы меня поняли?

Он хмурится. Я ерзаю на стуле, пока Леана, которой приходится защищаться, находит в себе силы ответить:

— Я? Заигрываю с тобой? Ты только и делаешь, что повсюду таскаешься за мной! Сколько раз я говорила тебе, что настаивать бесполезно? Да что тебе еще нужно, в конце-то концов?

Губы Леаны кривятся от гнева.

— Маттео меня ненавидит, — брызжет слюной Джаспер. — Он что угодно наплетет, лишь бы меня выгнали из школы. Ему нельзя верить! К тому же он первым ударил меня! Он напал на меня, хотя я ничего ему не сделал! Они решили объединиться против меня. Эта шлюшка заигрывает со мной, а он не просто лезет на меня с кулаками, но еще и делает так, чтобы меня исключили.

Директор задумался и, похоже, засомневался. Как вообще такое возможно? Мы с Леаной изложили ему одну и ту же версию событий, а он все-таки поверит этому ублюдку Джасперу? Почему все всегда сомневаются в словах жертвы, но никогда — в словах агрессора?

Леана пожимает плечами с делано равнодушным видом.

— Мне нет никакого дела до Маттео Лекюре, я его не знаю.

— Ага, и он, наверное, думал, что ты станешь с ним встречаться, если он набьет мне морду. Это вполне в его духе.

Директор перебивает его — он уже явно на пределе:

— Достаточно, Джаспер! Заткнитесь хотя бы на минутку, я из-за вас не слышу собственных мыслей.

— Могу я вернуться в класс? — вмешивается Леана.

— Можете идти.

Она встает со стула и на четверть секунды поворачивается ко мне, чтобы бросить мне в лицо свое отвращение, а потом с достоинством покидает кабинет. Я чувствую горечь во рту. Я пришел ей на помощь, а она теперь презирает меня так же, как этого недоумка. Директор безжалостно выносит свой приговор:

— Джаспер, вами займется дисциплинарный совет. А вы, Маттео, отстраняетесь от занятий на пять дней.

Я хватаю ртом воздух.

— Это несправедливо, я тоже жертва!

— А на что вы рассчитывали, затевая драку? Правила одинаковы для всех.

Глава 37

По дороге домой в машине висит напряженное молчание. Маме пришлось срочно уйти с работы, чтобы с глазу на глаз выслушать лекцию директора о моем недостойном поведении. К счастью, долго он ее не продержал. Но она вся на нервах и едет дергано, нажимая на педаль тормоза каждые три минуты. Наконец, остановившись возле нашего дома, она заговаривает со мной:

— Сейчас ты вернешься домой, а это мы обсудим вечером, когда я успокоюсь.

— Мам…

— Замолчи, сейчас я не в состоянии с тобой разговаривать.

И, высадив меня, она сразу же срывается с места. Оставшись дома один, я швыряю на пол рюкзак, кепку и куртку. Посылаю подальше ботинки и оседаю на плитку в кухне, потому что идти куда-то еще выше моих сил. Все события сегодняшнего дня возвращаются ко мне пощечиной. И все же я уверен, что поступил правильно. В таких ситуациях нельзя проходить мимо. Я бы не смог больше смотреть на себя в зеркало, если бы не вмешался. Слова директора задели меня, но не так, как отвращение, написанное на лице Леаны. Я ощутил, будто мне в сердце вонзили нож.

Ее оттолкнуло мое второе «я» или моя ложь? Мне нужно знать. Нужно поговорить с ней. С волосами или без? C. В конце концов, Поль должен был встретить ее сегодня вечером.

Я решил подождать ее, прислонившись к худосочному деревцу, одному из тех, что растут вдоль тротуара. Я нервничаю, мне холодно и хочется что-нибудь сломать. Я и не думал, что во мне есть столько жестокости, и уж тем более — что она проявится сегодня с такой силой. Во мне накопилось столько гнева, который я всегда прятал поглубже. Может быть, лучше выпустить его, потому что, если держать все в себе, однажды я просто взорвусь.

Звенит звонок, и через несколько минут из дверей начинают выходить школьники. Я боюсь увидеть Леану так же сильно, как хочу расставить все точки над «i».

Сурая замечает меня первой. Черные косички взлетают вокруг ее головы, когда она бросается мне навстречу в сопровождении Анны Софии, которая знаками пытается что-то мне показать.

— Привет, Поль! Что ты здесь делаешь? Леана сказала, что ты все-таки не придешь!

— Мне нужно с ней поговорить.

— У тебя все хорошо? Ты странно выглядишь.

Я раздраженно закатываю глаза.

— Оставь его в покое, — вмешивается Анна София. — Сейчас не время. Я тебе все потом объясню. До скорого, Поль!

А потом она уводит свою подругу, одарив меня на прощанье сочувственным взглядом, который подразумевает, что мне конец. Секундой позже я и сам в этом убеждаюсь. Леана мерит меня с ног до головы презрительным взглядом, стоя на пороге лицея и не обращая никакого внимания на проходящих мимо школьников. Некоторые нечаянно толкают ее. Она бледна и холодна, как Дейенерис из «Игры престолов», которая вот-вот выкрикнет свой боевой клич «Дракарис!». В конце концов она проходит мимо меня, глядя прямо перед собой. Сжав кулаки в карманах, я догоняю ее и иду рядом.

— Отойди от меня, — цедит она. — И не подходи ко мне больше.

Ее губы сжаты в тонкую полоску. Я поджимаю свои.

— Почему?

— Ты знаешь почему… — она глубоко вздыхает и понижает голос так, чтобы услышал только я: — Маттео.

Это так ужасно — то, как может ранить простое имя, произнесенное с таким презрением. Но мне хватило храбрости и на то, чтобы подраться с Джаспером, и на то, чтобы показаться ей после этого на глаза, и мне кажется, что я заслуживаю большего. У меня есть право объясниться, но особенно мне хочется услышать правду из ее уст.

— Так в чем дело? В том, что я вступился за тебя? Или в том, что я…

Она разворачивается на сто восемьдесят, и я останавливаюсь, взволнованный слезами в ее глазах.

— Хочешь помучить меня прилюдно, да? Ты еще недостаточно поиздевался надо мной? Недостаточно мной воспользовался? Хочешь, чтобы я еще и сгорела от стыда перед всеми? Отвали! Оставь меня в покое! Все в любом случае кончено. Ты меня слышишь? КОНЧЕНО. Я больше не хочу тебя видеть, не хочу больше иметь с тобой никаких дел, все, это конец.

Она проорала все это в пятнадцати метрах от автобусной остановки.

На нас смотрят абсолютно все, и в первую очередь Сурая и Анна София, одна — с удивлением, вторая — с болью. Я отступаю, она отбила у меня все желание обсуждать что бы то ни было ударом, который только что нанесла.

Все кончено.

Этим вечером в опустившихся сумерках в парке одинаково тоскливо и холодно. Индикатор заряда на телефоне начинает светиться красным. Я поставил его в авиарежим, чтобы спокойно посмотреть наши совместные фотографии. Леана на них просто сияет, но ей это нетрудно; она всегда прекрасно выглядит. Поль на них тоже выглядит круто: сверхъяркая улыбка, объемная грива, беззаботный вид. Я сейчас — полная его противоположность. Я провел с этой девушкой несколько счастливых недель. И она все разрушила за секунду. Я до последнего верил в нас, хотя знал, что однажды наши отношения упрутся в стеклянный потолок. Сегодня я дорого поплатился за это. И поделом мне.

— Кузен? Твоя мама волнуется. Твой папа тебя ищет.

Андреа садится рядом со мной, закутавшись в парку. Бирюзовая прядка стала ярко-розовой.

— Итак, это случилось? — спокойно спрашивает эта фаталистка, потирая руки, чтобы согреться.

— Угу. Она обо всем узнала. И бросила меня.

— Дай ей время.

Я обескураженно оборачиваюсь к Андреа.

— И ты в это веришь? Она поняла, что встречалась со мной, и теперь оскорблена до глубины души. Я не знаю, представляешь ли ты, насколько я ей отвратителен! Она не хочет больше ни говорить со мной, ни видеть меня.

Плечо Андреа прижимается к моему.

— Она выглядела влюбленной. Когда гнев утихнет, она сможет с тобой поговорить. Я обнаружила свою девушку в постели с другой женщиной, но в конце концов я выслушала ее извинения.

— Она вышвырнула тебя из квартиры.

— Да. Но она, по крайней мере, призналась мне во всем: что больше не любит меня, что так больше продолжаться не может, что ей жаль, и я наконец смогла переключиться.

Какой замечательный финал для их отношений.

Леана откажется выслушать мои извинения; она будет злиться на меня до конца своих дней и заклеймит меня подонком, который ею манипулировал. И в каком-то смысле она будет права.

Я знал, что лгу ей, я отдавал себе в этом отчет и был готов к любым последствиям, вплоть до расставания. Но я не настолько чокнутый, чтобы манипулировать ею из жажды мести, якобы потому, что она издевается надо мной. Этого я понять не могу. Как она вообще могла до такого додуматься? Я не отомстил даже Джасперу за все то, что он заставил меня пережить. Хотя он виноват куда больше! Может быть, Леане проще думать, что я над ней посмеялся, чем признать правдивой настоящую причину моей лжи: она никогда в жизни не стала бы встречаться со мной, если бы знала, кто я такой.

Андреа уважительно поддерживает мое убитое молчание, которое перекрывает шум дороги за оградой парка. Я мог бы в подробностях рассказать ей о своих злоключениях, но не хочу еще раз переживать этот ужасный день. И вставать со скамейки тоже. Пока я не двигаюсь, ничего и не происходит, так ведь?

Через десять минут Андреа глубоко вздыхает.

— Пора возвращаться. Уже поздно, на улице холодно, и нам лучше посидеть у тебя в комнате, тебе не кажется?

Она права. Во всяком случае, я должен все объяснить родителям. Я должен взять на себя всю ответственность и сказать им правду, хотя никому не хочется разочаровывать тех, кто его любит.

— Иди. Я тебя догоню.

Я включаю телефон и набираю номер Леаны. Автоответчик.

— Я не знаю, что ты там себе напридумывала про меня. Но я был искренен с тобой, и мне кажется, что если ты тоже не лгала о своих чувствах, то все остальное не имеет значения.

Я должен был это сказать.

Глава 38

Мои родители не знали, что и сказать. Думаю, они не были готовы к тому, что их любимый сын окажется виновен в присвоении чужой личности. Я пропустил ужин, но они не стали настаивать на том, чтобы я поел, потом я лег на кровать, выжатый как лимон. Уже через секунду меня поглотило небытие.

Я проснулся в одиночестве в три часа утра, но со вчерашнего вечера ничего не изменилось — Леана мне так больше ничего и не написала. А на что я, собственно, рассчитывал? Мне нужно от нее лично услышать, что я противен ей из-за волос, чтобы я наконец смог перевернуть эту страницу?

Я смотрел в потолок широко раскрытыми глазами, пока за окном не забрезжил день. Я ушел бегать, пока никто не проснулся. Долго кружил по парку, сначала трусцой, потом спокойным шагом, тщетно пытаясь справиться со всеми теми чувствами, которые не дают мне покоя со вчерашнего дня. Остановился я только у дома Леаны.

Повторяя про себя ее слова снова и снова, я разозлился. Это я должен обижаться.

Я ждал десять часов, чтобы написать ей сообщение.

Нам надо поговорить. Я стою внизу. Спустись, пожалуйста. После этого я оставлю тебя в покое, обещаю.

— У тебя пять минут, — объявляет она, спустившись ко мне спустя четверть часа. — А потом тебе же будет лучше забыть обо мне.

Ее покрасневшее лицо пошло пятнами. Волосы в жутком беспорядке. Она может изображать все что угодно, я ее знаю. Она не обманет меня своим вызывающим видом; это всего лишь видимость.

— Ты хочешь поговорить на улице или мы все-таки посидим в тепле в каком-нибудь кафе? — спрашиваю я, указывая на вывеску на углу улицы.

— Пять минут, здесь и сейчас. Что ты там вообще себе думаешь? Что сможешь заговорить мне зубы? Что яничего не поняла?

Меня захлестывает ярость, и слова выскакивают сами, громче, чем мне хотелось бы:

— А мне вот, честно говоря, интересно, что ты там себе напридумывала! Потому что лично мне кажется, что больше всего тебя злит то, что я оказался беднягой Маттео, жалким монашком! Я готов поспорить, что единственное, что тебя волнует, так это то, что в понедельник над тобой станут смеяться. Кто знает, может быть, найдутся и те, кто будет петь, завидев тебя: «Когда вновь увижу чудесный тот край!»

— Ты действительно думаешь, что я такая?

— А разве это не то, что ты имела в виду вчера вечером, когда обвинила меня в том, что я хочу помучить тебя прилюдно?

Гнев окрашивает ее щеки красным, когда она выплевывает:

— Прекрати тянуть одеяло на себя! Ты переспал со мной, чтобы отомстить за себя! Отомстить мне, отомстить Джасперу!

— Мир не крутится вокруг тебя, черт возьми! Можешь ты хотя бы попытаться поставить себя на мое место?

Она неспособна понять, насколько я был одинок и как я себя почувствовал, когда она стала подкатывать ко мне, когда я понял, что нравлюсь ей… Я могу вспомнить каждый миг той странной недели между Рождеством и Новым годом. Но я не нахожу слов, когда она осаживает меня, бросив с ненавистью:

— О да, я могу поставить себя на твое место. Ты динамил меня, водил за нос и, должно быть, помирал со смеху, когда я проглатывала твою ложь: общежитие, сестра, не говоря уже обо всем остальном. Мои звонки мешали тебе жить, и я думала, что ты бросишь меня! Я с ума сходила от этого! Какой же дурой я была!

В моих глазах стоят слезы, а в горле застрял комок.

— Я знал, что ты бросишь меня, когда узнаешь правду! Я не мог признаться тебе во всем! Давай, скажи, что я ошибался!

Она опускает глаза, и я продолжаю:

— Впервые в жизни кто-то отнесся ко мне как к нормальному человеку, а не как к поводу для шуток! Да, признаюсь, я был рад, что нравлюсь тебе больше, чем этот подонок Джаспер! Но это нормально, разве нет? За что бы мне мстить тебе?

Голос Леаны дрожит:

— Потому что я издевалась над тобой вместе со всеми остальными.

По ее щекам бегут слезы, которые она вытирает рукавом. Я начинаю надеяться на то, что она скажет, как ей жаль, но она только сморкается. Она смотрит куда угодно, только не мне в глаза, и я бессильно пожимаю плечами.

— Я думал, что доказал тебе, насколько ты мне дорога. Я делал столько глупостей, потому что боялся тебя потерять… Например, делал вид, что уезжаю по воскресеньям.

— Ты оберегал свою тайну. Ты сделал все, чтобы соблазнить меня и переспать со мной…

— Да нет же, я был искренен! Я собирался прийти за тобой в школу, несмотря на риск. Я выбрал пожертвовать своей тайной, но не дать Джасперу причинить тебе вред!

Мой последний аргумент заставляет ее снова поднять глаза. Зеленые, прекрасные, как и ее длинные рыжие волосы, которые я хотел бы погладить. Я не могу удержаться и не представлять, как снова целую ее, и не желать этого.

— Леана, послушай. Я догадывался, что что-то произошло, я видел, как Джаспер ходит за тобой по пятам, и я забеспокоился вчера, поэтому пошел за тобой…

— Ты следил за мной в школе! Ты шпионил за мной!

— Нет, не совсем! Клянусь тебе…

— Ты следил за мной! — восклицает она. — Ты вообще отдаешь себе отчет в том, насколько это стремно? Ты знаешь, что именно поэтому я так боялась Джаспера? Потому что он был повсюду, все время, и даже шел за мной от школы до дома во вторник!

— О нет, вот псих…

Она останавливается, пытаясь отдышаться.

— Теперь ты понимаешь, что я почувствовала, когда заметила, что ты ничуть не лучше!

— Нет, у нас с Джаспером нет ничего общего, просто… просто… просто мы с тобой учимся в одной школе…

Я теряюсь, когда она смотрит на меня с упреком в глазах, взглядом прожигая меня насквозь.

— Да, признаюсь, я следил за тобой на этой неделе из-за него. Это правда.

Момент истины. Насколько я отличаюсь от чувака, которого она ненавидит больше всего на свете? Я растерянно провожу рукой по волосам, пытаясь понять, как быть дальше.

— Да, иногда я смотрел на тебя во время перерыва во дворе, потому что скучал по тебе, но… бо́льшую часть времени я старался даже близко не подходить к тебе, потому что боялся, что ты или твои подруги меня узнают. Но если я правильно помню, то за Джаспером я следил куда больше, чем за кем бы то ни было еще.

Она шмыгает носом.

— Хотелось бы верить. А насчет остального не знаю.

— Леана, я обещаю тебе…

Я протягиваю к ней руку и делаю шаг вперед, но она отшатывается, качая головой.

— Только не это, никаких обещаний, пожалуйста. Откуда мне знать, честно ты это обещал или нет. Ты обманывал меня с самого начала. Я не могу простить тебя. Не подходи ко мне больше, на этом все.

И, нанеся этот оглушительный удар, она ушла, оставив меня одного.

— И теперь ты деградируешь под фильмы-катастрофы? — поднимает брови моя мама, уже стоя на пороге перед тем, как уйти на работу. — Выходит, у тебя и впрямь разбито сердце…

Родители решили не заваливать меня работой по дому, несмотря на отстранение от занятий. Может быть, последствий моих действий оказалось достаточно для заслуженного наказания. С самой субботы я безвылазно сижу в гостиной и ухожу оттуда, только чтобы развалиться в кровати. Во вторник утром я засел за первый фильм.

— Между твоим отстранением и февральскими каникулами целых три недели, — напоминает мама со всей строгостью, на которую способна. — Ты не можешь все это время есть перед телевизором, тебя и так скоро будет от него не оторвать. Займись чем-нибудь, сходи куда-нибудь, побегай!

Отличный совет. Жаль только, что силы воли у меня как у грязного носка, застрявшего между диванными подушками. Сейчас и речи быть не может о том, чтобы я высунул нос наружу. Мое неодобрительное молчание — явно не то, что хочет услышать моя родительница.

— Я даю тебе три дня на то, чтобы ты оплакал свои отношения. Потом тебе придется унывать как-нибудь более конструктивно. Нагоняя учебу, занимаясь уборкой и развлекая сестру…

Угрозы… Но на самом деле она старается не трогать меня лишний раз. Она боится, что я впаду в депрессию, как когда у меня выпали волосы и я замкнулся в себе, вернее, в своей комнате и геймерском кресле.

Когда фильм закончился, я начал смотреть документалку о Людовике XIV. В прошлой жизни — лет в двенадцать, наверное — я обожал историю. Даже если сейчас мне очень хочется выключить телик и сбежать на «Скайдаст».

Я проклят. Истории про волосы преследуют меня даже по телевизору. На экране «король-солнце» теряет их в 19 из-за брюшного тифа. После этого он ходил только в париках. Но это стало всего лишь одним из череды его несчастий. Он страдал от проблем с зубами и перенес операцию, в ходе которой дантист нечаянно проткнул ему нёбо. Из-за этой дыры вся еда, которая оказывалась у него во рту, выходила через нос… На этом моменте меня замутило, и я выключил телевизор, потому что со своим легендарным везением я боюсь даже представлять, что ждет меня в будущем.

Под каким бы углом я ни смотрел на сложившуюся ситуацию, наши с Леаной отношения закончились плохо. Она бы бросила меня, даже если бы я ей во всем признался. Уж в чем-чем, а в этом я был уверен.

Я задумываюсь. Встречу ли я однажды девушку, которая примет меня таким, какой я есть? Потому что без волос я себя ненавижу, а с волосами становлюсь притворщиком. Выхода нет.

— Такова участь простых смертных, — объясняет мне Андреа несколько дней спустя. — Вот девушки, например: если ты не красишься, никто не обращает на тебя внимания, если ты красишься слишком сильно, ты выглядишь легкомысленной дурочкой. Если ты не носишь платьев, ты не женщина, но стоит тебе начать их носить, как парни на улице принимают тебя за мартовскую кошку. И так далее и тому подобное…

— Кто-то пристал к тебе на улице?

Обычно она ходит только в черных джинсах, но сегодня достала из сумки юбку в шотландскую клетку.

— Да, шайка каких-то придурков в метро. Эти господа сочли меня с моим происхождением экзотикой.

— И как ты с ними разобралась?

— Изящно и остроумно.

Значит, показав им средний палец.

— Или это, или перцовый баллончик, который мне всучил твой отец. Он протек в кармане, и я плакала три часа. Ну, по крайней мере, теперь я точно знаю, что он работает.

Мои трудности тем временем никуда не делись. Если я найду себе девушку, когда наконец окажусь подальше от этого проклятого лицея, нужно будет все же как-нибудь выбрать удобный момент и рассказать ей о своей проблеме с волосами.

— Я не специалист, — напоминает мне Андреа. — Но однажды тебе придется сделать выбор: или принять свою лысину, или принять свою волосяную накладку.

Она вытягивается рядом со мной на кровати.

— Когда будешь знакомиться с людьми, мужчинами или женщинами, не стоит сразу признаваться, что ты носишь парик. Подожди немного, узнай их получше, подружись с ними и тогда расскажи, если почувствуешь в этом необходимость.

— Я говорю тебе о своей потенциальной будущей девушке.

— Ого, да это прогресс! В субботу ты собирался умереть в гордом одиночестве в какой-нибудь пещерке Ларзака^[19]!

Я закатываю глаза. Она посылает мне широкую улыбку.

— Такое не рассказывают на первом свидании. Тем более девушкам на одну ночь. Только если ты почувствуешь, что тебе с человеком хорошо и что у вас все может стать серьезно, тогда рассказывай. И если она будет любить тебя, она поймет, почему ты ждал. Ей будет плевать на это.

Но эти красивые слова не могут меня утешить.

На следующий день я целый час провожу перед зеркалом, разглядывая свое отражение с волосами и оплакивая тяжелую судьбу Поля. Я думаю о том дне, когда мне придется вернуться в школу и снова увидеть тонзуру, и ощущаю непреодолимое желание крушить все вокруг.

Глава 39

Алиоша разворачивает 3D-карту на наших мониторах. Атмосфера планеты непригодна для дыхания, поверхность нестабильна, и малейший взрыв может иметь для нас роковые последствия.

— Вы готовы? Все знают, что делать?

Единодушное согласие. Наша цель — глава Лиги джентльменов, политик с Евраты-Один, который сбежал, как только его тайну раскрыли. С тех пор он окопался на частной базе, дожидаясь завершения перехода в клон, купленный на черном рынке.

— Он успел конкретно достать слишком многих девчонок в игре, — говорит Ник. — Это послужит ему хорошим уроком.

— Слишком много мужиков все еще думают, что им все сойдет с рук, — с нажимом говорит Алиоша, и в ее голосе слышится сталь.

К нам обратилось несколько девушек-игроков, чтобы рассказать о давлении, которое на них оказывалось. Нам удалось разгромить альянс до того, как вмешались админы. Теперь джентльмены стараются быть тише воды ниже травы, чтобы их не забанили. Чем дольше это продлится, тем лучше, но мы решили еще немного подкрутить гайки.

Мы отправились на штурм на двух тяжеловооруженных катерах, оставив на корабле Тотора, который не сойдет с места, пока мы не вернемся.

— Ты как, Поль? — спрашивает у меня Ник, когда мы покидаем «Скайдаст».

— Уже лучше.

Даже если я морщусь каждый раз, когда кто-то зовет меня Полем. Я не могу не думать о Поле, парне Леаны. Где-то между двумя охотами на демонов я сообщил Нику, что она меня бросила. Он не стал спрашивать почему. Я продолжаю разговор в том же духе.

— А ты как?

— Как обычно. Много работы. Я трахаюсь с одной из своих коллег.

Ох уж эта деликатность старины Ника.

— Поздравляю…

— У нас это не серьезно, — уточняет он. — Она знает, какой я засранец. Получится у нас что-то или нет, я все равно останусь засранцем. Только я решаю, каким мне быть. И пока она меня уважает, все будет нормально.

Я тут же начинаю подозревать, что для него-то как раз все серьезно. Насвистывая, он выжимает газ, чтобы догнать катер, которым управляет Алиоша. Оказавшись на месте, мы садимся подальше от защитного поля базы. Наши катера не могут пролететь сквозь него без риска разбиться. А вот для демонов, которых мы выпускаем из грузового отсека, это не составит никакого труда, потому что мы отключили пущенный по ограде ток. Тысячи рогатых тварей выбираются из контейнеров, которые мы открыли дистанционно, и устремляются прямо к базе. Через пять минут все сирены завоют, и мы сможем туда пробраться.

Алиоша хочет покончить с ним в рукопашной.

Эта миссия отняла у меня немало времени на каникулах, давая передохнуть от моего сентиментального маразма. Я рад, что ко мне снова вернулось желание играть. Я понемногу примиряюсь с Маттео, сохраняя при этом волосы.

Мне пришлось поменять волосяную накладку, но новая выглядит просто шикарно. Мастер считает, что я испортил предыдущую, снимая ее слишком часто. Должно быть, она почувствовала, что задела меня за живое, потому что не стала долго настаивать на необходимости носить ее по две-три недели подряд.

Тем временем я сплю в сатиновой шапочке, чтобы поберечь свои волосы, и просыпаюсь от кошмаров, в которых вижу возвращение в школу.

Осталась всего неделя.

Я все еще бегаю в парке по утрам. Но никогда не сталкиваюсь с Леаной. Даже случай решил, что между нами все кончено. Не то чтобы я хотел ее встретить — я ведь обещал, что оставлю ее в покое. Но я все-таки живу в этом районе и имею право бегать в своем парке. Если я ее увижу, то просто поверну назад, вот и все.

Но в этот день я встречаю там не ее. Маленькая брюнетка в очках мерзнет у эстрады и машет мне окоченевшей рукой.

— Привет, Анна София, все хорошо?

— Да, да.

Она кажется смущенной донельзя.

— Я подумала, что, может быть, ты все еще бегаешь здесь…

— Ты хотела меня видеть? Ты же могла позвонить.

Мое удивление заставляет ее смутиться еще больше. Я не могу перестать думать о том, как все это странно.

— Я хотела узнать, как у тебя дела. Все в лицее знают, что тебя отстранили и что Джаспера выгнали из школы.

— А что говорят обо мне, ну то есть Поле?

Меня беспокоит слух, который уже наверняка разнесся по всей параллели. Школьники видели, как Леана послала меня, когда я пришел за ней в лицей. Анна София опускает глаза.

— Что ты изменял ей с другой. Что она тебя ненавидит.

Около шестнадцати ножевых ранений брюшной полости. Спасибо, Леана. Я делаю глубокий вдох.

— Итак, все считают меня мразью.

Я снова немею, ошеломленный этим открытием. Я и подумать не мог, что Леана настолько зла на меня. Я думал, она приуменьшит значение того, что произошло. Даже если она никому не сказала, кто я такой, она должна догадываться, что это дойдет до моих ушей. Любое говно, сказанное о человеке, всегда раздается громче, чем ожидаешь.

Анна София попинывает носком ботинка какой-то камушек.

— Я сохранила твой секрет. Сурая тоже ополчилась против тебя из солидарности с Леаной. Это несправедливо!

Класс. Теперь даже экс-девушка моей мечты меня ненавидит. Это успех, Маттео.

— Спасибо, что предупредила.

— Не за что. Я решила, что в такой ситуации лучше прийти и сказать тебе это лично, чем отправлять сообщение. Если хочешь, я могу восстановить справедливость.

— Нет, спасибо. Незачем. Поль мертв и даже уже похоронен. Пусть покоится с миром.

Она целует меня на прощанье. И я вдруг понимаю, что, несмотря на то что эта история перебаламутила всю осевшую на дне моего сердца грязь, я приобрел друга.

Проходит три дня, но я все думаю и думаю об этом. Ни одна схватка с демоном не помогает мне смириться с произошедшим. Пока я в одиночку истребляю скорпионов, Андреа на телефоне мочит обезьян-зомби, развивая свою мысль.

— Твоя бывшая — ссаное ничтожество. Зачем ей надо было говорить такое? Она обвиняет тебя в том, что ты ей отомстил, и вдруг начинает распускать о тебе слухи?

— О Поле. Никто никогда не узнает правду. Кроме тебя, меня и Анны Софии.

— Все равно ЭТО несправедливо.

— Что ты хочешь, чтобы я с этим сделал?

Кроме бесконечного обмусоливания своих неудач. Через четыре дня я снова пойду в лицей. Растворюсь в толпе, попытаюсь остаться для всех незамеченным. Это будет проще сделать, потому что Джаспер-то как раз не вернется. Останется продержаться три месяца, и я обрету долгожданную свободу. Я переживу. А потом, после выпуска, начну новую жизнь.

— Это несправедливо, — бормочет Андреа. — Меня достала несправедливость.

— По-моему, бывает и хуже. Дети-солдаты, беженцы на дорогах, больные раком…

— Ну и что? — вспыхивает она. — Как будто это нормально! Потому что если думать так, то можно закрывать глаза на любую несправедливость! Чтобы построить лучшее общество, ничто нельзя упускать из виду.

— Алло, Хьюстон? Мы только что потеряли Андреа.

Она мстительно пинает мое кресло на колесиках. Я широко ухмыляюсь.

— Тише, сестричка, ты ведь в курсе, что я тебя обожаю, да? А у тебя как дела?

— Я нашла работу на лето — ассистенткой в архитектурном бюро. Это не бог весть что, но на пятом курсе я найду что-нибудь получше.

— Ты сказала об этом моей матери?

— Да, и она ужасно мной гордится. Впрочем, как и всегда.

В ее голосе слышится грусть. Они с родителями не разговаривали с самого Рождества. На несколько минут мы погружаемся каждый в свои мысли. Я решаю рискнуть:

— Может быть, тебе стоило бы позвонить своим и сообщить им об этом, как думаешь?

— Они сразу бросят трубку. Или, что еще вероятнее, будут в командировке и даже не узнают, что я звонила.

— А автоответчики для кого?

— Сказал парень, который оставляет десятиминутное сообщение, только чтобы попросить меня купить хлеба по дороге домой…

— Тогда напиши письмо им на почту. Электронные письма доходят даже до Китая.

— Это они должны сделать первый шаг.

— И даже два первых шага. Но если ты хочешь, чтобы они узнали о том, что ты нашла стажировку, и если тебе будет приятно показать им, как хорошо ты справляешься, не дай им лишить тебя этого удовольствия.

Я на секунду отвожу глаза от монитора. На лице Андреа довольная улыбка приходит на смену недовольной гримасе.

— Пожалуй, ты прав. Кто они такие, чтобы красть у меня мои победы?

Вот теперь я ее узнаю.

— Я хорошо на тебя влияю, Матт, ты ведь знаешь это?

Следующие пять минут все мое внимание занимал демон, который был крупнее остальных. Огромный, мохнатый и способный стрелять струями кислоты своим двойным хвостом.

— Матт.

— Еще секундочку. Я уже почти.

— Матт, тебе стоит оставить парик, когда ты пойдешь в лицей.

Я ошарашенно поворачиваюсь к ней, позабыв об обстреливающем меня монстре.

— Чего?

— Просто подумай. Тебе нечего терять. И с париком на голове ты чувствуешь себя лучше. Почему ты позволяешь какой-то школоте лишать тебя этого счастья? Ты можешь больше не бояться Джаспера, и я не думаю, что теперь еще хоть кто-то полезет к тебе.

— А насмешки?

— Они и так над тобой смеются. Что изменится?

Я возвращаюсь к своему монстру. Слишком поздно. Обливион с ним уже разобрался.

— Ну? — продолжает Андреа. — Что скажешь?

Я пожимаю плечами. Все снова будут говорить обо мне. Я и так уже два года герой большинства сплетен лицея: мой так называемый рак, моя лысина, прорыв канализации, исключение Джаспера… Я сыт этим по горло. Я хочу, чтобы от меня отстали. Сдам экзамены, и чао!

— Мне кажется, ты не понимаешь…

— Думаешь? — начинает она злиться. — Позволь напомнить тебе, что и мне, как лесбиянке, не удалось избежать бесконечного потока шуточек и отвратительных слухов.

Она делает глубокий вдох.

— Не позволяй другим определять тебя. Будь хозяином своей судьбы. Покажи им.

Глава 40

Воцарившаяся за завтраком на утро первого учебного дня немая сцена — это просто картина маслом и сыром. Мама не решается ничего сказать, Манон сидит с открытым ртом, так и не донеся до него ложку хлопьев, Андреа широко улыбается, а папа никак не возьмет в толк, на что эти трое так уставились. Он три недели видел меня в парике и, похоже, успел забыть о моей алопеции.

Нельзя сказать, что я наслаждаюсь этим мгновением. Я чувствую себя приговоренным, которого ведут на эшафот. Но я выспался. И вчера вечером, пока колебался перед зеркалом, я принял решение.

Я спокойно смотрю на свое отражение. С нанокожей я наконец-то чувствую себя самим собой. Я не сниму ее.

Я не могу принять свою лысину, это правда. Возможно, этого так никогда и не произойдет. Но мне на это плевать. Почему бы мне не носить волосы, если мне этого хочется?

Я уже пережил удары и насмешки, бесконечные преследования и разбитое сердце. Мнение окружающих больше не имеет для меня никакого значения. Ну, может, Леана удавится от злости, но что потом? Она тоже это переживет.

Никто не помешает мне быть тем, кем я хочу. Я приложу все усилия, чтобы быть собой, несмотря ни на что и ни на кого, и пойду один против всех, если это потребуется. Люди продолжат бежать от меня как от чумы, ну и на здоровье.

Перед выходом я надеваю кожанку и убираю во внутренний карман бейсболку Kingsman, которую забрал у Джаспера, — это символ. Я пойду до конца.

В автобусе я отправляю сообщение Анне Софии, чтобы предупредить, что я произведу сенсацию. Потому что мне ужасно этого хочется. Да, мне хочется взять реванш, заткнув им всем рты; правда, только на какую-нибудь пару минут. Потом они снова начнут обо мне судачить.

Я включаю музыку в наушниках, черпая отвагу в «Unstoppable» Сии. Когда захожу в ворота, я решаю выпрямиться, держа руки в карманах с деланым равнодушием. Больше и речи не идет о том, чтобы слиться с окружающей средой. Проходя через двор, я сосредотачиваюсь на музыке в наушниках и смотрю прямо перед собой. Я прохожу мимо ребят из параллели, узнавая среди них тех, кто был на вечеринках, куда мы ходили с Леаной.

Леану я замечаю чуть дальше. Еще красивее, чем в последний раз, когда я держал ее в своих объятиях, смертельно бледная, она осеклась на полуслове. Стоящая за ней Анна София, не упустившая ничего, посылает мне лучезарную улыбку. Я улыбаюсь в ответ, прежде чем заметить ошарашенную Сураю. Я прибавляю громкость.

Осталось дойти до класса.

— Вы ошиблись, молодой человек, — говорит мне классная руководительница.

— Я учусь у вас вот уже два года. Маттео Лекюре, — уточняю я, пока она поправляет сережки.

— Ах, да. Хорошо.

Она глазам своим не верит. Новость быстро распространится по учительской. Прекрасно. Я, как обычно, сажусь за последнюю парту. Одноклассники увидят меня, как только войдут в кабинет.

Перевозбужденная Анна София подходит ко мне одна на обеденном перерыве и целует в щеку:

— Привет!

— Ты рискуешь заработать себе проблемы, разговаривая со мной.

— Ага! Поверить не могу, что ты это сделал.

Она пытается потрогать мои волосы, и я резко отшатываюсь.

— Не трогай!

— Они настоящие?

— Само собой!

Я чувствую, что на нас смотрят. Она тоже, но ее это не трогает.

— Я, знаешь ли, не очень-то популярна, и плевать я хотела на то, что говорят остальные. Но можешь быть уверен, что, после того как нас с тобой увидят вместе, со мной захотят поболтать абсолютно все.

— Очень может быть.

Я нервно жду от нее новостей. Я не вижу нигде ни Леаны, ни Сураи. Анна София понижает голос:

— Сурая с Леаной пошли куда-то перекусить. Она распсиховалась, бедняжка; почти весь лицей в курсе, что ты ее бывший.

Я закатываю глаза. А так, конечно, ее это совсем не волнует. Зря я беспокоюсь о состоянии Леаны. Ей, во всяком случае, на мои чувства плевать.

Анна София с любопытством разглядывает меня.

— Как ты?

— Хорошо.

И даже лучше. С моих плеч будто свалился огромный груз. Как в первый раз, когда я надел волосяную накладку. Хватит прятаться, лгать и стыдиться непонятно чего. Я надеваю наушники и направляюсь к информационному центру, чтобы передохнуть, читая комиксы.

— Ну как?

Мои сестра, мать и кузина набрасываются на меня как один человек. Папа предусмотрительно стоит в сторонке; до него, похоже, наконец дошло, что я пошел в лицей в парике. Лучше поздно, чем никогда. А я тем временем преспокойно достаю фруктовый сок из холодильника и наливаю в стакан.

— Ничего особенного. Понедельник как понедельник.

— Как это — ничего особенного? — вскидывает брови мама. — Никто не заметил?

— Классуха меня не узнала и чуть не выгнала из класса, прежде чем спохватилась. А в остальном шепотки, слухи по всей школе, все как всегда.

— И все? — бурчит Манон. — Вот идиоты!

Я смеюсь.

— А чего ты ждала? Что они выстроятся в почетный караул? Пустят волну во дворе? «У Маттео есть волосы, йухуу!»

— А Леана? — более сдержанно спрашивает Андреа.

— В предынфарктном состоянии с самого утра. Но о ней есть кому позаботиться, она справится.

Манон разочарованно вздыхает. Она-то уж наверняка воображала, что мы помиримся. Она ошибалась. У нас с первой красоткой лицея все кончено.

Во всяком случае, я так думал. Потому что два дня спустя Леана сама подходит ко мне. Она с умом выбрала подходящий момент: я, как обычно, иду к кабинету английского заблаговременно, сразу после обеденного перерыва, чтобы избежать столкновения с неприятными личностями — в данном случае с Карло и близнецами Гонзагами. Она ловит меня в пустынном коридоре, потому что бо́льшая часть учеников все еще во дворе и будет скорее оттягивать этот момент, чем торопиться в класс.

— Привет, Леана…

Я снимаю наушники — я решил, что круто слушать музыку нон-стоп, типа я волк-одиночка.

— Маттео. Ну что, ты рад? Веселишься вовсю?

Странно, но ее чары действуют на меня не так сильно, когда она начинает злиться.

— Ты издеваешься надо мной? — кипятится она. — Весь лицей узнал, что я встречалась с тобой! Карло трижды спросил, не фетиш ли у меня на парики.

У меня вырывается нервный смешок.

— Теперь ты понимаешь, что мне приходилось выносить последние два года. Я ничего не могу с этим поделать, Леана. Рано или поздно они успокоятся. Я найду способ засорить туалет или выставить себя идиотом, чтобы отвлечь на себя внимание, если тебя это успокоит.

Меня поражает собственное хладнокровие. Она отводит глаза.

— Итак, я как раз такая эгоистка, которая трясется за собственную репутацию, как ты думал, а ты доволен тем, что сумел отомстить за себя. Просто чудесно.

Она так зациклилась на этом реванше. Чем дальше, тем больше мне кажется, что я совсем ее не знаю. Я стараюсь сохранить спокойствие.

— Я ношу волосяную накладку, потому что она позволяет мне чувствовать себя самим собой. Я делаю это для себя, только и исключительно для своего собственного благополучия. Ты меня знаешь, ты должна была это понять.

Она закусывает губу, не поднимая на меня глаз.

— Я бы спокойнее на это отреагировала, если бы ты предупредил меня, что придешь в школу вот так вместо того, чтобы устраивать мне подобные сюрпризы в первый учебный день.

В этой сволочной жизни некоторые дни бывают куда утомительнее других. Лицемерие Леаны меня раздражает.

— Ты приказала мне забыть тебя и наплела всем, что я тебе изменял. Чего ты ждала? Что я попрошу у тебя разрешения?

— Но ты сказал Анне Софии. Она все-таки призналась! Вы сговорились! Я даже не знаю, что злит меня больше в твоем поведении! Что ты игнорируешь меня или что ты в открытую подкатываешь к моим подругам.

Она оставляет меня одного, недовольная моим растерянным молчанием.

— Анна София!

На следующий день я хватаю ее за руку прямо перед входом в столовую.

— Да, что? Что? — испуганно спрашивает она.

— Почему Леана думает, что я подкатываю к тебе?

— Чего? Но ты ведь не подкатываешь ко мне!

Она хмурит брови:

— Или подкатываешь?

Я смеюсь:

— Вовсе нет!

— Я недостаточно сексуальна для тебя?

Она хлопает глазками, поглаживая свои волосы. Гладкие и блестящие. Я тут же краснею как помидор.

— Нет, ты очень сексуальна. Перестань!

— Окей, так что происходит?

Я пересказываю ей нашу вчерашнюю встречу с Леаной. Она выслушивает, важно поддакивая и перемежая мой рассказ своими «ясно».

— Просто чтоб ты знал: я ее избегаю. Леана вцепилась в Сураю как клещ. Я и до этого ее не выносила, а теперь шарахаюсь, как от последнего исчадия ада. Она все еще в тебя влюблена. Только о тебе и говорит, следит за каждым твоим шагом, за каждым твоим жестом…

Мы будто попали в пятое измерение. Я ее не понимаю — она меня оттолкнула, разбила мне сердце, а теперь она меня… преследует? Я считаю часы до конца учебного дня.

Я выхожу из класса не спеша, обдумывая итог последних нескольких дней. Я поделился учебником по математике с Аньес, потому что она забыла свой, и при этом между нами не было никакой неловкости. Раньше со мной обращались как с балаганным чудищем, я чувствовал, что неприятен им. Те, кто надо мной не издевался, постоянно чувствовали себя неловко со мной. Но стоило мне спрятать причину этой неловкости, как — оп! — на следующий же день, когда всеобщее удивление спало, я становлюсь в глазах окружающих абсолютно нормальным человеком. Люди странные. Почему они не могут принять тех, кто хоть чем-то от них отличается? Видеть человека, а не его неполноценность вроде проблем с волосами, избыточного веса или увечий?

С этими скорбными мыслями я прихожу на автобусную остановку и, разумеется, натыкаюсь на Анну Софию и Сураю в самом разгаре спора.

Сураю с распущенными волосами афро, накрашенными белой подводкой глазами и лицом ангела. Мне кажется, что в последний раз я видел ее много месяцев назад и что если она начнет меня игнорировать, то осколки моего сердца можно будет собирать чайной ложечкой. Тем более в присутствии зрителей, которые уже мысленно достали попкорн — очередной выпуск «Монашка Маттео» никого не оставит равнодушным.

Она сама целует меня в щеку. Темная сторона Cилы! Кокосовый аромат ее волос сводит меня с ума.

— Привет, Поль, — говорит она с улыбкой, за которую я, не раздумывая, шагнул бы в пропасть.

— Гм, Маттео. Мои друзья зовут меня Матт.

Я покраснел от нанокожи до кончиков пальцев. Она изучает меня с выражением лица, которое я никак не могу расшифровать.

— Ох-хо-хо, — покашливает Анна София. — Посмотрите, кто пришел. Пойдем-ка, Матт…

Она берет меня за руку, оставляя Сураю в когтях Леаны.

— Теперь ты официально моя лучшая подруга, — шепчу я ей.

— Рано радуешься, Дон Жуан. Ты воздашь мне за это сторицей.

Когда вечером я возвращаюсь домой, я чувствую себя изгоем. О том, чтобы помириться с Леаной, и речи быть не может. Ну и что, что она ревнует. Да, я лгал ей, но я никогда не говорил о ней плохо и никогда не хотел сделать ей больно.

Заметив Андреа на диване, я приободряюсь, собираясь рассказать ей о своем дне. Но, усевшись рядом, понимаю, что что-то не так. Она пристально смотрит на выключенный телевизор.

— Андреа? Что-то случилось?

— Я написала маме.

— Окей. — Я боюсь того, что за этим последует. — И она тебе не ответила?

— Нет. Она будет в Париже на этих выходных. Папа едет в Лондон, и она решила воспользоваться этим, чтобы погостить несколько дней у своей старушки матери.

— Она хочет с тобой повидаться?

— Да.

— Разве это плохо? Ты не хочешь ее видеть?

— Не знаю. На Рождество они меня бросили. Почему сейчас?

Она плачет навзрыд в моих объятиях. Я похлопываю ее по спине, пытаясь придумать, как ее утешить.

— Ну давай, поплачь. Надо просто выплакать это, потом станет легче.

Я завариваю чай, приношу ей коробку носовых платков и плед.

— Но я же не болею, — удивляется она, когда я ее закутываю.

— Эм… Мама говорит, что, завернувшись в пледик, всегда чувствуешь себя лучше.

Вспомнив о маме, я сразу же пишу ей сообщение.

— Когда вернется Манон, посмотрим с ней какой-нибудь мультик. Что-нибудь приторное и не слишком сексистское. Как насчет «Храброй сердцем»?

Она все еще сморкается.

— Спасибо, братишка. К тому же ее мать очень похожа на мою. Смогу морально подготовиться.

— Возможно, она жалеет о том, как поступила на Рождество. У нее всего одна дочь, она должна чувствовать, как это нелепо.

— Как ты думаешь, мороженое еще осталось?

— Перед ужином?

— Мне очень грустно.

Она умоляюще смотрит на меня, широко распахнув глаза.

Ей явно уже лучше, раз она пытается мной манипулировать.

Глава 41

Я действительно думал, что у нас с Леаной все кончено. Но она пришла в парк во время моей утренней пробежки. Я подумал было развернуться и задать стрекача. Вряд ли она сумела бы меня догнать. Но к чему это все? Она вполне может устроить на меня засаду и в лицее.

Судя по скрещенным на груди рукам, опущенным уголкам губ и твердости в травянисто-зеленом взгляде, я влип. Да что я опять сделал? Или не сделал? Мне надоело, что она каждый раз решает за нас обоих. Слова вырываются у меня как-то сами собой.

— У тебя пять минут. После этого тебе лучше оставить меня в покое.

— Я пришла предупредить тебя, что я все рассказала Сурае. Ты спалился.

— Чего? При чем тут Сурая?

— Хватит держать меня за дуру! Я видела тебя с ней недавно!

— Чего?

— Ты наклонил голову набок точно так же, как когда хотел меня склеить! Видишь ли, я вспоминала все, что мы говорили друг другу. Ты сам признался мне тогда, что недавно был влюблен в другую девушку. Целыми неделями я жила в страхе, что она учится с тобой в одной школе и что ты порвешь со мной, чтобы вернуться к ней! А вчера, когда я вас увидела, я поняла: это была Сурая! Ты пришел в медиатеку ради нее. И в Диснейленде тоже: ты странно себя вел, все пытался с ней заговорить, расспрашивал меня о ней. Ну же, признайся! Ты влюблен в Сураю.

Взят с поличным. Кровь отливает у меня от лица. Из ее глаз катятся слезы, пока она обвинительно тычет в меня пальцем:

— Вот что бесит меня больше всего: я влюбилась в тебя, а ты никогда не испытывал ко мне никаких чувств!

— Это не так, ты заменила мне весь мир!

Она презрительно скрещивает руки на груди. Она должна понять, что я никогда не играл с ее чувствами.

— Хорошо, ты все угадала с Сураей. Она давно мне нравилась, и я попытал свое счастье в медиатеке, но понял, что не интересую ее. Но тебе, тебе я нравился. Вот почему я не пришел в медиатеку на следующей неделе: это было бы нечестно с моей стороны. Потом мы случайно встретились снова, и я понял, что ты не только… ужасно красивая, но еще и смешная, и классная. И меня к тебе потянуло, вот.

Я замечаю робкую улыбку на ее губах и, приободрившись, продолжаю:

— Потом мы встречались. И я стал думать только о тебе!

— Ты был влюблен в меня?

Я колеблюсь, и это отталкивает ее. Я совершил роковую ошибку.

— Вот почему я злюсь на тебя, Маттео. Мне плевать на твои волосы; для меня ты все еще Поль. Но у тебя с головой не все в порядке, и с сердцем тоже, ты сделал мне больно! Ты можешь сколько угодно извиняться, но ничего от этого не изменится: ты просто мной воспользовался.

И, сбросив эту бомбу, она уходит, оставляя меня одного посреди парка.

Я бегу что есть духу, пока с меня не начинает ручьями литься пот. Леана победила нокаутом. Она хотела выиграть, и у нее получилось. Теперь она может убедить себя в том, что во всем виноват я. Она ведет себя так, будто сама была безгрешна! Она первая стала флиртовать со мной, она первая ко мне подошла, и она никогда не признается в том, что отшила бы меня, если бы я сказал ей, кто я такой на самом деле.

Так и вижу эту сцену в новогоднюю ночь:

«Но прежде чем мы перейдем к чему-то большему, я хочу предупредить тебя, что я главный лузер лицея, ну знаешь, Маттео Лекюре. Мне сделали парик, и теперь я совсем другой человек! Все хорошо, я все еще тебе нравлюсь, мы поцелуемся?»

Ей удобно обвинять меня в том, что я ею воспользовался. Я не могу поверить в то, что она права. Я никогда не мечтал о большем, чем волосы Сураи.

Пока я моюсь, меня начинает мучить чувство вины. Нельзя отрицать, что Сурая производит на меня впечатление; это какая-то алхимия, я не знаю. Во всяком случае, в ее глазах я наверняка потерял немало очков. Я не знаю, стоит ли разыгрывать карту Анны Софии. Она ведь знает правду.

Чистый и свежий, как новенький, я сталкиваюсь с Андреа в коридоре. Бедняжке явно не по себе. В ней будто что-то умерло. Сегодня днем она встречается с мамой в центре Парижа. Мои родители решили отправиться с ней, заодно прихватив с собой Манон. Моя сестричка, уже готовая, стоит у выхода, погрузившись в чтение какого-то романа. Я бросаю взгляд на обложку — «Вкус фиг»^[20].

— Так вот что ты читаешь?

Утвердительное ворчание. Мама суетится и мутит воду, папа потеет — его лысина уже блестит от пота, а Андреа, стоя в прихожей, пытается понять, что она забыла. Моя кузина волнуется, и небезосновательно: помирятся ли они со своей матерью? Тетя Максин должна хотя бы признать свою ошибку. Это минимум, который она должна сделать после того, как оттолкнула собственного ребенка.

— Удачи, Андреа.

Я похлопываю ее по спине. Она качает розовой прядкой. Сегодня лук сдержанный, полностью черный.

— Я все еще не знаю, что мне ей сказать. Честно говоря, я боюсь того, что она мне скажет.

— Говори то, что придет в голову, чтобы не пожалеть в будущем о том, что промолчала сегодня. Тебе терять нечего, так ведь?

Робкая улыбка.

— Я попытаюсь.

— Если что-то пойдет не так, не забудь написать папе.

Они договорились, что, если она отправит ему простое «ОК», вся семья кинется забирать ее оттуда.

А я собираюсь сделать домашку по физике и вернуться на мостик «Скайдаста». Разговор с людьми, которые не хотят сунуть меня головой в воду и подержать так какое-то время, должен помочь.

Два часа упражнений спустя мои перегревшиеся нейроны запросили пощады. Надо сказать, я старался ни о чем больше не думать. Если все будет хорошо, то я не стану ни с кем встречаться до конца года, и мой средний балл вырастет.

Стоило мне только положить руку на клавиатуру, как телефон зазвонил. Анна София. Я встревоженно беру трубку.

— Привет.

— Йоу! Я тебя не отвлекаю?

Я вздыхаю, глядя на логотип игры, вращающийся на экране, пока окно загружается.

— Нет… Что такое?

— Видел Леану сегодня?

— Она приходила в парк. Придется перестать там бегать…

— У нее совсем крыша поехала! Она поссорилась с Сураей. И знаешь из-за чего?

Я закатываю глаза. Ох уж эти женские разборки.

— Она заявила, что ты подкатываешь к Сурае, — продолжает Анна София. — Она чувствует себя преданной.

— Предательство — это к ней.

Сжальтесь надо мной и выдайте мне уже лопату, чтобы я смог вырыть себе какую-нибудь нору и спрятаться там. Хотя если подумать, то я лучше похороню там свою бывшую. Я прочищаю горло и заставляю себя спросить у Анны Софии, что обо всем этом думает сама Сурая.

— О, ну она добрая, но и у нее, как и у всех, есть границы, — с каким-то удовлетворением отвечает Анна София. — А ей осточертели перепады настроения Леаны.

— Неудивительно.

Анна София ненадолго замолкает, пока я перескакиваю с одной мысли на другую.

— Так ты подкатываешь к ней или нет?

— Чего?! Если и да, то это неосознанно, и уж тем более я не собираюсь ни в чем признаваться ее лучшей подруге.

Анна София на том конце провода просто ухохатывается.

— Мда, старик, не везет тебе с девушками!

Я вздыхаю:

— Леана все напирает на то, что я ею воспользовался. Но я всегда был искренен с ней.

— Забей. Рано или поздно она остынет.

И окончательно возненавидит меня, да.

Весь остаток дня я думаю о Сурае. Мне нужно как-нибудь пересечься с ней завтра. Даже если перемена в школьном дворе станет походить на старые добрые разборки у корраля О-Кей.

Возвращение кузины прерывает мои размышления.

— С июня ее родители будут жить в Париже, — вполголоса объясняет мне папа, пока дамы разбредаются по квартире. — Они хотят, чтобы Андреа вернулась к ним.

— Что-то у них или все, или ничего.

— Они забывают о том, что она выросла, что с тех пор много воды утекло, и не понимают, что это не то, чего она от них ждет.

Папа кажется раздраженным, но меня волнует не это.

— Она так и не извинилась?

— Твоя тетя Максин не самый одаренный человек в том, что касается общения с окружающими. Она расспросила свою дочь об учебе, рассказала, как дела на работе у ее мужа…

В общем, они так и не поговорили ни о чем важном.

— И что об этом думает Андреа?

Моя кузина угнездилась перед телевизором, завернувшись в плед. Папа пожимает плечами.

— Тут и к гадалке не ходи, чтобы понять, что она разочарована.

— Во всяком случае, они могут утереться — жить с ними она не будет.

Он смеется.

— И не говори! Я собирался приготовить на ужин сырное фондю. Нет ничего лучше жирной пищи, когда нужно поднять боевой дух войск!

В понедельник утром школьный двор снова укрывает снегом. Многих учеников сегодня нет, потому что школьный автобус не смог проехать по улицам. Начинается снежная баталия, и я спешу уйти оттуда, чтобы никто не испортил мне прическу — я час провел перед зеркалом, и мне нисколько за это не стыдно. Ноги сами несут меня к теплу информационного центра.

Проходя мимо, Карло специально толкает меня плечом, и я мужественно сношу это. Близнецы Гонзаги, смешливые жерди с лошадиными лицами, россыпью прыщей на лбу и жесткими, как солома, волосами, перегораживают мне дорогу. Похоже, они решили продолжить дело Джаспера.

— Топовый паричок и классная стрижка, Маттео! — восклицает один. — Ты такой красавчик!

— Как ты думаешь, это волосы с чьей-то задницы? — подхватывает второй.

— Ща потрогаю и скажу!

Я отступаю на шаг, чтобы не дать ему это сделать. Сердце начинает выстукивать сто ударов в минуту. Происходит именно то, чего я боялся. С волосами я буду или без, они продолжат портить мне жизнь.

— Ого, маленький пидрила не хочет, чтобы я его трогал!

— Завали, — злобно бросаю я. — Гребаный гомофоб.

— Чего? Хочешь подраться со мной и вылететь, как Джаспер?

Я плюю ему под ноги.

— Я не идиот, чтобы снова лезть в драку первым. Но давай, попробуй, тронь меня, или, еще лучше, мои волосы, и я скажу директору, что ты хотел сорвать мой парик.

Я удивительно спокоен снаружи, но в мозгу лихорадочно крутятся шестеренки.

— Ну и кому из нас поверят? — уже не так уверенно отвечает Гонзаг.

— Увалень Джаспер тоже так говорил.

И я ухожу, насмешливо улыбаясь. Мой взгляд случайно пересекается со взглядом Леаны, которая видела все это. Я киваю ей, чтобы побесить еще и ее.

Я встретил своих демонов лицом к лицу. Я не одержал победу, но в кои-то веки смог выйти из этого столкновения без потерь.

Когда я захожу в информационный центр и вытираю ноги о коврик, меня все еще немного потряхивает. Там нет никого, кроме Анны Софии и Сураи, которые засели в отделе с комиксами.

— О, ты тоже решил оттуда смыться? — восклицает первая,заработав мрачный взгляд библиотекарши.

Я не могу не улыбнуться Сурае, которая смущенно краснеет в ответ. Несмотря на душащий меня в этот момент страх, я спрашиваю у Анны Софии, не могу ли я пару минут поговорить с ее подругой с глазу на глаз.

— Серьезно? — вздыхает она. — Вы лишите меня любимого сериала?

— Ничего страшного, — спроваживает ее Сурая. — Я тебе все потом перескажу.

— Если я вымокну из-за тех мальчишек, которые играют в снежки во дворе, то, клянусь, вы за это ответите!

Но угрозы Анны Софии никого не трогают. Мне кажется, она слишком добрая, чтобы строить из себя злюку.

Я опускаюсь на подушки рядом с Сураей. Оставшись с ней один на один, я чувствую себя еще более неловко, потому что она, похоже, тоже изрядно нервничает. Я, как могу, делаю первый шаг, говоря тихо:

— Извини за неприятности с Леаной. Она очень на меня злится и…

— Так ты ей не изменял?

— Нет. Просто соврал ей, выдумав Поля.

Такое себе вступление.

— И я этим не горжусь, — спешу добавить я.

— Мне всегда казалось, что все просто ужасно с тобой обращаются. Нельзя так ополчаться на человека. К тому же это подло, когда все на одного. При таком раскладе невозможно постоять за себя.

Она колеблется.

— Я должна была вмешаться. Я струсила. И жалею об этом.

Я растроганно качаю головой, хотя и хотел бы услышать эти слова раньше. Сурая смотрит на свои перламутрово-белые ногти.

— Леана мне всякого о тебе наговорила.

— Она перегнула палку.

Мой голос дрогнул. Краска, заливающая щеки и переползающая на уши, выдает меня с потрохами. Я смотрю на свои кеды.

— Но я встречаюсь с Иманом, и мне с ним хорошо, — заканчивает Сурая. — Я хотела прояснить ситуацию, чтобы мы смогли остаться друзьями. Ты классный парень.

Моя голова взрывается. Слова сами вырываются у меня, прежде чем я успеваю десять раз все обдумать.

— Не думаю, что у нас получится.

Не знаю, что заставило меня это сказать, но я действительно так считаю. Я смотрю на нее и вижу, как она заливается краской, что делает ее еще очаровательнее. И неуверенно добавляю:

— Боюсь, это будет слишком… странно даже для меня, с учетом сложившихся обстоятельств.

— Да, я понимаю, — в ее голосе слышится облегчение, и моя последняя надежда тает, как снег на солнце. — Но мы все же можем здороваться при встрече. Ты не обязан меня избегать.

Так угас мой романтический интерес к Сурае.

Само собой, после того как с сердечными метаниями было покончено, моя жизнь стала меньше походить на мыльную оперу. Я вернулся на привычный «Скайдаст», разве что поменял имя своего персонажа. Я долго колебался между Колдуном и Звездным Лордом, но в итоге остановился на Гае, потому что это отсылка к сериалу «Звездный крейсер „Галактика“» и потому что этот самый Гай Балтар — жалкий лузер, готовый на все, чтобы выжить. Старина Ник сказал, что это интересная параллель.

«Скайдаст» стал легендой на платформе «Space and Daemons». Никто не знает, где располагается наша база, но как только какую-нибудь девушку начинают травить, она заключает с нами контракт, чтобы мы накостыляли ее обидчикам. Наша команда просто разрывается между демонами и кишащими вокруг мудилами.

Родители Андреа в конце концов вернулись жить в Париж в мае. Их отношения с дочерью понемногу улучшаются, хотя кузина решила остаться у нас. И если тетя легко пошла на контакт, то отношения Андреа с ее отцом все еще остаются натянутыми. Я очень надеюсь, что все наладится, хотя дядя настолько упертый, что у меня волосы встают дыбом. Во всяком случае, Андреа сосредоточилась на учебе, и ей не терпится начать свою стажировку.

Я закончил школу с отличием и поступил на подготовительные курсы при Высшей школе программирования в Бресте, о которой мечтал. В общем, я и впрямь начну все с чистого листа, пытаясь не наделать новых ошибок.

Эпилог

После всех задержек рейса и бесконечного перелета из Торонто я наконец приземлился в Париже и теперь валюсь с ног от усталости. Я бы прыгнул в такси, но, посмотрев в приложении, какие пробки на дорогах, быстро передумал.

Сначала я сажусь на экспресс до Парижа, а потом на автобус, чтобы добраться до дома родителей. Тут-то и происходит невероятное. Мое сердце колотится как сумасшедшее, когда я замечаю Сураю: она в облегающих джинсах, на высоких каблуках и в струящейся блузке зеленого цвета с идеально подобранной в тон полоской пестрой ткани, которой забраны ее волосы. Золоченые серьги блестят, как и тени на веках. Даже я помнил ее не такой красивой и женственной. Она сразу же меня узнает. Пробравшись ко мне, она целует меня в щеку так, будто и не было этих шести лет, которые прошли с нашей последней встречи.

— Матт! Как ты? Так давно не виделись!

Она осматривает меня с ног до головы — от меня не слишком приятно пахнет после долгого перелета в экономклассе, и моему спортивному костюму, увы, недостает лоска, — пока я улыбаюсь ей во все тридцать два.

— Хорошо! А ты? Выглядишь потрясающе!

— Да, все хорошо!

Спокойно, не обращая внимания на окружающих, мы рассказываем друг другу о своей жизни. Она — об изматывающей, но вдохновляющей учебе в медицинском; я — о своем последнем годе в Торонто и первом в Сент-Джоне, маленьком северном городке, где я на себе испытал всю суровость канадской зимы.

— Ах да, — спохватывается она. — Анна София ездила к тебе в прошлом году, так ведь?

— Да, cо своими подружками сразу после выпускного. Ворвались вихрем! Тусили всю неделю. Я уже не знал, куда деваться.

Мы с Анной Софией продолжили общаться и после школы. Мы ходили выпить вместе каждый раз, когда я приезжал на каникулы, и я даже показал ей «Space and Daemons».

— Ты все еще играешь в эту игру? — спрашивает Сурая.

— Уже не так часто: был слишком занят, пока учился, гулял с друзьями и девушкой. Я все еще захожу туда время от времени, но моей команде пришлось меня заменить.

— Понятно… А твоя девушка? Живет в Канаде?

Я кашляю, радуясь возможности вывести ее из заблуждения.

— Мы расстались. Я жил в Сент-Джоне, она — в Монреале, и нам пришлось трудно. Так что долго мы не провстречались.

— Мне так жаль.

Но опечаленной она совсем не выглядит.

— Тебя больше не донимают из-за волос? — спрашивает она заговорщицким тоном.

Шесть лет тому назад этот вопрос смутил бы меня, но теперь я живу в мире и согласии со своим другом Марселем — так я назвал свой парик. Когда я рассказываю об этом, она смеется до слез, пока я невозмутимо продолжаю:

— Я ходил к психиатру, чтобы убедиться, что это не признак сумасшествия, но он сказал, что я абсолютно здоров. Ты в это веришь?

— Ни на грамм, — весело отвечает она. — Так ты приехал в отпуск?

— Нет, я возвращаюсь жить в Париж. В Сент-Джоне суровые зимы, и к тому же, хотя мне и нравилась работа, я тосковал по родным местам.

Я задаю ей вопрос, давно вертящийся у меня на языке:

— А ты? Все еще с Иманом?

Сурая спокойно пожимает плечами.

— Мы расстались в прошлом году. Мне все это приелось, мы начали встречаться слишком рано и уже вели себя как пожилая супружеская пара. Понимаешь?

— Не очень. Максимум моих отношений — это полгода. Но примерно представить могу.

Мы никогда еще так долго не говорили друг с другом, но я почему-то чувствую себя спокойно. Настолько, чтобы спросить у нее, не нашла ли она себе кого-то еще.

— И да и нет… Я решила уделить время себе. Я поняла, что мне необязательно состоять в отношениях. Что можно просто быть самой собой. Я свободна, делаю, что хочу, и в приоритете у меня медицина.

Что ж, она никого не ищет, все напрасно, малыш Матт.

— А как дела у твоих родных? — снова спрашивает она. — Все хорошо?

Я показываю ей фото своего племянника Давида, сына Андреа, который родился в прошлом году. Живя в Париже, я буду чаще его видеть, и это несказанно меня радует.

— Я его крестный.

Mode «супергордый дядя» on.

— Он такой милый, — говорит она, рассматривая толстощекого узкоглазого карапуза.

Потом я показываю ей счастливых матерей.

— Андреа встретила Беверли, когда я учился в Торонто. Это была любовь с первого взгляда. Они поженились в Париже и тут же заделали ребенка.

Отец Андреа без ума от своего внука, хотя все еще довольно холодно относится к его матерям. Он считает Давида своим наследником и лезет в их жизнь, как только можно, и как нельзя тоже, еще и балуя его ко всему прочему. Теперь Рождество в моей семье похоже на старый эпизод сериала «Даллас»^[21], в котором периодически слышатся споры на китайском.

Манон тоже сильно выросла. Она хочет стать астрофизиком — ни больше ни меньше! Ее страсть к «My Little Pony» давно угасла. А мои родители все так же живут в мире и любви.

Сурая охотно сообщает мне, что и у них все хорошо, но автобус уже подъезжает к моей остановке.

— Я выхожу на следующей, — говорю я ей. — Был рад повидаться!

— Ты все еще бегаешь?

Я киваю, потому что не убирал свои кроссовки далеко с последнего года в школе. Это стало для меня наркотиком: если я не пробегаю в неделю как минимум километров пятнадцать, чтобы проветриться, то начинаю плохо себя чувствовать.

— Я тоже, — доверительно сообщает мне она. — Начала прошлым летом. Если хочешь, можем бегать вместе по выходным, когда у меня не будет смен.

— С радостью.

Она просит у меня номер телефона и отправляет сообщение, чтобы и у меня был ее номер.

— И если захочешь как-нибудь сходить выпить кофе или чего-нибудь покрепче, звони!

То, как она мне улыбается, когда закрываются двери автобуса, добивает меня.

Само собой, я ей позвоню. Потому что мне кажется, что нашей истории еще далеко до финала…

От автора

Моей целью в романе «На волоске» вовсе не было сказать, что в случае лысины достаточно надеть парик, чтобы стать красивым и быть принятым обществом. Имея массу недостатков, Маттео показал нам, что примириться с собой все-таки возможно, несмотря на противоречивые предписания, которыми забрасывает нас наше (благонамеренное) общество. Прийти к этому — неважно как — может каждый. Я считаю, что главное — это найти дорогу к счастью, а остальное не имеет значения.

Вы, должно быть, заметили в тексте этой книги несколько «лысых» и «волосатых» выражений. Некоторым из вас это могло показаться немного притянутым за волосы, но, учитывая основную тему книги, я просто не смогла удержаться! Так же, как не смогла устоять перед зовом научной фантастики из-за того, что Маттео немного гик.

Так вышло, что сейчас, когда я пишу эти строки, идет месяц прайда. Это пришлось очень кстати, потому что я уверена, что Андреа присоединилась бы к этому движению. Мне кажется важным бороться за разнообразие в литературе, вводя в произведения персонажей LGBTQIA+, людей с ограниченными возможностями или жертв расизма, потому что, пока они существуют в мире, где я живу, я бы хотела, чтобы они существовали и в книгах, которые я пишу. Но, уверяю вас, это не первый мой роман, в котором они появляются, потому что они сопровождают меня c самого «Au sortir de l’ombre» («На выходе из тени») вплоть до «Saving Paradise» («Спасение рая») — моих предыдущих произведений.

Эта книга стала для меня приключением во многих отношениях, потому что она помогла мне многое узнать о себе самой, о своем пере и даже, надеюсь, похоронить моих старых демонов.

Я хотела бы особенно поблагодарить Силен Эдгар, которая поддерживала меня, невзирая ни на что, давала мне советы и перечитывала написанное, и Барбару Бесса-Леларж, которая была так любезна, что не раз перечитывала книгу. Синди Ван Уайлдер дополнила труд этого ударного дуэта первых читательниц, тоже давая мне советы и подбадривая. Пользуюсь этим также, чтобы поблагодарить самую настоящую Анну Софию, которая сразу же утвердила одноименного персонажа (списанного, разумеется, с нее самой;-)).

Во время написания и корректуры, словом всей рутинной работы, я могла положиться на поддержку своих близких — мужа Венсана и сестер по перу Надю Кост, Маэли Дюваль и Аньес Маро. Замечательной идеей оказалось также отдать книгу на финальную корректуру именно Аньес!

В заключение мне хотелось бы поблагодарить команду издательства Castelmore, все такую же чудесную и увлеченную, несмотря на прошедшие года! И прежде всего Блёэнн Жаффр, которая отвечает за эту серию, за то, что она тогда поверила в этот мой проект и теперь страстно его отстаивает;-).

И еще Флоранс Мэн за редакторскую работу над этим текстом (быструю и эффективную одновременно!), и, наконец, Адель, которой, как обычно, удалось найти идеальную обложку! Огромное спасибо также всей остальной команде и Фанни, которая заботится о пишущих на дому авторах!

И в последнюю очередь мне хотелось бы поблагодарить вас, мои читатели и читательницы, за то, что прочли эту книгу, которая так отличается от того, что я пишу обычно. Я вернусь к фантастике в следующем проекте, но буду писать и другие романы без «спецэффектов».

Выходные данные

Литературно-художественное издание

Лиза Сивен

НА ВОЛОСКЕ

Ответственный редактор Юлия Надпорожская

Литературный редактор Жанна Гордеевцева

Художественный редактор Татьяна Перминова

Корректор Людмила Виноградова

Верстка Елены Падалки

Подписано в печать 03.02.2020.

ООО «Поляндрия NoAge».

197342, Санкт-Петербург, ул. Белоостровская, д. 6, лит. А, офис 422.

www.polyandria.ru, e-mail: noage@polyandria.ru

В соответствии с Федеральным законом № 436-ФЗ «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию» маркируется знаком

Примечания

1

Корраль, или кораль, — загон для скота. Перестрелка у корраля О-Кей произошла 26 октября 1881 г. в городе Тумстоун на Аризонской территории (Дикий Запад). Благодаря американской печати, телевидению и кинематографу впоследствии стала самой известной перестрелкой в мировой истории.

(обратно)

2

Во французских школах есть учителя и надзиратели, первые отвечают за учебный процесс, а вторые — за дисциплину на уроках и переменах.

(обратно)

3

Броселиа́нд — сказочный лес, место действия сказаний о короле Артуре, прототипом которого стал самый большой лесной массив Бретани — лес Пемпон.

(обратно)

4

Долина без возврата — место, которое фея Моргана из легенд о короле Артуре заколдовала так, чтобы не верные своим дамам рыцари блуждали там, будучи не в силах найти дорогу обратно. Ланселоту, хранившему верность королеве Гвиневре, удалось 17 лет спустя разрушить чары и освободить рыцарей.

(обратно)

5

Зеркало фей — озеро в лесу Броселианд, где жили семеро фей, младшей из которых была Моргана.

(обратно)

6

Торквес — культовое ожерелье из драгоценных металлов, напоминавшее разомкнутый обруч из толстой, иногда перекрученной проволоки, которое носили вокруг шеи, талии, поперек груди или как браслеты.

(обратно)

7

Птифуры — мини-закуски, ассорти из маленького печенья или пирожных, которые отличаются оформлением и добавками. Бывают сухие (безе, печенье, слоеные пирожки) и замороженные (эклеры, тарталетки).

(обратно)

8

Вивиана, или Нимуэ, — варианты имени Владычицы озера, Озерной феи или Девы озера из легенд о короле Артуре.

(обратно)

9

«Звездные войны: Гиперпространственная гора» — американские горки в парижском Диснейленде.

(обратно)

10

Fastpass — билет, дающий право прохода на ряд аттракционов без очереди.

(обратно)

11

«Башня Ужаса» — аттракцион со свободным падением во многих диснеевских парках аттракционов.

(обратно)

12

Walt Disney Studious Park — смежный с парижским Диснейлендом тематический парк, посвященный миру шоу-бизнеса, кинопроизводству и съемочному процессу.

(обратно)

13

«Индиана Джонс и Храм опасности» — американские горки в парижском Диснейленде.

(обратно)

14

«Ты можешь, ты можешь все, все, ты можешь все…»

(обратно)

15

Полковник Мастард — один из персонажей настольной игры «Cluedo», в ходе которой необходимо выяснить, кто из шести гостей в какой из девяти комнат и чем убил хозяина дома. В списке классических вариантов потенциальных орудий убийства есть подсвечник, а в списке комнат — библиотека.

(обратно)

16

«Лучше вместе».

(обратно)

17

«Не всегда легко, и жизнь может разочаровывать, но я скажу тебе одно — все всегда лучше, когда мы вместе…»

(обратно)

18

«Эстебан, сын солнца» — японско-французский аниме-сериал.

(обратно)

19

Кос-дю-Ларзак — известняковое карстовое плато на юге Центрального массива во Франции.

(обратно)

20

«La Saveurdes Figues» — роман о принцессе Моане и постапокалиптической Полинезии, покрытой снегом.

(обратно)

21

«Даллас» — американская телевизионная «мыльная опера» 1978–1991 гг. Один из ее персонажей — Клиффорд Барнс — без ума от китайской еды навынос, и это становится неиссякаемым поводом для шуток в сериале.

(обратно)

Оглавление

Глава 1

Глава 2

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30

Глава 31

Глава 32

Глава 33

Глава 34

Глава 35

Глава 36

Глава 37

Глава 38

Глава 39

Глава 40

Глава 41

Эпилог

От автора

Выходные данные

*** Примечания ***