Остров внутри (Жизнь Бханте Ньянадипы) [Бхикку Хирико] (fb2) читать онлайн

Бхикку Хирико Остров внутри (Жизнь монаха отшельника Бханте Ньянадипы)

«Монахи, есть эти десять шипов. Какие десять?

(1) Наслаждение компанией является шипом для того, кто наслаждается затворничеством.

(2) Стремление к привлекательным объектам является шипом для того, кто настроен на медитацию на характеристике непривлекательности.

(3) Неуместное зрелище является шипом для того, кто охраняет двери органов чувств.

(4) Общение с женщинами является шипом для [ведения] целомудренной жизни.

(5) Шум является шипом для первой джханы.

(6) Направление и удержание ума [на объекте медитации] является шипом для второй джханы.

(7) Восторг является шипом для третьей джханы.

(8) Вдох и выдох являются шипом для четвёртой джханы.

(9) Восприятие и чувствование является шипом для достижения прекращения восприятия и чувствования.

(10) Жажда — это шип, злоба — это шип, заблуждение — это шип.

Пребывайте без шипов, монахи! У арахантов нет шипов. Араханты без шипов. У арахантов нет шипов и [они] без шипов».

— AN 10:72

I Evaṃ me suttaṃ Введение

Биографии обычно пишутся об известных общественных деятелях, но герой этой книги, досточтимый Ньянадипа Тхера, сделал всё возможное в своей жизни буддийского монаха, чтобы обеспечить себе уединение и конфиденциальность, чтобы жить там, где найти его могли немногие. Всякий раз, когда он чувствовал возрастающее внимание, которое нежелательная известность привлекала к нему, он тут же передвигался на новое место. Но обрести постоянное одиночество оказалось непросто; сами его попытки сделать это неминуемо и, возможно, естественно породили растущую загадочность вокруг его персоны. И с этим возросшим любопытством и восхищением тем, как вёл он свою жизнь, возникли даже эпические сказания и легенды, распространившиеся по всему миру. Таким образом, по иронии судьбы, чем больше он стремился к уединённости и анонимности, тем сложнее ему было их обрести. Но с новостью о смерти Бханте Ньянадипы 12 сентября 2020 года закончилось всякая необходимость препятствовать общественному интересу к его жизни, ограничивать публикацию фотографий или статей об этом лесном монахе, чью жизнь так много людей нашли захватывающей и интригующей. Собственно, мы можем сказать, что, наконец, теперь он защищён от пристального внимания общественности, которого он всегда хотел избежать.

Но память осталась.

Бханте Ньянадипа — действительно невероятная фигура и, по любым меркам, идеальный лесной монах. Мы можем прочитать о таких людях, живших много веков назад, в древних буддийских текстах — например, о преподобном Маха Кассапе; или прочитать о более современных знаменитых тайских лесных монахах таких, как покойный досточтимый Аджан Мун Бхуридатта. Но этих образцовых монахов больше нет, и сегодня может показаться, что первоначальный путь, лесной путь, был утрачен. Но при детальном рассмотрении оказывается, что это явно не так. Действительно, хотя сасана, Эра Будды, может иметь признаки разложения и упадка, этот факт не должен помешать нам узнать о тех монахах и монахинях, которые даже в наше время полностью посвятили себя искоренению загрязнений, оскверняющих их сердца и умы, и для которых не существует компромиссов или лёгких путей. Это важно, ибо, изучая пути и практики древних, мы можем обрести вдохновение, а из этого вдохновения мы можем породить в себе усилия и решимость, чтобы начать идти по древнему пути, как те, кто нас вдохновлял, — по пути к полному пониманию природы опыта и самого существования, а значит, и к освобождению от него. Истории о святых и мудрецах, независимо от времени и места, не должны использоваться как развлечение, но должны использоваться для того, чтобы вызвать неотложные и глубокие размышления о том, как лучше вести нашу жизнь. Святые и мудрецы являются для нас примерами, но слушать о них, в конечном счете, бесполезно, если мы не прикладываем усилий, чтобы стать одними из них. И именно в таком духе была написана эта книга.

Впервые я заинтересовался и был очарован Бханте Ньянадипой, когда я собирал материалы, связанные с досточтимым Ньянавира Тхерой, для биографической книги, которую я писал, под названием «Отшельник из Бундалы». В своих исследованиях для этой книги я использовал, в частности, материалы, собранные досточтимым Бодхесако. Дост. Бодхесако был главным человеком, который, благодаря упорному труду, сохранил работы дост. Ньянавиры и в итоге опубликовал их под названием «Очищение пути». В письмах дост. Бодхесако я нашёл выражение почтения к некоему монаху «Nd». Кто же этот «Nd»? Через некоторое время я нашёл человека, который смог сказать мне, что это «Ñāṇadīpa». Но это ещё не всё. Мне сказали, что «Nd» на самом деле всё ещё жив… где-то глубоко в джунглях Шри-Ланки.

На меня произвело огромное впечатление то, что в нынешнем мире действительно был монах, который жил так, как мы обычно находим только в древних буддийских текстах. Именно этот факт был самым захватывающим для меня. Конечно, я не мог знать, как понимал Дхамму Бханте Ньянадипа; я лишь знал, что он с большим уважением относился к суттам, а также испытывал глубокую благодарность к Бханте Ньянавире. Но простое знание о его существовании заполнило для меня пробел. Это давало своего рода поддержку и удовлетворение — знать, что есть живой пример того, кто полностью посвятил себя Дхамме и живёт, как истинный лесной монах. И этого было достаточно для меня. Я не пытался найти его; скорее, я хотел, чтобы он продолжал следовать своему пути уединения. Всего лишь осознание, что он занимался этой замечательной практикой, было великим и вдохновляющим уроком.

Я слышал, что Бханте Ньянадипа иногда ездил в Форрест Хермитейдж в Канди, когда того требовало его здоровье. Когда он был там, он обычно брал несколько книг и, возможно, даже писал заметки на полях страниц. После выхода в свет книги «Заметки о Дхамме», написанной Бханте Ньянавирой в 1965 и опубликованной издательством Path Press Publications в 2009, Бханте Ньянадипа взял её и нашёл в ней ошибку, и он написал письмо редактору издательства Path Press Publications, адресованное мне. Несмотря на то, что это было письмо в основном о редакционной правке, я был в полном восторге от его получения. Удивительно, что вместо стандартного завершения с добрыми пожеланиями письмо заканчивалось словами: «Пожалуйста, не публикуйте моё имя (вы можете сказать: «ранний последователь Ньянавиры»). И также не пытайтесь связаться со мной». И после своей подписи Бханте Ньянадипа добавил, что он всё ещё имеет «большую благодарность ему». «Очень хорошо», — подумал я с улыбкой, особенно в ответ на строгое предостережение не связываться с ним. Я ценил его искренность и преданность уединению, и это было сильнее, чем моё желание пообщаться с ним.

Тем не менее, позднее я смог получить больше информации от Бханте Ньянадипы и косвенный доступ к нему, и, в конце концов, он согласился на мою просьбу о встрече. Поэтому, когда я был на Шри-Ланке, я немедленно воспользовался возможностью посетить его, хотя это было трудное путешествие в секретное место. Я постарался быть в стране в феврале и в марте во время Магха Пуджи, так как знал, что Бханте переедет в другое кути (лесное жилище) и будет более доступен в это время для общения с другими лесными монахами.

Я отлично помню мою первую поездку к нему. Географически Бханте был не очень далеко от того места, где я в то время находился, но добираться до него было долго. После обычной неспешной езды по дорогам Шри-Ланки мы повернули на очень мрачную гравийную дорогу, которая проходила мимо нескольких одиноких домов. И затем, после пары километров, мы свернули на ещё более дремучую дорогу, по которой было трудно проехать на автомобиле. В один момент машина остановилась, и нам пришлось какое-то время идти пешком, чтобы добраться до маленькой заброшенной деревушки. Это оно, то самое место? Ещё нет! За одним домом спряталась тропинка, и эта тропинка вела к горе. Так мы ещё час шли сквозь джунгли, где можно было посмотреть на слонов, и после утомительного подъёма мы, наконец, увидели Бханте, безмятежно сидящего в своём кресле. Его кути было простым, без передней стены. Там была жёсткая деревянная кровать, маленький стол и шкафчик для лекарств. Но в этом месте он остановился лишь на несколько недель; на самом деле он жил в ещё более отдалённом районе. Как уже говорилось ранее, практика Бханте заключалась в том, чтобы просто уйти в другое место, как только его обиталище становилось слишком уж известным. И со временем, чем больше он стремился к уединению, тем более загадочным он становился и, следовательно, более знаменитым. И чем более известным он становился, тем больше искал уединения. Годами слава продолжала преследовать его, но из-за его стареющего и болезненного тела всё труднее было избежать нежелательных последствий.

Но его жизнь в отрешении в действительности породила чудесное сообщество монахов, которые были вдохновлены жить, как жил он. Бханте Ньянадипа много раз передвигался от одного кути к другому, и эти пустые хижины после были заселены другими монахами, которые желали идти по его следам. Со временем была создана более организованная община, названная Лаггала Сангхой. Как и в любой другой общине, в этой были запланированные собрания, то есть с частотой три раза… в год! Если человек — грамотный отшельник, то даже в этом случае необходимо посещать собрания, пусть и очень мало. Монахи, вдохновлённые примером Бханте, не получали от него много устных наставлений. Скорее, его образ жизни был для них величайшим уроком. Его решимость усиливала их мотивацию, а его вера была их вдохновением. В этой общине не было интереса к поверхностным традициям, линиям рукоположения, виду одеяния и т. д. Также здесь не было никакой склонности к созданию какого-либо культа личности. То, что объединило этих монахов, были искренняя вера в Учение Будды и отношение только к словам Будды как к наиболее авторитетному учению. Здесь были лишь Дхамма и Винайя — подход, который был стандартным и обыкновенным в древние времена.

При общении Бханте может быть немного пугающим. Его крепкое телосложение и физическая сила были выдающимися. Первая встреча с ним произошла в мой тридцать первый день рождения, а ему тогда было уже за семьдесят. Между тем я чувствовал, что я гораздо более слабый, чем он: я находил его образ жизни слишком суровым для себя. В течение нашей первой встречи я также быстро понял, насколько остра и блестяща была его память! Для меня было настоящим испытанием не смущать себя слабой памятью, и я понял, что истинный возраст должен измеряться не возрастом тела, а тем, как человек питает свой разум: не потакая лени, а выводя себя за пределы зоны комфорта!

Наши дальнейшие встречи были менее неловкими, и мои отношения с Бханте стали теплее. Такое ощущение, будто мы знали друг друга ещё до этой жизни. Также мне повезло позаботиться о нём, когда он был болен, и у нас была возможность говорить в течение многих часов. Я с великим интересом слушал истории из его монашеской жизни — даже те, которым по пятьдесят лет. Его воспоминания всегда были кристально ясными и точными. Время от времени мы смеялись, хотя многим людям тяжело было бы это представить, поскольку Бханте, как правило, собран и серьёзен. Но его лицо всегда сияло, когда у него была возможность обсудить Дхамму. Это была его страсть. Он быстро прекращал пустые разговоры и уходил, но ради Дхаммы был готов пожертвовать своим уединением, особенно в его поздние годы. Мне было приятно находиться рядом с ним и говорить с ним… ну, пока он не начал цитировать мне слишком много строф из сутт на Пали! Он был, вероятно, величайшим экспертом в Пали в наше время, а я — наоборот. Трудно было скрыть моё смущённое выражение лица, когда Бханте так превосходно говорил на Пали, и я всегда надеялся, что он не заметит. Но это побудило меня совершенствоваться и в этом отношении.

Я также смог использовать немного любезностей, чтобы убедить Бханте перевести некоторые сутты — по крайней мере, Аттхакаваггу. Я говорил ему, что он, возможно, единственный, кто компетентен в переводе этих строф. Он был экспертом в Пали, особенно в стихах (гатхах), и жил он так, как описано в тех суттах. Первоначально он отказал мне, но в 2016 перевёл Аттхакаваггу, а в 2018 — Параянаваггу. Эти сутты были опубликованы под названием «Безмолвные мудрецы древности». Я всё ещё очень благодарен за это и почитаю книгу как маленькую Библию. К сожалению, это его единственное крупное наследие для мира. Была также мысль перевести Тхерагатху, но, к сожалению, его болезнь помешала этому.

Бханте любил жизнь в джунглях. Он знал природу, растения, образ жизни животных — особенно, слонов и змей. У него было много забавных историй о встречах с опасными и смертоносными зверями; некоторые из них запечатлены в этой книге. Он любил часами просто прогуливаться по лесным тропам, постоянно декламируя гатхи, особенно из Сутта-нипаты. Он носил с собой лишь две записные книжки, в которых были все гатхи, которые он хотел выучить наизусть. И почти не читал ничего, за исключением сутт на Пали. Кроме того, он владел только тем, что мог положить в свою маленькую сумку. Она была пуста! Если он получал подношения, которые ему были не нужны, он немедленно отдавал их другим монахам. И если он получал что-то полезное, вроде факела или компаса, он тут же выбрасывал старое. Он никогда ничего не копил. В Лаггале и где-либо ещё на Шри-Ланке в его хижинах всегда было лишь три стены, а четвёртая была открыта джунглям. А спать? Трёх часов было более, чем достаточно. Я был поражён. Ему не нужны были вещи, слава, люди; его богатством были свобода, Дхамма и, кто знает, возможно, компания дэвов.

Бханте Ньянадипа тяжело заболел три года назад. В то время мы чувствовали, что его здоровье резко ухудшится. Последний раз я видел его в феврале 2020 — я чувствовал, это было прощание. Вокруг него было много великих и заботливых монахов, которые помогали ему и сторожили его покой как могли. Мой вклад был совсем небольшим. Теперь он совершенно и полностью отстранён от нас. Его стремление постичь Дхамму было огромным: он хотел жить дольше только ради того, чтобы достичь арахатства в этой жизни. Мы никогда не узнаем наверняка, какой ступени просветления он достиг, но та неустанная борьба с пороками, которые он обнаружил, несомненно, приведёт его к их уничтожению — полному и окончательному.

Когда я работал над книгой Бханте Ньянавиры, я понял, насколько тяжело было получить оставшиеся записи и документы, касающиеся жизни Бханте Ньянадипы. В это время большинство людей, которые знали Бханте Ньянавиру, уже скончались. Вот почему ещё до того, как я встретился с Бханте Ньянадипой, я сохранил всю информацию о нём, включая фотографии, которые я получил от других монахов. И когда мы говорили с ним, одними из тем нашего разговора были его жизненный уклад и способ выживания в джунглях. Для меня было большой удачей провести с ним время, что позволило мне медленно и почтительно вникать в его понимание Дхаммы и в его жизнь. Я слушал внимательно и делал множество пометок, которые сейчас представляются весьма ценными.

Я также спросил Бханте Ньянадипу, как бы он отнёсся к тому, если бы кто-нибудь написал биографию, возможно, книгу, о нём, а также о Лаггала Сангхе. «Было бы интересно прочесть об этом…», — сказал я. Он опустил взгляд и сказал: «Я не против. Но только после моей смерти». И после небольшой паузы он продолжил: «У Мейстера Экхарта есть что сказать о биографиях: «Остерегайтесь биографий. Не любите создавать свои автобиографии»… Но если биография должна быть, то в ней не должно быть преувеличений… В любом случае, моя жизнь не важна».

Я отнесусь с уважением к пожеланиям Бханте. В этой биографии Вы не найдёте ни мои или чужие предположения о его жизни, ни домыслы мистического или сверхъестественного характера. Скорее, её целью будет рассказать истории или события, которые известны мне благодаря непосредственному общению с Бханте Ньянадипой, а также с теми монахами и почитателями, которые хорошо его знали. Рассказы о сверхъестественном могут быть захватывающими и интересными и могут исходить от верующих сердец, но, чтобы избежать преувеличений и приукрашений, я буду придерживаться только тех историй, которые подтверждены фактами. Несомненно, есть ещё много историй и фактов, которыми те, кто знал Бханте, могли бы поделиться, хотя я постарался сделать всё возможное, чтобы собрать как можно больше. Я ожидаю, что некоторые читатели, знавшие Бханте, могут обнаружить небольшие ошибки в сюжетной линии, но то, что здесь представлено, — это всё, что я могу предложить в данном издании. Мой помощник и я сделали всё возможное с теми сведениями, которые были в нашем распоряжении, и постарались представить их как можно точнее.

И ещё, чтобы уважить желание Бханте, я буду избегать упоминания имён монахов, которые ещё живы, в частности тех, кто уединённо пребывает в лесах. Некоторые из монахов, с которыми мы советовались по поводу этой книги, выразили желание не упоминать их по имени, а другие не смогли указать предпочтения. Поэтому я решил, что лучше будет избежать личных ссылок на других монахов во включенных в книгу историях, чтобы сохранить их анонимность и свести к минимуму возможное вмешательство в их жизни.

В конце концов, читатель должен понимать, что монахи, которые знали Бханте Ньянадипу и следуют его примеру, искренне посвятили себя постижению Дхаммы, живя в лесах и джунглях. Они не хотят быть найденными. С уходом Бханте мирские последователи вскоре выразили желание сделать большие подношения Сангхе. Но, хотя приятно и радостно видеть растущую веру и щедрость в их сердцах, Сангха не стремится к славе и не хочет жить в изобилии вещей. Накопление вещей ограничивает свободу, а слава и богатство влекут за собой разложение и упадок. Монахи Лаггала Сангхи хотят отдать честь Бханте Ньянадипе и мудрецам прошлого, проживая свои жизни в чистоте и простоте, избегая излишнего комфорта и безопасности, и желают зависеть лишь от скромных пожертвований местных деревень, с которыми у них сложились близкие и почтительные взаимоотношения.

Замысел этой книги в том, чтобы вдохновить её читателей. Быть может, найдётся даже кто-нибудь, кто найдёт в себе силы и мужество покинуть родную обитель, стать монахом и уйти в небытие. Подлинная практика Дхаммы, хотя чрезвычайно редка в современном мире, всё ещё жива. И настоящие лесные монахи, столь же редкие, всё ещё, прямо сейчас, глубоко в лесах и зарослях джунглей медитируют в своих глиняных хижинах или у корней деревьев, слышат лишь звуки дикой природы или, возможно, укрываются в жилищах от дождя; возможно, голодные, одинокие или больные; или наслаждаются медитацией и осознают глубокую свободу: находят свой «остров внутри». Мы можем почтить их, не ища их, но подражая им.

* * *

Я должен поблагодарить многих людей, которые помогли мне собрать материал, который сделал возможным написание этой книги, в частности хочется выразить глубокую признательность досточтимому Гуттасила Тхера. Он великодушно позволил нам воспользоваться его острой памятью о многих событиях, связанных с Бханте Ньянадипой и Лаггалой — без его помощи эта книга, возможно, не вышла бы в свет. Также досточтимого Пасаду, который — с превеликим уважением к Бханте Ньянадипе — приложил огромные усилия, чтобы посетить многие места для опроса нескольких монахов Лаггалы, а также жителей деревень, которые знали великого Старейшину. Я также, конечно же, более чем признателен всем тем лесным монахам, которые не только поделились вдохновляющими историями о своё опыте общения с Бханте Ньянадипой, но также доверили мне написать эту официальную биографию. Кроме того, я хочу передать свою искреннюю благодарность брату Бханте Ньянадипы, мистеру Бернару Жюн, за то, что он поделился историями из ранней жизни своего брата Дениза, как его называли дома. Моя благодарность также доктору Ласанте Виравардхане, который лечила Бханте Ньянадипу, за предоставление медицинской информации. Книга была переведена на сингальский досточтимым Дхаммараккхита Тхерой, которому тоже выражаю признательность за его большие усилия. Спасибо также досточтимым Ранмутхугала Буддхаванше и Бандаравела Ньянасумане и другим за предоставление многих фотографий, а также моему ассистенту, который редактировал и помогал корректировать текст книги; и досточтимому Фасуко, Майклу Рэй и Бернарду Клецандер за итоговую корректуру; и моему издателю, Геральфу Т’Хоофт, за его высокопрофессиональную работу в приготовлении и печати этой книги. Спасибо вам всем!

Бхиккху Хирико

Саманадипа Хермитейдж, Словения, ЕС

12 ноября 2020

Использованная литература:

Анандаджоти, Бхиккху: Pure Inspiration, Venerable Ñāṇavimala Mahā, recollections of his life, practice and teachings. Sri Lanka.

Бодхесако, Саманера: Getting Off, A Portrait of an American Buddhist Monk. Path Press Publications, 2012.

Бодхи, Бхиккху: The Connected Discourses of the Buddha. Wisdom Publications, 2000.

Бодхи, Бхиккху: The Numerical Discourses of the Buddha. Wisdom Publications, 2012.

Хирико, Бхиккху: The Hermit of Bundala, Biography of Ñāṇavīra Thera, with reflections on his life and work. Path Press Publications, 2nd Edition, 2019.

Жюн, Бернар: Presentation at the occasion of the commemorative ceremony to mark the 75 year of the bombardments of the ships in the Neustadt bay. 3 May 2020.

Джо Атуло, Бханте: To the End of Body and Mind, Audio notes. Dhamma-Vinaya Paṭipadā, 2020.

Ли, Джан Дхамматхаро: Keeping the Breath in Mind and Lessons in Samadhi. Wat Metta, 2000.

Ньянадипа, Махатхера: The Silent Sages of Old, Suttas from the Sutta Nipāta. Path Press Publications. 2020

Ньянананда, Катукурунде Бхиккху: A Majestic Tree of Merit. Pothgulgala Dharmagrantha Dharmasravana Mādhya Bhāraya, Sri Lanka, 2012.

Ньянавира, Тхера: Clearing the Path (1960–1965). Path Press Publications, 2011.

Ньянатусита, Бхиккху и Хекер, Хеллмут: The Life of Nyanatiloka Thera, The Biography of a Western Buddhist Pioneer. Kandy, Sri Lanka, BPS, 2008.

Ньянатусита, Бхиккху: ‘Information about Meditation Centers, Forest Monasteries, and other important places in Sri Lanka for Western bhikkhus and serious lay practitioners’ (article). Kandy, Sri Lanka, Updated January 2005.

Йогавачара Рахула, Бханте: Meetings with a Remarkable Monk. http:// bhanterahula.blogspot.com/2010/10/meetings-with-remarkable-monk.html, 14 October 2010. Wikipedia.

II Vanapattha Уединённая жизнь в лесу

Остров внутри

Однажды Благословенный отправился в Парилейю. Прибыв туда, он направился в весьма уединённый лес (ванапаттха) и сел у корней прекрасного салового дерева. Затем, когда Благословенный медитировал в уединении, в его уме возникла такая мысль: «Раньше, когда меня преследовали те монахи из Косамби, зачинщики распрей, зачинщики ссор, зачинщики диспутов, зачинщики потасовок, зачинщики правовых вопросов в Ордене, я не жил в комфорте; но теперь, когда я один, не имея никого другого, я живу в комфорте, удалившись от этих монахов».

В то время один большой слон был окружён другими слонами. Он ел траву, уже сорванную ими. Они ели пучки веток, когда он отламывал их; он пил воду, замутнённую ими; и когда он переходил брод, другие слоны шли, пихая его тело. Тогда этому большому слону подумалось: «Теперь я живу, окруженный ими. Что если бы я жил один, уединившись от толпы?». Тогда этот слон покинул стадо и отправился в тот же лес, где находился Благословенный. После некоторого времени, прожитого там, и выживания в одиночку, слону подумалось: «Раньше меня окружала толпа, и я не жил в комфорте. Но теперь, когда я один, без других, я живу в комфорте вдали от них».

Тогда Благословенный, поняв своё отрешение и познав умом рассуждения слона, подумал: «Мы оба, я и великий слон, наслаждаемся этим уединённым лесом».

Смелость этого слона, покинувшего охрану стада, была образцом, которому следовали бесчисленные монахи и монахини на протяжении более, чем двух тысячелетий. Они услышали и поняли слова Будды:

Если не можешь найти мудрого и благоразумного друга, ведущего благую жизнь, тогда, подобно царю, покидающему покорённое царство, или подобно одинокому слону в слоновьем лесу, ты должен идти своим путём в одиночку.

— Дхп 23:10

Особенно сегодня, когда становится всё сложнее найти мудрых и благородных учителей, среди монахов всё чаще звучит призыв следовать по пути слона: найти внутреннюю силу и мужество, необходимые для того, чтобы отстраниться от потребностей других людей и встретиться лицом к лицу со своими слабостями в одиночку. Это путь Лесной Мудрости. Хотя книги содержат много знаний, они не смогут дать мудрость; люди могут быть доброжелательными и сострадательными, но даже при всей доброй воле в мире они не могут предоставить внутреннюю свободу другому. Стремление к чувственности может принести удовольствие, но оно не может обеспечить прочного счастья. Но в лесу, в дикой природе, вдали от абстрактных размышлений, вдали от людей и чувственных соблазнов, у человека нет другого выбора, кроме как противостоять своему уму, его жажде и темноте, стрессу и страху. Там, хотя и в одиночестве, внимательный и проницательный отреченец может обнаружить, что он, или она, не одинок, но получил доступ к источнику мудрости, который можно найти в Дхамме.

Склонность идеализировать и романтизировать лесную жизнь — жизнь в уединении — понятна. Мы можем представить, что где-то в мире мужчина или женщина, вдали от общества и чувственных отвлечений, наслаждаются безмятежным покоем. Читатель может представлять себе такую успокаивающую сцену, сидя в удобном кресле в комнате с кондиционером, насладившись хорошим и сытным обедом. Но действительно ли такой читатель успокаивается и удовлетворяется такими фантазиями? Если он или она испытывает удовлетворение, то зачем мечтать о счастье какого-то далекого отшельника? Что в таких мыслях так привлекательно, так маняще? Возможно, в результате размышлений этот человек придёт к смутному осознанию неадекватности надежд на материальную безопасность и начнет видеть хрупкость мира, проявляющуюся в личном, частном опыте. Мы, как и тот человек, можем почувствовать себя благословенными за то, что не пережили войну. Тем не менее, мы также чувствуем, как быстро маленькая ошибка, возможно, кажущаяся незначительной, может сокрушить и уничтожить всё, что мы построили. Вещи, которые нам дороги, могут исчезнуть в любой момент; социальные силы, не поддающиеся нашему контролю, могут оказывать деструктивное давление; невидимый враг, такой как вирус или другая чума, может одолеть нас или близкого человека, принеся смертельную болезнь, — всё это реально, подлинно и ощущается, как вездесущая возможность. Глубоко внутри себя мы хорошо знаем, что подушка, на которой мы сидим, как в переносном, так и в буквальном смысле, не может принести нам никакого длительного удовольствия или счастья. Мы могли бы забыть об этих тревожных мыслях и тонких позывах и предпочесть воспользоваться многочисленными возможностями для услаждения чувств. Но затем нам снова напоминают, почему мы стремимся задействовать наши органы чувств: нужда убежать от чего-то, что преследует нас; представление, будто мы можем в достаточной степени манипулировать и управлять миром нашего опыта, чтобы избежать этих экзистенциальных тревог. В какое-то время честный мужчина или женщина поймут, что выбор в пользу преследования чувственных раздражителей и наслаждения ими возникает только тогда, когда состояния боли и дискомфорта уже возникли, и что этот основной дискомфорт не является тем, над чем мы, в фундаментальном смысле, имеем какой-либо контроль.

Что же видят эти отшельники? Что они поняли? Как они вступают на свой путь? Реальность отшельника не соответствует романтическим и мечтательным размышлениям обыкновенного, но внешне безбедного наблюдателя. Конечно, они не наслаждаются лёгким уединением, а джунгли, хотя красивы и экзотичны во время кратких и мимолетных встреч, не очень приятны для постоянного проживания, когда располагаешь лишь самым необходимым и примитивным материальным обеспечением. Такая жизнь не для тех, кто ищет материальных наслаждений. Обращение к природе означает обращение к вещам опыта, как они есть; грубые грани материального существования не сглаживаются. Отшельник в густом глубоком лесу подобен маленькому незначительному элементу в необъятной природе. Как будто бы Вы пропавший в океане пловец. Нет ничего, кроме воды и бескрайнего безликого неба. Кто-то может чувствовать себя ничтожным, как муравей под ногами гиганта — очень хрупкое существо, и не более того.

И поскольку при таком образе жизни нет никаких отвлекающих факторов, отшельник остаётся наедине с самим собой. Вокруг него нет людей, которые служат своего рода зеркалом, которые называют его тем или иным именем, которые улыбаются ему или нападают на него с колкими речами. В социальной жизни другие укрепляют наше самосознание, даже нашу цель в жизни. Но одиночество, не имеющее чувства “я” или “моей цели”, может быть ужасающим для того, кто ищет зеркало, особенно когда страсть берёт верх. Человек пытается быть, или определить себя, как нечто, чем он не является.

Но даже если нет никого, кто мог бы сказать ему, кто он есть; всё ещё, в другом смысле, присуще отшельнику зеркало: зеркало его ума. И в этом зеркале он может увидеть реальность своего настоящего состояния ума. Он может увидеть красоту добродетели, развитой в его жизни до этого момента, или же он может увидеть тёмную сторону своей скрытой порочности. Имея мало возможностей отвернуться, внимательный отшельник очень хорошо увидит, из чего он сделан.

Но очищение ума и сердца не достигается простым уходом в лес и ожиданием, что какие-то благотворные последствия возникнут сами по себе. Многие, кто пытается жить в лесу, не готовы к отшельничеству. Из-за нехватки сил они могут даже потерять психическое равновесие, впав в некое подобие безумия. Для успеха этой практики уединения необходимо соответствующее наставление Будды, развитие добродетели и достаточно мудрости, чтобы исследовать явления опыта. Быть настоящим отшельником — это гораздо больше, чем сидеть в одиночестве и ждать откровения или чуда. Это требует взять на себя огромную ответственность за свой разум и за всё, что в нём заключено.

Когда человек готов, он вступает на этот путь, не убегая от мира, а встречая его таким, какой он есть. Он твёрдо знает, что поиск внешней безопасности через чувственные удовольствия — это не что иное, как животное с интуитивными стремлениями. Но отшельник, если он хочет разорвать свои цепи, должен отстраниться от всего этого, как бы болезненно это ни было. Он должен увидеть, чем является это “Я” его опыта, от чего оно зависит, и что оно действительно ничто без этих ложных уверенностей. Чтобы увидеть, что такое это “Я”, что такое эта боль, ищущий должен сначала устранить эти препятствия, навязчивые идеи и отвлекающие факторы.

При развитой добродетели, при правильном созерцании, ум может осознать покой “отсутствия” и счастье отречения. Он может осознать, что именно это стремление к защищённости в комфорте искусственного опыта вместе с попыткой контролировать обстоятельства жизни являются проблемой и источником боли, возникающей в жизни — не вещи в мире, а взаимодействие ума с миром и его реакция на него. Так отшельник действительно находит остров внутри себя, убежище, которое не зависит ни от чего, ни от какого-либо конкретного опыта или обстоятельств — даже от уединения. Такой человек действительно является отшельником, где бы он ни жил — в лесной глуши или среди мирской суеты.

Дхамма и Виная

Буддийские монахи ординированы в соответствии с наставлениями Будды, и монашеская традиция не прерывается со времен Будды. Никто не может это изменить. Монашеская дисциплина включает в себя сотни правил, касающихся того, как должен вести себя бхиккху, как он должен обращаться с необходимыми вещами, поддерживающими его жизнь, как он должен хранить целомудрие, и как должны управляться общественные дела Сангхи, включая способы разрешения споров. До настоящего времени эти старые правила остались неизменными. Лесные монахи прошлого уделяли особое внимание тому, чтобы действительно жить по Винае, монашескому кодексу, и в духе, и в букве.

Ниже перечислены некоторые правила, которые должны соблюдать бхиккху, полностью посвященные буддийские монахи:

Целибат. Бхиккху живёт в полном сексуальном воздержании. Если он нарушает это правило, он более не монах, и вступить в монашеский орден снова в этой жизни уже не получится. Бхиккху должен воздерживаться от всякой сексуальной активности, включая простое прикосновение к женщине или мужчине с похотливым намерением. Он также не может флиртовать с ними и искать уединения, особенно с противоположным полом.

Жилище. Лесной бхиккху обычно должен будет жить в простой хижине (известной как кути). Кути могут быть разных размеров и стилей, но в целом они маленькие и предельно простые. Существуют ограничения, если монах хочет иметь кути, и кути обычно принадлежат более крупной Бхиккху Сангхе или сообществу посвященных монахов. Бхиккху должен заботиться о кути, которым он пользуется, и о мебели, находящейся в нём. Как правило, кути должны строиться в уединённых местах как можно дальше от шума, но не настолько далеко от человеческих поселений, чтобы исключить возможность ежедневного сбора подаяний (piṇḍapāta). Рядом с кути, как правило, есть короткая дорожка, которая используется проживающим там бхиккху для медитации при ходьбе.

Пища. Бхиккху не разрешается хранить или готовить пищу. Какую бы пищу он ни потреблял, она должна быть предложена ему другим или обеспечена ему другим. Вот почему лесные монахи каждый день ходят на пиндапату: чтобы собрать подаяния (в странах, где это возможно). С чашей для сбора подаяний монах ранним утром выходит из своего кути в деревню, или в какое-то другое место на расстоянии нескольких километров, где домохозяева собираются для дарения ему пищи. Затем он отправляется обратно в своё кути. Бхиккху может принимать пищу только с рассвета до полудня. После полудня он не может принимать пищу, но может выпить воды, чая, каких-то иных напитков и принять лекарства. У лесного монаха есть чаша, ныне обычно производимая из нержавеющей стали, но в древности — из глины.

Одежда. Лесной монах владеет лишь одним набором одеяний: нижним, которое охватывает середину туловища (юбка), и верхним, покрывающим тело полностью. Он также может выбрать внешнее одеяние, которое похоже на верхнее, но сделано из двойного слоя ткани. Его одежда может быть охристого, коричневого, пурпурного цветов. У лесного монаха также может быть небольшая простая сумка для ношения мелких принадлежностей.

Лесные монахи не живут по установленному расписанию. Они могут создать свой собственный распорядок или же проводить целые дни в медитации или созерцании, выполняя различные задачи лишь по мере необходимости. Они могут изучать сутты или язык Пали (древний язык северной Индии, на котором записаны сутты). Или же Винаю (классифицированные монашеские правила дисциплины) и другие книги, способные поддержать их практику. Некоторые монахи могут также декламировать некоторые отрывки из сутт, которые они запомнили. И хотя некоторые посвящают себя какой-либо технике или формальной практике, надеясь на мистический опыт или появление волшебного света, большинство вместо этого ищет свет мудрости. Некоторые монахи могут сосредоточить свои усилия на достижении интенсивного сосредоточения (самадхи).

Другие монахи, напротив, предпочитают размышлять над словами Будды и порождать чувство радости при созерцании Дхаммы. Таким образом, каждый отшельник индивидуален, и каждый должен найти тот метод, который подходит ему больше всего. Некоторые монахи обладают достаточной мудростью, чтобы постичь истину. Другие же, охваченные высокомерием или другими ментальными помехами, могут обнаружить, что бесцельно ходят по неверным путям.

Многие лесные монахи живут в очень дикой местности, вблизи многих опасных животных, таких как слоны, леопарды и ядовитые змеи в джунглях Шри-Ланки, или тигры и скорпионы в сельских районах Таиланда. Бхиккху не следует намеренно подвергать себя опасности от своих соседей по лесу. Тем не менее, крайне рекомендуется жить в местах, где легко возникает страх или повышенная осторожность. Это именно то, к чему стремятся лесные монахи в своей практике. Их целью не является поиск уединённых, тихих и красивых мест. Вместо этого они ищут места, где им придется столкнуться с реальным дискомфортом и даже со значительной долей страха.

Лесные монахи традиционно жили в глуши, в относительно незаселенных районах, их кути находятся на некотором расстоянии от деревень. Там они могли быстро применить учение Дхаммы на практике. В джунглях мало людей, но диких животных предостаточно. Звуки природы можно слышать днём и ночью, но они не являются помехой для медитации, поскольку не несут для монаха никакого особого значения. То же самое нельзя сказать о человеческих звуках — отсюда и интерес к их избеганию. Отстранённость от социального взаимодействия необходима, особенно если у монаха слабое или неразвитое самадхи. В таких случаях человеческие звуки непременно вызывали бы воспоминания и другие ментальные реакции, отвлекая недисциплинированный ум такого монаха от его цели. По этим причинам, если человек приближается к кути лесного монаха, ему обычно не разрешают оставаться там надолго.

Конечно, могут быть и физические угрозы со стороны животных. Одна история о встрече монаха с леопардом иллюстрирует этот факт, а также то, как такие риски правильно используются лесными монахами для развития своей практики. Однажды ночью этот монах услышал тяжелое дыхание леопарда возле своего открытого и незащищенного кути. Было очень темно, и он испытал сильнейший страх. В конце концов, в ночи наступила тишина, и показалось, что леопард ушёл, но монах знал, что леопард всё ещё может находиться поблизости. Тогда он решил противостоять своему страху, взял факел и пошёл вокруг кути. Встревоженный и испуганный, он вернулся в кути и некоторое время восстанавливал силы. Затем он снова вышел, на этот раз немного дальше от кути. Снова страх и тревога одолели его, и он вернулся. Он повторил это несколько раз, продвигаясь всё дальше и дальше, пока не достиг конца близлежащей дорожки для медитации. Страх и ужас проникали в его разум, но он снова и снова набирался смелости, чтобы противостоять им, никогда не будучи полностью уверенным, что паника не начнётся. И, собрав всё своё мужество, он, в конце концов, преодолел свой страх. Вот какие психические испытания и сражения в беззащитной жизни в джунглях!

Таким образом, лесные монахи должны быть готовы ко всему, включая возможность смерти. Однако, несмотря на это, их сердца могут в конечном итоге испытать удовлетворение, если они смогут победить в битве со своими препятствиями и пороками. Когда монах живёт, скованный ограничениями лесной жизни (например, живёт в неудобных и даже пугающих местах, где еда и другие необходимые вещи ограничены), мастерство и сила его осознанности возрастают. Такой монах станет более бодрым, чистым и ярким. Такой монах станет более бодрым и смышлёным, ум его будет ясным. В то время как внешне его тело соприкасается с неприятными ощущениями, внутри будет царить мир и удовлетворение. В таких условиях дискомфорта самадхи может развиваться быстрее, чем обычно можно было бы ожидать.

Лесной путь ставит на кон всё — и физически, и психологически. Всё должно быть принесено в жертву, как будто бы счищая всё лишнее и ненужное, — всё ради Дхаммы. Монах, правильно практикующий в лесу, знает, что всё рождённое должно умереть. Он понимает, что для реализации прекращения рождения необходимо прекращение появления новых приобретений и привязанностей. Это правда, чистая правда, которую нельзя изменить.

С победой над страхом естественным следствием этой лесной практики является рост любви монаха к природе и животным. С ростом осознания ужасной борьбы, которую переживают все живые существа, бдительный и всё более чувствительный монах будет испытывать сострадание к любым существам, которые ходят, ползают или плавают. Он поймёт, что они тоже потеряны, что они тоже страдают от разума, осквернённого слепыми страстями и эмоциями, и что они даже больше, чем большинство людей, живут в состоянии постоянного страха и тревоги. У таких монахов нет желания причинять вред кому-либо или чему-либо. Их старые привычные защитные реакции на угрозы рассеиваются вместе с победой над страхом, а их сердца радикально смиряются. Это переживается как разрушение психической негативности. А при общении с людьми такие монахи также теряют склонность к обидам, которым они могли быть подвержены в более ранние периоды своей жизни. И с этим они теряют всякую склонность к насилию или желанию зла кому-либо, открыто или тайно.

Те, кто понимает природу и цель такой тренировки, также понимают, что стремление к физическому комфорту может привести к эффектам, противоположным тем, о которых говорилось выше. Ведь такое стремление неизбежно влечёт за собой страх потерять приобретенное. При этом страхе человек становится ершистым и эгоцентричным. С эгоцентричным сердцем человек становится подозрительным по отношению к другим, думает о них плохо, даже испытывает сильный гнев и обиду, что приводит к словесному или физическому насилию. Но путь отшельника заключается в том, чтобы разрушить крепость вокруг эго и фундамент, на котором строятся такие нездоровые умственные конструкции.

***

Когда Бханте Ньянадипа был ещё жив, он называл себя “Vanaratana Ānanda Thera”, старцем, наслаждающимся драгоценностью леса. Он посвятил себя тому, чтобы жить лесной жизнью в полной мере. Он был строг к себе; по мнению некоторых, он был, возможно, даже слишком упрям в своей решимости. Но такова была дисциплина, которую он выбрал, и его не волновало, приятна или неприятна она другим. В ранней жизни он столкнулся с неудовлетворённостью и несчастьем. Эта неудовлетворённость преследовала его даже в начале его монашеской жизни. В течение этого времени он иногда был одиноким, его тяготило сожаление о том, что он не может достичь глубокого состояния самадхи. Но его это не остановило. Он продолжал всё глубже копаться в помехах и загрязнениях своего ума, в своём гневе и страхе. Он продолжал идти по одинокому и тернистому пути, несмотря на физические трудности и перенесённые болезни, такие как малярия. И несмотря на то, что он много раз был очень близок к смерти, он упорно,год за годом, приближаясь к старости и вступая в неё, безразлично относился к похвале или порицанию других. Во всём этом он всегда шёл прямым путём, никогда не оставляя своей решимости. Он был поистине выдающимся человеком.

III Dipa Новый свет

Дитя войны, Франция

Вторая мировая война была глубоко личной для Бханте Ньянадипы. Юджин Жён, отец Бханте, был участником французского движения сопротивления в составе группы под названием “Combat”. После вторжения он был взят в плен и отправлен в Германию. Но он продолжал быть борцом за свободу Франции. Вернувшись из заключения в качестве французского солдата в начале войны, он завершил своё медицинское образование в 1942. После этого он сразу же присоединился к французскому сопротивлению как молодой врач в Лионе, сначала в “Comité Interfaculté de Résistance”, а затем в “Armée secrete”. В июне 1943 года он присоединился к сети “Service Pericles”, которая создала школы Маки (Maquis-Ecoles), и принял участие в организации и руководстве деятельностью центра этой сети в Лионе. Будучи молодым врачом в больнице “Отель-Дьё” в центре Лиона, он руководил связью и перемещением людей между Лионом, Маки-Эколь в Альпах и горами Юра. Таким же образом Юджин помогал евреям укрываться в разных местах.

Он женился на француженке Рене Дюльеж, и в 1943 году у них родился первый ребёнок, Бернар. И пока Рене была беременна вторым ребёнком, начальник гестапо в Лионе, печально известный “Лионский мясник”, Клаус Барби, лично арестовал Юджина в его доме 20 апреля 1944 года.

Сначала он содержался в печально известной тюрьме Монлюк, где многие бойцы французского сопротивления были заточены и подвергнуты пыткам Барби и его приспешниками. Никто не может точно сказать, пытали ли немцы Юджина, но было известно, что пытали других членов сети Перикла. За несколько недель до освобождения Лиона Юджин был перевезён в Компьень, а оттуда — в Нойенгамме с третьим эшелоном пленных 28 июля. Тем временем Рене осталась в Лионе и 12 ноября 1944 года родила их второго ребёнка, назвав его Денизом. Вскоре после этого он был крещён в католической церкви. Спустя годы его стали называть Ñāṇadīpa, “светоч знания”.

Все трое жили в квартире на первом этаже в Лионе, между старым вокзалом Бротто и парком Тет д’Ор, где, как вспоминает Бернар, они часто посещали маленький простенький зоопарк и смотрели “Гиньоль” (знаменитый французский кукольный театр).

Оставшись одна с двумя мальчиками, Рене продолжала изучать английский и итальянский языки в университете, одновременно работая на полставки школьным учителем. Нуждаясь в помощи, она вынуждена была иногда просить родственников позаботиться о мальчиках. Поэтому Бернар и Дениз проводили некоторые недели у своей тёти в Ницце. Бернар помнит эти дни:

«Я отлично помню, как мы с тётей стояли на каменистом пляже в Заливе Ангелов в Ницце — недалеко от знаменитого отеля Негреско. Несколько выходных мы провели в семье моего дяди. Мой дядя был старшим братом моего отца; он также был врачом, а позже профессором педиатрии. Я также помню, что мы останавливались на несколько недель у друзей нашей матери в маленьком городке в горном плато Овернь в центре Франции, и очень часто по выходным у её кузенов в Клермон-Ферране, столице Оверни. Мы пили козье молоко и ели так много вишни, что у нас начались проблемы с желудком. Мы также часто проводили выходные у друзей моей матери в районе Божоле к северу от Лиона. Когда нашей матери приходилось учиться в Англии, мы также провели по меньшей мере месяц в детском доме в Швейцарии, где научились немного говорить по-немецки. В те ранние годы члены семьи и друзья наших родителей были очень близки друг другу».

Но отец мальчиков, Юджин, остался в Нойенгамме, так и не увидев своего новорожденного ребёнка. Зимой 1944/45 года, будучи врачом-заключенным в одном из лазаретов (в Ревьере II), Юджин работал с другими врачами-заключенными из разных стран, включая датчанина Грегерса Йенсена, который превосходно говорил по-французски. В то время доктору Йенсену было пятьдесят семь лет. Несмотря на разницу в возрасте, они стали хорошими друзьями.

Грегерс был активным участником датского сопротивления на острове Альс в южной Дании. Гестапо арестовало его 6 октября 1944 года после диверсии против немецкой радарной станции на этом острове. Сначала он был заключён в тюрьму Фрёслевлейрен (датский Компьень) недалеко от границы, а 29 ноября его перевезли в Нойенгамме. В апреле 1945 года он вместе со всеми датскими и норвежскими заключёнными из различных концентрационных лагерей был перевезён на “белых автобусах” отчасти стараниями Бернадотта.

Юджин очень надеялся снова увидеть свою семью — любимую жену Рене, сына Бернара и маленького Дениза. Он верил, что всё закончится хорошо, и что они скоро будут освобождены.

После последней эвакуации датчан и норвежцев 20 апреля 10 000 пленных других национальностей, включая Юджина, были перевезены из Нойенгамме в Любекский залив, по большей части поездом. Оттуда их перевезли в Нойштадт, где посадили на корабли. Юджин вместе четырьмя тысячами других заключённых находился на самом большом из них, называемом “Кап Аркона” (также известном как “Немецкий Титаник”). К сожалению, произошёл трагический инцидент: “Кап Аркона” подвергся бомбардировке. Он был подожжён и почти потоплен Королевскими ВВС Великобритании, которые не знали, что на борту находились пленные. Большинство из них умерло в тот день. Его семья не знала, где в тот момент находился Юджин, надеясь, что он, возможно, был в корабельном лазарете. Однако Юджин, вероятно, был среди жертв, поскольку больше не было никаких признаков того, что он жив. Это событие произошло где-то в первых числах мая 1945 года.

После войны Грегерс переписывался с Рене и пригласил её в Данию, так как обещал Юджину позаботиться о ней в случае, если Юджин не выживет. Позднее он предложил ей выйти за него замуж, так как его жена умерла от рака в начале войны. В январе 1949 года вся новая семья Йенсен-Жён — Грегерс, Рене, Бернар и Дениз (которому было уже четыре года) — поселилась в маленьком городке Аугустенборг на острове Альс на юге Дании. Это был город, где Грегерс работал врачом общей практики.

Дениз так и не стал гражданином Дании; он путешествовал с французским паспортом. Тем не менее, всё его образование от детского сада до университета было датским.

Детство в Аугустенборге, Дания

Дениз и Бернар выросли в маленьком городке Аугустенборге — в 40 километрах к северу от границы с Германией. С отцом, которого они почти не знали, языком, на котором они не говорили, и родственниками, живущими далеко, им было трудно приспособиться к новой жизни. Они пошли в детский сад, где приоритетным направлением было изучение датского или чего-то вроде местного диалекта на острове Альс. Бернар помнит то время, когда они были детьми:

«Я помню, что в один из первых дней мы убежали через живую изгородь, возможно, потому что мы ещё не могли общаться с другими детьми, а может быть, потому что они нас дразнили. Но вскоре у нас появились хорошие товарищи, хотя нам не разрешали играть с детьми меньшинства немцев, которые во время войны были нацистами или симпатизировали им. Мы всё равно это делали, так как некоторые из них жили по соседству, и позже мы ходили с ними в школу. Позже наш отчим согласился с тем, чтобы мы виделись.

Аугустенборг и окрестности были прекрасным местом для детства: несколько лесов вокруг маленького городка, относительно большое озеро, соединённое с заливом. После школы мы играли у озера, которое находилось прямо перед нашим домом или дальше за входом, и в “Сторсковене”, самом большом из лесов. Мы делали луки из веток орешника, стрелы из камыша у озера, а мечи из дерева — в “Сторсковене”. Мы обычно мирно играли в Робина Гуда или что-то вроде того. Тем не менее, мы также часто дрались с другими бандами по соседству.

Мы принадлежали к банде, которая базировалась в “Лиллесковене” (маленьком лесу) у озера. Другая банда базировалась в “Сторсковене”, но они частенько были нашими хорошими товарищами по играм. Банды же из окрестных лесов и деревень такими не были; мы могли по-настоящему драться с ними. У моего брата было несколько товарищей по играм его возраста, и они засиживались допоздна. Он часто опаздывал на ужин и, как следствие, получал взбучку.

Зимой мы много катались на коньках на озере или в заливе, где можно было пробежать несколько километров. В пятидесятых крепкий лёд стоял несколько недель или даже месяцев каждую зиму. Летом мы купались в заливе у “Сторсковена”. Зимой нас учили плавать в крытой купальне в Сённерборге (главном городе Альса с населением в 25000 человек, расположенном примерно в 7 километрах от Аугустенборга). Мы добирались туда на велике. Мы оба участвовали в соревнованиях и завоевывали медали».

В своём раннем детстве Дениз проявил свои многочисленные таланты. Ему также нравилась классическая музыка и некоторые местные датские песни, которые он никогда не забудет. Как вспоминает Бернар:

«Мы также учились играть на пианино у учителя, который жил по другую сторону дороги. Мне удалось делать это только в течение двух или, может быть, трёх лет из-за моего отъезда в школу-интернат. Однако мой брат продолжал учиться, пока не закончил гимназию. Я научился играть лишь несколько самых простых прелюдий Баха. В то же время мой брат играл ноктюрны Шопена и играл их очень хорошо. Я думаю, он смог бы стать талантливым пианистом».

В 1955, когда Бернару исполнилось 11, его отправили в школу-интернат в Сорё, на большом острове Зеландия, который находится более чем в ста километрах от Аугустенборга и примерно в ста километрах от Копенгагена. Дениз вернулся домой и продолжил учиться ещё год. Затем, в 1956, он отправился в колледж в Сённерборг — изучать физику и математику. Это означало, что братья жили отдельно друг от друга и от семьи в течение следующих четырёх лет, в период их взросления. Бернар вспоминает:

«Даже если я приезжал домой на одни выходные в месяц, я всегда чувствовал, что эта разлука, возможно, была для меня положительной (Я был вдали от дома и научился своего рода независимости в порой грубой обстановке интерната), но, возможно, негативной для него, который внезапно стал единственным ребёнком в семье. С самого раннего детства я был защитником младшего брата в переменчивые годы после войны».

Юность в Сорё, Дания

Бернар вернулся домой в 1959 году и поступил в ту же гимназию, что и Дениз — на класс выше его. Теперь они жили вместе полтора года. У них были смежные комнаты в доме в Аугустенборге, общий балкон с видом на озеро.

«С этого балкона мы могли наблюдать за жизнью птиц. Здесь всегда были лебеди, утки, лысухи, чайки и горихвостки — наши любимые животные. На другой стороне озера часто бывали одна или две цапли, за которыми мы наблюдали в бинокль, пока они ели. Мальчишками мы часто ходили на другой берег озера, чтобы поиграть в камышах. Когда мы немного подросли, мы начали “курить” камыши».

Во время учёбы в гимназии духовные устремления Дениза начали расти, пересиливая его интерес к вольным физическим забавам детства у озера и в лесу. Бернар так пишет об этом периоде их жизни:

«На протяжении всей гимназии мы читали довольно много философских и литературных произведений, таких как стихи, романы и драмы (последнее в основном делал я). Дениз уже интересовался буддизмом, в основном Дзен, который появился в Европе в начале 1960-х годов. Мы читали дзен-буддийские произведения на французском языке, так как они ещё не были переведены на датский. В то время наши философские интересы несколько различались, поскольку Дениза в большей степени интересовали более духовные философы и мистики. С другой стороны, меня больше интересовали экзистенциализм и теория познания.

Но Денизу надоело изучать математику и физику, даже несмотря на то, что он был превосходен в них. Он начал больше замыкаться в себе и стал меньше интересоваться измерением мира средствами науки.

Он стал прогуливать и бродить по лесам, не говоря об этом нашим родителям. Конечно же, о его отсутствии было доложено родителям. Результатом этого стало то, что теперь именно его отправили в школу-интернат, где я учился раньше, в Сорё Академи. Там он перешёл на “классическое” направление, которого не было в Сённеборг Статсколле (гимназии). Он очень интересовался языками в целом и древними языками в частности.

Если в гимназии в Сённерборге он был успешен в математике и физике, то в академии Сорё он преуспел в латыни и греческом. Он даже стал писать поэмы на латинице ради забавы».

Дениз также читал учения Ламы Говинды и любил книгу “Основы тибетского буддизма” Калу Ринпоче. В то время школа буддизма Тхеравады не привлекала его, хотя некоторые материалы уже были ему доступны, например, “Дхаммапада” на датском языке.

Он также любил читать о культурах и цивилизациях Востока, включая Афганистан, Монголию и Тибет, и проявлял интерес к санскриту и пали.

Вместе с другими одноклассниками (среди них была девушка, в которую он был немного влюблён), он посещал кружок с их преподавателем по религиозным знаниям. Это очень сильно повлияло на его дальнейший жизненный выбор, ведь именно с этой группой он впервые поехал в Индию после выпускных экзаменов.

Бернар вспоминает:

«Это любопытство вначале побудило его отправиться в длительные путешествия по странам Ближнего Востока и Азии. Он никогда не был хиппи, хотя в своих путешествиях встречал много других хиппи и пробовал курить с ними гашиш. Он не отправился в Азию в поисках религии, хотя и интересовался восточными религиями».

В Сорё Дениз жил вместе с несколькими другими студентами в доме их учителя латыни, и из их окна была видна статуя короля Фредерика VII, одного из любимых королей Дании. Ища способ отпраздновать свой выпускной, они решили, что статуе не помешает свежий слой краски. И вот однажды утром, за несколько часов до рассвета, они собрались вокруг статуи толстопузого короля и начали красить её… в белый цвет.

«На следующий день, когда мы пришли праздновать его экзамены, мы осмотрели раскрашенную статую на площади вместе со многими зрителями, которые были глубоко потрясены случившимся. Я помню, что мой отчим, который родом из Сорё, пробормотал про себя: «Да, но его действительно нужно было покрасить». Местные жители, похоже, не оценили такого рода заявления.

В итоге мой брат и его друзья получили крупный штраф и множество комментариев в местной газете».

Первые путешествия

Будучи детьми, братья каждое лето ездили с родителями во Францию на встречу с родственниками как по линии матери, так и по отцовской. Но во время обучения в гимназии, когда Денизу было 16, им разрешили путешествовать самостоятельно. Они ездили в Париж и подолгу оставались в Сите-Юниверситер. Год спустя оба путешествовали автостопом через Германию, Францию и далее в Испанию. Они путешествовали, каждый сам по себе, целое лето. Таким же способом они посетили Италию.

После выпускного Дениз поехал в северную Индию вместе со своим учителем по религиозным знаниям и студенческой группой. В течение этой поездки он посетил некоторые священные буддийские места. Другие вернулись в Данию, но Дениз продолжил своё путешествие между севером и югом Индии. Затем он отправился на Ближний Восток перед тем, как вернулся домой.

Тогда он интересовался буддизмом Махаяны, и когда вернулся в Данию, то брал уроки тибетского в университете Копенгагена около года.

В последующие годы он возвращался в Азию несколько раз и во время одного из длительных путешествий добрался до Японии. Также он поехал в Монголию через Иркутск, но вернулся по Транссибирской магистрали, потому что заболел гепатитом и почти весь пожелтел. В другой раз он хотел попасть в провинцию Синьцзян в Китае через северо-восточный проход Афганистана, но у него развился случай спонтанного пневмоторакса, и ему пришлось вернуться в Кабул, где он был госпитализирован в американскую больницу для операции. После успешного лечения он поехал восстанавливаться домой.

В разных странах, в которых он останавливался на недели или даже месяцы, он зарабатывал себе на жизнь — платил за пищу, жильё, транспорт — выполнением любых работ, которыми он мог заниматься, например, работал в ресторанах или писал письма для людей. В частности так было в Турции, Афганистане, Иране, Лаосе, Индии, Японии. В тех местах он быстро схватывал местные языки, по крайней мере, в достаточной степени для повседневного пользования.

Денизу нравился Стамбул. Он восхищался архитектурой и был глубоко очарован восточной красотой города. Особенно ему нравились многие мечети с их впечатляющими минаретами и аккуратной каменной кладкой.

Также он был в юго-восточной Азии. Бернар вспоминает:

«Во время этих путешествий он очень тесно соприкасался с буддизмом не только в Индии, но и в Мьянме (тогда Бирме), Тайланде, Лаосе и Японии. Очень часто он оставался на ночь в буддийских монастырях бесплатно. Он сказал мне, что это сыграло большую роль в его обращении в буддизм».

В 1968, после некоторого пребывания в Индии, Дениз решил продолжить своё путешествие по Шри-Ланке. В Ашраме Шри Ауробиндо, духовной общине, расположенной в Пондичерри, Индия, он больше читал о буддизме и думал углубиться в него. Он уже был на юге Индии, а Шри-Ланка была совсем рядом. И когда он узнал, что именно в Шри-Ланке можно найти оригинальные священные писания и проповеди Будды, он тут же пришёл в восторг и решил отправиться туда. Там можно было найти традицию, сохранившую наследие Будды, где всё ещё можно было увидеть остатки монастырей и ступ, которые были построены и использовались более 2000 лет назад, и где можно было услышать множество легенд о лесных монахах, блуждающих по диким джунглям в своих усилиях по постижению Дхаммы.

Когда спустя годы его спросили, что он думает о Махаяне, он ответил: «Обычно люди так и начинают. Их больше интересуют красочные религии».

Когда он прибыл на Шри-Ланку, он узнал о месте, где жители Запада собирались послушать учения, и где они могли стать буддийскими монахами. Это возбудило его любопытство, поэтому он решил отправиться на юг, чтобы посетить Островную обитель (The Island Hermitage), лесной монастырь на западном побережье острова.

Расположенная в 65 милях южнее Коломбо, Островная обитель была основана в 1911 году немецким монахом дост. Ньянатилокой, первым европейцем, ординированным как буддийский бхиккху на Цейлоне. Островная обитель построена на двух островах в большом солёном озере Ратгама — на Полгасдуве и Метидуве. Оба острова расположены дальше прибрежного города Додандува, к ним идёт маленькая тропа.

Каждый остров составляет примерно 250 метров в длину и покрыт раскидистыми джунглями, изобилующими птицами и зверями. В то время это было спокойное место, хотя комаров и змей было полным-полно. Растительность состояла из кустов и терновника, ползучих растений, растущих на пальмах у кромки воды. Несколько тропинок, прорезавших лес, были увиты виноградными лозами. Монашеские кути — простые хижины, которых около пятидесяти, изолированные друг от друга — были построены из кирпича и известкового раствора, с небольшим крыльцом и прилегающей дорожкой для медитации на хорошо подметённой ровной площадке. Общинный центр, или dāna-sāla (дана-сала, зал для сбора милостыни), использовался для сбора подаяний. Также здесь была богатая библиотека палийских текстов, словарей, различных английских и немецких работ. Санитария была примитивной, жизнь — скромной, а одежды шили вручную, затем окрашивали с помощью кипяченого раствора древесной коры.

В прошлом многие хорошо известные монахи жили, учились и практиковались в Островной обители. Помимо её основателя, Бханте Ньянатилоки, с ней связаны имена Кхеминда, Сома, Ньянапоника, Ньянавира, Ньянамоли, Ньянавимала и другие. Но к тому времени, когда Дениз прибыл, почти все эти знаменитые монахи скончались, только Бханте Ньянавимала остался старшим монахом на острове.

Другие жители Запада на острове в то время были в основном младшими монахами, многие из которых до посвящения в сан вели образ жизни “хиппи”, путешественника, и теперь готовились в монахи под не слишком пристальным руководством нынешнего настоятеля, Бханте Ньяналоки.

Это место не вдохновило Дениза, но вскоре он проникся большим уважением к Бханте Ньянавимале, хотя и не столько за его учение о Дхамме. Вместо этого его вдохновляла приверженность практике и строгий образ жизни монаха. В течение десяти лет после своего посвящения Бханте Ньянавимала тихо жил в Островной обители, где он обычно держался особняком и мало общался с другими. Затем, в 1966 году, Бханте Ньянавимала решил покинуть обитель и отправиться в пеший поход (cārikā, чарика) по Шри-Ланке. Так он начал необыкновенный, а вскоре и легендарный период практики, который длился двадцать пять лет. Он обошёл весь остров, с юга на север и обратно, с запада на восток и обратно. Во время этих чарик он обычно оставался в монастырях и других тихих местах самое большее на несколько недель, но редко более трёх дней, а затем продолжал идти. Цель этой суровой практики состояла в том, чтобы избежать накопления имущества и умственных привязанностей к местам и людям. Он нёс только свою чашу для подаяний и небольшую сумку с некоторыми необходимыми принадлежностями. И он даже не носил сандалии. Только во время вассы (затворничества в сезон дождей) он должен был оставаться в определённом монастыре в течение трёх месяцев подряд, следуя Винайе (монашеским правилам). Бханте Ньянавимала продолжал эту практику вплоть до 1991.

Однако после 1987 года из-за травмы бедра он не мог ходить подолгу. Он скончался в 2005 году.

Дениз глубоко уважал Бханте Ньянавималу за его приверженность такому аскетичному образу практики и, как мы увидим позже, сам стал вести подобный образ жизни. Стесняясь или не желая приближаться к такому выдающемуся монаху, Дениз провёл несколько встреч с Бханте после того, как один dāyaka (мирской сторонник) помог сделать первый шаг.

«Ньянавимала останавливался на острове в кути, которое первоначально было построено для Ньянамоли. Он держался только у своего кути, и его можно было увидеть снаружи только тогда, когда он подметал, мылся или единожды в день принимал пищу в дана-сале (столовой). Редко бывало, что он разрешал к себе войти. Я не осмеливался подойти к нему. Но прежде, чем я уехал в 68-м, сингальский монах Ньянасанта получил для меня разрешение навестить его. Он спрашивал меня, почему я уезжаю. Я сказал, что ещё не до конца решил стать монахом. Он посоветовал мне не ехать, потому что я мог бы снова не получить таких хороших условий для посвящения, как сейчас. Однако он не стал настаивать, когда я сказал, что всегда найдётся место, где я смогу получить посвящение. О чем он говорил со мной, я не помню, но я был глубоко впечатлён».

Бханте призвал Дениза изучать сутты, а также предложил молодому человеку посвятиться в монахи, поскольку он проявил признаки того, что открыт для такой возможности. Дениз также получил настоятельный совет не возвращаться в Европу — ведь никогда не знаешь, какие соблазны отвлекут искателя пути освобождения. Однако Дениз подумывал о том, чтобы вернуться домой, практиковать Дхамму в Дании и, возможно, стать анагарикой (бездомным) там или, может быть, во Франции. Он также хотел исполнить одно из своих самых больших мечтаний: совершить поход в Гималаи и увидеть их красоту, почувствовать удалённость и простор. И он не был уверен, что монашеская жизнь — это для него.

Но прежде чем продолжить своё путешествие, Дениз решил посетить отдалённый регион Бундала, расположенный на южном побережье Шри-Ланки. Он слышал от монахов и послушников, что там, в уединении, живёт американский монах. Денизу было очень любопытно узнать о нём. «Значит, есть монах, который живёт один, в отшельничестве? Возможно ли это?» Встреча произошла вечером 2 октября 1968 года. Бханте Ньянасумана, который регулярно писал письма своим друзьям в США, позже упомянул в одном из них, что молодой датчанин пришёл в Бундалу пешком, “на небольшую экскурсию (чтобы немного развеяться)”. Он также написал, что Дениз провёл восемь месяцев в Островной обители, изучая пали, получил латинское/греческое образование и проявил блестящие способности к языкам, а также что он практиковал ānāpānasati и начал изучать книгу дост. Ньянавира Тхеры “Заметки о Дхамме”. «Замечательный парень», — писал Бханте Ньянасумана о Денизе, впечатлённый интеллектом молодого человека и его интересом к Дхамме.

После этой встречи Дениз решил уйти — но он вернёется. Покинув Шри-Ланку, он отправился в путешествие, чтобы исполнить свою оставшуюся мечту — Гималаи. Он отправился в Дхарамсалу, где у него был шанс лично встретиться с Далай-ламой. Затем он решил отправиться горным маршрутом в “Страну снегов”. Но хотя он был впечатлён красотой гор и гостеприимством местного населения, он был удивлён, насколько эти прекрасные горы и предгорья были переполнены туристами. Он поднялся к подножию Эвереста — трёхдневный поход на высоту четыре тысячи метров — и там размышлял, какой путь выбрать: стать монахом или остаться тем, кем он был. У подножия великих гор, откуда открываются захватывающие виды, он ощущал чувство лёгкости, простора, величия и свободы. Осознав свою склонность к монашеству, он понял, что хочет быть свободным.

Дениз не находил привязанности привлекательными — отнюдь нет. Он вспомнил один случай, когда он был в компании женщин, и одна из них очень страстно обняла его и не отпускала. Он почувствовал отвращение к такому акту страсти и увидел его уродливую сторону. Привязанности были безумием, и он не собирался играть с ними. Этого было достаточно, чтобы он начал размышлять о том, в каком направлении должна развиваться его жизнь: чувственности или свободы.

Он повернул назад, спустившись с этой духовной горы, и отправился на север, в Китай. Он продолжил путь на запад по длинной Транссибирской магистрали через Россию, затем в Мюнхен и, наконец, вернулся домой в Данию. Это было летом 1969 года.

Дениз вернулся домой как анагарика, соблюдая 8 обетов. Он хотел жить, как монах. Он также посетил своего брата Бернара в северной Дании, который тогда работал доктором в маленькой больнице. Позднее Бернар вспоминал это:

«Во время своего пребывания у нас он ходил спать ночью в близлежащий лес, отказавшись от кровати в нашей квартире. В то время он попросил наших родителей найти для него место для медитации на юге Франции. Но, как он рассказал нам позже, он уже решил вернуться на Шри-Ланку, чтобы прожить там монахом до конца своих дней. Это решение он принял ещё по дороге в Данию, когда ему пришлось стоять в очереди на центральном вокзале в Мюнхене. Тем не менее, он не сказал нашей матери, так как думал, что она будет очень расстроена. Она увидела его снова только в 1978 году, когда поехала навестить его. Я думаю, что для неё было большим облегчением видеть, как он, похоже, нашёл свой духовный путь, даже если она, возможно, хотела бы, чтобы он основал семью здесь, в Дании. Мы с женой впервые увидели его на Шри-Ланке в 2000 году, а затем в 2004/5 и в 2018 годах».

Дениз рассматривал возможность переезда во Францию, так как там у него были родственники, которые могли ему помочь. Он унаследовал некоторую сумму денег от французского правительства, поскольку его отец служил во время войны. Это была не очень большая сумма, но для начала достаточно, чтобы жить одному, в затворничестве. Он думал, что сможет выращивать овощи, практиковать Дхамму и жить там как анагарика. Хотя поначалу эта идея казалась многообещающей, вскоре он понял, что это не самый лучший способ. Ему нужна была структура, что-то, что поддерживало бы его дисциплину — ему нужна была Виная. Желания могут вспыхнуть в уме и стать слишком сильными, чтобы бороться с ними в одиночку. Это было очень важно, и в последующие годы он подчёркивал своим братьям в одеяниях, что они должны практиковать с опорой на Винаю — это было обязательным условием!

В конце 1969 года Дениз снова отправился в путешествие и покинул родной дом, чтобы больше никогда не вернуться. Имея мало денег, он отправился на Шри-Ланку кратчайшим путём: в Москву, на советском самолете в Дели, оттуда в Карачи и в Коломбо. С этого момента Шри-Ланка стала его домом.

IV Būndala Истоки

Идти вперёд

29 сентября 1969 Дениз стал послушником (sāmaṇera), или решил “идти вперёд” (pabbajjā), в Островной обители. Он получил новое имя — Ньянадипа, “светоч знания”. Бханте Ньянавимала к тому времени вернулся из своего похода, чтобы провести в Обители вассу. И его участие в посвящении очень обрадовало сердце Бханте Ньянадипы; иметь рядом этого самого образцового монаха было великим благословением: «Он был единственным вдохновляющим примером для подражания, который я имел».

Бханте Ньянадипа обладал большой независимостью характера, вдохновляясь жизнью прошлых поколений лесных монахов и идеей отшельнической жизни. Он хотел жить в полном соответствии с описаниями лесной жизни в Суттах — жизнью, посвящённой учению Будды. Не найдя подходящих учителей Дхаммы, он учился самостоятельно и в итоге стал довольно искусным знатоком пали и сутт. Вскоре он избавился от пут, связанных с личными отношениями. Находясь под сильным впечатлением от трудов Бханте Ньянавиры, в течение многих лет он носил с собой блокнот, в который от руки переписывал заметки, и который использовал для своих размышлений. “Заметки о Дхамме” были его учителем и путеводителем по суттам, и с их помощью он выстроил своё понимание Дхаммы. Он говорил об этих трудах Бханте Ньянавиры Тхеры, что они «единственное, что принесло мне покой и что может меня удержать».

Поскольку Островная обитель продолжала движение по траектории упадка в отношении Дхаммы и Винаи, Бханте понял, что это неподходящее место для монахов. Поэтому он решил отправиться в Бундалу, к своему другу Бханте Ньянасумане, которого он встретил там годом ранее.

Бундала

Время, проведённое в Бундале, было значимым для нового саманеры; позже он сказал, что оно стало фундаментом его практики. Здесь были условия, которые начали формировать Бханте Ньянадипу как монаха. Было время изучать сутты, совершенствовать свой пали и привыкать к уединению. И некоторые плоды Дхаммы пришли к нему — хотя и мирские, не глубокие — по мере того, как он учился и практиковал.

Бундала тогда, несомненно, была отдалённой бедной общиной с домами-мазанками. Сегодня можно проехать по новой дороге от шоссе из Тиссамахарамы по прямой через песок, кустарник, лес и лагуны, где можно увидеть фламинго, к рыбацкой вадии (лагерю) на побережье. От главного шоссе, ведущего к знаменитому храму Катарагама, узкая гравийная дорога идёт через джунгли к Бундале и морю.

Кути Бханте Ньянасуманы было построено всего в пяти минутах ходьбы по лесу от моря, в полумиле от деревни Бундала и в семи милях от ближайшей дороги. Это был красивый участок нетронутого леса на краю большого птичьего заповедника. Несмотря на уединённость от людей, это место нельзя назвать тихим. В глубине джунглей живут различные шумные животные, особенно во время северо-восточного муссона (с октября по март), а во время юго-западного муссона (с мая по сентябрь) слышны звуки волн, бьющихся о берег. В то время эта земля была лесным заповедником, позже она была преобразована в заказник, а ещё позже — в национальный парк.

Однако вместе с природной красотой этого места пришли и некоторые опасности. Поскольку там жило мало людей, это была идеальная среда обитания для многих опасных существ. Здесь были слоны, дикие кабаны и ядовитые змеи, такие как кобры и цепочные гадюки. Здесь также водились обезьяны и многие виды перелётных птиц. Такая обстановка может быть непривлекательной для человека, ищущего комфортной жизни. Тем не менее, для человека, исследующего реалии жизни и смерти — это идеальное место. Опасности вызывают сильную бдительность и побуждают к усердию в развитии самосознания. И здесь, в сердце этой пустыни, находился “кути смерти”. Кути, известный не столько наличием смертельно опасных животных, но названный так потому, что именно в ней закончил свою жизнь из-за тяжёлой болезни известный английский монах дост. Ньянавира Тхера. Бханте Ньянавира благодаря своей книге “Заметки о Дхамме” приобрёл репутацию, по крайней мере, для некоторых, как человек, который пробудился к глубокому пониманию Дхаммы, проживая в этом кути.

Бханте Ньянавира был учителем Бханте Ньянасуманы, и после его смерти Бханте Ньянасумана унаследовал кути. Следуя примеру своего учителя, он жил там один. Тем не менее, вскоре он обнаружил, что полное уединение очень трудно выдержать. Как Бханте Ньянавире удалось прожить в кути Бундалы целых десять лет? Молодой и относительно неопытный монах Бханте Ньянасумана не обладал силой Бханте Ньянавиры, и он чувствовал потребность в общении. В своём одиночестве он боролся, сгорая от жары тропической погоды и скорбя о потере своего учителя, и ему не с кем было поговорить. Испытывая “ад” своих нынешних обстоятельств, его ум склонился к расстрижению. «В наши дни невозможно вести бездомный образ жизни из-за климата и [внутренних] конфликтов […] Я потерял вдохновение практиковать в полном одиночестве». Страдая от депрессии и стремясь сделать своё пребывание в Бундале более сносным, он пригласил к себе молодых западных саманер, которые разделяли его интерес к трудам Бханте Ньянавиры. Бханте (имеется в виду Бханте Ньянадипа) также был приглашён и стал последним в череде приезжих послушников. В конце концов, благодаря его упорству и некоторому общению с другими монахами, депрессия Бханте Ньянасуманы прошла.

Хотя Бханте Ньянадипа не питал особой любви к Бханте Ньянасумане, возможно, из-за различий в их характерах и личностях, он, тем не менее, уважал его по многим причинам и хотел поддержать его. От Бханте Ньянасуманы он научился языку пали, а также медитации анапанасати, и он ценил уважение Бханте Ньянасуманы к дост. Ньянавире. Он также уважал стойкость Бханте Ньянасуманы перед лицом его борьбы за практику без подходящего учителя, а также его упорство в уединении и успех в развитии некоторых плодов его практики медитации самадхи. Бханте Ньянасумане, в свою очередь, понравился Бханте Ньянадипа, и он даже восхищался им. Он ценил такого собеседника по Дхамме, обладающего хириоттаппой (прим. “оттаппа” — “благоразумие”, “осторожность”; “хири” — стыд совершить неблагой поступок), чувством высокой честности и нравственности, того, кто придавал особое значение Винае и не хотел идти на компромиссы. И это была прекрасная возможность для них обоих продолжить изучение пали. Но, как позже признался Бханте Ньянадипа: «Скорее Бханте Ньянасумана нуждался во мне, чем я в нём».

Дни проходили для двух монахов вполне мирно. Рано утром они отправлялись за подаяниями (piṇḍapāta) в деревню Бундала, чтобы собрать немного приготовленной еды. По возвращении они съедали немного и откладывали часть на утро (днём они не ели, так как это запрещено монашеским кодексом). Утро проводилось в учебе и дискуссиях в кути. После последней дневной трапезы Бханте Ньянадипа исчезал в лесу, где медитировал, гулял и проводил ночь. Обычно они не виделись до следующего утра.

В 1967 году, ещё до приезда Бханте Ньянадипы, в Бундалу прибыл саманера, который со временем стал хорошим другом Бханте Ньянадипы. В то время его звали Бханте Ньянасучи (хотя сегодня он известен в основном под своим более поздним саманерским именем Бодхесако). Он получил высшее посвящение в бхиккху в июне 1968 года и проявлял большой интерес к работе Бханте Ньянавиры. Его усилия больше, чем чьи-либо ещё, сыграли важную роль в сохранении наследия Бханте Ньянавиры.

Таким образом, ко времени прибытия Бханте Ньянадипы сформировалась небольшая группа монахов и мирян, глубоко заинтересованных в трудах Бханте Ньянавиры, которые придавали им большое значение не только из-за понимания Дхаммы Бханте Ньянавирой, но и из-за его способности объяснить в западных терминах, что именно он понял. Они чувствовали, что это послание было мостом к суттам. Бханте Ньянасумана и Бханте Бодхесако решили подготовить издание этих трудов к публикации. Когда приехал Бханте Ньянадипа, он предложил свою помощь. Огромный энтузиазм Бханте Ньянасуманы и Бханте Бодхесако по отношению к этому проекту дал им силы потратить часы, дни, недели и месяцы на копирование, перепечатывание, исправление, сравнение, сопоставление и сборку этих трудов. Они “днём редактировали, ночью медитировали”, но Бханте Ньянадипа вскоре понял, что такая работа не то, за чем он приехал в Бундалу, и вскоре он решил отстраниться. Книжный проект слишком отвлекал его, и он довольствовался лишь собственной копией записок Бханте Ньянавиры.

Участвуя в проекте, Бханте Ньянадипа заметил, что между двумя другими монахами часто возникали разногласия по поводу того, как действовать дальше; мало было сделано. Он чувствовал, что Бханте Бодхесако, возможно, был более способным в необходимой редакторской работе. Однако ему приходилось бороться с желанием Бханте Ньянасуманы сохранить власть и контроль над проектом. В конце концов, после того как им удалось расшифровать и приблизительно отредактировать большую часть писем и заметок, Бханте Бодхесако покинул Бундалу, а печатная версия книги осталась незавершённой.

За это время в кути Бундалы произошли значительные изменения. Бханте Ньянасумане было в нём слишком жарко, и он хотел жить ближе к природе, поэтому первым делом он перенёс свою кровать на крышу. А когда этого оказалось недостаточно, он решил убрать всю южную стену, а несколько лет спустя, с помощью Бханте Ньянадипы, и половину западной стены. «Было весело, — вспоминал Бханте Ньянадипа, — когда мы толкали слабый опорный столб, изображая из себя Самсона». Он смеялся. Стены были перестроены несколько лет спустя, во времена Бханте Ньянадипы, с дополнительной дверью, но идея трёхстенных кути вернулась к Бханте в более поздние годы.

Однако вскоре все проекты, идеи, надежды и дружеские отношения, развивающиеся в Бундала кути, были прерваны ещё одним неожиданным и шокирующим инцидентом. Это случилось 26 июля 1970 года, день начался как обычно: Бханте Ньянасумана и Бханте Ньянадипа отправились в деревню на пиндапату, вернулись, пообедали, и Бханте Ньянадипа по традиции исчез в лесу. Пока Бханте Ньянадипы не было, Бханте Ньянасумана получил визит от молодого тамильского католика из Джафны, М.П. Ньютона, своего постоянного и близкого спутника и сторонника. Ранним вечером, когда Бханте Ньянасумана сопровождал Ньютона по песчаной тропинке от кути, Бханте Ньянасумана случайно наступил на змею, которая немедленно отреагировала, укусив его за правую пятку. От боли он упал на песчаную землю. Ньютону каким-то образом удалось отбросить змею от себя, но она вернулась и снова укусила молодого бхиккху, на этот раз в бровь.

Через две минуты после укуса Бханте Ньянасумана сказал Ньютону, что всё его тело горит. Он потерял сознание, как только они добрались до деревни, расположенной примерно в километре. Ньютон немедленно вызвал местного “змеиного доктора”, который уже вылечил многих людей от укусов змей — будь то кобра, крайт или гадюка. Он посмотрел на звёзды, ища какую-то комбинацию, а затем произнес: «Это яд, а вот так выглядят звезды и луна. Я ничего не могу сделать». Он сказал, что внутри тела слишком много яда. И это была не обычная змея; Бханте Ньянасумана был укушен очень ядовитой гадюкой Рассела (polonga), которая, когда на неё наступили, испытала боль и выпустила большую часть своего яда в его ногу. Надежды на выздоровление не было. Испытывая сильную боль, Бханте Ньянасумана сломался и сказал своему спутнику: «Выжить невозможно. Я должен расстаться с жизнью. Нет способа спасти меня». Яд поразил его нервную и сосудистую системы, и его мышцы неконтролируемо дергались. Не в силах говорить, он попытался написать последнее послание, но не смог контролировать свои руки. Он потерял сознание в течение двух часов и умер ночью, через восемь часов после укуса.

Бханте Ньянадипа, хотя и находился недалеко в лесу, не знал об этих событиях. На следующее утро к нему пришли жители деревни с кофе, и только тогда он узнал о смерти Бханте Ньянасуманы. «Его больше нет», — сказали они ему. Бханте Ньянадипа был потрясён, осознавая, что смерть челвоека может быть настолько внезапной. Он отправился в деревню, чтобы официально опознать тело, а затем провёл всю ту ночь, медитируя у трупа Бханте Ньянасуманы. «Да, мы можем умереть в любой момент! Мы не должны быть беспечными!» — понял он.

На следующий день тело Бханте Ньянасуманы было кремировано, вспоминал Бханте Ньянадипа, при этом присутствовали жители деревни и пять или шесть местных монахов. Бханте был там единственным лесным монахом. У других монахов не было времени присоединиться к ним на похоронах. Прах Бханте Ньянасуманы, включая фрагменты костей, был помещён в стеклянную банку и затем хранился в Бундала кути. Часть его праха была также развеяна в море.

Спустя годы Бханте Ньянадипа рассказал несколько необычных историй о Бханте Ньянасумане. Оказалось, что во время медитации у него иногда были видения призраков и других нечеловеческих существ. Например, через неделю или около того после смерти Бханте Ньянавиры у Бханте Ньянасуманы было видение тела Бханте Ньянавиры, полностью покрытого одеяниями. Бханте Ньянадипа описал это переживание Бханте Ньянасуманы как “антара-бхава”. Это осознание события, которое может произойти в период между двумя жизнями. Это было интерпретировано как то, что Бханте Ньянавира явился своему бывшему ученику, чтобы утешить его и побудить следовать Дхамме.

Интересно, что когда Бханте был ещё мирянином в Калифорнии, “Кристальная леди” предсказала ему, что он умрёт ввозрасте до тридцати лет. Это предсказание он воспринял всерьёз, полагая, что оно сбудется, «если бы я продолжал жить в материальном мире». Он умер сразу после своего двадцать девятого дня рождения.

Через месяц или около того после похорон Бханте Ньянадипа переехал в Бундала кути. Он спал на “смертном ложе” среди всех книг, которые достались ему в наследство: Палийские сутты, палийско-английский словарь (PTS) и другие книги философского характера, а также некоторые романы. Кроме того, там были некоторые письма Бханте Ньянавиры, например, его переписка с дост. Ньянамоли, и рукописи “Записок о Дхамме”.

Один

После нескольких месяцев пребывания в Бундале Бханте Ньянадипа обнаружил, что его что-то беспокоит. Уже будучи сведущим в суттах, он понял, что большинство дискурсов адресовано бхиккху — полностью посвященным монахам — и он почувствовал, что было бы неправильно следовать наставлениям Будды выборочно, как послушник. Он должен был стать бхиккху.

Поэтому он решил вернуться в Островную обитель на три недели, чтобы принять высшее посвящение (upasampadā). Это событие произошло 22 марта 1971 года — досточтимый У Ньянинда Махатхера был упаджхайей (наставником), а каммачарией (наставником посвящения) был досточтимый Ньяналока Махатхера. Его линия посвящения — Судхамма Никая, одна из многочисленных школ Тхеравады на Шри-Ланке.

Что касается линии, мы должны упомянуть ещё одну вещь. Островная обитель была основана досточтимым Ньянатилокой, который первоначально был посвящён в Бирме в Судхамма Никаю. Следовательно, его ученики и территория, где совершается паббаджа и упасампада — посвящение в монахи — (sīmā) были связаны с Судхамма Никаей. Это всё ещё относилось к посвящению Бханте в 1971 году. Однако в 1972 году Островная обитель официально стала ассоциироваться с Ваджирарама Шри Дхаммаракшита Никаей. В Островной обители было проведено собрание для обсуждения этого вопроса, и все монахи согласились присоединиться к Ваджирараме, кроме Бханте Ньянадипы и ещё одного монаха. Бханте отказался присоединиться к собранию, заявив, что хочет сохранить свою линию Судхаммы. Он всегда был весьма откровенен в этом вопросе. Все остальные монахи Островной обители переординировались в Шри Дхаммаракшита Никаю. Хотя Бханте был посвящён в 1971 году, дата “Декларации” в его сертификате — 20 апреля 1972 года, а дата регистрационного штампа в правительственном офисе — 11 января 1973 года, почти через два года после его фактического посвящения и через год после заполнения формы.

Учитель сразу же разрешил ему покинуть Островную обитель. Он знал, как позже с улыбкой вспоминал Бханте Ньянадипа: «Я был безнадёжен, и он не стал меня останавливать. Даже если бы я не получил разрешения, я бы всё равно ушёл». Рассказывая мне эту историю, он признался, что был в некотором роде бунтарём, и улыбнулся. Он сказал, что его уход напомнил ему о книге Le Petit Prince (“Маленький принц”), которую он читал на французском языке: о монархе, который постоянно приказывал другим что-то делать, когда они уже попросили разрешения. Принц спросил: «Могу ли я сесть?», а монарх отвечал: «Я приказываю вам это сделать». «Прошу простить меня за то, что я задал вам вопрос». «Я приказываю вам задать мне вопрос». Точно так же Бханте Ньяналока “приказал” Бханте Ньянадипе уйти практиковать в уединении после того, как он уже решил уйти.

Я разговаривал с Бханте Ньянадипой о важности опоры (nissāya) нового монаха на своего наставника: период продолжительностью не менее пяти лет, который он должен провести со своим учителем. Он сказал, что очень важно иметь наставника. Нужно найти человека, превосходящего тебя в знании Дхаммы и Винаи. Но он не нашел никого подходящего. Он признал, что особенно важно, чтобы новые монахи, которым трудно охранять свой ум и которых легко отвлечь чувственностью, не искали одиноких мест слишком рано. Предпочтительно, чтобы они оставались в лесных монастырях вместе с другими. И всё же мне показалось, что, хотя Бханте не проводил время с учителем, он в какой-то мере испытал свою версию подходящей ниссайи. Он прожил более пяти лет на одном месте, установив строгую дисциплину и изучая сутты под руководством трудов своего покойного учителя Бханте Ньянавиры. Он доказал, что, по крайней мере, некоторые монахи могут опираться на глубокую внутреннюю силу и не бояться одиночества.

Одиночество устраивало Бханте Ньянадипу, это было в его характере. Бханте Ньянавира был его наставником в то время, и, хотя он знал, что его наставник Бханте Ньяналока не может предложить руководство, их отношения оставались дружескими. Бханте Ньяналока уважал Бханте Ньянадипу за его общую добродетель и заботу о Винае. Кроме того, Бханте Ньянадипа никогда не присоединялся к другим монахам в критике недостатков Ньяналоки, особенно в отношении некоторых серьёзных вопросов Винаи. Но Бханте Ньянадипа был убеждён, что ему необходимо покинуть Островную обитель. Там уже наблюдался значительный упадок в Сангхе и Винае, и ситуация ухудшалась во время длительных отлучек Бханте Ньянавималы с острова. Бханте Ньянадипа хорошо понимал, что для того, чтобы остаться в одеянии, ему придется уёхать.

Таким образом, вернувшись в Бундала кути, теперь уже в качестве бхиккху, он стал “Третьим отшельником Бундалы”. Он оставался там в течение восьми лет до 1978 года, рассматривая в течение первых двух лет возможность найти себе место в Дании или где-нибудь ещё в Европе. Он даже написал письмо своей матери с просьбой найти место для него. Но в конце концов он отказался от идеи возвращения на Запад, а вместо этого укрепил свою решимость сосредоточиться на Дхамме и не отвлекаться на планы и дела. Он даже решил, что не будет покидать своё кути дольше, чем на двадцать четыре часа. В то время для него было большим преимуществом то, что у него был влиятельный сторонник — адвокат, который мог позаботиться о его визе. Это избавило его от необходимости каждый год ездить в Коломбо.

Информация, которую мы имеем об этом периоде в Бундале, получена от американского профессора Форреста Уильямса, который общался с Бханте Ньянадипой по некоторым вопросам, касающимся наследия Бханте Ньянадипы и публикации его трудов. Бханте Ньянадипа уважал желание Бханте Ньянавиры опубликовать его “Записки о Дхамме”, но он не хотел быть вовлеченным в мирские дела. Он с удовольствием читал труды Бханте Ньянавиры и некоторые книги по экзистенциализму, которые стояли на полке в кути. Он даже сравнил книгу Хайдеггера “Sein und Zeit”, написанную на немецком языке, с её английским переводом, отметив на полях несколько исправлений к переводу. Тем не менее, через пять лет Бханте Ньянадипа отослал все книги, которые не имели прямого отношения к Дхамме. «Они мешали мне», — объяснил он. Он понял, что не может просто наслаждаться чтением и изучением книг. Он должен был применить всё, что узнал, на практике. «Только прямое знание может открыть истину», — сказал он. «Лёгкого пути нет. Вы должны пройти через это трудным путём. Нельзя бояться дуккху. Вы должны увидеть страдание. Тогда вы сможете стать сотапанной».

Поначалу затворничество давалось Бханте Ньянадипе с трудом, но с этого времени оно стало сердцем его практики. Позже он скажет, что не был счастлив, возможно, «иногда даже впадал в депрессию». Трудно было научиться принимать одиночество, потому что даже после нескольких лет пребывания в Бундале Бханте было в тягость оставаться одному, без живого наставника или проводника. Поначалу он радовался случайным посетителям и не возражал против бесед, но через некоторое время заметил, что был счастливее, когда к нему никто не приходил. Он понял, что визиты других людей мешают ему.

Он сказал, что было бы трудно начать с затворничества, если бы у него не было библиотеки в кути. Без этих книг он, вероятно, не справился бы. Ему также помогло то, что он оставался в лесу и прилагал усилия для практики Дхаммы. Он принял Будду как своего учителя и твёрдо решил строить свою жизнь в соответствии с Дхаммой. Он ограничил время сна и проводил утро за учёбой, а вторую половину дня бродил в лесу и на побережье, что стало образцом практики на всю оставшуюся жизнь. Он также переписал всю Сутта-нипату в свои тетради и начал заучивать её на пали.

Вторым бременем, с которым пришлось справиться Бханте, был гнев. Становилось всё более очевидным, что его самомнение причиняет ему много боли. Он обнаружил, что ему помогает практика созерцания ума, cittānupassanā — наблюдать ум и не поддаваться эмоциям, таким как чувство одиночества.

Другой практикой, которую он начал выполнять, было голодание один день в неделю, но эта тренировка была не столько связана с едой, сколько это был способ ограничить контакты с людьми, что давало возможность углубить его практику suññatā-saññā (восприятие пустоты). Таким образом, ему удавалось провести почти сорок восемь часов “в пустоте” от “бытия с другими”. И araññā-saññā (восприятие леса), и suññatā-saññā, упомянутые в Маджхима Никая 121, стали играть важную роль в практике Дхаммы Бханте. Araññāsaññā означает развитие и поддержание спокойного и невозмутимого ума того, кто живёт созерцательной жизнью в лесу. Это подразумевает способность сохранять эти качества ума даже среди отвлекающих мирских забот, когда ум “пуст” от обычных тревог, которые часто провоцирует мирская жизнь.

Досточтимый Ньянавира Тхера

Труды Бханте Ньянавиры оказали значительное влияние на раннее развитие Бханте Ньянадипы в Дхамме. Даже в более поздние времена всё ещё можно распознать их влияние на становление его понимания. Бханте Ньянадипа чувствовал, что без помощи такого учителя, как Бханте Ньянавира, он бы слишком долго блуждал во тьме. Слишком легко читать сутты и искать логические связи между рассуждениями, чрезмерно рационализировать их. Основное послание Бханте Ньянавиры касалось того, как созерцать учение Будды, чтобы не заблудиться в абстракциях и не упустить главную суть.

Позже в своей жизни Бханте Ньянадипа описывал себя как “раннего последователя Бханте Ньянавиры”, который следовал этим учениям в течение относительно долгого времени и “всё ещё питал к нему благодарность”. Некоторые его интерпретации определённых аспектов понимания Дхаммы Бханте Ньянавирой изменились в более поздние времена, как будет показано в главе “Бхавана”. Однако Бханте Ньянадипа всегда доверял утверждениям Бханте Ньянавиры, заявляя: «У меня нет сомнений в достижениях Бханте Ньянавиры». Хотя он так и не нашёл живого учителя, Бханте Ньянадипа нашёл своё руководство, и он продолжал поощрять монахов, которые проявляли интерес к чтению “Записок о Дхамме”.

Змея

Как уже упоминалось ранее, Бундала полна физических опасностей; невозможно жить там и не замечать их. Там есть слоны, которые в любой момент могут подойти прямо к кути, тарантулы и смертоносные змеи. Живя в такой среде, человек всегда должен быть настороже, что развивает базовый вид осознанности.

Во время пребывания Бханте Ньянадипы в Бундале произошёл один случай, когда он встретился со смертью лицом к лицу. Однажды поздним вечером он сидел в тени дерева к югу от кути, недалеко от побережья. Сидя на песчаной земле, он услышал за спиной шипение гадюки Рассела. Глядь — а там она! Прошло совсем немного времени с тех пор, как такая же змея убила Бханте Ньянасуману. Он понял, что птица, которая тоже была неподалеку, вероятно, охотилась на змею, но знал, что теперь уже слишком поздно двигаться, и что он должен сидеть спокойно и ждать, пока змея уйдет. Но вместо того, чтобы уйти, гадюка решила заползти на колени Бханте Ньянадипы, где она оставалась в течение получаса! Бханте оставалось только контролировать себя и не позволять своему беспокойству перерасти в страх. Пока он сидел как можно неподвижнее, змея тоже оставалась неподвижной. Но когда она снова начала шипеть, ещё громче, чем прежде, спокойствие Бханте прервалось. Казалось, что когда он слегка шевелил головой, чтобы проверить, как там птица, змея становилась ещё более раздражённой. Теперь страх Бханте был почти на пределе, и он понял, что должен оставаться абсолютно недвижным. Змея поползла по телу Бханте, добралась до его головы и коснулась рта, и только когда она достигла его глаз, он закрыл их. Змея продолжила переползать на его плечи и вокруг тела, но когда она наконец покинула его, он понял, что можно победить свои страхи с твёрдой решимостью. Позже в своей монашеской жизни Бханте часто призывал молодых монахов пожить в лесу и встретиться лицом к лицу со своими страхами и другими умственными поражениями. Такие испытания иногда необходимы.

Во время пребывания в Бундале Бханте также впервые заразился малярией. Симптомы этой болезни включают рвоту и диарею, дрожь, лихорадку, головную боль, тошноту, сильную боль в мышцах и бессилие. Когда Бханте заболел этой болезнью, его помогли отвезти на лечение, а в его отсутствие опрыскивали кути. Но это была не последняя его схватка с малярией, поскольку он никогда не пользовался противомоскитными сетками и шутил, что стал бы пользоваться сетками только в том случае, если бы у него был дефицит крови. Когда он уезжал на лечение из кути, он просил жителей деревни восстановить стену, которую ранее убрали, и пристроить дверь к западной стене. И хотя у него было мало имущества, всё ещё оставались книги, рукописи и оригинальные бумаги Бханте Ньянавиры, которые он хотел сохранить.

Перерыв

Бханте решил отдохнуть от Бундалы в 1975. Он отправился в лесной монастырь в Калугале, расположенный в Центральной провинции Шри-Ланки.

Монаха, который поселился в кути во время отсутствия Бханте Ньянадипы, звали Бханте Самита — то был американский саманера, родившийся в 1942 году. Он приехал на Шри-Ланку в 1970 году и постригся в июле того же года, затем расстригся в августе 1973 года, а в октябре того же года вновь постригся. Бханте Самита был известен как монах, которому трудно долго оставаться на одном месте. С трудами Бханте Ньянавиры его познакомил г-н Веттимуни, один из последователей Бханте Ньянавиры. Он стал другом Бханте Ньянадипы, и когда Бханте Ньянадипа вернулся в Бундалу, Бханте Самита был вынужден покинуть кути. Он сделал это по двум причинам: во-первых, Бханте Ньянадипа был здесь жильцом прежде; а во-вторых, в таких ситуациях начинающему монаху подобает предоставлять первоочерёдность полностью посвященному монаху.

Бханте Ньянадипа вспоминает Бханте Самиту как “необыкновенного человека”. У него была огромная жажда Ниббаны, и о нём вспоминают, что он говорил: «Я готов пройти через ад, лишь бы как можно быстрее достичь Ниббаны». Он практиковал так: “сделай или умри”. Для него аскетичная практика была единственным способом не расслабляться и не потакать своим сильным склонностям к чувственности, что было его самым большим страхом. Бханте Ньянадипа думал, что Бханте Самита считал себя сотапанной. Но для Бханте Самиты не было приемлемо любое оставшееся страдание из-за невежества. Он стремился только к бесповоротной Ниббане. Он знал, что самоубийство не есть выход из страданий, и предпочитал практиковать в соответствии с Дхаммой, даже если это было сопряжено с серьёзными трудностями. Он скорее умрёт, чем вернётся к мирским удовольствиям. В нём не было места для нечестности, хотя, возможно, в его подходе не хватало уравновешенности.

Бханте Самита практиковал в своей суровой манере, пока внезапно не пропал в 1975 году. Он покинул Бундалу и пошёл на восток в сторону национального парка Яла. Через три недели после его исчезновения в джунглях, в тридцати метрах от пещеры, в окрестностях парка был найден скелет. Было резонным заключить, что останки принадлежат Бханте Самите. Есть подозрение, что он умер от передозировки снотворного. Когда тело было обнаружено, оно уже было обглодано дикими животными. Бханте Ньянадипа впоследствии определил, что скелет принадлежит Бханте Самите, по особой форме черепа. Он также приказал сохранить его и использовать в качестве объекта для медитации в учебном центре Бхиккху Махарагама, недалеко от Коломбо.

Размышляя над смертью своего друга, Бханте Ньянадипа в одном из своих писем вспоминал сильные строфы из Годаттаттхерагатха сутты (Тхаг 14:2.12):

Jīvitañca adhammena,

dhammena maraṇañca yaṃ;

Maraṇaṃ dhammikaṃ seyyo

yañce jīve adhammikaṃ

Есть жизнь без принципов,

И есть смерть с принципами.

Смерть с принципами лучше,

Нежели жизнь без принципов.

Из-за трагической гибели преподобных Ньянавиры, Ньянасуманы и Самиты Бундала кути стало известно как “Кути смерти”. Это место остаётся тяжёлым для жизни, очень удалённым в джунглях. Однако оно по-прежнему популярно среди монахов с аскетическими наклонностями, хотя никому из его более поздних обитателей не удалось остаться там так долго, как Бханте Ньянавире или Бханте Ньянадипе.

Тайланд

После восьми лет в Бундале Бханте Ньянадипа задумался о поездке в Тайланд — страну, известную своими монашескими лесными традициями. Шри-Ланка маленькая, Таиланд большой — несомненно, там должны быть нетронутые леса и возможности практиковать в затворничестве. Он также хотел посетить лесные монастыри, о которых слышал, и увидеть образ жизни почитаемых учеников Аджана Муна, знаменитого лесного монаха. Бханте очень восхищался Аджаном Муном и тем выбором, который он сделал как монах в своём стремлении к освобождению. Возможно, в Тайланде он сможет узнать что-то о лесной практике, чего ещё не знал.

Итак, в 1978 году он отправился в Тайланд. Страна ему понравилась; люди были очень уважительны и благожелательны. Он хорошо ладил со многими монахами, которых встречал, но вскоре был разочарован, обнаружив, что Тайланд больше не является лесной страной, на которую он надеялся. Деревня, когда-то бывшая пышными джунглями, была в основном вырублена, и лишь кое-где остались небольшие участки леса. В итоге Бханте пробыл в Тайланде всего год.

Он прибыл в Ват Бовоннивет Вихара в Бангкоке в феврале 1978 года. Ват Бовон, как его обычно называют, — это большой храм и резиденция тайской монашеской секты Дхамаютта. Это было длинное двухэтажное здание, находившееся в ведении Сомдета Ньянасамвары, настоятеля храма, а позднее патриарха тайской Бхиккху-Сангхи (Сангхараджа). В те дни там проживало несколько иностранных монахов, которым очень повезло быть независимыми. Бханте Ньянадипа запомнился как искренний, серьёзный в своей практике и весьма сведущий в суттах.

Одним из первых дел Бханте после прибытия в храм было посещение английского отдела его главной библиотеки. Там он взял книгу А. К. Уордера “Палийский размер: Вклад в историю индийской литературы”. Это была книга, которая была недоступна Бханте на Шри-Ланке. Она станет для него одной из самых полезных книг в его попытках углубить свои знания пали и гатх (стихов), которые он полюбил.

Находясь в Тайланде, Бханте посетил несколько лесных монастырей, в том числе Ват Па Понг и Ват Па Наначат, расположенные на северо-востоке страны. Он прибыл в Ват Па Понг как раз в то время, когда строился новый зал Упосатхи, поэтому он столкнулся с большой суетой. Монахи были заняты переноской материалов и заливкой бетона. На территории храма у него также была короткая встреча с настоятелем Аджаном Чаа. Бханте наблюдал, как тот подметал листья, но поведение Аджана Чаа показалось ему несколько небрежным. Впрочем, незаметно для Бханте Аджан Чаа обратил внимание на его осуждающий взгляд и продолжил подметать в ещё более неаккуратной манере. К сожалению, Бханте принял урок Аджана Чаа слишком близко к сердцу и вскоре покинул Ват Па Понг, не оставшись впечатлённым. Однако спустя годы, узнав больше об Аджане Чаа, Бханте проникся к нему большим уважением.

Ват Па Наначат, филиал монастыря Ват Па Понг, является международным лесным монастырем, где англоговорящие монахи проходят обучение в тайской лесной традиции. Этот образ жизни предусматривает значительные физические нагрузки и регулярные групповые собрания, а также строгий и точный формальный этикет. Когда Бханте посетил Ват Па Наначат, он почувствовал себя не в своей тарелке, поскольку больше всего на свете он ценил свою независимость, и жизнь в жёстко организованной общине его не привлекала. Через некоторое время он решил уйти.

Посещая тайские монастыри и проживая в них, Бханте быстро понял, что не будет там счастлив. Кроме того, он уже привык к другим практикам. Например, после пиндапаты Бханте делил свою еду на две порции, чтобы съесть их в разное время. У него была привычка есть рис и карри после пиндапаты, а фрукты и сладости оставлять на потом. Это было то, что монахи в Тайланде, которые делали акцент на том, что едят всю пищу за один приём, наверняка сочли бы странным.

Во время своего годичного путешествия по Тайланду Бханте также посетил район Чом Тонг, расположенный в южной части провинции Чианг Май на севере Тайланда. Там он пробыл в лесном монастыре Ват Пхратхат около полугода. Настоятелем монастыря был тайский монах Аджан Вимало, который был бхиккху на два или три года дольше, чем Бханте. И хотя Аджан Вимало говорил по-английски, и Бханте мог жить там в уединении, он чувствовал, что не готов адаптироваться к тайской культуре и учить ещё один язык. К этому времени Бханте мог говорить на французском, датском, немецком, английском, сингальском, пали, тибетском и базовом латинском. Он не хотел добавлять к этому списку ещё один язык. Кроме того, Бханте не устраивал стандарт Винайи, поддерживаемый в храме.

Таким образом, хотя он нашёл отличное место для практики в тайском лесу, Бханте понял, что ему будет трудно сохранить свою независимость в Тайланде. Свобода была тем, что он ценил больше всего. Поэтому по приглашению трёх сторонников-мирян он вернулся на Шри-Ланку, знакомую ему страну, где он мог попытаться найти подходящую дикую и естественную среду для практики.

Национальные парки

В 1979 году, вернувшись на Шри-Ланку, Бханте Ньянадипа получил несколько вариантов мест для проживания, предложенных ему двумя его сторонниками, которые были знакомы с учением дост. Ньянавиры. Он сам проверил все варианты и принял предложение г-на Дадли Фернандо о кути. Мистер Фернандо был дипломированным бухгалтером, и они познакомились, поскольку Фернандо также был последователем учения Бханте Ньянавиры. Кути располагалось в потрясающем каучуковом поместье в Западной провинции, недалеко от Булатсинхалы, рядом с рекой Куда Ганга. Г-н Фернандо, сам очень преданный медитатор, был весьма благосклонен, а позже стал близким покровителем монастыря Митиригала. Бханте оставался в Булатсинхале в течение года.

Как обычно, Бханте следовал своей регулярной практике piṇḍapāta и совершал много долгих прогулок в близлежащих лесах, иногда часами. Он также совершил несколько долгих прогулок в Калугалу — район, известный своим древним пещерным монастырём, который в то время был одним из лучших араннья. Это было в районе Калуттара, немного южнее Агалаватте, около девяноста километров в ту сторону. И проезжая через нетронутые леса, он останавливался, медитировал и купался. Он останавливался в Калугале на три или четыре дня, а затем шёл обратно в Булатсинхалу.

Бханте ходил по лесам и рисовым полям, ночуя везде, где мог укрыться, и просил милостыню в деревнях и городах. Однажды, когда приближалась ночь, он встретил трёх молодых людей на рисовом поле рядом с хижиной. Бханте подошел к ним, чтобы узнать, не могут ли они направить его к хижине или другому пристанищу на ночь. Но вскоре он понял, что это может быть ошибкой. Мужчины были слишком дружелюбны, наседали на него, затевая чрезмерные разговоры, и хотели задержать его до следующего дня, чтобы предложить ему еду. Это не понравилось Бханте, поэтому, когда трое мужчин ушли на ночь, он незаметно выбрался из хижины. Вскоре поняв, что их новый друг-монах ушёл, и недоумевая, что случилось, те трое начали его искать, что Бханте наблюдал из-за дерева!

Теперь он стал уходить всё дальше от своего кути в Булатсинхале, всё глубже и глубже в дикие места… и вскоре обнаружил поистине великолепную заповедную природу, о существовании которой на Шри-Ланке он и не подозревал. Это было то, что он искал. Это было то самое место: обширные леса поблизости, пещеры, ручьи и реки. Там он нашёл открытую скальную пещеру, очевидно, вырубленную людьми. Он решил переехать туда в 1980 году и пробыл там семь месяцев.

Это был первый опыт жизни Бханте в пещере. Ему очень нравилась жизнь в глухих джунглях, куда люди обычно боялись заходить, так как это позволяло уединиться и почувствовать “пустоту” в отношении социальных взаимодействий. Он понял, что можно жить ещё более независимо и не полагаясь на главного жертвователя.

Через некоторое время он узнал, что его пещера находится в огромной области под названием Сингараджа, что означает “Король Лев” — название, которое очень впечатлило Бханте. Сингараджа сформировалась в юрский период (от 200 до 145 миллионов лет назад). Лес занимает площадь в 36 000 гектаров. Сегодня заповедник составляет всего двадцать один километр с востока на запад и не более семи километров с севера на юг. Это один из самых густых тропических дождевых лесов в Азии с богатым разнообразием деревьев, насекомых, амфибий, рептилий, птиц и млекопитающих. Здесь можно встретить леопардов, диких кабанов и оленей.

Когда Бханте шёл из Калугалы, он должен был прийти в район Синхараджа, где была разрешена вырубка леса. Он шёл по лесовозным тропам и в конце концов добрался до Питакале (“задней части леса”), вероятно, следуя вдоль реки. Рядом с Питакале кути, которое находилось примерно в тридцати минутах ходьбы вверх по реке от деревни Питакале, за пределами охраняемой территории, лесовозных троп не было. Сегодня туристические путеводители с гордостью упоминают, что Бханте останавливался там. Жители деревни построили простое кути в 1981 году, к которому можно было добраться по тропинке, используемой лесорубами. Оно было построено из глины, имело всего три стены, и было обращёно к реке. Крыша была сделана из листьев, сплетённых в традиционную плотную структуру.

Местность была поросшей густой растительностью и влажной, и трещины на коже под пальцами ног и между ними могли стать настоящей проблемой, к большому удовольствию пиявок. Но Бханте наслаждался живописной природой Синхараджи и своими прогулками на пиндапатах, которые часто достигали трёх километров по лесу, чтобы добраться до деревни. Он оставался там в течение полутора лет, после чего оставил кути будущим исследователям Синхараджи.

Бханте пошёл вдоль реки в Петияканду, в деревню из примерно двадцати домов недалеко от Ведагалы. В этой местности рельеф очень холмистый; здесь были только пешеходные тропинки через густой лес и несколько разбросанных домов. Река также проходит через Петияканду. В этом районе он обнаружил выступ, похожий на туннель, уходящий в сторону холма над рекой, глубиной около десяти метров. Бханте нашёл “пещеру” Петияканды сам: он шёл вдоль реки, поднял голову и увидел это чёрное отверстие, уходящее в сторону холма, покрытого деревьями и растительностью. Он пробыл там всего несколько месяцев, когда его посетил молодой монах. Похоже, что этому монаху тоже приглянулась пещера, в которой остановился Бханте. Хорошо понимая, что привязываться к одному месту опасно, Бханте в конце концов решил предложить пещеру молодому монаху и отправился дальше.

В 1983 году он обнаружил очень крутую гору рядом с пустым храмом деревни Ваттугала на западной стороне Синхараджи. В храме была статуя Будды и открытые глинобитные постройки с соломенными крышами, где жители деревни проводили еженедельные дни поя (poya). Храм находился в получасе ходьбы от деревни через густые заросли леса. Он остановился под большим выступом, который давал укрыться от дождя. Большое баньяновое дерево на вершине выступа упало на нижележащий лес, образовав большую чистую площадку перед ним. С этого места открывался великолепный вид первозданного леса на многие мили. Бханте спал на помосте из веток, который он покрыл корой, и проводил там вассу. Однако появился деревенский монах и решил изменить местные порядки для пиндапаты, и Бханте был недоволен этим. Он чувствовал, что изменения оказывают ненужное давление на его независимость. Кроме того, он считал, что новые порядки слишком обременительны для местной деревни. Поэтому он решил уйти после вассы.

Затем Бханте переехал в другой регион Шри-Ланки, в национальный парк Вилпатту, расположенный в низине, сухой и очень жаркой зоне северо-западного побережья острова. Уникальной особенностью этого парка является наличие “Виллу”, которые представляют собой обрамлённые песком водные бассейны или впадины, наполненные дождевой водой. Вилпатту — самый большой и один из старейших национальных парков Шри-Ланки, который славится своими леопардами.

Бханте надеялся, что в парке ему удастся построить кути, но в разрешении ему было отказано, поэтому местные жители построили для него очень простую хижину за пределами парка. Хижина была простой, сделанной из веток и листьев. Местность была суровой, а хижина очень примитивной, поблизости не было воды, и преданным жителям деревни приходилось ежедневно приносить воду. Несмотря на это, они редко видели его. Бханте проводил дни в национальном парке, обычно в пещерах, изолируя себя от других, и возвращался в своё кути только перед наступлением ночи. Как оказалось, его пребывание в Вилпатту пришлось прервать, так как через семь месяцев он заболел амебиазом и был вынужден уехать на лечение в Коломбо. Похоже, что Бханте пил воду в дикой местности.

В Коломбо он остановился на некоторое время в Ваджирарама Вихаре. Это хорошо известный монастырь, в котором жили многие прославленные монахи, такие как дост. Нарада, Панньясиха, Пиядасси, Меттея, Рахула, Сома, Кхеминда, Кассапа и другие. Кроме того, Бханте Ньянавира иногда посещал его в 1960-х годах, когда того требовало здоровье.

После выздоровления Бханте пригласили снова посетить Бундалу, чтобы посмотреть на кути, в котором он жил несколько лет назад, и поприветствовать жителей деревни, которые поддерживали его во время пребывания там. Из Бундалы он отправился в Бибиле, а затем в район Махиянгана, расположенный на восточной окраине центрального нагорья, где живут многие представители коренного населения Шри-Ланки, называемые веддами. Но поскольку он не получил достаточной поддержки, он решил отправиться на север, в другой национальный парк, известный как Васгамува. Район к юго-западу от южной границы этого парка называется Лаггала, и именно там Бханте оставался в течение следующих двадцати лет. Он переезжал с места на место в этом районе и основал несколько кути, привлекая других бхиккху, вдохновленных его примером, искать уединения в лесу. В итоге это вылилось в свободно организованную сеть монахов-отшельников, известную сегодня как Лаггала Сангха.

V Laggala Община отшельников

География и история Лаггалы

Васгамува — это большой национальный парк в “сухой зоне” Шри-Ланки, к югу от древнего города Полоннарува и к северо-востоку от горного хребта Наклз центрального нагорья. Первоначально он был создан в британский период как “строгий природный заповедник” — самая строгая категория национальных парков — один из всего четырёх на Шри-Ланке.

После обретения независимости сотрудники службы охраны дикой природы не посещали парк до начала семидесятых годов. До этого местные жители занимались в парке подсечно-огневым земледелием (традиционная сельскохозяйственная практика, называемая чена), а также рисоводством. Когда Бханте Ньянадипа переправился через реку Махавели в 1984 году, ему не разрешили войти в парк и посоветовали отправиться в район Химбилиякада, примерно в пяти километрах к югу, где был хороший лес без каких-либо ограничений. Этот лес был смежным, и большая его часть сейчас является частью национального парка.

Поскольку для Бханте Ньянадипы стало невозможно оставаться в Васгамуве, он продолжил своё странствие на юго-запад, к густо поросшим лесом предгорьям центральных гор, и вошёл в регион, обычно называемый “Лаггала”. Там он достиг северного края “влажной зоны” Шри-Ланки, области, простирающейся от высокогорных холмов и гор в центре острова на юго-запад до влажных тропических дождевых лесов и холмов лесных заповедников Синхараджа и Ягирала и далее до прибрежных низменностей.

Лаггала находится в округе Матале Центральной провинции, на северном краю этой обширной влажной зоны. По количеству осадков она находится в зоне, которая считается промежуточной между сухой зоной на севере и востоке и более влажными зонами высоких гор и низменных тропических лесов на юге. В среднем в округе выпадает более двух метров осадков в год, в основном во время северо-восточного муссона. Он приносит влажный воздух из Бенгальского залива в юго-западном направлении через весь остров с октября по январь. В другое время года климат более сухой и носит ярко выраженный сезонный характер. Вода после муссонных дождей стекает в речки и ручьи, которые в конечном итоге впадают в четыре большие реки (Хинг Ганга, Калу Ганга, Телгамува Ганга и Пувакпития Ганга), которые, в свою очередь, вливаются в Махавели Ганга. То, что известно под общим названием “Лаггала”, на самом деле представляет собой территорию, состоящую из двух соседних подрайонов: Лаггала и Вилгамува. Она ограничена холмами Матале на западе, холмами Канди на юге, рекой Махавели на востоке и национальным парком Васгамува на севере.

До того, как в начале и конце девяностых годов в регионе были построены первые асфальтовые дороги, здесь были только изрезанные и пыльные гравийные дороги. И поскольку сейчас к этому району можно подъехать лишь ограниченными путями, он сохранил свою удалённость. Лесные предгорья региона тянутся с севера на юг. Деревни соединены пешеходными дорожками, которые поддерживаются сельскими советами, — дорожками, по которым ходят и слоны. Жители Лаггалы в основном жили за счёт земледелия, а также охоты в лесу. Охота давала мясо для личного потребления, а также для родственников в деревне. Жители деревни в основном выращивали курракан (просо) и индийскую кукурузу в чена. Некоторые лесные продукты, такие как бинг хомба (вид травы) и мёд, продавались в соседние города для приобретения предметов первой необходимости, таких как соль. В шестидесятые и семидесятые годы правительство поощряло выращивание риса, а британцы не занимались развитием сельского хозяйства в Лаггале, за исключением нескольких небольших чайных владений на высоких холмах. Лес представляет собой вечнозелёный муссонный лес с высокими приречными лесами вдоль рек, обеспечивая среду обитания для многих видов, относящихся к влажной зоне южнее. В этих лесах обитали слоны, леопарды, индийские замбары и питоны, и, по общему мнению, местность производила и продолжает производить впечатление чистой, если не первозданной, дикой природы.

Деревни Лаггалы, из которых некоторые насчитывали до сорока домов, но многие состояли всего из нескольких домов больших семей, были расположены в долинах, где возделывались рисовые и садовые культуры. Они были населены в основном людьми, чьи семьи жили в этом районе на протяжении многих поколений; мало кто из посторонних, за исключением некоторых добытчиков драгоценных камней, поселился здесь. Таким образом, по всему региону существовали крепкие родственные связи, что привело к своего рода сильной социальной сплочённости — ощущению огромной семейной социальной структуры, в которой у большинства людей были родственники в дальних деревнях, и каждый там друг друга знал.

Итак, именно там в 1984 году Бханте Ньянадипа обнаружил наилучшие условия для практики той формы лесного обучения, которую он надеялся создать для себя. Странствуя, он сбился с пути из Васгамувы и оказался в окрестностях деревни Ириягасулпота, следующей деревни к югу от Химбилиякады, и решил остаться там.

Отшельник

Больше всего Лаггала привлекала Бханте Ньянадипу возможностью практиковать затворничество в тесной связи с природой. Именно по этой причине он жил в маленьких простых кути, построенных всего из трёх стен для защиты от стихий. Живя в таких жилищах, он поддерживал постоянный тесный контакт с окружающим лесом — насекомые, рептилии и другие животные имели такой же доступ к его жилищу, как и лесной ветер. Крупные животные тоже иногда с явным любопытством осматривали эти отдалённые, лишённые дверей кути и прилегающие к ним пешеходные дорожки. Слоны могли подходить к кути в поисках пищи или, если их раздражало присутствие человека, пытались повредить такие жилища, когда последние были незанятыми.

Поначалу Бханте Ньянадипа был, пожалуй, скорее диковинкой, чем вдохновляющим аскетом для жителей деревни, с которыми он столкнулся по прибытии в Лаггалу. Зная только базовый сингальский, он не мог свободно общаться с ними. А вид этого иностранного монаха (удивительное зрелище в таком отдаленном месте) в необычайно тёмных одеждах и его усилия держаться на значительном расстоянии от деревень вызывали некоторые подозрения относительно его мотивов и намерений. Может быть, он был шпионом, агентом сепаратистов или революционеров? Любопытство росло, и некоторые люди были полны решимости узнать больше о цели Бханте в их районе, поэтому они посещали его и внимательно наблюдали за его образом жизни. Один человек даже попытался проверить его знание буддийских песнопений, думая, что он может быть самозванцем. Но жители Лаггалы и окрестностей редко высказывали подобные подозрения, и Бханте очень быстро приняли и оценили как искреннего и усердного лесного монаха.

Однажды, через несколько лет после его первого приезда в Лаггалу, когда он остановился у реки Махавели Ганга у парка Васгамувас, некоторые люди за пределами Лаггалы даже подумали, что Бханте — это пропавший Усама бен Ладен! В то время бен Ладен был самым разыскиваемым человеком в мире, а тут белый человек, небритый, хромающий по пустыне — возможно, раненый! В другой раз распространился ещё один слух, и несколько человек опасались, что он может быть членом Тигров освобождения Тамил-Илама (ТОТИ) — по сути, террористом — и вызвали полицию. Один взрослый деревенский монах-послушник вместе с двумя молодыми людьми и полицейскими перешёл реку Махавели и подошёл к Бханте. Они сразу же конфисковали его сумку и спросили, где его пистолет. Бханте, конечно же, ответил, что у него нет пистолета. Тогда начинающий монах поставил под сомнение знания Бханте о Дхамме и попросил его произнести пять заповедей — Бханте начал скандировать 227 правил патимоккхи! Хотя новичок продолжал пытаться оспорить его, полиция быстро пришла к выводу, что Бханте суть настоящий буддийский монах, живущий строгой и простой жизнью — жизнью настоящего лесного бхиккху.

Недавно один из монахов, который собирался отправиться в Лаггалу, спросил Бханте Ньянадипу, как поступать в том маловероятном случае, если люди проявят недоверие или даже агрессию. Бханте дал простой и понятный ответ: «Следуйте Учению Будды и не отвечайте взаимностью». Подозрительные жители иногда даже шпионили за монахами, как это случилось с Бханте, просто чтобы узнать, сидят ли они в медитации.

Действительно, с таким бхиккху, как Бханте Ньянадипа, жители деревни сталкивались редко, если вообще сталкивались, и для многих присутствие такого монаха — да ещё и иностранца! — казалось почти невероятным. Но их подозрения быстро рассеялись вскоре после его прибытия, и они почти сразу же прониклись признательностью и глубоким уважением к его присутствию и примеру. Настолько, что когда Бханте Ньянадипа попросил построить для него небольшое кути, они без труда согласились. Это было первое кути Лесной Лаггала Сангхи, построенное недалеко от деревни Ириягасулпота, и оно оставалось любимым для Бханте в течение многих лет.

Строительство кути

Когда Бханте Ньянадипа впервые приехал в Ириягасулпоту, был дождливый день. Деревня расположена в густом лесу с деревьями среди домов — настоящая деревня в джунглях. Бханте сразу же пригласили войти в один из них. Уже в тот момент некоторые жители деревни проявили искреннюю доброту и веру по отношению к иностранному монаху. Они хотели, чтобы он остался, и пригласили его в свой дом. Но Бханте был вынужден отказаться, не только из-за своего желания уединиться, но и потому, что монашеский кодекс (винайя) запрещает монахам спать в непосредственной близости от женщин, а там жили жена и дочери. Бханте спросил о пещерах в джунглях, где он мог бы остановиться; он был бы более, чем доволен таким жилищем. Но увы, поблизости нет пещер, как сказал житель деревни. После некоторого раздумья мужчина сказал: «Как насчёт кути? Мы можем построить его для Вас, Бханте!». «Хорошо», — согласился Бханте Ньянадипа. «Но сможете ли вы сделать его за три недели?» «Конечно, Бханте», — заверили жители. Бханте дал им простые инструкции: это должно было быть глинобитное кути с тремя стенами и крышей, сделанной из веток кокосового ореха или илюк (разновидность травы, похожей на когон).

До того, как было построено кути, Бханте Ньянадипа жил в чём-то вроде коровника. Он спал там, а днём исследовал лес в поисках подходящего места для своего жилища. Вскоре он нашёл хорошее место на склоне горы, в нескольких километрах от деревни. Идти на пиндапату было недалеко, был доступ к воде. Это было идеальное место. Затем Бханте уехал на две или три недели, пока жители деревни строили кути. Однако когда он вернулся в деревню, строительство кути ещё не было закончено. Были некоторые внешние условия, которые помешали жителям деревни закончить работу, но вскоре они смогли ускорить строительство, и Бханте смог поселиться там, хотя стены были ещё влажными.

Местные жители быстро поняли цель Бханте жить жизнью лесного монаха и не предъявляли к нему никаких требований. Они редко просили его проповедовать или проводить церемонии, быстро поняв, что такие просьбы будут отклонены, и мало что хотели от него, кроме того, чтобы он принимал от них милостыню и другую материальную поддержку, в которой он нуждался, и чтобы он жил святой жизнью. Будучи уверенными в его зрелости и мастерстве, они также мало беспокоились обезопасности его одинокого пребывания в лесу, и в конце концов стали считать его “своим” монахом, частью более широкого социального сообщества Лаггалы.

Простое кути, построенное жителями для Бханте, и те, что были построены в более поздние годы, как правило, были сделаны из очень простых материалов, таких как балки из стволов небольших деревьев, связанных вместе крепкими лесными лианами, глинобитные стены с грязью, набитые ветками для укрепления, соломенная крыша из илюка и земляной пол, покрытый коровьим или буйволиным навозом. Благодаря своей практике земледелия чена (которая требовала, чтобы они покидали свои постоянные жилища и уходили в лес на несколько месяцев за раз), сельские жители были очень искусны в быстром строительстве такого рода жилищ.

Вначале кути были временными сооружениями, которые Бханте Ньянадипа использовал в течение нескольких недель или месяцев, проверяя их местоположение, чтобы убедиться, что они подходят для практики. Как правило, он оставался в новом кути во время вассы, а затем переезжал в новые места, исследуя более обширный регион Лаггалы. Если кути действительно оказывалось пригодным для длительного использования, то позже жители деревни могли укрепить его, чтобы оно стало более постоянным жилищем, которое периодически использовалось Бханте или другими монахами, которые со временем приходили в Лаггалу. (Если бы оно было непригодным, его оставили бы разрушаться в джунглях).

Обычно расположенные от тридцати минут до одного часа ходьбы от деревни, эти кути часто находились в небольшой долине за холмами и поэтому были хорошо укрыты от шума и других возможных помех человеческой работы. Они также обычно располагались рядом с ручьями, источниками или даже водопадами, что обеспечивало готовый запас воды для питья и мытья. Кроме того, рядом с кути делалась пешеходная дорожка длиной от пятнадцати до двадцати метров, которая использовалась для медитации.

Бханте Ньянадипа считал преимуществом использование простых материалов при строительстве этих кути, поскольку это укрепляло осознание отсутствия постоянства и препятствовало стремлению к физической безопасности, комфорту или привязанности к ним. Имея лишь кровать, сделанную из деревянных досок или коры деревьев, и, возможно, стул, небольшой стол и простую деревянную полку, эти хижины предоставляли самое скудное убежище — но отличное подспорье для практики лесного монаха. Бханте предпочитал оставаться в любом из этих кути лишь на короткое время, независимо от того, было ли кути “временным” или “постоянным”, избегая привязанности к какому-либо одному месту, подчеркивая тем самым своё положение того, кто “ушёл из домохозяйской жизни в бездомную”.

Таким образом, Бханте Ньянадипа в течение короткого времени после своего прибытия создал в Лаггале условия, способствующие лесному монашескому образу жизни, который он хотел вести: сдержанные, хотя и уважительные, отношения с жителями деревни; стиль жилища, который укреплял осознание присущей жизни незащищённости, избегая при этом излишнего комфорта; и модель кочующего и близкого взаимодействия с окружающей дикой природой и существами, которые там обитали. Таким образом, лес стал не просто фоном для практики, но, скорее, неотъемлемой её частью.

Это важный аспект лесной практики — “arañña-saññā”, как называли её Бханте и монахи Лаггалы — настроиться на природу и силы, формирующие её, и фактически внедриться в неё. И при этом стать особо чутким к тем качествам жизни, которые люди обычно стараются игнорировать или избегать: к присущей ей неопределенности и нестабильности. Погружение в дикую природу, в одиночестве, с вниманием и принятием, а не сопротивлением и конфликтом, повышает способность различать фундаментальные характеристики сущего.

Таким образом, в практике Бханте особое внимание уделялось долгим одиночным прогулкам по лесу. Во время своих долгих прогулок, часто по тропинкам, используемым слонами и людьми, он носил с собой старые топографические карты (некоторые из них были составлены ещё в британские колониальные времена) и компас, и в конце концов стал знаком с огромными участками сельской местности Лаггалы. По его словам, ему приходилось иметь несколько копий старых карт, сшитых вместе, чтобы найти определённые маршруты. Часто ему даже приходилось совмещать две карты одной и той же местности. На старых картах были точно нанесены маршруты, но не рельеф местности. А на новых картах местность была нарисована правильно, но не пути. Ориентироваться в Лаггале было не так-то просто.

Жизнь в кути

В начале своей монашеской жизни Бханте Ньянадипа углубленно изучал буддийские сутты и язык пали, и у него возникла особая привязанность к Сутта-нипате из Кхуддака Никаи, а также к Тхерагатхе, Дхаммападе и Удане. Сутта-нипата — это большое собрание, в основном в стихах, самых ранних высказываний Будды, многие из которых восхваляют достоинства бездомного странствующего мудреца, отрешённого от мира. Он переписал эти стихи в тетрадь и даже выучил наизусть более 2500 из них, которые он декламировал и обдумывал, путешествуя по холмам и лесам.

Проживая в изолированных кути, удалённых от человеческих обиталищ, Бханте практиковал пиндапату, что требовало ежедневных долгих прогулок. Порядок пиндапаты во многом зависел от того, в каком кути он останавливался. Вскоре он разработал различные маршруты для сбора подаяний, посещая разные деревни по предсказуемому графику, чтобы жители могли ожидать его в определенные дни недели или месяца. Однако когда он останавливался возле отдаленной деревни вроде Галамуданы, альтернативных маршрутов для пиндапаты не было, и, если расписание не требовалось, Бханте мог ходить без предупреждения. Он также выделял для себя один день (а иногда и два) в неделю для поста, полностью отказываясь от сбора подаяний и, следовательно, от общения с людьми, тем самым усиливая своё заветное уединение. И жители деревни Лаггала понимали и ценили его стремление совершать эти долгие походы (иногда до трёх часов) ради ежедневных пожертвований. Не желая быть учителем, он не проповедовал и не пытался иным образом наставлять мирян, но, тем не менее, он производил на них глубокое впечатление простой силой своего примера и поведения. Одним из свидетельств этого влияния является широко распространенная среди селян практика охоты ради пропитания, о которой говорилось ранее. К моменту приезда Бханте мужчины охотились и ловили животных в лесу для собственного употребления, что было обычным делом. Но уже через год после его приезда эта практика значительно потеряла популярность, а в некоторых деревнях почти сошла на нет — и всё это под влиянием близкого общения с монахом, живущим по учению Будды без претензий и стремления к личной выгоде — результат его примера и морального авторитета. Было практически невозможно не впечатлиться его образом жизни: его немногочисленным имуществом, отсутствием интереса к социальному взаимодействию, бесстрашием, когда он жил так близко к опасным животным, и даже тем, что он практиковал простые техники йоги, самостоятельно освоенные им для поддержания телесного здоровья.

Живя в лесу в одиночестве и материальной простоте, человек, безусловно, сталкивается со многими трудностями — как физическими, так и душевными. Среди них, что неудивительно, постоянная угроза укусов насекомых и клещей вместе с болезнями, которые некоторые из них могут переносить. Кроме того, всегда можно заразиться инфекциями кожи или крови в результате неизбежных порезов и ушибов, которые могут долго и медленно заживать в тропической и временами очень влажной дикой местности. В 1980-х годах в Лаггале была распространена малярия, а также амёбиаз — оба эти заболевания потенциально смертельны, если их не лечить. Вдобавок к инфекциям, опасные встречи с ядовитыми змеями и некоторыми крупными животными, обитающими в лесу, были возможны всегда. Такие встречи, а также другие несчастные случаи могли произойти во время длительных походов вдали от человеческого жилья и помощи, и эффективную медицинскую помощь при любой из этих проблем было трудно или почти невозможно получить. Кроме того, отсутствие контроля за питанием, как в отношении качества пищи, так и в отношении гигиены, может затруднить поддержание здоровья. На протяжении многих лет монахи, живущие лесной жизнью в Лаггале, сталкивались со всеми этими проблемами, некоторые из них были опасны для жизни. Бханте всегда носил с собой базовые медикаменты, такие как антисептический крем и пластыри, и поэтому ему редко требовалась помощь со стороны.

Некоторые лесные монахи испытывают и психологические трудности. Это неудивительно, учитывая чрезвычайный разрыв с нормальными жизненными условиями, который влечёт за собой такая жизнь. Изоляция, не дающая возможности отвлечься на общественные отношения или участие в работе и проектах, отбрасывает человека назад к самому себе и постоянно провоцирует конфронтацию с собственным разумом и привычными ментальными паттернами, хорошими или плохими, которые установились в течение его предыдущей жизни. Без тесной поддержки и руководства учителя или наставника может быть трудно разрушить эти шаблоны. Результатом может стать искаженная одержимость собственным разумом, погружение в одиночество и меланхолию, неуверенность в себе и даже безнадёжность и депрессия. Будут ли эти эффекты временными или длительными, во многом зависит от умственной подготовки человека к такой экстремальной практике: от его зрелости, уравновешенности и даже мудрости.

Болезнь и смерть

Иллюстрацией потенциально катастрофических опасностей, с которыми сталкиваются монахи, живущие в одиночестве в лесу, может служить трагический опыт молодого американского монаха, дост. Ковиды, прибывшего в Лаггалу через несколько лет после приезда Бханте Ньянадипы. Бханте Ковида, как и Бханте Ньянадипа, имел сильную привязанность к уединённой практике. Он постригся в 1979 году, будучи молодым, и тотчас склонился к аскетичному образу жизни, связанному с учёбой и практикой. Как и Бханте Ньянадипа, он был неудовлетворён монастырской жизнью и путешествовал по острову, живя в отдалённых местах. Услышав о Лаггале через несколько лет после прибытия туда Бханте Ньянадипы, он переехал в это место в 1986 году, живя в основном в Морагахаулпота кути, и там заболел малярией. Затем, в 1987 году, по предложению Бханте Ньянадипы, он переехал в Ириягасулпота кути. Ранее у него были проблемы с дыханием, а в 1989 году он серьёзно заболел, как он думал, новой вспышкой малярии. Слабый, не способный переваривать пищу и принимающий лекарства от малярии (которые не помогали), он в конце концов позволил жителям деревни отвезти его в маленькую больницу в Хеттиполе. Но на следующий день Бханте Ковида упал в обморок и умер. Позже выяснилось, что на самом деле он был болен пневмонией.

На Шри-Ланке государственная система здравоохранения в сельской местности является достаточно примитивной даже сегодня, а в 1980-х и 1990-х годах она была ещё хуже. Для монахов, живущих в лесу, ненадёжность медицинской помощи и сложности, связанные с отдалённостью и труднодоступностью больниц, побуждали их тогда, как и сегодня, пытаться лечить мелкие (и не очень мелкие) заболевания и травмы самостоятельно или иногда с помощью местных народных целителей. Эта традиционная медицина, называемая бехет или ведакам, представляет собой систему на основе трав вроде аюрведы, но значительно менее сложную, чем аюрведические или западные системы медицины, доступные в более населённых районах. При очень тяжелых состояниях здоровья, требующих более серьёзного вмешательства, жители деревни охотно помогают монахам получить помощь в больнице. Однако иногда, как в случае с Бханте Ковидой, это бывает крайне сложно сделать вовремя.

Конечно, Бханте Ньянадипа также подвергался подобным угрозам своему здоровью, и один из самых серьёзных случаев произошёл с ним в 1990 году. Во время прогулки (cārikā) с монахом в дикой местности возле небольшой реки под названием Парамана Ойя у него развилось тяжёлое заболевание пищеварительной системы, которое быстро привело к обезвоживанию, рвоте и бессилию. Когда его рвало, у него также началась диарея, поэтому Бханте снял свои одежды и провёл остаток дня, лёжа голым на земле, вызывая рвоту и испражняясь. Ближе к вечеру Бханте почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы вернуться в деревню. На следующий день он и его спутник решили вернуться к своим кути. По дороге у Бханте снова началась рвота, и он почувствовал крайнюю слабость. Пришли мужчины из деревни Мадумана и отвезли Бханте обратно в деревню на велосипеде, но Бханте был слишком слаб, чтобы дойти до кути, поэтому они ночевали в лесу. Следующие несколько дней Бханте восстанавливался в Мадумана кути с тяжёлой лихорадкой, рвотой и приступами сильной дрожи. Из-за диареи он подумал, что у него амёбиаз, поэтому привезли лекарства из больницы. Через несколько дней Бханте достаточно окреп, чтобы вернуться в Ириягусулпота кути, но болезнь вернулась, и Бханте снова ослаб, снова у него началась рвота и диарея. Жители деревни, помня, как Бханте Ковида умер после неправильного диагноза всего три года назад, очень обеспокоились и заказали фургон, чтобы отвезти Бханте в больницу в Канди, где выяснилось, что его болезнь — это малярия, которой он заразился в Васгамуве.

Развитие Сангхи

К 1991 году в Лаггале под руководством Бханте Ньянадипы было построено несколько кути, большинство из которых были названы в честь близлежащих деревень, например, кути Ириягусулпота, Мадумана, Галамудана, Нарангамува, Рамбукколува и кути Нариягаллена возле Киулавадии. Пансала в Киулавадии использовалась для собраний Сангхи. В 1989 году над водопадом в Галамудане было построено кути, а в том же году рядом с Мадуманой было построено ещё одно кути после того, как жители деревни выразили желание, чтобы рядом с ними жил иностранный монах, которого они могли бы содержать. Бханте Ньянадипа почти всегда создавал эти кути в качестве временных сооружений, а после его отъезда они становились постоянными (хотя он часто возвращался в ранее созданные кути для проведения вассы, особенно в Ирьягасулпоте и Галамудане). К тому времени ещё несколько монахов, как иностранных, так и сингальских, были привлечены в Лаггалу примером практики Бханте Ньянадипы, так напоминающей путь старейшин во времена Будды. И те, кто чувствовал, что обладает достаточным знанием Дхаммы, а также дисциплиной, стойкостью и уверенностью в себе, чтобы хорошо использовать его, просили разрешения жить в кути Лаггалы. Таким образом, через семь лет после его прибытия в Лаггале было создано шесть постоянных кути, в которых проживали четыре лесных монаха — результат незапланированного и ненаправленного процесса роста. Ещё несколько монахов последовали за Бханте Ньянадипой в Лаггалу на протяжении многих лет, но лишь немногие из них были действительно готовы выдержать физические и умственные испытания лесной практики. Многие уходили через какое-то время.

Поскольку кути находились довольно далеко от деревень, монахи Лаггалы обычно отправлялись на сбор подаяний до 6:30 утра. Селяне готовились к подношению пищи примерно в 7:00 утра, поскольку монахи останавливались у отдельных домов в деревне. Однако, если монашеское кути находилось очень далеко, дарители (dāyaka), следуя системе списков, приносили еду к месту встречи в лесу (обычно это был простой сарай) где-то между кути и деревней. Таким образом, практика piṇḍapāta варьировалась в зависимости от местоположения кути. Некоторые кути зависели от одной деревни, в то время как другие имели доступ к нескольким деревням. Еда никогда не приносилась в кути, если только монах не был болен, так как система piṇḍapāta была разработана для обеспечения уединённости кути. Миряне приглашались в кути только в том случае, если там была работа. У большинства монахов были “свободные” дни, когда они не ходили по запланированному маршруту piṇḍapāta. Эти свободные дни могли быть посвящены посту (чтобы обеспечить дополнительное уединение), или они могли использоваться для прогулок в отдалённые деревни, куда монахи обычно не ходили. Необъявленная piṇḍapāta также была устоявшейся практикой в Лаггале. Такая практика могла быть связана с несколькими днями странствий, или она могла быть проведена для установления контакта с удалённой деревней, чтобы договориться о назначенной piṇḍapāta в определённый день в будущем. Некоторые из этих прогулок в дальние деревни для проведения piṇḍapāta были “кросс-кантри” — по слоновьим и лесным тропам. Независимо от конкретных обстоятельств, piṇḍapāta всегда рассматривалась как своего рода подарок мирянам, сделанный из сострадания: предоставление себя в распоряжение отдельных людей или деревни, чтобы у них была возможность дарить и тем самым приобретать заслуги. Многие отдалённые деревни не имели доступа к монахам, хотя в деревне всегда была вихара, где мог остановиться приезжий монах и где более верующие жители соблюдали буддийские обеты в дни пойи каждый месяц. До 1994 года (когда земледелие чена было объявлено вне закона) жители деревни готовили лесные участки для вырубки и сжигания в конце сухого сезона в ожидании сезона влажных муссонов, который обычно начинался в октябре. После посадки посевов они жили в близлежащих хижинах, чтобы ухаживать за ними. Большинство домов в деревне после этого закрывались, целые семьи жили в хижинах рядом с посевами, и это часто означало, что монахи отправлялись в места земледелия для piṇḍapāta.

Хорошая репутация Бханте Ньянадипы быстро распространилась далеко за пределы Лаггалы. Фактически, он был настолько известен и уважаем авторитетными людьми в общественной жизни, что ему требовалось только ездить в Коломбо для продления визы всего лишь каждые шесть лет. Это было устроено судьёй Верховного Суда и являлось неслыханным преимуществом для иностранного резидента. Но даже это требование казалось обременительным, поскольку мешало отшельническому образу жизни Бханте. Поэтому в 1991 году, когда он поехал в столицу для продления визы, он договорился с французским посольством об отказе от своего гражданства в надежде, что президент предоставит ему гражданство Шри-Ланки. Но получение гражданства Шри-Ланки оказалось невозможным, и Бханте впоследствии прожил свою жизнь как житель Шри-Ланки без гражданства — очень особый и нелегальный статус, разрешённый и поддерживаемый для него высокопоставленными чиновниками из Управления по делам иммиграции. (Президент может предоставлять шесть гражданств в год. Однако в то время президент Его Превосходительство Ранасингхе Премадаса не смог помочь Бханте, опасаясь, что в будущем на него будут давить, чтобы он предоставил гражданство также религиозным деятелям других конфессий. — прим.)

В то время небольшая развивающаяся Сангха в Лаггале состояла из монахов, которые вели очень простой и отшельнический образ жизни. В результате та небольшая организация и формальная структура, которая развивалась вместе с ней, была столь же простой. Делая упор на самостоятельное изучение и практику, монахи практически не общались друг с другом и собирались официально как Сангха всего три раза в год: в полнолуние в феврале (Māgha Pūjā или Navam Poya, как это называется на Шри-Ланке); в новолуние за две недели до вассы (когда они обсуждали, где монахи будут жить в предстоящем году); и в конце вассы (Pavāraṇā). Эти собрания состояли из группового чтения патимоккхи, монашеского дисциплинарного кодекса (который Бханте Ньянадипа мог читать по памяти — это нужно было делать так), а также обсуждения Дхаммы (с Бханте в центре) и практики, некоторые из которых продолжались всю ночь. Кроме этих собраний, не предписывалось никаких формул для изучения или практики, не давалось никаких формальных учений, что служило укреплению важного принципа самостоятельности в монахах.

Однако, с практической точки зрения, уединение не могло быть абсолютно непрерывным. Бханте Ньянадипе время от времени приходилось покидать Лаггалу, обычно отправляясь в Канди и расположенную там Лесную обитель для оказания лёгкой медицинской помощи. Или он мог иногда покидать Лаггалу, стремясь уединиться на некоторое время в дикой местности близлежащего Национального парка Васгамува.

В Национальном парке Васгамува Бханте был хорошо известен среди сотрудников службы охраны дикой природы, и они уважали его. Довольно часто они обращались к нему, когда хотели узнать о передвижениях слонов и других диких животных. Бханте даже стал консультантом Департамента охраны дикой природы. Когда планировалось строительство новой дороги для доступа к определенным районам парка, они спрашивали совета у Бханте. Одна из таких дорог была названа “Дорога Дании” в знак благодарности Бханте.

Именно во время пребывания в Васгамуве в 1993 году жизнь Бханте в качестве лесного монаха едва жестоко и внезапно не оборвалась.

История со слоном

Бханте периодически останавливался в Национальном парке Васгамува к северо-востоку от Лаггалы, и когда он там бывал, то старался находиться настолько глубоко в парке, насколько возможно. Для этого он получал у чиновников парка разрешение на то, чтобы дарители близлежащих деревень приносили свою dāna (подношение пищи) примерно на два километра вглубь парка к месту встречи, где Бханте получал свою еду. Находясь в Васгамуве, он по-прежнему придерживался практики свободных дней либо для поста, либо для необъявленной пиндапаты, когда он проскальзывал под оградой парка в разных местах и ходил по домам за подаяниями.

В те годы встречи со слонами были довольно частым явлением во время долгих прогулок по лесам либо на пиндапате, либо во время исследования дикой природы, и со временем Бханте Ньянадипа развил способность “читать” поведение слонов, распознавать их настроение и непосредственные намерения. Близость к людям могла беспокоить и раздражать их, особенно одиноких самцов, а неожиданная встреча с ними была потенциально очень опасной. В тот день (14 апреля 1993 года — сингальский Новый год) в Васгамуве, когда Бханте поворачивал к своему кути после пиндапаты по слоновьей тропе, он наткнулся на одинокого самца, который кормился на травянистом участке у тропы. Понимая, что не получится безопасно пройти мимо него, Бханте тихо отступил по тропе, но вскоре наткнулся на небольшую группу слонов, кормившихся в стороне, которые затем начали переходить тропу впереди него. Он подождал, пока они перейдут, а затем продолжил путь. Когда Бханте пошёл дальше, из леса внезапно появился разъярённый слон и бросился на него. Бханте обычно стоял на своём перед лицом взбудораженных слонов; он уходил с их пути, когда они приближались, но не убегал от них. В такие моменты он также читал гатхи, стихи о дружелюбии и метте, чтобы успокоить раздражение животных и успокоить свой собственный ум, что он и сделал сейчас. Но в этом случае слон не пробежал мимо него по тропинке, а бросился к нему. Слону не хватало места, чтобы пройти мимо: они большие и занимают всю тропу. Поэтому нужно было действовать инстинктивно — неверный шаг мог оказаться последним. Слон, оказавшись прямо перед Бханте, поднялся на задние ноги и ударил его по лицу одной или двумя передними ногами, повалив его на землю. Бханте получил рваные раны на лбу и обоих запястьях, так как пытался защитить свое лицо. Затем одна передняя нога слона опустилась на левую внутреннюю часть бедра Бханте, между бедром и коленом (но мимо бедренной кости), сильно сдавливая и разрывая ткани бедра и пениса. Давление на бедро было настолько сильным, что шейка бедренной кости была сломана.

Но у слона, видимо, не было намерения убить Бханте, так как он легко мог бы это сделать, растоптав его. Напротив, он сразу успокоился и просто ушёл. Испытывая сильную боль и кровотечение из полового члена, Бханте осознал тяжесть своего состояния и попытался съесть немного фруктов, которые он получил на пиндапате, так как стояла сильная жара, и обезвоживание могло быть смертельно опасным (Васгамува находится в чрезвычайно сухой и жаркой местности). Но его быстро вырвало тем, что он проглотил. Казалось, что его единственной надеждой было добраться до грунтовой дороги для полноприводных джипов в нескольких километрах отсюда, где его с малой вероятностью могли бы найти. Поэтому он потащился по тропинке, опираясь на руки, как только мог. Это было утомительно, а кровавый след, который он оставлял на тропинке, привлек муравьев, которые последовали за ним и напали на него. Острые камни также ранили его руки. Казалось, что гравий врезается в кожу, что было очень больно. Но ему пришлось ползти почти весь день. Наконец, он нашёл затенённое и прохладное место в стороне от тропы, где муравьи не преследовали его, и там он смог отдохнуть. В ту ночь он не мог заснуть из-за боли и усталости. Он пролежал там всю ночь, а на следующее утро его, к счастью, нашли жители деревни, которые заподозрили неладное, когда Бханте не пришёл по своему обычному маршруту за подаяниями в тот день. Мужчины предложили свои саронги в качестве носилок, и они отнесли Бханте в штаб парка. Затем они отвезли его на джипе в маленькую примитивную больницу в Хеттиполе, где можно было оказать первую помощь, но не более того. В этой больнице не было ни электричества, ни обезболивающих средств, и когда врачам пришлось срезать кожу и ткани с раны, они ожидали, что Бханте закричит от боли, но были поражены его стойкостью, когда он этого не сделал. Из Хеттиполы его доставили в больницу в Канди на машине скорой помощи с голландским монахом-послушником, и там ему пришлось больше недели ждать операции по фиксации сломанной ноги с помощью металлического штифта, а также пересадки кожи для восстановления некоторых повреждений тканей в паху. Из-за того, что хирург-ортопед установил ногу под неправильным углом, левая нога Бханте стала короче правой на один-два дюйма. Через несколько месяцев ему посоветовали сделать еще одну операцию, чтобы исправить проблему с ногой, но Бханте отказался, так как не хотел тратить больше времени на восстановление.

В больнице ему также пришлось пересадить на пенис новую кожу, взятую с ягодиц. Вся процедура, во время которой присутствовало много молодых девушек-медсестер, была очень неловкой для Бханте. Для него это было хуже, чем смерть на слоновьей тропе, и позже он сказал монахам, что в следующий раз они должны оставить его умирать в лесу.

Примерно через три недели пребывания в больнице Канди Бханте смог уехать. Некоторое время он продолжал своё восстановление недалеко от Канди при поддержке некоторых дарителей и провел вассу в монастыре Ниссарана. В конце концов он вернулся в Канди пешком, медленно и самостоятельно (не более пяти миль в день по просёлочной дороге), и после дальнейшего восстановления с помощью приверженцев-мирян он почувствовал, что достаточно окреп, чтобы отправиться в Лаггалу. Один из его жертвователей довёз его до Corbet’s Gap в горах Наклз, а оттуда он отправился пешком на север по этапам до Ириягасулпоты — места первого кути, которое он основал в Лаггале много лет назад.

После инцидента со слоном Бханте всё ещё хотел вернуться в Васгамуву. Однако никому и никогда больше не было позволено селиться в Национальном парке.

Бесстрашно возвращаясь в лес

К этому времени, в 1993 году, Бханте Ньянадипа находился в Лаггале уже девять лет; ему было сорок девять лет. За это время его стиль практики мало изменился, хотя, похоже, он стал всё больше и больше придавать значение использованию гатх Сутта-нипаты, которые он запомнил, в качестве объектов медитации и созерцания, особенно во время своих походов в джунгли. Он, очевидно, также продолжал углублять свою формальную практику медитации самадхи, в какой-то момент (возможно, примерно в то же время) сумев развить цветной объект концентрации — касину. Его практика piṇḍapāta продолжалась, как и прежде, и, конечно же, он вёл строгий образ жизни: жил в кути, открытом лесу и стихиям, спал без москитной сетки, имел мало вещей и редко пользовался фонарями ночью, чтобы отпугивать диких животных. Он также часто спал под открытым небом перед своим кути на камне или булыжнике, если таковые имелись, становясь всё ближе к окружающему миру природы. Но после травмы ему пришлось сократить и скорректировать свою практику йоги. Кроме того, он больше не мог сидеть в правильной позе лотоса, а вынужден был использовать тайский стиль “пупип”, когда одна нога согнута впереди, а другая отведена в сторону.

В те годы Лаггала менялась, медленно процветая. Материальное развитие привело к улучшению дорог и проведению электричества в некоторые районы региона и, что, возможно, наиболее важно, к увеличению числа людей, заинтересованных во встрече с Бханте Ньянадипой и маленькой Лаггальской Сангхой и поддерживающих их материальными средствами. В те годы Сангха росла без ограничений в отношении национальности монаха или традиции монашеской линии посвящения. Всё, что требовалось, — это приверженность монаха патимоккхе как основе практики и понимание духа arañña-saññā, пути лесного бхиккху. Но рост Сангхи неизбежно принёс с собой и некоторые проблемы. Молодые монахи (да и некоторые старшие) иногда оказывались неподготовленными к жизни в качестве самостоятельных монахов, недостаточно сведущими в учении Будды или недостаточно зрелыми психологически, чтобы противостоять суровости лесного образа жизни. (В 2014 году в связи с этими проблемами правила Сангхи стали более формализованными, и молодые монахи должны были предъявить письменное разрешение от своих наставников или учителей, чтобы отправиться в Лаггалу). Бханте Ньянадипа также беспокоился, что влияние нездешних мирян, приезжающих издалека, из Коломбо, чтобы встретиться и предложить поддержку Сангхе, может стать проблемой. Бханте считал, что это — тенденция к ухудшению отношений местной общины с монахами Лаггалы, поскольку некоторые жители деревни начали искать материальную выгоду от притока чужаков в качестве вознаграждения за свою собственную поддержку Сангхи. Количество кути также увеличилось, и многие из них были модернизированы: в них были добавлены бетонные полы (поскольку термиты были постоянной проблемой для грунтовых полов), улучшены стены и крыши.

Однако большая часть Лаггалы оставалась относительно неизменной — обширный лесной район между городом Раттота и рекой Махавели. Бханте по-прежнему проводил вассы в старых кути, как в Ириягасулпоте, или в более новых. Однако в 1998 году он, наконец, решил отправиться ещё дальше, и на собрании Сангхи объявил о своем решении покинуть Лаггалу на неопределённый срок и пройти несколько миль на север, в район к югу от города Дамбулла. Он сразу же отправился в путь, пройдя через город Паллегама до места к западу от Национального парка Васгамува под названием Элагера. Там он провёл вассу в кути, а позже, в 1999 году, отправился дальше на запад, в пещеру Эраула близ Кандаламы.

Во время вассы Бханте в 2000 году в лесу Дамбулла в Ваевале он заболел водянкой и был вынужден отправиться на лечение в Канди. Затем он остановился в Бовалаватте, лесном монастыре, расположенном чуть выше города. Настоятель Бовалаватте был очень отзывчив, и Бханте смог отлично уединиться там. Но постепенно оно сошло на нет. Затем Бханте вспомнил место, которое он видел во время прогулки в Лаггале, — это было песчаное место рядом с рекой Пувакпития, и он решил вернуться в Лаггалу, как только вылечится от болезни. Там он проводил последующие вассы в новых кути, построенных в Поттатавеле и Камбаре. Постоянно находясь в движении, он снова провёл некоторое время в пещере Эраула к северу от Лаггалы в 2003 году, после чего снова вернулся в Лаггалу и Нарагалена кути для проведения вассы. Затем Бханте провел вассу 2004 года в Рамбукколува кути, где удалось насладиться затворничеством рядом с Калу-Гангой.

Репутация Лаггала Сангхи продолжала расти, и всё больше мирян пытались найти Бханте и других монахов, желая сделать подношения Сангхе. А встречи монахов Лаггалы привлекали ещё больше сторонников, которые хотели быть причастными к таким особым событиям. В итоге в 2004 году на собрании Сангхи после вассы Бханте Ньянадипа сделал заявление: он намерен навсегда покинуть Лаггалу. Хотя этот шаг привёл бы к более длительной физической разлуке, чем его предыдущие отъезды, его решение не было настоящим разрывом с Сангхой. И, конечно же, такие разлуки были естественны для Бханте, поскольку развитие отрешённости составляло суть его практики, и он не хотел контролировать Сангху или кого-либо ещё. Его объявление было сделано 26 декабря, в день огромного цунами, опустошившего Шри-Ланку.

Через день в Лаггале появился брат Бханте Бернард с женой и их дочерью. Бернард отвез Бханте в Канди. В начале 2005 года его отвезли оттуда на юго-запад, в Коломбо, к стороннику, а затем на Островную обитель возле Галле, чтобы отдать дань уважения Бханте Ньянавимале. После этого Бханте решил идти на северо-восток, пока не нашёл новую дикую местность в Танджан Таэнна.

Танджан Таэнна

Танджан Таэнна — это регион в южной части центральных гор в двадцати трёх километрах от большого города Балангода. Во время прибытия Бханте он был совершенно неосвоенным, во многом диким и малонаселённым. Сегодня он по-прежнему покрыт густым лесом и является обширной средой обитания для многих диких животных. На стенах пещер его холмов ещё сохранились древние надписи. По всей территории также протекает множество ручьев, а река Валаве протекает через весь регион. Климат относительно сухой и тёплый, хотя с июня по сентябрь может быть жарко. Основной сезон дождей длится с октября по январь, а также бывают дожди с марта по июнь.

Бханте приглянулась одна пещера, но она оказалась слишком близко к деревне. Поэтому он построил простое кути из одеяний дальше и выше по склону, ещё используя пещеру для еды. По прибытии сюда Бханте Ньянадипа был единственным монахом в этой местности; ближайший к нему монах находился за много километров. Первое кути называлось Велипитияйя, в которой Бханте пробыл полтора года. Второе, где он провёл следующие два года, находилось в Дехипитии. В конце концов Бханте сделал ещё пять кути в Таэнне, и в этот район стало приезжать всё больше монахов. В течение этого времени он также оставался в кути в Киуле в течение одного года, но в окружающей дикой местности водилось так много слонов, что оставаться там стало слишком опасно, и ему пришлось уйти.

Сегодня в Таэнне существует группа из более, чем двадцати пяти монахов, практикующих в уединённых хижинах или пещерах (некоторые из них очень древние), и некоторые из этих жилищ находятся на расстоянии более двадцати километров по дороге от центрального места встречи, Гиланхала, в деревне Танджан Таэнна. С тех первых дней регион также стал более населённым, поскольку были основаны новые деревни.

Бханте Ньянадипа никогда напрямую не способствовал развитию Сангхи в Таэнне и не пытался построить монастырь, который мы можем увидеть там сегодня. Однако без него, возможно, не было бы монастыря Танджан Таэнна. Бханте никогда не принимал участия в преобразовании каких-либо уединённых мест, пригодных для одиночной практики, в более формальные сообщества или организации. Но он признавал, что такое развитие событий может быть позитивным и полезным для некоторых монахов, особенно в период их начального обучения.

В монастыре Таэнны есть центральное место собраний, или “Гиланхала”, которое предназначено только для монахов, живущих в общине, и для приезжих монахов. Там не проводятся религиозные церемонии (Катхина, пуджи и т. д.) или программы медитации; люди, поддерживающие монастырь Гиланхала и общину, делают это только ради благополучия практикующих монахов. Вдали от центрального района, в окрестных лесах, есть много уединённых мест, где монахи по-прежнему живут отшельниками, выживая за счёт подаяний, предлагаемых в ближайших деревнях. Сангха в Таэнне отражает впечатляющую идею сообщества лесных отшельников с ударением на одиночестве и свободе, и лишь в малой степени — на общинной деятельности. Она представляет собой инклюзивную, несектантскую монашескую общину Тхеравады, опирающуюся на палийские тексты и Типитаку.

Таэнна нравилась Бханте. Когда он был стар и болен, он пожелал умереть там, но обстоятельства заставили его вернуться в один из его любимых монастырей, в Атхдалагалу.

Во время пребывания в Таэнне каждый февраль Бханте отправлялся в монастырь Белихулоя традиции Галдува в Удаватакеле для бесед о Дхамме (Dhammasākaccha) с монахами. Это были случаи, когда Бханте предоставлял себя для встреч с другими бхиккху, которые могли длиться до пяти дней. И с каждым годом монахов становилось всё больше — пик пришёлся на 2011 год, когда собралось около ста монахов. Когда всё больше и больше мирских последователей узнавали об этих встречах, их присутствие также значительно увеличивалось, и они спешили принести всё необходимое, что могло понадобиться Бханте и Сангхе. Наконец, снова недовольный огромными толпами и избытком поддержки и преданности, Бханте покинул Таэнну и вернулся в Лаггалу. На этот раз он решил остановиться в Галамудана кути — прекрасном месте посреди леса, где затворничество бесподобно, но где походы за подаяниями круты и нелегки.

Обратно в Лаггалу

Отсутствие Бханте Ньянадипы в Лаггале длилось семь лет; как всегда, он не привязывался к одному месту. После своего возвращения он провёл следующие несколько васс в знакомых кути, которые были построены много лет назад, начиная с кути в Галамудане. К тому времени Бханте было уже за шестьдесят, и, утратив часть своего строгого и пугающего образа, он стал гораздо более доступным для посетителей и охотно обсуждал Дхамму как с монахами, так и с мирянами. Проведение пинг каммы в Камбараве и Пувакпитии в 2012 году привлекло многих монахов и жертвователей в эти отдаленные места и стало несколько лишним.

В 2014 году Бханте страдал от язвы желудка и хронического гастрита, который в его случае был вызван употреблением слишком острой пищи. Он испытывал приступы тошноты, рвоты, метеоризма и диареи. Очень острая пища является стандартным блюдом для селян Лаггалы (а значит, и для монахов Лаггалы), поэтому это стало ещё одной причиной для его очередного отъезда.

Последняя васса Бханте в Лаггале в 2014 году была проведена в Суле Гуне (Sule Gune kuṭī). Затем он провёл некоторое время в Канди, сдавая анализы, после чего отправился в Таэнну, где провёл около трёх месяцев в Гилана кути. После этого Бханте провел вассу в Овиликанде недалеко от Матале на севере. Затем он вернулся в Ирьягусулпота кути и оставался там до февральского собрания Сангхи. Хотя теперь он не жил в Лаггале постоянно, Бханте Ньянадипа продолжал консультировать тамошнюю Сангху, и он посетил несколько собраний, всегда готовый обсудить Дхамму, дать совет и помочь установить официальные правила, которыми руководствуется Лаггальская Сагха (см., например, Приложение II для версии этих правил 2019 года).

Во время его пребывания в Ириягусулпоте к Бханте пришёл монах из Асирималая близ Пулмоддая и пригласил его остановиться в уединённом кути. Бханте заинтересовался и пошёл посмотреть, но место ему не понравилось. Тогда он отправился в Гальпиюма Арання на северо-востоке острова, где моряки построили для него кути.

Наконец, с возрастом и по мере ухудшения здоровья независимость Бханте Ньянадипы подошла к концу. Он больше не мог самостоятельно отправляться на пиндапату, но теперь зависел от своих собратьев-монахов в обителях и монастырях. Хотя эти места привлекали всё больше сторонников из числа мирян, его уединение даже там обеспечивалось теми, кто его посещал, и он мог продолжать решать для себя, насколько активно он будет общаться с другими.

Лаггала, где он провёл больше лет в качестве бхиккху, чем где-либо ещё на Шри-Ланке, имела глубокое значение для жизни Бханте Ньянадипы. И хотя сейчас он покинул её в последний раз и больше никогда не вернётся, необыкновенный пример его замечательной жизни, прожитой в лесах и джунглях Лаггалы, продолжает вдохновлять и направлять как монахов, так и мирян.

VI Muni Мудрец

Бханте Ньянадипа был уникальной личностью, которой восхищались монахи и миряне с самого начала его монашеской жизни. При подготовке этой биографии мы встречали только похвалу и всеобщее уважение к нему на всех этапах его жизни в качестве бхиккху. Действительно, кажется, что в отношении настойчивости и силы, проявленных в его жизни — на протяжении полувека! — у него не было равных. Независимый и уверенный в себе, он был назван Львом Леса, настоящим лидером.

Как лев не боится шума,

Как ветер не уловится сетью,

Как лотос не окропится водою,

Так и Мудрый, шествующий своим путём мысли и подвига,

Не поколеблется ни хвалою, ни осуждением; других ведущий,

Но никем не ведомый, величается он доблестным Мудрым.

— Сн 1:12 (пер. Н.И. Герасимова)

Люди, знавшие Бханте Ньянадипу, были очень впечатлены его образом жизни: его аскетизмом, сдержанностью, простой и строгой манерой жить в глухих лесах, перенося трудности даже в старости. Многие монахи, молодые и старые, были вдохновлены им лично, потому что то, как он жил и практиковал Дхамму, было известно из сутт — и лишь немногие верили, что этому можно следовать в наше время. Но Бханте был живым доказательством того, что это возможно. Он был сияющим маяком, показывающим, что путь мудреца не растворился во тьме истории, но что он так же актуален сегодня, как и много веков назад. В конце концов, некоторые монахи пошли по его стопам, возможно, не сумев сравниться с ним в решимости и упорстве, но всё же готовые приложить усилия — выйти из зоны комфорта, уйти в леса в погоне за окончательной свободой от оков мира. Для этих монахов Бханте был живым наставником и примером для подражания.

Целеустремлённость

Главной целью Бханте Ньянадипы было объединить своё понимание Учения Будды и твёрдое усилие практиковать в точном соответствии с ним. Он был целеустремлён и не отвлекался на мирские дела, не говоря уж о плотоугодии, и не тратил время на пустые вещи. Он считал,что единственный способ вести жизнь монаха-отшельника — это следовать указаниям Дхаммы-Винаи Будды, и в этом вопросе он был непоколебим. Это стало основой для его верности серьёзному изучению и практике.

Его непреклонный характер проявился ещё до того, как он стал монахом. Его брат Бернар вспоминает, что Дениз всегда был немного упрямым и обладал сильным, независимым характером. «Он делал свой собственный выбор и следовал своему разуму», — вспоминает он. Возможно, это было связано с влиянием их отца, который был описан подобным образом, или же это могло быть результатом трудных обстоятельств детства Бханте и Бернара.

Бханте Ньянадипа говорил по секрету, что в монашестве его никогда не захватывали чувственные удовольствия, потому что он умел эффективно охранять свой ум и тем самым подавлять такие импульсы. Но он рано понял, что у него есть вспыльчивость, и что ему придётся много работать, чтобы держать её в узде и в конце концов освободиться от неё. В конце концов, благодаря тщательному самоанализу, он смог ясно увидеть, что именно его собственное высокомерие и чванство подпитывают эту склонность к гневу, и ему было трудно принять, что другие могут думать о нём иначе, чем он сам. Это была неувязка, возможно, уязвленная гордость, и это причиняло ему сильную боль. Эта склонность к гневу проявлялась в несколько грубой и сдержанной манере общения с другими людьми, и это его не очень радовало.

Даже в более поздние времена при случайном знакомстве могло показаться, что ему не хватает сочувствия, доброты или заботы о других. Однако монахи, знавшие его лучше, понимали, что это не так. Напротив, они помнили, как комфортно было находиться рядом с ним, как приятно было сидеть с ним, и они стали смотреть на него как на эдакого духовного “дедушку”. Но Бханте, конечно, не проявлял интереса к мирским делам и не говорил о таких вещах. Его также не интересовали похвалы и даже почитание, которые он мог бы получить, поскольку он не был очарователен и никогда не создавал впечатления, что ему что-то нужно. Поэтому кому-то могло показаться, что Бханте Ньянадипа был холоден, но его лицо всегда светлело, когда разговор касался Дхаммы, и когда его посещали искренние монахи.

Правда, посетителей к нему обычно не пускали, особенно во время затворничества. Бханте обычно соглашался принимать гостей только одну неделю в году — примерно во время Магха Пуджи в феврале. Обычно монахи в соответствии с требованиями Винаи проводят вассу, живя в одном месте с полнолуния июля до полнолуния октября. Но Бханте добавлял ещё три месяца, в общей сложности шесть месяцев в затворе, и сообщал жителям деревни, чтобы они вообще никого не пускали к нему в кути.

Однажды к Бханте без предупреждения пришёл послушник. В то время, в начале своей жизни в качестве лесного монаха, Бханте Ньянадипа обычно не оказывал гостеприимства непрошеным гостям, давая понять, что сейчас неподходящее время для общения с ним. Он даже мог попросить незваного посетителя уйти. Однако иногда его сострадание брало верх над строгой решимостью защитить своё уединение, и тогда он мог быть вполне открыт для обсуждения Дхаммы. Так и случилось, когда появился этот монах. Бханте приготовил напиток послушнику и себе, они сели вместе и хорошо поговорили о Дхамме. Затем он пригласил молодого монаха остаться в пещере-убежище, которая на самом деле является выступом, уходящим на сто метров вглубь джунглей. И хотя к тому времени начался дождь, Бханте настоял на том, чтобы помочь ему устроиться в пещере. Послушник чувствовал себя очень неловко, когда столь почитаемый старший монах помогал ему таким образом, но Бханте сказал ему, что это надлежащее служение, обязанность монаха, предписанная Буддой. Нет нужды говорить, что послушник был впечатлён таким проявлением сострадания.

Хотя в Бханте Ньянадипе не было настоящего огня гнева, он мог решительно отвергать обстоятельства, которые его тревожили. Те, кто общался с ним, заметили, что у него была определённая потребность в порядке: то, куда он клал вещи, всегда было обдуманным, и если кто-то приносил ему что-то, он указывал, куда это следует положить. Он также ценил пунктуальность, когда люди приходили увидеть его. Такие черты характера, вероятно, нормальны для того, кто живёт один в течение многих лет, и практика самодисциплины, особенно у человека, склонного к нетерпению, может проявляться в подобном стремлении контролировать своё окружение. Как Бханте Ньянадипа смог найти правильный баланс в этом отношении, мы не знаем.

Интересное описание раннего характера Бханте можно найти в некоторых высказываниях Бханте Бодхесако после возвращения Бодхесако на Шри-Ланку из Тайланда в 1982 году. У него и Бханте Ньянадипы была долгая дискуссия — о Дхамме, конечно! — и в письме своему другу в Тайланде Бханте Бодхесако сказал о Бханте Ньянадипе, что он «очень собранный, не ходит вокруг да около, говорит то, что нужно, и не более того, хотя и проявляется некоторая жёсткость, возможно, необходимая, когда человек развивает прямолинейность. В нём нет ничего легкомысленного, мало шансов на почести или забавы. Он прошёл через тяжёлые времена и закалился в процессе, и твёрдость естественна. Это временная твёрдость». В более поздние годы Бханте Ньянадипа говорил, что сначала в практике приходится идти трудным и болезненным путём, и что, возможно, позже, с развитием прозрения, можно будет начать понимать, как практиковать с некоторой лёгкостью. Его жёсткость, как считал Бханте Бодхесако, объясняется относительным недостатком саматхи, который Бханте Ньянадипа также признавал и над которым работал. Но в целом Бодхесако был впечатлён его решимостью: «Он дал мне гораздо более сильное ощущение того, как следует практиковать Дхамму, а также гораздо более сильную решимость делать это».

После более тесного общения с монахами в Лаггале его личность постепенно изменилась. Если раньше он был несколько грубоватым или жёстким, неприступным и не хотел связываться с другими монахами, то теперь он стал более чувствительным к нуждам других. Вначале он не знал, как общаться с другими, но с ростом участия в жизни общины он изменился. Он также прислушивался к высказываниям собратьев-монахов и обдумывал сказанное. И благодаря неподдельной искренности ему удалось стать гораздо добрее и отзывчивее.

Многие замечали и были впечатлены внимательностью Бханте. Любая его работа, какой бы незначительной она ни была, получала полное его внимание. Монахи наблюдали, как Бханте очень тщательно ремонтировал свои принадлежности, как он проверял отрывки в книге, как аккуратно вёл тетради и как опрятно содержал свои жилища.

Бханте также был известен своей скромностью. Отказываясь от новых, он мог принять использованные одеяния от других монахов. И у него было очень мало вещей — только то, что он мог носить с собой в сумке. Кроме одеяния и чаши, у него были налобный фонарь, карманные ножи, компас и зонтик; будильник, наручные часы, ложка, ножницы, кусачки для ногтей, нитки и иголка; зубная щетка, зубная паста, ручки, блокнот и, возможно, книга. Большую часть своей жизни он ходил в обычных шлёпанцах, но позже, после того как в течение восьми месяцев страдал от онемения левой ноги (потому что после случая со слоном она была короче правой), ему сделали специальные шлёпанцы, чтобы левая нога была на три сантиметра выше другой. Будучи довольным малым количеством имущества, Бханте говорил: «У меня нет вещей, но есть счастье».

Очевидно, что невозможно жить в лесу, если не уметь ценить имеющиеся вещи и быть довольным ими. Нужно просто научиться пользоваться тем, что есть, и довольствоваться тем, что есть, как показывает следующий забавный случай. Однажды Бханте заболел малярией. Он и ещё один монах пришли в кути. Там была кровать и наволочка, но не было подушки, и монах не знал, что делать, поэтому он просто наполнил наволочку сухими листьями и предложил её Бханте. Можно подумать, что такой пожилой больной монах должен нуждаться в лучшем или ожидать лучшего. Но Бханте был очень благодарен за этот подарок и с радостью воспользовался им, он никогда не просил замены.

Голос Дхаммы

Бханте Ньянадипа всегда был твёрд в своей решимости вести беседу исключительно о Дхамме, следуя наставлениям Будды:

“Отбрасывая пустую болтовню, он воздерживается от пустой болтовни. Он говорит в нужный момент, говорит действительное, говорит благое, говорит о Дхамме и Винае. В нужный момент он говорит ценные слова, разумные, сдержанные, полезные”.

— МН 27 (пер. SV)

Он никогда, даже изредка, не вступал в бессмысленные разговоры. При общении с ним сразу чувствовалось, что разговоры о политике и прочих мирских делах просто не приветствуются. Такие разговоры сильно выделялись как неуместные. Если такие темы всё же возникали, Бханте отвечал молчанием, опустив голову или устремив пустой взгляд вдаль. Его никогда не беспокоила неловкость наступившего молчания, но когда тема Дхаммы поднималась вновь, Бханте оживлялся!

Бханте никогда не высказывался против других и не делился сплетнями. В разговоре он не судил и не принимал чью-либо сторону, потому что у него не было желания манипулировать или контролировать кого-либо. Короче говоря, он не хотел вмешиваться ни во что и ни в кого в этом мире. Он практиковал в полной мере в соответствии с советами, содержащимися в следующем стихе Сутта-нипаты, который он постоянно повторял:

Не создаёт он, не имеет предпочтений,

Не утверждает: “Чистота, что всех превыше“.

Привязанный узел цепляния был ослаблен,

Не создаёт желанья ни к чему он в мире.

— Сн 4:4.7 (пер. SV)

Когда приходилось говорить, Бханте делал это осознанно, тщательно обдумывая свои слова. Если кто-то задавал ему вопрос, он делал небольшую паузу, прежде чем говорить. Он никогда не был небрежен в речи, не был громким или оскорбительным.

Даже когда он встречал монахов, не соблюдавших неукоснительно правила патимоккхи, он никогда публично не говорил им об этом. Однажды один монах, живший в Лаггала кути, не соблюдал должным образом монашеское правило о запрете иметь или использовать деньги. Когда Бханте встретил этого монаха на собрании Сангхи, он поговорил с ним наедине, объяснив ему, что все монахи Лаггалы, согласно наставлениям Будды, не владеют деньгами, и этот факт известен всем в деревне. Поэтому нехорошо, если он будет продолжать в том же духе. Монах понял и хорошо воспринял замечание Бханте, и ушёл, осознав собственную слабость.

Хотя Бханте был очень терпелив при решении дезорганизующих вопросов, возникавших внутри или вокруг Сангхи, он не отказывался привлечь внимание других к проблемам, которые могли иметь тенденцию к развращению. Например, он замечал, если мирянин приносил слишком много необходимых вещей для монахов в Лаггале, или если монахи проявляли склонность к изменению своей среды ради удобства или комфорта. Бханте считал, что у монахов достаточно средств для существования; у них нет необходимости приобретать дополнительные “вещи” ради удобства. И когда у одного монаха кути был слишком мал, и дождь доходил до самой кровати, Бханте просто сказал: «Нет необходимости что-то менять в кути. Он может использовать зонтик».

Однажды в канун Нового года, после чтения патимоккхи, Бханте обратился к собравшейся Сангхе: «Вы слышите шум из города?». Мы слышали фейерверки и громкоговорители из города. «Что ж, с этим мы ничего не можем поделать. Но сейчас шумят монахи, слишком увязшие в своих воззрениях. Помните, мы здесь не для того, чтобы порицать, а для того, чтобы учиться».

Будда советовал монахам не отвечать на неуважительную и грубую критику со стороны других. Однажды западная женщина, присутствовавшая на собрании Сангхи, выступила с агрессивной критикой образа жизни монахов, заявив, что они недостаточно заботятся о социальном благополучии, но Бханте не стал вступать с ней в разговор, сохраняя спокойствие и молчание.

В другой раз один западный монах столкнулся с Бханте Ньянадипой по поводу его чрезмерной изоляции. Монах сказал Бханте, что он привязан к уединению, и что это неправильный путь практики. Бханте не стал возражать, но его ответ был прямо из сутт:

“Вот, монахи, монах живёт в некоей лесной чаще. По мере того как он живёт там, его неутверждённая осознанность становится утверждённой, его несосредоточенный ум становится сосредоточенным, его неуничтоженные пятна [загрязнений ума] уничтожаются. Он достигает непревзойдённой защиты от подневольности […] Монах должен рассуждать так: «Я живу в этой лесной чаще… достиг непревзойдённой защиты от подневольности […] Этому монаху следует продолжать жить в этой лесной чаще всю свою жизнь. Ему не следует уходить“.

— МН 17 (пер. SV)

Но если неустановившаяся осознанность не становится установленной, то бхиккху должен покинуть заросли джунглей той же ночью или тем же днём; он не должен продолжать жить там. Как и в случае с критикующим монахом, Бханте Ньянадипа отвечал на критику только таким общим образом, основывая свои замечания на Учении Будды без аргументации.

Бханте также обладал чувством юмора, которое было вполне здоровым. Он смеялся над своими прошлыми поступками, но никогда не смеялся над несчастьями других. «Уметь смеяться над собой — это нормально», — говорил он, — «но шутить ради забавы — нехорошо».

И такова манера речи мудреца (как перечислено в МН 27): он воздерживается от ложной речи и говорит только правду, заслуживает доверия и надёжен, воздерживается от злословия. Он не пытается разделить людей — напротив, он способствует дружбе, поддерживает согласие и воздерживается от резких высказываний. Он говорит мягкие слова и избегает сплетен. И он говорит в нужное время, о том, что является фактом, о том, что хорошо, о Дхамме и Винае. В нужное время он говорит такие слова, которые стоит запомнить, разумные, сдержанные и благотворные. Бханте Ньянадипа действительно был одним из таких благородных мудрецов.

Пребывая в лесу

Практика Бханте Ньянадипы заключалась в том, чтобы избегать привязанности к жилищу. Когда он находил подходящее место для проживания, и жители деревни предлагали ему установить кути, он давал им простые инструкции по постройке. В первые годы эти кути были трёхстенными глинобитными хижинами, пол в которых был из сухой грязи и коровьего навоза, а крыша — из пальмовых листьев. Через несколько лет полы в лаггальских хижинах были заменены на бетонные, поскольку термиты проникали в жилища через землю. А их простые крыши были заменены либо черепицей, либо смоляными листами. Во время строительства Бханте мог наблюдать со стороны, но он не вмешивался в работу жителей деревни, поскольку знал, что они умеют строить такие хижины и получают огромное удовольствие от своей работы. В конце концов, эти кути были их даром, а монах должен просто принимать и ценить то, что ему дают. Всё было построено только жителями деревни и только за их счёт.

Хотя кути были подходящими, жители деревни благосклонными, а лес — спокойным, Бханте никогда не оставался в одном месте надолго. На самом деле, после покидания Бундалы в 1978 году, кажется, что он редко оставался где-либо более двух лет. Его практика непривязанности отчасти была направлена на то, чтобы не дать себе чрезмерно свыкнуться с местом проживания. А при длительном пребывании отношения с деревенскими жителями могли стать слишком близкими и безбедными. Кроме того, со временем его местонахождение стало бы широко известно и привлекало бы всё больше и больше людей, желающих встретиться с ним и предложить что-то в дар. Другой причиной, побудившей его двигаться дальше, могло быть желание поддерживать то чувство незащищённости и новизны, которое должен испытывать бездомный скиталец — ведь монах всегда должен избегать слишком комфортного существования, чтобы не вызвать самодовольства.

Есть история о Бханте, когда он жил в пещере в Синхарадже: местный послушник спросил, может ли он остаться там, и Бханте в ответ предложил пещеру. Он просто “отпустил” её, хотя пещера его вполне устраивала. «Всё в порядке», — подумал он, — «ещё много лесов и много возможностей, и я должен быть доволен всем, что придёт». И он ушёл, уступив это место молодому монаху.

И когда Бханте оставлял кути, он полностью отпускал его, отказываясь от всякого контроля над ним. Он был счастлив, если кто-то другой мог пользоваться им, но не беспокоился, если хижина разрушалась и возвращалась обратно к природе. Даже когда он основал общину в Лаггале, он не считал себя её лидером. Сангха как единое целое сформулировала те немногие правила, которые были ей необходимы, чтобы сохранить свою целостность, не дать ей погрязнуть в мирских отвлечениях и тем самым приобрести дурную репутацию. Даже в отношении этой важной обязанности Бханте не хотел становиться управляющей силой. Он лишь хотел вдохновлять монахов практиковать в лесах, но не быть их учителем — Дхамма их учитель. Он вносил свою лепту в поддержку Сангхи, но только в той мере, в какой это не мешало его независимости и уединению.

Значительную часть практики Бханте составляли долгие прогулки по лесу. Иногда он бродил со своими картами и компасом и исследовал новые места, ночуя в дуплах больших деревьев или на куче листьев под широким навесом из них. Он не носил с собой ни палатку, ни спальный мешок. Он просто расстилал на земле свою купальную одежду и ложился на неё. Или, возможно, он просто забредал в одно из старых кути. Если оно не использовалось, он мог остаться там на некоторое время, но если его занимал другой монах, Бханте не просил его покинуть жилище, даже если это был новопосвящённый послушник.

Этот подход Бханте иллюстрирует история о молодом лесном монахе, который остановился в одном из кути Лаггалы. Когда Бханте пришёл к нему, молодой монах из уважения и смирения охотно предложил освободить жилище для его пользования. Но Бханте, которому в то время было шестьдесят восемь лет, который был старшим и очень почитаемым старейшиной Сангхи, не принял предложение, как сильно ни пытался настаивать на этом монах. Вместо этого он вполне удовлетворился тем, что прошел ещё немного и заночевал где-то в глубине леса. Но с наступлением темноты пошёл мелкий моросящий дождь, и молодой монах, теперь уже обеспокоенный, взял свой факел и отправился искать Бханте в лесу. Когда юноша шёл среди деревьев в темноте с факелом в руке, Бханте заметил его свет, позвал его, и молодой монах нашел Бханте, спокойно сидящего на гибком коврике без лампы и зонтика.

Молодой монах был немного шокирован и предложил Бханте вернуться и укрыться от дождя в кути. Но Бханте отказался. Монах пригласил его во второй, а затем и в третий раз, но Бханте по-прежнему отказывался принять приглашение, твёрдо решив остаться на прежнем месте. Поскольку Бханте так привык к лесной жизни, он не понимал, почему это должно быть большой проблемой. Монах сказал Бханте: «Когда Будду просят три раза, он соглашается», — думая, что тогда Бханте примет его приглашение. Но Бханте Ньянадипа ответил: «Когда человека просят три раза, а он всё равно говорит “нет”, то это следует понимать именно так». И это всё решило. Молодому монаху ничего не оставалось сделать, как оставить Бханте в тёмном лесу и вернуться в кути для ночного отдыха.

Этот забавный случай демонстрирует решимость Бханте Ньянадипы жить так, как он выбрал, его упорство быть полностью независимым, даже если за это приходилось платить, например, сном под дождём. Он закалил себя до такой степени, что мог выжить без крыши над головой.

Точно так же Бханте мог переносить голод, если это было необходимо. Он продолжал воздерживаться от пищи один или даже два дня в неделю (хотя для энергии он ел немного сахара) — эту практику он начал в Бундале, чтобы освободить себя от общения с деревенскими жителями в эти дни. Благодаря такому уединению он мог глубже работать над своей практикой пустоты (suññata).

Такой пост помогал научиться переносить физическую уязвимость, ведь во время прогулок по джунглям можно заблудиться или не найти ночлег вблизи деревни, а значит, потерять возможность для piṇḍapāta. Бханте научился не беспокоиться о том, когда и где он будет есть, и всегда был готов к голоду.

“Что же я буду есть? Где же я буду есть?

Дурно провёл я прошлую ночь! Где же эту ночь придётся провести мне? ” –

Пусть ученик, странствующий без крова,

Поборет эти сомнения и печали.

— Сн 4:16.6 (пер. Н. И. Герасимова)

Также, если не было другого выхода, Бханте брал воду из пересыхающих ручьёв, в которых оставались лишь небольшие лужицы. Если пена покрывала поверхность, он брал пластиковый стаканчик и пытался набрать воду снизу. Конечно, она была непривлекательной и ужасной на вкус, но его это не беспокоило.

Бханте, безусловно, глубоко заботился о других монахах. Не столько для того, чтобы помочь им справиться с физическим дискомфортом, сколько для того, чтобы помочь им сохранить чистоту и простоту их практики — помочь им справиться с экзистенциальной болью и в конечном итоге преодолеть её. “Засыпать экскременты сахаром” — это не избавление от боли или дискомфорта; но глубоко заглянуть в эти сложные качества жизни, изучить их и их происхождение такими, какие они есть на самом деле, а затем мужественно справиться с ними — это может принести значимое облегчение.

Однажды Бханте встретил в лесу Лаггалы монаха, который расширял кути и пытался сделать его более привлекательным. Бханте усомнился в необходимости такого комфорта, и когда он рассказал об этой встрече другим монахам, они указали ему на то, что в наше время монахи действительно хотят уходить в лес, но не хотят сталкиваться с неудобствами. Бханте мог выжить в лесу с пластиковым или смоляным листом над головой, но тем молодым монахам нужно было много “вещей” и большие крепкие “коттеджи”.

В ответ на это Бханте указал, что хорошо построенные и красивые кути привлекают посетителей, которые приходят полюбоваться изваяниями монахов. Но это нехорошо; монахи не должны привлекать людей туда, где они живут, и не должны приглашать мирян глядеть на свои красивые жилища. Лучше было бы вдохновить их ценить и восхищаться простотой и отрешённостью.

Всегда поощряя монахов практиковать в лесу, Бханте Ньянадипа говорил, что они должны использовать “естественную дуккху”, а не “сверхдуккху”. Он имел в виду, что они не должны возлагать на себя дополнительное бремя. Это лишнее бремя приходит с накоплением “вещей”, стремлением к “вещам”. С увеличением имущества появляется больше беспокойства, страха и боли. Бханте посоветовал монахам отказаться от всей этой “сверхдуккхи”. Когда лишний груз отброшен, остаётся “естественная дуккха” — неприятности, с которыми мы сталкиваемся, живя в лесу: комары и другая живность, жара и холод, жёсткая кровать, одиночество, страх, необходимость идти пешком для piṇḍapāta и т. д. Это естественное страдание, от которого мы не можем отказаться по своему выбору или желанию, но лишь поняв его природу.

Когда он слышал о монахах, использующих эти уединённые кути, особенно те, которые построил он сам, он искренне радовался. Однажды Бханте побудил молодого монаха построить кути в том месте, где было построено одно из его собственных, но впоследствии разрушилось. Монах был удивлен этим, поскольку он не был знаком со строительством кути или пребыванием в таких отдалённых местах. Но он очень уважал Бханте, поэтому, не раздумывая, переехал туда, построил кути и прожил в нём некоторое время. Однако через несколько месяцев он покинул жилище после страшной встречи с огромной коброй. Он колебался, но в конце концов собрал свои вещи и уехал. Позже, когда монах и Бханте встреитилсь, Бханте спросил монаха, живёт ли он всё ещё в том кути. Монах рассказал ему о встрече с коброй, и Бханте тут же пристально посмотрел ему в глаза и сказал: «Ты не должен уходить! Ты должен оставаться в своём кути. Если ты не можешь противостоять страхам, как ты можешь рассчитывать на просветление?!». Упрёк был принят близко к сердцу, и молодой монах решил не повторять своей ошибки: он снова отправился в лес, на этот раз с большей решимостью.

Один с природой

Бханте Ньянадипа был почитателем природы и животных. Когда строились кути, он подчёркивал необходимость сохранить как можно больше деревьев. Он не вмешивался в мирские дела людей и точно так же не хотел вмешиваться в мир природы. Чем меньше его влияние на лес, тем лучше. И идея трёхстенного кути, которую он позаимствовал у своего старого друга Бханте Ньянасуманы, заключалась в том, чтобы постоянно видеть лес. Бханте Ньянадипа сказал, что это создавало ощущение, будто человек живёт под деревом. И поскольку стены кути строились из грязи, это постоянно напоминало о том, что со временем они вернутся в лоно природы и не оставят практически никаких следов своего существования. Как монахи, бродящие по лесу, оставляют мало следов, так и их кути не должны оставлять следов после себя.

Бханте никогда не требовал от жителей деревни, чтобы для него построили кути. Он говорил, что не нужно беспокоиться о жилище, так как в лесу хватает места, и монах может спать под деревьями. В своих странствиях Бханте просто следовал карте и приходил к месту, которое могло быть достаточно уединённым для него. Или, когда он прибывал в деревню за подаянием, он спрашивал у жителей о пещере поблизости, где он мог бы остановиться. Если таковая имелась, он перебирался туда, а если нет, жители предлагали ему место в деревне (от которого он обычно отказывался) или предлагали построить ему кути. Но прежде, чем они начинали это делать, Бханте в течение нескольких недель осматривал местность. Он ночевал в разных местах, ища хорошее место, удалённое от человеческой суеты и с ручьем поблизости.

Если Бханте обнаруживал раненое животное, он помогал ему, если мог. Однажды он заботился об умирающей обезьяне. Его сострадание распространялось даже на комаров и клещей — он позволял им пить свою кровь и не позволял другим монахам снимать их с кожи за него. Он чувствовал себя лишь одним из тех разнообразных существ, кто хочет жить без конфликтов и хочет быть свободным от страданий. (Тем не менее, он не приветствовал собак возле своих кути, так как они были одомашненными, а не естественными для леса, и пугали других животных, шумели и, вероятно, вредили жилищу и его окрестностям). Бханте сказал, что когда человек понимает страдание, он сознаёт, что в мире нет ни одного существа, которое не нуждалось бы в сострадании.

С годами Бханте Ньянадипа приобрёл множество навыков, помогающих ему выжить в джунглях, в основном путём проб и ошибок. Он понял, как найти хорошее место для ночлега, как быстро построить укрытие или кути, и как найти воду, если поблизости не было ручья. Он узнал о целебных свойствах растений и корней, о том, как оказывать первую помощь, используя листья и ветки, и как справляться с опасными животными. Городские врачи, наверное, были бы шокированы, увидев какие-то свёрнутые листья или липкие и вонючие снадобья, которые он использовал для лечения ран, но они и впрямь помогали ему. И всеми своими знаниями и навыками он охотно делился с другими монахами, если возникала необходимость или если они просили его совета. Не получится вести простую жизнь в лесу лишь со знанием писаний; необходимо обладать практическими знаниями о том, как устроен мир природы.

Находясь в Лаггале, Бханте страдал от вспышек малярии три или более раз. Но даже в такие моменты он был особо терпелив и спокоен в отношении своего состояния. Однажды, испытывая слабость от малярии, он шёл с другим монахом и в какой-то момент вынужден был остановиться. Не говоря ни слова, Бханте снял одежду, затем лег на голый камень рядом с ручьем и, предоставив своему телу делать то, что нужно, вызвал рвоту и испытал приступ тяжёлой диареи. Он спокойно выбрал это место у ручья, чтобы свести к минимуму трудности, связанные с уборкой после бурной чистки организма.

Бханте также доказал свою стойкость, когда испытывал физическую боль. В такие моменты он никогда не жаловался, а терпеливо переносил её. Особенно он проявил эту стойкость после неприятного случая со слоном в 1993 году, и он перенёс много других травм и падений, — неизбежных, учитывая его образ жизни — но он всегда продолжал идти вперёд, даже когда ему было более семидесяти. Как уже отмечалось, его мало беспокоили комары, он отказывался от сеток, а когда его кусали другие существа, даже те, чьи укусы причиняли сильную боль, он никогда не вскакивал и не пугался. Он просто удалял животное со своего тела и продолжал заниматься своими делами, что производило огромное впечатление на всех, кто мог стать свидетелем такого события. И это терпеливое перенесение телесной боли и дискомфорта сохранялось даже тогда, когда он был сильно болен раком перед своей кончиной.

Бханте трижды кусали ядовитые змеи (он сказал, что змеи обычно не опасны). В двух случаях укусы вызвали лишь небольшой отёк, но в третий раз его нога сильно распухла. Он купался в реке и, когда подходил к берегу, заметил свернувшуюся змею, которая, видимо, охотилась на лягушек у береговой линии, и змея укусила его. Помимо неудобств, связанных с сильно распухшей и болезненной ногой, Бханте выжил без каких-либо опасных последствий.

Леса были его домом, и он знал своё обиталище. Он знал в мельчайших подробностях их тропы и дорожки и мог с большой точностью описать джунгли другим монахам, рассказывая им, какие деревья находятся в том или ином месте, сколько их, какой они формы, подобно тому, как домохозяин мог бы описать свою собственную квартиру. И монахи находили его описания очень ясными и лёгкими для понимания.

Однажды к Бханте приехал один из его давних приверженцев из Коломбо. Люди в городах, конечно, привыкли к удобствам и комфорту; они всегда стремятся к разного рода роскоши. Зная, откуда родом этот человек, Бханте сказал ему, что хочет показать ему большую роскошь, даже лучше той, что он смог получить в Коломбо. «Пойдём со мной, и ты увидишь, какую роскошь я могу позволить себе здесь». Человеку стало любопытно: «Какие удобства можно найти в этом глухом, тёмном лесу?» Пройдя некоторое расстояние, Бханте указал на бетонный бассейн с водой, набранной из близлежащего ручья. «Вот она — живительная, чистая, прохладная вода в джунглях!». И он не ошибся — такая вода была тем, чего не могли себе позволить жители Коломбо. «Это и в самом деле роскошь!» — признался мужчина.

Один со слонами

Как мы убедились, Бханте Ньянадипа не боялся диких животных. Он говорил монахам, что им не следует бояться змей, поскольку они не агрессивны. Большинство змей безобидны, но даже те, которые не безобидны, не желают никому зла и кусают только тогда, когда чувствуют угрозу. Живя осознанно в лесу и дружелюбно относясь ко всем окружающим его существам, монах должен чувствовать себя достаточно безопасно. Однажды его спросили: «Вы боитесь змей?». Он ответил: «Да, но я не боюсь этого страха». А что касается крокодилов, — он видел их много в Бундале и других местах — он уверенно сказал, что они не нападут на монахов. Но кое-кого всё же стоит опасаться…

Для Бханте Ньянадипы видеть слонов было обычным делом, поскольку они были важной частью его среды обитания. Со временем он поборол страх перед слонами и стал довольно хорошо разбираться в них, — как они ведут себя, каковы их сильные и слабые стороны и т. д. — и знал он так много, что даже работники лесного хозяйства приходили к нему за советом. Он очень любил слонов, и почти всегда слоны были добры к нему.

И он научился правильно вести себя в их присутствии, став способным спокойно ходить среди них, с доброжелательным сердцем. Наблюдая за их поведением, он также мог в какой-то степени понять их намерения. Но когда другие люди видели Бханте среди слонов, — даже в больших группах, до двадцати особей — они тревожились о его жизни и опасались, как бы эта встреча не стала для него последней. Но слоны обычно мирно пропускали его.

Бханте запомнил гатху, которая, по мнению многих, защищает от нападения слона. Он не считал, что это может обеспечить сверхъестественную защиту, но, скорее, это было средство сосредоточения ума в спокойном и благожелательном ключе, влияющее таким образом на манеру взаимодействия с животным. Поэтому он использовал его, а также некоторые стихи-паритты, проверяя их как последнее средство, когда оказывался в критических обстоятельствах. Но он говорил другим, что эти стихи будут бесполезны, если у человека не будет благожелательного ума, потому что в таких случаях очень важно развивать и излучать доброжелательность, так как животные могут почувствовать эмоциональное состояние или отношение человека. Хотя нет никакой гарантии, что эти стихи действительно могут остановить нападение животных, они, безусловно, могут помочь человеку сохранять спокойствие и положиться на Дхамму во время опасности.

Подобным образом Бханте рассказал, что однажды к нему подошёл медведь, и, похоже, чтение Кхандха Паритты заставило медведя оставить его в покое.

Virūpakkhehi me mettaṁ

Mettaṁ Erāpathehi me

Chabyā-puttehi me mettaṁ

Mettaṁ Kaṇhā-Gotamakehi ca

Apādakehi me mettaṁ

Mettaṁ di-pādakehi me

Catuppadehi me mettaṁ

Mettaṁ bahuppadehi me

Mā maṁ apādako hiṁsi

Mā maṁ hiṁsi di-pādako

Mā maṁ catuppado hiṁsi

Mā maṁ hiṁsi bahuppado

Sabbe sattā sabbe pāṇā

Sabbe bhūtā ca kevalā

Sabbe bhadrāni passantu

Mā kiñci pāpam’āgamā.

Доброжелательным я буду к змеям вирупаккхи,

Доброжелательным я буду к змеям ерапатхи,

Доброжелательным я буду к змеям чхабьяпутты,

Доброжелательным к чёрным готамакам я буду.

Доброжелательным ко всем безногим существам,

Доброжелательным я буду также и к двуногим.

Доброжелательным я буду и к четвероногим.

И с многоногими я буду также добрым.

Безногие пускай вреда не принесут,

Двуногие пускай вреда не принесут,

Четвероногие пускай вреда не принесут,

И многоногие пускай вреда не принесут.

Пусть существа и всё вокруг живое –

Все существа и каждое из них

Одно лишь только счастье повстречают,

И пусть плохое никого из них не ждёт. Будда безмерен, Дхамма безмерна, Сангха безмерна. Ползучие твари, змеи, скорпионы, многоножки, пауки, ящерицы, и крысы имеют пределы. Я принял меры предосторожности, я создал защиту. Пусть существа отступят. Я выражаю почтение Благословенному, выражаю почтение семи Полностью Просветлённым

— АН 4.67 (пер. SV)

Конкретные стихи о защите от слонов, которые использовал Бханте, содержатся в одной из историй Винаи, где Будда, которому угрожал слон, произнёс следующее:

Mā kuñjara nāgamāsado,

Dukkhañhi kuñjara nāgamāsado;

Na hi nāgahatassa kuñjara,

Sugati hoti ito paraṃ yato.

Mā ca mado mā ca pamādo,

Na hi pamattā sugatiṃ vajanti te;

Tvaññeva tathā karissasi,

Yena tvaṃ sugatiṃ gamissasī”ti.

«Не бей, слон, Слона,

ибо больно, слон, бить Слона,

Ибо нет благого удела, слон,

для убившего Слона, ни тут, ни там.

Не будь гордым, не будь беспечным –

нет для беспечных благого удела;

Лишь то делай,

чем ты благого удела достигнешь».

— Кд 17.8

Бханте также читал эти стихи, когда на него напал слон в 1993 году, но, к сожалению, слон был слишком медленным, чтобы не причинить вреда Бханте (хотя, возможно, их чтение предотвратило его гибель!).

Есть много забавных историй о встречах Бханте со слонами на Шри-Ланке. Однажды, когда он процеживал воду возле Васгамувы, к нему подошёл слонёнок. Он, возможно, потерялся, был истощён и весьма худ. Слонёнок был расстроен, несомненно, из-за разлуки с матерью, и в слегка угрожающей манере подошёл к Бханте, но лишь безобидно прижался к ноге Бханте, пока тот ел.

Другой и более опасный случай произошёл, когда Бханте Ньянадипа находился в одном из своих трёхстенных кути. Он услышал шум с крыши и решил прогнать то, что бы там ни находилось, ударив по потолку метлой или палкой. Но вскоре он обнаружил — слишком поздно! — что на самом деле издавало шум: на крыше ничего не было; это слон обнюхивал её хоботом. И когда Бханте ударил палкой по потолку, слон испугался и взбудоражился до такой степени, что ударил хоботом по стене, сделав в ней большую дыру, и ушёл. Но Бханте не убежал из кути; он остался там, не слишком обеспокоенный этим инцидентом, очевидно, больше заботясь о своей практике (которая в то время шла довольно хорошо), чем о каком-то недоразумении, которое могло произойти со слоном. Позже он закрыл дыру листом пластмассы и продолжил практиковать Дхамму, потому что когда он чувствовал, что его практика идёт хорошо, он не оставлял её даже перед лицом опасности или отсутствия базовых вещей.

В другой раз он шёл на пиндапату и встретил на тропе приближающегося слона. Он бросился, но Бханте никуда не двинулся. Отступать было некуда, так как тропа вела через заросли колючек. В последний момент слон остановился, развернулся и удалился.

В другой раз, в глубине леса, Бханте встретил слона, который пристально смотрел на него и, очевидно, хотел напугать. Бханте знал, что слоны часто так поступают, когда раздражены: они стараются отпугнуть людей, но не обязательно пытаются причинить им вред. Поэтому слон подступил к Бханте, который стоял на тропинке на склоне холма. Бханте знал, что слоны немного неуклюжи (например, они не могут быстро поворачивать), поэтому можно было бы уйти от него зигзагообразно. Но Бханте решил броситься вверх по склону. Слон заметил, что он задумал, и решил пойти по другому пути вверх по склону, который был менее крутым. Пока Бханте поднимался, он заметил, что слон достиг вершины холма с другой стороны. Тогда он тут же развернулся и бросился вниз по склону, а слон сделал то же самое, но уже по другой тропинке. Не видя никакой пользы в постоянном беге вверх и вниз по холму с раздражённым слоном, Бханте пересёк близлежащую реку, так как знал ещё одно ограничение слонов: они не могут быстро переправляться вброд. Так он смог закончить эту маленькую игру.

В другой раз, когда Бханте жил недалеко от Таэнны, произошла одна встреча со стадом слонов. Когда стадо ринулось на него, он попытался уйти, но споткнулся и упал. И поскольку слоны не остановились (как это часто бывало), он всерьёз подумал, что конец близок — время умирать! Слоны подошли совсем близко, но почему-то не причинили ему вреда и, успокоившись, ушли. Для Бханте это был момент, когда он действительно отдал себя в лапы смерти. Это было так близко и так страшно, что у него почти произошёл внутренний срыв, и с этого момента он больше никогда не боялся опасностей, связанных с жизнью в непосредственной близости от диких животных.

Селяне

Отношения Бханте Ньянадипы с мирянами также весьма интересны. Для пиндапаты он обычно отдавал предпочтение более бедным местным жителям и старался не принимать пищу от своих более состоятельных сторонников. Согласно Учению Будды, практика щедрости увеличивает заслуги. Давая пищу другим, вы смягчаете сердце и формируете умственные условия, подходящие для будущего роста и развития в Дхамме и, в конечном счёте, для освобождения. По сути, когда дарится подарок, даритель получает больше пользы, чем получатель. Сострадание Бханте к скромным деревенским жителям не было напускным, оно было просто направлено на то, чтобы дать им возможность дарить и таким образом создавать заслуги для лучшего и счастливого будущего. Его жилища построили бедные селяне, и жил он за счёт их поддержки. С этими деревенскими жителями у него была своего рода тесная связь — не интимная, но в рамках Дхаммы — отношения, которые были прекрасны в своей прохладе, которые не были основаны на удовольствиях, возникающих из привязанности.

По этой причине Бханте никогда не был доволен, если состоятельные спонсоры из Коломбо пытались взять на себя обеспечение провизией. Он всегда говорил, что ему не нужно много, а еды, которую предлагают в деревне, вполне достаточно.

Однажды, когда Бханте отправился на пиндапату в назначенное место, чтобы принять милостыню от местных жителей, он внезапно увидел очередь мирян, которые явно надеялись предложить ему пищу: специальную дану (dāna) с хорошо приготовленной едой и другими вещами. Это были состоятельные люди, которые проделали долгий путь из Коломбо и хотели предложить еду, чтобы получить какие-то заслуги для себя. Но когда Бханте приблизился к ним, он просто продолжал идти, не давая сделать себе подношения. Только когда он дошёл до последнего человека (господина Фернандо, который дал ему кути, когда он вернулся на Шри-Ланку из Тайланда), он взял апельсин, сказав: «Хорошо, я возьму это». Он просто продолжал идти к деревне, чтобы получить милостыню от местных жителей, как и было условлено. Бханте не стал соблазняться чем-то, что мир считает “лучшим”, и тем самым расстраивать бедных жителей деревни.

В другой раз, во время одного из собраний Сангхи, более двухсот мирян пришли, чтобы угостить Бханте и собрание монахов. В то время Бханте был уже очень знаменит, и ходили слухи, что он арахант (полностью просветлённое существо). Бханте, быть может, рад был видеть такую сильную веру в людях, но он чувствовал, что неправильно считать его полностью просветлённым, поскольку он знал, что это не так. Поэтому он отказался от пищи, сказав: «Мне многого не нужно, но они предлагают слишком много, считая меня арахантом. Какова цель их визита, если у них нет вопросов по Дхамме?». Тогда же он объявил, что не вернётся в это место для будущих собраний Сангхи.

***

Да, Бханте Ньянадипа мог быть упрямым, и монахи знали, что он не всегда был терпелив с другими. Понятно, что, прожив всю жизнь самостоятельно, ему было нелегко изменить эту черту в старости. С возрастом за ним нужно было ухаживать, и это он принимал неохотно; отвергал все лекарства, которые, по его мнению, могли не понадобиться. Это, естественно, доставляло много забот его опекунам, а также некоторые неудобства монахам, которые ухаживали за ним. На самом деле, на протяжении всей своей жизни он никогда особо не прислушивался к врачам и медперсоналу.

Но Бханте был настоящим лесным монахом, который находилнастоящую лёгкость в образе жизни и практике лесного монаха. Даже в последние месяцы своей жизни, когда за ним ухаживали другие монахи в монастыре, он просил, чтобы хотя бы раз в неделю он мог ходить на пиндапату в местную деревню, и чтобы монастырь не организовывал ему питание в этот день. Он медленно шёл в деревню, получал подаяния в свою чашу, шёл в лес, садился под деревом и принимал пищу. Затем он мыл свою чашу в ближайшем ручье и возвращался в своё кути, довольный тем, что снова может вернуться к такой важной части его образа жизни и практики.

Уединение всегда было главным для Бханте, и большая часть его монашеской жизни прошла вдали от других. Поэтому, к сожалению, мы никогда не услышим о многих интересных и поучительных событиях из его замечательной жизни. Но мы знаем достаточно, чтобы восхищаться его достижениями и вдохновляться его выдающимся примером.

Простота и терпение

При подготовке этой книги всплыло несколько историй, иллюстрирующих характер Бханте Ньянадипы: тихая доброта, практическая мудрость и смирение, скрывающиеся за его сдержанной манерой, которые были так очевидны для других в их общении с ним. Ниже приведены несколько забавных историй, рассказанных другими, которые отражают некоторые качества Бханте, — качества muni, истинного мудреца — которые побудили многих монахов следовать по его стопам.

Бханте Ньянадипа однажды пешком отправился в монастырь Митиригала Ниссарана Ваная. Там он обсуждал многие вопросы Дхаммы со старшим монахом-резидентом и другими монахами монастыря. И как-то раз монах спросил Бханте: «Бханте, вам нужно что-нибудь, что мы можем вам предложить?».

Бханте почтительно ответил: «Бханте, пожалуйста, мне бы пригодились два фильтра», — имея в виду небольшие куски ткани, которые монахи используют для фильтрации воды. Это показывает уважение Бханте Ньянадипы к старшим и простоту его образа жизни. Он никогда не просил слишком многого.

***

Однажды, в дождливый день, старший монах вместе с двумя мирянами отправился навестить Бханте Ньянадипу в Суле Гуне кути в Лаггале. Когда они приблизились к кути, они увидели, что Бханте сам мастерит крышу из веток для защиты от дождя. В то время Бханте страдал от онемения ног, но он не жаловался и не просил никого помочь или сделать работу за него — он делал свою работу сам.

***

Как-то к Бханте Ньянадипе пришёл другой монах, чтобы обсудить Дхамму. Во время беседы Бханте случайно порезал руку, пытаясь разрезать фрукт. Несмотря на то, что из раны шла кровь, Бханте спокойно поднял руку, чтобы уменьшить кровоток, и продолжил беседу с монахом как ни в чём не бывало, без каких-либо колебаний или беспокойства.

***

В другой раз во время пиндапаты в Суле Гуне группа людей из Коломбо присутствовала, чтобы предложить дану. Когда Бханте Ньянадипа прибыл к ним, он сначала принял дану от бедных жителей деревни, а затем принял дану от группы из Коломбо.

Затем Бханте спросил их: «Откуда вы?»

Группа ответила: «Бханте, мы прибыли из Коломбо, чтобы предложить Вам дану».

Бханте прямо сказал: «Хорошо, но больше не приходите».

Одна женщина из группы сказала: «Но Бханте, мы тоже нуждаемся в заслугах».

Он ответил с добротой: «Обратите внимание на характер достопочтенного Кассапы Тхеро. Люди из Коломбо уже имеют заслуги, так что пусть эти бедняки из деревень получат свои, подавая ложку даны».

***

В другой раз в Падавии, в лесном монастыре Галпиюма, Бханте Ньянадипа сказал почитателям из Коломбо: «Нет необходимости приезжать снова, служите другим монахам. Заслугой является даже мысль о том, чтобы предложить дану и необходимые вещи медитирующим бхиккху, живущим в лесу. Но эти монахи живут в тишине. Не следует их беспокоить. Следовательно, не посещать лесных бхиккху — это высшая заслуга». Так он объяснял доброжелательным последователям, чтобы они не приходили к нему.

***

Когда Бханте Ньянадипа отправлялся на пиндапату и слышал или подозревал, что группа людей в определённой деревне готовит изысканную пищу для него, он не шёл в эту деревню. Вместо этого он шёл в другую бедную деревню, а затем возвращался в джунгли.

***

Однажды, когда он жил в Балангоде, группа последователей-мирян готовилась к ремонту его пещерной хижины. Но Бханте Ньянадипа не давал разрешение, поскольку рабочие обнаружили, что в пещере живёт летучая мышь. Он не разрешал работать в пещерном кути до тех пор, пока животное оставалось внутри. «Меня это не беспокоит», — сказал Бханте, — «будет плохо, если мы навредим ему. Когда оно уйдет, тогда мы отремонтируем комнату».

VII Bhāvanā Развитие ума

Людям, несомненно, интересно, что приводит человека к уединённой жизни. Что на самом деле происходит внутри? Какова практика такого человека? Что он знает, и как он может сохранять психическую устойчивость и удовлетворённость, живя в одиночестве в густых джунглях? Эти и многие другие вопросы возникают в умах обычных людей. Для них стремление к уединению трудно понять, поскольку они живут с общепринятым и почти непреодолимым импульсом убежать от “пустоты” и следовать импульсам, окрашенным тремя “основными цветами”, которые доминируют в их умах: алчностью, отвращением и заблуждением.

Конечно, самый мудрый способ ответить на эти вопросы — это ступить на Путь Дхаммы и убедиться в этом, сделать этот шаг, даже если поначалу он кажется очень пугающим. Для этого необходимо отстраниться от безумия навязчивой мирской суеты, развить внутреннюю честность, познакомиться с Учением Будды и применять это Учение в своей жизни, желательно в уединении. Тогда мы увидим, что работа с умом требует огромных усилий — фактически всего нашего существа — и что здесь нет места для самодовольства. Но в конце концов эти усилия могут дать понимание, которое принесёт с собой внутреннее удовлетворение и покой, и мы, наконец, найдём ответы на наши вопросы. Мы не только поймём, что такое отшельник, но и станем им в фундаментальном смысле: человеком, отстранившимся от тех первичных пороков ума. Не может быть другого способа по-настоящему понять образ жизни и практику Бханте, да и любого другого человека, если на то пошло. И когда мы действительно познаем Дхамму сами, нам не нужно будет поклоняться другим и восхищаться ими, но мы сами будем достойны уважения. Но уважение и восхищение других будет бесполезным для нас, если мы не найдём в них стимула для дальнейшего обучения нашего собственного ума.

В следующих двух главах эти вопросы будут рассмотрены. Намерение состоит не в том, чтобы анализировать ум Бханте Ньянадипы (никто не имеет права говорить за него) или делать выводы о нём, а в том, чтобы поднять некоторые темы, касающиеся его практики, которые можно обнаружить через изучение его жизни; темы, которые могут побудить других следовать его пути. Это основано на многих часах бесед с Бханте, исследовании его ума и его испытании. Воспоминания других людей и их впечатления о понимании Дхаммы Бханте также будут играть важную роль. Тем не менее, я знаю, что невозможно понять другого человека в каком-либо коренном смысле. Поэтому то, что здесь представлено, может быть лишь поверхностным личным взглядом. Поэтому всё, что следует далее, должно восприниматься с некоторой осторожностью, а не как абсолютная истина. Но есть надежда, что эти размышления позволят взглянуть на практику Бханте и её цель, а также усилят мотивацию читателей приложить усилия, чтобы самим понять природу субъективного существования.

Вдохновения

Бханте Ньянадипа глубоко восхищался Буддой. Он наслаждался его Учением, и Будда был его единственным истинным учителем. Он регулярно размышлял о качествах Будды (buddhānupassanā), не испытывая потребности в реквизите и образах, таких как статуи и картины. Он чувствовал присутствие Будды, особенно в уединении; сидя, возможно, под деревом, он закрывал глаза и читал стихи Будды на языке пали. Особенно ему нравилось декламировать стихи, в которых перечисляются благородные качества Будды. Одним из примеров выбранных им стихов является стих 13 из Pārāyanānugīyigāthā (Сн 5:17):

Моя вера и радость, мой ум и память

не отступят от учения Готамы.

В каком бы направлении ни шёл мудрец великий,

в том направлении иду и я.

Двумя старшими учениками Будды, которыми Бханте особенно восхищался за их выдающуюся мудрость, были досточтимый Сарипутта и досточтимый Ананда. Одной из любимых сутт Бханте, которую он с удовольствием читал, была Sāriputta Theragāthā (Тхаг 17:2), особенно стих 16:

Ни к знанию жизней прошлых,

Ни даже к божественному глазу,

Ни к психическим силам,

Ни к знанию чужих умов,

Ни к знанию того, как умирают и вновь рождаются существа,

Ни к обретению божественного слуха

Стремления я не имел.

Среди живых бхиккху Бханте Ньянадипа сначала нашёл вдохновляющей фигурой Бханте Ньянавималу, но не столько за его понимание Дхаммы, как говорил Бханте, сколько за его образ жизни. Для Бханте Ньянадипы Бханте Ньянавимала был муни, святым существом, монахом высшей осознанности. Достойный уважения и восхищения, он обладал великой mettā, добротой. Однако у них были определённые разногласия относительно некоторых толкований сутт, а также разногласия по поводу дост. Ньянавира Тхеры. Бханте был последователем Бханте Ньянавиры, в то время как Бханте Ньянавимала резко выступал против него. Эти разногласия породили конфликт в уме Бханте Ньянадипы. Он сказал:

«Ну, проблема в том, что мои отношения с Бханте Ньнавималой были окрашены моими отношениями с Ньянавирой в том, что Ньянавимала ненавидел Ньянавиру, а я был очень явным приверженцем последнего. И поэтому внутри было противоречие: монах, который мне больше всего нравился как личность, на самом деле был Ньянавимала, а учение — Ньянавиры».

После того, как Бханте Ньянадипа уехал в Бундалу после своего высшего посвящения, он не контактировал тесно с Бханте Ньянавималой, поскольку оба были склонны к независимости и к тому, чтобы иметь в качестве основной задачи сугубо личное исследование Дхаммы. Нам известно о двух их встречах: Бханте Ньянавимала посетил Бханте Ньянадипу после возвращения Бханте Ньянадипы из Тайланда в 1978 году, а Бханте Ньянадипа отправился в Островную обитель в 2005 году, чтобы посетить Бханте Ньянавималу и выразить своё почтение. После 2005 года они более не виделись, а Бханте Ньянавимала скончался через несколько месяцев после их последней встречи. Бханте Ньянадипа также присутствовал на его похоронах, хотя позже он признался, что сделал это, скорее, потому, что от него этого ожидали, чем потому, что он чувствовал личную необходимость присутствовать (в конце концов, такие условности — всего лишь установки, возникающие и исчезающие, как сказали бы мудрецы). Однако впоследствии Бханте Ньянадипа неоднократно упоминал Бханте Ньянавималу в разговорах и иногда использовал примеры из его жизни, чтобы донести свои собственные соображения относительно Дхаммы.

Но когда его спросили, чей подход к медитации был наиболее полезен для развития прозрения, он ответил: «Ньянавиры». Действительно, невозможно понять практику Бханте Ньянадипы, если мы не изучим учение дост. Ньянавиры. Будучи молодым мирянином, Бханте Ньянадипа был вдохновлён следовать оригинальным наставлениям Будды, и это привело его на Шри-Ланку. Там, узнав о монахе, который жил отшельником и посвятил себя суттам, Бханте очень заинтересовался им и захотел узнать больше о его жизни и мыслях. Но, к сожалению, Бханте Ньянадипа упустил возможность встретиться с дост. Ньянавирой, так как он умер тремя годами ранее. Тем не менее, Бханте сразу же начал учиться и практиковать под руководством книги дост. Ньянавиры “Заметки о Дхамме” (“Notes on Dhamma”). Эта книга стала для него основой, и его дальнейшая практика опиралась на неё с некоторыми изменениями.

Монахи часто спрашивали Бханте о трудах дост. Ньянавиры, и он обычно просто рассказывал им о своём долге перед ним и о благодарности, которую он испытывал за его наставления. Бханте нравилось обсуждать идеи дост. Ньянавиры, но не обязательно с каждым. Он ожидал, что те, кто обращался к нему с желанием обсудить дост. Ньянавиру, были знакомы с его трудами и имели некоторое представление о них, и не видел особого смысла говорить о них в противном случае, поскольку это было бы в основном ради абстрактных суждений и не служило бы никакой полезной цели (а суждения относительно дост. Ньянавиры были довольно распространены). Бханте также не был заинтересован в том, чтобы его причисляли к какому-либо идеологическому движению. Он бы обиделся, если бы кто-то назвал его “Ньянавиристом”. Но Бханте был заинтересован в обсуждении Бханте Ньянавиры с теми, кто искренне хотел постичь Дхамму. Однако он никогда не был инициатором бесед о Бханте Ньянавире, его приходилось просить принять участие в таких дискуссиях.

Бханте часто советовал: «Никогда не принимайте слепо чужие идеи», — и лично он не был ослеплён доверчивостью к другим. Бханте также признавал, что Бханте Ньянавира допустил некоторые ошибки в своих интерпретациях конкретных сутт (хотя он думал, что Бханте Ньянавира будет открыт для некоторых его критических замечаний), и считал, что Бханте Ньянавира изменил бы некоторые свои взгляды, если бы у них была возможность обсудить Дхамму вместе. Но он также чувствовал, что эти ошибки не имели большого значения, будучи довольно заурядными, и они не были достаточно значительными, чтобы заставить его сомневаться в благородных достижениях Бханте Ньянавиры.

В целом высоко оценивая “Записки о Дхамме”, Бханте практически не обратил внимания на обсуждение “Фундаментальной структуры” Бханте Ньянавиры. Вместо этого он уделил внимание тому, что относится к надмирскому. Но здесь Бханте также отметил, что идеи, которые были важны для него, могут не быть важными для кого-то другого.

Кроме того, его главный совет другим заключался в том, чтобы не поддаваться вдохновению поспешно. Однажды, когда один знакомый мирянин был вдохновлён учением другого западного монаха, Бханте написал ему:

«Этого может быть достаточно, чтобы предостеречь вас от слишком восторженного принятия любого толкования Слова Будды, даже если оно представлено вдохновляюще. Прочитав и усвоив толкования, человек возвращается к неистолкованному Слову Будды, вдохновляющая сила которого неисчерпаема».

Что касается других учений, Бханте никогда не использовал в своей практике Абхидхамму и редко использовал комментарии. Он был знаком с ними и мог видеть, что в них могут быть некоторые обоснованные положения, но он никогда не считал их Словом Будды. У него не было склонности критиковать эти тексты, он просто говорил, что они бесполезны в его практике. Единственной его рекомендацией для монахов, которые обращались к нему, было поощрение изучения сутт. И он сам полностью посвящал свою жизнь практике, описанной в этих текстах. Он всегда был более, чем счастлив обсуждать Дхамму с теми, кто придерживался такой же позиции.

Таким образом, сутты всегда были его основным руководством, и он жил в полном соответствии с ними. Он изучил все тексты, запомнил многие из них и даже декламировал некоторые из них наизусть. Для Бханте Ньянадипы сутты были не просто занимательным собранием литературы давно забытых времён, а чем-то живым и жизненно важным, тем, что описывает фундаментальную природу опыта и бытия. Он чувствовал, что в мире не может быть текстов интимнее, чем сутты. Иногда, говорил он, ему казалось, что Будда разговаривает с ним напрямую через свои наставления. Однажды он сказал:

«Сутты — это основа. В соответствии с развитием личности человек принимает разные сутты. Во времена Будды было достаточно всего нескольких сутт. Но поскольку сегодня мы не получаем устных слов от Пробуждённого, нам приходится больше читать из Никай».

Метод

В основе Учения Будды лежит Благородный Восьмеричный путь (ariya aṭṭhaṅgika magga): Правильное воззрение (sammā-diṭṭhi), Правильное мышление (sammā-saṅkappa), Правильная речь (sammā-vācā), Правильное действие (sammā-kammanta), Правильные средства к существованию (sammā-ājīva), Правильные усилия (sammā-vāyāma), Правильная осознанность (sammā-sati) и Правильное сосредоточение (sammā-samādhi). И практика Бханте Ньянадипы не пропускала и не преуменьшала ни одно из этих важнейших требований для реализации Ниббаны.

Опрашивая монахов, знавших Бханте Ньянадипу, я столкнулся со спором о том, что могло быть системой медитации или техникой практики Бханте. В спектре буддийских “техник” часто можно обнаружить, что практикующие принимают одно или два практических наставления, и тогда все разговоры о практике сводятся только к ним. Однако похоже, что Бханте не использовал никаких подобных техник, по крайней мере, таких, которыми можно было бы поделиться с миром. Возможно, это не должно удивлять, ведь если мы внимательно изучим сутты, то не найдем там “техник” вроде тех, которые мы видим в современном мире. В них нет пошаговых практик, требующих сосредоточения на чём-то конкретном, таких, как внимательность к телу, визуализация или ментальные поглощения, сконцентрированные на одном объекте в надежде получить какой-то особый опыт. Однако есть наставления относительно “постепенной практики”, соблюдения правил Винаи, охраны дверей чувств и установления осознанности. К этому Бханте добавил бы акцент на очищении добродетели, изучении Дхаммы, наслаждении Дхаммой, практике уединения и упорстве до последнего вздоха.

Как было сказано выше, для того, чтобы понять Бханте Ньянадипу, мы должны знать подход дост. Ньянавиры к Дхамме и созерцанию. Бханте Ньянадипа был хорошо знаком с самым главным требованием: необходимо установить правильное внимание, что также подчёркивал Бханте Ньянавира. И хотя Бханте Ньянадипа не соглашался с некоторыми выводами Бханте Ньянавиры по другим вопросам Дхаммы, их принципиальное отношение к созерцанию было одинаковым.

Важно отметить, что для Бханте Ньянадипы наиболее основное прозрение Дхаммы касалось отношений между санкхарами и дхаммами. Бханте научился сдерживать привычку думать о Дхамме в терминах линейного времени и места (tiracchāna). Для этого требуется развитие созерцания, позволяющего различать в опыте то, что должно присутствовать на общем уровне, чтобы одновременно присутствовала конкретная вещь. Для этого необходимо избегать абстрактного и фантазийного мышления в отношении этих идей. Вместо этого необходимо научиться распознавать фон своего опыта, не делая фон объектом исследования и тем самым не выдвигая его на передний план.

Бханте написал важную заметку на полях, которая иллюстрирует его понимание правильного созерцания. Он комментировал отрывок из Саллекха Сутты, МН 8: «Происходит ли оставление и отказ от этих взглядов у бхиккху, который внимателен к самому началу?». Бханте отметил, что “начало” здесь означает “первопричину”.

«Здесь Маха Чунда спрашивает, нужно ли возвращаться к “самому началу” или первопричине, чтобы отказаться от этих взглядов. Ответ Будды был практичен: Сосредоточьтесь на фоне (яттха или “где”), как на источнике, так и на игровой площадке этих взглядов. Если это воспринимается как “это не моё и т. д.”, то эти взгляды не возникнут. Другими словами: откажитесь от sakkāya-diṭṭhi — и больше никаких взглядов».

Созерцание Дхаммы заключается не столько в созерцании чего-то во времени и пространстве, сколько в распознавании фона, который присутствует во время этого акта созерцания. Например, когда мы наблюдаем за дыханием, мы можем осознать, что необходимым фоном для этого дыхания является тело. Мы не обращаем внимания непосредственно на тело, но мы осознаем его присутствие, пока мы удерживаем внимание на дыхании. Точно так же мы можем обратить внимание на гнев, возникший в нашем уме, и распознать в качестве фона общую цель или желание контролировать неприятные чувства. Фактически, именно так Бханте справлялся со своей склонностью к гневу.

В своей практике Дхаммы Бханте Ньянадипа использовал понимание аналогичных отношений между nāmarūpa и viññāṇa, “именем-и-формой” и “сознанием”. Проще говоря, как предложил дост. Ньянавира, можно считать, что nāmarūpa означает “феномен”, а viññāṇa — “присутствие феномена”. Вместе nāmarūpa и viññāṇa составляют пять khandhā (пять “совокупностей”) — пять базовых составляющих опыта. Бханте Ньянавира в “Заметках о Дхамме” описывает их взаимосвязь:

«В любом опыте (не принимая во внимание arūpa) есть феномен, который присутствует (т. е. он познаётся). Присутствие, или познание, или сознание, феномена — это viññāṇa. У явления есть две характеристики: инертность и обозначение (patigha и adhivacana). Инертность феномена — это rūpa (“форма” или “субстанция”), которую также можно рассматривать как его поведение; и она проявляется только с течением времени (каким бы коротким оно ни было). (Эти четыре mahābhūtā — общие формы поведения или материи: земная — устойчивая или прочная, или твёрдая; водная — связующая; огненная — созревающая или зреющая; воздушная — напряжённая или расширяющаяся, или движущаяся […]). Обозначение феномена — nāma (“имя”), которое можно также рассматривать как его облик (форма или обличье, принятые поведением, в отличие от самого поведения). […] Присутствовать — значит быть здесь и сейчас; отсутствовать — значит быть здесь и тогда (тогда = не сейчас; в другое время) или там и сейчас (там = не здесь; в другом месте) или там и тогда. Внимание — это (намеренное) различие между присутствием и отсутствием, то есть между различными степенями присутствия, сознания (“Пусть это будет присутствовать, пусть это будет отсутствовать!”). Сознание — это разница между присутствием (в любой степени) и полным неприсутствием (т. е. небытием)».

Этот отрывок был фундаментальным, даже решающим, для Бханте Ньянадипы. По мнению Бханте, без базового понимания nāmarūpa и её связи с viññāṇa, можно было пойти в неверном направлении.

Поскольку Бханте Ньянадипа не предлагал никаких лично разработанных техник, монахи и миряне, которые приходили к нему, задавались вопросом, не является ли его метод секретным. На самом деле не было ничего тайного и нечего было скрывать. Как говорил Бханте, очень важно не поддаваться искушению быть привязанным к “вещам” и категориям поведения. Это означает, что нужно не только сдерживать чувства: нужно не действовать под влиянием гнева и страсти, не поддаваться склонности осуждать и критиковать других (хотя Бханте был чрезвычайно щепетилен в отношении стандартов личного поведения). Это также означает, что нельзя зацикливаться на какой-то конкретной практике, держаться за какой-то объект и быть помешанным на нём. И это означает, что нужно сдерживать порывы к поиску какого-то особого или уникального опыта.

Также, сказал Бханте, существует опасность, если жёстко придерживаться определённых устоявшихся подходов к буддийской практике: можно легко потеряться в абстрактных взглядах (diṭṭṭhi-upādāna). «Но не существует различных истин, — сказал Бханте, — samaṇa brāhmaṇa посредством различных saññā (восприятий) думают, что saññā постоянны, и затем приходят к этому противоречию, что приводит к утверждению: “Только это истинно, всё остальное ложно”». Не следует так крепко держать вожжи практики.

На деле нужно быть осторожным, чтобы не стать искателем какого-то особого опыта или не отождествляться с конкретной практикой. Существует опасность, что человек отвлечётся от задачи проникновения в фундаментальную природу dukkha и тем самым лишится настоятельной необходимости в развитии мудрости.

Читтанупассана

Свою практику нельзя развивать абстрактно, просто концентрируясь на том, что находится перед глазами, пытаясь затем это проанализировать. Не следует игнорировать контекст, связанные с ним ментальные аспекты того, что является главным. Игнорировать эти аспекты означает терпеть и приветствовать фундаментальное невежество — невежество, которое является источником экзистенциального страдания. Поэтому Бханте Ньянадипа отметил, что нельзя концентрироваться исключительно на том, что находится на переднем плане опыта, — внимание только к позитивному объекту будет бесполезным. Мы должны включать в наши исследования все другие ментальные аспекты опыта, которые функционируют больше как фон для конкретных объектов опыта и должны быть признаны таковыми. Если же мы убеждены, что нам нужна особая техника для созерцания, возникает опасность, что мы попытаемся создать или искать там какую-то “вещь”, позитивный объект, забывая или упуская более широкий контекст объекта или вспомогательный фон. В связи с таким пониманием природы опыта Бханте отметил, что пять совокупностей нельзя разделить и затем исследовать по отдельности, но необходимо выявить их взаимозависимую связь.

Хотя “техники” не имеют особой ценности, есть, однако, способ правильно размышлять, и это приведёт нас к “методу”, который Бханте использовал в своей практике. Когда люди спрашивали его о медитации, он обычно отвечал: cittānupassanā, осознанность к уму. На основе он развил своё собственное понимание этой важной концепции, и похоже, что это пошло ему на пользу. Cittānupassanā — это третья из четырёх основ осознанности (satipaṭṭhāna). Она объясняется и преподаётся Буддой в нескольких беседах: Махасатипаттхана Сутта (“Большое наставление об основах осознанности”, ДН 22), Сатипаттхана Сутта (“Наставления об основах осознанности”, МН 10) и во всей Сатипаттхана-самьютте (СН, глава 47). Соответствующий текст выглядит следующим образом:

«И каким образом монах отслеживает ум в уме? При этом монах распознаёт ум со страстью/отвращением/заблуждением, как ум со страстью/отвращением/заблуждением; ум без страсти/отвращения/заблуждения, как ум без страсти/отвращения/заблуждения; суженное/рассеянное/просторное состояние ума, как суженное/рассеянное/просторное состояние ума; не просторное состояние ума, как не просторное состояние ума; состояние ума, по отношению к которому есть умственно более высокое состояние ума, как состояние, по отношению к которому есть умственно более высокие состояния; состояние ума, по отношению к которому нет умственно более высокого состояния ума, как состояние, по отношению к которому нет умственно более высоких состояний; сосредоточенное состояние ума, как сосредоточенное состояние ума; не сосредоточенное состояние ума, как не сосредоточенное состояние ума; освобождённое состояние ума, как освобождённое состояние ума; не освобождённое состояние ума, как не освобождённое состояние ума.

Таким образом, он отслеживает ум в уме внутренне, либо он отслеживает ум в уме внешне, либо он отслеживает ум в уме внутренне и внешне. Он отслеживает факторы возникновения в уме, либо он отслеживает факторы исчезновения в уме, либо он отслеживает факторы происхождения и исчезновения в уме. Либо его памятование соотносится с мыслью “Ум существует” по мере необходимости, только ради знания и памятования, и он живёт независимо и ни к чему не привязан в мире. И таким образом монах отслеживает ум в уме»

(пер. Д. А. Ивахненко).

Работа Бханте с cittānupassanā, очевидно, в основном включала изучение эмоций вместе с их причинами или условиями. Например, когда возникает чувство эмоциональной травмы, за ним будет стоять условие, определяющее качество травмы, такое как, например, самомнение. Если внимательно изучить болезненное событие, то можно обнаружить, что в нём также присутствует привязанность — одна из форм жажды. Осознавая боль, возникающую в зависимости от этой привязанности, можно отбросить любой гнев, возникший в связи с этой жаждой. Тогда можно начать осознавать, что ум, или “Я”, в действительности есть не что иное, как жажда. Существует боль желания: желание быть кем-то другим, нежели тот, кем он является сейчас; иметь что-то, чем он не обладает сейчас, — неутолимая потребность “создать своё Я”. А поскольку ни эта, ни любая другая потребность не может быть удовлетворена надолго через приобретение желаемого, единственный способ положить конец этой дилемме — “плыть против течения”, сопротивляться этим стремлениям и желаниям. Для этого нужно “вернуться” к источникам боли: привязанности, жажде, невежеству и фундаментальному заблуждению субъективности. Таким образом, гнев и страсть могут утихнуть. Вот почему в такой медитации или созерцании нет места сопротивлению или отталкиванию болезненных чувств, или осуждению переживаний как причины боли. Для Бханте было очень важно исследовать боль и понять её, а не объяснять её ради какого-то освобождения или отрицать её с помощью какой-то монотонной техники.

Но Бханте также отметил, что это достижение не всегда можно считать устойчивым. Необходимо повторное постижение этого закона Дхаммы, признание его универсальности в той степени, в какой человек увидел Четыре Благородные Истины. Эти Истины описывают возникновение страдания, обусловленного жаждой, на самом фундаментальном уровне. Всё это должно быть сделано прямо и непосредственно, не с помощью логического анализа, но на уровне реального переживания. Речь идёт скорее о том, чтобы увидеть эту истину, этот закон Дхаммы, а не понять его. И когда это сделано, можно использовать четвёртую основу осознанности (dhammānupassanā) в исследовании возникновения самомнения (слово “дхамма” здесь используется в смысле “учение”, а не “ментальные феномены”). Важно быть непосредственно вовлечённым в объект исследования и его контекст.

Осознание того, что все вещи (dhamma) возникают в зависимости от формирователей (saṅkhārā), имеет решающее значение для всего этого: всё (dhamma) имеет происхождение, опору. И нужно видеть это происхождение, эти формирователи непостоянными и неподконтрольными, чтобы увидеть непостоянство вещи на переднем плане. Именно так развивается восприятие непостоянства в отношении ума. Видя, что ум на самом деле не является чьей-то собственностью, не нужно действовать.

И как можно различить эти качества опыта? Бханте сказал, что посредством сдерживания органов чувств, развитого сосредоточения (samādhi), развитой осознанности можно осознавать, что субъективно происходит в более общем смысле. Здесь нет необходимости в пошаговой технике; требуется лишь применение осознанности и других семи факторов Благородного Пути, как наставлял Будда, в течение дня во всех видах деятельности. Осознанность следует понимать как нечто вроде “вспоминания” того, что уже есть, а не как “делание чего-то” или “достижение чего-то”. И, как и в любой практике, сутты остаются крайне важными, поскольку в них даётся описание вещей как они есть. Мы должны распознавать в своём собственном уме то, что описано в наставлениях, и меньше склоняться к поиску подтверждений собственных домыслов.

Бханте узнал это, когда он был ещё новопосвящённым монахом, когда он был увлечён “Записками о Дхамме” Бханте Ньянавиры. Главный смысл здесь — не думать о Дхамме абстрактно, а научиться практиковать её конкретно:

«Концептуальное мышление абстрактно, то есть мысль или концепция полностью оторвана от реальности; она удалена от действительности и является (по выражению Кьеркегора) sub specie aeterni. Конкретное мышление, с другой стороны, мыслит объект, пока объект присутствует, и это, в строгом смысле слова, рефлексия или осознанность. Человек осознаёт то, что он делает или видит, пока он действительно делает (или видит) это. Это, разумеется, гораздо сложнее, чем мыслить абстракциями. Тем не менее, у такого способа есть неоспоримое преимущество: если думать (или быть осознанным) о чём-то, когда оно реально присутствует, то невозможно ошибиться, и человек находится в непосредственном контакте с реальностью; но при абстрактном мышлении есть все шансы на ошибку, поскольку, как я уже отмечал выше, концепции, которыми мы мыслим, являются составными, построенными из произвольного множества индивидуальных переживаний (книги, разговоры, прошлые наблюдения и т. д.)».

Абстрактное мышление возникает, когда мы сосредотачиваемся на содержании, сравниваем вещи и анализируем их во времени и пространстве. Мы делаем это постоянно: думаем о том, что будем есть, куда хотим пойти, как выбраться из неприятностей; спрашиваем, существует ли Бог, какова связь между нервами, мозгом и разумом; рассуждаем о политике и философии. Но конкретное мышление — это мышление о вещах, когда они присутствуют: тело, чувства, настроение и т. д. Только с помощью конкретного мышления мы можем начать постигать Дхамму правильным образом.

Поэтому такое конкретное мышление или осознанность не может быть чем-то, что мы активно выполняем. Если мы выполняем это, то движемся навстречу абстракции. Для Бханте осознанность — это просто “намечание работы, которую нужно сделать, но не её выполнение”.

«Когда возникает безвыходная ситуация, можно быть осознанным к ней. Можно отстраниться от переживания и посмотреть на него со стороны. Но также, что не менее важно, есть существо, вовлечённое в это переживание. Иными словами, здесь нет меня, отступающего от переживания там».

И как мы можем установить более прямую связь с опытом? Бханте Бодхесако долго обсуждал этот вопрос с Бханте Ньянадипой и пришёл к следующему: Бханте Ньянадипа подчёркивал, что эмоции должны быть пережиты. Их нельзя просто вообразить. Эмоции весьма обманчивы, и их нужно исследовать: Когда есть эмоция, что есть ещё в то же время? С каким условием связана она? Бханте сказал, что обычно это “обида”. А чем обусловлена эта обида? Она обусловлена самомнением (māna), гордыней (atimāna) и чувством неполноценности (omāna). Основной момент практики заключается в том, что необходимо осуществить правильную настройку ума, т. е. установить созерцание с конкретным мышлением. Тогда можно начать понимать, как элементы явлений находятся вне нашего контроля, как они соотносятся друг с другом, и начать видеть их природу как непостоянную (anicca), болезненную (dukkha) и бессамостную (anatta).

Бханте часто подчёркивал, что он не говорит, что такой подход к работе с эмоциями и настроением подходит всем; мы все должны найти свой собственный метод. Но есть понимание того, что нужно делать. Нужно прилагать усилия к очищению добродетели, пребывать в уединении, строжайше сохранять сдержанность, довольствоваться малым, поддерживать постоянную осознанность и вспоминать учения Будды. Других способов постижения Дхаммы не существует. Для этого требуется нечто большее, чем просто время от времени заниматься сидячей медитацией. Он не верил, что горожанин в среде многочисленных отвлечений может прийти к пониманию того, что должно быть реализовано. То же самое верно и для того, кто отвлечен общественной деятельностью или множеством мирских обязанностей. Человек должен полностью отдаться Дхамме.

Для Бханте читтанупассана была полезна не только для понимания Дхаммы; она также помогала ему излечиться от болезней. С устоявшимся умом можно увидеть, что в действительности болезнь не нуждается в хозяине, и можно оставить её исключительно телу. С освобождением от ненужного давления, связанного с попытками контролировать её, болезнь исчезает, и, в конце концов, благодаря силе ума, человек может быстро пойти на поправку. Эта практика похожа на ту, что описана в суттах. Например, в СН 46:14 мы узнаём, что установление осознанности, исследование феноменов и развитие других факторов могут фактически излечить человека от болезни.

Саматха

Будучи молодым монахом, Бханте Ньянадипа упорствовал в развитии глубокого спокойствия (samatha). Находясь в Бундале, он приложил большие усилия в этом направлении и сумел достичь чувства умиротворённости. Он попросил совета у Бханте Ньянасуманы, обладавшего высоким мастерством в саматхе, о том, как добиться устойчивого спокойствия ума, и получил от него наставления по ānāpānasati (осознанности к дыханию), которые помогли ему в определённой степени.

Но саманере Бодхесако Бханте посоветовал не слишком беспокоиться о развитии саматхи. Он сказал: «Это другое средство, и не всем практика саматхи подходит в качестве основной, разве что некоторым». Бханте с самого начала знал, что ему придётся использовать другой подход, который, как признавал Будда, необходим для некоторых людей.

Это замечание Бханте Бодхесако было сделано, когда Бханте Ньнадипа никак не мог одолеть анапанасати. Чуть позднее он познакомился с учением Аджана Ли — ученика Аджана Муна и мастера медитации из Тайланда. Главная особенность учения Аджана Ли связана с его обращением с дыханием во время медитации: он учил играть с дыханием и пробовать различные его виды, чтобы найти и обеспечить устойчивость ума. Аджан Ли учил, что медитирующий должен не просто следить за вдохами и выдохами, но и исследовать дыхательные энергии тела. Ведь дыхание — это не просто движение воздуха в лёгкие и наружу; оно связано с динамическими энергиями тела, и с этими энергиями можно играть с помощью дыхания, чтобы сделать медитацию более интересной. Суть в том, чтобы не пытаться успокоить ум — не нужно заставлять его быть неподвижным. Вместо этого нужно использовать здравый смысл, чтобы понять, как сделать так, чтобы ум захотел успокоиться. Такая модель медитации оказалась более благотворной для Бханте.

Впрочем, Бханте не считал анапанасати шестнадцатиступенчатой практикой, как это описано в комментаторской традиции, поскольку он не рассматривал её как линейное пошаговое руководство. Скорее он чувствовал, что так описаны шестнадцать возможных вариаций, которые можно различать во время вдоха и выдоха. Анапанасати была для Бханте практическим инструментом, который он использовал для рассмотрения дуккхи и выявления её происхождения.

Следует отметить, что Бханте также практиковал осознанность к телу с помощью йоги (особенно в стойке на голове), и он принял практику стояния на голове более тридцати минут в день. Он также обнаружил, что создание и удержание мысленного образа синего цвета успокаивает его ум, и использовал эту практику во время хирургических операций, поражая врачей своей невозмутимостью.

Бханте предупредил других монахов, что они не должны думать, будто смогут обрести плоды Дхаммы с помощью одного лишь samādhi. Не следует отделять самадхи от более масштабной цели Дхаммы — развития мудрости и избавления от страданий. Он сказал, что самадхи должно быть соединено с правильным воззрением, и не может быть правильного самадхи без правильного воззрения. Бханте считал, что иметь только самадхи было бы очень опасно: в таких обстоятельствах практикующие могут легко принять любую спиритуалистическую идею, всё равно какую. Они могут быть христианами, мусульманами, индуистами или следовать любой другой идеологии, поскольку без правильного воззрения они будут просто коллекционерами уникальных переживаний без понимания. (Бханте не соглашался с распространённым мнением, что другие религии также могут привести к освобождению от страданий. Однажды он сказал: «Они ищут постоянства»).

По этой причине он не рекомендовал стиль медитации С. Н. Гоенки, поскольку в нём отсутствует именно то, что необходимо — такое средство развития ума, которое могло бы способствовать росту мудрости. Просто наблюдая за “ощущениями”, человек не сможет разглядеть причины или условия, порождающие загрязнения ума. Такие инструкции используют лишь фрагменты Учения Будды, и их явно не хватит, чтобы привести человека к освобождению.

Является ли jhāna необходимой для достижения арахатства? Конечно, да — по крайней мере, первая. Но Бханте признал, что он не лучший человек для обсуждения этих продвинутых состояний концентрации и что за полезной информацией о них лучше обратиться к кому-нибудь другому. Однако он утверждал, что достиг состояния джханы во время чтения сутт, по крайней мере, в какой-то момент своей жизни. Похоже, что, читая беседы Будды, человек может одновременно на собственном опыте познать описанные в них вещи. Этот опыт может привести к отказу от взаимодействия с концепциями, к единению ума, душевной радости и физическому удовольствию. Пример именно такого случая можно найти в СН 46:3, где монах, исследуя Дхамму, выполнил все семь факторов просветления, включая самадхи, и реализовал Ниббану.

Дополнительно Бханте Ньянадипа разработал созерцания mettā для того, чтобы справиться с чувством раздражения и гнева. Сначала он формировал доброжелательное отношение к себе, которое затем становилось основой для развития метты по отношению к другим, и в итоге он смог уменьшить свою склонность к раздражению, поддерживая здоровое и доброе отношение ко всем существам.

Саддха

Со временем Бханте осознал, что его личный подход к Учению Будды был в основном направлен на веру. В суттах Благородные описаны как высокоразвитые ученики, достигшие такого уровня благодаря силе и влиянию одной из трёх черт характера: глубокой вере, интеллекту или мудрости, выдающемуся мастерству в самадхи. Бханте Ньянадипа считал, что его путь — это путь веры (saddhānusāri). Зная его, я понимал, что он скажет, что самадхи не его сильная сторона, и раньше я думал, что он достиг наибольшего прогресса благодаря использованию своего интеллекта. Но поразмыслив, я вижу, что саддха есть преобладавшее качество в его росте в Дхамме. Ведь как он мог променять датский комфорт на скитание по Шри-Ланке? Как он мог остаться в одиночестве, есть чужую и не всегда полезную пищу, спать под деревьями и жить в опасных глухих лесах, где водятся змеи, леопарды, медведи и слоны? Как бы прошёл он по грани смерти, если бы не было великой веры, доверия к Дхамме? Он порвал связи со своей семьёй и отношениями, со своим происхождением, с монастырями, и всё это из-за твердой убеждённости в том, что он на правильном пути. Невозможно сделать подобное без веры. Вера может пробудить огромную силу и отчаянную решимость рискнуть всем; вера в то, что Дхамма защитит того, кто добродетелен и предан медитации.

Великая вера Бханте также нашла отражение в его практике чтения строф (gāthā) из сутт. Он ивправду любил их. Он любил Дхамму. И он читал эти стихи с верой, и они её только увеличивали. Как сказал Будда: с исключительной решимостью, с надлежащей мудростью и самадхи можно обрести освобождение (saddhāvimutta).

Различия в характере и способностях монахов могут объяснить, почему иногда возникают различия в стилях преподавания, ведь каждый монах обладает уникальной натурой. Один учитель может вселять в сердца веру в Дхамму, как Бханте, в то время как другой может делать акцент на остром, холодном, пронзительном ударе прямо в сердце неведенья, как это делал Бханте Ньянавира. Иные могли бы подчеркнуть культивирование недвижности ума как опоры для глубинного прозрения, как старый друг Бханте — Ньянасумана. Бханте Ньянадипа часто говорил, что то, что работает для него, может не работать для других, и что каждый должен найти свой собственный подход. Впрочем, это не означало, что они обязательно должны следовать своим собственным предпочтениям, что, вероятнее всего, приведёт лишь к разрастанию уже сложившихся взглядов. Действительно важно найти способ радикально поставить под сомнение свои убеждения, взгляды и предрассудки и освободиться от них. Не следует уподобляться прыгающей обезьяне, которая, отпустив одну ветку, тут же хватается за другую. Фактически, необходимо развивать все три фактора ума: мудрость, невозмутимость и веру, и только позже человек узнает, какой из них в конечном итоге будет вести его по пути.

На вопрос о том, каков его собственный метод практики, Бханте Ньянадипа заявил, что это “наслаждение Дхаммой”. Регулярное чтение строф из сутт радовало его сердце, и можно было видеть, как сияло его лицо, когда Бханте читал строфы на пали перед собранием монахов. Он получал истинное наслаждение от их заучивания — это было ясно всем, кто его знал, и в подходящих обстоятельствах он произносил стих или два на пали. Даже когда он был болен и близок к смерти, когда его память была не совсем в порядке, он мог легко и с удовольствием прочесть любой стих, который он запомнил. Они были аккуратно записаны в его тетрадях, которые он носил с собой всю жизнь.

Бханте уделял большое внимание этим простым тетрадям, первая из которых была сделана во время проживания в лесу Синхараджа в 1981–1982 годах. В ней было около тысячи стихов, распределённых по разделам, которые он читал еженедельно по три получасовых сеанса в день: утром, после обеда и вечером. Он назвал свою тетрадь Sattānagāthā, и она продолжала расти во время его пребывания в Лаггале (с 1984 года). Когда она достигла примерно трёх тысяч стихов, пришлось завести новую (в Галамудане, в первом кути, в 1987 году), и тогда потребовалось три недели, чтобы прочесть их все. Число стихов становилось всё больше и достигло пика в 3200, когда Бханте Ньянадипа находился в районе Балангода-Велланурая (с 2006 года).

На последнем этапе трёхнедельная система достигла предела — её уже нельзя было поддерживать. В Дадаянполе в 2008 году Бханте решил разделить всю коллекцию на равные части для чтения за один вечер. Это была “свободная” система, свободный выбор на каждый день. Прежний материал был сокращен до 3055 стихов, разбитых на 55 групп, в среднем по 55 стихов на группу. Этот сборник был назван Pancapannāsāgāthā, он претерпел небольшие изменения и стал Третьей книгой Бханте, написанной в Галамудуне (новое кути) в 2012 году и сслегка изменённой в Галпийаме в 2015 году. Один раздел, Mārasenā S17, был полностью удалён, что потребовало нового названия книги: Catupannasāgāthā.

Ещё будучи мирянином, Бханте имел определённую склонность к поэзии, и это перешло в его монашескую жизнь. Стихи были его любимой частью Канона из-за своей лаконичности и запоминаемости. Но он отмечал, что для понимания этих стихов необходимо знать весь канон — одних стихов недостаточно.

Бханте сказал, что для saddhānusāri, идущего за счёт веры, недостаточно просто доверять Будде и его Учению. Скорее, требуется полная и непоколебимая убеждённость в непостоянстве, страдании и бессамостности. Поэтому такая вера не должна быть связана с какими-то конкретными вещами, объектами или идеями, но должна основываться на уверенности, возникающей благодаря мудрости.

Осуществление

Бханте был полон решимости довести дело до конца. Он хотел исполнить своё предназначение бхиккху и неустанно стремился к постижению окончательного знания и достижению Ниббаны. Но, насколько нам известно, он никогда не утверждал, что ему это удалось, и мы никогда наверняка не узнаем результаты его трудов.

В старости он сказал, что был доволен. Во время своей последней болезни, которая, как он знал, была неизлечимой, он надеялся, что останется ещё немного времени для практики, для работы над достижением Ниббаны. Но в то же время он принял тот факт, что его тело подчиняется законам природы, и был доволен тем, что его ожидает. У него не было сожалений о прошлом.

Бханте понял, что asmimāna (”эго-тщеславие” — прим.) — это не что-то из прошлого; она присутствует до мысли, то есть полностью присутствует даже в самом тихом уме. Такой ум, неподвижный и в высшей степени спокойный, обнаруживает свою дуккху, если приложить должное внимание. Когда это действительно увидено, больше нет необходимости в обучении, любопытстве или получении новой информации; ничего нового не нужно переживать. Но то, что было увидено, должно быть воспринято, усилено и использовано, чтобы полностью проникнуть в ум, не оставляя никаких следов asmimāna.

Конечно, достижения Бханте часто становились объектами спекуляций. Люди по понятным причинам хотели знать, существует ли некая награда, которую можно получить, следуя такому образу жизни, как у Бханте. В тех случаях, когда монахи осмеливались напрямую спросить о его достижениях, Бханте Ньянадипа обычно указывал на неуместность таких вопросов. Впрочем, любопытные монахи всё равно пытались проверить его косвенными вопросами, чтобы определить, к какой категории его отнести. Но Бханте не интересовали мирские мерки, и он не хотел с ними связываться. К каким бы выводам ни приходили люди, это были всего лишь домыслы, которые просто не могли считаться надёжными.

Но слишком часто казалось, что другие “знают” о его достижениях больше, чем он сам! Один случай, произошедший на следующее утро после собрания Сангхи в Лаггале, иллюстрирует отношение Бханте к благоговению, которое он был склонен получать. В тот раз Бханте знал, что многие люди пришли почтить его, предложив угощение, считая его просветлённым существом, арахантом. Но он не явился на трапезу вместе с другими монахами, поскольку те почитатели хотели поклониться араханту, а он знал, что таковым не является, из чего следует, что подношения были не для него. Он посчитал, что в таких обстоятельствах было бы неправильно присутствовать и принимать их подношения. И он добавил: «В любом случае, мне много не нужно».

Это желание многих мирских сторонников Бханте поклоняться араханту иногда приводило к неловкой и даже забавной путанице. Когда Бханте навсегда покидал кути, он обычно посвящал это жилище широкой Сангхе, и на одном из таких мероприятий присутствовала группа почитателей. Бханте официально объявил, что он дарит кути другим монахам, заявив: «Я дарю его Четырёхчастной Сангхе, всем арахантам прошлого и Сангхе грядущего». Но миряне неправильно поняли его и подумали, что он просто утверждает, что он арахант! Для них это было великой отрадой! Они радостно воскликнули: «Садху! Садху! Садху!». Бханте сначала удивился такой неожиданной вспышке восторга и в замешательстве огляделся вокруг, чтобы посмотреть на лица других монахов. Он быстро понял, что произошло недоразумение, которое он тут же исправил со своей обычной искренностью: «Я ещё не достиг этого уровня. Я имел в виду арахантов прошлого, которым это посвятил». Это показывает, как легко такой человек, как Бханте, может вскоре стать объектом восхищения почитателей — Бханте никогда не хотел такого обожания и всегда указывал людям на истину.

Когда люди спрашивали его о высших джханах, сверхчеловеческих способностях и других уникальных переживаниях, Бханте всегда отклонял их вопросы. Он сказал:

«Мы должны помнить, что Учение Будды, записанное в суттах, не заботят особые переживания путхуджжан (puthujjana), а сосредоточено оно на Благородном пути. Поэтому не стоит обсуждать, могут ли путхуджжаны обладать высокими джханами или другими достижениями. Это неважно. Важно понять Дхамму!».

И в этом был весь смысл. Обсуждение достижений — пустая трата времени. Вместо этого важно утвердить веру в Будду и практиковать в соответствии с его наставлениями. Монашеский устав включает правило (pācittiya), запрещающее монахам обсуждать собственные достижения с мирянами. И ещё более тяжким проступком (pārājika) является обман других в отношении своих достижений. Ведь всегда существует опасность создания культов личности и отколовшихся групп монахов, преданных различным учителям. Все монахи, даже полностью освобождённые, должны признавать Будду своим истинным учителем. Каким бы благородным ни был отдельный монах, именно на Будде следует сосредоточить своё глубочайшее внимание и уважение.

По этой причине Бханте Ньянадипа не поддерживал монашескую практику признания достижений друг друга, встречающуюся в некоторых других традициях. Он видел в этом больше опасности, нежели хорошего и благотворного эффекта. «Постижение Четырёх Благородных Истин — это личное дело каждого, и оно не касается других». «Просто не беспокойся о достижениях Благородных, — сказал Бханте, — но продолжай идти по пути к постижению Ниббаны».

VIII Dhamma Указывая Путь

Обучение

Практика всегда должна быть приоритетнее, чем обучение других. Бханте Ньянадипа скептически относился к монахам, которые стремились руководить и учить. Такие монахи обычно слишком рано вступали в общение с людьми, когда их понимание было ещё неполным и ненадёжным. Когда человек учит, он может слишком увлечься взаимодействием и общением с другими людьми и тем самым поставить под угрозу свою собственную практику. Ложная самонадеянность имеет тенденцию расти, и такие монахи часто становятся искателями почестей, выгоды и славы, а не пропагандистами отказа, оставления и отпускания. Бханте считал, что учительство никогда не должно быть приоритетом в жизни монаха, но что монахи должны учиться, пока не достигнут полной свободы от дуккхи.

Мы можем видеть, как это отношение отражается на жизни Бханте Ньянадипы. Он всегда избегал роли учителя и никогда не брал на себя ответственность за учеников. Сам он с полной честностью понимал, что ему ещё предстоит трудиться в Дхамме, и даже в преклонном возрасте он оставался прежде всего учеником Будды. Конечно, ему нравилось обсуждать Дхамму, и он отвечал на вопросы, которые ему задавали. Но он никогда не считал, что давать советы или даже наставления — это его профессия, или что мог бы позволить поставить под вопрос своё уединение и прогресс в практике Дхаммы.

Точно так же он призывал других монахов по возможности избегать преподавания или, по крайней мере, как-то его ограничить. Учительство, когда человек не полностью осознал истины Дхаммы, не приносит пользы никому — ни ему самому, поскольку он может перестать прилагать усилия к познанию этих истин; ни другим, на которых ошибочные взгляды могут воздействовать. Бханте было крайне важно, чтобы в Дхамме мы обладали достаточной скромностью, чтобы уметь слушать, а не высказываться; учиться, а не учить; постигать Дхамму, а не “спасать мир”. Искушения Мары могут проявляться по-разному, даже в соблазне стать учителем Дхаммы.

Когда дело доходило до обсуждения Дхаммы, Бханте часто было нелегко общаться с другими, поскольку они обычно хотели обсуждать теоретические “моменты” и “факты”. Когда Бханте замечал, что практикующий излишне стремится к абстрактным объяснениям какой-то темы, он иногда отстранял его, даже говоря что-то вроде: «Это слишком продвинуто для тебя», или «Ты не можешь этого понять», или «Пусть каждый останется при своём». Бханте понимал, как трудно передать суть Дхаммы, поэтому он мог повернуть разговор, скорее, в сторону поощрения монахов жить в уединении. Поскольку возможно, что только тогда монах сможет по-настоящему осознать свой ум (cittanimitta), а затем сможет задавать правильные вопросы.

Иногда у Бханте Ньянадипы не было готового ответа на вопрос, и он без колебаний признавал этот факт. Такие случаи часто становились для него полезным и желанным стимулом обратиться к суттам и тем самым расширить свои собственные познания, что в свою очередь могло подтолкнуть его к размышлениям о важных аспектах Дхаммы, которые могли быть ему не ясны.

Сегодня на Шри-Ланке существует своего рода безрассудное желание получить учителя и техники медитации, и люди обращались к Бханте Ньянадипе в надежде на наставничество. Но он никогда не давал практических наставлений по медитации. Самым полезным наставлением, которое он давал людям, было побуждение их к очищению добродетели. Он говорил: «Когда вы очистите свою добродетель, вы встретите подходящих и прекрасных друзей». Однажды он сказал преданному монаху, который часто приносил ему вещи: «Друг, теперь этого достаточно для накопления заслуг. Теперь медитируй». Нужно позаботиться о своей добродетели и накапливать заслуги через щедрость, но Бханте не раз подчёркивал, что этого мало. Его совет заключался в том, чтобы искать уединения. Это было не только потому, что он видел ограничения в использовании техник, но это также был его способ избежать создания персонального имиджа, который мог бы “хорошо продаваться”. Это гарантировало ему избежать привлечения поклонников и формирования культа личности, или гуру, вокруг него.

Бханте никогда не читал длинных речей. Он не любил их, к тому же они не были его сильной стороной. Он предпочитал говорить кратко. А когда он говорил, это было, скорее, на уровне беседы, чем лекции — коротко, но в точку.

И когда он говорил, всем было нелегко его понять. Знания Бханте Ньянадипы были слишком глубокими для многих, и у него была привычка использовать множество слов на пали, даже декламировать на пали отрывки из сутт. Тот, кто только начал изучать Дхамму, скорее всего, оказался бы немного потерянным и запуганным во всех этих “глубоких” вопросах. Но главное послание всегда заключалось в том, что практиковать нужно упорно, и это единственный способ совершить прорыв в Дхамме сегодня. Послушав Бханте, многие монахи чувствовали прилив сил и мотивацию приложить ещё больше усилий для постижения истины.

Когда Бханте вёл беседы с большими группами людей, он был склонен к “энциклопедизму”, вспоминая отрывки из сутт. Он блестяще запоминал эти отрывки на пали и отмечал их связь с другими частями Канона. Слушатели всегда были впечатлены. Но он редко говорил о своём личном понимании Дхаммы в таких обстоятельствах, намеренно избегая этой темы. В более поздние годы он стал больше говорить об этом, но даже тогда он делал это только с глазу на глаз.

Бханте много раз убеждал других: лес — это учитель, лес — как бы часовня, где мы пытаемся “услышать” Дхамму, и это поле битвы, где мы противостоим армии Мары, умственным загрязнениям (kilesa). Бханте сказал, что мы не можем увидеть эти загрязнения, когда находимся среди чувственных и других отвлекающих факторов. Только когда мы уходим в уединённое место, в лес, и начинаем вспоминать своё прошлое, мы замечаем их. И благодаря этому обдумыванию мы не забудем, что привело нас к такому состоянию, и тогда мы сможем взять на себя обязанность воздерживаться в будущем. Лес может стать местом, где мы немного отстранимся от общения с миром и очистим свой ум. Уединённые места вдали от людей должны стать нашими “ретритными центрами”.

«Уединяясь, человек также может лучше распознать три чувства», — сказал Бханте. Есть три вида чувств: приятные, болезненные и ни-приятные-ни-болезненные. Но когда мы вовлечены в мирскую суету, мы не осознаём поверхность наших переживаний как чувство. Скорее, здесь присутствуют такие захватывающие качества, как страсть, отвращение и ощущение субъективного существования, что означает всю массу страданий. И в этом контексте Бханте счёл крайне важным поразмышлять о bhavanirodha nibbāna, что он понимал так: с пониманием чувства можно стать свободным. Но чтобы прийти к такому пониманию чувства, человек должен пребывать в одиночестве.

Совет новым монахам

Многие послушники и новопостриженные монахи обращались к Бханте Ньянадипе. Он был вдохновляющей фигурой, и некоторые из тех, кто искал его, постригались благодаря этому вдохновению. Хотя Бханте отказывался брать на себя обязанности учителя, чтобы защитить свою свободу, он всё же был готов ответить на вопросы новичков в подходящих случаях. Если они не принимали полного посвящения в бхиккху, он призывал их сделать это, потому что Будда сформулировал Винаю ради благополучия других. Будда — тот, кто знает и видит, и Виная была дана нам из сострадания. Бханте также объяснял новым монахам, что им следует остаться в подходящем месте и найти хорошего учителя. Им не следует спешить с уходом в лес и затворничеством, а лучше отправиться в подходящую лесную обитель (arañña), где они должны приложить максимум усилий к очищению добродетели (sīla) и изучению Устава (vinaya). Но новые монахи должны избегать пребывания в городских монастырях, где они могут быстро погрязнуть в обязанностях, делах и чувственных удовольствиях. Пребывание в лесных обителях, где они могли затворничать с наставниками, было лучшим способом начать монашескую жизнь.

Также Бханте Ньянадипа считал, что монаху необходимо потратить время на изучение языка пали. Сутты написаны на пали, и чтобы не быть введённым в заблуждение несовершенными переводами, лучше читать их на языке оригинала. Бханте говорил, что можно почувствовать себя гораздо ближе к Будде, если читать его беседы на пали — “можно почти услышать голос Будды”. Пали имеет глубокую связь с древним миром Дхаммы.

Таким же образом, Бханте Ньянадипа был согласен с мнением Бханте Ньянавиры относительно достоверности сутт:

«Эти книги Палийского Канона правильно представляют Учение Будды и могут заслуживать доверия на протяжении всего времени. (Винаяпитака: Суттавибханга, Махавагга, Чулавагга; Суттапитака: Дигханикая, Маджджхиманикая, Самьюттаникая, Ангуттараникая, Суттанипата, Дхаммапада, Удана, Итивуттака, Тхератхеригатха. […]). Никакие другие книги на пали не должны восприниматься как авторитетные, и незнание их (и особенно традиционных комментариев) может считаться положительным преимуществом, так как оставляет меньше неусвоенного».

Таким образом, всех монахов поощряли знакомиться с суттами и применять их в своей практике и созерцании.

Но, конечно, в суттах может быть некоторое количество отрывков, которые на протяжении веков передавались неверно. Иногда это может вызывать беспокойство у новых монахов, но Бханте не слишком беспокоился об этих редких случаях. Напротив, он призывал монахов искать Дхамму в суттах, открывать смысл, который передают эти беседы, и не развивать привычку навязчиво искать линейные связи между ними, а затем увлекаться научными исследованиями.

Но тем, кто не знал пали и предпочитал читать сутты на английском языке, он рекомендовал переводы досточтимого Бхиккху Бодхи, как лучшие из имеющихся в настоящее время. Бханте считал, что до дост. Бодхи не было надёжных переводов и не было альтернативы, кроме как выучить пали и читать сутты на языке оригинала.

Что касается ежедневной практики, Бханте Ньянадипа был краток: он считал, что для получения знаний полезно уделять изучению около двух или трёх часов в день, но не более того. Также необходимо уделять достаточно времени медитации и развитию осознанности. В связи с этим Бханте призывал практикующих быть очень осторожными со сном — нужно посвящать себя бодрствованию. Лично он сократил сон до трёх часов, но говорил, что для других достаточно пяти часов, и настаивал, что шесть часов — это слишком много, поскольку практикующий должен избегать вялости. Впрочем, иногда послеобеденный отдых в течение часа или около того был допустим; так практиковал сам Бханте.

Только после достижения определённого уровня знаний человек будет готов к независимой, одиночной жизни в лесу. И это был следующий шаг, который Бханте рекомендовал снова и снова. Все монахи, знавшие его, могут подтвердить это. Уединение крайне важно: оно необходимо для постижения Дхаммы, но это не означает простую самоизоляцию. Люди часто мечтают о периоде уединения, чтобы обеспечить личное пространство, “перезагрузиться”, поразмышлять и избежать беспокойства, занимаясь тем или иным проектом. Но уединение в Дхамме — это нечто иное: это значит уйти от общества, стимулирующего возникновение широкого спектра умственных загрязнений, и попытаться развить чувствительность и общее восприятие ума и его фундаментальной природы — природы его возникновения и прекращения. Живя отшельником, следует отказаться от компьютеров и телефонов; истинное уединение требует полной самоотдачи для постижения Ниббаны.

Бханте считал, что монах должен бояться славы и наживы; он должен полностью отказаться от таких мирских амбиций. Уход в лес — уход из мира без оглядки назад. Бханте крепко ухватился за такое отношение. Его целеустремлённость и решимость проявились, когда ему сообщили о смерти матери. Очень спокойно, без заметной грусти, Бханте ответил: «Я отказался от матери тридцать лет назад. У меня нет никаких забот». Он знал, что должен выполнить предназначение бхиккху: довести до прекращения все виды “цепляния”.

Человек идёт в лес, чтобы встретить свои страхи. «Не волнуйтесь особо по поводу безопасности», — говорил Бханте. Для этого, когда кто-то выбирает место для жилья, он обязан тщательно обдумать, насколько дико и опасно это место. Конечно, говорил Бханте, не нужно сильно нервничать и затем убегать, но также не нужно быть слишком дерзким, с напускной уверенностью, так как можно попасть прямо в опасность, теряя возможность проверить границы своих страхов и извлечь из этого пользу. Очевидно, что поиск оптимальных обстоятельств должен быть индивидуальным. Бханте утверждал, что самая большая опасность в одинокой жизни — это потеря восторга от Дхаммы, и что наивысшая храбрость — это та, которая позволяет отпустить своё чувство собственного достоинства.

Бханте также советовал другим, чтобы они имели достаточно mettā (доброты) по отношению к себе и другим, когда возникает страх. Ведь если метта не развита, страх может стать непреодолимым. В конце концов, с помощью внимательности и мудрости практик должен прийти к пониманию природы страха. В целом, не следует бояться страха, но следует заинтересоваться пониманием страха. Ведь как и все другие явления, страх имеет свою природу возникновения и свою природу прекращения, и его не следует воспринимать как “моё”. Осознав это, монах может бродить по тёмному лесу в уверенности и безопасности.

Постепенная тренировка

Во время собраний Сангхи Бханте с радостью отвечал на все вопросы, которые задавали ему монахи. В основном это были вопросы о каких-то непонятных или сложных отрывках из сутт или о личных трудностях в практике. И одной из вещей, которые Бханте часто поднимал в ответ на эти вопросы, была идея постепенного обучения — наставление, которое все монахи должны хранить в своем сердце. Вот как это было описано в аналогии, приведённой Буддой:

«Подобно тому, как океан имеет постепенный шельф, постепенный склон, постепенный наклон, с внезапным падением только после долгого отрезка, точно так же эта Дисциплина и Дхамма имеет постепенное обучение, постепенное выполнение, постепенное продвижение, с проникновением в Дхамму только после долгого отрезка».

— Уд 5:5

Как человеческие привычки, порождающие страдания, формировались в течение длительного времени, так и для того, чтобы избавиться от этих привычек, может потребоваться много времени, нужны постоянные усилия, достижимые только при искреннем стремлении к тренировкам. Так обстоит дело с развитием мудрости и искоренением ментальных пороков.

Будда подсказал своим ученикам, как постепенно развивать и углублять свою практику, приведя следующие описания правильного монаха:

«Когда он ушёл в бездомную жизнь, наделённый монашеской тренировкой и образом жизни, отбрасывая убийство живых существ, он воздерживается от убийства живых существ, откинув дубину, откинув оружие, — добросовестный, милосердный, пребывающий в сострадании ко всем живым существам. Отбрасывая взятие того, что не дано (…). Отбрасывая не-целомудрие (…). Отбрасывая лживую речь (…). Отбрасывая злонамеренную речь (…)

Он воздерживается от нанесения вреда семенам и растениям. Он практикует принятие пищи один раз в день, воздерживаясь от еды ночью и вне надлежащего времени [днём]. Он воздерживается от танцев, пения, музыки и зрелищ. Он воздерживается от ношения гирлянд и от украшения себя ароматами и мазями. Он воздерживается от высоких и больших кроватей. Он воздерживается от принятия золота и серебра. Он воздерживается от принятия сырого зерна… сырого мяса… женщин и девушек… рабов и рабынь… овец и коз… птиц и свиней… слонов, коров, жеребцов и кобыл… полей и земель. Он воздерживается от взятия на себя обязанности посыльного… от покупки и продажи… от жульничества на весах, в металлах и мерах… от взяточничества, обмана и мошенничества. Он воздерживается от нанесения увечий, от убийств, пленения, разбоя, грабежа и насилия.

Он довольствуется одеяниями для защиты своего тела и едой с подаяний для утоления голода. Подобно птице, у которой, куда бы она ни отправилась, крылья — её единственный груз, точно так же и монах довольствуется одеяниями для защиты своего тела и едой с подаяний для утоления голода. Куда бы он ни отправился, он берёт с собой только это. Наделённый этой совокупностью благородной нравственности, в себе он ощущает блаженство от безукоризненности.

Видя форму глазом, он не цепляется за её образ и черты. Ведь если бы он оставлял способность глаза неохраняемой, плохие, неблагие состояния алчности и грусти могли бы наводнить его. Он практикует путь сдерживания, он охраняет способность глаза, он предпринимает сдерживание способности глаза. Слыша звук ухом… Обоняя запах носом… Пробуя вкус языком… Касаясь осязаемой вещи телом… Познавая умственный феномен умом, он не цепляется за его образ и черты. Ведь если бы он оставлял способность ума неохраняемой, плохие, неблагие состояния алчности и грусти могли бы наводнить его. Он практикует путь сдерживания, он охраняет способность ума, он предпринимает сдерживание способности ума.

Он становится тем, кто действует с бдительностью, когда идёт вперёд и возвращается; кто действует с бдительностью, когда смотрит вперёд и в сторону… когда сгибает и разгибает свои члены тела… когда несёт одеяния, внешнее одеяние, чашу… когда ест, пьёт, жуёт, пробует… когда мочится и испражняется… когда идёт, стоит, сидит, засыпает, просыпается, разговаривает и молчит.

Наделённый этой совокупностью благородной нравственности, этой благородной сдержанностью способностей [органов чувств], этой благородной осознанностью и бдительностью, он затворяется в уединённом обиталище — в лесу, у подножия дерева, на горе, в ущелье, в пещере на склоне холма, на кладбище, в джунглях, на открытой местности, у стога соломы. После принятия пищи, вернувшись с хождения за подаяниями, он садится со скрещёнными ногами, держит тело выпрямленным, устанавливает осознанность впереди.

Оставляя алчность к миру, он пребывает с умом, свободным от алчности. Он очищает ум от алчности. Оставляя недоброжелательность и злость, он пребывает с умом, свободным от недоброжелательности, сострадательный ко всем живым существам. Он очищает ум от недоброжелательности и злости. Оставляя лень и апатию, он пребывает свободным от лени и апатии — осознанным, бдительным, воспринимая свет. Он очищает свой ум от лени и апатии. Отбрасывая неугомонность и сожаление, он пребывает не-взволнованным, с внутренне умиротворённым умом. Он очищает ум от неугомонности и сожаления. Отбрасывая сомнение, он пребывает, выйдя за пределы сомнения, не имея замешательства в отношении [понимания] благих [умственных] состояний. Он очищает свой ум от сомнения.

— МН 27, пер. SV

И здесь бхиккху развивает четыре джханы и другие достижения, достигая кульминации в развитии…

Когда он знает и видит так, его ум освобождается от пятна чувственного желания, от пятна существования, от пятна неведения. Когда он освободился, приходит знание: «Он освобождён». Он напрямую познаёт: «Рождение уничтожено, святая жизнь прожита, сделано то, что следовало сделать, не будет более появления в каком-либо состоянии существования».

Наследие

Бханте Ньянадипа считал работу по переводу и написанию текстов чем-то хлопотным. Однако, уступая просьбам, он согласился перевести свой любимый текст во всём Каноне: Аттхакавагга (Aṭṭhakavagga). Год спустя он также согласился расширить этот проект и перевёл Параянаваггу (Pārāyanavagga). Обе главы являются частью Сутта-нипаты и, по мнению учёных, имеют большую древность — это самый древний сборник бесед в суттах, который нам известен. Есть даже веские доказательства того, что Аттхакавагга существовала сама по себе до составления Сутта-нипаты. В этих текстах значительное внимание уделяется тренировке для достижения свободы от чувственности, привязанности и умозрительных взглядов. Бханте регулярно читал эти две вагги, и обе они являются очень подходящим чтением для лесных монахов. (Его переводы были опубликованы под названием “Молчаливые мудрецы древности”).

Второе произведение, которое оставил нам Бханте, — это статья о Дхамме “No cassa”: Практика сосредоточения на Ниббане. Она состоит из подробного объяснения формулы “no cassa”: «Этого может не быть и этого может не быть для меня; этого не будет (и) этого не будет для меня» (no cassa no ca me siyā, na bhavissati na me bhavissati), которая встречается в нескольких суттах палийского канона. Бханте Ньянадипа глубоко задумался над этой формулой, данной Буддой, поскольку она может быть использована для освобождения от пяти низших оков и даже для достижения Ниббаны, чего Бханте сильно желал.

Можно с уверенностью сказать, что при жизни Бханте был, вероятно, величайшим в мире специалистом по переводу стихов на языке пали. Он даже изучил гандхарскую Дхаммападу (возможно, версию происхождения Дхармагуптаки или Касьяпийи в Гандхари), написанную на пракрите. Когда другие переводчики узнавали о нём, они охотно обращались к нему с просьбами о помощи в тех трудностях, с которыми сталкивались при работе над собственными переводами. Бханте намеренно не всегда был доступен для учёных (и он ясно давал это понять), однако он отвечал на некоторые их просьбы. Одним из тех, кто обратился к Бханте, был дост. Бхиккху Бодхи, — известный переводчик всей Сутта Питаки — который попросил его дать отзыв о некоторых своих переводах, особенно о тех, которые записаны в стихах Саньютта Никаи и Анггуттара Никаи. Бханте записал все свои исправления в нескольких тетрадях формата А5, которыми затем поделился с Бхиккху Бодхи; его вклад отмечен в этих переводах под именем “Ванаратана Ананда Тхера” и признан за “радикальное, но убедительное прочтение”. Также, по просьбе других, Бханте написал комментарии к двум переводам К.Р. Нормана: его переводу Тхерагатхи, опубликованному под названием “Стихи старейшин”, том I и II (издание PTS, 1969), и его переводу Сутта-нипаты, опубликованному под названием “Группа бесед” (издание PTS, 1992). Норман был известным ученым по пали, автором книг, которые Бханте сам использовал при изучении палийского размера. Когда записи Бханте попали в руки Нормана, он с радостью принял их и исправил свои переводы, признав “лесного монаха из Шри-Ланки”.

В экземпляре “Группы бесед” Бханте также оставил записку:

«Эта книга — достойная восхищения научная работа, и из неё можно почерпнуть много полезного. Но, кажется, что дхамма-вичайя игнорируется ради толкования этих сутт. Когда весь научный анализ проведён, мы всё ещё не пришли к Дхамме, о которой идёт речь в этих суттах. Поэтому, если дхамма-вичайя не будет принята как необходимая часть работы по толкованию, многие важные вещи будут упущены. Это особенно относится к философским суттам двух последних Вагг [Aṭṭṭhakavagga и Pārāyanavagga]».

Бханте выработал привычку писать заметки на полях книг и статей, которые попадались ему на глаза и которые позже распространялись среди некоторых монахов. Обычно эти маргиналии состояли из комментариев к переводам, где он явно демонстрировал своё глубокое знание пали. Тем не менее, то тут, то там можно найти несколько заметок, иллюстрирующих его понимание Дхаммы. Ниже приведены несколько примеров:

Sakkāyadiṭṭhi — “Взгляд на личность” гораздо предпочтительнее, чем “взгляд на самость”, поскольку он определяется как “виденье себя” в отношении пяти агрегатов. Если использовать “взгляд на самость”, то более тонкие различия между Я (attā) и индивидом (puggala) уже невозможны, но это, конечно, может быть приемлемо для комментаторского понимания. Кроме того, “самость” для sakkāya не очень удовлетворительна. Я бы предложил “личное существование” для sakkāya, сохранив “взгляд на личность” для sakkāya-diṭṭhi. Sakkāya менее технично, чем sakkāya-diṭṭhi, и должно быть переведено немного по-другому в соответствии с его появлением в соединении.

Это замечание перекликается с мнением дост. Ньянавиры Тхеры, который в своих “Заметках о Дхамме” и в письмах “Очищении пути” писал, что арахат по-прежнему остаётся индивидом (т. е. отличается от других индивидов), но уже не является личностью. Это важный момент, поскольку можно впасть в ошибочное мнение, отрицая реальность феномена личности в опыте. Человек должен отказаться от upādāna (удержания) в пределах pañc’upādānakkhandhā (пяти агрегатов цепляния), но он не должен отказываться от pañcakhandhā (пяти агрегатов).

Некоторые заметки Бханте о Ниббане:

Nibbāna

Sabbesu dhammesu samūhatesu samūhatā vādapathā pi sabbe.

“Когда все вещи уничтожены, все способы высказывания также уничтожены” — [Upasīvapucchā, Sutta Nipāta].

Обратите внимание, что в этих двух цитатах из Уданы и МН 26 все термины, с помощью которых утверждается Ниббана (в случае Уданы — категорически), являются отрицательными. Даже то, что может показаться оптимистичным, “освобождение от рабства”, более удовлетворительно переводится как “отдых после напряжения” (т. е. отказ от бремени и труда самсары), также может быть понято как “отрицание” в смысле “больше нет”. Всё, что говорится о Ниббане, означает “завершение”, “конец”, “прекращение”, “больше нет этого”, “больше нет того”, или, одним словом, “полное прекращение существования” (sabbaso bhava nirodho — MN 60, обратите внимание, что здесь также используется эмфатическое atthi, “есть”). Каким бы образом ни описывалась Ниббана, это всегда в терминах того, что исчезает; никогда нет ответа на вопрос “что потом?”, то есть после anupādisesā nibbāna-dhātu. На самом деле, сказать что-либо о другом значит впасть в некое подобие diṭṭhi. Затем после или даже вопросы об этом — это ṭhapanīya (“быть отброшенным”). В AN 4:173 (гл. 18, сутта 3) Махакоттхита спрашивает Сарипутту: «После полного прекращения шести сфер контакта есть ли что-нибудь ещё — нет ли чего-нибудь ещё (и то, и другое вместе, и ни то, ни другое)?», на что Сарипутта отвечает: Mā hevaṃ (не простое “нет”, которое есть no hetaṃ) — «Не спрашивай так». И далее говорится: если бы кто-то дал любой из этих ответов, то он бы appapañcaṃ papañceti (пытался расширить то, что не расширено), с полным прекращением шести, есть papañcanirodha (прекращение расширенного). Вернитесь к приведённой выше цитате.

***

И даже в “сосредоточении на Nibbānadhātu”, именно на этом окончании сосредотачивается внимание. Другими словами, dhātu — это nirodhadhātu (слово dhātu само по себе не подразумевает чего-то положительного). Dhātu имеет широкое применение. Рассмотрим пример: «Какие бы Татхагаты ни возникали или не возникали, dhātu означает, что все формации непостоянны». Есть также авиджадхату и vyāpādadhātu. “Элемент” не подходит в качестве общего перевода.

***

Нет такого описания Ниббаны, которое выходило бы за пределы прекращения; действительно, основой истины в высшем смысле является: “свобода от обмана”. (См. МН 140.)

***

Кроме Ниббаны, ничто не “выпадает наружу”.

Позиция Бханте была ясна: Ниббану не следует понимать как вещь, существо или место, в которое мы попадаем — ошибочное мнение, которого придерживаются многие буддисты.

Дхамма в природе

Бханте Ньянадипа также развил особый личный навык, который помогал ему ориентироваться в лесах и выживать в джунглях. Он назвал это “навыком в дхату”. Это не тот навык, который необходим для понимания Дхаммы, а скорее практический навык, которым обладают немногие монахи. Это своего рода “знание природы”, которое Бханте называл “магнетизмом”. Он считал, что весь животный мир находится в гармонии с таким магнетизмом. Именно так слоны и рыбы могут находить дорогу. Они чувствуют его. Они знают его. Они находятся в гармонии с ним. Это как язык природы. «Если вы разовьёте этот навык, — сказал Бханте, — то сможете найти дорогу в лесу, когда заблудитесь — вы будете знать, куда идти. Это может дать вам навык, который поможет везде. Это всё равно что настроиться на проблему». Но он подчеркнул, что такой навык не имеет никакого значения в Дхамме; для него это был просто практический инструмент, который много раз выручал его и спасал от неприятностей.

«Такой магнетизм уже присутствует, но его трудно распознать. Мы можем управлять им лишь в той мере, в какой следуем ему, и в этом случае нет необходимости в “Я”. Я, или атта, означает овладение. Но мы находимся во власти дхату, а не наоборот. Дхату — это внешнее, непостоянное. Если мы уподобимся животным, которые полностью доверяют природе, нам не избежать мира. Магнетизм — это не энергия; скорее это знание своего тела. Но Дхамму нельзя найти, просто следуя природе».

Это было предупреждение, поскольку, хотя магнетизм может помочь нам выжить или справиться с некоторыми проблемами, мы должны быть осторожны, чтобы не принять мнение, что мы в некотором роде “едины с дхату” и просто плывём по течению. Плыть по течению — это то, что делают животные, но у нас есть потенциал для понимания природы. Мы можем использовать магнетизм для выживания, но мы не должны теряться в нём.

Виная и бхиккхуни

Бханте прекрасно знал Винаю. Он был не только хорошо начитан, но также здравомыслящим и рассудительным. Во многих беседах с ним я заметил, что он не только придерживался буквы Винаи, как она, как считается, была изложена Буддой, но и умел видеть в ней мудрость. Но он определенно не стал бы слишком крепко хвататься за любое традиционное толкование, особенно если оно препятствовало уединению и некоторой степени независимости, по мнению Бханте, необходимым для реализации Ниббаны.

Помимо того, что Бханте заботился о качестве жизни бхиккху в отношении их возможностей уединения, он также беспокоился о бхиккхуни (монахинях) и других буддийских женщинах-отказницах. Он знал, что их жизнь сопряжена с трудностями: женщинам-отказницам трудно найти хороших учителей или подходящее окружение, способствующее правильной практике Учения Будды по Винае. Бханте посочувствовал им в этом и выразил сострадание к их трудностям и проблемам. Он сказал, что очень жаль, что так происходит, особенно в буддийской культуре Тхеравады, которая гордится сохранением своих древних традиций. Бханте заметил, что путь Дхаммы достаточно труден для бхиккху даже при всей традиционной поддержке, которую они получают — насколько же сложнее он должен быть для представительниц женского пола?

Бханте считал, что если бхиккхуни начнут ходить на Шри-Ланке на чарики (пешие походы), люди снова привыкнут к ним, и культура будет развиваться заново благодаря благочестивости, верности и поддержке людей. Но уединением не следует пренебрегать. Он заметил, что большинство бхиккхуни на Шри-Ланке живут “тесно” в общинах, тесно общаясь со многими мирянами, привязанными к определенной монашеской обители. Он признал, насколько сильна эта культура на Шри-Ланке и в Азии в целом, но необходимо добиться определенного прогресса. Бханте призвал монахинь продолжать прилагать усилия в Дхамма-Винае. Действительно, он понимал, что потребуется время, чтобы общество изменилось, поскольку люди не знакомы с бхиккхуни. Однако люди очень хотят поддерживать то, что правильно и чисто, и если они видят, что преданные монахини искренне практикуют Учение Будды и действительно достигают его плодов, он верил, что миряне поддержат их всем сердцем. Когда доверие к бхиккхуни будет установлено, он верил, что спонсоры тоже найдутся.

Молчание свято

Бханте также посещал места паломничества на Шри-Ланке вместе с другими монахами. Но он заметил, что культура поклонения, как правило, затрудняет поиск тихих мест для медитации или спокойного созерцания в этих великих древних местах. Со временем эти места стали настолько переполненными и шумными из-за громкоговорителей, что Бханте и его коллеги-монахи перестали их посещать.

В наши дни многих преданных побуждают тратить свои самые ценные активы — время и деньги — на внешние и материальные достижения: например, на создание всё новых и новых изображений Будды и ступ; вместо того, чтобы сохранять и поддерживать то, что имеет гораздо большую ценность в буддизме. Бханте отметил, что люди путают подлинное “чистое золото” и “настоящее сокровище”, которое приносит мир и счастье, с мирским богатством, которое подвержено постоянному упадку. Наследие Шри-Ланки богато арахатами, и это место, где сохранился Палийский Канон, но сейчас слишком много людей просто смотрят на статуи, покрытые золотом или оловянной фольгой и блестящими драгоценностями. И глядя на позолоченную поверхность, они забывают настоящее золото — внутреннее богатство Дхаммы.

Внастоящее время шумовое загрязнение также широко распространено на Шри-Ланке. Лесным монахам становится всё труднее и труднее находить тихие места и достаточное уединение. Бханте видел в этом изменении большой вред и ущерб самому сердцу традиции. Среда, поддерживающая безмолвное пребывание, — это место, где обычные люди становятся арахатами, и в таких местах арахаты любят пребывать. И он задался вопросом, может ли Шри-Ланка действительно называться “буддийским островом”, если она не оказывает реальной поддержки глубоким практикам тех, кто ищет освобождения.

Бханте не хотел критиковать, но ему было жаль наблюдать столь значительный упадок за те пятьдесят лет, которые он провёл на Шри-Ланке. Он считал, что необходимо понимать и поддерживать тех, у кого “мало пыли в глазах”, с состраданием, чтобы они могли продолжать углублять свою практику. А для тех, чья практика уже глубока, он считал, что необходимо поддерживать благоприятную среду, и что это будет большой заслугой и великим благословением для острова.

Прямой путь

Для обычных людей практика Бханте Ньянадипы, вероятно, кажется экстремальной, но он наслаждался большой свободой и близостью с природой. В его практике, безусловно, присутствовал некоторый уровень аскетизма, но Бханте много раз подчёркивал, что в наше время для постижения Дхаммы необходимо пройти трудный путь. Это означает столкновение со своими неуверенностями, страхами и болью. В своей практике он избегал всякого рода отвлечений, в том числе чтения чего-либо спекулятивного. «Я хочу умиротворения, — говорил Бханте, — Я не хочу тратить своё время на бессмысленное чтение». Одной из многих причин его уединения было желание быть свободным от мирской жизни и бессмысленных разговоров. Однако он признался, что когда ему приходилось по состоянию здоровья или по каким-то другим делам находиться в лесных обителях вместе с другими монахами, он мог взять несколько книг (таких, как, например, изучение древних письменностей брахми), которые ему давали другие. Он считал, что чтение может помочь ему приобрести некоторые навыки преподавания или оказаться полезным, если он захочет переводить какие-то тексты.

Как мы уже видели, дни Бханте почти полностью проходили в уединении. Он спал минимально — около трёх часов. Он приводил своё жилище в порядок, читал некоторые гатхи и стихи Дхаммы на языке пали и отправлялся за подаянием. После еды он уходил на долгие прогулки в лес, где было несколько мест, в которых он просто сидел и созерцал Дхамму. Когда его спросили, как он практикует, он ответил: «Я не изучаю сутты, а скорее использую их как напоминание. Например, если мне лень медитировать, то я вспоминаю, декламирую Тхерагатху. Когда у вас слишком много забот, вы не можете практиковать должным образом. Тогда созерцание — это просто повторение того, что уже было сделано. По сути, для меня нет ничего нового, я просто продолжаю углублять это, находясь в приятном пребывании. Нет необходимости размышлять. Есть только упекха». Он начал с трудного пути (dukhapāṭipada), но по мере развития его практики он превратился в приятный путь (sukhapāṭipada). «Поскольку мы сейчас так далеки от времени Будды, то для нас практика возможна только через dukhapāṭipada dandha abhiññā [болезненная практика, приводящая к медленно приобретаемому знанию]. Только позже мы сможем прийти к сукхападе. Начинать нужно с дукхи; вы должны почувствовать дукху прямо в сердце!».

Когда я попросил его рассказать об этом подробнее, он сказал, что «другая практика для сотапанны (sotāpanna) — это наслаждение Дхаммой и памятование о Дхамме. Некоторые могут делать это лучше в окружении Сангхи, но другие лучше делают это в одиночестве. Конечно, уединение важно и необходимо для всех, но степень его необходимости может быть разной. Полное уединение не обязательно. Но характер человека меняется, как и мой. В целом я склоняюсь к уединению. В принципе, человек должен быть способен выполнять работу, где бы он ни находился, даже если там не тихо. Нужно справляться с любой обстановкой».

Эти слова следует запомнить. Многие молодые монахи были очень вдохновлены образом жизни Бханте Ньянадипы. Действительно, его образ практики был замечательным и вдохновляющим, но мы также должны помнить о тенденции идеализировать то, что может показаться идеальной жизнью. Ведь идеальной жизни не существует — Бханте предупреждал нас, что дело не в том, чтобы жить в уединении, а в том, чтобы тренировать ум и познать его истинную природу. «Лучшие внешние условия зависят от самого человека», — сказал он. «Независимо от внешних условий, мы должны выбрать трудный путь. Это просто означает полную сдержанность чувств. Это не опция, а необходимость!».

Я спросил Бханте, есть ли у него какой-нибудь дополнительный совет для новых монахов. Он сразу же ответил: «Человек должен быть один, только если он уверен, что сможет справиться сам». Он сказал, что это также был совет досточтимого Ньянавималы. «Уединяйтесь или уходите в чарику только тогда, когда вы знаете, что можете контролировать свой ум. Это означает, что вы избежите чувственности или гнева. Гнев не так опасен в уединении, но монах должен уметь контролировать чувственность. Если это так, то он подходит для уединения, в противном случае — нет. Гнев можно контролировать в уединении, но трудно контролировать чувственность».

Когда я спросил, какова цель всего этого, он резко ответил: «В практике мы должны прийти к тому моменту, когда отпустим всё. Если вы не отпустите всё, то не выполните свою задачу. Мы отпускаем всё до того, как оно будет отнято». Эти слова перекликаются со словами одного из самых выдающихся учителей Дхаммы, Аджана Чаа, который сказал: «Умри прежде, чем умрёшь». Конечно, это не означает, что мы должны совершить самоубийство, но мы должны освободить то, что никогда не принадлежало нам изначально. Это “Я”, это мастерство, предполагает, что оно находится в центре нашего личного мира, и что все остальные вещи в этом мире просто “для меня”. Освобождение означает прекращение удержания, upādāna, как мы узнаём из сутт.

Бханте также интересовался работами Майстера Экхарта, немецкого теолога и философа, который приобрёл репутацию великого мистика в современной популярной духовности. К сожалению, об интересе Бханте Ньянадипы известно слишком мало, чтобы можно было обсудить, что именно он находил привлекательным в работах Экхарта. Я подозреваю, что у Бханте было бы такое же отношение, как у Бханте Ньянавиры, который возражал против любых попыток найти мистицизм в Учении Будды. Когда его спросили, Бханте согласился, что мистицизм не имеет ничего общего с Дхаммой. Но он признался, что находит некую радость в её красоте, приятный ресурс для своего рода игривых экспериментов мысли. Насколько я могу судить, эпизодические моменты мистицизма для него были, скорее, искусным выражением веры, чем полезным инструментом для понимания Дхаммы.

IX Jarāmaraṇa Болезнь и смерть

Увы, жизнь эта коротка;

Умрёшь скорей, чем сотня лет пройдёт.

Но даже если проживёшь ты дольше,

То всё равно от старости умрёшь.

— Снп 4:6.1 (пер. SV)

Некогда сильный и независимый человек постарел, стал больным и зависимым от других. «С этим ничего нельзя поделать, — сказал он, — Я уже стар». Зависимости он не хотел — всю жизнь он был вольным лесным оленем, но природа потребовала перемен.

В средние годы физическая выносливость и суровая жизнь Бханте были легендарны. Но к шестидесяти годам Бханте выглядел старым, намного старше, чем был на самом деле. В своих бескомпромиссных усилиях по реализации Дхаммы его ум, возможно, и пожинал плоды, но тело платило свою цену. Он пережил малярию, гастрит, амёбиаз, онемение левой ноги в течение многих месяцев, несколько травм, нападения слонов и укусы змей. Кроме того, ему пришлось справляться с психическим напряжением и болями, которые появились в его ранней монашеской жизни: одиночеством, гневом и разочарованиями. Он часто спал в холодных и сырых помещениях, питался скудной пищей, чувствовал голод и слабость. Но его приверженность Дхамме придавала ему сил. Он нашёл лучшее лекарство Дхаммы, и чувствовал себя светлее, когда вспоминал слова Будды или говорил о Дхамме с другими. Один из его спутников в более поздние годы сказал, что, когда шла речь о Дхамме, он словно возвращался к себе прежнему.

В 2013 году д-р Ласанта Виравардхана несколько раз лечил Бханте в Кири Ойя Араннья от перианальных абсцессов. Они вызываются высокоплотной инфекцией обычных бактерий. Анальные абсцессы могут распространяться без лечения и поражать другие части тела, особенно пах и просвет прямой кишки. При отсутствии лечения все абсцессы могут перейти в серьезные генерализованные инфекции, требующие длительной госпитализации. Доктор Ласанта осмотрел Бханте и посоветовал отвезти его в больницу в Коломбо для полного обследования, но Бханте отказался. Доктор попытался убедить его: «Бханте, мы позаботимся о Вас. Я сейчас вызову вертолёт. Давайте полетим». Бханте Ньянадипа — полная противоположность ипохондрику — улыбнулся и ответил: «Я брожу по джунглям Лаггалы только пешком. Мне не нужны эти вещи». Но после долгих уговоров и многочисленных просьб многих, кто его знал, он неохотно согласился поехать в Коломбо, но только на машине и всего на два дня. Это был его первый визит в Коломбо после многих лет, и этот случай иллюстрирует его независимость — нежелание обращаться за медицинской помощью без крайней необходимости.

Доктор сделал надрез и дренировал абсцесс под местной анестезией, успешно вылечив его. В нескольких других случаях доктор Ласанта преодолевал большие расстояния, чтобы вылечить Бханте после падений, а один раз он лечил Бханте в его кути. С 2013 года и до своей кончины Бханте испытывал огромную благодарность за преданную заботу и поддержку доктора Ласанты.

Физическое здоровье Бханте постепенно ухудшалось, и это вынудило его покинуть отдалённые кути Лаггалы в 2014 году, в возрасте шестидесяти девяти лет. Однако он всё ещё сохранял значительную степень уединённости, чаще всего на территории arañña (лесных монастырей или обителей): Овиликанда близ Матале, лесной заповедник Ранакитхулгала, лесной монастырь Танджан Таенна близ Балангоды, лесной заповедник Аетдалагала близ Мигалевы и заповедник Удаватта Келе. Но даже в этом случае кути, которые монахи любезно предоставляли ему, как правило, были самыми отдалёнными от оживлённых центров монастырей. Это означало, что он всё ещё мог стремиться к Ниббане, но это также означало, что он подошёл к концу полного уединения и к концу стиля ежедневной piṇḍapāta, которая позволяла ему выжить в течение почти пятидесяти лет. Все монахи, с которыми он сталкивался в этих монастырях, невероятно поддерживали его, но это было нелегко для них, потому что они должны были отбросить своё собственное уединение в значительной степени, чтобы поддержать Бханте. Они должны были быть очень осторожны, чтобы обеспечить безопасность Бханте и в то же время дать ему ощущение одиночества и уединения. Их любовь и уважение к Бханте были безмерны.

«Я бы хотел, чтобы было иначе, — сказал Бханте Ньянадипа, — но это неизбежно. Я стар и не могу жить так, как раньше. Монахи хорошо относятся ко мне. Они стараются обеспечить мне уединение, заботятся обо мне». Он знал, как сильно люди хотят ему помочь, но, хотя он чувствовал благодарность, ему хотелось бы и дальше быть свободным и жить самостоятельно. Когда Бханте был болен, он признавался, что, возможно, он не самый лучший пациент и иногда отказывался от ограничений, требований и предложений. Однажды я сказал ему: «Вы — монах-бунтарь», имея в виду его отношение, когда он сразу после пострижения в 1969 году ушел в затвор. «Да», — ответил он с усмешкой. Это “бунтарство” преследовало его всю жизнь, до самого конца.

В эти последние годы он также стал более открыто говорить о своём прошлом. В прежние времена он был довольно скрытен в этом вопросе; в конце концов, какое это имело значение? Он всегда был осторожен, если люди хотели обсудить с ним его жизнь или его практику, так как это могло привести к тому, что ещё больше людей попытаются его разыскать. Когда я спросил его, как он относится к тому, что кто-то напишет книгу о его жизни, ведь там были такие удивительные истории из его жизни в джунглях, он ответил: «Да, вы можете. Я не возражаю. Но после того, как я умру. Но я надеюсь, что мне осталось жить ещё десять лет, так что нет никакой спешки, чтобы собрать все истории». Позже он сказал другому монаху: «Я думаю, что самое главное — это Дхамма. Я надеюсь, что люди приходят ко мне из-за Дхаммы. И если говорить о Дхамме, то мне ещё есть над чем работать. Я не закончил свою практику, она неполная, я не арахат». Он считает, что было бы неразумно рассказывать слишком много историй о своей жизни, когда эта история всё ещё не достигла счастливого конца.

Но его тело не позволило бы ему оставаться в живых ещё десять лет, оно могло обеспечить ему лишь два с половиной, короткий срок для завершения работы каждого истинного бхиккху. Достиг ли он на самом деле желаемой цели, мы никогда не узнаем.

В 2016 году здоровье Бханте ухудшилось сильнее. Его состояние ухудшалось, хотя физический упадок не был заметен внешне, и мало кто это замечал. А в марте 2017 года он начал вести себя несколько странно. Позже врачи диагностировали рак простаты, который распространился по всему телу. Тем не менее, поначалу было непонятно, что происходит. Монахи, которые посещали Бханте, не распознали его первых симптомов, но заметили изменения в его поведении, и это их обеспокоило и смутило. Они поняли, что у Бханте были галлюцинации. Они не знали, что у Бханте также был паранеопластический синдром, который является следствием рака в организме, проявляющегося в неврологической дисфункции: в подострой форме развивались кратковременные нарушения памяти, раздражительность, нарушения сна, бред, галлюцинации и возбуждение. Кроме того, врачи позже заявили, что в его мозге были обнаружены микрометастазы.

В то время всё это вызывало сильное беспокойство среди монахов, которые шли по стопам Бханте Ньянадипы, потому что они не знали причины этого. Некоторые боялись, что затворничество привело к какому-то “безумию”. Бханте прожил такую замечательную жизнь, живя в лесу и сталкиваясь со всеми этими трудностями, включая крайности одиночества. «Уединение не могло так с ним поступить, верно?» — задавались они вопросом, — И почему это случилось после пятидесяти лет практики?». Бханте также было трудно понять всю эту суету вокруг него, и он чувствовал, что его не понимают. В итоге потребовалось два года, чтобы выяснить причины этих изнурительных проблем.

Покидая Лаггалу

Позднее Бханте признался, что в 2016 году ему уже было плохо физически, “как будто я был в чистилище”. Однако благодаря силе своей практики cittanupassanā он думал, что выздоровел.

В марте 2016 года во время прогулки по джунглям с новым монахом, чтобы показать ему некоторые места, куда он часто ходил для медитации, он заблудился. Это было довольно необычно, поскольку он считался экспертом в навигации по местным лесам. Он знал их как свои пять пальцев и никогда не сбивался с пути. Но в тот раз он заблудился, причём даже в очень знакомом ему месте. К счастью, он и его спутник нашли дорогу обратно к кути до наступления темноты. Новый монах, несомненно, почувствовал облегчение от того, что он не оказался в ловушке в джунглях вместе со старым и немощным — и почитаемым — старшим монахом. Но в течение следующих двух дней Бханте ломал голову над тем, как могло случиться, что он заблудился. Это не давало ему покоя, и он почувствовал неладное.

В феврале 2017 года было проведено собрание Сангхи, во время которого Бханте Ньянадипа не проявил никаких признаков странного поведения, кроме того факта, что он прервал собрание, очевидно, после того, как ему возразил один из спорящих монахов. Бханте не нравилось иметь дело с монахами, которые пренебрегали предписаниями Сангхи, строя новые кути без её разрешения, особенно если это делалось вопреки её неодобрению. В то время число монахов, живущих в Лаггале, достигло своего пика, а с увеличением числа монахов появлялось больше вопросов и проблем. В ответ Бханте попытался защитить Сангху, составив список основных правил, которые, по его соображениям, должны были соблюдать все монахи, живущие в Лаггале. Это было сделано для того, чтобы поддержать лесную традицию, подобной которой не найти больше нигде в мире. Ибо он знал, что будет ужасной потерей, если монахи начнут портить практику в Лаггале, стремясь к роскоши и комфорту, или иным образом нарушая общий порядок в кути. Бханте присоединился к собранию Сангхи, чтобы поддержать установление этих защитных правил, хотя лично ему они были не нужны, и он ожидал, что другие примут их и будут им следовать. (Правила Laggala Kuṭī см. в Приложении I).

На этой встрече у Бханте была ещё одна забота: на следующее утро должна была состояться пинг камма, повод для мирян объединиться, чтобы предложить пищу и вещи монахам, прибывшим на собрание Сангхи в джунглях. Обычно церемония пинг камма предназначена для бедных местных жителей, но в последние несколько лет на этих собраниях всё чаще стали появляться состоятельные последователи из Коломбо. Приезд городских спонсоров и их поддержка — дело благородное, но Бханте был обеспокоен тем, что жители деревни, а также монахи-отшельники могут быть развращены обилием материальной поддержки. Он хотел сохранить чистоту и простоту церемонии в том виде, в котором она проводилась в прошлом. Он всегда говорил об этом очень ясно, и он поднял этот вопрос на собрании, предупредив, что такая ситуация может привести к упадку Сангхи Лаггалы. Поэтому из-за своего неодобрения Бханте отказался присоединиться к Сангхе для пинг каммы, и вместе с пятью другими монахами он решил отправиться за милостыней в другое, более отдалённое место, и там принимал пищу от бедных жителей деревни.

Не считая административных вопросов, касающихся Сангхи, обычная острота ума Бханте уже не была столь выдающейся, как прежде. Через несколько дней после этих событий Бханте Ньянадипа попытался помочь одному монаху найти подходящее место для строительства новго кути глубоко в лесу. Но и это пошло не по плану, поскольку Бханте сбился с пути, и они оказались совсем не в том месте. Это беспокоило монахов, наблюдавших за необычным замешательством Бханте.

Примерно в это время другой монах посетил Бханте, чтобы прояснить вопрос, касающийся Винаи, но, возможно, выразился слишком резко. Бханте обычно хорошо и терпеливо переносил такие встречи, даже когда к нему обращались неуважительно, но в этот раз он выглядел разочарованным и замкнутым. Бханте был обеспокоен своим самочувствием и внутренним дискомфортом, который не мог понять.

Со всеми этими событиями, похоже, проблемы Сангхи накапливались, а Бханте Ньянадипа был уже стар, немощен и чувствовал себя нездоровым. «Хватит», — сказал он и в февральское полнолуние (Māgha Pūjā или Navam Poya, как его называют на Шри-Ланке) решил, что больше не хочет участвовать в управлении Сангхой, и сообщил об этом монахам. Он знал, что у него ещё есть работа в Дхамме, и хотел реализовать Ниббану в этой жизни. Поэтому пришло время для ещё одного важного решения: отрезать себя от мира ради реализации Ниббаны. 28 марта 2017 года он написал:

«Namo Buddhaya!

Для сведений Сангхи.

Как известно всем бхиккху, я монах, который долгое время пребывал в отшельничестве. Как бхиккху-основатель собраний Сангхи Лаггалы я посещал эти собрания, чтобы помочь бхиккху на пути Дхаммы. Отныне для бхиккху, который находится на пути Дхаммы, его несовершенства, равно как проблемы sīla и samādhi других, не должны иметь значения или волновать меня. Разберитесь с ними сами. Это мой совет.

Чтобы я умер осознанно, не кладите меня в больницу в мои последние дни.

С благословениями тройной драгоценности,

Ньянадипа Тхеро».

Эта записка должна была стать прощальным письмом Сангхе Лаггалы; она должна была официально заявить, что он больше не является членом общины Лаггалы.

Теперь он с нетерпением ждал переезда в Сиямбалагамува кути, в семнадцати километрах от Гирибавы, где он провёл предыдущий год. Это место показалось ему весьма стоящим и подходящим для практики, и он надеялся остаться там как минимум на один, а возможно, и на два года. Однако всего за один месяц планы пришлось кардинально изменить.

В Сиямбалагамуве Бханте жил очень сурово. Он был уединён, рядом с ним находился лишь один монах на случай непредвиденных обстоятельств. Он мало спал и мало ел — вплоть до того, что постился по три-четыре дня за раз. Но он дошёл до того, что перестал заботиться о себе. Он стал обезвоженным и не получал достаточного количества соли. И его здоровье ухудшилось ещё больше: Бханте стал путаться, страдал недержанием, не мог сам себя накормить, сходить в туалет без посторонней помощи, не мог сам себя помыть. Это была очень тяжелая ситуация. Лечащий монах, не выдержав, обратился за помощью, которая была быстро предложена монахами, тесно связанными с Бханте на протяжении многих лет. В это время Бханте требовался постоянный уход; он уже не был молодым и сильным, и с этого момента к нему нужно было относиться как к стареющему монаху.

Болезнь в Этдалагале

Эти события произошли всего через две недели после того, как Бханте перевёл Aṭṭhakavagga, четвёртую главу Сутта-нипаты. Монахи, сопровождавшие его, поняли, что его нельзя оставлять одного. Было решено, что Бханте нужно отвезти туда, где ему обеспечат лучший уход, поэтому его привезли в Этдалагала Араннья недалеко от Ресвехеры. Эта небольшая араннья, принадлежащая к традиции Кандубода, и надёжный настоятель и Сангха оказали ему отличную поддержку.

1 мая 2017 года Бханте был доставлен в медицинскую лабораторию больницы Курунегала для проведения некоторых анализов и приёма лекарств, которые, к сожалению, не помогли. Через две недели его отвезли в Коломбо к психиатру, который назначил лёгкое лекарство, которое Бханте согласился принимать в течение определённого периода, и оно действительно оказалось полезным. В то время было также обнаружено, что его организм не вырабатывает гемоглобин в норме. Позже выяснилось, что это было вызвано распространением рака на костный мозг, а поскольку рак, вероятно, распространился и на мочевой пузырь, он терял красные кровяные тельца через мочу.

Во время пребывания в араннье ясность ума Бханте становилась вполне нормальной, когда он принимал лекарства, но ухудшалась, когда он отказывался от них. Например, однажды, когда Бханте отправился на прогулку, он заблудился в лесу на два дня, и пришлось вызывать полицию, чтобы она помогла его найти. Приступы помутнения сознания повторялись в зависимости от того, принимал он лекарства или нет.

В то время врачи поставили диагноз, что Бханте страдает от “расстройства настроения органической причины”. Они сообщили, что магнитно-резонансная томография показала наличие некоторых повреждений мозга. Кроме того, они обнаружили, что у него увеличена простата. К сожалению, у них не было возможности провести дальнейшее обследование, так как Бханте отказался от дальнейших анализов и выписался из больницы. Врачи сказали, что для полного выздоровления Бханте необходимо принимать предписанные лекарства, и что если Бханте не будет этого делать, его состояние будет ухудшаться до тех пор, пока он больше не сможет нормально функционировать. Бханте согласился принимать лекарство, но вскоре после этого уменьшил вечернюю дозу, продолжая принимать предписанную утреннюю дозу.

Васса 2017 года была проведена в Этдалагале. Однако по её окончании Бханте захотел переехать в другую пещеру в Эпалогаме, которая находится в двадцати трёх километрах от монастыря Этдалагалы. Он посетил её незадолго до вассы, и она ему очень понравилась. Монахи были очень обеспокоены его желанием отправиться туда, поскольку он был нездоров, однако в конце вассы показалось, что здоровье Бханте стабилизировалось. Бханте решил жить в Эпалогаме в затворничестве до начала марта. В пещере не было электричества, и она была очень примитивной — другие описывали её как “жалкую”. Чтобы попасть в неё, нужно было даже подниматься по крутым каменным ступеням.

Пока Бханте находился там, его навещали в надежде обсудить Дхамму, и он с радостью им помогал. Хотя он не всегда чувствовал себя хорошо, его уверенность и мудрость продолжали влиять на жизнь людей, и они находили в нём большой источник вдохновения, несмотря на его трудное положение. Он охотно отвечал на вопросы монахов, а его сопровождающий считал, что расспросы Бханте о Дхамме — лучшее лекарство для него.

Каждый четверг он медленно шёл в деревню на piṇḍapāta, получал еду от деревенской семьи, а затем шёл в близлежащий лес и садился под деревом, чтобы принять пищу — снова в одиночестве, как он предпочитал. Закончив трапезу, он шёл к ближайшему ручью, чтобы вымыть свою миску, а затем медленно возвращался в кути. Хотя он был очень слаб, он хотел сохранить свою независимость вдали от “суеты” сопровождающих его монахов.

Бханте никогда не хотел быть обузой, поэтому никогда ничего не просил, если ему не предлагали. Он заметил одному из монахов, что для монаха очень важно быть гибким в отношении своего окружения, и что монах всегда должен склоняться к уединению. В задачу монаха не входит изменение других, но вместо этого он должен изменить свой собственный образ жизни так, чтобы не беспокоить Сангху. Бханте не заботился о том, что он получает или не получает, уважают его или отвергают; такие мирские обстоятельства не волнуют истинного монаха.

Во время своего пребывания в пещере Эпалогамы Бханте посетил больного сторонника-мирянина, который был очень беден. Он испытывал сильную боль и попросил у Бханте совета. Бханте Ньянадипа ответил прямо: «Терпи». Именно так Бханте поступил со своим здоровьем. Затем он принял угощение от больного человека, и таким образом Бханте предоставил тому возможность совершить заслугу. Заслуга есть то, что человек несёт через всю жизнь, а не больное тело.

В это время Бханте был спокоен, весел и дружелюбен, но, тем не менее, он пренебрегал собой физически, и снова ослаб. Немытый и небритый, он ходил всё медленнее и неустойчивее, несколько раз падал. В декабре его здоровье ухудшилось. К этому времени он недоедал и был физически слаб, получил несколько травм в результате падений, даже со скал. Падения теперь происходили с большей регулярностью, что может случиться с человеком, страдающим от рака (хотя, напомним читателю, в то время рак ещё не был обнаружен).

Канди

В середине декабря было решено, что два монаха отвезут его в Лесную обитель в Канди, где западный монах с медицинским образованием вызвался ухаживать за ним. Бханте согласился и собрал свои вещи, которые состояли всего лишь из небольшой сумки с несколькими книгами и предметами первой необходимости.

Появившись в обители, он был невероятно слаб и нуждался в помощи даже при попытке встать со стула или кровати. Монах-медик вымыл его и прописал ему лекарства, в том числе антибиотики, поскольку его левая нога была воспалена и распухла, и была опасность заражения. В течение недели его состояние улучшилось.

Его пребывание в Лесной обители длилось с середины декабря до марта, за это время его положение ещё больше стабилизировалось, и он стал чувствовать себя лучше. И с этим улучшением он стал проводить больше времени в лесу в одиночестве. Кроме того, он начал регулярно питаться, но постился по воскресеньям. Раз в неделю он ходил за милостыней в Канди и мог самостоятельно ухаживать за кути, а также почти самостоятельно заботиться о своей гигиене. И вместе с этим он продолжал уделять своё внимание Дхамме. Хотя физически он был не в лучшей форме, его ум был удивительно острым. В это время он перевёл Параянаваггу, пятую главу Сутта-нипаты, и с удовольствием обсуждал эти стихи и другие темы Дхаммы, а также делился воспоминаниями о своей прежней жизни. Следовательно, это было одно из лучших времён, чтобы погрузиться в ум Бханте и его воспоминания в беседе.

Назад в Этдалагалу

Бханте был доволен жизнью в Лесной обители, но в феврале 2018 года по приглашению он переехал в уединенный лесной кути в Сиямбалагамува Араннья. Там за ним присматривал монах Лаггалы. Позже, в мае, он вернулся в Этдалагалу, потому что снова почувствовал себя нехорошо и трижды упал. Второй раз это произошло, когда он пытался искупаться на мелководье ручья, и при падении сильно ушиб колено. Не в силах встать, он вынужден был оставаться на месте, пока кто-нибудь не пришёл бы ему на помощь. При третьем падении он получил ещё одну серьезную травму — снова колено. Теперь он уже не мог ходить, так как был очень слаб. Кроме того, у Бханте была проблема с задержкой мочи и её недержанием — весьма унизительное состояние.

После вассы 2018 года, ещё не полностью оправившись, Бханте Ньянадипа решил, не объявляя о своём намерении, на несколько недель отправиться в поход в лес (на Шри-Ланке это называется “чарика”, в Тайланде — “тхудонг”). В это время монахам было нелегко следить за его передвижениями. Всякий раз, когда он выходил из леса, монахам сообщали об этом, так как они боялись, что Бханте снова собьётся с пути. В некоторые дни, по просьбам друзей, он соглашался вернуться в относительную безопасность монастыря. Бханте также решил начать перевод Therāgāthā, будучи неудовлетворённым предыдущими переводами, но усиливающаяся болезнь не позволила ему завершить эту задачу. Большую часть времени он оставался в Этдалагала Араннья.

Бханте начал вассу 2019 года в новой небольшой араннье в Падавии, расположенной далеко к северу от Анурадхапуры. Однако всего через две недели после начала вассы, в конце июля, он сильно похудел и ослаб. Его ноги распухли, и он жаловался на боли в спине. Всё выглядело очень серьезно. Это вызвало панику, что Бханте вот-вот умрёт, поэтому 29 июля его почитатели отвезли его в больницу Коломбо. Там врачи и даяки (dāyaka) быстро решили, что Бханте необходимо перевести в Сингапур, где необходимые анализы позволят быстро поставить диагноз. Всё было организовано для Бханте преданным господином Прабатом Нанаяккарой.

В то время Бханте Ньянадипа был апатридом, то есть у него не было паспорта, и он не мог легально путешествовать по миру. Однако в качестве особого подарка, в знак признания его приверженности практике, президент Шри-Ланки издал специальное распоряжение о выдаче паспорта для Бханте — всего за три часа!

Фамилия: ДОСТ. ПОЛГАСДУВЕ

Другие имена: НЬЯНАДИПА ТХЕРО

Национальность: ШРИЛАНКИЕЦ

Дата рождения: 12/11/1944

Пол: М

Место рождения: ПОЛГАСДУВА

Дата выдачи: 01/08/2019

Профессия: БУДДИЙСКИЙ МОНАХ

По закону Шри-Ланки иностранцы не могут стать гражданами страны. С этим паспортом Бханте получил новую личность, новое официальное имя и новое место рождения — Полгасдува, остров, где он был посвящён в монахи — исключительный случай!

С этими новыми документами Бханте вместе с доверенным монахом-послушником в качестве сопровождающего и мирянином-спонсором вылетел в Сингапур. Мирянин организовал всю необходимую медицинскую поддержку и обследования, и Бханте провёл около недели в отделении интенсивной терапии сингапурской больницы и получил тщательную медицинскую диагностику.

Теперь, впервые, врачи обнаружили, что его недавние боли в спине были вызваны раком простаты, который распространился на поясничную область. Они также сообщили, что сердце и легкие Бханте были повреждены, и что у него была пневмония (от которой он позже выздоровел). Кроме того, у него были проблемы с щитовидной железой, что объясняет психическую возбудимость Бханте. Сингапурские врачи сказали, что психическая слабость Бханте была неправильно диагностирована врачами на Шри-Ланке, но они не стали об этом распространяться; вместо этого они отправили отчёт размером с книгу обратно на Шри-Ланку. В то время этот отчёт не был популярен среди монахов Бханте, до которых дошли лишь слухи о том, что рак может быть неизлечим. Сингапурские врачи посоветовали назначить Бханте противораковые препараты, чтобы предотвратить дальнейшее распространение рака, но Бханте отказался от такой терапии.

Во время пребывания в Сингапуре у Бханте был шанс выбраться из больницы и увидеть часть города. Он никогда раньше не видел небоскрёбов. Но он был в Сингапуре пятьдесят лет назад как мирянин и заметил огромную разницу по сравнению с тем, когда он был там в последний раз. Он был поражён, увидев, в каком направлении движется мир. Живя в диком лесу, он не знал о таких изменениях.

После недели анализов и обследований, проведённых очень профессиональным и дружелюбным персоналом больницы в Сингапуре, Бханте Ньянадипа вернулся на Шри-Ланку, где он провёл остаток вассы в Этдалагала Араннья, где о нём хорошо заботились местные монахи.

После вассы в ноябре 2019 года Бханте вернулся в Лаггалу на неделю, где получил некоторые традиционные сингальские лекарства от рака. Затем он вернулся в Этдалагала Араннья. Похоже, что аюрведическое лекарство, которое вводилось через масло, втираемое в тело, в какой-то степени помогло ему, но многие вопросы о его состоянии остались.

Монахи пытались убедить Бханте поехать в Коломбо для повторного теста на ПСА, но Бханте отказался. Тогда настоятель использовал свою искусную речь: «Послушайте, Бханте, я забочусь о Вас уже три или четыре года. Вы не знаете, сколько работы я проделал, чтобы сохранить Вам жизнь. И я говорю теперь, чтобы Вы отправились туда». Бханте не мог отказать в этой просьбе. Поэтому в январе 2020 года он отправился в Коломбо, чтобы пройти обследование на рак.

Когда 29 января пришли результаты анализов, собралось двенадцать монахов Лаггалы, чтобы получить их. Отчёт показал, что тело Бханте поражено раком. Любые другие лекарства — западные или сингальские — будут неэффективны. К этому времени монахи также ознакомились с отчётом из Сингапура, в котором говорилось то же самое.

По мнению сингапурских врачей, Бханте оставалось жить около полутора лет, то есть в конце января ему оставалось, вероятно, меньше года.

Делегация из примерно пяти или шести монахов отправилась к Бханте Ньянадипе с медицинским заключением. Это было похоже на смертный приговор. Но Бханте принял его. Он принял новость хорошо, не выказав никакого шока. Он был только удивлён, потому что думал, что сингальская медицина вылечила его, и задавался вопросом: «Тогда почему я чувствую себя так хорошо?». Но он смирился с тем, что скоро придёт время умирать.

Затем он сказал, что через час выступит перед собранием монахов. Именно тогда он объявил, что решил отправиться в Танджан Таэнну, чтобы умереть.

Танджан Таэнна

Бханте покинул Этдалагалу на следующее утро. Он планировал остановиться в уединённом лесном кути под названием Вималаньяна в Танджан Таэнне, где он останавливался раньше, когда выздоравливал после язвы желудка. Он хотел использовать оставшееся время для практики, пока у него ещё есть силы, и Гиланхала идеально подходила ему, потому что поблизости находились медицинские учреждения. Бханте ходил пешком до дана-салы и ел там, в монастыре. Счастливый и умиротворённый в те дни, Бханте очень любил беседы о Дхамме, которые обычно проводились по четвергам и вдохновляли многих монахов, живущих в Таэнне или приезжающих из других мест. Его ум был ясным, а память — великолепной.

В это время на груди Бханте появилась опухоль, и причина её не была ясна — это могло быть вызвано раком или одним из его падений. Но Бханте Ньянадипа сказал, что, кроме некоторого “дискомфорта” в левой части груди, он чувствовал себя в порядке.

Он знал, что врачи не могут помочь ему справиться с раком, и что он может умереть в любой момент. «Мне нет смысла обращаться к врачам», — сказал он, хотя и продолжал принимать аюрведические препараты, чтобы замедлить прогрессирование болезни. Бханте сожалел о своём прогнозе только потому, что хотел бы прожить подольше для практики Дхаммы. «Но я стар. Это должно случиться, и меня это не слишком тревожит».

Его здоровье быстро ухудшалось. Он стал слабее и медленнее. К тому же, он снова упал. В конце концов, ему пришлось покинуть свой кути и переехать в другой лесной кути, куда еду можно было доставлять на машине. Затем Бханте сам захотел остаться в Махатхера кути в центре монастыря, где ему было легче получать поддержку от других монахов. Был составлен график помощи, чтобы он мог получать её круглосуточно, и вскоре ему понадобилось инвалидное кресло.

В какой-то момент Бханте Ньянадипа отказался от еды и с трудом говорил из-за затруднённого дыхания, поэтому сопровождавшие его монахи позвали доктора Ласанту. Врач внимательно осмотрел Бханте: его кровяное давление было вполне нормальным, но дыхание было очень коротким, а сам он сильно побледнел, что означало очень низкий уровень гемоглобина и срочную необходимость переливания крови. Бханте сначала отказывался от госпитализации, но после того, как ему чётко описали его состояние, он дал своё согласие.

Из-за вспышки Ковид-19, приведшей к ограничению транспортных услуг в местной больнице, было быстро принято решение принять предложение г-на Прабата доставить Бханте в больницу Ланка в Коломбо на вертолете. Это решение было внезапным, а Бханте был слишком слаб, чтобы принимать решения самостоятельно. Это произошло 24 июня.

Последние дни

Бханте пробыл в больнице около двух недель, получив три пинты крови для переливания. После этого его перевезли на вертолете к г-ну Прабату в Хаттон в сельской местности, чтобы он отдохнул и восстановился. Однако Бханте не понравился холод, и 10 июля его отвезли в Этдалагалу, чтобы он снова оказался под присмотром монахов Лаггалы. В этот раз Бханте выступил против дальнейших рейсов.

Бханте Ньянадипа был теперь немощен, и большую часть времени он был вынужден проводить лёжа, испытывая сильные боли. Во время пребывания в Этдалагале в этот период его уровень гемоглобина несколько раз падал, и он трижды был госпитализирован в общую больницу Анурадхапуры (“отделение для бхиккху”), в общей сложности приняв тринадцать пинт крови. Бханте Ньянадипа попросил доктора Ласанту, чтобы, когда его конец будет близок, его не госпитализировали, не помещали в отделение интенсивной терапии и не делали искусственное дыхание — он хотел оставаться в монастыре до последнего вздоха, и его доктор обещал выполнить эту просьбу.

Через две недели монахи вызвали врача и сообщили, что у Бханте снова появилась одышка, он отказывался от еды, с трудом ходил и был очень слаб. Его гемоглобин был очень низким, около 6 г/л, поэтому его отвезли в госпиталь Галгамува. Там ему перелили две пинты крови. Во время госпитализации у Бханте поднялась температура, появился озноб, ригидность и дизурия из-за уросепсиса. Он получал антибиотик амиказин внутривенно, но сепсис не улучшался. Через два дня Бханте отказался оставаться в больнице, и было решено продолжить внутривенное введение антибиотиков в монастыре под наблюдением его врача. Поскольку уросепсис Бханте не реагировал на амикасин, врач перешёл на внутривенное введение меропенума, который окончательно устранил все симптомы.

В течение недели Бханте Ньянадипа чувствовал себя вполне хорошо, но день ото дня уровень гемоглобина снижался, и он становился всё слабее и слабее. 18 августа его пришлось отвезти на машине скорой помощи в Главный госпиталь Анурадхапуры, где ему перелили три пинты крови, назначили противораковую терапию и обезболивающие таблетки морфина. Через два дня он поправился настолько, что смог вернуться в Этдалагалу. Очень счастливый от улучшения своего состояния, Бханте теперь мог ходить, лучше есть и хорошо говорить. Окружающие были в восторге от того, что Бханте так хорошо себя чувствует.

Но примерно через десять дней им пришлось повторить полный анализ крови (ПВК), поскольку уровень гемоглобина снизился до 7,5 г/л. Бханте позволил снова отвезти себя в больницу, после того как ему пообещали, что это будет в последний раз. Там ему перелили четыре пинты крови и отвезли обратно в монастырь.

Последние дни его жизни были относительно спокойными. Хороший друг-монах расспросил Бханте Ньянадипу о его самочувствии и спросил, не жалеет ли он о чём-то в своей жизни, о чём бхиккху могли бы спросить умирающего монаха, как советуют сутты. Бханте Ньянадипа ответил, что он счастлив, удовлетворён и доволен. Казалось, что он умиротворён и не испытывает волнения.

Его последний осознанный и энергичный день был 11 сентября 2020 года. Бханте дали новое лекарство, которое должно было предотвратить рост рака. Он хотел прочитать несколько сутт и чувствовал себя настолько хорошо, что думал, что действительно переживёт вассу (которая должна была закончиться 31 октября). Поздним вечером он смог проглотить кокосовый напиток, но не более того, и, в конце концов, даже отказался от воды. К полуночи он испытывал сильную физическую боль. Прислуживающий монах запаниковал, и были созваны другие монахи. Временами Бханте издавал звуки, так как боль была очень сильной. Хотя он выразил желание умереть в монастыре, а не в больнице, один монах не мог вынести вида страданий Бханте и хотел, чтобы его отвезли в больницу. Но настоятель стоял на своем: Бханте нужно позволить умереть в монастыре, даже если он будет испытывать сильную боль. Монахи связались по телефону с доктором Ласантой, и он велел им ввести две таблетки морфина. Это помогло уменьшить сильные приступы жёстокой боли, которые продолжались в течение четырех часов! Бханте стало намного комфортнее и спокойнее.

Присутствовавшие при этом монахи пропели несколько паритт (они сказали, что это в основном для их собственной пользы, чтобы помочь им успокоиться, поскольку было тяжело беспомощно наблюдать, как Бханте умирает). После того, как Бханте успокоился, монахи прочитали Гиримананда сутту, к которой Бханте Ньянадипа питал особое уважение, и Бханте попытался поднять руки, ладонь к ладони, в знак почтения. Это произошло два раза в знак признательности за прочтение и за значение сутты.

Гиримананда сутта

Однажды Благословенный пребывал в Саваттхи в Роще Джеты в монастыре Анатхапиндики. В товремя Достопочтенный Гиримананда был нездоров, поражён болезнью, серьёзно болен. И тогда Достопочтенный Ананда отправился к Благословенному, поклонился ему, сел рядом и сказал ему:

«Учитель, Достопочтенный Гиримананда нездоров, поражён болезнью, серьёзно болен. Было бы хорошо, если бы Благословенный из сострадания навестил его».

«Если, Ананда, ты [сам] навестишь монаха Гиримананду и поговоришь с ним о десяти восприятиях, то может произойти так, что если он услышит о них, его болезнь немедля отступит. О каких десяти?

* о восприятии непостоянства;

* о восприятии безличностности;

* о восприятии непривлекательности;

*о восприятии опасности;

*о восприятии оставления;

* о восприятии бесстрастия;

*о восприятии прекращения;

* о восприятии не-восхищения целым миром;

* о восприятии непостоянства во всех обусловленных феноменах и

* об осознанности к дыханию.

(1) И что такое, Ананда, восприятие непостоянства? Вот, уйдя в лес, к подножью дерева, в пустое жилище, монах рассматривает так: «Форма непостоянна, чувство непостоянно, восприятие непостоянно, формации [ума] непостоянны, сознание непостоянно». Так он пребывает, созерцая непостоянство в этих пяти совокупностях, подверженных цеплянию. Это называется восприятием непостоянства.

(2) И что такое, Ананда, восприятие безличностности? Вот, уйдя в лес, к подножью дерева, в пустое жилище, монах рассматривает так: «Глаз безличностен, формы безличностны; ухо безличностно, звуки безличностны; нос безличностен, запахи безличностны; язык безличностен, вкусы безличностны; тело безличностно, тактильные ощущения безличностны; ум безличностен, ментальные феномены безличностны». Так он пребывает, созерцая безличностность в этих шести внутренних и внешних сферах чувств. Это называется восприятием безличностности.

(3) И что такое, Ананда, восприятие непривлекательности? Вот монах пересматривает это самое тело снизу вверх, с подошв ступней, и сверху вниз с кончиков волос [головы], обёрнутое кожей, полное разнообразных нечистот: «В этом самом теле есть волосы на голове, волосы на теле, ногти, зубы, кожа, плоть, сухожилия, кости, костный мозг, почки, сердце, печень, диафрагма, селезёнка, лёгкие, толстые кишки, тонкие кишки, содержимое желудка, фекалии, желчь, мокрота, гной, кровь, пот, жир, слёзы, кожное сало, слюна, слизь, суставная жидкость, моча». Так он пребывает, созерцая непривлекательность в этом теле. Это называется восприятием непривлекательности.

(4) И что такое, Ананда, восприятие опасности? Вот, уйдя в лес, к подножью дерева, в пустое жилище, монах рассматривает так: «Это тело — источник боли и опасности. Ведь все виды недугов возникают в этом теле, а именно: болезни глаза, болезни внутреннего уха, болезни носа, болезни языка, болезни тела, болезни головы, болезни внешнего уха, болезни рта, болезни зубов, кашель, астма, простуда, лихорадка, жар, боль в животе, обморок, дизентерия, колики, холера, проказа, фурункулы, экзема, туберкулёз, эпилепсия, стригущий лишай, зуд, струпья, ветряная оспа, чесотка, кровотечение, диабет, геморрой, рак, свищ; болезни, возникающие из-за желчи, слизи, ветров, их сочетания; болезни из-за смены погоды; болезни из-за неухоженности, болезни из-за нападений; болезни из-за [созревания] результата каммы; а также холод, жара, голод и жажда, дефекация и мочеиспускание». Так он пребывает, созерцая опасность в этом теле. Это называется восприятием опасности.

(5) И что такое, Ананда, восприятие оставления? Вот монах не терпит возникшую мысль, [вызванную] чувственным желанием. Он отбрасывает её, рассеивает её, устраняет её, уничтожает её. Он не терпит возникшую мысль, [вызванную] недоброжелательностью… не терпит возникшую мысль о причинении вреда… не терпит неблагих состояний [ума] каждый раз, как они возникают. Он отбрасывает их, рассеивает их, устраняет их, уничтожает их. Это называется восприятием оставления.

(6) И что такое, Ананда, восприятие бесстрастия? Вот, уйдя в лес, к подножью дерева, в пустое жилище, монах рассматривает так: «Это покой, это наивысшее: прекращение всех формаций, оставление всех обретений, уничтожение жажды, бесстрастие, прекращение, Ниббана». Это называется восприятием бесстрастия.

(7) И что такое, Ананда, восприятие прекращения? Вот, уйдя в лес, к подножью дерева, в пустое жилище, монах рассматривает так: «Это покой, это наивысшее: прекращение всех формаций, оставление всех обретений, уничтожение жажды, бесстрастие, прекращение, Ниббана». Это называется восприятием прекращения.

(8) И что такое, Ананда, восприятие не-восхищения целым миром? Вот монах воздерживается от какого-либо вовлечения и цепляния, умственных позиций, приверженности, скрытых склонностей в отношении мира, отбрасывает их, не цепляясь за них. Это называется восприятием не-восхищения целым миром.

(9) И что такое, Ананда, восприятие непостоянства во всех обусловленных феноменах? Вот монах испытывает испуг, немилость, омерзение ко всем обусловленным феноменам. Это называется восприятием непостоянства во всех обусловленных феноменах.

(10) И что такое, Ананда, осознанность к дыханию? Вот, уйдя в лес, к подножью дерева, в пустое жилище, монах садится. Скрестив ноги, выпрямив тело, он устанавливает осознанность впереди. Будучи осознанным, он вдыхает, будучи осознанным, он выдыхает (…).

Это называется осознанностью к дыханию.

Если, Ананда, ты навестишь монаха Гиримананду и поговоришь с ним о десяти восприятиях, то может произойти так, что если он услышит о них, его болезнь немедля отступит».

И затем, после того как Достопочтенный Ананда выучил эти десять восприятий у Благословенного, он оправился к Достопочтенному Гиримананде и поговорил с ним о них. Когда Достопочтенный Гиримананда услышал об этих десяти восприятиях, его болезнь тут же утихла. Достопочтенный Гиримананда исцелился от той болезни. Вот каким образом он вылечился от своей болезни.

— АН 10:60 (пер. SV)

Монахи продолжали наблюдать за Бханте. Его кровяное давление начало повышаться, достигнув систолического 180, затем оно стало падать, пока аппарат не перестал его измерять. Его пульс стал слабым, и его невозможно было прощупать. Монахи читали строфы из Сутта-нипаты, которая была любимым сборником сутт Бханте. Наконец, в 7:15 утра он перестал подавать признаки жизни — Бханте Ньянадипа скончался.

Монахи продолжали читать Сутта-нипату рядом с телом, и через несколько часов они заметили изменения в выражении его лица: казалось, что он улыбается. Для тех монахов, которые неустанно и от всего сердца помогали Бханте, было освежающе и очень красиво увидеть последнюю улыбку своего духовного отца. Это был дар надежды.

Перед смертью Бханте Ньянадипы один из присутствующих монахов спросил его об организации похорон. Бханте ответил, что они должны сделать это быстро. Он не понимал, зачем кому-то суетиться вокруг мертвого тела. И монахи уважили его желание, организовав похороны через три дня. Тело Бханте было выставлено в павильоне монастыря с традиционным украшением из цветов, и жители деревни Лаггала и других районов поспешили в Этдалагалу, чтобы выразить своё почтение. Сатипаттхана-сутта читалась без перерыва день и ночь до самых похорон, а некоторые монахи также проводили целые ночи в медитации в знак благодарности за наставления Бханте. Что касается самих похорон, то на них присутствовало более ста монахов и тысячи мирян — удивительное количество людей, пришедших в столь короткий срок.

В соответствии с предпочтениями Бханте Ньянадипы, похороны были простыми. Были произнесены короткие речи, не было никаких замысловатых церемоний. После демонстрации тела гроб закрыли. Монахи несли его, трижды обойдя вокруг подготовленного места для погребения, к сооружению, напоминающему шатёр. Гроб поместили внутрь, а затем сожгли.

Когда, проснувшись, ты [уже] не видишь

Всё то, что могло встретиться во сне –

Подобным образом ты близкого не видишь,

Который умер и которого не стало.

Хотя людей этих ты видел, ты их слышал,

И под такими именами их все знали,

Как только человек этот скончался,

Всё, что останется — произнести лишь его имя.

— Снп 4.6 (пер. SV)

X Evaṃ Эпилог

Множество воспоминаний о досточтимом Ньянадипе были собраны воедино из различных источников и представлены в этой книге. Этот том объединяет рассказы о жизни, мыслях и практике Бханте, и я верю, что любые незаписанные впечатления других людей, знавших Бханте, подтвердят тот факт, что он был уникальным, замечательным, святым и вдохновляющим бхиккху. Его имя, безусловно, не будет забыто.

Друзья-монахи Бханте очень уважали его. Они часто говорили, что Бханте как будто перепрыгнул из времен Будды в настоящее. Даже мимолётное осознание того, как он жил, вызывало воспоминания об историях великих учеников Будды, придавая им яркую и конкретную реальность в настоящем времени. В результате многие монахи, надежда и вера которых усилились, были вдохновлены на искренние усилия, направленные на постижение высшего знания Дхаммы и прекращение страдания существования. Возможно, не все будут полностью согласны с пониманием Дхаммы Бханте, но несомненно, что Бханте Ньянадипа будет рассматриваться многими в мире как бхиккху, достойный уважения, подношений и почитания, благодаря своей глубокой и искренней преданности Будде, Дхамме и тренировке.

В более поздние годы, когда он был уже стар, его харизма привлекала многих молодых монахов. Даже физический упадок не остановил его; в Сангхе он оставался самым сильным умственно, даже по сравнению с молодыми; таким же энергичным, как они. Он ничего не боялся и ни о чем не беспокоился, ибо жил в спокойствии, которое многим в этом мире трудно даже представить. Для него не существовало мирских и бесполезных забот, не было ни вины, ни угрызений совести. Он был, как кто-то сказал, “Львом”, который уверенно — а иногда и упрямо — блуждал, как маяк света, по лесу, в котором живёт большинство из нас: по лесу страха и смятения.

Нельзя по-настоящему почтить достопочтенного Ньянадипу, высекая его имя на камне. Чтобы по-настоящему почтить Бханте, мы должны изучить его жизнь и смело действовать в соответствии с тем вдохновением, которое она вызывает. Мы также должны вдохновлять других следовать по пути одинокого искателя — если не стать монахом или монахиней, то следовать по пути, который выводит человека из привычной зоны комфорта. Ведь у нас мало времени, чтобы тратить его впустую, и мы не должны предаваться игре в воображаемых границах безопасности. Размеренный мир противоречит Дхамме и приносит только боль в долгосрочной перспективе. Чтобы познать Дхамму — Истину, не имеющую форм и линий — нужно переступить через ограничения мира, как это делали “безмолвные мудрецы древности”.

* * *

У дорогого Бханте не было родственников на Шри-Ланке,

но каждый заботился о нём, как о собственном сыне.

У дорогого Бханте не было учеников,

но многие бхиккху служили ему и следовали за ним до его последнего вздоха.

У дорогого Бханте не было специального личного спонсора,

но он получал все вещи, в которых нуждался, до последнего вздоха.

Дорогой Бханте предпочитал ходить сам, пока есть силы,

но многие помогали ему в передвижении, когда он был слаб.

У дорогого Бханте не было постоянного места проживания,

но многие монастыри ждали его визита.

Дорогой Бханте, который с радостью довольствовался ложками риса, глотками каши или фруктами, никогда не испытывал недостатка в питательной пище и никогда не испытывал недостатка в медицинской помощи и средствах. До последнего вздоха его ум не был испорчен или обеспокоен. Даже когда тело болело, старело и умирало, не было ни печали, ни сожаления, ни скорби. Такова слава следования Учению Господа Будды. Таково чудо следования наставлениям Господа Будды.

Садху, садху, садху.

— монах-последователь из Лаггалы

Оглавление

I Evaṃ me suttaṃ Введение

II Vanapattha Уединённая жизнь в лесу

III Dipa Новый свет

IV Būndala Истоки

V Laggala Община отшельников

VI Muni Мудрец

VII Bhāvanā Развитие ума

VIII Dhamma Указывая Путь

IX Jarāmaraṇa Болезнь и смерть

X Evaṃ Эпилог