Челноки [Евгений Валерьевич Кострица] (fb2) читать онлайн

Челноки

Глава 1

 «Скажи, я красивая?»

Толкнув гриф вверх, чуть прогнулся и приподнял поясницу, увеличивая градус наклона. Под углом нижняя часть груди включалась сильнее. Строго говоря, прием читерский, но раз ноги не оторвались от пола, нарушения нет. Знаю, что смотрит ползала. С замками блины на сто двадцать пять килограмм.

«Скажи, я красивая?»

На руках, как гора. Давит в скамейку. Обычно мой первый подход — сто десять на двенадцать раз. Все же свои, перед кем рисоваться? Нахрен взял такой вес?

Грудь упруго отпружинила гриф. Раз…

«Скажи я красивая?»

Вновь быстро опускаю, держать там нельзя. Страховать никого не просил. Глупость и гордость. Два…

«Митенька, смотри выше. В глаза мне гляди! Что ты видишь?»

Еще на раз хватит, но хотел бы четыре. Потолок сто пятьдесят пять, но сегодня точно не в форме. Три…

«Митенька, мы разные! Где деньги, Митя? Машина, шуба, квартира? Я девочка, мне кружевных трусиков мало. Ты нищий как церковная мышь!»

Не подниму, уже знаю. Бесполезно. Не вытяну. Раздавит грудак и буду шипеть, пока не помогут. Ну как дурак же. Так он ведь и есть. И Юлька по-женски безошибочно поняла это сразу. Тогда дала-то зачем? Из-за сапог?

«Короче, Митя! Не приходи больше, пока не увижу „девятку“! Новую, цвет „майя“, как у Лешки. Вот, под этим окном! Понял меня⁈»

Четы-ыре…

Гриф поднялся сантиметров на пять и на секунду завис в этой точке. На испачканных мелом ладонях, будто стена. Яростно упираюсь, а она точно пресс. Под мое шипение медленно и неумолимо опускается сверху. Вот прямо как этот крикливый, базарно-пестрый мир, где нищета неуместна. Раздавит, как клопа, к чертовой матери…

— Мить, ты дебил? Чо не позвал-то?

Гриф с двух сторон подхватили, и блины тяжело загремели на стойке. Шварц с плаката смотрел с укоризной. Не тому, не тому он учил!

Я поблагодарил ребят взглядом. Конечно, дебил. Был бы умным, с Юлькой бы никогда не связался. Кинула кость, и как на крючке. Где, блин, взять эту «девятку»⁈

Два года армии, второй курс, съемная квартира, денег на столовку едва хватает. Тренировки калорий требуют много. Приходится в борще прятать котлеты, благо кассирша делает вид, что их нет. А два «вторых» обязательны, масса ж нужна. Как не в себя жрет молодой организм.

Если повезет, копаю могилы, ношу мебель, но заказы подкидывают очень нечасто. По выходным дают на профкомовской дискотеке постоять на дверях. Там-то Юлька меня и сняла. Слишком крута, сам не решился бы к ней подойти.

Леопардовые лосины, орнамент с оленями на кофте турецкой, начёс под лаком и глазищи под сиреневыми тенями, как звезды. А я такой в джинсах «Тверь», и бицепс «сорок девять» в маечке без рукавов.

Так-то он сорок четыре. Чтобы раздуть, перед дежурством заскакивал в зал и делал суперсет. Хватало на полчаса, как раз пока всех запускают. Очередь, как правило, тогда ведет себя вежливо. Потом, понятно, уже всё равно.

Вздохнув, махнул всем рукой и пошел в раздевалку. Так-то выходной был сегодня, мышцы должны отдохнуть. От досады зашел, думал, хоть здесь успокоюсь. Но и тут Юлькин голос рефреном звенит в голове.

Югославских сапог ей, видимо, мало. Рисанулся, а ведь мог бы продать. Староста принес один талон на всю группу. Мне не досталось, но уговорил приятеля его уступить. До стипендии пришлось занимать. Вроде нормальные, на каблуке. В прошлый месяц черные итальянские туфли давали. Гробовые, как оказалось. В таких хоронили, ходить в них нельзя.

Глупо лыбясь, к Юльке летел как на крыльях, не чувствуя ног. Торжественно преподнес сапоги — «тридцать шестой»! Ножка точно у Золушки, зато каков бюст…

Это был лучший вечер. Восемь раз! И ведь поверил в себя. Поклялся, что сделаю всё, чтобы у нее точно так же сияли глаза. И что бы так же восхищенно щупала бицепс и трицепс, широчайшие, трапецию, кубики пресса. Она любила смотреть, как я картинно повторяю позы Арнольда, ритмично дергаю мышцы груди. Я же любил в ней уже всё-всё-всё. Вот ведь тупой идиот…

Сапоги еще ладно, как-нибудь перебьюсь. Но «девятка»? Почему же не яхта или там не дворец? В их фантастичной доступности разницы нет. Предел моих мечтаний несколько ниже. Видеосалон в общаге — вот уже сказка. И деньги, и фильмы со Шварцем, ну разве не рай?

Юлька так не считала, смотрела дальше и выше. Мотивацию подготовили с классически женским коварством, выдав аванс, который жертва забыть не могла. От одной мысли о нем восставало всё естество, а в силу юности оно не в мозгах. Тестостерон и гормоны устроили пляску, лишая сна, ясности мысли, но главное — негативно влияли на набор мышечной массы, а это святое. Такого кощунства позволить нельзя.

Конечно, пытался поговорить, но быстро понял, что бесполезно. Уперлась, зараза. Словно Вакулу отправила красные черевички искать. Но тому хоть бес помогал, а наши-то черти все в бандиты ушли. К себе как-то звали, только на кой это мне? Живут там красиво, но очень недолго. Нет, не тому дядя Шварц нас учил…

Досадливо крякнув, уселся на лавку. Голос Юльки еще удалось заглушить, а вот ее дивные прелести — нет. Ну вот что там такого? В институтской качалке они тоже есть. Тогда почему мне нужны именно эти? В чем их секрет?

Девчонок в нашем пропахшем потом и мускусом зале было немного. Контингент как бы не тот. Демонстрировать тут точеную фигурку хотели не все. Хотя ловить именно здесь было стратегически верно, тактический успех девчонкам важнее. Им надо сразу всё и прямо сейчас. Но можно ли за это их упрекать?

— Партеечку? — погремел шахматной доской Анатолий Иваныч. — Что-то ты скис.

— Да можно… — вяло кивнул ему я.

Черноволосый и кучерявый, похожий на античного бога физрук был духом-хранителем нашей качалки. Казалось, он возник вместе с ней, причем сразу таким. Высокий, всегда на улыбке, с предплечьями, как у Папая в диснеевских мультиках, которые я обожал. Ржал на них так, что от хохота в видеосалоне давились все. Тупее «Том и Джерри» нет ничего, но как же смешно! Видимо, дно.

Официально Иваныч вел курс тяжелой атлетики, но на деле основал и курировал в институте культ дяди Шварца. Одним из приближенных к олимпу адептов являлся и я. Символом и знаком высокого положения служил ключ от спортзала. Он был у меня и еще у троих, что градус избранности немного снижало, но я всё равно был заслуженно горд. Хотя понимал, что получил его не за самый большой бицепс в качалке, а за то, что торчал в ней весь день.

Иваныч напирал, энергично двигал фигуры и на какое-то время отвлек. Ум, наконец, вышел из медитации на Юльке в нижнем белье и занялся делом. Черный ферзь грозил вилкой через два хода. Видеть чуть дальше, к сожаленью, не мог.

— Попался, который кусался! — радостно потер огромные ладони физрук. Когда он здоровался, моя рука в них тонула. Наверное, легко бы мог раздавить ее косточки в кашу, и никакой бицепс бы уже не помог.

— Пропёрло вам, Анатолий Иваныч, — хмыкнул я, укладывая спать короля.

— Согласен! — кивнул он. — Так что с тобой, Мить?

— Деньги и женщины, всё как обычно, — мрачно похвастался я.

— А что ты хотел? В любви бесплатна только луна. Занять или что?

— Заем не спасет. Нужен большой и перманентный доход. Не криминал.

— Зачем? Никак дочку ректора снял? — твердый, как гвоздь, палец больно ткнул в бок.

— Если бы снял, то зачем мне доход? — скривился я.

— И то верно. Пристрой к залу пять лет выбиваю. Видимо, кто-то успел до тебя. А знаешь что?

— Что?

— На кафедре слышал, что стройотряд в Болгарию едет. Дуй к нашим комсомольцам в профком, может успеешь.

— К ним на сраной козе не подъехать. Да и не знаю там никого, — вяло махнул рукой я.

— Как не знаешь? Ты ж на дверях в клубе стоял?

— Ну…

— Поднимай зад, шевелись! Кто до денег охоч, тот не спит и всю ночь!

Хлопнув по плечу, физрук отошел. Толпа первокурсов ввалилась на пару. Шум и гвалт.

Проводив его взглядом, я задумался. Почему бы и нет? Побазарю с Лешкой, он там всех знает. С моими руками, да после армейки… Точно возьмут! На «девятку», понятно, рассчитывать глупо, но надо хоть с чего-то начать.

Арнольд, Сталлоне и Ван Дамм одобрительно посмотрели с плакатов. Казалось, местные божества благословили меня. «Равняйтесь на передовиков!» — гласил старый, огненно-красный баннер под потолком. И ниже: «В работе лучших тайны нет! Но в каждом деле свой секрет!»

В огромных зеркалах отражались вспотевшие тела, красные от напряжения лица и мерно поднимаемое в воздух железо. И там же четко виден фокус всех мужских взглядов. Как известно, смотреть вечно можно на огонь, волны и то, как обтянутая лосинами дева прокачивает заднюю поверхность бедра.

Этот станок, разумеется, всегда стоит в центре. Причем так, чтобы его было хорошо видно из всех точек зала. Любой другой угол грозил косоглазием. Засмотревшись, могли и на ногу блин уронить. Протертая женскими ножками лавочка будто подсвечена сильным прожектором. «Юноши бледные со взором горящим» буквально прожгли на ней дермантин. Для них мотивацию лучше трудно найти. Природа цинична, а стимул доходчив и предельно нагляден — вот для кого (или чего) все мы здесь. Сильному самцу достанется красивая самка, а тело раскачать легче, чем мозг.

Последняя мысль растаяла в неожиданно навалившейся дрёме. Гул голосов, громкая музыка и звон железа в такт тяжелым басам не помешали закрыть глаза и уснуть на скамейке. Снился Арнольд с сигарой в зубах и бревном на плече. Вот кого надо послушать. Уж Шварц-то не может соврать.

«Качай брат, железо!» — рассмеялся он, и мои глаза ослепило ярким солнечным светом.

Открыв их, я увидел изумрудного цвета залив, с глубиной приобретавший темно-синий оттенок. Неторопливые волны шуршат пестрой галькой, теплый ветер качает пальмы, воздух пахнет йодом, морем и сумасшествием. Потому что помню, что всё еще в зале, а там моря нет.

Мы не всегда понимаем, что спим. Но когда не спим, твердо знаем, что это не сон. Перепутать два состояния почти невозможно. Но это «почти» прямо здесь и сейчас. Ощущения органов чувств диссонировали с рассудком и жизненным опытом. Наверное, кто-то другой бы от страха визжал.

Меня после армии испугать было трудно. Изумление — да, но паники нет. Глупо бояться того, чего быть не может. Мираж удивит, но вряд ли убьет. Несуществующее не способно навредить настоящему телу. А здесь оно точно уж не мое.

Во-первых, потому, что нет мышечной массы. Зря что ли столько старался? Усохнуть так быстро я бы не смог.

Во-вторых, татуировки, шрамы и много ожогов. Есть совсем свежие, но не болят.

Этому человеку тут, видимо, крепко досталось. Что даже неплохо. Значит, есть кто-то еще. Безумие редко бывает заразным, появятся братья по разуму и всё объяснят.

Отряхнув ладони от песка, встал, полный решимости добиться ответа. Или хотя бы найти другую одежду. Кусок льняной ткани на чреслах защитить от солнца не мог, а оно нещадно палило. Белый, мелкий, как мука, песок обжигал ступни, заставив зайти в приятно прохладную воду.

В колени лениво зашлепали волны. Под ними на ракушках и гальке колышется сеть солнечных зайчиков. Приплыла стайка рыбок, привлеченная моими пальцами ног. А скорей, облачком мути, которую подняли со дна.

Так что же мне делать? Возвращать в родной мир никто не спешил. Возможно, придется провести здесь какое-то время, найти ответ самому. Пока на ум пришло несколько версий.

Первая. Всё же свихнулся. Заточенный в черепе разум потерял связь с органами чувств, заткнув непривычную дырку приятной картинкой. Грезит в себе, рисуя то, что хочет. Но где тогда стол с яствами, белоснежная яхта, девчонки в бикини? Правдоподобность низка, прогноз негативный.

Вторая. Я умер. Сердце не выдержало таких перегрузок. Это мой рай, чистилище или преддверие ада. Станет понятно, когда появятся ангелы, гурии или сонмы чертей, которые превратят море в лаву. В посмертии очередь, таких видно много. Весьма вероятно, и всё объясняет.

Третья. Я попаданец, как бы ни банально это звучит. Обмен разумов, похищение тела, параллельная жизнь в другом мире, — словом всё, что бесконечно обсосано в книгах. Наверняка избранный, который спасет всё и всех. Будет дракон, дева в беде и меч-кладенец. Возможно, я персонаж, которого строчка за строчкой сейчас пишет начинающий автор. Матерый давно б завязал с экспозицией и наметил конфликт.

Эй, наверху! Не вздумай придумывать мне приключений! Хочу хеппи-энд, воплощение богом и ванильный закат в страстных объятиях прекрасных богинь. Не то солью твой финал!

Четвертая. Это и есть настоящая жизнь. Та была сном, игрой или видением. Память отшибло от теплового удара. Вероятно, вернется, когда остыну в тени.

Пятая. Это же розыгрыш. Усыпили, вывезли в тропики, снимает скрытая камера. Хлопотно, дорого, но всё же реально. Только с моей каменной мимикой едва ли отобью им бюджет. Как вариант — инопланетный зверинец. С каждой планеты по твари разумной. Это вольер или Ноев ковчег.

Возможно, придумал бы что-то еще, но в мой камерный мир стали пробиваться знакомые звуки. Басы из колонок, лязг железа и гул голосов.

Вместо облегчения — разочарование и даже обида. С тяжелым вздохом открываю глаза и… чувствую между пальцев мелкий, белый песок.  

Глава 2

Клуб оказался заперт, но тачка у входа. Хотя «клуб» — это слишком уж громко. Подвальное помещение учебного корпуса со светомузыкой и крохотным баром. Видак, небольшой телевизор на стойке. «Пина колада» и химические, ядовитого цвета ликеры разбавлялись спиртом под ней. На полках лишь недоступные для обывателя сникерсы и лимонад.

Пришлось долго стучать, Лешка показался не сразу. Внутрь не пустил, вышел сам. Меня выслушал молча. Со значением засветил пачку «Pall Mall». Не торопясь, закурил. Показывает, насколько он важный.

Парень красивый, но скользкий и хитрый, как лис. Характерно подленький прищур и вечно насмешливый взгляд. Нельзя сказать, что вот прямо удачлив. Если что-то и выкружит, то сразу удар по зубам.

— Короче! Есть типа чувак, который мне должен бабла, — сделав глубокую затяжку, Лешка выдохнул несколько дымных колец.

— А от меня-то чо надо? — в тон ему сказал я, уже всё понимая. Чего-то подобного ждал.

— Ну, ты типа постоишь, бицухой посветишь, пока побазарю. Мутный он чел. Одному чот сыкотно очень.

— Да нахрен мне ваши разборки! — попытался отмазаться я. — К бандитам иди.

— С них хрен слезешь потом, ты же знаешь, — фыркнул он. — Ну и потеря лица, вопросы там всякие. Неохота палиться. Скажут, что лох.

— Профком?

— А разница есть? Меня давно подвинуть хотят. Хлебное ж место. Поставят другого, повод лишь дай.

— За тебя впрягаться не буду. А то как в тот раз… — буркнул я, демонстративно погладив затылок. Из-за него там шрам и пережитое сотрясение мозга. За чужие понты достается лишь мне.

— Да не ссы, ничо такого. Дел на минуту, отвезу-привезу. А в профкоме твой вопрос порешаем. Отнесешь заявление, место найдем.

Если «ничо такого», то зачем нужен я? От предложения веяло нехорошим душком, но что еще делать? Без поручительства в Болгарию никто не возьмет. Желающих наверняка воз и тележка. Можно всю жизнь так железо тягать, а на выходе что? Котлета в борще?

Договорились на вечер. Поначалу подумывал взять на стрелку кастет, но не решился. Под статью влететь проще простого, а если впрямь что-то серьезное, то всё равно не спасет.

В назначенный час я обреченно сел в прокуренный салон почти новой «девятки». Металлик, цвет майя — все юльки хотят только такую. Из магнитолы плаксиво подвывало «Белыми розами». Встретив мой взгляд, Лешка хмыкнул, но вставил другую кассету. «BASF» — в бардачке целый бокс.

'Теплое место, но улицы ждут

Отпечатков наших ног.

Звездная пыль — на сапогах…'

Вот! Другое же дело. Теперь можно ехать.

Вечером город преображается, словно сбрасывая пыль и усталость рабочего дня. Ночная Пенза таинственна и сказочно красива. Лес, парки, свет фонарей отражается в темной глади реки, загадочно мерцая огнями. Еще немногочисленные витрины манят и сверкают, а на улицах появляются стайки похожих на тропических птичек девчонок — столь же броских и ярких. Они как экзотические блестящие бабочки, летящие на свет и музыку ночных развлечений.

С каждым днем таких заведений всё больше, но эта будоражащая чувства активность проходит почему-то мимо меня. Кооператоры, фарца, проститутки, власть и бандиты словно в параллельной вселенной. Будто бы рядом, но где-то вдали. Оттуда в мою пропахшую потом качалку долетает лишь эхо — женский смех, золотистые блестки, брызги шампанского и выхлопной дым дорогущих машин. Я ловлю звуки, запахи, шорохи словно в тени настоящего мира — блестящего и ослепительно яркого, куда почему-то не дали билет.

Где не успел, протупил, облажался? В армии, школе или до того, как родился, выбрав не то и не тех? Старший сержант вернулся в другую страну. За эти два года все как-то подстроились и подсуетились, а я неуместен, не нужен, чужой. За что ухватиться, чтобы вскочить на подножку? Этот поезд уходит, и Юлька издевательски машет из окон гламурным платком.

«Качай брат, железо…» — так ведь, дядюшка Шварц?

И сейчас наша «девятка» будто пытается догнать этот поезд. Лешка в обычном для себя самоубийственном стиле гонит в частный сектор из центра, хамски подрезая других, распугивая всё и всех. Люди матерятся, разбегаясь, как вспугнутые ястребом куры. Вцепившись в подлокотник до побелевших костяшек, молюсь, чтобы всё обошлось. Скверное предчувствие, что скучно не будет, а вся развлекуха еще впереди. Нас мотает из стороны в сторону, на поворотах заносит, но водила доволен. Умеет взбодрить.

Пожелай мне удачи в бою, пожелай мне:

Не остаться в этой траве,

Не остаться в этой траве.

Пожелай мне удачи, пожелай мне удачи!

Машина с визгом тормозит у забора. За ним полумрак и дом с крыльцом. Я не знаю, кто там живет и выхожу, чувствуя, как дрожат после гонки колени. Лешка пробирается к дощатой двери и громко стучит. Звонок даже не ищет, видимо, бывал здесь не раз.

Близко не подхожу, но встаю так, чтобы меня было видно. Мало ли какие там разговоры. Меньше знаешь — лучше спишь. В клубе странностей много, и глаза посетителей, бывало, не пьяно блестят.

Из двери вышел сутулый, опасного вида громила. «Рожа кирпича просит» — это вот про такого. Ему по доброй воле и в здравом уме никто бы денег не дал. Для этого экспертом физиогномики быть даже не нужно. Инстинкты подсказывали, что быковать не дадут. Разумнее быстро и тихо уйти.

Вскоре эта очевидная истина дошла и до Лешки. Он будто оправдывался, жестикулировал, но понемногу пятился. Вероятно, человек был не тот.

Выдвинув челюсть, громила презрительно сплюнул и замахнулся. Скорее дать затрещину, а не ударить, но горе-кредитор предпочел отступить. Но не к машине, что было логично, а за спину ко мне. В отличие от «девятки», ее ему было точно не жалко, а вот кузов сгоряча могли и помять.

Оценив степень агрессии и внешний вид неприятеля, я отчетливо понял, что собой рисковать не готов. Громила уступал в габаритах, но кратно превосходил в объективной угрозе. Шеи нет, нос кривой, уши сломаны, хищно блестит златая фикса в зубах. Не сомневаюсь, что на костяшках мозоли и хорошо, если он без наколотых звезд на плечах.

А ведь я приехал сюда «постоять»! О героическом поединке с братвой речи не шло. Это ж киллер, не меньше. На завтрак таких студентиков ест. Финку в сердце за Лешкины тёрки? Да нахрена это мне?

— Чего ждешь⁈ — пискнул из-за плеча наш герой.

Выбора, собственно, уже как бы нет. От прямого в голову ушел быстрым уклоном. Влепил в правое подреберье, кажущийся сейчас мелким, кулак.

Попал вроде бы точно. Другой бы свалился, а этот не крякнул. Удар по печени — это серьезно. Обычно нокдаун. Но тут и чел необычный. Ну вот зачем это мне?

Запыхтев, громила попытался пройти в ноги, и я едва успел отскочить, понимая, что бороться с точно нельзя.

Джеб, джеб, нырок вправо. Выпрямился с крюком снизу вверх через руку. Три года в школе боксу отдано было не зря.

Удар прошел, но, к сожаленью, не в челюсть. А на отходе получил уже я. Всё же мои мышцы не для динамичного боя. Резкости нет, нагрузки другие. Не на плечах же мне с ним приседать?

В голове будто взорвалась граната. Под адреналином боль не почувствовал, но ощущения странные. Правая часть лица онемела. С ней что-то не то.

К счастью, противник чувствовал себя, видимо, так же. Интерес к ближнему бою он потерял. Злобно ощерившись, полез в задний карман. Едва ли достанет из него документы. Нож, кастет или ствол?

— Чо встал-то? Садись! — услышал я крик из машины.

Уговаривать меня уже не пришлось. Адреналин делает очень проворным, дав так нужную сейчас резкость в ногах.

Лешка ударил по газам и, взревев, «девятка» прыгнула с места, оставляя поле боя врагу. К счастью, ночная улица совершенно пуста, иначе непременно бы кого-нибудь сбил. Наше бегство разбудило всех местных собак. Их оказалось неожиданно много. Тявкали из каждой дыры.

' Я хотел бы остаться с тобой,

Просто остаться с тобой,

Но высокая в небе звезда зовет меня в путь…'

— Кто, блин, это был? — приглушил громкость я.

Повернул к себе зеркало заднего вида. Скулы нет совсем. И правый глаз опустился. С таким буду жить?

— Да это…

— Стоп! Похер. Не втягивай меня в это гавно.

— В больничку? — спросил Лешка, втянув голову в плечи. — Не загоняйся, нормуль будет всё. Шмотки тебе новые купим, вопрос твой решим.

Я молча кивнул. От рубашки лохмотья, а их всего две.

Ночной город пролетели, как на ракете. Заартачившийся было охранник молча поднял шлагбаум, как только увидел лицо. Не то чтобы я сильно загнался по поводу своей красоты, но Юлька… С таким-то уродом ей и «мерса» не хватит.

— Скула сломана и провалилась. Операцию сделаем утром, — сухо объявил врач после осмотра.

Похоже, моя травма обычна. Выглядит страшнее, чем есть. С учетом того, что пишут в газетах, таких пачками, наверное, возят. Главное, что не выбили глаз. А скула… Интересно, как будут править? Разберут-соберут? Зальют в морду гипс?

— А без операции нельзя? — жалобно спросил я, представляя в деталях этот жуткий процесс.

— Мазями? Можно, — кивнул он. — Но в зеркало на себя лучше тогда не смотреть.

— А если потом как-нибудь?

— И потом тоже можно. Но операция уже будет другая. Ломать ведь сложней.

Спалось плохо. После бессонной ночи сделали укол и повезли на мерзко дребезжащей каталке в слепящий, лекарственно пахнущий бокс. Над моим телом спорили о чем-то своем. Под ядовитый щебет двух медсестричек вогнали в лицо холодный крючок.

Я напрягся, приготовившись познать всю глубину адских мук, но ощутил лишь толчок. С громким и сухим щелчком скула встала на место.

И это вот всё?

Слегка разочарованный я безмятежно уснул, твердо уверенный, что Лешка мне должен. Снилась Болгария, Долина Роз, Шипка и Слынчев Бряг, но почему-то с памятником солдату Алёше. Он и протягивал ключи от «девятки». Надо брать, раз дают.

Я потянулся, но пальцы схватили лишь воздух — горячий и влажный, словно в парной.

Что, опять?

Снова на пляже, но уже в тени пальмы. Солнце ползло по ясному небу, отвоевывая у нее сантиметры. Зрелище бескрайнего моря в обрамлении отвесных скал гипнотизировало и расслабляло мой загнанный ум.

Это же сон. Осознанный сон. В нем можно делать всё что угодно до момента, когда перетечет в полудрему перед тем, как проснуться. Но зачем просыпаться? Здесь ни Лешек, ни Юлек, ни жутких громил с золотыми зубами. Без них хорошо. Вот так бы безмятежно смотреть и забыться, растворившись в мерном ритме лениво шепчущих волн. Пропасть в пенящихся гребнях, стать самим океаном — без мыслей и грез…

Крохотная, но злая козявка куснула лодыжку, возвращая здоровый скепсис и ясность в расслабленный ум. Без них проще и гораздо комфортней. Мысль — не всегда хорошо. Но боль еще хуже. Разве она бывает во сне?

Обычно, как только его осознаем, вся активность в нем исчезает. Действие тотчас останавливается, а персонажи застывают, превращаясь в марионеточных кукол. По инерции, проснувшийся разум тщетно пытается передвигать их фигурки, оживляя и растягивая ускользающий мир. Но здесь всё не так.

Прибрежную гальку не удалось превратить ни в знойную стриптизершу из бара, ни в выигрышный лотерейный билет. Окружение выглядело слишком отчетливо, а чувство голода утверждало реальность лучше любой философии. Щипок не поможет развеять мираж.

Пока еще ум наслаждался бездействием, оттягивая момент, когда возникнут вопросы. Они потребуют времени, решений и приложения сил в этом странном пространстве. Его реальность давила. В ней я чувствовал себя крохотным, пустым и ничтожным. Ее уже нельзя отрицать, выкинув, как тот белый песок.

Полы в зале плохо помыли, и я нашел его под лавкой и на следующий день. Это точно не мел, спутать нельзя. После долгих раздумий смог уговорить себя, что просто совпало. Бодрствующее во сне подсознание знало, что кто-то рассыпал здесь белый песок. Мозг вставил в сон этот фрагмент, точно пазл, и вот — вуаля: ты сходишь с ума.

Отряхнув ладони, со вздохом сел на корягу. Отговорки уже не помогут. Для начала надо признать, что творится какая-то хрень. Так или иначе придется в ней разбираться. Понять — как, зачем, почему.

Или забить? Подождать, когда рассосется само?

Эх, обернуться сейчас бы этой корягой на прогретом песке. Рассвет и закат, прилив и отлив, шторм и слепящее солнце — ей всё равно. Она бесстрастна, не ведает боли и не жаждет что-либо знать.

В уме возник образ угрюмых рабочих в синих спецовках. Прислонив к горизонту стремянку, они закатывают море в рулон. Спустят воду, сметут с цементного пола песок. Уберут пальмы, выключат солнце, а банер с небом отнесут в соседний ангар. И тогда здесь останусь лишь я. Почему бы не убраться за них?

Я поднялся на корягу повыше и встал в полный рост. Приглядевшись к обманчивому хаосу пляжной идиллии, обнаружил себя в центре чертежа, который хорошо виден сверху. Песок расчерчивали геометрические фигуры и линии с небольшим валом, отсыпанным по периметру. Пройдя чуть дальше, обнаружил следы от костров, где теплела зола.

Открытие намекало на некое таинство местного культа, что само по себе довольно зловеще. Видимо, любители фигурных геоглифов Наски. И я, очевидно, играю в их ритуале какую-то роль. Но где это всё?

Небо не пересекали инверсионные следы авиации, а горизонт выглядел неестественно чистым от мачт прогулочных яхт. Нет даже мусора, без которого море уже не представить. Ни пустых пивных банок, ни окурков, ни рваных пакетов или остатков еды. За исключением расчерченной зоны, пляж выглядел нетронутым и заповедным.

Надо поискать здесь людей, но я проснулся, как только сделал еще один шаг.

Глава 3

 Колеса стукнули, вагон чуть толкнуло. Народ высыпал в проход, окна открыли, жадно вдыхаем свежий ночной воздух. Он уже совершенно другой — заграничный! Советский Союз остался сзади, и от осознания этого немыслимого ранее факта побежали мурашки.

Хорошо освещен только перрон, за ним какие-то дома, но в темноте мало что видно. Забор из колючей проволоки и неторопливо фланирующий вдоль него автоматчик. Чужая зеленая форма, пилотка, погоны, знаки различия. Да и сам он чужой. Смуглый, губастый, не наш — сразу видно. «Калашников» у него тоже чудной, с дополнительной рукояткой на цевье. Румын, одним словом.

Заметив мой взгляд, он опасливо оглянулся и приложил два пальца к губам, клянча у нас сигареты.

«Ноу-ноу, камрад! Ихь бин комсомолец! Облико морале, ферштейн?» — заржал Ванёк рядом. Мой друг по качалке. Спортивный и улыбчивый, он являлся объектом страстного обожания женского пола, что неудивительно для клона Ван Дамма. Их лица настолько похожи, что легко перепутать.

Скорчив недовольную гримаску, румын демонстративно поправил на плече автомат и отошел. Помнит гад, с кем они воевали…

— Так, окна закрыли и отошли! — скомандовал старший, прижимая к груди черную папку и списки. — Хотите домой? Остерегаемся чужих провокаций!

Толик и правда боялся. Но нас, а не их. Комсомольским активом мы не были точно. Как водится, набрали блатных, и народец ему достался тёртый и ушлый. За каждым связи, харизма, история. На этом фоне усач-политрук просто терялся. В усиление профком отправил в стройотряд медсестру, видимо, ожидая производственных травм. Выглядела она, как Эвелина Бледанс из «Масок», но вела себя скромно, что разочаровало всех нас.

Вдобавок уже морально и политически разложившийся комсомольский актив пошел на аферу. Перед границей Толик каждому выдал пакет. В нем банка растворимого бразильского кофе, часы «Командирские», фотоаппарат «Зенит-Е» Красногорского, а не Вилейского завода, что было важно. Но выяснили это мы только потом.

Конечно, Лешка заблаговременно слил информацию о том, что желательно брать, но где ж эти сокровища можно найти? Тож дефицит. Да и денег ведь нет. На банку кофе и часы «Заря» снова пришлось занимать. Надежда на то, что нам там заплатят. Работать же едем, настрой боевой.

После визита улыбчивой болгарской таможни контрабанду забрали. Как ни странно, ее не искали ни свои, ни чужие. «Добре дошли!» — вот и всё, что сказал офицер в серой форме. В сумки даже не заглянул.

Сразу за Дунаем выгружаемся в городе Русе. «Влакт Москва-София пристигна на перви коловоз» — громко объявил репродуктор, вызвав улыбку. На трансформаторной будке предупреждающая надпись кириллицей: «Не влизайте, опасно е за живота ви!»

Солнце, смех, под ногами вроде бы чужая земля, но архитектура всё та же — «развитого социализма». Вокзал, крупные здания, машины как дома, но воздух как пряный и словно светлее. Аромат совершенно другой. Здесь почему-то спокойней. Безмятежность и нега контрастом с хмурой и грязной Москвой. У нас всегда насторожен и ждешь неизбежной подставы. Тут же словно вернулся с фронта домой.

На привокзальной площади должен встретить автобус, но его пока нет. Толик, как пионеров, организованной толпой отвел всех в столовую со странной едой. Всё по талонам: томатный суп «шкембе чорба», малюсенькие печеные перцы «чушки бюрек» и псевдо кефир — кислый «айран».

А мясо-то где? Они хоть знают, сколько жрут культуристы? От комсомольцев, понятно, столько не ждут. Надпись «опасно за живот» заиграла новыми красками. Тот мизер, который нам разменяли на левы, тратить на еду немыслимо жаль. Мы на этапе первичного накопления капитала, который надо максимально эффективно вложить. То, что прихватили из дома, за двое суток пути сожрано уже подчистую. Ощущение такое, словно не ел вообще ничего.

— Одна, сука, трава! — возмутился Ванек, встретившись со мной глазами. Такими же голодными, как у меня. Жрали мы за троих, причем каждый.

— Мож по пивку? — предложил Лешка, сканируя улицу взглядом. — Трубы горят. Автобуса всё равно пока нет. И город посмотрим, не малые ж дети. Чо, как бараны стоять.

— За твой тогда счет, — буркнул я и со значением потрогал скулу. — Ты же богач.

— Да без проблем! — небрежно махнул он рукой. — Только не палимся, не то сядут на хвост.

Бочком-бочком, мы отделились от дисциплинированно скучковавшейся вокруг Толика группы, напоминавшей пугливых цыплят. Смотреть тут особенно не на что. Вокзал с колоннами, подземный переход и серые однотипные здания вроде наших хрущевок на той стороне. Люди тоже обычные, никакой «заграничности» в них пока нет. В подсознании, видимо, засел образ элегантных красоток с глянцевых страниц модных журналов, поэтому ощущение легкого разочарования было. Тут всё как у нас. Ну разве что тупых лозунгов нигде не висело. «Перестройка» и «гласность» эту границу перейти не смогли.

Пометавшись по улицам, буквально по запаху нашли столь желанный киоск. Аромат источал поистине сказочный, здесь пекли «баницы» — горячий, промасленный, слоеный пирог с брынзой, выглядевший пищей богов. Хрустящие, неземного вкуса чешуйки таят во рту. Недостаток один — нам было мало.

Запили лакомство, как водится, пивом. После бутылки дивной и терпкой «Загорки» от восторга едва не прошибла слеза. В сравнении привычно разбавленное у нас «Жигулевское» казалось ослиной мочой. После такого пить его будет уже невозможно.

— Охренеть, пиво как с газом! — восхищенно охнул Ванек.

— Естественно! — жирные после баницы губы Лешка вытер ладонью. — Это вы чешского еще не видали. Еще по одной? Теперь платите сами.

Мы стыдливо отвели взгляд. Очень хотелось, но к такой жертве еще не готовы. Эти драгоценные левы — фундамент для капитала. Это окупится, надо терпеть. А с богатством появятся юльки, машины и всё остальное.

— Ну как хотите, — ухмыльнулся упырь, покупая бутылку.

— Сволочь! — скрипнул зубами Ванек. — Не друг ты нам боле.

— А то! — Лешка еще сделал глоток. — Погнали назад. Наш Толик, поди, с ума уже сходит.

Улицы прямые, заблудить почти невозможно, но каким-то образом это нам удалось. Скорее всего, виновата «Загорка». А может воздух свободы пьянил. Направление вроде бы выбрали верное, но закрались сомнения — туда ли идем?

Выбрав дородную даму с благодушным лицом, остановились спросить.

— Здравствуйте, извините, мы правильно идем на железнодорожный вокзал? — скороговоркой и на одной ноте выпалил Лешка.

— Вокзаль? — непонимающе повторила она.

— Гара, вокзал-гара, коловоз, София ту-ту! — Ванек энергично подвигал локтями, изобразив паровоз.

— А, жэпэ гара! Руснаци? — просияла дама, облегченно опустив сумку, которую прижимала к себе.

— Ага, стройотрядо-туристо, — улыбаясь, закивал он. — Гара-то где?

— Направо. Перестройка, да? Браво на вашия Горбачев!

— Направо? — засомневался я и на всякий случай показал ей рукой. Там вроде не шли.

— Направо! — уверенно подтвердив, несколько раз кивнула она. — Няколко минути!

Озадаченно переглянувшись, свернули. Женщина, кажется, настроена к нам дружелюбно. Говорят, русских здесь любят. Мы ж не в Прибалтике, чтобы мстительно врать?

Если разобраться, то вообще земляки. Насколько я знал, на месте Пензы жили буртасы, а потом и булгары, часть которых во время Великого переселения народов под натиском гуннов ушла за Дунай. Волжскую Булгарию вырезали татаро-монголы, а здесь болгары пятьсот лет жили под гнетом османов, пока русские не выкинули турок с Балкан. Понеся тогда огромные жертвы, Россия освободила болгар. Тут это помнят, но в первой и второй мировой войне почему-то воевали уже против нас.

— Как думаешь, она не соврала? — вопросительно посмотрел Лешка, когда миновали длинный квартал.

Так долго сюда точно не шли. К этому времени мы были на нервах. Пожалуй, так город насквозь пройдем. Без нас не уедут, но орать будут точно. Дадут самую гнилую работу, повод напакостить теперь у Толика есть.

— Ммм… Вряд ли, — почесал я затылок. — Зачем ей нам врать?

— Да испугалась она, — предположил он. — Видел, как в сумку вцепилась? Немудрено, если на вас посмотреть.

— У нас лица добрые, а ты дыхнул на нее, — парировал Ванек, не простивший «Загорку». — А с Горбачевым сарказм. Достал их, видимо, тоже.

— Да не… Болгары же к нам хорошо, — пожал я плечами. — Их Живков даже шестнадцатую советскую республику сделать хотел. Давай вон того еще спросим.

На этот раз выбрал импозантного мужчину в очках — черепаховая оправа, толстое стекло. Седой, прилично одетый, спокойный и уверенный взгляд — пред нами явно источник достоверного знания.

— О, дорогие товарищи! — обрадовался он, выслушав нас. Говорил почти без акцента. — Идите два квартала прямо, поверните направо.

— Одна женщина тоже сказала направо, теперь нам назад? — внимательно посмотрел на интеллигента Ванек, подозревая подставу.

— И еще вот так наверно кивнула? — рассмеялся тот.

— Ну да…

— Типичная проблема, так у вас говорят? У нас всё наоборот. Болгары, отрицая, кивают вверх-вниз. Когда соглашаемся, качаем головой вправо-влево. У этой национальной особенности есть свои корни. Скорее всего, миф, но характерный. Во время османского… ига, правильно? Турки приставляли к горлу болгарина нож и спрашивали, отрекается ли от веры христовой. Если помотать головой, сказав «нет», то клинок порежет кожу, поэтому люди молча кивали, договорившись поменять эти жесты местами. Ну, а «направо» по-болгарски — «прямо». Женщина сказала вам верно.

— Вы так хорошо говорите по-русски…

— Потому что заведующий кафедрой, — улыбнулся профессор. — У нас русский язык обязателен для изучения в школе. «Добре дошли», как мы говорим. Успех скепи другари!

Лешка стыдливо спрятал за спину бутылку и, растрогавшись, пожал профессору руку. Бывают же настолько интеллигентные и приятные люди! А еще баницы, пиво! Впору остаться.

Как оказалось, время тут летит незаметно, автобус ждал уже час. Встретили нас, мягко говоря, неприветливо. Раскрасневшийся Толик в запале топал ногами, угрожал штрафами, карами, и под его бубнёж я умиротворенно заснул на заднем сиденье.

Ум привыкает ко всему, поэтому пейзаж в стиле «баунти» шока не вызвал. Решив, что надо действовать быстро, я сразу направился к заросшей густым лесом горе, что возвышалась над бухтой. Секрет сновидения должен быть там, на пляже ничего нового уже не увижу.

Джунгли встретили густым ароматом цветов и гниющей листвы. Здесь полумрак, воздух плотный и влажный. Сквозь густую листву едва пробивался солнечный луч, играя бликами в росинках на паутине. Деревья переплетались кронами, лианы опутывали стволы и мохнатыми гирляндами свисали с ветвей. Под треск цикад перекликались и щелкали невидимые с земли обезьянки и птицы.

К счастью, тропинка тут всё же была, иначе понадобилось бы большое мачете. Углубившись в лес, я быстро нашел оплетенную мхом и лианами хижину. Казалось, она давно стала частью джунглей. Чуть ниже по склону ручей и мангровый лес, который заливало приливом. Следов человеческой активности вроде бы нет, куриных ног под избушкой тоже не видно.

Подойдя, осторожно толкнул дощатую дверь. Открылась легко. Значит, кто-то живет, иначе давно заросла бы лианой.

Сделав шаг, услышал угрожающий писк и быстро пригнулся. Зашумев крыльями, вылетела стая летучих мышей. Засранный ими пол мерзко лип под ногами. В стенах щели, в крыше дыра, везде пыль, грязь, паутина. Из обстановки лишь пара ветхих и сломанных стульев.

Как только глаза привыкли к темноте, нашел в полу люк — единственное место, где не было пыли. Выглядел он типично зловеще. Подпол наверняка полон жутких страшилищ. Я же в кошмаре, как же иначе?

На самом деле это здорово меня успокаивало. Что бы там ни было, оно ничего сделать не может. Я же сейчас в автобусе еду. Лишь бы не обосраться со страху.

Решительно взявшись за ручку, резко открыл и отпрянул, ожидая прыжка и леденящего воя чудовищ. Но по классике жанра, там затаились, ожидая, когда сам спущусь вниз. Видимо, тоже смотрели хорроры.

«Тут есть кто-нибудь?» — подыграл я, стараясь органично вписаться в канон. Быстрее начнем, быстрее закончим. Нечего долго тянуть.

Но упрямая нечисть зловеще молчала, приглашая к себе в темноту. Хочет растянуть чертов сон на несколько серий, а мне ведь работать. «Загорка» и баница, девчонки и гитарный перебор у ночного костра. Юность проходит, дел же полно.

Я лег на пол, опустил в подпол голову, осторожно принюхался. Запах могильный, тяжелый, сырой. Так и несет мертвечиной. Лестница есть, но спускаться бессмысленно, не увижу вообще ничего.

У люка какие-то тряпки и мусор. Пошарив рукой, распугал сколопендр, но нашел заправленную керосиновую лампу и спички. Для меня ведь оставили, монстру они вряд нужны.

Несмотря на мой гонор, пальцы дрожали, когда зажигал. Даже иллюзия могла быть очень страшной, а я до конца еще не был уверен, что это всё сон.

Подпол оказался на удивление чистым. На столе колбы, склянки, реторты с чем-то подозрительно красным. Но главное — в центре. Там стоял гроб.

Глава 4

Всю дорогу до Нови Пазар проспал. Вернее, исследовал жутковатую хижину в джунглях, но кто ж мне поверит? Проснулся в самый интригующий и страшный момент, когда стал открывать крышку гроба. Вероятно, я закричал, потому что в автобусе смотрели, как на придурка.

— Ты чо, Мить? — пихнул меня Лешка.

— А? Да не… — сонно потянулся я. Дневной свет слепил после темного и сырого подвала. — Приснилось чаво-то…

— Так ты ж не спал.

— Да ну? И что же я делал?

— Ты не в себе что ли? — округлил он глаза. — Тихо!

По проходу к нам двигался бюст, за ним медсестра. Вид у Светланы был озабоченный.

— С вами, юноша, что? — мой лоб потрогали холодной ладошкой.

— В смысле? — я заставил себя поднять взгляд чуть повыше.

— Приступ, припадок? У вас так часто бывает? — она несколько раз энергично встряхнула термометр, и под маечкой точно запрыгала пара мячей. — На вот, померяй.

— Ректально, надеюсь? — прыснул Ванек.

Девушка холодно посмотрела на него и отошла. Сзади тоже была ничего. Ради такого можно даже позволить себе заболеть.

— А чо с тобой, правда? Куда так орать? — уже шепотом спросил он.

— Да говорю же — заснул!

— Мить, не гони, — внимательно посмотрел на меня Лешка. — Нормально ж общались. Помнишь о чем?

— Ммм… — пожал я плечами. — О чем?

— Я помню! — подмигнул нам Ванек. — Он сказал, что накроет поляну для нас.

— Мить, ну серьезно. Химию свою что ли жрешь? Или после сотрясения так?

— Всё хорошо у меня! Да отвалите вы оба!

Я отвернулся к окну. С «химией» и правда был пунктик. Потому что был «чистым» и ее презирал. Даже не оттого, что угробит здоровье, а потому, что читерство просто. Сродни тому, что отстоял длинную очередь, а они сразу к кассе. «А так было можно?»

Мои мышцы честные, это долгий и адски утомительный труд, а такой долбоящер очень быстро пройдет этот путь на уколах. И похер ему на побочки и твое возмущение. С другой стороны, когда упираешься в свой потолок, дальше не сдвинуться, хоть ты убейся. Но это для чемпионства. А на кой оно надо, если посадишь здоровье?

Гневная тирада внутри на время отвлекла от главной проблемы. Я здесь болтал с Лешкой о чем-то, пока там гонял летучих мышей. Вернее, не я, раз ничего не запомнил.

Шизофрения? Нейродегенеративное заболевание мозга? Альцгеймер? Ранний склероз?

Но если больной может выдать галлюцинацию настолько реалистичного уровня, то на что способен здоровый? Сачкует, собака. Что ж всё про гроб, нет что ли более приятных иллюзий?

Остаток пути я молча пялился в окно, боясь снова уснуть. Мимо пролетали поля, виноградники, аккуратные домики. Не то чтоб ухоженно, но живописно. Не по-нашему точно. Без покосившихся деревянных домов, ржавых останков хозтехники и руин изкоровников. Сельская идиллия и пастораль. Узкие дороги, но с идеальной разметкой и ровным асфальтом. Никто никуда не торопится.

По приезду нас разместили на окраине города рядом с консервным заводом, где предстояло работать. Здание длинное и без удобств. Вероятно, построенное для наемных рабочих, напоминало казарму. Но в институте на картошке было похуже. Всё ж заграница.

Кормили неплохо, да и работа была не особо тяжелой. Наша троица старательно таскала и вываливала содержимое бесчисленных ящиков на транспортерную ленту. Горы томатов уносились в чрево яростно лязгавшей и брызжущей соком машины. Тут консервировали лютеницу, гювеч или пасту. Посвящение в традиционный для завода уклад мы прошли до обеда.

— Другари, бягайте бырзо при нас! — махнула рукой пара красноносых «братушек».

У нас такой жест означал бы «валите нахер отсюда», но тут же всё через жопу. К счастью, уже разобрались, что взмах ладонью от себя был приглашением. Переглянувшись, мы подошли.

Заговорщицки подмигнув, болгарин достал бутыль с жидкостью классически молочного света. Второй протянул большой красный перец и помидор, коих вокруг было навалом.

— Вот это по-нашему! — одобрительно крякнул Ванек. — Самогон?

— Лунна светлина! — покачали они головой. — Ракия! Това твое.

Я осторожно понюхал стакан и поморщился. Пахло мерзейше. Похоже, на помидорных кожурках, благо их тьма. Показал большой палец, с трудом сыграв чистый восторг.

— За приятелство, братство и всичко добро! — подняли стаканы.

Сделав пару осторожных глотков, братушки удовлетворенно чмокнули, показывая, насколько элитарен продукт. Но мы-то, как водится, опрокинули махом.

Возникшее у меня ощущения можно лишь пережить, описать их нельзя. Чистый спирт был бы кратно приятней. Дело не в градусе. Как мне представляется, это вкус ацетона.

Мы едва не схватились за горло, из глаз брызнули слезы. Не вздохнуть. Реакция организма была предсказуемой. Он пытался немедленно извергнуть наружу эту мутную дрянь. Спасла только гордость. Мы ж русские люди!

— Ооо… — переглянулись болгары. — Много добре. Хайде да работим заедно! Яки момчета!

Экзамен на дружбу народов прошли, и по плечу уважительно хлопнули. По работе к нам не докапывались, только нужна ли мне такая работа? На пару тряпок зарплаты, наверное, хватит. Долги дома, допустим, отдам, но амбиции уже намного дальше и выше.

Когда Лешка с гордостью показал нам купюру в сто баксов, мы с Ванькой благоговейно ее подержали в руках. В ней искушающий символ всей капиталистической мощи. Ее сердце, топливо и священный алтарь, куда все кладут жизни и души. Та сермяжная правда, что стоит за мотивом и действием людей там и тут, прямо в этой бледно-зеленой бумажке.

С детской наивностью решили сбыть свою контрабанду в первый же день. Надо успеть собрать самые сливки. А кому можно продать пару банок растворимого кофе? Конечно, бармену.

Примерную цену Лешка уже подсказал, и после работы мы с Ванькой побежали по барам. Их в городке с десятитысячным населением было аж два. Предвкушая барыш, влетели в ближайший. С гордостью поставили свои драгоценные банки на стойку. Вот первый камень в фундаменте грядущих богатств! Сфотографировать бы их для истории!

— Колко искаш? — скользнул бармен взглядом по нашим сияющим лицам.

Почувствовав отсутствие его интереса, я нервно вспотел. А услышав встречное предложение, потерял и дар речи. Если перевести на рубли, будет меньше, чем брали. Тот еще бизнес.

Увидев, как мы возмутились, болгарин усмехнулся в усы и открыл шкаф за стойкой. Две полки забиты такими же банками с кофе. Их ему хватит на несколько лет. Здесь столько не выпьют.

Кто-то нас опередил и подставил. Но как? Толик на фабрике, потом все на ужин. Мы летели сюда как на крыльях!

Через секунду дошло. В этом сезоне наш стройотряд тут не первый! Мы же сменили кого-то. Значит, второй бар можно уже не искать. Там столько же будет.

Разочарованные и злые, мы забрали никому не нужный кофе. Товар, наверное, у всех одинаков. С часами получится та же история. Городок перенасыщен, а я разорен. Горечь поражения уснуть не давала. «Всё, что нажито непосильным трудом». Потрясение оказалось слишком серьезным.

Раздраженный, решил прогуляться, но, пытаясь встать, стукнулся лбом обо что-то. Не видно здесь ни черта. И почему вдруг так тесно?

Я что, в ящике? Но нет же, в гробу! Меня похоронили вживую!

Запаниковав, ударил руками, сорвав с него крышку. Она упала на пол, а я, наконец, понял, что сплю. Вспомнил направление к лестнице и метнулся туда, сбив еще что-то. Взлетел по ступеням и открыл люк, подняв на крыло ту же мышиную стаю.

Снаружи был день, но сквозь листву солнца не видно. На травинках роса, скорее всего, утро.

Какого черта очнулся в гробу? А если б хозяин пришел? Нашел тоже место…

В уме мелькнула нехорошая мысль, и я потрогал языком свои зубы. Клыков вроде нет, но они могут вылезти позже. В популярных хоррорах, как правило, прорезаются уже при атаке. Успокаивало то, что крови мне сейчас не хотелось. Да и дневной свет не жжет. То есть, уже не вампир, а что-то другое. Но кто еще в гробах засыпает? Как угораздило в собственном сне превратиться в какую-то нечисть?

Найдя лампу, вновь спустился в подвал, чтобы обыскать это логово. Мое или нет? Раз спал в гробу, значит, хозяин. А может спрятался там от кого-то. Здесь много змей, мышей, насекомых.

Я провозился пару часов, обшаривая каждый угол избушки. Тщательный обыск ничего мне не дал. Ни поясняющих книг, ни записок. Советов, инструкций, подсказок никто не оставил. А ведь уважающий себя монстр и маньяк первым делом мастерит доску с коллажем. На нем вырезки из газетных статей и непременно красные стрелочки, раскрывающие стратегический замысел. Иначе кто постигнет его глубину? Жертвам, зрителю и протагонисту всё должно быть понятно. Их, кстати, еще надо найти. Они где-нибудь рядом.

Хозяин, видимо, всё держал в голове и судя по обстановке, был довольно ученым. Возможно, алхимик. Кругом склянки, колбы и какие-то зелья. Пробовать их, конечно, не буду.

Хоть какого-то оружия, к сожалению, внутри не нашел, поэтому, щурясь от света, вышел из хижины с пустыми руками. О чем пожалел почти сразу. К моей груди приставили острозаточенный кол. Его, крепко сжимая руками, держала прелестная, юная дева.

Это была блондинка лет восемнадцати с длинными волосами и большими глазами цвета лазури. Наряд выдавал в ней бесстрашную убийцу кровососущих. Стройное тело обтянуто штанами и кожаным корсетом. На длинных ногах сапоги. Бюст выше всяких похвал, в мужских снах других не бывает. Очевидно, передо мной матерая особь. Прекрасная и опасная, как амазонка. А других во сне нет.

— Так у тебя получилось? — строго вопросила она, очаровательно хмурясь.

Должно быть, считала, что выглядит уверенно и крайне свирепо. Но как по мне — милота.

Глава 5

 Что именно у меня «получилось» успеть не узнал, провалившись в обычный, путаный и фантастический сон, где эхо мыслей, фантазий и образов складывались в затейливый и неясный узор, подобно цветным стеклышкам в калейдоскопе. Там пограничники, болгары, томаты и, разумеется, Шварц.

«Протеин — это сила!» — сказал он, выпив залпом коктейль. Удовлетворенно крякнув, тыльной стороной ладони вытер вокруг губ красный след.

Я проснулся от шума. Кто-то говорил непонятно и громко. Открыл глаза, еще не вполне понимая, где нахожусь и что происходит. В нашей мужской части «казармы», как оказалось, почти все уже встали. У дверей Толик беседовал с двумя мужчинами в форме. Фуражка, шеврон, синий мундир. Полиция, скорее всего.

Чего они тут? В первую же ночь у нас кто-то влип? Лешка вечером звал ведь куда-то. После такого облома настроения не было, и я не пошел. Наверное, зря. Судя по кипишу, они посидели вчера хорошо.

Сев на кровати, вдруг заметил красное пятно на подушке. Ёкнуло сердце, по телу пробежал холодок. Я торопливо перевернул ее и закрыл простыней. В памяти тут же всплыл гроб, кол юной девы, ну и всё остальное. Откуда здесь кровь?

Вытер губы, лицо, осмотрел руки. Вроде бы нигде больше нет. И только сейчас почувствовал вопросительный взгляд.

Ванькина кровать была рядом. Заметил, конечно же. Что же сказать?

— Чо, кровь носом пошла? — сочувственно спросил он.

— Да болячку расковырял, пока спал. У меня так всегда, — соврал тут же я. — Как сходили вчера? Натворили чего?

— Да не… — пожал он плечами. — Нормально всё было. Пошли в тот же бар, там братушки, Лешка к ним. Без мыла же влезет. Те и пригласили за стол.

— И всё?

— Нет, конечно же. У них машины, поехали в другой городок, а там стриптиз-бар.

— Да ну? — выдохнул я. Ну почему не пошел? Вот идиот!

— Оттянулись там нормалёк, — дразня, подмигнул он. — Не поверишь, тут даже девочки наши. Русские все.

— А платили-то как?

— Так братушки платили. Шампусик, закуска, «Катюшу» все пели. Халява! Сидели как короли.

— Сука, врешь ведь! — прошипел я, едва сдержав стон.

— Да, отвечаю! У Лешки спроси, — Ванек повертел головой. — Где, кстати, он?

Его мы увидели только на завтраке. Амбре шло такое, что постой рядом и сам будто пьян. Лицо мятое, вид потрепанный. Глаза красные и похожи на щелки, откуда устало и скорбно взирал его дух.

— Кароче! — Лешка снял вопрос с языка. — Это не мы.

— Согласен! — поддержал друга Ванек.

Ложка в его руках заметно дрожала. Один я сижу как дурак. Ну почему всё опять без меня?

— Кароче! — продолжил лис, разливая под столом в стакан из бутылки. — Вот. Держи, Вань! «Загорочка» хороша даже с утра.

— А мне? — подвинул я свой.

— Тебе-то зачем? Эт нам только нужно. Ты ж как стекло. Хочешь, сходи сам купи.

— Да хрен с вами, гады. Менты тут чего? — кивнул я на них.

Те снова стояли у дверей, но уже без Толика, а с дородной и хмурой бабой лет сорока. Темными, как дырки, глазами она буквально прожигала взглядом всех нас. Некрасивое и смуглое с резкими чертами лицо, черные волосы заплетены в тяжелую косу. Длинная цветастая юбка до пят.

— Говорю же, не мы, — поднял Лешка мутный взгляд на меня.

— Что не вы? — не выдержал я. — Столько не выпить, кто на нее бы добровольно залез?

— Так ночь, темно вроде было… Я с Толяном говорил, ей даже полицаи не верят. В дом, типа, вломился кто-то из наших. «Верколак» — говорит.

— Почему сразу наш? На медведе и с балалайкой?

— По-русски ругался, в шею ее укусил. Не видела кто.

— А что «верколак» поняла сразу? Трахнул хоть?

— Вот про это не знаю, — пожал Лешка плечами. — Иди сам спроси. Может, хочет закончить, что начал. И чтоб женился на ней. Не просто так полицию с собой привела.

После «Загорки» друзья чуть ожили, но работа шла тяжело. С учетом их состояния ящики пришлось таскать мне, и настроение было минорным. Что, если «верколак» — это я? Вдруг пока «там», он живет тут?

Разговаривал же кто-то с Лешкой в автобусе. А потом еще гроб, девка с колом и пятно на подушке. С клыков натекло?

Улики так себе, возможно, совпало. Узнать бы еще, кто такой «верколак». Если баба пришла, значит, что-то приметила даже во тьме. Мою комплекцию бы вряд ли забыла. Раз не показала, выходит, не я. Интересно, придет ли та блондинка с колом еще? Вряд ли собиралась убить, раз начала говорить. В следующем «сновидении», возможно, расскажет. А лучше пусть оставит письмо.

Но жертва «верколака» ждать не хотела и подняла на ноги полгородка. Придя с работы, мы увидели возле наших бараков цыган. Как оказалось, их в Болгарии много. Не так, как в Румынии, но тоже порядком. Пять процентов от населения, как говорят.

Наш комсомольский вожак, увидев их, вжал голову в плечи и ощутимо напрягся. К счастью, машина полиции там тоже была.

От угрюмых и явно враждебных людей отделились несколько крупных мужчин в сопровождении двух полицейских. С ними был и, видимо, важный чиновник в костюме и галстуке, диссонировавшим с толпой в шлепках, майках и трениках. Толик, аки агнец на заклание, направился к ним.

Ужинали со скверным предчувствием грядущей беды. Девчонки баррикадировались в своей половине. Ребята мрачно выдергивали штакет из земли, заготовляя колы. Народ подобрался у нас всё же тёртый. Суровую школу рабочих районов прошли почти все.

Минут через сорок Толик вернулся, увидев сплоченный и неплохо вооруженный отряд. Натаскали даже воды, если вдруг подожгут.

— Ну что там? — зло прищурился Ванька, опираясь на противопожарный багор.

— В общем, никаких доказательств у них сейчас нет, — устало выдохнул Толик. — Может, той бабе причудилось что, следов насилия нет. Есть ранки на шее, ну так цапнул там кто-то. Те же клопы…

— Ну а решили то что?

— Полиция их пока придержала. Попросили подкрепления, скоро подъедут еще. В общем, хотят провести тут свой ритуал. Я согласился, пусть успокоятся. Темные ж люди. Проблемы с местными нам не нужны.

— Что за ритуал? — настороженно спросил я.

— Да ерунда! — небрежно махнул Толик рукой. — Традиции свои, суеверный народ. В любой непонятной для них ситуации — «ходьба по углям».

— Нас что ль заставят ходить? — заволновались мы.

— Не думаю. Для этого у них свои есть. Эзотерика чистой воды. Дескать, в процессе открывается третий глаз, а он нечисть видит. Любопытное шоу. По приезду, может, на кафедру доклад напишу.

— Толян, а что, если соврет или глюкнет, к примеру? Покажет, скажем, вот на тебя? — забеспокоились все. — Сожгут на костре? Посадят на кол?

— Утверждают, что ошибки не будет, — вытер испарину он. — Не бойтесь. В любом случае своих не сдадим.

Его обещание мало кого успокоило. Дракула рядом же у них где-то жил. Все знают, как тут с ним обошлись. Средневековье какое-то, а не социализм. У нас такой номер бы уже не прошел.

Побурчав, стали готовиться к худшему. Чтобы не упасть в грязь, то есть, в угли лицом, шаман наверняка на кого-то укажет. Надо же как-то отрабатывать хлеб. Но это, если сам не сгорит. В хождение по углям я не верил. Загипнотизировать можно только себя, но никак не огонь. Разве что антипригарное масло на пятки. Фокусы ведь.

Тем временем в таборе шла подготовка. Там натаскали дров, разожгли костер и под звуки бубна, похоже, уже разминались. Из любопытства мы подошли, сложив запасенные для обороны колы и дубинки в импровизированную оружейную пирамиду. К цыганам потихоньку подтягивались всё новые люди. Зевак было много, впору на шоу билеты давать.

Костер быстро сгорел. Самый пузатый и, видимо, старший цыган подошел к полицейскому и что-то сказал. Тот согласно кивнул и направился к нам, будучи своего рода арбитром и посредником сделки. Из соседнего городка приехала еще пара полицейских машин.

По указанию Толика мужская половина отряда образовала шеренгу, сцепившись локтями, словно гоплиты в фаланге. Женская встала за нами, поднимая мораль. Чувствуя их за спиной, мы были уверены и непобедимы, как гранитные скалы, об которые бессильно бьется прибой. Публика ждала представление с большим интересом. Ради такого и «велколака» не грех пригласить.

Остатки костра растащили по площади и разровняли граблями. На быстро темнеющем небосводе мягко мерцали уже далеко не первые звезды, а под ним, зеркально отражая их, раскаленные угли, по которым прокатывались волны нестерпимого жара. Мы хорошо чувствовали его, даже стоя в стороне.

Музыка стала ритмичной и громкой, и в круг вышел старый цыган. Его лицо, как печеное яблоко, а в черных, как ночь глазах не видно белков. Подняв руки к небу, он запричитал нараспев, взывая к каким-то своим божествам. Его подручные раздували угли длинными трубами, хотя было немыслимо жарко и так.

Красные искры взметнулись вверх, и отблески пламени заплясали на лицах. Старик замолчал и указал на красивую черноволосую девушку лет двадцати. Та стояла босиком в белой свободной рубахе и едва заметно качалась, погрузив себя в транс. В ее руках была небольшая икона, которую она прижимала к груди.

Музыка на мгновение смолкла, и девушка вдруг спокойно шагнула вперед.

Кто-то из нас испуганно вскрикнул. Все затаили дыхание, а я почувствовал, как в спину и локти впились Светкины ногти, которая стояла за мной.

Вновь заиграв, музыка становилась всё громче. Девушка не танцевала, а медленно двигалась, ступая по пышущим жаром углям. Шла, как крадучись. В глазах отрешенность, лицо совершенно бесстрастно. Ее самой в теле будто бы нет.

Пламя жадно лизало маленькие изящные ступни, но почему-то не жгло. Мы все были свидетелями невероятного, невозможного чуда, игнорировавшего физику, биологию, да и весь здравый смысл. Это зрелище заставило бы уверовать всех атеистов. Несомненно, есть нечто за гранью общепринятых и привычных представлений о мире. В них теперь зияет дыра.

Дойдя до середины костра, девушка замерла и закрыла глаза. Затем подняла руки в стороны и запрокинула голову к небу. Оно невозмутимо взирало на нее яркой россыпью звезд.

Как такое возможно? Живая плоть жарилась бы как на сковородке. Так жива ли она?

Я с тревогой следил, ожидая, что вот-вот дернется от боли, свалится в обморок и упадет лицом в угли. Но цыганка неподвижно стояла в огне.

Через минуту она так же медленно опустила руки и открыла глаза. Обвела взглядом нашу притихшую от страха шеренгу и…

Пошла прямо ко мне!

Блин, она точно паночка из школьного Гоголя! Уж теперь я хорошо понимал все чувства Хомы. Сейчас призовет Вия, и мне точно кранты! И уже хрен кто спасет!

Дрожа всем телом, я малодушно закрыл глаза, надеясь хоть так улизнуть от жуткого взгляда. Как хотелось натянуть на башку одеяло, как в детстве, когда в шкафу что-то страшно скреблось! Но я уже вырос, а ужас остался, догнав меня здесь.

Музыка стихла, словно кто-то выключил звук. В неестественно тихой ночи ни единого шороха. Казалось, всем слышно, как стучит в ледяных клешнях страха сердце. Как в черепушке мечется то, что осталось от мыслей. Их тоже нет.

Почувствовав прикосновение к щеке, поднимаю почему-то тяжелые веки и вижу глаза. Белые, как у призрака и без зрачков. И тихий голос. Почти шепот. Тем не менее его услышали все:

— Той е и не е той. Сега в него няма верколак…

Девушка отдернула неестественно холодную руку, словно обожглась об меня.

Скорей по интонации, чем переводом, понял вердикт: «Это он и не он. Оборотня в нем сейчас нет».

Цыгане зашумели, зажестикулировали. Одни возмущались, другие пытались их успокоить. Полиция аккуратно, но настойчиво оттесняла от кострища толпу.

Толик, косясь на меня, о чем-то спорил с чиновником. Пока я здесь, в покое нас не оставят. Билеты на группу, поэтому прямо сейчас уехать домой не могу. Не дожидаясь развязки, вернулся в барак.

— Да охренеть! — чертыхнулся Ванек, не найдя других слов. — И чо нам делать теперь?

— Нам? Ты-то при чем? — как можно спокойнее сказал я.

— Дык я же с тобой! — стукнул он кулаком в грудь.

— И ты? — посмотрел я на Лешку. Тот думал о чем-то и на время притих.

— А? Про что это вы? — он сделал вид, что не слышал.

— Да забей! — махнул я рукой. — Валить мне надо отсюда, а то и завтра придут.

— Не кипишуй, счас всё решим. Я к Толяну! — вскочив, Лешка быстро вышел за дверь.

Я проводил его взглядом. Что тут можно решить? Убедить цыган, что кровосос-комсомолец для них безобиден? Или что это кто-то другой? Ведьма однозначного ответа пока не дала, но кто знает, как поведу себя ночью? Всполошил, точно лис, забравшийся в спящий курятник. Что, если верколак укусит кого-то еще?

Неизвестно, способен ли он себя контролировать, но наблюдать за мной теперь будут все. О работе можно даже не думать. Уже завтра городок будет гудеть. Придут и линчуют, чтобы было спокойней. Опыт у них, видимо, есть. Поди отлавливают пару верколаков в квартал, раз все уже в теме. Интересно, что с ними делают? Отдают на передержку в зоопарк или приют кровососов? Жгут, вешают, лечат в психушке, сажают на цепь?

Наблюдая настороженные лица соседей, я уже не был уверен, что не сдадут. Та дева потрясла всех. Существо, что ходит по огню, аки земле, выглядит мессией. Это явно не фокус, такой люди верят. По сути, она сверхъестественна, как верколак, но вот ее почему-то не боится никто.

А ведь тот даже еще никого не убил. Один всего «кусь», безобидно и мило. Почему сразу монстр? Алкоголик у ларька и то намного опасней. Нет, надо беднягу травить, пугать, убивать. А за что? С каждым из них это может случиться. Будто у меня выбор был.

Вернувшись, заметил, что все недобро косятся, а кое-кто уже собирает постель. Я их понимал. Спать в одном бараке со мной вредно для психики. Хрен ведь кто выспится. Уйти надо мне. Вынести кровать куда-то в амбар под надежный замок. Не факт, что даже это их успокоит. Если, действительно, монстр, то карантин не спасет.

Я уже собирал вещи, когда меня вызвали в апартаменты Толяна. Он занял их потому, что комсорг. Выглядели они, как все ленинские комнаты, но здесь время замерло и остановилось лет так десять назад. Бронзовый бюст Ильича и панно двухголового Маркса и Энгельса очень давно не протирали от пыли. Брезговали или то была месть? Возможно, опасались неосторожным касанием вызвать мятежный их дух.

Красный, как пионерский галстук, плакат: «Съветският Съюз е наш освободител, приятел и брат!». Он был своеобразным укором. Видимо, оставили специально для нас. Выцветшие шторы плотно закрывали окно, стыдливо пряча атрибуты, которыми уже не гордился никто. Мы ж виноваты, кто же еще…

У стены длинный стол с полинявшей скатертью, стаканами и непременным графином, которые в отличие от остального, еще актуальны. Здесь же небольшая выставка с консервированной местной продукцией и старенький радиоприемник с вылезшей наружу проводкой. В центре две сдвинутые друг к другу кровати. Про роман Толик и медсестры уже знали все.

Сам он деловито копошился в своем рюкзаке. Рядом, с обычной для себя хитрой улыбкой, потирал руки Лешка. Видимо, выкружил что-то, раз доволен собой.

— Кароч… — кивнул он на Толика. — Командир поручает особую миссию. Справиться с ней можешь лишь ты.

— Надеюсь, не думаете, что я этот, как его… — наморщил я лоб, от волнения забыв нужное слово.

— Да, забей! — махнул рукой. — Они ж чокнутые тут. Или, наоборот, зачем-то хитрят.

— Идеологическая диверсия! — веско добавил Толик. — А костер — фокус и происки НАТО. Расслабились они тут с «перестройкой». Поэтому, — он взглядом показал на рюкзак, — отвечаешь за него головой!

Я молча кивнул, хотя связь не увидел. НАТО вряд ли озабочено содержимым его рюкзака. А вот для комсорга он важен. Хочет, чтобы отдал кому-то контрабандный товар. Как выяснилось, с реализацией проблема у всех. Здесь столько не сбыть. А заодно избавится от источника смуты. Русские своих не сдают.

— Кому отдать? Куда отвезти? — спросил я, уверенный, что всё уже схвачено. Есть договоренности, меня кто-то ждет.

— Не знаю, — пожал Толик плечами. — Езжай куда хочешь. У них специальные дни для таких вот базаров. Там и продашь.

Я оторопел. Сам что ли всё? Не знаю же здесь ни черта!

— Слушай, ты парень спортивный, у тебя хрен отнимут, — покровительственно хлопнул Лешка меня по плечу. — Езжай к морю, разберешься на месте. С руками всё оторвут, лишь бы подальше отсюда. А мы наряд твой закроем. Здесь оставаться тебе, как понимаешь, нельзя.

— Один? В чужой стране? Без языка? — растерялся я.

Это ж какая ответственность! А если вдруг украдут или кинут? Полиция, мафия, те же цыгане? Да и наших бандитов наверняка там полно.

Я вот прямо представил, как с рюкзаками схожу с поезда на глазах у алчущих наших сокровищ «братушек». Как рады они видеть меня! Наслышался уже подобных историй. Да и видел немало. На Казанском рожи такие, что обрезаться можно. Больно даже просто смотреть. Выследят, подставят и хорошо не убьют. И ладно бы деньги свои…

— Не ссы, с Ванькой поедешь. Вдвоем отобьетесь, — попытался Лешка успокоить меня.

— Он разве поедет? — засомневался я, вспомнив взгляд этим утром.

— А то. Уж лучше, чем томаты таскать. У меня лютая зависть, но уйти не могу. Типа актив. У тебя месяц халявы! А мы в Русе будем вас ждать.

Я согласно кивнул. Ванька парень надежный, хоть не прямо вот умный. А умный на авантюру бы не решился. Как раз то, что нужно. Отправиться в непростое приключение с монстром? Вдруг и впрямь верколак?

В любом случае отдавать мне товар — большой риск. Удивительно, что Толик купился. Жадность взыграла. Хотя, скорей всего, страх. Ну а что ему делать? Здесь уйдет за копейки, а профком провал не простит. Не только ж его вложены деньги. Да и Лешкина доля наверняка тоже есть.

Чувствуя на плечах груз весом с планету, я пошел объявить Ваньке новость. Первый автобус уйдет рано утром. Быстро сбросим товар, и целый месяц на море! Или не быстро, чтоб крутануть. Почему бы и нет?

Глава 6

Полупустой «автогара», баница, бутылка «Загорки». Теперь можем себе это позволить. У нас по большой сумке и рюкзаку. «Зениты» и кофе сожрали объем, их хорошо бы продать в первую очередь. Ванек, как всегда, жизнерадостен, а я как в бреду. Люто завидую его бесшабашности. Сам так и не смог заснуть до утра.

Выбор маршрута оказался не таким уж и легким. Варна или Бургас? Златни пясьци или Слынчев бряг?

Последний вариант нравился больше, благо Лешка после беседы с «братушками» узнал много нового. На Золотых Песках полно наших, а значит, товар сбыть сложнее. Хотя «Командирские» лучше сдать именно там. Чуть выше Варны поселок Албена, где много иностранцев и дорогие отели. На советскую символику у буржуинов бум, часы должны взять. «Гласность-перестройку» они очень любят, ждали ее аж семьдесят лет. А вот, как по мне, лучше не стало. Бардака только больше.

Может станет потом? По крайней мере, появились возможности, которые раньше было трудно представить. Не упустить бы свой шанс, потому мы и здесь. Если просто сидеть, то этот поезд уйдет без тебя. Потом уже не догнать.

Посовещавшись в Ванькой, решили ехать в Бургас. У нас все же основной товар не для туристов. Там их не так много, а значит, и конкуренция меньше. Барный шкафчик, переполненный банками кофе — мой страшный сон.

В автобусе тоже мне не спалось. А скорее всего, я боялся заснуть. Не хотелось проснуться, как в прошлый раз, когда мой «сменщик» оживленно беседовал с Лешкой. Не дай бог, еще цапнет кого-то. Может рассказать о нем Ваньке? Или не стоит?

Если поверит, то испугается и вернется в отряд. А не поверит, решит, что я псих и тоже уйдет. Лучше молчать. Надеюсь, у верколака хватит ума не спугнуть компаньона. Одному придется тут тяжело.

И потому я молчал, рассматривая мелькавшие за пыльным окном городишки. Они в основном одинаково серые. Всё как у нас, разве что двери и ограды домов густо обклеены поминальными списками. Фотографии и некрологи давно выцвели, но их никто не снимает. Висеть они так могут годами и, разлагаясь, уже сами походили на трупы. Прекрасная демонстрация тщетности наших усилий, кем бы ты ни был. Всё заканчивается таким же листочком, который ветер будет трепать еще несколько лет. Табуированная обычно в обществе тема, но здесь о неизбежности смерти напоминали на каждой стене.

В печальной тональности таких размышлений я и уснул. В уме словно нашлась тончайшая щель, куда сознание вытекло, не заметив подмены. Ровный звук двигателя перешел в шелест сельвы, а дувший от вентилятора воздух стал легким тропическим бризом, приятно холодившим обнаженную спину. Здесь была ночь — влажная и душная, с трелью цикад и криками птиц в кронах деревьев.

Я стоял у костра. Девушка, которую встретил здесь в прошлый раз, сидела напротив, и язычки пламени отбрасывали на нее пляшущие, эфемерные тени. Белые волосы мягко серебрились в мертвящем свете луны, а глаза сияли изнутри, как у кошки. Подняв на меня взгляд, она мелодично и негромко запела:

Видимо, у нее день выдался тоже нелегким, и меланхолия мучила не только меня. Я бы с удовольствием спел бы в ответ позитивное, но наверняка же сфальшивлю. Кроме того, в голове только мрачный Бутусов:

Наверное, скучаю по Юльке. Расстались же плохо, вот подсознание и гонит такой депресняк. А эта юная особь — отражение подавленного сексуального возбуждения в ткани сна. Защитно-адаптивная функция психики, эффект замещения. Мол, кинула та, на тебе лучше.

Что ж… Надо брать. Мое сновидение, что хочу, то и делаю. Заодно и проверим здесь остроту ощущений.

Гнусно ухмыляясь, я опустил полоску ткани на чреслах. Девушка вопросительно посмотрела на меня снизу вверх, словно не веря тому, что ей предлагают. Скорей удивление, чем возмущение. Мое намерение вполне очевидно, секрета в нем нет. Ну почему они так ломаются даже о сне?

Неуловимо быстрым движением девушка вдруг ушла в сторону и уже сзади ударила меня под колени. Я упал, как подрубленный, отдав спину ей. Под лопатку больно уперлось колено. В рыхлую и влажную землю жестко вдавили лицо.

— Клянусь Тысячеликим, я убью тебя, тварь! — услышал я рассерженный шепот. — Никогда не тяни ко мне свои руки! Они по локоть в крови!

Под такой тяжестью возбуждение мгновенно ушло, хотя в каком-то смысле мы стали ближе. Вероятно, виной тому остро заточенный кол. И хорошо, что им ткнули в ключицу, а не куда-то еще.

— Постой, ты фсё не так поняла! — слегка смазалась классическая в моем исполнении фраза. С землей во рту внятно разговаривать было нельзя.

— Прекрасно я тебя поняла! И это такая благодарность за всё⁈

На кол надавили сильнее, и голова закружилась. Было трудно дышать, острое колено в спине тоже, как кол. Зарежет ведь точно свинью. Но почему это больно? Такого во сне быть не могло. А как же часы, кофе, «зениты»? Ванька просрет весь товар без меня!

— Я думал, что это мой сон! Да кто ты такая⁈ — трепыхаясь, выплюнул листву изо рта. Жаль, что здесь тело слабее. Там под себя бы подмял, как медведь.

После небольшой паузы кол от шеи убрали. Схватив за волосы, мою голову чуть приподняли и сунули ладошку под нос. Она вся в крови.

— Лизни!

Ну раз девушка хочет… Видимо, это докажет, что я не вампир. Или этот… как его… Верколак.

К счастью, ничего сверхъестественного со мной не случилось. Клыки не прорезались, копыт пока нет, а из башки не стрельнули к небу рога. У крови был обычный, чуть солоноватый и металлический вкус. Это моя или ее? Ведь едва не проткнула насквозь, как жука.

— Ой, прости, — извинилась она, отпуская меня. — Я Гейла. А твое имя можно узнать?

— Митей нас кличут, — буркнул зло я. — Мы-то сами не местные. У вас всегда так встречают гостей?

— Нет, почти сразу едят… — рассеянно сказала она, видимо, думая о чем-то своем. Увидев, как у меня изменилось лицо, добавила: — Я шучу.

Но первая реакция заставила уже усомниться. Вдруг правда нас жрут? Ну, то есть, «гостей»? Наша Гейлочка неестественно быстра и сильна. Раз тренированна, значит, ей это нужно. И колышек тот всё еще держит в руках…

— Ты в прошлый сказала: «у тебя получилось». Это ведь слова были не мне? — спросил я, садясь так, чтобы между нами остался костер.

— Другому тебе. Он теперь там.

— Не понял вообще ничего. Можешь нормально всё рассказать?

Пожалуй, я злился и был немного испуган. Нет, совсем не немного. Страшно так, что вот-вот обоссусь. Потому что в чужом теле и, наверное, в мире. А в моем сейчас шастает их кровосос. Похоже, он с подружкой не очень-то ладит, раз та на него точит кол. И говорит странные вещи даже для сна. Есть «другой я»? Тогда сколько их здесь?

— Хорошо, постараюсь… — тяжело вздохнув, Гейла посмотрела так, словно взвешивала мой интеллект. Видимо, мнения о нем была небольшого, учитывая, как себя с ней повел. — Так вот… Каждый из нас существует в бесчисленных вариациях в столь же бесконечных мирах. Иногда между ними проявляется связь. Она есть всегда, но вот такой обмен исключительно редок. Кай над ним долго работал и, наконец, получилось. Не так, как хотел, но уже кое-что.

— Это тело его? А этот Кай в моем там? Зачем ему это? — нервно спросил я, представляя, что успеет у меня натворить.

— Видишь ли… — Гейла замялась. — Он изгой. Проклят и опасен для всех. Я ухаживала и следила за ним, иначе давно бы погиб.

— А у нас кто за ним будет следить? — возмутился я. — У меня из-за него большие проблемы! Пусть тут с тобой и дальше сидит!

— Кай обещал, что постарается быть осторожным. О нем там не знают, а здесь словно в клетке. Я приносила ему кровь животных, и он сильно ослаб. Ты должен помочь.

— Это вдруг почему? — вскипел я. Какое мне дело до кровожадного Кая? Тут, значит, вляпался, а мне огребать? Да пошел бы нахер этот герой!

— Потому что Кай — это ты! — Гейла по-женски драматично всплеснула руками. — В другом теле, в иных обстоятельствах, но всё же ты. Вернее, одна из проекций вашей истинной сути. Связь с посторонним для него невозможна. Рука руку моет, вы же одно.

— Да какой еще «сути»! Что это за бред? Я и без вас жил хорошо!

— Про «суть» еще поговорим, я потом объясню. Сейчас пойми только одно: если Кай умрет, это отразится и на тебе.

— Как?

— Не знаю… — Гейла пожала плечами. — Несчастный случай, болезнь, неудачи. Это как рак. Когда один орган болен, идут метастазы. В твоих интересах себе же помочь.

— А тебе это зачем? — покосился я, вытирая кровь и землю с плеча. — Ты ж «нас» чуть не убила. Небось, осиновый кол?

— Потому что дружили, — вновь вздохнула она, — когда-то, не счас. И нет, не осиновый. Священный ротанг.

— Если соглашусь, что надо делать?

— Быть собой, ничего кроме этого. Главное — не говорить, что здесь лишь на время. На постоянную замену сил не хватило. Кай всё ж не йогин какой…

— А если узнают?

— Тогда будет плохо. Причем вам обоим. И про меня никому ни единого слова. Я сильно рискую, поверь. Ну как, по рукам?

Гейла встала и села поближе. Помня, как со мной обошлись, поначалу напрягся. Заметив, что в руках кола нет, немного расслабился. Целоваться больше не лез.

Всё же она очень красива. И столь же опасна. Понятно, почему о таких женщинах говорят «сногсшибательны». Это определение подходило ей во всех смыслах. Под нежной матовой кожей неожиданно тугие и рельефные мышцы. Не накачанные, а тренированные в динамичной нагрузке. Потому и быстра.

Примерно так выглядели амазонки Бориса Валеджо, чьи репродукции от кооператоров заполнили ларьки и переходы в метро. Как правило, верхом на драконах или в компании мускулистых варваров с голыми торсами. Хотя едва ли нуждались в защите. У нас таких нет. В цивилизованном и лишенном средневековой романтики мире, уже лишь в фантазиях и голливудском кино.

Так почему бы не подыграть такой авантюре? Реальность обыденна и слишком скучна. От Гейлы за версту несет сексом и приключением, а разве я таких не хочу? Шварц смотрелся бы рядом с ней органично. Вот он бы не мялся, не блеял, не выглядел жалким, торгуясь за шансы остаться живым.

— Хорошо. Давай помогу! — кивнул я, входя в образ того, кем всегда хотел быть.

«Конан-Митрий», не меньше. Гора мышц, квадратная челюсть, уверенный взгляд. Кое-чего не хватает, зато какая девушка рядом! Юлька в югославских сапожках нервно курит в сторонке. Сука она.

Гейла улыбнулась, ее глаза засияли сильнее, завораживая и одновременно пугая меня. Волосы живым серебром будто струились по роскошным плечам и высокой груди. Фигурка с грацией и пластикой кошки для танца и секса, но не войны. Я чувствовал себя мотыльком, что летит на огонь. Этот Кай — идиот, раз бежит от нее.

— Тогда договорились. Не бойся, я буду тебя защищать, — мягко сказала она, взяв меня за руку, точно ребенка.

Длинные, по-девичьи изящные пальцы, но на ладони мозоли. Вряд ли от скрипки или рояля. У меня от грифа такие. Интересно — с чем упражнялась она?

— Как-нибудь справлюсь. Так делать-то что? — буркнул я и выдернул руку. Ее последняя фраза была унизительной. «Дева в беде» — вот единственно приемлемый для меня вариант. Защиты не надо, пусть за кровососом лучше смотрит своим!

— Вы здесь по очереди. Двух «я» в одном измерении быть просто не может. Тут либо ты, либо Кай. Он не выдаст себя, а ты, когда вновь окажешься здесь, иди по тропе. Там встретит гид, что смотрит за ним. Веди себя естественно, как будто всё в первый раз. Это нормально. Таких называют у нас «приходящими». Время от времени появляются так.

— А что говорить?

— Да что хочешь. Про меня и Кайя только молчи…

Я собирался было еще что-то спросить, но мир мягко ушел в темноту. Вновь звук мотора, подлокотники, кресло. Тело качнуло. Подслеповато щурясь, открываю глаза.

— Братан, подъем! Харе спать! Это Бургас!

Глава 7

Ваньку с вещами оставил на гаре, а сам побежал решать проблемы с жильем. Гостиницы для нас пока слишком жирно. Город на море, цены такие, что впору на улице спать. Поэтому решил действовать по советской, хорошо проверенной схеме — искать общагу, они ж везде есть.

Дружелюбные пенсионеры подсказали дорогу. Как уже понял, чем старше болгарин, тем лучше его отношение. Молодые, как правило, к нам очень недобры, морды воротят и русского не знают совсем. Наверное, думают, что я коммунист.

Администратор унылой и серой пятиэтажки, к счастью, так не считала, потому что встретила так, словно долго ждала.

— О, руснаци! — широко улыбнулась она. Даме за сорок, но она хороша. — Студенти ли сме или искаме да работим?

— Аз есмь студенты… — сказал я на ломаном русско-болгарском. В голове вертелось только бессмертное «красотою лепа, червлёна губами, бровями союзна». Едва ли это стоило сейчас говорить.

— Колко от вас? Колко дни? — подсказала она, стреляя жгучими и темными, как болгарские ночи, глазами.

— Аз и приятел. Двое нас тука. Трэба неделя! — изрек я, видимо, на каком-то своем языке. Грамматика не важна, когда есть интонации. И так всё поймет.

— Седьмица? Няма ничто… — дама опустила взгляд и огорченно зашуршала журналом. Ей шел даже такой расстроенный вид.

— У нас има подарок. Презент! — я торжественно поставил банку кофе на стойку. Сумасшедшие деньги, но иначе никак.

— О, бразилски… — расплылась в улыбке она. — Добре дошли!

Животворящий напиток творил чудеса. Цена устроила, и мне вручили ключи с номерком. Пятый этаж, но так даже лучше. Всё как у нас — разболтанный, обитый фанерой и жестью, замок. За ним армейская тумбочка, две кровати на пружинах и пачка белья. Никогда не мытые окна, пригоршня дохлых мух на подоконнике — советская классика. Зато, если встать на стул, видно море. Заграничное, теплое — еще месяц назад о таком мог только мечтать. А теперь вот оно! С кораблями, чайками и чистым песком.

Оставив в номере вещи, ушли смотреть город. С собой взяли только «кофейный рюкзак» с надеждой разгрузить по дороге. И не прогадали. Его отрывали с руками. После первого же бара повысили цену, но всё равно брали! Это клондайк, эльдорадо! На треть дороже того, что закладывал Толик.

Впору ехать назад и выкупать шкафчик у зажравшегося на халяве бармена. Впрочем, вряд ли прокатит. Тот не мог не знать его настоящую цену. Скорее всего, это развод. Те банки пустые. Там бара лишь два, поэтому ждали, что отнесут им всё почти даром. Ну не суки ли? Теперь пусть сосут. Через месяц другая смена придет.

Воодушевленные, мы отправились на «руски базар» или «пазар за дрехи», как тут его называли. Большой рынок по воскресеньям, а в будние дни им была обычная улица. На скатертях, газетах, ящиках с двух сторон разложен разнообразный и пестрый товар родного Союза. Матрешки, часы, ордена, инструмент, кухонная утварь, запчасти к велосипедам, машинам — всё что угодно. Как будто разграбили грузовик с хозтоваром, а растащенное равномерно вывалили вдоль дороги. Что характерно — торговали болгары. Несколько наших пугливо жались в сторонке, отбиваясь от кружащих вокруг цыганят.

Как ни странно, своих за границей узнаешь почти сразу. Даже если те еще не сказали ни слова. И ладно бы в Африке там или в Азии. Но тут же славяне, хоть и не те. И дело не в одежде и внешности, а скорее, во взгляде. В нем та великая сермяжная правда о том, кто мы есть. Там хмурая, величественная и необъятная Русь. Мужик с топором, баба с косой, конь с горящей избой — они где-то там. То самое лихо, которое не стоит будить.

Мы подошли. Соотечественники при виде нас всерьез напряглись, что было понятно. Сложением на обычных туристов мало похожи, а Ванька вечно лыбится, как полный псих.

— Как бизнес, братья и сестры? — радушно поздоровался я. Родные, свои!

— Нормально, надо-то чо? — встал пузан с тройным подбородком. Глазки как щели, явно тёртый мужик.

— Слышь, ты чо такой борзый? — завелся Ванек. Когда он злился, то всё равно улыбался. И это по-настоящему жутко. Наверно, маньяк.

— Вали, нах, отсюда! — прошипел нам добряк.

— Вась, ну что ты? — дернула, стоявшая рядом, толстушка его за рукав. — Мальчики, у нас группа. Автобус. Сворачиваемся и уезжаем уже через час.

— Эм, да вы что, мы ж просто узнать… — примирительно улыбнулся им я. Два улыбчивых идиота, ага. За бандитов нас приняли, значит, они где-то есть.

Мне не ответили. Группа, похоже, у них правда была. А вот у нас ее нет. Коллектив — это сила, если в нем есть костяк.

Понемногу стали подтягиваться и остальные, поэтому предпочли отступить, ничего не узнав. Ясно одно — спокойно разложиться и торговать не дадут. Тут кто-то ходит. Срисуют уж точно, придется платить. И не факт, что поможет — всё заберут. Посмотреть бы на них.

Немного походив взад-вперед, не нашли никого, кто был бы похож на братков. Ну там тату, печатка и цепи, жуткая рожа. Самые страшные были у нас. Ванька так вообще отморожен, от него шарахались и попрошайки, которых тут тьма.

И ведь солнце, ясное небо и жирные чайки, что норовят вырвать баницу прямо из рук. Нам должно быть спокойно и мирно. Где ленивая нега, тихое счастье? Мы ж рюкзак кофе сдали! Тревожно и ссыкотно как на Казанском вокзале. Надо ж себя так взвинтить! Что с нами не так?

Пока ходили, поискал наш товар. Есть тут и часы, и «Зениты», но мне лишь улыбались, когда спрашивал цену. Кто ее скажет? Перекупы одни!

Зато посмотрели, как грамотно организована эвакуация группы. Метрахв ста остановился автобус с украинскими номерами, и тетки по двое, по трое стали оттаскивать к нему остатки товара. Не мужики, а именно тетки. А те охраняли их от атак цыганят. Всё четко — сопровождающий, стоят на товаре и у автобуса. Их дергают, пытаясь хоть что-то вырвать и украсть напоследок, но держатся стойко. Смотрят на руки, не на лицо.

— Ара, ви откуда? — вдруг взял меня кто-то за локоть. Такой знакомый по армии кавказский акцент.

Я развернулся. Так и есть. Он один, но еще трое чуть дальше. Невысокий, но жилистый. Глаза цепкие, держится нагло, уверенно. Руки в тату, но боди-арт не тюремный. Хотя кто знает, что у него на плечах. В физухе, бесспорно, нам уступает, но их точно больше. Да и не главное это. Главное, как далеко решатся зайти.

— А что? — спросил я, нарываясь на почти неизбежный конфликт. Почуют слабину, не отпустят. Но и бодаться с ними бы не хотел.

— Дорогой, это место — наш хлеб, — он со значением посмотрел на рюкзак. К счастью, пустой.

— Типа надо платить?

— По-божески, двадцать долларов день. В левах можно. Поняль, да? В Мистрале сидим, — кивнул ара на кафе у дороги. — Если товар есть какой, сначаля к нам заходить. Геворга спроси.

— Если есть, — кивнул я разворачиваясь. Как бы, не теряя лица, быстро свалить?

— Слюшай! — придержал он за локоть меня. — Ви с нами не хочешь работать? Дрюгой точка там, хороший процент могу дать.

— Руку убери, — попросил я, видя, как напрягся Ванек. Не улыбается — плохой это знак. И пустая бутылка в руке.

— Ви дерзкий, да? Увижу еще — будет проблема. Поняль, да?

Я пожал плечами и не ответил. Нарываться нельзя. Непонятно, кто они и насколько серьезны. Может клоуны, а может и нет. Группа с автобуса от них, похоже, отбилась. Ну они по газам и уехали, а нам месяц жить. Двадцатка в день — для нас дикая сумма. Сожрет весь навар.

— Мм… ну ты даешь! — с уважением заглянул в глаза Ванька. — И чо нам делать теперь? Товар-то куда?

— Слышал, что перекуп-то сказал? — спросил я и оглянулся посмотреть, нет ли хвоста. Не дай бог выследят, где мы живем.

— Нет, я ж «Загорку» нам покупал.

— Кароч, надо ехать в Несебр. Рядом тут где-то. Вот визитка, там возьмет сразу три.

— Чего три?

— «Зенита» три и, возможно, часы.

— А остальное? С этими чтоль воевать? Торговать не дадут.

— Посмотрим, как и сколько сдадим, — почесал я затылок. Зря неделю уже проплатил… — Если что, в Албену поеду. Дорогой вроде курорт.

— Что, один? — остановился Ванек.

— Так туда и назад. Зачем за два билета платить?

Мы взяли еще по бутылке «Загорки», и на душе сразу стало теплее. Всё же успех, первую сделку надо отмыть. Конечно, на море, благо городской пляж совсем рядом. Жаль, тут же порт. Поэтому грязно, но нас ничто остановить не могло. Мы брызгались и бросали друг в друга медузы, как дети. Да дети и есть.

Для них особая магия в пенных барашках, гипнотическом шелесте волн и полосе из осколков ракушек на кромке прибоя. Местные никогда не увидят ее. Они слишком привыкли к лазурной воде, ванильным закатам и необъятности моря. И потому чудо раскрывает себя только «детям» — обитателям суровой континентальной глубинки.

В этом дар и некая избранность. Есть чем восхищаться, о чем мечтать, ждать и надеяться. А чем удивить этих несчастных? У них всё уже есть, оно прямо под боком и потому незаметно. Они неспособны на глубокое, медитативное созерцание пред безличным величием моря. Оно видело всё и переживет тоже всех, шевеля пестрой галькой и мерно шлепая бесконечные волны об берег.

После третьей «Загорки» глубокие размышления о бренности и суете уступили место мыслям мелким, практичным и беспокойным. Тем, что я от себя весь день старательно гнал — о Гейле, Кайе и том странном мире. Странным, потому что ум не мог принять их реальность. Любой сон тоже странен, но к ним мы привыкли, как местные к морю. А тут вдруг такое… И как с этим жить?

Мне скоро спать, а морально я был еще не готов. Войти в режим приключений не так уж и просто. Просто фильмы со Шварцем смотреть. Вот тебе меч, а вот Рыжая Соня — вперед, подвиги ждут. А тут ноги дрожат. Там уже не ара с наколками, а черт знает что, раз существуют вампиры, а девушка, как Ван Дамм во плоти.

Быстро темнело. Мы неохотно оделись и отправились в центр поглазеть на народ. Тут его много, не Нови Пазар, где вечером уже никого не найти. На длинной пешеходной улице полно кафешек, но свободный столик еще поискать. Музыка, туристы, парочки, шумные кампании по-восточному смуглых парней. Воздух с ароматом свежей выпечки и крепкого кофе. Неудивительно, что так быстро и дорого сдали своё.

Ночная жизнь всегда ярче. Город расцветал в сумерках, маня яркими огнями витрин, фонарей и рекламы. Дорогие машины, мотоциклы, напитки. Мы, точно варвары в центре древнего Рима, восхищенно взирали на полки с видеотехникой. Не наши комиссионки, ее здесь полно.

И это Болгария, а что ж в просвещенной Европе? Хватит инфаркт? У нас «сникерсы» только-только кое-где появились. «Капитализма хищный оскал» лишь поднимал голову в истерзанной «перестройкой» стране.

Глава 8

Мелодичный женский голос становился всё тише, переходя в горячечный шепот, и последнюю строчку уже еле расслышал. Но и этого хватило, чтобы другая реальность разорвала зыбкую ткань моего сновидения. Я больше не спал. Меня разбудили. Или, напротив, заснул еще глубже?

Но здесь восприятие цельно и остро. Звук, цвет, осязание, приятные или болезненные ощущения тела — органы чувств, кажется, в полном порядке. Следствие идет за причиной, у действий есть логика, есть мотивация. Я в твердой памяти и здравом уме, чистый и трезвый, в ясном сознании. Словом, всё то, чего не бывает во сне. Там чего-то из этого всегда не хватает.

Конечно, это понимаешь только потом, когда просыпаешься. Там-то кажется всё абсолютно нормальным. Более ясное состояние ума, появляясь, опровергает менее ясное — так происходит всегда. Но сейчас этого нет — они одинаковы. Я знаю и помню их оба, чтобы сравнить. И если иллюзорно одно, тогда точно так же нереально второе!

Очнувшись в том же проклятом гробу, я вылез из дома и уже долгое время терзался рефлексией в той же манере. Видимо, отчаянно не хотелось куда-то идти по тропе. Там ждут приключения, на которые меня подписали. Возможно, если так и сидеть, то ничего не случится. Но есть вероятность, что не случится и то, что мне действительно нужно. Вернуться, к примеру, заменив кровососа. Вдруг Ваньку у нас прямо сейчас доедает?

Представив эту картину, тут же вскочил и решительно пошел по тропе. Всё же не трус. Дядюшка Шварц наверняка мной был бы доволен. Ведь моя Гейла, как его Рыжая Соня.

Похоже, галлюцинирующее сознание проигрывает в себе архетипы, спроецировав их в реалистичное видение воспаленного мозга. А значит, впереди злой колдун, артефакт, ну и всё остальное. Другого объяснения у меня пока нет. Приеду домой, лягу в психушку.

Тропа вскоре пошла круто в гору. Подъем дался непросто. Пришлось не раз останавливаться, чтобы перевести дыхание на отполированных ногами корнях деревьев, служивших ступенями. Должно быть, Гейла посещала дружка достаточно часто. Или за ним присматривал кто-то еще. Она говорила про какого-то «гида». Видимо, здоровый мужик, раз вампир не пугал. Они тут все, похоже, здоровы…

С вершины открывалась прекрасная панорама на город, удобно вписавшийся в бухту, зажатую между заросших джунглями гор. Сверху он выглядел достаточно пестро. Многочисленные, явно культовые сооружения слишком разнообразны для того, чтобы принадлежать одной религиозной традиции. Кривые улочки делили дома с красными черепичными крышами на небольшие кварталы, сходясь к набережной с террасами и парковой зоной вдоль лазурного моря.

Антенн, вышек, проводов вроде бы нет. Как и машин, высоких заводских труб, конденсационных следов самолетов и прочих признаков урбанизации, что наводило на мысль о доиндустриальной эпохе. Интересно, можно ли заработать на технологиях, знаниях, песнях, как в книжках про попаданцев бывает?

Стыдно признать, но я не знал ничего. Ни состав пороха, ни устройство двигателя внутреннего сгорания. Максимум велосипед мог бы им начертить. Армия, школа и второй курс института не дали каких-либо практических знаний. Умение за день подготовки сдать зачет и экзамен им не было точно. И так, наверно, у большинства. Хотя при желании всё можно узнать. Но это при условии реальности мира, в чем еще сомневался.

Спуск с горы казался даже опаснее, чем подъем на нее. Это требовало больше внимания и нелегких усилий с риском сорваться и свернуть себе шею. Дорожка петляла вдоль отвесного склона, иногда суживаясь так, что на ней едва умещалась ступня. Приходилось буквально вжиматься в него, цепляясь за камни или кустарник.

Вскоре тропинка оборвалась совсем. Вместо нее над пропастью в скалу вбили стальные крючки с пропущенным в проушинах туго натянутым тросом. И такой же проходил выше, подсказывая держаться руками.

Очевидно, развлечение для экстремалов. А может непреодолимое препятствие для страдающего головокружением Кайя, которое удерживает его возле гроба или, напротив, не пускает посторонних к нему.

Аккуратно переставляя ноги с крюка на крюк, я осторожно обогнул утес, добравшись до площадки, где вновь начиналась тропа. И вдруг услышал, как кто-то скулит. Жалобно, устало и уже безнадежно.

Повертев головой, обнаружил несколькими метрами ниже каменный выступ с невесть как попавшей туда собачонкой. Видимо, сорвалась и сидит уже долго. Белая, с черными пятнами и вислыми ушами, она мелко дрожит, рассматривая меня со смешанным чувством надежды и страха.

Та самая «дева в беде». Лай несчастной разрывал мое сердце. Спуститься к ней не так уж и сложно, а вот подняться — проблема. По отвесной стене ползают только жуки и гекконы.

Почувствовав, что сомневаюсь, собака завыла. Уйти сейчас мог только бездушный. И, уж конечно, не Шварц. Я ж на плакат с ним не осмелюсь смотреть, если тут ее брошу!

Примерившись, сел и опустил ноги вниз. Повиснув на руках, медленно разжал пальцы, а приземлившись, вцепился в крошечный выступ. Под нами бездна, и на этот раз было действительно страшно.

Восторженно перебирая лапами и виляя хвостом, собака едва не свалилась. Схватив за загривок, я швырнул взвизгнувшее существо на тропу, оставшись один на пятачке ненадежного камня. Обретя свободу, та принялась нервно метаться взад-вперед, переживая за спасителя, с которым поменялась местами.

Поступок, несомненно, благородный и глупый, как всегда и бывает. В своем настоящем теле я бы подпрыгнул и вернулся б на тропу «выходом на две». Но это уже не оно. Силенки не те. Похоже, в ловушке.

Кусты выше по склону вроде бы дрогнули. Может быть, Гейла? Я слышал ее песню, лежа в гробу, но, скорее всего, это эхо «верхнего сна». Давно б помогла, будь она рядом. Не стала бы мной рисковать. А я вот рискнул. И вот награда за тупость. Сам виноват. Мог хотя бы тряпку свою к кусту привязать. Но лучше лозу, их по тропе было много.

Подняв голову, смерил ненавидящим взглядом мохнатую морду, изображавшую сочувствие на безопасном верху. Какого рожна делала здесь? Хоть бы на помощь позвала кого-то.

С трудом дотянувшись до камня в стене, я расшатал его и, сбив пальцы в кровь, положил под ноги к себе на карниз. Теперь в эту ямку можно поставить ступню. Отковыряв еще несколько, осторожно положил друг на друга. Пирамидка ощутимо качалась, угрожая в любой момент развалиться, но оттолкнуться второй ногой можно.

Попытка была только одна. Камни с грохотом поскакали вниз, но я сумел ухватиться за выступ. На мгновение казалось, что пальцы вот-вот соскользнут, но стопа нашла опору в подготовленной ямке. Медленно, с мучительным напряжением выдавил-таки тело наверх, порядком его исцарапав.

Собака благодарно лизала ладони. Мои мышцы болели, сердце скакало в груди, но я наверху! Широко раскинув руки, лежал и чувствовал себя совершенно счастливым. Как мало для этого надо! Достаточно расслабиться, ощущая под собой твердую землю. А еще необъятное пространство вокруг, что будто растворяло в себе. В нем я так мал, незначителен и незаметен. Меня словно нет, есть лишь оно. Соринка, которую никто не заметит.

Внезапно захотелось спать, веки стали тяжелыми, а когда их открыл, оказался на своей кровати в общаге. Ладонь еще хранила ощущение влаги, когда ее лизал теплый собачий язык. Поразительно, как незаметно одна реальность сменила другую бесшовно и гладко. Только моргнул — и вот она здесь. Ну разве не чудо?

Это даже не цыганка на углях. Там творится такое, что трудно представить. И вход в эту «Нарнию» у меня в голове, а не за дверью шкафа с одеждой.

— Где был-то? — спросил Ванька, бросая в тумбочку мыльно-рыльный набор. Душ в коридоре. Встал, видимо, раньше.

— В смысле?

— Ну ты ж ночью пришел.

— А когда уходил? — оторопел я. Вместе ж легли. Мой кровосос опять цапнул кого-то?

— Наркоман шоле? — подозрительно посмотрел он. — Откуда мне знать? Чот тебя даже боюсь.

— Похмелье. После вчерашнего я, как лунатик. На улицу, видно, ходил подышать. Там посвежее.

— Да лан, такое бывает. Лишь на луну бы не выл. Так чо будем делать? Мне с тобой или как?

— Давай день оплатим, посмотрим, как пойдет. Посидишь с «зенитами», а я в Албену с часами смотаюсь.

— Один?

— Ну да. Маленький, что ли? Эти не тронут, а с цыганами ты ж сам вчера видел. Рюкзак в руках, на полу только футляр, да и тот на веревке.

— Да знаю! — поморщился Ванька. — Всё равно стрёмно как-то. В первый день лучше б вдвоем.

— Ну вдвоем и пойдем, — успокоил я. — К этим сначала в Мистраль. Для раскрутки скидку попросим. Как договоримся, сразу уеду.

Пошли налегке. Часы много места не заняли, а «зенитов» дал ему только два. Они дорогие, если продаст, то уже хорошо. А вот басурманам отстегивать жалко. А что еще делать? Раз в кафешке сидят, значит, всё схвачено. Нужно время, чтобы хоть осмотреться. Товар, цены, рынки, полиция, чуть язык подтянуть, а там видно будет. Начальный капитал уже есть, почти месяц еще впереди, и планы у меня были большие.

Об «изнанке реальности» старался не думать. Само, может, как-нибудь рассосется. Если загнаться, будет не до «зенитов», а второй такой шанс судьба вряд ли даст. Лишь бы Кай не чудил, если он существует.

Скрепя сердце, мы отправились в «Мистраль» отдать мзду Геворгу. Дикий, сука, капитализм и волчьи законы. Всё же для нас это огромные деньги. Толик их на «операционные расходы» не спишет. Вот и крутись тут как хочешь.

Кафешка с четырьмя столиками на улице выглядело по-болгарски обычно — первый этаж частной гостиницы. Необычна лишь пара полицейских машин и белый фургончик — «Спешна медицинска помощ». У калитки несколько зевак и люди в форме с серьезными лицами.

— У нашего ары, видать, большие проблемы! — жизнерадостно улыбнулся Ванек.

— Ага. Подавился деньгами, — буркнул я хмуро. В уме появились нехорошие мысли.

— Айда глянем?

— Нет. Светиться не будем. Ты на базар, а я на вокзал. И повнимательней там. Ну сам понимаешь…

— Да лан, нормуль всё будет! Ни пуха!

— К черту…

Глава 9

 От Бургаса до Варны чуть больше ста километров, в дороге старался не спать, чтоб не стащили рюкзак. В сравнении с Бургасом город показался мне более «курортным». Что неудивительно, пляжи здесь шире, а главное — их не загрязнял большой порт. На близкое знакомство времени не было, а вещевой рынок не нужен. Нужны сувенирные ларьки и лавки вдоль моря, где торговали атрибутикой «русского мира».

Судя по ее количеству и ассортименту он сейчас в моде. Запад праздновал победу в холодной войне, наслаждаясь унижением и нарастающей нищетой огромной страны. Ряды матрешек с лицом Горбачева для западных туристов выглядели символом нашего поражения и своего рода трофеем. Наверное, еще охотнее покупали бы его уменьшенную и набитую песком голову, как принято у южноамериканских индейцев.

Здесь же парадная военная форма, ордена, шапки-ушанки и, конечно, часы. Культовые «Командирские» и «Восток» с символикой «Танковые войска», «Воздушно-десантные войска», «Военно-морской флот» от Чистопольского часового завода. Насколько я слышал, стоимость в Военторге от сорока пяти рублей — аванс инженера. Купить невозможно, у спекулянтов в два раза дороже, да и то не найдешь. А ведь мои не для свободной торговли, что еще круче. Надпись «Сделано в СССР» заменена на «Заказ МО СССР». Где их выкопал наш комсомольский профком, бес его знает. Здесь таких нет вообще. По крайней мере, не видел. Может, где-то и есть.

Нацепив пару на руку, начал обход пляжных лавок. Жара, хочется окунуться в прохладное море, но рюкзак с сокровищами и на секунду оставлять было нельзя.

— Колкото искаш? — лениво спросил болгарин в цветастых шортах ниже колена.

— Пятьдесят! — гордо заявляю я.

— Аз продавам двадесет! — хмыкнул он.

— Что? — громко возмутился я. — Механизм калибра «два-два-три-четыре»! Функция «Стоп-секунда»! Люминофор! Семнадцать камней! А главное — «заказ МО СССР»!

— Добре, ще го взема за двадесет.

— Это… Всички наихубово! Будь здоров.

— Ок, двадесет и пет. Добри пари. Хайде три! — он стал отсчитывать левы.

Я скорчил недовольную морду, но всё же кивнул. А внутри ликовало — пятнадцать баксов же наварил! Толику за каждые отдать надо двадцать, а у меня еще тридцать таких же. Наверняка можно дороже, но видно не здесь. «Время — деньги», оборотный капитал нужен прямо сейчас.

В другой лавке продал по тридцатке еще пару часов, но уже по хорошему курсу немецкими марками. В руках я их никогда еще не держал, поэтому рассматривал долго, чем рассмешил продавца сувенирки. А что здесь смешного? За нами Гагарин, так почему смотрят, будто дикарь?

Удачное начало дня вытеснило неприятный осадок. Настроение дерзкое и боевое — сдал пять часов! Я при деньгах, но успех надо развить, пока прёт. Это городской пляж, а на «Златни пясъци» наверняка цена выше, там интуристов полно.

Как оказалось, они совсем рядом, и на маршрутке добрался до них без проблем. Вышел, глубоко вдохнул теплый воздух, предвкушая барыш. Запах йода, соли, водорослей и, наверное, денег. Широкий пляж, большие отели и длинная дорожка с ларьками вдоль моря. Воистину «Золотые пески».

Как где-то читал, есть легенда о том, как пираты закопали огромный клад на побережье чуть северней Варны. За невинно пролитую кровь местное божество отомстило бандитам, превратив их золото в превосходный песок.

Море здесь и впрямь завораживало лазурной гладью воды. Легкий бриз ее слегка морщил барашками волн, но в целом оно выглядело безмятежным и ярким, пуская слепящие блики в лицо. Вот искупаться бы, взять пива и полежать, рассматривая красивых, загорающих девушек. Но ведь дела!

Утерев со лба пот и собравшись, начал обход. Жара и атмосфера вечного праздника расслабляли ложным ощущением безопасности, а терять бдительность было нельзя. Карманники, бандиты, полиция уже где-то здесь. Они тебя видят, а вот ты не всегда.

Тем временем торговля шла на удивление бойко. «Командирские» разлетались как пирожки. Надпись «заказ МО СССР» обладала гипнотическим действием. У клиентов загорались глаза и по тридцатке брали охотно. Я пробовал поднять до сорока, но те сразу скучнели и, цокнув языком, возвращали часы.

Интересно, сами-то почем ими торгуют? Думаю, полста, точно не меньше. Но я и так был в восторге. Настолько в глубоком, что не заметил хвоста.

В плечо резко толкнули, и я на рефлексах схватился за поясную сумку под майкой. Ее ремень успели уже расстегнуть. К счастью, спереди ее закрывал опустевший рюкзак, который предусмотрительно к ней привязал.

— Съжалявам брат! — прижал ладонь к сердцу болгарин, делая вид, что толчок был случайным.

Другой сбоку и еще один сзади. Полукольцо.

Я остановился и смерил их взглядом, крепко держа заветный кошель. Примирительно подняв руки, они пошли дальше.

Техника, в принципе, эта знакома. Наш фокус внимания — точно фонарь. То есть, однонаправленно и словно скользит от объекта к объекту. За сильным толчком более слабое действие почти незаметно. Пока поворачиваешься, кошель уже сняли и моментально отдали, закрыв телом отход. Жертва быстро понимает, что ее обокрали. Возни и крика, как правило, много, но у людей рядом украденного теперь уже нет.

Меня спас «тонус тревожности», подсознательно чего-то подобного ждал. А оно обязательно будет, когда здесь чужой. Наглеца не могли не заметить, а на туриста я непохож. С десяток часов еще оставались, но раз нарисовался, надо срочно валить. Ребятки-то далеко от меня не ушли. Встали чуть дальше и явно косятся. На открытый грабеж вряд ли пойдут, разве что выцепят где-то в углу.

Из осторожности сел не в маршрутку, а в переполненный народом автобус. По-хорошему бы ехать на север в Албену, но я был на взводе. Меня всё еще могут пасти.

Весь на нервах, буквально шарахался от людей на вокзале. Болгария уже не казалась милой и мирной страной. Косые взгляды чудились всюду, ладони потели под рюкзаком, не отпуская кошель. Паранойя, конечно. Немудрено после таких-то ночей.

Выдохнул только в общаге, увидев счастливого и гордого Ваньку с пустым рюкзаком. Рэкета не было, «Зениты» продал по номиналу. Не украли, не ограбили, значит, уже хорошо.

Спрятав деньги под плинтус, пошли отметить на море успех. Без них стало сразу спокойней, и вечерний променад выдался традиционно душевным. Ночной Бургас загадочен и романтичен, сидишь и будто смотришь кино. Сюжеты те же, но всё равно интересно. В сумерках некрасивых женщин попросту нет.

Залив тревоги «Загоркой», мы вернулись в общагу, где я наконец-то расслабился и, засыпая, услышал шепот во тьме:

На этот раз очнулся уже не в гробу. Но и не там, где оставил собачку. Здесь ее нет, а обросшая лесом гора высилась уже за спиной. Видимо, Кай сам спустился к подножию, опасаясь, что сверну себе шею. Хотя, скорее, его. Я только гость в этом теле.

Здесь тропинка была шире, но всё вокруг в дымке, став серым, тусклым и почему-то беззвучным. Ни шума ветра, ни крика птиц, ни трелей вездесущих цикад. Солнца нет. Зловещее, лишенное красок и движения место, как заколдовано и проклято кем-то.

Я тихо кашлянул, убедившись, что не оглох. Звук искаженный и гулкий. Видимо, сон переходит в кошмар. Захотелось покинуть это призрачное пространство как можно быстрее.

Тропинка привела к шаткому мостику из двух бревен, переброшенных через черный ручей. В прозрачной и темной воде мягко колышутся длинные и тонкие водоросли. Точно волосы утопленниц, что притаились на дне, ожидая появление жертвы. И тогда, подняв головы, они откроют белые глаза без зрачков, протянут бледные, с трупными пятнами, руки.

Холодея от ужаса, я осторожно сделал первый шаг, чувствуя, как неустойчивы и ненадежны под ногой эти бревна. На лбу испарина, колени дрожат. Воздух сырой, с земляным и гнилостным запахом. Со дна там и сям поднимались цепочки небольших пузырьков, поверхность воды чуть парила.

Почти перейдя, боковым зрением в ней отметил движение. В груди будто ухнуло, и выражение «сердце в пятки ушло» стало вдруг актуальным.

Не оборачиваться и не смотреть! Иначе… — подсказал в уме кто-то.

Что будет «иначе», уже не узнал. Услышав тихий всплеск за спиной, прыгнул вперед. Бревна разъехались, но упал я уже на другом берегу, где были цвета, звуки и солнце. Зубы стучали, бил озноб, но в его ласковых и теплых лучах почувствовал себя уже в безопасности. Аромат травы и цветов, пение птиц, шелест листвы, легкое дуновение ветра — этот мир был живым. Ну а тот, видимо, мертвым.

«Поздравляю тебя, 'приходящий!» — вдруг услышал чей-то мальчишеский голос. — Меня зовут Эдди.

Подняв голову, и правда увидел подростка. Рыжий, худой, лет пятнадцать, не больше. Наверное, тот самый «гид», о котором сказала Гейла тогда. «Веди себя естественно, но обо мне и Кайе не говори».

— Привет! Что это было? — кивнул я на ручей. Отсюда он уже казался нормальным.

— Стикс. Вода смертельной ненависти вечной таится в земном лоне, не зная ласки солнечных лучей! — продекламировал Эдди.

— Стикс разве не река? — спросил я, вспомнив перевозчика душ перед царством Аида.

— Это приток. Их всего пять. Есть еще Лето, Ахерон, Коцит, Флегетон, — стал загибать пальцы он.

— Так ты не Харон?

— К сожалению, нет. На харонов надо долго учиться. Если хватит заслуг, то через тысячу воплощений, возможно, возьмут.

— Ааа… — озадаченно протянул я, удивленный, что их может быть много. С другой стороны, мрут люди как мухи. Одному как успеть? — Так значит, я «приходящий»?

— Пока не заслужил новое имя.

— А как надо служить? Нельзя выбрать его самому?

— Можно, но есть риск себе навредить! — покачал пальцем Эдди. — Имя — особая синтактическая формула на уровне речи. Ее семантический анализ доступен только коренному гуру.

— Эээ… — почесал я затылок. Пусть Кай всё разрулит. Скорее бы кончился сон. — Можешь объяснить, куда я попал и что мне здесь делать? Очнулся с другой стороны горы прямо в гробу.

— Хорошо! — с готовностью кивнул Эдди, набирая воздуха в грудь. — Это Чистые Земли, Обитель блаженства, мир Сукхавати, хотя так считают не все. Ты был одним из таких. Тысячеликий покарал за нечистые мысли и неблагие поступки. Гроб — символ того, что духовно там умер. Телесная оболочка стала ловушкой для потока сознания из смежного мира. Вот ты и здесь.

— То есть, это мир мертвых? — прервал его я. Не успеваю подумать, галдит слишком быстро.

— Строго говоря, мертвых нет вообще. Речь лишь о воплощении в том или ином теле и мире. Прежний ты занимался практикой «переноса ума» и, судя по всему, это ему удалось. Новая личность лишена Печати Порока, поэтому смогла благополучно перейти через Стикс.

— То есть, домой не вернусь?

— Как, раз уже умер там? — сочувственно посмотрел Эдди. — Если оттуда еще что-то помнишь, то это скоро пройдет.

Держа в памяти предупреждение Гейлы, я не стал ничего отрицать. Кай как-то сжульничал и обманул всю систему. Живы мы оба, но не стоит об этом сейчас говорить. Раз Стикс пройден, я здесь больше не нужен. Может, хоть теперь отстанет, наконец, от меня?

— А где тогда он? Ну, прежний «я»?

— Надеюсь, там, куда и хотел, — пожал Эдди плечами. — Перерождение в человеческом теле считается исключительно трудным и редким. Для него надо море заслуг, поэтому он и вызвал тебя. Иначе драгоценный сосуд этого тела мог занять какой-нибудь демон или просто червяк.

— У червяка есть заслуги?

— Почему бы и нет? Воистину неисповедим путь воплощений. Неизвестно, как карма ляжет. В прошлом этот червяк мог быть божеством. Даже на небесах есть проблемы. Например, рождение с умом, неспособным понять учение дхармы…

Голос Эдди становился всё более тихим и нудным. Я чувствовал, что веки уже тяжелеют, но держался изо всех сил. Не подставлю ли Кайя, если «проснусь» прямо сейчас?

— В мире, где дхармы пока еще нет, — он вновь загибал пальцы. — Там, где не встретишь учителя, который, расскажет ее. Со слишком больным или неподходящим для практики телом. В сильной нищете или в богатстве, когда не до дхармы. В мире, где…

На этом месте я провалился и таки заснул.

Глава 10

 Утром, когда выходили, администратор одарила таким страстным взглядом, что я покраснел. Раньше так на меня не смотрела. Приятно, конечно, но почему?

— Вот ты козел! — прокомментировал Ванька с ухмылкой. — Понятно, куда ночью шастал. А то уж нехорошее думал. У нее подружка такая же есть?

Я предпочел отмолчаться. Пусть лучше так. Главное, чтобы Кай ее не загрыз. Вдруг это заразно, и болгарка начнет сосать тоже?

Порочно возбуждающие мысли пришлось приглушить. Кто знает, что он там делал? Сунусь к ней, всё лишь испорчу. Мои сведения о вампирах из фильмов и книг, а Голливуду и мифам верить не стоит. Хотя клыки и свое отражение в зеркале всё же проверил. Там, как обычно. Да и дневной свет не вредит. И вряд ли жертва станет такой же. Иначе цыганка перекусала бы уже весь стройотряд. Скорее всего, наркотическая зависимость от человеческой крови. Не хватает микроэлементов или каких-то частиц. Надо будет у Гейлы спросить, как увижу. Не записки же Кайю на столе оставлять?

Похоже, до ары с друзьями он всё же добрался. Надеюсь, все живы. Зато теперь можно спокойно Ваньку оставлять на базаре. Кое-какие мысли на сей счет у меня уже есть. Как и деньги. Пора пускать в оборот, раз такая халява.

«Зениты» и «Командирские» решил взять в Несебр. Перекупщик, с которым говорил в первый день, там уже ждет. Отогнав цыганят, Ванька разложил часы «Заря» на газетке, а я продолжил изучение рынка. С утра пришли два наших автобуса — Черновцы и Хмельницкий. Вот их-то и ждал.

Поначалу со мной говорить не хотели. Подумали, рэкет. Смерив бицепсы взглядом, водила даже спросил, сколько берем. Был, конечно, соблазн, но я решил, что не стоит. Во-первых, нас всего двое. Во-вторых, не по Сеньке та шапка. Огребешь и от полиции, и от бандитов. Да и люди почувствуют фальшь. Глаза-то не врут, нужной харизмы у нас с Ванькой нет. Вот Кай бы, наверное, смог. Но он-то в ночную, там своих дел полно.

И потому я честно объяснил, что мне надо. Ходовое, дешевое, а главное — то, что не успеют продать. Автобусы стоят до обеда, а потом в Турцию через пропускной пункт Малко-Тырново в славный город Стамбул — Константинополь когда-то.

Ух, как я завидовал! Им так уже можно, а нам еще нет. У всех мешки грецких орехов, но их сдают за турецкой границей. Оттуда везут в основном только ковры. Район Аксарай, стоянка на Балкан-базаре. Я ж не конкурент, мне всё рассказали.

В Бургасе челноки скидывали всё, что покупали там у себя. Заводы задыхались от разрыва налаженных связей, но то, что производили, выметали быстро и начисто. Окупалось практически всё. Проблема в том, что за два-три часа распродать это трудно, и незадолго до отъезда отдавали уже за бесценок. Не назад же везти? В Турции эти товары не брали.

Так добыл электропилу «Парма», тяжелый бинокль и бензопилу «Дружба». Как показалось, взял очень дешево. Всё должно быстро уйти. Буквально за копейки купил «шагомеры» — понравился принцип. Прибор вешаешь на пояс, считает шаги. Прикольно, наверно.

Первая закупка! На деньги профкома. Если не продам, нам кирдык. Тогда хоть здесь оставайся.

Ванька бинокль и пилы одобрил. По шагомерам возникли сомнения. Может, зря взял? А больше и нечего. В остальное не верил.

Но пора уже ехать. Меня ждет Солнечный Берег — Слынчев Бряг. Название, знакомое по марке популярного у нас коньяка. На деле длинная цепочка отелей вдоль полукруга роскошного пляжа. Жемчужина в его северной части — старинный Несебр. В него я влюбился, как только увидел. Клочок земли с древним городом, соединенный тонким перешейком с материком. Эти стены знали еще фракийских вождей, античная колония греков и римлян.

Здесь всё дышит древностью. Мельница, крохотный порт, набережная, амфитеатр, мощеные булыжником улочки в окружении архаичных домов и живописных развалин. Вроде бы доказано, что им больше трех тысяч лет. Несколько веков назад город почти полностью ушел под воду, оставив сорок прижавшихся друг к другу церквей. Сегодня от них осталось немного, зато нашлись места для сувенирных лавок и ресторанчиков, которых тут тьма.

'Командирские взяли достаточно быстро, а с фотоаппаратами пришлось изрядно побегать. Перекупщик забрал только три. Еще четыре с трудом продал на Слынчев Бряге. Зажрались, смотрели с ленцой, по нормальной цене брать не хотели.

Первый вопрос: «каква фабрика?». Поначалу он вгонял меня в ступор, потом разобрался. Хорошо, что мои «Зениты» делал Красногорский завод. Вилейские бы точно не взяли. Видимо, качество сборки другое.

Набегавшись, в поту и мыле, сел перекусить в живописном ресторанчике с видом на крутобедрых девушек в отельных шезлонгах. Состоявшийся же почти бизнесмен, фарт поймал, при деньгах — право имею. Бабос крутанем несколько раз, пока Толик на томатах ишачит. Три недели еще, глядишь, так и на «девятку» поднимем. Солнышко, море — жизнь удалась, таки успел запрыгнуть в последний вагон, догнав чертов «поезд».

Мыслями я был уже далеко-далеко, в той светлой и счастливой поре, когда вылезу из пахнущего новой машиной салона под окнами Юльки в найковском спортивном костюме. Блестящий эластик, кроссовки «Romika», из магнитолы гремит «American boy, уеду с тобой! Ой-ой! Уеду с тобой, Москва, прощай!». Небрежно хлопну дверцей цвета «майя-металлик» и…

— Добър апетит! Кафе след това? — улыбнулась, поставив поднос, ясноокая официантка.

— След… — важно кивнул я.

— С мляко?

— Не.

Какой еще мляко? Стебется, возможно. А всё потому, что на чай много не ждет. Видит, что русский и бедный. Понятно, что немца обслужит как надо.

Заказал шопский салат, соленую цацу и пиво. На жареного барана голодно облизывался, но взять не решался. Сейчас каждый лев на счету. Шиковать всё же рано.

Да и ресторанчик этот не просто так выбрал. Отсюда хорошо виден «ченч», где меняют валюту. Его посоветовал мой последний клиент. Курс вроде нормальный, но у менял, что там рядом трутся, как правило, ниже. У меня только левы, а челноки из автобусов просят зеленых, чтобы не бегать самим.

Видок у ребяток весьма характерный, но на такой работе святых не бывает. За ними наблюдал уже минут двадцать. Туристы к ним подходят, спокойно меняют, всё вроде в порядке. Значит, надо идти. Не хочешь риска, вернись на томаты, работай, как все.

Еще раз пересчитав деньги, пошел к ним. Не суетятся, взгляд уверенный, никого не боятся. Хозяин «ченча» должен быть в доле, иначе не позволил бы им тут стоять.

Волнуюсь. Отдаю левы, беру у них доллары. Неторопливо считаю. Мои деньги у них, слежу за руками, не упуская из вида.

Теперь проверяю шероховатость, текстуру, «белое дерево» в центре банкноты. Один полтинник точно палёный. Так не пойдет. Меня тут кидают!

— Этот фальшивый! — сую им бумажку.

— Невярно? — притворно удивляется он. — Както желаеш…

Спорить не стал, воспринял спокойно. Возвращает мне левы, а я его баксы. От адреналина мои пальцы дрожат. Не отдали бы, устроил бы драку. Шумиха им точно здесь не нужна.

С такими деньгами светиться не стоит, поэтому торопливо ухожу, выбирая маршрут, где больше народа. Пройдя метров двести, оглядываюсь. Вокруг отдыхающие, безмятежные лица. Хвоста вроде не видно. И только теперь выдыхаю.

Пронесло. Мог бы попасть на полтинник и больше. Я не эксперт по фальшивкам. Ну это нахер, теперь только в обменник! Хотя и там могут кинуть.

Всё позади, но на душе беспокойно. Сажусь на лавку, достаю и пересчитываю заново сумму. Меня прошибает холодный пот, но я всё не верю.

Считаю еще раз. Вдох-выдох. Снова считаю.

Сука, сломали почти половину!

Вскочив, в бешенстве несусь в «ченч» обратно.

Урою, убью!

Естественно, там никого уже нет. Смуглая девушка за стеклом смотрит с насмешкой:

— Не, не ги познавам.

Вот тварь, не знает она! Сука, братушки!

Ум душат отчаяние и бессильная ярость. Зло сорвать не на ком, развели как лоха. Сэкономил, блин! «Всё, что нажито непосильным трудом, всё же погибло! Три магнитофона, три кинокамеры заграничных, три портсигара…»

Прийти с Ванькой и кинуть предъяву? А дальше-то что? Не та страна, положение, силы. Только поржут. Групповая виза и стройотряд, в полиции наверняка возникнут вопросы. Лох — это судьба. Тот «поезд» вновь от меня удалялся.

А если заночевать? Натравить на них Кайя? С арами ведь прокатило…

Да нет, лучше не надо. Во-первых, где их искать? Во-вторых, от него и так проблем много. Не дай бог, будет труп, за который меня и посадят. Пусть с администраторшей своей развлекается.

Сорок минут дороги в Бургас показались часами. За окном Равда и Ахелой, живописные соляные бассейны Помория, цапли и солнце. А в уме словно дыра, сожравшая момент удовлетворенности, который так редко бывает. В ней утонула «девятка», кроссовки и цветастый спортивный костюм. И как теперь смотреть в глаза Ваньке?

Но встретив его, я увидел себя. Тот же обреченный, полный отчаяния взгляд. Жутко и странно без обычной улыбки. А ведь оба не сказали еще ни единого слова.

— Мить, нам трындец… — по-детски шмыгнул он носом.

— Вань, чо случилось? — занервничал я. Беда никогда не приходит одна. Ну, хоть жив и здоров. И то ладно. — Что-то украли? Отняли товар? Ары вернулись?

— Нет, не они. Полиция. Рейд. У нас пилы забрали, едва убежал.

Сердце болезненно сжалось и, похоже, не билось. В ушах ровный гул, а вокруг тишина. Даже обычно орущие за окном чайки молчат.

В «Дружбу» и «Парму» вложено много. Они дорогие, но меньше того, что сам потерял. Всё вместе — это уже катастрофа. Крушение всех моих глупых надежд. Где-то далеко насмешливо громко прогудел тепловоз.

— А «Зениты»? И шагомеры? — бесцветным голосом спросил я.

— Фотики спас, а шагомеры продал. Знаешь, как тут их называют? Крачкомер! — он попробовал улыбнуться, но вышло криво. — Так не брали, тогда я сказал, что это для секса. Ну, типа, сколько махов получится, если засечь. А у тебя как прошло?

Я рассказал как. Бледные и растерянные, мы выпили пива. Потом спустились, купили еще. И вновь повторили. Ванька беспокойно и долго ворочался, пока не заснул.

Но если его сон на время спасет, то что ждет меня?

Как оказалось, новый куплет той же песни:

Черный мрак страха терзает мой ум.

Лютый ветер кармы обжигает мне пятки.

Передо мной Повелитель смерти в демоническом виде.

Гуру, думай обо мне! Скорее посмотри на меня с состраданием.

Я не в силах вынести мук негативных рождений.

Дай благословение, освобождающее от бездны низших миров.

Когда женский голос стих, передо мной возник богато украшенный барельефами храм. В них вставлены кусочки стекла или камня, отражавшие свет, из-за чего те сияли, пуская блики на позолоту изящных арок и фигурных колонн.

Рядом со мной стоит рыжий Эддичка. На лице восторг и благоговение. Пялится на высокий купол в цветных витражах. Наверное, поэтому не заметил подмены. Я точно ведь вздрогнул, ослепленный роскошью убранства вокруг.

Кроме нас никого в храме нет, но впереди массивные, украшенные затейливой резьбой двери в другой зал. Наверное, ждем, когда позволят войти. В уме заныло неясное ощущение незримого присутствия кого-то еще. Меня будто жёг через скрытую щель чей-то недобрый и проницательный взгляд. Оценивает, рассматривает, мысленно взвешивает, видит насквозь. Знает — со мной что-то не так.

Собравшись, постарался успокоиться и просто ровно дышать. Это ведь паранойя. Кай не выдаст себя. Тут царство мертвых, а я еще жив. Максимум выкинут в мой «нижний мир». Надо расслабиться и посмотреть, что же дальше. Тут как кино. Надеюсь, в любом случае мне ничего не грозит.

Витражи в куполе пропускали достаточно света, чтобы увидеть богатую роспись. Самая большая картина с каким-то святым, висела над алтарем. Лицо величественного седоволосого старца прописано с необыкновенной тщательностью и мастерством. Он выглядел задумчивым, отрешенным и словно смотрел сквозь толпу на нечто недоступное их восприятию. Указательный палец на левой руке направлен вверх, а средний на правой показывал «fuck».

Я было задумался над очевидным символизмом этого жеста, но очнулся вдруг Эддичка:

— Потрясающе, да?

— Что именно? — осторожно спросил я. С одной стороны, информации хотелось бы больше. С другой, не подставить бы Кайя. Неизвестно, о чем была их беседа. Есть риск зайти на второй круг.

— Роскошное убранство храма, как метафора Неба. Это возвышенность над мирским, символ запредельного знания и духовных богатств.

— Разумеется, — пробормотал я, услышав классический аргумент почти всех религий. Удобный способ оправдать свою алчность. Символ отречения еще лучше подходит, но его не декларирует почему-то никто. Видимо, не то впечатление производит на смертных. Деньги нужны даже тут.

— Неудивительно, что это сакральное место сосредоточения духовной силы и благословений. В наш мир стремятся попасть изо всех измерений в поисках истины и просветления. Широкий выбор философских и религиозных учений позволит жаждущему освобождения удовлетворить свои духовные потребности, кем бы он ни был! — оттарабанил Эдди с блаженно-глуповатой улыбкой.

— А что делать тем, кто не жаждет? — тихо спросил его я.

Если за мной кто-то подсматривал, то скепсис будет непременно отмечен. Для чужака это нормально, а вот моему новому другу, видимо, бы уже не простили. Вот и вызубрил методичку. Наигранная и высокопарная интонация обычна для недалеких сектантов и торговых агентов, прячущих неуверенность за маской надменности. Но мне он ничего не продаст. Эту духовность я взял бы деньгами.

— Как это? — от моего кощунства Эддичка побледнел так, что пропали веснушки. Похоже, подобная мысль никогда не посещала эту юную голову. — Кто же не хочет себе самого лучшего?

— Предположу, что у всех разные вкусы. К примеру, я не разделяю ценностей мух. Вероятно, они мои тоже.

— Потому и учения здесь разные. Дорог всегда много. Даже петляя, путник рано или поздно дойдет.

— Верно. Только куда? — парировал я.

— К тому, что за границей различающей мысли. Наш ум же не является идеальным и абсолютным? — нашелся Эдди.

— Наверное, нет… вынужденно я согласился.

— Тогда вектор движения не так уж и важен. Главное, чтобы вообще оно было. Надо дойти до предела с любой стороны, а всё, что за ним, уже лишено понятных нам смыслов.

— Но чтобы пойти, он всё же нужен, — не сдавался я.

— Вот потому-то и здесь. За дверями тебя ждет кармограф.

— Кармограф?

— Это так называют. Накопленную карму, благие и неблагие заслуги там тщательно взвесят и только потом выберут подходящий в твоем случае путь. Своего родатест! — здесь его голос сломался, и последние слова пропищались фальцетом.

Я представил нечто вроде старой шарманки с потасканным судьбой попугаем. Щербатый клюв вытянет замусоленный билетик с диагнозом — «ты безнадежен». Менялы сегодня развели как лоха, значит, и здесь разведут.

Двери вздрогнули, стали медленно открываться, и диспут пришлось отложить.

Нашим взорам открылся небольшой тамбур, а за ним еще одни двери. Я осторожно шагнул вперед, а Эдди остался на месте.

— Нам туда? — спросил его оглянувшись.

— Нет, — мотнул головой, — только тебе. Все «приходящие» через это проходят.

Я насторожился. Судя по тому, как он потупился и вжал в голову в плечи, едва ли за дверьми что-то хорошее. Но будь так, не потратили ли бы на меня столько сил. Зачем обреченному заговаривать зубы? Времени и сил Эдди потратил немало.

Спрашивать еще что-то бессмысленно. То, что я должен был знать, видимо, уже рассказали. Протестовать, упираться или пытаться бежать — глупо. Остается только смириться и увидеть, что скажет пресловутый кармограф. Похоже, он и решит участь Кайя.

Не особенно беспокоясь, я сделал еще один шаг, и массивные двери за мной бесшумно закрылись, и стало темно. Чувствую себя космонавтом в задраенном шлюзе перед выходом в космос.

В принципе, почти так и было. Это чужое для меня измерение всё еще воспринималось, как сон. А скорей, кинозал, из которого в любую секунду попросят на выход. И потому его трудно принять, как реальность.

Двери передо мной медленно открылись, приглашая войти. Здесь тоже темно, размеров зала не видно. Да и вряд ли это был зал. Скорее, необъятное и пустое пространство, в котором ощущение тела исчезло. Непонятно что с ним, в каком положении руки и ноги, и есть ли они у меня вообще.

Но я почувствовал озноб и тяжесть, будто наливался свинцом. А еще влажность, холод, а потом сразу жар. В темноте вспыхивали и быстро гасли красные искры. Дыхания нет или не слышу его. Зато есть ощущение простора — безбрежного, подобного океану без волн. В нем я осознал себя одиноким, но не было тоски или страха. Ум пуст от впечатлений, звуков, запахов и каких-либо картинок. Его будто выпотрошили, избавив от тяжелого и лишнего груза. Только пустая, сияющая и самосознающая ясность. Извечная и нерожденная. Игра света и бликов. То, что всегда было, будет и есть.

Но вот это понимание уже стало мыслью, что подобно стремительно расползавшейся трещине обрушила, чудом сдерживавшую поток таких же, плотину. Равновесие нарушено, и ум затопило привычным для него хаосом суждений, иллюзий, эмоций. Словом, всем, чем занят обычно. И конечно же, появилось много вопросов, на которые ответить не мог. Изумление и непонимание вызвало страх.

Где я? Что, черт возьми, происходит? Почему всё именно так?

Такой экстатический опыт слишком силен для того, чтобы его удержать, но я и не собирался этого делать. Это переживание испугало до смерти. Или сама смерть и есть? Да ну нахер, надо как-то проснуться!

Передо мной теперь слепящий и жуткий свет. Я слышу пугающие звуки, подобные грому. Вижу в радужном ореоле шесть страшных фигур. Поначалу голубое сияние разделилось на белое, желтое, красное и ярко-зеленое, а в центре появились две золотые чаши. В одну из них падали черные, а в другую только белые камни.

Весы Осириса? Нечто подобное читал еще где-то, но в охватившей панике это не вспомнить. Смысл ясен и так, только кого же тут судят — меня или Кайя?

Черных явно больше, значит, надо валить. Не имеют же права, я ведь не мертвый!

Появились еще шесть огней, только более тусклых — белый, зеленый, желтый, голубой, красный и дымно-черный. Устрашающие демоны и люди с головами животных образовали круг, калеча и сжирая друг друга. Кровь, кишки из вспоротых брюх, мозги из раздробленных всмятку голов — всё это рвали, жевали и жадно глотали. И посреди вакханалии в ужасе метался и я, не силах найти хоть где-то спасения.

Невидимый, подобный ветру, поток толкал меня в спину, а я отчаянно сопротивлялся, буквально хватаясь за воздух. Рано или поздно к кому снесет. В один из ужасающих разум огней или в объятия этих чудовищ. Видимо, это и надо мне выбрать.

Отчаявшись и почти сдавшись, уже на пороге безумия я вдруг увидел собаку. Черно-белую, с той самой скалы. Она спокойно стояла, не обращая внимания на адскую бойню, словно ничто из этого не могло повредить или хоть как-то затронуть. Чуть виляя хвостом, дружелюбно и умно на меня посмотрела, а потом пошла прямо желтое пламя.

Я развернулся и, толкаемый в спину невидимым ветром, устремился за ней, доверяя тому, что мне предложили. А позади в чашу всё еще продолжали сыпаться черные камни…

— Мить, ау! Эй, с тобой чо⁈

Открыв глаза, как же рад был услышать этот испуганный голос! Так всё это приснилось! Хрен вам, я еще жив! Реальность-то вот! И пофиг на менял, баксы, бандитов и всё остальное!

— Мить, ты больной? Вопил, будто резали, а сейчас уже лыбишься, как дурачок?

— Да блин, гребаный этот кармограф! — пробормотал я, сияя от счастья. «Собачка» отплатила добром за добро.

Глава 11

 Штанга зазвенела на стойке, и я, поморщившись, встал с лавки. На восемь вместо обычных двенадцати. Аукнулся месяц без тренировок. Зато деньги есть. Не так чтобы много, но вылез в плюсы, хоть и с трудом.

Пилы в тот раз с горем пополам мы вернули. Помогла администраторша. Красавица уговорила отца отправиться в полицию и заявить, что там его были пилы. Попросил, дескать, руснака постоять, пока за пивом ходил. Там, естественно, ему не поверили, но учитывая былые заслуги, простили. Он на пенсии, раньше учителем был, а это ценили.

После злополучного полицейского рейда торговать в Бургасе мы уже не решались. Но закупаться там было удобно. У групп из автобусов брали часы, инструмент, оптику, запчасти к велосипедам и всё, что могли сбыть дороже на пятничных и воскресных базарах в других городах. Болгария не Россия, на электричке проедешь за шесть часов всю.

Спекулировали в Старой Загоре, Шумене, Сливене, Пловдиве, но больше всего в душу запал Велинград. Такой Болгарии еще не видел. Узкоколейка через живописные Родопские горы, чистейший воздух, открытые бассейны с минеральной, термальной водой. Жаль рэкет злой, пришлось уехать. Столько платить там уже не могли. Нашу комнатку в Пловдиве перед тем бомбанули и вынесли всё. Хорошо, хоть деньги и часть товара были с собой. От такого удара мы бы уже не поднялись.

Но мы рвали жилы, и набарыженного хватило, чтобы расплатиться с Толиком и даже немного оставить себе. Привез несколько женских джинсов-резинок, духи и кроссовки, которые у нас моментально продал. Понятно, ни о какой «девятке» не могло быть и речи, но уже как не нищий. Вот бы съездить еще…

А это сейчас очень сложно. Нужен дефицитный товар, а главное — виза, которую без своего человека в ОВИР было взять невозможно. Блатные уже вовсю ездили в Польшу, но это надо знать с чем, как и куда. Про Турцию можно вообще не мечтать — капстрана. Увидят отметку — отберут загранпаспорт. Но познав вкус денег, приключений и хорошего пива, сидеть на месте больше не мог. Мне надо в дорогу.

К счастью, незабываемый экспириенс с кармографом обрезал связь с Чистыми Землями, как называл это Эдди. Или мир мертвых, как считал я. Меня оставили в покое, и кровососущее зло к нам уже не спускалось. Или не поднималось, черт их там разберет.

Видимо, Кай в моих услугах более там не нуждался, мимикрировав под «приходящего», который ни у кого не вызывал подозрений. Я был искренне рад за него, но еще больше рад за себя, избежав госпитализации в дурку. Хотя нехороший осадок остался. Нет гарантии, что не заберут туда снова, поэтому с тревогой засыпал каждую ночь, опасаясь очнуться в Земле Сукхавати.

С другой стороны, меня туда всё же тянуло. Вероятно, виной тому была Гейла. Ее трудно забыть. А может, авантюризм от природы, агония «развитого социализма» и глубочайшая жопа, в которую здесь всё погружалось. А вылезая, соберешь все «черные камни».

— Здорова, амбал! — хлопнули меня по плечу, заставив вздрогнуть и отшатнуться. — Ты что такой нервный?

— Да задумался чо-то… — с облегчением выдохнул я. Лешка, конечно. Вспомни черта, он и появится. — Как темные делишки в профкоме?

— Зришь в корень, паря! — хищно ухмыльнулись мне. Глазки плутовато блестели, намекая на очередную аферу. — Карочь, бросай железяки, есть разговор. Срочный и важный.

— А позже нельзя? Мне остались только руки и плечи.

— Не. Я на машине, надо успеть, пока никто не прочухал.

— Да блин. Ладно, сейчас! — я поднял с лавки свое полотенце и пошел в раздевалку.

Вот шило в жопе, что снова придумал? На стрелки я больше с ним не ездок. Сказал ему прямо, он, кажется, понял. Опять денег взаймы? Как распродался, я охотно одалживал ему под десять процентов в неделю. Всё лучше, чем без дела лежат. Тогда куда-то ехать зачем?

Снедаемый любопытством, быстро оделся и вышел из зала. Нашел взглядом девятку, плюхнулся в кресло, опустил стекло, выпуская дым из салона. Лешка курил в ней, что порядком бесило. Из магнитолы тянуло пророческим:

— Что, Цоя поставить? — потянулся Лешка к бардачку за кассетой.

— Да пофиг, — отмахнулся я. — Что за тема, раз срочно?

— Вот! — он сунул мне в руку желтый лист. — Давай четвертак и поехали, возьмем тебе тоже.

— Ты же мне должен. Да не гони, дай почитаю!

Но Лешка уже завел и поехал в своей обычной манере. То есть, сигналя, виляя, распугивая людей и машины.

Качаясь и подпрыгивая, я пару раз прочитал документ. А он им и был, поскольку внизу гордо синела печать районного комитета ВЛКСМ. Называлось всё это «Анкетой» Авалон-клуба. Суть в том, что каждый его новый член платил за нее двадцать пять рублей тому, кто стоял первым в списке из четырех человек. Там их имя, фамилия, адрес. С этим почтовым переводом он шел в пункт приема и получал четыре таких же анкеты, где его вписывали в последнюю строчку. Первого, соответственно, в них убирали, чтобы двигалось дальше.

— В чем цимес-то? — озадаченно спросил я после раздумий.

— Как в чем? В бабосе! — Лешка резко крутанул руль, выворачивая на встречную полосу. — У тебя в зале тьма народу. Продаешь им свои четыре анкеты и ждешь, когда поднимешься в списке до первого места.

— И?

— И они точно так же. Математика, брат! Если все так свои продадут, получишь переводов на двадцать пять штук. Две «Волги», брателла!

— А если нет?

— Ну, значитца, меньше чуть хапнешь. Свой-то четвертак в любом разе вернешь. Пихнешь хоть одну, верно ведь, паря?

Подумав, я согласно кивнул. А увидев длинную очередь в пункте приема, впечатлился, поверив в идею. Пусть не две «Волги», но на «девятку» вдруг хватит? Или хотя бы затариться в Польшу? Понятно, афера, но под какой она крышей! Районный комитет ВЛКСМ для обывателя — вот прямо серьезно. Не все же в стройотряде с Толиком были. Народ искренне верит в магическую силу синей печати.

— Ты вкури главное: будь пошустрее! — назидательно покачал пальцем Лешка. — Продал свои, помогай тем, кто ниже.

— Дык может две купить сразу? — продолжал тупить я.

— Невыгодно, мы это считали. Дело в широте охвата потенциальных клиентов. Родственники, друзья, соседи — наш персональный мирок ограничен. Главное — как можно быстрее занять эти ниши. Добраться до первого места важнее, чем размножить себя на нижних позициях. Рано или поздно там упрутся и встанут. Продать некому будет, это понятно?

И правда понятно. С энтузиазмом неофита я бросился в бой. Подумав, решил, что лучше всего анкеты продать самым бойким. Не тупеньким, где, не дай бог, сразу же встрянут. Вот, Ваньке, к примеру.

— Стоять! — напал я на него в зале, как только увидел. — Держи. И гони четвертак. Тебе повезло, за это мне кланяйся в пояс.

— Ну ладно… — озадаченно кивнул он. В его глазах мой авторитет был незыблем.

— И не спросишь, что это?

— Чай ты и расскажешь.

— Читай, там написано! — отмахнулся я, выцеливая, другую, подходящую по параметрам жертву.

Вот Анатолий Иванович бы подошел идеально. Но порядочный и не возьмется. А ведь «зачет за анкету» — сыграло бы супер. Может девочкам в деканат отнести? За справку, красивые глазки, да мало ли что могут еще предложить?

Поначалу моя активность вызвала у людей некую оторопь, но после первых переводов народец вник и подключился по полной. Институт оказался быстро заражен золотой лихорадкой. Анкеты впихивали в столовой, на лекциях, на остановках и вообще на каждом углу. Нечто положительное в этом всё-таки было — люди беседовали, люди общались. Есть, наконец, повод подкатить у тех, кто стеснялся. Ораторское искусство, опять же, развить. Это полезно.

На третий день, правда начали ржать, завидев бедолагу с зависшей анкетой. Но к тому времени на меня обрушился настоящий денежный дождь. На почте изумленно смотрели на пачки переводов, которые вручали мне ежедневно. Естественно, я охотно поделился секретом и с ними.

К сожалению, этот благословенный поток быстро угас. Все возможные ниши заполнены, места для лунок на «поле дураков» не найти. Лешка и «комсомольцы» сорвали куш, будучи в первых рядах. У меня поскромнее, но тоже неплохо — семь тысяч рублей! Ванька взял пять, а дальше всё хуже. Успели не все, но тоже заработали что-то.

В кои-то веки я феноменально богат и, конечно же, счастлив! «Девятка» стоила девять. В принципе, мог бы занять и купить, гордо поставив ее перед Юлькой. А работать на что? Да и как отдавать? Нет, понты чуть потом. Развить надо бизнес.

За три тысячи купил двушку у черта на куличках в строящемся доме. Там пока шесть этажей из девяти, но к концу года сдадут. Я с квартирой! У себя на потоке это стало легендой. Столь резкое повышение социального статуса изумляло уже самого. Жаль, что не одного лишь меня. Это плохо сыграло.

Как-то вечером, выходя с тренировки, я увидел мерседес красного цвета. Немыслимая, кричащая роскошь. Такой мог только присниться. И что же он делает в студенческом городке на тротуаре перед качалкой? У зала даже Лешка не парковался. Иваныч же сразу рога отшибет.

Либо дебил, либо… Вроде бы двое. В темноте плохо видно.

— Иди сюда, дорогой, есть базар… — сказал один и глубоко затянулся. Огонек сигареты стал ярче, подсветив лицо.

Теперь я узнал. Тот сутулый громила, что сломал мне скулу. Видать, до сих пор чем-то обижен. Хотя нет, не обижен, это у них западло. Три месяца злобу копил. Мстителен, значит.

— Чо надо? — дерзко смерил я взглядом. В зале Ванька и пара десятков качков. Стоять и смотреть точно не будут.

— Рамсы, что ль попутал? — глухо ругнулся второй. — Не по сезону шелестишь. Следи за базаром.

— Стой, Колян, — остановил друга сутулый. — Сам проясню, видишь, пацан потерялся.

— Говори, не глухой, — кивнул, следя за руками. Он держал их в кармане, но вряд ли решится вытащить здесь. Нарисовались прилично.

— Кароч, ты мне в той суете два зуба сломал… — он вновь глубоко затянулся. — А бабло, как сказали, у тебя появилось. Пять штук принесешь, срок три дня, потом включу счетчик. Дом ты знаешь. Усёк?

— Падажди, счас всё решим! — метнулся я в зал позвать Ваньку.

Через полминуты вышли наружу уже впятером, но нас ждать не стали. Красный мерс исчез за углом, оставив свежий след шин и окурки.

Чертыхнувшись, поблагодарил своих и пошел на остановку, кляня про себя хитрого Лешку. Сам-то он, разумеется, спрыгнул. И хрен ведь поможет, иначе б сказал. Наезд-то серьезный, Герыча парни.

Ванька взялся было проводить к остановке, но я отказался. Девушка, что ли? Три дня точно не тронут. Он, разумеется, впишется, но таких дураков больше нет. У нас в зале обычные люди.

Можно попробовать проблему решить через другую бригаду, но стрелка в мою пользу точно не будет. В итоге будешь должен и тем и другим. Страдает всегда только коммерс.

В милицию, понятно, не вариант. В лучшем случае «вот как убьют, приходи», в худшем разрулят те же бандиты. Всё ж хорошо мне было бедным. Никому ты тогда нахер не нужен…

Впервые за долгое время, засыпая, думал не о «Земле Сукхавати». В голове только сутулый с фиксой и пять кусков. Лешка же сдал — сто процентов. Других мыслей нет, а эта зациклилась и ходит по кругу. И тем неожиданней было услышать куплет той же песни:

Глава 12

Здесь была ночь. Я сидел на гранитной плите перед разрушенным склепом со старой и полустертой готической надписью. Вокруг десятки, а возможно, и сотни всеми забытых могил. Бледно-зеленоватый свет луны и пляшущий на ветру огонек черной свечи не позволял увидеть чуть больше. Холод пробирался под одежду и покалывал кожу. Тишина прерывалась мышиным шорохом и насмешливым уханьем совы или филина.Казалось, сама смерть крадется между надгробий, выискивая, кого бы еще забрать в свое царство.

Какого черта? Где золотой храм или теплые тропики? Сейчас был бы рад даже ушлому Эддичке.

— Здравствуй, Митя, — низкий женский голос заставил меня испуганно вздрогнуть. — Пусть любой путь будет благоприятен для гостя и странника. Ибо ночь темна и полна ужасов. Так ведь у вас говорят?

— Гейла? — вскочив, повертел головой, но никого не увидел.

— Да, это я. Не ищи. Не хочу показаться тебе в такой форме.

— В какой?

— Неважно. Сосредоточься на практике, раз уже здесь. Иначе закончится плохо. Прямо сейчас начинай.

— Стой-стой-стой! — остановил ее я. — После кармографа мне можно не врать. Давай хоть теперь всё объяснишь?

— Не думаю, что для полного экскурса у нас много времени. Возьми в правую руку дамару и постучи. Только быстрее!

Я скользнул по плите взглядом и увидел несколько предметов, среди которых был маленький двухсторонний барабанчик из красного дерева в форме песочных часов. Видимо, он.

Схватив, озадаченно повертел его в руке. На шелковых желтых шнурках пара бусин янтарного цвета. При быстром вращении кистью и правда есть стук, но вряд ли его можно назвать мелодичным.

Этот дробный звук испугал меня самого. По кладбищу прокатилось слабое эхо, и с веток шумно взлетела какая-то птица. Мурашки побежали у меня по спине при виде мертвенно-бледного света, который появился вокруг на могилах. Я ощутил ледяное дуновение ветра. Чей-то шепот и тихие стоны шли отовсюду.

— Не бойся. Всё это лишь кажется, — мягко успокоила Гейла.

— А как же «иначе закончится плохо»? — не поверил ей я.

— И это тоже будет казаться. Ты сам создаешь мир, условия и обстоятельства, но твое видение сейчас нельзя назвать чистым. Поэтому тут всё и выглядит так.

— Я создаю?

— Конечно, а как же иначе? Настоящее — следствие прошлого, а причины для будущего закладываешь прямо сейчас.

По сути, ушла от ответа. Во сне, действительно, можно что-то менять, но здесь нечто другое, и разница, наверное, есть. Если сновидящий я, то потенциально могу вмиг это всё прекратить. Почти самоубийство, которое выкинет в мой родной мир. Или в следующий сон?

— Давай от простого, — предложил я. — Кто ты такая? Вот без всей философии или вранья?

— Дакини. Небесная дева, — призналась она. — А ты стучи-стучи, не забывай-ка стучать.

— А так чтобы понял?

— Дух, демон, полубожество. Спутник, куратор для Кайя. Учитель начальной школы, можно сказать.

— И для меня? — спросил я с надеждой.

— Нет. Ты в своего рода яслях, — фыркнула Гейла. — Как на экскурсии тут. Считай, повезло. Твой духовный наставник появится, когда дорастешь.

— Это скоро?

— Завтра, через год или несколько жизней. Старайся! Откуда мне знать?

Следующий вопрос оборвал скрип открывающейся могильной плиты. Из-под нее показалась зловещая тень с горящими алым глазами. С утробным ворчанием она медленно поползла прямо ко мне.

— Убери это! — взвизгнул я, взмахнув дамарой, точно мечом.

— Сядь! Слушай! — рявкнула Гейла. — Не надо бояться. Не надо бороться. Освободи ум от страха и отвращения. Заполни его состраданием к злым духам и демонам, которым не так повезло, как тебе. Накопив негативную карму, они мучаются в адских уделах…

— Так делать-то что? — возопил я, наблюдая, как жуткая тварь надвигается ближе. Из пасти смрад шел такой, что плавил мозги.

— Расслабься, не старайся ее оттолкнуть, оставь всё как есть.

— В смысле «как есть»⁈ Она же сожрет!

— Ты мне доверяешь? Делай, как говорю!

— А-а-а! — оттолкнул монстра я.

Тот громко лязгнул зубами и, казалось, вопросительно на меня посмотрел. Дескать, что за истерика? Сам же позвал.

Не знаю, чем тут занимался Кай, но я не собирался дать скормить себя духам, или кто они там. И неизвестно, Гейлы ли голос слышу сейчас. Может, кто-то притворяется ей, и с этими тварями оно заодно?

Тем временем монстр нерешительно переминался с лапы на лапу и шумно втягивал воздух ноздрями. Должно быть, я для него вкусно пах.

— Что ты делаешь? — искренне возмутилась Гейла. — Напугаешь, и он сразу уйдет!

Именно! Вот это и надо. Только как, сука, его напугать? Тут должна быть защита от нечисти этой. Барабанчик, похоже, ее разбудил!

Пошарив по плите трясущимися от страха руками, нашел ритуальный, трехгранный кинжал, дудку из бедренной кости и колокольчик. Видимо, что-то из них способно помочь.

— Не трогай! — пронзительно тонко вскрикнуло «нечто» голосом Гейлы.

Ага, как же… Значит, точно сработает!

Схватив всё, я что есть силы дунул в костяную дудочку, позвенел колокольчиком и свирепо замахнулся кинжалом. Не подходи, сволочь, убью!

Тварь недоуменно на меня посмотрела и поплелась обратно. Спрыгнув к себе, обиженно громко хлопнула могильной плитой.

Мертвенное свечение у надгробий сразу пропало. На несколько секунд вновь стало тихо, а потом Гейла вдруг взорвалась:

— Тупица! Ты только что запорол месяц работы. Созерцание, медитации, прибежище и подношение Трем Драгоценностям — всё псу под хвост!

— Постойте-постойте! — запротестовал я. — Вот и продолжали бы извращаться тут с Кайем! Я не подписывался кормить собой монстров! Меня-то за что?

— Это ты нуждался в его помощи, а не он в твоей. Вот и сорвался. А ведь говорила — не лезь к скудоумцу! Только добились ремиссии и вот всё опять!

— Это я скудоумец? Как твой умник разрулит? Сяду из-за него лет на двадцать! Страшно к себе возвращаться! Кто тут из нас крововос? — вспылил я в сердцах.

Но ведь понятно, как проблему решит. Дом должен помнить. Доступ к содержимому памяти у него, видимо, есть. Мало того, чувствует, что возникла проблема. Или знает, что происходит, раз плюнул на практику в такой важный момент.

— Ладно, не злись, — примирительно сказала Гейла вздохнув. — Сама виновата. Оба балбесы. Вы ж одинаковы. Кай разве что вырвался чуть вперед. Опередил жизней на пять. Впрочем, смотря как дело пойдет.

— Может, мне в другую сторону надо? Жутковато у вас что-то здесь.

— Зато эффективно и быстро, если делать всё по уму. Или хочешь, как все? На сотни кальп растянуть?

— Совсем не врубаюсь, о чем говоришь, — мрачно сказал после паузы я.

— Про путь твой духовный, балбес. Будешь молиться, поститься, понемногу умнеть. Три шага вперед, два шага назад. И это, если повезет с человеческим телом. С мозгами, окружением, учителем, местом. Сейчас это есть, а дальше — не факт.

— Об этом каждый раз мне песни поешь?

— Ты слышишь только то, что можешь услышать. Эхо от того, чему учу Кайя. Уже говорила, что он — это ты.

— Хорошо, давай помогу, — смирился я с неизбежностью. Слушать подобную проповедь придется еще много раз. — Только объясни всё нормально. Чем вы занимались тут вообще?

— Кай делал практику Чод, согласно наставлениям из «Смеха дакини». Суть в отсечении эгоцентрических омрачений ума, опирающихся на иллюзию самости «я».

— Тарабарщина какая-то, — скривился я. — Так практика в чем? Что делать мне?

— Уже рассказала, но ты почему-то не смог, — фыркнула Гейла. — Слабак.

— Почему-то? Тварь едва не сожрала меня!

— Так в том-то и смысл! Ты подносишь свое тело как дар. «Я вам всем должен. Голодные демоны, духи, приходите и ешьте меня!»

— Когда это им успел задолжать? — возмутился я.

— В своих прошлых жизнях. Учитывая их бесконечность, наверняка должен всем. Но в этот раз тебе повезло, а им нет. И это их милость. Они позволяют тебе проявить сострадание, щедрость, духовно очиститься, стать лучше, пройти по пути, чтобы потом помочь уже им! — с патетикой воскликнула Гейла.

Я мрачно кивнул, вдруг поняв, почему сбежал Кай. Парень вовремя слился. Решил, что снимать сливки практики должен был я. Чай мне-то нужнее. Спасибо, мой брат!

— А нельзя сострадать им менее радикально? — спросил снова я.

— Можно, конечно, но тогда будет меньше заслуг.

— Мне много не надо! — заверил я горячо. — Сама ведь сказала, что путь будет неблизкий. Сперва бы привыкнуть, с чего-то начать.

— Ах, хорошо! — неожиданно быстро согласилась она. — Возьми этот сосуд и пойдем-ка к ручью. По тропинке и прямо. Недалеко.

Я нагнулся и подобрал маленький медный кувшинчик. Но и ритуальный кинжал прихватил. Черный, трехгранный клинок в подозрительных пятнах выглядел довольно зловеще. Рукоятку увенчивала лошадиная голова какого-то свирепого демона. Не знаю, можно ли таким отбиться от духов, но меня испугал уже точно.

Свечку оставил на могильной плите, лунного света хватало, чтобы идти по тропинке. Трава и пожухлые листья в такт шагам тихо шуршали, но Гейла оставалась невидима. Иногда пространство будто бы искривлялось, показав призрачный силуэт, но разглядеть детали я уже не сумел. Вроде бы крылья и даже рога. Причем без одежды. Почему в институте так не учит никто?

Метрах в ста от ограды нашелся ручей, напомнивший темные воды зловещего Стикса. Здесь они текли медленно и бесшумно, будто стараясь не нарушать покой мертвецов. Казалось, сама ночь сгустилась над ними — деревья вокруг ручья едва пропускали лунный свет сквозь листву. Ветер тихо шелестел в кронах, и его дуновение казалось шепотом усопших, которые звали и манили к себе. В воздухе витал едва уловимый запах тлена, а из глубины ручья время от времени доносился тихий всплеск, точно кто-то или что-то поднималось со дна на поверхность.

Место определенно наполнено таинственной жутью, от которой хотелось уйти поскорей. Меня останавливал лишь долг перед Кайем. Пока он решает мои проблемы в реале, я напортачил с практикой Чод и выбесил Гейлу. А ее не хотелось бесить. Хотелось другого. Но кто я такой, чтобы мечтать о дакини? Наверняка тут какие-то и сексуальные практики есть.

— Набирай воду в кувшинчик, мысленно подноси ее местным духам, и выливай, — строго сказала она.

— И всё? — удивился я, ожидая чего-то более жуткого. Разложившихся и распухших утопцев, к примеру.

— Это непросто, если делать искренне и сосредоточенно, визуализируя в уме гневных и голодных существ. Но раз их трудно представить, то можно позвать.

— Не надо! — поспешно отказался я. — Всё и так хорошо.

Весь следующий час старательно и молча пытался вычерпать чертов ручей. Думал о многом, но всё больше о Гейле. Скорей всего, голая, потому и невидима. Понятно, что о правильном сосредоточении не могло быть и речи. Оно всё же было, но на другом.

— Может быть, хватит? — жалобно спросил я, растирая уставшую руку. — Прямо вот чувствую колоссальный груз добытых заслуг. Кстати, почему в дар подношу именно воду? Ее и так тут полно.

— Подношение воды даже лучше, чем золота, — заверила Гейла. — Поднося его, чтобы ты чувствовал?

— Что бросаю деньги на ветер, — неохотно признался ей я.

— Именно. Ты бы чувствовал жадность. А воду не жалко. Ты можешь подносить ее искренне, без негативных эмоций, тем самым укрепляя позитивные тенденции в еще эгоистичном уме. Со временем и золота уже будет не жаль.

— Ох, глубоко! — не скрывая иронии, выразил я свой восторг. — То-то чувствую себя всё лучше и лучше. Потом и золота дашь?

— А ты готов сделать следующий шаг? — подловила она.

Черт! Зря стебался. Как же стыдно чувствовать себя перед женщиной трусом! Да и чего мне бояться? Тело-то Кайя. Если быстро сожрут, больно будет недолго.

— Ну… надо так надо! А этого на просветление хватит?

— Вот и проверим. Пошли.

К той могильной плите возвращался с тоскливой обреченностью жертвы. Определенно на духовный подвиг я еще не готов. Лучше б и правда в другой уже жизни, в этой у меня прорва дел. Только зажил, на ноги встал, а после такого можно свихнуться. Если не свихнулся уже.

А кто еще ночью черпает воду? Только безумец. Неудивительно, что эта практика называется «Хохот дакини». Или «смех»? Да уже всё равно.

— Садись. Начнем с разминки, — приказала Гейла, когда мы вернулись. — Закрой глаза, представь, что тело наполнено сияющим радужным светом. Ты выдыхаешь его, очищая им мир. И глубоко вдыхаешь, втягивая в себя всю его скверну, все негативности, проклятья, болезни. Притягиваешь их, и они заполняют тебя с каждым вдохом…

— Постой! — прервал ее я. — Это ведь понарошку?

— Какой смысл в практике, если она понарошку? Заслуга-то в чем, если это всё не всерьез?

— Но я тогда сам могу заболеть!

— Конечно. В этом и дело. Как иначе облегчить страдания несчастных существ? Заслугу определяет мотив. Ты должен стать лучше, чтобы потом им помочь.

— Как, если умру?

— Все когда-то умрут. Но бонус этого мира в том, что реинкарнация в нем и очень быстра. В твоем такой трюк сложнее, но эта практика есть даже там.

— И духи, демоны есть?

— Они не так очевидны. Их проще придумать, чем где-то найти. Визуализируй и созерцай. Плод не так важен, как твой мотив. Про бодхисаттву ада знаешь ведь миф?

— Не…

— Эта легенда о человеке, который решил освободить всех от адских страданий. Для этого он совершил такие страшные преступления, что после смерти его огромное тело переполнило ад. В нем не осталось места уже для других. Таким образом, ни одно существо не могло туда больше попасть.

— Впечатляет! — согласился я. — Но мне б начать с малого. Ты сама говорила, что пока, как в яслях.

— Поэтому зародим и укрепим мотивацию. Начнем прямо с болезней и порчи. Ты не представляешь, сколько их может поместиться в тебе! Визуализируй, вдох-выдох. Дыши!

Пожав плечами, так я и сделал. Ну, почти. Выдыхал из себя черноту, вдыхал свежесть и чистый солнечный свет. В кои-то веки шло хорошо. Представлял ласковое и теплое море, чьи воды вымывали из меня всю душевную грязь. Ровное, глубокое дыхание, комфортный покой, в уме возвышенная, стерильная от тяжких дум, пустота. Я наслаждался каждой секундой, вбирая воображаемое сияние и радости мира. Как хорошо!

— Стой! Что-то не так, — остановила Гейла меня.

— Да круто же! Идет как по маслу! — блаженно потягиваясь, заверил я.

— Хочешь, чтобы Кай пострадал за эти проказы?

— Нет.

— Тогда соберись! Воспринимай всех живых существ, как родителей, а себя как их сына. Поднеси вcё — тело, удачу, благие заслуги, накопленные в настоящем, прошлом и будущем для счастья других. И мысленно забирай все страдания мира себе.

Посерьезнев, я только подумал об этом и сразу почувствовал, как скверно пахнет воздух вокруг. Каждый вдох причинял теперь боль. На губах словно липкая грязь. Закашлявшись, открыл глаза и ужаснулся — над могилами появилась неясная, ядовито-зеленоватая муть. И ручейки этих миазмов устремились ко мне.

Скорчившись и задыхаясь, я словно издалека слышал наставления Гейлы:

— Когда тебя охватит ужас, двойственные мысли растворятся благодаря мощи сильного страха. В этой открывшейся наготе ума, познай его сущность — знание за пределами всех представлений.Это ключевой момент для прямого постижения сути вещей. Но для этого надо загнать себя в угол. Пробудить и обнажить скрытые слабости, распять своё эго и отдать его на съедение духам. Так отрешишься от своего ложного «я», раскроешь всю хитрость и коварство бесплотного демона — двойственного ума, что держит нас здесь…

Звук ее голоса становился всё тише, и постепенно разум погрузился во тьму, вынырнув в привычном мне мире.

Комната, беспорядок, разбросаны вещи. У стола в кресле неподвижно сидит человек. Еще один в неестественной позе лежит у стены, нелепо вывернув шею. Похоже, он мертв.

Холодея от страха, я осторожно подошел к тому, кто был еще жив. Его нетрудно узнать. Это сутулый. На шее рана, кровь залила грудь и живот. Двигаться, видимо, больше не может. Увидев меня, вздрогнул, попытался что-то сказать, но не смог. В глазах только ненависть, страха там нет.

Бежать к таксофону? Милиция, скорая? Обвинят же меня. Быстро уйти? Но если выживет, мне точно конец. Братва будет искать. Тогда Кай снова убьет, а сидеть буду я.

Какая к чертям практика и сострадание, он же убийца! Наверное, как раз в этом «проклятье». Его изгнали из города или даже из мира, но Гейла не смогла бросить его. Какой-то хитрой уловкой выдал себя за меня, а я им помог.

Некоторое время молча стоял и решался. Кай сделал это лишь для меня. Он — это я. Значит, тоже смогу. Первый шаг в ад Гейла вряд ли простит, но другой выход не видел. Или ты, или тебя. Мы все растем на костях своих предков. Один умирает, чтобы выжил второй.

Уже не колеблясь, зажал сутулому рот и нос. Пятки застучали по дощатому полу, и через несколько секунд жертва затихла. Я впервые убил.

Еще один черный камень упал на весы. А сколько их будет еще?

Глава 13

За полчаса до таможни наш вагон тревожно затих. Не понимаешь, что ждать. Законы непредсказуемо и быстро менялись. Как правило, о них узнаешь уже на границе. Каждая поездка походила на компьютерную игру со злым боссом в конце этапа. Их много. Одни поспокойнее, другие опасны.

Первый — ОВИР. Записаться, выстоять очередь ночью (отойдешь — вычеркнут) и взять визу.

Второй — загрузка в фирменный поезд «Пенза-Москва». Тут босса два: проводник, который может не пустить в свой вагон с грузом, и милиция на вокзале, которая почему взяла на себя функции губернской таможни.

В прошлый раз таки ссадили меня. Составили протокол, ибо запрет на «вывоз товаров за пределы области». Не конфисковали. Отдали в комиссионку, деньги забрал уже через месяц. Причем даже больше, чем сам заплатил. Цены росли каждый день.

Третий — ад на Казанском. Билеты «за рубеж» продавали на другой улице, метров за восемьсот от вокзала. Приходилось оставлять ощетинившуюся баулами группу, надеясь, чтобы отобьются от ментов, бандитов и просто бомжей. И бежать-бежать, мечтая о том, что места на Софийский всё еще есть. Если повезет, тогда сложный переход на Киевский через метро. Посадка целиком на удачу. Бандиты-милиция могут срезать на каждом углу, как было не раз.

Выдохнули, чуть больше суток пьянства, и мы, наконец, на границе в Унгенах. Таможню проходят, пока поезд ставят на другие колесные пары. У нас железнодорожная колея шире, чем в Европе. Так вроде бы стабильность повыше, но думаю, дело в стратегии. Россию всегда спасало пространство. Чтобы замедлить врага, разбомбят пункт переобувки к чертям. А врагов у нас много.

Хотя смотришь на интуристов в Болгарии — улыбаются и вроде милые люди. Видимо, злобный буржуинский оскал так скрывают. Зато «братушки» по-хорошему впечатлили меня. Кто у нас в ясной памяти и здравом уме пригласит в дом иностранца с вещевого базара? А меня с Ванькой вот так оказывались в гостях несколько раз. Нас радушно звали в свой дом, впервые увидев. Роскошный ужин, ракия рекой, на столе вся еда, что была в доме. И разговоры по душам до утра. Я уже сносно болтал на болгарском, что становилось неважным после первой бутылки вина.

«Приготовили документы, вещи к осмотру!» — мстительно объявила нам проводница. Грузная, усталая тетка, которой успели мы надоесть.

Шума от нас, действительно, много. Спекулянты же, тошно смотреть. Заняли половину вагона, грабят страну, громко ржут. И нам, действительно, весело. За каждым шлейф диких историй, интриговали, бухали — шел обмен опытом, особый социальный аспект.

Укреплялись связи, заключались сделки, появлялись контуры будущих торговых союзов. Редко кто работал один. И на поездку двойки и тройки временно объединялись уже в коллектив. Так комфортнее и безопаснее, наш караван и Шелковый путь. Вновь из варяг в греки, в Константинополь, то есть, в Стамбул. После Венгрии и Болгарии уже хотелось туда. Но для начала сбросить груз часов и матрешек в Бургасе. Таков был мой план.

Со сбытом проблем быть не должно, главное — протащить всё с собой. А с этим в последнее время беда. И потому мы с Ванькой боялись. И за товар, и за баксы, которые теперь возили с собой.

Последнее таможенники искали особенно тщательно. Найдут — конфискуют. И вряд ли в бюджет. По крайней мере, не всё. И если товар в тесном купе спрятать трудно, то доллары ныкали, куда только можно. С фантазией у нас всегда хорошо.

Банальщину, вроде люков в потолке или дырок в обшивке, никто всерьез не рассматривал. Эти места проверяли прежде всего, там винты стерты в ноль. На себе тоже плохой вариант. Таможенник, как правило, хороший психолог с поистине собачьим чутьем. Выдержать дуэль взглядов непросто, а для нас сумма огромна, на кон ставили всё. Жертва мямлит, бледнеет и сильно потеет, провоцируя на личный досмотр. Иногда даже в трусах.

Мы с Ванькой в первом купе, с нами Стас и Борис. Все на нервах, но старательно излучаем свет и покой. Законопослушные и дружелюбные. Нет в мире добрее. Остальные пугливо выглядывают в коридор. Как сурикаты в пустыне. Тревожная атмосфера грядущей беды.

Таможенник большой и хмурый, щеки в мелкой сетке кровеносных сосудов. Едва взглянув на него, поняли, что нам конец. Попали серьезно, компромиссов не будет.

— Один здесь, три в коридор, — буркнул он зло. — Мне паспорта, вещи к осмотру.

Остался я, как самый бывалый. Ванька от волнения мог что-нибудь ляпнуть. Стас на грани обморока, Бориска слишком невозмутим и тем вызывал подозрение.

— Что тут у нас? — таможенник заглянул в огромную сумку под полкой.

— Это… М-матрешек немного, — проблеял я, изображая смирение пред грозным ликом закона.

Но их было много. За ними пришлось ехать в дальнюю деревню в глубинах дремучего мордовского леса. Страшное место и люди там страшные. Глушь, колючая проволока и бесконечные зоны вдоль безлюдной дороги. Экспедиция оказалась удачной, матрешки в той деревне делали все. Целая выставка у каждого дома на любой цвет и вкус.

— А в этой что? — пухлая, с черными волосами рука пошарила в сумке.

— Тоже матрешки, — тихо подтвердил я, чувствуя, как колотится сердце. Двойное дно ведь под ними, между фанерок коробочки с часами «Заря». На этот раз именно в них основной капитал. Найдет — разорюсь.

— А здесь? — рука пощупала небольшой, казалось бы, Борискин рюкзак. Но он адски тяжелый. Там вроде автозапчасти.

Я отступил в проход, освобождая место владельцу. Про своё пусть говорит сам. А в душе облегчение — часы не спалили.

— Дык это… — запнулся Борис, увидев, что заинтересовались его мыльно-рыльным набором.

Таможенник его реакцию, понятно, считал. Достал зубную пасту, попробовал выдавить немного на палец. А это невозможно, если там ее нет. В тюбике три тысячи долларов, которые через минуту триумфально из него извлекли.

— Ага! — таможенник обвел нас торжествующим взглядом.

— Договоримся? — жалобно спросил позеленевший Борис. На лице раскаяние, отчаяние, ужас и, конечно, извечный вопрос: «почему это случилось именно с ним?»

— Еще есть? — смерили пристальным взглядом его.

Таможенник задумчиво поднял на столе скатерть, банку с нарезанным салом, хлеб, пакет с малосольными огурцами от бабулек с перрона.

Теперь занервничал я. Огурцы пустотелы и фаршированы баксами, на каждом тонкий, незаметный разрез. Перемудрил. Засунул бы в носки, как все нормальные люди! Или бы спрятал в трусы.

— В общем так… Вся группа на выход с вещами. Таможенный контроль пройдете у нас.

— Но…

— А этот со мной, протокольчик составим! — решительно пресек он попытки дать взятку. Смотреть никого больше не стал.

Подавленные и злые мы выгрузились на перрон со всеми пожитками. На таможню, понятно, никто не пошел. Ждем Бориску, посмотрим, что скажет. Обычно всё упирается в деньги. Но не всегда.

Поздняя молдавская осень не подарок. Таможня словно вытягивала тепло и радость из этого места. Холод, серость и сырость. Моросящий дождь переходил в снежную крупу, капли стекали по грязным стеклам вагонов, перрон блестел от покрывавшихся ледяной корочкой луж. Пронизывающий ветер гонял мусор, листья и тощих котов, что жались к ногам, требуя жрачки и ласки. Мы мерзли и кутались в куртки, выпуская изо рта облачка пара.

Вернулся продрогший и бледный Бориска.

— Ну как? — мы окружили его.

— Без протокола отдал половину.

— А с нами чо?

— Сказали, с товаром не пустят.

— Так не даром же!

— Да похер им, уперлись и всё. Вот вообще бесполезно. Но завтра другая смена придет. Может, прокатит. Теперь только ждать.

Проклиная таможню, злой рок и погоду, поплелись в гостиницу, благо она была рядом. С тоской проводили взглядами поезд. В нем тепло и комфортно, но он уходит без нас.

После заселения, как водится, крепко напились, чтобы снять стресс. Бориска был безутешен. Полторы штуки! Ну хорошо хоть не три. Его жалели, успокаивали, но мысли у всех о своем. Что, если и завтра не пустят? Возвращаться домой? Так в первый раз.

Нет, с Венгрией в Чопе тоже были проблемы, но как-то всё же прошли. Толпа местных таможню буквально брала штурмом. Давка, визг, истерики. Кончилось тем, что пограничник размотал из ящика шланг, угрожая открыть пожарный гидрант.

У нас с собой по велосипеду «Старт-шоссе» и сумки с болгарской зубной пастой. Ее, как сказали, там забирали с руками. Ехали с ксивой от профкома — «комсомольский велопробег». Над нами долго ржали, но пропустили. Жили в университетской общаге там у своих.

Будапешт, конечно, потряс. Красиво в нем всё — архитектура, девушки, магазины и бани. Не уже родная Болгария, это почти капстрана. Вспоминая ее, незаметно заснул.

Хотя сансара нереальна, я считаю ее настоящей.

Ради удовольствий и денег игнорирую вечную ценность.

Хотя у меня есть всё уже есть, жадно стремлюсь иметь ещебольше.

Я обманываю себя зыбкой иллюзией и миражами,

Гуру, думай обо мне! Скорее посмотри на меня с состраданием!

Даруй свое благословение, чтобы я потеряла интерес к такой жизни, как эта.

Открыв глаза, я поднялся и сел на кровать, окинув комнату взглядом. Ну, хоть не кладбище. Прошлый перфоманс так врезался в память, что ту красноглазую тварь вижу, как наяву. Раз снова вызвали, значит, у Кайя проблемы. Мои-то сейчас он вряд ли решит.

Минимум мебели, узкие бойницы-окна под потолком — не пролезть. Что там за ними, пока было неясно. Тут же всё очень чисто и просто. То ли дешевый номер в гостинице, то ли приличная тюремная камера. На стуле аккуратно сложена одежда мышиного цвета.

Поднял руки, сжал пальцы в кулак, встал и присел. Нигде не кольнуло, кожа не лопнула, ничто не отваливалось с болезненным треском. Крепкие мышцы, ни шрамов, ни швов. Похоже, тело здорово и прекрасно работает. Ощупал лицо — без щетины. Кай следил за собой.

В голове, слава богу, ясно и чисто. Ни шума в ушах, ни спутанных мыслей. Память в порядке, с психикой всё, как всегда. То есть, непонятно насколько этот опыт реален. Параллель в метавселенной или правдоподобные глюки и сны?

Не надо бояться, всё это уже было не раз. Разогреть мозг, подумать о чем-то легком, приятном и отследить свои мысли. Посмотреть, откуда возникли и куда направляются. Не увлекаться, не преследовать их, а безучастно проводить это взглядом, отпуская на волю, как птиц. Пусть они спонтанно и естественно растворятся в безбрежном пространстве ума…

Я вдруг ясно понял, что это ведь не моё! Гейла? Словно читает свою проповедь мне прямо в уме!

В дверь постучали.

Растер лицо ладонями и пошел открывать. Мои гости сами собой не исчезнут. Кого принесет в этот раз?

На пороге Эдичка в отутюженном черном костюмчике, а позади него стоит Гейла. Много бижутерии и короткое платье в явном контрасте с подчеркнуто строгим стилем юнца.

— Ясного света! — чопорно поздоровался тот. — Мы сегодня вдвоем.

Я вопросительно посмотрел на Гейлу, не понимая, как себя с ней вести. Она сделала страшные глаза, подсказывая, чтобы был начеку. После «кармографа» времени прошло как бы немало, но на всякий случай просто кивнул.

— Особый день? — спросил, гадая, как действовать дальше. Опять куда-то меня поведет?

— Короткий тест, чтобы понять, откуда сложности в практике, — сухо сказал Эдди. — Поскольку я за тебя отвечаю, мне поручили его провести. Это нужно делать на полный желудок. Ты уже ел?

— Неа… — покачал головой я. — Только встал.

Гейла за спиной Эдди кивнула и показала пальцем на коридор и направо. Видимо, столовая там.

— Не делал простираний Тысячеликому? — поднял брови тот. — Ну хорошо, иди ешь. Мы подождем.

Я торопливо покинул комнату, пока не спросили еще что-нибудь. Не в курсе ж совсем. Видимо, есть обязательные с утра ритуалы.

В конце коридора была пара дверей, одна из которых, к счастью, открыта. Стол, стул, такое же, как в спальне, оконце под потолком. Сбежать не получится, да и зачем это делать?

Неожиданно я вдруг понял, что еще ничего не ел в этом мире. Судя по тому, как сосало под ложечкой, Кай не страдал отсутствием аппетита. После «кармографа» грядущие тесты серьезно пугали. Черт знает, как собираются их провести.

Завтрак оказался, как это обычно описывается в рекламе дешевых отелей, «континентальным». То есть, никчемным по вкусу, виду и содержанию. Такую полужидкую пресную кашицу я постеснялся бы дать даже кошке. В результате ум сохранил прозрачную ясность, которую предпочел бы сменить на слегка отупляющее переживание сытости. Возможно, догонит чуть позже. Как проснусь, спокойно поем у себя.

Неторопливо допив то, что оказалось компотом, я вернулся к себе. Эдди уже разложил на столе манускрипты и возился с золотой чашей, доверху заполненной рисом, где торчали, чадя благовонием, свечи. Гейла скромно стояла у стены, молча наблюдая за подготовкой.

— Садись, — попросил он, разматывая один из своих свитков, — это недолго. Всего лишь три-четыре десятка вопросов.

— Я полагал, что они все отпали после того, как прошел ваш кармограф, — раздраженно сказал я, чтобы из него вытянуть больше

— Да, итог впечатляющий, — согласился Эдди, — но, к сожалению, не подтвердившийся хорошими результатами практики. В Бюро поступила жалоба от голодных духов…

— Бюро?

— Ты не говорила? — он повернулся к Гейле.

— Нет. Сочла, что реакция на практику должны быть естественной. Чем меньше знает, тем лучше для дела! — неловко попыталась оправдаться она.

Эдди внимательно посмотрел на нее и какие-то выводы, видимо, сделал. Похоже, в местном табеле о рангах, она чуточку ниже. Или гаденыш контролирует нашу работу.

— Бюро уполномочено заниматься сертификацией духовных традиций, — веско сказал он. — Ее лицензия гарантирует аутентичность и соответствующую квалификацию наставника для «приходящих». Поэтому к почтенной Гейле возникли вопросы. Кармограф показал, что твой потенциал довольно высок.

Она презрительно на него посмотрела, но промолчала. Вот ведь сопляк! Да как он посмел!

— Мне не нужен другой наставник! — поспешно выпалил я. — Вина лишь на мне. Кстати, а кто сертифицировал само ваше Бюро?

От столь дерзкого вопроса у Эддички начал нервно дергаться глаз. Мальчишка глубоко вдохнул и взял длинную паузу. Видимо, считал в уме до двадцати. Или лихорадочно думал, как вернуться в русло рекомендуемых Бюро рассуждений.

— Тысячеликий, естественно! — наконец, вымолвил он. — Как написано в «Первоисточниках», «приходящие» всегда показывали бесспорные и выдающиеся результаты духовной практики в Земле Сукхавати. Учителя передавали свои знания и опыт лишь избранным, которых определял им кармограф. Здесь бережно и последовательно учили тайному знанию, беря ответственность за их духовный прогресс на каждом этапе. Публичная демонстрация плодов практики позволяла сделать объективный вывод о силе линии передачи учения и полноты духовной реализации мастера.

Я так зевнул, что едва не вывихнул челюсть. Пришлось себя ущипнуть, возвращая внимание к доносившемуся, как из длинной трубы, голосу мальчика. Его речь текла плавным потоком с тем, узнаваемо пыльным энциклопедическим вкусом, что медленно погружает в сон самых стойких.

— И что же случилось потом? — спросил я, озабоченно потрогав рукой подбородок.

— С тех пор линия преемственности, — Эдди сделал паузу и задумчиво почесал переносицу, — скажем так, стала чуть менее чистой. Некоторые учителя не полностью соответствовали нужным критериям, поэтому не все ученики успешно демонстрировали плоды своих практик. Вот почему так необходимо Бюро.

— И каковы же плоды славных практик? — продолжал давить я. Скудный завтрак меня сделал злым. — И что должно случиться в конце?

— В идеале просветление, обычно понимаемое, как «нирвана-без-остатка». Но это внеконцептуальное состояние, которое нельзя объяснить. А вот промежуточные результаты имеют определенные признаки, обусловленные тем или иным видом практик. В канонических текстах есть всеобъемлющий список таких чудес и способностей — «сиддх», как у нас говорят. Упоминается левитация, ясновидение, прохождение сквозь скалы и даже дойка нарисованных на стене коров…

— Достаточно! — остановил его я, опасаясь, что Эдди разразится еще одним манифестом. Не хотел бы слушать его до утра. — Давайте к делу. Раньше начнем, быстрее закончим. Что надо сейчас от меня?

— Только терпение. Возможно, вопросы, покажутся глупыми, но отвечай не задумываясь. Эта штуковина, — он положил на стол маленький хрустальный шар, — сейчас будет полезна. Рапорт с отметками будет подан в Бюро, где решат, как реагировать на жалобу… — Эдди достал бумажку и сощурил глаза, — Эйяфьятлайокудля.

— Эйфи…

— Эйяфьятлайокудль. С голодными духами вечно проблемы. Всегда недовольные, всего-то им мало. Но этот, если обидится, разбудит вулкан.

— Ужас какой, — согласился я с ним. — Тогда, конечно, не будем его обижать.

— Итак, — Эдди придвинул поближе свиток и шар, — как чувствуешь себя прямо сейчас?

— Раздражение, голод, желание разбить тебе нос, — не стал скрывать я.

Хрустальный шар изнутри подсветился зеленым. Наверное, покраснеет, если совру. Как светофор.

— Не казните себя, — милостиво разрешил мне гневаться Эдди. — Это естественная реакция. С началом практик медитации обсессивно-компульсивные расстройства характерны для всех «приходящих». Отсюда резкие смены настроения, беспорядочное мышление и даже агрессия. Потерпите немного, и всё скоро закончится. Надо только…

Я дальше не слушал, думая уже о своем. Подозрительная какая-то активность вокруг. Что-то не так. Как используют здесь «приходящих»? Существуют ли «уходящие», чтобы быстренько присоединиться к ним и смыться отсюда? Кай, наверное, знает, а дакини молчит. Эддичка так и будет скармливать свои небылицы. Сначала кармограф, теперь всё вот это…

Воображение нарисовало гуманоидного инсектоида скрывающего жуткий оскал под маской Эдди. Человеческой кожей он обтягивает мебель в приемной, из костей вытачивает дудки для духов, а еще трепещущей плотью кормит прожорливых и скользких личинок…

Яркие образы мягко и незаметно перетекали друг в друга, закономерно закончив Гейлой в пикантной позиции. Тем временем разрумяненный в приступе красноречия Эдди продолжал о чем-то вещать. Органы слуха исправно передавали в мозг его речь, но я не разбирал ни единого слова. Очень странный эффект.

— … верно ведь? — вопросительно посмотрел он, наконец-то заткнувшись.

Мне пришлось сделать усилие, возвращая внимание. С обсессивно-компульсивным расстройством, возможно, и прав.

— Несомненно! — кивнув, подтвердил я. О чем была речь?

— Тогда продолжим! — Эдди вернулся к бумагам, выглядя собранно и решительно, подобно фельдмаршалу, чертящего на карте стрелки маневров.

Его следующие вопросы, как правило, были с подвохом и непростым этическим выбором. Часть заданий Бюро позаимствовало у психиатрии: быстрые ответы-ассоциации, разгадывание картинок с чернильными пятнами, составление сюжета по ключевым словам и тому подобная чушь. «Многопрофильное исследование личности», как назвал это Эдди. Главное, чтобы Кай себя не выдал потом.

Хрустальный шарик вспыхивал то бледно-желтым, то ярко-зеленым. Я старался отвечать искренне и четко, чтобы закончить как можно быстрее.

— Ты убивал кого-то? — тем же ровным голосом вдруг спросил Эдди.

— Не… — покачал я головой после паузы.

Шарик предательски покраснел. Тихо ахнула Гейла. Эддичка внимательно так посмотрел, а мне вдруг стало душно и жарко.

Таким плотным воздухом невозможно дышать! Его словно приходилось глотать упругими, желеобразно колыхающимися кусками. Раздражение, усталость, недоверие, страх — всё смешалось во взрывоопасный коктейль, успевший настояться и перебродить в адскую смесь, которая вдруг сдетонировала, забрызгав безумием.

В голове возникло и закрутилось заезженное выражение — «свинцовые веки». А потом сразу и некстати пришедшая рифма — «лиловые реки». Как и куча другого обрывочного ментального хлама, который в обычных обстоятельствах остался бы в уме незаметным. Но сейчас только набирал амплитуду.

Я устало подумал, что с удовольствием уснул бы даже в чертовой заднице. И ужаснувшись такой аналогии, попытался вернуть себе ясность. Но горизонт внезапно нырнул вниз, а верх по спирали бешено завертелся, набирая скорость, хоровод жуткой нечисти. И дирижировал ей Эйяфьятлайокудль.

Через секунду картинка сузилась в монотонно гудящую линию, а потом сократилась до точки. Всё затопило свистящим шумом, и через мгновение мир выпрыгнул из сознания, взорвавшись беззвучной чернотой, где исчез даже я.

Глава 14

Наутро снова отправили парламентеров в таможню. После ночного допроса чувствовал себя скверно, поэтому остался в гостинице, сославшись на похмельный синдром. Не знаю, как выкрутятся Гейла и Кай, я бы хотел об этом не думать. Всё происходящее там лучше пропускать мимо себя, воспринимая как сон, иначе так и придется ложиться в психушку. Здесь и без этого проблем с головой.

— Что смурной весь такой? Глотнешь? — Ванька протянул Жигулевское.

— Не… — поморщился я. — Как только пьешь теплым с утра? На таможню кто-то ушел?

— Стас и Бориска, чтоб не толпой. Ты-то куда ночью ходил?

— Думаешь, помню? Знаешь ведь, что у меня так бывает. Надо будить.

— Лунатиков не будят.

— Это если на крышах. А пока не залез, просто толкни! — попросил я, надеясь, что хоть так выдернет из Чистых Земель. Не такие уж чистые, как оказалось…

Наши вернулись, вести недобрые, итоги плачевны. В таможне денег брать не хотят. То ли новый начальник, то ли комиссия. Загадочно улыбаются и на этом вот всё. Еще и с баксами так неуместно попались. Думают они у нас в каждом тюбике и мало даем?

— Есть еще вариант! — обвел нас Бориска многозначительным взглядом.

— Ну?

— Вечером поезд на Бухарест. Мне тут человечек шепнул, что за пузырь расскажет секрет.

— Ну?

— Пузырь с вас, я свой отдал.

— Не тяни!

— Кароч, этот поезд остановится на светофоре, если чуть забашлять. Минуты нам хватит багаж покидать?

— Не вопрос, а отметки на выезд?

— Трое, чтоб не палить всех, сядут на станции, у них они будут. А мы закинем всё к ним и завтра пустыми, как белые люди. А наши на вокзале у румын подождут. Кто пойдет?

Все разом повернули головы, смотрят на меня и на Ваньку. Ну да, качки, кому ж тут носить…

— С ними пойду! — вызвался Раф.

Я облегченно вздохнул. Коренастый татарин, борец-классик с бычьей шеей и взглядом убийцы. Даже мне неуютно с ним рядом стоять. План авантюрный и крайне сомнительный в своей эффективности. Чреват административной или даже уголовной статьей. Но в силу повсеместного хаоса, развала и бардака, возможно, прокатит. Граница давно не на замке. Тут контрабанду фурами возят, а мы мелочь, студенты. Настолько отмороженных грех обижать.

— Один момент! — поднял руку Стас. — Вы, чо? Правда думаете, что за светофор надо башлять? Разводят ведь, как лохов! Отвечаю, поезд встанет и так. Машинист на такую аферу пойти бы зассал.

Мы одобрительно закивали. Стас — голова! Логика в его рассуждениях точно была. Надо только посмотреть и померить, где встанет вагон.

Поразительно, но всё получилось. Поезд остановился. Мы открыли дверь и в бешеном темпе перекидали к нам весь багаж. А это в прямом смысле гора вещей, которую лихорадочно распихали где могли, заняв еще и пустое купе. Сами в него уже не войти не смогли. Задыхаясь, в поту, едва держась на ногах, пересекли-таки границу.

Бухарест встретил слякотью, снегом с дождем и настороженной, какой-то неприятной и злой атмосферой. Выгрузились на перрон под фокусом таких же, по ощущениям, взглядов. Смуглые, грубые лица, черные папахи и нищета, которую чувствуешь кожей. Не респектабельный Будапешт, не свои в доску болгары, а словно стая голодных волков.

— Европа, блин! Стремно-то как… — поежился Ванька.

— Ножичек дать? — предложил мрачно Раф. — У меня еще есть.

Я с ним встал по бокам пирамиды, а Ванька пошел искать зал. Нас обступили, залопотали на своем, но Раф бесстрашно и грубо их оттолкнул:

— Нахер пошли!

Выражение его лица было настолько свирепым, что перевод на румынский им был не нужен. Всё понятно и так. С детьми было сложнее, их вокруг тьма, так и норовили хоть что-то стянуть. Русский не всегда значит добрый, а уж татарин как сама смерть. Раф чувствительными пинками отогнал цыганят.

Переносили мы свою гору отрезками метров по тридцать. Так, чтобы всё время видеть друг друга. Один там, один здесь, один носит. Лагерь разбили, прижавшись к стене и киоску. Как караван, окруженный разбойничьей шайкой. Слух о нас, видимо, уже разошелся, на нас показывали пальцем, пытались раздернуть, что-то просили, но косясь на Рафа, нападать не решались. Нож им все-таки показал, и румыны опасливо кружили вокруг, хищно блестя стальными зубами.

Мы точно в средневековье где-то в злачном районе. Да и вокзал выглядел как замок Дракулы. Вот тут Кай бы себя чувствовал дома. Спать в такой обстановке, понятно, нельзя. Да и как спать, если холод собачий. Жуть, а не город.

С погрузкой, разгрузкой и переходами мы адски вымотались, поэтому кто-то один по очереди, лежа на сумках, погружался в беспокойную дрему, вздрагивая на каждый подозрительный звук.

Что, если наши не приедут и завтра? Мы ж замерзнем здесь насмерть, я уже чувствовал себя, как в бреду. Проваливался в полусон даже стоя, отпихивал наглых и любопытных, отбивался от вездесущих цыган, не понимая, что снится, а что же реально. Лишь утром мы немного взбодрились, едва продержавшись первую ночь.

Вечером даже не сразу поверил, что дозор мой окончен, увидев счастливые лица коллег. Вдруг снова сон?

Но нет, всё получилось! Мы выдержали, выстояли, не потеряв ничего. Воистину подвиг, учитывая усталость, холод и смугло-вороватые рожи вокруг.

До границы с Болгарией спали, как мертвые, полагая, что пережили кошмар. Но мы ошибались. «Братушки» встретили в скверном расположении духа, чего никогда не было раньше. После беглого осмотра у нас собрали паспорта и объявили:

— Тръгваме с нещата си, митническа проверка на първия етаж на сградата на гарата!

— Чо? — остолбенели наши, не ждавшие подобной подставы.

— Просят выйти с вещами, таможенная проверка на первом этаже, — хмуро перевел я.

Проблема в том, что поезд стоит недолго, а перрон выходит на второй этаж. Надо спустить гору вещей, пройти таможню и подняться обратно. Поезд, понятно, уйдет.

— Да кто же нас проклял! — возмутился Ванек. — Дай ты им по матрешке, водяра осталась еще у кого?

Первое предложение таможенник с улыбкой отверг. Торговаться не стал и удалился с нашими паспортами на первый этаж. Пришлось посылать к нему конфликтологов — Бориску, Стаса, Витька. Последний был единственным, кто поехал с женой. Выгружаться не стали, все на нервах, стоим ждем.

— Заходим-заходим! — поторопила нас проводница. — Или выходим. Машинист нам гудит!

Мечемся по перрону, не зная, что делать. Наших всё нет, уезжать без паспортов точно нельзя, а выгрузиться уже не успеем. Отчаяние и обреченность. Вновь слышим гудок.

— Идут! — завопил Ванька, заметив возвращающихся с паспортами ребят.

— По двадцатке с носа! — улыбаясь, объявили Стас и Борис.

— А мой-то где? — тревожно спросила Светка.

Витька с ними нет. Мы в вагоне, поезд тронулся, в ее глазах страх.

— Так это, не отдают ему паспорт… С товаром вашим что-то не то, — отвел взгляд Бориска.

— Ну вы и суки… — сказала, как плюнула.

Паника на ее лице сменилась решимостью. Толкнув его по пути, Светка рванула стоп-кран.

Свист тормозных колодок, сильный толчок. Поезд встал.

— Что вы делаете? — взвизгнула проводница. — Вас оштрафуют! И арестуют! Шуточки что ль?

Пристыженные, мы скорбно молчали. Своих не бросают. Нехорошо. Сочувствовали, но страшно ведь. Вызовут полицию и ссадят всех. Снова в таможню, много вопросов. Как прошли? Кто пустил?

Пришел начальник поезда и седой болгарин в мундире. Ругались, угрожали, стыдили. Светка, сжав в тонкую линию губы, молчала, как партизан.

Болгарин ушел, поезд тронулся снова. Светка дернулась к стоп-крану, но проводница грудью перекрыла ей путь. Девушка развернулась и побежала в соседний вагон.

Да, та самая, что коня остановит. И если что, всё к черту спалит.

Снова толчок и визг тормозов.

На этот раз пришел полицейский и начальник вокзала. Опасливо оценив боевой настрой Светки, подходить к ней не стали. Смотрели на нее с уважением. Совещались между собой.

Через пять минут из недр таможни нам молча вернули Витька. Поезд тронулся. Нас отпустили.

«Безумству храбрых мы поем славу». Светка со слезами обнимала спасенного мужа, сделав то, что мы не смогли. Смотреть в глаза этой паре я просто не мог.

Бесконечно уставший, ввалился в купе, свалился на полку и мгновенно уснул.

На мгновение темнота расступилась, показав лицо той, кто мне пел. Впрочем, мне ли? Да, это Гейла, но я впервые увидел ее, как божество. Или демона, дакини, для меня всё одно. Сияние, радужные сферы, драгоценности, всё сверкает, играет бликами, и глаза, как фонари, только синие. И это пугало.

Но в следующую секунду я оказался у маленькой хижины, стоящей на небольших деревянных столбах. Теперь вокруг шумел листвой плотный бамбуковый лес. Густая зелень джунглей со всех сторон. В вышине переплетались лианы и ветви деревьев, создав плотный полог. Сквозь него с трудом пробивались лучи заходящего солнца. Воздух наполнен ароматами экзотических цветов и прелой земли. Крики обезьян, щебетание птиц, по стволам проворно сновали гекконы.

И в этой идиллии на моих руках свежая кровь. Я осмотрел и ощупал себя — ран вроде нет. Тогда чья же она?

— Кай убил зверя, — спокойно сказал кто-то сзади. — Нам надо что-то здесь есть.

Гейла?

Обернулся — да, снова она, но на этот раз в человеческом облике. В ее руках трупик похожей на белку зверушки. Едва ли от нее столько крови.

— Я видел, как ты пела. И вся так… сияла, — кратко описал я свои ощущения. Раз она демон, то стоит быть осторожным. Вряд ли научит чему-то хорошему. Кай неспроста стал таким.

— Скорее всего, это проекция твоих ожиданий. Иллюзия. В момент перехода наш ум порой видит странные вещи. Так же, как сон. Пойдем в хижину, здесь нельзя оставаться.

Она взяла меня за руку и повела чуть не силой. Такая настойчивость казалась необычной и подозрительной. Почему так торопится отсюда меня увести? Похоже, на этот раз я появился для них неожиданно. Чем они тут занимались вдвоем?

— Подожди, вытру руки, — сказал я и остановился сорвать большой влажный лист. Дело нечисто. Надо бы внимательно всё рассмотреть.

Сделал пару шагов в сторону и оглянулся. Так и есть — за бревном кто-то лежит!

— Что там? — вытянул шею, не решаясь туда подойти. Уже Эйяфьятлайокудля хватило. Вдруг вылезет что-то еще?

— Ладно, я расскажу, — устало вздохнула она. — Мы нашли труп достопочтенного Муна. Как, наверное, понял, сейчас в Чистых Землях не всё хорошо. Кто-то убивает наших святых.

— Разве не Кай? — посмотрел я на свои ладони в крови.

— Нет, разумеется. Он хочет это остановить. Мы спешили на помощь, но чуть опоздали. Мун умер у него на руках.

— А власти? — не поверил ей я. Дакини явно темнит. — Эдди не сможет помочь?

— Вероятно, чудовище тоже сотрудник Бюро, — предположила Гейла, выдержав мой недоверчивый взгляд. — У них есть возможность попасть в чужой лимб.

— А у вас? Мы же здесь.

— И у нас, — кивнула она. — Но только потому, что Кай раньше тоже работал в Бюро. А теперь давай отсюда уйдем. Будет совсем плохо, если нас здесь застанут.

Слегка озадаченный, я дал ей себя увести. По короткой лестнице мы подняли в хижину. На полу слабо тлела пентаграмма из еще теплого пепла. Споткнувшись, случайно смазал одну из линий ногой, и Гейла, укоризненно посмотрев, поспешно поправила вроде бы знакомый узор. Мне показалось, что именно такой видел на пляже, когда оказался здесь в первый раз.

— Становись в центр и прими прибежище в Трех Драгоценностях! — скомандовала она, вставая за мной.

— Как? — замялся я.

— Ах да… — хлопнула себя Гейла по лбу. — Произнеси три раза: «Принимаю прибежище в гуру, дхарме и сангхе».

— А гуру — кто? — спросил на всякий случай я. С клятвами следует быть осторожным.

— Тысячеликий. Но для тебя сейчас я. Представь, что видишь это во мне. Только быстрее!

Я понятия не имел, как выглядит Тысячеликий. И даже если бы увидел, вряд ли запомню всю тысячу лик. Зато хорошо помнил величественное, озаренное радужным светом, лицо Гейлы, когда пела ту песню. Сияющие и синие, как сапфиры, глаза. Волосы, как нити белого золота, на голове что-то вроде короны. Кожа, словно фарфор, и свет будто исходил изнутри, озаряя всё тело. Взгляд был полон мудрости и доброты. Голос звучал как нежная музыка.

Способно подобное существо замыслить нечто дурное? Конечно, я с радостью приму прибежище в нем. К дхарме и сангхе были вопросы, но в такой-то компании они просто обязаны быть чем-то хорошим.

За стенами хижины слышны чьи-то шаги. Уже совсем близко, вот-вот войдут в дверь.

— Быстрее! — вновь поторопила Гейла.

Я же стараюсь! В первый раз же! Как будто шляться по пентаграммам — обычное дело! Что, если влетим не туда? Просил же, почему Ванька никак не разбудит? За что это мне?

Раз на пятый визуализация наконец-то сработала, и мы исчезли, когда кто-то практически был на пороге. Я вновь в «своей» комнате. Или в тюрьме? Не хотелось бы, чтобы меня снова допрашивал Эдди.

— Молодец! — просияла Гейла, с детской непосредственностью хлопнув в ладоши. Она мила даже без короны и радужных сфер. Так даже лучше.

— Что было бы, если б мы не успели?

— Проблемы! — фыркнула она, тотчас посерьезнев. — Ты правда кого-то уже убивал? В прошлый раз едва оправдались.

— За твоим дружком прибирал, — признался я неохотно. — Человек уже умирал. Можно сказать, сократил его муки.

— Как ужасно! Ты себя за это коришь, поэтому твой лимб и выглядит плохо, — Гейла со значением посмотрела на крохотное оконце под потолком.

Оно и правда, точно в тюрьме. А за ним тогда что? Черти, котлы и геенна? Скорей всего Эддичка. Это, наверное, хуже, чем ад.

— Так это мой лимб? Чем-то можно его заменить? Я могу выбрать?

— Не сейчас, но когда-нибудь сможешь. На самом деле не так уж и плохо. Видел бы ты, что обычно бывает.

— Как кладбище то? — вздрогнул я, вновь вспомнив Эйяфьятлайокудля.

— Там такие бедняжки! — она всплеснула руками. — Голодные духи очень сильно страдают. Зверский аппетит, но еда приносит им только мученья. Но есть места хуже. Поэтому так много занимаемся с Кайем.

— В свободное от поиска чудовища время?

— Оно где-то на самом верху. Чтобы выследить и подняться к нему, нужна практика и благие заслуги! А ты тратишь их на болтовню, упуская столь редкую для человека возможность!

— Благие заслуги? Это ваша валюта?

— Рассматривай их как положительный потенциал, присутствующий в потоке ума, как отпечаток твоих благотворных мыслей и действий, который способен привести к просветлению.

— Которое не может никто объяснить, — продолжил я. — Очень удобно.

— Тогда рассматривай его, как избавление от всех видов мук, — пожала плечами она.

— Не замечаю у себя каких-либо мук.

— Потому что привык, и до определенной амплитуды они незаметны. Голодные духи тоже привыкли. Страдание для них совершенно обычно.

— Тогда нет и проблемы.

— Сейчас нет, а потом? — сильно ущипнула меня за руку Гейла. — Видишь? А только что там не болело. А расставание, болезни, предательство, смерть? Всё это крайне неприятные вещи.

— И просветление от них непременно спасет? — осторожно потер я пострадавшую руку. Теперь там разливался синяк. Эта проповедь Каю будет дорого стоить.

— Не так, как ты думаешь. Представь, что ты родился в кинотеатре и не знаешь, что это фильм. Что события в нем нереальны и не обладают истинным существованием. Там игра света, но никто об этом тебе не сказал. Там может идти комедия или хоррор, и ты всерьез переживаешь, следя за драмой героя. А потом слышишь шепот соседа, который понял секрет.

— И что тогда делать?

— Одна из наших школ учит, что надо закрыть глаза, уши и выйти из зала, чтобы иллюзия не увлекала тебя, заставляя страдать.

— А чему учат другие? — уже с интересом спросил ее я.

— Когда придет время, я расскажу, — Гейла протянула руку и нежно погладила меня по щеке. Ее пальцы, как лед. — А сейчас ты уйдешь…

Голова закружилась и стало темно, словно кто-то в зале выключил проектор и свет.

Глава 15

Следующий город — Велико Тырново, где наша группа распалась. Одни уехали на запад в Петрич и Благоевград, где покупали адидасовские кроссовки, которые производил местный завод. Другие в Пловдив и Плевен, чтобы не пересекаться товаром. В основном везли пензенское — часы и велозапчасти, которые брали здесь хорошо.

Мы с Ванькой отправились в Бургас и Несембер скинуть оптом матрешки, после чего осели в Стара Загоре. Город мне нравился, цыган не так много, рэкета нет. Наши часы брали неплохо, «часовницы, моля!» — кричал даже во сне. С велозапчастями было похуже.

«За какво?» — спрашивал обычно болгарин, разглядывая велосипедную цепь. «За руснацке колело!» — огрызался Ванька, раздосадованный отсутствием к ним интереса. Советские велосипеды редко ломались. Как и всё остальное. Грубое, некрасивое, но почти вечное. Оборонка же, конверсия не успела еще всё погубить.

В качестве базы Стара Загора подходила нам как нельзя лучше. Из центра страны проще добраться до ярмарок небольших городков. К тому же здесь был друг — болгарин, с которым познакомились на базаре, когда покупал лыжную мазь, который мы выдавали за мыло. Для нее не сезон, не брали совсем, да и продать ее можно только на лыжных курортах. Валентин на них ездил, поэтому долго смеялся, а потом пригласил аферистов домой. У него спокойно оставляли то, что не успели продать, поэтому немного товара ждало нас еще с той поездки. Нас приглашали жить к себе, но мы не наглели и остановились в общаге. Здесь мирно, уютно и хорошо.

Пожалуй, я чувствовал себя в Болгарии лучше, чем дома. Приятный климат, вкусная еда, дружелюбные люди, а главное — душевный покой. Тот внутренний комфорт, которого так не хватало там у себя. Тут жизнь размеренна, никто не торопится, а там напряжение, постоянная гонка, ожидание наезда, подставы и подлости. Не Бухарест, но тоже дурдом.

Беспокоила лишь неизбежность очередного вызова в Чистые Земли. Почему-то долго не звали. Интересно, как они там?

Мне не давала покоя аналогия Гейлы про зрителя и кинотеатр. Если права, то этот мир тоже как фильм. Возможно, мы обманываемся, относясь к нему слишком серьезно. Но если хоть на мгновение увидеть, что он нереален, то морок пройдет.

К сожалению, у меня такого мгновения нет. Зато я видел, как нереален другой. С какой легкостью меняются его декорации. Как зависит он от того, кто видит его. Тут живут люди, там эддички, святые, Бюро и голодные духи. Фильм, как бы другой, но зритель один, если он есть. Тот, кто смотрит на то и на это. И есть та, кто ему об этом шепнул.

Как жаль, что Гейла учит «другого меня»! Кай психопат, она ж проговорилась тогда. «Твои руки в крови». Похоже, он убивает всех этих святых. А когда подозревают его, вызывает меня. Непонятно одно — почему дакини покрывает его? Как же сострадание, просветление, благие заслуги? Маска, за которой прячется чистое зло?

Спрошу ее прямо в следующий раз, если он будет. А он точно будет, со своей кровожадностью Кай непременно влипнет куда-то еще. А пока делаю то, что всегда. Фильм интересный, продолжим смотреть.

На этот раз у нас амбициозные планы, которые держали втайне от всех. Как расторгуемся, поедем в Стамбул! Визу получим уже на границе, а по приезду марку отклеим. Правда, есть вероятность, что ОВИР станет проблемой. Авось пронесет.

Через десять дней почти всё продали, а то, что осталось, взял к себе Валентин. Левы поменяли на баксы. Наконец, можно ехать.

Капстрана! Константинополь, Босфор, Святая София! От нервного возбуждения бил легкий мандраж. Из наших в Стамбуле еще не был никто.

До Свиленграда на электричке, до Капитан-Андреево на такси. Ночь, темная дорога, не видно ни зги, а впереди вдруг зарево, куда вкатываешься, ослепленный неожиданной роскошью, иллюминацией и яркой рекламой. Как бы дают понять, что впереди будет рай. А контраст был велик.

На километры потянулись бесчисленные магазинчики Duty free, которые видел впервые. Дорогой алкоголь, целые стены сигаретных блоков, конфеты — порок и сладость капитализма! Мы наконец-то видим его хищный оскал! Точно Лом из «Приключений капитана Врунгеля» растерянно взираем на буйство красок, больших денег и рекламных огней.

Потрясенные, вываливаемся из машины, идем дальше пешком. Автобусники в Бургасе рассказали что делать, поэтому покупаем по два блока Marlboro, которые оторвут в Стамбуле с руками, как говорят.

Перед границей остановились. Голосуем, ловим автобус, которые прокатываются мимо один за одним. Наконец, кто-то сжалился и тормознул — молдавская группа. Смотрят подозрительно и очень недобро, но везет их шофер, а он хочет денег. По двадцатке на брата, и нас забирают с дороги.

Собрали паспорта, отдали болгарам. Осмотр был поверхностным и очень недолгим. Прошли без проблем. Никто не спросил, зачем туда едем, и не хотим ли продать страну подешевле?

Сто метров нейтралки и, наконец, настал момент, которого ждал. Соцлагерь остался у нас за спиной. Первый шаг в чужой мир. Обещанный сладкий воздух свободы на вкус вроде бы точно такой же.

Громко фыркнув, автобус останавливается на стоянке у турецкой таможни. Всех выгоняют на воздух. Молдаване притихли, опасливо переглядываются и явно на нервах.

Мы с Ванькой переглянулись. «Шо за дела?». Чего так боятся? Не хватало влететь в неприятности за компанию с ними. Запрещенное что-то, видно, везут? Мешков у них много.

Вальяжный турок в усах и мундире неспешно забрался в автобус. Шофер, заискивающе улыбаясь, пошел вслед за ним. Мзду, похоже, внутри ему сунет. Видимо, ездят давно, тарифы известны.

Но через минуту таможенник вышел, гневно зыркнул на молдаван, и повелительным жестом показал на площадку, где стоял мусорный бак и контейнер.

Люди потрясенно молчали. Тишину нарушал лишь урчащий автобусный дизель. За нами еще с десяток сверкающих хромом машин. Те, что шли впереди, проехали быстро.

Старшая группы подошла к усачу и, бойко объясняясь на его языке, пыталась дать деньги. Но тот грубо ее оттолкнул и еще раз махнул рукой на контейнер.

Купюры разлетелись, женщина, плача, стала их подбирать. Тогда к таможеннику подбежала уже почти вся группа. Вой, крики, кто-то бухнулся в ноги. Вырваться из этого круга турок сразу не смог, и это сильно его разозлило.

На выручку, демонстративно доставая дубинки, подбежало еще несколько усатых коллег, оттеснив несчастных в сторонку. Бунт быстро подавлен, на лица людей больно смотреть. Такого, видно, не ждали. Гагаузы, как оказалось. Язык близок, всё понимают.

Под плач и оханье содержимое больших белых мешков вывалили в мусорный бак и контейнер. К счастью для нас, контрабанда оказалась вполне безобидной. Не оружие, не наркота, как мы наивно боялись, а груз очищенных грецких орехов. Почему это вызвало сей праведный гнев, для меня непонятно. Какую опасность они представляют? И почему сразу в мусор? Ну сами бы съели…

Небольшая очередь, десять долларов виза, и ограбленный автобус нас везет в ночь. В отличие от узких и темных болгарских дорог, автобан залит светом. Три полосы в каждую сторону с идеальным покрытием и россыпь далеких огней. Мы в стране НАТО!

Для меня, как бывшего комсорга в школе и армии, это был шок. В том числе и культурный. Расскажи кто тогда, что так всё случится, я б не поверил. Всё детство выписывал «Военное обозрение», часами разглядывал глянцевые фотографии вражеских кораблей, самолетов и танков. И вот все они здесь, таятся где-то вокруг, с ядерным оружием на своих базах.

В полусне в меня целился хмурый бородач из базуки, но вдруг он растаял, и я снова увидел богиню.

— Гейла? — позвал я, открывая глаза в другом мире. Ни секунды не сомневался, что она где-то здесь. Кто бы тогда спел эту песню?

Но ее не было. Я сидел в одиночестве на отвесной скале. Подо мной бездна. Солнце почти скрылось за пиками гор, и последний луч золотил их снежные шапки. Воздух чист и прозрачен, казалось, видно каждую морщинку на склонах напротив. Внизу сгущались сумерки, укрывая долину со стремительной и шумной рекой. Первые звёзды, как алмазная россыпь, брошенная щедрой рукой в бархат ночи. Там чужие созвездия и мир тоже чужой. Меня пригласили в него только на время.

Холодный ветер шевелил мои волосы, кое-где лежал снег. На голом теле лишь простыня. Чуть влажная и совершенно не греет. Неудивительно, что сильно замерз. Где Гейла? Какого черта я здесь оказался?

Встал и, вспомнив, тщательно осмотрел свои руки.

Хорошо, хоть на этот раз без крови. Если я здесь, значит, Кай снова влип. Или сильно замерз. У меня сейчас в своем мире проблем вроде нет. А вот тут могу быть. Скоро будут, если никого не найду. Значит, надо искать. Только вот где?

Глубоко втянув студеный воздух ноздрями, ощутил запах дыма. Невидимый и едва уловимый, но он точно есть. Сделав несколько шагов, заметил на снежном пятачке цепочку следов. Не кошка, тут отпечатки когтей. Собачьи, скорее всего. Причем пробегала недавно.

Я спустился по склону в том направлении, и запах дыма стал немного сильнее. Это где-то совсем рядом. Буду искать, пока не стемнело.

— Я здесь!

Ну наконец-то!

В сухой пещерке под каменным козырьком тлели угли. Гейла сидела в ее глубине. Видимо, услышав шаги, позвала. Мог бы пройти и не заметить. Заморозил бы Кайя.

Сев, протянул дрожащие руки к углям, но слишком низко, и жар обжег поначалу. Хотелось быстрее согреться.

— Зачем ты его мучаешь холодом? — стуча зубами, спросил я. — Простынь специально ему намочила? Она ж задубела!

— Кай должен высушить ее своим телом. И не одну, а два десятка за сессию. А он даже снег вокруг себя не растопит. Практика туммо, йога внутреннего огня. Сколько ни бьемся, никак ее не освоит. Потому и сбежал. Знает, что тебя пожалею.

— И как такая практика поможет его просветлению?

— Это знать пока рано, — скорчила Гейла гримаску. — Когда-нибудь придет твое время.

— А есть, что не рано? Например, что Кай убивает святых, а ты только демон? И после этого учишь духовности? — пошел я ва-банк.

Ее глаза блеснули синим огнем, тело напряглось, губы вытянулись в тонкую линию. Казалось, Гейла хочет ударить, и лишь с усилием как-то сдержалась. Воздух в пещере будто сгустился.

— В чем-то ты прав, но много не знаешь, — сказала она после длительной паузы. — Я не хотела, чтобы ты портил карму. Видимо, если молчать, будет лишь хуже.

— Я не ребенок. Просто скажи, зачем это делать.

— По сути, я уже всё тебе рассказала. «Бодхисаттва ада», ты это помнишь?

— И Кай…

— Нет, не он. Тысячеликий. Это фальшивая Земля Сукхавати. В своей последней медитации люди, используя практику пховы, переносят сознание в более благоприятный для достижения просветления мир, но неверно трактуют посмертные знаки и попадают в ловушку.

— И Тысячеликий…

— Убивает их, как только созреют. Для всеобщего блага, как это он понимает. Я говорила, что главное — это мотив. Без всевидения мы не можем знать, каким будет плод наших действий. Принесем ли мы зло или благо. Но с чистым сердцем и помыслом всё будет благом. А Тысячеликий его хочет для всех. Особенно для тех, кто адски страдает.

— Ценой смерти других! — ужаснулся я ее речью.

— Можно сказать, он освобождает их из ловушки. Хорошие практики дхармы способны осознать эту ошибку и после смерти устремятся уже в настоящие Чистые Земли. Убивая, Тысячеликий им помогает.

— А плохие?

— Они часто падают в ад, упустив драгоценную возможность встать на путь к цели. Ради их спасения Тысячеликий и совершает свой грех. И он должен быть настолько ужасен, что для других места в аду больше не будет.

— И ты в это веришь? — спросил я, потрясенный коварством.

— Я нет. А он да. Достаточно этого, — пожала Гейла плечами.

— Тогда что делает Кай?

— Пытается стать точно таким же. Но не заполнить своим телом весь ад, а остановить это безумие, уничтожить ловушку и Тысячеликого. А сделать это можно, только упав в его бездну.

— И Бюро, понятно, об этом не знает.

— Оно служит ему, как и подобные мне. Кажется, таких как ты, в вашем мире называют «челнок»? Практики дхармы здесь делают так же. Они приносят к нам самое дорогое — свои благие заслуги. Это валюта, ее пожирает Тысячеликий. Их здесь кидают. А потеряв ее, бедняги возвращаются в нижние земли. Вы своего рода все «челноки». Такова суть сансары. Редко кому удается вырваться из этого круга.

— А как же ты? Твои благие заслуги, нирвана и просветление?

— Благо других — это важнее. А я уже пала. Хочешь посмотреть на мой истинный облик?

Гейла вынула из прически заколку, и волна белых волос тяжело упала на плечи. Мир тотчас изменился, вспыхнув огнем. Он теперь всюду. Языки пламени окутали фигуру в черном платье с шипами, подчёркивая манящие изгибы идеального тела. Кожа светилась мерцающим золотом, а прежде голубые глаза пылали, как раскалённые угли. Вихри кружили вокруг неё, то скрывая силуэт, то вырисовывая его с новой силой.

Она парила в огненном водовороте, подняв руки и запрокинув голову. Пламя ласкало её, точно любовник, окутывало жаром как покрывалом. Казалось, она и есть это пламя — яростное, опасное и неудержимое. Хищная улыбка обещала наслаждения всех видов порока, искушая грехом.

Качнув загнутыми полукругом рогами, Гейла открыла тяжелые, окованные черным металлом ворота. За ними озеро крови и алые всполохи. Волны набегали, полируя человеческие кости и черепа, выброшенные на берег прибоем.

Это был ее лимб. Но мне всё равно. Охваченный вожделением, я был готов пойти за ней хоть на край света. Но Гейла остановила, прижав к моим губам пальчик:

— Молчи! Видишь, как охотно обманутый страстью спускается в ад? Но тут только боль. Понадобятся эоны жутких страданий, чтобы подняться обратно. Здесь место для Кайя, не для тебя. Он убивает, чтобы избавить таких же глупцов от этой трагической участи…

Я хотел возразить, но уже не успел. Автобус остановился, качнувшись, и мы услышали пение муэдзина. Призыв на утреннюю молитву с высот минарета. Чужая земля.

Глава 16

Протерев глаза, мысонно вывалились из автобуса и замерли, слегка оглушенные движухой вокруг. Вроде бы раннее утро, а жизнь здесь кипит. Большая стоянка квадратом и лавки по периметру — ковры, ковры и ковры. Люди толкаются, снуют и торгуются, кто-то уже торопливо пихает в нижний багажник мешки — чувалы, как здесь говорят.

Поляки, румыны, наших немного. И все покупают ковры. Набивают ими автобусы под самую крышу. Шерсть, синтетика, два на три, три на четыре — от пятнадцати до двухсот баксов за штуку. У нас бы пошли, только как их везти? Молдаване-то сгрузят их прямо к дому, а у нас как экспедиция на Северный полюс и всё на себе. И попробуй таможню со всем этим пройти.

— Мить, возьмем пару штук? Позырь, как берут! Я в общагу на стену повешу, наши охереют, а потом мож продам! — вцепился в один из ковриков Ванька. Ажиотаж чрезвычайно заразен, у него горели глаза.

— Брат-на, только топтан. Десять штюк! — предупредил турок, энергично пакуя кому-то чувал.

— Вань, ты дурак? Мы ж культурные люди, а ты как с дерева слез, — оттащил его я.

— С автобуса, — хмуро поправил он, неохотно отпуская ковер. — Дык все же берут.

— И что? Думаешь, кончится прям? Дефицита тут нет, капитализм. К тому же в автобус с этим нас не возьмут. Он после обеда уходит, там места нет. Оглядимся, подумаем. Нам бы, чтобы меньше тащить.

— Ночуем? Дык дорого здесь. И жрать хочу. Счас бы спороть пару кюфтет… — пошевелил он ноздрями, учуяв дивный аромат шаурмы.

Мне и самому было от этого запаха дурно. Подойдя ближе, мы завороженно разглядывали вертел с дымящимся мясом у маленькой печки. Усач в белом колпаке виртуозно стриг поджаренную и сочную стружку в располовиненный румяный батон. Узкие длинные ножи ходили, как сабли — вжик-вжик, вжик-вжик…

— Годнота-то какая! — восхищенно сказал Ванька, глотая слюну.

— Пять баксов, возьмем? Одну на двоих? — предложил я, чувствуя, что голова начинает кружиться. Надо что-то сожрать.

— Чо? Ты сдурел? Это ж джинсы! А сколько они стоят у нас? — теперь уже он меня оттащил.

— Слушай, если всё пересчитывать в шмот, нам кирдык. Сдохнем, нахрен, от жадности с деньгами в руках.

— Не, вон чувак со жратвой. Их возьмем.

Турчонок нес на голове огромное блюдо с бутербродами — сыр, лук, яйцо. Два за доллар. Плюс в том, что булка очень большая и вкусная, почти что пирог.

Быстро умяв их, воспряли духом. На почти сытую голову и мысли другие. Для начала бы найти где-то номер. Если впрямь дорого, то лучше бы прямо сегодня уехать.

Балканбазар покидали с опаской. С ним всё понятно, тут только ковры, а что будет там? Прямо напротив полицейский участок. Стоят в черной форме, пистолет, автомат без приклада. Хищные обводы крутых мотоциклов с мигалкой. Не забалуешь. У нас таких нет.

Эта улочка уже с запчастями. Колеса, литые диски, громкие бренды. Как поняли, тут группируются по виду товара, десятки однотипных магазинов подряд. Отелей полно, я привычно выбираю из них самый страшный. Там наверняка будет дешевле, а нам всё равно на чем спать.

— Эй, дрюг! — остановил нас громкий голос. — Сигарет-мальборо есть?

Оглядываемся. Перед нами пара крайне подозрительных на вид басурман. Караулят на выходе, значит, это их хлеб.

— Есть, — киваю. Стоило ждать. — Десять баксов блок.

— Вах! На! — сует десятку.

Проверяю деньги, отдаю блок, жду суеты. Скорей всего, будет. А может и нет. Кто их тут разберет. Если что, полиция рядом. Лишь за угол зайти.

Поворачиваемся, делаем несколько шагов и снова крик в спину:

— Эй, товарищ!

— Ну чего тебе, дрюг? — передразниваю я афериста.

— На! Не нужна! — сует блок обратно, требовательно тянет ладонь за десяткой, которую только что дал.

— В жопу себе его запихай! — дерзко улыбаюсь ему. Об этом разводе рассказали в Бургасе. Блок другой, уже с мусором. Мой унесли.

— Эй, щто? — делая удивленные глаза, возмущается он.

— Сам знаешь что. Полицию позовем?

— Ала-ала… — поднимает к небу ладони.

Разворачиваемся, снова идем, но уже в напряжении. Не прокатило, найдет еще дурачков. Отель рядом, дойдем, если что.

За спиной снова топот. Не угомонится никак.

— На! — опять сует блок.

— Там бумага.

— Эй, нет! Так зачем говорищь, а? На, смотри!

Разрывает обертку, показывает внутри целые пачки. Уже, ясно, мой. Товарный вид потерян, но что, драться теперь?

Молча отдаю десятку, беру блок. Тут его территория, проблемы нам не нужны. Не кинул и ладно, сдам и так, у нас еще три.

Раздраженно бормоча, кидалы удаляются, и мы с облегчением заходим в отель. Темный и старый, восемь баксов за номер, терпимо даже для нас. На этот раз Ванька не стал переводить на рубли. Третий этаж, окно даже есть. Жаль, моря не видно, выходит на стену с большой рекламой по-русски: «Наташа-Автозапчасти». Под ней почему-то фото девушки в черных чулках.

Две кровати, тумбочка, на удивление чисто. На подоконнике с той стороны вопросительно смотрит жирная, наглая чайка. Но еды нет, сами жрать страсть как хотим. Бутерброд облегчил чувство голода только на время. Таких бы пять в самый раз.

Но нам не терпится посмотреть на Стамбул. Проспали сурками, не увидели город. И ладно бы спал…

Бросаем вещи, кидаем три блока сигарет в опустевший рюкзак и торопливо спускаемся. Сначала дела, еда подождет.

Берем в холле карту, благо бесплатно. Там отмечена точка, где мы, а где же базар?

— Гранд-базар? Биг базар! — тычу пальцем в карту, улыбаясь, широко развожу руки. — Биг? Вери биг!

— Джинся, куртка, что надо? Всё принесут, я позвонить! — столь же широко улыбается смуглый парень за стойкой. Они тут все по-русски, что ль говорят? Вот прохиндей.

— Ноу, сенк! — я тащу Ваньку к дверям. Посредник не нужен. Чай не варвары, всё сами найдем.

Улочка узкая и не сказать чтобы чистая. Но воздух здесь свежий, чувствуется, что рядом море. Если верить карте, буквально уже за углом. В квартале автозапчастей делать нам нечего. Грезятся бесчисленные лавки, наполненные горой сокровищ, которые купим здесь за бесценок. Осталось их только найти.

Пройдя сто метров, вышли на широкий проспект. Макдональдс, витрины-витрины, справа мост с железной дорогой и синяя полоса моря за ним. И толпы, толпы людей! Если на Балканбазаре казалось, что их очень много, то здесь вообще был завал. Тележки с наваленными чувалами тут повсюду. Почти что-то вез и тащил. Словно большой муравейник, где в отличие от нас, каждый знал свое место и роль.

И куда же идти?

Слегка оглушенные этой активностью, робко перешли через проспект. Магазинов тут тьма, но с какого начать? Наверное, что-то мужское для нас проще всего. Зазывалы работали, но довольно тактично, за руки никто не хватал. Большие витрины и роскошные манекены пугали. Дешевого товара, как мы считали, там быть не могло. Гораздо привычнее лавки, базар, но здесь всё не так.

Поддавшись на уговоры, сходили посмотреть на джинсовые куртки, которые изначально хотели здесь брать. Цены хорошие, подъем в два раза, но может, найдем что-то еще? Спешить тут нельзя, обойдем всё, что есть.

Как оказалось, план слишком смел. Торговые кварталы огромны. Аксарай перешел в Лалели, Беязит, а там Султан-Ахмет, Эйменюнь, куда вообще не дошли. Ходить тут можно почти бесконечно, цены плюс-минус примерно одни. Без разницы, насколько большой или маленький был магазин. Есть те, кто давал на пару долларов меньше, но просили капору — залог. Товар обещали привезти вечером или на следующий день. Наслушавшись бывалых бургасских коллег, мы знали, что нас могут кинуть, и везде подозревали развод. Если уж брать, то взять с собой сразу. Риск слишком большой.

Вытирая со лба пот, остановились перевести дух. Ходили зигзагами и почти всегда в гору. Мы ребята спортивные, но всему есть предел.

— Пива? — предложил ясноокий парень в белой футболке. Он протянул банку синего Туборга. — Холодное. Тепло у нас, да?

Тепло не то слово. У нас почти что зима.

— Не пей, Вань, — устало вытер я со лба пот. — Там клофелин.

— Его разливаем только в бутылки. Это ведь банка. Туборг. Сам открой.

— Слишком хорошо говоришь по-русски, — прищурился Ванька, но баночку взял.

— Работа такая. Я югослав. Поднимемся к нам? Вы джинсы ведь ищите? У нас Cross есть, трубы. Их все берут.

Мы переглянулись и, пожав плечами, все же пошли. Пятый этаж! Но за пиво-то можно. Наш человек. Ну почти.

Стол, кресло, две комнаты со стеллажами, на них пачки джинсов в полиэтиленовой пленке до потолка. Окно открыто, видны красные черепичные крыши и море. Чайки орут. Кораблей много, здесь ворота в Босфор.

— Стефан, — представился хозяин. — А это Дино, — показал он на коллегу рукой.

Тот сидел в кресле и что-то подсчитывал на калькуляторе. Должно быть, барыш от предыдущих своих жертв. Глаза хитрые, нос большой и с горбинкой. Похож на кота, классический такой аферист.

— Митя и Ваня, — представил я нас. — Почем трубы? — Кивнул на пачку штанов с широким белым ярлыком на заднем кармане. Такие только-только появились у нас.

— Девять и три, если возьмешь двести штук. Пива? — Дино открыл банку с громким щелчком и протянул мне.

— Сколько в пачке? — взял ее я и с наслаждением сделал глоток. Терпкое, холодное, ну красота!

— Семь. А вы откуда? — внимательно посмотрел он на нас.

— Из Пензы.

— Это где?

— Ну, Москва. Рядом. Шестьсот километров, — махнул рукой я. Все спрашивают одно и то же. Какая разница, где?

— Рядом? — рассмеялись они. — Так сколько возьмешь?

Мы переглянулись. У нас по косарю, но не вкрячивать же всё во что-то одно! Пора определяться, сколько можно ходить…

— Что еще ищешь? — спросил, увидев, что замялись, Стефан.

— Да куртки джинсовые пачек бы десять. У вас, кажется, нет.

— Э-ээ, как нет? Всё есть! Если тоже Cross, то позвоню. Через… — он посмотрел на часы. — Скоро машина придет. Пять в серии, последний размер на тебя. По двенадцать и пять?

— По двенадцать видели! — напомнил мне Ванька.

— Ок. Первый раз можно. Звонить? — взял трубку Дино.

Я кивнул. На кидок непохоже. Товара под потолок. С хитрецой, но нет вроде зла. Уже нюх на него. Итого шестьсот куртки, еще шестьсот пятьдесят на джинсу, если взять десять пачек. Такой вес потянем, добьем кожей, кое-что уже приглядел.

Отвел Ваньку в сторону, обмозговали расклад. Вроде всё хорошо, но семьдесят не двести, отдаст ли по той же цене?

— Труб десять пачек, — виновато развел я руками. — Больше денег нет. Мы в первый раз.

Сейчас было стыдно за нищебродство. Они-то к нам, как к бизнесменам, а мы так пискляво: «нам десять па-ачек». Убожество и срамота! Только пиво переводить на таких. У Бориски и то было три. Но он челночил давно, из Польши не вылезал.

— А бери двести, — махнул рукой Дино. — У нас крупный опт.

Я заметил, что Стефан со значением посмотрел на него, но ничего не сказал.

— Так денег же нет. Четыре блока мальборо есть…

— Тоже возьмем. Остаток запишем, как долг. Потом привезете. Быстро продашь. Хочешь, триста дадим?

— Не… — я покачал головой. Не унести.

Потрясенные, мы молча наблюдали, как ребята нам пакуют чувал. Не спросив ни паспорт, ни телефон — «бери двести штук»! Вот так просто, увидев нас в первый раз. Капитализм? Так дела здесь ведут?

Тепло попрощавшись, мы вышли на улицу вслед за носильщиком, которого дали от фирмы. Еще не веря в удачу, я ждал окрик в спину: «Да мы пошутили! Ты серьезно, что ль, чел?». Пока спускались, прокручивал в голове десятки схем кидка и развода, но не подходил ни один.

Вот товар, деньги отдали, есть теперь долг, но и что? Нас найти невозможно, Ваня-Митя из Пензы — вот и всё, что у них есть. Разве что наркота какая в тюке? Вслепую используют, а в Болгарии встретят и заберут? Ну как в «Бриллиантовой руке» с «черт побери!»? Да ну нет, бред какой…

— Мить, чо это было? — шепотом спросил Ванька, когда чуть отошли.

Я оглянулся, хвоста вроде нет. Носильщик по-русски ни бе ни ме, а у югославов язык подозрительно чистый. Тут и в магазинах говорили не все, но обязательно был хоть один, кто мог сносно общаться.

— Видишь, Иван, — похлопал я его по плечу, подчеркивая важность момента, — карма такая, звезды сошлись. Нам наконец-то проперло. Это, брат, фарт.

— Думаешь, и куртки в отель привезет?

— Пс-с… Естественно. Мы уже взяли больше, чем денег отдали. Зачем ему врать?

— А поднимать нас зачем? — поднял брови он. — Девять из десяти бы их киданули! Вдруг больше не приедем вообще?

— Ты оглянись, видишь движуху? Это, блин, Эльдорадо! Мы уже опоздали на пару лет. Он же спросил: «в первый раз?»

— И?

— На идиотов мы непохожи, значит, по-любому вернемся. Уже на крючке. Это жажда наживы.

— Но лишний риск им зачем?

— Думаю, ход их мысли такой: «не хочешь рисковать, нахер пошел из этого бизнеса», — поднял палец я. — Работай на дядю, там риска нет. А здесь посмотри, что творится. Тысячи, сука, магазинов и тьма народа! А они не местные, им надо пробиться. Мы с жалким штукарем баксов неинтересны, а вот с десятком-другим — уже да. Вот и дают нам их заработать. Поднимемся мы, получат лояльных клиентов, возможно, на годы вперед. Таким доверием они растроганы и благодарны, значит, потом будут брать только у них. Будущее, стратегия, Ваня, вот почему.

— Ааа… ну тогда фишку понял. Молодцы они, чо… — согласился Ванек.

Чувал в номере попытались разобрать, распределив по сумкам и рюкзакам, но потерпели фиаско. Впихнуть невпихуемое мы не смогли, а на белый чувал слетятся как мухи. Таможня, бандиты, милиция — все.

— Пошли за сумками, их везде продают, — предложил я.

— Это ж…

— Да, пара штанов, но делать-то что?

— У меня вечно жор после пива. Гулять так гулять! — встал решительно Ванька. — И пошустрее, а то куртки придут.

Я бы не против. Имеем же право, день задался. Голодуха негативно влияла на мышцы. С разъездами два сантиметра мой бицепс уже потерял.

Мы вышли на улицу, жмурясь от солнца. Будто не осень, а минимум, май. Ласковые лучи золотили причудливые силуэты старинных зданий, окрашивая оранжевыми и медовыми оттенками стены, испещренные вековой патиной времени. Воздух напоен ароматами восточных пряностей, свежестью близкого моря и дымком жарящихся на углях шашлыков. Минареты возвышались в ярко-синем безоблачном небе, подобно изящным часовым, охраняющим стаи крикливых и стремительных чаек.

Не удержавшись, мы пошли направо под мост и пересекли оживленный проспект, выйдя к парковой зоне вдоль моря. Крепостные стены Константинополя хорошо сохранились, напоминая о непростом прошлом древнего города. Под натиском османов Византия пала только в пятнадцатом веке.

Выйдя на побережье, потрогали воду. Мраморное море еще теплое и на удивление чистое, несмотря на десятки, стоящих на рейде, судов. Будний день, а в парке яблоку негде упасть. Качели, скамейки, беседки с мангалами для шашлыков. Под ногами шуршат опавшие листья платанов, слышен смех детворы и звонкий перестук чашек на расставленных столиках уютных кафешек.

Стамбул — многоликий, загадочный, вечный, дышал полной грудью, и мы вместе с ним, плененные его историей, энергией, шармом. Он оказался к нам добр. По крайней мере, выглядело это сейчас именно так.

Но голод не тетка, да и куртки скоро должны привезти. На этот раз решено шикануть, поэтому храбро зашли в одну из «столовых», как мы их назвали. Сравнить ее с нашими было нельзя, они словно разнесены по разным мирам, временам и вселенным. Здесь вид, аромат и выбор блюд воистину был королевским. Каждое подогревалось на длинном столе и оставалось лишь тыкнуть пальцем, чтоб выбрать. Хотелось, естественно, всё.

Едва не захлебнувшись слюной, взяли нежнейший суп из барана с огромным куском, шопский салат, рис с овощами и по стакану айрана, в надежде, что это недорого. На двоих вышло пять баксов, что было терпимо. Сейчас бы еще ароматных кюфтет, запеченной в печи с корочкой чопры и шашлыка, от запаха которого голова чуть кружилась. Но к таким тратам мы еще не готовы. Финансово, да, но не морально. Ванька охотно напомнит, сколько за это у нас можно купить.

Конечно же, мы не наелись. Поэтому выйдя, остановились у коляски с остро пахнущей жареной рыбой. Радостно сожрали и, раз так пошло, поймали мальчонку с корзиной «фаршированных мидий». В раковинах, помимо моллюсков, была еще каша. И только тогда вернулись в отель. Сумки, естественно, мы не купили. Забылись в обжорстве, не до того.

— Сходишь? — досадливо спросил я, чувствуя, что всё равно не наелся. Куртки вот-вот привезут, поэтому кому-то из нас идти всё же надо.

— Не, давай ты, — шмыгнул он носом. — Мне чот сыкотно, ты поопытней будешь.

Я пожал плечами и вышел, стараясь не показать, что доволен. Хотелось часок еще побродить, а с Ванькой уже вечером куда-нибудь сходим.

Лавка с сумками была за углом, но я пошел вдоль трамвайной линии в гору. Самые дорогие магазины, видимо, здесь, поэтому завороженно глазел на витрины. Университет слева, Гранд Базар дальше, но туда уже с Ванькой.

— Дорогой, ты откуда? — здоровенный толстяк вдруг перегородил мне дорогу.

Я остановился и оглянулся — еще два с гнусными рожами сзади. Гоп-стоп на центральной улице, прямо в толпе? Они тут совсем страх потеряли?

Кошель под штанами прижат брючным ремнем. Вырвать не вырвут, но куда-то проводят или посадят в машину, как мне говорили. Втянут в беседу и попытаются подавить, напугать — «ты кто по жизни?» и всё в таком духе. Всегда один и тот же базар.

Молча делаю два быстрых шага в сторону и выхожу на дорогу. Мне сигналят, возмущенно орут, но уже все равно. С каменным лицом сумасшедшего иду навстречу потоку. Толстяк что-то кричит, но преследовать никто не решается. Все смотрят на меня, я в центре внимания, как под прожектором. Машины вынужденно тормозят, огибают, но только метров через пятьдесят я, наконец, оглянулся.

Бандиты ретировались, им шум не нужен. А то, что со мной будут проблемы, уже поняли сразу. Есть жертвы полегче, их тут полно.

С облегчением выдохнув, схожу на тротуар, возвращаюсь к отелю. Нагулялся. Утром найти автобус и пора бы домой.

После яростной торговли сумки купил на другой улочке, на всякий случай сделав пару кругов. Расслабляться не стоит, гоп-стопщиков тут поди дофига. Нам бы еще сотни две бы потратить, а уже загружены под потолок.

К счастью, к моему приходу Стефан и Дино куртки прислали, и мы долго распихивали по сумкам товар. Выглядел он теперь крайне серьезно, с таким в автобус могут не взять. По-хорошему это три белых чувала, которые разбили на шесть больших сумок. Впору рисовать на каждой мишень. Столько через таможню я еще не тащил.

Навалилась усталость, этот день нас вымотал адски, а после моей прогулки интерес к изучению Стамбула пропал. Вечером опасность найти приключения, видимо, выше, поэтому решили больше никуда не ходить.

Глава 17

Услышав слова песни, я внутренне сжался, готовясь вновь оказаться в аду. Весь день я старался не думать о том, что случилось и получалось неплохо, потому что там это выглядело, как обычный кошмар. Это воспоминание словно подернуто спасительной рябью, позволившей сохранить ясность ума. Но сейчас мир вновь бесспорно реален, и сомнений в этом уже больше нет.

К счастью, не ад. Я стою в дверях храма, где медитируют десятки, одетых в одинаковые красные тоги, монахов. Их глаза открыты, но взгляды пусты. Перед ними на небольшом, украшенном цветами и былыми шарфами троне сидит лопоухий маленький старец, похожий на мастера Йоду из Звездных войн. Лысая голова заметно блестела, отражая свет красных масляных ламп. Пляшущие под сквозняком огоньки отбрасывали на стены странные тени, словно проецируя беспокойные души на них.

Не зная, как себя здесь вести, я нерешительно отступил за колонну, надеясь, что незваного гостя не успели заметить, но мне приглашающе махнули рукой. Кряхтя, старик слез с трона и, пройдя за него, открыл неприметную дверь. Мы вновь встретились взглядами, и тогда он кивнул, зовя за собой.

Ничего не оставалось, кроме как пойти вслед за ним. Стараясь не беспокоить монахов, я пошел между рядов, слыша легкий стук четок и слабый гул мантр.

В комнате не было ничего, кроме деревянного ящика, в котором теперь «Йода» сидел. В нем он даже не мог вытянуть ноги, но, должно быть, привык медитировать именно так.

— Вот уж не думал, что это будешь ты, Кай! — мягко улыбнулся он мне. — Как слышал, экзекутор Бюро уже не у дел. Рад тебя видеть, дружок.

— Эмм… — замялся я, не понимая, стоит ли мне отрицать. — Это не он. Но имя пока мне не дали.

— Вот как? — удивился «Йода». — Так почему же ты здесь? Тысячеликий снова выбрал тебя?

— Честно говоря, не понимаю, как и почему здесь оказался, — признался я. — Через какое-то время, видно, уйду. А Тысячеликого даже не видел еще.

— Нет, мой друг, так не пойдет, — он покачал головой. — Закончи всё, раз мы тут. Я долго ждал, мое время пришло.

— Чего ждали? — отступил я на шаг, начиная понимать, что должен сделать.

Мой лоб покрылся испариной, ноги дрожали. Чертов Кай! Где же Гейла⁈ Хочет, чтобы убивал теперь я?

— Смерти, конечно, — сказал он спокойно. — Я благодарен судьбе за то, что смог практиковать Дхарму, но рано или поздно всему приходит конец. Надо делать следующий шаг. Пожалуйста, отправь меня в Чистые Земли. Уже в настоящие, не такие, как здесь.

— А сами не можете?

— Конечно, могу. Но хочу, чтобы моя смерть имела значение и принесла тебе пользу. У Тысячеликого великая миссия, у тебя тоже есть цель.

— Считаете, она достижима? — спросил я, показав, что знаю о ней.

— Постигнув одно, поймешь сразу всё. У каждого найдется путь к вершине. Кай это понял, тебе тоже придется делать свой выбор.

— А если я откажусь?

— Тогда таков будет выбор. Но думал ли ты, кто выбирает? Есть ли он вообще? — внимательно посмотрел старик на меня.

Видимо, выражение моего лица стало кислым, и он рассмеялся. Да читал я уже про всю эту муть. После проповедей Гейлы пошел к Лешке и попросил что-то такое достать. У нас, понятно, мало что сыщешь, но в журналах «Науки» книги Щербатского все же нашли.

— Вы про двойственность, «Я есть То» и всё такое? — с понимающим видом важно кивнул я.

— Возможно, тебе сказал об этом какой-то шутник, — хихикнул старик. — Прошу, выброси из головы эту чушь. Никто не может знать «То», до того как появится мысль, а в этот момент никакого «То» уже нет, есть спекуляция, которую ты где-то подобрал и запомнил. У тебя нет никакой возможности открыть это «То», как и не было её у того, кто это сказал.

— Не понял вообще ничего, — признался я неохотно.

— Пойми, мысль уже разделила, создав тебя и концепт о том, что было до этого. Даже указать на различающую структуру мысли, можно только благодаря уже возникшему разделению, иначе не будет двоих. По этой же причине нет никакой возможности узнать то, что есть «То».

— Тогда почему говорят?

— Они просто пытаются отождествиться с тем, что было до того, как произошло разделение, но такая возможность является его результатом, благодаря чему возникает тот, кто собирается отождествиться с чем-то еще.

— Хм…

— А вот когда таких представлений нет, нет и необходимости с чем-то отождествляться и что-то описывать. Потому что это может быть только концепцией «То», с которой себя отождествляет «я», называя это «То, что ты есть». Но все эти фантазии имеют один и тот же источник. Это знание, которое играется марионеткой, возомнившей себя хозяйкой знания. Ты его побочный продукт, выдумка, которая продлевает свое существование через хоровод мыслей.

— Кхм… — вновь тактично кашлянул я. Теперь мне и правда его хотелось убить. Ведь издевается, сука. На кой ляд тогда всё говорит? Это ж бессмысленно всё получается. Одна болтовня, озарение нужно, а его нет.

— Похоже, мы друг от друга немного устали, — вновь рассмеялся «Йода». — Освободи меня поскорее от этого тела, чтобы я занялся практикой в пространстве бардо.

— А как же монахи? Это ж твой лимб, они пропадут? — я беспокойно оглянулся на дверь, за которой бормотание мантр становилось всё громче.

— Для тебя нет, а меня в этот момент уже просто не будет. Реальность всех снящихся персонажей одного и того же порядка. И мы среди них. «То», как сновидящий, который никогда не проснется. Ключевой момент, который надо понять.

На шее старца так маняще пульсировала синяя жилка. Потеряв контроль над собой, я вместо ответа наклонился и вцепился зубами, чувствуя, как текуча и сладка его кровь. 

* * *

— Ты чего, Мить? — услышал я сонный голос.

— Да ничего. Кошмар снова снился, — буркнул я. Рывком встал, подошел к окну.

«Ай га-а-з!» — громко запело из проезжавшей машины с десятком баллонов. Песнь муэдзина вторила ей с минарета. Солнце вставало, Стамбул просыпался, и первые лучи уже золотили черепичные крыши. Владельцы магазинов с грохотом поднимали железные ставни. Слышен крик чаек и шум пробуждавшейся жизни — гул транспорта, звуки строительных работ по соседству, крики зазывал с Балканбазара. Видимо, рано встают.

Номер просят сдать до десяти, а надо еще найти автобус обратно, и я подозревал, что будет непросто. Так и случилось. Нам отказали практически все. Коврами забивали автобусы плотно, люди там как сельди в бочонке, зачем им брать двух подозрительных и здоровенных парней?

Обегав стоянку, едва-едва сговорились с шофером до Русе. Да и то с конспирацией по высшему классу. Как я понял, на Балканбазаре у них свой контроллер, который следит за погрузкой и пассажирами. Водилы боялись его как огня, поэтому нас посадят не здесь, а под железнодорожным мостом.

Выезд намечался ориентировочно в пять, но за номер Ванька платить не хотел. Это ж еще восемь баксов, а с учетом потенциальной прибыли, если вложить, то все двадцать! А за эти деньги он бы лучше по-царски поел.

Сам я после пережитых вчера приключений за номер бы предпочел заплатить. Есть риск, что хлопнут под мостом прямо с вещами. За день там так нарисуемся, что он нас будут знать уже все. Аксарай, как понял, не самое благополучное место. Тут много приезжих. Сравнительно безопасно на три-четыре квартала выше и ниже трамвая, а чуть шаг в сторону и смотрят, как на еврея в арабском районе. Сектор Газа я представлял себе именно так.

Даже с прекрасной физухой взять весь багаж разом мы не смогли. Скрепя сердце отдали мальчонке бакс за тележку и привезли всё под мост. Не Бухарест, конечно, но тоже стрёмно. Вокруг шныряют подозрительные и хмурые типы, а вдобавок ко всему, страшные как смерть проститутки тут подсаживаются в машины клиентов. Злачное место, на земле и шприцы лежат.

Часы бесконечно долго тянулись в ожидании нашего рейса. Плотно набитые коврами автобусы проезжали мимо один за другим, и я слегка нервничал. Водила тот еще юморист. Специально что ли выбрал это место посадки? Посмотреть выживем мы или нет.

Давно крутившийся рядом турок с мутным взглядом, видимо, набрался смелости и подошел, начав что-то с жаром мне объяснять. Развязная поза, мимика, жесты — всё говорило о том, что нам пытаются что-то продать. Наверное, девочек или наркоту, едва ли он торгует парфюмом. Выслушав его, мы пожали плечами:

— Аз няма разбирам. Донт спик туркиш. Андестен? Но шпрехин зи туркиш. Яволь?

Турок мазнул злым взглядом, понимая, что не смог напугать. Возни будет много, а сумку не вырвать. Не унесет, вес не позволит. К тому же Ванька лыбился, точно дебил, как всегда делал в любых непонятках. Защитная реакция, но тот об этом не знал.

— Шварцнеггер, йес? — ощерился турок, покровительственно похлопав меня по плечу. «Пацаны» на нас смотрят, и терять лицо ему не хотелось. — Жан Клод Ван Дамм, йес? — Перевел взгляд на Ваньку.

— Боло Ян, да? — столь же фальшиво растянул губы я. — Русишь туристо! — Согнув руку в локте, показал ему бицепс.

— Окей-окей… — буркнул он, отступая к своим. Скажет, скорешился, нормальные ж парни…

На время мы выдохнули, понимая, что долго здесь не протянем. Так и вьются вокруг, точно акулы.

К счастью, наконец, показался наш долгожданный автобус. Мы радостно вскочили, замахали руками, но, притормозив, водила оценил размер сумок и дал газу, обдав сизым дымом.

— Вот сука! — вскипел Ванька и в бешенстве потянулся за камнем, чтоб кинуть им вслед.

— Забей, завтра кого-то найдем! — остановил его я. Не хватало стекло им разбить. Ноги надо делать быстрее, пока наш приятель друзей не привел.

Сумку за спину, по одной в каждую руку, и на адреналине вынесли всё из-под моста. Марш-бросок до отеля дался нам трудно. Плечи ломило, от узких ремней на локтях синяки. Чертыхаясь, всё бросили в номер и отправились жрать. Это единственное, что могло успокоить сейчас. Жареный, фаршированный гречневой кашей баран лечит любые душевные раны. Упущенную таким расточительством прибыль Ванька уже не считал.

Приведя нервы в порядок, поднялись к Гранд Базару, куда в прошлый раз не дошли. И конечно же, изумленно притихли, пройдя за ворота, в которые еще в девятнадцатом веке водили на продажу вереницы рабов. И таких ворот восемнадцать! Под круглыми, расписанными изящными узорами сводами четыре тысячи магазинчиков на шестидесяти шести улицах, как написано в карте! От золота, ковров и фарфора рябило в глазах. Помимо лавок внутри ресторанчики, источники с водой, мечеть и даже кладбище. Заблудиться было легко, и вскоре мы забыли, откуда пришли, зачарованные восточным колоритом базара, где древностью дышала любая деталь.

«Бог милует того, кто торгует» — гласила витиеватая вязь на главных воротах. Обещание лестное, но вряд ли правдивое. Хотя здесь, в этом вавилонском столпотворении туристов, торговцев и покупателей, ему, похоже, верили все. Я в жизни не видел столько золота сразу, его даже больше, чем сказочных пещерах Али-бабы. Безумно дорогие ковры ручной работы, шелка, ткани, предметы старины и всё остальное, чем торгуют в Стамбуле. Изящные светильники и люстры в восточном стиле подсвечивали сокровища, соблазняя роскошью отделки и искусной работой. Цены, понятно, отнюдь не оптовые, но туристов хватало на всех.

Бродя в закоулках, мы, следуя, за божественным ароматом, нашли в тупичке неприметную лавку, где за дверью эпохи Юстиниана в облаке дыма сидел кружок морщинистых старцев, флегматично куривших траву. Очень аутентично, с печкой, мастером-кальянщиком и всем остальным. Инструменты, обстановка, а может, и люди, казалось, не менялись с античных времен. Я даже подумал, что ненароком влетел в свои «сны».

Нам предложили трубку, но мы столь же вежливо от нее отказались, опасаясь стать членами их кружка на несколько дней. А возможно и жизней. Сидящие, как безмолвные изваяния люди, выглядели как древние, забывшиеся в миражах божества.

Чтобы не разделить эту печальную участь, мы попробовали вернуться тем же путем, как сюда шли. Сделали несколько кругов по внутренним улочкам, где пряный аромат восточных специй смешивался с запахами кожи, лакрицы и чего-то еще. Продавцы, зазывалы в фесках и национальных одеждах, всё пестрое, шумное, яркое с ощущением вечного праздника. В этом бесконечном шоу мы долго блуждали. Возможно, это буйство красок способно вызвать припадок, и с головой уже то-то не так.

В конце концов, слегка оглушенные, мы вырвались из западни, вышли через другие ворота, не понимая, где же находимся и куда нам идти. По логике вроде бы вниз, сюда же мы поднимались., Но увидев пролив, поняли, что мы уже с другой стороны. Это Золотой Рог, где по преданию султан утопил всю казну и сокровища, чтоб не отдать их врагу.

А еще через несколько минут всё изменилось. Быстро темнело, и прежде шумная улица почти мгновенно стала безлюдной. Впереди и позади нас гремели железные ставни, магазины закрывались, как в заколдованном мире, где с боем часов все исчезали. Мы вдруг обнаружили, что слышим гулкий звук наших шагов по древней брусчатке. А вокруг никого, и только где-то далеко впереди шум машин. Но туда еще надо добраться, а жизнь отсюда ушла, как в обмелевшем ручье. Никогда б не подумал, что такое возможно. На опустевшей улице сейчас было страшно. Мистика ведь.

Мы прибавили шагу, и через пару сотен метров, наконец, вышли в уже привычный нам мир. Здесь снова естественно и радостно шумно. Квартал Эйменюнь — настоящее царство остро пахнущих специй. Тут закрывались, видимо, поздно и лавки ломились от огромных мешков и коробок с ароматным товаром. Десятки видов миндальных орешков, фисташек, кураги, изюма и других сухофруктов манят разноцветьем. Сказочные горы цельных пряностей или семян — от ярко-красного стручкового перца до темно-коричневых палок корицы. Шафран, кумин, куркума, барбарис, кардамон и прочее-прочее грозили лишить обаяния. Сыры, солености, выпечка, сладости — концентрация лакомств на единицу площади была запредельной.

Не удержавшись, купили порцию пахлавы и рахат-лукума на пробу. Тая во рту, они буквально раскрыли для нас врата рая. Слишком сладко, слишком ароматно и возвышенно для органов чувств, привыкших к рыбным дням и обедам в столовке. Капиталисты погрязли здесь в роскоши и успели зажраться. Им не понять чугунных игрушек, брутального детства рабочих окраин и суровой романтики родного совка.

Презрительно фыркнув, мы вытерли ладонью липкие от сладости губы, поклявшись это сердце порока впредь избегать. Еще минус джинсы, пацаны не одобрят. А напоследок позволили упасть в своих глазах еще раз — взяли такси, чтобы нас наконец-то вернули. Сами дорогу едва бы нашли, да и не стоит в потемках шататься с деньгами. Неизвестно, как встретит таможня, а еще надо что-то оставить ментам.

Утром удача, наконец, улыбнулась. Несмотря на активное сопротивление группы, взяли в автобус даже с таким багажом. Кому счастье, а кому-то беда. Двух пассажирок подло тут кинули, и свободные места появились. На полноценную затарку бедняжкам уже не хватило. Зато мы теперь здесь.

Словно извиняясь за предыдущие приключения, мир какое-то время был к нам благосклонен. У турков и болгар вопросов к товару уже не возникло. Всем понятно, кто мы, откуда и куда едем. Экспорту любая страна, кроме нашей, как правило, рада.

Правда с группой расстались мы неприятно. Шофер долго блуждал в городе Русе, пытаясь отвезти на вокзал. Но люди восстали, орали, сверкали глазами, заподозрив в нас засланных казачков, что хотят накрыть весь автобус, заманив их в ловушку. В итоге высадили там, где встали. Пришлось брать два такси, в одно мы не влезли. Но даже это неплохо, зная, что из Стамбула могли бы не уехать еще пару дней.

Билеты на поезд, к счастью, были. В купе еле влезли, спали по очереди, ютились на полке. Вторую пришлось отдать под товар, и нашу таможню ждали со страхом. С такой контрабандой мы в первый раз.

По сотке на каждого — с нами обошлись на удивление мягко, учитывая, сколько с собою везли. Разумеется, белая полоса не могла длиться долго, и родина наконец-то ласково нас обняла.

Пятьдесят баксов ментам отдали на Киевском. Срисовали нас сразу, вариантов отмазаться там просто нет. Транспортная милиция, отделение, хрен выдерешь оттуда товар. И еще предстоял сложный переход на Казанский вокзал. О метро не могло быть и речи. С такими баулами там не пройдем.

Идем к бомбилам, но нас не берут и по двойному тарифу. Причин я понять не могу. Наконец, подходит мужик с фингалом под глазом и гнусным лицом:

— Волга, верхний багажник, уместитесь все. Ну что, по рукам?

В другое время ехать бы с ним не решился, но опоздаем на поезд и придется в Москве ночевать. А это далеко не Стамбул, дружески хлопать здесь точно не будут.

Грузим салон и верхний багажник. Я на переднем сиденье, Ваньку сумкой прижали, он еле залез. Погода поганая, грязь, слякоть, город как в мареве, серое всё.

Тронулись, едем в потоке. Боковым зрением вижу иномарку справ, идет параллельно, набита людьми.

Сигналит. С заднего ряда открывают стекло, и бородатая морда показывает нам пистолет.

Водила включает поворотник, сбавляет скорость, но я хватаю за руль:

— Газ, сука! Разобью, нахрен, рыдван!

Кручу баранку, машина начинает вилять, от нас все шарахаются, водила бледнеет:

— Ладно-ладно! Едем мы, едем!

На перекрестке стоит гаец. Кричу:

— Тормози!

— Тормози, разобью!

Машина останавливается прямо рядом с ментом. Вылетаю, объясняю ему ситуацию — «пистолет и чечены!». Иномарка уходит вперед.

Человек входит в положение, разрешает разгрузиться рядом с ним. Хорошие люди бывают и там.

У водилы проверяют документы и отпускают восвояси. Нечего пока предъявить. Я оплачиваю ему дорогу пинком. Понятно, почему нас не брали. Подстава, конечно. Выкинули б из машины, и прощай весь товар.

Ждем несколько минут, пока тот уедет. Добрый гаец тормозит нам автобус, и через полчаса мы на Казанском. Еще полтинник местным ментам и наконец-то едем домой…

Глава 18

Наконец-то! После убийства не звали «наверх» уже долго, и я даже подумал, что там напортачил и потому больше не нужен своему «близнецу». Казалось бы, есть повод для радости, но на деле наша реальность уже казалась мне пресной. Наверное, вкусив крови и приключений, как адреналиновый наркоман хотел их еще и еще. А может, мое самолюбие тешило приобщение к мистике, тайнам бардо и посмертию, о которых мало кто знал.

Хотя кому сейчас вру? На самом деле мне нужна Гейла. По ней сильно скучал. Почему ее выдали только для Кайя? Мне тоже нужна, ведь он — это я. Возможно, поэтому решился в прошлый раз на убийство. Хотел доказать, что не хуже его.

Но тоже ведь нет. Это была неконтролируемая вспышка голода, жажда крови, тело здесь не мое. Я будто оправдываюсь перед внутренним наблюдателем, словно могу что-то скрыть. Он безмолвен, безличен и безоценочно смотрит, а я извиваюсь как уж.

— Вставай, нас уже ждут.

Услышав голос Гейлы, открыл глаза. Я у себя, это мой лимб. Те же апартаменты, где меня допрашивал Эдди. Но теперь она уже без него. Да и выглядит так, как в аду в прошлый раз — хищно и стильно. С рожками на голове это делать легко.

— Что у нас по плану? Святой, невинная дева, пара младенцев? Кого еще придется убить? — язвительно спросил ее я.

— Прости, что меня не было там. Барьер для падших был слишком силен, прошел только Кай.

— Почему ж твой духовно продвинутый ученик не убил тогда сам?

— Потому что Чома был его другом. Поэтому только он смог зайти, — терпеливо пояснила мне Гейла. Чувствовалось, что ей неприятен наш разговор.

— То есть, не хотелось высасывать жизнь из старого друга, и Кай спихнул всё на меня? Как благородно! Почему тогда вообще выбрал его?

— Потому что Тысячеликий это сделал бы сам. На Чому уже был выписан ордер, а Кай не хотел отдавать такой жирный грех. Бюро в ярости, жертву увели у них из-под носа. Святые со столь высоким уровнем практики крайне редки.

— То есть, затащили меня в «собранную по предварительному сговору группу»? Теперь мне с вами в ад? — возмутился я.

— Прости еще раз. Я не хотела, чтобы так получилось, — вновь извинилась она. — Если тебя это утешит, нет никаких «я», «ты» или «мы». Есть страдание, но нет страдающего. Это процесс. Поскольку всё обусловлено, то имеет причины. Но отсутствует тот, кто мог бы что-нибудь сделать им вопреки.

— Но вы поступаете так, будто он есть!

— Таков этот путь. Если ты болен, бесполезно рассуждать о лекарствах и природе болезни. Ее надо лечить. Понимать и увидеть — это разные вещи. Сложнее и одновременно проще всего принять, что всё уже есть. Мы ищем то, что у нас на плечах. Нельзя «Им» не быть.

— Спасибо, ваш Чома меня уже просветил, — буркнул я. — Яснее не стало, нирваны всё нет. Так каков у нас план?

— За тобой оставили старое имя. Ты снова Кай, в Бюро тебя ждут! — поздравляя, Гейла доверительно положила руку мне на плечо.

— В смысле его? — запутался я.

— В смысле тебя. А там будет Кай. Значит, возможностей у нас будет больше. Бюро ищет вора, а он прямо у них. Здорово, правда? — едва не захлопала в ладоши она.

— Кай вновь экзекутор? Его примут в штат? — поразился их тупости я. В отличие от нее, без восторга. Впрочем, с интрижками демонов разбираться не мне.

— Еще учеником, поэтому надо быть осторожным. У тебя будет напарник, пока не получишь патент. Еще нужен допуск, придется пройти курс обучения и ряд процедур.

Я кивнул, понимая, почему пригласили. Боятся, что Кай себя выдаст, опять какой-нибудь тест. А выбрали, потому что их уже знал. Всю внутреннюю кухню — требования, нормы, порядки. Бюрократы, что у нас, что у чертей — везде те же. Ну а мне интересно будет на них посмотреть. Свои-то внизу уже надоели. Там тоже полно.

— Готов? — Гейла испытующе смерила взглядом, поправила на мне воротник.

— За тобой даже в ад! — сказал я совершенно серьезно, глядя в глаза. Пронзительно синие, не угли, как в прошлый раз. И пахло уже не лавандой, а серой, но даже это ласкало сейчас обаяние. «Чертовски красива» — как раз про нее.

Гейла не отстранилась, когда я осторожно ее к себе притянул. Опустил ладони на ее ягодицы, ощущая их восхитительную упругость на кончиках пальцев. Возбуждение охватило мое тело подобно пожару, чресла буквально пылали огнем.

Мы встретились губами, ее язычок скользнул мне в рот, и я был готов перейти к самым решительным действиям, но Гейла почему-то оттолкнула меня.

— Хватит! — неожиданно холодно сказала она.

— Это почему? — возмутился я. Динамо! Нечего тогда было и начинать!

— Инструкция порабощения смертных. Раздел «Человековедение», параграф третий, пункт пять-один: «Не давай сразу всё». Ты уже на крючке, мне этого хватит.

— А Каю дала?

— Нет, разумеется. Я его духовный учитель, с ним мне нельзя.

— Но со мной-то ведь можно! Я из ваших проповедей не понимаю вообще ничего.

— Можно, но не обязательно. Зачем это мне?

— Из человеколюбия и сострадания! — нашелся я. — Ты ж про это всегда.

— Хочешь, чтобы тебя кто-то жалел? — Гейла слегка наклонила голову, как делают собаки, когда не понимают слова.

— Нет…

Конечно же, я очень хотел. Но спросила так, что нельзясказать «да»! Вот все одинаковы! Одной «девятку» и сапоги, второй…

А, собственно, чего Гейла хочет? Вернее, что я способен ей дать? По сути, вообще ничего. Всё это для Кая, а он жертвует всем. Они с Тысячеликим два конченных психа. Оба убивают, чтобы спасти. По крайней мере, думают так.

— Тогда пошли, нас уже ждут.

Она повернулась и, качая бедрами, пошла впереди. Дьявольски качая, я бы сказал. Искушение слишком сильно. Я протянул было руку, но вдруг вспомнил нашу первую встречу, и желание пропало само собой. Ум стал яснее, уже хорошо.

Мы вышли в дверь, которая в прошлый раз была закрыта, но оказались не на улице, а в большом зале с прозрачным полом и потолком, за которыми творился какой-то хтонический ужас. Во вспышках огня, клубах дыма и сверкании молний то боролись, то любили друг друга уродливые или прекрасные существа, заслонявшие небо. Колоссы исполинских, астрономических, видно, размеров, настоящая каша из античных героев и шестируких индуистских божеств. Очертания зыбкие, и фигуры сливались и перетекали друг в друга.

— Что ты там видишь? — с любопытством спросила Гейла меня.

— Да сам не пойму. Кто-то трахается, а кто-то сражается. А у тебя что, не так?

— Это иллюзии мира бардо. Каждый видит что-то свое, ты вскоре привыкнешь.

Привыкнуть к такому, на мой взгляд, достаточно трудно. Зал был похож на аквариум, висевший посреди светопреставления. Время от времени кто-то из колоссов к нему приближался, пытаясь схватить или даже взять в рот, а зубы не у всех были в полном порядке. Кроме меня, это никого не пугало. Там словно шел страшный фильм, а здесь все спокойно занимались своими делами.

Типичная канцелярщина — столы и шкафы, набитые свитками. Снуют погруженные в работу клерки, и далеко не все из них были людьми.

— Куда по намытому⁈ — огрызнулось существо с телом, переходящим в змеевидный хвост, как у наги. В одной руке швабра, в другой ведро, еще две держали по тряпке.

Я отступил на шаг и, подняв ногу, посмотрел на подошву. Чистые, напраслину гонит.

— Мы к Баал-Бриту, — спокойно ответила Гейла.

— Талончик взяли? — рявкнула тварь, сверкая глазами со зрачками-палочками, как у козы. Или змеи, что, видимо, ближе.

Озадаченный, я вопросительно посмотрел на дакини. Где его брать?

— На время назначено, нас уже ждут! — отрезала та. — Кай, пятый стол справа. Видишь, чертика с желтым платком?

Поискав взглядом, я увидел. Там и впрямь сидел черт. Чертовка, чертилла? Худая и нескладная особь с длинной косой. Рыжая шерстка, бордовый мундир с шейным желтым платком, на погоне одна красная лычка. Низший, видимо, чин. Вряд ли Баал.

Нага, шипя, стала вновь убираться, раздраженно брызгая на пол из ведра.

— Ммм… но у нее посетитель, — опасливо покосился на него я.

Там пучеглазый слизень с рогами. Стул предусмотрительно от него отодвинули, и нага яростно пыталась оттереть длинный радужный след на полу.

— Я не могу водить тебя тут за ручку, — шепнула Гейла с невозмутимым лицом. — Здесь подожду. Ты ж будущий экзекутор, в конце то концов!

— Ладно, но почему Бюро такое ммм…

— Такое знакомое? Потому что ты здесь.

— Не понял.

— Миры бардо обусловлены твоим восприятием, разве не видно? Насекомое увидит здесь муравейник, а рыба — тину и пруд. Ты притащил сюда свой совковый бэкграунд, поэтому тут всё и выглядит так.

— Но тут не только я…

— Если миров бесконечное множество, то обязательно найдутся и существа, которые будут здесь вместе с тобой, — Гейла обвела рукой зал, словно демонстрируя сцену, актеров и декорации. — У всех свои причины, заставившие здесь оказаться и разделить с тобой этот лимб. В нем наши кармические пути на время сошлись, но существуют бесчисленные вариации этой же встречи в параллельных вселенных.

— Где столь же бесчисленны и мои «я»?

— И Кай один из них, если помнишь. Но всё это лишь попытка организовать и выстроить в уме логичную для себя картинку. Подгонишь одно, провиснет другое, потому что двойственное мышление ошибочно уже само по себе. Ты словно протираешь маску от грязи, но она не может быть чистой. Только сняв ее увидишь без фильтра…

— Слушай, хватит! Учи лучше Кая! — потерял терпение я. У меня не нее были планы другие.

Увидев, что слизень наконец-то отполз, я решительно направился к рыжей.

— Вас тут не стояло! — возмутилась лошадиная голова на человеческом теле.

— Я по времени! — бросил ей на ходу.

— Тут все по времени! — заявила тварь с пучком щупалец вместо лица. Глаза, правда, были.

— Мне только спросить! — я подвинул к себе стул и нагло уселся.

— Эээ… вы кто? — вежливо осведомилась чертовка, нервно теребя в ручках косу. К ней кто-то приперся и устроил скандал.

— Кай. Назначено к Баал-Бриту.

— Сейчас посмотрим… — она раскатала на столе свиток и стала водить пальчиком по длинному списку. — Нашла! Ваша шагрень, распишитесь вот тут!

Передо мной положили удостоверение в дорогой красной коже, где уже было вставлено имя. «Кай — ученик экзекутора, ОНзпД — Отдел Надзора за практикой Дхармы» — золотыми витиеватыми буквами.

— Чем расписаться-то? — я поискал взглядом ручку или хотя бы перо.

— Деревенщина! — фыркнули сзади. — Понаехали с нижних миров!

— Дайте мне руку, — попросила чертовка.

Взяв ее, проткнула мой палец когтем.

— Вот сюда капните. Спасибо. Теперь в пятнадцатый кабинет, вас там ждут.

Смерив зашушукавшуюся очередь гордым взглядом, я взял ксиву и отправился в коридор искать нужную дверь. Затертая до дыр дорожка в свежей слизи. Похоже, тот посетитель здесь только что был. На стенах Доска почета — портреты ангелов, демонов и прочей мифической нечисти с перечнем титулов и всякого рода заслуг.

К моему удивлению, на одном из них увидел себя. «Старший экзекутор Кай. Почетный член…». Остальное замазано, но список регалий и достижений достаточно длинный. Странно, что не убрали. С другой стороны, зачем убирать, если он снова здесь?

Найдя на двери нужный номер, я приложил к ней ухо и прислушался, благо из зала меня не было видно. Не то чтобы чего-то боялся (после слизня мало что могло испугать), а с целью узнать что-то новое. Гейла наверняка говорит мне не всё.

Там общались на повышенных тонах. Скорей всего, двое. Похоже, ругались, но разобрать что-то было нельзя. Когда постучал, сразу замолкли, и я осторожно приоткрыл дверь:

— Можно?

— Можно Машку за ляжку! — гаркнул жирный рогатый демон, развалившийся в кресле за длинным столом. — Вроде бы так у вас говорят?

— У нас? — переспросил я, гадая, какого «меня» он имеет в виду.

— Ну ты ж советский был человек? Вот твое дело! — толстая волосатая лапа подняла папку и хлопнула ею об стол. — Жил, был, скончался, придавленный штангой. А почему сразу к нам?

— Видимо, товарищ занимался практикой Дхармы? — предположил его собеседник, выдохнув облачко серого дыма. Для рептилоида это, видимо, было нормальным. — Эдди тупых и бездельников к нам не направит.

— Этот ушлепок помешан на коммунистах. «Святые они» — помню, мне говорил, — буркнул демон, сверля меня взглядом черных, без белков, глаз.

— Соглашусь, палачи встречались у них неплохие, — кивнул рептилоид. — Помнишь…

— Ах, оставь! Мельчают люди, не тот теперь там размах. В общем, забирай пацана, натаскаешь на кошках. На них как раз есть наряд.

— Неужели Илиясфиль наконец-то созрела?

— В рапорте стоит вимала-бхуми! — поднял демон палец. Не шырь-шавырь.

— О, как! — уважительно поддакнул ящер. — Мое почтение. Что, перспектив выше нет?

— Кошачьи редко у нас поднимаются выше. А вот пасть могут легко. Сейчас надо рвать.

— Да славится Тысячеликий! Для блага всех живых существ! — с легким поклоном сложил ладоши лодочкой на уровне груди рептилоид. — Кто твой духовный куратор, малец? — Он повернулся ко мне.

— Гейла, — коротко ответил я.

— Та самая? — он вопросительно посмотрел на Баала.

— А я тут при чем? — возмутился тот, словно оправдываясь. — Да, та самая. А что еще делать? Никто не знал нашего Кайя лучше нее. А этот в его теле пришел! И ведь даже имя отдали ему!

— Да… Кай был легендой. Титан! — тяжело вздохнул ящер. — До сих пор не верю, что это случилось. Пусть перерождение в адах принесет благо ему и всем нам… Ты хоть знаешь, каким чудовищем был он, сынок?

— Гейла рассказывала, — кивнул я. Зря ребята скучают, скоро придет. — А что он сделал?

— Она не говорила? — переглянулись они.

— Нет.

— Бросил вызов Тысячеликому. Собирал его жатву, взяв почетное бремя греха на себя! — воскликнул ящер. — А за это попадешь в самый низший, ваджрный ад.

— Там очень плохо? — наивно спросил я, продолжая валять дурака.

— Оо-о… я просто не верю, что тебя прислали сюда! — простонал Баал-Брит.

— Малыш, в ваджрном аду ты никогда не поймешь глубокий смысл утверждения о том, что дерьмо и еда одного вкуса, к примеру, — терпеливо объяснил рептилоид.

— И всё?

— А что может быть хуже? — вскипел демон. — Котлы с раскаленной смолой? Это всё ерунда! Тупость — вот что не могут вылечить тысячи жизней! И кажется, ты исчерпал их не все!

— Будь милостив, друг! — сказал мягко ящер. — Для него это шок. Ты вспомни себя, когда увидел бардо.

— Выметайтесь оба! — рявкнул Баал. — Ах да… Кай, Флег — твой напарник. Старший напарник! А ты пока лишь дерьмо. Смотри, учись, впитывай Дхарму, чтобы быть достойным того, чье тело носишь сейчас!

Я поклонился и вышел за ящером. Вопросов стало больше, чем было. К примеру, за что ценят Кайя, если практик из него еще тот? Чод на кладбище он запорол, на туммо едва не замерз насмерть. Гейла от такого прогресса вряд ли в восторге. Чем Кай лучше меня?

— Флег, можно вопрос? — дерзко, по-свойски, обратился к нему.

— Ну? — остановился он.

— Не понимаю, как впитывать Дхарму, если мы тут должны убивать?

— Ах, вот ты о чем… — на секунду задумался он. — Слышал когда-то про Ангулималу? Сутту о разбойнике Пальцеломе? У вас ее должны знать.

— Нет… — помотал головой я.

— А о Миларепе? Тот вообще серийный убийца и черный колдун.

— Тоже нет.

— Тогда знаешь что? С этим вопросом обратись-ка ты к Гейле. Я не мастак объяснять. А мы с тобой сейчас к святой кошке идем.

Глава 19

Со времени последнего визита в Чистые Земли прошло три года. С тех пор тишина, и непонятно, почему меня перестали туда вызывать. С каждым днем воспоминания о ней блекли, расплывались и уже походили на сон, фантазию или даже мечту. В ней я мог быть чем-то большим, чем просто статистом в массовке на руинах еще недавно великой страны. Но ее уже нет, теперь всё не так.

Но на внешнем уровне мои дела шли неплохо. Удавалось совмещать учебу и поездки, не привлекая внимания, на фоне тысяч таких же, как я челноков. Но внутри пустота, которую могла заполнить лишь Гейла. Без нее всё казалось серым, однообразным, безвкусным. Деньги были, но какой в этом смысл? На них нельзя купить пропуск туда, где он вроде бы есть. Можно лишь ждать, когда пригласят, но это не точно.

И потому я качался, учился, а между поездками, вез на рынок тележку с баулом, чтобы после обеда вернуться с пустой. По выходным турецкие шмотки разбирали охотно, к тому же появилась парочка дилеров, которым давал на продажу. Но всё механично, словно играя нелюбимую роль, к которой не испытывал уже интереса.

«Ты на крючке» — сказала мне Гейла. Да, это так, но почему бы его не извлечь, раз больше не нужен? Я сделал всё, о чем попросила, и что же взамен? Ничего, кроме тоски. Во мне там что-то сломали. В уме рефреном слова ее песни: «…дай благословение, чтобы я потерял интерес к никчемной жизни, как эта…». Видимо, так и случилось.

Ах да, еще, похоже, забронировал себе место в адах. Может, хоть там ее встречу? Или к этому времени Тысячеликий уже забьет их собой, не оставив свободного места? Надеюсь, что Чома обретет просветление и вспомнит обо мне там, куда его с большой кровью отправил.

На повороте автобус опять накренился, и нас сильно качнуло. Кто-то из девчонок испуганно пискнул, хотя упасть, понятно, никто из нас бы не смог. Разве что всем сразу в пропасть. Дорога у Шипки всегда живописна, но это крутой серпантин и «болгарские горки». Полтора километра над уровнем моря.

Мы лежим на мешках всего в сантиметре от потолка, и есть шанс об него стукнуться носом. Автобус товаром набит до отказа, оставив для нас немного пространства. Группа буквально размазана по нему ровным слоем. Кто покрупнее, едва ли мог вздохнуть полной грудью. Окна зашторены, чтобы не шокировать болгар приплюснутыми к стеклам телами.

Наверное, так раньше в трюме контрабандой возили рабов, но мы свой бизнес выбрали сами. В Болгарии никто больше не торговал. Заводы у нас почти все разорились, а на то, что осталось, цены сильно поднялись. Возить больше нечего, поэтому теперь здесь только транзитом. Из Стамбула в складчину нанимали автобус до Русе, а там уж на поезд.

Еще раз качнуло и, наконец, где-то встали.

— Выходим кто хочет. Памятник, еда, туалет. Стоянка тридцать минут! — объявил нам водитель.

Хотели-то все, но из автобуса выползали по одному, точно черви. Чуть сплющенные, помятые и раздраженные. Кто-то бесшумно пускал газы ночью, что сильно бесило. Подозреваю, что это был Ёрш, он лежал с нами рядом. Маленький и вертлявый, прославился тем, что в свое время прибился к банде таких же, как он, отморозков. Как раз здесь и работали, прямо на Шипке. Догоняли бегом на подъеме и резали тенты у грузовиков, выкидывая на дорогу, что успевали. А теперь, как белый человек с нами едет…

В Русе на этот раз таможня нас встретили жестко. Вход на перрон — второй этаж, а нас прогнали через первый. У нас с Ванькой на двоих полсотни тяжелых чувалов с джинсой, поэтому вымотались мы там порядком. И ладно бы тут денег хотели, но нет, братушки так развлекались.

Мокрые как мыши, сидим и тяжело дышим. Но тут хоть взяли тележки, из них почти поезд. У группы пятый вагон, место погрузки рассчитано точно. Времени для нее только чуть, за пятнадцать минут группа должна набросать уйму мешков. От слаженности работы зависело многое, задачу все знают, не в первый раз едем.

Подходит маленький пожилой мужичок в синей форме. В руках красный и желтый флажок, изо рта несет перегаром:

— Добър ден. Петдесет долара и няма да има проблем.

— Чо? — угрожающе навис над ним Ванька. — Лохов что ль нашел? Ты на кого это тянешь?

— Няма да имаме проблеми, иди себе с миром, — вяло машу рукой я. На похмел собирает. Такой наглости еще здесь не видел.

Тот флегматично пожимает плечами, и нетвердой походкой уходит. У меня скверное предчувствие, но пока явной угрозы не вижу. Что он нам сделает? Вообще ничего. Наверное, хотел напугать, да не вышло.

Гудок. Подходит поезд. Группа встала. Все сфокусированы, напряжены, времени мало и много работы.

Боковым зрением замечаю, что наш мужичонка как-то странно машет машинисту флажками. И вагон медленно проезжает мимо. И едет дальше. Далеко, сука, едет! А у многих мешки на асфальте, тележек на всех не хватило.

Матерясь, везем их к вагону. Кидаем на землю, освобождаем и отдаем тем, кто сзади. А нам с Ванькой надо уже быть внутри. Основная нагрузка на нас. Раздеваемся по пояс, носимся и бросаем чувалы пока как попало. Сначала в купе, потом забиваем проход. Их передают с тележек к нам по цепочке. Внутри много народа не надо, они сейчас лишь будут мешать. Всё в темпе, только бегом, благо физуха нам позволяет.

Начальник поезда ругается с дежурным по станции, все на нервах, машинист дает уже третий гудок. Наконец, всё. Мокрые от пота вплоть до трусов, берем короткую паузу, чтоб отдышаться. Мешки надо убрать с прохода до контроля румын.

Вагон полностью наш, места выкуплены все. Начинаем укладку в купе, теперь каждый сам за себя. Чувалы с джинсой, как пазлы в картинке. Ровные, плотные, с ними, как правило проще, но такие далеко не у всех. Два в верхний отсек, потом делаем перекрытие на полках и равномерно забиваем до самого низа. Даже руку уже не просунуть — тридцать мешков, остальное к соседям, с ними делим купе пополам. Еще пару кладем в коридоре и без сил валимся прямо на них.

Спать придется в проходе, но перед крупными станциями будет вновь геморрой. Под тяжестью груза вагон накренился вправо очень заметно. Обходчик заметит — сразу отцепят или высадят нас. Поэтому придется выравнивать угол, опять вынося часть мешков в коридор.

Хлопает дверь, появляются румыны — кондуктор и пограничник. Увидев нас, ржут, но входят в положение и перешагивают через тела. Мы почти дома, сюрпризов больше быть не должно. Обычно по двести баксов с купе на таможне, еще рэкет в Калуге, где нас ждет автобус, и спать до Пензы. Итого, три дня в Стамбуле, неделя на всё. Еще один короткий вояж.

С этой мыслью я убрал паспорт в карман и провалился под стук колес в сон. И перед забытьем услышал голос, который так ждал:

Едва открыв глаза, я обнаружил себя в глубоком нокдауне. Горизонт завален и пляшет, в голове гул, взор затуманен, и перед глазами плывут желтые пятна. Боль терзала так, будто меня избивали уже несколько дней.

Попытался приподняться на локтях, но меня прижимало к земле, точно тело весило тонну. Из саднящей груди вырвался стон. Легкие в ней словно склеились в листик, дыхание прерывистое, хриплое, мелкое. Капли пота жгли глаза, смешиваясь с кровью, сочащейся из рассеченной брови.

В оглушенном болью уме искажено ощущение времени. Казалось, оно еле ползло, но сердце стучало гулко и часто. Каждая клетка тела умоляла признать поражение. Но из глубин души поднималось упрямство, и я отчаянно цеплялся за ускользавшее в бездну сознание. Услышав, наконец, голос Гейлы, уже не позволил бы себе отпустить ее мир.

Наконец, получилось встать на колено. В голове начало уже проясняться. Должно быть, принес контрабандой с собой свежие силы. Шварц бы не сдался, не сдамся и я.

Это был большой полутемный подвал с цепями, крючьями и железным столом посредине. На нем лежал чей-то обезображенный труп, большей частью без кожи. Но мой взгляд прикован к другому. В комнате кружился, сбивая полки, круша посуду и мебель, здоровяк с волчьей мордой. На перевитом тугими мышцами торсе свежие раны, а на могучем загривке висела собака, крепко вцепившись в его шкуру зубами. Та самая — вислоухая и черно-белая. Она глухо рычала, а монстр метался, пытаясь стряхнуть или зацепить ее здоровенной ручищей.

— Убей его Кай… иначе… — прохрипел кто-то рядом. Окончание фразы не разобрать из-за приступа кашля.

Я повернул голову, еще копя силы, чтобы встать. Даже это движение далось очень трудно.

У стены лежал Флег, прижимая собственные кишки к животу с чернеющей раной. Вместо второй руки только обрубок. Ноздри ящера ритмично и часто выдували кровавый пузырь, но в таком состоянии никто не живет. Потрепало нас знатно.

Я с усилием кивнул и, опираясь на стену, медленно встал. Ощущаю себя уже лучше, но еще хотя бы пару минут передышки. Руки еще легкие и будто пустые, не чувствую силы. А противостоящий нам враг отнюдь не похож на святого…

Тот таки смог зацепить за досаждавшую ему собаку ручищей. Вырвав ее из спины с куском шкуры в зубах, швырнул через комнату. Взвизгнув, она врезалась в стену и сломанной куклой упала на пол.

Гейла!

Взревев, я бросился к монстру, не чувствуя ничего, кроме слепой и отупляющей ярости. Но именно она наполнила хаотичной, неизвестной мне ранее силой, точно вскрыв в душе страшный тайник. Эта тьма быстро заполнила внутреннее пространство и рвалась наружу. Чистая, кристаллизованная в сознании ненависть текла в кровеносных сосудах, грохотала в ушах, требуя немедленной жертвы. Воронка абсолютного зла, где пылала каждая клетка. Всё мое существо пропитано жаждой убийства. Это неутоляемый голод, который, казалось, уже ничем не заткнуть.

Тварь видела этот рывок, почувствовала что-то и попыталась закрыться руками, истошно вопя. Но тьма подобно цунами. Ее не смог бы остановить даже я.

То, что мной овладело, сейчас вколачивало в брызжущую кровью плоть удар за ударом, наслаждаясь хрустом костей и криками, в которых ничего нельзя разобрать. Они быстро стихли, а темная энергия всё еще взрывала изнутри, заставляя сбрасывать ее в своего рода шлюз.

Не знаю, сколько я взбивал это кровавое месиво, потеряв ориентацию, ощущение времени и даже себя. Когда, наконец, опомнился, кожа на кулаках уже слезла. Вмиг обессилев, опустился на пол, с ужасом взирая на то, что на свои руки. Кости раздроблены. Что я такое? Кем только что был?

— Кай… — тихо позвали меня от стены.

Стараясь не смотреть на кровавый фарш перед собой, встал и подошел к Флегу. Он был еще жив.

— На… ты теперь Жнец… — ящер выпустил из пальцев кишки, снял со своей груди серебристый значок и протянул мне. Его лапа дрожала. — Да освятит небо твой путь. Я всегда знал, что ты к нам вернулся…

Выдув из пасти последний пузырь, ящер дернулся и обмяк. Потухшие сразу глаза закрыла белая пленка.

«Гейла!» — вдруг сверкнуло в уме.

Я бросился к противоположной стене, но никого не нашел. Только немного шерсти и кровь. Собака исчезла.

— Теперь ты понял?

Услышав голос у себя за спиной, я обернулся, но слишком резко, и коротко охнул. Сердце радостно стукнуло в ребра. Обезболивающий адреналин уже не работал, но главное, что Гейла жива. И кажется, с ней всё в порядке. Она в обычном для себя демоническом облике. Даже рога не сломала.

— Что? — спросил я, пряча руки за спину.

— Почему я тебя не учила. Вспышка гнева спалит заслуги за несколько жизней, а ты сейчас, как заряженная на неизвлекаемость мина.

— А Кай?

— А с Кайем было очень много работы. Он — это ты в будущем. Тебе еще рано, — сказала она, но уже так, словно была в этом не очень уверена.

— Поэтому меня не звала? Начинать всё равно когда-нибудь надо! — воскликнул я.

Игры со временем? Ну и ладно, пусть так. Хуже всего, если отправят обратно. И не позовут еще несколько лет, пока форс-мажор их вновь не заставит. А сюда я вернусь, лишь когда сам умру. Так сказать, войдя в мир бардо естественным образом.

— Ты не готов, сам же всё видишь, — многозначительно посмотрела Гейла на останки «святого». — Падать всегда легче, чем подниматься. Ты можешь стать точно таким же.

— Но если я из прошлого, то ты должна помнить, когда начала учить Кайя! Сейчас наверняка тот самый момент! Мне осточертела родная реальность! — буквально взвыл я. До смерти надоело челночить!

— Дело в том… — она замялась. — Я не помню своей прошлой жизни. И как умерла, тоже не помню. Кай каким-то образом меня воскресил, но не говорит, что было до этого.

— Вот видишь! Если хочешь, чтобы я тебя спас, начинай прямо сейчас. А он пусть у меня в мирке расслабляется. Ему будет полезно.

Обдумывая предложение, Гейла молчала. Кусала губу, сверлила взглядом. Я же старался выглядеть как можно более умным и мирным. Получалось, понятно, не очень. Надежды больше на логику. Кай не поменялся б со мной, если я здесь не нужен. У него-то с памятью наверняка хорошо. Что, не справился бы он сам с этим монстром? Не мог же стать в будущем слабее, чем в прошлом. Или мог?

Черт его знает, как Гейла учила. Возможно, моего «абсолютного зла» в нем уже меньше, если вообще еще есть. Кроме того, у Кайя есть мотив, которого пока нет у меня. Да и других причин может быть тьма. Прогресс в практике, взятый обет, желание свести концы для избегания темпоральных или кармических каких парадоксов. Собачку, к примеру, могли пришибить. Да мало ли что могло случиться еще?

— Меня призывает кто — ты или он? — решил я уточнить важный момент.

— Я мысленно пою свою песню, но меня столь же «мысленно» о таком просит Кай, — призналась Гейла. — Получается, мы делаем это вдвоем.

— А кто отправляет обратно?

— Думаю, я. Хочешь вернуться сейчас?

— Нет! — почти закричал я. — Ты ж достала его, дай ему отдохнуть! Теперь моя очередь. Флег сказал, что я теперь Жнец! — С гордостью продемонстрировал Гейле значок.

— Дурень ты, а не Жнец. Запорешь ведь дело, — тяжело вздохнула она.

— С моей-то силищей? Да и часто ли святоши сходят с ума?

— Это наша вина. В смысле, наш ложный лимб. И Тысячеликий, который копит грехи.

— Ты говорила, что мы помогаем вознестись таким, как Чома и Мун, — напомнил я.

— И топим таких, как Дрохм-Ваает… — кивнула Гейла на кровавую лужу. — А ведь усердным практиком был.

— У него крыша съехала, а мы тут при чем?

— В предсмертной практике пхова йогин выпускает сознание через макушку, точно ракету, пытаясь попасть в Чистый Мир. А наш перехватывает его на пути, как бы подменяя дорожные знаки. Одним остановка идет только на пользу, они добиваются прогресса и здесь. Вторым нужна поддержка, которую получили бы в мирах Сухкавати. А здесь ее нет. Разочарованные регрессом, бедняги соблазняются темными силами и падают в ад.

— Так всегда и везде. Слабость — вина только их! — выпалил я, словно являясь венцом добродетели. Вот ведь глупец…

— Это не слабость, а особенность пути, к которому мы расположены. Он у всех разный, потому что разные мы. То, что походит тебе, погубит другого. Спринтер не стайер, и не способен бежать марафон. Представь заправленную топливом ракету. Кончилось топливо в первой ступени, включается двигатель второй, потом третьей, но они не у всех. Разгона не хватит, их с пустым баком тянет к земле.

— Да понял я, понял! Вот и меня запускай! Что надо делать? Давай, говори! — поторопил Гейлу я. Чем угодно займусь, лишь бы с ней рядом. А там уж посмотрим. Кай наверняка всё делал не так.

— В том-то и дело, что ничего, — решилась она, наконец. — Сядь и дыши. Глаза открыты, слушай и чувствуй, как воздух идет через нос.

— А ничего, что рядом три трупа? — я опасливо покосился на них.

— Они как-то мешают?

— Ну… нет.

— Тогда просто дыши и смотри. Наблюдай. Ничего кроме этого. Вот и весь фокус.

Глава 20

Эта поездка с самого начала пошла через жопу. Рейсовый (да, теперь они есть!) турецкий автобус «Пенза-Стамбул» сломался на трассе через час после того, как мы в него сели. Не успели даже бухнуть. Соляра, похоже, не та. Ослиной мочой, видимо, традиционно у нас разбавляют, вот и подвел нежный иностранный мотор.

С неприспособленными к постсоветской реальности турками тут всегда приключения. То кто-то подсядет и, щедро напоив клофелином всю группу, сойдет в первом райцентре, собрав кошельки. То вообще в лес загонят автобус и ограбят, раздев всех до трусов. Меня, к счастью, чаша сия миновала, но и так геморрой. Пришлось возвращаться и откладывать новый поход.

Раньше бы, наверно, расстроился, а сейчас всё равно. Когда у тебя нет товара, продают конкуренты, но уже как-то плевать. Я словно жил по инерции, готовясь к другому. Кай вместо меня с делами неплохо справлялся. Крови тут ему, видно, хватало. Главное, чтоб не убивал никого, а то ведь посадят. В прошлый раз я провел целый месяц у Гейлы, и хотелось вернуться как можно быстрее.

Как она объяснила, держать там меня долго нельзя. Кайю надо работать. Он одержим своей миссией, а Баал-Брит вновь подозревает его в «краже грехов». Меня вызывают, чтобы там убедились — новый Жнец слишком туп для подобных афер. Тысячеликому может противостоять лишь настоящий герой. Шварц тот же, к примеру. А я таким не был.

Пока с этим надо смириться. Успокаивало лишь то, что когда-то им стану. И в моем будущем всё будет не так. Мне нужна только Гейла, а не утопии Кайя. С Тысячеликим пусть борется другой Дон Кихот. Думаю, такие миры-паразиты всегда были и будут. Разрушь этот, появится что-то еще. Такова природа вещей. И неважно, какие будут мотивы.

Но сейчас мне приходится жить по законам этого мира. Скорей, по понятиям. Другого ведь нет. Пока мы собирали в Стамбул новую группу, вышел «закон» о декларировании на границе валюты. Всё вроде понятно, вот только в наш вагон таможня вообще не пришла. Спали, наверно. В итоге мы с Ванькой вкатились на Украину с незадекларируемой пачкой валюты. Это двадцать кусков на двоих. Огромная сумма.

— Что делаем, Вань? — спросил я, вглядываясь в уплывавшие во тьму фонари.

— Чо, в первый раз что ль? — хмыкнул легкомысленно он. — Все ж наши так едут, не мы же одни.

— У них Вань, таких денег нет. С трешкой тоже бы не загнался. А так…

— Да забей! Тут еще даже не в курсе. Это ж паром.

Но в Одессе, как оказалось, все были в курсе. Огромный «Шостакович» ждал у причала, а мы нерешительно мялись в хвосте длинной очереди. Почти всех отправляли на личный досмотр. Без украинского разрешения на вывоз валюты всё отберут. Справка нужна, а где ее взять?

— Ну чо, айда? — нервно улыбнулся мне Ванька. — Авось не пропалят. Смотреть им надо в глаза.

— Ты свою морду видел? — скептически оценил ее я. — На ней прям написано — «десять тысяч в трусах». На нас уже смотрят. Там наметанный глаз.

— Так делать-то чо? Назад тоже нельзя.

— Поедем вперед. Но не так. Электричка, поезд, автобус, пешком до границы. Всё, как мы любим, — предложил я. — Догоним паром в Каракёе, он три дня там стоит. И с нашей группой назад.

— Так у молдаван тоже таможня! — напомнил он щурясь.

— Вот на въезде к ним и задекларируем. Типа с Украины ввезли. Там штамп и поставят.

В теории план был хорош, но с украинской стороны таможни не было тоже. На молдавской я выскочил искать ее сам. Ну, как молдавской… Приднестровье. Видимо, поэтому на вокзале бело-полосатая будка с автоматчиком в полной разгрузке у входа.

Поезд стоит тут недолго, потому решительно открываю дверь. За ней мирно дремавший на стуле детина в камуфляжной одежде. Узко посаженные глаза, квадратная челюсть, на таможенника совсем не похож.

— Здравствуйте! Мне бы валюту задекларировать! — почти ору я.

Брови детины поползли вверх, озадаченно смотрит на гостя. Буквально чувствую, как под черепной коробкой шевелятся первые мысли. Не проснулся, наверно.

— Что?

— Доллары! Нужна справка на ввоз! Печать есть? — сбиваясь, объясняю в чем дело. Нервно оглядываюсь, не уходит ли поезд.

— Сколько у вас? — сглотнул слюну здоровяк.

Я вижу в его глазах интерес. Перевожу взгляд на камуфляж, автомат и вдруг понимаю, что серьезно ошибся.

— Ерунда, полтинник всего! — выкрикиваю уже на бегу, устремляясь к вагону.

Честно говоря, испугался настолько, что буквально ждал выстрела в спину. У них война тут то ли кончилась, то ли идет, а в местном хаосе труп челнока даже никто не заметит. На подножке меня ждал, страхуя, Ванек. Его увидели и, наверное, только потому не погнались.

Вваливаюсь в купе, перевожу дух. Руки дрожат. Едва не оставил тут гуманитарную помощь на двадцать штук баксов. Чувствую себя, как караванщик, улизнувший от шайки в пустыне. Тут власти нет, у кого автомат, тот и главный.

Поезд, наконец, трогается, и мы видим, как провожают его голодными взглядами. Теперь нужна уже молдавская справка на вывоз. А где-то в теплом и голубом море безмятежно и величаво плывет «Шостакович». Почти вся наша группа благополучно прошла, хотя пара человек всё же в Пензу вернулись.

Прибыв на вокзал, узнали, что поезд лишь завтра. Это минус день, на паром к своим еле успеем, а еще товар надо купить.

— Мить, глянь, тут автобус! — тянет Ванька к стене. Увидел там что-то.

Смотрю рекламный листок — да, на Стамбул. Причем каждый день, молдаване на нем ездят работать. Они там практически в любом магазине. Нелегально, конечно.

Бежим, садимся и отъезжаем. Счастливы, вроде успеем. Но внутри беспокойство. Мы здесь чужие. С российскими паспортами — цель номер один для таможни. Ваньку с его улыбочками спалят на раз. Он дёрганый очень.

— Давай сюда деньги! — шепчу ему в ухо, как только подъехали.

— Все двадцать возьмешь? — поднимает он брови.

— Да. И шустрее. Скажешь, едем в магазин на работу.

Обе пачки сую в носки под штанину. Для верности перехватываю парой резинок. А то буду швыряться деньгами, как Царевна-Лебедь из сказки.

Всех просят с паспортами на выход, а я пытаюсь справиться с дрожью. Стою в очереди и вспоминаю уроки от Гейлы.

Глубокий вдох-выдох три раза, стараюсь всё выжать из легких. Шаг первый, слежу за дыханием, ощущая в ноздрях слабое течение воздуха. Суматошные мысли мелькают, но я не гоню их. Просто смотрю, не позволяя увлечься. Не исправлять, не улучшать, не помогать, а отпустить. Они точно ветер, без подпитки и сами утихнут.

Их стало меньше, они уже тише, но тревога все еще душит в уме. Теперь шаг второй: смотрю на нее, наблюдаю все ощущения. Не сразу, сознание словно фонарик высвечивает объекты и чувства по одному. Сзади толкают, очередь двигается, и я отстраненно смотрю и на это. Позволяю всему течь своим чередом, словно отделившись от тела.

«Следующий!» — кричат впереди. Еще одного «туриста» приглашают в кабинку на личный досмотр. Там раздевают. Я следующий. Почти что спокоен.

Шаг третий. Теперь не смотрю на свои ощущения, а сам являюсь всем этим. Как бы охватываю пространство вокруг. Я — всё, что есть. Ум, тело, таможня и город. Это не мысль, это так вижу. И в этом переживании уже расслабляюсь.

— Валюта есть? — таможенник нарочито брезгливо берет паспорт.

— Есть. Сто долларов. Показать?

Слова произносятся, но меня в них, как нет. Есть ум, есть и мысли, но есть и пространство, что всё это вмещает.

— Пройдемте в кабинку, — кивает он сухо. В моей сумке тщательно роется его усатый коллега.

Заходим. Спокойно стою. Позволяю быть тому, что непременно случится. Случилось уже, мы об этом еще просто не знаем.

— Выверни карманы. В заднем что? Джинсы спусти. С какой целью едешь?

Он унизительно тыкает, но что может обидеть пространство? Дуэль взглядов, на которую я не явился. Меня просто нет.

— Работаю. Продавец и переводчик в магазине дубленок и кожи.

— Ясно. На выход. Следующий!

Выхожу. Ванька белый как снег. Вот кто нас спалит.

— Вот это да! Словно не ты, аж мурашки по коже! Мить, яйца стальные! — хвалит в автобусе.

Я согласно киваю и отворачиваюсь лицом к окну. Сколько так еще ездить? Сон — это здесь. Реально за ним. Там, где Гейла. Неужели надо сдохнуть, чтобы у нее оказаться? Но не факт, что удастся попасть в тот же мир.

К счастью, дальше дорога была без сюрпризов. В Каракёй нашли «Шостакович», кинули вещи в каюту и скорей за работу. У нас еще день.

Паром опустил на пирс аппарель, и в его железное чрево без конца заезжали машины с томатами. Вот где истинный бизнес, не такая жалкая мелочь, как мы. У нас как всегда — джинса, велюровые и вельветовые мужские штаны. Кожу брать не решались, для нее нужен свой магазин. По сравнению с группой мы настоящие монстры — у нас сорок мешков, у других максимум пять. Но там и товар, конечно, другой.

Отбегав свое, мы радостно ввалились в любимый ресторанчик «У дедушки», где нас уже знали. Широкий балкон на Босфор, свежие креветки под хорошее пиво — прекрасная награда для челнока. На причале под нами непрерывный поток торопящихся куда-то людей. С азиатской стороны один за другим прибывают паромы. Справа разводной мост через Золотой Рог. Он усыпан рыбаками с утра и до позднего вечера. Ловят тюльку и мелочь, но ее много, по пять-шесть штук тащат за раз. И рядом, конечно, коты.

На площади за ним огромные голубиные стаи и разукрашенные кораблики, где жарят рыбу. К ней подают вкуснейший, не раз спасавший от похмелья, рассол. Дальше уже Эйменюнь — квартал с пряностями и «птичий рынок». За ним рай для туристов — Султан-Ахмет. Отсюда видно купол Святой Софии и Голубую мечеть с шестью минаретами.

По легенде разрешено было построить только четыре золотых (алтын) минарета, но архитектор сделал вид, что напутал, и вместо золочения построил их шесть (алты). Трудно поверить, но может и так. В результате мечеть в Мекке сравнялась с этой по количеству минаретов, что было признано святотатством. После долгих споров там добавили еще один и проблему решили. Теперь шесть здесь и семь там.

Благополучно погрузив товар на «Шостакович», надеялись, что после таких приключений фортуна нам, наконец, улыбнется, но она и тут показала свой свирепый оскал. Одесса определенно на нас обозлилась. Иначе, как объяснить очередной геморрой?

Вписав, как обычно, в декларации положенный минимум, нарвались на злющего деда, от которого все разбегались, как от огня. Знакомый таможенник спокойно взял деньги и поставил печать, но этот стоял на выходе и проверял соответствие деклараций товару. У кого мешка три еще мог проскочить, а что делать нам?

Оставив Ваньку у нашей горы, я таскал на горбу по чувалу поближе к шлагбауму. Злобный дед отвлекался, кого-то гонял, и в этих промежутках есть шанс проскочить. Но перетащив половину, поднял голову и заметил человека с биноклем и рацией на верхней палубе. Для него мы как на ладони. Мои маневры нельзя не заметить. Глупо надеяться, что не видит меня.

— Вань, кажись, нам хана, — устало сказал, возвращая в нашу гору мешок.

— Вот суки! Да с какого хрена должны Украине? У нас же транзит! — возмутился он. — Еще и нашим платить!

— Прям, как ребенок. У нас же не фура. Автобус опечатать до границы нельзя.

— И чо мы теперь?

— Сдаваться пойдем. Дескать, ошиблись. Турки больше нам положили, вот полный список.

— Ага, мешков так сорок, — хмыкнул недоверчиво он. — Не прокатит. Конфискуют же всё.

— Вань, тут прекрасно знают кто мы и куда всё везем. Они уже как бы неправы, зачем так нагибать? Уж не совсем беспредел.

— Да им насрать! То ж хохлы!

— Да посмотри на томаты! — кивнул я на ряды ящиков, выгруженных прямо на пирс. — Вот где барыш. Мы ж мелочь, им показатели, палка нужна.

Увидев нас, дед удовлетворенно хмыкнул и повел к начальнику смены. Тот погладил усы и объявил, что в счет русско-украинской дружбы почти нас простит. То есть, полная таможенная пошлина и символический штраф. Но завтра. Сегодня у него уже кто-то ушел.

Понурые, плетемся в автобус. Группа уже загрузилась, ждут только нас. Объясняем ситуацию, обещаем оплатить всем гостиницу, водиле — отдельный презент. Недовольные были, но их быстро заткнули. С нашим вояжем вдогонку и так настрадались. С каждым может быть так.

— С каждым не может! — ядовито возразила ВерПална, как все ее звали. Поразительно энергичная для восьмого десятка, старушка челночила и кормила семью. — Куда столько таскать?

— ВерПална, вы ж добрая женщина! — улыбнулся ей я. — Глубоко где-то в душе. Отдохните, расслабьтесь на море, а то вся в делах.

— Место в палатке моей Нюрке дашь? Полстолика хватит. Тогда не вопрос.

В итоге мы всё разрулили и наутро, оплатив, забрали товар. Едем довольные, вот теперь-то уж всё?

Как бы не так. В дороге ВерПална мирно так умерла. Заметили это только перед границей, когда доставали уже паспорта. Люди шептались. С нами всю ночь ехал труп.

— Коллеги, братья и сестры! — обратился к ним я. — Мы ж матерые, все деловые, выгружать смысла нет. Это хлопоты, вопросы и большая задержка. И Нюрке еще придется ехать за ней.

— Предлагаешь-то что?

— Предлагаю оставить как есть. Надеюсь, погранцы бабулю беспокоить не станут. Видно же, старенькая, всё болит, вот и спит.

— Да она желтая вся!

— Тем более не сунутся к ней. Нарумяним чуть-чуть. Косметика есть?

Мертвеца припудрили, надели очки, укрыли пледом — сидит как живая. Лишь бы запах в салон не пошел. Женщины рядом с ней сидеть не хотели, пришлось мне. Паспорт ее надо ж пограничнику в руки отдать.

ВерПалну было, разумеется, жалко. Две палатки на рынке, чувалы таскала, жилы рвала и вот на тебе… Работала до последнего, но не особо везло. Одна из тех, кто отправил груз без сопровождения украинским автобусом, который вместе с водилой, разумеется, бесследно исчез. Еще Нюрка у нее эта беспутная, без мужа, с детьми. Там ежовые рукавицы нужны, а теперь их и нет. Вряд ли вытянет, не будет челночить. На стальной воле бабули всё там держалось, жила же для них и вот так умереть…

На такой минорной ноте вспомнились слова Гейлы, что в сансаре мы все «челноки». Мечемся, продаем свои силы и время на сомнительной ценности вещи. Развиваем, копим, готовимся, но так и не успеваем пожить. Нет момента абсолютного счастья, удовлетворенности, мысли, что «хватит». Цель где-то всегда впереди, но не здесь.

В автобусе тихо, все на нервах, бабушкин труп не располагает к веселью. Каждый думал о чем-то своем. Пограничник — прапорщик средних лет с цепким взглядом. Увидев его, я сразу понял, что номер этот у нас не пройдет. Надежда на то, что связываться с этой волокитой не станет. Своего морга наверняка нет, не на заставу же бабулю везти. Да и где криминал?

Я отдаю свой паспорт, прапор внимательно смотрит, не торопясь, ставит штамп. Протягиваю документы бабули:

— Вот ее. Спит.

— Очки снимите, пожалуйста — сухо и громко говорит он, явно собираясь будить.

Я со вздохом снимаю с трупа очки. Если б не желтизна, можно и правда подумать, что спит.

— Давно? — прапор несколько раз переводит взгляд с лица бабули на паспорт.

— Сегодня… — кивнул нехотя я.

Мне молча отдают ее документы. Обход закончен, у нас всё в порядке. Таможенник взял обычную мзду, не зайдя даже в автобус. Жизнь продолжается. Мы едем домой.

Глава 21

Поначалу я обратил внимание лишь на собаку, когда тащил на спине чувал с джинсой в свой отдел. С розницей на рынке всё хуже и хуже, но и в торговых центрах не сахар. Конкуренция бешеная, народ быстро наелся и плохо берет. Если раньше возвращался с почти пустой тележкой и раздувшимися от денег карманами, то сейчас за счастье продать в день хоть десяток штанов.

Мои бывшие дилеры давно ездят сами. Можно сказать, что конкурентов я вырастил своими руками. Дураков в нашем бизнесе нет, но масштабируется он неохотно. Потолок достигается быстро, а потом всё стоит. Олигархом уж точно не буду. Надо бы придумать что-то еще, но когда, если забот полный рот? В среднем одна-две поездки в месяц и большие остатки, которые продать почти невозможно. Вся прибыль оседает, как правило, в них. Скидки на такое уже не работает, оно и даром не нужно.

А еще ушлые продавцы, у которых есть время для изобретения всё новых афер. Люди считают, что «хозяин» уже должен им всем, поэтому не испытывают каких-либо мук, воруя всё, что могут. Потому текучка, ловишь одного, приходит такой же. Последний раз поймал на том, что продают мой товар, а в конце дня такой же приносят им конкуренты. В итоге те продают, а у меня выручка ноль, но вещи на месте.

Вздохнув, я сбросил уприлавка мешок, и вновь посмотрел на собаку. Опять вислоухая, с черно-белыми пятнами. Поэтому, наверное, и загляделся. Ее хозяйка стояла у соседнего отдела ко мне спиной. Обтянутые джинсами, как резиной, ягодицы почти идеальны, а полгода занятий способно сделать их совершенными, если хорошо подкачать.

Мне стало интересно и захотелось увидеть лицо. Природа обычно не настолько щедра, чтобы дать прямо всё. Где-то обязательно будет изъян. А если нет, то что такое сокровище делает в Пензе?

Когда блондинка повернулась, я вздрогнул, решив, что вижу Гейлу. Тот же овал лица, нос, губы. А главное — те же глаза, только холодные. И голубые как ясное небо.

Да это же Юлька! Покрасилась и поменяла прическу, была же шатенкой. А ведь тот каштановый цвет с карамельным подтоном раньше очень ей шел. Хотя с белыми тоже неплохо. Как я не замечал, что она так похожа на Гейлу? Видимо, в уме своего рода блок. Ранила сильно, старался забыть, гнал ее образ.

Возможно, за эти три года ее черты лица изменились. Или кажется так. Косметика творит чудеса, чуть иначе раскрасят и уже не узнаешь. Но собака… И белые волосы. Может ли это быть совпадением?

Девушка скользнула по мне взглядом и отвернулась, делая вид, что не узнала. Наверное, я с открытым ртом стоял, как дебил. Каблучки застучали по мозаичному полу, унося идеальные ягодицы и бедра. Собачка на меня посмотрела с укором.

Хлопнула дверь. Я стоял в полной прострации, чувствуя, как открывается едва зажившая рана. Если у меня есть двойник, то он мог быть и у Гейлы! Иначе почему к ней так тянет? И да, у меня уже пару лет есть «девятка». Цвета «майя», как и просила. Одно время даже хотел у Юльки под окном ее сжечь. Вероятно, чтоб увидела, как она мне безразлична…

Чертыхнувшись, сплюнул с досады. Злясь больше на себя, чем на нее. Догнать ее я не решился. И ведь не трус. Просто… Просто всё это…

Мистика! Так не бывает!

Раздраженный собственной тупостью, вышел и сел в машину подумать. Есть чувство, что ответ на поверхности, но ускользает. Алчна, циничная Юлька и одухотворенная Гейла — они никак не могли быть одним человеком! Надо еще раз прогнать в уме всё, что известно.

Гейла говорила, что не знает, когда начала Кайя учить. Тогда какое воспоминание выглядит для нее самым первым? Надо будет спросить, но не факт, что ответит. И еще про собаку. Я полагал, что Гейла оборачивалась ей, когда это нужно. Но сейчас та бегает рядом. С собой забрала, когда улетела на «небо»? Определенно у собаки для этого должны быть «благие заслуги», иначе никак.

Если Кай — это я в будущем, то со мной должно что-то случиться. Как и с Юлькой, если она, действительно, Гейла. И что-то очень круто должно ее изменить, а то откуда «благости» этой набраться? А может и нет, мы просто умрем естественной смертью. Неизвестно, насколько разнесены по времени наши миры. К тому же число вариаций, как говорят, бесконечно. Бардо — очень странное место для нас.

Возможно, между этими точками у нас пройдет еще несколько жизней. А тут своего рода кольцо, завихрение времени, связывающее причины и следствия «прямым замыканием» старанием Кайя. Ведь в нашу первую встречу Гейла воскликнула: «у тебя получилось!»

Вероятно, я всё это себе напридумывал, подогнав фантазии в условно логичную схему. Спрашивать Юльку, скорее всего, бесполезно. Скажет, что псих, она ведь не знает. С Кайем встретиться я не могу, мои записки он игнорирует. Возможно, как раз потому, что прошлое знает.

Тогда просто забить, раз уже всё случилось? Все ключи у него. Только удивительно, что Гейла учит его, а не наоборот. Интересно, чем наш «титан» занимался всё это время?

От напряжения голова заболела, а яснее не стало. Я поехал домой и лег на кровать, позволив всему просто быть. Попытки всё изменить или исправить лежат в русле грядущих событий. Хорошая причина для оправдания праздности. Это кино давно уже снято, а нас возят носом по кадрам.

С такой мыслью я и уснул, почему-то уверенный, что в эту ночь меня обязательно вызовет Гейла. Так и случилось.

Я снова где-то в горах. Солнце клонилось к горизонту, окрашивая их снежные шапки в огненно-рубиновый цвет. Казалось, небеса запылали, изливая последние отблески на величественный и безмолвный ледник. Нежные нити алых лучей тянулись от них через погруженную в сумерки пропасть, чтобы исчезнуть в тени. Западные склоны еще окрашены в яркий багрянец, а восточные темнеют уже в синеве.

Гейла молча стояла рядом со мной, наблюдая, как вечерние тени сгущаются в темных расщелинах, накрывая ослепительно-белое безмолвие снега. Наносы на скалах мерцают алмазными бликами бесконечных снежинок в закатных лучах, а вдалеке громоздятся пурпурные пики, чьи острые вершины режут небо, как жало, проткнув уже гаснувшую ваниль низких туч.

Дыхание стужи сковало реки в долине, спеленав их в гладкие ленты изумрудного льда. Казалось, здесь даже время замерзло и стынет в предвкушении ночи. Безмолвный, ледяной и заколдованный мир. Лишь легкий ветер нежно пробегал по сугробам, вороша снежную пыль. Та вспыхивала мириадами искр, переливалась и гасла, подобно россыпи из самоцветов, украшая последние минуты умиравшего дня.

— Прекрасно, но что мы делаем здесь? — осторожно спросил я, опасаясь очередного урока туммо.

— То, что ты должен, — тихо ответила Гейла, словно боялась вызвать лавину или обвал. — А когда с этим закончишь, дам тебе новый урок.

— С чем «с этим»? — недоуменно посмотрел я вокруг, неуверенный, что кому-то здесь задолжал.

— Слышишь? — На несколько секунд она замолчала. — Шепот ветра? Твоя новая жертва — Борей.

— Шутишь?

— Нисколько. Смотри, сейчас его позову.

Гейла подняла руки и начала плавно ими водить над собой, словно стягивая и собирая пространство в невидимый ком. Над ней возникла устремленная к небу воронка, которая медленно, но ощутимо росла. Проявились очертания воздушного элементаля, который смотрел на нас сверху.

— И как я это должен убить? — шепотом спросил я. — Оно сбросит нас в пропасть!

— Ветер подобен уму — существует, лишь когда движется. Поднимай ловушку для духа. — Она показала взглядом на рюкзак, лежавший у ног.

В нем нашелся сложенный, похожий на чулок, воздушный змей из разноцветных кусков ткани, разделенных вертикальными ребрами. Его поверхность расписана затейливой вязью узоров и мантр, видимо, укрощающих духов.

— А он будет не против? — Опасливо посмотрел я на слегка качавшуюся над нами воронку.

— Нет, — мотнула она головой. — В этом теле Борей достиг потолка своей практики Дхармы. Ему нужно новое. Жнец не палач. Жнет лишь то, что созрело. Всё, что рожается, когда-то умрет, а этот ветер гулял очень долго. Если прислушаешься, услышишь сам его шепот.

Я понимающе кивнул, но в моих ушах был только свист. Но постепенно в нем начал разбирать отдельные слоги. Вскоре мозг окончательно разобрался с модуляцией звуков и, наконец, полилась членораздельная речь:

'Внемли Борею пришелец из нижнего мира! Слушай историю, которая подходит к концу, и не терзайся напрасным сомненьем. В высокогорных ущельях, где воздух был таким разреженным, что каждый вдох был для существ подвигом, жил дикий ветер Борей. Он с юношеским задором носился меж отвесных скал и, кружась в бесшабашном танце, рассыпал по камням бриллиантовые россыпи инея, вздымал с крутых склонов снежную пыль.

Свободный от мыслей, Борей был вольным духом этих диких мест. Не зная оков и преград, с наслаждением парил над долиной и пиками, любуясь нетронутой и дикой природой. Для него не существовало путей и границ — он мчался, куда только хотел.

Но с годами в его буйном нраве стали пробуждаться жажда иных странствий и любопытство. И Борей полетел в другие места. Он взвихрял песчаные смерчи в пустынных ущельях, заглядывал в отверстия древних пещер, где медитировали старые йогины, постигавшие сокровенные истины бытия. Но ветер не мог понять их. Зачем так бездарно и бесполезно они тратят жизнь?

Заинтересовавшись, Борей стал искать ответы на их горных тропах. Пытаясь поймать мерцающий отблеск тайн, испытывал этих людей. Кружил вокруг вихрем, уносил в пропасть еду и одежду, терзал громким воем их слух. И вскоре не умом, а только лишь сердцем, неугомонный ветер что-то стал понимать. Годами он скитался меж этих отшельников, ловя в потоках воздуха отголоски учений. Постепенно дикая натура смирялась, обретая несвойственную ей безмятежность. И в один миг, когда Борей парил над снежной пустыней, пришло озарение.

Нигде нельзя найти то, что носишь в себе! Невозможно улучшить то, что не нуждается в твоем исправлении! Ветер осознал ценность каждого мига, красоту и совершенство вечного движения жизни. Он постиг безличную ясность, лежащую в основе всего. Это подобно пространству одинаково обнимает всё сущее. И нет ничего, кроме него!

С тех пор Борей парит над горами, развевая разноцветные ленточки молитв, который развешивают недалекие люди. Щекочет тела, целует их лица и лишь смеется, видя, как ищут то, что нельзя потерять. Так внемли же ему, о глупый пришелец из нижнего мира! Кто и кого тут может убить?'

Я не стал дожидаться конца проповеди, раздраженно подняв в небо воздушного змея. Учителей хватает и без него. Такая же вот рядом стоит. И без разницы что она говорит, я просто хочу быть именно с ней.

Через минуту воронка растаяла, и мой змей упал. Ветер исчез, стало неестественно тихо и пусто, словно у заснеженных гор погибла душа.

— Мерзко чувствовать себя убийцей, — буркнул я мрачно. — Без меня Кай сейчас бы не смог?

— Сам же просил больше времени здесь, — напомнила Гейла.

— Но не его работу! Пусть крадет крошки с барского стола без меня. Думаю, что Тысячеликий всё равно не заметит. Как эта мелочь может ему навредить?

Гейла тяжело вздохнула и посмотрела вдаль, где над горными пиками мертвенным светом сияла Луна. Этот лимб выглядел как Гималаи у нас. Правда видел я их только в книжках с картинками Рериха, но, наверно, они.

— Заметит, — убежденно сказала Гейла. — И вряд ли допустит, чтобы кто-то брал на себя этот чудовищный грех. А поскольку в основе его устремления чисты, он проявит себя, чтобы остановить своего «конкурента».

— То есть, так его никто и не видит?

— Потому и называют «Тысячеликим». Он может быть в ком угодно.

— И Кай всерьез верит, что справится со сверхсуществом?

Мне было трудно принять, что в будущем таким стану я. Что должно случиться, чтобы так понесло? Только безумие или приступ хронической тупости. Другого объяснения нет.

— Так же как Тысячеликий верит, что справится с адом. С пониманием, что это абсурдно и невозможно. Но тем не менее… — Гейла пожала плечами.

— С пониманием? Это ж шиза! — воскликнул я. Какой же он псих!

— Это обет бодхисаттвы. Как раз наша новая тема, поэтому внимательно слушай, — сказала она, добавив сталь в голос.

— Новый урок? — обреченно спросил я кивая.

— Скорее знакомство. В моей духовной традиции есть три основных пути. Представь себе лодочника, который захотел пересечь бурное море сансары. Это «шравака». Он может просто сесть в лодку и поплыть на ней сам, чтобы достигнуть нирваны. При этом зная, что насильно никого не спасти, поэтому никого не спасает. Для бегства нужно понимание, что на этом берегу очень плохо. Еще нужна лодка, весла и путь, который кто-то подскажет. Это понятно?

— Жду, про второй.

— Второй — путь бодхисаттвы. Он понял и знает, что тут очень плохо, но дал обещание не сходить на тот берег, пока на этом страдает хоть одно существо. Поэтому перевозит их, сколько может, снуя туда-сюда, как челнок.

— Вот ведь глупец, — мрачно прокомментировал я.

— Как сказать… Скорее всего, такой достигнет нирваны быстрее. Потому что его «лодка» — мотив, который использует, как инструмент. Да, миссия невыполнима, но помыслы возвышенны, благородны, чисты, и он спонтанно достигает нирваны, совершенно к ней не стремясь. Пока шравака изо всех сил борется с течением, ветром и прочим, бодхисаттву несет «парус обета». А обретя просветление, он понимает, что спасать некому и некого. Ведь самого корня сансары — иллюзий и заблуждений в нем больше нет.

— Вот шельма! Так наши Тысячеликий и Кай — хитрецы! — резюмировал я. — Только странно, что для этого оба угробят столько людей. Лучше бы брались за весла, тогда голову морочили бы только себе.

— Ты не понимаешь… — терпеливо возразила мне Гейла. — Мотивы всегда важнее, чем цели. Таков этот путь.

— Да всё я понял! Ты говорила, что есть третий способ.

— Есть, но для него надо много «заслуг». Особых способностей, другим языком. А раз ты здесь, у тебя они есть. — Со значением посмотрела она.

— А у Кайя что, исчезли куда-то? Кому-то их здесь проиграл?

— Даже будучи самым коротким, этот путь может потребовать несколько жизней. Суть в том, что его практик фантазирует, визуализирует себя просветленным божеством или идамом со всеми присущими им атрибутами. И пребывая в таком состоянии, как бы заимствуя то, чего еще нет, обретает чистое видение и понимает, что некому и некуда плыть.

— О, хочу вот такое! Фантазии — это по мне! — воскликнул я. — С чего начинать?

— С того, чем закончили — наблюдай за дыханием, — остудила Гейла мой пыл. — Сиди, дыши, отпускай остальное, не подпитывай энергией блуждающий ум.

— А как же вот эти все сияющие благостью лики просветленных божеств?

— Отпускай это тоже. Просто смотри и дыши.

Глава 22

«Наверху» я провел почти месяц, но домой вернулся, проснувшись, на следующий день. Не сказать, чтобы многому успел научиться. Даже «наблюдай и дыши» получалось с трудом. Ум бастовал, отвлекался, и мысли блуждали, унося в фантазии особого толка, что было понятно, раз Гейла со мной. Ни о каком духовном прогрессе не могло быть и речи, но по большому счету было уже всё равно. Она рядом и этого хватит, а что еще можно желать?

Проблема же в том, что «внизу» ее нет. Если не ошибся, Юлька станет Гейлой еще черт знает когда. А нужна прямо сейчас. Невыносимо ждать, когда вызовут снова, что, скорее всего, будет нескоро. Каю там я, видно, не нужен, а «домашнее задание» еще не готово. Значит, новый урок ждать бесполезно.

Это неприятно, а главное, бесперспективно. Школьник им, что ли? У меня появился и другой вариант. Как оказалось, существует бета-версия Гейлы. У нее свои минусы-плюсы, но баланс, в целом для меня неплохой. Разумеется, Юлька та еще стерва, но теоретически хотя бы доступна. Высокодуховных загонов и замороченных принципов пока еще нет. Они, оказывается, сексу сильно мешают.

Осталось только придумать, как подкатить. Видимо, на меня сильно злятся, как-никак три года прошло. Наверняка у нее помимо собаки еще кто-то есть. И эту проблему предстояло решить. Лишь бы я в ней не ошибся. Надеюсь, сердце не врет. Но в прошлый раз Гейлу о Юльке, конечно, спросил.

— Ну, во-первых, я свои прошлые жизни не помню, — спокойно сказала она.

— А во-вторых?

— Во-вторых, мне всё равно.

— Как так? — возмутился я. — Вдруг это ты? Да просто уверен, что ты!

— Я допускаю, что между нами есть связь, — ответила Гейла, смотря на меня с унизительной жалостью. — Ну и что? К чему это всё? Привязанность на духовном пути только вредит. Любовь — на нем одно из препятствий. Она ценна, когда любишь всех, а то, что ты чувствуешь, лишь подчиняет. Это камень на шее, цепи сансары. Какое-то время иллюзии даже приятны, но они не перестают быть миражом, а за ним по пустыне бегают вечно.

— Но ты говорила, что страсть и препятствия используют, как метод и путь. Как инструмент! — напомнил я то, что как-то раз она говорила.

— Те, кто умеют и знают, что делать. Йогин безумной мудрости не связан ничем. Ты разве такой?

— Кто знает, кто знает… — буркнул, обидевшись, я.

— Отпускай это тоже. «Наблюдай и дыши». Не берись за то, к чему не готов. Суть как раз в этом.

Вот каково? Холодна, словно рыба! С бездушной особью я связал свою жизнь! И ладно б одну. Сотни, возможно! Со временем превращусь в кровососущего психа, которому она не дает!

Такого будущего я не хочу. Сансара не так уж страшна, раз небытия нет. Возможно, смогу его изменить, воспитав «свою Гейлу». Тогда Кай не станет сумасшедшим убийцей, а она выберет другой какой-нибудь путь. Меня устроит любой, если мы будем вместе.

Но эту революцию надо готовить. Через три года свалиться на голову Юльки с «девяткой» было бы глупо. Наверное, «красными черевичками» теперь будет «мерс». А может, подобных ультиматумов уже больше нет. Люди меняются, я ж изменился, и с ней тоже так. Справедливости ради, стоит отметить, что пинок с ее стороны был своевременным и крайне полезным. Если б не Юлька, до сих пор вышибалой бы в Лешкином баре стоял.

Через общих знакомых я выяснил, что она ни с кем не оставалась надолго. Неудивительно, что после таких закидонов парни бегут. Я лишь остался. Видимо, потому, что вижу в ней Гейлу. Или наоборот? Без разницы, ее настоящую всё равно ведь не знаю. Это лишь образ, построенный у себя в голове. Да и нет таковой, раз всё обусловлено и непрерывно меняется. Какой из этих бесчисленных вариантов она? Они все сексуальны.

Черт! Я рассуждаю, как Гейла. Это заразно. Ее философия отравила меня, и вектор мышления теперь тоже другой. Если увидел, то «развидеть» нельзя. Где вернуть тот наивный и девственный ум?

В качалке, конечно. В суровом, не омраченном ясностью мысли пространстве, где отдыхают мозги. Пара часов тренировки с хорошей нагрузкой выбьет всю дурь. И потому я запретил себе думать и отправился в зал.

Звон железа, терпкий запах пота, будто наэлектризованный тестостероном и маскулинностью воздух — раньше это был рай для меня. «Качай, брат, железо! Забей ты на всё!» — подсказывали кумиры с плакатов. Но и тут ведь подвох.

Стоит не позаниматься пару недель, и мышцы стремительно начинают сдуваться. Всего за месяц теряется всё, что строил в себе целый год. Да, вернуть форму легче, но тоже ведь время. Та же бессмысленная и безумная гонка, как и везде. Для чего это всё? Мы же умрем!

Вспомнилась ВерПална, тот сладковатый трупный запах, который пошел перед Пензой. Естественный процесс в такой духоте. А ведь тоже гнала, качала деньги в семью. И что с ними будет?

Нет, я-то знаю, что там не конец, но в лучшем случае всё повторится. Эта гонка по кругу, сансара же здесь. «Ночь, улица, фонарь, аптека. Бессмысленный и тусклый свет». Да чтоб тебя!

Я с раздражением грохнул штангу на пол. Тренироваться уже расхотелось. Зачем, для кого? Ты обманул меня, дядюшка Шварц! Счастья нет даже здесь. Есть иллюзия, что вот-вот будет, но, сверкнув, длится секунду, а потом снова гонки во тьме.

Растерянный и злой, сел в машину, чувствуя, что лишился точки опоры. Привычный, удобно склеенный в уме мир рассыпался, уходил из-под ног. Всё суета, иллюзии, тлен. Это, сука, внутренний кризис! Срочно к Юльке, меня надо лечить. Практичный женский цинизм сейчас самое то. В нем жажда жизни. Желание, мотивы и смыслы мигом вернет.

Плюнув на план, поехал за Юлькой. Там разберемся, пусть будет экспромт. В конце концов, как-то ж мы встретились. Будущее уже сформировано. Надо быть спонтанным, если хочу, чтобы всё изменилось. Случайность не просчитать, если таковая вообще еще существует. А если нет, тогда всё равно.

Дверь не открыли, за ней громкий, одобрительный лай. Собаке надо гулять, значит, Юлька придет.

Сел на лавку, а не в машину. Ее поставил подальше, чтобы не злить. Вот, дескать, как и хотела.

«Вакула принес черевички, давай вместе жить». Не хватало прощения еще попросить. Кто на кого должен был злиться?

Ждать пришлось долго. Прохладный осенний вечер опускался на город. Тусклый свет фонарей пробивался сквозь сумерки, очерчивая силуэты прохожих, спешащих с работы домой. Дети на площадке еще орали, резвились, но их уже звали из окон. Бабульки с других лавок заинтересованно, демонстративно недовольно косились. «Еще один. И без цветов. К нашей шалаве опять пришли что ли?»

А вдруг Юлька вернется домой не одна? Морду кирпичом, сделаю вид, что не знаю? Не в драку же лезть. Хотя, возможно, она бы такой напор оценила. Трудно сказать, что у нее в голове. Глупую дерзость, наверно, простят. В женских глазах нельзя лишь выглядеть жалким.

Ну, а пока вдох и выдох. «Дыши и смотри». Освежающее течение в ноздрях холодного воздуха, тревогу, беспокойные и быстрые, как ласточки, мысли. Не гнать, не бороться с ними, а лишь наблюдать. Естественно и нормально, что они есть.

Вдали, на фоне гаснущей багряной зари, наконец, показались знакомые очертания ладной фигурки. Паника, жужжащий рой в голове. И облегчение, что Юлька одна. Хоть здесь подфартило.

Я вскочил и плотнее запахнул куртку, будто опасаясь, что зачастившее сердце увидят. Оно вот-вот пробьет грудь. Чего так боюсь? Даже таможня меня так не пугала.

Юлька замерла на мгновение, заметив, кто ее ждет. В ее глазах промелькнула растерянность, и это, как ни странно, меня успокоило. Возможно, ей даже страшнее. Как школьники, сука. Как в первый раз. Ну прямо как дети.

К сожалению, девушка быстро взяла себя в руки. Губы поджались в тонкую линию, в светлых глазах холодная сталь.

— Какого х… ты б… приперся⁈ — точно выплюнула Юлька это в меня.

— Да дура, б… ты! — столь же спонтанно выпалил я. Высокого слога от нас уже можно не ждать. — С собакой могу погулять. Хочешь, поесть ей куплю?

Казалось, на мгновение ее глаза потеплели. Уголки рта дернулись, но улыбку погасили, не дав толком вспыхнуть. Маска вернулась. Секундная уязвимость сменилась презрением, прячась за грубость:

— Вали нах… отсюда, му…к!

— Ладно, — нарочито отстраненно пожал я плечами. — Завтра приду. Хорошо?

Юлька не ответила и, пролетев мимо, громко хлопнула дверью. Я стоял, как оплёванный, чувствуя тонкий шлейф дорогих и очень хороших духов. Не бедствует, раз денег хватило. Видимо, спонсор у нее всё же есть.

В любом случае нарисовался я знатно. Бабульки язвительно хихикали, толкая друг дружку локтем. Похоже, что-то сделал не так. Но прийти с цветами и пригласить в ресторан было бы пошло. Ну, прямо как с пивом. Не та энергетика, схватка двух йокодзун. Пока вышло не очень. Так что делать теперь?

На следующий вечер я тщательно помыл машину и поставил к подъезду, как символ своего поражения. Возможно, Юльке хочется так. Не стыдно, поскольку я знаю, что будет, а вот она еще нет. Пусть играется, пока еще может. По сравнению с тем, как чудит Гейла сейчас, это цветочки. Можно простить.

Но этим вечером злобные старушки опять надо мной угорали. Жертву не приняли, снова холод в глазах. На этот раз Юлька молча ушла, а я искренне не понимал, чем мог так обидеть. Забил на три года? Так их с ней и провел! Правда, не здесь. И как объяснить?

На третий день я опустился до того, что пришел к ней с цветами. Пасть ниже некуда, но снова молчаливый игнор. И ладно бы Юльке противен, но так ведь нет! Раз Гейла с Кайем, это точно не так!

На четвертый день я отчаялся найти к ней подход. Системная, наверно, ошибка. Не суждено, больше у меня вариантов ведь нет. В будущем точно будем близки, но не факт, что в этой вот жизни. А пока не судьба, что придется принять. Тогда зачем это всё?

Ждать, когда пойдет практика, и меня вызовет Гейла? Это может занять несколько лет. В духовном отношении я, возможно, бездарен. Вот кач почему-то идет, а медитация нет. Неудивительно, что у Кайя до сих пор ничего не выходит.

А гори всё огнем!

Я перегнал на другую сторону дома машину. Под окнами Юльки пустырь, тут никого нет. Вылил канистру бензина на кресла и бросил спичку.

Хотела «девятку»? Тогда полюбуйся!

Пламя быстро охватило салон, а я зачарованно смотрел, как пылает. В нем будто сгорала мечта и надежда. И что-то еще столь же ненужное, лишнее, вредное.

Да, видимо, псих, но таков мой протест. Не то, чтобы он против Юльки. Так накопилось. Наверное, своего рода вызов естественному порядку вещей. Рождению, которого я не просил. Смерти, которой не хочет никто. Бессмысленности гонки за счастьем. Человеческой алчности, глупости и даже любви.

Марионетка сожгла эти веревки, но всё еще может ходить. Наверное, потому что видит не все, есть еще. Без них она кучка безжизненных и неподвижных деталей. Можно ли считать это нирваной? Ведь обретет наконец-то покой?

— Митя!

Я едва не упал, когда Юлька бросилась вдруг мне на шею. Обняла и прижалась, почему-то дрожа. Мягкие, ароматные волосы щекочут лицо, ладонь чувствует возбуждающую упругость обтянутых джинсой ягодиц. Тепло ее тела так знакомо желанно, что в горле встал ком. Мысли, как стая вспугнутых птиц — вспорхнули и улетели, оставив в приятном, предельно комфортном безмолвии ум. Наверное, тот самый миг абсолютного счастья, не требующий уже ничего. Время замерло, и что-то вовне не имело значения. Всё уже хорошо, всё мое здесь.

Вокруг бегали с огнетушителем какие-то люди, кто-то вызвал пожарных, а мы так и стояли, вжавшись в друг друга. А потом поднялись к Юльке домой. Суета и мир вокруг ушли на второй план, став фоном для интимного и сокровенного лимба, где не было никого, кроме нас.

Глава 23

К себе вернулся под утро, едва стоя на ногах. Проспал до обеда. Тревожные, быстрые сны с одним и тем же сюжетом. В них чья-то зловещая тень, чьи очертания я не мог рассмотреть. Кровавые следы в комнате, смех и шлепки босых ног за спиной. Иногда из темноты кто-то звал.

Меня охватывал ледяной ужас, по коже бежали волны мурашек. Когда же я с криком устремлялся во тьму, не находил там уже никого. Ощущался тлетворный запах разлагающегося, давно мертвого тела, а на полу валялся чей-то блокнот.

Я брал его в руки, но буквы не складывались в предложения. Эти строчки нельзя прочитать, но было ощущение, что там моя смерть, поэтому сжигал блокнот несколько раз, но он появлялся снова и снова. Мертвец будто оставлял его для меня, напоминая о долге.

Проснувшись, я привычно потянулся за ключами, не сразу вспомнив, что машины у меня больше нет. Успел на последнюю пару, забрал выручку с рынка и отправился в зал. Ванька отвезет товар со склада в отделы, сегодня всё свалил на него. Пусть крутится и так вечно волынит.

Качаться не стал, вернее, не смог. Ночь выжала точно лимон, энергии почти не осталось. Трахались так, что кровь пошла носом. Будто в последний раз, не в силах надышаться друг другом. В Юльке ощущалось отчаяние, какой-то надрыв. Словно шаг в пропасть, свободный полет, и вот это мгновение со мной разделили.

— У тебя проблемы? — не выдержав, спросил ее я. — Всё разрулю, только доверься.

— Я их решу, Митя. Там ерунда. И пожалуйста, не жги больше машины, — улыбнулась она, сняв мои возражения одним поцелуем.

И вот теперь я сидел, кляня себя за то, что был не настолько настойчив. Юлька должна денег? Или у нее кто-то есть? А может больна? Или гнобят на работе?

Да и сам психанул, теперь без «девятки». В дурь, как поперло, вот и накрыло. А Юлька могла бы и раньше простить без таких эмоциональных порывов. Тоже дурная. Ну ее-то еще можно понять — убедилась, что любит, раз способен на жертву. А вот если бы повесился у нее перед домом?

Поморщившись, я отпустил эту мысль, чтобы бесследно исчезла. Вдох-выдох. Гул голосов, звон блинов, запах пота и разогревающих масел — зал для меня «место силы». Оно исцеляет, наполняет энергией, зализывает душевные раны. Тут расслабляюсь, отдыхаю, здесь мои корни. А все тяжелые мысли от беспокойного сна. Нервничал много.

С трудом дождавшись вечера, я побежал к Юльке, предвкушая столь же страстную ночь. Даже цветы купил, ей будет приятно. Место заказал в ресторане, всё по шаблону. Ни мне, ни ей это вроде не надо, но что еще можно придумать? После «девятки» свежих решений уже не осталось.

В радостном возбуждении я позвонил, но дверь не открыли. За ней никого, неслышно даже лая собаки. Посмотрел на часы — должна бы прийти. Мы ж говорили, что куда-нибудь сходим…

Слегка растерянный, спустился к подъезду и сел на лавку. Бабульки оценили цветы и, шушукаясь, на этот раз смотрели с сочувствием. Уже знают, что псих, огненное шоу тут нескоро забудут.

Я прождал Юльку до двух часов ночи. Если с ней что-то случилось, то где же собака? Раз забрала, значит, ушла или уехала куда-то надолго. Молчком, ничего не сказала. Не самый удобный способ порвать между нами. Значит, всё-таки «спонсор»?

Весь следующий день метался точно в горячке, но будто внутри космический холод. Воронка, высасывающая жизнь и тепло. Я обзвонил все больницы и морги, но паника лишь нарастала. Вечером снова вернулся на свой пост у подъезда.

— Дмитрий? — спросил меня кто-то.

Я поднял голову. Черный «бумер», два крепких типа в кожаных куртках. Короткие «ёжики» и бычьи шеи. Толстые золотые цепи на темных футболках. Классика жанра.

— Допустим.

— От Герыча мы. Есть тема, присядем в машину. — Один из них открыл заднюю дверь, уверенный, что ему не откажут.

— Здесь говори, к вам не сяду, — дерзко сказал я вставая.

— Ты чо, опух, комерс? — прошипел тот щурясь.

И даже дернулся, но второй остановил его жестом. Как щенка меня в багажник не кинуть. Я ничуть не уступал им в габаритах.

— Хорошо, слушай сюда, — сказал он, сверля жестким, как у крупного хищника, взглядом. Высокий лоб, мясистый подбородок, косой шрам на щеке. Выглядит не так тупо, как тот. — Я Миша Меченый, не слышал такого?

— Не.

— Теперь познакомились. Так вот, дружбан у нас был. Тынчу фиксатого, помнишь?

— Не знаю такого.

— Сразу в отказ? Знаешь, конечно.

— Напомни, кто это. Что ж он сам не приехал? — парировал я, стараясь казаться спокойным. Тут не тронут, свидетелей много. Но коленки дрожали.

— Братан на том свете, но весточка есть. Нарыли про тебя кое-что. Пять штук ему должен.

— А что не больше? — От приступа смелости голова чуть кружилась.

— Борзой, смотрю, очень. Но да, теперь уже больше. За эти три года набежало процентов. Расклад такой: отдашь сорок штук, по срокам — неделя. И это по-божески.

— У меня не было долга. И Тынчу вашего тоже не знаю. Расписка, может быть, есть?

— Всё у нас есть. Вдова его тетрадку нашла, а там твой должок, наш юный Ромео.

— Постой-ка! — Волнение мигом пропало. Я угрожающе придвинулся к Мише вплотную. — Где Юля, мудила?

Тот, скрючив пальцы, поднял руку, собираясь вцепиться в лицо, но получил тычок левой в печень. Короткий и резкий в подреберье, почти без замаха. Такой удар страшен, если проходит — нокаут. При точном попадании невыносимая, запредельная боль.

Миша рухнул на колени, а второго я толкнул так, что тот улетел через лавку и врезался в урну башкой. Бандит с трудом встал, потеряв волю к победе, но огрызаться всё еще мог.

— Конец тебе, падла! Кончим, сука, тебя! — бормотал он, помогая подняться ошеломленному болью коллеге. — Стрелка в десять в Белинском у касс! И не дай бог, спрыгнешь! Везде, сука, найдем!

Взвизгнув резиной, «бумер» пронесся по двору, распугивая прохожих и кошек. Я проводил его взглядом, жалея, что не мог кончить их прямо сейчас. Внутри всё кипело, убив инстинкты самосохранения, страх, логику — всё. Пофиг, что Герыч или хоть кто.

— Милок, это ж парень ее… — прошептала, взяв за локоть бабулька. — Всегда вежливый, но глаза рыбьи! Чай давно она с ним, ты-то лезешь куда?

Адреналин ушел, разум вернулся. И правда, куда же я влез? Юлька встретила матом не потому, что дулась три года. Пыталась отвадить, знала, что будет со мной. И только после «жертвы» решилась, когда поняла, как важна для меня. Но Меченый куда-то увез и не дал ей уйти. Если б не она, меня бы и без базара вальнул. Но тогда и поводка для Юльки не будет. Решил припугнуть, а заодно потрясти. Показать, что лох ее не достоин.

А «лох» не боится. Он знает, что будет. Видел, что смерти в обычном понимании нет. Есть колесо, гонка по кругу и призрачный шанс найти в нем дыру. В этот раз моя грозит оказаться короткой, но я не сольюсь. Пусть будет как будет.

Идти на стрелку одному крайне глупо. Ванька безусловно пойдет, но и всё. Возьму нож, одного-двоих с собой заберу, но его тогда зачем подставлять? Лешка зассыт, от него толка нет. Война не его. Там большой бизнес, ваучеры, базу купил. Это мы всё челночим, порода не та.

Понимая, что этим вечером уже ничего не придумаю, я вернулся домой и лег спать. В глубине души, вероятно, надеялся, что вновь придет Кай и всё решит за меня, как в тот раз. Я же спасал его, когда было нужно?

Но он не пришел. Проснувшись утром, с разочарованием понял, что чуда не будет. Никто не сотворит его за меня. И тогда я пошел к себе в зал. Был один козырь, который пока не использовал, зная, что могу попросить только раз. Не потому, что Анатолий Иванович мне в этом откажет. А потому что и он мог только раз попросить.

Парк Белинского этим вечером казался необычно пустынным, как бы отдыхая от ураганных дискотек слишком короткого лета. На высокой горе рядом с центром, Западная Поляна была самым зеленым и красивым районом. По сути, это большой лес, вписанный с одной стороны в город. Красно-золотистые листья здесь покрывали землю пышным ковром, шурша под ногами. Ветви столетних дубов вдоль дорожек переплетались и обнимали друг друга, давая пристанище множеству белок.

Прозрачная, умиротворяющая тишина, настроила бы на лирический лад, если бы меня так не занимали кровожадные мысли. Институт через дорогу, зал совсем рядом и пришли почти все, кого я бы хотел здесь увидеть. Не отказала даже старая гвардия — штангисты за сорок, которые всё еще любили железо. Пришли и челноки-ветераны, с которыми мы начинали: Стас, Женька, Бориска и, конечно же, Раф. Безбашенный, тот всегда за любую движуху.

Мы пришли первыми, заняв позицию у вольера с медведем. Огромный зверь топтался по кругу, озадаченно косясь на хмурых качков через железные прутья. Выглядели мы и правда внушительно, но какой в толпе толк, если придут со стволами?

Наверное, главное — показать, что ты не один. Что за тобой есть какая-то сила. Подраться всласть — да, но под пулю из наших никто не полезет.

Бандиты приехали на трех черных «бумерах». Вышли, презрительно фыркнули, демонстративно достали из багажника два «калаша». После такого, казалось, можно уже расходиться.

Встали друг против друга, молчим. От них вышел Меченый и, видимо, Герыч. Высокий, совершенно лысый мужик в длинном сером пальто. Его бойцы все как один в черных кожаных куртках. Наверняка у нас покупали.

— Кто на предъяву ответит? Давай перетрем! — мерзко лыбясь, выкрикнул Герыч.

Я сделал шаг, но меня остановил Анатолий Иваныч:

— Постой-ка. Есть, кто разрулит.

От вольера с мишкой отделился невзрачный, казалось бы, мужичок, которого я раньше не видел. Болезненно худой, он сутулился, хромал, но при его появлении бандиты переглянулись. Меченый изменился в лице, Герыч тяжело вздохнул и подошел ближе. От нас к ним пошел Анатолий Иванович.

— Кащей это, — шепнул с придыханием Ванька. — Смотрящий. Видишь, как рожи скривили? Синие беспредельщиков этих не любят. Не ждали, небось.

Бандиты убрали стволы, на всякий случай встав за машины. Наши уже успокоились и топтались у вольера с медведем, зная, что теперь вряд ли будут стрелять. Кащей молча слушал, Герыч бурно жестикулировал и брызгал слюной, Иванович лишь качал головой. О чем говорили не слышно, но понятно и так.

Сперва подозвали Меченого, а потом и меня. Кащей кашлял, голос негромкий и сиплый, явно туберкулезник со стажем. Среднего роста, сухощавый, с обветренным лицом, он бы легко затерялся в толпе, но стоило встретиться взглядом с этими пронзительными, чуть прищуренными глазами, как становилось понятно — матерый. Гусиные лапки в уголках глаз, скупые жесты, неторопливость — ощущался большой лагерный опыт, позволявший увидеть «масть», оценить собеседника, найти малейшие признаки лжи. Врать такому было бы глупо.

— Ну что, молодой человек, — сказал Кащей, держа в синей от татуировок руке злополучный блокнотик. — Поведай нам, как появилась эта вот запись.

Я и рассказал, естественно, умолчав о том, кто Тынчу прикончил. Врагов у него было, видимо, много, и заподозрить меня было трудно. В криминальных наклонностях пока не замечен. Да и не те это деньги, чтобы мочить отморозков.

Кащей внимательно выслушал, задав пару вопросов. Меня удивила речь без фени и тем более мата. Наверное, так только со мной. Он тщательно взвешивал слова и, прежде чем произнести, словно продумывал, какую реакцию вызовет. Говорил мало, но каждая фраза звучала весомо.

— Что-то не припомню грева от Тынчи. Не баклан какой, а где же бабосы? — спросил Кащей, смотря исподлобья.

— Мы не при делах. У него свой котел был, — хмуро пояснил Герыч.

— Тогда и долги эти только его. А раз бортанулся, то ваши не пляшут. Мимо предъява. Есть что сказать?

— Комерс к моей девке полез! — выпалил Меченый, разочарованный этим вердиктом.

Герыч одернул его, но уже было поздно. Даже Анатолий Иванович не смог скрыть усмешку.

— Тебе, значит, на хвост наступили? — обжог Кащей взглядом.

— Нет! Дело только в бабосе. В биксу вложился!

— Дам десять штук! Этого хватит? — спросил я, зная, как неловко будет ему сейчас торговаться.

Меченый покраснел от злости, но вынужден был просто кивнуть. Тема «девушек» не для базара на стрелке.

Быки сели в машины. Герыч остался с Кащеем поговорить о чем-то своем, а наши с гордостью вернулись в зал. Будет, о чем рассказать и чем похвалиться.

Сердечно поблагодарив всех, я оставил Ваньку накрыть им поляну, а сам побежал к дому Юльки. Теперь Меченый ее, конечно, отпустит. Но не факт, что смирится. В Пензе нам оставаться нельзя. Так или иначе, достанет.

Юлька появилась только во втором часу ночи. Под глазом наспех запудренный, разливался огромный синяк. Тушь потекла, лицо в темных разводах. Мокрым носом ткнулась в плечо и только тогда разревелась.

— Тошку убил… Ненавижу! — всхлипнула она под моей курткой.

— Собирай вещи, и сразу ко мне. Мы завтра уедем.

Другого выхода сейчас я просто не видел. Почти всю наличность придется отдать, но есть деньги в товаре. Ванька тут справится, а нам с Юлькой дорога в Москву. Снимем квартиру, возьму палатку в Лужниках, торговать буду оптом. На первое время югославы помогут, как-нибудь раскручусь. Здесь всё равно ловить уже нечего, давно собирался.

Уехать на следующий день не успели. Утрясал в институте, на рынке, выставил на продажу квартиру. Юлька приходила в себя, запершись дома, а вот мне пришлось порядком побегать. Хотя деньги отдал, несколько раз я ловил взглядом бумер. Как и ожидалось, Меченый в покое нас не оставит. В лучшем случае справлюсь лишь с ним, но точно не с бандой. Так и будет кружить, как акула.

На третий день мы с Юлькой наконец-то в вагоне. Перрон мягко вздрогнул и поплыл мимо с Ванькой, Иванычем и парой ребят из нашего зала. И вместе с ними будто уходили эпоха и юность. Я словно на льдине, отколовшейся от родного и привычного берега, плыву в неспокойное море. Что же в нем ждет?

Наверное, сейчас я немного растерян и даже подавлен несмотря на теплые объятия девушки, которую вроде люблю. «Вроде», потому что это не Гейла. Еще не она. А когда ею станет, будет ли ее любить Кай?

Юлька видела минор в настроении и молчала. Скорее всего, потому что мы в купе не одни. А может, из-за того, что на душе всё равно неспокойно. Мы бежим, нас вряд ли найдут, но облегчения нет. Я еще долго буду оглядываться, провожать взглядом мимо проезжающий бумер, видеть силуэты врага в каждой тени. Возможно, всё же придется вернуться, чтобы урода пришить. Иначе спокойного сна нам уже не видать.

Вероятно, поэтому, когда дверь тамбура хлопнула, я даже обрадовался, увидев Меченого с пистолетом в руке. Между нами всё решится сейчас прямо здесь, бегать друг за дружкой уже не придется.

Под ворвавшийся в вагон стук колес выстрелов почти не было слышно. Тело почувствовало лишь легкий толчок, а за ним еще и еще. Видимо, убили в этот момент, но оно еще не знало об этом.

Из купе в проход выскочила Юлька. Она не видела нападавшего, поэтому пуля ударила в спину, и девушка повисла у меня на руках. На ее груди словно распускался хищный алый цветок, вытягивая душу из слишком хрупкого для жизни сосуда.

Зарычав, я бросился вперед, сбив врага с ног. В узком проходе он не мог увернуться, а останавливающее действие пули слишком мало для меня. Бесполезное оружие отлетело в сторону. Навалившись, я сжал пальцами горло, выдавливая из него протестующий хрип. Обезображенное гримасой лицо посинело, пятки застучали по полу. Меченый беспомощно бился подо мной точно рыба, пока не затих.

Он умер, но я не ослабил хват, даже погружаясь во тьму. И там, в неясной, призрачной мгле всплыли слова, которые слышал, когда Гейла объясняла посмертную практику пховы: «В момент смерти отбрось все привязанности, отсеки свои узы и не цепляйся за чувства и вещи».

Я сделал всё наоборот, устремившись к единственному, что было сейчас для меня по-настоящему ценно, и словно выстрелил сияющей точкой сознания в Юльку. Вернее, в ее тающий образ.

Видимо, энергия последнего желания оказалась достаточно велика, потому что мы стали вместе падать куда-то. Судя по алым всполохам и черноте вокруг, едва ли процесс будет приятным. Кажется, всё это видел, когда Эдди отправил меня в тот чертов «кармограф». Выведет ли нас с нужную «дверь» та же собака? Впрочем, почти всё равно. Главное, Юлька со мною.

Глава 24

Яркие солнечные лучи пробивались сквозь полог листвы, высвечивая причудливые узоры теней. Ковёр мягкой травы, усыпанный полевыми цветами, занимал всю поляну, а на границах высились могучие вязы, чьи раскидистые ветви чуть колыхались в порывах легкого ветра. Где-то в них упорно долбил дупло дятел, перекликались невидимые с земли птицы и мирно жужжали пчелы, собирая нектар.

Воздух напоен ароматом трав, лёгкой сладостью цветов и отчетливым запахом крови. Центр поляны уродовали аккуратные борозды пентаграммы. Лесная идиллия, исполненная тихой красотой, осквернена и поругана очередной жертвой Жнеца.

Кай осторожно опустил на землю уже безжизненное тело святого. Тщательно вытер ладони от крови и, сложив их у груди «лодочкой», прочитал молитву на благо адских существ:

Гейла, следившая за ритуалом,неодобрительно поджала губы. Понимая мотив, она не могла принять его цель, настаивая, чтобы Кай посвящал эти заслуги всем, а не только мученикам и демонам ада.

На что он обычно отвечал, что за остальных и так есть кому заступиться. Скорее всего, они не так сильно нуждаются в этой защите. А кто позаботится о тварях нижних миров? Ибо, пройдя через муки, они будут порождать лишь новое зло. Именно поэтому так трудно вырваться из восемнадцати адских миров, который Кай поклялся очистить.

— Если ты закончил, могу ли я вызвать Митю? — спросила Гейла, переживая за недалекого и влюбленного в нее по уши парня. Он в самом начале пути и запросто мог натворить глупостей.

— Ты его портишь, — сказал, покачав головой, Кай. — Ему еще рано.

— Мне лучше знать, кровосос. Боюсь, что в твоем случае, уже несколько поздно.

— Ты права, дорогая. «Если мне выпало счастье творить лишь добро, а дела мои пагубны, тогда, что же я сделаю, омраченный страданием ада?» — продекламировал он.

— Не ной, ты сам выбрал свой путь, — холодно отрезала Гейла. — Изыди, я вызываю мальчишку.

— Не сможешь, — сказал, тяжело вздохнув, Кай. — Я совсем не чувствую связи. С ним что-то случилось.

— Попробуй снова! — воскликнула, сжав кулачки, Гейла.

— Боюсь, его время вышло. Как и мое. Этот святой был последним. «Чаша терпения моего переполнена». Мне придется уйти.

Кай протянул руку и, вырвавшийся из нее красный луч, похожий на лазер, моментально сжег труп. Не осталось и пепла. На земле лишь выжженное силуэтом пятно.

— Как ты это сделал? — ахнула Гейла, отступая на шаг.

Кай с неожиданной нежностью посмотрел на подругу. Последняя из привязанностей, которую не смог побороть. И уже не успеет. Как палка, которую бросают в костер самой последней, когда дрова не требуется уже поправлять. Бедняжка считала, что учит его, но это не так. Всё как раз наоборот. Ее гуру — это он, но Гейла об этом не знает.

В отличие от нее, Кай помнил предыдущую жизнь, когда выдрал любимую из горячего ада. А сколько их было там? Сто, тысячу, миллион? Даже он этого больше не помнил. Но теперь ему надо вернуться туда.

— Милая, наконец-то можно признаться, — произнес он, наблюдая, как расширились от ужаса у Гейлы зрачки. Она догадалась. Теперь уже знает. Но ей нельзя в ады с ним.

— Ты…

— Да. Тысячеликий. Прости.

Гейла медленно села и несколько минут потрясенно молчала, нервно комкая и теребя в ладони рукав. Вероятно, подозревала, что неудачам в практике есть объяснение, но его не нашла. Оказывается, Кай валял дурака, позволяя укрепиться в понимании ей. Учеба всегда эффективней, когда предмет объясняешь сама. Но что ей делать теперь?

Впрочем, такой вопрос для нее не стоял.

— Мы уйдем прямо сейчас? — спросила Гейла, решительно вставая с земли.

— Да, в «яб-юм». Но лишь я, — подтвердил Кай с легким кивком.

— Почему? Я с тобой! — запротестовала она.

— Не надо. Едва вытащил тебя в прошлый раз. Если у меня всё получится, адов больше не будет. А если…

— Дурак! Ты же знаешь, что это лишь миф! — простонала она.

— Тогда у меня там будет слишком много работы. А ты будешь в ней сильно мешать.

— Но…

— Помнишь? «Если, дав обещание, я его не исполню, то обману всех живущих. Что за участь тогда ожидает меня?» — вновь продекламировал Кай. — Обет бодхисаттвы — всё, что у нас только есть.

— Хорошо! — неожиданно легко согласилась она. — Ты знаком с мандалой Яб-Юм? Хотя о чем это я… Пожалуйста, покажи ее мне.

Он мягко улыбнулся и сел в позу лотоса, приглашая к себе. Гейла подошла и села лицом к нему на его бедра, обняв спину Кая ногами.

Эта тайная практика восходила корнями к традициям Тантры, символизируя единение двух противоположных начал. Мужское пассивно, выражая сострадание и искусный прием. Женское же в этой позиции обозначает активность и знание. Духовная трансформация в любовном соитии требует гармонизации всех компонентов в союзе блаженства и пустоты.

Они волнообразно двигались вместе и когда наслаждение поднялось к наивысшему пику, Кай вздрогнул и выдохнул:

— Прямо сейчас!

Тогда Гейла достала из волос заколку-кинжал и вонзила глубоко ему в грудь. Из нее тотчас в небо вырвался ослепительный луч. Кай закричал, его затрясло, а исходящий свет стал кровавого цвета, словно извергая тысячи погубленных душ. В конце концов, он почернел и, точно выпив изнутри плоть, растворил тело, оставив пустую одежду лежать на земле.

Тысячеликий исчез.

Но в следующую секунду Гейла перерезала горло себе, пустив в небо еще один луч.

«Зачем?» — услышала она рёв, сотрясающий раздираемое вихрями черное-красное небо. «Зачем⁈» — стонала, объятая огнем и дымом, земля.

«Потому, что люблю…» — прошептала Гейла, чувствуя, как раскаленные железные крючья вонзаются в тело. Эту привязанность она тоже убить не смогла.

Ее медленно разорвали на части, но они снова сползлись, и всё повторилось сначала. А высоко над ней тяжело ворочалось исполинское, крайне уродливое существо, которое закрыло собой горизонт. Миллиарды жутких стальных птиц клевали его сытную плоть.

Но вскоре оно вдруг взорвалось яркой радужной сферой, которая устремилась в небо, где открылось окно, испускавшее свет. Колосс боролся, пытаясь остаться, зацепиться щупальцами и отростками хоть за что-то, но его влекло вверх. Его словно уносило мощнейшим течением. Ад не смог удержать Кайя здесь.

Почти пропав в ослепительном свете, последняя тентакля схватила Гейлу и потащила с собой. Боль ушла, и на какое-то время окутала комфортная тьма. Почему-то стало холодно. Послышался звук, который становился всё громче. А потом голос:

— Что, сука, не дежурство, так жмурики. Всех троих в рафик грузи!

— Эээ… Стой, вроде бы дышит… Пульс есть!

— Что? Смотри, второй тоже! Свят-свят-свят… холодный же был! Ты куда, блин, смотрел!

— Да отвечаю, дохляк! Мамой клянусь!

— А третий?

— Не, этот глухарь. Синий весь.

— Хрен с ним, гони!

— В морг?

— Ты идиот⁈

Конец

Оглавление

Челноки

  Глава 1

  Глава 2

  Глава 3

  Глава 4

  Глава 5

  Глава 6

  Глава 7

  Глава 8

  Глава 9

  Глава 10

  Глава 11

  Глава 12

  Глава 13

  Глава 14

  Глава 15

  Глава 16

  Глава 17

  Глава 18

  Глава 19

  Глава 20

  Глава 21

  Глава 22

  Глава 23

  Глава 24