Полное собрание сочинений в 13 томах. Том 1. Часть 1 [Фридрих Вильгельм Ницше] (pdf) читать постранично, страница - 3

тяжеловесности и немецкого отвращения к диалектике, даже дурных манер вагнерианца; тут заявил о себе ум, обладавший чуждыми, еще не
получившими имени потребностями, память, битком набитая вопросами, переживаниями, тайнами, к которым, словно
еще один вопросительный знак, было поставлено имя Диониса; здесь вела речь - так с подозрительностью говорили
себе - какая-то мистическая и чуть ли не менадическая душа,
которая с усилием и на свой страх и риск, как бы в нерешимости - открыться или скрыть себя, лепетала на чужом языке. Ей бы следовало петь, этой «новой душе», - а не говорить!
Как жаль: то, что мне нужно было тогда сказать, я не решился сказать как поэт, - я, возможно, смог бы это сделать! Или
по крайней мере как филолог: ведь и по сей день в этой области для филолога почти все предстоит еще открыть и выкопать! Прежде всего ту проблему, что здесь налицо проблема - и что греки, пока у нас нет никакого ответа на вопрос о
том, «что такое дионисовское начало», по-прежнему остаются для нас совершенно непонятными и невообразимыми...
ι

в искусствах (лат.) (Гораций. «Оды». III, Ι, ι ) .

2 н е о б р а з о в а н н о й черни (лат.).

Опыт самокритики

ιз

Ну так что же такое дионисовское начало? В этой книге
есть ответ на этот вопрос - здесь говорит человек «знающий», посвященный и ученик своего бога. Быть может, теперь
я стал бы более осторожно и менее красноречиво говорить
о такой сложной психологической проблеме, какую являет
собой происхождение трагедии у греков. Один из коренных вопросов - отношение греков к боли, степень их чувствительности к ней: оставалось ли это отношение всегда
одинаковым или изменилось на противоположное? Тут все
дело в том, действительно ли их все усиливавшееся стремление к красоте, к празднествам, увеселениям, новым культам выросло из недостатка, лишения, из меланхолии, из
чувства боли? Ведь если верно именно это - а Перикл (или
Фукидид) дает нам это понять в своей великой надгробной
речи, - то откуда в таком случае возникло противоположное стремление, появившееся раньше, - стремление к ужасному, известная непреклонная воля древнейших эллинов к
пессимизму, к трагическому мифу, к образам всего страшного, злого, загадочного, губительного, рокового в самых
основах бытия, - откуда тогда возникла трагедия? Быть может, из удовольствия, силы, бьющего через край здоровья,
преизбытка полноты? И какое значение имеет в этом случае, если ставить вопрос физиологически, то исступление,
из которого выросло как трагическое, так и комическое
искусство, - дионисовское исступление? А что если исступление не есть необходимый симптом вырождения, гибели, перезревшей культуры? Быть может, существуют - вот
вопрос для психиатров! - неврозы здоровья} Неврозы народной молодости и юношеской свежести? На что указывает этот синтез бога и козла в сатире? На основании какого личного переживания, по какому внутреннему побуждению греки должны были прийти к представлению о дионисовском мечтателе и первобытном человеке как о сатире?
А что касается происхождения трагического хора, то не
было ли в те века, когда греческое тело цвело, когда греческая душа через край била жизнью, каких-либо эндемических экстазов? Видений и галлюцинаций, сообщавшихся
целым общинам, целым культовым сообществам? Что если

14

Рождение трагедии

греки именно в богатстве своей юности обладали тягой к
трагическому и были пессимистами? Если именно безумие,
по словам Платона, принесло Элладе наибольшие благословения? И если, с другой стороны и наоборот, греки именно
во времена своего разложения и слабости становились все
оптимистичнее, поверхностнее, все более заражались актерством, а также все пламеннее стремились к логике и логизированию мира, то есть были в одно и то же время и
«веселее» и «научнее»? Что если вопреки всем «современным идеям» и предрассудкам демократического вкуса победа оптимизма, возобладавшая разумность, практический и
теоретический утилитаризм, подобно самой демократии,
современной ему, представляют собою, может быть, только
симптом никнущей силы, приближающейся старости, физиологического утомления? А как раз не пессимизм? Был ли
Эпикур оптимистом - именно в качестве страдающего} —
Отсюда видно, что эта книга взвалила на себя целую связку
сложных вопросов, добавим к этому еще сложнейший из
затронутых в ней вопросов: что такое мораль, рассмотренная с точки зрения жизни}..

Уже в предисловии, обращенном к Рихарду Вагнеру, как
подлинная метафизическая деятельность человека представлено искусство, а не мораль; в самой книге много раз повторяется колючее положение, что существование мира может
быть оправдано лишь как эстетический феномен. Действительно, за всеми процессами бытия вся книга признает только художественный смысл, явный или скрытый - «Бога»,
если угодно, но, конечно, только совершенно беззаботного и неморального Бога-художника, который как в созидании,