Споткнуться, упасть, подняться [Джон Макгрегор] (fb2) читать онлайн

Джон Макгрегор Споткнуться, упасть, подняться

Lean Fall Stand

by Jon McGregor

Перевела с английского Елизавета Рыбакова

Дизайн обложки Анны Стефкиной

Copyright © 2021, Jon McGregor. All rights reserved

© Рыбакова Е. Ю., перевод на русский язык, 2022

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Поляндрия Ноу Эйдж», 2023

* * *

Посвящается Рози

СПОТКНУТЬСЯ /

1 /

Буря началась внезапно, и Томас Майерс упал на колени.

Даль потемнела. Ветер ревел, пространство вокруг побелело и ополчилось на него. К такому неистовству Томас был не готов. Он обхватил голову руками и лег ничком на лед, чтобы его не снесло.

Рука машинально дернулась к мобильнику, хотя он и знал, что здесь нет приема, да и телефон с собой не носил.

Ветер стремился сорвать с него одежду, из легких, казалось, выкачали весь воздух.

Ему приходилось слышать, как другие описывали такое состояние, — будто находишься внутри реактивного двигателя. Можно подумать, там хоть кто-то побывал. Люди много что говорят, но слова не всегда соответствуют действительности.

Рев был всепоглощающим. Томас различал, где верх, где низ, только потому, что лежал ничком, прижавшись ко льду. Остальных он не видел. Он не видел вообще ничего.

Важно было сохранять спокойствие и оценить положение. Вспомнить инструкции: найти или соорудить укрытие, оставаться на месте, установить связь с другими членами экспедиции, двигаться, не предаваться отчаянию.

Инструкции грешили противоречиями.

Трудно думать, когда вокруг тебя беснуется вьюга.

Он не знал, где рация. Он не видел товарищей. Ему нужно было найти фотоаппарат.

Перед самой бурей Томас установил штатив на краю льдины, пытаясь сделать снимок спокойных вод на первом плане Бухты и скал Пристли-Хед чуть в отдалении. Люк остался у снегохода с остальным снаряжением. В десяти, от силы пятнадцати метрах слева от него. Может, чуть больше. Док уехал на другом снегоходе и вскарабкался на Пристли-Хед, чтобы встать в кадр. Когда на фотографии нет человека, невозможно передать необъятность этого пейзажа. Со времени их прибытия Томас старался и так и эдак, но пока никак не удавалось отобразить безбрежный простор. Горы вдали. Хребты с обеих сторон долины. Ледник. Айсберги с треском трутся друг о друга, и свет, проходя через них, становится голубым. Трудно было вместить все это в один снимок.

Он навел аппарат на Дока, который глядел со скал Пристли-Хед, осматривая воду. По рации сказал Доку, где встать, и после этого, видимо, положил ее на лед. Получалась отличная фотография полярного исследователя. Солидного, с бородой. Серая вода мерцала, Док выделялся на фоне белоснежных гор. Автоэкспозиция все время скакала. Вдруг температура резко изменилась. За спиной у Дока он увидел тучи, наваливающиеся на вершину ледника Эверарда. Томас как раз снимал камеру со штатива, когда внезапно налетел ветер и он упал на колени.

Вероятно, он отложил рацию, когда настраивал штатив. После того как поговорил с Доком. Она должна быть где-то рядом. Около ног.

Из-за крепкого ветра встать было невозможно, поэтому Томас пополз на локтях и коленях. Вперед и влево. Окликнул Люка и не услышал ничего. Пошарил вокруг в поисках рации. Прополз еще немного и остановился. Камера тоже должна быть где-то здесь. Он снова позвал Люка.

Однако же он не испугался. Люк тут недалеко. Томас сохранял спокойствие. Не терял ориентацию в пространстве.

Они спустились к берегу на снегоходах от своей расположенной на плато хижины и пересекли посадочную лыжню для самолетов. Снегоходы поставили на безопасном расстоянии от воды. Док подъехал в одном из них к подножию Пристли-Хед и стал забираться на скалы. Это не больше чем в десяти минутах ходьбы. Когда буря уляжется, они снова сойдутся вместе.

Оставив у Люка чехлы для фотоаппарата и штатива, Томас направился к воде и вышел на лед. Десять метров. Двадцать. Не больше. Лед был чистым, безопасным. Буря внезапно спустилась с вершины ледника Эверарда, расположенного позади них, к юго-востоку. Он полз на карачках спиной к ветру. Люк должен быть со снегоходом и сумками чуть левее. Чуть левее и немного впереди. Томас пробирался в ту сторону, пряча лицо от порывов ветра.

Сохранять спокойствие. Оставаться на месте. Установить связь.

Не надо было откладывать рацию. Не надо было уходить далеко от Люка. Не надо было соглашаться на предложение Дока забраться на Пристли-Хед исключительно ради фотографии. Он позволил себе увлечься пейзажем. Док все время притворялся, будто его ничем тут не удивишь, но таким ландшафтом трудно не залюбоваться. Всеми этими льдами, снегом, морем, небом. Ледниками, горными хребтами, айсбергами, осыпными склонами. Сформированными ветрами, побитыми непогодой, давшими трещины. Воздух так чист, что расстояние сжимается и все цвета сияют.

Ветер хлестал его. Холод стал пробираться под одежду.

Ему показалось, всего лишь показалось, что он слышит треск рации. Жестокий ветер ревел в ушах. Томас встал на колени и протянул руку в снежный вихрь.

— Прием… Станция К… Станция К…

— Томас, ты… прием.

Голос Люка, едва различимый. Странно, что тот обращается к нему по рации, когда находится так близко.

Он прислушался и снова уловил голос Люка. Слов было не разобрать, но он узнал интонацию. Он обернулся на звук. Ветер теперь лупил слева. Томас замер и опять насторожился, но услышал только вой ветра. Спускаться на лед было ошибкой. Старайся не промокнуть. Сохраняй спокойствие, оставайся на месте, старайся не промокнуть.

Он осторожно встал, сильно наклоняясь. Порывы ветра крепчали и ослабевали, трепали его со всех сторон. Колотили. Вытянув вперед руки, Томас сделал два шага. Снег бичевал спину. Он снова услышал голос Люка. Теперь позади. Звук как-то изменился, и у ног он увидел открытую воду. Мутную серость, лижущую белизну. Что-то не так. Вода должна быть у него за спиной. Томас отпрянул. Он определенно начал замерзать.

Глядя на серую воду, он сосредоточился. Ветер слегка утих, но все еще хлестал его по левой щеке. Видимо, изменил направление. Томас медленно развернулся на сто восемьдесят градусов.

И с вытянутыми руками стал пробираться дальше.

Опять послышался треск рации. Где-то впереди. Люк пытался связаться с Доком Райтом: «Прием, прием». На полусогнутых он двинулся в ту сторону, откуда исходил звук. Интересно, почему Док не отвечает. Ступал Томас медленно и равномерно, но сердце выпрыгивало из груди. И снова прозвучал голос Люка, теперь слабее. В ушах зазвенело, зашумело, и он уже не был уверен, что вообще слышит рацию. Ветер обжигал правую щеку, и больно было открыть глаза. Сделав еще три шага, он снова оказался у воды, плещущейся о края льдины. Рация совсем смолкла.

Он сам виноват. Когда началась буря, надо было оставаться на месте. Нельзя было уходить. Теперь неясно, где он — рядом с Люком и снегоходом или совсем потерял их. Пытаясь найти товарища, Люк мог двинуться в неверном направлении. Когда поднялась вьюга, нужно было оставаться там, где Люк видел его, где его могли найти. Томас снова выкрикнул имя Люка. Но разве перекричишь вой ветра.

Он продолжал двигаться, чтобы не замерзнуть. Визг вихря мешал думать ясно. Рация теперь трещала откуда-то из-за спины. Мороз начал кусаться. Воздух грубо и безжалостно царапал щеки.

Здесь, на полюсе, требовалось большое количество калорий. Даже есть в достаточных количествах было тяжелой работой.

Томас снова услышал рацию, присел и стал ощупывать лед вокруг. Голос Люка был пронзительным, но далеким. Связь прерывалась. «Док, Томас, прием. Прием, Док! […] кто-нибудь? […]».

Когда он найдет Люка, то сможет подкрепиться — на снегоходе есть пища. Темно-серая вода плескалась о край льдины. Не видно было ни зги, и он едва мог выпрямиться. Голова кружилась. Его шатало. И почти тошнило.

Он попал в беду.

2 /

— Док, Томас, прием. Прием, Док! Слышит меня кто-нибудь? Прием!

Из-за низкого укрытия позади снегохода Люк Адебайо снова слушал рацию в ожидании ответа. Волноваться пока было рано, но к этому времени кто-то из двоих уже должен был выйти на связь. Люк начал замерзать. Проверив уровень заряда аккумулятора и интенсивность звука, он снова сунул рацию под куртку и стал перебирать варианты.

Он мог остаться на месте. Инструкции на этот счет были нечеткими. В плохую погоду рекомендовалось никуда не двигаться, чтобы не потеряться. Но также говорилось, что следует найти укрытие и выйти на связь. Если же ты не можешь выйти на связь и найти укрытие, перспектива остаться на месте не радует.

Люк крикнул в ветер и ответа не услышал.

Жесть. Он мог попытаться найти Томаса, и тогда они вместе отправились бы на поиски Дока. Когда началась буря, Томас находился недалеко от воды, и если он подойдет ближе, то ему угрожает опасность. В первую очередь нужно спасать Томаса. У Дока большой опыт, и он знает, что делать. Но ни тот ни другой не отвечали. Сквозь пургу Люк едва мог различить вытянутую перед лицом руку. Двигаться слишком рискованно. Ходить кругами не хотелось.

Если оба товарища пропадут, ему понадобится помощь извне, а значит, вероятно, придется возвращаться на станцию и радировать оттуда. Сюда они добрались на снегоходах меньше чем за двадцать минут, и обратный путь не должен занять больше времени. Если, конечно, удастся в таком буране выбрать верное направление. Полярная станция, хижина ярко-красного цвета, находилась точно в середине плато под хребтом Гэррида. Не заметить ее было трудно. Однако в метель легко потерять из виду что угодно.

Коллеги не заблудились. Не могли заблудиться. Просто пока с ними нет связи. Лучше всего — оставаться на месте и дожидаться от них известий.

В любом случае, им не следовало разделяться. Док всегда хвастался, что знает здешние края как свои пять пальцев, но ведь они в буквальном смысле находились у черта на рогах. Неразумно было уходить так далеко, чтобы сделать фотографию. Люк тогда сразу подумал, что это рискованная затея. Томас же просто скорчил гримасу, означавшую: нет смысла спорить с этим человеком, легче сделать, как он говорит, да и в сторону. Потом вернуться на станцию и провести приятный вечер, потягивая горячий шоколад, играя в шарады и слушая рассказы Дока.

Когда Люк вернется домой, люди будут задавать ему множество вопросов об Антарктиде, и он не сможет признаться, что большую часть времени здесь ужасно скучно. Красиво — да. Созерцание величавой природы повергает в священный трепет, и дух захватывает, когда понимаешь, как ты мал, — опиши эти впечатления как угодно, но после того как вдоволь налюбуешься, то день за днем уже думаешь только о том, как долго тянется время.

Люк высунулся из-за снегохода, снова позвал Томаса и едва расслышал самого себя, не то что возможный ответ. Он снова нырнул за машину и задумался, не пора ли приложиться к неприкосновенному запасу. Стерев снег с очков, снова взялся за рацию. В голову пришло: может, коллеги просто не слышат его вызова из-за воя бури.

Вечером, несомненно, состоится разбор полетов. Люк подозревал, что на главную базу доложат не обо всем. Док неоднократно упоминал, что не привык следовать каждой букве рекомендаций. У Люка пока не сложилось определенного мнения об этом человеке. Они находились на станции К три недели, а Люк все еще не раскусил старшего товарища. Во время инструктажа никто особенно не принимал того всерьез. Наоборот, за спиной у него посмеивались. Завести Дока было нетрудно, и он не всегда замечал злой умысел. Он неукоснительно вел рабочий журнал, строго соблюдал расписание сеансов радиосвязи и считал необходимым поддерживать, как он это называл, «порядок в танковых войсках», но всему остальному придавал мало значения. Например, количеству выпитого. Пить он начинал с самого утра. Однако Док работал здесь техническим помощником тридцать лет с хвостиком и, безусловно, дело свое знал вдоль и поперек. Уж он-то найдет способ выпутаться из затруднительного положения.

Ветер стихать не собирался. Он дул сплошной стеной и ревел как зверь. Люк снова попытался связаться с коллегами.

— Томас, Томас, прием! Док, прием!

Он подождал, прижав рацию к уху. Но оттуда раздавалось только шипение белого шума. Люк старался не думать о том, как далеко они находились от главной базы или, если уж на то пошло, от любого человеческого пристанища. Ближе всего, вероятно, располагалась русская база — да и та примерно в сутках езды на снегоходе.

— Томас, Томас, прием! Док, прием!

Снова послышалось шипение и слабый треск. Потом ничего.

— Томас, Томас, прием! Док, прием! Я Люк, я Люк. Прием.

— …Томас, я Томас. Прием.

— Супер, Томас, слава яйцам. Я уже начал волноваться за тебя, где ты, чтоб твою так? Я тебя не вижу. Я ничего не вижу.

— Да, Люк… проблемы… Прием.

— Не расслышал, какие проблемы. Можешь повторить? Прием.

— …найти рацию. Эта проблема решена. Прием.

— Да, ладно, ладно. От Дока что-нибудь слышно? Прием.

— Никак нет. Прием.

— Может, мы должны подняться на скалу и найти его, как думаешь? Прием.

— …прерывается. Можешь повторить? Прием.

— Сейчас слышишь меня? Не должны ли мы пойти за Доком? Где ты?

— …сказал… снова… связи.

Ветер на мгновение ослаб и потом снова обрушился на него. Видимость по-прежнему была близка к нулю. Томас должен быть где-то поблизости. Когда разразилась буря, он был совсем рядом. В двух шагах. Нужно восстановить связь. Подождать, пока утихнет вьюга. Интересно, что стряслось с рацией Дока. Или с самим Доком. Томас явно думает о том же самом.

— Док, Док… Прием… Док! Прием.

Вероятно, это просто технические неполадки, которые скоро будут устранены. Зная Дока, можно предположить, что он устроил для новичков нечто вроде испытания или просто жестоко пошутил над ними. Наверняка он слушает сейчас их обоих.

— Док, Док… Прием… Док! Прием.

3 /

Роберт Райт по прозвищу Док видел, что приближается буря, но не успел предупредить остальных.

Команда закончила сбор геоданных при помощи джи-пи-эс, и остаток дня был отведен на отдых. Они выдвинулись со станции К в 13:00 и спустились на снегоходах к береговой линии, в основном чтобы потрафить увлечению Томаса фотографией. Роберт предложил забраться на расположенную неподалеку гору Пристли-Хед, чтобы человеческая фигура на снимке давала представление о масштабе. Это выходило за рамки регламента, но не казалось проявлением неблагоразумия. Погода стояла великолепная, а ехать было недалеко. Док не собирался пропадать из виду и намеревался поддерживать постоянную радиосвязь с коллегами. Встав на вершине ледника, он придал бы фотографиям Томаса перспективу.

Собственно, гора Пристли-Хед была всего лишь незначительной выпуклостью на рельефе. Подъем от того места, где Док оставил снегоход, занял пять минут; обращенные к Бухте скалы возвышались над водой не больше чем на тридцать метров. Достаточно, чтобы немного оживить снимки Томаса. Отсюда открывался превосходный вид на всю долину. Неподалеку виднелась красная хижина полярной станции К, защищенная от ветра хребтом Гэррида и находящимися за ним вершинами К-7 и К-8. Ниже по склону тянулась посадочная полоса, отмеченная оранжевыми бочками из-под топлива и черными флажками, а еще дальше плескались темно-серые воды бухты Лопеса, окаймленной ледяным припаем. В Бухте сталкивались айсберги, неожиданно погружаясь в воду и раскачиваясь. Док посмотрел в сторону ледника Эверарда и увидел наползающие густые тучи, в которых сквозил слабый оранжевый отсвет, — надвигалась буря. Она появилась словно бы из ниоткуда и приближалась стремительно. Температура стала резко падать. Док увидел, как Томас глянул через плечо и попытался сложить штатив от фотоаппарата, а когда Док попробовал связаться с кем-нибудь по рации, ответа не было. Он увидел, как стоящий около снегохода Люк повернулся, чтобы посмотреть на него. Не успел Док сделать и двух шагов к спасительному склону, как вихрь налетел на него и толкнул обратно к краю скалы.

Док лег на живот и быстро заскользил по осыпающемуся щебню, пытаясь нащупать ногой упор и находя позади только пустой воздух. Он вытянул руки и постарался подтянуться. Закрыл глаза и сосредоточился. Согнул одну ногу, отвел влево и подтянул колено к груди. Ветер выл так отчаянно, что трудно было думать. Ботинок наконец коснулся выступа на скале, но, когда Док уперся в него, камень зашатался и упал с отвесного обрыва. В течение затянувшегося головокружительного мгновения его ноги болтались над бездной.

Док замедлил дыхание. Сосредоточился. И снова чуть продвинулся вперед. Скала была невысокой, но падения он бы не пережил.

В перчатках образовалось много свободного места. Щебень под ним казался скользким. Под животом он ощущал гребень хребта, ноги висели в воздухе. Он плотнее прижался к скале, толкая тело вперед. Рация лежала во внутреннем кармане куртки и больно упиралась в ребра. Док чувствовал, как она вибрирует. Двое других определенно пытались связаться с ним. Он никак не мог ответить. Оставалось надеяться, что парни не предадутся панике, а в соответствии с инструкцией найдут укрытие поблизости.

Подобное с ним уже случалось. Ничего необычного. Еще бы. Нельзя провести больше тридцати сезонов в этом ледяном мире без всяких инцидентов. Суть в том, чтобы успокоиться и начать думать. Всегда держать в голове следующий шаг. Сейчас следующий шаг очевиден: переместить тело дальше и просто скатиться со склона, затем спуститься в укрытие и связаться с коллегами. Сделав несколько медленных вдохов и выдохов, он приложил усилие, чтобы начать мыслить рационально. Стал сжимать и разжимать пальцы, стараясь восстановить циркуляцию крови в кистях рук. Ты не упадешь, пока не отпустишь руки, сказал ему однажды инструктор во время тренировки на расщелине. Логика не безупречная, зато придает храбрости. Не смотри вниз; не разжимай рук. Держись. Суть всегда только в одном: держаться.

4 /

Томас наткнулся на штатив и упал на колени. Камера была еще на месте. Он услышал треск рации и нашел ее лежащей в снегу.

— Прием, прием, я Томас, я Томас. Прием.

Последовало долгое молчание. Он приложил рацию к уху и послушал пробивающееся сквозь завывание ветра шипение.

— Супер, Томас, слава яйцам. Я уже начал волноваться за тебя, где ты, чтоб твою так? Я тебя не вижу. Я ничего не вижу.

— Да, Люк. Временные проблемы с навигацией. Прием.

— …проблемы. Можешь повторить? Прием.

— Не мог найти рацию. Эта проблема решена. Прием.

— Да, ладно, ладно. От Дока что-нибудь слышно? Прием.

— Никак нет. Прием.

— Может… должны… скалу…

— Связь прерывается. Можешь повторить? Прием.

— …слышишь меня?…пойти за Доком…

— Люк, не слышу, что ты сказал. Попробую снова связаться чуть позже. Конец связи.

Томас почувствовал, что в крови упал уровень сахара. Тело от этого размякло и ослабело. Он смахнул снег с фотоаппарата и попробовал включить его, но ничего не вышло. Это был подарок от его девушки. Он знал, что очень дорогой. В кармане Томас нашел питательный батончик и попытался съесть его не торопясь, чтобы желудок не свело спазмом. Он подумал о термосе с кофе, стоящем в сумке, которую Люк прикрепил к задней части снегохода. Они здесь варили кофе с большим количеством сахара и добавляли в него горячий шоколад. Ветер на мгновение ослаб и снова задул в полную силу. Очевидно, что довольно скоро погода прояснится. Он почувствовал, как спадает волна возбуждения. Эти маленькие драмы всегда длились недолго. Не то что раньше, не уставал повторять Док, и Томас был этому рад.

Когда он говорил знакомым, что собирается в Антарктиду, это звучало впечатляюще, но для него не имело такого уж большого значения. Томас взбирался на вершины Альп и Пиренеев с гораздо более скромной технической поддержкой, чем у них здесь. Они регулярно выходили на связь с главной базой в Блафф-Пойнт, а наличие посадочной полосы означало, что помощь может прийти от силы через несколько часов. Док то и дело говорил, что они здесь должны быть полностью самостоятельными, но Томас никогда не принимал эти увещевания за чистую монету.

Мороз вгрызся в него. Руки и ноги начали неметь. Он запрыгал на месте, чтобы в теле не застаивалась кровь. Фотоаппарат Томас сунул под куртку, стараясь согреть его. Софи была так довольна собой, когда дарила его. Все время переспрашивала, правильную ли выбрала модель. Окоченевшие конечности не слушались. Рация снова затрещала, и он услышал, что Люк не оставляет попыток связаться с Доком.

Он поинтересовался местонахождением Люка, и тот ответил: да все так же около снегохода, никуда не уходил, а где, однако, сам Томас? Сигнал на короткое время прояснился. Он спросил Люка, что, по его мнению, им делать.

Он перестал полагаться на свое умение ориентироваться. В куртке у него лежал карманный джи-пи-эс-навигатор, и Томас включил прибор, не очень понимая, чем он может помочь. Для начала надо было уйти со льда и подняться по берегу. Буря скоро стихнет. А может, и нет. Такая метель порой длится часами. Навигатор никак не настраивался. Мысли путались. Он начал радировать Люку свои приблизительные координаты, но показания широты и долготы продолжали меняться. Он попробовал перезагрузить прибор и снова почувствовал тошноту.

От Дока так и не было ни слова. Забавно, если у его рации сели батарейки. Он всегда твердил о том, как важно тщательно ухаживать за рацией: беречь ее, использовать по минимуму, проверять заряд. Был у него такой пунктик. Собственно, он так и говорил. Боюсь, ребята, у меня такой пунктик. Вообще, у Дока были пунктики по поводу всего чего угодно. Он придавал огромное значение распорядку дня, приборке в хижине, ревизии запасов. Видимо, только спутниковые телефоны не были предметом его щепетильности, поскольку к утру у них всегда садились аккумуляторы. Коллеги не в первый раз оставляли их на станции. Все равно Док настаивал, что они менее надежны, чем рация.

Цифры на джи-пи-эс-навигаторе продолжали прыгать. Ерунда какая-то. Люк вернулся в эфир с предложением: определить направление и двинуться навстречу друг другу. Томас выругался и велел ему оставаться около снегохода.

Он дожевал последний кусочек питательного батончика и снова попытался связаться с Доком.

— Док, Док, прием! Я Томас, я Томас, прием! Подтверди план действий, подтверди план действий. Прием.

В динамике раздался взрыв белого шума, и воцарилась тишина. Это потому, что ветер внезапно стих. Однако его отголоски все еще ревели в ушах. Когда буря улеглась, видимость начала проясняться. Солнечный свет резко упал на воду и озарил окрестности. В отдалении Томас увидел Люка. Проблема мгновенно решилась. Снова поднялся ветер, и все померкло.

5 /

— Док, Док, прием! Я… я Томас, прием! Подтверди… действий. Прием.

Люк слушал голос Томаса. Ответа от Дока так и не было. Если это розыгрыш, то вовсе не веселый. Скорее у него вышла из строя рация. Он, вероятно, ждет, пока погода прояснится, и предполагает, что после этого каждый сам вернется на станцию. Люк представлял, как он стоит у входа в тамбур и дожидается их, скорчив красноречивую мину: «Вы вообще в курсе, который час, парни?»

С таким выражением лица он встретил их в самый первый раз. Они познакомились во время инструктажа. Вечером Люк и Томас отправились пропустить по стаканчику в ближайшей деревушке, расположенной в паре километров от тренировочной базы. Возвращались они в темноте и слегка заплутали. На базе главная дверь оказалась уже заперта, и пока приятели раздумывали, что делать, Док Райт спустился и открыл им. Они представились и объяснили, что свернули не на ту дорогу. Роберт спросил, из какой они секции, а узнав, что из Геоинформационной службы, кивнул: «Отличное начало, ребята».

Инструктаж проводился на лыжной базе в Шотландии к северу от Авимора. Набилось туда почти сто человек. По утрам высиживали в столовой долгие лекции и презентации через «ПауэрПойнт», а днем учились тянуть сани, проверять снаряжение и оказывать первую помощь. Люк, когда приехал, не знал никого. Прямо как в первый день в университете. Участники спрашивали друг у друга, чем они занимаются, и откуда они, и бывали ли уже в Антарктиде. Вскоре слушатели разделились на две группы. Опытные полярники вворачивали в разговор аббревиатуры, разыгрывали представления, изображая скуку на занятиях, и отпускали фразочки типа «беспокоиться нужно, если ты не чувствуешь холода». Новички же держались вместе и притворялись, будто и так уже все знают. С Томасом Люк познакомился на второй день, когда их разбили по парам, чтобы тренироваться накладывать шины и гипсовые повязки. Люк никогда не думал, что наложение гипса относится к первой медицинской помощи, но инструктор напомнил ему, что в полевых условиях им никто не сможет предоставить профессионального медика. Возможно, вам даже доведется провести операцию по удалению аппендицита, выполняя указания хирурга, передающиеся по рации, добавил он. Люк бросил на Томаса выразительный взгляд, как бы говоря: «Чувак, даже не думай касаться моего гребаного аппендикса», — и до конца занятия они никак не могли унять смех.

После инструктажа по оказанию первой помощи им показали статистику смертей. Много слайдов. Длинный список причин. Ошибки с ориентацией в пространстве, гипотермия, срыв со скал, падение в расщелины, утопления, несчастные случаи вследствие опьянения, отравление угарным газом, нападения тюленей, сердечные приступы, пожары. Родителям Люк обо всем этом даже не заикнулся. Томаса больше всего встревожила формулировка «Пропал без вести (предположительно погиб)». Его очень интересовало, кто выдвигал подобное предположение и когда оно становилось официальным положением.

Люка этот перечень навел на мысль о Хитром койоте — незадачливом персонаже мультфильмов, который, преследуя своего врага Дорожного бегуна, постоянно во что-то врезается, разбивается в лепешку, подрывается на динамите… Однако ему всё мало, и он каждый раз ищет на свою задницу новых приключений. Больше всего Люка рассмешила причина «нападение тюленя». Ну правда, как можно допустить, чтобы тебя догнал ластоногий?

В следующий раз он увидел Томаса уже в аэропорту, откуда они отбывали в Антарктиду. Всем сотрудникам Института зарезервировали места в одном самолете, и зал отправления пестрел их ярко-желтыми вещмешками и фуфайками бордового цвета с логотипом. Многие со времен Авимора отрастили бороды, и все громко и возбужденно разговаривали. Когда Томас подошел поздороваться, Люк удивился, как, черт возьми, он разглядел его в такой толпе. «Видимо, благодаря очкам», — невозмутимо ответил Томас.

До главной базы добирались примерно неделю, по большей части на корабле, который усиленно пробивался через толстый лед, тогда как пассажиры делали вид, будто ничего особенного не происходит. По прибытии сразу отправились на очередной двухдневный инструктаж и на этот раз ловили каждое слово. Их спускали в расщелину и показывали, как из нее выбраться; заставляли спускать на носилках человека по обрыву; бросали в воду и вытаскивали оттуда. Им растолковали, как важно уделять пристальное внимание прогнозу погоды и соблюдать расписание сеансов радиосвязи, и те, кто уже бывал в Антарктиде прежде, говорили страшные вещи вроде «если палец на ноге почернел, лучше ампутировать его, пока гангрена не распространилась». Еще неделя ушла на тренировки в полевых условиях и на подготовку экипировки перед отправкой на станцию К. Потом они улетели.

Невозможно было предсказать, сколько еще продлится буря. Нужно было что-то делать. Томас должен вернуться сюда со льдины. Тогда они вдвоем найдут Дока или пойдут обратно на станцию и с помощью коротковолнового радио запросят помощь на главной базе.

В ушах странно звенело, и он не сразу понял, что ветер стих. Через летящий снег внезапно прорвалось солнце, и Люк вышел из-за снегохода.

Томас находился в пятидесяти — шестидесяти метрах от него. Точнее трудно было сказать. Он стоял на льду, глядя на Люка. Между ними лежала прозрачная серая вода. Что это значит? Здесь что-то изменилось. Что-то произошло. Буря, видимо, расколола лед. Плохо дело.

Они смотрели друг на друга. Ветер снова завыл, и Томас пропал из виду.

По рации послышался голос Томаса на фоне нового рева стихии.

— Люк, ты видел? Ты видел? Я уплываю. Я на отколовшейся льдине. Меня, на хер, сносит.

— Повтори. Сносит? Прием.

— Повторяю. Я на льдине, меня сносит в бухту Лопеса. Понял, блин? Прием.

— Томас, что? Что? Повтори. Тебя не может сносить. Это, наверно, приливная трещина. Обойди ее! То есть найди путь. Томас!

— Люк, я запустил джи-пи-эс-навигатор. Меня сносит. Взаправду.

Люк надел шлем и завел снегоход. Нужно вернуться на станцию и связаться с главной базой. Нужно найти Дока и убедиться, что он не пострадал. Нужно отыскать дорогу сквозь метель.

6 /

Док Райт постарался замедлить дыхание. Он сосредоточился на рывке вперед на руках. Он слышал слабое потрескивание рации и чувствовал грудной клеткой вибрацию. Раздался пронзительный шелест белого шума, похожий на всплеск аплодисментов, почти неразличимый из-за воя ветра.

— …бухта. Следую на северо-северо-восток; повторяю: следую на северо-северо-восток.

Даже в рискованных обстоятельствах Док был способен на ярость. Он недоумевал, какого рожна Томас вдруг решил двинуться на северо-северо-восток, прочь от своего прежнего местоположения. Парень вообще представляет, куда может попасть, если направится в ту сторону? Видимо, Томас надумал поменять позицию, чтобы восстановить связь с Люком. Ну и устроит он обоим молокососам разбор полетов, пусть только вернутся на станцию.

Док снова пошарил вокруг ногой и наконец нащупал вроде бы устойчивую опору. Осторожно упершись в выступ, он ползком сделал рывок вверх по осыпающемуся склону. В руках осталось очень мало силы. Оказавшись достаточно далеко от края, он перекатился на спину и достал рацию. Найти безопасное место. Установить связь.

— Томас! Люк! Прием! Я Док. Прием, прием. Томас! Люк! Прием! Прием!

Он подождал. Ничего, кроме белого шума. Ветер свирепствовал, и ничто не предвещало, что он скоро смилостивится. Док снова попытался связаться с коллегами. Упорство очень важно. Он ощутил, как дрожат руки и ноги и вибрирует в груди. Он был знаком с воздействием на организм адреналина. Дрожь была одним из признаков. Учащенный пульс. Затрудненное дыхание. Прилив адреналина сочетался с симптомами переохлаждения.

Он пополз дальше, плотно прижимаясь к щебню и льду, пока не приблизился к склону. Цеплялся за небольшие углубления в скале, подставив спину ветру. Шум рации слегка ослабел. Док подождал. Снова попробовал выйти на связь. Ему определенно нужно обдумать дальнейшие действия, еще бы. Он дрожал. Черт! Чуть не загнулся.

Падать было невысоко, но шансы выжить все равно представлялись ничтожными. Если бы не разбился, умер бы от шока при погружении в холодную воду. И даже не успел бы понять, что произошло.

Не нужно медлить. Важно сосредоточиться на имеющейся задаче. Док помассировал мышцы на обеих руках, стараясь восстановить чувствительность. В шее была особенная скованность. Он ощущал, что температура тела падает. В 15:00 рация в очередной раз ожила.

— Док, прием, прием! Запрашиваю помощь; повторяю: запрашиваю помощь. Срочную… Док… Прием.

Он попытался ответить, но не смог нажать кнопку передачи. Вот так; он бы назвал это обострением ситуации. Он принял решение добраться до снегохода и вернуться на базу. В данных обстоятельствах это был осознанный риск, но по опыту он знал, что осознанный риск — неотъемлемая часть работы в Антарктике. Хорошему технику полагается знать, когда идти на риск. Он встал, борясь с ветром, и приготовился к спуску. Рация снова затрещала. Послышались хрип белого шума и обрывки голоса Томаса.

— …местонахождение. Повторяю… визуальное подтвер…

— херов что… преры… прием.

— Повтори сообщение. Прием.

Док подождал, послушал — больше ничего не последовало. Он вырвался из-за образованного горой укрытия. Пристли-Хед была узкой скалой, и, чтобы добраться до саней, ему нужно было только отдаться на волю гравитации. О дисциплине в радиоэфире он с этими двумя потом поговорит.

Он переставлял ноги, пригибался к земле и ложился на ветер. Нащупывал путь вниз по склону, делая один осторожный шаг за другим. Теперь, когда он двигался, скованность стала проходить. Рев ветра уменьшался. Чувствительность возвращалась в онемевшие пальцы. Он снова попробовал воспользоваться рацией.

— Томас, Люк, прием! Это Док. Я возвращаюсь на базу, возвращаюсь на базу, прием.

Подождал, послушал — ничего.

Через несколько минут осторожного спуска он нашел дорогу к снегоходу. С наветренной стороны вырос сугроб, и Док схватил лопату, чтобы разгрести его.

Голос Томаса снова прорвался по рации. Парню надо бы поберечь аккумуляторы.

— Ладно, это Томас. Попытаюсь вернуться. Прием.

Док вышел на связь и стал просить Томаса подтвердить свое местоположение. Но тут что-то острое ударило его по затылку, и он повалился на снег.

7 /

— Оставайся на связи для получения новых координат. Прием.

Бухта в этом месте была шириной три километра, но за Пристли-Хед сужалась, изломанным проливом тянулась на восток и, снова расширяясь, открывалась в море. Если ветер продолжится, его может отнести к берегу за Пристли-Хед. Если льдина будет дрейфовать. Если не расколется. Томас вспомнил инструктаж. На ум пришло выражение «прыжки по льдинам». Если он найдет другую. Теперь он знал, что ветер дует с юга, с ледника, так что ему нужно продвигаться на запад, влево, к материку. Он тронулся с места, но почувствовал слабость в ногах, а потому опустился на колени и пополз в том направлении. Вода плескалась о льдину. От края отламывались куски. Томас отполз назад.

Люк вышел на связь и говорил что-то про Дока. Сигнал был слабым и постоянно прерывался.

— Люк, повтори! Мне нужна помощь, Люк!

— …Док. На Пристли-Хед. Сохраняй спокойствие, дружище. Оставайся, где…

— Люк! Док с тобой? Какой план?

— …в пути. Повторяю: помощь в пути. Держись. Конец связи.

Ветер безжалостно буйствовал, но плеск воды о растрескавшиеся края льдины внезапно стал очень громким. Томас вспомнил, как во время инструктажа им рассказывали что-то о поисках по квадратам. Двигаться по ветру, поперек ветра и назад. Если найти соседнюю льдину и перебраться туда, можно продолжить по ней путь к материку. Он снова прополз вперед, потом свернул вправо. За раз несколько шагов на коленях. Низко пригибая голову, пряча лицо от ветра. Мороз скреб когтями по телу. Томас добрался до трещины. Нет, это не трещина. Края терлись друг о друга. Это другая льдина. Он может перебраться. И он подполз ближе к щели, которая начала расширяться.

Паниковать не надо. При нынешнем направлении дрейфа его отнесет к земле прямо за Пристли-Хед. Оттуда его смогут забрать. Самолет «Твин Оттер» прилетит с главной базы на Блафф-Пойнт в считаные часы. Привезет необходимое снаряжение. Док Райт передаст информацию, после чего составят план спасения. Сейчас не прежние времена, когда каждому приходилось надеяться только на себя.

В воде что-то шевельнулось. То ли промелькнула тень, то ли поднялась волна.

Холод пробирал до костей. Томас подался назад от воды и стал шаркать туда-сюда на одном месте. Трудно было расслышать собственные мысли. Важно было поддерживать циркуляцию крови, но не менее важно — беречь энергию. Это одна из нестыковок в инструкции. Он обшарил карманы и нашел еще один питательный батончик, который припас несколько дней назад. Чтобы надорвать зубами упаковку, понадобилась концентрация всех сил.

Когда позже он расскажет об этом Софи, она удивится, как много они ели. Она пришла бы в ужас, узнав, сколько сахара и шоколада Томас добавляет здесь во все блюда. И вообще в каких количествах поглощает пищу. Сама она не клала в чай сахара и не наливала молока. А чайный пакетик выдергивала из чашки почти сразу же, как только опускала его в воду. Получался совсем слабый напиток. Дело не в том, что Софи следила за своим весом, просто предпочитала все чистое и простое. Иногда он даже замечал, что она пьет обычную кипяченую воду. Когда он впервые привел Софи в дом, мать ему потом все уши об этом прожужжала. «Мне просто горячей воды, спасибо». Ну и выражение было на мамином лице! Надо же, вот так гостья. «Она балерина, что ли? — интересовалась мама позже. — Как можно пить пустой кипяток?»

— Док, прием, Док! Где ты, черт бы тебя побрал? Док!

— …

— Томас, мне кажется… Док уехал. Снегоход. Его нет. Шлем здесь, но… Мне надо… станцию. Сохраняй спокойствие, не поддавайся панике. Конец связи.

— Люк? Прием, прием! Люк! Где ты теперь? Ты связался с главной базой? Прием.

Томас прижимал динамик к уху, но там был только белый шум. Замигала лампочка аккумулятора. Он переключил рацию на режим экономии заряда. Нужно просто набраться терпения. Нельзя терять самообладание.

Несмотря на причуды с горячей водой, Софи родителям понравилась. «Они сказали, что ты милая девушка», — сообщил он ей в постели. Она ущипнула его за плечо, сомневаясь, что они отделались такой банальщиной. «Поверь мне, — постарался он убедить ее. — Мама с папой редко имеют мнение о чем бы то ни было. Так что считай, ты их покорила». Томаса отвлекало плотно прижатое к нему женское тело. Его упругость. То, как тугие мышцы играют под кожей, когда Софи меняет позицию. Он видел, как она висит на скалодроме, держась одной рукой за зацеп. Видел сосредоточенность у нее во взгляде. Она думала не об этом движении, а о следующем и о том, которое будет потом. Лопатки шевелились под футболкой, когда она медленно перемещала свой вес. Это было похоже на некий танец. Ему нравилось наблюдать за ней, но он нечасто навещал скалодром. Тамошние мужчины вызывали у него сомнения. Они жали руку с такой силой, которая могла бы раздавить жестяную банку. Все они знали Софи по имени. Скалолазание его не привлекало. Лежа рядом с ней в кровати, Томас чувствовал себя слабым и расхлябанным.

Следовало подумать о следующем шаге, а потом о следующем. Что делать, если он доберется до земли позади Пристли-Хед, а его там никто не ждет. Если ветер отнесет его в другом направлении. Если рация откажет.

Он сильно мерз и не мог вспомнить, хорошо это или плохо. Ветер по-прежнему трепал его, но видимость начала проясняться. Здесь, над водой, снегопад был реже. Он различал другие льдины. Все находилось в движении. Он видел бурлящую темную воду. Поблизости что-то высунулось из воды. Темная голова и длинное гладкое тело. Оно мелькнуло над поверхностью и исчезло.

Док наверняка уже связался с главной базой. Даже без спутниковых телефонов. Он вернулся на станцию и вышел в эфир с помощью коротковолновой радиостанции. У него явно было какое-то предубеждение против спутниковых телефонов. Словно они его когда-то подвели. Но против рации он ничего не имел.

Вода пришла в движение, и ветер обрушился на Томаса с новой силой. Он съежился еще больше, подставляя шквалу спину и натягивая капюшон еще ниже. В каком-то смысле так даже лучше. Такой ветер принесет его к земле быстрее. Если не расколется льдина. Если ветер не изменит направление.

Он сильно мерз и не мог вспомнить свой план действий.

Ему требовался план. Нужно было знать, что делать дальше.

Отличить морского леопарда легко, говорил инструктор. Длинное узкое тело. Массивная голова. Этот вынырнул всего дважды, но Томас был уверен, что он кружит тут поблизости. Кружит — слишком громко сказано. Скорее неотлучно присутствует.

Он вспомнил, как перед самой бурей небо изменило цвет. Только что ярко светило солнце. Как быстро может все измениться. Чистейшее голубое небо за вершиной ледника мгновенно превратилось в пасмурное, оранжево-коричневое. Темное. Чернеющее. Беспросветное. За хребтом собралась непогода.

Морской леопард был все еще здесь. Выскальзывал на поверхность; пропадал.

Томас сжался в плотный тюк и перестал ощущать холод.

Интересно, сколько он продержится в воде, если придется плыть.

Можно добраться до берега и самому радировать на главную базу. Но как ему попасть на станцию, и где снегоход, и что, если рация промокнет? Какая разница? Все равно в таких обстоятельствах все это невозможно.

В ледяной воде плыть нельзя. Надо сохранять спокойствие. Надо запастись терпением.

Рация затрещала, и раздался голос Дока Райта.

— Оставайся на связи для отчетливой краткости. Ситуация подвержена.

8 /

В самолете до станции К было так шумно, что Люка затошнило. Большую часть пути он смотрел в окно, стараясь удержать в желудке свой завтрак. Рев мотора и дребезжание хлипкого фюзеляжа резали его насквозь. Вибрировали все части тела, до самого мозга костей.

Док Райт продолжал бубнить какие-то наставления, но его слова не достигали цели. Он сидел рядом с пилотом и то и дело выскальзывал из-под ремня безопасности, чтобы развернуться к Люку или Томасу, крича что-то им в уши. Люк каждый раз кивал, туманно выражая согласие, и отворачивался к иллюминатору около своего сиденья.

Он изучил карты всего побережья, и особенно района вокруг станции К, где им предстояло работать, но чертежей местности и аэрофотоснимков оказалось недостаточно, чтобы подготовиться. Просторы оказались необъятными и безликими.

Собственно, нельзя сказать, что глазу не за что было зацепиться; внизу лежали горы, хребты с обсыпными склонами, и ледники двигались по заливам и бухтам. Но без деревьев, или рек, или зданий трудно было составить представление о пейзаже. Километр за километром тянулись однообразно и бесконечно.

Томас занимался своим фотоаппаратом, менял объективы, пытаясь найти ракурс, с которого изображение на экране будет иметь хоть какой-то смысл. Пилот время от времени разговаривала по рации, глядела на приборы, переключала рычажки, регулировала показатели на сенсорном дисплее, что-то показывала Доку.

Хвост самолета, где они сидели, был в основном заставлен припасами. Сиденья, притиснутые к открытой кабине, казалось, впихнули сюда уже после того, как загрузили ящики. Из рифленого стального пола торчали болты и крючки. Фюзеляжсостоял из скрепленных частей, и со своего места Люк мог коснуться крошечных болтов, соединяющих две из них.

Док снова повернулся и что-то прокричал в ухо Томасу. Тот криком передал сообщение Люку.

— ОН ГОВОРИТ, ЭТО ПОД НАМИ.

— ЧТО?

— ПОД НАМИ. ГОВОРИТ, ЭТО ТАМ.

— ЧТО ТАМ?

— СТАНЦИЯ К.

— ГДЕ?

— ВОН. ОКОЛО БУХТЫ. КРАСНОЕ СТРОЕНИЕ. ВИДИШЬ?

Док, чего-то ожидая, смотрел на них. Люк взглянул на него и покачал головой. Ему показалось, что он заметил на снегу ржавый лоскут, но когда он поморгал, видение исчезло. Рев мотора изменил тон. Из окна Люк наблюдал, как повышение рельефа начало совпадать с контурами на картах, которые они изучали, и ржавое пятно превратилось в небольшое красное здание с черной крышей. Ниже по склону, ближе к воде, тянулась слабая полоска, которая вскоре разделилась на две параллельные пунктирные линии, и когда горы с обеих сторон от них внезапно обрели высоту, он ясно увидел очертания хижины, амбары, топливохранилище, вытянутый контур бухты Лопеса со спокойной водой и флажки, маркирующие лыжню для посадки самолетов; пилот помогала себе бормотанием, смотрела на шкалы и лампочки, постоянно что-то подкручивала, рев стал громче и назойливей, и когда закрылки опустились и характер шума снова изменился, Люк вжался в сиденье; теперь справа от них четко выделялась линия хребта Гэррида, поднимающегося к вершинам K-7 и K-8 позади него, земля приобрела трехмерность и фактуру, и несколько айсбергов, отражая солнечный свет, вырастали из воды слева от них, и вновь прибывших встретила повсеместная белизна, и лыжи самолета с тряской и дрожью заскользили по утрамбованному снегу. За окнами брызнул белый фонтан. Пилот что-то говорила Доку, рычаги дрожали под ее руками, когда она тормозила машину.

Док повернулся к коллегам и улыбнулся со смесью гордости и возбуждения. Томас прижал фотоаппарат к стеклу и сделал несколько снимков. Когда самолет развернулся и покатил в обратном направлении, они увидели снаружи три фигуры в ярко-красных комбинезонах, ожидающие их посередине посадочной лыжни. Присутствие здесь людей поражало. Они опирались на составленные друг на друга ящики, бочки для горючего и токсичных отходов и напоминали работников, выскочивших на перекур на задний двор склада, не делающих лишних движений, говорящих сквозь стиснутые зубы. За самолетом они наблюдали не шевелясь, словно видели посадку уже много раз.

Док снова что-то крикнул товарищам, но Люк по-прежнему не слышал ни слова. Он кивнул и улыбнулся. Самолет с легким толчком остановился, и Томас ударился лицом о стекло.

Они отстегнули ремни и открыли двери. Внутрь хлынул яркий свет, и Люк сменил очки на солнцезащитные. Они выбрались наружу, спрыгнув с невысоких ступенек на лед. Люк хотел, подобно высадившемуся на поверхность Луны Нилу Армстронгу, пошутить по поводу маленького шага человечества, но не придумал ничего остроумного. Пилот не глушила мотор. Было не так холодно, как ожидал Люк, но в воздухе ощущалась сырость. Трое у ящиков ждали, и Док подошел к ним пожать руки. Со стороны казалось, что он готов отсалютовать. Люк обернулся к Томасу и мимикой показал, как тот врезался физиономией в стекло. Томас так же мимикой послал его подальше.

Они быстро стали разгружать привезенные припасы, передавая ящики из рук в руки. Люку нравилось, как это звучало: «выгружать припасы из грузового отсека». Некоторые ящики были деревянными, с полозьями, и выглядели так, словно использовались с пятидесятых годов прошлого века: ярлыки были нанесены по трафарету, а даты перечеркнуты. «Углом. Обр. Инструм., пом. Пища для настоящих мужчин». Они составили колонну ящиков с краю от лыжни, рядом с бочками из-под горючего и отходов. Группа, которую они сменяли, как воды в рот набрала. Люк на мгновение задержался, чтобы поправить штабель, и, когда подошел Томас, сделал вид, словно у него это не получается.

— Томас!

— Люк.

— Не поможешь мне составить этот инструм углом, пом?

— Сдохнуть как смешно, приятель.

Они помогли улетающей группе загрузить в самолет ящики и пустые бочки, которые должны были отправиться назад в Блафф-Пойнт. Пилот четко объяснила, что куда поставить и как именно закрепить. Люк уже взмок и потому расстегнул молнию на куртке. Когда все закончили, снова пожали друг другу руки, и трое отбывающих сели в салон. Двери закрылись, мотор загудел громче, и самолет поехал к концу лыжни. Оставшиеся на земле стояли и смотрели. Томас сделал еще несколько фотографий, и Док сказал ему, что они никогда адекватно не передадут реальность. Томас ответил, что все равно будет стараться. Холод стал пробираться Люку под куртку. Притопывая, чтобы согреться, он услышал хруст снега под ногами. В ушах звенело от тишины. Самолет развернулся и двинулся в их сторону, набирая скорость на фоне суровых скал на другом конце берега. Люк в первый раз окинул взглядом Бухту: серая неподвижная вода, противоположный берег едва виден сквозь легкую мглу. Самолет промчался мимо, и пилот на прощание подняла руку. Они помахали в ответ и увидели, как нос судна вздернулся в воздух. Хвост летательного аппарата, казалось, примерз ко льду, но потом он тоже оторвался от земли, чуть поднялся и наклонился сначала вправо, затем влево («Давай, сукин сын, давай», — пробурчал Док) и снова бухнулся на снег. Даже издали они услышали, как мотор низко зарычал, и самолет снова замедлился, скользя к концу лыжни.

Люк не понимал, что происходит. Дыма или огня не появилось. Выражения же лица Дока, спрятанного под очками и бородой, было не разобрать.

Самолет медленно развернулся вдали, описав полукруг. Они ждали, что будет дальше. Люк попытался поймать взгляд Томаса. По сторонам от лыжни высились сугробы.

Самолет снова направился к ним, набирая скорость и поднимая по бокам фонтаны снега. Мотор заполнил недавнюю тишину визгливым ревом. Передние лыжи поднялись, и снова возникло неуклюжее промедление, прежде чем оторвалась от земли задняя часть. Крылья резко наклонились влево и вправо («Твою же мать», — пробормотал Док высоким голосом), но на этот раз, проезжая мимо них, самолет стал медленно подниматься и в конце полосы взмыл вверх и направился в сторону ледника у выхода из Бухты.

Постепенно воцарилась тишина.

— Ладно, — небрежно произнес Док, словно вылет прошел совершенно без затруднений. — Давайте отвезем припасы на станцию.

Он подогнал снегоход и начал грузить ящики на вереницей привязанные к нему сани. Люк провожал взглядом самолет. Маленькое красное пятнышко на фоне мглы, поднимающейся от вершины ледника. Стальная птица накренилась влево, неохотно и медленно поворачиваясь. Казалось, ветер сносит ее, как хилого воздушного змея. Все еще силясь набрать высоту, самолет пролетел мимо них в последний раз и устремился вдоль Бухты к открытому морю, заворачивая к береговой линии, лежащей на севере. Потом он потерялся из виду в белом сиянии.

За спиной у Люка Док учил Томаса, как равномерно распределять вес ящиков по саням. Он намеренно повышал голос, чтобы и Люк мог слышать его, и Люк воспринял это как намек, что ему тоже следует помогать. Было уже ясно, что этот человек большой мастер подтекста.

— Ну, значит, вот, — произнес Док, когда Люк присоединился к ним. — Добро пожаловать на станцию К. Полагаю, вы здесь впервые. Сам я уже бывал тут, неоднократно. Адское местечко. На всякий случай напоминаю: я здесь представляю службу ОТП…

— Что за зверь? Орган территориального правления?

— Разумеется, нет. Общая техническая поддержка, как вам известно.

— Общественная техническая поддержка.

— Нет, Общая техническая поддержка. ОТП. Ну, это неважно.

— Ладно. ОТП. Понятно.

— Хорошо. Ну так вот, я отвечаю за то, чтобы все шло как по маслу и вы выполняли свою работу. Я ни разу не начальник, однако у меня имеется некоторый опыт, и я попрошу вас относиться к этому с уважением. Справедливо?

— Совершенно справедливо, Док.

— В таком месте, у черта на рогах, моральный дух команды может хромать, еще бы, так что, думаю, небесполезно будет каждый вечер проводить совещание с кратким отчетом о проделанной за день работе, чтоб улаживать всякие недоразумения и все в таком роде. Возражений нет?

— Ты хочешь каждый вечер получать от нас отчет?

— Ну, разумеется, не официальный, еще бы. Я просто имею в виду, что надо обсуждать рабочий процесс, чтобы сглаживать шероховатости. Это не то что я рвусь в начальники.

— Но тебе хотелось бы выслушивать краткие отчеты.

— По-моему, ты слишком серьезно к этому относишься.

— Я просто вношу ясность, Док.

— Да и шут с ним. Давайте уберем припасы и устроим сабантуй.

Он завел мотор, и Люк заметил Томасу, что существует отличный способ улаживать все недоразумения кратко и отчетливо. Они надели шлемы и, оседлав вдвоем второй снегоход, последовали за Доком. Ехали сначала по ровной поверхности, потом медленно стали подниматься по склону к красной хижине станции К. Позади них освещенная солнцем вода отливала металлом. Снегоход оказался не таким стремительным средством передвижения, как ожидал Люк. Мотор громко и натужно тарахтел, но машина тащилась еле-еле. До станции они добрались за двадцать минут и еще три раза возвращались, чтобы забрать все припасы.

/

При виде хижины Люку пришли на ум фьорды. В ней было что-то скандинавское. Стены цвета ржавчины, черная крыша из рифленой стали. Вдоль фасада тянулась веранда. Казалось, оттуда вот-вот появится рыбак в свитере грубой вязки, кивнет им и начнет перебирать сети. Когда вошли внутрь, Док опустил плечи, и Люк заметил, что тот расслабился. Он уже успел поведать им историю этого места, рассказать о построивших это жилище людях, которые приплыли на корабле в метель и, пока подводили дом под крышу, жили в палатках, и о том, что самому Доку с коллегами удалось сделать, когда они прибыли сюда впервые. С тех пор вроде бы мало что изменилось. В дальнем конце находились четыре двухъярусные койки со встроенными полками и ящиками; посередине помещения длинный стол с коротковолновым радиопередатчиком на нем и со скамьями с двух сторон; вдоль стены кухонное оборудование. Печь, работающую на жидком топливе, предыдущая группа не погасила. На стене висели карты, схемы, газетные вырезки и фотографии прежних обитателей станции. Также в комнате стоял стеллаж с книгами, висела полка с настольными играми и пазлами. Док в последний раз был здесь несколько лет назад, но явно считал это место своим домом. Некоторые из книг принадлежали ему. На стене остались рисунки, которые он прикрепил два десятилетия назад. Спал он всегда на верхней койке у окна и теперь немедленно забрался туда. «Добро пожаловать на станцию К, ребята», — сказал он.

/

В первые два дня они не могли даже выйти на улицу. Ветер яростно бился в окна, и приходилось топить печь на полную мощность. Говорили о распорядке дня, бесконечно гоняли чаи. Томас сделал много фотографий хижины, и Док задавал ему вопросы про объективы и размеры файлов. По расписанию выходили на связь с радистом из Блафф-Пойнт. Направление ветра ноль один ноль. Скорость ветра двадцать пять узлов. Ветер с густым снегом.

Утром на третий день наступила тишина, небо прояснилось, и после завтрака коллеги отправились разгребать посадочную лыжню. Им предстояло собирать геоданные с помощью приборов джи-пи-эс, но, конечно, в первую очередь следовало поддерживать станцию в рабочем состоянии. У Дока была привычка невзначай бросать подобные замечания, словно о таких вещах не стоило и говорить. Словно он соглашался с чем-то, что уже прозвучало ранее. Они пошли в ангар, и Док показал, как устанавливать щетки на снегоходы. Гремя прикрепленными позади щетками, спустились от хижины по длинному склону к черным флажкам лыжни. Небо было чистым и синим. В дальнем конце Бухты из воды величаво вырастали айсберги, и лучи солнца преломлялись в них и плясали вокруг. Вдалеке тишина была почти зримой. Грохот же позади снегоходов был всепоглощающим.

Они прибыли на станцию К, чтобы обновить некоторые карты, которые велись на этом участке Полуострова почти четыре десятилетия. Люк и Томас, оба постдокторанты, писали научное исследование для Геоинформационной службы и умели использовать и поддерживать системы джи-пи-эс. Подробные карты береговой линии уже давно были завершены, но геодезические замеры, которые им предстояло здесь провести, имели целью устранить некоторые отклонения в существующих данных. Формулировку «отклонение» Док выбрал сознательно. Он уже сообщил юным коллегам, что не любит слово «ошибка». Люди стараются как могут, говорил он. Условия труда здесь тяжелые.

Также, насколько мог судить Люк, их направили на станцию К, чтобы разгрести все дерьмо, которое Док с товарищами накопили за последние тридцать лет. Данная цель тоже облекалась в эвфемизм. Речь шла о «рационализации складской системы» и «локальной реконструкции». Это означало устранить пустые бочки из-под горючего и проверить землю под ними на предмет загрязнения. А это означало упаковать в ящики куски сломанных и заброшенных механизмов. Что, в свою очередь, означало выгрести старые мусорные ямы и сложить в ящики жестяные банки, бутылки, тряпки и журналы, которые смерзлись там.

А кроме прочего, в задачи группы входило поддержание лыжни в рабочем состоянии, то есть расчистка ее до гладкости. Слово «гладкость» тоже звучало двусмысленно, ибо утрамбованный снег зыбился невысокой рябью, отражающей движение ветра по воде, и разровнять ее было невозможно. Большие бугры полагалось разравнивать при помощи щеток, возя их по замерзшему снегу, как борону. Молодые полярники ездили вперед и назад, а за ними тянулся грохот железа и раздробляемого льда. Шум и вибрация изнуряли, холодный сырой воздух пробирался под одежду. Люк и Томас садились за руль по очереди, и, катаясь позади, Люк старался не признаваться себе, что скучает.

Во время перерыва все трое собрались вокруг снегохода Дока и открыли коробку с «пищей для настоящих мужчин». Томас сделал несколько фотографий и все время рассматривал на дисплее, как они получились. В коробке оказались термос кофе, смешанного с горячим шоколадом, питательные батончики, сухофрукты. Все молча сели на снегоходы, выдыхая в воздух облачка пара. Поднялся легкий ветер, и видимость ухудшилась.

— Док!

— Что, Томас?

— Тебя когда-нибудь спрашивали, почему это называется пищей для настоящих мужчин?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, тебе не кажется, что здесь кроется несправедливость?

— Ну, это просто устоявшееся название. Оно ничего не значит.

— Почему? Тут ведь ясно сказано, что пища для мужчин, разве нет?

— Нет, это значит, что питание предназначено для полярников.

— Но ведь среди полярников есть и женщины.

— А, я вижу, к чему ты клонишь.

— Ты его обратил, Томас.

— Думаю, ты придаешь названию слишком большое значение.

— Правда?

— Ну, действительно, в последние годы с нами работало несколько прекрасных женщин из Института. Некоторые из них даже были из ОТП.

— Очень современно.

— Многие из них ничем не отличаются от мужчин.

— Женщины ничем не отличаются от мужчин?

— Да, вообще ничем. Тот же наш брат полярник, по сути дела.

— Брат? Ясненько.

С дальнего конца Бухты повеяло, как называл это Док, «жуткой мерзостью», сырой ветер покатился по долине, и вскоре влажность стала пронизывать насквозь. Коллеги убрали продукты в коробку и вернулись к работе.

/

Дважды в день собирались у радиоприемника, чтобы по расписанию выйти на связь с главной базой. Радист с Блафф-Пойнт по очереди подключался к каждой станции, прося представить краткий отчет о проделанной за день работе, погоде и по вопросам снабжения. Станция К, время восемнадцать ноль-ноль, скорость ветра пятнадцать узлов, низкая контрастность, без существенной облачности, травм и нештатных ситуаций нет. Все это произносилось скороговоркой, но механическим тоном, по сути, передавалось сообщение: привет, мы здесь, мы живы. Берегите себя. Спокойной ночи. Принято. Конец связи. Во время инструктажа подчеркивалось, как важно выходить на связь строго по расписанию. При малейшем промедлении немедленно будет задействована аварийно-спасательная служба. Молчание в этих обстоятельствах — крик о помощи. Каждый вечер, слушая отчеты других станций и ожидая своей очереди, Томас искал на карте Полуострова место их расположения; каждый ответ был похож на мимолетный клуб дыма над отдаленным костром.

/

— Я собрал вещмешок и положил туда ледоруб.

Люк повернулся от раковины в другом конце комнаты и переглянулся с Томасом.

— В самом деле, Док?

— Перестань, Люк, — сказал Док, сидевший в мягком кресле около печи. — Твоя очередь. Никакого саботажа.

— Теперь я саботажник?

— Знаешь, что я тебе скажу, Люк? Здесь нет ни телевизора, ни радио…

— Да, полная безмятежность. Правда?

— Определенно, безмятежность, — откликнулся Томас из-за ноутбука.

— Да, но постепенно это спокойствие начинает надоедать. С годами я обнаружил, что некоторые изменения в организации досуга помогают скоротать время и сплачивают команду.

— Ладно. Но сначала мне надо закончить с этими кастрюлями.

— Здесь некуда пойти развеяться.

— Это правда, Док.

— Ближайшие люди в пятистах километрах, да и те русские.

— Понял тебя.

— И живым ты туда, скорее всего, не доберешься.

— Звучит весьма оптимистично.

— Так что я собрал вещмешок и положил туда… ледоруб. Люк?

— Да, присоединюсь, когда домою посуду. Томас, сделай ход вместо меня.

— Я собрал вещмешок, — произнес Томас, — и положил туда ледоруб и альпинистскую веревку.

— Страховка, хорошо. Я собрал вещмешок и положил туда ледоруб, альпинистскую веревку и кошки.

/

Когда погода прояснилась, они отправились собирать геоданные. Погрузили на снегоходы снаряжение и еду с запасом и прихватили палатки на случай, если в походе настигнет буря и придется пережидать. Подготовка и погрузка всего необходимого заняли много времени. Если нужно было, они спрашивали совета у Дока, но он дал понять, что его задача — отвечать на вопросы. Я здесь только в качестве поддержки, сказал он. В общем техническом смысле. Для снятия показаний джи-пи-эс они выбрали надежные ориентиры: радиовышку, установленную тридцать лет назад и изображенную на нескольких аэрофотоснимках; место соединения двух хребтов у основания горы К-7; узкую скалу в самом конце хребта Гэррида. Сколько было возможно, проехали на снегоходах, а когда началась круча, двинулись пешком, таща за собой снаряжение.

Добравшись до ориентира, бодро приступили к делу: установили штативы и базовые блоки джи-пи-эс, дождались, пока приборы загрузятся, сняли и несколько раз перепроверили все показания. На запись каждого ушло по часу, поскольку блок связывался с несколькими спутниками и калибровал позицию с точностью до сантиметров. Пока ждали, Док готовил горячий шоколад и травил байки про свои первые годы на станции К.

Вечера были длинными и спокойными. Солнце не садилось, а только слегка оседало к горизонту, а затем снова взбиралось на небо. Вода в бухте стояла темная и неподвижная, а тишина — оглушающая. Работы было много, но часто приходилось подолгу ждать хорошей погоды. Коллеги много ели, мыли посуду, отчищали кастрюли, скребли стол и пол. Читали книги, которые Док собирал годами, почти все они были об Антарктике. Томас редактировал фотографии. Они записывали дневные результаты, строго по расписанию выходили на связь с Блафф-Пойнт, снова ухаживали за снаряжением, и все же по вечерам оставалось несколько часов свободного времени.

Ночью было иначе. Континент подставлял лицо солнцу, и лед медленно таял. Острые горные вершины удалялись от долины, и ледники вдавались в море. В расщелины, пересекавшие склоны более низких гор, падал свет, приобретая голубизну, которая по мере углубления темнела.

Легкий ветер нес вверх по склонам снежно-ледяную пыль.

Радиосигналы передавались лишь изредка.

/

— Я собрал вещмешок и положил в него ледоруб, альпинистскую веревку, кошки, водонепроницаемый колпак, яйцо, фотовспышку, слиток золота, страховочные ремни и нож для колки льда.

— Сколько ты этим занимаешься, Док?

— Извини, не понял — чем? Играю в эту игру?

— Да, в эту самую. То есть сколько ты здесь работаешь?

— Томас, твоя очередь. Это мой тридцать третий сезон на Полуострове, Люк.

— Тридцать третий? Мать честная! Тебе никогда не бывало скучно?

— Скучно? Ты за окно смотрел? Как тут заскучаешь?

— Ну да, тут красиво.

— Еще бы.

— Еще бы. Но я хочу сказать, разве это не приедается со временем?

— Приедается?

— Ну, разве можно бесконечно смотреть на айсберги и взбираться на горы?

— Ты ведь в курсе, что Антарктида — огромный континент?

— Это ясно. Но ведь большую его часть ты никогда не увидишь. В основном ты ездил на снегоходе, переносил бочки из-под топлива, ставил палатки, летал над этим Полуостровом во всех направлениях. И все это время был техником.

— Вообще-то раньше нас называли полевыми помощниками.

— Так и называли?

— Именно так.

— «ОТП» звучит лучше, чем «полевой помощник», Док.

— Сам бы я предпочел формулировку «проводник экспедиции».

— А если «помощник по техническим вопросам»? — предложил Томас из-за экрана ноутбука.

— Не пойми меня превратно, Док, здесь, конечно, здорово. Я никогда не смогу объяснить на Большой земле, какая здесь красота. Боюсь только, восторг скоро пройдет. Есть ведь предел и восхищению.

— Сокращенно «попотех», — добавил Томас.

— Каждому по вере его, Люк.

— То есть?

— Все зависит только от тебя. Я хорошо знаю это место. Я изучил его вдоль и поперек. Здесь я чувствую себя как дома. Это вневременной ландшафт. Тут ничего не меняется. Кстати, Томас, все еще твоя очередь.

— Я собрал вещмешок и положил туда ледоруб…

— Когда я возвращаюсь в Кембридж, там все время что-нибудь меняется: появляются новые дороги, новые районы, старые здания сносят и строят современных уродцев. Повсюду мусор. Туристы толпятся на тротуарах.

— …альпинистскую веревку, кошки, водонепроницаемый колпак…

— Этой же земли никто не оскверняет. Если тут и есть мусор, то только потому, что мы его набросали. И хочешь не хочешь придется его собрать.

— …страховочные ремни, нож для колки льда и канистру.

— А если я заберусь на хребет Гэррида и найду там пятно желтого снега, то это потому, что на прошлой неделе я там нассал, пардон за мой французский.

— Класс.

— Винить некого.

— Тебе не сообщили, Док, что у нас тут есть туалет?

— Понимаешь, здесь ты становишься как будто чище. Или нет, не чище, а проще. Трудно объяснить.

— Ну почему же, ты отлично объясняешь, Док.

— Думаю, не будет преувеличением, если я скажу, что здесь чувствую себя дома в большей степени, чем на своей улице.

— Правда?

— Правда. Твоя очередь, Люк.

— Ладно. Значит, так. Ледоруб, альпинистская веревка, кошки, водонепроницаемый колпак — что там еще? — канистра, вещмешок.

— Ты женат, Док?

— Женат, Томас. Двое детей. Уже разлетелись из гнезда.

— И как твоя жена терпит, что ты все время торчишь здесь?

— Между нами полное взаимопонимание.

— Взаимопонимание, значит? Погоди, Люк, нельзя класть вещмешок в вещмешок.

— Ну я ведь только что положил.

— Док, скажи ему.

— По мне, так подходит.

— Док, ты говорил жене, что чувствуешь себя дома здесь, а не рядом с ней?

— Не в таких выражениях, Люк. А что с твоей семьей?

— А что с ней?

— Как родные относятся к тому, что ты поехал сюда?

— Ну, мама волновалась.

— Твой ход, Док.

— Я собрал вещмешок и положил в него следующее: ледоруб, альпинистскую веревку, кошки, водонепроницаемый колпак, яйцо, фотовспышку, слиток золота, страховочные ремни, нож для колки льда, канистру, вещмешок и лимон.

— Какой еще лимон? Так не пойдет, Док. Здесь лимоны не растут.

— А твоя семья откуда, Люк?

— Сейчас живет в Лондоне. В районе Нью-Кросс.

— Да я не…

— Не суй свой нос куда не надо, Док.

— Да что в этом такого, Томас? Я просто интересуюсь.

— Ох, Док.

— А изначально откуда?

— Все-то тебе интересно, Док.

— Да, я любопытный.

— Не то слово.

— Я без всякой задней мысли спросил.

— Да ничего. Вообще-то они из Норвегии.

— Серьезно?

— А что тебя удивило? Да. Из Тромсё, на самом севере страны. Вот почему я так легко выношу полярные условия. Это врожденное.

/

С хребтов снизошла тишина, прокатилась по равнине и просочилась в щели утепленных дверей, осев, как мелкая пыль, на койки, полки, стол, пока трое мужчин мыли чашки и готовились ложиться спать. Они опустили светозащитные шторы, и в комнате воцарилось подобие сумерек. Этого было недостаточно, чтобы ослабить хрустальную тревогу, которую ощущал каждый, и койки скрипели, когда они по очереди поворачивались, на время успокаивались и опять искали новое положение, которое могло бы их убаюкать.

/

Они снова чистили снег на лыжне. Понятие «гладкость» все еще было преувеличением. Воздух обжигал легкие, но полярники быстро согревались. Одна из щеток вышла из строя, и, пока Люк пил чай, Док вместе с Томасом принялись чинить ее. Слово «щетка» не очень подходило к предмету, состоящему в основном из железа и шипов. Когда они тоже сделали перерыв на чаепитие, Док снова упомянул, что сам на пару с Плэнки Карразерсом покрасил в оранжевый цвет бочки из-под топлива, стоящие вдоль лыжни. Он уже говорил об этом Люку и Томасу. Рассказывал в красках несколько историй из своих первых экспедиций на станцию К. Хижину соорудили за много лет до его прибытия, но Док с коллегами расширили ее — построили новый ангар, устройство для переработки отходов и туалеты с камерой сгорания. Когда они закончили, Док, по собственному признанию, просто влюбился в это место.

Пройдя всю лыжню, полярники остановились на очередной перерыв, и Док сообщил, что собирается сделать финальный заезд для инспекции. Ожидалось прибытие самолета для заправки топливом, и он хотел удостовериться, что посадка безопасна. Люк и Томас присели на снегоход, а Док несколько раз проехался до конца лыжни и обратно. Инспекция была очень тщательной. Вокруг Дока клубился снег. Поднялся ветер, и вихри усилились. Когда Док оказывался на другом конце лыжни, коллеги его уже не видели и некоторое время стояла тишина, пока он не появлялся снова. Погода быстро ухудшалась, и каждый раз, когда он удалялся, ему требовалось все больше времени, чтобы вернуться. Фары снегохода расплывались в снежной дымке, и, хотя Томас и Люк ни словом об этом не заикнулись, оба нервничали, слушая тишину перед его возвращением.

— Представляешь, да?

— Не произноси это вслух.

— А если он просто не вернется?

— Ты слышал, что я сейчас сказал?

— Нет, я серьезно. Что нам тогда делать?

— Все просто. Идем прямиком на станцию, связываемся по радио с базой, ждем, когда погода улучшится.

— И не паникуем?

— Да, едрить твою, не паникуем. Железобетонно.

— А в какой стороне хижина, Люк?

— Отвянь.

— Нет, правда. Ну вот куда нам сейчас идти, если что?

— Туда. Наверх.

— Сомневаюсь. Это может быть путь к леднику.

— Не может.

— Или к морю.

— Слушай, кончай уже.

— А то пойдем к станции и вдруг — плюх!

— Что «плюх»?

— Ну, один неверный шаг — и ку-ку.

— Хижина определенно там.

— Как думаешь, сколько ты протянешь в воде?

— Да иди ты!

— Пять минут? Две?

— Ну, значит, будем сидеть на попе ровно, пока не закончится метель.

— Плюх!

— Томас, ну в самом деле!

— Наверно, от холода будет шок.

— Прекрати, чувак. У нас есть джи-пи-эс, компасы.

— А ты взгляни на приборы. В какую сторону идти? Туда?

— Определенно туда. Слушай, а это бодрит.

— А я что говорю? Так в какую?

— Погоди. Черт. Черт. Не туда. Проклятье!

— Плюх!

— Вот именно.

Они присели на корточки за снегоходом, прячась от влажного ветра и дожидаясь возвращения Дока. Снег теперь летел почти горизонтально, слоями ложась на складки их курток. Вой ветра усиливался. Они ждали возвращения Дока.

/

— Станция К, станция К, это Блафф-Пойнт, Блафф-Пойнт, прием.

— Блафф-Пойнт, это станция К, станция К, на связи.

— Станция К, доложите обстановку, прием.

— Личный состав на месте. Травм и нештатных ситуаций нет. Работа идет по плану. Прием.

— Рад слышать, Док. Новички не шалят?

— Направление ветра два семь ноль градусов, скорость ветра десять узлов, видимость десять километров, контрастность умеренная, температура минус три, без существенной облачности. Прием.

— Принято. Спасибо, Док. Как всегда, приятно было поболтать. Конец связи.

/

Вечером с вершины хребта Гэррида Люк и Томас смотрели вниз на станцию К. Небо было чистым, солнце стояло высоко. Хотя время приближалось к полуночи, слово «вечер» едва ли подходило к этому времени суток. Мягкий серый дымок тонкой линией поднимался от металлической печной трубы жилища. Томас водрузил прибор джи-пи-эс на штатив и стал ждать, когда он загрузится. На дальнем берегу Бухты вздымались в небо горы. Сверху приятели видели, как Док расхаживает между хижиной и амбаром. Отсюда было непонятно, чем он занят: подошел к составленным одна на другую бочкам, постоял и вернулся к хижине, потом точно так же прошагал до хижины и обратно, затем до ангара с припасами, до сарая с инструментами, хранилища мусора и до снегоходов.

— Мне кажется, он опять что-то пересчитывает.

— Любит человек считать.

Джи-пи-эс запищал, подтверждая показания, и они записали цифры.

/

Хижина покачивалась и дрожала у подножия хребта, крепкие брезентовые стропы с трудом удерживали ее. Дым из трубы и желтый свет, льющийся из маленьких окон, придавали ей вид лоцманского судна, пробивающего себе дорогу сквозь шторм. Внутри скрипели деревянные панели и гудела заправленная жидким топливом печь. На стеклах выступил конденсат. Видимость десять метров. Погода на текущий момент — сильный ветер с густым снегом. Чайник снова засвистел, и Док налил себе еще сладкого чаю с молоком, который хлестал литрами.

/

— Док, можно тебя спросить?

— Валяй, Люк.

— Валяй? Ладно. Вот. Откуда взялось прозвище Док?

— А. Ну, я определенно не врач.

— Понимаю.

— Знаешь, так бывает: кто-нибудь случайно припечатает, и кликуха приклеится.

— Ты не помнишь, откуда она?

— Нет, не помню.

— Ладно. Прикольная история. Спасибо, что поделился.

/

Станция К виднелась вдали размазанным железно-кровавым пятном и становилась все меньше. От дыхания находящихся внутри живых существ окна туманились, смутно желтели. Существа прибывали и уезжали. Их следы с каждым годом все больше растапливали лед. Лед соскальзывал со склонов и срывался в воду. Айсберги поворачивались, распадались и плыли с вихревыми течениями Бухты по направлению к диким открытым морским пространствам. Дневной свет был молчалив. Существа дышали в своем узком деревянном убежище. Непогода снова брала их в плен. Существа высыпали из укрытия и медленно рассеивались по снегу. Они несли с собой рюкзаки, палки, рацию. Они двигались дальше. Приближались долгие сумерки, а после них на континент на много месяцев опустится ночь. Вода пришла в движение, и небо над ледником потемнело. С горного хребта пришла метель.

/

Утром Люк, как всегда, встал первым; вышел из хижины и отправился в сарай, где находился туалет. Привычка просыпаться раньше всех давала определенные преимущества. Он осторожно закрыл за собой дверь и потопал вниз по щебневому склону к северу, мимо колонн из бочек и штабелей из ящиков с припасами, паллет и всяческого накопленного годами барахла. Дорога к туалету была отмечена флажками и оградительной лентой на случай, если заметет. Сегодня было солнечно. Еще одно погожее утро на станции К.

Когда он вставал так рано, то любил оставлять дверь туалета широко открытой. В ясный день вид отсюда открывался фантастический. Синее небо и острые белые гребни гор. В Бухте медленно поворачивались айсберги. Люк находился здесь уже три недели, а все еще не привык к этому ошеломительному зрелищу. Он не знал, как рассказать о нем людям, когда вернется домой. Словами такого не передать. Он посмотрел в небо над Бухтой, на овеваемую ветром со снегом вершину ледника. Больше чем в восьмидесяти километрах позади ледника находились горные хребты. Между ним и ими нет ни одного человека. И в нескольких сотнях километров дальше тоже. Люк никогда еще не был так далеко от людей. И никогда не будет.

Послышался хруст снега под ногами, и вид на горы внезапно заслонил Томас, который оперся на дверной проем и тяжело дышал.

— Знаешь, зачем в туалетах существуют двери, Люк?

— Нет, приятель. Зачем?

— Чтобы мне не приходилось смотреть на твое дерьмо, пока я жду своей очереди.

— Никто не просит тебя смотреть, чувак. Возвращайся в хижину и жди, пока не увидишь табло «свободно».

— Какое еще табло? Ты что-то от нас скрываешь?

— Это фигура речи. Если я не в хижине, то где же мне еще быть? Отвернись.

— Если стесняешься, надо закрывать дверь.

— Тут нечего стесняться. Док встал? И вообще, отвали и дай мне спокойно закончить.

— Док еще храпит. Дрыхнет без задних ног. Не обращай на меня внимания, чувак. Не спеши. Я могу подождать.

— Все, сдрисни отсюда.

— Далеко сдриснуть?

— За угол, блин, или еще куда подальше.

Он проводил Томаса взглядом и закрыл дверь. Даже с включенным светом внезапно стало очень темно. Он закончил свои дела и отправился в хижину.

После завтрака и утреннего сеанса связи они обсудили задачи на день. Работу с картами распланировали с запасом в три дня, и Томас загорелся сделать фотографии на берегу Бухты. Док снова настаивал, что снимки не смогут передать видимое глазом, но выдвинул несколько предложений, откуда может получиться выигрышный вид. Сначала он попросил помочь ему с ремонтом, но после обеда они погрузили на снегоходы футляры с аппаратурой Томаса и коробки с «пищей для настоящих мужчин» и двинулись через лыжню по направлению к Бухте.

Вдоль берега за год наросла ледяная кромка, и Томас некоторое время пытался ухватить на камеру игру света на воде около нее. Дока и Люка он заставил позировать для портретов.

— Полагаю, ты разместишь наши физиономии в «Инстаграме»? — спросил Док.

— Ну, может быть. Вообще-то я надеюсь устроить выставку, но кое-что можно и опубликовать. Вы не против?

— Да мне в принципе все равно. Я такое и не смотрю. Если это поможет тебе получить больше поклонников, я не возражаю.

— Ясно. Поклонников, значит. Ладно.

— Док, может быть, тебе следует поближе познакомиться с современными реалиями?

— Достаточно, Люк. Думаю, разговор окончен.

Томас устанавливал на фотоаппарат длиннофокусный объектив, с досадой глядя на скалы Пристли-Хед.

— Тебя что-то беспокоит, Томас?

— Не знаю, Док. Мне просто нужен какой-то ориентир, который поможет передать масштаб. Понимаешь?

9 /

Док Райт ввалился в тамбур и с силой захлопнул дверь. Поначалу все еще больно было дышать. Он потер онемевшую ссадину на лице. Затылок пульсировал, но ни ушибов, ни крови не было, и он уже засомневался, не почудился ли ему удар. Стянул с себя водонепроницаемую куртку, не сразу расстегнув непослушными пальцами молнию. Чтобы не упасть, пришлось ухватиться за вешалку. Он не знал, давно ли спустился со скалы. Не помнил, как сел на снегоход и направил его наверх на плато. Это произошло как-то автоматически. Он очнулся на полпути к хижине, мотор ревел, и только тогда Док пришел в себя. Буря колотилась в дверь. Он слышал голос по рации в комнате. «Прием, Док, прием». А он думал, что парни уже здесь. Боль в голове то усиливалась, то стихала. Когда стихала, наступало онемение. Дыхание было еще рваным. Он слышал, как кто-то по рации просит его ответить. Люк. Он слышал по рации Люка. Он повесил влажную одежду на крючок. Медленно. Он двигался медленно. Талая вода лужей собиралась на полу. Он сел на рундук, чтобы снять ботинки. Было больно, но непонятно где. Что-то случилось с правой ступней. Что-то случилось со всей правой ногой. Люк не оставлял попыток связаться с ним по рации. Шум бури стал тише, поскольку дверь замело снегом. Он онемел саднилую потертость на лице. Вошел в комнату и направился к столу. Воздух здесь был неподвижен. Воздух был неподвижным и теплым, и Док плавно опустил тело на стул. Люк просил по рации Томаса подтвердить его местоположение. Ответа пока не было. Каждый раз, когда он выходил на связь, следовала пауза, потом лавина белого шума, похожего на аплодисменты. «Док, прием. Док! Слышишь меня, Док?» Эти попытки разделяла тяжелая тишина. Метель уже превратилась в белую мглу, похожую на туман. На хижину словно набросили одеяло. Скоро оно откинется. Очень вероятно, что Томас просто остался на месте, ожидая улучшения погоды. Он разумный парень. Док надеялся, что Люк поступил точно так же. Где они? Он налил себе выпить. Затем снял с полки аптечку и занялся своей травмой. Стащил с ноги носок и не обнаружил ничего настораживающего. Он ожидал найти волдырь или что-нибудь похуже, однако ничего не было. На рации мигали лампочки, но звуков не было. Он осушил стакан. Осторожно встал. Он осаднил потертую онемелость на лице. Нет. Потер. Потер немую ссадину. Нет. Рация. «Док, Томас, прием. Прием, Док! Томас! Да мать вашу, кто-нибудь!» Не было причин использовать такую лексику. Он посмотрел на белый мрак за окном и стал слушать, как Люк пытается вызвать Томаса. Он взглянул на рацию. Он что-то должен сделать. Он пересек комнату и подошел к окну. Путь оказался долгим. Все кренилось вправо. Пол поднимался и опускался. Стекло холодило лоб. Погода разгулялась не на шутку. Они славные ребята, но это их первая экспедиция на Южный полюс. С ними еще не случалось такой невнятицы. Лоб холодил стекло. Не сказать, что это было неприятно. Он прижался к нему всем лицом. Он ждал. Молодые самцы остановились у него, и он к этому привык. Но им чертовски недостает чувства личной ответственности, и они не всегда готовы к испытаниям. О них всегда кто-то заботился: родители или наставники, у них имелись дорогие страховки. Здесь же ты или вылезаешь из передряги, или пиши пропало. В свое время он знавал людей, которые со сломанными ногами проползали вдоль всего ледника. Знал и тех, кто предпочел остаться на месте. Они сами делали свой выбор. Ставили Дока перед необходимостью объясняться с их женами — через несколько месяцев, на похоронах. Он часто о тебе рассказывал, Бриджит. Он погиб, занимаясь любимым делом. Постарайся помнить об этом. Он был героем до последнего вздоха. Ступня отяжелела. Стекло. Онемелость потерла холод лица. Нет. Радио. Белый шум ворвался в эфир, как постное масло. Аплодисменты. На связи был Томас. Свет в окне стал ярче. Буря накатит снова. Видимость снова карабкается. Вдали хребты и хребты, и пар от скошенного снега поперек неба. Снегодуи. Косилки. Сдутый снег. Люк по рации просит Томаса подтвердить его местоположение. Сколько лет он уже ездит сюда. Должен же этот опыт что-то значить. Все, чему он научился в первый приезд. Работая с людьми, построившими эту станцию. С Моубреем и Мэггсом. Оба рассказывали им с Карразерсом истории. Военный корабль привез нас сюда вместе с припасами. Добирались месяц. И он, и Плэнки Карразерс в своей первой экспедиции, оба слегка разочарованы тем, как все устроено. Слишком много правил техники безопасности, и никакого простора для приключений. Можно сказать, он подружился с Плэнки на этой почве. Он, конечно, много лет сталкивался с Плэнки в Кембридже. Они учились в разных колледжах, но общались в одних и тех же компаниях. Он был известной личностью. Как оказалось, их девушки дружили. Однажды вечером в кают-компании Плэнки назвал его Доком, и прозвище приклеилось к нему. Чем не имя? Ни насмешек, ни неприличных рифм не предполагалось. Моубрей и Мэггс привезли их на станцию К ремонтировать постройки. Рассказывали о первом впечатлении от этого места. Когда вошли в Бухту, капитан корабля пригласил Моубрея на мостик, чтобы полюбоваться видом. Это было величественное зрелище. По обеим сторонам Бухты позади подступающей к берегу системы хребтов и расщелин возвышались горные вершины, снежно-белые на фоне серого неба. Ледник, покрывающий долину, неумолимо двигался к морю. Ничто из этого еще не изучалось и не наносилось на карту. Ничто не имело названий. Когда они выгрузили припасы, то им предстояло ступить на девственную территорию. Полдюжины полярников застыли на краю припая, глядя, как военный корабль покидает Бухту. Оставленные на волю приборов. Пан или пропал. Месяц стояли лагерем на плато, доставляя материалы к строящейся хижине. Собачья упряжка, чтобы легче было перевозить. Малкольм Мэггс был лучшим в Институте древоделом, как выражался Моубрей. Творил из дерева чудеса. Ходила дежурная шутка, что работу надо закончить до наступления ночи. Сидите в палатках, пока погода не переменится, парни. Не забудьте привязать собак. До наступления ночи оставалось три месяца. Я говорил: Мэггс, если ты состругаешь еще одну флейту, я засуну ее тебе туда, где солнца не видали. Сколько дней прошло, прежде чем погода улучшилась. Когда Док услышал эту байку, ей было уже почти двадцать лет. Иногда ему казалось, что он опоздал в Антарктиду на одно поколение. Вся самая главная работа была уже сделана. Томас по радио передавал свои координаты. Довольно невразумительные. Док попытался представить их на карте. Томас передал поправки. Люк говорил что-то еще. Кричал. Док знал на память каждый участок карты. Первый ее вариант был составлен на штурманском столе вон там, за много лет до него. Там были фотографии первых геодезистов, в обледеневших защитных очках, стоящих на хребтах с угломерами в руках. Теперь все иначе. Перерывы на чай и перекур. Погода отвратительная и своенравная. Снова рация. Люк на связи. Говорит какую-то абракадабру. Он отвернулся от окна, и саднилость занемела и омерзла. Пол подмялся и поклонился. Поднялся и опустился. Тридцать лет в Институте, Анна. Неужели так много? Ты скучал по мне? Тридцать лет, и только один сезон у него не получилось отправиться на лед. Здесь нечем гордиться, дорогая. Я не гордый. Тут простые факты. Это долгая отлучка. Для некоторых слишком долгая. Это преданность делу. Она необходима. К сожалению, работа надолго отрывает тебя от семьи. Но ты понимаешь, что это частьпрофессии. Приходится приносить жертвы, и мы должны быть к этому готовы. Ничего не поделаешь. Время быстро пройдет. Съезжу на сезон-другой — и снова к цивилизованной жизни. Примерно как туристы. Интересно посмотреть, как эти двое выберутся. Они пока проходят проверку. Анна, эти ребята что надо. Спят на койках, которые Мэггс сколотил много лет назад. Полки для книг и журналов, складные деревянные ширмы, чтобы можно было остаться наедине с собой. Пока спишь, и ешь, и работаешь в одной комнате, приватности у тебя немного, но им придется привыкнуть. За минувшие годы не всем это удавалось. В том числе и потому люди отсеивались. Анна, я беспокоюсь об этих двоих. Лицо холодило стекло. Голова болела. Пол был очень далеко. Из рации снова донеслись голоса. Томас. Люк. Говорят что-то невнятное. Большинство ОТП после нескольких лет переходили на другую работу, но они с Плэнки все время возвращались сюда. Это место вызывает подобие зависимости. Каждый год новый участок работы. Оттачивали навыки. Изучали территорию лучше и лучше. Постоянно находили причины вернуться на станцию К. Это место особенное. Группа всегда маленькая. Тесный круг. На двадцатилетие службы ему подарили безделушку на каминную полку. Небольшой фуршет в штаб-квартире в Кембридже. Анна, гордилась ли ты мною тогда? Гордишься ли ты мною сейчас? Может быть, уже достаточно, Роберт? Обязательно нужно ездить туда каждый год? Жены иногда этого не понимают. Выпей со мной. Звяканье бокалов. Жидкие, тихие аплодисменты. Анна ставит свой бокал и выходит из зала. Вряд ли сейчас это разумно. Приходится приносить жертвы, ребята. Не всякому это дано понять. Голос Томаса по рации. Белый шум. Помехи. Голос Люка. Конец связи. Связь возобновилась. Снова Томас. Белый шум. Он уставился на рацию. Через окно слова кажутся белыми и дикими. В окне маячит неясная сумбурная фигура, красная куртка саднит на фоне метели. Люк по рации просит Томаса повторить. Шквал белого шума, и связь прервана. «Координаты. Блин. Сносит. Следую к оползню на Пристли. Подтверждаю. Сносит». Док смотрит в окно, как фигура направляется к нему. Это Люк. Значит, он тоже не остался на месте. Дисциплина хромает. Док представил вдали линию гор за дальним берегом Бухты. Но отсюда он не мог видеть воду, лед, взлетную лыжню. Он не мог видеть флажков ангара в двухстах метрах. Не мог видеть Томаса. Люк колотил в дверь. Пытался разгрести снег. Снова голос Томаса. «Люк! Люк! Слышишь меня? Ты на связи? Прием, прием!» Райт отвернулся от окна и направился к рации и карте. Требуется Анна. Действия. Он помощник. Общий. Технический общий помощник. От него требуется осуществлять помощь. От него требуется предпринимать действия. Он обладает необходимым опытом. Он двинулся к рации. Споткнулся на слабой правой ноге и больно ударился о пол. Он ополовинил немую лицеистость ссадины. Нет. Осаднил потертость. Саднилость. Немость. Свет потускнел, и засиял, и снова потускнел до тусклости. Белый шум как пауза. Радио саднило-гремело.

И, и, и. Снова подъем, подъем. Встать. Боже, но что теперь. Головная боль и слабость. Ослабевшая правая половина. Онемелая лицевая потертость. Что не так. Что-то случилось. Что с тобой, Док? Первое приветствие Плэнки. Первая шутка. Он никогда не понимал эту шутку. Она была слегка оскорбительной. Остроты Плэнки были такого рода, что имели тенденцию сыпаться только сверху вниз. Но не важно. Имя как имя. Поладить с ним было трудно. Человек он был довольно колючий. Но чертовски хороший специалист. Его внимание к деталям не имело себе равных. Один из лучших техников в Институте за всю историю. Жаль, что так случилось. Приезжая сюда, все рискуют. Еще бы. Это всегда подразумевалось. «Подтверждаю. Сносит. Сообщите обстановку. Прием». Голос Томаса по рации. Рация садняще дребезжит. Действовать по протоколу. У Института есть протокол действий на случай нештатных ситуаций. Самому приходилось несколько раз справляться с такими. Несколько раз. С такими ситуациями. Свет тускло тускнеет и ярко саднит. Точное подтверждение координат и условий. Доложите обстановку. Ситуация подвержена. Сейчас, однако, конечно, положение не критическое. Не стоит беспокоить базу. Нет сейчас. Подъем, подъем, подъем. За штурманский стол и изучать. Изучать карту и разработать курс для Томаса. Прислушаться, какое место указывает Томас, и наметить очертания проекта. Направление правда направляется в правильном направлении. Тот же ветер который волновал овации уволок льдину Томаса верно вдоль. Отчетливо неотложен человек действия. План. Обязательно план. Действительности. Что сейчас слова черт сейчас. Анна на похоронах очень долго беседовала с женой Плэнки. Что-то в этом, чего Док не понимал. Обе выглядели одинаково подавленными. В последующие дни Анна почти не разговаривала. Он сделал все, что мог, сказал он ей. Такое случается на Южном полюсе. Ясно, сказала она. Я всегда осторожен, сказал он ей, ты же это знаешь. Ясно, сказала она снова. Когда Плэнки провалился, он утащил собак вместе с собой. Их скулеж сообщил о несчастье. Решили прокатиться из Блафф-Пойнт. Док на передних санях, Плэнки на вторых. По десять собак у каждого. Район подробно изучен. Маршрут мимо известных расщелин. Неизвестное неизвестно. Собаки все по сути пенсионеры. Институт перестал работать с ними за несколько лет до этого. Люди вроде Моубрея и Мэггса были все же очень привязаны. Постоянно тренировали их для нерабочих поездок. Плэнки и Док заслужили неделю отдыха и тщательно спланировали путешествие. Ведущие сани, видимо, потревожили пласт смерзшегося снега, лежавший поверх расщелины подобием моста. Собаки Плэнки проскочили, а сани провалились. То, чего все они боялись. Истории о чудом выживших и о медленном спасении. Не сохранилось воспоминаний, что происходит перед тем, как падаешь в холодный голубой свет. Расщелина была узкой. Сани не полетели быстро ко дну, а все время скребли и скользили по стенкам. Собаки заскулили, когда их потянуло назад по санному следу в пропасть. Скребли когтями по льду, неспособные упереться лапами, гавкали друг на друга в растерянной ярости. Все происходило медленно, но недостаточно медленно. Док побежал назад, чтобы разрезать поводья. Медленно медленно слишком медленно. Самый длинный путь в десять метров. Вожак упряжки остановился на краю расщелины, сани застряли где-то внизу. Собаку звали Сэнди. Села и стала тщательно вылизывать передние лапы, словно ничего не случилось. Вообще-то ей дали ведущую лямку за невозмутимый характер. Остальные собаки боялись ее. Док в каком-то смысле был ею очарован. Всегда первой подбегала к миске с едой, но и другим не мешала получить свою порцию. Этакая матрона. Не успел Док к ней подойти, чтобы перерезать ремень, как собаки, висящие в трещине, зашевелились, дернули Сэнди и утащили ее вниз. Она даже не успела удивиться. Теперь выйти на связь, выйти на связь по рации. Томас, Томас, это Док, слышишь меня. Оставайся на связи для отчетливой краткости. Ситуация подвержена. Прием. Прием. Слушать, а слов нет. Слушать, а холод как стекло. Слушать, а отдаленный белый шум как постное масло. Значит, теперь ждать. Теперь отдыхать. Конечно. Возможно, в молодости, до того как у них появились дети, он был более галантным. Дети меняют человека в этом отношении. Придают смысл совместной жизни. Когда он упомянул об этом, она спросила, а одной ее недостаточно. Конечно, но это совсем другое, ответил он. Ты понимаешь, что я имею в виду. Когда каждый год он возвращался из экспедиции, оба ребенка относились к нему как к незнакомцу. Не давали брать себя на руки, обнимать, плакали, когда Анна выходила из комнаты. Этого следовало ожидать, сказала она. Может, если ты сбреешь бороду… Она уцепилась за это нелогичное умозаключение. Привыкнуть порой было трудно. Они все это чувствовали. После того как много месяцев провел во льдах, живя только основными потребностями, думая лишь о работе и как бы ее лучше выполнить, питаясь только ради калорий, качая топливо, чистя сараи, всецело подчиняясь рабочему расписанию, без отвлекающих занятий, без нежелательных звуков, без незнакомцев — после этого возвращение домой было потрясением для организма. Грязь и беспорядок. Куча вещей. Люди бесцельно бродят повсюду. А в последние годы все буквально приклеились к экранам телефонов. Экранные наркоманы. От этого начинаешь скучать по простой жизни на Южном полюсе. По чистоте. Прозрачности. Тебя все равно никогда не было рядом, что ты обо мне знаешь? Это Фрэнк, старший. А может быть, и Сара. Оба время от времени бросали ему подобные обвинения. Когда мальчик грубил матери. В юношеском возрасте. И ему напоминали, как он ей обязан. Как много жертв принесено ради его воспитания. Тебя все равно никогда не было рядом. Откуда тебе знать? Экранные наркоманы. Жить не могут, не светя себе в глаза. Все было ради тебя. Работа, которую я выполнял там. Она понимала. Они все понимали. В глубине души. Профессия не особо престижная, но без техников ничего не получится. Не будет никакой науки, океанографии, изучения атмосферы, дыр в гребаном озоновом слое. Пять лет ушло у всех этих людей, изображенных на фотографиях, на исследования в районе станции К. На ногах. С угломерами. Результаты зарисовывались от руки, сопоставлялись с аэрофотосъемкой. Томас и его долбаные коррективы. Можем просто назвать это отклонением? Слово «ошибка» несколько перегружено. Не вопрос, Док. Извини. Да. Черт. Отклонение. «Томас, прием. Это Люк, Люк. Томас, твою мать, ты там или нет? Док! Прием». Рев ветра между радиопередачами был похож на молчание. Установка сыграла свою роль. Тренировка. Экипировка. На хижину словно набросили одеяло. Скоро оно откинется. Скорее всего, Томас просто отложил рацию и разумно бережет батарейки. Люку стоит поступить точно так же. Где Люк теперь. Люк теперь на улице. «Эй, прием, это Томас, прием!» В хижине горит тусклый свет, и повсюду тени. С головой что-то не так. Боли нет, но странная слабость. Это ощущение то усиливалось, то стихало. На рации мигали лампочки, но звуков не было. Он налил себе выпить и осушил стакан. Он осаднил потертую онемелость на лице. Нет. Потер. Потер немую ссадину. Нет. Рация. Что-то колотилось в дверь. Свет стал ярче, и он подошел к окну. Он что-то должен. Что-то не так. Анна, рядом с нему. Длинные темные волосы заколоты на затылке. Всегда-то она умеет удивить. Привет, это ты. Привет, конечно, это снова ты. Утром. Вот ты и пришла. В аэропорту. Привет еще раз. Это не история любви. Но мы все-таки еще вместе, конечно. Конечно. Ее глаза, привет, ее способность удивлять. На кухне допоздна, за своей работой, погрузившись в вычисления, пока он чинит радио, или компьютер, или еще какую-нибудь штуковину. Вставай. Смотри, встань, это ты, конечно, снова, вот так сюрприз. Сейчас отдыхай. Теперь иди-ка сюда. Твердый деревянный пол размяк. Теперь пойдем. Анна, подожди. Не надо больше. Еще чуть-чуть. Что-то не так. Я что-то не сделал. Проморгал какую-то работу. Анна, подожди. Вот так сюрприз. Позже что она сказала. На похоронах. Гроб. Три дня ушло на то, чтобы поднять тело Плэнки. Застрявшее под выступом во льду, на глубине шестидесяти метров. Хотел спуститься и вытащить его, когда еще был шанс. Но инструкция предписывала ждать. Требовалась безопасная процедура крепления веревки. Субординация. Нужно было ждать прибытия спасательной службы. Веревка крепилась каким-то замысловатым образом. Его подняли перед самой бурей. Главная взлетная полоса была закрыта на неделю. В ожидании самолета его пришлось держать в холодном ангаре. На похоронах Анна сказала ему, она знает, что он этого хотел. Что она имеет в виду, спросил он, чего бы он хотел? Всего этого. Белых лилий в вазах, лакированного гроба, коллег в трауре, низко ссутулившейся одинокой вдовы. Героической смерти. Ради всего святого, позаботься о моих. Всего этого. Играл орган, и солнечный свет струился в часовню через высокие окна. Я бы предпочел, чтобы меня похоронили в Антарктиде, сказал он ей. Это была шутка, но она ее не оценила. Что-то все-таки. Не так. Вставай, вставай с пола. Вставай.

К хижине на станции К был пристроен тамбур, чтобы ее обитатели снимали там влажную от снега одежду, а холодный воздух при входе и выходе не проникал в жилище, так что прихожая, вторая дверь и все дела. Слышал, Люк разгреб ногами сугроб, заваливший дверь, и наконец сумел войти. Он окликнул его и спросил, нет ли у Люка нештатных ситуаций или травм. Возникла пауза. Док? Что с тобой? Все в кожуре. Что? Все в ажуре. Он повел рукой в сторону Люка, чтоб не входил в комнату в верхней одежде. Парень должен знать порядок. Люк отступил в тамбур, но придерживал дверь, чтобы она не закрывалась. Что сказали на главной базе? Он не ответил сразу, сосредоточился на проекте прокладки дороги по Антарктиде. Док? Что они сказали? Что мы должны делать? Он встал и указал на карты. Нет необходимости беспокоить по этому поводу Блафф-Пойнт. Инициатива нежелательна. Лучше справиться своими лисами. Я тут планирую план. Он показал Люку предполагаемый маршрут, указывая направление ветра. Пешком к верхушке Пристрели, здесь, и вокруг, сзади, нормально-восточная сторона к среднему — здесь — и оползень, мы, тут, мы, назади, мы покрываем. Люк смотрел на него. С каким-то выражением. Супер. Орден. Субординация. Такие понятия теперь не одобряются. С тобой точно все хорошо, Док? Потер лицо. Точно, где он упал. Болит. Было точно. Буллит, сказал он. Болит, точно. Он засмеялся. Люк кивнул. Типовая личная радиостанция, выпущенная Институтом антарктических исследований, разработана с учетом устойчивости к неблагоприятным внешним воздействиям и обеспечивает надежный ресурс аккумулятора при минусовой температуре. Время работы батареи остается главным предметом озабоченности и основным. «Это Томас, прием, это Томас, прием». Принято, это Рай, Доктор, Ай. Райт. Оставайся на связи для отчетливой краткости. Прием. «Прошу повторить. Прием». Ситуация подвержена. Оставайся на связи. Прием. Он заболел в голове и наклонился. План тут. Пешком вокруг верхушки и здесь. Ты согласовал план с главной базой? Люк запросил, вопрос. Они пришлют помощь? Самолет? Он потряс головой и складывая карты. Это остается в группе, сказал он. Тихо. В группе доклад обстановки. Станция. Он сел, и цвет упал. Музыка. Что?

Оставайся на связи, Томас, оставайся на связи. Пауза. Взрыв, белый шум. Люк смотрит. Томас, Томас, слышишь меня? Снова белый шум. Как масло. Аплодисменты. «Приня…» Оставайся на связи для отчетливой краткости. Отчетливая краткость. Ситуация подвержена. Он потер челюсть. Болезненные мышцы передергивали его слова. Он покачал головой. «На связи, Док, прием». Он передал рацию Люку и снова потряс головой. Томас, это Люк, прием. «На связи, прием». Слушай, мы вычислили место, к которому тебя прибьет, и придем туда. Выпусти фальшфейер, когда окажешься на берегу, чтобы можно было тебя найти. Прием. «[…] серьезно […] самолет? […]» Связь прерывается, прошу повторить, прием. Скажи ему беречь бэтээры. Батареи. Батарейки. «Повторяю: это что, серьезный план? Вы […] с гла… […] пришлют самолет? Люк? Серьезно? Прием». Подтверждаю, таков наш план. Рекомендуем тебе беречь аккумуляторы в рации и использовать фальшфейер, прием. «Слушай, друг! Они пришлют самолет?» Объясни ему, сказал он. Он помолчал. Чувствовал, как Люк смотрит на него, ждет. Он знал, о чем мальчишка думает. Но он выпил всего один стаканчик. Ну два. Он упал. У него лицо. Он уже не молод. Скажи ему, что это дело остается втуне группы. Это дело отдается в труппе на станции. Он посмотрел на Люка. Лицо саднило. Он отер понемелую саднилость. Кивнул. Что?

Хижина на станции К была усвоена в 1965 году и со складскими помещениями для тщательного складывания в помещения. Загружать припасы, привезенные на санках для оценки риска. Спасение. Оценка. Проверка. Средства оказания первой помощи, есть, веревки, есть, спасательный мешок, коробки с едой для настоящих мужчин, походная палатка, есть, запасное радио, аккумуляторы, горючее, есть, фальшфейеры, есть. Работать быстро. Люк задает вопросы, вопросы, вопросы. Что, если ветер переменится, Док? Что, если видимость? Когда будет топливо? В голосе мальчишки возбуждение. Помощь не надо. Под контролем. Действовать. Не надо помощь. Не надо главную базу. Док, мы должны сообщить. Черт, еще бы, конечно. Обеспечь погрузку и проверку. Так. Радио я радирую сейчас. Обеспечь погрузку. Люк занятой погрузкой на снегоход. Подожди здесь, я сейчас радирую. Теперь назад в хижину. Тихо тихо спокойно. Сесть. Тихо. Радио. Лампочки. Радио. Что-то надо сделать. Ситуация в контроле. Оставайся на связи для отчетливой краткости. Отчетливая краткость. Ситуация подвержена. Потереть челядь. Мышцы больно. Кривят слова. Потрясти головой. Долго ждать. Слова застряли. Ладно. Все в порядке. Радио молчаливое и огоньки. Не нужно волноваться. Что-то он должен. На улице Люк готовый во время погоды. Падает. Упал. Губы больно. Немое яйцо. Слушай, Люк. Лицо садит. Отереть понемелую саднилость. Снаряжение готово. Снегоходу финальная проверка, конечно. Док, они сказали. Что сказали на главной базе. Да, да, конечно, конечно. Ситуация в руках. Погода погодит не погоже. Нет погоды, чтобы въезжать. Ситуация должна. Скоро будем около места. Проверь ремни, и снаряжение, и буксирное топливо. Люк близко слишком. Стоит. Люк кричит медвянно. Зачем кричать. Хочешь — чтобы — я — повел? А что. Конечно. Зачем Люк спрашивал. Он нагнулся к ответу и обнаружил. Почувствовал. Почувствовал, что теряет равновесие. Почему. Что. Наклоняйся. Падай. Теперь давай вставай.

Упряжка собак, во весь дух мчащих сани, — одно из самых чудесных впечатлений жизни вдали от цивилизации. Доступен этот опыт не многим. Дюжина откормленных мускулистых собак, радостно рвущихся вперед. Санный след на снегу. И, конечно, тишина повсюду. Чистое прохладное блаженство молчания. Ты понимаешь это? Ты держишь это в уме? Для чего мы это делаем. Для чего мы приехали сюда, Плэнки. Никому больше не суждено этого увидеть. Вдали от обыденности. От счетов за газ и прочей чепухи на постном масле. Только это. Чистота и молчание. Конечно, конечно. Но сейчас ничего только треск снегохода что терпит крушение грохот падения оглушительный грохот. Осквернено. И все же наследим изящный след от плато сквозь лыжню и сквозь слепую бурю к скалам Пристли-Хед и дальше дальше и вокруг к изгибу бухты Лопеса и дальше. Люк ведет хорошо. Будь внимателен, и все такое. Расселины. Расщелины. Трещины. Следи за ориентирами, будь осторожно осторожен в такую погоду. Томас, потерпи. Они набрали скорость и подошли вплотную к Пристли-Хед, неровная местность с прячущимися под снегом камнями. Люк гляди Люк медленно слишком медленно не успел предупредить или поздно предупредить и вот спотыкаются о камень или о трещину или о замерзший ком и наклоняются и вращаются и падение белое белое и они падают.

Все медленно, мотор громко. Все медленно, и вот прижаться лицом, куртка-складка-плюх-лицом, падение, падение, снег. Грузно. Бело. Бело. Грустно. Бело. Вверх, вниз. Грузно. Бело. Глухо. Глухо. Медленно, медленно. Думай. Снегоход ударился о камень, перевернулся. Люк. Не чувствую справа лицо все тело. Падаю. Грузно. Тихо. Бело. Гладко. Глотка. Снег гиблый. Ждать. Вверх. Вниз. Парю. Низко-низко. Близко-близко. Сердце стучит снег летит тебя не спас свет погас. Шаги далеко. Шаги близко. Кричи. Тащи. Борись. Кричи. Перевернись, развернись. Дыши. Глубокий вдох. Глотка настежь, воздух стылый. Легкие лопаются. Дыши, дыши, дыши. Встань. Наклонись. Падай.

Отчет: планомерно движемся на восток к Бухте. Ледник. Расселина. Снег глубокий ехать сквозь снова тяжело. Ждать. Сообщение об инциденте. Наткнулись на камень, или на расщелину, или на расселину, переворот, мотор визжит выше, выше, в небо.

Руки держать. Подъем. Голос говорит. Люк говорит. Абракадабра. Встань. Мужик возьми в руки себя. Теперь по себе сам. В руки возьми себя давай давай. Себя мужик теперь давай возьми в руки сам.

Наклонись.

Люк задает вопросы слова чепуха. Так, так, так, низко, так низко так низко. Медленно. Медленно. Медленно. «Где — у тебя — болит?» Здесь. У меня здесь. У меня болит здесь. Вот здесь. Здесь болит. Я продвигаюсь в северном направлении номинально в пяти метрах над уровнем моря. Я Роберт Райт, осуществляю общую техническую поддержку. Я ранен. Я тот, кто ранен. Я здесь. Онеметь потертое яйцо. Губы шлеп-шлеп, и слова не идут. Фигуры. Лицо. Онемелое яйцо. Нога онемела. Слабый. Держись, Люк. Держись. Наклоняйся. Падай.

Люк языкастает, и он поворачивается.

Люк ставит походную палатку. Молодец, молодец. Инструктаж. Помни инструктаж. Быстро. Слова быстрят. Куча снега на шлеп-шлеп утопчи снег лечить лечить ни черта лечебники. Ветер вой вой ветер вихрь веять веять круговерть. Тащи его тащи его в палатку. Тяжелый тяжкий тяга тягость. Закрой. Закройся. Закрома. Зая. Затишье. Люк говорит, но смысла нет. Что было не так не так. Так низко. Так близко. Вблизи. В низине. Шум. Шуршащий шум как свистящий шут. Шипящий шунт. Шебуршащий шурф. Шелестящий шепот. Люк. Онемелое яйцо. Губы шлеп-шлеп. Онемелое яйцо. Скажи слово масло пост пост постылый постелить. Люк говорит код. Говори. Люк говорит код. Что. Что. Что. Лицо, одежда. Одежда, надежда, невежда, рядом. Лицо рядом. Погода погода шум.

Люк говорит идти за Томасом. Он шагом. Пешком. Далеко. Но пешком. Томас.

Стой, стой. Риск. Стой. Думай. Себя в руки. Слишком далеко. Буря, буря. Пропал уже, парень, пропал. Томас пропал. Скажи близко, здесь. Сейчас. Будь здесь. Будь запас. Безопасность.

Люк сказать идти, он шагом. Ступор. Супер. Орден. Субординарец. Томас еще шанс хороший шанс помощь спешно.

Поздно, поздно, слишком поздно. Опыт. Слушай, опыт. Будь мужик сейчас. Оставайся в ситуа. Приказ, приказ. Вырази. Слова идут тяжело и слова не идут.

Буря бушует шум. Буянит. Будит. Спать. Сон. Пульс. Люк лицо близко лопочет слова. Вопрос. Трещина. Щель. Поезда станция подвержен. Сова не чулана. Он, смыл, смысл. Солома на челе, но удельно. Слова не члено. Раз. Дельно.

Тепло. Спать. Медленно. Буря.

Люк говорит будь здесь сейчас, будь здесь, Док будь здесь. Помощь придет. Люк найдет Томас, а Док будь здесь. Помощь. Еще бы. Еще бы. Помощь придет.

Кивнуть, да. Кивнуть. Буря бушует шум. Тихо. Дыши. Вжик.

Люк ушел. Томас ушел.

Шаги. Тихо. Дыши. Больно. Дыши. Тихо. Дыши. Анна. Дыши.

Тепло. Спать. Падай.

Падай.

УПАСТЬ _

1 _

Я по поводу Роберта. Вашего мужа. Простите, что разбудил. Нужно, чтобы вы приехали.

Телефон жужжал на тумбочке. Она ответила, еще не полностью проснувшись. Это по поводу Роберта, Анна. Произошел несчастный случай. Вы нужны нам здесь. В щель между занавесками она увидела, что небо темное. Человек говорил о рейсах и паспортах.

Годами она ждала чего-то подобного. В те долгие месяцы, пока мужа не было, воображение разыгрывалось не на шутку. Теперь она испытала почти облегчение. Извращенное удовлетворение оттого, что все закончилось.

В первую очередь она позвонила Бриджит. Это по поводу Роберта. Извини, я знаю, что сейчас рано. Произошел несчастный случай. Меня просят приехать. Что с ним? Он в больнице. В Сантьяго. Говорят, инсульт. Хотят, чтобы я приехала. Не знаю, что мне делать. О господи, Анна, поезжай, и все. Беспокоиться будешь потом. Просто поезжай.

Она быстро собралась. Заперла дверь. Оставила на столе чашку с кофе. Упаковала одежду на теплую погоду. Взяла ноутбук, рабочий ежедневник, паспорт, телефон, сумочку. Записала номер заказа для получения билета. Выключила отопление. Когда прибыло такси, еще не рассвело. Заря начала проклевываться где-то далеко на востоке, отражаясь в канавах и затопленных полях.

В такси ей почему-то вспомнились похороны Тима. Много лет назад. Дети тогда были маленькими. Обсуждалось, следует ли везти их туда. Рано или поздно им придется узнать, в чем дело. Думаю, пока рановато, они еще не ходят. Она хотела пойти, чтобы поддержать Бриджит. Она не хотела присматривать за детьми. Я позабочусь о том, чтобы они тебе не докучали; с ними все будет хорошо. На самом деле не будет. В конце концов детей взяли родители, и Анна с Робертом поехали на похороны вдвоем.

Что ее натолкнуло на эти воспоминания? Грубая ткань сиденья. Запах ароматизатора. Бесконечная болтовня таксиста. Он говорил, что выбранный маршрут может показаться дольше прямого, зато так они не попадут в пробку перед поворотом на шоссе. Она удивится, как рано в наше время начинаются пробки. Дама едет в какое-то приятное место?

На похоронах все мужчины говорили о достижениях Плэнки. Никто из них не называл его Тимом. Бриджит смотрела в пол. Он понимал риск, которому мы все там подвергаемся. Он погиб, занимаясь любимым делом. В первую очередь он был отличный семьянин. Чистый и пронзительный свет струился по прохладным каменным стенам церкви из высоких витражных окон. Анне хотелось, чтобы все перестали разговаривать и просто спокойно посидели некоторое время.

Она была первой, кому позвонила Бриджит, узнав о смерти Тима. Трудно было понять, что она говорит. Анна спросила, все ли в порядке с Робертом. Какая бестактность.

Таксист между тем объяснял ей, что в это время года на дорогах всегда гололедица и осторожность не помешает.

Я по поводу Роберта. Простите, что разбудил. Нужно, чтобы вы приехали. Это по поводу вашего мужа.

Поначалу непросто было привыкнуть к слову «муж». Она не сразу понимала, о ком говорят люди. Чем занимается ваш муж? Во время учебы в университете и в начале исследовательской работы она не собиралась выходить замуж. Бриджит сказала, что познакомилась с одним человеком, который заставит ее передумать, но Анна сомневалась в этом. Все мужчины в Кембридже только и делали, что упивались собственным красноречием, и вряд ли могли заставить ее изменить свое мнение о чем бы то ни было. Роберт оказался своего рода исключением. Поговорить он тоже любил, но умел и слушать. Задавал вопросы и с интересом обдумывал ответы. Такая манера обращала на себя внимание. Анна оценила это. Позже — слишком поздно — она заметила, что точно так же он слушает и других собеседников, и поняла, что это способ воздействия на людей.

Впервые они разговорились в уютном закутке «Красного льва». В декабре 1984 года. Она сообщила ему, что занимается исследованием антропогенного воздействия на климат и хочет посвятить себя океанографическому моделированию. Роберт уже выпил слишком много и добавил еще. Анна не могла отвести взгляда от его рук. Ей вдруг пришло в голову, что он очень красив. Какая странная мысль. Глаза у него были темно-карими. Когда она спросила его об Антарктиде, он ответил, что ради разнообразия решил поучаствовать в чужих исследованиях, чтобы не беспокоиться о результатах. Раньше он работал проводником в горах Шотландии, сказал он, а это более или менее то же самое. Она спросила: разве на полюсе не холоднее? Он довольно долго рассказывал о том, чем там занимался, настаивая при этом, что особенно рассказывать не о чем. Упомянул, что теряет интерес к написанию диссертации. Когда вышли из бара, на улице было холодно, и на мгновение даже показалось, что намечается снегопад.

Не уверена, что это было именно свидание. Просто поговорили. Он проводил тебя домой? Нам оказалось по пути. Он попытался поцеловать тебя? Хм, что ты имеешь в виду под «попытался»?

Бриджит испустила смешок, который означал: ничего-то ты не понимаешь, дуреха.

Вскоре после этого однажды вечером, когда он снова провожал ее домой, Анна прямо выразила желание, чтобы он ее поцеловал. Роберт засмеялся, но тут же объяснил, что это не насмешка, а всего лишь удивление. Разумеется, на этом все не закончилось. Когда они поцеловались, он внезапно часто задышал и из глубины горла вырвался какой-то звук. Она поняла, что так действует на него. Он хотел ее. И это вызвало бурный восторг.

И когда ты собираешься с ним переспать? Тебе вообще этого хочется, а? Вчера он упомянул о моем вероисповедании. Я попыталась объяснить, но думаю, ему кажется, будто я слишком религиозна. В смысле слишком целомудренна. Ну, ты религиозна, но не настолько. Я не какая-нибудь там католичка. Дуреха, чем, по-твоему, католики занимались все это время?

Насколько Анна могла судить, у обоих было мало опыта, и после первого раза она сказала, что, по ее представлениям, дело пойдет лучше, когда они немного попрактикуются. Роберт решил, что она шутит, и рассмеялся. А когда она даже не улыбнулась, то вдруг притих. Вот ведь ляпнула не подумав. Чтобы загладить свою неделикатность, заверила его, что хорошо провела время и что у него самый приятный пенис из всех ею виденных. Дурочка ты, Анна; надо было сказать — самый большой.

Анна снова проверила время вылета. Бриджит прислала ей сообщение. Сантьяго находится в одиннадцати тысячах шестистах семидесяти шести километрах. Время там на три часа отстает от гринвичского. Климат мягкий.

Тот человек из Института сообщил, что у Роберта случился «небольшой инсульт». Поскольку ей заказали билет на ближайший рейс, она догадывалась, что это значит обширный, катастрофический или опасный для жизни. Из-за «небольшого» инсульта ее бы не стали вызывать на другой континент. Люди не всегда говорят открытым текстом.

Инсульт — нарушение мозгового кровообращения. Он бывает ишемическим и геморрагическим. Вызывается закупоркой артерий или кровоизлиянием. В кору головного мозга. Под твердой мозговой оболочкой. Восстановление кровотока в сосудах возможно в течение четырех-пяти часов после инсульта. В некоторых случаях необходимо хирургическое вмешательство. Анна не знала, когда это случилось с Робертом и где. Она написала Бриджит и попросила ее позже позвонить мелюзге. Хотя Фрэнк и Сара давно были взрослыми, она все еще называла их, как в детстве.

В аэропорту на нее неожиданно обрушились звуки со всех сторон одновременно. Объявления по трансляции, крики пассажиров. На отполированном полу скрипела обувь. Встаньте там. Повернитесь, пожалуйста. Выньте все из карманов. Ждать вылета пришлось долго. Анна уже и забыла, как это бывает. В последний раз она летала одиннадцать лет назад.

Я по поводу Роберта. Вашего мужа. Нужно, чтобы вы приехали.

Замужние женщины, занимающиеся наукой, обычно отстают в карьерном росте на десять лет, объясняла она Бриджит. На этот счет есть статистика. Но Роберт был исключением из правил, или, вернее, обстоятельства, в которых строились их отношения, были исключением из правил. Он поступил штатным техником в Институт и собирался проводить в Антарктиде по несколько месяцев подряд, что даст ей возможность посвятить себя работе. А рождение детей можно отложить на потом, если они вообще на это решатся. Они не станут одной из тех семей, где женщина в тени мужа лишается всех своих устремлений. Мы будем отклонением от нормы, сказала она Бриджит. Отклонением от нормы? Да. Значит, по сути, ты выходишь за него замуж, зная, что он редко будет рядом? Да, Бриджит, именно так. Что? Анна, ты, блин, просто святая. Ты моя героиня. Я бы сама женилась на тебе. Слава богу, это невозможно.

Она ждала у выхода на посадку. Купила кофе. Самолеты падали с неба и медленно катились по бетонной полосе. В отдалении другие взмывали в воздух. Ее полет спровоцирует выброс приблизительно двух тонн углекислого газа на одного пассажира. Пришли сообщения от Фрэнка и от Сары с просьбой позвонить. Что случилось? Что с отцом? Что тебе сказали? Она ответила, что позвонит, когда доберется. Когда узнает больше.

Телефон будет работать в Сантьяго. В любой точке мира желающие всегда могли связаться с ней с помощью сообщений, электронных писем или видеозвонков. В наши дни даже главная база на Блафф-Пойнт имеет вайфай. А еще когда родился Фрэнк, ей пришлось ждать, пока эту новость передадут Роберту по радиотрансляции, а потом еще какое-то время дожидаться ответа. Он находился далеко на станции, поэтому связь осуществлялась через азбуку Морзе с ограничением в сто слов. Ему, конечно, так много не понадобилось.

По расписанию продолжительность полета составляла одиннадцать с половиной часов. Погода благоприятствовала, но капитан корабля предвидел некоторую турбулентность в середине пути. Женщина в соседнем кресле заговорила о Сантьяго. Она летала туда каждый год. Анна бывала там? У нее там семья. А у Анны тоже в Сантьяго родственники? Надо непременно посетить холм Сан-Кристобаль, сообщила соседка. И еще ей самой нравится Меркадо-Сентраль, центральный рынок. Там можно приятно провести время. У Анны есть какие-то планы? Она ответила, что ее муж лежит с инсультом в местной больнице и может уже умереть к тому времени, когда она доберется до Сантьяго. Женщина не нашлась что сказать и замолчала.

На похоронах никто даже не заикался о том, как погиб Тим и почему он вообще оказался в Антарктиде. Все помалкивали, что скончался он не от падения и оставался в сознании, пока не замерз насмерть. Никто не объяснял, что понадобилась группа из шести спасателей, чтобы поднять тело. Избегали упоминать о том, что сама по себе поездка была необязательной. Многие, наверно, этого просто не знали. Бриджит знала. Она долго пыталась скрывать это от детей, но в конце концов им тоже стали известны обстоятельства смерти отца. У детей Анны было много вопросов, и, поскольку Роберт большую часть жизни проводил на Южном полюсе, с каждым годом их становилось все больше. Вернется ли он на этот раз? — спрашивали сын и дочь. Это безопасно? Зачем ему вообще туда ездить?

Мы все миримся с этим риском, говорил ей Роберт. Она никогда не мирилась. Бриджит никогда не мирилась. Если Анна пыталась объяснять это, он ее не понимал.

Вспомни, ты ведь была готова к этому, когда выходила замуж. Говорила, что вы будете отклонением от нормы. Да, но я ожидала определенных уступок, в случае если, ну, ты понимаешь, появятся двое детей, которые не спят по ночам. Такая у него работа, Анна. Ты не имеешь права обижаться на него за это. Слушай, подруга! Ты меня передразниваешь, что ли? Совершенно верно; и, по-моему, довольно хорошо.

Стюардессы принесли еду, и на экране показали, как самолет делает дугу над Атлантическим океаном. Анна подумала, сколько раз Роберт летал этим маршрутом по пути в Антарктиду. Представила, как он лежит сейчас на больничной койке. Небольшой инсульт. Нужно, чтобы вы приехали. Вероятно, другая после такого звонка стала бы паниковать или готовиться к самому страшному. Ей же сначала требовалось уточнить все обстоятельства. Я сообщу вам подробности, как только что-то станет известно.

В зале прибытия в Сантьяго она увидела мужчину, держащего табличку с ее именем. Анна узнала его — он бывал на конференциях в Институте. Он выразил сочувствие и представился: Брайан. Сказал, что все болеют за Роберта. Выбор глагола показался ей неуместным, и она недоуменно взглянула на мужчину. В руках у него был планшет, а на груди висела на длинной веревке ручка.

— Мы разговаривали по телефону, — произнес он. — Я звонил вам. По поводу Роберта.

— Да, — ответила она. — Я поняла.

Они сели в такси, пахнущее сигаретами и ароматизатором. Поток транспорта двигался медленно, машины внезапно сворачивали в непонятных направлениях. По сторонам улицы высились здания, теснились киоски, у переходов толпились люди. В промежутках между домами виднелась гора или поросший лесом холм. Телефон все время жужжал. Брайан говорил. Ехать в больницу было уже поздно. Эвакуация прошла благополучно. У Роберта несколько обморожений, но вряд ли это приведет к ампутациям. Выглядел Брайан довольным. Приходили сообщения от знакомых, которые хотели узнать, что случилось. Анне нечего было им ответить.

Они добрались до маленькой гостиницы с баром и рестораном на первом этаже. Брайан убедился в том, что Анна благополучно заселилась, и пообещал приехать за ней утром. Молодой человек по имени Андреас отнес ее чемодан в номер и объяснил, где и во сколько завтрак. Имя у него было немецкое, но вырос он в Чехии.

Анна разделась и долго стояла под душем. Заснуть не получалось. Читала о лечении пациентов с инсультами, прогнозах и перспективах выздоровления. Написала Бриджит, та ответила, что уже ночь на дворе, и посоветовала подруге поспать. Из окна Анна видела оживленную улицу, высокие здания и облака, подсвеченные сиянием фонарей.

Когда Брайан сказал, что поздно ехать в больницу, он имел в виду, что уже вечер. Еще не поздно. Пока еще не поздно.

Она попыталась уснуть.

2 _

Утром она проснулась, и все началось заново. Это по поводу Роберта. Вашего мужа. Небольшой инсульт. Нужно, чтобы вы приехали. Она находилась в гостиничном номере. В Сантьяго. Завтрак подают с семи до половины десятого в ресторане на первом этаже. Днем будет тепло и ясно. Брайан заедет за ней в девять. Телефон трещал по швам от пропущенных звонков и сообщений. Она написала Саре и Фрэнку. Скоро поеду в больницу. Напишу, когда что-нибудь узнаю.

На завтрак были тосты, йогурт со свежими фруктами и кофе. Андреас нарисовал на пене замысловатую фигуру и поинтересовался, всем ли гостья довольна. Он занимался в гостинице всем подряд, совмещая множество обязанностей. Дорога за окнами была забита транспортом. Мимо неуклюжими маневрами пробирался грузовик, отрыгивая дым, когда шофер выжимал из двигателя все соки. Прибыл Брайан. В руках у него, как и накануне, был планшет, а на шее висела веревочка с ручкой. Он стоял в вестибюле, ожидая, когда Анна закончит завтракать.

В больнице Брайан растерялся, не зная, куда идти. Указатели были на испанском, а все коридоры выглядели одинаково. Он несколько раз извинился и засмеялся. Даже и не скажешь, что я приходил сюда только вчера, заметил он.

Когда нашли палату, сестра указала им на кровать около окна. Анна увидела там Роберта. На лице ссадины и синяки. Руки лежат поверх одеяла как-то неестественно, словно бы кто-то другой положил их туда. Он взглянул на жену и медленно закрыл глаза. Она встала около его кровати. Ей принесли стул. Анна назвала его по имени, он открыл глаза. Подождал. И снова закрыл.

Пришли какие-то люди и стали говорить ей всякое. Состояние вашего мужа неутешительное. Опасность не миновала. Мы еще не можем оценить степень поражения мозга. Пока придется просто ждать и наблюдать. Сестра протиснулась к пациенту и завернула вокруг плеча манжету тонометра. Он открыл глаза посмотреть, что она делает. Одной рукой сестра стала накачивать манжету, глядя на циферблат. Другая сестра пришла со шприцем и взяла кровь, предварительно протерев кожу спиртом.

— Bueno, gracias^[1], — мягко произнесла она.

Роберт слабо кивнул и снова стал засыпать.

Брайан поинтересовался, чем еще может быть полезен Анне, и она выразила желание узнать, что там на самом деле произошло. Это пока выясняется, ответил он. Кое-что непонятно. Сейчас зондируют почву. В глаза ей он не смотрел. Говорил ласково и порой останавливался, чтобы перефразировать свои слова. Интересно, что это значит — «зондируют почву»?

Роберт работал в составе немногочисленной группы на станции К, объяснил Брайан. Они оказались на открытом месте, когда разразилась буря. Проблемы с навигацией. Члены группы разделились и не могли установить связь. Когда из Блафф-Пойнт прибыла поисковая партия, Роберта нашли с симптомами, указывающими на инсульт, и первоочередной задачей стала его эвакуация.

— Погодите.

— Я знаю, что это тяжело для вас, Анна. Сотрудники Института сделают все, что от них зависит.

— Погодите, а остальные? Сколько их там было? С ними все в порядке?

— Двое. Молодые коллеги.

— И как они? Вернулись на Блафф-Пойнт?

— Их местонахождение установлено. Мы ждем, когда погода позволит отправить туда самолет.

— Эти двое все еще там? Они смогли вернуться на станцию? Они же не остались в чистом поле?

Ситуация развивалась быстро, сказал ей Брайан. Одного члена группы обнаружили в непосредственной близости от Роберта и отвезли в хижину. Он указал ориентиры, чтобы найти второго. Самолет за ними уже вылетел, но погода быстро испортилась. Если Анне еще что-то понадобится, она может связаться с ним. Брайан смотрел на нее. Это означало, что он ждет от нее каких-то слов. Но ей больше нечего было сказать. Он пообещал вернуться позже.

Она села около постели Роберта и стала ждать. Свет из окна скользил по лицу мужа. По небу бежали облака. Бриджит не могла поверить, что два парня до сих пор еще остались там. Видимо, произошло что-то серьезное. Попробую что-нибудь выяснить. Напиши, если захочешь поговорить. Роберт дышал равномерно и поверхностно, мышцы на его лице не двигались. Приходили медработники, проверяли кровяное давление, пульс, дыхание. Меняли на капельнице пластиковые мешки с раствором глюкозы. Переворачивали пациента, мыли и прикасались к нему повсюду. Анна смотрела, смотрела, и ждала, и иногда уходила, чтобы не мешать. Роберт дышал равномерно и поверхностно. Руки спокойно лежали на одеяле. Последствия инсульта включали расстройство речи, ограничение подвижности, сложности с глотанием и нарушение мыслительных способностей. Высок риск повторного инсульта. Кровоизлияние произошло в левую лобно-теменную часть мозга. Вашему мужу очень повезло. Учитывая все обстоятельства. На томографии мы видим повреждения с левой стороны, вот здесь. Заметно омертвение тканей, а также ишемическая полутень, но это поддается лечению. Когда спадет отек, состояние значительно улучшится. Мы ожидаем, что сильно пострадала речевая функция.

Анна произнесла имя мужа, и он открыл глаза. Она взяла его за руку и спросила, слышит ли он ее. Знает ли, где они находятся. Может ли кивнуть или взять ее за руку. Роберт моргнул так, что было непонятно, осознанно это или нет, и снова закрыл глаза.

Уборщица в коричневой тунике ходила между кроватями, протирая поручни, стулья, тумбочки, рамы коек и аппаратов вокруг них. Она пользовалась сложной системой тряпок разных цветов.

Роберт открыл глаза и посмотрел на нее.

В палату вошла молодая женщина и остановилась у койки напротив Роберта. Аккуратно закатав рукава до локтей, она наклонилась над кроватью и обняла пожилого пациента. Когда она выпрямилась, мужчина, утопавший в подушках, несколько раз кивнул ей.

Анне давали только отрывочные объяснения. Каждый предполагал, что ей обо всем рассказали другие. О процедурах и возможных последствиях говорили так, словно у нее уже был подобный опыт. Заканчивая свою речь, врачи имели привычку прикасаться к ее руке. Сестры проверяли у Роберта пульс и давление. Прибыли две санитарки и выкатили его из палаты на кровати.

Пришло еще одно сообщение от Бриджит. В новостях о тех двух ребятах ничего не было, а ее знакомые в Институте как воды в рот набрали. Это плохой знак.

«Как воды в рот набрали» — значит, ничего не говорят.

Позвонила Сара. Она с утра пыталась связаться с матерью. Что у нее с телефоном? Что теперь будет? Анна ответила, что Роберт выкарабкается. Вероятно, неумрет, пояснила она. Предсказать, как пойдет длительный процесс выздоровления, на этой стадии невозможно. Сара издала какие-то звуки, похожие на плач, — шум улицы мешал расслышать их. Она просто не могла поверить. Анна сослалась на то, что сейчас находится в больнице, и пообещала перезвонить позже.

Пришли письма с работы. Заведующая лабораторией хотела «поставить ее в известность» о последних приготовлениях к подаче материалов в Центр оценки научных исследований. Она также желала знать, сможет ли Анна присутствовать на следующем совещании.

Позвонил Фрэнк, чтобы узнать новости. Она ответила, что Роберта увезли на очередную томографию. Сын поинтересовался, не следует ли ему прилететь в Сантьяго. Нужен ли он там? Фрэнк, видимо, намекал на какое-то важное обстоятельство, но Анна не поняла подтекста.

Когда Роберта привезли назад, он сидел в кровати с подложенными под спину подушками. Взглянув на нее, он улыбнулся половиной рта. Она наклонилась к нему, заглянула в глаза. Он открыл и закрыл рот. Она положила ладонь на его руку и поцеловала его в щеку. Он пах по-другому. Она отступила. Глаза его блуждали. Она сказала «привет» — больше ей ничего не пришло в голову. Он открыл и закрыл рот. Сжал губы, и она не поняла, хотел ли муж улыбнуться, или морщился от боли, или пытался что-то сказать.

Анна спросила, как он себя чувствует. Она спросила, лучше ли ему. Она спросила, знает ли он, сколько дней находится здесь. Его глаза блуждали по ее лицу и по палате. Она спросила, понимает ли он, о чем она говорит. Роберт ничего не ответил. Она взяла его за руки. Подождала.

— Вууу.

— Что, Роберт?

— Вуууу.

— Роберт?

Подошла сестра и сказала что-то по-испански. Указала на рот Роберта и потом закрыла рукой свой.

— No hablar, — сказала она. — Sin palabras.

Что-то насчет слов. Не говорит. Анна улыбнулась и поблагодарила медсестру. Руки Роберта в ее руках казались беспокойными. Он открывал и закрывал рот. Звуков не было.

— Мы в Сантьяго, Роберт. Тебя спасли. Думаю, с тобой произошел несчастный случай.

— Вууу.

— Понимаешь? Тебя спасли.

— Вв…

— Роберт. Скоро тебя выпишут, и мы поедем домой.

— Ва, вууу. Вуууу.

_

Утром она проснулась еще до рассвета. Я по поводу вашего мужа. Роберта. Произошел несчастный случай. Инсульт — нарушение мозгового кровообращения. Надо подождать, пока спадет отек. Он не говорит. Невозможно оценить степень поражения мозга. Пока невозможно. Неизвестно. Пока придется просто ждать и наблюдать. Для пациентов с афазией существуют многочисленные обследования и процедуры.

Ресторан на первом этаже был пуст. По улице мчались машины. Анна посмотрела карту в телефоне, выясняя путь к больнице. Увидела Меркадо-Сентраль. Интересно, есть ли здесь молельный дом и найдет ли она время посетить его. Андреас принес кофе и осведомился о состоянии ее мужа. Молодой человек работал в гостинице уже три года. Рисовать фигуры на пене латте его научил бывший бойфренд. Он сказал, что это исключительно для красоты.

Она пошла пешком в больницу и по пути проверила сообщения. Есть новости? Ты говорила сегодня с врачами? Фрэнк звонил? Анна, хочешь, я свяжусь с остальными членами семьи? Жаль это слышать. Дай нам, пожалуйста, знать. Держи нас в курсе. Обязательно позвони, если нужна помощь.

Больница находилась не так далеко, как сказал Брайан. Когда она вошла в палату, одна из сестер мыла Роберта. Анна слышала, как за работой она бормотала, рассказывая ему, что делает. Говорила она по-испански; что-то вроде girar un poco и lavarse el trasero^[2]. Трудно было разобрать слова. Глаза у Роберта были полузакрыты, но временами он их открывал и пристально смотрел на женщину. С какой-то ненатужной силой она поднимала его конечности, переворачивала пациента на бок и без малейшего стеснения трогала во всех местах. Скоро Анна сама научится ухаживать за ним.

У сестринского поста завязалась склока. Какая-то посетительница держала в руках два больших букета цветов, а сестра пыталась забрать их. Женщины громко переругивались по-испански, и дама с цветами поднимала букеты так, чтобы медсестра до них не дотянулась. К суматохе присоединились другие сотрудницы, и перебранка переместилась в коридор. Голоса приглушились.

Пришли письма от коллеги: та интересовалась, будет ли Анна составлять доклад по последним данным, над которыми они работали. Она понимает, что у Анны сейчас тяжелый период, но вся команда рассчитывает на ее участие. Скоро состоится конференция в Монреале.

Прибыла логопед, чтобы осмотреть Роберта. Она попросила его высунуть язык, но он бессмысленно смотрел на собеседницу, пока та не высунула свой. Потом она попросила пациента надуть щеки, показав, как это сделать, и приложив пальцы к его губам. Сказала, что он молодец. Анна понятия не имела, в чем он молодец. Роберт смотрел на жену с выражением, которое она не могла прочитать. Врач предложила ему стакан воды и, когда он сделал небольшой глоток, приставила к его горлу головку стетоскопа. Потом попросила отхлебнуть еще. Слушая, как он глотает, логопед подняла глаза к потолку, кивнула и убрала стетоскоп. Она задавала вопросы и делала записи, когда он отвечал. Некоторые из вопросов были неожиданными. Так, женщина поинтересовалась, правда ли, что его зовут Педро, и, когда он произнес «Вур», попросила кивнуть или помотать головой. Вас зовут Педро? Он стал блуждать глазами по палате. Она спросила, не зовут ли его Роберт, и он сразу снова перевел на нее взгляд. Уронил голову, поднял и приложил руку к груди.

— Вуурр.

— Ваше имя Роберт?

— Вуурр.

— Хорошо. Ладно, Роберт.

Доктор что-то записала. Он смотрел на нее. Его пальцы постукивали по одеялу. Она спросила, находятся ли они в гостинице. Роберт взглянул на нее в ожидании. Она осведомилась, находятся ли они в больнице. Он резко уронил голову и поднял ее. Теперь он так кивал.

— Вуурр.

— Bueno, bueno. Очень хорошо.

Врач спросила, лежит ли он в кровати, и он кивнул. Она указала на Анну и спросила: эта дама — ваш отец? Роберт испустил низкий лающий смешок. Ваша жена? Роберт кивнул.

— Отлично. Теперь так. Делайте, как я скажу. Можете коснуться носа, Роберт? Да? Дотронуться пальцами до носа?

Он смог. Медленно поднес руку к лицу и нащупал нос. Казалось, он удивился, что нос на месте.

— Можете указать на потолок?

Он махнул рукой в воздухе, не отрывая глаз от женщины.

— Теперь прикоснитесь к голове, а потом укажите на вашу жену.

Он посмотрел на Анну. Рука его поднялась и упала. Он двигал глазами из стороны в сторону. На лице его сменились несколько выражений, и ни одно не задержалось надолго. Врач сделала пометки.

— Хорошо. Тогда повернитесь к окну и коснитесь своего колена.

Он посмотрел на нее и дернул головой. Лицо стало злым, и из глубины глотки послышались звуки. Женщина протянула к больному руку и попыталась успокоить: все хорошо, он устал, она придет в другой раз. Роберт откинулся на подушки, и глаза у него сразу же закрылись.

Подошли сестры и проверили у него давление, пульс и дыхание. Подняли ему руки, почесали ступни и попросили выпить воды. Анна наблюдала и ждала. Она пыталась работать. Но не могла сосредоточиться. Афазия — название широкого спектра расстройств речи, вызванных мозговыми нарушениями. Расстройства могут быть связаны с выражением мыслей и с восприятием чужой речи. Объем и степень восстановления варьируются, и предсказать их сложно. Погода была ясной и жаркой. Бриджит изъявляла готовность поддержать Анну. В любую минуту. Роберт дышал равномерно и поверхностно. Он смотрел на нее, рот его открывался и закрывался, глаза блуждали по комнате.

Бриджит всегда хотела, чтобы Анна обсуждала проблемы. У нее возникло впечатление, что подруга держит все в себе. Это началось сразу, как только они подружились. Ты можешь рассказать мне что угодно, Анна, я умею слушать. Разве умение слушать не предполагает, что ты иногда должна молчать? Мне нет смысла умолкать, пока ты не начнешь говорить, дуреха. Мне нет смысла говорить, когда ты так хорошо с этим справляешься. Это точно; я рассказывала тебе про нового парня? Дина? Боже, нет! Я имею в виду Плэнка. Говорит как раз мало, но в койке тигр. В чем кто?

Санитарка в бледно-желтой тунике провезла через палату тележку, меняя кувшины с водой и собирая пустые чашки и блюдца.

Сара позвонила и спросила, как мать себя чувствует. Почему она не отвечала на звонки? Анна сказала, что Роберт в надежных руках. Известно ли, когда они смогут поехать домой? Анна сомневалась, что в ближайшее время. У Сары на работе возникли неприятности. Она волновалась, что некоторые ее слова неверно истолкованы. Следует поговорить с непосредственным начальником, посоветовала Анна. Сара на кого-то рявкнула.

Пришел Брайан и осведомился, как дела у Роберта. Все в Институте передают ей наилучшие пожелания. Ему нужно кое-что ей сказать. Анна спросила что. Есть новости о коллегах Роберта? Да. Именно это он и хотел обсудить с ними обоими. Ему ужасно жаль. Его попросили поговорить с Робертом один на один, прежде чем бу-бу-бу. Это было очень подозрительно. Анна попросила повторить последние слова. На то, чтобы обнаружить и, если можно так выразиться, извлечь второго коллегу Роберта, понадобилось больше времени, чем предполагалось. Он, к большому сожалению, ушел, то есть скончался, в самолете, когда его везли в Блафф-Пойнт.

Роберт попытался наклониться вперед, хватаясь за поручни кровати. Через нижнюю губу он издал звуки: фуарр, фарр.

Об этом пока не сообщали прессе, сначала должны оповестить членов семьи. Брайану очень жаль, что он принес такую плохую новость.

Анна спросила, что же, черт возьми, на самом деле там произошло. Громче, чем намеревалась. Брайан заверил, что он очень сожалеет… он понимает… что это… он хотел… очевидно, все, что есть…

Коллеги еще работают над установлением фактов.

3 _

Утром ее разбудил телефон. Он жужжал и вибрировал на тумбочке. Она открыла глаза и уставилась в потолок. Смотреть на телефон не хотелось, и она накрыла его подушкой. Все равно было слышно, как он дребезжит, и Анна придавила его подушкой, пока он не замолчал.

Я по поводу вашего мужа. Роберта. Произошел несчастный случай. Инсульт — нарушение мозгового кровообращения. Надо подождать, пока спадет отек. Он не говорит. Невозможно оценить степень поражения мозга. Пока невозможно. Неизвестно. Пока придется просто ждать и наблюдать. Для пациентов с афазией существуют многочисленные обследования и процедуры. К завтрашнему дню нам кровь из носа нужны ваши замечания по поводу чернового варианта. Бриджит только что узнала о Томасе. Какой кошмар. Мне так жаль. Как Роберт? Анна не знала, кто такой Томас. Коллега Роберта. Тот, который, к сожалению, скончался. На сайте Би-би-си сообщалось о трагическом происшествии в Антарктиде. Томас Майерс был картографом. В статье упоминались проблемы с навигацией. А также срочная эвакуация по медицинским показаниям старшего коллеги погибшего. Кроме прочего, подробно говорилось о высоком уровне техники безопасности в Институте и указывалось, что последняя смерть при исполнении служебных обязанностей имела место в 1998 году. Приводилась фотография Тима Карразерса.

Фрэнк позвонил, когда она направлялась в больницу. Хотел узнать, что случилось. Отец в курсе? Он сказал тебе? С кем он разговаривал? Анна попросила его не спешить. Напомнила, что Роберт не говорит ничего и никому. Что они у него спрашивали? Что они сказали тебе? Не позволяй ему ни с кем разговаривать, сказал Фрэнк. Не позволяй даже выражать сожаление.

Анна взглянула на телефон, подозревая, что тот барахлит. Отец не может ни с кем разговаривать, повторила она. Да, мама, конечно не может; но ты все-таки не разрешай ему, ладно?

В палате сестра показала Анне, как кормить Роберта с ложки. Пища была в виде пюре и пахла бананом. Роберт жевал медленно и неуклюже, и часть кашицы вытекала изо рта. Женщина вытерла ему подбородок салфеткой.

— Un poco, — сказала она.

Медсестру звали Розанна. Она работала на отделении семь лет. Un poco означало «немножко». Она снова вытерла лицо Роберту и ушла. Роберт посмотрел на Анну и на миску и поднял брови. Издал горловой звук — короткое рычание или стон. Когда он закончил есть, она сообщила ему, что Томас погиб на станции К. Он посмотрел на нее. Томас Майерс, уточнила она. Томас. Он резко выдохнул, прикусив нижнюю губу. Анна спросила, хорошо ли Роберт его знал. Она спросила, что случилось. Он посмотрел на нее и скривил ту часть лица, которая могла двигаться.

Прибыли два врача-реабилитолога. Они хотели провести с Робертом несколько упражнений. Подняли спинку кровати, чтобы он мог сидеть, и встали по обеим сторонам от него. Попросили поднять руку, выше, выше, и другую тоже. Растопырьте пальцы. Упритесь рукой мне в ладонь. Сильнее, сильнее. Возьмите чашку в левую руку. Теперь в правую. Не получается? Ладно.

Сняли одеяло и велели пошевелить ступнями, пальцами, поднять одну ногу, другую. Всё записывали. Потом сказали, что на сегодня достаточно, он молодец, теперь пусть отдыхает, а они придут завтра и поставят его на ноги.

Уборщица в коричневой тунике прошла через палату с тележкой с бельем и небрежно раскидала по тумбочкам стопки свежих простыней и наволочек. По полу двигались легкие длинные тени. Бриджит снова прислала сообщение, призывая Анну держаться и пообещав выпить с нею вина, как только та вернется. Она ходила проверить, все ли в порядке в доме. Анна ответила, что у нее все хорошо, она в больнице, Роберт спит.

Пришел Брайан и принялся рассказывать о служебной проверке. Он, похоже, не понимал, что Роберт не может говорить, и, не получая ответа, просто задавал вопрос еще раз, громче и медленнее. Выжившего коллегу звали Люк. Люк Адебайо — Брайан произносил его фамилию с особым выражением. Люк восстанавливал силы в медсанчасти на Блафф-Пойнт, и его, скорее всего, отправят в Кембридж со следующим транспортным самолетом. Его держат в курсе относительно состояния Роберта.

Пока придется просто ждать и наблюдать.

Вернулась логопед. Ее звали Хулия. Она жила в северной части города, и поездка на работу на машине каждый день занимала у нее час. С собой у нее были блокнот и папка с ламинированными карточками с картинками и списками слов. Нашла перевод своих материалов на английский язык в интернете, объяснила она. Подняла карточку с изображением кошки.

— Роберт, это кошка?

— Дза. Дза. Да.

— Очень хорошо. Можете произнести «кот»?

Роберт открыл рот и издал звук, похожий на отрыжку, словно подавился словом. Хулия кивнула, что-то записала и подняла карточку с изображением лодки.

— Это лампа? Лампа, Роберт?

— Л-л-л. Да. Л-л-л.

— Этот предмет плавает по воде, Роберт. Лампа плавает?

— Л-л-л.

— Это лодка?

— Да!

— Лодка. Хорошо. «Л» — лодка. — Она еще что-то записала, неожиданно повернулась к Анне и улыбнулась. Потом показала Роберту рисунок самолета.

— Сэ-сэ-сэ.

— Вы уже можете это произнести?

— Сэму-лет. Красный сэму-лет.

— Самолет? Да. Очень хорошо.

— Красный сэму-лет.

Самолет на рисунке был синим. Хулия не стала заострять на этом внимание и продолжила. Она демонстрировала Роберту картинки с изображением шариков, коров, машин, радио и наблюдала за тем, как он пытается заставить губы произносить нужные звуки, если знает слова. Хулия все записала и пообещала прийти завтра. Роберт заснул.

На другом конце палаты нарядная молодая женщина в платье с закатанными рукавами сидела около постели пожилого мужчины. Она читала журнал, но то и дело откладывала его ради телефона. Иногда, печатая сообщение, женщина расплывалась в улыбке. Тогда она прикрывала рот рукой, пока на лицо не возвращалось обычное напряженное выражение.

Анна направилась в столовую и попыталась поработать. Вообще на телефоне у нее был включен режим «нет на месте», но все-таки несколько писем требовали безотлагательного ответа. Нужно было перераспределить научных руководителей аспирантов, а кроме того, от одного научного сотрудника пришло слегка паническое письмо по поводу пропавшей с сервера информации. Подступал крайний срок подачи заявки на предоставление крупного финансирования, и ее коллега просила заполнить некоторые графы, если Анна собиралась взять написание заявки на себя. От нее ждали расписания занятий. Студенты были очень увлечены учебой, и им не терпелось принять участие в исследованиях. Она подумала о том, чего они могут достичь. Только снова установить уже известные факты, в очередной раз подтвердив их достоверность и добавив некоторые подробности. Да, существует очевидная связь между выбросом углекислого газа и повышением температуры воздуха. Нет, исторических прецедентов не было. Да, требуются неотложные действия.

Когда Анна вернулась в палату, занавески вокруг кровати Роберта были задернуты. Тихо пищал сигнал тревоги. Она слышала, как медики суетились за занавесками, бегали вокруг кровати, перебрасывались короткими репликами. Сестра взяла ее за руку и усадила на стул.

— Подождите здесь, — сказала она Анне. — Все обойдется.

_

Утром она пошла в молельный дом Общества друзей, адрес которого нашла в интернете. Он находился над магазином мужской одежды и представлял собой помещение с голыми оштукатуренными стенами и составленными кругом деревянными стульями. Она села и стала ждать. Кроме нее было еще три человека. В высокой вазе у окна стояли цветы, и когда по улице проехал грузовик, они задрожали. Анна стала дышать спокойнее. Прибыли еще двое. Ветер шевелил занавески, и пятна света ползали по полу. Примерно через полчаса со своего места осторожно встал пожилой мужчина и заговорил по-английски с акцентом, который Анна приписала Техасу или Флориде. Он сказал что-то о призыве ждать. Это призыв к действию, как любой другой, пояснил он. Анна не очень понимала, что он имеет в виду. Она часто не понимала, что имеют в виду выступающие на таких встречах. Ей больше нравился сам факт, что люди говорят, чем смысл их слов. И еще ей нравилось молчание. Последний раз она была на таком мероприятии около года назад. Она давно отвыкла посещать собрания друзей; Роберт никогда этим не интересовался, а дети сопротивлялись, когда она пыталась приобщить их, так что на время пришлось отказаться от своего обыкновения. Анна лишь намеревалась однажды вернуться к нему. Она поняла, что скучала по этим встречам. Дети давно улетели из гнезда. Почему она столько тянула? Она сидела и прислушивалась к движению транспорта за окном. Ерзала на стуле. В конце собрания все пожали друг другу руки, и Анна выскользнула на улицу.

Мужчина с тачкой, доверху наполненной апельсинами, что-то сказал ей по-испански. Она понаблюдала за движениями его губ и, ответив «Gracias», пошла дальше.

Когда она пришла в палату, Роберт сидел на краю кровати, а перед ним стояли ходунки. Два врача-реабилитолога придерживали его с обеих сторон за поясницу. Он внимательно слушал их. Анна стала наблюдать. Медики помогли пациенту медленно встать. Практически подняли его. Ноги у него дрожали. Все тело дрожало. Врачи разговаривали друг с другом по-испански, снова и снова повторяя имя Роберта. Когда он принял почти вертикальное положение, они положили его руки на рамы ходунков. Он вскрикнул, то ли от боли, то ли от радости, и реабилитологи бережно усадили его на койку.

Ночью напротив Роберта положили молодого человека. В носу у него были трубки, около кровати стоял кислородный баллон, и правая часть тела больного все время шевелилась. Он стонал и временами вскрикивал. Сестры оправили ему одеяло и отошли.

Появилась Розанна, измерила Роберту давление и записала показания в карточку. Другая сестра принесла ему лекарства. Теперь он мог глотать таблетки, а потому количество инъекций сократилось. Все руки у него были исколоты и в синяках. Муж взглянул на Анну и попытался улыбнуться. В глазах его появилась сосредоточенность, которой раньше не было. Речь к нему не вернулась, но теперь он мог улавливать нить разговора.

— Тебе здесь расслабиться не дают, да?

— Вуур. Да. Исчо пфы.

— Наверняка ты мечтаешь вернуться на станцию К.

— Вуур! Черт.

— Там, по крайней мере, тихо и спокойно.

— Ну ищо фы. Конечно. Дза.

— Да.

— Да, да.

— Я говорила с Сарой.

— Вуур?

— У нее все хорошо. Только проблемы на работе. Какое-то недоразумение. Не знаю, что там.

— Да, да. Черт.

— Не говори. Ей просто нужно найти хорошую работу. Не уверена, что она годится для… Для.

— Вуур?

— Не знаю. Не совсем понимаю, чем именно она занимается. Стратегия развития бренда? Цифровая стратегия?

— Да, да.

— Помнишь, как она хотела стать врачом?

— Вуур.

— Сейчас это могло бы оказаться кстати.

— Хааарр.

— Фрэнк тоже написал.

— Да, да.

— Ну, ты знаешь, вообще-то все пишут. Фрэнк просит устроить видеозвонок, когда в следующий раз с нами будут разговаривать врачи. Говорит, хочет сам услышать о твоем состоянии. Узнать, каков план лечения.

— Па-лан.

— Очень хорошо. План.

— Па-лан.

— Я сказала ему, что особого плана нет, но он все равно хочет поучаствовать.

— Да, да. Ну еще бы, конечно.

— Конечно.

Пришла сестра, чтобы снять катетер и показать, как пользоваться уткой. Она задернула занавески и откинула одеяло. Обращалась она к обоим супругам. Смотреть, как чужая женщина дотрагивается до пениса мужа, было неприятно, но Анна попыталась сосредоточиться. На кончике пениса был синяк. Сестра хотела добиться, чтобы Роберт пописал, но он явно смущался. Анна нашла его смущение обнадеживающим.

_

Утром она проснулась по-прежнему в Сантьяго. Роберт по-прежнему лежал в больнице. Юноша, за которого он отвечал, по-прежнему был мертв. За завтраком она пролистала электронную почту. Пришло письмо с номером заказа для получения авиабилета, явно по ошибке. Андреас принес кофе и тосты. Возможно, система автоматически забронировала обратный билет. Надо попросить Брайана разрешить недоразумение. Андреас поставил перед ней свежие фрукты и осведомился о самочувствии Роберта.

В больнице Брайан представил молодую женщину в фуфайке на молнии как Кирсти. Она была врачом из Института. Выглядела очень молодо. Анна пожала ей руку и поздоровалась. Кирсти сказала, что будет курировать репатриацию и поедет вместе с ним. Слово «репатриация» Анна осмыслила не сразу. Она поинтересовалась, что это значит, и Кирсти объяснила, что это просто перевозка пациента в родную страну.

— Нет, извините, я знаю, что означает это слово. Я хочу знать, когда это произойдет? Когда приняли такое решение?

Кирсти сделала недовольную мину и повернулась к Брайану. Тот объяснил, что существует договоренность о перевозке Роберта в инсультное отделение в кембриджской больнице и он думал, что с ней уже все обсудили. Анна ответила: нет, не обсуждали.

— Дза, дза, — произнес Роберт. — Ду, ду. Ду-ма.

Анна сказала ему: он не едет домой, нет. Пока в больницу в Кембридже. На нее внезапно навалилась усталость. Муж явно еще не был готов к переезду. Она сказала об этом Брайану, или Кирсти, и оба в один голос заявили, что Роберт чувствует себя хорошо. Опасность миновала. Он достаточно окреп для путешествия и в Британии, в знакомом окружении быстрее пойдет на поправку. Я думала, мы проведем здесь несколько недель, возразила Анна, и Брайан принес свои извинения. Он считал, что ей уже все объяснили.

— Ясно. Кирсти, да?

— Да. Я врач из Института, из медицинского подразделения.

— Да, Брайан сказал. А можно спросить, вы принимали участие в спасательной операции? Были там?

— В спасении Роберта? Да, принимала.

— Это вы нашли его?

— Да.

— Что там случилось?

Прежде чем ответить, Кирсти бросила мимолетный взгляд на Брайана и попыталась скрыть это, но Анна заметила. Она не понимала, что это значит, но заметила. Кирсти ответила так, словно заранее отрепетировала речь. Она рассказала о том, как установили местонахождение Роберта, о плохой видимости, невозможности выйти на связь, приземлении самолета в трудных погодных условиях. Он лежал на взлетной лыжне, и это значительно облегчило им работу, сказала Кирсти. Они не знают как, но ему удалось добраться туда от палатки, находившейся примерно в пятистах метрах. Пока они говорили, Брайан постоянно посматривал на телефон и стрелял глазами в сторону выхода из палаты. Кирсти добавила, что неподвижность правой части тела Роберта немедленно навела на мысль о мозговых нарушениях. Поколебавшись, она уточнила, что имеет в виду инсульт, и Анна снова указала, что в подобных объяснениях не нуждается.

— Необходимо было немедленно начать лечение, но большая часть процедур невозможна вне современного медицинского учреждения. Двое моих коллег остались с Люком, чтобы продолжить поиски Томаса. Вторая группа была в пути. Роберта требовалось эвакуировать как можно быстрее. Он, разумеется, совсем замерз. Почти не реагировал на внешние раздражители. Но в итоге справился. Он проявил большую храбрость, правда, Роберт?

Роберт взглянул на нее. Брайан поторопил Кирсти. Пообещал сообщить Анне новости «сию же секунду», как только узнает. После их ухода в палате некоторое время стояла тишина. Анна посмотрела на Роберта.

— Я хра-а-арр, — произнес он.

— Да, Роберт. Храбрый. Хра-а-арр. Храбрый парень. Молодец.

Анна сообщила Фрэнку и Саре, что они возвращаются. Фрэнк спросил, каким рейсом они прилетают. Бриджит пообещала приготовить лазанью. В больничном ларьке Анна купила плитку шоколада и открытку для сестер. По именам она знала только трех. Потом она поднялась в палату и попрощалась с Робертом: встретимся в Кембридже. Он попытался сказать что-то о самолете, водя рукой в воздухе. Да, кивнула она, он полетит на самолете.

Анна вернулась в гостиницу и собрала вещи. Андреас заказал ей такси и, пока они ждали прибытия машины, поинтересовался, понравилось ли ей в Сантьяго. Она удивленно взглянула на него.

— Извините, — спохватился молодой человек, — я совсем не думаю, что говорю.

— Однажды это свойство может вас подвести, Андреас.

— Надеюсь, ваш муж скоро поправится.

— Спасибо. Я тоже надеюсь…

— А вот и такси.

В салоне пахло сигаретами и ароматизатором. Она открыла окно, и теплый вечерний воздух лениво втек в салон. Шофер нажал на кнопку, и окно снова закрылось.

Аэропорт был почти пустым и показался ей больше, чем во время приезда. Она прошла через металлоискатели и выложила все из карманов. Кто-то предложил ей купить парфюм. Фрэнк написал, что встретит ее в аэропорту.

Самолет взлетел. Место рядом с ней оказалось пусто, и Анна была благодарна за это случаю. Стюардесса принесла ужин и поинтересовалась, все ли ее устраивает. Понравилось ли ей в Сантьяго? За все дни Анна практически не увидела города. Не побывала ни на Меркадо-Сентраль, ни на холме Сан-Кристобаль. Не попробовала суп из морского угря и жареные пирожки эмпанада. Все хорошо, ответила она стюардессе. Спасибо. Все было хорошо.

_

Фрэнк встретил ее в зале прибытия и повез домой. После Сантьяго здесь показалось холодно и неуютно. Когда шли через парковку, Анна ощущала кожей, какой влажный тут воздух. Верхушки уличных фонарей терялись в тумане. На парковке было много машин. Бриджит интересовалась, когда можно заехать. Сара интересовалась, когда мама позвонит.

Фрэнк вел машину быстро, но аккуратно. Музыку он не слушал и сосредоточенно наблюдал за поведением других водителей. Он спросил, как выглядит Сантьяго, и она ответила, что даже толком не знает.

— Я видела только больницу и гостиницу.

— Ясно. Конечно.

— И еще однажды ходила на встречу Общества друзей.

— Ты все еще посещаешь эти сборища?

— Да.

— И до сих пор веришь во все это?

— Вера здесь ни при чем. Мне нравятся собрания.

— Ну да. Ладно.

Они ехали на юг, солнце садилось. По обеим сторонам дороги расстилались пустые темные поля. Вспаханные борозды посеребрил иней. Низкие облака полосками спускались к горизонту. Из-за них приближалась ночь. Дом они увидели еще издалека — приземистый силуэт на фоне неба. В окнах почему-то горел свет.

4 _

Она сама купила дом, пока Роберт был в экспедиции. Решение приняла быстро, хотя и не сгоряча, и ей не пришло в голову поинтересоваться, что он об этом подумает. Анна всегда гордилась тем, что в отсутствие мужа способна справляться с житейскими заботами самостоятельно. Это была часть договоренности. Мы будем отклонением от нормы. Мой муж в отъезде. Он уехал в ноябре и вернется в марте. Это просто стало рефреном в их совместной жизни. Когда Роберт возвратился в первый раз, она сама удивилась, как изголодалась по нему. По его телу, по звуку его голоса. Хотя, пока его не было, она не замечала, что скучает по нему. В последние годы этот голод ослабел, но полностью не отпустил.

Дважды Роберт уезжал на целый год далеко в глубь континента на долгую антарктическую зиму. Ей нравилось говорить знакомым, что муж в экспедиции в Антарктиде. Это звучало эффектно. Даже героически по отношению к обеим сторонам. Она поступила на постоянную работу в научно-исследовательский центр университета и опубликовала несколько статей, получивших благосклонные отклики. Всем стало известно, что Анна часто живет одна, и молодые сотрудники приняли ее в свой круг общения. Дважды это общение заканчивалось тем, что в ее постели оказывался мужчина. В обоих случаях приключения были весьма приятными, но она считала, что продолжение не стоит последующих осложнений. Бриджит об этом ничего не знала; Анна полагала, что подруга бы удивилась.

Встав утром, она обнаружила, что почта стопкой лежит на кухонном столе. Видимо, Фрэнк сложил ее туда. Она не сразу поняла, что это. Тело все еще вибрировало от долгого перелета. Фрэнк спал в гостевой комнате. На улице было темно. Она заварила чай и села за стол. Отсортировала подписанные от руки конверты от счетов и рекламы и начала читать. Очень сожалею о происшедшем. Очень сожалею. Обязательно передавайте от меня пожелания скорейшего выздоровления. Пусть скорее поправляется. Очень уважаемый коллега. Надеюсь, он скоро вернется в строй. Мысленно и в молитвах с вами. Наверно, то же самое происходит, когда кто-то умирает, подумала она. Соболезнования. Незнакомые почерки. Люди пытаются подобрать правильные слова и не всегда находят их.

Такую же кипу открыток им прислали, когда они поженились и переехали в свой первый дом. По большей части поздравления и пожелания счастья. Крошечный коттедж, затерянный в рощице, с садом, сбегающим к ручью. Стол, занимавший всю кухню. Тогда она не понимала своей удачи. Одна спальня наверху узкой лестницы и ванная, выдающаяся в сад. Для семьи этого было мало, и после рождения Фрэнка следовало что-то придумать, но Анна все откладывала, тянула с принятием окончательного решения. Не хотелось покидать дом, в который она вложила так много сил. И потому она обошлась полумерами. Починила петли косо висевших дверец шкафов, отремонтировала искрившие выключатели, подтянула скрипевшие ступени. Поставила перегородку в спальне, чтобы отделить закуток для сынишки. Сколотила забор в конце сада после того, как Фрэнк шлепнулся ничком в ручей и пришлось спешно — все произошло так быстро, что Анна даже толком испугаться не успела, — выдергивать его оттуда за волосы. Но когда через некоторое время после очередного отъезда Роберта на Южный полюс Анна обнаружила, что беременна Сарой, то продала дом и купила новый, даже не сообщив об этом мужу.

Новое жилище было сырым, продуваемым ветром и располагалось очень низко над уровнем моря. Оно находилось далеко от автобусных маршрутов и от школы. Бриджит жила в двадцати минутах езды на машине. В общем, не блестящий вариант. Но зато у каждого ребенка там была отдельная комната, дверь из кухни открывалась прямо в сад, а в саду росли фруктовые деревья, стояли ящики для компоста, и оттуда открывался ничем не нарушаемый вид на поля и лес до самого горизонта; каждый раз когда Анна возвращалась домой и видела в темноте свет в окнах, то заново убеждалась, что сделала правильный выбор.

Наверху скрипели половицы. Она допила первую чашку чая. На улице темнота уступила место прозрачной белой мгле. Кроме очертаний терносливы, растущей в конце сада, мало что было видно. На горизонте светилось приглушенное красное сияние от движущегося по шоссе транспорта.

Роберт пользуется на работе уважением. Надеемся, он скоро вернется к нам.

Дети всегда настораживались, когда Роберт приезжал из Антарктиды. Чему удивляться, если отец по четыре-пять месяцев отсутствовал дома, но его это каждый раз озадачивало. Если он пытался взять их на руки, они старались вывернуться, и Анне приходилось успокаивать мужа: они просто устали. Роберт напоминал ей, как важна его работа и что он не в силах отказаться от длительных экспедиций. Она вынуждена была ободрять мужа, ободрять детей и уговаривать их провести время с человеком, которого они почти не знали.

Но ко времени поступления в школу сын и дочь уже гордились отцом, его работой, и до Анны доходили сведения, что они хвастались им перед одноклассниками. Вот тем, что их мать создавала хитроумные океанографические компьютерные модели, они не хвастались. Возможно, их просто никто об этом не спрашивал. Особенно комната Фрэнка была завалена предметами, которые Роберт привез из экспедиций: на полках лежали компасы и ледорубы, на стене висели карты и схемы. И друзья стали твердить им, что там, должно быть, очень опасно. Дети каждый раз волнуются за отца, рассказывала Анна Бриджит. И ты, конечно же, успокаиваешь их, что все будет хорошо? Ну, я отвечаю, что риск существует, но папа очень осторожен. Господи, Анна, тебе полагается обманывать детей на этот счет, разве нет? Я не считаю это допустимым, Бриджит.

Подростками они стали более обидчивыми. Несколько раз спрашивали, зачем им вообще такой отец. Сара однажды стала уговаривать мать развестись. А потом они вдруг уехали, сначала Фрэнк, потом Сара, и когда Роберт в очередной раз отбыл на Южный полюс, весь дом оказался в распоряжении Анны. В его отсутствие она снова привыкла к тишине. Начала замечать, как много Роберт обычно говорит. Иногда они из-за этого ссорились. Он заявлял, что раньше ей нравилось его слушать. И в октябре, собирая вещи в последнюю экспедицию, он особенно долго рассказывал о новых коллегах, с которыми ему предстояло работать, о каких-то происшествиях во время инструктажа, и Анна даже вышла из комнаты, чтобы больше этого не слушать; он пошел за ней. Тогда она рявкнула.

Позже, когда она рассказывала об этом Бриджит, история звучала как анекдот. Ты никогда так смачно не ругалась, дуреха. «Закрой уже варежку»? Я даже не знаю, как выглядит варежка. Ну, в любом случае, это возымело действие, Бриджит. Он и в самом деле закрыл варежку. Конца истории я так и не узнала. В доме воцарилась гробовая тишина. Рано утром он уехал.

Вряд ли это последнее, что она ему сказала; наверняка нет. Но теперь казалось, что так и было.

_

Фрэнк затараторил, еще даже не войдя в комнату. Он хотел знать, что Роберт рассказал о несчастном случае.

— Ничего не рассказал. Он пережил инсульт, Фрэнк, и почти не может говорить.

— Господи, мама, да. Но он ведь как-то общается? Кивает, качает головой? Мне просто интересно, что они у него спрашивали, с чем он согласился.

— Вообще-то он не может качать головой. Даже «нет» сказать не может.

— Что?

— Когда хочет ответить «нет», просто водит рукой перед лицом.

— Надо же. Ясно. Но это внятный ответ?

— Нет, — сказала она. — Ничего внятного.

Фрэнк позавтракал, отыскав что-то на кухне, и предложил поехать с ней в больницу. Кто-нибудь из Института задавал отцу вопросы? Ему предоставили юридическую помощь? Анна ответила, что предпочитает добраться на автобусе, и поинтересовалась, зачем Роберту юридическая помощь. Фрэнк все равно на машине. У него нет времени наблюдать, как она изображает из себя мученицу. Произошло несчастье, и Роберт несет за него ответственность.

— Ответственность?

— Я не имею в виду, что папа виноват. Ну вообще-то, черт возьми, надеюсь, что не виноват. Я в том смысле, что он ведь был там за старшего, да? Он в невыгодном положении, мама. Если родители тех парней подадут на Институт в суд, отец окажется на линии огня.

Анна начала собираться с мыслями. Она напомнила Фрэнку, что при поступлении на работу в Институт люди подписывают контракт, где оговорены все риски. Те ребята осознавали степень опасности, сказала она.

— Теперь ты говоришь совсем как отец.

— Я просто говорю. Возникли непредвиденные обстоятельства. Никто не станет обвинять его.

— Тебе нужно переписать дом на свое имя, мама.

— О чем ты?

— О доме. Об имуществе. Надо принять меры предосторожности.

— Об этом я не думаю. Я просто…

— Поехали уже.

— Да. Ладно. Хорошо.

_

Роберта подстригли и подровняли ему бороду. И когда только успели — он провел здесь меньше суток. Его кровать стояла в дальнем конце палаты, около окна, которое, однако, смотрело в кирпичную стену. Анна погладила Роберта по голове. Он не любил такую стрижку. Слишком коротко. Бесформенно. Он взглянул на жену и кивнул. Появилась женщина в медицинском костюме и представилась старшей сестрой. Она начала рассказывать о часах посещения, называть имена врачей и логопедов, но Анна перебила ее и поинтересовалась, кто стриг ее мужа. Парикмахер приходит раз в две недели, ответила сестра. Роберт дал согласие на стрижку. У них большой опыт общения с пациентами, и будь у него возражения, он бы дал им понять. Анна спросила у Роберта, доволен ли он.

— Да, да, — ответил он. — Конечно, еще бы.

Он взял жену за руку и провел ею по своей щеке. Борода была сострижена до короткой щетины. Со студенческих времен она не видела на его лице такой скудной растительности. Муж смотрел на нее, подняв брови.

Фрэнк прикоснулся к ее плечу и сказал, что сестра хочет знать, есть ли у нее еще вопросы.

Появилась другая медсестра с аппаратом для измерения давления на колесиках. Завернула манжету вокруг руки Роберта и нажала на какие-то кнопки. Манжета автоматически надулась. Роберт распахнул глаза. Сестра осведомилась, не испытывает ли Роберт боли или неприятных ощущений, и тот ответил: еще бы, конечно, конечно.

— У него не получается сказать «нет», — объяснила Анна сестре.

— Ну еще бы, — сказал Роберт.

— Роберт, можешь сказать «да», если будет больно?

Он смотрел на обеих и моргал. Монитор несколько раз пикнул, и сестра увезла его. На парковке под окном машины ездили кругами в поисках места, светили сквозь дымку фарами. Фрэнк, расхаживая туда-сюда по палате, копался в телефоне. Анна спросила Роберта, как прошел полет. Как милашка Кирсти? Он улыбнулся, быстро открыл и закрыл рот, издав лепет. Анна заключила из этого, что Кирсти постоянно болтала.

— И она оставалась с тобой, пока тебя не положили в палату?

— Да, да, еще бы.

— Кстати, Роберт, ты помнишь, как она забирала тебя со станции К? Помнишь, что там произошло?

Он поводил рукой и закатил глаза. Анна не знала, что это означает. То ли он ничего не помнит, то ли нет смысла об этом вспоминать, то ли не хочет говорить об этом сейчас.

К кровати подошел врач и представился как доктор Джонс. Его сопровождала группа студентов-медиков. Он засыпал Анну вопросами по поводу записей в медкарте, которую ему прислали из Сантьяго. Он хотел знать, что это была за больница, какие процедуры делали, какие не делали. Тут не все понятно, объяснил он. Томографию придется проводить заново. Рассказал о физиотерапии, логопедии и помощи в перевозке больного домой. Обещал снова прийти утром.

Фрэнк спросил, справятся ли они без него. Если он уйдет. Ему надо на работу. Там возникли какие-то проблемы. Вернется, как только сможет. Анна напомнила, что Роберт очень ждал его. Фрэнк нетерпеливо вздохнул. Ничего не поделаешь, нужно заняться рабочими вопросами. Обнял мать одной рукой и попросил беречь себя. Она посмотрела, как он, склонив голову над телефоном, уходит, и обернулась к Роберту. Тот закатил глаза.

— Да, да, ну еще бы, да.

— Всегда в спешке, и времени нет, — покачала головой Анна. — Да? Он вернется. А Сара приедет в выходные.

Женщина с тележкой предложила им чаю. Роберту она вручила меню обеда и ужина. Чай был в зеленых фарфоровых чашках с блюдцами. Анна подождала, пока он остынет, и помогла Роберту поднести чашку ко рту. Он сумел продеть большой палец в ручку, но пока не мог держать чашку ровно. Чай потек по бороде, и Анна промокнула струйку рукавом.

Около кровати появился лысый мужчина с аккуратно постриженной бородкой. У него были широкие плечи и большое брюхо. Анна откуда-то его знала. Он представился Майклом из Института. В настоящее время почти на пенсии. Говоря это, он смотрел на Роберта и постепенно подступал к нему, вытирая ладони о брюки.

— Док. Итицкая жизнь. Сильно прихватило?

Роберт взглянул на него и кивнул. Анна вспомнила, что видела этого человека на одной конференции. Он очень громко смеялся и держал фуршетную тарелку слишком близко ко рту.

— Май, май, май. Май-куль.

— Майкл.

— Да, да. Конечно. Май-куль.

— Здесь за тобой хорошо ухаживают?

— Да, да. Да.

— И что говорят? То есть какой…

— Еще бы.

— …прогноз. Есть ли надежда, ну, оклематься?

Спрашивая это, Майкл повернулся к Анне, потеряв уверенность в способности Роберта понимать его или отвечать. Врачи говорят, нужно наблюдать, сказала она. Конечно, конечно, кивнул он.

Роберт повел рукой и сделал жест, означающий желание встать с постели.

— Аббат, аббат, — произнес он. — Я, аббат, м-м-м.

Он подыскивал слово. Водил рукой в такт множеству крошечных препятствий. Майкл внимательно наблюдал за ним.

— Скоро, быстро. Через некоторое время?

— Да, да.

— Ты скоро вернешься к работе, Док? Ты это хочешь сказать.

— Да, еще бы. Скоро.

Майкл повернулся к Анне и поднял брови.

— Роберт? Роберт, нужно подождать. Хорошо? Нам придется подождать.

— Конечно, — сказал он. — Конечно. Аббат, аббат.

Пришла еще одна медсестра с монитором для измерения давления. Майкл откланялся и пообещал заглянуть снова через пару дней. Сестра завернула манжету вокруг руки Роберта, нажала на кнопки аппарата и спросила, не испытывает ли пациент боли или неприятных ощущений. Аппарат несколько раз пропищал.

Анна вышла в коридор и проверила телефон. Пришло длинное голосовое сообщение от Сары. Ее заявление о неоправданном отстранении от работы посчитали беспочвенным. Она два месяцане платила за жилье, и соседки, с которыми она делила арендную плату, попросили ее съехать. Спрашивала разрешения остановиться у матери, пока не наладит свою жизнь. Анна сама пришла в ужас от того, как отчаянно ей захотелось отказать дочери. Но она, конечно, согласилась. Также пришло сообщение от Бриджит, которая обещала заехать и приготовить ужин, и чтобы Анна не возражала. Сестра Роберта хотела приехать пожить на некоторое время. Завлабораторией надеялась побеседовать, как только это будет практически целесообразно.

Вечером прибыла Бриджит с двумя полными продуктов пакетами и сразу направилась на кухню. Откинула со лба волосы и повернулась к Анне с вытянутыми руками.

— Иди сюда, дуреха, — сказала она.

Ее объятия всегда были долгими и крепкими, что Анну напрягало, но отвертеться от них никогда не удавалось. Вот и на этот раз Анна терпеливо дождалась, когда подруга отпустит ее.

— У меня все в порядке, — проговорила она, прежде чем Бриджит успела спросить. — Все в порядке.

— Знаю, — ответила Бриджит. — Как всегда. Слушай, я собираюсь сделать тальятелле с соусом. В нем много сливок. Ты не возражаешь?

Она уже искала в шкафу кастрюли. Вынула из пакета бутылку вина и поводила ею в направлении Анны.

— Хочешь, чтобы я открыла? — спросила та.

— Нет, — ответила Бриджит, — хочу, чтобы ты засунула ее себе в задницу.

Анна в ожидании посмотрела на нее.

— Да, Анна. Хочу, чтобы ты ее открыла. Спасибо.

Анна разлила по бокалам вино, и Бриджит начала что-то крошить, рассказывая о командировке, из которой только что вернулась, и в какие неприятности вляпались ее дети, и о том, что она снова подумывает о смене профессии, и, как только соус забулькал в кастрюле, она вытерла руки полотенцем, повернулась к Анне и сказала:

— Ну вот, теперь Бриджит затыкается и готова выслушать, как, блин, дела у тебя.

Анне показалось, что ее первый раз по-человечески спрашивают об этом, а у нее нет ответа. Люди предлагали помощь, и интересовались, что могут сделать, и осведомлялись о состоянии Роберта. Как дела у нее, она не знала.

— Забросила работу, — сказала она. — Волнуюсь о Саре. Очень устала.

Бриджит продолжала кивать, и Анна не понимала, что это значит: она все это знает, или соглашается с ней, или просто ждет, чтобы подруга продолжала. Она помолчала.

— Не знаю, хочу ли я, чтобы Роберт вернулся домой, — сказала Анна.

5 _

Роберта одели и посадили на стул около кровати. После возвращения из Антарктиды она в первый раз видела его в одежде. И в первый раз в вертикальном положении. Заметив жену, он быстро заморгал, открывая и закрывая рот. Кровать теперь, только чтобы спать ночью, объяснила им медсестра. Роберту нужно много тренироваться.

— Да, да, еще бы, конечно; аббат, аббат.

Он потянул за воротник рубашки. Анна спросила, не мешает ли ему что-нибудь.

— Да! Да! Еще бы, черт!

— Ладно-ладно, я только спросила.

— Конечно, конечно, да, да.

Бриджит вчера поинтересовалась, что Анна имеет в виду: как это, она не хочет, чтобы Роберт вернулся домой. Куда же еще ему идти? Не знаю, что я имела в виду, Бриджит. Я просто еще не готова. Нужно многое сделать. От меня требуют заполнить анкету опекуна больного. Я не стремлюсь быть опекуном; я и в жены-то никогда не стремилась. А сейчас не поздно об этом думать, дорогая?

Пришли два реабилитолога и представились. Они не собираются дружить с Робертом, заявил один из них. Прозвучало как шутка, но выглядел врач серьезно. Они собираются заставить его упорно работать. Придвинули к нему стулья и стали давать задания. Поверните голову из стороны в сторону. Опустите подбородок на грудь. Поднимите плечи и снова расслабьте. Поднимите обе руки как можно выше, а теперь разведите их в стороны. Растопырьте пальцы. Можете пошире? Упритесь рукой мне в ладонь и толкайте ее. Сильнее, изо всех сил, Роберт. Теперь другой рукой. Анна вынула из сумки ноутбук и попыталась поработать. У нее появились новые сроки, к которым нужно сдать отчеты. Возникли вопросы по поводу методологии, и хотя все знали, что процесс развивается стабильно, нужно было убедительно отразить это в документах. Она подняла глаза. Роберт стоял. Реабилитологи с готовностью поддержать протягивали к нему руки с двух сторон, он опирался на ходунки, но стоял сам.

— Попытайтесь, Роберт, — подбадривали его врачи.

— Я, я, не, — говорил он, — не кака!

— Он имеет в виду «никак не получается», — объяснила им Анна.

Роберт взглянул на нее.

— Ну, это большое облегчение, — изрек один из врачей.

— Ни… кака… не, — сказал Роберт. Все тело у него дрожало.

— Я знаю, никак не получается. Если бы у вас все получалось, нас бы здесь не было. Но мы просим вас постараться. Один шаг. Согните колени. Перенесите вес тела на одну ногу. Вот так.

Брайан из Института оставил сообщение на автоответчике. Он вернулся в Кембридж. Извините, но нам очень нужно поговорить с Робертом в рамках служебной проверки. Есть определенные обстоятельства, которые необходимо сопоставить, сказал он. Я, конечно, понимаю, что общение затруднено, но хотел бы узнать, нельзя ли его как-то облегчить? Не могли бы вы мне перезвонить?

Пришли несколько путаных сообщений от Сары. Непонятно, приедет она или нет.

Сестра Роберта хотела навестить их.

Все эти годы она обижалась, что муж всегда в отъезде, сказала Анна Бриджит. Но они оба привыкли к этому. Сейчас он уже никуда не поедет, так? Не будем торопить события, дорогая. Ты еще не оправилась от потрясения. Нужно многое продумать. Для начала давай приговорим эту бутылку.

Реабилитологи еще работали. Роберт слегка наклонялся вперед, напрягшись всем телом. Казалось, он борется с ветром.

— Поднимите ногу, выставьте ее вперед, ниже, ниже, ощутите вес тела, найдите равновесие, голову держите высоко, хорошо, хорошо!

Ноги резко подогнулись, и два врача ловко подхватили его под мышки. Его посадили на стул так плавно, словно все именно ради этого и затевалось. Роберт надувал щеки, таращил глаза и избегал смотреть на Анну. Медики что-то записали и попросили его попробовать еще раз.

Буфетчица подкатила тележку с чаем и спросила, чего они желают. Фрэнк написал, что проконсультировался с юристом. Роберт спал, Анна смотрела на мужа и не знала, взять его за руку или выскользнуть из палаты. Накануне она снова завела с Бриджит разговор о последней ссоре с Робертом, о том, что она тогда не сдержалась и от души рявкнула, и подруга издала короткий смешок и сделала серьезное лицо. Господи, Анна, ты так говоришь, как будто наложила на него проклятие. Ну, мне плохо из-за того, что я это сказала. Конечно, это нехорошо, но ты ни в чем не виновата, слышишь меня?

Пришла сестра и рассказала о лекарствах. Пришел еще кто-то и рассказал о диете. Проверили давление, пульс. Ей выдали памятку о выписке из больницы, заполнили какие-то опросные листы. Прибыл человек по имени Уильям и представился логопедом. Он задал вопросы и выразил надежду, что ему удастся провести с Робертом несколько упражнений. Вы не возражаете? Хочет понять, от чего отталкиваться, объяснил он.

— Еще бы, да, конечно, — сказал Роберт.

Уильям нашел стул, сел около пациента и разложил на подносе, который поставил на колени, карточки с картинками.

— Можете показать на рисунок самолета, Роберт?

Роберт поколебался и показал.

— Сэму-лет, — произнес он.

— Очень хорошо, Роберт, да. А на предмет, который может плавать?

Роберт поднял руку. Она зависла в воздухе.

— Который может плавать, Роберт. Перемещаться по воде. Может быть, лодка? Вы видите лодку?

Роберт поводил рукой перед лицом.

— Черт, — сказал он. — Да, да. — И с широко раскрытыми глазами взглянул на Анну, прося помощи.

Анна посмотрела на поднос. Там была карточка, изображавшая корабль с рядом иллюминаторов и двумя трубами.

— Я думаю, Уильям просит тебя показать корабль, Роберт. Лодки здесь нет.

— Да, да! — Он ткнул пальцем в картинку с кораблем.

— Правильно, — кивнул Уильям. — Корабль плавает. Лодка тоже. Извините, я хотел упростить лексику.

— Черт! Да!

— Хорошо, — продолжил логопед. — Можете показать на предмет без мотора?

Анна подошла к окну и посмотрела на парковку. Машины ездили по кругу, ища места. Скорая помощь пыталась пробраться через плотные вереницы автомобилей на шоссе.

— С педалями, — намекал Уильям. — У нас в Кембридже их много.

Роберт ничего не ответил. Анна заметила, что он начал уставать.

— Хорошо, Роберт, можете показать велосипед?

Он кивнул и положил руку на карточку с изображением велосипеда. Уильям еще что-то записал. Роберт взял карточку с синим самолетом и повернулся к Анне.

— Красный, — сказал он. — Красный, да, вот, еще бы, конечно. Красный; здесь. Да. Красный — черт!

Анна посмотрела на мужа. Она не имела представления, что он пытается ей сказать.

— Красный, чеши здесь. М-м. М-м. Черт! Чесать, волосы, голова, м-м, чесать. Черт! Здесь, здесь, чеши здесь. Ладно, ладно, плять, черт, ха! Ха! Красный, чесать, здесь. Ладно, ладно. О, черт!

Уильям наклонился вперед и сделал успокоительный жест.

— Красный. Да. Красный. Сум, сам, само. Само. Черт! Само. Сам, лед, лед, латы. Ха! Сама лето.

— Самолет, Роберт, да. Отлично; самолет. Но разве вы не видите, что самолет на этой картинке синий? Синий самолет. Машина красная, вот она. Красная машина. Самолет синий. Видите?

Роберт прижал руки к бедрам и выпрямился, от раздражения раздувая щеки.

— Да-да-да. Синий сама лет, да. Черт. Еще бы. Ха! Я, я, я. Лёт. Лёт. Лёт красный сама лето здесь, здесь. Фу! Черт! Красный сама лето больше, больше здесь, фу!

— Красная машина, Роберт; синий самолет. Видите?

— Плять, плять, плять, да! Да! Плять!

Уильям поинтересовался, не хочет ли Роберт сделать перерыв, и Анна ответила за него, что, наверно, на сегодня достаточно. Ей кажется, что раздражение мешает ему сосредоточиться, сказала она, и Роберт повернулся к ней и кивнул. Уильям предложил менее утомительное задание, но Роберт уже закрыл глаза и стал засыпать.

_

Анна проснулась поздно ночью оттого, что Сара на кого-то кричала. Она не знала, давно ли приехала дочь и кто еще был в доме. Анна включила свет, надела халат и только на середине лестницы сообразила, что никто не кричит в ответ. Когда она вошла в кухню, спор уже закончился и Сара сердито смотрела в телефон. Анна поставила чайник. Дочь велела ей ничего не говорить.

— Я и не говорила, — ответила Анна, поднимая руки. — И не собиралась. Кстати, рада тебя видеть.

— Не надо.

— И не собираюсь. Чаю?

— Спасибо, лучше кофе.

— Так поздно?

— Мама!

— Давай хотя бы без кофеина?

— Мама. Можно без нотаций?

Анна вскипятила воду и заварила кофе и мятный чай. Разобрала посудомойку. Они вместе сели за кухонный стол и стали дуть на свои чашки. Ни одна не знала, что сказать или как выразить все, что накопилось.

_

Вокруг кровати Роберта задернули занавески. Из-за них доносились ободряющий голос одной из сестер и фырканье и стоны Роберта. Сара сказала «тук-тук» и нырнула за занавеску, Анна последовала за ней. Роберт, сидя на краю кровати, одевался — медленно и с усилием натягивал на ноги брюки. Сара села на кровать рядом с ним.

— Милые штанцы, папа.

— Да, еще бы, еще бы.

— Хочешь, помогу?

Роберт поднял брови и надул щеки. Сестра сказала Саре, что Роберту полезно делать самостоятельно все, что у него получается. Сара кивнула и немного отодвинулась. Роберт зацепился большими пальцами за петли для ремня на поясе и с усилием натянул брюки на бедра. Надевая их на зад, он перевалился с одной ягодицы на другую. Сестры время от времени давали советы, как ему повернуться, и постоянно повторяли, что он отлично справляется. Застежка на брюках была из двух кнопок; Роберт застегнул их, подсунув одну руку под ширинку, а основанием ладони другой руки нажав на кнопки. Закончив, он стал хватать ртом воздух, но поднял над головой кулаки, как боксер, словно говоря: зацените, разве я не молодец?

Через некоторое время пришла женщина по имени Лора и представилась как эрготерапевт. Она говорила о практической адаптации. К ним домой приедут, чтобы проанализировать условия проживания. Подвижность частей тела у Роберта восстанавливается, но, возможно, нужны будут поручни или что-то в таком роде. У вас современный дом? Сара фыркнула. Анна ответила, что у них удобный дом. Лора задала еще несколько вопросов и записала ответы. Пообещала организовать визит специалиста.

Сара изо всех сил старалась не умолкать, а Роберт изо всех сил старался поддерживать разговор. Дочь много рассказывала о своей личной жизни. Он дотянулся до ее руки и попытался сжать ее. Сара замолчала, чтобы перевести дух, и продолжила тараторить.

Снова пришел Майкл из Института. Он надеется, что не помешал. Он надеется, что Роберт идет на поправку. Принес с собой несколько карт. Ничего, если мы с Доком посмотрим их вместе? Он развернул одну карту на столике для кормления и сел рядом с Робертом. Здесь хижина. Здесь хребет Гэррида. Это Пристли-Хед, на краю бухты Лопеса. Роберт кивал. Да, да, еще бы, да, конечно.

— Группа поиска сообщила, что тебя нашли в этом районе, ближе к Пристли-Хед, недалеко от лыжни.

— Да. Да.

— Палатка располагалась здесь, позади Пристли-Хед, вместе с поломанным снегоходом.

— Ага, еще бы.

— Так. А Люка нашли в нескольких сотнях метров от Пристли-Хед. Он заблудился, но оказался цел и здоров.

— Да, да.

— Видишь, Док? Вот здесь?

— Еще бы, да.

— Это далеко от хижины. И далеко от того места, где в конце концов обнаружили Томаса, в дальнем конце бухты Лопеса.

— Да, да. Ха! Да.

— Понимаешь, Док, нас заинтересовало, что они там делали. Как Томас вообще оказался на льдине и почему они не взяли с собой спутниковые телефоны?

— Да.

— Планировался ли выход на льдину? Оценивался ли риск?

Роберт вдруг широко раскрыл глаза и шумно выдохнул. Покрутил в воздухе рукой. Этот жест мог означать: я не знаю. Или: что я могу тебе сказать? Или даже: ох уж эта беспечная молодежь! Невозможно было узнать наверняка. Все трое подождали, и Роберт повторил свой жест. Сара придвинулась к отцу и положила руку ему на плечо. Это необходимо? — подумалось Анне. Прямо сейчас? Это не может подождать?

— Извини, Док. Я знаю, тебе тяжело. Но нам очень важно установить: ты был с Томасом, когда он вышел на лед?

Роберт повернулся к Анне. Она заметила в его глазах какое-то особенное выражение. Муж хотел, чтобы она что-то сказала или сделала. Потом снова обернулся к Майклу и ткнул пальцем в карту. Он показывал на Пристли-Хед.

— Здесь, здесь, — сказал Роберт.

Майкл смотрел на него.

— Нет, — ответил он. — Томаса нашли вот здесь. — Майкл постучал по карте, указывая на дальний берег Бухты.

— Черт! — крикнул Роберт.

_

— Положите руку на макушку.

Роберт поднял брови и раскрыл рот.

— На макушку, Роберт. Можете положить руку на голову?

Его глаза блуждали по комнате. Иногда поразительно было видеть, как он в буквальном смысле ищет ответ. Он поднял руки. Потер лицо, медленно и тщательно, словно умывался.

— На голову, — мягко повторил Уильям, похлопав себя по макушке.

— Го, го, голову, — повторил Роберт. Он провел руками от висков к затылку и стал ждать реакции Уильяма. Лица он больше не касался, но было очевидно, что он не понимает, куда надо положить руки. Он водил ими над ушами и ждал ответа. Потом потер уши.

— Голова, — снова сказал врач, хлопая себя по макушке.

— Го… голова, — произнес Роберт, потирая виски.

— Теперь коснитесь носа.

Роберт долго ничего не делал, пропуская сказанное через сознание. Как поняла Анна, смысл слов теперь долго доходил до него. Она могла измерить прогресс по тому, как быстро он моргал. Казалось, он никуда не спешил. Уильям сделал еще одну попытку.

— Теперь нос. Можете коснуться его?

Роберт посмотрел на себя, на обе руки по очереди. Потом снова поднял глаза на Уильяма.

— Ха! Черт! Вот.

— Попробуйте приложить палец к носу.

Роберт медленно поднес руку к лицу и коснулся носа.

— Очень хорошо. Нос. Можете произнести — «нос»?

— Черт. Еще бы. Нос. Нос.

— Превосходно. Отлично. Пойдем дальше. Можете сказать, как это называется? — Уильям похлопал себя по плечу, потом наклонился и похлопал по плечу Роберта. — Как мы это называем?

Роберт положил руку себе на плечо. Глаза его расширились от понимания. Рот открылся и закрылся.

— Плач. Плач, плач. Чу. Плач, чу. Да. Плач, чу. Да-да. Плач, чу. Вот. Плачу, плачу.

— Плечо, Роберт. Плечо. Пле-чо-о-о.

— П-п, п-п. Пла. Плачу. Да, да. Плачу. Пла-чу-у-у.

— Плечо?

_

Женщины уже уходили домой, когда в палате появился Брайан. Он поздоровался и коснулся локтя Анны. Она не сразу его узнала. Он выпал из контекста. В Сантьяго она, казалось, была давным-давно.

— Здравствуйте, Брайан. Это моя дочь Сара.

— Сара, приятно познакомиться. А это мои коллеги, Майкл и Люк. Вы еще не встречались с Люком? Он работал на станции К вместе с Робертом.

Долго трясли друг другу руки. Анна рассматривала Люка. Он выглядел очень молодым. У него была особая манера делать неуклюжий выпад головой, когда он говорил. Здравствуйте — выпад. Приятно познакомиться — выпад. И каждый раз Люк поправлял очки. Анна обернулась к кровати и увидела, что Роберт смотрит на них. Он перекатился к краю и теперь пытался встать на ноги. Она подошла к нему, и остальные последовали за ней.

— Да, да. Привет. Привет. Еще бы. Бри. Бри. Бри.

— Брайан. Привет. Рад снова тебя видеть. Слышал, ты скоро поедешь домой?

— Да, да. Еще-бы-конечно-да.

— Вообще-то это пока не обсуждалось, — сказала Анна.

Брайан бросил на нее взгляд и снова повернулся к Роберту.

— Это прекрасно. Прекрасно. Ты, конечно, помнишь Люка?

— Док. Привет.

Роберт уже стоял, опираясь на трость, с которой только что научился обращаться, и Люк сделал шаг вперед, чтобы пожать ему руку. Роберт потянул Люка к себе и обнял его одной рукой за спину, и некоторое время они так постояли. Анна попыталась вспомнить, видела ли она раньше, чтобы Роберт обнимал мужчину. Пожалуй что нет. Когда они отодвинулись друг от друга, ей показалось, что Люк говорит «извини», делая выпад головой. Извини, Док. Роберт поводил перед лицом рукой и стиснул губы: нет, нет. Не надо. Он обвел всех глазами и перевел взгляд им за спины на вход в палату.

— А то? То?

— Роберт?

— To. Том? Томас?

— Он что… он спрашивает, где Томас?

— Роберт.

— Томас? Здесь?

— Роберт. Роберт.

— Здесь?

6 _

Роберта куда-то увели. Смятая постель была еще теплой. Сложенная пижама лежала на стуле.

— Может, он сбежал в паб? — спросила Сара.

— Нет, это вряд ли. Он еще не окреп, ему самому туда не добраться.

— Мама, я пошутила!

— Ага.

Они сели на край его койки и стали ждать. Сара зачем-то взяла мать за руку. Роберта, наверно, забрали на анализы, или на томографию, или на физиотерапию. Врачи тщательно изучали последствия инсульта. Его нагружали занятиями все больше. В таких ситуациях очень важно не делать предположений о когнитивных расстройствах исходя из нарушений коммуникативных способностей. Инсульт может существенно повредить память. Накануне, когда все ушли, Анне пришлось снова рассказать Роберту о смерти Томаса. Ему теперь удавалось произносить матерные слова более четко, и старшая сестра подошла, чтобы попросить его успокоиться.

Вчера по пути домой Сара выглядела очень расстроенной и спросила, сможет ли он поправиться. Пока придется просто ждать и наблюдать, сказала ей Анна. Как ты думаешь, это случилось по его вине? Фрэнк все время говорит о правовой защите. Отец что-нибудь напортачил? Анна в этом сомневалась. Он всегда был таким педантичным. Постоянно говорил им об этом. У него такой большой опыт. Иногда, хочешь не хочешь, происходят несчастные случаи. В них не обязательно кто-то виноват.

В дальнем конце палаты открылась дверь, и появился Роберт. Глаза у него были дикие. Сестра окликнула его, спрашивая, все ли в порядке и не нужна ли ему помощь. Он помахал рукой перед лицом.

— Готово, — сказал он. — Готово, да, да.

Он прошаркал к Анне и Саре, клонясь на сторону и опираясь на трость. Они заметили, сколько усилий он прикладывает, чтобы просто не упасть.

— Значит, вам удалось справиться самому? — спросила сестра, подходя. — Отлично, вы молодец!

Она положила руку ему на плечо, и он, слегка дернув плечом, сбросил ее. Сестра улыбнулась и вернулась к своему столу. Когда он взглянул на Анну и Сару, на лице у него выразилось отвращение.

— Черт, черт. Мне. Плять. Мне, мед, медаль! Мне, медаль.

_

Анна клюнула носом и обнаружила, что задремала на стуле около кровати Роберта. Он гулял туда-сюда по отделению, взяв под руку Сару. Они наклонили друг к другу головы, и дочь что-то тихо говорила. Когда вернулись к кровати, Сара спросила у матери, хорошо ли она себя чувствует. Дочь заметила, что Анна выглядит разбитой, а та ответила, что просто порядком устала.

— Почему бы тебе не пойти домой, мама? Я останусь. А ты поезжай и ложись спать.

— А если ему что-нибудь понадобится? Что, если они…

— Все будет хорошо, мама. Мы справимся, правда, папа?

— Еще бы, да, да. Конечно. Да.

Анна предупредила сестру на посту, что уходит. Та на всякий случай проверила, записан ли в карточке ее телефон. И выразила уверенность, что муж Анны поправится.

_

От автобусной остановки до дома идти было двадцать минут. Пешеходная дорожка шла мимо дамбы, построенной вдоль реки. Ивы мочили ноги в воде, на подрезанных стволах пробивалась молодая поросль. Над высокой коричневой рекой кружилась белая дымка. В отдалении появились фигуры, прогулочным шагом направляющиеся к ней, собаки суетились вокруг их ног или вприпрыжку бежали впереди.

Дома Анна села за кухонный стол и подождала, пока сердце перестанет скакать. В холодильнике откуда-то появилось свежее молоко. Нужно было прополоть сад и поменять постельное белье. Корзина с грязным бельем была переполнена. Продукты заканчивались. Заднюю дверь заклинило. Водосточные желоба забились. Она не знала, надолго ли Сара планирует остаться. Анна пропустила два совещания на работе, и непосредственная начальница оставляла одно за другим сообщения на автоответчике домашнего телефона. Нужно было подчистить таблицы и подобрать слайды для презентации. Приближалась IV Монреальская конференция океанологов, и их лаборатория активно к ней готовилась. Анна не хотела оставаться в стороне. Ей было обидно терять время. При благоприятных обстоятельствах участие в этих исследованиях стало бы наивысшим взлетом в ее карьере. Завлабораторией пока не могла сказать, поедет ли Анна на конференцию; в конце концов, на финальной стадии работа велась без нее. Разумеется, ее вины здесь нет, но необходимо, чтобы каждый сотрудник был полностью в курсе дела. Всем известно, как быстро случайная ошибка может пустить под откос весь проект. Обе согласились тщательно обдумать этот вопрос.

Прибыли двое в фургоне. Они представляли социальную службу. Им выдали список изменений, которые необходимо провести в доме. Эрготерапевт Лора предупреждала об этом, когда проводила оценку жилищных условий. Анна сказала, что ее не оповестили об их сегодняшнем визите, и они ответили, что так нередко бывает. Чаще всего левая рука не знает, что делает правая, заметил один из мужчин. Она не поняла, что он имеет в виду. Впустила нежданных гостей, и те принялись за дело: прикрутили к стенам перила, установили сиденье в душе и мягкие поручни в туалете. В результате дом стал похож на пассажирский паром, оснащенный опорами, за которые можно хвататься во время качки. Закончив, мастера добросовестно убрали за собой мусор. За чаем они отчитались Анне, что сделали. Разговаривая с ней, они смотрели в телефоны и перебрасывались друг с другом репликами о рабочих планах на следующий день, а уходя, пожелали всего наилучшего.

Позвонил некто из кембриджского Общества друзей узнать, как она справляется. Им стало известно о Роберте, сказал он. Анна несколько раз открыла и закрыла заднюю дверь, чтобы понять, где она застревает. Чтобы закрыть ее, нужно было хлопнуть со всей силы. Все это нужно записать и распланировать. Они поминают Роберта в своих молитвах, сказал незнакомец по телефону. Она не очень поняла, что он имел в виду. Ответила «спасибо» и вышла в сад, прихватив секатор. Подрезала ветви фруктовых деревьев и укоротила кусты, сложив обрезки на плетень около компостного ящика. Цвели подснежники. Повсюду за ней следовала зарянка. Анна собиралась посетить встречу друзей в воскресенье, но теперь засомневалась. Все будут пялиться на нее, спрашивать: «Ну как у тебя дела?»

Инсульты и судороги наблюдаются у птиц, живущих в неволе, и иногда даже лечатся, но сведений о периоде восстановления после инсульта у диких птиц крайне мало.

Небо потемнело, во рвах и канавах между полями за оградой сада играло солнце. Анна потянулась. Подумала о том, чем занята Бриджит и не сможет ли подруга заехать вечером. В саду она оставалась до самой темноты и наконец подошла к терносливе в конце участка и присела под ней. Она писала на корни дерева каждый год с тех пор, как посадила его, и никто об этом до сих пор не знал. От земли поднимался пар. Анна задрала голову и посмотрела на бледные посадочные огни самолетов, пролетающих в небе.

Когда она вернулась в дом, телефон, лежащий на кухонном столе, вибрировал. Пришло несколько сообщений от Сары: дочь просила ее не волноваться, но сообщала, что кое-что случилось. Это касалось Роберта. Он упал. Сара позвонит ей позже, когда узнает больше о последствиях.

_

Кто-то сообщил Фрэнку, и утром, когда она прибыла в больницу, он встретил ее. Анна не видела необходимости в его присутствии, тем более что накануне Сара отговорила ее приезжать. Роберт ненадолго потерял сознание и упал, но его сразу отвезли на томографию и не нашли никаких новых осложнений. Только прежние. Сара осталась с ним на ночь, а теперь появился и Фрэнк. Слишком много посетителей. Сын ждал ее в коридоре. Хотел побеседовать с ней прежде, чем она снимет пальто или выпьет кофе.

— Почему ты мне не позвонила?

— Не хотела беспокоить. Думала, ты занят на работе.

Мимо прошел санитар, толкающий пустую кровать, и они прижались к стене.

— Я уже беспокоюсь, мама. Меня, знаешь ли, волнует, что у отца инсульт.

— Ясно.

— Не нужно бояться меня потревожить, мама. Держи меня, пожалуйста, в курсе дела.

— Ладно. Хорошо.

— Мы уже не дети. Ты не должна тащить все в одиночку.

— Договорились.

Фрэнк издал что-то среднее между вздохом и стоном и поднял руки. Она взглянула на него.

— Зачем ты так делаешь? Почему ты стала такой?

— Какой?

— Ну, закрылась наглухо, отвечаешь одним словом. — Он пробубнил бесцветным голосом: — «Ладно, хорошо, да, договорились».

— Это что… ты меня передразниваешь? Я не понимаю, что ты имеешь в виду, Фрэнк.

— Понимаешь, мама, прекрасно понимаешь. Такое впечатление, что ты задернула шторы.

— Я не знаю, какого ответа ты от меня ждешь; я с тобой не спорю.

— Какого угодно, мама, но более развернутого, чем односложное «ладно».

— Ты знаешь, что в слове «ладно» два слога?

Он снова издал странный полувздох-полустон и отвернулся. Еще один санитар провез по коридору инвалидное кресло, в котором сидела женщина. Пациентка царственно помахала им обоим, проезжая мимо.

В палате их ждал доктор Джонс, чтобы поговорить. Анне пришли сообщения на телефон от сестры Роберта, от Брайана из Института, от курьерской службы и от коллег. На ужин у нее ничего не было. Дом она совсем запустила. Нужно было найти время съездить в офис. Доктор Джонс сообщил, что падение не принесло Роберту вреда и что естественная нейропластичность мозга должна продолжить восстановление речевых способностей и подвижности. Комиссия по выписке пациентов из больницы еще не сделала заключения, но через несколько дней Роберта можно выписывать домой. С медицинской точки зрения он уже готов к переезду, и пребывание в стационаре ему больше не требуется. Доктор Джонс понимает, что это будет трудным испытанием для семьи, но пациенты почти всегда более успешно поправляются, если за ними ухаживают коллективно. Анна поставила под сомнение правомерность использования слова «коллективно». Дома только она одна, напомнила Анна врачу. Один человек не может составлять коллектив. Комиссия обеспечит ее всем необходимым, ответил врач и поинтересовался, есть ли у нее еще вопросы.

Пришла сестра и измерила у Роберта давление. Уильям занимался с пациентом, лежащим на соседней койке. Реабилитологи просили молодого человека в кровати напротив приложить палец к носу, а он смотрел на них так, словно ожидал дальнейших пояснений. На тумбочке Роберта стоял пустой поднос для пищи. Сестра спросила у Роберта, не испытывает ли он боли или неприятных ощущений, и Роберт сказал: да, да, еще бы, да. Черт! И поводил рукой перед лицом. Этим жестом он как будто хотел стереть надпись с доски: нет, ничего такого. Вообще ничего подобного.

_

Когда следующим утром Анна приехала в больницу, кто-то уже упаковал вещи Роберта и освободил его тумбочку. Самого его усадили в инвалидное кресло и откатили в конец палаты. Вокруг его койки копошилась уборщица. Старшая сестра подошла и сказала Роберту, что приятно было с ним познакомиться, но лучше бы он постарался больше к ним не попадать. Он поводил рукой перед лицом, чтобы сказать «нет». Анна спросила, должны ли они уехать прямо сейчас, и старшая сестра ответила: нет, конечно нет, его отвезут, об этом договорились.

Они стали ждать. Анна написала Саре и Фрэнку, что они ожидают машину. Оба пожелали ей удачи и пообещали скоро приехать. Передай папе привет. Надеюсь, он хорошо себя чувствует. Анна спросила у Роберта, хорошо ли он себя чувствует. Он взглянул на нее и раздул щеки, вытаращив глаза. Теперь он часто так делал. Видимо, это означало что-то вроде «ну, это тяжело, сложный вопрос, вы ждете от меня слишком много».

Наконец пришли два санитара-транспортировщика и повезли Роберта на улицу. По трапу его погрузили в карету скорой помощи и точно так же выкатили из машины, когда прибыли к дому. Оба раза Анна сказала им, что он, вообще-то, может сделать несколько шагов, но санитары ответили, что действуют по инструкции. Также они настояли на том, чтобы поднять пациента по лестнице на специальной коляске. Когда они обсуждали, как это сделать, их манера поведения не внушила Анне уверенности.

— Просто посадите его в гостиной, а насчет лестницы мы как-нибудь разберемся позже.

— Нет, все в порядке, голубушка, не волнуйтесь. Нам велено доставить его в спальню. Все будет хорошо. Не переживайте, миссис Райт, мы в этом поднаторели. Держитесь крепко, Роберт.

— Да, да. Еще бы. Черт!

Положив Роберта на кровать, мужчины немного постояли, переводя дыхание. Анна должна была подписать какие-то бумаги. Все равно что расписаться в получении посылки. Товар получен в полном объеме и без повреждений. Санитары с грохотом протопали вниз по лестнице и вышли из дома. Она посмотрела на Роберта, и он закрыл глаза. Он теперь очень быстро засыпал. Она вынула баночки с лекарствами и расставила их на трюмо. Нужно будет составить таблицу, что и когда ему давать. Слушая, как муж дышит, она оглядывала комнату.

Вечером Анна приготовила пасту. Приходилось часто подниматься в спальню, чтобы проверить, как там Роберт. Он спал. Слив с макарон воду, она перемешала их с оливками и твердым сыром. Не бог весть какое блюдо, чтобы отметить возвращение мужа домой, но она не хотела оставлять его одного. Принесла в комнату на подносе две тарелки с пастой и съела свою порцию, пока ждала, когда он проснется. Помогла ему поесть, потом помогла ему вытереть лицо, потом помогла ему сходить в туалет. Любое действие теперь занимало уйму времени. Добрался до кровати Роберт уже снова засыпая, и она велела ему кричать, если что-то понадобится. Прежде чем самой лечь спать, она посидела на кухне с выключенным светом, глядя в окно на сад и заболоченную пустошь за ним. На горизонте светились огни. В ушах гудело. У нее было такое чувство, которое иногда возникает в конце долгой поездки на поезде. Несмотря на все приготовления, Анна ощущала растерянность. У нее были вопросы, которые она не могла выразить. Она сидела и прислушивалась к звукам наверху. Ждала, когда стихнет головокружение.

7 _

Утром пришлось менять постельное белье, потому что Роберт не справился с уткой. Пришлось помочь ему перекатиться на кровати и перебраться на кресло. Пришлось постелить на кресло полотенце, потому что его пижама была мокрая. Пришлось снять с него пижаму и вымыть его фланелевой тряпкой, смоченной в горячей мыльной воде. Пришлось вытереть его и тепло одеть, пока он не замерз. Пришлось опускаться на колени, чтобы надеть ему носки и сунуть его ноги в брючины. Пришлось умасливать его натянуть брюки самостоятельно, продеть большие пальцы в петли для ремня и подтягивать то одну сторону, то другую. Пришлось помогать. Пришлось поначалу игнорировать то, что он пытался ей сказать. Пришлось сосредоточиться на том, чтобы со всем справиться, чтобы согреть его. Пришлось накормить его, пока не упал уровень сахара. Пришлось оставить его в кресле, пока она спустилась на кухню, и взять с него обещание не двигаться. Пришлось прислушиваться к звукам наверху, пока она нарезала яблоко, намазывала тосты маслом и заваривала чай. Пришлось игнорировать телефонные звонки, когда она несла поднос с завтраком в спальню. Пришлось резать тосты на мелкие части, чтобы он мог съесть их. Пришлось отсчитать таблетки, пока он ел, и отметить их галочкой в таблице. Пришлось осторожно забрать у него кружку, когда она услышала, как он окликает ее, и вытереть его руки и одежду, облитые горячим чаем. Пришлось снова упрашивать его не отказываться от ее помощи, а то он обожжется. Пришлось не обращать внимания на злое выражение его лица. Пришлось принести ему таблетки и проследить, чтобы он их проглотил. Пришлось открыть окно, чтобы проветрить комнату. Пришлось игнорировать телефонные звонки, потому что ему нужно было в туалет. Пришлось помочь ему медленно встать и проводить его по площадке, помочь спустить штаны и сесть на унитаз. Пришлось оставить его одного, чтобы не смущать, и подождать за дверью. Пришлось сменить наконец постельное белье, как только появилась возможность.

Пришлось открыть входную дверь, пока Роберт был в туалете. Стучали уже дважды. Она велела ему не двигаться, сбежала по лестнице, и стоящая на пороге дома женщина по имени Кэти показала свое удостоверение. Она из службы медицинской помощи на дому и будет работать с Робертом Райтом. Анну предупредили об этом в больнице? Она вошла с сумкой и толстой пачкой документов, и Анна сказала, что ей нужно бежать наверх. Кэти спросила: не возражаете, если я поднимусь с вами? — и когда Анна вошла к Роберту, разговор с ней продолжался через дверь туалета.

— Я буду приходить три раза в неделю, — сообщила Кэти. — Проводить общий осмотр, ухаживать за больным и делать все необходимое.

Роберт, казалось, пришел в ужас. Анна попыталась объяснить ему, кто это, но Кэти все еще говорила. Она уточнила дату рождения Роберта и его второе имя и поинтересовалась, не возникло ли новых причин для беспокойства. Анна помогла мужу подтереться, вымыть руки и открыла дверь туалета.

— Очень приятно познакомиться, мистер Райт, — сказала Кэти.

Роберт протянул ей руку.

— Да, еще бы. Конечно.

Кэти прошла вместе с ним в комнату. Поинтересовалась, что он ел, и завела разговор про «по маленькому» и «по большому». Раздела его и проверила все тело на наличие пролежней. Рассказала им, чем зарабатывает каждый из ее детей и как ей приходится забирать внуков из школы. Поделилась, сколько посещений у нее было сегодня, и пожаловалась, что ее машина на последнем издыхании. Поблагодарила Роберта за терпение и снесла свою сумку вниз по лестнице. Поблагодарила Анну за предложение выпить чаю, но отказалась.

— Увидимся в среду, — сказала Кэти, садясь в машину. — Бог даст, в то же время.

_

Пришлось перезвонить логопеду и подтвердить первое посещение на дому. Пришлось связаться с Институтом и осведомиться о выплатах Роберту по больничному листу. Пришлось написать заявление о продлении отпуска по семейным обстоятельствам. Пришлось договориться в Институте, чтобы коллеги навестили Роберта, который рвался в офис повидаться с сотрудниками. Ему казалось, что он скоро вернется к работе. Пришлось найти способ обсудить, как это трудно. Пришлось ответить Люку Адебайо, который спрашивал, можно ли заехать в гости. Пришлось написать сестре Роберта, когда та может приехать погостить, и ответить на вереницу сообщений с вопросом, есть ли новости. Пришлось отсоединить дренажный шланг от посудомойки и устранить засор. Пришлось снова перестирать белье, потому что оно слишком долго пролежало после стирки в машине. Когда она готовила ужин, пришлось жарить лук на маргарине, потому что растительного масла не было, а выйти в магазин она не могла. Пришлось нести ужин Роберту на подносе, разрезать еду на мелкие кусочки и сидеть с ним, пока он ест. Пришлось снова проветрить комнату.

Пришлось читать электронные письма и сообщения по вечерам, когда Роберт засыпал. Анна получила от завлабораторией длинное письмо с несколькими прикрепленными файлами, подробно описывающими план выступления на монреальской конференции. Все это сейчас было только в порядке любезности. Ее уже не просили принять участие. Просто «держали в курсе». Она получила имейлы от организаторов нескольких кампаний, на чьи новости была подписана, с просьбой предпринять срочные действия, которые отнимут всего минуту ее времени. Брайан из Института прислал письмо, где сообщал, что в связи со смертью Томаса Майерса проводится служебная проверка и нужно будет найти способ зафиксировать показания Роберта. Услышав, как муж шаркает в туалет, пришлось замереть и прислушаться, пока он благополучно не вернулся в кровать.

В конце недели пришлось попросить Сару приехать помочь, на короткое время. На Анну навалилось слишком много. Она сомневалась, что справится одна. Ее бесило, что приходится произносить это вслух. Разговаривать она вышла в сад, чтобы Роберт не слышал.

— Это ненадолго, — сказала она. — Мне просто нужна возможность прийти в себя.

Она догадалась, что Сара колеблется. День выдался погожий, и солнце согревало лицо. Над головой совершал плавный вираж самолет, приближающийся к аэропорту Станстед. Почки на терносливе начали раскрываться. Ревень вырос уже по щиколотку. Клумбы требовалось прополоть. Кусты малины подвязать. Когда Анна вышла, Роберт спал, но она не хотела оставлять его надолго. Пока ее не было в комнате, он пытался все делать сам. Пора было заняться приготовлением обеда. Сара поинтересовалась, когда она в последний раз видела Фрэнка.

— Дело в том, мама, что я только что устроилась на новую работу. Не уверена, что мне дадут выходные. Я бы очень хотела помочь. Однако… Ты можешь позвонить кому-то еще? Пока суд да дело. И кстати, разве папе не должны предоставить сиделку?

Пришлось нести в спальню стулья и наводить порядок, чтобы принимать гостей. Нахлынула толпа народу. Ничего-ничего, не беспокойся, говорили они все, а потом сообщали, сколько ложек сахару положить им в чашку. Из Института приехали Майкл и Брайан с женщиной-логопедом. Есть подробности, которые нужно прояснить, сказали они и выразили надежду, что логопед поможет им донести до Роберта вопросы. Она представилась как Лиз. Все равно она в скором времени должна начать работать с Робертом. Забавно, что они знакомятся при таких обстоятельствах. Она не адвокат, сказала Лиз Брайану. Если дело дойдет до юридических тонкостей, то им нужно привлечь компетентного человека. Она может только дать советы по некоторым вопросам.

С собой они привезли другую карту станции К и использовали монеты, чтобы отметить местоположение Роберта, Томаса и Люка. Изначально все трое собрались на берегу Бухты. Заговорили о буре и показали, как Томаса унесло через бухту Лопеса.

— Буква. Лупа оса. Буква Лупа оса. Ха. Буква Лупа оса.

— Бухта Лопеса?

— Конечно, конечно.

Роберта спросили о радиосвязи. И поинтересовались, что случилось со снегоходом.

— Связи с главной базой в это время не было, — сказал Майкл. — Мы все еще пытаемся выяснить почему. Люк говорит, что поведение Дока выглядело неадекватным.

— Неадекватным?

— Он решил, что Док пьян. Но на самом деле мы не знаем, когда у него случился инсульт. Поражение мозга могло сыграть свою роль. Возможно, он уже не способен был принимать решения.

— Док, можешь показать, где перевернулся снегоход?

Роберт посмотрел по очереди на каждого из них, потом на карту. Лиз нашла в телефоне фотографию снегохода и поводила рукой над картой.

— Снегоход. Разбился. — При этом слове она хлопнула в ладоши. Роберт кивнул. — Разбился. Где? Здесь?

Он сделал круг рукой где-то около Пристли-Хед.

— Здесь, — сказал он.

Майкл кивнул.

— Так. И Люк оставил тебя в палатке и пошел искать Томаса?

— Еще бы, да. Строгие конструкции. Черт! При, приказ. — Он повел рукой.

— Роберт, вы хотите сказать, что приказали Люку? — спросила Лиз. — Дали строгие инструкции?

— Да! Конечно!

— Вы дали ему инструкции идти искать Томаса?

Роберт стал бурно жестикулировать одной рукой.

— Строгие инструкции не идти искать Томаса?

— Конечно, конечно! Очень, очень далеко, далеко, очень поздно. Риск, риск. Строгие конструкции.

— Значит, Роберт, вы не говорили Люку идти искать Томаса? Было слишком поздно? Безопаснее было остаться в палатке?

— Да, да.

— И он пошел вопреки вашему совету? Продолжал искать Томаса?

— Еще бы, еще бы.

— А потом вы связывались с ним или с Томасом по радио?

— Да. — Он поводил рукой перед лицом.

— Он имеет в виду «нет». Он говорит «нет».

— Док, после этого вы видели Люка или Томаса?

Роберт поводил рукой: нет, нет, я не могу. Он посмотрел в потолок. Он посмотрел на Анну. Анна спросила, не могли бы они прийти завтра. Муж еще только начинает восстанавливаться, объяснила она. Очень быстро устает. Нужно немного подождать. Роберт уже закрывал глаза.

Приходилось постоянно искать, чем его занять. Он не мог долго удерживать внимание, но не терпел бездействия. Фрэнк принес ему айпад с приложениями для лечения нарушений речи, и, хотя Роберту еще требовалась помощьжены, чтобы открыть программы, он, казалось, с удовольствием выполнял упражнения, которые задавал женский голос с акцентом Среднего Запада США. «Распределите слова по категориям. Тюльпан, нарцисс, маргаритка. Правильный ответ: цветы. Молоток, отвертка, гаечный ключ. Правильный ответ: инструменты». Голос американки доносился сверху в кухню вместе с раздраженными звуками и ругательствами, которыми сыпал Роберт, пытаясь попасть пальцем в нужную кнопку на экране. «Повторите эти полезные фразы. Помогите мне». Помоти, помотиге. «Я хочу пить». Япичу, ячухо, яхопить. «Доброе утро». Торба и нутра. Торба и нутра. «Говорите, пожалуйста, медленнее». Да! Черт! Медневее, так. Так. Черт. Медневее. «Говорите, пожалуйста, медленно».

Приходилось в хорошую погоду развешивать белье сушиться на веревках. Приходилось игнорировать все остальные дела. Приходилось вбегать из сада в дом и впускать Кэти, когда она наконец слышала стук в дверь.

— Я уже начала думать, что вы приняли меня за рекламного агента, — улыбнулась Кэти, в очередной раз таща свою сумку через порог и вверх по лестнице. — Не волнуйтесь, не волнуйтесь, я его осмотрю. Как у него дела? А у вас, голубушка? Где он? Все еще в постели? Добрый день, мистер Райт, как вы поживаете? Вы еще в пижаме?

— Да, да, еще бы.

Роберт лежал в кровати, просматривая стопку своих старых альбомов и журналов с записями. Он с огромным трудом сумел попросить Анну принести их, и ей пришлось подниматься на чердак, чтобы найти то, что он хотел.

— Куда же это годится? Такой здоровый молодой мужчина, как вы, весь день валяется в постели! Вы посадите сердце.

— Спать-спать. Устал.

— Конечно, как тут не устать, вы, небось, все бока отлежали. Ясное дело. Ладно, давайте на вас посмотрим.

Она сняла с Роберта через голову пижамную рубашку и оттянула пояс штанов, чтобы проверить, нет ли пролежней. Вымыла руки и перебрала его лекарства. Осведомилась, не испытывает ли он боли или неприятных ощущений. Сказала, что, будь ее воля, она бы давно заставила лентяя спускаться по лестнице. У дверей Анна пожаловалась Кэти, что Роберт подавлен, что она не может уговорить его встать с кровати и одеться, но Кэти отрезала: его нужно поднимать во что бы то ни стало. Если он не вылезет из постели, настроение у него будет только ухудшаться, сказала она, по пути к машине чиркая что-то в карточке и обещая приехать через несколько дней. Она никогда не смотрела на часы, но всегда выходила из дома не позже чем через четырнадцать минут.

Приходилось носить ужин Роберту на подносе и сидеть с ним, пока он ел. Приходилось проветривать комнату. Приходилось смотреть письма и сообщения по вечерам, когда Роберт засыпал. Приходилось пить кофе, чтобы не заснуть самой. Приходилось замирать и прислушиваться, когда она слышала, как Роберт шаркает наверху. И когда однажды она услышала глухой стук падения в туалете, пришлось бежать туда и выламывать дверь. Удивительно, как легко подался замок. Теперь придется чинить дверную коробку. Роберт лежал на полу между стеной и унитазом. Брюки были спущены к лодыжкам. По ноге сзади был размазан кал, лицо испачкано рвотой. Анна не могла его поднять. Она спросила, может ли он упереться в пол и встать, и он завыл. Она схватила полотенце и вытерла ему лицо, испугавшись, что муж задохнется. Попыталась тащить его по полу, но сдвинуть тяжелое тело было невозможно. Пришлось бежать за телефоном и звонить Бриджит, извиняться за поздний звонок и просить помощи, и подруга пообещала, что приедет немедленно. В ожидании Анна пыталась помыть Роберта; вытерла его между ног теплой фланелью и высушила полотенцем, другой тряпочкой вымыла ему лицо, почистила волосы и бороду, прополоскала рот холодной водой. Положила под голову подушку и накрыла его одеялом. Много времени заняло, чтобы очистить бороду от рвоты. Закончив, она села рядом с ним на пол, вклинившись между унитазом и раковиной, держа его за руку и гладя по голове. Он несколько раз сжал ей руку, громко помычал и заснул.

8 _

Нужно научить Роберта ходить по лестнице, настаивала Бриджит. Не можешь же ты позволить ему провести остаток жизни в спальне. Ведь врачи сочли его готовым к выписке из больницы. Тебе нужно просто немного его подтолкнуть. Анна распахнула занавески и сказала мужу, какое сегодня прекрасное утро. Солнце стояло уже высоко, и она собиралась поработать в саду. Она постелила одеяло на скамью. Не желает ли он выйти и посидеть на улице?

Роберт взглянул на нее и пожал плечами. Теперь у него была причина не отвечать ей, если он не хотел.

— Труд. Труд, ноги. Ноги. Труд.

— Я знаю. Знаю, что трудно. Но надо постараться. Врачи говорят, что тебе необходимо двигаться. Нужно пересиливать себя.

— Не кака.

— Знаю, тебе кажется, что никак не получится, но все же.

Он водил рукой перед лицом, что все еще было легче, чем покачать головой или произнести «нет».

— Не кака, — повторил он.

Анна посмотрела на него, и муж выдержал ее взгляд. Он часто дышал.

— Роберт. Я не собираюсь ссориться. Я не хочу, чтобы мы ссорились. Но я приготовила обед и не понесу его наверх.

Она повернулась и вышла из комнаты. Пошла в ванную, брызнула себе в лицо холодной водой и, уткнувшись в сложенное полотенце, закричала.

Когда Анна вернулась в комнату, он поднял руки, и она помогла ему пересесть на стул. На площадке она засомневалась. Лестница внезапно показалась очень высокой. Если Роберт потеряет равновесие, она не сможет его удержать. Обеими руками он схватился за поручень. Передвинул одну ногу на край ступеньки. Анна наклонилась вперед и переставила ее на следующую ступеньку. Он перенес вес тела на эту ногу и переместил вторую, поставив ее рядом.

— Вот так. Вот так. У тебя все получится, Роберт.

Он уже тяжело дышал. Но поставил ногу на следующую ступеньку.

_

«Мне тяжело говорить, но я тебя понимаю. Мне тяжело». Труд, труд. «Мне тяжело говорить». Говорю труд. «Но я тебя понимаю». Говорю труд, но я пони. Майя.

_

Новый логопед Лиз пришла на первое занятие. Говорила она тихим голосом, но слова произносила очень четко. Она была старше своей коллеги из больницы и казалась более вальяжной. Лиз сообщила, что получила записи других врачей и хочет пойти новым путем. По ее словам, она решила работать с Робертом по «коммуникативной методике». Использовать способы, которые помогут ему обойти языковые барьеры. Она жестами показала, как кто-то перебирается через забор или огибает его, и Роберт кивнул. Лиз многое изображала пантомимой и поощряла пациента делать то же самое. У него же самого к этому душа, похоже, не лежала.

Они сидели за кухонным столом. Логопед разложила папки с записями и обучающими материалами. Анна заваривала чай. Лиз сказала, что хочет начать с элементарного.

— Вы не возражаете, Роберт?

— Да, да, конечно.

— Спасибо, Роберт. Итак. В первую очередь у нас есть вопросы, на которые следует отвечать «да» или «нет». Если у вас не получается произнести «нет», просто поднимите руку. Можем начать?

— Да, да, конечно.

— Ваше имя Роберт?

— Да, да.

— Ваше имя Питер?

Роберт поднял руку, кивая.

— Хорошо. Теперь: завтрак бывает до обеда?

— Да, да, еще бы.

— В машину помещается больше людей, чем в автобус?

Роберт снова поднял руку.

— Поместятся ли десять обручальных колец в обувную коробку?

— Ха! Черт. Десять! Десять! Так, так, да. Да.

— Отлично, спасибо, Роберт. Теперь я назову три слова и попрошу вас их запомнить. Не волнуйтесь, если не удастся произнести их правильно.

— Черт!

— Итак, посмотрим. Три слова, слушайте: гулять, солнце, красный. Можете повторить?

— Черт! Да, да! Глядь. Глядь. С-с-с, сальце. Красный. Черт!

— Отлично, Роберт: гулять, солнце, красный. Хорошо. Запомните эти слова, и я вскоре попрошу вас повторить их. Скажите, сколько дней в неделе?

Роберт некоторое время смотрел на нее, кивая.

— Дней, — произнес он. — Дней. — Он стал по очереди стучать пальцами по ноге, отсчитывая дни. — Сэм, — сказал он, показывая пять пальцев. — Сэм? Сэм-м. Сэм-м. Черт!

— Вы говорите «семь», Роберт?

— Да, да, еще бы. Сэм-м.

— Вы показываете пять пальцев.

Роберт посмотрел на свою руку, потом на Лиз.

— Да, да. Сэм-м.

— Хорошо, спасибо. А сколько мастей в колоде карт?

— Да, да.

— Играете в карты? Есть черви, трефы — это масти. Сколько их всего?

— Чёт! Черт, да. Чета, четыре. Четыре.

— Четыре? Да, отлично. В колоде четыре масти. Так. А можете повторить три слова, которые я просила вас запомнить?

Роберт посмотрел на нее, потом на Анну.

— Да, да, еще бы, конечно. Черт! — Он ждал.

Лиз тоже ждала.

— Три слова, Роберт. Первое было «гулять».

— Глядь, глядь. Да, да, еще бы.

Лиз подсказала ему все три слова, и Роберту удалось приблизительно повторить их звучание. Они выполнили еще несколько упражнений, потом Лиз посетовала на то, что ресурсы центра логопедии очень ограниченны, и упомянула целый ряд компьютерных приложений и программ для самостоятельных занятий, которыми он мог бы пользоваться. Анна не поняла, с кем она разговаривает — с ней или с Робертом.

_

Прежде чем заняться работой в саду, пришлось усадить Роберта на скамью и накрыть ему ноги одеялом. Зацвели цветы. Их свежесть снова поразила Анну. Чистая белизна, яркая желтизна, нежный розовый цвет. От них так и пышет жизнью. Роберт нарочито нюхал воздух, фыркал и раздувал щеки.

— Блесна, блесна, блесна. Плять. Черт. Блесна.

— Ты хочешь пойти на рыбалку?

Он поводил перед лицом рукой. Нет. Нет. Повел рукой вокруг. Хотел сказать что-то про сад.

— Попробуй еще раз.

— Блесна. Зи-ма. Блесна.

— Весна?

— Да! Еще бы. Да. Блесна! Плять.

— Весна. Да, определенно пришла весна.

Он снова фыркнул, довольный, что смог донести до нее свою мысль. Она опустилась на колени на краю газона и начала выпалывать сорняки.

_

«Произнесите слоги: пу, бу, му, ду, су».

_

Кэти прекратила свои визиты через три недели.

— Вы будете скучать по мне, правда, мистер Райт? — Кэти перебирала бумаги и что-то записывала. Она попросила Роберта раздеться, чтобы осмотреть его.

Роберт начал расстегивать рубашку. Он все еще пользовался только одной рукой.

— С каждым годом все хуже и хуже, — говорила Кэти. — Пять, десять лет назад я приходила к пациентам каждый день. И нас было двое. Представляете, мистер Райт, я в двойном объеме! Вам бы это понравилось. А сейчас просто беда. Другие приоритеты. Хорошо, что у вас есть миссис Райт. Семья, которая вам помогает. Вы знаете, что вытащили счастливый билет? В моем списке есть пациенты, которые живут одни, ни родственники, ни соседи за ними не присматривают. Я заезжаю и нахожу их в том же кресле, куда их усадила. Даже те, кого я навещаю через день и провожу с ними от силы полчаса, пока не убегаю к следующему клиенту. Временами моя работа мне очень надоедает, только я сомневаюсь, что кроме меня кто-то станет ухаживать за этими людьми, понимаете? За такие-то деньги. Нет, я не жалуюсь. Наш труд никогда не ценился по достоинству. Но пять лет назад за ту же зарплату я выполняла в два раза меньше обязанностей. Что это я разболталась? Лучше мне помолчать. Увы, суть в том, что я с вами прощаюсь. Я ведь предупреждала, чтобы вы не слишком ко мне привязывались, помните? Вот если вы доведете жену и она вас бросит, это будет совсем другое дело. Бедный мистер Райт остался совсем один! Тогда меня мгновенно вернут. Что бы вы на это сказали?

Через четырнадцать минут Кэти уже сидела в машине и выезжала на дорогу. Всю ночь шел дождь. Под колесами чавкала грязь. На поле густо взошли молодые ростки ячменя и ржи.

_

Пришлось готовить Роберта к очередному визиту Лиз. Он проснулся в ужасном настроении, ворча и сердясь, и отказался вставать. Даже при том, что правая сторона его тела ослабела, он все же был сильнее Анны, и она не собиралась вытаскивать его из постели против воли.

— Роберт, ты же знаешь, что сегодня придет Лиз. Разве ты не хочешь показать ей, каких добился успехов? Ты ведь так много занимался по приложению.

— Никак. Никак. За, за, за. День. День потом.

— Завтра? Она не может прийти завтра, Роберт. Она придет сегодня. Тебе надо встать. Давай. Мне все равно нужно поменять белье.

— За, за. День потом. Спать. Спать.

— Роберт, сейчас нельзя спать. Вставай же. Пожалуйста, не усложняй мне жизнь еще больше. Оденься, и пойдем завтракать, хорошо?

— Спать!

— Ясно. Я варю кофе. Если хочешь, спускайся. Оденься только.

— Нет!

Лишь на середине лестницы она поняла, что он произнес, и вернулась.

— Что ты сейчас сказал?

— Нет! — Роберт услышал сам себя, и глаза расширились от удивления. Он кивнул. — Нет, нет. Нет!

— Ну вот. Уже немного легче. Видишь, Лиз ведь говорила, что слова будут возвращаться сами по себе.

— Нет-нет-нет-нет-нет.

— Говорила.

— Да, да, еще бы.

— Конечно.

— Нет-нет-нет-нет-нет-нет-нет.

— Ладно, необязательно так усердствовать.

— Нет.

— Я варю кофе. Хочешь?

— Нет. Да! Да. Да.

— Он будет ждать тебя на кухне. Когда ты оденешься.

— Нет. Да!

_

Когда неожиданно появилась Сара, пришлось стелить постель в гостевой комнате. Дочь извинилась, что не смогла приехать на неделе. На новой работе сумасшедший дом, и ей не удалось улучить время.

— Но скажи, чем тебе помочь, пока я здесь! — крикнула она с низу лестницы.

Анна сражалась с постельным бельем. Чистый пододеяльник вывернулся наизнанку, и она махнула на это рукой. Собрала свою одежду со стула и с пола и отнесла ее в комнату Роберта. Их комнату. Села на кровать. Все подушки были сложены посередине, у него под головой. Он спал.

Ей почему-то не хотелось ставить Сару в известность, что она все еще спит в гостевой комнате. Она пока не поняла, как относится к тому, чтобы делить с Робертом постель. С тех пор как он приехал домой, они сторонились друг друга. Анна тратила так много времени, помогая ему одеться, помогая ему умыться, помогая ему дойти до туалета и обратно. Трудно было забыть об этом и думать о нем как о муже, партнере, мужчине, которого когда-то ей хотелось поцеловать.

Она открыла окно, чтобы проветрить комнату, и сняла с кровати белье. Отнесла его в стиральную машину и попросила Сару поставить чайник.

Утром Сара появилась у их двери с двумя кружками чая. Анна уже некоторое время не спала и слушала ровное дыхание Роберта, ощущая тепло его тела. В завтрашний день она предпочитала не заглядывать. Сев в кровати, она подложила под спину подушку и взяла кружку. Роберт перевернулся с бока на бок. Сара раскрыла занавески и устроилась в ногах кровати. Роберт с усилием приподнялся. Анна помогла ему поправить подушки. Оба сидели, держа в руках кружки, в ожидании, когда остынет чай, а Сара смотрела на них.

— Что… она… хотечь? День, день. Нужно деньги?

Сара рассмеялась.

— Папа, ты чертовски прав. Какой ты догадливый. Мне до зарезу нужны деньги в долг, а потому я приготовила вам чай, чтобы подольститься. Ты меня раскусил.

— Да, да, еще бы, конечно. Я… знаваю тебя. Знаваю тебя… когда… — Он положил руку на край постели, показывая, какого она была роста, когда в первый раз сама забралась к ним в кровать.

Сара засмеялась. Анна внимательно посмотрела на нее.

— Ты серьезно? Тебе действительно нужны деньги?

— Мама! Нет! Это была шутка. Я же тебе сказала: у меня новая работа, и все идет гладко.

Роберт, запинаясь, поинтересовался, что за новая работа, и Сара ответила что-то туманное про стратегии цифрового маркетинга. Анна начала задавать еще вопросы, но Роберт издал звук, означавший, что ему нужно в туалет, и к тому времени, когда она помогла ему встать с кровати, было уже поздно о чем-то спрашивать.

_

«Распределите слова по категориям. Вода, чай, вино. Сэндвичи — неправильный ответ. Вода, чай, вино. Правильный ответ: напитки. Я хочу пить. Не дадите мне воды?» Япичу, япичу. Воды.

_

Ближе к вечеру пришлось развешивать постельное белье сушиться на веревке. Хорошо было на улице. На фруктовых деревьях и живой изгороди полностью раскрылись листья. Трава погустела и приобрела более глубокий цвет. Пусть растет и разбрасывает семена. За оградой сада фермеры снова опрыскивали поля. Пришлось запекать картошку в духовке. Пришлось убирать в гостиной и проверять, успокоился ли Роберт. В гости ждали Люка.

_

Когда прибыл Люк, Роберт уже разложил карты на обеденном столе. Он прочертил три цветные линии вокруг станции К. Красная показывала, как Томаса сносило по Бухте; синяя и зеленая отмечали путь Люка и Роберта от хижины через конец лыжни; зеленая линия брала начало от места крушения снегохода. Линии неуверенно колебались.

Когда Люк позвонил в дверь, Анна не знала, как себя вести. Она не могла одновременно бежать к двери и стоять около Роберта, а потому замешкалась на полпути. Сара как-то странно взглянула на мать и пошла открывать. Люк вспомнил ее имя — они виделись в больнице — и поздоровался. Он снял при входе обувь и подождал приглашения войти. Роберт сидел в дальнем конце обеденного стола и, когда Сара привела гостя, не поднял головы от карт. Люк бочком подошел к нему. Роберт посмотрел на него.

— Значит, поправляешься, Док?

— Лю, лю, лю. Лю. Люка.

Люк кивнул и попытался удержать взгляд Роберта.

— Да, Люк. Давно не виделись. Как дела?

— Ну.

— Да.

— Еще бы.

— Да.

— Конечно.

Они внимательно рассматривали друг друга. Люк вытирал ладони о брюки. Анна вдруг сообразила, что мешает им. Она сказала, что пойдет поставит чайник, и вышла. Из кухни она слышала, как Сара пытается завести разговор. Дочь спросила Люка, как ему работалось с Робертом. Спросила, поедет ли он в Антарктиду в следующем сезоне. Похоже, она не давала отцу и рта раскрыть.

Когда Анна вернулась в комнату, Люк сидел за столом с Робертом и смотрел на карту. Он рассказывал о картах, которые их отдел разрабатывает сейчас, и о планах на грядущий год. Роберт наклонился вперед и щурился, как всегда, когда слушал с интересом.

— На станции собираются установить спутниковый интернет, Док.

— Ну, да. Еще бы. Еще бы.

— Вайфай на станции К. По вечерам ютубчик. Больше никаких шарад.

— Ха! Черт!

Анна разлила чай и спросила Люка, как он решился возвращаться на станцию К после всего происшедшего. Сара вдруг взглянула на нее с непонятно чем вызванной суровостью.

— Да. Думаю, это немного странно. Мама недовольна. Пришлось пообещать ей не отходить далеко от хижины. Но я полагаю, пора возвращаться в седло, так ведь?

— В седло?

— Ну да, продолжить свое дело, пока я не передумал.

— Ясно. Да. Конечно. В седло. В тот раз ты сразу вернулся на Полуостров, Роберт? После того, что произошло с Тимом?

— Да, да. Конечно, да.

Роберт повернул голову к окну. Люк спросил, поддерживает ли он связь с кем-нибудь из команды. Роберт, вероятно, не слушал его. Люк подождал и повторил свой вопрос.

— Кое-кто из коллег приезжал навестить Роберта. Он рвется поскорее вернуться в строй. Надеялся поучаствовать в инструктаже. Но есть препятствия.

— Конечно. Хотя, разумеется, ты скучаешь по работе, правда, Док?

Роберт ничего не отвечал. Все ждали. Размышляя, что еще сказать, Люк посмотрел в сад, потом на Роберта. Анна заметила, что Роберт начал дышать глубже. Сара пересела на диван и стала наблюдать за Люком.

Роберт вдруг постучал по столу. Поводил рукой над картой и резко вскинул ее, шумно фыркнув.

— Был, был. Забыл, — произнес он.

— Ты не помнишь, что произошло? — подсказала Анна. — Все забыл?

— Да, да, еще бы, еще бы.

— Даже не знаю, что тебе сказать, — проговорил Люк. — Вообще-то я был совершенно растерян.

— Конечно. Да.

— Я не понимал, что с тобой происходит.

— Ха, ха. Да.

— Мы не знали, где Томас, прибьет его к берегу или нет.

— Берёг. Берёг, бух-ты.

— Верно, бухта Лопеса.

— Да, да.

— Я долго оставался с тобой, Док. Около двух часов, в такую бурю. Ты был не в себе. Говорил, идти за Томасом очень рискованно. Вообще-то трудно было понять, что ты бормотал, но я догадался.

— Да, да. Да. Да!

— Поэтому я ждал. Думал, помощь уже в пути. Думал, вот-вот прилетит самолет. В любую минуту. Но я не мог, понимаешь, не мог торчать в той палатке, пока Томас… Ну, ты понимаешь.

— Да, да. Погиб.

— Именно. А может, и не погиб. Мы не знали. Поэтому я оставил тебя. Думал добраться до него. Думал, ты в безопасности. Ветер бушевал, но я решил, что в палатке тебе ничто не угрожает.

— Ступор. Супер. Орден.

— Хочешь сказать, это было смело? Да, наверно.

— Приказ.

— Ну, это ведь был не приказ. Совет. Когда я выдвинулся, ветер стих, но видимость оставалась плохой. Я не ожидал, что придется забираться так высоко, чтобы обогнуть Пристли-Хед и выйти на берег. Это показалось мне опасным. Я продолжал попытки связаться с Томасом по рации, но безуспешно. Когда погода окончательно прояснилась и прилетел самолет, я все еще видел палатку. И тебя — ты направлялся к лыжне.

— Ну да. Еще бы. Хорошо. Хорошо.

— Я пытался, Док.

— Да! Да!

— Пытался спасти его.

— Еще бы. Хорошо.

— Просто это было…

— Да. Да.

— Я видел, как приближается самолет. И сразу связался с ними по рации. Сказал, что нужно искать Томаса. Потому что он пускал сигнальные ракеты.

— Черт. Что? Да. Сэму-лёт. Красный сэму-лёт. Да.

— Ты видел сигнал, Док? Далеко за вершиной Пристли?

Сара вдруг встала и направилась к столу. Роберт повернулся посмотреть на нее. Происходило что-то такое, чего Анна не понимала.

— Красный сэму-лёт. Мал, мал.

— Ты видел самолет?

— Мал, мал. Стал больше.

— Он ведь был на одном месте. Он пускал ракеты?

Роберт внезапно скривился и поводил рукой над картой. Посмотрел на Анну, прося о помощи. Сара первой подошла к нему.

— Простите, Люк. Папа сейчас быстро устает.

— Конечно, да, извините. Извините.

— Не извиняйтесь. Все в порядке. Очень мило, что вы навестили его. Папа очень ждал вас, правда?

— Да. Да. Еще бы. Да.

— Просто ему трудно надолго сосредотачиваться.

— Конечно. Да. Извините. Я пойду.

Вставая, Люк коснулся карты, и Роберт взглянул на него. Сара проводила гостя до самой машины, и Анна через окно видела, как они разговаривают. Роберт издал звук, означавший, что ему нужно в туалет, и ей пришлось помочь ему встать со стула.

_

«Сожмите губы. Широко откройте рот. Повторите эти звуки: фа-фа-фа; са-са-са; ма-ма-ма».

_

На следующее утро после завтрака Сара сказала, что поведет отца на прогулку. Судя по выражению лица Роберта, его разрешения она не спрашивала.

— Мне кажется, не стоит, — возразила Анна. — Вдруг вы забредете далеко и ему станет плохо?

Роберт уже поднялся с места и направился искать свое пальто.

— Мама, я не тупая. Далеко мы не пойдем. Я присмотрю за ним. Но ему надо начинать выходить на улицу, разве нет?

Из шкафа в коридоре раздался грохот. Вернулся Роберт с ботинками в руках.

— Вос-крес, гулять. Паб!

— Вы можете и не дойти до паба. Посмотри, как ты ходишь. Будьте осторожны.

Роберт важно наклонил голову.

— Да-да, еще бы, конечно. Сторож. Сторож.

Сара встала на колени и помогла ему надеть ботинки.

— Возьми телефон. Далеко не ходите. Позвоните. И будьте благоразумны.

Оба помахали ей через плечо. Ни один не обернулся. Сара взяла Роберта за руку и уже успела наболтать больше, чем за все выходные. Они свернули на дорожку позади дома, и Анна закрыла дверь. Надев сапоги, она вышла в сад. Телефон в коридоре зазвонил, но она предпочла не обращать на него внимания. Остановилась между деревьями терносливы в конце сада и стала смотреть, как муж и дочь медленно, величаво поднимаются по дорожке вдоль сточной канавы. Больно было смотреть на ковыляющего Роберта. Сара старательно приноравливалась к его шагу. Со стороны казалось, что они по собственной воле выбрали такую неспешную походку. Головы слегка наклонились друг к другу, и Анне было любопытно, о чем дочь с отцом секретничали. Почему бы кому-нибудь из них не обернуться и не помахать ей? Солнце стояло высоко, и земля пахла плодородием и новизной. Нежная яркая листва шевелилась от ветра, сквозь нее сверкали лучи, и, как только Анна стала привыкать к тишине, мобильный телефон зазвонил и Сара сказала: извини, мама, папа упал.

9 _

Пришлось несколько раз выслушивать советы Фрэнка по поводу служебной проверки. Сара рассказала ему о визите Люка. Фрэнк заявил, что мать должна попросить Институт предоставить юридическую помощь. Нужно подстраховаться и обзавестись собственным адвокатом. Анна возразила, что Роберт не подсудимый; ни о каком суде вообще речи нет. Служебная проверка — чистая формальность, она должна просто установить, как именно умер Томас. Это не расследование. Никто ведь, в самом деле, не станет винить Роберта?

Пришлось включить громкую связь — Фрэнк хотел сам предупредить отца, чтобы тот не вздумал извиняться. Извинения будут означать признание вины, сказал он.

— А что, если он действительно чувствует свою вину? Мне тоже жаль, что парень погиб. Нам всем жаль. И я уверена, что Роберту тоже. Что он скажет родителям Томаса?

— Мама, ему нельзя извиняться. Пусть говорит что угодно, только не это. Папа, ты слышишь меня? Никаких извинений, ладно?

— Ха! Да. Еще бы. Вина. Вина, вина. Извинений.

— Нет, папа. Не извиняйся.

— Еще бы. Еще бы.

_

«Повторите, пожалуйста». Повторите пожа-пожа-пожалуй. «Я не понимаю». Я не пони. Я нет пони. «Я не понимаю». Я пони. Я-пони-я. «Я не понимаю. Повторите, пожалуйста, медленнее».

_

Пришлось готовить Роберта к визиту Лиз и наводить порядок в гостиной.

Они отрабатывали ситуации из повседневной жизни. Лиз узнала, что у них нет машины и до города они добираются на автобусе, поэтому хотела, чтобы Роберт попрактиковался садиться в автобус самостоятельно. Анна с трудом могла себе это представить. Лиз расставила стулья в два ряда и села в первом.

— Я водитель, — сказала она Роберту. — Заходите в автобус.

Роберт кивнул, сделал шаг к логопеду и уставился на нее. Ждал, когда она задаст вопрос.

— Водитель не спрашивает, куда вы хотите поехать. Вам нужно заговорить первым. Понимаете?

Роберт оглянулся на Анну. Он, видимо, растерялся и не понимал, что его просят сделать. Жена встала перед ним.

— Один до центра города, пожалуйста, — произнесла она.

— Два фунта пятьдесят пенсов, — ответила Лиз, протягивая Анне воображаемый билет.

Анна села во втором ряду и стала смотреть, как Роберт шагнул вперед.

— Цен, цен. Цент. Цен-тор. Цен-тор. Цен, цен. Цен. Цен-тор. Цен-тор. Цен-тор. Цин, цин, цинк, цин.

— Если вы запнулись, называя место, это нормально. Поэтому можно показать его на карте маршрута, которая висит в автобусе. Или взять с собой расписание движения автобуса и указать там пункт назначения. Или записать его заранее. Видите, как много способов справиться с трудностями? Нужно только подготовиться к поездке.

Роберт кивал. Он отступил назад и сделал вид, будто снова входит в автобус.

— Цен-тор, — произнес он, тыкая пальцем в воображаемую бумагу в руке.

— Очень хорошо. Отлично. Теперь я назову вам плату за проезд, вы отсчитаете деньги, и мы поедем.

Сияя, словно сдал сложный экзамен, Роберт посмотрел на Анну. Она попыталась представить, как он на самом деле едет куда-то один: садится в автобусы, ходит по магазинам, спрашивает направление. Он еще совсем не готов к таким приключениям.

— Роберт! Садитесь, пожалуйста, и мы двинемся в путь.

_

«Широко раскройте рот. Шире. Замрите на три секунды. Можете закрыть. Прижмите верхнюю губу к нижней. Замрите. Спасибо. Коснитесь кончиком языка левого уголка рта. Замрите. Коснитесь кончиком языка правого уголка рта. Замрите. Спасибо».

_

Пришлось встать, едва за занавесками забрезжил рассвет. Она почти не спала. Вылезла из постели и выглянула в окно. Поля и канавы сверкали влагой. Горизонт слегка подсвечивался оранжевым и красным. Она быстро оделась, налила себе кружку чаю и вышла с ней на улицу. Роберт будет спать еще часа два. Он и не заметит, что ее нет рядом. По дорожке вдоль торца дома она направилась к реке. Дорожка была скользкой от влажной земли, и Анна ступала осторожно, отхлебывая горячий чай, плескавшийся через край кружки. Над лугом на противоположном берегу дренажной канавы порхали ласточки, а небо прорезал поперек длинный косяк гусей с тяжелыми крыльями. Дойдя до реки, она села на корточки у края дамбы для защиты от наводнений и стала смотреть, как плещется, направляясь к морю, вода. Теплое дыхание смешивалось с прохладным воздухом. Завитки пара клубились над головой, связывая яркий горизонт с темно-синим ночным небом на западе. Расположенный ниже по течению мост пульсировал красными огнями. Она посмотрела на стенку дамбы, представляя, как река поднимается выше и выше, пока не заливает поля и дома у нее за спиной. Как машины, несмотря ни на что, пытаются проехать через разлив. Направляясь к аэропортам, к офисам, к деревням, куда возвращаются с работы люди. Анна допила чай. Бросила кружку в воду и посмотрела, как она тонет. Нужно возвращаться в дом.

_

Иногда приходилось запираться в ванной, чтобы хоть немного побыть одной. Роберт стал двигаться больше и не давал ей ни на минуту остаться в одиночестве. Ходил за ней хвостом, как ребенок. Ступал так медленно и тихо, что нередко Анна поворачивалась и с удивлением видела его у себя за спиной. Несколько раз она даже вздрогнула от неожиданности. Она не знала, ищет ли муж общения или просто мучается от скуки. Было заметно, что он очень доволен своей способностью так много бродить по дому. Порой, выходя из туалета, она обнаруживала, что он стоит неподалеку и ждет ее.

— Роберт, ты все это время был здесь?

— Да, да, еще бы.

— Не надо так делать. Это ненормально — стоять за дверью туалета и слушать. Мало ли, что я там делаю.

— Нет, нет, нет, нет.

— Ты же знаешь, что я скоро выйду.

— Ждать. Жду. Да, да. Жду.

— Хорошо, но необязательно ждать прямо под дверью.

— Да, да.

_

Бриджит считала, что Анна должна поберечь себя. Иначе надорвешься, сказала она по телефону. Не думала взять на работе полноценный годовой отпуск? Анна объяснила, что монреальская конференция очень важное мероприятие, что на ней будет сформирована следующая рабочая группа экспертов по изменению климата, а они с коллегами потратили уйму времени, чтобы усовершенствовать модели и отсортировать данные. Бриджит выслушала ее и поинтересовалась: как Анна считает, смогут ли другие специалисты как-нибудь решить климатические проблемы без нее? Анна помолчала. Нужно было перестилать постель. Это вопрос с подковыркой? — спросила она. Да, ответила Бриджит. Но ты ведь меня поняла? Прижимая телефон плечом к уху, Анна стала вынимать одеяло из пододеяльника. Подумай об этом, дуреха. Анна подняла глаза к потолку. Именно этим я и занимаюсь, прошептала она. Только этим. Ей показалось, она слышит, как подруга кивает. Она отнесла белье вниз. Канителиться времени не было. Бриджит что-то еще говорила. Нужно было разобрать посудомойку. Роберт, слава богу, сидел в саду с раскрытой на коленях книгой о спасении в горах. Неизвестно, мог ли он что-то прочитать, но ему нравилось переворачивать страницы. Бриджит поинтересовалась, как у них дела, как складываются их отношения.

Через окно кухни Анна увидела, что вдоль дороги удлиняются тени. Вороны кружили над землей и пропадали в жидкой рощице за полем. Роберт замерзнет в саду, несмотря на наброшенное на ноги одеяло.

— Серьезно, Бриджит, я не знаю. На меня так много всего навалилось. Ну правда, чего ты от меня хочешь?

Она поднесла к свету стакан. Он был в рыжеватых разводах. Снова нужно чистить фильтр. Бриджит ждала.

— Я раньше думала… я думала… мне приходило это в голову. Понимаешь? Учитывая мои варианты. Так? Правда. Но теперь… нет. Нет, так не… Это было бы… Нет. Ты же знаешь, как все обстоит сейчас. Ты знаешь, что это значит. Мне нужно было… Давно уже. Я могла. Но теперь… Не сейчас. Нет.

Позади нее стоял Роберт, ожидая возможности поставить пустую кружку около раковины. Они переглянулись. Из телефона доносился голос Бриджит: ты еще здесь? Роберт прошел через кухню в гостиную, вытянув для равновесия руку, чтобы не упасть.

_

Пришлось готовиться к приему посетителей, которые явятся задавать вопросы. Кроме того, ожидались Фрэнк, и Сара, и сестра Роберта с мужем, и, конечно, Бриджит. Все не могли остановиться в доме, но все предполагали тут побывать. Нужно было позаботиться об угощении и освободить столы, а Бриджит привезла в багажнике машины складные стулья.

Пришлось помогать Роберту одеваться для выхода к гостям. Он уже почти справлялся с пуговицами на рубашке, но завязать галстук ему никак не удавалось. У нее и у самой это плохо выходило, и она провозилась какое-то время. Закончив, Анна положила ладони мужу на грудь и прижалась к нему. Шелест совместного дыхания утешал. Они поцеловались. Гости ждали внизу.

Когда они спустились, Анна поняла, что ожидала суда, но они оказались в некоем подобии комнаты для переговоров. Она удивилась, не увидев офисного мольберта. Все расселись рядами лицом к дубовому столу, и, когда вошел коронер, кто-то попросил присутствующих встать.

Свидетели по очереди выходили вперед и рассказывали, что им известно о смерти Томаса. Сотрудники Института то и дело сыпали аббревиатурами, и коронер все время просил объяснить, что они означают. Эти сведения станут доступными широкой публике, и я бы хотел, чтобы люди понимали смысл всех слов. В том числе и семья Майерса.

Родители Томаса сидели в первом ряду. С ними приехала какая-то молодая женщина. Анна не знала, кто это: сестра, возлюбленная или кто-то еще. Она была невысокой и стройной и наблюдала за происходящим с неизменной сосредоточенностью. Когда женщина пошевелилась на стуле, Анна заметила, какие у нее накачанные плечевые мышцы.

Вызвали Люка. Он заметно нервничал. Его спросили, как Томас попал на льдину и как так получилось, что во время бури они оказались в разных местах. Он ответил, что Томас ступил на лед ненадолго, только чтобы сделать фотографии. Объяснил, что метель началась внезапно и что он потерял ориентацию в пространстве. Когда погода испортилась, они с Робертом были в непосредственной близости от Томаса, сказал Люк.

Услышав это, Сара тихонько ойкнула, словно потянула мышцу. Анна повернулась узнать, что с ней, но дочь только покачала головой.

Люка спросили, пытался ли он связаться с Блафф-Пойнт из хижины. Я попросил Дока, сообщил он. Я думал, что попытка состоялась.

Когда дошла очередь до Роберта, вместе с ним вышел адвокат и для начала рассказал о нарушениях речи у своего клиента. Он почти ничего не помнит о том, что произошло во время инцидента, объяснил адвокат коронеру. Возможно также, что в результате инсульта пострадали его когнитивные функции. Коронер задал несколько вопросов, и на большом экране высветилась карта. Роберта спросили, выходил ли он на связь по рации после того, как Люк оставил его в палатке, и не видел ли синий дым фальшфейера. Нет, ответил он. Еще бы, еще бы. Нет. Юрист, прибывший вместе с семьей Томаса, заявил, что у него есть уточняющие вопросы.

— Вы должны были дважды в день по расписанию выходить на связь с главной базой в Блафф-Пойнт.

— Да, конечно. Да.

— В девять утра и в шесть вечера каждый день.

— Еще бы, конечно. Да.

— И если сеанс не состоится, к вам должны были направить группу спасения. Верно?

— Да.

— И, как мы знаем, именно это и произошло.

— Да.

— В случае непредвиденных ситуаций вам позволялось связаться с базой в другое время?

— Конечно, конечно.

— Но когда вы обнаружили, что Томаса унесло на льдине, и отправились с Люком спасать его, вы не связались с главной базой?

Роберт посмотрел на юриста Майерсов, потом на своего адвоката. Посмотрел на ряды людей, чьи глаза были устремлены на него. Адвокат что-то у него спросил. Роберт блуждал взглядом по комнате. Юрист ждал.

— Рад, рад. Рация.

— Перефразируйте, пожалуйста, вопрос. Вы хотите знать, связывался ли Роберт с базой?

— Извините, да. Мистер Райт, нам известно, что спутниковые телефоны разрядились из-за нерегулярной зарядки. Вы пытались связаться с главной базой в Блафф-Пойнт с помощью коротковолновой радиостанции?

— Рад, рад. Радио. Еще бы. Радио.

— Потому что информации о вашем выходе на связь не сохранилось.

— Я. Ох. Да, да.

— Мистер Райт, почему вы не связались с главной базой и не запросили помощь?

— Я. Ох. Жаль. Жаль. Нет. Нет. Черт.

— Мистер Райт?

Адвокат что-то очень медленно сказал Роберту. Слушая его, Роберт наклонил голову. Анна увидела, что сидящий рядом с ней Фрэнк стиснул кулаки и зажмурился.

— Ох. Видеть. Видеть. Слон, слон. Лом. Слон-лом. Сломан. — И Роберт защелкал пальцами обеих рук.

— Хотите сказать, что радио было сломано?

— Да. Да. Еще бы, да. Слон. Сломан.

— Ясно. Извините, можно уточнить: вы имеете в виду — физически повреждено, окончательно, или плохо функционировало в тот момент?

Адвокат долгим взглядом посмотрел на юриста.

— Не могли бы вы перефразировать вопрос?

_

Вечером пришлось готовить на всех. Бриджит помогала Анне. Она вошла в кухню со списком заказанных напитков и сказала, что не может понять, на что это похоже больше: на поминки, день рождения, или что там еще бывает. Никто не хочет признаваться, что они празднуют, заметила она.

— Ну, по крайней мере, гора с плеч, — заметила Анна.

— Ты так считаешь?

— Так считает Фрэнк.

— Разумеется. Слушай, достань с полки те стаканы.

_

Лиз рассказала, что Роберта приглашают присоединиться к новой группе поддержки. Она организована для людей, которые перешли на следующую стадию выздоровления и больше не занимаются с логопедом индивидуально.

— Не занимаются?

— Нет. Боюсь, это было временное решение. Наши ресурсы… весьма ограниченны.

— Черт! Ха!

— То есть это всё? Лечение закончено?

— Вовсе нет. Мы надеемся, что словарь Роберта будет расширяться. Он может продолжать самостоятельные занятия. Я время от времени стану проверять его успехи. А эта группа очень ему поможет.

— Аббат, аббат. Еще бы. Аббат.

Он хотел вернуться на работу. Он хотел, чтобы логопед возвратил ему способность говорить, а ничего не получалось. Он привык иметь дело с такими вещами, которые можно починить или заменить. Лиз заверила, что в группе Роберт может достичь большого прогресса, и напомнила о других коммуникативных методиках, которые они обсуждали. Встречи посвящены не занятиям по логопедии, объяснила она, но все члены группы имеют нарушения речи и будут развивать способности к общению. Она тоже принимает участие в разработке программы, но куратором станет приятная молодая женщина по имени Амира. Она практикует очень интересные подходы, и ей удалось привлечь для этого щедрое финансирование.

_

Пришлось несколько дней уговаривать его.

Пришлось тщательно распланировать маршрут и выделить огромное количество времени. Анна выразила желание, чтобы Роберт сам купил билет на автобус, и он держался так, словно иначе и быть не могло. Пришлось найти нужную сумму без сдачи. Пришлось вставать на колени и завязывать ему шнурки.

Они вышли из дому и зашагали вдоль реки. Тропинка вдоль дамбы высохла и потрескалась. Вода стояла низко. Он взял с собой палку, но пытался не опираться на нее. Каждый шаг сопровождался резким выдохом, но она знала, что не следует спрашивать, хорошо ли он себя чувствует.

До деревни добрались только через сорок пять минут, и когда на автобусной остановке Роберт сел на скамью, по разгоряченному лицу тек пот. Анна достала из сумки бутылку воды, открутила крышку и предложила ему. На улице было пусто и тихо, от асфальта поднимался жар. Прогноз обещал дождь с грозой, поэтому она захватила зонтики.

Место для встреч группы отвели в здании университетского медицинского центра около парка. Пришлось спрашивать двух разных сотрудников в регистратуре, куда идти. Когда вошли в лифт, Роберт вдруг замотал головой.

— Нет, нет, нет. Не. Нет.

— Роберт?

— Нет. Нет. Черт! Нет.

— Что случилось, Роберт?

Двери лифта открылись, и они вышли. Он поводил рукой в обе стороны коридора, как бы говоря: все это не к добру.

— Ну, раз уж мы приехали, почему не пойти и не посмотреть?

— Нет. Нет, нет.

— Если тебе не понравится, в другой раз можем не ходить. Но сам подумай: нам ведь стоило больших усилий сюда приехать. Извини. Ну правда.

— Ха!

Его что-то развеселило. Настроение у него изменилось. Он направился по коридору не в ту сторону. Пришлось тащить его назад. Нужный кабинет они нашли не сразу. Когда наконец переступили через порог, в комнате ждала женщина с планшетом. Роберт смотрел мимо нее в комнату.

— Здравствуйте-здравствуйте. Меня зовут Амира. Вы пришли в группу поддержки?

Роберт взглянул на нее. Анна ответила: Роберт пришел на встречу. Роберт Райт.

— А вы, наверно, Анна? Анна Райт?

Сзади приблизился кто-то в инвалидном кресле. Роберт весьма галантно посторонился. Женщина в кресле кивнула в знак благодарности, и молодой человек завез ее в комнату. Амира вручила Анне бейдж с именем и пригласила их с Робертом войти. Посередине комнаты был составлен небольшой круг из стульев. В дальнем углу помещения сидела возле столика с кофеваркой и печеньем на блюде Лиз. Она подняла голову и помахала им. Амира протянула бейдж с именем Роберту. Он снова замотал головой.

На Анну внезапно навалилась невыносимая усталость.

ПОДНЯТЬСЯ |

1 |

— Приятно вас видеть. Всем привет. Доброе утро. Давайте… начнем. Ладно? Не возражаете? Для начала я вас попрошу кое-что сделать. Хорошо? Просто посмотрите на свои руки. Все готовы?

Они не были готовы. Они еще даже не расселись на стульях, которые Амира так старательно расставила кружком. Одна женщина стояла и пыталась повернуть стул чуть под другим углом. Некий джентльмен очень громко рассказывал про футбольный матч сидящей рядом с ним в инвалидном кресле даме. Та скептически посматривала на него, но ничего не говорила. Еще один господин топтался у кофемашины, пытаясь одной рукой удержать чашку с блюдцем, а другой грузно опираясь на трость. Несколько человек безуспешно старались приладить к одежде бейджи с именами. Амира решила продолжить в надежде, что все понемногу угомонятся.

— Хорошо. Те, кто готов. Начнем с небольшого упражнения. Если можете, положите спокойно руки на колени. Ладонями вверх. Близко одна к другой. Так? Давайте уже все займем свои места. Через минуту мы сможем задать вопросы. Я просто… Я надеялась, что это упражнение поможет нам сосредоточиться. Итак. Руки. Да. Положите руки на колени, ладонями вверх. Вот так. Сопровождающие тоже. Правильно. Не могли бы вы все… Да. Не могли бы вы все сесть по местам?

|

Анна наблюдала за тем, как Амира пытается привлечь внимание собравшихся. Она представилась, написав свое имя петлистыми буквами на белой доске, стоящей у нее за спиной, и на бейдже. Голос у нее был мягкий. Она подождала, пока все положат руки, как она просит, с улыбкой оглядывая круг, каждого по очереди. В комнате стало тихо. Анну отвлек шум из коридора: разговор проходивших мимо людей, каталка со скрипучим колесом. Гул оживленной улицы за окном. Роберт поерзал на стуле и с ворчанием уронил руки на колени.

— Чудесно, — сказала Амира. — Спасибо. Так. Посмотрите на свои руки. — Она была молода. Сидела с очень ровной спиной, чуть наклонившись вперед. Волосы были убраны с лица и заплетены во французскую косу. — Взгляните на их форму. Посмотрите, как именно они лежат на коленях. Пальцы выпрямлены или согнуты? Одна рука похожа на другую? Очень похожа?

Комната была большой, но загроможденной бог знает чем. Вдоль стен теснилась всякая всячина: беговые дорожки и велотренажеры, офисные мольберты, белые доски на колесиках, тележки для еды — и потому возникало впечатление неуюта. Но высокие окна в конце помещения выходили на парковую аллею и расположенную за ней реку, и как только люди расселись по местам, благодаря падающему из окон свету воцарилась атмосфера спокойствия.

В кругу сидело около дюжины человек, мужчины и женщины, по большей части старше Роберта. Трудно было различить, кто пациент, а кто опекун; те, кто не хотел говорить, видимо, были пациентами. «Пациент» — неподходящее слово, предположила Анна. А вот «опекун» — почти точное.

— Посмотрите, из каких частей состоит кисть, — продолжала Амира. — Взгляните. Запястье, ладонь, пальцы, суставы, костяшки, ногти. Видите?

На улице завыла сирена. Роберт повернулся, чтобы взглянуть в окно, и Анна стала рассматривать его. Голова у него чуть тряслась — к этому она уже привыкла. Словно шее тяжело было удерживать вес черепа. На лице у него застыло такое выражение, как будто он съел что-то противное на вкус.

|

Пока Амира проводила первое упражнение, Лиз приглядывала за каждым участником группы. Коллеги предварительно обсуждали план занятий, но Амира впервые претворяла свои наработки в жизнь. Уже сейчас казалось, что говорится слишком много слов.

— Да что же! Напрасная рука! Видите, видите, напрасная рука, видите?

Полин подняла безжизненную правую руку левой и потрясла ее. Во время подготовки к занятиям Лиз предупреждала Амиру, что Полин будет несдержанна.

— Да-да, я вижу. Послушайте… Полин? У многих из нас, присутствующих здесь, плохо работает рука, а то и обе. К этому мы еще подойдем. Знаю, это сложно. Должно быть…

— Напрасная! Не хочу, не хочу смотреть на нее. Понимаете?

— Это вполне естественно. Я должна сразу сказать, что не собираюсь заставлять вас делать то, чего вы не хотите. То, что вам не нравится.

Полин, высокая худая женщина, снова встала, чтобы передвинуть свой стул. Она никак не могла найти удобное положение. Кожа у нее была сильно сморщена, как подозревала Лиз, от чрезмерного курения, или от привычки загорать, или от того и другого. Ей было почти шестьдесят; два года назад она пережила инсульт. Ее сопровождала сестра, Кэрол, дама помоложе, с неизменно усталым видом. Кэрол что-то прошептала Полин, и та кивнула.

— Дальше, дальше. Продолжайте, — сказала она, поведя здоровой рукой в знак позволения.

— Спасибо, Полин. — Амира помолчала, дожидаясь, пока в комнате снова воцарится тишина. — Итак. Все меня слышат? Я просто… я просто хочу, чтобы мы все взглянули на свои руки. Рассмотрите кожу. Складки кожи. Мозоли, волдыри, царапины и шрамы. Наши руки могут рассказать много историй, правда?

|

На руках Амиры не было ни царапин, ни шрамов, заметила Анна. Они были безупречны. Цель этого упражнения — расслабиться, предположила она. Помочь людям сбросить напряжение. Сама Анна не ощущала ни спокойствия, ни расслабленности. Только нетерпение, досаду и смертельную усталость. Полин снова встала, чтобы поправить стул, и Кэрол усадила ее на место.

Амира заговорила о визуализации и о дыхании. Дышите ровно. Вдох. Выдох.

— Да, вот так! Прекрасно. Все верно.

Мужчина с именем Рэймонд на бейдже поднял вверх руки, что-то показывая остальным. Его жена Барбара поцокала языком и велела ему угомониться.

— Что там? Вы чем-то хотите поделиться с нами, Рэймонд?

— Да, славно. Славно. Точно.

Рэймонд снова поднял руки. Через обе ладони тянулись бледно-розовые шрамы, сильно выделяющиеся на коже. По кругу прошел одобрительный ропот.

— Надо же, Рэймонд, вот так шрамы. Это… Они свежие? Они напоминают о каком-то случае? Вы не хотите поделиться с нами, что с вами произошло?

— Да, да. Славно. Три, три. Тричество, точно, да. Пш-ш-ш! Бац! Пш-ш-ш! Вот так!

— Вы обожглись, Рэймонд?

— М-м-м, ну вот, три, три, тричество. Пш-ш-ш! Вот так!

Он поднял руки и схватился за какую-то воображаемую перекладину. Глаза у него внезапно расширились, и все тело затряслось. Сидящий рядом с Анной Роберт от удивления вздрогнул.

— Тричество, да!

— Электричество, — объяснила Барбара. — Мой муж, видите ли, был электриком. На работе произошел несчастный случай. На стройке. Это уже давно было. Но он до сих пор любит рассказывать об этом. Такие вот дела.

— Ужас, Рэймонд, — с сочувствием произнесла Амира. — Представляю, какой это был серьезный удар, когда вас ударило током.

|

Она не сразу поняла, что сказала. Комнату сотряс громкий и бурный смех. Пациенты выкрикивали ее слова или пытались выкрикивать, и Рэймонд повторял свою пантомиму — как будто бы хватался за оголенный провод. Некоторое время Амира просто смотрела на подопечных. Нужно было позволить этому возбуждению сойти на нет естественным путем. Дама в кресле, Мэри, молчала, но проявляла к происходящему живой интерес и чему-то кивала. Мужчина с бородой, Роберт, сложил руки на груди, зажав в кулаке бейдж с именем. Бенедикт равнодушно наблюдал за окружающими. Рэймонд извинился перед женой и, улыбаясь своим мыслям, закачал головой. Полин тяжело вздыхала и смотрела в окно. На улице пошел дождь, и в комнате чуть потемнело.

— Хорошо. Спасибо, Рэймонд. Надеюсь, на наших встречах мы будем делиться друг с другом событиями из своей жизни. Я с нетерпением жду ваших рассказов. Спасибо. Итак. Продолжим. Мы смотрим на руки. Я знаю, что у некоторых из нас одна рука не действует совсем или же действует, но очень плохо. Поэтому сделайте то, что можете. Посмотрите на форму рук, когда они лежат у вас на коленях. Вы увидите, что в состоянии покоя пальцы сами собой сгибаются. Видите? Представьте, как удобно сейчас можно было бы взять что-нибудь в руку. Попытайтесь представить вес этого предмета.

|

Амира направилась к стеллажу около двери и взяла оттуда коробку. Лиз заметила, что большинство участников группы не успевают сориентироваться и перестроиться. Их еще даже нельзя было назвать группой. Лиз присутствовала здесь, только чтобы наблюдать и при необходимости предложить практическую помощь, и ей не хотелось мешать Амире. Но это стоит обговорить при обсуждении результатов после занятия.

Амира обошла круг, кладя каждому в руку пенопластовый шарик из коробки. Пока она просит просто подержать его, объяснила она. Пусть полежит в ладони. Подойдя к Полин, Амира присела около нее и ласково сказала ей что-то. Полин отвернулась от окна и посмотрела на нее. Даже притом, что половина лица у пациентки не двигалась, Лиз разглядела на нем презрение. В основном в глазах. Сестра вложила в правую руку Полин красный шарик, загнув ей большой палец, чтобы кусок пенопласта не выпал. Полин с усилием, кряхтя, отодвинула руку.

— Пока не думайте об этом шарике, — сказала Амира, вернувшись на место. — Пусть просто полежит у вас в руке. Почувствуйте, как он прикасается к коже. Ощутите его поверхность, форму. Ну как? Помните: когда мы думаем о том, что необходимо думать, мы учимся размышлять. Мозг выстраивает новые пути, новые связи.

Сейчас она стояла перед своим стулом, наклонившись вперед и как бы открывшись перед группой. Амира очень четко произносит слова, заметила Лиз. Это хорошо. Возможно, помогает опыт театральной школы. Встав таким образом, она может смотреть в глаза каждому в комнате.

— Теперь я попрошу сопровождающих осторожно покатать шарик у вас в ладони, прикасаясь к каждому пальцу.

|

Сопровождающие. Это было новым словом для Анны. Обычно таких, как она, называли опекунами, иногда спутниками. Выражение «сопровождающий» было, пожалуй, более нейтральным. Оно подходило тем, кто выглядели как сиделки, а не как члены семьи. Например, молодой человек, прикативший сюда коляску с Мэри и теперь сидящий около нее, или молодая женщина, что пришла вместе с одетым в костюм мужчиной с отрешенным взглядом.

— Теперь понаблюдайте, как распрямляются пальцы, когда шарик прижимает их к коленям. Почувствуйте это. Ощутите, как растягиваются сухожилия в каждом пальце, и на обратной стороне ладони, и выше на…

— Не могу! Нет, нет! — Полин уронила свой шарик на пол и громко запричитала.

— О, да, точно; славно, славно, — произнес Рэймонд.

Амира шагнула вперед, в центр круга, и замерла. Потом подняла шарик Полин и подержала его в руке. Сказала что-то насчет того, что не всем это кажется легкой задачей и что не нужно никуда спешить. Роберт беспокойно ерзал на стуле. Он крепко стискивал шарик и колотил рукой по ноге. Анна наблюдала за ним.

— Смотрите. Не все из вас смогут выполнить это упражнение сегодня. Это не страшно. Все хорошо. Это лишь начало того путешествия, куда мы с вами отправились. А сейчас расслабьтесь. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох.

Анна почувствовала в Роберте какую-то перемену. Дрожание головы ослабло. Дыхание чуть участилось. Он встал, и Анна поняла, что он намеревается резко вскочить, но на деле на это ушло некоторое время.

— Черт! Да, да. Конечно. Точно! Конечно.

— Роберт, вы… — Амира взглянула на него. — Вы хотите сделать перерыв?

— О да, точно! Славно, славно, — произнес Рэймонд.

Его жена положила ладонь на руку мужа, пытаясь его успокоить. Она смотрела на Анну. Они все смотрели на нее. Видимо, хотели, чтобы она остановила Роберта? Заставила его сесть? Он уже был на пути к двери. Анна глянула ему вслед. Взяла свою сумку, пальто, пальто Роберта и извинилась перед Амирой. Та, улыбаясь, встала и попробовала прикоснуться к ее руке.

— Все в порядке, не волнуйтесь. Я понимаю, как вам трудно. Надеюсь, мы увидим вас обоих на следующей неделе? Возможно, нам следует обсудить, как помочь Роберту? — Она приблизила лицо к лицу Анны и говорила тихо, словно поверяла ей секрет.

Анна кивнула, сказала «ладно» и последовала за мужем. Он ждал у двери. Не мог открыть ее. Она переложила все вещи на одну руку и открыла для него дверь. Он не взглянул на нее. Двинулся по коридору, что-то бормоча. Закрывая дверь, Анна увидела, что все сидящие в кругу уставились на нее, положив руки на колени, и в падающем из высоких окон свете разглядела выражения всех этих лиц. Невозможно представить, чтобы они с Робертом вернулись сюда.

2 |

На следующей неделе первым прибыл Бенедикт. Он выглядел так, словно специально явился пораньше. Задыхаясь, он толкнул дверь и слегка запнулся. Лиз подхватила его под локоть.

— Рано? Ничего?

— Здравствуйте, не волнуйтесь, Бенедикт, вы не рано. Входите-входите. Сможете найти бейдж со своим именем?

— Да. Нет. — Он вздохнул. Взял из разложенных на столе около двери значков нужный и постучал пальцем по первой букве.

Амира наклонилась, чтобы взглянуть.

— Извините, тут ошибка? Я неправильно написала «Бенедикт»? Я списывала все имена из направлений, видимо, кто-то перепутал буквы?

— Нет. Да. Я Венедикт. Почти так. Хорошо. Да. Вот. — Он пытался нарисовать пальцем в воздухе буквы.

Теперь Лиз его поняла.

— Ах, вот как пишется ваше имя, — сказала она. — Извините, это, наверно, я ошиблась.

— Давайте я сделаю новый бейдж, — предложила Анна. — У меня есть запасные. Можете написать?

Венедикт уставился на нее поверх очков; да, я умею писать, словно говорил он.

— Это, ничего. Бенедикт, Венедикт, ладно. Почти одно. Правила. Мелочь. Извините. Мой речь. Я.

— А, понимаю. Все ясно. Венедикт. Ничего-ничего, не надо извиняться, правда.

— Мой. Да. Мой британский. Зэ. Говорить по-британски.

— Ваш английский?

— Да, да, мой английский. Был хороший. В идеале. Теперь. Всё.

— Очень сочувствую вам, Венедикт.

После инсульта у Венедикта появился акцент. Чтобы установить это, понадобилось несколько занятий, и только после того, как он показал Лиз видео, она действительно поняла, что произошло. На записи Венедикт выступал с докладом об узлах сети на конференции по информационным технологиям. Она поняла не все, хотя говорил он безупречно четко. У него были характерный выговор жителя Северного Лондона и чистый голос, волнение выдавала только манера все время снимать очки, чтобы заглянуть в заметки, и снова надевать их.

— Родители Венедикта привезли его сюда из Польши в раннем детстве, — объяснила Лиз Амире. — До инсульта у него акцента не было. Вы пытаетесь бороться с тем, как ваш голос звучит сейчас, да? Можно так сказать?

— Да. Тяжело. Тяжело. Звук как. Как. Иностранец, да? Нет-нет-нет. Не так.

— Вы не иностранец. Я понимаю. — Амира снова улыбнулась.

Он приложил к груди бейдж с правильно написанным именем и взглянул на нее. Амира взяла значок и приколола его к рубашке.

— Вот.

— Да. Спасибо. Спасибо. Хорошо.

|

Амира сомневалась, что все придут на следующее занятие. Первая встреча не увенчалась успехом. Она обсуждала это с Лиз. Не стоило так быстро приступать к упражнениям. Лиз предложила сегодня определить цели группы и установить некоторые правила. Она посоветовала рассадить всех вокруг стола, чтобы передавать друг другу учебные материалы. Амира хотела попросить их подняться и подвигаться, но Лиз считала, что еще рано вводить активные действия. Сначала надо, чтобы пациенты привыкли друг к другу. Стали доверять другим членам группы. Женщины раздвинули три складных стола и расставили вокруг них стулья. Комната стала напоминать конференц-зал. Амира хотела предложить что-то еще, но тут прибыл Венедикт, и времени менять планы не осталось.

Вскоре после этого приехала Мэри, социальный работник спиной вперед завез ее в комнату и развернул. Мэри была в твидовом брючном костюме, на шее висели крупные деревянные бусы, и она держала руку около лица, отчего Амира подумала, что женщина предпочла бы покурить снаружи. Мэри взяла со стола свой бейдж, молодой человек подкатил ее на место и удалился в угол, где уставился в свой телефон.

Потом участники группы стали прибывать один за другим, и Амира заметила, как они передают друг другу бейджи с именами. Значит, они уже узнают своих товарищей по несчастью. Шон. Полин. Кэрол. Рэймонд. Роберт. Роберт ни с кем не разговаривал и бейдж не надел. Но он пришел. Амира поздоровалась с его женой, Анной, которая быстро кивнула, не встречаясь с ней глазами.

|

За окном росли платаны с проплешинами на коре. Листва с них стала опадать, и в комнату проникало еще больше света. День выдался ясный. В парке играли двое маленьких детей, жители окрестных домов выгуливали вдоль реки собак. По дороге медленно двигались машины. Анна смотрела в окно, пока все ходили вокруг стола и рассаживались. На это ушло много времени. Разговоры внезапно прерывались, и пациенты то и дело решали пересесть. Даже Роберт ерзал на стуле рядом с ней. Он пока отказывался надевать свой бейдж. Она вообще не знала, почему он согласился приехать. Возможно, из чистого любопытства, как там жизнь за пределами дома.

Амира позвонила ей на неделе. Сказала, что решила справиться «на всякий случай». Анна объяснила, что Роберт не привык к подобному общению и очень многим недоволен. Амира это понимала. Анна задавала вопросы о целях организации этой группы, полномочиях Амиры, финансировании, ожидаемых результатах. Готовность собеседницы отвечать на них приятно ее удивила.

Не знаю, как Роберт, сказала она Бриджит, но я испытываю некоторое облегчение, находясь среди других людей, которые тоже не в состоянии… ну, понимаешь… не всегда могут найти слова.

Они все так же действуют на нервы, как и Роберт? — спросила Бриджит. Анне это показалось несправедливым. Неправильная формулировка. Больше подошло бы «трудные в общении». «Утомительные для окружающих». Досада Роберта на невозможность говорить неизменно выливалась в досаду на жену за неспособность его понять. Он злился, потом раскаивался, затем становился плаксивым. Он теперь много плакал. У нее не всегда было время обращать на это внимание.

Мне так не показалось, парировала она.

Подожди еще, засмеялась Бриджит. Это ты не спеши с выводами, хотелось хмыкнуть в ответ Анне. Все обстоит не так. Совсем не так. Но Бриджит уже сменила тему.

Амира заговорила. Анна отвернулась от окна, придвинула свой стул чуть ближе к Роберту и стала слушать.

|

Некоторое время все успокаивались. Амира оглядела сидящих за столом и подождала. Она поприветствовала присутствующих и завела речь о целях групповых встреч.

— Мы не обсудили это на прошлой неделе, — призналась она. — Думаю, мы все немного отвлеклись. Итак, первое, что надо сказать: мы собираемся здесь не ради сеансов восстановления речи. Я не логопед. Этим вы занимались с Лиз. И разумеется, эта работа будет продолжаться в различных формах. Мы встречаемся здесь, чтобы подумать о коммуникативных стратегиях. Кроме обмена репликами есть масса способов общения. Наверняка многие из них мы все уже используем. — Она взяла стопку ламинированных карточек. — А в основном мы здесь ради разнообразия. Просто чтобы у вас был повод время от времени сбегать из дома.

— О! Это точно, — громко произнес Рэймонд. — Верно, славно. Точно.

Амира кивнула в знак благодарности. Важно было засвидетельствовать свою признательность, но не задерживаться на этом этапе. Рэймонд кивнул в ответ и повернулся к жене, очень довольный собой.

— Итак. Я бы хотела, чтобы при каждой встрече, просто для тонуса, мы все представлялись и рассказывали друг другу, как мы себя чувствуем и как прошла неделя. — Она подняла первую карточку, показывая ряд смайликов разных цветов. — Видите? Вы можете использовать картинки. Счастливое личико, грустное, злое. — Она указала на последний смайлик в ряду: голубая физиономия с поднятыми бровями и неровным раскрытым ртом. — Что это означает, как вы думаете?

— Не хочу!

— Вы так считаете, Полин? Хорошо, если вам так кажется, готова с вами согласиться: тут выражено нежелание что-то делать. Уверена, что это чувство нам всем известно. Едем дальше. Ладно, я начну. Меня зовут Амира, и сегодня мое настроение передает вот такое озабоченное лицо. — Она подняла другую карточку с несколькими картинками, изображающими людей, занятых разными делами. — Моя неделя прошла так: вот этот человек, сидящий за компьютером, погрузившись с головой в работу, — это я. Теперь. Можно я передам слово вам, Полин?

Полин взяла блестящие карточки и встала, чтобы передвинуть стул. Потом села и принялась рассматривать картинки, вертя их в руках.

— Да. Полин. Рада.

— Довольна? Мне показалось, вы сказали, что у вас настроение «не хочу»?

— Нет. Нет! Рада.

— Ладно, отлично. А как прошла неделя? Покажите нам на картинке. Вы встречались с родными? Смотрели телевизор? Что это — ходили в парк?

Полин посмотрела на карточку, потом на Амиру. Затем выбрала другую картинку и подняла ее, указывая на лицо, изображающее нежелание.

— Не хочу!

— Да, точно, славно!

— Вы не хотите нам говорить? Это ничего, Полин, ничего. Ладно. Тогда давайте передадим карточки Мэри.

— Мэри?

|

У инвалидной коляски были маленькие колесики, как у тележки для покупок. Анне всегда казалось, что у таких кресел пара больших колес, чтобы пациент мог перемещаться самостоятельно. Она видела, как люди в специальных перчатках без пальцев управляют ими. Но возможно, это подходило только молодым. Чтобы приводить в движение кресло, в котором сидишь, требуется сила. Если же коляску толкает кто-то другой, вероятно, не совсем точно будет сказать, что Мэри пользуется креслом. Она лишь сидит в нем, перебирая ламинированные карточки.

— А вот вы правы, — сказала она. — Мэри. Да. Мэри. Рада. Вот.

Голос у нее был бодрый, но слегка нечеткий. Она одну за другой подняла две карточки — с довольным смайликом и с изображением человека, сидящего перед телевизором.

— Здравствуйте, Мэри. Добро пожаловать на занятие. Значит, вы сегодня счастливы, а на этой неделе смотрели телевизор?

— Да. Да.

— Вам нравятся какие-то конкретные передачи?

— Они все грохочут, видите ли, и жадник понукает на крайнем фурлонге, хм.

В комнате повисла тишина. Роберт повернулся к Анне с огорошенным взглядом, который, как она уже знала, говорил о сосредоточенности. Амира кивала.

— Фурлонг, — повторила она. — Это слово ведь используется на скачках? Вам нравится смотреть скачки, Мэри?

— Да, конные скачки, да. Грохочут, и жадник понукает.

— Отлично. Спасибо, Мэри.

Один за другим сидящие в круге брали карточки и рассказывали о себе. Венедикт показал всем свой бейдж и сумел объяснить, что его имя начинается с буквы «В». Роберт назвал свое имя, неопределенно указал на какой-то смайлик и, больше ничего не сказав, передал карточки Анне.

|

Лиз посматривала на часы. Представление участников шло хорошо, но она видела, что внимание пациентов рассеивается. Амире нужно вернуть его. Жена Роберта передала карточки Шону, который сегодня был дерганым как никогда. Ее занятия с Шоном не дали особых результатов, но благодаря его неуемной энергии Лиз всегда ждала их с интересом. Он очень старался, и его убедили, что его речевые способности улучшаются. Шон взял у жены Роберта карточки, но Амира перебила его.

— Я думаю, мы все можем принять участие в представлении, правда? — сказала она.

Анна выглядела испуганной. Лиз помнила, что так женщина реагировала каждый раз, когда во время индивидуальных занятий с Робертом логопед предлагала поработать над коммуникативными стратегиями втроем.

— Простите, Анна, вы не против? Я бы хотела, чтобы все поучаствовали. Думаю…

— Да, ладно. Привет. Я Анна Райт. — Она с ужасом посмотрела на блестящие карточки. — Извините, я не знаю.

— Какое у вас сегодня настроение, Анна? Ну приблизительно?

Заминка. Лиз почувствовала, как в комнате нарастает напряжение. Больше никто не отвлекался. Анна явно мучилась. Амира попыталась подтолкнуть ее к ответу.

— Ну, можно сказать, что все в порядке?

Анна подняла голову, широко распахнув глаза. Роберт громко вздохнул и сложил руки на груди.

— Извините. Все совсем просто, да? Так. И так. — Анна подняла карточки, быстро указала на смайлики и передала стопку Шону.

Когда он схватил карточки и все внимание переключилось на него, Лиз заметила, как Анна откинулась на спинку стула и, покраснев до ушей, уставилась в пол.

— Шон, добро пожаловать в группу. У вас хорошее настроение, это прекрасно. Расскажите, пожалуйста, что доставило вам удовольствие на этой неделе?

Тыкая пальцем в улыбающееся личико, Шон смотрел на Амиру. Он был не старым, около сорока пяти, но седым и отличался нездоровой худобой. Лиз так и не удалось выяснить, чем он зарабатывал на жизнь до инсульта. Она подозревала какую-то незаконную деятельность. В его бумажнике лежали фотографии детей, как он объяснил, десятилетней давности. На лице у него были оспины. Пока Шон осмыслял, о чем просила его Амира, губы у него безмолвно шевелились.

— Могу. Я, нах, могу. Пардон, я, ладно, пошло оно.

Он крутил карточки так и этак, делая отметающий жест, означающий: нет, не то, здесь нет того, что я ищу.

— Можете описать это на словах, Шон?

— Могу, могу, сейчас, я, что это такое, мне, ебт, пардон, вот пипец.

Он сыпал матерщиной ненамеренно и непроизвольно и каждый раз при этом тряс головой. Амира сказала ему, что не нужно все время извиняться, но привычка была сильнее него. Сидя на стуле, он работал руками, как бегун, и отдувался.

— Бегом! Беглецом! — закричала Полин.

— Да, да, — сказал Шон, указывая на нее, чтобы сказать: вот! Она поняла. Именно этим я и занимался. — Бегал. В этом… вон там.

— Вы бегаете по улице. Есть место, где вам особенно нравится бегать, Шон?

— Нет, я, ебт, бегаю, сечешь? Пардон. Каждый. Все места.

— Вы бегаете повсюду?

— Да. Да.

— Отлично. Нужно будет добавить к карточкам изображение бегуна. Спасибо, Шон.

Шон, улыбаясь, кивнул и передал карточки соседу. Раздался грохот отодвигаемого стула, Роберт резко, как мог, встал и нетвердой походкой направился к двери.

— Что-нибудь случилось, Роберт? — тихо спросила Амира.

— Да, да, еще бы, конечно. Конечно, — ответил он, не глядя на нее.

Анна положила на колени сумку и потянулась к пальто. Полин голосом, который показался Лиз не лишенным сарказма, крикнула: «Пока», а Рэймонд сказал: «Славно, славно». Но когда Роберт дошел до двери, Анна снова поставила на пол сумку и откинулась на спинку стула. Она слегка повела рукой и повернула голову к Амире, как бы говоря: вообще-то нет, я остаюсь. Продолжайте.

Амира улыбнулась и прикрыла рот ладонью. Когда дверь за Робертом закрывалась, он обернулся в комнату, и на лице у него отразилась дикая растерянность. Анна кивнула.

— Хорошо. Спасибо, Шон. А рядом с вами сидит Питер? Да? Здравствуйте, Питер.

Питер кивнул, наклоняясь вперед и обводя всех в кругу взглядом. Поправил галстук, снова кивнул и заговорил:

— Да. Да, вместе с вами, мы пришли с вами, повсюду, мы были повсюду и вода была в тебе и с тобой, и вода он сказал тебе, оттуда, вода ты сказал и отсюда туда, ты долго скользил на ней и был весь под водой и отсюда дотуда мы все снова и так вот оно, и вот так.

— А как вы себя чувствуете на этой неделе, Питер? Можете указать на одну из картинок?

Он пустым взглядом смотрел на Амиру, словно она ничего еще не сказала. Через окошко в двери Лиз видела, как Роберт бродит взад-вперед по коридору, поглядывая в комнату, когда проходит мимо. Амира улыбнулась и сделала еще одну попытку.

— Может быть, расскажете, что вам больше всего понравилось на этой неделе, Питер? Чем вам нравится заниматься?

— Чем вам нравится заниматься? Чем вам нравится заниматься. Заниматься. Конечно мы мечтали мыть ноги во влаге отсюда досюда юбилей юлой на юге и ты что возжелал возлечь на воду и вот желаем тебе пожалуй пожилой пожеланий чтоб после певучая песня пелась подобно перепелке пилота и показала снова и снова и снова здорово что сказано было и мне и тебе и ему и потом же ты снова увидишь, понимаешь?

— Спасибо, Питер. Хорошо. Спасибо.

— Спасибо тебе и теперь тебе и спасибо тебе и я правда надеюсь надеюсь весь мир для тебя и в воде ты идешь куда и вода там вся для тебя сегодня всегда.

— Спасибо, Питер. Я тоже надеюсь. Очень мило с вашей стороны.

— И спасибо вам и вам и вам.

3 |

Анна села на свой стул у окна. У нее уже появился свой стул. Как у всех. Это было пятое еженедельное собрание группы, и хотя все уже изучили имена друг друга, но все еще надевали бейджи. Она прицепила свой на кофту, поглядывая на бодрые загогулины почерка Амиры. Бейдж Роберта лежал на столе, перед его пустым стулом. Он скоро придет.

У дверей Питер раздавал всем бейджи, приветствуя каждого своим жизнерадостным словесным ералашем. Оказалось, такое нарушение речи называется беглая афазия. Слово «беглый» казалось неуместным при том, что ни малейшего смысла произнесенные фразы не несут. Возможно, это от слова «бежать»? Амира начала раздавать участникам группы поручения: Питер встречает у двери, Венедикт варит кофе, Полин приезжает пораньше, чтобы расставить стулья. Полин очень щепетильно относилась к своим обязанностям. Для Роберта задания пока не нашлось.

— Здрасьте вам и вам и вам смотрите в воду накрывает нас всех здесь и вот мы здесь и ящик тщится становиться нам тут где он есть и так.

— Шон, слушай. Тикни шонский ящик, брось нах, пардон, так, ладно.

— Здрасьте вам и вам.

— Гребаный батон, ладно. Привет, вот так. Пардон.

Когда они сошли с автобуса, Роберт сел на скамью. Он скривился, показывая, что слегка запыхался, и жестом велел ей идти. Предложение показалось абсурдным. Анна вспомнила, как в возрасте шести лет Сара за завтраком объявила, что отныне будет ходить в школу одна. Честное слово, я хорошо знаю дорогу, заверила она мать. А ты сможешь уходить на работу пораньше. Но ведь муж — не ребенок. Он, кивая, смотрел на нее. Конечно, конечно. Убеждал ее повернуться и уйти. И она ушла. И даже не оглянулась. Оставила его на скамье, понимая, что ему трудно будет обратиться за помощью или спросить дорогу, если он потеряется. Однако зная, что в конце концов он справится. Она не оборачивалась.

Роберт и раньше так поступал. Пытался доказать свою самостоятельность. Пытался доказать свою независимость. Он больше не позволял помогать ему раздеваться перед сном и одеваться по утрам. Сам клал ломтики хлеба в тостер. А на прошлой неделе, когда Бриджит заехала в гости, он удивил их обеих, приковыляв в комнату с подносом, на котором стояли чашки чая и тарелка с печеньем. Чуть не уронил его, и Анне пришлось взять поднос у него из рук, но он так и стоял рядом, кивая двум подругам, пока Бриджит не спросила: господи, Роберт, ты хочешь получить похвальную грамоту или что?

Трудно было сказать, что думает Роберт о собраниях группы. По крайней мере, он перестал уходить раньше времени. Его попросила об этом Сара, когда в последний раз навещала родителей, и Роберт, казалось, пришел в раздражение. Мало дела, объяснил он ей. Много «привет-привет». Что, зачем? Игры. Глупые игры. Трудно, вот, слушать, что говорят. Сара засмеялась и обмолвилась о какой-то корове, которая то ли мычала, то ли молчала, потом повисла долгая пауза, и наконец Роберт рассмеялся вместе с ней.

Позже дочь спросила Анну, почему у отца до сих пор не восстановилась речь. Я думала, он уже выздоравливает. Ожидала увидеть улучшения. Это было поздно вечером, после того как Роберта уложили спать. Анна загружала посудомойку и мыла плиту, а Сара сидела за кухонным столом с телефоном, допивая бутылку вина. В каком смысле улучшения? — спросила Анна. В смысле языка, речи; я думала, он уже пошел на поправку, ответила Сара. Это не то же самое, что сломанная нога, Сара, снова пришлось объяснять Анне. Не просто рана, которая должна затянуться. Разве она не читала статей, которые Анна ей присылала? Но я думала, эта группа… сказала Сара. Занятия. Терапия. Анна взглянула на нее. Спросила, можно ли уже помыть бокал. Напомнила, где контейнер для стекла, и пошла спать.

Сара нашла новую работу и рассталась с бойфрендом по имени Туз. Анна сомневалась, что это его настоящее имя. Фрэнк получил повышение, хотя и объяснил, что в его компании горизонтальная иерархия и повышением это больше не называется. Но зарплата выросла, а работает он теперь дольше, заметила Анна. Что это, если не повышение? И сын и дочь были сейчас очень заняты.

Роберт уже должен был прийти. Анна выглянула на улицу. Небо затягивали тучи, машины на дороге стояли в пробке. Парк с оголившимися деревьями был пуст. Если он попытается попросить о помощи, то застрянет. Она постаралась не думать о том, как муж сердится, когда не может донести свою мысль.

Коллеги Роберта по Институту все уехали на летний сезон в Блафф-Пойнт, и это не давало ему покоя. Бриджит отмахивалась от ее жалоб. Он думает, что должен был поехать с ними, да? Ему мало досталось? Прежде чем все отбыли, он ездил к руководству. Анна сопровождала Роберта и ждала в холле, пока Брайан водил его по учреждению. Отсутствовал он недолго. Когда они уходили, группа молодых людей загружала вещмешки в стоящий у входа микроавтобус. Никто из них не заговорил с Робертом. Никто его не узнал. Люка среди них не было.

Люк еще раз приезжал навестить Роберта в конце лета, перед тем как отбыть на инструктаж. Он интересовался устройством нового спутникового геодезического оборудования и надеялся, что Роберт сможет помочь ему разобраться. Но когда разговор уже вроде бы был закончен, он признался, что пришел не только ради этого. По поводу расследования, сказал он. Я хотел извиниться. Анна смешалась. Она не понимала, о чем речь. Очевидно же, что на дознании Люк солгал и сделал это, чтобы защитить Роберта. За что теперь извиняться? Тут было что-то еще, чего она не могла уразуметь. Она заметила, как мужчины с неясным для нее выражением смотрят друг на друга.

Пошел дождь, и машины замигали фарами, свет отражался на серебристом асфальте. Пешеходы побежали, прикрывая головы сумками и газетами. Анна услышала, как за спиной Роберт называет Питеру свое имя. Обернувшись, она увидела, что он держит в руках стаканчик с кофе из киоска. Он кивнул ей и направился к столу.

|

— Привет. Я Роберт. Это, я, здесь. Не хочу. Еще бы, еще бы. И, что. Эта неделя. Здесь. Компьютер. Роберт, компьютер.

— На этой неделе вы работали за компьютером, Роберт?

— Да, да, вот, еще бы, конечно. Работа.

— А все-таки вы выбрали лицо с выражением «не хочу»?

— Да, да. Еще бы.

— Вы не хотите находиться здесь или представляться?

Роберт взглянул на Анну и сложил руки на груди. Как выразительно у него это стало получаться, подметила она.

— Роберт?

— Вот. Не хочу. Вот.

— Не хотите быть здесь?

— Еще бы, конечно.

— Ладно. Я услышала вас, Роберт. Но вы ведь… Вы здесь… И приходите каждую неделю.

— Да, да.

— Так. Мне просто интересно, зачем вы приходите, если не хотите?

Роберт громко фыркнул, раздув щеки и вскинув руки. Амира решила, что это значит: не могу объяснить. Вы слишком много с меня спрашиваете. Требуете невозможного.

— Нет, мы вообще-то рады вас видеть. Мне просто любопытно.

— Жена, — буркнул он, бросив взгляд на Анну.

— Что вы говорите?

— Жена, идем, сюда. Еще бы. Черт, еще бы, мне, идем сюда, и, кроме. Уговорит мне. Еще бы. Уговорит мне. Тащит мне. Конечно. Только, только.

— Вы приходите только потому, что Анна вас заставляет?

— Да! Черт. Еще бы. Конечно.

— Думаю, это несправедливо, Роберт. Полагаю, она надеется, что вам это будет полезно? Думает, что вам обоим это будет полезно.

— Да! Только. Только печенье.

Некоторые засмеялись над этим, и смех разрядил обстановку. Видимо, все решили, что это шутка. Но Амира всматривалась в лицо Роберта и не видела в нем ни намека на юмор.

После представления она объяснила, что хочет изучить способы общения, которые они использовали в жизни. До инсульта и в настоящее время.

— Мэри, мне сказали, что вы всегда интересовались лошадьми. Это так?

Амира показала несколько открыток с изображениями разных лошадей: конь, щиплющий траву в поле; тяжеловоз, запряженный в телегу; конь, преодолевающий препятствие на арене. Мэри, сощурив глаза, смотрела на фотографии. Наконец она отрицательно покачала головой.

— Лошади, Мэри!

— О да, так и есть.

— Вы раньше ездили верхом, Мэри? — спросила Амира, передавая открытки другим участникам.

— Мой маршрут — мягкий мираж, — твердо произнесла Мэри.

— Вы ездили верхом? Вот так.

— Маячила медленная мелодия, между тем мы мыли, мылили и так далее.

— Но вы имели какое-то отношение к лошадям, работали с ними?

Мэри кивнула, указывая на Амиру, и медленно по кругу обвела рукой комнату. Она имела в виду: целиком и полностью.

— Если ленивый не лавирует под луной, — сказала она.

— Может нам кто-нибудь помочь? Давайте посмотрим на снимки? Полин, что изображено на том, что вы держите в руке?

— Прыжок! Мэри! Это, это полоса препятствий, да?

Мэри посмотрела на фотографию, которую показывала ей Полин, и снова покачала головой. Полин начала еще что-то говорить, но Мэри подняла палец, чтобы остановить ее, и посмотрела по сторонам, ожидая других предположений. Порой Амире казалось, что Мэри воспринимает эти встречи как некое рабочее совещание.

— Мэри, можете нам что-нибудь показать? Что вы делали с лошадьми?

|

Амира встала с места и присела в позе жокея. Она спросила Мэри, ездила ли та верхом, вот так, и Мэри ответила ей суровым взглядом. Лиз поняла, что пациентке не нравится эта пантомима. Из беглого разговора с дочерью Мэри она вынесла впечатление, что женщина и до инсульта шутить не любила. Когда перед сегодняшним занятием Амира предложила задействовать мимику и движения, Лиз сразу насторожила эта затея.

— Какие еще действия совершают люди, работающие с лошадьми? Кто-нибудь может ответить?

— Да, ладно, вот так, видишь. Дерьмо, дерьмо, вот так, видишь? — Шон обеими руками показывал, как копают.

Рэймонд указал на него, соглашаясь.

— Вы имеете в виду чистку конюшни, Шон?

— Да, точно, конюшни. Чистка. Вот так, видишь? Мэри?

— О да, точно! Славно.

Мэри одарила взглядом Рэймонда и Шона и покачала головой.

— Мой просто стал потом уверен, — резко произнесла она.

— Значит, вы не работали в конюшне, — сказала Амира. — Расскажите, пожалуйста, чем вы занимались. Может быть, эти снимки вам помогут?

Мэри перебрала открытки. Шон и Рэймонд все еще говорили об уборке конюшен. Мэри выбрала фотографию мужчины в костюме, выводящего под уздцы лошадь из конюшен. На лошади сидел жокей и, наклонившись вперед, хлопал животное по шее.

— Дрожь качнула рожь, — объяснила Мэри.

— Значит, вы работали именно со скаковыми лошадьми?

Мэри покачала головой.

— С деньгами позже, позже круг к финальному фурлонгу, гоп!

— Вы были берейтором?

Мэри медленно кивнула, и взгляд у нее при этом был задумчивым. Лиз заметила, что Шона эта новость очень взбудоражила; он стал спрашивать Мэри, как звали лошадей, которых она тренировала, и становились ли когда-нибудь ее подопечные победителями. Мэри откинулась на спинку стула и оглядывала комнату. Ей нравилось внимание.

— Рафинад, — сказала она. — Он нагревал колпачки снова и снова, знаете ли.

— Неудивительно, что вам нравится смотреть скачки по телевизору.

— О да! — согласился Рэймонд. — Да, точно. Славно, славно!

— Снова, снова, приходит шум, — сказал Питер. — И потом мы были все среди и все на нас и так мы были, были.

|

Внезапно все оживленно заговорили. Амира представила, как запишет это в блокнот, и улыбнулась. «Все оживленно заговорили». Полин встала и начала передвигать стул, а ее сестра очень просила не делать этого. Венедикт поковылял к кофеварке. Роберт повернулся к Рэймонду и завел речь о красном самолете. Рэймонд соглашался, но Барбара перегнулась через него и попросила Роберта объяснить. Шон пытался побеседовать с Мэри о скачках. Амира наблюдала за пациентами. «Все оживленно заговорили». Она вернулась к своему стулу и стала ждать, когда все угомонятся.

— Итак. Пойдем дальше. Спасибо, Мэри. Интересно было узнать о вашей работе. А я хочу сказать, что кое у кого из вас тоже есть чем поделиться с нами. Мы ведь все любим рассказывать, правда? Что вы делали сегодня. Что видели по дороге в магазин. Куда ездили в отпуск. Мы постоянно что-нибудь рассказываем, да?

— О да. Прекрасно. Прекрасно.

— Не хочу! Нет, нет. Не слова слова!

— Конечно, Полин. Разумеется. Рассказывать — одна из проблем для человека с афазией. Конечно.

— Мутно гребаные слова, пардон, как сломаны, ебт, пардон пардон.

— Ничего, Шон. Вы имеете полное право раздражаться. Но мы с вами начали говорить о разных способах общения, так? И каждый из вас старается изобрести свои. У нас не всегда есть слова. Но мы можем передавать свою мысль приблизительно. Использовать жесты. Петь у нас не получится. Что, если попробовать рисовать или писать? А почему бы не прибегнуть к движениям, к танцу?

— Нет, ебт, пардон; что теперь?

— Не смейтесь, Шон. Уверена, что мы уговорим вас танцевать.

— Да, так танцевать танцевать. Давайте.

— Танцор! Шон! Танцор! За деньги?

Шон повернулся к Полин, наклонил голову и вдруг запел песню про танцовщика. Голос у него был неожиданно ровный и чистый, и слова лились легко. Когда он пропел первую строку, глаза его загорелись от удивления.

— Ух ты! Славно, Шон, славно! Точно!

Он выполнял всеобщее пожелание, он пел, но вдруг внезапно остановился, словно только сейчас заметил, чем занимается.

— Пипец, пардон, про что вы все теперь, — сказал он, и голос его увял, а комната взорвалась смехом и аплодисментами.

4 |

Готовясь к очередному занятию, Лиз рассуждала, не будет ли жестоко пригласить танцоров. Их молодость и здоровый вид сами по себе способны нанести оскорбление. Однако в данных обстоятельствах они могли бы выступить в качестве медиков, использующих вместо препаратов танец и движение, и Лиз понимала, что их навыки и опыт стали бы весьма полезны для группы. Она помогла написать заявку на спонсирование. И все же, когда молодые люди вошли, практически вплыли в комнату, по сравнению с ними даже Амира показалась скованной и неуклюжей. Двигались они легко и упруго, и в языке тела наблюдалась кошачья вкрадчивость. Только один из них принял предложение выпить кофе. Двое других принесли с собой пакетики с травяным чаем. Голоса у них были мягкие, тела сильные, и Лиз предвидела, что скоро кто-нибудь из присутствующих потеряет голову.

На подготовительной стадии много обсуждали возможные риски. Когда речь идет о людях с ограниченной подвижностью, которые опираются на трости и ходунки и чьи ноги в любой момент могут их подвести, упоминание о танцах вызывает беспокойство. Но Амира настаивала, что при использовании комбинированных способов общения, чтобы развить в человеке способность рассказывать о чем-то, необходимо включать в учебный процесс как можно больше движений. Пациенты не привыкли пользоваться своим телом, говорила она. Мне бы хотелось расширить их представления о возможном. Все это звучало убедительно, но кураторам занятий все-таки пришлось давать письменную оценку риска для каждого члена группы и обосновывать целесообразность активныхдвижений.

|

Само собой, в этот раз группа успокаивалась дольше обычного. Амира сдвинула столы к стенам, расставила только стулья и убедилась в том, что танцоры равномерно распределились между пациентами. Те не обращались к гостям, но постоянно поглядывали на них.

Амира напомнила всем, что сегодня они договаривались немного подвигаться, и попросила всех доброжелательно отнестись к новым практикам. Она представила танцоров — Гевин, Рейчел и Шармейн — и передала по кругу ламинированные карточки. Рэймонд представлялся первым. Сегодня он пришел один и говорил тише, чем обычно.

— Я Рэймонд. Привет. Да. Рад. Славно, славно. И. И это, здесь, вот, славно.

Он указал на счастливое лицо и на картинку с изображением пляжа, песчаного замка и резвящихся в волнах детей.

— Вы были на пляже, Рэймонд?

— О да. Верно. Славно. Славно. Пляж. Да.

— В такую погоду?

— Ха! Ха! Нет, нет. Вот так, видите, так… — Он поднял руку и сделал в воздухе дугу, имея в виду что-то вроде: уехал, улетел, далеко.

— Вы ездили за границу? На выходные? Где вы были?

— Точно, да, славно. Славно.

— Куда вы ездили, Рэймонд?

— А, вот. Д, Д, Д. — При каждом звуке он дергал головой, пытаясь вытряхнуть слово.

Амира старалась помочь.

— Доминикана? Вы ездили в Доминикану? Ах, наверняка там было здорово.

— Ха! Ха! Нет, нет, нет. Вот так, видишь. Д, Д. — Он тыкал пальцем в пол, подыскивая слово.

— Внизу? Где-то на юге? Страна или город на «Д». Кто-нибудь догадался? — Амира осмотрела группу, приглашая помочь ей.

— Дания!

— Джайпур!

— Джа, Джа, славно. Вот так, понимаете.

— Джерси? — предположила Кэрол.

Рэймонд повернулся и с восторгом указал на нее.

— Да! Точно. Славно. Джерси. Точно.

— Вы ездили на остров Джерси? Ну, вряд ли погода подходила для купания. В такое-то время года.

|

Анна попыталась представить, как повезет Роберта в отпуск. Эти фантазии изнуряли. Она понимала, почему Барбара доводила Рэймонда до двери и оставляла его. Ей самой требовался отпуск. Анна взглянула на Роберта, который, наклоняясь вперед, ожидал своей очереди говорить. Теперь он охотно принимал участие в групповых занятиях. Прикреплял к пиджаку бейдж и здоровался с присутствующими. Это должно ее радовать, сказала Анне Бриджит. Сосредоточься на хорошем. Наверно, она была права. Неделя выдалась сложной. Мысли Роберта были заняты экспедицией коллег на Блафф-Пойнт, и особенно тем, кто будет работать на станции К. Он нашел на сайте Института архив записей с веб-камер. Изображение было зернистым, в кадре ничего не происходило, но Роберта записи заворожили. Хотя «заворожили» — слово неподходящее. Он не мог от них оторваться, но увиденное раздражало. Он злился. Плакал больше обычного. Ему прислали копию институтского отчета о смерти Томаса, и он медленно перечитывал его снова и снова. Иногда тыкал пальцем в какое-нибудь слово. «Рация», или «протокол», или «метеоусловия». Фрэнк тоже прочитал отчет и с энтузиазмом сообщил Анне, что оснований для привлечения отца к ответственности не найдено. Она ответила, что и сама умеет читать. Ладно, извини, но, мама… он не виноват в том, что там произошло, — он это понимает? Анна в ответ заметила, что в отчете говорится всего лишь о недостатке доказательств чьей-то вины. Мама, черт возьми, что ты хочешь этим сказать?

Она ничего не хотела сказать.

Фрэнк приехал домой на выходные, и Анна попросила его посидеть с отцом, пока она съездит на встречу Общества друзей. Она уже несколько месяцев не посещала собраний. Вопреки ее опасениям, о Роберте никто не спрашивал. Все здоровались и оставляли ее в покое. Тишина в комнате дарила облегчение. Тишина без всяких ожиданий. Она села, все сели, стулья заскрипели, заскребли ножками по полу. Что-то происходило, и одновременно ничего не происходило, и Анна решила ходить сюда почаще.

Роберт слушал, как остальные представлялись. Потом взял ламинированные карточки и рассказал группе, что настроение у него хорошее и на этой неделе он работал за компьютером. Передал карточки Анне, и она произнесла то, чего от нее ожидали.

|

Для начала они занялись так называемым рукоделием. Трое пациентов образовали пары с танцорами, а остальные наблюдали. Партнеры в каждом тандеме сели друг напротив друга, почти соприкасаясь руками. Амира сказала, что они должны повторять движения, словно в зеркале, не отрывая один от другого хотя бы кончики пальцев. Она быстро показала, как это делать, с одной из танцовщиц. Женщины поднимали, опускали и разводили в стороны руки: расставляем пальцы, сводим пальцы, сжимаем кулак, касаемся одним пальцем, едва касаемся. Движения были медленными, но плавными, и трудно было понять, кто ведет, а кто ведомый.

Лиз встала и подошла чуть ближе. Раздалась тихая музыка, и они начали.

Мэри много говорила. Ее рука не всегда слушалась хозяйку. Она совершала дрожащие движения, которые ее партнер, Гевин, осторожно повторял. Соприкасаться кончиками пальцев было сложно. Они подняли над головами пару неуклюжих рук и медленно опустили их на колени. Гевин смотрел на женщину. Задание требовало неотрывно смотреть друг другу в глаза. Когда Мэри попыталась отвернуться, Гевин вывернулся и удержал ее взгляд. С лица его не сходила ласковая улыбка. Глядя на то, как молодому человеку приходится наклоняться и извиваться, чтобы не потерять глаза Мэри, легко было забыть, что упражнение предполагает движения руками. Я здесь, словно безмолвно говорил он. Останься со мной, Мэри. Я держу тебя.

— Бледное блюдце упало? — спросила Мэри. — Бледное блюдце упало? Безусловно, упало.

Гевин улыбался и ловил ее взгляд. Правая рука Мэри, как всегда, безжизненно лежала на колене, но левая порхала в воздухе.

— Облака плотно переплетаются в полете, — сказала она.

Ее движения были все еще медленными и прерывистыми, но Гевин подхватывал это стаккато и втягивал его в плавный поток. Когда их движения приобрели определенный ритм, Мэри расслабилась и перестала отводить глаза.

— Весна веет вещим ветром, — бормотала она.

Музыка звучала в комнате совсем тихо, не заглушая обрывки разговоров и шум дороги под окном. Лиз заметила сосредоточенность на лице Роберта. Он повторял движения за своей партнершей, Шармейн, и даже опускал плечи каждый раз, когда их руки меняли направление. Он хотел все сделать правильно.

— Неприкасаемы мы были, и вот теперь, — уверенно произнесла Мэри.

Через несколько минут они остановились, и танцоры поменяли партнеров. Лиз намеренно поставила Питера во второй заход, чтобы он смог сначала посмотреть на первую группу и понять, что делать, но ему все равно было трудно. Женщина, которая за ним ухаживала, села рядом и постаралась объяснить подопечному суть упражнения; он кивнул, ничуть не поняв ее. Питер выбрал Рейчел, и когда она подняла правую руку, повернув к нему ладонь, он тоже поднял правую руку. Она поменяла руку, и он сделал то же самое, она терпеливо попыталась коснуться его руки, и он потянулся в другую сторону.

Полин, сидевшая в паре с Гевином, отвлекалась, наблюдая за непонятливостью Питера, и все время наклонялась к нему, чтобы привлечь его внимание.

— Пит! Пити! Питер, не так! Нет, нет! Эту руку, Пит, эту руку, смотри, смотри, смотри. Эту руку. Он неправильно, он неправильно. Он делает. Пит! Пит!

Амира подошла к ней и постаралась успокоить, но женщина никак не могла угомониться. Она встала и передвинула стул, Гевин передвинул свой, но Полин продолжала поворачиваться, чтобы посмотреть, что делает Питер.

Каждый раз, когда Рейчел пыталась дотронуться до руки Питера, он просто повторял ее движения другой рукой. Рейчел подстроилась и стала расширять диапазон своих движений.

— И вот мы здесь и все и каждый и руки в воду опустили и мы все ниже, видишь, видишь, все ниже дальше все мы входим в море и вот с оглядкой и бултых и в воду вот вокруг пузырики вверху внизу вода в воде пока мы машем смотри, смотри, смотри.

Они подняли руки над головами, опустили к полу, развели в стороны. Когда Рейчел потянулась рукой влево, она, кажется, вышла за пределы поля зрения Питера справа. Его рука замерла на краю этого слепого пятна, словно дальше для него просто ничего не существовало, и подождала, пока рука Рейчел вернется. И все это время Питер довольно улыбался и поддерживал разговор.

— И вот мне мнится мудрый мир возвертится волнами вокруг для вас и для вас и для вас и вот он волнует всех и мы примерещимся миру мелодией волн и воды минуя мглу и молнии смотришь, видишь, понимаешь?

Сопротивление и беспокойство пациентов стало ослабевать, и танцоры начали постепенно синхронизировать движения, каждая пара отражала действия соседней. Робкие угловатые движения слились в неуклюжий танец. Наблюдатели замерли от удивления. Когда музыка прекратилась, поначалу никто не хотел опускать рук и отрывать взгляд от партнера.

— Долбаный корень, гребать-колотить, — произнес Шон.

5 |

После первого занятия с танцорами Полин больше не приходила. Амира ездила навестить ее, но уговорить вернуться не смогла. Полин была сердита, раздражена и быстро закончила разговор. Ее сестра вышла проводить Амиру до машины, и та попросила передать Полин, что ее всегда ждут в группе. Она просто хочет вернуться к полноценным урокам с логопедом, объяснила Кэрол. Хочет восстанавливать речь, а не разглядывать картинки и не махать руками.

Амира ожидала неудач, но эта оказалась болезненной. Ей представлялось, что группа делает успехи, и Полин в том числе. Лиз посоветовала коллеге не принимать это на свой счет, но трудно было забыть, каким небрежным тоном Кэрол отвергла ее помощь. Особенно ранило слово «полноценные». Она хочет продолжать полноценные уроки с логопедом. Как будто Амира не проработала методику. Можно подумать, я тут в игрушки играю, сказала она Лиз. Это прозвучало знаешь как: позовите менеджера. Понимаешь, что я имею в виду?

Лиз явно не понимала.

Но все остальные пациенты продолжали посещать собрания и привыкли к присутствию танцоров. Все с облегчением поняли, что никто не будет заставлять их танцевать по-настоящему. Нужно было с самого начала избегать этого слова.

Похоже было, что ее подопечные даже начали получать удовольствие от собраний группы. Быстрее занимали места в начале каждого занятия, не затягивали с представлениями. Рад, да, ходил в магазин, да, точно, следующий.

Руководила обычно Рейчел. Она организовывала разминку: просила поиграть пальцами, потрясти руками, потянуться к потолку, покачать туловище из стороны в сторону. Вставать она не предлагала, остерегалась. Вводя те или иные движения, девушка не просто говорила, что делать, а ходила по комнате и показывала всем, что имеет в виду. Выпрямите руки, растопырьте пальцы, покрутите плечами вперед-назад. Рейчел нашла способ спрашивать разрешения с помощью прикосновений; всегда была готова убрать руки, если почувствует сопротивление, но твердо была уверена, что любое сопротивление сойдет на нет. Амира подозревала, что некоторые из присутствующих не привыкли к прикосновениям такого рода. Они больше привыкли, что их ведут и направляют. Во избежание неприятностей.

Гевин тесно работал с Мэри, помогая ей понять, как много движений она может сделать, даже сидя в своем кресле, а Шармейн держалась поближе к Питеру. Он много говорил, но устные инструкции ему часто не помогали. Прежде чем повторить какие-то действия, ему нужно было почувствовать, как его тело совершает их. Но как только он понимал, чего от него ждут, то двигался лучше всех в группе, плавно и изящно.

Сегодня Амира собиралась предложить своим подопечным рассказать что-нибудь с помощью жестов. Поведать свою историю. Придется тщательно подбирать слова, заботясь о том, как они будут восприняты. Но ей казалось, что члены группы готовы к такому заданию. Она включила кофеварку и разложила на столе у двери бейджи.

|

Ходил Роберт уже гораздо лучше. Он еще опирался на палку, но снова, как всегда делал раньше, шел впереди Анны. Прежде ее эта манера бесила, но сейчас было большим утешением видеть, что муж возвращается к старой привычке. Она спешила следом за ним по коридору. Когда она его догнала, он уже взял из рук Питера бейдж с именем и направился к своему месту. Венедикт варил кофе. Амира подошла к Анне и сообщила, что вообще-то сегодня они попробуют немного другой вид деятельности. Сопровождающим предлагается прийти к концу занятия. Она не возражает? Это может создать чуть иную атмосферу, привнести новую энергию.

Анна взглянула на Роберта. Он что-то говорил Рэймонду, и тот с энтузиазмом соглашался. Танцовщица передала ему кофе. Он и не заметил, что Анны нет рядом. Увидев, как муж похлопал Рэймонда по руке и что-то сказал ему, после чего оба рассмеялись, она ответила Амире: да, конечно, я не против. Пыталась попрощаться с Робертом, но не могла поймать его взгляд.

Снова проявился Люк, хотел поговорить с Доком по видеосвязи со станции К. Им установили спутниковый интернет, и он собирался показать Роберту оборудование. Анна сомневалась, что мужу понравится эта затея. Но Сара приехала на выходные и помогла организовать связь. В конце концов, что тут сложного? Кликнула на ссылку в почте — и на экране появился Люк, стоящий около красной хижины на станции К. Позади него — горы, хребты и голубое небо. Анна и Сара на мгновение притихли. Они видели много фотографий Роберта из экспедиций, но этот вид казался намного более близким и неожиданно более реальным. Прежде чем Роберт успел открыть рот, Сара перегнулась через него и попросила Люка показать им окрестности. Молодой человек поднял телефон и медленно очертил им в воздухе широкий круг. Они увидели хижину, складские амбары, туалетный блок, длинный щебнистый склон хребта Гэррида, снежную дымку над вершиной ледника Эверарда вдалеке. Анна узнала все это по картам, фотографиям и многочасовым разговорам. Люк начал рассказывать Роберту об установке оборудования для спутниковой связи. Сообщил ему, что по вечерам они с ребятами теперь смотрят видео с котиками в «Фейсбуке», и по реакции Сары было ясно, что он шутит. Дразнит Роберта. Роберт кивнул, произнес «ха» и поинтересовался состоянием взлетной лыжни. Картинка и звук иногда зависали и тормозили. Когда закончили, Роберт ничего не сказал. Сара записала адрес электронной почты Люка, на случай если возникнет необходимость связаться.

Анна вышла из здания медцентра. Деревья качались на ветру, последние листья отрывались от ветвей и плавно опускались на влажную землю. Машины на проезжей части теснились одна за другой и медленно двигались вперед, окна мутнели от мороси. Она открыла зонт и перешла дорогу в сторону парка. Куда идти, она не знала. Уже забыла, что можно делать в свободное время.

Например, сесть в кафе и посмотреть почту. С тех пор как ее вычеркнули из списка лиц, оформляющих заявки на финансирование, работа уже не была такой срочной, но письма все же нужно было читать. Завлабораторией заверила, что профессиональные качества Анны всегда будут высоко цениться. Как только ваша ситуация изменится и вы сможете вернуться в строй, мы снова поручим вам ведущую роль, пообещала она. Это никак не отразится на вашем положении. В такое трудное время нечестно нагружать вас рабочими задачами. Как преподавателю ей дали годичный отпуск. Сейчас она занималась связями с общественностью и некоторое время отвечала на запросы о доступе к информации.

Далеко уходить нельзя — вдруг нужно будет быстро вернуться, если Амира сообщит о неприятностях. А пока можно позвонить Саре или Фрэнку и узнать, как у них дела. Ей много кому нужно позвонить. А можно ничего этого не делать.

Анна оглянулась на ряд высоких окон на втором этаже и пошла по парку. Дошла до берега реки, свернула направо и зашагала по тропинке, подальше от города, чтобы ее никто не мог найти.

|

— Шон, я попрошу вас просто упасть спиной назад, а я вас поймаю. Хорошо?

— Что это за, нах, еще. Пардон. Кто сейчас?

— Падайте, ладно? Наклоняйтесь назад. Наклоняйтесь, наклоняйтесь, наклоняйтесь. Падайте. Вот так. Понятно? Я вас поймала.

— О господи. Гребаный батон. Пардон. Пипец. Пардон. Эй, Роберт. Роберт. Ты, ты. Здоровяк. Ты. Давай теперь ты, ебт. Пардон.

— О да, славно! Точно, славно.

— Шон! Шон, давайте попробуем еще раз. Роберт будет следующим. Так. Выпрямите спину. Не оглядывайтесь. Наклоняйтесь, наклоняйтесь. Падайте. Вот так. Еще раз.

— Можно не надо. Ну ладно. Ладно.

— Всего-то. Наклоняйтесь, падайте. Хорошо?

|

Они снова говорили об историях из жизни. Амира старалась приучить их к тому, чтобы эта идея стала основной на их занятиях, повторяя, что с каждым наверняка происходили любопытные случаи и другим будет интересно услышать о них, и разве это не увлекательно — придумать разные способы поведать о них миру?

— Роберт?

Лиз заметила, что он отвлекся: смотрел в окно, наблюдал за тем, как качаются деревья, за движением транспорта по дороге. Услышав свое имя, он повернулся и слегка выпрямил спину.

— Да, да.

— Роберт, расскажите нам что-нибудь о себе. Чем вы занимались перед тем, как вас настиг инсульт?

— Да, вот еще бы. Да.

— За время наших встреч мы уже кое-что узнали о вас, но не могли бы вы рассказать чуть больше? Кем вы работали?

Роберт кивал и закрывал глаза, чтобы сосредоточиться, осмысляя вопрос.

— Роберт, — сказал он, приложив руку к груди: это я, я говорю о себе, я Роберт. — Роберт. Аббат. Провод, провод. — Он развернул на коленях воображаемую карту, стал водить пальцем по несуществующим линиям и указывать на далекие расстояния, а потом показал, как надевает на спину рюкзак. — Экс, экспо, экспо. — Он постучал по груди, чтобы извлечь оттуда слово. — Проводник.

— Точно. Славно, славно.

Лиз пожалела, что Анне не удалось этого увидеть. Ей казалось, жену бы обрадовало, как после длительного сопротивления Роберт оказался в центре внимания и рассказывал о себе.

— Вы работали проводником, Роберт? Давайте все послушаем Роберта.

— Да. Поддержка. Помощь. Хм. Ник. Помощник. — Он с досадой потряс кулаком. — Тех, тех. Поддержка. Для экспорта. Нет. Проводник для. Для эксперта. Нет, нет. Черт.

— Думаю, я понимаю, какое слово вы имеете в виду, Роберт. Проводник в экс…

— Снова гладить волны и святить воду в венах?

— Нет… не совсем. Думаю, Роберт хочет сказать вовсе не это, Питер, но спасибо за попытку.

— И благодарность вам и вам всем вам.

— В экспедициях?

— Да, да, конечно-еще-бы-вот-конечно. Эксперт. Экспорт. Проводник.

— В экспедициях, отлично, Рейчел, спасибо. Итак, вы проводник. Осуществляете техническую поддержку экспедиций? В нашей стране?

Амира превосходно знала, где работал Роберт. Лиз посвятила ее в подробности, включая служебное расследование и щепетильность этого дела.

Роберт покачал головой и указал в пол. Что означало: на юге.

— Ант, ант, ант. — От усердия он надул щеки. Потом потер руки и задрожал, как будто замерз.

— Антарктида? — мягко спросила Амира.

Роберт кивнул и указал на нее, вернее, на слово, которое она только что произнесла, словно оно все еще висело в воздухе между ними.

— Ант, арк.

— Вы были проводником в Антарктиде?

— Да, да, да.

— Как интересно. Кто-нибудь из вас бывал в Антарктиде?

— О, точно! Славно!

— У кого-нибудь есть вопросы к Роберту о работе на Южном полюсе? О том, как там выжить, например. Вы много времени там провели, Роберт?

— Да, да, еще бы. Да. Один, два, три, четыре. Мясца, мясца. Черт! Мясца.

— Месяца? Четыре месяца?

— Да, да, еще бы. Конечно.

— Четыре месяца подряд? Это было однажды или много раз?

— Да, да. Много. Много. — Он показал временные интервалы, сделав в воздухе зарубки.

— Много раз? Каждый год?

— Да, да. Конечно.

— О, славно!

— Так у кого есть вопросы к Роберту про Антарктиду? Шон?

— Это… это холодно же, пипец, пардон, холодно же?

— Черт! Да. Да. Одно.

Рейчел подошла к Роберту и попросила его встать. Потом попросила показать ей, как он чувствовал себя, когда мерз в Антарктиде. Роберт кивнул. Он продемонстрировал, как надевает пальто, перчатки и балаклаву.

— Надеть это. Тепло. Пальто. Брюки, пальто. Руки, пальто. Черт! Нет. Р-р, р-р. Руки, руки.

— Перчатки?

— Да, да!

— То есть вы носили теплую одежду, много слоев.

— Да, еще бы. Конечно.

Рейчел повторила его движения, как будто она одевается, и при этом ее тело словно увеличилось от дополнительных слоев одежды.

— А на улице было холодно?

Роберт надул щеки и дунул, наклонившись вперед против воображаемого ветра.

— Одно. Одно. Это. Вот. Это. — Он дунул сильнее и покачался.

Рейчел закачалась рядом с ним, имитируя сопротивление вихрю.

— Сильный ветер?

— Да!

— И от ветра еще холоднее? Ясно. И что вы делаете, чтобы не замерзнуть?

— Ха! Вот, вот, вот. Да. Да. Вот. — Он проковылял по комнате, двигая согнутыми в локтях руками.

— Что это?

— Да! Да. Давай, давай. Черт.

— Вы все время двигались?

— Да!

— Вам приходилось все время двигаться, чтобы не замерзнуть?

— Да, еще бы, да, конечно.

— Ясно. И возвращались — куда? На базу? Во времянку? Как можно скорее?

— Да, да.

— Роберт! А есть, гребаный батон, пардон, что ты говоришь, ебт, как ты знаешь птички, птички.

— О, точно! Прекрасно!

— Гребаные, пардон, птички, пиджаки, вот.

Шон стал раскачиваться на сиденье, морщась в попытках вспомнить слово.

— Вы спрашиваете про пингвинов, Шон?

— Точно, ебт, да, пардон, пинг, пинг.

— Пингвины.

— Пингвины. Да, плять. Пардон.

— Вы видели пингвинов, Роберт?

— А, да. Нет. Ант, ант. Да. Я, нет. — Он очертил в воздухе круг, указав сначала наверх, а потом куда-то вниз.

— В Антарктиде ведь живут пингвины, правда?

— Черт! Да. Да! Но я, нет. Нет.

— Их нет там, где вы работали?

— Да, да, конечно. — Он снова обрисовал круг и указал куда-то внутрь него.

— А, это карта? Антарктиды? И вы работали где-то южнее?

— Верно!

— И пингвинов там не было?

— Нет, нет. Еще бы. Нет.

— Слишком холодно для гребаных птиц, пардон. Да?

— Роберт, у вас дома есть карты Антарктиды?

— Еще бы, да.

— Может, принесете в следующий раз, чтобы показать нам? И еще какие-нибудь фотографии. Мы хотим побольше узнать о работе на Южном полюсе.

Роберт пожал плечами и кивнул. Амира поблагодарила его, но он поводил рукой перед лицом.

— Нет. Нет. Но, но. Трудно. Сейчас. Слова, сейчас. — Он надул щеки и выпустил изо рта воздух.

— Трудно говорить, Роберт. Я знаю. Не получается выразить свою мысль словами?

— О да, верно!

— Еще как, ебт.

Роберт медленно потер лицо. Он повернулся, чтобы сесть, и потерял равновесие. Стал клониться на сторону, и уже казалось, вот-вот упадет, как тут к нему подскочила Рейчел, подхватила его и усадила на стул. Никто не проронил ни слова. Ветер гулял в голых ветвях деревьев за окном, и их тени ползали по полу.

6 |

— Нет, сейчас мы пройдемся по числам, хорошо?

— Номер семь?

— Нет, восемь. Под номером семь был Блетчли-парк. Шифровальная школа. Все помнят Блетчли-парк?

— О да, славно. Верно, точно.

— Итак, номер восемь: как звали жену Шекспира?

На этой неделе Амира арендовала помещение на более долгое время и начала с викторины. Танцоров она попросила прийти попозже, после перерыва. Ей казалось, что пациентам пойдет на пользу смена ритма. Занятия по движению шли хорошо, но требовали большого напряжения. Она опасалась, что подопечные будут противиться танцевальной терапии, но на деле все получилось совсем иначе. Люди искали свои способы двигаться. Чудес не происходило, но иногда упражнения будили эмоции. Приблизительно на такое воздействие Амира и рассчитывала, но все равно испытывала смешанные чувства. Будоража этих несчастных, возможно впустую, она ощущала себя манипулятором. Из головы не выходили слова, сказанные сестрой Полин: она хочет вернуться к полноценным урокам с логопедом.

Викторина, однако, была принята благосклонно. Вопросы вызывали шум и суматоху, и Амира сомневалась, что подает их правильно. Но главной целью занятия была работа в парах, и она удалась.

— Итак, жена Шекспира. — Амира оглядела комнату.

Шон пытался произнести имя. Мэри уверенно улыбалась, а Рэймонд жестом побуждал ее говорить вслух.

— Кто ответит? Мэри?

— Энни кот и фея котофей, — произнесла Мэри, откладывая ручку и аккуратно соединяя ладони.

— Попробуйте еще раз, Мэри. Думаю, у вас почти получилось дать правильный ответ.

Мэри терпеливо взглянула на нее, словно ждала, когда ее поймут.

— Нет-нет-нет! — внезапно выпалил Шон. Он хотел сказать свое слово.

— Шон? Шон и Венедикт, у вас есть что сказать?

— Много, много, много, ебт, пардон. — Каждый раз, когда у него, несмотря на все усилия, вырывалось ругательство, Шон слегка тряс головой.

Венедикт смотрел на него.

— Думаю, Шон есть хороший ответчик, — сказал он.

— О, это верно, славно, — поощрительно произнес Рэймонд.

— Ма. Миссус. Миссус!

— Что вы говорите?

— Миссис Шейку-пир!

— Миссис Шекспир, верно, славно! Славно!

|

Сара приехала домой на неделю и попросила разрешения съездить с Робертом на занятие. Выходя из дома, они замешкались и опоздали на автобус. Роберт кипел от ярости. Автобус ушел раньше, но когда Сара упомянула об этом, он не обратил на ее слова внимания. Она все равно оказалась виноватой. Пришлось полчаса дожидаться следующего автобуса, в такой холод. Он никогда не умел ждать.

Анна смотрела, как они сидят бок о бок на остановке, втянув головы в плечи, как угрюмые подростки. Это напомнило ей, как Сара всегда ненавидела ездить в школьном автобусе, как злилась на Анну за то, в первую очередь, что они переехали в новый дом в глухомани, за то, что у них не было машины, как обижалась, что отец вообще никогда не появляется дома. В те годы в ней бурлило много ярости. Она выражала ее в основном молчанием и хлопаньем дверьми и в знак протеста красила волосы в черный цвет.

Сара заговорила первая. Она спросила Роберта, как ему нравятся групповые занятия и что они делают сейчас. Он театрально вздохнул, выразительно глядя на часы и как бы отвечая, что они опаздывают.

— Хорошо, папа, я поняла. Расскажи мне о группе.

Он надул щеки и покрутил руками, как делал, когда имел в виду: не знаю, трудно объяснить, что ты хочешь от меня услышать? Она спросила, приятные ли у него одногруппники, и Роберт пожал плечами.

— Нормально, — произнес он. — Нормально.

Фрэнк тоже спрашивал об этом, когда звонил в последний раз. Есть ли польза от посещений группы? Ты заметила, чтобы у отца улучшалась речь? Похоже, он намекал, что это какие-то подозрительные занятия. Кому-то выгодно морочить больным людям головы. Анна сомневалась, что некто решил организовать встречи инвалидов из какой-то корысти.

Улучшений речи нет, ответила она Фрэнку, и он произнес: «Вот о чем я и говорю» — тем гневным тоном, каким всегда намекал, что оказался прав.

У Сары были те же вопросы. Она давно не приезжала домой. На работе завал, и вырваться трудно. Но она призналась, что ей тяжело видеть Роберта таким: нерешительным и запинающимся, постоянно повторяющим всего несколько фраз. Смотреть, как лицо отца искажается от ярости, когда он не может донести свою мысль. Как он все время нетерпеливо отворачивается от собеседника. Анна возразила, что не замечала ничего такого, и Сара ответила: конечно, она и не надеялась, что мать заметит.

— Я слышала, вас там заставляют танцевать, папа?

Роберт резко мотнул головой.

— Нет, нет, нет. Не танец. Нет. Движение. Движение.

Анна знала, что для него это важное различие.

— Значит, движение? И как это происходит?

Снова пожатие плечами, а потом пришел автобус.

Когда доехали до медцентра, Анна позволила дочери проводить отца наверх. Она смотрела, как парочка идет по коридору к лифту, Роберт тяжело опирается на трость и пытается шагать впереди. Анна повернулась и отправилась на свою обычную прогулку вдоль реки. Ее беспокоила недавняя обмолвка Сары. Они говорили о Люке, о дознании, и Сара обронила: когда она поинтересовалась у Люка, почему тот не рассказал сотрудникам Института всю правду, он только спросил, чье мнение, на ее взгляд, для них весомее. Анна хотела уточнить, что молодой человек имел в виду. Вроде как он на что-то намекал, но она не могла понять, на что именно. Это же очевидно, мама!

Сколько она себя помнила, ей постоянно говорили, что все очевидно. И никогда она не догадывалась, о чем речь.

|

— Начисляю вам один балл, Шонн. Это не совсем точный ответ, но вы все равно молодец. Всем остальным — два балла, если вы догадались об Энн Хатауэй. Думаю, вы это имели в виду, Мэри?

— Кото-фея, котофей.

— Можете прочитать то, что вы написали, Мэри?

— Энн. Энн Хат. А. Вей.

— Отлично! Вы молодец. Так. А вот и Роберт. Привет, Роберт.

Молодая женщина вместе с ним, вероятно, его дочь. Амира увидела сходство с Анной, но дочь выглядела более уверенной в себе. Не боялась смотреть в глаза. Амира подошла, чтобы поприветствовать их обоих, и объяснила Роберту, что они заканчивают викторину. Вы можете сесть вон там, рядом с Питером, сказала она и представилась.

— Очень приятно, а я Сара, дочь Роберта. Я, наверно… я вернусь за ним — когда, к двенадцати часам? — Говоря, она смотрела мимо Амиры на Роберта, не решаясь оставлять его здесь.

— Вообще-то почему бы вам тоже не остаться? — не успев подумать, произнесла Амира. В поведении Сары было что-то такое, отчего казалось, что ей будет полезно посмотреть на отца в этих обстоятельствах.

— А это удобно? Я вам не помешаю? Ну, то есть разве посторонним можно присутствовать?

— Сопровождающие обычно приходят позже, но я с удовольствием сделаю для вас исключение.

— Ну, тогда ладно. Я только…

— Если хотите, садитесь вон там у окна, рядом с Лиз.

— Хорошо. Не беспокойтесь. — Сара направилась в угол комнаты и сняла один из составленных друг на друга стульев.

Амира заметила, что, проходя мимо отца, дочь пыталась встретиться с ним взглядом, но Роберт внимательно смотрел на Питера, силясь разобрать, что тот хочет сказать. Амира вернулась в середину круга и снова завладела всеобщим вниманием, продолжив викторину.

— Ах, этот вопрос совсем легкий для вас, Роберт, раз уж вы здесь. Это номер девять. Номер девять. Кто первым достиг Южного полюса?

— Ха! Черт! Еще бы, еще бы.

— Конечно, Роберт, да. Я так и думала, что вы знаете ответ. Питер, вы поднимаете руку? У вас есть ответ?

— Мы шли и шли под спудом там где мир нас одолевал и долгий день долгий жестокий день вы видите он пришел он пришел и ветер долго выл и ночь прошла для вас и для меня и так оно шло и шло до конца времен для вас и для меня, понимаете?

— Что ж, спасибо, Питер. У кого-нибудь есть другой ответ?

— Спасибо вам и вам и вам, понимаете.

— Скотт! Бравый Скотт! — выкрикнул Шон, хлопнув рукой по столу.

— Нет, я вижу, Роберт качает головой. Это явно не был бедный капитан Скотт, правда? У вас есть ответ?

— Да, конечно. Ест. Есть.

— Вы уже записали его? Мэри, прочитайте, пожалуйста, что написал Роберт.

— А-мунд-сен побит и холодом скрутим.

— Амундсен, превосходно. Он был норвежцем, да, Роберт?

— Да, да, конечно.

— И, насколько я понимаю, был подготовлен намного лучше, чем Скотт.

— Ха. Черт. Черт. Да.

— А вы когда-нибудь добирались туда?

— Хм. Так, так.

— К Южному полюсу, я имею в виду.

— Ха! Нет. Нет. Долго, далеко.

Он очертил в воздухе круг, указал на его край и на себя, а потом в центр.

— Это очень далеко от того места, где вы работали?

— Ха! Черт, да, да, еще бы, конечно.

— Это пять, ебт, пардон. Пятьсот миль, да?

— О, правильно! Славно.

— Да, да, ну, еще бы. Больше, больше.

Шон снова запел, на этот раз о готовности отправиться в долгий путь. Когда он хорошо знал песню, слова лились четко и ясно, и ему это доставляло огромное удовольствие. И я бы прошел пять сотен миль, пел он.

— Спасибо, Шон. Это чудесно.

|

— Можете рассказать нам немного о своей жизни до инсульта, Венедикт?

Венедикт пожал плечами и уставился в пол. Он стоял в середине круга, лицом к Амире. Ему не сразу удалось выйти вперед, но сделал он это с охотой. Сейчас он к этому готов, подумала Лиз. Своей тростью он с силой стукнул по полу. Рука дрожала от напряжения, требующегося, чтобы стоять прямо. Это была крепкая рука.

— Лиз сказала, что вы работали программистом. Это было здесь, в Кембридже? Чем именно вы занимались?

Еще одно пожатие плечами, на этот раз с другим смыслом: я бы мог вам ответить, но это неважно. Я мог бы вам ответить, но вы не поймете. Сложно облечь это в слова.

— Сейчас вы можете пользоваться компьютером, Венедикт? Он остается частью вашей жизни?

Венедикт сморщился. Снова пожал плечами, опять по-другому: голова медленно опустилась, плечи сгорбились. Это означало: и да и нет. Сложный вопрос. Трудно объяснить.

Венедикт часто отвечал, пожимая плечами. Лиз заметила это еще на индивидуальных занятиях. Она пыталась научить его другим способам коммуникации. Видимо, ему ошибочно казалось, что движения плеч могут выразить большой спектр смыслов. Не могли бы вы выразить свой ответ как-то иначе, Венедикт?

Рейчел тихонько подошла к нему и стала повторять его жесты. Поначалу Лиз даже показалось, что девушка его передразнивает. Но делала она это с деликатностью. Утрировала его движения, примеряла их на себя. Поднимала плечи, роняла голову. Выдвигала вперед губу, опускала ее. Венедикт остановился. Лиз видела, что он едва сдерживает желание оскорбить Рейчел.

— Ха, — произнес он наконец.

Рейчел развернулась к нему лицом, и он поднял голову, чтобы посмотреть ей в глаза. Амира не переставала задавать вопросы, потом Рейчел присоединилась к ней, и обе стали говорить по очереди, как будто пели дуэтом:

— Как вы жили до инсульта, Венедикт?

— Как вы жили до инсульта?

— Расскажите, что вы с вами случилось.

— Расскажите о ваших чувствах.

Другие танцоры встали около Венедикта лицом к группе и показывали движения: поднимали плечи, поворачивали ладони к потолку, опускали головы на грудь. Этот импровизированный танец стал приобретать ритм. Амира топала ногой при каждом движении плечами, тщательно поддерживая такт. Дочь Роберта вынула телефон и стала было записывать, но Лиз попросила ее не делать этого.

— Каковы ваши задачи на ближайшее время и на отдаленное будущее?

— Какая. Ваша жизнь до?

— Вы хотите, — сказал Роберт, — вы хотите, аббат? — Он наклонился к Венедикту и Рейчел, голос его звучал громко и четко. — Аббат, аббат, вы хотите снова рабо-тать?

Венедикт и танцоры дружно посмотрели на него и в очередной раз пожали плечами, и Роберт ответил тем же. Он выглядел очень довольным собой.

Питер поправил галстук и заговорил:

— Можешь войти со мной в воду, Венедикт, можешь войти по пояс и подождать пока волны поднимутся выше и все вокруг воспарит вверх и мы поднимемся и мы омоемся и вода вода вокруг и взмоет над твоими плечами?

Они пожали плечами, и засмеялись, и остановились.

— Можешь, ебт, пардон, можешь говорить медленнее?

— О да! Верно. Верно.

7 |

— Бу-бу-бу-бу. Бу-бу-бу-бу.

Слово, конечно, разломилось пополам еще до того, как вылетело в воздух. Буря. Буря. Ничего сложного. Совет молодой женщины не спешить не помогал. Препятствие вовсе не в недостатке времени.

— Бу-бу-бу-бу. — Он тер лицо и не бросал попыток. Повторите сообщение. Помехи. Повторите. — Бар. Бор. Бут. — Зараза!

— Буква? Буквы?

— Нет. Бу-ур. — Проблема в том, чтобы заставить губы принять правильную форму, даже если ты хорошо знаешь слово. А для этого способов не много.

— Хотите сказать «буря», Роберт?

— Да, вот, еще бы. Бу-бу-буря. — Точно, дамочка. Принято.

— Была буря?

— Да. Бу-буря. Еще бы. Нет буря, нет буря. Бум! Бум! Буря идет идет. Уф! Буря!

Пока он пытался говорить, молодая женщина стояла рядом с ним. Стулья были сдвинуты в конец комнаты, и все смотрели на него. Задавала вопросы Амира.

— Буря началась внезапно, Роберт?

Рейчел резко хлопнула в ладоши. Звук напоминал треск льдины. Роберт взглянул на нее. Сейчас он снова находился на станции К, на вершине ледника Пристли, и наблюдал, как буря быстро движется по направлению к ним. В тот миг, когда он понял, что удар будет сокрушительный. Собрался с силами. В тот миг, когда он понял, что ошибился, оставив двух других. Не ошибился. Ушиб. Обился. Ошибся.

— Да, да, конечно. Очень. Очень внезапно. Большая буря. Бум!

Рейчел взяла стул и с грохотом бухнулась на него. Мэри взвизгнула от удивления. Роберт поводил рукой перед лицом.

— Бум! Бум! Нет буря, вот буря идет, бум! Черт!

Он отшатнулся назад, отброшенный порывом ветра. Рейчел вытащила стол на середину комнаты и смотрела на него с ожиданием. Роберт не знал, чего она ждет. Он стоял на краю обрыва. Еще один порыв ветра — и его собьет с ног. Рация не работает. Он позволил Томасу выйти на лед.

— Скажите нам это еще раз, Роберт.

— Нет буря. Небо, небо. Бум!

Когда он произнес «Бум!», Рейчел вдруг опрокинула стол. В комнате повисла тишина, а потом поднялся гвалт.

— О, верно, славно, славно, верно!

— Нет-нет-нет, ебт, это то самое!

Роберт наблюдал за реакцией окружающих. У него было такое чувство, что он не знает названия.

— Ха! Черт! — Они хотят знать больше. Продолжить доклад. Повторить сообщение. — Да! Большая буря. Бум! Буря!

— Ясно, так, значит, эта буря пришла внезапно?

— Да, да, конечно.

— А перед тем — уже было холодно?

— Ха! Ха! Одно. Одно. Ант… ант… Одно.

Слова всегда где-то прятались. Приходилось тянуться к ним, словно они лежали в кладовке на верхней полке. Вне досягаемости. Или остались на улице, засыпанные снегом, и нужно было их откапывать. Когда он не мог достать до слов, то заполнял паузы жестикуляцией. В этом ему помогала женщина. Лиз. Покажите нам, Роберт. Любым способом.

Он потер руки и задрожал как будто от холода. Ткнул пальцем в пол, на юг, до самой Антарктиды.

— Но вы были в специальной одежде, защищающей от холода?

— Да, еще бы, да.

— Что вы носили, Роберт? Можете показать, как вы одевались перед выходом на улицу на базе?

В тот миг, когда он понял, что лишился. Ушибся. Неправильно сделал. Когда он понял, что должен все исправить, пока никто об этом не узнал. Не раскусил его.

|

Роберт пошел к своему стулу и сел. Закрыл глаза. Амира подумала было, что он отказывается от участия в занятии. Возникла тишина — остальные члены группы наблюдали, как она отреагирует. Иногда он выполнял задания с неохотой. Подозревал, что у них нет четкой цели. Амира представляла, что если бы Роберт мог добраться до таких слов в мозгу, то назвал бы эти встречи «нецелесообразными» и «нелогичными». Ее удивляло, что он продолжал приходить на собрания, хотя первые два раза ушел с середины. Она ждала. Мэри тихо что-то говорила.

Роберт открыл глаза, зевнул, потянулся и потер лицо. Глаза его блестели — такого Амира еще не замечала. Это было что-то вроде игривости или увлеченности игрой. Нечто совершенно незнакомое. Он встал, потягиваясь, и начал длинную пантомиму, показывая, как одевается, — встал на одну ногу, чтобы натянуть воображаемые брюки, и Венедикт вдруг поддержал его сильной рукой. В комнате все одобрительно защебетали. Рейчел начала осторожно повторять движения рассказчика: надевала мнимые фуфайки и кофты, застегивала на молнию куртку, натягивала толстые перчатки. Закончив, Роберт нетвердым шагом прошелся по комнате, отягощенный будто бы многослойной экипировкой, а не последствиями инсульта. Он потянулся к ручке двери, Рейчел вместе с ним, и когда они оба дернули ее и открыли, их качнуло назад порывом ледяного полярного ветра. Вместе они вышли из хижины, смело встречая его, и группа пошла с ними, представляя стального цвета небо, укутанный тучами горизонт, поворачивающиеся в дали бухты айсберги. Под ногами хрустел лед, ботинки скользили. Их трепал сильный ветер, вялые и неуклюжие руки в толстых перчатках пытались сладить с ремнями и застежками нагруженных припасами саней. Когда Рейчел устремилась навстречу надвигающейся буре, Роберт постучал ее по плечу. Она обернулась к нему с любопытством, мечась между ролью и действительностью.

— С-с-с-с. С-с-стой.

Девушка подождала, и он указал себе за спину.

— Дверь!

Она вернулась, плотно закрыла дверь, и они вдвоем, борясь с ветром, стали пробираться по направлению к отдаленному убежищу с кофемашиной и печеньем.

|

Разговоры о представлении кипели на медленном огне несколько недель. Амира сложила воедино кусочки истории, и танцоры повторяли одни и те же движения снова и снова. Не стоит ли попробовать еще раз? Может, пригласить сюда публику? Слово «публика» выскользнуло как ни в чем не бывало, будто она надеялась, что ее подопечные ничего не заметят. Но прозвучали и другие подозрительные слова, и они заметили. Публика. Сцена. Освещение. Репетиция. Я извиняюсь, но что, вашу мать, это значит — она, блин, наверно, шутит? О да, верно, верно. Но Амира сказала им, что они вместе прошли долгий путь и было бы здорово, правда же, поделиться своими достижениями? Для начала можно позвать просто близких, родных и друзей и пару-тройку других зрителей. Это будет небольшой спектакль.

Венедикт приносил на встречи ноутбук и собирал изображения для проектора. Картинки, карты, простые тексты. Медленно говорил об освещении и звуковых эффектах. Мэри дала понять, что тоже хочет участвовать. Когда она читала с листа, то говорила четко. Шон в конце концов согласился спеть. Питер пообещал, что будет стоять у дверей и смывать прибой со всего приплывающего к нашему берегу где мы становимся кто мы есть и здесь вы есть вы видите вы знаете и в том направлении вы идете вы понимаете, — и все согласились, что с этой работой он справится хорошо.

Амира попыталась вычленить несколько подробностей из истории каждого. В сценарий вошли скачки Мэри и несчастный случай на стройке Рэймонда. У Шона был сложный рассказ о конкурсе двойников Фрэнка Синатры; им так и не удалось понять, в чем там суть, но это давало ему возможность спеть. Однако основой стала история Роберта. Важен вклад каждого, заверила всех Амира. Но мы ведь любим воющий ветер и драматический антураж, правда?

Пациенты нервничали, меняли свое мнение, кричали. Люди стали отвлекаться. Но Амира назначила дату, и все оживленно распределяли роли и вместе рассылалиприглашения. Подготовка продолжалась. Чтобы снизить накал страстей, Амира сформулировала цель предстоящего мероприятия как «поделиться своими успехами». Но легче от этого не становилось.

|

— И вы не знали, где были двое других?

— О! Верно!

— Роберт?

Это вопрос. Она снова задавала ему вопрос. О чем она спрашивала? Была буря и упорная борьба за то, чтобы спуститься со скалы. Молчание рации. Белый шум.

— Ушли. Ушли. Все бело, — сказал он. — Видно, видно. Видно ничего. Буря.

Этого было недостаточно. Он сказал мало. Он ничего не прояснил.

— Значит, вы вернулись в хижину, так?

Молодая женщина говорила тихо, и все в комнате тоже примолкли. Роберт кивнул. Вошел и с трудом закрыл дверь. Звук бури здесь был приглушен. Он стоял посередине круга, опустив голову и уперев руки в бока. Нужно было снять с себя влажную от снега одежду. Нужно было подойти к рации. От долгой борьбы с вьюгой он чувствовал себя разбитым и задыхался. Голова болела, и он знал, что это плохой признак.

— Вы, наверно, переутомились. Наверно, вы были рады, что вернулись в безопасное место.

— Да, да. Наверно, он был рад. Наверно.

— И тут вы попросили помощи по рации, так?

— Пере… пере… утомился, да.

— Покажете нам рацию? Как вы ею пользуетесь?

Рация находилась очень далеко. Его привлекут к ответственности. Он не должен был подниматься на вершину Пристли, оставив внизу двух неопытных парней. Он должен был сам справиться с этой ситуацией. Будут неприятности. Они скоро вернутся. Буря пройдет, и они со всем разберутся. Они вернутся. Не надо. Рация. Нужно выпутаться из передряги. Голова болит. Он знает, что это не к добру. Стеклянный холод прижимается к лицу.

Там была молодая женщина. Она обвила его рукой за талию. Там была рация. Не используй рацию. Разберись с этой ситуацией сам. Скажи, что рация сломана. Женщина повела его к стулу. Там был Люк, вышел из метели без Томаса. Каким взглядом он на него посмотрел. Оставайся на связи для отчетливой краткости. Ситуация подвержена.

Он на мгновение закрыл глаза, пытаясь вернуть равновесие. Он что-то должен сказать. Стул был очень близко. Когда он открыл глаза, то наклонялся над ним. Там была молодая женщина.

— Б-буря. И нет буря. Бум, тихо, тихо. — Он что-то должен сказать. Он огляделся. Там была молодая женщина. Он наклонялся. Она двинулась к нему. Он наклонялся, пока не начал падать, и потом упал.

8 |

Анна провела весь день в саду: возила на тачке и сыпала толстым слоем компост на овощные грядки и под фруктовые деревья. Она перемешивала кучу преющих листьев всю осень, и там завелось много червей, насекомых и различных микроорганизмов. Правильный, зрелый запах доставлял громадное удовольствие. Из-под земли пробивались ярко-зеленые узелки подснежников и крокусов. Пора было заканчивать и выходить из дома.

Сара находилась в гостиной с Робертом. По такому случаю она специально взяла выходной на работе. Посещение группы вместе с отцом произвело на нее громадное впечатление. Он целиком отдается процессу, только и сказала она. Это трудно было объяснить.

Анна распределила остатки компоста по последней грядке, уложив вокруг кустиков конских бобов. Семена сидели в земле с ранней осени, и пока их рост приостановился. Они ждали своего часа. На фруктовых деревьях проклюнулись первые почки. Воздух был чистым, только с намеком на сырость, веющую от полей и канав позади сада. На полях уже проросла озимая пшеница.

Анна все еще не могла взять в толк, на какое мероприятие их пригласили. Спектакль, что ли? — спросила Бриджит, и она ответила: нет, не спектакль, в приглашении сказано, что пациенты будут делиться успехами. Роберт называет это генеральной репетицией. Сара говорит, что они работают с танцорами, но не танцуют. Бриджит одарила подругу взглядом, исполненным таинственного значения, и выразила сомнение в том, что Тим стал бы связываться с танцорами, если бы вернулся живым. Анна возразила, что Тим и Роберт вообще-то разные люди, так ведь? Бриджит на некоторое время примолкла.

Если Роберт и волновался насчет представления, то тщательно это скрывал. Когда Анна спросила его про настроение, он принял рассеянный вид и ответил, что все хорошо, конечно, еще бы, все хорошо. Такой ответ ничуть не проливал свет на его истинные чувства. Она поинтересовалась, чего ждать от этого представления, что он будет там делать. Муж поводил рукой перед лицом: не может объяснить. Теперь никогда нельзя было сказать наверняка, трудно ли ему подобрать слова или он просто не хочет их использовать.

|

Около медцентра они увидели Люка. Он чего-то ждал. Анна не понимала, зачем он здесь. Сара ускорила шаг и первая подошла к нему. Сказала что-то, чего Анна не расслышала, и Люк улыбнулся. Коснулась его руки. Молодой человек быстро кивнул и посмотрел через ее плечо на Анну и Роберта.

— Как дела, Док?

— Лу, лу. Люк.

Они обменялись рукопожатиями. Роберт долго не отпускал руку Люка.

— Люк. Вот, еще бы. Ха! Ладно.

— Значит, ты готов, Док? Сара говорит, ты усердно трудился. Что-то новое для тебя, да?

— Еще бы, еще бы. Ничего. Ерунда. Ладно, ладно. Вперед, теперь. Вперед. — И он направился к двери.

Действо должно было начаться только через час, но Роберту требовалось приготовиться. Сара предложила, чтобы внутрь его отвела Анна. Пойду за кофе, сообщила она. Люк может составить ей компанию, если хочет. А к началу спектакля они вернутся. Люк ответил, что он не против. Говоря это, он обращался к Анне, но смотрел на Сару. Парень был определенно не против. Анна хотела задать ему один вопрос, но Роберт уже вошел в здание и ждал лифта.

Когда переступили порог комнаты, Амира взглянула на Анну и сказала, что до начала еще долго. Анна предложила свою помощь в подготовке, Амира поблагодарила и отвернулась. Она окликнула кого-то, спрашивая об освещении. Роберт уже разговаривал с одной из юных танцовщиц, которая не собиралась танцевать. Она была во всем белом. Девушка смотрела на него внимательно и кивала. В углу комнаты устроились два других танцора, которые не собирались танцевать, тоже одетые в белое. Они разминались. Анна нашла стул в конце помещения и села.

Кто-то стоял на стуле у окна и заклеивал стекло черной бумагой. Листы то и дело отваливались и падали на пол, и человек громко бранился. Около проектора суетился мужчина, возился с проводами и смотрел на экран позади себя. Анна узнала его. Это был Венедикт. По синему экрану бежали буквы: «Диск не найден». Венедикт еще поколдовал с проводами и снова оглянулся.

Мэри сидела в каталке недалеко от Анны, громко читая текст с листа бумаги. Она была очень элегантно одета, волосы уложены. Подняв глаза на Анну, женщина улыбнулась.

— Кручу кружевной крючок что мы кричим, — сказала она.

Анна смотрела на нее, пытаясь понять смысл ее слов.

— Простите? — спросила она.

— Когда-то, — снова проговорила Мэри и твердо кивнула.

Анна улыбнулась.

— Мне не терпится увидеть представление, — сказала она собеседнице.

Раздался треск микрофона и громкий шквал белого шума. Венедикт обернулся от проектора и извинился, все остальные закрыли уши руками. Шум стих, и на экране появилось изображение. Это была фотография Роберта, стоящего около красной хижины на полярной станции К. Анна перевела взгляд на мужа. Она не понимала, зачем на экране его снимок. Роберт разговаривал с человеком по имени Рэймонд. Она узнала выражение его лица. Так же муж выглядел на конференциях или других институтских мероприятиях, когда беседовал с людьми, держащими в руках чашки кофе, в переполненных залах. Почти таких же, как эта комната, только больше и оживленнее. Так он выглядел, когда был полностью поглощен чем-то. Когда она была ему не нужна.

Вернулись Сара и Люк. Питер в это время уже стоял у двери и раздавал программки. Они принесли одну Анне, и Сара поинтересовалась, почему мать забилась в последний ряд. Программки объясняли, с какой целью проводились встречи группы и чего участники пытались достичь. Афазия затрагивает все аспекты речевой деятельности, но самой существенной потерей может быть невозможность составить связный рассказ. Вашему любимому человеку трудно поделиться тем, как прошел его день, или поведать внукам о главных событиях в его жизни. Мы изучаем способы рассказывать истории всеми возможными средствами. Большую часть последней страницы буклета занимали логотипы организаций-спонсоров, и среди них выделялся известный университет. Какой высокопарный стиль, подумала Анна. Начать с того, что «любимый человек» — это всего лишь предположение.

К началу спектакля в комнате собралось много народу. Стульев не хватало. Сара и Люк сидели рядом с Анной и разговаривали, но она не могла уловить ни слова. Амира привлекла внимание зрителей и произнесла речь, в основном повторив все то, что было написано в буклете. Она поблагодарила спонсоров и всех участников группы. Свет погас, микрофон затрещал. Венедикт извинился, пошевелил какой-то провод, и в полумраке Анна увидела, как Роберт выходит на середину сцены.

|

Все началось с темноты. Темная голая комната. Роберт склонился над столом. Сзади светил мягкий белый луч. Запищали сигналы. Длинные и короткие звуки, снова и снова. Свет вспыхнул ярче. Постепенно стало ясно, что Роберт отстукивает сообщение на аппарате Морзе, держа палец на ключе: бип-бип-бип, би-би-би, бип-бип-бип.

Он был в пальто с капюшоном и в перчатках. Не поднимая глаз, он сосредоточенно передавал условные знаки. Все замерли и смотрели на него. Ждали, что будет дальше. Позади него по экрану бежал ряд точек и тире. Одной рукой Роберт снял капюшон и посмотрел в зал.

— Меня. Зовут. Роберт. Я провод. Провод. Ник. Экспо.

Его товарищи по несчастью знали, какое слово он пытается выговорить. И произнесли в уме слово «экспедиция», желая, чтобы оно прозвучало, чертово заковыристое слово, вытолкни же его: экс, экспе, экспедиция. Проводник в экспедиции.

— Я проводник. Помощь. Кх. Кх! Я поддержка, аббат, далеко, путь!

В зале одобрительно засмеялись. О, верно, славно, найди другой способ. Обойди это слово. Венедикт нажал несколько клавиш на ноутбуке, и экран стал усиливать яркость, пока на нем не отразился силуэт Роберта. Док медленно встал, опираясь на трость, и вытянул вперед руку.

— Меня. Зовут. Роберт. Я проводник. Эксперт. У меня инсульт. У меня… у меня… а… афазия. Я тех. Проводник. Я работаю. Ант… Ант… Ант…

Больше никто не смеялся. Роберту никогда не удавалось произнести это слово, которое невозможно выговорить, чертово каверзное слово, — а он все-таки пытался. Венедикт вывел на экран карту мира, стал двигать ее от Европы вниз и, когда добрался до Южного полярного круга и рогатого белого пятна Антарктиды, увеличил. Роберт указал на карту:

— Здесь! Я работаю здесь. Холод. Большой холод.

Он обхватил себя руками, съежившись при воспоминании о полярном климате. Все почувствовали озноб вместе с ним. Бр-р-р, бр-р-р, верно, Роберт. Очень холодно. Зрители пытались не говорить вслух. Но хотели, чтобы он знал: они рядом. Продолжай, Роберт. Ты справишься.

— Я работаю. Я работаю много время. В Ант… Ант… — Он указал на карту. — Много лет. Молодой, старый. Много историй. Это. Это история. Однажды. Работал. Идет буря. — Он коснулся головы и изобразил на лице испуг, словно услышал, как что-то приближается.

— О да, правильно, Роберт, берегись!

— Бу-бу-бу. Бу-бу-бу.

— Большая буря. Идет. Быстро идет!

Одной рукой он взялся за край стола, поднял его и уронил на пол. Свет замигал, и послышался звук, напоминающий гул ветра. Раздались возгласы удивления. Для половины присутствующих это не стало сюрпризом, но от внезапного грохота они тоже вскрикнули. О да, славно, славно. Войди в высокую волну воды. Белый свет продолжал моргать, и вой бури нарастал. Роберт встал на колени позади стола, заслонившись от ветра. Он толкал его плечами, поворачивая в сторону. Это выглядело так, словно бы он прикладывает большие усилия. Давай, Роберт, давай. Ты сможешь. Вперед. Когда он развернул стол на сто восемьдесят градусов, звук ветра стих. Комната погрузилась в тишину. Слышно было дыхание Роберта. Тяжелое дыхание.

— Когда буря пришла. Когда буря пришла. Вдруг. Бум! Бум! Вот. Мои колени. Буря бах. Толкает. Толкает меня. На колени.

Амира стояла у двери, глядя на сцену. Она держала в руках сценарий и безмолвно проговаривала слова. Это вовсе не сценарий, сказала она подопечным ранее. Используйте те слова, которые сможете произнести. Здесь приводятся только подсказки. Роберт нашел свой способ донести мысль, обходной путь, длинный обходной путь. Когда буря. Когда буря пришла. Амира выглядела то ли удивленной, то ли встревоженной. Казалось, она не понимала, как все это получилось. Чертова неуправляемая орава. Шесть месяцев встреч в этой комнате, и им удалось такое. Быть этого не может.

Свет погас, и в темноте одна танцорка подошла и помогла Роберту сесть на стул. Стол унесли. И когда снова зажегся свет, зрители увидели Мэри — ее вывозил на середину сцены одетый в белое Гевин. На нее был направлен прожектор, и все в ожидании замолчали. Она медленно начала читать с листа, который держала в руках. Читая, Мэри произносила слова четко, и на нее уже не смотрели в растерянности, как часто бывало прежде. Она подняла руку, как бы говоря: подождите, вот послушайте.

— Когда-то. Мы рассказывали. Свои истории. Словами.

— Мэри! Славно, славно, верно, Мэри, скажи свое слово, пардон, но это так!

— Теперь мы говорим. Мы говорим… другими способами.

Раздались аплодисменты, ободряющие крики, но многие зрители стали просить своих соседей помолчать и послушать.

Выступали все по очереди. Мэри рассказала о скачках, о том, как ранним утром собирала тренеров на ипподроме «Даунс». Шон поведал о своей работе в пабах и спел без аккомпанемента. Рэймонд поднял руки и поделился ужасающими подробностями о несчастном случае, который его искалечил. Для иллюстрации на экран выводились фотографии. Снова грянули аплодисменты, прозвучали восторженные возгласы, и опять одна половина зала попросила другую успокоиться.

Роберт еще раз вышел в заключительной части, наклоняясь под вой бури. Звук усиливался, и он шатался на ветру. Рейчел стояла рядом, повторяя его движения. Он закрыл рукой глаза, словно прикрывая их от солнца, и стал всматриваться в горизонт. Потом достал из кармана рацию и поднес ее ко рту. Шум бури сменился шипением белого шума, изображающим радиопомехи.

— Это… Док. Прием! Прием! Черт. Ну же. Слышишь… меня? Слышишь… меня? Конец связи.

Он стал клониться назад и наклонялся, пока не упал. Рейчел вовремя успела подхватить Роберта и удержать. Пока тускнел свет, она медленно опускала его на пол.

Сначала было тихо, потом раздались отдельные хлопки, и наконец зал взорвался такими громкими аплодисментами и криками, что этот рев почти напоминал вой ветра или ломаный треск белого шума.

|

В конце концов аплодисменты перешли в оглушительные овации, что удивило Анну, поскольку народу в комнате было не так уж и много. Те, кто мог, встали и сопровождали хлопки восклицаниями. Сара попыталась что-то сказать и обвила рукой талию матери. Стоящий рядом с ней Люк приложил ладони ко рту и крикнул «браво». Гвалт поднялся невероятный.

Анне пришло в голову, что ей полагается испытывать восторг и удовлетворение. Но ей было невыносимо грустно. Печаль казалась до странности уместной. Как будто Анна получила на нее разрешение. Трудно было выразить это чувство словами.

Она всего лишь хотела, чтобы Роберт вернулся из Антарктиды живым. И он вернулся, но сильно изменившимся. Ваш любимый может стать другим человеком, но он по-прежнему будет рядом. Групповые занятия задуманы для того, чтобы вселять надежду. Мы работали вместе над этими историями несколько недель и теперь хотели бы поделиться ими с вами. У нас есть что вам рассказать.

Он вернулся.

В комнате вспыхнул яркий свет, и она увидела, что Роберт смотрит в ее направлении. Между ними сновали люди. Он моргал, словно плохо видел. Приложил руку к глазам козырьком. Анна помахала ему, чтобы привлечь внимание. И он помахал в ответ.

/ _ |

Вода зыбилась рябью. Кусок льда откололся и обрушился в море. Дневной свет и безмолвие слились над Бухтой. Позади гор собирались тучи.

По долине надвигалась буря.

Вдалеке хижина колыхалась и трепетала на своих опорах, толстые стропы силились удержать брезент. Внутри трещали деревянные панели и ревела печь. Койки были пусты. Стул перевернут. Лампочки на рации мигали.

Свет потускнел и снова вспыхнул. Надвинулась гряда туч. От высокого давления воздух застыл. Пар замерз в воздухе, кристаллизовался, и снег медленно повалил на склоны гор, на хребты по обеим сторонам от Бухты; густая стена опускалась в расщелины с зазубренными краями, торчащими на откосах ледника, и ломилась дальше в море.

У подножия Пристли-Хед, около сломанного снегохода, постепенно тонула в снегу маленькая оранжевая палатка.

Прошло время.

Изредка воздух прорезали радиосигналы.

Живое существо в оранжевой палатке дышало.

Погода угомонилась.

Время шло или уже прошло. В палатке кто-то зашевелился. Послышались шорох, пыхтение и быстрый освобождающий вжик молнии.

Наружу в снег выбрался мужчина.

На воде играл стальной, серебристый, переливающийся свет, рассеянный по всем ложбинкам на поверхности, по всем завихрениям от ветра, или водоворота, или течения.

Человек в красной куртке ярко и отчетливо выделялся на фоне свежего белого снега.

Раздался громкий звук — и ничего. Спокойствие одолело его.

Он сел и стал ждать.

Спокойствие преодолело его.

Безмолвие и простор. Необозримая ширь.

Что-то было не так.

Он чувствовал, что навряд ли выживет, и в то же время с полной определенностью знал, что обойдется. Все будет хорошо, как и всегда бывало.

Уверенность, что все сделано правильно, была твердой, незыблемой. Осязаемой, как он попытается объяснить позже. Он чувствовал себя частью пейзажа. Пейзаж чувствовал себя его частью.

Это трудно выразить словами, попробует он сказать.

Недостаток слов был таким абсолютным, что он не мог в полной мере постичь, что потерял.

У него не было опыта потерь. Было только молчание мозга, и оно приносило громадное облегчение.

Он сидел, он смотрел, он дышал.

Облака пара от его дыхания повторяли очертания горных хребтов. Белоснежных на фоне нежно-голубого неба. Ленивые вершины и внезапные обрывы. Вверх, вверх, вниз. Внутрь, наружу.

Он сидел. Он смотрел. Он был.

Кровь пульсировала в теле, когда он дышал. Дыхание волновалось, как морская вода, бьющаяся о край ледника. Вода набегала на льдину, а его кровь приливала к рукам и отливала от них. Его дыхание проследило каждый гребень и каждую ложбину на горном хребте. Его дыхание клубилось перед ним, и облачка пара улетали в голое голубое небо и уносились к северу, к атмосферному фронту, зависшему вдоль побережья.

Клетки его тела и кристаллы снега.

Облачка его дыхания и облака на голом голубом небе.

Перед глазами плавали и мерцали какие-то лоскуты и предметы.

Он снял перчатки, чтобы посмотреть, как кровь приливает к пальцам.

Он знал, что помощь придет. Он знал, что тело отказывает. Он знал, что пострадал. Он знал, что все обойдется.

Он все это знал.

Лежащая в снегу рядом с ним рация зашумела. Там кто-то говорил, но он не понимал слов. Сейчас это казалось неважным. Шум повторялся снова и снова.

Он должен быть где-то в другом месте.

Он встал. Это заняло много времени. Он пошел.

Тело заваливалось на сторону. Он упал.

Он подождал. Он должен быть где-то в другом месте.

Он знал.

Он знал все это так же, как дрожь в середине груди; как отдаленный и глубокий гул внутри.

Что-то подступалось.

Он не знал собственного имени. Не мог вспомнить, кто станет скучать по нему, если он не вернется домой.

Гул стал громче и рельефнее.

Он не знал, что такое дом или человек.

Он встал, и пошел, и упал.

Он подождал. Он встал. Внезапно стало важным слово «лед». Слово «расчищать».

Откуда-то из-за скал поднялся и тут же уплыл прочь столб синего дыма.

Он закрыл глаза.

В середине груди, в голове гудело.

Он что-то должен был сделать.

Гул как будто приобрел направление.

Он больше не казался важным.

В отдалении гул принял форму красного самолета, маленького и медленного, едва-едва двигающегося по направлению к нему.

Гонимый ветром хрупкий красный лоскут.

Слабый звук рации, похожий на отдаленные аплодисменты.

Серое море, и белые горы, и красный лоскутик самолета, который несло надо льдом по направлению к нему.

Мысль пошевелиться пришла в голову и ускользнула.

Самолет красный маленький прибавился сейчас.

Он даже не знал слова «красный», но знал, что это было крошечное далекое начало чего-то нового.

Благодарности

В 2004 году я путешествовал в Антарктиду в рамках специальной программы для писателей и художников, учрежденной Британским институтом антарктических исследований при поддержке Художественного совета Англии. Я благодарен всем, кто организовал эту поездку, и в первую очередь ныне покойному Дэвиду Уолтону за его весьма многочисленные усилия по развитию программы.

Позже большую пользу мне принесла помощь сотрудников этого института: Джоанны Рэй и Иейана Хопкинса (из архивной службы) и особенно Майка Динна (из медицинского подразделения), который щедро уделил мне время.

Следует заметить, что Институт антарктических исследований, фигурирующий в романе, — вымышленная организация.

При изучении сведений об инсульте и афазии мне очень пригодились опыт и проницательность Грейс Роули, Клэр Седжвик, Салли Кнапп, профессора Николы Спригг, Бет Ньюэлл, Джеки Фармер, Хейзел Уоррен и Сары Марриот — каждая из которых любезно посвятила мне много времени и поделилась своими знаниями. Книги Бекки Мосс, Бриджит Лонг, Кэрол Паунд, Кэролайн Фиренцы, Силии Вулф, Криса Айрленда, Джейн Линдси, Джил Болти Тейлор, Роберта Маккрама, Салли Бинг, Шейлы Хейл, Сью Гилпин и Сьюзи Парр были также очень полезны; как и работа творческой группы «Розетта Лайф» и их спектакль «Инсультная одиссея».

Несколько месяцев я регулярно посещал Ноттингемскую группу взаимопомощи для пациентов с афазией и благодарен за гостеприимство, которое мне оказывали ее участники, и за все то, чему я там научился. Надеюсь, я оправдал доверие, и приношу извинения за то, что постоянно выигрывал в викторине.

По нескольким причинам следует также выразить благодарность Энди Стивенсону-Джонсу, Бенджамину Джонкоку, Хлое Купер, Крису Грибблу (и Национальному центру писательского мастерства), Крису Пауэру, Дэну Сюри, Даррену Четти, Эриенн Лорсунг, Эмилио Косте, Дженн Эшворт, Мелиссе Харрисон, Мел О’Нилл, Рут Моттрэм, Саре Холл и моим коллегам по Ноттингемскому университету.

Спасибо всем в издательстве «Четвертая власть», кто превратил мой роман в книгу, включая Хелен Гарнонс-Уильямс, Мэриголд Атки, Эмбер Барлинсон, Сабу Ахмет, Криса Герни, Грэма Холмса, Джулиана Хамфриса, Мэтта Клэшера и Мишель Кейн.

Спасибо Трейси Бохан и Джину Ауху и всем сотрудникам агентства «Уайли».

Самая большая благодарность Рози и Э., Л., Д., Л. и А. за то, что помогли нам пережить 2020 год.

Выходные данные

Литературно-художественное издание

Джон Макгрегор

СПОТКНУТЬСЯ, УПАСТЬ, ПОДНЯТЬСЯ

Ответственный редактор Юлия Надпорожская

Литературный редактор Ирина Беличева

Художественный редактор Ольга Явич

Дизайнер Татьяна Перминова

Корректор Людмила Виноградова

Верстка Елены Падалки

Подписано в печать 03.10.2022.

Формат издания 84 × 108 ¹/₃₂. Печать офсетная. Тираж 3000 экз. Заказ № 05402/22.

ООО «Поляндрия Ноу Эйдж».

197342, Санкт-Петербург, ул. Белоостровская, д. 6, лит. А, офис 422.

www.polyandria.ru, e-mail: noage@polyandria.ru

Отпечатано в соответствии с предоставленными материалами в ООО «ИПК Парето-Принт», 170546, Тверская область, Промышленная зона Боровлево-1, комплекс № 3А,

www.pareto-print.ru

В соответствии с Федеральным законом № 436-ФЗ «О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию» маркируется знаком

Примечания

1

Хорошо, спасибо (исп.).

(обратно)

2

Немного повернуть; помыть задницу (исп.).

(обратно)

Оглавление

СПОТКНУТЬСЯ /

  1 /

  2 /

  3 /

  4 /

  5 /

  6 /

  7 /

  8 /

  9 /

УПАСТЬ _

  1 _

  2 _

  3 _

  4 _

  5 _

  6 _

  7 _

  8 _

  9 _

ПОДНЯТЬСЯ |

  1 |

  2 |

  3 |

  4 |

  5 |

  6 |

  7 |

  8 |

/ _ |

Благодарности

Выходные данные

*** Примечания ***