Terra incognita (здесь обитают драконы) [Константин Томилов] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Константин Томилов Terra incognita (здесь обитают драконы)
"Чтобы у тебя всегда были деньги — надо всегда работать". Сергей Синицын, гениальный прораб, которому и принадлежит эта сверхгениальная фраза, ему же и посвящается сие произведение.Введение, или взятие под арест
Святыми Отцами православная церковь называется воинствующей, следовательно, как и у обычных земных армий, у неё обязательно должны быть различные воинские подразделения: боевые и тыловые части, фронт и его снабжение, штабы и госпитали, разведка и контрразведка и т. д. Церковь же состоит не только из человеков, которые ещё здесь на земле готовятся быть принятыми в Царство Небесное и теми, которые уже удостоились, наследовали Обетование, но и из Ангелов. И все вместе и люди, и ангелы, все творения Отца Небесного составляют Воинство Небесное. И вот вопрос, если это так, то кем осуществляется функция военной прокуратуры? Сам я, пока что, до этого времени, нигде не встречал четкого ответа на этот вопрос в богословской литературе, но по своему усмотрению и новоначальному опыту убеждён что Генеральным Прокурором является Богоматерь, и на Неё же возложены Господом нашим Иисусом Христом руководство службой безопасности, то есть все функции разведки и контрразведки. Когда я начал воцерковляться, то я столкнулся с абсолютно незнакомым для меня человеком. Оказалось, что тот человек, которого я казалось бы знаю лучше всех, "как облупленного", то есть я имею в виду самого себя, мне совершенно не знаком. Оказалось, что я сам себя совсем не знаю. И поэтому "задокументированная" ниже, как бы, автобиография, написана в форме допроса. Но, сразу же хочу предупредить злорадно потирающих свои когтистые лапы бесов — "нихрена вам не обломится"! Почему? А потому что! Что я совсем идиот что ли, чтобы самому на себя компромат составлять? Нет, то что написано ниже, есть художественное произведение, и соответственно, никаких реальных имён, событий и фактов вы там не найдёте. Да и что такое реальность? Много раз в своей жизни я убеждался в наличии у себя (в долговременной памяти) ложных воспоминаний. То есть, говоришь человеку, помнишь было так то и так то, а он тебе, абсолютно убеждённо в своей правоте, возражает, что нет, было всё абсолютно не так. И кто из нас двоих прав, это одному Богу известно. И реальность нашей здешней земной жизни, это совсем понятие эфемерное. Сколько раз я на личном опыте убеждался, что окружающий меня материальный мир, такой весь реальный и "твердокаменный", основательный, в одно мгновение может заколебаться как сновидение, начать рассеиваться как мираж, как иллюзия. Что "твердые стены" этого мира, не более чем "декорации", которые как бы "намалёваны" на тончайшей, папиросной бумаге. А уж о том, как и что может привидеться и показаться, о том как лукавый нам голову морочит, я вообще, пока что, промолчу. Поэтому, больше всего гнусного вранья и лжи содержится, в так называемых, мемуарах и дневниках. Ну что ж: ПОЕХАЛИ!Детство
— Здрасьте… Меня, "семилетнего пацанёнка" только что принятого в "первый класс", за "ухи" втаскивают в Кабинет Директора. Обезоруженный, деревянная палка и одновременно снайперская винтовка, и пулемёт-гранатомёт, и богатырский меч, отобрана ещё на входе. Уши болят невыносимо, всё раннее детство хронический отит: постоянные простуды, вспухшие лимфоузлы, спиртовые компрессы, закапываемое внутрь камфарное масло, бессонница от боли по ночам, когда "в ушах стреляет" так, что кажется кто-то равномерно и неустанно бьёт по ним кулаком, причём изнутри. И как следствие, плохой слух, и естественно насмешки окружающих пацанов: — Эй, ты, глухая тетеря! А нет, это не она мне сейчас! Она мне в ответ на моё приветствие ответила: — Здравствуй! Проходи. Садись. — А чё так сразу то?! Чё сразу "садись"?! А надолго?! Сидящая за директорским столом невероятной, сказочной красоты "тётенька", разодетая как Снегурочка, только без шубы и шапки. А интересно, вот эти камешки, украшающие её платье, белоснежный сарафан, настоящие? — А то! — ироничное хихиканье сопровождающих меня "стражников", — этот дебил, недоумок сопливый, ещё и сомневается! Как будто ЗДЕСЬ может быть что-то поддельное! А я не вас спрашивал, козлы вы вонючие! Ухи мне чуть не оборвали! И что это значит получается, на ней сейчас половина алмазного фонда Российской Федерации… — Костя! — строго одёргивает меня "снегурочка", — ты пять минут спокойно посидеть можешь?! — Не может, — злое похихикивание за спиной, — у него ШИЛО В ЗАДНИЦЕ. — А вас, вообще никто не спрашивает! — гневно обращается Строгая Воспитательница куда-то мне за спину, — стойте и молчите, а то я вам языки поотрезаю! — Вот именно, — глухой невнятный бубнёж сзади, — всё из-за этого. Падла, сучара поганая, вспомнил, всё-таки, имя данное ему при Святом Крещении. Если бы он, гнида, не смог бы этого сделать, давно бы уже ПОДЖАРИВАЛИ его там, у нас. А так, стой и жди — чем и когда Дознание закончится. Засмотревшись на прекрасное лицо сидящего напротив меня существа, пристально изучающего содержимое тонкой школьной тетради, понимаю что это конечно же никакая не "снегурочка", так же как и сопровождающие меня, притащившие на допрос враги, тоже не люди. И что вижу я, не её и не его, в образе человеческом только потому, что как-то же надо мне ЭТО видеть, ощущать органами чувств, внешним и внутренним зрением. Поэтому и назад, "за спину", не рискую оглядываться, потому что увидев тех "паразитов", которые "на шее сидят" и мною "управляют", запросто можно или с ума сойти, или умереть от страха. И понимаю теперь, почему когда в доме стоит гроб, зеркала занавешиваются. Потому что, там где покойник, духовное восприятие, ещё живых пока что, человеков обостряется настолько, что можно увидеть не только своё отражение, но и ТАКОЕ, что не приведи Господь. Запросто можно прям вслед за тем, который во гробе лежит, отправиться. Чувствуя как возбуждается при виде сказочной "женской" красоты, сидящий внутри меня блудный бес (ещё конечно, в силу малолетнего возраста, не совсем полноценное сексуальное возбуждение, но всё же), нетерпеливо вякаю: — Тетёнька! А я чё такова сделал? А за что меня? Находящееся напротив Творение Божие со вздохом закрыв тетрадку и посмотрев на меня Прекрасными Очами так, что сердце захолонуло как будто падаешь: — Ну какая я тебе "тётенька"? Перед тобой старший следователь по особо важным делам Генеральной Прокуратуры Архангел *** (А что вы думали, что я вам вот так, просто, "заветное имя", на "блюдечке с голубой каёмочкой"? Ага, щас!) — Да это я уже понял, — обиженно склонив голову отвечаю я, — а за что меня сюда? Я же пока ничего плохого…, ПАЛКУ МОЮ отобрали…, кому она мешала? Безвредная игрушка… — Да что ты говоришь?! — одновременно и иронично, и возмущённо всплескивает руками Воспитатель, — а кто только что, этой "безвредной деревяшкой" Пашку *** укокошил?! — А чё сразу я?! — с криком, возмущённо подпрыгиваю на стуле, — он сам первый начал! Мне и так хреново было. Только-только от греховного дурмана очухался, ничего не понимаю что внутри и вокруг меня происходит. Всё во что верил рассыпалось как соломенный домик. А он тут ещё! Мало того, что эта…, ну вы знаете про кого я, зачем то "жопой вокруг меня крутить" начала, так ещё и он! Я тогда, только с утренней службы вышел, иду и ничего понять не могу, ума не приложу, что такое происходит, зачем она? А тут он звонит и говорит, мол чего ты не захотел с девушкой заговорить, познакомиться? Я ему, откуда ты знаешь? Ты же сейчас за тыщщу километров отсюда, а это только что произошло! А он мне, самодовольно так, а я говорит, мол тоже причащаюсь, и естественно, кое-что могу, так что ты мол, говорит он мне, давай, подойди к ней, заговори, познакомься, ну и так далее. Но учти, говорит, нравоучения мне тут же, прям "благопристойные"! Когда ты с ней уже будешь заниматься сексом, то ни в попу, ни в рот… Ну куда это? Это же "ни в какие ворота"! И чё мне было с ним делать? Вот и "огрел" я его, со всей дури, Мечом Богатырским, чтоб не болтал лишнего… — Ну ладно, об этом потом поговорим, позднее, — прерывает меня Допрашивающий, — "оружие" пока у тебя изымается… — Пока?! — не теряя надежды вскидываюсь я. — Не знаю, — слышится в ответ, — это как Она, Сама, Генеральный Прокурор решит. Может и навсегда. — А чё мне тогда?! — сквозь слёзы всхлипываю я, — а как же мне? А чем я с ними, теми которые меня сюда притащили, драться буду? У них и зубы, и когти, и хвосты с шипами, а я с "голыми руками"… — Всё не ной, — сердито обрывает меня Следователь и положив руку на тетрадку спрашивает, — знаешь что здесь? Успев немного подсмотреть, ранее, в заполненные неведомыми письменами голубые в косую линейку листы тетради для первоклассника: — Думаю, что там грехи мои ранние перечислены, ну те, — мотнув головой показывая себе за спину, отвечаю я, — которые эти, "подсматривающие", про меня понаписали. — Нет, — с неизмеримой печалью возражается мне, — это только список тех "дел", которые они на тебя "поназаводили", — постукав указательным пальцем по зелёной обложке, большим пальцем указав позади себя на стеллажи "школьной библиотеки", — как бы "каталог" всего того, что они насобирали про тебя там. — Ахуеть! — слышится сзади меня злорадно восторженный вопль, — вот это он, блядь, насрал так насрал! — "По губам" давно не получал?! — гневно вопрошает Следователь, — чтоб после допроса тысячу раз написал: "я больше никогда не буду материться"! — Да нихуя ему это не поможет! — чуть менее самоуверенно возражает тот же голос, — сказано же, что горбатого только могила… — Десять тысяч раз! — Да я! — совсем уже еле и слышно, придавлено. — Сто тысяч раз! Гробовое молчание. — А мне можно спросить? — пискляво как мышонок вопрошаю уже лично я и получив дозволение говорить, продолжаю, — а почему мной, моим делом такие Высокие Власти занимаются? Что я такое натворил? Что совсем? — Ну, гадёныш ты, конечно, редкостный, — слышится в ответ, — хотелось бы сказать, что бывают и хуже, но не решаюсь. Время покажет. Ну что ж, приступим собственно к твоему Делу, — вместо школьной тетради, откуда не возьмись, в руках Ведущего Следствие оказывается тонюсенький "суперпуперайпад", — так, Константин Николаевич Томилов, родился в одна тысяча девятьсот шестьдесят шестом, место рождения…, ну это, наверное, к делу особого отношения не имеет, хотя…, — посмотрев куда-то поверх моей головы, — хорошо, попозже выясним. Так, родители Николай и Анна, дедушки и бабушки по отцовской и материнской линии…, так, а это ещё что за такое? — что-то раскопав там, в родословии "дворняги беспородной", заинтересованно, — ага! Вот оно в чём дело! — А чё? Чего там такое? — не понимая, что хорошего или наоборот плохого про меня ТАМ, пытаюсь подсмотреть я. — Шею свернёшь! Сядь ровно и сиди! — осаживает меня Дознаватель, — много будешь знать, скоро состаришься. Когда нужно, а точнее можно тебе будет эту информацию… — А когда?! — снова нетерпеливо перебиваю я. — Никогда! — слышится категоричное в ответ, — пока СЮДА окончательно не перейдешь. Если перейдёшь ещё конечно, а то у тебя ж язык такой болтливый, что недалеко и до греха! — Я больше не буду! — сам себе не веря, начинаю было я, — правда. — Да, да, — согласно кивает головой Воспитатель, — конечно не будешь. Куда ещё БОЛЬШЕ?! Ладно, сосредоточься и скажи мне, какие самые ранние твои воспоминания ты имеешь сейчас? Реальные. Про фантазии внушенные твоими "друзьми-приятелями", я не спрашиваю, про них они мне сами, как миленькие, расскажут. — Что я из самого раннего помню? Моча. Запах и мокрота… — Ясное дело — ссыкун! — раздаётся бесовский шепоток сзади. — Не обращай внимания и продолжай, — поддерживает меня "снегурочка-прокурорша". — В-общем, самое раннее, кошмарные сны. Точнее один и тот же сон: как будто я ещё очень маленький и ходить ещё толком не умею, тёмная-тёмная ночь и лютая зима, а я почти голый то ли бегу, то ли ползу по снегу и вижу, хотя видеть этого не могу, как за мной гонятся огромные волки, настигают меня и прыгают на спину, вгрызаясь в неё, проникая внутрь. И всё. Я просыпаюсь, плачущий, иногда с криком. Ну и мокрый конечно, описавшийся. Это похоже они и были, те, которые и сейчас, и всегда надо мной посмеиваются. Чего вы там притихли и молчите? — не оборачиваясь задаю вопрос понацеплявшимся сзади Паразитам. В ответ гробовое молчание. — Значит точно они, — то ли спрашивая, то ли утверждая обращаюсь к Следователю, который не отрываясь от "айпада", что-то печатая в нём, согласно кивает головой и задаёт мне новый вопрос: — А когда это прошло, прекратилось, не помнишь? — Да как же не помню?! Очень даже хорошо помню, — вспоминаю я, — летом это было, я играл во дворе нашего деревенского дома. Сколько лет было не помню… — Три годика, — подсказывает Воспитатель. — Наверное, — пожимаю плечами, — так вот, играю, совершенно один, никого вообще рядом не было и вдруг, ясно и отчётливо слышу голос, который зовёт меня по имени. Мне сначала показалось, что кто-то рядом есть, я встал с корточек, оглянулся вокруг себя, никого. И тут, прямо как рядом со мной, снова прозвучал этот же голос, зовущий меня по имени. Мне так стало страшно! День такой яркий, солнечный, а мне стало казаться, что как будто, тьма кругом. Ну и побежал я в дом, к маме. Прибежал и спрашиваю зачем она меня позвала, она удивилась и сказала что нет, не звала меня. Тут я совсем напуганный, всё как есть ей и рассказал. Помню, что она тоже этого, почему то, испугалась. Но писаться я после этого сразу же перестал, наверное поэтому меня и в детский сад начали водить, а до этого дома держали, чтобы не оконфузиться… — Зато ты там обосраться умудрился, — раздаётся злобное шипение за спиной. — Ну и в этом, тоже вы виноваты! — категорически возражаю я, — а кто же ещё?! Вы же меня на обжорство всё время и подталкивали, подталкиваете! И тогда, и сейчас! И уши у меня, я понимаю теперь, почему всё раннее моё детство, так сильно, болели. Это всё вы, "почуяв" КТО ко мне тогда обратился, по имени назвал, сразу начали изнутри меня "баррикады строить", оглушать меня.— Ну, рассказывай, — продолжила допрос Дознаватель, спустя неведомо какой временной промежуток. — А чё? Чего рассказывать то? Обыкновенное деревенское детство. Зимой зимние дела и игры, летом летние заботы, огород, сенокос и летние забавы, загорания, купания. Ну, футбол конечно же, до упаду, игры в войнушку, в то что в кино недавно показали. В основном Великая Отечественная, нет, ну было ещё и другое, индейцы там, Робин Гуд, но в основном "война и немцы". А чего это вы там делаете? — заинтересовавшись тем, как Следователь "листает" чего-то ТАМ, в своём "айпаде" и вслед за каждым мановением руки с полок исчезают "тома уголовных дел". — Э, э, э!!! — раздаётся завывание у меня за спиной, — чё за дела?! Как это так?! Мы значит на него всё это собирали, собирали, а вы, вот так, сразу и в утилизацию?! — Всё, чего вы там на него насобирали, является собственностью Царя Небесного, потому что он, — кивает на меня, — семь лет назад, приняв Его Спасительную Жертву, пережил Покаяние и Рождение Свыше. И, следовательно, ему всё прощено, ВСЁ и СРАЗУ. Сейчас же мы, занимаемся определением тех повреждений, которые вы ему нанесли и исправлением их, для того, чтобы он, сразу же после перехода смертного рубежа встал в строй, принял участие в боевых действиях против вас. — А это ещё мы будем посмотреть, — злобное шипение змеиной стаи позади меня, — он ещё через воздушные мытарства не прошёл, так что неизвестно… — Вам нет, вам не известно, ему тоже, и мне не известно, а Спаситель уже решил, ещё до Начала Времён, всё решил про него, с кем он будет и где! Так что умолкните и мне Работать не мешайте! — разгневался Дознаватель. — А мне? Мне как быть, если ничего не известно? — совсем обречённо вопрошаю я, — вдруг у них, у этих "уссатых-полосатых", какой-то "козырь в рукаве"? И они его мне кааак предъявят! — А вот этим мы с тобой сейчас и занимаемся, — вздохнула Воспитатель, — "выковыриваем" из тебя "смертоносные осколки". Вот зачем, скажи ты мне на милость, зачем ты этого котёнка в петлю? — Да разве я хотел?! — плачу я в ответ, — мне до сих пор его жаль! Как вспомню, прям сердце сжимается. Это опять же, они виноваты. Он такой хороший был, котёночек этот, ласковый такой, так ко мне ласкался, руки лизал. У меня и в мыслях не было чтобы его…, а это, по ходу, опять же они, и меня, и друзей моих надоумили. Кто-то, не помню кто, петлю сделал и на ветку дерева привязал, а потом ещё кто-то, меня как в спину подтолкнул и говорит, давай мол, а я, как сам не свой, сунул голову этого бедного животного туда и руки отпустил. И так мне стало страшно! Стою оцепеневший. Мне бы дураку взять его опять в руки и из петли вытащить, а я стою как столб. А эти двое, или трое, которые со мной были, стоят и хохочут, смешно им, видите ли, смотреть как котёнок в петле кувыркается. И от этого смеха, мне совсем жутко стало, потому что, я слышу сам себя, что и я тоже…, а как только агония закончилась, мы все, как очнулись. Не знаю как они, а мне так ужасно стало, стыдно, страшно, отвратительно до тошноты. Мы все, врассыпную, оттуда разбежались. Насколько я помню, больше я с теми пацанами и не дружил, и не разговаривал. — Раскаиваешься? — с печалью спрашивает Следователь. — Конечно, — отвечаю я, — до сих пор и стыдно, и больно, и сознание непоправимости сделанного мучает, когда вспоминаю об этом. Кстати, а чего это они, сзади там, примолкли? Тишина. Не совсем мёртвая, слышно злобное сопение, хрип как от удушья, но молчат, пока молчат. — А скажите мне, пожалуйста, — умоляющим голосом вопрошаю я, — кто из этих гадов конкретно в этом виноват? Кто из них всё это устроил? — Маммона конечно! — уверенно восклицает в ответ Следователь, — удавленина — это жертвоприношение ему. Иуда Искариот кем был? — Вор, сребролюбец, — отвечаю я. — Ну вот тебе и ответ. — Так вот откуда у нас, в народе, поговорка "за копейку удавится" появилась, — наконец-то понимающе, киваю я головой.
— Продолжим, — со вздохом говорит "снегурочка", протягивая мне, снятую с "экрана айпада", не то бумагу, не то матовый полупрозрачный пластиковый лист, — вот. Получи и распишись. — А чего это там? — слегка оробев спрашиваю я. — Читай и узнаешь! — слышится сердитое в ответ. — Так…, я, такой то, такой то, личное боевое оружие получил с полным боекомплектом и в исправном состоянии. Йееес!!! — подпрыгиваю я на стуле ожидая что мне сейчас вернут наконец-то, мою "деревянную палочку", — нифига себе!!! — мои глазёнки выпучиваются, как у пойманной рыбёшки, рот раззевается, так же, — это же не "моя деревяшка", это ж настоящее БОЕВОЕ оружие! Передо мной, на столе, материализовавшись из ниоткуда лежит…, да как я вам опишу Меч Огненный, если вы его ни разу "в глаза не видели"? Слов нет таких. — О, Боже! — снова сокрушенно вздыхает ведущий допрос Архангел, — Матерь Божья, ну разве можно ТАКОМУ и ТАКОЕ доверять?! — Была бы Моя Воля, — слышится откуда-то сверху строгий женский голос, — Я бы этого засранца хулиганистого и близко б таким ИГРУШКАМ не подпускала, даже к той "палке", которая у него раньше была, а не то что к ЭТОМУ! — Да, Матушка! — согласно кивает Старший Следователь, — совершенно с Тобою соглас…, а как быть? Если это Приказ Верховного Главнокомандующего? С Ним же не поспоришь. Не хватайся за него! — это уже мне, попытавшемуся "примериться" к "новенькой бабахалке", — пусть пока у меня побудет, — убирая Моё Оружие куда-то к себе в стол, — а то я тебя знаю, ты даже и ЗДЕСЬ, запросто, можешь "мини-апокалипсис" устроить. — Да я то, вообще то…, так то, — снова обиженно насупившись бубню я, — вообще никого и никогда "не трогаю"! — Да что ты говоришь! — притворно восхищается Дознаватель, — а кто все зубы Вячеславу ***, буквально только что, ещё той, "старой деревяшкой" повыбивал? — А чё опять я?! — возмущённо, так что вскакиваю со стула, кричу я, — он вы знаете, что тогда сделал?! Он у меня Страх Божий украл! Мне его только-только Спаситель подарил, а он взял и "скоммуниздил" его у меня! Это я не матерился, — чуть "притормаживаю" увидев нахмурившиеся брови на Прекраснейшем Лике, — это просто, разговорное слово. Он тогда, напросился в гости, хотя никакой нужды в этом не было. И зачем я согласился? А ночью, когда спали, цап! МОЁ, в зубы и утащил! И всё, я и покой, и мир, и радость, которые у меня до этого в душе царили, полностью потерял, одно беспокойство в сердце, места себе не находил, кое-как нашёл куда он ЭТО "заныкал", четыре года искал! А как только нашёл, смотрю, опять он, лебезит передо мной, лыбится и "зубы скалит". Вот я и врезал ему по этим зубам, чтобы не человекоугодничал. А что, это как-то с тем случаем связано? — Естественно, — кивает головой военный прокурор, — "источник" то один и тот же — Люцифер. — Точно он? — ошеломлённо переспрашиваю я, — мне почему то думалось, что Асмодей. — Нет, нет, — отрицает Следователь, — причём здесь блудные помыслы? Тебе ж тогда четыре-пять лет было. Нет, это гордыней тебя тогда "заражали", которая есть желание иметь больше, чем необходимо, иметь больше, чем нужно. Тем, что Адама и Еву к Первородному греху подтолкнуло. А как ты понял, что именно этот Вячеслав тогда Страх Божий у тебя? — А мне батюшка в монастыре кое-что объяснил, а потом я сам начал думать, сопоставлять, вот и получилось, что этому, как бы "брату во Христе" ну совсем не надо было ко мне на ночёвку. Напросился он, чтобы на полчаса раньше, чем оттуда где он живёт, уехать на праздник памяти Святителя Луки Крымского. Ну, я и согласился на "доброе" дело…, дебил. Что характерно, когда вечером он ко мне припёрся, то ужинать отказался наотрез, даже от чая, и даже воды не пил. Странно мне это тогда показалось. Ну, завалились спать, он на полу, я на своём диване. Среди ночи вижу сон, как будто он бежит от меня по улице, а в руках у него, как бы маленькие рюмочки, металлические, как бы дароносицы. А в них, что-то исключительно моё, ему не принадлежащее, а я бегу за ним и никак догнать его не могу, и как закричу во сне: "украл! Это моё! Он моё украл!" И проснулся. С такой жуткой головной болью, что не передать. А он спит и храпит, как…, нет не трактор, а как кабан здоровенный хрюкает, так и он храпел. Ну, я больше так и не заснул, а он проснулся, прям такой довольный и радостный, что я только диву давался, как можно так, после сна на жёстком полу. А он и говорит, что мол привыкший, в частых в крёстных ходах закалённый. И харя у него прямо светится, как будто ему только что много, много денег отвалили… — Это почему так? — переспрашивает что-то печатающий в "айпаде" Следователь. — А я его раза два до этого видел, как ему деньги посредник отдавал, так это же у него такое же состояние было, что казалось он как фейерверк сейчас взорвётся от радости. И тут также. Видимо ему Господь собственной благодати не даёт, вот он и "тырит" её где получится. Ну, понятно, что это не он, по человеческому его существу, делает, а тот бес, который в нём паразитирует. Этот, его "квартирант", по видимому с моим "тараканом" сговорились, и мне это устроили. А я тогда ничего толком и не понял. Сначала думал, ну мало ли чего может присниться, и что голова разболелась просто от его храпа и недосыпа. А потом, день, два, неделя проходит, а мир душевный у меня не восстанавливается. День ото дня всё хуже и хуже. Вот и "понесло" меня тогда "вразнос", еле-еле Господь управил, вразумил. Да, ну нет, конечно же я обиды на него, как на просто человека не имею, его же тот же самый "дракон" терзает, который моего отца в конце концов "сожрал"…, изнутри. — Давай, про тот случай, — возвращает меня к "делу" Дознаватель. — Мне тогда четыре года исполнилось. Осенью, в начале сентября шли мы с отцом, не помню откуда, то ли в магазин вместе ходили, то ли он из детсада меня забрал. Но тогда я его ещё не боялся и шёл держась за его руку. Встретилась нам по дороге учительница моего старшего брата Анатолия и начала отцу на него, то есть на Тольку, жаловаться. С ухмылочкой, с издёвкой какой-то высокомерной. О чём говорилось не помню, но отец помрачнел страшно… — Ну как же! — комментирует Всезнающий Следователь, — он понимаешь, Николай Иванович, батя твой, передовик производства, коммунист партбюро, уважаемый человек, а его тут, его потомство срамит и позорит! — В-общем, после этого разговора отец бегом домой. На маму, она на кухне стряпала, тесто месила, наорал, за ремень и в детскую. Я за ним, смотрю, Юрка, мой второй старший брат, на кровати сидит, в комок сжался и руками лицо, голову закрыл, трясётся от страха, а самый старший, Толька, на полу, чуть ли ноги отцу не целует и кричит: "папочка! Папочка! Не надо! Прости! Папочка, миленький!" А отец прям как озверевший, хлещет его ремнём и, не орёт, а прям рычит как дикий зверь. И я так этого испугался, к маме на кухню, а она тесто месит и плачет, и всхлипывая сама себя убеждает, что правильно мол, правильно. После этого, я своего отца бояться стал и потихоньку возненавидел, а он меня. Он даже как-то признался маме моей, "по пьяной лавочке", в этом и я это услышал "случайно", но уже позже, когда мне лет двенадцать-тринадцать было. Толька после этого из дома как бы сбежал, не стал учиться в девятом классе, а поехал и поступил в ПТУ. А по осени, к нам пришли, в гости молодая пара, молодой мичман и его красавица жена. Им картошку посоветовал кто-то у нас купить, вот они и пришли договориться. Ну казалось бы, пришли, договорились и ушли. Нет же! Отец усадил эту красотулю на табуретку для гостей и расспрашивает. А она чего то, вдруг, разговорилась, "соловьём заливается", муж её стоит рядом и сопит недовольно, мама моя тоже смотрю нахмурилась, а меня отец в детскую комнату гонит, чтобы я на эту "раскрасавицу" не пялился. Ну, тут я и "выдал", две спички в нос засунул и начал ходить мимо этих гостей. Молодуха хохочет, зачем ты мол, мальчик спички в нос? А мама сразу, а это он чтобы внимание на него обратили. Тут они, гости эти, сразу распрощались и ушли. А через пару месяцев, первые последствия и проявились. Послал меня, Юрка, дверь, которая из дома на улицу, закрыть. Зачем-то и вдруг ему это приспичило. Я в коридор выбежал, разыгравшийся, весёлый такой, закрываю, ключ поворачиваю, а в оконце, через которое мы эту дверь открывали и закрывали снаружи, с улицы, из январской студёной темноты белая как у покойника рука и пытается меня схватить. Как я заорал и в дом! Юрка и ещё кто-то из пацанов там были, испугались. Чем кончилось не помню, но закрывать на ночь дверь меня после этого долго нельзя было заставить. Ну, а следующее, уже летом произошло. Толька, брат, на каникулы приехал, они с мамой сидели в доме и о чём-то разговаривали. А я сидел на крыше и черёмуху объедал. И потянуло меня к тем ягодам, которые подальше на дереве росли, я с корточек привстал и явственно почувствовал как меня кто-то в спину толкнул. Ну, свалился с крыши, сотрясение конечно, зрение после этого сильно ослабло. Взрослые поняли это и очки мне, только когда уже десять исполнилось, приобрели, а я то помню, что ещё дошкольником, сразу после этого случая, плохо видеть стал. А ещё через год, бесы, всё-таки, моего самого старшего брата "доканали", убили его. — Корректировка земной реальности, — глубокомысленно кивает Архангел, — когда люцифер проникает внутрь и заражает человека гордостью, то это растёт в нём как раковая опухоль. Вы все, все три брата были опасно заразные. Поэтому Вседержитель и попустил, чтобы оба твои старшие погибли, один в восемнадцать, а другой в двадцать пять. А тебе Он сделал "прививку". Из-за слабого зрения и слуха ты стал менее гордым, очень стеснялся и стыдился этого, что тебя, хоть отчасти, смиряло, потому что, быть очкариком в то время, значило быть посмешищем. — Глухарём ещё дразнили постоянно, — до сих пор немного обиженно вспоминаю я.
Последние комментарии
23 минут 34 секунд назад
2 часов 3 минут назад
1 день 8 часов назад
1 день 14 часов назад
1 день 14 часов назад
1 день 15 часов назад