Инквизиция [Ансельм Одли] (fb2) читать онлайн
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
[Оглавление]
Ансельм Одли Инквизиция
Моей сестре
Пролог
– Все отключено? – Все системы отключены, адмирал. Готовлюсь выключить реактор. Тревожно пульсировал синий свет, и от четверки обступивших его людей дрожали на стенах неровные тени. «Будто призраки у них за спиной», – с содроганием подумал адмирал Сиделис. – Проверь, достаточен ли у нас запас энергии. Центурион Минос кивнул и подошел к огромной светящейся сфере в центре капитанского мостика. Свет придавал особую рельефность его лицу, а за пределами этого островка сияния все громадное помещение тонуло в сером сумраке, скрывавшем безмолвные и погасшие интерфейсы и дисплеи. В полной тишине Сиделис последний раз оглядел мостик своего флагмана. Корабль был на много столетий старше его и, если повезет, на столько же его переживет. Но адмирал никогда не увидит вновь своего корабля. Он постарался запечатлеть в памяти все до последней детали: Минос, запустивший руки в интерфейс; Эриста, возящаяся с факелом, на лице – усталость и смирение. И Хекатей, первый помощник, – он стоял слева от Эристы и держал ее драгоценный приборный ящик, устремив глаза на сферу. Все они знали, что прощаются – и друг с другом, и с кораблем. Император назначил астрономическую цену за их головы, и даже бежать вместе было теперь для них слишком опасно. Там, снаружи, лежал целый мир, пусть и урезанный, но в нем есть множество мест, чтобы начать новую жизнь. Для некоторых. – Больше чем достаточно, – доложил Минос. – Отключить реактор? Сиделис покачал головой. – Твоя задача здесь выполнена. Я сам закончу – я отведу этот корабль к его последнему пристанищу. – Вы остаетесь? – спросила Эриста, когда белые языки пламени вспыхнули на конце факела, разгоняя тени. – Где же мне еще быть? – улыбнулся ей Сиделис. В этой женщине была изюминка, и тридцать лет назад он бы мог и приударить за ней. Теперь для человека ее профессии жизнь будет трудна – бушуют погромы, повсюду фанатики, доносящие на все, что выглядит хоть отдаленно неестественным. Но она достаточно умна и сумеет где-нибудь пристроиться – океанографом, например. Без них даже жрецам не обойтись. Эриста не возразила, что удивило Сиделиса. И центурион Минос, оставшийся при своем идеализме, несмотря на все случившееся, тоже не возразил. Хекатей шагнул к адмиралу, небрежно закидывая приборный ящик за мускулистое плечо. Он все еще был одет в остатки формы военного флота, со значком своего звания, гордо прикрепленным к обтрепанному воротнику. – Прощайте, сэр. Знакомство с вами было для меня большой честью. Ни от кого другого Сиделис не хотел бы услышать эти слова так, как от Хекатея. Даже от своей жены, погибшей в резне при падении Селерианского Эластра. Хекатей начинал юнгой в первом экипаже Сиделиса, почти четверть века назад, и с тех пор был правой рукой адмирала в каждом его экипаже. Чтобы остаться с адмиралом на этом последнем задании, он даже отказался от должности заместителя генерал-квартирмейстера. Прошло каких-то несколько месяцев, но как все переменилось! – Спасибо, Хекатей. Удачи в Новом Гиперионе. Несколько недель назад, до того как отключились «небесные глаза», они перехватили сообщение, радиопередачу с экс-имперского флагмана, призывающего все уцелевшие корабли примкнуть к колонизаторской экспедиции на опустошенный континент Новый Гиперион, свободный от тирании императора. Хекатей, никогда не знавший другой жизни, кроме флотской, решил попробовать. Минос и Эриста, которых адмирал едва знал, тоже попрощались и вслед за Хекатеем покинули мостик, унося с собой факел. Оставшись один, Сиделис подождал, пока стихло эхо их шагов, потом снова сел в свое адмиральское кресло, чтобы провести корабль эти последние несколько миль. Затем, когда судно окончательно остановилось, он поднял с пола мешок, зажег свой факел и направился в другую сторону. Словно по сигналу, густой синий свет вспыхнул в последний раз и погас. Сфера осталась висеть черным сгустком в кардановом подвесе, настолько темном, что ничто не отражалось от его поверхности. Потребовалось четверть часа, чтобы по гулкому, пустому центральному коридору судна дойти до нужного места. Огромные двойные двери бесшумно отворились перед адмиралом, и он зашагал по центральному проходу – крошечная искра факела в необъятности зала. За прозрачными стенами простирался океан, но здесь, в пучине, ничего не было видно, кроме черноты. Еще не доходя до ступеней, Сиделис увидел в конце прохода фигуру на троне, смутную тень во мраке. У подножия лестницы адмирал остановился, снял с плеча мешок и вставил факел в гнездо флагштока на полу. Затем Сиделис медленно и неторопливо переоделся в парадную форму, правильную до последней детали, вплоть до адмиральских звезд и пряжки на ремне. Звезд, которые он носил тридцать пять лет. Наконец адмирал пристегнул парадный кортик, и серебряная резьба на рукояти холодно заблестела. Педантичный до конца, Сиделис убрал снятую одежду в мешок и спрятал его в шкаф позади трона, потом вернулся к центру зала и поднялся по ступеням, чтобы торжественно преклонить колени перед сидящим на троне трупом. Тиберий Галадрин, Тар'конантур, император Фетии, невидяще уставился на него, темно-серые глаза над точеными скулами, нетронутые разложением, смотрели точно так же, как при жизни. На губах застыла слабая, печальная улыбка, и мантия, в которую он был облачен – того же ярко-синего цвета, что и форма адмирала, – прикрывала смертельную рану в его груди. У его ног лежал запечатанный сургучом блокнот – прощальное послание, уже написанное Сиделисом следующему истинному наследнику, который ступит на борт этого корабля. Только одна деталь была неточной, но здесь даже адмирал был бессилен. Корона, что покоилась на черных как смоль волосах мертвого императора, была диадемой иерарха, не Короной Звезд. Та была на голове узурпатора, предателя… Безмерная печаль охватила Сиделиса, когда он вытащил свой кортик:, кортик, никогда не знавший вкуса крови, й повернул его острием к себе. На мгновение адмирал почти заколебался, но потом снова посмотрел на Тиберия, видя отца вместо сына. – О, Этий, зачем? Зачем ты должен был покинуть нас? Зачем не мог уйти вместо тебя один из нас? Ответа не было, но Сиделис его и не ждал. Он прощался. Затем Клеоменес Сиделис, первый адмирал Фетийской империи, уверенно вогнал кортик себе в сердце. Когда разум адмирала затуманился, ему показалось, что он слышит зов своего императора.Часть первая ГОРОД ВСТРЕЧ
Глава 1
– Уже зима! Гильдия это подтвердила. Я оел, щурясь от яркого, послеполуденного солнца, чтобы увидеть, откуда идет этот голос. Через минуту на тропинке внизу раздались шаги, а потом из-за камней появилась голова. – На этот раз они уверены? – спросила девушка, сидевшая справа от меня. – А когда они не были уверены? – Одолев последние несколько футов, новоприбывшая обошла нас кругом и села на истоптанную дорожку травы. – В прошлом году жрецы промахнулись на две недели. – Моя соседка справа переменила положение и критически осмотрела свою лютню, смахивая с грифа упавшие семена. – Так то жрецы. Они без понятия. – А должны быть с понятием – они единственные, кто может предсказывать это должным образом. Я посмотрел в безоблачное голубое небо, словно где-то там, в вышине, я мог увидеть те же самые знаки, какие видят жрецы и которые скажут нам, что температура вот-вот упадет и шторма удвоят свои усилия. – Гильдия гораздо лучше предсказывала бы зимы, если бы жрецы предоставили ей такую возможность. – Давай не будем опять затевать этот спор, Катан, – сказала новоприбывшая, откидываясь на ствол одинокого кедра на краю утеса. – Осталось несколько теплых дней, и незачем их портить. Спорить будем, когда придет зима. – И когда это случится? – Когда закончится этот неестественный период жары. – Несмотря на глубокую осень, она носила лишь тонкую тунику и сандалии. – Через два, от силы три дня. Два или три дня. Ну, ничто не длится вечно, и мы, конечно, не ожидали этого внезапного возвращения летних температур в самом конце года. Было бы еще лучше, если бы я не должен был проводить столько времени за работой; занимаясь делами клана, пока мой отец выздоравливает. Он мог бы забрать обратно свой титул, но еще не готов справляться со всей бумажной работой, поэтому она досталась мне. Я ненавидел эту работу, но она уже не казалась такой противной, как раньше. Вероятно, потому, что за это время мне пришлось испытать намного худшее. – Вы сделали что-нибудь полезное? – Смотря что ты понимаешь под полезным, Палатина, – откликнулась Равенна. Она сидела возле меня, прислонившись спиной к стволу. Рядом, лицом вниз, лежала книга, которую Равенна давно не брала в руки – по крайней мере я не видел, чтобы она ее читала. – Полезное в том, что ты, по твоим словам, собиралась делать. – Грамматика Архипелага у Палатины временами слегка хромала, даже после восемнадцати месяцев, проведенных вдали от замысловатого языка ее родины. – То есть просмотреть эту книгу, ища то, чего там явно нет. – Если там этого нет, зачем себя утруждать? Почему бы не пойти и не поискать в другом месте? – Как только ты скажешь нам, откуда начать. Палатина закатила глаза и рассеянно принялась накручивать на пальцы зеленый росток, – сидеть спокойно она не умела. Она единственная из нас не радовалась этой жаре и безделью. Вздохнув, Равенна снова взялась за книгу. У меня тоже был экземпляр, но ни малейшего представления, куда я его положил. Не помню, чтобы я приносил его сюда… нет, он на дне сундука у меня в комнате, где никто случайно не наткнется на него и не узнает о его содержании. Я немного поерзал, пытаясь удобнее примостить голову на широком древесном корне. Было действительно слишком жарко, чтобы что-нибудь делать, хотелось только полежать в теньке. Кроме того, не было нужды напрягаться. Я переделал всю бумажную работу на сегодня – остальной клан пребывал в такой же расслабленности, и народ неохотно садился за скучные гроссбухи или прошения. С началом зимы меня такой работой завалят, но сейчас об этом думать не хочется. Я опять смежил веки и погрузился в довольную дрему, которой не мешали ни выступ на корне, неудобно впивающийся в спину, ни весьма раздражающее воркование голубей в лесу за спиной. Голуби прекрасны в небольших количествах, но поднятый ими шум очень быстро стал действовать мне на нервы. Приглушенный звук прибоя, доносившийся с пляжа, был гораздо лучше и послужил отличным аккомпанементом, когда через несколько минут лютнистка заиграла свою мелодию. – Палатина, скажи на милость, как фетийцы выиграли эту войну? – спросила вдруг Равенна. – Что ты имеешь в виду? – Они все время были пьяны. Смотри, человек, написавший это, был их верховным жрецом, но на одной неделе он посетил больше званых обедов, чем целый полк светских бездельников. – Мы наслаждаемся жизнью, – ответила Палатина. – Когда у нас есть свободное время, мы не валяемся под деревьями, сонно глазея на море. – Если вы так хорошо живете, почему ты не хочешь вернуться? Я почти ощутил свирепый взгляд, который бросила на нее Палатина, но было лень открывать глаза. Палатина уже неделю, если не дольше, проявляла раздражительность, и я к этому успел привыкнуть. – Хватит спорить, – вмешалась лютнистка, не прерывая игры. – Вы не даете мне сосредоточиться. – Ах, извини, Илессель, – процедила Палатина без всякого раскаяния в голосе. Ответа не последовало, и мои мысли снова унеслись прочь, далеко от залитых солнцем берегов Лепидора. Я знал, почему вспыльчива Палатина, все мы знали. Но винить в этом следовало меня за то, что я делал, а вернее, не делал. Она дергалась, требуя, чтобы мы уже ехали, я предпочитал ждать – и не делать ничего. И нельзя сказать, что я один такой был, потому что остальные тоже не спешили с отъездом. Я никому не сказал, почему мы все еще здесь, почему мы так долго задерживаемся, когда уже ясно, что навсегда остаться в Лепидоре не получается. Я вел дела клана, пока мой отец медленно выздоравливал после отравления, и больше месяца это оправдание всех устраивало. Хотя мои спутницы понимали, что это – не настоящая причина, что никакая скучная канцелярская работа, как бы она ни была необходима клану, не требовала моего личного участия. Моя мать и первый советник справились бы с ней не хуже, и они бесконечно терпеливее меня. – Могу я наконец узнать, будем ли мы действовать, когда здесь наступит зима? – спросила Палатина и ткнула меня пальцем в бок. Я возмущенно посмотрел на нее, на мгновение ослепленный ярким солнечным светом. – Я не собираюсь уезжать только потому, что погода изменится. – А когда? Когда звезды упадут с небес и океаны поднимутся, чтобы накрыть нас всех? Когда какой-нибудь жрец откроет рот и не помянет ересь? Или когда все остальные умрут от старости? – Мы тебе уже сказали. Я не тронусь с места, пока не буду иметь представление, куда я еду. – И чем пребывание в Лепидоре тебе поможет? Здесь нет ничего полезного, кроме той жалкой книги. – И куда ты предлагаешь направиться? – Про библиотеки ты не думал? В них целые горы книг, есть даже старые свитки, и если соскрести с них паутину, я уверена, они расскажут тебе то, что нужно. – По-твоему, люди, которые пошли на все, лишь бы это спрятать, затем передумали и рассовали повсюду записки, говорящие: «Мы здесь»? Палатина, я знаю, ты терпеть не можешь безделья, но нельзя действовать наобум. Что, если инквизиция узнает? Если они завладеют им, это станет концом их разногласий. – Почему нельзя просто сказать мне, чего именно ты ждешь? Разве я не заслуживаю такой малости? Разве мы все не заслуживаем? – Она посмотрела на остальных двух девушек, ища поддержки, и я тоже. Илессель сосредоточенно играла на лютне и будто вся ушла в музыку. Равенна снова отложила книгу и устремила взгляд серьезных карих глаз сначала на меня, потом на Палатину. – Ты кого-то ждешь? Кого-то конкретного? – спросила она. Я проглотил раздосадованное возражение и кивнул. Возможно, я не столь умно себя вел, как сам думал. Палатина спрятала лицо в ладонях, как всегда наигрывая. – Мы можем проторчать здесь целую вечность. Как я раньше не поняла? Я давно могла бы уплыть на одном из тех кораблей. Катан, Танаис может появиться только через много месяцев, и он никогда не бывает там, где нужен. – Танаис сказал, что вернется, когда в Лепидоре наведут порядок. – А тем временем он будет разбираться с восстанием какого-нибудь клана, или слишком активным жрецом, или чьим-то агентом, и каждый раз он будет по неделям застревать в захолустье. – Ты бы отправилась в плавание, не посоветовавшись с океанографом? Пусть Танаис не появится, когда нам нужно, но он был там, когда судно исчезло. Если кто-нибудь знает, где оно, то это маршал. – Что ж, флаг тебе в руки. Палатина встала, пошла прочь вдоль берега и через минуту скрылась среди кедровых стволов. – Она становится все невыносимее, – заметила Равенна, глядя ей вслед. – И она знает Танаиса лучше, чем ты. – Это ничего не меняет. Нам все равно придется его ждать. – Да знаю, знаю. Но что, если он не приедет? Хочешь застрять здесь на всю зиму, пока инквизиция плетет интриги? Пусть мы одержали победу в Лепидоре, но Сфера очень не любит проигрывать. Оставаясь здесь, мы снова привлечем ее внимание. Лучше всего двигаться дальше. В ветвях кедра над нами что-то зашуршало – голубь небось, чтоб его черти взяли. Лютня Илессель продолжала играть, и ей вторил хор цикад. – Начать действия против нас – это значит объявить, что все случившееся не было просто делом нескольких отступников. Тогда люди задумаются, что же случилось. – Это и так уже все знают, Катан. А фундаменталисты никогда не забывают поражения. – Кажется, никто вообще поражений не забывает. – Если это включает наших союзников, тогда почему так мрачно? Она взяла меня за руку и снова потянулась к книге, но в этот момент послышался резкий треск. Вторая охапка кедровых веток упала на нас обоих, сопровождаемая градом шишек. – Джерий! Я замотал головой, вытряхивая из волос кусочки коры, пока Равенна смахивала с себя иголки. Подняв глаза, я увидел ухмыляющееся лицо моего брата, любующегося на нас сверху. – Ага, я! – торжествующе сказал мальчишка. Этот маленький озорник сидел на третьей или четвертой ветке и знал, что нам до него не дотянуться, но не успел он больше ничего сказать, как справа от меня раздался придушенный крик. – Ах, ты негодник… да мне в жизни не вытащить из лютни весь этот мусор! Задержавшись проверить, что ее драгоценный инструмент не пострадал, Илессель вскочила на ноги, обежала дерево, и тотчас торжествующая ухмылка моего брата сменилась возмущенным воплем: лютнистка вскарабкалась к нему так же легко, как если бы она гуляла по пляжу. Я так и не знаю, где Илессель научилась орудовать отмычками или взбираться на стены и деревья, как простые смертные поднимаются по лестницам, но ее умения не раз оказывались полезными. – Джерий уверен, что взрослые не умеют лазить по деревьям, – прошептал я Равенне. – Кажется, он больше этого делать не станет. – Надеюсь, – ответила девушка, стряхивая с себя пыль. – Ты похож на пугало. – Кто бы говорил. Но этот первобытный вид тебе идет, особенно та ветка в волосах. Руки Равенны взлетели к ее черным кудрям, прежде чем она увидела мою ухмылку и поняла, что никакой ветки нет. – Если бы я не знала, то сказала бы, что ты и впрямь родственник Джерия. – В глазах Равенны внезапно появилась грусть, и я вспомнил, что она как-то упоминала о своем младшем брате, убитом приспешниками инквизиции, кровожадными воинами-фанатиками, которые называют себя «сакри» – посвященными, или Святыми воинами. Святые они или нет, они несомненно благочестивы. Благочестивы в своей рьяной преданности религии кровопролития. Непрерывный поток протестов и извинений шел теперь откуда-то из ветвей кедра. Эти вопли усилились, когда Илессель вновь появилась из-за ствола, крепко держа моего братца за руку. – Что будем с ним делать? – спросила она меня, стараясь подавить улыбку. Казалось, Илессель органически не способна ни на кого сердиться дольше минуты – за исключением хэйлеттитов. Она ненавидела весь их народ лютой ненавистью, и я догадывался, что эта ненависть как-то связана с ее способностями артистки-эскапистки. Но Илессель никогда об этом не говорила, а мы не спрашивали. – Можно его окунуть, – предложил я, указывая вниз, на пляж. – У меня есть идея получше, – заявила Равенна и, подойдя к Илессель, зашептала ей на ухо. Подслушивающий Джерий протестующе взвыл. – Я принес новости! – закричал он, стараясь привлечь всеобщее внимание. – Но ничего не скажу, если вы меня не отпустите. – Ладно, тогда отпустим, – согласилась Илессель и, наклонившись, сгребла горсть коры и хвойных иголок. Рассыпав их по волосам Джерия, она отпустила его руку. – Ну и что за новости? Джерий бросил на нее сердитый взгляд и выпрямился, тряся головой. – Важные люди прибыли из важного места с важным сообщением. – Море все еще тут, внизу, – напомнила Илессель, но Джерий ее уже раскусил. – Огромная манта, – объявил Джерий. – Из Фарассы, с тем белокурым здоровяком Кэнадратом. Он говорит, что у него есть новости из Танета, и вид у него был не очень довольный. Да, и с ним Кортьерес. – Хэйлеттиты, – сразу сказала Илессель и сунула лютню в дорожный кожаный чехол. Мы с Равенной переглянулись, и она слегка кивнула. Нас обоих посетила одна и та же мысль. – Теперь вы будете хмуриться всю дорогу, – посетовал Джерий с нетерпимостью семилетки к проблемам, которые его не касаются. – Нет, не будем, – пообещал я, выдавливая улыбку. Джерий весело болтал, пока мы спускались по тропинке на пляж – самый короткий путь обратно в Лепидор. Имелась приличная грунтовая дорога, идущая через кедровник к большаку, по которому возят лес, но она извивалась, обходя препятствия, и огибала склон невысокого холма, а мы не хотели терять времени. Я решил, что Палатина вернулась в город, так как не было видно, чтобы она сидела на краю десятифутового утеса – фактически дамбы, – который отделял лес от пляжа. Вскоре на другой стороне широкой лагуны показался город. Каменные здания в его стенах все еще кое-где стояли в лесах, и многих садов на крышах не хватало. Это было наследие шторма, который мы обрушили на Лепидор больше месяца назад, чтобы, как это ни смешно, попытаться защитить город. Но самые большие повреждения были устранены: стены уже укрепили, и строительство надстройки над воротами между Дворцовым кварталом и Портовым шло полным ходом. Всю дорогу мои мысли вертелись вокруг новостей Джерия, особенно той, о приезде Олтана Кэнадрата. Мы лишь немного знали его и его Дом, познакомившись с месяц назад, когда они привели нам на выручку свои войска. И хотя мы вознаградили их за помощь, они по-прежнему оставались более или менее неизвестной величиной. Зачем же сын лорда Кэнадрата проделал весь этот путь, чтобы доставить плохие вести? Мы вошли в город через задние ворота в Дворцовом квартале, подойти к которым можно лишь по деревянной дорожке, проложенной под стенами. Она всегда была повреждена волнами и штормами, но никто никогда не предлагал заменить ее каменной: это дало бы врагам свободный путь в город. Морские пехотинцы, охраняющие задние ворота, с любопытством посмотрели на нас, когда мы приблизились. – Принимали пылевую ванну, эсграф? – спросил один из них, скользнув взглядом по волосам Равенны. – Мой брат возомнил себя садовником, – ответил я, прежде чем пехотинец успел сказать что-нибудь двусмысленное. – К сожалению, он не потрудился глянуть, что за дерево он стрижет. – Тогда приходи, подрежешь мою оливу. Она огромная, тебе хватит работы на неделю, – предложил Джерию другой стражник, и его бородатое лицо раскололось в широкой усмешке. – Доброго вам дня. Задние ворота вели на узкую улочку в двух шагах от. дворца. Все двери домов были распахнуты из-за жары, и два старика, играющие в карты в тени узкой колоннады, приветствовали нас, когда мы проходили мимо. Здесь, в городе, было прохладнее, его заслоняли от солнца трех– и четырехэтажные здания и выстиранное белье, развешенное поперек улицы на веревках и шестах. И повсюду слышался мягкий плеск фонтанчиков в нишах и на углах улиц. Некогда эти фонтаны были основным источником воды для города, но с тех пор, как идея водопровода – быстро воплотившаяся в реальность – достигла Лепидора около пятидесяти лет назад, их главным назначением стало освежать воздух летом. Еще два морпеха, дежурившие на воротах дворца, махнули нам, пропуская всех в побеленный задний дворик. После вторжения режим охраны усилили, но меня проверять все равно не надо было. Как и дома, дворцовые ворота покрывали строительные леса, и двери были еще не закончены. Деревянные баррикады возводились и шумно сносились в сумерки и на заре. – Пришли, наконец! – раздался голос Палатины. Она стояла на галерее наверху лестницы, поднимающейся по правой стене. – Ты что это вытворяла, Равенна? Пыталась покрасить волосы? – Это все Джерий, – сказал я, когда мой брат понесся наверх впереди нас. Мой отец и его гости в приемной зале, сообщила нам Палатина. Она озабоченно хмурилась, но выглядела более оживленной, чем за все последние дни. Мы с Равенной, как смогли, вытрясли пыль из волос, используя вместо зеркала полированное бронзовое блюдо. – Ну сколько можно прихорашиваться! – в конце концов не выдержала Палатина. – Кто является без предупреждения, не ждет от хозяев безупречного вида. Я бы не беспокоился, если бы это был просто Кортьерес, старинный друг моего отца, но с Кэнадратом я встречался только один раз. И тогда я не произвел хорошего впечатления: весь в синяках, с ввалившимися глазами и в длинной мантии, скрывающей багровые следы на руках и ногах. Сейчас я выглядел определенно лучше. У двери в приемную залу ждал слуга, и он объявил нас без всяких формальностей. – А, вот и вы! – воскликнул отец, отрываясь от разговора с двумя гостями. – Приветствую вас, эсграф Катан, – сказал один из гостей, делая обычный церемонный поклон человеку равного положения. – Рад видеть вас в добром здравии. Я поклонился в ответ, абсурдно сознавая, что все они трое намного выше меня. Олтан Кэнадрат, который приветствовал меня, имел светлую кожу и белокурые волосы, редкие на любом континенте, не говоря уже об экваториальном Танете. Моя вторая встреча с ним лишь подтвердила мое впечатление, что этот человек занимается не своим делом. С его гладкой бородой и усами и таким богатырским сложением ему следовало быть северным пиратом, из тех, что скитались по Архипелагу в былые времена, селясь в ныне исчезнувших первобытных лесах Тьюра. – Он прав, Катан, – с дружеской улыбкой заметил Кортьерес. – В последнюю нашу встречу ты выглядел ужасно. Приветствия закончились, Палатина раздала напитки, и Олтан сообщил нам с Равенной свои новости. – Хэйлеттиты захватили Юкхаа и заняли Дельту, – без обиняков сказал он. – Теперь мы потеряли все материковые территории, и тридцать тысяч хэйлеттских солдат расположились лагерем у нас под носом. – Танет есть Танет – все торговые лорды носятся с высунутыми языками, стараясь раздобыть товары, пользующиеся у хэйлеттитов спросом, – язвительно заметил Кортьерес. С виду походя на медведя, он отличался острым умом и обычно был гораздо тактичнее моего отца. Олтан не обиделся на этот выпад. – Боюсь, граф прав. Мы с лордом Барка настаивали на военной акции, но другие Дома не расположены нарушать то, что они считают новым статус-кво. На минуту в зале воцарилась тишина. Любой человек с каплей здравого смысла понимал, насколько это плохая новость. Пусть Танет – торговый город на островах, но он все равно очень близко к материку, а армия хэйлеттитов пока что оказывалась непобедимой. Будущее Л епидора, как и будущее большинства других кланов, зависит от свободного Танета, управляемого торговыми лордами. Он не сможет оставаться торговым центром под военным правлением хэйлеттитов, особенно если они последуют своей обычной политике разграбления захваченных городов. От моего хорошего настроения не осталось и следа. – Они вообще ничего не делают? – поинтересовалась Равенна. Олтан покачал головой. – Совершенно ничего. Конечно, Совет Десяти направил протест королю королей, но это пустая трата чернил. – Хэйлеттиты готовятся штурмовать город? – Еще нет, – ответил Олтан. – У них по-прежнему нет флота. Они могут затруднить нам жизнь, но больше ничего. Пока. И тут я понял, почему наследник Кэнадрата, одного из крупнейших Домов в Танете, проделал весь этот путь на север. Лепидор владеет самыми крупными месторождениями железа в Океании, а скоро станет еще и крупнейшим производителем оружия. Олтан хотел добиться, чтобы наше оружие не шло хэйлеттитам. – Это что-нибудь меняет? – спросил я отца. Он снова облачился в просторную зеленую мантию, которая некогда была парадной и знала лучшие дни. Клан не должен видеть, сколько вреда причинил яд, считал отец, и носил эту мантию, чтобы создать впечатление, будто он не истощен. Почти все знали обратное, но никто ничего не говорил. Знаменитые целители Кортьереса заверили нас, что со временем отец восстановит потерянный вес. – Перспективы торговли оружием становятся для нас сомнительными, – ответил он. – Поскольку оружие, отправленное в Танет, может оказаться в нежелательных для нас руках, поставка его туда начинает выглядеть не такой уж хорошей идеей. «В нежелательных для нас руках». Отец говорил не только о хэйлеттитах. Да, они представляют непосредственную угрозу, но за ними стоят жрецы – Сфера с ее мечтами о священных походах и крови. Сфера уже пыталась захватить Лепидор по той же самой причине – чтобы производить оружие для нового похода. После всего, что мы пережили, продавать оружие ее союзникам мы ни за что не станем. И как выяснилось, Дом Кэнадрата разбогател, торгуя оружием на Архипелаге, в том самом месте, которое Сфера хочет очистить святым огнем и инквизицией. – Значит, вы хотите продавать его куда-то в другое место? – спросила Равенна. – Об этом надо будет поговорить с Гамилькаром, потому что он зарабатывает, ввозя наше железо и оружие в Танет. – Гамилькар был нашим официальным танетским партнером, с кем мы подписали контракт на поставку железа. И человеком, который всем нам спас жизнь во время вторжения. – Но если на Архипелаге есть рынок сбыта… Продавать оружие, чтобы убивать сакри, – это другое дело. Я увидел легкую улыбку Равенны. Для нее они были палачами, истребившими ее семью. Даже не людьми. – У меня есть еще информация, возможно, она покажется вам полезной, – сказал Олтан. – Касающаяся двух жрецов, которые уцелели после попытки совершить здесь переворот. Аварх Мидий и… Сархаддон, кажется, так его зовут. Я навострил уши. Эти жрецы были единственными уцелевшими из войска Сферы, которое попыталось завладеть Лепидором, и их судьба была бы хорошим индикатором ее реакции. – Продолжай, – ровно сказал отец. – Они вернулись в Священный город, где их лично принял Премьер Лечеззар. Этот прием не мог быть приятным. Лечеззар, прозванный Адским Поваром, был весьма склонен обвинять подчиненных в союзе с еретиками, когда они терпели неудачу. Но следующие слова Олтана опровергли мое предположение: – Сархаддона повысили до инквизитора и послали на Архипелаг. Генерал-инквизитор уже там, с приказом подавлять в Калатаре любые мысли о независимости. – Им всегда мало, – печально молвила Равенна. – Они убили целое поколение, но этого было мало. Они завладели страной, но этого было мало. Люди, которых они пытают и сжигают, – это те, кто учит калатарцев и кто хранит историю династий. – Прости, я не сразу догадался, – сочувственно отозвался Олтан. – В прошлую нашу встречу я принял тебя за фетийку, но, увидев тебя сейчас, я должен был понять свою ошибку. Ни одна коренная фетийка не могла бы выглядеть так, как ты. Кэнадрат прав, подумал я, когда Равенна тускло улыбнулась, и ее поднявшееся было настроение оказалось вновь испорчено его новостью. В течение многих лет Равенна выпрямляла свои от природы вьющиеся черные волосы, терпела раздражение измененных глаз и проводила как можно больше времени на открытом воздухе, чтобы сделать темнее свою кожу, бледную для кала-тарки. Она выглядела почти как фетийка, но из-за карих глаз и массы черных кудрей ее уже никто за фетийку не принял бы. – А что Мидий? – спросил Кортьерес. – Ему дали пост на Архипелаге, точно не знаю какой. Не думаю, что очень важный, но все равно он будет в центре событий. – Но почему Лечеззар дает им еще один шанс? – удивилась Палатина. – У него же полно других кандидатур. – Не думаю, что их действительно полно, – возразил мой отец. – Сархаддон исключительно умен, хотя редко показывал это, когда был здесь послушником. Очевидно, он фанатично предан их делу, а Лечеззар не глупец. Они потерпели здесь поражение не по вине Сархаддона. Что касается Мидия, он родом из влиятельной хэйлеттской семьи. Почти непотопляем, представитель старого дворянства в Сфере. Это может тормозить его карьерный рост, но когда-нибудь он все равно станет экзархом. Даже думать было противно, что этот высокомерный хам поднимется до одного из самых высоких постов на службе Рантаса. Будь я даже согласен с их учением, все равно не стал бы иметь дело со Сферой, возглавляемой людьми вроде Мидия и Лечеззара. – Мы знаем, что он хотел устроить новый Священный Поход, – заговорила Палатина, играя с бокалом. – Поскольку мы сорвали его планы, ему придется ударить по Архипелагу каким-то другим способом, и инквизиция – лучший из них. Для него, – добавила она, увидев выражение на лице Равенны. Я даже представить себе не мог, что она должна была чувствовать, видя как сакри, правящие ее страной со времен последнего Священного Похода, вот уже почти четверть века, методично разрывают ее на части. Равенна родилась через пару лет после тех событий и никогда не знала свободного Калатара. Она унаследовала титул фараона от своего деда, сожженного во время того Похода, но этот титул не более чем пустое, издевательское напоминание об утерянном. Я посочувствовал Равенне. По мне, быть наследником и так несладко, даже без необходимости выдерживать мучения, через которые прошел Калатар. – Мы в состоянии помочь, – заявил отец, устремляя пристальный взгляд на Олтана. – Если договоримся о пути для оружия, который пойдет в обход Танета прямо на Архипелаг, то обратными рейсами мы смогли бы незаметно вывозить людей. Наследник Кэнадрата явно засомневался: – Великие дома должны быть осторожны, чтобы не вовлечься в контрабанду… – начал он, но Кортьерес его перебил: – Если те люди, которым вы хотите продавать оружие, гниют в тюрьмах Сферы, никто не даст вам денег. Если существует организованное сопротивление снаружи, тогда другое дело. – Я тоже так полагаю, – поддержал его Олтан, все еще сомневаясь. – Только вот если мы попадемся, конец нашей коммерческой репутаций. Закон запрещает ввозить оружие в Калатар под страхом отлучения, поэтому нам придется найти посредника – третью страну. Но первый шаг – это изложить наше предложение лорду Барка.Глава 2
«Целый день потратили на согласование кучи торговых мелочей, дай бог, чтобы хоть с пользой», – подумал я, стоя в зале ожидания подводной гавани Лепидора, пока манта Кэнадрата, увозящая наших гостей, отваливала от причального портала. Пройдет не меньше трех недель, пока мы получим ответ, а скорее всего – скорректированное предложение для дальнейшего обсуждения. Следующий день после прибытия Олтана, последний день лета, я провел в душном кабинете отца, продираясь сквозь сложности торговли Великого дома, Я никогда не был силен в арифметике, и к тому времени, когда мой отец призвал на помощь своего первого советника, дородного Атека, чтобы рассчитать размеры прибыли и проценты на взятки, я почти спал. Но мне предстоит когда-нибудь стать графом Лепидора, поэтому я изо всех сил старался следить за числами, которые Атек строчил на обрывках пергамента, и не позволял себе смотреть на гладкое, манящее синее море. На самом деле, это и значит быть графом – или любого рода правителем, – и я вынужден был признать, что мне это так же ненавистно, как чувство, что все вокруг ждут от меня решений. Конечно, это приятное чувство, когда все идет хорошо и нет необходимости делать трудный выбор, но во время вторжения Сферы я испытал самые худшие стороны положения лидера, и с меня хватило. Хотя мой отец быстро шел на поправку, он был не в состоянии целый день выдерживать темп Олтана, и после обеда переговоры со стороны Лепидора вел я. Ради своего клана я не мог уступать, пока мы не сходились на том, что удовлетворяло всех. На закате, когда по западному небосклону от горизонта до горизонта разлилось небывалое красновато-золотое сияние, я понял, что зима уже пришла, и сослался на клановые обязанности, чтобы последний раз поплавать в море, еще теплом после дневной жары. Главы кланов так не поступают, и я чувствовал, что подвожу своего отца, но кто знает, когда мне снова представится такая возможность? Не было времени уходить далеко от города, иначе мне пришлось бы возвращаться в темноте, поэтому я прошел немного вдоль берега к пляжу под тем косогором, где мы сидели днем. Сбрасывая с себя тунику в странном, жутком зареве, я посмотрел на море. Солнце висело пылающим оранжевым шаром в поразительном небе медного цвета, заливая город и береговую линию призрачным, почти апокалиптическим светом. Лес позади меня стоял безмолвен, и моя гротескно растянутая тень казалась изможденным призраком на фоне деревьев и золотого песка. Но самым необычным было море. Из красок этого эффектного заката волнистая поверхность океана выбрала для себя густой кроваво-красный цвет. – Море цвета красного вина, – промолвил я, не сознавая, что говорю вслух, пока не услышал ответ. – Я думала о том же, – сказала Равенна, сидевшая в тени скалы. Когда она встала, мы старались смотреть лишь на лица друг друга. Фетийский поэт Этелос жил почти шестьсот лет назад, но, судя по его стихам, он созерцал похожий закат на некоем древнем острове еще до того, как человечество ступило на берега Океании. – Я никогда не видел ничего подобного, – сказал я, показывая на панораму неба и моря. – Я тоже. – Равенна спустилась на пляж и встала рядом, и еще одна длинная тень упала на песок. – Даже в начале зимы, когда закаты всегда удивительны. Все-таки странно, что эти цвета, так любимые Сферой, могут казаться такими красивыми. Сфера поганит все, к чему прикасается. Все, кроме закатов. Почему так? – Закаты были здесь задолго до Сферы и останутся здесь, когда о ней давно забудут. – Я завидую людям, которые будут любоваться подобным чудом, знать не зная о ереси и инквизиторах. – Мы никогда не сможем о них забыть, – вздохнул я, – но я тебе обещаю: когда-нибудь мы будем смотреть на такой закат из Дворца Моря в Санкции, как древние иерархи. Равенна воззрилась на меня, затаив дыхание, потом озадаченно покачала головой. – Ты сейчас одной фразой сказал очень многое. На самом деле, так и было, и кое-что из сказанного я сам понял лишь спустя много времени. Мое обещание казалось странным, но мы оба знали, что оно означает. Санкция, древний священный город Аквасильвы, исчез, когда Сфера пришла к власти. Никто из нас не сможет в него войти, пока Сфера не сгинет, если история его исчезновения верна. Двести лет его было не видно и не слышно, и это самый ясный показатель, что причина определена правильно. Но гибель Сферы – еще не все, и если бы я знал будущее, я бы никогда не дал такого обещания. Равенна была мудрее меня и уже поняла то, чего я не увидел в своей слепоте. И никто из нас двоих не упомянул тогда о значении, которое имел ритуал наблюдения заката для самих иерархов. – Поплыли? – спросила Равенна, нарушив молчание. Мы поплыли, наслаждаясь теплом темной воды, пока солнечный шар совсем не исчез, и лишь пурпурная заря осталась на западном небосклоне, загороженная синими силуэтами туч. Не возвращаясь к сказанному, мы натянули туники на еще мокрые тела и вернулись во дворец.На следующее утро вершины гор скрыл непроницаемый слой низких облаков, и в воздухе повеяло резким холодом. Зима теперь стала похожа на зиму, хотя так было не всегда. Это теперь существовал абсолютный разрыв между зимой и летом, граница, которую мы переходили в конце каждого года. После этой даты налетал первый шторм, а с ним начиналась штормовая полоса, длившаяся обычно несколько месяцев. Треть каждого года с разницей в несколько недель. Только Сфера, с ее способностью контролировать и «видеть» погоду сверху, знала, почему это происходит, и конечно, не в ее интересах было кому-нибудь рассказывать. Я еще несколько минут смотрел из зала ожидания подводной гавани, как манта Кэнадрата скользит во мрак легкими, неторопливыми ударами своих огромных крыльев. Только когда вода полностью поглотила ее, я повернулся и отпустил двух сопровождавших меня морпехов. Во дворце меня ждала работа, но эскорт уже не был нужен. Одно хорошо в зиме, размышлял я, взбираясь по лестнице в свой кабинет во дворце: не так обидно торчать в четырех стенах. Снаружи нечего было делать, кроме как когда шел снег, и та новизна вскоре прошла, когда холод просочился под мою одежду. Я не был океанином по рождению и никогда не чувствовал себя счастливым в холоде. Одного года на Архипелаге, где никогда не бывает снега, хватило, чтобы убедиться: я совсем по нему не скучаю. Мой отец отдал мне этот кабинет много лет назад, и с тех пор я изредка пользовался им, но за последние недели свыкся с ним, как черепаха с панцирем. Кто-то из слуг уже разжег камин, и от приятного тепла комната стала гостеприимной и желанной – чего не скажешь о документах на письменном столе. Я уселся в кресло и взял верхний лист – при виде размашистого почерка Палатины во мне проснулся интерес. Что это такое, я понял не сразу. Вчера, во время перерыва в переговорах, я сказал Палатине, что нам пригодятся ее суждения о Фетии. Очевидно, она приняла эту идею близко к сердцу, потому что передо мной лежали две страницы, озаглавленные «Коммерция в Фетии». Первым пунктом, несколько раз подчеркнутым, значилось «Фетией правит император», за этим следовало так же подчеркнутое «Фе-тийцы ненавидят танетян». Некоторые из ее слов только шифровальщик мог бы разобрать, но я догадался по смыслу фразы. Дойдя до конца, я откинулся на спинку кресла и уставился на доклад, спрашивая себя: а так ли удачно было наше предложение? Нет другого логичного места для продажи оружия калатарским диссидентам: Фетия расположена посередине, нейтральна, и в ней, как в Танете, можно покупать или продавать абсолютно все. С другой стороны, Палатина указала на ряд очевидных отрицательных моментов. Фетийские кланы всячески осложняли жизнь танетян, пытающихся торговать. Многие из этих кланов держались крайнего изоляционизма и протекционизма, вели жесточайшую конкурентную борьбу. Кланы вроде родного клана Палатины принадлежали к другому концу спектра: были свирепыми завоевателями и империалистами при всей их приверженности к республиканскому строю. А Селерианский Эластр, легендарная фетийская столица… всевышние боги! Палатина написала такое, что не укладывалось у меня в голове. Не может быть, чтобы она не преувеличила, уж не знаю зачем. Ведь невозможно быть президентом клана и проводить на вечеринках три ночи из каждых четырех? А что до упомянутых ею оргий, то это больше смахивает на описание порочного города Мэлайры в «Книге Рантаса», якобы разрушенного гневом богов сотни лет назад. Надо было спросить ее об этом прямо. Я позвонил в колокольчик, и через несколько мгновений один из моих младших кузенов, который сегодня дежурил, появился в дверях. – Ты не мог бы найти Палатину и попросить ее прийти, как только ей будет удобно? Он кивнул и снова исчез. Я бы предпочел сам найти девушку, посылать гонца казалось как-то невежливо. Но я знал, что если отправлюсь ее искать, то не вернусь к работе до вечера. Палатина появилась где-то через полчаса, когда я рассматривал просьбу из городка Джесрадена о выделении дополнительных средств клана: клановый десятник хотел ввести в действие новую гидросистему, поскольку старые трубы разваливаются на части. Из этого следовало, что фарасские подрядчики, которые их монтировали, сделали некачественную работу. Нет смысла нанимать тех же самых –мне придется выяснить, какая группа этим занималась. О Стихии, как это скучно! – Катан? Я поднял голову, вздыхая с облегчением, и отложил в сторону петицию из Джесрадена. Это может подождать, никто не собирается укладывать новые трубы зимой. – Надеюсь, я не оторвал тебя от важных дел? Ты, наверное, занимаешься чем-то куда более насущным, чем я. – Ты хочешь поговорить о Фетии, – изрекла Палатина, обходя стол, чтобы сесть рядом со мной. Девушка не выглядела озябшей, значит, она не была на улице. Наверняка пришла сразу же, потому что скучала. Ее можно понять. – Я прочел твой доклад, но кое-что в нем… – …кажется невероятным. Увы, все это правда. – Она подтащила стул из угла, и я оттолкнул от стола свое кресло, чтобы освободить больше места, свирепо пиная при этом стол. – Ты шутишь! Даже президент Декарис и его бордель? – Катан, в некоторых вопросах ты по-прежнему наивный провинциал. Фетия разваливается, а когда все катится под откос, как там, люди начинают вести себя очень странно. – Но если все это… – я извлек ее доклад из кучи бумаг, – правда, то как получается, что Фетийская империя до сих пор так могущественна? Палатина ответила не сразу, задумчиво глядя вдаль. – У Фетии есть две стороны. Да, есть вещи, которые я написала и которые тебя беспокоят. Кланы ни о чем особо не заботятся, кроме престижа и хорошей жизни. Не все из них, конечно, – добавила она, имея в виду свой собственный клан, воинов Кантени. – Все это в Фетии можно увидеть в больших городах и Селерианском Эластре. Но ты забываешь, что фетийцы – лучшие моряки в мире. Мы оба фетийцы, ты и я, и никто из нас двоих не счастлив вдали от моря. Для тебя море – не только корабли, но все знают, что в мореплавании фетийцам нет равных. И это бесспорная истина, хотя танетские шкиперы и кэмбресские адмиралы утверждают иное. Остальной мир рассматривает океан как проезжую дорогу и торговый тракт, а также обширную природную рыбную ферму, но для фетийцев океан – это нечто большее. Не бог или богиня, и не огромный живой организм, как верили полумифические эксилы, но больше* чем проезжая дорога и рыбный садок. И именно фетийцы основали Океанографическую гильдию. – Так ты говоришь, что это флот поддерживает их могущество? – Флот и император. Этой темы она до сих пор избегала. В докладе не было никакого упоминания об Оросии, что меня заинтриговало. Как можно писать о коммерции в Фетии, не упоминая человека, который – хотя бы номинально – обладает большей властью, чем любой другой властитель на Аквасильве? Даже кэмбрессцы боятся открыто противоречить императору, хотя ревниво следят, чтобы не попасть даже в тень вассальной зависимости от Фетии. – Ты оставила его напоследок. Палатина кивнула. – Он опаснее всех прочих, вместе взятых. – Что он собой представляет? Как человек, я имею в виду. – Вероятно, он самый блестящий император за всю нашу историю. Когда ты с ним говоришь, ты чувствуешь, что он всегда опережает тебя на несколько шагов. Разумеется, Оросий играет в шахматы, и он никогда не проигрывает. Но он бессердечный, холодный, безжалостный – и все прочее в том же роде. Оросий – неподходящий правитель для Фетии, потому что хочет быть абсолютным монархом, а мы ему не позволим. – Я думал, в этом весь смысл императорской власти? – Не нашего императора, – заявила Палатина с оттенком гордости. – В Фетии император – или императрица, у нас их было несколько – не то же самое, что например, хэйлеттский царь царей. Оросий не может казнить человека без суда или издавать указы, какие ему захочется. Фактически, – девушка помолчала, сжав кулаки, словно концентрировалась на чем-то неуловимом, – он вообще не император. Он командует флотом и руководит ассамблеей кланов. Но все законы принимают они – Оросий просто их уравновешивает. Без него кланы воевали бы все время. При нем мы воюем только время от времени. Оросий хочет большего. Он хочет править сам – и он хочет вернуть старую империю. Но поскольку большинство кланов сильно дезорганизованы, Оросий ничего не может добиться и потому обращается за помощью к Сфере. Что было самой серьезной проблемой. Мегаломаньяк на фетийском троне – не слишком большая беда, учитывая ослабленное состояние империи, но если он действует рука об руку со Сферой, то это меняет дело. – Отец сказал мне, что он под башмаком экзарха, и говорил что-то о его болезни. Экзархи были властителями Сферы, которые повиновались только четырем Премьерам – а в некоторых случаях не подчинялись даже им. Экзарх Архипелага, неизменно гнусный тип, правил своими обширными духовными территориями как светской империей с тех пор, как Священный Поход оставил на Архипелаге вакуум власти. Экзарх Фетии, хоть и не столь могущественный, тоже обладал огромной властью, равной власти короля моего собственного континента Океании. – Отчасти это так, – подтвердила Палатина. – В тринадцать лет Оросий тяжело заболел, и эта болезнь его изменила. Иногда у него бывают головные боли, от которых он теряет сознание и по несколько дней не появляется на людях. Радуйся, что ты не на его месте, иначе у тебя были бы те же проблемы. Я не хотел, чтобы девушка напоминала мне об этом. Мы оба были кровными родственниками Оросия: Палатина была его двоюродной сестрой, а я, вероятно, двоюродным братом, хотя я еще не был уверен. И хотя я никогда не признавался в этом, эта мысль меня ужасала. Если император или Сфера когда-нибудь узнают, кто я такой, я и глазом не успею моргнуть, как снова окажусь на костре, и на этот раз поблизости не будет никаких торговых лордов, чтобы мне помочь. Оросий уже пытался убить Палатину, а она – женщина, и потому куда меньшая угроза в глазах Сферы. И что касается болезни – я мог это вспомнить, потому что сам болел в том же самом возрасте. – Но насколько сильно на него влияние экзарха? – По обстоятельствам. – Палатина откинулась на спинку стула, поправляя складку своей толстой зимней туники. – Когда император болен, экзарх фактически всем распоряжается, а в остальное время Оросий полагается на него, как на Первого советника. Есть еще человек по имени Заратек, который руководит секретной службой. Эти двое и Танаис – единственные люди, которым он доверяет. Мы далеко ушли от первоначальной темы – коммерции в Фетии, – но я не возражал. Танаис обещал открыть тайну моего происхождения, когда вернется, и в основном ради этой информации я откладывал наш отъезд. Если повезет, Сфера не узнает о существовании еще одного кузена Оросия. Одно меня озадачивало: как люди могли с самого начала потерять мой след? Я знал, что я урожденный Тар'конантур, член императорского клана, что на свет я появился в Фетии, и что по некой причине тогдашний канцлер империи похитил меня, когда мне было несколько часов от роду. Никакие поиски тогда не велись – очевидно, весь этот инцидент был как-то замят. Но зачем вообще было идти на все эти хлопоты? – Если мы будем продавать оружие в Селерианском Эластре, империя узнает? – спросил я, резко меняя тему. По какой-то причине мне больше не хотелось говорить об императоре. – Селерианский Эластр – очень космополитичный город, – ответила Палатина. – Там меньше людей, чем в Танете, но он расположен на более крупном острове. Очень трудно проследить, кто что делает, и если нас не будут искать… – Танетских торговцев, продающих оружие в фетийской столице? Вряд ли мы будем заметны. Палатина игнорировала мой сарказм. Окна слегка задребезжали под порывом ветра. Взглянув на небо, я увидел вместо сплошной серой облачности рваные тучи, несущиеся на запад, к морю. Они приобрели более темный оттенок, почти фиолетовый; стало быть, шторм. Один Рантас знает, сколько он продлится. – Думаю, вам придется подписать соглашение с фетийским кланом. Не с одним из главных, вроде моего, а с маленьким. Откуда-нибудь с окраины, у которого мало коммерческих интересов. Лучше бы со старшим кланом, но все они слишком ненавидят танетян. Это единственное, в чем они согласны. – Такой договор не покажется странным? Я нацарапал несколько слов в конце ее доклада, чтобы не забыть. – Нет, подобное уже бывало. – Ты можешь кого-нибудь рекомендовать? – Я могу подать тебе идею, – сказала она и поежилась, как от холода. – Но Кэнадрат будет полезнее. С тех пор как я уехала, обстоятельства могли измениться. А почему здесь так холодно? С преувеличенным вздохом я встал и пошел к вентилю обогревателя. Зимой и во время штормов дворец отапливался горячей водой, пущенной по трубам вокруг каждой комнаты. В подвале есть печь, работающая на огненном дереве, которая нагревает эту воду; содержать ее дорого, но необходимо, учитывая морозы в середине зимы. Открыв вентиль чуть сильнее, я вернулся на свое место. Интересно, каково жить там, где теплее? В Архипелаге и Фетии не бывает суровых зим, одним Стихиям ведомо почему. Да, здесь холоднее, и очень мало солнца. Но на Архипелаге сейчас сезон муссонов, когда каждый день идет дождь, иногда по несколько, недель кряду. Что касается меня, то любые муссоны неизмеримо предпочтительнее стужи и сугробов величиной с дом. – Поезжай и поживи немного в Фетии, и ты увидишь, что такое цивилизованный климат, – посоветовала Палатина. – Хочешь, чтобы я утонул под дождем? Я встал на защиту Лепидора, несмотря на мои личные ощущения. Здесь мой дом, и хотя я острее чувствовал холод из-за своей фетийской крови, я уже привык к этому климату. – Я думала, тебе нравится быть мокрым. – Есть маленькая разница между плаванием в море и плаванием по улице, – парировал я. Палатина ухмыльнулась: – Тебе бы понравилось. Я уверена, в тебе есть что-то от тюленя – ни у кого больше нет такого пристрастия к океану. – И ты еще утверждала, что все фетийцы связаны с морем. Берегись, не то заговоришь как танетянка. – Я предпочитаю Танет, – ответила Палатина, снова вдруг посерьезнев. Я понял это, потому что она начала играть с карандашом, водя им вверх и вниз по краю стола. – Танет растет, он куда-то движется. Достаточно послушать речи Олтана, чтобы это увидеть. Кэнадрат – большой Дом, с надежными торговыми маршрутами и кучей денег. Они могли бы спокойно сидеть и плевать в потолок, пока денежки текут к ним рекой, а всю энергию направить на то, чтобы попасть в Совет Десяти. Вместо этого, поскольку им хватает ума заранее видеть проблему, они задумывают рискованное новое предприятие. И с Домом Барка, который они едва знают. Будь на их месте фетийцы, они бы так не поступили. Они бы прикончили своих конкурентов, всадив им нож в спину, но палец о палец не ударили бы, чтобы попробовать начать что-то новое. Фетия живет за счет прошлой славы, и никого это не волнует. Палатина зло скрутила карандаш. Тот выскочил из ее пальцев и, пролетев через всю комнату, ударился о тяжелые зимние портьеры. На лице девушки появилось виноватое выражение, когда она встала, чтобы его поднять. – Но почему? Палатина говорила о Фетии всего несколько раз, и я до сих пор не понял, что стало причиной упадка. – Ты ничего не принимаешь всерьез, кроме точных наук. Я вынужден был признать, что тут она права. Меня воспитали как дворянина, отец основательно обучал меня, ибо верил в образование. Но я всегда занимался только естественными науками. История, теология, право, грамматика – все эти предметы вызывали у меня острую скуку, особенно теология. А что до сочинений фетийских философов… одно время я ненавидел Фетию просто за то, что она столько их наплодила. – Каждая страна имеет свою эпоху расцвета, – продолжала Палатина. – Двести лет назад Фетия выиграла Таонетарную войну и получила возможность развиваться. Но затем пришла Сфера, иерарх убил своего кузена и стал императором, и все развалилось. И ты видел, как Сфера переписала историю, чтобы сделать нас злодеями той Войны. – Но почему вы им позволили? Я знаю, тебя там не было, конечно, но почему? – Кто знает? – Она выразительно повела карандашом. – Это случилось, и кланы постепенно отдали все Танету. Двести лет назад Танета даже не существовало. По крайней мере это я помнил, вместе с фрагментами истории других континентов. Танет основали беженцы, спасающиеся от опустошения Войны. Острова в проливе между двумя половинами расколотого континента Экватория показались им безопасным местом для жизни, защищенным несколькими милями воды от междоусобных войн на материке. – Что натворил один, другой исправить может. – Теперь ты цитируешь мне фетийских поэтов? А я всегда думала, ты их терпеть не можешь. – Я не понимаю и десятой доли того, что они говорят, но могу при случае ввернуть цитату-другую. – В Фетии ты никогда бы не преуспел. Там даже в ассамблее спорят о поэзии – лидеры кланов читают все. Помню, я присутствовала на одном заседании, когда еще был жив мой отец. Президент Мандрагор и президент Налассель схлестнулись из-за того, сочувствует Северий войне в своих эпических поэмах или нет. – Палатина слабо улыбнулась. – Мелочь, конечно, но она показывает, как низко мы пали. Но по крайней мере у нас еще что-то осталось: наша поэзия и наша музыка. Иногда мы даже можем спорить о философии. – Но ведь Сфера закрыла все академии? – Есть кое-что, что ты должен понять насчет Фетии, если собираешься иметь дело с Равенной. Я говорю «Фетия», но то же самое верно для Калатара и остальных островов. Ты этого не замечал, когда был там, потому что нас держали вдали от проторенных дорог. Жизнь Фетии происходит на улице. Наши города построены вокруг площадей, наши дома и дворцы построены вокруг дворов и садов, и сам император большую часть приемов устраивает под открытым небом. И даже в своих домах мы стараемся создавать большие открытые пространства. А это значит, что мы беседуем. Мы проводим часы в кафе, парках, колоннадах, общаясь с друзьями. Мы не сидим взаперти по одному и по двое и не плетем интриг. Ничто и никогда не остается тайным, и нет никакого способа помешать идеям циркулировать. Сфера закрыла академии, запретила демонстрации как еретические и ввела религиозную полицию, чтобы ересь не обсуждалась. Но все эти меры результата не дали. На Архипелаге так же невозможно заткнуть людям рот, как остановить восход солнца. Вот почему Сфера ненавидит Калатар – и всех апелагов. Нами она не может управлять, как другими. – Но танетяне тоже все свое время проводят на открытом воздухе, – возразил я. Палатина покачала головой: – Но не так. У танетян все вертится вокруг Домов, и влиятельные люди выходят наружу лишь для того, чтобы пройти от дома к дому. В Фетии все важное делается вне дома, и ты не будешь президентом клана, если люди тебя не видят. Ты не можешь прятаться. Вот почему Сфера и Архипелаг не могут сосуществовать вечно. Рано или поздно, сколько бы времени ни потребовалось, один из них уничтожит другого.
Глава 3
Мы ждали еще две недели, но Танаис так и не появился. Небеса над Лепидором оставались неизменно серыми и мрачными, разнообразие внес лишь, пятидневный зимний шторм, пришедший с юга. Необычный циклон, пересекающий три штормовые полосы, он нанес серьезный ущерб городу Джесрадену и земле Кортьереса южнее по побережью. Через восемнадцать дней после отплытия Олтана в Лепидор прибыла манта Барка, каждые два месяца совершавшая рейс за железом, и привезла запечатанное послание от Гамилькара. К счастью, отец уже вернулся к своим обязанностям, думал я, неся письмо наверх. Я все еще занимался некоторыми клановыми делами, но только из чувства долга. – Войдите, – ответил Элнибал на мой стук. Он, как обычно, сидел за столом и выглядел почти так же, как раньше. Но вокруг его глаз появились морщины, которые никогда не исчезнут, и на минуту меня охватила ненависть к мертвому Премьеру, которая пыталась отнять у нас Лепидор. Надеюсь, она плывет в загробной пустоте, навсегда отрезанная от богов, которым якобы поклонялась. Я вручил отцу письмо, вложенное в непромокаемый тканевый мешочек с зашитыми в него грузиками. Элнибал выразительно поднял брови. – Там есть вещи, явно не предназначенные для посторонних глаз. – Он встал и подошел к голубому глобусу, любовно изготовленной модели Аквасильвы, которая стояла в углу на своей подставке. Крошечный изогенератор в основании окутывал модель нашего мира в постоянно меняющиеся узоры облаков. Отец слегка повернул крепление и извлек из северного полюса глобуса тонкий металлический стерженек. – Он рисковал, когда писал это письмо. – Ты невнимательно смотрел, – сказал отец, возвращаясь к столу. – Взгляни на сургуч. Там есть оттиски печати Сферы и печати Премьера. Несомненно, подарок от его опекуна. А его опекуном совсем случайно оказался Лечеззар, подумал я, досадуя на себя, что не заметил крошечного символа из пляшущих языков племени. Гамилькар уже доказал свою верность во время вторжения в Лепидор, но Равенна по-прежнему не вполне доверяла ему из-за его связи с Лечеззаром. В конце концов он танетский торговец, и есть вещи, о которых ему безопаснее не знать. Металлический стерженек имел крошечные несимметричные зубцы, особый узор, который откроет замок на этом пакете и больше нигде. Гамилькар дал нам его перед отплытием, на случай, если когда-нибудь ему понадобится отправлять конфиденциальные сообщения. Я не ожидал, что этим ключом воспользуются так скоро. На самом деле мешочек был сделан из тонкой металлической сетки, покрытой промасленной тканью, и заперт на горлышке цилиндрическим замком с четырьмя отверстиями для ключа для вящей сложности. Должно быть, он стоил целое состояние, поскольку работа была филигранная. Только короли, экзархи и торговые лорды могли позволить себе такого рода защиту, а премьерскую эмблему на печати не могли купить никакие деньги. Отец вставил ключ в замок, повернул его, затем протолкнул чуть дальше, после чего открыл мешочек и вытащил письмо, написанное на нескольких страницах дорогого пергамента. Пока мы его читали, в кабинете стояла тишина, нарушаемая только криками из сада, где несколько моих кузенов и их друзей радовались редкому солнечному дню. – Ну и что ты думаешь? – спросил отец, когда я дочитал последнюю страницу. – Он не станет рисковать. Нужны заверения от диссидентов, что они заинтересованы, подтверждение, что они могут платить, связь через третью сторону. Даже это письмо не упоминает никого конкретно. Мой отец кивнул. – Он гораздо осторожнее, чем Дом Кэнадрата, но, учитывая его положение, я не удивлен. Кэнадрат может позволить себе массу новых предприятий; Гамилькар – нет. Но он намерен расширить бизнес на Архипелаге, когда наладит его, и вкладывать деньги в другие отрасли, кроме оружия. Я бы сказал, что он не уверен в шансах Танета на выживание. Я не увидел в письме ничего такого, и Элнибал, должно быть, заметил мою досаду. – Не переживай, я тридцать лет читаю политические письма. Надо одолеть не одну дюжину, прежде чем научишься распознавать ложь и читать между строк, и все равно иногда будешь что-то упускать. – Он хочет, чтобы мы установили контакт с лидерами еретиков в Калатаре, – сказал я, надеясь, что больше ничего не пропустил. – Через Равенну, но он ничего не говорит о Палатине и Фетии. Она была дочерью президента клана – я думал, Гамилькар захочет использовать ее связи. Хоть убей, я не мог понять, откуда отец это взял, но даже перечитав это место, я не увидел того, на что указывал граф. Гамилькар хочет, чтобы мы, через Равенну, связались с лидерами еретического диссидентского движения в Калатаре. Главным образом, чтобы узнать, хватитлй у них денег для торговли, подумаля.. – Я должен спросить Палатину и Равенну, поедут ли они. – Конечно, должен. Однако в Калатаре опасно. Для вас троих отправиться туда сейчас, после того, что случилось здесь, значило бы искушать судьбу. Сфера пристально следит за приезжающими и уезжающими. – А если договориться о встрече в другом месте, каком-нибудь нейтральном, вроде Рал Тамара? – предложил я. – На это уйдет больше времени, но так было бы лучше для всех. – Идея кажется хорошей, но боюсь, у вас были бы проблемы. Легче будет вам попасть в Калатар, чем им оттуда выбраться. Мы могли бы попросить Сэганту, но до тех пор придется рассчитывать на помощь Равенны. Здесь решать ей, ведь это ее страна и ее народ пострадают, если что-то пойдет не так. В этот момент изопередатчик на столе моего отца ярко вспыхнул и зажужжал. – Кто это? – раздраженно спросил отец. – Океанографическая гильдия. – Это был Тетрик, океанограф, которого я знал всю свою жизнь. Его голос, слегка искаженный передатчиком, звучал возбужденно. – Простите за беспокойство, мой лорд, но мы только что обнаружили кракена на записи одного из океанских зондов. Мастер сказал, что вы, возможно, захотите посмотреть. Мы не дозвонились до Катана, но если бы вы могли сообщить ему… – Он здесь, и мы спустимся прямо сейчас. – Элнибал отключил связь. Я уже вскочил на ноги, едва веря тому, что доложил Тетрик. Кракен так близко к суше? Это неслыханно. А возможность УВИДЕТЬ его… Отец слабо улыбнулся, убирая письмо Гамилькара в стол, и взял свой плащ. Запись, конечно, никуда не денется, но встречи с кракеном даже в глубоком океане были так редки, что есть много людей, которые никогда его не видели. Мой отец видел, один раз, а я – нет. Мы не смогли найти ни мою мать, ни Равенну, ни Палатину, но граф велел стражникам передать им, чтобы они шли к океанографам, как только появятся. Несмотря на сияющее солнце, день был ветреный, и, казалось, идет дождь из сухих листьев. Они слетали из садов на крышах, еще не укрытых на зиму. Порывы ветра кружили их, словно миниатюрные океанские течения, и дергали за подолы наших плащей. На улицах было людно, хотя рыночные палатки, которые стояли там большую часть года, были убраны, и город без них смотрелся пустым. Люди махали нам, когда мы проходили мимо, и я пять минут ждал, пока капитан морской пехоты у одной из сторожек совещался с моим отцом насчет ослабления стражи, чтобы еще больше солдат отправить на помощь разоренному Джесрадену. Казалось, Элнибал обладает почти нечеловеческим терпением, но меня задержки просто бесили, и, как я это ни скрывал, отец видел меня насквозь. Очевидно, новость еще не распространилась, потому что на ступенях океанографической станции не толпился народ. Построенное в том же стиле, что и остальной Лепидор, это здание имело не плоскую крышу с садом, а купол, крытый бирюзовой черепицей, и большой хозяйственный двор. Внизу, я знал, располагались доки для служебного «ската» гильдии и моего личного, «Моржа», которого не продали на лом, а отдали мне, когда он стал слишком старым. Я редко появлялся на станции в эти дни, поэтому гильдия использовала «Моржа», когда им требовался второй корабль. Оказавшись внутри здания, мы легко догадались, куда идти. Слева, из аппаратной, доносилось бормотание голосов, и весь штат гильдии втиснулся в эту маленькую комнатку, все глаза были устремлены на затуманенный изоэкран около двух локтей в длину и двух в ширину, висящий на стене над кучей записывающей и усилительной аппаратуры. – Даже не верится в такую удачу, – говорила одна из помощниц мастера. – Еще раз пропусти запись через фильтр, – велел мастер, сидевший в одном из двух кресел. – Все еще слишком много голубого, невозможно разобрать деталей. – Что, если изменить еще и контрастность? – предложил кто-то, невидимый от двери. Мастер кивнул, его моржовые усы подергивались вверх и вниз. – Хорошая мысль. Шевелитесь, я не могу торчать здесь весь день. Стоявший сзади Тетрик посторонился, освобождая для нас место, потом огляделся. – Здесь граф и эсграф, – объявил он, и внимание присутствующих на минуту отвлеклось от экрана. – Не беспокойтесь о нас, – сказал мой отец. – Нам видно. Это было не совсем так. Из-за своего невысокого роста я не мог разглядеть экран – его заслоняла голова Тетрика, но когда океанограф подвинулся, я проскользнул внутрь и получил беспрепятственный обзор. – Ну вот, уже лучше, – резко сказал мастер. – Оставь так. – В самом деле! – возликовала помощница, ее обычно спокойное лицо стало изумленным. В комнате воцарилась почти осязаемая атмосфера возбуждения, которой совершенно не мешала теснота. – Посмотрите на эти плавники! Я всматривался в экран, когда участок океана вдруг потемнел, и что-то появилось из Мрака. Оно все еще было неотчетливым, но можно было разглядеть движение пары ласт… но они же не могут быть такими большими? Затем оно начало поворачиваться на бок, и я задохнулся. О, Фетида, какое оно огромное! Я знал, что плезиозавры большие, но этот… шея чуть ли не десять ярдов длиной, а пасть могла бы проглотить акулу. Я смотрел в ошеломленной тишине, как огромное, рябое тело проплыло перед записывающим прибором, занимая все поле зрения, хотя находилось от зонда в нескольких сотнях ярдов. Тело казалось совершенно черным, потому что на таком расстоянии и на такой глубине прибор мог уловить только формы и движение, но это не имело значения. Никакое другое существо не внушало мне столько благоговения и страха – неудивительно, что Сфера считает кракена порождением хаоса. Рядом с подобным созданием Лечеззар и вся Сфера превращались в ничтожных букашек. – Взгляните на его кожу! – воскликнул Тетрик. – Она толщиной дюймов шесть. – Ты уже измерил длину? – спросил мастер кого-то, присевшего в углу возле одного из приборов. Мне не было видно, кто это. – В нем должно быть не меньше семидесяти ярдов. – Чем же он питается? – поразилась помощница. – Ему, наверное, нужно съедать по киту каждый день. – Думаю, они едят что угодно, – откликнулся эксперт по животным, Фраатес, и пустился в детальный рассказ о китовом усе и креветках. Его описание умолкло, когда показался хвост. – А может, малость побольше, – изрек мастер, ударяя кулаком по столу. – Думаю, восемьдесят – лучше пойти и проверить по предыдущим наблюдениям. Сделав несколько резких движений своим волнистым, продолговатым хвостом, чудовище снова исчезло во мраке, и кто-то остановил запись. – Святой Рантас! – выдохнул Тетрик. – Как оно может быть таким большим? – Лучше скажите, что оно делает здесь, наверху? – риторически спросил мастер. – Видно, что это глубоководное создание. Внизу нет света, а броня должна выдерживать давление на восьми милях или больше. – Интересно, почему он не напал? – хмурясь, рассуждал Фраатес. – Тот зонд больше ярда в поперечнике – животное должно было его заметить. – Наверное, он не очень хорошо видит, – предположил мастер. – А может, он как дельфин – пользуется щелчками для эхолокации. Казалось диким сравнивать этого исполина, только что проплывшего через наши воды, с дельфином – впрочем, не таким диким, как сама идея о существе столь огромном. Мы снова просмотрели запись, на этот раз под оживленный спор между Фраатесом и помощницей о том, зачем это создание могло подняться к поверхности из своего лишенного света дома. – На какую самую большую глубину опускались корабли? – спросил Тетрик, когда мастер поручил двум ученикам установить еще один экран на переднем крыльце для всех, кто сюда сбежится, как только распространится новость. – По-моему, девять миль, – ответил Фраатес, на секунду отрываясь от спора. – Тринадцать, – одновременно с ним сказал я. – Когда это было? – возразил Фраатес. – Если ты думаешь об «Откровении», то самая большая глубина, которую они зарегистрировали, это девять миль. – Но мы не знаем, как глубоко они погрузились в последней экспедиции, – напомнил Тетрик. – Возможно, намного глубже, хотя записи не осталось. Но я не помню никого, утверждающего, что достиг тринадцати. – Во время Таонетарной войны фетийский флагман опустился на тринадцать. – Я пошел на обдуманный риск, заговорив об этом, но эта тема интересовала только океанографов. И кроме того, они могли помочь. – Что-то я о таком не читал, – воинственно заявил Фраатес. Тетрик пожал плечами, но вид у него был заинтригованный. Я не успел ничего больше сказать, потому что мастер ткнул меня в ребра своей тростью. Быстро повернувшись, я увидел на его лице свирепое выражение. – Почему ты не записал в журнал результаты последних измерений? – грозно спросил он. – Температура воды упала на два градуса на краю залива, а ты мне не говоришь? Ступай в мой кабинет и дай мне устный отчет. Может, ты и эсграф, но пока ты член моей гильдии, я не потерплю подобных небрежностей! Я возмутился: незачем было бранить меня из-за такой ерунды, но потом уловил едва заметное движение его головы. Кипя от злости, я последовал за мастером в кабинет, и он закрыл дверь, отрезая шум вестибюля. – Прости, – буркнул мастер, садясь на маленький, захламленный стол в одном углу. В Лепидоре работало девять океанографов, большой штат для такого городка, а здание было недостаточно большим, чтобы вместить всех как положено. – Ты собирался сказать то, о чем потом пожалел бы. – Что вы имеете в виду? – Я примостился на краешке стула, занятого Безластым – котом, живущим на нашей станции. Почти все океанографические станции держат кошек, на счастье, но Безластый, подобно большинству кошек в Лепидоре, был наполовину диким котом. И довольно свирепым, если его потревожить, поэтому я был осторожен. – Не следует упоминать тот корабль, – сказал мастер. – Особенно при людях. – Вы говорите об «Эоне»? – А о чем еще? Фетийский флагман в Войне – конечно, я говорю об «Эоне». Но любой разумный человек держит рот на замке, когда дело касается того корабля. – Значит, вам известно, где он? – Не говори глупостей. Я знаю, что он существует, и кое-кто из других мастеров это знает. Будь нам известно, где он, у нас не было бы этой дискуссии. Но, ради всеобщего блага, Сфере лучше не знать. А тебя я хочу спросить: зачем ты его ищешь? – Шторма, – объяснил я. – «Эон» имел доступ к системе «небесных глаз» – он мог видеть погоду сверху. Если бы мы имели возможность предсказывать шторма, мы бы отняли у Сферы массу преимуществ. Лицо мастера затвердело. – И тогда ты сможешь сделать другим городам то, что сделал здесь? Мне не нравится, как это звучит. – Если вы думаете, что я бы на это пошел, вы, очевидно, не очень хорошо меня знаете. – Тогда к чему эти расспросы? – резко спросил он. – Власть над непогодой поможет тебе, только если ты докажешь, что Сфера не может защитить от нее людей. А единственный способ доказать это – обрушить шторм на какой-то город, в котором случайно оказался инквизитор. – Вы бы предпочли, чтобы я оставил инквизиторов делать их работу? После того, что они устроили здесь? – Ты даже не отрицаешь того, что я говорю, Катан. Здесь, в Лепидоре, ты всех нас спас от той сумасшедшей помощницы Премьера и ее планов. Ты использовал шторм, чтобы защитить свой клан, свою девушку, своих друзей, и в этом нет ничего дурного. Но если ты используешь «Эон», чтобы наслать шторма куда-то еще, ты сам станешь агрессором и будешь повинен в смерти людей. Старик не желал меня понять. Печально. Я-то надеялся, что гильдия мне поможет, но мастер оказался типичным старшим океанографом. – Если бы Сфера вела себя по-другому, мне бы вообще не понадобилось использовать шторма. – Такова жизнь, Катан. Есть только один бог, и они – Его последователи. В данный момент они опасны, да, но это не повод, чтобы рисковать жизнью, чтобы отрекаться от истинной религии. Твой отец не верует, но он всегда довольствовался тем, что защищал свой уголок. Однако ты не сын своего отца, поэтому мне не следует удивляться. Я уставился на него во все глаза. Мне было семь, когда я познакомился с мастером, и хотя он всегда был грубоват и прямолинеен, его никто не мог упрекнуть в несправедливости. А теперь он вдруг ополчился на меня, стал совсем другим, не похожим на мастера, которого я знал. У меня было такое чувство, будто он только что всадил мне нож в спину. – Если вы не расскажете мне об «Эоне», кто расскажет? – Никто. Гильдия считает, что этот корабль исчез навсегда, и ни один океанограф, кроме меня, не скажет тебе иного. Планете не нравится, когда люди вмешиваются в законы природы, Катан, а ты уже сделал это однажды. – Его обветренное лицо смялось в улыбку, но мне она показалась просто насмешкой. – Из тебя бы вышел блестящий океанограф. Действительно, жаль. Переполненный горечью, я встал и в последний раз погладил спящего кота. Вряд ли увижу его снова. – Мой настоящий отец мертв, мастер Домитий, но я уверен, он был не хуже графа. – Катан! – гаркнул мастер, когда я выбежал из кабинета. – Что ты… Дверь закрылась, отрезав звук его голоса, и я свирепо потер глаза. В вестибюле по-прежнему толкался народ, но, к счастью, мой отец уже ушел, а Палатины и Равенны нигде не было видно. Я забрал свой плащ и выскочил на улицу, почти бегом устремляясь прочь от дворца. Испытывая чувство дикой обиды, я слепо шел по направлению к Новому кварталу, не в силах поверить в то, что сказал мне мастер. Почему он так на меня взъелся? Из-за этого корабля или из-за всей этой идеи ереси? Но чем дальше я шел, тем больше обида сменялась холодной злостью. Если океанографы не хотят мне помочь, если все, что они способны видеть – это их собственный маленький кусок мира, тогда они мне не нужны. Возможно, в Калатаре, где инквизиторы каждый день истязают людей, они будут сговорчивее. А если нет, тогда я найду и использую «Эон» с Палатиной и Равенной и моими друзьями с Архипелага. Я ни на кого не хочу обрушивать полную силу шторма, но после того, что попыталась сделать Сфера – мне и другим, – я не могу позволить таким соображениям встать поперек дороги.Лишь вечером мне представилась возможность поговорить с Равенной и Палатиной о том, что мы с отцом обсуждали в начале дня. Не желая использовать свой кабинет, слишком большой, чтобы быть теплым и уютным, я разжег камин в тесной кладовой, которую уже давно переделал в гостиную. Из-за гобеленов на стенах летом в ней становилось нестерпимо жарко, но зимой они весьма эффективно защищали от холода. – Где ты пропадал весь день? – спросила Палатина, бросаясь в кресло напротив камина. – Когда мы добрались до океанографов, никто не знал, куда ты ушел, и мастер тебя искал. – Пусть ищет, сколько хочет, – отрезал я, садясь рядом с Равенной на диван. Затем ясменил тему. – Сегодня утром мы получили письмо от Гамилькара. Он согласен с Домом Кэнадрата, но не примет на себя никаких обязательств, пока не будет уверен, что диссиденты смогут ему заплатить. – То есть он хочет, чтобы мы поехали в Калатар, – тотчас сообразила Палатина. Я кивнул. – Какой он заботливый, – язвительно сказала Равенна. – Я получаю шанс снова попасть домой, а заодно помочь ему. Очень удобно. – Только в Калатар? – спросила Палатина. От перспективы покончить с бездельем ее лицо оживилось. – А в Фетию не надо? – В Фетии у него есть свои связи, – процедила Равенна. – Там работать безопасно, но он не может якшаться с Калатаром – его опекун мог бы расстроиться. – Ты несправедлива. Ты бы не подписала деловое соглашение с организацией, о которой ничего не знаешь. И кроме того, Равенна, ты – их лидер по происхождению. – Сколько людей в моей родной стране когда-либо видели меня? Если я приеду туда и скажу, что я – фараон, меня первым делом посадят под замок, пока будут проверять, а потом так и будут держать под замком, чтобы я снова не удрала. Это если Сфера не узнает и не предложит мне гостеприимство своих тюрем. Где крысы больше, зато теплее. – Она не улыбалась. За последние шесть недель я обнаружил, насколько зыбки претензии Равенны на трон Калатара. Они происходят главным образом из предположения, что все ее родственники – которых Равенна не видела тринадцать лет – мертвы. Но даже если так, она будет только вторым фараоном своей династии. Ее дед, Оритура, умерший во время Священного Похода на Архипелаг, захватил трон после пятидесятилетнего междуцарствия, вообще не имея на него никаких прав. И если кто-то решит оспорить права Равенны, а никого из ее семьи не осталось в живых, кто сможет доказать ее родство с Оритурой? С другой стороны, калатарцы уверены, что их фараон – женщина, примерно возраста Равенны. Возможно, им известно что-то, что не известно ей? И Сфера слишком целенаправленно уничтожала ее семью. – Когда-нибудь тебе придется вернуться, – тихо заметила Палатина. – Они верят в тебя, но не могут вечно поддерживать эту веру. Чем дольше ты ждешь, тем больше воли они будут давать своему воображению. И если они превратят тебя в мессию, проблем станет еще больше. – Возможно, если выгнать Сферу, то и проблем не будет, – предположил я. – Архипелаг достаточно страдал. – Наверное, ты прав, – задумчиво ответила Палатина. – Я думаю, Сфера пока исчерпала свои возможности. Если она перейдет грань, то может столкнуться с новым восстанием. – А последнее закончилось Священным Походом, – вмешалась Равенна. – Если вы уЖе закончили решать будущее моей страны, то вам осталось только убедить меня, что у нас имеется какой-то безопасный способ попасть в Калатар. – Ничто и никогда не бывает безопасным, запомни это. Но у нас достаточно знакомых еретиков на Архипелаге, чтобы нас представили нужным людям. Сколько человек знает, кто ты? – Человек шесть, – призналась Равенна. – Кто? – Это имеет значение? – Да, конечно. Сэганта – это раз, а кто еще? – Два мои опекуна до него – один живет в Уолдсенде, другой в Илтисе, – сестра моего отца в Техаме, президент Алидризи и Фернандо Баррати. Оба имени были мне незнакомы, но Палатина их явно знала. «Президент», если я правильно помню, это фетийский и апелагский эквивалент «графа», только президентов обычно избирают, а титул графа передается по наследству. – С Алидризи могут возникнуть сложности, поскольку он все еще в Калатаре, притворяется благочестивым и верным лидером клана. Фернандо Баррати – откуда он знает? Он же просто повеса, он только и делает, что гоняется за девицами, точно как император. – Его старший брат вытащил меня из когтей Сферы, когда я была ребенком, а Фернандо однажды заплатил за то, чтобы мне сменили опекуна. – Когда-нибудь тебе придется объяснить, как клан Баррати оказался в этом замешан. Но если Алидризи – единственный, кого нам придется остерегаться, я думаю, с нужными связями мы сумеем выдать тебя за диссидентку в изгнании. Спор продолжался еще полчаса, прежде чем мы убедили Равенну принять точку зрения Палатины. Я внес свою лепту, но в основном предоставил Палатине вести разговор, считая все это одним из ее хитроумных и обычно успешных планов. Проблема в том, что на этот раз ему придется быть успешным. Во время вторжения в Лепидор нас спасло лишь вмешательство Гамилькара, а в Калатаре помощи ждать будет неоткуда. Когда мы в конце концов встали, чтобы идти спать, Палатина казалась очень довольной. Наверняка потому, что мы наконец-то что-то делали. Я хотел еще немного подождать, но все было решено. Через два дня мы едем в столицу Океании, Фарассу, на каботажном торговом судне «Пэрасур». Из Фарассы другим кораблем мы доберемся до Рал Тамара, самого крупного города Архипелага за пределами Калатара, а оттуда – до самого Калатара. Но у меня больше не было времени ждать Танаиса. Я не хотел выяснять, насколько близким родственником императора я являюсь, потому что где-то в глубине души я уже знал ответ. И этот ответ испугал меня больше, чем костер, на котором меня хотели сжечь шесть недель назад. Ночью мне приснился кошмар. Один из тех жутких кошмаров, что мучили меня в детстве и от которых даже целитель не мог меня разбудить. Этот сон был настолько ужасен, что не хотелось его вспоминать, но когда я проснулся, холодный, безумный смех Оросия все еще звучал у меня в голове.
Глава 4
Рал Тамар стал первым городом Архипелага, который я посетил, и он не был похож ни на какой другой известный мне город. Между зданиями, рассыпанными по склону холма среди буйных тропических джунглей, виднелось множество куполов. Стоило выглянуть солнцу, и купола ярко вспыхивали, и белая краска на всех домах ослепляла, а уже через минуту серые тучи вновь затягивали разрыв. Но несмотря на хмурое небо, столица провинции Тамарин представляла собой невероятное зрелище. Даже запах тут другой, подумал я, вдыхая теплый, влажный воздух, такой желанный после сухой стерильности манты и холодной сырости Лепидора. И даже зимой, когда Аквасильва окутана тучами, Рал Тамар оставался уютным, согреваемый Северным тропическим течением. – Как хорошо снова оказаться в тепле, – заявила Палатина, когда мы вышли из подводной гавани и остановились у наземного входа, глядя на главную магистраль города. Здесь не было проспектов танетского образца. Эта широкая улица огибала небольшой бугор и вилась по склону холма к дворцу на его вершине. – Что это за башенки повсюду? – озадаченно спросил я, когда мы зашагали в гору между рыночными ларьками. Похоже, местные торговцы не страшились никакой погоды. – Минареты, – ответила Палатина. – В каждом доме есть минарет, и некоторые из них довольно большие, в них даже есть комнаты. Вроде того, вон там. Она показала рукой на круглую башню с куполом-луковицей на верхушке – оба ее этажа опоясывали балконы с цветами. Здесь тоже имелись сады на крышах, но на улицах было гораздо больше зелени, и через каждые две дюжины ярдов нам встречался парк. – Летом здесь становится очень жарко, и парки нужны, чтобы сохранять прохладу, – объяснила Палатина. – И нам лучше убраться с дороги. – Почему? Сзади в ответ раздался громкий трубящий звук. Я втиснулся за Палатиной и Равенной в узкую щель между двумя временными прилавками, оглянулся посмотреть, что издает такой шум, и у меня глаза полезли на лоб. По дороге величественно шагали два слона. Вместо сидений с балдахинами у каждого на спине громоздились привязанные ремнями ящики и коробки с товарами. – Никогда не видел слонов, Катан? – спросила Равенна, одаряя меня улыбкой. В последнее время она улыбалась все реже и реже. Я покачал головой, но тут в нос ударил слоновый запах, и я побледнел. Слоны проходили слишком близко, поэтому запах был сильный и в основном из-за этого неприятный. Апелаги широко используют слонов, сказал мне кто-то однажды, но на континентах их нигде не встретишь. Это связано с отсутствием лесов – эти животные не любят холодный, сухой климат. Как и Палатина, они чувствуют себя уютно лишь во влажной жаре островов, да и сам я, признаться, никогда не считал ее неприятной. Возможно, потому, что я урожденный фетиец, и этот климат мне подходит. Была еще одна причина, по которой мне нравился Рал Тамар. Я довольно невысок даже для апелага, но здесь мало было людей намного выше меня, и я не выделялся из толпы, а смешивался с ней. Точнее, с местным населением. На многолюдных улицахбыло полно приезжих, начиная от белокурых чужеземцев, похожих на Олтана Кэнадрата, и кончая группой высоких чернокожих воинов, носящих чешуйчатые доспехи так, словно они весили не больше шелковых туник. Это могли быть монсферранцы, ноя как-то сомневался в этом. Монс Ферранис, расположенный на западном пути на Архипелаг – процветающий торговый город, и его жители не любят воевать. Эти воины могли быть откуда-нибудь из неизвестных пределов Архипелага, намного более обширных, чем нанесенные на карту области. Возможно, откуда-то с юга, с края экваториальных Необитаемых территорий, где слишком жарко для выживания. – Где судовая биржа, как ты думаешь? – спросил я Палатину, когда мы снова стали подниматься на холм следом за слонами, старательно избегая еще не убранных навозных куч. – Твой отец сказал, что она в каком-то необычном месте, не на берегу и не возле дворца. По крайней мере Рал Тамар нормального размера, не здоровенное чудовище вроде Танета. Что верно, то верно, подумал я, когда мы повернули за угол и вышли на широкую площадь с пальмами. На другой ее стороне стоял городской храм. Со своими красными крашеными стенами и хэйлеттской архитектурой он выглядел вопиюще неуместным среди побеленных домов Рал Тамара с куполами. – Простите, где судовая биржа? – спросила Палатина, останавливая проходящую мимо женщину, одетую в зеленый шелк, – купчиху, судя по ее деловому виду. – За площадью налево, идите по этой стороне. – Тамаринский диалект оказался более резким, чем стандартный язык Архипелага, но совершенно понятным для того, кто вырос в Океании. Большая часть известного мира говорит на апелагос той или иной разновидности, с редкими исключениями вроде Фетии, чей язык не похож ни на какой другой. – Спасибо, – поблагодарила Палатина. Купчиха любезно кивнула и пошла через площадь к таверне, перед которой росли пальмы. – Приятно вернуться в цивилизованную часть света, – заметила Равенна, когда мы последовали в указанном купчихой направлении. – Да, это точно не Танет. Судовая биржа занимала роскошное здание, построенное, очевидно, на доходы тамаринской таможни. Рал Тамар сумел пережить Священный Поход, хоть и стоял на пути рыцарей, благодаря немедленной капитуляции. Это была надежная и проверенная тактика для Рал Тамара – бедного родственника на Архипелаге по сравнению с Селерианским Эластром и Посейдонисом, разрушенной столицей Калатара. Теперь Монс Ферранис, стоящий на западном пути из Фетии в Танет, тоже начинает его обгонять. – Они даже не могут решить, кому принадлежат, – с отвращением заметила Палатина, указывая на флагштоки над закрытыми главными воротами биржи. ФлагТамарина висел там между имперским дельфином и золотыми весами Танета. – Где флаг Архипелага, хотела бы я знать? – поинтересовалась Равенна. Это был риторический вопрос, потому что, хотя Тамарин номинально был частью Архипелага – и равно номинальным доминионом Фетии, – флаг Архипелага давно был запрещен. Вход на биржу вел во двор с тамарисками и фонтаном в виде львиной головы, извергающей воду в длинный канал, проложенный по краю двора. Этот город был соперником Фетии, но стрельчатые арки и геометрический орнамент принадлежали тому же стилю архитектуры, который я видел на. изображениях Селерианского Эластра. И все же это был Архипелаг, поэтому именно двор являлся центром активности. В тени за арками колоннады прятались конторы, защищенные от непогоды, но не там совершались реальные дела. По всему двору толпились маленькие группы людей, напряженно торгующихся, но несколько человек стояли отдельно, по одному или по двое, ожидая появления клиентов. Хотя мы, вероятно, казались бедной добычей, крупная женщина, закутанная в необъятные шелка, накинулась на нас, прежде чем мы решили, к кому первому обратиться. – Мир вам, – заговорила она. Это было одно из многих традиционных приветствий Архипелага. – И вам мир, – ответила Палатина. – Пассажиры или товар? – спросила коммерсантка. Острый интерес на ее лице не вязался с ее материнской внешностью. – Пассажиры, в Калатар. Ее брови взлетели вверх, но в глазах мелькнуло легкое разочарование. – А деньги-то у вас есть? Отсюда плыть дорого, если вы не рассчитываете добираться тихоходными судами. – Время тоже дорого. – Да, но тихоходные суда никто не проверяет. Плавание из Рал Тамара в Калатар очень долгое, и в него не пускаются без веской причины. Без причины в Калатар лучше не соваться. Я посмотрел на Равенну. Та слегка пожала плечами и взглянула на Палатину. Наша причина должна оставаться тайной, а сакри проверяют весь транспорт, идущий в Калатар и из Калатара. Три апелага вроде нас, прибывающие без всякой конкретной причины на манте, почти наверняка вызовут подозрение. – Кто-нибудь плывет отсюда в Илтис? – спросила Палатина. – Палубные пассажиры на манту? Палатина кивнула, и женщина подозвала усатого мужчину, который совещался со своим коллегой на краю толпы. – Хочу отплатить тебе за услугу, Демаратий, – заявила она, когда мужчина подошел. Усы придавали ему вид разбойничьего атамана, но несмотря на это, он имел военную выправку и ходил не вразвалку, а почти строевым шагом. На его поясе был вышит серый с зеленым водоворот – эмблема клана Тамарин. – Надеешься дешево откупиться от меня, Атосса? – добродушно спросил Демаратий. – Должно быть, с тобой такое уже случалось, – дружелюбно заметила Палатина. – Им нужно в Калатос, – сообщила Атосса. Я надеялся, что Калатос – столица клана Илтис. – Вас только трое? – поинтересовался Демаратий. – И без груза? Палатина покачала головой. – Триста корон, – объявил он после минутной паузы. – С каждого. – Кого ты пытаешься ограбить? Это смешно. Сто пятьдесят. – Да ты нахалка! За сто пятьдесят вам и до Фетии не добраться. Хочешь, чтобы я сам себя разорил? – Да сколько тебе будет стоить наша поездка? Почти ничего. – Я могу заполнить свои каюты людьми, которые будут рады выложить за это и четыре сотни. – И где они все? – Палатина широко развела руками, показывая на пустое пространство вокруг нас. Атосса одобрительно улыбнулась, затем увидела новых клиентов, входящих во двор за нашей спиной, и устремилась к ним. – Они появятся к отплытию. Но я сброшу до двухсот пятидесяти, и надеюсь, вы не ждете каюту на каждого. – Двести, и двое из нас могут обойтись одной каютой. На каждой манте, управляемой кланом или танетянами, есть несколько свободных кают для выгодных пассажиров. Власти клана решают, какой везти груз, но капитану и команде разрешено заниматься своим собственным мелким бизнесом, например, капитан набирает пассажиров. – Смотря насколько я буду загружен. Вы едете палубными пассажирами – хотите комфорта, придется платить. Двести сорок. – Палуба отлично подойдет. Двести двадцать. – Двести тридцать, – неохотно уступил Демаратий. – Если меньше, я подожду других пассажиров. – Идет. Они ударили по рукам, скрепляя контракт. – Половину вперед, половину в Калатосе, – тотчас заявил Демаратий. – Это правила клана, и я не могу их изменить. – Моя манта называется «Сфорца», одиннадцатый портал в клановой гавани. Мы отходим через четыре дня, в семь часов. Останавливаемся в Мейр Эластре и Юримму, и должны быть в Калатосе через двенадцать или тринадцать дней. Сейчас зима, жди штормов. Он вежливо попрощался с Палатиной, и мы покинули биржу. Атосса яростно торговалась с группой невысоких, коренастых мужчин, которые говорили так, словно плохо владели апела-гос, и не заметила, как мы прошли мимо. – Думаю, все складывается удачно, – заявила Палатина. – Четыре дня – это не так много, и он выбирает довольно прямой маршрут. Теперь вопрос, что мы собираемся делать до тех пор. Найти, где остановиться, я полагаю, не составит труда, но надо будет чем-то занять время. В Цитадели был кто-нибудь из Рал Тамара, не знаете? Я перебрал в памяти людей, с которыми познакомился за год своего пребывания в Цитадели, еретической крепости, возведенной на одном из группы необитаемых островов на краю известного мира. Микас Рафел, соперник Палатины, и его друзья были кэмбрессцами, Гаити – подданный Хэйлетты, Персея, мой товарищ в течение большей части того года, – из клана Илтис… но я никого не мог вспомнить из Рал Тамара. – Помните, у Гаити был друг, ну тот, что боксировал иногда с Микасом? – спросила Равенна, когда мы снова пересекли площадь, никуда конкретно не направляясь. – Забыла его имя, но, по-моему, он был отсюда. – Я знаю, кого ты имеешь в виду. – Палатина задумалась, и на ее лице появилось яростно-сосредоточенное выражение, но через минуту она сдалась. – Тоже забыла. Если вспомним, заглянем к нему. Но прежде надо где-то остановиться. А главное, поесть. Может, вы оба худые, как щепки, но некоторые из нас должны кормить свой живот. – Кого ты называешь щепкой? – возмутилась Равенна. – Ты слишком долго жила вдали отсюда и забыла, как тут жарко. – Зимой? Ты, наверное, шутишь. Чуть холоднее, и я замерзну. – Это, по-твоему, холод? А в Лепидор вернуться не желаешь?Только благодаря зиме нам удалось найти довольно респектабельную гостиницу за приемлемую цену. Мой отец дал мне столько денег, сколько смог уделить, но ему пришлось много потратить на восстановление тех районов города, которые мы с Равенной снесли во время вторжения. И хотя Палатина и Равенна получали жалованье, работая на него в Лепидоре, и у меня был кредитный билет от Дома Кэнадрата, нам придется быть осторожными, чтобы этого хватило. Мы ведь до сих пор не знали, куда в конце концов поедем. На установление связи с диссидентами в Калатаре потребуется время, а после этого нам еще придется найти Танаиса. И «Эон», одно упоминание которого настроило против меня мастера в Лепидоре. Я должен найти этот корабль. На следующий день, когда мы завтракали в баре Рал Тамара, «Эон» казался очень далеким. Здесь даже зимой было тепло, и столы стояли на улице, под навесом, в окружении маленьких пальм в глиняных горшках. Бар размещался на крохотной площади у вершины холма, вдали от шума центральной улицы и рынка. – В Мейр Эластре может оказаться опасно, – сообщила Палатина, расправляясь с долмой – кушаньем из фарша, тушенного в виноградных листьях, одним из местных деликатесов/Члены клана Тамарин были главными виноделами, поставляющими красное и белое вино в Танет и Селерианский Эластр, и избыток винограда означал, что большая часть блюд так или иначе связана с ним. В целом еда была более острой, чем я привык, но при этом очень вкусной. В Лепидоре только у Равенны возникли проблемы с едой из-за нехватки приправ. Но она была слишком вежлива, чтобы жаловаться. – Почему? – Равенна посыпала чем-то свою тарелку, наверняка какими-то специями, о которых я не хотел даже думать. – Это не твои края. – Все равно это один из крупнейших городов, столица клана Эстаррин. Сами по себе эстарринцы не слишком влиятельны, но некоторые из них знают, как я выгляжу. – Они думают, что ты мертва, – возразила Равенна, откидываясь на спинку стула, чтобы насладиться своей перченой долмой. – Да, но если они увидят меня, идущую по улице, они непременно удивятся и будут спрашивать себя, кто я такая. А вы бы не удивились? – Если Мейр Эластр такой большой, как ты говоришь, у нас не будет проблем, – ответила Равенна. – Если заметим кого из знати, просто скроемся в толпе, или ты можешь остаться на корабле. А где этот Юримму? Я никогда о таком городе не слышала. – Это единственный город клана Калиши, – сказала Палатина, пожимая плечами. – Необычный клан, больше интересуется сражениями, чем торговлей. Там по соседству есть еще два подобных клана – в основном они служат наемниками. Не знаю, зачем Демаратий там останавливается. Я никогда там не была, но, по слухам, ничего особенного. – Зато в Илтисе у нас точно возникнут проблемы. Оттуда до Калатара пять дней пути, и мало найдется желающих рисковать. Представьте, какую цену они заломят. – Имея в виду, что оттуда будет трудно выбраться? – спросил я, лениво наблюдая, как кошка на площади подкрадывается к упавшей веточке. – Да. Что, если нам придется уезжать в спешке, и будет шторм? Весь этот план построен на том, что все будет как надо, а так не будет, так никогда не бывает. Чем ближе мы подъезжаем, тем меньше мне нравится эта идея. – Но ты сама согласилась поехать с нами, и мы должны это сделать не только ради Гамилькара, но и ради самих себя. – Он просто хочет убедиться в своей прибыли. – Гамилькар собирается отказаться от своих надежных доходов, чтобы не продавать оружие Сфере, Равенна. Ты слишком сурова к нему, особенно после того, как он спас твою жизнь. – За что я несказанно благодарна. Но все равно у Гамилькара есть свой интерес, и кто знает, как он поступит, если Сфера пронюхает? Для танетянина нет ничего страшнее мысли о том, что его драгоценная шкура в опасности. Почти так же невыносимо, как мысль об убытках. – Если ты считаешь, что это поможет, можно остаться в Илтисе и найти Персею. Наверняка у нее есть связи с диссидентами, и нам известно ее семейное имя. И она знает, что происходит. – Пожалуй, в этом есть смысл, – согласилась Равенна, отбрасывая волосы с глаз. – Но вы же знаете, везде, где есть Сфера, появляются предатели, и если жрецы услышат, что я в Илтисе, они изолируют всю страну. – Это невозможно, – возразила Палатина, пренебрежительно махая рукой. – Даже им не под силу изолировать всю страну. Везде есть рыбацкие деревни и контрабандисты, за всеми не уследишь. И они не смогут долго удерживать блокаду, не вызывая всеобщего раздражения. – У экзарха такая толстая кожа, что его ничем не проймешь. Но когда мы туда приедем, командовать буду я, – заявила Равенна, остро глядя на каждого из нас по очереди. – Я знаю обстановку, а никто из вас там не бывал. Мы ведем дела не так, как остальной мир. – Я заметила. Но хоть изредка прислушивайся к советам. – Прислушаюсь, когда нужно будет. – Равенна опять потянулась за специями, но ее поведение меня слегка встревожило. По-моему, она обижалась, что Палатина всегда берет на себя инициативу, как было в Цитадели, пока мы не подружились. Иногда мне казалось, что я совсем не знаю Равенну.
После завтрака мы снова отправились в порт. В Рал Тамаре имелась большая океанографическая станция, а мои рекомендации, как члена гильдии, позволят мне заглянуть в ее библиотеку. И хотя там, конечно, не будет никакого упоминания об «Эоне» – во всяком случае, ничего такого, что я сумел бы найти за столь короткий срок, – там все равно может оказаться что-нибудь полезное. Все, что удастся прочитать о глубоководных условиях океана, поможет сузить поиски, особенно если я узнаю нижний предел, на котором могут работать манты и «скаты». «Эон» был способен погружаться на неслыханную глубину, и команда могла спрятать свой колоссальный корабль не только далеко, но и настолько глубоко, чтобы никто на него случайно не наткнулся. – У океанографов есть какие-нибудь крупные станции в Калатаре? – спросил я Равенну, которая заметно успокоилась, когда мы закрыли вопрос о наших дальнейших действиях. – Особо значительных нет. Я не очень хорошо помню, но, по-моему, их главная контора в Ситу, на южном побережье. Была раньше станция в Посейдонисе, но после его сожжения калатар-ская гильдия, по сути, осталась ни с чем. – Ситу совсем ё другой стороне. Ладно, посмотрю в Калатосе, когда мы будем через него проезжать. Итак, я вряд ли смогу продолжить поиски, пока мы будем в Калатаре. Это досадно. С другой стороны, будет меньше риска привлечь внимание Сферы. – В Мейр Эластре тоже, если у тебя будет время, – неожиданно добавила Палатина. – В Фетии у океанографов станции куда крупнее, потому что там больше желающих вступить в гильдию. – Я думал, ты не хочешь мозолить людям глаза в Мейр Эластре. – Я – да, но тебе не обязательно прятаться. Ты не слишком похож на Тар'конантура, по крайней мере не настолько, чтобы кто-нибудь это заметил. Люди подумают, что ты фетиец. – Это утешительно. Возле кофейной лавки, из которой резко пахло жарящимися зернами, мы повернули за угол и оказались на короткой, широкой улице. С обеих сторон, в глубине от дороги, стояли особняки, и среди них возвышалось огромное здание. В нем было по меньшей мере десять башен и больше дюжины минаретов, а центральную часть венчал бирюзовый купол-луковица, и даже под серым небом казалось, что он светится лазоревым цветом. Аромат кофе и звук помола сменились запахом растений и щелканьем садовых ножниц. Мы зашагали по улице, держась ближе к краю, потому что с другой стороны приближался слон. Не считая нас и слона, улица была пуста. Мы почти поравнялись с фасадом того большого здания, когда железные ворота открылись. – О боги, – выдохнула Палатина, когда слон остановился прямо перед нами. Из ворот вышла маленькая группа людей и встала, беседуя. Погонщик опустил слона на колени, а два охранника принесли колоду, чтобы дать возможность пассажирам забраться на сиденья. – Фетийское представительство, – сказала Равенна. – Ты обвиняешь меня в том, что я бегу от своих обязанностей, а сама не можешь пройти мимо какого-то фетийского здания. – Я не так глупа. Но посмотри на слона – только человек с деньгами мог позволить себе такие украшения. И красное с серебром – это цвета Скартариса. Один из тех людей мог бы узнать меня. – Тогда не останавливайся. Когда мы пошли мимо, делая вид, что ту группу не замечаем, мой взгляд невольно скользнул к людям у слона. Высокий представительный мужчина в белой мантии говорил с поразительно невысоким человеком в официальной темно-красной тунике и легком плаще. Еще трое мужчин следили за беседой. Двое из них, в ярко-синей форме, точно были из Имперского военно-морского флота, а третий мог быть чьим-то адъютантом. Он не походил на фетийца: у фетийцев не бывает кожи почти медного цвета и таких слегка раскосых глаз. Адъютант не очень вслушивался в разговор и через пару секунд его взгляд встретился с моим, слишком быстро, чтобы я успел отвернуться. Находясь в каких-то десяти ярдах от него, я увидел недоумение, промелькнувшее на его бесстрастном лице, прежде чем адъютант опять повернулся к своим спутникам. У меня сильнее забилось сердце, и спустя три или четыре шага слон заслонил от нас эту группу. Я не посмел оглянуться, даже когда м ы завернули за угол. – Что ты сделал, Катан, дурак? – сердито прошипела Палатина. – Может, еще помашешь ему? – А иначе он бы нас не заметил? Это был твой друг? – В жизни его не видала. Но он, возможно, видел меня, потому что явно узнал кого-то из нас. И сейчас он, вероятно, рассказывает об этом тому мужчине в белом, который совсем случайно является вице-королем. Или Мауризу Скартарису, Верховному комиссару Скартарисов на Архипелаге. Или даже адмиралу Каридемию, тому, в синей форме. – О чем рассказывает? Что только что видел на улице мертвую революционерку? – свирепо спросила Равенна. – Ты утверждаешь, что я мню себя слишком важной персоной, а сама бесишься из-за того, что какой-то мелкий чиновник на тебя посмотрел. Для них ты мертва, Палатина. Они не увидят того, чего не ожидают увидеть, и хватит обвинять Катана. Я так удивился, что Равенна встала на мою защиту, что даже перестал злиться на обвинения Палатины. – Даже если он тебя узнал и доложит об этом, сколько людей ему поверят? – Для начала – Мауриз. Затем люди императора, которые уже пытались меня убить… – Палатина, ты несешь полную чушь, – вмешалась Равенна. – Вся Фетия слышала о твоих похоронах, и, наверное, каждый лидер клана видел тело, которое они считали твоим. Для них ты просто девушка, похожая на Палатину Кантени, и ничего больше. Думаешь, ты выглядишь сейчас как дочь президента клана? Ничуть. Так что перестань страдать паранойей, и пойдем к океанографам. Палатина уставилась на нее, явно изумленная. – Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. Это не Калатар, где Сфера правит страхом и все должны ходить по струнке. Фетия живет секретами. Тот адъютант, вероятно, чей-то агент: возможно, своего клана, возможно, военно-морского флота, а может, даже императора. Этот кто-то узнает, и тогда ты поймешь, о чем я говорю. Мы сбрасываем маски на Архипелаге, или ты так скоро забыла цепи и тот костер? – Я всю свою жизнь скрываюсь от Сферы, а они гораздо коварнее любого фетийца. – Если ты собираешься плевать на все, что я говорю, пожалуйста, но не жди от этого ничего хорошего. – Ты истинная фетийка, если не можешь поверить, что я способна жить своим умом. Нет, ты вечно должна лезть ко всем со своими советами, как будто без тебя не справятся. – Давай продолжай. Забудь, что мы видели тех людей, и не проси моей помощи в Фетии. Ты такая же, как твой дед, одно упрямство и никакой уступчивости. – Не дожидаясь ответной реплики Равенны, Палатина ускорила шаг и исчезла в узком переулке немного дальше по дороге. На этой широкой, кривой улице было мало прохожих, и никто, казалось, не заметил нашу перебранку. Ни одно окно не распахнулось в доме, у стены которого мы спорили, и дети в саду напротив были слишком поглощены своей игрой в мяч, чтобы обращать на нас внимание. – Пусть идет и спрячется где-нибудь, а то как бы фетийские агенты на нее не наткнулись, – проронила Равенна с презрением. – И вообще, кто она такая, чтобы говорить о дедах? Посмотри на ее деда – он-то что сделал для Фетии? Она продолжала ворчать до самой гавани, пока мы блуждали по переулкам, чтобы выйти на главную улицу, и пробирались через рыночную сутолоку на главной площади, намного более оживленную, чем вчера. Однако Равенна не набросилась на меня, потому что я ухитрился сдержать возмущение и не отвечать на отборные оскорбления – признаться, заслуженные, – которыми она осыпала мою семью Тар'конантур. Правда в том, что для меня семейные связи значили очень мало, и я редко думал о Палатине, как о кузине. Народу на берегу прибавилось, и еще больше людей толпилось на причалах и у входа в подводную гавань. – Должно быть, океанографы там, – заявила Равенна, указывая на восток. – В том здании с голубым стеклянным куполом и балконом. Мы совсем немного прошли по пляжу, когда нормальная портовая суета вдруг стихла, и в этой тишине стали отчетливо слышны резкие крики чаек, кружащих над гаванью. Не понимая, что случилось, я схватил Равенну за руку, чтобы она не ушла, и повернулся кругом, надеясь узнать, что происходит. – Что ты… – начала девушка и умолкла. Хотя никто из нас не отличался высоким ростом, мы находились чуть выше уровня главных пристаней и могли видеть достаточно. Рука Равенны вдруг напряглась, сжимая мои пальцы, как тисками, но я ничего не замечал из-за скрутившего меня внезапного страха. Из подводной гавани двумя рядами выходили сакри в красных шлемах. Их сапоги почти бесшумно ступали по камню. Толпа расступилась, и я увидел людей в капюшонах, идущих позади сакри в еле слышном шорохе сутан. Вспомнив последний раз, когда я их видел, я ощутил приступ беспомощного гнева. Инквизиция была здесь, в Рал Тамаре.
Глава 5
Народ стоял в угрюмом молчании, словно окаменев от присутствия сакри. Никто не хотел привлекать к себе внимание, уходя с пристани или протискиваясь через толпу в другую сторону. Все просто смотрели, понемногу расступаясь, как сакри медленно проходят по эспланаде и останавливаются, формируя оцепление. Их становилось все больше, они спускались по лестнице и присоединялись к своим товарищам, образуя двойной полукруг вокруг входа. Следом появились инквизиторы, все почти одинаковые в своих черных сутанах на белой подкладке и остроконечных капюшонах, почти полностью скрывающих лица. Подолы сутан касались земли, и казалось, что инквизиторы не идут, а плывут. Но страшнее всего была та бесшумность, с какой они двигались. И вереница их все тянулась и тянулась, пока человек сорок инквизиторов не выстроились на нижних ступенях позади сакри. Как почти в каждом здании в Рал Тамаре, вход в подводную гавань располагался в глубине декоративной арки, а к арке вела короткая мраморная лестница. Наконец занял свое место последний инквизитор. – Затем старший из них, который стоял перед входом, спрятав руки в рукава своего черного балахона, шагнул в сторону, пропуская еще кого-то. Через мгновение я увидел кого. Широкоплечий, бородатый хэйлеттит вышел и остановился наверху лестницы. Драгоценные камни сверкали на его сутане с красно-оранжевым узором из языков пламени. – Это он, – еле слышно прошипела Равенна. – Как они могли послать его? Третий человек в алой мантии мага занял свое место справа от бородатого. Тем временем еще несколько жрецов – один в сутане аварха – и не меньше дюжины инквизиторов вышли гуськом и окружили их. Я решил, что это аварх Рал Тамара; на его лице было подобострастное выражение, которое он, несомненно, приберегал для вышестоящих лиц, удостоивших его визитом. – «Во имя Рантаса, кто есть Огонь, Несущий свет миру, и его святейшества Лечеззара, наместника Бога и Премьера Сферы, – начал маг, читая с тяжелого, внушительного вида свитка, и его усиленный голос эхом отражался от портовых зданий. – Да будет известно, что, вопреки закону Рантаса и учению Его Сферы, мир тяжело поражен чумой ереси. Что есть те, кто отрицает учение Веры, кто бросает вызов власти Рантаса. Что хоть мало их число, но они проповедуют свою ересь, разлагая умы тех, кто чист душой. Что они отреклись от Истинного Господа, Творца Мироздания, и Его слуги Лечеззара, кто по праву преемственности – единственный судья Веры на Аквасильве. Что, отвергая истинную Веру, они обрекают свои души на вечное изгнание от Его животворного пламени и распространяют свою скверну по всему миру. Это был Всемирный Эдикт, всеобщий указ Веры, изданный самим Премьером, – декрет, которого никакая власть земная или небесная не могла ослушаться. Тогда как Особые Эдикты были вполне обычными и издавались всякий раз, когда Премьер выносил решение в каком-то деле, иногда проходили годы без появления Всемирных Эдиктов. Остро сознавая, что мы слегка возвышаемся над толпой, я не смел пошевелиться, боясь, что любое движение привлечет внимание людей на ступенях. Застыв от ужаса, Равенна вцепилась мне в руку, больно стискивая мои пальцы. Я подергал ее, и девушка слегка ослабила мертвую хватку. – Поэтому его святейшество, наместник Рантаса, приказывает ввести инквизицию по всем землям и океанам. Он постановляет настоящим указом, что агенты Святой палаты инквизиции могут действовать согласно воле Рантаса, дабы искоренить чуму ереси с лица планеты. Что они действуют со святой поддержкой Рантаса и его Сферы. Что никто не должен чинить препятствия или задержки, или пытаться сорвать выполнение этого священного долга, и что с любым, предпринявшим такие попытки, будут обращаться как с грешником и еретиком. Что каждый мужчина и каждая женщина, великие или малые, должны доказать свою истинную веру агентам Святой палаты инквизиции, и что все лица, облеченные властью, должны оказывать Святой палате всяческую помощь и содействие. В соответствии с этим его святейшеством далее постановляется, что все, кто придет и добровольно сознается в своих грехах в течение трех дней, признавая свою вину и искренне желая раскаяться, должны быть прощены и наказаны со снисхождением, дабы они никогда не могли снова согрешить или сбиться с праведного пути. Что любой мужчина или женщина, имеющие сведения о ереси другого, должны сообщить их Святой палате или будут считаться еретиками за их сокрытие. Что к тем еретикам, кто не раскаивается добровольно в своих грехах, Святая палата может применять любые методы, какие сочтет подходящими, в пределах закона Рантаса, не скованного никаким законом человеческим. Что тех, чей грех признан слишком тяжким, Святая палата настоящим уполномочена очищать святым огнем, согласно учению Рантаса, и что любой, кто попытается помешать сему, будет признан виновным за свои действия. Для исполнения этой самой святой и священной задачи в землях Архипелага его святейшество настоящим назначает генерал-инквизитора Мидия и постановляет, что в ходе выполнения своего долга он не должен отчитываться ни перед кем, за исключением самого его святейшества, и должен считаться равным его преподобию Талиосу Фелару, экзарху Святой палаты инквизиции. Да признают все его полномочия или лишатся защиты Бога. Скреплено печатью рукой его святейшества Лечеззара, наместника Рантаса, в первый день зимы в благословенный год две тысячи семьсот семьдесят четвертый.» В абсолютной тишине маг скатал свиток и поклонился бородатому новоиспеченному генерал-инквизитору Мидию. Затем Мидий поднял левую руку, и словно волна прокатилась по собравшимся, когда все дружно опустились на колени. Мы, два довольно невысоких темноволосых человека среди целой толпы очень похожих апелагов, тоже как можно быстрее упали на колени и наклонили головы, не смея взглянуть на инквизиторов. От резкого удара о твердый камень все мое тело сотряслось. Я едва слышал молитву Мидия, или благословение, или чем оно там было. Лишь случайно уловил стандартную, хорошо знакомую фразу, призывающую всех идти по пути Рантаса и не сомневаться в учении Сферы. Я никогда не признавался, что испытываю ужас перед инквизицией, потому что такое признание почти приравнивалось к ереси. Но я бы не постыдился в этом сознаться. В отличие от подавляющего большинства жителей Аквасильвы, я видел, как инквизиторы умирают, пронзенные стрелами лепидорских солдат и людей Гамилькара. Но с тех пор это был первый раз, когда я увидел инквизиторов, и сейчас почему-то было намного страшнее. Тогда я полностью зависел от их милости, хотя такое понятие было им почти чуждо, но они играли лишь вспомогательные роли. Тогда не было сомнения в моей вине или вине Равенны, поэтому им не нужно было подвергать нас допросу. Здесь, в Рал Тамаре, я был свободен и имел возможность сбежать. Но если Сархаддону хотя бы намекнут, что мы на Архипелаге… Мидий закончил свою молитву и отпустил толпу. В первый момент никто не двигался, затем группа людей поблизости от него нерешительно встала и поклонилась новому генерал-инквизитору. Жрецы сошли со ступеней, нарушая свои тщательно выровненные ряды, и встали в походный строй. Со стороны библиотеки принесли шесть или восемь паланкинов – похожих на трон деревянных кресел, каждое из которых несли два рослых хэйлеттита. Никто не осмелился уйти, пока все старшие жрецы не уселись в свои паланкины, и процессия не тронулась в путь, словно черно-красная змея, вползающая в сердце города. Наконец последний сакри в малиновых доспехах скрылся из виду. Толпа вновь обрела голос и начала расходиться. Равенна отпустила мою руку, продолжая стоять без движения. – Пошли, нам лучше вернуться, – молвила она своим прежним отрывистым, невыразительным голосом. – Сейчас не время идти в библиотеку. Вместе с людским потоком мы прошли немного вдоль берега, а потом, не сговариваясь, свернули на крутую узкую улицу между свечной лавкой и баром. Я нервно оглянулся, когда мы дошли до следующего перекрестка с чуть более широкой, но странно пустой улицей, идущей параллельно гавани. Никто не следовал за нами – да и почему кто-то должен был следовать? – Я чувствую себя мышью, за которой охотится тигр, – заговорила наконец Равенна, лишенная своей обычной живости и энергии. – Поскольку он – кот, он играет со мной, прежде чем меня убить, но поскольку он такой большой, он наступает на всех подряд, пока забавляется. – Сфера делает это не из-за тебя, – не слишком убедительно возразил я. – Не будь дураком! – вспылила Равенна, но ее гнев исчез так же быстро, как появился. – Я знаю, инквизиторы охотятся не за мной, они охотятся за еретиками. Они – тигр в полной комнате мышей, и это не преувеличение. Они говорят нам и всем остальным, что Лепидор ничего для них не значит. Что мы не произвели на них никакого впечатления. – Мы не произвели. Мы выдернули один ус, но он снова отрастет, и теперь тигр сердит. – Нет, он не сердит. Он неумолим. Тигру на это плевать. Если он растопчет достаточно людей, мы больше не будем иметь значения. Если он нас схватит, то будет убивать медленнее, а в остальном мы просто две единички в его статистике. Лечеззар издал Всемирный Эдикт, и НИКТО на Аквасильве не посмеет его преступить. Он нацелен прямо на Архипелаг, и даже сам Оросий не оспорит ни единого слова. Фактически по фетийскому закону весь этот Эдикт неправомерен, но Сфера слишком могущественна, чтобы император мог возразить. – Равенна, Сфера не будет существовать вечно. Ничто не существует вечно. После падения Эран Ктхуна фетийцы нигде на Аквасильве не встречали сопротивления. Но они рухнули, и посмотри, где они теперь. – По-прежнему здесь и внушают страх. Я знаю, ты пытаешься помочь, Катан, но не нужно. Ты сделаешь все, что сумеешь, и я тоже, но в конечном счете это не будет иметь значения. Мы ничего не можем сделать против этого Эдикта, потому что они могут раздавить нас, не задумываясь. – А шторма? – настаивал я. – Возможно, мы не сильнее всех магов Сферы, вместе взятых, но никто из них по отдельности не сравнится с нами в могуществе. – Да, но даже уничтожив пол-Лепидоратем штормом, мы все равно оказались беспомощны против психомага. Все, что мы можем, – это рассердить их настолько, чтобы заставить наброситься на нас – и пожалуйста, не говори тогда, что мы ничего не могли сделать. Мне нечего было возразить, ибо я знал, что Равенна права. Никто из нас не привык чувствовать себя незначительным, но по сравнению с силой, которую мы только что видели, мы были пустым местом. Это знание причиняло почти физическую боль, но я ничего не мог придумать в противовес ему. – Полагаю, нам придется изменить планы, – заявила Равенна несколько минут спустя, когда мы дошли до улицы ниже посольской и направились по ней к своей гостинице у городской стены. – В Калатаре будет опасно. Один предатель среди диссидентов, один человек, имеющий зуб против любого из нас, и нас арестуют. И даже если нам повезет, все равно они могут схватить кого-то из наших знакомых и допросить их. – А как же оружие? Так и будем продавать его хэйлеттитам? – Тебе если что втемяшилось, так уже не выбить ничем? Совсем как Палатина. Послушай, если мы сейчас поедем в Калатар, то вряд ли успеем вернуться. Здесь у них огромный трибунал, и большинство инквизиторов отправятся дальше по Архипелагу. Будут еще корабли, идущие к другим островным группам, но в данный момент Мидий поедет в Калатар как можно медленнее. Он будет останавливаться везде, где можно, слушать, как зачитывают его Эдикт, и задерживаться на несколько дней, чтобы принять несколько человек обратно в лоно Сферы. Его люди уже скоро будут в Калатаре. Они захотят произвести на него впечатление, чтобы он прибыл накануне того дня, когда они запланировали огромную церемонию, в которой сожгут пятьдесят или сто человек. Их темницы будут ломиться от подозреваемых, и они будут проверять каждого, пытающегося уехать. – Этот Эдикт поощряет людей доносить друг на друга. – Обычное дело. Иногда бывает и награда. Ты знаешь, как они работают? – В принципе, – ответил я, стараясь вспомнить, что нам говорили в Цитадели. – Хорошо, что Палатины здесь нет, ведь ей даже думать об этом невыносимо. Больше всего ее раздражают не действия инквизиторов, а их методы. Ты же знаешь, как она верит в фетийский закон. – Как в прямую противоположность инквизиторской трактовки закона. – Виновен, пока не доказана невиновность, да. Тебя обвиняют, и ты должен доказать свою невиновность на тайном суде без всяких свидетелей. Неудивительно, что почти всех осуждают. – А что означает это «наказан со снисхождением»? Их перед сожжением оглушают? – Ты обязан носить метку на одежде, ходить в храм босым каждую неделю и ежегодно на празднике Рантаса подвергаться ритуальному бичеванию. Это стандартное наказание. Для простых людей. Для знати оно может быть другим, лучше или хуже. Я ужаснулся. Конечно, после моих предыдущих столкновений со Сферой я не должен был ничему удивляться. Но чтобы это называлось снисходительным… – И долго? – Пять лет, десять или до конца жизни, смотря насколько искренним сочтут жрецы твое раскаяние. – И люди действительно приходят и каются? Равенна печально кивнула. – Из-за этого указа они будут приходить и сознаваться, потому что если кто-то другой донесет на них первым, последствия будут гораздо хуже. Не то, что многих сжигают, конечно, но есть наказания почти столь же ужасные. Она рассеянно обхватила рукой мою талию, и я обнял девушку за плечи. У нас обоих были друзья в Калатаре и на других островах Архипелага, о которых было известно, что они еретики. Правоверные их кланов относились к ним терпимо и даже радушно. Но когда прибудет инквизиция, клановая верность начнет трещать по швам. Персея, как и я, однажды уже избежала костра, но как долго продлится ее везение – или чье-нибудь вообще везение – с этим Эдиктом? Слабо утешало знание, что мишенью был только Архипелаг, что Лепидор не пострадает, или Микас в Кэмбрессе, или даже Гаити под хэйлеттитами. Жрецы хотят уничтожить Архипелаг, потому что он слишком чужд всему, во что они верят, он слишком иной, чтобы принять их ортодоксию. Мы вошли в маленький. двор, где находилась наша гостиница, двухэтажный флигель рядом с домом, в котором жил ее владелец с семьей. Построенная в традиционном апелагском стиле, как и остальной город, гостиница была простой, но безупречно чистой, как диктует кодекс апелагских кланов. Гостеприимство считалось на Архипелаге священным, а Сфера им бесстыдно злоупотребляла. Мы поднялись по узкой деревянной лестнице на второй этаж, и Равенна постучала в дверь комнаты, которую она делила с Палатиной. Ответа не было. – Твоя кузина ушла доказывать свою правоту, – вздохнула Равенна. – Надеюсь только, она не столкнется с Сархаддоном. Как они могли послать этих двоих, особенно Мидия? Этого злобного старого козла. – Она с силой воткнула ключ в ни в чем не повинную замочную скважину и, свирепо повернув его, распахнула дверь. Я надеялся, что никто не слышал ее слов. Похоже, Палатина не заглядывала сюда после нашего спора, потому что не было никаких признаков ее возвращения. Я ютился в соседней каморке, но там нельзя было поговорить из-за отсутствия места. Я прошел в комнату и поднял ротанговые жалюзи на окне, впуская свет. Было не настолько жарко, чтобы закрывать ставни. – Ты хочешь, чтобы мы не ехали в Калатар? – уточнил я, садясь на кровать Палатины с аккуратно отогнутым узорчатым одеялом. – Я знаю, это рискованно, но… – Но я не хочу, чтобы нас снова схватили. В тот раз нас не пытали, как будут пытать, если схватят нас здесь. Ты читал фетийскую «Историю», помнишь, что там написано? Иерарха Кэросия так искалечили пытками и магией, что он едва мог ходить. – Но нет гарантии, что нас поймают. – Ты готов рисковать? Не говори мне, что ты не боишься их так же, как я. – Но ведь нас не убьют? Если они знают, кто мы? Равенна села рядом со мной, на ее лице показалась усталость. – Катан, при всем… – Она замолчала, а потом продолжила, пропуская то, что собиралась сказать: – Иногда ты бываешь ужасно тупым. Я знаю, ты стараешься убедить меня, что все будет хорошо, но ты же знаешь, что это неправда. – Но нас не убьют – зачем ты пытаешься внушить мне, что убьют? Честно говоря, я сам не знал, почему я все еще выступаю за поездку в Калатар. Я действительно боялся и не хотел ехать туда, где мог бы снова попасть в руки инквизиции. – В Лепидоре, – тихо ответила Равенна, – я выбрала костер, чтобы не становиться их марионеткой. Я не могу объяснить, зачем я так поступила, потому что сама не знаю. Но разве тебе это ни о чем не говорит? Еще одну вещь я не мог понять: почему Равенна кажется такой спокойной, когда обычно мы бы уже кричали друг на друга? – Ты никогда не хотела ехать домой, – настаивал я. – Даже там, в Лепидоре, когда мы понятия не имели, что случится, ты всячески возражала. Ты не хочешь ехать в Калатар, и инквизиция тут ни при чем. – Ты действительно так думаешь? Как будто последнюю четверть века там не было инквизиторов. – Но как же ты собираешься вернуться, если боишься их? То, что мы делаем, – небезопасно, и тебе лучше нас должно быть это известно. – Мне известно, – отрезала Равенна, более горячо на этот раз. Возможно, я ошибался насчет ее спокойствия. – Именно поэтому я пытаюсь убедить тебя и Палатину не ехать. Только вы такие твердолобые, что до вас без кувалды не достучаться. – Но почему? Ты не трусиха, как ни судить, и раньше ты никогда не бежала от опасности. Ты всегда хотела ехать в Техаму, хотя сказала, что это худшее место в… Не договорив, я остро посмотрел на девушку. Равенна сказала мне в Цитадели, что она из Техамы, с плато в горах Калатара, чей народ сражался в Войне на стороне Черного Солнца и был отрезан от мира победившими фетийцами. Все говорили о Техаме с ужасом, но что-то не сходилось. – В другой раз ты сказала, что не была в Калатаре тринадцать лет, с тех пор, как тебе исполнилось семь или около того. Но я думал, ты родилась и выросла в Техаме. – Так и есть. Я провела год в Калатаре, потому что братья Баррати хотели, чтобы я познакомилась со своей страной. Тогдашний Премьер был вполне безобидным, и обстановка некоторое время оставалась менее напряженной. Ты мне не поверил? – Прости, – пробормотал я, проклиная себя за то, что усомнился в ней, и проклиная инквизиторов, везде сеющих недоверие. – Я прощен? Равенна слабо улыбнулась. – Конечно. Я так привыкла хранить все в тайне, что забываю рассказывать правду людям, которым я доверяю. Я ухватился за ее последние слова, не желая упускать свой шанс. – Тогда скажи, почему ты не хочешь ехать в Калатар? Разве я не имею права знать? – Ловко ты меня подловил, – сердито ответила девушка. – Я только объясняю, что я имею в виду, а ты сразу цепляешься за слова, чтобы попытаться выиграть спор. Больше я этой ошибки не совершу. – Почему тебе так трудно признаться в этом, Равенна? Я спрашиваю только потому, что если это что-то важное, о чем мы не подумали… – Ты просто скажешь, что я опять становлюсь эмоциональной, а мне этот ярлык надоел, – огрызнулась она. – Ты хочешь поехать в Калатар, устроить сделку для Гамилькара и посмотреть, не знает ли там кто-нибудь что-нибудь об «Эоне». Ладно, насчет «Эона» я с тобой согласна. Но мы не должны ехать в Калатар. Нам НЕ СЛЕДУЕТ ехать в Калатар. Мы никуда не продвинулись. Мы были как два равных дуэлянта в поединке на дубинах. Каждый раз, когда я что-то говорил, Равенна просто отвечала, что не хочет ехать. И все, что я мог делать, это продолжать спрашивать почему. Я чувствовал себя так,словно тщетно толкался в запертую на все замки и засовы дверь. – Я тебя слышу. Но если мы не поедем туда, как же мы заключим эту сделку с Гамилькаром? Если мы собираемся продавать ди… этим людям, – поправился я, внезапно осознав, что ставни открыты, а наши голоса становятся все громче и громче. Я вскочил е кровати и, подойдя к окну, посмотрел сначала на площадь, потом вниз. Никто не стоял под нашими окнами, и на площади было пусто, только во фруктовой лавке напротив виднелись люди, торгующиеся из-за дынь. – Прежде чем Гамилькар подпишет какой-нибудь договор, он должен убедиться, что они способны платить, и что они – те, за кого себя выдают. Они базируются в Калатаре, так куда еще мы можем ехать? – На Архипелаге есть другие места – Илтис, например. Возможно, Калатар – центр, но мы вполне можем связаться с ними с другого острова и организовать встречу в каком-нибудь отдаленном месте. – Чтобы они рисковали жизнью вместо нас? Мы-то хоть можем защитить себя, но ставить их под угрозу разоблачения только ради спасения нашей шкуры? Они так же боятся инквизиторов, как мы, и они граждане Калатара. – Вот именно, – подхватила Равенна. – В Калатаре мы будем чужаками, неизвестно зачем приехавшими. А они знают, как обойти инквизицию, и у них найдутся хорошие причины, чтобы отправиться в Илтис или куда-то еще. Сфера не может запретить людям путешествовать или проверять каждого, кто въезжает и выезжает. Да, я там родилась, но это не наша территория. – Значит, ты хочешь, чтобы мы поехали в Илтис и сидели там, пока они будут курсировать взад-вперед? – Какой же ты упрямый, Катан! Мы не подвергнем их большему риску, сидя в Илтисе, а если сами поедем в Калатар, пока там хозяйничает инквизиция, то, несомненно, подвергнем риску себя. Ты не заботливый, ты просто глупый. И, конечно, инквизиция не убьет нас, если схватит – слишком это расточительно. Меня заставят играть здесь роль их марионеточного правителя, а тебя увезут в Священный город в цепях и будут держать там на привязи, пока им не понадобится маг Воды. Палатину, вероятно, сожгут. Ты хочешь, чтобы это случилось? – закончила Равенна на властной ноте, сверля меня взглядом. С минуту мы смотрели друг на друга; оба сердитые и не желающие уступать. Если я уступлю, я никогда не узнаю, почему она не хочет ехать, и мы никогда туда не попадем. Равенна преувеличивает, я в этом не сомневался. Преувеличивает опасность, вероятность оказаться схваченными и отсутствие риска для диссидентов. А значит, у нее все-таки есть более глубокая причина не ехать, причина, не связанная с инквизицией. И этот ее ультиматум, вероятно, означал, что Равенна была готова сдаться. Прояви я сейчас настойчивость, подумал я, когда мы мерили друг друга взглядом, будто два мула на горной тропе, она бы сдалась. Но я не мог не понять, что Равенна мне не доверяет, и это больно ранило меня. После всего, что случилось в Ле-пидоре, я надеялся, что мы миновали тот этап. Но мы не миновали. И сам я, должен признаться, все еще не был уверен в ней. В чем угодно насчет нее. Слишком многое осталось недосказанным, слишком много вопросов осталось без ответов. Но в неловком молчании шли секунды, моя решимость крошилась, сломленная тем единственным, что и раньше предавало меня, и снова предаст. Я всегда считал, что мне должно хватать сил этому сопротивляться, но их никогда не хватало, если Равенне грозила опасность. – Нет, – выдавил я, невольно опуская глаза. Это напоминало капитуляцию и в каком-то смысле было ею. – Но нам придется поговорить с Палатиной. И Палатина выругает меня за уступку. Иногда я жалел, что нас не двое и не четверо. Три – неудобное число, всегда двое против одного. Однако Равенна не выглядела довольной. Скорее она казалась опечаленной. Я надеялся, что это хорошо, но не мог сказать наверняка. Я встал, не желая оставаться рядом с ней, и снова подошел к окну. Где-то справа, за куполами, Мидий и Сархаддон сидели в храме, разрабатывая свой план чистки Архипелага. Они победят, если убьют достаточно людей, если сумеют вырвать сердце у ереси. И они уже заставили нас пойти на попятный одним своим прибытием сюда. Я был таким же, как все, кто мирится со Сферой и закрывает глаза на ее деяния просто из страха. Такой же страх удержал нас от поездки в Калатар, и не важно, мой ли это страх, Равенны или кого-то другого. Обещание времени, когда это будет забыто – обещание, которое я дал Равенне на том пляже и на другом пляже ранее, – вдруг показалось пустым и бессмысленным.Глава 6
Чтобы отдохнуть от общества Равенны, я решил нанести свой отложенный визит к океанографам. Теперь, когда я знал, где их станция, и более или менее представлял, как туда добраться, мне понадобилось не очень много времени, чтобы спуститься к гавани по боковым улочкам. До вечера было еще далеко, и большинство местных жителей еще работали, поэтому город казался довольно пустым. Возможно, более пустым, чем обычно, из-за прибытия Мидия и его трибунала инквизиторов. К счастью, я не встретил по пути ни одного сакри, но дойдя до портового района, я заметил там атмосферу мрачности и угрозы, которой раньше не было. Люди уже не казались такими открытыми, и я заметил немало подозрительных взглядов, направленных и на меня, и на других. Интересно, насколько напряженной станет обстановка в Рал Тамаре. Здесь она должна быть лучше, чем дальше на Архипелаге, потому что клан Тамарин – самый континентальный из апелагских кланов и считается наименее опасным. Заглянув в подводную гавань посмотреть, что за корабль у Де-маратия и где он стоит, я разузнал некоторые подробности о Мидии и его свите. Они прибыли на трех мантах, взятых напрокат у фетийских Великих домов, и оцепили часть подводной гавани, вызвав большую неразбериху. Тамаринские портовые чины сбились с ног, пытаясь освободить причалы. Три манты. Наверняка это означает, что после Рал Тамара трибунал разделится, и только Мидий с его свитой поедут дальше в Калатар. Я бы сказал, что из двух других групп одна направится в Монс Ферранис, а другая – в Селерианский Эластр, чтобы там, в свою очередь, разделиться. Оставив подводную гавань, я пошел вдоль берега, мимо таверн и лавок, торгующих разным судовым инвентарем, по направлению к маленькому мысу, где размещалась океанографическая станция. Я оделся как океанограф – в голубую тунику гильдии, чтобы не привлекать внимания. Как правило, сыновья лидеров кланов – по крайней мере континентальных – не становятся океанографами. Мне действительно повезло: диалект, на котором мы говорим в северо-западной Океании, был таким же, как на многих островах Архипелага, я был апелагом по рождению и путешествовал с двумя апелагами. Среди людей клана Рал Тамара я выделялся лишь своим поразительным сходством с фетийцами. А фетийцы в массе своей не еретики. Не то чтобы это позволяло мне меньше нервничать при виде сакри. Океанографическая станция Рал Тамара была крупнее лепидорской и построена в другом стиле, но ощущение от этого здания было тем же самым. Хотя вестибюль оказался наряднее и шире, все равно по углам лежала аппаратура, и витал тот слабый, неопределимый запах вещей, которые большую часть времени проводят в воде. Когда я вошел, в вестибюле никого не было, но через пару минут с лестницы спустился бородатый мужчина лет тридцати с небольшим. В руке он держал листок бумаги. При виде меня мужчина остановился и, кажется, слегка удивился. – Добрый день. Чем могу помочь? – Я проездом в Рал Тамаре и хотел узнать, нельзя ли мне воспользоваться вашей библиотекой. У меня с собой станционные бюллетени из северо-западной Океании, если они вам нужны. – Ну, конечно. Идем, я попробую найти помощника мастера. Самого мастера сейчас нет, он на конференции в Сианоре. Ты с какой станции? – С лепидорской. – Это хорошо. Мы уже давно ничего не получали с острова Хиден. Меня, как океанографа, это слегка обеспокоило, поскольку обе станции находились на одном и том же цикле течения и должны были поддерживать связь. Он повел меня по коридору к кабинету помощника, более просторному, чем каморка мастера в Лепидоре. Мастер. Я не хотел о нем думать. Дверь кабинета была открыта, и помощник поднял голову, когда мы вошли. – А, Окассо. Ты уже подготовил бюджетную заявку? А это кто? По крайней мере некоторые вещи не изменились. Бюджет всегда стоит на первом месте. – Это океанограф из Лепидора, он хочет воспользоваться библиотекой. Я оставлю его тебе? А то я как раз шел, чтобы отнести заявку Амалтее. Помощник кивнул, и мой провожатый исчез так же быстро, как появился. – Добро пожаловать в Рал Тамар… – Катан. – А я – Рашал, первый помощник мастера Викториния. Его сейчас нет. Рашал мог быть уроженцем любого острова Архипелага. Оливковая кожа и длинные волосы придавали ему почти львиный вид. Я решил, что ему вряд ли больше сорока. Некоторое время мы вели вежливый разговор о разных океанографических делах, и я передал станционный бюллетень. По сути, это была сводка основных наблюдений, сделанных за определенный период. В сводку включалось все, что имело отношение к другим станциям. Считалось обычной вежливостью, чтобы путешествующий океанограф вез с собой копии для любых станций, какие ему случится посетить. Каждая станция была обязана раз в полгода посылать такую сводку в штаб-квартиру гильдии в Селерианском Эластре, но сводки терялись или надолго запаздывали. Вероятно, моя доберется до штаб-квартиры раньше официальной. – На что ты хочешь взглянуть? – спросил наконец Рашал. – У нас здесь довольно большая библиотека, надеюсь, мы сумеем тебе помочь. Я рассказал ему о кракене и объяснил, что работаю над изучением условий в океанских глубинах. Что, по крайней мере, отчасти было правдой. Я всегда больше интересовался течениями и поведением океана в целом, чем, скажем, его обитателями. Кракены являлись исключением. Кракены завораживали всех. Брови Рашала взлетели вверх: – Самое время для работы в этой области. Ты слышал о «Миссионере»? – «Миссионере»? Рашал усмехнулся и вытащил из ящика стола два листка бумаги. – Это корабль, которого все глубоководные исследователи ждут последние сорок лет, с тех пор, как пропало «Откровение». В сущности, это модернизированное «Откровение». Его переделывают из военной манты в Мейр Эластре. А еще гильдия собирается построить новый корабль исключительно для глубоководных работ. Если не первая новость, то вторая точно заставила бы меня навострить уши. Прежде гильдия только раз смогла позволить себе иметь манту, переделанную для работы в глубоком океане, и даже тогда Империя и Сфера оказали большую финансовую помощь. Результатом стало «Откровение», исследовательское судно, которое дало ответы на массу загадок океанских глубин и установило рекорд погружения – как все считали. Оно пропало со всей командой недалеко от берегов Техамы почти сорок лет назад, чего никто так и не объяснил. – Опять в сотрудничестве с Империей и Сферой? Рашал кивнул. – Прочти, – предложил он, давая мне листки. – Это все, что я знаю в данный момент. Это был циркуляр от главного исследователя гильдии в Селерианском Эластре, сообщающий, что гильдия получила списанную недавно военную манту «Диспайна» для переделки в глубоководное исследовательское судно. Император и Сфера любезно согласились спонсировать проект в обмен на подробные сведения о любых сделанных открытиях и право каждому из них использовать это судно в течение месяца в году. Что Сфера хочет с ним делать? Затем шли технические подробности, решение о переименовании корабля и просьба высылать предложения, какую устанавливать аппаратуру. Последние три строчки гласили, что спонсоры также согласились вложить деньги в постройку специализированной манты, целиком предназначенной для глубоководных работ, и строительство начнется в ближайшие несколько месяцев. – Спасибо, – поблагодарил я, отдавая циркуляр. – Мы об этом еще ничего не слышали. – Хорошие новости, верно? – Рашал почти сиял. – Еще какие. Я и не думал, что этим кто-нибудь интересуется. Рашал печально покачал головой. – Император слишком занят истреблением своих подручных, и просто чудо, что Сфера, при всех этих неприятностях, проявила интерес. – Он не высказывал никакого мнения – благоразумное поведение перед совершенно незнакомым человеком. Океанографы редко бывают фанатиками, но не стоит чересчур на это полагаться. – Но, думаю, ты не хочешь напрасно терять время. Я провожу тебя в библиотеку и оставлю там, если ты согласен. – Отлично. Он провел меня в конец коридора в большую полуподвальную комнату, заставленную книгами и папками. В центре стояли два обшарпанных стола и несколько стульев, но людей, кроме нас, не было. – Я скажу всем, кого увижу, что ты здесь, только сообщи мне, когда будешь уходить. Глубоководная секция там, в дальнем углу. Работ в глубоководной секции оказалось не так много, потому что писать было особо не о чем. «Откровение» было единственным кораблем, который опускался ниже восьми миль – насколько всем позволялось знать, – и имелся отчет о его исследованиях вместе с двумя толстыми томами подробных промеров глубины и собранной информации. Тонкая книжка о кракенах, написанная человеком, который гонялся за ними всю свою жизнь и за пятьдесят лет видел четырех. Некая теория о том, что могло бы простираться далеко под поверхностью, и наконец, подробный обзор пещер под островами Тамарина. Меня охватило разочарование. Здесь было больше книг, чем в Лепидоре, но это неудивительно, поскольку в Лепидоре был только отчет о плаваниях «Откровения». Книга по теории была сухой и технической, с редкими проблесками юмора, когда автор уходил от современной механики к другой теме. Похоже, фетиец – автор этой работы – был еще и музыкантом, и в одном месте он на целых десяти страницах рассуждал о китовом пении. Из всех книг, что я читал, ни одна книга, написанная фетийцами, не обходилась без отступлений. Похоже, все они – люди разносторонние. Я прочел, сколько мог понять, затем пролистал обзор пещер. Все острова имеют под своей поверхностью системы пещер. Одни – немногим более чем выбоины в скале, но другие, как пещеры под островом Иланмар в Фетии, тянутся на сотни миль и содержат камеры, где может поместиться небольшой флот. Что и случилось однажды, смутно припомнилось мне. В фетийской войне с Таонетаром та или другая сторона прятала эскадру в тех пещерах и нападала из засады на своих неосторожных врагов. Однако мой интерес к обзору был только мимолетным, потому что «Эон» был слишком велик, чтобы поместиться в любой известной системе пещер. Хотя я понятия не имел, как выглядит этот корабль, он явно был построен в исполинском масштабе, больше похожий на передвижной город, чем на корабль. Картина, которая сложилась у меня из кратких описаний в «Истории Таонетарной войны» – книги, написанной фетийским лидером, но после того запрещенной Сферой, – вызывала больше вопросов, чем давала ответов. В действительности я искал не сам корабль, а то, что находится у него на борту. «Эон» был центром управления для некой сети наблюдения, называемой системой «небесных глаз». С помощью каких-то заумных средств «небесные глаза» давали внешний обзор всей планеты, в том числе картины штормов. С ними я мог бы предсказывать шторма и, в чем обвинял меня мастер, использовать их против Сферы. Но «Эон» исчез, когда Сфера захватила власть, пропал из виду во время ужасной междоусобицы, которая последовала за убийством императора двести лет назад. И с тех пор – ничего. Ни следа от корабля, его экипажа, его командира, только оглушительная тишина. Я взял отчет о плаваниях «Откровения» и уставился на него. Это был единственный официальный отчет о бездне, таящейся в глубине океана. Бездне, которую «Эон», построенный за сотни лет до войны, переплывал без всякого труда. И если, как я верил, он пережил короткую гражданскую войну и затем был спрятан своим экипажем, логично было спрятать его на такой глубине, где никто и никогда не наткнется на него случайно. – Погружен в размышления? Тихий голос рассек мою задумчивость, как докрасна раскаленное лезвие. Я выронил книгу и повернулся на стуле. Когда я узнал это лицо, у меня глаза на лоб полезли. – Кто ты? – резко спросил я. – Тот же вопрос я мог бы задать и тебе. – С необъяснимой грацией незнакомец спустился по трем ступеням и подошел к моему столу. Он поднял книгу и посмотрел на нее с бесстрастным интересом. – «Плавания «Откровения». Самое время для работы в этой области, не так ли? Я встал, чувствуя себя в невыгодном положении сидя. – Кто ты? – повторил я. – Ты не океанограф. – Я вообще не интересуюсь океанографией, кроме тех случаев, когда это непосредственно касается меня. – Его военно-морская туника слегка зашелестела, когда незнакомец пододвинул стул и сел ко мне лицом. – Рашал знает, что ты здесь? – Если ты имеешь в виду этого океанографа, то он нас не побеспокоит. Так легко ты от меня не отделаешься. – Я уйду, когда пожелаю – или у тебя снаружи поставлены стражники? – огрызнулся я, выведенный из равновесия его невозмутимостью. – На твоем месте я бы этого не делал. Стражников нет, но ты останешься здесь, потому что я так хочу. Если ты попытаешься уйти, мне придется тебя задержать, что будет для тебя довольно унизительно. – Немигающие фиалковые глаза уставились на меня в упор. Я глянул ниже, на висящий у него на поясе слегка изогнутый меч. Пусть я не вооружен, но… – И будь у тебя другие… таланты, с ними я тоже справлюсь. Так что сядь, и поговорим, как цивилизованные люди. Это не было просьбой. – Я предпочитаю знать, с кем говорю, – угрюмо сказал я, садясь. Может, он и блефовал, но почему-то мне не хотелось это проверять. И сердце у меня билось чаще обыкновенного. – Полагаю, все преимущества здесь у меня, тем более что тебе есть что скрывать, а мне нет. – Тогда что ты теряешь, называя мне свое имя? – Знание имени может давать власть… Катан. В этой комнате нет никого другого, с кем ты мог бы разговаривать, поэтому мое имя тебе знать незачем. – Тогда почему ты сказал, что мог бы задать мне тот же вопрос, если ты уже знал, кто я? Это какая-то игра Сферы? – Ты воображаешь, что Сфера охотится и за тобой тоже? Какие вы все эгоцентричные. Кажется, у обеих твоих подруг тот же самый недостаток… интересно, как вы вообще ухитряетесь ладить? – Его лицо с угловатыми чертами дернулось в усмешке. – Вы часто спорите, кому из вас грозит самая большая опасность? Я ничего не ответил, и через минуту незнакомец улыбнулся: – Сфера не нуждается в ухищрениях. Работай я на Сферу, я бы знал о твоей виновности и пришел бы тебя арестовать. Неужели ты думаешь, что инквизиторы стали бы тратить время на разговоры, если бы искали конкретно тебя? Нет, могу тебя заверить, я не имею к ним никакого отношения. – Тогда зачем ты тратишь время на разговоры? Потому что заметил нас случайно, и не хочешь успокоиться, пока не выяснишь все про нас? Я мог бы оклеветать Па… мою подругу, – поправился я, кляня себя в душе за обмолвку. – Не воображай, что я не знаю имя Палатины. И я задам тебе вопрос от себя: почему вы так нервничали, проходя мимо фетийского посольства? Как правило, это указывает на нечистую совесть. Вряд ли посольство способно внушать страх. – Тебе больше нечем заняться, кроме как проверять, у кого какая совесть? Видит небо, в этом мире хватает людей, которые не любят фетийцев. Если бы ты изучал каждого, прошедшего мимо, ты бы застрял здесь навечно без всякой пользы для своего императора. И ты не фетиец. – Как наблюдательно с твоей стороны. Нет, я не фетиец, зато ты явный фетиец. – Ты пришел сюда только ради умных замечаний и тонких намеков? У меня нет на это времени. – Я встал, твердо решив хотя бы попробовать. Лучше рискнуть, чем дать запугать себя вкрадчивыми словами. Как оказалось, незнакомец был способен на большее, чем вкрадчивые слова. С ослепительной быстротой его меч выскользнул из ножен и коснулся моего горла, прежде чем я успел сделать второй шаг. – Этот разговор – на моих условиях, Катан, – заявил незнакомец, в его голосе звучала скорее скука, чем угроза. – Ты останешься здесь, пока я не решу тебя отпустить. Теперь сядь, пока я не лишил тебя выбора. Вне себя от досады и внезапной ненависти, я уставился на незнакомца. Кто этот человек, и почему он считает, что может мной командовать? Но незнакомец держал меч у моего горла, и даже магия ничем не могла мне помочь. Дрожа от ярости, я шагнул назад и тяжело сел. – Так-то лучше. – Незнакомец вернулся на свое место и положил меч на колени. – Человек, у которого больше здравого смысла, мог бы сделать это раньше. Человек, у которого меньше гордости, мог бы не делать этого вообще, но гордость – это то, чего у тебя достаточно. Даже слишком много для человека в твоем положении. Я лично ничего не имею против гордости, пока она идет рука об руку с другими качествами. – Может, перейдем к делу? Или ты просто тешишь свое самолюбие, помыкая мной? – Зачем мне это нужно? И тебе уже следовало догадаться, из-за чего, вернее, из-за кого, я здесь. – Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе все, что я знаю о Палатине, чтобы тебе не пришлось самому ее расспрашивать. – Физически я был в его власти, но я не собирался упускать других возможностей борьбы. – Я много чего знаю о Палатине Кантени, но у меня было впечатление, что она мертва. Он говорил на апелагос с легким акцентом, почти незаметным в его излишне правильной речи. Как человек, выучивший язык с азов, подумал я, но не коренной фетиец. Фетийцы склонны опускать местоимения, не прибавлять их. Что-то, связанное со своеобразием Высокого фетийского языка. – Ты думаешь, что она мертва? – фыркнул я. – Очевидно, нет, иначе ты не пришел бы сюда со своими вопросами. – У меня также создалось впечатление, что она имеет только одного живого родственника мужского пола. Вы с ней очень похожи, слишком похожи, чтобы это было совпадением. Что верно, то верно. Несмотря на пышную фигуру Палатины и ее гораздо более светлые волосы, все, кто нас видел, предполагали, что мы родственники. Равенна сначала подумала, что я брат Палатины. – Это поднимает целый ряд вопросов о тебе, которые, я полагаю, ты предпочел бы не услышать. И если ты не пойдешь мне навстречу, я буду вынужден сделать некоторые неудобные выводы о том, кем ты можешь быть. Он что-то знает или просто рассуждает? Последнее более вероятно, поскольку не нужно быть гением, чтобы связать одно с другим. Вот почему Палатина беспокоилась из-за поездки в Фетию. И хотя мой ум был затуманен гневом, я изо всех сил сосредоточился. Наверняка этот человек, кем бы он ни был, работает на фетийцев. Но на каких фетийцев? На императора, военно-морской флот или на один из кланов? Пока невозможно было понять, но, если повезет, он скажет достаточно, чтобы я его раскусил. – Ты почему-то боишься Сферы. Почему – я скоро узнаю. Но Палатина Кантени вращалась в высоких кругах и вызывала сильные чувства у друзей и врагов. Ее родственник с твоими чертами лица мог бы много кому пригодиться. Фетия тоже имеет друзей и врагов. – Суетишься, – заметил я с удовлетворением. – То угрожаешь насилием, то ссылаешься на таинственные группировки. Обычно это верный признак отсутствия почвы под ногами. – Ты в корне ошибаешься, и, как я подозреваю, в вопросах политики у тебя это сплошь и рядом, – прозвучал уничтожающий ответ. – Кажется, я абсолютно точно угадал, кто из вас самый наивный. Нельзя всю жизнь жить с таким лицом, особенно на Архипелаге, и ждать, что люди не обратят на тебя внимание. Скажи, с какого ты континента? – Океания, – ответил я, ощущая горечь во рту. Я считал себя таким умным, но он заткнул меня за пояс. Нет смысла лгать, когда меня так легко уличить. – А ты когда-нибудь имел честь видеть или встречаться там с имперским вице-королем? – Возможно. – Ответ неудовлетворительный. – Я его видел, – проскрежетал я, почему-то не в силах отказаться отвечать. – Вице-король Аркадий – дальний родственник императора, сын наложницы его деда. Фетийские императоры не должны иметь наложниц, но неважно. В данный момент, между прочим, Аркадий – наследник престола. Во всяком случае, он чистокровный Тар'конантур: черные волосы, худое, тонко вырезанное лицо, глаза морской голубизны. Как по-твоему, он очень стар? Незнакомец наклонился вперед и, упоминая каждую черту, слегка касался острием меча соответствующего участка моего лица. Я сидел совершенно неподвижно. – Вряд ли я уникален, – как можно язвительнее ответил я, но знал, что мне не хватает убедительности. – Ваша королевская династия нарожала за годы кучу детей. Очевидно, некоторые вещи сохраняются в каждом поколении. Тар'конантур – это клановое имя членов фетийской королевской семьи. – Да, но что-то всегда теряется. Тар'конантуры всегда женятся на женщинах одной и той же расы, что как-то усиливает связь. Я об этом читал, но так до конца и не понял. Большинство королевских династий вступают в браки между собой, чтобы усилить свои черты, в конце концов порождая идиотов. Фетийские же императоры взяли себе за правило жениться на эксилках, женщинах странного племени, которое ведет кочевую жизнь далеко в океане, редко сталкиваясь с другими народами. – Я не эксперт в генеалогии, – продолжал незнакомец, – но знаю, что Тар'конантура трудно с кем-нибудь спутать. – Думаешь, я угроза твоему императору? – Что я думаю, к делу не относится, – отрезал он. – Я задал тебе вопрос о Палатине, а ты предпочел не отвечать на него. Я просто рассуждаю и делаю логические выводы, которые сделал бы любой недоумок. Являешься ли ты угрозой императору – несущественно, поскольку угроза, как и красота, в глазах смотрящего. Итак, я спрашиваю снова: это настоящая Палатина Кантени? Будь осторожен: не пытайся еще раз увести меня в сторону, если ты действительно не хочешь, чтобы я преподал тебе урок смирения. – Да, – ответил я, чувствуя себя мухой, увязшей в сосновой смоле, – насколько мне известно. Я не хотел, чтобы он шел дальше, но что-то во мне говорило, что я слишком легко сдаюсь. Почему я с такой готовностью уступил простым угрозам? Меч призван был лишь удержать меня на месте, не более того. Или так я себе сказал. – Палатина рассказала, что с ней случилось, как она сбежала из Фетии? – Она не помнит, но я знаю, что ее подобрал… – начал я и заставил себя остановиться. – Я ее не предам. Ты можешь оказаться из тех, кто пытался ее убить. Я ничего больше не скажу. – Отлично, – без всякого выражения ответил незнакомец и встал, убирая меч в ножны. – Я уверен, новому генерал-инквизитору будет очень интересно услышать, что высокопоставленная калатарская еретичка остановилась в гостинице на площади Бекал. – Он пошел к короткой лестнице, ведущей из библиотеки. Мое сердце на секунду остановилось, и я в ужасе уставился на незнакомца. Конечно, он не… Но он уже собирался открыть дверь. – Нет! – отчаянно крикнул я, бегом кидаясь к лестнице в бездумной попытке задержать его. Я резко остановился, даже не коснувшись незнакомца, когда его меч хищно сверкнул у меня перед глазами. – Я не произношу пустьгх угроз, Катан, – с безжалостной улыбкой проговорил незнакомец. – Готов ли ты пожертвовать своим драгоценным достоинством, чтобы ее спасти? – Не двигаясь с места, он похлопал меня по плечу острием меча, и я воззрился на него с недоумением. – Ты, гад… – пролепетал я, давясь словами, когда понял, наконец, что имеет в виду незнакомец. – Меня хорошо обучили, – ответил он, ожидая. Наполненный слепой, вулканической яростью, я едва не бросился на него, несмотря на меч и его превосходящую силу. Но он легко победил бы, а затем… Я очень медленно опустился на колени перед деревянной площадкой лестницы, моя голова оказалась на одном уровне с концом его ножен. Дважды я был в подобном положении, но оба раза я был связан, и те, кто взял меня в плен, значительно превосходили меня числом. И хотя на этот раз я не думал, что мне грозит опасность, я чувствовал себя гораздо хуже, ибо вынужден был покориться одному-единственному человеку, который даже не был магом. – Ну? – Чего ты хочешь? Чтобы я извинился или умолял? – Проси, – молвил он единственное слово. Я убью этого человека, кем бы он ни был. Только эта мысль давала мне силы, пока я произносил следующую фразу: – Я прошу… я прошу тебя не говорить Сфере о Палатине. Останься, и я расскажу все, что ты хочешь знать. Долгую минуту незнакомец стоял на площадке, пока я смотрел на него снизу вверх в пожирающей, бессильной ярости. Затем, очевидно, насладившись моими мучениями, он отпустил дверную ручку и направился к своему стулу. – Не трудись вставать, Катан, просто повернись кругом и посмотри на меня. Когда я неохотно подчинился, он сидел, словно на Дельфиньем троне, а не на простом деревянном стуле в провинциальной библиотеке. – Теперь ты расскажешь мне о Палатине все, что я потребую. Его допрос был сравнительно коротким, принимая во внимание всю предшествующую возню, но, казалось, он продолжается целую вечность. Когда незнакомец закончил, мои колени ныли от твердого каменного пола, но я по-прежнему был зол, как никогда раньше. Незнакомец снова встал и пошел обратно к двери. Не осмеливаясь подняться, я вернулся в прежнее положение, вытягивая шею, чтобы видеть его. – В данный момент Палатина менее важна для меня, чем ты, Катан. Меня больше интересует не она, а ты. Я знаю, кто такая Палатина, и что она за человек, но ты – другое дело. Я пришел, чтобы успокоить свою душу, но этого не произошло. Его фигура на секунду расплылась, словно я смотрел на него из-под воды. Затем чужеземного вида агент из посольства превратился в другого человека, чуть меньшего роста, но гораздо более устрашающего: стройного, с черными волосами, изящным точеным лицом и бирюзовыми глазами, сверкающими от нечестивой страсти. Он был чуть шире в плечах, чуть выше и куда более властным, чем было бы мое зеркальное отражение. В первый раз я испугался по-настоящему. – Возможно, теперь ты узнаешь меня, Катан? Тебе знакомо это лицо? Это лицо единственного законного коронованного императора Аквасильвы. Это со мной ты говорил, это передо мной ты стоишь на коленях – первым из многих в этом мире, которых тебе следует бояться. Ты снова увидишь моего агента, когда снова увидишь меня. Нас ждут времена, когда ты очень захочешь снова оказаться здесь, Катан. Если ты проживешь достаточно долго, наши пути вновь пересекутся. Ты в ужасе от Сферы, но теперь у тебя появился гораздо больший повод для страха. Однажды ты явишься к моему двору и встанешь на колени передо мной лично, потому что если ты не явишься и мне придется доставить тебя туда силой, ты пожалеешь, что родился на свет. Сейчас я дам тебе отсрочку. Но помни, я знаю, что ты существуешь, и я всегда буду с тобой. Куда бы ты ни поехал, где бы ты ни пытался спрятаться, кто-то тебя найдет. Возможно, я, возможно, инквизитор. Постарайся не забыть. Его образ затуманился, и передо мной опять возник чужеземный агент. Не говоря больше ни слова, он вышел в коридор и закрыл за собой дверь. Это было невозможно. Но это произошло. Как бы он это ни сделал, это была не иллюзия. Теперь я знал, хоть это слабо утешало, что это был не просто какой-то незнакомец, способный управлять мной так умело. Это был император Оросий.Глава 7
После ухода Оросия я доковылял до своего стула и долго сидел, не шевелясь. Когда шаги агента замерли вдали, в библиотеке стало тихо, только откуда-то из глубины здания доносился слабый немелодичный свист. Какой-то ученик скучал за работой, совершенно не ведая о том, кто только что был в этой комнате. Вернее, чье ПРИСУТСТВИЕ здесь было. Предполагается, что это невозможно – то, что сделал император всего минуту назад. Многое невозможно, если верить магам, которые меня учили. В том числе соединение умов и воздействие на шторма. Однако в этом городе – и, вероятно, в остальном мире – были люди, которые никогда не слышали об этих правилах. И были такие, для кого, если верить рассказам, никакие правила не имели значения. Первым среди них был человек, с которым я только что разговаривал, если «разговаривал» – это правильное слово. Еретический совет в своей ревностной заботе был прав в одном. Сохранить анонимность гораздо труднее, чем мы себе представляли. По крайней мере для нас троих. Возможно, без осложнений с императором проблемы бы не было. Но, как известно, некоторые вещи уходят корнями в семьи, и магия – одна из них. Я уставился на книгу на столе, стараясь не поддаваться панике. Когда еще такое бывало, чтобы все шло наперекосяк? Два дня в Рал Тамаре, а мы уже столкнулись со Сферой и императором. Говорят, неприятности ходят по трое, и мне не хотелось думать, кого еще мы могли бы здесь встретить. Отчет о плаваниях «Откровения» лежал там, где положил его агент императора, открытый недалеко от того места, где я читал; страницы перевернулись сами по себе. Пытаясь отвлечься, я снова взял книгу и вяло перелистал к тому месту, на котором остановился, но это не помогло. Через минуту я поймал себя на том, что снова гляжу в пространство и думаю о словах Оросия. Глупо предполагать, что император не уловит связь между «Откровением» и «Эоном». Вероятно, он знает об «Эоне» больше, чем любой из ныне живущих людей. Кроме Танаиса, но сможем ли мы его найти вовремя? Оросий не захочет, чтобы кто-нибудь другой завладел «Эоном». Слишком опасно для человека, который стремится господствовать на море. Фетийское военно-морское превосходство ушло в прошлое вместе со многими славными достижениями Империи, ныне утраченными, но Оросий просто бредил его возрождением. Потом, с запозданием, я понял еще одну вещь. Которая озадачила и обеспокоила меня в равной мере. Однажды ты явишься к моему двору и встанешь на колени передо мной лично. Нет, на самом деле я понял две вещи. Одна была лишь предполагаемой, другая – вопиюще очевидной, и этой последней я все время боялся. Оросий играючи мог управлять мной, и если агент не был магом, то император им несомненно был. Не составило бы никакого труда отвести меня обратно к посольству и переправить на корабле в Селерианский Эластр. Только психомаг мог бы использовать магию, чтобы сделать это, но имелись другие, более изощренные способы. Однако один пункт выделялся, как бы я его ни толковал. Император меня отпустил. Я все еще был здесь, потому что он так решил, потому что он пока не хотел возвращать меня в столицу. Чтобы осознать вторую вещь, более тонкую, мне потребовалось гораздо больше времени. По какой-то причине моя поездка туда была важна. Почему? Почему Оросий хотел видеть меня в Селерианском Эластре? Какова бы ни была причина, он решил, что это может подождать. Но я уже начал догадываться, в чем дело. Эта мысль таилась у меня в подсознании с тех пор, как я оставил Лепидор. «Наша фетийская система правления – источник недоумения для остального мира, – писал иерарх Кэросий больше двухсот лет назад. – Тогда как другие государства могут называться республиками или монархиями, мы – ни то, ни другое, или нечто среднее. Хуасский делегат в Ассамблее однажды сравнил ее с осьминогом, существом, чьи конечности трудно сосчитать, и на вид они слишком многочисленны для того, что им нужно делать. Думаю, это лучшая аналогия, что мне доводилось слышать, хотя один человек однажды предложил мне изменить ее на двухголового осьминога. Не знаю, льстил он или шутил, и, боюсь, у меня никогда не будет возможности спросить. Прелесть этой системы, на мой взгляд, в том, что любой человек, пытающийся захватить власть, так запутается, пока будет расправляться с каждой частью, что в конце концов просто сдастся. Я сам пару раз жалел, что не могу сделать того же.» Даже Палатина в своем импровизированном инструктаже в Лепидоре многое пропустила, лишь вскользь упоминая Ассамблею и императора. При всей его власти положение Оросия всегда было шатким, что он, очевидно, хотел изменить. И самой поразительной особенности фетийской системы, самой большой узды на императорской власти не существовало больше двух веков. Не было ни иерарха, ни имперского Священного Ордена со времен Кэросия. Я все больше ощущал необходимость поговорить с Танаисом, но сомневался, что найду его. Я только надеялся, что мы достаточно для него важны, чтобы Танаис сам предпринял активные поиски. Кажется, Палатина была его протеже, и два месяца назад в Лепидоре маршал говорил, что ему о многом нужно нам рассказать. Все, на океанографию у меня уже не было терпения. Еще будет возможность вернуться сюда и изучить то немногое, что здесь есть, но за окном стоял ранний вечер, и мое внимание рассеялось. Я аккуратно поставил книги на полки, сложил все еще чистые листки бумаги, которые принес на случай, если потребуется что-то записать, и ушел из библиотеки. Рашала в кабинете не было, и единственный океанограф, кого удалось найти – женщина, засидевшаяся допоздна в лаборатории, – не знала, где он. Я попросил ее передать Рашалу мою благодарность и вышел из здания гильдии в прозрачный вечерний воздух Рал Тамара. Даже в середине зимы он оставался приятно теплым, и повсюду загорались матовые изошары, освещавшие улицы. Рал Тамар совершенно не походил ни на один из городов, в которых я прежде бывал. Но это очарование присуще исключительно Рал Тамару или всему Архипелагу? Палатина и Равенна, которые провели на Архипелаге большую часть своей жизни, вероятно, знают ответ. Я должен еще кое-что решить. Расскажу ли я им, что случилось? Надо бы рассказать, но тогда Палатина заявит, что в Фетии тоже небезопасно, и в итоге мы вообще ничего не будем делать. Рантас знает, в мире достаточно мест, которых мы должны избегать. И еще неизвестно, что сделает Палатина, когда узнает о причастности императора. Вторжение в Л епидор изменило ее, и не в лучшую сторону. Я рассеянно брел вдоль берега, потом свернул на главную улицу, теперь свободную от слонов и интенсивного движения, которые днем угрожали меня задавить. Шум порта давно стих, и корабли застыли у своих причалов, опустевшие, если не считать вахтенных, которых несчастливый жребий оставил скучать на борту, пока их товарищи развлекаются на берегу. В подводной гавани еще горели огни, и я невольно вздрогнул, когда увидел две фигуры в капюшонах, совещающиеся в дверях, черные силуэты на фоне желтоватого света. Что они делают здесь так поздно? Проверяют, нет ли в гавани неверующих, не пытаются ли еретики сбежать с их кораблем? Никто бы не решился на такое и в самые лучшие времена, а тем более после утренней демонстрации силы. Я ускорил шаг, стремясь убраться от них подальше. Конечно, это был не разумный поступок, а инстинктивная реакция, которую я не смог подавить. Однако не было ни крика: «Еретик!», ни топота бегущих ног. И почему они должны были быть? Два жреца, беседующие о каком-то мелком административном вопросе – какое им дело до прохожих? Пока я поднимался к центру города, мне всюду попадались на глаза выставленные из домов столы и стулья. Вместе с лампами, висящими на деревянных рамах, они создавали ту самую особую атмосферу на улицах и площадях, превращая оживленный большак в бульвар кофеен и таверн. Многие из них принадлежали частным домам и были местом, где члены родственных семей, составляющих этот Дом, могли посидеть на воздухе перед вечерней трапезой. Но так же много кофеен были открыты для всех. В конце концов Рал Тамар – крупный торговый центр. Открыты для всех теоретически, но, как я постепенно заметил, не в каждой из них можно было найти жителей континентов. В Рал Тамаре, как везде, имелись тонкие различия в некоторых районах, места, где приезжих не жаловали. Апелагов, несмотря на учтивость, обвиняют в чрезмерной обособленности и нетерпимости к чужакам, и похоже, эта репутация оправдана. Конечно, мы не имели никаких проблем, ведь внешне нас ничто не связывало с жителями континентов, но я видел, что явных иноземцев принимали в лавках и тавернах несколько иначе. Даже здесь, в Рал Тамаре, как уже говорилось, наименее апелагском из островных городов, существовали подводные течения. О том, на что в таком случае похож Калатар, думать не хотелось. Наконец я добрался до нашей гостиницы, решив вообще не упоминать о сегодняшнем происшествии. Да, это было нечестно по отношению к девушкам – я проявлял к ним то самое недоверие, в каком раньше обвинял Равенну. Если будет необходимо, я им потом расскажу, но сейчас, как бы там ни было, император интересовался мной, а не ими. Никто не ответил, когда я постучался в комнату Палатины и Равенны, но я нашел записку, подсунутую под мою дверь. «Палатина еще не появлялась. Приходи ко мне в ту таверну, на которую ты вчера указал. Ей я тоже оставила записку. Р.» Раньше я спросил бы себя, не слишком ли она осторожничает, не упоминая названия таверны, но не теперь. Я знал, о какой таверне идет речь, поэтому оставил свою сумку и записку на кровати и пошел искать Равенну. «Каза аль-Малик» располагалась на террасе, возвышающейся над главным городским парком, и ее столы смотрели на оазис зелени. Недостаток ее положения, с точки зрения таверны, заключался в том, что дорога фактически шла между ее зданием и столами, поэтому любой, идущий по дороге, должен был уклоняться от официантов. Пустяковый недостаток на самом деле, его стоило потерпеть ради таких чудесных видов и того факта, что здесь подавали блюда из мяса диких птиц, обитающих лишь на самом краю известного Архипелага. Мы проходили эту таверну вчера, во время вечерней прогулки по городу, тогда-то я и заметил меню и ужинающих там мед-нокожих апелагов, уроженцев юга. Очевидно, кухня их вполне устраивала, как и монсферранских купцов, которые тоже там ели. Монсферранцы – известные гурманы, однако не любят рыбу из-за какой-то особенности в воде вокруг Монс Ферраниса, которая придает всему определенный привкус. Сложившаяся привычка, сказал мне один монсферранец во время обеда больше года назад. Равенна ждала за столом на краю террасы с бутылкой вина и бокалами. Заметить ее было нетрудно. Девушка приветствовала меня легкой улыбкой, сообщая мне таким образом, что все разногласия между нами забыты; – Наткнулся на что-нибудь? – спросила Равенна, наливая мне немножко вина, лионского красного. Не из скупости, просто она знала, что я не могу много пить. – Нет, – ответил я, мысленно прося прощения за эту чудовищную ложь. Возможно, это была правда, если Равенна имела в виду что-нибудь полезное, но такое оправдание было слабым и недостойным. – Здесь мало что есть, чего нет дома. Зато я узнал, что строится еще одно «Откровение». Я рассказал ей о проекте «Миссионера». – Странно, что они занялись им в такое время, когда Премьеру нужны вседеньги на его новые планы, – заметила Равенна, понизив голос. Говорить о Лечеззаре в нынешних условиях было опасно. Особенно на Архипелаге. – Тем более что Сфера не проявляла ни малейшего интереса к глубокому океану с тех пор, как «Откровение» доказало, что там внизу ничего нет. Когда «Откровение» исчезло, пошли слухи, что корабль нарушил некий божественный закон, опустившись слишком глубоко. Конечно, беспокоились только жители континентов, потому что они считают море большаком, а не колыбелью жизни. – Может, они испытывают новый прототип военного корабля, чтобы добиться внезапности, – предположила Равенна, но похоже, она не убедила даже себя. – Им не нужна внезапность. Но корабль вроде «Миссионера» даст им перед нами преимущество. Способ добраться до… – Я умышленно не произнес названия. Некоторые вещи лучше вслух не говорить. – Не могу поверить, что они вдруг проявили интерес одновременно с нами. – Возможно, это как-то дошло до сведения фетийцев, – указал я, тщательно выбирая слова. Наверняка дошло, но, возможно, только сегодня. – Эта одновременность не может быть совпадением, хотя я ума не приложу, почему они вдруг так заинтересовались океаном. Это не может быть связано с нами, – чтобы организовать нечто подобное, одного месяца просто мало. – Опять новые вопросы и никаких ответов. – По крайней мере мы знаем, что что-то происходит, – вздохнула девушка. – Еще одно осложнение, еще один повод нам опасаться. Я не стал говорить, что это повод опасаться не нам, а ей. Возможно, Палатина опасалась посещать Мейр Эластр, но мы все равно туда едем. И в этом вопросе я ни за что не уступлю. Я хочу своими глазами увидеть Фетию, даже если в Селерианский Эластр ехать небезопасно. – Однако не все преимущества на их стороне, – заметил я после паузы, когда мы с Равенной смотрели на парк и купола Рал-Тамара. – Если они действительно ищут то же, что и мы, то я не представляю, как им удастся сохранить согласие. Если они эту вещь найдут, император ни за что от нее не откажется, а Сфера не позволит ему сохранить ее в своей власти. – В любом случае она тогда попадет не к нам, – возразила Равенна, указывая на самое слабое место в моей аргументации. Возможно, фетийцы и Сфера разойдутся во мнениях, но только после того, как корабль окажется у них в руках. Ни у кого из нас троих пока не было идеи о том, что делать с «Эоном», если нам посчастливится его найти. Хотя небольшой опыт вождения манту нас был, гигантский имперский флагман – это вам не манта. Кэросий вполне ясно написал, что этот корабль построили не фетийцы. Фактически он был намного старше Империи, которая его использовала. Кто его построил, осталось неясным, и не было никаких упоминаний о нем в доимперские времена. Сохранилась лишь история о том, как нашли этот корабль, кейфующий в мертвом, пустом океане за известными пределами Архипелага. Факт остается фактом: не имея морского опыта и даже своего собственного корабля, мы трое знать не будем, что делать, если найдем «Эон». В какой-то степени даже не важно, сможем мы привести его в движение или нет, поскольку меня интересовала система «небесных глаз», а не сам корабль. Но не стоило обсуждать это сейчас, в переполненной тамаринской таверне в тот самый день, когда Мидий прибыл со Всемирным Эдиктом от Премьера, дабы искоренить ересь на Архипелаге. Примерно через четверть часа к нам присоединилась Палатина с мрачным, озабоченным выражением лица. – Вы слышали? – едва сев, спросила она и с облегчением взяла предложенный – полный – бокал вина. – Мы там были. – Как… – Случайно, – быстро сказала Равенна. – Просто нам не повезло оказаться возле гавани, когда они прибыли. – Духовное очищение, так они это называют. – Палатина выпила свое вино гораздо быстрее, чем предписывал этикет, но Равенна без всяких замечаний налила ей еще. – Расскажете мне, что они вещали, когда я буду готова это выслушать. Пока мы ждали, я вдруг осознал, что нам не о чем беспокоиться, говоря о Сфере. Во всей таверне только эту тему и обсуждали, и преобладающее настроение было более трезвым, чем казалось сначала. Вероятно, мы больше привлечем внимания, если не будем говорить о Сфере, чем наоборот. – Где ты была? – спросил я. В каком-то кошмарном месте, судя по ее виду. – Помните Фокаса, боксера? Именно это имя мы пытались вспомнить – наш знакомый по Цитадели в Рал Тамаре. Совсем непохож на боксера, подумал я – имя подтолкнуло мою память. Высокий и худой, любитель распускать забавные слухи. Но вовсе не злопыхатель, просто шутник. И это все, что я о нем знал. – И что с этим Фокасом? – Я вспомнила, наконец, как его зовут, и пошла его навестить. Фокас был довольно приветлив, учитывая, что он меня едва знает. Оказывается, его отец в этом году ведает общественными работами в городе, и вице-король вызвал его, чтобы он помог разместить всю эту прибывшую толпу. Вы поверите, что Мидий стал еще гнуснее, чем был в Лепидоре? Теперь он даже не прикидывается дружелюбным. – Где ты с ним столкнулась? – спросила Равенна, ее лицо затвердело. – Я уговорила Фокаса одеть меня служанкой и взять с собой, когда его отцу понадобилась помощь. Палатина действительно ходила в храм? Когда он кишит инквизиторами и сакри? – Прежде чем вы что-нибудь скажете: никакой опасности не было, – быстро добавила Палатина. – В храме толпилось столько народу – даже император мог находиться там, и никто бы его не заметил. – Палатина, конечно, была права, но не в том смысле, в каком она думала. – Большинство инквизиторов здесь ненадолго. Сархаддон и Мидий немного задержатся, чтобы совершить Высокий Ритуал в храме и принять первую пачку кающихся грешников, потом отправятся дальше в Калатар. Высокий Ритуал был праздничной службой, ее всегда проводили только самые старшие жрецы Сферы. Я был на такой однажды, в Фарассе, когда был совсем маленьким. В основном мне запомнился ладан с курильниц вокруг всего зиккурата, его все-подавляющий запах проникал даже в шатер, предназначенный для графов и их семей. Здесь, внутри храма, будет еще хуже. Не потому, что это такой плохой запах, просто его всегда слишком много. – Еще Мидий собирается объявить новый «Индекс запрещенных книг» с массой названий, которых там раньше не было. Скоро они начнут сжигать книги по всему Архипелагу. – Чтобы не скучать без дела, пока не найдут еретиков, – свирепо добавила Равенна. Плохая новость для океанографов, потому что некоторые из их книг неизбежно пострадают. Интересно, что запретили на этот раз, подумал я, надеясь, что мастера гильдии сумеют вовремя спрятать свои экземпляры. Но труды все равно погибнут, как они погибли, когда Сфера сожгла Варару во время Священного Похода – просто чтобы удовлетворить свою ненасытную жажду разрушения. – Вице-король уже встретился с Мидием? – спросила Равенна. Ее пальцы так крепко сжимали бокал, что я испугался, как бы девушка его не раздавила. – Он появился, когда я была там. Очень дружески разговаривал с Мидием, сказал, что император велел оказать генерал-инквизитору всяческую помощь. В действительности с вице-королем никто не считается, он просто нуль. Адмирал Каридемий – реальная власть в Рал Тамаре, но его я в храме не видела. Он совершенно не интересуется религией, поэтому в том, что касается Сферы, будет выполнять указания императора. – Это нормально? – Во флоте – да. Большинство офицеров не очень любит Оросия, потому что при старом императоре им жилось вольготно, а Оросий держит их в узде. В данный момент они верны престолу и Ассамблее. Если бы Оросий намеревался выиграть несколько кампаний, все было бы иначе. – У нас будут проблемы с отъездом? – спросил я Палатину. – Трудно сказать. – Ее лицо еще больше потемнело, хотя оно и так было мрачнее некуда. – У сакри есть список разыскиваемых людей, и они уже выставили охрану в гавани. Других уезжающих они не будут останавливать… – Жрецы так дела не делают, – вмешалась. Равенна. – Они позволяют людям распустить слухи, посеять страх, чтобы к их прибытию уже создалась напряженность. – Точно. Но я не знаю, есть мы в этом списке или нет. Возможно, не официально, но для Мидия мы – предмет охоты, и он мог добавить хотя бы Катана. Боюсь, ты здесь законная добыча, Катан. Нам придется допустить, что они попытаются схватить нас, если узнают, что мы в Рал Тамаре. Я встревоженно огляделся, но все посетители были поглощены своими разговорами. Однако я не мог сказать, притворяются они или нет. В этот момент нам пришлось прекратить обсуждение, потому что официант – нанятый скорее за его дикий южный вид, чем за что-нибудь еще – подошел, чтобы принять наш заказ. От последних слов Палатины у меня пропал аппетит, но я все-таки выбрал одно из моих любимых блюд, которые ел в Цитадели. Когда еще удастся попробовать такую кухню. Мы мало говорили за едой, и я слишком беспокоился, чтобы наслаждаться своим блюдом, хоть и заметил, что приготовлено оно хорошо. Только после того, как мы расплатились и ушли, кто-то из нас вновь осмелился упомянуть Сферу. Мы возвращались в гостиницу по аллее, осветительные шары с обеих сторон прятались в ветках деревьев, и на дорогу падали пестрые тени. – У нас есть идея, как выбраться из Рал Тамара? – тихо спросила Равенна. Холмы позади города заслонили закат, и на почти черном небе не было ни звезд, ни луны. Вокруг нас, будто созвездия в миниатюре, горели россыпи городских огней – волшебное зрелище, особенно если смотреть с моря. – Еще не факт, что у нас возникнут проблемы, – слабо возразил я. – Мы не очень заметны, и у них нет нашего описания. – Ты слишком похож на императора, чтобы быть незаметным. Если мы пока в безопасности, то лишь потому, что здесь нас никто не знает. – Кроме того фетийского агента, которого мы видели утром, – возразила Палатина, и меня кольнула тревога. Но Палатина не смотрела на меня – она понятия не имела, что случилось сегодня днем, – и я издал легкий, бесшумный вздох облегчения. – Но гарантий нет. – Как еще мы можем выбраться? – спросил я. – Если поплывем на паруснике, на дорогу уйдут месяцы, и в каждом порту нас могут схватить. Когда мы доберемся до Илтиса или Калатара, там не останется никаких инакомыслящих, и связываться будет не с кем. – Он прав, Палатина, – заметила Равенна. – Инквизиторы не знают, что мы здесь. После отъезда из Танета они не могли получить никаких известий. Мидий будет искать нас в Калатаре. Это центр, и Мидий ожидает, что мы поедем именно туда. Если мы вообще появимся на Архипелаге. Я не был в этом уверен, а еще меня грызло сомнение. Что, если император – или его агент – решил обратиться к Сфере, чтобы доставить нас в столицу? Я как можно дальше оттолкнул эту мысль. В этом не было смысла, ведь агент мог просто заставить меня пойти с ним. И кто знает, что сделает Мидий, если схватит меня? Если я правильно понял, император хотел моей сдачи, не моей смерти. По крайней мере я на это надеялся. – Но он даст инквизиторам наши описания, просто на всякий случай, – указала Палатина. – И внешность у всех нас далеко не заурядная. Может, стоит избавиться от туники океанографа. – Это тоже привлечет внимание, – возразил я. – Я не могу то быть им, то не быть. Я путешествую как квалифицированный океанограф, а не эсграф Лепидора. Лучше, если я буду придерживаться этого. – Так что мы решили? Пойдем через два дня в гавань, надеясь, что сакри нас не арестуют? Если это случится, никакого компромисса не будет. – У тебя опять паранойя. – Я мог понять ее страхи, но боялся, что мы навечно застрянем в Рал Тамаре. И логично предположить, что если мы будем двигаться достаточно быстро, то любые сведения о нас устареют, когда дойдут до Мидия. – Это называется благоразумием, и однажды оно уже спасло мне жизнь. В Фетии, догадался я, где убийства были обычным делом. Большинство их, насколько я мог понять, так или иначе вдохновлялись императором. – Зато на той манте мы окажемся в Илтисе задолго до инквизиторов и свяжемся с диссидентами, пока они еще могут не прятаться… – А что потом? – резко останавливаясь, перебила Равенна и повернулась ко мне. Ее глаза опасно сверкали. – Вы оба ведете себя так, будто это какая-то шахматная игра. Мы больше не можем придерживаться старых планов, потому что обстоятельства изменились. Инквизиторы приехали сюда, чтобы разрушить Архипелаг, и в процессе этого они перебьют массу народа. Моего народа, хотя для вас это, возможно, не имеет значения. Потребуются месяцы, чтобы организовать эту торговлю оружием, и какой от нее будет прок? К тому времени, когда мы что-нибудь сделаем, сколько останется еретиков? Сархаддон жаждет нашей крови, но он жаждет крови и всех других апелагов. Всех людей, кого мы знали в Цитадели – Лиаса, Персеи, Фокаса и их семей. Всех людей, чью жизнь мы пытались спасти месяц назад, и у кого нет континентальных городов, чтобы сбежать туда, когда станет жарко. Я не больше тебя хочу опять угодить в лапы Сферы, но если инквизиция сделает свое дело, вполне могу там оказаться. Если мы просто установим связь для Гамилькара, мы поможем. Если мы найдем «Эон», мы, возможно, сумеем изменить положение дел. Да, одного «Эона» мало, но он будет началом. И убежищем. Мы продолжали спорить, не зная, что выбора у нас уже нет.Глава 8
Следующее утро началось довольно мирно, хоть и не принесло очевидного решения наших проблем. По настоянию Равенны я снова пошел в океанографическую библиотеку, посмотреть, нет ли там чего-нибудь, что могло бы нам пригодиться. Я не питал больших надежд, но попробовать стоило, особенно теперь, когда другие пути были отрезаны. Как ни странно, после страстных слов Равенны, сказанных вчера вечером, Палатина не возражала против изменения плана. Я был уверен, что она не согласилась, но придержала язык, чтобы не затевать еще один спор, который мог бы привлечь внимание. Палатина была большей реалисткой, чем Равенна, но я сомневался, что в данный момент это очень полезно. Ситуация не выглядела многообещающей. Палатина решила снова попробовать сходить в храм. Эта идея казалась безумной. Однако Палатина была так же непреклонна, как до этого Равенна, и отговорить ее не удалось. Равенна напросилась идти со мной в гильдию. Я этого не хотел. Вдруг снова появится агент императора, или океанографы что-то заподозрят? Но пришлось уступить, ибо Равенна заявила, что не собирается весь день сидеть без дела. Никто из нас не испытывал желания идти мимо подводной гавани, поэтому мы нырнули в запутанный лабиринт старой части города. Она окружала маленький холм, на котором когда-то стоял первый дворец и городская крепость. Ныне-их сменила вполне обычная резиденция Тамаринского Дома, возвышающаяся на массивном каменном фундаменте, который начинался прямо от нижней улицы. Фундамент был сложен из больших каменных блоков, довольно грубо подогнанных друг к другу – явно не фетийская постройка. Неужели власть Таонетара распространялась так далеко на юг? Мы нашли Рашала в его кабинете на океанографической станции – он готовил бюджетную заявку со своим бородатым коллегой Окассо. – Привет, Катан! – весело воскликнул помощник мастера. Кажется, он не удивился, снова увидев меня. – А это кто? Я представил Равенну. К счастью, Рашал не увидел ничего странного в ее присутствии или по крайней мере не подал виду. Он был поглощен вырыванием у штаб-квартиры гильдии последней возможной короны и без долгих разговоров велел нам самим идти в библиотеку. Он придет позже и посмотрит, чем нам можно помочь. Окассо дружески, хоть и рассеянно кивнул нам. Судя по выражению его лица, он гораздо меньше интересовался бюджетом, чем Рашал. При таком отношении к работе ему никогда не стать мастером. В библиотеке снова было пусто, но вряд ли нас долго не побеспокоят. Я подробно объяснил Равенне, что мы ищем, и дал ей отчет о плаваниях «Откровения» и бумагу. А сам взял интригующий папирус по строительству мант, написанный сто лет назад, если не больше. Мое внимание привлекло то, что он был издан имперской верфью в Салеморе, в Южной Фетии. Той верфью, куда привели «Эон», когда Кэросий нашел его в океане. – А что случилось с «Откровением»? – спросила Равенна, нарушая едва воцарившуюся тишину. – Ты никогда не слышала эту историю? – Мои учителя всегда вдалбливали мне более насущные темы, вроде истории Священного Похода. – Тебе же хуже. Сфера и фетийцы переделали его из списанной военной манты для изучения океанских глубин, то же самое они делают сейчас с «Миссионером». Никто не знал, нет ли там внизу спрятанных цивилизаций или остатков Таонетара. Император – по-моему, это был Этий V – вложил огромные суммы в этот проект, чтобы оснастить «Откровение» лучше любого исследовательского судна, когда-либо построенного. Пару лет подряд оно совершало все более глубокие погружения. Его команда составила карты пучины и провела замеры глубины по всему Архипелагу. Очень ценные для гильдии, а фетийцы и Сфера были рады открытию, что ничто не может выжить на той глубине, поэтому им не надо опасаться, что их атакует субмарина уцелевших таонетарцев. Сфера постепенно утратила интерес к «Откровению», но это был любимый проект императора, и он продолжал его финансировать. Примерно через три года после спуска «Откровения» на воду кто-то решил испытать его на предел погружения. Вместе с военной эскадрой его отправили куда-то к Калатару – кажется, в Техаму, – подготовили, как могли, а затем приказали погружаться. Оно опустилось на девять миль, после чего бесследно исчезло. Не было ни аварийного сообщения, ни каких-либо признаков, что корабль разрушен – его просто потеряли. – А магией нельзя было его выследить? – Сфера пыталась. На «Откровении» был маг, но им не удалось его найти. Они даже не смогли сказать, жив он или мертв, хотя должны были бы. В последней передаче «Откровения» было что-то странное, не помню что. Равенна перелистала книгу, останавливаясь на страницах в конце. – Вот его последнее сообщение: «Рапорт пятнадцатый. Глубина девять миль, угол погружения один к восьми, все показатели стабильные. Температура невероятна: я разрешил экипажу сменить форму из-за жары. Мы столкнулись с сильным поперечным течением, которое кажется очень локализованным. Скорость течения несколько узлов, направление зюйд-зюйд-ост. «Откровение», конец связи». – Вот что было необычным, локализованное течение, – вспомнил я. Это показалось бы загадочным только океанографам, поскольку им известно, что на такой глубине течения имеют ширину сотни или тысячи миль, а не локализованы, как доложил капитан «Откровения». Вихревое или поперечное течение, о котором он докладывал, были бы возможны вблизи поверхности, потому что техамское побережье Калатара очень необычно и имеет свою собственную систему течений. Есть некоторые особенности берегового рельефа, мысы и пещеры, которые могут вызвать такой феномен. Но не на глубине девять миль и только не возле Техамы. – Ближе к берегу, где мельче, есть коварные воды, но никто так и не объяснил то поперечное течение. – Почему они погружались так близко к острову? – спросила Равенна. – Я знаю, о каком побережье ты говоришь. Мы называем его Берегом Гибели, потому что там пропадает очень много кораблей. – Они были не настолько близко. По какой-то причине власти предержащие выбрали Техаму, и «Откровению» пришлось погружаться достаточно близко, чтобы успеть добраться до одного из соседних островов, если разразится шторм. Ума не приложу, почему они выбрали самое опасное побережье на этом острове. – Это странное место, Техама, – задумчиво сказала Равенна. – Знаешь, там наверху есть озеро, на высоте четырех или пяти миль над уровнем моря, и на западном берегу начинается огромный водопад. Я всегда видела его только сверху, но он должен быть очень красив снизу, в ясный день. Это был наш единственный выход с плато в прежние времена, до того, как Валдур взорвал дорогу и изолировал Техаму. Или думал, что изолировал. Остальной Калатар был покрыт джунглями, как любой другой остров Архипелага, только в большем масштабе. Его внутреннюю территорию давным-давно нанесли на карту и исследовали, и не нашли ничего, кроме бесконечных узких долин, поросших деревьями. Область, известная как Техама, возвышалась на западном конце Калатара и была другой. Ее горы прятались в облаках, и внутренняя территория оставалась загадкой. Для всех, кроме тех, кто там жил. Подобно Равенне. – Ты никогда не рассказывала мне, на что похож сам Калатар. Ты ведь его называешь родиной, не Техаму? – Не рассказывала? – Девушка казалась искренне удивленной. – Я думала, ты знаешь. – Я знаю про джунгли и море, но я не это имею в виду. Равенна положила книгу перед собой и уставилась в пространство. – Даже не знаю, как его описать. Там всегда тепло, но никогда не бывает жарко, как в Фетии, и не так влажно, если не считать зим, когда все время льет дождь и все вокруг мокро насквозь. – Она помолчала. – В моих устах это звучит ужасно, верно? Еще там повсюду леса, зеленые, куда ни кинешь взгляд, и в глубине острова и вдоль побережья, но они никогда не бывают гнетущими. Техама очень ясная и холодная, но Калатар не такой. Он красив, вот и все, – неуверенно закончила девушка и улыбнулась мне своей полуулыбкой. – Ты выбрал неподходящее время для расспросов. – Просто ты никогда не говоришь о Калатаре. – Я не люблю о нем думать. Когда мы туда поедем, я покажу тебе руины Посейдониса, и ты поймешь почему. Если, конечно, они все еще там, и инквизиция не построила на них зиккурат. До меня стало доходить, что ни я, ни Палатина не имеем права оспаривать ее решения, когда дело касается Калатара. Это ее страну систематически разрушает Сфера во имя религиозной ортодоксии, и это люди ее народа умирают. Равенна вернулась к плаваниям «Откровения», а я начал читать понятное место из папируса о мантах, где говорилось об истории салеморской верфи. Остальные части были посвящены различным вопросам конструкции мант, полны примеров, спецификаций и технических деталей. Может, там и нашлись бы жемчужины, но поиск требует времени, и пока его придется отложить. Салеморская верфь была намного старше всех мне известных. Она вела свое начало с ранних дней Империи, с хартии, изданной Этием II, внуком Основателя. Неудивительно, что именно ее выбрали для оснащения «Эона». Я бегло просмотрел ранние годы, рассказ о строительстве великой крепости над верфью, и как верфь постепенно расширялась при следующих императорах в связи с требованиями, которые диктовала война против Таонетара. Затем я добрался до года вступления на престол Этия IV и обнаружил, что хроника без всякого предупреждения перескочила на двадцать один год вперед. В одном абзаце говорилось об усовершенствованной системе вооружения, которая не будет замерзать в ледяных северных водах, а в следующем Валдур I присутствовал на церемонии спуска на воду первого из нового класса кораблей, призванных заменить военные потери – тот Валдур, который предал и убил сына Этия IV, Тиберия, через год после окончания Войны. Человек, который утвердил главенство Сферы, и был другом первого Премьера. – Проклятие! – выругался я, сопротивляясь желанию швырнуть возмутивший меня документ через всю комнату. Он не носил признаков цензуры – просто был написан так, словно десятилетий Таонетарной войны никогда не было. Вот тебе и история. – Что теперь? Я толкнул папирус через стол, указывая на пропуск в тексте. – Опять Сфера, – процедила Равенна с гримасой отвращения. – Наказание за рассказ о тех годах – сожжение на костре. Ты удивлен, что никто не осмеливается писать? Сфера не могла позволить себе никакого упоминания о последних годах Войны. Если бы реальная история стала всеобщим достоянием, число сторонников Сферы уменьшилось бы так, что мало не показалось бы, потому что история ее прихода к власти была далека от хрестоматийной. Особенно гонения в Фетии, проводимые Сферой от имени императора, преследование всех до последнего магов и жрецов Стихий, отличных от Огня. Где-то у кого-то все еще должны храниться книги, повествующие о событиях тех лет. У нас в Цитадели их было три, но, конечно, их должно быть больше, отчетов и мемуаров, написанных в краткий, мирный период после окончательного поражения Таонетара. Когда Кэросий и его семья надеялись, что появился шанс на новое начало, шанс восстановить дома и заново построить жизнь после опустошения Войны. Я вернулся к свитку, по кораблестроению, уже порядком осточертевшему. Если цензура Так эффективна, шансы отыскать что-нибудь в любой библиотеке ничтожно малы. Великая библиотека Танета была ровесницей самого города, то есть построена уже после Войны; вряд ли там найдется что-нибудь достаточно старое. А в Селерианском Эластре с его самой большой библиотекой на Аквасильве меня поджидал император. Дальше я читал не так внимательно, мало что понимая. Никто не входил в библиотеку, но я услышал в коридоре топот бегущих ног и распахнувшуюся где-то дверь. Я как раз собирался свернуть еще одну часть свитка, когда что-то привлекло мой взгляд.«В тот же год началась, наконец, работа по устранению повреждений, причиненных несколькими годами раньше, когда перегрузка реакторного ядра расплавила изопроводную сеть и разрушила порталы глубоководной конструкции. Перегретый изот до неузнаваемости искорежил порталы и создал затруднения для движения транспорта внутри верфи. Нисефорию Декарису, руководившему ремонтом, предстояло возглавлять Салемор в течение самого долгого периода его процветания, ионе самого начала был полон решимости отличиться. Он лично изобрел метод удаления с обломков накопленного энергетического остатка, чтобы ремонтные бригады могли работать с ними без риска. Этот метод в модифицированном виде применяется и по сей день.»
Даже я знал достаточно о конструкции мант, чтобы увидеть здесь вопиющую несообразность. Изозаряд не остался бы в портале больше, чем на долю секунды, и ни при каких условиях он не мог причинить описанных там повреждений. И не было никакого упоминания о такой аварии. Возможно… Громкий треск прервал ход моих мыслей. Рядом со мной стоял встревоженный темноволосый ученик. – Рашал велел убрать книги и идти в вестибюль. Сюда идут инквизиторы. Наши с Равенной взгляды встретились на долю секунды, затем мы закрыли книги и как можно быстрее сунули их на полки. Ученик не стал ждать. Он снова бросился в коридор, и через минуту я услышал его голос, что-то кричащий наверх. Кто-то отвечал ему, и бегущих в коридоре стало больше. – Ты что-нибудь записала? – спросил я Равенну, когда мы выходили из библиотеки. – Да, но не много. – Дай мне. Я океанограф, и если… – Нам нельзя здесь оставаться, – перебила она. – Рашал знает, кто ты, нам нельзя рисковать. Большинство работников станции уже собрались в главном вестибюле и на лестнице. На каждом лице отражалось серьезное беспокойство – или хуже. Рашал стоял на нижней ступеньке и, оглядываясь, проверял, кто тут есть. Через минуту после нашего прихода на втором пролете лестницы появились ученик и Окассо. – Все вы уже слышали, – заговорил Рашал. – Сын Окассо прибежал из храма с этим известием. По-видимому, какие-то фанатики обвинили нас в занятии запрещенными искусствами, и инквизиторы с сакри уже в пути. Запрещенными искусствами? О чем это он? Через минуту я получил ответ на свой невысказанный вопрос, по крайней мере частичный. – С каких пор использование дельфинов стало запрещенным искусством? – сердито спросила знойного вида женщина. – Попробуй сказать это рыбакам. – Мы не просто используем дельфинов, Амалтея, но это к делу не относится. – Рашал нервно сглотнул слюну, и я понял, что он не так уверен, как кажется. Вероятно, он никак не ожидал, что придется иметь дело с подобным кризисом, и спрашивал себя, что сделал бы мастер, будь он здесь. – Это недостаточное оправдание. – Они же не арестуют нас из-за болтовни нескольких фанатиков? – возразил Окассо, но не слишком убежденно. – Мы океанографы! – воскликнул еще кто-то. – Мы им нужны. – Хотел бы я разделять твою уверенность. Но если инквизиторы думают, что мы используем дельфинов в связи с магией, они не будут склонны нас прощать. Амалтея, ты эксперт по дельфинам. Инквизиторы придут сюда с минуты на минуту. Ты можешь забрать как можно больше своих записей и добраться до «скатов»? – Ты предлагаешь мне бежать? – недоверчиво спросила Амалтея. – Спасаться от Сферы? Меня объявят еретичкой. – Ты должна добраться до штаб-квартиры, отдать им данные и рассказать, что будет чистка. Забери все, что сможешь, и спустись по черной лестнице. Если ничья помощь тебе не нужна, иди. Живо! После минутного колебания Амалтея протолкнулась мимо него и побежала наверх, лицо ее было белым. Окассо выглядел так, словно его вот-вот стошнит. – У нее ничего не выйдет, – произнес хорошо знакомый мне голос. Чувствуя внезапный приступ паники, я резко повернулся и увидел вчерашнего императорского агента, выходящего из библиотечного коридора. Оросий собственной персоной или только его глашатай? Я не мог сказать. – Сакри следят за гаванью. – Ты кто? – резко спросил Рашал, на его лице появился страх. На лицах некоторых других застыл абсолютный ужас, и я им вполне сочувствовал. – Я не жрец. Это все, что вам пока нужно знать. Однако ваши гости – личные враги генерал-инквизитора, и будут казнены, если их схватят. Рашал посмотрел на меня так, словно я вонзил ему нож в спину. – Это правда? – прошептал он. Я удрученно кивнул, готовый провалиться сквозь землю. – Но шанс еще есть. Если Катан и его девушка помогут мне, я вытащу отсюда их и Амалтею, и у вас будет намного меньше причин для беспокойства. – А что ты с этого будешь иметь? – тут же спросил темноволосый ученик. – Их. – Ради Рантаса, помогите ему! – умоляюще сказал Рашал. Поборов желание наброситься на агента, который снова обращался со мной, как с вещью, я повернулся к нему, стараясь сохранить нейтральный тон. – Что ты хочешь? К счастью, это странное угловатое лицо не выказало никакого удовлетворения. Равенна гневно смотрела на него – и на меня, отчего я чувствовал себя еще ужаснее. Почему я не сказал ей вчера вечером? Почему я ей не доверял? – Пусть кто-нибудь проводит нас до черной лестницы, и там мы встретимся с Амалтеей, – распорядился агент. – Помощник Рашал, я советую вам хорошенько спрятать любые запрещенные книги, какие могут быть в вашей библиотеке, и подготовить свою защиту. Вы неблагоразумны, что взялись за такой проект без разрешения гильдии, но я верю, что вы спасетесь. Не упоминайте меня – хотя милости прошу упоминать ваших гостей. – Окассо покажет вам дорогу, – ответил Рашал. – Майроес, ты слышал, что он сказал. Тащи все в тайник. Все остальные, нам есть о чем поразмыслить. – Я? – со страхом, спросил Окассо. – Да, ты. Шевелись. Подстегнутый eгo приказом, Окассо сбежал с лестницы и помчался по маленькому боковому коридору, даже не посмотрев, идем мы за ним или нет. – После вас, – сказал императорский агент, указывая на коридор. За окнами была видна колонна инквизиторов и тусклый алый цвет шлемов сакри. Они шли по берегу, явно направляясь к нам. В этот раз я не буду протестовать. Толкая с собой Равенну, я побежал за Окассо. После короткой пробежки по коридору он привел нас в складского типа комнату с высоким потолком и грубым каменным полом. Она была завалена океанографическим оборудованием разного рода, от подводных зондов до коллекции сетей, самое место которым в рыбацкой лодке. С правой стороны шаткая деревянная лестница вела к двери на верхнем этаже, а напротив, как я предположил, была лестница, ведущая вниз, к докам «скатов». Океанографические «скаты», как спасательные субмарины, иногда стояли в доках, а не у порталов; очевидно, станция Рал Тамара могла позволить себе такой расход. Увидев, как Рашал справляется с бюджетом, я нашел это очень правдоподобным. Окассо нервно расхаживал взад и вперед по маленькому клочку не заставленного вещами пола, каждую секунду поглядывая на лестницу. Казалось, Амалтея пропала навсегда, но наконец дверь распахнулась, и женщина с грохотом сбежала по ступенькам. – Рашал говорит, эти люди тебе помогут, – пробормотал Окассо. – Вроде бы сакри стерегут гавань. Не дожидаясь ответа, он повернулся и убежал. Надвигающееся прибытие инквизиторов превратило тихого океанографа в испуганного кролика, и судя по выражениям лиц, которые я видел в вестибюле, не он один был до смерти напуган. Ради Фетиды, зачем придираться к гильдии? Что сделала эта группа дружелюбных, вздорящих из-за пустяков ученых, чтобы заслужить внимание Мидия? – Ему можно доверять? – спросила меня Амалтея, указывая на агента. – Это гнусный имперский шпион, – свирепо ответил я, радуясь возможности отомстить. – Но только он может вытащить нас из западни. К сожалению, это тоже было правдой… или нет? – Если бы я не должен был защищать вашу жизнь, я бы охотно вас сдал… – проворчал агент. Затем помолчал и слегка покачал головой. – Некогда спорить. – За гаванью действительно следят? – Да, – ответил агент. – Если хотите жить, делайте, что я говорю. Амалтея, пожалуйста, поменяйся туниками с Равенной. Обе женщины запротестовали, но в этот момент мы услышали, вполне отчетливо, стук посоха в главные двери станции. Агент пошел закрыть дверь склада, а Равенна с Амалтеей повернулись к нам спиной и начали переодеваться. Я отвернулся. Туника Равенны будет тесна Амалтее, но, к счастью, океанограф не была такой полногрудой, как некоторые из ее землячек. – Амалтея, выведи нас со двора, – приказал агент. На этот раз она не стала задавать вопросов, но открыла половинку большой двустворчатой двери в конце склада, впуская внутрь серый дневной свет. В захламленном дворе не было ни души, но я чувствовал покалывание между лопаток, каждую секунду ожидая сзади оклика инквизитора. Оклика не было, и мы беспрепятственно дошли до маленькой деревянной двери на другой стороне двора. Амалтея отодвинула засов, и мы выскользнули на улочку между станцией океанографов и небольшими складами. Я будто вернулся на несколько недель назад, когда вот так же ускользал от патрулей сакри в портовом квартале Лепидора. На улочке было только два матроса. Поглазев на нас с минуту, они отправились дальше, словно нас и не было. Агент провел нас немного по этой улочке, потом по узкому боковому переулку и, обогнув острый угол, вывел на крошечную площадь между несколькими складами, в центре которой одиноко стояла жалкая смоковница. – Здесь наши пути разойдутся, – сказал агент и, засунув руку в искусно спрятанный карман своей туники, вытащил тонкий квадрат меди. Затем он достал медальон, который висел у него на шее под туникой, и сильно вдавил его в медь. Спрятав медальон обратно, он передал медный квадрат Амалтее. – Это имперский охранный знак. Используй его, чтобы добраться до Селерианского Эластра, и отдай своему начальству. Военный корабль «Меридиан» уходит от сорок пятого портала через пару часов: проберись закоулками к гавани и сразу садись на него. – С некоторой неохотой он протянул Амалтее еще и маленький кошелек с деньгами. – Это поможет тебе попасть туда. Что бы ты ни делала, домой не ходи. А если спросят – это дала тебе Имперская разведка, по ее поручению ты несешь донесение гильдии. Ты поняла? Даже Амалтея, которая до сих пор была самой спокойной из океанографов, теперь немного сникла. Но она все равно кивнула и пошла прочь от нас. Потом, словно что-то вспомнив, женщина оглянулась и сказала: «Удачи». Она обращалась не к императорскому агенту. Едва стих звук ее шагов, Равенна повернулась кругом и, сверкая глазами, влепила мне яростную пощечину, от которой я едва не пошатнулся. – Это за то, что не сказал мне, – заявила она, прежде чем дать такую же пощечину императорскому агенту – удар, которого он наверняка мог избежать, если бы захотел. – Я никому не подчиняюсь, наемник, и ни с кем не торгуюсь. Страдая от боли жгучей, хоть и заслуженной – даже ослепленный гневом, я это понимал, – я с удовлетворением наблюдал, как Равенна заплатила той же монетой надменному императорскому агенту. Это был не сам Оросий, я уже не сомневался в этом. Сегодня он держался и говорил немного иначе, и я не мог представить себе, чтобы император стерпел оплеуху. – Однако вы во враждебном городе и в моей власти, – ответил агент после минутного молчания. – Не говоря уже о том, что вы носите цвета, которые сами по себе – ордер на арест. – В таком случае мы пойдем обратно и переоденемся, – сказала Равенна. – Пошли, Катан? То, что случилось дальше, очень трудно описать, но когда я начал двигаться, я ощутил туман, накрывающий мой ум, и мои мышцы отказались мне повиноваться. Секунду казалось, что Равенна бредет в патоке, затем мы оба остановились. – Я просто заморозил вас, чтобы не дать вам сделать что-нибудь неблагоразумное, – спокойно заявил агент. – Сакри рыщут по всему городу, и у всех есть приказ арестовывать всех сбегающих океанографов. Сомневаюсь, что вы доберетесь до своей гостиницы. Меня снова заткнули за пояс. Но теперь я чувствовал себя гораздо хуже, потому что в нескольких футах от меня стояла Равенна, ярость и изумление были написаны на ее лице. Еще обиднее было то, что император, очевидно, не хотел ждать. Я заслужил ту пощечину, я был не прав, и кто знает, во что нам обойдется теперь моя раненая гордость? – Ну и как мы сбежим из этой ловушки, которую ты так любезно для нас расставил? – резко спросила Равенна. – Или мы не должны сбегать? Вместо ответа агент подошел к одному из складов и дважды постучал в квадратную деревянную дверь. Она распахнулась, и я вдруг ощутил непреодолимое желание войти внутрь. Желание, которое спустя тридцать секунд, когда агент закрыл за нами дверь, я смог наконец объяснить. – Я думал, все психомаги должны становиться жрецами. – Там, где дело касается императора, правил не существует, – молвил агент, мрачно улыбаясь. Этот склад очень напоминал тот, из которого мы только что ушли, но был побольше и потемнее. Его освещали только два маленьких иллюминатора в потолке. И факел в руках приземистого мужчины в алой тунике с серебряной эмблемой. Но не факельщик заслуживал внимания. Среди сложенных ящиков и тюков стояли еще три человека. Одна – служанка, судя по ее грубой тунике, хотя в ней не чувствовалось ни робости, ни самоуничижения. Остальные двое совершенно точно не были слугами. – О боже! – произнес Мауриз Скартарис – начальственная фигура в трепещущем свете факела. У него был голос певца, голос, сделавший бы честь любому оперному театру на Аквасильве. – Ты был прав. Сходство несомненно. Его слова не заглушили резкого вдоха его спутницы, незнакомой фетийки, одетой во все черное, с золотыми блестками на воротнике. Не скажу, чтобы для меня это что-то значило – я пребывал пока в полной растерянности. – Если это сходство истинное, – медленно проговорила женщина, – оно бросает тень сомнения на массу вещей, в которые все мы верили очень долгое время. И оно затягивает нас в очень глубокую пучину, Мауриз. – В самой глубокой пучине скрываются самые высокие горы, – ответил Скартарис. Это могла быть цитата. Он улыбнулся как человек, который только что нашел сокровище и знает об этом, его мрачное аристократическое лицо вдруг стало очень довольным. – И факелы ярче всего светят в темнбте. Я очень редко видел, чтобы мечты сбывались, Телеста, но здесь и сейчас я вижу сон, сон наяву, в котором сбывается то, о чем мы грезили в течение поколений. – Сон… или кошмар? – тихо спросила женщина, которую он назвал Телестой. – Ты всегда во всем видишь только плохую сторону? Каркаешь, как ворона. Женщина не казалась оскорбленной. – Не все знамения добрые, Мауриз, не забывай.
Глава 9
– Могу я предложить, чтобы мы поторопились? – сказал агент, нарушая молчание, воцарившееся за последними словами Телесты. – Если инквизиторы обнаружат пропажу, они начнут обыскивать этот район. Мауриз кивнул и, не поворачиваясь, велел служанке: – Открой люк, Матифа. Матифа нырнула за груду ящиков, и через минуту один из них с легким скрипом скользнул в сторону. – Текла, идешь замыкающим, – распорядился Мауриз, потом жестом велел факельщику показывать дорогу. Так вот что за имя у этого императорского агента, которое он так усердно от меня скрывал, – или по крайней мере имя, под которым он известен. Это было не фетийское имя, и я никогда раньше такого не слышал. – Катан, надеюсь, я могу доверять тебе и твоей подруге, что вы пойдете с нами без всякого дальнейшего принуждения. Я кивнул и почувствовал, как туман, созданный психомагом у меня в голове, рассеялся. Я словно вышел из лужи меда, но не успел опомниться, как Текла уже толкнул меня клюку. Там были ступеньки. Они вели вниз, в проход, освещенный мерцающим светом факела. Моя рука коснулась сырой каменной стены, склизкой на ощупь. Надеюсь, это был всего лишь мох, растущий из щелей. Немного пройдя по туннелю, Мауриз остановился, пока мы не услышали позади скрип и голос Матифы, говорящий, что люк снова закрыт. Воздух в туннеле был спертый, атмосфера гнетущая, и потолок такой низкий, что факел нельзя было поднять над головой. К счастью, проход оказался довольно широким, но, окруженный Телестой и Равенной в этой полутьме, я ощутил приступ клаустрофобии. Все мои другие страхи снова всплыли на поверхность, когда я шел по подземному ходу, фактически взятый в плен императорским агентом, которого я ненавидел. Не говоря уже о Мауризе и той женщине в черном, которую он сравнил с каркающей вороной. Мы прошли не слишком много, когда туннель расширился и превратился в пещеру. В ней было немного суше, и потолок был выше, чем в туннеле. Однако наша маленькая процессия не остановилась, но продолжала двигаться к одному из двух отверстий на противоположной стороне. – Где мы? – спросил я. – На складе, – ответил Текла. – Определенного рода. – В берлоге контрабандистов, он имеет в виду, – прошептала Равенна. – Чтобы клану Скартарис не приходилось платить таможенные пошлины. Мы миновали несколько деревянных дверей, установленных в скальных расселинах и запертых на замки и засовы. Я как-то не мог представить себе, чтобы фетийские кланы занимались мелкой контрабандой, но я быстро понял, как я наивен. Это была контрабанда в огромном, фетийском масштабе, с большим комплексом складов, вырезанных в пещерах. Возможно, не кланы первоначально создали эту систему, но они несомненно пользовались ею теперь. Мы шли дальше через бесконечную на вид сеть пещер. Единственными звуками были звуки наших шагов поистертому каменному полу, специально выровненному, чтобы поколениям клановых контрабандистов было легче транспортировать свой груз. Мауриз, могучего сложения для фетийца, задал быстрый темп и держал его, ни разу не остановившись. Мы перешли крепкий деревянный мост над скрытым потоком и зашагали вдоль подземного озера по длинной, извивающейся галерее под свисающими со свода сталактитами. Звук капающей воды жутким эхом отражался от высокого потолка, а издали доносился слабый, но явственный шум прибоя. Наконец мы прошли по небольшому спуску и очутились в маленькой пещере. Оглядевшись, я увидел, что большая ее часть затоплена, а у короткого причала стоит большой пришвартованный «скат». Стены пещеры исчезали в черноте над нашими головами. Я уставился на рога «ската», щурясь в свете мерцающих факелов, вставленных в металлические скобы вдоль края причала. «Красный и серебряный – цвета Скартариса», – подумал я. – Гостей не было? – спросил Мауриз жилистого морпеха, сидящего на тускло-синей крыше «ската». Морпех покачал головой, и Мауриз повернулся ко мне. – Катан и… – Он посмотрел на Равенну, которая взирала на него сердитым взглядом. Ее глаза блестели, как осколки льда. – Равенна, – с вызовом ответила девушка. – Равенна. Ради вас самих, делайте то, что я скажу. Мы должны пробыть в Рал Тамаре еще день или два, и поскольку у инквизиторов есть ваши описания, мы собираемся вас замаскировать. Матифа этим займется. Махнув рукой Телесте и Текле, он вышел с ними из пещеры и немного поднялся по галерее, пока их голоса не стали лишь невнятным бормотанием, заглушаемым не очень далеким прибоем. У Мауриза был вид человека, привыкшего отдавать приказы. Приказы, которые никогда не будут оспариваться. – Идите и намочите себя, – отрывисто велела нам Матифа, прежде чем исчезнуть внутри «ската». Мы посмотрели друг на друга. Затем Равенна пожала плечами, вытащила из кармана бумагу и кошелек и сняла туфли. – Скоро все узнаем. Мы прыгнули в воду прямо с причала – от деревянного настила до поверхности озера было около двух локтей – и мгновенно пожалели об этом. Вода была ужасно холодной, а глубина такая, что я не чувствовал дна. Как можно скорее мы вылезли обратно и, дрожа, встали на доски. – Холодно? – осведомилась Матифа, улыбаясь без капли юмора. – Мы вытащили вас из пекла, и вполне нормально было вас остудить малость. Встаньте на колени, я не могу это делать, когда вы стоите. Она подошла к нам, неся маленькие ножницы и два стеклянных флакона с темно-коричневой жидкостью. Равенна раньше меня поняла, что задумала служанка, и, прежде чем встать на колени, оттянула назад свои мокрые черные волосы, убирая их с лица. Хотя внешне она покорилась, я чувствовал, что внутри она продолжала кипеть – и еще больше закипела после того, как Матифа отрезала пару дюймов её волос. И я знал, кто будет мишенью, как только Равенна получит шанс высказать свое недовольство. Неохотно последовав ее примеру, я стал смотреть, как Матифа откупоривает флакон и выливает изрядное количество его содержимого на волосы Равенны. Кажется, даже Равенна при этом удивилась, и я спросил себя: может, обычно их красят как-то по-другому? Мои колени еще не оправились от вчерашнего стояния на каменном полу, и я мысленно подгонял Матифу, надеясь в то же время, что мои волосы не будут выглядеть слишком явно крашенными. Судя по тому, как она втирала краску в волосы Равенны испачканными, истертыми руками, изредка останавливаясь, чтобы подлить краски, Матифа знала свое дело. Но я уже заметил, что Мауриз не из тех, кто нанимает дилетантов. Когда служанка перешла ко мне, все еще влажные волосы Равенны заметно посветлели, местами блестя от краски. Позаимствованная ею туника была в коричневых потеках, но я надеялся, что Мауриз и его компаньоны дадут нам новую одежду. Мне все еще было холодно, и теплая краска, налитая на мою голову – из второго флакона, – оказалась даже приятной. К счастью, волос у меня было куда меньше, чем у Равенны, поэтому прошло не так много времени, прежде чем Матифа закупорила флаконы и отступила. – Теперь можете встать, – разрешила она после долгого размышления. – Но это еще не все. Дальше нам предстояло втирать тошнотворно-сладкое масло в лицо и предплечья – чтобы осветлить кожу, ответила Матифа на мой вопрос, – потом мазать какой-то гадостью кисти рук и стопы, чтобы сделать их грубее, и, наконец, изменить цвет моих глаз. Фетийские алхимики были предметом зависти всего мира, но если их континентальные собратья все еще корпели над заумными науками и превращениями металлов, они давно перешли к более практическому применению своего искусства. Палатина однажды сказала, что алхимики и косметички ее страны могут превратить грифа в райскую птицу. Эти таланты имели другие, более зловещие, применения в игре фетийской политики. Фетийцы производили все, от ядов до афродизиаков, – включая, как я вскоре обнаружил, зелье, способное изменить цвет человеческих глаз. Только тогда я оценил, чего стояло Равенне всю жизнь искусно менять свою внешность, выпрямляя волосы, а главное – изменяя цвет глаз. И чаще всего ей приходилось делать это самостоятельно. – Держи глаза открытыми, не то будет намного хуже, – предупредила Матифа, когда я с некоторой тревогой лег на неровный камень. Они с Равенной отмахнулись от моих протестов, указывая, что в мире найдется мало людей с ярко-бирюзовыми глазами, и я буду привлекать внимание. Я бы прекрасно сошел за эксила, добавила служанка, но у всех у них рыжие волосы, а это еще заметнее. Равенна твердо держала мою голову, что только усилило мои дурные предчувствия. – Ты мужчина, для тебя это будет ужасным испытанием, – заявила Матифа, склоняясь надо мной с тонкой стеклянной пипеткой. Не успел я ответить, как что-то полилось мне в левый глаз, а через секунду в правый. Пока я недоуменно спрашивал себя, что имела в виду служанка, глаза вдруг начало мучительно жечь. Я инстинктивно вскрикнул и зажмурился, но уже через минуту заставил себя разжать веки, поскольку обнаружил, что закрыть их совершенно не помогает. В глазах все расплылось до неясного пятна, пока Матифа не завязала мне их полоской ткани. – Следи, чтобы он не снимал повязку по крайней мере пять минут, – велела она, вставая. – Ты знаешь процедуру. Теперь мы почти закончили. С безжалостностью, которая была абсолютно в ее характере, Равенна держала меня в лежачем положении десять минут и только потом сняла повязку и разрешила мне сесть. Сквозь легкую дымку я увидел, что она всматривается в мои глаза. – Они должны быть такими темными? – спросила она Матифу, которая уже вернулась. – Все отлично, – ответила служанка. – Просто нормальные синие глаза, ничего необычного. Значит, так: на «скате» есть одежда в цветах Скартариса. Идите туда и полностью переоденьтесь. А то, что на вас сейчас, бросьте в мешок. Быстрее, пожалуйста, у нас назначена встреча, на которой мы должны присутствовать. Когда мы вошли в пассажирскую каюту «ската», дымка у меня почти исчезла, хотя глаза все еще жгло. По моим предположениям, это была спасательная субмарина с манты Скартариса, используемая для мелких поручений и для спасения жизни экипажа, если корабль получит слишком сильные повреждения. После более мягкого света факелов изоосвещение казалось болезненно ярким, но только в первые несколько минут. – Вот этот мешок, – сообщила Равенна, останавливаясь возле одного из мягких кресел. Она вытащила два комплекта одежды для слуг, туники в цветах Скартариса. Никаких штанов не было, и неудивительно; ткани, достаточно легкие для климата Архипелага, даже зимой, были слишком дороги для простых слуг. В каюте негде было уединиться, поэтому мы быстро переоделись, вытащили все из карманов и засунули сброшенную одежду в мешок. Туники оказались немного мешковаты, но для того, что задумал Мауриз, вероятно, сгодятся. После этого мы в первый раз посмотрели друг на друга в нашем новом облачении. Я увидел, как по лицу Равенны медленно расползается ухмылка, а еще через мгновение девушка рассмеялась. В подобной ситуации смех казался неуместным, но тут я увидел в окне свое отражение и присоединился к ней. Матифа превратила нас из темноволосых океанографов с центрального Архипелага – как казалось раньше – в русых заморских слуг. Не очень похожих друг на друга: у нас были для этого слишком разные лица, и имелись тонкие различия в том, что Матифа сделала каждому из нас. Мне даже как-то обидно было, что эта перемена заняла меньше часа. И было неприятно видеть незнакомца в своем собственном отражении. Но почему-то в этом присутствовала и забавная сторона, и меня распирало от смеха. Даже когда Матифа резко вмешалась, вызывая нас наружу, я уже был не так напряжен. Был, но не так. Скартарис и его компаньоны ждали напротив люка, а Матифа и факельщик наблюдали с боков. По жесту Телесты мы остановились на краю причала и неловко стояли там, пока эти трое разглядывали нас с ног до головы. – Хорошая работа, Матифа, – одобрил Мауриз через некоторое время. – Это одурачит любого из тех болванов, что следят за гаванью. – Нужно еще кое-что доделать, – возразила Матифа, не признавая похвалу. – Как долго, вы сказали, должна держаться маскировка? – Смотря по обстоятельствам. Я сообщу тебе, когда буду знать точно. – Как и Текла, он не говорил лишнего. – В таком случае ее надо закрепить. Этой маскировки хватит на несколько дней, но если вы хотите дольше продолжать этот обман, придется кое-что добавить. – Сделаешь это, когда мы будем в море. Пока они легко сойдут за слуг. Катан, Текла собирается найти Палатину и привести ее в консульство. Было бы намного проще, если бы ты взял лист бумаги и написал ей записку. Не упоминай клан Скартариса. Я не заговаривал о Палатине в надежде, что о ней забудут, но мне следовало понимать, что они для этого слишком хорошо организованы. Положив бумагу на корпус «ската», мы написали записку, пока все, кроме Теклы и Мауриза, поднимались на борт. Скартарис отверг наш первый вариант как слишком завуалированный, но второй вариант одобрил и отдал листок Текле. Я постарался, как мог, предостеречь Палатину, но было мало надежды, что она ускользнет – и еще меньше смысла ей ускользать. Куда она поедет – назад в Лепидор, чтобы сказать моему отцу, что я исчез? Или дальше, к незнакомой земле Калатара? Нет, Палатина попалась в сеть фетийцев так же несомненно, как мы. Когда мы садились в «скат», я все еще спрашивал себя, не предал ли я только что свою кузину. Кто-то пытался убить ее в Фетии – заговор, сорванный лишь вмешательством неизвестного мага. Палатина всегда утверждала, что покушение – дело рук императора, стремящегося убрать последнего номинального главу республиканской партии. Даже я, почти ничего не смыслящий в фетийских делах, знал, что клан Кантени и клан Скартариса не сходятся во взглядах. Не отдаю ли я Палатину в руки Мауриза? Но, напомнил я себе, если Мауриз хочет моего сотрудничества, он не начнет с убийства. Пусть у него абсолютно отсутствуют такт и сентиментальность, но он, вероятно, опасно умен. И если океанографы заговорят, Палатина все равно окажется в опасности. Сидя в удобном мягком кресле, я смотрел, как Текла гасит факелы и скрывается в туннеле – пятнышко света, исчезающее, чтобы оставить «скат» в темноте. – Выводи его, – велел Скартарис штурману, садясь в кресло напротив меня и рядом с Телестой. – Итак, когда мы узнаем, что здесь происходит? – спросила Равенна, пока «скат» медленно отходил от причала задним ходом. Небрежное высокомерие фетийца уязвляло ее. Я это понимал, потому что чувствовал то же самое. – Вы здесь не пленники, – ответил Мауриз, пожимая плечами. – По фетийскому закону вы называетесь «тераи» – что-то вроде связанного договором слуги. Для вас это только формальность, но она пригодится, если вмешается Сфера. Равенна уже закипала от гнева, и по ее натянутому лицу я видел, что Скартарис перегибает палку. На кого работает Мауриз? Он не имеет ничего общего со Сферой, зато действует бок о бок с важным имперским агентом. Текла – не мелкая сошка, если он психомаг, имеющий какую-то связь с императором. Но если нас доставляют к императору, что казалось вероятным, зачем тратить время на маскировку? Мауриз или Текла могли просто помахать имперским мандатом перед носом любого инквизитора и сказать, что я уже арестован. – Если Сфера вмешается во что? – резко спросила Равенна. – Вы говорили о Катане, словно он какой-то мессия, и вы пошли на немалые хлопоты, чтобы помочь нам сбежать. Это еще один из ваших маленьких бессмысленных фетийских заговоров? «Скат» повернулся кругом и начал погружение. Вода постепенно поднималась по окнам, пока мы полностью не опустились в темную воду. Здесь должен быть подводный проход, ведущий в море, понял я. Как еще они могли войти? – Это больше, чем заговор, – ответил Мауриз. – Гораздо больше. Можно сказать, что это почти спасение.Спустя полчаса, так ничего и не выяснив, мы стояли в лестничном колодце «Призрачной Звезды», манты клана Скартарис, ожидая, когда Мауриз закончит говорить с капитаном. Судя по тому, как он отдавал приказы, я предположил, что он находится где-то очень близко к верхушке клановой иерархии. Капитан ждал нас перед отсеком для «ската», и Мауриз отвел его в сторону, чтобы выдать распоряжения, оставив нас в центральном колодце манты под бдительным оком Матифы. Странно было видеть, как в присутствии Мауриза все прочие исчезают на заднем плане, словно он притягивал на себя весь свет. Теперь мы с Равенной являлись слугами клана Скартарис – два уолдсендских островитянина, которым удалось сбежать с опустошенного Уолдсенда и поступить на службу к этому клану. Во всем этом не было ничего необычного, к тому же люди не смотрят на слуг. А так как любой, кто посмотрит, сразу поймет, что мы не привыкли к этой роли, считалось, что мы новички, только что прибывшие на «Призрачную Звезду» и нанятые в услужение к Мауризу. Дверь штурманской рубки открылась, и Мауриз промчался мимо нас, резким жестом кисти велев нам следовать за ним. Никто из матросов не обращал на нас внимания, когда мы прошли через главный шлюз и зашагали по длинному порталу со стеклянной крышей в подземную гавань Рал Тамара – цепь огней в серо-голубом мраке. В гавани, как всегда, царила оживленная суета, моряки и грузчики переносили товары. Под нами, на грузовом уровне, слышались громкие фетийские голоса, о чем-то спорящие, и кто-то ругался, но стоило мне отвлечься, как Матифа больно ткнула меня в ребра, заставив сосредоточиться. Свирепо посмотрев на нее, я почти бегом кинулся в лифт, работающий на огненном дереве, где с нетерпеливым видом ждал Мауриз. Однако он ничего не сказал, и сухопарый морпех, управляющий лифтом, повернул рычаг изопульта. Платформа поехала вверх. Пока мы поднимались, у меня колотилось сердце: где-то там, наверху, были инквизиторы, имевшие мое описание и приказ арестовать меня за ересь. «О Фетида, пусть эта маскировка сработает», – мысленно взмолился я, глядя, как движутся мимо уровни и входят и выходят люди. Время всегда течет слишком медленно или слишком быстро, и казалось, прошло всего мгновение, а мы уже поднялись на поверхность и выходили в чашеобразный зал наверху подводной гавани. Перед нами были дверь и лестница, где только вчера утром стояли Мидий и Сархаддон, чтобы прочесть свое послание смерти. А сейчас с обеих сторон, спрятав лица за малиновыми масками, застыли на страже сакри. – Не смотри на них так, – прошептала Равенна. Мауриз быстро вышел из лифта, но, сделав несколько шагов, остановился все с тем же нетерпеливым видом. – Вам двоим придется научиться следовать за мной, – сказал он. – Матифа, проследи, чтобы они не отставали. – Затем он оглянулся, и я увидел Телесту, спускающуюся к нам. Она высадилась раньше, чтобы уточнить что-то у портовых властей. – Все отлично, – сообщила она, когда зашагала рядом с Мауризом. – Джонтийцы не уедут до послезавтра. Кто такие эти джонтийцы? Еще один клан? – Пока они придерживаются расписания, с ними не будет никаких проблем. Когда мы шли вверх по скату к двери, я был уверен, что сакри смотрят на меня и что вот сейчас кто-нибудь из них закричит: «Стой!» и шагнет вперед, чтобы преградить мне дорогу. Но они не двигались, они словно вообще нас не замечали. А потом мы оказались снаружи и уже спускались по лестнице. Должно быть, я громко вздохнул от облегчения, потому что Равенна взглянула на меня и сочувственно кивнула. У нас впереди был долгий путь, ночь и день в Рал Тамаре, прежде чем – что? В какое бы безопасное место ни повез нас Мауриз, это будет его выбор. Нашего мнения не спросят. И поискам «Эона» это не поможет. Как оказалось, мы вышли из гавани в тот самый момент, когда мимо под конвоем сакри шагали океанографы. Зрелище, осквернившее влажный послеполуденный воздух призраками погребальных костров, дыма и горящих книг. Целых мешков книг в руках сакри, идущих позади пленников. Знание, накопленное за века исследований, будет брошено в огонь и превратится в пепел. Я неохотно посмотрел налево вдоль пристани. Туда, где знамя с Пламенем Рантаса было поднято над океанографической станцией, зловеще развеваясь над бело-голубым зданием. Теперь в Рал Тамаре нет океанографов. Некому предупреждать моряков о подводных штормах, некому регистрировать мельчайшие изменения, свидетельствующие о масштабных бурях где-то в мировом океане. Все ради страсти хэйлеттита к очищению от ереси, ради его драгоценного божьего гнева. В действительности Мидий не просто фанатик, как скоро обнаружат испуганные океанографы, конвоируемые на допрос в храм. Человек, охотившийся на нас, был еще и политиком, как все премьеры от Темеззара до Лечеззара. Он был хэйлеттитом, для кого все прочие люди мира являются низшими существами, ибо они не родились в сердце Экватории. И это был человек со жгучим желанием властвовать, который потерпел поражение и унижение от презираемых им людей. В частности, от океанографа, апелага и фетийца, двое из которых – женщины. Гамилькар, чье вмешательство оказалось решающим, был менее важен. Из-за того, что сделали мы трое ради спасения своей жизни, Мидий пройдет по Архипелагу цепями и огнем во имя Рантаса. Его месть вышла далеко за пределы Лепидора, печально размышлял я, следуя за Мауризом и Телестой, которых теперь сопровождали два морпеха Скартариса в алых чешуйчатых доспехах. Должно быть, гнев терзал Мидия после освобождения Лепидора, язвой разъедал его душу. Как мы не подумали, что если Мидий переживет гнев Лечеззара – как оно и случилось, – > то жажда мести сделает его идеальным орудием инквизиции? Одному из нас следовало это знать, но мы все пребывали в эйфории победы, праздновали – и выздоравливали. Я боялся, что даже наш плен и казнь не утолят ярость Мидия. Для него это стало вопросом гордости. Я думал, что Мауриз не стал брать слона, только чтобы привлекать меньше внимания, но ошибся. Примерно на полпути мы свернули с главной улицы на узкую боковую, слишком тесную и многолюдную для любого слона. Пройдя мимо скромных дверей домов, выходящих на эту улочку, и одолев еще один переулок, – мы очутились на маленькой площади с апельсиновыми деревьями, растущими перед консульством Скартарисов. Палатина говорила, что в Рал Тамаре, как в каждом втором крупном городе, девять фетийских консульств; причина этого затерялась где-то в непролазных дебрях фетийской политики. Главное, что это фетийская территория – а точнее, территория Скартарисов, – где мы будем под защитой – или под стражей – второго из самых могущественных кланов Фетии. Клана, который в прежние дни Империи обладал мощью, превосходящей мощь целых континентов, но теперь пришел в упадок вместе с самой Империей. Почему-то мне не верилось, что самые честолюбивые помыслы Мауриза сосредоточены на известности в светских кругах Селерианского Эластра, чего так добивались многие его соотечественники. Дверь открылась раньше, чем мы к ней подошли, и Мауриза проводили в холл с мраморным полом и охряно-красными стенами. Несмотря на этот цвет, он казался светлым и воздушным. Из внутреннего двора доносилось журчание воды – довольно успокаивающий звук. В воздухе витал слабый аромат духов. – Есть новости? – резко спросил Мауриз человека, открывшего дверь. Управляющий консульства, подумал я, довольно молодой мужчина и, судя по виду, полный решимости как можно быстрее подняться по карьерной лестнице. – Консул встречается с представителем Айриллия, Верховный комиссар. Обед готов. – Мы с Телестой поедим прямо сейчас – у нас есть незаконченное дело. Эти двое… – он властно указал на меня и Равенну, – собственность клана. Обращайтесь с ними как с новыми слугами из Уолдсенда. Ими распоряжается Матифа, и я возьму их с собой, когда уеду: Проследи, чтобы им было где спать сегодня ночью. Скользнув по нам взглядом, управляющий снова повернулся к Мауризу и повел Верховного комиссара и Телесту во двор – напоминание о нашей с Равенной важности в этой общей системе вещей. Однако он позвал кого-то по имени, и через минуту из левой двери вышла пожилая женщина. В отличие от управляющего, она не была фетийкой. – Веска! – обратилась к ней Матифа, давая понять своим тоном, что считает эту женщину низшим сортом. Она повторила то, что сказал о нас Мауриз, добавив, что нам потребуется одежда. Наши сумки заберут из гостиницы, еще раньше заверила нас служанка, но пока они нам не понадобятся. Наверняка их тщательно обыщут, но ничего опасного там не было. Кредитный билет от Дома Кэнадрата по-прежнему хранился у меня в кармане, и Мауриз уже знал, что я еретик. – Из-за всех этих солдат у нас сейчас не хватает места, – посетовала Веска. – Придется поместить их в чулан, если удастся один освободить. Почему здесь столько народу? Это обычное передвижение войск или часть планов Мауриза? – Вы не спите вместе? – бесцеремонно спросила Матифа. – Нет, – одновременно ответили мы. Равенна говорила сердито, я был просто раздражен. Это предположение всегда вызывает у нее злость, подумал я. Непонятно, почему. – Это же и так видно, – сказала Веска Матифе. – Ничего, найдем еще местечко. Они будут нужны сегодня его светлости? – Возможно, вечером, но не раньше. Они не должны выходить. Если хочешь, можешь дать им работу. – Матифа кисло улыбнулась. – Научи их, как должны вести себя слуги. Слушая, как женщины говорят обо мне, словно меня здесь нет, я будто вновь вернулся в детство. Но как бы Мауриз ни раздражал меня, мне было трудно возлагать на него всю вину. Если бы я винил кого-нибудь, кроме себя, то это были бы Мидий и Лечеззар или те безымянные фанатики, которые донесли на океанографов. Что они все-таки делали с дельфинами? Мне страшно захотелось узнать, хотя я плохо разбирался в этой области океанографии. Когда Матифа удалилась, а Веска повела нас в ту дверь, из которой вышла, я подумал, что вопреки преобладающей ненависти к Сфере и на другой стороне Архипелага найдутся такие же фанатики. Фанатики-изуверы с жаждой мести безбожным согражданам – пуритане худшего сорта. Лишь спустя несколько часов, когда я мыл пол в колоннаде, мысленно желая Беске тысячи мук, я увидел прибытие Палатины. Очевидно, окна в кабинете управляющего выходили на площадь, потому что он снова оказался у двери и открыл ее еще до того, как в нее постучали. Через минуту Текла с двумя сумками за спиной проводил Палатину в холл. – Комиссар Мауриз! Ваша гостья, – крикнул управляющий. Палатина увидела меня, равнодушно отвернулась, но потом опять повернулась и воззрилась на меня с недоверием. Она не успела ничего сказать, потому что Мауриз, который, очевидно, находился поблизости, вышел в холл и остановился, почти заслоняя от меня девушку. – Палатина! Ты жива! Как приятно снова тебя видеть. – Широким взмахом руки он пригласил Палатину в колоннаду. Подальше от всех ушей, кроме моих, и я был уверен, что это нарочно. – Ты плясал на моей могиле, Мауриз. Даже не представляю, что могло бы больше испортить тебе день. – Тогда ты была просто несносной Кантени, Палатина. Но все течет, все меняется. Теперь ситуация другая. У нас наконец-то появился шанс, шанс сделать то, за что погиб твой отец. – И что же? Я был уверен, что Палатина уже знает, о чем говорит Скартарис. Через секунду моя догадка подтвердилась, когда, присев на мокрые плиты у створок шлюза, я услышал его ответ: – Основать республику, конечно.
Глава 10
Прошло четыре изнурительных часа. И когда наконец Мауриз вызвал меня и Равенну, от моей готовности простить его не осталось и следа. Им не хватает рабочих рук, радостно сообщила нам Веска, когда увела нас тогда из холла. И все кз-за этих солдат, остановившихся здесь. И не просто морпехов, а элитной морской пехоты, Президентской гвардии Скартариса и ряда штабных офицеров, привыкших к легкой жизни в Селерианском Эластре. К счастью, они уезжают завтра на «Призрачной Звезде», сказала Веска, но пока мы будем очень полезны, освобождая от рутинной работы более опытных слуг, чтобы они могли заняться требовательными гостями. Она дала нам с Равенной поесть, дабы подкрепить наши силы, а потом отправила мыть двор. Эту работу нельзя было отложить, потому что пришла очередь консульства использовать водопровод, проложенный под этим кварталом. Туда подавали воду только раз в несколько дней. И сегодня как раз выдался день, когда в здании оказалось меньше всего свободных рук. Нам предстояло с помощью шлюза пустить воду во двор, полностью его затопить, чтобы промыть, а потом открыть все стоки, чтобы снова его осушить. Если верить Беске, это даст нам хороший опыт, потому что все дома по всему Архипелагу моют дворы именно так, и не помешает это уметь. Мы, как новички, затратили гораздо больше времени, чем положено, и при этом насквозь промокли. Что было неприятно во влажном, мягком воздухе Рал Тамара, где ничего не сохло. После мытья двора нам с Равенной, поскольку мы оба невысокие и довольно проворные, поручили равно неприятную работу по очистке водосточных желобов от упавших листьев. Когда мы закончили, ладони у нас горели от волдырей, все мышцы болели, тело было в синяках, и не знаю, как у Равенны, но у меня руки чесались сбросить Матифу с какого-нибудь утеса – за компанию с Веской, если возможно. На вечер Веска выдала нам новые туники, ибо мы должны были прислуживать за столом Мауризу, Телесте, Палатине и консулу. Нам обоим уже доводилось в то или иное время исполнять подобную роль, хотя при других обстоятельствах. Палатина упорно обращалась с нами, как с друзьями, и разговаривала с нами при всякой возможности – чтобы досадить Мауризу, как мне показалось. Консул, седой, сутулый, болезненного вида человек, ел очень мало и наблюдал за этим спектаклем с безучастной отрешенностью. Он почти наверняка умирает, шепнула мне Равенна в свободную минуту. Текла не присутствовал. Только когда ужин закончился и консул отправился спать, Мауриз соизволил вспомнить, что мы не просто слуги, и велел прийти в гостиную, когда мы уберемся здесь. – Подождет, высокомерный ублюдок, – процедила Равенна после их ухода, складывая тарелки из-под десерта. Видимо, трапезы с тремя переменами блюд не являлись обычным делом, но Мауриза и Телесту принимали как почетных гостей. Фетийцы, среди прочего, любили хорошую еду. Грех, говорили некоторые аскеты, посвящать так много времени удовольствию и так мало – Рантасу. В Фетии от таких слов отмахивались, но в этот раз я с ними почти согласился, хотя по другим причинам. Казалось, удовольствия – это все, к чему стремится Фетия под властью Оросия: фасад культуры, за которым ничего нет. – Конечно. Тогда не торопись. Мы как можно медленнее убрали со стола, потом я свернул скатерть и нога за ногу поплелся к прачечной. Мне было наплевать, заметит меня Веска или нет. Проходившие мимо слуги бросали на меня настороженные или враждебные взгляды, зная не хуже меня, что я вовсе не один из них, однако Веска не появлялась. Когда я вернулся, Равенна подметала мозаичный пол и делала это не спеша. Конечно, это было ребячеством, но мы оба чувствовали себя сердитыми и униженными. Я был благодарен Мауризу за то, что он организовал наш побег с океанографической станции и, вероятно, спас нам жизнь. Однако с тех пор он вел со мной непонятную игру ради какой-то своей цели, с чем я мириться не собирался. Или ему просто не было дела, что происходит со мной, когда я ему не нужен. Если Мауриз хотел использовать меня, чтобы с моей помощью основать Фетийскую республику, он избрал не тот путь. Но, как мы ни тянули, в конце концов вся работа была сделана, и пришлось идти через двор в гостиную, где ждали Мауриз, Телеста и Палатина. По фетийскому обычаю они расположились на низких ложах, заваленных подушками. Все трое держали бокалы с голубым вином, и на этот раз они нас заметили: разговор прервался, когда мы вошли. – Налейте себе вина, – предложила Палатина. – Мауриз, почему ты не угощаешь их своим великолепным вином? Мы же не хотим, чтобы оно пропало зря. – Послушай мою подругу, Катан, – тотчас откликнулся Мауриз, очень спокойный. – Не церемонься. Никаких слуг – настоящих – не было видно, а бутылка и еще три бокала стояли на низком боковом столике. Я подошел туда и налил вина в два бокала – граненые хрустальные кубки, предназначенные для особых гостей. – И сядьте на тахту. Протянув Равенне один кубок, я взглянул на диваны. В такой комнате, я знал, их всегда три, и каждый рассчитан на трех человек, полулежащих или сидящих, скрестив ноги. Но как вести себя на нем, я не знал. Я подождал, чтобы посмотреть, как Равенна справится с этой задачей. Она устроилась на единственной свободной тахте и наклонила голову, приглашая меня присоединиться. Несмотря на подушки и узорчатый ковер, тахта оказалась жестче, чем я ожидал, и чтобы грациозно полулежать на ней, требовалось умение. Было совершенно очевидно, что даже без кубка вина в руке я этого не умею, и я обругал себя за то, что выгляжу деревенщиной перед тремя фетийцами. Конечно, они не ждали от меня такого умения, но от этого было только хуже. – Спасибо, что составили нам компанию, – проронил через минуту Скартарис. Пустые слова: в его голосе не было и намека на признательность. Комната освещалась цветными изофакела-ми, расположенными по краям, и лампой, висящей высоко над кедровым столом в центре трех диванов. В воздухе стоял сложный запах – ладан, смешанный с чем-то незнакомым. Запах горьковатый, но приятный. – Я бы не хотела пропустить эту вечеринку после того чудесного приема, что вы оказывали нам до сих пор, – острым как бритва голосом ответила Равенна. Пристально глядя на нее, Мауриз сказал: – Речь не веди со мной о благодарности царей. – Никогда не ешь на танетском пиру, ибо они ждут, что ты заплатишь, – парировала Равенна, но я услышал ее легкий вздох, вызванный словами Мауриза. Скартарис не мог знать, кто она. Если Палатина не рассказала. – Только тот, кто был рабом, может владеть рабами, – ответил Мауриз. – Третья статья Кодекса. Написанного в эпоху, когда рабство в Фетии являлось общепринятым, еще до того как Законодатель, Валентин II, объявил такую практику несправедливой и порочной. С того времени все, кого полагалось обращать в рабство, должны были становиться тераи, поклявшимися служить лишь в течение трех лет. – Практика, забытая за пределами Фетии, – указала Равенна. – Кажется, ты меня не поняла. Этий IV выразил это намного яснее. – Никто не будет командовать в моей армии, кто не прошел низов, – процитировала Палатина и с извиняющимся видом пожала плечами. – В переводе что-то теряется. – Ее апелагос казался грубым и тяжелым по сравнению с идеальными, не имеющими акцента фразами Мауриза. – Почему мы говорим об армиях и командовании? Какое это имеет отношение к республике? – Равенна слегка изменила положение, такая же непривычная к этой позе, как я. Находясь совсем близко от девушки, я чувствовал запах краски, оставшейся в ее волосах. – Во всяком случае, я уверена, что все вы получили этот опыт. – Это знак почести в Фетии. Только не похоже, чтобы Мауриз когда-нибудь кому-нибудь служил. – И как далеко это простирается? Это мощный принцип, принцип, который можно довести до абсурда. Наверняка философы обсуждают его на рынках. Приговор может выносить только тот, кто побывал на скамье подсудимых? Убивать имеет право только тот, кого уже убили? – Это замечание недостойно тебя, – откликнулся Скартарис, но его перебила Телеста, заговорив в первый раз: – Так мы ни к чему не придем, Мауриз. Наконец у меня появилась возможность как следует ее рассмотреть – до сих пор эта женщина оставалась в тени Скартариса. Почему она одевается во все черное, если не считать золота на стоячем воротнике ее туники? И волосы у нее туго стянуты назад и ничем не украшены – этот строгий стиль больше походил на стиль жрицы. Черный и золотой – цвета психомагов, но ведь Телеста не психомаг? Сфера обладает монополией на психомагию, как и на всю другую магию, кроме целительства. Или должна обладать. Текла был исключением, защищенный своей службой императору. – Напротив, это вопрос огромной важности. Мои гости косвенным образом обвиняют меня в том, что я их унизил. Таким обвинением не бросаются. Сначала я отвечу на него. Мауризу это в новинку, подумал я. Ни один скартарисский кланник не посмеет перечить этому человеку. Любому другому на его месте пришлось бы разбираться с целым ворохом жалоб. – Значит, ты признаешь себя виновным? – тотчас спросила Палатина. – Признаю. Но поскольку в этом суде председательствую я – что делает его весьма похожим на императорский суд, не правда ли? – я предоставлю себе слово для объяснения. – Мауриз, перевел взгляд с Равенны на меня и бесцеремонно заявил: – Это испытание. – То есть это намеренное действие, не случайный недосмотр? – Неужели я допустил бы подобный недосмотр? Это испытание, хотя времени было маловато. – Скартарис издал такой звук, будто кто-то в этом виноват, будто он хотел продлить период испытания. – Проверка наблюдательности, реакции. Чтобы выяснить, кого я спас: тирана или освободителя. – Почему ты так веришь в безошибочность своего плана, Мауриз? – вмешалась Телеста. – Освободитель… возможно. Тиран… тоже возможно. Но ты ничего не говоришь об этом человеке. В жизни все редко бывает простым. – Это различие так просто не определить, – подтвердила Палатина. – Существуют тонкости, рефлексы, выработанные годами воспитания. Если бы Катан вырос как, скажем, сын портного, это испытание вообще ничего бы не значило. – Но он же не вырос сыном портного. И Равенна тоже. Конечно, их возмущает такое обращение. Если бы они не возмущались, их бы отобрали для монастыря, и они провели бы свою жизнь с бесхребетными монахами. Но факт остается фактом: никто из них не причинил неприятностей. – Ты делаешь из этого слишком серьезные выводы, – покачала головой Палатина. – Возможно, это что-то значит, но не так много, как ты говоришь. – Ты сделала бы то же самое? Глупый вопрос, потому что сделала бы. Если бы думала, что это принесет тебе информацию. Но скажи, из тех, кого ты встречала за пределами Фетии, многие бы так поступили? – Немногие. Но ты ведь хочешь сравнить его с императором? С чего ты взял, что если бы Оросия вырастили как Катана, то он не стал бы точно так же мириться с этим испытанием? – Человек, рожденный жестоким и высокомерным, таким и вырастет, где бы он ни жил. Как мелкие чиновники, цари своих собственных мирков, и такие же твердолобые, как любой император во дворце. И это говорит Мауриз? Палатина покачала головой, а Телеста нетерпеливо пошевелилась. Она сидела на первой тахте, рядом с Мауризом. Я слегка вздрогнул, когда порыв холодного ветра ворвался из окна в комнату. Меня удивляло, что окна не закрыты ставнями, но потом я сообразил, что снаружи, вероятно, есть охрана. Морпехи Мауриза или кто-то понадежнее. Вроде Теклы. – Значит, ты не согласна? Оросий высокомерен не по натуре? – с некоторой неохотой спросила Телеста. Если она хотела перейти к истинной теме разговора, зачем продлевать спор? – Император – другое дело, – ответила Палатина. – Он неукротим – никто не отдавал ему приказов лет десять, а то и больше. И кто на это решится, при его-то власти? Оросий ни за что на свете не стал бы играть роль слуги. – Ты снова неправильно меня поняла. – Мауриз разговаривал с ней, как с ребенком. – Мы все знаем, что Оросий никогда, ни на одну секунду, не смирился бы с лакейской ролью, как сделал Катан. Но мы испытывали не Оросия. Я знаю о Катане ровно столько, сколько мне рассказали, поэтому я должен составить свое собственное мнение. Оно будет… решающим. Я глубоко вдохнул, поняв, что в этом разговоре есть нюансы, которые я упускаю. – Кажется, – очень нарочито заговорил я, в первый раз вступая в этот спор, – вы считаете меня орудием, Мауриз. Кем-то, кого вы нанимаете для выполнения работы. Смею предположить, что это требует моего согласия. – Ты хочешь, чтобы я обращался с тобой, как с равным, – подхватил Мауриз, предвосхищая мои следующие слова. – Да. Сегодня вы спасли мне жизнь, чтобы я вам помог. Это означает, что я у вас в долгу. И если необходимо, я останусь в этой маскировке, пока мы не договоримся об оплате. Но неужели так трудно обращаться со мной не как с орудием? Позволили бы вы себе такое обращение с настоящим слугой? В конце концов, сегодняшний слуга – это завтрашний президент. Это не тот случай? Лицо Мауриза на минуту вытянулось, и я понял, что мой укол попал в цель. Большинство слуг в фетийских семьях были либо молодыми и начинающими карьеру, либо старыми и зарабатывающими деньги перед выходом на пенсию. Было время, когда путь наверх не был так доступен. Двести лет назад слуга Скартариса плел бы интриги, чтобы попасть в президенты клана, выдавая себя за исконного кланника. – Сегодня ты замаскирован под слугу, – пожал плечами Мауриз. – Тебе небезопасно в этом городе, а вокруг полно шпионов. Ты бы предпочел, чтобы я провозгласил тебя почетным гостем? – Я думаю, – очень осторожно сказала Равенна спустя минуту, – что вы хотели получить удовольствие при виде Тар'конантура в тунике слуги, моющего ваши полы. По сути, это месть императору и не имеет ничего общего с Катаном. – И после этих слов атмосфера в комнате неуловимо изменилась, разговор перешел на совершенно иной уровень. Я увидел, что Телеста смотрит на Мауриза, и в ее зеленых глазах заметна настороженность. Она ждала его реакции. На сей раз молчание продлилось дольше, достаточно долго, чтобы услышать снаружи тихие крики ночной птицы – я не знал какой. – Что заставляет тебя так думать? – спросил наконец Мауриз. Это был неудовлетворительный ответ, далеко не удовлетворительный. – Расскажи нам, что конкретно вы хотите делать, – вмешалась Палатина. – Мы обещаем молчать. Однако ответил не Мауриз, а Телеста, которая выглядела теперь сосредоточенной: – В следующем месяце исполнится двадцать пять лет, как премьер Кавад объявил священную войну против Архипелага. Он предложил, от имени Рантаса, место в Раю всем тем, кто пойдет воевать. Это был Священный Поход, славное предприятие Веры. Все вы знаете, что случилось. Костры, разрушения, резня. Й пламя, пламя повсюду. В одних только центральных землях погибло больше ста пятидесяти тысяч человек. Столько всего прекрасного, невосполнимого погибло в том опустошении. Они разрушили девятнадцать городов, пока Архипелаг не сдался в Посейдонисе, чтобы спасти сам остров Калатар от разрушения. У апелагов не было ни вождей, ни флота, ни армий. Они звали на помощь, но помощь так и не пришла. Телеста пересказывала все это, как историк, но не как ученый сухарь, сидящий затворником в залах Великих библиотек, а как человек, знающий, что такое жизнь. Знающий, что может чувствовать марионетка, и все-таки использующий ее только как марионетку. Ее голос звучал бледно после изумительной выразительности Мауриза, из-за которой трудно было не слушать его, даже несмотря на высокомерие этого фетийца. Но я тем не менее слушал. – Единственная страна в мире, которая могла бы помочь, чей народ состоит в родстве с апелагами, не сделала ничего. Император Персей не ответил на их мольбы, сказав лишь, что он не может вмешиваться. Сфера навязала Калатару религиозное правление, посадила фанатиков градоначальниками при иностранных авархах, дергающих их за ниточки. Экзарх Архипелага обладает на Архипелаге властью над жизнью и смертью, и даже внешние острова находятся под его непосредственным контролем. За прошедшие двадцать пять лет было несколько чисток, и репрессии все продолжаются и продолжаются. Я уже некоторое время живу на Архипелаге, составляя хронику того, что остается от его истории, прежде чем снова опустится тьма. Апелаги всегда знали, что инквизиция придет, что они все еще слишком независимы по мнению Сферы. Инквизиция здесь, чтобы подавить апелагское сопротивление, чтобы сжечь всех еретиков до единого и снова сделать культ Рантаса верховным. И апелаги менее способны сопротивляться, чем в прошлый раз, теперь вообще нет никакого предводителя. Никого, кроме деспота-императора – человека, которого следовало утопить при рождении. Возможно, последние слова Телесты шли из самого сердца, но я не мог этого утверждать. Я не знал, что думать об этой женщине. Но я с беспокойством начинал понимать, куда она ведет, хотя один вопрос по-прежнему оставался без ответа. Я надеялся, что никому из фетийцев ответ пока не известен, но эта надежда представлялась почти нереальной. Однако следующие слова Мауриза касались совсем другого и должны были стать роковыми. Снова и снова я спрашивал себя, что я могу или должен сказать, какую помеху я в состоянии придумать, чтобы она каким-то чудом не дала ему продолжать. Не дала приводить доводы и выдвигать предложение, которое было бы всего лишь еретическим и мятежным, не будь в этой комнате пять человек. – Естественно, есть фараон, и много людей почитают ее, кем бы она ни была. Но ее значение главным образом символическое, и ее сторонники совершили ошибку, так долго ее скрывая. Если принцесса и появится, ей будет трудно доказать свою подлинность, и в итоге она почти наверняка окажется марионеткой Сферы. Я и почувствовал, и увидел, как Равенна в ярости напряглась. Телеста тоже это заметила, но неверно истолковала. Они не знали, кто такая Равенна, а жаль. – Ты калатарка? – спросила Телеста, осмеливаясь перебить речь Мауриза. – А ты, – заявила Равенна Мауризу, отбросив этикет, – нет. – Фараон очень важен как символ, – повторил Скартарис. – Не как предводитель. Принцесса не знает жизни, не имеет опыта ни войны, ни той политики, чтопотребовалась бы для спасения Калатара. Боюсь, символа будет мало. – Но кто был бы лучше? – возразила Палатина. Она не утратила хладнокровия, но тоже была обеспокоена. Как Мауриз мог сказать такое в присутствии Равенны? Конечно, он не мог знать правды, но должен был сообразить, что Равенна – сторонница и, возможно, наперсница фараона. Вопрос Палатины, как попытка вылить масло на кипящую воду, оказался ошибкой. Мне следовало понять это до того, как Мауриз продолжил, но я слишком беспокоился о Равенне, чтобы уловить очевидный смысл его следующих слов: – Я уверен, все вы знаете о старой фетийской традиции близнецов в императорском доме. Они рождаются в каждом поколении – за четыреста лет традиция прервалась лишь однажды. Все верно, и никто так и не объяснил ни эту традицию, ни то, почему она прервалась. Считалось, что линия близнецов закончилась с убийством Тиберия двести лет назад. Прервалась, когда кузен Тиберия, Валдур, сын Кэросия, узурпировал трон. И основал Сферу. Но, как оказалось, и в эти двести лет рождались близнецы, и слушая объяснения Мауриза, я наконец понял эту последнюю, ужасную тайну моей собственной жизни. – До Сферы и узурпации на Архипелаге и в мире существовало около восьми религий. С узурпацией и чистками, которые за ней последовали, сочиненная Сферой версия истории вновь соединилась с реальностью. «Около» было совершенно подходящим словом. Восемь религий Стихий, но не все со служителями или даже возможностью для служения. Вода, Земля, Огонь, Ветер, Свет, Тень, Дух и Время. Все, кроме Времени, имели свои таинства и своих магов, своих последователей и свои схизмы. Как Мауриз затем напомнил нам, случалось множество конфессиональных споров, шли войны между последователями того или иного ордена. Однако они никогда не велись во имя религии, всегда по политическим причинам. Религиозная война была изобретением Сферы, и Мауриз особо это подчеркнул, хотя мы все об этом знали. – Этий II записал, что близнецы каждого поколения будут наследовать трон. – В своей несколько покровительственной манере Скартарис подходил, наконец, к сути своего предложения, а я так и не придумал, как предотвратить его неизбежный вывод. Мой желудок сжался в болезненном ожидании. – Старший становился императором, а младший, даже в тех редких случаях, когда у него не было магического дара, становился иерархом, верховным жрецом Священного Ордена. Он управлял всеми магами Империи, большинство из которых были последователями Воды, и был высшей религиозной властью. Полагаю, я должен был испытать счастье от его следующих слов, когда Мауриз ясно дал понять: он хочет, чтобы я принял диадему иерарха, чтобы пришел к власти, о которой большинство людей могут только мечтать. Возможно, в идеальном мире я бы на это согласился, но в идеальном мире в этом не было бы нужды. Аквасильва не была идеальным миром. Имелась Сфера, которая и через тысячу лет не примирится с возвращением иерархата, и император, чья потребность завладеть мной стала теперь ужасающе ясной. При той системе, которой он следовал – системе, узаконенной Валдуром, захватившим трон, – я, как близнец Оросия, являлся бесспорным наследником престола Империи. Иерархат не существовал в течение двухсот лет; только трон имел значение, и само мое существование было угрозой власти Оросия. – Иерарх – единственная фигура, которую примет весь Архипелаг и Фетия. Он не связан ни с каким конкретным орденом или ересью, и он – тот, за кем последовали бы фетийцы и флот. – И кто лишил бы императора поддержки и основал бы Фетийскую республику, – заметила Палатина. – Вот в чем суть, по крайней мере для вас. – Не только мы так считаем, – ровным тоном ответил Мауриз. – Многие апелаги и фетийцы придерживаются того же мнения. Просто мы случайно оказались в нужном месте в нужное время. Теперь все трое смотрели на меня, ожидая, чтобы я заявил очевидное, что я понял и готов. Готов принять титул, который больше не существует, готов пойти против всех светских и религиозных властей на Аквасильве. Хотя эти власти, я вынужден был признать, уже охотились за мной по той или иной причине. Возможно, таким способом и правда удастся положить конец террору инквизиции и остановить Священный Поход, который неизбежно начнется, когда это случится. Флот Фетии изменил бы баланс сил в последнем Походе, и вполне мог сделать это теперь, если ему прикажут вмешаться. Но когда я с растущим огорчением убедился в явной правоте Телесты, я увидел две проблемы. Во-первых, я не хотел становиться иерархом. Я уже узнал на собственном горьком опыте, что значит иметь власть. В Лепидоре мои решения едва не погубили город и не убили нас всех. Я ни за что не хотел снова оказаться в том же положении. Во-вторых, соглашаясь с Мауризом даже в принципе, я потеряю Равенну. Что бы ни было или могло быть между нами, умрет в одно мгновение. Пусть она ненавидит свое наследство, но гордость не позволит ей согласиться с Мауризом или стоять в стороне, пока чужестранец – не важно, друг он или нет – становится спасителем Архипелага. Равенна – фараон, и в ее глазах – единственный правитель, которого признает Архипелаг. Если я сыграю свою роль в плане Мауриза, в фараоне не будет нужды. – Как ты предполагаешь это сделать? – спросила Палатина, видя убитое выражение на моем лице. – В разгар чистки, когда повсюду агенты императора? – А вам известно, что Текла работает на императора? – очертя голову вмешался я, пытаясь отвлечь их любым возможным способом. – Что он служит рупором императора? – Текла отчитывается перед имперским агентурным начальником, за которым присматривают. Во всяком случае, это не самая большая проблема. Если мы не сумеем заручиться поддержкой или хотя бы нейтралитетом маршала Танаиса, будет труднее добиться успеха. – Ты думаешь, Танаис позволит вам свергнуть императора только потому, что у вас есть Катан? – резко спросила Палатина. – Это полнейшая чушь. – Маршал печется об императорской династии, о семье. Не об отдельных членах. – И о Фетии. Какова будет ценность этой семьи, если она лишится трона? – Танаис был твоим наставником, – тихо проговорил Мауриз. – Ты была республиканкой. Я хочу знать, остаешься ли ты ею до сих пор. – С тобой я или против тебя? Мауриз кивнул, и на этот раз центром внимания стала Палатина. Она помолчала, словно не зная, что ответить. Я перенес тяжесть тела с одного плеча на другое, чтобы как-то уменьшить боль. От долгого лежания на фетийской тахте все мое тело, уже измученное после непривычно тяжелой работы, стало болеть. Заныт ли и плечи, и руки, и спина. Однако растущий физический дискомфорт беспокоил меня меньше всего. – Ты до сих пор не рассказал мне свои планы. Мауриз покачал головой. – И не расскажу, пока не узнаю ответ Катана. – А если я откажусь? Если Катан откажется, как он вполне может сделать? – Инквизиция получит полную волю, Оросий останется у власти, ты останешься изгнанницей. – А как же выбор, Мауриз? Право на который ты только что отстаивал? Разве не высокомерно утверждать, что твой путь – это единственный путь вперед? – Тогда покажи мне другой. – Она расскажет тебе о наших планах столько же, сколько ты рассказал нам о своих, – вмешалась Равенна, в ее голосе прерывалась еле сдерживаемая ярость. – Наши планы не включают вытеснение фараона. – Твоя верность фараону похвальна, пусть и неуместна. – Полагаю, ты увидишь, что эта верность встречается чаще, чем ты думаешь. Я вспомнил апелагов, потерпевших кораблекрушение в Лепидоре, вспомнил, как фанатично они защищали имя принцессы. Никто из них не знал ее, никто, кроме их предводителя. А за кого будет Мауриз, уже поделивший свою верность между сторонами, предугадать нельзя. – Ты сама знаешь, что надвигается. Знаешь, что сделает инквизиция по всему Архипелагу. – Мауриз отвечал Равенне, но девушка не смотрела на него. Ее пристальный взгляд устремлялся на каждого из нас по очереди. – Мне не нужно снова описывать эти ужасы, – продолжал Мауриз. – Скажи, если бы появился предводитель, человек, который встал бы на защиту Архипелага против Сферы, императора, хэйлеттитов, думаешь, людям было бы дело, фараон это или иерарх? Если бы этот человек имел поддержку, которая сделала бы его серьезным противником для инквизиции, кто не пошел бы за ним? Апелаги хотят положить конец гонениям. Фетийцы хотят положить конец танетскому господству и хотят иметь более разумного правителя. – Единственная разница в том, – закончила Телеста, – что иерарх имел бы достаточно широкую поддержку для свержения Оросия. А когда Оросия не будет, Сфера не сможет удержать Фетию. – У вас есть слово для такого человека, – заметила Палатина. – Мессия. Все это верно. Правильно организованный, план Мауриза имел шанс. Скартарис не расскажет нам, как именно этот план будет проводиться в жизнь. Но он был прав, если только фетийцы сдержат свои обещания, когда Оросия не станет. Решающий вопрос – сдержат ли. И этот вопрос я задал Мауризу минуту спустя. Вопрос, на который у него не было ответа. Фетийцы, как и все, способны на двуличность. Но если в заговоре участвуют Телеста и другие высокопоставленные лица, я не мог представить себе, как они смогут отступиться от своих слов, если до этого дойдет. Я по-прежнему очень мало знал о Телесте. Но в каких бы кругах она ни вращалась, она не могла быть второстепенным игроком, потому что Мауриз обращался с ней, как с равной. И именно Телеста заявила о том, что мы весь вечер ходим вокруг да около, и поставила точку в роковой дискуссии. – Катан, ты иерарх, близнец Оросия. Что бы ты об этом ни думал, ты можешь стать ключом к изгнанию Сферы. Именно этого Архипелаг ждет четверть века. И поэтому мы тебя спасли. Во взглядах ее и Мауриза я угадывал напряженность и знал, что больше не могу уклоняться. Ощущение было очень противное. Меньше всего на свете я Хотел находиться в этой комнате, на этой тахте, и слышать этот ужасный, невозможный вопрос. Возглавлю ли я священную войну ради политической выгоды? Чтобы хотя бы попытаться освободить Архипелаг от Сферы? Согласиться – значит взвалить на себя кошмарную ответственность, во сто крат ужаснее той, что возложена на графа Лепидора. Девушка, которую я люблю, станет моим злейшим врагом, ибо фактически я отодвину ее в сторону. И мне придется лицом к лицу столкнуться с Оросием, моим ненавистным, извращенным братом-близнецом. Я недостаточно силен, В определенном смысле, понял я вдруг, все закончилось прежде, чем началось, потому что я не могу ни на что решиться. Большие политические амбиции, настоящие отношения с Равенной могли бы склонить чашу весов в ту или другую сторону. Но я сделал худшее из того, что мог, потому что они увидели, каков я есть на самом деле. И своей нерешительностью я отдал себя в их руки. Поскольку я не мог ничего решить, они поняли, что смогут мной управлять, что не будет никаких проблем с моим согласием, потому что я недостаточно силен, чтобы выстоять против них. Качая головой в мучительном молчании, я отбросил данный мне шанс и уважение человека, который значил для меня больше всех. Мне дали возможность, которая мало кому выпадала, я осознал ее, что мало кому удавалось, – а потом потерял. Самая губительная черта в любом лидере. Не помогло и знание, что я унаследовал ее от моего настоящего отца, императора Персея. И что не будет шанса искупления ни для меня, ни для людей, которые пострадают из-за этого несделанного выбора. Никто больше не произнес ни слова. Мы встали с диванов и молча разошлись. Я вернулся в свой темный чулан, чтобы лечь на пол и провести ночь в тишине, одиноком страдании и боли.Часть вторая ИЛЛЮЗИИ СЛАВЫ
Глава 11
Мое первое прибытие в Калатар не было приятным, но я никогда его не забуду. Калатар – не то зрелище, которое можно забыть. Обычно лишь те, кому не по карману поездка на манте, путешествуют парусным судном. Условия непредсказуемы, больше риска и гораздо меньше комфорта. Зимой, когда яростная непогода почти гарантирует, что плавание затянется, лишь истинно отчаянные совершают такой переход. Но, померившись силой со стихиями, храбрецы получают в награду возможность в первый раз увидеть Калатар своими собственными глазами. Съежившись под просторным плащом, который не выполнял своего долга – защищать от брызг, – я втиснулся в узкое пространство на носу судна, чтобы наблюдать, как постепенно встают впереди из моря зеленые утесы Калатара. Насколько интереснее было бы прибыть летним днем, скользя по синей глади воды, и любоваться горами, предстающими во всем своем великолепии. И тогда я не мерз бы до костей от резкого ветра и не промокал бы от брызг всякий раз, когда нос корабля нырял во впадину между волнами. Но и такой Калатар, впервые увиденный мной под тяжелым, угрюмым небом, с горами, окутанными тучами, навсегда врезался в мою память. Темно-зеленый лес тянулся в обе стороны, стеной встречая серое море, их разделяла только белая полоска, где бился о скалы слышный за мили прибой. Лишь едва заметное углубление в береговой линии выдавало присутствие Джейанского пролива, его верхние края терялись в гуще зелени. За ним лежало Внутреннее море Калатара, и где-то там был человек, обещавший показать мне его. Как я ни всматривался, нигде на берегу я не заметил никаких признаков жизни или жилья. Почти никто не живет на этом побережье, терзаемом постоянными штормами, где волны, рожденные далеко отсюда в просторах Океана, бесконечно и с ужасающей силой рушатся на темно-серые утесы и бухточки. Облачный остров, так назывался он с незапамятных времен, место туманов и темных долин зимой, испещренных солнцем джунглей и пляжей летом, его города теснились вокруг Внутреннего моря. Его горные пики были выше всех, какие я знал: это было почти единственное место на Архипелаге, где существовали горные хребты. Береговая линия, несмотря на зелень, казалась темной и зловещей, будто ее затеняли невидимые скалы. Он дикий и красивый, подумал я, глядя, как контуры постепенно обретают четкость и как по мере приближения становятся видимыми очертания Джейанского ущелья. По шее побежала струйка воды, я задрожал и плотнее запахнулся в плащ. Воздух был полон летящей пены и соленой влаги, скрип мачт и шпангоутов аккомпанировал жалобным крикам чаек. Стоило бы отпраздновать прибытие сюда – куда я так давно мечтал приехать – после трех недель, проведенных в море. Три недели я пребывал почти постоянно мокрым и неизменно несчастным, всячески избегая Мауриза и того единственного пассажира, кто не страдал морской болезнью. Мы едва уцелели в один из штормов, а два других оказались настолько сильны, что даже меня замутило. У меня не было морской болезни с четырех лет. И пока я лежал и метался в бесконечном наркотическом кошмаре, моим единственным утешением было то, что Мауризу тоже плохо. Однако теперь, когда нанятый илтисский галеон рассекал волну за волной, приближаясь к этому странному, первобытному берегу, я бы отдал что угодно, лишь бы оказаться где-нибудь в другом месте.А ведь я едва не оказался там. И не раз во время этого ужасного плавания на галеоне я всерьез пожалел, что не оказался. Жизнь моя висела на волоске, я едва не стал трупом, одной крошечной частичкой плавающих обломков на бескрайней поверхности океана, а моя душа едва не унеслась в более счастливое место. Фетида благосклонно относится к тем, кто утонул в море или был предан океанской пучине: они становятся истинными морскими элементалями, бесформенными течениями на более высоком уровне жизни. То, что меня не приняли в благословенный покой Фетиды, могло указывать или на божественное недовольство, или на благоволение. В общем, это не имело значения, потому что я по-прежнему был жив. И через полтора месяца после отъезда из Рал Тамара мы, наконец, достигли своего места назначения. Возможно, «мы» – неправильное слово. Всего несколько человек из числа тех, кто выехал из Рал Тамара с Мауризом, увидят Калатар, по крайней мере сейчас. Некоторые никогда не увидят, если их стихийные духи не решат его посетить. Другим понадобятся недели, месяцы выздоровления, прежде чем они смогут куда-либо поехать. Один человек уже был там. За эту последнюю и самую болезненную потерю нашей группы я мог бы винить Мауриза, но только за это одно. Во всем остальном, во всем, через что мы прошли с тех пор, как покинули Рал Тамар, была виновна Сфера. Казалось, они с самого начала сглазили нашу удачу с тем досадным, отнимающим время и совершенно бесплодным обыском «Призрачной Звезды». В Рал Тамаре находятся известные еретики, заявил пришедший с обыском инквизитор, его глаза пылали фанатизмом. Нельзя позволить им сбежать. Даже ранг и связи Мауриза не произвели впечатления, и пока сакри методично прочесывали «Призрачную Звезду», инквизитор донимал кипящего от злости Скартариса и его свиту разглагольствованием об опасностях ереси. Я даже перестал дышать, когда этот фанатик рассматривал нас всех. Но он искал эсграфа Лепидора и его спутниц, не двух угрюмых, удрученных слуг с Уолдсенда и фетийскую помощницу. Должно быть, Мауриз испытал огромное удовольствие, представляя Палатину как члена клана Скартариса. В конце концов недовольные сакри высадились, и их командир доложил инквизитору, что на борту нет никаких «зайцев» и никакого признака ренегата океанографа. Инквизитор казался слегка разочарованным, но его энтузиазм не угас. – Нельзя скрыться от инквизиции, – возгласил он. – Око Рантаса видит все, и в Своей безграничной милости Он покажет нам то, что мы ищем. Не извинившись за задержку, а лишь наказав идти в свете Рантаса, инквизитор удалился. В какой-то момент его балахон задел мою ногу, и я удивился, как можно носить такую грубую ткань. Конечно, он был аскетом, как многие из инквизиторов. Были те, кто любил выпить и поесть, кто любил мягкие постели и наложниц, и были те, кто бичевал себя и носил власяницы. Я подозреваю, что последние составляли меньшинство. Маскировка, придуманная Мауризом, спасла нас от ареста, в этом нет сомнения. Сакри ужасали своей эффективностью. Спрятав лица за малиновыми масками, они двигались со смертоносной грацией тренированных убийц. Кажется, это послушник Сархаддон сказал, что в мире нет солдат, равных им, кроме элитного фетийского Девятого легиона? Тот циничный, добродушный спутник моего первого долгого путешествия многому меня научил, и я до сих пор спрашивал себя, что превратило его в безжалостного фундаменталиста, каким он, похоже, стал. Даже когда мы сели на «Призрачную Звезду» и получили от портовых властей разрешение на отход, атмосфера оставалась тревожной. Настроение экипажа колебалось между обидой и страхом; три раза в тот вечер я слышал, как уравновешенный по натуре капитан набрасывается на кого-то из своих подчиненных. Даже натянутое спокойствие Мауриза дало трещину. Палатина и Равенна старательно делали вид, что того ночного разговора никогда не было, но я увидел новое выражение в их глазах, выражение жалости. Я молча выругал Мауриза, Телесту, императора, но даже перед самим собой я не мог отрицать, что поступил неправильно. Хуже чем неправильно. Только когда «Призрачная Звезда» покинула Рал Тамар и устремилась в открытое море мимо внешних островов Тамаринс-кого архипелага, Мауриз сообщил нам, что мы идем в Калатар. – Зачем? – вскинулась Равенна. – Зачем идти туда, где сосредоточено внимание Сферы? Как ты собираешься спрятать там Катана? – Но именно там находится сопротивление, – пожал плечами Мауриз. – Если мы собираемся поднять восстание, то делать это надо в Калатаре, в центре событий. Нет смысла начинать где-то на краю, который легко можно отрезать, даже если там менее опасно. – Это тоже не идеальный план, – заметила Палатина. – У Сферы есть информаторы, приспешники, люди, которые сообщат ей при первом признаке беспорядков. – Сфера ожидает недовольства в Калатаре. Если бы, скажем, Илтис вдруг стал очагом восстания, его мгновенно бы подавили. Инквизиторы знают, что в Калатаре будет трудно. – И если мы отвоюем Калатар, то штаб-квартира экзарха будет уничтожена, – заявила Телеста тоном окончательного решения. Возможно, это был ее план или идея, которую она горячо поддерживала, но в этом вопросе Телеста оказалась гораздо тверже Мауриза. – Когда мы это сделаем, они уже нигде на Архипелаге не будут в безопасности, и им придется вызвать подкрепление из Священного города. Это даст нам достаточно времени, чтобы освободить Фетию. И все-таки, несмотря на их уверенный тон, ни о каких конкретных шагах речь не шла. Вообще не было никаких признаков, что у них есть обдуманный план действия. Вполне вероятно, что они опирались только на смутную схему. Или руководящая сила этого движения в настоящее время была в Калатаре, или Мауриз надеялся затмить лидера, начиная без него – или без нее. Последнее вполне возможно, если это был фетийский план, первоначально задуманный республиканцами. Во всяком случае, споров больше не было. Равенна еще больше замкнулась в себе и почти не разговаривала ни со мной, ни с другими. Мауриз ее игнорировал – вполне простительная ошибка, ибо для него Равенна была просто калатарской еретичкой, пусть и довольно знатного происхождения. Возможно, она собиралась рассказать нам свои планы в конце двухнедельного путешествия в Калатар, но через пять дней после ухода из Рал Тамара невезение догнало нас. Я убивал время, листая книжку довольно слабых фетийских стихов в кают-компании – выбор чтения был невелик, – когда почувствовал, что движение корабля замедляется, низкое гудение реактора, работающего на огненном дереве, изменило тон. Никто из сидящих за столами солдат, играющих в азартные игры или рассказывающихдругдругу смешные истории своих успехов у женщин, не обратил на это внимание. Я положил руку на переборку, чтобы ощутить движение – мы явно замедляли ход. После нескольких дней в море звук реактора стал мне так хорошо знаком, что я легко заметил перемену. Но почему? Мы проходили через край островной группы Сианора, но не настолько близко к самим островам, чтобы оправдать снижение крейсерской скорости. Я вернул книгу в шкафчик и пробрался между столами к двери. Но едва я вышел в коридор, по системе общего оповещения прозвучал бестелесный голос капитана: – Всему экипажу занять свои места и приготовиться к спасательной операции. Морским пехотинцам взять оружие и собраться в колодце. Тотчас позади меня поднялась суматоха, послышался шум отодвигаемых стульев. Спасательная операция означала дело, разнообразие после скуки долгого плавания. И что гораздо важнее, она означала деньги для всех спасателей. Когда я дошел до колодца, там было еще пусто, только Пала-тина спускалась по трапу с верхней палубы. – Вот ты где! – воскликнула она нетерпеливо. – Поднимайся в наблюдательную рубку, посмотрим оттуда. – Что там? – Дрейфующая манта. А Скартарисы по своему обыкновению готовы бросить все ради возможной прибыли. Мауриз хочет ее спасти. – Типичная Кантени, – заметил второй помощник капитана из штурманской рубки. – Зачем зарабатывать деньги, если можно устроить учебную стрельбу? – И что лучше? – парировала девушка, вместе со мной поднимаясь по трапу. – Кто побеждает во всех сражениях? – А кто богаче? Вот что имеет значение, – был ответ второго помощника, но уже после того, как мы вышли за пределы слышимости. Сейчас это была дружеская перепалка, но я знал, что в прошлом эти два клана не раз вели войну и, несомненно, снова будут ее вести. Судя по рассказам Палатины, эти войны не были очень кровавыми, но между некоторыми кланами и по сей день не утихает кровная вражда, порожденная какими-то давними событиями, когда сражение вышло из-под контроля. Равенна уже стояла в наблюдательной рубке и смотрела в окна по правому борту, но она была одна. Все остальные уже заняли свои посты, а Телеста и Мауриз наверняка отправились на капитанский мостик. Где была Матифа, я понятия не имел и не интересовался. По судовым часам была середина утра, мы шли на небольшой глубине, и океан снаружи был мутным и серо-синим. Сначала я не заметил другую манту, но потом Равенна указала на бо»-лее темное пятно во мраке прямо по курсу. «Призрачная Звезда» двигалась теперь очень медленно относительно него и поворачивала, готовясь выполнить подход. Стыковка мант – очень точный маневр, доступный лишь опытным рулевым. – Известно, чья она? – спросила Равенна. Палатина покачала головой. Тем временем темный силуэт медленно увеличивался в размерах. Чужая манта дрейфовал а хвостом к нам, рога с их опознавательными знаками были скрыты из виду. Однако даже на таком расстоянии были видны слабые точки света тут и там вдоль ее бортов и отдельные пузыри, выходящие из вентиляционных отверстий машинного отделения. Это значило, что реактор все еще включен. Возможно даже, что корабль только что прекратил движение. – Очень подозрительно, – заметила Палатина, когда я рассказал ей об этом, пользуясь своим теневым зрением мага, чтобы лучше видеть во мраке. – Мы таким способом устраиваем засады. Скартарис, Джонти, Полинскарн, все они клюют на эту удочку. Стоит им увидеть дрейфующий корабль, и они тут же бросаются его спасать. – А вас самих никогда не обманывали? – невинно спросила Равенна. – Конечно, нет. Мы изобрели эту хитрость в Войну. – Палатина оглянулась, желая убедиться, что никто больше не вошел врубку. – Капитан Кантени обманул так Таонетарный ковчег – притворился мертвым, а когда таонетарцы взошли на борт, их всех перебили. Как и Сфера, таонетарцы ненавидели море, всегда предпочитая идти на абордаж и сражаться врукопашную. Такая тактика, когда им удавалось это сделать, почти гарантировала им победу, потому что корабли Таонетара всегда были огромны и оснащены для вторжения. На одном-единственном их ковчеге находилось больше солдат, чем во всем фетийском флоте. Это была одна из причин, почему «Эон» оказался так полезен во время той войны: он вернул фетийцам преимущество размера. Будучи практически невооруженным, «Эон» вмещал в десять раз больше фетийских солдат – что Этий IV с выгодой использовал в своей последней атаке на столицу Таонетара. Вокруг иллюминаторов чужого судна появилось характерное слабое голубое свечение изощитов. Капитан «Призрачной Звезды» не рисковал, но мне пришло в голову, что должны быть более тонкие способы устроить засаду: огни и работающий двигатель только насторожат спасателей. Казалось, для стыковки требуется вечность. Рулевой «Призрачной Звезды» прокладывал курс точно параллельно и слегка выше другой манты. Помимо очевидной трудности выравнивания скоростей и курсов, другой проблемой стыковки двух мант была форма. Из-за крыльев они не могли встать борт о борт и соединить передние люки. Вот почему имелись два пассажирских люка в задней части, на грузовой палубе, где формы мант позволяли им соприкоснуться носом к корме. Снизу теперь доносился громкий шум, резко стихший по команде, затем послышался топот множества ног: все люди разом куда-то пошли, предположительно из колодца к грузовому трапу на корме. Всегда безопаснее высаживаться из тесного пространства в более широкое, чем наоборот. Вторая манта была теперь очень близко, почти гладкий синий корпус плавно изгибался по обе стороны крыльев, которые заслоняли нижний обзор. «Призрачная Звезда» еле двигалась, ее движение было заметно лишь при взгляде на другой корабль. Мы находились теперь очень близко к поверхности, возможно, на глубине тридцати футов, и крылья отражали тоскливый серый свет. Солнце не светило над волнами. Через пару минут по корпусу «Призрачной Звезды» пробежала дрожь, за ней последовал более резкий, более отчетливый звук, когда манты соприкоснулись. Досадно было стоять здесь, ничего не делая, и просто ждать результата, но все мы знали, что только помешаем солдатам, если будет бой. Еще один глухой удар – шлюзы соединились, давая морпехам сухой проход. Затем все стихло. Сейчас отсюда, сверху, было очень мало видно – крылья «Призрачной Звезды» почти полностью скрыли другую манту, – поэтому мы снова спустились в колодец. Там было пусто, и дверь на мостик была закрыта, но вскоре по коридору пробежал морпех и скрылся на мостике. Вид у него довольно разочарованный, подумал я. – Калатарцы? – раздался за дверью голос Мауриза, очень ясный. – Ты уверен? Ответ солдата я не услышал, но через минуту по системе оповещения вновь прозвучал голос капитана: – Целителя на другой корабль, немедленно. Солдат вышел, за ним Мауриз и Телеста, и все направились по коридору к корме, но прежде Мауриз приказал нам троим следовать за ними. – Что там? – спросила Палатина. – Калатарская манта, сильно поврежденная недалеко от Сианора. Они привели ее сюда, но у них реактор неисправен. Вот и объяснение разочарованию. Скартарнсцы могли извлечь что-то в обмен на помощь, – которую они обязаны оказать по фетийскому закону. Но если на другом корабле еще есть живые люди, которые им управляют, никаких трофеев не будет. В поврежденном, полуосвещенном колодце другого корабля нас встретил осунувшийся старик в красной тунике, похожей на часть формы. Эта манта принадлежит номинальному гражданскому правительству Калатара, прошептала Равенна, хотя фактически они не имеют власти, зажатые между Сферой и вице-королем. – Спасибо за помощь, Верховный комиссар, – серьезно поблагодарил старик. – Я не хочу вас задерживать, но у нас есть раненые, и реактор поврежден. – Где ваш капитан? – спросил Мауриз. Кем бы ни были нападавшие, ударили они действительно сильно. Среди покореженного металла в колодце уцелел только один изосветильник, переборки выгнулись или полностью рухнули, и от трапов осталисьодни обломки. – Капитан ранен, оба лейтенанта погибли, поэтому я теперь за старшего. Я Мастер Вазуд. – Кто это был? Немного помолчав, Вазуд посмотрел ему в глаза и сказал: – Сфера. – Сфера? Почему? – всполошилась Телеста. Трое морпехов в колодце беспокойно оглянулись. – Они хотели забрать этот корабль на Сианоре, сказали, что у них есть приказ генерал-инквизитора, что все калатарские корабли должны быть переданы в распоряжение Сферы. Капитан им не позволил, поэтому они попытались нас арестовать. Мы вырвались, но они погнались за нами и использовали кумулятивные заряды, а еще сами называют их порочным и еретическим оружием. Это было три дня назад, с тех пор мы пытаемся скрыться. Ни одна из наших систем связи не уцелела, вот почему мы не смогли вас предупредить. – Насколько они отстали? – Понятия не имею. Я думал, мы оторвались, но капитан говорит, что они могут выследить нас и на гораздо большем расстоянии. Он хотел идти к Берате, затопить судно и спрятаться на том острове. – Ты поставил нас в трудное положение, – сказал Мауриз, который выглядел теперь обеспокоенным. – Если они догонят и обнаружат, что мы вам помогаем… – Этого требует Морской закон, – ожесточенно возразил старик.. – Закон, который гораздо старше этих континентальных выскочек с их фобиями по поводу ереси. – Я бы не оставил их в беде, – заявил капитан Скартарис, выходя у нас из-за спины. – Я бы этого не допустил, экипаж бы этого не допустил. Мастер… Вазуд, если мы починим ваш реактор и поможем вашим раненым, насколько это в наших силах, этого будет достаточно? – Спасибо, капитан. – Вазуд церемонно поклонился. – Это все, о чем мы просим. – Я прямо сейчас пришлю кого-нибудь из наших инженеров, – сказал капитан Вазуду. – Ваши люди могут помочь? Мауриз казался недовольным, но не стал возражать, когда капитан «Призрачной Звезды» взялся руководить ремонтом. Привели инженеров, судовой целитель ухаживал за ранеными, а морпехи укрепляли наиболее пострадавшие конструкции. Системы вооружения и щиты не ремонтировались, но Вазуд об этом не просил. С каждым часом Мауриз и Телеста становились все нетерпеливее. От нас троих было мало проку, поскольку мы могли выполнять только легкую работу, и в итоге мы оказались в пустой кают-компании «Призрачной Звезды». – Вот вам и прибыль, – с удовлетворением изрекла Палатина, наблюдая, как солдаты Скартариса снимают доспехи, прежде чем вернуться на другой корабль укреплять переборки. Корабль назывался «Аванхатаи», в честь древнего калатарского правителя, – Они до вечера будут работать и не получат за это ни гроша. – А если Сфера нас догонит, вот будет потеха? – огрызнулась Равенна. В последние дни она часто бывала раздражительной. Но эта злость отличалась от ее обычных. вспышек ярости, она была более сильной, более угрюмой и длилась дольше. Если бы я не был таким слабым и нерешительным в Рал Тамаре… но тогда я мог бы согласиться с предложением Мауриза и совершенно оттолкнуть Равенну. Единственным утешением было то, что ее гнев направлен на всех, не только на меня.
Это случилось тремя часами позже. Ремонтные работы почти закончились, когда пронзительный звук боевой тревоги разбил тишину в кают-компании «Призрачной Звезды». Посмотрев друг на друга, мы вскочили и снова бросились к колодцу. В коридоре мы столкнулись со вторым помощником капитана, выбегающим с мостика. – Скажите всем уходить с «Аванхатаи»! – крикнул он. – Живо! Бегите! Сфера здесь. В десяти милях от нас. Одной паники в его голосе было бы достаточно, даже без упоминания Сферы. Мы помчались обратно. Мауриз и Телеста как раз поднимались по трапу, и мы передали им эту новость. Они встретили ее без всякой радости, но я не обратил внимания на их испуганные лица и побежал вниз, мимо солдат, к капитану «Призрачной Звезды», который разговаривал с Вазудом. – Боюсь, мы должны уйти, – сказал капитан Вазуду, выслушав мое сообщение. – Ваш реактор можно запустить, но через несколько дней его снова придется чинить. – Нам и нужно всего несколько дней, – ответил старик и, сложив ладони рупором, проревел: – Всем уходить! Его оглушительный голос живо напомнил мне рев строевого офицера. Похоже, Вазуд и был офицером, ушедшим в отставку на должность шкипера. Сказать, что экипаж Скартариса и морпехи были дисциплинированными, значит, ничего не сказать. Меньше чем через минуту они уже сыпались через колодец «Аванхатаи» обратно на «Призрачную Звезду», инженеры несли свои сумки с инструментами. В это же время мрачная, перепачканная команда калатарской манты бежала на свои боевые посты, на лицах – суровая решимость бросить вызов судьбе. Я надеялся, что они спасутся. Это была очень быстрая, хорошо отработанная и эффективная эвакуация. Вазуд подтолкнул нас к «Призрачной Звезде», мы пожелали ему удачи, и всего через пять минут после предупреждения второго помощника люк был задраен, и «Призрачная Звезда» была готова отстыковаться. Против любой обычной атаки этого бы хватило. Пока экипаж занимал свои места, а солдаты надевали доспехи и занимали боевые позиции, нас снова прогнали в наблюдательную рубку – традиционное место для пассажиров во время боя. В центре рубки стоял изостол, и вокруг него – кресла с ремнями, чтобы пассажиры не выпали, если у рулевого вдруг разыграется воображение. Изостол показывал ту же картинку, что и его товарищи на мостике: «Призрачная Звезда» и все, что находится в пределах радиуса действия ее сенсора, а это примерно двенадцать миль. Если добавить вид из окон, то мы имели хороший обзор сражения. Но сражения не случилось. Корабль Сферы еще находился в пяти милях от нас, вне досягаемости оружия, когда мы отделились от «Аванхатаи», слегка поднимаясь, чтобы не зацепить его. Двигатель только что заработал, толкая «Призрачную Звезду» ярдов на сто от корпуса другой манты, когда я почувствовал огромную волну магии. Она ударила меня как кнут, мучительная боль пронзила мой череп. Захваченный врасплох, я закричал и услышал пронзительный крик Равенны. – Что ты… О, Фетида! – воскликнула Палатина. Сжимая голову руками, я посмотрел на изостол. Раскаленная добела искра вспыхнула под «Аванхатаи», такая яркая, что мой череп снова пронзило болью. Через несколько секунд эта искра вытянулась в длину, словно яркий белый разрез в воде, потом расширилась. Вода за окнами запузырилась, превращаясь в пенный кошмар воздуха и пара, и «Призрачную Звезду», будто перышко, швырнуло вверх. Мое кресло с ужасной быстротой наклонилось вбок, и я почти повис на тонком ремне, отчаянно молясь, чтобы он не лопнул и я не скатился прямо в дальний колодец. Правой ногой я с размаху ударился о подлокотник, и в первый момент я подумал, что она сломалась – такой болью отозвался этот удар во всем теле. Что-то тяжело лязгнуло, и раздался высокий плач, словно стон терзаемых душ, какофония скрипа и скрежета. Через секунду рубку залил еще более яркий белый свет, и в этот миг, прежде чем зажмурить глаза, я увидел, как изображение «Аванхатаи» исчезло. Еще одна ударная волна обрушилась на «Призрачную Звезду», швыряя ее в разные стороны, мир завертелся в мешанине шума, жара и боли. Я не потерял сознание, а жаль. Манта бешено качалась, но я как-то ухитрился не лишиться чувств. Новый удар сотряс корпус, хотя что его вызвало, я не знал. Корабль полностью потерял управление. Я чувствовал яростные толчки, какие-то предметы разбивались о корпус, неведомая сила вжимала меня в кресло под неудобным углом, его край больно впивался в мою ушибленную ногу и бедро. Вода за окнами почему-то казалась белой, а все остальное – просто темными контурами. «Призрачная Звезда» снова встала на дыбы, и я с ужасом подумал, что она перевернется вверх дном. Но она опять опустилась, и я резко повалился вперед в кресле, почти оглушенный неземным стоном умирающей манты.
Глава 12
Прошло несколько минут, пока у меня голова перестала кружиться настолько, чтобы я рискнул открыть глаза. Сначала я не увидел ничего, кроме белизны, и меня охватила паника. Я ослеп? Паника длилась всего пару секунд, потому что постепенно я стал различать формы, очертания рубки – все в оттенках серого. Тут и там я ловил краем глаза вспышку цвета, но не мог сфокусироваться на ней. Я закрыл глаза и снова открыл их, надеясь, что цвет вернется, но он не вернулся. Я расстегнул ремень, который удерживал меня в кресле, и как можно медленнее встал. Тут же меня зашатало, и только ухватившись за сломанный изостол, я сумел сохранить вертикальное положение. Правый бок казался одним сплошным синяком, но когда я осторожно провел по нему рукой, то крови не обнаружил. По-прежнему звучал тот ужасный скрежет, как будто манту сдавливали в гигантских тисках. Внешнюю оболочку манты практически невозможно разбить, но это не значит, что ее нельзя сплющить. – Надо бы спуститься на главную палубу, – нетвердым голосом предложила Палатина, вставая рядом со мной. – У вас у обоих ужасный вид. Что случилось перед тем, как они взорвались? – Магия, – ответила Равенна. – Слишком много магии. – Она все еще сидела, а когда попыталась встать, то пошатнулась и рухнула обратно в кресло. – По крайней мере у одного из Богов есть чувство юмора, – слабо улыбнулась Палатина. – Катан, она может опереться на тебя, если тебе хватит сил. Я вспомнил едкие слова Равенны, сказанные восемнадцать месяцев назад, когда я был слишком слаб, чтобы встать после удара по голове. Справедливость восторжествовала, но меня это совсем не радовало. Внутри манты стояла кромешная тьма. Когда мы вышли из наблюдательной рубки, то без серого света с поверхности нам пришлось пробираться ощупью. Палатина шла впереди, осторожно спускаясь по трапу на главную палубу. «Призрачная Звезда» была довольно большой, и рубка наблюдения размещалась на третьей, верхней палубе. Снизу, из темноты, доносились стоны, но я их не воспринимал: все мои силы уходили на то, чтобы поддерживать себя и Равенну и не упасть с лестницы. – Корабль долго не продержится, – заметила Палатина, когда мы добрались до галереи на второй палубе. – Равенна, ты сможешь сама спуститься по следующему трапу? Кажется, он погнулся. – Я попытаюсь, – ответила девушка, но меня не отпустила. – После вас. Это было так не похоже на Равенну, что я не поверил своим ушам. «Я попытаюсь»? Сколько раз в меня метали громы и молнии за предположение, что она не может что-то сделать. – Подождите здесь, пока я не дойду до нижней ступеньки, – велела Палатина. – Кто там? – крикнули снизу. – Палатина Кантени! – крикнула она в ответ. – Где капитан? – Не знаю. Все ранены. Надо уходить, корабль вот-вот взорвется. Говоривший был будто не в себе. Кажется, это был кто-то из инженеров. – Мы должны доставить всех в спасательные капсулы. Катан, я внизу, пятой ступеньки сверху нет. Я услышал шаги Палатины, она сказала что-то инженеру, но ее слова заглушил скрежет доспехов по металлу. Встает кто-то из солдат, подумал я. – Как ты? – спросил я Равенну. – Я могу идти? – Да. Я вас догоню. Я осторожно убрал руку, которой поддерживал девушку, и задом спустился по трапу. Головокружение у меня прошло еще не до конца. Здесь снова появился слабый свет. Кто-то открыл дверь на капитанский мостик, и свет сочился из окон на передней стороне. – Где капитан? – спросил еще кто-то. Я отошел от трапа, чтобы освободить место для Равенны, и едва не упал, споткнувшись о солдата. Тот приглушенно застонал. – Заглох окончательно, – сказал кто-то на мостике. – И изостол… – Я услышал тихое проклятие, потом другой голос. Откуда-то с кормы донесся грохот и крик о помощи. – Это в машинном отделении, – сообщил кто-то, как мне показалось, тот же инженер. Он стоял возле Палатины, чье лицо я едва мог разглядеть в свете с мостика. Равенна добралась до последней ступеньки и, слегка пошатываясь, отправилась на мостик вместе со мной. Большая часть команды была без сознания. Многие еще оставались в креслах, другие лежали на полу. – Мы лишились реактора, – сказал второй помощник, который сидел в кресле справа от капитана, держась рукой за голову. – Нас то ли раздавит, то ли нет. – Тогда дай приказ покинуть судно, – потребовал человек, чей голос с мостика я услышал первым, возможно, второй лейтенант. – Оставаться нет смысла. – Ты хочешь тащить всех к спасательным капсулам на себе? Сами они не дойдут. – А ты бы предпочел объясняться со Сферой? – огрызнулся другой. – Я не знаю, придет ли капитан в сознание, поэтому командуешь ты. – Он повернулся, чтобы посмотреть на нас двоих. – Кто там… А-а. Если вы мне поможете отнести Верховного комиссара и его подругу к спасательной капсуле… Его перебил второй помощник: – И что потом? Корабль Сферы будет здесь с минуты на минуту, и они сделают с вашей капсулой то же, что сделали с кораблем. – Не думаю, что у них осталась сила, – нерешительновысказалась Равенна. – Что бы они ни сделали, это должно было их истощить. – Магия, – с горечью молвил лейтенант. – Они вскипятили воду под тем кораблем, создали ударную волну, которая задела и нас. Вот почему нас тряхнуло, а они в нас даже не целили. – У них найдутся свежие силы, – возразил второй помощник. – Ты хочешь покинуть корабль без приказа и угодить под военный трибунал? – Я забочусь о том, чтобы Верховного комиссара не взяли в плен. – Понятно. Снискать одобрение важнее, чем спасти корабль. Хорошо, уходи, если должен. В его тоне звучало презрение. Лейтенант вскипел, но смолчал, только резко отвернулся, игнорируя своего начальника. Однако второй помощник не получил возможности отдать еще какой-нибудь приказ, потому что в этот момент раздался тяжелый, хорошо знакомый толчок другого корабля, подходящего к нашему. – Поздно, – заметил младший лейтенант. – Ладно, похоже, тебе придется объяснять, почему мы помогали тем еретикам. Мы с Равенной ушли с мостика. Я беспокойно взглянул на потолок, словно мог увидеть сквозь него корабль Сферы. Они собирались подняться на борт, и если я не использую магию, я ничем не сумею им помешать. А если я попытаюсь и потерплю неудачу, наша маскировка будет раскрыта. Равенна покачала головой. – Не стоит, – прошептала она, угадав мои намерения. – Мы неплохо справлялись с ролью слуг – постараемся продолжить эту игру. – Хорошая мысль, – одобрила Палатина из-за ее спины, и я от неожиданности вздрогнул. – Это не Сархаддон и не Мидий, поскольку они не могут быть в двух местах одновременно, значит, у нас есть шансы. На их вопросы придется отвечать Мауризу, а не нам. – И капитану. – Закон на его стороне. А теперь найдите уголок и притворитесь до ужаса испуганными слугами. Было мучительно ждать, пока корабль Сферы завершит стыковку. Палатина совещалась со вторым помощникоми пыталась привести в сознание Мауриза, а тем временем эхо разносило по колодцу последовательный ряд шумов. Наконец люк распахнулся, и сакри вступили на «Призрачную Звезду».Должно быть, они такое уже делали, подумал я спустя пару минут, когда один сакри доложил своему командиру, что на корабле безопасно. Они были совершенно уверены, что сопротивления не будет, и они не ошиблись. Никто не был в состоянии даже пальцем пошевелить. Меня тошнило от страха, я по-прежнему каждую секунду ждал, что кто-нибудь из сакри укажет на нас, но этого не случилось. Мы с Равенной сидели почти под разрушенным трапом, подняв колени к подбородку, и выглядели – мы надеялись – точь-в-точь как те, кем притворялись. Тем не менее солдат сакри встал поблизости, еще более угрожающий в свете факелов из огненного дерева. Командир внимательно рассмотрел нас и велел оставаться на месте, пока он пойдет искать, кто тут главный. Палатину и двоих офицеров, один из которых неохотно поддерживал другого, привели в колодец, куда должен был прийти инквизитор с корабля Сферы. Он не заставил себя долго ждать, но появился не один. Перед ним шествовали два инквизитора рангом ниже и один жрец в красно-коричневой сутане. Палатина и остальные тактично поклонились старшему чину. Не было смысла портить ему настроение. – Кто здесь командует? – резко спросил старший. Это был другой тип инквизитора по сравнению с аскетом, который обыскивал корабль в гавани – коренастый, седобородый хэйлеттит, еще не заплывший жиром, но явно любитель вкусно поесть. От этого он не становился менее устрашающим, и возможно, был даже опаснее из-за того, что в нем было больше мирского. – Я второй помощник капитана Ватацес Скартарис, – представился старший из членов экипажа «Призрачной Звезды», находящихся в сознании. На его ладони и виске темнела кровь, и даже в свете факелов его лицо казалось белым. – Мой капитан без сознания. Казалось, младший лейтенант собирался что-то сказать, но благоразумно промолчал. – Вы помогали еретикам и ренегатам, что по Всемирному Эдикту Лечеззара само по себе является ересью. – Имперский Морской закон требует, чтобы все суда, находящиеся поблизости, помогали терпящему бедствие судну, если они не являются врагами, – ответил второй помощник. Он очень тщательно выговаривал слова, словно боялся, что не сумеет их произнести. – Закон Рантаса выше любого земного закона, – жестко молвил инквизитор. – Рантас требует, чтобы еретиков преследовали, а не помогали им. – Я не бросаю… людей в беде, – проговорил второй помощник сквозь стиснутые зубы и покачнулся, его ноги подломились. Младший лейтенант подхватил его, потом осторожно положил на пол. – Он тяжело ранен – он нуждается в медицинской помощи, – с вызовом сказал лейтенант. – Это не еретик, это раненый офицер фетийского клана, который подчинялся приказам своего капитана. Инквизитор смерил его убийственным взглядом, но жрец в красно-коричневом что-то тихо сказал. – Этот человек – монах Ордена Джелата. Он поможет вашим раненым, – через минуту распорядился инквизитор, и монах отрядил двоих сакри, чтобы унести второго помощника. Я молча взмолился Фетиде, чтобы он поправился; джелатские монахи были целительским орденом. Теперь инквизитор повернулся к Палатине, будто младшего офицера здесь и не было. – Кто ты? У тебя есть какие-нибудь полномочия? – Я Палатина Кантени, ваша милость, пассажирка и гостья Верховного комиссара Мауриза, который ранен. – Кантени путешествует со Скартарисом? Я резко пересмотрел свое мнение об этом человеке. Любой хэйлеттский инквизитор, знающий что-то о Фетии, кроме имени императора, действительно очень опасен. Обычно они не обращали внимания на Фетию и ее внутренние дела, в которые им – было запрещено вмешиваться по первоначальному соглашению между Валдуром и первым премьером. – В данный момент мы не воюем. Казалось, инквизитор внезапно потерял к ней интерес и вызвал еще одного джелатского монаха, чтобы привести в чувство Мауриза. Через минуту монах доложил, что Мауризу тоже понадобится медицинская помощь. – У нас больше нет времени, – заявил, наконец, инквизитор. – Этот корабль переходит под управление Сферы. Пресептор Азурнас, приведите сюда несколько ваших людей и несколько моряков для управления этим судном. Мы направляемся в Илтис. – А что делать с экипажем? – спросил человек, который, очевидно, и был Азурнасом. Языки пламени на его сутане были обшиты золотой тесьмой, признак немалого чина. – Все офицеры и пассажиры будут переведены на нашу манту. Поместите их в камеры для еретиков, все равно они сейчас пустуют. Младший лейтенант попытался протестовать, но удар по голове, от которого он пошатнулся, заставил его замолчать. – Кто вы? – спросил инквизитор, в первый раз обратив внимание на меня и Равенну. Я почувствовал, как он сверлит меня своим темным взглядом. – Слуги Верховного комиссара, ваша милость, – заикаясь, ответил я. Мой страх был совершенно искренним, поэтому я надеялся, что выгляжу таким же перепуганным, как выглядел бы слуга с далекого Архипелага, если бы угодил в эту передрягу. – У нас не хватает слуг. Пока вы будете служить моим братьям и мне. Пусть послушники отдохнут от этой чести, чтобы отпраздновать уничтожение корабля отступников. Значит, «Аванхатаи» уничтожен, как я и боялся, и его взрыв породил вторую ударную волну, под которую попала «Призрачная Звезда». Помощь капитана была напрасной. Мы оказались пленниками Сферы, а мастер Вазуд никогда не доберется до Бераты. Когда нас погнали на манту Сферы, я спрашивал себя, как много знает этот инквизитор о Фетии, и слышал ли он о Палатане Кантени.
Проведя день и ночь в духоте на манте Сферы, я был только рад выйти в теплый, влажный воздух Илтиса. Сквозь разрывы в тучах проглядывало солнце, и вода у берега, пронизанная его лучами, светилась зеленоватым светом. После отъезда из Лепидора я в первый раз увидел солнце. Было что-то чарующее в постоянном тепле Архипелага, даже в этой влажности, которая пропитывала все. Если бы не присутствие Сферы, здесь было бы гораздо приятнее проводить зиму, чем у меня дома. Тем более что манта едва не лопалась от жрецов, инквизиторов и сакри, набитая ими до такой степени, что все ее внутренние помещения были превращены в монашеские кельи и трапезную. Это было одно из нескольких судов, целиком принадлежащих Сфере. Насколько я понял, основную часть мант, используемых в этой чистке, инквизиторы арендовали у танетских Великих домов. Имелись даже камеры для пленных еретиков, хотя я не знал, зачем их нужно перевозить. Или Сфера хотела иметь под рукой примеры, чтобы сразу проводить допросы и сожжения, и запугивая местное население? В этом был смысл в перевозке еретиков с места на место? Тех из пассажиров и членов экипажа «Призрачной Звезды», кто был в состоянии ходить, сакри отконвоировали на берег. Казалось, эти воины-фанатики уже постановили для себя, что мы все еретики. Мауриз, получивший сильный удар по голове, всего два часа назад начал говорить, поэтому инквизиторы решили допросить его в Илтисском храме. Илтис во многом был похож на Рал Тамар: та же самая архитектура, та же смесь куполов, садов и арок. Но в отличие от Рал Тамара, большая часть города располагалась на вершине утесов, его отвесные стены тянулись вдоль края скалы. Это было впечатляющее зрелище. Но зачем его так построили? Если я правильно помню, Илтис никогда не штурмовали. Сфера уже на острове, понял я. В подводной гавани инквизитора встречали аварх и еще один инквизитор, по виду – ярый аскет. После приветствий мы полным составом начали подниматься по крутой, изгибающейся дороге, идущей по склону утеса от нижнего города к верхнему. Хотя наш захватчик ехал в Калатар, он явно планировал остановиться на ночь в храме, потому что мы с Равенной несли тяжелые чемоданы. Я не роптал: это все-таки лучше, чем шагать под конвоем в качестве пленника. – Ты оставил братьев на Сианоре, чтобы они выполняли там нашу работу? – спросил аскет нашего захватчика, который почти затмевал его своей массивностью и мощью. – Столько, сколько успел высадить. Я оставлю с тобой несколько братьев, прежде чем мы поедем дальше в Калатар. Они вернутся на Сианор другим кораблем. – Все-таки жаль, что корабль отступников уничтожен, – заметил аскет. – Он мог пригодиться. – Они слишком долго сопротивлялись. – Мне приходит на ум, что наш образ действий слишком неуклюж. Еретики должны были послужить примером, а их вместо этого сразу убили. В глубинах океана некому наблюдать за казнью. – Если хочешь предложить магам какие-то модификации, я уверен, они выслушают. – Хочу, и я отправлю сообщение Мидию в Калатар. Это наше самое мощное оружие, и его надо использовать соответствующим образом, чтобы не убивать, но отдавать под суд. Рантас судит всех, но Он не должен разбираться с душами еретиков. Мои плечи болели под тяжестью ноши, но я завороженно слушал, холодея от ужаса, как эти двое хладнокровно обсуждали свое ремесло палачей. Двенадцать человек, чьи жизни, даже как потенциальных еретиков, не имели значения, погибли на «Призрачной Звезде». Что касается «Аванхатаи», изуверы не удовлетворились его полным уничтожением, но сожалели, что его конец никому не внушил страха. Еще интереснее была напряженность между этими двумя инквизиторами. Отодвинутый на задний план своим более энергичным коллегой, аскет язвительно высказался о его неуклюжей тактике, и хэйлеттиту это не понравилось. Что это – профессиональное соперничество или личная вражда? Мне показалось, они не настолько хорошо знают друг друга, и их приветствие было довольно холодным и официальным. Что касается небрежного предположения, будто Сфера лучше подходит для суда над душами, чем бог, которому они. поклоняются… – Мне не терпится услышать о твоих успехах, брат, – процедил хэйлеттит. Не очень тонкий подход. – Я так быстро оставил Сианор, чтобы догнать тех еретиков, и еще не имел возможности увидеть, насколько эффективно было наше прибытие. Иными словами: «Я захватил корабль еретиков и еще нескольких убил, а что сделал ты?» Казалось странным, что при своей политической осведомленности хэйлеттит так бестактен с этим далеким от мира аскетом. – Три дня отсрочки кончаются завтра. Я уже схватил известную еретичку, имеющуюся в списке генерал-инквизитора – ее будут судить и сожгут в рыночный день. Это процесс медленный, согласно требованиям Устава. Если ты признаешь своих пленников виновными, мы могли бы устроить более крупную церемонию. Лицо хэйлеттита при этом потемнело, но он оставил трибунал на Сианоре в составе лишь четверых сакри и двух инквизиторов, чтобы догнать «Аванхатаи». Несколько минут, потраченных на высадку большего числа людей для гарантии, что все пойдет гладко, не составили бы разницы для погони за калатарским кораблем. – Я ожидаю, что сам генерал-инквизитор заинтересуется этим делом. – Уверен, он похвалит тебя за хорошую работу. Они снова замолчали, и мое внимание отвлеклось. Я посмотрел через арки стены на море, простирающееся теперь далеко внизу. Дорога, как и верхний город, была обнесена стеной по внешнему краю, только это была открытая стена. В летний день, когда океан бывает голубым, а не серо-зеленым, отсюда должен открываться дивный вид. Мы еще не добрались до вершины, когда впереди послышался стук копыт. Выглянув между головой одного из сакри и лошадью аскета, я увидел трех всадников. Они выехали из ворот верхнего города и остановились, намеренно преграждая инквизитору путь. Хэйлеттит осадил лошадь с искусством прирожденного наездника, а солдат сакри схватил под уздцы лошадь аскета, чтобы удержать ее на месте. Остальные сакри остановились вместе со своими хозяевами, и колонна позади нас резко встала. – Кто смеет препятствовать агентам Сферы? – грозно спросил хэйлеттит. Передний всадник, сидящий на великолепном златогривом жеребце, который был на две пяди выше инквизиторских лошадей, уставился на хэйлеттита. – Мне было сказано, что ты незаконно напал на манту Скартариса и захватил в плен ее экипаж. Это верно? Это был довольно молодой мужчина, чистокровный фетиец с темными каштановыми волосами, оливковой кожей и сверкающими глазами на очень выразительном лице. Шелковые одежды, золотая брошь на тунике – он несомненно был важной шишкой. И это был первый человек, кого я встретил на Архипелаге, готовый заставить инквизитора опустить глаза. Оба его спутника, так же ярко одетые, имели вид людей, привыкших повелевать. Одним из них была женщина с золотистыми волосами. При таком оттенке кожи, как у нее, они никак не могли оказаться натуральными. Возможно, это была консул Скартарисов – она была одета в их цвета. – Кто ты такой, что осмеливаешься мешать работе Рантаса? – рявкнул аскет. – Итиен Айриллия, губернатор Илтиса от имени Ассамблеи. Я отвечаю за благополучие моих соотечественников в Илтисе, в том числе этих людей. Продолжая играть свою роль, я нерешительно оглянулся на Мауриза. Тот слегка улыбался. Хмурое выражение, которое было у него раньше, теперь исчезло. – Они арестованы по подозрению в ереси. – По какому обвинению? – Я не обязан отвечать на твои вопросы. А теперь уйди с дороги, пока я не арестовал тебя за содействие ереси. Хэйлеттит наклонился и прошептал что-то на ухо аскету. – Я должностное лицо Фетийской Империи, – молвил Итиен, не двигаясь. – Ваш Эдикт дает вам разрешение искоренять ересь по всему Архипелагу. А это фетийские граждане, и на них ваш Эдикт не распространяется. – Эдикт требует, чтобы все светские власти сотрудничали с нами под страхом отлучения. – Что бы там ни прошептал хэйлеттит, это не смягчило тон его собрата. Аскет не был ни хэйлеттитом, ни танетянином, но было трудно сказать, откуда он родом. Я предположил, что откуда-то далеко от Фетии. – Все возможно, – ответил Итиен. – Вы объясните обстоятельства, и если мы сочтем обвинение обоснованным, будет светский суд. – Прочь с дороги! – приказал хэйлеттит. – Мы духовенство, представители Рантаса на Аквасильве. Тот, кто препятствует нам, препятствует работе Рантаса. Ваш император полностью поддержал Эдикт его святейшества, так что пропустите нас. – У императора не так много власти, как он думает, – заявил Итиен. – Я вернусь. – Приведи с собой кого-нибудь из Кантени, Итиен! – крикнул сзади Мауриз. – Их ждет потрясение. – Кантени? Приведу кого-нибудь. И еще некоторых. Положись на меня, Мауриз. Итиен и его спутники повернули лошадей и уехали рысью, будто не замечая людей Сферы. Похоже, Фетия и ее народ не так просты, как я думал. Только что Итиен продемонстрировал потрясающее высокомерие по отношению к людям, которых боится остальной мир. А вскоре мне довелось обнаружить, что губернатор необычайно уверен в себе – для обычного человека, но не для фетийского представителя. И его полномочия были еще шире, чем полномочия Мауриза. Инквизиторы возобновили движение, а я все ломал голову, как Итиен сможет обеспечить наше освобождение. Наверное, в городе есть солдаты Скартарисов, но куда им тягаться с сакри, а вмешательство имперского гарнизона казалось немыслимым. Поднимать оружие против Сферы означало бы самоубийство, как бы могущественен ни был клан. Итиен не мог не знать этих обстоятельств, почему же он так уверен? Люди уходили с пути процессии, когда мы проходили по улицам. Я замечал на лицах страх и беспокойство, на некоторых даже горькую досаду. Но судя по взглядам, нарочито устремленным мимо меня на сакри, эту досаду вызывал вид захватчиков, а не пленных. К счастью, верхний город стоял более или менее на равнине, которая лишь слегка возвышалась по направлению к крепости-дворцу в его дальнем конце. Эта крепость мелькала тут и там между верхушками крыш. Илтис отличался от Рал Тамара, но я никак не мог понять, чем именно. Кроме того, Илтис уступал ему в размерах, и чужеземцев здесь было заметно меньше. Храм, как обычно, располагался на главной улице возле рыночной площади, прерывая собой колоннаду, которая тянулась по обеим сторонам дороги. В этом последнем отношении Илтис скорее напоминал Танет, хотя архитектура была другой. Даже храм, трехэтажной высоты с огромной глухой аркой на фасаде – слишком большой для любой двери – был апелагского стиля. Возможно, он был старше Сферы, храм Фетиды, который они забрали себе и переделали? Это действительно был довольно приятный храм, несмотря на все попытки Сферы его изменить. Нас провели через прихожую с деревянными балками и нарисованными на Потолке звездами, а потом через святилище на хозяйственный двор. Один из людей аскета, сопровождающих сакри, сказал нам с Равенной, куда отнести багаж хэйлеттита, что мы послушно сделали, прежде чем вернуться, как быловелено, в зал трапезной. Члены трибунала аскета заполнили храм почти под завязку, поэтому мне было интересно, где разместятся приезжие. Два старших инквизитора куда-то исчезли, но их младшие братья бдительно следили за собравшимися в зале. Послушники отодвинули в сторону длинный стол и поставили на помост стулья для инквизиторов. Они пытаются ускорить процесс, подумал я, чтобы вынести приговор до прибытия фетийцев, которые непременно осложнят дело. Но как бы инквизиторы ни спешили, они не успеют закончить вовремя. Суды занимают по крайней мере два часа, прошептала Равенна, стоя рядом со мной у стены трапезной, отдельно от остальных пленников. Насколько я мог судить, с нами уже разобрались. Или нас поставят вместе с членами клана Скартариса, когда вернутся инквизиторы? Я все еще боялся, хотя не так, как раньше. Это звучит эгоистично, но я знал, что не я нахожусь в центре событий. А находящийся там Мауриз, казалось, вполне обеспечен поддержкой. Инквизиторы не появлялись, пока все не было готово. Затем они церемониально вышли из боковой двери и направились к помосту. Теперь они внушали еще больше страха, идя к стульям своей плывущей походкой, как неземные существа. Когда они сели – а теперь их было трое, – хэйлеттит сделал легкий жест одному из сакри, и тот толкнул меня и Равенну к стоящей в центре группе. Дурак я был, когда вообразил, что будет иначе. Перед началом разбирательства один из стоящих сбоку инквизиторов прочел нараспев молитву, прося Рантаса благословить их суд. – Вы оказали помощь еретикам и ренегатам в нарушение Всемирного Эдикта Лечеззара, – заговорил аскет: формальности кончились. Он обращался к Мауризу, стоящему перед нашей группой рядом с первым и третьим помощниками «Призрачной Звезды». – Вы нарушили закон, данный Рантасом, Его закон, который выше всех земных законов. – Мы оказали помощь кораблю, терпящему бедствие, – сухо ответил Мауриз, не делая попытки переложить вину на капитана, умершего прошлой ночью. – Пока мы не состыковались, мы не могли узнать, что его экипаж, как вы утверждаете, составляли ренегаты. Мы оказали им самую необходимую помощь, чтобы они смогли продолжить плавание. – Это не доказывает вашу невиновность. – Мне не нужно доказывать мою невиновность, инквизитор. По Имперскому закону ни я, ни экипаж «Призрачной Звезды» не совершили никакого преступления. Мы фетийские граждане, и мы не находимся под вашей юрисдикцией. – Мауриз говорил категоричным, презрительным тоном. На корабле он не был так уверен в себе. Очевидно, эта уверенность как-то связана с Итиеном. – Это суд Рантаса, не суд человека. Мы не подчиняемся закону вашей Империи даже без Всемирного Эдикта. Вы слышали его или читали, вы знаете букву божественного закона. Вы обвиняетесь в помощи еретикам, что согласно Эдикту карается как ересь. Вы можете доказать свою невиновность? Это был суд Сферы, работающий по хэйлеттскому принципу презумпции виновности. Принципу, прямо противоположному апелагской системе, которую Сфера давно игнорирует везде, кроме Фетии. Во всяком случае, Мауриза спасло от ответа внезапное и невероятно быстрое прибытие девяти фетийских консулов и губернатора.
Глава 13
Появившись из двери, ведущей в святилище, консулы вошли в трапезную и остановились между нами и инквизиторами. Некоторые были одеты в клановые цвета – бордовый Кантени и красно-серебряный Скартариса я знал, но не узнал остальные. Одна женщина была вся в черном с золотым, и я предположил, что это цвета клана Полинскарн и не имеют никакого отношения к психомагам. Итиен тоже прибыл, но, к моему удивлению, он держался в стороне, а начал говорить один из консулов, пожилой мужчина с серо-стальными волосами. Его цветами были лазурный и белый – еще один незнакомый клан. – Итиен предупредил меня, что вы устроите показательный суд. – Он не выказывал никакого уважения, и это было приятно видеть. – Фетийские законы этого не разрешают. – Вы мешаете работе Рантаса, – заявил хэйлеттит, но в его голосе уже не слышалось той уверенности, что была минуту назад. Я понимал его изумление – я и представить себе не мог, что все девять консулов и губернатор явятся спасать экипаж Скартариса. Кстати, к какой фракции принадлежит клан Итиена, Айриллия? Я точно не знал… и насчет кланов Мауриза и Телесты тоже не был уверен. – Каково обвинение? – резко спросил представитель консулов. – Помощь ереси. Итиен фыркнул и подошел к Мауризу, чтобы спросить его, что имеет в виду инквизитор. Три или четыре консула повернулись спиной к помосту и присоединились к губернатору, послушать, что скажет Скартарис. Через минуту толстяк в зеленом с белым схватился за голову в преувеличенном жесте отчаяния, потом закатил глаза и сокрушенно пожал плечами. Зеленый с белым: клан Саласса, вспомнил я, это точно. При такой ошеломляющей коллекции нарядов в зале было легко запутаться. – Что мы можем сделать? – спросил салассанец, в его словах сквозило недоверие. – Поверить не могу, что теперь они и на нас покушаются. Толстяк говорил на апелагос с очень сильным акцентом, как будто все еще учил этот язык. Он повернулся к женщине, которую я посчитал консулом Полинскарнов, и что-то затараторил по-фетийски, совершенно игнорируя сакри, инквизиторов и всех прочих. Через минуту консул Полинскарнов указала рукой на инквизиторов, разговаривая жестами, как делают фетийцы. Поразительно, насколько уменьшился зал, когда в нем появились десять фетийцев, и их непонятные речи загремели под сводами потолка. Акустика тут была великолепная. – Это созванный по всем правилам Инквизиторский трибунал! – закричал инквизитор, когда один из сакри постучал рукоятью меча по столу, требуя тишины. – Я не потерплю, чтобы разбирательство прерывалось! – На твоем месте я бы не беспокоился, – проронил Итиен, кривя губы. Он говорил с инквизитором через плечо, даже не соизволив обернуться. – Избавь себя от хлопот и отпусти их. – Будь осторожен, Итиен, – предостерег его Мауриз. – Не заходи так далеко. – Они возомнили себя владыками мира, – отмахнулся губернатор. – Пора им спуститься с небес на землю. Это действительно все, в чем вас обвиняют? Мауриз кивнул. – Вряд ли какой-нибудь имперский судья стал бы слушать это дело. – Судьи знают значение слова «закон», – согласился Итиен и, театрально махнув рукой, пошел поговорить с представителем консулов – снова на фетийском, наверное, чтобы позлить инквизиторов. В его преувеличенных жестах была плавность, достигаемая долгой практикой, но я не стал бы обвинять этого человека в простой рисовке. Я посмотрел на помост. Инквизиторы волками смотрели в зал. Аскет поджал губы и сидел с перекошенным лицом. Как такое могло происходить? Казалось невероятным, что фетийцы смеют вот так попирать власть Сферы, совершенно не заботясь о последствиях. Разве кланы не должны вести себя дипломатичнее? Я думал, клановая политика – это тонкость и коварство, а не такое небрежное поведение, будто они властны делать все, что им заблагорассудится. Судя по тому, что я слышал, Ассамблея была собранием бесхребетных сибаритов, уступающих при первом признаке давления. Это не соответствовало реальности, которую я видел сейчас. На помосте хэйлеттит покачал головой в ответ на что-то, сказанное аскетом. Казалось, они снова не соглашаются, что было только к лучшему. Сакри стояли как всегда неподвижно, и я то и дело поглядывал на них. Могут инквизиторы приказать им схватить и консулов тоже? Это был бы не очень умный шаг, но здесь, фетийцы были отрезаны от поддержки. – Как имперский губернатор Илтиса, – объявил Итиен, прерывая разговор с представителем консулов, – я прекращаю этот суд, как нарушающий имперские и клановые законы. – Это прозвучало чуть дипломатичнее, но теперь Итиен загонял инквизиторов в угол, не оставляя им легкого выхода. – Кажется, вы все никак не можете понять, – медленно, словно разговаривая с детьми, сказал хэйлеттит, – что ваш любимый закон здесь неприменим. Мы действуем по Всемирному Эдикту, который перевешивает всю другую юрисдикцию… – Меня кое-что озадачивает, Мауриз, – не обращая внимания на инквизитора, Итиен вернулся к скартарисцам. – Как они повредили «Призрачную Звезду»? Мауриз ответил по-фетийски, но я и так знал, что он говорит. На лице Итиена появилось возмущение, а круглолицый экспрессивный салассанец прищел в ужас. Он еще что-то сказал, и я молча выругался, что не понимаю фетийского, на котором они все говорят. Подошли еще два консула, и я увидел беспокойство на их лицах, когда они совещались. – Он говорит: вот почему инквизиторы так самоуверенны, – прошептала Палатина. Эмиссар Кантени, казалось, не заметил ее – он говорил с женщиной с острыми чертами лица, носящей цвета, которые я видел раньше, но не узнал. – Есть только один закон, имеющий здесь значение. – Инквизитор-аскет приободрился, уверенный, что у его магов есть окончательный ответ на высокомерие фетийцев. – Это закон Рантаса, который – как пришлось узнать подсудимым, – выше всех других законов. Его правосудие покарает тех, кто грешит против Него. – Итиен говорит, что беспокоиться не о чем, – продолжала свой комментарий Палатина. – Он говорит, что пока это дает им преимущество, но скоро будет найдено решение, беспокоиться не о чем… другие не согласны. Всего несколько минут назад это был упорядоченный суд, а теперь он превратился в хаос. Фетийские консулы главенствовали в трапезной, возбужденно толкуя друг с другом, а Итиен и представитель консулов спорили с инквизиторами о пунктах закона. Это больше напоминало многолюдную сходку, чем суд, особенно с быстрым, мелодичным щебетанием доминирующих в зале фетийцев. – Как это может сойти им с рук? – спросила Палатину сбитая с толку Равенна. Ее замкнутость на время исчезла. – Я ни разу не видела, чтобы такое случалось. – Возможно, Фетия не так могущественна, как раньше, и император обладает большей властью, но это по-прежнему великие кланы. Итиен знает, что его в этом поддержат. – Палатина нервничала, но больше от нетерпения, чем от беспокойства. Она никогда не подавала виду, что скучает по Фетии, но теперь я начал спрашивать себя, не было ли это только притворством. Среди своих земляков она двигалась и говорила с новой живостью, что обрадовало меня и в то же время встревожило. Не забудет ли Палатина, зачем приехала сюда, не засосет ли ее снова мир, в котором она жила до нашей встречи? – Но почему они так уверены? – спросил я, маскируя тревогу. – Фетийцы до сих пор правят здесь на море. И нас никогда не будут подвергать гонениям, ни сейчас, ни через тысячу лет. Только император был бы на это способен, но даже Оросий не допустит в Фетии сожжений или инквизиторов. Инквизиторы ему не подчиняются, и если Оросий допустит их, это уменьшит его власть. Они бы не стали перед ним отчитываться, а Оросию эта мысль невыносима. – Палатина замолчала когда инквизитор-хэйлеттит ударил книгой по столу и заговорил в наступившей на миг тишине. – Наши права на Архипелаге абсолютны, – заявил он, явно ожидая, что это положит конец дискуссии. – Пусть обвиняемые – фетийские граждане, но преступление – помощь еретикам – они совершили на Архипелаге. – У нас нет на это времени, – раздраженно молвил Итиен: судя по выражению его лица, ему уже осточертело упрямство инквизиторов. Представитель консулов тронул его за руку и что-то прошептал. Итиен кивнул, и представитель ответил: – Согласно Конвенции Рал Тамара, подписанной первым премьером Темеззаром и императором Валдуром I, Фетия и фетийские граждане свободны от религиозного закона. Тех, кто обвиняется в религиозных преступлениях за пределами границ Фетии, должны судить в фетийских светских судах. По светскому закону никакое преступление не было совершено, потому этот суд незаконен. Когда он договорил, Итиен пошел к двери и хлопнул в ладоши. Неожиданно взволнованный, представитель консулов последовал за ним. Итиен что-то сказал, свирепо и повелительно, указывая на нас. Представитель, менее возбужденный, указал на сакри. – Вам не мешало бы вспомнить, против чьей власти вы идете, – вмешался аскет. – Даже по вашим меркам презрение, которое вы выказываете к Его представителям на земле, считается ересью. В святилище раздались шаги, и возле Итиена появился человек в чешуйчатых доспехах и гребенчатом шлеме. Командир морской пехоты, решил я, разглядывая голубой плюмаж на его шлеме и серебряную отделку на синем плаще. Возможно, командир гвардии Итиена? Странно было видеть солдата и сакри в одном и том же помещении. Блестящие, почти экстравагантные доспехи фетийца выглядели неуместно рядом со зловеще темными фигурами фанатиков. – Прямо как в опере, – задумчиво молвила Палатина. – Хотя в настоящей опере сейчас бы появилась важная персона и разложила все по полочкам. Инквизиторы получают по заслугам, влюбленные уходят вместе, президент получает обратно свой клан и так далее. Мне это показалось больше похожим на сцену из причудливого, невероятного сна: грозная инквизиция унижена пестрой толпой фетийцев. Хотелось бы только, чтобы это уменьшило мой ужас перед инквизицией, но даже теперь, когда их власть исчезла, двое инквизиторов на помосте все еще были фигурами, внушающими страх. Я знал, что фетийцы спасали не нас, а Мауриза и его команду. Итиен пришел сюда, чтобы защитить своих земляков фетийцев, потому что есть лояльность, которая переходит клановые границы. По рождению я был фетийцем, как любой из них, и странно было наблюдать, как мои соотечественники спорят между собой на языке, которого я не знал. Я не чувствовал себя одним из них; они жили в мире мне незнакомом. Я вовсе не был уверен, что хочу его узнать. Впрочем, отрезать себя от него я тоже не хотел. – Все выходим, – приказал Итиен. – Быстро. С вещами разберемся позже. – Генерал-инквизитор об этом услышит! – вставая, прорычал хэйлеттит. Сакри хотели преградить выход, но он сердито махнул им отойти. – Он и император услышат о том, что вы сделали, и тогда посмотрим, сможете ли вы ослушаться их. – Я велю тщательно осмотреть ваш багаж, нет ли там еретических текстов, – пригрозил на прощание аскет. – Осматривай, – бросил Итиен, когда мы последовали за Мауризом и командой «Призрачной Звезды» к двери. Палатина хлопнула Мауриза по плечу и сказала что-то по-фетийски, ответ Скартариса вызвал у нее облегчение. Нас освободили без применения силы, но когда мы вышли из трапезной в святилище и проходили мимо вечного огня храма, я вспомнил выражение в глазах инквизиторов и никакого облегчения не почувствовал. Любому из нас, кто снова попадет в их руки, придется туго, и Мидий услышит об этом, как только инквизиторам удастся доставить ему послание. Апелагов Мидий уже ненавидит, а этот эпизод не внушит ему любви и к Фетии. Запах ладана из святилища потянулся за нами, когда мы вышли на воздух, окруженные ухмыляющимися фетийскими солдатами, которые были только рады, что им не приказали вмешаться. Гвардия Итиена оказалась здесь не единственной. Каждый из консулов привел с собой отряд, хотя только морпехи губернатора носили доспехи. Интересно, умеют ли люди Итиена сражаться, или их доспехи и шлемы годятся только для парадов? – Я ожидал увидеть толпу зевак, но ее не было, однако прохожие, немало удивленные при виде всех девяти фракций, собравшихся вместе, с любопытством уставились на большую группу фетийцев. – И от фетийцев есть польза, не правда ли, кузен? – улыбаясь, сказала Палатина. Она впервые назвала меня так, и это казалось немного неуместным. А может быть, и нет. Я счастливо кивнул, радуясь, что выскользнул из рук Сферы, но прежде, чем я успел что-нибудь ответить, кто-то из менее дисциплинированных фетийцев изумленно вскрикнул, и вокруг Палатины внезапно собралась толпа. – Палатина! – Представитель Кантени выглядел ошеломленным, словно только что увидел привидение. – Ты жива! Мне показалось, я узнал тебя в храме, но я не хотел ничего говорить при этих черных стервятниках, чтобы не навредить тебе ненароком. – Я очень даже жива, – ответила Палатина на апелагос. Затем разговор перешел на фетийский. Однако действия остальных говорили сами за себя, потому что через минуту консул Кантени, высокий мужчина на несколько лет старше Палатины, шагнул вперед и обнял ее. Это послужило сигналом для потока возбужденной речи, неверящие консулы забрасывали ее вопросами. Мы с Равенной стояли сзади и смотрели. Тяжело было ощущать себя забытыми в такой явно радостный момент. Казалось, все фетийцы очень рады видеть Палатину, но если одни – толстяк-салассанец, представитель консулов, женщина с острым лицом и еще два пожилых консула – просто испытывали удовольствие, что их коллега, которую они считали мертвой, жива, другие восприняли это иначе. Для Кантени и трех молодых консулов Палатина была не просто фетийской аристократкой, восставшей из мертвых. Серьезная, рассудительная консул Полинскарнов восторженно обняла ее, а высокий мужчина в наряде цвета морской волны вел себя с ней, как с давно потерянной сестрой. Еще поразительнее была та любезность, с какой обращался с Палатиной высокомерный, властный Итиен. Ни к кому другому он такой любезности не проявлял. Палатина ответила тем же, что меня удицило. Я вспомнил, как она обращалась в Цитадели с Микасом Рафелом, весьма похожим на Итиена, – это был поразительный контраст. Однако, глядя, как они приветствуют друг друга, я понял, что они не просто знакомые. Должно быть, Итиен был одним из ее друзей в Фетии. Я увидел, как он спросил Палатину о чем-то, и заметил на ее лице притворное негодование. Затем я стал свидетелем того, чего никогда раньше не видел. Палатина позволила Итиену поцеловать себя. Он сделал это очень официально, но я в первый раз увидел, что моя кузина подпустила кого-нибудь так близко. Возможно, дело было в том, что для нее это в некотором роде было возвращение домой. Но я никогда не встречал более сдержанного человека, чем Палатина, и такое событие показалось мне небывалым. Это был краткий, трогательный момент. Затем солдаты начали двигаться, и нас увлекло вместе с потоком. Я не знал, куда мы направлялись, и не хотел спрашивать. Мы будем там довольно скоро. – Палатина сказала мне, что у тебя в багаже, – сообщил Мауриз, внезапно появляясь возле меня. – О нем позаботятся. – Почему они так ведут себя с Палатиной? – спросила Равенна. Она не хотела говорить со Скартарисом, но никого другого под рукой не оказалось. Мауриз бросил на нее острый взгляд. – После своей предполагаемой смерти Палатина стала для республиканцев почти мученицей. А до того она была чем-то вроде иконы, благодаря своему отцу. Но мне кажется, Палатина значит для нас больше, чем значил в свое время Рейнхард. На этот раз императору придется дважды подумать, прежде чем нападать на нее. Затем Мауриз снова исчез, и через пару минут я увидел его говорящим с распутного вида пожилым консулом; я не знал этот клан, я даже не знал, какие из многочисленных цветов в его одежде были официальными. Все эти пожилые консулы, кроме женщины с острым лицом, выглядели бонвиванами. Больше похожими на мое представление о фетийцах, чем Итиен или Мауриз. Когда мы плелись за фетийцами, я впервые почувствовал 1ебя лишним. Эти консулы принадлежали другому миру, миру, который Палатина хорошо знала, но ни я, ни Равенна никогда к нему не принадлежали. Мы перешли рыночную площадь, следуя за Мауризом, как самым заметным из знакомых нам людей, и плывущий из лавки аромат жареного мяса пробудил во мне голод. Инквизитор неплохо питался на корабле, но что касается еды послушников, которую давали нам… неудивительно, что младшие инквизиторы так стараются показать свое рвение и получить какой-нибудь чин, дающий власть и положение. Они нарочно дают послушникам такую отвратительную еду, чтобы злее были? Мауризу лучше посадить нас за стол вместе со всеми, когда мы будем есть в консульстве, мрачно подумал я. Мне осточертело быть слугой. Однако сейчас мы шли не в консульство. Прямо впереди, за открытым пространством с фонтаном – не то площадью, не то просто выпуклостью на дороге – стоял губернаторский дворец. Он был меньше дворца в Рал Тамаре, и ему недоставало огромных ворот и укреплений. Скорее он напоминал большое консульство. Итиен и несколько консулов остановились у фонтана, о чем-то беседуя. Здесь их стало меньше, чем было в храме, и сопровождавших их солдат тоже поубавилось. Исчезла женщина с острым лицом и, кажется, еще двое. Палатина увлеченно разговаривала с Итиеном, вернувшись в свой старый мир, словно никогда его не покидала. Когда мы остановились, беспорядочная процессия распалась на части. Консулы прощались с губернатором и уходили вместе со своим эскортом, пока не остались только Палатина, Итиен, Мауриз и Телеста. Отряд морпехов Итиена стоял вольно чуть поодаль перед дверью губернаторского дворца. Палатина огляделась, увидела нас и с покаянным видом поманила к фонтану. – Простите, мне не следовало вас оставлять, но меня унесло потоком. Идите к нам. Итиен, это Равенна Юлфада, она на самом деле калатарка, и Катан Тауро из Океании, он на самом деле фетиец. – Рад с вами познакомиться. – Итиен вполне вежливо окинул нас взглядом. Несмотря на высокомерие, манеры у него были безупречны. – А почему вы изменили внешность? – полюбопытствовал он с улыбкой. Наша маскировка не обманула Итиена – часть краски смылась, или он просто очень проницателен? – У нас были небольшие разногласия с инквизиторами, – правдиво ответил я. – Это была идея Мауриза. – Любой, кто не соглашается с этими паразитами, мой друг, – заявил Итиен. – Входите. Мы последовали за этим странным, безрассудно уверенным в себе человеком в губернаторский дворец, очень похожий внутри на консульство Скартарисов в Рал Тамаре. Более просторный, подумал я, озираясь, и арки колоннады украшены более затейливо. Запах зелени и журчание воды доносились из сада во дворе, где из фонтана в виде резных стилизованных листьев били три тонкие струи, и падающие капли искрились на свету. Когда дверь за нами закрылась, отрезая уличный шум, я вновь испытал то странное ощущение, которое возникло у меня в консульстве Скартарисов – ощущение, что я перенесся в другой мир. Стены покрывали традиционные фетийские фрески, и где-то во дворе тихо щелкали ножницы: садовник подстригал кусты. Это место существовало отдельно от внешнего мира, пребывая в другой, более расслабленной плоскости бытия. – Илтис довольно сонный город, – извиняющимся тоном заметил Итиен. – Довольно оживленный для Архипелага, но никакого сравнения с Рал Тамаром или даже более маленьким фетийским городом вроде Соммура. Или Монс Ферраниса, хотя это странное место. – В каком смысле? – спросила Равенна. – В Монс Ферранисе – особая атмосфера, которая отличает его от любого города Архипелага, – пояснил губернатор. – Говорят, он похож на Танет, только более цивилизованный. Во всяком случае, с фетийской точки зрения. Это неудивительно, поскольку монсферранцы не состоят в родстве с апелагами или кэмбрессцами. Однако Итиен не задержался на теме Монс Ферраниса. – Катан, Равенна, нет необходимости носить эти тряпки для слуг, пока вы здесь. Я велю моей домоправительнице найти вам что-нибудь шелковое. Не слишком показное, чтобы не привлекать внимание инквизитора, но лучше того, что надето на вас сейчас. Мауриз, ты не будешь против, если я одену их поприличнее? Привилегия губернатора. Казалось, он берет нас под свое покровительство, хотя формально за нас отвечал Мауриз. Немного погодя, когда мы уже чувствовали себя значительно комфортнее, нас провели через задние комнаты дворца в обнесенный стеной сад. Вода сбегала по уступам, высеченным в рукотворном холме, с мягким плеском перетекая из одной маленькой чаши в другую. Высокая живая изгородь, высаженная полукругом у самой нижней чаши, частично скрывала каменные скамьи, где сидели четверо фетийцев. Слуга уже принес подносс голубым вином в высоких тонких бокалах, и Итиен провозгласил тост за Палатину. Затем я откинулся на живую изгородь, слегка погружаясь в колючие ветки, и расслабился в первый раз с того утра – больше недели назад, – когда инквизиторы высадились в Рал Тамаре. – Мауриз, – заговорил Итиен тоном старшего, – я думаю, ты мог бы объяснить, зачем ты устроил всю эту катавасию и зачем, во имя Рантаеа, ты ехал в Калатар. Мауриз рассказал, и когда он закончил, Итиен задумчиво оглядел меня. – Да, сходство есть и даже большое, если цвет его волос был такой, как надо. Выходит, все те истории, что мы слышали о ночи рождения императора, были правдой. В таком случае предполагаемый заговор главного казначея предстает в совершенно новом свете, раз он действительно украл младенца. – Вы имеете в виду главного казначея Бителена? – неуверенно спросил я. – Ты об этом знаешь? – Выразительные брови Итиена взлетели вверх. – Ты знаешь, что с тобой случилось? – Мой отец-океанин забрал меня у Бителена, когда тот умер в Рал Тамаре. – Много лет ходили слухи, что тогдашний главный казначей, Бителен Саласса, готовил заговор с императрицей, – объяснил Мауриз Равенне. – Его якобы убили в ночь после рождения Катана, но не все верили тем слухам. В то же самое время пропала Дельфинья корона, и даже после того, как она опять появилась, люди думали, что главный казначей зачем-то ее украл. Мы всегда считали это вымыслом, слухом из тех, что не имеют под собой никаких оснований. Но, очевидно, это не так. – Это далеко не все, – заметил Итиен. – Бителен не мог сделать это в одиночку. Ему должны были помогать, а значит, в заговоре участвовал по крайней мере еще один из императорских сановников. И зачем они это сделали? – Он помолчал. – Ты его близнец, не так ли, Катан? Я кивнул. – А мы все думали, что эта история с близнецами закончилось, когда Валдур захватил власть. – Он посмотрел на остальных фетийцев. – А что случилось со всеми прочими близнецами? Должно быть, все императоры после Валдура имели братьев, но все они бесследно исчезли. – Важнее другое, – вмешалась Телеста, – был ли у Катана еще один дядя? Подумайте об этом: у Этия Пятого, деда Катана, было трое детей, о которых мы знаем: Валентин, Персей и Нептуния. Валентин должен был стать наследником, но погиб при несчастном случае, поэтому наследовал Персей. Нептуния – это, конечно, мать Палатины. По всем правилам Валентин должен был иметь брата-близнеца. – Это уже дело прошлого, Телеста, – отмахнулся Мауриз. – Нет, не прошлого, – настаивала женщина. – Если бы Валентина не убили, ему было бы сейчас немного за пятьдесят. И если у него был брат, возможно, он до сих пор жив. – Надо это разузнать, – согласилась Палатина. – Но если он существует, он всю свою жизнь скрывался и для нас бесполезен. Важно другое: сейчас у нас есть шанс, шанс устранить Оросия. Второй такой возможности не будет. Я никогда не видел Палатину такой оживленной. – Мы делаем это не только ради Фетии, – напомнила им Телеста. – Но и для того, чтобы помочь Архипелагу. – Хотя Телеста сама об этом заговорила, чувствовалось, что помощь Архипелагу для нее – дело второстепенное, а важнее всего – Фетия. – Конечно, конечно, – подхватил Итиен. – Именно там все начинается, на Архипелаге. Настает плохое время, у инквизиторов развязаны руки, и теперь они всюду вершат свою пародию на правосудие. Уже есть недовольство, и думаю, его станет еще больше, когда они доберутся до Калатара. – Будет не просто недовольство, – вмешалась Равенна. – Суды, костры, доносы… Вы хоть представляете, на что это похоже? Итиен слегка обиделся, что его перебили, но вспомнил о тактичности. – Да, это нужно прекратить. Они убивают Архипелаг. – Вероятно, губернатор больше сожалел о потерянной прибыли и упущенных возможностях, об ущербе, нанесенном клановому бюджету, чем о жизнях, которые будут погублены. – Но мы не можем действовать так же свободно, – указала Телеста. – Чтобы выступить открыто, мы должны быть уверены в поддержке. Нужно, чтобы в Калатаре было достаточно людей, на которых мы можем положиться. – Используйте слухи. – На этот раз идею подал Мауриз. – Нет ничего сильнее людской молвы. Распустите слух, что прибывает предводитель – скоро этот слух разойдется по всему Калатару, и люди ему поверят. Я поерзал на каменной скамье. Мрамор все еще был очень холодным, и ветки изгороди неприятно впивались в спину. – Трудность в том, чтобы соединить движения за независимость в Калатаре и Фетии, – заметила Палатина с задумчивым видом. – Вы хотите использовать Калатар просто как платформу, чтобы начать Фетийскую революцию? Архипелаг заслуживает большего. – Нам нужен флот, – сказал Итиен, согласно кивая. – Если мы сумеем повлиять на адмиралов, мы лишим императора поддержки и одновременно сможем защитить Калатар. А для флота нам потребуется маршал, – добавил он, многозначительно глядя на Палатину. Я взглянул на сад, спрашивая себя, не прячется ли кто за живой изгородью или смоковницами. То, что они обсуждали, называлось государственной изменой, а Итиен, как мне казалось, не принял никаких мер против подслушивания. Или ему вообще все равно? Мы прибыли в Илтис всего два часа назад, и за это время он успел публично оскорбить инквизицию, Сферу в целом и императора. – Маршал? – с сомнением переспросила Палатина. – Ради Рантаса, мы говорим о свержении императора. Тебе лучше забыть о маршале. Танаис служит этой семье больше двух веков – и думаешь, теперь он вдруг восстанет против них? Даже против Оросия? – А маршал, похоже, презирает Оросия, – вмешался я, вспоминая разговор в дворцовом саду моего отца в Лепидоре пару месяцев назад. Если бы я смог подтолкнуть их привлечь в этот заговор Танаиса, у меня бы так или иначе появился дополнительный рычаг. Возможно, я в их руках, но это не мешает мне иметь свои собственные планы, пусть и скромные по сравнению с тем, о чем говорили фетийцы. – Он сказал, что Оросий не делает чести Тар'конантурам, и не захотел сообщить мне, кто я такой. Возможно, это значит, что маршал тоже что-то замышляет. Палатина бросила на меня настороженный взгляд, а Мауриз ответил: – Маршал постоянно в разъездах, но, возможно, удастся обойтись без него. Если мы сумеем убедить адмирала Каридемия и еще нескольких оставаться хотя бы нейтральными, этого должно хватить. Главное, что военный флот не поддерживает императора. – Этот план слишком сырой и требует доработки, – твердо заявила Палатина. – У нас еще нет согласия Катана, которое нам необходимо, и мы должны как следует проработать все детали. Пригласить наших союзников, договориться, что будем действовать вместе и в нужное время. Ничего опрометчивого и никакой самодеятельности. Согласны? Фетийцы переглянулись, и Итиен неохотно кивнул, не привыкший, что ему устанавливают правила. – Хорошо, прорабатывай детали, но не слишком тяни, – велел Мауриз. – Нельзя упускать такую возможность, Фетия не должна больше страдать под игом тирана. Разговор свернул на другие, менее взрывоопасные темы, и пока Итиен и Мауриз кратко излагали Палатине события последних двух лет в Фетии, я думал о последних словах Мауриза, не выходящих у меня из головы. Теперь мне стало болезненно ясно, что не только религия порождает фанатиков. Я слишком близко видел религиозный фанатизм, чтобы сохранить душевное спокойствие, но политика всегда была смертельной игрой, изобилующей интригами и заговорами. Власть и честолюбие – движущая сила политики во всем мире, но фетийскими республиканцами двигало нечто большее. Они следовали идеологии, которая, в известном смысле, ставила их в один ряд со Сферой. Меня словно окатило холодной водой, я испытал шок, когда культурный, элегантный фасад Мауриза треснул, открывая внутри фанатика. Республиканского фанатика, возможно, менее кровожадного, чем инквизиция, но это только вопрос степени. Итиен со своим превосходством и своей бестактностью был не лучше. Его фанатизм был другого рода, замаскированный надменностью и поразительной самоуверенностью, но это все равно был фанатизм. И Палатина, которая была моим ближайшим другом в течение двух лет и которая, как я думал, оставила Фетию далеко позади, теперь оказалась в центре всего этого. Эти фетийцы смотрели на нее снизу вверх – она была для них такой же иконой, как Лечеззар – для бескомпромиссных фундаменталистов. Она всегда была предводителем, стратегом, но в Цитадели и Лепидоре это мало что значило. Здесь, в сердце Архипелага, всего в нескольких тысячах миль от самой Фетии, ставки были намного выше. Пока фетийцы разговаривали между собой, забыв про нас, я посмотрел на Равенну и увидел на ее лице необычное выражение. Заметив мой взгляд, она слабо улыбнулась, и это выражение исчезло. Но оно встревожило меня, потому что в нем я увидел решимость, уверенность, которых она давно уже не проявляла. Равенна пришла к какому-то решению и никак не хотела, чтобы я в нем участвовал. Будь я внимательнее, я бы понял, что это означает. Но я не понял – пока не стало слишком поздно.Глава 14
Спустя два дня я лежал на своей кровати в консульстве Скар-тарисов, прислушиваясь к шуму дождя за окном, когда Равенна постучала в мою дверь. Зимний шторм налетел на Илтис после полудня, загоняя всех под крышу. Он не шел ни в какое сравнение со штормами в Лепидоре: без гор, вызывающих турбулентность, он просто несся по низким холмам острова. Было странно смотреть вверх и не видеть слабого, почти незаметного свечения изощита, прикрывающего город, а без него я чувствовал себя незащищенным. Однако в щите не было нужды. В Илтисе во время шторма достаточно закрыть ставни и не выходить из дома. Консульство размещалось на обращенной к морю стороне верхнего города, и до меня доносился неясный грохот волн у подножия утесов. Но этот грохот и дождь были единственными признаками бури. Тем вечером Итиен пригласил нас сыграть в одну фетийскую игру, чтобы скоротать время. В нее играли особой колодой, в которой было гораздо больше карт, чем в обычной, а сама игра неизбежно включала ужасно много торговли. Она называлась «камбарри» и в той или иной форме была самой популярной игрой в Фетии, способной доходить до немыслимой сложности, когда играли знатоки. А Итиен и Мауриз были знатоками, можете не сомневаться. Палатина умела играть, но давно не практиковалась. Телеста играла слабо, а мы с Равенной были новичками и очень быстро лишились всех своих фишек. К счастью, мы не играли на деньги, выпивку или любую из тех ставок, что упоминались во время игры. Вместо этого использовался принесенный кем-то запас мелких монет. Камбарри оказалась очень захватывающей игрой, и когда я в течение двух минут ухитрился сохранять свои позиции против Палатины, я понял, как она может превратиться в пагубную страсть. По фетийским меркам мы остановились довольно рано, потому что Мауриз и Итиен легко победили даже тогда, когда дали нам всем солидную фору. Я затруднялся сказать, насколько правдивы рассказы Итиена о прошлых играх, но я был рад, что мы не в гостях у президента Декариса, лидера фетийского клана, погрязшего в декадентстве, чьи вечеринки пользовались дурной славой. Но остальные воспринимали игру всерьез. Как выяснилось, Айриллия – клан Итиена – входил во фракцию Декариса и имел массу активов в Илтисе. Благодаря чему и представителем фракции Декариса здесь был айриллиец, консул, одетый в лазурное с белым, который выступал в храме от имени всех консулов. Несмотря на это, никто из них не питал ни капли уважения к президенту Декарису. Когда мы закончили, была почти полночь, поэтому я вернулся в свою комнату, по дороге основательно промокнув. Палатину, Равенну и меня поселили в отдельном здании в саду. Увы, крытая дорожка, соединявшая его с консульством, не спасала от проливного дождя. Я ощущал беспокойство и никак не мог сосредоточиться на апелагском романе, который взял почитать. И спать совсем не хотелось, поэтому я только обрадовался, услышав стук в дверь. Равенна несла две чашки горячего фетийского кофе. С благодарностью взяв чашку, я предложил девушке единственный имевшийся в комнате стул, а сам сел на кровать. Моя комната не отличалась большими размерами или роскошью. Очевидно, она предназначалась для младших членов любой приезжей делегации, но была намного удобнее, чем камера для грешников на манте Сферы. – Тоже не спится? – спросил я, сомневаясь, что поверю ответу. Было любезно с стороны Равенны принести мне кофе, но вряд ли тут обошлось без скрытого мотива. Не так нынче обстояли дела. Девушка кивнула. – Наверное, я не привыкла к здешним штормам. А может, это из-за игры. Вот Гамилькар получил бы истинное наслаждение от торговли, и Палатина уже умеет играть, но я играла ужасно. – Не ужаснее меня. – Я пригубил кофе, который, к счастью, оказался не слишком горячим. В других частях Архипелага его пьют почти обжигающим, но, видимо, в Фетии для этого слишком тепло. – Или Телесты. Как-никак фетийка, а играла почти так же плохо, как мы с тобой. – Меня страшно обеспокоили рассказы Итиена. Как они могут надеяться что-нибудь совершить, когда ими руководят подобные люди? – Не знаю. – Меня до сих пор озадачивало несоответствие между фетийцами, которых описывала Палатина, и теми, кого я встречал. Итиен и его товарищи явно жили в свое удовольствие, но их энергия и ответственность не вязались с той суровой критикой, которую Палатина обрушивала на кланы за их декадентство. – Они кажутся слишком уверенными. – Ты сомневаешься, что их затея удастся? – До этого еще далеко. Но раз Палатина взяла дело в свои руки, все может измениться. Без нее я бы им вообще не доверял. В последние два дня я почти не видел Палатину. Большую часть времени она проводила в частных беседах с Итиеном, Мауризом и еще одним консулом. Палатина заранее предупредила нас и сказала, что попробует разгадать их план, но она еще не закончила. – Я с ними не согласна, как ты, наверное, догадался. Они хотят тебя для Фетии, и одной только Фетии. Итиену и Мауризу глубоко плевать, что случится с Архипелагом. Я не знаю, насколько солидарна с ними Телеста. Внезапная откровенность девушки, ее готовность гойорить об этом прямо захватили меня врасплох. Это было непохоже на Равенну – впрочем, она больше не была прежней. Она изменилась. – Вряд ли Палатина забудет ересь, – возразил я. – Даже если остальные республиканцы считают Архипелаг полем боя, я думаю, для Палатины он значит больше. Во всяком случае, я на это надеюсь. Она могла бы даже больше сделать для Архипелага в Фетии, если ей удастся свергнуть императора. Равенна слегка отпрянула, и я тотчас понял, что сказал что-то не то. – Ты так думаешь? – спросила она нейтральным тоном. По правде говоря, я еще не разобрался в своих мыслях. Но сейчас было не время возражать Равенне. Хотя план Мауриза показался мне гораздо реалистичнее всех предыдущих, что мне доводилось слышать, присутствие Равенны было одним из его фатальных изъянов. Что касается другого изъяна, моей неспособности делать то, что они требовали от меня, выходом были Равенна и апелаги. Я не хотел делать ничего, что причинило бы ей боль, или доводить ее злость на Мауриза с его небрежным предположением до чего-то более глубокого и длительного. Полагаю, это был совершенно эгоистичный мотив, ибо я нуждался в Равенне, поскольку только она могла дать мне путь к отступлению от плана Мауриза. Но какой мотив, в конце концов, не является эгоистичным? – Я просто рассуждаю, – ответил я, желая успокоить девушку. – Оросий слишком опасен. Если он и будет кому-нибудь помогать, то только Сфере. – Он твой брат. Это ничего для тебя не значит? В первый раз кто-то произнес это вслух. Что за дикая, почти отвратительная идея. Моим братом был Джерий – маленький озорник и непоседа, постоянно попадающий в беду, как любой семилеток. Та далекая, злобная фигура в Императорском дворце в Селерианском Эластре не была моим братом – им был только Джерий. – А что это должно значить? – спросил я Равенну, подкладывая под спину подушку, чтобы прислониться к стене. – Как бы ни был ужасен Оросий, ты не можешь считать его просто одним из своих врагов. Мауриз хочет использовать тебя, чтобы свергнуть его и основать Фетийскую республику. Но скажи, как долго проживет Оросий после свержения? Император без трона, император, которого не любили, даже когда он имел власть? – Равенна смотрела мне прямо в глаза. – А как Оросий обошелся бы со мной, если бы захватил меня в плен? – Дело не в этом. Ты не должен уподобляться ему. Дело в том, что для Мауриза и его друзей император – враг, самая великая угроза их планам. Они с ним никак не связаны. Дождь барабанил по ставням, служа постоянным аккомпанементом нашему разговору, но внутри было приятно тепло, и кофе приготовил кто-то, знающий в нем толк. Интересно, сама Равенна или одна из кухарок? – Что именно ты хочешь сказать? Что мне не следует выступать против Оросия, потому что он мой брат? Конечно, я не приравниваю его к Мидию или Лечеззару, но, Равенна, он все равно враг. Я не рос вместе с ним, я никогда его не видел, и он символизирует все то, против чего я выступаю. Насколько дальше мы можем быть друг от друга? Все, что нас связывает, это наши родители. Я говорил как можно тише, опасаясь подслушивания, но мало кто из дворцового персонала, кто мог бы оказаться шпионом, хоть немного владел апелагос. – Помни, если ты пойдешь против Оросия, один из вас должен будет проиграть. А проигравший умрет. Для Равенны, не имевшей семьи, чьего брата убили сакри, это было важно, и я понимал – почему. На месте брата в ее жизни зияла пустота. – Ты действительно думаешь, что я этого хочу? – очень мягко спросил я. Мауризу даже в голову не приходило, что я не захочу принять то, что он мне предлагает. – Не знаю, – помолчав, ответила Равенна, переходя на свой прежний, ровный и бесстрастный тон. – Почему бы нет? – Что бы я получил, став иерархом? – Власть? Престиж? Богатство? Зачем еще люди всю свою жизнь так рвутся наверх? Мы ходили вокруг да около, ни она, ни я не хотели отвечать. Фактически никто из нас не знал, что сказать. Как я мог выразить в словах те причины, по которым план Мауриза приводил меня в ужас? Что бы ни случилось, будет война, и смерть, и сожжения. Выход был, он должен быть, но не обязательно со мной в роли иерарха. – Жизнь по дворцовым правилам, с церемониями, слугами и свитой. Прошения, диспуты, приемы… и так далее, и так далее. – Я отхлебнул кофе, который как раз достиг приятной температуры, и посмотрел на Равенну. – Ты так мало меня знаешь, что думаешь, будто бы я наслаждался этим? Что я захотел бы этого после Лепидора? – Я уже сказала, что не знаю, – ответила Равенна, отмахиваясь от моих слов. – Я бы так не думала, но… ты читал о Таонетарной войне. Разве Валдур всегда хотел быть императором? Он отказывался стать верховным жрецом, а несколько месяцев спустя убил своего кузена и захватил трон. Я снова отвернулся, чувствуя в животе холодную пустоту. Так вот кем я стал теперь для Равенны? Неужели Мауриз так сильно изменил ее мнение обо мне? Валдур был чудовищем. – Мне не следовало это говорить, Катан. Ты совсем не похож на Валдура – просто он оказался единственным фетийцем, пришедшим мне на ум. – Почему фетийцем? Я вырос в Океании. И из меня вышел плохой предводитель, пожалуйста, вспомни. Не похожий ни на какой из примеров, что ты могла бы привести. В моем голосе проскользнула горечь. Дважды люди моего клана провозглашали меня героем, оба раза после того, как моя же неумелость и нерешительность вызывали катастрофу. Храбрости, за которую меня хвалили, было мало. И всегда будет мало. – Ты единственный, кто так думает, – яростно возразила Равенна. Затем, словно спохватившись, затараторила: – На самом деле эти две вещи никак не связаны между собой. Честолюбие и алчность могут вознести тебя на вершину, и пока ты там не оказался, не имеет значения, хороший ты предводитель или плохой. Даже тогда, посмотри, сколько императоров обходились без этого. А если бы тебе удалось свергнуть Оросия, ты бы исполнил свое предназначение – с точки зрения республиканцев. – Значит, потом меня отпустят на все четыре стороны? А где в этом плане Архипелаг? – В том-то все и дело. Архипелаг от этого не выиграет. Прости, Катан, но ты – не решение проблемы. По крайней мере твое имя – не решение. – Все пытаются меня убедить, – проворчал я, слова Равенны подтверждали мои подозрения. Вся цель этого разговора – сделать предложение республиканцев менее привлекательным. – Мауриз говорит, что я могу помочь Архипелагу, ты говоришь, что я принесу только беду. – Боюсь, ты не сможешь сохранить анонимность – теперь. Но это не помешает тебе идти своей дорогой. Чем дольше ты остаешься здесь, тем больше власти они получают над тобой, потому что после Рал Тамара они думают, что могут тобой управлять. – Ты хочешь, чтобы я уехал? Равенна покачала головой. – Только ты можешь это решить. – Но куда мне ехать в таком случае? За мной бы охотились и кланы, и Сфера, и император. Я вообще не знаю Архипелага, и у меня недостаточно связей. На секунду Равенна казалась встревоженной, почти полной раскаяния, но затем пожала плечами. – Ты знаешь людей из Цитадели. Лиаса, Микаса, Персею – ее семья живет на соседнем острове. Адмирал Кэрао не всегда надежен, но он не похож на фетийцев или Сферу. – Я должен найти «Эон». Даже если Палатина примкнет к фетийцам, надеюсь, я могу полагаться на тебя. – Я уже выпил почти весь кофе, и, странное дело, он расслаблял, а не возбуждал. – Нам еще предстоит масса поисков, прежде чем мы отыщем корабль. Но мы не должны позволить «Эону» попасть в их руки, или руки императора, или в чьи угодно. – Но кому здесь можно доверить такой огромный корабль? – спросила Равенна. – Ведь только для того, чтобы использовать «небесные глаза», потребуется больше, чем два или три человека. Это должна быть очень сложная система. По крайней мере на этот счет у меня была своя собственная идея. – А вот тут нам должна помочь Цитадель. Я знаю, все предводители еретиков – осторожные старики, но мы найдем новичков, готовых помочь. Можно найти подходящих людей и в океанографических академиях. – Но только еретиков-апелагов. Я бы не доверяла кэмбрессцам, не говоря уже об их правительстве. И на Архипелаге нет океанографических академий. Больше нет. Боюсь, трудно кому-нибудь доверять, – сказала Равенна со странно выжидательным видом. Я собирался спросить, что она имеет в виду, как вдруг ощутил головокружение и страшную усталость. Равенна потянулась к кровати, чтобы убрать кофейную чашку, и я повалился обратно на подушки, изо всех сил стараясь держать глаза открытыми. «Она будто ждала этого», – мелькнула у меня смутная мысль. Потом я снова увидел ее лицо и, наконец, понял – слишком поздно. Мои конечности потяжелели, словно налитые свинцом. Не в силах пошевелиться, я с каким-то отстраненным изнеможением следил, как Равенна допивает свой кофе. Затем она подняла мои ноги на кровать, повернулась к двери и остановилась. Я хотел закричать, предупредить кого-то, но не смог. Рот не открывался. Равенна поставила обе пустые чашки у двери, вернулась и опустилась на колени возле кровати. Помолчала, кусая губу. – Мне жаль, что пришлось это сделать, Катан, но я больше не могу никому доверять. Я не могу позволить им провозгласить тебя иерархом ради их собственных целей, поэтому я должна попасть туда первой. Я беспомощно смотрел на нее, пытаясь сопротивляться обморочной тьме, которая так быстро наваливалась на меня. Я чувствовал себя марионеткой с перерезанными ниточками. Перерезанными Равенной. – Когда-нибудь, если ты сможешь сбежать от того своего имени, мы снова встретимся. Но не раньше. Только не раньше. – Она заговорила торопливо, возможно, потому, что я моргал, чувствуя, что глаза слипаются… – Люди ждут меня. До свидания, Катан. Всегда помни, что я тебя люблю. Казалось, ее последние слова пришли откуда-то издалека, и больше я уже ничего не помнил.Глава 15
– Манта ушла сегодня ночью, – объявил Мауриз, выслушав рапорт адъютанта. – Точно по расписанию, манта Полинскарна. Равенна еще позавчера заплатила за проезд их агенту. На лицах пяти человек, стоящих в атриуме консульства, застыло недоумение. Точнее, не пяти, а четырех, исключая Палатину. Остальные фетийцы не знали, почему Равенна сбежала, и не на шутку испугались, что она была чьим-то шпионом. Даже предыдущий рассказ Палатины о том, что случилось в Лепидоре, не успокоил их страхи. – Но зачем? – резко спросила Телеста. – Зачем бежать, если не для того, чтобы выдать нас? – Она все равно должна была нас выдать, – страдальчески ответил я. У меня все еще гудела голова. Я едва успел оправиться от яростной атаки Сферы на «Призрачную Звезду», а тут еще это снотворное. Очевидно, Равенна положила его гораздо больше, чем нужно, чтобы нейтрализовать действие кофе, как сообщил мне аптекарь. Где есть фетийцы, там есть и аптекари, не задающие вопросов, и сухопарый мужчина, которого вызвали, чтобы определить тип снадобья, оказался тем же, кто продал его Равенне. – И вы не потрудились нам сказать? – возмутился Мауриз. Он был зол и впервые с момента нашего знакомства позволил себе проявить эмоции. И стоя здесь, в тусклом, влажном утреннем свете Илтиса, я не мог его винить. – Палатина предупредила вас в Рал Тамаре, – возразил я, но даже теперь утаил всю правду. – Равенна очень близка с фараоном. Думаю, она уехала, чтобы сообщить принцессе ваши планы, чтобы они могли организовать что-то свое. – Ты хочешь сказать, она нас предает. – Да, но не императору или Сфере, – уточнила Палатина. – Равенна ненавидит их обоих. Просто она патриотка, которая не хочет, чтобы Калатар возглавлял фетиец. Катан понятия не имел, что она готовится сбежать. Никто из нас не догадывался. – Но факт остается фактом: тайна раскрыта, – заметила Телеста, более спокойная, чем Скартарис, но все еще мрачная. – Вот вам и слухи. Равенна настроит калатарцев против нас. Мауриз, я думаю, тебе следует отдать приказ всем твоим людям в Калатаре. Ее нужно схватить и допросить, а если это невозможно – ликвидировать. – Нет! – рявкнула Палатина. – Ни в коем случае. – Пусть она твоя подруга, Палатина, но она может загубить наш лучший шанс. Равенна была предателем в наших рядах, она не заслуживает твоего милосердия. – Равенна верна своему предводителю больше любого из вас. Она сбежала потому, что ставит фараона выше своих друзей. Вы можете считать это ошибкой, но это не предательство. – Если мы ее не найдем, твоя республика может оказаться мертворожденной. А это – дело клана. – Что ж, найдите, если сможете. Но если Равенна умрет от чьей-нибудь руки, я буду считать ответственными вас. Советую также помнить, что чувства Катана к ней немного сильнее, чем чувства кого-нибудь другого. Если с Равенной что-нибудь случится, на его помощь можете не рассчитывать, это я вам гарантирую. – Палатина сказала это лучше и с большим весом, чем я мог бы сказать. Она, как и все, была сердита, но я ощущал только подавленность. – Вы не успеете, – вмещался Итиен. Казалось, он воспринимает побег Равенны как личное предательство после всей той любезности, что он ей оказал. – Она доберется туда раньше вас, и вред будет нанесен. – И сейчас туда никак не попасть, – добавила Телеста. – Это была последняя манта, идущая в ту сторону. Даже когда мы вырвем «Призрачную Звезду» из цепких когтей жрецов, на ее ремонт уйдут недели. Равенна значительно нас опередит. – Придется спросить другие кланы, – неохотно решил Мауриз. – Осторожно. – Катан, боюсь, отныне нам придется за тобой следить, – заявил Мауриз, даже не думая извиниться. – Мы не уверены в твоей преданности и не можем рисковать. Нельзя, чтобы тебя похитил кто-то другой. Например, люди фараона, если таковые здесь есть. – Без возражений, – сказал Итиен не столько Палатине, сколько мне. Кузина неохотно кивнула. – Помните, он почетный гость, не пленник. В конце концов все будет зависеть от него. Неужели? Я был прав тогда, в Рал Тамаре, когда думал, что, не делая выбор, я проморгал свой шанс. Теперь я видел, куда это идет, видел тот неумолимый путь, каким они подведут меня к своему делу, хочу я того или нет. О, я мог бы отказаться, наверное, но я был в их власти, и в конце концов они любыми средствами добьются моего сотрудничества. Я устал быть пешкой, попадающей из одной интриги в другую. Даже если нет никакого выхода, я могу хотя бы попытаться сделать свой собственный выбор. – Стерегите меня, если хотите, – сказал я, выпрямляясь. – Не беспокойтесь о моей преданности. Я помогу вам. Телеста посмотрела на меня в упор, потом кивнула с удовлетворением. – Немного запоздалый, но правильный выбор, – заметила она, довольная. – И думаю, пора тебя кое-кому представить. Я слишком поздно принял решение, чтобы оно что-нибудь значило, но по крайней мере я буду с ними по собственной доброй воле. На самом деле я не мог представить, к чему я себя обязываю, но ночные слова и поступки Равенны все еще были свежи в моей памяти. Я чувствовал себя так, словно она меня предала, хотя все, вероятно, было наоборот. Но зачем было меня травить? Лучше бы она просто ускользнула под покровом ночи. Но этого могло не хватить. «Когда-нибудь, если ты сможешь сбежать от того своего имени, мы снова встретимся. Но не раньше.» Только не раньше. Равенна должна была это сказать, и я знал, что она имеет в виду под этими неуклюжими словами. Но меня слабо утешало, что Равенна не смогла уйти без объяснения, или что ей очень не хотелось так уходить. Впрочем… Видит Фетида, я перестал понимать, что происходит. Равенна исчезла, вот что я знал. Исчезла, чтобы занять свое место фараона Калатара, чтобы я не стал тем, кто поведет ее народ против Сферы, если до этого когда-нибудь дойдет. Она не настолько мне доверяла, чтобы просить меня уехать с ней, – а я уехал бы без колебаний. Я бы сделал для нее, как для фараона, все, что могу, но теперь у меня не осталось выбора, кроме того, против которого Равенна так резко выступала.Дни в Илтисе тянулись и тянулись, манты приходили и уходили, но ни одна из них не шла в Калатар. Ожидается скоро одна, сообщил комендант порта, но она принадлежит клану Джонти, а им нельзя доверять. Они так же религиозны, как любые фетийс-кие кланы, объяснила Палатина, и искренне поддерживают экзарха – и таким образом, императора – в Ассамблее. Постепенно меня допустили к участию в их совещаниях, и у меня на глазах план Мауриза обретал форму, а сам Мауриз все больше злился из-за дней вынужденного ожидания. Но при этом я оставался одинок и изолирован. Палатина вновь почувствовала себя фетийкой, пребывая в своей стихии с равными ей людьми, которые были чуть ли не ее апостолами. Слушать их разговоры о республике, – когда об этом заходила речь, – было почти так же тревожно, как слушать проповеди фанатиков Сферы. Я мог доверять Палатине, и ее отношения со мной не изменились. Но теперь она была слишком тесно связана с Мауризом. Как и большинство других фетийцев, с которыми я познакомился. Из девяти консулов трое были верными республиканцами: консулы кланов Скартариса, Кантени и Рохира. Как представители фракций, возглавляемых каждым из тех кланов, они постарались набрать в свой штат людей, разделяющих их идеалы. Из шести оставшихся трое – включая женщину с острым лицом, которая оказалась представителем Джонти, – были пожилыми людьми, больше думающими об удовольствиях, чем о работе, которые вряд ли поднимутся сколько-нибудь выше. Я не часто их встречал, а Джонти особенно не были желанны в консульстве Скартарисов. Затем был представитель консулов, которого мы видели в тот первый день, и гурман-салассанец, кого назначили в Илтис, казалось, только потому, что здесь от него будет меньше всего вреда. Толстяк был склонен впадать в лирику, вспоминая удовольствия Селерианского Эластра, и жаловаться насчет трудностей достать хорошую еду в нецивилизованном Илтисе. Но несмотря на свое презрение к предполагаемому провинциализму Архипелага, он мог составить приятную компанию. И наконец, девятой была консул Полинскарнов, некрасивая и неулыбчивая, с которой я так и не познакомился. А Телеста была ее гостьей. С тех пор как мы прибыли, Телеста держалась отдельно от республиканцев, оставаясь с людьми своего клана в строгой атмосфере своего консульства. Несколько раз она наносила нам визиты, присутствовала на обсуждениях, но редко что-нибудь говорила. Эта женщина вызывала у меня теперь слишком много вопросов, и все они пока оставались без ответов. Спустя несколько дней я пошел навестить Телесту и обнаружил, что она ждет моих расспросов. В консульстве Полинскарнов не было слуг, и один из работников провел меня по верхней галерее двора в библиотечный комплекс. Казалось, он простирается далеко за пределы самого консульства, лабиринт каморок и анфилад, отходящих от центральных комнат. Телеста ждала в одной из них – мрачная фигура, сидящая на деревянном стуле в окружении книжных полок. Так много книг! Бесконечные комнаты книг с полками от пола до потолка. И это была только маленькая библиотека в провинциальном городе. Впрочем, не таком провинциальном, если подумать. Илтис стоял как раз там, где встречаются Архипелаг и Фетия, почти на полпути между Калатаром и Селерианским Эластром. Оживленный перекресток летом, хотя с приходом зимы здесь становилось так же пусто, как и повсюду. – Здравствуй, Катан, – сказала Телеста, вставая мне навстречу. – Я ждала тебя. – Она кивнула служащему, и тот удалился в шелесте одежды. – Ждали меня? – переспросил я. – Да. Никто не любит оставаться в неведении, и есть много вещей, о которых мои уважаемые коллеги не потрудились тебе рассказать. Пойдем в мой кабинет. Ступая по коврам, я последовал за ней к нише, где находилась дверь в соседнюю комнату. Библиотека не производила впечатления тесной или затхлой, что было приятно и необычно. Окна, конечно, были закрыты, чтобы книги не отсырели, но я чувствовал на лице легкий ветерок. Наверное, из вентиляционных труб, проложенных в белых крашеных стенах выше книжных полок. – Я думал, вы здесь только гостья, – заметил я, когда Телеста провела меня в большой кабинет с высоким потолком и двумя широкими стрельчатыми окнами. – Я старший архивариус. Как будто это что-то объясняло. – В моем клане это эквивалент уровня на ступеньку ниже Мауриза, – уточнила она. – Это не многое значит, но здесь есть свободные апартаменты, штуки три-четыре, отведенные для приезжих архивариусов. Некоторые остаются здесь на недели или месяцы, и им нужно место для работы. Садись. Я уже более или менее привык сидеть на тахте, поэтому опустился на подушки уже не так неуклюже и без той неловкости, что чувствовал поначалу. – Сейчас достаточно поздно, чтобы можно было выпить вина. Хочешь? Я кивнул, оглядываясь по сторонам в поисках неких признаков, что эту комнату кто-то занимает, чего-то такого, что отличает ее, как жилище Телесты, пусть и временное. Эта женщина казалась такой скрытной, даже бесцветной, что ее невозможно было оценить. Но кроме письменных принадлежностей на столе и нескольких книг на полке над ним, не было никаких свидетельств, что здесь кто-то живет. Я не успел прочесть названия книг. Телеста дала мне бокал и села, скрестив ноги, на другом конце тахты. – Что ты хочешь знать? – просто спросила она. Меня удивила ее прямота, которая могла означать только одно: Телеста должна что-то получить в результате. Что ж, я извлеку из этого максимальную пользу. – Для начала – зачем. Она знала, что я имею в виду. – Зачем я помогаю Мауризу и его кружку? Почему я интересуюсь этим, когда я не республиканка? Я уже довольно давно подозревал, что Телеста – не республиканка, и теперь она подтвердила мои подозрения – если под этим не крылось что-то еще. Но такой обман казался слишком сложным. Зачем ей притворяться? Что бы она выгадала, обманывая меня? Для Мауриза ценным было мое существование, мое имя. А не то, что я знал или хотел знать. Небеса видят, до сих пор ему это было безразлично. – И это тоже. – Давай по порядку. – Телеста пригладила волосы совершенно бессознательным жестом, который я уже видел и который меня успокоил. Она не контролировала себя так строго, как, скажем, сакри, хотя всегда казалась очень собранной. Этот жест сделал ее более человечной. – Что ты знаешь о Полинскарнах? – Вы историки, летописцы, вы собираете книги и держитесь в стороне от других кланов. – Такими нас считают. Мы собиратели знания, а не просто книги. Наши архивы больше, чем Великие библиотеки, потому что мы собираем дольше и более эффективно. Найдется мало книг, которых у нас нет, возможно, пара дюжин во всем мире. Главным образом потому, что они в Высшем Индексе Сферы, и даже их существование – ересь. – Архивы Войны? Телеста устремила на меня беспокойный взгляд, и я не отвел глаза. – Позже. Что касается Фетии, мы – источник информации для других кланов. Всегда за дорогую цену. – Женщина слабо улыбнулась, необъяснимо напомнив мне Равенну. Было в ней сходство с прежней, бесстрастной Равенной, что-то общее в манерах, но ничего больше. Живость Равенны, ее быстрые импульсивные движения и суждения у Телесты отсутствовали. – Значит, вы сидите в сторонке, всегда особняком, и машете крыльями, как вороны в своих черных туниках? – Мауриз отлично владеет словом. Я не согласна с ним по многим вещам. Ты – одна из них. – Не согласны также, как в споре о том, прославляет ли войну цикл «Элексиад» или нет? Я не собирался позволить ей говорить обо мне так, словно меня здесь нет. – Нет. «Элексиад» может значить что-то при дворах Фетии, но не здесь. Всему свое время, и сейчас время для войны, не для поэзии. Не то чтобы можно было совершенно их разделить или совершенно забыть поэзию во время войны. «Я воспеваю оружие и этого человека, пришедшего от стен Тира». Первая строка «Элексиада», задающая тон до последних слов: «И дух его, вздыхающий и сердитый, улетел к теням». «Элексиад» начался и закончился войной, но фетийская поэзия никогда не была одномерной. Даже в плохих стихах бывал какой-то подтекст. – Значит, я для вас не просто интеллектуальное развлечение? – Ты думаешь, что мы ученые, живущие в башне из слоновой кости? Таких полно в Великих библиотеках. В отличие от них, мы живем в реальном мире. У нас есть обязанности перед людьми клана. Это они пострадают, если Мауриз потерпит неудачу. – Или если он добьется успеха. – Если ты станешь иерархом, ты имеешь в виду? – Это только та часть его плана, которая мне известна. Я пока не заслужил достаточно доверия, чтобы услышать остальное. – От меня ты его не услышишь. Бесстрастная, как всегда. Небо за окнами темнело, тучи серели. – Я и не ожидал. Телеста знает, я не сомневался, но у нее не было причин со мной делиться. Я был здесь в невыгодном положении. – Ты пришел сюда не за этим, – сухо сказала она после минутной паузы. – Это могла бы тебе рассказать и Палатина. Есть что-то еще, и ты считаешь, что помочь тебе может только Полинскарн: не я лично, а клан. Телеста была проницательнее, чем казалась. В клане Полин-скарн даже библиотекарь, такой замкнутый, как она, не мог позволить себе не быть проницательным. Я не знал, в какой степени Телеста является дочерью своего клана, но не стоило рассчитывать, что вся полинскарнская иерархия будет придерживаться того же самого нейтралитета. – Возможно, – уклончиво ответил я. – Ваша здешняя библиотека должна быть самой лучшей на Архипелаге вне контроля Сферы. – Ты хочешь воспользоваться ею. Я кивнул. – Если вы мне позволите. – Это будет не бесплатно, – объявила Телеста. – Мы бы не стали тем, кто мы есть, позволяя любому желающему просто так пользоваться нашими библиотеками. А ты можешь предложить нам нечто большее, нежели просто золото. Я знал, что будет какая-то цена, и знал также, что это будут не деньги. – Тогда что? – спросил л. Женщина помолчала, не сводя внимательного взгляда с моего лица. – Нечто уникальное, что только ты можешь нам дать. – А сам я для вас не уникален? Вы помогли спасти меня в Рал Тамаре. Естественно, ваш клан не собирается стоять в стороне, пока Мауриз берет дело в свои руки? У вас должен быть свой собственный план, или вам достаточно наблюдать, как Мауриз ввергает все в хаос? – Хаос не полезен для историков, – ответила Телеста. – Он порождает волны в чернильницах, и нам приходится вытирать лужи. Она говорила со своей обычной бесстрастной серьезностью, но это почти походило на юмор. Во всяком случае, на то, что считается юмором среди историков. – Тогда что? План Мауриза не может не породить волны, и если вы действительно не хотите, чтобы все развалилось на части… – Для всех, кто в этом участвует, ты пешка. Ты не богат, ты еще не очень известен, и самое важное, у тебя нет силовой базы. У всех у нас есть наши кланы, у императора есть его агенты, у Сферы – ее жрецы и инквизиторы. Судя по тому, что я слышала, за пределами Океании нет никого, на кого ты можешь положиться, никакая группа людей не поддерживает твое дело. Я права? Телеста была права, и тем обиднее было это признать. Даже имей я свою собственную силовую базу, я бы ей не сказал, но, увы, я не имел. Вся моя опора – это ненадежный, скользкий кэмбресский адмирал и осторожный торговый лорд. Оба со своими сторонниками и своими интересами. Я не включаю маршала Танаиса – он был силой природы, неизвестной величиной, чья цена вполне могла оказаться еще непомернее, чем цена Мауриза. – У всякой помощи есть цена, в том числе и у вашей, – подытожил я, прежде чем Телеста успела продолжить. – Вот что вы говорите. Но я не знаю вашу цену, потому что вы не сказали мне, кто я для вас. – Ты сам можешь догадаться, – ответила женщина, вставая с тахты, чтобы достать бутылку. Я выпил свой бокал, даже не заметив. Интересно, знает ли Телеста, как мало я могу выпить? Два бокала – это предел. Но что она имела в виду? Что у меня есть ценного для Полинскарнов… или может быть, если Мауриз осуществит свой план? Я проводил Телесту взглядом до другого конца комнаты, а потом, пользуясь шансом, посмотрел на книги над столом, словно они могли подать мне какую-то блестящую мысль. Я сидел слишком далеко, чтобы различить надписи, вытисненные на корешках, так как они сливались в неясное пятно. Мне показалось, что часть книг посвящены фетийской истории, а на корешке одной блеснуло слово «Эластр». Только на самой ближней мне удалось полностью прочесть название «Призраки Рая». Я знал это название, очень хорошо знал, но не мог сразу вспомнить откуда. Однако я не разобралимя автора, и снова Телеста помешала, передавая мне бокал. Я не знал, заметила ли она мое внимание к полкам. – Вам нужно знание, книги, что-то вроде того? – рискнул я предположить. – Сведения, которые сделали бы вас намного могущественнее. – Очень цинично, но совершенно верно, – подтвердила Телеста без тени смущения. – Никогда не верь фетийцу, который говорит тебе, что работает ради общего блага. Или танетянину. Однако танетяне более откровенны в своем корыстолюбии, и у них нет этого раздражающего чувства обособленности. Лорд Форит смотрит сверху вниз на всех и вся, но только потому, что он богат, могущественен и может себе это позволить. Пока. Я на минуту задумался. Что у меня можно выведать? Я не знал местонахождения тайных библиотек и не имел доступа ни к какому спрятанному знанию. Кроме еретических собраний, а они, конечно, слишком малы. – Имперский архив в Селерианском Эластре? – Если повезет, доступ в этот архив никогда не будет зависеть от меня. – Туда мы сами сможем попасть, когда не станет императора, – ответила Телеста со слабой улыбкой. – Есть другое место, место, которое никто не видел в течение двухсот лет. Двести лет. Город, пропавший после узурпации, город, который перемещался с приливами и отливами. Телеста требует его в качестве платы за несколько часов в библиотеке? – Слишком много, – категорически отрезал я. – Я не знаю, что было в библиотеке Санкции, но это стоит больше того, что я прошу. – Это честный обмен. – Мой отказ ее не смутил. – Ты проведешь некоторое время в нашей библиотеке, мы проведем некоторое время в твоей. В моей библиотеке. Абсурд. Я засмеялся, вовсе не считая это смешным. – Вы хотите, чтобы я пустил ваш клан в библиотеку Санкции? Что дает мне право на это? – Ты иерарх, Катан. Санкция принадлежит тебе, как всегда принадлежала. В данный момент ты не имеешь никакой власти, но когда-нибудь все может измениться. Мы просим то, что ты, возможно, никогда не сможешь выполнить. Санкция принадлежит тебе, как всегда принадлежала. Ее слова казались горькой насмешкой, несмотря на их правоту. Древняя резиденция иерархов, еще одна вещь из тех, что намного старше Империи, частью которой они являлись. Кэросий любил этот город, хотя никогда не описывал его подробно в «Истории». Даже помыслить о том, что Санкция принадлежит мне, казалось высокомерием худшего рода. Я даже не имел титула иерарха и вряд ли когда-нибудь буду иметь. Санкция – это нечто нереальное и, возможно, уже не существующее, город, о котором я почти не думал. Она нереальна. Так и не сказав то, что собирался сказать, я снова посмотрел на книжную полку над письменным столом. «Призраки Рая» – теперь я знал, что это за название, что оно означает. Телеста взглянула на меня вопросительно. – В чем дело? – Та книга. – Я указал пальцем, стараясь говорить спокойно, несмотря на внезапный прилив возбуждения. – Зачем вы ее держите? – Думаешь, мы хоть как-то считаемся с индексами запрещенных книг Сферы? – Она не просто запрещена. – Салдерис была одной из нас. Полинскарн. Это все еще имеет значение. – Можно мне взглянуть? Казалось невероятным, что Телеста возит с собой эту книгу. Не могло остаться больше дюжины ее экземпляров, поскольку очень мало было первоначально отпечатано. Эта книга находится в Высшем Индексе, и раньше я думал, что любые экземпляры, которыми владеют Полинскарны, спрятаны за семью замками в центральной библиотеке клана. Найти ее здесь… я только надеялся, что Телеста не потребует сразу чего-то взамен. К моему удивлению она не потребовала, и через минуту я держал в руках одну из редчайших книг в мире. – Одна из первых копий, – пояснила Телеста, садясь на край тахты рядом со мной. – Напечатана второпях, поэтому не так хороша, как оригиналы, но главное не красота, а содержание. Это был простой томик, переплетенный в обработанную кору, как большинство апелагских книг, и довольно тонкий. На обложке только название: «Призраки Рая» и имя автора: Салдерис Окрайя Полинскарн. Я открыл ее почти благоговейно, чувствуя то же самое, что чувствовал в первый раз, когда увидел «Историю». Не было ни затейливых заглавий, ни посвящений, ни хвалебных отзывов того или другого авторитета. Не было даже эмблемы издателя, потому что никто не осмелился бы признаться в публикации этой книги. Шрифт оказался тяжелым, неровным, словно текст набирал ученик. Но читать было можно. А больше ничего и не требовалось. Это был труд целой жизни менее чем на двухстах страницах. Я так мало знал об этой книге, что мог только досадовать на свое невежество. Сфера, брызгая слюной, объявила эту книгу сочинением самой черной магии и самого мерзкого язычества – о Фетида, до чего они опустились, чтобы очернить имя Салдерис! Но если эта книга действительно такова, как я думаю, то мне необходимо ее прочесть. Телеста уловила выражение на моем лице и улыбнулась. – Кажется, теперь я начинаю кое-что понимать, – протянула она. – Что ты знаешь о Салдерис? – То же, что и все, – ответил я, – то есть почти ничего. В основном лишь то, что касается океанографии. Это лепидорский мастер рассказал о ней мне и Тетрику, в основном чтобы предостеречь нас. Я до сих пор не знаю, уважал он Салдерис или ненавидел: уважал за ее идеи или ненавидел за вред, который она причинила Гильдии, положив конец эпохе сотрудничества между Сферой и Империей, кульминацией которого была постройка «Откровения». Книга Салдерис была опубликована менее чем десятилетие спустя, когда память о потере корабля еще была свежа. – Салдерис больше не пользуется широкой известностью. – Телеста с сожалением уставилась на книгу. – Сфера демонизировала ее, исказила факты. Колдовство, язычество, ересь, разврат – в чем ее только не обвиняли. Даже детей нельзя называть ее именем. – Слишком жесткая реакция, даже для них. Салдерис писала, что шторма создаются людьми, и мы можем их понять, даже уничтожить. Да, это опасно, но не настолько же. – Ты ведь ее не читал? Я покачал головой. – То, что ты сказал, там есть. Но это то, что лежит на поверхности. Сфере угрожает не просто эта идея. Власть Сферы не зависит от контроля над штормами, хотя защита, которую они дают, очень важна. Насколько важна, не знала даже Телеста – но Салдерис могла бы знать. Я ДОЛЖЕН прочесть эту книгу. – Тогда зачем они пытались уничтожить все экземпляры? Разве не затем, чтобы эта идея не дошла до сведения тех немногих людей, кто мог бы ее использовать? – Они беспокоились об остальном мире. – В голосе Телесты появилась нехарактерная ожесточенность. – Это очевидно любому, кто читает эту книгу. Мы ничего не можем сделать со штормами. То, что предложила Салдерис, требует гораздо больше энергии, чем все маги в мире могли бы дать. Но она доказала, что некая религиозная проблема может быть решена с помощью науки. Что священнослужители Сферы – не единственные люди, способные постигать мир. Глядя на Телесту во все глаза, я медленно кивнул, понимая, что она имеет в виду. Люди задались бы вопросом – если шторма можно объяснить наукой, то как насчет других творений Рантаса? Сфера знает силу идей, силу, которую ее жрецы использовали лучше всех. Попав не в те руки, эта сила может оказаться для них смертельной. – Значит, эта книга не столько о штормах, сколько о самой науке? – Только не для Салдерис. Эта книга стала делом ее жизни, хотя ей было всего сорок, когда она закончила. Салдерис писала о штормах – похоже, она не видела опасности. – Как она могла не видеть? – не поверил я. Фетийка, не знающая, что она делает, изучая шторма? Это не назовешь политической искушенностью. – В этом недостаток моего клана: иногда мы теряем связь с реальностью, уединившись в своих крепостях. Салдерис жила в своем собственном мире, не интересуясь политикой или религией. Наука – вот что имело для нее значение. Я собирался возразить, но вовремя прикусил язык. Об этом можно поговорить в другой раз. Я не хотел злить Телесту, оспаривая ее мнение – и, насколько я могу судить, оно могло быть верным. Полинскарн – странный клан. Впрочем, у него имелись свои мифы, своя репутация, а как лучше защититься, никого не оскорбляя, оттого пятна, что Салдерис оставила на его репутации? Гений в другой реальности, она совсем не хотела вызвать такой фурор. Даже мученица за дело познания, хотя они никогда не выскажут это в стольких словах. Это был умный ход, одновременно служивший для оправдания клана. Салдерис была овечкой, отбившейся от стада. – Можно мне ее прочесть? – нерешительно спросил я. – И осмотреть остальную вашу библиотеку в обмен на ограниченный доступ в Санкцию для вас? – Насколько ограниченный? – Телеста была пусть и необычной, но все равно фетийкой. Дельцом до мозга костей. Я почти наверняка уступил больше, чем следовало, но Телеста нашла мое слабое место и знала это. В конце концов мы пришли к соглашению, которое не слишком много обещало и не вызывало у меня такого чувства, будто я распахнул двери к тайнам вселенной тому, кто предложил самую высокую цену. – Но читать тебе придется здесь, – извиняющимся тоном сказала Телеста. – Вряд ли мы отплывем в ближайшее время, и если ты будешь приходить сюда каждый день на несколько часов, этого хватит. Мауриз не должен думать, что мы планируем что-то сепаратное. – Вы поэтому его сопровождаете? Чтобы попасть в Санкцию? – Более или менее, – ответила фетийка без раздумий. – Есть еще кое-какие интересы, но это – самое важное. Я остался поужинать с ней в консульстве Полинскарнов, где еду подавали во все часы. Было намного позднее, чем я думал, и посольство Скартарисов, вероятно, уже закрылось на ночь. Мой конвоир пребывал в плохом настроении, когда его вызвали из караулки. Он явно предпочитал свою собственную братию компании полинскарнских. солдат. Но я ушел с большей надеждой, чем пришел, возвращаясь под дождем с несомненным знанием, что нанести урон Сфере можно без армий и без магии.
Глава 16
С обеих сторон из воды поднимались серо-зеленые стены. Каменные бугры, все источенные ветром и водой, выпирали тут и там из растительности, покрывающей утесы. Пролив был не меньше семи миль в ширину, но казался намного уже. И над всем пейзажем возвышались окрестные горы, затянутые слоем тумана, таким же серым, как серая вода. И брызги – волнение в Джейанском проливе оказалось еще сильнее, чем в открытом море. Втягиваясь в пролив как в воронку, волны разбивались о нос галеона, обдавая брызгами. Уже насквозь промокший на шканцах, я не обращал на них внимания. Я больше не собирался сидеть в кают-компании, а властный Мауриз не собирался выходить на палубу. Идеальный вариант. Я разглядывал оба берега, высматривая какие-нибудь жилища, но не видел ничего, кроме все новых и новых утесов. Пролив между тем изогнулся, и мы вошли в более спокойную воду, защищенную от ярости океана. Не Внутреннее море, еще нет. Но по-прежнему ни зданий, ни поселений, никаких признаков, что здесь живут люди. Только дикий, первобытный лес, словно тень на склонах гор. Он выглядел зловещим, как и сказала Равенна, но не гнетущим. Пусть небо и море были хмурыми, темными, но даже они не могли повлиять на общее впечатление от Калатара. Мне он показался очень не похожим на райские острова остального Архипелага. Не было ни пальм, ни отлогих пляжей, ни округлых холмов, ни белых городов, теснящихся на побережье. Города Калатара не были белыми. Я знал это из описаний. Но как с самим Калатаром, никакое описание не передавало всей реальности. Когда галеон, лавируя, вышел на открытую воду в середине пролива, я увидел наконец город Джейан, растянувшийся вдоль береговой линии под выступом горы. Он не мог быть намного больше Лепидора, но казался городом с другой планеты. Беспорядочные ряды низких зданий с колоннами поднимались от серой воды, прерываемые тут и там деревьями и садами, непременными на Архипелаге. Но Джейан совершенно не походил на Рал Тамар. Я в изумлении смотрел на сочные красные и голубые цвета города, напоминающего творение гончара. Не было ни белого, ни серого, ни золотого. Казалось, сам камень, имеет тот невероятный красный оттенок, цвет обожженной терракоты, и украшен везде, где можно, голубыми узорами. Голубыми, как море в волшебной сказке. Джейан – не столица, это просто город, охраняющий пролив. Я увижу в Калатаре другие, более крупные города, но здесь было первое ощутимое свидетельство того, насколько иной на самом деле Облачный остров. И почему Равенна сделала то, что она сделала, ради этой странной, чуждой земли, окутанной туманом. Но вот что удивительно: когда я продолжал свое одинокое бдение во время долгого плавания по Джейанскому проливу, спускаясь вниз лишь при крайней необходимости, он ни разу не показался мне слишком чужим. Не так, как Танет, когда я впервые его увидел – огромное, многолюдное, враждебное место. В Калатаре было что-то иное, некая потусторонность, которую я не мог облечь в слова или даже связные мысли. Но я хотел лучше его узнать. Джейан остался позади, а вскоре за бортом проскользнули еще два городка поменьше, чьих названий я не знал, гроздья красных зданий под защитой леса. Пролив постепенно расширялся, берега отходили в стороны. Но пока оставались достаточно близко, резко обозначая края этой свинцовой полосы воды, по которой мы плыли. Внезапный шквал превратил сушу в серое пятно, едва проступающее сквозь завесу воды. Дождь забарабанил по парусам и палубе, заглушая все другие звуки, даже морских птиц с их одинокими, неутешными криками. Но он миновал так же быстро, как налетел, и гонимые ветром тучи неслись над водой, тенью кракена скользя по ее поверхности. Но кракены сюда не заплывают. Не водятся они и в мелких водах Внутреннего моря, которое во многих местах едва достигает достаточной глубины для прохождения мант. Единственное место, где точно не будет «Эона», что лишь оставляет для поисков всю остальную планету. И никаких серьезных океанографов здесь нет. До Священного Похода была огромная станция в Посейдонисе из-за уникальности Внутреннего моря и обитающих в нем существ. Но теперь ее нет, станцию сровняли с землей, а океанографов сожгли как еретиков. Существа, живущие в этом море, – творения Рантаса, заявили жрецы. Океанографам не положено их изучать, их дело – только помогать морякам и рыбакам. Тень Сферы никогда не удалялась от Калатара. Наступил ранний вечер, и свинцовое небо темнело без всякого намека на закат, когда галеон миновал границу, где берега исчезли в пасмурной дали, и вошел во Внутреннее море. Здесь наконец-то появились корабли, темные силуэты на фоне воды и серой линии гор. Не так много, как я ожидал, хотя это вряд ли было удивительным в неприятный зимний вечер, но больше, чем было бы в любом другом месте в это время года. Окруженный кольцом гор, Калатар был защищен от ярости штормов, е. какой бы стороны они ни приходили. Я по-прежнему оставался один. Наш путь пролегал через скопление островов Илахи, и галеон лавировал, поворачивая к порту. Мы держали курс на столицу Калатара. Где-то там находилась Равенна, если ее не спрятали ее верноподданные. Но я сомневался в этом. Я не мог представить, чтобы Равенна позволила заточить себя в горах, пока другие делают всю работу. Горы. Я посмотрел за корму, на запад, но там были только вода и тучи. Слишком далеко, чтобы увидеть исполинские утесы Техамы, которые описывала Равенна. Просто темно-лиловая полоса вдали, где время от времени сверкали молнии. Ветер теперь стал попутным, и галеон ускорил ход. Прошло немного времени, и вот мы уже проскользнули через внешние проливы островов Илахи, мимо огромных каменных глыб, отвесно встающих из моря. Под пиками некоторых из них притулились городки. Интересно, как до них можно добраться? Казалось, там нет никаких гаваней, и часть этих островов почти со всех сторон имела вертикальные утесы. Очень удобные для обороны, но неудобные для жизни места. На минуту мне захотелось, чтобы кто-нибудь пришел побыть со мной. Не Мауриз, потому что его я просто не выносил. Но я бы не возражал против Телесты или Палатины. Особенно мне бы хотелось видеть Телесту…Я слишком мало времени провел в той библиотеке, всего три или четыре дня после того, как Мауриз окончательно потерял самообладание. Еще две недели не будет мант, идущих в Калатар, известил его комендант порта. Ужасный подводный шторм между Илтисом и Фетией сделал путешествие с севера невозможным. Мауриз не привык к срывам своих планов, как и большинство его компаньонов. Казалось, даже Палатина вернулась к своим фетийским привычкам, ожидая, что все пойдет как по маслу, потому что ей так хочется. Спасаясь от атмосферы взаимных обвинений, нависшей над консульством Скартариса, я провел большую часть следующих двух дней с Полинскарнами. Там никогда не толпилось много народу, и мне хватило времени, покоя и тишины, чтобы прочесть книгу Салдерис. Я всегда думал, что у нее странное название для научного труда. «Призраки Рая» – это напоминает балладу или старую фетийскую ораторию. Но когда я стал читать, продираясь через теорию Салдерис, оно перестало казаться таким неуместным. Любой маг, недаром получающий свое жалованье, знает, что атмосфера была загрязнена остаточными чарами Таонетарной магии, используемой к концу Войны. Несмотря на свои победы, таонетарцы слишком растянулись и были вынуждены все больше и больше полагаться на магию, чтобы помочь своим изнуренным войскам. Но Салдерис – не маг – поняла, что эти остаточные чары являются чем-то большим. Ее теория была так изящна, что трудно было поверить, что так мало лет ушло у Салдерис на ее разработку и что никто другой и близко не подошел к подобным достижениям. Она писала слишком интересно для ученого, живущего в башне из слоновой кости, каким ее считали, и имелись места, которые явно противоречили этому мнению. Не говоря уже о том, что Салдерис явно несколько лет проработала полевым океанографом.
В самый первый день уолдсендской экспедиции нас буквально заперло в доме ветром – дуло так, что невозможно было открыть дверь. Все было бы не так плохо, если бы в здании имелась какая-нибудь еда, которой, увы, не было, Уолдсендцы к такому привыкли и запасаются заранее, но мы, группа невежественных чужаков, понятия об этом не имели и поэтому провели несколько неприятных часов, ожидая, чтобы ветер стих. От архипелага, который первые его исследователи назвали «Островами Блаженных», остались мрачные развалины.
Насколько ей было известно, никто никогда не пытался объяснить, почему Уолдсенд был так опустошен, когда точно такие же с виду группы островов, такие как Илтис, остались невредимы. Салдерис выдвинула несколько теорий, сделав примечание, что влияние штормов на жизнь на островах должно рассматриваться так же подробно, как сами шторма, и пошла дальше. Но она оставила в работе свой след, как всегда бывает, когда книгу пишет фетиец. Даже в самом академическом труде у них личность автора всегда проступает. О Сфере почти не говорилось, если не считать одного упоминания:
Давно подозревалось, что Сфера знает способы предсказывать шторма и как-то предупреждать свои храмы по всей планете, хотя немногим действительно известно, как это делается. Имперская разведка очень помогла мне, поведав (невольно) о сооружении в горах к северо-западу от Монс Ферраниса. О нем мало что известно, поскольку его усиленно охраняют, но, кажется, не все сакри равнодушны к соблазнам, на которые так падки все мы, и в отдельных случаях их можно уговорить развязать язык. Насколько я могу судить, Сфера имеет доступ к некоего рода летающей обсерватории, или по крайней мере к картинкам с нее, и может получать виды всей планеты сверху, наблюдая, таким образом, шторма в стадии формирования. Научная ценность таких наблюдений неизмерима, но Сфера не интересуется наукой, равно как и строителями этой летающей обсерватории. Последняя существовала еще до штормов, что поднимает другой вопрос: шторма и эта обсерватория как-то связаны? Таонетарцы, несомненно, являлись катализаторами штормов, но была ли их способность осматривать мир сверху неким фактором в первоначальном появлениц штормов? И если вспомнить дату первого зарегистрированного сверхшторма – середина лета 2559 года, – решающим становится вопрос: возможно ли, что таонетарцы использовали эту систему для слежения за развивающимися штормами?
Салдерис не упомянула ни «Историю», ни даже альтернативный отчет о Войне, о которой здесь шла речь. Даже Сфера не отрицала, что шторма ведут свое начало от Таонетарной войны, что они – последствия применения неустановленного оружия. В версии Сферы таонетарцы защищались против незаконной фетий-ской агрессии, но результат был тот же самый. Поздно вечером я наконец закончил чтение, откинулся на спинку стула и уставился на книгу Салдерис, все еще открытую на последней странице. Все тело у меня одеревенело от сидения в одной и той же позе в течение почти целого дня. Я провел за пределами библиотеки не больше получаса, а в ней не было удобных кресел – по крайней мере удобных для человека, все еще непривыкшего к фетийской мебели. Это не имело значения. Голова кружилась от беспорядочной массы идей, которые я все еще пытался должным образом осмыслить. У меня просто не было времени, чтобы впитать все теории Салдерис, но я прочел ее слова. Как оказалось, название книги было совершенно уместным, но я никак не мог смириться с ужасающей концепцией, изложенной на последних нескольких страницах. Только в самом конце книги Салдерис открыла, что именно она подразумевает под «Призраками Рая». Это выглядело почти так, словно она пересекла черту, отделяющую гения, чье вдохновение создало этоттруд, от безумца. Все, что осталось от лучшего мира… Говорила Салдерис то, что я думаю, или это мой усталый ум видел в книге то, чего там нет? Сейчас я не был способен решить. Было совершенно ясно, что говорит сама книга, и почему она так опасна для Сферы. Но то, что обрисовала Салдерис, было опасно и для меня тоже, и идея о вмешательстве в шторма вдруг перестала казаться такой замечательной. Я имел дело с вещами, далеко выходящими за рамки человеческого опыта. Маги Таонетара, запустившие этот штормовой цикл, использовали человеческую магию в планетарном масштабе. То, что хотел сделать я, было прямо противоположным: использовать планетарную магию на участке слишком малом, чтобы это было безопасно. – Катан? Я даже не слышал, как вошла Телеста. Я устало поднял глаза. – Ты изнурен. – С чего бы это? – запротестовал я. – Я ничего не делал. – Умственно изнурен. Ты целый день почти не двигался и прочел всю эту книгу за несколько часов. Мало кому удается одолеть ее быстрее, чем за несколько дней. – У меня нет столько времени. – Все равно это удивительно. Подожди, я тебе помогу. Я закрыл книгу и встал, опираясь на руку Телесты. Голова закружилась, я пошатнулся, но сумел удержать равновесие. – Спасибо. За окнами стемнело, и снова шел дождь, хотя в Илтисе этот шторм был не так страшен, как был бы дома. – Ты всегда интересовался океанографией? – гася изосветильники, спросила Телеста, когда мы уходили из каморки, где я работал, в сравнительный комфорт ее кабинета. – Только морем, пока мне не исполнилось пятнадцать. Не единственный мой интерес, отнюдь, но я проводил в море гораздо больше времени, чем любой из моих друзей, нырял, ходил под парусами или просто плавал. – Я долгое время спрашивала себя, не ошиблись ли мы с тобой, вдруг ты не Тар'конантур. В вашей семье у всех есть какая-нибудь навязчивая идея. Персей был одержим своей музыкой и живописью. Палатина не перестает думать об основании республики с тех пор, как достигла совершеннолетия, а Оросий… – Телеста помолчала, глядя в пустоту. – Оросий все доводит до крайности. До сих пор казалось, что у тебя нет той страсти к чему-нибудь, какая есть у всех остальных в твоей семье. Сегодня я поняла, что твоя страсть была просто скрыта. – Вы знакомы с Оросием? Я не смог назвать его своим братом. – Виделись несколько раз, – ответила Телеста, складывая бумаги у себя на письменном столе. – Несколько лет назад, как раз после его болезни, я работала в Имперском архиве, и Оросий иногда спускался туда. Этот архив – жуткое место, от него бросает в дрожь. По-моему, император считал его своего рода духовным домом. Ни один из его министров никогда туда не входил – боялись заблудиться. Но иногда я встречала Оросия в более отдаленных уголках. Он был… это трудно передать. Нагонял холоду. Голос Телесты звучал ровно, но мне показалось, что ее тогдашние чувства были немного сильнее простого беспокойства. Телеста на пять или шесть лет старше меня, а Оросию было тринадцать, когда он заболел. Имелось очевидное объяснение тому, как он мог внушить страх женщине на шесть лет старше, но я не думаю, что дело было в этом. – Не волнуйтесь, – сказал я. Телеста не хотела об этом говорить. – Я не волнуюсь. Я знаю, Оросий твой брат, Катан, но умри он сейчас, и в Фетии мало нашлось бы людей, кто стал бы по нему горевать. Никто из его родственников точно бы не горевал. Палатина его ненавидит, Аркадий заплясал бы от радости и помчался бы назад, чтобы сделаться императором, а Нептуния и бровью бы не повела. Нептуния была матерью Палатины, теткой Оросия. Я поймал себя на том, что не хочу думать об императоре, пока в моей памяти все еще выгравированы слова Салдерис. Я попрощался с Телестой и под проливным дождем пошел обратно в консульство Скартарисов. Голова у меня была забита полосами течений, штормовыми циклами, ураганами, циклами Кориолиса и картинами опустошенных островов Уолдсенда, бесплодных скал, где когда-то зеленели джунгли и плантации. Таков мог быть эффект штормов, примененных не там, где надо, и не так, как надо. Через два дня Мауриз заплатил капитану-владельцу грузового галеона непомерную сумму, чтобы он отвез нас в Калатар. Капитан отказался брать на борт больше десяти пассажиров, поэтому солдаты, уцелевшие при разрушении «Призрачной Звезды», остались в Илтисе на попечении консула.
Сархаддон и Мидий уже, наверное, прибыли и совершили свой триумфальный вход, подумал я, глядя, как Тандарис, столица Калатара, обретает свои очертания на склоне горбатого холма прямо по курсу. Солнце, должно быть, село, потому что небо было однообразно темно-серым, разрывы между туч исчезли. Снова шел дождь, и я начинал ощущать последствия долгого пребывания на палубе в мокрой одежде. Я спускался вниз около часа назад, чтобы обсохнуть и переодеться, а теперь стоял на юте, завернувшись в штормовой плащ, и следил за огнями Тандариса, загорающимися в темноте. – Было бы хорошо увидеть его днем, – сказала Палатина, останавливаясь возле меня. – Думаешь, он всегда такой? Я пребывал в более общительном настроении, временно утратив свою тягу к одиночеству, и обрадовался ее появлению. Палатина, как и я, куталась в длинный плащ с капюшоном, похожий на сутану жрецов. Разница заключалась в том, что наша одежда была тяжелой и нескладной, тогда как жрецам обычно выдавали более легкую, сшитую специально для них и этого климата. – Как тут с тропическими болезнями? – поинтересовался я. Калатар казался раем для насекомых-кровопийц. – Иногда ты бываешь до жути мрачным типом. Ты же фетиец – ты не подцепишь ничего серьезного. Тема действительно была довольно мрачная, но она тревожила меня. В Цитадели не было комаров и опасных лихорадок, но почти все, кроме Палатины, провели по нескольку дней в постели, проклиная свой приезд на остров, когда подхватывали ту или другую безымянную болезнь. Палатина, конечно, ни разу ничем не заразилась. – Тебе хорошо говорить. Когда я последний раз был в Фетии? – Это врожденное, – пояснила моя кузина раздражающе поучительным тоном. – Если бы мы все время заражались всеми этими болезнями, мы бы не выжили. «Да, – подумал я, – но то Фетия. А здесь другой климат». Я буду не слишком полезен как иерарх, валяясь в бреду от какой-нибудь неприятной болезни из досаждающих этому острову. И в том состоянии невозможно будет сбежать, что беспокоило меня больше, чем мысль о самой болезни. – Наши послы обычно прекрасно себя здесь чувствуют. – Палатина уловила ход моих мыслей. – Ты тоже будешь здоров. К счастью, море не было бурным, иначе нам пришлось бы встать на якорь в виду берега и причаливать на рассвете. А так капитан повел свой корабль на внешний рейд Тандариса и подождал, пока подошла портовая галера, скользя по черной воде, чтобы взять нас на буксир. На ее носу и корме горели фонари на огненном дереве. Один из офицеров и несколько солдат поднялись на галеон для проверки. – Зачем вы пришли? – спросил офицер, одна из группы фигур, сгрудившихся в свете лампы на палубе. Он задавал официальные вопросы. – Здесь небезопасно. – Нас наняли, – ответил капитан, в его голосе проскользнуло беспокойство. – Фетийские шишки. – Большие шишки? – Достаточно большие, я надеюсь. – Это был Мауриз, выходящий на палубу. – Насколько здесь опасно, центурион? – Новый генерал-инквизитор прибыл пять дней назад с указом от Премьера. Они уже начали арестовывать людей и тащить их в трибуналы. – Офицер слегка повернулся. Его типичное калатарское лицо было неестественно бледным, и он выглядел осунувшимся и усталым. – Скоро они снова будут сжигать людей – еретиков, схваченных по пути сюда. Я обязан спросить, господин, кто вы? – Мауриз, Верховный комиссар клана Скартарис. – О, вы у них в немилости. – Офицер уставился на него с ужасом, и я увидел тревогу на лице капитана. – У меня есть приказ сообщить властям Сферы, если вы прибудете. – Как же они мне надоели! – буркнул Мауриз. – Спасибо, что сказали мне, центурион. Полагаю, фетийский вице-король все еще здесь? – Да, он здесь. – А представитель флота? – Честное слово, не знаю. Нигде в Калатаре нет имперских кораблей. Мы с Палатиной переглянулись. Почему нет? Император отозвал их, чтобы предоставить Сфере полную свободу действий, или за этим кроется что-то другое? Но пока мы строили догадки, центурион добавил: – Сакри постоянно следят за портом, и с ними всегда два-три инквизитора. Больше он ничего не сказал, как Мауриз на него ни давил. Спор прервали несколько моряков галеона. Они отвели капитана в сторону, подальше от Мауриза и офицера. Нас двоих, стоящих в тени, они не заметили. – Стоит ли причаливать, капитан? Экипажу не нравится эта история с инквизицией. – Это говорил боцман, невысокий, мощно сложенный человек с бритой головой. Всегда готовый помахать кулаками, как заметил я во время плавания, но не задира. – Дома – другое дело, но здесь к таким делам относятся всерьез. – Ага, костры, и трибуналы, и всякое такое. – Я не узнал говорящего, но голос звучал нервозно. – Одно дело – Илтис, другое – как здесь. – И кругом инквизиторы. – Боцман зыркнул по сторонам, будто опасаясь подслушивания. – И если этих фетийцев ждут… – То есть вы предлагаете уходить, даже не оставаясь здесь на ночевку? – спросил капитан. Третий человек, возможно, парусный мастер, выразил свое согласие. – Припасов у нас достаточно. Пресную воду можно набрать в Мефисе. Пассажиры перейдут на буксир, и мы выйдем из Внутреннего моря еще до рассвета. – Я им предложу, – сказал капитан и вернулся к Мауризу и офицеру. – Центурион, моя команда не сойдет на берег, поэтому не могли бы мы пересадить наших пассажиров и сразу уйти? – Мы наняли вас, чтобы в Тандарис доставили нас вы, а не калатарские власти. – Простите, лорд Мауриз, но это частный корабль. Если команде не понравится то, что я делаю, меня могут сместить, и вам от этого лучше не будет. И мы возьмем с вас плату не полностью. Мауриз взглянул на троих моряков-зачинщиков, потом снова на капитана. Стояла тишина, если не считать непрерывного шума дождя и воды, капающей на палубы. Один из калатарцев играл с рукояткой ножа. – Хорошо, – нехотя уступил Мауриз. – Я вычту одну пятую из того, что я согласился заплатить, потому что вы не доставили нас в Тандарис. Возвращайтесь домой и потратьте эти деньги в Илтисе, где все инквизиторы – образцы добродетели. Капитан хотел было заспорить, но боцман покачал головой. Через несколько минут после того, как центурион поднялся на борт со своими новостями, команда торгового корабля, готовая храбро сражаться с ужасными условиями зимы, превратилась в испуганных кроликов. И это они еще ни одного инквизитора не видели. С очень хорошо знакомым чувством в животе я спустился в каюту за своей сумкой. Мы еще не ступили на Калатар, а тень Сферы снова накрыла нас. Команда галеона молча смотрела, как Мауриз вручил капитану урезанную плату и вслед за своим багажом спустился с борта качающегося галеона в портовый буксир. Один за другим мы последовали за Скартарисом, занимая почти все свободное пространство буксира. Он казался опасно перегруженным, но никто из смуглых калатарских гребцов не роптал, когда галера отошла от борта галеона и направилась к внутренней гавани. Пелена дождя скоро превратила галеон в большую, неясную тень, крики капитана и скрип мачт стали едва различимы в шуме воды. Затем остались видны только фонари. Медленно повернувшись кругом, корабль исчез в ночи. – Центурион, ваш приказ включает что-нибудь еще, кроме сообщения властям Сферы? – сухо спросил Мауриз. Он стоял ровно, несмотря на качку. – Нет, но мне придется вас задержать, – ответил офицер. – У вас нет таких полномочий. Пошлите гонца, если хотите, но ваш приказ – не ордер на мой арест. – Все изменилось, комиссар. Весь Калатар теперь под правлением Сферы. Мы должны делать то, что требуют инквизиторы, иначе нас самих обвинят в ереси. – Значит, Сфера стоит выше закона и императора? – Зависит от того, что вы имеете в виду под законом, господин, но в действительности, да. Власть в Калатаре – Сфера, а не Фетия. Мы не защищены светским законом. – Вот и до этого, наконец, дошло, – печально заметила Телеста. – Сфера больше не утруждает себя признанием никакого закона, кроме своего собственного. – Чей еще закон есть в Калатаре? – возразил центурион. – Императору все равно, фараона нет. Поживи вы здесь, вы бы поняли, что тут творится. Но вы горазды только наблюдать из своих воздушных замков в Фетии и требовать, чтобы нам дали права, когда это вас устраивает. – Права не ДАЮТ. Права ИМЕЮТ. Включая право на закон, которое Сфера так беспечно игнорирует. – Как это часто бывало, в тоне Мауриза сквозило презрение. – И император довольно скоро позаботится о Калатаре, потому что если он этого не сделает, то может потерять свой трон. Я подумал, не становится ли Мауриз чересчур самонадеянным? Но офицер принял это за пустую болтовню фетийского дворянина и не потрудился отвечать. Теперь нас со всех сторон окружали корабли, в основном калатарские суда с косыми парусами, низкобортные и узкие, предназначенные для быстрого перехода через сравнительно спокойное Внутреннее море. Но множество мест у причалов пустовало, и попадалось очень мало более крупных кораблей, апелагских галеонов. Был один, стоящий на якоре дальше в море. Его кормовые иллюминаторы ярко светились, и внутри двигались люди. Но он казался исключением. Возможно, это был сторожевой корабль Сферы. Или он принадлежал кому-то, кто сотрудничал с ней, как лорд Форит в Танете. Танет. Интересно, как дела у Гамилькара? Удалась ли его попытка свергнуть лорда Форита в том солнечном городе на другой стороне мира, где Сфера – это религия, а не правительство? Вероятно, Гамилькар еще не ждет от нас известий, и я подумал, что он вряд ли их получит. Мы обещали прозондировать для него почву у диссидентов, но это было давно, с Равенной в роли проводника и до прибытия инквизиции. А Илессель, уехавшая с Гамилькаром, чтобы увидеть, на что похожа жизнь в Танете, свободном от любого вмешательства Сферы, – она наслаждается жизнью? Я все еще думал о них, когда буксир остановился у стенки причала рядом с конторой коменданта порта. Центурион и двое его людей высадились и жестами велели Мауризу и всем нам следовать за ними. Впервые в жизни я ступил на Калатар – под проливным дождем зимнего вечера на мокрые камни пустого, темного причала. Земля под ногами ощущалась той же самой, но все почему-то было другим. Как бы ни сложились обстоятельства, я наконец-то был в Калатаре.
Часть третья ПЕПЕЛ РАЯ
Глава 17
Фонари из огненного дерева горели у ворот дворца вице-короля, призрачно светясь сквозь проливной дождь. Вставленные в ниши монолитных воротных столбов, по три с каждой стороны, они придавали всей сцене нереальность, превращая ее в пейзаж из какого-то древнего прошлого. По обе стороны ворот высокие стены уходили в темноту, их огромные камни были окрашены в тускло-красный цвет, который казался почти черным. Цвет Таонетара. Но последний осколок Таонетарной империи лежал за много миль отсюда, окутанный тучами, а мы стояли на залитой дождем улице в Калатаре, зимней ночью. Маленькая группа людей, съежившихся под плащами, не имеющих ни того великолепия, ни силы, которыми они обладали в Рал Тамаре всего несколько недель назад. Маленькая дверь распахнулась, и вышел другой калатарский офицер, закутанный в черный плащ. – В чем дело, центурион? – резко спросил он нашего провожатого, явно недовольный, что его беспокоят. Как и следовало ожидать, центуриону не дали ответить. – Я Мауриз, Верховный комиссар клана Скартарис, и как фетийский чиновник я прошу немедленной аудиенции у вице-короля. Я не знал, кто здешний вице-король. Их было трое, и, насколько я помню, никто из них не был фетийцем, но загадочные слова центуриона, сказанные раньше, о слабости фетийской власти в Калатаре тревожили меня. Внимательно изучив Мауриза, офицер кивнул. – С вами хочет говорить инквизиция, но это не моя проблема. Входите. Вы тоже, центурион. Один за другим мы шагнули через маленькую дверь в узкую сторожку, в первый раз за эту бесконечную ночь выйдя из-под дождя. За сторожкой еще несколько отдельных факелов освещали мрачный двор с пальмами и безмолвным фонтаном. Вокруг двора тянулась освещенная колоннада, сухая и гостеприимная. Было почти неизбежно, что после высадки мы оказались здесь, так как сопротивление центуриона было быстро сломлено раздражительностью Мауриза и угрозами так или иначе вызвать вице-короля, если его, Верховного комиссара, немедленно не отведут во дворец. После того как мы четверть часа брели вверх по холму от гавани, и земля под ногами качалась словно палуба корабля, я был благодарен за сравнительное тепло и крышу, защищавшую от дождя. Меня все еще слегка покачивало, но это было уже не страшно. Когда дверь за охранниками центуриона закрылась, дежурный офицер подозвал своего заместителя. Они шепотом поговорили под неумолчный шум дождя, и заместитель побежал в колоннаду. Промелькнув тенью на фоне крашеных стен, он исчез во дворце. – Кто этот вице-король? – как можно тише спросил я Палатину. – Понятия не имею, – ответила девушка. – Был один хороший, он правил около десяти лет и немного сдерживал Сферу, но следующий никуда не годился. Я думаю, его выгнали президенты кланов. Не знаю, кто его сменил. Дежурный офицер снял свой черный плащ, оставшись в простой форме с эмблемой трибуна, и центурион спросил его, что делать дальше. Из караульного помещения появилось еще несколько солдат – выражения их лиц очень отличались от выражений на лицах наших сопровождающих. Я решил, что это фетийско-калатарские войска, защищенные Империей от преследования инквизиции. Дверь в колоннаде снова открылась, и заместитель дежурного офицера вышел на балкон. – Вице-король примет вас через несколько минут! – крикнул он во двор. – Поднимайтесь немедленно. Мы с Палатиной вопросительно переглянулись и пошли из караульного помещения в плавно поднимающуюся колоннаду вслед за трибуном. Свет здесь был теплее, без неземной бледности защищенных факелов снаружи, и внутри колоннада была выкрашена в яркие красные и голубые цвета остального города. На сухом каменном полу за нами оставались лужи, но я был рад вернуться в цивилизацию после целой вечности, проведенной на постоянно сыром галеоне. – Чувствуешь, пахнет пряностями? – спросила Палатина, когда дверь снова открылась и в галерею потянуло ароматным теплым воздухом. Высыпавшие из двери слуги помогли нам снять промокшие плащи. Я не ощутил большой разницы, потому что и под плащом был изрядно мокрым, но с облегчением избавился от этой тяжести. Судя по пятнам краски на плаще, дождь окончательно смыл мою маскировку. Я очень надеялся, что больше в ней не будет нужды, так как Матифа осталась в Илтисе. Затем нас провели через широкую дверь в просторный, ярко освещенный холл с мраморным полом. «К чему эта торжественная встреча?» – спросил я себя, благодарно принимая полотенце, чтобы вытереть лицо. Казалось, переступив порог, мы попали в совершенно иной мир, почти подавляющий из-за внезапности перехода. У меня закружилась голова, скорее всего от усталости, и я на секунду прижал к ней полотенце. Головокружение прошло так же быстро, как началось, и я огляделся по сторонам. Все, кроме Мауриза, с облегчением переводили дух. Скартарис, естественно, выглядел так, будто ничего другого и не ждал. Когда слуги удалились, в одном из коридоров, ведущих из холла, появились два человека. Я тупо уставился на них, но в следующую минуту один из них крикнул: «Катан! Палатина!» и бросился вперед, чтобы сдавить меня в медвежьих объятиях. Не успел я оправиться от энтузиазма Лиаса, как Персея обняла меня столь же горячо, но не так травматично. Я был просто ошарашен, увидев моих старых друзей по Цитадели. Как они здесь оказались? Хотя при их связях этого вполне можно было ожидать. Но как чудесно увидеть, наконец, дружеские лица! – Что вы здесь делаете? – радостно улыбаясь, спросила Персея. – Мы пришли встретить опасного высокопоставленного фетийца от имени вице-короля, а находим здесь вас. – Вот этот опасный высокопоставленный фетиец, – сказала Палатина, указывая на Мауриза. Тот наблюдал за нами с веселой улыбкой, которую я давно не видел на его лице. Лиас повернулся к фетийцу. – Примите мои извинения, лорд Мауриз. Я здесь, чтобы передать приветствия вице-короля. – Не очень искренние, учитывая неприятности, которые я доставляю. – Возможно. Но он безусловно вас примет. – У Лиаса и Персеи поверх калатарской одежды были надеты белые мантии вице-королевской службы, и выглядели они оба очень официально. – Как здорово снова видеть вас, – сказал Лиас, опять поворачиваясь к нам двоим. – Вице-король будет очень рад. – Почему? – спросила Палатина, но вице-король сам ответил ей, появляясь варке впереди нас. Он казался похудевшим, но при виде нас его лицо озарилось, и он с улыбкой зашагал вперед. На нем тоже была форма, ничем, не украшенная, если не считать адмиральских. звезд – апелагских звезд, не кэмбресских. Второй раз за ночь я испытал шок удивления – слишком много для моего усталого ума. Возможно, какая-то из Стихий все-таки охраняла нас, если в конце этого долгого путешествия привела нас к единственному высокопоставленному апелагу, которого мы знали и которому – до некоторой степени – могли доверять. – Приветствую вас, Мауриз, – проронил вице-король, кивая Верховному комиссару. Напряженность в его голосе исчезла, когда он повернулся к нам. – Катан, Палатина, я рад вас видеть. – Поздравляю с повышением, – промолвил Мауриз, точно повторяя слова Равенны, сказанные этому человеку, когда я впервые с ним встретился, всего несколько месяцев назад. – Немалый пост – вице-король Калатара. – И целого моря проблем, – вздохнул Сэганта Кэрао. – Но прошу вас, входите. Проходя с ним через арку в следующий ярко освещенный коридор, я все никак не мог поверить, что Сэганта – вице-король Калатара. Равенна назвала его истинным политиком, человеком, который знает, когда поменять сторонников, и чье сочувствие к еретикам было расхожим товаром. Погибни мы – а особенно Равенна – в Лепидоре, он никогда не простил бы этого Сфере и остался бы верным попечителем моего города. Но это не изменило бы его политического приспособленчества, и я сомневался, что он когда-нибудь задумался бы о мести. Но насколько гибка его мораль? Кэмбресс, заведомо светский, был одним из двух смертельных врагов Фетии, а здесь, рядом с нами, шел адмирал и экс-саффет Кэмбресса, служащий фетийским вице-королем в контролируемом Сферой Архипелаге. Потребуется изрядно поднаторевший в казуистике философ, чтобы это оправдать. По крайней мере мы благополучно прибыли сюда, в Калатар, и во дворце вице-короля мы могли встретить людей куда хуже Сэганты. Вице-король открыл боковую дверь и пригласил нас в приемную, к счастью, обставленную креслами и диванами, а не тахтами, хотя вся мебель была в калатарском стиле. Это была дипломатическая приемная, явно выбранная специально для Мау-риза. И краска на стенах, несомненно, была настоящим золотом. – Садитесь, – предложил Сэганта, веля одному из слуг принести напитки. Сам он встал перед одним из окон, разглядывая нашу группу. Мауриз тоже остался стоять. – Я буду вполне откровенен, комиссар Мауриз, и покончу с этим сейчас же. Затем нам, возможно, удастся прийти к какому-то решению, – заговорил вице-король, не дожидаясь вина. – Ваше прибытие сюда нежелательно, оно подрывает имперскую политику и противоречит желаниям фараона. – Как я уже сказал, адми… лорд вице-король, – я не знал, умышленная это оговорка или нет, – я фетийский гражданин и чиновник клана Скартарис. Я могу ездить, куда хочу. – Совершенно верно, но на подготовку восстаний обычно смотрят с неодобрением. – Вы открыто предполагаете, что я революционер? Мои республиканские взгляды хорошо известны, но только жрец счел бы, что революционер и республиканец – это одно и то же. – Я не предполагаю, Мауриз. Я знаю, – холодно молвил Сэганта. Я увидел беспокойство в глазах Лиаса и Персеи, которые сидели рядом, наблюдая за нами. Я надеялся, у нас еще будет время пообщаться. Позже, как только представится возможность. Я не желал иметь с этой интригой ничего общего, но понимал, что это пустые надежды. Что рассказала им Равенна о заговоре фетийцев? Наверняка она была здесь, иначе Сэганта никогда бы не заподозрил, что замышляет Мауриз. На секунду мне захотелось, чтобы она рассказала Сэганте все, чтобы он подавил весь этот план в зародыше. Но теперь идея Скартариса стала для меня ббльшим, чем нежелательное осложнение: это был шанс нанести Сфере и моему брату ответный удар. – От ваших многочисленных шпионов? – резко спросил Мауриз, очевидно намереваясь блефовать до самого конца. – Вы сами играете в опасную игру, вице-король, и находитесь в гораздо большей опасности нарушить свою верность, чем я. – Речь не обо мне. Сейчас я – власть на этой земле, и только Рантас и император могут меня сместить. – Сэганта вздохнул, устремляя взгляд на Мауриза. – Возможно, мое положение далеко не прочно, но император – самая меньшая из моих проблем в данный момент. И в моих интересах сохранить все как есть. – Я далек от того, чтобы комментировать назначение бунтовщика и иноземца вице-королем. – Как вы любите говорить в Селерианском Эластре, Кэмбресс – это часть Империи, и его используют в целях империи. Как и законы Калатара и Фетии, которые весьма конкретны в том, что касается измены. – А где доказательства? – спросил Мауриз, кривя губы, и с бокалом вина в руке стал прохаживаться вокруг дивана, на котором я сидел. Я тоже держал бокал, хотя сам не заметил, откуда он взялся, но пить не хотел. Я слишком устал. – Вы обвиняете меня в заговоре против фараона Калатара, но даже будь я калатарцем, основания для такого обвинения все равно были бы довольно шаткими. А в Фетии республиканство не преступление. – Я целиком согласен с тобой по второму пункту, но есть разница между республиканством и революцией. – Я снова спрашиваю, где ваши доказательства? Кто вам это сказал? Мауриз говорил напористо, уставив в вице-короля обвиняющий палец. – Фараон, – ответил Сэганта после короткой паузы. – Она считает своего информатора надежным, и, как ее регент, я действую от ее имени. Законный правитель Калатара обвиняет тебя в государственной измене и заговоре, Мауриз Скартарис. – Это все твоя подруга! – налетел на меня Мауриз. – Не я позволил ей все слушать! – ответил я, вскакивая с дивана. – Равенна никого не предала. Ты не принял никаких мер предосторожности и не потрудился проверить, кто она такая. Я думал, хитрость – вторая натура любого фетийца. – Ты хочешь сказать, что виноват я? – процедил Мауриз, и его лицо стало напряженным, как всегда бывало, когда он сердился. – Ты с самого начала знал! – Да, знал, и, конечно, я тебе не сказал. Я гораздо больше уважаю ее, чем когда-нибудь буду уважать тебя. Ты считаешь, что твоя надменность и высокое положение выручат тебя в любых затруднениях? Ни здесь, ни в любом другом месте, которым твой клан не владеет, так не получится. Мауриз был взбешен, но я не отступал, зная, что здесь все поддерживают меня, а не Скартариса. – Тише, тише! – сказал Сэганта, вставая между нами с видом истинной власти, совершенно не похожим на силу личности, которую Мауриз использовал, чтобы добиться своего. – Успокойтесь. Мауриз, ты ответишь на мои обвинения. – Какие обвинения? Простите, я думал, это приемная, не зал суда. Меня обвиняют в заговоре против фараона? – Мауриз повернулся к Сэганте, полностью меня игнорируя. – Вице-король, у вас нет никаких фактов, никаких свидетелей, никаких доказательств, что я замышляю что-нибудь против кого-нибудь. Если мы закончим этот бессмысленный спор и перейдем к чему-то более плодотворному, всем нам будет куда лучше. Не торопясь садиться, я наблюдал за их противостоянием. Вызов Мауриза повис в воздухе. Он подзадоривал Сэганту обвинить его официально и предъявить Равенну как свидетеля, чтобы ее схватила Сфера. И Сэганта прекрасно это сознавал. Слова, которые он произнес, были очень тихими и очень взвешенными. – Я вполне могу передать тебя Сфере, которая будет безмерно рада обсудить с тобой твои действия в Илтисе. Пусть у них не будет законного основания для судебного преследования, но они могут сильно осложнить тебе жизнь. Помни, я в Калатаре – последняя судебная инстанция. Отменить мои решения могут только Ассамблея или император. Итак, Сэганта знал. Он приглашал Мауриза сыграть козырной картой и использовать меня, чтобы попытаться укрепить свои позиции. Но фетиец был слишком умен. – Осложнять жизнь умеет не только Сфера. Поэтому, вице-король, я предлагаю перестать угрожать друг другу и поговорить о других вещах. – Не думаю, что тебе есть чем угрожать, – спокойно возразил Сэганта. – Все козыри у меня в руках. Сфера хочет отомстить за унижение в Илтисе. Я – единственный, кто может защитить вас от инквизиторов. Консулы кланов сами по себе не смогут это сделать. Здесь – не смогут. Мы будем обсуждать то, что я хочу обсуждать. – И что именно? – спросила Телеста. Она так тихо сидела в сторонке, что мы почти забыли о ее присутствии. – Цель вашего прибытия, – ответил Сэганта. – Никто не поверит, что такая компания пустилась в коммерческую поездку. Скартарис и Полинскарн вместе? Весьма маловероятно. Я знаю, что вы делаете, кто такие ваши спутники. Я не желаю им никакого зла, и я счастлив называть их своими друзьями. И я не хочу, чтобы как-то пострадали вы или лорд Мауриз. – Если вы все это знаете, почему обвиняете нас? Вы все еще не представили никаких доказательств, – напомнил Мауриз и, допив свое вино, поставил бокал на стол. – У меня нет на это времени, – устало промолвил вице-король. – Я встречался с императором всего несколько недель назад. Но здесь полно шпионов, где бы они сейчас ни находились, поэтому я больше ничего не добавлю. У вас нет монополии на разведку. Любой, кто видел императора, увидит сходство между нами. – И что? – спросил Мауриз, не подтверждая и не отрицая намек вице-короля. – Что с того? – Это прекратится, – с полной категоричностью заявил Сэганта, и в его голосе ощущалась тяжелая усталость. Эта усталость была и в Лепидоре, понял я вдруг, оглядываясь на прошлое. Усталость, скрытая под маской политика. – Ты хочешь сместить фараона и поставить у власти своего предводителя, который будет служить интересам Фетии. Нет, неправда. Даже не Фетии. Республиканскому движению. – Если бы такой заговор существовал, он бы вообще не угрожал вашему фараону. Есть законный император и законный иерарх. Иерарх был – и остается – религиозным предводителем. – Мауриз, довольно, – вмешалась Телеста. – Ты не делаешь чести Фетии. Ты просто роешь себе глубокую яму. – А какова ваша роль? – повернулся к ней Сэганта, игнорируя разъяренного Мауриза. – Шпион Полинскарна у Скартариса? Телеста вздернула тонкую бровь. – В шпионы я не гожусь. Моя роль: я не республиканка, но я не люблю императора и хочу изгнать Сферу из Архипелага, на что у меня есть свои причины. За два года с тех пор, как принцесса достигла совершеннолетия, она так и не смогла появиться перед своим народом. Калатар ничего не делает. Если бы вы делали, мы бы помогли. На лицах трех апелагов отразилось откровенное презрение. – Конечно… как вы помогли двадцать четыре года назад, – насмешливо заметил Лиас. – Вы просто избавитесь от своего никчемного императора и поможете нам, когда будете готовы. – Мой клан послал вам на помощь четыре корабля. Четыре корабля, уничтоженных в гавани из-за предательства апелагского президента. Больше никто не посылал. – Странная версия истории! – фыркнула Персея. – Можно подумать, мы никогда ее не слышали. – Вообще-то это правда. Во время Священного Похода из Фетии пришло подкрепление, хотя я до сих пор не знал, какой клан его отправил, – сообщил Сэганта. – Рал Тамар перешел на другую сторону и уничтожил это подкрепление. – Апелагское единство снова в действии, – пренебрежительно обронил Мауриз. – А что сделали лично вы? Вы послали за подмогой за пределы Уолдсенда? А может, набрали армию? Насколько я помню, именно тогда вы осознали свое кэмбресское происхождение и надолго уехали. – Я уехал добиваться помощи, поскольку от вас ее ждать не приходилось, – огрызнулся Сэганта, в первый раз задетый за живое. – Не важно, кто был виноват в последнем Священном Походе. Важно то, что вы пытаетесь заменить фараона иерархом, религиозным лидером, который будет считать нас всего лишь средством для свержения императора. – Я приехал не для того, чтобы обсуждать детали этого подложного заговора. – Нет, ты приехал, чтобы его осуществить. Здесь это считается изменой, и я не могу этого позволить. – Вы неправы, – отрезал Мауриз, направляясь к двери. Прямо перед ней он остановился и повернулся, скрестив руки. – Этот план должен возродить Иерархат, незаконно упраздненный религиозным указом двести лет назад, и заставить Оросия отречься от власти в пользу Ассамблеи. Что неизбежно повлечет за собой изгнание клерикальной падали, которая слишком долго наводняет эти острова. В отношении религии фараон подчиняется иерарху, но иерарх не имеет никакой светской власти. Возможно, это измена, но только против императора. – Пока не зайдет речь о том, кто возглавит это священное восстание, – едко возразил Сэганта. – Уверен, что в вашем маленьком фетийском заговоре найдется место для апелагов. А что станет с вашим главой после переворота? Вряд ли ты убедил, иерарха, что его служба продлится хоть на секунду дольше, чем будет абсолютно необходимо. Чтобы он отрекся от власти, как же. Ты хочешь положить конец императорской династии, самой идее императора, но прежде чем это случится, три человека должны будут умереть. Император, иерарх и их кузен Аркадий. Потому что, если они не умрут, Мауриз, ты никогда не будешь в безопасности. – Мы не убийцы, Сэганта! – вспылила Палатина, почти выскакивая из своего кресла, в котором молча сидела, кипя от ярости. – Вы принимаете нас за глупцов? Фетия могла бы стерпеть смерть Оросия, но не более. Нам нужен иерарх! Нам нужен Аркадий! Вы правда думаете, что Фетийская республика устроила бы Сферу? Жрецы могут контролировать монархов, как вы знаете, но не республики. Вы кэмбрессец, ради Рантаса – вы же сами фактически вышвырнули их! – Извини, Палатина, но Фетия никогда не заботится ни о чьих интересах, кроме своих собственных. Это была удивительная жанровая картина, остановленный момент: надменный Мауриз, наблюдающий у двери, в его сверкающих глазах видна расчетливость; Палатина, свирепо взирающая на Сэганту; сам вице-король, стоящий с решительным видом, сжав руки за спиной; Лиас и Персея, напряженно следящие за перепалкой; Телеста, обособленная и бесстрастная в своем углу. Факелы слегка мерцали – признак плохого качества огненного дерева. Как ни странно, тишину нарушила Телеста: – А вы и о чужих интересах думаете, так надо полагать? Все наши взгляды относительны, конечно, но мы делаем то, во что верим, потому что мы – фетийцы и хотим помочь Фетии. Мауриз фетиец, Палатина, я… и Катан больше фетиец, чем он думает. Или вы хотите нашей помощи, или вы хотите независимости, но нельзя же критиковать нас за то, что мы изоляционисты и империалисты одновременно. Сэганта взял со стола полный бокал вина и поднес его к факелу. На противоположную стену упала длинная тень. – Фетийская империя – это иллюзия. Она кажется гораздо больше, чем есть. Ее тень накрывает весь мир, но это всего лишь тень. – Он снова опустил бокал. – Красивая, как этот бокал, но. хрупкая. – Сэганта стукнул по нему ногтем, и прозвучал тонкий, диссонирующий звук. Секунду я думал, что он сейчас бросит бокал, но этот жест был бы не в его стиле. Он поставил бокал обратно на стол. – А что осталось от Калатара после двухтысячелетней истории? – все тем же тихим тоном спросила Телеста. – Когда-то у вас была своя империя, в те дни, когда Техама еще что-то значила. Две тысячи лет назад, когда в Фетии еще никто не жил, не было ничего, кроме Техамы и Таонетара. Техамское Содружество, протянувшееся на тысячи миль во все стороны. На тысячи миль от вашего центра, острова Калатар. То, что сначала казалось просто очередным аргументом в споре, оказалось чем-то большим. Я увидел, что все глаза устремлены на Телесту, а она говорила нам такое, чего я никогда раньше не слышал. – Мир тогда был пуст. Он и сейчас еще очень пустой за пределами известных нам областей. Есть только бесконечные мили неизведанного океана. Но в те времена Калатар был сердцем империи – Калатар и плато Техама. Поскольку его жители были людьми рифов и океана, внутренние моря считались для них священными. Поэтому они построили здесь города и были правителями всего известного им мира. Содружество просуществовало почти тысячу лет. Сейчас вряд ли где-нибудь найдутся письменные свидетельства о нем, и из числа входивших в него народов не осталось никого, кроме эксилов. Когда фетийцы прибыли сюда триста лет назад, Калатар был автократией, фараон – богом-королем, и никаких воспоминаний о Содружестве не сохранилось. И Калатар, и Фетия имели свои эпохи славы. Разница в том, что у нас до сих пор есть империя, мы до сих пор можем служить примером. Сфера чужда нам так же, как вам. Мы – люди моря, не суши. Вся наша жизнь сосредоточена вокруг океана, моря и всего, что в нем есть. И нигде в океане нет ничего, отдаленно похожего на огонь. Так что у нас может быть общего со Сферой? «А что у нее может быть общего с кем-нибудь?» – спросил я себя. Почему Огонь? На Архипелаге было очевидно, что все зависит от Воды, что все произошло из моря. Если я правильно помнил, нигде на Архипелаге почти нет фермерских угодий, если не считать таковыми фруктовые сады и парки, теснящиеся вокруг городов. Нет ничего, кроме леса, и камня, и песка, на сотнях тысяч островов, уходящих далеко за пределы известного мира. Легко было забыть, что есть место, где Архипелаг кончается и начинается неизвестный мир. Я совсем не о том пытался размышлять, но от усталости мои мысли разбредались в разные стороны, и я все еще стоял. – Надеюсь, вы говорите не то, о чем я подумал, – мрачно промолвил Лиас. – Я говорю, что оба наших народа должны спасать себя, – закончила Телеста, – но Фетия может повести за собой остальной мир. Архипелаг последует за фараоном, но он последует и за нами. И у нас есть ресурсы, деньги и корабли, чтобы это стало возможным. У вас их нет. Все просто. – Какой удобный довод для строительства империи! – сердито заговорила Персея. – Разве у Этия было что-нибудь из всего этого, когда он нанес поражение Таонетару? Все ваше богатство, ваши ресурсы – на что вы их тратите? На то, чтобы президент Декарис и император могли содержать свои гаремы. Вы не лучше хэйлеттитов. Сделайте Фетию снова сильной, и мир будет вас уважать, но до тех пор мы будем относиться к Империи с тем презрением, какого она заслуживает. Я служу фараону, ее вице-королю и никому другому. Лиас одобрительно кивнул, а Сэганта слегка поморщился. Сам не знаю, когда я начал замечать эти крохотные признаки эмоций. Вице-король не хотел, чтобы Персея и Лиас вступали в разговор. Но то, что они сказали, было слишком близко к избранной им линии, чтобы Сэганта не согласился. – Спасибо за поддержку, Персея, – натянуто поблагодарил вице-король. – Некоторые из вас очень устали. Я предлагаю прерваться на ночь. Вам предоставлены комнаты, а утром мы продолжим нашу дискуссию. Пожалуйста, не пытайтесь покинуть дворец – моим людям приказано следить, чтобы вы оставались внутри. – Сэганта позвонил в колокольчик, скромно висящий на стене, и дверь открылась. – Лиас и Персея, покажите моим гостям их спальни и обеспечьте их всем необходимым. Мы гуськом вышли из приемной, а он остался стоять перед окном, провожая нас озабоченным взглядом. Это был настоящий Сэганта Кэрао, не тот человек, которого мы знали в Лепидоре. В коридоре Лиас и Персея зашагали рядом со мной и Пала-тиной, старательно не замечая двух фетийцев. Казалось, что им чужда дипломатическая тонкость, и я удивился, почему Сэганта нанял их в помощники. – Мне так жаль, что вам пришлось выдержать этот разговор, – сказала Персея, заметно расслабляясь. – У вас обоих измученный вид. – С чего им быть бодрыми? – хмыкнул Лиас. Теперь, когда здоровяк улыбался, он показался мне более знакомым. Но в его улыбке было меньше той открытости, которая всегда его отличала. Они оба неуловимо изменились, и я не был уверен, к лучшему ли. – Помните, мы целую ночь пробирались ощупью по джунглям? На заре все походили на живых мертвецов, вытащенных из недр земли. – Некоторые и без того походят на земные элементали, – парировала Персея, пристально разглядывая Лиаса. – А некоторые умеют изнурять других, не приближаясь к джунглям, – ответил здоровяк, и в эту минуту он стал очень похож на прежнего Лиаса. Но их болтовня была слегка натянутой, лишенной былой легкости.Примерно через полчаса, съев быстро приготовленный ужин и смыв с себя соль, я сел за маленький письменный стол у себя в комнате. Ложиться спать не хотелось из-за неясной мысли, мелькавшей на краю моего сознания после импровизированного урока истории Телесты. Моя спальня не отличалась роскошью. Стены были выкрашены в огненный рыжевато-красный цвет, а на плиточном полулежали желтые ковры. Но она была лучше всех комнат и гостиничных номеров, в которых я останавливался с тех пор, как уехал из дома. Разве что в Илтисе у меня было вполне удовлетворительное жилье – но я не хотел вспоминать Илтис. Я не удивился, когда спустя несколько минут в мою дверь постучала Персея. Она уже сняла официальную белую мантию и осталась в простой зеленой тунике. – Привет. – Я слабо улыбнулся, встал и предложил девушке кресло. – Я весь день просидела в креслах, поэтому воспользуюсь кроватью – если не возражаешь? – Тебе не нужно спрашивать. – Ты, как всегда, вежлив. – Персея помолчала. – Я сожалею о своей вспышке там, в приемной, но я сказала, что думаю. Если я правильно поняла, ты не хочешь иметь ничего общего с их заговором? На самом деле ты ни в чем не уверен. Я не думал, что меня так легко раскусить. Впрочем, мы хорошо знали друг друга – когда-то мы даже были любовниками. Осталось только понять, с какой целью она пришла. Каков ее политический интерес, ведь он, кажется, есть у всех? – Да, не уверен, – признался я, снова садясь. – Не беспокойся, я пришла не уговаривать тебя примкнуть к моей партии. У меня нет партии, но мне не нравится Мауриз. Телеста, кстати, тоже. Она кажется безобидной, но это не так. – Я бы не назвал ее безобидной, но… – Телеста историк, и хороший историк, нам следует это уважать. Но она использует свои знания на пользу собственного дела, приводит исторические факты, чтобы подкрепить свои доводы. Она делает это так хорошо, что ты не замечаешь, как это происходит. – Я думал, у тебя нет своего интереса. – У меня нет. Кажется, Телеста придерживается более умеренных взглядов, чем Мауриз, и поэтому должна быть более нейтральной. Я не говорю, что это не так, просто она не столь беспристрастна, как утверждает. – А ты? – Прежде всего, Катан, я твой друг. Я не участвую ни в каких заговорах. Я вижу, что тебе плохо. Прежде чем ответить, я помолчал – чуть-чуть, но и этого хватило, чтобы обнаружить свои колебания. – Ты хочешь быть иерархом? – прямо спросила Персея. – Скажи мне прямо. То хрупкое обязательство, что я принял на себя в Илтисе, дрогнуло и распалось на части. Я забился в кресло, вновь стыдясь своей слабости. С самого Рал Тамара мной помыкают. Я слишком нерешителен, чтобы чего-нибудь достичь, чтобы встать на ту или другую сторону. Я презирал себя за это, но, кажется, был не способен что-либо изменить. – Нет. – Я заставил себя поднять глаза и четко произнес: – Совсем не хочу. – Почему? – Что значит почему? – Почему не хочешь? Расскажи мне. Почему ты предпочел бы остаться безвестным эсграфом и магом, нежели быть иерархом Фетийской Империи? – Зачем мне быть иерархом, Персея? Я не религиозный предводитель. Я вообще никакой не предводитель. Как я могу кого-то убедить, в том, во что сам не верю? Чем я заслужил такую честь – только своим происхождением? – Разве Лечеззар сколько-нибудь лучше тебя? – Я не религиозный предводитель! – повторил я, раздосадованный, что Персея этого не понимает. – Я не мессия и не буду мессией. Я родился в семье, где каждый со странностями, но очень далеко от нее ушел. Меня воспитали не как Тар'конантура, и я не собираюсь им становиться. Пока я говорил, Персея не сводила с меня своих спокойных зеленых глаз. В них отражались печаль и сочувствие. – Катан, ты действительно готов всю жизнь служить океанографом? Проводить эксперименты, путешествовать по побережью, спорить с коллегами, сочинять бюджетные заявки? Это та жизнь, которую ты хочешь вести? – Да, да, – свирепо отрезал я. – И можешь сколько угодно подчеркивать отрицательные стороны. Разве все должно сводиться к политике? – И ты сможешь спокойно сидеть и наблюдать за событиями, за возвышением или падением Сферы? Видеть еще один Священный Поход на Архипелаг, нашествие инквизиторов? Быть далеким зрителем, когда Оросий пошлет на Архипелаг свой флот и начнет войну? Скорбеть на похоронах очередного республиканского лидера, убитого людьми императора в зале заседания Ассамблеи? А что будет, когда ты услышишь о смерти последнего фараона Калатара? – Неужто каждый должен заниматься политикой? – На Архипелаге каждый вынужден ею заниматься. Но не все имеют твои таланты, как бы они тебе ни достались. Я не получаю удовольствия, говоря о людях правду, как сегодня. Особенно о фетийцах. Им нужна реставрация, возрождение. Нам нужно освобождение. Тебе незачем делать это в одиночку, да ты и не сможешь. Но ты – тот, кто ты есть, и поэтому ты способен помочь. Персея была очень рациональна и уравновешенна. Ее продуманная аргументация явилась полной противоположностью разносу, который устроила бы мне Равенна и который был мне необходим, чтобы я перестал себя жалеть. Но Равенна меня бросила. Она недостаточно мне доверяла, чтобы взять с собой, когда я с радостью уехал бы. – Помочь, соглашаясь с планом Мауриза и Телесты? Если они победят, моя жизнь превратится в череду пустых церемоний и ритуалов, а я – в подпорку для их республики. – Помочь, делая то, зачем ты сюда приехал, – прямо сказала Персея. – У тебя есть своя идея, свой план, ничего общего не имеющий с Мауризом, или Телестой, или Сэгантой, или кем-то еще. Равенна не сможет одна найти «Эон», а Палатина слишком занята своей республикой. – Снова став серьезной, Персея продолжила: – Лиас тебе поможет, и мы найдем других людей, кому можно доверять и кто мог бы что-то знать. Океанографов, моряков, еще кого-нибудь полезного. – Найти «Эон»? – тупо переспросил я. Должно быть, Лиас ей рассказал. Я писал ему об этом корабле. – Да. «Эон» даст тебе независимость. Возможно, его будет трудно использовать и еще труднее найти, но командующий таким кораблем никогда не станет марионеткой. Эти слова прозвучали просто, и хотелось схватиться за них, как за спасательный круг. Но представив себе, что я нашел «Эон», я словно наяву увидел, как набрасываются на него по-волчьи со всех сторон все, кто в нем заинтересован, прорываясь через мою слабость и нерешительность. «Эон» только поднимет ставки в игре. – Нет, не поднимет, – возразила Персея, когда я это сказал. – Не будь ты таким пессимистом! Этот корабль символизирует все, что ты любишь, и он ни к чему тебя не обяжет. В данный момент у тебя нет шанса отстоять свои права, потому что ты все время находишься в чьей-то власти. Но против «Эона» ни Мауриз, ни Телеста ничего сделать не смогут. И не говори, что они его захватят – этого не будет. Пожалуйста, Катан, возобнови свои поиски. Ты все равно собирался ими заняться, так сделай это для себя, для всех нас… – Персея умолкла, придя в отчаяние от выражения моего лица. – Прости, если я тоже говорю как политик, но… – Нет, не говоришь, – ответил я, выпрямляясь. Я думал о тех донельзя кратких описаниях корабля, сокровища в океане. – Я постараюсь. И с этими словами, мне хотелось верить, я преодолел еще один барьер: в первый раз за много месяцев сам принял решение. Только время покажет, хватит ли мне воли, чтобы следовать ему, но по крайней мере я попытаюсь. – И все, каждый житель Лепидора и Цитадели поможет тебе, насколько это в наших силах. Не Сэганта, пока нет – тебе решать, скажешь ты ему или не скажешь. – Персея встала с кровати, когда я встал, и вопросительно посмотрела на меня. – Ты не могла бы остаться? – попросил я, больше не заботясь, правильно это или нет. – Конечно. Персея улыбнулась мне той несимметричной улыбкой, которую я так хорошо знал, сбросила сандалии и пошла гасить факел.
Глава 18
На следующее утро Сэганты не было. Его вызвали из-за беспорядков в горах, сказал Лиас, но все мы знали истинную причину. Вице-король хотел, чтобы Мауриз потомился несколько дней, вынужденный ждать, когда Сэганта даст ему еще одну аудиенцию в более удобное для себя время. – Как Мауриз это воспринял? – спросила Палатина. Мы завтракали вчетвером в маленькой, похожей на улей комнате в гостевом крыле. Персея оказала нам услугу, ясно дав понять другим фетийцам, что это – встреча друзей, а не собрание, и они не приглашены. – На удивление хорошо, как мне показалось, – ответил Лиас, расправляясь с гигантской дыней. – Не знаете, у него есть другие планы? – Вероятно, Мауриз этого ждал. Это дает ему время подумать. – Прости меня, Палатина, но раньше я не понимала, что фетийцы до такой степени высокомерны, – хмурясь, сказала Персея. – Скартарис – это что-то невероятное. Телеста тоже не подарок, но Мауриз, похоже, считает, что все остальные – чернь. – Что ты хочешь от клана Скартарисов? Но Мауриз не так плох, когда узнаешь его поближе. – Для тебя, ведь ты фетийка. Чванливый дурак. – Персея и ночью, когда мы разговаривали, сердилась из-за высокомерия Мауриза, и мне не хотелось его защищать. – Есть у него такой недостаток, – согласилась Палатина. – И сейчас он не в ударе. Все опять не ладится, а Мауриз к этому не привык. – Не повезло ему, – коротко изрек Лиас. – Лишь бы он не стал беситься, пока вице-король в отъезде. Я слушал, ничего не говоря. После недель, прожитых на скудных припасах галеона, я наслаждался возможностью снова есть свежую пищу. Особенно вкусен был хлеб, принесенный с кухни Персеей. – Сэганта большую часть времени проводит здесь? – Он стал вице-королем уже после нашего возвращения. На самом деле выбранный им предлог вполне законен – до сих пор Сэганта не мог оставить город. Слишком много проблем, а теперь еще приходится иметь дело со Сферой. Чтобы расквартировать сакри, Мидий реквизировал половину зданий Сэганты. – Да, оставив ему двести человек и одну манту для управления Калатаром, – с отвращением добавила Персея. – Инквизиторы пытались реквизировать все корабли, но мы отстояли «Изумруд». Даже если они ухитрятся его забрать, «Изумруд» им не сохранить. Лиас внимательно посмотрел на нее через стол. – Почему? Что вы с ним сделали? – Не скажу, нас могут подслушивать. Даже если они узнают, им это не поможет. – Твои друзья пытаются втянуть нас в еще большие неприятности? – Нет, мы пытаемся сохранить баланс. Сэганте не нужно ничего знать, и пока «Изумруд» наш, никаких проблем не будет. – Осторожнее, Персея, иначе в ближайшие дни ты зайдешь слишком далеко. – То, что мы делаем, – не преступление. Я переводил взгляд с Лиаса на Персею, обеспокоенный их перепалкой. Даже внутри дворца, между этими двумя друзьями существуют разногласия? Если так, то Сэганта ничем не управляет. – Ты видела, что Сфера считает ересью. То же относится и к преступлениям. – Лиас встревожился, я понял это по его лицу. Очевидно, эта тема была яблоком раздора между ними. – Не у всех твоих друзей есть твой здравый смысл. – С чего, ты стал таким разумным с тех пор, как мы вернулись? – резко спросила Персея. – Ты BGe еще не хочешь объяснить мне, почему ты постоянно соглашаешься с Сэгантой. Он хороший человек, но когда он собирается дать им отпор? Хотя Сэганта был приятным собеседником, с Персеей было трудно не согласиться. Он потому и возвысился до своей нынешней должности, что никогда не провоцировал сильную вражду. Сэганта предпочитал не ломать старые порядки, и благодаря этой репутации два года назад его избрали кэмбресским саффетом. Еще, быть может, благодаря подкупу: Дальриад, адмирал моего отца в Лепидоре, намекал на это пару раз, и Сэганта, конечно, мог себе позволить время от времени давать взятки. Не то чтобы это было так уж важно, так как кэмбресские выборы часто выигрывались таким способом. – Когда вы перестанете загонять его в угол, – ответил Лиас. – Чем больше у Сферы проблем, тем больше Мидий будет на него давить. – Мы не сойдемся с тобой во взглядах, Лиас, – вздохнула Персея. – Давай оставим эту тему. Ты можешь доверять моим людям и всем тем, на кого я имею какое-нибудь влияние. Но у некоторых групп есть друзья в слишком высоких для меня кругах. Палатина тоже помалкивала, но, похоже, она не ощущала такого беспокойства, как я. Вероятно, моя кузина увидела в этом некую возможность. – Сэганта знает о существовании этих групп? – Да, о некоторых. Но он довольно долго здесь не появлялся, чтобы знать все, что происходит, или созвать всех людей, которых он знает. Возможно, положение улучшится, когда сюда прибудут наши союзники. – Эти «люди» включают кэмбрессцев? – Фетида упаси! – быстро вставила Персея. – Еще одно море проблем. – Присутствие нескольких кэмбресских военных кораблей нам бы совсем не повредило, – возразил Лиас. – Кэмбресс не будет стоять в стороне и смотреть, как Сфера прибирает все к рукам… – А император благодушно позволит кэмбрессцам вмешаться? – перебила Палатина. – Нет-нет, их военное присутствие принесло бы больше вреда, чем пользы. Оросий их ненавидит: если кэмбрессцы придут сюда, он будет в ярости. – Когда в последний раз ваш никчемный император вообще что-нибудь делал? – в свою очередь, спросила Персея. – Он ни на что не влияет – он слишком боится, что военные просто с ним не будут считаться. – Это то, что вам говорят? – Казалось, Палатина забыла про завтрак, как и те двое. Я уже закончил, потому что не болтал. – Оросий боится, что с ним не будут считаться? – Боится, – сказал я, эти слова слетели с языка прежде, чем я успел их остановить. Я не хотел показывать остальным, что знаю больше их в этом вопросе. – Весь мир называет его бумажным императором. Военные его не уважают, поэтому Оросий считает, что ДОЛЖЕН вмешаться лично, иначе его забудут. – Последний раз, когда я их видела, военные были за него. – В Рал Тамаре ты доказывала обратное, и то, что я увидел за последние недели, только подтверждает это. Единственный человек, за которым они все последуют, – это Танаис. – Откуда ты знаешь? – Палатина устремила на меня свой взгляд, более властный и магнетический, чем бывал у Равенны. – Я слушал твои разговоры с фетийцами. У императора есть агенты, но кроме них, он никому не доверяет. Это походило на правду, но его страх оказаться забытым я осознал лишь в последние дни. Мысль о близнеце, о человеке, так похожем на него, как я, и претендующем на почти такое же высокое положение, заставила Оросия бояться, что его отодвинут в тень. – Военным надоело, что их считают слабаками. Они с радостью ухватятся за любую возможность заявить о себе. – Неужели? – не сдавался я. – Военный флот все еще внушает страх, но адмиралы уже не те, что раньше, и они это знают. Если флот вступит в бой, любая ошибка погубит их репутацию. – Император не начнет войну, – уверенно заявил Лиас. – Если он пошлет сюда корабли против кэмбрессцев, война окажется неизбежной, а Оросий знает, что может ее проиграть. – По-моему, вы нас недооцениваете, – сказала Палатина, глядя по очереди на нас троих. – Кэмбресс никогда не победит Фетию. Вы думаете, что мы в упадке, и в этом есть доля правды. Но все моряки завербованы из кланов, и каждый из них лучше любого кэмбрессца. Кэмбресс никогда не выиграет морскую войну на Архипелаге, потому что Кэмбресс – континентальная держава. Все просто. – Она говорила с той полной уверенностью, какой всегда обладала. Уверенностью, которая завоевала ей известность в Цитадели и которую Палатина подкрепляла талантом. – Но их флот происходит от вашего же военно-морского флота, – довольно слабо возразил Лиас после минутной паузы. – У них те же самые традиции… – Но они не мы. Кэмбрессцы лишь переняли наш опыт, но этого мало. Они – люди суши, как мы – люди моря. То же самое Палатина говорила в Лепидоре. Представление, что апелаги – «люди моря», – самое старое из апелагских верований, как заметила однажды Телеста, и именно оно ставит апелагов на особицу от прочих народов. Хотя жителей континентов в три раза больше, чем апелагов, море их не пропускает. Возможно, такое же убеждение питает и высокомерие фетийцев. Или питало, когда-то. Но все эти тысячи миль между Экваторией и Калатаром не помешали Священному Походу. Имея манты, переплыть море может любой, и не важно, откуда он родом. Я сказал это и заслужил свирепый взгляд Палатины. – Пусть они могут переплыть море, но это не значит, что они могут нас победить. – В ее голосе звучало недовольство. Вероятно, кузина ожидала, что я соглашусь с ней хотя бы в этом. – Палатина, просто задумайся на минуту, – попросил я. – Кэмбресс и Танет все еще расширяются – они все еще движутся вперед. Если бы они не расширялись, мы бы не приехали. Весь Архипелаг, включая Фетию, живет в прошлом, и император это знает. В данный момент его единственный шанс – это поддерживать видимость имперской силы… и не действовать, пока он не будет уверен в победе. «Пока не получит меня», – мысленно уточнил я. – Думаешь, Танаис согласился бы с тобой? – Танаису больше двухсот лет. Он видел Империю, какой она была, и видит, какая она сейчас. Сравнения нет. – Не втягивай пока кэмбрессцев, Лиас, – вмешалась Персея, прежде чем Палатина успела ответить. – Приведет это к войне или падению Фетии, но вызывать их сюда не будет первой мыслью Сэганты. Он опытнее нас. «И беспринципнее», – добавил я про себя. Бросит ли Сэган-* та вызов императору, чтобы подорвать к нему доверие? И если да, так ли это будет плохо? Оросию придется действовать, а если кампания провалится, его царствованию придет конец. Республиканцы получат свой шанс осуществить реформу, и мне не придется в этом участвовать. Мы оставили эту тему и перешли к другим. Заканчивая завтрак, Лиас и Персея рассказали, что им известно об остальных наших друзьях из Цитадели, в основном апелагах. Как они слышали, Микас начал свою обязательную службу в Кэмбресском военном флоте, но они понятия не имели, где он сейчас. О самой Цитадели никаких известий не было – да и с чего им быть? Еще одна группа новичков воспитывалась там сейчас, изучая то, что изучали мы, знакомясь с традициями, чтобы они не забылись. Это был жизненно важный процесс, но в конечном счете бесплодный. Все, что они делали, призвано было сохранить истинное прошлое. Но это не давало ереси никакого развития в настоящем. После завтрака Лиас и Персея ушли работать, предоставив нас с Палатиной самим себе. Нам не позволялось выходить из дворца, а внутри этих стен особо нечем было заняться. Я отклонил приглашение Палатины пойти на фехтовальные упражнения с солдатами гарнизона и почти сразу пожалел об этом, как только кузина ушла. Больше идти было действительно некуда – Телеста, вероятно, уже расположилась в библиотеке, а я не имел желания с ней встречаться. Все равно было мало надежды, что здесь найдется ключ к моим поискам. Библиотека фараонов располагалась в Посейдонисе, и во время Похода ее сожгли или разграбили. А то, что хранится здесь, это просто жалкие остатки. Мои блуждания привели меня в конце концов незадолго до заката в картографическую комнату. У нее общая дверь с библиотекой, как мне объяснили, но она к библиотеке не относится. По крайней мере я мог надеяться, что Телесты там не будет. К счастью, ее не было, и я вздохнул с облегчением, оглядывая пустую побеленную комнату, сводчатую, как катакомбы, с глубокими шкафами для карт, установленными в стенных нишах. Она казалась на вид очень старой; из узких щелевидных окон сочился серый процеженный свет. Изостол в центре казался странно неуместным. Я сказал служителю, что мне сюда нужно ради океанографического исследования, и почти не соврал. Вопрос в том, какая часть этого собрания была на изозаписях и какая – на бумаге. Изозапись все еще оставалась страшно дорогой, учитывая время, которое требуется для картографирования каждой части острова над и под водой. И фактически существовала фетийская монополия на эту технологию. Мои шаги рождали слабое, глухое эхо – похожее возникает при постукивании по полой каменной стене. И когда я поднял щеколду на картотеке, возник еще один приглушенный, странный резонанс. Казалось, комната впитывает звук. В картотеке имелись указатели ко всем картам. Я нетерпеливо просмотрел их, надеясь отыскать карту всего Калатара. Их было три, но все номера относились к бумажным картам, ни на одной из которых не будет нужной мне подводной топографии. Изотическая секция оказалась даже меньше, чем я боялся. Она ограничивалась Калатаром, Фетией и несколькими из более крупных островных групп. Бесполезна для поисков «Эона», заключил я, но можно будет взглянуть потом на изо карту Калатара. Стоя перед перспективой дальнейшей скуки, я решил попробовать кое-что, чем иначе не стал бы себя утруждать. У меня была с собой «История» – Персея сказала, что ее копии здесь довольно распространены, – поэтому я сел с большой картой Архипелага за стол у стены и попытался проследить передвижения «Эона» в последние дни Старой Империи.Двухчасовые попытки выудить полезные фрагменты из книги, по сути, написанной как драматическое произведение, не принесли ничего, кроме досады. «История» Кэросия заканчивалась за шесть месяцев до узурпации, но десятью годами позже неизвестный хроникер продолжил эту летопись. Он был магом Воды, это несомненно, но не такого уровня, как Кэросий, и его явно более всего интересовал религиозный хаос узурпации. В заключительной части своего труда он писал, что ему выпала участь стать похоронным колоколом старой религии, когда маги из последней крепости бежали на юг в океан. Как я подумал, принимая во внимание упомянутые им имена, чтобы основать Цитадель и ее сестер. Читать Продолжателя – как окрестил его кто-то с полным отсутствием оригинальности – было невероятно тягостно. Он имел право на горечь: он вел хронику падения известного ему мира, хронику смерти всех своих друзей и прихода к власти человека, которого Продолжатель ненавидел. И он почти наверняка покончил жизнь самоубийством, когда дописал свою повесть. В итоге после двух часов чтения я мог лишь с уверенностью сказать, что во время убийства Тиберия «Эон» находился в Истариентиане, южнее Селерианского Эластра. Мои записи становились все более и более неразборчивыми, и пару раз я насквозь продавил бумагу. Было омерзительно читать о двуличии Валдура – что он имел и что отбросил, – и мне хотелось сорвать свою злость на ком-нибудь или на чем-нибудь. Гонения, смерти,проскрипции разорвали на части мир, еще оправляющийся от войны, и развязали руки Сфере на Аквасильве. Я никогда бы не поверил, что чтение книги может так меня рассердить, но оно рассердило. Хуже всего было другое: в глубине души я знал, что во мне течет кровь человека, который это совершил. Я был трижды правнуком Валдура. «Твое семейство уничтожает все, к чему прикасается – даже своих возлюбленных… даже кровь, текущая в ваших венах, заражена. Прогнившие насквозь». Мои мысли вернулись к тому дню, который я предпочел бы забыть, дню, когда началось вторжение в Лепидор, дню ярости Равенны и ее нападкам на Тар'конантуров. Тогда Равенна считала меня одним из них и ничем больше. Меня и Палатину, обоих. И все время в Рал Тамаре и Илтисе Мауриз и Телеста говорили о Тар'конантурах, хотели построить игру на моей принадлежности к ним, а я не отказал им наотрез, как сразу должен был сделать. Еще одна черная волна отчаяния накатила на меня, и я спрятал голову в ладонях. Вот чего я так и не понял, слишком поглощенный своим страданием. Вот почему Равенна не попросила меня уехать с ней. Не попросила и даже не принудила. Мое поведение лишь подтвердило правоту ее обвинений. Я бы не возражал и против принуждения, но Равенна не могла мне доверять. – Ты все свое время проводишь в библиотеках, брат? – не скрывая насмешки, поинтересовался кто-то сзади меня. – Возможно, поэтому ты такой маленький и слабый. Но здесь ты ничего не узнаешь. Здесь нет ничего, чего я бы уже не знал, так зачем утруждать себя? Я мог бы поделиться с тобой этим знанием – при должных обстоятельствах. Я вскочил, намеренно пиная стул назад, на то место, откуда пришел голос, и резко ответил, стараясь подражать его тону: – А в твоей жизни нет других дел? Какой же ты император? Ты просто жалкое недоразумение. – Почему-то Оросий казался смутным, нереальным, но я продолжал наседать. – Твоя Империя – посмешище, огузок, торчащий посреди океана, а ты даже не поднялся до уровня Валдура. Он разрушил мир, но я не припомню, чтобы ты когда-нибудь что-нибудь сделал. Я испуганно умолк, увидев, как Оросий шагнул ко мне СКВОЗЬ стул. Я лишь успел заметить гнев на его лице, когда император коснулся меня, и меня словно ударило изоволной. Последний раз, когда я чувствовал что-то похожее, ощущение было ужасным. В этот раз казалось, будто каждый нерв в моем теле был мгновенно ободран. Я закричал от боли, но вместо крика из горла вырвалось только бульканье. Ноги подкосились, я грохнулся на каменный пол, и все мое тело, соприкасающееся с твердой поверхностью, обожгло болью – болью, которую движение только усиливало. На секунду я подумал, что потеряю сознание, но не потерял, и Оросий меня не отпустил. Должно быть, он просто стоял и смотрел, как я корчусь на полу в агонии, не в силах вздохнуть, а кожа у меня горела как в огне. Я не отметил момента, когда император наконец-то отпустил меня, потому что все мое тело пульсировало от боли. Я боролся за каждый вдох, стараясь втянуть в легкие достаточно воздуха. В глазах мельтешили цветные и черные пятна, и это мельтешение сбивало с толку наравне с болью. – Может, мы и братья, но ты мой подданный, а я твой император. Всегда помни это. – Голос Оросия донесся очень издалека. Но боль все не проходила, и я был слишком слаб, чтобы двигаться или отвечать. – Каким бы сильным ты себя ни считал, я превзойду тебя во всем. Я ухитрился открыть глаза и увидел расплывчатый силуэт. Император стоял в паре футов от меня и бесстрастно за мной наблюдал. «Равенна была права, – пришла ко мне первая отчетливая мысль, – абсолютно права». – Надеюсь, теперь ты в более сговорчивом настроении, брат, – молвил император, выходя из поля зрения. Я попытался повернуть голову, но мои дряблые мышцы не слушались. – Я имею полное право казнить тебя за государственную измену. Это было бы неудобно, конечно, но советую иметь это в виду. Я вновь оказался бессилен, хотя на этот раз Оросий действовал не так тонко. Он использовал магию, теперь в этом не было сомнения. Этот прием не сработал бы на не-маге; он вообще не сработал бы ни на ком другом. Только потому, что наша магия одинакова, император мог это делать, эффективно прокачивая свою магию через меня… кто знает, как долго? – Ты удивляешься, почему я здесь? – Теперь голос Оросия пришел откуда-то с другой стороны комнаты. – Как я смог тебя выследить, когда мой Голос остался на другом конце света? Я попытался наперекор ему покачать головой, но не был уверен, заметил ли Оросий этот слабый жест. – Я слежу за тобой от самого Рал Тамара, – заговорил он после паузы. – Я знаю все о жалком маленьком заговоре Мауриза и его попытках использовать в этом заговоре тебя. Наша уважаемая кузина Палатина все еще доставляет неприятности, все еще слишком слепа, чтобы понять свою глупость. Они даже не сумели добраться из Рал Тамара в Илтис, не попав в беду. И маскировка под слугу тебе не помогла. Славная выдумка, хотя она показывает, как мелок на самом деле Мауриз. Оросий снова вернулся в поле зрения. Мои глаза щипало, и контуры императора – властной фигуры в белом – слегка расплывались. Это была некоего рода проекция, но проекция удивительно плотная, без следа прозрачности. Еще одна вещь, делать которую я не умел. И даже не представлял, с чего следует начинать. – Тебе не спрятаться от меня, Катан, – продолжал Император. – Никакие интриги мелких людишек вроде Мауриза и Телесты тебе не помогут. Я знаю больше об их планах, чем любой из вас. Кстати, тебе нужно вернуть обратно свои глаза. Эти выглядят безобразно, хотя для тебя такой цвет, вероятно, больше подходит. – Боишься, что мне удастся тебя затмить? – прохрипел я. Горло от усилия заболело, и стоило мне глубоко вдохнуть, как грудь скрутило спазмом, и по всей спине вновь разлилась боль. Оросий снисходительно улыбнулся. – Тебе никогда не затмить меня, брат. – Тогда зачем беспокоиться? – наконец удалось мне спросить. – Тебе следовало бы знать. – Он снова отвернулся, обходя меня по кругу. – Это мелкие людишки. Они не понимают, как трудно свергнуть императора. Они думают, что достаточно поднять несколько восстаний, убедить флот дезертировать. Никто из них не видит, что они просто копошатся у ног гигантов. Рейнхард мог бы им сказать. Пусть он был изменником, но он превзошел их всех. Даже свою дочь. Оросий продолжал расхаживать на краю моего поля зрения, и я напрягал глаза, чтобы следить за ним. Он действительно восхищался убитым отцом Палатины, или это просто была еще одна игра? – Они думают, что могут использовать тебя как марионетку. Что стоит дать тебе бессмысленный титул, вырытый из книг Телесты, и Фетия падет к их ногам, словно карточный домик. Подол его белого плаща задел мою ногу. – Ты хоть подумал о том, как они это сделают? В Ассамблее нет ни одного истинного республиканца. Предводители кланов – это жирные старые философы, нимфоманки и развратники, пустозвоны, которые больше стремятся спорить о поэзии, чем управлять страной. – От презрения в его голосе веяло ледяным бесстрастием. Я сглотнул слюну, одолевая боль, собрался с мужеством и сказал: – Ну еще бы, ведь твои собственные достижения так ослепительны. Ты диктуешь политику двум несчастным наложницам, которые должны каждую ночь делить с тобой постель? Управляешь своим гаремом согласно лучшим традициям Капроменеса? Триста лет назад Капроменес написал ряд блестящих поэм о жизни гарема. Он был старшим евнухом. Это был сумасбродный выпад и недостойный, но он попал в цель. Оросий резко остановился и снова уставился на меня, холодная ярость проступила на его лице. – Ты заговорил как один из мелких людишек, брат. Ты слишком мало знаешь о магии, придется объяснить тебе несколько моментов. Прежде всего, когда ты прокачиваешь массу магии, она оставляет после себя остаточный след, который тем дольше не исчезает, чем больше магии ты задействовал. – Трус! Это все, что я сумел сказать до того, как Оросий вновь коснулся меня. Ощущение было такое, словно он вогнал кол мне в грудь, и все мое тело задергалось в конвульсиях. Я потерял сознание раньше, чем император закончил, но только на несколько секунд – слишком короткое время. Было хуже, чем в прошлый раз: меня как будто опалило лучом импульсной пушки. Моя левая рука скрючилась вокруг ножки стула, но где-то в подсознании, несмотря на всю боль, сохранился единственный факт, что мне удалось-таки поддеть Оросия. Но повторить это не удастся. – Ты скоро увидишь, на что я способен, – заявил он. Казалось, вливание в меня такого большого количества магии через такое расстояние никак на него не повлияло. – Вы все увидите. Эта жалкая земля Калатара, весь остальной Архипелаг. Мы очистим острова от еретиков, республиканцев, продажных дворян, мелких людишек и оставим только тех, кто достоин остаться. Двести лет Империя воздерживалась от действий, оставляя мир в покое. Слабаки вроде нашего отца, неудачники вроде Мауриза и Телесты – их время прошло. Мой флот напомнит миру, какова Фетия на самом деле, и почему они строили города, а мы построили Империю. Оросий присел возле меня на корточки, его бирюзовые глаза сияли. – После этого у тебя будет только одно предупреждение, Катан. Ты приедешь в Селерианский Эластр и докажешь мне, что ты мой верный подданный. Не иерарх, не эсграф какого-то там провинциального клана, но подданный Империи. Ты покоришься мне, даже если мне придется тащить тебя через океан в цепях, и нигде в мире ты не спрячешься от меня или моих подручных. И если мои люди найдут тебя здесь, ты пожалеешь об этом. Император встал, затем снова повернулся ко мне. Легкая улыбка играла на этом таком знакомом лице. – Да, чуть не забыл. Похоже, тебе задурили голову, брат мой, чтобы ты мечтал найти «Эон» и заявить на него свои права. «Эон» принадлежит мне, и я его найду. У меня здесь есть Имперский архив, рапорты флота, последняя воля и завещание адмирала Сиделиса. Мои люди могут найти «Эон», даже не покидая город, пока ты тащишься через Архипелаг, хватаясь за соломинку. Вспомни «Откровение», Катан. Сделав несколько шагов, Оросий исчез из виду и ничего больше не говорил. Лежа без сил на полу, я не мог сказать, ушел он или все еще тут, наблюдает за мной и злорадствует. Я уставился на потолок, разглядывая грубые края кирпичей, не полностью скрытых побелкой, слабые потеки грязи тут и там. Это было удобнее, чем поворачивать голову, потому что любое движение причиняло боль – все еще. Затем светильники погасли, оставляя меня в темноте. Даже за десять тысяч миль Оросий без всякой борьбы довел меня до беспомощности. Все мои планы, все мои надежды были раскрыты перед ним, как если бы я прокричал их на весь мир. Ничто в строках Продолжателя не могло бы вызвать у меня такого отчаяния, какое я чувствовал сейчас, бессильный перед братом – императором, который казался почти всеведущим. Оросий говорил о чистке Архипелага, но что он имел в виду? Была это простая бравада, фантазия человека, на деле контролирующего лишь тех, над кем он имеет физическую власть, вроде тех наложниц, которые больше чем за четыре года не смогли родить ему ни одного ребенка? Или на сей раз это действительно что-то значило? Оросий все еще был императором и своим приказом мог отправить в поход легионы и флоты, как пророчила Палатина.
Глава 19
Никто не пришел. Я лежал на полу картографической комнаты, не в силах пошевелиться. Все тело болело с головы до пят. Вокруг было тихо, только далекие крики чаек доносились снаружи через узкие окна. Потом пошел дождь, и струйки воды побежали по стеклу, сдуваемые ветром, вой которого заглушил даже чаек. Казалось, боль чем дольше длится, тем становится сильнее, и как только я вновь обрел способность двигаться, мучительная судорога скрутила все мои мышцы. Если Оросий хотел, чтобы я его ненавидел, он своего добился. Он понимал, каково будет действие его магии, и дождался подходящего момента, чтобы спровоцировать меня на нападение. Но хуже всего было то, что Оросий знал. Какой шанс есть у меня против всех ресурсов императора? Он может обнаружить местонахождение «Эона» – эта информация должна быть где-то в имперском архиве, – и когда Оросий найдет эта судно, он направит весь флот на его защиту. Несомненно, экзарх Фетии – его хозяин из Сферы, дергающий императора за ниточки, – пойдет с ним, держась, как всегда, на шаг сзади, и сумеет убедить Оросия, что этой находкой нужно поделиться. Когда «Эон» окажется у них, нам не будет никакого смысла продолжать борьбу. Может, «Эон» и не вооружен, но даже думать не хочется, какая мощная технология может находиться у него на борту. Кэросий использовал сам корабль как оружие, а Оросий обладает могуществом, далеко превосходящей силу Кэросия – Небеса только знают, откуда оно взялось. Оросий превратит «Эон» в инструмент террора, в чудовищного искусственного кракена, странствующего по океану как угодно, потому что никто не сможет его остановить. Даже кэмбрессцы. Если бы мы никогда не думали об «Эоне», император никогда бы не вспомнил о нем, и у нас еще мог оставаться шанс. Но теперь, насколько я мог видеть, все дороги вели к одному – к окончательной победе Сферы. Даже если Оросия убьют, для остального Архипелага будет слишком поздно, и Дом Тар'конантуров закончится вместе с ним. Хотя вряд ли это будет потерей для мира. Беспросветная тоска охватила меня, и я бы заплакал, если бы мог. Это было гораздо, гораздо хуже, чем попасть в плен к дикарям в Лепидоре, или даже захват самого Лепидора Этлой. Они были врагами из плоти и крови, но их власть имела предел. В императоре было нечто большее, чем просто плоть и кровь – не могло не быть. Я этого не мог объяснить и даже не хотел знать, лежа здесь на полу, – но ведь и возможности Оросия вышли за пределы объяснимого. Каким бы слабым он ни казался, Оросий правил всей Империей, и он пропустил через меня сырую магию без малейшего ущерба для себя. Мой собственный брат, истинный отпрыск семьи, в которой я родился. Чем нас можно оправдать? Валдура, со всем чудовищным злом, что он совершил. Ландрессу, его прабабку, которая за десять лет убила троих императоров, своих близких родственников, чтобы самой сесть на трон. Ее сына Валентина, хладнокровно казнившего тысячи таонетарных пленных. О, Рантас, это длилось и длилось! Катилин Безумный, младший сын Валдура, который буйствовал во дворце, пока его дочь, будущая императрица Авентина, не подстроила его гибель. Мой слабый, нерешительный отец Персей II, слишком упрямый, чтобы позволить другим управлять Империей вместо себя, не желавший слышать мольбы Архипелага за месяцы до Священного Похода. Оставалось лишь одно то поколение, кого еретики ставили в пример. Поколение, проклинаемое остальным миром. Откуда людям знать, что Этий и Кэросий были образцами добродетели, как говорит «История»? Разве такое возможно? Я не поеду в Селерианский Эдастр. Не поеду, даже если во всем мире будет больше некуда ехать. Мысль о том, чтобы отдать себя во власть Оросия, вызывала и отвращение, и ужас. Но где можно скрыться от него, если император сумел найти меня даже здесь? Я не смогу уйти от своей крови Тар'конантура, если не спрячусь, как делала Равенна, на всю оставшуюся жизнь где-то так далеко, что там это имя ничего не будет значить. А такого места нет. Меня снова охватило отчаяние, и я устало закрыл глаза. Но все, что я мог видеть мысленным взором, – это «Эон», парящий в черной пустоте, исполинская сущность в кромешном мраке. Именно оттуда пришла ко мне мысль, выброшенная наверх из глубин памяти. Адмирал Сиделис бежал от императора, от Сферы. Единственное место на Аквасильве, где не будет никакого упоминания о последнем местонахождении «Эона», – это имперский архив. Именно так. Глаза мои резко открылись, и образ «Эона» исчез. Сиделис отвел бы его куда-то за пределы досягаемости Империи. Туда, где император никогда не смог бы его найти. Я едва заметил, что стал думать об этом корабле, как о живом существе – так, как говорил о нем Оросий. Если бы император мог отыскать «Эон», заглянув в архив, корабль давно был бы найден. Но его не нашли. Вот уже двести лет по этому вопросу стояла оглушительная тишина: полное и абсолютное отсутствие любой информации об «Эоне». Изучать океаны и сообщать обо всем необычном – это работа гильдии. Наши зонды способны опускаться на шесть миль, но все исследования, проведенные за эти годы и десятилетия, не дали ничего. Так и должно было быть. Эту тайну не может знать никто из живых. «Эон» должен быть спрятан так глубоко, так далеко, чтобы его нельзя было случайно найти. Оросий не отыщет его, роясь в архивах. Если только Сиделис его не уничтожил – а я не мог представить, чтобы он сотворил такое со своим любимым кораблем, – адмирал ДОЛЖЕН был рассчитывать, что кто-то однажды найдет «Эон». Кто-то, кто не будет под контролем императора. Как Сиделис мог это обеспечить? Теперь мой ум лихорадочно работал. Отодвинув отчаяние в сторону до поры до времени, я старался не потерять ход мысли. Ничто не отвлекало меня, моему вниманию некуда было блуждать, кроме как обратно в мрачное уныние. Если император решил искать «Эон», он использует тот же подход, что и я. Обшарит библиотеки, изучит океанографические отчеты, мобилизует легионы архивариусов и летописцев, имеющихся в его распоряжении. Можно было допустить, что во времена Сиделиса Валдур мобилизовал на поиски всю Империю. После встречи с Оросием это стало очевидно. Император полагал, что найдет «Эон», если будет искать долго и достаточно упорно. Сиделис должен был это знать. В его время уже были океанографы, поэтому он должен был считать, что они будут всегда и что их техника со временем станет лучше. Они могут оказаться под контролем императора, поэтому «Эон» нельзя прятать там, где океанографы могут его обнаружить. Что тогда остается? Чего хотел Сиделис? Кто должен найти этот корабль? «Эон», такой древний, такой опасный, адмирал просто не мог позволить, чтобы он попал в руки не того человека. Так кого же Сиделис имел в виду? Не императора, потому что адмирал не хотел, чтобы «Эон» достался Валдуру. Не тех, кто мог бы наткнуться на него случайно. Не тех, кто мог бы использовать его против интересов Империи. Остаются только жители Империи, кому Сиделис мог доверять. Из его собственного времени? Он хотел, чтобы «Эон» нашел кто-то из тех немногих, кому он передал сообщение? Нет, это чересчур рискованно. Во время узурпации было слишком много неизвестных, слишком многое могло пойти не так. И Сиделис не мог полагаться на надежность тех, кто мог бы владеть этой тайной. Значит, он имел в виду не человека, а должность. Иерарх. Валдур объявил иерархат распущенным, упраздненным. Иерарх мог быть приверженцем только старых богов, богов, в которых верил Сиделис. Если бы снова появился иерарх, это был бы знак, что Империя вернулась к здравому уму. И конечно, это должен быть иерарх, не просто близнец императора. Но в чем разница? Я вздохнул и склонил голову набок, внезапно усомнившись: а так ли умна моя блестящая логическая цепь? Невозможно поверить, что я был единственным, кто разгадал эту загадку. Или я ищу надежду там, где никакой надежды не существует? Конечно, нет. Но что, если корабль находится в таком месте, где бывает только иерарх? И все мои рассуждения привели меня от места, где его мог найти император, к месту, где я найти не мог. Я знал, что «Эон» имел какое-то отношение к Санкции, городу магов. Возможно ли, что Санкция и была тем местом, куда Сиделис в конце концов привел корабль? Никто не видел Санкцию в течение двухсот лет, она была недоступна для всех. Я уже достаточно владел своим телом, чтобы перевернуться на живот. Задыхаясь от боли в дюжине новых мест, я стиснул зубы и попытался приподняться, но руки меня не держали. Сколько нужно времени, чтобы кто-нибудь пришел? Меня ведь уже должны хватиться? Я медленно пополз к ближайшему столу, чтобы воспользоваться им в качестве опоры, но остановился, вспомнив еще кое-что. Санкция тоже пропала, закрылась, исчезла с лица океана. Продолжатель написал об ее исчезновении, в частности, упомянув, что это Кэросий и его жена Синнира без всякой посторонней помощи спрятали город от Валдура. И сделали они это в третий день узурпации, после убийства Тиберия, но предположительно до того, как Сиделис успел туда добраться. Итак, Санкция находится так же далеко, как «Эон», и при этом отдельно от него. Куда еще мог направиться иерарх? На этом мои идеи иссякли. Не было никаких других мест, связанных с иерархом. Его областью было все мистическое, духовное, касающееся вещей, выходящих за рамки опыта смертных. Так было всегда: император владеет телом, иерарх правит разумом – равновесие, не дающее Империи слишком далеко сползти в тиранию или декаданс. Как она сползла без близнецов за прошедшие двести лет. Но как укладывались в эту схему неестественные силы Оросия? Я подтянулся, стараясь не обращать внимания на вопящие от боли мышцы, и рухнул на стул. Санкция по-прежнему была моим единственным ответом. Иерарх не нуждался в местах иных, чем Санкция. «Эон» появился и исчез в последние несколько лет до узурпации, временный аппарат, поделенный между императором и иерархом. Старая религия не имела ни централизованной структуры, ни общих для всех священных мест, кроме Санкции, посвященных Воде. И хотя я полагал, что мои рассуждения правильны, они завели меня в тупик.Я все еще сидел в темноте и глядел в пустоту, когда меня нашла Палатина. Я немного пожалел, что это не Персея или Лиас: они хоть и знали меньше, но не стали бы слишком допытываться. Ладно, по крайней мере Палатина поверит в то, что я ей расскажу. Я инстинктивно закрыл глаза, как только в комнату хлынул свет из-за осторожно открытой двери. Послышалось жужжание – это включились лампы. – Катан, что… – начала Палатина и умолкла, и я услышал, как она снова закрыла дверь, демонстрируя наличие ума, которого мне всегда не хватало: – Что случилось? Почему здесь все в таком виде? Раздались шаги: Палатина пересекла комнату и остановилась прямо передо мной. Открывать глаза было еще рано, а ее свирепый взгляд жег даже сквозь закрытые веки. Мне придется дать объяснения – в этот раз я никак не смогу притвориться, будто ничего не случилось. А значит, Мауриз и Телеста начнут задавать вопросы, требуя точно повторить, что сказал император, и будут ругать меня за то, что не рассказал им о первом появлении Оросия. Я должен молчать о том, что случилось между нами. – Палатина, – медленно проговорил я. Горло пересохло до ужаса и болело. – Меня все ищут? – Пока нет. Только я и Персея – Мауриз и Телеста закрылись в своих комнатах и дуются. Никто не видел тебя уже несколько часов, а Персея и Лиас должны присматривать за всеми нами. Ты выглядишь ужасно, и даже кожа побелела. Опять магия? – Ты можешь помочь мне вернуться к себе в комнату, а остальным сказать, что я болен? Пожалуйста. Я расскажу тебе, что случилось, но… – Только если ты мне расскажешь. – Зайдя сбоку, девушка коснулась моего рукава и отдернула руку. – Фетида! Что это такое? Тут что, прошла изоволна? – Хуже, – просипел я. – Мы не могли бы уйти? Как мы ухитрились добраться до моей комнаты по двум коридорам, не свалившись, я понятия не имею, но мы добрались. Каждый шаг пути был мукой – и для Палатины тоже, так как моя кожа причиняла боль даже тому, кто к ней прикасался. Я четко понимал, как легко было привести меня в такое состояние. Хотя магия не зависима от физического мира, ее использование до сих пор истощало меня. Мне не хватало веса и физической силы, чтобы долго выдерживать суровые испытания, вроде плавания в ледяной реке Лепидора или неукрощенной силы, направленной через меня Оросием. Мы не встретили никого из знакомых, только нескольких слуг, идущих по своим делам. Палатина сообщила одному, что я угодил под изоволну, и попросила вызвать дворцового целителя. Целитель пришел, но, к сожалению, мало что смог для меня сделать. Правда, он не заподозрил, что дело было не в избытке изота. Он дал мне очень сильное обезболивающее и оставил у кровати стакан самого мощного снотворного из своих запасов. – Ну а теперь расскажи, что случилось на самом деле, – садясь на стул у кровати, потребовала Палатина, едва целитель ушел. – Остальные могут верить, что это был изот, но ты говоришь, что это было нечто худшее. Мне нужно знать на тот случай, если это угроза всем нам, еще одна каверза Сферы. Я покачал головой. – Не Сферы. Ты помнишь тест на магию в Цитадели? Палатина кивнула, ожидая продолжения. – Тот, кто его проводит, берет магию из источника силы, я не могу объяснить как, и пропускает ее через тебя. Если ты не маг, она проходит насквозь и все, но если ты маг, тогда… – Я знаю, я чувствовала что-то похожее. Здесь было то же самое, только хуже? Я кивнул. – Кто? Я отвернулся, жалея, что не рассказал ей правду еще тогда, в Рал Тамаре, прежде чем все это началось, прежде чем все стало таким трудным. – Мой брат. – Что? – резко спросила Палатина, но я снова повернулся к ней, свирепо ее обрывая. – Ты понятия не имеешь, как далеко он может дотянуться. Это была проекция, его образ. Однако достаточный, чтобы сделать это. – Выходит, Оросий знает, кто ты такой и что ты здесь. – Кузина помолчала. – Что еще? Есть что-то еще, что ты не хочешь мне рассказать. Бесполезно было пытаться что-нибудь скрыть от Палатины, и я сдался. – Я уже встречался с ним однажды, у океанографов в Рал Тамаре. – Ты уже встречался с ним и ничего нам не сказал? Но почему? Раз Оросий тебя нашел, он от тебя не отстанет. Должно быть, он следил за нами все это время. Отсутствие упрека на лице Палатины лишь усилило мой стыд. Я не смог посмотреть ей в глаза. – Он следит, – сказала кузина через минуту. – Он знает все, что мы делаем. – Конечно, знает, – огрызнулся я в инстинктивной попытке защититься. – Тот Мауризов приспешник – Текла – работает непосредственно на него. Именно так Оросий нашел меня в первый раз. – Алтана спаси и сохрани нас, Катан! Этот Текла – правая рука императора. Мне следовало уловить связь, но поскольку ты не рассказал мне, мы сунули головы в пасть льва. – Ее жестокая откровенность была лучше притворного сочувствия, но легче от нее не стало. – Есть какая-нибудь причина, почему ты до сих пор ничего не говорил? Я очень медленно покачал головой, всей душой сожалея, что мне не хватило мужества рассказать ей все в тот первый раз, даже после того, что случилось. – Оба раза он меня… раздавил, – неубедительно закончил я, не желая использовать более точные слова. Почему все это путешествие я был таким трусом? Почему не мог решать за себя, позволяя Мауризу и Телесте тащить меня с собой, как они того хотели? Все, что я сделал, было таким жалким, таким слабым. Я был ничем не лучше своего настоящего отца. – Оросий настолько меня превосходит, что я против него бессилен. – Катан, – медленно проговорила Палатина, – я думаю, самое малое, что ты мог бы сделать – это рассказать мне, что именно случилось оба раза. Я знаю, тебе больно об этом говорить, но это поможет. Что бы ты ни сделал, я по-прежнему твой друг. И я не собираюсь ничего пересказывать Мауризу, Телесте или кому-нибудь другому. Итак, запинаясь, я рассказал Палатине все, не избавляя себя ни от каких подробностей, потому что чувствовал себя в долгу перед ней. Кузина мало говорила, и выражение ее лица не изменилось. Это ей следовало стать императором или иерархом, а не Оросию и, уж конечно, не мне. И когда я закончил, Палатина казалась очень печальной и взяла мою руку, что было ей больнее, чем мне, из-за остаточной магии Оросия, все еще глубоко въевшейся в мое тело. – Я была не права, что так резко осудила тебя за твое молчание, Катан. Я предположила, что поскольку ты близнец Оросия, его брат, то в его обращении с тобой могло быть какое-то подобие человечности. Мне следовало знать. Оросий – чудовище, с кем бы он ни говорил. И вероятно, чем ближе мы ему, тем сильнее мы страдаем. Вот почему Аркадий живет в Океании: чтобы быть как можно дальше от Фетии. Другие не поймут. Они не способны понять, потому что они не Тар'конантуры, потому что они видят императора только на расстоянии, – продолжала девушка. – Оросий сделал мне… нечто похожее. Та его проекция… это та же штука, которую он использовал, чтобы заменить меня на моих похоронах, когда все думали, что я убита. На самом деле Оросий меня похитил – может, потому что экзарх ему велел, я не знаю. Он забрал мою одежду и оставил меня в жутко холодной камере на несколько дней. И за все это время он вывел меня оттуда только один раз, чтобы опоить и использовать мою проекцию на похоронах. После чего пришел и сказал, что для мира я мертва и похоронена, а республиканское движение разваливается. Мне кажется, он собирался держать меня там неизвестно сколько, но на следующий день что-то изменилось. Оросий велел меня заковать, потом снова опоил… и больше я ничего не помню, пока не проснулась в крепости Гамилькара. Я уставился на Палатину, с трудом веря тому, что она говорит. По коже у меня бежали мурашки. – Я никогда никому не рассказывала и не расскажу, потому что для меня это было так же ужасно, как для тебя. – Так же ужасно? Я содрогнулся. Что бы ни сделал император мне, то, что описала Палатина, было в десять раз хуже. Она рассказала мне, хоть я и не спрашивал, тогда как я молчал и подверг всех опасности. – Оросий никогда не использовал на мне магию, никогда не вмешивался в мой ум. Но мне бы не хватило храбрости упомянуть гарем. Ты легко отделался. – Значит, это правда? Палатина вздохнула и откинулась на спинку стула. – Абсолютно. Оросий отчаянно хочет обеспечить выживание династии. Или кто-то делает наложниц бесплодными, или он сам бесплоден, что меня бы не удивило. Все равно. Остаются вопросы – например, что делать дальше. – Мы должны рассказать Мауризу и Телесте? – Мы не можем ничего рассказать, не давая объяснений, а ты этого не хочешь, я знаю. И я бы не хотела. – Она подозрительно оглядела комнату. – Лиас и Персея заверили меня, что никто не подслушивает, и я уже заткнула здесь слуховое отверстие, но уверенности нет. Все-таки это дворец, и Сэганта захочет за нами присматривать. Это наверняка. Почему я раньше об этом не подумала? Теперь уже поздно. – По-твоему, нас действительно подслушивают? – Понятия не имею. Надеюсь, что нет. У Сэганты есть чувство чести. Возможно, избирательное чувство, но хорошо хоть какое-то есть. – А люди императора? Чтобы узнать, где я, Оросий должен иметь здесь агента. – Я не знаю, как он тебя нашел. – Кузина пожала плечами. – Я знаю, что Оросий не может подслушивать разговоры – однажды мы устроили ловушку, чтобы это выяснить, – поэтому все, что он знает о нас, он узнает от своих агентов. Этого достаточно. Сейчас Оросий загнал нас в угол, и он явно что-то планирует. Похоже, он хочет, чтобы мы чувствовали себя в ловушке. И думали, что он может упреждать любые наши шаги. – Он может. Да и выбор у нас невелик. – Я слегка изменил положение. Тело будто налилось свинцом. Снадобье целителя подействовало, по крайней мере частично, но до сих пор не было такого положения, в котором я чувствовал бы себя удобно. И под простынями в этой закрытой комнате становилось душно и жарко. – Не могли бы мы… давай я тебе на ухо скажу. – Палатина наклонилась, и я прошептал: – Не могли бы мы уговорить Танаиса низложить его? – Убедить Танаиса будет сложно, – с сомнением прошептала в ответ кузина, оставаясь близко от меня. Возможно, это попахивало мелодрамой, но я не хотел рисковать. – Маршал – прежде всего монархист, и всегда им был. Он бы не принял республику. – Есть другие кандидаты. – Не надо, Катан. Валдур уже сделал это однажды. Я содрогаюсь при мысли о том, что сказал бы Танаис. – Танаис хранит верность Империи. Он сам говорил, что Оросий не делает чести семье. Неужели он останется верен такому человеку? Палатина снова впилась в меня своими зелеными глазами, но на этот раз я смог встретить ее взгляд. – Ты знаешь, кем ты предлагаешь его заменить? – Я знаю, что есть три человека из этой династии. Ты мне скажи. – Моя мать его не заменит, я в это не верю, а Аркадий слишком далеко. И не женат. – Палатина, – тихо сказал я, – Оросий – чудовище. То, что он сделал нам, своим ближайшим родственникам, он может сделать любому – и сделает, если ему дадут такую власть. – Ты убийственно серьезен? Это не просто сумасбродная идея. – Ты ожидала чего-то другого? Я боюсь Оросия, боюсь того, что он может сделать с тобой, со мной, с кем угодно. До сегодняшнего дня моя война была не с ним, но теперь все должно измениться. Оросий и Сфера – союзники, я знаю, но не это главное. Чего бы мы здесь ни достигли, это будет ненадолго. Придет император и все сокрушит, не важно, от имени Сферы или от своего. Мы – угроза им обоим, и они поняли это раньше нас. После моих слов Палатина долго сидела неподвижно, затем пододвинула стул вплотную к кровати. – Скажи мне, что ты предлагаешь. Я глубоко вдохнул, сознавая, что скоро мне понадобится выпить снотворное, и рассказал ей, к каким выводам я пришел в темноте картографической комнаты после того, как Оросий бросил меня там, будто пойманное в капкан животное. Рассказал, что император не сможет найти «Эон», а у меня такой шанс есть, если на этот раз удача будет с нами. – «Эон» поможет подорвать власть Сферы на Архипелаге, потому что защита от штормов, которую дают жрецы, – это их главный рычаг воздействия, – сказал я в заключение. – Кроме того, «Эон» может дать нам безопасное убежище, пока Сфера не начнет Священный Поход. Но если мы хотим пережить его, Фетия должна быть на нашей стороне. Я хочу найти Равенну, убедить ее, что она единственная, кто имеет право на Калатар, заручиться ее поддержкой. Быть может, Равенне удастся вставить последние кусочки этой головоломки. – А я тем временем прошу Танаиса возглавить военный переворот против императора и возвести меня на престол, – закончила Палатина. – Ты действительно считаешь, что это возможно? – Разве у нас есть выбор? Если мы и дальше не будем принимать во внимание Фетию, то все кончится тем, что мы построим дома на песке, и рано или поздно нахлынет прилив и их уничтожит. Было бы хорошо, если бы мы могли полагаться на нейтралитет Империи, но вряд ли Оросий на это пойдет. Он вмешается, чтобы восстановить свою репутацию и, если получится, захватить нас в плен. – Я подумаю, – обещала Палатина после еще одной долгой паузы. – пока ты будешь спать. Мы никому не расскажем, что случилось и что мы планируем. И что бы мы ни сделали, вы с Равенной должны увидеться как можно скорее, пока ты не вырыл между вами еще больше ям. Я была так же виновата, как любой из вас, но нам придется доверять друг другу. Прости, это звучит высокопарно, сама знаю. Она подала мне снотворное, которое на этот раз имело отвратительный вкус, и подождала, когда я его выпью. – Если от этого будет толк, то ты недооцениваешь свою роль, – добавила кузина, задержавшись у двери. – Я думаю, с «Эоном» ты будешь равным соперником Оросию. И оказаться там, где император встретит кого-то столь же могущественного, как он сам, особенно если это будешь ты, было бы великой привилегией. Спокойной ночи. Уходя, Палатина выключила свет, и дверь за ней защелкнулась. Второй раз за день меня оставили в темноте, нб не было никакого сравнения с предыдущим разом. И сейчас я уже наполовину спал. Несмотря на снотворное, я увидел сон, сон об «Эоне», висящем в тенях, черный корпус на фоне более густой черноты океана, всегда скрытый из виду.
Глава 20
– «Во имя Рантаса его светлость приказывает вам отдать этих беглецов и грешников правосудию, дабы они могли искупить свои грехи против Рантаса и против Сферы, Его слуг на Земле… Они виновны в ереси, богохульстве и отказе признать власть Его святейшества Лечеззара, трижды благословенного Рантасом… Властью, данной всем служителям Сферы по Всемирному Эдикту, и по просьбе домина Абисамара, капитан-инквизитора этой провинции и островов Сианор… В третьем часу после заката солнца, в шестьдесят третий день зимы в год Рантаса 2775». Вот что здесь примерно говорится, хотя вам это уже известно. – Лиас свернул письмо и бросил его перед собой на стол. – Поскольку никто не уполномочен действовать в отсутствие вице-короля, я ничем не могу им помочь. Трибун стражи, стоящий навытяжку у стены напротив больших окон приемного кабинета Сэганты, заметил: – К сожалению, они не примут отказа. – Им придется его принять, во имя Рантаса. – Лиас откинулся на спинку большого кресла, многозначительно глядя на Мауриза и Телесту. – Вы втянули нас в эти неприятности. Не хотите поделиться ценными идеями? Мауриз не привык, чтобы кто-то разговаривал с ним таким тоном. Тем более что этот кто-то – не фетиец и на несколько лет его моложе. – Ваш долг – заботиться о нашей безопасности, вот и все. – Очень ценная мысль. – Лиас постучал костяшками по столу. Он выглядел очень авторитетно, но, в отличие от Персеи или секретаря Сэганты, Лиасу с его представительной внешностью это давалось проще. До сегодняшнего утра я не осознавал, насколько малочислен штат вице-короля. Видимо, несколько служащих уехали в горы или вернулись домой, когда прибыли инквизиторы. – Кажется, для вас «дипломатия» – иностранное слово, хоть вы официально и являетесь чьим-то там посланником. Конечно, мы вас защитим, но если сакри начнут штурмовать дворец, я не гарантирую вашу безопасность. Это все, что я могу сейчас сказать. – Я хочу иметь возможность в любое время дня связаться с консулом Скартарисов. – Обратитесь к трибуну. Курьерами распоряжается он. Мауриз и Телеста круто повернулись и вышли, бросив свирепый взгляд на нас с Палатиной. Я очень мало виделся с ними с тех пор, как мы прибыли. Очевидно, фетийцев возмущало, что у нас в Калатаре больше союзников и сочувствующих, чем у них. Должно быть, они думали, что будут защищать нас, а не наоборот. Быстро переговорив с Лиасом об отпуске стражников, трибун тоже ушел. Лиас со вздохом облегчения выбрался из-за огромного стола. – Надо же, как мне повезло. В первый раз Сэганта уехал и оставил меня с этой парочкой. Персея, ты была в городе. Как там обстановка? – Ничего хорошего. – Девушка встала со стула у стены и оказалась рядом с трибуном. – Инквизиторы схватили не так много людей, поэтому они издали еще один указ. Там говорится, что они откажут в благословении рыболовным флотилиям, если не встретят с их стороны полного сотрудничества. Это «сотрудничество» может означать что угодно. – Суеверие, – пробормотал Лиас. – Рыбаки не выйдут в море без благословения жреца и его заверения, что им не будут грозить шторма. На самом деле важнее всего второе, но рыбаки – суеверный народ. – Как будто ты не суеверный, – заметила Персея. – Но не до такой степени, – зло отрезал Лиас. – Я не верю, что тарабарщина жреца, не имеющего никакого отношения к морю, защитит их и даст им хороший улов. Это просто смешно. – Ты сам сказал, что важно не это. Они должны консультироваться с океанографами, чтобы узнать, как поведет себя море, и со Сферой, чтобы выяснить насчет погоды. И здесь именно Сфера обладает властью. Это традиция, такая же старая, как Сфера, и ничто, кроме чуда, ее не изменит. – Взглянув на меня, Персея добавила: – Возможно, ты и есть наше чудо. Это было сказано с такой убийственной серьезностью, что я растерялся. Юмор у Персеи достаточно прямолинеен, и всегда понятно, когда она шутит. В этот раз она не шутила. – Я рассказала им о твоих вчерашних выводах, до изоволны, – извиняющимся тоном призналась Палатина. – Нам нужна помощь. Интересно, что еще она им рассказала? Неспроста же Персея выступила с подобным замечанием? Но, похоже, остальные не сочли его нелепым. – На других островах происходит то же самое? – Ты знаешь столько же, сколько и мы. Но думаю, что да. Весь Архипелаг работает по одним и тем же общим принципам. За исключением Цитаделей и всех, кто там живет и кто по-прежнему витает в облаках. – Витают только в Цитадели Ветра, – услужливо указал Лиас, и я не мог не улыбнуться. В последнее время было так мало поводов для шутки. – Что люди думают об инквизиторах? – чуть погодя спросила Палатина, разрушая краткий миг легкомыслия. – Их не любят, – ответила Персея. – Людей возмущают их действия, но возражать открыто никто не смеет. Город изменился за последние недели – я достаточно хорошо его знаю, чтобы заметить разницу. Да, и еще одно, мне следовало раньше это упомянуть. Ходит масса слухов. Многие из них о Сфере, о том, что – собирается делать Мидий, но есть куча других, и довольно стойких, утверждающих, что принцесса вернулась. Теперь мы знаем, что она вернулась… – я встретился взглядом с Палатиной в минутной вспышке тревоги, рассеянной следующими словами Персеи, – потому что Равенна ушла, чтобы к ней примкнуть. – Что говорят эти слухи? – поинтересовался Лиас, резко оживляясь. Маска переутомленного помощника с него слетела. – Что и следовало ожидать. Фараон снова на острове, она где-то прячется, но собирается вернуться и расправиться со Сферой, и даже что она набирает армию. Я и раньше слышала эти слухи, поэтому пока рано говорить, намеренно их распространяют или нет, но люди хотят им верить. Они хотят думать, что эта девушка, которую они ждали двадцать четыре года, наконец-то собирается занять место своего деда и изгнать Сферу. – И ты тоже хочешь, – заметила Палатина. – Это совершенно нелогично, зная, как плохи наши дела, но ты права, я тоже хочу, чтобы это было правдой. Мауриз и Телеста этого не понимают. – Но ты веришь в самого фараона или просто в кого-то, кто избавит вас от Сферы? Ведь именно этого люди хотят больше всего – увидеть, как Сферу раз и навсегда вышвырнут с островов. Я думаю, ради этого они даже примирились бы со штормами. Здесь они не так сильны, как на континентах, мы вполне могли бы справиться. – Мы – народ Калатара – могли бы сами вышвырнуть Сферу, теоретически. Но мы – просто неорганизованная толпа. Все здесь выросли на рассказах родителей о том, как великолепен был Оритура, как долгое он держал Сферу в узде, как сопротивлялся ей до самого конца. Наши родители пережили Священный Поход, и это они рассказали нам о его внучке. – Тебе не выиграть этот спор, Палатина, – заметил я из своего угла. Я был весь разбит, как дряхлый старик, все еще не мог передвигаться без посторонней помощи, но этого мало. Магия Оросия оказалась намного пагубнее, чем я думал, и до сих пор сильно на меня давила. У меня все болело, особенно руки и ноги, и я куда лучше стал понимать Кэросия, атакованного тем же способом в последнем сражении Войны. Его так сильно искалечило, что он и не надеялся когда-нибудь вновь творить магию. Но он все же сотворил ее впоследний раз, чтобы спрятать Санкцию от Валдура и вычеркнуть себя из истории. Как он при этом выжил – не понимаю. – Оритура – первый за триста лет фараон из апелагов. И его внучка – тоже апелаг. – Я понимаю, – согласилась Палатина. – Но если принцесса вернулась, что она собирается делать? Об этом вы подумали? Мидий контролирует гавань, почти все войска, городские стены и маленькие города. Не говоря уже о целой куче магов. У фараона нет никакой военной силы, достойной упоминания. А что будет делать Сэганта? – Если фараон вернется, Сэганте не придется брать на себя ответственность ни за что, – напомнил я. – Он сохранит свое положение, но больше не будет главным козлом отпущения. Зачем, во имя неба, он вообще принял эту должность? Адмирал должен был знать, что она окажется минным полем. – Сэганта на минных полях как дома, – ответила Персея. – У него врожденный талант к выживанию. Если верить Равенне, он просто знает, когда надо переметнуться.Мидий оставил сакри перед воротами, дабы напоминать нам о своем требовании, но они исчезли через два дня, когда страшный шторм обрушился на город. Тучи нависли такие плотные и темные, что ночь фактически наступила на несколько часов раньше. Некоторое время я наблюдал за стихией из окна своей, комнаты, глядя на темно-серое море и лиловые грозовые тучи, затянувшие все небо до самого горизонта. Единственным просветом были молнии и белые буруны, разбивающиеся о волнолом, но даже они исчезли где-то на закате. Просто быть внутри шторма – этого мало, чтобы что-нибудь в нем понять. Мои возможности были слишком ограничены, к тому же видимость неуклонно уменьшалась и надвигалась ночь. Ясно, что это был циклонический шторм, движущийся вдоль штормовой полосы, как скользящий узел по тросу. Ветер дул с севера, не вдоль восточно-западной оси самой штормовой полосы. Но хуже всего то, что мне не с кем было это обсудить. Все океанографы слишком боялись Сферы, а единственный человек, целую жизнь изучавший шторма, был мертв уже – сколько лет? Я понятия не имел, когда умерла Салдерис. После ее изгнания сорок лет назад о ней ничего не было слышно. Даже «Призраки Рая» были мне недоступны. Книга принадлежала Телесте, а я не имел никакого желания говорить с ней или Мауризом. В первый раз за многие недели я почувствовал, что у меня снова появилась цель, я снова знал, куда иду. Разговор с фетийцами только разрушил бы это чувство. Все равно Телеста не океанограф. Возможно, у нее есть интерес к истории океанографии – я не был в этом уверен, – но она не ученый. Тетрик? Действительно жаль, что он не поехал с нами. Он не был связан никакой верностью, которая встала бы поперек дороги. Впрочем, я бы не хотел втягивать его в эти неприятности. Если бы Сархаддон был океанографом… Меня охватило глубокое сожаление и печаль. Такой интеллект, такое остроумие, и кем он стал в итоге? Фанатиком и инквизитором. Других океанографов я не знал, и неудивительно: ведь большую часть жизни я провел в Лепидоре. Несколько случайных знакомых из группы, посетившей однажды Лепидор и Кулу… Кажется, они были из Лиона, что в северном Архипелаге, на той же самой системе течений, что и мой дом. Если я когда-нибудь найду «Эон», мне понадобится помощь. Помощь, чтобы им управлять, помощь, чтобы понять, что говорят мне «небесные глаза», помощь даже в том, чтобы снабжать его продовольствием. Об этом я тоже как-то не подумал. Корабль мог сам производить еду, как ни странно это звучит, но после двух столетий все внутри, вероятно, будет мертво. Равенна… Равенна была магом, не океанографом, хотя по ее просьбе мастер океанографической станции Лепидора дал ей несколько уроков перед нашим отъездом. Я страшно скучал по Равенне, особенно терзаясь тем, что в последнюю нашу встречу она видела во мне соперника, угрозу ее наследию. Персея и Лиас передавали сообщения через своих знакомых, надеясь, что рано или поздно одно из них дойдет до Равенны – они до сих пор считали ее компаньонкой фараона. А я надеялся, что она не ополчится на меня снова, как это случилось в Лепидоре. Прямо подо мной на фоне огней вырисовывались силуэты пальм, согнутых ветром почти до земли. Время от времени слышался резкий треск отломанной ветки. С дома напротив упала черепица и вдребезги разбилась о мостовую, а еще через минуту мимо с грохотом пролетел оторванный ставень. Если это был большой шторм, он едва-едва начался. Но ведь не может город всякий раз терпеть подобный урон? – Сегодня хуже, чем обычно, – сказала Персея, когда поздно вечером я нашел ее за рабочим столом в приемной, где мы утром разговаривали с Лиасом. Занавески были отдернуты, чтобы видеть город, и все лампы были полностью зажжены. – Я отовсюду получаю донесения об ущербе, а до глаза урагана еще далеко. – У вас есть щит? – Я присел на край стола, грея руки под одной из вычурных настольных ламп. Почему-то этим вечером во дворце было очень холодно. – Есть, но совсем слабый по вашим меркам. Обычно шторма здесь не такие разрушительные. Щит не поможет, если ураган продлится. – Она нацарапала что-то внизу листка бумаги и отложила его в сторону. – Должна же быть какая-то польза от всех этих магов Сферы. – Держи карман шире. Да, они могут остановить шторм, но только если захотят. – Персея поежилась, недовольно оглядываясь. – Здесь прямо мороз. Что там с отоплением? Я слез со стола и приложил ладонь к полу между двумя ферранскими коврами. Там, под полом, имелось пространство, где собиралось тепло от печи. Но камень, который должен быть слегка теплым на ощупь, был холодным. – Наверное, огонь погас несколько часов назад, а никто не заметил, – сказала Персея, проверив пол тем же способом. – Уже за полночь – все давно спят. – А ты почему не спишь? – Выспался с тем снотворным. Я еще совсем не устал. – Мне бы тоже хотелось как следует выспаться. Но если мы ничего не сделаем, весь дворец обледенеет. Пойдем посмотрим на генератор. Я направился к двери, но Персея позвала меня обратно и отдернула занавеску в углу за столом. За занавеской открывался небольшой проем и тесный коридор. Сбоку уходила вниз узкая спираль каменной лестницы, освещенная болезненно ярким изошаром. – Ты жил во дворце, там должны были быть подобные проходы, – заметила Персея, когда я начал вслед за ней спускаться по лестнице. – Раньше я думала, что потайные ходы – это ужасно экзотично. Сейчас вижу, что они просто полезные. И не очень тайные. Мы вышли в коридор пошире, из которого вело несколько дверей. Я ожидал увидеть вокруг традиционный грубый камень, но стены оказались крашеными, и в целом проход был удобнее настоящего потайного хода. У нас в Лепидоре тоже имелись два хода, о которых все знали, встречались они и в некоторых более крупных домах. Один из них спас мне жизнь во время оккупации. – Куда ведет этот главный коридор? – спросил я, следуя за Персеей к одной из дверей. За ней была длинная узкая комната с запертыми шкафами вдоль одной стены. – Он соединяет все помещения на этом этаже. Это первый этаж, на уровне сада. Генераторы внизу. – Почему так глубоко? Мой голос внезапно загремел, когда мы вышли из длинной комнаты и стали спускаться по еще одному пролету лестницы, широкому и прямому, ведущему в генераторную. В ней было еще холоднее, чем наверху. – Чем глубже под землей, тем безопаснее… Где инженер? Генератор на огненном дереве, который должен снабжать теплом отопительную систему дворца, высился холодной, темной массой, занимающей большую часть помещения. Хрустальные щели, которые должны светиться голубым от изота, были темными, и вместо гудения реактора стояла полная тишина. Персея нерешительно протянула руку к внешней обшивке реакторной камеры и, едва прикоснувшись, инстинктивно отдернула ее. Затем она положила ладонь на металл, которому полагалось быть обжигающе горячим, и сообщила: – Холодный. Ни инженера, чьей обязанностью было содержать систему в рабочем состоянии, ни его заместителя из ночной смены нигде не было видно. Весь дворец зависел от этого устройства – отопление, горячая вода, печи на кухне, все лампы, в которые не был спущен запасенный изот. – У нас есть четыре часа резервного освещения, – сообщила Персея, обходя реактор. – Вероятно, оно почти исчерпано. Нам не стоит здесь мешкать. – Она остановилась у противоположной стороны, скрытой от меня. – Гм, Катан, ты не мог бы на это взглянуть? На задней стороне печи светящимися, нереальными буквами был начертан отрывок из «Книги Рантаса».
Огонь – дар Рантаса. Рантас несет свет и тепло тем, кто боится Его, темноту и смерть тем, кто отворачивается от Него. Когда они останутся совсем одни в ночи, дрожа от холода гор зимой, они узнают истинную власть Его и праведного тепла Его.
– Интердикт, – сказал я, мое сердце сжалось. – Никакие огни не будут зажжены во дворце, пока его не снимут. Огонь был стихией Сферы, жрецы могли давать его и отбирать по своему желанию. И перед этим мы были беспомощны. Персея обхватила себя руками. – Как же я забыла, что они могут на это пойти! – Незачем здесь стоять. Наверху теплее. – Теперь нигде не будет тепла. Мы быстро побежали наверх, обратно в кабинет, из которого вышли. Там Персея потушила свет и вызвала ночного управляющего. Его лицо стало пепельным в бледном свечении единственной изолампы, когда мы рассказали ему, что случилось. Дождь стучал по оконным стеклам, как отрезвляющий аккомпанемент. – Я не могу продолжать управлять домом, мадам, – без обиняков заявил ночной управляющий. – Я уверен, мой начальник согласится, мы не сможем кормить всех в таких условиях. Сегодня ночью станет холоднее, намного холоднее, и завтра не будет ни освещения, ни отопления. Особенно если продлится шторм. – Нам придется пока как-то продержаться, – распорядилась Персея. – Обойди всех, расскажи своим людям, что случилось, придумайте что-нибудь на сегодняшнюю ночь. Как можно скорее выключите весь свет и найдите все запасные одеяла, что у нас есть. Передай эти же инструкции страже, и пусть завтра все соберутся во дворе или поблизости в обычное время завтрака. – Когда управляющий ушел, Персея повернулась ко мне. – Сейчас пойдем в мою комнату, возьмем побольше одежды, потом сообщим всем. Не беспокойся о Мауризе и Телесте. Это их вина – пусть страдают. – В таком случае нам понадобится много одежды. Собрав все, что можно, мы пошли будить остальных. Лиас должен знать, а Палатина не выносит холода. Неудивительно для фетийки. Мы провели совещание в спальне Палатины, устроившись на кровати, из которой она отказалась вылезать. Я сел с самого краю, привычный к снегу и холодным северным зимам. Но я никогда раньше не спал в нетопленом здании во время шторма, а дворец вице-короля был тропической постройкой, не предназначенной удерживать тепло. – Мы действительно ничего не можем сделать? – спросила Палатина. Я покачал головой. – Мы даже не можем снова зажечь печи, пока они не снимут запрет. Чего не случится, пока нас всех не выдадут. – Утром я первым делом пошлю за Сэгантой, – сказал Лиас. В его голосе появились басистые нотки, как всегда бывало, когда он сердился. – Пускай разберется с ними. Сволочи, подвергают нас интердикту, потому что мы отказываемся признавать их жалкие сфабрикованные обвинения! Мауриз – противный тип, но, как ни прискорбно это признавать, тут он совершенно прав. – Но Сэганта не вернется по крайней мере до вечера, а я не уверена, что мы сможем удержать персонал до тех пор. – Весь персонал ненавидит Сферу также, как мы. Они останутся с нами, сколько смогут. – То есть примерно до завтрашнего обеда, когда у нас будет пятьдесят человек и никакой возможности ничего приготовить. Никто не захочет целыми неделями есть одни фрукты. – И без света вся жизнь на закате замрет, – добавила Палатина. – Из-за этого шторма темно даже днем. – Будем надеяться, что он не затяжной, но я с тобой согласен. Каждую ночь, как только зайдет солнце, будет черным-черно – никакой возможности работать. Ладно бы только главный генератор перестал работать, но и остальные лампы скоро погаснут. Мои отключились перед вашим приходом. Я подумал, в них просто кончился изот. – Лиас уставился в окно. Занавески были отдернуты, чтобы впускать с улицы слабый свет. – Ты действительно думаешь, что Сэганта сможет заставить Мидия снять интердикт? – с сомнением поинтересовался я. Я не видел выражения его лица, когда Лиас ответил: – Обычно Сэганта все может. – Не выдавая всех нас? – Он не выдаст. – Пока, – уточнила Палатина. Лиас повернулся к ней, вероятно, рассерженный, потом снова отвернулся. – Вы нужны ему по какой-то другой причине. Во-первых, он не уступит вас так легко, если для вас это означает казнь. Во-вторых, это не в его интересах. – Почему? – резко спросила Палатина. – Он хочет остановить заговор Мауриза против фараона. А как это лучше сделать? Отдать заговорщика Мидию. Мауриз остановлен, Мидий доволен, Сэганта зарабатывает благосклонность, жизнь возвращается в нормальное русло. Вернее то, какое здесь считается нормальным. Лиас игнорировал последнее замечание. – И Сэганта теряет расположение народа. Он преследует свои собственные цели. Если он сдаст вас и фетийцев, простые калатарцы будут считать его слабовольным коллаборационистом, он потеряет их поддержку, и, если фараон когда-нибудь вернется, Сэганта останется не у дел. Здешний народ и не такое терпел – я помню, как весь город был под интердиктом почти неделю. Шесть или семь лет назад, когда мои родители какое-то время здесь жили. Все ели фрукты и объедки, и когда темнело, то становилось темно. Отлично, по-моему, – добавил он. – Я стал больше времени проводить со своей девушкой, и никто нас не замечал. – То было в разгар лета, Лиас, – хмыкнула Персея. – Тогда можно было спать в саду без одеяла. Ты, вероятно, так и спал. – Мы бы нашли это чудесным, если бы были в том возрасте, – заметила Палатина. – Или детьми. Родители чем-то заняты, все во мраке… пока темнота не причиняет слишком больших неудобств, это очень забавно. – Можно играть в убийцу или сидеть где-нибудь со свечами. Хотя нет, они бы тоже не горели. – Притворяться пиратами в пещерах, торжествующими над добычей, – предложила Персея. – А когда появляется живущий в конюшне кот, он превращается в огромного демонического тигра, – вспомнил я свое детство. Тот кот, что жил у нас, когда я был ребенком, был огромный и черный, с желтыми глазищами и походил на какое-то жуткое порождение ночи. Во многом потому, что он крался по темным местам и пугал людей, появляясь из ниоткуда. – Не знаю, зачем вам понадобился настоящий кот, – с насмешливым упреком сказал Лиас. – Мы могли вообразить что угодно: шелест ветра в деревьях, и мы все искали лесных демонов. – Совы, – твердо заявила Персея. – Хуже всего совы. Стоило мне ночью выйти на улицу, одной или с целой толпой народа, совы всегда были тут как тут. Они жутко ухают, а потом слетают с деревьев и кажутся такими большими-большими. Вороны, и черные, и серые, издают кошмарные звуки, но они не такие страшные, как совы. Я улыбнулся, как улыбнулись и все остальные, на минуту притихнув. Вероятно, нас всех посетила одна и та же мысль. Глядя на прошлое сквозь розовые очки, мы думали, насколько проще была тогда жизнь. Когда нечего было бояться, кроме родительского наказания и тварей, вдруг возникающих в ночи. Кто-то должен был разбить эти чары в конце концов, но это был не я. А Палатина постаралась сделать это как можно мягче. – Пора снова все это пережить, я думаю. По крайней мере сегодняшней ночью, – заметила она. – И пока не кончится шторм. Несмотря на ситуацию, настроение улучшилось. Нам было холодно, и впереди нас ждала ночь без тепла и света, но почему-то это казалось более терпимым после воспоминания о ночах, проведенных в домиках на деревьях. В конце концов в Цитадели я ухитрился проспать одну ночь на камнях посреди джунглей, в нескольких шагах от водопада. – По-моему, он избрал неправильную тактику, – заявил вдруг Лиас. – Лишает нас света и тепла – но это просто затрудняет нам жизнь. Город не задет. Если бы он сделал наоборот, наложил интердикт на всех, кроме нас, то не прошло бы и двух дней, как перед нашими воротами собралась бы толпа, кричащая, чтобы мы отдали Мидию то, что он хочет. – Ты действительно так думаешь? – спросила Персея. – Это бы ему ничего не стоило. Вот если бы Мидий хотел получить фараона, было бы намного тяжелее, и толпа была бы у его ворот, не наших. Но из-за нескольких фетийцев – зачем терпеть неудобство? – Не подавай им идей. Я ненавижу толпу. Даже когда ты часть ее, это ужасно, потому что ты просто теряешь над собой контроль. – Большой опыт, Персея? – спросила Палатина. Персея слабо улыбнулась. – Еще какой. И я не желаю его повторять. Если только не окажусь на рыночной площади в Посейдонисе, ожидая, когда фараон выйдет на балкон и объявит о новой закладке города. – Я бы за это выпила, но, боюсь, у меня ничего нет. – Блестящая идея, – оживился Лиас. – Сейчас вернусь. Он вернулся с маленькой, тяжелой стеклянной бутылкой и четырьмя тонкими стаканами. Я не смог прочесть этикетку на бутылке, но решил, что это то убойное спиртное, которое так обожают апелаги. Я ошибся. – Фетийское пряное бренди, – объявил Лиас, наливая понемножку в каждый стакан. – Не бойся, Катан, оно не такое крепкое, как кажется на вкус. Его надо пить залпом. – За фараона! – провозгласила Персея, когда он снова убрал бутылку. – И за Посейдонис. – За фараона! – подхватили мы и выпили. Я едва не поперхнулся от непривычного вкуса бренди, но когда проглотил его и ощутил тепло в груди, то должен был признать, что оно не так плохо. Мы неуверенно посмотрели друг на друга, потом слезли с кровати и отдали стаканы Лиасу. Перед уходом я бросил Палатине узел с запасной одеждой. Я достаточно хорошо видел в темноте, чтобы найти дорогу в свою комнату, поэтому я расстался с Лиасом и Персеей в коридоре и пошел к себе, чтобы попытаться устроиться как можно теплее. Под шум дождя и завывание ветра я забылся беспокойным сном в ужасном холоде комнаты, а назавтра меня ждал еще более беспокойный день.
Глава 21
Я проснулся оттого, что кто-то тряс меня за плечо. Открыв глаза, я увидел Палатину, закутанную в военный плащ и с шарфом на голове. Где она их достала? – Только северянин мог проспать такое. Я взглянул на окно и упал духом, когда увидел ручьи дождя, бегущие по оконным стеклам, и свинцовое небо снаружи. Прогремел гром, за ним последовали грохочущие раскаты, которые длились и длились, пока темная комната озарялась вспыхивающими одна за другой зарницами. Я неохотно отбросил одеяла и схватил свой плащ, к сожалению, не военный. Я спал полностью одетый каждую ночь в течение двух недель с тех пор, как заглох реактор, но выбираться из кровати по-прежнему было мучением. – Зачем так рано? – спросил я девушку, вытаскивая свежую одежду и полотенце оттуда, где я оставил их с вечера. Палатина держала свой сверток под мышкой. – Не так уж рано – рассвет был три часа назад. – Какой рассвет? – Мои слова потерялись в еще одном оглушительном раскате грома. – Конца пока не видно? Палатина покачала головой. – Горячей воды у нас сегодня в обрез. Наши друзья за стенами слишком заняты, следят, чтобы их дом не рухнул. Пришлось тебя разбудить, иначе ты все прозевал бы. – Спасибо. В коридорах тут и там горели отдельные изолампы, и я последовал за Палатиной к маленькой комнате на первом этаже, которая служила импровизированной умывальной. В стене была прорублена дыра, и медная труба была протянута через нее к ближайшему дружественному дому, через дорогу от дворца. Каждое утро наши соседи пускали по трубе столько воды, сколько могли нагреть, но ее всегда не хватало. – Как раз вовремя, – сказал Лиас, когда я едва не поскользнулся на мокром камне. Здесь было чуть теплее, чем в других помещениях, но все тепло шло только от воды. – Я оставил для вас немного воды. Мы последние, все слуги давным-давно встали. Я положил свои вещи в отгороженный занавеской закуток, который служил раздевалкой. Там едва помещались два человека, а переодеваться и одному было тесно. – Вы двое идите первыми, – раздался с другой стороны голос Персеи. – И ради Фетиды, поторопитесь. Вода остывает. Мы с Лиасом как можно быстрее помылись под импровизированным душем – шлангом, прикрепленным к барабану на конце трубы. Барабан запасал воду и затем подавал ее короткими залпами, обычно между залпами проходило ровно столько времени, чтобы моющийся человек не почувствовал холода. Этим утром вода была лишь тепловатой, и каждый из нас был ограничен двумя залпами – достаточно, чтобы полностью намокнуть, но не больше. Закончив, я обернулся полотенцем и, дрожа, покачал воду для Лиаса. Затем мы бросились в закуток и как можно быстрее оделись в чистую одежду, не вытершись как следует. Это было неудобно, но терпимо. Всеобщий девиз в течение последних двух недель. Уже привыкший к этому порядку, через полминуты я был полностью одет и, подобрав свое белье, ждал, пока вымоются девушки. Затем, как последние, кто пользовался умывальной, мы убрали ее, как могли, сложили нашу грязную одежду в мешок для стирки и пошли наверх, надеясь добыть что-нибудь на завтрак. – Сегодня утром не много поставок, – мрачно заметил Лиас. – Шторм слишком сильный. – Ты можешь вспомнить другую похожую зиму? – спросил я его. Лиас покачал головой. – На моей памяти такой ужасной зимы еще не бывало, и, похоже, достается всему острову, не только нам. В середине ночи сорвало еще одну крышу, довольно много людей пострадало. К счастью, никто не погиб, но мы никого не смогли доставить в лазарет. – А вице-король? – Он в своем репертуаре. Решил снова вернуться к полному освещению, поскольку мы восстановили связь с городской сетью. Мы должны включить все сегодня вечером – пусть этот ублюдок в храме знает, что и в силах его магов имеются бреши. Хвала небу: тот, кто строил это огромное здание, был слишком скуп, чтобы установить прямое освещение на огненном дереве. – Интересно, каково теологическое значение изота, – молвила Палатина, когда мы прибыли на кухню. Из фруктов остались в основном апельсины, и каждый из нас взял по паре, а также то, что еще удалось найти. Еды было не очень много после того, как все остальные взяли свою долю, но по крайней мере слуг теперь кормили услужливые соседи. На самом деле они питались гораздо лучше, чем мы, хотя дважды за последние две недели вице-король водил нас на обед в ресторан неподалеку. Водил с солидным эскортом, чтобы не дать Мидию ничего предпринять. Я с нетерпением ждал сегодняшнего дня, пока не начался шторм. Прошлой ночью стражники закончили вновь открывать туннель – настоящий потайной ход, – который вел под гору к маленькому дому, смотрящему на гавань. Он дал нам путь для бегства и, что важнее, шанс выходить в город. Вице-король даже фетийцам разрешил выходить, под честное слово и как следует замаскированным. Если ни тот, ни другой не вернутся в установленное время, Сэганта снимет свою защиту. В такую непогоду ни один корабль не уйдет из гавани, поэтому они не смогут сбежать. Но я не представлял, куда нам можно пойти в этот кошмарный шторм. Большинство лавок нынче днем будут закрыты, и на улице было так ужасно, что никому из нас просто не хотелось вступать в схватку со стихией. Мы могли увидеть ровно столько же – и точно так же промокнуть – в дворцовом саду. С другой стороны, во дворце совсем нечем было заняться, и день ото дня мы с Палатиной становились все более нервными и раздраженными. Дворец казался тюрьмой, темной и мрачной тюрьмой строгого режима. И каждый день, когда позволяла погода, на воротах снаружи караулили сакри. Мидий не уменьшил своих требований, не поддался дипломатии Сэганты. Здесь, в Калатаре, все козыри были у него в руках, и Мидий это знал. – Вот вы где! – раздался голос, когда я доедал свой второй апельсин. Оглянувшись, я увидел в дверях секретаря Сэганты. – Вице-король хочет видеть вас, как только вы закончите. – Ладно, – откликнулся Лиас. Что там еще стряслось? Я надеялся, что страшных новостей больше не будет. Количество арестов увеличилось: свыше двухсот человек уже сидели в храмовой тюрьме, ожидая суда за ересь. Некоторых их них сожгут, и всякий раз при мысли об этом мне становилось плохо. Стоит ли вера таких мучений? Жрецы почти всегда предлагают выход, но многие его не принимают. На этот раз, как в Лепидоре, будет хуже: инквизиторы дадут своим жертвам меньше шансов. И здесь они использовали пытки. Что было вопиющим противоречием с их собственными законами, не говоря уже о попрании многочисленных более ранних императорских указов, которые игнорировались как нынешним императором, так и инквизиторами. Никто в здравом уме не хотел встретиться с пытками или костром. Поэтому арестованные сдавались под угрозами и называли новые имена, и все больше людей отправлялись в тюрьму. Рыбацкие флотилии не могли выйти в море, пока инквизиторы не убеждались, что в команде нет еретиков. И по-прежнему на горизонте не было никакой надежды, кроме старых (уже) слухов о фараоне. Но сейчас речь шла не о фараоне, как мы обнаружили, придя в кабинет Сэганты. Он был роскошнее того кабинета, которым мы пользовались в его отсутствие, с высоким потолком и дорогими коврами на полу. Увы, слабое освещение его не красило. Стол вице-короля был ярким островком света посреди довольно темной и мрачной комнаты, и по приглашению Сэганты мы все поставили вокруг него свои стулья. – Палатина и Катан, вам и всем остальным нужно уехать, – заявил он без предисловий, откидываясь на спинку простого кресла с подушками. Управление оккупированной страной из темного и неотапливаемого дворца брало свое, и на лице Сэганты появились морщины, которых раньше не было. Я все еще не имел понятия, почему он принял должность вице-короля. – Я впустил вас в город в качестве временной меры, но так не может продолжаться вечно. Обстановка обостряется, и вы – источник напряженности. Я не выгоняю вас, ни в коем случае, но здесь, во дворце, вы ничего не добьетесь, а вне его вам слишком опасно. Мы с Палатиной беспокойно переглянулись. Никто из нас не хотел оставаться запертым во дворце, но покинуть остров, Равенну и всякую надежду найти «Эон» было еще хуже. – Вижу, вы не рады. – А мы не можем просто исчезнуть? – спросила Палатина. – Не надо никакой защиты, мы готовы действовать на свой страх и риск. – Да, но что вы будете делать? Вы приехали сюда с планом вытеснить фараона. – Наш приезд был частью плана МАУРИЗА вытеснить фараона, – поправил я его. – Я – пешка, помните? – Ты пешка, Катан, но разве Палатина не принимала в этом активного участия? С политической точки зрения вы оба сумасброды, не лояльные ни к кому из заинтересованных лиц. Не зная, что на самом деле думает обо мне Сэганта, я решил рискнуть и попытаться обратить его внимание на нечто другое. Но даже если это получится, не было гарантий, что это не обернется против меня самого. – Неправда, – возразил я. Потом добавил, поколебавшись: – По отношению к нам обоим. – Равенна. – Сэганта положил подбородок на кулак, глядя на меня испытующим взглядом. Я сказал ему правду, но не всю; я надеялся, этого хватит. Мы все согласились, что не стоит рассказывать вице-королю об «Эоне», потому что у нас нет уверенности, что он не призовет кэмбрессцев. – Ты знаешь, что она уехала потому, что не доверяет тебе? Слышать это от Сэганты было горьким ударом, но я об этом уже знал. – Равенна не доверяла мне из-за плана Мауриза. «Потому что я Тар'конантур», – мысленно добавил я и спросил себя, найдется ли когда-нибудь способ это обойти. – Считаешь, она передумает? – А что меня ждет, кроме участи марионеточного иерарха? Я решил ехать с ними после того, как Равенна сбежала, когда их план стал казаться лучшим способом избавиться от Сферы. Какой шанс у них теперь? – Если быть реалистом, то способа избавиться от Сферы нет, – тяжело сказал Сэганта. – Нет ни войск, ни защиты от ее магов, ни защиты от штормов. Да, я знаю, вам с Равенной удалось сотворить ту невероятную вещь в Лепидоре. Но вы действовали против одного мага и горстки сакри, на дружественной территории. Все, что может делать фараон, это прятаться в глубинке. Если она начнет убивать жрецов, будет больше арестов и судов. Он был бы прав – если бы не «Эон». Сакри не являлись здесь решающим фактором. Они просто защищали инквизицию, пока она делала свою работу. А инквизиция держала весь остров в своей власти. Пойдут ли люди за Равенной, если даже упоминание о фараоне объявлено ересью? – Если вы как-то отправите отсюда Мауриза, Телесту и их слуг, желательно обратно в Фетию, – вмешалась Палатина, – то все, что мы просим, – это возможность беспрепятственно выйти из дворца. – Ваши друзья помогут им? – спросил вице-король Лиаса и Персею. Те быстро переглянулись, затем кивнули. – Если мы частично избавимся от маскировки Катана, все должно получиться. Оставим глаза, сделаем кожу темнее, он по-прежнему будет фетийцем, но не таким приметным. – Я подумаю, – коротко сказал Сэганта, жестом отпуская нас. – Лиас и Персея, вы мне нужны – поможете почту разобрать. – Каким образом, интересно знать, он собирается нас вытащить? – спросила Палатина, когда мы закрыли за собой дверь и отошли за пределы слышимости. – Инквизиторы обыскивают каждый уходящий корабль, даже рыбацкие лодки. Сэганта что-то затевает, это несомненно. Вчера он говорил, что мы останемся здесь еще на несколько недель, и это была тягостная перспектива. Теперь вдруг мы должны уехать, и особенно Мауриз и Телеста должны уехать. По поводу нас двоих он, кажется, не так переживает. Я покачал головой. – Вообще-то я бы с тобой согласился, но насчет нас он тоже темнит. Мы полезнее ему, чем Мауриз или Телеста. Как ты думаешь? – Да, ты прав. – Мы вышли в главный двор с его поднимающейся колоннадой, теперь серой, потускневшей под проливным дождем, и побежали мимо трех дверей. Один из главных коридоров был закрыт из-за разбитого днем раньше светового люка, и люди трибуна занимались ремонтом. – Особенно полезен ты. Как иерарх ты слишком ценен, чтобы тебя отпускать, особенно для кэмбрессца. И ты единственный человек, к которому Равенна чувствует какую-то привязанность, поэтому Сэганта может использовать тебя в своей сделке с ней. Ты еще не перестал быть пешкой. – Знаю. Но перестану. Чем дольше мы остаемся здесь, тем больше у нас шансов получить известие от Равенны. – Прошло пять дней. Даже если завтра ты получишь от нее письмо, каждый обмен посланиями займет уйму времени. Я улыбнулся Палатине и покачал головой. На этот раз я совершенно независимо ухитрился кое-что придумать. – Когда придет ответ, я смогу его проследить. – Магией? – нахмурилась Палатина. – Некоего рода. – А это не привлечет внимание магов Сферы? – Это действует только потому, что раньше мы соединяли умы, никакой другой причины нет. И когда я найду Равенну, она заставит меня рассказать, как я это сделал, чтобы я не смог это. повторить. В этот раз я узнаю, как далеко она находится, в каком направлении. Думаю, этого хватит. – Ты начинаешь меня беспокоить, Катан, – заявила Палатина, слегка улыбаясь. – Не знай я тебя лучше, то решила бы, будто у тебя есть идея, что делать. – А вот и есть! – окрысился я, и мое приподнятое настроение исчезло в мгновение ока. Шутки шутками, но она говорила так, словно появление у меня идеи – вещь небывалая. Неужели все обо мне такого низкого мнения? Или все дело в том, что она – Палатина, у которой ВСЕГДА есть идеи? – Прости, – извинилась она, умиротворяющим жестом касаясь моей руки. Я отстранился и демонстративно повернул обратно, туда, откуда мы пришли. – Нет, ты просто жалеешь, что сказала это вслух. Извинений не требуется. Не обращая внимания на резкий ветер, я пошел назад вдоль колоннады, а потом по сумрачным коридорам направился к библиотеке. Там, вероятно, будет Телеста, но какое это имеет значение? Она была обо мне того же мнения, что и все остальные, только Телеста – как Мауриз – его не скрывала. Я знал, что я безнадежный, нерешительный лидер, но разве это означало, что даже мои нечастые идеи все должны быть нелепыми? Телеста, как я и ожидал, уже была в библиотеке. Она стояла перед лампой с массивным томом в черном переплете, прислонив его к полке. – Доброе утро, Катан. – Телеста посмотрела на залитое дождем окно. – А может, недоброе. Я давно тебя не видела. – Я не очень часто сюда прихожу, – нейтрально ответил я. – Время здесь идет по-другому. Дни тянутся не так долго. «Время идет по-другому для клана Полинскарн», – подумал я про себя, но вслух не сказал. Я уже несколько дней намеревался повидать Телесту, но все откладывал из-за нежелания разговаривать с фетийцами. Я и сейчас пришел сюда лишь под влиянием минуты, а мог бы продолжать откладывать вечно. – Тогда не могли бы вы уделить мне часть этого времени? – Смотря что тебя интересует. – Женщина закрыла книгу и поставила ее на место. – Если наш контракт по-прежнему остается в силе, то я должна тебе помочь. Это исторический вопрос? – Отчасти. По крайней мере ВОПРОС исторический. Но я не уверен насчет ответа. – Продолжай. – Танаис Летиен. Вы знаете, кто он такой? Телеста пододвинула два стула к ближайшему от лампы столу и показала, чтобы я сел. – Чтобы объяснить это, мне придется рассказать довольно длинную историю. У тебя есть время? Я кивнул, садясь. – Ты знаешь, что Таонетарная война продолжалась столетиями, фактически в течение всего существования Фетии до узурпации. Фетийцы всегда знали, что таонетарцы там, за внешними островами, – враги, с которыми не может быть никакого мира. Никто никогда не думал о договоре с таонетарцами, хотя бывали периоды и без войны. Мы в те дни были обществом воинов. Женщины сражались бок о бок с мужчинами, как сражались бы и сейчас, если бы это позволялось, но всегда существовало различие между временем для войны и временем для мира. Сама Фетия, вплоть до самого конца войны, была священна, неприкосновенна. Она была местом для наслаждения, музыки, танцев. Все величайшие оперы, величайшие поэты, величайшие философы, все они из того времени. Мы сражались в течение столетий, используя корабли клана и солдат клана. Отслужив одну кампанию, они возвращались домой. Не было постоянной армии, за исключением Императорской гвардии, которую мы до сих пор называем Девятым легионом, несмотря на то, что других легионов больше нет. Даже в те дни их была всего горсть. Только во время царствования Валентина, отца Этия, был образован военно-морской флот – время, когда таонетарцы вдруг стали появляться все в больших количествах. Кланы очень неохотно отдавали корабли, поэтому военный флот начался с отряда бракованных мант, укомплектованных отщепенцами и авантюристами. Большинство морпехов приходилось вербовать из рыбацких деревень. Они служили за скудное жалованье, ожидая, когда император убедит Ассамблею выделить ему средства. Но средств не дали, и флот должен был существовать на то, что удавалось награбить во вражеских крепостях. Валентин к тому времени был стариком, и интересовало его только одно: победа в бою. Клановые войска были испытанными и проверенными, пусть и ненадежными, и, как и надеялись лидеры кланов, военный флот отодвинули в сторону. – Телеста пожала плечами; – Ничего не изменилось, только теперь все наоборот. Она по-прежнему была одета в черное, ее тело было почти неразличимо в общем мраке, только лицо хорошо освещалось бледным изосветом. – Полагаю, со временем военно-морской флот умер бы медленной смертью, – продолжала Телеста, – используемый лишь для зачистки не имеющих значения форпостов, если бы не некий молодой солдат на флагманском корабле. Он был центурионом, выслужившимся из рядовых – центурионы всегда назначались из рядовых. Его звали Танаис Летиен, он родился в горах на территории Кантени. Вступая в военно-морской флот или гвардию, ты отказываешься от своего кланового имени, но по рождению он был Кантени. Я никогда этого не знал, но это имело смысл. Воины Кантени – так они называют себя даже теперь, когда их воинский дух заметен только в сравнении с другими кланами. – Во время какой-то незначительной стычки флагман был взят на абордаж, но Танаис ухитрился не только отразить атаку таонетарцев, но и захватить их собственный корабль. Он использовал его как приманку, чтобы завлечь в ловушку остальные силы врага. Таонетарный флот предпочитал действовать соединениями, состоящими из транспорта с морской пехотой в сопровождении мелких кораблей, и Танаису удалось оставить вражеский транспорт без прикрытия. Кланозые силы под командованием имперского адмирала велели ему держаться подальше, пока они не догонят этот таонетарный корабль и не уничтожат его, но Танаис боялся его упустить, Поэтому он убедил старшего из оставшихся в живых офицеров, лейтенанта по имени Клеоменес Сиделис, не подчиниться приказу и преследовать его самим. Сиделис, будущий адмирал. Должно быть, это случилось за двадцать пять лет до конца Войны. Я понятия не имел, что Танаис так долго знал Сиделиса. – Транспорт они потопили, но когда прибыл адмирал, он пришел в ярость и потребовал арестовать и Танаиса, и Сиделиса за неподчинение приказу. Они воспротивились – возможно, не лучшая идея, – и два флота эскортировали друг друга обратно в порт. Танаиса и Сиделиса отвезли в столицу и отдали под трибунал, но шестнадцатилетний принц по имени Кэросий уговорил своего близнеца, наследника престола, вмешаться. Император Валентин помиловал двух офицеров и фактически повысил их. Суть была в том, что имперские силы в первый раз восприняли всерьез. Танаис и Сиделис дали флоту чувство гордости, и император обратил на него внимание. За десять лет имперский флот из посмешища стал тем, что мы знаем теперь: Танаис создал легионы, а Сиделис сделал Имперский флот крупнее кланового – были даже случаи, когда клановые корабли дезертировали, чтобы перейти в Имперский флот. Вдвоем они основали Имперские вооруженные силы, которые Этий использовал, чтобы выиграть войну. Армия никогда не забудет того, что сделали Танаис и Сиделис, и они никогда не забудут вмешательство Этия. Умный Кэросий позволил своему брату приписать это достижение себе, чем заслужил презрение своего сына. Танаис дослужился до маршала – должность, которую Этий учредил специально для него, – и сражался всю войну. Он не проиграл ни одной битвы, ни разу за все те годы. Ты знаешь, что случилось в конце Войны, как армия последовала за своими четырьмя вождями в Эран Ктхун. Каждый год в годовщину падения Эран Ктхуна военно-морской флот и легионы проводят службу в память о мертвых, вспоминают тот поход, и смерть Этия, и как Танаис и Сиделис спасли их. Они считают Танаиса почти богом, даже сейчас. Я точно не знаю, что произошло во время узурпации. В ночь убийства Тиберия оба они были вдали от Селерианского Эластра. О Сиделисе больше ничего не было слышно. Его нет в списке жертв Валдура или среди тех, кто перешел на сторону узурпатора, или на свитке Отцов-Основателей Кэмбресса. Он словно исчез с лица земли. Лично я думаю, что Сиделис покончил с собой. Но Танаис с собой не покончил. Его тоже нет ни в одном из этих двух списков, но в течение первых пяти лет царствования Валдура кто-то убил всех офицеров верховного командования, перешедших на сторону узурпатора. Ты это знаешь, Продолжатель об этом писал. Но Танаис не появлялся, пока не умер Валдур. Его тоже убили, но не маршал. Некий религиозный маньяк зарубил его в дворцовых воротах. Заслуженный конец. С тех пор Танаис появляется раз или два в поколение на несколько месяцев, а потом снова исчезает. Этого как раз достаточно, чтобы поддерживать легенду, чтобы офицеры увидели его, чтобы император знал, кто он такой. Маршал приходит на императорские похороны: мой отец видел его, когда хоронили Персея. Он никогда не вмешивается в порядок престолонаследия, но если бы он велел военным сделать его императором, они бы сделали. – Не похоже, чтобы Танаис на это пошел. – Кто знает? Как он может жить больше двухсот пятидесяти лет? – Века для нас, но для него? – задумчиво промолвил я. – Когда он появлялся в последний раз? – В Фетии, около четырех лет назад. Танаис провел три месяца в военной академии, именно тогда он обучал Палатину. Но ты встречался с ним, стало быть, он проводит время не только в Фетии. – Но все равно вполне возможно, что за два столетия он был активен только в течение десяти лет или около того? – У меня тоже возникла такая мысль. Да, если суммировать время, в которое его видели, оно составит лишь малую долю тех столетий. И есть много магии, о которой мы ничего не знаем. Не знаем после чисток. Полагаю, маги Сферы могли бы это объяснить. – Значит, вы верите, что он и есть маршал Этия. Телеста казалась удивленной. – Кем еще он может быть? Все абсолютно согласуется. Разве принцип логики и науки не гласит, что при прочих равных самое простое объяснение и является правильным? – Вы думаете, какое-нибудь человеческое существо могло бы вынести такое существование? – Я думаю, что человеческие существа могут вынести что угодно, если есть надежда. Конечно, это старая идея, и если ты читал достаточно фетийских философов, ты, вероятно, хорошо знаком с противоположными доводами. – Боюсь, что нет. Я читал кое-что из философии, но по-настоящему уделял внимание только научным трудам. – «Естественная история» Манатеса, «О природе вещей» Востра? – И другим. Да, они всегда были интереснее. – Я никогда не ладила с Востра. Слишком скучно, слишком педантично. Катан, почему ты спрашиваешь о Танаисе? Она сказала это тем же самым тоном, что и предыдущие фразы, задавая мне вопрос без всякого предупреждения. Я уже думал, что это сошло мне с рук, что Телеста сочла вопрос о маршале достаточно актуальным и не нуждающимся в объяснении. Реальную причину – а я спросил, чтобы узнать о его связи с намного более безвестным Сиделисом, – я раскрывать не собирался. – Танаис – серьезная фигура. И мне было интересно, что вы о нем говорите и не сомневаетесь, что это он и есть. – Почему ты спросил меня, а не Палатину? – Вы историк. – Пусть и слабый, и пусть связь Палатины с Танаисом может значить, что Палатина знает гораздо больше. И потому что я чувствовал, что Телесту куда сильнее интересуют подробности. – Действительно нет никаких записей о том, что он делал во время узурпации? – Я таких не видела. Я бы предположила, что его убрали с дороги наемные убийцы, возможно, отравили, чтобы о нем не беспокоиться. – Но что он могсделать? Когда Тиберий умер, Валдур остался последним Тар'конантуром. – Ты забываешь, что Валдур не действовал без оглядки. Он убил своего кузена, законного императора, и вполне мог бояться, что маршал просто убьет его и захватит трон. На Танаиса нельзя было напасть открыто, он был слишком важной фигурой, но если бы его временно убрали с дороги, тогда Валдур успел бы укрепиться. Сиделиса могли тайно убить в то же самое время. Если бы понадобилось какое-нибудь оправдание, Валдур мог сказать, что он – а может быть, и Танаис, – затонул вместе с флагманским кораблем. – Вы имеете в виду тот огромный корабль, «Эон»? – спросил я, делая все возможное, чтобы изобразить неведение. – И как он это объяснил? Сказал, что корабль взорвали? – Его не взорвали, – ответила Телеста, глядя на меня с любопытством, и я вдруг почувствовал ледяной укол страха, что я себя выдал. Но затем ее скептическое выражение исчезло, и я испустил внутренний вздох облегчения. – Это была фальсификация. Валдур выдумал эту историю, потому что остаться без «Эона» – это его не красило. Но я думаю, что в конце концов корабль все-таки был уничтожен Сиделисом, потому что больше о нем нет никаких упоминаний, а такое большое судно было бы невозможно спрятать. Слишком много времени прошло с тех пор, чтобы оно до сих пор оставалось незамеченным. Возможно… Телеста так и не закончила свою мысль, потому что раздался резкий стук в дверь, и вошла Персея. – Простите, что помешала вам, но у нас возникли новые проблемы. Сархаддон только что прибыл из Танета с каким-то приказом от Премьера и стоит у ворот. – Чтобы арестовать нас? С сакри? А я был так уверен, что в эту ужасную погоду ничего не случится – зачем сакри рисковать выходить в шторм? – Нет. Даже без охраны, только пара жрецов. Он хочет видеть тебя, Катан.Глава 22
Я ждал Сархаддона в комнате возле атриума, где Л иас и Персея встречали нас в первую ночь. По приказу вице-короля освещение было полностью включено, давая желанную яркость, и пол в холле слегка протерт, дабы создать впечатление, что дворец находится в лучшем состоянии, чем на самом деле. Из-за сравнительно низкого статуса Сархаддона Сэганта не велел никому из нас его встречать, когда его проводят внутрь, и я стоял за углом, невидимый от входной двери. Сам Сэганта по-прежнему был в своем кабинете и не собирался принимать Сархаддона. Тот, возможно, и имел полномочия от Премьера, но вице-королю до него не было дела, пока прибывший не попросит официальной аудиенции. В холле вдруг возникла суматоха: я услышал, как открылась дверь, и стражники ввели внутрь людей – или только одного человека? Дверь снова закрылась, слишком быстро, чтобы вошли трое. Возможно, двум остальным пришлось ждать снаружи. Вода закапала на пол; кто-то взял плащ инквизитора. – К вам выйдут через минуту, домин, – сказал один из слуг. – До тех пор подождите здесь. – Потом он, должно быть, ушел, потому что воцарилась тишина, если не считать стука дождя, падающего на световой люк. Зачем Сархаддон пришел? Он думает, что я мог бы его простить, что кто-нибудь из нас мог бы его простить за то, что он сделал в Лепидоре? Сначала я хотел просто прогнать Сархаддона, но Сэганта настоял, чтобы я с ним встретился и узнал, не предлагает ли он какого-либо мирного решения. Мирное решение! На каком свете живет вице-король? Инквизитор, который, как знал Сэганта, участвовал во вторжении в Лепидор, приходит с посланием мира? Вице-король просто хотел использовать меня, чтобы найти возможный путь к отступлению, путь, который мог бы принести ему пользу. Всегда политик, Сэганта грязную работу перекладывал на других. Слуга, который так холодно приветствовал Сархаддона, вошел через дверь на противоположной стороне комнаты, в которой я ждал. – Ну, что он? – спросил я. – Он одет в сутану, какую я никогда раньше не видел, но в остальном похож на любого инквизитора. То особое выражение в глазах, правда, их почти не видно под капюшоном. Другие двое были такими же, волки в овечьей шкуре. Или чем там будут эти новые сутаны. Они в караульном помещении – Сархаддон единственный, кому позволено войти. – Что-нибудь еще? Слуга покачал головой: – С первого взгляда ничего больше не скажешь. – Спасибо. Он ушел через ту же дверь, но я еще немного подождал, прежде чем выйти к Сархаддону, который спокойно стоял под световым люком в сутане инквизитора – однако в белой с красным, а не белой с черным. Когда я вышел, Сархаддон повернулся и посмотрел на меня из-под малинового капюшона. – Катан! – только и произнес он. Я остановился в нескольких шагах от инквизитора. – Что бы ты там ни хотел сказать, говори сейчас, пока мое терпение не иссякло, – велел я, скрывая за холодностью свой гнев. Как он смеет стоять здесь и приветствовать меня так, будто мы старые друзья, разлученные обстоятельствами? – Ты за многое должен простить меня, Катан, – начал Сархаддон. – Но… – Ни о каком прощении не можетбыть и речи, Сархаддон, – перебил я сурово. – Я не забыл и никогда не забуду. И никакие твои уловки не скроют того, чем ты стал: бездумным фанатиком своей извращенной веры. Если тебя кто-то послал обратить меня, то не трать зря слов. – Я бы не стал так радикально недооценивать твой ум. Однако ты далеко скатился, Катан. – Ты мне помог – костром и сожженными еретиками. Послушай себя, Сархаддон. Я отлично помню, что ты говорил о сторонниках жесткого курса, фундаменталистах, и как язвительно ты отзывался о них. Сколько времени тебе потребовалось, чтобы поменять убеждения? Год? Или только несколько дней, когда ты понял, куда дует ветер, и вскочил на подножку Лечеззарова фургона? Я хотел знать, что случилось. Что они сделали, чтобы превратить его в фанатика? Или в нем изначально жил фанатизм, и человек, которого я знал в том путешествии, все время был только маской? – Ты забываешь. – Он откинул капюшон, и меня потрясло то, каким изможденным и искаженным стало его лицо, словно из него выкачали весь интерес к жизни и заменили… чем? Сархаддон был единственным инквизитором, которого я знал до того, как он им стал. Его нынешнее лицо не походило на лицо человека, для кого сама жизнь стала мертвым грузом, оно больше напоминало… лицо наркомана? Одержимого? И того, и другого, если подумать. – В отличие от тебя, у меня не было выбора. Меня отправили в семинарию, отрезали от мира почти на год. Я изучал теологию под руководством самых блестящих умов, с которыми мне доводилось встречаться, и я понял, почему мир имеет одну Веру, почему должно оставаться верным той Вере. Каждый из тех отцов в семинарии мог стать ведущим светилом в Великой библиотеке, но они осознали, что теология больше, чем просто сухие формулы, повторяемые в молитве. Так мало людей истинно веруют, Катан, так много видят только ритуал и церемонию. Я уставился на Сархаддона, удивленный эмоцией в его голосе, как будто ее тоже должны были выкачать из него. Однако жрецам не надо было этого делать, потому что ненависть такое же сильное орудие, как любовь, и даже более полезное с инквизиторской точки зрения. Знал ли Сархаддон, что такое любовь? Я задавал себе этот вопрос, хотя мой собственный опыт вряд ли делал меня экспертом. – Наши с тобой пути отразились как в зеркале. На той манте Этла послала тебя одной дорогой, а меня другой, но то, что случилось с нами в том году, было во многом одним и тем же. Ты бы тоже приехал в Священный город, если бы не Равенна. Фактически она помешала дважды. Та манта. «Пэкла», корабль, который вез нас из Фарассы в Танет, но был перехвачен Этлой и «Призрачной Звездой». Поскольку мы узнали Этлу, ей пришлось заставить нас молчать, обязав Сархаддона хранить молчание, а меня – провести год в Цитадели. То была идея Равенны, и в присутствии ректора Цитадели, Юкмадория, Этле ничего не оставалось, кроме как согласиться. – Этла не хотела полагаться ни на мое молчание, ни на твое. Ты должен был присоединиться ко мне, но вмешались еретики и увезли тебя на свой остров. Ошеломленный, я молча стоял, неуверенно глядя на Сархаддона. Нас с Палатиной похитили в конце нашего пребывания в Танете. Мы думали, что нашими похитителями были люди Фо-рита – или нет? Или то была просто уловка, чтобы представить дело так, будто Палатина, тогда секретарь Гамилькара, оказалась мишенью очередного бессмысленного нападения в междоусобице между Великими домами? Если Сархаддон говорит правду – а я вынужден был признать, что его слова имели смысл, – то похитителями были сакри, которым приказали доставить меня в Священный город. Нет ничего необычного в том, чтобы наследник клана или Дома провел год под религиозной дисциплиной, а из Священного города мне было бы не убежать. Но Равенна вместе с двумя членами экипажа «Призрачной Звезды» следовала замной и вовремя вмешалась. – Прежде чем ты снова назовешь меня фанатиком, Катан, посмотри на себя, – тихо сказал Сархаддон. – Пока я был в Священном городе, я изменил свои взгляды, я понял, насколько это важно, чтобы была одна Вера по всему миру. А ты прошел через то же самое, но наоборот. – Это неправда, – машинально возразил я. – Они показали мне, что натворила Сфера за столетия. – Ты говоришь, ~что мой ум зашорен, но твой зашорен не меньше. – В голосе Сархаддона не было ни злобы, ни грубости. – Во время того плавания твое мнение о Сфере изменилось, но ты все еще думал, что по сути это – сила добра. Теперь ты дал обет ее уничтожить. Это не такой же экстремизм? – Разве я пытался тебя убить? – резко спросил я. – Твоя логика и твои слова прекрасны, но как насчет твоих поступков? – Мидий, Лексан и я – мы все пытались отговорить Этлу от осуждения тебя на казнь. ПОДУМАЙ, Катан! Что бы выгадал Лексан от твоей смерти? Твой отец объявил бы ему вендетту, и когда Моритан выздоровел бы, Лексану пришел бы конец. Он хотел уничтожить Лепидор как клан, как своего соперника, а не вызвать кровную вражду, которая могла бы привести к междоусобице. – Как ты смеешь заявлять такое! – Я почти закричал на Сархаддона, выведенный из себя его невероятным высокомерием, чудовищностью его лжи. – Ты говоришь, что не принимал в этом никакого участия, что не собирался убивать того апелага, Текрея, если бы бой не прекратился, не собирался поджигать костер? Ты недостоин даже презрения, если ты именно это пытаешься утверждать. – Мне приказали дать тебе один последний шанс. – Я тебе не верю. – Этла не хотела признавать свою ошибку. Я уверен, она была твердо убеждена, что принцесса находится там. – Этла была вероломным изувером. Ей место было бы при императорском дворе, а не в Сфере. Они с Оросием прекрасно бы поладили. – Еще и измена, Катан? – Измена, ересь, какая разница в глазах Сферы? Лечеззар считает, что все остальные правители должны подчиняться ему, хотя я уверен, что он удобно забывает об этом, когда имеет дело с императором. Полагаю, ты восхищаешься им теперь. Истинный, непреклонный защитник Веры, просвещенный Премьер. – Хэйлеттит, – ровно ответил Сархаддон. – Я не согласен с его желанием Священного Похода. Лечеззар предан тому, во что верит, но не всем его сторонникам нравится, как он использует сакри. Большинство людей, убитых сакри во время Похода, были невиновны в ереси. Из-за этого мы потеряли для Сферы целое поколение, и теперь можем потерять еще одно. Ты сам сказал: среди теократов есть те, кто хочет, чтобы Сфера правила миром. Зачем править пустыней? – Твои мудрецы научили тебя лгать и лицемерить, – горько сказал я, отступая от Сархаддона. – Все, что я вижу перед собой, – это инквизитор, фанатик, окружающий себя паутиной лжи, чтобы поймать меня. В Лепидоре ты был готов – возможно, рад – поднести огонь к тому погребальному костру по приказу Этлы и заживо сжечь двадцать три человека. Без суда, даже без пародии на него, без признания вины, даже вопреки законам Сферы. Ты знал, что по крайней мере половина из них невиновны, но ты даже не сказал Этле, что не станешь этого делать, что ей следует отдать факел одному из сакри. Возможно, ты простил себя, но никто из нас никогда не простит. И как ни крути, твой поступок никогда не будет справедливым. – Он не был справедливым. Я знаю. Когда я туда прибыл, я понятия не имел, что задумала Этла. Я решил, что вас обвинят в ереси и заберут в Священный город, когда мы поедем обратно. Этла даже сказала, что твоя семья сможет и дальше править, если только присягнет на верность Сфере и предоставит Мидию полную свободу. – И ты поверил? – Мне пришлось. Я всего месяц как окончил семинарию. Мы с тобой были единственными людьми, знающими о двойной жизни Этлы. Ты враг Сферы, еретик, но ты также чрезвычайно могущественный маг, и тебя – и Равенну – могли переучить на магов Огня. Я хотел, чтобы именно это случилось, мне сказали, что так и случится. – Но ведь ты по-прежнему не можешь объяснить свой поступок? Все твои витиеватые оправдания, твои пояснения, твои сравнения, не могут отменить одного: ты собирался поджечь костер. – Как я уже сказал, Этла хотела дать тебе один последний шанс, – возразил инквизитор, в первый раз заметно взволнованный. – Я скажу тебе это, потому что должен. Она использовала террор как оружие. Этла не дала тебе никакого реального выбора в тронном зале, потому что была в ярости от того, как близко ты подошел к ее уничтожению, и потому что ты продолжал оказывать ей неповиновение. Сархаддон сверлил меня взглядом, горящим каким-то нечестивым пылом. – Мы все оспорили ее решение. Этла смягчилась, объяснила нам, что делать. Я должен был поджечь костер и дать пламени распространиться по краю. Маг без труда мог его контролировать, как ты понимаешь. – Сархадцон показал рукой в сторону, в темный коридор. – Не спорь, ты тоже маг. Вы провели ночь в камерах, ожидая смерти, а потом, привязанные к столбам, смотрели бы, как пламя идет к вам. И тогда я предложил бы тебе шанс спасти не только себя, но всех остальных, потому что я был единственным человеком, которого ты действительно знал. Ты бы согласился, потому что это означало спасение для всех. Ты бы выполнил любое требование Этлы, лишь бы спасти им жизнь. У меня перед глазами все поплыло, и я непроизвольно попятился, вытягивая руку, чтобы удержать равновесие. – Ты… Я был тогда готов уйти в себя, отгородиться от внешнего мира и боли умирания. Я бы не услышал Сархаддона, а Этла приняла бы мое молчание за ответ. У остальных не было этой роскоши, не было магии, чтобы смягчить агонию, и без вмешательства Гамилькара моя готовность использовать ее стоила бы всем жизни, и мне в том числе. Я нервно сглотнул слюну, не желая поверить в масштаб того, что рассказывал Сархаддон. – И Этла погасила бы пламя и строем увела нас обратно? Она бы выглядела дурой. – Тебя бы не сожгли, Катан. Инквизиция тоже не хотела, чтобы Этла вас убила. Люди должны видеть, что они выполняют волю Рантаса, и скорая казнь не входила в их планы. – Ты шагнул вперед – с тем факелом, – готовый поджечь дрова, но не сжечь нас? Да как в такое можно поверить? – Можно, потому что ты разумный человек. Это было жестоко, да, и не случилось бы ни при ком другом, кроме Этлы. Террор порождает лишь ненависть, Катан, и ты – живое тому доказательство. Если инквизиция начнет сжигать еретиков на Архипелаге, погибнут тысячи – и впустую. Лечеззар объявит свой Священный Поход, и на этот раз они не оставят дело разрушения незаконченным. – Зато больше не будет ереси. Никто больше не будет сопротивляться вам, никто и никогда. Архипелаг превратится в пепел, но вы избавитесь от оппозиции. – Ты когда-нибудь читал Кариния, Катан? Фетийского историка? «Они несут опустошение и называют его миром». Я сомневался, что эти слова будут забыты, даже если самого Кариния забудут. Всегда найдется какое-то событие, к кому они применимы. – Мы служим Рантасу не для того, чтобы превратить Его мир в пустыню. – ЕГО мир? – гневно переспросил я. – Мы плаваем на поверхности бесконечного океана, и ты говоришь о мире, принадлежащем только Огню? Мир состоит из ВСЕХ стихий, не только из твоей избранной. – Но без Его святого огня не было бы ни жизни, ни городов, ни цивилизации. Была бы лишь одна бескрайняя пустыня. «Огонь – это искра, дающая жизнь всем вещам.» – Но я отвлекся. Я не хочу видеть эти острова опустошенными. Почему я должен их опустошать? – Почему вы должны это делать? Потому что население ненавидит вас, потому что есть люди, верящие в старых богов, чей культ вы объявили ересью. Потому есть люди, не согласные забыть предательство Сферы. – Это дело прошлого, – отмахнулся Сархаддон. – То, что случилось двести лет назад, конечно, важно, но если оно станет властвовать над нашей жизнью, мы никогда не уйдем вперед. – Вперед к твоей обетованной земле, где нет вообще никакого инакомыслия. – Это методы Сферы создали инакомыслие, не ее идеалы, – парировал он, воспламененный убежденностью. – Есть миллионы душ, навечно проклятых, потому что они жили прежде, чем мы пришли. Есть сотни тысяч проклятых, кто отказался признать нашу истину. И если начнется Священный Поход, сколько еще присоединятся к ним? Искренне ли верил Сархаддон в то, что говорил, или нет, я не знаю. Но я никогда не слышал, чтобы инквизиторы так рассуждали. И у меня зародилось робкое предположение, что, несмотря на свое участие в преступлениях Этлы, Сархаддон может оказаться иным. Инквизиторы в массе своей хитры, изворотливы, по-своему умны, но при этом они – фанатичные и даже недалекие люди. Я знал, что Сархаддон умен, и в моем сердце слабо шевельнулась надежда. Я не мог его простить, но я хотел верить, что он – другой. Не копия Лечеззара. – Мы пришли проповедовать, спасать, – закончил Сархаддон. – Вести души обратно к свету. Если Премьер увидит, что большинство апелагов вернулись в лоно Сферы, он не начнет Священный Поход. – Хотите изолировать ересь, чтобы было проще ее уничтожить? – Я хочу проповедовать не только отвернувшимся, но я еретикам. Катан, Поход будет, если противостояние продолжится. Инквизиция с огромным рвением исполнит свой священный долг, начнутся восстания, и Лечеззар пошлет рыцарей. На этот раз они останутся здесь, они убьют любого, подозреваемого в ереси, и будет масса смертей, масса убийств. – Зачем ты говоришь мне это? – спросил я наконец. – Зачем ты сюда пришел? – Затем, что ты видный еретик, человек, которого я знаю, и ты, вполне возможно, знаешь фараона. Ей могут вернуть трон. Меня спрашивали об этом, и я говорил с экзархом, даже с Премьером. Ей бы позволили защищать ее народ, если бы она поддержала наши усилия в обращении. Мы не будем использовать силу и принуждение в этот раз, только убеждение, как нам следовало сделать с самого начала. – Ты хочешь, чтобы я поговорил с принцессой? Убедил ее, что Сфера – убившая ее семью и вынудившая ее всю жизнь скрываться – хочет ее сотрудничества? Это более чем резкая смена веры. – Я хотел бы, чтобы ты попытался. Но даже без этого, я прошу: разреши мне попробовать. Дай мне отсрочку, и я сделаю все возможное, чтобы снять с вас интердикт генерал-инквизитора. У меня приказ от самого Премьера. Он дает мне право проповедовать, и даже генерал-инквизитор не в силах его отменить. – Сархаддон вытащил из складки своего балахона тяжелый пергаментный свиток и передал мне. Я развернул его и начал читать крупные строчки текста, скользнув взглядом по массивной премьерской печати внизу. Сначала я читал довольно быстро, потом медленнее, потом остановился, чтобы перечитать строки, которым я едва мог поверить, которые казались почти нереальными.«По специальному приказу Его святейшества деятельность инквизиции, уполномоченной вышеупомянутым Всемирным Эдиктом, настоящим приостанавливается на территориях и островах Фетийского доминиона Архипелага… всем членам Венатического Ордена настоящим дается власть выступать ходатаями от имени обвиняемых еретиков, если таковые обвиняемые могут доказать инквизиторам, что они полностью раскаиваются в своих грехах и хотят быть принятыми обратно в братство… все раскаявшиеся будут избавлены от клейма позора, пока они верно подчиняются всем указам и каноническому закону Святой Сферы… братьям Венатического Ордена настоящим даются полномочия проповедовать в общественных местах. Кроме того, Венатический Орден уполномочен председательствовать и принимать участие в религиозных дебатах с выдающимися еретиками, каковые откликнутся на предложение. Указанным еретикам дается охранное свидетельство на время таких дебатов и в течение месяца после них…»
Почему? Почему Лечеззар на это пошел? Все это так чуждо его принципам – эти идеи проповеди и религиозных дебатов. В прошлом Премьеры их разрешали, но уже много лет они остаются под запретом. Лечеззар верит в огонь и меч, он послал инквизиторов на Архипелаг… а теперь он приостанавливает их деятельность, чтобы предоставить свободу паре дюжин проповедников? Значит, он что-то затевает. – Почему он это позволил? – прямо спросил я Сархаддона. – Это твой план или его? – Идея Венатического Ордена принадлежала мне, и я убедил некоторых из моих наставников обратиться к Премьеру за одобрением. Я буду откровенен с тобой, Катан: мы вполне отвечаем его цели. Лечеззар объяснил мне, почему он позволяет нам это делать. Он послал сюда инквизицию, и население в ужасе от того, что они совершат. Уже было несколько сожжений, и их число намного возрастет, если инквизиция будет действовать по-своему. Мы предлагаем надежду, выход без лишних страданий. Если нам дадут полную свободу действий, если еретики не будут препятствовать нам, то инквизиции прикажут преследовать лишь тех инакомыслящих, кто открыто бросает нам вызов. – Политика кнута и пряника. Он едва заметно кивнул. Я уставился на пергамент, подписанный и санкционированный самим Премьером. Я уже видел премьерскую печать, и Сархаддон ни в коем случае не мог это забыть. – Все, что я прошу, это отсрочку, – заговорил он после паузы. – Чтобы ты и другие еретики позволили этому плану осуществиться. Это красивый остров, даже в такую скверную погоду, и я не хочу видеть, что будет с ним после Священного Похода. Лечеззар хочет, чтобы его запомнили как Премьера, покончившего с ересью, хотя мы оба с тобой знаем, что этого не произойдет. Но я хотел бы знать, что Сфера дала тебе шанс остановить надвигающуюся бурю. – Я не уполномочен давать разрешение. Тебе следует поговорить с вице-королем. – Я тебя убедил? Если ваши экстремисты воспользуются перемирием, чтобы начать атаки на нас, отсрочка закончится. Вы ничего не делаете, и инквизиция ничего не будет делать. Тем временем мы попытаемся. Архипелаг – единственное место в мире с таким ожесточенным отношением к Сфере, что ненависть начисто подавляет рассудок. Мы оба знаем, что есть на свете скрытые еретики, но террор – не метод для борьбы с ними. И неправильный подход к решению здешней проблемы. Я тщательно свернул пергамент и отдал Сархаддону. Потом отвернулся к боковому коридору и посмотрел в залитое дождем окно на серое небо. Если бы это предложение было искренним – но возможно ли такое? Это была оливковая ветвь, и я так хотел в это верить… но если Сархаддон добьется успеха, тогда конец нашим мечтам о прекращении власти Сферы. Или нет? Кэмбресс одержал верх над Сферой, не отступая от религиозного закона. Кэмбрессцы поддержали принципы Рантаса, но там не было инквизиции, не было сожжений и даже судов над ересью за шесть десятков лет. Микас рассказывал мне, что кэмбрессцы терпимы ко всему, что не посягает на государство или военный флот – что в Кэмбрессе по сути одно и то же. Возможно, он преувеличивал, но я знаю, что его отец посещает только одну церемонию в году, гораздо меньше абсолютного минимума. Тогда его отец был суффетом, а теперь он адмирал и старший член совета Кану. И за последние недели я понял, насколько хрупка наша мечта, учитывая враждебность императора и неоспоримый факт, что войну Архипелагу не выиграть. Но Равенна… она никогда, никогда не смирится. Она лишилась почти всего по милости Сферы. Равенна ненавидит жрецов со страстью, на которую я просто не способен. И она знает Сархаддона только как человека, который собирался поджечь наш погребальный костер. – Я бы хотел поговорить с другими, – сказал я наконец. – То, что ты говоришь, дает мне надежду, несмотря на подпись Лечеззара, но без их согласия мое слово для тебя бесполезно. – Эти другие включают вице-короля? – Ты хочешь просить аудиенции? – Я думаю, это была бы хорошая идея. И возможно, мои слова внушат больше доверия, если вице-король выслушает меня в твоем присутствии и в присутствии других, кем бы они там ни были. Потом я уйду и дам вам обсудить это предложение. – Пожалуй, – неохотно ответил я, терзаясь сомнениями. А хорошая ли это идея? Или я даю Сархаддону возможность, которую он ищет для… чего? Кроме лишения нас народной поддержки, способной предложить только сочувствие, я не мог представить, чтобы его план, мог таить какое-то коварство. Даже согласие Лечеззара имело смысл, если учесть, во что обойдется ему Священный Поход. Я знал, что последний Поход истощил премьерскую казну, несмотря на все добытые трофеи. Захват Лепидора должен был обеспечить деньги для будущего Похода. – Какую роль играет в этом Мидий? – Я снова повернулся к Сархаддону. – Он поймет логику Премьера. Для него здесь тоже есть выгоды. – Хотя его лишат возможности устроить резню? – Ты преувеличиваешь его кровожадность. Если все получится, его участие будет хорошо вознаграждено. Возможно, местом старшего аварха в Экватории. – А все те, кто ждет казни в инквизиторских тюрьмах? Что будет с ними? – Мои братья предложат им отречение. Именно это мы пытаемся четко изложить: Сфера примет падших. Некоторые откажутся оставлять свою веру и будут сожжены, но казней все равно будет меньше. – Но ты сможешь изменить процедуру? – настаивал я. – Виновен, пока не доказана невиновность. Вот что вызывает ненависть. – Пойми, я не главная фигура. Я не могу перевернуть землю. Значит, обещаний не слишком много. Сархаддон не собирался лгать – по крайней мере явно, – чтобы заручиться моей поддержкой. – Если ты подождешь, я схожу к вице-королю и передам то, что ты мне сказал. – Непредвзято? – Непредвзято. Тебе придется ждать здесь – это не мой дворец, и я не осмелюсь пригласить тебя пройти дальше. – Хорошо. Здесь по крайней мере сухо, – добавил Сархаддон с оттенком прежнего мрачного юмора. Я оставил его в холле, а сам пошел искать вице-короля, выбирая самый длинный путь по задним коридорам. Я должен был дать себе время подумать. Можно ли верить тому, что рассказал мне Сархаддон о тех решающих минутах в Лепидоре? Что Этла собиралась нас пощадить или по крайней мере избавить от костра? Она и ее собратья, в том числе Сархаддон, вторглись в мой дом, отравили моего отца, едва не убили моего приемного брата. Этла приговорила меня и других к смерти, и по ее приказу нас привязали к столбам. Правда ли, что она не пошла бы дальше? Но Сархаддон был только младшим жрецом, на чью верность Этла, конечно, не рассчитывала. А теперь он пришел с посланием мира и примирения. Стал бы Премьер затевать это лишь для того, чтобы поймать меня в ловушку? Верить в это было бы верхом высокомерия, а то, что такая мысль вообще мелькнула, показывало, каким пагубным было влияние Оросия. Я не был лидером ереси, и насколько мне известно, Сфера даже не знала о моем происхождении. И если предложение Сархаддона – это поставленная с дальним прицелом западня для вождей ереси… то для этого есть более эффективные методы. Сархаддон пришел просить меня о посредничестве. – Я приму его, – ответил вице-король.
Последние комментарии
1 час 23 минут назад
1 час 29 минут назад
1 час 32 минут назад
1 час 33 минут назад
1 час 38 минут назад
1 час 55 минут назад