Граф Люксембург [Алексей Викторович Иванов] (fb2) читать постранично, страница - 13

скорость – и я чувствую страшную боль в пятках, точно их жгут огнем. Я кричу от боли, но не отпускаю руки, иначе буду тут же перемолот низким днищем ледяного чудовища. Пальцами одной ноги я нащупываю на днище болт, выпирающий откуда-то, черт его знает, что – это. Напрягаю пресс и упираюсь в него одной ногой, затем другой нахожу ещё какой-то выступ. При этом понимаю, что если троллейбус сейчас хоть немного тряхнет я сорвусь: ноги соскользнут, руки держатся с трудом: пальцы совсем закоченели, разжимаются, не слушаются… «А-а! – кричу. – Господи, помоги!» Троллейбус сбавляет скорость, успокаивает рев, подъезжает к остановке. Лязгнули двери. Вот сейчас нужно выползать из-под него. Выползи… Но я слишком сильно затянут и трудно опираться о обледеневший асфальт. Наберись сил и выползи! Лязгнули двери, закрываясь. Что же он медлит?.. Сейчас поедет. Это все. Я зажмурил глаза. Но вдруг откуда-то берутся новые силы. Одним рывком я вырываюсь из-под троллейбуса у самых его колес, перекатываюсь к краю дороги, и еле успеваю подтянуть ноги за секунду до того, как колеса должны их переехать.

Боже! Жив. И не просто жив, а трезв. Трезв как никогда. Даже слух обострился до такой степени, что в звездном московском небе слышу далекий вой небесных тел.

Пошатываясь, бреду в свой район. Еще один квартал, перейду шоссе, а там рукой подать. И вдруг… Что это, с синей мигалкой? Нет! Только не это! Едет прямо на меня! Почему это случилось совсем близко от дома?

Я бегу. Бегу без башмаков, по снегу, с сумасшедшими глазами, что есть сил, прочь от милицейской машины. Заворачиваю во двор… Дышу хрипло, с присвистом: легкие разрываются от боли, ноги онемели. Пригнувшись, рассмотрев для себя укрытие понадежней, перебегаю двор и прячусь за помойку. Неужели они меня потеряли? Нет, не может быть: за одну ночь, такую дьявольскую ночь два раза повезти не может. А где-то там, совсем недалеко, страдает маленький человек; смотрит на улицу широко раскрытыми от ужаса глазами, смотрит, как гаснут одно за одним окна соседних домов. Он знает, что отвыли свое автобусы и троллейбусы, и даже собаки смолкли, не гуляют. Что же ему делать? Что? Он хватается за телефонную трубку, но его пронимает холод: чем может помочь телефон? Он понимает, что это бесполезно. Он страдает, он, быть может, даже грозит кулачком кому-то… Я приду, я доползу, услышь меня! погляди легко на небо – я здесь, недалеко – только почувствуй, что я скоро буду.

– А ну подымайся!

Слышу за спиной. Я оборачиваюсь – стоит мент.

– Вот, бля-а, сказал же им, мудакам, сюда ехать, а они за тобой в другую сторону попиздохали.

Он довольно осклабился и плюнул сквозь зубы.

– Пойдем, – сказал.

– Куда? – Не могу прийти я в себя, и все ещё не веря, что такое могло случиться: я попался.

– Ты чё, под придурка косишь?

И я вижу, как бегает злыми глазками он по мне, выбирая куда бы ударить… Удар был неожиданным, между ног, и столь сильным, что, скорчившись, я упал.

– А ну подымайся, сука! – взвизгнул он, потянул меня за воротник. Послышался треск.

Я вцепился в помойку, как недавно в троллейбус.

– Я никуда не пойду.

– Подымайся! – и он ударил меня по горлу резиновой дубинкой.

Я закашлялся, в глазах потемнело, и вдруг, не помня себя схватил его за грудки и задышал ему в морду кровью:

– Послушай, ты, человек ты или кто? Как смеешь бить? Как ты смеешь?

Он хотел было применить какой-то борцовский прием, а вместо этого нарвался на мой мощный удар коленом. Рация выпала у него из чехла, и я раздавил её ногой. Глаза его вылезли из орбит; он ударил меня профессионально под коленями дубиной, но для моего мяса это было ничто. В отчаянии он скульнул. Я вырвал у него дубину, ударил его по голове и далеко её отбросил.

– Не вырывайся, раз попался, – прохрипел я, ложась на него. – Ответишь мне за всех. Сначала ответь, сука, как ты можешь бить? Как можешь задерживать меня? Меня! – я крикнул громче обычного. – Мою бессмертную душу, лимита поганая!

В ярости я разлаялся хохотом.

– Ну, козёл, – прошипел он, вырываясь из-под меня, – ты за это ответишь. Сюда! – Вдруг громко крикнул он.

Я всерьез испугался и зажал ему рот.

– Тихо, слышишь ты, тихо. Ну не кричи.

И зажал ему рот.

– Су-у-у! – вырывалось из него.

Он полез было за своим макаром, но я перехватил его руку и ударил ею о железную трубу – макар отъехал по корке льда.

– Ну, пожалуйста, не кричи. Мне надо дойти. Надо дойти, понимаешь… гад!

Я готов был расплакаться – и сказал:

– Ну, не кричи. Давай все забудем.

Теперь настала его очередь смеяться.

– Ты что? Ты что смеешься? – не верил я своим ушам.

Он хрипел смехом. Это был смех победителя.

– Козел, – прохрипел, – козе-ол… Ну-у, что я с тобой сделаю в участке. Сюда! – Неожиданно крикнул опять.

– Не кричи, я же прошу тебя, – сдавил я ему горло.

Он забился подо мной. Рядом у помойки лежал какой-то резиновый шланг из-под душа. Я накинул его на горле мента и затянул. Он стал вырываться, я не ожидал от него такой настойчивой,