По Европе [Влас Михайлович Дорошевич] (fb2) читать постранично
[Настройки текста] [Cбросить фильтры]
- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (100) »
Завоевание Москвы
Почти всю прошлую зиму я прожил в Германии. — Провёл в стане врагов! — как сказал бы я, если бы был военным или фабрикантом. (Ещё вопрос, кто нынче воинственнее: военный или русский фабрикант). Я жил в Висбадене, шумном и весёлом летом, тихом и немножко печальном зимою. Когда я уставал от его гор, зимою словно золотистым плюшем покрытых пожелтевшею травою, от его серебряных аллей из покрытых инеем деревьев, — я уезжал во Франкфурт-на-Майне. В богатый Франкфурт, застроенный колоссальными магазинами, настоящими дворцами из железа и стекла, — в старый Франкфурт, где сохранились ещё во всей неприкосновенности узенькие, кривые средневековые полутёмные улички и закоулки. Во Франкфурт, где родился Гёте. Во Франкфурт, где родился Ротшильд. В родной город Берне, в родной город Шопенгауэра. Где стоит памятник Гуттенбергу и, словно святыня какая-то, хранится дом, в котором родился «первый Ротшильд», — или Ротшильд I, как вам будет угодно. После театра я сидел в пивной Allemania, ел франкфуртские сосиски, читал шестое, вечернее, издание «Франкфуртской Газеты», пил со знакомыми немцами чудное пильзенское пиво и торжественно произносил: — Prosit![1] Среди моих добрых знакомых был некто Мюллер, учитель гимназии. Случайно, разболтавшись, мне пришлось узнать его историю, и с этой минуты герр Мюллер и его семья захватили всё моё внимание. Передо мной была, типичная современная немецкая семья. В то время университетский вопрос волновал всю Россию, и я как-то сказал, что очень хотел бы познакомиться с жизнью знаменитейшего германского университета — гейдельбергского. — А! Гейдельберг! Вы должны отправиться туда весною! Как хорошо там! Как чудно хорошо! — воскликнул седой Мюллер. И всё лицо его, всегда немножко печальное и угрюмое, просияло. — Если бы вы знали, как там хорошо! — А вы гейдельбергского университета? — Да. Я из Гейдельберга! И он улыбнулся доброй и радостной улыбкой, какой улыбаются хорошие старики своей счастливой юности. — Мы из Гейдельберга, — подтвердила и фрау Елизабет, жена Мюллера. Они чокнулись, и Мюллер кивнул мне головою: — Мы из Гейдельберга! Мы из университета! Имя Гейдельберга наполнило их сердца нежностью, нахлынули хорошие воспоминания, захотелось откровенности, и дорогой, когда я провожал их до дома, старики рассказали мне свою историю. — Фрау Елизабет, — тогда белокурая Лизхен, — была дочерью профессора германской литературы. — Это был великий человек! Большой и благородный ум! Какие широкие идеи носились в его голове! Но профессор с широкими идеями всё же мечтал для хорошенькой Лизхен не иначе, как об очень хорошей партии. Бедняк-студент и будущий «несчастный учитель» не входил в его планы. Когда Лизхен заикнулась отцу о своей любви к буршу Мюллеру, — старик просто и кротко сказал: — Глупости! Но однажды, после студенческой пирушки, на которую в качестве почётного гостя был приглашён и старый профессор германской литературы, случилось неожиданное происшествие. Кругом молодые голоса пели старые студенческие песни. И старик, вдохновлённый, взволнованный, подтягивал им своим дребезжащим голосом. Для него эти песни звучали, как гимн, как молитвы молодости. В профессоре проснулся старый студент. Было поздно. Мюллер пошёл провожать его домой. Старик шёл молча. Вдруг остановился, повернул Мюллера так, чтоб ему в лицо светила луна, и сказал: — Мальчишка! Ты и Лизхен любите друг друга? Дрожащий Мюллер отвечал ему: — Да! — Идём ко мне. Я благословлю тебя и мою дочь! «Глаза старика горели, как звёзды», говорит Мюллер. — Мне не надо зятя торгаша-богача. Моя жена пошла в своё время за такого же бедняка, как ты! Во имя моей молодости благословляю вас! «Голос старика звучал торжественно, как голос жреца», говорит Мюллер. — Мюллер! Но ты должен дать мне за это клятву. Клянись, что ты никогда не будешь торгашом, всегда останешься учителем. «Это было ночью, кругом было тихо, как в церкви, звёзды горели, — говорит Мюллер, — и при свете их я встал перед стариком на колени и, подняв руку к великому, святому небу, твёрдо и громко сказал ему: — Клянусь!» — С тех пор мы с Лизхен прожили тридцать пять лет — и сохранили завет великого наставника. Сколько мне ни предлагали афер, я остался учителем! — закончил свой рассказ Мюллер. Такова была ещё недавняя, романтическая Германия, где клялись при свете звёзд на коленях пред носителями «широких идей». — А ваши дети? — спросил я. Мюллер помолчал. — Они занимаются коммерцией… Больше во всю дорогу мы не сказали ни слова. Через несколько дней разговор возобновил сам Мюллер. — Мой дед был учителем, мой отец был учителем, — я всю жизнь учитель. Мой тесть был профессором, и только одну клятву взял с меня: никогда не быть торгашом. А мои дети занимаются- 1
- 2
- 3
- . . .
- последняя (100) »
Последние комментарии
1 день 1 час назад
1 день 5 часов назад
1 день 7 часов назад
1 день 9 часов назад
1 день 15 часов назад
1 день 15 часов назад