Толкучка [Александр Платов] (fb2) читать постранично, страница - 3

подмигивает ему, тычет пальцем в бутылку пива:　

— Будешь?　

Никита мотает головой. Пива ему хочется. Но еще больше хочется плова.　

Он бы мог не голодать. Мама предлагает с собой бутерброды, термос, но он отказывается.　

Он сразу же понял негласный закон бригады: нести на рынок свое, домашнее, не солидно. Один только адъюнкт приносил в матерчатой сумке термос, бутерброды с салом и колбасой, еще что-то. Но адъюнкт не в счет. Если над кем и смеялись в бригаде, так это над этим вечно серьезным занудой. Притом, зная, что адъюнкт приносит с собой еду, все уже с вечера пятницы начинали выпрашивать у него кто сало, кто чай из термоса. Адъюнкт жадничал, не соглашался, сердито отнекивался, но не мог в конце концов никому отказать и уже к утру оставался ни с чем.　

Никита мог бы, конечно, брать с собой какую-то небольшую сумму и утром покупать себе сосиску или даже плов. Но тут срабатывала своя психология. Деньги на рынке текут рекой, особенно через руки продавца. И поэтому тридцать рублей за тарелку плова или пятнадцать за бутылку «Клинского», которая в магазине стоит от силы рублей восемь, — сущие пустяки. Расстаешься с деньгами легко, не думая. Как будто рынок — особое государство со своими особыми ценами. Но вот когда ты только-только приехал из дома, из другого мира, из другой страны, ты еще считаешь деньги по-другому и выкладывать в два раза больше как-то не хочется.　

Поэтому каждое утро на рынке — и Никита привык к этому — начиналось с голода.　

Глава 2

ШАМИЛЬ

Шамиль проснулся ровно в половине восьмого. За окном почти рассвело. Он встал, накинул на голое тело халат и вышел на балкон.　

Сонный дымящийся город с высоты его пентхауса на Краснопресненской набережной смотрелся не очень красиво. Он был весь серый, тусклый, будничный, и казалось, что наступил не день, а вечер и сейчас стемнеет. Плыла по реке и уныло гудела какая-то грязная баржа. «Как странно, — подумал он, — в жизни почти невозможно полностью оградиться от всего неприятного. Вот эта баржа с щебенкой. Плывет мимо моего дома, мимо окон. И почему-то я обязан смотреть на нее, когда мне, может, хотелось бы видеть сейчас не ее и не эту фабрику с двумя закоптелыми трубами, а морской залив или альпийские склоны. И даже если я когда-нибудь стану самым богатым человеком в этом городе, я не смогу запретить этой барже портить картину из моего окна. У меня будет выбор, я смогу уехать отсюда сам, смогу жить где-нибудь на берегу залива или с видом на альпийские склоны. Но все равно не смогу помешать этой грязной барже плыть по Москве-реке, и это очень обидно».　

Он вспомнил свою давнюю поездку в Калифорнию вместе с Хакимом Хаджисеитовым. Там все по-другому. Там, если у тебя есть деньги, ты можешь обеспечить себе спокойствие. И даже если деньги эти не такие большие. Когда это было? Три года назад. Три года уже Шамиль никуда не выезжал надолго.　

Он снова прошел в комнату, поднял с ковра трехкилограммовую стальную гантельку, которую крутила позавчера Стелла, сам покрутил ее в руках и положил на место.

Он сел за письменный стол, весь заваленный бумагами, залез в ящик, вынул ежедневник, пытаясь вспомнить, какой сегодня день, и с закрытыми глазами просидел несколько минут. Сегодня суббота, сегодня нужно ехать на рынок улаживать кое-какие дела. Обычно по субботам он отправлялся на студию или, если был свободен, ехал за город. Много раз, когда дела можно было отложить, он покупал два авиабилета куда-нибудь подальше — в Сочи, Прагу, Анталью — и до понедельника отправлялся со Стеллой развеяться. Но сегодня предстояло появиться на рынке. И поэтому особенно не хотелось никуда выходить. «Господи, неужели до конца жизни я так и буду ездить на этот грязный и вонючий рынок, смотреть, следить, разговаривать с такими неприятными личностями, как этот Надеждин? Пошли они все к черту, подонки! Никуда не поеду!»　

Он снова забрался в постель, закутался, но уже минут через десять, когда почти задремал и ему снились какие-то сны про море, раздался звонок.　

Шамиль поднял трубку. Это был Комов, его шофер и телохранитель. Машина ждала у подъезда.　

Пришлось снова вставать и самому готовить себе кофе.　

Он допивал вторую чашку, жалея, что так грубо прогнал вчера вечером Стеллу. Она бы сама ему сейчас все приготовила. Можно было ее не выгонять, а запереть в дальней комнате, как это он не раз уже делал. Пускай бы смотрела себе какой-нибудь фильм в его домашнем кинотеатре. Вчера вечером ему захотелось побыть одному, а Стелла о чем-то без умолку болтала. Он не любил ее болтовни, не любил, когда она лезла не в свои дела, а она всегда была именно такой. Она хотела быть ему помощницей, секретарем, лучшей подругой, лучшей любовницей, лучшей матерью, заботливой и ласковой, а он довольствовался малым и не любил излишнего внимания. Удивительно, но Стелле все это удавалось. Ни одна женщина в прошлом не занимала так много места в его жизни. Она знала о нем все и почти все о его делах. Иногда он думал,