Там, где ты найдешь покой... [Ярослава Колина] (fb2) читать постранично, страница - 2

все чисто. Убрано, на мой взгляд… Покрывала вон белые и шторы… Э-э-э, голубенькие, кажется…

— Кажется… — передразнил Вовка. — Трудись, шимпанзе, и помни — труд сделал из обезьяны человека…

— Сам такой! — обиженно огрызнулся Павел и с ненавистью посмотрел на облехтую щетку.

Бабка Фаня и дед Василий заняли наблюдательный пост на покосившейся лавке у пустующего дома Щепотихиных, и, хотя бывший Антонинин дом стоял чуть на отшибе, ближе к лесу, им было все прекрасно видно.

— Ой, степлится, ой, степлится, — постанывала бабка Фаня, оглядываясь на припрятанную в тенечке трехлитровую банку с молоком.

— Цыть ты! — не выдержал дед Василий. — Погляди, что творят! Ведь носом землю роют! Ишь ты… Хозяева…

Вовка и Павел, пыхтя и покрякивая, выволокли в сарай мышиный диван и колченогий стол. Удобно расположившись на опустевшей террасе, они принялись сколачивать скамьи и узкий длинный стол из привезенных резных заготовок. Причем Павел постоянно порывался устроить перекур.

— Ой, степлится, ой, степлится! — страдала бабка Фаня.

Дед Василий с досадой плюнул в пыль под ногами и решительно поднялся с лавки.

— Пойду, что ли…

— А я?

На истошный вопль бабки Фани, перекрывший стук молотка, Вовка поднял голову.

— Ага, — сказал он. — Местное население… Бери "Трех богатырей”, и пошли устанавливать контакты.

— Зачем? — ужаснулся Павел. — Ты хочешь повесить эту молью еденную гадость на стену?

— О, Господи! — Вовка, сраженный его бестолковостью, чуть не выронил молоток. — Ты скажешь! Конечно, нет! Вытрясем хорошенько и бабульке подарим.

Через несколько минут бабка Фаня, забыв о молоке, убегала, обняв драгоценных ее сердцу "Трех богатырей”, а обнадеженный дед Василий хромал к себе за дарами природы, потому что, как сказал Вовка, на огороде возле дома Тороповых ничего, кроме чеснока, нет, как будто никогда и не было.

— Как же это — нечего рисовать? А именье графское?..

— Дом отдыха? Ну-у… — Вовка покрыл новенький, пахнущий деревом стол клетчатой красно-белой клеенкой.

— Вот те и ну! Есть, есть чего рисовать! — торжествующе завопил из кухни дед Василий, звякая банками с прошлогодними дарами природы.

— Ну-у…

— А церковь старую в этом году открыли! И часовня графинюшкина…

— Какая часовня?

Дед неожиданно притих.

— И где же она?

— Кто?

— Часовня.

— А здесь неподалеку. В лесу. Километра два всего, — с неохотой буркнул старик.

— И что там теперь?

— Где?

— Да в часовне?

— Ну чего пристал? — разозлился дед. — Ничего! Ничего там теперь нет.

— Как — совсем?

— Отстань от человека! — подал со двора голос Павел, остервенело оттиравший песком чуть помятый медный самовар.

— Нет, Паш, мне просто интересно, в чем ты вдохновение черпать собираешься? У тебя же заказ… Ты сам говорил — картины для оформления кабинета… — Вовкина кудрявая голова высунулась из окна и немедленно исчезла.

Вид страдающего над самоваром друга вызвал у него приступ неудержимого смеха, и, чтобы не дразнить гусей, он предпочел ретироваться.

— Во! Прошлогодние, но крепкие! — дед Василий гордо водрузил на стол банку соленых огурцов. — И груздочки… и капустка… — и сальце… и…

— Он хитро подмигнул. — Во! Слеза! Старуха сама дала. Уважь, говорит, раз люди хорошие!

Павел, поднявшийся на крыльцо с самоваром в руках, замер на мгновение. Ему стало неудобно.

”Дед весь погреб выгреб…” — подумал он, и, встретившись глазами с не менее смущенным Вовкой, передернул плечами.

— Да у нас же все есть! — заорал Вовка и побежал в комнату. Несколько минут он громыхал там разнообразными консервными банками, потом притих, видимо соображая, что же более всего может погреть сердце деда, и, наконец, появился с коробкой конфет "Ассорти” и батоном вареной колбасы.

— Вот. Твоей бабке!

По разочарованному лицу деда Василия Павел догадался, что тот ожидал чего-то другого.

— Извините, как вас по отчеству? — улыбаясь, поинтересовался он.

— Никифорович.

— Ничего он не понимает, Василь Никифорович. Молод еще. Сейчас все будет.

Медленно опускались летние сумерки. В полупрозрачном небе плыла полная луна. Дед Василий был уже изрядно пьян, но все порывался добавить под чаек. Благодушное настроение не нарушалось ничем. Самовар сверкал начищенными боками, отражая преобразившуюся террасу, звенели сумасшедшие комары, едко пах под окнами чеснок, забивая аромат цветов…

Вовка захлопнул окно.

— Что они, чесноком торговали, что ли? Дышать невозможно.