Иисус и иудеи. За что? [Андрей Викторович Белов] (fb2) читать онлайн

Понтий Пилат встал в пять часов утра в дурном настроении. Лежать дольше не было никакого смысла: ночью в Иерусалиме выдалась такая духота, что префекту так и не удалось заснуть, и он, проворочавшись до утра, встал и сразу приказал приготовить себе прохладную ванну, после которой настроение немного повысилось и он стал чувствовать себя способным к делам. На небе не было ни облачка, и день обещал быть таким же жарким и душным. Постоянно он жил в своем дворце в Кесарии на побережье, где ветер с моря приносил свежесть и прохладу.

Понтий Пилат – пятый префект Иудеи – был среднего роста, хорошо сложен, с развитой мускулатурой, отчего он казался гораздо крупнее, чем был на самом деле; заостренные и вытянутые черты лица, чуть впалые щеки, брови, сдвинутые к переносице. Его колючий взгляд, казалось, пронизывал насквозь говорящего с ним или только слушавшего его. Но главное – это вид полной безнаказанности, что соответствовало действительности: он был жесток, понятие закона толковал, как свое собственное мнение и решение. Массовые расправы, на которые он отправлял людей, происходили очень часто, основываясь лишь на его личном мнении. Кровь при его правлении лилась рекой, имущество казненных переходило в его собственность. Он был из всаднического сословия. Возвысился до префекта, служа в привилегированных войсках военной кавалерии. Участвовав в боях за империю, он утвердился во мнении, что только сила руководит миром. В Иерусалим он приезжал во время сбора налогов, которые контролировал очень рьяно. В это же время он лично решал накопившиеся конфликты между людьми, которые требовали судебного разбирательства.

Кресло, сидя на котором Понтий вершил суд, находилось на площадке, примыкавшей к дворцу. Отсюда левая лестница вела на площадь, куда народ сходился на суд, а правая – к казармам для его личной охраны. Обе лестницы были из белого мрамора, как и весь дворец. Левую лестницу жители Иерусалима называли между собой кровавой лестницей: бесчисленное множество осужденных спускались по ней, получив смертный приговор.

Сегодня был день судебных разбирательств. Вспомнив вчерашний доклад начальника тайной службы, Пилат несколько повеселел: если придут Первосвященники, то предстояло всего одно разбирательство над неким религиозным фанатиком или проходимцем по имени Иисус. Суд обычно начинался в семь часов утра, и Понтий Пилат за оставшееся время решил еще раз ознакомиться с донесениями своей тайной службы. От прочитанного настроение у префекта снова почему-то испортилось, и он подумал: «Зачем служители храма втягивают меня в это дело, ведь оно не уголовное, не имущественное, а полностью религиозное. Разбирались бы сами со своими сектами, которых не одна и не две в Иудее».

Действительно, в седьмом часу пришла толпа во главе с Первосвященником Каифой. Понтий Пилат заметил, что в ворота на площадь суда стражники храма пропускали не всех, а вроде как людей заранее отобранных, но не придал этому значения. Привели сильно избитого нищего, очень худого и в изодранной одежде. Префект однако заметил во взгляде этого человека уверенность в своей правоте, чувство собственного достоинства и отсутствие хоть какой-то тени неприязни к тем, кто его вел, и к тем, кто его собирался судить. Суд продолжался около двух часов, за которые префект почти полностью обессилел…

Наконец суд над Иисусом завершился, и стражники увели его на казнь к месту распятия. Понтий Пилат продолжал сидеть, облокотившись руками на колени, в своем огромном кресле, спинку которого украшала каменная голова коня, и думал о том, что он так и не смог понять, за что же иудеи, находящиеся на площади суда, все как один кричали: «Распни его, распни», – за что же на самом деле иудеи хотят казнить Иисуса.

Когда Иисуса вывели за ворота, к тем, кто был на площади присоединились те, кого сюда не пропустили, и вся эта толпа сопровождала Иисуса на Голгофу. Префект слышал крики, вопли, смех и плач, раздававшийся из толпы, сопровождавшей осужденного на казнь, очень неоднозначно восприняла толпа вынесенный приговор. Эти звуки мешали префекту сосредоточиться, обдумывая принятое решение. К тому же в воздухе висела духота, как и всю предыдущую ночь, и Понтий Пилат чувствовал себя неспособным рассуждать здраво. Он дал распоряжение страже никого к нему не пускать и сделал рукой жест, чтобы его оставили одного. Стража удалилась. Префект еще долго сидел в своем кресле неподвижно, он чувствовал жалость к осужденному и, к своему удивлению, чувствовал невиновность Иисуса.

Так сидел он часу до шестого.

И вдруг тьма опустилась на землю, стало темно как ночью. И только он подумал: «Свершилось», – как прибежала его супруга Клавдия, на ней лица не было: вся в слезах, растрепанная, глаза выражали то, что творилось у нее в душе – ужас. Она крепко обняла супруга за плечи и присела на подлокотник кресла, дрожа от страха.

– Что, дорогая? – спросил Понтий Пилат.

– Я же посылала к тебе во время суда слугу, чтобы он передал тебе мои слова: «Не делай ничего Праведнику Тому, потому что я ныне во сне много пострадала за Него». А ты не послушал меня. Много теперь будет горя в нашей семье.

Дворец осветили факелами, и Понтий предложил:

– Пройдемся немного по дворцу, я устал, – предложил префект. – И расскажи, что тебе приснилось.

Они медленно шли, переходя из одного зала в другой, и Клавдия начала рассказывать, по-прежнему дрожа от страха и от невероятного возбуждения:

– Сегодня ночью я видела во сне Иисуса. Он судил поколения народов, толпящихся у его ног. Блеск его лица затмевал солнце. Иисус отделял праведников от грешников, и если первые возносились в вечное царство юности и красоты, то грешники проваливались в бездну вечных мук. Этот сон был откровением!..

В начале девятого часа тьма стала отступать, и наконец супруг – они снова оказались у его кресла – начал говорить:

– Ты знаешь мой жесткий нрав и непримиримое отношение к преступникам, а ведь трижды я отказывал собравшимся на площади в вынесении Иисусу смертного приговора. Послушай, что рассказал мне накануне об Иисусе мой начальник тайной службы.

И Понтий Пилат стал пересказывать беседу со своим подчиненным.

– Докладывай, – приказал я ему.

– В городе все как обычно: три убийства, все пострадавшие были нищими, ограбили одну лавку торговца… в общем ничего необычного и обстановка спокойная. Вот только в храме иудейском переполох: Первосвященники созывают синедрион, книжников и совещаются о некоем Иисусе.

– Расскажи мне о нем, – приказал я.

– Из нищего сословия, около тридцати лет, при себе не имеет ничего, кроме того, во что одет, живет вместе со своими сподвижниками на подаяния, которые иудеи сами жертвуют им, до двенадцати лет проживал в городе Назарете с матерью и отцом. Где был с того возраста до настоящего времени, неизвестно, ходят слухи, что путешествовал на востоке и много времени прожил в Индии, общаясь с мудрецами. С недавнего времени ходит по городам Иудеи, в том числе приходит и в Иерусалим, говорит проповеди, в основном собирается нищий народ. Постоянно при нем находятся двенадцать человек (из нищих), которых Иисус называет Апостолами. Всего же постоянных учеников у него около семидесяти. К свержению власти не призывает. Кто-то считает его Мессией, явившимся, чтобы освободить Иудею, кто-то – сыном божьим… Первосвященники считают его лидером одной из многочисленных религиозных сект, оскверняющих истинную веру. И еще, наместник, Первосвященники и синедрион совещаются сейчас о том, чтобы схватить и казнить Иисуса, так что ждите их если не сегодня, то завтра. Казнить Иисуса, даже если они приговорят его к смерти, иудеи не имеют права: согласно закону Рима, это можете решить только вы, как наместник империи.

– Чем же он их так напугал, что они хотят казнить этого нищего?

– Я считаю, что все из-за зависти: слушать проповеди Иисуса собирается все больше людей, многие буквально ходят за ним по пятам и ловят каждое его слово, а посещающих Иерусалимский храм становится все меньше и меньше. Обвинения против назаретянина хотя и многочисленны, но либо не существенны, либо не имеют свидетелей.

– Хорошо, я ознакомлюсь с донесениями, – ответил я. Чем больше я углублялся в изучение с донесений, тем тверже у меня складывалось мнение о том, что ненависть священников в основном связана действительно с завистью и Иисус всего на всего руководитель одной из многочисленных иудейских сект и, скорее всего, в умственном смысле не совсем нормальный человек. Я не увидел никаких причин для его казни. Начальник тайной службы оказался прав: вчера, в пятницу, по указанию Первосвященника Каифы Иисуса схватили и синедрион приговорил его к смерти. Сегодня утром его привели ко мне в преторий и передали бумагу с перечнем преступлений Иисуса. Ничего нового я в них не увидел, все мне уже было известно. Трижды, пока разбиралось дело, я пытался оправдать Иисуса, заявляя, что никакой вины не вижу за этим человеком и все обвинения недостойны внимания, потому как либо являются явной ложью, либо его слова – бред сумасшедшего фанатика. Наконец Каифа подошел ко мне вплотную и сказал полушепотом, что Иисус объявил себя Царем иудейским. «А ты сам знаешь, что по законам Римской империи это тяжкое преступление, ведь вместо царей на покоренных территориях императором назначаются наместники, как ты префект. Узнай об этом Император, и на тебя падет гнев его». Таким образом он намекнул на донос кесарю обо мне. И я, умыв руки, снимая тем самым с себя вину, согласился на казнь Иисуса. Иначе горе пришло бы в нашу семью уже в ближайшие дни, ведь кесарь жестоко карает того, кто нарушает законы Римской империи. Выбора не было, дорогая Клавдия.

Они снова оказались перед площадью суда, и Понтий, сев в судейское кресло, сказал жене:

– А теперь ступай, мне еще есть о чем подумать. Хотя постой! Ты же наверняка, в тайне от меня, посещала проповеди этого блаженного?

Клавдия молча утвердительно кивнула.

– Тогда расскажи мне о них, – попросил префект. – Хочу услышать объективное мнение человека, которому я верю, как самому себе.

– Я не могу тебе рассказать много, так как была всего на одной проповеди. Говорит Иисус о любви к Богу и о том, что люди должны любить ближнего как самого себя и любить даже врага своего, а больше всего любить Бога, причем даже сильнее, чем мать и отца своих. А Бог всех людей на Земле любит: и праведников, и тем более грешников, и нищих, и больных, и убогих. Примечательно, что речь Иисуса необычайно развита, и знаниями он обладает огромными, Библию знает наизусть, призывает жить по заповедям, данным иудеям самим Богом через Моисея, говорит убедительно и просто завораживает слушающих. Народу послушать его собирается большое количество. Большинство считает, что он пришел освободить иудеев от римлян, но в его речах нет призыва к насилию.

Понтий Пилат на минуту задумался, в глазах промелькнула искра, и он спросил Клавдию:

– Ты сказала, что Бог «всех любит»? – вскрикнул Понтий Пилат. – Имеется в виду «всех», то есть всех иудеев?

– Нет! – ответила Клавдия. – Именно всех людей на Земле.

– Ступай, супруга моя. А я еще поразмышляю.

Как и все наместники, назначенные на захваченные земли, Понтий хорошо знал религию подвластного ему народа. Он знал, что Иудея единственная страна, где принято единобожие, а весь остальной мир языческий, то есть признает многих богов (таковы были и римляне), и что по иудейской вере сами они являются Богоизбранным народом, и именно Бог помог им бежать из Египта и сорок лет вел их к земле обетованной. Сорок лет? – для того, чтобы в живых остались только те, кто не познал рабства и был свободолюбивым человеком. Заповеди, по которым следовало жить, дал им тоже Бог. Таким образом они считали, что Бог только их, иудейский, и заботится только о них.

– Понял наконец, за что иудеи убили Иисуса!

Понтий вскочил в крайнем возбуждении с кресла и почти прокричал:

– Иисус отнял Бога у иудеев и отдал Его всем народам. Бог един для всех народов, и эту весть люди уже несут по земле, ее уже не остановить!