Я сам себе жена [Шарлотта Мальсдорф] (fb2) читать постранично

Я сам себе жена

Глагол 40

Charlotte von Mahlsdorf

Ich Bin Meine Eigene Frau

Книга издана при поддержке немецкого фонда Inter Nationes

Оформление и макет Андрея Рыбакова

фон Мальсдорф Ш.

Я сам себе жена / Пер. с нем. — М. Глагол, 2006, — 240 с. с илл. — (Le Temps des Modes)

ISBN 5-87532-037-0

© Edition diá, 1992

© А. Рыбаков, оформление, макет

© Издательство «Глагол», 1997

© Peter Burkhard,

Alexander Shatalov, photo, 1997

* * * 

Бритоголовые, человек тридцать, с металлическими прутьями, газовыми пистолетами, ракетницами и оторванными от заборов планками в руках, приближались к Мальсдорфу.

Я выглянул в сад из окна своего музея периода грюндерства. Ветерок покачивал развешанные на веревках бумажные луны. Человек восемьдесят еще не разъехавшихся к этому часу гостей весело и непринужденно отмечали весенний праздник: двойник Тины Тернер разгримировался, исполнительница танца живота уже не извивалась перед гостями, а стояла среди них у бара. На гриле жарились колбаски. Геи и лесбиянки танцевали, и луна призрачно светила сквозь ветви деревьев, как на дешевенькой пестрой открытке.

«Выключу-ка свет и выгляну еще раз наружу», — подумал я. Весь вечер этого майского дня 1991 года мы с моей сотрудницей Беатой через каждые полчаса провожали через музей гостей, приехавших из близка и далека.

Едва успев погасить последнюю лампу, я услышал этот звонкий дребезжащий звук, на который у меня аллергия вот уже пятьдесят четыре года: звон разбитого стекла. В музей вбежал бледный как смерть молодой человек: «Вызывай полицию!»

Неонацисты без разбору обрушивали на гостей удары палок. Все происходило с сумасшедшей быстротой. Один из особо «мужественных» нападавших с двух шагов выстрелил из ракетницы в лицо моей второй сотруднице, Сильвии, едва не задев ей глаз. А молодой женщине из Мюнхена пуля все-таки попала в глаз: сетчатка была тяжело травмирована. Восемнадцатилетней девушке они проломили палкой череп.

Крики и стоны мешались с треском и скрежетом: под ударами жестокой толпы разваливались информационные стенды, установленные группой восточноберлинских гомосексуалистов, и музыкальный автомат.

Кожаные куртки ворвались на танцплощадку. Там, будто маяк, стоял трансвестит в развевающемся старомодном платье и большой красной шляпе с широкими полями. Они хотели было наброситься на него, но трусливо приостановились: он тоже успел вооружиться планкой от забора. Стоя перед этой бандой в ярком свете прожектора, он лишь повторял: «Что вы зверствуете?» Вдруг все остановились, переглянулись в замешательстве, кто-то крикнул: «Легавые!», и неонацисты бросились прочь, как охваченное паникой стадо. Однако, убегая, они успели несколько раз выстрелить в соседний двор, где находился склад макулатуры. Загорелись сотни тонн бумаги. Крики, беспорядочная беготня, подоспели пожарные, пятьдесят человек хлопотали вокруг огня, раненых увозили в больницу — сущий хаос.

С железной тяпкой в руке я выскочил из дома. Сильвия и Беата бросились мне наперерез, крича, что все уже кончилось. Они крепко схватили меня и затолкали обратно в дом. Они понимали, что если бы кто-нибудь подвернулся мне под руку, я бы ударил, не думая о последствиях.

Через час я вышел с фонариком в сад, увидел разбитые стенды, осколки бутылок, разломанный проигрыватель и развороченный музыкальный автомат. И подумал, подметая осколки: «Как все похоже!»

Я ехал в трамвае из Мальсдорфа в Копеник и смотрел в окно: продуктовый магазин «Эгона» был разбит, как и еврейский магазинчик мыла Вассерфогеля; в витринах еврейского магазина «Кон» в Копенике тоже не осталось стекол. Трамвай остановился в Старом городе, как раз напротив магазина тканей. Молодая хозяйка, заливаясь слезами, подметала остатки своего имущества. Рядом, широко расставив ноги, стояли три штурмовика: «Старая жидовская свинья, теперь-то ты научишься работать». Я в ярости вцепился в поручень. Они пнули женщину тяжелыми сапогами, и она упала на осколки. Трамвай двинулся дальше. Когда я возвращался из школы, все магазинчики были заколочены досками. Было утро 10 ноября 1938 года.

Дома прислуга рассказывала, как нацисты бесчинствовали в других еврейских магазинах: «Господин Браунер, — говорила она дядюшке дрожащим от возмущения голосом. — Вы даже не можете себе представить, как разбиты магазины у Титца, Вертхайма и Брандманна. У Брандманна они повыбрасывали все часы на улицу, прямо через витрину. Штурмовики топтали стекла часов тяжелыми сапожищами и разбивали камнями циферблаты, а золото и драгоценности пихали в карманы. Это же преступление!»

Неужели это правда? Известная на весь Берлин фирма Брандманна разрушена? Я всегда с таким удовольствием слушал по радио: «Бим, бам», — и следовала реклама напольных часов Брандманна на улице Мюнцштрассе. Как часто мы с дядюшкой проходили мимо их витрин, и как я был счастлив, видя в них красивые часы.

Непроизвольно дядюшка перешел на шепот: