Графиня Монте Карло [Игорь Егорович Рыбинский] (fb2) читать постранично

Игорь Рыбинский ГРАФИНЯ МОНТЕ КАРЛО

От автора

Некоторое время тому назад студия «Панорама» приобрела у меня права на экранизацию одного из моих романов, а потом позвонили от очень известного в недавнем прошлом медиа-магната и сообщили, будто он у себя в Испании прочитал другую мою книжку и возжелал также снять по ней фильм. Приятно, конечно, хотя я богаче не стал, но писал-то я не для кино. От того замечательного человека больше никто не звонил: судя по всему, его финансовые возможности не те, что прежде, а я то уж надеялся, мечтая создать что-нибудь эдакое, чтобы мексиканцы с бразильцами прилипли к своим экранам и следили за приключениями какой-нибудь русской Изауры. Увы, не судьба! А я уж и название придумал: «Весь мир слезам не верит». Не бывает щедрых олигархов, так же как и честных воров, а так иногда хочется пожить в выдуманном мире! И сочинить кинороман.

Часть I СТАРИЧОК С ГУБНОЙ ГАРМОШКОЙ

Глава первая

Не каждому везет в жизни, а если и везет, то почему-то не в ту сторону; оглянешься потом вдруг: чужая страна, незнакомые люди, говорящие на непонятном языке, а если и понятном, то оказывается, что болтают они о вещах, не представляющих интереса для тебя, да и для них, наверное, тоже. Щебечут они как птички в летнюю солнечную погоду, не знающие, что есть на свете и дождливые пакостные дни, да и зимы тоже случаются. Только происходят все эти несчастья где-то очень далеко, куда не хочется добираться ни наяву, ни во снах, ни в мыслях. Впрочем, когда-то какие-нибудь французы или немцы по своей ли или по чужой воле уже приходили в страшные края, но все это для них кончалось не очень хорошо, не говоря уже о шведах, монголах или о крымских татарах. А где теперь эти крымские татары? Сейчас, правда, другие времена: нынче можно сесть на большой самолет и прилететь туда, где страдали их любопытные предки, прилететь ненадолго — на недельку всего, и то летом, пока тепло в тех краях, а потом обратно поближе к Эйфелевой башне или к уютной пивной на родной Липовой улице в любимом Берлине. Дома можно съесть устрицу или свиную рульку с тушеной капустой, осушить бокальчик божоле или кружку лагерного пива, а потом сказать несмелому соседу: «Да был я в этой России; страна как страна — только очень большая и дороги там неровные». Потом отхлебнет своего любимого напитка и добавит, взглянув за окно: «Вино там кислое, а пиво горькое». И невдомек ему будет, что за человек стоит в эту минуту за стеклом, ослепленный солнцем. Местному жителю не будет никакого дела до этого замершего в недоумении чужака, который, пораженный своей тупостью, воскликнет вдруг раздраженно на тарабарском наречии, обращаясь, как видно, к самому себе:

— И что ты забыл здесь, дурак?

А потом плюнет на вымытую с шампунем мостовую.

Недовольные прохожие аккуратно обойдут его. Никто даже замечания не сделает, хотя все догадаются, откуда прибыл этот невоспитанный человек. Зачем тратить слова и нервы? К тому же это может быть опасно; достаточно показать на него пальцем полицейскому, шепнув при этом:

— Вон тот, что мешает проходу нашим гражданам, из русской мафии. Ночью, наверное, продал партию наркотиков или атомную бомбу арабским террористам, сейчас отмыл свои деньги и от радости плюет на наш чистый асфальт.

Конечно, это всем неприятно, даже тем, кто находится в кафе и просто смотрит в окно, ни о чем не думает или вспоминает, как сидел в русском ресторане в маленьком городке, состоящем из одних дворцов и парков. За окнами ветер раскачивал начинающие желтеть кроны деревьев, на ресторанной эстраде звучала Balalaika, соотечественники-туристы, покончив с обедом, пили холодную русскую водку, ели блины с черной икрой и, перекрикивая друг друга, вспоминали события вчерашнего вечера, который не у всех одинаково сохранился в памяти. Причем мужчины при этом оборачивались на сидящую на стульчике у выхода девушку-гида. Поглядывали в ее сторону и некоторые туристически настроенные женщины, потому что девушка была стройна и мила — даже очень мила, если не сказать большего. Мужчины вздыхали, туристки загадочно улыбались, но тур заканчивался, закончился даже; и этот город со странным названием Zarskoe Selo, и этот ресторан с балалайками, и этот обед — последнее, что оставалось в программе, потом самолет, сон возле солнцезащитной шторки иллюминатора — обыденные сновидения, сквозь которые непонятно почему пробьется вдруг лицо русской мадемуазель: детские губы, прячущие улыбку, и тревожащие душу грустные глаза. Но все это промелькнет и исчезнет так же, как стена дворца, пыльная листва деревьев, как вчерашний вечер, утонувший в баре отеля, как сон о стране, в которой побывал, но о которой не знаешь ничего.

— Ну что, дядя Костя, — спросил молодой человек, — будем этот домик брать?

Старичок в светлом летнем костюме ничего не ответил, поправил только лацкан пиджака,