Владислав Стржельчик [Татьяна Борисовна Забозлаева] (fb2) читать постранично

Мастера советского театра и кино

ЛЕНИНГРАДСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ ИНСТИТУТ ТЕАТРА, МУЗЫКИ И КИНЕМАТОГРАФИИ

Т. ЗАБОЗЛАЕВА

Владислав СТРЖЕЛЬЧИК

Ленинград. «Искусство»

Ленинградское отделение

1979

ККК 85 44

3-12

Художник серии В. М. ВОВНОБОЙ

© «Искусство», 1979 г.

В нашем сознании с детских лет живут такие понятия, как театр и актер.

Не определенный театр и не определенный актер, имеющий имя, отчество и фамилию, а суммарный образ зрелища и лицедейства как некой тайны, одновременно жутковатой и сладостной — тайны преображения.

Театр и актерство неотвратимо манят в юные годы каждого из нас тем обилием вероятностей, возможностей, шансов, для осуществления которых, кажется, надо так немного: перешагнуть линию рампы, выйти па подмостки. И вот вы уже не вы, а некто другой — Ромео, Гамлет, Чацкий — и мир вокруг вас блистает многоцветием давно исчезнувших цивилизаций.

Какая малость: приподнятая над толпой площадка и человек на ней. Нет, не человек, а повелитель тысячи людей, которые ловят, затаившись, каждый жест его, движение, каждый вздох.

Это потом мы узнаем. что театр — не синоним лицедейства и актер — далеко не единственный хозяин сцены.

И все же. Чудо перерождения и живописный облик актера-творца навсегда останется для нас пленительным и лучезарным мифом, прекрасной грезой, почти сверхъестественной.

Так вспомним наши первые театральные впечатления и восславим чудесный мир кулис и неистребимый дух актерства, живущий в нас от века!

ДАЛЕКОЕ

Владислав Игнатьевич Стржельчик принадлежит к тому поколению наших современников, чьи детство и юность пришлись на 1930-е годы.

Речь здесь идет не о дате рождения, а о чертах индивидуальности, которые были сформированы духом 1930-х годов и, вопреки времени, в ядре своем, в сокровенной сути остались и сегодня неизменными, верными той давней поре. Речь идет о внутренних стимулах творчества, открытых в человеке повседневностью 1930-х годов. Речь идет об эстетических и этических основах личности и условиях, их породивших.

Энтузиазм 1930-х годов. Будни, которые воспринимаются как праздники потому, что они — мирные. И труд, посвященный не восстановлению некогда существовавшего, а созданию нового. Такой труд изначально насыщен творчеством. Иначе быть не может, так как люди впервые весомо, материально стали ощущать плоды своих усилий в строительстве новых городов, новой жизни. Торжество первопроходца охватывает миллионы, обостряет в людях способность удивляться жизни, многообразию ее форм и красок.

Еще два-три года назад образу советского человека более приличествовала кожаная тужурка и солдатские сапоги — некий единый полувоенизированный стереотип. Но вот интонациями массовых песен зазвучали голоса новой эпохи: «Можно галстук носить очень яркий и быть в шахте героем труда». Одно другому — героизм и интерес к собственной личности, общее дело и личное благо — перестали противостоять, наоборот — оказались досягаемым и желанным синтезом. И это было величайшим открытием эпохи. Жизнь переломилась, поток жизни, словно запруженная река, разлился, заставив людей оглянуться вокруг и остро почувствовать свою человеческую неоднозначность.

В подобном открытии много от первого юношеского постижения бытия, когда мир, внезапно распахнувший перед глазами подростка свою необъятность, и поет, и звенит, и манит к себе. Переливается всеми тонами красок, зовет в неведомые дали и головокружительные выси. И не случайно для Советской страны, готовящейся отмечать двадцатилетний юбилей, столь важными оказываются такие темы, как детство и культура, юность и творчество. Счастливая, радостная, творчески одаренная юность становится символом эпохи, ассоциируется с биографией страны, с периодом бурного роста Советского государства. И потому войти во взрослую жизнь в этот момент было равносильно выбору активной гражданской позиции, значило слить навсегда свою судьбу с судьбой родины. Такой же юной, такой же пытливой, такой же нетерпеливой в обретении нового.

Владислав Стржельчик впервые попал на репетицию в профессиональный театр в 1936 году. Он был еще школьником, когда впервые прикоснулся к взрослой жизни, к настоящему, большому и взрослому делу. И год этот предопределил его художническую и человеческую будущность, сделал его человеком определенной формации, художником внутренне поразительно цельным, несмотря на все неожиданности и повороты в его дальнейшем творческом движении.

Сам же актер склонен многое объяснять в своей судьбе чисто внешними причинами, и прежде всего феноменальной удачливостью: всю жизнь «везло». Обстоятельства, по его логике,