Mille regrets (ЛП) [Vincent Borel] (fb2) читать постранично

Венсан Борель

Тысяча скорбей

Роман

Издательство Сабины Веспизер, Париж, 2004

Перевод с французского Н. И. Губернаторовой

Дальнейшее за вами

(Девиз Людвига Грутхуза, дипломата при Филиппе Добром, герцоге Бургундском)

Глава 1

В знойный августовский день 1541 года на галере «Виола Нептуна», застрявшей где-то между Алжиром и Балеарскими островами – в беспредельности, именуемой Средиземным морем, – сложно придумать, как лучше убить время.

Томится от скуки капитан дон Альваро-де-Фигероа-и-Санс-и-Навалькарнеро-и-Балагер. Ему, конечно, хотелось бы поплавать вместе с гребцами-каторжниками, которым он позволяет свободно плескаться возле борта – кому из них взбрело бы на ум уплыть в открытое море? – но дон Альваро упорно отказывается снимать сапоги. По вечерам загадочное это обстоятельство становится пищей для нескончаемых пересудов между галерниками и конвоем, ибо ни разу, после того как они покинули военный порт Картахены, капитан не разувался. Даже когда ложился спать.

Маленький и сухой, с густыми усами и желтизной в глазах, в потрепанной войлочной шляпе со страусовым пером, от которого сохранились лишь редкие волоски, дон Альваро совсем не похож на испанского идальго. Между тем, ему не помешало бы выглядеть таковым при столь высоком его положении – как-никак старший командир на галере его величества всекатолического короля.

В засаленной рубахе, источая от вспотевших волосатых подмышек запах гнилых перезрелых яблок – зловоние закоренелых пьяниц, – капитан развлекается метанием горсти эскудо со своей мокрой ладони в лохань с водой, стоящую от него в двух метрах. Развалившись под холщовым шлюпочным тентом, он вновь и вновь швыряет монеты, затем требует подтащить к себе лоханку и выуживает их из нее, чтобы возобновить свою ребяческую забаву. В какой-то момент он попросит Батистьелло, юнгу из Неаполя, поменять воду на более свежую, чтобы обмакнуть пальцы и прижать их к своему усталому лицу. В этом состоит единственная забота о своем туалете, которую позволяет себе августейший капитан.

«Вот старый козел, со своей дурацкой потехой! – молча вздыхает Батистьелло. – Скорей бы уж он надрался!»

Ибо если дон Альваро де Фигероа, плохо прицелившись, промахивается, а вероятность этого увеличивается пропорционально количеству выпитого им вина, юнге разрешается отправить упавший на палубу эскудо к себе в карман. Выпивка и монеты, попадающие в лохань с водой или в карман Батистьелло – вот так, без суеты и разговоров, проходит послеполуденный отдых нашего идальго, который, разогревшись на солнце, постепенно погружается в приятный сон, сладкий как спелая фига.

Только не подумайте, что дон Альваро какой-то безродный и одичавший забулдыга. Ибо он приходится сыном дону Мануэлю де Фигероа, барону де Навалькарнеро, властителю Санса, и внуком одноглазому дону Диего Альваро Мануэлю де Фигероа. Этот последний знаменит тем, что подобрал левую туфлю султана Боабдила, когда тот бежал из Гранады. Столь отважный поступок удостоился внимания самой Изабеллы Католической, которая и пожаловала ему Балагер – весьма почтенную арагонскую деревушку с четырьмя мулами, тремя козами и пятнадцатью монахинями, хотя и одержимыми бесом, но бесом не слишком значительным и к тому же хромым. Остается лишь согласиться с тем, что дон Альваро де Фигероа и прочее, и прочее, есть не кто иной, как заурядный пропойца, практически лишенный родового честолюбия.

Внук славного героя реконкисты только высоким подвигам деда и обязан своим беспрепятственным назначением на эту «Виолу Нептуна», где за его ежедневными полусонными забавами краем глаза следят охранники гребцов и рулевой Аугустус. Этот корабельный кормчий скучает ничуть не меньше капитана и мечтает только о том, как бы стянуть с него сапоги, подсыпав этим немного перцу в пресное однообразие дремотного послеполуденного времяпрепровождения.

Амедео, старший надсмотрщик, занят починкой ветхого чулка, давно уже превратившегося в сплошную штопку. Лекарь и брадобрей Жорж правит свои бритвы. Надзиратели Рикардо и Хосе, оба каталонцы, подобно двум обезьянам ловят друг на друге вшей, щелкают их между ногтями, а то и прикусывают время от времени – и к какой только глупости не пристрастишься от безделья. А вот и корабельный священник Ильдефонсо, который поплевывает на свои дароносицы, кресты и потиры, чтобы их легче было натереть до блеска. Он часто прерывается, потому что у него возникает надобность запустить пальцы в нос. От этой дурной привычки его не смогли отучить никакие колотушки, расточавшиеся ему в юности, проведенной в бенедиктинском монастыре города Мурсия. По той же причине этот святой отец, не допускаемый в приличное общество, был