Феникс (СИ) [narzicca black] (fb2) читать онлайн

========== Гавриил ==========

Феникс (Phoenix)

Классификация M.M.: ХХХХ (феникс относится к категории ХХХХ не из-за агрессивности, но в связи с тем, что крайне немногим колдунам удалось его приручить) Феникс - величественная алая птица размером с лебедя, с длинным золотым хвостом, золотыми клювом и когтями. Он гнездится на горных вершинах и встречается в Египте, Индии и Китае. Продолжительность жизни феникса чрезвычайно высока благодаря его способности к регенерации: вспыхивая пламенем, когда тело начинает ослабевать, феникс птенцом возрождается из пепла.

Д.К.Роулинг, Фантастические твари и где они обитают

Это странно, но один только вид Гавриила выбивает Кроули из колеи. Ни всадники, ни надвигающийся конец света, ни Вельзевул, которая обязательно отомстит ему лично, ни даже сгоревшая бентли не оказали на него такого эффекта, как возможность снова взглянуть в фиалковые глаза, оказаться с Гавриилом лицом к лицу. Кроули растерян, напуган, и он отчаянно хочет заговорить с ним. Отчаянно хочет подойти.

Когда-то давно, в той, другой жизни, они вместе создавали звезды. Мир был совсем свеженьким, новым, только с иголочки, молодым. Они тоже были молодыми и новыми в этом мире, и практически ничего еще не знали. Они касались друг друга, желая помочь, учились друг у друга, смеялись вместе, там, в невесомости. Гавриил робко трогал его волосы, спрашивал зачем они такие? Длинные, рыжие?

Гавриил совсем другой теперь. Ни следа прежней робости, стеснения, ни следа прежней радости от рождения нового.

Прежними остались лишь глаза: фиалковые, неземные.

Кроули смотрит на него в упор, но даже не ждет, что его могут узнать. Он и сам слишком сильно изменился за эти годы, у него теперь другое имя и другое лицо, да и разве помнит Гавриил ту, прежнюю жизнь в новорожденном мире? Это было чертовски давно.

Новый Гавриил несет на редкость пафосную чушь о необходимости войны. И он определенно верит в свои же слова, верит, что мир должен сгореть. Их мир, такой маленький и такой огромный. Мир, где Кроули научился снова смеяться, научился водить машину, столярничать, чертить, лепить, рисовать, готовить, и еще тысячам разных вещей, которые делали его счастливым.

«К черту ангелов» — думает Кроули, нарочито неприятно ухмыляясь прямо в холодные фиалковые глаза.

К черту Гавриила.

К черту все.

****

Уже завтра, в самый первый день его новой жизни, Гавриил скажет ему:

— Я гребаный архангел Гавриил, — и отправит умирать в огонь.

И не узнает. Конечно же не узнает.

Высокомерный мудак.

Кроули снова мысленно шлет его к черту, заставляя себя перестать думать, каковы его губы на вкус. И изменится ли его лицо, если вдруг, неожиданно, его поцелует демон? Кроули осознает, что за такое будет развоплощен на месте. Почему-то кажется, что затея все равно стоящая.

«Почему ты меня не помнишь?» — думает он, стоя в пламени, и не удерживается от искушения напугать архангелов огнем.

То, как мудак прикрывает других архангелов, портит все удовольствие.

Кроули старается не думать, как сильно он им завидует. На них мудаку не плевать.

Голубые глаза. Они в Ритце, а у Азирафаэля голубые глаза. Не фиалковые. Это хорошо. Правильно. К черту высокомерных мудаков, которые даже не помнят своих старых друзей. К черту их.

— За мир, — говорит Кроули и притворяется, что все в порядке. Это он умеет отлично. Притворяться. Врать.

В том числе и самому себе.

****

— Я тебя узнал, — высокомерный мудак обнаруживается в его прихожей, неестественно прямой и почему-то уже не такой самоуверенный. Он выглядит немного… робко? Какая глупость.

— Поздравляю, — сухо отвечает ему Кроули, даже не пытаясь уточнить, что именно мудак имеет в виду. Кроули проходит мимо него в гостиную, демонстративно не замечая, достает из бара какое-то вино, не глядя на этикетку, и один бокал. Смотрит было на второй, но оставляет его на месте. Открывает бутылку щелчком пальцев.

— Я имею в виду: я тебя помню, — слышит он за спиной.

— Угу, — соглашается Кроули невнятно, наполняя бокал. Проходит в гостиную и разваливается на диване. Телевизор включается самостоятельно, на экране появляется винтажное порно. Кроули практически давится своим вином от такого выбора канала.

— Я помню тебя до падения, — мудак следует за ним, мельком смотрит на экран, и снова поворачивается к нему. Как ни странно, порно его не смущает, — ты был ангелом.

— Ага, — соглашается Кроули, — как и все демоны, ты не знал?

Мудак, нет, Гавриил ничуть не смущается.

— Послушай, — начинает Гавриил.

— Я слушаю, — нагло перебивает его Кроули, делая внушительный глоток из своего бокала, и не ощущая вкус, — очень внимательно.

— Я тебя помню. Я ни разу не видел тебя на земле и подумать не мог, что ты…

— Что я — что? Демон?

— Да, — отвечает ему Гавриил с потрясающей прямотой, — я думал — ты погиб. Или сбежал, в другую галактику. Но, демон. Я и представить не мог…

Это не должно было его задевать, все же столько лет прошло. Но какого-то дьявола его это задевает. Он же знал, кем стал Гавриил, и знал, каким он может быть высокомерным, и все-таки… И все-таки иногда он думал о нем с непривычной нежностью, потому что кем бы Гавриил ни был сейчас, раньше они были… друзьями? Парой? Неважно кем, кем-то они точно были.

Кроули отпивает из своего бокала, скрываясь за ним от фиалковых глаз, скрывая собственную печаль и непривычную тоску по давно утраченному.

— Иначе я бы конечно давно с тобой поговорил, — продолжает Гавриил неожиданно и очень твердо.

— О чем?

Кроули уверен, что этот вопрос поставит его в тупик, потому что говорить с демоном архангелам, как правило не о чем. Если только этот демон не какой-то князь ада, который обсуждает с архангелами планы уничтожения земли.

— Скажи мне, — Гавриил кивает на экран, вместо ответа, ничего удивительного, разве станет сам великий архангел отвечать какому-то мелкому демону, — это то, как люди выражают свою любовь?

Кроули пожимает плечами:

— Примерно. Есть много способов, довольно разнообразных.

— Ясно.

Гавриил наклоняется над ним, берет из его рук бокал и аккуратно ставит на пол. Затем снимает с него очки.

Что ты делаешь? — хочет спросить его Кроули, должен спросить его Кроули, но он остается сидеть в странном оцепенении, как птица, загипнотизированная змеей. Ему кажется, что он задыхается. Ему кажется, что его сердце остановилось. Фиалковые глаза, прямо перед ним, руку протяни и коснешься лица.

Что ты делаешь?

Что ты делаешь?

Что ты…

А потом Гавриил целует его. Аккуратно. Нежно. Властно. Запускает руку в волосы. Кроули закрывает глаза и поддается его губам. А затем подается его навстречу, с какой-то нечеловеческой, незнакомой жаждой. И Гавриил ему позволяет. Абсолютно все.

****

Кроули даже не удивляется, когда, проснувшись, он обнаруживает свою постель пустой. Он бы подумал, что эта ночь была лишь игрой его воображения, но все тело ломит, а на его запястьях четкие синяки от слишком сильных пальцев архангела. Кроули направляется в ванну, оценить, как сейчас выглядит его шея, но его внимание привлекает шум на кухне.

— Что ты делаешь? — спрашивает он обнаженного Гавриила, который роется в его холодильнике. Следы на его шее, груди, спине и руках, поистине впечатляют. Кроули не помнит, чтобы пускал в ход когти, но следы говорят об обратном.

Гавриил улыбается ему буквально сияющей улыбкой.

— Хотел приготовить тебе завтрак.

— Что? Что ты собирался…

— Пока ты спал, я кое-что изучил, — Гавриил, улыбаясь, демонстрирует непонятно откуда взявшийся смартфон, — завтрак в постель у людей считается приятным жестом после акта соития. Я хотел продемонстрировать свое расположение.

— Так… погоди… ты, что? — Кроули ушам своим поверить не может.

— Хотел продемонстрировать свое расположение. Что ты предпочитаешь на завтрак? Тосты? Яйца бенедикт? Блины? Я планировал приготовить разные блюда на выбор, но, раз уж ты здесь…

— Погоди минуту, — прерывает его Кроули, — просто… просто дай мне минуту, ладно?

— Конечно, — Гавриил поднимает руки, ладонями вверх, отходит наконец от холодильника. Продолжает улыбаться, глядя на Кроули. Это чертовски отвлекает.

— Почему ты их не уберешь? — Кроули кивает на следы укусов на груди Гавриила.

— А ты? — парирует тот, улыбаясь, и Кроули не находится с ответом.

— Так. Ладно. Давай сменим тему. Первое. Я не завтракаю. Я вообще ем очень-очень редко, и сейчас у меня совершенно нет настроения для еды.

— Хорошо. Я это учту, — Кроули кажется, что Гавриил едва сдерживается, чтобы не начать записывать его слова.

— И второе, никогда, ни при мне, не произноси больше: акт соития. Это… никто так не говорит.

— Акт любви? — предлагает Гавриил, и Кроули давится воздухом.

— Секс, — говорит он через пару минут, когда снова может дышать, — просто… секс.

— Ладно. Так, раз уж с завтраком не вышло, какие планы на день? Мы могли бы прогуляться. Или… так кафе явно не подходит, может быть кино? Парк аттракционов?

— Ты и это нашел в интернете? — снова перебивает Кроули.

Гавриил кивает.

— Послушай, если ты хочешь таким образом отблагодарить за отличный секс, — не стоит. Можешь возвращаться на небеса и заниматься там своими делами. Захочешь повторить, звони. Не обещаю, что буду свободен, но вдруг?

— У меня на сегодня нет дел. Я все делегировал. Освободил время, чтобы побыть с тобой, — говорит Гавриил, не переставая улыбаться. Кроули кажется, что он с ума его сведет, этими своими улыбками и обезоруживающей откровенностью.

— Но зачем тебе это?

— Я так давно тебя не видел. Я хочу провести с тобой время, потому что мне нравится быть с тобой.

— Ты меня совсем не знаешь, — наконец решается Кроули, — я уже не тот ангел. Я — демон. Я изменился.

Он с ужасом ждет, что сейчас Гавриил перестанет улыбаться и скажет что-то, что обычно говорил ему Азирафаэль.

— Я хотел бы тебя узнать, — Гавриил не перестает ни улыбаться, ни удивлять его, — а тот факт, что ты демон… Я знаком с некоторыми, не так уж мы сильно отличаемся. По сути своей мы — как две стороны одной монеты.

— Так чем ты предлагаешь заняться сегодня? — говорит Гавриил, спустя некоторое время, пока Кроули не находится с ответом, — что ты любишь делать?

— Можем продолжить, — хрипло предлагает Кроули, — или тебе не понравилось?

— Если ты про соит… секс, это было…. Честно говоря, это было невероятно. Я хотел бы заниматься им с тобой еще. Кстати, какие ты любишь цветы?

— Если ты собрался принести мне цветы, то не стоит. Я же не прекрасная дама, — Кроули с трудом дается осознанная речь, он слишком сильно удивлен.

— Хорошо, — соглашается Гавриил. И элегантным жестом приоткрывает перед ним дверь.

****

Они проводят вместе четыре ночи подряд, прежде чем Гавриил нехотя сообщит, что, к великому сожалению, дела у него все же есть.

— Хорошо, — Кроули пожмет плечами в ответ с деланным безразличием. Проводит его до дверей, изображая гостеприимство.

И если его будет немного, самую чуточку потряхивать, то этого никто не заметит.

— Я вернусь, если позволишь, — скажет Гавриил на пороге.

Кроули только бровь поднимет.

— Хотя какого черта, — Гавриил вдруг выпрямится и станет похож на себя: высокомерную самоуверенную сволочь.

Не вернется. Не может архангел якшаться с демоном.

— Вернусь в любом случае, — заявит Гавриил и притянет Кроули к себе в таком властном поцелуе, что тот даже сказать ничего не успеет. А затем эффектно исчезнет рядом с дверью, в столбе света.

— Вот придурок, — произнесет Кроули вслух, с некоторым восхищением в голосе.

Он совершенно не ждет, что Гавриил действительно выполнит свое обещание. Ловит себя на том, что практически неделю не выходит из дома, но какая разница, где проводить время? (Что, если Гавриил все же вернется и не застанет его?)

Гавриил постучится в дверь через десять дней. И, когда Кроули откроет, немного обжигаясь от ангельского присутствия (обычно ангелы так не влияют на него. Но этот конкретный, за дверью, просто неприлично счастлив. Прямо-таки лучится счастьем), архангела Гавриила будет не видно за букетом роскошных темно-красных роз.

— Я посчитал, что это будет уместным, — поприветствует его Гавриил после слегка затянувшейся паузы. Кроули только и может переводить свой взгляд с цветов на Гавриила и обратно.

Ему опять совершенно нечего сказать.

— Где у тебя ваза? — продолжает Гавриил, — их нужно сразу обрезать. И стебли должны быть погружены в воду не менее чем на семьдесят пять процентов, я прочитал.

— У меня… — Кроули вдруг задыхается, опять, этот чертов архангел доведет его до инфаркта, которого, к слову не может быть у сверхъестественного существа, — у меня нет вазы.

— Как хорошо, что я это предвидел, — сияет Гавриил и достает из воздуха коробку, — мой первый подарок для тебя. Я ее купил. В настоящем магазине. Угадаешь, что здесь?

— Неужели ваза? — Кроули приходит в себя, скрещивает руки на груди, ухмыляется. А потом по-настоящему улыбается, и почему-то никак не может перестать, дурацкие губы его просто не слушаются, — поверить не могу, что я угадал, — комментирует он, когда Гавриил извлекает из коробки белоснежную напольную вазу.

— Это часть традиций, — говорит ему Гавриил, — попросить угадать, даже, если подарок очевиден. Но я понял свою ошибку, в следующий раз тебе придется постараться.

В следующий раз? Запланирован какой-то следующий раз?

Кроули смотрит, как Гавриил деловито проходит в его квартиру, осматривается. И наконец решительно устанавливает вазу рядом с диваном напротив телевизора. Как ни странно, она смотрится там вполне уместно и даже гармонично.

Гавриил наполняет ее хрустальной прозрачной водой, от которой веет прохладой. Даже Кроули ощущает холод со своего места, хотя он стоит в противоположном конце, прислонившись к стене.

— Из горного источника, — комментирует Гавриил, — не освященная, я проверил. Полностью безопасна.

Затем он деловито обрезает стебли роз садовыми ножницами, которые успел утащить у Кроули. Ставит розы в вазу по одной, бережно, прикасаясь к бутонам подушечками пальцев.

— Красивые они, — говорит Гавриил задумчиво, не прекращая своего занятия, — Она создала их небольшими и ароматными, а люди сотворили из них вот это…

— Это селекция, — поясняет ему Кроули, не отлепляясь от своей стены.

— Как считаешь, она рассчитывала, что так выйдет? Планировала? Или это случайность?

Кроули пожимает плечами.

— Все варианты одинаково реальны, — говорит он, наконец, хотя вообще-то не собирался отвечать. Не хватало еще говорить с архангелом о Боге.

Гавриил кивает:

— Похоже на правду. А Ее замысел все равно не постижим для нас…

Он ставит в вазу последний цветок, вытирает ножницы и возвращает их на место легким движением руки.

— Я кое-что упустил, — говорит Гавриил серьезно, и идет к Кроули, который продолжает подпирать стену. Кроули изображает невозмутимость, хотя сердце бьется, как у человека.

Гавриил касается его щеки кончиками пальцев, нежно, подушечками проводит по коже, как гладил недавно лепесток розы.

Кроули хочет сказать, что розы — ужасающе пошло и избито.

Вместо этого он запрокидывает голову, подставляясь ласковым руками. Гавриил берет его лицо в ладони и целует, очень-очень нежно. Слишком нежно, чтобы это можно было выносить.

— Привет, — говорит он Кроули, — я соскучился.

Вот же ублюдок. Кроули практически сползает по стене.

И тихо отвечает:

— Привет.

****

— Ты помнишь Кассиопею? — спрашивает Гавриил, когда они лежат рядом, на черных шелковых простынях (черный шелк — тоже довольно пошло, но какое еще белье может быть у демона?), обессиленные. Гавриил пропускает сквозь пальцы его волосы, а Кроули слишком устал, чтобы возражать (а может он и не хочет возражать).

— Ты этого и хотел, верно? Вспомнить былое? — Кроули отодвигается подальше, поворачивается на бок.

— Ну… — Гавриил облокачивается на локоть и поворачивается, чтобы смотреть в глаза, — не буду отрицать, что это было бы приятно. Но я хотел предложить слетать туда. Тысячи лет там не был.

— Нет, — у Кроули опять в горле пересыхает, — нет, я… слишком рано… То есть, я был там. Но я пока не готов… ну… вместе.

— Хорошо, — Гавриил ему снова улыбается, — если не хочешь говорить об этом, у меня есть одна забавная история о Риме.

Кроули не замечает, как засыпает, слушая действительно забавную историю о том, как Сандальфон, чтобы сойти в Риме за своего учился играть в коттаб(1), даже не подозревая, что перепутал Италию с Грецией.

Сквозь сон он ощущает, как его накрывают простыней и это неожиданно уютное чувство.

****

Постепенно Кроули свыкается с тем, что Гавриил действительно всегда возвращается к нему. С тем, что они вроде как… встречаются? Они — пара?

— Буду через неделю, — говорит Гавриил, или, — прости, пропаду на пару месяцев. Важные дела.

И он всегда сдерживает свое обещание, удивительно пунктуальный и точный.

Не то, чтобы Кроули всерьёз ожидает, что однажды Гавриил действительно не вернется, без каких-либо объяснений. Или просто растворится утром, ничего не пообещав.

Нет, с самим Кроули так никогда не поступали. Зато он поступал так достаточно часто, чтобы понимать, что старушка судьба вполне может ему отомстить.

Кроули больше не замирает у стены, подставляясь под поцелуи. Он — инициатор. И, наконец, он может использовать и ту самую стену, и потолок, и другие стены в квартире по исключительно приятному назначению. Он мог бы такое проделать и с человеком, но слишком многое пришлось бы объяснять. Никакого удовольствия.

Кроули постепенно возвращается к прежней жизни, только теперь в этой жизни он больше не один. Ему могут позвонить и позвать куда-то, у него есть общие планы. Он заводит расписание в календаре и действительно следит за ним.

Он не ждет больше появления Гавриила, как чуда небесного, невозможного. Он точно знает — тот вернется, и обычно даже знает, когда.

Кроули занимается своими делами: устраивает мелкие пакости людям, общается с Азирафаэлем. Гуляет по городу. Путешествует.

Однажды на встрече с Азирафаэлем, Кроули под воздействием чрезмерного количества алкоголя, совершенно забывает о времени. И, когда Гавриил звонит ему, честно пытается успеть на встречу, про которую совершенно не помнит. Это заканчивается тем, что Кроули приходит в себя в каком-то тупике, у мусорного бака, осознав, что не способен даже себя протрезвить, настолько он сейчас пьян. А потом тупик озаряется светом, и Кроули видит архангела. Гавриил выглядит искренне обеспокоенным, о чем-то постоянно его спрашивает, Кроули половины не понимает.

В итоге Гавриил дотаскивает его до дома, укладывает спать, бережно раздев. А наутро рассказывает со смехом, как Кроули призвался в любви пожилому консьержу и не мог понять почему никак не открывается дверь в квартиру.

— Я тебе говорю: она открыта, заходи. А ты все толкаешь ее в стену и бормочешь: я тебя прокляну. Открывайся, — тут Гавриил смеется.

— Ты мне тазик принес? — удивляется Кроули. Тазик конечно же белый и мраморный.

— Я читал, как правильно вести себя с пьяными, — сообщает Гавриил гордо.

Кроули ловит себя на мысли, что для Гавриил все это игра. Нет, не в плохом смысле. Просто он, как ребенок, который впервые пробует весь этот мир, для него все кажется новым и интересным, волшебным.

Но ведь в конечном итоге все станет рутиной. В итоге дети вырастают и понимают, что кроме чудес, мир полон боли и страха.

— Честно говоря, вчера я испугался, — вдруг признается Гавриил, — ты был не похож на самого себя. И я не знал, как помочь, вдруг моя магия тебе повредит?

— Не повредит, — говорит Кроули, — проверено. Ох, дьявол, — он понимает, что выдал лишнее.

Гавриил снова смеется и пристыженно замолкает.

— Но сегодня это кажется смешным, — замечает он, — так странно…

— Ничего странного. Защитная реакция психики. Она довольно хорошо все продумала, когда создавала нас. Слышал такое: плохие времена становятся хорошим воспоминаниями?

— Нет, — Гавриил смотрит на него непривычно обеспокоенно, — скажи, я могу позволить себе попросить тебя не делать так больше? Или хотя бы постараться? Мне действительно было страшно. Мне это… не нравится. Я не создан для страха.

Кроули пожимает плечами:

— Попробую. Но и ты кое-что должен пообещать, — он кивает на тазик, — давай обойдемся без этого?

— Нет, — Гавриил говорит твердо и уверенно.

— Но я даже ничего не ел! — возмущается Кроули.

— Ты пил, — веско замечает Гавриил, — этим тоже можно захлебнуться. И умереть. Я конечно же попрошу Вельзевул создать тебе новое тело. Но не уверен, что она меня послушает. Могут быть проблемы.

— Ладно, — говорит Кроули, немного погодя, — ладно, спасибо.

****

Они даже начинают выбираться вместе в парк, где Гавриил бегает, а Кроули наблюдает за ним. В основном он наблюдает за дамами по соседству, активно внушая им греховные мысли, при виде крепкой архангельской задницы и широких плеч. Ему не слишком приходится стараться. Он расплывается в улыбке, когда Гавриил заканчивает и подходит поцеловать его, а прямо-таки ощутимый грех вожделения сменяется грехом зависти.

****

Однажды Гавриил умудряется появиться даже ночью, когда Кроули приснится кошмар. Он вынырнет из темной бездны сна, словно на маятник, ориентируясь на спокойный властный голос, поднимется на постели, весь липкий от пота, слабо понимающий, что происходит вокруг.

— Что случилось? — Гавриил, в деловом костюме с иголочки, явно только с небес, опустится на край кровати, — ты кричал. Ты звал меня.

— Ничего, — хрипло ответил Кроули, потряс головой, разгоняя обрывки сна, где Гавриил летел вниз с небес и его крылья обугливались, а сам Кроули оставался там, среди звезд. Совершенно один, — ничего не случилось. Я спал.

— О, так тебе приснился плохой сон, — догадался Гавриил, — я могу помочь?

Он протянул руку, убирая волосы с мокрого лба, и Кроули почему-то не стал возражать.

— Нет, — он покачал головой, — ты меня уже разбудил. Спасибо.

— Может сделать тебе чай? Теплое молоко с медом?

Кроули искренне бы посмеялся над этим, но мутные серые обрывки никак не хотели развеяться полностью. Забытся.

— Нет, спасибо, — сказал он в совершенно не свойственной себе манере.

— Посидеть с тобой, пока ты спишь? — предложил Гавриил.

— Да, пожалуйста, — попросил Кроули, неожиданно для себя.

****

(1)Ко́ттаб (др.-греч. κότταβος) — название популярной в Древней Греции в V—IV вв. до н. э. игры — соревнования на меткость, которой развлекались древнегреческие мужчины на симпосиях. Игра возникла в греческих колониях на Сицилии.

Играющие в коттаб пытались лёжа попасть остатками вина из своих бокалов в цель — металлическую чашу, коттабий (др.-греч. κοτταβεῖον). Вино должно было лететь по наиболее крутой траектории, не проливаться мимо цели и при попадании в неё издавать отчётливый звук

========== Азирафаэль ==========

Райская птица, каждое столетие погибающая в пламени и вновь возрождающаяся из пепла, твои золотые изображения висят в роскошных чертогах богачей, сама же ты часто блуждаешь бесприютная, одинокая!..

Ганс Христиан Андерсон, Птица Феникс

— Скажи мне, друг мой, ты никогда не подумывал… уехать из Лондона? — спрашивает Азирафаэль загадочно.

Они сидят в книжном, расслабленные, немного пьяные, полностью довольные проведенным днем, совместным походом в театр и ужином в новом месте.

Кроули подхватывает игру.

— Домик на берегу моря? Как старая супружеская пара?

Азирафаэль кивает.

— Именно.

— Погоди, ты что, предлагаешь мне совместную жизнь? — шутит Кроули.

— Да. Предлагаю, — отвечает Азирафаэль серьезно.

Бокал разбивается со звоном, упав из руки Кроули на пол. Вино выплескивается на паркет, на брюки Кроули и даже немного на стену.

Кроули застыв, смотрит на Азирафаэля.

— Да, — говорит он серьезно, не обращая внимания ни на осколки на полу, ни на липкие пятна на брюках, — согласен.

Азирафаэль улыбается. Кажется, впервые за последние годы, Кроули не думает о фиалковых глазах.

****

Вот только на самом деле он думает. Потом. После. Когда выходит из магазинчика, о, да, тогда он понимает.

Он не сможет встречаться с Гавриилом и жить с Азирафаэлем. Ему придется сделать выбор. Потому, что то, что сейчас предложил Азирафаэль, это тоже отношения. Пусть и в медленном темпе, пусть и платонические (возможно, что навсегда платонические), но это же Азирафаэль. Его ангел.

Он любит его шесть тысяч лет. Он не может променять его на несколько лет, пусть и очень-очень счастливых.

Он любил Гавриила шесть тысяч лет назад и это любовь была, как заноза в его сердце. Тоска по несбывшемуся.

Что с того? Сейчас-то сбылось. Он попробовал. Пожалуй, можно и остановиться, верно?

Фиалковые глаза. Наивная радость от всего нового. Искренность.

Как же он сможет?

Соберись.

Он хотел убить Азирафаэля.

Вот что важно, вот о чем Кроули не вспоминал все это время.

Он хотел убить Азирафаэля. По-настоящему. И убил бы.

Это будет главным аргументом, решает Кроули.

Однако начинает он совершенно не с этого.

— Мы расстаемся. Я тебя бросаю. Мне жаль, но продолжения не будет, — говорит он сходу Гавриилу, — было классно, супер, было весело, но, боюсь, это конец.

Они встречаются в парке, подальше от квартиры Кроули, подальше от свидетельств их общей жизни. Кроули посчитал, что так будет проще.

— Но почему? — спрашивает Гавриил, и в принципе это можно было предвидеть.

— Мы поддались очарованию прошлого. Но прошлое — прошло. Мы уже не те ангелы из молодого мира. Мы — другие. Нужно идти вперед.

— Почему мы не можем идти вперед вместе? — упрямо продолжает Гавриил.

— Мы толком даже не знаем друг друга, — и звучит это откровенно глупо. Они были вместе четыре с половиной года, они несколько раз ездили в отпуск, они летали на Кассиопею и Альфа-Центавру. Да дьявол побери, Кроули не настолько сложная личность, чтобы его нельзя было узнать и за полгода. Его можно было бы узнать за пару недель, если не быстрее.

— Я тебя знаю. Помню.

— Я изменился. Очень сильно.

— Хорошо. Покажи мне. Я хочу тебя узнать.

Разве этого недостаточно? Почему Кроули вообще решил, что это будет просто?

— Послушай… — Гавриил снова пытается что-то сказать, но Кроули наконец берет себя в руки и в дело идет его основной аргумент.

— Ты ничего не забыл? Вы хотели нас казнить. Ты пытался убить Азирафаэля.

— Четыре года… четыре года ты ждешь, чтобы предъявить мне эту казнь? Заранее готовился меня бросить? Вот это… потрясающий пример долгосрочного планирования.

— Ты упускаешь главное, — шипит Кроули, — ты хотел убить его!

— Я ничего не упускаю, — говорит Гавриил ровно, — но я уверен, что ты ошибаешься. Азирафаэля пыталась убить Вельзевул. Святой водой, которая кстати на ангелов не действует.

— То есть… — у Кроули это в голове не укладывается, — это меня ты тогда назвал «солнышко»? Меня?! Да как ты…

— Извини. Я просто не смог удержаться. Я был слишком рад тебя видеть. И рад, что никого не пришлось убивать. И… и я был очень зол на Азирафаэля, который отправил тебя на небеса.

— Так ты… ты знал… все это время, ты знал и не сказал мне?

— Ты никогда не спрашивал. Я думал, что тебе эта тема неприятна, — Гавриил пожимает плечами.

— Кто еще знает?

— Больше никто. Просто… Я тебя всегда узнаю, как бы ты не выглядел, Рафаил.

— Я — Кроули, — напоминает Кроули зачем-то.

— Я знаю. Но и Рафаила я тоже знал.

Вся тщательно выстроенная Кроули защита просто разваливается на куски. Он обдумывает, имеет ли смысл сослаться на различия между ангелами и демонами, или придумать что-то еще, но тут Гавриил умудряется снова удивить его.

— Зачем ты лжешь, Кроули? — спрашивает он.

— Я говорю правду, — удивленно отвечает Кроули, — демоны в принципе не лгут.

(Вообще-то лгут. Миф о том, что демоны не лгут, придумал сам Кроули и страшно им гордился. Иногда это отлично помогало в работе.)

— Лжешь.

— Просто вернись к себе на небо и покончим с этим, хорошо?

— Нет.

— Ладно. Тогда я уйду, — Кроули поворачивается и успевает сделать пару шагов, прежде чем Гавриил удивит его во второй раз.

— Азирафаэль никогда не даст тебе то, что я готов был дать, — говорит он в спину Кроули, — никогда не даст тебе то, чего ты заслуживаешь.

— Что? — Кроули оборачивается потрясенный, — да причем тут..?

— Не лги, — снова просит Гавриил, — я знаю, что дело в нем. Он никогда не сможет забыть, что ты демон. Он побоится зайти слишком далеко, он боится…

— Ты всегда его недооценивал! — бросает Кроули, пожалуй, даже слишком громко.

— Он боится самого себя, — продолжает Гавриил безжалостно, — и это он тебя совсем не знает. Не удосужился узнать за столько лет.

— Какая чушь! — слишком громко отвечает Кроули.

— Ты выбрал не того. И ты пожалеешь. И, если я скажу тебе, когда пожалеешь, найди меня, ты пошлешь меня к Люциферу и ни за что не вернешься. Видишь, — горько говорит Гавриил, — я отлично тебя знаю.

— Тогда зачем ты говоришь это сейчас?

— Потому что ты все равно не вернешься. Слишком гордый. Если я прямо сейчас не смогу тебя убедить, ты уже не вернешься.

— Если ты действительно меня знаешь, понял бы, что не сможешь меня убедить, — говорит Кроули, и ему тоже горько, — я сделал свой выбор.

— Да, — говорит Гавриил, — я это знаю.

— Тогда почему ты еще здесь? — Кроули знает, что звучит жестоко.

— Она создала этот мир и создала в нем надежду, — удивительно, но эти слова не звучат так высокопарно, как должны. Может быть потому, что Гавриил сейчас говорит искренне.

— Не для демонов.

— Уходи.

— Нет.

— Я был в тебя влюблен, — признается Кроули честно, понимая, что больше ничего не сработает, — и все эти годы… незакрытый гештальт, ты знаешь, что это значит?

— Я знаю.

— Ну вот. Я его закрыл. И я теперь свободен. Так что, спасибо за все, и, уйди, пожалуйста.

— Это ложь, — твердо говорит Гавриил, и не дает перебить себя, — теперь ты лжешь сам себе. Может быть ты так и думал в начале. Но потом все было по-настоящему. Я уйду, если ты пообещаешь подумать об этом. И дать мне ответ после: прав я или нет.

Он на что-то еще надеется. Вот только… Кроули — демон и отлично умеет отнимать надежду.

— Я обещаю, — говорит он.

И Гавриил уходит.

****

Вернувшись в свою квартиру, Кроули сразу же проходит в гостиную, где в гигантских напольных вазах стоят цветы. Алые, белые, желтые, зеленые — гордые розы. Разноцветные смешные герберы. Хрупкие тюльпаны, розовые, оранжевые и белые. Высокие голубые ирисы. Белоснежные лилии, источающие стойкий терпкий аромат. Пышные бледно розовые пионы. Пестрые альстромерии и фрезии. Гигантские амариллисы, всех оттенков красного. Веселые дерзкие подсолнухи. Маленькие нежные ландыши. Хризантемы, похожие на цветные ромашки. Круглые голубые гортензии. Скромные гвоздики. Орхидеи, с виду будто пластиковые, но настоящие, нежные, живые.

Пространство тянется далеко за пределы квартиры, прямо-таки оранжерея, хоть сейчас открывай свою лавку. За эти годы цветов накопилось предостаточно.

Все они живут излишне долго для цветов, сказывается архангельское благословление. А значит — не стоят сожалений. В другом доме давно бы умерли.

Кроули собирает цветы охапками, складывает в центре комнаты. Хочет было убрать ковер, но в итоге оставляет. С ковром тоже связано слишком много, пора от него избавляться.

Он поджигает цветы адским пламенем, с удивлением наблюдая, как они будто сопротивляются огню. Словно живые качаются головки, дрожат нежные бутоны, трепещут листья. Трещит сочная свежая зелень. Они будто кричат ему: что ты делаешь? Что ты делаешь?

— Я сделал свой выбор, — говорит Кроули тихо.

От костра поднимается едкий густой черный дым, который повинуясь воле Кроули испаряется, не достигнув потолка.

— Я подумал, — говорит он Гавриилу после, демонстрируя разоренную комнату. Едкий горький запах смога, куча золы посередине и разоренные вазы явственно демонстрирует судьбу его подарков. Гавриил выглядит так, словно его вот-вот стошнит. Кроули думает было предложить тазик, который он удачно сохранил, но не решается. Это было бы слишком. Это было бы неуместно.

— За что ты так? — спрашивает Гавриил тихо, и Кроули совершенно нечего ему сказать.

— Ты ведь и сам знаешь, что ошибаешься, — продолжает Гавриил, и, вместо того, чтобы привычно исчезнуть в столбе света, медленно уходит, тихонько прикрыв за собой дверь.

Уходит навсегда.

Гавриил уходит, но его слова продолжают крутиться в голове Кроули, не отпускают. Он и хотел бы забыть их, но не может.

Он никогда не даст тебе, что я готов был дать.

Никогда.

Что, если он действительно совершил ошибку?

****

— Ангел, — начинает Кроули в один из вечеров, когда книги почти уложены в коробки, а вино только разлито по бокалам, — у тебя есть любимая книга? Какая-то одна?

— Ну… я бы сказал, что она не одна… Но да, определенно у меня есть фавориты в коллекции. Ты хотел бы их увидеть?

— Нет, я… я, да, хотел бы, но позже, — поправляется Кроули, увидев разочарование на лице Азирафаэля и тут же ругает себя за это. Зачем ему постоянно нужно угождать? Что это за односторонняя идиотия такая? — честно говоря, я просто хочу кое-что понять.

Азирафаэль выглядит очень внимательным.

Кроули осторожно подбирает слова.

— Представить себе ситуацию: есть твоя книга. Любимая. Она с тобой уже очень давно, ты к ней привык. И тут ты узнаешь, что в частной коллекции всплыла очень-очень старая редкая книга. Та книга, из частной коллекции, она ценная, но для тебя это еще и личное. Когда-то, очень давно, слишком давно, она тебе принадлежала. Ты скучал по ней, вспоминал иногда, хотел пролистать страницы, отреставрировать новыми средствами. И ты хочешь вернуть ее.

— Да, — глаза Азирафаэля немного затуманены, — честно говоря, есть кое-какие экземпляры, что я потерял. Я бы многое отдал, чтобы их перечитать.

— Хорошо, теперь дальше. Так вышло, что хозяин коллекции тебя ненавидит. И он требует, чтобы ты отдал свою любимую книгу, единственный экземпляр, ту, что была с тобой всю жизнь, в обмен на ту, что когда-то была твоей. Более того, ты даже не можешь проверить ее состояние, ты понимаешь, что она изменилась, но, как и насколько…

— О, — Азирафаэль обиженно открывает рот, — Кроули, ты…ты предлагаешь мне выбирать?

— Да, я предлагаю. Что бы ты выбрал, чисто теоретически?

— Честно говоря, такие игры меня расстраивают. Не знаю, чего ты в конечном итоге хочешь добиться, но я… я…

— Это не игра. Мне просто хочется понять, — говорит Кроули, — как бы ты поступил?

— Знаешь, если тебе правда интересно, я бы постарался найти способ оставить обе, — говорит Азирафаэль воинственно.

— Но это невозможно.

— Я бы не отдал любимую книгу из своей коллекции. Ни за что. И никому.

— Даже, чтобы получить то, что давно утрачено? — мягко продолжает Кроули.

— Я бы ее получил, ничего не отдавая взамен. Уж поверь мне, способы есть. Этот коллекционер, он кто, человек? Уж с человеком я бы справился, поверь мне.

— Что, если он — Бог?

— Бог?

— Да, Бог. Кто еще ставит перед нами неразрешимые дилеммы? Или вопросы, на которые нет верных ответов?

— Разве это делает не дьявол? — интересуется Азирафаэль.

— С дьяволом ты бы справился, — замечает Кроули, — был прецедент.

— Ну вот ты и ответил, — говорит Азирафаэль довольно высокомерно, — я бы справился. И никому бы ничего не отдал. А теперь, прошу меня извинить, у меня есть срочные дела.

— В нашем общем доме ты не сможешь так сделать, — замечает Кроули и сам пугается тона своего голоса и своих же собственных слов, — ты не сможешь сказать: прошу меня извинить и ждать, что я уйду, каждый раз, когда тема разговора перестанет тебя устраивать.

— Знаешь, это ужасно невежливо, продолжать, после того, как хозяин дома явно заявил о намерении остаться одному, — продолжает Азирафаэль, после минутной паузы, не глядя в глаза, — даже для демона.

Кроули поднимается.

— Как и игнорировать вопросы гостей, — замечает он, перед тем как выйти.

****

Потом он привычно напивается в баре, один, и никак не может перестать думать о фиалковых глазах, жестких властных губах и голой заднице архангела Гавриила, который еще недавно ходил по его квартире обнаженным, с таким видом, будто на нем костюм, как минимум от Армани. Сердце ноет и ноет, не успокаивается.

С Гавриилом нельзя напиваться, ходить в кафе и ресторанчики, ездить на море. Все это его никогда не интересовало. А вот Азирафаэль земную жизнь любил. Правда, еще больше, чем земное, Азирафаэль любил самого себя.

Получается он отказался от Гавриила, только из-за того, что тому никогда была не интересна выпивка и еда? Из-за этого?

Я хочу тебя узнать.

— Идиот, — говорит Кроули вслух, прижимая восхитительно ледяной бокал ко лбу. Люди вокруг его не замечают, — ну какой идиот…

Ангел, что творил с ним звезды. Разве Кроули хотя бы раз ему предлагал разделить с ним что-то земное? С чего он взял, что тот отказался бы?

Кроули смотрит на телефон в руках, отчаянно желая позвонить и задать вопрос.

— Нет, — он снова говорит вслух, — нет. Не так и не сейчас.

Никогда.

Каким-то образом Гавриил действительно смог его понять.

Кроули сделал выбор. Значит будет идти до конца.

****

Кроули уверен, что Гавриил вернулся, когда утром слышит звонок в дверь. Он морщится от головной боли, быстрым щелчком убирает все последствия вчерашнего вечера, творит себе одежду. Открывает дверь и замирает. Вошедший Азирафаэль протягивает ему горшок с небольшими белыми розочками. Улыбается.

Кроули начинает задыхаться.

Крупные ладони нежно гладят розовый лепесток.

Фиалковые глаза.

Они красивые.

Люди их изменили.

Мы расстаемся.

— Ты в порядке? Ты так побледнел? — Азирафаэль выглядит обеспокоенным. Напуганным.

— Ты что, ты решил подарил мне цветы? — спрашивает Кроули хрипло. Неверяще. Он все еще не способен дышать.

— Это дружеский жест, — поясняет Азирафаэль, — мы оба перегнули палку. Что-то не так? Ты ведь любишь цветы? Я же помню: в твоей квартире всегда было столько цветов. Целый сад.

Мы оба перегнули палку. Вот оно что.

Кроули думает о запахе горящих сочных стеблей, живых, они ведь были ещё живы, пока горели, благословение архангела — штука долгая.

Мы оба перегнули палку. Мы оба.

Вот только Кроули хотел получит совет. Он же выбрал Азирафаэля. И он просто хотел понять, что бы тот выбрал на его месте.

Просто хотел узнать его.

Итогда Кроули врёт. С упоением, наслаждаясь каждым словом своей лжи.

— Я ненавижу цветы, — говорит он практически искренне, с некоторых пор он их действительно ненавидит, — я… понимаешь, я их создавал. Давно, будучи ангелом. Но больше я на такое не способен, демоны не могут творить. Созидать. И теперь, когда я ни семечко не могу посадить, когда они буквально вянут под моей рукой, мне невыносимо видеть их.

С каждым словом лжи ему буквально делается легче. Он снова способен дышать.

— Но твоя квартира… — удивленно тянет Азирафаэль.

— Идиотский договор аренды. В каждой квартире должны были быть цветы, экология ведь так важна. Городу нужен чистый воздух. Старая карга, мой арендодатель, каждую неделю приходила проверять, — это настолько глупо звучит, что даже ангел не мог бы в это поверить.

Он верит.

— Но почему ты просто не стёр ей память? — удивляется Азирафаэль, — или, ты мог ее зачаровать, или…

— Вельзевул, — мрачно говорит Кроули, — знала, кем я был. Ей казалось забавным заставить меня жить в подобном месте. Ухаживать за садом. Она и моему арендодателю специально подарила долголетие. Ей было смешно. К счастью, я больше не работаю на ад и с этим покончено.

— О, бедный мой, — говорит Азирафаэль совершенно искренне.

Он верит. Действительно верит в эту чушь. Прячет свой горшок за спину.

— Я их верну, — обещает он, — мне жаль.

— Не стоит сожалений, ангел, — говорит Кроули, — ты же не знал.

Очевидно, что Азирафаэль не знает о многом. В частности, о том, как именно принято извиняться.

****

— Не мог бы ты перестать это делать, хотя бы при мне? — говорит Азирафаэль раздраженно, когда очередной встреченный ими автомобиль, глохнет и останавливается на пустой дороге.

У них был очень длинный и очень тяжелый день, они успели пообщаться с агентом по недвижимости, полностью оформить бумаги на новый дом, выбрать мебель и договориться о доставке. Человеческая бюрократия не доставляла им слишком много проблем, но чертовски утомляла. Кроули был вымотан, раздражен, как и сам Азирафаэль, и успокаивал себя, творя мелкое зло.

Азирафаэль же всю дорогу тихонько благословлял встречных водителей, увеличивал в их баках бензин, даже лечил по мелочи.

— Ты же способен на благие дела, — продолжает возмущаться Азирафаэль, — эти бедные люди едут домой с тяжелой работы, зачем ты так с ними?

Кроули резко тормозит, выходит наружу. Подумывает было достать из воздуха сигарету, но бросает эту затею. Ни к чему уподобляться Хастуру.

Хлопает дверь машины, Азирафаэль подходит к нему, явно ожидая ответа.

Кроули не знает, что должен сказать.

Он не может пообещать то, что Азирафаэль явно ждет услышать.

Голубые глаза.

Фиалковые.

Не голубые.

Гавриила никогда не смущало то, что Кроули делал при нем. Он принимал его — демоном, принимал, и ни разу не просил стать кем-то другим.

Может дело было в том, что Гавриилу всегда было плевать на людей.

А может быть Гавриил действительно его… Какое это имеет значение?

Кроули молча смотрит на красные полосы на небе, смотрит как солнце в тысячный раз оказывается за горизонтом, погружая во тьму тот уголок земли, где они сейчас находятся.

Кроули был демоном уже очень давно, и ему не понадобилось много времени, чтобы осознать, что быть демоном — он действительно любил. И пусть ему не нравилось, когда люди творили поистине ужасные вещи, мелкие пакости всегда приносили ему удовольствие.

Если они с ангелом собрались жить вместе и жить счастливо, разве мог он сам отказаться от этого?

И тогда он врет Азирафаэлю. Снова.

Врать приятно, это успокаивает.

— Демоны испытывают боль, когда творят добрые дела. И ее не погасить, если не сделать что-то в противовес. Это, как жжение, понимаешь, как будто кончики пальцев попали в огонь, — сочиняет он вдохновенно, демонстрируя совершенно целые пальцы удивленному Азирафаэлю, — не слишком-то больно, но все равно…

— О, боже, — Азирафаэль перехватывает его руку, смотрит обеспокоенно и какое-то время Кроули уверен, что сейчас его ложь раскроется.

— И потому я… — пытается он продолжить, но Азирафаэль перебивает непривычно высоким голосом:

— Ты должен был сразу сказать! Я бы никогда… ох, ты же выполнял за меня поручения! Вот почему потом ты так надолго пропадал, о… нивелировал последствия для себя. О, мальчик мой, ты должен был сказать! Вместе мы бы нашли выход.

— Я думал, ты знаешь, — говорит Кроули нарочито удивленно, — ты же ангел. Ангелы все знают об устройстве мира.

Он осознает, что кто-то нормальный на его месте давным-давно бы остановился, осознает, что его слова только сильнее расстроят Азирафаэля и потому совершенно не способен сказать себе стоп. Он получает от этого слишком сильное удовольствие. От того, как Азирафаэль делает шаг назад, пораженный его словами, как удивленно кривятся пухлые губы, как бледнеет всегда высокомерное лицо.

— Я не знал, — говорит Азирафаэль почти умоляюще, — правда не знал.

— Ну теперь знаешь, — Кроули пожимает плечами, — пошли в машину, ангел, — он демонстративно зябко ежится, словно способен ощущать холод. Еще одна маленькая ложь, которая не способна изменить хоть что-то в их отношениях.

— Да, дорогой, — отвечает Азирафаэль непривычно покладисто.

Всю дорогу они молчат.

****

До их следующей ссоры проходят несколько месяцев. Спокойных, мирных месяцев, когда они обустраиваются в своем новом доме, знакомятся с соседями, находят новые места: магазинчики, пляжи, фермерские рынки.

Вот только… не были эти месяцы спокойными, вовсе нет. Кроули замечает все: неодобрительные взгляды, когда он совершает что-то демоническое; брошенные вскользь, исподволь, обличающие фразы.

Ты же демон. Ничего удивительного.

Будто бы Азирафаэль постоянно ждет от него каких-то отвратительных, мерзких, низких поступков. Будто он всегда ждет, что Кроули вот-вот совершит что-то ужасное и искренне радуется, когда это ужасное замечает: будь то продавец, обсчитавший покупателя, или мелкий магазинный воришка, или поссорившиеся соседи, или непослушный ребенок, или даже плохая погода в их райском уголке.

Как будто люди сами не способные совершать зло. Словно Кроули — виновник всего плохого, что вокруг происходит.

Да, иногда он действительно виноват. Но, если посчитать все зло, что исходит от него, его влияния не наберется и на один процент от вины самих людей.

Как бы то ни было, живут они и правда мирно, пока Азирафаэль не возвращается с местного рынка, воинственный и крайне недовольный.

— Объясни мне, дорогой, просто объясни, зачем тебе это понадобилось? — возмущается он с порога.

Кроули, который только проснулся и раздумывал не прогуляться ли ему по пляжу, искренне не понимает, что именно успел натворить.

— Что — это? — осторожно спрашивает он.

— Вот только не делай вид, что ты не при чем! — продолжает возмущаться Азирафаэль. — Или ты действительно не понимаешь, когда переходишь черту?

— И где же я перешел черту? — все еще спокойно уточняет Кроули.

— Местный священник! — Азирафаэль смотрит с таким видом, будто Кроули должен сразу же все осознать и бросится на колени с извинениями.

— И? Он что, отринул Бога?

— Ты считаешь, что это смешно?

Видит Бог, Кроули совсем не смешно.

— Я даже не знаком с местным священником, — замечает он резонно, — я не посещаю храмы.

— Неужели? И кто тогда соблазнил его на такой грех? Убить свою жену! Подумать только! Убить жену, чтобы быть с любовницей! Весь город был в шоке, когда его поймали! Подумать только, местные думали, что бедняжку похитили! А он убил ее, совершенно осознанно убил и спрятал тело! Убил и сам принимал участие в поисках! Тебе, должно быть, кажется это забавным?

— Не кажется, — отвечает Кроули глухо, — совершенно не кажется.

— Тогда объясни мне, почему? Зачем ты сделал такое? Неужели тебе настолько скучно? Или нужно было срочно нивелировать эффект от сотни добрых дел?

Помнит, — удивляется Кроули про себя. Надо же, такая глупая ложь, а Азирафаэль запомнил.

— Люди иногда убивают своих жен, ангел, — говорит он немного виновато.

Азирафаэль конечно же не может ни ощутить эту нотку вины в его голосе. Чего он не может — так это понять, за что именно Кроули ощущает вину.

— Но не священники!

— А священники по-твоему не люди? Разве они не творят зло?

— Можно же было просто развестись! — восклицает Азирафаэль, немного удивленно. Он всегда поражается, когда зло творится там, где для него, казалось бы, нет места. Но человеческое воображение — страшная штука.

— Как видишь, люди простых путей не ищут, — соглашается Кроули примирительно.

— Ты что, даже не подумал, что все настолько далеко может зайти? — Азирафаэль кажется начинает понимать, но продолжает выглядеть воинственным и злым.

— Я этого не делал, ангел, — медленно отвечает ему Кроули.

Азирафаэль молчит и смотрит неверяще.

И… плевать ему на это убийство, — понимает Кроули, — он просто… просто зол, что не смог остановить демона. Не смог победить в этом маленьком сражении за душу одного, единственного человека. Вот и все.

— Я этого не делал, — повторяет Кроули по слогам.

И уходит из коттеджа.

Он идет на пляж, куда и собирался отправится еще десять минут назад, когда все было хорошо. Ну или практически хорошо. Усаживается на деревянную скамью, смотрит, как соленые волны накатываются на берег и отступают, раз за разом. Это должно успокаивать. Но в его голове только:

Он никогда не даст тебе то, что мог дать я. Он не знает тебя.

Не знает.

Кроули пытается сконцентрировать на море, на соленом воздухе, на чайках, что роются в мусоре, принесенном прибоем. Но в голове оглушительно пусто.

Азирафаэль появляется спустя практически полчаса, и выглядит он немного смущенно. Усаживается рядом, чинно сложив руки на коленях. Кроули молча поднимает голову, смотрит на него. Ждет чего-то, что могло бы все поправить.

— Какая красота, только посмотри, Кроули! — восхищается Азирафаэль совершенно искренне, словно и не обвинял его полчаса назад. Словно ничего и не было, — хочешь полетать здесь? Со мной?

«А извинится ты не хочешь?» — думает Кроули. Потому что он бы хотел этого. Извинений. За все. За сегодняшнее утро. За долгие годы игры в одни ворота. За то, что его считали недостойным дружбы. За ложь. За холод. За…

За голубые глаза. Не фиалковые.

Но это не вина Азирафаэля.

«Я хочу сделать ему больно, — думает Кроули беспомощно, — очень сильно хочу.»

И тогда Кроули снова начинает врать.

— Я больше не способен летать, — говорит он спокойно, глядя ангелу прямо в глаза, — демонов такой возможности лишили. В самом начале.

— О, дорогой мой, я действительно не знал, — Азирафаэль выглядит искренне опечаленным из-за его слов, — мне так жаль.

— Не стоит сожалений, — отвечает Кроули, — я давно смирился. Ты всегда можешь полетать в одиночестве. Посмотри только, какое прекрасное море!

Вода сияет, блестящие волны омывают белые меловые скалы, обгладывая их, раз за разом унося с собой еще миллиметр суши.

Кроули даже не нужно скрывать, как ему нравится эта картина. Море, которое уничтожает землю, и однажды уничтожит ее, возьмет свое. И люди, что в восторге от сияющей воды, не задумываясь о зле, что она приносит. Идеальная картина.

Он улыбается, не скрываясь, и Азирафаэль печально улыбается ему в ответ.

========== Клетка ==========

Ты ведь мог бы лететь рядом

Мог бы сам обуздать ветер,

Но тебе ничего не надо

В этой клетке есть всё на свете.

Ясвена, Клетка

Накануне рождества Азирафаэль самостоятельно выбирается в город. И возвращается достаточно поздно, когда за окном давным-давно стемнело. Кроули, успевший достать небольшую, но очень пушистую пихту, и самостоятельно нарядить ее, не терпится показать свое творение. Пихта выглядит одновременно и стильно, и мило, Азирафаэля должно впечатлить.

Но тот нисколько не впечатляется, только окидывает пихту безразличным взглядом и быстро проходит на кухню, к бару.

— Ни за что не угадаешь, что со мной случилось! — говорит он возмущенно.

— Неужели? Ты кого-то проклял? — интересуется немного, самую чуточку обиженный Кроули.

— Я встретил ужасающе пьяного Гавриила! — продолжает возмущаться Азирафаэль. И достает из бара бутылку бурбона, видимо собираясь превзойти Гавриила в степени опьянения.

— Прости… что? — удивляется Кроули, в надежде, что ему просто послышалось.

— Скажем так, я находился в отделе мужского нижнего белья. И он спросил: а что я собственно здесь делаю? И когда я ответил, что скоро Рождество и я выбираю подарки, он сказал: но Кроули не носит нижнее белье.

— Ты хотел подарить мне нижнее белье? — спрашивает Кроули, потому что этот вопрос единственно безопасный и потому, что вообще-то ему плевать, даже если Азирафаэль узнает про их с Гавриилом интрижку. Даже если он уже знает.

— Я… — Азирафаэль забавно краснеет, теряется, отводит глаза, — неважно. Он заявил мне, что он специалист в модной одежде, и под такими брюками, как твои, белье слишком заметно, а это — не эстетично!

Странно, но Кроули даже разочарован тем, что Гавриил каким-то образом умудрился защитить его репутацию, так очевидно оговорившись.

— Ясно, — комментирует он сухо.

— Ясно?! Потом он посоветовал мне зайти в секс-шоп!

— Что? — переспрашивает, прекрасно все слышавший Кроули.

— В секс-шоп! И выбрать подарок там! Знаешь, Азирафаэль, там есть совершенно потрясающие вибраторы. А какой там выбор смазки, — кривясь, цитирует Азирафаэль.

— Он считает, что мы — любовники? — нарочито удивляется Кроули.

— Да, представь себе! Мы! Ангел и демон!

— А мы — не любовники, — подводит итог Кроули. Почему-то на душе делается муторно и пусто.

— Ну конечно! Это недопустимо! Это… это…

— Ангел и демон, мы не можем, в общем ясно, — продолжает Кроули, — и в итоге я останусь без подарка, спасибо Гавриилу?

— Он просил передать, что хотел бы с тобой увидеться, — сухо заканчивает Азирафаэль, который явно не настроен обсуждать возможные подарки.

— Со мной? — удивляется Кроули вполне себе искренне. Удивляется, как можно было просить об этом Азирафаэля.

— Опять предложил мне вернуться на службу. Я отказался, полагаю, он считает, что ты сможешь меня переубедить, — поясняет Азирафаэль, недовольно хмурясь.

— А я то уж подумал, что моя скромная персона чем-то его заинтересовала, — замечает Кроули нарочито обиженно.

Азирафаэль фыркает.

— Сомневаюсь, что архангел может пожелать увидеться с демоном просто так.

Иногда Кроули действительно его ненавидит.

****

— Итак, о чем хотел поговорить? Мне нужно убедить Азирафаэля вернуться к вам на службу? — начинает Кроули довольно агрессивно. Он все еще зол, зол настолько, что примчался в парк, сразу, как только Азирафаэль направился упаковывать подарки. Звонил он Гавриилу уже в дороге, нарушая все возможные правила движения. Азирафаэль, конечно же, даже не заметил его отъезда.

— Я просто хотел тебя увидеть. Еще раз. Мне начинает казаться, что я забываю твое лицо, — мягко отвечает Гавриил и его глаза сияют в совершенно прямом смысле этого слова.

— Ты мог приехать. А не выслеживать Азирафаэля.

— Я посчитал, что явиться в ваш дом будет неуместно.

— А заявить Азирафаэлю, что я не ношу нижнее белье, было уместно?

— Ну вообще-то мы были в магазине нижнего белья, — замечает Гавриил, и Кроули не сразу понимает, что это — шутка.

Он вдруг осознает, что больше не злится на Азирафаэля. Ни капли. Все, что он ощущает — это печаль.

— Значит, хотел меня увидеть? — зачем-то повторяет Кроули.

— Я очень сильно этого хотел. Со мной никогда не было ничего подобного, — признается Гавриил, — тогда, после падения все было не так. Столько наших братьев оставило нас. На небесах стало так пусто. Там и сейчас… пусто. И очень тихо. Это как дань памяти всем вам, кого никогда не будет с нами рядом. Неужели ты думал, что мы не скорбим по своим братьям?

— Никого из них не осталось, — говорит Кроули упрямо, — нет больше никого из тех, о ком вы скорбели.

— Есть ты, — отвечает Гавриил тихо.

— Но почему я? — беспомощно спрашивает его Кроули, а нужно было бы промолчать. Но когда он мог вовремя замолчать? Не потому ли его скинули с небес? — На земле сотни демонов, и сотни ангелов. Почему я?

— Потому что они — не ты. Послушай… давным-давно, когда земли еще не было, а мир был совсем молодым, я увидел прекраснейшего архангела. У него были длинные волосы цвета огня и руки его были запачканы звездной пылью. И тогда я напросился в его помощники. И нам было так весело вместе. Мы создавали целые галактики, мы творили кометы и астероиды, из наших ладоней рождались звезды. Вместе мы парили в космосе, мы смеялись, мы говорили… И мы были счастливы с ним, очень счастливы. А потом… потом он выбрал не меня. Он выбрал Денницу. Люцифера. Рафаил…

— Я не Рафаил. Больше нет, — быстро говорит Кроули.

— Долгие годы я думал, что он погиб. Я скорбел о нем. Как ни странно, но иногда слухи о нем достигали небес. Люди знают его, как того, кто изобрел медицину. Того, кто научил людей различным ремеслам…

— Гавриил… — пытается остановить его Кроули.

— Дай мне сказать. Пожалуйста. Всякий раз, я спускался на землю, окрыленный надеждой. Но все эти добрые дела, что приписывали моему брату, совершал демон. Демон, что противостоял Азирафаэлю на земле.

— Гавриил…

— Я был ему благодарен. Правда. Я думал, что до падения он тоже знал Рафаила. Его многие знали, многие любили. Я понимал, что демон не может совершать добрые дела от своего имени. И я был благодарен, что имя моего брата, моего возлюбленного, не было забыто…

— Пожалуйста, хватит.

— Ты хотел знать. Ты и сейчас хочешь знать. Не лги себе.

— Гавриил…

— Мне не хватило решимости взглянуть демону в глаза. Он нравился мне, но я боялся. Боялся, что он спросит, почему меня не было там, с братом? Почему я его не спас? Мне нечего было ему ответить, Кроули.

— Гавриил.

— А потом я увидел демона на авиабазе. Впервые, лицом к лицу. Я все так же боялся взглянуть в его глаза. Но, к счастью, у меня там было дело. И я мог не смотреть на него.

— Гавриил, не нужно.

— Но как я мог не посмотреть? Столько лет он прославлял имя моего возлюбленного. И, если бы не он, разве помнил бы кто-то на земле это имя? И я посмотрел.

Кроули молчит. Что он может еще сказать?

— Я сразу тебя узнал, — говорит Гавриил мягко, — поверил — не сразу. Ты говорил о непостижимом плане, а у меня все пело внутри: жив. Он жив.

— Столько лет, — говорит Кроули горько, неожиданно для себя, — столько лет…

— Да, — отвечает Гавриил, — так долго. Чего мне стоило найти тебя раньше? Все моя трусость. Моя гордыня.

— Не говори так, — просит Кроули, — пожалуйста.

— А как мне говорить? Я ведь опоздал. Ты снова выбрал не меня.

— Я… — Кроули снова нечего сказать.

— И ты опять несчастлив, — резюмирует Гавриил.

— Я счастлив, — врет ему Кроули. Гавриил смотрит в его глаза, но Кроули глаз не отводит. С кем угодно другим это бы сработало. Но не с ним.

— Однажды он скажет: я люблю тебя. И ты ответишь: я тоже, а сам, при этом, будешь его ненавидеть, — говорит Гавриил, — я мог бы сказать тебе: хотя бы тогда позови меня. Выбери меня. Но это же бесполезно. Просто подумай. Подумай, зачем тебе это?

— А тебе? Зачем это тебе?

— Потому что однажды я не смог тебя отговорить.

— И сейчас не сможешь, — говорит Кроули честно.

— Знаю. Но кем я буду, если не попробую?

****

Он ничего о тебе не знает. Он совершенно тебя не знает.

— Ангел, скажи, ты когда-нибудь слышал, что архангелов на небе было четверо? — спрашивает Кроули наутро, присоединяясь к читающему на веранде Азирафаэлю. Восходящее солнце подсвечивает его волосы золотом.

— Глупости, — отмахивается Азирафаэль небрежно, — ни один из архангелов бы не соблазнился речами Люцифера. Ты просто посмотри на них, и все станет ясно.

— Но ведь четвертого ты никогда не видел, — не сдается Кроули, опускаясь рядом с ним в плетеное кресло. Утро выглядит обманчиво мирным.

Кроули тоже выглядит мирным, спокойным и домашним. Будто он только-только проснулся и сразу отправился искать своего друга.

Азирафаэль и не догадывается, что Кроули вообще не спал сегодня.

Просто не мог.

— Все потому, что его и не существовало никогда, — отвечает Азирафаэль и снова прячется за своей книгой.

— Ясно, — говорит Кроули.

— Дорогой, если ты хочешь обсудить теоретическое допущение…

— Нет. Нет, я не хочу. Твоя точка зрения… довольно… скажем так, ты довольно радикален. Нет смысла обсуждать допущения, — Кроули откидывается на спинку своего кресла, наблюдая, как солнце поднимается над водой.

— Ты действительно веришь, что он существовал? — Азирафаэль обеспокоенно снимает очки.

— Нет. Я не верю, — говорит Кроули и не врет в кой-то веки. Он не верит. Он просто знает.

****

Азирафаэлю требуется неделя чтобы понять.

— Дорогой, мы можем поговорить? — Азирафаэль начинает очень осторожно. — Меня несколько смутила твоя реакция. Когда я сказал, что Гавриил хочет говорить обо мне, возможно, мне показалось, но ты… ты обиделся?

— Да, — Кроули пытается наконец быть честным.

Он скажет: я люблю тебя, и ты солжешь.

Он пытается быть честным, ради того ангела, что отдал людям свой меч. Того, что он встретил на стене Эдема. Того, что сумел его рассмешить и удивить. Того, что принес ему святую воду. Кроули верит, что тот ангел заслуживает честности. Верит, что он все еще где-то здесь, прячется под маской сволочизма, эгоизма и трусости.

— Позволь мне спросить: ты встречался с ним?

— Да, я недавно его видел.

— И ты расстроен этой встречей, — констатирует Азирафаэль.

— Да, — соглашается Кроули, хотя это и не был вопрос.

— И вы говорили с ним… не обо мне?

— Нет, в основном нет, — поправляется Кроули. Быть честным не так уж легко.

— Он… он сказал — ты не носишь нижнее белье. Он был уверен, что между нами возможно… возможна интимная жизнь. Он не удивился этому… Дорогой, я предположу то, что может тебя оскорбить, но прошу тебя, не обижайся…

— Мы с ним спали. Занимались сексом, — перебивает Кроули эту слишком длинную и путанную речь.

— О, — говорит Азирафаэль, — о. Что ж… ясно.

Он выглядит удивленным.

— Что тебе ясно, ангел? Мне вот ни черта не ясно.

— Я думаю, ад может быть довольно жестоким, если он дает такие поручения. Странно, что ничего такого не поручали в отношении меня, хотя… если подумать, то им до какого-то мелкого ангела…

— Что… ты думаешь… — Кроули действительно не понимает.

— Все в порядке, мальчик мой, я понимаю. Твое начальство сложно было игнорировать. Кроме того, они действительно рассчитывали скинуть с небес архангела, это должно быть был важный приказ…

— Это не… — начинает было объяснять Кроули, все-таки решивший быть честным. Он хочет сказать, что это не было никаким поручением. Что в аду такой чушью не занимаются. Что никто бы всерьез не поверил, что архангел падет из-за секса. Но тут Азирафаэль продолжает, как всегда безжалостно.

— Никогда бы не подумал, что он опустится до такого. Сам архангел Гавриил…

— Опустится? — переспрашивает Кроули опустошенно. Он смотрит Азирафаэлю в лицо и в упор не видит того ангела со стены Эдема.

Того, в которого он столько веков был влюблен.

— Ну да. Подумать только, плотские утехи, да еще с демоном, такая грязь и его белые крылья.

— Грязь? — снова спрашивает Кроули, и тут Азирафаэль наконец осознает с кем и о чем говорит.

— О, милый, я вовсе не имел в виду тебя. Конечно же нет. Ты, ты крайне чистый и ухоженный демон. Но остальные то нет. И он же не мог знать какой ты.

Азирафаэль не знает тебя.

— Я был ангелом когда-то, — вдруг признается Кроули, отчаянно надеясь достучаться до того, другого ангела, — и я знал его, будучи ангелом.

Азирафаэль коротко смеется.

— Но милый, мы все были ангелами. И многие друг друга знали. Не ждал же ты, что он… — Азирафаэль осекается, тревожно смотрит Кроули в лицо, — неужели он тебя узнал?

— Да, — кивает Кроули. Что-то странное происходит с горлом, его словно сжимают, — да, узнал.

«Я, что плачу? — думает он удивленно: по-настоящему плачу?».

С глазами тоже творится что-то действительно странное. Он не плакал ни разу в своей жизни, но это очень похоже на слезы. Кроули остается только радоваться своим темным очкам. Он магией убирает все следы, чтобы Азирафаэль не видел.

И вспоминает. Снова.

Я тебя знаю.

Я увидел прекраснейшего архангела.

Ты снова выбрал не меня.

Ты ошибаешься.

— Я ошибся, — соглашается Кроули вслух.

— Что? — переспрашивает удивленный Азирафаэль.

— Я ошибся, думая, что он меня не узнает, — поправляется Кроули, но это все еще правда. Он подозревает, что это, пожалуй, последняя правда, которую услышит от него Азирафаэль.

— Боже, ты же не собираешься… прошу оставь меня без подробностей… этого, — брезгливо тянет Азирафаэль.

Этого. Кроули уверен, что тот собирался сказать: грязи.

Он лжет ангелу с чистой совестью и холодным сердцем:

— Хотел сказать, что в конечном итоге это сыграло мне на руку. Я провернул все довольно быстро, — говорит он спокойно. Горло продолжает сжимать. Он хочет плакать, действительно хочет. Оплакивать свою первую любовь, от которой сам отказался, оплакать того прекрасного ангела, которого встретил в Эдеме.

И которого больше нет.

Совершенно точно нет.

— И чего он хотел сейчас? — неожиданно интересуется Азирафаэль. В голосе явственно звучат собственнические нотки.

Демон грязный, но отдавать ты его не собираешься, верно? Потому что он твой?

— Меня, — говорит Кроули, — он хотел меня. Но увы, на ад я больше не работаю и ничем таким заниматься не собираюсь.

— О, дорогой, — Азирафаэль прямо-таки сияет от его слов. И слышать это невыносимо.

— Ты постоянно зовешь меня: дорогой. Ты знаешь, что это обращение значит у людей? — Кроули совершенно сознательно задает этот вопрос. Он хочет получить ответ. Получить признание. Потому что, если это не ревность, то что это?

Черта с два ему кто-то ответит. Более того, два вечера с ним вообще не будут говорить.

****

– Ты безобразно пьян, – говорит ему Гавриил, сидящий напротив. Чёрт его знает, откуда он вообще тут появился и как давно здесь сидит.

Кроули трясет головой, но Гавриил никуда не пропадает, так и остается сидеть за его столом.

— Ты уснул прямо на столешнице, — Гавриил чем-то очень сильно недоволен, но Кроули понятия не имеет чем, — среди незнакомых людей. Что угодно могло произойти!

— У меня друг умер, — делится с ним Кроули, наполняя свой стакан, — лучший. И никто ничего не заметил. Даже я.

— Ты же обещал больше так не делать… какой ещё друг? Человек? Я могу устроить вам встречу, если он у нас, — с ходу предлагает Гавриил.

— Азира… Азззирро… Азрафэль, – наконец удаётся выговорить Кроули.

— Азирафаэль? Но он же… что ты вообще имеешь в виду?

— Говорю же: умер и никто не заметил. Когда это случилось? Когда?

— Кроули.

— Это все я, – мрачно говорит Кроули, – выполнял за меня дела… и вот, чем это кончилось? Где тот ангел восточных врат? Когда он стал… таким?

— Поверь мне, он всегда именно таким и был.

— Нет. Это все я, — спорит Кроули, – это я сделал.

— Умоляю, Рафаил, не все на свете происходит из-за тебя. И если бы ты… боже, Кроули!

Кроули, который как раз собирался снова уснуть прямо за столом, удивлённо поднимает непривычно лёгкую голову.

— Что ты… зачем ты…

— Ты в порядке? Ты говорил, что это не принесёт вреда, вот я и решился, — говорит Гавриил обеспокоенно. Кроули замечает глубокие тени у его глаз и новые морщинки на лбу.

— Ещё как принесёт! Я для чего тут пил весь вечер, чтобы в итоге остаться трезвым? — возмущается он не слишком-то искренне.

— Ты обещал, что больше так напиваться не будешь, – упрямо повторяет Гавриил.

— Обещал? Это другое! Мы тогда были парой! А сейчас… мой друг умер. Тебе не понять.

— Ну куда уж мне! Мне казалось, обещания надо выполнять независимо от того в каких мы отношениях состоим.

— Ты не понимаешь, — снова говорит Кроули, — я ведь любил его. Того, прежнего. А сейчас…

— Азирафаэль всегда был сволочью в достаточной степени. Ты просто закрывал на это глаза

— А сейчас он просто сволочь, — говорит Кроули горько, — от того ангела, что стоял на стене Эдема, похоже ничего не осталось.

— Он точно такой же, каким и был, поверь мне. Я вообще не понимаю… — Гавриил растирает виски, — вы же с ним не вместе… не в том смысле… Ты сам говоришь: ты его не узнаешь. Так почему нам…

— Нет, — быстро перебивает его Кроули. Слишком быстро, слишком боится сказать: да.

— Тебе же ведь даже не обязательно… тебе не нужно никуда переезжать, если ты не хочешь, пойми. Я найду для нас место… человеческое жилье.

— Нет. Это несправедливо. Неправильно.

— Он не воспринимает тебя, как партнера в этом смысле, пойми ты. Не удивляйся, если у него появится кто-то на стороне. Азирафаэль всегда любил чувственные наслаждения.

— Можно подумать тебе чувственные наслаждения не доставляли удовольствия, — хмуро говорит Кроули.

— Конечно, доставляли. Но я не собираюсь делить их с кем-то еще.

— А ты попробуй. Может понравится.

— Кроули.

— То, что ты мне предлагаешь, люди зовут: роман на стороне. Грязная интрижка. Двойная жизнь. И это нечестно по отношению…

— Да вы с ним даже не партнеры! — Гавриил повышает голос.

— К тебе, — тихо заканчивает Кроули. Гавриил беспомощно хватает воздух широкими глотками.

— Ко… ко мне? Теперь ты решил говорить о честности? Сейчас? Со мной? Лжешь ему, а мне говоришь о честности?

— Это не твое дело!

— Погоди. Да погоди же. Кроули! — Гавриил хватает его за локоть, удерживая, — Хочешь я… — Гавриил вдруг медлит какое-то время, отпускает его руку, снова растирает виски, — сам не верю, что я это предлагаю, — продолжает он удивленно, — но я действительно мог бы помочь. Ты ведь хочешь быть с ним… во всех смыслах этого слова? Что если я расскажу ему, кем ты был? Какой ты на самом деле? Это тебе поможет?

— Может быть это поможет, а может быть и нет. В любом случае, я не хочу, чтобы меня любили за мои прошлые деяния. За те, из прошлой жизни, — упрямо отказывается Кроули. Ему самому страшно насколько же заманчиво это звучит. Быть может Азирафаэль и правда взглянул бы на него по-новому. Иначе.

— Конечно же не хочешь. Ты вообще не хочешь, чтобы тебя любили. Тебе нравится страдать. Тебя все устраивает верно?

— Что ты несешь?

— Если любовь причиняет боль, значит это никакая не любовь, — заявляет Гавриил так пафосно, что Кроули хочет сломать стул о его шею.

— Скажи еще: долготерпит, милосердствует, не завидует…(1) Ванильное дерьмо. Ничего общего не имеет с реальностью. Что вообще можешь знать о… — тут Кроули осекается, понимая, что позволил своей злости говорить за себя.

— О, ну куда уж мне. Что вообще архангелы могут знать о любви? — спрашивает Гавриил, явно НАМЕКАЯ.

— О земной любви — ничего.

— Это называется не любовью. Это — нездоровые отношения. Абьюз.

— В книжках вычитал или документалки смотрел? — шипит Кроули.

— Увидел на практике. Уверен, веди я себя, как мудак, как манипулятор, ты быстро бы прибежал обратно, верно? Если бы я сейчас силой вытащил тебя из бара и трахнул у стены, ты быстро бы послал к черту и ваш общий домик и Азирафаэля. А стоит потом хорошенечко поныть, что я паду и вообще моя жизнь кончена по твоей между прочим вине, ты и предложение мне сделаешь!

— Думаешь, меня можно просто так вытащить из бара? Не боишься опалить свои белые перышки в адском огне? Давай, попробуй! Рискни, дорогуша!

— Я не хочу. Так — я не хочу. Я всегда мог так поступить, но я не хочу. Такие отношения мне не нужны, они не просто так называются: нездоровые.

— Тогда ты не можешь уверенно заявлять, что ты прав.

— Ты сам знаешь, что я прав. Потому ты и лжешь ему. Надеешься, что однажды он узнает правду, верно?

— Ты ничего не знаешь! — теперь Кроули повышает голос.

Гавриил качает головой.

— Напомнить, чем это кончится? Ты его возненавидишь. И в тот момент, когда он решится, когда признает наконец, что любит тебя, ты солжешь ему в ответ, что тоже любишь.

— Что… Да с чего ты вообще взял…

— Потому что я тебя знаю. Успел узнать за эти годы на земле. Ты будешь ложиться с ним в постель и ждать наказания, постоянно ждать наказания за свою ложь. Ненавидеть себя и его за то, что из-за него ты оказался запертым в клетке. Ты не создан для клетки. Потому и пал. Ты был создан, чтобы быть свободным

— Это все хрень собачья! Ни черта ты не знаешь! — кричит Кроули ему прямо в лицо.

— Ты уже его ненавидишь? — спрашивает Гавриил проницательно.

— Ты… ты… — теперь Кроули ловит ртом воздух. Почему-то он не способен солгать этим фиалковым глазам. Только не ему.

— Мне жаль, — говорит Гавриил мягко, и протягивает откуда-то стакан хрустальной воды, — вот. Я не должен был… я зашел слишком далеко.

— Ты, должно быть, тоже меня ненавидишь, — Кроули принимает стакан, пьет мелкими глотками, втайне надеясь, что вода святая, Гавриил по рассеянности взял ее с небес. И тогда решатся все их проблемы.

— Нет. Вовсе нет. Я не думаю, что ангелы по сути своей способны ощущать ненависть. Праведная злость — вот мой максимум.

— Так почему же ты просто не убьешь меня? Раз уж я такое чудовище? Сам говоришь, я намеренно, совершенно осознанно, собираюсь причинить боль твоему брату, такому же ангелу, как ты, не способному даже на ненависть?

— Знаешь, я понятия не имею, кто из нас — настоящее чудовище. Из нас троих, — отвечает ему Гавриил устало.

И на это Кроули опять нечего сказать.

****

Азирафаэль выглядит необычайно милым в последнее время. Но сегодня он мил даже больше привычного. Демонстративно не замечает, как их сосед никак не может завести машину, а у проходящей мимо их дома леди, неожиданно срывается с поводка всегда спокойный чау-чау.

Кроули, заподозривший неладное, без особого желания творит еще несколько пакостей, но и тут Азирафаэль молчит, не может только удержаться от неодобрительного взгляда.

И дома он чертовски обходителен: отодвигает для Кроули стул, предлагает попробовать самостоятельно испеченный пирог с ревенем, поддерживает разговор на всегда избегаемую им тему: что если демоны не отличаются от ангелов?

Это выглядит чертовски подозрительно. И чертовски знакомо.

— Ты опять говорил с Гавриилом? — спрашивает Кроули немного погодя, когда Азирафаэль покончит со своим пирогом, — ты всегда такой милый после общения с ним.

Можно даже подумать, что ты ревнуешь. Этого он вслух не произносит.

А еще не произносит то, что, если Азирафаэль признается, сам он признается, что солгал. И в реальности он творил звезды, а цветы он терпеть не может по другой причине.

— Нет, с чего ты взял, — привычно врет Азирафаэль, и Кроули снова ощущает отчаянье. Но не удивляется, вряд ли этот ангел сможет еще чем-то удивить его.

— Он мне сказал, — врет в ответ Кроули, — извинился, что так тебя задержал.

— О… я… точно, — Азирафаэль хлопает себя по лбу, — ну конечно! Как я мог забыть.

— И что же? Как поговорили? — спрашивает его Кроули, — он дал тебе какой-то совет? — продолжает он изображать осведомленность, — может быть по поводу моего нижнего белья? Или интимной стрижки, например?

— Кроули! — возмущается Азирафаэль, безуспешно изображая смущение.

Смущается он, ну конечно, можно подумать.

— Так что?

— Он сегодня был довольно… романтичным, — наконец, начинает Азирафаэль.

— О-о-о, романтичным, неужели. Пригласил тебя на ужин? Отодвинул стул? Поцеловал руку?

— Он сравнил тебя с фениксом, — сухо и резко отвечает Азирафаэль, и Кроули тут же бросает ерничать. Гавриил и на расстоянии умудряется его удивлять.

— Меня? С фениксом? — удивляется он, — потому что я рыжий?

— Потому что ты возрождаешься из пепла, — так же сухо продолжает Азирафаэль. Видно, что он ни собирался вообще говорить об этой встрече и уж тем более об этом разговоре.

— Я… что?

— Он сказал, что в обожаемых мной книгах не раз писали: невозможно удержать феникса. Это все равно, что пытаться сдержать огонь. Рано или поздно он…

— Возродится? — не выдержав нарочитого растягивания слов, удивленно предполагает Кроули.

— Сожжет все. В особенности тех, кто его держит. А сам, да, возродится из пепла. — Азирафаэль снова выглядит воинственно, взъерошено. А Кроули вспоминает.

Глянцевые, будто пластиковые орхидеи. Алые розы.

Меньше чем за секунду лепестки сворачиваются, сереют, осыпаются пеплом.

Ковер, покрытый золой, резкий запах дыма.

Золотое пламя отражается в фиалковых глазах.

Но ведь это не было. Этого никогда не было. Но он столько раз видел это во сне, и, пожалуй, не раз еще увидит: горящие цветы и Гавриил, стоящий рядом, наблюдающий, беспомощно и устало. И в фиалковых глазах отражается огонь.

Это — его наказание. Его плата за содеянное.

Он заслужил.

— Но я поставил его на место, — воинственно продолжает Азирафаэль, — так прямо и сказал: если ты считаешь, что я его запер — ошибаешься. Если так понравилось предаваться с демоном греху похоти, позвони ему. Или предложи лично. Кроули знает, что, если захочет, всегда волен уйти и предаваться плотским утехам с кем угодно и где угодно. Я его не держу.

— Что? Ты… так и сказал? — поражается Кроули.

— Именно. Сказал, что у тебя есть твоя старая квартира и без крыши над головой ты не останешься.

— Что? — снова переспрашивает Кроули.

Вообще-то он не знал, что, если захочет быть с кем-то еще, это именно ему нужно будет уйти. Вообще-то он оплатил этот коттедж, своими настоящими деньгами. И пусть деньги для него никогда не были проблемой, какого черта вообще? Разве такие вещи не нужно сначала обсудить?

— Ты… тебе не кажется, что это было несколько грубовато? — спрашивает Кроули имея в виду все сразу: и его ответ Гавриилу, и уверенность, что в случае проблем именно Кроули придется искать новое жилище. — Ты же ангел. И джентльмен.

— Не менее грубо, чем в завуалированных выражениях намекать, что я мешаю ему заниматься с тобой грязным сексом! Что, если не дать тебе секс, ты просто спалишь тут все!

— Уверен, что он имел в виду не это.

— Неужели? Вот и он… — здесь Азирафаэль почему-то останавливается.

— Что он, ангел? — мягко продолжает Кроули, так будто этот разговор совсем ничего не значит.

— Гордо заявил мне: ты не понимаешь, Азирафаэль, — Азирафаэльизображает высокомерный тон, очевидно считая, что похож на Гавриила, — ты никогда даже не старался его понять. И удалился.

Ты опять выбрал не меня.

— Ну он хотя бы был трезвым, — Кроули пожимает легкомысленно плечами, переводя все в шутку.

А потом, в своей комнате, украдкой достает телефон.

Он не знает, что ему написать:

Я не феникс, я лжец? Глупо.

Прости за сегодня? Еще глупее, его там и не было сегодня.

Я сохранил один из твоих букетов? Ах, если бы он сохранил.

Немного подумав, он пишет:

«Мне жаль, что я причинил тебе боль».

Ответ приходит мгновенно:

«Переживу. Не страшно».

«Просто, чтобы ты знал. Ты тоже был моей мечтой. Когда-то».

Ответ предсказуем:

«А потом ты выбрал другую мечту».

«А потом я вырос».

«Ты так извиняешься?»

«Хотел написать, что сохранил один из букетов».

«А ты сохранил?»

«Нет».

«А говоришь — вырос».

«Мне действительно жаль, что так вышло. Я хотел сказать: спасибо. Это было действительно классно».

Телефон не вибрирует какое-то время. Кроули предполагает, что сейчас получит очень длинный ответ. И он не ошибается.

«Пожалуйста. Знаешь, ты прав. Было хорошо. Ты был хорошим партнером. И любовником. И я тоже, не отрицай. Спасибо тебе за все. Мне тоже жаль, что так вышло. Ты прав: нужно расти. Хорошо, что не пришлось произносить это вслух, не уверен, что смог бы: отныне я больше тебя не жду. Если в будущем ты захочешь вернуть все, и я буду свободен, мы сможем попробовать. Но, повторюсь, больше я этого не жду. И я ничего не обещаю».

Кроули обреченно прижимает к груди телефон. Растягивается на кровати, как маленькая девочка подросток. Думает о фиалковых глазах. Думает сколько здесь правды. Что именно он ощущает, тот, кто написал это? Будь Кроули рядом, смог бы понять. Хорошо, что не пришлось говорить вслух, потому что Гавриил заслужил возможность спрятать свои чувства.

Кроули думает, что мог бы дать его номер Вельзевул, и, впервые улыбается.

Потом отвечает:

«Ок».

Немного погодя получает ответ:

«Учти, тебе придется очень постараться, чтобы меня завоевать, если захочешь вернуть все».

Кроули думает было написать в ответ, что он мастер завоеваний. Но это начинает походить на флирт, и потому он не отвечает.

Кроули засыпает, улыбаясь и сжимая в руке телефон.

Ему снятся мокрые цветы, которые никогда не горели и широкие надежные плечи. Ему снится, как Гавриила посылают на землю, охранять сад. Как он произносит:

— Это ты? — и в его голосе столько надежды.

Ему снится, как они проходят вместе весь этот земной путь и никогда не расстаются.

Он никогда не встречает Азирафаэля.

Кроули улыбается во сне.

Вошедший было Азирафаэль, тоже улыбнется, сотворит ему из воздуха плед, и выйдет неслышно, не желая прерывать приятный сон.

****

«Кончено, — думает Кроули, — на этот раз действительно все». Сложно привыкнуть к мысли, что Гавриил действительно больше не возникнет в его жизни.

Что никто не подкараулит Азирафаэля и не попросит о встрече. Что ничего и никогда больше не будет.

Кроули пишет Вельзевул смс с контактами и добавляет: «он отличный ангел. И любовник».

«У меня есть его номер, кретин, — отвечает она, и немного погодя пишет ему лаконичное, — спасибо».

Значит действительно все.

Кроули все чаще выбирается из дома, ощущая, как стены давят на него. Внутри дома — он задыхается.

Он хочет было взлететь над морем, но нельзя. За ложь нужно платить. И Кроули просто смотрит со своей скамейки на недосягаемые сейчас звезды.

Черт с ними со звездами, разве ангел того не стоит?

Ангел конечно же стоил того. Тот ангел, что стоял на стене с ним, бок о бок, наблюдая за рождением нового мира.

Тот ангел, что давно умер и сам не заметил этого.

Кроули запрещает себе об этом думать.

Он думает только о море. И небе. Небе, где другой ангел останется самим собой, потому что Кроули сумел отпустить его. Не позволил себе его сломать.

В один из вечеров Азирафаэль присоединяется к нему и спрашивает осторожно, исподволь.

— Что, если я действительно запер тебя?

— Это не так, Азирафаэль, — уверенно отвечает ему Кроули. Он совершенно точно знает, кто именно запер его здесь.

Он рад уже тому, что Гавриил все же ошибся и его ложь не зашла слишком далеко. Не превратилась в нечто непоправимое.

Гавриил, конечно же, не ошибся.

****

Это случается в один из ничем не примечательных вечеров, когда Кроули этого совершенно не ждет.

Он возвращается из Лондона, с покерной вечеринки, полностью довольный собой, расслабленный и совсем немного уставший. Эта усталость — приятная, свидетельство хорошо проделанной работы, и потому Кроули не спешит от нее избавляться. Он собирается отправится спать и проспать два дня минимум.

— Кроули! — Азирафаэль спускается по лестнице, — спасибо! Я не ожидал, совершенно не ожидал, как тебе только в голову пришло…

— Всегда пожалуйста, — отвечает Кроули несколько резковато. Он часто делает ангелу подарки и чего не ожидал он, так это то, что именно этот первый томик Диккенса вызовет у ангела такой бурный восторг. Это не единственный первый экземпляр, который он подарил.

Его подарки вызывают столько восторга в последнее время. За всем этим отчетливо ощущается вкус ревности.

Гавриил. Тень Гавриила за спиной Азирафаэля.

Да, он сказал, что не станет больше ждать. Вот только Азирафаэль об этом не знает, ему и не нужно знать.

— Мальчик мой, чем я могу отблагодарить тебя? — восклицает Азирафаэль. Его глаза сияют.

— Мне ничего не нужно, спасибо, — отвечает Кроули, который начинает злиться еще больше, — иначе что же это за подарок?

— Я был неправ, — вдруг признает Азирафаэль, и Кроули от неожиданности давится воздухом.

— Что, прости?

— Я был неправ. Я был груб с Гавриилом, он не заслужил такого. То есть, заслужил конечно же, он же пытался убить нас… но я был груб с ним отнюдь не из-за этого.

— Неужели? И что же было причиной? — Кроули пытается быть ироничным, пытается взять себя в руки.

Неужели в кой-то веки Азирафаэль решился быть честным с ним?

Быть честным самим с собой?

— Возможно, я ревновал? — Азирафаэль не смотрит на него.

— Что, прости?

— Это недостойно ангела, но я ревновал тебя, — говорит он твердо.

— Ревновал… меня? Демона?

— Он… Гавриил… решился сделать то, на что я так и не осмелился… — продолжает Азирафаэль.

— Что? Ты… о сексе?

— Нет. Нет, я не о плотских отношениях, я… я не очень-то умею… все это…

Кроули не спрашивает, что именно означает: все это. Он просто молча ждет, пока Азирафаэль закончит.

— Я научусь. Еще не поздно. У нас же есть все время мира, — говорит ему Азирафаэль, снова твердо. И смотрит в глаза.

Догорающие цветы.

Я больше тебя не жду.

Я не знаю, кто из нас настоящее чудовище.

Он запер тебя в клетке.

Пепел, пепел на полу, пепел в воздухе.

Вся его жизнь со вкусом пепла.

Уже поздно, Азирафаэль.

Но Кроули не собирается произносить это вслух. Он свой выбор сделал.

— Мне не нужен секс, — говорит он вместо этого, — я прекрасно могу обойтись и без него. Когда я согласился жить с тобой, я понимал, что ничего больше ты не предлагаешь. Я готов был двигаться в том темпе, что для тебя комфортен, но я…

Он действительно собирался сказать, что устал от лжи. Устал быть тем, кем видит его Азирафаэль. Грязным. Непрощаемым. Никогда не достигающим ангельского уровня.

Но Азирафаэль не дает ему закончить.

— Знаешь, я… ох… я так тебя люблю! — говорит он радостно.

Кроули медленно моргает.

«А я так на тебя зол, — думает он, — иногда я тебя просто ненавижу. И потому я постоянно тебя обманываю».

Раньше он действительно был убежден, что уж в этом он никогда не солжет. Что ж, время все расставляет по своим местам. Он вспоминает, в последний раз.

Огонь отражается в фиалковых глазах.

Однажды он скажет: я люблю тебя. И ты ответишь: я тоже.

А еще:

Мы — не друзья.

Ты демон, а я ангел.

То, как ему врали, вспоминает тоже. То, как ему не верили. Вспоминает все те мелочи в поведении Азирафаэля, а их и сейчас предостаточно. То, как он осуждает его за мелкие пакости людям. Как пренебрежительно поджимает губы, если слышит от Кроули то, что противоречит его идеям. То, каким он может быть высокомерным, недосягаемым. Не хуже Гавриила.

Тень Гавриила скрещивает руки на груди.

Ты был прав. Ты был чертовски прав, всегда. Каждую гребаную минуту.

Кроули снова моргает, отгоняя воспоминания о ясных фиалковых глазах. О честных глазах.

Ему не нужно время, что солгать.

— Я тоже, ангел, — говорит он легко, и, подняв бровь, смотрит, как Азирафаэль улыбается в ответ на его слова.

Самое восхитительное в том, чтобы лгать, это то, что рано или поздно правда все равно выйдет наружу.

И кто-то обязательно будет страдать.

****

(1) — «Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится.» — Новый завет, Первое послание к Коринфянам святого апостола Павла