Корабль в вечность (ЛП) [Франческа Хейг] (fb2) читать онлайн

Франческа Хейг Корабль в вечность

Пролог 

В конечном счете закончилось все огнем: пламя вырвалось из белого эпицентра. Взрыв раскрылся, как глаз. Я столько раз наблюдала его в видениях, что вспышка показалась возвращением домой.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Пенный след за кормой мгновенно исчезал — вода скрывала наши следы. Море всегда умело хранить секреты.

Барды часто исполняют одну песню о призраках. Я слышала ее еще в нашем с Заком детстве. Леонард и Ева тоже ее пели в день, когда мы с ними впервые встретились. В той песне мужчина душит свою возлюбленную, а потом его преследует ее призрак. И чтобы избавиться от преследования, мужчина переплывает реку, потому что для призраков вода — непреодолимый барьер.

Сидя на носу лодки, я понимала, что это не так, вода призраков не остановит.

Глава 1 

— Перестань смотреть на меня так, — сказала Палома.

— Как? — прикинулась я непонимающей и отвернулась к огню, прищурившись от дыма.

Нет смысла отрицать, конечно, я на нее пялилась. Почти все время не сводила глаз. Иногда я просыпалась, почти уверенная, что она исчезла — что в реальности вообще не приезжала, а была лишь иллюзорным образом, порожденным нашей мечтой о Далеком крае.

Но она действительно приехала: бледная, словно видимая сквозь туман. Не светленькая наподобие Криспина или Эльзы с их золотистыми прядями и розовой кожей. Волосы Паломы были настолько лишенными пигмента, что казались серыми, как плавник — словно на наш берег ее вынесли волны, а не доставила «Розалинда». Ее кожа оттенком напоминала выбеленную солому, а глаза были светло-голубыми, почти бесцветными.

— Как будто я привидение, — отозвалась Палома и наклонилась вперед поворошить костер.

Я перехватила ее взгляд:

— Прости.

Она лишь отмахнулась.

— Ты не виновата. Вы все так смотрите.

Чистая правда. За считанные дни, проведенные на борту «Розалинды», я успела заметить, что даже моряки, которые путешествовали в обществе Паломы несколько месяцев, замолкали, когда она проходила мимо по палубе, и искоса следили за ней. Зои с Дудочником тоже на нее пялились. А когда мы покинули корабль и направились вглубь континента к Нью-Хобарту, я поймала себя на том, что наблюдаю за ней постоянно. Живое воплощение двух мифов: гостья из Далекого края, и вдобавок человек без близнеца. И то и другое настолько не укладывалось в голове, что порой было странно видеть, как Палома ковыряет в зубах, вытаскивая застрявшие рыбьи косточки, или подрезает ножичком ногти. Она делала обычные рутинные вещи, но я оказалась не готова принять ее реальное существование.

— Нам просто любопытно, — призналась я.

— Понимаю, — кивнула Палома. С ее акцентом знакомые слова звучали как иностранные.

Ее тоже снедало любопытство. Пока мы беседовали, она не сводила глаз с Дудочника и Зои. Сидя неподалеку от костра, они ставили заплатку на флягу для воды с помощью клея из сосновой смолы, которую Зои топила над огнем, пока ею не пропахла вся поляна. Вот Зои распластала кожаную флягу на земле, а Дудочник принялся приклеивать заплатку. Палома смотрела и смотрела.

— Когда вижу их вместе, — кивнула она на Дудочника и Зои, — они кажутся мне ожившими персонажами баллады. Персонажами древней истории, такой древней, что нет возможности отделить быль от вымысла.

Мы вдвоем сидели на земле у костра и смотрели друг на друга словно через водораздел, еще более широкий, чем море, разделявшее родные нам земли. Девушка без близнеца и девушка с близнецом — друг для друга мы были персонажами мифов наших народов.

Первые дни путешествия вглубь континента выдались тяжелыми; на горных перевалах лежал толстый слой снега, который по мере спуска превращался в серую слякоть.

Теперь Позвоночный хребет остался позади, снег сошел. С каждым днем светало все раньше, а вечером солнце часами висело на горизонте, словно не желая садиться, пока наконец не сползало за горы, оставляя за собой алую пелену. Наступала весна.

В детстве я всегда ждала ее прихода. Весна означала конец холодам и ежегодным затоплениям низинных полей. Весна означала приближение лета, и я предвкушала, как скоро мы с Заком будем плавать в реке и часами пропадать на улице, подальше от бдительных взглядов родителей.

Но теперь столько всего изменилось, да так быстро. Резервуары. Бомба. Далекий край. Палома. Первые признаки весны — распускающиеся полевые цветы, колючие ростки чертополоха — приносили с собой только страх перед будущим.

Палома по-прежнему наблюдала за Зои и Дудочником.

— Моя бабушка утверждала, что видела близнецов, — призналась она.

— В Далеком краю? — уточнила я.

— Наша страна называется не так, — рявкнула Палома. Она уже не в первый раз меня поправляла, и я знала, что следует говорить «Независимые острова». Но очень сложно привыкнуть к новому названию, когда всю жизнь использовала совсем другое. — Короче, — продолжила она, — у нас уже несколько столетий не рождались близнецы. Разве что на отдаленных северных островах, куда наши поисковые экспедиции добрались лет сто назад, так что тамошние жители начали получать лечение только тогда. Вот они еще помнят близнецов. Моя бабушка родилась на севере и рассказывала, что у ее матери был близнец. Но я не знаю, правда ли это. — Палома пожала плечами. — Бабушка всегда любила присочинить.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

На юго-восток к Нью-Хобарту мы отправились вчетвером: я, Дудочник, Зои и Палома. Томас и его команда остались на побережье с «Розалиндой», чтобы завершить ремонт и надежно спрятать корабль от патрулей Синедриона.

Каждый вечер, сидя вокруг костра, мы несли Паломе свои вопросы, словно подношения. Она отвечала, но лишь по мере возможности. Так на вопрос о том, как именно удалось прекратить рождение близнецов, последовало беспомощное пожатие плечами.

— Я не знаю в подробностях, как это работает, — сказала она. — Лечением занимаются врачи. Больше никому не дозволено. Врачи приходят и колют лекарство: прививка делается в первые дни жизни, а на тех островах, где радиационный фон сильнее, в двенадцать лет укол повторяют. И вот они мы... — Она бросила взгляд на свою правую ногу, отсутствующую ниже колена. — Все и каждый с каким-то дефектом. Больше никаких близнецов. Но и никого вроде тебя. — Она указала на Зои.

Всякий раз при взгляде на Зои, на ее совершенное тело альфы, глаза Паломы светились любопытством. Как узнали жители Далекого края и Ковчега, за отсутствие близнецов нужно платить высокую цену: без них мутационные последствия взрыва затронут каждого. Никому не достанется полностью здоровых тел, столь ценимых альфами.

Палома говорила о врачах из Далекого края так же, как многие мои земляки о Синедрионе: одновременно восторженно и боязливо.

— У нас нет центрального правительства — только собрание представителей из советов разных островов. Но все острова получают лекарства от врачей с Черноводного. И, думаю, врачей слушается даже Конфедерация. Ведь именно они остановили эпидемию близнецовости и не позволяют ей возобновиться.

— А машины? — спросил Дудочник. — Электричество у вас есть?

Палома покачала головой.

— У нас тоже были чистки, как и здесь у вас. — Мы рассказали ей о нашем табу, о страхе, порожденном взрывом наравне с мутациями. Мы мало знали о взрыве, но в одном не сомневались: его вызвали машины. Те из них, что уцелели после взрыва, были уничтожены во время чисток. Даже теперь, четыреста лет спустя, люди сторонились любых останков машин времени До. — У нас это называлось «очищение». Ликвидировали все машины, непригодные для лечения людей и службы им — таков был закон. Большинство машин вывела из строя бомба, многие перестали работать без источников питания. Им требовалось топливо, которого у нас нет. Раньше люди добывали топливо из-под земли, что-то вроде нефти. Но бомба... — Палома повела плечами и развела руками. — Все, что могло гореть, сгорело. Нефтяные поля пылали больше восьми лет. На севере Черноводного находится угольный разрез, так там, говорят, пласты под землей горели лет пятьдесят, и их никак не могли потушить.

— А как обстоят дела теперь?

— Машин осталось совсем мало. Средства связи перестали работать уже довольно давно. Может, Конфедерация не сочла нужным поддерживать их на ходу после веков отправки безответных сообщений в пустоту. Единственные, кто до сих пор пользуется машинами — это врачи. Чтобы изготавливать, например, вот такие вещи. — Она кивнула на свой протез. — И для борьбы с эпидемиями, которые случаются почти каждую зиму.

— Сколько же людей живет в Далеком краю? — спросила Зои.

— Включая Северные острова? Ну, примерно миллион. Сложно сосчитать всех. Как я уже говорила, островов в Конфедерации сотни, и некоторые из них в днях пути от Черноводного, а от Северных островов до Южного архипелага несколько недель плавания.

Она потянула наше общее одеяло чуть на себя и наклонилась, чтобы отстегнуть протез. Он с щелчком отвалился. Штанина Паломы была закатана до колена, из кожи, словно металлическая кость, торчал штырь, на который крепился протез. Вокруг штыря виднелись шрамы, но не грубые, как боевые рубцы на руке Дудочника, а аккуратные розовые линии на белой коже. Культя же была столь гладкой, что вряд ли я бы почувствовала неровность, проведя по ней пальцем. При этой мысли я вспомнила Кипа и то, как искусно замаскировали его шрам, так что даже мои любопытные руки на него не наткнулись.

Первые несколько раз, когда Палома отстегивала искусственную ногу и клала на землю рядом с собой, мне было не по себе. Мне доводилось видеть отрубленные конечности, и при виде ноги на земле я морщилась, вспоминая битву на Острове и кучу тел в снегу у стен Нью-Хобарта. Но протез выглядел искусственным и безликим: ни крови, ни волос, ни ногтей. Только ровная гладкая поверхность.

Палома заметила, что я на него смотрю.

— Можешь потрогать. Я не возражаю.

Я наклонилась и взяла протез. Цвета человеческой кожи, на ощупь он оказался твердым и холодным. И более легким, чем настоящая плоть.

— Его больно носить? — спросила я, глядя на стальной штырь в ее колене.

— Нет, — покачала головой Палома. — Поначалу, когда протез подгоняли, нога болела. Операция была сложной. Родители отвезли меня на Черноводный остров, где живут врачи. Рискованно, но оно того стоило. Теперь мне гораздо легче ходить. Старый протез, который приходилось пристегивать ремнями, жутко натирал. До язв здесь... — Она коснулась культи.

Было странно держать в руках ее конечность. Если я брошу протез в огонь, Палома ничего не почувствует. Он в меньшей степени часть ее тела, чем Зак — часть моего.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Той ночью мне приснился Зак. Он стоял передо мной. Было темно, почти ничего не видно, поэтому я дотронулась до его лица. Проведя большим пальцем по лбу, я нащупала ожог: горячий и набухший влагой волдырь ровно на том же месте, где находилось мое собственное клеймо. Я ощутила запах жженой плоти.

— Больно, — пожаловался Зак, морщась от моего прикосновения.

— Знаю, — сказала я.

И проснулась, прижимая руку к заклейменному лбу, к розоватому рубцу шрама.

Я все еще помнила, как больно мне было в тот день, когда Зак обманом заставил меня признаться, что я омега, а потом наблюдал, как меня клеймят. За двадцать с лишним лет жизни я испытала много разных видов боли. Ожог имеет особенную остроту, от него старается отшатнуться все тело, непроизвольно, совсем как отдергиваешь палец, случайно коснувшись раскаленной жаровни. Вспоминая о том дне, я словно наяву чувствую руку советника на своей шее: он удерживал меня на месте, пока прижимал тавро к моему лбу.

Наутро пустившись в путь, я думала о Заке и о клейме из моего сна у него на лбу. Оно казалось абсолютно реальным, под кончиками моих пальцев была обожженная кожа.

— По крайней мере это лучше, чем твои обычные кошмары, — сказала Зои, когда я поведала ей о своем сне. — Заклейменный Зак куда безобидней конца света.

Я усмехнулась, но знала, что эти два явления связаны: заклейменное лицо Зака и взрыв, который он пытается повторить.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

В рассказах Паломы о Далеком крае было много необычного. Люди без близнецов. Россыпь островов, растянутая на сотни миль. Таинственные врачи и их лекарства. Только одно нам было хорошо знакомо: взрыв.

Палома называла его «бомбой», но говорила о ней точно так же, как говорили о взрыве здесь: те же паузы, те же пропуски, где не хватало слов, чтобы описать то невероятное пламя.

— У нас смерть нес не только огонь, — рассказывала она. — Скорее, разрушительная сила. Целые острова просто исчезли, бомба размолотила их в пыль. Мама показывала старую карту, и на ней я видела кучу островов, которых больше нет. Бомба превратила ту карту в предание, в искусные рисунки, ничего не значащие в нашем сожженном мире. — А потом пришла большая волна, такая высоченная, что все подчистую смыла с недобитых бомбой плоских островов. На них ровно ничего не осталось. — Палома медленно выдохнула. — Только представьте: люди каким-то образом пережили бомбу, уже думали, что теперь все нормализуется, и вдруг увидели, что на них надвигается стена воды.

Несколько секунд она помолчала, а потом продолжила:

— Но кого-то не убили ни огонь, ни вода. Совсем немногих. И еще долгие годы выживать было крайне сложно. Дело не только в темноте и недостатке пищи — все дети тяжело болели. Даже если они не умирали вскоре после рождения, то едва могли ходить, им было не по силам заниматься земледелием или рыбной ловлей. Да и вся рыба подохла. Месяцами после бомбы и большой волны на берег выбрасывало груды дохлятины. Они гнили на пляжах и в мелких лагунах. — Палома усмехнулась. — Забавно, что во всех свидетельствах, дошедших до наших дней, упоминается эта нестерпимая рыбная вонь. Казалось бы, ну уж после бомбы, большой волны и прочих бед неприятный запах можно не принимать во внимание, но нет, на него хором жалуются очевидцы того времени.

Дальше Палома поведала нам о том, как в окрестных водах снова начала появляться рыба, но с изменениями. Шишкообразные наросты, лишние плавники и глаза. Полосатая или яркая расцветка из-за взрыва поблекла, словно даже в толще воды рыб обесцветила яркая вспышка.

На земле тоже рождались странные дети, их искаженные тела пугали родителей. Младенцы выглядели сформированными наполовину и почти не выживали. Потом началось то, что Палома называла эпидемией близнецовости: здоровые безупречные дети рождались в паре с несущими на себе бремя мутаций. Вместе рождались и вместе умирали.

— Поначалу никто не мог в это поверить, даже убеждаясь на опыте, — сказала Палома. — Все исследования врачей не приносили досконального понимания, как эта связь работает. Но эпидемия продлилась только несколько поколений. Потом врачи наконец нашли способ предотвратить рождение близнецов, и эпидемия закончилась. — Она развела руками. — Финита.

Одно-единственное слово, такое простое, чтобы описать конец всему, что знали в своей жизни мы.

Вечерами допоздна продолжался обмен историями: мы рассказывали о мертвых землях на востоке, где ничего не растет и не движется, кроме ящериц да клочьев пепла, а Палома – о «зоне поражения», расположенной к юго-востоку от Черноводного, где исчезло большинство островов.

— И даже птицы больше не приземляются на уцелевшие там скалы, — сказала она. — На Южном архипелаге, расположенном близко к зоне поражения, мутации хуже, чем на всех остальных островах. Некоторые люди там не могут иметь детей даже после уколов.

— А ты там бывала? — поинтересовалась Зои. — В зоне поражения?

Палома покачала головой.

— Нет, но рыболовецкое судно, на котором служил мой папа, однажды туда заплыло, гонясь за моржом. В тамошней воде не водилось никакой рыбы, а на ее поверхности блестела маслянистая пленка. Моряки гребли вдоль берега несколько часов, желая просто посмотреть. На юге острова они увидели гигантский кратер шириной в несколько миль. Папа сказал, что это, возможно, высохшее озеро или воронка от бомбы. Земля была покрыта серым песком. Папа привез горстку того песка в банке, чтобы показать нам. Мама заставила выбросить страшный сувенир. Но я позже ночью прокралась к мусорному баку и достала банку. И в песке нашла зуб и крошечные кусочки чего-то твердого — может, камня, а может, костей.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Хотя Палома всегда понижала голос, заводя речь о зоне поражения, о большой волне и об огне, взрыв в ее рассказах представал событием из далекого прошлого. Спустя шесть дней пути с побережья в сторону Нью-Хобарта Палома по-прежнему не принимала всерьез наши предупреждения о зловредных заправилах Синедриона и взрывной машине, которую они извлекли из Ковчега.

— Она до сих пор не поняла, — сказала я Дудочнику и Зои. Мы шептались, отсев от костра, где отдыхала Палома. — Вчера снова спросила об этом же. По-прежнему хочет договориться о встрече с Синедрионом.

Зои закатила глаза.

— Может завязать на себе бантик, если хочет преподнести этим убийцам Далекий край на блюдечке.

В кустах за спиной Зои что-то зашуршало, она вскочила и занесла нож. Дудочник тоже пришел в движение: оттолкнул меня за дерево и занял боевую стойку бок о бок с сестрой.

Палома ойкнула и подняла руки, выходя из-под сени деревьев.

Зои отступила, убрав нож обратно на пояс.

— Ты лучше не подкрадывайся так, — тихо посоветовала она. — Вряд ли ты проделала такой долгий путь по морю, чтобы напороться на клинок.

— Я слышала, о чем вы тут говорили, — сказала Палома. Она храбро вздернула подбородок, но руки сжала в кулаки, видимо, сдерживая дрожь. — Я не идиотка.

— Никто и не говорит, что ты идиотка, — возразила Зои. — Но ты должна понять, с кем имеешь дело.

— Я не боюсь вашего Синедриона, — уперлась Палома.

— А стоило бы, — заметил Дудочник.

— Позвольте мне с ними встретиться, — настаивала Палома. — Если я объясню вашим властям условия торговли, которые желает обсудить Конфедерация, они увидят свою выгоду.

— Ты не слушаешь, — сказала Зои. — Синедрион...

— Я эмиссар, — перебила ее Палома, возвысив голос. — Уполномоченный Конфедерацией установить связи и обсудить условия торговли и сотрудничества. Я посол в мирной экспедиции.

— Но здесь тебя в таком качестве не примут, — вступила я. — Для Синедриона ты враг. Альфы устроят на тебя охоту.

Я знала Зака с рождения, но все равно боялась того, кем он стал. И видела, как он боялся возглавлявшей Синедрион Воительницы. Вместе, зная, как произвести взрыв, они не пощадят Далекий край. И в пламени, которое является мне в видениях, нет никаких «если», «авось» и «возможно». Оно настоящее, и оно приближается.

Я не ожидала, что Палома может побледнеть еще сильнее, но теперь ее губы посинели, а веснушки явственнее проступили на коже.

Дудочник бросил кинжал на землю, снял рубаху и кинул ее туда же.

— Смотри, — сказал он, поворачиваясь к Паломе спиной. Своей единственной рукой он указал куда-то за левое плечо.

Там, на смуглой коже ниже лопатки, виднелось несколько белых горизонтальных рубцов. Я видела их и раньше, ведь мы много месяцев путешествовали вместе и вместе же мылись в ручьях, но на Дудочнике столько отметин, что конкретно эти мое внимание не привлекли. Я смотрела на его спину вместе с Паломой: эти шрамы не походили на боевые на руке или на порезы и царапины на лице. Они были давними и, в отличие от кривой зарубки на плече, выглядели ровными и аккуратными, располагаясь параллельно друг другу.

— Меня отхлестали кнутом, когда мне было восемь, — пояснил Дудочник. — Через нашу деревню проходил патруль, а мы с Зои и другими детьми как раз играли на улице. Была такая песенка, которую мы то и дело пели: «Джек был смел, Джек был храбр...»

— «...Джек уплыл в Далекий край», — хором с ним закончила Зои.

— Просто детская песенка, — продолжил Дудочник, — но солдаты ее услышали и решили устроить показательную порку. Конечно же, они выбрали меня. Даже на востоке в те времена, когда близнецов не спешили разлучать, для порки всегда выбирали омегу. Я получил десять ударов.

Я заметила, как Зои стиснула зубы, вспоминая об их общей боли.

— И всего-то за упоминание Далекого края в детской песенке, — подчеркнул Дудочник. Он поднял рубаху и снова надел ее, не спуская глаз с Паломы. — Если Синедрион найдет Далекий край, пощады не ждите. Ты что, правда думаешь, что они оставят твою родину в покое, услышав про ваши чудо-лекарства?

— Ты не знаешь, каковы они, — поддержала брата Зои, говоря с несвойственной ей мягкостью и подходя ближе к Паломе. — Неважно, что ты сделаешь, какие блага им предложишь — само существование Далекого края они рассматривают как угрозу себе.

Зои была права. Далекий край воплощал в себе все, чего боялись альфы. Я видела, какое отвращение им внушают наши мутации — в меня не раз плевали, крича в спину: «Уродка! Отрава». Наверняка альфы будут сражаться до последнего, защищая свои совершенные тела. Они правили, потому что считали себя лучше нас, омег. Ну еще бы, ведь они идеальны, а мы — их искалеченные отражения в кривом зеркале. Именно такими они нас видели. Если убрать эту разницу, лишить альф здоровых тел, подорвется сама основа выстроенной ими государственности. Они этого не потерпят, особенно сейчас, когда научились сокращать риски фатальной связи между близнецами, помещая омег в резервуары, где те обречены без сознания плавать в жидкости до конца дней своих, пока альфы живут на воле в полное удовольствие.

— Даже если бы мы завтра посадили тебя на корабль и Далекий край отказался бы от мысли нам помогать: не поделился бы лекарствами, не стал бы заново пытаться нас найти, — продолжила Зои, — Синедрион продолжил бы вас искать. В Ковчеге обнаружено послание из Далекого края. Альфы знают, что он существует и что там придумали, как покончить с близнецами. Мы вас нашли. Рано или поздно они тоже до вас доберутся. И всех вас уничтожат.

Палома планировала когда-нибудь вернуться в родные края с новостями, с посланием. А какое послание передать ей в сложившихся обстоятельствах при возможности отправить ее домой? Единственно важным казалось сейчас предупреждение Ксандера: «Вечный огонь».

— Даже будь у нас корабль, подходящий для такого дальнего путешествия, — сказал Дудочник, — не получится отвезти тебя обратно и предупредить Далекий край, пока не наладится погода. Ты же на себе испытала, какими бывают шторма.

Я заметила, что Палома сжала губы. Она никогда не говорила о шторме, едва не потопившем «Розалинду». Но я видела обломанный нос и пробоины в бортах и знала, что спутник Паломы погиб, как и двое матросов Томаса. Имелась веская причина, по которой мы так долго не могли найти Далекий край: море немилосердно. Девушка Зои, Лючия, тоже погибла во время шторма несколько лет назад.

Дудочник безжалостно продолжал:

— Я уж не говорю о ледяных торосах на севере. А весной подует встречный северный ветер и затруднит нам путь. Лучше всего пускаться в плаванье в начале лета.

— Заставить тебя остаться мы не можем, — добавила я. — Как и заставить нам помогать. Если решишь уехать, мы постараемся защитить тебя до тех пор, пока не подготовим корабль. Никто не станет тебя винить, если захочешь вернуться домой и забыть обо всем, что здесь узнала.

— Реши я сбежать, — с хрипотцой в голосе сказала Палома, — это ничего не изменит. Нас было сорок человек на корабле, когда на горизонте показалась мачта «Розалинды». Меня и Калеба назначили эмиссарами, но наш капитан и команда знают, где вы находитесь. Томас дал им координаты. Конфедерация отправит корабли. — Она сглотнула, но потом продолжила: — Мы два дня стояли на якоре борт о борт с «Розалиндой», пока ее команда пополняла запасы воды из озера на скалистом выступе неподалеку, и Томас успел рассказать нам, как вы живете: близнецы, Синедрион, омеги. Мой капитан Ру и ее команда доложат об услышанном Конфедерации.

Мачта «Розалинды», замеченная на горизонте среди необитаемых унылых островов. Карты и рассказы, которыми обменивались на каменистом берегу. Такая малость, чтобы изменить мир. Но эту малость уже не отменить.

— Нашим придется подождать, пока растает лед, — сказала Палома, — прежде чем удастся послать корабли на юг. Но они придут, и весенние северные ветра для них будут попутными, а не встречными. Они придут. Один корабль или целый флот. Может, сорок человек, а может, сотни. Пусть доберутся сюда не все, но мои сограждане так просто вас не оставят, теперь доподлинно зная, что здесь есть жизнь.

Долгое время это было фантазией: что к нашим берегам причалят корабли из Далекого края. Теперь былая мечта казалась кошмаром. Они придут к нам, а их мир сгорит.

— Но с чего бы твоим согражданам так не терпелось сюда явиться? — спросила я.

Палома потупилась и покачала головой.

— Вы полагали, что мы сможем вам помочь. Отчасти вы правы — многие наши знания и умения могли бы вам пригодиться. Но у нас не рай на земле, а куча своих бед. Эпидемии каждый год. Бандиты, которые грабят селян на отдаленных островах. Пираты на море. Неурожаи, особенно на островах, близких к зоне поражения. — Она подняла на меня глаза. — Ты правда думала, что мы год за годом посылали разведывательные корабли, потому что хотим помочь вам? — Помолчав, она тихо добавила: — Мы надеялись, что у вас есть ответы, которых нет у нас. Мы сами ищем помощи.

Глава 2 

Зои фыркнула:

— Если ищешь помощи, могла бы не утруждаться таким долгим путешествием в нашу сторону. Для Далекого края здесь нет ничего, кроме беды.

— Перестань уже называть мою родину Далеким краем! — заорала Палома. — Заруби себе на носу — Независимые острова! И это вовсе не та страна, которую вы себе напридумывали. Речь идет о настоящих людях, кого я знала всю жизнь: о моих родителях, сестренках, моих друзьях. И о многих-многих других. О миллионе человек. А вы говорите, что они все сгорят из-за того, что мы можем вам предложить. Вместо дружбы и сотрудничества по нам снова жахнут бомбой. — Она резко вдохнула. — Моя страна не имеет ничего общего с вашим Далеким краем. Она не вымышленная, а реальная. И там живут реальные люди.

Такова правда: после всех наших надежд и мечтаний оказалось, что Далекого края не существует. Нет такого места, где, как рисовало воображение, жизнь легка и приятна и есть ответы на все наши вопросы, только руку протяни. Вместо страны фантазий мы нашли Независимые острова, суровые земли, где выживание дается тяжкими усилиями. И эти земли могут уничтожить до того, как кто-либо из нас вообще их увидит.

Я посмотрела на Палому. Она щурилась от ветра, который задувал волосы ей в глаза. Блеклые ресницы словно запорошило снегом. Она стояла, скрестив руки и теребя пальцами рукава.

Я думала о ней, как о воплощении целой страны, приписывала ей способность изменить что угодно. Но глядя, как она ежится на ветру, я вдруг поняла, что передо мной просто напуганная девушка, оторванная от дома.

Вечером у костра, когда все мы успокоились, Палома снова начала рассказывать о Далеком крае. В смысле, о Независимых островах. Она описывала диковинных моржей — огромных морских зверей, на которых охотились из-за толстой прослойки подкожного жира. Мол, они шустрые в воде, но жутко неповоротливы на суше. Палома взяла палочку и нарисовала на песчаной земле нечто длинное, толстое, с усами и плавниками.

— Они и в жизни выглядят забавно, — усмехнулась она, — даже без моих каляк.

Затем стерла рисунок протезом.

Палома рассказывала и про других животных: оленей — похожих на коров, но с большими ветвистыми рогами, белоснежных песцов и альбатросов, таких огромных птиц, что размах их крыльев длиною с лодку.

— Считается, что альбатросы приносят неудачу, — понизила голос Палома, — но я не знаю, почему. Мне нравится за ними наблюдать, когда они возвращаются после зимовки на Южном архипелаге.

Я посмотрела в пустое ночное небо, затянутое серыми тучами. После того как орущие чайки остались на побережье, единственными птицами, которых мы видели по пути, были вороны с их черными клювами и равнодушными глазами. Возможно, до взрыва альбатросы летали и здесь.

Рассказы Паломы открывали нам новый мир — ждущий и манящий. Она спешила нам о нем поведать, наклоняясь к костру и часто сыпля словами, а мы спешили услышать. Мне хотелось вцепиться в каждое слово, убрать за пазуху. Очень жаль, что под рукой не было бумаги и чернил, чтобы все это записать. Меня не оставляло чувство, что рассказы Паломы — это последнее свидетельство, перечисление всего, что она рискует потерять.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Я думала, что общие для всех провидцев видения, в которых буйствует всепожирающий огонь, не могут стать хуже. Но по мере того как от Паломы я узнавала все больше и больше о Независимых островах, мои кошмары приобретали новый пугающий окрас.

Палома знала, кто я такая. Знала еще до нашей встречи; должно быть, Зои успела ей рассказать, что я провидица, и что это означает. Но одно дело знать понаслышке, а другое — своими глазами пронаблюдать, что происходит, когда меня посещает видение.

Это случилось в первую же ночь на берегу. Мы сидели вокруг костра, разложив на песке бумаги, и Палома показывала нам карту Независимых островов. Архипелаг располагался так далеко к северо-западу от нас, что наши чертежи были бесполезны. Палома положила свою карту рядом с теми, что принес Томас, а затем, чтобы обозначить расстояние, отодвинула почти на метр. Обнажившийся песок между ними — смертельно опасное море. Чтобы осмыслить, насколько далеки от нас Независимые острова, понадобятся новые карты, новый масштаб.

Палома как раз говорила, и тут мне явился взрыв: в голове вспыхнули языки пламени, а раскаленный жар остановил время. Только беспредельный огонь, больше ничего не существовало, не могло существовать.

Когда меня перестало трясти и вернулось зрение, Зои ругалась, пытаясь потушить занявшийся край карты, которую я уронила на угли. Палома молчала и, сведя брови, смотрела на меня.

Следующие несколько дней я пыталась ей объяснить, как работают видения и что я не способна читать будущее наподобие книги. Будущее недоступно, как незаполненный четкими контурами промежуток между нашими картами и картами Паломы. Мне показывались лишь фрагменты того, что еще не случилось. Во сне или бодрствуя, я не управляла видениями; они всегда являлись неожиданно, вырывая меня из настоящего и ненадолго забрасывая в будущее, которое наступит неизвестно когда. Если я спала, видения было сложно отличить от обычных снов — поди разберись, что меня всполошило: страшное предзнаменование или просто кошмар.

Порой случались полезные видения, которые предупреждали или давали подсказки, хотя очень редко четкие. Но большинство видений было о взрыве. И они стали намного ужасней после обнаружения Ковчега с его содержимым. Теперь, когда выяснилось, что Синедрион нашел взрывной механизм времен До и готовился его использовать против Далекого края, пламя в моей голове пылало все настойчивее.

Я не стала говорить Паломе, до чего видения в конце концов доводят провидцев. Лючия почти сошла с ума раньше, чем утонула; мозг Ксандера казался темной комнатой, освещенной лишь сполохами огня.

Паломе я об этом говорить не стала. Но довольно скоро ей представился случай посмотреть, как видения о взрыве лишают меня дара речи. Как языки пламени заставляют меня трястись. Как мои глаза закатываются, словно ищут в небе огонь. Я чувствовала на себе взгляд Паломы из-за прядей белых волос.

Я сама пристально следила за собой. Иногда мне казалось, что только в двух вещах я могу быть полностью уверена: во взрыве и в своем безумии. Знать бы, что наступит первым.

— Ты это видела? — спросила меня Палома, подвигаясь ближе ко мне у огня через несколько дней с начала пути. — Ты видела, как бомбят мой дом?

Невозможно было ей солгать, ведь я действительно видела огонь и рушащийся мир.

В результате отношение Паломы ко мне изменилось. Мы все говорили ей, что произойдет, если Синедрион отыщет Далекий край, но именно я видела, как горит ее родина, и поэтому не стала ее винить, когда на следующий день она решила разделить одеяло с Зои, а не со мной, и торопливо опускала глаза, встретив мой взгляд поверх костра.

Впервые я заметила происходящее между Зои и Паломой как-то утром: Зои без спроса взяла протез с земли у одеяла Паломы и помедлила, прежде чем передала хозяйке. Я чуть было не пропустила эту сцену, длившуюся с пару секунд. Обычно решительные руки Зои чуть задержались на протезе, и ее пальцы, умеющие так стремительно нанести смертельный удар, мягко сжали искусственную плоть.

После этого я стала к ним приглядываться и обнаружила, что, наблюдая за Дудочником и Зои, Палома смотрит не на слаженность их движений, больше нет — на Дудочника она вообще не смотрит.

Это выглядело естественным и неспешным, словно зарастающий мхом камень. Они обе были и мхом и камнем одновременно. Глаза подмечали многозначительные мелочи: как каждую ночь одеяло Паломы все ближе придвигается к Зои, как Зои вытаскивает веточку из волос Паломы...

Все было ясно без слов. Мы с Дудочником только переглядывались да улыбались друг другу, когда видели, как Палома тянется к Зои или как они идут или едут бок о бок и Зои громко смеется, забыв о своей обычной настороженности.

Мы с Дудочником многое избегали упоминать во время этих долгих дней и ночей пути. Не упоминали взрывной механизм, сломанную шею Леонарда, утонувших детей. Все то, что не хотелось облекать в слова. Но происходящее между Зои и Паломой было другим: словно рядом присела яркая чудесная птичка, которую жалко спугнуть.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Мы, провидцы, все разные. Зои говорила, что Лючия хорошо предсказывала погоду. Исповедница чувствовала машины, и это помогло ей разобраться в деталях старых разбитых механизмов и даже создать новые, гораздо более ужасные. Ксандер, со слов Дудочника, умел отличать ложь от правды. Но, несмотря на различающиеся способности каждого из нас, все мы просыпались с криком от одинаковых видений и лихорадочно затаптывали огоньки, которые взрыв поджигал в наших мозгах.

Мой дар помогал угадывать, в какой стороне искать местность, даже совсем мне незнакомую. Думаю, это часть того же самого — зыбкой, вихревой природы времени. Ровно так же, как иногда я видела то, что еще не произошло, порой я чувствовала места, где еще не бывала. Таким образом я нашла туннели, по которым сбежала из камеры сохранения, куда поместил меня Зак; потом добралась до Острова, а затем, с помощью Дудочника, до Ковчега.

Сейчас я изо всех сил старалась сосредоточиться на поиске взрывного механизма. В Ковчеге мы с Дудочником видели, как машины разбирают и уносят. Один из солдат что-то говорил про новый бункер. Хоть какие-то зацепки. Мое желание найти опасный объект казалось противоестественным, учитывая, что при одной мысли о нем страх опалял каждый нерв. Последствий взрыва даже четыреста лет спустя хватало, чтобы в мертвых землях по-прежнему ничего не росло, а альфы чурались изуродованных тел омег, своих вторых половинок.

Пока остальные спали, я сидела и заставляла себя искать в пространстве ниточки и мысленно следовать за ними. Я напрягалась, силясь ощутить источник видений, мучавших меня по ночам — взрывной механизм в бункере. Но лишь напрасно жмурилась да стискивала зубы, не в силах ничего разглядеть.

Однажды утром, на полпути между побережьем и Нью-Хобартом, я проснулась с уверенностью, что подрывная машина находится на севере. Меня туда определенно тянуло. Я со всех ног побежала к Дудочнику, чтобы поделиться новостью. Но на следующий день уверенность исчезла: направление менялось. Я чувствовала себя парусом, который треплют непредсказуемые ветра. К ночи я могла бы поклясться, что взрывной механизм на западе. На следующий день я вообще его не почувствовала. На прямой вопрос Дудочника я принялась бормотать насчет капризов времени, дальнего расстояния и что части машины все еще могут везти к месту назначения из разных уголков страны.

— Касс, прекрати, — перебил мои оправдания Дудочник. — Я все это знаю. И также знаю, что в конце концов ты найдешь бункер с взрывным устройством.

— Наверно найду, но может оказаться слишком поздно, — возразила я, глядя вперед, где Палома ехала на лошади, а Зои шагала рядом, держа чужестранку за ступню. — Необходимо отыскать его поскорее. Это слишком важно, чтобы просто сидеть и ждать.

— Где искать? — развел руками Дудочник. Позади нас высился все еще покрытый снегом Позвоночный хребет, заслоняющий западный горизонт. Впереди в сторону востока раскинулись равнины и леса, далеко-далеко сливаясь с утренним небом. С чего же начать? — Теперь нам нужно прежде всего защищать Палому. Нельзя просто так взять и сорваться не пойми куда из одной лишь прихоти. Как только доберемся до Нью-Хобарта, отправим на поиски наших разведчиков и сетью Инспектора тоже воспользуемся. Дадим задание докладывать о любых проявлениях необычной активности — строительстве бункеров, сборке каких-то установок. Но без отправной точки нет смысла просто блуждать по стране в поисках подрывной машины.

Я попыталась не заострять внимание на том, сколь критично прозвучали слова «без отправной точки». Какой от меня толк Сопротивлению, если оно не может положиться даже на мой талант чувствовать местность? Много раз я ощущала себя бесполезной по сравнению с Дудочником и Зои, которые мастерски дрались, охотились и строили планы. Моя способность находить путь была одним из немногих умений, за которые меня ценили. Без нее нужна ли я еще Сопротивлению? И дороже ли ценится моя жизнь, чем шанс покончить с Заком, убив меня?

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Путешествие выдалось нелегким. Мы начинали с тремя лошадьми на четверых, но в горах, где встречались обледеневшие участки, одну потеряли. Хотя мы все спешились и медленно вели лошадей в поводу, серая кобылка поскользнулась и рухнула вниз, сломав переднюю ногу. Зои единственная смогла подобраться к ней достаточно близко, чтобы прекратить ее страдания. Я смотрела, как Зои шепчет кобылке успокаивающие слова, а потом перерезает ей горло. Пять дней мы сытно питались кониной, но наше продвижение вперед замедлилось, ведь двоим из нас приходилось идти пешком. На территории альф переходы были только ночными, к тому же нога Паломы над протезом начинала ныть, если она шла слишком долго, поэтому чаще всего наша гостья ехала на одной лошади, а мы чередовались на второй.

Я была благодарна, когда наставала моя очередь занять место в седле — бесконечные видения о взрыве меня выматывали, огонь пек глаза. Однажды утром, за несколько дней до прибытия в Нью-Хобарт, я проснулась от видения с раскалывающейся головой, и боль в висках и челюстях не утихла, даже когда жуткая картина рассеялась. Весь день я то и дело касалась лица, гадая, поразили ли видения мое тело так же, как и разум.

Наконец, спустя две недели после отъезда с побережья, на горизонте показался Нью-Хобарт. На рассвете мы перешли холмы с западной стороны и увидели вокруг города кольцо факелов, а на караульных постах и у ворот — солдат. Я не знала, следует ли бояться или облегченно вздохнуть.

Мы вели Палому в город, которым управлял Инспектор, совсем недавно заседавший в Синедрионе. Оставалось только гадать, долго ли продержится наш хрупкий союз и как Инспектор воспримет Палому и ее рассказ о Независимых островах. С помощью Инспектора и его войск армия Сопротивления освободила Нью-Хобарт от оккупации Синедрионом. Но хотя за стенами нас ждали Саймон и другие омеги из Сопротивления, у Инспектора намного больше боеспособных людей, так что фактически город в его власти.

Салли, Ксандер и Эльза тоже были там, на милости Инспектора. Он отлично знал, насколько они мне дороги, и перед нашим с Дудочником отъездом ясно дал мне понять, что не пощадит их, если я его предам.

Но без Инспектора нам не обойтись. Просто бежать, скрываться и прятать Палому от Синедриона будет недостаточно. Нужно строить корабли, собирать ресурсы и солдат. Нужно нанести Синедриону ответный удар. Спускаясь с холмов к Нью-Хобарту вместе с Дудочником, Зои и Паломой, я знала, что это важнее нашей четверки.

Несмотря на окружившие город укрепления, я удивилась, увидев, что в окрестностях продолжается обычная жизнь. В полях на севере и востоке крестьяне мотыжили землю, готовясь сеять, когда потеплеет. В некоторых домах на равнине за городскими стенами из труб поднимался дым. Вокруг города через каждую пару миль были расставлены караульные посты, и мы заметили два патруля, медленно обходящих периметр, но Нью-Хобарт снова выплеснулся за стены и люди сновали туда-сюда. Вид направляющегося к западным воротам горбуна на облучке телеги заставил меня улыбнуться. Законы Синедриона запрещали омегам держать живность, поэтому даже эта телега, запряженная дряхлым осликом, была маленьким актом сопротивления.

Тем не менее еще почти час мы не высовывались, наблюдая за караульным постом на западной дороге. Солдаты носили красную форму Синедриона, но черные повязки на рукавах выдавали в них людей Инспектора. Однако вышли мы только когда увидели патруль омег в синих туниках, которые подошли о чем-то переговорить с солдатами Инспектора.

На посту нас поприветствовали спокойно, хотя солдаты, не таясь, поглядывали на Палому. Омеги отдали Дудочнику салют, а альфы хмуро кивнули. Весьма сдержанное приветствие. Хотя для них мы всего лишь вернулись через несколько недель, как и обещали, да привезли с собой какую-то бледную незнакомку. Они и не догадывались, сколько всего мы перевидали и узнали за эти недели: Ковчег, взрыв, Далекий край. Наш мир расширился и переменился.

Новость о нашем возвращении донесли Инспектору, и когда западные ворота открылись, он уже поджидал нас, скрестив руки на груди. Мы не виделись всего месяц, но он за это ничтожное время заметно похудел и постарел.

Взгляд Инспектора упал на Палому. Мы стояли и ждали, пока он заговорит. Наконец он отвернулся от Паломы и посмотрел на меня.

— Похоже, у вас уйма новостей.

Глава 3

Очевидно, доклад предстоял долгий.

Инспектор организовал штаб в бывшей конторе мытарей и именно туда нас и отвел, прямиком в главный зал. Там уже ждали давний соратник Дудочника Саймон и Салли, которая сразу захромала нам навстречу, чтобы крепко обнять Дудочника и Зои. Мне она адресовала короткую улыбку и быстро перевела взгляд на Палому. Ксандер тоже присутствовал, но не шевелился и даже не поднял на нас глаза. Я подошла к нему поближе, выискивая хоть малейший признак узнавания.

— Не трать время, — посоветовал Инспектор, закрывая дверь и кивая в сторону угла, где сидел Ксандер. — В последние дни он хотя бы притих. Угомонился. — Инспектор перевел взгляд на меня и многозначительно добавил: — Пока вас не было. — Он указал на стулья вокруг большого стола. — Садитесь. Оставьте парня в покое.

Мы просидели в том зале много часов, подробно рассказывая о нашем путешествии.

Ксандер хранил молчание, ни разу не взглянув на Палому. Но Инспектор, Саймон и Салли смотрели на нее во все глаза и наперебой забрасывали нас вопросами — всех и каждого, включая гостью из Далекого края. Нам устроили настоящий допрос с пристрастием. Инспектор раз за разом пытался выпытать у Паломы подробности про врачей и про избавление от рождений близнецов. Я видела, что она устала и сердится. Мои силы тоже были на исходе, и я мечтала поскорее попасть в приют, чтобы встретиться с Эльзой. Но мы продолжали отвечать, пока допросчики не смолкли.

Поначалу мне показалось, что Инспектор прав насчет Ксандера. Краем глаза я наблюдала за юным провидцем: тот сидел в углу, не шевелясь, с чуть приоткрытым ртом и свисающей с губы ниточкой слюны. Он больше не бормотал, не вопил, не раскачивался и не дергал руками. Но несколько раз за те часы, что мы провели за столом, он вдруг вздрагивал всем телом, словно человек, внезапно очнувшийся от сна, в котором падал. Я была уверена, что видения по-прежнему его преследуют, хотя он не кричал. Не издавал никаких звуков. Даже Салли не могла добиться от него вразумительного отклика; хотя, когда она поднесла к губам Ксандера чашку с водой, он открыл рот пошире.

Я надеялась, что беднягу воодушевят наши новости про Ковчег и возвращение «Розалинды». Надеялась, его порадует то, что к нему прислушались и убедились в его правоте, что теперь с нами Палома — живое подтверждение его слов. Но провидец отдалился от нас еще сильнее, никак не реагируя даже на прямые попытки с ним заговорить. Он сидел ссутулясь, сомкнув веки, и лишь изредка открывал глаза, чтобы внимательно посмотреть на что-то перед собой, но не на нас.

Очевидно, наши новости, подтверждающие истинность его видений, Ксандера совсем не обрадовали.

Я снова на него глянула. Похоже, ему не хватало сил даже держать шею ровно — голова беспомощно болталась. Сколько у него осталось времени, прежде чем постоянные видения о неминуемо приближающемся взрыве сломают его окончательно?

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Когда поток вопросов наконец иссяк и мы потянулись к выходу, я задержалась, наблюдая, как телохранители Инспектора накрывают на стол его обед. Дудочник и остальные говорили в дверях. День выдался пасмурным, и Инспектор зажег лампу, отчего зал окрасился в бледно-оранжевый цвет. Меня порадовало, что, несмотря на серебряную тарелку, рацион Инспектора ничуть не лучше того, что доставался солдатам: кусочек хлеба не больше моей ладони, горстка орехов да пара полосок вяленого мяса.

Все еще держа лампу, Инспектор повернулся и заметил, что я на него смотрю.

— Хотела кое-что у тебя спросить, — сказала я.

— Но тебе же вроде должны быть известны ответы на большинство вопросов?

Я раздраженно покачала головой.

— Ты сам знаешь, что это не так. Знаешь, что провидчество работает по-другому.

— Ну валяй, спрашивай, — разрешил Инспектор, взял вилку и уныло поковырялся в полупустой тарелке.

Я глубоко вдохнула.

— При нашей первой встрече ты сказал, что твой близнец у тебя, под охраной. Я хочу узнать, где она.

Лицо Инспектора стало каменным.

— Она тут ни при чем.

— Где она? — повторила я.

— При нашей первой встрече я сказал тебе все, что нужно знать. Она не в резервуаре. Я никогда не нарушал табу. Я не лицемер.

— Правда? — усмехнулась я. — Ты здесь, сражаешься вместе с нами и принимаешь участие в наших обсуждениях по поводу свободы омег. Так где она, твоя омега? На свободе?

— В безопасности. Далеко отсюда. Ты забываешь, что у меня есть собственные гарнизоны и собственные войска.

Пытаясь подобрать правильные слова, я словно наяву чувствовала, как вокруг меня вновь смыкаются стены камеры сохранения, как вновь наваливаются дни, месяцы и годы в темноте клетки, куда меня запер Зак. Где бы не находилась сестра Инспектора, она ощущала те же самые нехватку воздуха и отчаяние, ту же самую панику, которая охватила меня, когда время потеряло смысл, а дни и месяцы представлялись лишь нарастающим бременем.

— Как ты можешь сражаться вместе с нами против Синедриона, если считаешь, что держать близнеца взаперти справедливо?

Он холодно посмотрел на меня.

— Я никогда не считал и не считаю это справедливым. Это горькая необходимость. Если Зак или Воительница доберутся до моего близнеца, я умру. Не обеспечив ей безопасности, я сам окажусь под ударом. А заодно и Нью-Хобарт. Ты ведь не думаешь, что мои войска останутся защищать город, если я погибну?

— Я тебя не понимаю.

— А тебе и не нужно меня понимать, — отозвался Инспектор таким тоном, словно закрывал перед моим лицом дверь. — Главное, что мы оба хотим одного: покончить с резервуарами.

— И это все, чего ты хочешь? — спросила я. — На самом деле? Что ты здесь делаешь?

Мой вопрос ненадолго повис в воздухе, но потом Инспектор все же заговорил.

— Я не знаю, — устало ответил он, и я подумала, что впервые услышала от него чистую правду.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Прошло много лет с тех пор, как я чувствовала, что у меня есть дом, если такое вообще было. Родительский дом таковым не ощущался, поскольку до моего изгнания там царили подозрительность и постоянная слежка. После изгнания в поселении омег я нашла подобие стабильности, но соседи меня сторонились и шептались о моих видениях. Затем последовал ад камеры сохранения, а за ним напряженные месяцы в бегах с Кипом.

Но когда Эльза распахнула перед нами дверь приюта, возвращение к ней показалось возвращением домой. Она поспешила ко мне и, чуть не сбив с ног, сгребла в крепкие объятия. Уткнувшись лицом в ее рубаху, на несколько секунд я забыла обо всем.

— Слышала, вы вернулись еще утром, — сказала Эльза, слегка меня отстранив и взяв за руки, и подчеркнуто посмотрела на солнце, которое уже клонилось к горизонту.

— Я хотела прийти сюда раньше, — ответила я.

Эльза поздоровалась с Дудочником и Зои. Незнакомку Палому она тоже приняла тепло, хотя то и дело на нее поглядывала. Хлопоча на кухне, Эльза ворчала по поводу скудости продовольственных пайков, но я видела, как она коснулась руки Дудочника, вручая ему стопку простыней, как сунула Паломе ломоть хлеба и заставила ее сесть, чтобы не перетруждать искусственную ногу.

В конторе мытарей разместиться было бы удобнее, но никому из нас не хотелось находиться там, вблизи Инспектора. Из головы не шли его слова: «Я никогда не считал и не считаю это справедливым. Это горькая необходимость». Что произойдет, когда возникнет необходимость уничтожить Зака? Поколеблется ли Инспектор хоть мгновение, прежде чем меня убить?

К моей радости, остальные перебрались в гостиную, оставив меня на кухне наедине с Эльзой. Когда я попыталась рассказать обо всем случившемся, в отличие от Инспектора, Салли и Саймона она меня не перебивала. Просто хлопотала вокруг, нарезая морковь да помешивая варево в котле над огнем. И не подгоняла меня взглядом, если я запиналась, подбирая точные слова. Я вела рассказ в обратном порядке, начав с Паломы, Далекого края и прекращении «эпидемии близнецовости». Когда речь дошла до более раннего этапа путешествия и до Ковчега, слова стали даваться еще труднее. Водянистый суп доварился, но Эльза меня не торопила, просто сняла котел с огня и поставила на стол. Потом села, ожидая продолжения. Тишина накрыла меня, словно вода в темных коридорах Ковчега.

Я рассказала, как обнаружила там Кипа в двойной тюрьме разбитого тела и резервуара. Рассказала, как затопила Ковчег, чуть не убив себя, Зака и Дудочника и навеки похоронив Кипа с Исповедницей.

Эльза ничего не говорила, пока разливала суп по мискам, но прежде чем позвать остальных к столу, стиснула мою руку.

— Ты нашла Кипа, — вздохнула она.

Я кивнула. Другому показалось бы нелепым, что я благодарила судьбу за те минуты на лестнице в Ковчеге, когда обнимала мертвое тело Кипа. Но Эльза, которой убийцы из Синедриона так и не вернули тело мужа, могла меня понять.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Позже на кухню пришли Салли и Ксандер. В наше отсутствие они переехали в приют и заняли комнату, соседнюю со спальней Эльзы, где жила Нина, пока ее не убил Синедрион.

Севший у огня Ксандер по-прежнему хранил молчание. В его волосах запутались листья, штанины спереди потемнели от грязи.

— Где он был после обеда? — спросила я Салли.

— У целовального дуба, — ответила она.

Странно. От дуба-великана с тайным дуплом, где Эльза с мужем уединялись в молодости, в сожженном лесу остался только огромный полый остов. Именно там нашлись документы, из-за которых мужа Эльзы пытали и убили — бумаги, направившие нас в Ковчег.

— Однажды, когда мы ставили силки, он просто пошел прямиком туда, словно знал, что ищет, — сказала Салли. — Без единого слова залез в дупло и остался там на несколько часов. С тех пор ходит к дубу почти каждый день. — Она пожала плечами. — Ксандера это успокаивает. Я его сопровождаю, если ноги не сильно болят, а если сама не могу, то отправляю с ним солдата.

Из всех мест в окрестностях Нью-Хобарта целовальный дуб был сильнее всего связан с Ковчегом и взрывным механизмом. Интересно, почему Ксандер повадился каждый день совершать паломничество к дубу? Неужели ему не хватало языков пламени в голове?

Застывший на низком стульчике у очага, Ксандер явно не собирался отвечать на мои вопросы. Салли устроилась рядом с ним в кресле Эльзы у окна во двор. Попытайся занять это кресло кто-то другой, Эльза согнала бы захватчика ручкой метлы, но за недели нашего отсутствия они с Салли вроде как подружились. Разница в возрасте между ними составляла лет тридцать, и сложно представить более разные судьбы. Эльза провела свою жизнь, заботясь о детях в приюте и стойко снося все невзгоды, а Салли была пионером Сопротивления, лазутчицей и убийцей. Но я видела, как Эльза набила трубку и не глядя передала ее Салли, а Салли без слов приняла, я видела, как уютно им было молчать вдвоем.

Эльза наклонилась, чтобы подложить подушку под прислоненную к стене голову Ксандера. Снова и снова она вытирала стекающую из его рта слюну. Теперь, когда приют опустел, когда все дети умерли, Эльза постоянно искала, чем бы себя занять, и, наверное, была рада присутствию Ксандера.

Хотелось бы мне сказать то же самое и о себе, но в одной комнате с Ксандером мои ноздри наполнялись запахом дыма. Теперь он видел взрыв и огонь все время. Я думала, что понимаю, почему он каждый день ходит к целовальному дубу. Огонь так долго его призывал, что не осталось иного выбора, кроме как откликнуться.

Эльза смешивала травы, чтобы помочь Ксандеру уснуть и проспать всю ночь. Она показала мне, как это делается, и я истолкла сушеную валериану — движения пестиком в ступке успокаивали.

Чтобы добавить в смесь макового отвара, Эльза поднесла стеклянную бутылочку к окну и, прищурившись, тщательно отмерила верную дозу.

— С маком нужно осторожно, — пояснила она. — Четыре капли, не больше.

— Две ложки этого зелья, — подала голос Салли, — со щепоткой белены надежно вырубят любого человека. А если плеснуть малость побольше, можно и убить.

В ее устах это звучало не предупреждением, а советом.

— Заткнись и помогай, — велела Эльза, обходя Салли с бутылочкой в руках. — Никто в этом доме убийствами не занимается.

Хотелось бы мне, чтобы ее слова были правдой. Возможно, в отношении нее самой, Ксандера и Паломы Эльза не ошиблась. Но я обвела взглядом Зои, Дудочника, Салли и собственные руки. Ни один из нас не мог похвастаться тем, что не занимается убийствами.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Той ночью мы все вместе спали в приюте: я, Дудочник, Палома и Зои. Зои и Палома сдвинули две маленькие кровати — почти официальное объявление.

Дудочник и Зои были слишком высокими, я невольно засмеялась, увидев, как ноги Дудочника свешиваются с края постели. Но потом Палома спросила, почему кровати здесь такие коротенькие, и смех застрял у меня в горле. Мы все молчали, пока Зои не набралась духа и не рассказала Паломе про детей, которых Зак и Воительница сперва поместили в резервуары, а потом оставили тонуть. Палома слушала, подтянув колени к груди и обхватив руками лодыжки. Каждый день в нашем обществе она получала новый урок жестокости.

— Но в этом нет смысла, — сказала она наконец. — Убив этих детей, они убили и альф из своих тоже.

Да, были времена, когда связь между близнецами смиряла стремление альф и омег убивать друг друга, но те времена давно прошли. Не в первый раз за свою историю люди пускали в ход страшное оружие против своих врагов, даже зная, что и сами понесут ущерб. Те, кто четыреста лет назад устроили взрыв, наверняка понимали, что уничтожат не только противников. Риск погибнуть самим и погубить весь мир не сдержал их тогда, как и близнецы не сдерживают сейчас.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

На рассвете явился Инспектор. Он провел нас с Дудочником по окрестностям, чтобы показать новые укрепления. Наверху опоясывающей город стены натянули колючую проволоку и построили галерею с бойницами для лучников. Сторожевые башни сделали выше и укрепили толстыми деревянными подпорками. За стеной выкопали широкие рвы, и на дне каждого установили острые металлические штыри. Их аккуратный вид создавал неверное представление об их истинном назначении: пронзать и убивать. Я подумала о лошадях, на которых ездила, об их мягких теплых животах, и отвернулась.

Инспектор заметил, как я изменилась в лице.

— Укрепления не должны выглядеть симпатично, — сказал он. — Синедрион возвел стену, чтобы удерживать жителей внутри, а не отражать атаки. Нам бы никогда не захватить город, будь он как следует укреплен для обороны.

— А теперь?

Инспектор поджал губы.

— Если придется отступить за стену, линии обороны купят нам немного времени. Даже против всех сил Синедриона сколько-то мы продержимся. Для долгой осады у нас нет припасов — пайки и так скудные. Но Синедрион не выдвинет против нас всех сил, поскольку не рискнет оставить Уиндхем без защиты. Вдобавок, — слегка улыбнулся Инспектор, — строительство укреплений заняло солдат. Безделье в армии ведет к неприятностям.

Он был прав. И по поводу укреплений тоже. Они производили впечатление. Не симпатичное, но весьма грозное. Даже Дудочник не нашел, к чему придраться, и только кивал, когда Инспектор указывал на различные детали.

— Как думаешь, когда советники Синедриона решат напасть? — спросила я.

— Не знаю. — Инспектор оглянулся на холм, где стоял приют, в котором мы оставили Зои и Палому. — Они получили несколько мощных ударов: переход моих войск на сторону противника, освобождение этого города, уничтожение Ковчега. Но рано или поздно они ответят. И скорее рано, чем поздно, если узнают, что у нас тут человек из Далекого края.

Эти слова звучали поистине дерзко: «У нас тут человек из Далекого края». Всего несколько недель назад невозможно было вообразить, что фантазия реально ворвется в нашу жизнь.

— Палома все меняет, — сказала я.

— О да, она непременно все изменит, — проворчал Инспектор. — Навлечет Синедрион на нас пуще прежнего. И ради чего?

— Ради шанса со всем этим покончить, — отозвался Дудочник, обводя рукой надстроенные стены и траншеи с металлическими штырями на дне. — Раз и навсегда.

Инспектор покачал головой.

— Вот и несколько веков назад кому-то тоже показалось, будто покончить со всем с помощью взрыва — хорошая идея. Твой брат... — Инспектор повернулся ко мне так быстро, что Дудочник невольно шагнул вперед, закрывая меня собой. — Твой брат и Воительница видят в резервуарах отличный вариант. Когда же вы все откажетесь от мысли, что машины — лучший ответ на все вопросы?

Я собралась заговорить, но тут со стены раздался свист, а на сторожевой башне кто-то закричал. Инспектор отвел от меня взгляд, и они с Дудочником рванули по узким улочкам к восточным воротам. Я побежала следом, стараясь не отставать, и в конце дистанции еле дышала.

Ворота стояли открытыми. Я узнала солдата-карлика, о чьем прибытии предупредили со стены. Теперь он ехал нам навстречу: Криспин, один из людей Дудочника с Острова.

— Там альфа, — сказал он, спешиваясь. — Скоро уже приведут. — Криспин запыхался, пришлось наклониться, чтобы его расслышать. — Этот тип подошел к посту на восточной дороге, но не назвался. Добровольно сдал нож. Мы его обыскали — другого оружия при нем не оказалось. Но он заявил, что говорить будет только с Касс.

В ворота въехали еще трое солдат-омег. Между ними был зажат высокий мужчина в капюшоне.

Ворота закрыли, с грохотом опустили перекладину. Солдаты спешились и подвели к нам пленника.

Я знала, кто это такой, еще до того, как один из конвоиров сорвал с него капюшон. Он не поднимал головы, пряча лицо в намотанном на шее шарфе; на щеке лиловел синяк, на виске багровел порез, а рассеченная нижняя губа вспухла.

Я во все глаза смотрела на Зака, который стоял передо мной.

— Мне больше некуда было пойти, — наконец сказал он.

Глава 4

Дудочник бросился на Зака, словно хотел ударить. Но лишь схватил моего близнеца за руку и на глазах у солдат потащил прочь от ворот в узкий проулок. Мы с Инспектором и Криспином поспешили следом.

— И капюшон надень уже, е-мое, — велел Дудочник, прижимая Зака к стене. — Думаешь, в этом городе есть хоть один солдат, который тебя не зарубит, как только узнает?

Надвинув капюшон на лоб, Зак смотрел на меня.

— Вы обязаны меня принять, — заявил он. Из-за разбитой губы слова звучали невнятно.

Я провела языком по собственной губе, ожидая ощутить вкус крови.

— Это твои люди его так отделали? — спросила я Криспина.

— Ну, при обыске мы особо не церемонились, — признался тот. — Но кто-то другой добрался до него первым.

К замешательству от появления Зака в Нью-Хобарте примешивалось некоторое облегчение: выходит, боли, которые я испытывала несколькими ночами ранее в пучине видений, были отголосками реальных мучений Зака, а не очередным этапом в распаде моего разума.

Инспектор кивком отпустил Криспина, но прежде чем карлик дошел до конца переулка, Дудочник его окликнул:

— Никому не слова, понимаешь? Никому, если тебе дорога жизнь. Ты ничего не видел, ничего не слышал и не знаешь, кто этот человек. Ясно?

Криспин кивнул.

— И разбуди вторую стражу пораньше, — добавил Инспектор. — Приказываю усилить защиту периметра дополнительным караульным отрядом и еще тремя конными патрулями. Немедленно!

Криспин поспешно затрусил прочь.

Дудочник отпустил руку Зака. Тому, припертому к стенке, было некуда бежать от нас троих.

— Ты вообще представляешь, что натворила? — прошипел Зак, обращаясь ко мне.

— Что я натворила? О чем ты? Почему ты здесь?

— Воительница пытается меня убить, чтобы избавиться от тебя.

— И ты пришел за подмогой ко мне? К нам? — недоверчиво спросила я.

— А куда мне еще податься?

Он обвел взглядом меня, Дудочника и Инспектора.

Мне вспомнился полузадушенный кролик, которого я как-то нашла трепыхающимся в силке Дудочника — проволочная петля застопорилась и не затянулась до конца. Зои тогда перегнулась через меня и ловко свернула ему шею, но я успела поймать взгляд обреченного зверька, и именно так сейчас смотрел Зак.

— Скажи же, — велела я.

— Что? — спросил Зак. Его глаза по-прежнему бегали. — Что сказать?

— Признай это. Скажи, что тебе нужна наша помощь.

— Желаешь в игры поиграть? На это нет времени. За мной уже идут, и, если вы позволите Синедриону меня поймать, ты покойница.

— Как и ты, — спокойно констатировала я. — И порой я думаю, что оно того стоит.

Зак смерил меня долгим взглядом. Я чувствовала тепло тело стоящего рядом Дудочника и слышала нетерпеливое дыхание Инспектора с другой стороны.

— Ладно, — чуть хриплым голосом сдался Зак. — Помогите мне.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

По дороге в контору мытарей Дудочник крепко держал Зака за руку, а Инспектор шел с другого бока. Капюшон опустили так низко, что Зак почти ничего не видел и пару раз споткнулся, но Дудочник упорно тащил его за собой. На улицах стало более людно: в окне наверху женщина вытряхивала коврик, в дверях болтали трое солдат, которые встали навытяжку при виде Инспектора и Дудочника. У пекарни булочник выгружал бочки с мукой, и на темный плащ Зака осела белая пыль. Уму непостижимо: люди вокруг занимались обычными ежедневными делами, тогда как для меня приезд Зака будто остановил весь мир.

Когда мы проходили мимо обгоревшего здания, в котором содержались в баках, а потом утонули дети, я заметила, что костяшки пальцев Дудочника побелели — он сжимал руку Зака изо всех сил. Как бы больно это ни было, тот не издал ни звука.

В конторе мытарей Инспектор взмахом руки отпустил стражу и закрыл за нами двери в главный зал.

В обширном помещении я стояла не ближе к Заку, чем на улице, но отчего-то наше соседство под одной крышей, вдали от шумных солдат и деловитых горожан, ощущалось острее, слишком интимно. Я и так чересчур многое делила с Заком и не хотела вдобавок дышать с ним одним воздухом, находиться в одном замкнутом пространстве.

— Кто знает, что ты здесь? — потребовал ответа Дудочник.

— Никто, — сказал Зак и снял капюшон.

В последний раз мы виделись в Ковчеге, но там было довольно темно и я не подходила к брату близко. Теперь я смогла рассмотреть его изменившееся лицо. Нет, не только преходящие синяки да ссадины сделали его другим. Под глазами и между бровей залегли новые морщинки, а на скуле белел заживший шрам. Как же мало я знала о его теперешней жизни. Какими разными путями мы шли с тех давних пор в детстве, когда я могла по памяти нарисовать карту всех его веснушек.

Инспектор подошел к Заку поближе. Они были одного роста, но Инспектор выглядел массивнее и сильнее. Когда-то эти двое вместе заседали в Синедрионе, жили и работали в роскоши, какую мне и не вообразить. А теперь они враждебно смотрели друг на друга в почти голой комнате. Раньше здесь заседал главный мытарь, поэтому обстановка была более богатой, чем в любом другом месте города, населенного омегами, но последние месяцы наложили на помещение свои отпечатки. Одна стена обгорела во время битвы, разбитое окно не застеклили — просто забили досками. Настил на наружной веранде, где раньше горожане выстраивались в очередь, чтобы заплатить подати, разобрали на дрова в самые холодные дни зимы. В примыкающей комнате, где главный мытарь обедал, теперь пол был завален спальными мешками телохранителей Инспектора.

— Зря ты захотел сюда прийти, — сказал Заку Инспектор.

— Мне этого хочется не больше, чем тебе, — ответил Зак. — Думаешь, имея выбор, я выбрал бы вот это? — Он обвел руками обшарпанную комнату, и его плечи поникли. — Воительница теперь настроена против меня и пытается меня убить. — Он снова повернулся ко мне. — Ты слишком далеко зашла и слишком многое разрушила. Уничтожила базу данных. Предупредила островитян о нашем наступлении. Освободила Нью-Хобарт. Потом затопила Ковчег. Ты слишком далеко зашла, — повторил он, повышая голос, — и слишком многое разыскала. И теперь Воительница готова избавиться от тебя даже ценой моей смерти.

Подобный расчет ему, верно, хорошо знаком: Зак годами мысленно взвешивал ценность чужих жизней и принимал решения, кому пора умереть. А по какому праву? Но сейчас он выглядел взвинченным, а в его голосе прорезались нотки ярости и недоверия.

— Неужели тебе больше не к кому было обратиться? — спросила я. — У тебя ведь есть свои солдаты. Неужели они бы тебя не защитили?

— От Воительницы? — фыркнул он.

Я помнила ее, помнила, как высоко она держала голову, безразлично обводя нас взглядом. Как даже Зак беспрекословно выполнял все ее приказы.

— После захвата вами Нью-Хобарта Воительница все время пыталась меня оттеснить, — продолжил Зак. — Поначалу скрытно, но я быстро просек, куда ветер дует. Она договаривалась с советниками, заручаясь поддержкой большинства. Все чаще делала упор на угрозу, которую представляет для нас Сопротивление. И особенно ты. А потом ты затопила Ковчег, и я понял, что моя песенка спета. Шесть ночей назад за мною пришли — перед рассветом Воительница отправила своих солдат в мои покои. Но меня там уже не было — один источник меня предупредил. Несколькими часами ранее я выбрался через черный ход, но все равно мне пришлось схватиться с часовым, не желавшим меня пропускать. Он оказался одним из моих собственных солдат, но заявил, что получил приказ не выпускать меня из форта. Меня.

Зак закрыл глаза и два раза вдохнул-выдохнул.

Я не знала, на кого направлен его гнев: на изменивших ему солдат, на Воительницу или на меня.

— Тебе следовало раньше разобраться, что к этому все идет, — усмехнулся Инспектор. — Я думал, у тебя хватит ума не доверять Воительнице.

— А кому надо было доверять, тебе? — окрысился на него Зак. — Тебе, столь убедительно доказавшему Синедриону свою лояльность и надежность?

— Я всегда хранил верность принципам, которые Синедрион должен был отстаивать: табу и защите наших людей от машин.

Зак нетерпеливо повел плечами.

— Все, чем я занимался, было направлено на защиту наших людей. Талдыча про табу, ты цепляешься за суеверие. Машины не представляют настоящей угрозы — только омеги.

— Табу существует не просто так, — возразил Инспектор. — Машины разрушили мир До. Именно из-за них появились омеги.

— Мы можем поставить машины себе на службу, и они станут добрыми помощниками, — настаивал Зак. — Все мои новшества — возрожденные машины, резервуары — вводились исключительно ради того, чтобы избавить нас от бремени омег.

— А взрыв? — поинтересовалась я. — Ты правда настолько глуп, что думаешь, будто взрыв можно обуздать? Что он тоже послужит для защиты?

— Если понадобится, — кивнул Зак. — Это крайняя мера для защиты от Далекого края.

— Ты мне отвратителен, — бросила я.

Глядя на него, я не могла не вспоминать о баках с омегами. О взрыве. От Зака смердело мертвечиной, как от облепленного мухами кроличьего остова.

— Значит, до тебя наконец-то дошло, что я всегда чувствовал по отношению к тебе, — процедил он сквозь зубы.

Я замахнулась на него кулаком. Вовсе не импульсивно; я помнила, чему учила меня Зои. Сосредоточившись на его правой скуле, я била не в нее, а как бы сквозь нее, глубже, вкладывая в удар всю свою массу.

Зак видел, как я замахивалась, но, скорее всего, до последнего не верил, что я взаправду ударю. Когда мой кулак врезался в его лицо, голова Зака дернулась назад. Моя тоже — боль оказалась настолько острой, что клацнули зубы и помутилось сознание.

Пошатываясь, я попыталась еще разок ему врезать, но Дудочник меня сдержал, крепко обняв за талию и оторвав от земли. Боль в содранных костяшках пальцев не шла ни в какое сравнение с болью под глазом.

Зак прижал ладонь к лицу, а другую выставил вперед.

— Совсем уже мозги набекрень, — сказал он. — Нападая на меня, ты нападаешь на себя, идиотка.

Дудочник отпустил меня, и я подошла к Заку.

— Это ты идиот без мозгов. Ходячая мерзость. Смотришь на нас свысока, как на каких-то недочеловеков. Но то, что ты наделал... — Я плюнула ему под ноги. — Ты сам чудовище. Монстр.

Зак опустил голову. Скула уже наливалась фиолетовым, глаз жмурился от боли.

— Неважно, что ты обо мне думаешь. Я здесь не для того, чтобы завоевать твое расположение. Твоя ненависть ничего не меняет. — Он снова дышал ровно, говорил спокойно и смотрел холодно. — Если вы меня не примете, я покойник. И ты, кстати, тоже. Ты этого хочешь? — Он поднял глаза на меня. — Хочешь со всем этим покончить?

Еще несколько месяцев назад мой ответ на этот вопрос мог бы быть другим. Тогда все дни сливались в один – безысходный и нескончаемый, тогда я чувствовала себя полумертвой, ущербной, потерянной без Кипа. Но мне удалось вернуться. Я нашла тело Кипа, освободила его и выбрала жизнь. И сейчас, не колеблясь, готова была подтвердить свой выбор, даже если ради этого придется защищать Зака.

Не сводя с брата глаз, я обратилась к Дудочнику:

— Я хочу, чтобы его заковали в цепи и заперли.

Инспектор крикнул солдатам, чтобы принесли кандалы. Я сама помогла Дудочнику наложить оковы на запястья Зака. Коснувшись его кожи, я усилием воли заставила себя не скривиться.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Дудочник послал за Салли. Я слышала, как он в коридоре рассказывает ей о приезде Зака. Слов Салли я не разобрала, но по ее тону и так все было ясно. Зайдя в комнату, она посмотрела на Зака, и если бы взгляд умел замораживать, мой близнец превратился бы в глыбу льда.

— Нужно подлатать его лицо, — холодно сказала она. — Воспаление обернется плохими новостями для Касс.

Раны Зака не выглядели опасными — я видела намного хуже, — но все же его неслабо избили. Салли усадила его на стул и принялась осматривать без тени той нежности, с которой заботилась о Ксандере. Она касалась Зака только кончиками большого и указательного пальцев: взяла за подбородок и повернула голову сначала налево, потом направо, изучая ссадины на виске и на губе. Затем приказала принести воду и тряпицы и терла распухшую плоть, пока ткань не окрасилась ржаво-красным.

— Подержи вот здесь, — велела Заку Салли, прижимая чистую тряпицу к царапине над глазом.

Достав из-за голенища миниатюрный нож с костяной рукояткой, она наклонилась над дернувшимся было Заком и кончиком клинка вытащила из пореза камешек.

Зак слегка хрюкнул от боли.

— Хочешь на что-то пожаловаться? — хрипло спросила Салли, прижимая нож к открытой ране. Клинок был крохотным — этим самым ножом она резала табак и вынимала занозы из коленей Ксандера. Но в ране Зака он казался довольно большим. Зак зажмурился, а я мотнула головой, испытав новый приступ острой боли.

— Уберите от меня эту ненормальную старуху, — проворчал Зак, замахиваясь на Салли скованными руками.

— Салли, — позвал Дудочник, коснувшись ее локтя.

Но она уже овладела собой и отвернулась от ненавистного пациента.

— Я с ним закончила, — сказала Салли, вытирая кончик клинка, и убрала нож за голенище.

Глядя на нее, я завидовала этим словам. Когда же я закончу с Заком?

Подошел Инспектор и вгляделся в его лицо, покрытое грязными разводами — Салли очистила только кожу вокруг ран.

— Как же далеко ты забрался, — тихо сказал Инспектор.

— Не только я, — возразил Зак. — Ты тоже. От залов Синедриона в Уиндхеме и красивых податливых служанок сюда долгий путь. Но вот мы оба здесь.

— Однако между нами есть разница. У меня был выбор. Я пришел сюда по собственной воле, потому что хотел выступить против тебя, Воительницы и вашего помешательства на машинах. А вот у тебя выбора не было. Ты здесь потому, что тебе необходима помощь. — Инспектор обвел рукой нашу компанию и солдат у двери. — Без их и моей защиты ты покойник.

Зак наклонился вперед и протянул скованные руки навстречу Инспектору.

— Пусть я в цепях, но мы оба здесь, потому что у нас нет выбора. Разница только в том, что я честно это признаю. Ты бы не стал помогать омегам, если бы они тебе зачем-то не были нужны, так же как и мне. Ты никогда ничего не делал безвозмездно. Ни разу в жизни. А теперь, значит, притворился спасителем омег? Защитником угнетенных? — Зак глухо рассмеялся и звякнул кандалами. — Ты здесь только потому, что в Синедрионе оказался не у дел. Ты бессильно наблюдал, как мы с Воительницей набираем политический вес, пока сам терял очки, потому что отказывался включить мозги и подумать о потенциале машин. — Зак выпрямился и скрестил руки на груди. — Ты покинул Синедрион вовсе не для помощи омегам. Ты ушел, посчитав, что если поддержишь их восстание, то получишь возможность свергнуть нас и вновь взять власть.

Никто из нас не стал высказываться в защиту Инспектора. Зак лишь озвучил наши мысли, приходившие на ум не раз и не два. На несколько секунд все будто в рот воды набрали. Дудочник, прищурившись, разглядывал Зака; Инспектор рядом со мной вытянулся в струнку, и я слышала, как он старается дышать ровно. «Честно», сказал Зак. Сколько человек из присутствующих в комнате на самом деле честны с другими?

— Отведите его в складское помещение с задней стороны здания, — велел Инспектор. — Охранять поставьте Саймона и двоих моих людей.

Я не преминула отметить, что Саймон был назван первым. Еще несколько месяцев назад Инспектор ни за что не доверился бы омеге, не признал бы за омегой никаких достоинств. Но Инспектор совсем не дурак. Он видел Саймона в сражении при Нью-Хобарте и на тренировочной площадке. И наверняка оценил, насколько это ценный боец: быстрый, опытный, сильный, да к тому же с тремя руками. Во время битвы, взмахивая мечами, Саймон стоял нерушимо, широко расставив ноги, словно единственная прочная опора в шатком мире.

Дудочник кивнул и грубо схватил Зака за локоть.

— А когда его запрешь, пошли к Эльзе за Зои, — попросила я.

Дудочник мгновение поколебался, но снова кивнул. Мы оба понимали, что я имела в виду Зои и Палому. Мне была ненавистна сама мысль, что Палома окажется в одном здании с Заком, но пусть поучаствует в обсуждении.

На пороге мой близнец обернулся.

— Я запомню до мелочей, как ты со мной обращалась, — прошипел он.

— Не у тебя одного долгая память, — ответила я.

Глядя на брата, я задумалась, смогу ли вспоминать, как мы маленькими плавали в речке, не обращаясь одновременно мыслями к распухшим телам утонувших в баках детей. Смогу ли вспоминать, как мы вдвоем лазали по деревьям, не воскрешая в памяти гротескную фигуру повешенного на ветке Леонарда.

— Уведите его, — попросила я.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Зои распахнула дверь так резко, что ставорка врезалась в стену и отлетела обратно, едва не ударив Палому.

— Ему хватило наглости заявиться к нам? — выплюнула она. — После всего, что он натворил? И мы теперь должны его защищать?

— Нет, — возразил ей Дудочник. — Мы защищаем не его, а Касс.

— Он нас использует, — кипятилась Зои.

— Скорее всего, — кивнул Инспектор. — Он всегда действовал именно так. Но у нас, похоже, нет другого выбора.

Зои повернулась ко мне.

— Откуда ты знаешь, что он не врет и Воительница действительно решила его убить?

— Он говорит правду.

Не то чтобы я доверяла Заку, но его слова подтверждались даже не порезами и синяками на его лице, а моей убежденностью в том, что для него обратиться за помощью ко мне — самое распоследнее дело.

— Я никогда не сомневался, что Воительница в конечном итоге пойдет против Реформатора. Вопрос был только во времени, — вклинился Инспектор. — Вы не знаете ее так, как знаю я. — Он помолчал, а потом медленно продолжил, цедя сквозь зубы: — Воительница не из тех, кто любит делиться. — Я вспомнила, как небрежно она сообщила нам о захвате кораблей и о пытках моряков с «Эвелин». — Но вовсе не факт, что тут, у нас, Зак будет в безопасности. Здесь его могут прикончить наши же солдаты. Любой боец в этом городе, неважно, альфа или омега, сделает это с удовольствием.

— В таком случае, — возразила я, — они давным-давно убили бы меня.

— Думаешь, мы тебя не защищали? — спросил Дудочник. Он говорил спокойно, словно о какой-то незначащей мелочи, но его слова вышибли из моей груди весь воздух. — Солдаты, которым я доверяю, держат приют под наблюдением. Да и мы с Зои стараемся по возможности от тебя не отходить.

Несколько месяцев назад на Острове меня уже пытались убить соратники Дудочника по Ассамблее — просто чтобы Зак тоже умер. Я думала, что с тех пор доказала свою ценность для Сопротивления. И еще думала, что Дудочник проявляет бдительность из-за Инспектора. Я даже мысли не допускала, что он по-прежнему считает, будто моей жизни угрожают наши соратники.

— Это всего лишь предосторожность, — заверил меня Дудочник. — Вряд ли здешние бойцы стали бы тебя убивать — они же видели, как ты сражалась за нас, и знают, сколько ты сделала для Сопротивления. Ты помогла нам эвакуироваться с Острова, помогла освободить этот город. Наши люди уже поняли, что ты нужна нам живой, даже если при этом Зак тоже будет жить. — Он бросил взгляд на дверь, в которую недавно вышел мой близнец. — Но если Зак останется здесь, это обернется провокацией. Вот застанут его в одиночестве, да еще с обычной глумливой ухмылкой на лице, тогда о тебе скорее всего и не вспомнят или отнесутся как к сопутствующей потере. В лучшем случае его просто изобьют, но ты тоже почувствуешь на себе все удары. В худшем — его прикончат, и тебя заодно.

— Но нельзя селить его с нами! — закричала Зои. — Я против!

— Речь не о тебе, — оборвал ее Дудочник. — Думаешь, я сам не хочу его как следует треснуть? — Дудочник говорил резко, но потом его голос смягчился. — Черт побери, Зои, я ведь вместе с тобой доставал детей из баков. Больше того, тебя даже не было на Острове, и ты не видела то, что видел я, не видела, как Исповедница по приказу Зака казнила моих солдат одного за другим. Прекрати вести себя так, будто ты одна его ненавидишь.

— Если мы не возьмем его к себе, его убьют? — спросила Палома. Пока мы спорили, она молча стояла в стороне, но теперь решила высказаться. — А вместе с ним умрет и Касс?

Инспектор коротко кивнул.

— Тогда мы его возьмем, — сказала Палома. В ее устах это прозвучало элементарно: единственное правильное решение.

— Он будет за нами шпионить, — скривилась Зои. — Дергать за ниточки. И узнает о Паломе...

— Нам нужна Касс, — перебила ее Палома.

Меня ее слова удивили. Ведь я замечала, как отчужденно она смотрит на меня во время видений. Как избегает меня, поняв, что я действительно видела, как пылает Далекий край.

— Все не так просто, — сказала я, но при этом была благодарна Паломе за уверенность в ее голосе.

— Вот только не надо меня опекать, — тут же ответила Палома. — Я терпеть не могу твои видения и мне жутко, что ты видела, как горит мой дом, как умирают мои друзья. — Она поперхнулась этими словами и плотно сжала губы, прежде чем смогла продолжить. — Но я тебе верю. Бомба грядет. И именно ты нас предупредила. Ты знаешь о взрыве больше, чем кто-либо другой. Без тебя Независимые острова не спасти.

Мы дружно на нее уставились. Палома стояла прямо, обхватив себя руками, и ждала нашего ответа.

— Ладно, оставим его здесь, — решил Дудочник.

— Под охраной, — добавил Инспектор. — И подальше от Паломы.

Зои было открыла рот, но, глянув на Палому, передумала.

Итак, Зак остался в городе. Я думала, что испытаю облегчение — ведь в самом деле, будь принято другое решение, нас обоих так или иначе убили бы, — но сердце глодала тревога. Зак явился к нам избитый, отчаявшийся и одинокий, и все равно у нас не было иного выбора, кроме как выполнить его требования.

Глава 5

Проснувшись следующим утром, несколько минут я еще полежала в постели. Потом стала потягиваться, пока не задела пятками изножье кровати. Так я пыталась отдалить момент, когда придется встать и встретить новый день, а заодно и Зака.

Накануне вечером, пока мы ужинали на кухне, Дудочник куда-то ушел и вернулся незадолго до полуночи. Палома со вздохом заворочалась, когда дверь открылась-закрылась и он прошагал к своей кровати. Мне не нужно было спрашивать, куда он ходил — и так понятно, что на разговор с Заком. О результатах можно было судить по тому, как Дудочник в бешенстве швырнул ботинки через полкомнаты и несколько раз ударил кулаком в подушку перед тем, как улечься. Сейчас, хотя только недавно рассвело, он уже проснулся и о чем-то тихо беседовал во дворе с Салли.

Зои и Палома тоже не спали. Они стояли у окна; Палома слушала Зои и кивала. Иноземная гостья надела рубашку Зои, слишком большую ей по размеру, и закатала рукава, обнажив бледные руки. Я оставила их наедине.

Эльзу я нашла на кухне: она выбирала из муки жучков. Я помешала кашу. В котелке с водой варилась жалкая горстка овса, так что каша скорее напоминала жиденькую тюрю.

— С последних недель зимы так питаемся, — сказала Эльза, заметив мою гримасу при взгляде на серую массу. — Зернохранилища почти опустели. Половина фермеров в округе в прошлом году даже не сеяли. Чтобы кормить гарнизон, Синедрион приказал засеять всего несколько полей. Остальные горожане во внимание не брались из того расчета, что ко времени жатвы тысячи омег из Нью-Хобарта окажутся в резервуарах, совсем как наши дети. Даже сейчас, — продолжила Эльза, — фермеры не рвутся обрабатывать участки за стеной. Многие собрали вещи да уехали куда подальше.

Трудно их винить. Окрестности Нью-Хобарта пытались жить нормальной жизнью, но каждый чувствовал, что теперешнее затишье временное — всего лишь передышка между битвами.

Я доела кашу, дочиста выскоблив миску, но все равно осталась голодной.

На улице, по пути к конторе мытарей, нам встретился марширующий к городской стене патруль солдат Инспектора. Год назад я бы подумала, что передо мной омеги. Кожа туго обтянула черепа, кости резко выступали. Только в детстве, после ужасной засухи, я видела альф настолько истощенными.

Зайдя в контору мытарей, я присмотрелась к самому Инспектору. Его лицо тоже осунулось, хотя шапка кудрей скрывала запавшие виски.

На вопрос про продовольственное снабжение он ответил:

— Я захватил зернохранилища на Мертвом лугу и у Обвала. Большинство равнин на западе все еще удерживают верные мне гарнизоны. Плюс подати.

Дудочник сжал губы — податные деньги собирали с омег, часто выбивая кнутом.Но если Инспектор и заметил гримасу Дудочника, то виду не подал.

— Загвоздка в том, как доставить зерно сюда, — продолжил он. — Синедрион занимает перевал Луддитов, а другие маршруты проходят в опасной близости к Уиндхему. За последний месяц солдаты Воительницы уже перехватили конвои из моих гарнизонов: два с зерном и один с оружием. Так что пока Синедрион удерживает перевал и равнины вокруг Уиндхема, нам будет трудно кормить армию в Нью-Хобарте. Про горожан вообще молчу. — Бросив взгляд на стражников у двери, он добавил: — Мои солдаты не привыкли к таким скудным пайкам.

— Наши бойцы годами выживали на меньших, — прошипела Зои.

— Тем не менее, — сказал Дудочник, — нужно что-то придумать на пользу всем. Ведь придется дружно противостоять Синедриону в открытом бою, когда Воительница нападет — а она это непременно сделает. Если в армии зреет недовольство, защитить Нью-Хобарт не удастся. Не стоит полагаться на высокие принципы да клятвы верности — ничто так не подогревает мятеж, как голод.

— А новые рекруты? — спросила я. — Пополняют наши ряды, заслышав новости об убежищах?

Уже несколько поколений убежища являлись последним пристанищем для омег, где Синедрион их кормил и давал крышу над головой в обмен на трудовую повинность. Почти не отличаясь от тюрем, убежища играли роль своего рода страховки для Синедриона, не позволяющей омегам умереть от голода и унести с собой альф. В последние годы, при правлении Зака и Воительницы, убежища стали гораздо более зловещими: тысячи отчаявшихся омег приходили туда и оказывались навеки запертыми в баках, где не представляли опасности для своих близнецов.

— Не один же ты решил выступить против нарушения Синедрионом табу, — добавила я.

Инспектор пожал плечами.

— Новости про убежища распространяются. Признаю, ваша песня сработала на славу, и теперь ручеек омег постоянно течет в Нью-Хобарт, хотя многие не хотят переселяться в город, который удерживаю я. Что касается альф, большинство из них не верит в слухи о баках. А для тех, кто верит, встает вопрос, чего они боятся больше: машин или роковой связи с омегами. И как далеко готовы зайти, лишь бы упразднить свою зависимость от близнецов.

Тот же вопрос я задавала себе каждый день применительно к самому Инспектору. Каждый раз, когда он говорил о близнецах, я ловила себя на мысли о его собственной где-то запертой сестре.

— К тому же альфы боятся Воительницу, — продолжил Инспектор. — И не зря. Одно дело — хотеть соблюдения табу, а совсем другое — выступить против нее.

— Думаю, их мнение изменилось бы, увидь альфы эти баки, — сказала я. Страшное зрелище не шло у меня из головы. Переплетение погруженных в жидкость тел и трубок, разинутые рты, невидящие глаза, давящее молчание. — Услышать — это одно, а увидеть своими глазами — совсем другое. Альфы, за исключением работающих в убежищах солдат, не сталкиваются с резервуарами. Они не представляют, какой ужас Синедрион творит от их имени.

— Твой брат и Воительница это прекрасно знают и учитывают в своих планах, — немного нетерпеливо сказал Инспектор. — В любом случае, пока перевал Луддитов под властью Синедриона, мы не прокормим новых рекрутов, даже если они рекой хлынут в город.

Дудочник, должно быть, заметил мои поникшие плечи.

— Не все в этих новостях плохо, — подбодрил он. Я вопросительно приподняла бровь. — Если Воительница задумала уморить нас голодом, значит, Синедрион не планирует масштабное контрнаступление. По крайней мере пока что.

Сколько у нас осталось времени, прежде чем Синедриону станет известно о Паломе и о Заке? Когда Воительница прознает, что они оба находятся в Нью-Хобарте, обрушит ли она на город всю мощь Синедриона? Хватит ли сил Инспектора, чтобы нас от нее защитить? И будет ли он вообще пытаться?

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Инспектор первым заговорил вслух об отношениях между Зои и Паломой. Это случилось ближе к вечеру на следующий день после прибытия Зака. Палома и Зои стояли на дальнем конце главного зала конторы мытарей и беседовали с Саймоном и Дудочником. Палома встала за спиной Зои и в какой-то момент нежно провела рукой по ее шее.

— Досадно, что из всех людей она выбрала именно эту, — сказал Инспектор так, чтобы его услышала только я.

— Потому что Зои женщина?

— Не глупи, — качнул он головой. — Потому что Зои колючка похлеще терновника. — Он заговорщически посмотрел на меня.

Я не стала отвечать ему тем же. Не хотела обсуждать Палому и Зои, и уж тем более с ним. Инспектор и так контролировал многое в наших жизнях, и мне претило его поползновение наложить лапу еще и на чувства.

— Палома — единственный посланник из Далекого края, — продолжил Инспектор. — Возможно, я не настолько горю желанием объединить усилия с иноземцами, насколько все вы, но я не дурак и понимаю, что нельзя рисковать их отпугнуть. Расположение Паломы дорогого стоит. Ссора между любовницами, способная поставить под удар возможный союз с Далеким краем, а это последнее, что нам нужно.

— Они совсем не ссорятся, — заметила я.

Со всеми остальными Зои вела себя по-прежнему ершисто, но в присутствии Паломы успокаивалась. Я снова посмотрела на них: Палома теперь стояла впереди Зои, а та положила подбородок ей на макушку.

Инспектор не спускал с них глаз.

— Солдаты уже задают вопросы про Палому, — сказал он. — Они не слепцы и не глупцы. Понимают, что она нездешняя, и спрашивают, откуда взялась и что здесь делает. И что ее появление значит для нашего будущего.

— Ты-то знаешь, что ее появление значит, — ответила я. — Ты же не думал, что мы забудем обо всем, что от нее узнали? Если у нас получится спасти Далекий край, мы сможем положить конец рождению близнецов. Посмотри на Палому.

— Уже, — холодно произнес Инспектор.

Я проследила за его взглядом. На фоне стоящей за спиной Зои искусственная нога Паломы почти не бросалась в глаза, будучи лишь на пару оттенков темнее ее кожи.

— У нее нет близнеца, — сказала я. — Как и у всех жителей Далекого края.

— И все тамошние жители — увечные мутанты. Ты просишь нас принести огромную жертву.

Я заметила, что он по-прежнему говорил «нас», подразумевая альф.

— Нет, — возразила я. — Мы, омеги, просим вас разделить наше бремя по справедливости. Мы несли это бремя веками. Не только бесплодие, но и все остальное. Мы страдали в одиночку, а вы тем временем прекрасно жили-поживали в своих идеальных телах.

— Ты хоть понимаешь, о чем просишь? Ты просишь нас отказаться от нормальных тел.

— Как, должно быть, приятно быть настолько уверенным в своем совершенстве.

Ноздри Инспектора слегка раздулись.

— Вам, омегам, легко строить из себя высокоморальных. Не вам же придется принимать это непонятное лекарство. Вы хотите, чтобы мы рискнули всем и нарушили табу ради лечения, которое не известно, как работает?

Он был прав: я не знала, как лекарство работает. Даже Палома этого не знала. Единственными доказательствами его действенности были она сама да кучка документов из Ковчега. Прав Инспектор и в том, что принимать лекарство придется не омегам. Оно для следующего поколения, и на нас его тратить нет смысла, потому что единственной мутацией, общей для всех омег, было бесплодие.

— Такой способ прекращения рождения близнецов, как ты описываешь, не спас бы мою жену, — продолжил Инспектор. Его жена умерла в родах, когда ребенок-омега с огромной головой застрял в родовых путях. Однажды рассказав мне об этом, Инспектор до сих пор больше эту тему не затрагивал, а когда ее попробовала поднять я, очень рассердился. Но теперь он упомянул жену по собственному почину. — Джемма погибла не из-за того, что ребенок был не единственный, ее убил головастый урод, которого она пыталась выродить. А ты хочешь, чтобы я помог прекратить рождение близнецов и превратить в уродов все следующее поколение.

Последовала долгая тишина.

— Это не для нас, — наконец сказала я. — Никого из омег лечение не спасет, не изменит и не воскресит из мертвых. Зато у каждого человека следующего поколения появится шанс жить своей собственной жизнью.

Инспектор все еще смотрел через комнату на протез Паломы и на Дудочника с Саймоном.

— Но что это будет за жизнь? — спросил Инспектор.

Я перевела взгляд на него, и к гневу примешалась жалость. Предубеждение делает его слепым? Я обернулась в ту же сторону, что и Инспектор. Там широкоплечий Дудочник склонился над картой, которую обсуждал с Саймоном, а еще там была Палома, чьи чувства к Зои казались единственным, что еще распускается в нашем сожженном мире. Как может Инспектор, глядя на них, говорить о несовершенстве или о бессмысленных жизнях?

— При всей твоей идеальности, — усмехнулась я, — ты смотришь и не видишь. — Инспектор покосился на меня, подозревая насмешку. — Ты правда думаешь, что наша жизнь невыносима из-за мутаций? Да, увечья не фунт изюма. Но настоящая проблема в поселениях, податях, комендантском часе и наказаниях. Проблема в альфах, которые плюют на землю, проезжая мимо омег, и в разбойниках, которые то и дело нас грабят, потому что знают: Синедрион не станет нас защищать.

— Но ведь я вас защитил, — возразил он. — Я освободил этот город и сражался бок о бок с вами, поскольку мы согласились, что нарушать табу нельзя.

— Мы с тобой согласились, что Зак и Воительница творят недопустимое, — поправила я.

— А если сейчас я думаю, что ваши планы насчет лекарства из Далекого края тоже недопустимы? — спросил Инспектор.

Я постаралась дышать ровно.

— Тогда ты должен хорошенько все взвесить и сделать выбор. Как и я.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Когда один из солдат Инспектора поставил на стол поднос с едой, Дудочник покосился в сторону комнаты, где был заперт Зак.

— Нужно отнести ему поесть, — сказал он.

— Зачем это? — вскинулась Зои. — Пусть поголодает. Заслужил.

— Нельзя, чтобы он слег, — возразил Дудочник. — Если Зак ослабнет или заболеет, это отразится на Касс.

— Я же не предлагаю уморить его голодом до смерти, — сказала Зои. — Небось не развалится, если пару раз не поест. Лично я носить ему еду точно не собираюсь.

— Я отнесу, — вызвалась я, вставая.

Наклонилась, чтобы положить в свою миску еще рагу, и взяла последний кусок лепешки.

Дудочник с Инспектором смотрели, как я выпрямляюсь.

— Попробуй у него что-нибудь выведать, — наказал мне Инспектор.

— Не надо говорить, что мне делать. Я иду его навестить вовсе не забавы ради.

Направляясь по коридору к месту заключения Зака, я чувствовала, как потеют подмышки и колотится сердце. Я ускорила шаг в такт его ударам. В те годы, когда Зак держал меня в камере сохранения, я обычно не могла дождаться его визитов. Считала дни, подносы с едой, шаги за дверью. Пусть я его ненавидела, он был единственным, кто меня навещал, за исключением Исповедницы. В душе сплетался клубок из ненависти к брату и желания его увидеть.

А теперь настала моя очередь идти по коридору к комнате, где был заперт Зак.

Саймону дали передышку, у двери караулили четверо других солдат, которые отодвинули засовы и пропустили меня внутрь.

Помещение скорее напоминало глухой чулан, хотя узкое окно под потолком пропускало немного света. В углах, где стояли пустые ящики, скопилась пыль.

Когда я зашла, пригнувшись, чтобы не удариться головой о притолоку, Зак поднял руки, демонстрируя мне кандалы пропущенные через вбитое в стену металлическое кольцо. Я поставила миску на пол и подтолкнула к нему, но он не обратил на еду внимания.

— Вот как ты решила со мной обращаться? — спросил он.

Дверь за моей спиной закрылась.

— Ты сам к нам пришел. И знал, какого обращения ожидать.

— Такого я не ожидал, — возразил он, встряхивая руки, чтобы цепь зазвенела.

— Ты обращался со мной гораздо хуже, — сказала я. — Четыре года в камере сохранения. Скажи спасибо, что у тебя есть свежий воздух и солнечный свет. Это больше, чем дал мне ты.

— Четыре года? — фыркнул он. — А как насчет тринадцати?

— О чем это ты?

Зак склонил голову набок.

— Думаешь, я впервые твой пленник? А помнишь первые тринадцать лет нашей жизни? Ты держала меня в ловушке. Меня сторонились собственные родители. Я не мог пойти в школу, не мог завести друзей, не мог ничем заниматься и никуда вписаться, пока не избавился от тебя. — Он немигающе посмотрел на меня. — Три-над-цать лет, — повторил он по слогам. — Я не мог начать жить, пока не избавился от тебя, и с тех пор никак не наверстаю упущенное время.

— Не вини меня за то, что сам натворил. Ты всегда заботился лишь о собственных интересах. — Я посмотрела на его руки и подумала обо всем ими сделанном. Посмотрела на рот и подумала обо всех произнесенных Заком приказах. — Ты затеял неописуемые мерзости.

— А что еще мне оставалось? — крикнул он. — Пустить все на самотек, чтобы шло себе по старинке своим чередом? Чтобы нормальные люди рисковали в любой момент умереть по случайному капризу увечных тел своих омег?

Я пропустила провокационные слова мимо ушей.

— Расскажи, что тебе известно, — велела я. — Куда вы перенесли взрывной механизм? Что задумала Воительница?

Он весь одеревенел.

— Я же тебе говорил, после того, как ты уничтожила базу данных и захватила этот город, Воительница сделала меня изгоем.

Как быстро братец завел старую песню: во всем виновата я.

— Но ты все равно что-то знаешь, — настаивала я. — Ты ведь был в Ковчеге, когда оттуда выносили детали подрывной машины.

Ночь за ночью я пыталась нащупать место, где она находится. Ночь за ночью заставляла себя тянуться к машине-убийце вопреки ужасу, леденящему при одной лишь мысли о подобном оружии. Я тянулась во мрак, жмурясь так крепко, что видела в черноте какие-то мерцающие очертания. Но все бесполезно: как бы сильно я не старалась найти это место, я или ничего не чувствовала, или, что еще хуже, получала отклик с разных направлений — в один день как будто с севера, а в следующий уже с запада. Провидческий талант находить искомое меня подводил. А может, его уничтожал проклятый взрыв, наравне со всем остальным.

— Мне нечего тебе сказать, — отрезал Зак. — Приказ о перемещении отдавала Воительница. Я не знаю и не видел, куда именно. И уже объяснил это твоему приятелю Дудочнику, когда он меня допрашивал. — Зак гневно поджал губы. — Они с Инспектором часами засыпали меня вопросами. Кричали, угрожали, запугивали. Я сказал им то же самое, что и тебе: я никогда не был в том месте, куда перевозили машину. Я понятия не имею, где это.

— Ты врешь, — заявила я.

— И что ты будешь делать? Пытать меня? — ехидно усмехнулся он.

Я постучала по двери. Пока стражники отодвигали засов, я не убирала с филенки руку, силясь успокоиться. Зак оценивающе смотрел на меня, зная, что мне придется разделить с ним любую причиненную ему боль. Прошлой ночью, догадавшись, что Дудочник с Инспектором отправились его допрашивать, я напряженно лежала в кровати, ожидая прихода боли. Пока обошлось. Но как долго меня станут щадить? Неважно, что я за преступления Зака не в ответе. Это не имеет никакого значения, ведь мое тело стало преградой между Сопротивлением и жизненно необходимыми сведениями.

До того как вернуться к остальным в главный зал, я минутку постояла в коридоре, прижавшись спиной к стене. Солдаты снова запирали дверь в камеру Зака, и я чувствовала, как с каждым задвинутым засовом мое дыхание замедляется, но языки пламени все еще шипели на краях поля зрения. Взрыв преследовал меня. На сколько еще меня хватит, прежде чем я разделю с Ксандером молчание у целовального дуба? Сколько времени пройдет, прежде чем взрыв поглотит меня окончательно?

Когда я шагнула в зал, Дудочник внимательно посмотрел на меня, все разговоры стихли.

— Ну как, удалось из него что-то вытащить? — поинтересовался Инспектор.

Я покачала головой.

— Говорит, ничего не знает.

— По-твоему, он не врет? — спросила Зои.

— Не знаю! — рявкнула я. — Я не способна читать мысли.

Зои подняла руки, в шутку сдаваясь, и закатила глаза.

— Да расслабься ты. Никто ж не думает, что вы с ним лучшие друзья.

Я решила налить себе попить, чтобы иметь предлог отвернуться от пристальных взглядов. Руки тряслись и расплескали воду.

Дудочник взял свою кружку и присоединился ко мне.

— Зак пытается тебя достать, — не глядя на меня, сказал он, поднимая кувшин. Говорил он тихо, чтобы остальные не услышали. — Не давай ему забраться тебе в голову.

Я кивнула. Но Дудочник не знал, что Зак всегда был у меня в голове.

Глава 6

Салли, Эльза, Ксандер и я сидели в гостиной приюта и слушали доносящиеся с улицы вечерние звуки города: чеканный шаг патрулей, голоса идущих мимо горожан и отбывших дежурство солдат. В прошлый раз, попав в Нью-Хобарт, я только через несколько дней поняла, почему город звучит как-то странно. Дело было не только в последствиях битвы, из-за которой пострадали здания, а жители стали пугливыми и скрытными. Даже когда начались восстановительные работы и люди вернулись на улицы, городской шум не стал прежним. В конце концов до меня дошло, что причина тому — почти полное отсутствие детей. В приюте Эльзы, на рыночной площади и на улицах звучали только взрослые голоса. Не хватало огромного пласта шума: писклявого ребячьего щебета, плача младенцев, веселого визга во время игры. Вот и сейчас в городе отнюдь не царила тишина — здесь жили тысячи людей, занимавшихся своими делами, — но Нью-Хобарт, словно треснутый колокол, теперь звучал фальшиво.

Я время от времени поглядывала на Ксандера, который с закрытыми глазами сидел, прислонившись к креслу Салли. И думала о Заке, запертом в кладовке конторы мытарей. Зак — мое прошлое. Ксандер — мое будущее. А впереди нас всех ждет одно: взрыв, который станет концом Далекого края, концом Сопротивления и концом любых перспектив, какие только можно представить.

Под большим окном зацокал еще один патруль — двенадцать конных солдат возвращались с дежурства на стене.

Салли заметила, что я на них смотрю.

— Мы увеличили численность патрулей после того, как Синедрион занял перевал Луддитов и начал перехватывать наши конвои. А еще мы оборудовали постоянные заставы на маршрутах снабжения.

Но мое внимание привлекла не численность патруля. В центре ехали двое мужчин в синей одежде защитников Острова, а не в форме солдат Инспектора. Оба были омегами. У одного отсутствовала левая рука и скрюченная кисть торчала прямо из плеча. Высокий мужчина за ним был горбат, отчего низко наклонялся над лукой седла.

— Теперь у нас смешанные патрули? — спросила я Салли.

Она кивнула:

— По этому поводу ни одна сторона особо не радовалась, в особенности люди Инспектора. Мы не принимали специально такое решение, само собой так получилось. Пока вас не было, в северном квартале вспыхнул пожар, и чтобы он не охватил весь город, тушить пришлось всем вместе. После этого, если время от времени в патрулях альф не хватало людей, они начали привлекать наших — хотя не без ропота с обеих сторон.

— Но сотрудничество продолжается? — спросила я, провожая взглядом скрывающихся за углом дома на холме всадников.

— Не слишком-то обольщайся, — предупредила Салли. Глубоко затянулась трубкой Эльзы и несколько секунд подержала дым во рту. — Никто не организовывал это специально. Как я и сказала: просто так сложилось. И до сих пор складывается, если в патруле не хватает людей или что-то стряслось.

Я кивнула и прижалась лицом к оконной раме, скрывая улыбку. Так оно обычно и бывает: простая повседневная жизнь бок о бок, никаких нарочитых жестов. Достаточно всего несколько раз пройти мимо другого солдата на пересменке, увидеть, как он отстегивает меч, услышать его ворчание о погоде, и станет ясно, что он такой же человек, как и ты, а вовсе не страшный и загадочный. Проводимая Синедрионом политика сегрегации явилась краеугольным камнем в их извечном разжигании вражды между альфами и омегами. Людей скорее могла сблизить общая уборная, чем пафосные речи.

— Не все идет гладко, конечно, — заметила Эльза. — Случались стычки и даже серьезные, особенно когда пайки сильно уменьшились. Пока вы ездили на побережье, часть солдат Инспектора попыталась реквизировать самый большой колодец, тот, что на рыночной площади. Заявили, мол, вода в нем только для альф, потому что омеги заразные. Пытались склонить на свою сторону всю армию Инспектора.

Салли закатила глаза:

— Мы делим одну утробу, но альфы все равно считают, что подхватят от нас заразу, если будут пить с нами из одного колодца?

Я понимала, что она имеет в виду, но также знала, что альфы шарахаются от нас как раз из-за того, что мы делили с ними одну утробу, а не вопреки этому — как поведал мне Зак. Сильнее всего альф пугала мысль, что не такие уж мы разные.

— Были споры, — продолжила Эльза, — и несколько драк.

Салли кивнула:

— Инспектор не щадил задир с обеих сторон. Признаю, он поступал справедливо. Не терпел глупостей ни от своих солдат, ни от наших. — Она тихо фыркнула. — В конце концов затее с колодцем положили конец не наказания и уж тем более не дискуссии по поводу принципов, а банальная лень. Большинству альф, расквартированных в восточных кварталах, не хотелось ходить за водой через весь город. Через несколько дней буза сошла на нет.

Она по-прежнему называла солдат «его» и «нашими». Но впервые после прихода Зака я позволила себе минутку надежды на то, что в этом полуразрушенном, полуголодном городе мы строим нечто новое. Ведь даже малость, вроде этого совместного патруля альф и омег, еще недавно казалась столь же фантастичной, как Далекий край.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Вечером в спальню зашла Салли, застав меня в одиночестве. Я слышала ее знакомое шарканье по двору: Салли шла медленно, выверяя каждый шаг, чтобы уменьшить постоянную боль в теле.

— Я видела, что ты наблюдаешь за Ксандером, — сказала она.

Услышав его имя, я напряглась. Салли была права. Мне не нравилось находиться рядом с Ксандером, но в его присутствии я не могла оторвать от него глаз.

— Я не хотела пялиться, — произнесла я. — Но ничего не могу с собой поделать. При взгляде на него я вижу, в кого сама превращаюсь...

— На твои банальности у меня нет времени, — оборвала меня Салли и нетерпеливо взмахнула рукой. — Ты провидица, и мне нужна твоя помощь. Я больше не могу до него достучаться. Скажи, что для него можно сделать. — Я подумала о лице Ксандера, пустом, словно выгоревшие здания, все еще стоящие на улицах Нью-Хобарта. — Он уже несколько недель молчит, — продолжила Салли. — Даже про огонь больше ни словечка.

Да, прежде Ксандер постоянно бормотал о вечном огне.

— А толку сейчас об этом говорить? — ответила я. — Нет смысла кричать: «Пожар!», стоя посреди горящего леса. Взрыв неминуем, для предупреждений уже поздно. Он об этом знает. Мы все об этом знаем.

— Так чем ему можно помочь? — спросила она.

— Ничем, — пожала плечами я. — Ну, то есть ничем большим, чем ты уже помогаешь. Говори с ним. Корми. Пусть ходит к целовальному дубу, если это место его успокаивает.

На память пришли сотни мелочей, которые Салли делала для него каждый день. Сегодня утром я видела из окна спальни, как она, держась за поясницу, несколько минут прилаживалась встать на колени, чтобы подстричь Ксандеру ногти на ногах.

— Он вообще понимает, что происходит вокруг? — не унималась Салли.

— Он живет внутри взрыва, — ответила я, — и больше для него ничего не существует.

— Совсем ничего?

— Думаю, он в курсе нашей ежедневной жизни и слышит, о чем мы говорим. Но все, что не взрыв, не считается. Все остальное... — Я помедлила, пытаясь подобрать слова, чтобы описать чувство, которое испытывала всякий раз при виде Ксандера. Вспомнилось, как Палома рассказывала, что случилось с шахтами и нефтяными полями после взрыва: «Все, что могло гореть, сгорело». — Все остальное, — повторила я, глядя на Салли, — это просто топливо. Оно сгорает.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Был отдан приказ подготовить корабли. Воительница контролировала большую часть побережья, но у Инспектора в южном гарнизоне имелись два судна, и им предназначалось отправиться на северо-запад и присоединиться к «Розалинде». Это было опасно — Синедрион увеличил количество береговых патрулей даже далеко на севере, а бросать якорь в открытом море означало подвергнуться риску попасть в шторм. И не приходилось сомневаться, что рано или поздно Синедрион нападет на Нью-Хобарт — если не уморит нас голодом еще до атаки. Но достаточно продержаться еще несколько месяцев, и флот будет готов к отправке. Как только последние северные ветра унесут с собой весну, Палома поведет нас в свою родную страну — если Синедрион до того времени не найдет и не уничтожит Независимые острова.

Хотя Инспектор отдал приказ готовить флот, я заметила, что он относится к Паломе с прежней настороженностью. Когда мы садились за стол в главном зале, он всегда старался сесть на противоположном от нее конце стола. Когда мы расспрашивали ее о Далеком крае, он просто смотрел на нее, скрестив руки на груди. И хранил молчание, если поднималась тема лекарств.

Дудочник тоже это заметил.

— Есть возражения? — спросил он.

— Я уже сказал, что дам вам корабли и сделаю все возможное для защиты Паломы, — ответил Инспектор. — Но не могу обещать, что позволю испытывать запретную медицину на своих людях.

— Ты даже не предложишь своим людям выбор?

— Мы, альфы, четыреста лет сохраняли нормальный человеческий облик, а вы хотите это изменить.

— Нормальный человеческий облик? — переспросила я. — Ты имеешь в виду таких идеальных людей, как Зак и Воительница?

— Ты понимаешь, что я имею в виду, — нетерпеливо заявил он. — Физическое совершенство. Силу. Да, сейчас уже не Долгая зима, но выживать в нашем мире все еще сложно. И нам нужны крепкие, здоровые люди.

Палома подала голос с другого конца стола:

— Ты правда думаешь, что до бомбы все люди в мире были физически совершенны? — Она откинулась на спинку стула.

Инспектор посмотрел ей в глаза.

— Мы знаем, что именно взрыв привел к мутациям. Мы всегда это знали, и документы из Ковчега наше знание подтвердили. Там говорится о мутациях и о том, что они начали появляться после взрыва.

— Да, — кивнула Палома, наклоняясь вперед. — С этим не поспоришь. Но ты думаешь, что до взрыва тела всех людей были одинаково безупречными? — Она наклонилась еще ниже, едва не коснувшись подбородком столешницы, и отстегнула протез. — Эта технология, — продолжила она, кладя свою искусственную ногу на стол, — появилась задолго до взрыва. — Инспектор глубоко вдохнул, глядя, как протез покачивается из стороны в сторону, прежде чем замереть. — Дома у нас есть и другие остатки технологии тех времен: инвалидные коляски, искусственные руки... Врачам удалось сохранить лишь малую часть того, что использовалось до бомбы, но этого достаточно, чтобы понять: раньше тоже рождались люди с увечьями, такие как мы.

— У них даже были для этого особые названия, — осенило меня. — Во времена До.

— О чем это ты? — резко повернулся ко мне Инспектор.

— О бумагах Ковчега, где написано о мутациях, — пояснила я. — Ученые уже знали слова для их обозначения. — Мне тогда показалось, что читаю бессмысленные наборы слогов: по-ли-ме-ли-я, а-ме-ли-я, по-ли-дак-ти-ли-я, син-дак-ти-ли-я. Но для писавших их людей эти слова имели значение. Ученых пугало огромное количество мутаций и болезней после взрыва, но эти мутации и болезни уже имели названия и были изучены задолго до взрыва. — Люди в Ковчеге знали их признаки, их названия...

— И как лечить многие из них, — добавила Палома. — Мы не смогли сохранить все знания, но от некоторых проблем со здоровьем наши врачи умеют избавлять. Или хотя бы от сопутствующей боли. У моей младшей сестры с детства случались частые судороги, но врачи выписали ей лекарство, которое она принимает каждый день, и теперь судороги ее почти не беспокоят.

Инспектор покачала головой.

— Даже если во времена До действительно существовало несколько уродов, это совсем не значит, что такова была норма. Не значит, что мы должны сдаться и позволить всем людям стать такими же.

Я расхохоталась. Палома посмотрела на меня как на сумасшедшую. Возможно, я действительно спятила. Но теперь я все понимала. Я видела это в Заке, а теперь снова разглядела в Инспекторе. Как отчаянно они защищали стены, которые рушились вокруг их убеждений.

— Уродов? — отсмеявшись, спросила я. — Ты просто проводишь черту на песке. Это разделение ничего не значит. Оно условно.

Пока остальные продолжили спорить, я задумалась, насколько же раньше все казалось проще и яснее. Четкая граница между До и После размылась, когда были обнаружены Ковчег, Далекий край и документы из прошлого. А теперь уже стиралась грань между альфами и омегами, как бы альфы ни пытались ее сохранить.

Но что насчет грани между мной и Заком?

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Той ночью я проснулась, крича от боли и зажимая лоб рукой. Спящая напротив Зои что-то проворчала во сне и потянула за одеяло, которое Палома перетащила на свою половину кровати.

Поначалу я тоже предположила, что разбужена видением или сном. Я лежала и ждала, пока боль пройдет, но она становилась все сильнее, так что я свернулась калачиком и застонала. Когда я села, Зои уже стояла на коленях перед моей кроватью, а на ее лице отражались одновременно раздражение и беспокойство. За ней маячила Палома, накинув одеяло на плечи. Дверь распахнулась, и в спальню вбежал Дудочник, но я закрыла глаза, потому что лоб невыносимо саднило. Словно от ожога. Я ничего подобного не чувствовала с тринадцати лет, с того дня, когда меня клеймили, и до сих пор помнила дыхание советника на лице, когда он прижал тавро к моему лбу, а потом шипение обугленной кожи.

— Покажи мне, — попросила Зои, пытаясь отодрать мои руки от лица. Я сопротивлялась, как будто плотно прижатая ко лбу ладонь могла утихомирить боль, но Зои была намного сильнее. — Тут ничего нет, — сказала она, оглянувшись на Дудочника.

Он догадался первым.

— Это Зак.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Пока мы добирались до конторы мытарей, Инспектор его уже нашел.

Я, спотыкаясь, брела по темным улицам, одной рукой цепляясь за руку Дудочника, а другой зажимая лоб, который жгло так сильно, что мне пришлось прикусить нижнюю губу, чтобы не кричать.

Рядом с конторой спиной к стене стояли шесть понурых солдат. Двое были в красной форме войск Инспектора, остальные — трое мужчин и женщина — в синих туниках Сопротивления. Перед ними застыл Инспектор с лампой в поднятой руке. Он явно сдерживал гнев, отчего устрашал еще больше.

В паре метров от солдат у стены сидел Зак, как и я, зажимавший лоб руками.

Инспектор нас заметил.

— Саймон сегодня не на дежурстве. Четверо из них набросились на Зака, когда он возвращался из уборной, — коротко ввел он нас в курс дела. — Его охраняли двое стражников, но они не справились со своей работой. — Инспектор сердито цедил слова сквозь зубы.

— Я пыталась их остановить, — сказала женщина. Я ее узнала: Мира, одна из самых опытных бойцов Сопротивления, с которой я довольно часто беседовала.

— И сильно ты старалась? — спросил Дудочник, делая шаг вперед.

Мира не ответила. Ее туника была порвана на шее, но на коже не виднелось ни синяков, ни царапин — при всех ее усилиях защитить подопечного, самой ей никакого вреда не нанесли. Но даже стискивая зубы, чтобы облегчить боль, я не могла ее винить. Разве я сама не треснула Зака только вчера?

— Если бы они увлеклись, — выплюнул Дудочник, — Касс могла бы умереть. Понимаешь?

— Да, сэр, — опустив голову, промямлила Мира.

Я не знала, пытается ли она скрыть раскаяние или же его отсутствие.

Инспектор презрительно посмотрел на Зака.

— Я ненавижу его не меньше вашего, — сказал он солдатам. — Но он под нашей защитой. Любое нападение на него подвергает риску нашу провидицу, а она для нас очень важна.

Он обвел взглядом солдат, запоминая лицо каждого.

— Возвращайтесь в казармы, — велел он. — Но мы еще не закончили. Все вы будете наказаны.

Провинившиеся молча удалились. Я смотрела им в спины — красные и синие туники шли вместе. Нет, так не годится. Не годится, чтобы нашу разнородную армию объединяла только ненависть к Заку.

Дудочник схватил Зака за воротник и вздернул на ноги. Только когда лампа Инспектора осветила моего близнеца, я увидела, что с ним сделали.

Должно быть, они спланировали это заранее, потому что изготовили тавро. Оно валялось в грязи у стены — всего лишь наспех согнутый кусок железа, рядом с которым лежали кузнечные щипцы. Зак, должно быть, сопротивлялся, поскольку клеймо получилось кривым — покосившаяся буква «А» без перекладины. Неважно, что она почти не считывалась — послание и так было ясным. Одна сторона символа альф уже распухала, другая казалась красной зарубкой с черными краями. Я вспомнила свой сон про заклейменного Зака и наклонилась, чтобы внимательнее рассмотреть рану, но он отшатнулся.

— Соберись, тряпка, — велел ему Дудочник, отпуская. — Всего-то клеймо. Не больней того, что каждый омега получает еще в детстве.

Он проводил Зака в главный зал и усадил на стул.

Эльза на скрюченных ногах прихромала на холм следом за нами и теперь, с неприязнью поглядывая на Зака, принялась рыться в сумке с лекарствами в поисках мази.

— Нанеси бальзам на его ожог, и боль утихнет, — сказала она, протягивая мне баночку. — Твоя, я имею в виду. На него мне плевать.

Остальные тихо и напряженно переговаривались за столом в дальней части комнаты. Я стояла в углу над Заком, но он упорно не смотрел мне в глаза. Мазь пахла розмарином и была настолько густой, что мне пришлось растереть ее в ладонях, чтобы согреть и размягчить, и только потом нанести на рану Зака. Он весь взмок — лихорадочный пот, который обычно прошибает от страха, оставил круги под мышками на его рубашке.

Зак дернулся, стоило мне коснуться ожога кончиком смазанного бальзамом пальца.

— Я знаю, что ты чувствуешь, — сказала я, глядя на него сверху вниз.

Мы оба помнили как советник Синедриона прижал к моему лбу раскаленное тавро. Зак вместе с родителями тогда стоял в другом конце комнаты и смотрел. И не удержался от всхлипа, почувствовав отголосок моей боли. Но теперь он испытал ее сполна.

— Я видела сон, в котором тебя заклеймили, — сказала я. — Пару недель назад. Но не поняла, что это было видение.

Взяв тряпочку, я стерла с пальцев остатки мази, оставившей на коже жирный след.

— Знай я, что вы собственных солдат держать в узде не можете, никогда бы сюда не пришел, — бросил Зак.

— Это был твой выбор, — пожала плечами я. — Хочешь уйти?

Я посмотрела на дверь. Даже распахнись она настежь, мы оба знали, что Зак не осмелится уйти. Если Воительница его поймает, клеймением она не ограничится. Напавшие на Зака солдаты — единственная сила, пока еще гарантировавшая нам обоим жизнь.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Не только боль не давала мне уснуть той ночью. Дудочник остался в конторе мытарей охранять Зака лично, и хотя Зои была рядом, я не могла погрузиться в сон без сопения Дудочника на соседней кровати или его силуэта у выходящего во двор окна.

Сколько себя помнила, я всегда чего-то боялась. Пока мы росли, боялась, что Зак меня раскроет, мне поставят на лоб клеймо и отошлют. В поселении боялась, что Зак придет за мной. А когда он пришел и поместил меня в камеру сохранения, боялась, что никогда оттуда не выйду и больше никогда не увижу небо. Полгода после побега тоже породили множество страхов: погони, голода, тюремного заключения, нападения.

Долгое время после смерти Кипа меня мало волновала собственная жизнь, как и все остальное. Но теперь, сражаясь, я нашла в мире то, чего хочу, в чем нахожу смысл и удовольствие. Поэтому, увидев скорчившегося на земле Зака и почувствовав его боль на своей коже, я осознала свой новый страх: я не хочу умирать. Не хочу, чтобы Зак, его враги и предательство отняли у меня жизнь, которую я только-только заново научилась ценить.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

На следующий день заклеймивших Зака солдат должны были высечь. Дудочник предупредил меня об этом ранним утром, когда вернулся в приют.

— Это правда необходимо? — спросила я. — Большинство из них омеги. Они присоединились к Сопротивлению, потому что хотели сражаться с Синедрионом, а сейчас им приходится выполнять приказы Инспектора, да тут еще и Зак нарисовался. Конечно, им тяжело.

— Если мы не в силах добиться подчинения от собственных бойцов, победить Синедрион надежды нет, — ответил Дудочник.

Не поспоришь. Я знала, что от управляемости нашей объединенной армии зависят не только наши с Заком жизни. Но все эти долгие утренние часы, пока я помогала Эльзе на кухне, стараясь игнорировать все еще пульсирующее на лбу клеймо Зака, небо заволакивали серые тучи, а по городу расползались новости о порке.

Я отказалась присутствовать на экзекуции. Палома тоже неодобрительно поморщилась в ответ на вопрос Зои, хочет ли она пойти посмотреть, поэтому подруги остались в приюте, а я отправилась в контору мытарей проверить, как дела у Зака.

Когда мы с Эльзой проходили мимо площади, там как раз устанавливали позорный столб. Несколько месяцев назад мы с Кипом видели, как на этой же площади солдаты Синедриона исхлестали кнутом мужчину. Стоявший там тогда помост давно разобрали на дрова. А сейчас двое солдат-омег вбивали толстый столб прямо в землю. С каждым ударом молота поднимался фонтанчик пыли. Я зашагала быстрее, увлекая Эльзу за собой, пока она не засмотрелась. Свободным от дежурства солдатам велели собраться на рыночной площади. Они уже стекались туда, и толпа стала настолько плотной, что через нее приходилось продираться.

В главном зале нас ждали Дудочник, Саймон и, к моему удивлению, Зак.

Едва мы вошли, Инспектор тут же встал.

— Я оставлю его здесь с тобой, — сказал он мне. — Мы с Дудочником нужны на площади, а я хочу обеспечить вас надежной охраной.

Я знала, что Инспектор меня защищает, да и кандалов на меня не надевали, но все равно посмотрела на Дудочника, ожидая от него подтверждения.

Он кивнул:

— С вами неотлучно будет Саймон. А у дверей останутся дежурить трое достойных доверия солдат. — Дудочник указал на дверь, у которой ждали стражники. Двое из них были людьми Инспектора, но в третьем я с облегчением узнала Криспина.

Поначалу после ухода Дудочника и Инспектора до нас доносился только ровный гул голосов с площади за выходившим на север окном с закрытыми ставнями. Но в полдень тот гул резко стих. Выкрики торговцев тоже смолкли. И даже сквозь закрытые ставни послышались удары кнута. По десять плетей каждому из четверых напавших на Зака и по пять Мире и второму охранявшему Зака солдату за то, что не справились со своей обязанностью.

Саймон сидел у двери. Он привалился к стене и скрестил две руки на груди, но третьей держался за рукоять топора и не сводил глаз с Зака.

Мы с Заком сидели в разных концах комнаты и слышали каждый удар. Казалось, порка длилась невозможно долго: после каждого хлопка оттяжка, а дальше новый удар. Однако самой громкой была тишина, повисшая в комнате. Мы с Заком смотрели друг на друга — он со стула у стола, я с подоконника, прислонившись к закрытой ставне. Зак время от времени ерзал и прикасался к ожогу.

— Не трогай, — предостерегла я. — Только растравишь.

Раздался очередной удар кнута. Я не удержалась и скривилась, резко втягивая воздух сквозь стиснутые зубы.

— Хватит сверлить меня взглядом, — сказал Зак. — Вряд ли я виноват в том, что ваши солдаты на меня напали.

Я невозмутимо посмотрела ему в глаза.

— Твоя вина в том, что они вообще захотели это сделать.

— Лишь по причине плохой дисциплины в вашей армии им удалось сделать то, что захотели.

Снова удар. Лучше бы Заку не знать, насколько мне не по себе. Что после его приезда я чувствую себя открытой всем ветрам, словно стены Нью-Хобарта пали.

— Знаешь, он наказывает их собственноручно, — сказал Зак. — Сам Дудочник.

Тишину рассек новый удар.

— Ты не знала? — не отставал Зак, его голос резал будто нож.

— Знала, конечно, — солгала я.

Зак лишь приподнял бровь.

Я не стала отвечать. Боль в голове уже поутихла, оставшись лишь напоминанием о прошлой ночи, но время от времени Зак снова ее растравлял, прикасаясь к ожогу и морщась, пока ощупывал пузырь.

Когда порка закончилась, Дудочник вернулся. Дверь за ним захлопнулась. Он заметно вспотел, но, к моему облегчению, на его одежде и брошенном на пол кожаном биче не было крови. Значит, эта экзекуция выдалась не такой жестокой как та, что видели мы с Кипом.

При появлении Дудочника Зак сразу же вскочил и отступил в дальний угол, глядя на лежащий на полу кнут как на способную напасть змею.

— Да не трусь, — сказал ему Дудочник. — На сегодня с порками я закончил.

Он подошел и встал рядом со мной. Я понизила голос, понимая, что Зак внимательно наблюдает за нами.

— Неужели их не мог наказать Инспектор? — спросила я. — Или кто-нибудь из опытных солдат? Тот же Саймон?

— Я не прошу своих людей делать то, что противно делать самому, — ответил Дудочник. — И наказывать провинившихся должен был я, а не Инспектор. Только представь, какие мысли бы возникли, если бы к столбу вышел Инспектор, чтобы, защищая Реформатора, отхлестать кнутом солдат, больше половины из которых омеги? — Он выдохнул. — Кроме меня больше было некому.

Наверное, он прав. Но когда Дудочник положил руку на подоконник рядом с моей, я невольно вспомнила о кнуте.

— Не к этому мы стремились, — прошептала я. — Не ради этого сражаемся.

Мне не хотелось говорить это при Заке, не хотелось, чтобы он узнал о трещинах, которые я видела. Но я думала о том, что сказала Дудочнику и Зои в мертвых землях: что если мы не найдем Далекий край, то создадим его сами. Что наверняка есть способ сделать наш мир лучше. Но бич на полу и выпоротые солдаты на улице — совсем не то, о чем мы мечтали.

— Ты ничем от меня не отличаешься, Касс, как бы ни гнала от себя эту мысль, — сказал Дудочник, всем весом опираясь на руку. — Ты принимала столь же гнусные решения, чтобы выжить и сделать то, чтонужно. Думаешь, раз не умеешь метать нож и бить кнутом, то ты невинна?

Я разозлилась: не потому, что была с ним не согласна, а потому что он сказал чистую правду.

— Я сделал только то, что необходимо, — продолжил Дудочник. — Только то, что нужно Сопротивлению.

— Знаю, — кивнула я.

— Тогда чего ты от меня хочешь?

Чего я могла от него потребовать из реально выполнимого? Я хотела другого мира, где ему не пришлось бы делать ничего подобного. Никому из нас не пришлось бы.

— Ничего, — ответила я.

Глава 7

— Решено, переселяем Зака к Касс, — объявил Инспектор. — Мы...

— Нет, — перебила его я. — Ни за что. Ни в коем случае.

На меня накатило такое облегчение, когда Саймон отвел Зака обратно в его каморку, а Эльза, Палома и Зои присоединились к нам в конторе мытарей. А теперь слова Инспектора показались мне пинком в живот.

В поисках поддержки я повернулась к Дудочнику, но он выглядел непоколебимым в своем решении.

— Я пытаюсь сохранить тебе жизнь, — сказал он. — Тебя и Зака, каждого из вас, должны охранять люди, которым можно доверять. Вдобавок еще Палому. Если объединить вас троих, стража потребуется только для одного места, а не для трех. Я выставлю людей у приюта, и сам тоже буду за вами присматривать попеременно с Зои.

— Ты ведь это не всерьез? — спросила я. — Даже если нас троих удобнее держать вместе, в приют Заку нельзя. Там же Палома! И вряд ли Эльза его примет.

Дудочник не изменился в лице.

— Давай я перееду сюда, — предложила я. — Не надо селить Зака к Эльзе.

Наклонившись ко мне, Дудочник понизил голос:

— Я хочу, чтобы ты была в безопасности. — Он покосился на стоящего на другом конце комнаты Инспектора. — Не здесь, не с ним и толпой его солдат.

Хотя мы каждый день собирались в конторе мытарей, все равно оставалось ощущение, будто это территория Инспектора, а наша — в приюте Эльзы. Возможно, тому виной отголоски прежней роли этого здания: сюда омеги униженно приходили платить подати. Даже после битвы и последовавших за ней голодных месяцев комнаты выглядели довольно роскошно, и обстановка прямо-таки кричала, что это территория альф. Мы скорее чувствовали себя дома среди поломанной мебели приюта, чем на обтянутых кожей стульях конторы мытарей.

— Дело не только в охране, — продолжил Дудочник, снова отодвигаясь. — У тебя есть способы следить за Заком, недоступные никому из нас. Помнишь, что происходило, когда ты путешествовала с Зои?

Лицо Зои от этого напоминания ожесточилось. В те недели, когда мы с ней спали рядом, я подглядывала в ее сны. Ненамеренно, но каждое утро я просыпалась, помня их не хуже собственных. Именно так мне стало известно, что во сне Зои неустанно бороздит моря в поисках утонувшей Лючии.

— Я не умею читать мысли, — сказала я. — Это не так работает.

— Знаю, — кивнул Дудочник. — Но нам может помочь любая крупица информации.

— Я его приму, — вмешалась Эльза. Вздернув подбородок, она сделала шажок вперед. — Не обещаю, что буду с ним вежлива и не стану плевать в его еду. Но если таким образом я смогу вам помочь и уберечь Касс, пусть переезжает ко мне.

— Тебе необязательно это делать, — возразила я. — Они слишком многого от тебя хотят.

Эльза покачала головой.

— Я сама хочу, чтобы ты была в безопасности и рядом со мной. — Она пожала плечами. — А он лишь побочный продукт.

Я помнила, как Воительница назвала омег побочным продуктом альф — повторив фразу, использованную в документах из Ковчега, — и поэтому улыбнулась, когда Эльза употребила те же самые слова в отношении Зака.

Полдня в приюте было шумно: солдаты устанавливали решетки на окна и более прочную дверь в спальню с внешними засовами. Эльза ничего не говорила, просто ковыляла за ними с метлой да ругала, если на полу оставались гвозди или металлическая стружка. Для доверенных караульных, призванных охранять приют снаружи, составили график дежурств, а Зои с Дудочником должны были по очереди стеречь нас внутри.

Список наружных охранников оказался коротким. В него вошли Саймон и его давняя советница Виолетта — я однажды видела, как они с Дудочником подрались, и считала ее искренней и смелой, плюс к тому же после драки она всегда оставалась ему верной, — и вдобавок Криспин, служивший Дудочнику и Саймону еще на Острове и все время после.

Инспектор тоже выдвинул несколько кандидатур из своих опытных бойцов. Выбор был целиком его, но я обрадовалась, увидев, кого он предложил: Ташу, высокую женщину из его личной охраны, неразговорчивую, но умеющую смотреть мне в глаза прямо и без присущего альфам отвращения, и добродушного Адама, который любил посмеяться и на дежурстве болтал с Эльзой и Салли ничуть не меньше, чем с сослуживцами-альфами.

Палома и Зои перенесли свои вещи из общей спальни в маленькую комнату, где когда-то спали мы с Кипом.

Дудочник тоже вытащил свою кровать и поставил ее во дворе под навесом у входной двери.

— Сейчас достаточно тепло, — сказал он. — И отсюда я смогу приглядывать как за спальней, так и за дверью комнаты Зои и Паломы.

Доводы веские, но мы оба знали, что Дудочник также не хочет спать в одном помещении с Заком. Я посмотрела на две параллельных полосы, процарапанные ножками кровати на дощатом полу. Теперь каждую ночь мы будем оставаться с Заком в спальне только вдвоем.

И вот его привели. Дудочник с Зои договорились, что один из них всегда должен находиться в приюте. Кандалы с запястьев Зака не сняли. На ночь их крепили к вмурованной в стену цепи. Я сама измерила ее длину: цепи хватало, чтобы Заку было удобно лежать в кровати в любой позе, но добраться до моей кровати у противоположной стены он не смог бы.

Днем, когда поблизости маячили Зои или Дудочник, Заку разрешалось упражняться во дворе и есть вместе с нами, но в кандалах.

— Не хочу, чтобы с ним цацкались, как будто он до сих пор в палатах Синедриона, — заявила Зои. — И по мне, лучше пусть будет у нас на глазах.

Звон кандалов Зака скоро стал в приюте привычным.

— Прости, — снова и снова извинялась я перед Эльзой, когда мы оставались наедине. — Мне жаль, что тебе приходится встречаться с ним каждый день.

Она лишь улыбалась и сжимала мою руку. Эльза никогда не заговаривала с Заком, но не боялась смотреть ему в глаза, а во время трапез наполняла его миску и ставила на стол. Я до сих пор не видела такого рода мужества: каким-то образом Эльза изо дня в день терпела Зака в своем доме, где раньше жили убитые им дети.

Поначалу я задавалась вопросом, как сам Зак воспримет переселение в приют. Большинство детских вещей уничтожили налетчики, когда забирали малышей и попутно разнесли половину приюта. Но признаки присутствия детей были повсюду. За дверью спальни на высоте бедра в стену были вбиты крючки, куда дети вешали верхнюю одежду. В разграбленной кухне Эльзы уцелели только маленькие чашки, и теперь мы каждый день пили из них, касаясь губами тех же мест, что и погибшие малыши.

Если от этого Заку было неловко, он ничем себя не выдавал. В первый вечер я наблюдала за ним за ужином. Он взял длинными пальцами чашечку, опустошил ее и оставил на столе, чтобы Эльза убрала. Он никогда не упоминал о детях, которые одновременно отсутствовали и присутствовали рядом с нами.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

В первую ночь, оставшись в спальне вдвоем, мы с Заком лежали в разных концах длинной узкой комнаты. Зак лег спиной к стене и лицом ко мне. Я задула свечу, чтобы больше его не видеть.

— Зажги свет, — попросил он.

— Спи давай.

Его цепь несколько раз звякнула, пока он ворочался.

— Мне не нравится спать в темноте.

— Привыкай, — бросила я, перекатываясь на другой бок. — Здесь тебе не палаты Синедриона. У нас запас свечей не бесконечный.

— Я никогда не боялся темноты, — сказал он. — Но возненавидел ее с тех пор, как ты затопила Ковчег.

Это я тоже помнила: промозглый мрак коридоров и черная вода, которая поднималась все выше и выше, вытесняя черный воздух.

— Я едва успел выбраться, — продолжил Зак, учащенно дыша. Обхватив себя руками, я слушала его против воли. Мне хватало собственных воспоминаний о затопленном Ковчеге и не хотелось погружаться в кошмары Зака. — Но даже когда я вышел на поверхность, еще ничего не кончилось. Река хлынула в открытую дверь, и меня чуть не унесло. Половину лагеря смыло, по меньшей мере четверо солдат утонули: они запутались в брезенте, когда водой накрыло палатки.

Еще больше трупов на моей совести. Скольких же людей я погубила собственноручно или косвенно? Иногда мне чудилось, будто погибшие облепляют меня, как мокрый брезент тонущих солдат.

— Ужасная смерть, — продолжил Зак.

— Ты обрек многих на гораздо худшее, — возразила я.

— Он мне снится, — не обратив внимания, признался он. — В темноте я вижу сны о Ковчеге. Вижу воду в коридорах и поток, хлынувший в западную дверь.

Я пыталась не слушать брата, но слишком хорошо помнила, как в детстве мы болтали по ночам, пока родители внизу спорили, что им делать с неразделенными близнецами. Мы лежали в темноте и шептались поверх разделяющей наши кровати пустоты, совсем как сейчас.

— Мои сны еще ужаснее, — призналась я.

— Например?

Я промолчала. Не стоило рассказывать ему, что я вижу, — Зак и так уже слишком много знает о взрыве.

— О чем твои сны? — настаивал он.

— Ни о чем. А теперь заткнись — я пытаюсь уснуть.

— Ты врешь.

— Я не обязана говорить тебе правду. Я тебе вообще ничем не обязана.

— Ты врешь о своих снах, совсем как в детстве, — не слыша меня, продолжил он. — Ты даже тогда со мной не говорила по-настоящему.

— О чем ты? В детстве мы с тобой постоянно болтали.

В конце концов, больше было не с кем — за нами двоими следила вся деревня.

— Не по-настоящему, — тихо повторил он. — Ты ведь все время мне врала.

Какое-то время я не отвечала. Не хотелось с ним соглашаться, но с правдой не поспоришь. Видения были единственным, что выдавало во мне омегу, поэтому я годами их скрывала, чтобы избежать клеймения и высылки. Скрывала ото всех.

— Иначе было никак, — наконец сказала я.

— И я не мог поступить иначе, ведь я никак не мог начать жить.

— Неужели ты забыл, как мы были близки? — спросила я. — Убедил себя пересмотреть прошлое, потому что дружба с омегой постыдна?

Зак хмыкнул.

— Ты говоришь о тех годах, словно о каком-то рае — ты и я лучшие друзья, вместе против мира. Но ведь дело обстояло не так. Совсем не так.

— Однако мы всегда были вместе, — возразила я. — Все время.

— Только потому, что не имели другого выбора! — сорвался он на крик. — Потому что из-за тебя вся деревня считала уродами нас обоих, и люди не хотели к нам даже приближаться!

Он помолчал, стараясь выровнять дыхание.

— Это не кончилось даже после твоего изгнания. Позор не ушел вместе с тобой. Должен был, но никуда не делся. За годы неопределенности люди слишком привыкли мне не доверять, и именно поэтому мне пришлось покинуть деревню так рано.

— А мне еще раньше, — кисло возразила я.

Зак пропустил мои слова мимо ушей.

— Даже когда я уехал в Уиндхем, слухи и там меня достали. Пошла молва, что нас с тобой разделили подозрительно поздно. Мне приходилось из кожи вон лезть, чтобы не допустить сомнений в моей полезности. Я работал вдвое больше остальных и снова и снова доказывал свою верность Синедриону. Делал то, за что не хотели браться другие.

Палаты Синедриона в Уиндхеме славились изощренными интригами и жестокостью. Я посмотрела в темноте в сторону Зака и задумалась о том, в какую же клоаку он погрузился.

— Я никогда не чувствовал себя в безопасности, — продолжил он. — Даже когда ты оказалась в камере сохранения. Ни на секунду. Ты отняла у меня это ощущение за много лет, что я жил наполовину. Это ты показала мне, как опасны могут быть омеги и какое они нестерпимое бремя. Именно из-за тебя я придумал резервуары.

Я закрыла глаза. Было понятно, что его самооправдание зиждется на чистом безумии, а резервуары — материальное воплощение этого безумия, и никакой моей вины тут нет. Но перед глазами стояли дети в баках, их волосы, покачивающиеся возле мертвых лиц. Я жмурилась, пытаясь прогнать ужасную картину.

— Это ты сделала меня таким, — произнес напоследок Зак.

Те же слова, что сказала Кипу Исповедница в зернохранилище много месяцев назад.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Ночью я ждала, что ко мне придут его сны. Грезы Зои я подсматривала не нарочно, они просачивались мне в голову, если Зои спала рядом. Даже когда я пыталась мысленно отгородиться, они захлестывали меня, полные потери и тоски, как море — соли. Но Зак не видел снов, или же его сны для меня ничего не значили. У нас было одновременно так много и так мало общего. Если какие-то картины и рисовались ему за сомкнутыми веками в те ночи в спальне приюта, ни одна из них мне не открылась. Возможно, в детстве, когда я так старалась скрыть от Зака свои видения, между нами выстроился своего рода барьер. Много лет, лежа в маленькой кровати, я приучалась загонять внутрь свои реакции, если что привидится, а теперь, привыкнув от него замыкаться, не могла проникнуть спящему или бодрствующему Заку в голову, не могла хотя бы угадать, о чем он думает. В нескольких метрах от него в общей спальне я чувствовала себя ничуть не ближе к брату, чем когда жила на Острове и нас разделяли сотни миль.

Я не знала, что снится Заку, но и для него мои сны оставались загадкой. Перед рассветом меня разбудило видение о взрыве, и мои крики эхом отдались от потолка. Зак шептал что-то утешительное. Поначалу, еще сбитая с толку контрастом огня и темноты, я не сообразила, чей это голос меня успокаивает. Но затем, когда мое дыхание выровнялось, Зак спросил:

— Что ты сейчас видела?

Я никогда не слышала подобного голода в голосе, а голод я знала хорошо. Весь Нью-Хобарт голодал. Только накануне вечером восемь человек, живущих в приюте, получили на ужин рагу из двух пойманных Зои на крыше белок и дочиста обглодали все косточки.

На вопрос Зака я не стала отвечать. И в дальнейшем изо всех сил пыталась не издавать звуков, когда приходили видения — гораздо более частые и яркие, чем в детстве. Мне не всегда удавалось полностью подавить крики. Но я старалась. Не хотелось давать Заку даже намека на то, что я видела, как и радовать его своими воплями. Иногда, просыпаясь от кошмаров о взрыве и скрежеща зубами, чтобы не шуметь, я чувствовала, что ничего не изменилось: мы с Заком по-прежнему в нашей детской спальне, я скрываю свои видения, а он следит и выжидает.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

С первого же дня, когда он увидел ее во дворе с Зои, Зак пялился на Палому. Хотелось бы мне, чтобы ее внешность не была такой приметной, однако ее отличие от нас сразу привлекало внимание: снежно-белые волосы и кожа, выцветшие голубые глаза. Я наблюдала за тем, как Зак ее рассматривает, и невольно сжимала кулаки. Он не имеет права на нее смотреть. Ему всегда все доставалось. Прослеживая его взгляд, я сдерживалась, чтобы не гаркнуть: «Нет, ее ты не получишь!»

— Значит, это правда, — сказал он, не сводя глаз с Паломы, пока они с Зои уходили со двора.

Я промолчала.

— Я знал, что вы ищете. — Зак покачал головой. — Но не верил, что у вас что-то получится. У Дудочника и его шайки оборванцев. Как вы это провернули? Чем сумели ее привлечь?

— Не вижу смысла обсуждать ее с тобой. Ты не поймешь.

— Я не идиот.

— Никогда тебя таким не считала, — сказала я. — Ты еще хуже и намного опаснее.

Когда мы пошли на кухню есть, он снова неприкрыто пялился на Палому, а она смотрела на него в ответ, точно так же снедаемая любопытством. Перед ней сидел человек, который вернул к жизни взрывной механизм, способный уничтожить ее семью и родину. Я видела, как Палома прищурилась и склонила голову, словно пытаясь понять, что может подвигнуть человека сотворить такое ужасное зло. А мне хотелось заорать: «Держись от него подальше!»

Зои меня опередила. Заметив, что взгляд Зака задержался на Паломе, она встала между ними.

— Не лезь к ней, — предупредила она Зака.

Он поднял закованные руки и потряс ими, чтобы кандалы зазвенели.

— Я здесь всего лишь пленник и от меня не зависит, куда меня приводят.

— Необязательно постоянно на нее таращится, — сказала Зои.

— Мне просто любопытно, — отрезал Зак. — Меня никто не представил вашей новой подруге. — Он снова смерил Палому взглядом и остановился на ее лице. — Я бы с удовольствием познакомился с тобой поближе.

— Я о тебе уже достаточно наслышана, — отвернулась Палома.

— И ты поверила во все, что от них услышала? — быстро спросил Зак. — С чего ты взяла, что этим людям можно доверять?

Зои открыла рот, но Палома успела ответить первой:

— Я сама делаю выводы, руководствуясь рассудком.

— И ты рассудила, что это лучший альянс, на который может надеяться твоя страна? — Зак многозначительно обвел взглядом нас и убогую кухню.

Зои его оттолкнула. Не сильно, но со скованными спереди руками Зак не смог ни удержать равновесие, ни смягчить падение, и рухнул на спину у очага.

Дудочник рванулся вперед, чтобы оттащить Зои, но она уже уходила, и Палома вместе с ней.

— Не лезь к ней! — повторила она Заку, не оглядываясь, и захлопнула за собой кухонную дверь.

Зак приподнял брови, сел и постарался как мог отряхнуть пыль со штанов.

— Чего вы все так боитесь? — спросил он.

Ответом стало очередное видение: в моей голове вспыхнуло пламя. Вечный огонь.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Все свое детство я старалась не разлучаться с братом. Я лгала, скрывала ото всех правду о своих видениях, чтобы оставаться с ним и моей семьей. А теперь Зак был рядом, и все, чего мне хотелось, — оказаться от него подальше.

Временами меня поражало наше сходство. Я слышала его интонации в собственном голосе и торопливо замолкала. Во время еды я сидела, упершись подбородком в ладонь, а другой рукой почесывая шею, а потом вдруг смотрела через стол и видела, что он делает точь-в-точь так же. И не поймешь, кто из нас кого зеркалит. В таких случаях я быстро клала ладони на стол и оглядывалась, силясь понять, заметил ли кто-то еще это недоразумение.

Как правило, Зак молчал и только наблюдал. Говорил же он всегда с какой-то целью.

Однажды утром после завтрака он неожиданно обратился к Салли

— Вы не думали о других вариантах применения резервуаров?

Я замерла с недонесенной до рта ложкой каши. Салли проигнорировала вопрос, а Зои демонстративно отвернулась к Паломе, сидящей на дальнем конце стола.

— Мы твоих баков достаточно навидались, — сказал Дудочник.

— Вы так спешно их отметаете, — помахал рукой Зак. — Инстинктивно, потому что боитесь нарушить табу. Но баки можно использовать в разных целях. — Ожог на его лбу заживал: припухлость сошла на нет, высохшая кожа крошилась, как летняя земля. Скоро у него будет шрам на том же месте, что и у меня. — Например, для больных, — продолжил он, — чтобы сохранять людям жизнь, пока не найдено лекарство. Или для пожилых, — вкрадчиво произнес он, не сводя глаз с Салли. — Кто знает, чего достигнет медицина в будущем, если это ваше восстание не помешает нашему прогрессу? Резервуары позволят вам жить на долгие десятилетия дольше, пока у нас не появится возможность помочь поправить ваше здоровье.

Во время его речи Салли продолжала есть, словно и не слыша, но тут положила ложку и рассмеялась.

— Я не пожилая, а старая, — сказала она, катая это слово во рту. — И мое здоровье осложнено лишь тем, что я топчу эту землю больше восьмидесяти лет и за эти годы видела и делала такое, что тебе и не вообразить. Старость не лечится. — Она отодвинула миску. — Думаешь, я полезу в бак в надежде проскрипеть еще годок-другой? — Салли наклонилась к Заку так близко, что он отстранился, едва скрывая отвращение. — Я умру, сынок, и ты тоже. Единственная между нами разница в том, что мне хватает мудрости считать смерть далеко не худшим, что может со мной случиться.

Скрипнув лавкой, Салли встала, взяла Ксандера за руку и вывела из комнаты.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Я думала, что меня разбудил дождь, но на самом деле это был топот крысиных лапок на чердаке. Нью-Хобарт страдал от нашествия крыс. Началось оно в западной части города и быстро распространилось повсюду, включая и приют Эльзы. Как и люди, грызуны голодали от недостатка урожая на окрестных полях и поэтому устремились в город, чтобы поживиться хоть чем-нибудь, а ели они буквально все. Каждое утро мы выметали с кухни крысиный помет, в конторе мытарей была сгрызена почти вся кожаная обивка с мебели, а однажды я нашла в стуле, набитом конским волосом, гнездо, в котором спали восемь крысят.

Синедрион запрещал омегам держать животных, и поэтому в Нью-Хобарте не водилось кошек. Инспектор со смехом рассказал об отправке двух небольших отрядов на территорию альф, чтобы выкрасть мурок из сел и городков. Я была в конторе, когда солдаты вернулись и открыли два дергающихся мешка, что висели пристегнутыми к седлу замыкающего. Кошки выпрыгнули из мешков, шипя, словно попавшая на раскаленный металл вода, а потом с воем бросились врассыпную, отчего одна из лошадей попятилась и врезалась в забор. Через несколько дней истребители грызунов привыкли сторожить наши амбары с зерном и с каждым днем толстели, пока все остальные худели.

Но несмотря на кошек, крысы продолжали прибывать и наглеть. Однажды днем я увидела, как крыса средь бела дня бежит по двору, таща в зубах украденную картофелину. Я кинула в шушару камнем, но она даже не стала уворачиваться, лишь зыркнула на меня и продолжила свой путь.

Хуже всего было по ночам, когда по дороге в уборную я в свете свечи в каждом углу видела копошащуюся массу темного меха с блестящими черными глазками.

Как-то утром я застала Салли на кухне за изготовлением силков. Кучка их уже громоздилась на столе. Салли поднесла проволоку почти вплотную к лицу и, щурясь, складывала в петлю. Из-за скрюченных артритом пальцев такая тонкая работа давалась ей нелегко; Салли было проще обращаться с кинжалом, нежели с иглой.

— Какой в этом смысл? — спросила я. — Зои говорит, в силки в лесу за несколько недель попался один-единственный кролик. Белки тоже почти перевелись.

Салли всегда была худой; теперь, спустя долгие месяцы голода, когда она опустила руки, на запястьях повисли складки кожи.

— Они не для кроликов, — сказала она, и я снова посмотрела на силки.

Крохотные — в каждую петлю едва пролез бы палец. Слишком маленькие для кроликов и даже для белок.

В общем, в эти месяцы, когда в другой год мы собирали бы весенний урожай ранних корнеплодов, мы ловили крыс. Их не так-то просто было поймать — они быстро научились избегать силков, и нам приходилось изобретать все новые хитрые ловушки. Однажды ночью Эльза изловила тринадцать крыс, выложив во двор у кухонной двери доски, густо намазанные клеем из смолы. В спальне я накрывала голову подушкой, чтобы заглушить царапанье пойманных крыс, но наутро все равно их ела.

Город голодал, Синедрион по-прежнему удерживал перевал Луддитов, и к нам не мог прорваться ни один конвой. Мы все еще готовились к нападению Синедриона, но, глядя на серые изможденные лица на улицах, я задавалась вопросом, а понадобится ли Воительнице атаковать, или ее удавки на перевале Луддитов хватит, чтобы уничтожить Нью-Хобарт даже не приближаясь.

Свежевать крыс и срезать с их косточек пригодное в пищу мясо было той еще канителью. Однажды утром на кухне ко мне присоединился Дудочник и без лишних вопросов принялся помогать. Он зажимал каждую тушку между колен и аккуратно взрезал от шеи до хвоста, потом потрошил и бросал мне, чтобы я сняла шкуру. Я уже наловчилась это делать и теперь стягивала жирную черную шкурку как чулок. Потом срезала мясо с задних лапок и ребер, тонких и острых, словно зубья расчески.

Краем глаза я наблюдала, как работает Дудочник. Меня радовало, что он по-прежнему опускается до таких рутинных дел. Порой в конторе мытарей, когда они с Инспектором спорили, глядя на карты, или когда мы шли по городу, а солдаты-омеги отдавали проходящему мимо Дудочнику честь, он казался очень далеким. Я дорожила минутами, когда мы оставались вдвоем, пусть даже по локоть в крысиных кишках.

— Если мы переживем эту войну, — сказала я, — и умудримся добраться за помощью до Далекого края, а барды будут слагать баллады о случившемся, то вот об этом безобразии они точно не споют.

— Конечно, — усмехнулся Дудочник. — Петь будут только о битвах, храбрости и волшебных видениях.

— Не о крысиных кишках и не о солдатах, которые отправляются в рейд, чтобы выкрасть кошек, — улыбнулась я.

Но я пообещала себе, что сама ни о чем не забуду. Если мы выживем — а это с каждым днем казалось все менее вероятным, — я бы хотела помнить обо всем. Непростое это дело — жить. С тех самых пор, как я узнала, что Синедрион замышляет взорвать Далекий край, я частенько замечала неожиданные проявления красоты: когда свет падал сквозь решетку на окне спальни, когда руки Эльзы терпеливо смешивали травы для Ксандера, и даже сейчас, сидя с Дудочником среди крысиных кишок. Я нашла смысл жить дальше и теперь иногда позволяла себе надеяться, пусть надежда и была призрачной. Но даже наслаждаясь счастливыми минутами, я понимала, сколь хрупко это счастье. Чем больше всего я ценила, тем больше могла потерять. Все удваивалось, все обострялось. Мы отыскали Далекий край — мечту, за которую стоило сражаться, — но теперь рисковали тем, чего раньше не могли даже вообразить.

Был еще один момент, подаривший мне надежду. Я шла по двору мимо открытой двери каморки Зои и Паломы. Палома расчесывала волосы, Зои сидела на кровати и точила нож, наклонившись вперед и упершись локтями в колени. Палома рассмеялась в ответ на шутку Зои, а Зои ей подмигнула. Я не слышала, о чем они говорили, до меня донеслась только смешливая интонация.

Совершенно обычная сцена — такая могла произойти в спальне или на кухне любого дома в любое время. Но то был момент счастья, которое в этом обнесенном стеной городе в военное время казалось контрабандой. Салли тоже это видела. Она в теньке мастерила силки, но подняла голову и улыбнулась, глядя на Зои и Палому.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

— Подойди-ка ко мне, — вечером того дня попросила Палому Салли. — Это должно быть у тебя.

Она протягивала Паломе какой-то предмет на кожаном шнурке. Подвеска размером с зуб и примерно такого же цвета крепилась к металлическому кольцу, сквозь которое был продет шнурок.

Палома подошла, взяла подарок и поднесла поближе к лицу, чтобы рассмотреть.

Дудочник и Зои уже узнали, что это такое: я заметила, как Дудочник напрягся, а Зои глубоко вдохнула.

— Я носила ее много лет, — сказала Салли, пока Палома разглядывала подвеску. — Теперь твоя очередь.

Этот жест мог бы показаться сентиментальным любому, кто не знал Салли. Любому, кто не слышал историю о том, как она и ее собратья-лазутчики перед заброской получили по капсуле с ядом. Салли видела, как один из ее друзей раскусил свою и испустил дух в конвульсиях и с пеной изо рта, лишь бы не подвергнуться пыткам. Салли перерезала горло второй подруге, чтобы избавить от той же судьбы. Самой Салли удалось сбежать, и своей капсулой она так и не воспользовалась. До того дня мне и в голову не приходило задуматься, что же сталось с ее порцией яда.

— Она герметична, — сказала Салли. — И должна еще работать. Носи ее.

Палома все еще не понимала.

— Эта последняя, — продолжила Салли. — Мы уже много лет не можем такие делать. В холмах Меррикэта росло несколько кустов клещевины, но они сгорели вместе с соседним поселением, на которое был налет.

Палома держала подвеску в ладони, но когда Салли упомянула клещевину, уронила ее, словно вдруг обжегшись, и смертоносная капсула повисла на шнурке.

Салли на секунду забрала ее и подняла над головой Паломы, чтобы надеть шнурок ей на шею.

— Никогда ее не снимай. Если понадобится, раскуси и проглоти.

Палома провела рукой по шее, чтобы скрыть шнурок под волосами. Когда они вновь рассыпались по плечам, подвеска стала невидимой. Но все мы вряд ли забудем, что она таится под одеждой, и в первую очередь сама Палома.

— Спасибо, — поблагодарила она Салли вроде бы искренне. Но весь остаток вечера, пока Палома ходила по кухне, я видела, как она время от времени тянется рукой к горлу. Похоже, подарок душил ее, словно удавка.

Позже тем же вечером, когда я переходила двор, Зои сидела на крылечке у своей двери. Я открыла рот, но Зои приложила палец к губам и кивнула на дверь.

— Она спит, — прошептала Зои.

Я кивнула и присела рядом с ней.

Зои нарушила молчание первой:

— Я рада, что теперь капсула с ядом у Паломы. Но как же меня бесит, что без такой меры не обойтись.

— Мы убережем Палому, — сказала я. — До крайности не дойдет.

— Ты же не можешь обещать наверняка, — покачала головой Зои. — Я все думаю, что стоило бы желать, чтобы она вообще сюда не добралась. Так было бы безопаснее и для нее, и для Далекого края. Но у меня не получается. — Она сдавленно засмеялась. — Наверное, это эгоистично, но я слишком счастлива быть с нею рядом.

— Дудочник однажды предложил мне то же самое, — прошептала в ответ я. — Не капсулу, но быструю смерть. Когда мы проигрывали битву у стен Нью-Хобарта. Он повернулся ко мне, и я увидела, что он готов сделать. — Я подняла руку с воображаемым ножом, готовым к броску.

Это случилось на равнине под стенами Нью-Хобарта, когда битва казалась проигранной, а наше положение — безнадежным. Впереди ждали пытки или баки. Дудочник отвернулся от наступающих солдат ко мне и поднял метательный нож. Тогда я поняла, что он готов убить меня прежде, чем до меня доберутся альфы. Было очень холодно, неизвестные солдаты скакали быстро, из ноздрей их лошадей вырывались клубы пара. Я видела Дудочника с его ножом, он не отводил взгляд и не скрывал своих намерений. Он посмотрел мне в глаза, я медленно кивнула, и мы без слов поняли друг друга. Этот момент я никогда не забуду. Память то и дело к нему возвращается. Была в тех секундах некая интимность, сближающая даже тесней, чем если бы мы переспали. Дудочник показал, на что готов пойти ради меня. Что готов со мной сделать. Эта мысль жила во мне, словно нож таки был брошен, и теперь постоянно колол глубоко в горле.

— Тебя бы засунули в бак, — констатировала Зои. — Дудочник лишь предлагал избавить тебя от этой участи.

— Знаю, — кивнула я.

— А если бы ты увидела, как его забирают, имей ты возможность, ты бы сделала то же самое для него?

— Я не умею метать ножи. Даже драться толком не умею — не так, как вы с Дудочником.

— Я не об этом спрашивала, — сказала Зои.

Мы обе знали ответ. Если бы могла, я бы это сделала. Это обещание, которого я не давала, было столь же непреложным, как перспектива нашей с Заком одновременной смерти. И точно так же являлось частью меня, хотела я того или нет.

Глава 8

Я ненавидела топот личной охраны Инспектора по улице, где стоял приют Эльзы, и ненавидела манеру самого Инспектора входить без стука. Да, он управлял городом и бойцов у него было намного больше, чем у нас, но я все равно цеплялась за иллюзию, что приют принадлежит только нам.

— Собирайтесь, — без приветствия велел он. — Едем на встречу с Воительницей. Она прислала гонца. Хочет переговоров.

Салли, Ксандер и Зои остались с Саймоном в приюте охранять Палому и Зака. Инспектор, Дудочник и я с эскадроном солдат в красных и синих туниках выехали из города сквозь восточные ворота.

Несколько миль мы скакали по своей территории близ Нью-Хобарта. Около полудня миновали последний блокпост на восточной дороге, солнце уже немилосердно жарило мои голые руки. В последний раз мы встречались с Воительницей, когда еще лежал снег. Рядом с ней находился Зак, точно так же источая угрозу. Теперь же он сидел в кандалах в приюте Эльзы.

Отсутствие Зака ничуть не поколебало уверенности Воительницы. В окружении своих солдат она, скрестив руки на груди, спокойно восседала на высоком белом коне.

Нас разделяло метров пять, когда Инспектор подал знак остановиться. Не успели наши лошади замереть, как Воительница заговорила:

— Я пришла за Реформатором.

— Это твои трудности, не наши, — сказал Дудочник.

Воительница не обратила на него внимания и продолжила, обращаясь только к Инспектору, словно никого другого в упор не видела:

— Ему нельзя доверять. Он воспользуется тобой в своих целях.

Я заметила, что у одного из ее телохранителей отсутствовала рука, заканчиваясь чуть выше локтя. Клейма на лбу у него не было, а заживающий шрам на культе имел ярко-розовый цвет. Недавняя рана, но мне вспомнился Кип и то, что с ним сделали, чтобы выдать за омегу.

— Даже будь Реформатор у нас... — начал Инспектор.

Воительница снова перебила:

— Не трать мое время на ложь. Его видели на пути сюда. И больше пойти ему было некуда.

Инспектор продолжил, как будто она и не говорила:

— ...мы бы ни за что его тебе не отдали.

— Хочешь защитить того, кто начал затею с баками? Ты ведь знаешь, это была целиком и полностью идея Реформатора и его карманной провидицы, Исповедницы.

— А ты отлично знаешь, что защищаем мы не Реформатора, — вставил Дудочник.

Воительница медленно повернула голову ко мне, словно удостаивая вниманием нечто незначительное.

— Неужели эта провидица действительно настолько ценна? — спросила она.

— Достаточно ценна, чтобы ты обернулась против ближайшего союзника, — сказал Дудочник. — Достаточно, чтобы привести тебя сюда.

— Но достаточно ли для продолжения войны, в которой вам не победить?

— Что ты предлагаешь? — спросил Инспектор.

— Сделку, — спокойно ответила Воительница. — Выдайте мне Реформатора, поделитесь всем, что вам известно о Далеком крае, и мы заключим перемирие.

— Ты остановишь программу резервуаров? И уничтожишь взрывной механизм?

Воительница досадливо покачала головой.

— Во главу угла следует поставить сохранение суверенитета страны. Нам нужно оружие, способное защитить нас от вторжения или вмешательства Далекого края в наши дела. Но мы можем консультироваться с вами по поводу продолжения программы резервуаров. Также предлагаю вам принять участие в обсуждении нового состава Синедриона. Возможно даже устроить форум, где омеги смогут высказаться. — Она повернулась к Дудочнику. — Ты показал себя сильным лидером и мог бы работать заодно с нами. Вместо того чтобы сеять рознь и вести своих людей на войну, ты мог бы решать вопросы в Синедрионе и совместно с нами вырабатывать лучшие варианты для омег.

— Я не собираюсь становиться твоей марионеткой, — сказал Дудочник. — Не собираюсь становиться ручным омегой, помогающим вам загонять мой народ в баки. И я не хочу работать заодно с Синедрионом, чей единственный интерес — поместить омег в резервуары и уничтожить единственное место, откуда к нам может прийти помощь.

— Вы хотите избежать кровопролития и разрушений? — спросила Воительница. — Забудьте о Далеком крае, он в тысячах миль отсюда. Что насчет нынешней, нашей с вами войны? Она может закончиться, если выдадите мне Реформатора и все, что знаете о Далеком крае.

— Если ты хочешь покончить с войной, — вмешалась я, — останови программу резервуаров. Уничтожь взрывной механизм. Прими помощь, предлагаемую Далеким краем.

Голос Воительницы был очень спокойным и очень тихим.

— Послушайте меня. Если не выдадите мне Реформатора, вам конец. Посмотрите на себя. Ваши солдаты умрут от голода или будут убиты в сражении, а выживших поместят в баки. — Это я была провидицей, но она говорила о будущем гораздо уверенней, чем я когда-либо смела. — Мы не позволим Далекому краю уничтожить остатки нашей человечности. Он сгорит.

На последних фразах она повысила голос, чтобы услышали все солдаты, как наши, так и ее. Каждое ее слово звучало непреложно, словно констатация уже случившегося.

И, конечно, доля правды в ее утверждениях имелась: взрыв уже был и будет снова. Он казался неизбежным, и безапелляционность Воительницы не оставляла пространства для воображения.

Однорукий солдат за ее правым плечом поерзал в седле. Я пыталась поймать его взгляд, но он смотрел только на наших солдат напротив.

Воительница заметила, что я таращусь на ее увечного телохранителя.

— Не обманывайся, — сказала она. — Он лишился руки в Нью-Хобарте, но, даже понеся ущерб, все равно победит сильнейшего омегу. — Она покосилась на Дудочника.

Тот не обратил внимания, но я разозлилась.

— А в чем разница между его левой рукой и рукой Дудочника?

— Мой солдат таким не родился, — ответила Воительница. — Он не урод.

Дудочник лишь рассмеялся.

— И что, это как-то помогает ему завязывать шнурки?

Все переговоры однорукий телохранитель смотрел прямо перед собой, но теперь перевел взгляд на Дудочника. В его глазах я не увидела ничего. Узнавал ли он себя в теле Дудочника? Или тот внушал ему отвращение? Я уже убедилась, что можно испытывать оба этих чувства одновременно.

Солдат отвел взгляд.

— Не рассчитывай, что эта возможность договориться затянется навечно, — вновь обратилась к Инспектору Воительница. — Я с этим покончу, с тобой или без тебя. Покончу безусловно.

Я подумала о Паломе, ее семье и о всех людях в Далеком крае, даже не представляющих, что их ждет.

— Отдай мне Реформатора, — потребовала Воительница.

— Почему Зак для тебя так важен? — спросила я. — Что тебе от него нужно?

Не удостоив меня ответом, она, обращаясь к Инспектору, снова повторила:

— Отдай его мне.

— Останови все это безумие с машинами, — выдвинул встречное требование Инспектор.

Воительница холодно посмотрела на него.

— Ты принципиальный человек, я всегда это знала, — сказала она. — И даже понимаю твое неприятие некоторых моих действий. Я уважаю твое почитание табу. Но если ты продолжишь поддерживать этих, — она кивнула на нас с Дудочником, — то вскоре столкнешься с технологией гораздо более страшной, чем все виденные здесь. Не ведись на обещание покончить с рождением близнецов. Речь идет о конце знакомого нам человечества. Мы уже решили проблему, как избавиться от отрицательных сторон связи с ущербными близнецами.

— Баки — это не решение! — заорала я.

Ни она, ни Инспектор мне не ответили, лишь смотрели друг на друга. Я переводила между ними взгляд, пытаясь понять, что происходит.

— Отдай мне Реформатора, — вновь сказала Воительница.

— В обмен на что? — спросил Инспектор.

— Персонально для тебя? — приподняла она бровь. — На шанс выбраться отсюда живым. — Она не сводила с него глаз.

Инспектор отвел взгляд первым.

— Дело не только во мне.

— Ты прав, — кивнула она. — Ладно, если выдашь Реформатора, я пощажу часть твоих подыхающих от голода солдат, когда возьму город, что, как сам понимаешь, неизбежно. Если же ты откажешься его выдать, твои люди заплатят жизнями за твои эгоизм и упертость. Тысячи людей. Это твой последний шанс. Оставишь Реформатора у себя — и милосердия не дождешься.

Дудочник сплюнул на землю.

— Милосердия вроде того, какое ты проявила к детям Нью-Хобарта? — процедил он сквозь зубы. — Спасибо, нам уже хватило.

Он повернул коня. Я двинулась за ним, но Воительница меня окликнула:

— Ты же провидица. Скажи им, что ты видела.

Все вдруг уставились на меня. Однорукий солдат за спиной Воительницы даже вытянул шею, чтобы лучше меня разглядеть. Инспектор тоже повернулся в седле.

— Я знаю, что видят все провидцы. Твой брат сказал мне, когда держал тебя в камере сохранения: ты тоже видишь взрыв.

Я часто дышала, во рту пересохло.

— Зачем ты позволяешь людям следовать за тобой, сражаться за тебя, идти на бесконечные жертвы, когда отлично знаешь, чем все закончится?

— Вовсе необязательно все закончится именно взрывом, — сказала я. Мне хотелось говорить веско и убежденно, но в голос прокралась дрожь. Я видела взрыв столько раз, что не могла его отрицать. — Может случиться что угодно. — Я постаралась произнести это так, будто сама верила в свои слова.

Воительница посмотрела на меня с подобием жалости во взгляде.

— Ты знаешь, что его невозможно остановить. Ты видишь будущее, но изменить его не в силах.

Глава 9

Всю обратную дорогу в Нью-Хобарт я чувствовала, что наши солдаты смотрят мне в спину. Большинство из них уже знали о моих видениях про взрыв, а многие были свидетелями припадков Ксандера, содрогавшегося от огня в голове. Но по словам Воительницы, видения делали меня предательницей и доказывали неотвратимость победы Синедриона. «Ты видишь будущее, но изменить его не в силах».

Видения позволили мне предупредить островитян о грядущем нападении Синедриона, но пригрезившаяся кровавая баня все равно произошла. И перед битвой при Нью-Хобарте я тоже видела кровопролитие и смерть. Заручившись поддержкой Инспектора, мы смогли отбить город, но предотвратить кровопролитие и смерть на равнинах близ Нью-Хобарта все равно не удалось.

— Она явилась нас попугать, — сказал Дудочник и пришпорил лошадь, чтобы поравняться со мной. — Пытается заставить тебя сомневаться в себе.

— Знаю, — кивнула я. — Но это не значит, что в ее словах нет правды.

— И что? — нетерпеливо спросил он. — Сдаемся и ждем взрыва? — Он хищно улыбнулся. — Я в Сопротивлении уже больше десяти лет, и ты мне будешь рассказывать, что пора прекращать борьбу?

Ответа ждать Дудочник не стал — просто ударил пятками в бока лошади и проехал вперед, к Инспектору. Я смотрела ему вслед и думала о Ксандере. Неужели он именно так и поступил — сдался и принялся ждать взрыва? Уверен ли он, что видения могут предупредить нас, но не спасти? В чем смысл всего, что мы делаем и уже сделали, если мир все равно заполыхает? Несмотря на все часы, когда я со стиснутыми зубами и прижатыми к глазам кулаками разыскивала взрывной механизм, несмотря на все попытки Дудочника и Инспектора вытянуть сведения из Зака, мы ничуть не приблизились к пониманию, где же находится адская машина, не говоря уж о том, чтобы предотвратить взрыв.

Въезжая за Дудочником в ворота Нью-Хобарта, я вспоминала голос Воительницы. В ее требовании выдатьЗака звучала тревожная настойчивость. Неужели она приехала и встретилась с нами лицом к лицу, движимая только жаждой мести? Или ей от Зака нужно что-то другое, что-то более осмысленное? Когда он пришел к нам весь побитый и отчаявшийся, я поверила, что Воительница хочет его убить. Но сегодня она явилась его разыскивать. Была готова к переговорам и даже к уступкам, лишь бы его вернуть. И совсем не походила на человека обуреваемого эмоциями, даже мстительными. Нет, она явно привыкла держать в узде все, включая собственные чувства. Что же ей нужно от Зака, кроме его — и моей — смерти?

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

— Нам надо атаковать, — сказала я. Мы собрались в столовой приюта, а Зак в кандалах сидел под стражей в спальне. — Вы слышали, что сказала Воительница. Она намерена с нами поквитаться. Для нее стало потрясением, когда мы отбили Нью-Хобарт, но с тех пор она собиралась с силами. Ее форпост на перевале Луддитов, блокируя подвоз продовольствия, с каждым днем ослабляет нас все сильнее. Она готовится нанести ответный удар. И обрушить бомбу на Далекий край. А тем временем в резервуарах уже тысячи людей, и их количество постоянно растет.

— У нее не хватит солдат, чтобы напасть на нас в лобовую, — произнес Дудочник. — Во всяком случае, пока войска Инспектора остаются верными ему. Ей же надо оборонять Уиндхем и убежища. Пустые угрозы с ее стороны.

— Она пустых угроз не делает, — спокойно предупредил Инспектор.

Мы все замолчали. Снаружи тоже не доносилось никакого шума — в отсутствие детей город стих. Эта мертвенная тишина была веским доказательством беспощадности Воительницы.

— Значит, нам нужно ударить первыми, — наконец высказалась я.

— Если не устраивать никаких авантюр, мы сможем упрочить все, чего уже достигли, — возразила Зои. — Удержать Нью-Хобарт. Дождаться конца весны, когда будет готов флот, с которым Палома вернется домой.

— Удержать Нью-Хобарт для чего? — спросила я и махнула рукой в сторону окна, за которым виднелись укрепления и казармы, а по улицам, где больше не бегали дети, ходили патрульные отряды. — Какой в этом смысл, если мы позволим Воительнице продолжать ее работу с резервуарами и взрывным механизмом?

— У нас есть база и армия, способная потягаться с Синедрионом. И Палома, — сказала Зои. — И Зак. Риск всегда связан с потерями. Нельзя обеспечить безопасность Паломы и прекратить рождение близнецов при помощи лекарств из Далекого края, если от нас ничего не останется к тому моменту, когда эти лекарства сюда доставят.

— Если из Далекого края прибудет большая делегация, а мы за это время ничем реально не ослабим Синедрион, эти люди угодят прямиком в ловушку, — возразила я. — Далекий край разбомбят.

— Она права. — Как ни удивительно, Палома меня поддерживала, хотя начала сторониться, когда узнала про видения о взрыве. — До конца весны отплыть на север нельзя. А до тех пор лучше всего мы сможем помочь и себе, и Независимым островам, если продолжим сражаться с Синедрионом, помешаем ему накапливать силы.

Я глубоко вдохнула и попыталась придать своему голосу уверенности:

— Нужно нанести такой удар, чтобы власть Синедриона гарантированно пошатнулась: отбить убежища.

— И какая от этого польза? — фыркнул Инспектор.

— Освободим тысячи замученных людей, — сказала я. — Этого для тебя недостаточно?

— Убежища хорошо охраняются и труднодоступны, — заявил он. — Нам нужны припасы и солдаты, а не захолустный аванпост, полный полумертвых омег. — Инспектор не пытался скрыть презрение. — Я не меньше вашего ненавижу машины, но эта стратегия никуда не годится. Мы даже не знаем, выживут ли эти люди, будучи извлеченными из баков, если таки получится до них добраться.

— Какое убежище самое большое? — спросила я Дудочника.

— Шестое, — уверенно ответил он. — Его Реформатор расширил первым, когда пришел к власти, и построил там крупный комплекс резервуаров. Шестое так сильно разрослось, что его объединили с Седьмым, которое находилось в тридцати милях севернее. И укрупнение продолжается.

— И сколько там сейчас омег?

— Плюс-минус шесть тысяч, — сказал Дудочник. — Почти все в баках. Но это убежище самое охраняемое.

— Там расквартирован целый гарнизон, — кивнул Инспектор. — По последним данным, шестьсот солдат. И это убежище довольно близко к Уиндхему, откуда, в случае нападения на Шестое, подкрепление подоспеет в течение двенадцати часов...

Не обращая на него внимания, я смотрела на Дудочника.

— Шесть тысяч?

Он кивнул.

— Значит, именно туда мы и отправимся, — веско отчеканила я. — Если хотим что-то кардинально изменить, дорога нам в Шестое убежище.

Голова кружилась от одной мысли, что можно разом освободить тысячи людей.

Однажды я пообещала истекающему кровью мужчине по имени Льюис, что найду его племянницу и освобожу. Дудочник нанес ему смертельную рану, когда Льюис на меня покушался. Оказалось, его племянницу Зак похитил и поместил в бак, а поняв, почему Льюис хотел меня убить, я дала ему обещание. Не факт, что девушка томится в Шестом — за последние годы убежища разрослись словно плесень. Глупое обещание, да и Льюис никогда не узнает, пыталась ли я вообще его сдержать. Однако сама-то я буду знать.

— Может, имеет смысл сначала попробовать захватить убежище поменьше? — заговорила Палома. — Посмотреть, какие возникнут проблемы, прежде чем бросать все силы на самое большое?

Дудочник покачал головой.

— Касс права. После первого нападения охрану всех убежищ усилят, и повторить налет станет сложнее, а то и вообще невозможно. У нас есть только один шанс, так давайте используем его по полной. Постараемся освободить как можно больше людей.

— Этот план никуда не годится, — повторил Инспектор. — Шестое убежище слишком близко к Уиндхему, мы не успеем еще освободить всех омег, а уже подтянется подкрепление. У нас ничего не получится. А даже если удастся каким-то образом извлечь всех этих людей из резервуаров, что нам с ними делать дальше? — Я постаралась не заострять внимание на том презрении, с каким он произнес «этих людей». — У нас не хватит солдат, чтобы там закрепиться, если не пожертвуем Нью-Хобартом. То есть придется перевезти освобожденных омег сюда. Но как их здесь прокормить? Тысячи человек в неизвестно каком состоянии.

— Именно ради спасения этих тысяч человек мы и должны это сделать, — сказала я.

— Синедрион подобного точно не ожидает, — заметил Дудочник.

— Конечно, не ожидает, — фыркнул Инспектор. — Потому что это форменное безумие.

— А чего они, по-твоему, ждут? — спросила я, глядя на него. — Что бы ты сделал, если бы единолично принимал решение?

— Я не стал бы тратить время на резервуары. Скорее постарался бы упрочить имеющиеся достижения, как сказала Зои. Предпринимал бы стратегические вылазки, раз за разом бросая вызов власти Синедриона.

— Куда, например?

Инспектор склонился над разложенной на столе картой.

— Вот сюда, — без колебаний ткнул он пальцем. — Петельный каньон. Будь у меня больше солдат, я отправился бы туда. Захватил бы каньон и овладел стратегической позицией, которую легко защищать и откуда можно осадить сам Уиндхем.

Сердце Синедриона. Уиндхем. Четыре года я томилась в заточении глубоко под землей, где располагались камеры сохранения. В сотне метров надо мной, в крепости, прилепившейся к горе, в своих роскошных палатах жил и работал Синедрион. На холмах ниже крепости раскинулся сам город, самый большой из всех, о которых я слышала, пока Палома не рассказала нам о Черноводном. Уиндхем раз в десять больше Нью-Хобарта. Нет, скорее в двадцать, а то и больше. Я видела его всего однажды, с крепостной стены, откуда пустилась в побег. Ряды улиц с домами и телегами уходили за горизонт.

— Если мы хотим захватить Синедрион, — продолжил Инспектор, — нужно овладеть Уиндхемом. А для этого в первую очередь взять под контроль Петельный каньон.

Я посмотрела в ту точку, куда указывал его палец. На полпути между Уиндхемом и Шестым убежищем, к западу от города виднелось глубокое ущелье. В миле от города скальный проход суживался в бутылочное горлышко.

— Почему? — спросила я.

— Синедрион не случайно обосновался именно в Уиндхеме. Крепость построена на утесе, с юга ее защищает гора, а с севера — излучина реки. Она компактная, и ее удобно оборонять. С трех сторон отвесные скалы, поэтому атака возможна только с севера. А там нападающим преграждает путь река, через которую переброшено всего два моста. Даже если врагам удастся переправиться, в наступление они полезут на гору. Сейчас город разросся до равнин, но при необходимости жители все равно смогут укрыться за стенами крепости. Под нею обширное подземелье, где оборудованы камеры сохранения. — Инспектор говорил о камерах сохранения так спокойно и даже не заметил, как я стиснула зубы, думая о них и о его сестре-близнеце, заточенной неизвестно где. — В последние годы там установили также комплекс резервуаров. Но подземелье достаточно велико, чтобы вместить большую часть населения города. Там есть и запасы зерна, и колодцы. Но вот здесь... — Инспектор снова ткнул пальцем в карту, — гору рассекает Петельный каньон, который обеспечивает доступ к дорогам на запад. Этот путь на сутки короче, чем северный объездной через реку. Считаю Петельный каньон ключом к обороне города. Битва за него будет нелегкой — потребуются все наши бойцы, и придется готовиться к долгой осаде и большим потерям, — но это самое слабое место в их защите. Нельзя удержать Уиндхем, если падет Петельный каньон. А Синедрион нельзя захватить, пока не падет Уиндхем.

— Идеально, — с улыбкой сказала я.

Инспектор непонимающе посмотрел на меня.

— Ты бредишь. У нас не хватит людей. Да, напасть можно, но осада продлится много месяцев и неизвестно чем завершится.

Я кивнула.

— Но мы ведь не хотим захватить Синедрион. Мы хотим его уничтожить.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

— Советники будут ждать от нас тех действий, которые предприняли бы сами, — пояснила я. — Похода на Уиндхем. Они считают, будто мы ставим себе целью захватить власть, заняв Синедрион. — Я посмотрела на Инспектора. — Ты же слышал, как Зак приписывал тебе стремление вернуться во власть, поддержав наше восстание. И как сегодня Воительница пыталась прельстить Дудочника возможностью заседать в Синедрионе. Советники уверены, что мы хотим отобрать у них бразды правления. И поэтому они бросят все свои силы на защиту самого для них важного: Уиндхема, палат Синедриона, средоточия их власти.

— Предлагаешь отвлекающий маневр? — уточнил Дудочник, пододвигая к себе карту.

Я кивнула.

— Если мы сумеем убедить Воительницу, что готовим атаку на Уиндхем, она может даже отвести в каньон часть охраны из убежищ. И пока Петельный каньон остается заблокированным, через него не пройдет подкрепление в Шестое убежище. Что даст нам возможность его освободить.

— Если отправимся маршем на восток, — сказал Инспектор, — Воительницу не потребуется убеждать, что мы планируем напасть на Уиндхем. Это единственное стратегически ценное место в тех краях.

— Только по ее шкале ценностей, — заметила я.

Он покачал головой.

— Если у нас получится заманить силы противника в каньон и там удерживать, это замедлит продвижение подкрепления к Шестому убежищу, но лишь на сутки. Помощь Шестому все равно придет длинным путем, через мосты и северные равнины.

— Не придет, если мы обрушим мосты, — сказала Зои.

— Разве нельзя перейти реку вброд? — спросила Палома.

— Сейчас не получится, — покачала головой Зои. — С горы Уиндхем все еще стекают талые воды. Уровень воды в реке останется высоким почти до конца весны. Им придется переправлять солдат на плотах, но это дело небыстрое, особенно если мы уничтожим пристани на южном берегу.

— Это даст нам достаточно времени на освобождение Шестого убежища, — сказала я. — Мы успеем вытащить людей из баков и перевезти сюда.

— План Касс может сработать? — спросила Палома.

Все смотрели на меня.

Я обратилась к Инспектору:

— Ты — залог нашего успеха, гораздо более важный, чем солдаты, которых мы посылаем в каньон. По всей видимости, Синедрион полагает, что лишь твои решения определят наши будущие шаги, поскольку ты теперь возглавляешь Сопротивление.

Неслучайно Воительница адресовала свои требования только к Инспектору, игнорируя всех остальных.

— Но разве это не разумное предположение? — усмехнулся Инспектор и посмотрел мимо меня в окно. — Этот город стерегут мои солдаты.

— Не только твои, — возразила Зои. — Бойцы Сопротивления тоже вносят немалую лепту. И именно они начали атаку на Нью-Хобарт.

— Это я спас Нью-Хобарт.

— У тебя не хватало смелости выступить против Синедриона, пока мы не восстали, — заметил Дудочник.

Инспектор встал.

— Снаружи не только мои солдаты. Еще там мои лошади. Мои гарнизоны на западе. Мои конвои, которые привозят еду, благодаря чему люди в этом городе все еще живы.

Последний аргумент не возымел эффекта — мы все голодали.

— Хочешь сделать то, чего ждет от тебя Воительница? — спросила я. — Значит, Зак был прав? Ты пришел к нам, потому что хотел с нашей помощью свергнуть Синедрион и взять власть в свои руки?

— Я хочу остановить программу резервуаров, — ответил Инспектор, но я заметила, что отрицать мое утверждение он не стал.

— У нас есть шанс сделать намного больше. Мы можем покончить с рождением близнецов. Изменить основы мироустройства. Но только если мы уничтожим Синедрион. Только если ты хочешь стать большим, чем их представление о тебе.

Уголки глаз Инспектора задергались, когда он в упор уставился на меня.

— А ты думаешь, что знаешь, кто я такой и каков я?

— Нет, — совершенно искренне покачала я головой. — Зато я знаю, кем ты можешь стать.

Глава 10

Секунды шли в тишине. Инспектор отвел от меня взгляд, подвинул карту ближе к себе и склонился над ней, поставив ладони по сторонам. Прищурившись, он несколько минут рассматривал карту, а потом вынул из кармана кусок мела и нарисовал крестик у входа в ущелье.

— Петельный каньон, — сказал он. — У нас нет реальной перспективы его захватить, не отправив туда всех бойцов: наши силы ограничены, а в Уиндхеме выстроена серьезная оборона. Но если мы перекроем каньон и снесем мосты, то запрем в осаде войска Синедриона. Это даст нам шанс освободить Шестое убежище, которое лишится подкреплений.

— Но сколько наших солдат погибнет в результате этого отвлекающего маневра? — спросила Палома.

Мы все посмотрели на карту, на сужающееся устье ущелья и поставленный там Инспектором крестик.

— Не обладая численным превосходством, — наконец сказал Дудочник, — посланный на штурм каньона отряд там и поляжет.

Палома сдернула карту со стола.

— Я хочу бросить Синедриону вызов, правда. Но наши солдаты — не просто циферки на бумаге. — Ее стул скрипнул, когда она встала. — Это живые люди, которых перебьют всех до одного, — сказала она, взмахнув картой.

Обошла стол, громко топая и стуча протезом по деревянному полу. И со слезами на глазах остановилась перед Зои.

Зои поднялась и потянулась к подруге, чтобы, как мне показалось, взять за руку, но лишь забрала у Паломы карту и вернула на стол.

— Иного способа я не вижу, — сказала она.

— Пожалуйста, — взмолилась Палома.

— Это война, — покачала головой Зои.

Даже если бы Зои ее ударила, Палома не выглядела бы более потрясенной и покоробленной. Она развернулась и вышла из столовой. Зои поспешила следом.

По телу пробежал холодок, словно знобкая струйка пота. Всего несколько месяцев назад с позиции Паломы высказывалась бы я. Требовала бы оберечь наши войска от резни. Вот как работает война: даже живых делает бесчувственными. Огрубевшими, словно мозоль от рукояти ножа на ладони.

— Существует ли какой-то другой способ освободить убежище? — спросила я.

Инспектор встал.

— Гарантий никаких нет, даже если мы провернем отвлекающий маневр. Но я бы сказал, что это лучшая возможность. И единственная.

Я перевела взгляд на Дудочника:

— Думаешь, у нас получится освободить Шестое убежище?

— Неизбежны потери. — Я знала, что Дудочник вряд ли станет приукрашать горькую правду, а выскажется прямо. — Если у нас получится запереть каньон, появится возможность захватить убежище. Но там тоже хорошая охрана. И у нас мало бойцов, ведь сражаться придется на три фронта: каньон, убежище и защита Нью-Хобарта.

— Зато в случае успеха мы вызволим тысячи людей, — сказала я, и он кивнул.

Значит, смерть для нас предпочтительней, чем пытка. Тот же выбор, что сделала бы я; тот же выбор, что Салли предложила Паломе, подарив ей капсулу с клещевиной; тот же выбор, что предложил мне Дудочник, когда мы терпели поражение в битве при Нью-Хобарте и он примеривался, чтобы метнуть нож мне в горло. Но сейчас я выбирала смерть не для себя, а обрекала на гибель сотни солдат. Под бременем этих неминуемых смертей я едва могла поднять голову.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Позже тем же вечером я медленно шла по двору. В спальне меня ждал Зак. Мне и раньше не хотелось находиться рядом с ним, а в тот день особенно. Казалось, что, просто приблизившись, я каким-то образом выдам ему наши планы про убежище и каньон.

Остановившись, я глубоко вдохнула ночной воздух.

— Устала?

Я и не знала, что Дудочник сидит в темноте, пока он не заговорил. Я села рядом с ним на скамейку под кухонным окном и пожала плечами.

— Боишься спать? — спросил он.

Подражая ему, я вытянула ноги. Дудочник был прав: я избегала не только Зака, но и сна с приходящими во сне видениями. Страшно было увидеть еще один роковой конец: горящего Далекого края хватало с избытком. Картин резни в Петельном каньоне или в Шестом убежище я бы сейчас просто не вынесла.

— Я никогда такого не хотел, — признался Дудочник. Он запрокинул голову, прижался затылком к стене и уставился в небо. — Никогда не хотел руководить Сопротивлением. Ни на Острове, ни потом, когда Саймон вернул мне командование.

На другом конце двора крысы вышли в свой ночной дозор, топоча по черепице и глодая водосточные трубы. Мы вместе прислушались к шебуршенью.

Темнота облегчала признания Дудочника.

— Я на это согласился, — продолжил он, — так как знал, что неплохо справлюсь. Но я не хочу быть главой Сопротивления, которое пало. Не хочу принимать решения в самом конце.

— Сейчас самый конец и есть, — сказала я. Горькие слова, и прозвучали они горько, не неся ни крупицы утешения. Я слишком хорошо знала Дудочника, слишком ему доверяла, и поэтому не могла ему врать; вдобавок он много раз видел, как я кричу, и знал, что кончится все огнем. — Конец не только для Сопротивления, а вообще для всего. Все меняется, неважно, что ты делаешь, какие решения принимаешь. У Синедриона на руках бомба и баки, а у нас есть Далекий край и способ прекратить рождение близнецов. Победим мы или проиграем, уже ничего не останется прежним. Если мы забаррикадируемся в этом городе, то, возможно, немного оттянем неизбежное, но никак его не изменим.

Дудочник кивнул на город за стенами приюта.

— Я отвечаю за жизнь каждого солдата Сопротивления, последовавшего за мной сюда, — сказал он. — Из тех, кого я пошлю в тот каньон, большинство не вернутся назад.

— Знаю, — кивнула я. Я тоже это чувствовала: страшное бремя огромного количества смертей вследствие наших решений. — Но есть и другие, о ком нужно подумать. Люди в резервуарах и те, кто вот-вот там окажется. Семья Паломы, все жители Далекого края. Ведь если здесь их нет, это же не значит, что мы за них не в ответе.

Дудочник сглотнул и посмотрел на меня.

— Не хочу, чтобы меня запомнили, как вождя Сопротивления, который повел людей на смерть. Не хочу быть вождем в конце.

— Но это и есть конец, — повторила я, — а мы с тобой здесь и сейчас. Уж в такое время родились, этого не изменишь. — Я прислонилась к его надежному плечу. — А раз это действительно конец, давай хотя бы сделаем его хорошим.

Дудочник посмотрел на меня и медленно кивнул.

Мы еще посидели бок о бок, глядя на силуэты крыс, бегающих по стене. Я пыталась запомнить каждую деталь: ощущение грубого кирпича под головой, за который цеплялись волосы; воздух, днем теплый, но по ночам все еще напоминавший о зиме; Дудочника рядом со мной и его уютный запах.

Знай я тогда, какое решение он примет, сказала бы ему что-то другое? Думаю, наверное, тогда я уже знала.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Зак еще не спал, у его кровати трепетал огонек свечи.

— Что Воительница вам предлагала в обмен на меня? — спросил он.

Я промолчала.

— Не валяй дурака. Я знаю, куда вы сегодня так спешно уехали. Ее прибытие было лишь вопросом времени.

— Я не обязана перед тобой отчитываться.

— Что она вам предложила? — снова спросил он.

Я села на край кровати и посмотрела на Зака. Он лежал на спине, ноги торчали из-под одеяла. Запястья в кандалах выглядели щуплыми. Так сложно было соотнести его внешний вид — обычное тело с худощавыми лодыжками и длинными икрами — с тем, что он натворил. И что планировал натворить.

— Я видела стариков, — сказала я. — В Ковчеге. Стариков, которые правили выжившими, а под конец залезли в резервуары. — Никогда не забуду эти плавающие голые тела, распухшие от времени и белые, словно свежеочищенный чеснок.

Зак приподнял бровь, но продолжил смотреть в потолок.

— И?

— Ты не сам придумал резервуары. Ты просто позаимствовал их технологию, извратив ее.

— Я ее улучшил, — возразил он. — Придумал, как можно использовать резервуары для решения проблемы омег. С помощью Исповедницы я воспроизвел их и улучшил.

— Ты такой же, как те старики, — сказала я. — Те трусы, плавающие в Ковчеге. В резервуарах, правда, оказались мы, омеги, но вы в Синедрионе — точная копия тех жалких правителей. Какой же гротеск. И бред. Такой же точно, как ваша задумка сбросить бомбу на Далекий край. Это трусость — любой ценой стараться сохранить себя.

— А ты считаешь, альтернатива лучше? — спросил Зак. Я сидела лицом к нему, но он продолжал говорить в потолок. — Мы являемся последним оплотом человечества. Все только выиграют, если Далекого края не станет до того, как они притащат сюда свою безумную технологию и превратят нас всех в омег.

— Не будет больше омег, и альф больше не будет. Нас всех освободят. Связанные между собой близнецы перестанут рождаться.

— Но меня это не освободит. Как и тебя.

— То есть, если для нашего поколения уже поздно, то и потомкам негоже извлекать из этой технологии выгоду?

— Выгоду? — ужаснулся Зак. — Спроси любого альфу. Задай им вопрос, что бы они предпочли: иметь близнеца в резервуаре и быть такими, какие они сейчас, физически совершенными, или же всем рождаться уродами?

— Не сомневаюсь, какой получу ответ, если спрошу Зои.

— Эту-то? — скривился Зак, а потом сел и повернулся ко мне. — С ней явно что-то пошло не так. Похоже, она заразилась, проведя с омегами всю жизнь. Стала уродкой среди уродов. И не думай, что я не заметил ее шуры-муры с Паломой. Зои позволила опустить себя до омеги. Позор для альф.

Мне не хотелось слышать имен Зои и Паломы из его уст. Зак утверждал, что омеги заражают уродством, но сам портил все, к чему прикасался.

— Ты правда думаешь, что можно просто поместить всех омег в баки, закрыть двери и забыть о нас? И жить-поживать, словно в реальности никаких омег вовсе не существует, словно они приснились в дурном сне? Ты правда думаешь, что можно разбомбить Далекий край и притвориться, будто его никогда не было? Сколько же всего нужно уничтожить, лишь бы сохранить твою фантазию, что только альфы имеют значение?

— А ты? Что насчет твоей фантазии об альфах и омегах, сосуществующих мирно и в гармонии? Со дня на день сбудется, а? — Он оглядел спальню. Эльза починила что могла, но у двери все еще виднелись следы подпалин, оставленных забиравшими детей солдатами Синедриона. В углу побежала крыса, замерла и продолжила путь. — Вашему Сопротивлению крышка. Вы полудохлые от голода, живете среди крыс и ждете, когда Воительница вас раздавит. Еще и с Инспектором снюхались. Ты правда думаешь, что ему можно доверять?

— Да уж больше, чем тебе, — ответила я.

Хотя лежа в кровати и слушая мерное дыхание Зака, я подумала, что неправа. Он сказал, что уничтожит омег, и с тех пор всеми силами старался исполнить это обещание. В этом отношении веры ему было больше, чем любому из нас.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

На следующий день началась подготовка к одновременному нападению на Уиндхем и захвату Шестого убежища.

В оружейной точили и распределяли мечи. Половину рыночной площади очистили для тренировок, и солдаты там проходили муштру и практиковались в боевых приемах. Но я уже видела, как хаос битвы разрушает тщательно продуманные планы. В роковой день многое, если не все, будет зависеть от удачи: слишком высоко занесенный меч, на секунду позже поднятый щит, часовой, который что-то заметил или, наоборот, пропустил. Шестое убежище будет взято или устоит, и точно так же мы выживем или умрем.

Подробности задуманного плана держались в секрете — войскам сообщили только о подготовке к нападению. Но размах приготовлений давал пищу для размышлений, и я достаточно часто слышала на улицах слово «Уиндхем», чтобы понять: солдаты догадались, к чему все идет. На самом деле большей подготовки требовала не атака, а отступление. Если удастся извлечь людей из баков, ответственность за их защиту ляжет на нас.

Прежде всего требовалось время, для чего и был придуман отвлекающий маневр. Перед армией-приманкой ставилась сложная задача: не просто стянуть солдат Воительницы в Петельный каньон, но и удерживать их там достаточно долго, чтобы мы успели вывезти из убежища всех освобожденных.

А еще нужны были телеги. Даже если мы вытащим шесть тысяч человек из резервуаров живыми, стоило предусмотреть, что не все они будут способны передвигаться, не говоря уж о переходе длиной в сто пятьдесят миль по равнинам и болотам, когда по пятам гонятся солдаты Синедриона. Две крепости с верными Инспектору гарнизонами находились в половине дня пути к северу от Шестого убежища — небольшие, но хорошо укрепленные, и Инспектор решил, что они способны хотя бы на короткий срок принять две тысячи беженцев. До крепостей трети освобожденных придется дойти пешком под охраной конницы. Для остальных единственным безопасным оплотом оставался Нью-Хобарт.

Итак, мы сооружали телеги размером с длинные рыбачьи лодки на Острове. Громадные колеса возвышались даже над головой Дудочника. Запряжка была рассчитана на шестерку лошадей. В каждую телегу войдет по семьдесят человек.

— Хорошо, что они все будут худыми, — сказал Инспектор, когда мы прорабатывали план.

Я сердито на него посмотрела. Он бы не бросался такими словами, если бы видел то, что видела я: бессознательные тела, атрофированные мышцы и размякшую кожу.

Впрочем, в Нью-Хобарте узники баков похудеют еще больше. Продовольственные конвои по-прежнему не могли до нас добраться. Инспектор послал эскадрон, чтобы отбить перевал Луддитов, но лихие кавалеристы потерпели поражение и понесли серьезные потери. Войско Воительницы хорошо закрепилось на перевале, а узкий перешеек служил естественным бастионом. Мы не могли себе позволить лишиться еще одного конвоя или бесконечно ждать непонятно чего. Скоро созреет весенний урожай на окрестных полях, но его не хватит и на жителей города, что уж говорить о дополнительных тысячах людей.

Время утекало, весь мир, казалось, вел обратный отсчет: северные ветра стихали, с горы Уиндхем сходил снег, Воительница стягивала войска. Где-то готовилась ко взрыву адская машина. Видения о взрыве выбивали из груди воздух и заставляли меня коситься на закрытые глаза и приоткрытый рот Ксандера. С каждым днем мои ребра торчали все сильнее, словно черточки, отмечающие дни на столбе. Столько всего требовалось успеть, и столько всего мешало. Нам всем не хватало еды, но лично мне больше всего не хватало времени.

Едва сколотив, первые десять телег сразу отправили в пустынную болотистую местность — ждать, пока не настанет время в день атаки перегнать их на юг. Еще десяток готовили на севере силами одного из гарнизонов Инспектора. Остальные, которые мы мастерили в крайней спешке, подвезут войска в Петельный каньон, а оттуда направятся в Шестое убежище.

Еще нам были нужны лошади в достаточном количестве, чтобы быстро тащить шестьдесят тяжело груженых телег на протяжении пяти дней. И дополнительно для солдат конвоя. Была предпринята вылазка за лошадьми на территорию альф на востоке. Я слышала, как Адам и Таша шутили об этом, дежуря у дверей приюта.

— Если б я хотел быть конокрадом, — сказал Адам, — то стал бы им много лет назад и был бы избавлен от муштры да скудной кормежки.

Вдобавок Инспектор послал за лошадьми в дальние гарнизоны на побережье.

— Не слишком критично, если тамошние батальоны останутся без приличной кавалерии, — сказал он, когда мы все собрались в конторе мытарей подсчитать, что уже сделано.

Инспектор рассылал приказы, и лошади прибывали. Это явилось самым весомым доказательством приверженности Инспектора нашему плану: сложно было подозревать его в недобросовестности, видя множество мускулистых коней. Каждый день табун пополнялся, так что вскоре пришлось переделать бывшее здание с резервуарами в конюшню. Я радовалась, проходя мимо и наблюдая, как конюшие снуют туда-сюда, слыша всхрапывание и топот лошадей и чуя теплый запах свежего навоза. Суета и деловитость жизни вместо мертвенной тишины баков.

Неделями в городе стучали топоры и молотки, пока строились телеги. Удивительно, как много от них зависит. При атаке на Нью-Хобарт нашим необычным оружием стали тыквы, на которых мы вырезали предупреждения для городских омег. Теперь таким оружием станут громадные телеги, спешно сколоченные из неошкуренных и непросушенных свежесрубленных бревен, а так же из досок и балок разрушенных домов. В некоторых телегах балки связывались веревками, из других торчали гвозди, готовые впиться в неосмотрительную плоть.

— Конечно, особого удобства от этих повозок ждать не приходится, — сказал подошедший Инспектор, когда я смотрела, как в одну из телег запрягают лошадей. — Но мы старались сделать их полегче, чтобы они могли катиться быстро и везти тяжелый груз.

Я подозревала, что для освобожденных из резервуаров людей удобство будет мало что значить. Если мы прорвемся в убежище. Если достанем их из резервуаров живыми. Чем больше я об этом думала, тем больше копилось «если», и я бежала от мыслей вязать узлы, стремясь чем-то занять руки и утихомирить разум.

Понимая, что ответов не получит, Зак не тратил время на расспросы, почему молотки да топоры стучат с утра до вечера. Закованный в кандалы, он тоже неустанно работал. Я отмечала, как внимательно он следит за нами, когда мы ходим по приюту. Как мало спит, а просто лежит на кровати, глядя в потолок. Я не могла выпытать у него, что он задумал, как и он у меня, но я ни капли не сомневалась, что какой-то план у него есть.

Мы продолжали попытки его расколоть. Снова и снова задавали ему вопросы, где взрывной механизм и чего от него хочет Воительница. Но без толку. Когда Дудочник или Инспектор выходили из себя, орали или нависали над ним, сидящим в кандалах на кровати, он лишь приподнимал бровь и спрашивал, что же они с ним сделают, при этом многозначительно косясь на меня. А я всякий раз опускала глаза, стыдясь своего связанного с ним тела, стыдясь, что служу Заку гарантией от пыток.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Мы назначили дату: до марша на Уиндхем и Шестое убежище оставалось четырнадцать дней. Раньше нам не подготовить достаточного количества телег и солдат. Если выступить позже, снег на горе уже растает, река обмелеет, и подкрепление Синедриона сумеет перейти ее вброд. Дата была точно рассчитанной, и от нее многое зависело.

Мне начали сниться клинки и кровь. Зак уже усвоил, что расспрашивать меня о снах бесполезно. Но несмотря на мои старания ничего ему не показывать и подавлять крики, мне не удавалось скрыть абсолютно все. После каждого видения я не могла дышать, и судорожные вздохи привлекали внимание Зака. И лицо наверняка выдавало, что приближалось нечто нехорошее. Хотя в снах я мало что видела. Они не подсказывали, победим мы или проиграем. Кровь да звон мечей могли означать и то, и другое. И на этот раз полной победы не будет. Даже если мы освободим Шестое убежище, наши солдаты в каньоне заплатят за это кровью, заплатят жизнями.

Глава 11

Двумя днями позже разведчики порадовали весточкой с запада: ремонт «Розалинды» почти завершен, а остальные два корабля уже укомплектованы всем необходимым. Как только северные ветра перестанут препятствовать, флот будет готов к отплытию.

Все это время разведчики регулярно уходили и возвращались, но ни один из них не отыскал даже ниточки, ведущей к подрывной машине. В основном они приносили новости о нападениях на конвои и поселения. О все большем количестве омег, вынужденных из-за непосильных поборов отправиться в убежища.

Синедрион усовершенствовал свою подлую систему: омег вытесняли на бесплодные пустоши и требовали все более высокие подати, пока отчаявшиеся люди не уходили в убежища — последний рубеж между жизнью и голодной смертью. Я сама видела плакат на дороге возле Убежища номер девять: «Вместе мы выживем. Безопасность и еда, заработанные честным трудом. Убежища — ваш приют в трудные времена». До крайности обнищав, омеги искали спасения в убежищах, и с них же собранные податные деньги шли в уплату за тюремные стены и захлопывавшиеся за спиной ворота.

Впрочем, судя по донесениям, на данный момент Синедрион уже не рассчитывал, что омеги отправятся в ловушку по доброй воле. Один разведчик наткнулся на целое поселение, которое конвоировали в Шестое убежище вооруженные солдаты.

— Это новая стратегия, — пояснил мне Дудочник, выслушав вместе с Зои доклады разведки. — Сначала населенный пункт объявляют непригодным для жизни по любой причине: плохой урожай, наводнение, еще что-нибудь. Та же неуплата податей. Затем вывешивают предупредительные плакаты — говоря словами Синедриона, «охранный приказ» — с распоряжением перебираться в убежище.

— Обычная ложь, — подхватила Зои. — «Ради вашей же безопасности» и прочая чушь.

Дудочник кивнул.

— Как правило, на переезд дается около недели. А если кто-то из омег остается на месте, Синедрион посылает отряд солдат для зачистки.

Если Синедрион силой загоняет людей в убежища, значит, омеги больше не ищут там спасения. Но программа резервуаров ускоряется. Как ни горько было слышать о людях, вынужденных идти в баки под угрозой штыков, я радовалась, что правда выплыла на свет и Леонард погиб не напрасно. Миновали месяцы с того дня, когда барды Леонард и Ева сложили песню о баках и убежищах; теперь разведчики докладывали, что песня ушла в народ и распространяется все шире.

И когда солдаты взламывали двери домов в «непригодных для жизни» поселениях, они не всегда находили тех, кого искали. В последние недели, едва снег в низинах растаял, омеги вместо убежищ стали приходить к нам в Нью-Хобарт.

— Прямо то, чего нам здесь не хватает, — сказал Инспектор, когда мы стояли вдвоем на балконе конторы мытарей и смотрели на новоприбывших потенциальных рекрутов. — Еще голодные рты, которых нужно кормить.

Под нами Саймон и Таша обследовали трех женщин и мужчину, пришедших к воротам. Новички оказались даже более истощенными, чем все мы, жители Нью-Хобарта. На самой высокой женщине платье болталось, как на палке, а ее лопатки торчали из спины, точно культяпки крыльев.

— Нам всегда нужные новые солдаты, — вступилась я.

— По-твоему, они похожи на солдат? — осведомился Инспектор.

— Их можно натренировать. Укрепить.

— Мы оба знаем, что я не это имел в виду, — произнес он, не отрывая взгляда от новоприбывших.

Набор мутаций у этих людей не выходил за рамки обычного — одна была карлицей, пальцы правой руки мужчины слиплись в мясистую клешню, — однако лицо Инспектора ясно выражало презрительное пренебрежение.

— И все же из них можно сделать солдат, — сказала я. — Ты видел нашу армию в деле.

— Я спас вашу армию от неминуемого разгрома.

— Потому что противник превосходил нас числом. Но мы все равно сражались, и сражались хорошо.

— Вас вырезали походя, — ответил он.

— У нас хватило мужества пойти войной на Синедрион без всякой помощи.

— Мужество не выигрывает войны, — бросил он.

— Может, и не выигрывает, — согласилась я. — Но я знаю наверняка, что войны начинает страх. И тебе придется решать, чего ты боишься больше: омег или баков и взрыва. Тебе и всем остальным альфам. Желаешь ли ты помочь нам, своим союзникам, добыть лекарство от близнецовости в Далеком краю и разделить с нами дар обычного рождения?

— Ты не можешь винить нас за нежелание видеть следующие поколения похожими на этих вот недоделок, — ответил он, глядя вниз на новичков.

— Машины уничтожили мир, — сказала я. — Поэтому ты пришел сюда, готовый сражаться в союзе с нами против Зака и баков. Поэтому ты согласился попробовать отбить Шестое убежище. Но вы с Заком одинаковые: считаете, будто цивилизация омег хуже конца света.

Теперь Инспектор повернулся ко мне лицом. Он так долго смотрел на меня, что мои щеки вспыхнули.

— Ты не похожа на них, — отметил он, кивая в сторону окна. — Иногда я забываю, что ты — одна из них.

Его голос понизился. На мгновение я почти пожалела его, видя алчущее выражение лица и руку, зависшую в дюйме от моей руки. Я ощущала тот же голод за истекшие со дня смерти Кипа месяцы. Месяцы холода и лишений, когда тело не предлагало ничего, кроме страданий. Да, я могла понять стремление Инспектора к телесному удовольствию. Но даже в ту секунду, когда его рука тянулась ко мне, уголок его рта дернулся, выражая омерзение.

Когда он схватил меня за плечо, пальцы оказались жесткими. Не знаю, на кого он разозлился больше: на себя или меня.

— Случаются моменты, — сказал он, громко сглотнув, — когда я забываю ненадолго о своей жене и о том, как она погибла. — Пауза. — Забываю, что ты такое.

— Не стоит, — ответила я, отталкивая его. На плече остались сердитые алые отпечатки от его пальцев. — Ты помогаешь нам, и ты нам нужен. Но не сомневайся, — я направилась к двери, — мне в точности известно, что я такое, и что такое ты.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Вернувшись к Эльзе, я наблюдала, как солнце переползает через обвитую проволокой стену. В голове крутились мои недавние слова. Да, я точно знала, что я такое. Мысли обратились к Ксандеру.

Этим утром он молча вышел из кухонных дверей. Салли не требовалось спрашивать у подопечного, куда он собрался — маршрут повторялся каждый день. Она просто заставила себя подняться с места.

— Я дойду с тобой только до ворот, — сказала Салли, шаркая позади Ксандера. — Погляжу, как ты отправишься дальше, и чтоб с охраной.

Я отдавала себе отчет, что пренебрегаю Ксандером со дня возвращения с побережья. Избегала его как раз потому, что он был моим зеркальным отражением. Я помогала Салли его кормить и научилась смешивать травяное снадобье на ночь, чтобы помочь ему уснуть. Но я прикасалась к нему только при необходимости и ловила себя на том, что отворачиваюсь при виде его провидческих мук. Я никогда не урывала время, чтобы посидеть с ним, как делали Салли и Эльза, когда он, слегка раскачиваясь, пялился на кухонную стену. Я избегала его — ровно так же, как пыталась избегать видений.

Но видения все равно приходили. Мои дни были расколоты на кусочки, оплавленные огнем. Всячески скрытничая от Зака, я не могла ни предотвратить видения, ни устранить их последствия: трясущиеся руки, закатившиеся глаза. Те же признаки, что я видела у Ксандера, раз за разом и от чего отворачиваясь.

Я упросила Дудочника отвести меня к целовальному дубу. Когда часовые пропустили нас через ворота, я глубоко вдохнула и медленно выдохнула. Отметки пальцев Инспектора до сих пор пылали на коже, а в приюте поджидал Зак — и до чего же здорово оказалось выбраться за городские стены. Шла посевная, фермеры прохаживались по пашне между бороздами. По дороге сновали телеги и тачки, останавливаясь на караульных постах.

За пределами полей в сгоревшем лесу появились новые побеги. По обуглившимся стволам вился плющ, а когда мы спешились и привязали лошадей к дереву, нам мешал шагать низкорослый подлесок. Мимо прошел патруль, поздоровавшись с Дудочником. Немного восточнее, там, где уцелело больше деревьев, команда солдат валила лес для постройки телег.

Даже с дотла выгоревшей верхушкой целовальный дуб оставался самым большим в пределах видимости. Пустая труба из обугленной древесины, несколько метров в ширину и выше головы Дудочника. Охранник Ксандера, высокий омега, развалился на пеньке возле дуба; увидев нас, он вскочил и отдал честь.

— Это караульная служба, не пикник, — резко бросил Дудочник. — Не прохлаждайся!

— Есть, сэр, — ответил парень, сдвигая каблуки и опуская глаза.

Мне пришлось отодвинуть в сторонку завесу плюща, чтобы найти узкую щель в стволе. Вначале я просунула туда голову. Ксандер сидел, подобрав ноги и подтянув коленки к подбородку. Он сбросил ботинки и аккуратно поставил их рядом, голые ступни зарылись в пепельную грязь. Глаза были открыты, но на меня он не посмотрел.

— Можно войти? — спросила я.

Ответа я не ждала и не получила.

Я вползла внутрь; цепкие щупальца плюща скользили по моему лицу. Над нами, там, где выгорела верхушка дерева, был виден кружок неба.

В этом тесном пространстве я села лицом к Ксандеру, втиснув ноги между его ног. Было непривычно находиться так близко к нему после стараний избежать его прикосновений с момента моего возвращения.

— Зачем ты приходишь сюда каждый день? — спросила я.

Снова никакого ответа.

Откашлявшись, я сказала:

— Мне следовало проводить с тобой больше времени.

Хорошо, что он все еще не смотрел на меня, а сосредоточился на земле.

— Все так спуталось из-за прихода Зака, — продолжала я скороговоркой, поток слов ощутимозаполнял крохотное пространство. — Усложнилось. Все стало непросто. — Я прервала словоизвержение. Снова оправдания, а я сюда пришла за другим. — Мне нужно было стараться усерднее, — вздохнула я. — Прости. Ведь именно я могла бы тебя понять.

— Ты и так понимаешь, — ответил он.

Ксандер поднял голову и взглянул прямо на меня. В его голосе не было упрека — лишь простое утверждение.

Он был прав. Я боялась его не потому, что не понимала, что с ним творится, а потому, что понимала слишком хорошо. Я держалась от Ксандера в отдалении, как будто это могло спасти меня от превращения в него.

— Со мной это тоже происходит, — сказала я. — Все чаще с тех пор, как мы выяснили правду о взрыве.

При упоминании взрыва его тело застыло, а глаза остекленели.

— Бесконечный огонь, — произнес Ксандер.

— Знаю.

Я попыталась взять его за руку, но он ее вырвал. Не понять, то ли умышленно отмахнулся, то ли его тело скрутила привычная судорога. И я все равно осталась с ним. Мы сидели так еще долго: вдвоем, укрытые внутри сгоревшего дерева, среди огня, который был виден только нам.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Когда мы возвращались через южные ворота, я заметила, что Дудочник держит руку на бедре, рядом с ножами. Едва я остановилась, чтобы взглянуть на растущую стену телег — они стояли сплошной длинной цепочкой, — он легонько потянул меня под прикрытие дверного проема.

— Ты почему сегодня такой дерганый? — спросила я.

Он огляделся, убеждаясь, что никто не подслушивает.

— Не хотел рассказывать об этом у Эльзы, поблизости от Зака. — Он пробежал языком по нижней губе. — С нашим патрульным разведчиком вступили в контакт. К нему пришел безоружный солдат-альфа и передал послание от Синедриона. Передал список нужных Синедриону людей, в обмен на которых сулят вознаграждение.

— Кого же включили в список?

Он улыбнулся.

— А ты как думаешь? Тебя, Зака. Меня, Зои. И Ксандера тоже — Синедриону известна ценность провидцев. И Салли — о ней не забыли.

— А Палому?

Дудочник опустил голову в кивке.

— Ее не назвали по имени. «Бледная женщина из Далекого края». Так и написано.

У меня в желудке заледенело.

— Кто рассказал Синедриону, что Палома у нас?

Дудочник снова огляделся по сторонам.

— Да любой, кто видел ее на улице, наслушавшись сплетен о наших поисках Далекого края, и сумел сложить два и два. Или же предатель из внутреннего круга. — Он тяжело вздохнул. — Нам не стоило привозить ее сюда.

— У нас не было выбора, — возразила я.

Всякий раз, когда мимо нас кто-то проходил, я невольно напрягалась. Высокий мужчина толкал по улице тачку с ведрами для воды и обернулся на меня. К вниманию горожан мне было не привыкать: все здесь знали, что я провидица, в конце-то концов. Но сейчас под взглядом незнакомца все нутро сжалось. Это длилось лишь мгновение, затем он отвернулся и двинулся дальше, но меня бросило в пот.

— Разведчик пришел к тебе? — уточнила я.

Дудочник кивнул.

— Нам повезло. Это был Криспин. Они пообещали деньги и помилование. Ему посулы Синедриона безразличны. Но другие могут польститься, если этот список пошел по рукам. Вряд ли обратились к одному Криспину. Наверняка уже попробовали договориться и с другими.

Какую же беспомощность я почувствовала. Мы были вынуждены ждать: телег и войск, чтобы отправиться на Уиндхем; следующего шага Воительницы; предательства, которое было неизбежно, как приход лета.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Той ночью я увидела взрыв и очнулась, одной рукой цепляясь за железную раму кровати, холодную и прочную, а другой упираясь в каменную стену спальни. Однако взрыв показал мне, что устойчивость — это иллюзия. Я видела мосты, взмывающие в воздух и рвущиеся, словно флаги на ветру. Огромные здания, срезанные наподобие песчаного вала. Видела, как люди попросту исчезали: вот сейчас фигурки еще тут, а вот их уже нет, словно никогда и не было.

Я рано отправилась спать, а когда пробудилась, крысы вовсю топотали где-то под крышей и луна стояла высоко. До марша на Уиндхем оставалось одиннадцать дней. По-прежнему ничего нового о подрывной машине; мои усилия определить ее местоположение не приносили ничего, кроме расстройства. Я чувствовала себя чужачкой в собственном разуме во время этих тихих ночей, мечась между видениями взрыва и бесплодными попытками выследить механизм, который его породит. А Зак все так же молчал о машине — со мной, с Инспектором и с Дудочником.

Тишина бывает очень разной. Успокаивающая, которую я делила с Эльзой. Любовная, как между Зои и Паломой, молча сидящими у костра. И тишина между мной и Заком, когда мы лежали на соседних кроватях в спальне. То была тревожная тишина, полная подспудных слов, которые никогда не будут произнесены.

Когда Инспектор отодвинул засовы снаружи нашей двери, крысиная возня оживилась.

— Мне нужно поговорить с Заком наедине, — произнес он.

— Я не оставлю тебя с ним, — ответила я.

Садясь, я натянула одеяло повыше, чтобы прикрыть тонкую ночнушку, потому что вспомнила жадный взгляд во время нашей последней встречи и пальцы, вцепившиеся в мое плечо.

Позади Инспектора стоял Дудочник.

— Не волнуйся. — Он оттолкнул Инспектора и тоже вошел в комнату. — Я за ним присмотрю.

Зак сел, наблюдая за Инспектором и Дудочником из-под нахмуренных бровей. Из-за скованных впереди рук и цепи, пропущенной через вбитое в стену кольцо, он сидел немного криво. И выглядел очень маленьким в сравнении с гостями. Будь это кто-то другой, я бы его пожалела.

Поверх ночнушки я натянула пальто. Зак встретился со мной глазами, когда я почти дошла до двери.

— Касс, — произнес он.

Я подождала, но если он и собирался умолять меня о помощи, то не смог себя заставить. Просто таращился на меня. Я видела, как его кадык вздымается и опускается, когда он медленно сглатывал.

— Иди, — велел Инспектор, и я ушла.

Зои и Палома еще не спали и сидели в кухне с Эльзой, Салли и Ксандером, притулившимся в уголке на стуле. Салли и Эльза болтали, но я не могла сосредоточиться на их словах. Я пыталась вспомнить, принес ли Инспектор с собой нож.

Когда Палома передала мне кружку чая, я понадеялась, что она не заметит дрожь моих пальцев.

Однако Зои ничего не упустила из виду.

— Дудочник не даст Инспектору разбушеваться, — бросила она мне.

Я кивнула, желая поверить сказанному. Мы ожидали в тишине.

Затем из спальни послышался грохот, кто-то повысил голос. Зои вскочила так быстро, что, пробегая мимо Паломы, выбила у нее чашку. Дверь с треском распахнулась. Дудочник и Инспектор сцепились у выхода во дворик, оба были едва видны в ночном сумраке. Потом я услышала низкое рычание Инспектора и увидела, как он согнулся пополам. Ладонь Дудочника легла на плечо Инспектора. С того места, где я скорчилась у окна, невозможно было разобрать — успокаивает ли он Инспектора или сдерживает.

Плечи Зои расслабились, и она опустила клинок. На другом конце дворика Дудочник заложил руки за спину.

Выпрямившись, Инспектор заявил:

— Держись от меня подальше. Любого другого я бы выпорол за подобное вмешательство.

— Это было бы ошибкой. — Голос Дудочника звучал спокойно. — Почти такой же серьезной, как та, которую ты чуть не допустил на допросе.

Салли с трудом поднялась на ноги и присоединилась ко мне, выглядывая из окна во дворик.

— Ложная тревога? — спросила она.

Зои кивнула и повернулась к зрелищу спиной.

— У Дудочника все под контролем, — подтвердила она.

Эльза встала на коленки, собирая с пола осколки чашки.

— Синедриону не удалось уничтожить все мое имущество, — бросила она Зои. — Хорошо хоть ты здесь и стараешься закончишь за них работу.

— Всегда к вашим услугам, — ответила Зои, усмехнувшись.

Она нагнулась и принялась помогать Эльзе с уборкой.

Но я осталась у окна, слушая спор Инспектора и Дудочника снаружи.

— Мы оба видели, что такая боль может сотворить с человеком, — говорил Дудочник.

— Я не новичок, — возразил Инспектор. — Я могу заставить его говорить.

— Я не о нем толкую, — уперся Дудочник.

— Нам нужны его сведения, — не уступал Инспектор.

— Нам нужна она, — выпалил Дудочник. — Если бы не она, мы бы даже понятия не имели о подрывной машине.

— Если бы не он, машины вообще бы не существовало, — заявил Инспектор.

— Она вот настолько, — Дудочник свел большой и указательный пальцы, — подошла к безумию. Начни его пытать, и мы ее потеряем.

Позади меня в кухне Салли что-то сказала, и Эльза фыркнула. Инспектор развернулся. Увидел, что я за ним наблюдаю. Несколько секунд мы так и стояли: они с Дудочником смотрели на меня, силуэт в окне. Потом Инспектор размашисто зашагал через дворик. Он не заглянул на кухню — я услышала шум его шагов в коридоре и стук захлопнувшейся парадной двери.

Я вышла во дворик. Дудочник ждал меня, прислонившись к стене.

— Я не позволю ему тронуть Зака, — сказал он.

Я просто смотрела на него.

— Я пытаюсь тебя защитить, — продолжал Дудочник.

— Зачем? — спросила я. — Какой смысл? Ты ведь не можешь спасти меня от безумия.

Меня злили все. Зак. Инспектор. Дудочник. Даже Ксандер, бедный Ксандер, раскачивающийся в кухне с закрытыми глазами. Это о нем я подумала, услышав слова Дудочника. Безумие. Они не могли сделать с Заком ничего хуже того, что уже происходило с Ксандером. И со мной.

— Касс... — начал Дудочник.

— Я иду спать, — перебила я. — И тебе лучше пойти.

Я отодвинула засовы на двери спальни, вошла и с грохотом захлопнула ее за собой. Было слышно, как Дудочник вновь все запер.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Зак стоял около своей кровати. Рубашка на нем висела криво, но ран на теле не было — ни единой отметины, кроме заживающего шрама на лбу. Он старался поправить рубашку. Из-за скованных рук получалось плохо. Я поддернула его рукав и села напротив, на свою кровать.

— Не доверяй Инспектору, — произнес он. — Он вытащил нож. И был в шаге от того, чтобы пырнуть меня.

— Дудочник ему не позволил.

— Сегодня, — сказал Зак. — Но солдат у Инспектора больше, чем у Дудочника. И если Инспектор всерьез решит меня пытать, как долго, по-твоему, Дудочник сможет его сдерживать?

— Не знаю, — ответила я. — Поэтому мне придется сделать это самой.

Со дня, когда Зак переехал в спальню, я носила свой нож прикрепленным тонким ремешком к телу. И сейчас вынула его. Зак напрягся.

— Если убьешь нас, не отыщешь машину.

— Я не собираюсь тебя убивать, — ответила я. — Но будет больно.

Он побежал на меня. Ринулся с такой силой, что, когда цепь туго натянулась, его повело кругом и руки вывернуло назад к стене. Мои запястья обожгло огнем.

Он по-прежнему был на расстоянии метра с небольшим от меня и не мог подобраться ближе. Я спокойно пошла к двери. Протащила одну из пустых детских кроваток по полу и вклинила ее между дверью и стеной.

— Ты не сможешь, — сказал он, обегая взглядом дверь и окна, снова и снова.

Решетки на окна поставили ради его безопасности. Я закрыла по очереди все ставни.

— Я буду кричать, — предупредил он.

— Скорее всего, я тоже, — ответила я, прикрыв последний ставень. — Но если даже снаружи нас услышат, у меня будет в запасе несколько минут. — Я кивнула на толстую дверь, запертые окна с решетками. Все было устроено так, чтобы защитить нас обоих от атаки извне.

Дудочник мог спасти меня от кого угодно, кроме меня самой. Я села на кровать лицом к Заку и попыталась дышать ровно, поднимая нож.

Глава 12

Я прижала лезвие к бедру, к мясистой части над коленом. Зои обучила меня заточке, и сейчас это пришлось кстати: нож резал чисто, с меньшим усилием, чем я ожидала.

Боль я ожидала. Но не ожидала протеста моего тела — в глотке поднялась резкая волна тошноты. Время замедлилось. Я увидела белизну распавшейся плоти перед тем, как кровь хлынула в рану. Руки взбунтовались и ослабли, едва я попыталась воткнуть лезвие глубже. Оно застыло на краю раны, потом затряслось и зацепилось за кожу — маленький бурун в потоке боли. Из груди вырвался звук, который мне самой показался чуждым: шипение загнанной в угол кошки.

Зак взвыл и начал брыкаться, точно отгоняя боль. Он сшиб стул, стоявший возле его кровати. А потом свернулся в клубок, сжимая ногу.

— Ты всегда был решительным, — сказала я. — И очень умным, даже гениальным на свой сумасшедший лад. Но ты никогда не страдал, как омеги. — Вспомнилось, как Зак морщился, когда я накладывала мазь на его ожог. — Ты никогда не выдерживал физических страданий.

Я нажала сильнее. В этот миг, будь у меня шанс изгнать Зака из себя, вырезать из моей плоти, словно мертвые ошметки из зараженной раны, я бы так и поступила.

— Давай, скажи прямо сейчас: куда отвезли подрывную машину? — потребовала я сквозь сжатые зубы. — Где она? — Каждое слово вылетало с выдохом, я заставляла себя дышать, заставляла говорить. — И чего Воительница хочет от тебя?

— Ты ненормальная, — всхлипнул он.

Я воткнула нож глубже, и Зак заорал.

— Думаешь, мне хочется это делать? — заорала и я, надеясь, что мой голос перекроет его и, если Дудочник или Зои услышат, то спишут наши крики на обычную ссору.

Кровь стекала горячей дорожкой по ноге, пятная простыни. Послышался стук капель по полу, вначале медленный, затем быстрый.

— Говори! Где машина? — настаивала я. — И что Воительнице от тебя нужно?

Я положила левую руку поверх правой и поднажала, делая второй параллельный разрез. Внезапно меня охватило совершенное спокойствие. Я почти ничего не могла контролировать. Ни эту войну, ни людей, застрявших в ее сердцевине. Ни Инспектора, ни Дудочника, ни Воительницу с ее армией. А меньше всего свой разум, взрывающийся апокалиптическими видениями. Зато этим ножом, воткнутым в мою ногу, я могла управлять. Не легко — но просто. Реальность съежилась и целиком зависела от меня: мое тело, моя кровь, мой выбор, и лицо Зака, побелевшее от боли.

— Я уже говорил, — простонал он. — Воительница не пустила меня к новому месту, ни разу за все месяцы. И с тех пор она снова перевезла устройство. Мне нечего тебе сказать.

— Касс? — позвал Дудочник за дверью.

— Оставь меня в покое! — крикнула я, изо всех сил сдерживая дрожь в голосе.

— Останови ее! — взвизгнул Зак.

Я сделала новый разрез, в этот раз быстрее и глубже. Кровь хлынула оттуда, потянувшись за ножом.

— Скажи. Мне. Куда. Ты. Дел. Машину.

Только увидев пот на лице Зака, я осознала, что и сама мокрая, хоть выжимай, а рукоятка ножа в ладони стала скользкой.

— Перестань, — хрипло попросил он.

Налегая всем телом, Зак задергался в кандалах. Цепь ослабевала и затем с лязганьем натягивалась, ослабевала и натягивалась снова и снова.

— Скажи. Мне.

— Прекрати! — завопил он.

На правом запястье кандалы оставили кровавую ссадину. Зак рухнул на пол, сворачиваясь клубком и обеими руками сжимая ногу.

— Скажи мне, — повторила я.

Боль уже не чувствовалась — только странный холодок там, где зияли раны.

— Ты чокнутая сука, — выплюнул он. И плотно зажмурил глаза. А когда открыл, зрачки разлились во всю радужку.

Теперь в дверь громко стучали, голос Зои присоединился к голосу Дудочника, и что-то кричала Эльза.

Я снова подняла нож и позволила ему свободно уткнуться в ногу. Под его весом на коже наметилась ямочка. Кровь из соседних ран побежала туда.

— Скажи мне, — повторила я.

— Нет, — рыкнул Зак.

Дверь сотрясалась, грохоча о придвинутую кроватку. С металлическим скрежетом кроватка проехала по полу несколько дюймов, затем снова застряла. Последовали новые толчки. Я резко надавила на нож. Почувствовала, как распадается плоть, как кончик ножа уперся во что-то твердое — кость. Каждый шип этой новой боли вонзался и в Зака. Я нажала сильнее.

Зак издал вопль — пронзительный и яростный, как крик улетающего ворона.

Я снова уколола кость.

— Блэквуд, — провыл он. Я остановилась. — Блэквуд. К западу от Блэквуда.

В дверь вонзилось лезвие топора. Я считала удары: четыре, пять, шесть. Дудочник протаранил плечом расщепленную филенку и через кроватку прыгнул в комнату.

Я позволила себе упасть набок, головой на подушку. В нескольких футах от меня Зак рыгнул, потом его стошнило — на полу осталась бледная жидкая лужица.

— Что ты натворила? — крикнул Дудочник, вставая надо мной.

— Ты бы этого не сделал, — ответила я. — И не позволил бы Инспектору. Так что пришлось мне самой.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Эльза не притронулась к Заку, чтобы очистить нанесенные кандалами раны, но принесла миску теплой воды да склянку с мазью и оставила их на полу в пределах его досягаемости. Зак ничего ей не сказал.

Мои раны Дудочник зашивал сам, одну за другой, низко склоняясь над изувеченной ногой. Мы сидели во дворике, рядом с разрубленной дверью. Он дал мне чистую тряпку, чтобы промакивать кровь.

— Я отправил сообщение Инспектору насчет Блэквуда, — сказал Дудочник. — Но Воительница собиралась перевезти подрывную машину.

— По крайней мере есть откуда начинать, — ответила я, морщась от уколов иглы и скольжения нити сквозь мою плоть. — Ты знаешь это место?

Он кивнул.

— Блэквуд недалеко, к юго-востоку отсюда. А значит, они разместили там эту штуку давным-давно, когда и представить не могли, что Нью-Хобарт станет нашей крепостью, или что гарнизоны Инспектора будут контролировать значительную часть запада.

Да, очень сомнительно, что машина до сих пор там.

— Нам все равно нужно туда попасть, — сказала я. — Чтобы убедиться.

Я ждала, что он заспорит со мной, поскольку поход на убежище состоится через одиннадцать дней, однако Дудочник кивнул.

— Мне не слишком нравится идея выпустить тебя за пределы нашей территории, но, кажется, выбирать не приходится. Нет ничего важнее подрывной машины. Если в Блэквуде осталось хоть что-то, пусть маленькая зацепка, ты — наш лучший шанс ее найти.

Еще пару минут Дудочник обрабатывал мои раны. Когда заговорил, его голос понизился.

— Соскользни нож, и ты бы истекла кровью. — Он сузил глаза, сосредотачиваясь на каждом стежке. — Зараза в ране тоже еще может тебя прикончить.

— Нам нужно узнать, где машина, — ответила я.

— Нам нужна ты, — заявил он.

Я покачала головой.

— Ты же сам это сказал: меня ждет безумие. Вопрос времени, когда я стану такой же, как Ксандер. Мы оба знаем, что я совсем недолго буду вам полезна.

— Ты нужна мне, — признался Дудочник.

Он даже не прервал ритм шитья, не принажал пальцами на мою ногу. Он и глаз-то на меня не поднял. Просто сказал это, будто само собой разумеющееся, протягивая стежок за стежком.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Когда я вошла в спальню, чтобы лечь, Зак от меня отвернулся. Единственной связью между нами этой длинной ночью станет наша боль.

Его злости я ожидала, но реакция Эльзы застала меня врасплох. На рассвете мы проснулись от грохота: она приколачивала новые доски на сломанную дверь. Когда я предложила помощь, Эльза вышла и принялась чем-то греметь в кухне.

— Я потратила столько сил, чтобы восстановить это место, — сказала она, вернувшись. — А потом все снова пошло прахом из-за твоих чертовых проделок. — Она вогнала очередной гвоздь в дерево.

Я передала ей другой гвоздь, и она схватила его, не глядя на меня.

— Всему есть предел, — продолжала она, прищурив один глаз и нацеливаясь молотком. — Я не могу постоянно приводить это место в порядок.

— Может, не будем притворяться, что говорим о двери? — спросила я.

Она повернулась ко мне.

— Я согласилась впустить его в свой дом, Касс. Этого мерзавца, который убил моих малышей. Потому что хотела сберечь тебя. Многие люди много что сделали и много чем пожертвовали, чтобы сберечь тебя. Не пусти все псу под хвост, корча из себя героиню.

— Я никого из себя не корчу, — ответила я. — Только хочу спасти Далекий край.

— Устраивая себе пытку? И ради чего? Этот твой братец совсем не дурак. — Я давно заметила, что Эльза избегает называть Зака по имени. — Как и его подружка Воительница, — продолжала она. — Она наверняка перевезла подрывную машину куда подальше.

— Скорее всего, — согласилась я.

Очевидно, Эльза была права. Нога болела, я устала. Мало удовольствия калечить собственное тело — верное тело, поддерживающее мою жизнь. Погрузив нож в свою плоть, я удивила саму себя. И конечно, показала, на что способна, Дудочнику и Эльзе. Зак с таким презрением утверждал: «Ты не сумеешь». Я и его удивила, и поэтому радовалась.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Инспектор ждал на крыльце конторы мытарей, когда мы с Дудочником подошли. Он наблюдал за тем, как мы шагали по дороге — я слегка прихрамывала. Любопытно, рад ли он видеть мои мучения? Рад ли видеть отвергшее его тело изувеченным?

Но он держался деловито.

— Мы отправляемся в поход на убежище через десять дней, — начал он. — Если вы сначала собираетесь в Блэквуд и обратно, придется ехать быстро и налегке. Два дня туда, два назад, если не вляпаетесь в неприятности. Плюс день на разведку — нужно разобраться, что там происходило и происходит.

Он повернулся к Дудочнику.

— Лучше дождаться ночи для секретности. Таша уже собралась. Скажи Саймону и Криспину — пусть готовятся к отъезду, как только стемнеет.

Я кивнула. Выходит, Адам, Зои и Виолетта остаются охранять Зака и Палому. Инспектор тоже будет стеречь их. От этой мысли по коже прошел холодок, но я знала: все в Нью-Хобарте и так в его ведении, как бы мы не старались обособиться, уходя в дом Эльзы и ставя своих стражников у дверей.

Но не только Зак и Палома нуждаются в защите. Награда назначена и за другие головы, следовало помнить о списке имен.

— Тебе нужно выставить дополнительную охрану в приюте для Салли и Паломы, — напомнила я. — И убедись, что Ксандера хорошо охраняют во время прогулок к целовальному дубу.

Инспектор фыркнул.

— Я организовал караульные посты на всех дорогах и патрули на мили вокруг. В полях, черт побери, есть фермеры, торговцы тоже не пропали. Мы пока не в осаде. Единственная причина, по которой я вообще дал Ксандеру охрану — чтобы он не ушел и не заблудился. Я не стану приставлять к нему больше солдат только из-за того, что он так настойчиво рвется каждый день на прогулку в лес.

Как я могла объяснить Инспектору, что творится в голове у Ксандера, у провидца, живущего под гнетом уверенности во взрыве?

— Он делает только то, что ему необходимо, — ответила я.

— Ему необходимо, — подхватил Инспектор. — А я делаю то, что необходимо нам всем. Мне нужно защищать и кормить целый город. Готовиться к походу. Телеги и те еще не доделаны. У меня куда больше забот, чем бесполезный мальчишка, который и двух слов связать не в состоянии. — Он посмотрел на мою перевязанную ногу. — И моя работа была бы проще, если бы ты не влезала. — Он смолк на миг. — Ты пошла на неприемлемый риск.

— Ты же сам пытался нажать на Зака.

Он кивнул, но выражение лица осталось суровым.

— Я поопытнее в пытках, чем ты.

— Не сомневаюсь, — сказала я, встречаясь с ним взглядом.

Он отвернулся первым.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Мне не пришлось говорить Заку, куда мы едем.

— Подрывную машину из Блэквуда давно увезли, — бросил он, пока я засовывала вещи в рюкзак. — И вас там будут ждать. Воительница предполагала, что вы будете меня пытать. Она знает пределы ваших моральных принципов.

— Значит, ей известны и пределы твоего мужества, — заключила я, задувая свечу.

И оставила его в темноте, прикованным к стене.

Палома, Зои, Салли и Эльза собрались во дворике, чтобы попрощаться.

— Возвращайся живой, — наказала мне Эльза.

Это был приказ, так что я отдала ей честь, и впервые с момента моего самоистязания она коротко улыбнулась.

У парадной двери я крепко пожала Паломе руку перед тем, как забраться в седло.

— Будь там поосторожнее, — попросила она.

Палома казалась особенно прозрачной, я видела тонкие вены под кожей ее лица. Мне не хватило храбрости сказать ей, что внутри городских стен тоже опасно — и что в Нью-Хобарте, как и вне его, могут найтись предатели. За ее голову тоже назначена награда: «Бледная женщина из Далекого края». За воротом ее рубашки темнел кожаный шнурок, на котором висел кулон с ядом. Слабое, но все-таки утешение.

Зои легко положила руку на плечо Паломы. Она взглянула прямо на меня и медленно кивнула. Даже сомневаясь в остальных, я могла довериться ее бдительности.

Салли также вела себя тихо. Встав рядом с моей лошадью, она потянулась вверх и сжала мою ногу неожиданно сильными пальцами.

— Будь настороже, — прошептала она слышимо только для меня. — Привези его домой. — Она указала на Дудочника, который сидел в седле и ждал.

Он был ребенком, когда они с Зои разыскали Салли. По тому, как она сейчас смотрела на него, и по цепкой хватке ее пальцев на моем колене, мне стало ясно, что для Салли он навсегда останется прежним: мальчишкой, нуждающимся в помощи. Я открыла рот, чтобы сказать что-нибудь, но она уже шаркала прочь, не оглядываясь.

Выехав за стены, наш маленький отряд направился на юг. Через остатки леса. Мимо караульного поста, где патруль готовился к выходу при свете факелов. К востоку продолжалась валка деревьев, звук топора вторил топоту копыт. Свернув на запад, мы добрались до болота. Каждый рывок вязнущей лошади тревожил мою раненую ногу, кровь просачивалась через повязки.

Когда в конце ночного перехода мы остановились на отдых, Дудочник поглядел на юго-запад и спросил у меня:

— Что-нибудь чувствуешь?

За его спиной Саймон, Таша и Криспин притворялись, будто не пялятся на меня. Я изо всех сил постаралась этого не замечать и сосредоточила внимание на юго-западе, где находился Блэквуд. Я ощущала впереди иссякающие болота, иссыхающую и каменеющую землю, и далее предгорья Позвоночного хребта. И сгущение ночи там, где рос Блэквудский лес. Еще дальше к западу и северу я почувствовала даже Ковчег, ныне всего лишь извилистый речной карман. Но ни следа подрывной машины. Ни искорки назойливых языков пламени, которые осаждали мои видения в Ковчеге — месте, где машина хранилась веками.

— Ничего, — сказала я.

Саймон шевельнулся в седле; я не поняла, разочарование мелькнуло в его глазах или облегчение.

На рассвете после второго ночного перехода мы достигли склонов, с которых просматривался Блэквуд. Его удачно назвали: расположенный в глубокой долине между холмов густой лес, где деревья росли так плотно, что, казалось, солнечный свет туда никогда не проникает. Не зная, что искать, мы бы ни за что не заметили поляну. Но Зак сказал правду: она располагалась возле западного края леса — проплешина в чаще, едва заметная с нашего наблюдательного пункта. От поляны к южному краю леса шла просека — линия пропусков среди верхушек деревьев.

Дудочник заставил нас обогнуть лес с севера, чтобы подъехать к дороге и поляне с запада.

— Если они нас поджидают, то с востока, со стороны Нью-Хобарта, — пояснил он.

Еще до того, как деревья обступили нас со всех сторон, пришло видение взрыва. Все мое тело напряглось, лошадь напугалась и перешла на неровную рысь. Но довольно быстро взрыв лишился своей обычной мощи — пламя выглядело сероватым, а не ослепительно белым, как бесконечный кошмар в Ковчеге. Это был всего лишь остаток: искра, которая ярко вспыхнула и упорхнула прочь.

Вскоре ехать верхом стало невозможно: деревья теснились друг к другу, а подлесок зарос густым кустарником. Где-то за пределами Блэквуда наступило утро, но лес не пропускал солнечных лучей, и мы пробирались через плотные тени, высматривая в полумраке следы засады. Когда Дудочник вычислил, что до поляны рукой подать, мы стреножили лошадей, не расседлывая, на случай, если понадобится быстро убегать. Среди высоких папоротников лошади боязливо переступали с ноги на ногу и фыркали. Этот лес угнетал и настораживал. Такой тишины я не помнила со времен мертвых земель. Птиц совсем не слышно и не видно.

Мы подошли к обочине дороги, где свету наконец было позволено достигнуть земли. Широкая полоса, изрезанная колесами телег. Дудочник осторожно выбрался из укрытия и пригнулся к земле. На колеях выросла молодая трава, а с боков подступали папоротники. Ни одна телега не проезжала этим путем по крайней мере несколько недель.

В тишине, прячась за деревьями, мы прошли вдоль дороги до поляны. Она была больше, чем выглядела сверху — островок света посреди лесного сумрака. Здесь не осталось строений — даже руин. Все разобрали по кирпичику. Подобравшись поближе, нам удалось найти, только силуэт на земле от какого-то здания. Папоротники и мох уже начали отвоевывать поляну, но на бетонном фундаменте пока не росло ничего.

На краю поляны я подумала о Ковчеге, о его извилистых глубинах. Встав на колени, я прижалась руками и щекой к земле. Там ничего не было: ни скрытых туннелей, ни глубоких проходов. Только почва, взбудораженная весной, только жажда новых ростков, ищущих путь наверх. Я подняла голову, встретила вопрошающий взгляд Дудочника и покачала головой. Давно увезли, сказал Зак. Он был прав.

— Здесь ничего для нас нет, — подытожил Дудочник.

Не совсем. В тишине этого заброшенного места что-то двигалось. Я ощутила нёбом вкус железа, крови и мечей, проливших ее. А потом другой, еще более сильный запах чего-то горящего, едкого заставил сжаться горло.

Я мгновенно развернулась, оглядывая поляну.

— Прячьтесь, — прошептала я, устремляясь к деревьям. — Сюда идут.

Глава 13

Саймон, все еще наполовину скрытый деревьями, на мою команду прятаться отреагировал мгновенно — пригнулся и отступил, но Криспин и Таша взглянули на Дудочника для подтверждения.

Криспина спас его малый рост: стрела пролетела над головой. И вонзилась Таше в бок. Дробящий ребра мощный удар отшвырнул ее назад, словно пинок лошадиного копыта. Таша упала, разбросав руки по бокам, оперенное древко стрелы торчало из торса, как исковерканное крыло.

Я нырнула вниз и поползла на четвереньках к Таше. Обхватила ее руками за подмышки и поволокла к деревьям. На нежности не было времени, стрела цеплялась за землю и дергалась, пока я тащила тело. Другая стрела просвистела мимо меня и вонзилась глубоко в ближайший ствол. Она горела. Пламя поднялось по древку, занялось оперение — ноздри заполнил едкий, омерзительный запах, который явился мне в видении чуть раньше.

Я торопливо и неловко тянула Ташу в укрытие, кровь из ее раны пачкала нас обеих. Неподалеку что-то орал Дудочник, но я его не видела. Все, на чем я могла сосредоточиться — вонь горящих перьев, горячая кровь Таши и остающийся за нами багровый след. Кажется, я двигалась очень медленно. Удивительно, но, теряя так много крови, Таша становилась все тяжелее.

И наконец деревья заслонили нас. Я попыталась уложить Ташу аккуратно, но окровавленные ладони скользили. Она рухнула на спину: серое лицо, губы искажены в безмолвном вопле.

Подбежавший Дудочник взялся за Ташины ноги, и вместе мы перетащили ее через упавший ствол, за которым и укрылись. Криспин держался рядом с нами, Саймон находился справа. У края поляны, подожженная горящей стрелой, дымилась сухая кора дерева.

Дудочник на мгновение присел рядом с Ташей. Посмотрел на ее кровящий бок, на древко стрелы, торчащее между ребер. И вытащил нож. Я вспомнила, как Зои перерезала горло раненой лошади, и чуть не схватила его за руку. Но Дудочник подпер древко коленом и отрезал большую часть — остался только короткий огрызок. Таша застонала и зажмурилась от боли.

— Спрячьте ее получше, — велел Дудочник мне и Криспину и повернулся к нам спиной.

А потом Дудочник с Саймоном без единого слова тихо заскользили к поляне.

Криспин схватил Ташу за подмышки, а я в этот раз взялась за ее ноги. Деревья тут росли густо, защищая нас от стрел, но с тяжело обмякшей Ташей продвигались мы медленно и неуклюже; низкие ветки то и дело царапали и хлестали мою больную ногу. Метрах в двадцати от края поляны тесным кругом стояла купа деревьев, и я, отдуваясь, скомандовала Криспину идти туда. Когда мы в рощице уложили Ташу наземь, она, по всей видимости, уже ничего не замечала: открытые глаза были тусклыми, лицо — покрыто пленкой пота.

Криспин обнажил меч. Деревья образовывали вокруг нас забор. Или клетку. Я прижала ладони к ране Таши по бокам от обрезанной стрелы. Сердце разведчицы билось слабо и быстро, будто дятел долбил внутри ребер.

Сквозь заросли и клубы дыма я увидела Дудочника и Саймона на краю поляны. Дудочник с ножом наготове выглядывал из-за ствола, изучая пространство впереди. Потом оглянулся на меня, приподняв бровь.

Я резко повернула голову в сторону кустарника на западном краю поляны, в паре десятков метров от него. Лучник или кто-то еще — я чувствовала врага, скрючившегося там, словно его дыхание овевало мою шею, а его дрожь была моей собственной.

Я пальцем указала направление. Понимая, что этим жестом дам начало кровопролитию. Знать бы еще, чья прольется кровь.

Дудочник коротко кивнул, затем сделал знак Саймону. Тот выждал несколько секунд и вырвался из укрытия, устремляясь от одного широкого ствола к другому. В ответ на движение Саймона на другой стороне поляны между деревьями промелькнула красная туника солдата, бежавшего навстречу. Дудочник метнул первый нож. Из-за дерева выпал высокий мужчина, с руками, взметнувшимися к лицу, где виднелся блеск металла.

Дудочник отступил назад, ближе к нашему с Ташей убежищу. Ее кожа под моими руками холодела, кровь, сворачиваясь, становилась более липкой.

— Нужно унести ее сейчас же, — сказала я. — Нужно вернуться к лошадям.

— Пока нельзя, — ответил Дудочник. — Лучник все еще в засаде.

— Откуда знаешь? — спросила я.

Он повернул голову к трупу солдата.

— Колчана-то нет.

Действительно, лежащий навзничь неподвижный мужчина не носил на спине колчана со стрелами. Где-то поблизости еще прятался по крайней мере один солдат Синедриона — возможно, и больше.

— Беги, — приказал мне Дудочник, вынимая очередной нож из ремня. — Бери Саймона, возвращайся к лошадям и скачи в Нью-Хобарт.

— Без Таши никуда не пойду, — ответила я.

Это было правдой — я не собиралась оставлять ее задыхаться из-за переполненных кровью легких, — но мы оба знали, что и Дудочника я тут не брошу. Так что мы вчетвером замерли в ожидании, прислонившись к деревьям, тесно обступившим кровоточащее тело Таши. Те же стволы и ветки, что защищали нас от стрел, делали метательные ножи Дудочника бесполезными. Когда он сунул нож обратно в пояс и вытащил меч, раздался металлический щелчок. Саймон и Криспин уже держали мечи наготове; я сжимала свой кинжал.

Первая пара солдат атаковала нас слева — мужчина и женщина. Они передвигались быстро, пригнувшись и прячась за деревьями. Рыжеволосая угрюмая женщина наметила в жертву Саймона, в то время как ее напарник направлялся прямо ко мне.

Криспин кинулся вперед, чтобы встретить врага. Маленький рост спас его от стрелы, ранившей Ташу, но сейчас сработал против. Высокому солдату с длинными руками хватило трех взмахов меча. Правда, на втором замахе Криспину удалось пырнуть врага снизу вверх, так что тот заорал от боли, но при третьем ударе наотмашь рукоять его меча угодила Криспину в висок. Все произошло в считанные секунды: Криспин свалился наземь, солдат помчался на меня.

Сбоку раздался лязг стали о сталь — женщина добралась до Саймона. Краешком глаза я заметила искры. Затем передо мной встал Дудочник, чтобы блокировать атаку солдата. Из правого локтя врага капала кровь, он неловко замахивался на Дудочника левой рукой. Молодец Криспин, сумел достать громилу, подумала я. Солдат был одного роста с Дудочником и почти равен ему по силе, так что мой защитник тяжело дышал, блокируя атаки и постоянно маневрируя таким образом, чтобы оставаться между мной и нападавшим.

Между ударами Дудочник умудрился пнуть врага, отчего тот споткнулся. Я подскочила ближе и попыталась полоснуть сбоку по его руке, но не смогла дотянуться кинжалом, не подставляясь под удар его меча. Он отмахнулся, даже не глядя на меня, и этого хватило, чтобы отбить мою руку и отшвырнуть меня к дереву. Приложившись головой о ствол, я упала на колени, а солдат тем временем повернулся к Дудочнику. Они дрались всего лишь в паре метров от меня. Дудочник имел перед раненым преимущество в скорости, но оказался неспособен его развить. Стоя спиной к рощице и защищая Ташу, он был более ограничен в маневренности, чем его противник.

Я обернулась на звук с поляны: наконец показался из засады лучник, с плеча которого свисали лук и колчан. Он мчался через лес ко мне, сжимая длинный кривой нож.

Я вновь вскочила на ноги, подняла свой кинжал к лицу — его лезвие разделило мир пополам. Вот так смерть и приходит: в облике устрашающего мужчины с перчаткой лучника и длинным ножом. На последнем шаге лук зацепился за ветку, оттянув солдата назад. Это задержало его лишь на секунду, но как раз ее мне и не хватало. Я прыгнула вперед, под его руку с клинком, и ударила кинжалом.

Зои велела бы мне сосредоточиться, целить в артерию или в глаз. Но мой отчаянный выпад лишь по счастливой случайности попал в горло врага. Под лезвием я почувствовала сопротивление, а затем поперек шеи нападавшего нарисовалась линия, удивительно ровная, и все под ней окрасилось алым, в то время как лицо наверху побелело. Глаза солдата выпучились, голова откинулась назад. Зажмурившись, я увидела женщину за столом — одной рукой она домешивала ком теста, а другой судорожно схватилась за горло.

Когда я снова вернулась к реальности, то была на ногах, однако мой кинжал валялся где-то на земле, среди крови и листьев. Неподалеку ворочался Криспин, но пока не поднимался. И Саймон, и Дудочник дрались со своими противниками на близкой дистанции. Держа двумя руками топор, а третьей — короткий меч, Саймон сражался не так умело и четко, как Дудочник, зато двигался со взрывной энергией, прорубая и вымолачивая себе путь вперед. В процессе боя и он, и женщина-солдат рычали и ругались.

У меня не получалось отыскать кинжал. Встав на колени, я шарила ладонями по земле и отдернула их прочь, когда наткнулась на вытянутую руку убитого мной человека. Огляделась в поисках другого оружия. Поблизости Дудочник выигрывал расстояние у раненого противника, который замедлился и начал терять равновесие. Но тут его товарищ со светлой бородкой, проскользнув между деревьев, поднял меч и направил острие в шею Дудочника.

Все еще ползая в поисках кинжала, я выкрикнула предупреждение. Что-то рыкнув, Дудочник изо всех сил рубанул по бородачу, одновременно уклоняясь от атаки раненого. Но не мог сдерживать сразу обоих солдат. Отбив удар одного, Дудочник попал под массированную атаку второго, и меч вылетел из его руки.

— Касс, беги! — заорал Дудочник.

Обезоруженный, теперь он стоял спиной к дереву. Оба противника рядом. Криспин все так же лежал лицом вниз слева, а Саймон продолжал сражаться с женщиной. Бородач отвел руку для решающего удара, целясь Дудочнику в живот. Даже подбегая к нему, я знала — уже поздно, мои кулаки меча не остановят.

Мне следовало это предвидеть. Как, скажите на милость, я могла не ощутить заранее смерть Дудочника?

Но за мгновение до удара солдат вдруг уставился на Дудочника, и что-то вроде узнавания промелькнуло на его лице. Он так и замер с отведенной рукой.

— Его не надо, — сказал бородач своему товарищу.

В гримасе раненого я узнала те же ужас и неуверенность, которые исказили и мои черты. И сам Дудочник выглядел сбитым с толку.

— Его не надо, — задыхаясь, повторил бородач. И отступил. — Хватай провидицу.

Второй солдат кивнул и повернулся ко мне. Я остановилась шагах в десяти от них, и теперь кинулась назад. Между деревьями мы с преследователем постоянно лавировали: стоило ему выбрать какое-то одно направление, я бросалась в противоположном, прикрываясь зарослями, как щитом.

За спиной раненого бородач все так же сверлил Дудочника взглядом. Он слегка опустил меч и отступил чуть дальше.

— Беги, — сказал солдат Дудочнику. — Ну же, — и махнул мечом в сторону деревьев.

Дудочник сделал полшага назад, сузил глаза, еще немного попятился. Двигался он неуверенно, будто опасался, глянув себе под ноги, увидеть свое тело на земле с мечом в груди. Бородач открыл рот, чтобы сказать что-то еще, когда топор Криспина обрушился на его затылок. Это был неуклюжий бросок: маленький топор летел прямо вместо того, чтобы кувырнуться в воздухе. Но свое дело сделал — вонзился в голову солдата. Позади Криспин тяжело оперся одной рукой о ствол.

Не было времени размышлять о том, что случилось. Второй солдат упорно гонял меня по лесу, и теперь прибавил скорости. Я нырнула за ствол, когда он нанес первый удар. Преследователь метил низко, по моим ногам, но меч врезался в дерево. Вспомнились слова бородача: «Хватай провидицу». Солдат не хотел меня убить, только поймать. Что гораздо хуже.

Он с хеканьем извлек лезвие из древесины. Это дало мне несколько секунд, и я устремилась глубже в лес. Ошибка. Без оружия у меня оставалось лишь одно преимущество — скорость, но в зарослях не было возможности разогнаться, корни и пеньки цеплялись за мои лодыжки, пока я металась между деревьями, протискиваясь сквозь все более узенькие щели. Солдат, громко дыша, оказался прямо за спиной. Потом ухватил меня за руку, да так крепко, что я полетела назад и упала.

— Сдавайся, — сказал он с такой интонацией, словно просил, а не приказывал.

Истекающий кровью, с обморочно побелевшим, потным лицом, он прижал меня к земле ногой и здоровой рукой поднял меч, целясь в мой живот.

И тут меч Дудочника пронзил его насквозь. Прошедшие через грудь со спины десять дюймов стали прорвались наружу из туники солдата. Он уронил свой меч и обеими руками обхватил возникший из груди клинок — так нежно, словно найденное сокровище. Потом ноги солдата подогнулись, и он повалился лицом вперед.

Теперь между Дудочником и мной не осталось никакого препятствия, и мы уставились друг на друга поверх мертвеца.

Глава 14

Сердце оглушительно бухало в уши. Лужа крови от мертвеца подползала к моим ногам. Нодумала я о другом солдате — о бородаче, который мог убить Дудочника, но отпустил восвояси. И о словах: «Его не надо».

— Что случилось? — спросила я. — Почему он тебя не убил?

— Ты цела? — ответил вопросом на вопрос Дудочник.

Я проследила за его взглядом, упавшим на мою окровавленную одежду. Кровь была не моя: она вытекла из ран Таши и того раненого солдата, который меня схватил. И вдобавок кровь, сочащаяся из порезов самого Дудочника, — его рука сейчас покоилась на моем плече.

— Дудочник! — окликнул Криспин из-за деревьев, невдалеке послышался частый топот. — Касс!

Я скинула руку Дудочника.

— Почему тот солдат сказал: «Его не надо»? — не отступала я.

Откуда-то позади Дудочника раздался голос Саймона — он звал нас, как и Криспин.

— Я не знаю, — заявил Дудочник, не отводя глаз.

— Он мог убить тебя прямо там, одним махом. И собирался тебя убить.

— Так и есть, — подтвердил он с фырканьем, похожим на смешок.

Казалось, Дудочник все еще приспосабливается к новой реальности, в которой спасся.

— Почему он тебя отпустил? — спросила я.

На миг захотелось схватиться за нож, хоть это и не помогло бы против вооруженного мечом Дудочника.

— Не знаю, — повторил он. — Может, в голове помутилось. А может, у него был приказ взять меня живьем.

— Он не пытался взять тебя живьем! — теперь я орала. — Он позволил тебе сбежать!

Дудочник вскинул руку и повысил голос, чтобы перекричать меня.

— Я не знаю, почему он так поступил! Но у нас времени нет об этом спорить! Нужно отсюда уезжать.

Криспин доковылял до нас: лицо распухшее и багровое, один глаз отек и закрылся.

— Командир? — спросил он.

Дудочник его проигнорировал.

— Ты же меня знаешь, — тихо проронил он.

Я не смогла ответить. Дудочник отвернулся.

— Ступай к Таше, — велел он Криспину. — Если она еще жива, перевяжи рану.

Я пошла за ними к поляне.

Саймон ходил между деревьями, собирая упавшее оружие. Женщина-солдат, с которой он сражался, сидела спиной к стволу — ее лицо перекосилось, потому что вся голова сплющилась из-за чудовищного удара. Череп стал рассыпанной головоломкой, которую уже никому не собрать.

— Никаких признаков других бойцов, — доложил Саймон.

У него, как и у Дудочника, было несколько порезов на руках. Он взмок, и от влаги кровь на его рубашке порозовела.

Дудочник принялся вытирать лезвие меча о тунику одного из мертвецов.

— Найди свой нож, — сказал он мне. — Нам нужно немедленно уезжать.

Я отыскала кинжал — его рукоять высовывалась из-под руки мужчины, чье горло я перерезала. Пришлось дотронуться до его кожи, чтобы вытащить оружие. Все еще теплая — казалось, после убийства прошла вечность, но на самом деле минуты. Я обтерла ладони с обеих сторон о лиственную подстилку на земле. Но не избавилась от запаха крови.

Таша была жива, но выглядела ненамного лучше мертвецов. Ее кожа приобрела сероватый оттенок и стала липкой, как устрица. Таша каким-то чудом не потеряла сознания, хотя ради ее же блага лучше бы ей обеспамятеть. Криспин перевязывал ее рану с предельной осторожностью, но времени на деликатность не осталось. Саймон взвалил Ташу себе на плечо, крепко обхватил всеми тремя руками, и мы потрусили через чащобу. Я бежала за Саймоном, и лицо свисавшей с его плеча Таши было обращено ко мне. Она не кричала, но с каждым новым толчком все больше серела. Со спины Саймона тек красный ручеек — кровь была не его. Когда мы добрались до лошадей, Саймон на несколько минут уложил Ташу наземь; одна лошадь лениво ее обнюхала и продолжила пощипывать травку вокруг простертой руки, точно Таша уже умерла.

Мы выехали из леса навстречу утреннему солнцу. Криспин держал Ташу в седле перед собой; Саймон вел в поводу свободную лошадь. Царапины и ссадины по всему телу, которые я даже не чувствовала, пока бегала от солдата в подлеске, теперь покрылись коростой и болели, а раненая нога постоянно ныла. Всякий раз, замечая вспорхнувшую птичку, я воображала засаду. Закрывая глаза лишь на мгновение, я заново ощущала, как сопротивляется моему удару шея солдата. И мне мерещилась его сестра-близнец: застигнутая врасплох, погрузившая мертвые пальцы в ком теста. Пять трупов лежат на поляне, и бескомпромиссное зеркало близнецовой связи их удваивает: десять мертвецов.

В течение всего долгого дня скачки я сверлила взглядом спину Дудочника впереди. В ритмичный топот копыт моей лошади рефреном вплетались слова бородача: «Его не надо». Е-го-не-на-до. Его не надо. Я-то думала, что смогу вынести все. Теперь же убедилась, что это неправда. Вот чего я не вынесу — Дудочника-предателя.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Возле болотистой заводи, где лошади вволю напились, мы несколько часов подремали в темноте, дежуря по очереди. Таша лежала, зажимая рану руками; я дважды попыталась ее осмотреть, и всякий раз она шипела на меня с обнадеживающей яростью, сворачиваясь клубком, чтобы защитить пробитые ребра и даже отмахиваясь от меня кулаком.

— Стоит ли попробовать вытащить стрелу? — шепнула я Саймону.

— Не здесь, — ответил он. — Кровотечение возобновится, а нам скоро выезжать. Подожди до Нью-Хобарта, до врачей.

Если она продержится до Нью-Хобарта, значит, выживет.

По сравнению с Ташиными мои раны были легкими: ссадины, синяк на скуле, да один из швов на ноге разошелся. Я даже не заметила этого во время сумасшедших метаний по лесу, но сейчас обследовала шов и обнаружила, что в разрывах клочьями торчит кожа, а рана при каждом движении раскрывается. Я сделала перевязку так плотно, как смогла, и ничего не сказала Дудочнику, всячески его избегая. Но когда пошла наполнить свою флягу, он последовал за мной к заводи.

— Касс, — позвал он тихо. Я присела, и ступни глубоко погрузились в сырую почву, стоило мне потянуться к воде. — Я знаю о том, что там произошло, не больше, чем ты…

Выпрямившись, я завинтила крышку фляги и зашагала обратно, не позволив ему продолжить.

По молчаливому соглашению мы не вдавались в обсуждение рядом с остальными. Они понятия не имели, что случилось с Дудочником во время стычки. Возможно, я не хотела ронять перед ними авторитет Дудочника, а скорей всего, просто боялась посмотреть правде в глаза. Но я следила за ним и снова и снова прокручивала ту сцену в мыслях. Узнавание на лице солдата. Команда: «Его не надо». То мгновение прилипло ко мне, словно вонь паленых перьев, все еще льнущая к моим волосам.

Я поспала едва ли час, прижавшись к Таше, чтобы ее согреть. Снился мне Ксандер. Сон был коротким: несколько секунд отрывочных образов. Но и этого хватило, чтобы понять — Ксандер в опасности. А ведь ему постоянно что-то угрожало. Весь последний год, а то и больше, его разум горел в огне. Опасность безумия, внутренней гибели стала его постоянной спутницей. Но новая угроза была иной: люди верхом на лошадях. Мечи. Топор, вонзающийся в целовальный дуб.

Я села и потрясла Саймона за руку. Уже перевалило за полночь, луна наполовину скрывалась за облаками.

— Там засада, — сказала я хриплым со сна голосом.

Лежа с другой стороны Таши, Криспин прищурил на меня подбитый глаз.

— Не уверен, что твои провидческие штучки правильно работают. Видения вообще-то должны приходить до событий, а мы уже вырвались из засады.

— Да не на нас засада, не здесь, — пояснила я. — В Нью-Хобарте. На Ксандера.

Мы поспешили в путь. На болотах почва стала зыбкой, но мы гнали лошадей так быстро, как позволяли раны Таши. На остановках для отдыха я даже не пыталась уснуть. С короткими передышками мы ехали с раннего утра, весь длинный день и ночь. Я смотрела на движение солнца в небе, затем на луну, и думала о Ксандере. Я знала — нам не успеть, и проклинала видение, явившееся достаточно рано, чтобы толкнуть на отчаянный рывок, и чересчур поздно, чтобы спасти несчастного.

Во всей войне, во всех убийствах присутствовало уродство, но при виде схваченного Ксандера я ощутила вдобавок нечто омерзительное, отравляющее воздух. Это было предательство.

Мы добрались до города почти на рассвете. Даже без моего видения было ясно: что-то произошло. Усиленный оборонительный периметр вокруг города кишел нашими солдатами. Патруль заметил нас и выехал навстречу еще до того, как мы достигли первого караульного поста в нескольких милях от стен.

— У нас приказ отвести вас прямо к Инспектору, — сообщил высокий солдат-альфа, направляя своего коня чуть не впритык к лошади Дудочника.

— Совершено нападение? — спросил Дудочник.

Солдат кивнул.

— Рейд Синедриона. Существенных потерь нет, но они подошли близко к стенам.

— Существенных потерь нет, — повторила я.

На миг сердце сжалось, и я позволила себе понадеяться, но затем вспомнила о том, как альфы воспринимали Ксандера. Вспомнила, как Инспектор назвал его «бесполезным мальчишкой».

— Они забрали мальчика-провидца? — спросила я.

Солдат пробормотал:

— Верно.

Но смотрел он на Ташу. Ее туника больше не напоминала форменную — вся правая сторона почернела от крови, а поверху черными крапинами ползали мухи, сколько бы Криспин их не отгонял. Таша то впадала в беспамятство, то снова приходила в себя, и рука Криспина у нее под грудью была единственной поддержкой.

— Она справится? — заволновался солдат.

Одним стремительным движением Дудочник послал лошадь вперед и, вытянувшись, ухватил солдата за глотку.

— Если твоя подруга Таша и справится, так только благодаря нашей помощи. Но ты торчишь тут и рассуждаешь о несущественных потерях, будто Ксандер — пустое место.

Он отпустил парня так же быстро, как схватил, и толчком заставил его коня отпрянуть с негодующим ржанием. Солдат приложил руку к горлу, а другую бросил на меч, но сдержал себя, хотя я видела — ему нелегко подчиниться омеге.

Дудочник продолжил выговаривать, цедя слова сквозь стиснутые зубы:

— Ты даже не представляешь, чего стоит этот мальчик. — Он медленно вдохнул. — Еще потери?

— Его охранника тоже убили, — ответил солдат и добавил неохотно, — сэр. Одного из ваших, который караулил мальчишку.

На востоке солнце всходило над сгоревшим лесом, где стоял целовальный дуб. Пока патруль сопровождал нас до самых ворот, мысленно я находилась внутри дуба с Ксандером, каким видела его в последний раз — худые колени у подбородка, а разум охвачен огнем.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

— Сколько людей вы отправили в погоню? — требовательно спросил Дудочник.

— Зои послала с десяток ваших солдат. И Виолетту, — ответил Инспектор.

Мы застали его в конторе мытарей, где он работал за столом, заваленным свечными огарками и картами. Криспин с Саймоном повезли Ташу в казарму, чтобы поручить уходу врачей.

— У Синедриона день форы, — продолжал Инспектор. — Когда патруль отыскал прошлой ночью охранника, тот был мертв уже много часов. Холодный и окоченевший, засунут внутрь дерева — нашим пришлось сломать ему ноги, чтобы выволочь тело наружу.

Никогда мне не привыкнуть к обыденному тону, каким Инспектор излагал подобные вещи. А Дудочник и глазом не моргнул. Он тоже свободно общался на языке смерти.

— Очевидно, это был рейд с заранее намеченной целью, — говорил между тем Инспектор. — Они знали, за кем приехали, и схватили его сразу же, как только он пришел к дереву. Одной ногой сюда, другой — обратно. Быстро и эффективно.

Гоня от себя мысль об умышленном предательстве, я цеплялась за надежду, что Ксандера могли взять в плен случайно, что налетчики просто наткнулись на него. На худой конец, о местонахождении провидца мог ненароком разболтать охранник или какой-то местный житель, заметивший, что Ксандер почти ежедневно ходит в лес. Но слишком много фактов говорило в пользу предательства — уж очень четко враги все спланировали. Налетчики выбрали время, когда я уехала и не могла никого предупредить. Они точно знали, кого и где искать. Пробравшись на мили вглубь нашей охраняемой территории, они захватили Ксандера рано утром, что дало им несколько часов, чтобы ускакать до обнаружения пропажи. Все эти совпадения указывали на предателя, знакомого и с нашими перемещениями и с привычками Ксандера. Очень близко знакомого.

— А ты? — спросила я у Инспектора. — Что ты сделал, чтобы помочь в поисках? Отправил своих солдат?

— Смысла нет, — ответил он. — У них было уже полдня форы.

— Прекрати вилять, признай правду, — бросил Дудочник. — Ты никого не послал, так как считаешь, что Ксандер того не стоит.

— Ну да, — отозвался Инспектор. — Из мальчишки никто не сможет вытянуть полезных сведений.

— Бесполезный мальчишка, — повторила я. — Разве не так ты его назвал, когда отказался приставить больше охранников?

— Я от своих слов не отказываюсь, — парировал Инспектор. — Он бесполезен и для нас, и для врагов. Ничего осмысленного из него не выжмут.

— Однако по какой-то причине его внесли в список людей, за головы которых назначена награда, — отметила я.

— Внесли, потому что не знают, в каком он состоянии, — возразил Инспектор. — Синедриону нужен провидец, а не чокнутый парнишка, который если и говорит, то загадками, и не помнит, какой сегодня день недели.

— Таковы все провидцы! — заорала я. — Такова их реальность. — Жизнь с пламенем в голове и с плавающим ощущением времени. — Ксандер был единственным, кто знал о Ковчеге, — продолжила я. — И знал, что Синедрион его нашел. Он все знал задолго до меня.

— Ксандер не был допущен к нашим планам. И ничего не сможет выдать из текущей операции.

— Ты не знаешь, что ему известно, — сказала я.

— Он сам не знает, что ему известно. — Инспектор стукнул ладонью по столу. — Он ничего не знает! — Инспектор закрыл на миг глаза, выдохнул, затем провел рукой по лицу. — Послушай, — заговорил он спокойнее. — Все это не доставляет мне удовольствия. И я не желаю вреда Ксандеру. Но мне приходится принимать тяжкие решения. Нельзя рисковать большим количеством солдат, отправляя их в погоню за мальчишкой, который даже не в состоянии самостоятельно стереть с подбородка слюну.

Он сделал паузу, перевел взгляд с меня на Дудочника.

— Есть и другие новости, — сказал он. — Вы не видите полной картины. Вчера в полдень разведчики донесли, что армия Воительницы выведена с перевала Луддитов.

Его слова упали в мой желудок, холодные и тяжелые.

— Слышите меня? — переспросил он. — Это хорошие новости. Единственные хорошие новости за многие недели. Я отправил туда роту, чтобы охранять перевал и сопроводить конвой, который идет с запада. Уже завтра он будет здесь.

В ушах зазвенело. Я закрыла глаза, но все, что увидела — огонь. Меня качало; в обычное время я бы потянулась к Дудочнику за поддержкой, но после возвращения из Блэквуда у меня не осталось такого желания. Я сосредоточилась на дыхании и подождала, пока земля не прекратит вращаться под ногами.

— Вы меня слушаете? — спросил Инспектор. — Это самый большой конвой, которому удалось пробиться. Там достаточно еды, чтобы поддержать нас до конца весны. Достаточно, чтобы гарантировать прокорм твоим драгоценным омегам, если мы вытащим их из Шестого убежища.

— Почему вдруг Воительница сдала перевал? — осведомился Дудочник.

— Может быть множество причин, — ответил Инспектор. — Ее разведчики заметили наши приготовления. Она усиливает защиту Уиндхема. Или она…

— Не лги мне! — завопила я.

И подошла ближе к Инспектору. При каждом движении моя рубашка потрескивала от высохшей крови Таши.

— Ты его предал? — спросила я. — Ты рассказал Воительнице, где его найти, в обмен на перевал Луддитов? Ты с нею сторговался?

— Осторожнее с обвинениями, которыми ты швыряешься, — обронил Инспектор. — Может, я не слишком хорошего мнения о мальчишке, но о Воительнице думаю намного хуже и не рискнул бы с нею о чем-то договариваться.

Дудочник направился к двери.

— Я пошлю больше отрядов из омег на поиски Ксандера.

— Делай, что должен, — заключил Инспектор. — Только не забудь, кто правит городом.

Глава 15

Дудочник отдал приказ, и десять его людей выехали из южных ворот на поиски Ксандера.

— Слишком поздно, — сказала Салли. Первые ее слова с момента нашего возвращения в приют для сирот. Она стояла у окна, глядя на улицу, и никто, включая Зои, не осмеливался с нею заговорить. Салли наконец нарушила молчание, и в ее голосе прозвучала уверенность, которая показалась мне страшнее истерических слез. — Поздно, — повторила она. — Они схватили его еще вчера утром.

Эльза выглядела расстроенной, под глазами темнели круги. Она осмотрела мои увечья. Синяки и ссадины уже желтели и исчезали; хуже было с открывшейся раной на ноге. По словам Эльзы зашивать снова слишком поздно, но она очистила порез и туго перебинтовала.

— Салли не ела с тех пор, как Ксандера похитили, — вздохнула Эльза.

Она низко склонилась над моей ногой, закрепляя повязку и высунув кончик языка от усердия.

Во время завтрака я сама в этом убедилась. Салли даже не взглянула на миску, которую перед ней поставила Эльза.

Инспектор тоже присутствовал — вошел без стука, намереваясь подробно расспросить о Блэквуде и о засаде. Сидя на кухне, мы все наблюдали друг за другом, караулили каждое движение и пробовали на вкус наши подозрения и страхи.

В детстве мы с Заком обнаружили осиное гнездо на иве возле реки. Зак начал швыряться в него камнями. Едва первый снаряд попал в цель, весь рой вылетел наружу, гудя от ярости. Если бы мы тогда не нырнули в реку и не уплыли вниз по течению, высовываясь из воды только ради глотка воздуха, нам обоим пришел бы конец. Весь приют сейчас напоминал тот рой: негодующий, тревожный, гудящий от недоверия.

Дудочник вывел Зака из спальни. Цепь волоклась за кандалами, оставляя во дворе змеящийся след. Когда они дошли до кухни, Зак осмотрел мое измученное лицо, избитые руки и ноги.

— Тебе следовало меня послушать, — заявил он. — Говорил же, что ничего вы в Блэквуде не найдете.

Скользнув взглядом по моим синякам, он обернулся к Дудочнику и уставился на его раненую руку.

— Вляпались в неприятности? — спросил Зак. И снова повернулся ко мне. — Поосторожнее бы себя вела. Знаешь ведь, что рядом предатель.

— Заткнись, — рявкнул Дудочник.

— А что, об этом говорить нельзя? — не унимался Зак. — Если в Нью-Хобарте есть предатель, никто из нас не в безопасности. Да-да, включая меня. — Он оглядел комнату, пожал плечами. — Хотя, судя по тому, что я видел, Ксандера вряд ли можно считать великой потерей.

Все произошло очень быстро: Зои кинулась через стол, сгребла Зака за горло и рванула его к себе. Локтем он сбил на пол миску Салли, которая заскользила, разбрызгивая кашу по плиткам. Протянув по столу, Зои бросила его наземь.

— Не делай ему больно, — предупредил Дудочник.

Удушье Зака сказалось и на моем дыхании: рукой я схватилась за горло, как будто так могла его защитить. Зои встала рядом с Заком на колени.

— Зои, — повторил Дудочник.

Она обернулась и взглянула на меня, удерживая Зака.

— Отпусти его, — попросила я. Слова напоминали всхлипы из-за нехватки воздуха.

Она резко надавила вниз, расплющивая Зака о пол и исторгая у него вспышку боли, от которой я вскрикнула. Затем отпустила и поднялась, вытирая руку о брюки.

— Нам не нужно говорить о предателе, — сказала она, глядя на него сверху вниз, — потому что мы и так знаем, кто это.

— Ты не можешь быть уверена, что это Зак, — выдавила я, как только вновь обрела дыхание.

— Ой, да брось, — выплюнула она. — Ты же не собираешься его защищать даже теперь?

— Из всех нас у него было меньше всего возможностей предать Ксандера, — ответила я.

— Да он тут единственный, кто пошел бы на это! — заорала она. — Ты же знаешь, каков он. Черт побери, Касс, он годами работал в Синедрионе. Строил баки, чтобы держать в них омег. Не говори мне, что ты не считаешь его способным на предательство.

— Думаю, он предал бы нас, и с радостью, — подтвердила я. — Но вряд ли он смог бы сломать стальные цепи или выскользнуть куда-то, постоянно находясь под охраной. И не вижу, с какой стати ему тревожиться из-за перевала Луддитов так сильно, чтобы рискнуть и пойти на сделку с Воительницей.

— Он рассказал тебе о Блэквуде, чтобы выманить из города и лишить нас твоих упреждающих видений, — вмешался Инспектор.

— Полагаете, я нарочно устроил себе пытку? — поднял бровь Зак. — Хватаетесь за соломинку.

— Кто еще так поступил бы с Ксандером? — спросила Эльза.

Не тот вопрос, который мне хотелось обдумывать. Я взглянула на Инспектора, вспоминая, как он назвал Ксандера «бесполезным мальчишкой». Если Инспектору нельзя доверять — мы все погибнем.

— Ты презирал Ксандера, — сказала я. — И обрадовался новостям о перевале Луддитов.

— Нам всем следует радоваться этим новостям, — ответил он. — Может, тебе это кажется не таким важным, как один чокнутый мальчишка, но благодаря свободному перевалу город проживет еще месяцы и месяцы. От подвоза припасов зависят все наши планы.

— И это оправдывает соучастие в похищение Ксандера? — уточнила я.

— Могло бы оправдать, — заявил Инспектор. — Но я в похищении не соучаствовал. И не будь ты столь зашоренной, то присмотрелась бы к собственному близнецу.

— Мы с Инспектором тут не единственные альфы, — тихо произнес Зак, глядя на Зои. — Вот ей мальчишка тоже никогда не нравился.

И действительно, Зои при любой возможности избегала Ксандера. Я видела, как она огрызалась на него или спешила уйти подальше, когда он бормотал и раскачивался. Но я знала тому причину. И не могла заставить себя подозревать Зои. Дело было не только в том, что я привыкла полагаться на нее за долгие месяцы совместного путешествия. А в том, что вероломства и измены Зои не признавала — скорее, войдя в раж, она метнула бы нож в Ксандера.

Я обвела взглядом сидящих за столом. Зак находился в цепях под замком. Но для любого из остальных задача представлялась легкой: тихий разговор на улице, записка, всунутая в руку во время прогулки за стенами. Каждый из нас имел возможность предать Ксандера. А еще Саймон наравне с прочими стражниками, которым доверили охрану приюта, — все они видели, как Ксандер ежедневно выходил и приходил, и знали, куда он направлялся. Таша, Виолетта, Криспин, Адам.

Даже Дудочник. Сделка — перевал Луддитов и его жизнь в обмен на жизнь Ксандера? Это казалось невозможным. Но что оставалось невозможным в эти дни, когда женщина из Далекого края сидела напротив меня за столом, вместе с Инспектором и Заком? Когда Синедрион нашел подрывную машину и был готов пустить ее в ход? Я больше не знала, как понимать этот мир.

Единственное, в чем я не сомневалась, так это в том, что невозможно подозревать Эльзу, мою старую подругу, которая обращалась с Ксандером с той же неизменной нежностью, что и со всеми детьми, попавшими под ее опеку. Это было бы столь же абсурдно, как подозревать Салли, охранявшую Ксандера годами и сидевшую теперь за столом с пустым взглядом и лицом, осунувшимся от горя.

— Ты и сама удачно отлучилась, — сказал мне Инспектор. — Я ведь не ошибаюсь, ты сходила в лес его проведать за день до отъезда и как раз перед нападением?

Я изо всех сил постаралась говорить спокойно.

— Я бы никогда не предала Ксандера.

Смотрела я на Инспектора, но надеялась, что остальные мне поверят.

— Неужто? — засомневался он. — Непохоже, чтобы он тебе нравился. Ты едва могла находиться с ним в одном помещении.

Он был прав. На самом деле я предала Ксандера. Не в том смысле, что выдала Синедриону, а во всех прочих. Я предавала его всякий раз, когда разглядывала его или морщилась из-за его идиотского молчания.

— Ты не знаешь, на что это похоже, — начала я. — Быть провидцем…

Инспектор оборвал меня.

— Верно. Мы не знаем, что такое быть провидцем. Не знаем на что ты способна. Может, рассылать послания? Читать мысли? Или каким-то другим способом связываться с врагами, чтобы заключать с ними сделки. И кстати, избавиться от Ксандера.

— Хватит, — сказал Дудочник. Даже несмотря на его раны и усталость, в голосе звучало достаточно силы, чтобы утихомирить всех нас. — Это безумие. Наши взаимные обвинения не помогут Ксандеру.

— Ему уже ничто не поможет, — добавила Салли. — Мы все об этом знаем.

Никто из нас не осмелился ей возразить.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Наши новости из Блэквуда — пустая поляна, пропавшая подрывная машина, засада — забылись в суматохе из-за похищения Ксандера, а на следующий день прибыл конвой с едой. Восемь фургонов, чьи оси прогнулись под весом зерна. Я слышала ликование на улицах, но не сумела заставить себя присоединиться.

Однако Палома о Блэквуде не забыла. Она подошла ко мне во дворе.

— Это правда? Никаких признаков бомбы?

Я убедилась, что Зака поблизости не наблюдается. Не хватало еще и его злорадства.

— Все как рассказал Зак: они ее увезли. По меньшей мере несколько недель назад. Даже все строения разобрали.

Палома кивнула. Ее губы были плотно сжаты.

— Я тоже включена в тот список, верно? — задала она новый вопрос. — В тот же, что и Ксандер? Зои отказалась мне говорить, но я подслушала Эльзу и Салли. И с момента появления списка Зои вся на нервах — старается не выпускать меня из дома.

Мне не хотелось ей лгать. Палома уже многим ради нас пожертвовала и, по моему мнению, заслуживала знать правду.

— Да, ты тоже в списке, — ответила я.

Палома оглянулась на кухню, где вместе с остальными сидела Зои.

— Она пытается меня защитить. Не думает, что я справлюсь, если все узнаю.

Я взглянула на чужестранку. На длинную шею, брови настолько светлые, что едва угадывались. Она напоминала белое перышко, которое ветер принес к берегу.

— Никогда не была солдатом или хотя бы политиком, — призналась Палома. — Я присоединилась к посольству, потому что набралась кой-какого опыта в торговле, к тому же им требовались волонтеры. Настоящим послом был Калеб. Это он за все отвечал… — Ее голос надломился, и она помедлила, прежде чем продолжить: — Пока шторм его не убил. — Она передернула плечами. — Зои такая смелая. Порой я думаю, что она будет меня презирать, если узнает, до какой степени я испугана. — Палома посмотрела на меня. — Боюсь, что ваш Синедрион меня схватит. — Ее рука поднялась к вороту рубашки, и я увидела капсулу с ядом. — Но еще больше я боюсь, что этого не случится. Что враги отыщут мой дом без меня и разбомбят, а я останусь тут, живая и невредимая. И мне придется жить с мыслью, что все погибли из-за меня.

Я дотронулась до руки Паломы. Крошечные волоски на ее предплечье встали дыбом из-за вечерней прохлады.

— Не ты все это сотворила, — возразила я.

— Я покинула свой дом, — сказала она. — Попрощалась с родителями и сестрами. Смирилась с мыслью, что могу не вернуться. Исследовательские корабли частенько не возвращаются. — Она медленно покачала головой. — Но я не готова потерять их всех. — Ее голос дрогнул. — Все должно было пойти иначе.

Я не стала высказывать свои мысли: именно так все и должно было пойти. Именно такой ход событий я и наблюдала во всех видениях. Ход событий естественный для нас — обитателей этой выжженной земли. Ведь война и баки уже существовали раньше и вот вернулись опять. Люди рождаются и умирают, вращая замкнутый круг. Взрыв тоже уже был, и, приходя в себя от видений с немым сожженным горлом, я знала — он вновь произойдет.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ * 

До похода на Шестое убежище оставалось шесть дней. Снаружи продолжалась подготовка, а тем временем мы, находясь в приюте, тонули во взглядах и шепотках и передавали друг другу подозрения, словно кружку кислого вина. Виолетта и ее солдаты вернулись, как и вторая группа, — о Ксандере никаких новостей, просто след затерялся в болотах. Салли слова не проронила, выслушав их отчеты; она восприняла новости с фатализмом, который я посчитала более тревожным, чем слезы или гнев.

Дудочник нервничал и рявкал на меня и Палому всякий раз, как мы приближались к окну в гостиной, выходившему на улицу. В третий раз я огрызнулась.

— Мы оба знаем, что Ксандера предал кто-то из близкого окружения, Дудочник. Может, попытки отогнать меня от окна и придают тебе больше значимости, но меня это не спасет.

Он ничего не сказал — только с грохотом закрыл ставни, отсекая нас от улицы. И от того, что обвинения остались висеть в воздухе, лучше я себя не почувствовала.

Позднее Дудочник зажал меня в коридоре около кухни.

— Ты же знаешь, это был не я, — сказал он.

— Хватит говорить мне о том, что я знаю, а чего нет, — ответила я.

Он не дал мне уйти, и я вновь ощутила его массивность. Когда он вот так стоял передо мной, перекрывая коридор, лишь капля света могла просочиться из-за его спины со двора.

Его голос стал тише.

— Я доверял тебе, даже когда ты едва не убила нас обоих в Ковчеге. Никогда в тебе не сомневался.

— Никогда? — переспросила я. — Ты сказал Инспектору, что я на пороге безумия.

— А разве это не так?

Я и сама давно чувствовала, что безумие подстерегает меня, неотвратимое, словно взрыв. Но слышать, как об этом походя говорит кто-то еще — совсем другое дело.

— Почему тот солдат в Блэквуде тебя отпустил? — спросила я.

— Я же сказал. Не знаю. Верь во что хочешь. Но я никогда не предал бы Ксандера.

Я уставилась на руку Дудочника. Я видела ее на плече Ксандера, когда Дудочник его успокаивал. И видела, как та же рука приносила смерть одним взмахом клинка. Столько раз Дудочник спасал меня. Столько раз убивал ради меня.

— Скажи, что веришь мне, — потребовал он.

Я так хотела поверить. Но после случая с тем солдатом простые ответы у меня закончились. Я протиснулась мимо Дудочника, прижавшись плечом к холодной каменной стене, и ушла прочь.

В эти дни каждый раз, когда я входила в спальню, Зак встречал меня с явным облегчением.

— Будь осторожна, — повторял он снова и снова. — Не верь им.

Я не отвечала, даже не смотрела на него, но его шепот все равно проникал внутрь. Мы, омеги, как утверждалось, были прокляты и несли в себе тлен взрыва. «Она — отрава», — однажды предупредил Зак Дудочника насчет меня. Но сейчас отравой стал Зак. Его кандалы и цепи не могли окоротить отчетливо слышимый шепот, даже когда я прижимала к голове подушку. В эти длинные ночи Зак говорил об Инспекторе, его старых связях с Воительницей и жажде власти. Говорил о Дудочнике и его безжалостности. Даже о Паломе: «Ты понятия не имеешь, каковы ее истинные мотивы. Зои и Палома верны сейчас только друг другу». В темноте эти речи исподволь просачивались в мое сознание.

Я понимала, что Зак делает и почему, но не могла его игнорировать. Все его нашептывания в дни и ночи после исчезновения Ксандера только вторили моим собственным страхам. Сомнения и подозрения, которые я пыталась держать в узде, Зак призывал в комнату, где я спала, и давал им волю, чтобы рыскали вокруг нас, точно крысы на стропилах.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ * 

Из казарм пришло известие: Таша умерла. Врачи вытащили стрелу, сообщил вестовой, но она потеряла еще больше крови и скончалась спустя несколько часов после возвращения в Нью-Хобарт.

Я закрыла глаза. Не хотелось показывать гонцу свои чувства. Злость и в равной степени горечь — все впустую. Мы так далеко ее увезли, и тем не менее в итоге она мертва, как если бы мы бросили ее на поляне в Блэквуде с торчащей из бока стрелой.

— Есть еще кое-что, — продолжал гонец.

Я приготовилась выслушать новую порцию дурных вестей.

Посланец был молодым альфой, одним из солдат Инспектора. Он явно ощущал неловкость с самого начала, когда постучался в дверь приюта и увидел искалеченные ноги Эльзы, сопровождавшей его по коридору. От меня он держался подальше, словно мои видения могли его заразить. Но сейчас он посмотрел прямо мне в глаза.

— Говорят, именно вы — вы и прочие — привезли ее живой из Блэквуда. Вы могли бросить ее там, но не сделали этого.

Я шевельнулась в кресле. Дудочник, находившийся рядом со мной, заговорил:

— Мы сделали для нее то же самое, что сделали бы для любого из наших бойцов.

— Немного нашлось бы в казармах людей, которые поступили бы так же, сэр, — ответил солдат. Он был, в сущности, еще мальчишкой: чуть за двадцать, с подбородком, местами покрытым пушистой порослью, которую еще очень нескоро можно будет назвать бородой. — Ташу все любили, сэр. Когда я вступил в армию, она за мной приглядывала. Есть еще несколько таких, как я, кто узнал, что вы спасали ее до последнего. Таких, кто вернет долг, если до этого дойдет.

Солдат покраснел, низко опустил голову и быстро ушел. Но в эту затворническую болезненную пору разлада, наступившую после похищения Ксандера, слова юного бойца стали для меня опорой. Мы кое-что строили здесь, в Нью-Хобарте. Я могла лишь надеяться, что у нас будет шанс это строительство завершить.

Во сне, пришедшим ко мне той ночью, Ксандер вернулся домой. Он шел по восточной дороге прямо к городским воротам. Когда я подбежала к нему и попыталась обнять, он начал рассыпаться у меня в руках. Словно слепленный из мокрого песка.

Очнувшись, я помчалась к двери, даже не зажигая свечу. Зак окликнул меня, сел, клацнув кандалами. Я не обратила на него внимания, потому что уже во весь голос звала Дудочника.

Несмотря на все подозрения касательно Дудочника после Блэквуда, я была благодарна, что он выслушал меня и не пытался оспорить мое видение. Лично возглавив отряд из пятнадцати солдат, он выехал по восточной дороге, которая вела в Уиндхем, еще затемно. Все остальные жители приюта тоже оказались на ногах: позабыв о сне, мы ждали в кухне, укутав плечи одеялами, пока Эльза кипятила один чайник за другим. Хотя весна приближалась к середине и дни были теплые, ночами порой прихватывало холодком. Зои и Палома плечом к плечу сидели ближе всего к двери. Эльза шумно ковыляла по кухне, будто надеялась, что уборка и горячая вода каким-то образом помогут вернуть Ксандера. Салли застыла отдельно, не говоря ни слова. Она повернулась лицом к востоку и сидела на скамье боком, уставившись на стену возле камина. Сомневаюсь, что она вообще замечала свою неудобную позу, просто всем существом ожидала весточки с той стороны.

Чтобы отвлечься от ожидания и уйти от взглядов других людей в кухне, я даже отнесла чашку чая Заку. Аккуратно поставила ее на пол между нашими кроватями, на линии, куда его цепи позволяли дотянуться.

— Это Ксандер, так? — спросил он.

Я взглянула на Зака из-под нахмуренных бровей и кивнула.

— Он мертв?

Я промолчала.

— Это не я, — отреагировал он. Шепотом.

Я не спросила: тогда кто же? Ибо не хотела выслушивать его ответ. Любые варианты — Дудочник? Инспектор? Зои? — были слишком ужасны, чтобы о них думать.

Зак побледнел.

— Знаю, они все считают, что предатель — я. Если мальчишка умер, они повесят на меня и его смерть.

— Три десятка детей спали в этой комнате до того, как вы с Воительницей их утопили. — Я даже не пыталась скрыть отвращение. — Никому здесь не нужна дополнительная причина тебя ненавидеть. И мне тоже.

Глава 16

Закончив на рассвете свое дежурство у дверей приюта, Саймон согласился сопроводить меня к восточной дозорной башне. Часовые на верхней площадке не обратили на нас внимания, когда мы к ним взобрались. Они невозмутимо наблюдали за горизонтом и заговорили только единожды — пожаловались на мое раздражающее мельтешение.

Не успел город проснуться, как по лестнице вскарабкалась Салли и присоединилась к нам. Трудно ей пришлось — я расслышала ее сиплое дыхание задолго до того, как морщинистые руки появились на верхушке лестницы.

— Уверена, что это случится сегодня? — спросила она, оказавшись наконец рядом со мной.

— Думаю, что сегодня. Но могу и ошибаться. Ты ведь знаешь, какими бывают видения.

Она фыркнула. Салли годами ухаживала за Ксандером с куда большим терпением, чем свойственное мне. И для не являющегося провидцем человека очень хорошо знала, насколько капризными бывают видения.

Мы втроем ждали в молчании.

Караул сменился дважды и уже миновал полдень, когда одна из часовых слева от меня подняла руку и указала на восток, где над дорогой поднимался столб пыли. Показались далекие силуэты, словно мираж на горизонте. Я знала, что они везут, задолго до того, как всадники приблизились достаточно, чтобы можно было рассмотреть длинный дерюжный мешок, лежавший поперек седла Дудочника.

Когда отряд добрался до городской стены, Саймон начал спускаться по лестнице. Я было последовала за ним, но остановилась, уже встав одной ногой на ступеньку. Салли даже не отошла от перил у дальнего края смотровой площадки. Я вернулась обратно и увидела, как она перевела взгляд с приближавшихся всадников на землю у основания дозорной башни. Я сделала шаг по направлению к ней, потом еще один, стараясь двигаться тихо и плавно. Салли склонила голову ниже, похоже, обдумывая прыжок.

Но не успела я заговорить или дотянуться до нее, как она повернулась, глубоко вздохнула и зашагала к лестнице. Если бы я нуждалась в наглядном доказательстве того факта, что жить в этом мире тяжелее, чем умирать, то получила бы его, поглядев на Салли, когда та прошла мимо меня и начала спускаться.

Мы ждали у ворот. Инспектор тоже пришел и встал чуть поодаль от меня, Саймона и Салли. Я задалась вопросом, счел бы он нужным встретить здесь тело Ксандера, если бы не повисшие над каждым подозрения.

Подъехав, Дудочник отпустил остальных солдат из своего отряда. Они молча спешились и повели лошадей к караульной у стены. Никакой болтовни, как обычно после завершения патрулирования; опущенные головы, плотно сжатые губы.

Дудочник остался в седле, держа груз, и мы скорбной процессией потянулись за ним к приюту для сирот. Когда он спешился у двери Эльзы, я подошла ближе и помогла ему спустить мешок наземь. Я ухватила за кончики, заскорузлая дерюга сминалась с трудом. Тяжелый мешок провисал посредине, когда мы заносили его внутрь и осторожно протаскивали по коридору, ведущему в кухню.

Зак был там, за дальним концом стола. Перед ним стояла тарелка с наполовину съеденным хлебом, рядом сторожила Зои. Он сел прямо, заметив меня и Дудочника с мешком. Я задумалась о том, сколько мертвецов видел Зак, не считая Кипа и Исповедницы. Он же никогда не был бойцом. Даже в детстве предпочитал прятаться от дразнивших нас деревенских детей, а не бросаться в драку. Обычно Зак выжидал, чтобы нанести ощутимый удар обидчику. Например, он подложил осколок стекла в ботинок, стоявший с другой обувью на крыльце соседей, лишь через день после того, как их мальчишка забросал Зака камнями на школьном дворе. Сомнительно, чтобы Заку доводилось вести свое войско в бой, как это делал Инспектор. Зак отдавал приказы — перебить жителей острова или утопить детей в Нью-Хобарте, — но лично при исполнении не присутствовал. Он командовал и строил планы, пребывая в безопасном уюте своих цитаделей. А здесь, в кухне Эльзы, уродство смерти приблизилось к Заку почти вплотную, отделенное лишь парой шагов да окровавленной мешковиной.

Мы с Дудочником положили тело Ксандера перед камином и отступили прочь. Эльза закрыла ставни; на окне уже собирались мухи. Инспектор положил руку на кувшин вина, стоявший на столе, но пить не стал. Дудочник подтащил стул к Салли. Она не обратила внимания ни на стул, ни на самого Дудочника. Сохраняя молчание, все мы перемещались по кухне с осторожностью, обходя тело стороной, словно уже вырытую могилу.

Зак отсел назад, к стене. Он держался на расстоянии, но не сводил глаз с мешка. Его подбородок слегка выдвинулся, на лбу ниже клейма прорезалась морщинка.

Зои уставилась на него и спросила:

— Этот-то здесь зачем нужен, раз такие вот дела?

— Пусть полюбуется на то, что натворил, — ответила Эльза.

Дудочник заставил обеих умолкнуть одним взглядом. Затем снова сосредоточился на мешке.

— Его бросили посредине восточной дороги, — сказал он.

— Задушили, как Леонарда? — спросила я.

Дудочник кивнул, но не стал вдаваться в подробности.

Я вспомнила прикушенные губы солдат, вернувшихся вместе с ним, а еще вспомнила пальцы повешенного барда, похожие на переломанные веточки. Нет, я не хотела знать больше.

Зои и Палома стояли близко друг к другу, Дудочник — в стороне от сестры, один. Что бы он ни увидел, когда обнаружил тело Ксандера, это перенесло Дудочника в недосягаемое для нас место.

— Никакой записки? Послания? — уточнила Эльза.

Инспектор хмыкнул.

— Послание вполне ясное.

Салли с тревожащей медлительностью опустилась на колени и потянулась, чтобы откинуть дерюгу. Дудочник присел рядом с ней и накрыл ее руку своей.

— Тебе не обязательно на это смотреть, — тихо проронил он. — Теперь ты ничем ему не поможешь.

— Не указывай мне, — возразила Салли, не глядя в его сторону. В ее голосе не звучало ни намека на злость, а лишь стальное спокойствие. Все еще не поднимая головы, она продолжила: — Эльза, дай теплой воды и тряпок. А остальные пусть уходят.

Никто из нас, даже Инспектор, не посмел ее ослушаться. Эльза с ведром пошла за водой. Прочие потянулись во двор, цепь Зака брякала по пути.

Салли окликнула Дудочника и Зои, когда те уже были за порогом.

— Займитесь-ка делом, вы оба, — снова не глядя, бросила она. — Выкопайте ему могилу.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ * 

Дудочник и Инспектор могли бы приказать рыть могилу солдатам, но эту работу мы оставили для себя. Дудочник выбрал местечко за городской стеной, на северной стороне. Меня обрадовало, что могила будет далеко от места битвы на южной равнине. Там хватало сожженных и зарытых тел, а для Ксандера, который знал так мало мира при жизни, хотелось более тихого и уединенного пристанища. Саймон отправился на поиски лопат, но вернулся только с двумя, так что пришлось копать по очереди. Мы прихватили с собой Зака, не рискуя выпускать его из виду в текущей ситуации.

Воительница не по доброте душевной вернула нам тело замученного Ксандера, тому была причина. Та же самая причина, по которой ее солдаты повесили Леонарда у дороги к Нью-Хобарту: чтобы мы увидели, что они сотворили с ним.

Вот только на этот раз палачи действовали не сами по себе. Кто-то, кому мы доверяли, предал Ксандера, и это человек нес такую же ответственность за его ужасную кончину,как и Воительница. Возможно, еще и по этой причине мы получили тело Ксандера — как пищу для всеобщей подозрительности, которая запустила в меня когти и заставляла оглядываться по сторонам, подавляя позывы тошноты от мысли, что кто-то из присутствующих точно выдал несчастного врагам. Я смотрела на них по очереди. Саймон. Зои. Палома. Инспектор. Дудочник. Зак.

Я видела множество смертей, но всего лишь во второй раз присутствовала на официальных похоронах. Первыми были похороны отца. И Зак стоял тогда рядом со мной, как сейчас.

Другие мертвецы, которых и сосчитать-то нельзя, остались лежать на месте гибели либо упокоились в наспех выкопанных неглубоких могилах. Дети утонули, когда зимняя земля промерзла в камень, и Дудочник распорядился, чтобы их маленькие тельца хотя бы сожгли как полагается, но к погребальному костру я не пошла.

Для Ксандера мы вырыли глубокую яму. В этом было некое удовлетворение. Я с силой нажимала на лопату, подхватывала землю и швыряла через плечо. Заживающая нога и исцарапанные руки болели, и это было правильно. Пришлось остановиться, когда на дно ямы начала просачиваться вода. Из-за близости болот грунтовые воды никогда не уходили здесь вглубь.

Салли и Эльза пришли через час, плечом к плечу, в сопровождении Криспина. За ними двое солдат катили тачку с телом, завернутым в саван. Дерюжный мешок был грязным, заскорузлым от крови. Теперь же Ксандера плотно укутали белым полотном.

Мы перестали копать, и Дудочник отступил от почти законченной могилы, чтобы Салли смогла ее осмотреть. Салли медленно обошла яму, затем кивнула.

— Сделайте длиннее, — сказала она.

Дудочник не спросил, почему — просто продолжил махать лопатой. В конце концов, Салли знала тело Ксандера лучше любого из нас: она обмывала его, одевала, лежала рядышком по ночам и успокаивала, когда он бормотал и вопил.

Я трудилась рядом с Дудочником, сзади стояла Зои. Необходимость удлинить яму давала отсрочку, пусть минутную, прежде чем придется вернуться к телу и похоронить его.

Но вот настало время опускать тело в яму. Дудочник и Зои подняли концы савана, каждый со своей стороны. Они обращались с телом бережно, но мне был ненавистен вид лужи, поджидающей Ксандера на дне могилы. Глупо, знаю — он уже умер, и бурая вода ему не повредит, — но я моргнула, услышав тихий всплеск, раздавшийся, когда Зои отпустила его ноги.

Салли бросила на тело первую горсть земли. Влажная почва не рассыпалась, а упала с глухим чавканьем на саван, под которым скрывался Ксандер. Две слезинки побежали друг за другом по щекам Салли.

Начался дождь. Салли отвернулась, позволяя нам засыпать могилу. На пару с Дудочником я зашвыривала землю обратно в яму, стараясь не морщиться, когда комья с тупым «чвак, чвак» шлепали по телу.

— Готово, — сказал Дудочник.

Салли обернулась и снова подошла к могиле. Я-то думала, что она скажет что-нибудь, хоть несколько слов о Ксандере, чтобы смягчить обстановку, но она промолчала. Все, что мы могли сделать, мы сделали — своими руками вырыли несчастному могилу и уложили его туда. Словами поделать ничего нельзя, ничем нельзя исправить его увечья и смерть. Не сложится красивой истории, в которой гибель Ксандера значила бы нечто иное, нечто большее, чем видели глаза: бренность плоти, готовность земли принять наших мертвецов и стереть память о них.

На могиле не поставили никакого надгробного знака — она так и осталась лишь горкой взрытой земли, глинистым шрамом, который вскоре бесследно исцелят ливни.

Глава 17

Вечером я тихо передвигалась по спальне, готовясь ко сну. Мне уже не требовалось контролировать каждый шаг, чтобы оставаться на своей стороне комнаты — жаться к стене, куда цепь не пускала Зака, вошло в привычку.

Он и не пытался меня достать, просто сидел со скрещенными ногами на своей кровати и наблюдал за мной.

— Кто еще знал про Ксандера? — спросил он. — Кто еще знал, что он придет к целовальному дубу и как туда добраться?

Это легко забывалось, но Зак существовал, по сути, отдельно от нас. Он делил с нами кров и стол, поэтому какие-то текущие новости до него доходили. Однако когда его приводили на кухню, все серьезные разговоры сразу прекращались. Он видел и слышал лишь то, что мы позволяли ему увидеть и услышать — хотя я подозревала, что мы недооцениваем его наблюдательность.

— Больше никто не знал, — ответила я. — Только те, кто здесь живут, и Инспектор. Возможно, стражники: Саймон, Виолетта, Таша, Криспин. И конечно, охранник, который был с Ксандером в день похищения.

— А в другие дни были другие охранники?

Я покачала головой.

— Его стерег один и тот же. — Я вспомнила молодого солдатика, присевшего на пенек, и как он смутился, когда Дудочник сделал ему выговор. — Но его убили.

— Охранники болтают в казармах.

— Наверное.

Хотелось бы мне думать, что всему виной разговорчивый солдат, разболтавший незнакомцу, куда ходит Ксандер. Но я ощущала предательство, гнилое, точно болотная вода вокруг Нью-Хобарта.

— Они для себя решили, что это я выдал Ксандера, — продолжал Зак. — И пока они так думают, мы с тобой оба в опасности. Ты это понимаешь?

— Еще смеешь винить их за такие мысли? — удивилась я.

— Но ты-то с ними не согласна. — Он не спрашивал, а утверждал.

— Даже не надейся, что я тебе доверяю, — произнесла я. Его лицо оставалось безучастным. — Но ты сидел под замком. И вряд ли взялся бы помогать Воительнице. Не в тот момент, когда твоя жизнь целиком и полностью зависит от нас.

— По-твоему, это Инспектор, — заявил Зак. Снова утверждение.

— А по-твоему — нет?

— Тебе не все равно, что я думаю? — спросил он.

— Разумеется, все равно, — парировала я. — Но ты знаешь Инспектора гораздо дольше, чем я. Ты работал с ним годами. Заседал с ним в Синедрионе.

— И после всех этих заседаний он предал Синедрион, — бросил Зак.

— Так ты ему не веришь?

— Я никому не верю, — ответил Зак. — Но это не значит, что предателем является Инспектор. С какой стати ему помогать Воительнице?

— В качестве сделки. Ради освобождения перевала Луддитов. И даже больше: из-за какого-нибудь запасного плана, благодаря которому он сможет приползти обратно в Синедрион в случае провала нашего восстания. Может, он добивается компромисса?

Зак коротко хохотнул — почти пролаял.

— Компромисса? Согласись Инспектор на компромисс, так остался бы в Синедрионе и дальше работал с нами. Но он упертый фундаменталист, такой же непреклонный, как Воительница. Он добивается уничтожения машин и ее свержения.

Я вспомнила, как Инспектор рассказывал о жене и детях. Причиной их гибели он считал взрыв, и я не могла представить его в роли помощника Воительницы, коль скоро ее целью был новый взрыв.

— Тебе бы хотелось верить, что это он, — не умолкал Зак. — Или я.

Я не ответила.

— Потому что тогда тебе не придется рассматривать иные варианты.

— Не хочу обсуждать это с тобой. — Я потянулась к свече.

— Ты вполне охотно обсуждаешь со мной все подряд, пока правда глаза не заколет.

Я потушила огонь. Во тьме снова принялась перебирать варианты. Саймон, который сражался рядом с Дудочником на Острове и в Нью-Хобарте. Невозможно забыть, с каким облегчение на лице он передал власть Дудочнику. Нет, Саймон не из тех, кто станет стремиться к единоличному правлению или втайне плести интриги. Эльза выказала мне больше преданности, чем родная мать за все годы, и ее причина ненавидеть Воительницу куда весомей, чем у остальных. Палома, одиночка в чужой стране, — от Воительницы ей нечего ожидать, кроме пыток и гибели сородичей. Зои, прослужившая Сопротивлению целую жизнь. Она уже потеряла Лючию и никогда бы не связалась с Воительницей, тем самым ставя под удар Палому. Салли, героиня Сопротивления, она годами заботилась о Ксандере и неистово любила его.

И Дудочник. Дудочник, который месяц за месяцем меня защищал. Столько раз спасал мне жизнь, что я сбилась со счета. И частенько относил Ксандера в кровать, если тот засыпал на кухне. Дудочник, который отхлестал провинившихся стражников кнутом. И держал нас с Кипом в плену на Острове. Который на моих глазах убивал и убивал, наравне с Инспектором.

Голос Зака прорезал мои мысли.

— Что насчет Салли? — спросил он.

— Спи, — я повернулась на другой бок.

— Она ведь крепкий старый орешек, — продолжил он. — Слышала бы ты, какие слухи о ней ходили в Уиндхеме после проваленной шпионской вылазки.

— Ты ничего о ней не знаешь, — бросила я. — Она заботилась о Ксандере в течение многих лет.

— Она лично убила одну из сообщниц-лазутчиц. Метнула нож ей в горло — своей близкой подруге. Об этом случае тебе известно?

— Известно, — сказала я. — Она сделала это из милосердия. Ее подругу схватили и собирались пытать. Салли спасла эту женщину от долгих мучений перед неминуемой смертью.

— Я только хочу сказать, что при необходимости Салли может быть такой же безжалостной, как любой член Синедриона.

— Спи давай, — повторила я.

А сама подумала о руке Салли на голове Ксандера. О слезах на ее лице, когда бросали землю в могилу.

— Я был со старухами на кухне, когда солдат принес известие, что найдено тело охранника, — не успокаивался Зак. — Я был с Зои и Салли.

— Не собираюсь тебя даже слушать, — отрезала я. — Ты — отрава.

— Инспектор прислал молодого бойца. — Я старалась игнорировать Зака, но он не умолкал. И все же его намеки были не более ядовитыми, чем домыслы, рожденные в темноте моим разумом. — Солдатик поспешил доложиться прямо с порога. Сказал, что охранника обнаружили мертвым.

— И?

— Это Зои спросила его о Ксандере. Не Салли.

Я покачала головой, хотя Зак не видел меня в темноте.

— Скорее всего, Салли сразу предположила худшее. Услышала, что охранник мертв, и сделала очевидный вывод.

— Я не гадаю о ее предположениях, а просто говорю, что она не пыталась выяснить подробности, — упорствовал Зак. — Она не задала ни одного вопроса. Сидела там и молчала, бледная как смерть. Только Зои расспрашивала о Ксандере, и именно Зои настояла на том, чтобы Инспектор послал вдогонку отряд.

— Это ничего не значит. Салли наверняка была в шоке.

— В шоке? Это она-то? Вряд ли эту женщину что-нибудь может шокировать, — сказал Зак и отвернулся.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ * 

Примерно час я изо всех сил старалась уснуть. Прислушивалась к ветру, пробовавшему на прочность черепицу на крыше, и к сопению Зака. Дважды в моей голове вспыхнул взрыв; всем телом вжавшись в матрас, я попыталась дышать ровнее. И подумала о Ксандере, для которого мучительные видения отныне закончились.

Выглянув в окно, я заметила лишь смутное шевеление крыс под ущербной луной. В окне Паломы и Зои свечи уже догорели, Эльза тоже потушила огни на кухне. На другой стороне двора, под крыльцом парадной двери, вытянулся на своем матрасе Дудочник. Невозможно было определить, спит ли он.

— Зак, — прошептала я.

— Чего тебе? — Его голос звучал сонно.

— А что конкретно сказал посыльный Салли и Зои, когда явился в приют с докладом? Что он сообщил о убитом охраннике?

Зак поразмышлял, глядя в потолок.

— Сказал, что охранник Ксандера найден мертвым в лесу. Произошел налет. Еще добавил, что Инспектор уже туда поехал.

— И это все? Больше никаких деталей?

Зак заговорил быстро и уверенно:

— Его лишь послали с донесением из конторы мытарей. Больше он ничего не знал. Передал сообщение, и все. Зои напустилась на него, чуть в глотку не вцепилась, требуя отправить отряды на поиски Ксандера. Но солдат ей только ответил, что доложит Инспектору.

Я надолго замолчала.

— Ты хоть намекнешь, к чему все эти расспросы? — не выдержал Зак.

— Нет, — бросила я и направилась в темноте к двери.

— Касс? — окликнул он.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ * 

Когда я открыла дверь спальни, Дудочник привстал с матраса на той стороне двора.

— В чем дело? — тихо спросил он.

— Ничего особенного, — ответила я. — Просто захотелось проведать Салли.

— Оставь ее в покое, — велел он. — Она похоронила сегодня своего Ксандера. И явно не настроена об этом говорить.

— Я не об этом. — Ложь, но только частичная. — У меня к ней важный вопрос.

— Не дави на нее, — продолжал Дудочник. — Тем более не сегодня. — Едва он снова улегся, я уловила блеск луны на металле. Из-под его подушки высовывался клинок кинжала без ножен.

Я неслышно прошла по коридору мимо кухни. Из-под двери комнаты Салли просачивалась полоса света — горела свеча.

Я постучала. Не получив ответа, все равно вошла.

После въезда Салли и Ксандера я не заходила в эту комнату. Две узкие кровати стояли изголовьями к стене. Возле окна за маленьким столиком сидела Салли. Она не взглянула на меня, когда я перешагнула порог.

— Пришла поплакать со мной? — спросила она. — Не утруждайся. Ты никогда его особенно не любила.

— Верно, — признала я. — Мне не нравилось находиться с ним рядом. Моя вина, не его.

— И ты хочешь, чтобы я отпустила тебе вину? Сказала, что все понимаю?

— Нет, — ответила я.

— Так чего же ты хочешь? — Теперь она повернулась ко мне лицом, ее тело застыло в напряжении. — Что тебе тут нужно?

Я сделала несколько шагов к ней, медленно обходя стол. Нависать над Салли казалось неправильным, поэтому я присела на краешек ближайшей кровати.

— Не туда, — рявкнула она. Затем принудила себя говорить спокойно. — Это его кровать.

Я быстро встала, оглянулась на кровать сзади. Она была аккуратно заправлена, но на белом покрывале начала собираться пыль. Его не трогали четыре дня, с момента исчезновения Ксандера. Внезапно меня охватило смятение. Что я забыла здесь, почему вторглась к этой старой женщине, чье горе было столь же ощутимо в крошечной комнате, как и запах дрянного свечного жира?

Но я подумала о Паломе, спавшей в объятиях Зои в комнатке напротив. Подумала о Далеком крае и обо всем, что стояло на кону. Я обошла кровать Ксандера и встала неподалеку от Салли.

— Ты не спросила, пропал ли Ксандер, — сказала я.

— О чем это ты?

— Когда посыльный сообщил о найденном трупе охранника. Ты даже не спросила о Ксандере.

Салли охнула и с трудом поднялась на ноги.

— Тебя там не было, — заявила она. — Неужто ты наслушалась своего близнеца? Позволила его лжи сбить себя с толку?

— Я презираю Зака так же, как и ты, — ответила я. — Но это не означает, что его слова лживы. Так объясни мне, отчего ты ничего не спросила?

Я внимательно следила за ней. Салли стояла спиной к свече на подоконнике, так что выражение ее лица разглядеть было трудно.

— Не знаю, чего ты себе придумала, Касс. Но будь осторожна — не произноси того, о чем после пожалеешь.

— Просто скажи мне — отчего ты не спросила о нем? Отчего с самого начала не искала способ его спасти?

— Ты сомневаешься в моей любви к этому мальчику?

— Нет, — я покачала головой. — Я знаю, как сильно ты его любила. Именно поэтому и хочу услышать от тебя объяснение. Хочу понять, почему ты не заставляла Инспектора выслать поисковые отряды. — Тоска в моем голосе была настоящей. Я действительно добивалась от нее только одного: объяснения. Чтобы все снова обрело смысл.

— Я сражаюсь на этой войне гораздо дольше, чем ты, — сказала Салли. — Я сразу поняла, что уже слишком поздно. Ксандера взяли в плен еще утром. Лазутчиков было не догнать.

— В начале ты этого не знала, не могла знать, — заметила я. — Зак передал мне точные слова вестника.

— Зак, — повторила она с отвращением.

Не отвлекаясь, я продолжила свою мысль:

— Вам сообщили, что охранника Ксандера нашли в лесу мертвым. И больше ничего. О деталях — что тело уже остыло и окоченело, что его засунули внутрь дерева — ничего сказано не было.

— Может, и так, — ответила она. — День был чудовищный. Всех слов и разговоров не упомню. Кажется, ты кое-что упускаешь из виду, Касс: я помогаю Дудочнику руководить армией. И у меня нет ни времени, ни сил, чтобы замечать каждую деталь.

— Наоборот, — не сдавалась я. — Ты бы не занимала эту должность без способности все замечать. Ты бы не прожила так долго и не достигла всего, что имеешь, если бы не улавливала каждую деталь. Я знаю, насколько ты умна.

Она не ответила, и я развила свою мысль:

— Ты знала, что Ксандера схватили еще утром, потому что это ты сказала врагам, где его искать и в какое время.

— Я любила этого мальчика, — произнесла она.

— Знаю.

— Тогда зачем мне его предавать?

С неделю назад Салли сказала Заку: «Мне хватает мудрости считать смерть далеко не худшим, что может со мной случиться». Тогда разговор шел о баках, но я вспомнила дрожащие руки Ксандера, его охваченный огнем разум. Я сама пережила достаточно таких приступов, чтобы знать — это пытка.

Салли отступила к подоконнику, где лежал ее кинжал. И крепко за него ухватилась. Вена на тыльной стороне ее руки пульсировала.

— Он знал, что произойдет? — спросила я.

Она оценивающе посмотрела на меня. Во взгляде — ни тени стыда.

— Так он знал? — настаивала я.

Она пожала плечами.

— Он же был провидцем, Касс. — Салли помолчала. — Он никогда не говорил об этом. Хотя в последнее время ни о чем не хотел разговаривать. Но думаю, что он знал. И все равно решил пойти к целовальному дубу в то последнее утро. Он сам туда пошел.

Ее вдохи сопровождались слабым свистом. Стоило мне направиться к двери, она тоже шагнула туда, мгновенно встав между мной и выходом. Салли наблюдала за мной так же настороженно, как и я — за ней.

— Ты его предала.

Когда я сдвинулась влево, она повторила мое движение.

— Я его освободила, — ответила она.

— Это не тебе было решать.

Помню, она пришла ко мне и спросила, как помочь Ксандеру, а я сказала: «Никак». Неужели я подписала Ксандеру смертный приговор всего одним словом?

Я шагнула вправо. Она снова заступила мне путь, на этот раз быстрее. Из-за искривленных ног двигалась она с трудом, но гораздо стремительнее, чем я ожидала. Больше никакого притворства — Салли пыталась удержать меня в комнате.

Клинок, который она сжимала, был тем самым, что обычно висел у нее на поясе: тяжелый, с широким лезвием, с изогнутым зубчатым краем — такими же островитяне потрошили рыбу. Я вынула собственный кинжал из поясных ножен и попыталась вспомнить все, чему меня учила Зои. Мысль о схватке с Салли казалась абсурдной, даже когда я видела острый нож в ее руке.

— Я сделала то, что должна была, — заявила Салли.

— Ты послала его на смерть. Как и его сестру.

— У меня не было выбора.

— О чем ты?

— Такова была сделка, — сказала она абсолютно спокойным голосом.

— Какая сделка? Перевал Луддитов и твоя жизнь? Ты купила себе возможность выбраться из переделки живой?

Она фыркнула.

— Ты правда считаешь, что жалкие остатки моей жизни хоть что-то для меня значат?

Я ей поверила.

Салли шагнула вперед с поднятым кинжалом. Я замахнулась, но попытка вышла вялой: я не могла заставить себя порезать эту дряхлую плоть, тощую и морщинистую, будто муслиновые мешочки с травами в кухне Эльзы.

Она действовала с удивительной скоростью. Даже не отводя взгляда от моего лица, Салли легко блокировала мой нож своим и выбила на пол.

— Успокойся, — прошептала она. — Касс, выслушай меня.

Мой нож скользнул куда-то под кровать, оставив меня безоружной. Салли еще держала свой, но не спешила воспользоваться преимуществом. Вместо этого просто перегородила выход и наблюдала за мной.

— Стоил ли того перевал Луддитов? — вновь спросила я, глядя, как пламя свечи отражается на ее широком клинке.

— Город голодал, Касс. Ты ведь хочешь спасти Шестое убежище? Если мы вызволим этих людей и доставим сюда, их придется кормить. И дело было не только в перевале Луддитов, — произнесла она.

— А в чем еще? Что еще тебе предложили, что стоило бы жизни Ксандера?

— Я не могла больше его защищать, — сказала она. — Он был окончательно потерян. Невероятно страдал. И не знал о нашем плане атаковать убежище — так что выдать информацию не смог бы. Ты сама это подтвердила: все, что он видел в последние дни — взрыв. Только нескончаемый взрыв. Им не удалось бы извлечь из него никакой пользы, даже под пыткой. Зато я могла кое-что спасти. Могла остановить голод в городе. Дать вам шанс накормить омег из Шестого убежища…

Она остановилась с открытым ртом. Чего-то Салли недоговаривала. Я собиралась задать вопрос, и вдруг все встало на свои места. Ее улыбка в тот день, когда мы обе смотрели на Палому и Зои через окно. Ее рука, скользнувшая по плечу Дудочника, когда она шла мимо — на кухне в ее доме на Затонувшем берегу. Солдат в Блэквуде, понявший, кто такой Дудочник, и отступивший назад. «Его не надо».

Глава 18

— Не говори Дудочнику и Зои, — сказала Салли. Это была первая просьба, которую я от нее услышала. — Не хочу, чтобы они винили себя.

— Они бы никогда не согласились на твою сделку. Не согласились бы обеспечить себе жизнь в обмен на кровь Ксандера.

— Разве то, что я сделала, так уж сильно отличается от твоего плана с отвлекающей атакой на Петельный каньон? — Ее взгляд пронзал меня. — Мы обе размениваем одни жизни на другие, Касс.

Я покачала головой.

— Это не одно и то же.

— Я так долго сражалась на этой войне. — Она протяжно вздохнула. — И больше не верю, что мы сможем победить. Да, я решила отдать то, что не страшно потерять. То, что больше нам не пригодится. Потому что я хотела спасти хоть что-то. Спасти этот город. Дудочника и Зои.

Я рванулась к двери. Почти ожидала удара ножом в спину, но Салли просто схватила меня сзади и, прижав к себе вооруженной рукой, другой вцепилась в шею. Ее костлявые пальцы смяли мою плоть, точно клешни речных крабов, которые в детстве щипали нас с Заком.

— Дудочник и Зои пришли ко мне задолго до того, как я впервые увидела Ксандера. — Она поправила хватку на моей шее. — Они были такими юными, такими одинокими.

— Они бы не захотели такого, — прохрипела я.

Пальцы Салли сжались крепче.

— Мне всегда было плевать, что омеги не могут иметь детей, — шипела она мне в самое ухо. — Моя работа казалась мне важнее всего остального. Но потом пришли они. Я им помогла. Научила всему. И эти двое продолжили мой труд, когда я превратилась в развалину. Ты представить себе не можешь, как сильно я их полюбила.

Я не сомневалась в ее любви к Дудочнику и Зои. Я видела, как Зак сохранил собранное по кусочкам тело Кипа и тело Исповедницы в баках, поскольку не мог заставить себя признать ее смерть. Видела, как любовь — и ненависть — может исказить мир, превратив его в хаос.

Хватка Салли была беспощадной. Припомнив уроки Зои, я прекратила сопротивляться. Позволила своему телу расслабиться, а голове — слегка упасть вперед.

Салли выдохнула, ее рука на моем горле чуточку ослабла. На миг показалось, что это скорее объятие, а не борьба.

Стиснув зубы, я резко откинула голову назад. Видимо, попала Салли по носу, — под затылком раздался легкий хруст и одновременно с ним стук, от которого зазвенело в ушах. Мне тоже было очень больно, в глазах потемнело.

Мой выпад стал для Салли неожиданностью и заставил ее выпустить меня. Развернувшись, я сквозь туманную пелену рассмотрела, как она прижала руку к лицу, пытаясь остановить хлещущую из носа кровь. Мой нож по-прежнему валялся где-то позади, под кроватью. Салли по-прежнему перекрывала дверь. И стол по-прежнему стоял между нами. Я отступила и толкнула стол на нее. Салли хрюкнула, когда столешница врезалась ей в бедро, но нож не выронила. Я прыгнула через опрокинутый стол, но она меня опередила.

Лезвие полоснуло по моей руке. При желании Салли смогла бы меня убить, однако вместо этого она лишь прижала острие к моей ладони, фиксируя ее на стене. Надави посильнее — и клинок прошел бы насквозь, пришпилив кисть к доскам. Другой рукой Салли снова вцепилась мне в шею. Ее пальцы были скользкими от пролившейся из носа крови.

— Я старая, Касс, — произнесла она, — но сражалась гораздо дольше, чем ты. — Она шагнула вперед, тесня меня к стене до тех пор, пока мой затылок не стукнулся о каминную полку.

— Ты предательница, — ответила я.

— Я дала этому городу единственный возможный шанс. — Ее тело плотно прижималось к моему. Лезвие у моей ладони тряслось от усилия, с которым Салли меня сдерживала. — Свободный перевал Луддитов и прибытие конвоя с едой сделают для нашего восстания больше, чем любой героизм в каньоне. — Кровь из ее носа капала с подбородка. — И я хотела спасти Дудочника и Зои. Взамен Синедриону досталось лишь то, что больше не приносит пользу Сопротивлению.

— И кого же ты собиралась продать дальше? — спросила я. Из-за давящих пальцев на моей шее собственный голос казался чужим. Даже при желании я бы не смогла завопить. — Палома тебе еще полезна? А как насчет меня?

Мою правую руку лезвие прижимало к стене, но левая оставалась свободной. Пошарив по каминной полке, я наткнулась на широкое горлышко кувшина, полного воды.

Когда я разбила его о голову Салли, она вскрикнула. Я выдернула кисть из-под режущего острия. Окровавленной рукой перехватила запястье Салли, отводя прочь нож. Ее кость треснула, она тихо зарычала, но хватка на моем горле усилилась и не позволила позвать на помощь. Я услышала вопль, только не свой: кричал Зак из дальнего конца дома. Кажется, ему вторили и другие крики, но внешние звуки заглушил гул в голове, и глаза заволокла чернота, в которой мельтешили огоньки, словно фонарики в ночном море.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ * 

Дверь с грохотом распахнулась. Дудочник вбежал первым, Зои — сразу за ним, оба с клинками наизготовку. С минуту царил хаос; Дудочник кинулся оттаскивать от меня Салли; за его спиной Зои обследовала комнату в поисках налетчика. Виолетта, дежурившая у двери на улице, моментально очутилась за ними с обнаженным мечом.

Спасателям понадобилось несколько мгновений, чтобы осознать, что никакого нападения не было, как и засады. Я оперлась о каминную полку, шумно дыша ртом. Салли, со все еще кровоточащим носом, стояла очень прямо. На меня она даже не смотрела — ее взгляд перебегал от Дудочника к Зои и обратно.

— Это она, — прохрипела я. Держась за горло, скользнула на пол и села посреди осколков кувшина. — Она предала Ксандера. Чтобы Воительница освободила перевал Луддитов и пощадила вас с Дудочником.

Салли до сих пор сжимала нож. С ее подбородка капала розовая жидкость. Кровь и вода.

— Иди во двор, — приказала Зои Виолетте. — Присмотри за Заком и Паломой. И скажи Эльзе, чтобы не входила сюда.

Виолетта кивнула, оглядела нас и вышла.

— Это правда? — спросил у Салли Дудочник.

Его голос был таким тихим, словно он не хотел слышать даже вопрос, не то что ответ.

Салли промолчала.

— Давай отрицай, — сквозь зубы прошипела Зои.

Салли наконец заговорила.

— Мне пришлось сделать выбор. — Она очень медленно положила нож на кровать. Дудочник и Зои следили за каждым ее движением. Салли отступила с поднятыми руками и тяжело опустилась в кресло. — Криспин был не единственным, кому посланцы Синедриона делали посулы. Обратились и к Елене, когда она шла с донесением.

Я вспомнила встречу с Еленой. Юная, не старше двадцати, неуклюжая, точно жеребенок-сосунок. Выглядела она слишком хрупкой для солдата.

— Она пришла ко мне, — продолжала Салли, — и все рассказала. Я обещала передать услышанное Инспектору. И передала. Только умолчала о небольшой детали. Елене описали местечко, где можно было оставлять сообщения — как раз снаружи внешнего периметра. Как-то ночью я отвезла туда записку. Уже на следующий день состоялись переговоры.

— С Воительницей?

Она досадливо затрясла головой.

— Не сразу. С ней через несколько дней. И мы заключили сделку.

— Ты отлично знаешь, что Воительница сделок не соблюдает, — сказала я.

— Ей был нужен провидец.

— Ей был нужен провидец, которого можно использовать, — поправила я. — Думаешь, она считает себя связанной сделкой сейчас, прикончив Ксандера? Она отвоюет перевал Луддитов. И придет по наши души еще злее, чем прежде.

— Не придет, пока не все получила. Я предложила ей не только Ксандера, — произнесла Салли.

— И кого еще ты продала? — полюбопытствовала я. — Меня? Зака? Палому?

— Я же сказала. — Ее голос был тягучим и спокойным. — Я предложила только то, что больше не могло пригодиться Сопротивлению.

Я всмотрелась в нее. Старуха глядела вниз, на свои искривленные шишковатые руки.

— Себя, — догадалась я.

Салли ответила еле заметным кивком.

— Когда? — спросил Дудочник.

— Я сказала ей: через две недели. Достаточно нескоро, чтобы мы успели провести несколько конвоев через перевал, и слишком поздно, чтобы из меня сумели заранее вытащить наш план отвлекающей атаки.

— И ты действительно рассчитывала, что Воительница станет чтить договор после того, как получит тебя и Ксандера? — спросила я.

— Может, и не станет. Но перевал Луддитов ей трудновато будет отбить, раз мы там уже укрепились, — ответила Салли. — А что касается пощады для Зои и Дудочника… Я крайне редко делала себе поблажки в этой жизни, Касс. И позволила себе только эту надежду — единственную крохотную надежду.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ * 

— Отдай свое оружие, — велел Дудочник.

Он уже подобрал с кровати нож Салли.

Кивнув, она тяжело проковыляла на другой конец комнаты, где с ремня, перекинутого через дверь шкафа, свисал большой кинжал в ножнах.

Я встала на четвереньки и дотянулась до собственного ножа, заброшенного под кровать. Моя ладонь оставила на полу кровавый отпечаток.

— Я сделала то, что должна была, — сказала Салли.

— Нет, — ломким голосом возразила Зои. — Ты приняла решение, которое не тебе принимать.

Салли не спорила с близнецами и не склонила головы под их взглядами.

— Ты была неправа, — проронил Дудочник.

— Уже многие годы для меня важнее всего не правота, а результат, — ответила она. — Не знаю, как мы можем выиграть в данном случае. Я не верю, что получится спасти Далекий край. Бывают дни, когда я даже в завтра не верю. Но я не хотела, чтобы этот город голодал. И знай: я по-прежнему верю в вас обоих.

Дудочник и Зои посмотрели на нее.

— Я в тебя тоже верила, — бросила Зои.

Услышав глагол в прошедшем времени, Салли вздрогнула, но смолчала.

Мы с Дудочником и Зои вместе направились к двери. Я выходила первой, но на пороге приостановилась.

— Твое решение спасло Дудочника. — Я повернулась к Салли. — Ты поступила неправильно. Но в результате сумела его уберечь. В Блэквуде солдат пощадил его. Собирался убить, но узнал и отпустил. Я никому не сказала, потому что не понимала, в чем дело. Даже допускала, что Дудочник — предатель. А это твоя сделка его спасла.

Салли медленно кивнула. Удивительно спокойная, она так и стояла возле шкафа.

Зои прошла мимо меня, сжимая в руках ее оружие.

Дудочник задержался в коридоре напротив выхода. Ни он, ни Салли не разговаривали, но глаза их были устремлены друг на друга.

Я не могла прочесть выражение их лиц, не понимала, что происходило между ними в те долгие секунды молчаливой неподвижности.

Затем Дудочник отмер и плотно закрыл дверь.

— Сходи за Виолеттой, — велел он мне. — Скажи ей, пусть поставит двух охранников у этой двери. И твою руку нужно осмотреть.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ * 

К тому времени как Эльза меня перевязала, Дудочник уже шел в контору мытарей. Устремившись следом, я промчалась мимо Виолетты и охранников у комнаты Салли и ухватила его за руку в конце коридора прежде, чем он успел выйти и зашагать вверх по холму. Моя рука болела; порез сильно кровоточил, и Эльза кривилась, промывая его, зато он оказался чистым и не слишком глубоким, так что даже зашивать не потребовалось.

— Обязательно ему рассказывать? — спросила я.

— У меня нет выбора, — ответил Дудочник. — Я не могу ее покрывать. И так худо, что предателем оказался один из наших. Это наверняка ослабит наш союз с Инспектором. — Он выдохнул. — Дело не только в том, что она выдала Ксандера. Под пытками он мог рассказать все наши секреты. Салли не знала в точности, что ему известно. Получается, наши планы под риском.

Уличный фонарь бросал резкие тени на лицо Дудочника.

— Что с ней теперь будет? — спросила я. — Чего ждать от Инспектора?

Я вспомнила солдат, которые заклеймили Зака и получили за это плети. Потребует ли Инспектор для Салли того же самого? Или еще хуже? А Дудочнику опять придется исполнить наказание?

— Что бы он не решил с нею сделать, — сказала я, — это вряд ли будет хуже того, что сделала бы Воительница, получив Салли в свои руки.

— Ее идея сдаться Воительнице попросту безумная. Неважно, насколько Салли решительна и отважна. Никто не может гарантировать, что пытка не развяжет ему язык.

Нет, Салли не лишилась ума. На память пришли ее слова: «Ты правда считаешь, что жалкие остатки моей жизни хоть что-то для меня значат?»

— С тобой все хорошо? — спросила я у Дудочника, касаясь его плеча.

— Нормально, — коротко отозвался он, потом мрачно хохотнул. — Так вот в чем дело, а? Вот чего она добивалась. Я бы умер в Блэквуде, если бы не Салли.

Ему не было нужды произносить то, о чем мы оба подумали: а Ксандер жил бы дальше. По выпяченному подбородку Дудочника я поняла — он понесет груз смерти Ксандера с собой, уходя в ночь.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ * 

Я ожидала возвращения Дудочника с Инспектором на кухне. Стараясь сохранять хотя бы внешнее спокойствие, слушала болтовню Эльзы.

— Я в это не верю, — повторяла и повторяла она, а я не могла ответить, ибо верила слишком твердо.

Все, что прежде не давало мне подозревать Салли — ее безоглядная преданность нашему делу, любовь к Ксандеру — теперь не оставляло мне сомнений в ее вине.

— Ты меня слушаешь? — спросила Эльза, коснувшись моей ноги.

Взглянув вниз, я на мгновение увидела не ее руку, а Салли — с корявыми шишковатыми суставами и морщинистую, как пустой кожаный мех. С пальцев капала кровь. Но совсем не та, что текла часом ранее из разбитого мной носа; эта была гуще и темнее. Я зажмурилась. Когда снова открыла глаза, то увидела только Эльзу, ее вытянутую ладонь и приблизившееся ко мне лицо, на котором отражалось беспокойство пополам с возбуждением.

— Слушаешь меня? — переспросила она.

И я кивнула, пытаясь не думать о том, что Инспектор сделает с Салли. Конечно, он захочет, чтобы ее наказание послужило уроком для остальных. Не спорю — она это заслужила. Но в последнем видении-вспышке было столько крови… Неужели Инспектор зайдет так далеко? Салли приговорят к смерти?

Инспектор не постучал в дверь приюта, просто грохнул ею о стенку. Его шаги по деревянному полу были стремительнее, чем обычно. Когда я вышла в коридор ему навстречу, глаза Инспектора были сужены, губы — плотно сжаты. За ним следовал Дудочник.

Не дожидаясь приказа, охранники у комнаты Салли отпрыгнули в стороны, как только Инспектор с Дудочником приблизились. Но когда Инспектор толкнул дверь, она лишь самую малость приоткрылась, а потом застряла.

— Салли, — позвал он.

Тишина. В коридор вышла Зои и оттеснила меня, чтобы встать рядом с Инспектором. Дудочник шагнул назад и прислонился к стене позади них.

Инспектор обнажил нож и нажал плечом на дверь. Скрежеща, та с натугой открылась. Я ничего не могла рассмотреть за широкими плечами Зои, Инспектора и охранников.

Зои первой шагнула внутрь.

— Ад кромешный, — сказала она.

Я посмотрела вниз. За порожком виднелось кровавое пятно. Инспектор вошел в комнату следом за Зои; я тоже, перешагнув лужу крови.

Салли лежала на полу. Поза была изломанной, потому что тело толкали дверью. На левой руке зияли два решительных пореза от локтя до запястья. Горло также было перерезано — аккуратная рана в палец длиной под правой стороной челюсти. Ни следа мелких повреждений или неровностей, указывающих на пробу или на колебание из-за боли: только прямые рассечения, с вялой кожей по краям и запекшейся кровью внутри. В правой руке Салли до сих пор был маленький ножичек с испачканной кровью костяной рукоятью.

Пол скрипнул. Я оглянулась.

Дудочник тоже вошел и теперь смотрел на тело Салли.

— Итак, все кончено, — сказал он.

Инспектор повернулся к нему.

— Нельзя было позволять ей сбежать от правосудия, — отрубил он. — Отчего проглядели этот нож?

— Видно, она его прятала, — отозвался Дудочник. — И даже если бы мы его отняли, она бы нашла способ убить себя. Использовала бы подсвечник или удавилась на простыне.

— Она должна была послужить уроком.

— И что ты собираешься сделать? — уточнила Зои. — Зашьешь ее и разыграешь казнь на рыночной площади?

Дудочник заговорил прежде, чем Инспектор смог ответить.

— Все кончено, — повторил он. — Здесь больше ничего не поделаешь.

— Безобразие, — проворчал Инспектор, отступая.

Вытянув ногу, он толкнул локоть Салли.

Зои и Дудочник зорко за ним следили, но ни один из них не пошевелился.

— Уберите падаль, — приказал Инспектор охранникам. Повернувшись к Зои и Дудочнику, он уставился на них и продолжил командовать: — Бросьте тело предательницы в карьер на восточной равнине.

Потом ушел.

Охранники заспорили в коридоре, где взять тачку для перевозки трупа.

Лицо Зои было непроницаемо. Она вышла, не оглянувшись.

Дудочник тоже собрался уходить. Я положила руку на его плечо.

— Ты не рвался внутрь, как все остальные.

— И?

— Ты знал, что мы здесь найдем, — сказала я.

Он не ответил. Только закрыл на миг глаза, медленно вдыхая и выдыхая.

— Ты знал об этом клинке, — прошептала я, помня о солдатах в коридоре и об Инспекторе где-то поблизости. — Ты жил с ней не один год. И знал, что она держит ножичек в ботинке.

Он пожал плечами.

— И что, если так?

— Ты знал, как она поступит, — прошипела я. — Ты мог ее остановить.

— И что потом? — Дудочник повернулся ко мне лицом. — Позволить ее засечь на площади как предателя? Или отдать на расправу солдатам, едва правда выйдет наружу? А Сопротивление пусть само себя угрызает спорами о том, что делать и кого винить?

Он вновь взглянул на Салли. Кровь на полу уже запекалась, среди алого виднелись черные сгустки.

— Так лучше, — сказал Дудочник.

Я покачала головой.

— Как ты мог позволить ей сотворить такое?

— Ты тоже знала о ноже.

У меня перехватило дыхание. И правда. Я видела этот костяной ножичек раньше, видела, как Салли вынимала его из ботинка, чтобы порезать табак, сидя у огня с Эльзой, видела, как с его помощью Салли убирала камешки из ран Зака.

— Я забыла, — призналась я.

— Может, и я забыл, — сказал Дудочник и ушел.

Глава 19

Охранники быстро унесли тело Салли.

Прижавшись лицом к оконной решетке в гостиной, я наблюдала, как двое солдат Инспектора грузят тело в тачку. Рядом с ними стояли на посту Виолетта и Криспин. Не будет похорон, как для Ксандера. Салли упокоится в карьере вместе с теми, кто погиб в битве за Нью-Хобарт — и бойцами Синедриона, и нашими. Меня переполняли смятенные чувства.

— Как долго ты знала, что это она? — Инспектор встал за моим правым плечом.

Наблюдая за солдатами, покатившими тачку по улице, я не расслышала его приближения.

— Только сегодня узнала.

Наехав на торчащий камень, тачка резко остановилась. Один из солдат качнул ее и протолкнул дальше. Колеса прыгали по неровной мостовой, сотрясая тело. Кровь пропитала простыню.

— Вообще-то мне подсказал Зак, — пояснила я. — Это он вышел на след.

Инспектор кивнул.

— Твой братец никогда не был дураком.

Солдаты завернули за угол. Из глубины коридора доносилось шуршание жесткой щетки — Эльза уже скребла пол. Понадобится много времени и усилий, чтобы отчистить всю кровь.

— И все это время ты думала, что предатель — я? — тихим голосом спросил Инспектор.

Я нетерпеливо повернулась к нему лицом.

— Да какая разница? А ты думал, что это Зак. Все вы так думали. И тоже ошиблись.

Каждый из нас отыскал за последние месяцы много поводов, чтобы ошибиться.

— Не сказал бы, что я ошибся, — возразил он. — Послушай. Может, Зак и вычислил Салли, может, он не предал в этот раз, но никогда не забывай: ему нельзя доверять. — Инспектор сцепился со мной взглядом. — Будь осторожна.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ * 

Инспектор вернулся на следующий день и собрал всех обитателей приюта, кроме Зака, на кухне.

— Я решил атаковать пораньше, — заявил он. — Нечего выжидать, рискуя другими утечками или предательствами. — Он многозначительно посмотрел на Дудочника. — И этот провал с Ксандером наверняка разъярил Воительницу. Мы выезжаем завтра, до того, как она соберется нанести ответный удар.

— Телеги уже готовы? — спросила Палома.

— Будут готовы. — Инспектор мотнул головой в сторону улицы.

С рассвета город сотрясался от шума: спешно сколачивали последние телеги. Топоры и молотки отбивали ритм, словно боевые барабаны, и мой пульс бился в такт, все быстрее и быстрее.

Уже собираясь уходить, Инспектор сказал, как бы между прочим:

— Я сам возглавлю атаку на Петельный каньон, — голос звучал мрачно, но твердо, без признака страха. — Я лучше всех знаю ту местность, — продолжил он. — Мои солдаты отважны, но на входе в каньон они сразу поймут, в какую самоубийственную авантюру ввязались. Без меня они вперед не пойдут.

Даже у Зои не нашлось критических или язвительных слов в его адрес.

— Как надолго вы сможете задержать в каньоне силы Синедриона? — спросила Палома.

— Обрушившиеся мосты, возможно, станут для них неожиданностью. Но они издалека заметят, как мы маршируем к Уиндхему, и приготовятся к противостоянию в каньоне, где достаточно оборонительных сооружений, — рассудил он. — Если повезет, удержим их там день или два. Это время нам дорого обойдется, его должно хватить для освобождения убежища.

Мне хотелось что-то сказать Инспектору на прощанье, но не удалось подобрать слов; его замкнутое лицо и холодность тоже не воодушевляли. Хотя он до сих пор пугал меня, я не могла отрицать, что в его действиях была истиннаясмелость. Остаток дня его слова снова и снова звучали в моих ушах: «Это время нам дорого обойдется». Слишком прямо даже для него. В точности об этом же говорила и Салли: сделка, торговля жизнями. Оставалось гадать, в какой момент наша кровь стала разменной монетой. В какой момент тела наших солдат стали жертвоприношением. Для стервятников.

Первый отряд выехал тем же утром: малочисленная группа устремилась на юго-восток, чтобы снести мосты. Мы с Дудочником пришли их проводить. Они собрались у ворот — сорок солдат, уже в седлах, без формы. Альфы и омеги вперемешку. Они выступали в роли диверсантов, а не бойцов, хотя мосты будут охранять стражники, которых придется устранить. Неделями наши солдаты разбирались в планах мостов, в деталях башен, опор, ферм, пролетов. Знакомились с докладами разведчиков о патрулях, часовых и о движении между двумя подвесными мостами, соединявшими берега широкой реки. Вьючные лошади будущих диверсантов несли необычное снаряжение: не только оружие, но и бочонки лампового масла, ножовки и даже две крошечные лодки, чтобы подобраться к постам на самой реке. Для быстрой транспортировки эти лодочки сделали настолько легкими насколько возможно. Пригодились знания и умения островитянки Паломы. Она присоветовала конструкцию, которую я никогда раньше не видела: деревянные каркасы, обтянутые звериными шкурами. Стремясь принести пользу, Палома сама выполнила большую часть работы. Зои с любопытством наблюдала, как каркасы приобретают нужную форму.

— Уверена, что эти крошки выдержат вес? — полюбопытствовала я, когда Палома осматривала во дворе готовые лодки. — Кроме людей нужно перевести еще бочки с маслом, а река быстрая.

Вдруг вспомнился поток, который я выпустила на волю в Ковчеге. Подземное укрытие пережило взрыв и четыре столетия, но не устояло перед мощью воды.

Палома постучала кулаком по корпусу, тугому и твердому, словно дубовый бочонок.

— Мы с сестрами в детстве рыбачили на таких каждый день, — ответила она. — Правда, в заливе Черноводного, а не в открытом море, но там все равно сложнее плавать, чем в любой реке.

Она задержала руку на корпусе, словно прикасаясь к своему миру, оставшемуся далеко-далеко.

Лодки навьючили на лошадей кверху днищами, из-за чего те стали похожи на черепах с бледными панцирями.

Мы с Дудочником смотрели вслед солдатам. Я закрыла глаза и напряглась, чтобы уловить отблеск их будущего, но увидела лишь огонь. Непонятно, привиделось ли мне победоносное пламя сгорающего моста или обычный морок моего разума: бесконечный огонь.

Пока город гудел от приготовлений, Эльза нашла себе новое занятие. Сидя в гостиной с отрезом ткани на коленях, она шила флаг.

Символ омег мелькал повсюду: в зеркалах и на лицах окружающих. Но лишь дважды мне довелось увидеть флаг омег. Войско Дудочника водрузило один над кратером перед атакой на остров. А когда мы освободили Нью-Хобарт, Джун подняла такой флаг над восточной башней городской стены. И тот и другой были сделаны на скорую руку: обычные простыни разрисовали смолой или краской. Эльза скроила свой флаг из прочной парусины и аккуратно подрубила края. Потом мелом нанесла символ омег и принялась нашивать по контуру черную ленту.

— Раньше я всегда была чем-то занята, — сказала она, зажимая иглу в уголке рта и отрывая нить пальцами. — А сейчас мне ничего другого не осталось.

Сейчас. В ее устах это слово многое значило. Сейчас, когда дети мертвы. Сейчас, после того как малышей оторвали от меня и утопили во тьме. Сейчас, после того как я вытащила их тела из баков и подготовила для сожжения. Сейчас, когда Ксандер тоже погиб и я отчистила кровь Салли с пола моего дома.

— Это была идея Дудочника, — кивнула Эльза на флаг.

Меня тронуло, что посреди спешных приготовлений он заметил пустые руки Эльзы, ее беспокойное блуждание по кухне.

Я наблюдала за тем, как символ омег обретает форму и завершенность под ее пальцами. Под Уиндхемом и в Шестом убежище армия Синедриона будет биться против нас под своими флагами. Даже на форменных туниках солдат Инспектора до сих пор красовался вышитый символ альф. Что ж, и нам необходим собственный флаг. Пора признать своей отметку, которую мы вынуждены носить на лицах.

— Показать, как сделать его еще лучше? — спросила я у Эльзы.

Взяла мел с подоконника и встала над флагом на колени. Вести линию пришлось медленно, чтобы не кривить, когда парусина морщилась под нажимом.

Закончив, я выпрямилась и отошла назад.

Эльза поджала губы.

— Такое никому не понравится, — заметила она. — Ни нашим ребятам, ни солдатам Инспектора.

— И уж тем более солдатам Воительницы, — ответила я, встряхивая флаг и расправляя, чтобы оглядеть свою работу. — Но это именно то, ради чего мы сражаемся, верно? — Я указала на окно. Весь день мимо него маршировали отряды, альфы и омеги дружно готовились к атаке. — Мы говорим не о каком-то перемирии или даже союзе. А о том, что при всех различиях мы одинаковые, что альфы и омеги едины.

Эльза снова посмотрела на флаг: угловатая буква «А» накладывалась на округлую «Ω».

— Подкинула ты мне работенки, ничего не скажешь. Тут шитья еще часа на два, не меньше, — сказала она.

Но когда я вернула ей флаг, Эльза с улыбкой взялась за иглу. Она укладывала стежки в такт чеканным шагам за окном.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ * 

Дудочник вернулся в приют перед закатом. Большую часть дня он провел с Инспектором, обсуждая финальные планы и проводя последние тренировки с войсками. На его рубашке виднелись следы пота, а брюки посерели от пыли. Долгую ночь сменил столь же долгий день. Даже не верилось, что еще вчера Салли была жива.

— Насколько понимаю, ты отправишься в каньон с Инспектором, — сказала я.

Подтверждение мне не требовалось. Я знала, кажется, с той самой минуты, как предложила отвлекающую атаку, что Дудочник ее возглавит. Если и был шанс, что он примет другое решение, предательство Салли этот шанс перечеркнуло. Дудочник не стал бы сейчас беречься, зная, что его уже уберегли — и какой ценой.

Такой поступок представлялся самым правильным по многим причинам. Дудочник принялся их объяснять: войско омег пойдет только за ним; Инспектору не придется в одиночку отвечать за атаку. Доводы практичные и убедительные, но все мое существо их отвергало из-за приступа паники. Дудочник что-то говорил спокойным голосом, а я улавливала только бессвязные обрывки слов поверх биения пульса. Ладони вспотели, шум моего дыхания эхом отдавался в голове. В мгновенное затишье удалось разобрать, как Дудочник сказал:

— Я должен.

Я услышала это, но не ответила. Меня настиг двойной страх: потеряв Дудочника, я потеряю и Зои. Мысль о невообразимой утрате лишила меня способности рассуждать и даже дышать — мир без Дудочника и Зои не мог существовать.

Я сглотнула комок в горле и судорожно втянула ртом воздух.

— Если дело обернется плохо, — продолжал Дудочник, — защищай Палому. Присмотри за ней. Не верь никому. Найди способ ее сберечь.

Я взглянула в его лицо. Под правым глазом виднелся маленький бело-розовый шрам — последствие засады в Блэквуде. Порез почти зажил.

— Салли перед смертью сказала… — начала я.

Он ждал.

— Салли сказала, что сейчас уже не верит ни в победу, ни даже в завтра, но по-прежнему верит в вас с Зои.

Дудочник опустил глаза, а я продолжила.

— То, что она сотворила с Ксандером, было неправильно. Но ее слова насчет вас… знаешь, я тоже в вас верю.

По его лицу не промелькнула улыбка, но оно немного смягчилось: губы разжались, морщинки у глаз разгладились.

Прежде чем встать, он взял мою руку, накрыл своей — громадной.

— Это еще не конец, — сказал он.

— Думаешь, есть какой-нибудь шанс? — спросила я.

Люди то и дело задавали мне этот вопрос. Теперь я адресовала его Дудочнику.

— Давай, загибай пальцы. Есть шанс сжечь мосты у Уиндхема, сковать в каньоне силы Синедриона, а в это время взять Шестое убежище, освободить людей из баков и вывезти их оттуда. Если надеяться на лучшее.

Я кивнула.

— А про пальцы другой руки забыл?

Он широко улыбнулся. Я осознала, как скучала по его улыбке только сейчас, видя ее наяву.

— Это ты забыла. Рука-то у меня только одна.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ * 

Я расставалась с Эльзой не в первый раз и знала, что прощания ее раздражают. Когда стемнело и нам пришла пора отправляться в путь, она яростно прижала меня к груди, а мигом позже так же стремительно оттолкнула от себя, выпрямив руки. Я накрыла ладонью ее кисть на моем плече и ощутила под кожей хрупкие косточки, выпуклости каждого сустава.

— Вытащи оттуда людей в безопасное место, — велела она. — А после возвращайся домой. Будь осторожна.

Я чуть не рассмеялась. Разве слова «осторожность» и «безопасность» что-то значили в мире, где воскресили подрывную машину? Даже если каким-то чудом нам удастся освободить узников Шестого убежища, бомба не перестанет существовать, а Далекий край будет по-прежнему обречен. «Осторожность» и «безопасность» нынче стали пустыми звуками, одним махом лишившись всякого смысла.

Но среди прочего Эльза произнесла «дом», а это слово сохраняло свое значение. Приют для сирот был развалюхой с копошащимися под крышей крысами, в городе на осадном положении. Но услышав наказ Эльзы вернуться домой, я справилась с подступавшими слезами и даже смогла сложить губы в улыбку.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ * 

Мы выехали в темноте. Не дождавшись рассвета, мы выигрывали всего лишь несколько часов, но на счету была каждая минута. Скоро дозорные Синедриона поскачут в Уиндхем, чтобы предупредить о нашем выдвижении. Следовало подготовиться к тому, что враги расставят людей на укреплениях, что нападут на нас в пути, что нанесут удар по Нью-Хобарту, почти лишенному защиты. Все эти контрмеры означали бы, что Синедрион ждал от нас попытки осадить Уиндхем.

Отряд в тысячу человек целенаправленно двигался по восточной дороге. Солдатам не сообщили конечного пункта, но в разговорчиках, гулявших вдоль колонны, то и дело назывался Уиндхем. Всего лишь через пять дней часть наших бойцов с боем поскачут по каньону, а остальные направятся на север, к Шестому убежищу.

Солдаты держались решительно, некоторые даже веселились. После прибытия продовольственного конвоя они впервые за много недель наелись досыта и теперь с удовольствием предвкушали впереди серьезное дело — им было проще бить самим, чем ждать нового удара Воительницы.

Зак и Палома ехали с нами.

Несколько дней назад по этому поводу состоялся спор. И думать не хотелось о том, чтобы взять Палому в битву, пусть даже под хорошей охраной, или рискнуть Заком на передовой. Но альтернатива была ничуть не лучше: оставить их в Нью-Хобарте, где защитников наперечет. Кто там за ними присмотрит должным образом?

Тогда в приюте Дудочник заявил, глядя на меня:

— Поскольку мы с Инспектором идем в каньон, Зои и Саймон направятся в Шестое убежище и возглавят атаку вместе с тобой. — Он не сказал «защитят тебя», но я точно знала, что именно это и подразумевалось. — А Палому и Зака оставим здесь, в безопасности.

— Я тоже поеду в убежище, — вмешалась Палома.

Мы все к ней обернулись.

Дудочник тут же покачал головой.

— Знаю, ты хочешь быть рядом с Зои, — сказал он. — Но нас ждет битва. И нужно думать о стратегии, а не о чувствах. — Он повернулся ко мне. — Если мы оставляем Палому и Зака здесь, понадобится…

— Хватит рассуждать обо мне так, словно меня тут нет, — снова перебила Палома. — Дело не в нас с Зои. Я не желаю сидеть и ждать в стороне, прятаться в безопасности.

— Тогда ты дура, — пожал плечами Дудочник.

Зои вскинулась и что-то начала говорить, но Палома сама себя отстояла.

— Я не хочу сидеть здесь под охраной до тех пор, пока в конце весны меня не погрузят на корабль, чтобы отправить обратно на родину, — заявила она. — Да, я понятия не имела, что значит быть послом. Никто из нас этого не знал. Если честно, никто из нас на самом деле не верил, что мы отыщем другую страну. Но мы ее отыскали, и теперь я являюсь послом Независимых островов, пусть даже не слишком хорошим. Я отчитываюсь перед Конфедерацией, а не перед вами. И как посол я обязана своими глазами увидеть как можно больше: увидеть битву, увидеть то, что вы найдете в убежище. Чтобы потом свидетельствовать. — Она говорила спокойно, хотя, судя по сжатым кулакам, Паломе стоило усилий сохранять ровный голос. — Я не обманываю себя надеждой, что выручу вас на поле боя. Но я должна там быть. Должна участвовать. — Она помолчала. — Я ведь уже участвую.

Дудочник переглянулся с Зои и медленно кивнул.

— Тогда ты едешь с Касс, Зои и Саймоном, — решил он. — И Зака прихватите. Вместе вас легче защитить. Держитесь подальше от передовой, и я требую, чтобы вас постоянно сопровождали. К охране добавим Виолетту, Криспина и Адама.

— А если мы потерпим поражение в убежище? — уточнила я.

— Тогда Нью-Хобарт тоже падет, — ответила Зои, — и Паломе с Заком там будет небезопасно. Если нас разгромят в убежище и в каньоне, то и город неизбежно возьмут. Вопрос времени.

В спальне меня поджидал Зак. Он уже понял — что-то происходит.

— Приготовься к отъезду, — сообщила я. — Мы какое-то время будем в дороге. Тебе понадобится одеяло. И фляга для воды. — Я швырнула ему маленькую сумку. — Выезжаем на закате.

— Атакуете Уиндхем? — спросил он.

Я не ответила.

— Амбиции Инспектора дорого вам обойдутся, — тихо сказал Зак. — Уиндхем так просто не сдастся. Он способен выдержать длительную осаду. Инспектор ведет вас на смерть. Всех нас ведет на верную смерть.

— Ты у нас дока по части смерти, — понизив голос, сказала я.

Зака со скованными руками повели через двор, где стояли Зои и Палома. Даже у Паломы теперь было оружие.

— Драться можешь? — спросил ее Дудочник накануне.

— Достаточно хорошо, — Палома взглянула на свою искусственную ногу, — если смогу удержаться на ногах. Я лучше обращаюсь с мечом, чем с топором.

Ее слова мне напомнили, что реальный Далекий край не был легендарной страной мира и изобилия.

— Отлично, — заключил Дудочник и повернулся к Зои. — Сходи к оружейникам. Пригляди за тем, чтобы ей выдали оружие по вкусу.

И вот Палома выбрала короткий меч, а на левое бедро подвесила маленький кривой кинжал. У Зои был при себе тесак.

— А мне? — спросил Зак, переводя взгляд с Зои на Палому, а потом на мои меч и кинжал.

— Тебя будут охранять, — ответила я. — И дадут щит.

— Ты собираешься потащить меня в бой без оружия?

Я взглянула ему в лицо и взялась за рукоять кинжала. Челюсть Зака заметно напряглась.

— Без оружия и в кандалах, — пояснила я. — Повторяю, к тебе приставят охрану. Будь за это благодарен. Я не позволю тебе разгуливать вооруженным, тем более рядом с Паломой.

Зак ничего не сказал. Его ноздри раздувались при каждым вдохе. Он с ненавистью посмотрел на меня, затем на Палому. Непонятно было, кого из нас он ненавидел сильнее.

Глава 20

Мы ехали ближе к середине колонны: Зак, Палома и я. Зои держалась неподалеку от Паломы, а Саймон, Криспин, Виолетта и Адам располагались по бокам.

На привал остановились до заката. Люди старались соблюдать тишину, но все равно лагерь гудел: по периметру ходили караульные, полуночники беседовали у костров и без малого тысяча солдат храпели и посапывали, забывшись усталым сном без сновидений.

Как ни удивительно, Инспектор лично присматривал за подъемом флага в центре лагеря. Эльзино рукоделье подняли на шесте, прикрепленном к тележной перекладине. Жаркий ветер трепал полотнище, и скрещенные символы альф и омег танцевали в воздухе.

— Мне было любопытно, примешь ли ты такой флаг, — сказала я, едва Инспектор вернулся к своей палатке.

— Это хорошая идея. — Он согнулся, чтобы войти через откидывающийся клапан. — Наглядное заявление. Необходимо, чтобы войско стало единым целым, чтобы солдаты поверили, что сражаются за общее дело.

— А ты сам? — спросила я.

— О чем ты?

— Ты сам веришь в наше общее дело? — уточнила я, кивая в сторону флага над потоком красных и синих туник. — Или для тебя это только удобный прием, чтобы вдохновить и сплотить солдат?

— Мы уже об этом говорили, — сказал он. — Знаю, ты подозревала меня, когда среди нас появился предатель. И ошиблась. Ты неправа и сейчас, подозревая меня в двуличии.

— Сейчас я знаю, что ты не предатель, — начала я, — и знаю, что ты снова идешь с нами в бой, как под Нью-Хобартом. Но я все еще не знаю, ради чего ты сражаешься. Во что ты на самом деле веришь?

Он заговорил, не оборачиваясь и глядя строго вперед.

— Я верю в то, что нужно остановить машины.

— А если остановим? Тогда что?

— Тогда станет нужна стабильность. Твердая рука, чтобы направлять людей в новую эру. Придет пора всесторонне оценить ситуацию с Далеким краем и принять решение, куда нам следует идти.

— Стабильность, — повторила я. — А как насчет перемен?

— Чего еще ты хочешь? — спросил он. — Разве тебе недостаточно уже произошедшей перемены? Я пожертвовал своим местом в Синедрионе. Дал вам армию. Покорил этот край. Даже поднял этот чертов флаг. И пойду штурмовать Петельный каньон, когда мы доберемся до Уиндхема.

— А если ты выживешь в каньоне? Что дальше? Как ты представляешь себе будущее?

— Синедрион падет.

— И ты займешь его место?

Инспектор не ответил.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ * 

Атаки на нашу колонну начались на рассвете второго дня. Мы двигались всю ночь, и вдруг я почувствовала тяжесть, переворачивающую внутренности, словно тошнота. Знакомое ощущение.

— Лучники, — сказала я Зои, подъехав ближе.

Инспектор прискакал, чтобы посоветоваться со мной.

— Скорее всего, это Вороний перевал, — пояснил он. — В нескольких милях к востоку. Подходящее место для засады. Если они успели стянуть войска из ближайших гарнизонов, то именно там и будут нас поджидать.

Я мотнула головой в сторону севера.

— Стрелы прилетят оттуда.

Он ответил кивком, сохраняя непостижимое для меня спокойствие.

— Я уже отправил отряд. Пусть обойдут засаду с флангов. И я приказал солдатам держать щиты наготове, когда подъедем к перевалу.

В расселине, где дорогу зажимали с боков каменные стены, в нас полетели стрелы. Первые два залпа обрушились сверху, и оба мы встретили, взметнув к небу щиты. Я видела, как стрела пробила деревянный щит Криспина, пройдя рядом с предплечьем, наконечник почти коснулся его лица. Криспин выдохнул, потом протяжно вдохнул, словно пробуя воздух на вкус, словно не веря, что по-прежнему жив. Когда он попытался выдернуть стрелу, щит раскололся пополам. Криспин неуверенно подвигал «щитовой» рукой — похоже, сила удара вывихнула ее, если не сломала.

Когда вражеские стрелки убедились, что мы держим щиты наготове, они ударили понизу, и несколько лошадей заржали от боли. Прямо передо мной стрела угодила в конский бок. Конь продолжал движение, но его передние ноги подломились, и он ткнулся мордой в землю. Всадник перекувырнулся через опущенную голову. Одна за другой лошади становились на дыбы и бросались в стороны, солдаты орали и матерились. Я крепче охватила ногами бока своего скакуна, но единственное, что не давало ему сорваться прочь — толпившиеся со всех сторон всадники.

Палома, сосредоточенно хмурясь, держалась в строю и высоко поднимала свой щит.

Зак выглядел бледным и ежился, но щит не опускал.

Я перехватила его взгляд на агонизирующую лошадь со стрелой, торчащей из бока.

— До конца недели ты увидишь много чего похуже, — сказала я.

Он не ответил.

С севера на нас устремилась небольшая группа человек в сорок. Наши ринулись наперехват, среди них я заметила высокую фигуру Дудочника. Он убрал щит и выхватил меч — одной рукой и то и то не удержишь, — и с каждым новым залпом стрел мое тело словно скручивало в узел.

Атакующие были в меньшинстве, но схватка вышла страшной: вражеские лучники, продолжая стрелять, попадали в своих же солдат. Всякий раз после очередного залпа я боялась взглянуть с сторону авангардного боя. Боялась, что не увижу широкую спину Дудочника. Но раз за разом видела его: то низко склонившимся к шее коня, то замахивающимся мечом.

Инспектор сражался рядом с Дудочником. В гуще сражения эти двое напоминали ступицу колеса — вокруг них кружилось смертоубийство, вокруг них солдаты и лошади падали, словно комья грязи с обода.

Звуки летящих стрел сменились воплями со стороны северных холмов: отряд, загодя отправленный Инспектором, напал на лучников сзади. И вдруг стычка разом закончилась: ни стрел, ни криков. Бойцы авангарда заняли место во главе колонны; раненых подобрали, погрузили на телеги, и мы снова тронулись в путь.

— Еще атаки будут? — спросила Палома у Зои.

Та покривилась, вытаскивая из руки щепку от разбитого щита.

— Скорее всего, нас будут цеплять всю дорогу, — ответила она, бросив щепку и даже не взглянув на сочащуюся кровью ранку.

— Неужели нам навстречу вышлют армию?

Ответил на этот раз Зак:

— Попытка задержать вас прямо здесь может дорого обойтись. Слишком рискованно выводить армию на равнину, где нет подготовленных позиций, оставляя Уиндхем без защитников. Уверен, сейчас войска сосредотачиваются под Уиндхемом, город готовится к осаде.

Я промолчала. Зак наравне с солдатами до сих пор не знал, что атака на Уиндхем была лишь отвлекающим маневром.

— Ты хоть представляешь, что затеяла? — Зак понизил голос, обращаясь только ко мне. — Вы не сможете взять Уиндхем, даже если нападете со стороны Петельного каньона. У вас слишком мало войск. Без подкреплений, без подвоза припасов вы обречены на разгром. Инспектор должен был знать об этом, — прошипел он. — Этот твой крестовый поход нас всех погубит. А я пришел к тебе, чтобы мы вдвоем уцелели.

Я махнула рукой туда, где на узкой дороге среди утыканных стрелами лошадиных туш лежали мертвые бойцы, и предложила:

— Так отправляйся назад. Давай, уходи. Ступай к своим людям. Попробуй поладить с Воительницей. Интересно, как пойдут твои дела.

Зак отвернулся от меня, вцепился скованными руками в щит, и мы двинулись дальше в молчании.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ * 

На заре следующего дня я смотрела на восток, щурясь от восходящего солнца, и пыталась вызвать внутри ощущение пространства, лежащего между нами и Уиндхемом.

— Теперь Синедрион нас ждет, — сказал вставший рядом Дудочник. — Не только местные гарнизоны, чьи дозорные быстро разведали, что мы выступили в поход. Гонцы уже добрались до Уиндхема. Город приготовят к осаде и вышлют отряды нам навстречу, чтобы попытаться разбить на подходе. Или ослабить.

Он оказался прав. Следующая атака грянула после полудня. Я почувствовала приближение неприятеля, словно затягивающуюся вокруг нас петлю, и успела предупредить до того, как солдаты Синедриона напали с юга. Схватка выдалась стремительной и смертоносной: мы превосходили врагов числом, и из полусотни атаковавших альф по меньшей мере сорок остались лежать на земле.

Странно было находиться поодаль за спинами защитников, пока в нескольких сотнях метров кипела битва. Когда мы снова тронулись в путь, лошади с опаской переступали через мертвые тела. Земля впитывала кровь погибших, не разбирая на альф и омег, на правых и виноватых.

Третья атака в полудне езды до Уиндхема застала нас врасплох. Ночью мне приснилась рассыпающаяся гора. Короткий эпизод из привычного видения отдаленного будущего, в котором взрыв сотрясает скалы и тела, разрушая наш мир. Но уже днем, когда дорога привела нас под серый сланцевый холм, раздался звук, точно каменный великан скрежетал зубами.

Я взглянула на откос наверху; он двигался, слоистая порода струилась, словно вода. Громадный валун вдруг сорвался с вершины и понесся вниз, увлекая за собой вереницу камней меньшего размера. Половина склона рушилась на дорогу, целя в середину нашей колонны.

Приказа бежать не было — каждая лошадь и каждый человек поспешили убраться с пути оползня, не дожидаясь особых команд. Мы скакали, чуя смерть за спиной. В уши хлынула какофония звуков: грохот катящейся щебенки, басовитый рев крупных булыжников, дробный стук копыт по каменной дороге.

Я настолько вытянулась вперед, что лицом уткнулась в шею лошади; когда осмелилась глянуть в сторону, увидела Зака в той же позе. С другой стороны, возле Паломы, рушащийся склон подобрался уже так близко, что я смогла различить в серой массе отдельные камни. Впереди лошадь споткнулась, следующая за ней не успела вовремя повернуть. Обе лошади вместе со всадниками рухнули. Моя резко вильнула вбок, придавив мою ногу к ноге Зака. Я почуяла его возбужденное дыхание, услышала бряцанье кандалов. Я обернулась: Палома и Зои объехали упавших лошадей и скакали за нами с Заком.

Еще дальше одна из телег все больше отставала, запряженные в нее обезумевшие лошади бились в постромках. Возница размахивал кнутом и вопил, но камни грохотали слишком близко и перекрывали его вопли.

Впереди маячил склон, поросший лесом. Лишь сотня метров отделяла от безопасного места, но оползень настигал. Я рискнула еще раз обернуться. Нет, никто позади нас не успеет ускакать, неуклюжая телега обречена.

Зои, державшая рядом с Паломой, вдруг подалась вправо. Ей пришлось бороться со своей лошадью, чтобы замедлиться и дождаться телеги. На миг я подумала, что она собирается схватить возницу и перетянуть к себе в седло. Вместо этого Зои мощным взмахом меча перерубила постромки. Телега продолжила катиться, подпрыгнув несколько раз; упряжные лошади в панике ринулись вперед, а за ними — Зои. Затем телега остановилась. Возница издал душераздирающий вопль.

Камни защелкали по дороге. Я едва разминулась с валуном, осколки щебенки посекли мне ноги. Моя лошадь неслась во весь опор.

Я была рада, что не увидела гибели людей. К тому времени, когда я сумела обуздать лошадь и обернулась, оползень уже накрыл и телегу с возницей, и других отставших. Миг — мчащийся отряд, следующий миг — усеянная камнями равнина.

Мы с Заком и Паломой опередили оползень шагов на двадцать. Зои вырвалась чудом. Перед ней толпились перепуганные лошади и всадники с таким же ужасом в глазах. За ней — ничего, кроме камней.

Я ожидала криков раненых или заваленных, но наступила страшная тишина. Не меньше тридцати человек с лошадьми остались погребены под грудой щебня, скрывшей даже громадную телегу.

Несколько солдат, оказавшихся рядом с краем завала, упали на колени и принялись отбрасывать камни. Я развернула свою упирающуюся лошадь, чтобы к ним присоединиться; она затанцевала на месте, ни в какую не желая возвращаться назад.

А потом прилетели стрелы: одна ударилась о валун рядом со мной; спасателя у завала ранило в спину и швырнуло на груду камней, словно еще один обломок разрушенного склона.

— Вперед! — раздался голос Инспектора. Он скакал вдоль рассыпавшейся колонны бок о бок с Дудочником. — Вперед! — орал Инспектор, перекрывая шум летевших стрел. Его голос подгонял, словно кнутом. — Быстрей!

Я огляделась в поисках Дудочника, надеясь, что он отзовет приказ, лишающий заваленных последнего шанса выжить. Но Дудочник повел отряд к зарослям, откуда летели стрелы. Колонна спешно восстанавливалась. Арьергарду пришлось по широкой дуге обогнуть забитую камнями дорогу. Вырвавшихся лошадей поймали; всадники сомкнули ряды.

Зои присоединилась к нам.

— Щит подними! — заорала она мне.

— А возницу не могла спасти? — спросил у нее Зак.

Он еще задыхался и каждые несколько секунд оглядывался на груду камней на дороге. В его интонации я расслышала свою; такой же вопрос я наверняка задала бы еще год назад.

— Никаких шансов, — ответила Зои, понукая коня. — А лошади нам нужны позарез.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ * 

На последнем привале поблизости от Уиндхема все были подавлены. К нападениям по пути к городу мы готовились, но беспомощность перед всесокрушающим оползнем во многих пробудила безрассудный гнетущий страх.

За периметром лагеря в темноте передвигались патрули Синедриона. Их присутствие выдавали вспышки факелов на равнине, стук копыт в отдалении. Они наблюдали и ждали. Ждали, когда мы сами зайдем в окружение каменных стен, чтобы атаковать нас с подготовленных позиций.

К нашей палатке пришел Инспектор. Я сидела снаружи, поскольку не хотела очутиться в тисках крошечного кокона вместе с Заком.

В нескольких милях к северу вдоль горного кряжа извивалась огненная змея из факелов.

— Вот и подкрепления, — произнес Инспектор, указывая пальцем. — Направляются в Петельный каньон. По меньшей мере полк. По донесениям моих лучших разведчиков, войска Синедриона подтягиваются туда не первый день, из каждого гарнизона в пределах пятидесяти миль.

— Включая Шестое убежище? — спросила я.

Он кивнул.

— Как минимум две сотни солдат пришли оттуда еще вчера.

Я не знала, что чувствовать. Конечно, надежду — из-за тысяч людей, запертых в баках Шестого убежища. И из-за тех солдат, которые спустя несколько часов последуют за мной, штурмовать убежище, гарнизон которого сократился. Но эти всадники с факелами, за которыми мы наблюдаем, соберутся в узком месте каньона, чтобы встретить Дудочника и Инспектора с их отрядом.

Вернувшись в палатку, я поняла, что уснуть не смогу. Я таращилась на грязный холщовый потолок, прислушиваясь к звукам лагеря. Зак лежал в полушаге от меня с закрытыми глазами, но дыхание выдавало, что и он бодрствует.

Палома с Зои тоже махнули рукой на сон. Палома лежала, опустив голову на колени Зои, они о чем-то тихо беседовали. Зои рассеянно поглаживала плечо Паломы тыльной стороной ладони. Мне вдруг вспомнился Кип, его длинные пальцы, идеально круглый шрам на внутренней стороне запястья, там, где трубка входила под кожу. Но сейчас было не время жалеть себя. Вместо этого я стала рассматривать свои руки: вот что у меня осталось. Только эти руки.

Дудочник напугал меня, тронув за плечо. Он дотянулся до меня через порог.

— Пойдем, поглядишь на это, — предложил он, распрямляясь.

Вдалеке на юго-востоке всполохи пожара потеснили тьму. Там клубился дым, белый на фоне ночи. Два столба дыма сливались в высоте.

— Мосты горят, — догадалась я.

Раньше я вздрагивала от огня, с криками просыпалась, если снилось пламя. Но сейчас по моему лицу расплывалась улыбка — и по лицу Дудочника тоже.

— Пора, — сказал он.

— Пора для чего? — подал голос Зак и высунулся из палатки.

Дудочник его проигнорировал. Мне было труднее — я чувствовала на себе взгляд Зака, поворачиваясь к Дудочнику.

— Мы выступаем, — добавил тот тихо, чтобы Зак не расслышал. — Ваши отряды смогут ускользнуть, как только мы начнем атаку.

Я шагнула к нему.

— У Эльзы, — напомнила я, — ты сказал, что не хочешь быть вождем Сопротивления в самом конце. — Дудочник печально улыбнулся. — После всех видений грядущий конец меня, в общем-то, не пугает. Но я надеялась, что мы с тобой встретим его вместе.

— А мы уже встречали, — отозвался Дудочник. — И не однажды. Остров. Нью-Хобарт. Ковчег. Мы много раз стояли плечом к плечу и видели приближающийся конец, и все-таки как-то выбирались. И жизнь продолжалась.

— А в этот раз? — спросила я.

— Ты же у нас провидица.

— Ты знаешь, что я вижу в последнее время.

Вспомнился бесконечный огонь, терзавший Ксандера.

— Я знаю, что в видениях ты часто видишь огонь, — сказал Дудочник. — Но ведь не все же время. Во всяком случае, не теперь. Оглянись-ка.

Он показал на ряды палаток, на изможденные лица в отсветах костров. У ближайшего костра раненый солдат перевязывал ногу. Три женщины натачивали свое оружие — сталь визгливо скрежетала о сталь. В этой сцене не было красоты. Но все эти люди, альфы и омеги, собрались вместе, чтобы сражаться против Синедриона.

На стенку палатки свет лампы отбрасывал силуэты Зои и Паломы: голова Зои склонилась к Паломе, пока они разговаривали.

— Еще остались вещи, за которые стоит бороться, — добавил Дудочник. — Помимо огня и пепла в мире еще много всего.

Глава 21

Инспектор уже сидел в седле. Он выглядел невозмутимым, но его лошадь беспокойно переступала с ноги на ногу, мотая хвостом и тараща глаза.

Лунный свет придавал лицам серый оттенок. Стоявший рядом со мной пеший солдат опустил голову и что-то бормотал себе под нос — молитву или заговор. Слов не было слышно, только губы шевелились, и мне вдруг вспомнился Ксандер с его привычкой нашептывать самому себе. Вот что сотворил Петельный каньон: каждого из нас он сделал провидцем. Стоило лишь взглянуть на сужающиеся каменные стены впереди, уводящие прямо к укреплениям Синедриона, — и становилось ясно, какие плоды принесет нынешняя ночь.

— Видела что-нибудь? — спросил Инспектор. — Что-то полезное?

Я покачала головой. Мне привиделись кровь, мечи, стрелы и стены каньона, которые превратились в две челюсти, перемалывающие нашу армию. Ничего, что Инспектор не знал бы раньше, ничего, что могло бы нам пригодиться.

— Тогда ответь мне на конкретный вопрос, — потребовал он, указывая на восток, в сторону Уиндхема. — Воительница сейчас там, в городе?

— Да.

Мне не пришлось брать паузу, чтобы пытаться прощупать город за Петельным каньоном. Воительница поджидала нас внутри — я ее чувствовала.

Много лет назад, еще до нашего разделения, Зак нашел ручных жуков, которых я собирала и держала в кувшине, и приколол одного к подоконнику. Эксперимент, сказал он, когда я застала его наблюдающим за жуком — тот все кружил и кружил вокруг иглы. Теперь я ощущала, как Воительница следит за нами с тем же отстраненным любопытством, с которым Зак смотрел на пронзенного жука. Она все это затеяла, а мы всего лишь корчились на острие.

— Хорошо, — ответил Инспектор.

Он повернул лошадь, и я не успела увидеть, отразилось ли на его лице странное веселье, прозвучавшее в голосе.

Дальше все происходило быстро и неотвратимо: войска построились, Дудочник занял свое место возле Инспектора. Времени для слов — прощаний или речей — не осталось. Инспектор махнул рукой, и колонна пришла в движение.

Дудочник и Инспектор повели отряд в ночь. Чтобы атакующих казалось больше, чем на самом деле, верховые и пешие солдаты держали увеличенную дистанцию. По бокам от Инспектора и Дудочника ехали факелоносцы. Колеблющийся свет факелов бросал искаженные тени на стены каньона: перекошенные головы лошадей, кривые мечи...

Да, наш поход выглядел безумным: бестолковая, обреченная атака, изначально безнадежная попытка захватить Синедрион. Мы создали убедительную иллюзию. Но в клинках, поджидавших наших бойцов в узкой части каньона, не было ничего иллюзорного.

Только когда колонна далеко продвинулась между скалистых стен и до Уиндхема осталась, примерно, миля, сзади отделился второй отряд. Четыре сотни солдат продолжили углубляться в каньон, чтобы противостоять объединенной армии Воительницы. А пять сотен направились к северу, где располагалось Шестое убежище. Мы с Заком скакали в авангарде в окружении Зои, Паломы, Саймона, Криспина и Адама. От факелов пришлось отказаться, доверившись лошадям и серпику луны.

В пути нас нагнали звуки развернувшейся позади битвы. Скалы и расстояние многое заглушали, а кое-что искажали. Стрелы в полете издавали мурлыканье вместо обычного резкого свиста. Лязг мечей и крики сливались в шум леса на ветру. Этот обман меня разозлил: казалось насмешкой, что звуки ужаса и смерти звучали настолько мягко и безобидно.

— Куда ты ведешь нас? — настойчиво шептал мне в ухо Зак; он принялся надоедать, едва мы уехали из каньона.

Потеряв терпенье, он сдвинул оковы на запястье и вцепился в мою руку.

Саймон, скакавший рядом, мгновенно обнажил меч, но я уже отбила руку Зака и повернулась к нему лицом.

— Хочешь пойти с ними? — сохраняя ровный тон, я мотнула головой назад, в сторону каньона. — Хочешь испытать судьбу, штурмуя укрепления Уиндхема?

Он молчал.

— Думаю, что нет, — заключила я, пришпоривая лошадь, чтобы оторваться. — Поэтому заткнись.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ * 

Мы добрались до Шестого убежища за три часа — на равнине еще царила ночь. Планируя атаку, я рассматривала убежище на картах, но когда мы перевалили через хребет и увидели его воочию, у меня захватило дух от масштабов комплекса, раскинувшегося на холме за высокой оградой.

Несколько месяцев назад мы с Дудочником и Зои наткнулись на Девятое убежище. Его окружали поля, на которых трудились омеги, еще не попавшие в баки. Здесь же, в Шестом, притворство было отброшено: никаких полей, никаких посевов. Только длинные здания без окон, веером расходящиеся от центральной постройки, из которой шел дым — белый на черном небе.

— Что это там дымит? — спросила Палома.

Зак ответил вместо меня.

— Жгут горючее, чтобы питать резервуары. — В последний час он вел себя очень тихо, с тех пор как понял, куда мы держим путь. — Вы не представляете, сколько во все это вложено. Мы не пожалели ни трудов, ни ресурсов, лишь бы держать омег в безопасности. Если вы сейчас броситесь туда и нарушите работу системы, то убьете их всех. И даже если сумеете вытащить их живыми, неизвестно, в каком они будут состоянии.

Я видела, что баки сделали с Кипом — отняли у него воспоминания. А Кип был альфой. Омеги более подвержены болезням, на них пребывание в баках могло сказаться гораздо тяжелее. Но я твердо знала: все, что угодно, лучше баков, лучше их бесконечной удушливой почти-смерти. Салли однажды заявила: «Смерть — далеко не худшее, что может со мной случиться». Странно было сейчас искать утешения у Салли, у мертвой предательницы. Но я все равно прокручивала в голове ее слова.

Саймон и Зои шепотом отдавали приказы солдатам. В Шестом убежище были только одни ворота, мы сгрудились в полумиле от них, на склоне холма. Лучники подобрались чуть ближе, скрываясь за кустами. Из телег, спрятанных за хребтом, принесли лестницы.

Я настолько увлеклась страхом за Дудочника и отряд, оставшийся в каньоне, что забыла испугаться за нас. По меньшей мере четыре сотни солдат поджидали нас в этом убежище. Нас было на сотню больше — но треть составляли омеги, многим из которых мутации мешали сражаться. И на солдат Синедриона работали два преимущества: стены и холм.

До меня донесся острый лисий запах мочи. На брюках молодого пехотинца слева от меня расплывалось влажное пятно. Если он и заметил приключившийся конфуз, то не подал вида. Губы юноши были сжаты так сильно, что побелели. Пряжки по бокам его туники позвякивали, все тело тряслось. Он принадлежал к людям Инспектора, скорее всего, поступил на службу в прошлом или позапрошлом году. А когда поступал, вряд ли ожидал задания более сложного, чем унять потасовку в таверне или устроить взбучку омегам, хитрящим с мытарем. Он точно не ждал ночного построения и броска навстречу сотням отлично вооруженных солдат. Не ждал неизбежной крови.

Мне хотелось заверить его, что все будет хорошо. Но во рту не осталось слюны для речей, да и обстоятельства не подходили для вранья. У меня тоже тряслись руки, влажные ладони пачкали рукоять меча, сухие губы прилипли к деснам.

Мое тело стало гнездилищем страха; всем существом я стремилась убежать и с трудом верила, что по-прежнему нахожусь здесь — с ногами в стременах, плечом к плечу с Криспином и Заком.

Саймон и Зои вместе выехали вперед и остановились перед строем, глядя на солдат, которые уставились на них в ответ. Заговорила именно Зои — громким голосом, разносящимся в ночи.

— До того как мы уехали от Петельного каньона сегодня ночью, вы не знали, что от вас потребуется. Нет, мы не штурмуем крепость Уиндхема, чтобы свергнуть Синедрион. Но именно здесь мы сможем нанести ему сильнейший удар. Давайте освободим тех, кто заточен в Шестом убежище, и увезем их в безопасное место. Ради нашего успеха наши соратники в Петельном каньоне прямо сейчас сражаются и умирают, чтобы отвлечь на себя войско Синедриона. Мы обязаны оправдать их жертву своей победой. На поле боя каждого поджидают моменты, которые вгонят в дрожь и вызовут отвращение. Но когда мы победим и откроем эти ворота, в убежище вы найдете настоящий ужас. Кое-кто из вас видел, как и я, утонувших детей в Нью-Хобарте. Все вы слышали сплетни о баках. Скоро вы получите доказательства их существования и всей душой пожелаете, чтобы проклятых баков никогда нигде больше не было. Вот против чего мы поднимаем оружие: против мира, где возможен подобный кошмар. Против мира, который разделил нас и заточил, и оставил маленьких утопленников плавать в стеклянных баках.

За стенами убежища двигались огни, голоса звали и отвечали, кто-то выкрикивал приказы. Заморосил мелкий теплый дождик; я подставила ему лицо, гадая, почувствую ли такое снова. Я посмотрела направо и увидела Палому, не сводившую глаз с Зои. На ресницах Паломы поблескивали капельки.

Зои возвысила голос.

— Я благодарю тех из вас, кто, как и я, является альфой и сражается сегодня, чтобы освободить омег. И точно так же благодарю солдат-омег, верных традициям Сопротивления.

Я огляделась; лица альф были сумрачными, но только Зак злобно кривился.

— Каждый из нас делает то, что правильно и необходимо, — продолжала Зои, — ради всеобщего спасения. Никому из нас, ни альфам, ни омегам, не быть в безопасности, пока строятся баки. Бесчеловечным планам Синедриона пора положить конец, как и готовности разрушать.

Взрыв вспыхнул в моем сознании. Я крепко зажмурилась и попыталась держаться прямо, но, видимо, дернулась или напряглась — моя лошадь рванулась в сторону и врезалась в соседку, под Заком. На миг нас с братом придавило друг к другу, моя нога прижалась к его, и я ощутила дрожь его тела — наш разделенный страх.

Понадобилось лишь несколько секунд, чтобы вернуть контроль над лошадью.

Зои обернулась и взглянула на громаду убежища за спиной. Факелы плыли к воротам; сквозь дождь неслись крики.

Она снова заговорила — громко и отчетливо.

— Мне часто хотелось родиться в иные времена, в ином мире. Но теперь я понимаю, что иной мир — это тот, что мы строим здесь и сейчас своими собственными руками. Если вам недостает надежды или мужества, никакие разговоры их вамне дадут. — Осекшись, Зои поискала взглядом среди солдат светлую голову Паломы. — В этом мире есть надежда. Вопреки Синедриону надежда есть. Но ее нам не подарили и не подарят. Истинную надежду мы должны сотворить сами. Истинное мужество мы должны найти в самих себе. — Она подняла подбородок и вскинула меч. — Так найдите его прямо сейчас.

Глава 22

Саймон двинулся вперед, чтобы возглавить атаку. Зои присоединилась к нам с Паломой. Я оказалась между Заком и Паломой. Нашу троицу окружал маленький отряд личной охраны: Зои, Криспин, Виолетта и Адам. И с ними — Эш, юный боец-альфа, который принес в приют известие о смерти Таши и с того дня взял на себя ее обязанности.

Зак скрывал страх лучше меня. Плотно сжав губы, он неотрывно смотрел на ворота Шестого убежища. Его дыхание было ровным, но более шумным, чем обычно, словно каждый вдох давался с усилием.

Я огляделась. Все сжимали оружие; безоружный Зак вцепился в свой щит.

Враги устроили встречную атаку. Как ни странно, меня это обнадежило. Если бы гарнизон верил в надежность своих укреплений или в помощь из Уиндхема, то постарался бы потянуть время, отбиваясь из-за стен. Нет, защитники убежища знали, что отрезаны от Уиндхема и помощи не дождутся, а их укрепления строились не для того, чтобы отражать нападения извне.

Из ворот вырвались три отряда: один ринулся прямо на нас, два других развернулись, пытаясь обойти с флангов.

Наши лучники выстрелили первыми, круша переднюю линию атакующих. Эти смерти словно ударили мне под дых — я почувствовала каждую из них: тело дергалось, рот заполнился вкусом чужой крови. Затем вражеские стрелы подхватили убийственную песню. В неверном свете луны мы увидели их не раньше, чем услышали, и слепо съежились под щитами. Лошадь Виолетты получила рану в шею и рухнула наземь, выкидывая всадницу из седла. Та удачно прыгнула вбок, но потом я потеряла ее из вида среди хаоса мятущихся в ночи лошадей. Дождь усилился, барабанящие по моему поднятому щиту капли почти перекрывали звуки битвы вокруг.

Опустив между залпами щит, я увидела нашу переднюю линию, подсвеченную факелами войск Синедриона. Саймон вел людей в бой. Встретив вражеских всадников, он стремительно замахал своими мечами и топором с устрашающей свирепостью. Я разглядела, как он ударил одного противника обухом топора — прямым ударом, размозжившим скулу и глазницу. Кровь брызнула фонтаном. Меня ужаснуло разрушение лица: будто красивый рельеф вдруг обратился смесью топей и ям с провалом по центру.

Меня окружала сумятица смертоубийства. Луна скрылась за облаками, и я едва различала тускло всверкивающие клинки, полосующие ночь, да копошащуюся массу тел. Я вскинула свои меч и щит, но битва пока что не добралась до нашего тесного кружка. Случайная стрела, ударив по краю щита Паломы, почти выбила ее из седла. Палома ухитрилась удержаться на лошади и неловко села обратно, но уронила щит, когда цеплялась за сбрую.

Битва рассыпалась на мелкие противоборства. Как бывало в моих видениях, время вдруг утратило плавность. Некоторые моменты тянулись вечность: брызги крови, окропившие лицо Паломы, капля за каплей опускались на ее белую кожу. А в другие моменты время неслось так быстро, что клинки и фигуры казались смазанными пятнами.

Взгляд выхватил Виолетту среди водоворота лошадиных ног и грязи. Зои отдала Паломе свой щит и теперь отбивалась от напиравшего всадника тесаком, который держала двумя руками. Я порой гадала, стала ли Зои мягче от близости с Паломой, а сейчас увидела в ней беспощадную злость, зверски исказившую лицо, пока Зои рубила и атаковала пытавшегося объехать ее мужчину. В это время вражеский пехотинец сумел проскочить сзади лошади Зои и внезапно оказался в паре метров от Паломы.

Удар, нанесенный снизу, пришелся ей по ноге. Пехотинец рот разинул от удивления — отдернув меч, он ожидал увидеть кровь из раны, но Палома только моргнула. Она быстро справилась со вставшей на дыбы лошадью и ринулась на нападавшего. С мечом она тоже справилась: точный укол, рывок в сторону, и на шее солдата открылся широкий второй рот. Убитый повалился под копыта.

С другой стороны от меня, сбоку от Зака, размахивал топором Криспин, но рука у него была короче, чем у противника, и он получил удар в грудь. Хоть плашмя, а не лезвием, но Криспина сбило наземь.

Все больше всадников падали, все больше лошадей валились на землю, а я чувствовала себя все более беззащитной в седле — как бельмо на глазу. Битва уходила вниз, в грязь.

На холме к стенам уже подбирались наши солдаты с лестницами и абордажными крючьями; всякий раз, когда я бросала взгляд на ворота, их прибавлялось — словно по стене всползал плющ. Саймон, по-прежнему в седле, направлял атаку хриплыми приказами и все так же отмахивался от набегавших врагов.

Но я не могла тратить время на разглядывание ворот. Палома и Зак прижались ко мне по бокам. Зои не уступала противникам, но натиск был силен — ураган мечей. Спешенные Криспин и Виолетта дрались в толпе впереди, а юный Эш на лошади сражался сзади. Адам прикрывал Зака, обмениваясь ударами с противницей, которая орудовала двуручным палашом, в его коротких судорожных вдохах я слышала панику. Кольцо вокруг нас сжималось. Адам нырнул под очередной удар, взмах палаша рассек ночной воздух. Сталь прошла в паре ладоней от меня и Зака, и мы одновременно пригнулись. Странно было двигаться с ним в унисон и желать одного и того же: остаться в живых.

Враг не должен был подобраться так близко. Планировалось, что наша маленькая группа будет держаться подальше от передовой, чтобы уберечь нас с Заком и Палому, пока ворота не захватят. Но солдаты гарнизона, не полагаясь на свои укрепления, выехали навстречу и развязали битву в поле. Смелый шаг мог привести их к разгрому, но и нам дорого обошелся. Теперь никакой передовой не осталось — лишь разрозненные группы, ощетинившиеся клинками вокруг ворот. Сомнительно, чтобы кого-то из нас троих враги могли узнать в хаосе и мраке — они нападали на всех подряд, и окружавшие нас защитники слабели. Снова стрела прилетела в Палому, наверное, бледность делала ее легкой мишенью в темноте. Стрела вонзилась в плечо лошади. Та заржала, споткнулась, и Палому выбросило из седла.

Зои все еще отбивалась слева от меня; впереди Виолетта и Криспин еле-еле сдерживали натиск красных туник; справа Эш с Адамом были поглощены сражением. Вряд ли кто-нибудь из наших защитников заметил, что произошло. Я перекинула ногу через седло и спрыгнула рядом с Паломой, которая пыталась встать, ее искусственная нога скользила в грязи.

— Не уходи, — крикнул Зак, или, возможно, — не уходи от меня!

Я оставила его вопль без внимания.

С земли картина битвы приобрела новые ужасающие оттенки. Мы находились среди сцепившихся солдат и обезумевших лошадей, молотивших копытами столь же убийственно, как мечами. Лошадь Паломы даже со стрелой, глубоко вошедшей в плечо, пока не падала. Палома растерялась, но выглядела целой; ее щит снова пропал, взамен она держала перед лицом поднятый меч. Раненая лошадь пихала ее в бок. Палома спотыкалась, но сохраняла равновесие. Какая насмешка: проделать такой путь в качестве первого посла Далекого края — и погибнуть в грязи под копытами. Слишком глупо, слишком мерзко и бессмысленно. Гнев, накативший на меня, принес облегчение, пересилив страх.

То ли случайно, то ли намеренно рядом из чьей-то руки вылетел меч. Вращаясь, он мчался прямо в Палому, пока она смотрела в другую сторону в поисках Зои. Не раздумывая, я успела отбить вражеский клинок — лязг стали о сталь пронзил меня до костей. Меч шлепнулся в грязь, не достигнув цели. Палома обернулась на шум, но смотреть было уже не на что.

В нескольких шагах от Паломы высокий солдат блокировал один из ударов Зои, их сцепленные клинки разом вырвались из рук. На мгновение противники оказались без оружия; солдат немного отступил, а затем вдруг напал, как раз когда Зои потянулась за спину, чтобы снять с ремня нож. Вопреки моим ожиданиям, она не уклонилась, не оттолкнула врага, а полетела кувырком и оказалась придавленной им к земле. Я кинулась помочь ей; за мной поспешила и Палома, то ли крича, то ли всхлипывая. Лишь несколько шагов по липкой грязи — но прежде чем мы их сделаем, солдат уже обнажит свой кинжал или стиснет руки на шее Зои. Однако он лежал неподвижно, вытянувшись на Зои во весь рост. Его голова так и не поднялась, он не шевельнулся. Наконец Зои с рычанием скинула с себя грузное тело, и я увидела окровавленный нож, который она держала у живота. Ясно, Зои подстроила ловушку, позволила противнику подмять себя и с размаху насадиться на подставленный клинок.

Мертвец завалился на спину — обе руки все еще у живота, где туника густо пропиталась красным. Встав на колени, Зои повернулась к Паломе. Та вытянула руку, и они коснулись друг друга — даже без пожатия, просто приложили ладонь к ладони, — а потом Зои подняла свой меч, вскочила и вернулась к роли охранницы.

Я оглянулась на Зака; он стоял в стременах, крутя головой, видимо, высматривал меня и Палому. Прямо за ним оружие поразило цель и на мгновение замерло: топор глубоко врезался в живот Адама. Переломившись пополам, тот рухнул на землю. Темноволосая женщина поймала его поводья, резко дернула лошадь в сторону и проникла в образовавшуюся брешь. Теперь между ней и Заком не осталось никого, она схватила его за ногу и принялась тянуть из седла.

Я взглянула на Зои, но она смотрела в другую сторону и уже обменивалась ударами с каким-то солдатом Синедриона. Криспин был неподалеку от нее и тоже увяз в бою, а Виолетта и Эш дрались справа, слишком далеко, чтобы закрыть брешь, образовавшуюся после падения Адама, или добежать до Зака.

Зак попытался отбрыкаться, обрушил на руку женщины край щита, но она не отпустила, а когда он ударил во второй раз, сумела вырвать у него щит. Пинки и тычки привели лошадь Зака в неистовство, она шарахалась и вскидывала голову, но противница упорно держала Зака за ногу. Она замахнулась кривым ножом. Зак блокировал удар цепью, натянутой между запястьями. Я помчалась к ним, занеся меч, однако лягающаяся лошадь копытом задела мой клинок. Тот качнулся обратно ко мне и порезал ухо. Привставшая на дыбы лошадь повернулась и загородила от меня противницу, я видела только ее нож, занесенный для удара. Безоружный Зак оказался между нами, он смотрел вниз — не на нее, а на меня.

Я протянула кинжал, и он схватил рукоять, скользнув своей рукой по моей, потом одним движением развернулся и нанес удар. Раздался крик, из-под брюха лошади я увидела, как поверженная падает, прижав руки к лицу.

Еще не побывав ни в одном сражении, я воображала, что смерть в битве быстрая: меч пронзает, топор рубит, и жизнь вытекает из ровной раны мгновенно, словно пламя задутой свечи. Но быстрая смерть только для счастливчиков, а сегодня таковых оказалось мало. В их число попал Адам. А вот женщине, зарезанной Заком, не повезло: она корчилась в грязи, истекала кровью и выла. Ее вопль парализовал меня — это звучал мой страх, внезапно обретший голос.

Крик захлебнулся. Я открыла глаза и увидела Палому — она стояла сбоку от лошади Зака, над неподвижным женским телом.

Слегка наклонившись, Палома обтерла лезвие меча о травяную кочку.

— Дома я бы так же поступила с овцой, которая сломала ногу, — сказала она, встретив мой взгляд.

Зак полусвалился-полуспешился с лошади. Встал лицом ко мне, по-прежнему сжимая мой кинжал.

— Отдай, — велела я.

Нет, я не боялась Зака. Просто кинжал принадлежал мне: его подарил Дудочник много месяцев назад, еще до побега с Острова. Мне не нравилось, что Зак к нему прикасается.

Он опустил глаза на кинжал. Кровь убитой женщины попала на рукоять и стекала по пальцам Зака.

— Отдай, — повторила я, — или отберу.

Подняла меч, взвесила в руке.

Зак оценил его взглядом. Посмотрел в сторону, где стояли Зои и Палома, затем снова уставился на меня.

И наконец протянул мне кинжал рукоятью вперед, но, когда я за нее ухватилась, не отпустил клинок, так что мы держали оружие вдвоем.

— Я знал, что в крайнем случае ты меня спасешь, — сказал он.

Я выхватила кинжал. Если при этом и порезала ладонь Зака, то недостаточно глубоко, чтобы тоже ощутить боль.

— Я не тебя спасала, а себя, — ответила я.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Битва вокруг нас утратила накал, но уродства не потеряла. Мы с Заком и Паломой сошлись в тесный кружок и плечом к плечу наблюдали за схватками. Зои, Виолетта, Криспин и Эш кружили вокруг нас, а толпа наших солдат — вокруг них. Несколько раз враги наступали и откатывались. Неожиданно один все же прорвался между Криспином и Эшем и побежал прямо на нас. Мне показалось, он убегал, а не атаковал: круглые глаза, отведенный в сторону топор. Мы с Паломой замахнулись на него одновременно. К счастью, темнота и грязь скрыли детали содеянного, и я не поняла, кто из нас нанес смертельный удар.

Ворота Шестого убежища не были рассчитаны на атаку снаружи. Скорее они предназначались, чтобы защитить от любопытных глаз или чтобы остановить запаниковавших омег, которые пришли сюда и вдруг передумали. Остановить тех, кто в последнюю минуту заметил недобрую тишину в убежище, где должны были жить и работать тысячи человек. Когда Саймон и его отряд наконец захватили площадку перед воротами и пустили в ход таран да абордажные крючья, потребовалось лишь несколько минут, чтобы одну створку сорвать с петель, а вторую широко распахнуть.

После падения ворот гарнизон мог защищать убежище только своими телами. Забыв о стратегии и тактике, бились стенка на стенку. Ужасная простота: наши солдаты ломились внутрь, а враги пытались сдержать их натиск.

Мы втроем, подталкивая друг друга, упорно продвигались вперед, вверх по склону. Вокруг нас шли охранники. Приходилось лавировать между грудами тел — тем большими, чем ближе к воротам.

В планах и мечтах эта победа рисовалась прекрасным триумфом. А в реальности она превзошла своим безобразием все, что я прежде видела.

Здесь я увидела, как коротышка наступил на тело своего упавшего, еще живого товарища, чтобы подняться и перерезать живот всаднику. Увидела, как раненый вытащил стрелу из собственных кишок и рассматривал ее так любовно, словно ребенок найденную на берегу ракушку. Увидела, как женщина мастерски выиграла поединок на мечах, а затем, не успела она обтереть меч, паникующая лошадь убила ее, лягнув копытом в затылок.

Вот что я увидела и усвоила в этот день: каждая смерть — навсегда. Каждый клинок — всеуничтожающий взрыв для человека, чье горло он перережет.

Глава 23

После окончания битвы уши заложила свинцовая тишина. Мы вместе с Заком подошли к воротам Шестого убежища. Близился рассвет, тьма стекала с неба. Мой щит потерялся, меч был запятнан кровью и грязью. Шея сбоку покрылась коркой засохшей крови, сочившейся из порезанного уха, но в целом я легко отделалась: ободранными костяшками да синяками, уже проступившими на предплечьях. Правая рука, так и не зажившая как следует после перелома в битве под Нью-Хобартом, приняла столько ударов, что вернулась старая боль.

Я оглянулась на поле брани. Победители ловили лошадей — своих и вражеских — и расчищали дорогу, чтобы телеги смогли проехать во двор. У ворот Саймон отдавал распоряжения, организовывая посты наблюдения и патрули. Многие наши солдаты ходили между мертвыми и ранеными, то и дело низко к ним нагибаясь. Искали тех, кого можно было спасти, и приканчивали безнадежных. Зои и Саймон отдали четкий приказ: пленных брать живьем. Я не обманывалась — то был отнюдь не акт милосердия. Мы нуждались в информации.

Время подгоняло — баки ждали. Ворвавшись в убежище, мы сделали лишь первый шаг, и каждый проведенный здесь нами час был часом сражения для войска Дудочника и Инспектора в Петельном каньоне. Каждый наш миг в убежище оплачивался кровью.

Я глубоко вдохнула прежде, чем войти в ворота. Метрах в двадцати впереди виднелась дверь в ближайшее здание, которую уже взломали. Зои, Эш, Виолетта и Криспин держались поблизости, пока мы с Заком и Паломой шли туда. Внутри убежища еще продолжались бои и слышались вопли наших солдат: одну за другой они очищали постройки от укрывшихся там врагов.

— Чисто, — пригласила нас в здание Зои.

После хаоса на поле боя лишенное окон помещение с баками поначалу показалось мирным. Аккуратные ряды стеклянных резервуаров, каждый из них — величиной с кухню Эльзы. Лестницы вели к металлическим переходным мосткам, которые скрещивались наверху; над ними нависали трубы и провода. Здесь было тихо и сумрачно — тьму рассеивали лишь мерцание нескольких маленьких лампочек на панелях да свет зари, просочившийся сквозь разбитую дверь.

Но здесь обитал ужас — не кровавый, как снаружи, а стерильный и блестящий. Довольно часто, глубоко погрузившись в кошмары об огне и крови, я пыталась закричать — но тщетно. Тишина баков была такой же: вопль спящего, который не может издать ни единого звука.

Их было так много. Да, я знала, что в баках находятся шесть тысяч человек. Но при произнесении это число оставалось лишь звуком, колыханием воздуха. А теперь оно предстало во плоти. Ряды с резервуарами тянулись один за другим. Каждый бак надувал бока, распухнув от сожранной человечины. И запах — ужасная сладость консервирующей жидкости на грани с гниением, словно застоялая вода в кувшине с цветами, начавшими разлагаться и пованивать. Меня одолели воспоминания: зал с резервуарами под Уиндхемом, где я обнаружила Кипа, и глубоко внутри Ковчега, где окончательно его потеряла; баки в Нью-Хобарте, из которых мы вытягивали тела утопленных детей. Я не могла пошевелиться и дышала с трудом. В каждом воспоминании я тонула, словно брошенная в бак.

Зак дернул меня за руку.

— Не знаю, сколько времени ваша армия сможет удерживать Петельный каньон, но наверняка не так долго, как ты, похоже, считаешь. Будешь бестолково стоять вот так — и нас всех убьют.

— Глаз с него не спускайте, — велела Зои мне и Виолетте, а сама приблизилась к Паломе.

Мы двинулись вдоль рядов. Глаза привыкли к полумраку, и стали видны фигуры. Каждый бак вмещал человек по сорок или даже больше. Они сгрудились за стеклом, словно убитые солдаты, громоздившиеся за воротами убежища. Все были обнажены, их плоть — той же текстуры, которую я запомнила у Кипа и других заточенных в баках: одутловатая, белая и сморщенная, точно пенка над вскипяченным молоком.

Палома сунула ладошку Зои, но даже та, видевшая подобное в Нью-Хобарте, побледнела и стиснула зубы. Рядом с нами Криспин, Виолетта и Эш выворачивали шеи, пытаясь оценить истинную высоту баков. Виолетта протянула руку, чтобы коснуться стекла, но отдернула в последний момент. Мой взгляд выхватил погруженную женщину, ее волосы плавали наподобие водорослей. Глаза ее были закрыты, и я тоже зажмурилась на миг, желая отгородиться от всего увиденного.

— Ты не вытащишь их всех живыми, — заявил Зак.

— Ты нам поможешь, — повернулась я к нему. — Расскажешь все, что знаешь.

— Да нечего там знать, — ответил он, вскинув руки. — Только теория, и та с большими пробелами.

— Почему это только теория? — спросила Зои и сильно толкнула Зака в грудь.

Я бессознательно отставила ногу назад, чтобы иметь точку опоры в случае его падения.

Он удержался на ногах и отпихнул от себя ее руку.

— Мы никогда не собирались извлекать омег из баков. С какой стати? Правда, Исповедница говорила, что теоретически это возможно. Но единственный раз, когда такое было проделано — это когда Касс вытащила близнеца Исповедницы. И для него это прошло не без травм.

Я его перебила. Не хотела слушать болтовню Зака о Кипе, тем более — о его травмах.

— Мы их вытащим, — сказала я. — С твоей помощью или без. Но если ты подскажешь что-то полезное, меньше людей умрет. И учти их близнецов. Вместе с шестью тысячами омег лишатся жизни шесть тысяч альф.

Зак оценивающе поглядел на меня, потом наверх, на панель с мигающими огоньками, и сел на ближайшую лесенку.

— Сколько у нас времени?

— Ответ тебе известен, — сказала я. — Немного.

Он пожал плечами.

— Могу выровнять давление и поднять температуру. Возможно, это облегчит переход в новую среду при извлечении.

Я кивнула.

Зои подошла к нему вплотную. У нее в руке был один из метательных ножей, и она поднесла его к щеке Зака. Лезвие едва коснулось кожи и медленно двинулось вниз по лицу, почти нежно, словно лаская. Зак замер в неподвижности. Я наблюдала за тем, как клинок скользнул вдоль линии скулы, прошелся по щетине на подбородке. Дыхание Зака было громким, губы плотно сжаты. Наконец острие застыло под челюстью. Зои держала нож очень ровно, под идеальным углом для удара внутрь и вверх. Я видела тело Салли с раной именно в этом месте. Она отлично обучила Зои.

— Если ты хоть как-то попытаешься нам помешать или причинить этим беднягам еще больше вреда… Если даже чихнешь без моего разрешения, я тебя на куски порежу. — Клинок снова шевельнулся, погладил Зака по щеке и замер под его правым глазом. Зои отняла нож от кожи и поднесла на сантиметр к зрачку. Зак пытался не жмуриться, прямо глядя на острие, но его веко дергалось, инстинктивно стремясь закрыться. — Я начну с глаз, — продолжила Зои, — как следует обработаю и оставлю тебя тут. Пусть Воительница тоже потешится, когда нагрянет. И мне плевать, как это скажется на Касс.

Без сомненья, Зои говорила правду.

Я потянулась к уху Зака и прошептала:

— Если что-нибудь выкинешь, я тебя сама зарежу.

Зои убрала нож от его лица, и Зак испустил долгий выдох.

— Начинай, — велела ему Зои, вздернув за шиворот. — Делай все, что нужно, чтобы безопасно их извлечь. Шевелись.

— Нельзя торопиться, — ответил Зак, стряхивая с себя ее руку. — И так риск очень велик. — Встав одной ногой на ступеньку, он повернулся к Зои. — Понадобится не меньше десяти минут, чтобы выровнять давление. Пусть ваши люди подготовятся к тому, чтобы быстро осушить баки, как только я прикажу.

Зои явно возмутилась, услышав о «приказах» от Зака, но обернулась к Криспину, ожидавшему у двери, и кивнула.

Я последовала за братом по короткой лестнице, за мной, вплотную — Зои и Палома. Зои держала нож даже во время подъема и глаз с Зака не сводила, пока тот устраивался у центральной панели с множеством кнопок и ручек настройки. Света было достаточно, и я прочла некоторые надписи: «H2S», «УСТАНОВКА УРОВНЕЙ O2», «НАЧАТЬ ИСКУССТВЕННУЮ ГИПОКСИЮ». Эти слова ничего для меня не значили. Как и в Ковчеге, буквы казались мне элементами бессмысленного узора, выгравированного на металле.

Но Зак понимал те надписи достаточно хорошо. Он уверенно поворачивал ручки, нажимал кнопки и заглядывал в маленькие прозрачными окошки, за которыми вспыхивали и мерцали разноцветные огоньки.

Снаружи раздались крики. С полсотни солдат вбежали в зал и по приказу Криспина заняли позиции перед всеми баками. Я видела, как замедлялись их шаги, как их передергивало от увиденного — некоторые вообще застывали, и шедшим следом пришлось их подтолкнуть. Перед битвой Зои предупредила, что в убежище нас ожидает настоящий ужас, но никакие слова не могли подготовить к подобному. Все, о чем твердило табу, страшное зло, исходящее от машин, явило себя в этом темном помещении. Солдаты глазели на провода, трубы, резервуары, некоторые инстинктивно обнажили мечи, будто машины могли ожить и напасть.

Зак не обращал на них внимания, даже когда затопали мимо нас по мосткам, чтобы получить доступ к бакам с верхнего уровня. Солдаты шли, сутулясь и вздрагивая, избегая свисающих проводов.

Я попыталась сосредоточиться на затопленных людях, чтобы уловить, действуют ли старания Зака, и готовясь в случае перемен к худшему поднять тревогу. В резервуаре, расположенном прямо подо мной, поверху плавал парень, словно подвешенный в жидкости: голова откинута назад, руки широко разведены, длинные светлые волосы собрались у поверхности. Насколько я могла рассмотреть сквозь толстую стеклянную крышку и слой жидкости, он был младше меня.

Текли минуты, Зак все так же трудился над панелью управления. Я гадала, не показалось ли мне, что лицо парня немного порозовело, и тут его правая рука без кисти чуть дернулась.

— Ладно, — сказал Зак. Он положил обе ладони на панель и выдохнул, подняв взгляд. — Давай.

Солдаты на мостках открыли крышки; их лица перекосило от выплеснувшейся волны запаха. Одновременно солдаты внизу нажали на рычаги, указанные Криспином. По всему помещению пронесся скрежещущий звук, жидкость стала вытекать, заставляя двигаться тела в баках. Уровень жидкости понижался, тела наваливались друг на друга, и солдатам пришлось быстро спуститься внутрь баков, чтобы предотвратить давку на самом дне.

Я видела, как достали из бака парня-блондина. Он уже шевелился. Его уложили на спину на мостик, вынув трубку изо рта. Его длинные волосы свесились сквозь металлическую решетку. За время заточения плоть стала такой же светлой, как у Паломы, и настолько мягкой, что, когда парень поднял руку к лицу, ребра решетки уже глубоко отпечатались на ней и почти порвали кожу.

Он закашлялся, его живот втягивало под ребра при каждом спазме. Я положила ладонь ему под голову, чтобы не билась о мостик во время приступа. Теперь его глаза были открыты, и он произнес единственное слово:

— Кто?

Он обращался к потолку, и было непонятно, что он имел в виду: «Кто я такой? Кто вы такие? Кто сделал это со мной?». Возможно, это был не вопрос, а всего лишь случайный звук, вырвавшийся из глотки вместе с консервирующей жидкостью и слизью.

Солдаты дружно поторапливались. Некоторые с мостков тащили людей из баков; другие спускали вытащенных по лестницам вниз и закутывали в одеяла, взятые из телег. Только Зак не двигался: он стоял у панели управления и глазел на дело рук своих. Глазел на людей, влажных, как свежепойманная рыба, извлеченных из баков и сложенных прямо на пол, где они извивались, или стонали, или садились и слепо пялились на окружающий мир.

Им было очень худо. И можно было только догадываться, станет ли когда-нибудь лучше. Но они вырвались, и бесчеловечный ужас баков, тяжесть подводной тишины перестали на них давить. Блондин рядом со мной уже довольно осмысленно озирался по сторонам: сначала его взгляд сосредоточился на потолке, затем — на двери с подсветкой и наконец — на собственной руке, поднятой к лицу. Он поворачивал кисть туда-сюда, снова и снова двигал пальцами, исследуя подробнейшим образом. Родное тело стало незнакомым — чем-то, что следовало изучить, чтобы принять как свое.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Тяжелая работа продолжалась почти весь день, никому даже в голову не пришло сделать передышку. В комплексе сооружений Шестого убежища было двенадцать залов с баками, в каждом зале — сотни людей. Всякий раз Зак работал с панелью управления и отдавал приказы. Мы с Зои следили за ним, и нож она держала наготове. Освоив процесс, солдаты поначалу ускорились, уверенно двигаясь среди машин. Но позже — замедлились, поскольку сильно устали.

Вытащить всех живыми не удалось. Некоторые так и не задышали; другие вдохнули лишь по несколько раз. Одного мужчину конвульсии охватили раньше, чем солдаты подняли его из бака, и он бился о стеклянные стены. Но большинство смогли и дышать, и даже немного говорить. Многие плакали. Меня волновали те, кто не проявлял эмоций: люди, которые тихо сидели или лежали на полу с приоткрытыми ртами и остекленевшими взглядами.

Наконец осталось необследованным только одно помещение — небольшая пристройка справа от обширного зала с баками.

Криспин вошел туда первым. Прежде чем я двинулась следом, Зак схватил меня.

— Не ходи туда, — попросил он с вернувшейся настойчивостью.

Я взглянула на его руку, вцепившуюся в мое предплечье. Цепь провисла между его скованных запястий.

— Не смей указывать, что мне делать, — вырвалась я из хватки Зака.

— Мы держали здесь кое-какие ранние эксперименты, — он понизил голос, — первых омег, попавших в баки. Ты ничем им не поможешь.

Я помедлила у двери.

— Этих извлечь не получится, — убеждал он. — Там их всего-то штук сорок или около того. Смысла нет даже пытаться. Уверяю тебя. Напрасная потеря времени.

Я отчеканила каждое слово медленно и веско:

— Что ты с ними сделал?

Зак зачастил:

— В самом начале, пытаясь повторить найденное в Ковчеге, мы столкнулись с множеством трудностей. Не хватало необходимых материалов, и было неясно, чем их можно заменить... До того, как мы сумели изготовить пищеводные трубки с клапанами, приходилось… — он запнулся. — Понимаешь, следовало принять меры, чтобы омеги не умирали при погружении.

— Хватит прятаться за обтекаемыми словечками, — выплюнула я. — Скажи наконец, что ты сделал.

— Касс, — позвал изнутри Криспин. — Тебе стоит на это посмотреть.

Криспин был среди тех, кто вытаскивать из баков утонувших детей, но даже тогда его голос не дрожал, как сейчас.

Я протиснулась мимо Зака и вошла в комнатку.

Там стояли индивидуальные баки — даже меньше тех, что находились в Нью-Хобарте.

Внутри было так мало света, что сначала не удавалось рассмотреть детали. Потом мои глаза привыкли к темноте. В ближайшем к двери баке плавала женщина, ее рыжие волосы шевелились сверху. Я шагнула ближе, вглядываясь в ее лицо.

Мне довелось увидеть много человеческих лиц, далеких от идеала. Нина с одним глазом; Криспин с грубыми чертами; Палома с мраморно-белой кожей; Ева со вторым ртом сзади на шее. Много заклейменных, покрытых шрамами, изможденных от голода лиц. Но подобного я не видела никогда: герметичная сборка плоти вокруг трубки вместо рта и ноздри, зашитые так крепко, что все лицо собралось в складки.

— Нам пришлось, — сказал стоявший позади Зак. Он с отвращением взирал на женщину в баке. — Иначе они бы сразу захлебнулись. Это была идея Воительницы. Мы просто наглухо зашили рот и ноздри.

Кулаки Криспина крепко сжались, в правом блеснул нож.

— Это не так болезненно, как выглядит, — продолжал Зак. — Мы ведь думали об их альфах.

Криспин сглотнул и шагнул к Заку.

Я оказалась быстрее.

Зак явно обрадовался, когда я встала между ним и Криспином.

Затем я согнула руку в локте, отвела ее назад и изо всех сил влепила кулаком ему в брюхо. Мы оба одновременно согнулись пополам с одинаковым звуком: утробным болезненным хрюканьем. А потом застыли, почти касаясь друг друга головами. Я ждала, пока легкие не начнут снова принимать воздух, а боль в животе не утихнет.

— Знай, — прошептала я, как только смогла выдыхать. Мы все еще были скрючены и клонились друг к другу, голова к голове. — Ты — единственный монстр в этой комнате.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Зак оказался прав: эти заключенные при освобождении не выжили. Скорее всего, во время первых пробных попыток погружения в баки им изувечили не только лица. Когда наши бледные молчаливые солдаты осушили баки, их обитатели так и не пришли в себя. Лишь один мужчина протянул руку и выдрал трубку из зашитого рта, оставив узкую дыру, которая трепетала от каждого вдоха и влажно мурлыкала. Но вдохов случилось только пять или шесть — все слабее и слабее.

Мы с Паломой посидели с ними до конца. Я обрадовалась тому, что она была рядом в те несколько минут в полутемной комнате, пока жизнь вытекала из пленников, точно вода из треснувшего сосуда. Палома не имела отношения к этому ужасу, однако разделила его со мной, преклонив колени, держа несчастных за руки и глядя, как они умирают. Она прижала ладонь ко лбу какого-то юноши: ее кожа была такая же белая, как и шрамы на его изуродованном лице. Я взяла руку рыжеволосой женщины и держала в своих. Я не притворялась перед собой, будто она знает о моем присутствии, будто мое прикосновение облегчает ей уход. Но в такие моменты кожа льнет к коже.

Я взглянула на Палому, на опустевшие резервуары за ее спиной. Вспомнила о баках, которые мы с Дудочником обнаружили в Ковчеге — там «члены Временного правительства» погребли сами себя до лучших времен. Так много изменилось с эпохи, когда те люди стали свидетелями взрыва, и так мало.

— Мутация, в которой мы действительно нуждались после взрыва, — сказала я Паломе, — она ведь так и не произошла, верно? Наши тела изменились, но человеческая способность к жестокости осталась прежней. — Я посмотрела вниз, на лицо мертвой женщины, изувеченное моим близнецом. — Погляди, что мы опять натворили.

Глава 24

Солдаты уже усаживали освобожденных омег в телеги.

За воротами убежища, где-то на юго-востоке в небо поднимался дым. Стоило подумать о Петельном каньоне, о людях Дудочника, которые разменивали свои жизни на время для нашей операции, и дыхание застревало в горле. Я заметила, что Зои тоже поглядывает в ту сторону.

Некоторые из бывших пленников уже могли идти; завернувшись в одеяла или простыни, они гуськом ковыляли к телегам, где им помогали подняться в кузов. Без единой жалобы они устраивались на шероховатых досках. Других приходилось нести. Я обратила внимание на солдата-альфу Инспектора, который, морщась и отворачиваясь, тащил на руках бледную женщину. Непонятно, что его отталкивало — ее измученная влажная плоть или третий глаз под клеймом на лбу. Я набрала воздуха в грудь, чтобы высказаться.

Зои положила руку мне на плечо прежде, чем я заговорила.

— Тише, Касс, — произнесла она. — Они дрались здесь, и теперь они помогают. Не требуй от альф слишком многого слишком рано.

Я чересчур устала, чтобы спорить, и просто вернулась к работе.

Зак, не отходивший от меня, тоже помогал по мере возможности. Вряд ли ему этого хотелось, но, подсаживая на телегу освобожденных, он выглядел менее подозрительно, чем стоя в стороне. И все равно каждый проходивший мимо солдат на него зыркал и что-то бормотал — причем альфы наравне с омегами, — поэтому рядом с ним постоянно держалась Зои или кто-то из доверенных охранников. Лишь извлеченные из баков омеги не обращали на Зака внимания. Имея больше прав, чем кто бы то ни было, выплеснуть на него справедливый гнев, они проходили мимо с остекленевшими глазами и, поднимаясь в кузов, опирались на руку Зака, не глядя в его сторону.

— Тут есть кое-кто, кого ты должна увидеть, — окликнул меня Саймон.

Он стоял перед следующей телегой, уже загруженной под завязку.

Я вскарабкалась на дощатый настил, аккуратно ступая между сбившимися людьми. Некоторые были в сознании или по крайней мере держали глаза открытыми; большинство уснули там же, где сели — все так тесно прильнули друг к другу, что упасть было невозможно. Солдаты не спускали с них глаз, поднося фляги с водой к губам бодрствующих.

Один мужчина уставился в небо и орал:

— Ленни! Ленни!

Сначала я подумала, что «Ленни» — это имя самого мужчины или кого-то из его близких. Но потом поняла, что, вполне возможно, он выкрикивает: «Колени! Колени!», повторяя последний приказ, полученный им перед заточением в бак.

Криспин присел на корточки возле молодой женщины.

— Она? — уточнил Саймон. — Уверен?

Криспин кивнул.

— Рона, — подтвердил он. — Племянница Льюиса. Я знал ее почти всю жизнь, с тех пор как Льюис ее удочерил в детстве. Он и на Остров-то пришел после того, как Синедрион ее захватил.

Саймон кивнул, и Криспин выпрыгнул из кузова, сжав плечо женщины на прощание.

Она не ответила. Сидела, прислонившись к бортику телеги. Ее усадили прямо, как полагается, но она сползла и теперь полулежала — голова склонилась набок, на соседку.

— Слышала, что сказал Криспин? — спросил у меня Саймон.

Я кивнула. Имя Льюиса намертво врезалось в мою память с того момента, как его кровь выпачкала мой рукав, пока я зажимала на его шее рану, нанесенную кинжалом Дудочника. Льюис, будучи одним из советников Дудочника, пытался убить меня на Острове. Девушка, которая сейчас лежала передо мной, и была причиной, толкнувшей его на убийство — мое и Зака.

— Я знала твоего дядю, — сказала я. — Недолго.

У меня за спиной фыркнула Зои.

— Ну, можно и так сказать.

Рона не ответила. Ее длинные темные волосы сильно спутались, глаза смотрели в небо над моей головой. Она то и дело поднимала руку, запускала пятерню в свою гриву и пыталась продернуть, но пальцы вязли в колтунах.

Я нечасто давала обещания. Поскольку понимала, что их вряд ли удастся выполнить в нашем неверном будущем, залитом кровью. Даже с Кипом мы обнадеживали друг друга только жестами да телесным теплом, не прибегая к словам.

Но давным-давно, слишком многого не зная, я имела неосторожность дать Льюису клятву. Которую теперь удалось сдержать: я нашла его племянницу, нашла вот эту девушку, чья кожа была белесой и одутловатой, словно у мертвой. Я поднесла к ее губам свою фляжку с водой; Рона никак на это не отреагировала, и вода потекла вниз по подбородку, на одеяло, которым обернул ее Криспин. Единственное, на что Рона была сейчас способна — поднимать и опускать руку, стараясь расчесать пальцами волосы, снова и снова.

— Твой дядя был храбрым человеком, — сказала я ей. — Он заботился о тебе.

Кажется, она кивнула, а может, ее голова непроизвольно качнулась вперед.

У меня был простенький деревянный гребешок, который Зои смастерила для меня много месяцев назад. «Чтобы ты не хныкала из-за спутавшихся волос», — буркнула она как-то раз, протягивая подарок ночью через костер. Я вытащила гребешок из кармана и подвинулась ближе к Роне. Ее волосы высохли, но жидкость из бака оставила липкий налет, склеивший колтуны. Одной рукой я перехватывала пряди у самой кожи, чтобы безболезненно поработать над кончиками. Спустя какое-то время Рона закрыла глаза; я продолжала за ней ухаживать. Счесанные волоски, снятые с зубьев гребня, образовали темное птичье гнездышко рядом с моим коленом. Один из колтунов оказался слишком толстым и неподатливым, так что пришлось его аккуратно срезать.

Казалось бы, пустяковое занятие — ничтожное, учитывая все творящееся вокруг. Но я упорно приводила в порядок волосы Роны, потому что кроме этой нелепицы ничего не могла для нее сделать.

Дважды подходил Саймон, один раз — Виолетта, спросить моего совета. Я слышала, что они говорили — патрули по внешнему периметру, последние телеги загружены, но кому-то придется ехать верхом или идти пешком — и вроде бы даже отвечала. Но Рону я не бросила. Как ни мало я дала обещаний, шансов их исполнить было еще меньше. Льюис погиб, умер у моих ног. Что-то внутри меня не позволяло оставить без помощи эту девушку, вцеплявшуюся в собственные волосы.

Минут за десять расчесывания Рона ни разу не заговорила со мной, даже не взглянула на меня. Себя не обманешь: мой метод ее не исцелял, а всего лишь избавлял от колтунов в волосах. Но когда я закончила работу, ее нетерпеливая рука вернулась к голове, и Рона смогла провести пальцами сквозь волосы без заминок. Она продолжала это делать, хотя с закрытыми глазами и бесстрастным лицом казалась спящей.

Всего одна девушка, извлеченная из резервуара и заново рожденная для воздуха. Ничтожная малость, противостоящая взрыву, бакам, мертвецам на поле. Но, глядя на нее, я знала — все не напрасно.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Последнее, что мы сделали перед уходом — разрушили баки. Вначале истребление машинного зла приносило удовлетворение: одни солдаты колотили топорами по стеклу, а другие поджигали деревянные стены. Я тоже поучаствовала, одолжив топорик Саймона: грохнула по одному из резервуаров, посмотрела, как от точки соприкосновения бежит трещина, а потом била снова и снова до тех пор, пока стеклянная камера не сложилась внутрь себя, плюнув в меня осколками.

Убежище полнилось звоном и дымом. Но немного погодя я вернула топорик Саймону и вышла наружу. Хватит корежить и разрушать.

Времени на похороны не осталось. Омег, не переживших извлечения из баков, пришлось бросить на полу — их найдет армия Синедриона. Мертвецы на поле брани остались лежать, где погибли, даже наши товарищи. Мы только оттащили в сторону те тела, что преграждали проезд для телег. Сейчас следовало прежде всего заботиться о живых, ведь каждый час промедления стоил жизней наших солдат в Петельном каньоне.

Мы пустились в путь до заката, когда еще палило солнце. Выехав на дорогу мимо колонны телег, я впервые оказалась за разбитыми воротами, снаружи отвоеванного Шестого убежища.

Во время ночного сражения тьма представлялась проклятьем. Но теперь, увидев поле боя при дневном свете, я возжаждала скрывающего кошмар мрака. Над склонами повисли две пелены: марево обжигающей жары, туманящей горизонт, и марево мух, жужжащих над трупами.

Погибшие, которых миновала наша колонна из всадников и трясущихся на колдобинах телег, составляли лишь половину потерь. Ровно столько же мертвецов покоились в своих домах — уничтожены оружием, которого никогда не видели, в войне, в которой никогда не участвовали.

Едущий рядом Зак шепнул мне на ухо:

— Вот это и есть то, чего ты хотела?

Я смотрела строго вперед.

— Я хотела спасти людей.

— Ты хотела ощутить себя спасительницей, — парировал он.

— Неправда. — В моем голосе недоставало убежденности.

— Оглянись.

Дорогу очистили от трупов, но лошади шли беспокойно, мотая головами и торопясь проскочить через рой мух. Вонь забивала ноздри, пришлось прижать руку ко рту и дышать неглубоко, чтобы отогнать приступ тошноты.

— Не говори мне, что это побоище лучше баков, — сказал Зак, указывая на тела вдоль обочины.

Даже без мух и крови они выглядели мертвее мертвого: изломанные, со свернутыми шеями и раскинутыми конечности.

— Выбор не обязательно сводится только к войне или бакам, — сказала я. — Не обязательно выбирать лишь одно из двух зол. Есть и другие варианты.

Я бессознательно взглянула на Палому, ехавшую неподалеку с правой стороны. А когда снова обернулась к Заку, то увидела, что он тоже не сводит с нее глаз.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Вытащить людей из баков — это было только начало. Убежище не удалось бы превратить в крепостью, наша быстрая победа это подтвердила. Самой тяжелой задачей стало доставить освобожденных в Нью-Хобарт.

Сберегающий силы всадник с потребными дневками и ночевками одолел бы расстояние от Шестого убежища до города примерно за неделю. У нас такого времени не было. Дудочнику сИнспектором так долго не продержаться, а Воительница наверняка уже поняла, что атака в каньоне — только обманный маневр. Ее солдаты найдут способ массово переправиться через реку к северу. Они обойдут наше войско, увязшее в каньоне, и помчатся за нами в погоню. И если нападут на нас, уставших после битвы и обремененных беспомощными омегами из баков, еще по пути в Нью-Хобарт, то все, что нам удалось сделать, пропадет даром, все жертвы окажутся напрасными. Поэтому мы ехали весь день и всю ночь, сделав лишь одну остановку на несколько часов, так как лошади начали терять силы. Когда тьма покрыла все вокруг, я не осмелилась уснуть и изо всех сил старалась не думать о Дудочнике и Инспекторе, о сотнях солдат в Петельном каньоне.

Сгрудившись на телегах, бывшие узники баков во время поездки в основном молчали и делали то, что им велели. Это упрощало нашу работу, но мне было бы приятнее увидеть проявления неповиновения вместо покорных людей с пустыми лицами.

Две тысячи самых сильных освобожденных, способных идти самостоятельно, отправились в сопровождении отряда солдат Инспектора на север, к его гарнизонам. Переход должен был занять примерно полдня, но, глядя на медленно ковылявших по равнине омег, я остро чувствовала их крайнюю уязвимость.

Зои подъехала ко мне.

— Ничего не улавливаешь из каньона?

— Ничего полезного, — ответила я.

Самым ужасным в моих видениях было то, что пригрезившиеся кошмары становились частью нашего плана. Мы знали, что предстоит сражение и смерть, поскольку сами это задумали. Никакие из показавшихся мне в последнее время картин — с кровью и клинками — не явились неожиданными или хоть чем-то полезным. Оставалось только гадать, как долго продлится наш поход: сколько осталось времени до момента, когда Синедрион полностью отразит атаку в каньоне, опрокинет нашу армию либо обойдет ее с севера и в свою очередь перейдет в наступление. На восток, к каньону, поскакали разведчики с посланием для Дудочника и Инспектора, что мы уже в пути. Еще бы денек форы, и наша колонна получит достаточное преимущество перед возможными преследователями, и тогда нашим солдатам можно будет отступить из каньона. Но будет ли кому отступать еще через денек?

Даже если наша армия все еще удерживала Петельный каньон, существовали гарнизоны и отряды Синедриона, которые не попали в ловушку Уиндхема. Один из таких отрядов напал на рассвете второго дня. С сотню всадников неслись лавиной с юга. Дозорные заметили их издалека благодаря пыли, поднятой копытами лошадей на сухой дороге. Стычка вышла краткой — наши бойцы превосходили атакующих числом, хотя вынуждены были прикрывать колонну громоздких телег.

По команде Саймона телеги поставили в круг, а охранники окружили их плотным кольцом. Зои стерегла меня, Зака и Палому в центре. Наши лошади теснили друг друга, щиты стучали о борта ближайших телег.

Как ни странно, освобожденные омеги вообще не отреагировали на сражение, не только когда альфы схватились с нашими солдатами у периметра, но и когда стрелы полетели в сторону телег. Темноволосый мужчина, пронзенный стрелой, не издал ни звука, как и его соседи. Они продолжали сидеть, тесно прильнув друг к другу, словно не видя кончика стрелы, который торчал из голой мужской спины. Я ждала, что раненый вскрикнет, но он молчал. Было похоже, что тело уже ему не принадлежало, как и испытываемая боль. Рот мужчины приоткрылся; из уголка потекла кровь. Спустя несколько секунд он слегка качнулся и замер на спине сидевшей впереди женщины.

Отряд Синедриона не смел рассчитывать на победу — всего несколько десятков бойцов против сотен. Но они постарались причинить максимальный ущерб, раз за разом бросаясь на наш строй. За спинами защитников, съежившись под щитом, я ощущала отчаянность и безнадежность этой атаки. Низкое рычание, проклятия, вопли. Вокруг тихих телег кружил водоворот безумных звуков и движений. Снова взлетели стрелы и снова разрушили плоть, но не молчание освобожденных.

Сражение утихло, только когда врагов перебили. Все впустую, подумала я, глядя, как тела оттаскивают прочь, чтобы дать дорогу телегам. Палома, ехавшая слева, помрачнела. Мы продолжили путь на запад.

Стоило мне закрыть глаза, и пришел огонь. Впервые я подумала: пусть приходит. Не только в Далекий край — повсюду. Если мы творим такое с миром и с собой, да придет огонь.

Зои что-то мне орала, но я лишь видела движения ее губ, свирепые жесты, подчеркиваемые мечом, полосующим небо. А слышала только огонь и его обещание выжечь все уродство.

— Сбросьте мертвых, — снова скомандовала Зои, обращаясь ко мне, Криспину, Виолетте и Эшу. — Быстрее! Облегчите ношу лошадям и освободите место.

Мы подчинились. В телегах нашлось десятка два мертвецов, подпертых с боков уцелевшими. Виолетта мигом вскарабкалась в ближайшую телегу и потащила оттуда пронзенного стрелой мужчину. Я отдала Заку свои поводья, прямо с лошади перебралась в кузов и зашагала через сидевших людей к мертвой женщине. Ее длинные светлые волосы свисали на лицо; одеяло соскользнуло с плеч и держалось лишь благодаря стреле, пришпилившей его к шее. Я взяла убитую на руки. Бак сделал ее легче, чем должна быть взрослая женщина, но поднять ее все равно оказалось нелегко. Я просунула руки ей подмышки и поволокла по качающейся телеге, ее ноги цеплялись за омег, которые даже не пошевелились, чтобы дать дорогу.

Я хотела аккуратно вытащить тело наружу, но телегу тряхнуло, а правый бок убитой был скользким от крови. Женщина вырвалась из моей хватки и обрушилась с трехметровой высоты наземь. Молчание остальных омег в кузове было хуже, чем вскрик, вырвавшийся у Паломы.

Когда я снова села в седло, Зак оглянулся на тело женщины, распростертое в пыли у обочины.

— Думаешь, она тебе благодарна? — спросил он.

Я не смотрела на него. Липкая кровь погибшей на моих руках пачкала поводья.

— Намедни Зои толкнула зажигательную речь о строительстве иного мира. Считаешь, эта вот дама получила удовольствие от пребывания в твоем дивном новом мире? — настаивал он.

Я повернулась к нему лицом.

— Все подначиваешь меня, — бросила я. — Стараешься разозлить, заставить сомневаться в том, что я делаю.

Зак приподнял бровь.

— Все твои слова и поступки только подтверждают мою точку зрения, — сказала я.

Он ждал с нелепо задранной бровью.

— Тебе известно, как меня рассердить, — продолжала я. — Как испугать или настроить против других. — Я сделала паузу. — А все потому, что ты хорошо меня знаешь. Так же, как и я знаю тебя. Ибо мы выросли вместе. Можешь сколько угодно притворяться, будто мы с тобой являемся разными личностями из разных миров. Отчасти ты прав: мы совсем не одинаковые. Идем разными путями. Но ты меня знаешь. — Я пожала плечами. — Совсем как я знаю тебя. — Я оглянулась на тело женщины, оставшееся далеко позади. — Все это сотворил ты. Ты и Воительница. — Я указала на телеги поблизости. — Хватит говорить мне, что вот это мой выбор. Это твой выбор. Ты больше не заставишь меня испытывать чувство вины. Я твой близнец. Вместе с тобой родилась и выросла, умру с тобой заодно. Но, пока жива, не собираюсь нести ответственность за твои преступления.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Никогда бы не подумала, что можно спать прямо в седле, но во время этих дней и ночей нашего отступления в Нью-Хобарт случались моменты, когда я задремывала на ходу, и мое тело удерживали от падения только крайняя нужда да стук копыт по сторонам. Когда Криспин передавал по кругу вяленое мясо для перекуса, я чувствовала себя настолько уставшей, что даже жевать не могла. И при каждой остановке половина отведенного на отдых времени тратилась на то, чтобы убедиться, что освобожденные омеги поели или хотя бы попили.

Утром третьего дня мы устроили привал у придорожного пруда, где берега просматривались и не было места для засады. Едва мы спешились, лошади ринулись к кромке воды, отпихивая друг друга и мешая нам наполнить фляги. И это нас спасло. Спустя минуту серая кобыла рухнула на колени, затем в конвульсиях упала набок и вспенила воду дергающимися ногами. Еще у нескольких лошадей начались судороги.

Саймон заорал, и солдаты кинулись отгонять остальных от воды.

— Они отравили пруд, — сплюнула наземь Зои. — Знали, что мы поедем этой дорогой.

Восемь лошадей пало: пятеро сразу, еще трем пришлось перерезать глотки, чтобы остановить агонию. В дальнейшем мы наполняли фляги и бочонки только из проточных водоемов.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

До Нью-Хобарта оставалось полдня пути, когда на горизонте показалась темная туча пыли. На мгновение мой желудок сжался. Но страх быстро миновал — я уже знала, что это наши войска, выступившие навстречу, чтобы проводить нас домой. Я выдохнула и вновь набрала воздуха в грудь, и словно впервые вдохнула с тех пор, как мы выехали из города больше недели назад.

Отряд приблизился, во главе я увидела Джун. Солдаты, шагавшие позади нее, устало сутулились. Зои, Палома и я поспешили присоединиться к Саймону, который спросил у Джун, не пытался ли Синедрион отвоевать город.

— Они напали на нас два дня назад, — ответила она. — Но то были лишь расквартированные поблизости части; слабаки даже не прорвали внешний периметр. Пока что ни слуху ни духу от основных сил из Уиндхема.

Саймон кивнул.

Джун осматривала длинную вереницу телег, переполненных бледными мужчинами и женщинами. В баках Шестого убежища содержалось шесть тысяч человек. Четыреста не выжили после извлечения, две тысячи отправились на север в гарнизоны Инспектора. В дороге мы потеряли еще пятьдесят: убитые в стычке, плюс те, кто отказывался пить и есть, тихонько скончался в битком набитом кузове и был сброшен за борт. Тела несчастных отмечали наш путь от убежища до Нью-Хобарта, словно верстовые столбы. Мы смогли довезти живыми более трех с половиной тысяч человек.

Сброшенные по пути мертвецы освободили места в телегах, и я забралась в кузов. Не столько устав от верховой езды, сколько желая побыть с омегами на заключительном этапе, в день, когда мы доставим их домой. Зак и Палома тоже залезли в телегу следом за мной. Зак вжался всем телом в бортик, отстраняясь от окружающих людей. Криспин, Эш и Виолетта ехали рядом, а Зои встала на передок за спиной возницы.

Некоторые из бывших пленников баков вполне осмысленно смотрели на холм и город по мере приближения к воротам. Многие до сих пор были молчаливы и апатичны, но кое-кто за последние дни даже начал складывать фразы.

— Я знаю это место, — произнес один из мужчин, указывая на холм и хватая за плечо соседа. — Нью-Хобарт.

Похоже, вылетевшие слова изумили его самого так же, как и меня. Он разулыбался, и несмотря на то, что прошедшая неделя стала одной из тяжелейших в моей жизни, я ответила улыбкой.

Наш поход из убежища был отчаянным бегством — но когда мы въезжали в восточные ворота, то ощущали себя победителями, а рассвет — зарею новой жизни.

Впереди стояла Зои, держась за вожжевой столбик. Она повернулась ко мне, ухмыляясь и щурясь из-за яркого солнца. Палома, сидевшая у ног Зои, взглянула на нее и что-то произнесла — я видела движение ее губ, но не разобрала слов за громыханием колес, гиканьем ехавших рядом солдат да цоканья копыт по мостовой. Мы были дома.

Мне следовало знать, что нельзя верить радости.

Зои повернула голову к востоку, точно выискивала кого-то; затем ее тело обмякло, и она свалилась с телеги, словно повешенный, которому обрезали веревку. 

Глава 25

Палома закричала, уже перелезая через борт телеги. Колеса еще катились, когда я выпрыгнула сзади и, оттолкнув с дороги Виолетту и Эша, побежала к месту, где лицом вниз лежала Зои. Я обвела взглядом ближайшие здания, ища лучника и стараясь понять, не угодили ли мы в ловушку. Но вокруг ничего подозрительного не было, и, когда я ухватила Зои за плечо и повернула на спину, на теле не обнаружилось ни следа крови. Только шрамы да синяки от битвы, уже пожелтевшие по краям.

И тогда стало ясно: мы бессильны. Криспин тоже нагнулся к Зои, но, увидев ее невредимой, выпрямился, выругался и повернулся назад, к воротам и последним телегам, к проделанному нами пути. Зак выглядывал из уже остановившейся телеги, внимательно наблюдая и взвешивая ситуацию.

Только Палома до сих пор не поняла, что случилось.

— Что с ней не так? — завопила она, рванув рубашку Зои, как будто под ней могли скрываться пропущенные нами бескровные раны. — Сделайте же что-нибудь! — Она кричала так близко, что я чувствовала щекой ее дыхание. — Хоть что-нибудь!

Но тут ничего не сделаешь. Прижав палец к шее Зои, я с трудом нащупала слабый пульс.

— Это не с ней, — пояснила я Паломе. — С Дудочником.

Никогда еще этот грязный трюк былого, этот узел, завязанный взрывом между близнецами, не казался таким жестоким. Зои, серая, словно дорожная пыль, и Дудочник далеко-далеко отсюда. Ее тело отразило его умирание.

Высокая и мускулистая Зои оказалась настолько тяжелой, что потребовалось три человека, чтобы погрузить ее в последнюю проехавшую через ворота телегу. Опуская на доски голову и плечи Зои, я представляла тело Дудочника, изувеченное где-то посреди битвы. Пока еще жизнь не покинула его — но, судя по слабому дыханию Зои, еле теплилась.

Люди собрались на городских улицах, чтобы встретить нас. Не знаю, чего они ожидали после известия о нашем приближении. Во всяком случае, восторженными криками нас не приветствовали. Уличная толпа хранила молчание и не двигалась, только стоящие в задних рядах толкались и вытягивали шеи, чтобы лучше видеть нашу колонну: раненых солдат и набитых в телеги истощенных оцепеневших омег, которым было наплевать на зевак. А в кузове последней телеги — лежащую Зои, возле которой мы с Паломой копались в походных мешках, ища для нее одеяло.

Кажется, прошло немало времени, пока мы добрались до конторы мытарей мимо цепочки любопытствующих. Солдаты ожидали у дверей, готовясь помочь беглецам сойти с телег и сопроводить их к приготовленным лежакам. Две большие комнаты в задней части здания отвели под временные спальни. Там мы и уложили Зои вместе с остальными. Выглядела она хуже всех. Ее кожа стала серой, холодной и влажной. Люди по соседству вели себя тихо, но оставались в сознании, а Зои безвольно обмякла с открытым ртом.

Там, в полутемной комнате, нас нашла Эльза. Она торопливо перешагивала через помещенных на полу омег, не щадя своих скрюченных ног.

— Где Дудочник? — спросила Эльза, едва оценив состояние Зои.

Я покачала головой.

— Дудочник с Инспектором еще удерживали Петельный каньон, когда мы покинули Шестое убежище. И только по этой причине нам удалось уйти спокойно. Обратная дорога займет дней пять, после того как они отступят…

Мой голос сломался. Я не добавила ни одного «если». «Если» было чересчур много. Если Дудочник проживет так долго. Если его не бросят умирать на поле брани. Если кто-нибудь дотащит его до укрытия. Если наши сумеют сбежать из каньона и проделать весь путь до Нью-Хобарта. С учетом бесконечных «если» каждый вздох Зои казался чудом.

Озвучив свой план с отвлекающим маневром, я не сомневалась, что Дудочник решит возглавить атаку в каньоне. И так же не сомневалась, что придется заплатить определенную цену за жизни освобожденных из баков омег. Мое теперешнее смятение по поводу вероятной гибели Дудочника и Зои выглядело эгоистичным. Предложила бы я тот план, точно зная о цене, точно зная, что их потеряю? Вопрос, на который я не могла ответить даже самой себе. А ведь окончательный выбор был не моим — Дудочник сделал его самостоятельно, как и его сестра.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Тем же вечером мы перевезли Зои обратно в приют. И еще сорок человек разместили в спальне для сирот. Все кровати оказались заняты, некоторым спасенным пришлось довольствоваться постелью на полу.

Наши с Заком кровати перетащили в столовую. Я предлагала переселить нас в старую комнату Салли и Ксандера, но Саймон настоял на помещении с окнами во двор, а не на улицу. Признаться, я обрадовалась, что не буду спать там, где умерла Салли. В углу столовой, над кроватью Зака Саймон лично закрепил стальное кольцо — для цепей.

Приют снова был полон людей, как в тот день, когда я впервые туда пришла. Только вместо шумных детей здесь находились спасенные омеги, принесшие с собой тишину баков. Они блуждали по дому в мешковатой нескладной одежде, пожертвованной горожанами или сшитой Эльзой из простынь да одеял. Многие проводили дни во дворике, и хотя их кожа легко обгорала, было до слез понятно желание людей окунуться в солнечный свет после долгого заточения во мраке.

Рону тоже перевели в дом Эльзы. Утром я увидела, как она сидит во дворике и чертит палочкой в пыли. Я подкралась ближе, чтобы рассмотреть подробности ее рисунка. Обыкновенные детские каракули: дом, потом несколько букв — начало слова, которое Рона так и не дописала, — дальше гора, а за нею еще один дом. Закончив очередную картинку, Рона поворачивала палочку плашмя и проводила ею по пыли, стирая предыдущее изображение, чтобы начать новое. Когда через несколько часов я возвращалась через дворик, солнце клонилось к западу и тени ползли к крыше, но Рона все так же сидела на том же месте и чертила по земле.

Палома передвигалась по дому, словно зловещий призрак. Разговаривала она, только чтобы попросить нужные для Зои вещи: свежую простыню; какую-нибудь вещицу, которую можно прикрепить к окну и отогнать мух. Когда ей приносили еду, Палома съедала свою порцию с видимой неохотой, лишь уступая привычке.

Не в силах ничего изменить, мы все просто ждали: дежурили у постели Зои и ждали вестей от Дудочника. Хорошие вести придут с восточной дороги. А плохие подскажет состояние Зои — она перестанет дышать.

Донесения разведчиков из Уиндхема сильно устарели к моменту доставки. Сражение в каньоне было свирепым. Наши диверсанты полностью уничтожили мосты, и солдаты Воительницы быстро осознали, что заперты в ловушке. Однако на их стороне были защитные рубежи Петельного каньона и численное преимущество. Враги безостановочно и мощно напирали на наш отряд, перекрывший каньон. На второй день солдаты Синедриона принялись форсировать реку на наспех собранных суденышках. Наши лучники, расположившиеся на северном берегу, отбросили часть из них назад, отдав ненасытной реке ее долю. Лошадей переправляли на плотах, из которых по меньшей мере один испуганные животные проломили, утопив всех сопровождающих. Но в конце концов враги сумели перебраться на северный берег — в достаточном количестве, чтобы обратить в бегство наших лучников и охранять отбитую переправу. Часть из них доскакала до Шестого убежища и обнаружила, что там пусто — к тому времени мы уже сбежали. И тогда враги выследили и атаковали тех, кто отправился на север. С тяжелыми потерями, как сообщила юная разведчица Саймону.

Я грохнула ладонью по столу.

— Не ходи вокруг да около, — велела я. — Что означает «тяжелые потери»? Сколько?

Она покусала нижнюю губу и глубоко вдохнула.

— Люди, совершавшие переход до Норт-Хэйвена, добрались туда невредимыми. Солдаты Синедриона догнали второй отряд, направлявшийся в Итон-Вэлли. Они убили примерно половину освобожденных. Около пяти сотен. И еще с полсотни наших солдат.

Лучше бы я не спрашивала. Саймон выругался, сжав все три кулака.

Я поглядела мимо него во двор. Там была Рона, с ней еще несколько омег, которые, зажмурившись обратили лица к солнцу. А Рона все так же рисовала на земле палочкой. Я подумала, что во всех моих планах и расчетах смысла ничуть не больше, чем в ее каракулях. Как сопоставить ценность этих спасенных жизней — и жизней потерянных?

Я снова повернулась к разведчице.

— Это все? — спросил у нее Саймон.

Она кивнула.

— Последнее, что я видела — как наших в каньоне обходили с флангов, Синедрион взял их в клещи.

Саймон жестом отпустил девушку и глубоко вдохнул после ее ухода.

— Они держали каньон, Касс, — промолвил он. — Дольше, чем мы могли надеяться.

— Не говори так, — сказала я.

— Как?

— Как будто ты уже сдался. Как будто все кончено.

Он выдохнул.

— Ты видела Зои. Слышала разведчицу. Нам нужно продумать, куда отныне двигаться. Попытаться обеспечить верность остатков войска Инспектора, чтобы удерживать Нью-Хобарт без него. Сосредоточиться на том, чтобы доставить Палому на корабль и отправить в Далекий край.

Огонь вспыхнул в моем сознании при упоминании Далекого края, и я пошатнулась, вставая.

— Ничего не кончено, — сказала я сквозь пламя. — Я знаю Зои. Знаю Дудочника. Ничего не кончено.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

В эти пять ночей я боялась спать, боялась сидеть без дела. Когда пропал Ксандер, я узнала о его смерти, увидев его во сне. И не хотела, чтобы так же случилось с Дудочником. Если они с Зои погибнут, я не хочу этого предвидеть. Днем и ночью я работала. Помогала Эльзе: шила одежду для освобожденных омег; готовила и скребла горшки, пока кожа на руках не потрескалась и не закровоточила. Видения все равно накатывали даже во время бодрствовании, но ничего нового не говорили: только что мир сгорит. Иногда после кошмарных картин мне требовалось несколько минут, чтобы вновь обрести дар речи, а язык еще долго заплетался. Слова сгорали дотла.

Многие из бывших узников баков все еще залечивали разные болячки: язвы на истончившейся коже, возникшие из-за долгого путешествия на грубо сколоченных телегах, порезы и раны после атак на нашу колонну. Мы перевязывали их, поили маковой микстурой и настоем белены от боли, а на ночь — каплями валерианы для крепкого сна. Пытались их накормить. Возможно, следовало считать удачей, что спасенные ели совсем мало, — даже после захвата перевала Луддитов еды у нас не хватало, — но видя выпиравшие ключицы Роны, я подолгу уговаривала ее выпить побольше питательного бульона.

Теперь казалось бесспорным, что Кип быстро восстановил силы благодаря здоровому телу альфы. У омег выздоровление протекало гораздо медленнее и не так уверенно. Пребывание в баке повлияло и на разум Кипа. Прошлое для него было утеряно — стерто, как струя за кормой лодки. Ему пришлось собирать себя заново, не имея ни малейшего представления о том, кто он такой или чем раньше занимался.

Сейчас сотни людей, которых мы извлекли из баков, должны были сделать то же самое: собрать все кусочки своих личностей, поднятые со дна, и попробовать склеить их в новую жизнь.

Многие из спасенных засыпали с трудом. Ночами, лежа с Заком в столовой, я слышала их шаги по дому. Они существовали вне времени. Пробудились от прошлого, которого не помнили, к настоящему, которое не могли удержать. Вероятно, поэтому я чувствовала близость с ними — мое собственное восприятие времени было столь же нечетким, я тоже потеряла якорь и дрейфовала по течению среди череды дней.

Палома игнорировала этих омег и их блуждания, игнорировала наши уговоры отдохнуть или поесть. Она отказывалась уходить от постели Зои. Когда на второй день я вошла в их комнату, она даже не взглянула на меня.

— Ей хуже, — коротко сказала Палома, прижимая одной рукой тряпицу к голове Зои.

И правда, кожа Зои стала сухой и бледной, губы потрескались. Порой ее веки приоткрывались, но зрачки закатывались под лоб, так что виднелись лишь белки. Я вслушалась в дыхание Зои. После каждого вдоха наступала пауза, такая долгая, что выдох случался неожиданно. Палома тоже настороженно ловила вдохи-выдохи.

— Это первый раз, когда я понимаю твоего брата, — сказала Палома. Поймав мой взгляд, она продолжила, да так быстро, что слова наскакивали друг на друга. — Не то чтобы я считала баки чем-то правильным. Знаю, это плохо. Знала даже до того, как увидела Шестое убежище. Но сейчас… — Она смолкла и снова опустила взгляд на Зои. — Сейчас я отчасти понимаю, что побудило его возродить резервуары. И почему некоторые из альф с ним согласились.

Я вспомнила, как в детстве мы с Заком смотрели на умирающего отца — его медленно убивала болезнь сестры. Страх и злость, искажавшие тогда черты Зака, теперь я видела на лице Паломы.

И вдруг пришло видение. Нет, слово неподходящее, не «видение» — передо мной были лишь тьма да слабые проблески света. Но я слышала дыхание Дудочника и ощущала шаги лошади, встряхивающие его изломанное тело.

— Они едут, — сказала я.

Саймон повел навстречу отряд. Я умоляла взять и меня, но он был непоколебим.

— Опасности кругом хватает и без того, чтобы нарочно искать ее на свою голову. Если наши возвращаются, армия Воительницы далеко не отстанет.

Саймон позволил мне лишь выехать к воротам в сопровождении Виолетты.

— Это их дозорные? — спросила она у меня, глядя на группу грязных солдат, тащившихся по восточной дороге к Саймону и его всадникам.

Я покачала головой.

— Это все, кто остался.

Из четырех сотен, вошедших в каньон, всего шесть десятков человек смогли приковылять в Нью-Хобарт.

Большинство солдат шли пешком; лишь единицы ехали верхами. Для перевозки тяжелораненых между лошадьми привязали носилки. Когда они приблизились, я увидела, что никто не уберегся от ран. У того же Инспектора левая рука покоилась в лангете, а от глаза до челюсти шел рубец, из-за которого рот сбоку приподнялся. Выступая против уничтожения близнецовости, он восхвалял в альфах «физическое совершенство», но я не злорадствовала, видя его изуродованное лицо.

Инспектор шел пешком — отдал свою лошадь одному из тяжелораненых. В ответ на мое приветствие у ворот, не стал утруждать себя пустой болтовней.

— Они следуют за нами. Напали на Пепельном перевале и еще раз — на западном краю болот. Побывали в Шестом убежище. Уже ответили репрессиями в Шют-Гэлли. Проводят облавы и сжигают целые поселения. По слухам, омег массово сгоняют в Третье убежище.

— Этому нет конца, как видно, — сказала я.

— Начать войну легче, чем закончить, — ответил он. — Мы сделали выбор. Не в момент атаки на Шестое убежище, а задолго до того, как освободили Нью-Хобарт. Воительница всегда намеревалась нанести ответный удар. — Его слова звучали жестко, но плечи поникли, и выглядел он измотанным. — Скольких вы вытащили живьем?

— Больше пяти тысяч в общей сложности, — ответила я.

Кажется, он улыбнулся — с его новым перекошенным лицом было не понять.

— Мы можем сдержать Синедрион? — спросила я.

Инспектор оглянулся на свою истощенную армию, на ряды хромых и окровавленных солдат, тянувшихся гуськом через ворота.

— Пока что.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Они доставили Дудочника к Эльзе — четверо солдат с носилками, которые шли так медленно и торжественно, будто несли его к могиле.

Будь у меня вопросы о битве в каньоне, его тело дало бы все ответы. На руке и кисти виднелись полузажившие порезы и отметины первой схватки. Синяки уже постарели и переливались пурпурным и желтым. Самая свежая рана — самая тяжкая, родом из того дня, когда их разгромили. Это был удар в висок: не лезвием меча, а рукоятью. Тупой удар раздавил часть головы в кашу.

Эльза попыталась зашить страшную рану, но разве зашьешь месиво из сгустков крови и размолотой плоти. Местами обнажился череп. Его нетронутая белизна смотрелась до странности чисто среди ошметков окровавленной кожи.

— Полагаю, череп проломлен, — сообщила Эльза, когда я нагнулась, чтобы осмотреть рану. — Но иногда так даже лучше. Если череп не разбит, опухоли некуда деться… — Она запнулась, а я подумала об изувеченном мозге Дудочника.

Засохшая черными чешуйками струйка крови тянулась из угла его рта к подбородку. Я все смыла, прижимая влажную тряпицу к кровяной корке, чтобы размягчить.

До тех пор пока не взглянула вниз, я и не осознавала, что положила руку ему на грудь — стремясь ощутить, как та медленно поднимается и опускается. Зои на соседней кровати дышала в унисон.

Только на второй день я узнала, каким чудом Дудочник спасся. Эльза послала меня в гостиную за маслом чайного дерева для его головы. Ставни на окнах не закрыли, между мной и улицей — только решетки. Виолетта стояла на посту снаружи, у парадной двери, и разговаривала с солдатом-альфой, побывавшим в каньоне.

— Не знаешь, как там у него дела? — спросил мужчина.

— Плохо выглядит, — заметила Виолетта.

— Видела бы ты, как он выглядел, когда командир его вытаскивал. Мертвее мертвого. Я не мог сообразить, с какой стати командиру понадобилось тащить труп обратно в строй.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Тем вечером, когда Инспектор пришел к Эльзе, я была на кухне и отмывала кровь с рубашки Дудочника. Весь день я отмачивала ее в холодной воде — как оказалось, это лучший способ убрать красные пятна. За последние месяцы я много узнала о крови.

Не вынимая рук из раковины, я посмотрела через плечо на Инспектора, наливавшего в кружку воды. И попыталась вообразить его несущим безжизненное тело Дудочника. Тот был выше и плотнее Инспектора. Нелегко ему пришлось, тем более посреди битвы.

— Слышала, именно ты вынес Дудочника с поля боя, — сказала я.

Инспектор продолжал лить воду из кувшина.

— Не важно, кто его вынес, — ответил он.

Несколько мгновений не было слышно ничего, кроме стука кувшина, поставленного обратно на стол.

— Спасибо, — выпалила я.

Он неловко дернул плечом.

— Дудочник нам нужен. Особенно после того случая с Салли. — Усевшись, Инспектор отхлебнул большой глоток из кружки. — Нам необходим лидер, который способен объединить омег. — Еще глоток. — Кроме того, он прикрывал мою спину, когда мы теснили солдат Синедриона в узком месте каньона. Пару раз спас мне жизнь.

И месяца не прошло с тех пор, как в этой же кухне мы с Дудочником свежевали крыс и вместе смеялись над вещами, о которых барды никогда не споют, если возьмутся слагать баллады о нашей борьбе. Теперь мне стало интересно — какие же истории будем рассказывать мы с Инспектором, если проживем достаточно долго, чтобы оглянуться на все это. Наверное, о многом предпочтем умолчать. О тех, кто погиб из-за наших приказов и принятых решений. О трупах в Петельном каньоне... и в Шестом убежище.

Я терла и терла рубашку. Пятно исчезло, за исключением краев. Стойкий бурый контур напоминал остров, нарисованный на карте.

Я повесила рубашку перед огнем. Мы с Инспектором пересекли двор и вошли в маленькую комнату, где бок о бок лежали Зои и Дудочник. Палома не подала вида, что заметила наше присутствие. Она сидела у кровати Зои; кресло подвинуто достаточно близко, чтобы можно было положить руку и голову на матрас рядом с больной. Окно открыто, но здесь царила атмосфера нездоровья — слишком много вздохов и недостаточно воздуха.

Из губ Дудочника вырывались булькающе-сопящие звуки, страшно громкие в тесной комнатке. Неожиданно его дыхание стало тихим, и это напугало меня еще больше: то и дело я прижималась ухом к его лицу, чтобы уловить, дышит ли он вообще. Неподвижный, со скульптурной мускулатурой Дудочник выглядел, как статуя. Его темная кожа посерела, а губы по краям стали синими. Я взяла его за руку — пальцы Дудочника были ледяными и жесткими.

— Одеяла еще есть? — спросила я у Паломы.

— Он оставил половину своей крови в каньоне, — сказал Инспектор. — Одеяла этого не исправят.

Я ничего не ответила и подтянула одеяло к подбородку Дудочника, позволив руке там задержаться.

— Тебе нужно отдохнуть, — посоветовала я Паломе. — И что-нибудь съесть.

Они не обратила на меня внимания. Ее белые волосы заметно потемнели от грязи. Космы свисали ей на лицо, пока Палома смотрела на Зои. Инспектор собрался уходить, но она даже не взглянула в его сторону.

— С тобой все хорошо? — спросила я у Паломы, когда его шаги удалились.

Глупый вопрос, и она не потрудилась ответить.

Я попыталась снова.

— Тебе нужно ехать на побережье, — сказала я. — Корабль уже ждет. Через несколько недель ветер переменится, и ты сможешь отплыть.

Вестовые Инспектора с запада доложили, что «Розалинда» полностью отремонтирована и готова к плаванию, как и два корабля сопровождения из собственной береговой охраны Инспектора. А еще разведка отметила усилившуюся активность флота Воительницы: патрули черных кораблей рыскали вдоль берега, а верфь Синедриона в Уитклиффе день и ночь гудела от непрерывной стройки. К концу весны южные ветры, которые понесут Палому и наше посольство на север к Далекому краю, точно так же понесут и корабли Синедриона, вынюхивающие след. Это в том случае, если собственный флот Далекого края не явится сюда первым и не угодит в руки Синедриона.

— Я не брошу ее в таком состоянии, — сказала Палома.

— Армия Воительницы приближается. Здесь ты не в безопасности.

— Я нигде не в безопасности, — ответила она. И взглянула на меня. — Ты единственная мне об этом сказала. Я думала, что верю твоим словам о Синедрионе, но не представляла, что за ними стоит. Лишь теперь, увидев Шестое убежище, я узнала правду. Эти нелюди собираются разбомбить мой дом. Даже если я доберусь до Независимых островов и предупрежу своих, что это изменит? Нельзя убежать от бомбы. Нельзя эвакуировать миллион человек. — Она прикрыла на миг глаза. — Так или иначе, нет никакой разницы. Я отсюда не уеду. — Ее рука легла на руку Зои. — Признаться, понятия не имела, чего ожидать, когда соглашалась стать послом.

К моему удивлению, Палома слегка улыбнулась. Эти дни не баловали поводами для улыбок.

— Из всего, что со мной произошло… — сказала она, глядя на Зои. — Встреча с «Розалиндой». Спасение от бурь. Открытие другой страны, где еще есть близнецы… Так вот, из всех чудес, выпавших на мою долю, Зои — самое невероятное.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Зак изо всех сил избегал освобожденных омег. Если один из них проходил мимо в коридоре, когда Зака вели на кухню, он вздрагивал и вжимался спиной в стену. Все чаще и чаще Зак оставался в комнате и сидел на кровати, отказываясь выйти во дворик или в кухню на обед. Я не жаловалась — без него нам с Эльзой проще было сидеть за столом.

Однажды утром я обнаружила Зака у окна спальни, пялящимся на Рону. Она сидела на земле во дворике и сосредоточенно ела апельсин с дерева Эльзы. Найденные косточки она раскладывала на камушках перед собой аккуратными рядами. Я уже видела Рону за подобными занятиями: она ровняла каждую вилку на столе, а золу из кухонного очага сгребала в прямые линии. Я понимала, или думала, что понимаю, ее стремление навести какое-то подобие порядка в бессмысленном для нее мире.

— Не слишком-то полезны вам, а? — сказал Зак. — Не представляю, как они смогут пополнить ряды вашей армии.

— Дело не в пользе, а в возвращенных к жизни людях, — ответила я. — Хотя тебе не понять. С пониманием у тебя всегда были проблемы.

— Оглянись, — посоветовал он. — Ты угробила половину своей армии, чтобы выудить из баков толпу недоумков. Воительница вот-вот сомкнет кольцо. Я бы сказал, проблемы не только у меня.

Он снова повернулся к окну. Под рубашкой отчетливо выступили лопатки. Зак всегда был худым, но сейчас черты его лица особенно заострились. Он принялся барабанить пальцами по челюсти. Ногти больших пальцев были выщерблены и почернели. Он боялся — я знала это, потому что распознала в нем свой собственный страх. Каждый день разведчики приносили вести о новых отрядах Воительницы, скапливавшихся в округе.

— Чего она от тебя хочет?

Я много раз задавала этот вопрос с момента, когда Воительница пришла и потребовала его выдачи. Зак никогда не отвечал — ни мне, ни Инспектору и Дудочнику во время допросов. Сейчас я сомневалась, действительно ли он под пыткой был таким отчаявшимся и сломленным, каким тогда казался. Он выдал лишь сведения о Блэквуде, которые не принесли пользы и стоили жизни Таше.

Но по мере того как армия Воительницы смыкала кольцо вокруг города, неподдельное беспокойство Зака росло с каждым днем. И в эту минуту он впервые не проигнорировал вопрос о Воительнице.

— Раньше она считала, что я лишний, — сказал он, по-прежнему стоя ко мне спиной и глядя в окно. — С тех пор у нее было время признать свою ошибку.

— Какую ошибку? — спросила я. — Ты же сам говорил, что только Исповедница по-настоящему разбиралась в машинах и нашла способ снова заставить их работать. Теперь Исповедница умерла, — то, что Кип начал своим прыжком, я завершила, предав ее тело водам затопленного Ковчега. — Так чего же Воительница от тебя хочет?

— Исповедница, может, и нашла общий язык с машинами, но работала она на меня. По моим указаниям и под моим контролем. Она была слишком умна, чтобы доверять Воительнице. Думаю, теперь Воительница поняла, как обстояло дело. И осознала, что без меня ей не обойтись. — Он вновь посмотрел в окно, на восток, где собиралась вражеская армия. — Все началось с меня. И закончится на мне.

Зак хохотнул, визгливо и безрадостно, и никакие мои угрозы и обвинения не убедили его сказать больше. Я не понимала, что он имел в виду, но не могла не признать, что в главном Зак прав: конец приближается.

Глава 26

Вечером того же дня, когда мы с Паломой дежурили в душном лазарете, Зои приоткрыла глаза. Поначалу это не пробудило особых надежд — мы уже видели, как Зои моргает, но лучше ей не становилось. Однако на этот раз ее губы тоже разомкнулись и с них слетел тихий стон.

Палома прерывисто выдохнула. Несколько дней она почти не говорила, словно набрала в рот тишины. Теперь же она склонилась над Зои, лепеча, плача и покрывая ее лоб поцелуями. А я неловко отвернулась к Дудочнику и принялась ждать.

Открыв в первый раз глаза, он как будто меня не увидел.

— Ты меня слышишь? — спросила я, заметив, что он изучает потолок.

Дудочник попытался кивнуть, но тут же скривился и кашлянул.

— У тебя получилось? — его баритон теперь, после долгого молчания, звучал хрипло.

— Да, — сказала я.

Это была ложь — обманчивый односложный ответ, поверхностный и не раскрывающий всей многогранности правды. Со временем Дудочник сам все узнает. Узнает, что тысячи освобожденных узников резервуаров искалечены и, возможно, мы никогда не найдем способа им помочь. Что успех операции стоил жизни сотням бойцов. Что силы Синедриона стекаются из Уиндхема на равнины близ Нью-Хобарта.

Скоро Дудочник все узнает. Но пока что ему хватит простого «да».

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

В те первые часы, когда близнецы пришли в себя, я пыталась не слушать перешептывания Зои и Паломы. Вместо этого занялась уходом за Дудочником — ложка за ложкой вливала ему в рот приготовленный Эльзой бульон, мешала трогать рану, которая все еще кровила сквозь повязки, отвечала на вопросы о том, что случилось за дни после нашего расставания в каньоне. Я сидела спиной к Зои и Паломе, чтобы дать им хотя бы иллюзию уединения. Но комната была маленькой, и я все слышала.

Зои чувствовала себя намного лучше Дудочника: уже пыталась сесть и твердила, что хватит валяться — пора вставать, несмотря на возражения Паломы. Лишь когда Палома в третий раз попросила ее лечь, я услышала, как Зои опускается на подушку.

— Так не должно было случиться, — проворчала она, — что ты вынуждена обо мне заботиться.

— Не должно было? — рассмеялась Палома. — Как будто все остальное из случившегося в порядке вещей.

Зои, однако, говорила серьезно.

— Я думала, что сумею тебя уберечь, — сказала она. — Когда ты только приехала, я думала, что смогу защитить тебя, пока тебе не придет пора возвращаться домой. Моя жизнь и мой мир казались кошмаром, в который ты случайно попала. — Последовала пауза: Зои сглотнула, смачивая пересохшее горло. — Но здешняя жизнь не сон, от которого можно проснуться. Я не в силах уберечь тебя, что и говорить о Далеком крае...

— Я сюда попала совсем не случайно, — перебила ее Палома. — Я сама решила присоединиться к экспедиции. Сама поднялась на борт «Розалинды» и захотела остаться здесь, даже когда узнала, на что способен ваш Синедрион. Я сама выбрала свой путь. — Я сидела к ним спиной, но в стекле кувшина с водой увидела, как Палома наклоняется и медленно, но уверенно накрывает руку Зои своей. — Выбрала все это.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Зои выздоравливала быстро — на следующий день она уже встала с кровати и принялась бродить по двору да мешать Эльзе на кухне. Но отношение Паломы к Дудочнику изменилось. Пока он медленно поправлялся, Палома держалась с ним очень сдержанно, хотя разговаривала как обычно и с готовностью помогала в первые дни, когда он даже садился с трудом. Но она заметно напрягалась в его присутствии. Когда Дудочник сумел прохромать от кровати к окну, она следила за каждым его движением. Потом он начал ковылять по приюту, и мне бросилось в глаза, как Палома зачастую становится между ним и Зои, словно ее тело может послужить преградой для роковой связи, сулящей близнецам одновременную смерть.

Палома давно знала об этой связи, но до той минуты, как увидела падающую Зои, вряд ли понимала ее истинный смысл. Знания Паломы оставались теорией, пока у нее на глазах Зои не свалилась с телеги из-за ранения Дудочника. Только теперь, думала я, до Паломы наконец-то дошло, что такое иметь близнеца и что для нас значило ее прибытие. Возможность покончить с рождением близнецов сметет старый мир, как взрыв.

Потянулись долгие и беспокойные дни. Приближалось лето, уже к середине утра становилось так жарко, что решетки на окнах обжигали лицо, если к ним прислониться. Каждый день я все еще пыталась искать взрывной механизм, но по-прежнему безуспешно. Чаще всего я вообще ничего не чувствовала, но когда какие-то ощущения все же приходили, то лишь сбивали с толку, потому что направление то и дело менялось: сначала огонь звал меня на северо-восток, а через несколько дней я просыпалась в уверенности, что машина на юге. Я уже привыкла чувствовать себя потерянной во времени — такова уж доля провидцев. Но теперь я терялась и в пространстве. Это было для меня внове и внушало страх.

Дудочник и Зои выздоравливали: Зои быстрее, Дудочник медленнее.

Освобожденные из резервуаров омеги тоже заново учились жить. Многие из них овладевали речью: отдельные слова и короткие фразы то там, то тут нарушали тишину в спальнях. Некоторые вспомнили свои имена, другие начали задавать вопросы: «Где мы?», «Что произошло?». Рона говорила мало, но сразу поворачивалась, стоило окликнуть ее по имени. Однажды я спросила, помнитли она Льюиса, и Рона немедленно расплылась в улыбке до ушей, в ответ я тоже улыбнулась, на минуту забыв и о войсках, собирающихся за городскими стенами, и о том, что Льюис давно мертв.

С освобожденными из резервуаров я училась терпению. Да, они делали успехи, но очень медленно. С каждым днем нарастало ощущение, будто мы сражаемся с самим временем. Все обнадеживающее и хорошее растягивалось на долгий срок: Дудочник мало-помалу окреп настолько, что начал брать меч и проводить во дворе тренировочные сражения с Зои, между альфами и омегами в городе постепенно завязывались дружеские отношения, к Роне возвращались воспоминания. А уничтожить вся и всех можно так быстро: клинком, стрелой, взрывом.

Армия Воительницы продолжала сосредотачиваться к востоку от города. Приближение лета означало, что скоро флот Синедриона выйдет в море на поиски Далекого края. Корабли оттуда, наверное, уже держат путь на юг, уже нас ищут. Я не знала, чья эскадра первой достигнет цели, но результат будет одним и тем же: погибнет Далекий край, а с ним и надежды нашего Сопротивления.

Перед тем как углубиться в каньон, Дудочник сказал мне: «Помимо огня и пепла в мире еще много всего». Он был прав — я это знала, и поэтому продолжала сражаться. Но чем дольше мне не удавалось найти взрывной механизм, чем неотступней в голове бушевали видения о взрыве, тем чаще я вспоминала Ксандера с его пустыми глазами и беспрестанно снующими руками. Вынырнув из видения о пламени и взахлеб ловя ртом воздух, теперь я понимала, что скорее всего от меня останутся только огонь и пепел, даже если мы умудримся спасти мир.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Армия Воительницы встала лагерем на восточной равнине. Каждую ночь вражеские костры полыхали милях в пяти от города. Посовещавшись, мы не решились выехать за стены, чтобы атаковать порядки Синедриона, — с нашей поредевшей армией это было слишком рискованно.

— Со стороны Воительницы самым разумным будет нас осадить, — сказал Инспектор. — Ей известно, сколько в городе освобожденных омег. И простейший расчет покажет, что еды у нас надолго не хватит. Достаточно отбить перевал Луддитов, чтобы поставить нас на колени уже через два месяца.

— Она руководствуется не разумом, а гневом, — возразила я, поскольку чувствовала ярость Воительницы, вызывавшую во мне согласный отклик. — Ей не терпится поскорее со всем покончить.

Никогда не думала, что у меня с Воительницей может быть что-то общее, но в этом стремлении я ее хорошо понимала. Мне хотелось, чтобы так или иначе все закончилось.

Гонец с запиской от Воительницы не заставил себя ждать.

«Выдайте мне Реформатора и бледную женщину из Далекого края, иначе мы сотрем Нью-Хобарт с лица земли».

— Хватит глядеть на меня с такой злобой, — сказал Инспектор.

Не сводя с него глаз, Зои заслонила собой Палому и положила ладонь на рукоять кинжала на поясе.

Дудочник рядом со мной тоже наблюдал за ним и теперь занял позицию между Инспектором и дверью кухни, ведшей в столовую, где находился прикованный к стене Зак.

— Пусть я не так уверен в лекарстве из Далекого края, как вы, — продолжил Инспектор, — зато знаю, что никто из нас не хочет нового взрыва где бы то ни было. А если сегодня Синедрион разбомбит Далекий край, то этим наверняка не ограничится и завтра подыщет следующую цель. — Он встал. — К тому же Воительница не держит обещаний. Даже получив Палому и Зака, все равно превратит город в пепелище. — Инспектор потер лицо и, сделав глубокий вдох, посмотрел на меня. — Воительница и твой брат одного поля ягоды: всегда хотят большего. Главенствовать в Синедрионе, соблюдая табу, показалось им мало, надо было построить резервуары. Находка Ковчега тоже не удовлетворила, потребовалось выкопать взрывной механизм. Безраздельно править на здешних землях опять недостаточно — теперь они хотят уверенности, что Далекий край никогда не сможет стать альтернативой.

— Ты отправишь ей ответ? — спросила Палома.

— Я ответил ей на все вопросы несколько месяцев назад, когда впервые развернул против нее свои войска. В каком-то смысле Воительница знает меня лучше, чем любой из вас. Она не сомневается, что я доведу дело до конца.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

На рассвете следующего дня я отправила Криспина на холм с посланием к Инспектору. Оно состояло всего из одного слова, услышав которое, Криспин побледнел: «Сегодня».

Когда Инспектор явился, я пересказала ему свое ночное видение. Сигнальный огонь на восточной дороге, пылающий в полутьме раннего вечера. Солдаты Воительницы, идущие в наступление. Я видела, как наши рвы и защитные сооружения делают свое дело: люди падали на колья и больше не вставали. И видела, что укрепления задержали атакующих ненадолго: Воительница посылала на штурм все больше бойцов, вскоре они шли по телам ранее погибших, словно по мосту. Даже зная о ее жестокости, я ужаснулась, когда видение показало мне равнину, усеянную трупами. Я проснулась с таким громким криком, что Зак тоже испуганно заорал. Уже пересказывая видение Инспектору, я задыхалась.

— Они прорвались через стену? — спросил Инспектор.

Все смотрели на меня — не только он, но и Дудочник, Зои, Палома, Саймон и Эльза. От меня ждали четких ответов, тогда как моя голова была полна лишь разрозненных образов: кровь, мечи, огонь.

— Они добрались до стены, — сказала я. — Неясно, что было потом.

Мы готовились к нападению с самого возвращения из Шестого убежища, однако сейчас, когда стало известно, что оно вот-вот случится, предпринятые меры казались недостаточными.

— Я не стану посылать тебя на передовую, но ты нужна мне на восточной башне, чтобы докладывать обо всем, что видишь, — решил Инспектор.

Оставалось надеяться, что я увижу нечто полезное, а не картину, вставшую перед глазами, стоило мне зажмуриться: взрыв, поглощающий весь мир.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

После обеда, пока я точила нож, Зак сидел на кровати, скрестив ноги; цепь от кольца в стене тянулась к его запястьям.

— Будь осторожна, — наказал он. — Не дай им нас убить.

Я снова провела лезвием по точильному камню.

— Поздновато для предостережений, тебе не кажется?

— Послушай, — окликнул он, когда я уже шла к двери. — Это важно. — Подавшись ко мне так, что цепь натянулась до предела, Зак выглянул в окно, проверяя, что никто не подслушивает. — У меня есть кое-что нужное Воительнице, — заговорщически быстро прошептал он. — Ты об этом уже знаешь.

Я помнила, как несколькими днями ранее Зак сказал, что Воительнице без него не обойтись, помнила его слова: «Все началось с меня. И закончится на мне».

— Заполучив меня в свои лапы, — продолжил Зак, — скорее всего, она будет меня пытать. Если это случится, если почувствуешь боль, заставь своих приятелей тебя убить. Пусть Дудочник сделает это быстро. Или покончи с собой сама. Понимаешь? Потому что после мучений меня все равно убьют.

— Что такое нужное у тебя есть? — спросила я. — Может, мне лучше выпытать у тебя твою тайну прямо сейчас?

Его рука невольно дернулась к тому месту на ноге, где я в прошлый раз резала свою. Моя нога — его нога, моя боль — его боль.

Зак не ответил на мой вопрос.

— Никому не говори о том, что я сказал, особенно Инспектору.

— Я не собираюсь хранить твои секреты! — заорала я. — Выкладывай, что особенного ты знаешь.

— Хочешь остаться в живых? — спросил он. — Если остальные узнают про мою тайну, то немедленно тебя убьют, лишь бы избавиться от меня.

Позже, оглядываясь назад, я задавалась вопросом, не стоило ли мне прямо в тот момент оборвать наши жизни. Чиркнуть ножом по своему горлу или по горлу Зака, чтобы его секретные сведения ушли с нами в могилу. Но я этого не сделала. Как я узнала, спасаясь из затопленного Ковчега, в наших телах живет надежда. Наши тела слишком привыкли жить и цепляются за эту надежду столь же безотчетно, как утопающий за доску. Надежда была благословением и проклятием человечества.

Поэтому я подхватила меч и ушла. Смысла прощаться не было. Что толку прощаться, если в Заке моя смерть, а во мне — его?

Я миновала Эша, который занял пост у двери на кухню. На другом конце двора Виолетта сторожила дверь комнаты Паломы. Спальня уже опустела — Эльза увела освобожденных из баков на рыночную площадь, где они будут ждать исхода битвы вместе с другими неспособными сражаться больными и стариками.

Мы обсуждали, не отправить ли на площадь и Зака с Паломой, но в итоге Инспектор покачал головой.

— Если город падет, им лучше находиться в укрытии, а не сидеть вместе с немощными, словно куры в ожидании лисы.

В закатном свете мы с Дудочником дошли до восточных ворот. Он уже почти поправился, страшная рана на виске затянулась, образовав складчатый шрам, розовеющий на темной коже. В последние несколько дней Дудочник каждое утро тренировался во дворе с Зои, которая двигалась и разговаривала как обычно. Но Дудочник еще не совсем оклемался, поэтому я уговорила его не отправляться на передовую с Зои, Саймоном и Инспектором.

«Мне нужно, чтобы ты был рядом», — сказала я, и это было правдой. Даже ослабленному я доверяла ему больше, чем кому-либо еще, и не хотела разлучаться. Ценя его меч и умение сражаться, я нуждалась в другом — в его присутствия, которое помогло мне пережить мертвые земли, туннели Ковчега и события последних месяцев. Перед атакой на убежище Зои сказала: «Истинное мужество мы должны найти в самих себе». Я знала, что она права, но также не стыдилась признать, что рядом с Дудочником чувствую себя сильнее, что черпаю мужество в нем.

Весь день солдаты и жители города занимались финальными приготовлениями к битве. Теперь оставалось только ждать. Лучники выстроились на крепостных парапетах, к стене подтащили корыта с водой, чтобы тушить огонь. Мы с Дудочником устроились на восточной башне, глядя сверху на занявших позиции солдат. Многие из них до сих пор залечивали раны, полученные в Петельном каньоне и в Шестом убежище. Наша армия была сшита заново на живую нитку и состояла из стежков, лоскутов да рубцовой ткани.

За нашими спинами, на западе, солнце начало опускаться за горизонт.

— Вон там, — сказал Дудочник и поднял руку, указывая на восток.

Я проследила за его пальцем. Зрелище загорающегося на восточной дороге сигнального огня наложилось на воспоминание. Я уже видела этот огонь во сне, и видела, как он гаснет. Враги пошли на приступ.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Видение оказалось и верным, и обманчивым. Правдиво показало силы противника и эпизоды нападения, а вот скорость происходящего — нет. Во сне я наблюдала события последовательно, одно за другим: как армия Воительницы несется по равнине, как пытается преодолеть наши защитные укрепления, как идет на штурм стены. Но в реальности все это происходило почти одновременно. Стрелы мощно вонзились в деревянную надвратную башню, в которой сидели на корточках мы с Дудочником, и доски под ногами задрожали. Казалось, наши лучники не наносят противнику ущерба: каждый раз, когда наступающий солдат падал, его место спешил занять другой.

Мы не рискнули отправить конников за стену; с нашей сократившейся армией было безопаснее замкнуться в обороне, чем устраивать встречные атаки. Прямо под нами у восточных ворот Инспектор громко отдавал приказы защитникам города.

Даже со своей обзорной позиции на башне я не замечала бочки в ямах по периметру города, пока Инспектор не закричал: «Поджигай!» и лучники не нацелили пылающие стрелы на ямы. В них я разглядела десятка два деревянных бочек — прямо перед авангардом наступающих войск Синедриона. Первые стрелы не достигли цели, но потом одна угодила в яму, и бочка вспыхнула ярким пламенем.

Огонь охватывал нападавших по мере того, как бочки загорались одна за другой, пожар распространился по всей равнине.

— Там горючая жидкость вроде нефти, — пояснил Дудочник. — Мы нашли ее в здании с резервуарами, когда захватили город. Кажется, ею заправляли баки.

— Это Инспектор придумал? — спросила я. — Спрятать бочки с горючим в ямах?

— Нет, задумка моя, — ответил Дудочник, безо всякого стыда глядя мне в глаза.

Огонь замедлил наступление, по крайней мере в северной части равнины. Но на юге Синедрион продолжал атаку: солдаты прорвались через стену огня и теперь бежали к воротам. Передовой отряд что-то тащил за собой. Я подумала, что это лестница или таран. Солдаты остановились в сотне метров от стены и занялись своим устройством. Оказалось, они приволокли катапульту — увеличенную версию тех игрушек, с помощью которых мы с Заком в детстве пулялись желудями через двор.

Первыми полетели валуны. Один приземлился у самых ворот, и по стене прошла дрожь.

Инспектор под нами кричал лучникам, чтобы целили в солдат, управлявшихся с катапультой. Одновременно он готовил к вылазке за ворота небольшой отряд всадников, чтобы уничтожить саму машину. Ее уже утыкали стрелами, но суетящиеся вокруг нее солдаты все еще были невредимы.

Следующий направленный в нашу сторону снаряд пылающим метеором рассек вечернее небо. Дудочник схватил меня и потащил к лестнице.

Не только мы использовали горючее. Большой шар огня врезался в ворота и взорвался.

Башня уже начинала шататься, а теперь взрыв подломил одну из опор. Дудочнику не пришлось мне приказывать или тащить за собой. Мы спрыгнули одновременно.

Я не видела падения надвратной башни, только слышала жуткий треск, словно кто-то с корнем вырвал огромное дерево. Я лежала ничком с забитым грязью ртом и пыталась дышать, обхватив себя руками поперек талии. При ударе о землю из груди вышибло воздух, и теперь она болела, а к горлу подкатывала тошнота. Дудочник сидел рядом на корточках. Он умудрился приземлиться на ноги, но его лицо исказила гримаса боли. Наша башня упала за стену, наполовину перегородив взорванные ворота. С ее стороны слышались стоны.

Солдат перед воротами разметало.

Инспектора взрывом сбросило с лошади, но он уже стоял на ногах, выкрикивал приказы и посылал бойцов навстречу силам Синедриона, устремившимся в брешь. Сквозь огонь и оседающую пыль я увидела за его спиной Саймона с поднятыми топорами и силуэт Зои.

Мне никак не удавалось вдохнуть. Решив, что всему виной падение, я встала на четвереньки в ожидании, пока удушье пройдет. Но оно не проходило. Добавилось возрастающее давление на горло, а затем пришла такая боль, что я обеими руками схватилась за шею.

Дудочник увидел, как я задыхаюсь, цепляясь за горло. Схватив меня, оттащил от тлеющей башни и битвы у ворот под прикрытие металлической поилки для лошадей. Оторвал мои руки от шеи, ища рану.

— Зак, — просипела я, но для звука не хватало воздуха.

Внезапно боль прекратилась. Я заглотила воздух и закашлялась, во рту было полно пыли после взрыва.

— Зак, — повторила я.

Я встала, но Дудочник снова дернул меня в укрытие, и как раз вовремя — над моей головой просвистела стрела. Посмотрев в щель между поилкой и землей, я увидела мешанину тел и клинков там, где бойцы Инспектора все еще удерживали ворота. Южнее, с другой стороны горящей башни, несколько солдат Синедриона рвались в пролом. Наши защитники преграждали им путь и сражались не на жизнь, а на смерть, но кое-кто из солдат Воительницы уже проник за стену, а лучники их прикрывали. Над моей головой просвистела еще одна стрела, две следующие попали в поилку. Та была почти пуста и от ударов стрел громко зазвенела, как кимвалы. Звон повторился еще дважды, а потом стрелять перестали. Дудочник попытался выглянуть сбоку, но тут же дернулся назад, когда в нашу сторону вновь посыпался дождь стрел, взметая фонтанчики пыли и камешков.

Казалось, мы просидели за поилкой довольно долго. Я могла думать только о Заке, о чьих-то пальцах, сжимающих мою шею. Его шею. Как солдаты Синедриона успели добраться до приюта за такой короткий срок? Что Воительница сотворит с Заком — и со мной, — если его захватит?

— Тяни, — крикнул мне в ухо Дудочник.

Он просунул руку под основание поилки и принялся ее тащить в сторону переулка. Оставаясь под прикрытием, мы медленно преодолевали пятьдесят метров до поворота. Даже вдвоем мы еле тянули громоздкую поилку, вода на дне плескалась с каждым рывком. Лучники заметили наше продвижение; одна стрела отскочила от поилки, хлопнув по моим пальцам, сжимающим край.

Мы почти добрались до переулка, когда стрельба прекратилась. Какой-то мужчина закричал. Потом послышался голос Зои и вновь лязг мечей.

Я не стала оглядываться. Мы с Дудочником вскочили и побежали в переулок, а затем на холм к приюту, оставляя шум битвы позади.

Входная дверь стояла нараспашку. Инспектор оставил караульного, но снаружи мы его не увидели. Стражник растянулся в коридоре. Его туника почернела от крови, немигающие глаза таращились в потолок.

Мы пробежали по коридору, минуя пустые тихие комнаты. Дверь в столовую была открыта. Внутри прикованная к стене цепь тянулась к раскрытым кандалам Зака, которые валялись на его кровати с ключом в замке.

Виолетта лежала на спине под окном. Под ее головой растеклась лужа крови. Челюсть выглядела сломанной или вывихнутой, отчего искривленный рот навеки застыл в безмолвном крике. На шее проступили темно-фиолетовые, почти черные синяки. Поняв, что вижу следы пальцев Зака, я невольно посмотрела на собственные руки.

Я присела, чтобы поднять металлическую трубу, лежавшую в метре от тела Виолетты. На белой краске с одного конца запеклась ее кровь. На меня нахлынула уверенность, тяжелая, как эта труба в руках. Перекладина изножья детской кроватки. На каждом конце зияли дыры от шурупов, которыми перекладину привинчивали к каркасу. Я вспомнила вечно обломанные ногти Зака. Вспомнила, как подолгу он оставался один в нашей комнате, на своей кровати. И задалась вопросом, сколько же часов у него ушло, чтобы отвинтить шурупы голыми руками, и как долго он держал трубу наготове, выжидая подходящей возможности.

После внезапного удара по голове Виолетта еще отбивалась. Зеркало на стене разбилось, два стула валялись перевернутыми. Даже когда Зак загнал ее в угол и принялся душить, она боролась — я сама чувствовала хватку ее слабеющих пальцев на его шее и на моей.

Но Зак победил. Пояс Виолетты был перекручен в том месте, откуда Зак сорвал меч и ключи. Нож в наколеннике тоже пропал.

Вспомнились слова Зака, сказанные перед тем, как я ушла. В ту минуту я едва его не пожалела, потому что знала: страх в его глазах настоящий. Да, Зак действительно боялся, но не того, что его захватят при нападении на город. Мой брат боялся событий, которые сам спланировал.

— Он глупее, чем я думал, — сказал Дудочник. — Воительница убьет его при первой же возможности.

— Нет, если у него есть что-то ценное на обмен, — возразила я.

Не договорив, я рванула к двери так быстро, что перевернула последний стул. Мы побежали вместе.

В комнате Зои и Паломы следов борьбы не обнаружилось. Зак был вооружен и, должно быть, застал Эша врасплох. Вся обстановка осталась на месте. Тело Эша лежало возле стула у двери. На шее охранника зияла единственная рана. Я понадеялась, что это была быстрая смерть.

А Палома исчезла.

Пока мы неслись в ее комнату, я воображала худшее: тело Паломы с перерезанным горлом на полу. Или повешенное, как было с Леонардом. За несколько шагов по двору в голове промелькнула сотня разных возможных смертей. Поэтому, не найдя Палому в комнате, я с облегчением выдохнула — по крайней мере ее тело не лежало рядом с трупом Эша.

Из главного здания послышался дробный топот. Распахнулась дверь во двор, и показалась бегущая Зои.

Увидев мертвого Эша, она испустила крик, какого раньше я никогда от нее не слышала. Это был скорбный вой животного.

Неподалеку от Эша на полу валялась капсула с ядом, которую Паломе дала Салли. Кожаный шнурок лопнул, и капсула от него откатилась.

Я не знала, догадался ли Зак за недели наблюдения, что у Паломы такая капсула есть, и собирался ли ее сорвать. Или же заметил ее только ворвавшись в комнату, когда Палома к ней потянулась. А может, шнурок порвался случайно? В любом случае теперь капсулы у Паломы не было. Я нагнулась, подняла ее и секунду повертела в пальцах, прежде чем убрать в карман.

И поняла, что не вообразила самого худшего. Зак не просто так увел Палому. Они с Воительницей выбьют из нее сведения о местонахождении Далекого края. Они будут пытать ее, заставляя мечтать о милосердной капсуле с ядом или о перерезанном горле. А в конце концов они отвезут взрывной механизм в Далекий край и снова сбросят на острова бомбу. В крике Зои я услышала все: стоны Паломы, рев пламени, вопли тысяч горящих людей. Неудивительно, что вороны сорвались с крыши приюта, вторя Зои протяжным карканьем.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Мы снова побежали, перепрыгнув через убитого стражника в коридоре, и устремились к восточным воротам. Город затянуло дымом, но близ упавшей надвратной башни шум битвы сменился иными звуками. Раненых несли сквозь взорванные ворота и укладывали рядами на улице. К бреши уже стаскивали корыта и доски, чтобы спешно построить баррикаду. Из-за стены время от времени доносились крики, но только призывы раненых или переклички патрулей. Боевые возгласы смолкли.

Освещенный вставленным в щель факелом, Криспин обыскивал обломки упавшей башни в поисках тел. Увидев нас, он выпрямился.

— Ворота сломаны! — крикнул он, вытирая рукой пот со лба и оставляя на нем черную полосу сажи. — И еще несколько прорывов с другой стороны. Но мы обратили их в бегство, они отступают. — Он удивленно покачал головой. — Причем не просто в свой лагерь, эскадрон Воительницы уже ускакал.

Он перевел взгляд с меня на Дудочника и обратно, видимо, не понимая, почему мы не радуемся таким новостям.

— Мы обратили их в бегство, — повторил Криспин.

— Нет, — покачала головой я. — Они получили то, за чем пришли. 

Глава 27

Дрожа всем телом, Зои сгорбилась на лавке в кухне Эльзы, ее руки беспрестанно дергались на коленях, словно она пыталась задушить воздух. Мимо открытой двери прошли два солдата с телом Эша. Виолетту и караульного, убитого при входе, уже вынесли из приюта. Горевать по ним не было времени.

Там, у городской стены, Дудочник велел Криспину оседлать лошадей и собрать маленький отряд. Теперь, в приюте, Инспектор отдавал приказы одному из солдат-альф. Рукав Инспектора обгорел, на коже пузырился ожог, но его это не волновало.

— Организуй поиски, — говорил он солдату. — Пусть прочешут каждое здание, каждый переулок.

— Нет смысла суетиться, — вздохнула я. — Зак уже ушел.

Инспектор пропустил мои слова мимо ушей.

— Обыщите все, — велел он, и солдат, отдав честь, удалился.

Я знала, что обыск Нью-Хобарта — пустая трата времени. Помнила, как мы с Кипом умудрились сбежать из цитадели Острова во время нападения Синедриона. В хаосе битвы, когда в стене проделаны бреши, кто бы заметил уходящих Палому и Зака, приставившего нож к ее спине?

— Он ведь сам пришел к нам, — сказал Инспектор. — Воительница хочет его убить. Зачем ему теперь к ней возвращаться?

— Он пришел к нам, потому что не имел другого выбора на тот момент, — объяснила я. — Воительница хотела его убить, чтобы покончить со мной. Но как только он узнал о Паломе, расклад изменился. Получить ее Синедриону важнее, чем избавиться от меня. Палома для Зака — обратный билет во власть, ведь он вручает советникам Далекий край.

— Палому они заберут, а потом убьют его, — заявила Зои.

Глаза у нее были совсем безумные, может, она и понимала, что только что сказала, но ее блуждающий взгляд даже на мгновение не остановился на мне.

— Скорее всего, — кивнула я, слова комком застряли в горле.

Дудочник коснулся моей руки.

— Зак умеет просчитывать ситуацию и лучше других изучил Воительницу. Наверняка у него есть план.

Дудочник хотел меня успокоить, но у него плохо получилось. Все планы Зака заканчивались огнем. Если моя жизнь зависит от успеха его замысла, то я, получается, соучастница. И это до обидного похоже на правду: я ведь ни с кем не поделилась тем, что сказал мне Зак всего несколько часов назад. Палома не единственный туз в его рукаве — есть кое-что еще, известное ему и позарез нужное Воительнице. Возможно, его не пытают прямо сейчас лишь потому, что я его страховка. Он убеждал меня покончить с собой, как только почувствую боль, и тем самым убить нас обоих, — я так и сделаю, чтобы не позволить Заку под пыткой выдать Воительнице ценные сведения. Но что если он поделится с нею своим секретом добровольно? Убью ли я себя, лишь бы его остановить? И не наберусь ли решимости слишком поздно?

Теперь Зои ходила по кухне взад-вперед, как когда-то Ксандер. Ее руки бестолково сновали от головы к мечу и обратно.

— Почему ты этого не предвидела? — внезапно заорала она, повернувшись ко мне. — Зачем ты вообще нужна, если не можешь предупредить о самом важном?

Я подумала о блеклых глазах Паломы, об ее тонких запястьях. Представила, что сделает с ней Воительница.

— Они поехали на запад, — сказала я.

Дудочник посмотрел на меня.

— Не на восток, в Уиндхем?

— Нет, — покачала я головой. — На запад. Я чувствую.

— Ты чувствуешь Зака?

Я снова покачала головой. Не хотела в присутствии Зои говорить это вслух, но я чувствовала Палому. Поток ужаса и боли, доносящийся до меня с запада, исходил от нее, а не от Зака.

Зои тут же вцепилась в меня обеими руками.

— Она жива?

Сжимая мою рубаху, Зои притянула меня к себе. Я не могла понять, пытается ли она обнять меня или придушить. Похоже, она сама не понимала.

— Жива, — кивнула я. — Пока что.

По улице зацокали копыта. Не успела я дойти до конца коридора, а Зои уже выскочила за дверь и прыгнула в седло. Саймон привел лошадей и для нас с Дудочником. Медлить было нельзя

— Не порите горячку, — увещевал нас стоящий на пороге Инспектор. — Если вы сломя голову пуститесь в погоню, то поставите себя под удар. Прежде всего нам нужно защищать город. Пусть Воительница и уехала, но львиная доля ее войска все еще на восточной равнине. У нас и так бойцов наперечет. Если послать за Паломой большой отряд, оборона рухнет.

Моя левая нога уже стояла в стремени. Я перекинула правую через спину лошади и опустилась в седло. Для меня нет большей опасности, чем та, что уже есть: Зак в руках Синедриона. Воительница может в любую секунду убить нас обоих.

— Я не смогу победить без лидера во главе омег, — обратился ко мне Инспектор. — Мы уже потеряли Салли. Если заодно с Паломой погибнете и ты, Касс, и ты, Дудочник, и Зои, мы не сможем продолжать борьбу.

— А ради чего? — спросила я, разворачивая лошадь. — Это конец. Если Синедрион разбомбит Далекий край, бороться будет больше не за что. — Я прижала пятки к бокам лошади, чувствуя икрами ее тепло. — Отправь эскадрон следом за нами, — крикнула я через плечо, пускаясь вскачь. — И припасы!

Мы поскакали на холм через весь город, несясь по узким улочкам к западным воротам. Завернув за угол у конторы мытарей, Зои чуть не сбила женщину, ковыляющую по дороге.

Ею оказалась Эльза. Она схватила меня за ногу.

— Я уже слышала, — сказала она и потянулась выше, чтобы вручить мне сверток. — Вот возьми. Пригодится, когда ее найдете.

Времени прощаться не было — Зои уже пришпорила свою лошадь. Я последовала за ней, благодарная Эльзе за веру в наш успех: она сказала «когда ее найдете», а не «если». Приоткрыв сверток, я увидела хорошо знакомые баночки и бутылочки. Быстро завернула его обратно и сунула в седельную сумку. Скача вслед за остальными, я в уме прокручивала ярлычки на лекарствах. Маковый отвар, валериана и белена от боли. Масло чайного дерева для заживления ран. Успокаивающий бальзам от ожогов. Каждое снадобье напоминало, через что сейчас проходит Палома, и я морщилась всякий раз, когда склянки звякали в седельной сумке.

В этом передовом отряде нас было всего пятеро: Криспин, Саймон, я, Дудочник и Зои, которая неистово скакала впереди всех. Миновав западные ворота, мы при неверном лунном свете принялись объезжать рвы и ямы, выкопанные для обороны города, но Зои почти не сбавила хода.

Главный удар армии Синедриона пришелся на восточную часть укреплений, но даже здесь, на западе, защитники города спешно заделывали две небольшие бреши в стене, чтобы закрыть периметр. Солдаты-омеги, мимо которых мы проезжали, отдавали Дудочнику честь. Нас никто не остановил — видимо, одного взгляда на Зои хватало, чтобы понять: лучше и не пытаться.

Через милю на западной дороге стояла последняя застава. Крыша сторожевой башни так ощетинилась стрелами, что в темноте казалось, будто на скатах ночует стая птиц, которая при нашем приближении не взлетела. У стены мы увидели мертвеца в луже крови и немного задержались, чтобы объехать башню кругом. Дважды Дудочник громко окликал часовых, и оба раза не слышал в ответ ничего, кроме жужжания мух, черными тучами облепивших тела. Мы продолжили путь.

Когда земля стала болотистой и лошади начали оступаться, Дудочник крикнул вслед Зои:

— Не гони!

Она как будто не услышала.

— Убьешь свою лошадь, и что потом? — добавил он.

— Потом я убью Воительницу и Зака, — ответила Зои, мотнув головой вперед.

— У тебя не получится, если мы их не догоним, — сказал Дудочник и потянулся, чтобы схватить поводья ее лошади.

Зои оттолкнула его руку и поехала дальше, но ход слегка замедлила.

Уже почти рассвело, когда мы добрались до горного хребта на западе — в нескольких милях от места, где зимой нашли Леонарда, — и увидели тех, за кем гнались. Во вражеском отряде было около сорока всадников, взметавших клубы пыли. Мы настигали их, но медленно, и наши уставшие лошади не могли долго выдерживать такой темп. Поднявшись на гору, откуда эскадрон Воительницы был виден как на ладони, мы позволили лошадям часок отдохнуть и попить воды из придорожного ручья.

Пока мы переводили дух, сзади донесся дробный стук копыт. Дудочник стиснул зубы, сжал рукоять меча и оглянулся на восток. Наши лошади слишком выдохлись, ускакать от преследователей шансов не было. Я видела, как Дудочник оценивает местность, рассчитывает преимущество высоты, высматривает лучшую позицию для засады. Но когда в полумиле внизу показались всадники, он расслабился: это был отряд, отправленный Инспектором из Нью-Хобарта. Он выделил нам четырнадцать солдат. Не так много, как требовалось, но больше, чем я ожидала. Солдаты привели в поводу свежих лошадей, нагруженных седельными сумками с едой и овсом.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Три дня мы преследовали Палому и Зака. Каждые несколько часов меняли лошадей, но даже так они уставали. После первого дня болотистые земли кончились и ручьи почти не встречались. Мы все мучились жаждой, на губах лошадей выступила белая пена, а наши языки посерели от пыли. Когда эскадрон Воительницы устраивал привал, мы тоже останавливались, выставляли часовых и по очереди урывали несколько часов сна.

Солдаты Синедриона знали, что мы за ними гонимся. На маскировку не было времени, вдобавок большая часть пути пролегала по открытой равнине. Вражеский отряд был в два раза больше нашего и продолжал нас опережать. Если после привала мы пускались в путь раньше них, противники, не мешкая, тоже прыгали в седла и неуклонно скакали на запад.

На третий день небо заволокло тучами. Когда после обеда припустил дождь, мы принялись ловить губами струйки, а лошади пытались напиться из лужиц на дороге. Во время ливня эскадрон Воительницы скрылся из вида, но я все равно их чувствовала. Хотя не могла заставить себя признаться Зои, почему с такой легкостью определяю правильное направление. Это как выслеживать раненое животное: Палома оставляла за собой следы пережитого ужаса, словно капли крови.

— Куда Воительница их везет? — спросил меня Дудочник.

— На побережье, — ответила я.

Каждую ночь во время, отведенное мне на сон, я не видела ничего, кроме огня и воды. Они словно слились воедино: я тонула в пламени и горела в волнах.

На четвертый день я очнулась до рассвета осоловелой и уставшей, подремав не больше часа.

— Поторопись, — бросила Зои, прыгая в седло. — Они уже выехали.

Отслеживать противников этим утром стало намного проще — они зажгли факелы, и теперь перед нами маячили пляшущие пятна света.

— Зачем им факелы? — недоуменно просила я.

— Может, не видят смысла скрываться, — пожал плечами Саймон. — Они знают, что мы у них на хвосте и оторваться им не удалось.

Я кивнула, но все равно не могла отвести глаз от огней.

— Они и вчера об этом знали. А вчера из-за грозы было темнее. Что же изменилось сегодня?

— Поторопитесь! — окликнула нас Зои.

Я покачала головой.

— Смотри на землю, — попросила я Дудочника, и мы все последовали за Зои.

Эскадрон Воительницы выбрал для ночевки поляну в окружении низких кустарников. После лошадей осталась вытоптанная площадка. Примятая спящими людьми трава еще не поднялась. Я задалась вопросом, где спала Палома, а где — Зак.

За пределами поляны мы обнаружили в пыли множество отпечатков копыт, уходящих на запад. Сосчитать их не удалось — пыль смазала контуры, но казалось очевидным, что враги ускакали в ту сторону. Вот только меня не отпускали мысли о факелах, впервые зажженных ясной ночью. Солдаты Синедриона как будто нарочно манили нас за собой.

Зои привстала в стременах и нетерпеливо посмотрела на меня.

— Поехали, — позвала она.

— Погоди, — попросила я.

Она отвернулась и поскакала на запад.

Но Дудочник подъехал ко мне.

— Что ты ищешь? — спросил он.

— Этим утром они специально подстраивали, чтобы мы поехали на запад, — сказала я.

— Зачем?

Я указала на следы в пыли, по которым решила идти Зои.

— В ту сторону поскакал не весь отряд.

Дудочник оценивающе посмотрел на меня.

— И куда же направилась вторая половина?

Я оглядела поляну. На ее северной стороне рос естественный барьер из терновника с шипами длиной с мое предплечье.

— Брось ее, если она хочет остаться! — крикнула Зои Дудочнику.

Но он соскочил с лошади.

И первым нашел следы.

Солдаты шли аккуратно, избегая голой земли, где остались бы отпечатки копыт. Но в высокой траве встречались места, где лошади походя щипали верхушки. За последние шесть месяцев я много раз дергала повод, раздосадованная тем, что лошадь на ходу подкрепляется, а теперь радовалась этой несносной привычке.

В узком проходе между терновыми кустами обнаружилась половинка отпечатка подкованного копыта. Не особо убедительно: всего лишь полукруглая отметина в грязи да оборванная трава. Но я была уверена, что мы напали на правильный след.

Зои остановилась в нескольких сотнях метров. Ее лошадь гарцевала на месте, заразившись нетерпением всадницы. Зои смотрела на нас, а Саймон, Криспин и остальные солдаты ждали рядом с ней.

— Командир? — окликнул Дудочника Криспин.

— Возвращайтесь сюда, — ответил Дудочник. — Часть их отряда поехала вот в эту сторону, на север. И они пытались скрыть это от нас.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Мы разделились. Десять солдат Инспектора поскакали по явному следу на запад, а четверо присоединились к нашей пятерке и отправились на север. В конце концов, не стоило сбрасывать со счетов вариант, что втайне отколовшаяся группа и была приманкой, искусным блефом. Но я закрыла глаза и открылась боли Паломы. Мысленно коснувшись ее, я тут же об этом пожалела — на меня нахлынула такая волна мучений, что зубы заскрежетали, а дыхание участилось.

— Они повезли Палому в ту сторону, — заявила я, указывая сквозь шипы терновника на север.

— Уверена? — спросила Зои, не сводя с меня глаз.

— Я ее чувствую, — кивнула я.

— А Зака? — поинтересовался Дудочник, но Зои уже развернула лошадь и устремилась в указанном мной направлении, свешиваясь с седла набок, чтобы лучше видеть следы.

— Что насчет Зака? — повторил Дудочник.

— Его я не чувствую, — сказала я. — Но мне плевать. Нужно следовать за Паломой.

Эти слова звенели в голове, пока мы ехали за Зои. «Его я не чувствую». Зака не пытали — мое тело являлось живым тому доказательством. Раньше я никогда столь внимательно не прислушивалась к своим внутренним ощущениям. Каждая секунда без боли приносила одновременно облегчение и ужас. Я была частью плана Зака, но до сих пор не знала, в чем этот план заключается.

Зак велел мне покончить с собой, если его начнут пытать. Я рассеянно коснулась шеи, на которой висела капсула Паломы. Порванный шнурок я на всякий случай завязала на два узла. Салли предупреждала, что это не легкая смерть, но лучше такая, чем пытки. Если для Воительницы действительно важны какие-то сведения, известные только Заку, то ни в коем случае нельзя допустить, чтобы она их получила. Но Заку я доверяла ничуть не больше, чем Воительнице. Его сведения уже не в тех руках. И единственный способ его остановить — покончить с собой.

Но сперва я должна разыскать Палому. Без меня Дудочник и Зои вряд ли ее найдут. Снова я цеплялась за ниточку надежды. Я позволила себе думать, что смогу найти Палому. Что когда придет помощь, она будет еще жива. Что мне откроется способ остановить Зака, пока не стало слишком поздно.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Теперь мы ехали осторожнее, чтобы люди Воительницы, отделившиеся от основного отряда, не заметили, что их преследуют. Малочисленный отряд оставлял меньше следов. И мне было сложнее отыскивать Палому — в последние несколько часов ее боль притупилась, казалась приглушенной.

Через полдня, когда мы нашли следы в грязи близ ручья, Дудочник посмотрел на север.

— Они едут в Сюльпис — это ближайший гарнизон, который подчиняется Воительнице. В паре дней пути отсюда.

— А Воительница с ними? — спросила я, стоя по щиколотку в воде, пока лошадь пила, а Дудочник изучал следы.

Дудочник покачал головой.

— Она никуда не поедет без многочисленной охраны. Готов поспорить, что она осталась с большим отрядом.

— Почему они разделились? — спросил Криспин.

Заколебавшись, я покосилась на Зои, которая отдыхала на берегу ручья.

Зои перехватила мой взгляд и вздохнула.

— Не надо меня щадить. Вряд ли ты скажешь что-то более страшное, чем я себе уже навоображала.

Я кивнула.

— Палома ранена. Наверное, она их задерживала. И они уже получили от нее все, чего хотели.

— Значит, поехали, — постановила Зои, вставая. — Нужно успеть ее отбить, пока они не добрались до гарнизона.

Мы держались на расстоянии от всадников Синедриона и не зажигали ни факелов, чтобы светить себе в темноте, ни костров, когда останавливались перекусить или дать лошадям отдохнуть.

На рассвете следующего дня мы обнаружили круг пепла на месте стоянки людей Воительницы в сосновом бору.

— Они думают, что мы последовали за основным отрядом, — сказал Дудочник. — Если бы считали, что их преследуют, ни за что не разожгли бы костер.

Он подошел к большому дереву неподалеку от пепелища и встал на колени, чтобы рассмотреть его повнимательнее. Ближе к корням, примерно в ладони от земли, вокруг ствола была содрана кора, на мху валялись ее кусочки.

— Они держат Палому в кандалах, — догадался Дудочник.

Муравьи привлекли мое внимание к темным каплям крови.

Я быстро встала.

— Поехали.

Но Зои было не так-то просто надуть. Она опустилась на колени рядом с нами и принялась разглядывать следы.

Про кровь она ничего не сказала, хотя я заметила, как ее взгляд задержался на каплях. Наклонившись к стволу, она мрачно улыбнулась.

— Палома продолжает бороться, — сказала Зои, указывая на полосу содранной кандалами коры. — Все еще пытается освободиться.

Глава 28

Около полуночи мы их настигли. Солдаты Синедриона нашли хорошее место для ночевки. Небольшая хижина стояла в высокой траве на поляне среди сосен. Вокруг нее пространство было открытым, за исключением небольших зарослей на полпути между деревьями и дверью.

Мы привязали коней в роще в полумиле отсюда, когда заметили огонек в окне хижины. И теперь прятались за стволами на краю поляны, не решаясь покинуть укрытие.

— Лучше подождать, пока они не поедут дальше, — прошептал Саймон.

— Ждать нельзя, — возразил ему Дудочник. — Может, из Сюльписа к ним идет подкрепление. — Он кивнул на лошадей у коновязи на поляне, мирно щиплющих траву и, похоже, пока не почуявших нашего присутствия. — Их там всего десяток. У нас неплохие шансы на победу.

— Дальше наверняка выставлены часовые, — сказала Зои, указывая на заросли метрах в пятидесяти от нас. Она сняла с пояса нож.

— Как нам подобраться ближе? — спросила я.

— Никак, — пожала она плечами. — Часовых придется сжечь.

Зои покопалась в сумке, потом тихо отрезала от одеяла три полоски и одну за другой обернула их вокруг рукояток своих метательных ножей. Закусив губу, выдернула пробку из флакона с маслом для ламп и пропитала им тряпки.

Зои взяла два ножа, Дудочник — третий.

Я смотрела, как он балансирует ножом, приноравливаясь к изменившемуся весу.

Отрезав от одеяла четвертую полоску, Зои вымочила ее в масле и заткнула ею флакон. Потом принялась командовать.

— Рассредоточьтесь, — велела она четверым солдатам Инспектора. — Прикройте поляну со всех сторон на случай, если они попытаются сбежать. — Солдаты отдали ей честь и отступили в лес. Зои повернулась к Саймону и Криспину и указала на восточный край поляны. — Вы займите позицию вон там, чтобы атаковать входную дверь, как только я сниму часовых.

Саймон коротко кивнул и пополз на восток, Криспин последовал за ним.

— Готовы? — обратилась Зои к нам с Дудочником. — Когда я зажгу огонь, мы превратимся в мишени. У них при себе луки.

Мы кивнули.

Зои склонилась над коробкой спичек, повернувшись спиной к зарослям, чтобы прикрыть огонек. Первая спичка высекла искру, но не более. Вторая загорелась. Зои подожгла первую тряпку, и огонь стало уже не скрыть. Масло шипело, в воздухе запахло паленым. Зои держала нож за кончик клинка пылающей рукояткой вверх.

Второй нож она зажгла от первого, Дудочник протянул к нему свой, и огонь перекинулся на него.

С поляны донесся крик, но Зои уже выполнила бросок — огонь рассек темноту.Дудочник тоже метнул свой нож.

Часовые мешкать не стали. Раздался еще один крик, и в нашу сторону полетели три стрелы — почти одновременно, так что вряд ли стрелял один лучник. Стрелы вонзились в землю совсем близко, брызнув мне грязью в лицо.

Прежде чем Зои метнула третий клинок, Дудочник протянул к ней флакон с маслом, и Зои подожгла торчащую из горлышка тряпку. Фитиль полыхнул, и Дудочник швырнул флакон одновременно с Зои, метнувшей последний подожженный нож.

Она и руку опустить не успела, как последовал новый залп. Одна стрела попала в дерево, за которым пряталась Зои.

А потом заросли на поляне вспыхнули ярким пламенем.

Снова раздались крики, затем вопль. От кустов отделилась фигура часового. Одежда на нем пылала. Больше не думая о прикрытии, он вслепую побежал в нашу сторону, пытаясь удрать от огня, не понимая, что горит сам. Его рот был разинут и казался темной дырой в пламени. Смотреть на это было невыносимо, но отвести взгляд я не могла.

Горящий человек бежал по поляне, ему навстречу из леса вынырнул Дудочник. В два шага подскочил к солдату и рубанул мечом по шее. На секунду огонь отразился в клинке, блеснувшем в ночи полосой огня. Потом мертвец упал, а Дудочник вернулся ко мне, принеся с собой запах жженой плоти.

Второй часовой тоже покинул свой пост. Посмотрел на нас троих, прячущихся за деревьями рядом с горящим телом, а потом ринулся к хижине.

Зои метнула в него нож с пояса, но промахнулась.

Мы все сорвались с места, оставив мертвого часового в саване из огня.

При мне был короткий меч и кинжал на поясе. Впервые в жизни мне хотелось использовать оружие не для самозащиты. Когда мы неслись к хижине, к Паломе, я хотела убивать.

Солдаты Синедриона были готовы к нашему приходу. Запели стрелы, и Зои пригнулась, а мы с Дудочником вильнули влево, но недостаточно быстро: стрела задела мою правую руку. Поначалу я не ощутила боли, просто руку как будто обожгло. Первой мыслью стало: «Чувствуешь это, Зак? Чувствуй».

Меч выпал из раненой руки. Рухнув на четвереньки, я принялась ощупью искать его в траве. В дверном проеме хижины перед собой я видела лучника, достающего из колчана следующую стрелу. Казалось, движения вязнут в потоке времени. Его рука тянется к стреле. Мои руки зарываются в траву, ища меч. Я нащупала клинок в ту же секунду, когда лучник приладил стрелу к тетиве.

Я схватила меч за клинок, и острое лезвие рассекло перепонку между большим и указательным пальцами, но мне было плевать. Я дотянулась до рукояти, но время ушло — лучник натянул тетиву. Нас разделяло метров десять, слишком близко, от стрелы мне не увернуться. Зои была немного впереди, Дудочник справа. На секунду мне показалось, что в мире нет больше никого, кроме меня и солдата: я сжимала рукоять меча, сидя на корточках в траве, а он целился в меня из-за двери.

В высокой траве я не заметила ползущего к хижине Криспина. Внезапно он вскочил, подбежал к двери сбоку и боевым топором рубанул солдата по ногам. Тот начал заваливаться назад, стрела сорвалась с тетивы и угодила в притолоку. Раненый солдат попытался закрыть дверь, но ему помешала собственная торчащая стрела, да и Криспин успел просунуть в щель топорище. Когда секунду спустя туда подбежала Зои, она всем весом бросилась на дверь. Та подалась, и Зои с Криспином исчезли в хижине.

Я сорвалась с места. Дудочник меня обогнал. Справа я заметила бегущего Саймона. Изнутри раздались возгласы, а потом женский вопль, оборванный клинком.

Вслед за Дудочником я вошла в дверь. Внутри было темно, и только дыхание Дудочника помогало мне вслепую продвигаться вперед по коридору. Я споткнулась о теплое тело — наверное, лучника, — и перешагнула через него. Под ногами стеклянно хрустели какие-то осколки. Я и забыла о том, что ранена, пока не пришлось вытирать липкую от крови рукоять меча.

В первой комнате на столе горела свеча. Я обошла поваленные в драке стулья и тело убитой женщины. Она лежала ничком, повернув голову набок. Глаза были открыты, а в шее торчал нож Зои.

— Здесь никого, — прошептал Саймон из комнаты напротив и вновь вышел в коридор.

— Сколько их еще? — спросила я Дудочника.

— По меньшей мере трое, — ответил он.

В тусклом свете свечи Дудочник заметил рану на моей руке.

— Сильно ранена? — спросил он.

Я покачала головой и подняла меч, позволив крови стекать к локтю.

— Не отходи от меня, — велел Дудочник.

В дальнем конце коридора затрещало что-то деревянное. Раздался крик — вроде бы кричала Зои, — а потом лязг мечей. Саймон попятился в коридор из двери справа, борясь с высоким солдатом. Их оружие куда-то подевалось, и они сражались голыми руками, пытаясь теснить друг друга в узком коридоре. Дудочник занес нож, но Саймон и его противник плотно сцепились и двигались слишком быстро для меткого удара. Они рухнули на пол, и солдат оказался сверху. Саймон краем рта сплюнул кровь.

Я подопнула к нему свой кинжал рукояткой вперед. Солдат обеими руками держал две руки Саймона, но третья оставалась свободной, и ею Саймон подхватил мой кинжал и вонзил в грудь противника.

Мы толпились в узком коридоре, и крик убитого эхом отдался от стен. В моей голове прозвучал крик его близнеца, я почувствовала во рту вкус их общей крови.

Пробегая мимо, Дудочник ногой сбросил мертвое тело с Саймона — проверить, в порядке ли он, и помочь ему встать не было времени. Я обеими руками вцепилась в меч и перешагнула ноги Саймона и убитого. Уходя, я слышала стон пытавшегося подняться Саймона.

Мы с Дудочником добрались до двери в конце коридора, из-за которой доносились громкие звуки сражения. Следуя за Дудочником, я поскользнулась в луже крови на полу и схватилась тут же отдавшейся болью раненой рукой за стену, чтобы не упасть.

Когда мы вошли, в воздухе мелькала сталь. У порога лежал на спине зарубленный солдат, еще одна убитая привалилась к стене — голова под неестественным углом склонилась на плечо, из уголка рта стекала кровь. Рубаха Криспина пропиталась кровью, но сам он стоял на ногах крепко и сжимал в руке топор, так что я догадалась, что кровь не его.

Открывшаяся картина выглядела несуразно: уютная кухонька деревенского дома и тут же обнаженные мечи, черепки, осколки и тела на полу. Над камином висела рейка с медными кастрюлями и сковородками на крючьях, там же я заметила половники и специи. Запах крови смешивался с ароматами сушеного тимьяна и чеснока.

У другой двери на задах кухни стояла Зои с поднятым мечом.

— Они держат ее там, — сказала она.

— Оттуда можно выбраться другим путем? — спросил Дудочник.

Зои покачала головой.

— Это кладовка, окна там нет.

Она наклонилась к двери и попыталась заглянуть внутрь сквозь трещину в искореженной филенке. Я дернула ее назад даже не осознавая, что делаю — просто почувствовала стальное острие с другой стороны, нацеленное на Зои. Оскалив зубы, Зои повернулась ко мне, и тут из щели резко высунулся клинок, остановившись в сантиметре от ее лица. Зои сделала глубокий вдох, затем поднырнула под меч и пнула дверь. Та распахнулась одновременно с тем, как Зои ее коснулась.

Из кладовки выскочил солдат и бросился на Зои, пока она не успела восстановить равновесие. Он двигался быстро, в крепких руках меч порхал, словно невесомый.

Зои выпрямилась и замахнулась своим мечом, но противник уклонился. Клинок Зои задел рейку с посудой, отчего все сковородки закачались, а одна маленькая медная кастрюля слетела с крючка и врезалась в стену.

Зои продолжала наступать. Дудочник толкнул меня себе за спину и встал с нею рядом. Солдат блокировал его удар и хрюкнул, когда мечи столкнулись. Дудочник и Зои без слов сманеврировали так, чтобы Зои оказалась слева от брата, прикрывая его бок, где не было руки. В считанные секунды близнецы загнали солдата в угол, и Зои приставила клинок к его горлу.

— Уже слишком поздно спасать маленькую белобрысую сучку, — прорычал солдат.

Я заметила, как напряглись сухожилия на руке Зои, сжимающей рукоять меча, и отвернулась. Для одного дня я повидала достаточно убийств.

— Заберите его меч, — велела Зои.

Я подняла глаза.

— И обыщите его, вдруг есть другое оружие, — рявкнула она, по-прежнему прижимая клинок к горлу солдата, пока Дудочник забирал у него меч, а Криспин проводил обыск.

Мы с Зои с занесенными мечами двинулись к двери в кладовку, и тут на пороге вырос еще один солдат.

— Я ее убью! — прорычал он, кивая на Палому, которую вытащил наружу.

Было слишком темно, чтобы разглядеть, насколько она пострадала. Ее протез исчез, мужчина одной рукой поддерживал ее в вертикальном положении, а другой прижимал зазубренный кинжал к ее горлу.

— Остановитесь, — велел он, — иначе я ее убью.

Он был блондином, лишь чуточку темнее Паломы. Светлые глаза лихорадочно метались по комнате, вместе со словами с губ слетали брызги слюны.

Палома едва стояла. Ее голова постоянно заваливалась набок, но дергалась назад, когда щека касалась клинка. Ее глаза вращались в орбитах, словно у испуганной лошади, и она ничем не показывала, что вообще нас узнает.

Зои тут же подняла руки и отступила.

— Встаньте к стенке! — велел блондин. — И бросьте оружие!

— Делайте, как он говорит, — сказала Зои.

Я отступила на три шага, уперлась спиной в стену, выпустила из рук меч и услышала, как он стукнул о половицу. Дудочник с Криспином тоже подчинились: оттолкнули второго солдата и отошли. Когда Дудочник положил меч на пол, освобожденный солдат тут же его подобрал.

Но я не сводила глаз с Зои. Все это время она не отрывала взгляда от клинка у горла Паломы. Зои медленно попятилась. На секунду приподняла нож, а потом резко опустила.

Я поняла, что она сделала, только через секунду. Прямо над головой Зои была натянута веревка, с помощью которой рейку с посудой можно было поднимать и опускать. И Зои ее разрубила.

Сковородки и кастрюли посыпались на солдата и Палому, а за утварью рухнула и сама тяжеленная рейка. Удары солдата не вырубили, но заставили пошатнуться и прикрыть рукой голову, ослабив хватку на Паломе. Этого Зои и добивалась. Она прыгнула вперед и сбила их обоих с ног. Когда я до них добралась, все уже закончилось: погребенный под кастрюлями и деревянными обломками солдат лежал с перерезанным горлом, его кровь стекала в медную сковороду. На другом конце комнаты второй солдат тоже лежал мертвый с ножом Криспина в спине.

Зои пнула сломанную рейку и подняла Палому.

Глава 29

Мы поспешили прочь из хижины. Зои несла Палому на руках. Наверное, получилось бы быстрее, если бы Дудочник ей помог, но такого предложения даже не прозвучало, ведь Палома вряд ли стерпела бы еще чьи-то прикосновения.

В коридоре Саймон уже поднялся на ноги и прислонился к стене. Из его рта и носа сочилась кровь. Снаружи, где люди Инспектора окружили хижину, двое выпрыгнувших из окна солдат Синедриона лежали мертвыми в высокой траве. Один из наших тоже погиб — стрела угодила в живот, и теперь его недвижные глаза уставились в ночное небо. Мы оставили тела и побежали сквозь бор к своим лошадям.

Приехав вдевятером, мы вдевятером же уезжали, но все изменилось. Зои усадила Палому перед собой, я скакала впереди и каждый раз, оборачиваясь, видела лицо Паломы. Ее левый глаз почти не открывался, правый смотрел как будто в никуда. Понимает ли она, что ее спасли?

Мы проскакали по равнине много миль и, даже когда небо просветлело, не заметили никаких признаков преследования. Солнце выжгло траву до бледно-серого цвета, под ветром степь казалась живым морем с серебристыми волнами.

Ближе к полудню Зои заставила нас остановиться у первого же попавшегося ручья. Солнце немилосердно палило, и некоторые раны Паломы раскрылись, запачкав кровью белую гриву лошади Зои. Я принесла флягу с водой и предложила помочь с промыванием ран, но Зои сделала все сама.

Поначалу я не могла в подробностях разглядеть, что же захватчики сотворили с Паломой. Не только потому, что Зои постоянно закрывала ее собой, но и потому что все тело Паломы представляло собой одну большую рану, покрытую запекшейся кровью.

Когда Зои закончила, ее тряпица густо побурела. Ей пришлось срезать с Паломы одежду — пожженную и окровавленную — и завернуть бедняжку в одеяло. Стоило мне увидеть руки Паломы поверх темной ткани, и к горлу подступила рвота. На месте ногтей осталась лишь кровавая корка. На запястьях пламенели ровные полосы ожогов, похоже, от раскаленной кочерги. Несколько пальцев были сломаны и изгибались под неестественными углами, так что кисти выглядели слепленными скульптором-неумехой или ребенком. Мизинец на левой руке обстругали, вместо пальца торчала острая косточка.

Один глаз заплыл, а вторым она все же посмотрела на меня.

— Я им сказала, — призналась Палома. Я не увидела в ней вины, только усталость. — Теперь они знают, куда плыть. — Она говорила хриплым голосом, сорванным за несколько дней криков под пытками. — Я им все сказала.

— Знаю, — кивнула Зои.

Ничего удивительного. Надави на тело как следует, и боль заговорит сама. Кому-то выпадает шанс умереть и избежать предательства языка, но если мучители достаточно опытны, чтобы не запытать жертву до смерти, нет таких тайн, которые рано или поздно не выйдут наружу. Я смотрела на изувеченные руки Паломы и понимала, что сама бы долго не продержалась.

Зои выкрутила тряпку с такой силой, словно сворачивала шею. Потекла красная вода.

— Я их всех убью, — пообещала Зои. — Всех, кто такое с тобой сотворил.

Палома покачала головой.

— Мне это не нужно. — Она медленно закрыла здоровый глаз, потом снова открыла. — Лучше постарайся их остановить. Уберечь мой дом. Моих сестер.

Зои набрала в грудь воздуха. Жилки на ее шее вздулись, каждый мускул напрягся. Ярость была ветром, с которым она боролась. Больше ничего не сказав, Зои не стала трогать сломанные пальцы Паломы, только склонила голову и по очереди поцеловала воздух над каждым, даже над тем, что отрезали, оставив лишь обломок кости.

«Это тоже победа», — пыталась напомнить я себе, вновь седлая лошадь. Мы нашли Палому и освободили. Но трудно было радоваться, видя раны Паломы и помня мертвецов в хижине и их умерших близнецов. Трудно было радоваться, зная о том, что теперь Далекий край обречен гореть.

Стоило задуматься об этом, и я видела огонь. Положив голову на шею лошади, я постаралась прогнать все мысли и закрыла глаза, но вместо блаженной темноты и покоя погрузилась в жар и рев пламени. Запах горящей плоти. Кипящее море и рассыпающиеся острова.

        *ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ*

Я пошла к ручью наполнить флягу Зои. Там уже сидел Дудочник. Он привалился спиной к валуну, притянул колени к груди и опустил голову, плача с открытым ртом.

Я замерла, затем намеренно громко зашаркала по камням, глядя на пробку во фляге и давая Дудочнику шанс утереть лицо. Ему ведь станет неловко, если застану его в таком состоянии. Но когда я подняла глаза, то увидела, что он не пошевелился и не стер со щек потеки слез. Дудочник посмотрел на меня.

— С ней все будет хорошо, — сказала я ему.

Не знаю, имела ли я в виду Зои или Палому. Да неважно — мы оба понимали, что мои слова пустые, что ни с Зои, ни с Паломой ничего уже не будет хорошо. Увечья Паломы и грядущее уничтожение Далекого края — это навсегда, этого не исправить.

Я смотрела на Дудочника во все глаза.

— Только сейчас до меня дошло, что я ни разу не видела твоих слез, — сказала я. Ни когда мы вытаскивали из резервуаров тела утонувших детей Нью-Хобарта. Ни после смерти Салли. Ни даже когда он привез растерзанного Ксандера в Нью-Хобарт, чтобы похоронить, и изломанное тело мальчика висело поперек лошади. — У тебя всегда получалось держать лицо. Ты почти убедил меня, что ты... — я заколебалась, подбирая правильно слово, — железный.

— Так и есть, — ответил Дудочник. — Это никакое не притворство. Во мне много такого, что ты боишься увидеть. Я тот, кем меня заставили стать, и делаю то, что должен, в том числе защищая тебя. Может, я и железный, — он без стыда посмотрел на меня. — Но это не значит, что у меня нет чувств.

Казалось неправильным чему-то радоваться, когда Палома с вырванными ногтями лежала в двадцати метрах от меня, а Далекий край был обречен вскоре исчезнуть с лица земли. Но в конце концов именно горечь ситуации заставила меня дорожить этим моментом доверительной откровенности еще сильнее.

        *ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ*

Я промыла свою рану на руке и неуклюже ее перевязала. Криспин обследовал лицо Саймона; тот побелел, когда Криспин коснулся сломанного носа, но никто из нас не жаловался, памятуя о том, что вынесла Палома.

Я развернула сверток Эльзы. Перетирая ингредиенты в ступке и смешивая лекарство для Паломы, я была благодарна за те недели на кухне приюта, когда Эльза заглядывала мне через плечо и давала советы, как правильно обращаться с травами.

— Чем это поможет? — спросила Зои, подозрительно глядя на смесь.

— Особо ничем, — ответила я, — но хотя бы снимет боль.

На рассказ обо всем случившемся у Паломы ушло довольно много времени. Ей выбили несколько зубов, и она то и дело замолкала, чтобы провести по обломкам языком; ее верхняя губа раздулась и кривилась, пока Палома изучала новые очертания своего рта. Протез исчез — даже торчащий из колена металлический штырь был погнут, как будто ногу оторвали.

— Когда они закончили... — Палома замялась, и я поняла, что, избегая определенных слов, она щадила не только себя, но и нас. — Когда они со мной закончили, то что-то сказали про побережье. — Она опять замолчала и медленно сглотнула. — Они думали, что я без сознания. Почти так и было: я то проваливалась в темноту, то выныривала. Вряд ли к тому времени их волновало, слышу я или нет. Они уже со мной закончили. Чем больше они спрашивали меня о моей родине, тем лучше понимали, насколько мало я знаю. Я не врач и не могла ничего рассказать им о машинах. Вытянув из меня координаты, они перешли к вопросам про машины и лекарства. А я ничего не могла им рассказать, поэтому они... — Она снова замолчала.

Какими словами можно описать то, что с нею делали? Когда Палома только приехала, я думала, нам придется рисовать новые карты, чтобы понять размер Далекого края и расстояние до него. Теперь же нам требовался новый язык, чтобы понять всю глубину страданий Паломы.

Наконец она продолжила; слова неуклюже выскальзывали из-за обломков выбитых передних зубов:

— Воительница сначала хотела меня убить и уже отдала приказ, но Зак ее отговорил. — Я была уверена, что он это сделал не по доброте душевной. Следующие слова Паломы мое мнение подтвердили. — Он рассказал им о нас с Зои. Объяснил, что я могу послужить рычагом воздействия. — Разбитые губы еле выговаривали длинные слова. — Зак предложил использовать меня, чтобы добраться до вас, если бомбежки Далекого края не хватит для подавления Сопротивления. Воительница согласилась отправить меня в Уиндхем. — Палома нагнулась и закашлялась, баюкая сломанные ребра.

Зои вытерла ей лицо влажной тряпочкой.

— Именно тогда они упомянули побережье, — прошептала Палома. — Сказали, что пора начинать.

— Начинать что? — спросил Дудочник. — Бомбить? Отправлять корабли?

Палома покачала головой.

— Не знаю. Я помню те разговоры только урывками. Половину пропустила мимо ушей, а из услышанного многое не поняла.

— Все нормально. — Зои убрала компресс со лба Паломы. — Тебе нужно отдохнуть. Пойду принесу еще одеяло.

— А Зак? Он тоже тебя пытал? — тихо спросила я Палому, пока Зои ходила к седельным сумкам.

По большому счету мой вопрос смысла не имел. Зак целиком в ответе за случившееся. Это он увел Палому из Нью-Хобарта и передал Воительнице. Без него ее бы не пытали, так что Зак виноват, даже если сам не брался за нож. Но мне хотелось знать.

Не открывая глаз, Палома покачала головой.

— Он был там вместе с Воительницей. Но не касался меня. — Она снова провела языком по сломанным зубам. — Его они не мучили. Помню, как Воительница сказала: «Я убила бы его своими руками, не будь он нужен».

Значит, Зак все еще нужен Синедриону. В этом крылись одновременно надежда и отчаяние. Надежда, что я проживу дольше. Отчаяние оттого, что Зак по-прежнему в деле. Что бы ни задумала Воительница, он — составная часть этого плана. Мы оба. Желудок сжался, а воздух в горле показался вязким, словно жидкость из резервуаров.

— Его тоже держали в плену? — поинтересовался Дудочник.

— С ним скорее торговались. Он все твердил, что привел меня к ним, что он на их стороне. И он что-то знал. Что-то очень нужное.

— Но что? — спросила я. — Что им от него нужно?

— Не знаю. Ему предлагали всякое: облегчить ему жизнь, вернуть в Синедрион. Даже обещали помочь поймать тебя. «Избавиться от нее навсегда», вот как они выразились.

Я знала, что это значит: резервуар.

— А что говорил Зак?

Палома чуть приоткрыла здоровый глаз.

— Не знаю. Но что-то важное точно сказал. На второй день все изменилось. Его развязали и обращались с ним бережно. Думаю, за ним продолжали наблюдать — к нам всегда была приставлена охрана, — но относились к нему по-особенному. Как к своему.

Она снова умолкла.

Вернулась Зои и расстелила на земле одеяло. Я пыталась не пялиться на изувеченное тело Паломы. Когда Зои помогала ей лечь, мне снова бросились в глаза пальцы без ногтей, и я невольно сжала кулаки. А потом потянулась к шее, на которой висела капсула с ядом, подобранная на полу комнаты Паломы. Подумать только, такой пустяк, всего лишь лопнувший или перерезанный шнурок смог привести к таким ужасным последствиям: Палому изуродовали, Далекий край скоро сожгут.

— Они упомянули название, — внезапно прохрипела Палома, как будто голосовые связки ей тоже надорвали. — Когда говорили о побережье. Много раз повторяли слово «бухта», но один солдат однажды произнес название полностью: Расщепленная бухта.

Вот когда я на самом деле впервые их увидела. Держа капсулу в руке, я закрыла глаза и увидела Независимые острова словно с большой высоты: рассыпанные по морю ломтики каменистой суши.

Дальше я увидела взрыв. Поразительный, словно бродячий фокусник, достающий кролика из шляпы. Ловкость рук невиданного масштаба: за одно мгновение гора превратилась в пыль, а остров стал морем.

Вспышка была сверхъяркой, аннигилирующей любую жизнь. Этот свет содрал бы мясо с костей, а сами кости обратил в прах. Взрыв разрушил самое время — пронзительный свет положил конец всему.

Когда вспыхнул огонь, островки поменьше исчезли. Пепел взвился в воздух и полетел выше, застилая собой небо.

Ветер дул с севера. Далекий край не ответит нам бомбой, но возмездие оттуда все равно придет вместе с ветром: снова пепел, снова отрава.

        *ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ*

Ночью, когда мы с Дудочником отправились в Расщепленную бухту, Зои осталась с Паломой. Другие варианты даже не рассматривались. Они с Саймоном, Криспином и тремя солдатами Инспектора поедут в Хепберн, ближайший гарнизон верный Инспектору в половине дня пути на юг. Но раны Паломы означали, что ехать придется медленно, а ведь мы недалеко ушли от хижины и от гарнизона Воительницы в Сюльписе. Нельзя было исключать погоню. Мы с Дудочником скорости ради взяли двух свободных лошадей и оставили остальных наших спутников охранять Палому.

— Ты уверена? — спросил меня Дудочник.

Я кивнула.

— Теперь дело не за армиями. Это наше с Заком личное сражение.

Близость взрыва обнулила все остальное. Теперь я была совершенно уверена, что дело сводится к нам двоим: мне и моему близнецу. Я бы предпочла поехать одна, но знала, что Дудочника переспорить не удастся. Но также я знала, что количество людей ничего не решает. Мы ехали в Расщепленную бухту не побеждать армию Воительницы и не пытаться спасти Зака. Если Заку и требовалось спасение, то только от него самого, и капсула на моей шее подействует так же быстро, как все наши солдаты.

Дудочник помог мне усадить Палому на лошадь. Зои приняла ее и крепко обняла за талию. Палома посмотрела на меня сверху и медленно заговорила. В уголках ее рта все еще темнела запекшаяся кровь, а слова терялись, словно проваливались в дырки на местах, где раньше были зубы.

— Ты — не твой близнец, Касс, — сказала она.

В ее словах не содержалось упрека, но голос, охрипший от криков, был упреком сам по себе.

Зои сжимала поводья, удерживая на месте недовольную двойной ношей лошадь.

— Мы отправим солдат из Хепберна в Расщепленную бухту, — сказала она мне, а потом повернулась к Дудочнику. — Остановите Зака. Любой ценой.

На меня она смотреть не стала. Смысл ее последнего указания был мне вполне ясен, как и всем остальным. Если Далекий край сгорит, ни для кого из нас не будет никакого счастливого конца.

— Я сделаю это сама, — тихо пообещала я Зои.

Я не знала, что говорю правду, пока не произнесла это вслух. Обещание прозвучало странно: ровно и весомо.

Зои пронзила меня взглядом, а потом медленно кивнула. Время слов прошло. Мы смотрели друг на друга, две женщины, знавшие, что достигнута точка невозврата, которую не изменят никакие обвинения, извинения или слова благодарности. Этот узел придется разрубить, иного выбора уже не осталось.

Зои развернула лошадь, и их маленькая процессия пустилась в путь. Мы с Дудочником минутку смотрели им вслед, потом поскакали на запад. Я собиралась найти брата и закончить то, что мы с ним начали много лет назад, будучи еще детьми.

Глава 30 

В пути меня сопровождали мои верные спутники, языки пламени. Взрыв был одновременно прошлым и будущим, а я — ниточкой между ними, на которой держался весь мир. Я знала, что мне предстоит сделать.

Спустя два дня и две ночи мы с Дудочником почти доехали до побережья. Когда остановились напоить лошадей у мелкой речушки, русло которой уже расширялось, готовясь слиться с морем, я позволила себе полежать на берегу, разглядывая траву и чертополох, наполовину раздавленный копытом моей лошади. Неужели я вижу чертополох в последний раз? Неужели больше не прищурюсь, глядя на полуденное солнце? Мне хотелось ничего не упустить, сохранить в памяти каждую деталь ускользающей жизни.

До цели мы добрались раньше, чем я ожидала. Расщепленная бухта представляла собой узкий залив, глубоко вдававшийся в побережье. Прямо перед нами между двумя отрогами оказался длинный фьорд с выходом в открытое море: на севере вид загораживали горы, а на юге водная гладь лишь угадывалась под дымкой на горизонте.

Возможно, когда-то в Расщепленной бухте росли деревья или кустарники, но теперь на последних милях суши не было ничего кроме слоев крошащегося сланца да каменистых осыпей. Мы оставили лошадей у речушки на равнине, где трава еще не уступила место камню. Стреножили их, чтобы лошади могли щипать траву, но не уходили далеко, однако такая предусмотрительность казалась мне бесполезной. Какой смысл думать о возвращении, думать о будущем, когда взрыв с минуты на минуту положит конец всему?

К югу от нас в бухту вела извилистая грунтовая дорога; избегая ее, мы начали спускаться к берегу по усыпанному камнями склону. К исходу дня мы подошли к морю настолько близко, что уже слышали чаек, каждый их резкий крик напоминал скрежет ножа по точилу. Дудочник нашел небольшую пещеру — разлом породы, над которым нависал сланцевый козырек. Внутри, кашляя от дыма, я развела маленький костер и приготовила жидкую похлебку из остатков вяленого мяса и грибов.

— Ты тоже должна поесть, — сказал Дудочник, глядя на меня, пока мы сидели снаружи, провожая закат.

— Не могу, — отказалась я.

Он взял меня за руку и кивнул на берег, где ждал Зак.

— Мы найдем способ справиться.

— Ты правда в это веришь?

— Провидица у нас ты, — усмехнулся Дудочник. — Ты сама-то веришь?

Я верила. Верила в странную красоту склона под нами, в катящиеся в море обломки камней. Верила в теплую широкую ладонь Дудочника в моей руке. Верила в прохладный сланец под моими скрещенными ногами. Это все настоящее — не больше и не меньше, чем взрыв. Я сосредоточила все внимание на настоящем вокруг меня.

Дудочник отпустил мою руку и принялся есть. В котелке оставалась еще половина, а его движения уже начали замедляться. Под моим пристальным взглядом он дважды кашлянул и посмотрел на ложку в своей руке. Она тряслась. Пока он опускал ее обратно в котелок, на его висках и над верхней губой выступил пот.

Я не ожидала, что снадобье сработает так быстро — думала, что Дудочника сморит крепкий сон уже после еды. Потому что не знала, сколько именно белены и макового отвара нужно отмерить, когда подмешивала их в похлебку. Салли как-то сказала: «Две ложки этого зелья со щепоткой белены надежно вырубят любого человека». И добавила: «А если плеснуть малость побольше, можно и убить». Я попыталась учесть рост Дудочника и его вес, вливая смесь по капле, пока Дудочник нес дозор, а я кухарила в узкой пещере над костерком.

Он попытался что-то сказать, но вышло только мычание. Дудочник начал заваливаться набок, я его подхватила и опустила на землю.

Не то чтобы я боялась, что Дудочник меня убьет. Напротив, страшно было, что он не решится поднять на меня руку и даже меня саму попытается остановить, если придет время исполнить обещание, данное Зои. Когда-то я боялась его жестокости, а сейчас переживала, что он может заколебаться и упустить подходящий момент, чтобы сделать то, что должно. Я не могла пойти на такой риск — не теперь, когда взрыв совсем близко.

Дудочник тихо застонал во сне. Я подхватила его под мышки и потащила в пещеру, где уложила на бок, чтобы он не захлебнулся, если вдруг начнется рвота.

Снаружи я в последний раз наточила свой кинжал так, как учила Зои. Держа лезвие под правильным углом к бруску, водила им туда-сюда, пока клинок не погорячел. Капсула с ядом дожидалась в ямке между ключицами, но нельзя забывать, что ее содержимому много лет. Если яд подведет, кинжал станет запасным вариантом, хотя мне была невыносима мысль о том, чтобы полоснуть себя по запястью. Или лучше по горлу? Я подумала о теле Салли на полу приюта Эльзы и попыталась вспомнить, куда, по словам Зои, вернее всего бить ножом. Если капсула не сработает, действовать придется быстро и резать глубоко, чтобы точно не выжить. Мне уже довелось узнать, как упрямо тело цепляется за жизнь, поэтому удар должен быть метким и верным. Чтобы не осталось ни единого шанса оказаться в баке, как Кип с Исповедницей.

Время пришло. Мне отчаянно не хотелось оставлять беззащитного спящего Дудочника так близко к эскадрону Воительницы. Но я видела взрыв. И должна была выполнить свою миссию.

        *ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ*

Утесы вдоль кромки воды были острыми и черными, но местами их цепь прерывалась, поддавшись напору моря. Я шла всю ночь и добралась до утесов к рассвету. Там меня не поджидал ни большой вражеский гарнизон, ни хотя бы лагерь. Лишь башня в бухте над длинным прибрежным молом. Посреди бухты стоял на якоре корабль, непохожий ни на один из виденных мной до сих пор: обшитый металлическими листами, он чернел на воде словно гигантский жук. Дух захватывало от его мощной красоты — резкие контуры, огромный размер. Сродни красоте шторма, меча или камнепада, уносящего с собой половину горного склона.

Так просто, так очевидно. Взрывной механизм все время перемещался, и мои метания насчет его местонахождения не были признаком угасающего разума. Бомба находилась на этом корабле, который со своим смертельным грузом постоянно курсировал вдоль побережья.

Я подошла к краю утеса. Под ногами хрустели каменные обломки. Суша здесь заканчивалась отвесным обрывом. На меня накатило облегчение. Так будет намного проще. Не понадобятся ни капсула, ни нож. Я просто спрыгну в пустоту по примеру Кипа.

Держась поближе к обрыву, я зашагала на юг, к башне. Песок пестрел редкими пятачками выгоревшей на солнце травы. Многоэтажная твердыня была выстроена из того же сланца, что и горы вокруг. Серая башня, темные утесы, свинцовое море. Когда дверь в основании башни распахнулась, красные туники явились ярким пятном в этом безрадостном пейзаже. Шестеро солдат ехали прямиком ко мне.

Я стояла на утесе и ждала. Ветер трепал одежду, рубаха хлопала за спиной, спереди спеленав меня, как саван.

Я подняла руки ладонями к всадникам. Жест мог выглядеть как сдача или как приказ остановиться. Когда расстояние между нами сократилось метров до сорока, я на шажок отступила к обрыву, четко давая понять, что шутить не намерена. Я стояла так близко к пропасти, что мой шаг пустил в полет горсть песка. Земля под ногами подрагивала от топота копыт.

— Стойте! — крикнула я.

Ветер унес мой крик, но высокий солдат впереди тоже что-то прокричал, и весь отряд остановился. Две женщины справа нацелились в меня из луков, но командир держал руку поднятой.

— Стойте, — повторила я, — или я прыгну и заберу Реформатора с собой.

Высокий солдат вздернул подбородок, оценивающе меня рассматривая. Я не стала ждать, пока он заговорит.

— Скажите моему брату, что я его жду, пусть придет сюда, — крикнула я.

— Я не стану выполнять приказы омеги, — ответил командир. — И Реформатор тоже не станет.

— Он придет, — сказала я.

Скрестила руки на груди и постаралась выглядеть уверенной.

Теперь все зависело от Зака. По словам Паломы, у него есть какой-то рычаг влияния на Воительницу. Он выдал ей Палому и местонахождение Далекого края, но Синедриону требовалось от него что-то еще. И это что-то сохранило Заку жизнь и здоровье после побега из Нью-Хобарта. Не зря он сказал: «Все началось с меня. И закончится на мне».

Я не знала, каков сейчас статус моего близнеца: пленник ли он или вновь советник Синедриона. Но его не пытали, а если бы Воительница желала ему смерти, он уже был бы мертв.

Командир наклонился и что-то сказал соседнему всаднику, который развернулся и поскакал обратно к башне. Остальные замерли стеной коней передо мной, а за спиной зияла пустота. Лошадь высокого солдата переступила с ноги на ногу. Рыжая лучница слегка опустила подбородок, прижавшись лбом к тетиве, ее соседка пошевелила ногой в стремени. Они все еще целились в меня. Я стояла, готовая к прыжку. Если кто-то двинется с места, будет два возможных исхода, и каждый из них закончится моей гибелью — и смертью Зака.

Я услышала топот копыт его лошади по сланцу, но не смела отвести взгляда от солдат. Только когда они повернулись к нему, я тоже посмотрела в ту сторону.

Зак приехал один. При нашей последней встрече воротник его рубашки пожелтел, локти обтрепались, брюки же были в пятнах. А теперь он предстал передо мной в белоснежной рубашке с вышивкой на манжетах и в начищенных ботинках. Он снова выглядел холеным советником Синедриона, если не обращать внимания на зажившее клеймо на лбу и на заполошное дыхание.

— Отойдите назад! — крикнул он солдатам.

Они заколебались. Зак перевел взгляд с них на меня и обратно. Чувствуя себя до странности спокойно, я рискнула оглянуться на край утеса в нескольких сантиметрах от моих пяток. Все к этому шло. Сначала мое клеймение, потом Зака. Сначала прыжок Кипа, а теперь мой.

— Воительница приказала нам держать вас под наблюдением, сэр, — сказал командир. — Я не вправе оставить вас здесь с нею.

Тетивы были натянуты до предела. Рыжая лучница прищурила один глаз, не сводя второго с меня.

— Воительница приказала вам защищать меня! — заорал Зак. — Вы же слышали ее слова: меня нужно уберечь любой ценой!

Солдаты не пошевелились.

— Убьете ее — убьете и меня. Хотите объясняться с Воительницей, когда она вернется? Вы слышали, что я сказал: отступить!

Командир оглянулся на своих людей. Кивнул лучницам, и они опустили оружие.

Всадники отъехали подальше и выстроились полукругом. Теперь они находились в сотне метров от нас и, не спешиваясь, неподвижно ждали итога нашего разговора.

Зак шагнул ко мне.

— Не приближайся, — предупредила я.

Он поднял руки и замер на месте, всего метрах в четырех от меня. И смотрел не на мое лицо, а на ноги. Похоже, Зак подсчитывал в уме расстояние от моих ступней до края, от обрыва до скал и воды внизу.

За его спиной уже взошло солнце. Оно грело мне лицо, и я наслаждалась тем, что мое верное тело еще теплое и живое. Жаль, что приходится идти против него, но кроме тела никакого другого оружия у меня не осталось.

Зак все еще ждал с поднятыми руками.

— Я пришла со всем этим покончить, — сказала я.

— Проделала такой путь, чтобы просто убить нас обоих? Ты правда этого хочешь?

— Нет, — ответила я. — Не хочу. Но придется, если не будет другого выхода. Все закончится здесь.

— Снова здорово, — вздохнул Зак, и я поняла, что мы оба вспоминаем об одном и том же: как чуть больше полугода назад я стояла на крепостной стене в Уиндхеме и угрожала прыгнуть. — Повторяешься.

— Ты тоже.

Он коротко кивнул, признавая мою правоту.

— Не дури, отойди от края.

— Ты знаешь, что уже слишком поздно, — сказала я.

— Позднее, чем ты думаешь. Воительница уже отплывает. Ракета на борту. — Он кивнул на корабль. — Со спасением Далекого края ты опоздала.

Я думала, что была к такому готова — слишком часто видела взрыв. Но при этих словах Зака кишки скрутило, и мне на секунду показалось, будто весь воздух вокруг нас стек за край утеса.

— Вы не можете это сделать, — прошептала я.

— Это ты не можешь ничего сделать, не можешь нас остановить. Ты лишь немного притормозила неизбежный процесс. Усложнила для меня задачу, — сказал Зак. — Мы успели вытащить большую часть взрывного механизма до того, как ты явилась и затопила Ковчег. Да, твоя диверсия нас задержала и стоила нескольких важных компонентов. Но сами бомбы уже были у нас в руках. Создатели Ковчега берегли их как зеницу ока. Правда, система запуска ракеты большой дальности потребовала доработки. И не только из-за тебя. Кое-что зависело от технологий, которых больше нет: спутниковой навигации, правильного типа топлива.

Я понимала Зака через слово, но все его слова означали одно: огонь.

— Воительница построила корабль, — продолжил Зак, глядя на бухту за моей спиной. — Тайком от меня перевезла сюда все материалы, начав готовить мое свержение. Но отдам ей должное: хорошая задумка выполнять запуски с плавающего корабля.

— Не надо этого делать, — сказала я. — Ты можешь ее остановить.

— Сколько раз тебе повторять? Все уже сделано. Мы получили от Паломы координаты — Далекий край в пределах досягаемости. Нужно только вывести корабль в открытое море, чтобы западные горы не препятствовали траектории полета ракеты. И заодно чтобы запуск никто не увидел — пока табу действует, нам ни к чему проблемы с населением.

Я рискнула оглянуться. Зак был прав: весла шевелились, как паучьи лапы, и корабль медленно разворачивался, чтобы выйти в устье бухты.

— Что ты дал Синедриону? — спросила я. — Почему Воительница тебя не убила?

— Я никогда не был столь беспомощным, как многие думали, — пожал плечами Зак. — И давно предвидел, что, скорее всего, Воительница попытается меня свергнуть, если в моих руках окажется слишком много власти. Предвидел, что буду уязвим, если потеряю Исповедницу. Поэтому мы с ней позаботились о страховке. Чтобы было что предложить Воительнице в крайнем случае.

— Палому, — подхватила я.

Зак досадливо мотнул головой.

— Палома стала просто приятным дополнением. Широким жестом, чтобы напомнить Воительнице, насколько полезным я могу быть, приняв ее сторону.

От этих циничных слов меня затошнило. Я снова вспомнила раны на месте вырванных ногтей Паломы.

— Мы и без вашей Паломы отыскали бы Далекий край, — зачастил Зак, словно пытался заполнить тишину словами, оттягивая мой прыжок. — Пусть попозже, но отыскали бы. Вот привел я Синедриону Палому, так если бы дело сводилось только к ней, ее бы забрали, а меня все равно убили. Нет, к тому времени до Воительницы дошло, что я ей нужен. У нее были бомбы, но без моей помощи она не могла их применить.

Я помнила, как Воительница требовала выдать ей Зака. С какой настойчивостью.

— Спасибо Исповеднице, — гордо сказал Зак. — Она многое сделала для меня.

— Следовало догадаться, — вздохнула я.

Брат как будто меня не слышал.

— Ты... — прошипел он. — Ты и твои вечные секреты, твое вранье. Ты столько лет изворачивалась, утаивала свою сущность. Исповедница была совсем другой. В отличие от тебя, она ничего от меня не скрывала.

— Что она для тебя сделала?

— Именно она надзирала за воссозданием бомб. Она понимала машины как никто другой. У нее получилось собрать воедино все компоненты.

— Перестань заговаривать мне зубы! — заорала я. — Что именно она сделала?

— Исповедница была слишком умна, чтобы доверять Воительнице. Не сомневалась, что та предаст нас при первой же возможности. Мы не рассчитывали утаить от нее Ковчег — слишком крупный размах, а в руках Воительницы сосредоточена большая власть. Но Исповедница устроила так, что только я мог привести бомбу в действие. Пусковой код — определенную последовательность цифр — она сообщила только мне.

— А без этого кода?

— Без пускового кода каждая бомба мало отличается от железной чушки. Ее нельзя взорвать. Только я могу это сделать. — И снова эти горделивые нотки. — Исповедница запрограммировала систему именно так, замкнула все на меня. Ты только и делала, что врала мне, а она дала мне все.

Какой же щедрый дар — власть уничтожить весь мир.

— Возможно, Воительница смогла бы изобрести способ обойти эту хитрость, будь у нее время. Вот зачем она искала провидца, способного понимать машины как Исповедница. Но никого не нашла. Ей потребовались бы годы, чтобы подобрать код, если вообще получилось бы. — Зак сглотнул и продолжил: — Поначалу я не был уверен, что кода хватит для моего спасения. Когда я бежал из Уиндхема, Воительница правда собиралась меня убить. Об этом я не лгал. Я не сомневался, что она это сделает, поскольку ты разозлила ее до белого каления, когда затопила Ковчег. Она хотела побыстрее раздавить Сопротивление, неважно, какой ценой. Мне пришлось прийти к вам, чтобы защитить себя и дать ей возможность увидеть общую картину. Дать ей возможность понять то, в чем сам давно разобрался: Сопротивление и Далекий край связаны, и, разбомбив Далекий край, она забьетпоследний гвоздь в крышку гроба Сопротивления. А без меня ей этого не сделать. Без меня ничего не получится. — Зак вздернул подбородок. — Теперь Воительница это понимает. Я выдал ей Палому. Рассказал про код. И предупредил, что если они попытаются выбить код из меня пытками, ты покончишь с собой, с нами обоими, через несколько минут. — Он улыбнулся мне, и это показалось хуже любых угроз и оскорблений. — Ты сделала мой план возможным. Хоть раз в жизни мне помогла. Уберегла от мучений.

Я привыкла быть грязной — в последние месяцы мне приходилось спать в болотах и отмывать одежду от крови. Но я никогда не чувствовала себя настолько замаранной, как в тот момент.

— Только на какое-то время, — сказала я. — Думаешь, уничтожив Далекий край, Воительница не возьмется за тебя снова?

— Мы с нею хотим одного и того же, — пожал плечами он. — И именно я сделал это возможным. — Зак указал на свою талию.

К поясу крепился металлический ящичек. Прежде я думала, что это просто украшение, броская пряжка в пару к вышитым манжетам. Но теперь пригляделась. Квадратный ящичек размером с ладонь, спереди ряды кнопок, прикрытые стеклянной панелью.

— Я не сказал ей код, — признался Зак. — Я не идиот и знаю, как себя обезопасить. На борту есть другие бомбы. Мы не истратим на Далекий край весь арсенал.

Я попыталась вообразить множественные взрывы по всему свету, но мой разум не вместил такую картину.

— Пока она хочет использовать бомбы, без меня ей не обойтись, — продолжал Зак. — Но я ввел код добровольно. Мы с нею будем править вместе.

— Нет никаких гарантий, — возразила я. — Только не в случае с Воительницей. Она уже один раз тебя предала, и ты, поджав хвост, приполз к нам.

— Да неважно, — развел он руками. — Я получаю то, что хочу, потому что в главном мы с Воительницей едины: оба считаем, что Далекого края быть не должно.

Когда-то Зак сказал мне, что хочет изменить мир. Но теперь я понимала, что добивался он скорее обратного. Он хотел, чтобы все осталось как есть. Замерло во времени: омеги в баках, альфы в своем совершенстве. А Далекий край должен был исчезнуть, словно никогда не существовал. Зак хотел законсервировать наш мир, как стариков в резервуарах Ковчега.

— Там живет миллион человек, Зак. — Я подумала о родителях и сестрах Паломы, обо всех семьях, которых никогда не встречала. О знаниях, о лекарствах и об ответах на многие вопросы, которые бесследно сгорят. Даже животных — моржей, альбатросов и оленей — взрыв сотрет с лица земли. Конец света для Далекого края и конец надежды для всех нас. — Останови ее. — Я посмотрела на корабль. Он уже завершил разворот и теперь продвигался к устью бухты. На палубе сновали люди, поднимая паруса перед выходом в открытое море. — Останови, или я спрыгну.

— Ты уже угрожала спрыгнуть, когда пыталась сбежать из Уиндхема, — сказал Зак. — Это был блеф. У тебя не хватило смелости тогда, не хватит и сейчас.

Он был прав, я действительно боялась: боялась острых скал внизу, боялась боли, а еще больше — оставить все позади. Ощущение ветерка на коже. Солнечное тепло. Все, что видела и знала. Я так боялась, что горло сжимало при каждом вздохе, а глаза заволокло слезами. Но страх не помешал бы мне спрыгнуть.

— Другого выбора у меня нет, — сказала я.

В какой-то мере мне вдруг стало легче. Больше не надо принимать решения — с моих плеч словно сняли непосильное бремя. Теперь все ясно и однозначно: если Зак не остановит взрыв, я убью нас обоих.

— У меня тоже нет выбора, — ответил Зак. — Мы никогда не будем в безопасности, пока Далекий край существует.

Я посмотрела на него. Зак щурился от ветра.

— Значит, и ты боишься. Боишься Далекого края.

Я вспомнила юного солдата рядом со мной перед нападением на Шестое убежище, как он стоял и трясся в мокрых штанах. Страх Зака был тоже почти осязаем. И преследовал его всегда и повсюду.

— Ты пришла сюда не для того, чтобы убить нас обоих. Это ты могла сделать где угодно в любой момент, — заявил Зак. — Я тебя знаю. У тебя есть план.

Я покачала головой. С планами покончено. Слишком много планов я уже провернула. Выбралась из камеры сохранения, где Зак меня запер. Сбежала с Острова, уничтожила Исповедницу и ее машину. Освободила Нью-Хобарт, затопила Ковчег, опустошила Шестое убежище. Больше планов не осталось. Здесь нет ни тайных туннелей, ни рек, чтобы их затопить, ни приманок, ни армий. Если у меня и была удача, вся уже истрачена. Остались только мы с Заком на краю утеса.

— Нет никакого плана, — призналась я.

— Тогда зачем ты здесь?

— Чтобы заставить тебя остановить взрыв.

— Не могу.

— Тогда я прыгаю.

— Ты оглохла? — заорал он. — Тебе меня не остановить. Взрыв нельзя отменить. Тут уже ничего не сделаешь. Я привел бомбу в действие. Воительница уже отправилась в путь. Когда корабль окажется в открытом море, она сможет запустить ракету в любой момент. И тебе ее не остановить. — Его визгливый смех прозвучал, словно скрежет стекла по стеклу.

Значит, я опоздала. Далекий край сгорит, потому что мне не хватило мужества покончить с Заком раньше. Следовало сделать это месяцы назад, как только Воительница потребовала его выдать. Следовало разобраться, почему и насколько он для нее важен.

Я отвернулась от Зака к морю. Ветер взметывал барашки волн, высоких, как острые скалы у основания утеса. Куда именно я упаду? На скалы или на воду? Разницы никакой.

— Ты опоздала, — повторил Зак. — Ты ничего не выиграешь, если убьешь меня сейчас.

Я оглянулась на него и согнула ноги в коленях.

— Думаешь, я смогу жить, зная, что произошло? — спросила я. — Зная, что я могла это предотвратить?

Какое значение имеет одна единственная смерть перед лицом всего, что я из трусости позволила Заку натворить? Я подняла голову, почувствовала лицом ветер и в последний раз прислушалась к собственному дыханию.

— Ты ничего не добьешься! — крикнул Зак. — А если убьешь меня, остановить взрыв точно не получится.

Я замерла. Ноги все еще были согнуты, тело готово к прыжку. Песок под ступнями сыпался с утеса, я чувствовала его движение и притяжение скал далеко внизу. 

Глава 31 

— Ты сказал, что взрыв невозможно остановить, — прошептала я.

Потом чуточку отодвинулась от края утеса. Даже не на шаг — всего на ладонь. Но этого хватило, чтобы Зак прерывисто выдохнул.

— Говори же или умри, — велела я.

Он по-прежнему дышал шумно и часто.

— Ты сказал, что если тебя убить, остановить взрыв не получится, — настаивала я. — Значит, у тебя все-таки есть способ его остановить?

Зак продолжал молчать.

— Что еще дала тебе Исповедница?

Так и знала, что нити тянутся к ней. Готовясь к прыжку, я думала о Кипе. И догадывалась, что Зак перед лицом смерти думал об Исповеднице. Мы четверо до сих пор каким-то образом связаны.

— Существует два кода, а не один, — наконец произнес Зак, все еще стреляя глазами за край утеса. — Пусковой код приводит бомбу в действие, его-то я и ввел, чтобы вернуть себе место в Синедрионе.

— Но этим дело не заканчивается, — кивнула я.

Он заколебался, но все же неохотно признался:

— Исповедница также дала мне код отмены.

— Что это значит?! — заорала я.

— Это мера предосторожности на случай, если бомбы попадут в руки врага. Код отмены уже существовал, когда мы нашли ракеты в Ковчеге. Исповедница его расшифровала. А потом настроила новый и сообщила только мне. Воительница о коде отмены и не подозревает. Он удаленно отменяет активацию боеголовки и приводит в действие вспомогательный заряд.

— Прекрати говорить как машина в Ковчеге! — крикнула я. — Скажи так, чтобы я поняла.

— Код отмены останавливает большую бомбу. И запускает вспомогательную под той же оболочкой. Получается не настоящий ядерный взрыв, а гораздо меньший, но достаточный, чтобы повредить боеголовки и вывести из строя систему запуска ракет, которые их несут.

— Значит, Исповедница дала тебе выбор, — сказала я. — А не только возможность воспользоваться бомбами. Она поделилась с тобой способом и запустить взрыв, и остановить его.

Зак покачал головой.

— Она понимала, чего я хотел. Как никто другой понимала, что мы не можем рисковать, оставляя Далекому краю шанс выжить.

— И все равно она дала тебе выбор, — повторила я. — Наверное, знала тебя лучше, чем ты сам себя знаешь.

— Так вот что ты всегда думала, а? Что знаешь меня лучше, чем я сам себя знаю? — Зак сплюнул.

Слюна упала на песок у моей ступни.

— Да, я знаю тебя, — кивнула я.

Казалось бы, такая мелочь — скромное утверждение. «Я знаю тебя». Три слова против черного корабля в бухте внизу и смертоносной машины в его чреве.

— Меня ты совсем не знаешь! — заорал Зак. — У тебя в голове какое-то свое представление обо мне, и ты хочешь меня в него втиснуть. Всегда так было. Ты хотела, чтобы я не разлучался с тобой. Жил убогой жизнью. Будь твоя воля, я никогда не попал бы в Синедрион, не получил бы шанс реализовать свои амбиции.

— Будь моя воля, ты никого не убил бы. Не утопил бы детей в резервуарах, и не привел бы в действие бомбу, которая уничтожит десятки, сотни тысяч людей.

— Тебе было видение, что я остановлюсь? — спросил он. — В этом все дело? Ты видела, что я передумаю?

В ту секунду я поняла, что в ответ Зак хочет услышать «да». Хочет, чтобы я кивнула и подтвердила, что видения показали мне, как он меняет свой выбор.

В Ковчеге, когда вокруг поднималась черная вода и я думала, что сдамся, мое тело пробудило надежду и упрямо сражалось за выживание. И с тех пор на протяжении многих месяцев эта надежда во мне теплилась. Я не слишком хорошо знала Зака, каким он стал сейчас. Но напряжение в его голосе было мне знакомо: он хотел услышать, что ему суждено измениться. Сам в это не верил, но надеялся, что такое возможно.

Но я не собиралась ему врать.

— Нет, — покачала я головой. — В моих видениях происходит взрыв. Далекий край горит. Ксандер тоже это видел. Нам обоим являлись видения о взрыве, который устроил ты.

Глаза Зака блеснули — то ли победно, то ли разочарованно.

— Значит, так тому и быть, — пожал плечами он.

— Нет, не значит, — я снова покачала головой. — Удивительно, но я только сейчас поняла, что дело не в видениях. Они лишь морочат и отвлекают. Вот я провидица. Ксандер и Лючия тоже заглядывали в будущее. А видения Исповедницы были не слабее моих, если не сильнее. Но сами по себе ничьи видения реальность не меняли и не изменят. В реальности от них ничего не зависит. Единственная служба, которую сослужил мне мой проклятый дар, это позволил надолго оттянуть разлучение с тобой. Те драгоценные тринадцать лет бок о бок с тобой научили меня по-особенному смотреть на мир.

— Самые хреновые годы в моей жизни, — проворчал Зак.

— Пусть так, — согласилась я. — Но я тебя знаю. Не из-за видений, а потому что была рядом все эти годы. Я ненавижу тебя сильнее, чем считала возможным ненавидеть другого человека. Но я тебя знаю. Знаю, как ты сделался таким, каков ты теперь. И еще знаю, что ты способен стать другим.

Мне вспомнились слова Дудочника в тот день, когда я нашла его плачущим у ручья. «Во мне много такого, что ты боишься увидеть. Я тот, кем меня заставили стать, и делаю то, что должен… Но это не значит, что у меня нет чувств».

— Ты не подчинишь меня, не навяжешь мне свою волю, — сказал Зак. — Даже угрожая, что спрыгнешь.

— Знаю, — кивнула я. — Я не видела, как ты останавливаешь взрыв. И нет волшебства, способного заставить тебя это сделать или отменить то, что ты уже натворил. Есть только ты, твои решения и твой выбор.

Множество ранее принятых решений привели нас в эту точку. Мы застряли в круговороте мирового масштаба. Старый взрыв и новый. Древние резервуары в Ковчеге и новые в убежищах. Комнаты в Ковчеге, куда запирали сумасшедших, и камеры сохранения. Прошлое повторялось, и нам с Заком суждено либо продолжать бежать по кругу, либо найти способ его разорвать.

Я солгала Заку, заявив, что волшебства нет. Сама я верю в то единственное волшебство, которое побудило Кипа прыгнуть. Которое побудило Палому остаться, а не сбежать при первой возможности. Сложное волшебство, не обещавшее счастливых концовок. Оно не сохранило Кипу жизнь и не пощадило Палому. Однако помогло Зои найти ее и освободить. Оно не спасло утонувших детей Нью-Хобарта, лишь передало их напоследок в дрожащие руки Эльзы. Это волшебство — любовь, доброта и надежда, и как ни мало его осталось в нашем сожженном мире, я знала — оно существует.

— Я сделал свой выбор, — сказал Зак. — Никто меня не принуждал.

— Да, — кивнула я. — Именно. Ты сам сделал выбор. И тебе придется жить с его последствиями. Ты за них в ответе. За многое в ответе. У меня на глазах раз за разом ты принимал решения, которые формировали твой характер. И все эти решения ты принимал сам.

— Твои проповеди ничего не изменят.

— Ты совсем не догоняешь? Да, на каком-то этапе ты сделал выбор. Но ты им не связан и свободно можешь передумать. — На память пришли судьбоносные решения моих друзей. Прыжок Кипа. Отказ Зои от сытой жизни альфы ради работы с Дудочником на Сопротивление. Вовлеченность Паломы в нашу борьбу, невзирая на то, чего ей это стоило. — Ты не ограничен моими видениями или тем, что уже успел натворить. Оставь прошлое в прошлом, смотри не назад, а вперед. Выбор за тобой.

Зак смотрел на меня, широко раздувая ноздри и напряженно думая.

Я заглянула ему в глаза и увидела тонконогого мальчишку, с которым росла. С которым мы шептались по ночам. Учились плавать в реке. Солнце сквозь кроны ив. Вода до подбородка. Брат смотрел на меня, а я — на него.

— Не бойся, — прошептала я. — Выбор только твой. Все в твоих руках.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Не знаю, что Зак видел и о чем думал в те минуты на краю утеса под порывами ветра и взглядами солдат. Но наконец он медленно кивнул. Мне показалось, будто что-то в нем переменилось. Застарелый страх соскользнул с утеса, как песок из-под наших ног. На лице Зака по-прежнему отражались опасения, да и немудрено, нам ведь было чего бояться — солдат, нашей задачи, — но какой-то сдвиг в нем произошел. Брат так долго бежал от себя, что, наверное, остановившись и взглянув вглубь своей души, испытал определенное облегчение.

— Ни с места, — крикнул он солдатам, уводя меня на север вдоль края утеса. — Хоть один из вас двинется, и мы оба прыгнем. Вы поплатитесь за это головами, уж поверьте. Воительница никого не пощадит. Оставайтесь на местах. Я сам разберусь.

Зак вновь обрел командный голос. Несколько секунд назад умолял меня не прыгать, а теперь легко вернулся к роли Реформатора. Он выкрикивал команды, и я видела, как солдат раздирают противоречивые страхи: страх нарушить приказ, страх перед Заком, перед Воительницей.

Если бы Зак направился к башне или к своей лошади, то, скорее всего, спровоцировал бы солдат на неподчинение. Но он просто зашагал вдоль края утеса, а я пошла за ним. И солдаты послушно оставались на местах, пока мы вдвоем уходили на север к устью бухты.

Через несколько сотен метров показалась тропинка, ведущая вниз к воде. Так себе тропинка, если честно: вырубленные в камне ступени да площадки, где утес переходил в пологий склон, пригодный для спуска. Солдаты наверху скоро скрылись из виду, но они не последовали за нами — авторитет Зака сохранялся, да и тропинка вела только к воде. Что двое людей способны сделать против огромного черного корабля?

Зак шел впереди, когда из-под моих ног покатились камни, он выругался, но не остановился. Начав различать удары отдельных волн о скалы, я вытащила из-за пазухи капсулу с ядом и сунула в рот. Теперь падение меня вряд ли убьет, а Заку я не доверяла.

На северной стороне бухты был небольшой причал с рыбацкими лодками, похоже, брошенными с тех пор, как солдаты Воительницы здесь обосновались и построили под башней пристань для кораблей.

Зак шагнул в лодку первым. Я не стала тратить время на отвязывание веревки — просто перерубила кинжалом.

Вода была зыбкой и холодной, плоскодонка покачивалась на волнах. Мы молча сели на весла и принялись синхронно грести плечом к плечу. В открытом море корабль, безусловно, оставил бы нас далеко позади, но в бухте маневренная лодочка имела преимущество перед неповоротливым массивным судном.

Я выплюнула капсулу, но она осталась весомым обещанием висеть на шнурке у меня на груди.

— Как близко нужно подобраться, чтобы остановить взрыв? — спросила я, глядя на коробочку на поясе Зака.

— Близко, — отозвался он. — Метров на сто. Исповедница говорила, что раньше этот прибор работал и на дальних расстояниях, но старые технологии оказались утрачены после разрушения машин. Она работала над их восстановлением, но потом... — Зак умолк.

Эта история заканчивалась тем же, чем и многие другие в наше время: изломанным телом, резервуаром, смертью.

— Все равно будет взрыв, — наконец продолжил Зак. Мы оба тяжело дышали, налегая на весла. — Не ядерный, большая бомба так просто не сдетонирует, она срабатывает в четкой последовательности и только после запуска ракеты. Этот взрыв будет послабее, но его хватит, чтобы потопить флагман Воительницы.

Не переставая грести, я оглянулась через плечо на корабль. С утеса он выглядел большим, а с воды, с расстояния меньше двухсот метров загораживал половину неба. Огромный плавучий остров. На краю утеса, когда Зак наконец кивнул, я задалась вопросом, не двигало ли им лишь стремление спасти свою жизнь. Теперь я получила ответ. Очевидно, что взрыв достаточно сильный, чтобы потопить черный корабль, отправит на дно и нас.

— Нас заметили, — внезапно сообщил Зак.

Я снова оглянулась: по палубе корабля забегали люди, раздались крики.

Зак отстегнул от пояса металлический ящичек. Мы перестали грести, и лодочка запрыгала на волнах. Я попыталась разглядеть цифры на кнопках, но руки Зака слишком тряслись.

Просвистела стрела. Спасибо неспокойному морю, что мы не стали неподвижной мишенью. Пролетев над моим плечом, стрела ушла под воду. Я соскользнула с сиденья и скорчилась в луже на дне. Следующая стрела угодила в нос лодки и осталась там торчать, словно украшение.

Зак съежился напротив меня, а ящичек поставил на разделявшую нас деревянную скамейку. Он отодвинул стеклянную крышку, обнажив кнопки с цифрами, и теперь готовился указательным пальцем ввести код. Все свелось к сущему пустяку. Не к войне, даже не к битве. Ни патетики, ни речей. Только двое в лодке да трясущаяся рука над кнопками.

Я взяла Зака за запястье. Нет, не в попытке утешить — утешения нам не суждено, даже заслуженного. Я лишь хотела унять дрожь в его пальцах, чтобы случайно не промахнулся по кнопкам и не загубил наш единственный шанс.

Наша лодчонка крутилась в волнах. Зак слегка приподнял ящичек и направил на корабль. Нажал на кнопку, затем еще на две. Очередная стрела упала в воду — рядом с ним. Не отвлекаясь, Зак нажал четвертую кнопку, а потом посмотрел мне в глаза и придавил последнюю.

Несколько долгих секунд ничего не происходило. «Вот и все, — подумала я. — Конец Далекому краю. Конец всему».

А потом в брюхе корабля распустился огненный цветок. Огромный корпус как будто раздулся, и вдруг взрыв прорвался наружу, разнеся корму.

В конечном счете закончилось все огнем: пламя вырвалось из белого эпицентра. Взрыв раскрылся, как глаз. Я столько раз наблюдала его в видениях, что вспышка показалась возвращением домой.

Мачта задержалась в воздухе, словно указующий на небо перст, затем рухнула. От корабля остались только обломки, хлопьями черного пепла осевшие вокруг огня. Где-то под водой раздался еще один взрыв, взметнув фонтан высотой метров пятьдесят. Этот образ я тоже видела: стена белого струящегося пламени высотой до неба, но наяву она оказалась поменьше и состояла из вспененной воды. Стена обрушилась вниз. Под водой на месте корабля виднелся яркий круг.

Жаркое дыхание первого взрыва отбросило нашу лодку, но почти сразу нас потянуло обратно. Лодка быстро прыгнула вперед. У меня из груди будто высосало весь воздух. Потом, когда в небо взметнулся фонтан, нахлынула вторая волна жара. Нас подбросило в обжигающе горячее небо.

Я упала спиной на воду, удар выбил из легких последний воздух. Ожившее море бесновалось, затягивало в глубину. Я открыла глаза и увидела, что море смотрит на меня. Сквозь толщу черной воды в пучине сиял солнечный зрачок.

Резь в груди напомнила о существовании времени, о том, что я уже довольно давно не дышу. Где-то наверху меня ждал день, но я не знала, в какой стороне верх. Вокруг была лишь темная вода да все затмевающий ярчайший свет впереди.

Должно быть, под водой я закричала, потому что изо рта вырвались пузырьки, светящиеся оранжевым. Разум отказал, но тело по наитию последовало за пузырьками. Руки и ноги замельтешили, и я подумала, что даже если уже поздно, лучше умереть вот так, борясь за жизнь.

Я обрела воздух, вынырнув в свет дня, оказавшийся намного тусклее того, что горел под водой. Вдох обжег легкие, но это была приятная боль, и я принялась жадно дышать. Поверхность моря выглядела странно спокойной, словно глубинное кипение накрыло стеклом. Я осмотрелась. Белая пена исчезла, и вода снова потемнела.

Зак плавал на спине неподалеку. Я погребла к нему. Он повернул ко мне голову, его глаза показались такими же стеклянными, как морская гладь.

— Мы живы? — спросил он.

Мне все еще не хватало воздуха, чтобы говорить. Я сплюнула воду, а когда попыталась снова вдохнуть, накатил удушающий кашель.

— Мы живы? — повторил вопрос Зак.

Я открыла рот, чтобы ответить, но соленая волна захлестнула рот и ноздри. Меня затягивало в пучину. Зак тоже тонул, и мы ухватились друг за дружку, погружаясь в воду.

Все как всегда. Мы либо утопим друг друга, либо спасем. 

Глава 32 

Лодка нашлась быстро — взрывом ее отшвырнуло в сторону, но не перевернуло, и, набрав воды, она покачивалась на волнах метрах в пятидесяти от нас. Мы с Заком поплыли к ней, расталкивая обломки корабля Воительницы.

Забраться в лодку оказалось нелегко. Довольно долго мы просто цеплялись за борта, пока мои замерзшие руки не начали соскальзывать. Тело немело. Пришло осознание, что если сейчас же не стряхнуть с себя усталость и не перевалиться через борт, то второго шанса не будет. Я с усилием подтянулась, царапая о доски живот и бедра, и уже вычерпывала из лодки воду, когда Зак тоже сумел забраться.

Оба весла унесло, и поначалу мы просто дрейфовали; обломки корабля скрежетали о борта. Отдышавшись, мы принялись грести руками, но вскоре мне попалась длинная расщепленная доска, и я пустила ее в ход вместо весла. Выловив обгорелую бортовину, Зак последовал моему примеру.

Я многое высказала брату, пока мы занозистыми деревяшками гребли к берегу. В ушах стоял звон, которого я долго не замечала, и только начав говорить, поняла, что едва себя слышу. Но я все равно не умолкала, потому что хотела побыстрей покончить с последней задачей.

— Когда ты пришел к нам в поисках убежища, я сказала, что ты творил неописуемые мерзости. Но не такие уж они неописуемые.

Тогда в Нью-Хобарте, отказываясь предъявить конкретные обвинения Заку, я словно снимала ответственность с него… и с себя. Как ни трудно обрисовать действительность словами, я все же смогла бы подобрать подходящие, если бы осмелилась произнести их вслух, если бы не боялась навесить ярлык на своего близнеца и на себя.

А теперь я решила выговориться. Ведь слова при кажущейся никчемности обладают немалой силе. Одно за другим я перечисляла преступления Зака, не переставая грести. Воскрешая в памяти битвы и резервуары, я называла имена знакомых мне жертв. Кип. Рона. Виолетта. Таша. И дети, которых мы вынимали из бака в Нью-Хобарте: Алекс, Луиза, Оливер, Лилиана. Я говорила о Леонарде, о том, как его пытали и убили. О Ксандере и его тощем изломанном теле. Говорила о Паломе и цепочках шрамов на ее кистях и запястьях. Жертвы проходили перед моими глазами, и я называла их имена. А если не знала имен, то описывала облик тех, кого видела в Шестом убежище и во многих других местах.

Не знаю, слышал ли меня Зак, но я продолжала говорить и говорить, называя по одному имени на каждый гребок. Зак греб в одном ритме со мной. Мои слова не были для него епитимьей и не могли залечить нанесенные им раны — мертвые остаются в могилах, Палома изувечена, а освобожденные из резервуаров никак не вернутся к полноценной жизни. Но мне требовалось все ему высказать, положить совершенные им преступления к его ногам, а не к своим. Хотелось припечатать: «Это сделал ты». Я воображала, что с каждым моим словом лодка погружается в воду все глубже и глубже, наполняясь тенями погибших и заключенных в баки.

Море закончилось раньше, чем имена. Впереди показался небольшой галечный пляж. Там нас уже поджидал Дудочник, стоя по бедра в воде. На берегу за его спиной я разглядела красные туники и черные нарукавные повязки солдат Инспектора.

Я выпустила доску из рук, и Дудочник потащил нашу лодку к берегу. Шагнув на полосу прибоя, я едва не потеряла равновесие.

— Мы видели взрыв, — сказал Дудочник. — Все кончено?

Из-за звона в ушах я едва расслышала его вопрос. Оглянулась на лодку и съежившегося на скамейке Зака. Вода в бухте успокоилась. Море поглотило убийственный секрет. Воительница и взрывной механизм теперь покоятся в пучине, и ничто, кроме рассеивающегося дыма над зыбью, не выдавало места, где они пошли ко дну.

— Все кончено? — снова спросил Дудочник.

Я подняла на него глаза и кивнула.

— Да, кончено.

Только когда прозвучал мой ответ, я поняла, что это взаправду так.

Вместе мы вытянули лодку на берег. Зак по-прежнему сидел в ней, ничего не говоря. Он раскинул руки, чтобы не упасть, когда мы рывком выдернули лодку из воды.

Почувствовав босыми подошвами гальку, я на секунду закрыла глаза.

Ни взрыва, ни огня. Только темнота под моими веками, которая никогда раньше не казалась такой укромной, такой милосердной.

— И что дальше? — спросил Дудочник.

Я открыла глаза, посмотрела на него и улыбнулась.

— Не знаю.

Глава 33 

Многое из того, что случилось в последующие часы и дни, прошло мимо меня. Неумолчный звон в ушах заглушал голоса. Рядом был Дудочник и другие наши солдаты — те, кто последовал за эскадроном Воительницы, когда мы разделились, и те, кого Зои и Саймон прислали из гарнизона в Хепберне. В Расщепленной бухте боя не произошло — или же он успел окончиться к тому времени, как Дудочник повел нас с Заком в башню. Корабль Воительницы взорвался и утонул на глазах у ее солдат. Лишенные командования, обезоруженные и немногочисленные, при нашем приближении они выстроились перед башней в шеренгу. Некоторые отдали Заку честь.

Но он как будто их не видел.

В последующие дни и недели поведение Зака не изменилось. Он не пострадал от взрыва — мы оба физически остались целы, не считая пары порезов и синяков да непрекращающегося звона в моих ушах, который я слышала и спустя много дней, если было тихо. Но что-то в Заке сломалось. Оставалось догадываться, лишил ли его дара речи взрыв или же моя попытка перечислить всех жертв его преступлений, пока мы гребли к берегу. В любом случае разницы никакой. По дороге в Нью-Хобарт Зак ехал молча, устало положив закованные руки на луку седла.

В городе мы продолжили держать его под охраной в кандалах, но стеречь было незачем. Зак ел, спал и даже делал, что скажут — порой Эльза приносила ему кое-какую простую работу с кухни, и он, сидя на кровати, лущил горох или чистил картошку. Ему не позволялось выходить из комнаты. Не то чтобы мы боялись его побега. Дело было в Паломе: достаточно и того, что она знает о его присутствии в здании, пусть ей хотя бы не придется с ним встречаться.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

По дороге в Нью-Хобарт я тоже в основном помалкивала. До сих пор я пыталась смотреть вперед и видеть будущее. Теперь у меня появилась возможность оглянуться назад и подумать обо всем, что мы спасли, а что спасти не сумели. Я подводила итог, перебирая пепел, оставленный в моей голове бесконечными видениями о взрыве, и осмысливая новые видения, приходившие по ночам. То была тяжелая работа, и порой в тихие недели, последовавшие за окончательным взрывом, я чувствовала себя гораздо более уставшей, чем когда убегала и сражалась.

Это было время разбрасывать камни. Еще недавно все больше людей стекалось в Нью-Хобарт, но сейчас, пока мы ждали исцеления Паломы, процесс обратился вспять и город постепенно пустел. Солдаты Воительницы сдались Инспектору, и уже пошли разговоры про состав нового Синедриона. От лагеря к востоку от Нью-Хобарта остались лишь акры вытоптанной травы. Когда с востока дул ветер, он приносил трупный смрад, ведь альфы похоронили своих павших в болоте, которое выплюнуло останки на поверхность с приходом сухих и теплых дней в конце весны.

Северные ветра стихли, на побережье ждали снаряженные корабли, но флот не мог отправиться в путь, пока Палома не выздоровеет. Солдат из Нью-Хобарта начали перебрасывать в Уиндхем и в гарнизоны вдоль побережья. Одни отряды отправлялись освобождать оставшиеся убежища, а другие — строить для пленников резервуаров новые дома. Работа не быстрая, но легких решений не существует. Несколько недель назад я как раз думала, что разрушить можно в момент, а вот созидание требует времени. И теперь впервые на моей памяти мы этим временем располагали.

Исцеление Паломы затягивалось. Даже когда раны зажили, а сломанные пальцы начали срастаться, Палома продолжала избегать прикосновений. Если Эльза передавала ей миску с едой, Палома вздрагивала, когда их руки соприкасались, а если кто-то из нас проходил мимо нее в коридоре, она, опираясь на свой костыль, тут же прижималась спиной к стене. Она не касалась даже Зои, хотя держалась рядом с ней и вела себя неспокойно, стоило Зои покинуть приют.

Зои не жаловалась. Как-то утром я увидела ее у поленницы во дворе. Один за другим она перебирала крупные чурбаки: вертела в руках, внимательно осматривая с каждой стороны, взвешивала и вглядывалась в структуру дерева. Она отбрасывала слишком узловатые или с пятнами гнили, пока не нашла чурбак, который сочла подходящим. Сначала длинными полосками сняла с него кору. Затем принялась обтесывать ножом, сперва срезая щепу, а потом тонкую стружку, осыпавшуюся к ее ногам как снег. Мало-помалу изделие обрело форму — это был протез. Под конец Зои ошкурила и заполировала поверхность.

На изготовление протеза ушло несколько дней.

Однажды после обеда я сидела во дворе приюта рядом с Зои, полировавшей искусственную ногу. Палома спала — пока ее тело исцелялось, она много времени проводила в забытье.

— Кропотливая работа, — заметила я, кивая на предмет трудов Зои.

Она подняла на меня глаза и пожала плечами.

— В бою учишься на своих ошибках с первого раза. — Последовала пауза, пока она поправляла наждачную бумагу в держателе. — Достаточно получить в драке удар в лицо, чтобы усвоить, как нужно уворачиваться. — Шорох наждака звучал в унисон со стрекотом цикад на крыше. — Мне не хватало терпения, ну, с Лючией. Больше я не повторю этой ошибки.

Зои не могла воспроизвести металлический паз, как на прежнем протезе Паломы, теперь, впрочем, бесполезный, поскольку вживленный в колено крепежный штырь был необратимо поврежден. Зои выточила углубление точно по форме культи. Я наблюдала, как она аккуратно соскребает стружку, чтобы протез идеально совпал с коленом Паломы. Зои не трогала Палому и не снимала мерок, а просто водила руками по дереву, видимо, на ощупь помня все изгибы культи. На дне выемки она сделала пропил, в который поместился бы погнутый штырь, торчащий из ноги Паломы, и полдня потратила на полировку дерева вокруг пропила, чтобы не осталось ни единой занозы, способной впиться в кожу или натереть.

Вырезать ступню Зои и не пыталась: тонкий конец деревянного конуса она многократно покрыла смолой, тщательно просушивая каждый слой перед нанесением следующего, и в результате получилось слегка скругленное черное утолщение. К верхней части протеза Зои прикрепила кожаные ремни, сточив все торчащие концы, чтобы они ни в коем случае не попали в углубление, где будет покоиться нога Паломы.

Пока мы все следили, как протез в руках Зои обретает форму, Палома ничего о нем не говорила. Она сидела неподалеку, всегда соблюдая дистанцию, и ждала. Завершая работу, Зои пропитала искусственную ногу маслом, так что дерево заметно потемнело. Руки Зои, погружавшиеся в масло, тоже потемнели и заблестели.

Наконец Зои вручила свое творение Паломе — аккуратно, чтобы та могла взять подарок, не касаясь ее рук. Палома приняла протез молча. И не стала примерять его прилюдно, а ухромала на костыле в свою комнату. Лишь через несколько часов она вернулась на новой ноге, туго пристегнутой поверх штанов. Палома шагала медленно, видимо, привыкая к весу протеза, и поначалу опиралась на костыль. Но когда дошла до Зои, то села к ней ближе, чем обычно: они почти соприкасались локтями. На следующий день Палома отложила костыль и оперлась на плечо Зои, делая первые неуверенные шаги по двору.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Солдаты Инспектора заняли Уиндхем, практически не встретив сопротивления от армии Воительницы. Бывшие противники не имели руководства и не были уверены в своем будущем при новом Синедрионе. Саймон поехал в Уиндхем вместе с Инспектором и вернулся с кучей историй: как солдаты-омеги впервые промаршировали по улицам Уиндхема, как мародеры из числа и альф, и омег наполовину разграбили палаты Синедриона.

Я тихо спросила у Саймона, нашли ли они близнеца Воительницы.

— Была там одна комната, — кивнул он. — Вернее, камера. Прямо под покоями Воительницы. Солдаты сказали, что ключ был только у нее. Пришлось выбить дверь.

Мне не требовалось спрашивать, что нашли внутри камеры. Я чувствовала его в первые секунды после взрыва корабля. Словно близнец Воительницы тоже оказался под водой и умер в темноте.

— Мы его похоронили, — сказал Саймон, и я кивнула.

В последнее время зачастую казалось, будто похороны — единственная доступная нам компенсация. Мы опустили в могилу Ксандера и сожгли мертвых детей, но это ничего не изменило, разве что немного облегчило нам совесть. Хотя нельзя исключать, что этого немногого все же достаточно, чтобы продолжать жить.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Освобождение людей из резервуаров продолжалось, но постепенно. Четыре ближайшие к Уиндхему убежища опустели, но оставалось еще много других. Я осознавала необходимость действовать осторожно и аккуратно — сама видела в Шестом убежище тех, кто не пережил извлечения на воздух. А от погруженного в молчание Зака помощи с механизмами баков было не дождаться. К счастью, некоторые солдаты Синедриона, работавшие с резервуарами, ради смягчения наказания согласились сотрудничать и теперь советовали, как лучше и безопаснее освобождать омег.

— Нам нужно следить за тем, что об этом говорят, — пояснил Инспектор, когда я пожаловалась ему на затянувшийся процесс. — При спешке неизбежно возрастут потери, и тогда люди начнут судачить не о бесчеловечности и жестокости Воительницы с Реформатором, а о том, как мы сотнями убиваем людей и их близнецов.

Весь день я обдумывала его слова, а вечером отыскала Дудочника.

— Нужно, чтобы ты кое-что для меня сделал.

Вздернув бровь, он выжидательно посмотрел на меня.

— Собери бардов. Столько, сколько сможешь. Если получится отыскать Еву, будет вообще чудесно. Отправь их в оставшиеся убежища вместе с солдатами. Пусть своими глазами увидят, что там творил Синедрион.

Я не могла приказать бардам написать об этом песню, но не сомневалась, что если они увидят баки, стерильную пытку в сумрачных залах, то сами сочинят баллады и истории. И эти новые баллады пойдут в народ, как песня об убежищах, написанная Леонардом и Евой. Люди узнают правду о том, что происходило в этих якобы безопасных местах. Так мы гарантируем, что подобное не повторится.

Но Дудочник мрачно посмотрел на меня.

— Ты же видела, что сделали с Леонардом. — О да, этого я никогда не забуду: висящее на дереве тело со сломанной шеей, перебитые пальцы. — Они с Евой странствовали вместе, — продолжил Дудочник. — Пели вместе. Сама понимаешь, скорее всего Ева мертва.

— Но, может статься, и нет.

Говоря это, я улыбалась. После того как мы спасли мир от нового взрыва, каждый день казался таким невероятным, что я была готова поверить почти в любое чудо.

— Неужели ты до сих пор не поняла, что нельзя недооценивать жестокость палачей Синедриона? — спросил Дудочник.

— Именно из-за их жестокости я и думаю, что Ева может быть жива. Они повесили Леонарда там, где точно знали, что мы его найдем. Он был посланием участникам Сопротивления в Нью-Хобарте. Если бы схватили Еву, то наверняка захотели бы и ее использовать для устрашения. Она висела бы рядом с Леонардом.

Дудочник кивнул.

— Ладно. Я кину клич. — Он на секунду задумался. — И не только по бардам-омегам. Альфам тоже нужно услышать правду, им-то особенно. Попрошу Инспектора созвать и бардов-альф.

Остаток дня я вспоминала Леонарда, его глубокий низкий голос, и представляла, как расходится волнами новая песня.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Мы с Дудочником поговорили и о том, кто войдет в новый Синедрион.

— Конечно, ты и Зои, — сказал он. — Я, Инспектор, Саймон. Возможно, Джун. — Я кивнула — седовласая омега возглавила восстание жителей Нью-Хобарта внутри городских стен, когда мы шли в наступление снаружи. — И нам потребуется еще кто-то из альф. Есть одна советница с востока, которая давно придерживается умеренных взглядов. Думаю, мы с нею сработаемся.

— А Саймон вообще хочет заседать в Синедрионе? — Я помнила, с каким облегчением тот передал руководство Сопротивлением обратно Дудочнику после нашего возвращения из мертвых земель.

Дудочник покачал головой.

— Не больше, чем я, но он нам нужен. Старая гвардия омег ему доверяет и последует за ним. Теперь, когда правда об убежищах выплывает наружу, очень многие омеги не хотят допускать к управлению никаких альф. Скорее предпочтут отделиться в особое государство. И немало таких, которые готовы пойти еще дальше и обращаться с альфами так же, как те вели себя с нами.

После освобождения Шестого убежища Инспектор сказал мне: «Начать войну легче, чем закончить». Будет нелегко объединить людей — альф и омег — под властью нового Синедриона. На это потребуется время.

— Когда жизнь более-менее наладится, — продолжил Дудочник, — придется организовать выборы, придумать систему управления регионами. Но это все еще нескоро. Сейчас важно навести порядок. Освободить людей из резервуаров, провести переговоры с Независимыми островами. Этот состав Синедриона будет временным, только на переходный период.

На память пришли документы из Ковчега и тамошнее Временное правительство. Оно же правило и десятилетия спустя после взрыва, когда люди в Ковчеге стали вырождаться, — правители запирали сумасшедших в изолированной секции, а для себя построили резервуары.

— Будь осторожен, — предупредила я.

Дудочник усмехнулся.

— Я же не дурак и понимаю, что Уиндхем — настоящее змеиное гнездо. Да, нам удалось многое изменить, но рассчитывать, что волки чудесным образом разом превратятся в овец, было бы глупо.

— Я не это имела в виду, — покачала головой я.

Я предупреждала Дудочника не о предателях и наемных убийцах, хотя, несомненно, без них не обойдется. Дело во власти и в том, как она влияет на людей.

— Да, я буду советником Синедриона, но останусь тем же самым человеком.

— Не останешься, — возразила я. — И это нормально.

До меня долго доходило, что человек может вынести намного больше, чем сам ожидает, но за все приходится платить.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Пока шло формирование нового Синедриона, Палома выздоравливала — она стала меньше отдыхать и увлеклась обсуждением возможного формата наших отношений с Независимыми островами. Ее споры о торговле и ресурсах с Инспектором, Дудочником, Саймоном и Зои затягивались на часы. Прежде всего говорили о том, как Конфедерация будет распределять лекарство, препятствующее рождению близнецов, и чем нам за него расплачиваться. Прикидывали меры борьбы с пиратством на дальних островах, если возникнет торговый маршрут. Палома не была уполномочена принимать решения, только вести переговоры для подготовки рамочных соглашений, но, сидя в конторе мытарей и слушая ее рассуждения насчет торговых путей и тарифов на топливо, я понимала, что она нашла для себя самую подходящую роль.

В приюте становилось все более шумно, так как к нашим голосам добавлялись голоса освобожденных из баков. Единицы до сих пор хранили молчание, но большинство обрели дар речи. Часть подопечных Эльзы уже оклемались настолько, что съехали и жили самостоятельно. Я бы не сказала, что они полностью выздоровели — допускаю, что прежними им уже никогда не стать. Но они окрепли, день за днем трудясь по мере сил: разбирали стены вокруг города и носили бревна, чтобы использовать их для восстановления сгоревших домов. За работой эти люди начали вспоминать фрагменты своих прежних жизней и обсуждали их друг с другом. Идя с Дудочником по городу, я слышала обрывки тихих разговоров, тонущих в стуке молотков. «Эбберли? Там был рынок, верно? Я помню, как в ярмарочный день туда приходили барды. Я помню…» Восстанавливая дома, они восстанавливали и свое прошлое.

Рона еще не покинула приют, но теперь говорила вполне осмысленно, пусть и спотыкаясь, и кое-что помнила о жизни до резервуара. Правда, время, проведенное в баке, совершенно выпало из ее памяти, чему я была только рада.

Я задавалась вопросом, не могут ли какие-то бумаги из Ковчега, найденные в целовальном дубе, помочь освобожденным из баков исцелиться побыстрее. Документы были преимущественно технические — сплошные цифры, формулы да чертежи — и содержали исследования жителей Ковчега, в том числе и медицинские. Для нас это была тарабарщина, но я думала, что врачи с Независимых островов, скорее всего, сумеют разобраться в старинных записях.

— Но к этим бумагам нужно подходить с осторожностью, —предупредила я, делясь своими соображениями с Дудочником. — В Ковчеге ведь работали не только над лекарствами. Там есть сведения об очень опасных вещах, которые не должны попасть в недостойные руки. Документы о бомбе, об экспериментах над людьми...

— Ты разве не слышала? — перебил меня Дудочник.

Я ответила непонимающим взглядом.

— Пока мы спасали Палому, в конторе мытарей случился пожар. Все документы из Ковчега сгорели.

Я вскинула голову:

— Совсем все?

Дудочник кивнул. В уголках его губ притаилась улыбка.

— Забавно, что пожар случился именно в кладовой с этими бумагами. А Инспектор сказал, что в тот день в контору как раз приходила Эльза, чтобы помочь с освобожденными из баков.

Я не стала спрашивать об этом случае Эльзу, а сама она ни в чем не призналась. Ради этих бумаг ее мужа пытали и убили. Я смотрела, как она ходит по приюту, и гадала, действительно ли в ее походке появилась легкость, или мне только так кажется. В тех документах были записи, об утере которых я жалела: история мужественного Хитона, крохи полезных медицинских сведений среди мрачных подробностей экспериментов с резервуарами и бомбами. Но я не могла винить Эльзу и отчасти испытывала облегчение от того, что бумаги из Ковчега сожрал огонь.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Инспектор перебрался в Уиндхем первым из нас. Перед отъездом зашел попрощаться.

— Тянуть больше нельзя, — сказал он. — Теперь, когда крепость в наших руках, люди должны видеть, что новый Синедрион приступил к работе.

— А что со старыми советниками?

Инспектор пожал плечами.

— Воительница на дне Расщепленной бухты. А Реформатор... — Он посмотрел в сторону комнаты, где сидел в кандалах Зак. — Он ни на что не годен, а если покажется на публике, его попросту растерзают.

— А остальные?

— В основном разбежались кто куда. Наши солдаты поймали двоих — Законотворца и Сенатора. Меценат сдался сам. Наверняка будут утверждать, что ничего не знали о делах Реформатора и Воительницы, но отпирательство им ничем не поможет — люди сочтут их пусть не злыми, но бесполезными. С прошлыми советниками покончено, заседать в Синедрионе они больше не будут никогда.

— Но к тебе это не относится, — заметила я.

— Конечно нет, — подтвердил Инспектор, и от улыбки его шрам слегка сморщился. — Я продолжу свою работу.

Я секунду внимательно смотрела на него.

— Как будто и не уходил.

— Все будет не так, как прежде, — возразил Инспектор.

— В смысле, у тебя будет больше власти. Зак и Воительница больше не станут отстранять тебя от дел. Ты сделаешься главным, и за тобой будет вся армия. — Немного помолчав, я добавила: — Ты получил то, чего хотел.

Важно ли это? Не все ли равно, каким мотивом он руководствовался, если поступал правильно?

— Что насчет твоего близнеца? — спросила я.

— А что с ней такое? — Он склонил голову набок, словно прогоняя муху. — Она здесь ни при чем.

— Тогда освободи ее.

— Понимаешь, она все равно представляет определенную опасность, — возразил Инспектор. — Мы достигли значительных результатов, Касс, но не воображай, что представители власти больше не будут мишенями.

— Если ты ее не освободишь, то в новый Синедрион не годишься.

— В тебе говорит идеализм. Действовать нужно постепенно, шаг за шагом. Нельзя изменить все в одночасье.

— Я не прошу тебя менять все. Я прошу лишь об одном важнейшем шаге, который всем докажет, что ты понимаешь: с прошлым покончено. Резервуары, камеры сохранения, владычество альф — этого больше не будет.

Инспектор не пошевелился, но глазами проследил, как я иду к двери.

— Я нужен вам в Синедрионе, — заявил он. — Как элемент стабильности. Герой-альфа, который увидел необходимость перемен и начал восстание. Вам нужен кто-то, за кем пойдут солдаты-альфы.

— Ты начал восстание? Серьезно? — Я покачала головой. — Ты знал о резервуарах много лет, а присоединился к нам только в Нью-Хобарте. Ты и твои войска видели, что происходит, и потворствовали этому, пока люди из Сопротивления рисковали жизнями. Твои солдаты были среди тех, кто напал на Остров. Ты даже не хотел, чтобы мы отправились спасать Палому, когда Зак ее выкрал.

— Людям не понравятся твои обличения, — возразил Инспектор. — Им по вкусу история о храбром мятежнике, который рискнул высоким постом в Синедрионе ради правого дела.

Мы оба замерли на местах, не сводя друг с друга глаз, словно готовились выхватить мечи.

— Именно ты много месяцев назад дала начало песне, которую разнесли барды-омеги, — сказал он. — Ты понимаешь силу историй. Неважно, если некоторые факты не вполне точны. Важен лишь посыл. Ты это давно знаешь. Знаешь, что легенды имеют значение.

— А как насчет правды? Имеет ли она значение?

— Людям правда не нужна. Они определенно ее не хотят. Им необходима сказка, в которую можно верить. Мы просим их поверить в целый новый мир, Касс. Им нужны истории, способные сделать этот мир удобоваримым. Нужны лидеры, которым они смогут доверять.

Инспектор развел руками и пожал плечами, словно не имел к сложившейся системе никакого отношения — словно так же недоволен ею, как и я.

— Отпусти свою сестру, — настаивала я. — Будь достоин той истории, которую рассказываешь о себе. Сделай свою легенду чем-то большим, нежели выдумкой.

— Посмотри правде в глаза, — упирался Инспектор. — Отпустив сестру, я сильно рискую. Рискую жизнью. В каком мире ты вообще живешь?

— В том, что мы сейчас создаем.

Он не сводил с меня глаз, пока я, развернувшись, уходила.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Той ночью во сне я увидела женщину на несколько лет старше меня. Она сидела у стены камеры. У нее были такие же кудрявые волосы, как у Инспектора, но намного длиннее — настолько, что тяжелая копна оттягивала голову назад.

За ней пришли ночью. Когда солдаты подтащили ее к двери, она заколебалась на пороге, словно не знала, как его переступить — так долго просидела взаперти.

— Выходи, — велел тюремщик и сунул ей мешок. — У нас приказ. Ты должна отсюда уйти, и побыстрее.

Женщина прищурилась. Я помнила, какую боль испытала, освободившись после четырех лет в камере сохранения. Мои глаза тосковали по свету, но вначале болели с непривычки.

— Иди! — крикнул тюремщик и подтолкнул ее в спину.

Шел дождь. Спотыкаясь, она вышла на улицу. Я чувствовала капли на ее лице, потому что была ею, когда она запрокинула голову и позволила дождю омыть ее веки, мои веки.

— Беги! — торопил ее тюремщик. — И не останавливайся. Никому не говори, где ты была и кто ты такая.

Женщина послушно зашагала прочь. Она была мною и Кипом много месяцев назад, когда мы вышли из пещеры после побега из Уиндхема. Она была профессором Хитоном, пытавшимся сбежать из Ковчега, но потерпевшим неудачу. Она была всеми людьми в Шестом убежище, которых вынимали из резервуаров и возвращали к жизни. Всеми людьми, одинаково задиравшими голову, чтобы посмотреть в небо. И прежде всего она была собой, с теплыми каплями дождя на лице и вспоминающим мир телом.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Ветер с севера утих. Весна закончилась, трава на равнинах уже начала выгорать на солнце. Палома ходила на новом протезе все более уверенно, а в самые жаркие часы усаживалась во дворе с веревкой и тренировалась вязать морские узлы девятью скрюченными пальцами. Пришло время отправлять корабли в Далекий край.

Чуть раньше Зои сказала мне, что не собирается разлучаться с Паломой.

— Мы ждали, сколько могли. Возможно, даже дольше, чем следовало, но Палома знает северные моря, так что, наверное, сможем доплыть быстро. В Далеком краю предстоит много работы, чтобы договориться о помощи, которую они могут нам предложить. Дудочнику нужен представитель от нас, которому он может доверять. С нами также отправятся четыре советника из нового Синедриона.

Услышав о планах Зои, я не удивилась, но вспомнила ее сны о безжалостном море и как она цеплялась за румпель до белых костяшек на смуглых руках, пока мы плыли от Затонувшего берега.

— Это же месяцы плавания, — сказала я.

Мы обе знали, насколько опасна эта экспедиция, и дело не только в штормах и рифах, но и в торосах льда на севере и в пиратах на отдаленных островах родины Паломы.

— Да, я боюсь снова подняться на корабль, но еще страшнее представить, как Палома уплывает без меня.

Я никогда раньше не слышала, чтобы Зои признавала свой страх. Наверное, она не в силах забыть, как проводила в плавание Лючию, чтобы больше никогда не увидеть. А ведь Зои уже не в первый раз оставляет все позади и начинает новую жизнь. Она сделала это в десять лет, отказавшись от сытой жизни альфы ради Дудочника, которого заклеймили и отослали прочь.

Мы обе наблюдали, как Палома ходит по двору, разнашивая протез.

— Она самая храбрая из всех, кого я знаю, — сказала Зои, — но ей все равно нужна моя помощь.

Я несколько секунд смотрела на нее.

— Вторая по храбрости.

Зои улыбнулась, и мы еще немного помолчали.

— Дудочнику уже сказала? — наконец спросила я.

— Да, — кивнула она. — Но я делаю это не ради него, а для себя.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

— Нельзя откладывать это вечно, — сказал мне тем вечером Дудочник, когда мы сидели вдвоем на кухне. — Пора решить, что делать с Заком.

Я посмотрела в коридор, где за одной из закрытых дверей сидел в кандалах Зак, и почувствовала, как на меня накатывает усталость. Всю свою жизнь я то и дело слышала: «А что с Заком?». Каждое решение диктовалось им.

— Ты знаешь, отпускать его нельзя, — напирал Дудочник.

— Я и не хочу, — сказала я.

Зак не заслуживал свободы — он не заслуживал ничего.

— Многие требуют его смерти. Половина местных представителей нового Синедриона и большинство людей на улицах. Поговаривают о публичной виселице или хотя бы порке.

Перед глазами появились тела утонувших детей и лица жителей Нью-Хобарта, высыпавших посмотреть на процессию спасенных из резервуаров после нашего возвращения из Шестого убежища. Трудно спорить с теми, кто желает Заку смерти, — я и сама чертовски на него зла. Воительницу отправили умирать на дне моря. Неужели Зак заслуживает милосердия? А я?

— Ты знаешь, я не допущу, чтобы тебе навредили или убили тебя, — сказал Дудочник. — Но нельзя оставить его здесь насовсем. Нам нужно поскорее перебираться в Уиндхем — не хочу, чтобы Инспектор успел утвердиться в роли единственного решающего голоса в новом Синедрионе. И нужно обеспечить Заку безопасность. У него еще больше врагов, чем ты думаешь.

Легко представить. Кому можно доверить охрану Зака на долгие годы?

— В Уиндхеме... — Дудочник помолчал и поднял на меня глаза, зная, что мне его слова не понравятся. — Там есть камеры, прямо под палатами Синедриона. В камере он будет в безопасности, и тебя мы таким образом убережем.

Я снова вспомнила, как годами томилась в камере сохранения.

— Зак там с ума сойдет, — сказала я.

Не жаловалась — просто констатировала факт. Но мысль о заключении брата в четырех стенах потревожила мое собственное дремлющее безумие.

— Больше, чем уже сошел? — спросил Дудочник.

Я не стала отвечать, думая не только о камерах сохранения, но и о Ковчеге. О всех тех людях, запертых под землей и один за другим теряющих разум. О замурованных в секции Е. Еще я подумала о близнеце Инспектора в ее камере и о близнеце Воительницы в каморке под ее палатами. Все та же древняя история продолжалась поколениями: Ковчег, резервуары, камеры сохранения. Настало время придумать новую.

— Не запирай его в клетке под землей, — попросила я.

— Думаешь, он заслуживает лучшего?

— А разве все получают то, что заслуживают? Получил ли Кип? А Ксандер?

— То есть, ты его освободишь? — поинтересовался Дудочник.

— Нет. — Я повернулась к нему. — Есть у меня одна задумка.

Глава 34 

Отправляясь на побережье, чтобы сопроводить Зои и Палому, я попрощалась с Эльзой.

— Останешься в приюте? — спросила я.

— Конечно, — кивнула она.

Я не была уверена, что она так скажет — ведь в этом здании произошло столько всего ужасного. Сколько же раз ей нужно оттирать кровь с дощатого пола да чинить сорванные двери и разбитые ставни, чтобы наконец решить, что с нее хватит.

— Без меня здесь не обойтись, — сказала Эльза и мотнула головой в сторону окна во двор, где сидели Рона и еще несколько бывших узников резервуаров. — Однажды ты мне сказала, что детей в приюте больше не будет.

Я это помнила: ляпнула сгоряча в разгромленной кухне после освобождения Нью-Хобарта. Тогда я словно швырнула в Эльзу эти слова, позволила им разбиться об пол, как тарелке, подразумевая, что в приюте не появятся новые дети, пока мы воюем, а город в осаде.

— Похоже, ты была права, — выдохнула Эльза. — Маленькие омеги здесь больше не появятся. Хотя не по той причине, которую ты тогда имела в виду.

Если Независимые острова поделятся с нами лекарствами, близнецы больше не будут рождаться. Не станет ни любимых родителями альф, ни презираемых омег, которых подкидывали Эльзе на крыльцо.

— Но освобожденные из баков все еще нуждаются в заботе, — продолжила Эльза. — Вдобавок к этим придут еще тысячи. Да и нежеланные дети будут во все времена.

Я согласно кивнула. Если с рождением близнецов покончат и все малыши будут рождаться с мутациями, некоторые родители не примут новую реальность охотно. Я знала, что Эльза не откажет отвергнутым ребятишкам в крыше над головой.

Я взяла ее за руку. Кожа огрубела, а суставы начали распухать, как у Салли.

— Хотелось бы мне познакомиться с тобой в другое время, — вздохнула я. — Подальше от этого всего. — Я махнула рукой на опаленную стену кухни и на двор, где сидели Рона и ее собратья.

— Нет, — покачала она головой. — Ты встретила меня, когда тебе была нужна моя помощь. А мне — твоя.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

По дороге на побережье нас с Паломой и Зои сопровождал большой конвой с припасами. Зак с кандалами на руках и ногах ехал в охраняемой повозке в середине каравана. Глухая повозка без окон предназначалась для его защиты, но также для спокойствия Паломы. Я не хотела, чтобы Зак лишний раз попадался ей на глаза.

В пути нам встретился конвой, сопровождавший группу омег, освобожденных из резервуаров Двенадцатого убежища. Командир отряда доложил Дудочнику, что они направляются в новый поселок, построенный в Меррикэте. Мы остановились и подождали, пока колонна нас минует.

Глядя на медленно движущихся людей, я задалась вопросом, какое зрелище всего несколько лет назад показалось бы мне самым невероятным: ряды шагающих в молчании полуголых фигур, бледных, словно внутренняя поверхность раковины, или же сопровождающий их отряд солдат, в котором соседствовали альфы и омеги.

Поднявшись на холмы, мы увидели море и «Розалинду». Другие два корабля были больше и новее, но я обрадовалась именно ей, словно старому другу.

В последнюю ночь в лагере Зои и Палома спали с другой стороны костра, но я вновь увидела, что снится Зои, и подумала, что больше ее снов не увижу.

Ей все еще грезилось море, но теперь волны несли прекрасный корабль с поднятыми парусами.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Напоследок Палома вручила Дудочнику карты — она рисовала их несколько недель до отъезда, в мельчайших подробностях отмечая течения, рифы и отдаленные острова, на которые пираты часто совершали набеги.

Карты не были обещанием — море обещаний не дает, — но своего рода предложением.

— Думаешь, твой народ захочет нам помогать? — спросила я Палому в тот последний день.

Я не смогу винить население Независимых островов, если они в ужасе откажутся. Из двух послов, поднявшихся на борт «Розалинды», один утонул еще до высадки на берег, а вторая подверглась пыткам.

Палома о них не говорила. Да и незачем — при одном взгляде на ее изувеченные рук все и так очевидно. Даже несмотря на бережное лечение Зои, пальцы Паломы все равно остались скрюченными, розовые глянцевые шрамы выглядели свежими. Ожоги на запястьях поджили, но их аккуратные ряды внушали больший ужас, чем огромное багровое пятно на голове Дудочника, на котором теперь не росли волосы.

— Я не могу дать никаких гарантий, — сказала Палома. — Сама понимаешь. Руководители Конфедерации, как и любые другие, в первую очередь захотят узнать, в чем для них выгода. Я довольно часто такое видела в переговорах между отдельными островами. Все сведется к торговле из-за власти, денег и прочих ценностей. — Она мотнула головой на север, в сторону моря, отвернувшись от раскинувшихся за нашими спинами продуваемых ветром равнин. — Многие наши острова каменисты, а зимы суровы. Вы тут можете выращивать растения, которые у нас вымерзают. Здесь также выжили разные животные, которых у нас бомба истребила. И где-то есть запасы топлива, не сгоревшие во время взрыва — Зак ведь использовал их для питания резервуаров. У вас найдется, что предложить. Поэтому будут делегации и долгие часы переговоров с Конфедерацией и врачами, конечно. — Я отметила благоговение, с которым Палома всегда говорила о врачах. — Но в конце концов соглашение сложится. — Она посмотрела на Зои и улыбнулась. — Мы с Саймоном будем ее сдерживать, если во время прений она слишком разойдется.

Саймона тоже включили в посольство, чтобы от нового Синедриона на переговорах присутствовали и альфы, и омеги. Мне было жаль с ним прощаться, но одновременно я радовалась, что он присмотрит за Зои и Паломой.

Запустив руку за шиворот, я сняла с себя кожаный шнурок и протянула Паломе.

— Капсула принадлежит тебе. Я нашла ее на полу в день, когда тебя забрали.

Палома взяла шнурок и поболтала подвеской в воздухе.

— Поздновато уже для этого, не думаешь?

Она внимательно посмотрела на капсулу. Эта порция яда могла бы повернуть события совсем в другую сторону. Я не стала спрашивать Палому, какой выбор она бы сделала, если бы вернулась в прошлое.

Палома на секунду сжала пальцы на капсуле, а потом размахнулась и швырнула ее с утеса в серые воды.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Корабли отчалили перед рассветом. Не сговариваясь, мы с Паломой оставили Дудочника и Зои наедине, чтобы дать им попрощаться. Мы первыми спустились по скалистой тропе, а когда наконец повернулись, близнецы уже успели сказать друг другу, что хотели, и Зои с залитым слезами лицом нагоняла Палому.

Держась за руки, Зои с Паломой вошли по колено в воду к шлюпке, где их уже ждал Саймон. На горизонте покачивались на волнах «Розалинда» и два других корабля. Мачты укутывал рассветный туман, отчего наш маленький флот выглядел размытым образом из сна.

Зои помогла Паломе взобраться в шлюпку, затем села сама. Они обе заняли места на носу. Когда Саймон начал грести, Зои ни разу не оглянулась.

Дудочник стоял на мелководье, пока флот не скрылся за горизонтом.

Доберется ли «Розалинда» до Далекого края, пришлют ли нам оттуда лекарства? Глядя на Дудочника, я думала: вот он, тот самый миг. Миг, когда начался мир без близнецов.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Вечером того дня я Дудочник и Зак ускользнули из лагеря после заката. Мы собирались отвезти Зака на Остров.

Если он и догадывался, куда мы направляемся, то ничем этого не показывал — просто молча следовал за Дудочником, пристегнутый наручниками к цепи, которую тот держал.

Эта идея принадлежала мне. Просторная тюрьма без тюремщиков, в которой Зака ни от кого не нужно защищать. Последний подарок Дудочника мне: способ обезопасить Зака и избавить меня от страха, что он сойдет с ума.

Поначалу я гадала, остался ли Остров заброшенным, не захочет ли рано или поздно кто-то из жителей туда вернуться, но Дудочник избавил меня от сомнений.

— После всего, что они там видели? — Мы оба вспомнили о крови на брусчатке рыночной площади, где Исповедница одного за другим казнила пленных. — Выжившие туда точно не вернутся. Да и какой им смысл? Город все равно сгорел.

Но дело не только в этом. Остров был укрытием, прибежищем, где можно спрятаться. Перед битвой за Нью-Хобарт Дудочник сказал нашим солдатам: «Для омег в этом мире больше нет места, кроме того, которое мы сегодня начнем строить прямо здесь». Мы начали строить свой новый мир, и теперь пришло время омегам владеть им, а не бежать прятаться на Остров.

Жизнь на Острове к тому же нелегкая. Крутые склоны кальдеры приходилось удобрять, чтобы почва давала хоть какой-то урожай, а зимы были безжалостны. Переход с материка летом опасен, а зимой вообще невозможен: почти два дня и две ночи в пути, а потом долгие мили рифов. Даже если кто-то захочет вернуться, безопасный маршрут знали только избранные. Флот Синедриона смог преодолеть рифы лишь благодаря Исповеднице, а она теперь мертва.

Поэтому мы отправились туда, готовые снова доверить Острову свои секреты.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

На этот раз переход выдался несложным. Дул попутный ветер, море оставалось спокойным. Дудочник нашел аккуратную лодочку с брезентовым навесом над палубой, защищавшим от палящего солнца. Зак сидел на носу и смотрел на волны, пока Дудочник уверенно управлялся со снастями и парусом.

Пенный след за кормой мгновенно исчезал — вода скрывала наши следы. Море всегда умело хранить секреты.

Барды часто исполняют одну песню о призраках. Я слышала ее еще в нашем с Заком детстве. Леонард и Ева тоже ее пели в день, когда мы с ними впервые встретились. В той песне мужчина душит свою возлюбленную, а потом его преследует ее призрак. И чтобы избавиться от преследования, мужчина переплывает реку, потому что для призраков вода — непреодолимый барьер.

Сидя на носу лодки, я понимала, что это не так.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Дудочник отлично знал риф, так что мне не было нужды прокладывать путь, и я просто сидела и смотрела, как на горизонте вырастает одинокий пик Острова, окруженный подводными скалами.

Со времени нападения Синедриона здесь никого не было. В укромной гавани на западной стороне часть пристани сгорела, из воды торчали черные сваи. В лагуне все еще плавала пара десантных лодок Синедриона, но теперь они выглядели не столь устрашающими, потрепанные зимой и заляпанные чаячьим пометом.

Смотря на море, Зак сидел в лодке, пока мы ее разгружали. Дудочник расщедрился: положил запасов еды на много месяцев да еще семена для посадки. Каменная башня над гаванью уцелела, хотя крыша ее сгорела дотла, так что мы перенесли все припасы туда и накрыли брезентом. Затем отвели Зака ко входу в северный туннель. Выломанные двери болтались на петлях, а одна створка отвалилась, когда мы отодвинули ее, чтобы пройти по туннелю в разрушенный город. Время и черви обглодали плоть с павших в туннеле, и теперь под ногами лишь похрустывали кости. Во дворе нам открылась похожая картина: зимние дожди смыли с брусчатки кровь, а хищные птицы склевали с костей погибших все мясо.

Огонь сожрал город почти подчистую, но каменный форт уцелел, и оттуда все так же открывался вид на заросшие поля на склоне кальдеры.

— Ты же понимаешь, я должен уничтожить все лодки, — сказал Дудочник, когда мы пошли обратно к воде.

— Понимаю.

Мысль о том, что погруженный в молчание Зак, которого мы, не снимая кандалов, разместили в башне, сумеет управиться с лодкой, а тем более пройти риф и проделать путь обратно на материк, казалась нелепой, но следовало исключить даже минимальный риск.

Дудочник обыскал гавань и пещеры, и вдвоем мы притащили на берег две детские лодочки, которые остались на Острове, когда с него сбежали последние омеги из Сопротивления. Дудочник облил лодочки маслом и поджег, мы вместе столкнули их с пристани и смотрели, как они сгорали, сея искры в ночное небо.

— Ты когда-нибудь задумывалась о том, что если Зои и Палома вернутся, сумев уговорить людей из Далекого края помочь нам с лекарствами, наше поколение близнецов станет последним?

По словам Паломы, на Независимых островах связь между близнецами уже была древней легендой. «Близнецовая чума». Однажды, если выйдет по-нашему, так же будет и у нас. Возможно, этому дадут другое название, но суть останется той же: история, которую рассказывают вечерами у костра, баллада бардов. В конце концов люди перестанут верить, что близнецы рождались на самом деле.

— Новые дети будут спасены, — продолжил Дудочник. — Им никогда не придется жить вот с этим. — Он помахал рукой в воздухе, не в силах оформить мысли в слова, но я знала, что он имеет в виду. Эту особенную беспомощность, с которой мы вынуждены жить, зная, что наша смерть заключена в телах наших близнецов. Манипуляции и жестокость, которые роковая связь делала возможными. — Но не мы. Для нас уже слишком поздно.

Я посмотрела на Дудочника. Он улыбался, но грустной улыбкой.

— Про нас и речи не было, — сказала я.

Неподалеку закаркала ворона, и в ее резком крике я слышала эхо слов Дудочника: «Не мы. Не мы».

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Той ночью на Острове мы с Дудочником спали вместе. Зак остался в башне, небо было чистым, и мы вдвоем лежали на одеяле на галечном пляже.

В прежнее время, когда мое тело заключало в себе вопрос, его тело могло бы стать ответом. Но теперь я не нуждалась ни в ответах, ни в утешении. Нет, я не пыталась забыть о смерти Кипа или заменить его. Ничего подобного — для меня существовало только тело Дудочника, его лицо на моем плече, его щетина на моей коже, да теплые камни под нами. У тела своя правда — нет слов, нет и лжи. Мы принимали происходящее как данность, не больше и не меньше. Поэтому для меня та ночь стала не утешением, а чистой радостью, ценной самой по себе. Давным-давно в Нью-Хобарте Дудочник сказал: «Ты нужна мне». Нет, я в нем не нуждалась, но хотела его, а это, пожалуй, честнее и более реально.

Ту ночь мы провели вместе, наслаждаясь друг другом. Друзья, которые прошли бок о бок долгий путь. Не было никаких сюрпризов — мы знали друг друга как облупленных и много раз видели без одежды. Близость, подобная нашей, есть далеко не у всех любовников. Я знала кожу Дудочника во всем многообразии ее оттенков: розовые ладони, темный и на ощупь восковой шрам за левым ухом, смуглое пятнышко на шее. Я водила пальцами по матовому шраму, похожему на отполированное морем стекло.

Мы пережили мир, в котором зачастую единственным подарком была смерть. Прекрасная смерть содержалась в уроках Салли, преподанных Дудочнику и Зои, в самопожертвовании Кипа ради меня, в капсуле на шее Паломы. Было приятно ради разнообразия дарить наслаждение и получать его. Мы сбросили с себя недоверие и подозрения, оставили их на пляже рядом с нашей одеждой.

Не прозвучало ни откровений, ни признаний в любви, ни обещаний. На каждом из нас и без того лежало тяжелое бремя обязанностей. Все, что нам требовалось сказать друг другу, той ночью говорили наши тела.

После мы лежали в неверном свете луны и смотрели друг на друга.

— Все изменится, правда? — сказал Дудочник. — Я чувствую.

— Все уже меняется, — ответила я. Моя рука лежала на его груди, ощущая, как Дудочник дышит. — Уже теперь некоторые изменения произошли навсегда.

Где-то на севере Зои и Палома плыли по темным водам, с каждым днем приближаясь к Далекому краю. Через месяцы или годы оттуда, возможно, приплывут корабли с грузом лекарств и машин, и больше ничего не будет прежним.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

На рассвете мы наполнили бочонок пресной водой и подготовили лодку к отплытию. Дудочник расстегнул наручники Зака. Тот никак на это не отреагировал — просто позволил им упасть на пол между его ногами и продолжил смотреть в дыру, оставшуюся в башне вместо крыши. Теперь его тюрьмой стало море.

Оставив Зака у башни, мы с Дудочником вдвоем зашагали к пристани. Когда дошли до лодки, Дудочник повернулся ко мне.

— Ты ведь не вернешься со мной, да?

Я улыбнулась. Ночью наши тела не обманули. В конечном счете мы хорошо знали друг друга.

— Есть смысл пытаться тебя переубедить? — спросил Дудочник.

— Нет. — Я посмотрела ему в глаза. — Я должна так поступить.

— Как ты можешь его простить?

— Не могу, — пожала плечами я. — К тому же мое прощение тут роли не играет. Единственные люди, кто был вправе его простить — это те, кого он убил, а их больше нет на свете, чтобы сделать этот выбор. Даже Палома уехала. — Я оглянулась на Зака, который стоял к нам спиной и смотрел на пик Острова. — Раньше я думала, что могу его спасти. Мне хотелось искупить его вину или очистить от зла. Но теперь иллюзии развеялись. Однако он мой близнец, и я не могу этого изменить или исправить. — Вспомнились те минуты в спальне приюта, когда я пыталась мучить Зака. Когда, отчаявшись, начала резать ножом себя. Таким образом можно обрести не свободу, а только боль и отторжение. — Мне придется просто жить с этим. А если я вернусь с тобой, кто-нибудь всегда будет пытаться добраться до меня, чтобы покончить с Заком. Нет, я не могу за это винить, но знаю, что мне постоянно придется прикрывать тылы, придется защищаться и, возможно, снова убивать.

— Я бы обеспечил тебе безопасность, — сказал Дудочник.

Я стиснула его руку.

— Не хочу, чтобы мне что-то обеспечивали. Довольно с меня надзора и охраны.

— А это разве лучше? — Дудочник взмахнул рукой, указывая на Остров. — Хороший вид не означает, что здесь не тюрьма.

— Но эта тюрьма будет только моей, — возразила я. Никаких запертых дверей, никаких стражников. Только я, Зак и море. — И да, так будет лучше. Скажи всем, что мы умерли. Скажи, что самолично убил Зака, если сочтешь, что это укрепит твое положение в Синедрионе. Инспектор преподал мне хороший урок: важны истории, которые мы рассказываем. Порой они имеют больше веса, нежели правда.

— Предлагаешь соврать? Даже Эльзе? И Зои?

— Эльза смекнет, что к чему, — улыбнулась я. — Она хорошо меня знает. И тебя тоже. Она не поверит, что ты меня убил. Но ей хватит ума держать язык за зубами. Что касается Зои... — Я повернулась и посмотрела на серое море. — Если она вернется, вряд ли ты захочешь ей врать. Но всем остальным скажи, что мы мертвы. Так для меня безопаснее.

Несколько месяцев назад, перед атакой на каньон, Дудочник волновался о том, что оставит после себя, каким его запомнят. Мне же теперь отчаянно хотелось, чтобы обо мне поскорей забыли.

— Я вернусь, — пообещал Дудочник. — Как только смогу.

Я покачала головой.

— Нельзя. У тебя уйма важной работы. А каждая поездка сюда — риск. Рискованно и само плавание на Остров, и то, что кто-то проведает, куда ты ездишь. Что мы с Заком здесь живем.

— Я все равно вернусь, — повторил он.

Я не стала спорить. Возможно, он говорил серьезно. Возможно, настанет день, когда я снова увижу в этой узкой гавани корабль. Но я не буду жить ради этого дня, не буду его ждать. Хватит с меня ожиданий.

Я провела рукой по лицу Дудочника. Надолго ли запомнится, какое оно на ощупь? Острая скула под ладонью, уколовшая запястье щетина.

— Грядет поистине новый мир, — сказал Дудочник. — Далекий край и все перемены, которые оттуда придут. Новое время. А ты ничего не увидишь.

Да, остались незаконченные истории. Приплывет ли наш флот в Далекий край? Вернутся ли Зои и Палома? Прекратится ли рождение близнецов? Жива ли Ева и какую песню она напишет про резервуары? Выздоровеют ли со временем Рона и другие омеги из баков? Но всеми этими вопросами я задавалась отстраненно, они меня не задевали. Слишком долго я жила с огнем в голове. Больше эти истории не мои.

— Дудочник, я провидица, и уже видела достаточно.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Он уплыл, пока не поднялся ветер, чтобы безопасно пересечь риф. Мы не стали обниматься. Слишком много всего произошло между нами, чтобы уместить это в единственное объятие или слова прощания. Я стояла на обгорелых досках пристани и провожала лодку взглядом. Дудочник вывел ее из устья гавани и исчез за горизонтом.

Я отвернулась от моря и посмотрела на пик Острова. Там, в скалистом гнездышке кальдеры, мы с Заком спрячем наш последний секрет: что мы все еще живы.

Глава 35

Некоторые призраки поджидали меня на острове. Другие туда прибыли следом за мной. Но я наконец научилась не пытаться от них бежать — это так же невозможно, как сбежать от Зака. Поэтому я устроила себе дом на Острове, который делила с братом и неупокоенными мертвецами.

Летом к Заку отчасти вернулся дар речи. Он мог говорить, если хотел, иногда бормотал себе под нос. Но его фразы были обрывочными до бессмысленности. Он больше не владел словом и в основном предпочитал молчать. Меня это устраивало.

Конец был бы складным, если бы мои видения совсем прекратились. Иногда, слыша бубнеж Зака, я воображала, что дар провидца перешел к нему. Что когда мы оба были охвачены огнем и водой после уничтожения корабля Воительницы и взрывного механизма, каким-то чудесным образом дар передался от меня к Заку и теперь лежит бременем на нем, на альфе. Такая вот справедливость для омег, которые веками несли на себе бремя взрыва. Славный такой поворот. Но в нашей реальной истории никогда не было ни складу ни ладу, и безумие Зака зародилось в нем самом, как и мое.

Видения о взрыве прекратились, но провидческие сны продолжали меня тревожить. Зачастую я терялась во времени, словно дни и годы были бусинами с порванного ожерелья, которые я никак не могла нанизать обратно. Я видела незнакомые места и незнакомых людей и понимала, что это образы из будущего. К счастью, огонь взрыва больше не полыхал в моей голове, и это было благословением. Разум постепенно успокаивался, словно оседал пепел после пожара.

Воительница погибла, и Ксандер с Лючией тоже умерли, так что теперь кроме нас с Заком не осталось никого, кто бы по-настоящему знал, насколько близко мир подошел к новому взрыву. Мы жили с этим знанием. Передавали его друг другу, как делились драгоценными находками в детстве: окаменелостями, пустыми устричными раковинами. На нашу долю выпало испытание, которого больше никто не перенес, и на Острове мы стали друг для друга наказанием и утешением.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Жизнь на Острове была далека от безмятежной идиллии. Прежде всего пришлось очистить двор от костей и убрать с дорожек обгорелые обломки домов. Только на то, чтобы перетаскать припасы по туннелю в крепость, ушло четыре дня. Потом мы обследовали разграбленные кладовые в поисках полезной утвари и неиспорченных продуктов. Я решила не ходить в комнату, где мы жили с Кипом, — не хотелось пускать туда Зака и будить воспоминания. Я выбрала для нас помещение на первом этаже с видом на озеро на дне кратера. При сильном дожде потолок протекал; мы подставляли ведро, и стук капель по ночам не давал уснуть.

Заросшие сорняками поля нуждались в уходе. Мне нравились немудреные полевые работы. Я отвечала за все, что делала, и каждый день видела результаты своего труда: кучу вырванных сорняков, ростки кукурузы, плети гороха, уже обвивающего палки.

Вопреки ожиданиям, Зак оказался полезен. Он старался повторять движения за мной, хотя с непривычки поначалу часто останавливался, чтобы поковырять мозоли на ладонях или размять спину. Мы занимались работой не в качестве епитимьи или способа отрешиться от мыслей, а просто потому, что ее нужно было делать.

Иногда по ночам Зак просыпался с криком. Хотя мы спали в одной комнате, я не проникала в его сны, и была этому рада. Мы и так имели достаточно общего, пусть хоть сны будут у каждого свои. Если Зак кричал, я зажигала свечу, но никогда не спрашивала, что ему приснилось. В его прошлом ужаса хватит на миллион ночей, и все эти кошмары он в полной мере заслужил.

        * ΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩΑΩ *

Были на острове места, где мертвые шумели сильнее ветра. На узких тропках близ края кальдеры я слышала свист рассекающих воздух стрел и видела проносящихся мимо призраков.

Меня преследовали отзвуки прошлого, но Кипа я здесь не чувствовала, и это утешало. С помощью Дудочника я похоронила Кипа, когда река затопила Ковчег. Если его дух и облюбовал какое-то место, то точно не этот остров, где мы с ним недолго были счастливы.

Но я не могла не думать о Кипе. Спускаясь в гавань порыбачить, смотрела на воду и вспоминала, как мы с ним нашли путь к друг другу, пробираясь через риф. Вспоминала, как однажды Кип сказал, что мы могли бы построить домик у моря. И вот она я, со всех сторон окруженная волнами на населенном призраками Острове. Не этого я хотела, но ничего другого у меня не было. Я сама выбрала такую жизнь и старалась находить в ней отраду.

Летом я гуляла босиком, ощущая подошвами теплые камни брусчатки. Осенью забиралась на рассвете на край кальдеры и любовалась туманом над морем. Когда приходили зимние шторма, я заворачивалась в одеяло и, сидя у окна, слушала раскаты грома.

Животные, которых держали у себя жители Острова, разбежались и одичали, жирея на несобранных урожаях. Мы с Заком поймали несколько коз и заманили выводок кур в курятник, построенный во дворе. Убивать я больше никого не могла, поэтому мяса мы не ели, зато у нас были яйца и свежее молоко, и мне нравилось, как цокают копыта коз по камням и как кричат петухи, предрекая рассвет. Их крик был единственным пророчеством, которое я слышала в те дни.

Однажды Зак спросил, где река. Я сказала ему, что на Острове реки нет, только озеро да мелкие ручейки, струящиеся по каменистым склонам после сильного дождя. Но он спрашивал про реку снова и снова, и я подумала, что он имеет в виду ту реку, близ которой мы выросли, и ответила, что она очень далеко.

Так оно и было — река нашего детства осталась в сотнях миль от нас, к ней мы уже не вернемся.

Однажды мне приснилась большая птица, наверное, альбатрос. Еще больше, чем я представляла, наслушавшись описаний Паломы. Расправив крылья параллельно горизонту, альбатрос завис в воздухе. Я не знала, парил ли он над Независимыми островами или же альбатросы перебрались через море и теперь летают и у нас. Возможно, они приплыли сюда на мачтах кораблей. Я видела перед собой громадную сверкающую птицу, и ее расправленные крылья держали на себе небо.

__________________________________________________

Перевод осуществлен на сайте http://lady.webnice.ru

Перевод: LuSt, Peony Rose

Редактирование: Кьяра, codeburger, LuSt

Принять участие в работе Лиги переводчиков: http://lady.webnice.ru/forum/viewtopic.php?t=9855

Внимание!

Электронная версия книги не предназначена для коммерческого использования. Скачивая книгу, Вы соглашаетесь использовать ее исключительно в целях ознакомления и никоим образом не нарушать прав автора и издателя. Электронный текст представлен без целей коммерческого использования. Права в отношении книги принадлежат их законным правообладателям. Любое распространение и/или коммерческое использование без разрешения законных правообладателей запрещено.

Оглавление

Пролог 

Глава 1 

Глава 2 

Глава 3

Глава 4

Глава 5

Глава 6

Глава 7

Глава 8

Глава 9

Глава 10

Глава 11

Глава 12

Глава 13

Глава 14

Глава 15

Глава 16

Глава 17

Глава 18

Глава 19

Глава 20

Глава 21

Глава 22

Глава 23

Глава 24

Глава 25

Глава 26

Глава 27

Глава 28

Глава 29

Глава 30 

Глава 31 

Глава 32 

Глава 33 

Глава 34 

Глава 35