Оплакивать будем после [Ирвин Шоу] (fb2) читать постранично, страница - 3

Дора, — и вновь заставят воевать за долговые обязательства и нефтяные источники?

— Угу.

— И даже тогда ты пошел бы воевать?

— В первый же день.

Дора сняла руку с его плеча.

— Тебе нравится сама идея — убивать людей?

— Мне она ненавистна, — медленно произнес Поль, — я никому не хочу причинять зла и считаю, что сама мысль о войне нелепа. Я хочу жить в таком мире, где каждый может сидеть на террасе за столиком из стекла и металла и есть из цветных тарелок, а из фонографа будет доноситься музыка Моцарта. Только Гитлер не хочет такого мира. Ему нужно совсем другое. Я бы не вынес жизни в том мире, который хорош для него, все равно в Германии или у нас.

— Ты бы не убил Гитлера, — сказала Дора, — ты бы убивал молодых людей, таких, как ты.

— Да, это так.

— Неужели тебе это нравится?

— В самом деле я и Гитлера не хочу убивать. Я хочу уничтожить ту идею, которую он воплощает в себе для многих людей. А потом я буду оплакивать тех парней, что я убивал, и они, возможно, будут оплакивать и меня, если убьют меня.

— Наверняка они такие же, как ты. — Теперь они прибавили шаг.

— Конечно. Я уверен, они бы не отказались провести с тобой сегодня ночь. Держу пари, они бы с удовольствием прогулялись у фонтана с бронзовыми статуями на площади Рокфеллера весенним субботним вечером и держали бы тебя за руку и рассматривали бы спортивную одежду в витринах магазинов. Держу пари, многие из них тоже любят Моцарта, но все-таки я буду их убивать. С удовольствием.

— С удовольствием?

— Да. Сегодня с удовольствием. Но буду оплакивать их потом. Сегодня они направили свое оружие на меня и на тот мир, который нужен мне. Они защищают идею, которую я должен уничтожить, чтобы жить. Эй! — Он вытянул руки и поймал ее. — К чему говорить об этом сейчас?

— Но все это большой обман, — Дора заплакала. — Тебя используют в своих интересах, и ты знаешь это.

— Да, — сказал Поль. — Все это большой обман. Но даже если и так, я все равно должен воевать. Меня будут обманывать, но я хоть что-то сделаю для моей идеи, для того, чтобы Моцарт звучал на террасе за обедом. Какого черта, это даже не героизм. Меня все равно втянут в это, что бы я ни говорил.

— Но это ужасно, — сказала Дора, — просто ужасно.

— Да, — произнес Поль, — когда-нибудь, может быть, будет лучше. Может, когда-нибудь управлять миром будут для тех, кому нравится Моцарт, но не сегодня.

Они остановились напротив небольшой художественной лавки. Там висела репродукция картины Ренуара, изображающая вечеринку на реке. На ней изображена была женщина, которая целует китайца, мужчина, в нижнем белье и соломенной шляпе, с рыжей густой бородой, остряк в котелке, он что-то шепчет женщине, та прислушивается к его словам, а на переднем плане — красивый натюрморт: вино, бутылки, стаканы, грозди винограда, яства.

— Я видел эту картину в Вашингтоне, — сказал Поль, — там она есть. Трудно объяснить, почему она столь популярна. Над ней витает дух вечности. Теперь эта картина есть и в Нью-Йорке, и я хожу смотреть на нее три раза в неделю. На ней все спокойно, счастливо, надежно. Эта картина о лете, которое исчезло давным-давно. — Он поцеловал ее руку. — Темнеет, дорогая, дни стали короче. Пойдем домой.

Они сели в такси и поехали к нему.

Перевела с английского Е. ТЕМИРБАЕВА