Братья-герои [Петр Карпович Игнатов] (fb2) читать постранично

ПЕТР ИГНАТОВ БРАТЬЯ-ГЕРОИ

В Краснодаре в одном из городских садов стоит памятник из черного полированного гранита.

На цоколе сверкают золотые буквы:

ГЕРОИ СОВЕТСКОГО СОЮЗА ЕВГЕНИЙ И ГЕНЯ ИГНАТОВЫ

К памятнику часто приходит невысокий человек с орденом Ленина на груди. Это отец Евгения и Гени, бывший командир отряда краснодарских партизан Петр Карпович Игнатов. Батя — называли его партизаны.

Отдыхающие в саду бойцы, комсомольцы, школьники узнают Батю и просят его рассказать о братьях-героях.

Петр Карпович садится на ступеньки памятника и рассказывает о своих сыновьях.

Некоторые из его рассказов собраны в этой книжке.

ВСЕЙ СЕМЬЕЙ

Помню холодный ноябрьский день 1941 года…

Вечером радио приносит тяжелую весть: по приказу Верховного командования, нашими войсками оставлен Ростов-на-Дону.

Всю ночь дует пронзительный осенний ветер. Идет колючий снег. Ветер бросает его пригоршнями в окно, он стучит назойливо, упрямо, и этот стук отчетливо слышен даже сквозь двойные рамы и тяжелые гардины.

Рано утром я выхожу на работу. Иду по улицам Краснодара. Низко несутся серые рваные тучи. Под ними, почти касаясь верхушек деревьев, летят на север наши самолеты. Грохочут танки по мостовой. В скверах стоят зенитки.

В коридоре Краснодарского химико-технологического института у стола отборочной комиссии — группа взволнованной молодежи. Студенты уходят на фронт.

Прохожу в свой кабинет. Начинается обычный рабочий день. Говорю со своими сотрудниками о новом расписании занятий, о будущей студенческой практике, о проекте нового завода «Главмаргарина». Еще недавно это казалось мне живым, интересным, а сейчас — с какой радостью я стал бы в очередь со своими студентами к столу отборочной комиссии и сказал бы: «Я старик. Но что из того? Разве я не могу воевать?»

Поздно вечером я прихожу домой. Меня встречает жена. Она зябко кутается в белый пуховый платок.

— Женя до сих пор не пришел. А он обещал непременно зайти. Я уже два раза выходила на крыльцо. Никого. Только ветер и снег. Слышишь?

Мы молча сидим с женой, слушаем вьюгу и вспоминаем далекие годы: Питер, подпольная работа на заводе, ссылка в далекий Невьянск на Урале, а потом бои за Октябрь, великая битва у стен Царицына и ликвидация кулацких банд на Дону.

— Нет, больше нельзя сидеть сложа руки… Надо действовать!

Три дня назад я снова просился на фронт у секретаря горкома партии.

— Рано, посиди пока в Краснодаре, — сказал секретарь.

— Стар, что ли?

— Стар не стар, но и не молод: полвека прожил.

— Может быть, некого посадить на мое место директора института?

— Не торопись: твое время еще не пришло…

Невмоготу ждать, когда придет это время! А проклятый ветер попрежнему воет за окном, и Жени до сих пор нет.

— Пора брать в руки винтовку, Елена Ивановна, — говорю я жене.

Жена молчит, но я знаю: в нужный час она бесстрашно пойдет в бой, как шла когда-то в ссылку, как боролась за жизнь наших сыновей в осажденном белогвардейцами Царицыне. Не раз приходилось ей скрываться в деревнях, занятых врагом, стирать чужое белье в оплату за угол в сарае, украдкой кормить ребят картошкой с чужих огородов и бок о бок со мной итти в бой с винтовкой в руке и медицинской сумкой на боку…

Все это было давным-давно. А сейчас мы по-стариковски каждый вечер сидим дома, перечитываем редкие, скупые письма нашего среднего сына Валентина — он на Западном фронте — и ждем чего-то настоящего, яркого, большого.

Придет ли оно для нас? Или нам, старикам, только и осталось в жизни, что память о прошлом?..

Кто-то стучится. Наконец-то!

Женя входит, весь запорошенный снегом. Быстро снимает пальто, целует мать.

— Родичи, что это вы призадумались?

Женя садится рядом со мной.

— Я к тебе, папа. Позволь без предисловий. У нас на комбинате сколачивается партизанский отряд. В него входят мои друзья. Многих из них ты хорошо знаешь: Ветлугин, Литвинов, Янукевич, Сафронов, Слащев. Меня выбирают начальником штаба. А тебя просят быть командиром — у тебя большой опыт и боевой и подпольной работы. Я уже говорил с секретарем горкома, он согласен. Ну, папа, решай…

Глубокой ночью я провожаю сына.

Тихо в городе, тише, чем в поле в глухую полночь. Рваным пологом повисли лохматые тучи. Только ветер свистит и воет в переулках и швыряет в лицо колючий снег. Но на сердце легко и ясно. Пришло наконец то настоящее, большое, о чем мы думали с Еленой Ивановной: вся семья идет партизанить — и мы, старики, и наши ребята.

ГЕНЯ МЕЧТАЕТ

На следующий день рано утром мой младший сын Геня выходит в столовую пить чай. Я говорю ему:

— Мы уходим партизанить в горы. Согласен итти с нами?

Геня ничего не понимает. Он смотрит на