Факел Геро. Часть вторая [Ната Астрович] (fb2) читать онлайн

Ната Астрович Факел Геро. Часть вторая

Глава 1. Зел и Елена

Она перед тобой, о воин многославный!

Неверная жена, любовница Париса.

Что ж медлишь ты, свой грозный меч не опускаешь

На голову блудливую её?

О Менелай! Неужто ты забыл,

О страшной клятве на краю могил,

В которых за вратами покорённой Трои

Спят мёртвым сном Эллады славные герои.

Устрой погибшим пышные поминки!

На погребальных играх возведи костры,

Чтоб искры до небес взлетели,

И звёздный свет затмили высоты.

Для утоленья жажды мертвецов

Готова жертва и ножи жрецов.

Елены кровью окропи

Поруганный алтарь любви.

Впитают её кровь сухие камни,

Слезами жён и матерей прольют дожди

И новою весной из той земли,

Взметнутся к солнцу дружные ростки.

Но Менелай сомненьем обездвижен

Он голоса богов не слышит.

И дуновенье ветерка его ласкает пряди,

Как ласкала, Елены нежная рука.

Порыв ветров с Елены плеч срывает

Тончайшей выделки хитон

И обнажённой красотой

Она в лицо упрёк ему кидает.

И видит Менелай – она чиста!

На белом теле не следа

От жадных губ Париса не осталось.

Спокойны груди, высоки, вверх устремлены соски.

И золотым плащом волос окутан тонкий стан.

Как розы лепесток – свежи уста,

Как звёздочки блестят глаза.

То явь ли… сон? Она всё та…

Девичий голос звенел и поднимался высоко к потолку, украшенному квадратами кессонов из резного орехового дерева. Когда Хиона закончила читать поэму, Федра одобрительно кивнула:

– Твоё прочтение прекрасно, Хиона.

– Благодарю, госпожа, – просияла девушка.

Галена сидевшая рядом со своей госпожой пожала плечами и ничего не сказала. Клития всё ещё находящаяся под властью стихотворных строк смотрела невидящими глазами в распахнутое окно, словно пыталась разглядеть в глубине сада нагую Елену и Менелая с безвольно опущенными руками, рот девушки был приоткрыт.

– Известен ли автор этого произведения? – спросила Федра.

– Стоит подпись некого Астровиса, госпожа.

– Никогда не слышала о таком.

Клития, наконец очнувшись от охватившего её забытья, обратилась к хозяйке гинекея с вопросом:

– Почему Менелай простил Елену, госпожа? Из-за её красоты?

– Он её любил…, – задумчиво прошептала Хиона.

– Она была его женой, Клития, – ответила рабыне Федра, – не забывай о том, что боги благословили этот брак.

– Но разве может муж простить измену жены? – не унималась рабыня.

– Это была не просто измена, моя милая. Елена полюбила Париса, не по своей воле. Она стала жертвой ссоры всемогущих богинь, соперницы не желая уступать друг другу первенство в красоте, внушили жене Менелая любовь к троянскому царевичу. Но Менелай, очень любил свою жену, как правильно заметила Хиона, оттого он руководствовался не жаждой мести, но мудростью и потому не стал убивать Елену.

– Сколько ни в чём не повинных людей погибло из-за этой распри! – вставила своё слово Галена.

– Увы, боги не всегда милосердны к простым смертным, – вздыхая о чём-то своём проговорила Федра.

Клития бросила сочувствующий взгляд на свою госпожу, она догадывалась отчего хозяйка Тритейлиона так грустна последнее время. Обсудив поэму, женщины вернулись к своим занятиям. Клития за те годы, что провела в гинекее стала превосходной вышивальщицей, и ничуть не уступала в мастерстве хозяйке Тритейлиона. Хиона тоже успела научиться многому, но к рукоделию у неё душа никогда не лежала. Овладев чтением и письмом, девушка открыла для себя целый мир – манящий и таинственный. Господин Идоменей всегда поощрявший любознательность своей ученицы разрешал ей пользоваться библиотекой и читать сколько душе угодно. Галена всё также недолюбливала Хиону, считая её бездельницей не приносящей никакой пользы поместью и господам, но недовольство высказывать остерегалась, перечить господину Идоменею было опасно. Даже во время его отсутствия, в Тритейлионе все хозяйские распоряжения выполнялись беспрекословно. Хиона отошла от окна подле которого читала поэму и свернув свиток в тонкую трубочку убрала его в керамический футляр. Старая служанка посмотрела в сторону юной рабыни и подумала про себя: «Хочешь жить спокойно в старости – надо молчать и терпеть».

Вдруг Клития вскочила со своего табурета и указав рукой в сторону открытого окна воскликнула: «Госпожа, там внизу, на террасе – чужой мужчина!» Федра со своей служанкой последовали примеру молодой рабыни – поднялись со своих мест и поспешили к окну. Хиона, наоборот отступила в глубь комнаты. Мужчина, увидев женщин, согнулся в низком поклоне ожидая, когда одна из них обратится к нему. Незнакомец был коренаст, невысокого роста со смуглой кожей и совершенно лысой головой. На лице незваного гостя тоже не было никаких признаков растительности, такая внешность в совокупности с глубоким, подобострастным поклоном, выдавало в мужчине – раба. В то же время, для невольника он был очень хорошо одет: подол его хитона из выбеленной ткани с вышивкой по подолу, спускался ниже колен, перекинутый через плечо тёмно-синий гиматий подхваченный на талии широким кожаным ремнём лежал ровными складками, обут мужчина был в добротные кожаные сандалии. В руке неизвестного Федра разглядела свиток: «Это чей-то посланник», – догадалась она, – «но кто его пустил на верхнюю террасу?» Первой мужчину узнала Галена:

– Госпожа, это же Зел!

– Зел?

– Пестун ваших сыновей. Он уехал с ними в Афины семь лет назад…

– Ну как же… Я помню Зела! Как он изменился! – и обращаясь к согнутому в поклоне рабу сказала, – Это ты Зел? Я не узнала тебя.

– Да госпожа, это я – Зел, ваш преданный раб, – мужчина распрямил спину, но плечи его так и остались поникшими, а голова опущенной, – я привёз вам послание от господина, – он вытянул руку со свитком вперёд.

– Пусть Клития сходит и примет свиток, – сказала Галена.

– Нет, я сама за ним спущусь, – ответила Федра и подхватив подол платья поспешила к лестнице.

– Я с вами, госпожа, – кинулась за Федрой пожилая служанка.

Взяв свиток из рук Зела, Федра спросила:

– Передал ли твой господин, что-нибудь на словах?

– Нет, госпожа, – раб отрицательно покачал головой, – всё в письме.

– Как мои сыновья, супруг?

– Они благоденствуют, госпожа.

– Почему ты вернулся один?

– Так захотел господин, он считает, что молодые господа уже не нуждаются в моих услугах и приказал мне вернуться в Таврику. Здесь, в Тритейлионе, я буду ожидать его возвращения, управляющий Нисифор уже подобрал мне жилище в посёлке рабов.

– Что ж, если ты устроен и тебе больше нечего мне сказать, то можешь идти.

– Слушаюсь, госпожа, – мужчина снова низко поклонился.

Федра с Галеной вернулись в дом, а Зел сделав несколько шагов к лестнице, ведущей с террасы, остановился в тени дерева и обернувшись внимательным взглядам оглядел окна гинекея. Словно в ответ ему, в одном из оконных проёмов появилась Клития, мужчина бросил цепкий взгляд на девушку и покачал головой: «Нет, не она». Тот звонкий голос, что звучал некоторое время назад, не мог принадлежать рыжеволосой рабыне. О, эти нежные голосовые переливы на певучем ионийском наречии…, когда Зел слушал чтицу, всё в нем вибрировало, словно он был музыкальным инструментом, на котором перебирала струны невидимая рука. Через мгновение, Зел увидел незнакомую светловолосую девушку в коротком хитоне, которая вышла из дверей гинекея и подхватив стоявшую на крыльце корзину легко сбежала по ступеням. Она направилась к цветнику весело размахивая корзинкой и что-то тихо напевая. Зел перестал дышать, он не сводил глаз с ничего не подозревающей Хионы, когда девушка скрылась из виду, мужчина судорожно вздохнул, он не ошибся, это была она – Елена.

Хиона вернулась из сада с полной корзиной свежесрезанных цветов, у крыльца подругу перехватила Клития:

– Не ходи, пока к госпоже, – предупредила она девушку.

– Что случилось, Клития? Наша госпожа чем-то расстроена?

– Только начала читать письмо и сразу в слёзы. Галена тут же прогнала меня.

– Что же там такого, в этом письме? – обеспокоенно спросила девушка.

– Всё как обычно – молодые господа в этом году опять не приедут в Таврику, чтобы навестить свою матушку, потому как всё время в разъездах находятся. Господин с ними будет до конца навигации, а на зиму уедет в Ольвию, где ему нужно следить за постройкой двух новых кораблей.

– То, что они не приедут было известно ещё весной, господин говорил об этом, – сказала Хиона.

А вот о зимовке в Ольвии девушка не знала и ей стало грустно оттого, что она ещё долго не увидит господина Идоменея.

– Два года наша госпожа не видела своих сыновей, и господин бывает в Тритейлионе лишь наездами, а раньше жил подолгу и ночи все в гинекее проводил.

Хиона закусила губу и покраснела, она всегда смущалась, когда Клития принималась обсуждать интимную жизнь хозяев.

– Господин любит госпожу Федру и подолгу беседует с нею, когда живёт в поместье, – попыталась возразить она.

– Днём он с нею, правда твоя, но к ночному ложу давно дорогу забыл.

– Не надо больше говорить об этом, Клития, прошу. Ты ведь знаешь, как я люблю нашу госпожу, но и господин Идоменей мне очень дорог. Все размолвки между ними для меня невыносимы, потому как ни на чью сторону я встать не могу…

– А я всегда на стороне госпожи! – с вызовом сказала Клития, – И считаю, что господин Идоменей не должен надолго оставлять её одну.

– Не будем об этом, – мягко попросила подругу Хиона.

Вернувшись в посёлок, где жили рабы, Зел сразу заперся в своей комнате и не выходил из неё до самой ночи. Он не отвечал на стук в дверь, не откликнулся мужчина и на приглашение к вечерней трапезе. Лишь когда в посёлке все угомонились, он приоткрыл дверную створку, чтобы впустить в помещение немного прохладного ночного воздуха. Сидя у стены Зел смотрел через дверной проём на наливающееся тёмной синевой небо, на нём одна за другой загорались звёзды. Мужчина опустил глаза ниже к закруглённым кронам деревьев, которые тёмными волнами поднимались к вершине холма, укрывая от посторонних глаз верхние террасы поместья. В боэдромионе небо опускается ближе к земле и звёздам становится тесно, то и дело срываются они с небесной полусферы, прочерчивая в ночном воздухе тонкие серебристые линии. Две, три, четыре… Настоящий звездопад! Но Зел знал – это не к добру, как не к добру появление в поместье этой белокурой Елены. Неужели Тритейлиону грозит участь Трои? Он слышал, как девушка читала поэму о Елене и Менелае, как торжествующе звучал её голос, когда она описывала сцену, в которой обманутый муж снова стал жертвой чар своей красавицы-жены. Нет дочь Леды и Зевса не умерла, напрасно люди думали, что она смертна. Она жива по сей день и может принимать разные образы – быть черноокой персиянкой или рыжеволосой скифянкой, смуглокожей египтянкой или зеленоглазой фракийкой. Но самые опасные – это светловолосые Елены, ибо они дочери той, что стала причиной многолетний войны и гибели неприступной Трои. Зел долго сидел со своими тревожными мыслями, вглядываясь в тёмное небо, провожая взглядом летящие к земле звёзды, одна из них вспыхнула особенно ярко и стало светло, как днём…

Юркие камары скользили по тёмным волнам окружая неповоротливое торговое судно, мускулы гребцов напряжены, тела блестят от пота, ещё один взмах вёсел и нос лодки утыкается в потемневший от морской воды дощатый борт. Одним прыжком перепрыгивает юный Зел с камары на корабль, пока взрослые его соплеменники сражаются с экипажем судна, он с братьями занимается грабежом. Ловко лавируя между дерущимися, они тащат к бортам и скидываю вниз на лодки: тюки с тканями, мешочки с серебряными монетами, дорогую посуду и оружие. Как только камары оседают под тяжестью груза – следует клич и Зел со всеми возвращается в лодки. На берегу, подхватив свои лёгкие суда, уходят они заповедными тропами в горы, где прячут камары в каменистых расщелинах до следующего грабежа. С богатой добычей, распевая песни возвращаются они в свой посёлок находящийся высоко в горах, там их радостно встречают старики, женщины и дети.

Много раз ходил Зел на опасный промысел, удача всегда сопутствовала ему и братьям. Они оставляли серебро себе, а остальные товары отправляли на рынки ближайших городов. Но торговцы не собирались терпеть убытки из-за набегов дерзких тавров. Против пиратов выступили отряды наёмников, которые провели облаву по всему побережью. Многих соплеменников Зела убили, остальных угнали в рабство. В горячей схватке погибли братья, а Зел со своим другом попал в плен. Они решили бежать в первую же ночь, пока их не увезли далеко от родных гор, но не успели беглецы сделать и нескольких шагов, как их схватили. Зел не стал сопротивляться, и его оставили в живых, а друга, боровшегося с яростью дикого зверя, тут же закололи. Пройдя через руки нескольких перекупщиков, Зел оказался в поместье господина Идоменея. Сначала он работал на виноградниках и каждую ночь видел во сне родные горы, но со временем юноша понял, что возвращаться домой ему не хочется. Жизнь раба в богатом поместье была сытней и безопасней, чем жизнь свободного тавра в горном селении и скоро Зел смирился со своей участью. Он безропотно плыл по течению своей судьбы, выпустив из рук вёсла, но неожиданно река его жизни сделала крутой поворот. Младшему хозяйскому сыну было всего четыре года, когда он неведомым образом ускользнул из-под опеки нянек. Малыш сумел добраться до виноградников, там уставший и заплаканный он уснул в одной из виноградных лунок. Пропажу обнаружили быстро, но рано наступившие осенние сумерки мешали поискам. Тут Зелу улыбнулась удача, он нашёл крепко спящего мальчика и принёс его в посёлок рабов. Наутро Федра пожелала наградить спасителя своего сына, подарила ему тёплый шерстяной плащ и серебряный перстень. Господин Идоменей, прибывший в поместье через несколько дней после происшествия, поговорил с управляющим, и узнал, что Зел – трудолюбив, нрав имеет смирный и решил сделать юного тавра пестуном своих сыновей. Теперь Зел находился вместе с хозяйским детьми с утра до вечера, только на ночь уходил в посёлок. Когда пришло время старшему сыну Федры и Идоменея постигать эллинскую грамоту, молодому рабу было поручено присутствовать на занятиях. В обязанности Зела также входило следить за письменными принадлежностями ученика: обновлять восковые таблички, наполнять чернильницы, чистить пергаменты, разравнивать песок в песочнице, на котором чертил разные знаки учитель, объясняя задачи. Сначала Зел дремал на уроках, убаюканный тихим голосом грамматиста или философа, но со временем в нём пробудился интерес к происходящему. Когда старшего его воспитанника отправили в гимназию Прекрасной Гавани, то Зел стал прислуживать младшему и тут он уже не упускал ничего из того, о чём говорили на занятиях. Незаметно для себя Зел выучился грамоте и скоро попал под власть искусного рассказа. Хрупкие папирусы и тонкие пергаменты повествовали о неведомых землях, населённых невиданными народами, о красавицах-сиренах заманивающих неосторожных путешественников в свои смертельные объятья, о героях, совершающих подвиги во славу богов и о богах награждающих отличившихся смертных молодостью и вечной жизнью. А судьба продолжала изливать на молодого тавра, свои щедроты, вскоре Зел узнал, что едет с молодыми хозяевами в Афины и сможет воочию увидеть места, о которых читал в библиотечных свитках. Семь лет жизни, о которой он раньше и мечтать не мог, пролетели как один день. Зимой Зел сопровождал своих подопечных в афинскую гимназию, а с началом навигации путешествовал с ними по городам Эгейского и Средиземного морей, у господина Идоменея были обширные деловые связи. Почти каждый год хозяйские сыновья приезжали в Таврику чтобы, погостить в Тритейлионе и увидеться со своей матушкой. Зел последние годы в поместье не бывал, всё чаще молодые господа привлекали грамотного раба к торговым делам. Сначала Зел выполнял при них обязанности писаря, потом ездил с важными поручениями к хозяйским компаньонам. Одно время Зел даже был, управляющим нескольких складов в Афинах, но неожиданно господин Идоменей приказал ему вернуться в Таврику.

Мужчина проснулся словно от толчка, он всё также сидел, прислонившись к стене. Тело его, от долгого нахождения в одной позе затекло, и Зел вышел из своей коморки, чтобы размяться. Было ещё темно, но по положению небесных светил мужчина определил, что рассвет близок. Он снова посмотрел на вершину холма, где располагались хозяйские дома и подумал о девушке, что видел вчера у гинекея. Зел прикрыл глаза и представил, светлые волнистые пряди рассыпавшиеся по подушке, приоткрывшийся во сне нежный розовый рот, увидел сомкнутые подрагивающие ресницы и очертания хрупкой девичьей фигуры с соблазнительными холмами и долинами. Мужчина скрипнул зубами и замотал головой, чтобы избавиться от этого, одновременно сладостного и мучительного видения. Впервые он познал женщину, когда прибыл в Афины, но утолив свои потребности, сразу потерял к любовнице интерес. Ему было почти тридцать лет, но ни одной из сирен так и не удалось приманить его своими сладкими песнями. По-настоящему его влекло только к неземным красавицам, о которых он читал в старинных свитках. О них он грезил ночами, о них молил богов. И вот он нашёл свою Елену, здесь, в Тритейлионе, но Зел чувствовал – эта встреча не сулит ему ничего хорошего.

Глава 2. Планы господина Агафокла

– Госпожа вас ожидает, – девушка слегка склонила голову приветствуя Агафокла.

– Благодарю тебя, Хиона. В добром ли здравии моя тётушка?

– В добром, слава богам! – ответила девушка, сбегая с крыльца гинекея.

– Разве ты не хочешь проводить меня к ней? – спросил молодой мужчина, подмигнув рабыне.

Хиона замерла в нерешительности, но увидев, что Галена наблюдает за ними из окна второго этажа сказала, указав на служанку рукой:

– Галена вас встретит, господин Агафокл.

Быстрым шагом рабыня направилась к андрону, ей хотелось как можно быстрее скрыться за его стенами. При каждой встречи с господином Агафоклом она ощущала некую неловкость, которая происходила оттого, что господин Идоменей терпеть не мог Агафокла, а госпожа Федра наоборот – души в нём не чаяла. Чтобы, не принимать чью-либо сторону, Хиона решила руководствоваться собственными чувствами, но увы, они были не в пользу хозяйского племянника. Девушке не нравилось, что Агафокл постоянно посмеивался над её желанием учиться. Иногда он принимался экзаменовать её и загнав несколькими вопросами в угол, выносил вердикт, что постичь эллинскую науку можно только родившись эллином. Отдельные представители, варварских народов, по его мнению, способны лишь зазубрить всем известные истины без глубокого проникновения в суть эллинского учения. Девушка знала, что господин Агафокл прислал её в Тритейлион, в качестве подарка для своей тётушки. Но как Хиона не старалась, так и не смогла вспомнить, видела ли она Агафокла, до отъезда в поместье. Зато господин Агафокл, не забывал напоминать, что именно его она должна благодарить за свою счастливую судьбу. Как выразить свою благодарность племяннику госпожи девушка не знала. Сначала она хотела посоветоваться на этот счёт с господином Идоменеем, но не решилась беспокоить его, а вот госпожа ответила на её вопрос: «Мой племянник благородный человек и никогда ничего не потребует от тебя, Хиона, но если ты хочешь показать ему своё особое расположение, то достаточно быть с ним приветливой, любезной и услужливой». И вот сегодня, сейчас, она поступила вопреки совету своей любимой госпожи, она не откликнулась на просьбу господина Агафокла проводить его до покоев Федры, не была услужливой и любезной.

Агафокл не торопился войти внутрь гинекея, он смотрел, как девушка чуть ли не бегом пересекла площадку между хозяйскими домами и скрылась в андроне. Замешательство Хионы молодой мужчина оценил по-своему: «Девчонка влюблена в меня по уши». Самодовольно улыбаясь он вошёл в широко распахнутые двери гинекея.

– Агафокл!

Федра расцеловала племянника в обе щёки. За прошедшие годы Агафокл почти не изменился: он, как и семь лет назад, носил локоны до плеч, любил ткани с тонкой драпировкой. Несколько золотых и серебряных цепочек украшали его грудь, а на белых холёных пальцах сверкали драгоценные перстни. Он всё так же не проявлял никакого интереса к своим делам, проводя дни в праздности. Иногда, чтобы не прослыть городским идиотом он принимал участие в народных собраниях. От такого необременительного существования тело его покрылось лёгким жирком, несовершенства фигуры он прятал за дорогой многослойной одеждой. Внутренняя наполненность, этого богатого бездельника, тоже не претерпела значительных изменений. Не научившись толком разбирался в чувствах и поступках окружавших его людей, он часто отталкивал от себя желающих ему помочь и привечал тех, кто хотел лишь поживиться за его счёт. Даже неприязнь молоденькой рабыни, он умудрился принять за любовь. Впрочем, с любовью у него тоже не складывалось, поэтому он предпочитал платить за ласки звонкой монетой, не тратя время на пустые ухаживания.

Широким жестом, хозяйка гинекея предложила занять Агафоклу место у низкого трёхного стола, накрытого цветастой скатертью с бахромой и уставленного различными яствами: молодым овечьим сыром, розовыми тонко нарезанными ломтиками мяса, свежими овощами и зеленью, белым ноздреватым хлебом, орешками в меду, фруктами на серебряном блюде и вином в узкогорлом запотевшем кувшине.

– Отобедай со мной, мой дорогой племянник.

– Благодарю за приглашение, милая тётушка.

Федра отпустила Галену и принялась сама ухаживать за своим гостем, наполнила его килик разбавленным вином, а в свой налила чистую воду из источника Мэлины.

– Богам! – мужчина плеснул несколько капель вина на пол.

Некоторое время они провели в молчании, вкушая пищу, а затем Агафокл поинтересовался:

– Как дела в вашем поместье тётушка? Я слышал многие жалуются на неурожаи.

– Так и есть, зерна соберём в этом году меньше, чем в прошлом. Посмотрим вызреет ли до конца виноград, слишком дождливым и холодным для него было это лето. Вот овощей ждём много, им дожди были впрок, но овощи не повезёшь на заморские рынки в отличии от вина и зерна. Не знаю, чем Идоменей будет заполнять трюмы своих кораблей весной, – вздохнув добавила она.

– Что ж ваш управляющий, совсем не справляется со своими обязанностями?

– Нисифор? Ну нет, мой супруг очень высоко его ценит, только Нисифор не может заставить тучи не изливать холодные дожди на наши поля.

– Я уверен, что ваш супруг, тётушка, найдёт выход из любой, даже самой неблагоприятной ситуации, – сказал Агафокл, втайне надеясь, что Федра начнёт жаловаться и наговаривать на своего мужа. Любые нападки в адрес ненавистного ему Идоменея были для молодого мужчины, как мёд для языка.

– Не знаю, не знаю, – задумчиво проговорила Федра, – боюсь, что если Идоменей всё также редко будет приезжать в поместье, то всё здесь со временем придёт в упадок.

– Разве планы его изменились, и он не собирается вернуться в Таврику вместе с кузенами?

– Увы! – Федра тяжело вздохнула, – Не хотела портить тебе настроение, мой дорогой племянник, но Идоменей прислал мне письмо, в котором говорит, что наши сыновья решили остаться в Афинах и основать там свою торговую компанию. Они собираются торговать не только зерном с наших равнин, но и египетским, ведь в жарком Египте снимают урожаи по нескольку раз в год. Впрочем, я не совсем хорошо разбираюсь в том, что они затеяли, важно лишь одно – мои дети будут обустраивать свою дальнейшую жизнь, не здесь, не в Таврике. Что касается Идоменея…, – тут Федра внезапно умолкла.

«Вот если бы он тоже остался в Афинах и никогда не возвращался ни в Прекрасную Гавань, ни в Тритейлион!» – продолжил про себя Агафокл, но лицо сделал сочувственное и вслух произнёс:

– Как жаль, тётушка…

Федра ничего не ответила, она сидела в своём любимом кресле подперев голову рукой, в глазах её была печаль. Агафокл не желая первым прерывать тягостное молчание отвёл взгляд от лица женщины и посмотрел в окно, увидев настежь распахнутые ставни андрона, поёжился: «Словно он здесь, этот проклятый Идоменей». Его беспокойство прошло, когда мужчина заметил в глубине андрона девичий силуэт: «Это Хиона там хозяйничает». Теперь мысли молодого мужчины потекли в другом направлении, эта белобрысая девчонка со своими дурацкими ужимками совсем его не интересовала. Худющая с мальчишечьей стрижкой и резкими неуклюжими движениями, она ничем не напоминала тех гладких, с округлыми формами прелестниц, что принимал он на своём ложе. Только в будущем, когда её бледное невесомое тельце нальётся сладким женским соком, она сможет рассчитывать на его внимание. Или… Агафокл замер и перестал дышать, чтобы не спугнуть необычную мысль, возникшую в его голове. Что если использовать её расположение к нему против несносного Идоменея? Влюблённая дурочка может много чего выведать о планах своего господина. Надо использовать её как лазутчика в логове врага, Агафокл чуть не рассмеялся вслух, так понравилась ему эта идея.

Через распахнутые окна андрона светлыми струями лился свет, на квадратных плитках пола дрожали солнечные блики, ветерок парусом надувал лёгкие летние занавески. На чёрной доске абака, ярко-жёлтым пламенем вспыхнули медовые капли, и Хиона улыбнулась им, как старым знакомым: «Ну здравствуйте: паучок, мушка и жучок». Она здоровалась с псифосами всякий раз, как приходила в покои господина. Сколько лет прошло, а Хиона всё вспоминала ту давнишнюю историю, когда стащила электроны-псифосы из андрона. И как Клития пыталась её защитить, взяв вину на себя, и как она сама пошла с повинной к господину Идоменею, который ко всеобщему удивлению, не только не наказал её за воровство, но и взял под свою защиту. Что бы с нею произошло, если бы господин не проявил снисходительности к её проказам? Жалел ли он, что приблизил её к себе и позволил свободно приходить к нему в андрон? Ведь кража псифосов, не была единственным её проступком. Сколько вещей испортили её неловкие любопытные руки: разбитые футляры для свитков, сами свитки – порванные, залитые чернилами; отбитые носы, головы, руки керамических статуэток; макет торгового корабля, отправленный ею в плавание вниз по ручью и потерпевший крушение где-то в районе посёлка рабов. Она умудрилась испортить даже клепсидру, которую приказал установить в храме господин Идоменей, для отсчёта часов во время богослужений. Небольших размеров камень, закинутый ею в резервуар с водой, застряв в трубке сифона навсегда остановил время в Тритейлионе. Рассердился господин всего один раз, когда она разбила очень дорогую и редкую вазу из цветного египетского стекла, но гнев его был вызван не потерей драгоценной вещицы, а тем, что она принялась собирать осколки голыми руками и сильно поранилась. Хиона взглянула на свои руки – шрамов от порезов не осталось, не осталось шрамов и на её сердце, от действий жестоких грубых людей, что повстречались на её пути до того, как она попала в Тритейлион. Как тёплая ласковая волна, набегая на берег напитывает влагой песок и очищает его от ненужного сора, так омыли и напитали её душу своей любовью госпожа Федра и господин Идоменей. И сегодня Хиона, едва ли смогла бы вспомнить о своём похитителе, или о скифе Кадуе, об Агаре – предавшем её, или о рыжем перекупщике рабов, о жестокой хозяйке школы гетер, или её недружелюбных воспитанницах. Давно позабыт синеглазый Пелей, и даже Тавриск, её товарищ по детским играм, став матросом на одном из кораблей господина Идоменея, почти исчез из её воспоминаний. Иногда, во сне, видит она запорошённое снегом селище в дремучем лесу, но даже это видение из прошлого не мучает её днём, не вызывает слёз и душевных терзаний. Слишком длинный путь прошла она от опушки дикого леса до сегодняшнего дня. И длина этого пути измеряется не столько расстоянием и годами, сколько эллинскими традициями и культурой, с которыми ей удалось соприкоснуться благодаря господину Идоменею, научившему её читать и писать. Лишь однажды, при упоминании о родном доме она расплакалась, так, что господину Идоменею пришлось долго её утешать. Он объяснял ей как пользоваться картой, и указав на рисунок обозначавший на пергаменте лес сказал, что должно быть где-то здесь находится её лесное селище. Она – маленькая наивная девочка, надеялась увидеть на рисунке знакомые очертания землянки, и ничего не найдя очень расстроилась. Хиона закусила губу, чтобы не рассмеяться. Какой невеждой она раньше была! Но сейчас всё по-другому! Когда-то, стремясь завоевать симпатию господина, она читала всё подряд, не всегда вникая в смысл прочитанного, не сразу пришло осознание, что учёба само по себе увлекательное занятие. Это как вступить в незнакомый тёмный лес, в котором со временем всё становится понятным и привычным. Перед своим отъездом господин Идоменей поручил ей, изучить трактат о небесных светилах некого Анаксимена – мудреца из Милета и составить своё мнение о нем. Но сегодня она пришла сюда не за трактатом, госпожа поручила ей хорошенько проветрить господские покои, переживая, что за время холодного дождливого лета помещение андрона отсыреет и в нём заведётся плесень. Пока в господских покоях гулял ветер, Хиона взяла метёлку из лёгких птичьих перьев и принялась осторожно обмахивать ею мелкие вещицы, что занимали несколько полок у стены. Походя она открывала крышки ларей и сундуков, и ощупывала лежащие в них вещи не влажные ли они. Девушка скинула сандалии ещё у порога, и теперь, босая, легко кружилась и пританцовывала, высоко поднимаясь на пальцах ног. Тонкая ткань хитона то раздувалась от её движений, то плотно закручивалась вокруг тела. Волосы её распушились и несколько прядей упали на лицо, Хиона встряхнула головой, чтобы откинуть их назад. Её причёска снова стала короткой в угоду господину, который однажды сказал, что соскучился по её детским кудряшкам, в этот же день она без жалости остригла косу, что успела отрастить за время жизни в Тритейлионе.

«Хиона!» – голос Агафокла прозвучал совсем близко. От неожиданности рабыня остановилась, не закончив танцевальный поворот. Она замерла на месте и попыталась определить, откуда исходит зов. Отсутствие обуви помогло ей двигаться бесшумно. Она отбежала к стене и присев, спряталась за большим ларём. Девушка слышала, как Агафокл ходил вокруг андрона и звал её, но внутрь, к её огромному облегчению, так и не вошёл. Даже отсутствуя, господин Идоменей охранял неприкосновенность своего жилища.

Много чего узнал Зел о молоденькой рабыне, со времени своего приезда. В посёлке рабов о ней говорили с восхищением: «Красива и бела, как молоденькая нимфа… с добрым нежным сердцем… во время праздников и гуляний опекает поселковых детишек, чтобы они не пугались рёва жертвенных животных и женских криков. Почти каждую декаду, в сопровождении ещё двух рабынь из гинекея, приходит в посёлок с большими корзинами подарков, чтобы поздравить родильниц и новорождённых. Со всеми всегда приветлива и любезна. Записывает острой палочкой в табличку, все просьбы женщин и передаёт их хозяйке поместья, ни про кого ни разу не забыла…». «Уговорила господина Идоменея вызвать лекаря из города, чтобы помочь излечить хворь одной старушки, которой не смогла помочь местная знахарка. Старушка умерла, но рабы теперь чуть ли не молятся на молоденькую рабыню и бегут к ней со своими просьбами, стоит ей появиться в посёлке». Ещё Зел услышал рассказ про какого-то местного дурачка, который напившись, с дури утащил из кузни наковальню. Далеко вор не ушёл, притомившись от тяжёлой ноши уснул в саду положив голову на украденную железку. По закону поместья ему положен был кнут, но во время наказания в посёлок пришла молоденькая рабыня и увидев расправу, опять же, уговорила хозяина пощадить раба. Ни один из рассказчиков не видел в девушке никакой опасности, наоборот, все наперебой славили её доброту и красоту. После всех этих историй, в душе Зела зародились сомнения, не ошибся ли он, приняв девушку за Елену. Ему до смерти захотелось увидеть юную рабыню, чтобы уже точно определить Елена она или нет. Но поводов для появления в верхнем Тритейлионе у него не было, а без повода вступившего на хозяйскую террасу мужчину-раба, ждало кое-что похуже кнута. Была ещё надежда, что девушка скоро сама появится в посёлке рабов, как раз одна из женщин недавно разродилась. Прошло несколько дней в томительном ожидании, но к досаде Зела, поздравить молодую мать пришла рыжеволосая рабыня. До возвращения хозяина у Зела не было никаких обязанностей, поэтому большую часть времени он либо спал, либо шатался по поместью наблюдая, как работают другие. Читать он тоже не мог, все свитки хранились в господских покоях. Зел стал крутиться около Нисифора, управляющий был единственным человеком с эллинским образованием в посёлке, но у того было слишком много обязанностей, чтобы тратить своё время на разговоры со скучающим Зелом. И всё же попытка сблизиться с Нисифором дала свой результат, управляющий несколько раз посылал Зела с поручениями в гинекей, но мужчине так и не удалось встретить девушку на верхних террасах Тритейлиона. И вот, сегодня, судьба подарила ему ещё один шанс. По просьбе управляющего, Зел отнёс хозяйке Тритейлиона список, в котором были перечислены наименования и размеры полотен, изготовленных в ткацкой мастерской. Госпожа должна была решить, сколько локтей каких тканей нужно оставить для нужд поместья, прежде чем остальная продукция отправится в лавки Прекрасной Гавани. Зел старался растянуть время своего визита как можно дольше. Прежде чем двинуться вперёд он внимательно осматривал всю прилегающую территорию, не мелькнут ли где светлые кудряшки молоденькой рабыни. Но казалось, что и на этот раз, все его ухищрения были напрасны. Старая Галена приняла свиток из его рук, даже не допустив его к госпоже, он знал почему – в гостях у хозяйки Тритейлиона находился её племянник. Но где же прячется белокурая рабыня? Зел хотел уже прибегнуть к старинному способу, который часто использовали тавры-охотники, сидящие в засаде. Чтобы зверь обнаружил своё присутствие, надо позвать его. Мужчина сделал несколько глубоких вздохов, чтобы добиться необходимой сосредоточенности, но увидев господина Агафокла выходившего из гинекея оставил своё занятие и затаился у ствола огромного платана. К удивлению Зела, племянник хозяйки не свернул в боковую аллею, ведущую вниз, к месту, где он оставил своего коня. Убедившись, что за ним не наблюдают из гинекея, молодой человек направился к андрону. Зел стараясь держаться в тени двинулся за хозяйским племянником. Агафокл остановился около дома и стал звать девушку. Зел нахмурился, значит всё время пока он искал Елену она была в андроне? Странно, что он этого не почувствовал. С насмешкой наблюдал раб, как боязливо топтался Агафокл около господских покоев, Елена не откликнулась на его зов. Не солоно хлебавши, племянник госпожи Федры уходил прочь от андрона, он то и дело оглядывался, но дом молчал. Зел тоже не стал задерживаться на господской террасе, он уже узнал, что хотел. Племянник госпожи Федры, сам того не зная стал первой жертвой прекрасной Елены. Первой, но не последней! Зел торжествовал, эти невежественные люди из посёлка рабов ничего не знали о существовании женщины, разбивающей мужские сердца, как глиняные кувшины.

Зел поднялся на лестницу, ведущую к храму и с высоты оглядел ровно очерченный прямоугольник террасы с хозяйскими домами. От неё тонкими лучами расходились дорожки аллей, ведущие в разные уголки тенистого парка. По этим аллеям он гулял когда-то со своими воспитанниками. Двухэтажное здание гинекея до самой крыши было увито плетущейся розой. Голубая вода в бассейне отливала серебром под прямыми лучами полуденного солнца. Приземистый андрон с широкой верандой, утопал в зарослях пестролистного плюща. Цветник благоухал, наполняя воздух ароматом сотен цветов. Величественные деревья, окружавшие со всех сторон террасу, словно стражники охраняли покой этого тихого места. В этот миг Зел вдруг осознал, как дорог ему этот укромный уголок затерявшейся на просторах бескрайной Ойкумены. Сердце мужчины сжалось от предчувствия – пройдёт совсем немного времени, и мир в Тритейлионе будет нарушен.

Глава 3. Планы господина Идоменея

Федра придирчиво разглядывала бледно-голубой химатион с вышитыми по подолу лиловыми крокусами. И с лицевой, и с изнаночной стороны вышивка выглядела совершенно одинаковой, в этом было особое мастерство. Клития наблюдала за госпожой затаив дыхание, на этот химатион она истратила почти всю осень. Наконец Федра сказала:

– Безупречная работа, поздравляю тебя Клития!

– Госпожа…, – девушка задохнулась от радости.

– Думаю этот химатион не залежится долго в городской лавке, ни одна модница не сможет пройти мимо такой красоты.

– Вы так считаете, госпожа? – заулыбалась девушка.

– Мне кажется, эта накидка не для повседневной носки, а для особенных, торжественных случаев, таких как свадьба, например.

– Пусть боги дадут счастья той, что захочет одеть химатион на свою свадьбу!

Федра пристально посмотрела на свою рабыню и спросила:

– Не хочешь ли ты оставить себе эту накидку, Клития? Разве тебе не жаль отправлять её на продажу?

– Себе? – удивилась девушка.

– Почему нет? Ты сможешь одеть химатион на свою свадьбу.

– Что вы, госпожа! Я не собираюсь замуж! – покраснела Клития.

– Отчего же? Ты молодая, красивая, добрая, трудолюбивая. Девушку с такими достоинствами не так легко найти. Не говоря о том, что я обеспечу тебя хорошим приданным, какого не было ни у одной рабыни в Тритейлионе.

– Благодарю, госпожа, но я не хочу покидать вас…

– Никто не гонит тебя из гинекея, ты можешь исполнять свои обязанности будучи замужней женщиной.

Клития ничего не ответила своей госпоже

– Мне казалось…, – осторожно начала Федра, – что когда-то ты хотела замуж.

– Это было давно, госпожа, теперь всё изменилось – я передумала.

– Жаль, – вздохнула Федра, – значит этот прекрасный химатион отправится на продажу.

Когда рабыня вышла из комнаты, Федра покачала головой, она знала, что Клития долгое время томилась по Нисифору, управляющему её мужа, но к сожалению, молодой человек не проявлял к рыжеволосой рабыни никакого интереса. Федра не раз разговаривала о Нисифоре со своим мужем, но тот лишь пожимал плечами, он не считал, что должен как-то вмешиваться в личную жизнь своего управляющего. А Клития, по всей видимости, никого кроме Нисифора в мужья не хочет. Скрипнула дверь в комнату вошла Галена и едва взглянув на Федру, покачала головой:

– Опять грустите, госпожа?

– Нет, просто задумалась.

– О чём? Не хотите рассказать? Может быть я развею вашу хандру?

– О Клитии.

– О, боги! Нашли кем занимать свои мысли…

– Я должна думать обо всех, Галена. Клитии давно пора замуж, а она даже говорить на эту тему не хочет.

– Мало ли что она не хочет! – фыркнула служанка, – Слишком много воли вы даёте ей госпожа. Если считаете, что замужество пойдёт девушке на пользу, так найдите ей мужа и отправьте к алтарю.

– Насильно?

– Как ещё? Раз добровольно не желает!

– Я хочу, чтобы Клития нашла счастье в семейной жизни. Разве брак по принуждению может быть счастливым? Тогда пусть лучше в девках сидит.

– Воля ваша, госпожа. Вы за Клитию не беспокойтесь, ей стоит только захотеть, как женихи мигом сбегутся. Рабыня из господского гинекея лакомый кусочек для любого мужа. Вы её и приданным, я думаю, не обидите.

– Только не пойдёт она за любого…

– Ну тот, кого она себе наметила ей не ровня.

– Отчего же? – полюбопытствовала Федра.

– Вы сами говорили, что господин Идоменей собирается дать Нисифору вольную.

– Всё так, – кивнула женщина.

– Нисифор, после того как перестанет быть рабом будет искать себе жену среди свободных, зачем ему рабыня?

– Если только в этом дело…, – но Федра не успела договорить.

В комнату вбежала та, которую они обсуждали и выпалила:

– Госпожа, опять пришёл тот мужчина – Зел. Принёс послание для вас. Господин Идоменей в городе, к вечеру будет здесь, в Тритейлионе.

– О, боги! Так скоро! – Федра вскочила, – Клития, разыщи Хиону, скажи пусть немедленно отправляется в андрон и проверит всё ли там в порядке. Галена ступай на кухню, прикажи кухарке добавить к ужину несколько блюд для моего супруга. И ещё, пошли кого-нибудь нагреть воды в купальне, а я сейчас спущусь к Зелу, за письмом.

Весь день прошёл в суматохе. Федра трижды бегала в андрон, и не менее пяти раз побывала на кухне. Когда вода в купальне согрелась женщина отправилась туда в сопровождении Хионы и Клитии, рабыни должны были помочь своей госпоже выкупаться, а потом умастить её тело благовониями. Пока хозяйка Тритейлиона отдыхала после купания и массажа, девушки тоже вымылись. Галена увидев Клитию с мокрым покрывалом на голове, не удержалась чтобы высказать ей: «Тебе зачем приспичило мыться? Разве это твой муж приезжает?» Хионе старая служанка ничего не сказала, только бросила на неё недовольный взгляд и поджав губы удалилась. В комнате девушки бросились к своим сундукам с одеждой. Надев чистый хитон, Хиона взяла в руки небольшую раскрашенную шкатулку. В ней она хранила свои драгоценности: перстенёк со светло-жёлтым электроном внутри которого сидела золотая пчёлка, серьги с прозрачным как слеза горным хрусталём – подарки господина; фибулу в виде серебряной стрекозы с голубыми сапфировыми крылышками подарила ей госпожа. Поколебавшись решила надеть серёжки. Клития тоже принарядилась и украсила свои роскошные рыжие волосы серебряными шпильками с крохотными жемчужинами. Тем временем Галена пыталась уложить волосы своей госпожи в замысловатую причёску. Вся трудность состояла в том, чтобы замаскировать тонкие ручейки седых прядей, что струились среди тёмных волос Федры. Галена переплетала разными способами волосы своей госпожи, но по недовольному пыхтению служанки было заметно, что результатом она недовольна.

– Оставь это занятие, Галена, сделай мне обычную причёску, просто перевяжи волосы лентой, – попросила Федра.

– Нужно позвать Клитию, у неё это лучше получается, – не сдавалась служанка.

– Не нужно никого звать. Седины уже столько, что её уже не скрыть.

– Можно использовать краску…

– Вот ещё! – фыркнула Федра, – Чтобы я красила волосы, как престарелая гетера! Подай-ка мне лучше ларец с драгоценностями.

Идоменей торопился, он намеревался провести в Тритейлионе не более трёх дней, затем вернуться в город и сразу отплыть на зимовку в Ольвию. Он даже не взял с собой в поместье своего верного Гектора, посчитав, что немолодому слуге нет никакого смысла трястись на лошади почти сто стадий в одну сторону, а через три дня вдругую. «Тебе лучше остаться в Прекрасной Гавани и проследить, чтобы всё что я наметил было отправлено в поместье, здесь от тебя будет больше пользы, мой друг», – ответил Идоменей на ворчание своего слуги.

Сразу за воротами поместья Идоменея встретил управляющий, молодой человек держал в руках стопку восковых табличек, переплетённых с одной стороны крепким шнуром. Он низко поклонился своему господину и Идоменей посмотрев на таблички заметил:

– Ты подготовился, Нисифор.

– Так и есть, господин, здесь полный отчёт по поместью за весь год.

– Дай мне немного времени – добраться до андрона и переодеться с дороги, а потом приходи.

– Слушаюсь, господин.

– И пришли мне Зела, он заменит мне Гектора пока я буду в поместье.

Федра прихорашивалась у зеркала в ожидании мужа. Перебирая в ларце драгоценности, она остановилась на жемчужном ожерелье, которое когда-то подарил ей Идоменей. Это ожерелье очень шло её сегодняшнему наряду: нежно-розовому хитону с воздушной отливающей серебром накидкой. Налюбовавшись жемчужинами, Федра со вздохом отложила их. К чему вспоминать былое? Костёр их любви давно погас, присыпав своим пеплом не только их волосы, но и чувства. Галена вошла в комнату и предупредив вопрос своей госпожи сказала:

– Господин Идоменей приказал подать ужин в свои покои.

– Разве Нисифор уже ушёл?

– Нет, он всё ещё в андроне у господина.

– Пошли рабынь, пусть отнесут корзины с едой.

– Нет нужды их посылать, госпожа, Зел всё сам отнесёт.

– Зел? Ну что ж…, – Федра равнодушно махнула рукой отпуская Галену.

Женщина вернулась к своим печальным мыслям: «Теперь Идоменей не торопится увидится с нею, как раньше, вот и ужин с управляющим ему милее, чем её общество». У Федры навернулись слёзы на глаза: «Неужели она ревнует даже к Нисифору?»

– Ты правильно поступил, Нисифор, что не стал продавать зерно, думаю из-за неурожаев в Таврике, цены на него к весне вырастут в несколько раз. Сейчас главное избежать потерь зерна во время хранения.

– Для этого я построил дополнительное хранилище, господин. Пришлось врыть в землю более двухсот пифосов, каждый из которых выше человеческого роста. Правда для этого мне пришлось снять рабов со строительства нового особняка…

– Понимаю, – одобрительно кивнул Идоменей, – особняк подождёт.

– Господин, если это всё, что вы хотели узнать от меня, то не смею больше занимать ваше время, – складывая таблички проговорил молодой человек.

– Задержись немного, Нисифор, мне хотелось бы выпить с тобой вина, тем более, что повод для этого есть.

– Благодарю, господин, – поклонился польщённый приглашением Нисифор.

Пока Зел накрывал на стол мужчины молчали. Осушив килик, хозяин Тритейлиона положил перед Нисифором свиток с красной печатью и сказал:

– Вот за это мы сейчас пьём.

– Что это, господин? – спросил Нисифор не смея прикоснуться к пергаменту.

– Разверни и прочти, – улыбнулся Идоменей.

Пока управляющий читал, его лицо несколько раз меняло своё выражение, он то краснел, то бледнел, то закусывал губу. Свернув свиток, Нисифор сидел несколько минут опустив голову, а когда поднял её, то в глазах молодого мужчины стояли слёзы. Он хотел, что-то сказать, но не смог.

– Ничего, Нисифор, ничего, – тихо произнёс Идоменей стараясь поддержать своего управляющего.

– Простите, господин, – с трудом произнёс мужчина и упал перед Идоменеем на колени.

– Встань, Нисифор, ты теперь не раб! – воскликнул хозяин поместья.

– С этого дня…

– Нет! Со вчерашнего утра, – рассмеялся Идоменей, – вчера утром хейрограф в присутствии свидетелей подписал твою вольную, только ты не знал об этом, мой бедный Нисифор.

Идоменей протянул килик с вином бывшему рабу:

– Выпей ещё вина, Нисифор, тебе нужно прийти в себя.

Когда лицо управляющего приняло обычное выражения, а слёзы высохли, Идоменей спросил его:

– Внимательно ли ты прочёл этот документ, Нисифор? В нем написано, что ты обязан ещё пять лет служить мне за жалование и только после истечения пятилетнего срока, ты сможешь распоряжаться своей жизнь, как тебе будет угодно.

– Я прочёл это, мой господин, и готов быть вашим управляющим столько времени, сколько вы сочтёте необходимым, – с чувством произнёс Нисифор.

Только ближе к вечеру Идоменей, наконец вступил на женскую половину. Федра истомлённая ожиданием встретила мужа нерадостно. Едва взглянув на него и отвела взгляд, так ей обличие супруга не понравилось. Он похудел, лицо его было тёмным от загара, как у рабов, работающих в поле. Когда Идоменей приблизился к ней чтобы поцеловать, Федра увидела, что седых волос у него тоже прибавилось. Она была несколько обескуражена этим открытием, раньше ей казалось, что стареет только она.

– Всё ли хорошо с тобой, Федра? – спросил Идоменей, немного удивлённый столь холодным приёмом.

– Слава богам, всё в порядке. Как ты мой супруг? Здоров ли? Надолго ли приехал?

– Всего на несколько дней. Апатурион подходит к концу, вот-вот начнутся шторма, а мне ещё нужно добраться до Ольвии, – быстро проговорил он, понимая, что Федре не нравится, что он почти не бывает в поместье.

– Что ж…, – Федра не закончила фразы.

Она опустилась в своё кресло, а Идоменей остался стоять. В комнате повисло неловкое молчание. «Чужие, совсем чужие…», – мелькнуло в её голове.

– Гектор в Прекрасной Гавани готовит повозки к отправке в поместье. Завтра привезут сундуки, в них ты много найдёшь для себя…

«Зачем мне твои сундуки!», – чуть не закричала Федра, но вслух произнесла:

– Спасибо, что не забываешь обо мне, Идоменей.

Идоменей, чтобы немного разрядить обстановку сообщил:

– Сегодня я дал свободу Нисифору.

– Рада за него, – ответила Федра.

– Он останется у нас ещё на пять лет, за это время нужно подготовить нового управляющего.

– Есть ли кто у тебя на примете?

– Пока нет.

– Может быть Зел?

– Нет, только не Зел, – покачал головой Идоменей, – он совершенно не годится на эту роль.

– Идоменей! – наконец, Федра решилась высказать всё, что накопилось у неё на душе, – Отчего ты стал так равнодушен к жизни в поместье? Неужели ты не понимаешь, что никакие распрекрасные управляющие не заменят хозяйской руки. Когда-то ты собирался поселиться в Тритейлионе, но с годами ты всё меньше проводишь времени в поместье, и я боюсь, что без твоего пригляда всё здесь рано или поздно придёт в упадок. Неужели тебе не жаль труда, времени и денег, что ты вложил в этот, когда-то пустынный, холм?

– Ты ошибаешься, Федра, мои планы не изменились. Я всё также мечтаю о спокойной старости в поместье. Изменились планы у моих… у наших сыновей. Я хочу помочь им крепко встать на ноги, прежде чем отойду от дел. К весне каждый из них получит от меня по новому кораблю…

– Наши сыновья! – гневно перебила его Федра, – Ты обещал, что после завершения образования они вернутся в Таврику!

– Не моя вина, что они решили обосноваться в Афинах…

– Это твоя вина! – снова перебила его Федра, – Если бы ты не отправил их туда, они бы не знали…, – она всхлипнула, – … они бы не стали искать счастья на чужбине, а довольствовались жизнью на родине.

– Никогда я не понимал и не пойму людей, которые довольствуются малым. Которые не хотят, не стремятся узнать другой жизни и если бы мои сыновья были такими, то для меня это стало бы самым большим огорчением.

Он ушёл, а Федра осталась сидеть ошеломлённая, раздавленная этой отповедью. Вошла Галена и ничего не сказав своей госпоже принялась зажигать лампионы. Тёмные тени заплясали на стенах, комната озарилась неярким жёлтым светом.

– Моя матушка умирала…

Эти мрачные слова прозвучали так неожиданно, что служанка вздрогнула и с тревогой посмотрела на Федру.

– Когда она умирала, возле её смертного одра была я, мой отец, мой брат и его жена, – немного помолчав Федра продолжила, – я держала своего брата за руку, когда он отходил в иной мир… отец…я просидела у его постели всё время с того дня, когда он слёг… все они умирали в окружении родных лиц…

– Госпожа…

– Мой супруг лишил меня даже этого… я умру в одиночестве…среди чужих… лишь рабыни и служанки будут оплакивать мою горькую кончину…

– Нельзя говорить о смерти госпожа, когда в доме все живы и здоровы. Это плохая примета.

Зел чуть не выронил из рук поднос с посудой, когда увидел на пороге андрона Елену. Ещё ни разу он не видел её так близко.

– Господин? – её брови вопросительно поднялись, а голос прозвенел как серебряный колокольчик.

Зел перестал, что-либо соображать и девушка, пожав плечами вошла в господские покои не дожидаясь приглашения.

– Господин, можно я войду?

Голос Елены звенел из соседней комнаты, а Зел всё стоял, не смея двинуться с места. «О, боги! Как она сильна!» – пронеслось в его голове. Услышав голос хозяина, Зел немного успокоился: «Господин – человек многоопытный, не даст он этой Елене опутать себя чарами…» И всё же Зелу было не по себе, он почти бегом кинулся к гинекею, чтобы отнести на кухню посуду. Вернувшись, уселся у двери и прислушался к голосам, звучащим из соседних покоев.

– Можешь войти, Хиона, – Идоменей приветливо смотрел на свою воспитанницу.

Девушка между тем скинула тёплый плащ и осталась в шерстяном длинном платье, Идоменей отметил, что она сильно вытянулась пока он был в отъезде. В руке Хионы он заметил свиток:

– Что это ты принесла с собой?

– Это трактат Анаксимена, господин, который вы просили меня прочесть.

– Ну и как? Прочла?

– Да, господин, только…, – она запнулась, – я не всё поняла.

– Что именно тебе было непонятно?

– Философ Анаксимен пишет, что Земля – это плоский диск, который является центром вселенной, рядом с которым расположена Луна, Солнце, а затем остальные звёзды. Но ранее вы давали мне читать труды другого философа, некого, Фалеса и он утверждает обратное, что ближе всех к земле звезды, за ними находится Луна и дальше всех Солнце. Кто же из них прав?

Идоменей весело прищурив глаза, спросил:

– Ты правда всё это хочешь знать, дитя?

– Да…, – Хиона удивлённо посмотрела на мужчину, – господин… вы смеётесь надо мной? Вы тоже считаете, что только эллины могут понять своих философов?

– От кого ты услышала эту глупость?

– От господина Агафокла.

Идоменей ничего не сказал, лишь поморщился.

– Сядь подле меня, девочка, – он указал ей на стул, – я не смеюсь над тобой, скорее восхищаюсь тем, что в столь юном возрасте тебя интересуют такие сложные вопросы. Мне нравится, что ты не поглощаешь знания бездумно, а пытаешься разобраться в прочитанном. Чьё учение является верным, Анаксимена или Фалеса? Думаю, ответ на этот вопрос мы получим нескоро, потому как мир вокруг нас устроен сложнее, чем нам кажется.

– И всё же, господин, – не унималась девушка, – если один из философов прав, то второй ошибается?

– Или ошибаются оба? – подмигнул ей Идоменей.

– Разве так бывает?

– Конечно!

– Получается всё зря? Эти философы столько времени тратили на наблюдения, размышления, споры, ради чего?

– Чтобы передать свои знания и ошибки своим последователям, те исправив и додумав передадут знания дальше и так, по цепочке, люди придут к истине.

Хиона молчала, раздумывая над словами своего господина. Идоменей с улыбкой наблюдал за своей воспитанницей. Она наклонила голову и опершись на подлокотник стула, смотрела куда-то вдаль, словно хотела познать истину, которая ускользала даже от многомудрых философов.

Зел обеспокоенный наступившей тишиной в хозяйских покоях, припал ухом к двери, тело его неловко накренилось, и он, чтобы не потерять равновесие схватился рукой за стену. Шорох за стеной заставил девушку очнуться, она посмотрела на хозяина андрона и спросила:

– Господин, вы, наверное, устали с дороги, а я мешаю вашему отдыху.

– Ничего, Хиона, я всегда рад твоему обществу. Лучше скажи, моя любознательная ученица, о чём бы ты ещё хотела узнать? Чему научиться?

Девушка лукаво взглянула на мужчину и обнажив белые жемчужные зубки в улыбке произнесла:

– Вы знаете, господин, о чём я мечтаю. Я хочу научиться ездить верхом на лошади.

– Так и знал! – мужчина расхохотался, – Ещё будучи маленькой девочкой, ты чуть ли не каждый день просила меня об этом.

– И вы однажды пообещали, господин, – напомнила Хиона.

– Пообещал! – согласился мужчина, – Однажды маленькая дикарка просто вырвала у меня это согласие, но теперь всё по-другому: у тебя эллинское воспитание, а эллинские девушки не ездят верхом.

– Я не эллинка, господин.

– По рождению – нет, по образованию – да.

– Значит…

– Я исполню своё обещание, – кивнул Идоменей, – когда приеду в Тритейлион на более долгий срок. Сам выберу для тебя лошадь и учителя для верховой езды.

– Благодарю, господин! – она вскочила со своего места и захлопала в ладоши, – Теперь у меня осталось только одно желание, – она посмотрела на Идоменея своими светлыми ясными глазами.

– Боюсь даже спрашивать…

– Я хочу отправиться в плавание на корабле. Хочу узнать, как это, когда под ногами на твёрдая земля, а зыбкая вода.

– Это ещё опаснее, чем затея с лошадью, – предупредил её мужчина.

– Но почему, господин? Вы ведь сами много раз плавали и с вами ничего не случилось…

– Слава богам! – вскинул руки Идоменей, – Но всякий, кто вступает на корабельную палубу подвергает себя смертельной опасности: шторма, туман в котором корабль может сбиться с курса, пираты шарящие в поисках добычи, болезни, одолевающие моряков во время длительных путешествий. Неужели ради прихоти ты захочешь подвергнуть себя таким испытаниям?

– Но, если я буду с вами, господин, под вашей защитой…

– Нет, Хиона, даже не проси. Молоденькой девушке без веских причин незачем пускаться в длительное морское путешествие.

– А если не в длительное, а в короткое? Ведь до Ольвии плыть всего два дня при попутном ветре, – продолжала настаивать девушка.

– До Ольвии? Ты хочешь плыть со мной в Ольвию, дитя?

– Если только вы согласитесь взять меня с собой, господин! – Хиона умоляюще посмотрела на мужчину, – Я могла бы помогать Гектору вести ваш дом, пока вы будете заняты делами.

Идоменей задумался, это было очень заманчиво – взять Хиону с собой в Ольвию, но что на это скажет Федра?

Глава 4. В Ольвии

Майя собиралась войти в хлебную лавку, когда из-за угла выехала кавалькада всадников и свернула на Торговую улицу. Обычно в это время здесь не протолкнуться, но сегодняшнее морозное утро заставило многих горожан остаться в своих тёплых жилищах. Майя тоже старалась не выходить из дома в холодную погоду без нужды, но мысль, что Эгла проснётся, а в доме нет ни крошки хлеба заставила вылезти из-под кучи тряпья и отправиться на поиски пищи. Старый хитон и поношенная шерстяная накидка плохо защищали от холода, ноги в дырявых сапожках мёрзли, но девушка не торопилась войти в тёплую лавку, с хмурым лицом наблюдала она за богато одетыми всадниками, которые неторопливо ехали по улице. Редкие прохожие тоже останавливались поглазеть на проезжающих, любопытство в крови у эллинов иначе не занесла их нелёгкая так далеко от родных берегов.

Почти всех мужчин, что ехали сейчас по Торговой улице, девушка знала – это были представители благородного сословия Ольвии, лишь один из них был Майе незнаком, его она сразу определила, как чужого, вроде одет также как его спутники, а видно, что не местный. Городские богачи давно завели обычай носить зимой скифскую одежду. Шерстяные штаны с кожаными вставками, тёплая рубаха, кафтан с меховой подстёжкой, сапоги, лохматая шапка – прекрасно согревают в студёные зимние дни. Незнакомец тоже одет по-скифски, но отличается от остальных мужчин сдержанностью наряда, нет в его одежде лишних деталей, золотых и серебряных украшений, которыми злоупотребляют ольвийские мужчины подражая скифским царям. Когда кавалькада поравнялась с нею, Майя заглянула в лицо незнакомого всадника: не старый ещё, чуть больше сорока, мех шапки отбрасывает тень на лицо, потому глаз не разглядеть, усы и бородка коротко подстрижены, губы полные, улыбчивые. «Добрый, наверное», – вздохнув подумала Майя стараясь поймать взгляд мужчины, но тот проехал мимо не обратив внимания на дрожащую от холода девушку. «Добрый… отчего ему не быть добрым, если он одет в тёплую добротную одежду и через несколько минут войдёт в хорошо натопленный дом, где его ждут услужливые рабы, удобное ложе-клинэ и столик уставленный различными яствами», – Майя судорожно сглотнула слюну и открыла дверь хлебной лавки. Её обдало душным ароматом только что испечённого хлеба, голова закружилась, тоскливо сжался живот. Хозяин лавки взглянул на вошедшую девушку, и улыбка сползла с его губ. «Совсем стыд потеряла эта оборванка, заходит в приличное заведение в таком виде! Волосы нечёсаные, лицо неумытое!» Майя вытащила из-за щеки два медных дельфина и положила их перед лавочником, тот брезгливо взглянув на деньги протянул покупательнице большую ячменную лепёшку. Но Майя, разомлевшая от тепла, не могла так быстро уйти из лавки. Заметив неудовольствие мужчины, решила завязать с ним разговор:

– Хозяин, не знаешь ли ты, что за важный гость только что проехал по улице в окружении знатных мужей нашего города?

– Это господин Идоменей, богатый геомор и навклер из Прекрасной Гавани, едет с верфи, на которой сегодня заложили первый из двух его кораблей. Владелец верфи и архонты нарадоваться не могут на господина Идоменея, потому в честь высокого гостя сегодня состоится симпосий, – не глядя на девушку проговорил лавочник.

– Где? Где он состоится? – взволнованно спросила Майя.

Мужчина неопределённо пожал плечами:

– В Верхнем городе, где же ещё…

Он хотел добавить, что вряд ли ей удастся получить приглашение на этот праздник, но ехидство его пропало даром, когда он поднял голову, покупательницы в лавке уже не было.

Выйдя из лавки Майя пошла вниз, к трущобам Нижнего города, где она с Эглой снимала каморку, но пройдя несколько шагов резко развернулась и направилась в противоположную сторону, куда удалилась группа всадников. Девушка больше не чувствовала холода, ей даже стало жарко, когда она преодолевала крутой подъём улицы, ведущей к Верхнему городу. Во рту Майя держала маленький кусочек лепёшки, посасывала его не глотая, чтобы растянуть удовольствие. Сама лепёшка была надёжно спрятана на груди под накидкой. Девушка быстро нашла нужный дом и постучала, но ей никто не открыл.

Немало времени потратила она, кружа по улицам Верхнего города в поисках нужного ей человека, наконец Майя нашла агонотета там, где он и должен был находиться – в доме хозяина городских верфей. Устроитель праздников готовил большой пиршественный зал для предстоящего симпосия. Нектарий, так звали агонотета Ольвии, был худощавым молодящемся мужчиной с длинными крашенными волосами, глазами неопределённого цвета и тонким голосом. Майя увидела Нектария, в тот момент, когда он давал указания рабам, что застилали коврами ту часть помещения, где должны были расположиться гости. Майя никогда бы не смогла проникнуть в этот дом, если бы не предпраздничная суматоха, послужившая ей прикрытием, но увидев агонотета она оробела и теперь не знала, как обратиться к нему. Нектарий между тем, заметил девушку, он догадывался зачем она пришла. «Сегодня многие придут просить», – усмехнулся Нектарий. Нечасто случаются симпосии на которых собираются такие богатые и знатные гости. Самые лучшие рапсоды, музыканты, танцоры, акробаты приглашены для увеселения гостей. Самые красивые гетеры с утра перетряхивают свои сундуки подбирая наряды к пиру. Они умащают свои тела ароматными маслами, сочиняют новые причёски, подбирают изящные украшения, чтобы предстать перед высокими гостями во всеоружии женской красоты. И всем нужен он – Нектарий, устроитель городских праздников и частных вечеринок. Только он решает кому быть на празднике, если только заказчик не выскажет личное предпочтение. Насладившись мыслями о собственной значимости, мужчина повернулся к Майе и высоким, почти женским голосом произнёс:

– А тебе что тут надо?

– Господин, – девушка приблизилась к мужчине и униженно поклонилась, – господин агонотет, я знаю, что сегодня вечером в этом доме будет большой праздник, не нужна ли вам танцовщица, певица, гетера?

– Уж не себя ли ты предлагаешь, замарашка? – спросил Нектарий и пискляво рассмеялся над собственной шуткой.

Рабы, проходившие мимо, услышав слова Нектария тоже захохотали. Лицо девушки вспыхнуло, слёзы подступили к глазам, но по своему печальному опыту Майя знала – слёзы не помогут, ей никогда не помогали. Она наклонила голову ещё ниже и прошептала:

– Нет, господин агонотет, я веду речь о моей подруге Эгле…

– Эгла? Эту я вообще на порог не пущу! Ты знаешь сколько она мне должна?

– Нет, господин агонотет, я ничего не слышала о долгах Эглы, – Майя врала, проклиная в душе подругу, которая, не поделившись платой с Нектарием за одну из пирушек, лишилась разом всех приглашений от него.

– Так вот знай, твоя подружка задолжала мне и задолжала много, пока долг не возвратит, говорить с нею ни о чём не буду, – Нектарий повернулся к Майе спиной.

– Господин агонотет! Мы всё вернём, мы отдадим долг, и вашу долю за посредничество и половину от того, что Эгле заплатят за ночь, – скороговоркой выпалила девушка.

– Нет, нет и нет, – сказал мужчина, не поворачивая головы, – твоя подружка непостоянна, а значит ненадёжна.

– Зато она красива! – запальчиво бросила ему в спину Майя, – Ни одна гетера в Ольвии не сравнится с ней красотой.

Нектарий медленно обернулся и с улыбкой произнёс:

– Красива, но глупа! Поверь мне, я хорошо знаю жизнь, глупость у женщины – больший недостаток, чем отсутствие красоты.

– Господин агонотет, – не сдавалась Майя, – моя подруга очень молода и по неопытности она совершила ошибку поссорившись с вами, но теперь она всё осознала и если вы поверите ей, если дадите возможность выступить на симпосии, если поможете своими ценными советами, то клянусь под вашим руководством она сможет стать самой знаменитой гетерой в Таврике, – переведя дух, девушка продолжила, – я знаю многие девушки в Ольвии добились успеха благодаря вам.

Теперь Нектарий, не просто улыбался, а хохотал, эта неприкрытая лесть из уст девушки развеселила его. Он приблизился к просительнице и коснувшись кончиком пальца её худого бесцветного лица сказал:

– Ты сама могла бы стать успешной гетерой, – смеялся он, – я бы взялся за тебя будь ты помоложе. Не знаю насколько ты умна, но упорства тебе не занимать. Мне нравится, как ты борешься за свою подругу, наверное, она того стоит… ладно, пусть приходит.

От дома хозяина верфи Майя летела как на крыльях. Задержалась только у небольшого барельефа с изображением девяти муз – спутниц бога Аполлона. Коснулась холодными пальцами алтарной чаши, пообещала принести богатые дары. Солнце стояло ещё высоко, впереди был весь день, она успеет подготовить Эглу к ночному симпосию. Придётся опустошить кубышку, но если всё пойдёт как надо, то деньги вернутся с лихвой. Эх! Если бы она была такой красивой как Эгла, разве прозябала в нищете? Для любого мужчины лестно видеть рядом с собой красавицу, многие готовы щедро платить за ласки прелестницы. Майя вздохнула. Трудно девушке жить без покровителя в этом мире, если нет отца, брата или мужа – любой может обидеть.

Спуск кончился, теперь она шла по улице, ведущей в порт, за ним начинался квартал городской бедноты. Майя замедлила шаг, ей уже двадцать четыре года и последние шесть лет жизни дались ей нелегко. Все её беды начались вот в такой же зимний день, когда в сопровождение отца и гостей она шла к дому своего жениха. Свадебная процессия поздно заметила группу всадников плавной волной спускавшуюся с ближних холмов. Песни сельской свадьбы сменились криками боли, свистом стрел и лязгом мечей. Она видела, как погиб её отец и тот, кто должен был стать её мужем. Её саму подскочивший скиф одним махом забросил поперёк своего коня, ещё мгновение и вот они уже мчатся по степи, конец ей белого свадебного покрывала развивается на ветру словно флаг. Скакали недолго, когда налётчики со своей добычей собрались вместе, то пустили коней шагом, а потом и вовсе остановились, чтобы дать передышку коням. Дальше похищенных людей гнали пешком, берегли лошадей. Ещё один переход и ночная стоянка, во время которой ей неожиданно удалось сбежать. Отошла подальше по нужде, скифы пленников почти не охраняли – по зимней степи далеко не уйдёшь, когда вернулась, то увидела, что людей и след простыл, лишь пыль клубится вдалеке. Сначала кинулась бежать за ними, но едва сделала шаг, как ноги подкосились, без сил упала, уткнувшись головой в землю, щёку больно уколола засохшая травинка.

Небо начало светлеть, когда Майя услышала топот копыт. Отползла подальше за кусты. Всадник остановился, в нём девушка узнала своего похитителя. Наверное, заметил пропажу и вернулся за ней, но особо не искал, покрутил головой и крикнув что-то ускакал обратно. С рассветом она двинулась в путь. Взбиралась на невысокие холмы, оглядывала местность и шла дальше. Каким-то чудом вышла на дорогу, но куда вела эта дорога ей было неизвестно. С очередного холма увидела лежащий вдали город, туда и направилась. В тот день, она не дошла до Ольвии совсем немного. Измученная трудной дорогой, голодом и особенно жаждой остановилась отдохнуть у придорожного кабака. Обменяла кольцо, купленное её отцом к свадьбе на крынку молока и каравай белого хлеба. Прилегла отдохнуть на лавку прямо в зале и уснула, проснулась от громких голосов – в кабак вошли мужчины. Хозяин, сочувствуя беженке предложил ей отдохнуть на топчане за занавеской, но уснуть ей больше не удалось.

Почему она не ушла в Ольвию в этот же день, или в последующие? Зачем осталась в кабаке? Сначала подкупило сочувствие, что ей высказывал кабатчик, а потом… потом она увидела Эглу, ещё ни разу в жизни ей не приходилось встречать столь очаровательного ребёнка. Майя так и не поняла, кем девочка приходилась хозяину придорожного заведения. Сама Эгла имела самые смутные представления о своём происхождении. Она то называлась племянницей кабатчика, то говорила, что её потеряли родители, которые вот-вот должны были вернуться за нею. Девочка по вечерам развлекала посетителей пением. Чистым детским голоском она славила богиню любви Афродиту. После окончания представления по залу нёсся одобрительный гул. Эглу баловали все: хозяин покупал у заезжих торговцев игрушки для неё, путешественники, останавливающиеся передохнуть в кабаке угощали сладостями, рабыни, работавшие в хозяйском доме, следили за её одеждой и внешним видом. От всеобщего обожания характер девочки сделался свободным и дерзким. Она совсем не боялась чужих мужчин и часто присаживалась к ним на колени, ей дарили мелкие монеты и недорогие безделушки, а однажды пытались напоить вином. Хозяин зорко следил за Эглой, не позволял никому её обижать. Некоторые посетители подзывали кабатчика и принимались нашёптывать ему на ухо. Майя знала о чём они ведут разговоры и сердце её сжималось от страха за Эглу.

Майя влетела в тёмную тесную каморку с низким потолком. На ощупь добралась до маленького окошечка и вынула ставню. Вместе с солнечным светом в комнатку проник холодный воздух. На низком топчане заворочалась куча тряпья из-под которой показалась лохматая голова с застрявшими в волосах стебельками соломы.

– Вставай Эгла, я принесла тебе еды, – обратилась Майя к тряпичной куче.

– Дай, – высунулась худенькая, почти детская ручка.

– Может быть ты встанешь?

– Мне холодно, – захныкала Эгла, – зачем ты открыла окно?

– Вставай Эгла, – повторила девушка, – у нас сегодня много дел.

– Какие ещё дела? Я замёрзла! Я хочу есть! Хочу пить! Раздобудь где-нибудь немного тёплого молока.

– Для того, чтобы купить молока нужно сначала раздобыть немного денег. Давай, подружка, вылезай из своего укрытия, если будешь умницей, то у тебя сегодня будет и молоко, и жаркая купальня, и вкусная еда.

– Купальня? – Эгла отбросила тряпки, служившие ей одеялом, – У тебя есть деньги на купальню?

Майя подсела на топчан и откинув волосы со лба подруги вгляделась в её лицо. Выдохнула с облегчением, несмотря на недоедание, ночёвки в холодной каморке, Эгла всё ещё оставалась красавицей. Сколько это ещё продлится, пока нищета, как голодная старуха, не съест всё её очарование, пока болезни не начнут терзать молодое нежное тело.

– Я говорила с агонотетом Нектарием, он зовёт тебя на симпосий.

– Кто? Этот противный Нектарий? И не подумаю принять его приглашение! Сколько гадостей он мне наговорил…, – осеклась и спросила с подозрением, – что ты ему наобещала?

– Ничего… На вот, поешь пока, – сунула девушке лепёшку.

Пока Эгла жевала, Майя раздумывала. Она знала – уговорить подругу будет нелегко, в чём-то Нектарий был прав – не годилась Эгла в гетеры, слишком капризна, ленива и непостоянна. Труд жриц любви – это не только ублажение мужчин, но и постоянная работа над собой. Регулярный уход за телом, разучивание новых танцев, песен, поэм. Чтение и понимание философии. Знание религиозных традиций и обрядов. Умение вести беседу, участвовать в спорах. Те, кто не обладал такими способностями могли рассчитывать в лучшем случае на обслуживание клиентов в портовых тавернах или диктерионах. Но сейчас, Майя уже не мечтала о том, что Эгла станет самой знаменитой гетерой Ольвии. Вопрос стоял жёстче. Как пережить эту зиму? Девушка слезла с топчана и направилась в самый тёмный угол комнаты, покопавшись там вытащила маленький узелок с медяками и положив его перед Эглой сказала:

– Это всё что у нас осталось…

– О! У нас есть деньги? – вытаращила глаза девушка.

– Здесь пятнадцать оболов, если покупать каждый день по одной ячменной лепёшке, то денег хватит почти на восемь дней, если покупать через день, то дотянем до Халоя, на празднике можно поесть бесплатно…

– Что будет потом? – притихла Эгла.

– Не знаю, – Майя равнодушно пожала плечами, – умрём от голода, если ещё раньше не замёрзнем.

– Ты затем пугаешь меня? Чтобы я согласилась на предложение Нектария?

– Я не пугаю, говорю, как есть, – устало вздохнула Майя.

– Зачем? Зачем, мы ушли от дядюшки?

Не первый раз Эгла упрекала свою старшую подругу за то, что она подбила её сбежать из придорожного кабака.

– Он тебе не дядя, – огрызнулась Майя, – он собирался устроить торги и подложить тебя за того, кто больше заплатит.

– Ну и пусть! Какая разница! Зато была бы сейчас в тепле и сытости!

– Ты и в Ольвии могла бы хорошо жить, если захотела.

– Нет! Здесь все мужчины надо мной смеются. Они считают меня необразованной и глупой.

– Хвати капризничать, Эгла, – строго проговорила девушка, – в Ольвию тебя сманил богатый эфеб, я лишь последовала за тобой.

– Он меня любил! – запальчиво воскликнула Эгла, – Если бы родители не отослали его в Милет, то мы до сих пор были вместе.

Майя не стала напоминать подруге, что молодой любовник ещё до своего отъезда бросил её. Немного помолчав она снова принялась уговаривать девушку:

– На симпосий приглашены гости не только из Ольвии, я узнала про одного – его зовут Идоменей он из Прекрасной Гавани, говорят очень добрый и щедрый, – вдохновенно врала девушка, – если ты сможешь его обольстить, то нам не придётся думать, как дожить до весны.

Майя млела от тепла, лёжа на влажном деревянном лежаке купальни. Рядом две рабыни трудились над Эглой удаляя с её тела волоски, третья рабыня накручивала длинные тёмные пряди девушки на деревянные палочки. Когда все процедуры по приведению тела Эглы в порядок были завершены, подруги вышли в прохладный предбанник, чтобы немного остыть. Дверь открылась, с улицы вошла женщина со свёртком в руках. Посмотрев на девушек спросила:

– Кто из вас Эгла? – и тут же добавила, – Впрочем, догадаться нетрудно, кому из вас двоих принадлежит это имя. Иди сюда красавица, я принесла твой наряд, – поманила она девушку.

Оглядев представшую перед ней нагую Эглу, женщина покачала головой:

– Тоща. Зато грудки как хороши, словно яблочки наливные.

Женщина вытащила из свёртка длинную многослойную юбку тёмно-винного цвета с золотыми искрами и ловко обвила её вокруг талии девушки. Такого же цвета персидский кандис из плотной материи с разрезами по бокам и на рукавах оказался великоватым. Портниха, опустившись на колени перед Эглой ловко заколола лишнюю ткань булавками подогнав кандис точно по фигуре. Обычно под кандис одевалась рубаха, но для симпосия, где девушки, чтобы привлечь клиента, часто обнажались, рубашка была не нужна.

– Ну-ка, покружись, – попросила портниха.

Эгла сделала несколько танцевальных движений и глаза женщины восхищённо заблестели. Пожелав девушкам удачи, портниха удалилась. У Майи не было сменной одежды, поэтому ей пришлось облачиться в свой грязный хитон. Эгла уселась у ног своей старшей подруги, и та принялась вплетать в её волосы золотые нити. Эгла уже не сердилась на Майю, она потихоньку распевалась, пробуя голос. Горячая купальня, немного еды, красивая одежда привели её в хорошее расположение духа.

– Жаль, что нам пришлось продать все мои украшения. Серьги и пара браслетов мне не помешали бы, – грустно вздохнув сказала Эгла.

– Мы можем по дороге зайти в лавку ювелира и одолжить у него, – предложила Майя.

Про себя подумала, с какой лёгкостью разлетаются ещё незаработанные деньги. Закончив с волосами Эглы, девушка приказала ей встать на табурет и критически осмотрела подругу. Глядя на невысокую по-детски ладную фигурку Эглы трудно было представить, что ей уже девятнадцать лет. Она всегда пользовалась большим успехом у мужчин, но лень и слабая воля мешали Эгле занять своё место среди ольвийских гетер. «Может быть сегодня повезёт? Должно повезти!» Сама не зная почему, Майя возлагала большие надежды на господина Идоменея.

Глава 5. Симпосий

В небольшой комнате, расположенной рядом с пиршественным залом, было не протолкнуться. Гетеры*, артисты, акробаты, рапсоды* и музыканты ожидали своего часа, чтобы предстать перед гостями. Пахло потом, ароматическим маслом и дорогими духами. Сизый дым от лампионов* витал в воздухе и смешивался с белым пудровым облаком. Рапсод, то и дело прочищал горло готовясь к выступлению. Акробаты разминались – вскакивали на руки и прохаживались на них, болтая ногами, чтобы сохранить равновесие. Эгла приуныла, увидев разодетых гетер, сладко пахнувших, обвешанных драгоценностями. Нектарий скривил рот заметив дешёвый наряд Эглы, взятый напрокат у портнихи. У Майи всё похолодело внутри: «Как бы не прогнал», к счастью агонотета* кто-то отвлёк. Майя нашла свободное местечко около одной из колонн, подпиравшей потолок комнаты, усадив туда Эглу наказала ей распеваться. Сама же поспешила к двери, что вела в пиршественный зал, возле которой толпились любопытствующие. Когда очередь заглянуть в щёлку между створками дверей дошла до неё, девушка принялась выискивать господина Идоменея. Апоклинтра* гостя из Прекрасной Гавани*, в знак особого статуса, была установлена у центральной стены, рядом с апоклинтрами владельца дома и архонта Ольвии*. Возлегавшие на ложах мужчины вели беседу, отдавая при этом честь яствам, которыми был уставлен низкий прямоугольный столик. Апоклинтры остальных гостей располагались по периметру комнаты, в центре которой находился небольшой алтарь для воскурений. Симпосиарх* хлопнул в ладоши и в зале появились мальчики-рабы в ярких, по-восточному пёстрых хитонах*. Рабы произвели смену блюд на столах пирующих, и собрав тарелки с объедками удалились. Майя ещё никогда не видела, чтобы прислуга на пирах была одета с такой роскошью, ткань с востока стоила очень дорого. Видимо, чтобы подчеркнуть разницу между варварскими народами и эллинами, все гости на симпосии* были облачены в ионийские* сборчатые хитоны и накидки светлых тонов. Майю оттеснили от двери, но те, кто только успел припасть к заветной щели вдруг отпрянули – в комнату влетел симпосиарх, за ним с табличкой в руках бежал мальчик в пёстром хитоне. Оглядев притихшую толпу симпосиарх сказал: «Скоро гостям подадут вино и каждый из них выступит с приветственной речью. До начала речей в зал войдут гетеры, каждая сядет на апоклинтру к своему гостю, чтобы не запутаться сверимся». Мальчик передал распорядителю табличку и тот начал выкрикивать имена девушек и гостей. Майя услышала, что к Идоменею на время симпосия приставлена гетера по прозвищу Кобылка, это была высокая светловолосая широкоплечая девушка с красивым немного вытянутым лицом и густыми длинными волосами. Майя бросила завистливый взгляд на гетеру: «Интересно сколько она заплатила Нектарию, чтобы сидеть в ногах у господина Идоменея?»

– Певица по имени Эгла, – голос симпосиарха вернул Майю к действительности.

– Она здесь, господин, – отозвалась Майя.

Мужчина бросил недоуменный взгляд на одежду девушки и Майя поспешила объяснить:

– Это не я буду петь, а моя подруга, – она указала на приближавшуюся к ним Эглу.

Наряд Эглы мужчине тоже не понравился, он морщась спросил:

– Что она будет петь?

– Песню о вечерней звезде.

– Хорошо, её выход после акробатов.

– Она ещё будет танцевать, – напомнила Майя.

– Что? Танцевать? – переспросил мужчина и покачал головой, – Нет, у каждого артиста только один номер.

– Но господин агонотет обещал…

– Нет, её танца нет в списках, – сверившись с табличкой проговорил симосиарх.

К концу трапезы воздух в пиршественном зале настолько прогрелся, что прислужникам приказали унести жаровни. Одни рабы ивовыми вениками сметали мусор с пола, а другие тут же посыпали ковры засушенными цветочными лепестками. Каждому из гостей подали чашу с тёплой ароматной водой для ополаскивания рук. Затем внесли корзины с венками: еловыми, из вечнозелёного плюща и падуба, чтобы каждый из пирующих мог украсить голову на свой вкус. Пока гости выбирали венки в залу стайкой впорхнули гетеры в лёгких светлых одеяниях. Виночерпии, в зависимости от предпочтений наполняли килики* гостей различными винами: терпким бордовым со смолистым ароматом, солнечно янтарным с добавлением мёда, нежным розовым с пряными травами, лёгким белым с цитрусовой ноткой. Были ещё вина с розовым маслом, сладкие фруктовые, пенистые этого года, и для гурманов – вина разведённые морской водой. Ароматы пиршественного зала были так сильны, что доносились до комнаты, в которой томились артисты. После того, как гетеры вышли к гостям места около двери стало больше и Майя теперь не сводила глаз с господина Идоменея. Она пыталась прочесть по лицу мужчины, какое впечатление произвела на него сидящая на его апоклинтре гетера, но сновавшие туда-сюда рабы не давали ничего толком разглядеть.

– Благодарю за высокую честь – первым произнести свою речь на празднике, где собрались самые благородные жители этого Счастливого* города, – Идоменей в белом ионийском хитоне и накинутом поверх него белом гиматии* с красной меандровой* вышивкой по краю, стоял у алтаря с киликом в руке.

– Говори наш добрый гость! Мы слушаем тебя, Идоменей! – кричали присутствующие, приветствуя оратора.

– Друзья, хочу обратиться к вам ни как гость, а как брат. Разве мы не братья? Все мы, собравшиеся здесь? Разве не ведём мы род от одного предка – героя Иона*, сына Эллина*? Разве не говорим на одном языке? Самом красивом из всех эллинских языков. Поэмы Гомера, сочинения Геродота, труды самых знаменитых философов, все они написаны на ионийском диалекте. Наши предки вышли из Аттики*, из самого сердца Эллады*. Они основали множество городов и распространили наш язык и нашу культуру по всему миру. Мы, их потомки не только сохранили традиции отцов, но и впитали в себя мудрость других народов, живущих бок о бок с нами, взяв от них самое лучшее. Даже здесь, на краю Ойкумены*, мы стараемся поддерживать с местным населением мирные отношения, не с оружием, а с выгодными торговыми предложениями наши предки прибыли в эти края. Везде, где ступает нога ионийца растут и богатеют города, возводятся храмы, шумят многолюдные агоры, проходят праздничные шествия, звучат музыка и песни. Ионийцы* самые весёлые и жизнерадостные люди на земле. Мы видим мир светлым и прекрасным, поэтому среди нашего народа всегда было много выдающихся философов, поэтов, художников и скульпторов. Недаром мы прежде всех богов почитаем лучезарного Аполлона, покровителя муз.

– Ты хорошо сказал Идоменей! Наш брат! Все ионийцы – братья и должны поддерживать друг друга! – закричали присутствующие поднимая килики с вином.

Идоменей дождавшись, когда возгласы утихнут плеснул немного вина из своего килика на горячие угли алтаря:

– Аполлону!

– Аполлону! – вновь закричали гости симпосия, – Нашему прекрасному златокудрому богу!

После возлияния в честь Аполлона к алтарю вышел следующий оратор. Каждое выступление заканчивалось громкими одобрительными криками, шипели угли в алтаре, опустошались килики, с кувшинами на плече бегали мальчики-рабы бесшумно переступая босыми ногами по застеленному толстым ковром полу. К окончанию торжественной части гости захмелели, стало шумно, гетеры скинув верхнюю одежду остались в прозрачных, ничего не скрывающих накидках, а некоторые девушки, и вовсе, полностью разделись. Кифарист* тронул струны своего инструмента, голоса в зале стихли к пирующими вышел рапсод. Когда очередь дошла до акробатов, Эгла запаниковала:

– Я боюсь, – прошептала она дрожащим голосом, – боюсь, что не смогу хорошо выступить сегодня.

– Успокойся, Эгла, – ответила Майя, хотя сама боролась с нервной дрожью, – сколько раз ты пела и всегда был успех.

Майя смотрела на акробатов, боясь пропустить окончание их выступления. Двое мужчин в треугольных набедренных повязках буквально жонглировали тремя нагими девушками, перебрасывая их друг другу, тела акробаток были покрыты блёстками.

– Теперь всё не так, – продолжала ныть Эгла, – когда я была ребёнком меня все хвалили и любили…зачем мы пришли в этот город…

Майя молчала, времени на споры не было, нужно успокоить Эглу, вселить в неё уверенность. Она притянула подругу и зашептала её в ухо:

– Когда будешь петь смотри только на господина Идоменея. Он никогда раньше не видел и не слышал тебя. Ты красавица Эгла, запомни это, ни одна из присутствующих девушек тебе не ровня. Вон посмотри на неё, – она кивнула в сторону Кобылки, которая спустила с плеч накидку, чтобы мужчина мог любоваться её грудью, – знаешь почему её так прозвали? У неё длинное лицо и лошадиные зубы, чтобы скрыть свой недостаток она никогда не улыбается…

– Зато она блондинка, – возразила Эгла, – тебе ли не знать, как наши мужчины падки на светловолосых.

Майя ничего не успела ответить подруге, выступление акробатов закончилось, мужчины вернулись в комнату, а девушки остались среди гостей. Когда Эгла запела, Майя закрыла глаза идо боли стиснула зубы. То ли от волнения, то ли по забывчивости, Эгла начала петь не с той строфы. Неудачное начало сломало ритм песни и певице пришлось торопиться, чтобы пропеть все слова, а затем наоборот, делать длительные паузы. По совету подруги Эгла вся обратилась в сторону апоклинтры, где возлежал гость из Прекрасной Гавани, она даже протягивала к нему руки во время выступления, но к досаде подруг, Кобылка всё время склонялась к Идоменею загораживая собой выступавшую. Голос Эглы тоже не звучал так звонко, как прежде, он стал хрипловатым и ломким, ей не хватало дыхания, чтобы довести руладу до конца. Майя оглядела зал, некоторые гости из вежливости следили за выступлением, но большинство, не услышав ничего замечательного предпочли беседовать в ожидании следующего артиста. Какой позор! Майя даже не смела думать о том, что будет дальше… Эгла закончила петь, но присутствующие словно не заметили этого, ни одного одобрительного выкрика… И тут сердце Майи подпрыгнуло и бешено заколотилось – Идоменей подозвал Эглу к себе. Девушка поспешно бросилась к нему. «Слишком поспешно», – отметила про себя Майя. Она видела, как Эгла присев на пол рядом с ложем мужчины смотрела на него, снизу вверх, как щенок в ожидании лакомства. Майя вздохнула: «Эх, Эгла! Сколько раз я говорила – знай себе цену! Веди себя так словно у тебя толпа поклонников!» Идоменей улыбнулся, потрепал Эглу за щеку и протянул ей монетку… О, боги! Он принял её за ребёнка! И Эгла это поняла, смотрит на монетку с недоумением, а рядом Кобылка скалит лошадиные зубы в усмешке. Симпосиарх объявил следующий номер, в зал вбежало несколько девушек с бубнами в руках, они выстроились в ряд и подняв бубны над головой одновременно ударили в них, затем они отбили ритм ногами, на которых зазвенели колокольчики ножных браслетов. Движения музыкантш были так быстры, что звук бубнов и колокольчиков ни на мгновенье не прекращался, по залу пронёсся восхищённый гул. Тут Эгла словно опомнилась, она вскочила и отступив несколько шагов от ложа Идоменея принялась перед ним танцевать. У симпосиарха вытянулось лицо, он боязливо перевёл взгляд на Нектария, агонотет Ольвии стоял у стены закусив губу. Но увести нахалку нарушившую ход симпосия никто не решился, а разгорячённые вином гости ничего не поняли, решив, что танец часть выступления. Узкий кандис*, мешал движениям танцовщицы и Эгла расстегнула булавку, соединявшую его края. Когда девушка взмахивала руками борта кандиса расходились, открывая маленькую, круглой формы грудь с розово-ягодными сосками. Ритм ускорился и Эгла догадалась, что музыка вот-вот резко оборвётся, она закружилась, подол юбки взметнулся вверх, открыв стройные ноги девушки, её маленькие босые ступни переступали с неуловимой быстротой. Эгла рухнула на колени и в тот же момент утих звон бубнов и колокольчиков. Зал взорвался, но у Эглы не было сил радоваться, пот струился по спине, волосы взмокли, а сердце, казалось вот-вот выпрыгнет из груди. Симпосиарх хлопнул в ладоши, мальчики бросились наполнять килики гостей. Эгле не позволили остаться среди пирующих, Нектарий схватив девушку за руку вывел её из зала.

– Вот как вы выполняете уговор?! – Нектарий толкнул Эглу к Майе, едва они вошли в комнату.

– Господин агонотет, позвольте Эгле вернуться…

– Замолчи, – прошипел мужчина, – здесь только я говорю.

– Вы слышите? Они её зовут! – не унималась Майя.

– Нет! – мужчина топнул ногой, – Уговор был на одно выступление, чтобы сидеть с гостями нужно заплатить.

– Мы заплатим…

– Давай! – он вытянул руку, – Плати!

– После симпосия вернём вам долг и остальное…

– Нет, – покачал головой мужчина, – я беру только вперёд, научили…, – он недобро усмехнулся, – что касается долга, то твоя подружка его отработала. Деньги за её выступление я получил.

У Майи всё поплыло перед глазами, значит вот почему он согласился пригласить Эглу на симпосий, чтобы вернуть свои деньги, а что будет с ними дальше ему всё равно. Они расплатились с агонотетом, но теперь должны всей улице. Майя не смела поднять глаз на подругу, но та похоже ещё не пришла в себя после танца. Эгла стояла возле каменной колонны прижавшись к ней пылающей щекой.

– Значит вы нам ничего не заплатите?

– Не за что платить…, – пожал Нектарий плечами, – зато твоя подруга мне теперь ничего не должна и может рассчитывать на новые приглашения, только…, – он бросил презрительный взгляд на Эглу, – в таких лохмотьях я её больше не пущу… и не забудь – деньги мне нужно платить вперёд. А сейчас… Эй! – мужчина окликнул проходившего мимо раба, – отведи этих двоих на кухню, пусть их там покормят, а затем проследи, чтобы девушки покинули дом.

Майя смотрела, как Эгла кладёт в рот один за одним кусочки мяса и глотает их почти не жуя. С того момента, как Нектарий вывел её из зала, подруга не проронила ни слова. Сама Майя есть не могла, казалось, что если она проглотит хоть крошку, то её нутро всё тут же исторгнет обратно. Она хотела попросить у кухарки, какую-нибудь тряпицу, чтобы завернуть в неё лепёшку и кашу с мясом, эту еду можно растянуть на несколько дней.

– Эгла не надо так наедаться тебе станет плохо. Помнишь, когда ты объелась орехов…

– Отстань от меня, – резко дёрнула плечами девушка, – мне не нужны твои советы, мне от них никакого проку.

– Я обязательно что-нибудь придумаю… найду работу…

– Что ж до сих пор не нашла? Думала будешь жить за мой счёт?

Майя всплеснула руками:

– Как ты можешь так говорить, Эгла? Ведь из-за тебя нас отовсюду прогоняли! Ты ленилась, не хотела работать и мне приходилось всё делать за двоих! Ладно бы это! Ты начинала строить глазки всем мужчинам в доме, какая хозяйка такое выдержит?

– Они сами ко мне лезли!

– Они ко всем лезут, но надо понимать, чьи ухаживания можно принимать, чьи нет.

– Ого! Да ты большой знаток в этом! – съязвила Эгла, – Ну-ка, поведай, подруга, о своих ухажёрах!

– Не надо так, Эгла…

Но Эглу было не остановить:

– Кроме пьяниц из дядюшкиного кабака я никого не припомню… Ты поэтому и уговаривала меня уйти в город – завидовала моей красоте и успеху… а теперь… – глаза её наполнились слезами, – теперь… посмотри в кого ты меня превратила… я нищая… и, наверное, скоро умру… Довольна?

– Эгла, прости меня! – Майя кинулась обнимать подругу.

Но девушка отстранилась от неё:

– Нет, Майя, хватит. Мы мешаем друг другу. Нам нужно расстаться. Ты найдёшь себе работу, тебя везде возьмут…

– Что же будет с тобой, Эгла?

– Теперь у меня один путь…

– Ты хоть знаешь, что тебя ждёт глупышка?

– Эй, вы там! – из кухни выглянула служанка, – Долго рассиживаться будете? Агонотет приказал вас покормить и выпроводить восвояси.

– Идём, Эгла.

Майя взяла подругу за руку. Решила – никуда она её не отпустит, да и Эгла такая смелая только здесь, в тёплом безопасном доме, а стоит выйти ей на тёмную холодную улицу, сразу присмиреет.

– Это ты пела песню о звезде?

Девушки одновременно обернулись на звонкий мальчишечий голос. Перед ними стоял раб из пиршественного зала.

– Да, это я.

– Это она, – для большей убедительности подтвердила Майя.

– Ух! Еле нашёл, – он артистично стёр со лба несуществующий пот, – господин Идоменей спрашивает, согласна ли ты провести ночь в его доме?

– Идоменей? – испуганно переспросила Эгла.

– Так согласна? – мальчик прищурился.

– Согласна…

– Тогда жди меня здесь, я сбегаю за накидкой и провожу тебя к его дому.

Всё ещё не веря, они смотрели вслед удаляющемуся мальчику в пёстром хитоне. Первой пришла в себя Майя, она кинулась обнимать подругу, приговаривая:

– Всё будет хорошо, Эгла! Слава, богам! Всё у нас получилось!

– Майя, не покидай меня… прости за всё, что я тебе наговорила… без твоих советов…

– Ничего… я всё уже забыла. Я пойду за тобой следом, в дом меня не пустят, но ты не бойся…

– Боюсь! Это же самый важный гость в Ольвии! Сколько гетер мечтали заполучить его! А как же Кобылка? – она с глупой улыбкой уставилась на подругу.

– Обскакали мы Кобылку! – захихикала Майя.

Эгла с недоумением уставилась на строение похожее на башню, к которому привёл её мальчик-раб. Неужели господин Идоменей здесь живёт? Она вопросительно посмотрела на своего провожатого: «Не ошибся ли он?» Но мальчик уверенно подошёл к двери и постучал. Дверь открыл пожилой хорошо одетый мужчина совсем не похожий на раба-привратника, в руке он держал маленькую лампадку.

– Послание от господина Идоменея, – мальчик протянул мужчине табличку.

Тот осветил табличку лампадкой и прочтя послание быстро оглядел Эглу, затем махнул ей рукой приглашая пройти внутрь. Дверь захлопнулась, улица погрузилась в темноту. Майя сопровождавшая, Эглу от дома хозяина верфи, услышав удаляющиеся шаги мальчишки поняла, что осталась одна. Если бы не зима, она бы дождалась рассвета, здесь, у дома господина Идоменея. Девушка покрутила головой, чтобы определить куда идти. Увидев слабо мерцающий свет городского маяка медленно двинулась в его сторону.

Слуга Идоменея ввёл Эглу в полутёмную комнату, в центре которой находился очаг. Она сделала шаг и её ноги утонули в мягком пушистом ковре. Девушка с опаской посмотрела на мужчину: «Не заругает ли, что она топчет дорогой ковёр грязными сапожками?». Слуга Идоменея подкинув в очаг поленьев, обернулся к Эгле и указав на низкий табурет сказал: «Жди». Сам мужчина, убедившись, что поленья занялись огнём, вышел в соседнюю комнату, но дверь за собой не закрыл. Девушка скинула сапожки и добежав до табурета опустилась на него, от очага приятно тянуло теплом. Огляделась, кроме двери, за которой скрылся мужчина, в комнате находилась ещё одна дверь, у противоположной стены Эгла заметила каменную лестницу ведущую на второй этаж. Несмотря на то, что комната освещалась только от очага, девушка разглядела и дорогую резную мебель, и цветные ковры на стенах, которые не только украшали помещение, но и помогали зимой сохранять тепло в доме. Запахи, витавшие в воздухе, тоже говорили о достатке хозяина дома, здесь пахло ароматическим воском, которым начищали мебель, благовониями, восточными специями и дубовыми дровами. Тепло, спокойно, уютно, голова девушки упала на грудь, но она тут же вскинула её и посмотрела в сторону открытой двери, наверное, слуга Идоменея следит за ней. Не хватало, чтобы сон сморил её до прихода хозяина дома… Эгла вздохнула и посмотрела на ковёр под ногами, как ей хотелось растянуться на нём и уснуть, прямо здесь, посередине комнаты. Лязг замка стряхнул с девушки сладкую дремоту, она вскочила с табурета и вгляделась в темноту. Из комнаты шаркая ногами, с лампадкой в руке выбежал слуга, прекрасно ориентируясь во мраке комнаты запалил фитили двух лампионов.

– Господин…, – поставил лампадку на стол и кинулся к Идоменею, чтобы принять меховую накидку.

– Благодарю, Гектор, можешь идти.

– Может желаете откушать?

– Ты шутишь? После такого пира! Впрочем…, – Идоменей обернулся к Эгле, – ты голодна?

– Нет, господин…

– Сыр, орехи и немного вина.

Гектор положил накидку на ларь и поспешил на кухню. Сам хозяин дома уселся в кресло и посмотрев девушку спросил:

– Как тебя зовут?

– Эгла, господин.

– Красивое имя… Как меня зовут ты знаешь?

– Да, господин Идоменей.

– Вот и познакомились.

В комнату вошёл Гектор с подносом в руках, поставив его на стол он вопросительно взглянул на своего хозяина, Идоменей махнул рукой отсылая его.

– Выпьешь? – он налил немного вина в чашу.

– Благодарю господин, – Эгла присела около ног Идоменея и приняв чашу из его рук пила вино маленькими глотками, не сводя с мужчины глаз.

Идоменей, как и тогда, на пиру, потрепал девушку по щеке.

– Господин, – щёки ей горели от вина, – хотите я потанцую для вас? Или может вы желаете, чтобы я спела? Если у вас дома месть сиринга, то я могу сыграть для вас…

– Нет, ничего не надо. Я наслушался сегодня мелодий.

– Тогда? – она вопросительно подняла брови.

– Хочу увидеть тебя без одежды.

Эгла вскочила, спеша исполнить его просьбу и вдруг вспомнила совет Майи, никогда не торопиться в любви, разогревать страсть мужчины медленно, пока он не созреет для того, чтобы всё бросить к ногам возлюбленной, за один лишь взгляд, за один поцелуй…

Девушка отошла в глубь комнаты, рука её поднялась к застёжке кандиса и остановилась словно в задумчивости. Гибким движением руки она закинула волосы за спину и расцепив застёжку, изогнулась, чтобы освободить плечи, кандис легко скользнув по рукам упал на пол. Затем покачивая бёдрами, как в танце, Эгла принялась развязывать шнурки юбки. Идоменей сидел, откинувшись на спинку кресла и не сводил с девушки глаз. Когда юбка слетела с неё, мужчина немного подался вперёд. Нагая Эгла с торжествующей улыбкой смотрела на хозяина дома, если в чём она и была всегда уверенна, так это в привлекательности своего тела. Взгляд мужчины обжигал, она почувствовала знакомое томление внизу живота, соски её заострились, хотя в комнате было тепло. Не дожидаясь, когда он позовёт шагнула к креслу и запрыгнула к мужчине на колени. Идоменей рассмеялся, рука его легла на талию девушки, потом опустилась на бедро. Она наклонилась, чтобы поцеловать его, но он сам впился в шею Эглы губами, затем припал к груди, девушка выгнулась дугой подставляя ему то один сосок, то другой. Когда она решилась на более смелую ласку, он вдруг отстранил её: «Не здесь», – сказал он, едва переведя дух, – «ступай наверх… в спальню…»

Идоменей глядя, как нагая Эгла поднимается по ступеням лестницы облизнул губы: «Сладкая девчонка! Хорошо, что он позвал её, а не девушку с симпосия».

Эгла с разбегу запрыгнула на кровать, растянулась на пушистом покрывале, крутилась, хохотала, переворачивалась с боку на бок, ворсинки приятно щекотали тело. Сейчас, ей, лежащей голышом в мягкой постели, было странно думать о том, что прошлой ночью она дрожала от холода и мечтала о кусочке лепёшки и глотке горячего молока. Если бы не Майя… Радость Эглы приутихла, она приподнялась на локте и с тревогой посмотрела на закрытые ставни окна: «Как она там? Одна? Потерпи немного», – мысленно обратилась к подруге, – «завтра я получу деньги, и мы купим: еду, тёплую одежду, может найдём комнатку получше». «Завтра…а что будет послезавтра или через декаду*? В году так много дней…» Девушка нахмурилась: «Как сделать так, чтобы он звал снова и снова?» Додумать не успела, услышав шаги Идоменея на лестнице, Эгла перевернулась на спину и слегка развела ноги.

______________________________________________________________________________________

Гетера – женщина ведущая свободный образ жизни.

Симпосий – дружеский пир, важная часть мужского времяпровождения.

Рапсод – исполнитель эпических поэм.

Лампион – масляный светильник.

Агонотет – устроитель праздников.

Апоклинтра – пиршественное ложе

Прекрасная Гавань – античный город в северо-западном Крыму.

Ольвия – античный город в северном Причерноморье.

Симпосиарх – распорядитель на симпосии.

Хитон – рубашка обычно без рукавов.

Ионийский хитон – сборчатая рубашка с рукавами.

Счастливый город – Ольвия в переводе с древнегреческого – Счастливая.

Ойкумена – обитаемая часть мира в представлении древних греков.

Килик – чаша с двумя ручками для питья.

Гиматий – накидка, верхняя одежда.

Меандровый – орнамент из прямых линий и углов.

Ион – родоначальник ионийцев.

Эллин – родоначальник всех эллинов.

Аттика – область в Греции.

Эллада – общее название территорий городов-государств в Древней Греции.

Ионийцы – одно из главных древнегреческих племён.

Кифарист – музыкант играющий на кифаре (разновидность лиры).

Кандис – персидский кафтан с длинными распашными рукавами.

Сиринга – музыкальный инструмент, разновидность флейты.

Декада – месяц в Древней Греции делился на декады (десять дней).

Глава 6. Щедрое предложение

Идоменей проснулся поздно, городской шум проникал в тёмную комнату даже сквозь плотно закрытые ставни и тяжёлые занавеси. Мужчина посмотрел на лежащую рядом с ним девушку, ему показалось, что она не спит, но выяснять так ли это не стал. Поднялся, накинул на голое тело тёплый халат, отодвинул занавеси и приоткрыл ставни узкого окна. Постоял немного вдыхая морозный воздух, стряхнув с себя остатки сна вышел из спальни. Как только Идоменей ушёл Эгла открыла глаза, натянула одеяло до подбородка, вылезать из тёплой кровати не хотелось. После бурной ночи всё тело болело, никогда ей ещё не приходилось так ублажать мужчину, но Идоменей оказался благодарным любовником и его ответные ласки были не менее жаркими. Вчера, при тусклом свете ночника, она толком не разглядела хозяйскую спальню, теперь, при дневном свете Эгла смогла убедиться, что убранство комнаты, в которой она провела ночь, ничем не уступает покоям этажом ниже. Всё те же ковры, на стенах и полу, резная мебель, расшитые цветными нитями занавеси балдахина и воздух, напитанный ароматом благовоний – запах богатого дома.

Идоменей спустился вниз и заметил Гектора, который стоя на коленях перед очагом пытался разжечь потухшие за ночь угли. В комнате было холодно и Идоменей плотнее запахнул халат. Старый слуга, увидев хозяина принялся извиняться:

– Простите, господин, не уследил. Полночи проворочался с боку на бок, а к утру сон сморил, проспал… подождите немного, сейчас огонь разведу и пойду готовить вам завтрак.

– Отойди, Гектор, – Идоменей присел у очага и отстранил слугу, – сам разожгу, ступай за завтраком.

Гектор кряхтя поднялся и держась за поясницу отправился на кухню. Глядя слуге вслед Идоменей покачал головой, тяжело старику стало следить за домом. Нужно было оставить его зимовать в городском доме, но Гектор ни в какую не хотел уходить на покой. Идоменею тоже нелегко было отказаться от помощи преданного слуги, с которым столько лет прожил бок о бок, который знает все его привычки и причуды. Но что поделать – время никого не щадит. Наконец огонь в очаге разгорелся, весело затрещали дубовые поленья, в лицо полыхнуло жаром. Идоменей смотрел на пляску красно-жёлтого пламени и думал, что нужно кого-то из рабов приставить к Гектору в ученики, но сделать это так, чтобы старый слуга не обиделся.

– Завтрак готов, господин.

Шаркая ногами в комнату вошёл Гектор и поставил поднос на низкий столик, рядом с хозяйским креслом.

– Благодарю, Гектор, – ответил Идоменей опускаясь в кресло, – я тут подумал, начал было мужчина, – не взять ли тебе помощника по дому? Ты будешь как обычно обихаживать меня, а тяжёлой работой займётся нанятый слуга, у тебя будет больше время для отдыха…

– Как вам угодно, господин, – не глядя на хозяина проворчал Гектор.

По его голосу Идоменей понял, что слуга недоволен, но не успел ничего сказать, как Гектор продолжил:

– Дом то мал, господин, как мы все поместимся, если ещё один человек будет здесь постоянно околачиваться?

Дом, в котором Идоменей останавливался в Ольвии, действительно был не велик в размерах. По сути это был не полноценный жилой дом, а старая сторожевая башня, бывшая когда-то частью городских оборонительных укреплений. Со временем город разросся и крепостные стены были перенесены на новое место, а башня, имевшая толщину стен более восьми локтей и крепкий фундамент, осталась на месте. Сначала в ней располагалась городская казна, потом башню использовали для хранения различных ценностей местные купцы и трапезиты, затем помещение было выкуплено частным лицом и переделано под жилой дом. В таком жилище не могла комфортно разместиться семья, но для одиноких путешественников, проживание в башне имело ряд преимуществ. Строение располагалась в центральной части города, с её смотровой площадки открывался великолепный вид на город и гавань, толстые стены помогали удерживать тепло зимой и прохладу летом, для обслуживания внутренних покоев не требовалось много слуг. Идоменей арендовал этот дом уже много лет, оставляя его за собой, даже на время длительного отсутствия. Он украсил интерьер дома на свой вкус и даже оборудовал небольшую купальню. Для симпосиев, что ему приходилось устраивать в Ольвии, мужчина снимал помещения в общественных зданиях. Для устройства частных, интимных пирушек пользовался андронами, своих друзей. Идоменей очень ценил обособленность и покой своего ольвийского жилища, а Гектор ревностно следил за порядком в нём и оберегал от докучливых посетителей.

Идоменей ничего не ответил на ворчание слуги, ему самому не хотелось видеть чужого человека в доме, но сомнения всё же не оставляли – впереди долгая зима, справится ли немолодой уже слуга со своими обязанностями? Он жалел, что не привёз с собой Зела и даже подумал не послать ли кого с письмом в Тритейлион, но тут же отказался от этого, путешествие в зимнюю пору таило много опасностей. Вспомнил о Хионе, как она уговаривала его взять её на зимовку в Ольвию, сначала эта идея показалась Идоменею заманчивой. Он представлял, как они вечерами беседуют у очага, как он рассказывает девушке какую-нибудь забавную историю или она читает ему что-то из Гомера, или поёт, или играет на сиринге… Тут его мысли потекли в другом направлении, он вспомнил о гетере, что до сих пор находилась в его спальне, нужно бы расплатиться с нею и отпустить. Наверное, основной причиной, по которой он не взял Хиону с собой были его отношения с другими женщинами. Скорее всего, девушке было бы неприятно узнать, что он не хранит верность её любимой госпоже. Ведь юность так непримирима.

– Господин, что делать с этим?

Пожилой слуга держал в руках подобранную с пола одежду ночной гостьи. Идоменей с трудом припомнил её имя, Эгла, кажется.

– Нужно отнести её владелице, – пожал плечами Идоменей, – пусть девушка оденется и спустится вниз.

Но увидев, как Гектор, тяжело шаркая ногами направился к лестнице, Идоменей вздохнул и отменил свой приказ:

– Погоди, друг, сам отнесу.

Мешочек, плотно набитый монетами, мягко шлёпнулся на подушку рядом с головой Эглы. Девушка открыла глаза и с притворным недоумением посмотрела на него, затем медленно перевела взгляд на мужчину, сама при этом еле сдерживалась от желания схватить кошель и сжать его в руке. Эгла сладко потянулась, одеяло соскользнуло с её груди. Идоменей усмехнулся этой старой, как мир, женской уловке. Ещё вчера, на симпосии, он заметил эту красивую невысокую девушку, которая всеми средствами старалась завладеть его вниманием. Наблюдая за её потугами, он сначала решил, что это юная и неопытная гетера, впервые участвует в симпосии. После неудачного исполнения песни, девушка не ушла, а принялась танцевать перед его апоклинтрой. Идоменей, всегда сдержанный в еде и питье, в отличие от большинства своих захмелевших сотрапезников сразу догадался, что танец гетеры не был частью выступления девушек с бубнами. Нарушение порядка симпосия были чреваты для гетеры большими проблемами, её могли больше никуда не пригласить. Идоменея позабавила смелость и наивное нахальство девушки, он захотел провести с нею ночь, чтобы узнать так ли свободна она от предрассудков на ложе, как в жизни. Сначала ласки красавицы показались ему излишне старательными, но потом, от его ответных поцелуев, она загорелась, и Идоменей почувствовал, что теперь девушка отдаётся ему не за деньги.

Не удержавшись, Эгла схватила мешочек, рёбра монет больно впились в ладонь, вспомнила слова Майи, что нельзя показывать мужчине свою заинтересованность в деньгах, виновато опустила ресницы и спросила:

– Доволен ли ты, господин, ночью проведённой со мной? Позовёшь ли ещё?

– Доволен. Позову или сам приду, – отозвался мужчина, – Далеко ли ты живёшь?

Эгла растерялась, у каждой уважающей себя гетеры был свой дом, где она принимала поклонников, но ей некуда было пригласить господина Идоменея. Снять дом зимой быстро не получится, Эгла в досаде прикусила губу, как ей не хватало Майи, уж она бы нашла, что ответить.

Идоменей не догадывался, что за мысли терзают его гостью, он видел капризно закушенную губку, белое гладкое лицо с карими глазами, нежные полукружья груди, тёмные волосы, разметавшиеся по подушке. Идоменей почувствовал желание, он опустился на кровать и притянул девушку к себе. Эгла проворно скользнула под мужчину и обхватила его поясницу ногами.

Порыв ветра распахнул ставню, и волна студёного воздуха омыла их распалённые от любовных утех тела. Эгла вздрогнула и прижалась к тёплому боку мужчины, Идоменей потянул за конец одеяла и накрыл им себя и девушку.

– Ты так и не сказала, где живёшь…

– Далеко отсюда, – нехотя проговорила Эгла, – вряд ли я смогу принимать тебя в своём доме, Идоменей, ты ведь привык, – девушка обвела комнату глазами, – ты привык к роскоши, а живу очень скромно, тебе у меня не понравится.

– Вот как? Я думал твои рабыни не успевают менять коврики у двери, стёртые ногами многочисленных поклонников.

– Нет, – вдохнула девушка, – ничего этого нет.

– Удивлён, – сказал Идоменей заглядывая ей в лицо, – на ложе, ты лучше многих.

– Благодарю за похвалу. Только я с каждым как с тобой не могу, – она стыдливо опустила ресницы, – может поэтому и поклонников немного…

Идоменей не стал больше расспрашивать Эглу, от женщин, продающих своё тело правды всё равно не узнаешь, каждая говорит лишь, то что от неё хотят услышать. Может и вправду слишком разборчива, а может так незамысловата, что ничем кроме ложа привлечь не умеет. Он думал о том, что впереди много зимних дней, с рано наступающими сумерками и длинными ночами и как хорошо, когда ночью твоя постель будет согрета чьим-то горячим телом.

– Раз ты не зовёшь к себе, то может останешься у меня? – спросил Идоменей.

– До следующего утра? – не поняла Эгла.

– Нет, на всю зиму до начала навигации…

– Идоменей! – Эгла выскочила из-под одеяла и склонилась над мужчиной, – Ты хочешь, чтобы я жила с тобой здесь, в этом доме?

– Если ты не против…

– Не против…, но…я живу не одна, у меня есть служанка…, – осторожно сказала девушка.

– Служанка? Что она умеет делать?

– Всё! Она всё умеет, Идоменей! Такая работящая и умная!

– Умная? – Идоменей с сомнением посмотрел на девушку.

Эгла быстро закивала.

– Согласится ли она кроме ухода за тобой взять на себя обязанность топить печь, готовить еду, стирать, убираться в доме?

– Конечно согласиться…

Эгла еле сдерживала радость, а Идоменей наоборот хмурился, во время этого короткого разговора он понял, что Эгла находится в отчаянном положении, этим объяснялось и её вызывающее поведение на симпосии и безотказность на ложе. Но ему нравилось её гибкое маленькое тело, жаркие губы и мягкие ласковые руки. До весны они будут жить вместе, а потом, когда наступит время отъезда в Прекрасную Гавань, он щедро вознаградит девушку за все её старания.

Как только Идоменей ушёл из дома Эгла высунула голову в узкое оконце и покрутив головой нашла взглядом Майю. Девушка стояла, сгорбившись от холода у освещённой скупым зимнем солнцем стены.

– Майя, Майя, – позвала она подругу, но та не слышала её, – Майя! – громко крикнула Эгла и махнула рукой, чтобы привлечь внимание подруги.

Наконец Майя увидела её и Эгла не слыша голоса подруги, догадалась по движению губ, что она произнесла:

– Эгла…

– Иди сюда быстрей, – снова замахала рукой, – да не под окно, иди к двери.

Майя остановилась в недоумении.

– К двери, к двери. Я сейчас впущу тебя.

Майя вошла в тёплую комнату и едва не упала на пороге. Эгла крепко обняла подругу за плечи подвела к очагу. Пока замёрзшая девушка приходила в себя, Эгла сбегала на кухню и принесла чашку тёплого молока с мёдом.

– Пей!

Майя припала к чашке и не отрывалась от неё пока не впила всё молоко до капли.

– Сейчас принесу хлеб и сыр с мясом.

Эгла поднялась чтобы идти на кухню, но Майя остановила её схватив за руку:

– Подожди, Эгла, сначала объясни, что происходит?

– Мы будем жить в доме господина Идоменея до весны!

– Мы?

– Да! Он был очень доволен мной и пригласил остаться. Я предупредила его, что со мной служанка… Надеюсь ты не обижаешься, что я назвала тебя служанкой? Мне показалось, что он не позволил бы тебе жить здесь, если бы я сказала, что ты подруга. Только имей ввиду, что у тебя здесь будут обязанности служанки. Что же ты молчишь, Майя? Сердишься на меня?

– Эгла! – Майя не могла поверить своим ушам, – Как тебе это удалось?

– Сама не знаю… сначала я боялась, так боялась, что не понравлюсь ему, что прогонит…, а потом как-то само собой получилось…, – пожала плечами девушка.

– Знаешь ли ты, что это значит, Эгла?

– Что?

– У нас теперь есть тёплый дом, у нас есть вкусная еда…

– И нас есть ещё кое-что, – Эгла лукаво подмигнула подруге и вытащила из-под юбки мешочек с деньгами.

– Он ещё и заплатил тебе? – вытаращила глаза Майя.

– Ага! Сначала заплатил, а потом захотел, чтобы я осталась.

– Но деньги не стал забирать?

– Как видишь нет.

– О, боги! – воскликнула Майя вскинув руки словно в молитве, – Теперь даже не знаю, о чём просить вас!

– Т-ссс! – Эгла поднесла палец к губам.

– Мы в доме не одни? – догадалась Майя.

– Слуга Идоменея отдыхает вот за этой дверью.

– Сколько здесь? – шёпотом спросила Майя.

– 100 драхм*.

Майя призадумалась, нужно потратить эти деньги с умом, чтобы каждая израсходованная драхма пошла в дело. Прежде всего надо переодеть Эглу, негоже ей расхаживать по дому в наряде для симпосия. Нужно купить ей другую одежду, а эту вернуть портнихе. Ей ужасно не хотелось снова выходить на улицу, но девушка решительно поднялась.

– Ты куда? – удивилась Эгла.

– Пока не стемнело хочу сбегать на агору, купить тебе и себе новую одежду.

– Погоди, – Эгла подошла к столику и взяла с него небольшой кусочек белого полотна, – вот, – протянула она лоскуток Майе, – здесь печать Идоменея, с нею, ты сможешь брать в его лавках, всё что душе угодно.

Потрясённая Майя не нашлась, что ответить подруге, она вернула ей кошель и с благоговением взяла в руки лоскут с оттиском Идоменеевой печати. Немного подумав попросила:

– Дай мне пять драхм.

– Зачем?

– Перед симпосием обещала принести Аполлону и его музам богатые дары.

Эгла понимающе кивнула и вытряхнув монеты на ладонь и протянула их Майе.

К ночи пошёл снег, Идоменей вернулся домой в накидке, покрытой искрящимися снежинками. Эгла опередив Гектора, подбежала к мужчине, чтобы помочь ему раздеться. Сняв верхнюю одежду, Идоменей слегка отстранил девушку и оглядел её – до чего же хороша она даже в домашней одежде. Светло-серая рубашка с рукавами до локтя, поверх которой наброшена лилового цвета шерстяная накидка. Тонкую талию несколько раз обвивает, плетёный шнур волосы перевиты лиловой, в цвет накидки, лентой и закручены на шее в пышный узел. Милое ясное лицо, тёмные блестящие глаза и рот, яркий как вишня, зовущий. Идоменей не стесняясь присутствия своего слуги и другой девушки, которая бледной тенью маячит у стены, привлёк Эглу к себе и припал к её вишнёвым губам. Наслаждался поцелуем, пока хватило дыхания, потом Идоменей отпустил красавицу, счастливая Эгла украдкой бросила на Майю торжествующий взгляд.

Майя думала – только её голова коснётся подушки она сразу уснёт, но вот уже долгое время она лежит, всматриваясь в темноту, а сон всё не приходит. Ей определили место на кухне за серой занавеской из грубого холста, низенький топчан с соломенным тюфяком стал её постелью. Печь ещё не остыла и в комнате очень тепло. Пахнет молоком, вином с пряностями и свежим тестом. Всё о чём она мечтала сбылось – они с Эглой в безопасности, в тепле и сытости… В соседней комнате похрапывает Гектор, ветер стучит в оконце, словно просит впустить его в дом. Нет, не посторонние звуки мешают ей уснуть. Она вертится на своей постели вспоминая вчерашний день, как проснулась в ледяной каморке и позавтракав остатками еды направилась к дому где осталась на ночь её подруга, потом она долго… очень долго ждала. Эгла впустила её в дом… Нет, всё не то… Майя устало прикрыла глаза и перед ней сразу возникла картина – в полумраке комнаты Идоменей, страстно целует прильнувшую к нему Эглу. Майя положила руку на грудь, словно хотела успокоить тревожно застучавшее сердце. Она поняла! О, боги! Впервые за много лет, она смотрела на мужчину, не испытывая к нему отвращения. Ещё со времени жизни в придорожном кабаке она возненавидела представителей мужского рода. Ей казалось, что все они одинаковые – нетрезвые, дурно пахнущие, со слюнявыми губами и жёсткими, холодными пальцами. Но господин Идоменей совсем другой, даже на симпосии, где вино лилось рекой он не выглядел опьяневшим. Майе было приятно думать о хозяине этого дома, сегодня она увидела его совсем близко и сразу отметила, что несмотря на обилие серебра в тёмных коротких волосах, старым он не выглядит. Кожа на его лице загорелая, плотная, без морщин, глаза тёмные с лукавым прищуром, а губы полные, улыбчивые. Как, наверное, приятно, когда тебя целуют такими губами… Девушка погрузилась в сладкую дремоту, ей чудилась полутёмная комната на пороге которой стоит мужчина в запорошённой снегом накидке, она кидается ему навстречу и его сильные руки ложатся на её талию, а потом поцелуй… бесконечно долгий…

____________________________________________________________________________________________________

Драхма – древнегреческая денежная единица. Квалифицированный рабочий получал 1 – 2 драхмы в день.

Глава 7. Визит Метиды

В Ольвии прошёл первый снегопад, а в Тритейлионе снега ещё не было. После череды дождливых дней распогодилось, выглянуло солнце и Галена уговорила свою госпожу выйти на прогулку. Лёгкий морозец за ночь подсушил землю и садовые дорожки. Деревья медленно роняли последние листья, а парк в буйстве летней зелени, казавшийся дремучим лесом, теперь проглядывался насквозь. Федра со служанкой дошли до места, где кончался старый парк и начинался молодой. Деревья, посаженные по приказу Идоменея вокруг нового особняка, за последние годы разрослись и их ветви уже смыкались над аллеями, образуя летом тенистые галереи. Белокаменный особняк под красно-коричневой крышей освещённый ярким солнцем сверкал меж серых стволов деревьев, как кусок льда. Федра задумчиво смотрела в сторону дома. Галена проследив за взглядом своей госпожи, сказала:

– Может прогуляемся к особняку, госпожа? Говорят, Нисифор привёз из города мастеров и под их руководством рабы начали внутреннюю отделку дома.

– Нет, Галена, не сегодня. Давай вернёмся в гинекей. Холодно, – она зябко повела плечами.

Назад они возвращались той же дорогой, только Федра шла на шаг впереди, ей не хотелось, чтобы Галена видела сейчас её лицо. Все разговоры о новом особняке, вызывали у Федры противоречивые чувства. Много лет назад, в ночь любви, Идоменей поделился с нею планами строительства этого дома. Тогда они мечтали, что сыновья, закончив образование, вернуться в Таврику и один из них поселится в городском доме, а другой в Тритейлионе. «Мы не будем мешать молодым», – сказал Идоменей, – «Я построю для нас новый дом, в Тритейлионе всем места хватит». Строительство особняка отнимало львиную долю доходов поместья, Идоменей хотел сделать новое жилище максимально удобным и роскошным. В Таврике не было месторождений мрамора, поэтому его, как и многие другие строительные материалы везли морем. Раньше в этих тратах был хоть какой-то смысл, а сейчас… Федра терялась в догадках, зачем достраивать этот дом, если сыновья решили не возвращаться на родину? Если андрон стоит многие дни в году пустым, а ей вполне просторно в двухэтажном гинекее? Но Идоменей с удивительным упорством продолжал обустраивать этот, ставший ненужным, дом. «Он привык доводить все свои задумки до конца», – так Федра объясняла себе прихоть мужа.

Когда Федра с Галеной вышли из аллеи, то увидели, что со стороны храмовой террасы к гинекею медленно идёт женщина. Она была немолода, грузна и при ходьбе опиралась на палку. На плечи женщины была наброшена шерстяная накидка в коричнево-зелёных тонах, такие цвета обычно носят жители сельской местности.

– Метида? – не оборачиваясь, спросила у служанки Федра.

– Да, госпожа, это она, – подтвердила Галена и замахала женщине рукой, – Метида, госпожа здесь!

Услышав, голос Галены, женщина обернулась на зов и склонила голову, приблизившись к хозяйке Тритейлиона поклонилась ей ещё раз:

– Госпожа, приветствую вас, пусть сегодняшний день для вас будет добрым.

– Благодарю, Метида, желаю тебе того же. Давненько ты не была у нас, в верхнем Тритейлионе.

– Желала бы бывать у вас чаще, госпожа, но немощь одолела, – сказала женщина, кивая на палку, – тяжело стало ходить по лестницам вверх-вниз.

Галена покосилась на палку, о которую опиралась гостья, этот предмет из драгоценного палисандрового дерева, с набалдашником из серебра и слоновой кости, резко контрастировал с простым нарядом Метиды. «Идоменеев подарок», – решила про себя женщина. С Метидой Галена когда-то соперничала за право жить при госпоже в гинекее. Если Галена была рабыней в доме родителей Федры, то Метида принадлежала отцу господина Идоменея. После того, как хозяин овдовел, умная и трудолюбивая рабыня смогла заслужить доверие своего господина и стать полновластной хозяйкой в господском доме. Тогда она и получила своё прозвище – Метида*, настоящим именем с тех пор её никто не звал. Ходили слухи, что Метида между домашними хлопотами, смогла подчинить себе сердце одинокого мужчины. Сама женщина никогда на этот счёт не распространялась и при жизни своего хозяина никакими привилегиями не пользовалась. Получив свободу, она, как и Гектор, нового господина не покинула. Идоменей, в отличии от своего отца, всячески поддерживал Метиду. Он захотел, чтобы женщина жила при его жене в гинекее, но и здесь бывшая рабыня проявила мудрость. Она уступила выгодную должность Галене, а сама предпочла командовать рабынями в посёлке. Женщины под её началом трудились в ткацкой мастерской и прядильне. Идоменей велел построить в посёлке для Метиды дом, и приставить к ней помощницу. Галена хоть и посматривала на бывшую соперницу свысока, в глубине души признавала, что ни одна из прислужниц в Тритейлионе не пользуется таким уважением как Метида.

– Пойдём в дом, – пригласила гостью Федра, – расскажешь с чем пришла.

– Благодарю за приглашение, госпожа.

В покоях Федры их встретила Хиона, девушка помогла своей госпоже раздеться. Метида поймав взгляд юной рабыни ласково улыбнулась ей: «Совсем ещё девочка, а от лица взгляд не отвести. Что же дальше будет?» Хиона заметив, что гостья рассматривает её слегка покраснела. Она часто встречала Метиду, когда приходила в посёлок рабов. Эта пожилая женщина с круглым приветливым лицом и гладко зачёсанными седыми волосами нравилась ей, Метида отвечала юной рабыне взаимностью.

– Хиона, милая, сходи на кухню за угощеньем, – обратилась к девушке Федра.

– Не стою я, госпожа, таких трудов, – возразила Метида.

– Присядь вот в это кресло, – как всегда чуткая Федра посчитала, что полной женщине неудобно будет сидеть на узком стуле или табурете и предложила ей своё кресло.

– Благодарю, госпожа.

Когда все уселись, а Хиона внесла поднос со сладостями и поставила его перед гостьей, Метида заговорила о причине своего визита.

– Госпожа, с начала осени, мы отправили в город почти 200 локтей* различных тканей, часть из них пошла под окраску, часть сразу поступила в лавки. Как сказал Нисифор общая выручка от продажи за вычетом платы красильщикам составила более чем 600 драхм.

– Я слышала эти цифры от Нисифора, – подтвердила Федра.

– Каждый кусок полотна был примерно по 4 – 5 локтей в длину…

– Размер плаща или накидки.

– Всё так, госпожа, накидка в 4 локтя в лавке стоит 20 драхм, а химатион такой длины или чуть короче, но покрытый вышивкой был куплен за 1000 драхм.

– В пять раз дороже, – кивнула Федра, она наконец поняла к чему клонит Метида.

– Вот я и подумала, хорошо бы часть полотен украшать вышивкой…

– Ах, Метида, если бы ты знала сколько времени и трудов ушло у Клитии на этот химатион, не думаю, что она сможет работать быстрее. Кроме того, у девушки есть и другие обязанности в гинекее. Что касается меня, то я едва успеваю украшать одежду для себя и своего супруга.

– Я совсем не хочу вас утруждать, госпожа, и не прошу, чтобы ваша рабыня сидела за пяльцами день и ночь. Моё предложение состоит в другом. Нужно выбрать из рабынь, что работают в ткацкой мастерской, таких, кто способен освоить этот вид искусства, а Клития в свободное время будет приходить в посёлок их обучать. Через некоторое время, мы сможем увеличить доход наших мастерских в два-три раза.

– Ты говорила об этом с Нисифором? – поинтересовалась Федра.

– Говорила, госпожа. Он согласен со мной, нужно только ваше позволение. За ним я и пришла.

Федра задумалась, а Галена обиженно поджала губы: «Эта Метида могла бы со мной посоветоваться прежде чем с госпожой говорить! Разве не она, Галена, управляет гинекеем, разве не ей подчиняются домашние рабыни?», но вслух ничего не сказала, чувствовала, что хозяйке Тритейлиона понравилась задумка Метиды.

– Мне кажется твоё предложение разумно, Метида.

Пожилая женщина слегка склонила голову в ответ на слова Федры.

– Осталось только сообщить Клитии о её новых обязанностях, – и повернувшись к Хионе спросила, – где сейчас твоя подруга?

– Она на кухне, госпожа.

– Сходи за ней, милая, пусть подымится к нам.

Клития вошла в комнату и смущённо уставилась на Метиду, а потом перевела взгляд на свою госпожу, видимо Хиона уже успела обо всём рассказать ей.

– Клития, как я и предполагала твой чудесный химатион не залежался в лавке, его купили за очень большие деньги. Твой талант не должен пропасть даром и потому мы решили, что ты будешь обучать рабынь из посёлка вышиванию. Что скажешь, милая?

– О, госпожа! Благодарю за доверие, но не знаю получится ли у меня…

– Клития! – отвечала её Федра, – Тебе не нужно сомневаться в своих способностях, я уверена ты будешь прекрасной наставницей.

– Госпожа, – вмешалась в разговор Метида, – если хотите я подберу для вас в посёлке рабыню, которая сможет заменить вам Клитию на время.

– Не надо никого подыскивать, – ответила Федра, – у меня есть Хиона, она возьмёт на себя обязанности своей подруги во время её отсутствия.

Начиная со следующего дня после визита в гинекей Метиды, Клития с рассветом уходила в посёлок учить рабынь вышиванию. Хиона тоже поднималась вместе с подругой, девушка приводила себя в порядок и шла на кухню, где её уже ждал кувшин с тёплой водой. С этим кувшином она поднималась в покои своей госпожи, чтобы помочь ей умыться. Затем Хиона брала черепаховый гребень и расчёсывала длинные волосы своей хозяйки.

– Госпожа, вы хотите, чтобы я перевила ваши волосы лентой или собрала их в узел?

– Как тебе больше нравиться, милая.

– Мне нравиться, когда ваши волосы свободными волнами струятся по спине, госпожа, – любуясь густыми прядями женщиныговорила Хиона.

– Не думаю, что в моём возрасте стоит ходить простоволосой, да и седина в причёске меньше бросается в глаза.

– Это не седина, а серебро! Я читала, что некоторые модницы специально вплетают в свои волосы золотые или серебряные нити, а вам не надо ничем украшать свои волосы, они и так прекрасны. Все знают, что в Тритейлионе, вы самая красивая женщина.

– Вот как? – рассмеялась Федра этой наивной похвале.

– Да, вы первая, госпожа, а вторая после вас – Клития.

«Клития и правда похорошела за последнее время», – подумала про себя Федра. «Может быть теперь, когда она каждый день бывает в посёлке, Нисифор, наконец, разглядит её?» Ходили слухи, что управляющий приценивается к домам в Прекрасной Гавани, а где дом, там и хозяйка. Федра не была согласна с мнением Галены, что бывший раб будет искать себе невесту среди свободных. Зачем ему чужая девушка, если есть своя, про которую всё известно… Конечно она уговорит Идоменея дать Клитии свободу, только бы Нисифор посватался…

– Готово, госпожа, – сказала Хиона и поднесла к лицу Федры зеркало.

– Ты научилась делать причёски не хуже своей подруги, – сказала женщина, разглядывая себя.

– Рада, что вам нравится, госпожа, – Хиона заглянула через плечо Федры в зеркало.

Федра увидев милую улыбку девушки в зеркальном отражении весело поинтересовалась:

– Значит мы с Клитией первые красавицы Тритейлиона?

– Это так, госпожа, – подтвердила девушка.

– Думаю, что скоро ты нас перегонишь…, – пошутила Федра.

– Что вы, госпожа! – воскликнула рабыня, – Никогда у меня не будет таких прекрасных волос как у вас и у Клитии.

– Зато ты на редкость белокожа…

– Вот и вы сказали, госпожа, на редкость. На меня смотрят, как на диковинку, а диковинка одному может показаться привлекательной, а другому отталкивающей. Поэтому лучше быть как все!

В комнату вошла Галена неся на подносе завтрак и разговор между госпожой и её рабыней прервался. Хиона откланялась и отправилась завтракать на кухню. С некоторых пор у девушки появились причины переживать за свою внешность, раньше, когда она была маленькой девочкой ей не приходилось задумываться красива она или безобразна. Для неё было достаточным, что господин и госпожа любят и привечают её, но чем старше она становилась, тем больше беспокоилась по поводу своего обличья. И вот совсем недавно, она получила подтверждение тому, что с нею не всё благополучно. После отъезда господина Идоменея, Хиона как обычно пошла в андрон и столкнулась там с бывшим пестуном хозяйских сыновей. Девушка застала его в небольшой комнате, которую хозяин Тритейлиона отвёл под библиотеку. Когда Хиона поздоровалась с мужчиной, он вскочил с табурета и в ужасе уставился на неё. Лицо его так исказилось, словно он увидел перед собой стоглавую Гидру*. Вернувшись в гинекей, Хиона улучила минутку, чтобы хорошенько рассмотреть себя в зеркальной колонне. Но кроме нескольких розовых прыщиков ничего дурного на своём лице не нашла. От госпожи Федры, девушка узнала, что господин Идоменей поручил рабу привести в порядок библиотечные свитки. Ей пришлось столкнуться с Зелом в андроне ещё несколько раз и все эти разы мужчина вёл себя странно, словно испытывал к ней отвращение. Хиона нашла единственное объяснение такому поведению раба – она ему неприятна. Наверное, все с кем она общалась в Тритейлионе давно привыкли к изъянам её внешности и не замечают их. Зел, как человек новый, сразу разглядел в её облике нечто такое, что вызвало у него неприязнь. Сочувствующий взгляд Метиды, в тот день, когда она была в гинекее, подтвердил опасения девушки. Она попросила Клитию хорошенько рассмотреть её, но добродушная Клития уверила подругу, что она просто милашка и пообещала взять у знахарки в посёлке мазь от прыщей.

Зел взял в руки свиток и осторожно развернул его, так и есть, часть книги испорчена книжным червём. Мужчина отложил папирус в сторону и открыл следующий футляр, этот свиток тоже был повреждён. За месяц работы он перебрал почти все свитки в господской библиотеке, если новые пергаменты находились в хорошем состоянии, то папирусы в большинстве своём были порченные. Некоторые из них ещё можно было спасти, пропитав кедровым маслом, но многие придётся переписывать заново. Зел вздрогнул и затаился прислушиваясь, ему показалось, что хлопнула входная дверь. Но шагов не последовало, он успокоился, она не должна сегодня прийти. В посёлке сказали, что теперь Елена неотлучно находится при госпоже, заменяя рыжеволосую рабыню. Зел вернулся к своей работе, оценил взглядом груду папирусов прикидывая сколько масла понадобится для их пропитки, наверное, уйдёт не меньше хеника*. Нацарапал в табличке – хеник кедрового масла, теперь нужно пересчитать свитки, у которых утеряны бирки. Зел задумался, господин Идоменей не дал никаких указаний из какого материала делать бирки: керамические или можно из кусочков кожи нарезать. Огонёк в лампадке замерцал, показывая, что масло на исходе, Зел подлил масла. Один из свитков, совсем ветхий, привлёк его внимание он заглянул в него и пробежался глазами по строчкам:

Ты влечёшь сердца к преступному

И к неправедному – праведных.

Вносишь в мирную семью

Ты губительную ненависть;

И единый взор, сияющий

Меж опущенных ресниц

Юной девы, полный негою,

Торжествует над законами

Вековечными богов, —

Потому что всё живущее,

Афродита, вечно юная,

Побеждаешь ты, смеясь!

Но страдают и безумствуют

Побеждённые тобой.*

Холодок пробежал по спине мужчины и он, выронив свиток из рук простонал: «О, боги! Как верно сказано!». Испуганным взглядом он оглядел комнату, словно впервые увидел её, тишина, царящая в ней, показалась ему зловещей. Он пожалел, что заправил лампадку маслом, кажется он не сможет сегодня продолжить работу. Со светильником в руке Зел добрался до входной двери и загасив фитиль поставил лампадку у порога. С опаской выглянул наружу: на улицы было ещё светло, но Гелиос* на своей колеснице уже приближался к краю небосвода. Двухэтажное здание гинекея с закрытыми наглухо окнами нависло над террасою отбрасывая на её плитки чёрную тень.

«Ты влечёшь сердца к преступному…», – шептали губы мужчины, – «…страдают и безумствуют побеждённые тобой … страдают и безумствуют». Зел чуть ли не бегом кинулся к лестнице, что уводила его с террасы, словно спасался бегством от той, которая одновременно влекла и пугала его. Неспроста эти строки попались ему на глаза, это было предупреждение – не терять бдительность и держаться от Елены подальше, иначе уведёт его красавица на муки и гибель.

____________________________________________________________________________________________________

Метида – умная, разумная.

Локоть – мера длины, примерно 46 см.

Гидра – мифологическая стоглавая водяная змея убитая Гераклом.

Хеник – единица ёмкости равная примерно 1,08 литра.

Отрывок из трагедии Софокла "Антигона".

Гелиос – солнечное божество в древнегреческой мифологии

Глава 8. Счастливая зима

Оказывается, зима довольно приятное время года, если у тебя есть дом с жарким очагом, тёплая постель и вдоволь еды. Тогда не страшны ни снежные метели, ни пробирающие до костей влажные ветры, дующие с моря, ни колючие пыльные суховеи, налетающие из степи. Лёгкий морозец бодрит, румянит щёки, а не вытягивает из истощённого, продрогшего тела последнее тепло. Не нужно беспокоиться, как дожить до следующего праздника, на котором можно бесплатно насытить вечно тоскующую по еде утробу. Так думала Майя вышагивая по мощённой улочке, что вела к агоре. Сегодня был двадцать девятый день их жизни в доме господина Идоменея. Как и предупреждала Эгла, ей пришлось принять на себя обязанности служанки, но они совершенно не тяготили Майю. Первые дни она побаивалась, что хозяину дома не понравится её стряпня, но оказалось, что господин Идоменей совсем не привередлив в еде. Более того, почти каждое утро, после лёгкого завтрака он уходил из дома и возвращался только с наступлением темноты. Обедал и ужинал мужчина у своих друзей, поэтому главной заботой Майи было поддержание в доме чистоты и порядка. Немного сложнее стало, когда расхворался Гектор, девушке пришлось топить печи, следить за наличием в доме дров, съестных припасов, лампадного масла и воды. Ещё нужно было вести расчёты с поставщиками, следить, чтобы прачка возвращала бельё и вещи согласно описи, а трубочист не забывал заглядывать в дымоходы их печей. Но все эти хлопоты были Майе в радость, и иногда она представляла себя настоящей хозяйкой этого дома, хранящей огонь в очаге для своего мужа и господина. Она не смела мечтать об Идоменее, но ей хотелось, чтобы вымышленный муж, чем-то походил на него.

Каблучки её сапожек звонко стучали по мостовой. Ярко светило солнце, в воздухе летала искрящаяся снежная пыль. Майя то и дело сбавляла шаг, сердясь на себя, что никак не может научиться ходить неторопливо, с достоинством, как подобает служанке из богатого дома. Майя остановилась и распрямила плечи, теперь ей не нужно сутулиться, чтобы сохранить остатки тепла под убогим тряпьём. Теперь у неё есть тёплое шерстяное платье, меховая накидка и пушистый платок укрывающий голову и плечи. В одной из рукавиц она несла несколько серебряных монет. Майя зашла в лавку, где торговали благовониями, душистыми травами, специями с Востока и ароматизированным лампадным маслом. В носу защекотало от насыщенного, острого запаха, которым был пропитан воздух помещения. Она вытащила из рукавички монетку, чтобы расплатиться за поставленные в дом господина Идоменея благовония и масло, а затем поспешила на свежий воздух. Следующей была лавка мясника, там девушка сделала заказ продуктов на несколько дней, в рукавичке осталась одна монетка. Она вышла на агору и теперь медленно шла вдоль торговых рядов. Продавцы, завидев хорошо одетую молодую женщину принялись наперебой расхваливать свой товар. «А когда-то гнали и обзывали побирушкой!» – усмехнулась Майя про себя. Так ничего и не купив, девушка миновала главную площадь города и направилась вниз, к морю. Она замедлила шаг возле узкой дорожки, которая ответвлялась от главной улицы и вела в квартал городской бедноты. «Сколько раз ей приходилось бегать по этой тропинке!» Если пойти по ней, то можно здорово сократить путь к городской гавани. «Ну, нет!» – Майя вскинула голову, – «Пусть дорога займёт больше времени, но к пристани она спустится по удобной и широкой улице».

Зимнее море было пустым. Лембы, келеты, керкуры*, триеры* переправлены под навесы и в эллинги на ремонт. Мелкие суда зимовали прямо на берегу, перевёрнутые вверх дном и припорошённые снегом они были похожи на огромные валуны. Через месяц, сразу после Анфестерий*, в порту закипит работа, застучат топоры, завизжат пилы, запылают костры, над которыми в железных котлах забулькает, закипит сосновая смола, чёрный едкий дым окутает окрестности. За годы, проведённые в Ольвии, Майя хорошо узнала жизнь этой части города, на припортовых улицах селилась в основном матросы, рыбаки, мелкий ремесленный люд и нищие. Злачные места города тоже были сосредоточены здесь. Занятая своими мыслями девушка едва не столкнулась с двумя портовыми девицами, которых по всей видимости хозяин диктериона* выгнал на улицу искать клиентов. Плохо одетые, с испитыми лицами женщины, со злобой уставились на Майю, заподозрив в ней конкурентку. Девушка поспешно ретировалась, она побежала в сторону верфей и замедлила шаг лишь тогда, когда увидела скелет корабля, днище которого было частично обшито досками. Ощутив себя в безопасности, Майя остановилась, чтобы перевести дух. Оглянулась, женщин не было видно. «А ведь мы с Эглой были всего в одном шаге от такой жизни». Майя затянула покрепче узел платка и поправила выбившуюся прядь.

– Где я могу найти Сифа? – обратилась Майя к первому встретившемуся на её пути человеку.

– Там, – мужчина махнул рукой.

Майя двинулась в ту сторону куда указал мужчина. Она обогнула строящейся корабль и наткнулась на группу работников-корабельщиков, которые грелись у костра. Увидев девушку мужчины оживились и принялись наперебой приглашать её присоединиться к ним, но Майя отвергла их предложение и снова спросила про Сифа.

– Зачем он тебе нужен, красавица? – воскликнул один из корабельщиков, – Сиф стар и некрасив, пойдём лучше со мной.

Остальные мужчины захохотали.

– Я ищу его по поручению господина Идоменея.

После её слов шутки умолкли, а тот, кто набивался в ухажёры оглядев девушку спросил:

– И кем ты господину Идоменею приходишься?

– Я его служанка.

– Хм, симпатичных служанок находит себе наш господин. Ну что ж пойдём, покажу тебе где находится хижина Сифа.

Майя не успела коснуться двери, как она сама распахнулась. Молодой русоволосый мужчина стоял на пороге хижины. Поверх серой, грубого полотна, рубашки незнакомца была одета овчинная безрукавка. «Не старый и не уродливый», – мелькнуло в голове Майи, вслух спросила:

– Сиф?

– Заходи.

Отступив от двери, мужчина пропустил девушку внутрь слабо освещённого помещения.

– Я пришла по поручению Гектора.

– Почему он сам не пришёл?

– Ему нездоровится.

Мужчина кивнул.

– Нужно заполнить дровницу в доме господина Идоменея с таким расчётом, чтобы дров хватило на всё время праздников, когда в городе никто работать не будет.

– Идём.

Мужчина толкнул дверь в соседнее помещение, которое оказалось сараем, почти полностью заполненным связками дров.

– Хватит?

– Не знаю…, – растерялась Майя, – Гектор сказал, что Сиф знает сколько нужно привезти.

– Тогда будем ждать Сифа, – пожал плечами мужчина.

– Разве ты не Сиф? – удивилась Майя.

– Нет, я – Тихон, его работник, а Сиф уехал за партией леса для кораблей господина Идоменея, вернётся дня через два.

– Но, я не могу ждать здесь два дня, – пробормотала девушка.

Увидев, улыбку мужчины, поняла, что сказала глупость и нахмурилась.

– Не сердись, – снова улыбнулся Тихон, – лучше скажи, как звать тебя?

– Майя.

– Я завтра привезу дрова, если не хватит довезу потом, не смотря на праздники. Не могу же я позволить такой хорошенькой девушке замёрзнуть.

– Тогда до завтра?

– До завтра.

Когда Майя направилась к выходу, Тихон окликнул её:

– Подожди, – он снял безрукавку и накинул на плечи меховой плащ, – хочу проводить тебя, не гоже девушке одной бродить по верфи, всякое может случиться…

Они вышли наружу, на дневной свет и глянув друг на друга смутились, первое время шли молча. Пока Тихон не прервал молчание:

– Я привезу дубовых дров напополам с буковыми, такие дрова медленно прогорают и в доме дольше держится тепло. К ним добавлю несколько вязанок сосновых и еловых дров – они хороши для растопки, а ещё от еловых самый приятный аромат.

Майя почти не слушала своего спутника, она думала совсем о другом. Впервые с того момента, как она была увезена из своей деревни о ней кто-то заботился. «Он не захотел, чтобы она шла одна днём по верфи. О, Боги! Знал бы этот молодой человек, что ей пришлось пережить за последние шесть лет!» Корабельщики, увидев их громко заулюкали, Тихон досадливо махнул в их сторону рукой и замолчал. Майя исподволь разглядывала своего провожатого, в полутёмной хижине он показался ей взрослее. У Тихона было открытое, немного простоватое лицо и по-мальчишечьи застенчивая улыбка. Странно, что она раньше его не встречала.

– Странно…

– Что странно?

Оказывается, она произнесла это слово вслух.

– Странно, что за дровами нужно идти на верфь, а не к дровосекам, – быстро нашлась Майя.

– Ничего странного, – ответил Тихон, – для кораблей нужны доски, доски делают из брёвен, а брёвна получаются из деревьев после обрубки сучьев и снятия коры. Зачем господину Идоменею платить за дрова, если отходов от деревьев хоть завались? У нас и излишки бывают, которые мы продаём.

– Как просто. Почему я сама не догадалась… А Сиф, твой хозяин, доставляет лес из самой Гелонии*?

– Нет, лес рубят по берегам Гиппаниса*, летом сплавляют по реке, зимой тащат волоком с помощью воловьих упряжек. Работа тяжёлая, но всё равно постройка кораблей у нас, в Ольвии, обходится дешевле, чем в Таврике из-за близости леса.

«Вот ведь как! Оказывается, господин Идоменей весьма расчётливый человек! Не просто так он решил строить корабли в Ольвии». Майе не приходилось раньше задумываться о том, как её новый хозяин, ведёт свои дела. Ей хотелось, расспросить Тихона о планах господина Идоменея, наверняка он что-то слышал или знает о них, дома ей так и не удалось разговорить Гектора. Старый слуга только презрительно фыркнул, когда она попыталась выведать о жизни Идоменея в Прекрасной Гавани.

Они дошли до начала улицы ведущей от порта в центр города, Тихон остановился.

– Мне хотелось бы проводить тебя до дома, но я не могу надолго отлучаться с верфи.

Девушка понимающе кивнула. Они снова замолчали. Мужчина не уходил, словно ждал чего-то. Майе стало неловко, и она поспешила проститься с Тихоном:

– Побегу, озябла.

Преодолев крутой подъём улицы Майя оглянулась. Молодой мужчина всё ещё стоял внизу и смотрел на неё. Девушка помахала ему рукой и продолжила свой путь.

Только, когда служанка Идоменея скрылась из виду Тихон направился в сторону верфи. Ему приглянулась эта светловолосая девушка с грустными глазами и скорбно поджатыми губами, обычно служанки из богатых домов весёлые и дружелюбные болтушки, а эта на редкость серьёзна и немногословна «Может быть господин Идоменей с ней плохо обращается?»

Вернувшись домой, Майя застала свою подругу сидящей на ковре перед очагом среди вороха одежды.

– Тебя долго не было, – недовольно сказала Эгла рассматривая расшитый цветными нитями химатион.

– До верфи путь не близкий, да ещё поискать пришлось этого Сифа.

Майя скинула меховую накидку и подсела к Эгле на ковёр.

– Чем ты тут занимаешься?

– Разве ты забыла? Через три дня – Линеи*! Я составляю себе наряд на каждый день праздника. Посмотри, если одеть вот этот хитон, сверху жёлтое платье на голову золотистую шёлковую накидку…

– В таком одеянии ты быстро замёрзнешь, а на улице придётся провести немало времени, – ответила Майя.

– Что ты предлагаешь? – удивлённо вскинула брови девушка.

– Одеться потеплее. Тем более, что под толстой шерстяной накидкой никто твоего жёлтого платья не увидит.

– Но куда мне ещё наряжаться, как не на праздник! – воскликнула девушка.

– Эгла, – мягко сказала ей Майя, – у тебя будет ещё много возможностей похвастаться своими нарядами.

Скрипнула дверь в зал вошёл сгорбленный Гектор. Поясница мужчины была обмотана шерстяной тканью.

– Видела Сифа? – обратился слуга к Майе.

– Его нет в городе, но я говорила с его работником, завтра он привезёт дрова.

– Хорошо, – кивнул мужчина.

Гектор посмотрел на царивший в комнате беспорядок и недовольно нахмурился, но ничего не сказав удалился в свою комнату.

– Где я ими похвастаюсь, – продолжила разговор Эгла, – если Идоменей не хочет, чтобы я сопровождала его на симпосии.

Майе нечего было возразить подруге, её саму удивляло нежелание господина Идоменея брать с собой Эглу на пирушки. Такое поведение хозяина дома Майя объясняла тем, что мужчина не желал выставлять всем напоказ свою любовницу, чтобы не переманили. Было и другое объяснение, не столь лестное – Эгла нужна была Идоменею только для ложа и как только он насытится ею так сразу бросит. Мужчина предложил Эгле пожить у него до начала навигации, но кто может помешать ему выдворить из дома надоевшую наложницу?

Майя притянула к себе Эглу и откинула прядь с её лба. Не без восхищения она смотрела на прекрасное лицо своей подруги. Время, проведённое в доме господина Идоменея пошло ей на пользу. Все впадинки и морщинки на лице Эглы, вызванные недоеданием разгладились, глаза засияли как драгоценные камни, а чёрные волосы приобрели шёлковый отлив.

– Что? – беззвучно спросила Эгла.

– Скажи, Эгла, счастлива ли ты теперь?

– Конечно, – удивилась вопросу девушка, – как можно быть несчастной среди всего этого? – она обвела комнату взглядом.

– Ты бы не хотела покинуть этот дом и господина Идоменея?

– Нет, ни за что! – воскликнула Эгла и тут же нахмурилась, – не поняла, к чему ты клонишь?

– Теперь подумай, что будет, если ты простынешь в своих лёгких одеждах и расхвораешься? Конечно, господин Идоменей, как человек добрый не оставит тебя без помощи, но ложе с ним ты делить уже не сможешь, и он найдёт себе новую любовницу. Кобылка-то не дремлет, только и ждёт момента, чтобы занять твоё место.

– Нет! Он любит только меня! – запальчиво выкрикнула девушка, – Вот, смотри! – Эгла оттянула ворот платья, – Смотри, как горячо он меня любит!

Майя увидев на белой нежной шее Эглы синеватые следы от страстных поцелуев Идоменея только вздохнула. Ей не хотелось напоминать подруге о том, что когда-то так же жадно её целовали другие любовники и где они теперь… Но Эгла, догадавшись о чём думает Майя, сникла:

– Я знаю, что всем обязана тебе… помню, что обещала слушаться во всём…, но… я так соскучилась по красивым вещам, по украшениям, по восхищённым и завистливым взглядам.

Майя ласково погладила подругу по волосам и сказала:

– Я тоже хочу, чтобы ты была самой красивой на празднике, Эгла, но оставь свои воздушные наряды до весны. Завтра мы сходим с тобой в лавку, где торгуют мехами, привезёнными из Скифии и Гелонии, там и подберём тебе зимний наряд.

Увитая лентами колесница, плыла словно корабль в людском море. В колеснице восседал сам Дионис* – бог, давший эллинам виноградную лозу и научивший их делать вино. Вино, которое утоляло жажду, бодрило после тяжёлого дня, лечило от множества недугов, изгоняло из сердца тоску и позволяло ненадолго забыться. Каждый находил в божественном напитке своё. Несколько раз в году люди благодарили весёлого бога Диониса за столь щедрый дар. Несмотря на то, что виноград в Ольвии из-за холодного климата вырастить не получалось, местные эллины продолжали отмечать Линеи – праздник своей далёкой родины. Вино в город везли из Таврики и Фракии, тем кто был побогаче вино доставляли из солнечной Эллады и островов Эгейского понта*. Городской Совет не поскупился – на городской площади и улицах было выставлено бесчисленное количество амфор, чтобы каждый мог выпить во славу бога Диониса. Следовавшие за божественной колесницей, стремились попасть на храмовую площадь, где были установлены два алтаря – один для сжигания жертв и воскурений, а другой – с большими серебряными чашами для возлияний.

Эгле с Майей, всю дорогу от дома до агоры, пришлось крепко держаться друг за дружку, чтобы не быть разлучёнными толпой. Ряженные в козлиных шкурах и масках скакали вокруг колесницы распевая хвалебные песни и кропили прохожих вином. Перед въездом на храмовую площадь произошла заминка, слишком много было желающих попасть на торжественное богослужение и слишком узок был проход на площадь. Эгла не успела состроить обиженную гримаску, как один из спутников Диониса выхватив её и Майю из толпы. Подруги оказались между колесницей и ватагой пляшущих мужчин. Благодаря этому манёвру девушкам удалось свободно попасть на главную площадь города, где уже собрались самые именитые граждане Ольвии. Здесь не было такого столпотворения, как на прилегающих улицах и можно было совершенно свободно передвигаться. Майя сразу отыскала взглядом господина Идоменея, как и в тот день, когда она впервые увидела его, он находился в окружении городских чиновников и представителей богатого сословия. Эгла поправив свой, немного пострадавший в толчее наряд, радостно огляделась. Она была чудо, как хороша в рыжей меховой шапке и коричневой накидке отороченной лисьем мехом. В ушах красавицы покачивались длинные, в несколько ярусов, серьги с кроваво-алыми яхонтами – подарок Идоменея к празднику.

«Смотри!» – Майя указала на процессию мужчин и женщин ведущих жертвенного козла, убранного разноцветными лентами, рога животного были покрыты золотой краской, а копыта – серебряной. Гул голосов ненадолго стих, чтобы все могли услышать слова главного жреца, что эта жертва угодна богу. Козёл взревел, когда его стали укладывать на каменных жертвенник, тут же поднялся невообразимый вой – люди просили Диониса принять жертву. Эгла приложила руки к ушам, а Майя зажмурилась.

Дымящаяся кровь козла смешавшись с вином стекала по жёлобу жертвенника в серебряный сосуд с изображением бога Диониса. Высокая темноволосая жрица в лёгком, не смотря на мороз, одеянии, ждала, когда сфагейон* наполнится, чтобы сразу унести его. Собранная жидкость была необходима для тайных обрядов, которые начнутся ночью после факельного шествия. Колесницу с деревянным изображением Диониса установили в центре площади. От колесницы шли длинные ряды пиршественных столов уже уставленных различной снедью, каждый горожанин не зависимо от своего статуса мог вкусить здесь пищу и выпить вина. На этом празднике бок о бок сидел бедняк из нижнего города и аристократ, девица из портового диктериона и скромная мать семейства, раб и его господин. Всех объединял весёлый бог вина. Майя с Эглой одни из первых получили возможность приступить к праздничной трапезе. За столом напротив они увидели Идоменея, который заметив девушек кивком поприветствовал их. Мужчина не отрываясь смотрел на Эглу, которая под его взглядом залилась румянцем, как непорочная девица, впервые поймавшая настойчивый мужской взгляд. Впрочем, возможно её щёки горели от неразбавленного вина. Как бы там не было, но Майя заметила, что и другие мужчины с интересом поглядывают на её подругу. Насытившись, девушки выбрались из-за стола и отправились гулять по площади, останавливаясь, чтобы послушать дифирамбы в честь Диониса или понаблюдать за игрой в асколию*, где участники под всеобщий хохот пытались балансировать на одной ноге на надутом козлином мехе*, смазанном оливковым маслом. Победитель этого соревнования мог рассчитывать на мех, наполненный вином. Как только девушки вышли из густой толпы, так сразу же попали в вихрь огромного хоровода. Встроившись в живую цепь, они понеслись в стремительном танце. После нескольких кругов, Майя почувствовав, что ноги её уже не слушаются, отпустила руку своей соседки и выбежала из круга увлекая за собой Эглу. Тяжело дыша девушки опустились на ступени храмового портика, платок у Майи сполз с головы, а у Эглы меховая шапка съехала набок. Они посмотрели друг на друга и расхохотались.

– Привет.

На ступени рядом с девушками упала тень и Майя подняла глаза.

– Здравствуй, Тихон.

– Я искал тебя с самого утра, знал, что ты будешь на празднике.

Им приходилось кричать, чтобы расслышать друг друга в шуме, царящем на площади. Он протянул руку девушке и помог ей подняться.

– Это моя подруга – Эгла. Эгла – это Тихон, его хозяин поставляет дрова в дом господина Идоменея.

Мужчина протянул руку, Эгле, но та отклонила его помощь и встала со ступеней сама. Она с надменной улыбкой оглядела Тихона и перевела насмешливый взгляд на подругу. Майе стало неловко перед мужчиной, конечно его одежда – грубой выделки овчинная шкура и островерхая войлочная шапка выглядела слишком просто и бедно по сравнению с нарядами богатых горожан, но кем была сама Эгла некоторое время назад? Майя тихо вздохнула, как скоро её красавица-подруга забыла о своих прошлых неприятностях и как быстро начала верить, что безбедная жизнь – это навсегда. Эгла направилась к деревянным подмосткам на которых готовилось выступление хоров, она шла не оглядываясь, Майя с Тихоном молча следовали за ней. Перед сценой Эгла остановилась и сказала свои спутникам находившихся за её спиной: «Ужасно хочу пить, не мог бы твой ухажёр, Майя, раздобыть для нас килик вина?» Когда Тихон ушёл за вином, Эгла повернулась к подруге.

– Откуда он взялся этот Тихон?

– Я же сказала, его хозяин поставляет нам дрова, а познакомились мы на верфи.

– На верфи?! – округлила глаза Эгла, – Когда мы жили возле неё у тебя не было таких знакомых! Стоило нам переехать в приличное место, как ты начала заводить себе ухажёров с верфи! Что с тобой, Майя?

– Это произошло случайно, – покраснев пробормотала девушка.

– Он тебе нравится?

– Не знаю…

Вернулся Тихон с чашей вина и подруги замолчали. Мужчина протянул вино Майе и та, сделав пару глотков отдала чашу Эгле, напившись девушка вернула чашу с остатками вина подруге.

– Будешь? Там ещё осталось немного, – спросила Майя Тихона.

– Нет, – покачал головой мужчина, – мне хватит на сегодня.

– Настоящие эллины на Линеях напиваются допьяна, – съязвила Эгла.

– Я не эллин, – возразил Тихон, – моя мать была из Фракии.

– А отец? – спросила Майя.

– Мать ничего не рассказывала мне о нём.

Загрохотали барабаны, публика перед сценой притихла, затем нежный напев флейты известил о начале выступления хоров.

К вечеру весь город был пьян, добропорядочные горожанки спешили укрыться в своих жилищах до наступления темноты. Женщинам, заботившимся о своей репутации, без сопровождения мужчин, находиться на улице в это время суток было небезопасно. Во время Линей снимались все запреты, не стыдно было пить неразбавленное вино и напиваться им до беспамятства, петь похабные песни, приставать к девушкам и тискать женщин. Дальше в празднике участвовали лишь посвящённые в культ Диониса.

Тихон вызвался проводить девушек до дома. Сначала Эгла не хотела идти и настаивала на участии в факельном шествии, но после очередного килика девушку совсем развезло. Теперь Майе приходилось прилагать немало усилий, чтобы самой удержаться на ногах ступая по обледеневшей улице и поддерживать качающуюся во все стороны подругу. Тихон, глядя на мучения девушки одним махом взвалил Эглу себе на плечо. Майя подобрала упавшую с головы подруги шапку.

Гектор долго не открывал дверь, когда лязгнул замок, в щели между дверью и косяком показалось остриё копья. Наконец, узнав голос Майи и Тихона, старый слуга убрал копьё и распахнул дверь. Внутри дома было темно и тихо, Идоменей с праздника ещё не вернулся. Тихон осторожно положил свою ношу на ковёр перед очагом и повернулся к Майе.

– Завтра в театре будет представление. Пойдёшь?

– Пойду, – кивнула девушка, – только я буду с Эглой, – перевела она взгляд на спящую подругу.

– Приходи с ней, – не стал возражать мужчина, – встретимся внутри, я постараюсь попасть в театр пораньше, чтобы занять для нас самые лучшие места.

Когда Тихон ушёл Майя принялась раздевать Эглу, Гектор наблюдавший за ней сердито прошептал:

– В таком виде ей находиться в господской спальне нельзя. Забери её на ночь к себе на топчан.

Девушка ничего не ответила, она нарочно долго возилась с Эглой дожидаясь, когда ворчливый слуга уйдёт в свою комнату. Как только дверь за Гектором закрылась, Майя накинула на спящую Эглу свою меховую накидку и легла рядом с подругой.

Лемб, келет, керкура – древнегреческие торговые суда.

Триера – военный древнегреческий корабль.

Анфестерии – праздник в честь Диониса в феврале-марте совпадавший с наступлением весны.

Диктерион – публичный дом.

Гелония – историческая область, лесная страна, расположенная к северу от Скифии.

Гиппанис – Южный Буг.

Линеи – один из праздников в честь Диониса проходивший в январе-феврале.

Дионис – бог вина, виноделия и театра.

Фракия – историческая и географическая область на востоке Балкан.

Сфагейон – сосуд для сбора жертвенной крови.

Асколия – соревнование кожаных мехов в честь Диониса.

Мех – древний сосуд для жидкостей из шкур животных.

Глава 9. Просьба Нисифора

«Наша несчастная госпожа!» – эта фраза крутилась в голове Федры, а сама она с боку на бок ворочалась на ложе. Была глубокая ночь, но сон всё не шёл. Слова были произнесены, во время поминальной церемонии, на которой собрались жители Тритейлиона, чтобы согласно эллинскому обычаю принести жертву подземному божеству. Возможно рабыня из посёлка, плохо владела койнэ* и увидев слёзы своей госпожи перепутала слова, сказав «несчастная» вместо «грустная». В День горшков*, которым заканчивалось празднование Анфестерей* полагалось грустить, вспоминая ушедших в иной мир родственников. Отчего же эта фраза так задела её? Глупая рабыня, жалеет свою хозяйку, считает её несчастной? Федра вздохнула. Конечно, она не столь кровожадна, чтобы наказывать эту дурочку за неловко брошенные слова.

Ночник давно погас, запечатанные на зиму окна не пропускали ни проблеска света. Федра перевернулась на спину и вгляделась в темноту словно хотела увидеть в ней то, что помогло бы получить ответ на вопрос: «Несчастна она или нет?»

Самые ранние воспоминания о детстве: она в комнате со светлыми стенами и голубым мозаичным полом, рядом матушка, она ласково гладит её по волосам, целует. Старший брат – слабый болезненный, всегда немного в стороне. Его пугает громкий смех и резвость младшей сестрёнки. Отец, не смотря на занятость, всегда доступный, близкий. Как не напрягала память Федра, так и не смогла вспомнить, чтобы родители наказывали её или в чём-то ограничивали. Когда заневестилась, её наряды были самыми модными и дорогими в Прекрасной Гавани, ничего не жалел Макарий для своей единственной дочери. Но самый главный дар преподнёс ей отец, когда не стал настаивать на браке с ровней и позволил выйти замуж по любви за небогатого, в то время, Идоменея. Сколько жарких ночей провели они с мужем на этом ложе. Сколько сладких поцелуев отдали и приняли её уста. Сколько клятв, заверений в любви было здесь произнесено, сколько страстных вздохов слышали эти стены. И как венец этого союза – рождение сыновей – сильных, умных… Боги всегда были милостивы к ней. Отчего же слова, сказанные на ломаном койнэ так растревожили душу? Она снова мысленно вернулась к прошлому. Их с Идоменеем медовый месяц длился недолго, молодой супруг увлечённый желанием разбогатеть не часто бывал дома. Но какая радость увидеть любимого после долгой разлуки, упасть в его объятия! Даже сегодня, спустя много лет она помнит, как билось в груди, сердце. Как пламенело лицо и дрожали руки. Ох! Не испытать этого больше никогда! Сейчас её встречи с Идоменеем стали совсем другими: сухими, холодными, полными взаимных упрёков. Но стоит ли горевать о том, что безвозвратно кануло в Лету*. Идоменей предпочитает проводит время не с ней… Федра не сомневалась, что в Ольвии его ложе не пустует.

Она села в кровати и обхватила руками колени: «Так продолжаться больше не может! Если Идоменей не желает больше заниматься Тритейлионом, то она должна взять дела поместья в свои руки, ведь часть вложенных в облагораживание этого холма средств – её приданное. Умница Метида подсказала способ увеличить доходы с ткацкой мастерской, нужно подумать над другими возможностями. Утром она прикажет Нисифору явится к ней, он давно просил разрешения показать ей, как идут работы в новом особняке. Прекрасно! Она осмотрит особняк. Не стоит жить в вечном ожидании мужа, который охладел и к ней, и к некогда любимому Тритейлиону». Её отец, однажды сказал, что самое большое счастье – это провести жизнь в трудах и заботах о своих близких. Она последует мудрому отцовскому совету – начнёт заботиться о тех, кто в ней действительно нуждается и тогда у неё не будет времени для грусти. Супруг отстранил её от участия в жизни сыновей, но есть племянник, которому недавно минуло двадцать шесть лет. Пора подыскивать ему невесту. После некоторых раздумий Федра решила, что стоит написать одной из своих подруг, у которой были дочери подходящего для брака возраста. Вся в предвкушении новых планов, она едва дождалась рассвета. Вскочила с кровати, как только услышала, что в соседней комнате проснулась Галена. Приказала служанке принести для умывания два кувшина, один с тёплой, другой с холодной водой. «Опять что-то затевает», – подумала Галена глядя на свою необычайно энергичную для раннего утра госпожу. Федра тем временем, смочила салфетку в холодной воде и приложила к лицу, эту процедуру она проделала несколько раз, пока не почувствовала, как ушла усталость с отяжелевших от бессонницы век. Поднесла к лицу зеркало внимательно осмотрела своё лицо. Щёки розовели как у молоденькой девушки. Она улыбнулась своему отражению и отложив зеркало, принялась умываться тёплой водой.

– Доброе утро, госпожа, – поприветствовала хозяйку Тритейлиона, вошедшая в комнату с подносом в руках, Клития.

– Клития, когда ты собираешься идти в посёлок? – спросила рабыню Федра.

– Сразу после утренней трапезы, госпожа, – ответила девушка, ставя поднос с завтраком на низенький столик.

– Я хотела попросить тебя отменить занятия, ты мне сегодня нужна здесь, в гинекее.

– Слушаюсь, госпожа. Нужно предупредить Метиду, что занятий не будет.

– Сходи, милая, предупреди. А ещё загляни к управляющему, пусть придёт ближе к полудню в гинекей, чтобы сопроводить меня к новому особняку. Хочу, наконец, побывать в нём.

Как только Клития вышла, Галена обратилась к своей госпоже:

– Вы сегодня в хорошем расположении духа, госпожа моя Федра.

– В прекрасном, Галена.

– Собираетесь прогуляться после завтрака вместе с Нисифором к новому дому?

– Ты всё правильно поняла, – кивнула Федра.

– Хотите, чтобы я пошла с вами?

– Нет, со мной будет Клития.

– Отчего же Клития? Ведь обычно я сопровождаю вас на прогулках – нахмурилась служанка.

– Не сердись, Галена, я не просто так решила взять Клитию с собой. Хватит Нисифору ходить вокруг до около, пусть берёт девушку в жёны, всё равно лучше Клитии ему не найти.

– Вот какие у вас планы!

– Планы, которые должны скоро осуществиться.

– Вы уверены, что Нисифор сделает Клитии предложение?

– Неужели откажет мне, если я его об этом попрошу?

– Не могу знать, госпожа, – пожала плечами Галена, – конечно возраст у него для создания семьи самый подходящий, тридцать лет ему уже минуло…

– Я не поскуплюсь на приданное моей милой Клитии. Нисифор получит за ней не меньше, чем даёт за своей дочкой какой-нибудь владелец мастерской или лавки. Не говоря уже о том, что такой вышивальщицы, как Клития во всём городе не сыскать. Разумный мужчина не откажется от жены, которая честным трудом способна заработать почти 100 драхм в месяц*.

– Госпожа, если Клития выйдет замуж, то вы потеряете опытную мастерицу…

– По условию вольной грамоты, Нисифор обязан управлять поместьем ещё пять лет. За это время Клития научит всем премудростям вышивания наших рабынь. Этот брак станет прекрасным примером для остальных рабов. Они будут знать, что за честный добросовестный труд на благо поместья, можно получить не только свободу, но и награду.

– Хорошо придумано, – одобрительно кивнула Галена, – думаю господин Идоменей, будь он здесь, одобрил бы ваше решение.

Новый особняк, снаружи ничем не отличался от тех домов, что строили для себя в городах богатые эллины. Всё тот же портик* с колоннадой у входа, увенчанный треугольным фронтоном. Широкие ступени, арочные окна, смотрящие на юг, тяжёлая двухстворчатая дверь с резным орнаментом обитая железом. За ней обычно находился внутренний двор без крыши, в центре которого располагался фонтан или небольшой бассейн. По периметру двора располагались жилые помещения. Первый этаж – мужские владения, второй – женские.

– Прошу, госпожа, – Нисифор распахнул перед Федрой входную дверь, – сегодня особняк пуст, у рабов выходной и вам никто не помешает хорошенько осмотреть весь дом.

Она с переступила порог внутреннего дворика и остановилась:

– Отчего здесь так темно?

– Подождите немного, госпожа.

Нисифор кинулся открывать ставни, в помещение стало светлее. Федра заметила две каменные лестницы, расположенные симметрично, с правой и левой стороны от входа. В центре дворика белела мраморная чаша фонтана.

– Здесь под общей крышей находится и жилые покои, и двор?

– Всё так, госпожа. Поэтому господин Идоменей приказал предусмотреть в стене два окна, чтобы перистиль* зимой освещался солнечным светом.

– Но как это возможно? Выстроить такую огромную крышу, которая накрывает весь дом? – не без восхищения произнесла женщина, подняв голову к потолку, – никогда не видела ничего подобного.

– Точный расчёт геометра и труд опытных мастеров-кровельщиков создали эту необычную конструкцию.

– Посмотрите сюда, госпожа, – проговорила молчавшая до этого Клития.

Девушка указала на одно из окон, наружные деревянные ставни которого были распахнуты Нисифором, но остались прикрыты другими – необычного вида.

– Это ставни – чудо не меньшее, чем крыша этого дома, – сказал Нисифор.

Федра подошла к окну, провела пальцем по бесцветной полупрозрачной пластинке, что была вставлена в одну из ячеек свинцового переплёта.

– Что это за материал, Нисифор?

– Стекло, госпожа. Обратите внимание, что для каждой стекляшки отлита своя ячейка. Это сделано для того, чтобы между пластинками и ячейками оконного переплёта не было зазоров и щелей.

– Такие стеклянные ставни не позволят, проникнуть внутрь холодному воздуху, но пропустят солнечный свет, – задумчиво проговорила Федра.

– Всё так, госпожа.

– Помню, когда мой супруг только собирался строить этот особняк, он говорил мне о разноцветных окнах.

– Здесь есть и такие, – кивнул Нисифор, – они установлены в покоях второго этажа. Но давайте я покажу сначала вам первый этаж, госпожа, потом мы поднимемся наверх.

Долго ходили они по особняку, заглянули на кухню с большим круглым очагом, в купальню с мраморной купелью и медным краном в виде морского конька. Нисифор подробно рассказал о том, как будет циркулировать подогретый воздух в керамических трубах, проложенных под плитками пола, как будет подаваться вода в купальню. Увидела Федра с Клитией и окна из цветного стекла, через которые лился разноцветный волшебный свет. Полюбовались на статуи богов и богинь, которые будут беречь покой хозяев этого дома. Осматривая помещения второго этажа, Федра догадалась, что анфилада* из трёх комнат левого крыла предназначалась для её покоев. В углу последней из комнат находилась потайная дверца за которой спряталась деревянная лестница, соединяющая её будущую спальню со спальней андрона. Идоменей когда-то планировал навещать её покои в тайне от любопытных слуг. «Не понадобится теперь эта лестница», – подумала про себя Федра. К её удивлению эта мысль не вызвала в ней ни обиды, ни ревности. «Не будет она больше тратить свои силы и время на тоску по тому, чего не вернёшь». Федра с улыбкой обернулась к своим спутникам: Нисифор слегка склонил голову давая понять, что готов, как и прежде ответить на все вопросы своей госпожи, а Клития стояла у окна и любовалась игрой солнечных лучей, проходящих через разноцветные стёклышки.

– Подойди ко мне, Нисифор, – поманила Федра мужчину, когда он приблизился к ней добавила, – благодарю, тебя за то,что показал мне новый особняк.

– Счастлив служить вам, госпожа. Прошу прощения, но не соизволите ли вы составить список предметов мебели и обихода для обустройства этого дома. Насколько я знаю, господин Идоменей планировал за лето полностью закончить здесь работы, с тем, чтобы будущей осенью можно было начать заселение.

– Я займусь списком, как только найду для этого время, – пообещала Федра, – но сейчас я хочу поговорить о твоём доме.

Женщина посмотрела из-за плеча Нисифора на свою рабыню, но та продолжала разглядывать цветные блики на полу комнаты.

– Не совсем понял, госпожа…, – растерялся мужчина.

– Слышала, что ты присматриваешь себе дом в Прекрасной Гавани.

– Ах, вот вы о чём! Да, с недавних пор я думаю о приобретении собственного жилища, но считаю, что сначала нужно найти себе жену. Дому нужна хозяйка.

– Как ты прав, Нисифор! – радостно вздохнула Федра.

– Тогда разрешите, госпожа…

Он бросил быстрый взгляд на Клитию, которая казалось не обращала на них никакого внимания и шёпотом продолжил:

– Разрешите, госпожа, обратиться к вам с просьбой.

– Слушаю тебя, Нисифор.

– После того, как я получил волю, господин Идоменей дал понять, что любая из приглянувшихся мне рабынь получит свободу в день нашего бракосочетания.

– Это так! – подтвердила Федра, – Мой муж подарит новобрачной свободу, а я обеспечу её хорошим приданным.

– И всё же, госпожа, мне хотелось бы заручиться вашей поддержкой, потому что девушка, что мила моему сердцу живёт при вас, в гинекее.

– Милый Нисифор, я с радостью выполню твою просьбу. Как только твоя избранница даст согласие я объявлю вас женихом и невестой.

Федра ликовала, первая её задумка и первая победа! Она снова посмотрела на стоящую у окна Клитию: «Бедняжка не догадывается, что сейчас, в эту минуту, решается её судьба!»

– Значит я могу сказать ей уже сегодня…

– Прямо сейчас, Нисифор. Подойди к ней, – она указала глазами на рабыню, – не смущайся, я не буду смотреть, отвернусь.

– Госпожа…

– Что с тобой, Нисифор?

– Я не понимаю… Не понимаю причём здесь Клития?

– Ну как же…, – Федра осеклась, – о ком ты тогда говорил, Нисифор?

Мужчина первым догадался, что произошло недоразумение и они с госпожой говорят о разных девушках:

– Простите, госпожа, мне не нужно было… мне не следовало… прошу забудьте…

– О, боги! Так это не Клития?

– Нет, госпожа, – виновато опустив голову проговорил Нисифор.

– Если не Клития, то значит… Хиона…

– Она одна мила моему сердцу, – не поднимая глаз прошептал мужчина.

– Но Нисифор! Ей так мало лет… она слишком молода для жены!

– Знаю… готов ждать сколько нужно, госпожа, – Нисифор подняв голову, – прошу только, чтобы вы имели в виду, что я первый посватался за неё. Это если… если потом ещё кто захочет…

– Я поняла тебя, Нисифор, – вздохнув сказала Федра, – хоть девушка при мне обитает, но судьбу её без мужа решить не могу. Сам знаешь, он к ней как к дочери относится, – сухо добавила она и пошла к двери бросив на ходу, – Клития, милая, мы уходим.

Они распрощались с Нисифором на ступенях особняка. Управляющий пошёл вниз к источнику Мэлины, за которым начиналась тропинка к посёлку рабов, а госпожа Федра в сопровождении Клитии направилась по аллее вверх, к гинекею. Федра время от времени бросала взгляды на идущую рядом девушку и гадала: «Слышала ли она что-нибудь из её разговора с Нисифором?» Но лицо рабыни было спокойно. Когда они дошли до террасы Федра остановилась и посмотрела вниз, туда, где среди деревьев виднелась новенькая крыша особняка. «Проклятый дом!», – подумала она. Он всегда вызывал в её душе непонятную неприязнь и сегодня подтвердил своё негативную ауру. Федре показалось, что начни она разговор с управляющим в другом месте, всё сложилось бы иначе.

– Вот вы удумали, госпожа моя Федра, из-за рабынь переживать! Мало вам своих забот! – утешала госпожу Галена, – Если какая выйдет замуж – туда ей и дорога! Не выйдет, пусть в девках сидит ничего с нею не сделается. Главное, чтобы работу свою выполняли справно, а остальное – тьфу! Плюнуть и забыть!

– Как же я могла так ошибиться… не заметить, что Нисифор не о Клитии говорит…

– А разве вы обязаны за всеми всё примечать? Не господское это дело! Это прислуга должна любое желание хозяев предугадывать и со всех ног бросаться его исполнять. Лучше скажите обед подавать?

– Чуть позже, пожалуй. Отдохну немного…

– Может вам в мягкую постельку перебраться, госпожа? Клинэ ваше жестковато.

– Нет, мне здесь удобно.

– Как хотите.

– Кто бы мог подумать, что он о Хионе вздыхает, – всё не могла успокоиться Федра, – я же видела обеих в купальне, тело Клитии – услада для мужа. Всё у неё созрело для лёгкого материнства и бёдра, и грудь… а Хиона, ну сущий ребёнок – тонка, худа, нескладна. Чем она Нисифора так пленила?

– Позвольте, госпожа, вам ножки тёплой водой обтереть и с пахучим маслом помассировать, чтобы усталость с них снять, – проговорила Галена усаживаясь на низкую подставку для ног возле клинэ хозяйки.

– Интересно, что на это скажет Идоменей? Нисифор у него всегда в любимцах ходил, а в Хионе он души не чает…

– Может поженит?

– Если и поженит, то не скоро, говорю же не созрела ещё.

– Раньше замуж в 12* лет выходили…

– Сейчас раньше 15 нельзя, городской Совет ранние браки не одобряет.

– А вам какое дело до Совета? Неужели наш господин будет у них спрашивать, во сколько лет своих рабов женить?

– Нисифор собирается купить дом в Прекрасной Гавани, потом, наверное, захочет стать гражданином*, ему нельзя законы полиса нарушать.

– Когда же ей по-вашему пятнадцать будет?

– Хионе было около семи, когда её привезли в Тритейлион, значит пятнадцать ей исполнится следующей зимой.

– Ну как? Полегчало вам, госпожа? – спросила Галена закончив массаж.

– Благодарю тебя, Галена. Теперь укрой меня хочу вздремнуть, а ты иди пока, пообедай.

Но вздремнуть Федре не удалось. Едва служанка ушла, как в голове снова чёрными птицами закружились мрачные мысли: «Как поведёт себя Клития узнав, что её возлюбленный отдал предпочтение её подруге? Удастся ли девушкам после этого сохранить свою дружбу?» С одной стороны, можно было порадоваться тому, что её воспитанница привлекла внимание такого уважаемого человека в поместье, как Нисифор, с другой – Федре было очень обидно за Клитию.

– Что я уз-на-ла! – пропела Клития входя в комнату, которую делила с подругой и упала на свою кровать.

– Что? – обернулась на голос подруги Хиона.

Она сидела возле открытого сундука и укладывала в него чистое постельное белье.

– Скоро одна красотка в нашем поместье положит свой пояс на алтарь богини.

– Будет свадьба? Но разве во время Гамелий* не переженились все, кто получил согласие господина Идоменея?

– Нет, на это брак разрешения господина ещё нет, но как только он вернётся… О! Это будет самая великолепная свадьба!

– Ну, Клития, не томи, давай, рассказывай, – Хиона села на кровать к подруге и заглянула ей в лицо, – кто кого посватал на этот раз?

– Нисифор…

– Клития! – радостно захлопала в ладоши Хиона, – Так это…

– Нет, нет! – торопливо перебила подругу Клития, – он хочет жениться на тебе!

Хиона приоткрыв от удивления рот смотрела на Клитию, потом поднесла к глазам ладони и через некоторое время отвела их, она хотела убедиться, что не спит.

– Этого не может быть! Кто сказал тебе эту глупость! – наконец вымолвила девушка.

– Я слышала это своими ушами!

– Он что сам сказал тебе об этом? – все не могла прийти в себя Хиона.

– Не мне. Госпоже!

– Когда это было?

– Сегодня, во время осмотра особняка, – пояснила Клития, – сначала они о чём-то шушукались в дальнем углу комнаты, а потом я услышала, как он сказал – Хиона одна в моём сердце.

– Он так сказал? – недоверчиво спросила девушка, – А госпожа? Что она ответила ему?

– Сказала, что считает тебя слишком маленькой для замужества и вообще, решать всё будет господин Идоменей.

– А Нисифор?

– Сказал, что подождёт пока ты подрастёшь.

– О, боги! Что мне теперь делать, Клития?

– Готовиться к свадьбе, – простодушно ответила девушка.

– Но почему он выбрал меня? – недоумевала Хиона.

– Ты очень добра и красива, подружка, – Клития ласково потрепала девушку по волосам, – поэтому Нисифор полюбил тебя.

– Но как я могу выйти замуж за человека, которого совсем не знаю…

– Как это не знаешь? – не поняла Клития, – Нисифор – это наш управляющий, высокий мужчина со светлыми вьющимися волосами и короткой бородкой, которую отрастил после того как перестал быть рабом. Он носит зелёного цвета хитон и коричневый шерстяной гиматий, подпоясывается широким кожаным ремнём, ноги его…

– Ты говоришь не о том, Клития! Я много раз видела Нисифора, но это не значит, что я его знаю! Вдруг он окажется сердитым мужем и будет постоянно бранить меня…

– Ну нет, – лукаво улыбнулась Клития, – он будет ласков с тобою, потому что захочет твоей любви.

После слов подруги, Хиона пересела с кровати Клитии на свою и задумалась. Девушка всё никак не могла осознать того, что её любит мужчина ни разу, не говоривший с нею и которого она сама видела только на расстоянии. Как ему это удалось? Неужели любовь разносится ветром по воздуху, как пыльца в таргелионе* и вдохнуть её может любой? Почему в таком случае, именно она, Хиона, понравилась Нисифору, а не Клития или другая девушка? На все эти вопросы не так легко найти ответы. Был ещё один, самый главный вопрос, раз Нисифор полюбил её, то и она должна ответить на его чувства? Хиона беспомощно посмотрела на подругу, Клития поймав её огорчённый взгляд скользнула к ней и обняв за плечи спросила:

– Что с тобой моя маленькая подружка?

– Клития, как мне узнать люблю ли я Нисифора?

– Ты это почувствуешь…

– Что, что я должна почувствовать? Скажи! – умоляла она подругу, – Вдруг это случиться со мной, а я не пойму…

– Когда любишь – думаешь о нём и днём, и ночью, и каждую свободную минуточку. Тебе одновременно хочется смеяться от счастья, что он есть и плакать от страха, что с ним что-нибудь может случиться. Тело твоё горит от желания ощутить его прикосновения сильнее, чем от стыда. Ты знаешь – если он позовёт, то пойдёшь за ним позабыв обо всём.

– Ты любишь его, Клития, – грустно сказала Хиона, выслушав подругу.

– Кого это? – вспыхнула Клития.

– Нисифора…

– Нет, нет и нет, – затрясла головой рыжеволосая рабыня.

Через несколько дней весь Тритейлион знал, что Нисифор посватался к светловолосой рабыне из гинекея. Никто не сомневался, что свадьба Нисифора и Хионы не за горами. Лишь один Зел был уверен, что управляющий не получит в жёны юную красавицу. Бывший пестун, а теперь библиотекарь даже хотел пойти к Нисифору, чтобы открыть ему глаза на его избранницу, но потом передумал. Несмотря на всю свою учёность, Нисифор никогда не поверит, что девушка с нежным лицом на самом деле коварная Елена.

____________________________________________________________________________________________________

Койнэ – общегреческий диалект.

День горшков – день поминовения усопших, третий день празднования Анфестерий.

Анфестерии – один из праздников в честь Диониса, совпадал у эллинов с наступлением весны.

Лета – река забвения в подземном царстве Аида.

100 драхм в месяц – неплохие деньги для женщины, архитектор получал около 120 драхм в месяц.

Портик – выступающая часть здания, крытая галерея.

Фронтон – завершение фасада, портика, колоннады.

Перистиль – внутренний двор, окружённый колоннадой, обычно без крыши.

Анфилада – здесь, комнаты идущие одна за другой.

Замуж в 12 лет – обычно невесте было от 14, жениху около 30.

Стать гражданином – полноценным гражданином древнегреческого полиса стать было нелегко, особенно бывшему рабу.

Гамелии – праздник в честь бракосочетания Зевса и Геры. Брак заключённый в это время считался особенно счастливым.

В таргелионе – в апреле-мае по ионийскому календарю.

Глава 10. Стычка

Никогда ещё Нисифор не был так рад приезду хозяйского племянника, как сегодня. Увидев Агафокла, въезжающего в ворота Тритейлиона в сопровождении охранника, управляющий облегчённо вздохнул. Вот уже несколько дней мужчину одолевали сомнения – говорить или нет госпоже Федре о последних новостях взбудораживших не только Прекрасную Гавань, но и всю Таврику. Обычно господин Идоменей предпочитал сам ставить в известность свою супругу о тех или иных событиях. И сейчас Нисифор совсем не хотел предстать перед хозяйкой Тритейлиона в роли чёрного вестника. Достаточно того, что госпожа до сих пор сердится, что он выбрал в жёны Хиону, а не Клитию.

Агафокл как всегда надменный не ответил на приветствие управляющего даже простым кивком. Племянник Федры спешился, небрежно бросив поводья подбежавшему рабу. И вот его крапчатый гиматий замелькал между стволами деревьев, росших по бокам дорожки ведущей в верхний Тритейлион. Нисифор смотрел Агафоклу вслед, пусть сегодня плохим вестником для госпожи станет её племянник.

Хиона собиралась выйти в сад, но увидев Агафокла спешащего к гинекею, нырнула обратно в свою комнату и замерла за дверью. Только после того, как стихли шаги на лестнице, ведущей на второй этаж, девушка осторожно выглянула в коридор. Услышав, как наверху хлопнула дверь господских покоев, рабыня уже без опаски подошла к входной двери и вышла наружу.

– Агафокл! Рада тебя видеть!

Федра поднялась с кресла, чтобы обнять племянника.

– Вижу, вы веселы и счастливы, тётушка, – ответил на ласковое приветствие Агафокл.

– Как всегда, когда вижу тебя, мой дорогой мальчик! Хорошо, что ты приехал именно сегодня, в день, когда я наконец распахнула окна гинекея навстречу весне и сняла тяжёлые зимние занавеси. Дыши, дыши глубоко этим воздухом. В Прекрасной Гавани воздух не так хорош, как здесь. Но что это? – она отстранилась от племянника и с удивлением оглядела его, – Почему ты так одет, словно собрался на войну?

После этих слов молодой человек придал своему лицу суровое выражение и отойдя к открытому окну многозначительно замолчал. Поддавшись настроениям, царившим последние дни в городе он сменил свои длинные одежды, подходящие для мирной беспечной жизни на короткий, военного кроя хитон и такой же длины гиматий. На его сапоги с высокой шнуровкой были нашиты металлические пластины, которые защищали голени словно поножи, а кожаные с серебряными клёпками наручи закрывали руки от кисти до локтя. В мастерской уже ковался серебряный панцирь и шлем. От прошлого облика Агафокла остались только его длинные волнистые локоны, которые он ещё не решался остричь. Молодому человеку хотелось, чтобы тётушка оценила его воинственный вид и серьёзность намерений. Да, он собирался на войну!

Но Федра ничего не поняла и потребовала от племянника объяснений.

– Да, тётушка, – без обиняков проговорил Агафокл, – я еду на войну!

– Что?! – Федра упала в кресло и пролепетала подавленно, – Какая ещё война? С кем?

– Разве до вас не дошла ещё вести? Не удивительно! – хмыкнул он, – Ваш супруг, как всегда держит вас в неведении.

– Идоменей в Ольвии, – машинально проговорила женщина, – Агафокл! О какой войне ты говоришь?

– Херсонеситы* дали жителям Керкинитиды* декаду на размышление: либо город вместе с окрестными землями присоединяется к Херсонесскому государству*, либо Херсонес* объявит им войну.

– О, боги! Агафокл! Как ты меня напугал! – облегчённо выдохнула Федра, – Керкинитида от нас так далеко…

– Примерно семьсот стадиев по морю, если передвигаться по суше, то в два раза ближе.

– И всё же не понимаю, какое нам дело до этого полиса, – пожала плечами женщина.

– Как же, тётушка, жители Керкинитиды тоже ионийцы*, как и мы.

– Ни что? – равнодушно проговорила Федра.

– Думаю им бы очень не хотелось, чтобы ими правили дорийцы*.

– Всё это не наши заботы, мой милый племянничек.

– Вы ошибаетесь тётушка! Весь город говорит о возможной войне. На завтра назначен народный сход…

Федра лишь вплеснула руками, а Агофокл продолжил:

– Знаете о чём ещё говорят, тётушка? Ходят слухи, что из Керкинитиды тайно прибыл посол, чтобы заручиться поддержкой нашего городского Совета.

– Мой дорогой племянник, – ласково заговорила Федра, – поверь моему жизненному опыту – наши государственные мужи покричат и утихнут. Никто не поедет на войну сейчас, когда нужно пахать землю и сеять зерно. Кто будет управлять рабами, если всех мужчин призовут? Нет, нет, – покачала женщина головой, – Прекрасная Гавань не вступится за этот несчастный город. Ионийцам Керкинитиды придётся самостоятельно разбираться с дорийцами из Херсонеса.

Агафокл не смог найти слов, чтобы возразить своей тётушке, и женщина решила воспользоваться возникшей заминкой, чтобы перевести разговор в другое русло. Федра, как и большинство женщин терпеть не могла разговоров о войне. Её больше волновала жизнь поместья и благополучие её близких. Она посмотрела на Агафокла, нужно сбить его с этой военной темы и развернуть к более насущным заботам. Хозяйка гинекея стукнула серебряным молоточком по диску вызывая рабыню. В покои вошла Клития.

– Милая, сходи на кухню, принеси вина и сладостей, чтобы я могла угостить моего гостя, – поглядев на дверь за которой скрылась девушка, вздохнула, – бедняжка.

– Вы что-то сказали, тётушка? – спросил Агафокл опускаясь на табурет.

– Ах, Агафокл! Все эти ваши войны. Все эти ваши жестокие мужские забавы не идут ни в какое сравнение с трагедией, что разыгрывается здесь, на моих глазах, в тихом, мирном Тритейлионе.

– Что случилось, тётушка?

– Моя любимая Клития напрасно ждала все эти годы, Нисифор так и не сделал ей предложения.

Агафокл поморщился, услышав слова Федры. Совсем тётушка одичала от жизни в поместье, потчует его историями из жизни рабов. Но Федра, не заметив неудовольствия племянника продолжила:

– Ему полюбилась Хиона, но она совсем дитя… Нисифор сказал, что будет ждать… Видишь, Агафокл, рабы тоже умеют любить.

– Вот как? – встрепенулся Агафокл, – Хиона теперь невеста Нисифора?

– Да! И я очень волнуюсь за Клитию. Но тс-сс, – поднесла женщина палец к губам, услышав шаги за дверью.

После того, как Клития накрыв стол ушла, Федра продолжила:

– Я очень рада за Хиону, но она может повременить с замужеством в отличии от своей подруги.

– А девушка дала согласие на брак? – поинтересовался Агафокл отпив вина из килика.

– Хиона? Не знаю, я ещё не спрашивала её об этом, – растерялась Федра.

– Что будет, если она откажется выходить замуж за Нисифора?

– До приезда Идоменея гадать бессмысленно, только он сможет решить быть этому браку или нет.

«Идоменей!», – мысленно повторил Агафокл и поднёс килик к губам, чтобы тётушка не заметила его кривой усмешки.

Дальше Федра, как ей показалось, плавно перешла от матримониальных планов рабов к разговору об устройстве личной жизни племянника. Добрый час, Агафокл слушал рассказы о воспитанных в эллинских традициях дочерях тётушкиных подруг. О выгодах, или наоборот, недостатках предполагаемых браков. Закончила тётушка заявлением, что благодаря прекрасному происхождению и огромному состоянию, Агафокл может смело рассчитывать на любую партию – никто ему не откажет. Молодой мужчина вяло отнекивался, опасаясь, что тётушка, почувствовав его сопротивление, с присущей ей горячностью начнёт настаивать на немедленном ответе. Агафокл обещал подумать и даже присмотреться к перечисленным тётушкой девицам, во время ближайшего богослужения. На самом деле мысли племянника Федры были далеки от выбора невесты. Агафокла неожиданно задело сообщение о возможном браке Нисифора и Хионы. Он не знал Нисифора, но не любил его уже за то, что управляющий пользовался большим расположением хозяина Тритейлиона. Что касается Хионы, то Агафокл считал, что имеет право принимать участие в её судьбе, раз благодаря ему она попала в Тритейлион. Молодой человек даже собирался напомнить тётушке, кто ей подарил рабыню, но поразмыслив передумал. Всё равно у него не хватит духу заявить Идоменею о своих правах на девушку.

Люди, не имеющие достаточного мужества для открытого единоборства, предпочитают достигать своих целей с помощью коварства и интриг, но и тут природа обделила Агафокла. Когда распрощавшись с тётушкой, он вышел на крыльцо гинекея ему пришла в голову мысль увидеться с Хионой, он сам пока не знал, что скажет ей при встрече, придётся положиться на свою сообразительность, думал Агафокл. Он решил, что удача сопутствует ему, когда за спиной скрипнула дверь и на крыльцо вышла рыжеволосая рабыня.

– Эй, где сейчас твоя подруга? – окликнул он Клитию.

– Хиона? Она в саду, господин Агафокл.

Молодой человек посмотрел в сторону сада, бродить по нему можно бесконечно долго, одна надежда, что среди ещё не одетых в листву кустов и деревьев ему удастся быстро отыскать девушку.

Снег в саду почти сошёл и кое-где на открытых пригорках уже тянулись к солнцу первые цветы. Из напитанной весенней влагой земли дружно прорастала молодая, изумрудного цвета, трава, среди которой тёмно-зелёными островками проступали морщинистые листья примул. Под деревьями, раздвигая прошлогоднюю листву показались ростки крокусов, в их прозрачных трубчатых стеблях ещё спали зыбким сном зародыши соцветий. Тонкие упругие стебельки анемонов набирались сил, чтобы раскрыть лепестки своих нежных цветов. На кустарниках и деревьях набухли почки, ещё несколько дней и сад Тритейлиона зацветёт, заблагоухает. Персефона* – вечно юная богиня весны, избавившись от ревнивой опеки мужа, вышла, наконец, на поверхность земли, чтобы пробудить силы природы, и позволить людям снова насладиться тёплом и светом. Так будет до самой зимы, пока не сойдёт красавица обратно в Аид* к своему царственному супругу.

Хиона много времени провела сегодня в саду обходя «свои цветочные владения». Солнце припекало, девушка сбросила накидку оставшись в шерстяном хитоне. Её мучила жажда и она решила спуститься к источнику Мэлины, чтобы напиться. В галерее было прохладно и сумрачно, звонкая капель и журчание стекавшей по желобам воды заглушали все внешние звуки. Утолив жажду, девушка поблагодарила наяду* за вкусную воду и присела на каменную лавку, чтобы немного отдохнуть. Некоторое время юная рабыня раздумывала, каким путём ей лучше вернуться к гинекею. Старая дорога была короче, но на ней было больше шансов встретиться с господином Агафоклом, к чему Хиона совсем не стремилась. Она решила вернуться тем же путём, что и пришла. Девушка зябко повела плечами, воздух в галерее, куда даже летом не проникали солнечные лучи, был слишком холодным и сырым в этот весенний день. Едва рабыня свернула на аллею, ведущую к террасе гинекея как её окликнул племянник госпожи Федры. «Не повезло!» – вздохнула про себя девушка, если бы она заметила Агафокла чуть раньше, то смогла бы вернуться к галерее и укрыться в промоине. Это углубление в скале, похожее на грот, поросшее вечнозелёным плющом, она обнаружила ещё ребёнком и даже несколько раз пряталась там от Галены.

– Хиона! Вот ты где? – крикнул Агафокл и приблизившись к девушке добавил, – Я ищу тебя повсюду.

– Зачем? – спросила Хиона и прикусила язык.

Она должна была сказать молодому господину совсем другие слова, например: «К вашим услугам, господин Агафокл» или «Рада вам услужить, господин Агафокл».

Но молодой человек, не заметив непочтительности рабыни, продолжил:

– Услышал сейчас от тётушки, что ты теперь невеста.

Хиона молчала, меньше всего ей хотелось обсуждать непростую ситуацию, сложившуюся с её предполагаемым замужеством с насмешливым и легкомысленным господином Агафоклом.

Племянник госпожи Федры, разглядывая молоденькую рабыню, заметил едва наметившиеся бугорки грудей под её платьем. Не ускользнули от внимания молодого ловеласа влажные розовые губы девушки, слегка покрасневшие под солнцем щёки и маленький носик. Немного нахмуренные брови и стыдливо опущенный взгляд рабыни дополнили то образ, к которому молодого человека всегда влекло – к женщине нежной, игривой, сопротивляющейся, но в тайне, мечтающей отдаться ему. «Как она изменилась за зиму», – удивился Агафокл, – «И всё это достанется Нисифору?»

– Я хочу помочь тебе, Хиона.

Девушка, удивлённая тем, с какой серьёзностью произнёс эти слова молодой человек, подняла на него глаза.

– Разве мне нужна помощь, господин Агафокл?

– Ты же знаешь, я несу за тебя ответственность перед богами и людьми, не меньшую, чем моя тётушка и господин Идоменей, – подняв палец вверх произнёс нравоучительным тоном Агафокл, – нам, твоим благодетелям, будет неприятно, если твой супруг сразу после свадьбы прогонит тебя.

– Почему же он прогонит меня?

Агафокл, еле сдерживался, чтобы не расхохотаться, глядя в растерянное лицо рабыни. Стараясь говорить серьёзно, молодой человек продолжил:

– Потому что ни одна молодая жена не понимает, что нужно её мужу! Скажи, что ты будешь делать после того, как останешься со своим супругом наедине?

Хиона ничего не ответила.

– Вот видишь, – сказал Агафокл, – ты не заешь.

– Моя госпожа, расскажет мне перед свадьбой всё, что положено знать жене…

– Если не забудет, и если у неё будет на это время, – возразил молодой человек.

Хиона чувствовала в словах Агафокла какой-то подвох, но не могла ни в чём уличить молодого человека. С такой искренностью и сочувствием он ещё никогда не говорил с нею.

– Я научу тебя всему, Хиона, – проникновенно произнёс племянник Федры, – ты только слушайся меня.

– Что я должна делать, господин Агафокл? – настороженно спросила девушка.

– Почти ничего, – попытался успокоить её мужчина, – каждый раз как я буду приезжать в Тритейлион мы будем встречаться с тобой в этой аллее или в другом укромном месте. Пусть твои умения станут для твоего супруга приятной неожиданностью…

– И всё же, господин…

– Во время наших встреч я буду давать тебе небольшой урок, – продолжил Агафокл, – сегодня у нас будет первое занятие. Дай мне свою руку, Хиона. Ну же! Не бойся!

Так и не дождавшись от рабыни никаких действий, Агафокл сам положил ей руку на плечо и тут же за его спиной послышался похожий на рык льва мужской голос:

– Добрый день, господин Агафокл!

Недовольно скривив лицо, Агафокл убрал руку с плеча девушки и обернулся к управляющему поместьем.

– Мне кажется мы уже виделись с тобой Нисифор.

– Ваша правда, господин Агафокл – виделись, но не здоровались. Простая вежливость обязывает, любого воспитанного человека ответить на приветствие.

– Я не нуждаюсь в уроках вежливости от бывшего раба, – презрительно произнёс Агафокл.

– Также как это девушка не нуждается в ваших уроках, чтобы стать хорошей женой, – парировал Нисифор.

– Так ты подслушивал!

– Ошибаетесь, господин Агафокл! Я не подслушиваю, я слежу за порядком в поместье и этим правом меня наделил мой господин.

Агафокл не нашёлся, что ответить, а Нисифор тихо проговорил, обращаясь к девушке:

– Хиона, прошу тебя, ступай к своей госпоже.

– Да как ты смеешь, раб! – взорвался Агафокл, – Отсылать ту, с которой я ещё не окончил разговор.

– Вы ещё не всё сказали, господин Агафокл? – насмешливо спросил Нисифор.

– Господин Агафокл, отпустите меня, – попросила рабыня.

Племянник Федры не желая уступать Нисифору, поднёс руку к своему поясу, на котором обычно висел остро отточенный кинжал. «Я убью этого наглого раба прямо здесь!» – решил молодой человек. Нисифор, заметив угрожающее движение соперника, совершенно не теряясь, выхватил из-за пазухи свой кинжал, узкое лезвие, которого холодно сверкнуло на свету. У Хионы сжалось сердце от ужаса, она с отчаянием смотрела на мужчин готовых кинуться друг на друга.

– Пусть девушка уйдёт, и мы сразимся, – сказал Нисифор.

Агафокл ничего не ответил своему сопернику, холодный пот струился по его вискам и спине. Он понял, что ввязался в ссору с Нисифором будучи абсолютно безоружным. Свой кинжал он оставил дома, заменив его мечом, который больше подходил к сегодняшнему военному наряду. Меч в свою очередь Агафокл оставил у сопровождавшего его раба, потому что негоже было входить в тётушкины покои со столь грозным оружием.

– Нисифор, прошу тебя…, – чуть не плача проговорила Хиона.

Управляющий Тритейлионом с нежностью посмотрел на девушку.

Воспользовавшись заминкой, Агафокл, сначала отступил на два шага, а потом и вовсе кинулся бежать. Нисифор не стал преследовать своего противника, спрятав кинжал, он приблизился к девушке, но прикоснуться к ней, чтобы утешить не посмел. Хиона закрыв лицо ладонями рыдала, мужчина преклонил колено подле своей возлюбленной и виновато произнёс:

– Напугал тебя, прости…

– Из-за чего… из-за чего, вы чуть не поубивали друг друга?! О, боги! Что скажет моя госпожа, когда узнает!

– Никому тебя в обиду не дам, убью любого, кто посмеет причинить тебе зло, – тихо, но твёрдо сказал Нисифор.

Хиона отведя руки от заплаканного лица со страхом смотрела на мужчину.

– Я хочу уйти…, – наконец вымолвила она.

– Иди, я не держу… Только знай, что каждое мгновенье рядом с тобой – счастье для меня, Хиона.

Она шла по аллее, и сейчас её не радовали ни тёплый день, ни ласковое солнце, ни первые весенние цветы. Сад, в котором она любила прогуливаться с госпожой или с Клитией, или как сегодня – одна, чуть не стал местом кровавого побоища. И всё из-за неё! Чем она так прогневила богов, что двое взрослых мужчин готовы были на её глазах всадить друг в друга свои кинжалы. «Что стало бы с госпожой, если Нисифор заколол её племянника?» Девушка отчего-то была уверена, что в поединке, произойди он, управляющий одержал бы верх над заносчивым Агафоклом. «Чем бы всё это закончилось для Нисифора? Даже если бы господин Идоменей встал на сторону своего управляющего, всё равно он не смог защитить его от суда и казни!» «А, Клития!», – Хиона замедлила шаг, – «Бедная подруга, что будет с ней, когда она узнает? Клития любит Нисифора, переживает за него». Рабыня остановилась в месте, где аллея упиралась в террасу и внимательно вгляделась в окна гинекея. Два окна принадлежащих покоям госпожи были настежь открыты, нужно проскользнуть внутрь дома незамеченной. Стараясь не стучать подошвами, она взбежала на крыльцо и заглянула в приотворённую дверцу, в коридоре никого не было. Несколько лёгких шагов и Хиона внутри своей комнаты, которая, к счастью пуста. Скинув обувь и верхнюю одежду, девушка быстро запрыгнула на свою кровать и укрылась одеялом с головой, притворяясь спящей. «Нет, никому она не расскажет о том, что произошло в саду. Ни госпожа, ни Клития, ни господин Идоменей не должны знать о происшествии. Нисифор тоже будет молчать. Что касается господина Агафокла, то вряд ли ему захочется, чтобы в поместье узнали, как позорно он покинул место поединка». Утомлённая переживаниями Хиона вскоре уснула.

Стычка между господином Агафоклом и управляющим Нисифором, произошедшая среди белого дня в одной из аллей сада, по воле богов, не стала достоянием жителей поместья. Никто, так никогда и не узнал о несостоявшемся поединке. Даже провидец Зел старавшийся не упускать из виду ту, которую называл именем любовницы троянского царевича, не смог проникнуть в тайну, окружённую молчанием.

____________________________________________________________________________________________________

Херсонеситы – жители Херсонеса Таврического.

Керкинитида – город, основанный греками-ионийцами, сегодня город Евпатория.

Херсонесское государство – город Херсонес Таврический с землями, присоединёнными к нему либо мирным, либо военным путём.

Херсонес – город Херсонес Таврический основанный греками-дорийцами, сегодня город Севастополь.

Ионийцы – греки, выходцы из Ионии. Греками-ионийцами были основаны почти все эллинские города Крыма.

Дорийцы – греками-дорийцами был основан единственный город в древнем Крыму – Херсонес Таврический.

Персефона – богиня весны и плодородия, жена царя подземного мира Аида.

Аид – царство мёртвых.

Глава 11. Тревожная весна

Хиона быстро взбежала по ступеням храма и остановившись перед входом в него обернулась. Было ранее утро, Тритейлион ещё спал, укрытый голубоватой утренней мглой. Даже в посёлке рабов ещё не начали топить печи. Только на востоке, где край неба соприкасался с морем розовела тонкая блестящая полоска. С трепещущим сердцем девушка вошла внутрь храма, и сразу же мраморные боги обступили её. С каменным равнодушием смотрели они гостью, Хиона съёжилась под их холодными взглядами. Те слова, с которыми она собиралась обратиться к жителям Олимпа вдруг куда-то улетучились. Юная рабыня чувствовала вину перед божествами, за то, что потревожила их покой в столь ранний час. «Если хочешь, чтобы боги услышали тебя, то твоя молитва должна идти от самого сердца», – вспомнила девушка совет госпожи.

«Нет!», – её голос прозвучал неожиданно звонко в пустом храме, – «Нет! Я не отвергаю любовь!» После этих слов первый солнечный луч прорезал сумрак помещения и упал на чашу, что держала в руке одна из богинь. Золотые блики заиграли на выпуклых боках чаши и Хиона влекомая этим божественным знаком приблизилась к статуе. Положив маленький букетик белоснежных анемонов у ног богини, девушка заглянула ей в лицо, озарённое золотисто-розовым светом, оно казалось живым. «Афродита Милосердная», – шёпотом произнесла Хиона, – «Дарующая любовь, прошу, Вечноулыбающаяся, не наказывай меня, если по незнанию рассержу тебя! Откуда мне, ничтожной рабыне, знать по какой прихоти посылаешь ты любовные дары простым смертным? Ты внушила любовь Нисифору ко мне, благодарю тебя за это. Но что делать, если в сердце моём нет отклика на его чувства? Ты одарила любовью и мою милую подругу Клитию, но влюблённый в меня Нисифор не слышит её печальных вздохов. Я знаю, златокудрая, сколько приходится трудиться тебе, чтобы установить между людьми любовную гармонию. Поэтому прошу прими мой совет: разверни Нисифора к Клитии, пусть он разлюбит меня и сделает счастливой мою подругу. Я же буду вечно любить и славить тебя. О! Прекрасная! И поминать твою красоту, доброту и мудрость трижды в день: в час утренний, дневной и вечерний». Покончив с молитвой, Хиона снова вгляделась в лицо богини. «Не обиделась ли, Афродита, что посмела давала ей советы? Не пошлёт ли к ней сына своего, Антэроса, отомстить за отвергнутую любовь Нисифора?» Лик богини был спокоен, и девушка облегчённо вздохнула, значит не сердится Киприда, приняла её просьбу.

Почти в тот же час, когда Хиона в храме молилась Афродите, Нисифор в сопровождении двух рабов выезжал из ворот Прекрасной Гавани. Мужчина провёл в городе несколько дней распродавая излишки зерна, что остались после осеннего урожая. Как и предвидел его господин, цены после зимы на хлеб выросли в несколько раз. Вырученные деньги Нисифор, как и наказал хозяин, сразу отвёз трапезиту Евномию, чтобы тот пустил их в оборот. Довольный, что ему удалось быстро и точно выполнить распоряжение господина Идоменея, управляющий возвращался в поместье. Дорога, тянувшаяся меж полей, была пуста, но на полях уже копошились рабы, готовя пашню для весеннего сева. В это тихое весеннее утро Нисифору не хотелось думать о предстоящих работах в поместье, о начале посевной, о возможной войне с Херсонесом. Цвет нежно-розовой зари занимавшейся на краю неба был похож на стыдливый румянец девушки. Волнистый полупрозрачный рисунок облаков на голубом небе напомнил ему светлые локоны Хионы и сердце его задрожало. Там же, в небесной дали он разглядел тонкий абрис девичьего лица. Образ юной рабыни мерещился ему повсюду. Нисифор заметил, что девушка, последнее время избегает его. Конечно, её, почти девочку, пугает внимание взрослого мужчины. Нисифору хотелось поговорить с Хионой, объяснить, что он совсем не так суров, как ей кажется. Но встречи наедине станут возможны только после того, как хозяин перед всей общиной объявит их женихом и невестой. Нисифора не пугал длительный срок жениховства, главное знать, что через несколько лет Хиона будет принадлежать ему. Занятый приятными мыслями мужчина не заметил, как лёгкие облачка на небе сменили серые лохматые тучи, за которыми скрылось едва успевшее взойти солнце.

– Смотрите, господин! – один из рабов указал на чёрную, зловещую полоску, возникшую на горизонте.

– Поторопимся! – сказал Нисифор пустив своего коня рысью.

Они въехали в поместье, когда небо уже полностью заволокло тучами и запахло дождём. Едва он спешился, как увидел Зела, который крикнул ему:

– Госпожа приказала прийти тебе в храмовую ротонду, как только ты появишься в Тритейлионе.

– Умыться бы с дороги.

– Не мешкай, – сказал Зел, указывая на небо, – погода портится.

Нисифор недолго ждал Федру у ротонды. Хозяйка Тритейлиона пришла в сопровождении двух рабынь: Хионы и Клитии. Девушки остались ждать снаружи, а управляющий с Федрой вошли внутрь ротонды.

– Ты только что вернулся из города, Нисифор? – спросила Федра мужчину.

– Верно, госпожа, – слегка склонил голову управляющий, – я выполнял распоряжение, которое дал мне перед отъездом ваш супруг.

Федра промолчала, было видно, что сейчас её занимает совсем другое.

– Декаду назад у меня был мой племянник…

Нисифор нахмурился, неужели кто-то рассказал госпоже Федре о стычке в саду? Он посмотрел на Хиону, но увидел только край её голубого химатиона, сама девушка стояла позади рыжеволосой рабыни.

– Я тогда не предала значения словам Агафокла о возможной войне… Позже, немного поразмыслив, поняла, что слишком легкомысленно отнеслась к его рассказу о волнениях в городе. Помнится, мой племянник говорил о Народном Собрании… Знаешь ли ты, Нисифор, что на нём решили? А Городской Совет состоялся ли он?

– Да, госпожа, вчера на агоре собрались мужчины полиса для обсуждения положения Керкинитиды, но к какому-либо решению они не пришли…

– Вот как?! – воскликнула Федра.

– Сначала все были единодушно настроены на то, чтобы помочь Керкинитиде, и дать херсонеситам отпор, но потом подсчитав, во что могут обойтись военные действия, собравшиеся приуныли…

– Я так и знала! – Федра вскочила со скамьи, подошла к перилам ротонды и устремила свой взгляд на взволнованное непогодой море.

– Оказывать помощь Керкинитиде придётся и с суши, и с моря, поэтому часть кораблей необходимо оставить для военных нужд. Они не смогут, как обычно, отправиться с товарами за понт.

– А поля, огороды, сады, виноградники! На кого это останется, если мужчины уйдут на войну?

– Да, – согласился Нисифор, – об этом тоже говорили.

– Значит они ничего не решили? Покричали и разошлись.

– Именно так, госпожа! – вновь согласился с женщиной Нисифор.

– А Городской Совет? Какие настроения царят там?

– Пока неизвестно, госпожа. Заседания ещё не было, все ждут возвращения господина Идоменея.

– Что? – Федра повернулась к мужчине, – Причём здесь мой супруг? Разве он стратег или полемарх, чтобы решать быть войне с Херсонесом или нет?!

– Госпожа, вы же знаете, какой авторитет имеет господин Идоменей в Прекрасной Гавани…

– Знаю! – женщина гордо вскинула голову, – Но разве Совет будет ждать целый месяц его возвращения? Весна приходит в Ольвию позже, чем к нам.

– Я думаю, он вернётся раньше, чем через месяц…

– Этого ещё не хватало! Плыть по не очистившемуся ото льдов морю! – испугалась Федра, – Рисковать своей жизнью и кораблями, потому что Городской Совет недееспособен!

– Нет, госпожа, – возразил Нисифор, – дело не только в нерешительности государственных мужей, у вашего супруга, очень много деловых интересов в Керкинитиде.

– Это правда, – со вздохом проговорила женщина, – Идоменей всегда широко ведёт свои дела, для его желаний преград не существует.

Погода между тем всё больше портилась. Чёрная полоса на краю неба увеличилась в размерах, дождь ещё не пошёл, но ветер усилился. Голые стебли лианы, обвивавшие ротонду, гулко бились о мраморные колонны. Из сада раздавался сухой треск веток деревьев. Море потемнело и вспенилось, было слышно, как волны крошат лёд у берега.

– Госпожа, вам лучше укрыться в доме, – сказал Нисифор, – вот-вот разразится буря.

Мужчина посмотрел на рабынь, Хиона уже не пряталась за спиной своей подруги, но и в сторону Нисифора не смотрела. «Любимая, моя», – мысленно проговорил Нисифор, – «как мне объяснить тебе, что я совсем не собирался убивать Агафокла. Знал, что этот пустозвон не решится вступить со мной в единоборство. Я хотел лишь защитить тебя и мне пришлось быть грозным, а ты испугалась… Теперь боишься даже взглянуть на меня. Нет, моя нежная Хиона, я никогда не причиню тебе вреда. Клянусь!»

Но девушка не догадывалась об этой мольбе, ей хотелось, чтобы на виду у Нисифора всегда была Клития. Раз богиня не отвергла её просьбы, значит должна помочь. Пусть глаза Нисифора ищут и находят везде только Клитию. Не успела Федра попрощаться с Нисифором, как небо загрохотало. Молнии рассекая тучи сверкающими стрелами падали на землю. Зевс-громовержец ехал по небу в своей колеснице. Не дожидаясь приказа Федры, Нисифор сказал:

– Я провожу вас до гинекея, госпожа.

Они с трудом спустились по лестнице. Нисифор не смея прикоснуться ни к одной из своих спутниц, старался прикрыть их от ветра своим телом. Федра дёрнула дверную ручку, но дверь даже не шелохнулась.

– Позвольте мне, госпожа.

Нисифор с видимым усилием отворил дверь и держал её пока Федра с рабынями не вошли внутрь. В коридоре их встретила встревоженная Галена:

– Госпожа, я собиралась идти вас искать.

– Мы уже дома, Галена! Благодаря Нисифору!

– Госпожа, позвольте вам посоветовать запереть хорошенько все окна и двери в доме. Ночь будет неспокойной, боюсь, что буря только усилится. Я отправлю Зела ночевать в андрон, чтобы в случае чего вы могли позвать его на помощь.

– Благодарю тебя за заботу, Нисифор, но поторопись и ты. О, боги! Посмотрите, что там происходит! – ужаснулась женщина резко наступившей на улице темноте, – Иди, Нисифор, мы будем молиться за тебя!

Любой факел был бы затушен, тем ветром, что бесновался снаружи. Нисифор еле передвигая ноги, почти на ощупь, добрался до храмовой террасы. Спустившись с неё, он оказался на дорожке, ведущей к посёлку рабов. К счастью, внизу, порывы ветра были не так сильны, иначе его неминуемо сдуло с тропы. Ещё сверху, он заметил, как по посёлку бегают рабы собирая слетевшую с крыш солому. Увидев управляющего, люди кинулись к нему, наперебой крича о разрушениях, которые успела нанести едва начавшаяся буря. Нисифор резко махнул рукой, чтобы все замолчали.

– Всем разойтись по своим домам, – скомандовал он, – тех, чьи жилища пострадали пусть приютят соседи. Зел, – выхватил управляющий взглядом мужчину из толпы, – возьми одного раба и иди с ним в андрон. Глаз не спускайте с гинекея! Если госпоже понадобится помощь, то она подаст вамзнак.

Нисифору самому хотелось провести ночь в андроне, чтобы быть уверенным, что обитательницы гинекея находятся в безопасности. Но мужчина не мог покинуть посёлок рабов, понимая, что самые большие разрушения ураган нанесёт здешним строениям. В посёлке только два дома были покрыты черепицей – дом самого Нисифора и дом Метиды. Возможно к утру, ни одна соломенная крыша не уцелеет…

– Нисифор! – послышался женский голос.

Рабы расступились, пропуская Метиду.

– Метида, – поклонился пожилой женщине мужчина.

– Я заберу всех детей и незамужних девушек в свой дом. Ничего, на одну ночь, разместимся как-нибудь.

– Благодарю тебя, Метида, за то, что сняла с меня часть забот.

Зел с рабом едва успели добраться до андрона, как о землю ударили первые капли дождя, прошло несколько минут и дождь превратился в один сплошной поток, за которым невозможно было разглядеть ничего даже на шаг вперёд. Водяная завеса скрыла из виду и находящейся на противоположной стороне террасы гинекей. Нисифор полностью вымок прежде, чем попал в свой дом. Потоки низвергавшейся с небес воды заливали печные трубы, тем, кто не подумал заранее о жаровнях пришлось укутываться в тёплую одежду и одеяла. Вездесущий ветер, находил любые щёлочки, чтобы проникнуть в помещение и выстудить его. Подвывая ветру в сараях испуганно ревела скотина.

В гинекее кухарка едва успела выгрести горячие угли из очага, как по дымоходу хлынула вода. Оставшиеся угли с шипением погасли.

– Хватит только на одну жаровню, – вздохнула женщина, – отнеси её нашей госпоже протянула она сосуд с углями Клитии.

В господских покоях Галена с Хионой спешно скатывали ковры, чтобы спасти их от воды попадавшей внутрь даже через закрытые ставни.

– Кто бы мог подумать, что разразится такая буря! – сетовала Федра, – всего лишь десять дней назад я приказала расконопатить окна!

– Ничего, госпожа, – утешала её Галена, – буря долго не продлится, – Эол немного подует в свою флейту и успокоится. Борей с Эвром истощат свои силы сражаясь друг с другом, и тогда на смену им прилетит сладостный Зефир.

– Надеюсь так и будет, Галена. Нисифор предположил, что Идоменей вернётся в Прекрасную Гавань, как только это станет возможным. Его кораблю ему нужна хорошая погода.

Галена ничего не успела ответить своей госпоже, как та вдруг закричала:

– О, боги! Галена! Что если он уже пустился в путь и корабль его сейчас в море?

Клития входившая в этот момент в покои Федры с жаровней в руках, едва не выронила её из рук.

– Госпожа! – старая служанка кинулась к Федре, чтобы утешить её, – Ваш супруг многоопытный мореплаватель, он не выйдет в море в непогоду.

– Он мог не знать! Эта буря налетела так внезапно, ещё утром было тихо.

– И всё же, госпожа, не нужно волноваться раньше времени…

– Я не даже могу пойти в храм чтобы помолиться за него!

Галена торопливо махнула рукой давая рабыням понять, что им лучше уйти. Клития поставила жаровню на треножник поспешила к двери. Хиона последовала за нею.

Ветер бесчинствуя, словно разбойник, с грохотом ломился в дом. Свет лампиона трепетал, по потолку и стенам скользили чёрные лохматые тени. Клития с Хионой, чтобы не замёрзнуть решили провести ночь одной постели. Прижавшись друг к дружке, девушки лежали под ворохом одеял, тревожно прислушиваясь к тому, что творилось за стенами дома. Федра наотрез отказалась ложиться в кровать. Хозяйка Тритейлиона то принималась ходить по комнате, то останавливалась и тяжело вздыхала. Губы женщины беззвучно шевелились, она то и дело смотрела в сторону, где находился храм, как будто хотела взглядом проникнуть через толстые каменные стены, чтобы увидеть светлые лики мраморных богов. Галена так и не нашедшая слов для утешения своей госпожи, устало глядела, как мечется по комнате Федра. Никто в гинекее не сомкнул глаз в эту ночь.

Утро после бури – серенькое, робкое, тихое, боязливо глядело на разгром, учинённый своими сердитыми собратьями. В посёлке рабов не уцелело ни одной соломенной крыши, вещи и нехитрая мебель во многих жилищах были испорчены дождём или унесены ветром. Даже с крепких домов Метиды и Нисифора, кое-где слетела черепица. Среди рабов было много пострадавших. Те, кому удалось без ущерба для здоровья пережить эту ночь первым делом бросились к сараям, в которых содержалась скотина, чтобы выпустить животных из залитых дождём помещений. Нисифор послал в господскую часть поместья раба, чтобы узнать, как обстоят дела в гинекее. Раб вернулся нескоро, по его словам, пробраться на верхние террасы было нелегко. Вся дорожка буквально засыпана обломившимися ветками деревьев и разным садовым мусором. Рядом с андроном упало дерево. Зел с рабом не имея инструментов, чтобы расчистить себе путь с трудом выбрались из дома. С гинекеем всё в порядке, если не считать обвалившейся в нескольких местах черепицы. Получив известие, что обитательницы гинекея целы и невредимы, Нисифор отобрал несколько крепких мужчин для работ в верхнем Тритейлионе. Эти рабы должны были поступить в распоряжение Зела, необходимо привести верхние террасы в порядок, расчистить от веток и мусора.

Федра стояла на крыльце гинекея и ждала, когда Зел подойдёт к ней. Раб остановился и склонил голову в поклоне ожидая приказаний.

– Сильно ли пострадал андрон?

– Мы сможем это определить, когда уберём упавшее дерево, госпожа.

– Что в посёлке? Много ли разрушений?

– Много, госпожа, – вздохнул мужчина, – многие остались без своих домов.

Но Федра, обычно очень внимательная к людям, живущим в её поместье, казалось пропустила эти слова мимо ушей.

– Зел, ступай в посёлок и скажи управляющему, чтобы послал в город человека, узнать нет ли вестей от моего мужа.

– Слушаюсь, госпожа.

Но отправить гонца в Прекрасную Гавань не получилось – дорогу, ведущую в город, размыло, и она превратилась непроходимую трясину для человека и для лошади. После ночной бури Тритейлион оказался отрезанным от города, и обитателям поместья оставалось только ждать, когда земля просохнет и движение по дороге возобновится. Федра измученная предчувствиями, истомлённая невозможностью получить сведения о супруге занемогла. Второй день она не вставала с постели и несмотря на все уговоры Галены отказывалась принимать пищу. Нисифор попавший под ледяной дождь в первый час бури, а затем без отдыха занимавшийся устранением последствий разрушений, не выдержал изнурительных работ и тоже слёг. Клитию встревожило известие о болезни управляющего. Девушка разрывалась от желания навестить больного и пониманием, что мужчина ждёт у своего ложа совсем не её. Чтобы помочь подруге, Хиона согласилась сопровождать её во время визита к Нисифору. Посещение дома управляющего не успокоил, а наоборот, ещё сильнее расстроил Клитию. Перед приходом рабынь мужчина впал в забытьё и никого не узнавал. Знахарка, готовившая лечебное питьё для больного, не смогла сказать, когда Нисифор придёт в себя. Прибывшая к постели управляющего, Метида, уверила девушек, что сама будет ходить за больным и даст знать, если наступит улучшение. Клития разрыдалась по дороге в верхний Тритейлион, и Хиона не нашла слов, чтобы успокоить подругу.

Короткая весенняя буря нанесла ущерб не только поместью, но и людям, проживающим в нём, посеяв в их душах страх и смятение. Жители Тритейлиона терялись в догадках, чем вызван гнев богов. Неужели праздничные богослужения и богатые подношения пришлись не по нраву грозным обитателям Олимпа? Узнав о тяжёлой болезни управляющего, Федра нашла в себе силы подняться с ложа. Осознавая, что наступившее безвластье может стать опасным для Тритейлиона, она призвала к себе верную Метиду, Зела и ещё нескольких рабов, пользовавшихся в посёлке рабов авторитетом. Было принято решение устроить большое жертвоприношение. Олимпийцам подготовили животных белой масти, подземным богам – чёрной. Посейдону поднесли быка, Аполлону – козла, Асклепию – петуха. Покровителям земледелия и плодородия, по обычаю полагались бескровные жертвы, поэтому их жертвенники обильно посыпались зерном, а жертвенные чаши наполнялись молоком и мёдом. Богослужения следовали одно за другим несколько дней подряд. Обитатели Тритейлиона воспряли духом, снова поверив в милость богов. И боги не разочаровали их! На смену пасмурной холодной погоде пришли солнечные дни. Западный ветер – ласковый Зефир, быстро разогнал серые невзрачные облака и высокое весеннее небо тут же зазвенело от птичьих голосов. Хмурый сад вспыхнул ослепительным разноцветьем и заблагоухал.

Не оставили боги без внимания и горячие молитвы Клитии, благодаря им Нисифору удалось наконец вынырнуть из тёмной волны беспамятства. Управляющий был ещё слаб и медленно шёл на поправку, но знахарка уверяла, что у мужчины достаточно сил, чтобы преодолеть свой недуг. Федра ушедшая с головой в заботы поместья, к вечеру без сил падала в свою постель, чтобы забыться до рассвета тревожным, не приносящим отдыха сном. Когда, однажды утром, она увидела у порога гинекея Зела, который протягивал ей письмо, пришедшее из города, то не сразу поняла сон это или явь. Только разглядев на письме печать мужа, она приняла из рук раба послание и прижав его к груди долго стояла, не решаясь развернуть свиток.

Уже в своих покоях Федра пробежала письмо глазами и взволнованно прошептала:

– Он в Прекрасной Гавани… успел вернуться накануне бури… ты слышишь Галена? – я как чувствовала…

– Всё обошлось, госпожа, ваш муж жив здоров…

– Если бы он задержался немного, то попал бы в жестокий шторм… О, боги! – Федра прикрыла рукой глаза из которых брызнули слёзы.

– Госпожа! – укоряюще проговорила Галена, усаживая Федру в кресло, – Прошу вас, не плачьте, не гневите богов.

– Нет, нет, я не сомневаюсь в благосклонности богов, – горячо оправдывалась женщина, – это всё мои страхи, они завладели мною и не хотят отпускать. Знаешь ли ты о чём я молила богов всё это время? – спросила Федра служанку, – Только о нём, о моём супруге были мои молитвы. Я поклялась, что забуду все обиды, что он нанёс мне, более того я прощаю ему все будущие свои огорчения.

– Госпожа…

– Дослушай меня, Галена, – перебила пожилую женщину Федра, – прощаю, всё, – продолжила хозяйка Тритейлиона, – потому что в эти страшные дня я поняла, как дорог он мне, хотя знаю – он уже не любит меня.

– Это не так, госпожа, – мягко возразила служанка.

Но Федра лишь покачала головой.

– Он почитает меня как жену, как мать своих детей, но не как женщину, не как любовницу…

Федра замолчала, она сидела в кресле подперев голову рукой, взгляд её был устремлён в открытое окно, за которым переливался всеми красками весны цветущий сад. Галена вздохнула, ей нечего было возразить своей госпоже, нечем её утешить. Многие мужья, обеспечив себя наследниками не считали нужным посещать супружеское ложе.

– Что пишет господин Идоменей о возвращении в Тритейлион? Скоро ли ждать его? – спросила Галена, пытаясь отвлечь Федру от грустных мыслей.

– Времени не назначил, приедет, когда закончит дела в городе, – задумчиво произнесла Федра, – Ах! Ещё эта война! Я совсем забыла про неё за нашими заботами… Затаскают Идоменея государственные мужи по своим собраниям.

– Госпожа, вы не забыли, что андрон пострадал от упавшего на него дерева?

– Помню об этом, Галена, – кивнула Федра и вздохнув продолжила, – жаль, что Нисифор болен, боюсь, что Зел не сумеет быстро устранить все разрушения, у него совсем нет опыта в таких делах.

Федра поднялась с кресла и подойдя к окну посмотрела в сторону андрона, затем обернувшись к Галене сказала:

– Не пойти ли нам к андрону, после дневной трапезы, чтобы осмотреть его? Позови-ка Клитию, пусть подаёт обед.

Клития за время болезни Нисифора осунулась и похудела от переживаний. Федра слегка коснулась щеки девушки, когда она ставила перед ней поднос с едой. Рабыня грустно улыбнулась в ответ. Хозяйка Тритейлиона последнее время была особенно ласкова с девушкой, ощущая некое духовное родство с ней, ведь Клития тоже любит своего Нисифора, не смотря, ни на что.

– Где твоя подруга?

– В саду, госпожа. Хотите, чтобы я позвала её?

– Не сейчас. Присядь, – Федра указала рабыне на скамеечку для ног, – лучше расскажи, ты была у Нисифора? Скоро ли выздоровеет наш управляющий?

Хиона в полном одиночестве бродила по саду, аллеи которого несмотря на прекрасную погоду были пусты. У госпожи, занятой делами поместья, не было времени на длительные прогулки. Клития в любую свободную минутку бежала в посёлок рабов, чтобы узнать о здоровье Нисифора. Даже около нового особняка никого не было, все работы по его обустройству были прекращены до устранения последствий непогоды. Удивительно, но этот дом единственным во всём поместье никак не пострадал от дождя и урагана. Хиона убедилась в этом, обойдя вокруг дома и внимательно осмотрев его. Толстые ставни закрыты, как и массивная резная дверь, видимо бешеные порывы ветра не смогли причинить им ни малейшего вреда. Крыша тоже по всей видимости цела, ни одной упавшей черепицы девушка не заметила. Она присела на широкие нагретые солнцем ступени особняка, чтобы полюбоваться гладкой поверхностью ярко-синего моря, видневшегося внизу. Высокий обрыв нависавший над берегом был ещё не укреплён и ничем не огорожен. Всем жителям поместья строго настрого запрещалось приближаться к нему. Хионе вдруг захотелось пойти к обрыву, чтобы всмотреться в таинственную манящую морскую пучину. Девушка начала было обдумывать, как пробраться к краю обрыва, не вызвав при этом его обвала. Если попробовать осторожно добраться ползком… Нет! Хиона повела плечами, освобождаясь от странного оцепенения охватившего её. Что-то с нею не то происходит последнее время… Она испытывает вину перед Клитией, перед госпожой и перед Нисифором, который ждёт, когда она придёт проведать его. Разве не должна невеста сидеть у постели своего занемогшего жениха ловя каждый его вздох? Должна! Все знают, все ждут от неё этого! А она, едва проснувшись, убегает в сад, чтобы побыть в одиночестве и найти ответы на мучавшие её вопросы. Почему в бездонную пучину ей легче заглянуть, чем в глаза жениха? И ещё, смогла бы она открыть своё сердце Нисифору, если Клития не была влюблена в него? Ох! Не разобраться ей во всём этом! «Мудрая богиня, молю тебя! Помоги, как обещала!» – шепчут губы юной рабыни.

____________________________________________________________________________________________________

Вечноулыбающаяся – эпитет Афродиты.

Антэрос – бог, мстящий тем, кто отвергает любовь и насмехается над чувствами влюблённых.

Киприда – эпитет Афродиты, означающий место её рождения – о. Кипр.

Трапезит – банкир, ростовщик.

Стратег – главнокомандующий.

Полемарх – военачальник.

Эол – бог ветров.

Борей – северный ветер.

Эвр – восточный ветер.

Зефир – западный ветер.

Асклепий – бог врачебного искусства.

Глава 12. В городе и в поместье.

Этим утром на агоре было не протолкнуться. Городская площадь Прекрасной Гавани, зажатая с четырёх сторон: храмом, зданием буле*, гостиницей и стоей*, не могла вместить всех желающих. Проулки и подступы вокруг агоры тоже были заняты людьми. Лавочники закрыли свои лавки – зная, что торговли сегодня не будет. Ремесленники и подмастерья, сняв с себя прожжённые и запачканные передники, спешили на агору. На ней с хмурыми лицами уже стояли земледельцы, их можно было узнать не только по коричнево-зелёной одежде, но и по успевшей потемнеть и обветриться на солнце коже. Философы, преподаватели гимнасия, мелкие менялы, писцы, матросы, актёры, музыканты и прочий люд, всех профессий и сословий пришли на утреннее собрание. Эфебы* – все как один по-военному коротко стриженные ждали, что стратег сегодня объявит о начале войны с Херсонесом. Молодые люди надеялись, наконец, применить на практике все те навыки, которым были обучены в гимнасие и военном лагере. Прямо перед крыльцом Городского Совета собралась местная знать и богатые ксены*. Разноцветными поплавками мелькали в тёмно-сером людском море калиптры* уличных девиц. Вездесущие лоточники, предлагая свой товар лезли в самую людскую гущу, больно задевая краями деревянных коробов всех, кто попадался им на пути. На лоточников сыпались проклятия и кое-где даже завязались потасовки. Кто-то громко ругался, кто-то звал агоронома*, в обязанности которого входило следить за порядком на городской площади. Толпа скоро вытолкала разносчиков с коробами, и они, усевшись на ступенях стои, принялись беззастенчиво разглядывать закутанных в цветные химатионы горожанок. Женщины Прекрасной Гавани, как положено добропорядочным эллинкам, во время народных сходов держались обособленно. Они, в отличии от мужчин, не имели права голоса на Народных собраниях, но желая быть в курсе важных событий, часто собирались у стои. Дневной бриз, дувший с моря шаловливо срывал с женских голов накидки, раздувал подолы хитонов, распахивал широкие рукава ионийских хитонов, обнажая молочно-белую, ещё не тронутою загаром кожу рук. Под наглыми взглядами лоточников, которые набирались из разного сброда: ни к чему не пригодных рабов и городской бедноты, седоволосые матроны недовольно поджимали губы, а молодые женщины стыдливо опускали ресницы.

Идоменей медленно шёл вдоль длинного ряда колонн. Завидев его, лоточники прихватили свои короба и вспорхнули со ступеней, как стая испуганных ворон. Идоменей заметив группу женщин, остановился и слегка наклонив голову, издали поприветствовал их, затем занял место у одной из колонн и принялся ждать. Из здания городского Совета вышло несколько мужчин, среди них был архонт, глашатай и другие представители власти, народ на площади взволнованно загудел. Идоменей разглядел в толпе Агафокла окружённого молодыми, одетыми по последней моде мужчинами. Архонт, увидев Идоменея махнул рукой, приглашая его присоединиться, но Идоменей покачал головой, ему совсем не хотелось пробираться через запруженную возбуждёнными людьми агору. Всё, что сейчас должен объявить сейчас городской глашатай он знал ещё вчера – Керкинитида без сопротивления приняла власть дорийцев и вместе со всеми своими землями стала частью быстро растущего Херсонесского государства. На агору Идоменей пришёл только для того, чтобы посмотреть, как его сограждане отнесутся к этому неприятному известию.

– Граждане Прекрасной Гавани! – поставленным голосом обратился к присутствующим глашатай.

Дождавшись тишины, мужчина развернул свиток и принялся читать. После того как раскаты голоса глашатая стихли, толпа на агоре некоторое время молчала, переваривая услышанное. Кто-то крикнул: «Трусы! Предатели!» Непонятно кому были адресованы эти обвинения, то ли жителям Керкинитиды, безропотно впустивших в свой город херсонеситов, то ли местным представителям власти, не рискнувшим прийти на помощь своим собратьям. И тут же поднялся ропот поначалу растерянно тихий, он каждую секунду набирал силу штормового вала и наконец, достигнув ступеней, на котором стояли представители власти с грохотом обрушился. Архонт отшатнулся, словно его и вправду накрыла волна. Глашатай открывал и закрывал рот, видимо пытаясь успокоить собравшихся на площади, но мощи его лёгких не хватало, чтобы перекрыть поднявшийся на площади вой. Уличные девицы визжали от переизбытка чувств, мужчины ругались и грозили кому-то кулаками. Длиннобородые жрецы в белых одеяниях, собравшись под портиком храма и невозмутимо наблюдали за ревущей толпой. Мимо Идоменея, прикрывая уши, чтобы спасти их от шума, одна за другой пробегали женщины и стоя скоро опустела. Поняв, что разговаривать с разгневанным народом бессмысленно, представители власти ретировались. Из толпы тут же выдвинулись демагоги*, они взбирались на первое попавшиеся возвышение и обращались к собравшимся с речью. Никто из находившихся на агоре не заметил, как по периметру площади выстроились стражники с короткими копьями.

Идоменей возвращался домой по главной улице, непривычно пустой для этого времени дня. До него ещё доносились звуки с агоры, похожие на отдалённые раскаты грома. Мужчина остановился у небольшого источника, бившего из каменной стены. На широком бортике чаши, в которую стекала вода, поджав под себя ноги сидела мраморная нимфа. Она показалась ему испуганной и одинокой. Идоменей провёл рукой по искусно вырезанным кудрям каменного изваяния. «Не бойся», – мысленно произнёс он, – «Скоро они успокоятся».

Ещё до того, как Идоменей свернул на свою улицу, он услышал перестук молотков, визг пилы, и уханье топора – его городской дом, как и многие дома в Прекрасной Гавани пострадал от последствий бури. Гектор, увидав входившего во двор хозяина приказал рабам прекратить все работы. «Всё! Собирайте свои инструменты! Потом закончите ремонт!», – кричал он им, – «Господин вернулся. Ему нужен покой и тишина!» Идоменей быстрым шагом прошёл в свои покои снимая на ходу гиматий. Старый слуга, приняв накидку из рук господина спросил:

– Что там на агоре? Кричат?

– Кричат, – подтвердил Идоменей.

– Что ж теперь будет, господин?

– Керкинитиде уже не помочь, – сказал Идоменей усаживаясь в кресло, – а у нашего полиса есть более насущные проблемы…

– Неужели наш Совет будет равнодушно наблюдать, как дорийцы из Херсонеса превратят в рабов свободных граждан Керкинитиды?

– Ты наслушался глупостей на городских улицах, Гектор, – покачал головой Идоменей, – херсонеситам не нужны рабы, им нужна хора* – земли, расположенные вокруг города. На каменистых почвах вокруг Херсонеса не растёт пшеница, лишь кое-где, на расчищенных от камней полях они сеют рожь, которая даёт хорошие урожаи.

– Господин, вы думаете, что всё дело в пшенице? – недоверчиво произнёс Гектор.

– Конечно! Ведь она в несколько раз дороже, чем рожь!

– И вы считаете, что херсонеситы, заселив хору Керкинитиды остановятся?

Идоменей нахмурился, по своей натуре он был мирным человеком и не любил войну. Считал, что из всех спорных ситуаций можно найти выход, не прибегая к оружию. Своими притязаниями на западное побережье Таврики херсонеситы нарушили хрупкое равновесие. Ионийцы Ольвии и Пантикапея, не оставят без последствий воинственный выпад Херсонеса, похоже этим летом придётся столкнуться с трудностями в торговых делах и мореходстве. Грабёж торговых судов неприятеля обычное дело среди враждующих сторон. На суше тоже могут начаться стычки. Проведав о распрях между эллинскими городами зашевелятся в степях скифы, они никогда не упустят возможности похозяйничать в селениях, большинство из которых не имеют надёжных укреплений.

Гектор, не дождавшись ответа принялся сам себя бранить: «И зачем только принялся расспрашивать господина! У хозяина и без того полно забот! Вот любопытный пень!» – костерил себя старый слуга.

– Что нет вестей из Тритейлиона?

– Как же нет?! Есть! – встрепенулся Гектор, стукнув себя по лбу, – Совсем забыл за хлопотами! Доставили неведомыми путями, говорят дорога сейчас за городом всё равно, что болото…

– Давай письмо! – протянул руку Идоменей.

– Бегу! Несу! Ах, господин, простите, запамятовал! – старый слуга продолжал оправдываться.

Торопливые строчки на пергаменте, где-то не прописанные до конца петли букв, где-то размытые слезами слова. Похоже, что Федра пребывала в жестокой тревоге, когда писала это письмо, она так и не смогла закончить его, уже через несколько предложений Идоменей увидел округло ровные, словно нанизанные на нитку бусины – буквы, и узнал почерк Хионы. Он прикрыл глаза и представил жену со стилем в дрожащих пальцах, лицо её залито слезами, и она зовёт рабыню чтобы та дописала за неё письмо… У Идоменея защемило сердце от этой картины. Он шумно вздохнул. Как же он соскучился по дому!

Старый слуга, уловив настроение господина, осторожно произнёс:

– Мы можем попасть в Тритейлион до темна, если отправимся в путь прямо сейчас.

– Мне бы очень хотелось этого, Гектор! Но завтра днём мне нужно быть на собрании городского Совета. И много ещё дел, которые требуют моего присутствия в городе. Да и дорога, ты говоришь ещё не просохла…

– Когда же планировать отъезд?

– Не знаю…, – Идоменей задумчиво потёр подбородок, – но будь готов в любой момент, Гектор. А сейчас принеси мне письменные принадлежности, нужно ответить нашей госпоже.

– Позвать писца?

– Нет, – покачал головой Идоменей. На письмо, окроплённое слезами жены он должен написать ответ сам.

Никогда ещё в Тритейлионе не ждали возвращения хозяина с таким нетерпением. Нисифор, ещё не оправившийся от тяжёлой простуды, был слишком слаб, чтобы заниматься делами. Между тем погода после бури, как и предсказывала Галена, установилась тёплая и солнечная. Днём и вовсе, солнце жарило по-летнему, только холодные ночи напоминали о том, что ещё только начало тавреона*. Рабы, оставшиеся без пригляда, находились в растерянности. Привыкнув к руководству Нисифора, они совсем не воспринимали в качестве управляющего раба-библиотекаря. Зел хоть и был образованным, но из-за многолетней жизни на чужбине совершенно ничего не смыслил в сельскохозяйственных делах поместья. Отсутствие твёрдой руки не замедлило сказаться на общем настрое работников – рабы выполняли свои обязанности в пол силы, лишь бы избежать наказания. Только Метида, как и раньше крепко держала в своих руках рабынь, что работали в ткацкой мастерской и прядильне.

В гинекее тоже все мысли и разговоры лишь о Идоменее. Федра ждала момента, когда собственными глазами сможет убедиться, что муж здоров и невредим. Галена очень хотела, чтобы её госпожа наконец успокоилась и перестала ронять слёзы. Клития, сердце которой было наполнено тревогой о здоровье Нисифора, как никто понимала чувства своей госпожи. Хиона надеялась, что господин Идоменей, такой мудрый и сильный, обязательно поможет ей разобраться с неловкой ситуацией, в которой она оказалась.

Из окна своих покоев Федра наблюдала, как рабы убирают остатки распиленного дерева, что упало возле андрона во время бури. К счастью, само строение почти не пострадало и достаточно небольшого ремонта, чтобы привести здание в прежний вид.

– Пошли кого-нибудь узнать долго ли они будут ещё возиться с этим деревом, – сказала хозяйка гинекея своей служанке.

– Схожу сама, – пробурчала Галена поднимаясь со скамьи, – ваших рабынь не сыскать, с утра разбежались кто куда…

Направляясь к андрону Галена встретила Клитию, возвращавшуюся из посёлка рабов. Пожилая женщина тут же накинулась на девушку:

– Где тебя носит, бездельница?!

– Я ходила справиться о здоровье управляющего, – растерянно проговорила молодая рабыня, – меня госпожа послала…

– Госпожа её послала! – хмыкнула Галена, – Когда это было? Утром! А сейчас посмотри! Солнце к вечеру клонится!

– Я помогала знахарке ходить за больным, – оправдывалась Клития, – госпожа позволила…

– Пользуетесь вы добротой нашей госпожи, нахалки! Где подружка твоя? Почему она не сидит у постели своего жениха?

– Хиона, наверное, в саду…

– Гуляет, цветочки нюхает, пока ты за Нисифором ухаживаешь. И не стыдно тебе к чужому жениху бегать? Все в поместье над тобой потешаются, дурочка.

Клития ничего не ответила старой служанке, уже не в первый раз Галена пытается поссорить её с Хионой, но девушка твёрдо знала, что подруга не в чём перед ней не виновата. Об этом ей поведала знахарка, женщина кроме лечения недугов умела гадать и предсказывать будущее, недаром в посёлке прозвали её – Манто*. «Нужно немного подождать, пройдёт время и всё встанет на свои места», – говорила Манто, – «Не бойся, твой путь закольцован. Это значит: люди, что окружают тебя сегодня, останутся рядом с тобой и в будущем. У той девушки всё иначе, боги очень милостивы к ней, но они и потребуют с неё больше, чем с других».

– Эй! Не стой столбом, – голос служанки вывел Клитию из задумчивости, – беги скорей к андрону, узнай, когда там закончатся работы, а потом без промедленья госпоже доложишь. Она издёргалась вся бедняжка, боится, что не успеет к возвращению супруга навести порядок в его покоях.

Так случилось, что письмо, написанное Идоменеем в ответ на послание жены, было отправлено в Тритейлион с трёхдневной задержкой. В тот час, когда Федра торопливо срывала печать с долгожданного пергамента, Идоменей в сопровождении Гектора покинул Прекрасную Гавань и направился в своё поместье. Хозяйка Тритейлиона читая письмо, никак не ожидала, что супруг прибудет так скоро. Первой, кого увидел Идоменей в верхнем Тритейлионе была Хиона.

– Господин! Вы вернулись! – радостно воскликнула девушка.

Они встретились возле храма. В руках девушки была корзина с цветами, она собиралась украсить первоцветами храмовые вазы.

– Дай-ка мне посмотреть на тебя, дитя! Как ты выросла за эту зиму!

Девушка слегка смутилась от пытливого взгляда своего господина. На ней был домотканый хитон, из которого она выросла так, что подол рубашки не прикрывал коленей.

– Мы так скучали без вас, господин! А госпожа! Как она волновалась, как молилась…

– Знаю, милая, знаю…, – вздохнул Идоменей, – беги же скорее к своей госпоже, извести о моём приезде и узнай дозволит ли она сейчас прийти к ней.

– Бегу, господин, – Хиона поставила корзину на скамью и босиком, не надев снятые перед храмом сандалии побежала к лестнице, ведущей на нижнюю террасу.

Федра закончив дневную трапезу, отдыхала, и не сразу поняла, что Идоменей уже здесь в поместье. Несколько мгновений с недоумением слушала сбивчивую речь юной рабыни. Потом выглянула в окно и увидела идущего к гинекею мужа, положила ладонь на грудь, чтобы унять сердцебиение. Быстро провела руками по волосам – не растрепалась ли причёска? Галена поспешно подала своей госпоже нарядную накидку, чтобы та могла накинуть её на скромное повседневное платье. Едва Идоменей переступил порог комнаты, как Хиона с Галеной удалились.

– Здравствуй, Федра.

– Идоменей…

Кинулась к нему столь поспешно, что оступилась и едва не упала. Он сделал шаг навстречу, чтобы поддержать жену. Федра приникла к груди мужа, но он отстранил её виновато оправдываясь:

– Не мыт с дороги, весь пропылился…

– Сейчас! Я помогу тебе умыться!

Побежала к столику, на котором стоял кувшин с водой и серебряный таз. Ловко подхватила полотенце и повесила себе на плечо.

– Ну, Идоменей, иди же…

Идоменей уже не помнил, когда такое было, чтобы жена собственноручно поливала ему из кувшина, подавала полотенце, помогала вытереть руки и лицо. Умывшись, он обхватил лицо Федры ладонями и ласково произнёс:

– Благодарю за заботу.

Потом принялся целовать и целовал долго, в лоб, в щёки, в виски, в веки, только в губы ни разу не поцеловал. Но Федра так радовалась возвращению мужа, что не обиделась на эти братские поцелуи.

– И в этот раз боги были милостивы к нам, – глядя мужу в глаза, сказала Федра, – но стоит ли ещё раз так испытывать судьбу, мой дорогой супруг? Я, конечно, рада, что ты так быстро вернулся, но это ужасная буря… О! Идоменей, зачем так рисковать собой? Ведь твой приезд ничего не изменил – Керкинитида пала.

– Знаю, но всегда нужно пытаться…

– Хочешь прикажу подать обед? Пока будешь есть, я расскажу тебе обо всём, что произошло в поместье за время твоего отсутствия, а после трапезы ты поведаешь мне о последних городских новостях.

– Спасибо, моя дорогая супруга за приглашение, когда-нибудь мы отобедуем вместе, обещаю, но сейчас недосуг…

– Присядь хоть на минуту и выпей вина.

Он кивнул, молча соглашаясь и опустился в кресло. Федра наполнила вином килик, Идоменей осушив его сказал:

– Знаю о болезни Нисифора и что буря натворила много бед, но у нас ещё не так плохо, как у других. Я видел по дороге в Тритейлион много разрушенных домов, затопленных и размытых водой полей. То зерно, что было брошено в землю до бури – погибло. Это значит, что хорошего урожая не будет, а если прибавить к этому прошлое неудачное для хлебов лето, то боюсь, что осенью людей ждёт голод.

– Что ты говоришь, Идоменей!

Федра позабыв о своих переживаниях, которые собиралась излить на своего супруга уселась на скамеечку для ног, что стояла у кресла и заглянула в лицо мужа:

– Всё так серьёзно?

– Серьёзней некуда. На Совете обсуждали как помочь пострадавшим, даже о Керкинитиде почти не говорили, со своими заботами разобраться бы.

– Что же решили?

– Выдадут часть зерна из городского хранилища, чтобы люди могли пересеять поля, но хватит ли его на всех? Существует большая вероятность, что введут временный запрет на вывоз зерна и продуктов.

– О, боги! – Федра вскочила со скамеечки, – Значит торговля тоже пострадает! Нечем будет заполнить трюмы кораблей…

– Да, – согласился Идоменей, – в этом году, по-видимому, нас ждут одни убытки.

– А те корабли, что ты строил в Ольвии?

– Они почти готовы, но отправить их этой весной, как я планировал, не получится, буду ждать осени. Надеюсь, с первыми кораблями, что прибудут из-за понта, мы получим вести от наших сыновей, – сказал Идоменей поднимаясь с кресла, – благодарю за вино.

– Разве в наших хранилищах недостаточно зерна? Не хватит чтобы загрузить новые корабли?

– Сейчас не время думать только о себе, Федра. То, зерно, что останется у нас после посевной я хочу распределить между теми бедолагам, у которых непогода уничтожила посевы.

– Что же ты возьмёшь с них за это?

– Ничего, они получат нашу помощь без всяких условий.

Федра молчала, обдумывая решение мужа. С одной стороны, этот широкий жест – раздать бесплатно остатки зерна, казался слишком легкомысленным, но с другой она понимала опасения Идоменея. Больше всего от неурожаев страдает беднота, лишившись возможности кормит свои семьи люди бунтуют, сбиваются в шайки, чтобы грабить путников и беззащитные селенья. Нужно уметь жертвовать малым, чтобы сохранить большее.

– Ты как всегда дальновиден, Идоменей.

– Рад, что ты поняла меня, Федра, – Идоменей приблизился к жене и положив ей на плечо руку, добавил, – мне нравится сегодня говорить с тобой, моя мудрая супруга, и я надеюсь, что ты не раз удостоишь меня беседой, а сейчас мне нужно увидеть Нисифора.

– Иди, Идоменей, я не держу, знаю сколько дел на тебя свалилось из-за болезни управляющего.

Когда Идоменей был уже у двери, Федра сказала:

– Передай Нисифору, что я желаю ему скорейшего выздоровления и…, – она лукаво улыбнулась, – …знаю, что поможет быстро поставить на ноги нашего управляющего. Наверное, сейчас не время… но ты должен это знать, Идоменей… Нисифор просил руки Хионы.

– Хионы? Не слишком ли она юна для замужества? – нахмурился мужчина.

– Я ему так и сказала, но он согласен ждать…

– Вот как?

Федре показалось, что она уловила в голосе мужа недовольство.

– Я знаю, как ты привязан к нашей девочке и объяснила Нисифору, что не смогу дать ему ответ без тебя.

– Благодарю…

– Тебе решать, что ты скажешь ему.

– Да, я сам всё решу, – ответил Идоменей, закрывая за собой дверь.

Идоменей зашёл в андрон, чтобы переодеться. Гектор пытался уговорить своего господина пообедать и немного отдохнуть с дороги.

– Чуть позже, старина, слишком много дел.

– Дела, дела, – проворчал слуга, – их никогда не переделаешь.

– Проведаю Нисифора и вернусь. В течении обеда как раз обдумаю кому что поручить. Не сердись, Гектор, времени совсем нет, посевная закачивается, а у нас поля пустые.

Больной лежал в комнате с настежь открытым окном. Солнечные лучи падали на низкий столик уставленный различными плошками и горшочками, в воздухе пахло травами и уксусом. Раб, что неотлучно находился рядом с управляющем, увидев хозяина Тритейлиона склонился почти до пола и замер в ожидании приказа.

– Принеси господину кресло, – слабым голосом произнёс Нисифор, – господин…

– Тихо, тихо, Нисифор, не трать свои силы, я и сам в состоянии позаботиться о себе.

Раб с трудом втащил в комнату тяжёлое дубовое кресло и поставил его рядом с постелью больного. Усевшись в кресло, Идоменей принялся разглядывать Нисифора. Управляющий очень похудел за время болезни, жар мучавший мужчину несколько дней подряд «съел» его тело почти до костей. Нисифор и до болезни имел худощавое телосложение, а сейчас и вовсе стал похож на скелет, обтянутый сухой сероватой кожей. Глаза его ввалились, волосы отросшие и потускневшие висели длинными прядями над бледным лбом. Расстроенный измождённым видом Нисифора, Идоменей отвёл глаза.

– Простите, господин, что принимаю вас так…

– Не надо извинений, Нисифор. Я говорил со знахаркой, она считает, что ты победил болезнь, но восстанавливаться будешь долго, а я не могу ждать, – Идоменей тяжело вздохнул, – мне сейчас нужен здоровый и деятельный управляющий, поэтому безотлагательно пошлю в город за самым лучшим лекарем. Возможно он найдёт способ ускорить твоё выздоровление.

– Благодарю, господин.

– Сейчас не буду утомлять тебя разговорам, скажи, на кого я могу опереться, во время твоего отсутствия?

– Только не Зел, – Нисифор поморщился.

– Про Зела давно знаю, – согласился Идоменей, – способностей он небольших.

– У меня есть помощник, зовут его Арах. Работу в поместье он знает не хуже меня, только вот…, – Нисифор замялся.

– Говори, Нисифор.

– Приглядывать за ним надо. Жестковат и скор на расправу. В посёлке его боятся и не любят… а так, если бы не суровый нрав, Арах был бы управляющим не хуже меня, – немного помолчав, Нисифор добавил, – а может и лучше.

Когда Идоменей начал прощаться, заметил, что Нисифор выжидающе смотрит на него. «Ждёт, когда скажу про Хиону», – догадался Идоменей. Возможно Федра права, получение согласия на брак с юной рабыней поможет Нисифору быстрее встать на ноги, но Идоменею не хотелось связывать себя обещанием и в то же время, жестоко было лишать надежды того, кто совсем недавно стоял на краю могилы. Чтобы приободрить больного Идоменей сказал:

– Я знаю, что у нас ещё много важных дел, которые требуют обсуждения, Нисифор. Мы к ним вернёмся чуть позже, а пока выздоравливай.

– Благодарю вас, господин, – управляющий слабо улыбнулся, понимая о каком «деле» говорит его хозяин.

Зел поджидал Идоменея у дома Нисифора, раб надеялся, что господин позволит ему вернуться к прежним, необременительным обязанностям – библиотекаря и писца. Когда Идоменей вышел на крыльцо, раб кинулся к нему со словами:

– Господин, прикажете вернуться в андрон?

– Нет, ты пока нужен в посёлке, – ответил Идоменей сникшему рабу, – знаешь ли ты, где сейчас Арах пребывает?

– Нет, господин, не видел его с утра.

– Найди этого раба, пусть срочно идёт к дому Метиды, я его там ждать буду.

Гектор наконец смог спокойно вздохнуть – его господин вернулся в андрон и приказал подать обед. Убедившись, что стол накрыт по всем правилам: вино разбавлено в нужной пропорции и налито в килик, а мясо, хлеб и сыр нарезаны тонкими ломтиками, старый слуга с чувством выполненного долга удалился в свою комнату. Идоменей приступил к трапезе не сразу, некоторое время он сидел в задумчивости, вспоминая о разговоре с рабом, которого порекомендовал Нисифор. Облик Араха Идоменею не понравился, как истинный эллин, хозяин Тритейлиона был очень чувствителен к внешности людей. Этот раб был черняв, его корявое, некрасивое тело венчала непропорционально большая голова, а взгляд тёмных глаз из-под кустистых бровей был недобр. Но после нескольких вопросов заданных Араху, Идоменей убедился, что управляющий был прав – этот раб знал всё о жизни в поместье. Арах очень точно обрисовал ситуацию, возникшую с посевной и предложил способ решить все проблемы:

– Весна в этом году была затяжной, господин, – говорил Арах, – не успел сойти снег, как боги послали нам новое испытание – невиданной силы ураган пронёсся над поместьем и всей округой. Растаявший снег и дожди наполнили поля избыточной влагой. А теперь солнце днём палит так, того и гляди пересохнет земля. Зерно упав в сухую землю не даст ростков, поэтому нужно засеять поля как можно быстрее, у нас осталось не больше декады.

– Что ты предлагаешь? – спросил раба Идоменей.

– Нужно выгнать всех рабов на поля, господин. И женщин, и детей. Работать придётся от зари до зари. Если вы позволите мне руководить работами, то клянусь – осенью вам будет чем заполнить пифосы в хранилище.

Идоменей вспомнил предостережение Нисифора о жестоком нраве и тяжёлой руке Араха. Хозяин Тритейлиона не сомневался – получив власть Арах заставит работать самых ленивых рабов. Идоменей всегда был против насилия, но по всей видимости другого выхода из сегодняшней непростой ситуации не существовало.

Словно причитав мысли Идоменея, Арах сказал:

– Далеко не все рабы способны понять, чем грозит для поместья второй неурожай подряд, господин, пока их брюхо набито едой они и пальцем не пошевелят.

Когда Арах ушёл, Метида ждавшая окончания разговора в соседней комнате спросила:

– Идоменей, неужели теперь ты позволишь ему наказывать рабов за малейшую провинность? – женщина, знавшая хозяина Тритейлиона ещё ребёнком, имела привилегию обращаться к нему на ты и звать по имени.

– Никто не будет истязать безвинных людей, но с завтрашнего дня и до конца посевной, жизнь в поместье изменится. Любой отказавшийся выполнять мои распоряжения будет наказан кнутом наравне с драчунами и ворами. В посёлке останутся только беременные и кормящие женщины, старики и маленькие дети, но и они не будут сидеть без дела. Животных и птицу нельзя оставлять без ухода, этим и займутся те, кто не может работать в поле. Я попрошу мою супругу временно отказаться от услуг кухарки и поломойщицы, думаю в гинекее пока обойдутся без них.

Метида только покачала головой. Немного помолчав Идоменей добавил:

– К тебе у меня будет просьба…

– Слушаю тебя, Идоменей.

– Знаю, будет много крика, не хочу, чтобы кто-то пострадал понапрасну. Поэтому прошу тебя, Метида, со всей своей мудростью и терпеливостью объясни людям, что как только посевная закончатся я устрою для них большой праздник, с торжественным богослужением и пиром, на котором они отдохнут и всласть повеселятся, может быть приглашу из города актёров и музыкантов.

Закончив трапезу, Идоменей позвал Гектора, но тот не откликнулся. Тогда хозяин андрона подошёл к коморке, где обитал слуга и заглянул внутрь. Гектор лежал на своём топчане и похрапывал. «Совсем умаялся старик», – подумал Идоменей глядя на спящего мужчину. Вот ещё напасть – подыскивать себе кого-то вместо Гектора, придётся, всё же, призвать к себе Зела. Идоменей тихо закрыл дверь, он собирался послать Гектора за Хионой, чтобы продиктовать ей письмо, но теперь решил не беспокоить уставшего слугу.

Идоменей вышел в сад, в котором ещё не был после возвращения в Тритейлион, наверняка он там встретит рабыню. С ранней весны до поздней осени Хиона целыми днями пропадала в саду, возле клумб, наводя порядок в своём цветочном царстве. Идоменейувидел девушку издали, она сидела неподвижно на широкой каменной скамье. Голова рабыни была запрокинута вверх, спина выпрямлена, отведёнными назад руками она опиралась на сидение скамьи. Услышав шаги, девушка вздрогнула и обернулась, и Идоменей заметил на её лице странные пятна. Узнав своего господина, она прикрыла лицо ладонями и закричала:

– Господин, не подходите! Не смотрите на меня!

Но Идоменей, заинтригованный, приблизился к рабыне и отведя её руки с изумление смотрел на зеленовато-серую плотную массу покрывавшую лицо девушки.

– Что ты с собой сделала, девочка? Чем ты измазала лицо?

– Это снадобье, господин, мне дала наша знахарка.

– Зачем тебе снадобье? Разве ты больна? – Идоменей всё не мог прийти в себя от увиденного.

– Это снадобье не от болезни, господин! Оно для красоты!

– Что?!

Идоменей отпустил руки Хионы и захохотал. Он не помнил, когда последний раз так смеялся, мужчине даже пришлось опереться о дерево, чтобы устоять на ногах.

– Позвольте мне уйти, господин, – голосе девушки сквозила обида.

– Хиона, не сердись, – Идоменей утирал слёзы, – для меня было неожиданностью увидеть тебя с этим… с этим снадобьем на лице, – я даже испугался. Иди, дитя, умойся и приходи в андрон, нужно написать письмо, пока не стемнело.

Возвращался Идоменей не торопясь, вечерело, в саду было свежо, оттого дышалось легко и свободно. Богиня весны варила своё колдовское зелье из тысячи ароматов и этими запахами был пронизан воздух. Всё, что ещё недавно спало здесь мёртвым сном ожило и зазвучало: звонкой капелью, журчанием ручьёв, птичьим щебетом. В высоком небе чертили невидимые линии неугомонные стрижи. Идоменей вернулся в андрон в более хорошем расположении духа, чем, когда вышел из него. Тревоги, что одолевали его последнее время никуда не делись, но появилась уверенность, что и с посевной, и с торговыми делами скоро всё наладится.

Хиона не только умылась, но переоделась в длинный светло-голубой хитон подхваченный на тонкой талии серебристой тесьмой.

– Господин, я пришла, – сказала девушка, переступив порог андрона.

– Подойди сюда, – мужчина поманил рабыню и взяв её за подбородок, шутливо произнёс, – хочу посмотреть на тебя, сильно ли похорошела.

Она не обиделась, кокетливо опустила ресницы, губы девушки тронула лёгкая улыбка.

– Хороша! – сказал мужчина и цокнул языком.

Девушка весело посмотрела на Идоменея и закусила губку, чтобы не расхохотаться.

– Присядь к столику, дитя, я буду диктовать, а ты пиши…

– Кому вы хотите писать, господин? – полюбопытствовала Хиона, беря в руку стиль.

– Архонту Ольвии.

Только они закончили письмо, как в покои, потирая глаза, вошёл Гектор.

– О, боги! Уже вечер, пора зажигать лампионы! – воскликнул старый слуга, – Это сколько времени я спал?

– Довольно много, приятель.

– А ведь прилёг на минутку! Что ж вы меня не разбудили, господин.

– Не было нужды, прерывать твой отдых, Гектор, – и обращаясь к Хионе сказал, – благодарю за помощь, дитя, можешь вернуться в гинекей и передать своей госпоже, что завтра утром я навещу её.

Идоменей отказался от ужина, он решил лечь пораньше, чтобы проснуться с рассветом и сразу приступить к делам. Перед тем как лечь в постель он ещё раз вспомнил забавную встречу с Хионой в саду. «Она повзрослела, хочет быть красивой… Не для Нисифора ли? Когда появится свободное время, нужно поговорить с ней, узнать, какие чувства испытывает она к управляющему».

_______________________________________________________________________________________________

Буле – государственный совет в Древней Греции.

Стоя – галерея-портик для отдыха, прогулок, бесед.

Эфебы – юноши от 18 до 20 лет.

Ксены – чужеземные купцы.

Калиптра – косынка, платок или лёгкий шарф.

Агороном – чиновник, наблюдавший за порядком на рынках и площадях.

Хора – сельскохозяйственные угодья, расположенные вокруг городов.

Тавреон – март-апрель по ионийскому календарю.

Манто – прорицательница, предсказательница.

Глава 13. Звёзды под ногами

Зел перевернулся на спину и застонал. Несмотря на глубокую ночь и усталость, ему так и не удалось уснуть. Каждая мышца, каждая косточка его тела ныла и болела. Затылок ломило, шея, стёртая до крови грубым ремнём сеялки, горела огнём. Опалённое лучами весеннего солнца лицо, было покрыто волдырями. Таков был итог первого дня работы в поле. Знахарка дала рабу-библиотекарю немного оливкового масла и тряпицу, смоченную в травяном настое. Мужчина смазал маслом обожжённое лицо, а тряпицу приложил к ране на шее, но все эти действия не принесли заметного облегчения. Мучительней боли была мысль о том, что завтра с рассветом ему придётся подняться с ложа и снова трястись в телеге по дороге к пашне, а потом весь день ходить с сеялкой на шее бросая в землю зерно. Он вспомнил, как будучи подростком впервые попал в Тритейлион, тогда юного раба определили на работу в виноградники, там тоже приходилось трудится от зари до зари. Но в винограднике всегда была возможность найти тень и укрыться от солнца. Иногда удавалось даже подремать, свернувшись калачиком в глубокой лунке. В просматривающейся от карая до края степи негде было спрятаться от всевидящего ока надзирателя, разрешалось только ненадолго отойти, чтобы сделать несколько глотков воды или разбавленного вина, да ещё справить нужду… Воспоминания, словно надсмехаясь над страданиями измученного тела, перенесли несчастного библиотекаря в тенистый летний сад, полный покоя и прохлады, по которому он когда-то прогуливался вместе со своими воспитанниками – хозяйскими сыновьями. Затем был богатый афинский дом и необременительные обязанности писца. Разве мог Зел представить, что ему освоившему эллинскую науку придётся работать в поле наравне с неотёсанными рабами. Зел всхлипнул от жалости к самому себе и глаза его наполнились слезами.

Едва забрезжил рассвет, а хозяйка гинекея была уже на ногах. Наскоро умывшись и закрутив на затылке волосы тугим узлом, Федра прошествовала на кухню. Там Галена уже разводила огонь в очаге, увидев свою госпожу сказала:

– Рано вы поднялись сегодня, госпожа, я не успела согреть воду для умывания.

– Не переживай, Галена, я уже умылась.

– Как это умылись? – удивилась служанка, – Холодной водой?

– Холодной, – кивнула Федра.

– А кто вам поливал из кувшина?

– Справилась сама.

– А где Клития с Хионой? Неужели ещё спят?

– Я не заглядывала в их комнату.

– Вот негодницы! Нежатся в кроватях, позабыв о своих обязанностях!

– Не ругайся, – Федра повязала передник и добавила, – сейчас нужно приготовить завтрак, Идоменей сказал, что ради экономии времени будет приходить на трапезы, ко мне, в гинекей. Во время трапез мы сможем обсуждать текущие дела. Сходи-ка в кладовую за мукой, яйцами и кислым молоком, хочу замесить тесто для оладий.

Федра внимательно оглядела сервированный к завтраку стол и сказала:

– Всё в порядке, Клития, ты можешь идти.

Не успела рабыня закрыть за собой дверь, как она снова распахнулась и в комнату вошёл Идоменей.

Федра поприветствовала мужа и широким жестом пригласила его к столу.

– Давненько я не занималась стряпнёй, – смущённо улыбнулась хозяйка гинекея, – надеюсь не разучилась готовить.

– Я знаю, за чтобы не взялась моя жёнушка, всё у неё выходит превосходно, – произнёс Идоменей усаживаясь в кресло.

Федра засмеялась и подвинув Идоменею блюдо с оладьями:

– Сначала попробуй!

Некоторое время они ели молча, насытившись Идоменей взял в руку килик с вином и откинувшись на спинку кресла, сказал:

– Благодарю за вкусный завтрак, Федра. Знаю, что ты взяла на себя обязанности кухарки и сейчас тебе приходится не легко…

– Я счастлива, что могу хоть что-то сделать для тебя, Идоменей, и никакие трудности меня не страшат, если ты рядом, если мы вместе…

Он молча кивнул, соглашаясь с ней.

– Ты хотел говорить о делах, потому позволь узнать, что ты собираешься делать после посевной – останешься в поместье или вернёшься в Ольвию?

– Пробуду в поместье до выздоровления Нисифора, потом уеду ненадолго, но не в Ольвию.

– Куда же?

– В Пантикапей*.

– Не знала, что в Боспоре* у тебя есть торговые интересы…

– Не только торговые…, – Идоменей поставил пустой килик на стол и сказал, – сейчас как никогда нам нужна поддержка Боспорского царя*.

Федра некоторое время молчала, вглядываясь в лицо мужа, а потом осторожно спросила:

– Идоменей, уж не думаешь ли ты…

– Не хотел тебя тревожить раньше времени, но ты сама догадалась.

– Они не остановятся? – еле слышно произнесла Федра.

– Нет. После Керкинитиды, херсонеситы двинутся в Прекрасную Гавань.

– О, боги! – Федра обхватила голову.

– Но мы будем бороться.

Идоменей поднялся и подошёл к открытому окну. День разгорался, по бледно-голубому, прозрачному небу медленно плыли редкие облака. «Отчего мужчины так спокойно говорят о войне?» – думала Федра разглядывая тёмный силуэт мужа выделявшейся в светлом проёме окна. Федру мысли о возможном конфликте приводили в ужас. В далёком детстве, вместе с родителями и братом, она пережила осаду Прекрасной Гавани скифскими отрядами. Тогда обошлось, крепкие стены города выдержали натиск кочевников, и они, спалив дотла хору откатились назад, в степь. Но херсонеситы это не дикие скифы, они эллины и прекрасно владеют наукой брать города. Окружив полис и заблокировав гавань своими кораблями, они будут терпеливо ждать, когда измученные голодом горожане сами откроют ворота города.

– Я не хочу войны, – сказал Идоменей глядя в окно, – но боюсь, что она неизбежна, поэтому пока есть время нужно к ней подготовиться. В Ольвии мне уже пообещали поддержку, теперь я собираюсь отправить гонца с письмом в Пантикапей, чтобы прощупать почву там. У Боспорского царя накопилось много претензий к Херсонесу и если он даст согласие выступить против херсонеситов, то им будет сложно вести войну на два фронта. Боспорсцы – сильные и закалённые воины, привыкшие отражать набеги варварских племён, херсонеситам не легко будет справиться с ними.

– Ну почему, почему они не могут просто заключить с нами взаимовыгодный договор? – вопрошала Федра.

– Таков характер дорийцев*, моя дорогая жёнушка, они, в отличии от нас – ионийцев*, предпочитают брать силой, а не заключать договора.

Федра поднялась со своего кресла и подойдя к мужу спросила:

– Когда ждать нападения?

– Надеюсь не раньше следующей весны…

– О, боги! – Федра прикрыла лицо руками.

– Не беспокойся, – Идоменей обнял жену, – война начнётся не сразу, сначала они попробуют вступить с нами в переговоры, как было с Керкинитидой, а мы будем тянуть время…

– Идоменей, – Федра отвела руки от лица, – но отчего они не могут удовлетвориться землями вокруг Керкинитиды? Ведь там полно пустошей, которые можно возделывать.

– Потому что теперь они хотят не только земли, но и гавани.

– Не понимаю… объясни…

– Ты слышала о Неаполе Скифском*?

– Неаполь*? Новый город?

– Скифы заложили этот полис в степях Таврики, и начали возделывать землю вокруг него. Некоторые племена решили, что торговать зерном выгодней, чем кочевать по степи. Скоро скифская пшеница золотым дождём хлынет в трюмы кораблей и херсонеситы решили прибрать к своим рукам эллинские города, лежащие на западном побережье Таврики…

– Чтобы контролировать вывоз зерна и богатеть на этом!

– Теперь ты поняла…

– Эти дорийцы не только воинственны, но и хитры, – заметила Федра.

– У нас есть целый год, чтобы подготовиться к противостоянию с ними.

– Идоменей, – Федра заглянула мужу в глаза, – чем я могу помочь тебе?

– Никто не должен знать о наших переговорах с Царским Боспором, то что я тебе рассказал – есть тайна великая, поэтому прошу: ни слова никому.

– Верь мне, я не предам!

– Знаю, иначе ничего не сказал бы.

– Благодарю за доверие, – сказала Федра и прижалась лицом к груди мужа, – наверное впервые за все эти годы я рада, что сыновья наши находятся далеко от Таврики.

Идоменей погладил жену по волосам и сказал:

– В этом мире всё зыбко, никогда не знаешь, где разгорится новый пожар, – после этих слов он отстранил Федру, – мне пора, вечером жди к ужину.

Как только Идоменей покинул покои Федры, в комнату вошла Галена и спросила:

– Какие распоряжения будут на сегодня, госпожа?

– Пусть Клития с Хионой наведут порядок на кухне, а потом приберутся в андроне. Мы же с тобой займёмся шитьём, а после полудня начнём готовиться к вечерней трапезе.

В дверь постучали, Зел с трудом встал с постели и натянул на себя хитон, грубая ткань больно царапнула кожу. Мужчина откинул дверной крюк, толкнул створку и увидел стоящего на пороге хижины Гектора.

– Господин, зовёт тебя, – сказал хозяйский прислужник, строго посмотрев на раба, – дело срочное, не медли.

Зел вернулся в хижину наскоро ополоснул водой лицо, затем отпил немного вина из стоящей рядом с кувшином чарки. Дрожащими руками завязал шнурки сандалий и накинув на плечо гиматий подпоясался ремнём. Голова гудела после бессонной ночи, перед глазами плыли жёлтые круги. Пошатываясь от слабости Зел вышел из своей хижины и отправился в верхний Тритейлион.

Идоменей вдавил печать в мягкий воск и вложил свиток в кожаный футляр. Обернулся к стоящему в низком поклоне Зелу, протянул ему запечатанное письмо.

– Отвезёшь это письмо в Прекрасную Гавань, в городской дом не заезжай. Остановишься у трапезита Евномия, он расскажет тебе, что дальше делать с этим посланием.

– Слушаюсь, господин.

Зел вышел из андрона прижимая к груди кожаный футляр с письмом, сердце мужчины было наполнено ликованием. Совсем скоро он уедет от тяжёлой унизительной работы, от ненавистной сеялки. Мужчине показалось, что его тело как будто стало меньше болеть и он в состоянии выдержать неблизкий путь до Прекрасной Гавани. Ещё бы увидеть Елену, Зел поднялся по ступеням лестницы, ведущей на храмовую террасу и обернулся – пространство между гинекеем и андроном было пустым, в прилегающих к террасе аллеях тоже никого не было.

– Когда закончим хочу отпроситься у госпожи, чтобы сбегать в посёлок проведать Нисифора, – сказала Клития протирая куском полотна только что вымытое блюдо.

– Хорошо, – кивнула Хиона, погрузив в чан с водой серебряный килик.

– Может быть сходим к Нисифору вместе? Он несколько раз спрашивал о тебе, но я предупредила его, что ты очень занята…

Хиона ничего не ответила подруге и Клития продолжила:

– Вернёмся от Нисифора, вместе пойдём наводить порядок в андроне…

– Ну, если ты так хочешь…, – неуверенно проговорила Хиона.

– Я знала, что ты согласишься, – улыбнулась Клития.

У Хионы была ещё надежда, что госпожа не отпустит их в посёлок, но Федра пребывавшая в последнее время в прекрасном расположении духа, благодаря ежедневным визитам супруга разрешила рабыням навестить управляющего. Торопливо, перескакивая сразу через две ступени, спускалась по каменной лестнице Клития. За ней с унылой гримаской на лице плелась Хиона. Роскошные рыжие волосы Клитии были перехваченные на затылке красной лентой. Любуясь этим золотым водопадом Хиона вздыхала: «Отчего Нисифор не замечает всей этой красоты, почему он так равнодушен к чувствам Клитии? Если раньше он был без сознания и не видел, сколько слёз пролила бедняжка у его ложа, то теперь он не может не замечать, что влюблённая девушка проводит рядом с ним каждую свободную минуту, ухаживает за ним пренебрегая отдыхом. А Клития? Хиона совсем не понимала свою подругу… Зачем она настаивает на её присутствии у постели Нисифора? Неужели так любит, что готова терпеть рядом соперницу, лишь бы угодить своему возлюбленному?»

Нисифор словно ждал их. Умытый, переодетый в чистый хитон он сидел в кровати откинувшись на высокую подушку и читал. Увидев входящих в его покои девушек, мужчина отложил свиток и поприветствовал их. Хиона заметила, что воздух в комнате уже не так тяжёл, как раньше, а на столике уменьшилось количество склянок с лекарствами. Нисифор не сводя глаз с Хионы тихо произнёс:

– Счастлив видеть тебя, Хиона. Присядь на этот табурет.

Хиона обернулась, чтобы посмотреть на подругу, но Клитии в комнате уже не было. Рыжеволосая рабыня незаметно вышла, оставив девушку с Нисифором наедине.

– Хиона, позволь мне прикоснуться к твоей руке, – обратился Нисифор к сидящей рядом с его ложем девушке.

Рабыня молча протянула больному ладонь, но когда Нисифор склонился, чтобы поцеловать руку, Хиона резко отдёрнула её, виновато пробормотав:

– Не надо, Нисифор.

Управляющий понял смущение девушки по-своему:

– Я вижу, что руки твои огрубели от работы в саду и гинекее, но ты не должна стесняться меня, Хиона. Клянусь, после свадьбы, ты будешь жить госпожой в нашем доме, и кожа на твоих руках всегда будет гладкой и нежной, – немного помолчав, Нисифор продолжил, – ты чураешься меня, Хиона, но это пройдёт, когда ты узнаешь меня получше. После того, как господин объявит нас женихом и невестой перед общиной, мы сможем встречаться наедине и тогда…

– Господин Идоменей…, – Хиона наконец подняла глаза на Нисифора, – что он сказал?

– Он дал понять мне, что не против нашего брака…

Хиона бросила быстрый взгляд в сторону дверного проёма: «Слышала ли эти слова Клития?» Юная рабыня была настолько ошеломлена заявлением мужчины, что еле сдержала себя, чтобы не вскочить и не убежать прочь от его ложа. От ищущих её взгляд глаз, от ласкового голоса и от чувства вины, которое гнуло её к земле не давая дышать.

– Я пойду, Нисифор, госпожа меня ненадолго отпустила, – сказала девушка, поднимаясь с табурета.

– Совсем мало побыла, – печально вздохнул мужчина.

– Приду ещё.

– Когда?

Она ничего ответила ему, выбежала из комнаты, взглянуть на подругу, стоящую у стены, не посмела. Остановилась на крыльце ослеплённая солнцем, к горлу подступил комок: «Он даже не захотел узнать, хочет ли она замуж за Нисифора!»

Смеркалось, когда Идоменей подошёл к андрону. Пламя лампиона, горевшего в глубине его покоев, было приглушено и почти не давало света. Идоменей вступил в тёмное помещение и уловив чутким ухом чьё-то дыхание, тихо спросил:

– Кто здесь?

– Господин…

– Хиона? – мужчина узнал голос рабыни, – подожди, сниму колпак со светильника.

Дрожащий свет озарил комнату, Идоменей обернулся и увидел девушку сидящей на полу рядом с клинэ, руками она тёрла глаза.

– Что ты здесь делала, в темноте?

– Я хотела дождаться вас и уснула. Простите меня, господин, – проговорила рабыня, поднимаясь с пола.

– Да, мы давно не говорили с тобой, – согласился Идоменей устало опускаясь в кресло, – всё недосуг…

– Простите меня, господин, – повторила Хиона, – вы устали, а я мешаю вашему отдыху.

– Устал, – вздохнул мужчина, – так устал, что не пойду сегодня на вечернюю трапезу в гинекей. Потому прошу, дитя, сходи к своей госпоже и извинись за меня, потом загляни на кухню и прихвати немного еды, не нужно никаких разносолов… Немного сыра, хлеб и небольшой кувшин вина… Этого будет достаточно.

– Я полечу быстрей стрелы, господин!

– Вот и хорошо, когда вернёшься поговорим.

Она не стала тратить время на обувание, выскочила из господских покоев и побежала к гинекею. Босые ступни легко касались, остывших с приходом ночи, плиток террасы.

Федра ничего не сказала узнав, что Идоменей решил отужинать в одиночестве, но настояла на том, чтобы Хиона взяла с собой в андрон свежесваренных колбасок и сушёных фруктов. Когда с корзиной полной снеди Хиона вернулась к своему господину, то застала его сидящем в кресле с закрытыми глазами. Девушка, вновь почувствовала вину за то, что решилась побеспокоить господина в столь неудачное время. Все дни, с рассвета до наступления темноты, Идоменей проводил у хранилища, занимаясь распределением зерна между пострадавшими от непогоды земледельцами. Верный Гектор ни на шаг не отходил от своего господина, слуга взял на себя обязанности писца и счетовода, к вечеру бедный старик так выматывался, что не мог дойти до верхнего Тритейлиона, и потому оставался ночевать в посёлке рабов, у Метиды.

– Благодарю тебя, Хиона, – Идоменей открыл глаза едва рабыня закончила накрывать стол.

Мужчина взял с блюда ломтик сыра, прежде чем отправить его в рот произнёс:

– Говори, что там у тебя? Опять Галена слишком строга с тобой?

– Нет, господин, Галена давно отступилась от меня, считает, что я неисправима, – сказала девушка, присаживаясь на низкую скамеечку, что стояла рядом с креслом хозяина андрона.

– Что же тогда? Запуталась в многомудрых рассуждениях наших философов?

– Нет, – девушка печально покачала головой, – я не хочу покидать вас, госпожу и Тритейлион!

– Кто же тебя гонит из Тритейлиона, дитя? – удивился Идоменей.

– Но, разве жена не должна следовать за мужем?

– Ничего не понимаю… Чья жена? За чьим мужем?

– Разве вы не знаете, господин? Нисифор…

– Ах, вот ты о чём… Твоя госпожа рассказала, что управляющий хочет жениться на тебе?

– Нет, господин, она ничего не говорила мне об этом. Клития, моя подруга, слышала разговор нашей госпожи с Нисифором и передала мне его…

Идоменей отпил из килика вина и задумчиво проговорил:

– Нисифор – очень славный мужчина. Не часто встречаются люди, обладающие столькими талантами. Он многого добился в жизни и верю, что сможет добиться ещё больше, потому я и даровал ему свободу. Жене будет спокойно рядом с таким мужем.

– Да, – согласилась Хиона, – я слышала о Нисифоре много хорошего. Я знаю, что вы не выбрали бы для меня плохого мужа, господин. Ещё знаю, что даже дочерям не позволительно противиться воле родителей, а я… я всего лишь рабыня…

Тут слёзы хлынули из глаз девушки и Идоменей, поспешно поставив килик на стол, склонился к ней.

– Что тобой, дитя? Почему ты плачешь? – с тревогой спросил мужчина.

Но рабыня только покачала головой не в силах справиться с рыданиями. Идоменей провёл рукой по светлым кудряшкам девушки, а затем осторожно взял её за подбородок и заглянул в лицо. Хиона не посмела поднять глаза на своего господина.

– Ты не хочешь замуж за Нисифора, – наконец догадался Идоменей.

В ответ девушка замотала головой.

– Вот, возьми, – Идоменей протянул рабыне чашу с водой, – выпей и успокойся.

Идоменей наблюдал как Хиона приводит себя в порядок, промокает глаза салфеткой, пьёт мелкими глотками воду. Носик и щёки у девушки слегка порозовели. Рабыня осторожно посмотрела на своего господина: «Не рассердился ли на неё за непослушание?»

– Я не давал согласия на этот брак…

– Не давали?

Идоменей заметил, как девушка воспрянула, услышав его слова, слабая, неуверенная улыбка тронула её губы.

– Но, Нисифор сегодня сказал…

– Он нетерпелив, как все влюблённые.

– Значит я остаюсь в Тритейлионе, господин? С вами и с госпожой! – лицо рабыни сияло.

– Совсем недавно ты хотела покинуть его…

– Когда же? – Хиона с недоумением посмотрела на мужчину.

– Разве не ты просилась со мной в Ольвию?

– Ну это совсем другое, господин! Я знала, что вернусь обратно!

– Ты привязалась к нашему поместью, девочка…

– Если бы вы знали, господин… Хотите я расскажу вам? Вы не устали слушать меня? – девушка с нежностью заглянула в глаза Идоменея.

– Говори.

– Вы не поверите, господин, но я помню каждый день, каждый час, проведённый мною в Тритейлионе. Помню госпожу, встречавшую меня на крыльце гинекея. Даже спустя много лет я могу до мельчайших подробностей описать её наряд. Помню, как пахли волосы Клитии в ту зиму, когда мы спали с ней в одной кровати. Вкус орешков в меду, которыми меня угощала кухарка. Ваши уроки… знаю, что вы тайком посмеивались над моими каракулями… помню самую первую вашу похвалу, когда я за один день выучила десять строф из «Прометея»*, вы сказали мне тогда: «Сама Мнемозина* поцеловала тебя в лоб, дитя моё». Запахи, звуки Тритейлиона, краски неба и сада – я их вижу и осязаю не только наяву, но и во сне. Уверенна, таких звёзд, как в здесь больше нет нигде! Скучая во время вашего отсутствия, я вспоминаю наши беседы зимой у очага или летние прогулки в саду… И каждый раз с нетерпением жду вашего возвращения. Когда вас нет в поместье я все дни провожу подле госпожи. Обычно мы занимаемся рукоделием, но иногда госпожа предлагает мне почитать вслух или просит Клитию поиграть на сиринге, или мы поём за работой… День и ночь, неустанно благодарю я эллинских богов, что не отвернулись от меня, чужеземки, и приняли под своё покровительство. Даровали мне счастье жить подле вас и госпожи.

Хиона умолкла, Идоменей потрясённый речью рабыни молчал.

– Верьте мне, господин, все эти слова идут прямо из моего сердца. Я очень люблю Тритейлион и вас, и госпожу…

– Хиона, – голос Идоменея дрогнул, он почувствовал, что глаза его влажны, – приблизься ко мне, дитя.

Он взял в свои ладони лицо девушки и долго вглядывался в него. Светильник угасал, а глаза Хионы сияли, как звёзды. Глядя рабыне прямо в лицо Идоменей сказал:

– Нет большей радости для меня, чем знать, что я смог сделать кого-то счастливым. Ибо есть в любой милости божественное проявление, возвышая других мы возвышаемся сами, приближаясь к богам. Мне неизвестно, что дальше уготовила мне судьба, но скажу так – пока я хозяин Тритейлиона, здесь, Хиона, твой дом. Даже если по прихоти богов тебе придётся покинуть поместье, знай, ты можешь сюда вернуться. Ворота Тритейлиона всегда будут открыты для тебя, дитя.

– Благодарю, господин! – Хиона схватила руку хозяина Тритейлиона и поцеловав её прижалась к ней щекой.

– Что касается Нисифора… завтра я поговорю с твоей госпожой о нём. Думаю, она согласится со мной, что тебе рано думать о замужестве. Нисифору тоже объясню… Ну, что? – Идоменей ласково ущипнул рабыню за щёчку, – развеял я твои горести?

– Господин!

Хиона быстро вскочила на ноги и улыбнулась. Идоменей залюбовался своей воспитанницей, она снова стала такой, какой он её знал: озорной, смешливой, немного кокетливой. Легко двигаясь, словно в танце рабыня убирала со стола остатки ужина, уложив всё в корзину посмотрела на Идоменея с обожанием вновь одарив его сияющей улыбкой.

– Иди! – махнул он на девушку рукой и засмеялся, – Поздно уже, завтра вставать чуть свет.

Хиона вышла в весеннюю ночь, прохладную, тихую и удивительно звёздную. Сделав несколько шагов, замерла, звёзды упав в тёмную воду бассейна серебристыми фонариками дрожали у её ног. «Я свободна!» – сказала она звёздам, те ответили ей мягким мерцающим светом.

____________________________________________________________________________________________________

Пантикапей – столица Боспорского царства, сегодня г. Керчь

Боспор или Боспорское царство – античное государство в Северном Причерноморье.

Боспорский царь – в Боспорском царстве было монархическое правление.

Дорийцы и ионийцы – греческие племена.

Неаполь Скифский – город, заложенный скифским царём, сегодня г. Симферополь.

Неаполь – в переводе с греческого «Новый город»

«Прометей» – трагедия Эсхила.

Мнемозина – богиня памяти, познания.

Глава 14. Ещё одно предложение

«Дын! Дын! Дын!»

Сквозь вязкий полуденный сон Майя слышала, как кто-то стучит молоточком по медному диску у входной двери. Просыпаться не хотелось, любое движение было пыткой в такую жару. В последний месяц лета на Ольвию обрушился небывалый зной. Под жгучими лучами солнца вся зелень в городе пожухла, дорожки и площади засыпала увядшая раньше времени листва. Днём на улицах не души, молчат кузницы и мастерские, закрыты двери лавок, опустели чаши фонтанов, иссякли многие источники и колодцы. Только к вечеру город немного оживал, горожане торопились переделать свои дела до наступления темноты, после короткой душной ночи приходил стремительный рассвет, и златокудрый Гелиос снова выкатывал на голубой небосвод свою ослепительно сверкающую колесницу.

«Дын-н-н-н-н!» Эгла толкнула Майю в бок острым локтем и сонно пробормотала: «Слышишь, Майя? Стучат».

Девушка нехотя поднялась с просторного ложа, на котором отдыхала в жаркий день вместе с подругой. Узел ленты ослаб, освободившиеся пряди упали на плечи, затылок сразу взмок. Майя подхватила волосы и закрутив их узлом на макушке осмотрелась. В комнате с плотно закрытыми ставнями, чтобы внутрь не проник нагретый воздух, было темно. Эгла не успела найти свой хитон, как снова раздался металлический стук дверного диска. «Иду, иду!» – сердито пробурчала она, торопливо заворачиваясь в льняную простыню.

Молодой темноволосый раб, в набедренной повязке и сандалиях, стоял на пороге дома.

– Надо госпожу Эглу, – сказал невольник.

– Зачем она тебе?

– Господин велел передать…, – раб прикрыл глаза и быстро проговорил выученный наизусть текст, – мой благородный господин, хозяин городской верфи, передаёт привет прекрасной госпоже Эгле, и извещает её о том, что получил письмо от благородного господина Идоменея из Прекрасной Гавани, в котором тот сообщает о своём скором приезде.

Закончив тараторить, раб посмотрел на девушку ожидая ответа.

– Я всё передам, – кивнула Майя, но раб не слышал её.

Лицо мужчины вытянулось, брови удивлённо приподнялись, он смотрел куда-то поверх плеча Майи, рот раба приоткрылся, словно он собирался произнести слово, начинающееся на букву омикрон*. Проследив за взглядом мужчины Майя увидела спускающуюся по ступеням лестницы подругу. Эгла не потрудилась прикрыть свою наготу, лишь длинные тёмные пряди закрученные на концах ниспадали на грудь и плечи девушки.

– Что ему нужно? – спросила Эгла остановившись на середине каменной лестницы.

– Ты всё сказал? – обратилась Майя ко всё ещё пялившемуся на Эглу рабу, не дождавшись ответа вытолкала его наружу и закрыла дверь.

– Господин Идоменей возвращается! Надо приготовить дом к его приезду: всё перемыть, расставить по местам…

Эгла недовольно повела плечами, ей совсем не хотелось заниматься тяжёлой домашней работой в такую жару.

– Может быть наймём кого-нибудь для уборки?

– Не знаю, – засомневалась Майя, – мы и так потратили денег больше, чем разрешил господин Идоменей… не рассердится ли он, что превысили бюджет?

– Не рассердится, – Эгла самоуверенно улыбнулась.

Она медленно провела рукой по своему гладкому телу от груди к талии, и дальше вниз по бедру и бросила горделивый взгляд на подругу. Майя восхищённо вздохнула – никогда ещё Эгла не была так хороша. За последние месяцы тело подруги изменилось: всё ещё тонка была талия, по-девичьи хрупки плечи и руки, а вот грудь стала тяжелее, бёдра пышнее. На смену восхитительной юности пришла обольстительная зрелость.

– Не выспалась, пойду снова прилягу, – Эгла зевнула.

– Я разбужу тебя к ночи, – крикнула ей в след Майя.

Когда Эгла удалилась Майя огляделась, за время проведённое в этом доме она успела почувствовать себя хозяйкой. Как быстро привыкаешь к хорошему! Даже не верится, что когда-то они с Эглой жили в крошечной каморке и спали на соломе прижавшись друг к другу, чтоб не закоченеть. Идоменей со слугой уехали внезапно, не дожидаясь начала навигации и Майя не поверила своим ушам, когда мужчина перед тем, как покинуть Ольвию предложил ей с Эглой остаться в доме до его возвращения. Первые дни после отъезда хозяина они жили по обычному распорядку, но потом осмелели: Майя покинула свой топчан за печкой и перебралась в спальню к Эгле на просторное хозяйское ложе. Прямо над спальней находилась смотровая площадка, в те времена, когда башня была частью оборонительной стены, там несли службу стражники, оберегая город от внезапного появления врага. Майя с Эглой почти каждый вечер поднимались по узкой деревянной лестнице наверх, чтобы полюбоваться на засыпающий внизу город, на весенние сиреневые сумерки, в которых медленно плыли желтоватые звёзды. С наступлением лета вечернее небо сменило цвет на пыльно-розовый и теперь ночь обрушивалась на город внезапно, словно кто-то одним движением набрасывал на него чёрное покрывало усыпанное серебряными блёстками.

Майя некоторое время раздумывала, не последовать ли ей примеру Эглы и вернуться в спальню, чтобы подремать до заходя солнца? Ну нет! Полусонное состояние, в котором она пребывала до прихода раба прошло, ей хотелось быстрее заняться подготовкой дома к приезду господина Идоменея. «Идоменей!» – тихо произнесла она. В груди что-то стукнуло и задрожало. Сколько раз она гнала от себя мысли об этом мужчине! Запрещала себе думать о нем. Память снова возвращала её в то морозное утро, когда она увидела на городской улице гостя из Прекрасной Гавани в окружении представителей ольвийской знати. Если бы не эта встреча не узнала она… Никогда бы не ощутила, той тёплой живительной струи, что заполнила до краёв пустоту её души, не почувствовала зарождения любови в своём недоверчивом сердце. Словно жизнь, такая неласковая к ней, вдруг воскликнула: «Живи! Люби!» И она жила, в тени своей великолепной подруги, наслаждаясь через неё любовью Идоменея. Однажды ночью, убедившись, что Гектор уснул, Майя бесшумно поднялась по лестнице к хозяйской спальне. Затаившись у неплотно закрытой двери, она слушала мелодию любви: шорох простыней, неразборчивый шёпот, обрывки фраз, прерывистое дыхание, страстный вздох, затем, протяжный, освобождающий стон…

Майя не испытывала ревности, здраво рассуждая, что только благодаря очарованию Эглы, она получила возможность жить под одной крышей с Идоменеем. И потом, разве не достоин её возлюбленный делить ложе с самой красивой девушкой Ольвии? Пусть они любят друг друга, Майе достаточно находиться рядом: наслаждаться присутствием Идоменея и приглядывать за подругой. А за Эглой необходим был пригляд! Прошлые невзгоды ничему не научили эту легкомысленную красотку, она осталась такой же непрактичной и беспечной. Несмотря на щедрость Идоменея деньги в руках Эглы не задерживались. Огромный сундук, приобретённый для нарядов, был доверху набит различной одеждой, а ларчик для драгоценностей пришлось поменять на более вместительный. После долгих споров, Майе удалось убедить Эглу в необходимости откладывать деньги на чёрный день.

Без Идоменея Эгла скучала и её невозможно было удержать дома. Красавице хотелось, чтобы весь город увидел её наряды и восхитился её красотой. Теперь девушки не пропускали ни один городской праздник, будь то торжественное богослужение или театральное представление, спортивные состязания или народные гуляния. Мужчины обращали на Эглу внимание, приглашали на свидание, зазывали на симпосии. Эгла кокетничала с ухажёрами, а Майя злилась. Один из поклонников позвал девушек к себе домой предлагая понежиться в жаркий полдень около бассейна. Эгла очень расстроилась, когда Майя запретила принимать это предложение.

– Почему? Почему мы не можем поплавать в бассейне? – хныкала Эгла.

– Эгла! – пыталась образумить девушку Майя, – Неужели ты не понимаешь, что если Идоменей узнает об измене, то сразу выгонит тебя?

– Я не собираюсь изменять! Я всё объясню ему!

– Не глупи, он не станет слушать твоих объяснений и безо всякого сожаления поменяет тебя на более разумную любовницу, например, на Кобылку.

После упоминания о сопернице Эгла немного приутихла, но если в этих спорах Майе удалось одержать победу, то справиться с ленью Эглы было сложнее. В хозяйской спальне Майя обнаружила ларь со свитками и дощечки для письма испещерённые буквами. Она долго вертела дощечки в руках, пытаясь разобрать написанное, но скоро отложила это занятие. Читала Майя с трудом, а писать и вовсе не умела, лишь счёт ей давался всегда хорошо. Эта находка навела девушку на мысль, что неплохо было бы Эгле овладеть письмом и чтением, наверняка Идоменей – человек с прекрасным образованием оценит усилия своей возлюбленной и ещё больше привяжется к ней. Но Эгла наотрез отказалась учиться грамоте. «Он любит меня совсем за другое!» – доказывала она подруге, – «А для ведения переписки у Идоменея есть секретарь!» здесь Майе пришлось отступить, чтобы снова не поссориться. Несмотря на эту неудачу, Майя продолжала думать о том, как сделать Эглу ещё более привлекательной и желанной для Идоменея, ведь от этого зависело и её счастье. Страшно потерять не только покровительство богатого навклера, но и саму возможность жить рядом с ним, видеть его хоть иногда.

Во время Афродизий*, Майе удалось узнать от одной из служительниц культа Афродиты о ночных обрядах, что проходят в храме. Приобщившись к тайным знаниям, девушка или женщина получала покровительство самой богини. После долгих уговоров Эгла всё же согласилась пойти ночью в храм. Поначалу девушка как обычно ленилась и капризничала, но со временем Эгле пришлись по вкусу ночные собрания, и она с удовольствием разучивала танцевальные движения и позы способные зажечь огонь желания в сердце любого мужчины. Майе эти танцы казались через чур откровенными, или даже непристойными, но жрица уверила её, что каждая гетера, желающая первенствовать в делах любви должна уметь красиво предложить своё тело.

Шестую ночь каждой декады они отправлялись в храм Афродиты, где жрица проводила магическими обряды. После них присутствующие омыв свои тела в мраморной купели, приступали к служению, женщины пели старинные гимны во славу богини, причащались красным, как кровь вином настоянным на пахучих травах, танцевали в лунном свете, плели венки из цветов и приносили в жертву голубей. Сегодня как раз был шестой день второй декады метагейтниона, ровно в полночь, новообращённые служительницы культа должны были встретиться с храмовой прорицательницей и услышать от неё пророчество.

– Мне так страшно, Майя! Вдруг она напророчит что-нибудь ужасное…

– Не бойся! С неприятностями легче справиться, когда знаешь о них, – успокаивала подругу Майя.

Ночь была непроглядно тёмной и девушки пробирались к храму Афродиты почти на ощупь, спотыкаясь на каждом шагу. Вступив на небольшую площадку, они увидели белые колонны храма, которые словно парили над землёй, вокруг не было ни огонька. Бесшумно открылась массивная дверь, внутри помещения было ненамного светлее, чем снаружи. Майя увидела верховную жрицу в окружении новопосвящённых в культ богини любви. Жрица поприветствовала вновь прибывших коротким кивком. Тут все обратились в сторону женщины вышедшей из тёмного проёма боковой комнаты, глаза женщины были широко открыты, взгляд неподвижен. Она вела себя так, словно не осознавала где находится, верховная жрица мягко взяла её за плечи и усадила на табурет.

Когда очередь услышать предсказание дошла до подруг Майя взяла Эглу за руку и сказала: «Пойдём вместе».

Эгла молча согласилась. Но жрица, не позволила подругам одновременно предстать перед ведуньей. Она обняла Эглу за талию и повела к боковой комнате.

В ожидании время тянулось бесконечно долго. Майя разглядывала женщин, которые успели побеседовать у прорицательницы, некоторые из них сидели, закрыв лицо руками, другие, наоборот, были спокойны, довольны или радостно возбуждены. Наконец из тёмного проёма показалась Эгла. Майя бросилась к подруге:

– Что?! Что она сказала тебе?

– Майя… я ничего не разобрала… Она говорила так быстро… Так непонятно…

– Подожди, Эгла, успокойся, – увещевала девушка возбуждённую подругу, – вспомни хоть что-нибудь…

– Твой черёд, – Майя услышала голос жрицы.

– Я не могу сейчас. Мне нужно успокоить подругу.

– Иди. Я помогу ей.

Жрица приблизилась к девушкам и ласково взглянув на Эглу погладила её по голове.

Мгла поглотила Майю, едва она вошла в комнату, здесь остро пахло травами, еле заметная белёсая струйка дыма поднималась к потолку, прорицательницы не было видно. Девушка уловила в темноте чьё-то дыхание, повернулась на звук и замерла прислушиваясь.

– Говорить ли мне? – голос, раздавшийся в темноте прозвучал неожиданно молодо, хотя Майя настроилась услышать скрипучую старушечью речь.

– Говори, – ответила Майя обмирая от волнения.

– Не знала счастья и не узнаешь, оттого что решения твои всегда неверные. Сердце твоё слепо и глухо, не видит и не слышит любви, оттого и сама ты любить не можешь.

Эти слова возмутили Майю до глубины души, она не едва не воскликнула: «Неправда! Я люблю!». Голос в темноте продолжил:

– Чтобы получить надо отдать, но этот дар должен быть равноценным. Нельзя желать многого отдав мало, как и наоборот, отдавать всё не получая ничего взамен. Нет равновесия – нет счастья. Всё очень просто.

Немного помолчав ведунья спросила:

– Всё ли ты узнала или хочешь задать мне вопрос?

– Скажи, видящая во мраке времени, как проверить правильность своих поступков? Как узнать, что принесёт то или иное решение?

Темнота вздохнула:

– Для простого смертного никак… Даже те, кто всю жизнь посвящают выявлению закономерностей, понимают ненамного больше простого обывателя. Вся жизнь соткана из случайностей, тебе ли не знать? – Майе показалось, что в голосе невидимой женщины прозвучал смешок, – человек лишь звено в веренице событий…

– Разве не боги управляют жизнью смертных? – удивлённо спросила девушка.

– Боги только помещают человека в ситуацию, а выбор каждый делает самостоятельно. Иногда это выбор между жизнью и смертью.

Вернувшись домой, Майя уложила расстроенную Эглу в постель, а сама поднялась на смотровую площадку. Короткая летняя ночь подходила к концу. На краю ещё тёмного небосвода серебрились редкие облака, может быть они днём немного приглушат свет раскалённого солнца и в город придёт долгожданная прохлада?

Слова прорицательницы не выходили из головы, здесь, в ночной тиши, Майе хотелось поразмышлять над тем, что она услышала в храме. Речь ведуньи показалась девушке слишком витиеватой. «Почему она сказала, что я не умею любить? Разве те чувства, что я испытываю к Эгле и Идоменею, не любовь? Что же тогда любовь?» Майе вспомнился Тихон, который сейчас на берегах Гиппаниса помогал своему хозяину заготавливать лес для строительства кораблей. Молодой человек до своего отъезда почти каждый день приходил к ней. Однажды Тихон захотел узнать о её прошлом, и Майя охотно поведала ему историю: о нападении скифов, о гибели маленького селения, в котором прожила восемнадцать лет, о несостоявшейся свадьбе, о том, как она блуждала по степи в полном одиночестве пока не выбралась на дорогу, ведущую в Ольвию. Когда Майя умолкла, Тихон, проявляя чуткость не стал настаивать на продолжении рассказа. После некоторого молчания Майя сказала ему:

– Этой зимой я могла умереть и мне до сих пор страшно…

– Теперь тебе нечего бояться, – воскликнул Тихон, беря Майю за руку, – теперь я рядом и позабочусь о тебе, – затем, смутившись, тихо добавил, – если ты позволишь, конечно.

Потрясённая его словами Майя расплакалась, Тихон долго утешал её. Осторожно приобняв девушку, он гладил её по волосам, а потом осмелев, склонился к лицу Майи и поцеловал в губы. Что она почувствовала после этого поцелуя? Майяпопыталась вспомнить свои ощущения. Она была благодарна Тихону за заботу, но поразмыслив поняла, что, увы, ничего кроме сестринских или дружеских чувств к молодому человеку не испытывает.

Прорицательница сказала этой ночью, что счастье достижимо только в равных отношениях. Имела ли она ввиду, что Майе стоит ответить на любовный призыв Тихона? Возможно он будет этому рад, а как быть ей? Можно ли назвать счастливыми отношения, в которых одному из двоих нужно делать усилие? Разве она не знает, что бывает совсем по-другому? Ведь стоит ей закрыть глаза…

– Приехал!

Эгла одетая в бледно-жёлтый, невесомый, как паутина хитон из косского* полотна, со всех ног кинулась к Идоменею и повисла у него на шее. Идоменей одной рукой крепко обхватил девушку за талию, а другую запустил в чащу её волос перевитых голубой лентой. Приблизив её лицо своему поцеловал в лоб, губы, потом опустился ниже, к шее и плечам.

Зел вошедший в дом вслед за хозяином, быстро опустил глаза и покраснел. Негоже так беззастенчиво разглядывать наложницу господина. А поглядеть было на что! Прозрачная косская ткань, так любимая гетерами, совсем не скрывала прелестей этой красавицы. От стены отделилась чья-то тень и Зел вздрогнул от неожиданности увидев ещё одну девушку – рабыню или служанку, во внешности которой не было ничего примечательного. «Оказывается, ольвийский дом господина полон сюрпризов», – подумал Зел. Он был польщён тем, что господин взял его в поездку вместо захворавшего Гектора и тем приблизил к своей особе. Зел давно мечтал стать доверенным лицом Идоменея, хранителем его тайн.

– Этот ларь нужно отнести наверх, в покои господина.

Голос, прозвучавший почти у самого уха, вывел Зела из задумчивости. Он с неудовольствием посмотрел на ту, что отдала этот приказ. «Что позволяет себе это девка, с бледным, бесцветным лицом и мышиного цвета волосами? Он обязан следовать только приказам, своего господина». Словно услышав его мысли, Идоменей сказал:

– Отнеси мои вещи в спальню, Зел. Впрочем, погоди!

Идоменей остановил раба взявшегося за ручки ларя.

– Открой крышку и подай шкатулку, что лежит сверху.

Получив из рук Зела небольшую коробочку Идоменей протянул её Эгле со словами:

– Тебе, за то ждала.

– Что там?

– Открой, посмотри.

Крупные, оправленные в серебро гелиодоры* солнечно сверкнули из глубины шкатулки.

– Идоменей…, – ахнула Эгла.

– Угадал, – мужчина коснулся её хитона, – эти серьги подходят к цвету твоего сегодняшнего наряда.

– Хочу примерить прямо сейчас! Майя, принеси зеркало!

Эгла не могла налюбоваться собой, она, то отводила от себя руку с зеркалом, то приближала. Вертела головой, чтобы рассмотреть серьги со всех сторон, насладиться блеском ярко-жёлтых камней. Девушка принимала соблазнительные позы, которым научилась в храме Афродиты и бросала из-под ресниц, на сидящего в кресле Идоменея, красноречивые взгляды.

Зел наблюдавший за происходящим внизу через приоткрытую дверь спальни заметил, как у его господина напряглись и затрепетали ноздри. Идоменей что-то тихо сказал девушке. Она, подобрав подол подбежала к Идоменею и усевшись к нему на колени принялась целовать и ласкать своего любовника. Зел покачал головой и отвернулся. Красива, но не Елена! Таких девчонок, обменивающих своё тело на разные дары полно в каждом эллинском городе. Елена сейчас далеко, в Тритейлионе, ей не ведома продажная алчность, равнодушна она и к злату, и к серебру. У прекрасных Елен иные расценки – жизнью платят осмелившиеся любить их.

Майя подсматривала за милующимися через щёлку кухонной двери, увидела, как запыхавшаяся Эгла отстранилась от Идоменея по движению губ подруги догадалась, что та спрашивает мужчину надолго ли он приехал в Ольвию. Майя припала ухом к двери, чтобы услышать ответ.

– В Ольвии пробуду недолго, уеду через несколько дней.

– Дней? – воскликнула Эгла, – я надеялась, что ты пробудешь со мной дольше.

– Сам хотел бы этого, но не могу, моя красавица.

– Ох, Идоменей, знал бы ты как мне без тебя скучно и одиноко, – плаксивым голосом произнесла девушка, – нельзя ли сделать так, чтобы мы не расставались надолго?

– Обещаю подумать над этим, Эгла, – Идоменей погладил бедро девушки, – согласишься ли ты покинуть Ольвию и уехать со мной?

– Уехать? С тобой? – Эгла заглянула в глаза мужчины, – но куда ты хочешь увезти меня, Идоменей?

– Например, в Прекрасную Гавань? Я мог бы купить тебе там дом и навещать вечерами…

– Дом? Мне? О, Идоменей, а нельзя чтобы этот дом был с бассейном? Так приятно отдохнуть у бассейна в летнюю жару!

У Майи сердце упало после этих слов. Как бы дурочка не выболтала о приглашении своего поклонника.

– С бассейном? – рассмеялся Идоменей, – Что ж, можно найти дом и с бассейном.

После этих слов Эгла снова принялась ласкаться к мужчине. А Майя задумалась, что будет делать она, если Идоменей решит забрать её подругу в Прекрасную Гавань?

_______________________________________________________________________________________________

Омикрон – буква древнегреческого алфавита.

Косское полотно – тончайшая, воздушная ткань с острова Кос.

Афродизии – ежегодный фестиваль в честь богини любви и красоты Афродиты.

Гелиодоры – жёлтые бериллы, буквально «дар солнца».

Глава 15. Неожиданный поворот

Окончив читать, Федра выронила свиток из рук. Тяжёлый пергамент гулко стукнулся о каменные плитки ротонды. Галена подняла голову от пяльцев, что держала в руках, с удивлением посмотрела на свою госпожу. Затем, служанка, отложив рукоделие потянулась было к свитку, но Федра предупредила её:

– Не надо, Галена, я сама.

Федра подняла свиток с пола, не заглянув в него, положила рядом с собой на скамью. Галена не сводила глаз со своей госпожи надеясь понять причину столь неожиданной вспышки гнева. Но Федра молчала, она обиженно поджала губы, её неподвижный взгляд был устремлён вдаль, словно женщина силилась разглядеть невидимую точку на горизонте. Галена боязливо посмотрела на свиток. Что же такого в этом письме? От кого оно? Наверное, пришло с утренней почтой, когда Галена была занята подбором наряда для своей госпожи. А ведь с утра Федра была беспечна и весела, даже пожелала одеть любимые серьги: серебряные букетики незабудок с лепестками из голубого топаза. Это скромное украшение подарил ей Идоменей в первый год после свадьбы, тогда он ещё он не был так богат, как сейчас. После завтрака Федра предложила Галене прогуляться к ротонде, чтобы насладиться свежестью утреннего бриза полюбоваться поверхностью голубого с серебристыми переливами моря. Они собирались провести в ротонде некоторое время, и чтобы чем-то занять себя Федра прихватила с собой письмо, а Галена пяльцы с вышиванием и короб с цветными нитками.

Федра шумно вздохнула, словно её не хватало воздуха и Галена не выдержала:

– Госпожа, не мучайте себя, расскажите, что вас так расстроило?

– Ах, Галена, – с горечью в голосе произнесла Федра, – отчего так? Только начнёт всё налаживаться, как случается новая неприятность.

– Об этой неприятности вы узнали из письма, – Галена перевела взгляд на лежащий на скамье пергамент.

– Да, – кивнула Федра.

– Кто написал его вам?

– Лаисса, моя подруга.

– Так неприятности у госпожи Лаиссы?

– Не совсем…, – Федра некоторое время молчала, собираясь с мыслями, – Ещё весной, в одном из писем к ней я намекнула, что подыскиваю для Агафокла подходящую жену. Ведь у Лаиссы подрастают две дочери, и старшая уже вошла в возраст невесты. А она… словно не заметила намёка. И вот, две декады назад Лаисса написала мне, что старшая её девочка вышла замуж за сына стратега Прекрасной Гавани.

– Хорошая партия! – заметила Галена.

– Неплохая, – согласилась Федра, добавив, – но и наш род ничем не хуже! Я разумеется поздравила её и отослала подарок новобрачным. В тот момент я думала, что возможно слишком завуалировала в послании своё желание женить племянника или моя подруга с возрастом утратила остроту ума. В следующем своём письме я без обиняков написала, что буду сватать за Агафокла её младшую дочь.

– И что ответила вам госпожа Лаисса?

– Вот, – она указала пальцем на письмо, – здесь её ответ! В чём она только не обвиняет бедного моего племянника!

– Не верю своим ушам! Неужели благородная Лаисса позволила себе хулить господина Агафокла?

– Вот! Послушай! – Федра развернула свиток, пробежала его глазами и найдя нужную строку принялась читать, – «Милая моя подруга, если бы ты знала, как непросто, в наши времена, найти девушке достойного мужа. К сожалению, для многих молодых людей богатство отцов стало непосильным испытанием. Если родоначальники зарабатывали свои деньги ограничивая себя во многом, делая вложения в торговлю и земли, то потомки их поступают противоположным образом – они пренебрегают заботой о своём состоянии, зато не отказывают себе ни в каких удовольствиях растрачивая в месяц больше, чем их прадеды зарабатывал за год упорным трудом. Можно списать на молодость многие проступки, но зрелый муж, готовящийся стать главой семьи не может вести себя как безусый эфеб. Для женщины такой супруг – несчастье. Даже скудность средств, не так страшна, как глупость, потому как богатство можно нажить, с недостатком ума иначе, ведь глупый никогда не осознает, что он глуп. Все попытки перевоспитать таких вечных мальчиков ни к чему не приводит, ни осуждение общества, ни даже изгнание не способно излечить их от пагубных привычек.

Думаю, ты, моя драгоценная подруга, благодарна своему отцу за то, что он выбрал тебе в супруги господина Идоменея. Многие годы ты живёшь под его покровительством, не задумываясь о судьбах тех бедняжек, чьи родители были не столь разборчивы. Ведь у жены нет иной доли, как следовать везде за своим супругом, быть ему опорой и в беде, и в бедности, и в изгнании. И потому, раз уж мы требуем от своих дочерей безоговорочного подчинения, то должны подходить к выбору мужа для них с особой тщательностью».

Федра закончила читать и посмотрела на Галену, чтобы узнать какое впечатление произвёл на неё отрывок из письма. Служанка, пожав плечами сказала:

– Не знаю, госпожа, что вы себе напридумали, в том, что вы сейчас прочитали нет ни одного слова о вашем племяннике.

– Ах, Галена! Ты ничего не поняла! Разумеется, Лаисса слишком воспитана, чтобы напрямую высказать всё, что она думает об Агафокле.

– То есть, вы хотите сказать…

– Да! Она считает Агафокла расточительным бездельником и глупцом, оттого не захотела отдавать за него свою старшую дочь, не хочет и для младшей такого мужа.

– Ну не знаю… как-то всё странно. Она пишет об изгнании… разве господина Агафокла изгоняли из Прекрасной Гавани? Мы бы об этом знали, не так ли?

После слов служанки Федра призадумалась, разумеется длительное отсутствие Агафокла не могло пройти для неё незамеченным, о чём тогда писала Лаисса? Федра снова обратила свой взгляд в сторону моря. Она не могла вспомнить случая, когда её племянник надолго покидал Прекрасную Гавань, он даже в поместье своём бывал редко, предпочитая городскую жизнь сельской.

– Напрасно вы разволновались, госпожа, возможно у вашей подруги есть свои резоны…

– Кажется я поняла! – встрепенулась Федра, – Помнишь тот год, когда Идоменей увёз наших мальчиков в Афины?

– Ещё бы мне не помнить! Сколько слёз вы пролили тогда, сколько мне пришлось утешать вас…

– А потом, когда мой муж вернулся в Таврику, он должен был ехать в Ольвию с Агафоклом, – Федра поднялась со скамьи и подойдя к одной из колонн ротонды прислонилась к ней спиной, – Идоменей тогда остался зимовать в Тритейлионе, а Агафокл уехал в Ольвию один. От него приходили такие странные письма…

– Разве ваш муж не объяснил, чем занимался господин Агафокл в Ольвии?

– Он что-то говорил… так сразу и не вспомню… Вроде он должен был научиться управлять поместьем… Агафокл отсутствовал больше года, потом он приехал ненадолго и снова вернулся в Ольвию.

– Не думаю, что это было изгнание, госпожа, Агафокл не смог бы утаить этого от вас.

– А если его заставили утаить?

– Кто же?

– Идоменей!

– Знаете, госпожа моя Федра, не нужно возводить напраслину на господина Агафокла. Вот приедет ваш супруг, всё и разузнаете у него.

– Если он не захотел сказать тогда, то сейчас тем более не расскажет. И Агафокла он принудил молчать, я в этом уверенна!

– Госпожа, забудьте об этом, раз ваш муж и племянник не захотели ничего говорить вам…

– Ну, нет! – Федра отошла от колонны, – Я хочу всё знать и немедленно!

– Напишите в Прекрасную Гавань господину Агафоклу?

– Нет, это слишком долго! Сходи за Гектором, он наверняка всё знает.

– Госпожа! – Галена отложила пяльцы и встала со скамьи, – Не гоже выведывать у слуги того, что скрывает от вас муж!

– Я хочу знать правду о моём племяннике!

– Гектор ничего не скажет вам, госпожа! А вот вы…

– Ну? Продолжай!

– Вы растеряете свой авторитет.

Но Федра лишь досадливо махнула рукой.

– Не хочешь идти сама, кликни рабынь.

– Госпожа, пощадите старика, он не здоров.

– Тогда нужно позвать Нисифора.

– Госпожа…, – с укоризной проговорила Галена.

Но Федру было не остановить, подбоченясь и грозно сверкнув очами, она приказала Галене срочно отыскать Клитию. Старая служанка не стала перечить своей госпоже, покинув ротонду женщина отправилась на поиски рабыни.

Прошло не мало времени, прежде чем Клития отыскала Нисифора. Мужчина удивлённый столь спешным призывом поспешил на храмовую террасу. Федра неподвижная, с каменным лицом ждала, когда он приблизится к ротонде. Галена не посмела без приглашения войти внутрь ротонды, служанка предпочла на расстоянии наблюдать за своей госпожой, которая пребывала сейчас в великом раздражении.

– Госпожа, рад вас видеть в добром здравии, – с поклоном обратился Нисифор к хозяйке Тритейлиона.

– Приветствую тебя, Нисифор, – сухо ответила Федра.

Немного смущённый таким приёмом мужчина бросил взгляд на Галену, затем перевёл его на Клитию. Девушка еле заметно пожала плечами, мол сама ничего не понимаю.

– Галена, Клития, оставьте нас, – скомандовала Федра, затем обратилась к управляющему – я знаю Нисифор, что ты верный слуга моего мужа, понимаю, что просьба моя покажется тебе странной, но я руководствуюсь не праздным любопытством, поверь. Клянусь, что всё сказанное здесь и сейчас останется между нами, видишь, я и служанок своих отослала.

– Что же хочет узнать от меня госпожа? – осторожно спросил мужчина.

– Восемь лет назад мой супруг настоял на отъезде Агафокла в Ольвию. Почти два года мой племянник провёл вдали от меня. Что это было, Нисифор? Изгнание?

– Я ничего не знаю об этом, госпожа, – твёрдо произнёс Нисифор.

– Нисифор! Ты не только слуга моего мужа, но и мой, я хочу получить ответ на свои вопрос.

– Я могу рассказать вам обо всём, что касается жизни в поместье, госпожа. Вмешиваться в дела господ и тем более обсуждать их жизнь я не имею права.

– Это было изгнание? Да или нет, Нисифор?

– Пощадите, госпожа…

– Одно лишь слово, – настаивала Федра.

– Умоляю, позвольте мне уйти, – Нисифор строго взглянул женщине в лицо.

И Федра отступила.

– Что ж, что ж…, – Федра кусала губы в досаде, – Ты можешь идти, по возвращению в посёлок отправь кого-нибудь в город, пусть гонец известит моего племянника, что я прошу его как можно быстрее приехать в Тритейлион.

– Не пожелает ли госпожа написать письмо для господина Агафокла?

– Нет, письма не будет.

После ухода управляющего в ротонду заглянула Галена, увидев служанку Федра произнесла:

– Он ничего не сказал мне…

– Я предупреждала вас, госпожа.

– Вернёмся в дом, Галена, как я устала за это утро!

Раб посланный в города вернулся под вечер с сообщением, что господин Агафокл посетит Тритейлион завтра, в первой половине дня.

За ужином Федра со вздохом сказала Галене:

– Во всём этом есть и моя вина.

– В чём вы себя вините, госпожа?

– Мне нужно было хоть иногда выбираться в Прекрасную Гавань. Участвовать в городских праздниках, общаться с подругами, приглядывать за племянником… Сколько лет я потеряла, сидя в поместье!

– Приглядывать за племянником? – переспросила Галена, – Госпожа, вы забыли, что он давно не мальчик, а взрослый муж.

– Но Идоменей хотел, чтобы я жила в поместье, – продолжала Федра.

– Потому что ревновал вас, не желал, чтобы вы оставались одна в городском доме, ведь он всё время был в разъездах.

Эти слова служанки Федра тоже пропустила мимо ушей.

– Разве он виноват в своём сиротстве? Что лишился отца в младенчестве? Некому было подсказать, поправить…

– Легли бы в постельку, госпожа. Я вам подушки взбила и полог сетчатый опустила, чтобы насекомые вам не досаждали. Завтра встанете отдохнувшая, со свежей головой, да и приметесь за дела, – тихим убаюкивающим голосом уговаривала Федру служанка.

– Пожалуй, – зевнула Федра.

– Вот и хорошо. Позвать Хиону, чтобы почитала вам перед сном?

– Не надо, – ответила хозяйка гинекей укладываясь в постель.

Загасив светильники и поставив на туалетный столик маленькую, мерцающую голубоватым светом лампадку, Галена удалилась в свою комнату. Но лечь в постель – ещё не значит уснуть. Некоторое время Федра пыталась принять удобную для сна позу, но всё время что-то мешало: то край обшитой шнуром подушки царапал щёку, то концы волос щекотали и кололи кожу, затем женщине показалось, что одеяло слишком тяжело и она скинула его с себя, оставшись под тонкой простынёй. Скрипнула ставня, Федра вгляделась в тёмный проём распахнутого окна. «Как ей завтра вести себя с Агафоклом? Выбранить за неподобающее поведение? Не оскорбится ли он? Будет всё отрицать или раскается?» Мысли о предстоящей встрече с племянником так и не дали Федре уснуть. Как только небо в окне посветлело, она поднялась. Накинув на голое тело халат Федра уселась в кресло, что стояло напротив окна и принялась ждать рассвет. Взгляд женщины упал на столик, на нём лежал свиток – письмо от сыновей. Она взяла его в руки и принялась перечитывать. Первая часть послания была написана рукой старшего сына. Алким с восторгом рассказывал, как ему удалось стать компаньоном богатого афинского купца, который вёл торговлю с Египтом и странами Востока. Юноша испытывал особую гордость за эту сделку, заключённую самостоятельно, без поддержки со стороны отца. «Удачи тебе, сынок», – прошептала Федра. Дальше письмо продолжил Макарий. Ещё раньше Федра поняла, что у младшего сына дар повествования. Его истории, наполненные множеством мелких деталей, были яркими и живыми. Отложив письмо Федра смахнула слезу. Слава богам, у её мальчиков всё идёт хорошо, кажется Идоменею – отцу требовательному и в то же время любящему, удалось научить детей правилам жизни. Увы! С Агафоклом так не получилось…

Этим ярким летним утром Хиона спешила в сад, куда ранее с большой корзиной ушла Клития. Девушки должны были встретиться возле огорода с пряными травами и до наступления дневной жары нарезать астрагона* – пряной травы, которую затем необходимо было связать в пучки и подвесить сушиться под крышей придомовой галереи. После того, как господин Идоменей снял с Хионы бремя Нисифоровой любви, жизнь девушки заиграла прежними красками. Исчезло чувство вины перед подругой, правда оставался ещё Нисифор, но юная рабыня за лето не разу не появилась в посёлке рабов, а сам управляющий редко бывал в верхнем Тритейлионе. Клития в последнее время тоже повеселела, её возлюбленный, наконец, выздоровел и стал свободен от принятых на себя обязательств. Хиона одним прыжком преодолела несколько ступеней и улыбнулась: «Как легко!» Это ощущение полёта было следствием лёгкости, что теперь царила в душе девушки. Казалось, стоит ей посильнее оттолкнуться от земли, взмахнуть руками и воспарит она под самый небесный купол.

Агафокл издали увидел Хиону и спрятался за деревом, чтобы не спугнуть её раньше времени. После происшествия весной в саду, Агафокл заметил, что девушка его всячески избегает. Едва завидев племянника своей госпожи, юная рабыня юркала в ближайшую дверь, при встрече в саду сворачивала в боковую аллею. Притаившийся Агафокл рассматривал ничего не подозревающую Хиону отмечая, что за последнее время рабыня подросла и похорошела. За лето пряди волос у девушки выгорели и приобрели серебристый оттенок, кожа не потемнела от солнца, а покрылась лёгким золотистым загаром. Это сочетание серебра с золотом делало молоденькую рабыню похожей на дочь солнечного божества. Только коротенький хитон из сероватого домотканого полотна, портил образ «юной богини». «Вот, если бы снять с неё эту грубую тряпку и окутать тончайшим воздушным виссоном», – подумал Агафокл, – «А ещё лучше, оставить нагой». Мысленно раздевая девушку, Агафокл почувствовал, как вспотели его ладони. «Кожа у неё, наверное, гладкая и прохладная, как поверхность мраморной статуи». Мужчина сглотнул слюну представляя, как касается тела рабыни, как скользит его ладонь к груди девушки, затем обхватывает и сжимает этот упругий холмик.

Агафокл выскочил из своей засады, едва девушка поравнялась с деревом, за которым он скрывался. Хиона испуганно отшатнулась, улыбка сползла с её губ, она растерянно пролепетала:

– Доброе утро, господин Агафокл, вы сегодня рано… госпожа ожидает вас в своих покоях.

После этих слов девушка сделала попытку ретироваться, но Агафокл не дал ей уйти.

– Погоди, куда ты спешишь?

– Мне нужно к Клитии, она ждёт меня в саду.

– Успеешь к ней, дай мне рассмотреть тебя хорошенько.

– Вы шутите, господин Агафокл? Вы много раз видели меня.

– Раньше ты была другой, а теперь изменилась, – с придыханием проговорил Агафокл.

Хиону насторожило странное поведение господского племянника, его пристальный влажный взгляд, и особенно, потная рука, которой он держал её за запястье. Рабыня сделала шаг назад к перилам лестницы и попыталась высвободить руку, но Агафокл не отпустил. Мужчина приблизился к ней настолько, что Хионе пришлось свободной рукой упереться ему в грудь. Это слабое сопротивление не остановило Агафокла и скоро Хиона почувствовала дыхание мужчины на своей шее.

– Хиона…

На вздох Агафокла над самым ухом её тело ответило неожиданно – внутри живота что-то испуганно сжалось, а заострившиеся вдруг соски упёрлись в шершавую ткань хитона.

– Господин Агафокл!

Голос Галены прозвучал откуда-то сверху. Агафокл отстранился от девушки взгляд его остановился на её торчащих сосках, мужчина облизнул губы, а Хиона сгорая от стыда прикрыла грудь рукой.

– Иду, Галена, – крикнул Агафокл и неторопливо оглядев Хиону, тихо шепнул ей, – ты стала совсем взрослой, Хиона, от тебя очень приятно пахнет.

Агафокл ушёл, а девушка всё ещё стояла ошеломлённая новыми ощущениями. Она чувствовала себя несчастной оттого, что её тело так отреагировало на прикосновения Агафокла и он это заметил. Какой стыд!

– Хиона!

Девушка обернулась на зов и увидела идущую к ней Клитию.

– Что ты здесь делаешь? Я заждалась тебя.

– Господин Агафокл…, – всхлипнула Хиона.

– Что… Он здесь был? Он что-то сказал тебе? Обидел? – тормошила подругу Клития, пока не догадалась, – Он приставал к тебе?

Хиона кивнула.

– Идём, – сказала Клития обняв подругу за плечи, – я научу тебя, как сделать так, чтобы больше не попадаться ему на глаза.

Федра постаралась придать своему лицу, как можно более строгое выражение перед встречей с племянником. Она успела до его приезда побывать в храме, чтобы заручиться поддержкой богов в столь нелёгком деле – помочь племяннику избавиться от губящего его образа жизни. Суровая, в тёмном платье она поднялась навстречу Агафоклу, но тот занятый мыслями о Хионе не заметил мрачной атмосферы царившей в покоях тётушки.

– Здравствуй, Агафокл.

Даже столь сдержанное приветствие не насторожило мужчину, и он, с радостной улыбкой раскрыл объятия навстречу родственнице со словами:

– Приветствую вас, моя любимая тётушка, – отстранившись добавил, – я надеюсь, что вы ещё не успели позавтракать, тётушка. Потому как я, чтобы не терять времени выехал сразу после пробуждения и рассчитываю, что вы попотчуете меня вашими сельскими разносолами.

– Конечно, племянник, я не оставлю тебя голодным, хотя сама уже успела немного перекусить. Присаживайся к столу и выпей вина, пока Галена сходит на кухню.

– Благодарю за приглашение, тётушка.

Федра решила, что начнёт разговор с Агафоклом сразу после трапезы, но племянник ел не торопясь, перебивая процесс поглощения пищи, городскими сплетнями, различными слухами, ходившими на агоре и прочей словесной ерундой. Федра, после бессонной ночи, пребывавшая в сильном напряжении, начала терять терпение. Потому после рассказа Агафокла о последнем торжестве в главном храме, на котором присутствовали все знатные горожанки, женщина, потеряв терпение воскликнула:

– Прекрасная возможность присмотреть себе невесту, надеюсь ты воспользовался ею, Агафокл?

После этих слов Агафокл поперхнулся и долго откашливался, то и дело припадая к чаше с вином.

– Извините, тётушка, ваши слова прозвучали так неожиданно…

– Отчего же? Разве не говорили мы о твоей женитьбе этой весной? Разве не обещал ты подумать о создании семьи, – наседала Федра на племянника.

– Помню, помню, тётушка, – не горячитесь.

– Тогда поведай мне, которая из наших девушек тебе больше всех глянулась?

– Ах, тётушка, всё не так просто.

– Разумеется, женитьба не рядовое событие и подходить к нему нужно со всей ответственностью. Поэтому прошу тебя, Агафокл, не стесняйся, давай обсудим всё вместе.

Агафокл несколько обескураженный таким напором, всегда ласковой с ним тётушки, отодвинулся от стола и нахмурился. Он догадался, что разговор этот затеян Федрой неспроста, а скорее всего она специально зазвала его в поместье или, того хуже – уже присмотрела ему невесту.

– Только не сердитесь, тётушка, – осторожно начал Агафокл, – раз уж вы призываете меня быть откровенным с вами, то знайте, ни одна из тех, кого я видел в храме не отвечает моим представлением о жене.

– Чем же плохи дочери моей подруги Лаиссы?

– Давно ли вы видели их, тётушка?

– Давно, когда они были ещё детьми.

– Так вот тётушка, старшая из дочерей вашей подруги, та что вышла недавно замуж за сына нашего стратега, черна как египтянка, а младшая, несмотря на юный возраст склонна к тучности. У других девушек во внешности тоже полно изъянов, если желаете я опишу их, и вы сами убедитесь, что не только красивых, но даже хорошеньких среди них нет.

– Агафокол! – возмутилась Федра, – Ты себе жену выбираешь, а не наложницу! Прежде всего ты должен смотреть не на красоту, а на то, какому роду принадлежит будущая невеста, получила ли она эллинское воспитание, чтит ли наших богов.

– Однако, тётушка, на ложе любому мужу приятнее видеть скорее красивую, чем знатную. Уж простите, за прямоту, сами просили, чтобы я не таил от вас своих мыслей.

Федра поднялась со своего кресла и принялась мерить комнату шагами. Агафокл наблюдая за тётушкой подумал: «Злится». Федра резко повернулась к сидевшему в кресле Агафоклу и сказала:

– Сдаётся мне, племянничек, что дело здесь, не столько в непривлекательности девушек из знатных семей, сколько в нежелании их родителей видеть тебя в зятьях.

– Не понимаю, о чём вы…

– Ты думаешь я ничего не знаю, что до меня не доходят никакие слухи… Хотя Идоменей, конечно старается, чтобы ничего не доходило…

– Объясните же, наконец…

– За что ты был изгнан из города восемь лет назад?

Агафокл густо покраснел и опустил глаза.

– Что ж ты молчишь? Значит всё правда, – вздохнула Федра и добавила, – тебе скоро исполнится двадцать семь лет, а в голове у тебя всё игрища, всё музыка с танцами, да ночи с потаскушками.

– На меня клевещут, тётушка!

– Клевещут? Кто?

– Как будто вы не знаете! Много раз ваш супруг…

– Идоменей? – Федра встала на защиту мужа, – Да он давно молчит, разве ты ещё не изучил его характера? Он ничего дважды не повторяет, и если ему не внемлют, то он предоставляет всякому возможность жить сообразно своим наклонностям. Я же не могу равнодушно смотреть как мой возлюбленный племянник падает в бездну Тартара*.

– Пожалуй я вернусь в город, сегодня вы не в настроении, тётушка, – сказал Агафокл поднимаясь с кресла.

– Нет, разговор наш ещё не окончен. Сегодня, сейчас, ты должен принять решение о своей дальнейшей жизни. Мы обсудим всех девушек, что годятся тебе в жёны и ты выберешь одну из них, а я в свою очередь приложу все усилия, чтобы её семья дала согласие на брак.

– Вот как? Вы хотите принудить меня? – воскликнул Агафокл.

– Я дала тебе время, чтобы сделать выбор, но ты не воспользовался им.

– Ах, так… значит так…, – Агафокл не мог подобрать слов, но потом его осенило, – вот вы тётушка вышли замуж по любви! Отчего же вы хотите лишить меня возможности быть счастливым?

– Это не так… – растерялась Федра.

Агафокл торжествовал:

– Вы сами много раз мне говорили, что никогда не познали бы счастья без господина Идоменея. Не так ли, тётушка?

– Но разве ты любишь?

– Вы даже в этом мне отказывайте, тётушка, в способности любить, – в голосе Агафокла была слышна обида, – в ваших глазах – я чудовище.

Мужчина подошёл к окну и посмотрел во двор. В тени дерева с раскидистой кроной, на бортике бассейна сидели Хиона с Клитией, девушки вязали пучки из травы и складывали их в корзину. Федра приблизилась к племяннику и осторожно спросила:

– Кто она, Агафокл?

– Хиона, – мужчина кивнул в сторону бассейна.

Федра посмотрела на сидящих за работой рабынь, некоторое время она ждала, надеясь, что племянник доверит ей свою тайну, но Агафокл молчал. И тут Федру осенило.

– Агафокл?! – Федра впилась в племянника глазами, – Ты влюблён в Хиону?

– Вы догадались, тётушка…

– В рабыню?! Ты с ума сошёл!

– В ваших силах сделать её свободной, не так ли?

– Но она из варварского племени!

– Зато Хиона получила эллинское воспитание, благодаря вам тётушка и вашему супругу, господину Идоменею! – парировал Агафокл, – А ещё она так красива, что ни одна из девушек Прекрасной Гавани не сможет с ней соперничать!

Федра не нашлась, что возразить племяннику. Она не могла отрицать, что её воспитанница обладает множеством достоинств. Девушка была бы прекрасной парой для Нисифора, но не для Агафокла – потомка знатного ионийского рода.

– Ответь мне, Агафокл… ответь, но прежде хорошенько подумай. Ты любишь так сильно, что готов жениться на рабыне?

Агафокл ещё час назад не помышлявший ни о какой женитьбе, конечно, предпочёл бы взять Хиону в наложницы, нежели в жёны. В тот момент, когда обидные тётушкины упрёки сыпались на него, как шишки в сосновом лесу, мысль о несуществующей влюблённости, пришедшая ему на ум, показалась спасением. Сейчас под вопрошающем взглядом родственницы он немного растерялся. Агафокл вспомнил об утреннем приключение, когда ему удалось подкараулить Хиону у садовой дорожки. Снова девушка в облике солнечной богини предстала перед его глазами, её волосы пахли мёдом и травами… Ещё был Нисифор – бывший раб, унизивший его, повергший в бегство и возможно насмехавшийся над ним. Нисифор хотел жениться на Хионе, ну нет, эта девушка достанется ему, Агафоклу. Какое из чувств было сильнее – желание обладать красавицей-рабыней или месть ненавистному управляющему? Агафокл и сам не знал… Вслух он сказал:

– Да! Я люблю Хиону настолько, что готов жениться на ней! Прошу вас тётушка, уговорите своего супруга, господина Идоменея дать согласие на этот брак.

_______________________________________________________________________________________________

Астрогон – эстрагон, тархун.

Тартар – глубочайшая бездна под царством Аида.