День Победы [Михаил Валентинович Шуринов] (fb2) читать онлайн

Михаил Шуринов День Победы

Стоя в краеведческом музее, я разглядывал вещи, которые древние славяне использовали у себя в быту. Я даже не думал, что когда-то буду с таким интересом рассматривать обычные рубахи, пояса, сарафаны и даже часть оконного наличника. Даже слабого освещения было достаточно, чтобы разглядеть то, что меня интересовало. Я смотрел на расшитую рубаху, на пояс, а перед глазами был дед.

О деде мои первые воспоминания это лошади. Дед запрягает Звёздочку, нашу серенькую лошадку и предлагает мне проехаться верхом на ней, без седла.

– Звёздочка, – говорит – она спокойная, тебя не обидит, а я рядом пройдусь, тебя страховать буду. – И подумав, добавил. – Да не боись, а то в деревне был, а на лошади не прокатился.

Мы редко приезжали к дедушке и бабушке, по маминой линии, и поэтому он всегда нам хотел показать деревенскую жизнь по полной. Так вот, первые мои воспоминания – это лошадка, а точнее её спина.

– Я понял, дедушка. – Я не сопротивлялся сильно, но всё-таки было страшновато. – Только ты от меня не отходи, деда.

Деда не отходил, он поднял меня и посадил на спину лошади. Лошадь даже не встрепенулась подо мной, а просто сразу пошла в сторону дома. На лугу косили траву, и мы везли домой целую гору скошенной травы. Ехать надо было не далеко, около трёхсот метров, но эти триста метров я запомнил на всю жизнь. Дело в том, что я был ещё очень маленький и когда меня садили на лошадь, то мне она показалась просто огромной. Мне тогда пришлось сидеть почти на шпагате. А когда лошадь тронулась, то подо мной стали переливаться мощные желваки лошадиных мускул. Эту боль я запомнил на всю жизнь. Но в тоже время, меня переполняло чувство необычайной радости и гордости, что я ездил на самой настоящей лошади. Я кряхтел, даже поскуливал от боли, но упорно ехал.

Другим моим воспоминанием о деде, были спортивные штаны. Он говорил, что привёз он их из Германии и носил их уже лет 40. Наверное, он обманывал, так как штаны были целыми и не протёртыми, а материал был таким мягким и приятным, что даже я в них любил ходить. Кстати, я в них тоже проходил несколько лет.

Но больше всего мне нравилось просто слушать деда. Наверняка в его рассказах было много выдумки, но все его выдумки, как я уже потом понял, это некие присказки. Таким образом, он делал в моей памяти закладки, которые неожиданно вскрывались и превращались из выдумки в полноценные аналитические исследования. Так и сейчас, я стоял перед одеждой, которую носил древний славянин, а в голове звучит голос деда, рассуждающий о возникновении у немецких фашистов чёрной свастики.

– Нет. – Говорил он. – Ты посмотри на них. Взяли и наши символы пустили против нас. – Постоял, подумал, и продолжил. – Хотя нет, не наши символы. Они же превратили жизнь, в наших символах, в смерть.

Обычно после таких высказываний, я начинал спорить с дедом, говорил, что тут не может идти речи о наших русских символах. Но дед в ответ смеялся и говорил мне о том, что когда подрасту, то сам вспомню и всё пойму. Конечно я всё понял. Я стоял и смотрел на одежду со свастичными узорами на ней. Только сейчас я стал понимать. Дед часто говорил, чтобы я зрел в корень. Я, тогда принял это его выражение, но использовал его бессмысленно, не вникая в его суть.

Этот разговор возник во время просмотра фильма «Иди и смотри». Я не мог смотреть на все эти ужасы, а дед заставил меня остаться и смотреть до конца. Бабушка пыталась заступиться за меня и говорила деду, что я маленький, что мне не стоит смотреть на все эти ужасы, но дед стоял на своём.

– Пусть смотрит! – Чуть не кричал он. – Если он не будет знать, что делали фашисты, и под какими флагами, то грош цена нашей победе. Как он сможет в будущем определить фашистов? А вот в следующий раз возьмут и с чёрной звездой придут, что тогда?

– Помни. Не просто так фашисты использовали этот знак. Они ясно дали понять, против кого и чего они воюют. Если раньше свастика была символом жизни, то изменив её цвет, они сделали её символом смерти.

– Дедушка. Свастика только у немцев была.

– Ну, да ладно, у немцев, так у немцев. – Как-то легко сдался тогда дед.

Но больше, всего, мне запомнилась его история возвращения домой. Когда были дождливые дни в деревне, то у меня часто болело горло, эта напасть закончилась тем, что в какой-то момент меня отвезли в город и удалили аденоиды. Это было самым ужасным событием на тот момент в моей жизни. Мало того, что меня мать накормила предварительно, так сама процедура походила на пытку. Меня пристегнули к креслу, надели брезентовый фартук, достали инструмент, похожий на маленькую тяпку, и стали соскребать кожу внутри горла. Вся процедура запомнилась бесконечным потоком рвоты, которая состояла из борща и крови. Так как борщ был красным, то мне казалось, что я рвусь кровью. Крики и ругань врачей, боль в горле, железо на зубах, это был нескончаемый кошмар. Потом, когда мы приехали в деревню, то я сидел с дедом, вернее дед сам захотел посидеть вместе со мной.

– Мы, – говорит, – друг, друга понимаем сейчас, как никто другой. Да? – Спрашивал он меня.

В ответ я лишь качал головой, так как говорить я совсем не мог.

– Хочешь, я расскажу тебе, как я с войны вернулся? – Он спросил меня, скорее всего для приличия, так как даже не смотрел на меня в эту минуту.

Я делал вид, что мне всё равно, и лежал с закрытыми глазами. В памяти проплывали все ужасы прошедшего дня. Но я, конечно, хотел, чтобы рядом был кто-то, кто поговорил бы со мной, очень не хотелось быть одному в этот момент, а дедушка очень хорошо умел рассказывать. И я рад был, что он будет рядом и расскажет историю, о которой я ничего не слышал.

– Так вот. – Начал свой рассказ дедушка. – До войны я трудился в артели, в хорошей такой артели, а в июне 1941 года забрали меня на фронт. Воевать мне пришлось в пехоте, автоматчиком. Видимо я хорошо воевал, так что меня стали брать в разведку. Вот там я и насмотрелся на ужасы гремучей смеси фашизма и нацизма. Основное задание у пеших разведчиков – это достать «языка» любой ценой, разведать оборону противника, его ближние тылы. Мы в разведку ходили, в основном недалеко, бывало километров на восемь, не больше. С собой всегда автомат и гранаты. Гранат брали побольше. Три на пояс и штук десять в вещмешок и патронов сколь влезет. Нож ещё обязательно. Одежда обычная, без погон, без наград и знаков отличия. Однажды, мы пошли в деревню, за языком, но опоздали, эсэсовцы ушли за пару часов до нашего прихода. Как обычно, они оставили одного самого упоротого, кто хотел выслужиться, но его на наших глазах простые солдаты и порешили. Не все немцы были такими ярыми патриотами, чтобы умирать за карьерный рост своего командира. Поэтому, мы по-тихому решили уйти. Обратно, как обычно мы пошли другой дорогой. Тут мы и столкнулись с немецкой разведкой, две группы по шесть человек. Они шли с другого конца деревни. Естественно, мы об этом не знали. Мы шли по улице на противоположную окраину. Деревня поднималась на холм, за ней был овраг, а он весь зарос кустарником. По оврагу мы и хотели уйти. Смотрим, в нашу сторону по гребню холма идет группа. Сначала один, потом два, потом еще. Мы осмотрелись. Что делать? Решили пройти за теми, кто шёл по гребню холма. Обогнули деревню, вышли на тропинку и пошли в сторону, с которой пришли. Тут мы увидели на тропинке следы немецких сапог. Рассредоточились, пошли осторожно. Кто был впереди, вдруг резко нагнулся, развернулся и тихо сказал: «Немцы! Идут сюда». Мы скатились в овраг, а там кустарник. Как только они прошли мимо нас, то начали подниматься на тропинку. Но как мы стали подниматься, то услышали какой-то стук камней и шум бульканья воды. Мы сразу остановились, и только тут увидели, что рядом, закрытый кустарником, колодец. Когда подошли к нему, то оказалось, что там маленькие дети внутри сидят. Их оказывается, фашисты сбросили в колодец. Ребятишек мы достали, их потом солдаты отправили в госпиталь. Мы вовремя ребят спасли, немцы заметали следы убийства эсэсовца и для этого полностью сожгли эту деревню, не щадили ни стариков, ни женщин, никого. Так, что этим ребятам Бог помог. Когда уже почти вернулись, я был ранен в голову. Пролежал в госпитале, и снова на передовую. Второй раз посекло осколками гранаты обе руки потом опять на фронт.

Я слушал и уже почти не чувствовал боли, дедушка был очень сильным человеком. Мне даже было неудобно, что я так плакался. Но дедушка, словно услышал мои мысли, замолчал, посмотрел на меня, и сказал:

–Ты тоже крепкий парень. Ты же не знал, что тебе есть нельзя? Не знал. Я ещё представлю, что тебе там делали, так вот и не знаю, выдержал бы я или нет. – Но видя, что это отвлечение напомнило мне о пережитом, он продолжил свой рассказ. – Вот меня ранило в третий раз. Тогда втроем мы ползли к линии фронта, и подорвались на мине. Когда я очнулся, увидел, что мне осколком ранило ноги ниже колен. Перетянул жгутом ноги и лежал в луже. В это время появились немцы. Немцы на танке ехали, объехали даже, не стали давить, наверное, думали, что я так умру, хотели, чтобы я помучался. Но не угадали они, спасла меня наша санитарка. Она вытащила с поля боя. Забрали в госпиталь, там лежал почти до самой победы. После того, как меня выписали, я отправился домой, в свой городок. Я очень переживал, что скажет моя мама. Надеялся увидеться со своими братьями, вестей о них я никаких не знал, а письма от мамы до меня доставили уже перед выпиской, и то годовой давности. После моей выписки настало время долгого возвращения домой. Конечно мне помогали как могли. В госпитале договорились с транспортом для меня. Ехал я тремя пересадками до вокзала. Там меня посадили в поезд, помогали, как могли, но я всё равно ехал до нашего городка неделю. Наконец я добрался до нашего городка. Наш городок был как муравейник. Всё гудело и двигалось, невозможно забыть ту радость и счастье которое я тогда испытывал. Мне помогли добраться ребята до перекрёстка, возле вокзала, где стояла самая красивая, как мне показалось, регулировщица. Она стояла с флажками, манипулировала ими, сжимая древко ладонями. Регулировщица молодая, симпатичная. Она показалась мне такой светлой. Регулировщица улыбается, и от этой улыбки такое тепло было внутри. Не один только я засмотрелся тогда. По пыльной дороге ехал бортовой автомобиль. Какие-то военные сидели в кузове и смотрели на военную технику, которая стоит на краю дороги длинной очередью. Издали доносятся звуки музыки. В кабине сидели двое, оба в штатском. Девушка регулировщик разрешает автомобилю ехать. Водитель начинает движение, но сам смотрит на регулировщицу, улыбаясь ей самой широкой своей улыбкой. Девушка вдруг свистит ему, а пассажир кричит:

– Стой!

Водитель резко надавил на тормоз. В кузове все хватаются за что-нибудь, чтобы не упасть. Пассажир и водитель выскочили из машины.

– Слава Богу, не придавил. – Заговорил водитель.

– Я тебе сейчас устрою. Не придавил, только до завода дай доедем, там я тебе объясню, как на дорогу надо смотреть! – Жёстко ответил ему пассажир. – Ты как пехота? Мы едем до завода, тебя подвезти? – И не дав ответить, крикнул. – Эй, ребята, а ну-ка помогите царице полей подняться!

Водитель и пассажир поддержали меня, а из кузова несколько рук схватило меня, и легко втянули наверх. Машина начала движение.

– Эй, пехота, ты куда направлялся? – Пассажир пытался сгладить неприятное происшествие.

– На заводской переулок, там мать моя живёт.

– Едем на переулок. Надо парню помочь и побыстрее, тут тем более не далеко. – Сказал пассажир водителю.

В кузове все жали мне руки, у всех были счастливые лица.

– Все собрались, от пехоты до мореманов. – Осмотревшись, сказал я.

– Этот завод давал нам самые необходимые запчасти. Как они умудрялись это делать? Народ понимал, что возврат к прошлому устою это смерти подобно. – Ответил Мореман, подводник.

– Тут на право, и первый дом наш. – Крикнул я. – Помню этот момент, как сейчас. Водитель закрутил руля. Машина стала поворачивать, в переулок, и нам открылся вид на первый дом, вернее на забор и воронку на месте дома. Машина резко остановилась как вкопанная, но никто на это не обратил внимания. Вся весёлость слетела с лиц.

Дед тогда замолчал, и долго сидел, пыхтя и собираясь продолжить дальше. Я уже хотел его попросить продолжить, но он продолжил.

– Товарищи помогли мне спуститься с машины, потому что без ног то неудобно. Моряк и лётчик взяли меня под руки и понесли к калитке, идти, я был не в состоянии. Пассажир открыл калитку, мы прошли во двор. Внутри двора, перед развалинами дома, стоял крестик, лежали цветы, и старушка сидит на табуретке, возле креста. Старушка повернулась и вскинув руки к лицу, громко зарыдала. А мы все стояли молча и смотрели, как старушка подбежала ко мне и гладила меня, не говоря ни слова. Меня поднесли к кресту и посадили на стул. Для меня, всё происходило как в тумане, я открыл вещмешок и достал фотографию, где мы были все вместе. На фотографии была мама и все мы, нас было у неё пятеро.

Дедушка видно совсем растрогался, что даже всхлипнул.

– Здравствуй мама. – Заговорил он. – Возвратились мы не все. – Опять пауза, потом взялся за остатки ног. – Босиком бы пробежаться по траве. – Дальше как бы обращаясь к несуществующим ногам. – Пол Европы, прошагали, пол земли. Этот день мы приближали, как могли.

После этих слов дедушка замолчал и заговорил только тогда, когда я с ним заговорил.

– А что с военными было?

– А с теми, кто со мною тогда был, я ещё долго общался. В живых на данный момент, остался только я.

– Дедушка! А у тебя осталась военная форма?

– Конечно осталась.

– Правильно. Если враг придёт, я её одену и пойду на фронт.

– Теперь никто не посмеет на нас напасть. Но будут пытаться сломить наш дух. Так, что ты учись хорошо. Когда ты хорошо учишься, ты защищаешь нас. С глупым врагом то легче справиться, чем с умным.

– И сильным. Смотри дедушка, какие у меня уже мышцы.

– Да ты у меня уже совсем окреп. Теперь я могу спать спокойно.

Я тоже быстро уснул, горло, конечно, болело, но я понял, что это должно пройти и мне стало намного легче.

Я ещё немного походил по музею и пошёл домой, было, такое ощущение, что я целый год не был дома. Захотелось быстрее придти домой, обнять всех, и окунутся в теплоту семейного очага. Обнять жену и слушать, как она будет щебетать, как птицедевочка, и молча улыбаться ей. А дети будут ползать по нам, точно котята. А потом семейный ужин.