День Победы [Михаил Валентинович Шуринов] (fb2) читать постранично

Михаил Шуринов День Победы

Стоя в краеведческом музее, я разглядывал вещи, которые древние славяне использовали у себя в быту. Я даже не думал, что когда-то буду с таким интересом рассматривать обычные рубахи, пояса, сарафаны и даже часть оконного наличника. Даже слабого освещения было достаточно, чтобы разглядеть то, что меня интересовало. Я смотрел на расшитую рубаху, на пояс, а перед глазами был дед.

О деде мои первые воспоминания это лошади. Дед запрягает Звёздочку, нашу серенькую лошадку и предлагает мне проехаться верхом на ней, без седла.

– Звёздочка, – говорит – она спокойная, тебя не обидит, а я рядом пройдусь, тебя страховать буду. – И подумав, добавил. – Да не боись, а то в деревне был, а на лошади не прокатился.

Мы редко приезжали к дедушке и бабушке, по маминой линии, и поэтому он всегда нам хотел показать деревенскую жизнь по полной. Так вот, первые мои воспоминания – это лошадка, а точнее её спина.

– Я понял, дедушка. – Я не сопротивлялся сильно, но всё-таки было страшновато. – Только ты от меня не отходи, деда.

Деда не отходил, он поднял меня и посадил на спину лошади. Лошадь даже не встрепенулась подо мной, а просто сразу пошла в сторону дома. На лугу косили траву, и мы везли домой целую гору скошенной травы. Ехать надо было не далеко, около трёхсот метров, но эти триста метров я запомнил на всю жизнь. Дело в том, что я был ещё очень маленький и когда меня садили на лошадь, то мне она показалась просто огромной. Мне тогда пришлось сидеть почти на шпагате. А когда лошадь тронулась, то подо мной стали переливаться мощные желваки лошадиных мускул. Эту боль я запомнил на всю жизнь. Но в тоже время, меня переполняло чувство необычайной радости и гордости, что я ездил на самой настоящей лошади. Я кряхтел, даже поскуливал от боли, но упорно ехал.

Другим моим воспоминанием о деде, были спортивные штаны. Он говорил, что привёз он их из Германии и носил их уже лет 40. Наверное, он обманывал, так как штаны были целыми и не протёртыми, а материал был таким мягким и приятным, что даже я в них любил ходить. Кстати, я в них тоже проходил несколько лет.

Но больше всего мне нравилось просто слушать деда. Наверняка в его рассказах было много выдумки, но все его выдумки, как я уже потом понял, это некие присказки. Таким образом, он делал в моей памяти закладки, которые неожиданно вскрывались и превращались из выдумки в полноценные аналитические исследования. Так и сейчас, я стоял перед одеждой, которую носил древний славянин, а в голове звучит голос деда, рассуждающий о возникновении у немецких фашистов чёрной свастики.

– Нет. – Говорил он. – Ты посмотри на них. Взяли и наши символы пустили против нас. – Постоял, подумал, и продолжил. – Хотя нет, не наши символы. Они же превратили жизнь, в наших символах, в смерть.

Обычно после таких высказываний, я начинал спорить с дедом, говорил, что тут не может идти речи о наших русских символах. Но дед в ответ смеялся и говорил мне о том, что когда подрасту, то сам вспомню и всё пойму. Конечно я всё понял. Я стоял и смотрел на одежду со свастичными узорами на ней. Только сейчас я стал понимать. Дед часто говорил, чтобы я зрел в корень. Я, тогда принял это его выражение, но использовал его бессмысленно, не вникая в его суть.

Этот разговор возник во время просмотра фильма «Иди и смотри». Я не мог смотреть на все эти ужасы, а дед заставил меня остаться и смотреть до конца. Бабушка пыталась заступиться за меня и говорила деду, что я маленький, что мне не стоит смотреть на все эти ужасы, но дед стоял на своём.

– Пусть смотрит! – Чуть не кричал он. – Если он не будет знать, что делали фашисты, и под какими флагами, то грош цена нашей победе. Как он сможет в будущем определить фашистов? А вот в следующий раз возьмут и с чёрной звездой придут, что тогда?

– Помни. Не просто так фашисты использовали этот знак. Они ясно дали понять, против кого и чего они воюют. Если раньше свастика была символом жизни, то изменив её цвет, они сделали её символом смерти.

– Дедушка. Свастика только у немцев была.

– Ну, да ладно, у немцев, так у немцев. – Как-то легко сдался тогда дед.

Но больше, всего, мне запомнилась его история возвращения домой. Когда были дождливые дни в деревне, то у меня часто болело горло, эта напасть закончилась тем, что в какой-то момент меня отвезли в город и удалили аденоиды. Это было самым ужасным событием на тот момент в моей жизни. Мало того, что меня мать накормила предварительно, так сама процедура походила на пытку. Меня пристегнули к креслу, надели брезентовый фартук, достали инструмент, похожий на маленькую тяпку, и стали соскребать кожу внутри горла. Вся процедура запомнилась бесконечным потоком рвоты, которая состояла из борща и крови. Так как борщ был красным, то мне казалось, что я рвусь кровью. Крики и ругань врачей, боль в горле, железо на зубах, это был нескончаемый кошмар. Потом, когда мы приехали в деревню, то я сидел с дедом, вернее дед сам захотел посидеть вместе со мной.

– Мы, – говорит, – друг,