Что-то большее [Роберт Курганов] (fb2) читать постранично

Роберт Курганов Что-то большее

У тяжелого дня самое изнурительное – это вечер. А утро… Утро, обычно, тревожное.

Вроде бы и погода не угрожала, и сезон морозил мягко – летом даже ночь не схватывала расслезившихся сосулек. Но тревога суетилась среди жильцов, не отпускала и пряталась под дрожащими улыбками.

Ходили к ледовому водопаду каждый месяц, и зимой ходили – попробуй не сходи, и осенью под сырыми ветрами и метелями. А тут-то чего проще? Лето, морозит без припуску, светлынь. Да вот, тревога…

– Ну, – Андрюха проверил прочность крепежа на санках, впихнул оторочку рукавиц под рукава, протянул санки несколько шагов – хороша широкая лямка, в плечо не врезается. Глянул на Николая косым бочком, не передумает ли?

Николай плотно сжал губы, сузил глаза решительными щелками, вгляделся в дрожащие утренние сумерки, твердо рубанул наст лыжными палками:

– Решено – значит решено! В путь!

Санки скрипнули, уже успев пристынуть железом полозьев к влажной наледи, и заскользили за Андрюхой, впряженным тягловым бурлаком. За ним и Николай со своими санями – чуть поменьше, но нагруженными не легче. Дениска пристроился к отцовским санкам приглядным пешеходом – ехать отказался наотрез.

Ольга догнала Дениску, запнула понадежнее край шарфа, чтоб не развязался. Еще бы что сделать для него, да что еще? Так и осталась стоять, чуть согнувшись. Из ямы выскочили и остальные – Пашка, Глеб Борисыч и Семеновна, которая все еще держала в руках запасные вязанные рукавички.

– Не взял запасные, – пожаловалась она чуть не слезливо и, спохватившись, перекрестила путников в дорожку. Олегович вздохнул и развел руками:

– Уж я его уговаривал, да что… Настырился он, фиолетовые, говорит… Я должен, и все тут.

– Ну… – Семеновна утерла детскими рукавичками влажные глаза. – Хоть ожил, а то уж зачах совсем было… Спасибо, фиолетовые попались.

Снегу зима нанесла без жадности, да так причудливо уложила в вихры, что и не знаешь, не по Марсу ли путешествуешь. Лето красоту оплавило и гололедом отлакировало до стеклянного – ходу без когтя не было ни шагу, ни в унте, ни в валенке.

Вскоре обоз вышел из укрытия скал на простор, и влажный ветерок мягко подогнал морозцу с пустой степи – не дремай, путник, лето – это тоже зима. Дениска отвернулся от ветру, прикрыв лицо рукою. Холодно.

Пустыня – как называл верхушку плоскогорья Андрюха, тянулась километров на шесть. И не припомнить, чтоб не баловалась ветром. Разбросилась она гигантски широкой дорогой. Справа ее обрубал рваный каменистый обрыв, спускающийся в долину водохранилища, а слева срезала бездонная и для всякого страшная трещина, оставшаяся после предсмертных встрясок Земли. И, как находилась пустыня на ветряной, сквозной возвышенности, то место это чли дурным, недобрым и смертельным для уставшего или раненого. Коли присядешь отдохнуть, так и замерзнешь до смерти.

Николай крутнулся через плечо назад, глянул на Дениску. Идет, краснощекий, брови сдвинул, упрямится. Откуда только силы?

– Теперь уж половину прошли, – ветер вырывал дыхание у Николая изо рта, и тому приходилось сухо глотать воздух и части слов: – Садись на санки, дальше поедешь. А я тебя тулупом укрою.

Но Дениска, обмотанный платками и шарфами как матрешка, только выпятил сердито нижнюю губу, да мотнул головой. Сам, и все тут!

– Вот ведь! – осерчал отец, но согласился.

К концу пустоши не только малец выбился из тощеньких сил, но и взрослые измаялись. Да вот уж показались и валуны, глыбы, окутанные буграми снега, а там и порода, скалы и любимое дорожное ущелье. Ветра в нем не бывало.

Здесь присели передохнуть, разожгли спиртовку погреть руки, а Дениске полкружки кипяточку согреть – все ж тепло. Николай укрыл сынишку тулупом так, что того было и не разглядеть – уж сколько там росту в семилетке?

– Дойдет, – успокаивающе подбодрил Андрюха и похлопал Дениску по предполагаемой, да не видной в нагромождении старого тулупа, спине. Дениска промолчал.

Николай шумно втянул ноздрями воздуху полную грудь и сжал губы в напряженном обдумывании того, что давно уж передумано не раз. Потом медленно и шумно выдохнул, не разжимая губ, отчего щеки его округлились и на лбу проступила вена:

– Обещал же, – приударил он себя по колене кулаком. – А как же? Она бы смогла его уговорить, а я… Если заставлю остаться, так не будет уважения между нами. А взять с собою – так это не прогулка… И где правильность?

– Да нету ее, идеальной-то правильности, – Андрюха передал спиртовку Николаю – руки грели по очереди. – Я еще студентом это понял. В нашем парке пошел бабочку из паутины вынимать. Помнишь же, каким я был?

Николай кивнул, он помнил дозимнее. Все помнили, теми воспоминаниями только и жили.

– Для девочек старался… Смешно сейчас. Ну, вытащил я ее кое-как, пристроил на ветке. Довольны девчата. А потом смотрю, пока к дереву шел, огромного такого жука раздавил. Красивый жук, крупный, глянцевый, вроде носорога. Были тогда такие…

– Ну, и..? – Николай заглянул к