Резюме [Егор Ермаков] (fb2) читать постранично

Егор Ермаков Резюме

В небольшой съёмной квартирке, находившейся на окраине небольшого малоизвестного города, проживал уникальнейший из уникальнейших экземпляров, а именно: молодой, но уже достаточно величественный (так он считал), недавно начавший, но уже чрезвычайно опытный (и это тоже он так считал), несущий тяжёлое бремя мессии современной России, писатель. Как истинный мастер, он не брался за перо, полностью не обдумав каждую мелочь своего будущего шедевра, поэтому из написанного у него было всего несколько рассказов, но каких! Потрясающих, философичных, с глубочайшим социальным подтекстом, способных сотворить невиданную досель в литературе революцию, «и революция сия явится революцией, а не всего лишь её зеркалом!» – дополнял он каждый раз, вспоминая о сотворенном. Но несмотря на довольно резкое высказывание в сторону классика, Семён (так звали гения) бескрайне уважал своих коллег и к трудам их относился с душевным трепетом и бесконечной благодарностью, потому что они воспитали его «продолжать их светлое дело». А, впрочем, «уважал» – образ здесь весьма неудачный, потому что он не в состоянии раскрыть всей глубины отношения Семёна к предшествующей его литературе и её творцам, ведь он в совершенстве знал, как говорится, by heart, Евгения Онегина, но и на этом он не остановился: он неосознанно, то есть полностью естественно, без специальной подготовки и мысли, ни с того ни с сего начал разговаривать только на аристократическом языке, на языке героев Толстого (самых просвещённых, разумеется).

Внешне он был настоящий поэт: большеглазый, худощавый, кудряво- и пышноволосый, да и к тому же курил. Гардероб его полнился исключительно классической одеждой, иной у него не было, потому что он не признавал современной одежды. Пожалуй, единственной прозой в его жизни была жена, которая совершенно не понимала гения своего мужа. Они жили вместе недолго, всего-то три года, но для Семёна это время проходило очень сытно и насыщенно, потому что все эти три года его светлая голова вынашивала идею гениального романа, который должен … нет «Просто обязан!» был вознести его на литературный олимп. Каждый день, открывая глаза, он завтракал, потом читал, потом обедал, потом обдумывал книгу, потом ужинал, а потом снова обдумывал. Упорная работа мысли изнурила его: он похудел, стал недосыпать, часто тосковать и хандрить. Семён не щадил себя и ни дня не переставал думать над книгой, в то время как его жена постоянно мяучила ему про деньги. Как же жаль Семена, что столкнулся он именно с такой женщиной, которая не осознавала всей трудности его положения и говорила с ним о низменном, о деньгах, в то время как в голове его решалась судьба, как минимум, России. Она часто докучала ему просьбами устроится на работу, мол: «Не хватает денег, мне трудно, да и где это вообще видано, чтобы женщина содержала мужика!?», на что достопочтенный светила сдержанно отвечал: «У нас, голубушка, равноправие, потому-то то, что вы содержите меня, есть не что-то из ряда вон, а вполне современное, справедливое явление», и видя, что спорить ей бесполезно, жена умолкала.

Но, по правде говоря, он любил свою жену, он любил в ней, кажется, всё, особенно её растрёпанные светлые волосы, вид её уставших замученных глаз, её живописные скулы, походку – в общем всё, особенно то, что заметить мог только такой человек, как он. Да и к тому же, зря сетовала Татьяна (так звали жену Семёна) на мужа, ведь писатель, без преувеличения будет сказано, вёл хозяйство, и всегда, когда Татьяна приходила с работы, она оказывалась в чистом уютном доме, который был пропитан ароматом приготовленного Семёном блюда, но Татьяна всё же была чем-то недовольна и при каждом удобном случае пыталась устроить его на работу.

Так произошло и в этот вечер. Придя домой, Татьяна обнаружила своего супруга чрезвычайно бледным и обеспокоенным.

– А, ангел мой, бесконечно рад тебе. Право ты сегодня запоздала. Ужин простыл, но это ничего, это поправимо, любовь моя. Как на службе? – говорил он, вскочив с места. – Ты выглядишь уставшей, всё ли так? – спросил он, нежно поцеловав её в щёку, и ушёл подогревать ужин.

– День был сегодня какой-то сумасшедший, ну, слава Богу, он кончился. Как твои дела? Видок у тебя тоже неважный.

– Знаешь ли, душа моя, весь день я провёл, изучая политические новости, и не нашёл ничего утешительного, отнюдь: всё, что я просмотрел, есть великое мракобесие, и я очень страшусь делать самый логичный вывод, к которому я соизволил прийти.

– Что не так? – закатывая глаза, спрашивала женщина.

– Человечество потеряло всякое право на существование, ибо не способно оно более благополучно гармонировать с природой, да и с самим собой. Войны, конфликты, провокации, интриги – всё это так пошло, так ужасно, что мне стыдно, мне больно, что на планете, которая вынашивала Шекспира, Достоевского, Державина, в конце концов, может существовать этическая нищета, моральная бездна, пустошь благородства и чести. Всё, что существует сегодня, это