Любовь и вера Надежды Гречихиной [Игорь Владимирович Марков] (fb2) читать постранично, страница - 3

говорит, что Надька – дура. Она на своём Ленине жениться хочет…

– Ну и пусть женится… – сказал я. – Мне то что?

И мы пошли дальше, разбивая каблуками ботинок первый тонкий лёд на подмосковных лужах.

В четвёртом классе нас принимали в пионеры.

Приняли всех. Даже двоечника Сёмина. Хотя наша учительница, Агриппина Васильевна, пугала, что его не примут. А Сёмин оказался таким активным пионером, что даже майских жуков приходил ловить в пионерском галстуке. Потом, в старших классах, он стал чемпионом области по лыжам, и его забрали в спецшколу для одарённых спортсменов. Больше я о нём ничего не слышал. Наверное, его спортивный талант оказался недостаточно большим, чтобы показывать по телевизору.

Торжественное мероприятие проводили на сцене ГДО (гарнизонного дома офицеров). В глубине сцены на тумбочке стояла большая белая гипсовая голова Ленина. Её освещали несколько дополнительных лампочек. Старшие товарищи говорили пламенные речи о том, что мы уже не октябрята – внучата Ильича, а пионеры – будущие комсомольцы. Родственные связи с вождём при этом, вероятно, обрывались.

Нас выстроили по категориям. Сначала – отличники и октябрятские активисты, а за ними все остальные. Передовикам галстуки повязывали почётные гости, а остальным внучатам – комсомольцы из старших классов.

– Здравствуй, Илья, а я тебя помню, – сказала девочка в белом парадном фартуке.

Надя Гречихина сильно изменилась. Она оказалась на голову выше меня. И первое, что я увидел, когда она подошла вплотную, был маленький значок в форме красного знамени с золотистым профилем Ленина и буквами ВЛКСМ. Значок висел на белой лямке, плавно обтекавшей уже сформированную девичью грудь.

Вспоминая этот момент партийной эволюции – переход от головастика к лягушонку, – мне захотелось добавить в печатный текст своего рассказа немного эротизма, для остроты, но, подумав, я решил этого не делать: в десятилетнем возрасте меня нисколько не волновала внешность девчонок, тем более старшеклассниц.

Я стоял ровно, глядя перед собой. На согнутой в локте руке концами вниз висел старательно выглаженный пионерский галстук. Надя взяла его, перекинула, как косынку, через мою голову и завязала на шее красивым узлом.

– Ну вот, – сказала она, расправляя уголки красной ткани поверх белой рубашки, – теперь ты настоящий пионер. Будешь помогать комсомольцам строить коммунизм и любить Владимира Ильича Ленина – вождя всех рабочих и крестьян во всём мире.

Она ещё раз поправила концы галстука на моей груди. Это было невыносимо.

«А вдруг она заметила? – подумал я. – Чего она там всё разглаживает».

Высокие слова о любви к вождю, сказанные высокой девочкой, улетели ещё выше – куда-то в безвоздушный космос, минуя мой детский формирующийся мозг. В этот миг он был заполнен только одной мыслью: «Лишь бы она не заметила и никому не рассказала, что у меня… девчачья рубашка».

В нашем военторге белые рубашки детских размеров были только для девочек: с застёжкой на другую сторону и выточками. А ехать в Москву и искать мальчиковую рубашку было уже некогда. Выточки мама распорола и разгладила утюгом, а вот пуговицы переставлять не стала. Сказала, что на своей машинке она не сможет обметать петли.

Не знаю, кого следует благодарить: господа бога или пролетарского вождя, но Надя мою позорную рубашку не заметила. Она была вся поглощена величием возложенной на неё миссии… Наконец, оставив в покое мой галстук, она отошла на несколько шагов назад. На меня она больше не смотрела, а свой счастливый взор обратила к белой ленинской голове.

– Внимание, пионеры! – скомандовал, кто-то из взрослых. – К борьбе за дело Коммунистической партии Советского Союза будьте готовы!

– Всегда готовы! – хором ответили мы и салютуя подняли руки.

– Вот почему так? – сказал мне Павлик по пути домой. – Парамонихе, отличнице, галстук завязывал спортсмен – чемпион мира по тяжёлой атлетике, а мне какая-то толстая девка из десятого класса. Где справедливость?

Я не ответил. С возрастом пришло понимание, что мир вообще устроен несправедливо, а детство потихоньку уходит.

Дома, по случаю праздничного события, бабушка испекла кекс. Мой любимый – из пакета. И подарила мне красивую чайную чашку с блюдцем.

После седьмого класса меня отправили в пионерский лагерь. Обычное лето для советского школьника. В лагеря ездили почти все мои друзья, а некоторые на две или даже три смены. Не все родители могли достать путёвку в «Маяк» или «Чайку», что на берегу Чёрного моря в Евпатории, но в какой-нибудь простенький подмосковный лагерь на одну смену ездили практически все.

Эта смена была для меня последней. Мне исполнялось четырнадцать лет – предельный возраст для пионера. В лагере «Красная Пахра» в первом – самом старшем – отряде я, к