Серотонин покинул притон [Георгий Кройтор] (fb2) читать постранично, страница - 3


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Господь не выбьет больше крышки гроба,

а ты стрелки чертишь при помощи ножа.

зачем ты больно делаешь оскоплённым,

в тебя безответно влюблённым -

дразнишь пунцовой помадой,

наполняя светлые души досадой?

зачем им видеть картины,

которые никогда не повторить?

от зудения, мы — ПИНы(1),

пей до дна, но горя не залить!

мы хотели уравновешенности

и поступки были неразумные, но благие,

а встретили лишь слюни бешености

и гадкую месть c посылом carpe diem!

ты говорила — я не со malum,

но огонь не может не обжечь.

ты зарядила картечницу нравом

и она прожигает мне грудь, словно картечь.

ты отринешь мои слёзы,

скажешь — сам виною захлебнись,

распуская все наши грёзы,

в покое скажешь — улыбнись…

паралич несчастья запретил

показывать свои пустые зубы,

мой молодеческий оскал прогнил

и я жажду безопасности утробы.

в обиде сизых слёз, каплями на кость,

когда на мудрость выбрасывают злость,

нет желания больше читать писем,

пока в комоде памяти лежит ударное.

пусть от тебя я зависим,

но женщина ты коварная…

*1 — Потребитель Инъекционных Наркотиков.


МОНСТР ВЗРОСЛОСТИ


В детстве ужасов, кошмаров,

Я боялся монстров под кроватью.

Вырос, окреп от сотни ударов -

— А теперь боюсь, что тетрадью

Станет мой единственный слушатель.

В детстве гром пугал до изнеможенья,

А сейчас порывы злых метель,

Рвущих ставни, смешат до потешенья.

Будучи отроком, боялся тьмы я,

До слёз, припадков гнева — профицит.

Нынче, все также, но от сожаленья,

Что во мраке никто не сидит.

Когда-то гнал я предков со двора

И злился, когда не уходили.

А сейчас, в мозгу — моя кора,

Наконец-таки поняла — и я бегу за ними!

Помню, как свой двигатель просил:

— дай мне время, это невыносимо!

Естественно, не доводил я до предела,

Сильно ведь любил,

Но поступал я некрасиво.

Теперь получил сполна,

Этих тягот, мучений

От рассвета дотемна,

Слышу крик только своих мнений.

Терпение и труд — стройка моей личности,

Тогда-то станет хорошо.

Но страдания уже на пороге вечности,

И как сказал Ошо,

В летах или же отрочестве,

Пока был на что-то годен:

— Тот, кто счастлив в одиночестве -

Тот свободен!


ГДЕ МОЙ СМЕХ?


А вы поняли, что смерть — плохо,

А жизнь ещё хуже?

В утробе слякотно и глухо,

Да и мыслей — лишь грязная лужа.


Я тратил гениальность на взросление,

Но мне хватило ума вовремя остановиться.

Я не понимал слов, и откуда льётся пение,

Но мне так нравилось видеть их лица.


Я пил из грязных бутылок эликсир молодости,

Но просыпаясь понимал, что её не вернуть.

Да и мозгов не осталось в этой пропасти,

Пропасти глупости, где в мозгу лишь серая ртуть.


Зуб мудрости сгнил, как только вылез,

Вот и люди гнилыми выпадают из хризантем.

Сгнившие глаза и гнилой улыбки глупый вырез

На островке корональных почестей и диадем.


Страшная скука облёванным халатом утиралась,

Пока монстры под кроватью ехидно улыбались,

А скуке не до веселья было, она старалась

Высидеть клок мысли, почему мы всё же дрались?


О, тот сладкий пепел убийства нервов,

Как ты там сейчас?

Почему наш слюнявый вальс так нагло прерван?

Я чем-то обидел Вас?


День сурка плохого музыканта,

Один кривой аккорд по кругу.

И руки в косы, как узел банта -

Молчи! Строй глазки "другу".


Светишься бесцветно-тусклым сияньем,

А на деле — весел, трезв, ревнив и ревнуем.

Но зубы распускать, со всем упованьем,

Той, что тебя заклеймила раскалённым поцелуем.


Так для чего же я взрослел?

Неужели, чтобы пение стало громче

И брало количеством, а не качеством децибел,

Или мой голос стал ломче?


Неужели в открытом окне я больше не вижу спасенья?

Неужели, я так и буду ждать с томленьем воскресенья?

И лишь признавшись старой слёзной клятвой,

Не признали отреченья,

Что сделало муар моей души более помятым.


Взрослеть — не страшно, страшно оставаться взрослым.

Будешь им и ребячество будет съедено толпой таких же измученных глаз.

Детский смех, он сослан

Куда-то в Сибирь и больше никогда не посмешит он нас.


ГЕНИЙ ЧИСТОЙ ДОБРОТЫ


И тех бесценных слов безумный беспорядок,

Разливая по фужерам, где слёзы — главный напиток.

Я кусал томный шелест золотистых прядок,

Выкручивая бешеные силлогизмы из ниток.

Топот трещин по полу из волн ковра,

Находясь под наблюдением стен, имеющих глаза.

Я бился пламенем под ветром зла,

Пытавшаяся отличить от добра — невольно текущая слеза.

И весть о добром распускает крылья,

Дарит счастье до вопроса:

— Были ли приложены усилья?

Рвущей губы, как обрывание троса,

На глубине многих-многих метров в бездну.

А вопрос терзает душу, ломая ставни,

Было ли сие великодушие полезно?