Уильям Шекспир сонеты 88, 111. William Shakespeare Sonnets 88, 111 [Komarov Alexander Sergeevich;Swami Runinanda] (fb2) читать постранично, страница - 23


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

пожелания поэта включали в себя нежные воспоминания о троим его товарищам по игре трудно поверить, что он мог питать настоящую антипатию к своему низшему призванию... Если и есть среди несовершенных записей о жизни поэта одна черта, требующая особого уважения, так это непоколебимое мужество, с которым, несмотря на своё стремление к общественному положению, он бросил вызов общественному мнению в пользу постоянной приверженности тому, что, по его мнению, само по себе было благородной профессией. ...Этих соображений может быть достаточно, чтобы исключить личное применение (этих) двух сонетов». (Outlines, 8th ed., 1: 174—175).


Критик К. У. Франклин (C.W. Franklyn) обсуждая этот вопрос, (Westm. Rev., 132: 348), предположил, что этот «...сонет представлял собой переходящий снобизм в отношении автора к сцене. Вся последующая история Sh. опровергает то, что это было его реальное мнение».


Критик Тайлер (Tyler): «То, что Sh. должен был выразить неприязнь к драматической профессии и её окружению, считалось едва ли правдоподобным, и все же это вопрос, по которому Сонеты не оставляют места для сомнений. ... Для Sh. ассоциации и обстоятельства театра могли показались унизительными. И это чувство вполне могло быть усилено близостью с молодым дворянином такого высокого ранга, как Уильям Герберт (William Herbert). С чуткостью своей поэтической натуры Sh. не мог не чувствовать, что на него смотрят, как на настолько подлого человека, что общественный обычай не позволил бы его самому дорогому другу признать его, как знакомого на публике». (Cf.! S. 36). (Intro., p. 113).


Критик Ли (Lee): «Обычно подразумевается, что Sh. был раздражён некоторыми условиями актёрского призвания. ... (Если жалость к себе в этих сонетах) следует интерпретировать буквально, то она лишь отражала мимолётное настроение. Его интерес ко всему, что касалось эффективности его профессии, был постоянно жив. Он был острым критиком ораторского искусства актёров и в «Гамлете» проницательно осудил их общие недостатки, но ясно и с надеждой указал путь к улучшению. Правда, его самые высокие амбиции лежали не в актёрской карьере, и в ранний период своей театральной карьеры он с триумфальным успехом взялся за работу драматурга. Но он преданно и непрерывно занимался профессией актёра, пока через несколько лет после своей смерти не прекратил всякую связь с театром».

(Life, pp. 44—45).


Критик Вудхэм (Wyndham): «Сказать, что он никогда бы не пренебрёг своим актёрским искусством... а затем искать надуманные и фантастические интерпретации — значит демонстрировать незнание не только того обмана с помощью актёры, затем разоблачённых, и о тех унижениях, которые им пришлось вынести, но также и о человеческой природе, какой мы её знаем даже в героях. Говорят, что Веллингтон плакал над бойней при Ватерлоо; грубость его материала часто заражает художника, и «гниль гончара» имеет свой аналог в каждой профессии. Это чувство незаслуженной деградации — настроение, наиболее характерное для всех, кто работает, будь то художники или люди действия». (Intro., p. CXIV).


Критик P. E. Мор (P. E. More) предоставил ссылки : (цитаты, иллюстрирующие отношение Sh. к своей профессии, J.C., I, II, 260—263: «If the tagrag people did not clap him and hiss him, according as he pleased and displeased them, as they use to do the players in the theatre, I am no true man», «Если оборванные люди не хлопали ему и не шипели на него, в зависимости от того, нравился он им или не нравился, как они обычно делают с актёрами в театре, то Я не настоящий человек». Мы часто, находясь под чарами магии Sh., не задумываемся о том, что, должно быть, значило для такой чувствительной и застенчивой натуры, как он, подвергнуться возмутительному одобрению и неодобрению елизаветинской публики». (Эссе Шелберна, 2: 38).


В строке 2 об обороте речи «guiltie goddesse», «повинная богиня» критик Эбботт (Abbott) переадресовал: «Для выражения «guilty goddess», «повинной богини» и т.д.; аналогичных переводов». (См. § 419a).


В строке 4 по поводу оборота речи «publick manners», «публичные манеры» критик Шмидт (Schmidt) перефразировал: «Вульгарные манеры».


Критик Тайлер (Tyler) дополнил: «Подразумевающее вульгарное, низкое и, вероятно, позорное поведение».

Критик Бичинг (Beeching) аморфно продолжил: «Я не думаю, как и Шмидт, что это слово означает «вульгарный». Возможно, это может означать «не лучше обычного». Где он перефразировал саму фразу, так: «Зависимость от общества в плане средств к существованию порождает склонность к охоте за популярностью (у публики)».


В строке 5 по поводу слова «brand» «бренд» критик Флей (Fleay) предложил: «Брендинг ... это просто то, что создаётся сатирическим письмом суровой критики». Cf.! с поэтичным завершением последней сцены: «Я могла бы поставить на их лбах эти глубокие и публичные клейма» и т.д.). (Макм. Журнал, 31: 441).

В строке 6 по поводу слова глагола «subdu'd», «подчинён» критик Бичинг (Beeching)предложил ссылки: «Приведено в соответствие». Cf.! Oth., I, III, 251, «My heart's subdued even to the very quality of my lord», «Моё сердце