Яхонтовый цвет [Екатерина Романовна Черепко] (fb2) читать постранично

Екатерина Черепко Яхонтовый цвет

Новый домовой совсем от рук отбился: пригоршни пыли бросал в кадушки с тестом, намотанную за день пряжу распутывал, гривы коней лохматил, посудой гремел и кухарок со служанками по всему терему пугал. Не могла найти этому объясненья Белава, ведь старательно оставляла ему свежие ломти ржаного хлеба и подслащённое молоко в отведённом углу, да и хозяйство в княжестве никто не запускал, все держали строения, пашни и скот в чистоте и порядке, ничего зазря не пропадало. Попусту серчал дух домашний.

Пыталась княжеская дочь не только хлебом его угощать, но ещё пирогами, блинами и оладьями — да всё без толку, домовой продолжал пакостить.

— И почему он так упрямится? — Негодовала она, парясь в бане. — Неужели не нравятся ему мои подношения?

Помимо прочих дел Белава задабривала всех дворовых духов и успокаивала подданных, которых проделки домовых, овинников и банников порой из себя выводили. Страдали лишь обитатели терема, в окрестных деревнях бед таких не наблюдалось.

После смерти старого князя ушёл в отставку и прошлый домовой. Его молодой ученик поначалу радовался дарам, всем в домашних делах помогая, а после его как подменили. Белава видела его лишь однажды, когда он пожаловал ей и матери, княжне Чеславе, представиться. Ростом по колено, с пушистыми пшеничными волосами, в рубашке без единого цветного стежка — походил бы он на ребёнка, если бы не проклёвывающаяся борода и светящиеся в темноте глаза. В тот день подарили ему вязанку сушек, оплетённые шёлковыми лентами маленькие лапти и резной гребень, он же торжественно поклялся поддерживать уют и покой в тереме хозяина нового.

— Ладно, точно не устоит он пред этим. — Улыбнулась Белава, предвкушая, как в углу горницы накрахмаленную рубашку с ажурным заморским воротничком и вышитыми на всю пазуху зверями и птицами положит.

Не одну лучину сожгла она и каждый палец уколола во время работы — рукодельничать молодой княжне нравилось куда меньше, чем готовить, но она очень старалась.

Уединение Белавы прервал робкий стук в дверь. Вдохнув аромат распаренного травяного веника, она спросила:

— Неужто засиделась я, девицы-сестрицы?

— Ни в коей мере, сударыня. — Ответили из-за двери. — Зовут вас князь Тихомир и княжна Чеслава в белую палату, с доброй вестью гонец из дальних земель прискакал.

Не хотелось ей перед посланником с раскрасневшимся от жара лицом и мокрой косой предстать, но и задерживаться не следовало. Последний раз махнув веником, отнесла Белава в самый тёмный угол парильни кадушку с чистой водой и положила рядом новёхонький кусок мыла, затем шагнула к выходу, но так и встала вкопанной, едва её тонкий голосок окликнул.

— Молодая княжна? — Повторили сзади.

На неё словно ушат ледяной воды опрокинули, ведь такое могло лишь единожды почудиться. Она выдохнула и, сильнее кутаясь в простыню, к незваному гостю повернулась. Едва ей показалось, что никого и нет вовсе, как из темноты сверкнули два больших глаза кошачьих, а после вышел вперёд и их обладатель: приземистое, ростом с локоток существо — чумазый большеротый ребёнок, облепленный опавшими банными листьями. Мальчик это или девочка — Белава не ведала, мало нечистиков ей встречать доводилось. Многое об этих существах узнала она из крестьянских рассказов и от матери, которая смягчать их злонравье научила и повторяла неустанно: «Счастлива будешь, коли за всю жизнь ни одного не встретишь». Княжна не сомневалась — перед ней стояло дитя банника. Боялась она вскоре и других его собратьев увидеть — старикашку-банника, русалок, овинников и домовых, кои по ночам в парильне собирались.

— Ты пришёл дружить или злые д-дела вершить? — Спросила Белава предательски сорвавшимся голосом, на скамью в середине парильни косясь.

— Дружить — и уж точно не грешить. — Пропищал нечистик. — Спасибо тебе, молодая хозяйка, за дары, всем нам они по нраву. Всегда ты помнишь о нас.

— Парьтесь на здоровье! — Ответила княжна, стараясь за весельем своё смущение скрыть. — Вы сегодня рано: лишь вторая смена воды прошла.

Маленький банник замотал головой.

— Знаю, но не париться я пришёл. Батюшка мой передать просил, что домовой так громыхает, что его и в бане слышно. А гремит он от того, что стенания свои скрыть пытается.

Белава вздрогнула. Знала она, что плач домовых — к покойнику в доме. Не успела она и слова молвить, как вновь опустел угол. Неужто никто не слышал плач домового? Ещё этот гонец с радостной вестью…

Княжна впопыхах нарядилась, заплела русую косу и накинула на голову серебряный обруч. От былой румяности на её щеках не осталось и следа — словно снежным полотном лицо застлало. Прямо перед входом в белую палату она замерла, сделала три вдоха и лишь после дала знак дубовые двери отворять.

Гостившие в тереме дворяне да княжеские дружинники в задних рядах всю залу наполнили, в дверях и нишах челядь теснилась. Проплыла Белава белым лебедем по морю