Святой Франциск Ассизский [Мария Стикко] (fb2) читать постранично, страница - 3

Ломбардские лиги.

Рожденные от романо-германского орла, коммуны обрели личные доблести германцев и социальные — латинян. Война и деньги, сила и закон, отвага рыцаря и практичность торговца способствовали этим доблестям. Но орлята не признавали ничего германского, они считали законным лишь римское прошлое орла, и летописец самой никудышной коммуны высокомерно доказывал, что корни его уходят к предкам или современникам Ромула, а старушка, сидя за прялкой, запросто болтала со своей семьей о троянцах, Фьезоле и Риме. И все же в войнах, родовых распрях, вендеттах было что-то дремучее. Варварская кровь, прочно привившаяся за восемь веков вторжений, смешалась с древней кровью, из которой еще не ушло язычество, и ее не могло изменить гуманное правосудие кодекса законов. Сила античной цивилизации уже не украшала орлят, нужна была сила нового Рима — крест.

КРЕСТ

Прошло девять веков, как крест сменил в Риме орла, провозвещая новую империю, которая расширяла бы свои границы, не сражаясь, но страдая; не когтями и клювом, но любовью и болью. Рим, ставший центром новой цивилизации, столетиями со сверхчеловеческой энергией боролся за то, чтобы разрушить языческие основы общества и создать новый мир не только из обломков классического язычества, но — главное — на основе новых сил неведомых и недоступных древнему юридическому мышлению. Борьба эта была основана на мученичестве.

Первые христиане предавали себя мучениям и смерти, чтобы доказать, что Иисус Христос — Бог, и учение Его истинно, и только ради этой истины стоит жить; а христиане Средневековья, избранники Церкви, истязали себя, чтобы с корнем вырвать язычество, вросшее в верования и обычай. Они отказывались даже от законных требований человеческой природы, запрещали себе восхищаться прекрасным и пользоваться благами, считали преходящими радости жизни, и все это только для того, чтобы очистить природу и жизнь от языческих суеверий, которые населили небо богами, горы — ореадами, моря — сиренами, рощи — дриадами, и в наслаждениях и славе искали смысл жизни.

Христиане каялись и для того, чтобы обратить варваров, противопоставляя их грубой силе — силу духа. В Средневековье (как и всегда) Церковь стремилась превратить в добро то, что было злом, в Божье — то, что было человеческим, в вечное — то, что было мгновенным. Она противостояла Империи, когда императоры забывали свой долг христиан и государей, рыцарским духом усмиряла воинственные инстинкты и тягу к приключениям, препятствовала насилию, пользуясь лишь оружием веры — отлучением и мыслями о вечности. Когда итальянские коммуны впервые объединились в борьбе против внешнего врага, она дала им то, что было тогда символом милосердия — повозка, запряженная терпеливыми быками, которая тащилась по деревням, созывая звоном колокольчика колонов и подвассалов, чтобы они отправили десятину в пользу Церкви, превратилась в боевую колесницу с алтарем, крестом, штандартом, вокруг которого, словно вокруг Святого Гроба, собирались воины. Когда безграмотность была повсеместной, только Церковь открывала школы для народа, при каждой церкви была приходская школа, независимая, со своими песнопениями, проповедями, изображениями святых. Каждый монастырь был еще и библиотекой, и учебным центром, где бережно создавали ту неощутимую ценность, которая вне этих стен отходила на второй или на третий план — знание.

Церковь оказывала милосердие всем страждущим телом и духом: предоставляла больницы и лепрозории, помогала беднякам и странникам, но еще больше делала она для государства, расширяла духовное и территориальное влияние Европы на Востоке, ибо начала освободительные войны на Святой Земле. Крестовые походы перемешали и обновили людей, мысли, институции, владения и государства.

В те века, когда было столько воин, крест вставал над страданиями победителей и побежденных, угнетающих и угнетенных. На рукояти меча он напоминал и о правде, и о милости, дабы смягчить боль от ран, утешить предсмертную муку; на колокольне соединял враждующие народности идеалом веры и отечества; на парусах кораблей, бросавших якорь у Святой Земли, освящал Средиземное море, дабы влияние наше приумножалось на новых путях.

Особенно большое место занимал он в конце XII и в начале XIII века. И все же он был скорее снаружи, чем внутри, скорее на предметах, чем в сердцах; как и орел, он был скорее символом, нежели жизнью. Это был крест, который еще никто не взял на себя, как взял его и был распят наш Господь. Это — знамя, но нести его некому. Знаменосец еще придет.

УЧИТЕЛИ И УЧЕНИКИ

Особенно гордились орлята романской кровью в городах, где процветало образование. В Салерно изучали медицину, в Болонье и Павии — право, в Падуе, немного позднее — точные науки, в Неаполе — философию. «Штудии» рождались обособленно, в узком кругу, состоявшем из образованного учителя и нескольких учеников-добровольцев, а потом