Сегодня [До Тревожная] (fb2) читать постранично, страница - 2

Бабушка тяжело опустилась на табуретку, сжимая в чуть дрожащих руках кухонное полотенце и глядя на встревоженную с самого утра внучку. Ее и саму съедали тоска и беспокойство, хотелось отвлечься хоть на что-то привычное, бытовое. Да вот хотя бы руки от муки вытереть. Будто это так же важно, как все что произойдет сегодня. Будто любое повседневное дело имеет сегодня право на внимание. — Сходи, прогульнись… Хоть ветер стих. Да только ж, поди, не пролезешь к могилке, вон че неделями мело.

— Ничего, проточпу, — Полина поднялась, всполоснула чашку и, поцеловав бабушку в теплый, чуть солоноватый лоб, вышла из комнаты.

Оставшись одна, старуха тяжко вздохнула и тоже уставилась на уже подтаявший от домашнего тепла узор. Теперь кроме него ей больше не на что любоваться. От этой мысли, от вздоха, разбередившего черное от пережитого горя дно души, стало не по себе. Возникло болезненное ощущение схожести с тем, что уже довелось когда-то испытать. Но ведь тогда жизнь внезапно оборвалась, а сейчас-то должна новая начаться. И коли ей, бабке, нечего делать, нечем себя занимать — то будет сидеть тосковать, да в окно смотреть. А внучке, даст Бог, не до тоски будет. Уж сколько желаний и надежд у нее — пусть все исполнятся! Ее радостью и она жить и дышать сможет.

Старуха перевела взгляд на качнувшуюся ветку яблони. Маленькая серая птичка полетела в низкое хмурое небо.

Сумки Полина собрала заранее. В той, что поменьше, еще оставалось место для готовящихся пирожков. Обе они, набитые домом, стояли в углу ее маленькой спальни, которая сейчас будто дразнила своим обжитым уютом. Хотелось рассматривать каждую вещичку, вспоминать, сидеть у окна в любимом кресле или улечься с какой-нибудь детской книжкой под плед, дождаться так вечера, зажечь свет, отпугивая ночь, а потом устать ото дня, сдаться его темноте, закрыть глаза в теплой постели, слушать бормотание телевизора за стеной и тяжелые бабушкины шаги.

Застигнутая этими желаниями, Полина замерла посреди комнаты, уставилась в одну точку, остановила время. Нужно было еще раз решить уже решенное, представить то чудовище, что страшнее. Нельзя сдаваться отжитому — все здесь возненавидит, в склеп при жизни превратит.

Полина натянула связанные бабушкой носки, заправила в них штанины, чтобы не задирались в валенках и, распрямившись в кресле, несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула. До автобуса оставалось восемь часов. Дополнительная маленькая жизнь между умирающей старой и еще не наступившей новой.

Когда Полина свернула с центральной расчищенной аллеи в ряд, в конце которого была могила родителей, оказалось, что все не так страшно, как предупреждала бабушка. Узкая натоптанная тропинка уверенно шла вдоль огороженных участков, ветвилась к одним и пробегала мимо совсем уж заваленных снегом. На некоторых памятниках замело даже фотографии. Будто не хотелось умершим чужих блуждающих глаз, которые ищут своих и лишь из любопытства скользят по их лицам.

Перед погружением в несмолкаемый городской гул девушка оказалась в абсолютной тишине. К такой обычно в изумлении прислушиваются — а правда ли ни звука? Такую называют оглушающей. Уж насколько спокойна их тупиковая сельская улочка, где в каждом домишке по одинокому старику или старухе, а с этой тишиной она не сравнится. Там все равно слышится жизнь, пусть не суетная, но жизнь. Устало заявляющая о себе мягким хлопаньем калиток, неспешными делами во дворе и криками просящихся в дом кошек.

А здесь… Полина остановилась и прислушалась, стараясь не дышать. Аж звенит тишина, в такой малейший звук не скроется. Стало жутко — а вдруг то, что не надо живым слышать донесется? Чей-то тяжелый вздох из-под земли или вдруг кто со скрипом разомнет затекшее за годы тело. Девушка вздрогнула от внезапного озноба и тряхнула головой, устыдилась своих детских глупых мыслей. Не здесь о таком думать, где только пугающий живых покой и еще бьющийся призрачным эхом плач над свежими могилами.

К участку родителей тропинка не ветвилась. Внутри ограждения столько снега, что черный памятник почти до самой верхушки скрыт. Утопая в сугробе, Полина прошла к оградке, пошевелила шершавую от облупившейся краски калитку (одной бабушке перед Пасхой красить придется) — не открыть, лопату надо было брать. Снег взбитой пуховой периной берег покой любимых людей. По искрящемуся от выглянувшего солнца полотну кружились бесконечные следы птичьих лапок и темнели малюсенькие ямки от упавших ягод растущей у оградки рябины.

Полина тихонько поздоровалась, глядя на торчащую из-под снега черную мраморную макушку. Сама того не замечая, она включилась в знакомую с детства игру, которая помогала ей, маленькой, пережить большую боль.

Она представляла, что это маленький сад родителей, а под рябиной дом, в котором мама с папой слышат все, о чем она говорит, но не могут ответить. Сегодня и овальные окошки, из которых они смотрели и улыбались ей, скрыты под снегом. Не видно и одинаковой даты, на