Питер Терпи [Данила Андреевич Трофимов] (fb2) читать постранично, страница - 21

тобой происходит и обязательно ещё произойдёт, – отозвалась Аня. – Ведь не всегда же нужно, чтобы происходило что-то грандиозное – типа нашей встречи. (Улыбнулись друг другу.) Радуйся чему-нибудь.

– Например?

– Не знаю. У каждого своё это «что-то». Для меня новый вкусный чай – это уже хорошо. Или новая книжка в красивой обложке. Когда у цветка новые листочки.

– Нет, Ань, я совсем о другом.

– Я понимаю. Ладно, поезд скоро тронется. Мне пора?

– Пора, – выдавил Корней.

Молодые люди крепко обнялись. Аня подошла к проводнику, стоявшему у входа в вагон, показала ему паспорт и билет. Проводник, возвращая документ, бодро сказал: «Проходите!» Не обернувшись, Аня зашла внутрь. Её место оказалось у окна, где стоял Корней. Он смотрел на неё долго, рассматривал её распушившиеся кудряшки, губы сдержанные, тонкие две полоски бежевого цвета, нос чуть вытянутый и, в его понимании, аристократический, к кончику чуть поднимающийся. Она смотрела на него. И он смотрел на неё. Поезд тронулся, а она продолжала смотреть, Корней шёл за поездом. Надо было что-то сказать, остановить поезд и обязательно что-то сказать… «Жаль», – мелькнуло в голове единственное слово. Удаляясь, поезд превращался в точку, которая становилась всё меньше и незаметней.

Мрачный Корней вернулся в хостел. На лестнице он встретил женщину с двумя большими сумками. Толстая женщина со слипшимися, как будто обмазанным жиром лицом и волосами, плача и дрожа, проговаривала одно и то же: «Андрюша!» Корней проследовал мимо неё и остановился у ресепшена.

– Извини, а что тут случилось? – спросил Корней у администратора.

– Это мама Андрея.

– Нашего?

– Да. Пришла забирать вещи его.

– А где сам Андрей-то? Где?

– В больнице. Его вроде как избили. И завели на него дело или типа того. Мама его говорит, что Андрея хотят посадить за попытку изнасилования или за изнасилование. Ей менты позвонили, и она тут же сюда прилетела из Самары. Типа за тридцать минут он, короче, сразу трёх женщин пытался… И там одной вообще шестьдесят с копейками. Фигня какая-то.

– Наверняка, ошибка, обознались.

– Я тоже не думаю, чтобы наш Андрей мог вот так вот.

– Жалко.

– Жалко. Мы предложили матери его остаться здесь, даже денег не взяли бы, но она, говорит, остановилась у родственницы. Вот такие пироги. Непонятно, что будет.

Корней побрёл к себе. «Вот тебе и скоты, – ложась на кровать, думал Корней. – Нет, не мог он, не мог. Как оно так получается? Как будто чувствовал что-то такое, как будто заранее знал. Андрей, как же ты так?» Его раздумья прервал стук в дверь. Это был Веня, с порога друг начал участливые уговоры:

– Слушай, уже даже не смешно. Поезжай домой. Сделаешь всё, как нужно, и возвращайся. Так будет лучше для всех: для тебя, для мамы твоей, для Полины и её ре-бён-ка.

«Её ребёнка», – повторилось в голове Корнея.

– Я не хочу. Нет, не могу. Не буду, – отрицательно мотал головой Корней. – Уйди, Вень.

– Так нельзя. Я как друг говорю. Мне неудобно, но мне и твоя матушка уже обзвонилась, и моя маман капает. Сделай что-то, ну!

– Отстань! Уходи! Не приставай! Замолчи! Не говори! Прекрати!

– А вот и нет! – Веня схватил друга, посадил его на кровать, достал из рюкзака бутылку и покрутил перед носом Корнея. – Не хочешь по-хорошему, будет… убедительнее – алкотерапия!

Корней молчал, наблюдая за тем, как, копошась, Веня разливал по стаканам виски.

– На! – Веня подал другу полный доверху стакан. – Сегодня чистоганом, чтобы мёд жизнью не казался, жизнь – мёдом… ну, и всё такое прочее.

Веня чокнулся с Корнеем.

– Ну ты чего, Корнюш?

– А то ты не понимаешь, Вень.

– Всё я понимаю. Ты же мне как брат. Я предчувствую. Сколько всего было-то у нас, и ничего, не надломились. Ответственно тебе заявляю и сейчас – трудности пройдут, а ты останешься. И я останусь. Таков мой завет тебе на все века, которые мы будем ещё жить долго и праздно, а?

– Ладно, – сдался Корней, ещё раз чокнулся с Веней и выпил.

– Вот! Во-о-от! Это мой Корнюшон возвращается! А помнишь, как мы с тобой лет десять назад всё лето у меня на даче пролетовали? Я тогда имел любовь с музой с биофака. Помнишь её красные сапоги: как она всандалилась ими, когда мы шествовали за вином? Как она стенала, ломала руки и заключала, что жизнь её кончена, матушка удушит. Но ведь выжила же, и живёт сейчас муза эта, не жалуется, дитёв рожает. Надо, кстати, напомнить ей о себе. Так вот, к чему я: проблемы наши в сущности ведь почти все – сапоги запачкали только, а уж думаем, что жизнь тю-тю. Смекаешь?

– Я ни черта не понимаю, Вень.

– А это тоже хорошо. Наверное, хорошо. – Веня побил Корнея по плечу. – Ты знай, я с тобой всегда.

– Не всегда, но это и не важно.

К утру Корней